Опасное вынашивание лебедей
Глава 36
Мощные толчки отвращения, казалось, могли разорвать Гослинга на части. Зелье? Неописуемое. Он чувствовал, как что-то скользит под плотью его крыльев, как шары для боулинга подпрыгивают внутри его кишок. Широко раскрыв глаза и оскалив зубы, Гослинг был вынужден терпеть самые неприятные ощущения и напоминал себе, что это делается для того, чтобы вернуть крылья. Содержимое желудка выплеснулось обратно в рот, и он был вынужден сглотнуть, потому что для того, чтобы зелье подействовало, оно должно было оставаться внутри него.
— На вкус как задница! — Ему удалось выплюнуть эти слова, а затем он почувствовал, как содержимое его желудка обжигает заднюю часть языка.
— Сколько задниц ты уже попробовал? — спросила Луна, стоя рядом и озабоченно склонив голову набок, пока вода капала с ее тела на пол.
Между рвотными позывами отвращения он ответил:
— Только одну. — Затем его одолел приступ кашля.
С безмятежным спокойствием Луна повернулась лицом к сестре, которая оставалась в огромном бассейне:
— Сестра, — произнесла она бесстрастным тоном, построенным на чистом, сухом рычании, — мойся чаще. Заросшая грязью задница тебе не идет.
— Это говорит Мисс Смертельный Нисходящий Поток.
Щеки Луны надулись, а губы сжались в сердитую гримасу. Тем временем Гослинга охватил жуткий приступ кашля, и он зашатался, пытаясь набрать в легкие так необходимый ему воздух. Его голые крылья без перьев развевались, и под бледно-розовой плотью виднелись любопытные выпуклости. Одно из его машущих крыльев ударило Луну по голове, отчего она пошатнулась, а затем Луна поскользнулась на луже мыльной воды.
Будучи аликорном с огромной грацией, Луна пыталась восстановить равновесие — она хлопала крыльями, как безумная пони, с большим шумом и выпавшими перьями, а Кибитц стоял со спокойным выражением лица. Потерпев полное фиаско, Луна с плеском и возмущенным воплем рухнула в купальню, и образовавшееся лунное цунами ударило Селестию по лицу.
— Величественно, — прокомментировал Кибитц, пока Луна барахталась в воде, а Селестия начала выплевывать пузырьки. Когда Гослинг подошел слишком близко, невозмутимый единорог уклонился и отступил в более безопасное место. Каким-то образом Кибитц остался сухим. — На что мы только не идем, чтобы сохранить иллюзию достоинства ради Империи.
— Только подумай, Кибитц, — Селестия была вынуждена сделать паузу, чтобы выпустить струйку мыльных пузырей, и ей это удалось, сохранив серьезное выражение лица, — без нас мир наверняка бы прекратил свое существование. Мы — все, что стоит между добром и полным, абсолютным разрушением.
— Ваше заявление так наполнило меня надеждой, что я боюсь, как бы она не хлынула из моих ушей, — ответил Кибитц, подрагивая усами. — Конечно, что-то откуда-то вылетит, если наступит полное, абсолютное уничтожение.
Первые перья прорвали плоть Гослинга, и яркие алые капли потекли по его голым крыльям, образуя сверкающие ленты. Отращивание новых перьев было болезненным, и сейчас у Гослинга росли все новые перья сразу. Бледно-белые оболочки пронзали тонкую, хрупкую кожу, вырываясь на свободу. Некоторые из них были длиной в несколько сантиметров и довольно толстыми.
Из пор Гослинга лился дурно пахнущий пот, и казалось, что каждый сантиметр его кожи горит изнутри. Белые оболочки его будущих перьев сверкали, как оскаленные зубы, выросшие из крыльев. Его зубы были обнажены в яростной гримасе боли, и он фыркал при каждом вдохе.
Опустившись в воду, Луна ждала, упираясь передними копытами в край бассейна и опираясь на них подбородком. Селестия пришла в себя и тоже наблюдала за превращением. Магические средства лечения и восстановления существовали, и, хотя они приносили пользу, редко были мягкими и приятными.
Некоторые из оболочек начали крошиться, и на пол, словно снежинки, посыпались белые крупинки, обнажая перья внутри. Перья были необычайной длины, но еще не успели принять нужную форму. Кибитц, излучая ауру абсолютного спокойствия, достал кровоостанавливающий карандаш из своего стильного темно-фиолетового жилета из мятого бархата. Приподняв бровь, с дрожащими при каждом неглубоком вдохе усами, он ждал окончания трансформации, чтобы приступить к работе по остановке кровотечения.
— Когда вы будете готовы, ваше величество, — сказал Гослингу старый единорог с достоинством, пока тот стоял наготове. — Я не допущу, чтобы вы истекли кровью при мне, это уж точно.
Как только Гослинг подумал, что не сможет больше терпеть, все изменилось к худшему…
Луна не могла скрыть своего беспокойства. Селестия сказала, что никто не принял во внимание размер новых крыльев Гослинга. Вырастить несколько перьев на коротком, щуплом пегасьем крыле было не так уж и страшно, но у Гослинга больше не было коротких, щуплых пегасьих крыльев. Количество выросших перьев поражало воображение, и Луне уже было любопытно, как это повлияет на его магическую физиологию.
Нежно прикасаясь к нему, она выдергивала и отщипывала остатки многих перьев, не забывая, впрочем, о множестве новых перьев, налитых кровью. Со временем каждое перо трансформируется, и кровь будет находиться только в основании стержня; Гослинг подвергался реальному риску внезапно начавшегося кровотечения, если что-то повредит его недавно выросшие перья. Каждое перышко было чувствительным, и слишком сильное их раздражение могло вызвать мучительную боль. Отращивание одного или двух перьев было болезненным, а в данный момент Гослинг был сплошь покрыт новыми перьями.
— Выпей это, Гослинг, — приказала Селестия, прижимая к его губам бокал с вином. Внутри было что-то густое, сиропообразное, что-то насыщенного красного цвета, и оно прилипало к стенкам бокала. — Это вишневый коктейль, смешанный с несколькими каплями маковой настойки.
Гослинг ответил невнятно, прижимая стакан к губам:
— Я не люблю маковый сок.
— Уверяю тебя, там совсем немного. Вишневый ликер крепостью девяносто шесть процентов будет настоящей ударной силой.
Когда губы Гослинга разошлись, Селестия влила напиток в его глотку, и Луна обнаружила, что весьма удивлена тем, как хорошо он справляется с собой. Он вздрагивал, корчил рожи, несколько раз моргнул глазами, когда по щекам потекли слезы, а потом затих. У Луны щипало глаза от запаха крепкого алкоголя, и она смотрела, как сестра наливает из бутылки еще вишневый коктейль.
Бокал она выпила сама, и Луна с надеждой подняла бровь.
Селестия давно не видела Луну такой озабоченной. Судя по всему, Луна была измотана, но не зевала. В ее обеспокоенных глазах появились яркие красные паутинки, и они оставались суженными, почти прищуренными. Луна ходила по комнате с самым неподобающим видом, и Селестии хотелось, чтобы Луна села, потому что от ее движения Селестии тоже хотелось ходить туда-сюда.
Любила ли она его? Селестия надеялась, что да. Ничто не могло быть лучше, чем возвращение к прежним отношениям, когда они были счастливы и доверяли друг другу. Конечно, в те времена у них не было особой индивидуальности — они считались одним славным существом с двумя телами, — но Селестия не возражала против таких представлений. Теперь, когда она стала немного старше, немного мудрее и наконец-то вытащила свою собственную рогатую голову из зарослей, Селестия искренне надеялась, что официальное возвращение Королевского Мы привьет Луне столь необходимое чувство равенства, и ее сестре не придется чувствовать себя меньшей из них двоих.
Если бы они только смогли сблизиться на почве общих интересов — в данном случае Гослинга, — Селестия была уверена, что Луна может быть исцелена… восстановлена. Ни для кого не было секретом, что магия Луны уже давно ослабла — более того, она стала совсем чужой, и дело в том, что Луна так легко поддалась элементалю тьмы. Весы равновесия все еще были не в порядке, и это было довольно тревожно, учитывая количество врагов, стремящихся поглотить Эквестрию.
Возможно, подумала она про себя, она уже слишком стара и, может быть, немного закостенела в своих взглядах. Иногда ей казалось, что так оно и есть, ведь Твайлайт и Кейденс добились большего успеха в глазах общественности. Они были более "в курсе" современных пони. Но с другой стороны… через тысячу лет Кейденс может показаться не такой уж молодой и модной. Что же касается Твайлайт…
Шаги ее синей и угрюмой сестры доводили Селестию до смятения. Увы, бедная Луна. Тысячу лет она обходилась без молитв и преданности, и из-за этого сейчас несколько ослабла. Конечно, Селестия никогда бы не сказала об этом вслух, но они обе это понимали. Луна была почти полностью забыта, все ее святыни и часовни давно снесены. Она умерла, и поэтому исчезла из памяти народа. По крайней мере, все должно было измениться, ведь Гослинг возглавил работу по восстановлению поклонения Луне.
Селестия искренне надеялась, что Гослинг окунет свое копье в Священный Фонтан Лунной Богини…
От лихорадочного состояния Гослинга била дрожь, а вишневый коктейль притупил его чувства. Он не чувствовал дивана, на котором лежал, но ощущал жжение в крыльях. Подняв голову — с большим трудом, потому что она была такой тяжелой, — он посмотрел в розовые глаза Селестии.
— Расскажи мне историю, — попросил он, и его голос показался ему странным. — Не глупую историю. Расскажи мне историю. Без шуток, я знаю, какая ты. Никаких масляных пони и умных, голодных драконов. — — Сквозь затуманенное зрение он увидел, как Селестия поджала губы, и это заставило его раздраженно навострить уши. — Серьезно. История.
— Но серьезные истории так ужасны…
— Серьезная. История. — Гослинг изо всех сил старался выглядеть властным, но был уверен, что ему это не удалось.
Вздохнув, Селестия опустила уши:
— Я могу рассказать тебе историю о единорогах с изогнутыми рогами.
На это Гослинг покачал головой и ответил:
— Нет… расскажи мне что-нибудь, чего нет в учебниках истории.
— То, чего нет в учебниках истории, лучше забыть…
— Но ты прожила это, и я знаю, что ты помнишь.
— Бывают моменты, когда я хотела бы этого не помнить. Моя память долгая, Гослинг, и наполнена множеством ужасных вещей. Я видела многое, о чем лучше забыть.
— Но я хочу знать.
Селестия снова вздохнула, и лицо ее погрустнело:
— Очень хорошо, Гослинг. Есть вещи, которые нельзя не узнать. Пришло время тебе выучить урок, и я буду твоим учителем. Похоже, у моих учеников это традиция… у всех. У нас с Сансет Шиммер был такой момент, и у нас с Кейденс, и даже Твайлайт стала вместилищем нежеланных знаний, о которых, я знаю, она сожалеет до сих пор.
Луна сделала паузу, чтобы сказать:
— Сестра, не делай этого. Ты не должна давать Гослингу то, что он хочет.
Выгнув шею, Гослинг прислонил голову к мясистому бедру Селестии и стал ждать, пока она подготовится. Он чувствовал сонливость, но не дремоту — странное ощущение — и жаждал отвлечься от боли. Что Селестия рассказала Твайлайт? Неужели что-то было слишком ужасным, чтобы Твайлайт не заинтересовалась этим и отпрянула?
— Я расскажу тебе то, что не рассказывала никому из пони уже много веков, Гослинг. — Голос Селестии был напряженным, почти ломающимся, и уши Гослинга насторожились. — Давным-давно жила-была кобылка… и она наблюдала, как ее род становится все более отчаянным и бессердечным в борьбе с ужасным злом. Она была кобылкой-аликорном, видите ли, и у нее разрывалось сердце, когда она наблюдала, как ее собственный род перестает быть образцом нравственности. Это началось с ее друга, которого звали Лайми, и старшие обращались с ним очень плохо.
В метре от него Луна перестала шагать, и Гослинг услышал, как она вдыхает, но не выдыхает.
— Все больше и больше ее старейшины отказывались от высоких моральных принципов, за которые они так долго боролись, и развращающее влияние, заполнившее мир, нашло поддержку в их сердцах. Многие аликорны стали чудовищами снаружи, искаженные и испорченные ужасной магией, но эти аликорны стали чудовищами внутри, и они говорили лживыми, медовыми словами.
В голосе Селестии Гослинг услышал, прежде всего, сожаление.
— Древняя раса аликорнов сошла с ума… окончательно и бесповоротно сошла с ума. Война с отродьями драконикусов выявила в них худшее… абсолютное худшее. И вот эта кобылка, отчаянно пытавшаяся спасти своих маленьких пони, обнаружила, что судьба навязала ей свое решение: чтобы спасти своих любимых, драгоценных маленьких пони, ей придется столкнуться с еще одной угрозой их существованию.
Боль в глазах Селестии стала невыносимой, но Гослинг не мог отвернуться.
— В книгах по истории написано одно, и в этом есть доля правды, — продолжила Селестия. — Используя худшие из магий, старейшины на самом деле подключились к развращающей магии и обратили ее на маленьких пони, извратив их и превратив в чудовищных существ, пригодных для сражений. Город был в осаде… отчаяние довело их до крайности… непростительной крайности. И вот эта кобылка была вынуждена уничтожить их и их чудовищные творения.
Луна издала болезненный вздох, наконец-то выпустив сдерживаемое дыхание.
— Эта кобылка забрала свою крошечную, драгоценную группу выживших, тех, кто еще был цел, и сбежала. За собой она оставила огромный кратер и выжженную землю. Ее старейшины были мертвы, город разрушен, а то, что от него осталось, погрузилось в океан. С разбитым сердцем она поняла, что, пока существуют аликорны, ее маленькие пони никогда не будут в безопасности. Они стали угрозой, равной, а может, и большей, чем порождения драконикусов.
В нескольких шагах от него Луна начала плакать, отчего у Гослинга дернулись уши.
— Сохранение жизни пони и предотвращение их вымирания стало приоритетной задачей. Это те самые пони, которых мы теперь называем Первыми Племенами. Их оставалось не так уж много. Вместе они бежали в опасную пустыню, и этой кобылке пришлось принимать очень взрослые решения, к которым она не была готова. В своих странствиях, ведя за собой племя, она не рисковала и убивала каждого встреченного в дикой природе драконикуса или аликорна. Одного за другим она выслеживала их, искала и убивала. Ни одному из них нельзя было доверять, ни одному.
Смотреть в глаза Селестии было ужасно, и Гослинг не знал, как ему это удается.
— Эта кобылка была полна желания любой ценой обеспечить безопасность своих маленьких пони, и она начала сомневаться, что она лучше своих старших аликорнов. Она была безжалостна в своей охоте, и один за другим они погибали, даже те, кто прятался. Интуиция подсказывала ей, что это лишь вопрос времени, когда они потеряют себя в безумии. Они были монстрами в ожиданиях… все до одного.
Именно в этот момент Гослингу пришла в голову страшная мысль, и он повернулся к плачущей Луне.
— А потом было двое… — Селестия не столько произнесла эти слова, сколько вдохнула их. — Я думала, что мои пони в безопасности, по крайней мере на какое-то время, а после ужасного ледникового периода к нам присоединились новые пони. Новая кровь была необходима… нас было так мало. Те годы были тяжелыми… Я долго оставалась кобылкой… Я часто умирала. Думаю, я умирала во время жеребости чаще, чем в бою. Я вырезала королевство из кишащей монстрами пустыни, а моя столица находилась в самом сердце Вечносвободного.
Луна издала жалобный звук, а затем закрыла лицо крылом.
— Я видела все предупреждающие знаки, но предпочла проигнорировать их… Я не хотела быть последней в своем роду. Моим наставником стал могущественный волшебник по имени Стар Свирл, и он многому меня научил. У меня было много сырой магической силы, но очень не хватало контроля. Он пытался это исправить. Пока мы процветали, пока я росла и становилась самостоятельной, пока я радовалась своим успехам, я не замечала тени, поглощающей мою сестру.
Именно в этот момент Гослингу было что сказать:
— Случилась Найтмер Мун.
Селестия кивнула:
— А потом был еще один. Безумие, охватившее мой вид, забрало еще одного, и мне оставалось только удивляться, как я одна оказалась неуязвимой. Конечно, с годами, когда я переждала тысячу зим, я начала сомневаться, была ли я неуязвима… Я устроила геноцид против своего собственного вида. Я вырезала опасные угрозы, чтобы маленькие пони, которых я так любила, могли процветать… Я спасла их, но такой дорогой ценой для себя. В какой-то момент я поняла, что это не имеет значения. Что сделано, то сделано, и я должна была продолжать заботиться об их выживании, даже ценой собственного счастья. Я не убила свою сестру, я просто… просто не могла сделать этого в тот момент, но я изгнала ее, надеясь, что она сможет восстановиться. Я не хотела оставаться одна…
Конечно, урок был усвоен, и Гослинг узнал то, чего хотел бы не знать.
— Я не та пони, за которую меня принимают другие. Я кровожадный военачальник и тиран. Я лишила жизни многих… возможно, миллионы. Чтобы создать империю, я сокрушила своих врагов, а затем засеяла мертвую землю их кровью и костями, чтобы дать почве жизнь. Своим молотом я уничтожила целые армии… Я создала океаны крови, моря запёкшейся крови, по которым мог бы плавать огромный флот, а поля сражений покрылись коркой из разжиженных останков мертвецов. Все, что ты видишь сейчас, вся история, которую, как тебе кажется, ты знаешь, вся мягкость и добродетель могущественной нации Эквестрии — все это выдумка, как и я сама. Я пережила историков и исправила многое из их истории. Я не та кобыла, за которую меня выдают другие.
Каким-то образом Гослинг нашел в себе мужество еще раз взглянуть в глаза Селестии и увидел, что они пылают страшным внутренним огнем:
— Если ты не Селестия, то кто же ты?
Ее грудь вздымалась, мышцы шеи напряглись, а на лице Селестии читалась яростная, жгучая гордость. Глядя на нее, Гослинг понял страшную правду: под ее непостижимой красотой скрывалось нечто ужасное.
Я — SOL INVICTUS, ТА, КТО ЕСТЬ НЕПОБЕДИМОЕ СОЛНЦЕ.