Школа принцессы Твайлайт Спаркл для фантастических жеребят
Глава 117
Сумак Эппл проснулся оттого, что на него обрушилась страшная тяжесть. Через несколько мгновений он понял, что сверху ничего нет, но ощущение, что его раздавили, осталось. Он не помнил, как заснул, не помнил, как задремал, — ничего. Кровать была пуста, и он был один. Он свернулся калачиком в позе эмбриона, подтянув ноги к телу, и ощущение раздавленности усугублялось чувством абсолютной пустоты, ощущением пустоты в теле.
С огромным усилием Сумак вспомнил свое последнее воспоминание: его держала на копытах Эпплджек, а рядом сидел Биг-Мак и выглядел обеспокоенным. В этой комнате не было окон, поэтому Сумак не мог определить, ночь сейчас или день. Он прислушивался к звукам Бумер и не мог понять, рядом она или нет. Ее не было ни на его роге, ни в кровати с ним.
Воспоминания об Эпплджек были не из приятных. Когда все было сказано и сделано, когда они уединились в одной из личных комнат Твайлайт, чтобы побыть вместе, когда они наконец-то оказались вдали от посторонних глаз, Эпплджек разрыдалась. Для Сумака было ужасно видеть, как плачет такая сильная пони, и маленький жеребенок вспомнил, как ему казалось, что мир в любую минуту может рухнуть.
От этого давящего чувства было трудно дышать.
Неподалеку раздался щелчок, за которым последовало цоканье копыт. Послышался тихий вздох, а затем Сумак увидел Твинклшайн. Она выглядела обеспокоенной, стоя возле кровати, и опустила голову, чтобы посмотреть на него.
— Я была в ванной, прости, я не хотела, чтобы ты проснулся один, — сказала она, и от ее слов у Сумака дернулись уши.
Когда он попытался заговорить, Сумак понял, что во рту у него сухо, слишком сухо, и кажется, будто он набит песком. Из его рта вырвалось лишь хриплое мычание, а кровать заскрипела, когда Твинклшайн легла рядом с ним, и от ее веса одеяла зашевелились. Он не возражал, это ощущение почему-то успокаивало, как будто его прижимали к себе, только лучше.
— Вчера вечером ты так разбушевался, что тебя начало тошнить, поэтому мы дали тебе успокоительное и понадеялись на лучшее. Держу пари, ты чувствуешь себя немного сонным. Ты проснулся посреди ночи от ужасного кошмара, залил комнату рвотой и не переставал кричать, поэтому мы дали тебе еще одно успокоительное. — Твинклшайн глубоко вдохнула и прикоснулась мордочкой к голове Сумака. — Сейчас чуть больше четырех часов дня. Я ухаживала за тобой весь день. Ты выглядишь немного не в себе. Не хочешь ли попить?
Сумак кивнул.
— Хорошо, давай посмотрим, сможем ли мы дать тебе какой-нибудь напиток, и, может быть, немного соленых орешков, если ты захочешь поесть. — Твинклшайн, чьи губы задержались возле уха Сумака, сдалась и поцеловала его. Это принесло ей облегчение, и она немного расслабилась. — Прошлой ночью принцесса Луна приходила с пони, чтобы проведать тебя. Она была обеспокоена и сказала, что твои сны тревожны даже для нее, но она не сказала, что именно тебе снится.
Как он ни старался, Сумак не мог вспомнить ни одного своего сна. Может, оно и к лучшему, что он не помнит. Ему хотелось, чтобы Твинклшайн снова поцеловала его — от этого по всему телу пробежали мурашки, и ему стало приятно. В голове у него что-то болело — не совсем физическая боль, скорее душевная, переходящая в физическую, — и Сумаку хотелось, чтобы мама была здесь и прижалась к нему.
Он бы не стал жаловаться на то, что его прижимают к себе… сильно.
— Потерпи меня, Сумак, — сказала ему Твинклшайн. — Я немного занималась с жеребятами, но никогда раньше не была мамой. Все это для меня в новинку, и я до безумия боюсь, что все испорчу и заставлю тебя меня возненавидеть. Я волновалась весь день, и самые безумные мысли лезли мне в голову, пока я оставалась здесь с тобой. Ты стал самым важным жеребцом в моей жизни, а мы с тобой почти не знаем друг друга.
Моргнув, Сумак закрыл глаза и почувствовал, как Твинклшайн дышит на него. Он обдумал ее слова, и от этого ему стало легче. После нескольких секунд теплой близости Твинклшайн отстранилась, откинула одеяло, и на обнаженное тело Сумака хлынул прохладный, бодрящий воздух. Резкая смена температуры, хотя и была очень приятной для его тела, вызвала сильную волну тошноты. Это также вызвало странное ощущение давления в голове Сумака, звон в ушах, и он забеспокоился, что его голова может лопнуть.
— Фух, ты пахнешь так, будто заболел, — прошептала Твинклшайн, поднимая Сумака с кровати. Она несла жеребенка, как мешок с картошкой, помня о его хрупком состоянии, и, встав с кровати, направилась к двери, держа Сумака перед собой в комфортном левитационном пузыре.
Твинклшайн предала его, но Сумак не мог найти в себе силы расстроиться. Принеся ему напитки (коробку яблочного сока и шоколадное молоко) и несколько соленых орешков, Твинклшайн унесла его. Прежде чем он успел возразить, она опустила его в ванну и забралась туда вместе с ним. Теперь он сидел у нее между ног, прислонившись к ее животу, и она поддерживала его одной из передних ног, обхватив его за бок, так как ему было трудно сидеть самостоятельно.
Вода облегчила его больной живот, а тепло глубоко проникало в сведенные судорогой, усталые мышцы. Сумак задался вопросом, сколько раз его вырвало, так как не мог вспомнить ни одного момента, но последствия он точно ощутил. Твинклшайн что-то делала с его гривой, поливая ее водой и, несомненно, заставляя его выглядеть очень глупо.
Жеребенок зевнул, чувствуя сонливость, и ему было трудно держать глаза открытыми. Горячая вода в ванне, теплое прикосновение Твинклшайн к его спине, расслабляющее ощущение от того, что ему трут голову, — Твинклшайн словно счищала с него напряжение, и он чувствовал, как тяжелеют его веки. Передние ноги, обхватившие его туловище, успокаивали, но Сумак никогда, никогда не признался бы в этом, даже под самыми страшными пытками.
Промурлыкав несколько тактов, Твинклшайн начала петь, купая Сумака:
— Выньте меня из ванны, выньте меня из пены. Я здесь отмокаю с половины второго, я такая мокрая и морщинистая! О, я вымыла все тело, голову, стрелки, промежутки между ними… Я использовала одну, две, три упаковки мыла, выньте меня… Я чистая!
Сумак полузадушенно хихикнул, а потом застонал, потому что смех в любой форме сейчас причинял боль. Задыхаясь, он отдался моменту и прислонился к Твинклшайн, радуясь ее утешительным объятиям.
— Вытащи меня из ванны, я застряла здесь со своими игрушками… резиновые уточки и брызгалки — это, конечно, здорово, но мне лучше снять свои роликовые коньки…
Сумаку это показалось довольно забавным, и он рассмеялся, стараясь не закрывать глаза.
— Потому что каждый раз, когда я встаю, я шатаюсь, я стараюсь удержаться, но это очень больно! Я пыталась раз, два, три раза встать, лучше бы я купила подъемный кран!
Больше не оставалось никаких сомнений: Твинклшайн была глупой пони.
Завернувшись в теплое одеяло, Сумак устроился в мягком кресле. Это была одна из личных комнат Твайлайт, и Спайк находился здесь с Бумер. Жеребенку было трудно сидеть, и он чувствовал себя не очень хорошо — его магическое чувство причиняло ему боль и дискомфорт. Твинклшайн положила по обе стороны от него подушки, чтобы поддержать его, а Сумак просто сидел, как мешок.
Спайк учил Бумер древнему драконьему искусству поджаривания зефира, и любому наблюдателю было ясно, что Спайк серьезно относится к своей работе. По полу была разбросана груда комиксов — опасная вещь, когда извергается пламя, поджаривающее зефир до хрустящего состояния совершенства.
— Есть ли сообщения от принцессы Селестии? — спросила Твинклшайн, усаживаясь на пол рядом со Спайком и поднимая один из комиксов.
— Пока нет, — ответил Спайк, вонзая один из своих когтей в зефир.
— Хм… — На лице Твинклшайн на секунду промелькнуло беспокойство, а затем исчезло с той же внезапностью, с какой появилось. Она открыла комикс, который держала в копытах, заглянула внутрь, а затем посмотрела на Спайка, как раз когда он изрыгнул немного огня. — Ты собираешься научить Бумер пользоваться сетью драконьего огня?
— Сетью? — Спайк заглотил зефир с когтя, чмокнул губами и потер живот, слизывая липкие остатки.
— Ну, я не знаю, как еще это назвать. — Твинклшайн пожала плечами. — Драконья почта.
— Знаешь, я тоже не знаю, как это называется, — сказал Спайк, прекратив двигаться. — Но да, я планировал научить Бумер это делать. Похоже, это будет полезно.
Одеяло, обернутое вокруг Сумака, слегка зашелестело, когда голова жеребенка откинулась в сторону и легла на одну из подушек, поддерживающих его. Глаза его были закрыты, рот приоткрыт, и, судя по всему, маленький жеребенок-единорог выглядел довольно мирно, пока дремал. Твинклшайн некоторое время смотрела на него, пытаясь понять, удобно ли ему, и, убедившись, что это так, вернула свое внимание к Спайку.
— Ну что, Бумер справится? — спросила она, ее голос теперь был не более чем шепот.
— Конечно, — кивнул Спайк. — Она — дракон типа виверны, но мы с ней не такие уж и разные.
— Виверна. — Бумер подняла голову, а затем вытянула передние лапы, демонстрируя свои перепонки. Ее стройное тело было выпуклым посередине от слишком большого количества поджаренных лакомств. — Древесный дракон. — Она указала на себя когтем. — Дракон-пегас. — Ее глаза сверкали, когти сгибались, она наклонила голову на одну сторону и указала на Спайка. — Дракон-земной пони.
— А?
— Просто соглашайся. — Спайк улыбнулся и протянул Бумер еще одну зефирку. — Так она понимает наши различия, и она не так уж далека от истины.
— Единорог. — Бумер указала на Твинклшайн, потом на Сумака, который дремал в своем кресле. — Жеребчик. — Ее коготь снова указал на Твинклшайн, и она сказала: — Кобылка.
— Достаточно точно, — согласилась Твинклшайн.
На лице Бумер появилось выражение недоумения, и она указала на себя:
— Кобылка?
— Кобылка. Самка, да. — Спайк кивнул младшему, меньшему дракону. — Девочка.
Моргнув, Бумер позволила новому знанию уложиться в голове. Она сжала свой зефирный куш, немного надулась, втянула побольше воздуха, а затем испустила свирепую, огненную отрыжку, которая звучала так, будто исходила от дракона, по крайней мере, в двадцать раз больше ее. Сумак захрипел во сне, но не проснулся. Зефир стал темно-золотисто-коричневым с несколькими черными и хрустящими кусочками.
Поскребывая по полу, Бумер подошла и протянула еще дымящуюся зефирку Твинклшайн, а затем посмотрела на кобылу, державшую комикс. Она выглядела немного обеспокоенной, как будто ее что-то тревожило.
— О, спасибо! Это просто замечательно! — Твинклшайн взяла предложенное угощение, и Бумер немного расслабилась, почувствовав облегчение. Перламутрово-белая кобыла положила поджаренный зефир в рот и начала жевать, кивая и давая понять Бумер, что она отлично справилась с заданием. — Эй, Бумер… почитай мне…
— Малыш!
С тяжелой головой и еще более тяжелыми веками Сумак поднял глаза от своей тарелки с алфавитным супом, который был полон скрытых посланий специально для него. В дверь влетела Трикси, отпихнув в сторону Лемон Хартс, которая тоже прошла через дверной проем. На лице Лемон появилось кислое выражение, но лишь на мгновение, и ее обычная солнечная улыбка вернулась.
— Я волновалась! — Трикси подняла Сумака со стула и подбросила его в воздух, когда его ложка грохнулась на стол. Она уселась на пол, приглушенно плюхнувшись на пол, а затем заключила жеребенка в крепкие объятия, обхватив его одной передней ногой. — Ммм, ты принял ванну и хорошо пахнешь, прямо как полевые цветы.
У Сумака не было сил сопротивляться или упираться, поэтому он прижался к Трикси, пока она целовала и обнюхивала его. Его терпение было вознаграждено, и через несколько драгоценных мгновений его усадили обратно в кресло. Пока он устраивался, Трикси поднялась с пола, сделала несколько шагов, а затем села в кресло по другую сторону стола. Лемон Хартс, пересекшая комнату, чмокнула Сумака в щеку и тоже села.
Твинклшайн, не вставая со стула, налила суп в две миски и поставила их перед Лемон и Трикси. В центре стола стояла коробка с песочными крекерами, а рядом с ней дремал древесный дракон с любопытной выпуклостью посередине.
— Чувствуешь себя лучше?
Одно из ушей Сумака дернулось при этих словах матери. Он кивнул, но ничего не сказал, снова взяв в копыто ложку. Его магия сейчас немного подводила, и ему требовалось немало усилий, чтобы даже держать ложку, не говоря уже о том, чтобы ей пользоваться. Однако это был вопрос гордости, и он отказывался сунуть лицо в тарелку.
— Ну, Твинклшайн, ты сделала это, — сказала Лемон Хартс своей давней подруге. — Ты позаботилась о больном жеребенке. Это было не так уж плохо, правда?
— Эх, это было совсем не плохо. Купание было приятным.
Лицо Сумака потемнело, и он заглянул в свою тарелку с супом, ища в нем множество скрытых посланий. Ему не нравилось купаться, ни в малейшей степени. Нет. Поерзав на стуле, он ткнул ложкой в несколько букв и увидел, как на поверхность всплыл кусочек моркови. От горячего супа она стала ярко-оранжевой.
— Я заставила его смеяться с помощью глупой песенки, — сказала Твинклшайн, и ее слова прозвучали очень похоже на хвастовство.
— Эй, это уже достижение! — Трикси достала несколько крекеров, наколдовала банку арахисового масла и начала намазывать его на крекеры. На мгновение она улыбнулась, а затем запихнула в рот целый крекер, пропитанный арахисовым маслом.
Сумак, озабоченный и задумчивый, оглядывал стол и думал о семье.