Опасное вынашивание лебедей
Глава 29
За столом, даже таким большим и длинным, было тесновато. Последними к ужину пришли Хотспур и Тсс, и последний, не поместившись на стуле, сел на пол. Он все еще находился на уровне глаз большинства пони, сидящих на стульях. Именно при таком освещении и при таких обстоятельствах можно было понять, что Тсс — не совсем пони. Гослинг удивился, увидев их, поскольку не ожидал, что они присоединятся к нему за трапезой.
— О, Гослинг, пока я не забыла…
— Да, Твайлайт? — Гослинг наклонился вперед и одарил ее своей лучшей улыбкой — улыбкой, от которой кобылы замирали. Он добавил еще и еще, и у него заложило уши, когда Селестия начала хихикать над очаровательной проблемой Твайлайт.
— Я говорила с Зекорой, — заикаясь, пролепетала она, и ее уши дернулись. — Она согласилась сварить зелье пегасов. Через несколько дней оно будет готово. От него у тебя отрастут перья, но есть побочные эффекты…
Звучало многообещающе, но Гослинг был обеспокоен:
— Побочные эффекты?
— Да. — Твайлайт сделала глубокий вдох, чтобы прийти в себя, а Селестия все еще хихикала. — Зуд, головокружение, возможная крапивница и… э-э-э… — Ее слова сбились на смущенное молчание.
— Да? — Гослинг наклонился вперед, желая услышать больше.
— Крайнее возбуждение, — пискнула Твайлайт.
Луна первой разразилась смехом и стукнула копытом по столу. Это вызвало шквал смеха по всему столу, и Гослинг сам погрузился в этот момент. Смеяться было приятно, и он беззаботно позволил себе это. Лицо Твайлайт снова заиграло новыми красками в видимом спектре света, и Селестия легонько похлопала свою бывшую ученицу в знак ободрения.
— Это зелье пегасов, и оно усиливает пегасьи качества, — сказала Твайлайт, перечисляя факты, чтобы успокоить свою нервозность. — У непегаса за двадцать четыре часа вырастает пара крыльев, и эти крылья держатся около шестидесяти часов, плюс-минус несколько часов. Как я понимаю, рост довольно неудобен и даже болезнен, поэтому такие зелья почти не встречаются и весьма непопулярны.
— Не знаю, нравится ли мне идея с этим зельем. — Слит молчала и не смеялась. Некоторые смешки стихли, и мать Гослинга выглядела немного нервной. — Это не имеет ничего общего с зебрами и ничего общего с алхимией. Это слишком случайно. Нет никакой стабильности в работе зелий.
— Слит вроде как права. — Твайлайт прочистила горло. — Две разных пони могут приготовить одно и то же зелье, и результат будет разным. Но зелья Зекоры довольно хороши, и она постоянна в этом плане. У меня было много проблем с алхимией, когда я училась в школе, а теперь, будучи учителем, я очень, очень ненавижу алхимию, потому что, ну, как я могу ее оценивать?
— О, Твайлайт, — вздохнула Селестия, — ты так выросла.
— А что, если зелье выветрится и крылья моего сына совсем отпадут? — спросила Слит, моргая и выглядя весьма обеспокоенной. — Ведь это произойдет в конце действия зелья, когда оно выветрится, верно?
Теперь Твайлайт была в ужасе, а Гослинг отнесся к этой идее с некоторым опасением. Со странной синхронностью оба они обратились к Селестии за заверением, за утешением, и именно в этот момент на лице Селестии появилось расстроенное материнское выражение, которое говорило о том, что она устала от подобного. Ее вздох, многострадальный, подтвердил и усилил ее образ.
— За все мои долгие годы я слышала об этом лишь однажды. Может быть, дважды. Но я никогда не видела этого на самом деле, так что это может быть просто слухи или дискриминация зебр. Какой-нибудь бунтарь может возбудить подозрения или страх перед зебрами, чтобы разрушить хрупкую гармонию. Правда, зебры знают свое дело, и если бы зелья Зекоры представляли опасность, ее репутация шла бы впереди нее. — Закатив глаза, Селестия фыркнула и покачала головой из стороны в сторону.
— Думаю, лучше сменить тему, — предложил Шайнинг Армор, и его взгляд метнулся в сторону Флурри Харт. — Это можно обсудить позже.
— Да, — кивнула Селестия, соглашаясь, — … позже. — Сказав это, она почувствовала облегчение.
Гослинг уже собирался что-то сказать, чтобы сменить тему, но у маленькой Флурри были свои планы, и она выкрикнула слово:
— Веснушки!
— У кого веснушки, Флурри? — спросила Кейденс, и розовая пони произнесла свои слова таким тоном, будто это высказывание ее дочери было самым важным из всех, что она когда-либо говорила.
Флурри отреагировала на это: ее глаза засияли, а уши навострились. Воодушевившись, она слегка подпрыгнула на своем сиденье, отчего стульчик загрохотал, и стукнула копытцами о твердый деревянный поднос, удерживающий ее на месте. Посмотрев на маму, она ответила:
— Веснушки по всему телу.
— Да, но у кого? — Кейденс улыбнулась, и остальные сидящие за столом теперь смотрели и ждали.
Флурри, ухмыляясь от уха до уха, сказала:
— Гослинг! Веснушки! Повсюду!
— Ой-вей, она достигла той стадии, которой достигают маленькие жеребята-пегасы, когда они начинают замечать все, каждую деталь, какой бы незначительной она ни была. — Слит, хотя и не была матерью Флурри, выглядела гордой, и она удовлетворенно вздохнула. — Это самые лучшие времена.
— Да! — От избытка энтузиазма Кейденс произнесла это с большой громкостью. — Флурри, Гослинг пятнистый. У него есть пятна. У него пятна, как звезды на ночном небе. Ты можешь сказать "пятнистый" для своей мамочки?
С каким-то царственным видом маленькая Флурри обдумывала просьбу матери. Маленькая жеребёнок навострила уши, обдумывая новое слово, и повернулась, чтобы посмотреть на Гослинга, который находился в некотором отдалении. Гослинг тем временем ждал, широко ухмыляясь и демонстрируя все свои зубы. После недолгого раздумья Флурри вернула взгляд к матери.
— Пятна?
— Рифмуется с занятно. — В этот момент Кейденс перестала быть принцессой и превратилась в гордую мать. — Флурри, мы никогда, никогда не должны дразнить пони, которые выглядят не так, как мы. Неважно, пятнистые они или странного цвета, крапчатые… или с полосками. Пони — это просто пони.
— Пятнистость вызывается мутацией, которая проявляется во время эмбрионального развития и затрагивает меланосому клетки, что, в свою очередь, влияет на выработку черного пигмента эумеланина. — Твайлайт выглядела как взволнованный жеребенок, пока она пересказывала эти факты, а ее глаза то и дело перебегали на Селестию. — У Гослинга есть ген серебристой пятнистости, который вызывает разбавление, иными словами гипопигментацию, его эумеланина. Гослинг должен быть абсолютно черным, но из-за этого разбавления черный цвет переходит в другие цвета, такие как платиновый и серебристый, а также в глянцевый и матово-серый, благодаря чему он выглядит очень выразительно.
Глаза Флурри остекленели, и она уставилась на тетю с пустым выражением лица.
Шайнинг Армор наклонился к дочери, и что-то было в его лице, что-то в его выражении. Было что-то почти… коварное. Не сводя глаз с сестры, он спросил дочь:
— Флурри, расскажи папе, что ты видишь, когда смотришь на тетю Твайли.
Флурри звонко захихикала и ответила:
— Яйцеголовая!
Стол снова разразился хохотом, за исключением Твайлайт, которая сердито смотрела на брата убийственным взглядом. Флурри стучала передними копытами друг о друга, щелкая одним о другое, довольная тем, что рассмешила всех пони. Никто не смеялся сильнее, чем Шайнинг Армор, который упал обратно в кресло и схватился за бока.
Твайлайт уже собиралась возразить, когда двери распахнулись и подали ужин.
Что-то случилось, и Гослинг чувствовал напряжение в воздухе. Единорог в замасленном поварском колпаке вкатил одну длинную тележку. Не каждый день можно было увидеть тележку длиной в три метра. Она выглядела как секция переносного, передвижного буфета. Облако пара делало тележку похожей на маленький локомотив.
Сразу же комната наполнилась аппетитным ароматом чеснока.
Накрытый сервировочный поднос был нелепо длинным, и Гослинг понял, что поднос и крышку пришлось растягивать и изменять форму с помощью магии. В данный момент пегас чувствовал себя немного неловко, потому что все взгляды в комнате были устремлены на великолепный серебряный поднос, а не на него. Он решил, что ничего не поделаешь, и ему оставалось только терпеть этот тягостный момент.
— Грейсо! — Глаза Селестии опасно сузились. — Мы снова встретились.
Замасленный единорог бесстрашно подошел к месту, где сидела Селестия, уголок его глаза подергивался, а поварской колпак подпрыгивал от каждого топота копыт:
— Принцесса Селестия! — Единорог остановился и поднялся во весь свой рост, который был невелик. — Вы разгромили мои кухни! Вы разогнали моих работников, как испуганных цыплят! Теперь у меня есть испуганные, хнычущие маленькие су-шефы, которые прячутся в шкафах и кладовках и отказываются выходить, боясь вашего возвращения!
Безупречная улыбка Селестии растаяла, как свечной воск, и сменилась хмурым взглядом.
— Этого нельзя допустить! — Грейсо начал возбужденно перебирать копытами, и все пони за столом вздохнули от его активной враждебности к принцессе. — Похоже, ваш аппетит невозможно сдержать, поэтому я поставил перед собой равноценную задачу — уничтожить его! У нас было перемирие, ваше величество, и оно было самым основательным образом нарушено!
— Так и есть. — Селестия поджала губы, и в ее выражении не было ничего игривого. — Я отправляла на кухни множество сообщений с просьбой принести больше еды, увеличить порции, но они были проигнорированы. Вы не оставили мне другого выбора. Голод одолел меня.
— Вы пошли отужинать!
— Да, потому что я не смогла насытиться здесь!
От страха Гослинг начал грызть губу, и он был не один.
Подняв одно царственное золотое копыто, Селестия жестом указала на телегу несуразной длины:
— Это средство моего уничтожения? Так вы надеетесь меня уничтожить? Это всего лишь одна телега, месье Грейсо. Это ваше объявление войны? Ваше заявление о войне? Я не впечатлена.
Твайлайт глубоко вдохнула и поперхнулась.
— Вы хотите покончить со мной с помощью огромных канапе или блинчиков? — Селестия поднялась со своего места и решительно сжала зубы. Она возвышалась над маленьким пони, стоявшим под ней, и смотрела на него сверкающими глазами, розовыми, как рассвет. — Меня не убедить простой выпечкой.
Маленький жирный единорог улыбнулся, и это была ужасная улыбка:
— Нет, не выпечка, а ваша неминуемая гибель в виде Хлебного Ужаса! Сэндвич, который станет вершиной всех сэндвичей! Никогда больше вы не разграбите мои кухни, как только потерпите поражение!
Оттолкнув маленького пони, алебастровая громадина направилась к тележке, цокая копытами по полу; все глаза за столом следили за ней, ожидая, и даже маленькая Флурри, казалось, понимала, что сейчас произойдет нечто грандиозное. Селестия остановилась у тележки и, не дожидаясь, пока Грейсо сделает свою презентацию, подняла массивную крышку, чтобы посмотреть, что лежит под ней.
Гослинг перестал дышать.
— Sacrébleu! — воскликнула Луна.
Это был действительно сэндвич, который должен был стать вершиной всех сэндвичей. Багетная торпеда, начиненная продуктами, уничтожающими голод. Тонко нарезанные котлеты из баклажанов, обсыпанные панировочными сухарями, составляли "мясо" сэндвича. Они были погребены под обильным томатным соусом, сверкавшим в ярком свете верхнего освещения. Белый сыр сочился и стекал по бокам. Хлеб был намазан маслом и посыпан пикантными травами.
— Посмотрите на это! Это великолепно! Тринадцать килограммов великолепного великолепия! Сдавайся, мой достойный противник! — Грейсо поспешил к Селестии, двигаясь так быстро, как только позволяли его короткие ноги, не нарушая приличий. В его глазах появился маниакальный блеск, а тонкие усы затряслись, когда он начал хихикать.
Гослинг вспомнил, что нужно дышать, и сделал это, пыхтя и почти задыхаясь.
— Я Сол Инвиктус! — Голос Селестии был подобен грому, и она выдала потрясающую тираду для тех, кто сидел за столом и наблюдал за разворачивающейся драмой. — Я — Непобедимое Солнце. Ни одно оружие, созданное против меня, никогда не преуспевало и не знало успеха. Я — гибель темных королей и злых королев. Твой Хлебный Ужас меня не впечатляет.
Сверкнув рогом, Селестия наложила заклинание, и могучий, массивный бутерброд уменьшился, став не более чем в пару сантиметров. То, что осталось, было поднято, поднесено к губам, а затем, без лишних слов и драматизма, Принцесса Солнца съела Хлебный Ужас одним укусом. Она вдумчиво и вежливо прожевала его, а когда проглотила, Грейсо рухнул к ее копытам.
Жеребец зарыдал.
Тогда Селестия сделала нечто странное. Она села и обхватила крылом маленького единорога, который, фыркая, прильнул к ней. Она погладила его, обняла и нежно сжала крылом. Закрыв глаза, Грейсо продолжал плакать в знак поражения, и Селестия прищелкнула языком.
— Ну все, все, — сказала Селестия мягким голосом. — Да ладно, мы же повеселились, Грейсо. Если я что-то и люблю больше ужина, так это хорошее шоу, и в этом плане ты проделал потрясающую работу. Я сама получила удовольствие…
— Правда? — Грейсо поднял голову, все еще фыркая, и посмотрел на Селестию. — Я не подвел?
— Ну, ты не учел, что материя — это в основном пустое пространство, и ее можно сжимать. — Селестия рассмеялась мягким смехом и еще раз сжала маленького единорога в своих объятиях. — Грейсо, ты никогда не переставал меня развлекать, а твоя еда никогда меня не разочаровывала. Хлебный Ужас был восхитителен. Ты был очень, очень смел, когда вовлек меня в игру, и я ценю твои усилия, чтобы моя жизнь была интересной.
— Правда? — Теперь маленький единорог выглядел обнадеженным.
— Да, и я это ценю, — ответила она. — Итак, Грейсо… есть вопрос: в комнате полно пони, которые голодны и не ели. Как ты думаешь, ты сможешь это исправить?
— Oui, Most Majestic One!
В последний раз обняв его, Селестия отпустила своего маленького пони. На краткий миг на ее мордочке отразилось страдание, но его не заметили все, кроме ее сестры Луны. Большая кобыла немного поёрзала, поднялась на копыта и потянула Грейсо за собой. Возвышаясь над ним, она улыбалась, глядя на него снизу вверх, а он смотрел на нее с нескрываемым обожанием.
— А теперь иди, возвращайся на кухню!