Опасное вынашивание лебедей
Глава 56
Снежинки цеплялись за длинные ресницы Гослинга, как отчаявшиеся влюбленные, и смешивались с крапинками на его спине, как незваные, но все-таки желанные гости. Ему было дано только одно указание, и он принял его, как пьяный боксер: быть обаятельным. Селестия дала это указание, чтобы он позволил харизме течь, как вину из непочатой бутылки. Назвать то, что он имел, харизмой — значит преуменьшить худшее из зол; ведь то, чем он обладал, было чистым, необработанным животным магнетизмом.
И в данный момент он накладывал его так густо, как только осмеливался.
— Леди… джентельпони… но особенно вы, прекрасные леди, которые оживляют вечеринку… добро пожаловать в замок Кантерлот. Мне очень приятно видеть вас здесь сегодня в качестве своих гостей. Спасибо, что присоединились ко мне, потому что я намерен сделать это большим событием. Мы все сегодня творим историю, и за то, что вы пришли, за то, что отважились преодолеть бурю, вам моя самая искренняя и сердечная благодарность. Особенно вам, дамы. — Поскольку красивых слов было недостаточно, он заигрывал с толпой, со всеми подряд, и подмигивал им самым дерзким образом, на который только был способен.
При этом он чуть не потянул мышцу.
Одна кобыла упала в обморок, и, когда стражник бросился ей помогать, сомлели уже пони обоих полов. Гослинг воспринял это как добрый знак, что он делает что-то правильное, и набрался сил, чтобы устроить хорошее шоу. Он не собирался разочаровывать. Теперь это была его работа — очаровывать публику. Он использовал все театральные трюки, которые только мог придумать, чтобы быть лучшим в своем деле, а делал он это очень красиво.
— Все вы, ребята… сделайте мне одолжение и позаботьтесь о том, чтобы ваш особенный пони провел волшебную ночь. Давайте сделаем эту ночь самой волшебной в году. Поможите мне? — Нацепив кокетливую, почти надутую ухмылку, он прищелкнул языком, обмахивая толпу перьями в самом пошлом проявлении пегасьего мачизма за всю историю.
Когда еще одна кобыла упала в обморок, он услышал покорный вздох Селестии, которая затем сказала:
— Гослинг, убери их, пока больница не переполнилась. — Большая кобыла шагнула вперед, высвободив свою харизму, и улыбнулась толпе, сияя как луч солнца. — Это действительно очень важный вечер, праздник, который давно назрел. Спасибо всем вам, что пришли отпраздновать священную ночь моей сестры. Это очень много значит для меня, и я вам благодарна.
— Важность этой ночи никогда не была забыта, даже если принцесса Луна была забыта. — Кобыла, не выглядевшая ни на йоту одурманенной, встала наперекор буйной, разрушительной харизме. Она фыркала, ее нос слегка сопел, а грива развевалась от сильного ветра. — Сколько я себя помню, будучи кобылкой, это была наша ночь как земных пони, и она была для нас важнее, чем день Согревающего Очага.
Что касается Луны, о которой уже упоминалось, то она застыла, как статуя.
Гослинг чувствовал это: наступала тишина — то, чего больше всего боялся и опасается любой оратор. Он думал о том, как бороться с ней, как произвести шум, но для этого не годились никакие слова. Чтобы эффективно прогнать тишину, нужно было сказать что-то значимое или хотя бы уместное. Прежде чем он успел что-то сказать, Селестия приняла вызов.
— Заходите все внутрь, чтобы согреться. Выпейте горячего какао. Пожалуйста, отведайте нашего гостеприимства. Вы — наши гости, и мы очень рады, что вы с нами в эту особенную ночь.
В воздухе висело электрическое напряжение, и во всем ощущалась какая-то бешеная энергия, когда решались последние вопросы. Внепространственные шкафы растягивались и расширялись, чтобы в ключевых точках можно было незаметно разместить дополнительную стражу. Если случится беда, дверь распахнется, и оттуда высыплется немыслимое количество гвардейцев.
В Кантерлоте был колдун, и это было массовое публичное зрелище. У Кантерлота была плохая история с публичными зрелищами, о чем свидетельствовала свадьба принца Шайнинг Армора и принцессы Кейденс. Свадьба самого Гослинга прошла без сучка и задоринки, но это только усугубило ситуацию, потому что ожидаемого нападения так и не последовало. Сегодня вечером на свадьбе будут присутствовать, хотя и не в качестве гостей, все различные боевые гильдии — от Гильдии Хранителей до Гильдии Крысоловов, многие из которых будут работать под видом прислуги и слуг.
Пони из Гильдии Крысоловов были немного неприятны. Что-то в них было жутковатое, но, опять же, это были пони, которые любили долгие прогулки по канализации и убивали всевозможные неописуемые ужасы, зародившиеся в этой грязи. Гослинг не знал, как к ним относиться, но Луна отзывалась о них очень хорошо: герои, оказавшие большую услугу обществу, но так и не получившие от него признания за свою жизненно важную работу. Конечно, он не был болваном — его мать не вырастила ни одного жеребенка с перьями вместо мозгов, — и Гослинг знал, почему Луна так высоко их ценит.
Неожиданно Гослинг обнаружил, что его охватила магия, и, дезориентированный, он понесся с одного места на другое, волочась сквозь эфир.
Когда он снова материализовался в твердую форму, то услышал неистовые слова:
— Я не могу этого сделать. Я не могу смотреть им в глаза. Я не вынесу их боготворящих выражений и покорных поз. Я не могу осуществить сегодняшние планы.
Гослинг мог описать Луну только как обнаженную, потому что на ней не было никакой иллюзии. Он находился в каком-то пыльном, заросшем паутиной винном погребе, которого никогда раньше не видел, в совершенно незнакомом ему месте. Запах старого дерева, затхлости и пота Луны щекотал ему нос. Здесь также было темно, единственный свет исходил от рога Луны, отчего ее лицо было бледным и окутанным тенями. За пределами узкой сферы света таилась первозданная тьма, сдерживаемая и готовая сожрать.
— Я не могу перестать думать о том, как я тебя обидела, — продолжала Луна, качая головой из стороны в сторону и переступая с одного заднего копыта на другое. — Хуже того, я до сих пор не могу до конца понять, почему тебе было больно… почему ты так разозлился. Твоя точка зрения так отличается от моей. Я все время думаю и спрашиваю себя: если я не могу понять тебя, если я не могу проникнуть в твои глубины, то какое мне дело до управления? Как я могу служить своим подданным, если не понимаю их? Я не такая, как раньше… Я не та пони, которой была раньше. Единственное, что я могу придумать, — это то, что Элементы Гармонии что-то со мной сделали. Точнее, я знаю, что они что-то сделали, но теперь я настолько отличаюсь от той пони, которой была раньше, что теперь я думаю, не новая ли я пони вообще.
Луна вспотела от тревожного ужаса; из-под крыльев по ее ребрам сбегали ручейки, а на ногах оставались влажные полосы более темного, насыщенного синего цвета. Она дрожала, и был слышен тихий шелест перьев, трущихся о влажные волоски. Даже свет ее рога начал меркнуть, отбрасывая призрачные тени, которые преследовали ее отражающие глаза.
— Я чувствую себя ужасно из-за всего, что произошло между нами. — Свет из рога Луны стал немного тусклее. — Храню секреты — вот что я делаю, ибо такова природа снов. Сны — это такие тайные вещи, которые не желают быть раскрытыми. Я стала похожа на тех, с кем работаю, и мне все труднее и труднее отделять себя от своей работы. Гослинг, так много предстоит сделать, так много нужно сделать, и я отдаюсь этому. Настолько, что забываю о жизни окружающих. Я так долго предавалась иллюзиям и мечтам, что погрузилась в комфортное самодовольство и половину времени отношусь к бодрствующему миру, как к миру сновидений, а те, кто в бодрствующем мире, — не более чем мимолетные фантазии.
Таким образом, Луна хотела сказать, что ей нужны друзья, которые напомнят ей о реальном мире. По крайней мере, Гослинг понял это именно так и вспомнил свой разговор с Селестией о том, что Луна была физическим существом. Неужели она ускользает от своей телесности? Звучало именно так, но он не решался делать предположения. Ускользание в сны и из реальности звучало тревожно, и он мог понять, что реальность может казаться не совсем приятной, когда имеешь дело с противоположностью реальности.
Их общий психотерапевт даже упомянул, что Луне нужно напоминание о живых, хотя Гослинг тогда не понял, что имелось в виду. Иллюзорная жизнь, причудливое химерическое существование полностью разрушили представления Луны о реальности. Гослинг, пережив яркую вспышку озарения, заподозрил, что знает причину, по которой Луна стала жертвой элементаля тьмы: вероятно, она не придала ему должного, заслуженного значения как угрозе. Чтобы бороться с подобными вещами, нужно сначала признать их реальность, а затем укрепить свою решимость.
Наконец Гослинг сказал:
— Знаешь, с тобой нелегко быть другом.
Луна явно не хотела этого слышать, и, когда она начала выходить из себя, сфера света, сдерживающая тьму, уменьшилась еще немного. Отчаяние и тревога в ее глазах сменились гневом, а щеки втянулись, как кожа барабана. Ее уши повернулись вперед, к Гослингу, и звук пота, капающего на пыльный каменный пол, был едва слышен за оглушительным грохотом тишины.
В упреке Луны прозвучал едкий намек:
— С тобой нелегко быть любовником.
Гослинг опустил голову, его шея образовала прямую линию с позвоночником, и он изучал Луну сузившимися глазами. Это было… неожиданно. Сам того не осознавая, он прижал уши, придав себе покорный вид, хотя ничего подобного не чувствовал. Пытаться понять Луну было все равно что пытаться понять книгу, которую подарила ему Твайлайт, — невозможно.
— Мой последний муж давал мне то, что я хотела. Я приходила к нему, он удовлетворял мои потребности, а потом мы расстались и шли каждый своей дорогой. — Луна говорила срывающимся шепотом, словно жесткие волосатые паучьи лапки царапались о деревянные бочки с вином, сложенные вокруг них. — Но ты… ты и твоя презренная добродетель! Это твое железное чувство долга и все твои стандарты! Все должно иметь смысл… все должно быть поэтичным, совершенным и истинным. Ты сам придерживаешься этих стандартов и ждешь от всех остальных пони того же. У тебя и моей сестры это общее… и это делает вас обеих невыносимыми. Бывают моменты, когда вы оба мне отвратительны.
Гослинг не стал ничего говорить, попридержал язык и стал ждать.
— Бывают моменты, когда ты мне просто необходим, но мне не нужны твои невыносимые сентенции. Мой предыдущий муж лучше всего себя чувствовал, когда пыхтел мне в ухо и прижимался к моей шее. Если по какой-то причине он говорил слишком много, я находила другое применение его болтливому языку. Он был грубым, шершавым, но его можно было терпеть, потому что он был хорош в своем деле. А с тобой… Я не могу даже приблизиться к тебе без твоей постоянной потребности в разговоре. Хуже того, ты бросаешь мне вызов, и я обнаруживаю, что не могу устоять перед этими провокациями. Время, проведенное с тобой, — это дерзость, и я ненавижу, когда ты меня подначиваешь.
— Тебе не нравится, когда на тебя возлагают ответственность…
— Я привлекаю к ответственности других! — Голос Луны прозвучал в замкнутом пространстве так, что у Гослинга зазвенело в ушах.
Не в силах сопротивляться, Гослинг отстоял свое положение, но только после того, как прижался носом к носу Луны:
— Ты назвала меня своим любовником. Ну, вроде того. Значит ли это, что ты любишь меня? — Он вспомнил о задании Кейденс и задумался, есть ли у него шанс выполнить его.
— Нет. — Резкий ответ Луны был подобен трещине в черепе. — Ты мне нравишься, без сомнения. Признаться, я даже влюблена в тебя. И сейчас я чувствую себя виноватой за то, что вспомнила прошлое и использовала его, чтобы причинить тебе боль. Вот почему я ненавижу тебя, Гослинг, и мою сестру тоже. Вы оба — самые презренные пони, с вашими стандартами и добродетелями. Теперь я буду часами корить себя за то, что попыталась воспользоваться твоей неуверенностью в себе, и это было неправильно с моей стороны. Как же я смогу докопаться до тебя с такой ужасной обратной реакцией?
— Мы с Селестией действительно настолько похожи? — спросил Гослинг, испытывая любопытство.
— В некоторых аспектах даже раздражающе. — Фыркнув, Луна оторвала свой нос от носа Гослинга и откинула голову назад. — Именно поэтому вы двое так хорошо ладите.
— Тогда, Луна… что у нас с тобой общего? Возможно, нам стоит потратить некоторое время на то, чтобы выяснить это.
При этих словах Луна закатила глаза и с отвращением помотала головой.
— Совсем недавно мы веселились, играя с бурей…
— Это был спектакль, болван! — На секунду свет от кончика рога Луны вспыхнул, но тут же угас до терпимого уровня. — Показать публике хорошее шоу. Это то, что я должна делать. Больше иллюзий. Я несчастна, Гослинг. Несчастна. Я так несчастна и расстроена сегодняшним вечером, что у меня постоянно возникают фантазии о том, чтобы сбежать в Майстеку и жить с цирковыми бурро.
— Мы могли бы отведать тако…
На мгновение лицо Луны превратилось в неподвижную маску, но она рассыпалась. Уголки ее глаз сморщились, ноздри раздулись, а уголки рта задрались вверх, пока она пыталась нахмуриться. Затем, прежде чем Гослинг успел понять, что происходит, из Луны хлынул лающий смех. Это было последнее, чего он ожидал, и он стоял, ошеломленный, не зная, как реагировать.
Пока он стоял, ошеломленный смехом Луны, он думал о том, как весело они проводили время вместе. Фильмы. Игры. Шалости. Забавы. Гонки на колесницах. Размышляя об этих вещах, он понял, что они с Луной лучше всего ладят, когда происходит действие и мало что говорится. Для него это было глубокое осознание, и он увидел суровую правду в предыдущих словах Селестии.
Ободренный, он сделал шаг к Луне, подхватил ее крыльями, притянул к себе и, прежде чем она успела запротестовать, поцеловал ее. Она сопротивлялась, очень сопротивлялась, но когда он провел кончиком языка по ее губам, сопротивление превратилось в агрессивное принятие. Она ответила на его объятия, и ее передние копыта топтались по пыльным, покрытым паутиной камням. Когда ее губы разошлись, Гослинг сделал шаг, но она удивила его, вцепившись в нижнюю губу.
Было больно — не случайно, и, хотя она постоянно давила, не делала попыток прокусить губу. Когда она отпустила губу, она пульсировала, пылала, болела, но было и удовольствие, когда ее губы ласкали нежное прокушенное место. Он чему-то научился, она что-то показала ему, и он ответил ей взаимностью. Опасаясь и колеблясь, он укусил ее в ответ, приложив постоянное, но не сильное давление, и был вознагражден возбужденным хныканьем.
Когда Луна запыхалась и задышала, он отстранился, но совсем ненадолго. Заглянув в ее глаза, он понял, что сейчас или никогда, если он собирается посвятить себя ей:
— Луна… Луна, у меня есть к тебе предложение.
— Да? — Она навострила уши, внимательно прислушиваясь.
Его губы были горячими и жгучими, но еще жарче пылали пах и внутренняя поверхность бедер, которые сводило от возбуждения:
— Если ты согласишься на эту ночь и дашь этим пони то, что им нужно…
Темная тень, нависшая над луной, заставила Гослинга задуматься, но он собрал все свое мужество.
— Сделай все правильно, и я стану твоим рабом на одну ночь.
Тело Луны напряглось и стало неподатливым, как камень, который застыл вокруг Гослинга. У него возникло ужасное чувство, что она может раздавить его прямо сейчас, сломать каждую косточку в его теле. Она может разрушить его так, что Кейденс не сможет восстановить его. Его спина была мокрой от пота, а перья Луны, прижатые к его шее, вызывали зуд.
— Что это за глупости? — Луна сократила расстояние, и между ними остался лишь волосок.
— Нам не нужно разговаривать… если, конечно, ты сама этого не хочешь. Я сделаю все, что ты попросишь… все, что ты попросишь — в пределах разумного, разумеется. Никаких обязательств, никаких условностей. Я просто отдам себя тебе и твоим потребностям.
— Но это противоречит всем твоим принципам. — Бледный свет, казалось, отступил от угольного цвета ресниц Луны. — Я видела твои сны, Гослинг. Общение, лишенное смысла, вызывает у тебя ужас. Это, по меньшей мере, очаровательная причуда, потому что, скажем прямо, для большинства жеребчиков и жеребцов вообще бессмысленное соитие предпочтительнее. Единственная глубина, которую они ищут, — это дыра, в которую они погружаются.
— Мне нравится, когда ты говоришь о терапии, — прошептал Гослинг своей жене. — Это гораздо более интеллектуально, чем дешевые пошлые разговоры.
Луна снова рванулась, но, несмотря на сильную попытку вырваться, ее постигла неудача. Гослинг снова поцеловал ее, быстро чмокнув в уголок рта, и когда их глаза встретились, когда он отстранился, их взгляды задержались друг на друге. Что-то изменилось, Гослинг был уверен в этом, но не знал, что именно. Ему не хватало зрелости, чтобы понять? Возможно.
— И все, что мне нужно сделать, — это устроить хорошее шоу сегодня вечером?
Он кивнул, во рту было слишком сухо, чтобы произносить слова.
— А потом ты будешь принадлежать мне, как я захочу?
Он снова в ужасе кивнул.
Глаза Луны сузились:
— Сделка принята.