Пони из преисподней

Новый день

Фларри лежала на холодном полу своей камеры, привычно сжавшись в позе эмбриона. Её глаза были закрыты, а лицо словно высечено из камня, неподвижное, лишённое эмоций. Шрамы, покрывавшие её некогда сверкающую шёрстку, ныли, как всегда, даже спустя столько времени, что она уже не помнила, когда их нанесли. Кровь давно перестала течь, оставив глубокие трещины и серую корку на коже. Она не чувствовала ничего — ни боли, ни голода, ни страха. Только пустоту.

Сколько прошло времени с того дня, как её захватили? Год? Десять лет? Она не знала. Память стерлась, растворившись в бесконечном цикле боли, она не помнила практически ничего из старой жизни, до того как оказалась в этой тюрьме. Единственное, что осталось — её имя. И воспоминания. Воспоминания, которые не приносили утешения, а только обжигали, словно раскалённое железо.

Мама. Папа. Их голоса, их смех. Их улыбки. Всё это мерцало в её сознании, как тусклое пламя, но это пламя причиняло боль, от которой не было спасения. Они мертвы. Она знала это. Знала с той самой секунды, как их жизни оборвались.

Единственная слеза скатилась по её грязной щеке, оставив за собой тонкую дорожку.

Дверь камеры скрипнула, и тяжёлые шаги раздались по каменному полу. Она не шевельнулась. Она знала эти шаги, знала, кому они принадлежат. Её тюремщик. Он был странным. Единственным из тех, кто пытая её, говорил с ней в процессе.

Иногда он был вежлив, даже сочувствовал, хотя это выглядело нелепо. Иногда приносил ей невыносимую боль, ломая её кости или оставляя ожоги на коже, вонзая раскалённые иглы. Иногда просто сидел и молчал. Но он говорил. Это было важно. Разговоры с ним напоминали ей, как звучит голос, как звучат слова.

Он кашлянул, стараясь привлечь её внимание, но Фларри осталась недвижимой.

— Сегодня для тебя нет пыток, — сказал он, глухим, едва слышимым за шлемом голосом.

Она не поверила. Не шевельнулась. Он сделал шаг ближе, и его тень накрыла её.

— Сегодня... особенный день, — продолжил он.

Её глаза медленно приоткрылись, красные и усталые. Она повернула голову, смотря на него с таким безразличием, что даже это движение казалось усилием.

— Особенный? — прошептала она, голос хриплый, как у того, кто слишком долго молчал.

Этернал Лайт склонил голову, глядя на неё через прорези шлема.

Фларри лежала на холодном полу, не изменив позу, когда Этернал вновь заговорил.

— Сегодня... банный день, — сказал он, его голос звучал как всегда ровно и спокойно.

Она едва повернула голову, бросив на него безжизненный взгляд.

— Что за чушь ты несёшь? — её голос был хриплым, отдалённым, словно говорить было для неё невыносимым усилием.

Этернал слегка наклонил голову, словно удивляясь её реакции, а затем пояснил:

— По правилам, раз в месяц заключённых нужно мыть. Это необходимо, чтобы предотвратить инфекции или другие заболевания. Сугубо практичный и эффективный способ не дать им умереть раньше требуемого.

— Ну, это объясняет, почему предыдущий тюремщик обдавал меня ледяной водой из шланга время от времени.

Этернал чуть качнул головой.

— Как бессмертному аликорну, тебе конечно, тяжело заболеть, но это не значит, что за тобой не стоит ухаживать должным образом. Я предпочитаю подходить к исполнению обязанностей максимально строго.

Она фыркнула, изобразив подобие улыбки.

— Как мило с твоей стороны, — сказала она с язвительной интонацией. — Ну что ж, можешь приступать. Двигаться я не планировала. Шланг у тебя с собой?

Единорог медленно покачал головой.

— Нет, шланга нет. Я и не собирался его использовать. Правила не фиксируют способ, поэтому я выбрал более... эффективный подход.

Фларри подняла бровь, но ничего не сказала. Она лишь наблюдала, как он с усилием тащит в камеру огромную бадью, полную тёплой воды, и кусок мыла.

— Ты действительно так напрягаешься, — заметила она, её голос был скорее удивлённым, чем насмешливым.

— Всего лишь моя работа, — ответил Этернал, не выказывая ни смущения, ни усталости. Он аккуратно поставил бадью и добавил: — Конечно, отдельное помещение для таких процедур было бы более разумным решением, но здесь редко кто находится достаточно долго, чтобы такие вещи имели смысл.

Фларри ничего не ответила, лишь отвернулась, уставившись в пустоту.

Этернал вздохнул, привычный к подобной реакции. Он взял губку, смочил её в тёплой воде и, подойдя ближе, начал аккуратно омывать её шерсть и истерзанную кожу.

Она не сопротивлялась, но и не реагировала. Её тело оставалось неподвижным, взгляд устремлённым в никуда. Только едва заметное сокращение мышц на её шее выдавало тень напряжения.

Этернал Лайт в свою очередь не проронил ни слова, методично двигая губкой по израненному телу Фларри, стараясь избегать глубоких ран, чтобы не причинить ей лишнюю боль. Тёплая вода стекала по её шерсти, смывая грязь и следы засохшей крови.

Она всё ещё лежала в позе эмбриона, не меняя положения.

— Почему ты такой добрый? — тихо спросила она, не глядя на него.

Этернал замер на мгновение, затем продолжил.

— Я не уверен, что слово "добрый" будет тут уместно. Я просто исполнительный. Выполняю приказы что мне отдали, в соответствии с собственной трактовкой.

— Приказы? — Фларри едва слышно фыркнула. — Разве в твоих приказах сказано, что нужно быть аккуратным? Что не нужно причинять боль?

Он вздохнул, намочив губку в воде.

— Ты мне ничего не сделала, — ответил он спокойно. — Я не хочу причинять тебе лишние муки.

— Ты убивал невинных? — резко спросила она, но голос её оставался тихим.

Этернал замолк. Пауза затянулась, и в это мгновение даже капли воды, стекающие в бадью, казались оглушительными.

— Да, — наконец, тихо произнёс он.

— А кобыл? — спросила она, её голос дрогнул, но не от страха, скорее от напряжённого ожидания.

— Да, — его ответ был таким же, бесцветным, словно он говорил о чём-то обыденном.

— И жеребят?

Он снова замер, но, не поднимая головы, повторил:

— Да.

Фларри повернула голову, впервые посмотрев на него за всё это время. Её взгляд был полон боли, но не осуждения.

— Чем я отличаюсь от них? — тихо спросила она.

Этернал на мгновение задумался, а затем ответил вопросом:

— Почему тебя это вообще волнует?

Она вздохнула, закрывая глаза.

— Потому что я всё ещё пытаюсь привыкнуть к тому, что со мной кто-то разговаривает, — сказала она медленно. — Иногда мне кажется, что наши беседы — это плод моего воображения.

Этернал посмотрел на неё. Его шлем скрывал выражение лица, но в голосе прозвучали искренние нотки.

— Здесь редко кто говорит. Большинство предпочитает молчать. Я сам рад, что имею собеседника.

Фларри слегка улыбнулась, но её улыбка была горькой.

— Пони — существа социальные, всем нам кто-то нужен.

Этернал замер на мгновение, затем тихо признался:

— Я тебе завидую.

Фларри удивлённо подняла взгляд, её дыхание замерло на мгновение.

— Завидуешь? Чему?

Он медленно положил губку в воду, пальцы дрогнули от усталости, но в его движениях не было нерешительности. Он выпрямился, словно собираясь с духом, и наконец ответил:

— Ты была зачата в любви. Ты знала, что такое родительская забота. У тебя была... жизнь. Настоящая.

Фларри нахмурилась, её взгляд стал напряжённым, будто в попытке понять, что скрывается за его словами.

— А ты? — наконец спросила она, её голос звучал мягко, почти осторожно.

— Я родился, скорее как скот. Наверняка в каком-то грязном загоне, всю жизнь провёл один. С рождения я — всего лишь инструмент. Марионетка, созданная, чтобы выполнять приказы.

Она внимательно смотрела на него, её лицо застыло в выражении то ли недоверия, то ли сочувствия.

— Не похоже, чтобы тебя это смущало, — заметила она спустя мгновение молчания. — Так же как и не похоже, что бы ты хотел что-то поменять.

Он пожал плечами, жест вышел резким, почти машинальным.

— Не знаю, хочу ли я что-то поменять. Не знаю, стоит ли что-то поменять. И конечно, не знаю, как мне что-то поменять.

Фларри задумчиво вздохнула, её голос стал глубже, словно она пыталась проникнуть в его разум.

— Мы, попросту из разных миров. Ты считаешь это везением?

Этернал задумался, его взгляд скользнул по её лицу, но остался холодным и отстранённым.

— Да, — кивнул он, затем добавил: — Я всю жизнь испытываю лишения, исполняя чужие прихоти. Но в этих муках нет смысла. Это просто... пустота.

— Ты не знаешь ничего другого, — отрезала она. — А потому и не чувствуешь боли.

Он замер, её слова, словно удар, эхом отразились в его сознании. После паузы он тихо произнёс:

— А ты страдаешь потому, что знаешь, что значит чувствовать. Вот почему я тебе завидую. Ты знаешь, что такое боль, потому что знаешь, что такое радость.

Фларри нахмурилась, её взгляд упал вниз, на тёмную воду, окрашенную следами её крови и грязи.

— Это не делает боль легче, — сказала она тихо, почти шёпотом.

— Но делает жизнь настоящей, — мягко парировал он, его голос, хоть и лишённый эмоций, прозвучал как заключение, не терпящее возражений.

Наступила тишина. Только едва слышное журчание воды заполняло комнату, словно само пространство давало им время осмыслить сказанное.

Фларри внезапно нарушила молчание:

— Если всё так, то зачем ты живёшь?

Этернал поднял взгляд на неё, его глаза были усталыми, но в них не было гнева.

— Я не живу, — ответил он наконец. — Я существую.

— Это одно и то же, — парировала она, её голос стал твёрже.

— Нет. Жить — значит иметь цель. Иметь кого-то, ради кого стоит сражаться, ради кого стоит умереть.

Фларри слабо улыбнулась, но её улыбка была печальной.

— А ты считаешь, что у меня есть цель?

— У тебя есть те, кто хочет, чтобы ты жила. Они ждут тебя. Их существование даёт твоей жизни смысл.

Фларри замолчала, её лицо стало серьёзным.

— А ты? — спросила она, её голос стал почти шёпотом. — Ты хочешь сказать, что у тебя нет никого?

Этернал усмехнулся, горечь сквозила в его словах.

— Я — пустое место. Если я исчезну, никто не заметит. Никто не будет ждать, никто не вспомнит. Я — просто один из многих безымянных рабов.

Фларри долго смотрела на него, прежде чем произнесла:

— Это не твоя вина.

Он покачал головой, вновь взяв губку и вернувшись к своей работе.

— Может быть, но от этого не легче.

Когда он добрался до её крыльев, его копыта едва заметно замерли. Крылья были потрёпаны, перья местами поломаны или вовсе выдраны. Он осторожно раздвинул их, избегая смотреть на её лицо, и начал промывать каждое перо. Процесс оказался утомительным: некоторые перья пришлось поправлять или даже аккуратно выдёргивать, чтобы дать место новым.

— Не слишком ли ты скрупулёзен? — нарушила тишину Фларри, её голос прозвучал неожиданно мягко.

— Лучше так, чем оставить инфекцию, — коротко ответил он, продолжая.

Фларри молчала, но ощущение его точных, почти заботливых движений по её крыльям вызвало странное чувство. Она не могла вспомнить, когда последний раз кто-то обращался с её телом столь внимательно.

Дойдя до области между крыльями, где красовались несколько глубоких порезов, Этернал слегка замешкался, прежде чем аккуратно промокнуть раны мягкой тряпкой. Его движения стали ещё осторожнее, но Фларри не издала ни звука.

Когда он завершил с её боками и начал спускаться к крупу, напряжение в воздухе усилилось. Этернал старался сохранять сосредоточенность, но чем ниже опускалась губка, тем сильнее он чувствовал странное покалывание — смесь неловкости и чего-то неясного, нового.

Он задержался на мгновение, прежде чем заговорить:

— Хвост... и всё что под ним, — сказал он резко и сухо. — Ты должна вымыть сама.

Фларри чуть приподняла голову и лениво взглянула на него, уголки её губ приподнялись в слабой усмешке.

— Ты смущаешься? — спросила она с лёгкой насмешкой в усталом голосп. — Забавно слышать такое от того, кто утверждает, что ничего не чувствует.

Этернал нахмурился, опустив взгляд.

— Чувствую или нет, но физиология остаётся физиологией, — пробормотал он, снова стараясь сосредоточиться на своей работе.

Фларри тихо рассмеялась, её голос звучал почти музыкально, но с оттенком усталости.

— Даже странно, что под этими доспехами у тебя вообще что-то есть.

Она попыталась встать, опираясь на передние копыта, но её истощённое тело тут же подвело её. Её ноги дрогнули, и она едва не рухнула обратно на пол. Этернал успел подхватить её, удерживая за бок.

— Осторожнее, — с нескрываемым беспокойством в голосе резко произнёс он.

Фларри посмотрела на него снизу вверх, её выражение лица было усталым, но с лёгкой тенью улыбки.

— С таким помощником, как ты, мне не о чем беспокоиться, — сказала она, выровняв дыхание.

Оказавшись на ногах, она осторожно сделала несколько шагов к большой деревянной бадье. С тихим всплеском она погрузилась в воду, и её лицо на мгновение озарилось выражением облегчения.

— Приятно, — произнесла она, закрывая глаза. — Как же приятно...

Этернал молча наблюдал за тем, как она сидит в воде, её грива распустилась, постепенно намокая, а кожа на её теле наконец расслабилась. Вода начала окрашиваться в грязно-красный цвет, но Фларри, казалось, это совершенно не волновало.

Наконец, она нарушила тишину:

— Сколько тебе лет, Этернал?

Он напрягся от неожиданного вопроса.

— Зачем это тебе?

— Любопытно, — ответила она, её голос прозвучал лениво, но с лёгким оттенком насмешки. — Ты смущаешься, как жеребец-подросток. Это даже по своему мило.

— Мне... где-то между восемнадцатью и двадцатью тремя, — неохотно признался он. — Забрали на войну в шестнадцать, с тех пор времени и возможности считать не было. Одни сплошные марши.

Фларри рассмеялась, её смех был лёгким, но коротким.

— Забавно, — сказала она. — Я и сама не помню, сколько мне лет. Прекратила считать уже давно, чёрточки на стене только добавляли безысходности. Может, мне девятнадцать. Может, уже двадцать. А может, все двадцать пять.

Этернал покачал головой.

— Тебе максимум двадцать, — сказал он, его голос прозвучал почти уверенно.

— Спасибо за комплимент, — улыбнулась она. — Хотя забавно слышать это от того, кто в своём возрасте всё ещё настолько... неопытен.

Он слегка прищурился.

— На войне было как-то не до того.

— Хоть знаешь, откуда жеребята берутся? — с насмешкой спросила она.

— Конечно знаю, — хмуро ответил он. — За кого ты меня понимаешь?!

Фларри рассмеялась громче.

— Тогда странно, что у тебя даже капли опыта нет.

— Ты думаешь, для безвольного слуги короля это вообще имеет смысл? Честно... вряд-ли я доживу до момента когда смогу оставить потомство.

— Ну конечно, — протянула она тихо, её копыто скользнуло по поверхности воды, размывая отражение. Голос был лишён прежней лёгкости, звучал устало, почти механически. — Уж кто-кто, а я-то знаю, как это важно.

Этернал прищурился, настороженность вспыхнула вновь.

— С чего бы тебе разбираться в этом? — его голос был ровным, но с оттенком сомнения.

— Аликорн любви, — с едва заметной усмешкой напомнила Фларри, расправляя крылья, движение получилось немного неловким. — Это буквально моя специализация. Думаешь, я не знаю всех тонкостей?

Её слова звучали как пустая формальность, не больше, и всё же заставили его замереть. Этернал внимательно смотрел на неё, словно пытаясь поймать хоть одну искру искренности.

— Ты серьёзно? — удивление в его голосе было едва заметным, но он не отводил взгляда.

Фларри замолчала, опустив глаза на воду, будто взвешивая, стоит ли отвечать. Её молчание длилось долго, и когда она наконец заговорила, голос звучал тише, словно она говорила больше себе, чем ему.

— Нет конечно, это шутка, — сказала она наконец, губы изогнулись в слабой улыбке, которая больше походила на тень эмоции.

Этернал медленно выдохнул, его напряжение ослабло, но он продолжал смотреть на неё, настороженно и пристально.

— Тебе нравится так издеваться? — спросил он, пытаясь понять её мотивы.

— Чуть-чуть, — призналась она, отворачиваясь.

— Хотя, знаешь, — продолжила она, словно задумавшись. — Удивительно. За всё это время... никто даже не пытался надругаться надо мной.

— Возможно, дело в шлемах, — спокойно ответил он. Большую часть пони, они кажется превращают в пустышек... и возможно ослабляют либидо, я не уверен.

— Или все дело в том, что я никому неинтересна, — пробормотала она, погружаясь глубже в воду. — А сам король? Почему же он не решил позабавиться, издевательски ломая и насилуя пленницу?

Этернал пожал плечами.

— У него есть кобылы на любой вкус и желание. Едва ли ты его интересуешь настолько. Вполне возможно, он попросту забыл о тебе. Не отдал приказ на казнь — и всё, ты застряла тут на всю жизнь. Это бы многое объяснило.

Фларри снова рассмеялась, её смех отозвался эхом в комнате.

— Абсурдный мир, — сказала она, скрывая лицо в воде.

— Полностью согласен, — негромко ответил Этернал.

---

Этернал резко очнулся от ощущения чьих-то копыт, трясущих его за плечи. Перед глазами медленно рассеивался серый туман, оставившего на сердце странный, липкий осадок. Осознав что он глупо улыбаясь смотрит куда-то перед собою, единорог поспешил моргнуть несколько раз, чтобы сфокусировать взгляд, и увидел перед собой обеспокоенное лицо принцессы Каденс. Её мягкие, но удивлённые глаза искали ответы.

— Этернал, вы в порядке? — спросила она, слегка наклонив голову. — Ты просто стоял здесь... смотрел в пустоту. Я даже подумала, что с тобой что-то случилось.

Он резко посмотрел вниз и увидел, что его копыта сжимают свёрток, словно от этого зависела его жизнь. Он так и не смог сразу вспомнить, как оказался здесь, перед входом во дворец.

— Простите, — пробормотал он тихо, чувствуя, как внутри закипает смесь смущения и странного беспокойства.

Шайнинг Армор, стоявший чуть позади, резко вздохнул, явно раздражённый.

— Что с тобой, Салага? — резко сказал он, хмуря брови. — Если ты будешь так выпадать из реальности на службе, тебя быстро из гвардии выгонят.

— Шайнинг, — укоризненно произнесла Каденс, положив копыто на его плечо. — Он, вероятно, устал. Не дави на него так сильно.

Шайнинг Армор фыркнул, но замолчал, лишь бросив строгий взгляд на спутника.

— Пойдёмте, — сказала Каденс мягко, поворачиваясь к дворцу.

Единорог молча последовал за ними, осторожно осматривая дворец. Его взгляд скользил по высоким стенам, сводчатым потолкам и хрупкому блеску кристаллов, украшающих интерьер. Но что-то казалось ему странным.

— В моём мире здесь было по больше кристаллов, — тихо заметил он, скорее самому себе, чем кому-то ещё.

Каденс повернула голову и улыбнулась.

— После последнего ремонта мы убрали часть украшений. Захотелось, чтобы дворец стал чуть более... уютным. Надеюсь, тебе всё равно здесь понравится.

Они шли по длинным коридорам дворца, залитым мягким светом кристальных ламп. Каждая поверхность блестела, отражая отблески дневного света, проникающего через витражные окна. Принцесса Каденс, шагая чуть впереди, с энтузиазмом рассказывала о восстановительных работах, которым подвергся дворец после недавних событий. Её голос звучал тепло, но Этернал слушал вполуха, его взгляд был прикован к свёртку в его копытах.

Свёрток казался необычно тяжёлым, несмотря на его небольшой размер. Его копыта крепко держали его, побелев от напряжения, будто малейшее неосторожное движение могло нарушить целостность этой хрупкой, но драгоценной вещи.

И вдруг тишину нарушил громкий топот. Из-за угла с яростным энтузиазмом и звонким смехом выскочил аликорн. Это был смех, который не могло заглушить ни величие дворца, ни даже тяжесть дня.

— Этернал! — радостно выкрикнула Фларри Харт, с трудом удерживая равновесие на скользком кристальном полу. Она чуть не врезалась в него, успев лишь в последний момент затормозить, но всё равно оказалась так близко, что Этернал едва успел отступить на шаг, чтобы избежать столкновения.

— Ой! — она громко рассмеялась, подняв глаза на него. — Привет! Я так рада тебя видеть!

Её непосредственность была настолько неподдельной, что даже Этернал, несмотря на свою хмурость, позволил себе лёгкую, почти невидимую улыбку.

— Принцесса Фларри, — тихо произнёс он, кивнув и чуть опустив голову в формальном приветствии.

— Ну что ты такой официальный! — подмигнула она и тут же перевела взгляд на свёрток в его копытах. — А что это у тебя?

Этернал чуть напряжённее сжал свёрток, словно стараясь оградить его от её пристального взгляда.

— Это... память, — произнёс он медленно, его голос звучал глухо, как будто слова вытаскивались из глубин, где они долгое время были заперты. — Память о той, кого я любил.

Фларри моргнула, её радостное выражение сменилось удивлением, а затем лёгкой растерянностью. Она обернулась к своей матери, словно ища у неё объяснений. Но Каденс уже внимательно смотрела на Этернала, её лицо выражало мягкое беспокойство.

— У тебя была возлюбленная? — осторожно спросила она, её голос был почти шёпотом, как будто она боялась нарушить хрупкость момента.

Этернал кивнул, но не поднял на неё глаз.

— Её больше нет, — коротко ответил он.

Молчание окутало их. В коридоре вдруг стало слишком тихо, как будто даже воздух остановился, ожидая продолжения.

Каденс медленно кивнула, опуская голову, и её глаза на мгновение затуманились.

— Мне очень жаль, — сказала она тихо, её слова прозвучали искренне, с глубокой скорбью.

Фларри, поколебавшись, шагнула ближе к Этерналу. Её обычно жизнерадостный взгляд теперь выражал сочувствие. Она осторожно дотронулась до его плеча, а затем обняла его — тепло, мягко, словно стараясь передать частичку своей силы.

— Это ужасно, — сказала она с необычной для себя серьёзностью. — Я понимаю, насколько это больно — терять тех, кого любишь.

Этернал стоял неподвижно, его тело было твёрдым, как мрамор. Её утешение казалось чем-то далёким, почти недосягаемым. Но где-то в глубине души он ощутил слабый отклик, как будто тепло, исходящее от неё, проникло в него, хоть и не смогло растопить лёд его утраты.

Каденс, почувствовав, что напряжение в воздухе нарастает, сделала шаг вперёд и мягко улыбнулась.

— Пойдём, — сказала она, её голос вновь обрёл привычное спокойствие. — Я покажу тебе твою комнату.

Фларри отпустила Этернала, посмотрела ему прямо в глаза и улыбнулась — тепло, искренне, как только она умела.

— Увидимся позже, ладно? — сказала она, отступая на шаг, прежде чем исчезнуть за углом коридора, как луч света, скользнувший между тенями.

Этернал молча кивнул и последовал за Каденс, неся свой свёрток так, словно в нём заключён был весь его мир.

Высокие окна открывали виды на хрустальные шпили города, сверкающие на фоне заходящего солнца. На их пути попадались слуги — кристальные пони, которые, едва завидев единорога в чёрном плаще, тут же отворачивались или торопливо отходили в сторону. Их взгляды были полны опасения, а шёпот, доносящийся из-за спин, жалил словно морозный ветер.

— Не переживай, — мягко сказала Каденс, заметив его напряжённое выражение. — Это пройдёт. Они просто не привыкли к тебе.

Он кивнул молча, не желая развивать разговор. Всё это казалось пустыми словами.

Наконец они подошли к двери в его новые покои. Каденс остановилась, улыбнувшись.

— Если что-то понадобится, просто дай знать слугам, — произнесла она, отступая в сторону и жестом приглашая его войти.

Этернал переступил порог, но, взглянув на обстановку, остановился на месте.

Комната была просторной и роскошной. Массивная кровать с шёлковым покрывалом, тонкие занавески, сквозь которые струился мягкий свет, картины на стенах, изображающие сцены мира и величия Кристальной Империи, и толстый ковёр, покрывавший пол. Всё в этом месте говорило о богатстве и комфорте.

Этернал огляделся, не веря своим глазам. Наконец, он повернулся к Каденс и Шайнингу, стоявшим у порога.

— Это... всё для меня? — спросил он, недоверчиво и чуть растерянно. — Я не заслуживаю такого... Вряд ли обычные гвардейцы живут в подобных условиях.

Каденс улыбнулась чуть шире, но её взгляд остался серьёзным.

— Ты прав, — сказала она. — Это не то, что получают обычные гвардейцы. Но ты тоже не обычный.

Шайнинг, стоящий рядом, чуть подался вперёд.

— Мы понимаем, что тебе это может казаться... странным, — добавил он. — Но не беспокойся. Считай это частью платы за то, что ты нам поможешь.

— Помогу? — переспросил Этернал, его взгляд стал подозрительным.

— В будущем, — продолжила Каденс. — Когда придёт время спасать принцессу Луну.

— Ясно, — только и сказал он, затем шагнул внутрь комнаты и закрыл за собой дверь.

Этернал быстро сел за стол, пытаясь игнорировать слабое покалывание в груди, которое усиливалось с каждым вздохом. Его взгляд нервно метнулся к свёртку, и, задержав дыхание, он начал осторожно разворачивать ткань. Его копыта дрожали, действуя с осторожностью, будто перед ним лежало что-то невероятно хрупкое.

Когда последний слой ткани упал, перед ним предстал портрет.

Фларри Харт.

Портрет был выполнен с потрясающей точностью, словно художник вложил в каждую деталь душу. Нежные черты её лица, сверкающие глаза, которые всегда казались полными жизни, и та лёгкая, едва уловимая улыбка, способная осветить даже самый мрачный день.

Единорог застыл. Его сердце болезненно сжалось, и дыхание стало рваным. Он поднял портрет, на мгновение задержав его в копытах, будто боялся, что он может исчезнуть. Затем медленно и осторожно поставил его на тумбочку рядом с кроватью. Его взгляд был прикован к лицу на портрете, и он, словно загипнотизированный, опустился на колени перед ним.

— Ты бы улыбнулась сейчас, если бы видела, куда я попал, — прошептал он с дрожью в голосе.

Но тишина комнаты не ответила ему.

Он вытер вспотевший лоб и глубоко вдохнул, стараясь успокоиться. Однако внезапно в горле начало першить. Едва сдерживая приступ кашля, он приложил копыто ко рту. Несколько секунд он боролся с этим ощущением, пока не вырвался глубокий кашель. Черная, густая жидкость капнула на пол, обжигая горло и оставляя во рту вкус металла.

Он взглянул на пятна на полу, но быстро отвёл взгляд, будто надеялся, что, не обращая внимания, всё исчезнет.

Он попытался отвлечься, сосредоточиться на портрете. Но что-то было не так. Чувство чужого присутствия ползло по коже, ледяным дыханием касаясь затылка. Он заставил себя не поднимать глаз, не оборачиваться.

На периферии зрения что-то двигалось. Неясная фигура стояла у стены, едва различимая в полумраке. Изломанные очертания её тела казались неправильными, чуждыми. Она словно не принадлежала этому миру, но при этом идеально вписывалась в кошмар.

Этернал старался дышать ровно, игнорируя жгучий страх, что холодными иглами пробирался под кожу. Он не поднимал глаза, не двигался, делая вид, что ничего не происходит.

Всё нормально.

Он вытер копытом рот, стирая чёрные потёки, и снова посмотрел на портрет. Только на него.

Всё в порядке.

А фигура оставалась. На краю сознания, неподвижная, но добродушно улыбающаяся.

Этернал всячески старался не замечать её.