Во тьме ночных кошмаров
Глава 01
С треском разлетелись осколки бетона, выбитые из стены длинной пулеметной очередью. Зашипели-зарычали укрывающиеся ниже звери, ругнулась одна из них, когда прилетело по неприкрытому козырьком шлема носу.
– Да откуда эти гандоны лезут?!
– Завали хлебало и хуярь!
За грохотом стрельбы терялось эхо, гуляющее по заводскому цеху. Звенели-гудели массивные станки и агрегаты, коим не посчастливилось послужить укрытием от пуль, оглушающие взрывы гранат с визгом осколков вплетались в какафонию яростной стычки. Бой только-только завязался, противники еще не успели вымотаться, подгоняемые кипящим в крови адреналином, а потому стрельба была плотной, злой, неприцельной. Обе стороны не жалели патронов, стремясь придавить огнем врага, вырвать инициативу, но слишком равными были силы, слишком много было укрытий.
Так продолжалось целых полторы минуты, а затем плотность вражеского огня кратно усилилась. Рыкнула от боли тигрица и тут же затихла, мешком рухнув на пол, с матом нырнули в укрытие остальные.
– Я – Найтмер, я – Найтмер, где все, блять?! – черная с серебристым лиса вжималась в бетонный пол, пока над спиной зло пули. Дыхание уже сбилось, и поэтому вопль в рацию вышел задушенный, злой, визгливый.
– Каркар прижат, нужна огн... Ахтыж!..
– Блять, Каркара миной накрыло!
– Я – Лютый, вижу цех!
– Наблюдаю четыре группы, работаю...
Очередной взрыв гранаты прозвучал совсем рядом с лисой, отчего она с руганью поползла в противоположную сторону. По пути она наткнулась на тело волка – напарник поймал несколько пуль, оставив ее наедине с врагом.
– Кто рядом с Сивой, что там?!
– Оттуда по нам шмаляют!
– Сивая, на связь! Сивая! Бля!
– Я тут одна, одна! – зарычала в рацию Найтмер, переворачиваясь на спину и перезаряжая автомат одной рукой. Полупустой магазин упал на пол, времени пихать его в сбросник уже не было. – Шустрый, Рыжая, статус!
Ей никто не ответил.
– Я – Лютый, мы входим!
– Еще две группы с севера.
– Блять, там же Лапка, ее тоже накрыло?!
– Не наблюдаю.
– Найтмер, блять, командуй!
– Центр, центр, где подкрепление, где поддержка, центр, бляха! – переключившись на другой канал, заорала самка, буквально по стенке переползая в сидячее положение. Запыленные баллистические очки ухудшали обзор, но она, вроде как, заметила движение, и вряд ли это свои. Да и основная канонада уже грохотала не в цеху, даже пулемет затих – наверняка встречали группу Лютого.
– Центр сорок пятой, в зоне втрое больше вражеских сил, чем докладывала разведка. Вы можете выйти из зоны? Прием.
– Отрицательно, центр, не можем, нас прижали!
– Сорок шестая и пятьдесят третья пытаются пробиться к вам, сильное сопротивление. Артподдержка занята контрбатарейной, как поняли, прием.
– Как закончите – отутюжьте тут все нахер, центр, – уже спокойно рыкнула Найтмер, сложив в уме картину поля боя.
– Принято, сорок пятая. Удачи.
Шансов не было, их хладнокровно заманили в ловушку. Откуда и где ныкались силы противника, вопрос уже десятый, и даже на разведку не сматюкаться – те сделали все, что могли, на территорию заводского цеха ее штурмовая группа, расширенная аж до роты, пробилась без труда. И все было отлично, пока они не увязли в боях.
Меньше минуты, и ситуация из просто сложной стала откровенно похоронной.
– Я – Найтмер, штурмовой сорок пятой, бьемся до последнего, самцы и самочки, – спокойно, с заледеневшим сердцем, передала по рации лиса, готовя гранаты.
Две наступательные. Частично отогнуть усики чеки у обеих, небезопасно, скорее даже, самоубийственно тупо, но сейчас ее уже это не волновало. Лучше пусть ее порвет нахрен, чем в плен. Все лучше, чем плен...
Ответов не поступило. Штурмовая рота распалась на отдельные группы, каждая из которых теперь или прорывалась в цех, или пыталась вырваться из окружения. Стандартная тактика для попавших в полное окружение штурмовиков, когда шансов выжить не то, что мало, а вообще нет. Хотя, даже не тактика, а скорее бросок отчания, не более, тактикой это безумное, тупое действо назвать язык не поворачивался. Командовать зажатыми огнем по разным углам бойцами, будучи наедине с толпой вражеской пехоты, было просто невозможно.
Противник не спешил бежать добивать ее, оно и логично – все уже решено, а терять бойцов, когда идет фактически зачистка, было глупо. Врагу известна ее позиция – никуда она не денется, и сейчас в нее должны лететь гранаты. Если она правильно оценила прошедшее время, сильно искаженное из-за адреналина и усталости, то противник как раз должен был подойти к ней, по пути ставя контроль ее бойцам.
Да, вот и одиночные выстрелы в притихшем цеху.
Досчитав до пяти, Найтмер резко встала, мгновенно наводя точку коллиматора на опешившего противника. Ее палец уже выжимал спуск, но она все же успела рассмотреть расширяющиеся в ужасе глаза тигра напротив. И эта эмоция на морде врага показалась ей самой сладкой, самой приятной из всех.
Грохот короткой очереди, перенести прицел, снова очередь, рывок в сторону, еще очередь. В нее уже летят пули, но неприцельно, большая часть залегла в укрытие. Дыхание сбилось, захрустели ребра... В следующее мгновение Найтмер осознала себя лежащей на полу, пытающейся откусить ставший твердым, словно сталь, воздух. Сквозь звон в ушах она слышала топот и ругань.
С трудом шевеля руками от боли в груди, задыхаясь, с широко раскрытой пастью, она потянулась к гранатам. На то, чтобы выдернуть обе чеки, ушло не так много сил, а вот чтобы вытянуть металлические яйца из подсумков... Но – прозвучали два хлопка, зазвенели упавшие на пол скобы, и прямо в этот момент через станок лихо перемахнул враг.
Эти осознающие ужас совершенной ошибки глаза ей тоже понравились...
***
Она не должна была очнуться.
Найтмер прекрасно знала, что такое граната, взорвавшаяся под ногами – насмотрелась. А тут сразу две, на поясе разгрузки, да даже если одна из них не сдетонировала штатно – это гарантированная смерть. Она успела почувствовать жар и удар, прежде чем все погасло.
И, тем не менее, она здесь. Смотрит вверх, пытаясь осознать, что происходит.
Над ней, насколько хватало взгляда, простиралось бесконечное звездное небо, полное туманностей. Прекрасный, чарующий вид, успокаивающий, словно одеяло, которым мать накрывала ее в детстве, прежде чем нежно лизнуть в лоб. Лиса смотрела на небо, любуясь им, ища созвездия, но на задворках сознания скреблась коготками мысль.
«Меня здесь не должно быть»
Даже если это посмертие, то оно какое-то странное. Она ожидала бесконечные луга, ну или мертвую ледяную пустошь, как наказание за убийства ради убийств – хотя она и считала, что вполне логично сражалась за свой дом и пропитание. Но ни в одном из известных ей верований в посмертии не было прекрасного ночного неба, слишком красивого для реального. Далеко не каждый художник был способен изобразить нечто настолько великолепное, что и взгляда не оторвать.
Деятельная натура не позволила ей лежать бесконечно. Быстро осмотревшись, она перевернулась на живот и встала, охлопала себя – привычная военная форма, цифровой серо-коричневый камуфляж. Разгрузки нет, бронежилета нет, шлема нет, но хоть берцы на месте. Найтмер покачалась вперед назад, в том числе и удлинитель подошвы – самка была одной из тех, кто предпочитал дополнять ботинки каблуком. Штука специфическая, требовала привычки, но повышенная устойчивость лисе давно пришлась по душе.
Ни кобуры, ни ножа, даже резервного засапожного. Автомата тоже нет. Чувствуя себя без оружия голой, она изучила свои короткие, тупые когти на руках – такими разве что случайно глаза выбить можно – и осмотрелась.
Бесконечное ночное небо, насколько хватало взгляда, все такое же прекрасное. Под ногами – пол... Или то, что ощущалось, как пол, так как выглядел он как продолжение звездного полотна над головой. Подивившись странностям этого загробного мира, лиса сунула руки в карманы на брюках и сделала шаг вперед. Стук подошвы прозвучал неожиданно громко в царившей вокруг тишине, а еще во все стороны побежали концентрические круги, будто от брошенного в идеально гладкое озеро камешка. Поигравшись немного со странным полом – круги от каждого шага пересекались и выстраивались в довольно занятные узоры – Найтмер неторопливо пошла вперед, куда глаза глядели.
Чем бы ни было это пространство, она не собиралась сидеть с хвостом на коленях.
Сколько она так шла, лиса не имела ни малейшего понятия. Пейзаж вокруг перестал притягивать взгляд, новизна окружения притупилась, да и громкий стук ботинок начал раздражать. Мир не торопился хоть как-то меняться, не наступало жажды, голода, усталости, что косвенно подтверждало ее предположение – она мертва, и это загробный мир, посмертие. Странное, но какое уж есть, неспроста же пережившие клиническую смерть звери его всегда описывали по-разному. В голову лисы полезли мысли о ее прошлой жизни, о том, как она ее прошла, где ошиблась, а что бы повторила несмотря на все последствия. Обычно она от них отмахивалась, но сейчас, теперь, можно было позволить себе погрузиться в воспоминания.
Найтмер. Прозвище, заменившее ей имя, настолько въевшеся в ее суть, что она даже поменяла все свои документы, чтобы узаконить его. Имя, данное ей матерью, она предпочитала не вспоминать, как и не вспоминала и ее саму, до сих пор.
Не вспоминала не потому, что та была плохой, нет, Лирика была самой лучшей мамой для нее и ее брата. Просто забыть для тогда еще совсем щенка было намного проще, чем смириться с гибелью, глупой, бессмысленной смертью под колесами грузовика. Тогда она лишилась и мамы, и брата, а отца никогда не знала, да и не нашли его в итоге, и ее отдали в детдом.
Там-то свое прозвище-имя Найтмер и получила. За жестокость, граничащую с безумием, за умение пугать, даже кошмарить, за злой, радостный оскал в морду тем, кто бил ее в ответ. Какими бы внимательными и правильными ни были взрослые воспитатели, их было всего двое на целую ораву в четыре с половиной десятка щенков и котят. И пусть они не голодали, их одевали, обучали, развлекали, но недостаток внимания и хищническая натура с никем не подавляемыми, не корректируемыми чутким воспитанием инстинктами делали из зверят настоящих маленьких монстров. Диких, зубастых, и очень злобных внутри.
Хотя воспитателей щенки и котята любили, ведь те их кормили... А потому грызлись между собой за внимание, за эмоции, за вертикаль иерархии. А Найтмер оказалась вне ее, слишком жестокая даже для детдомовских, слишком безумная, потерявшая семью, озлобившаяся на мир за эту боль и несправедливость.
Ну куда ей после такого идти? Только в армию.
Наверное, это плохо, радоваться очередной войне, но их общество постоянно воевало. Территориальные споры и пограничные стычки, войны в странах третьего эшелона, они не прекращались ни на миг, всегда был спрос на солдат, мотивированных солдат. Найтмер с мазохистским удовольствием погрузилась в армейскую рутину, с приятным удивлением поняв, что ее окружают точно такие же отбитые на голову психи, которым не нашлось места в мирной жизни. Те, кто готов убивать, кому нравится сражаться, у кого не подавили длительным воспитанием и вываркой в цивилизованной среде инстинкты хищника. Те, кого войны перемалывали в прах, но на место которых с завидным постоянством приходили новые солдаты.
В редкие моменты отдыха, увольнительных, прозябаний в госпиталях, Найтмер слышала и читала о многочисленных дискуссиях на эту тему. Умные морды с экранов телевизоров и смартфонов вещали о необходимости раз и навсегда решить проблему хищнической натуры общества. О том, что войны ведутся лишь ради потакания внутреннему убийце, подавленному цивилизацией, но нет-нет, да прорывающемуся на поверхность. Она читала, слушала, смотрела и горько ухмылалсь.
Девять десятых ее сослуживцев – детдомовцы.
С другой стороны, интенсивность боев падала от десятилетия к десятилетию. Не нужно было быть профессором социологии, чтобы понять, все дело в реализуемых государствами программах социализации сирот, улучшению обстановки в детских домах, а так же в целом сокращении случаев потери семьи. О чем говорить, если тридцать лет назад воюющая армия ее, Найтмер, страны состояла из более чем двухсот пятидесяти тысяч зверей, а уже в современном ей конфликте – всего из семидесяти? А сто лет назад сталкивались миллионные армии.
Найтмер остановилась, почувствовав на себе чье-то внимание. Мысли, бессистемно гулявшие по ее памяти, рассыпались, оставив полупустое сознание, тут же заполнившееся инстинктами и вбитыми в подкорку рефлексами. Расширившиеся до почти круглой формы зрачки, дергающиеся уши, шум втягиваемого через нос воздуха – лиса пыталась понять, кто на нее смотрит и откуда.
Резко развернувшись, она сжала руку на пустоте вместо пистолетной рукоятки, но не успела даже поморщиться, с удивлением смотря на существо перед собой.
Высокий четвероногий зверь со слишком умными для неразумного глазами, большими, выразительными, бирюзовыми, с вертикальным зрачком.
«Лошадь», – лиса чуть прищурилась, рассматривая зверя. «С рогом и крыльями»
Это действительно была лошадь. Лошадка. Слишком миловидная, с короткой, округлой мордой, похожими то ли на кошачьи, то ли на волчьи ушами, и необычно компактным, крепко сбитым телом на длинных, изящно тонких ногах. Шерсть темно-синего, почти черного цвета, странная грива и хвост – словно газовые облака туманностей с искрами-звездами на них. По обеим сторонам крупа – рисунок, что-то вроде полумесяца на фоне фиолетового облака.
И броня, настолько странная и нелогичная, что Найтмер не сразу признала в ней защитное снаряжение. Открытый шлем из синего металла, защищающий переносицу и шею, был самой нормальной частью этих... Доспехов. Помимо него лошадь носила нагрудник, не закрывающий, собственно, всю грудь, и что-то вроде высоких ботинок. Не то, чтобы лиса разбиралась в лошадиной броне – этих травоядных перестали использовать хоть где-то задолго до ее рождения – но должна же быть какая-то логика в защитном снаряжении.
– Это зачарованные доспехи, – голос у лошади – кобылы – был сильным, громким, но приятным на слух, лишенным даже намека на рычащие звуки.
Вот только, что ответить, лиса понятия не имела.
В голове у нее, вытеснив боевой настрой, роились десятки мыслей. Почему в посмертии ее встречает лошадь? Почему она такая маленькая – даже учитывая длинный рог, та с трудом доставала ей до морды, а самка была ростом метр семьдесят. Что значит «зачарованные», здесь что, существует магия?
Ничего из этого вслух она произнести не могла, настолько глупыми казались эти вопросы. Да и, имело ли смысл что-либо спрашивать?
– Я – Найтмер Мун, – представилась кобыла. – Аликорн, подвид пони, так зовется мой народ. Мы находимся в пространстве моей души. Я призвала тебя сюда.
– Зачем?
– Почти тысяча лет одиночества в ссылке не самым лучшим образом сказались на мне, – кобыла оскалилась, демонстрируя слишком большое даже для хищника количество острых клыков. – То, что я с тобой спокойно разговариваю, лишь следствие влияния магии разума. К сожалению, эффект временный, посему я вскоре вернусь к своему безумию... Вернулась бы. Но для этого ты здесь.
– Я – солдат, а не психоаналитик.
– Ты здесь, чтобы заменить меня, – Найтмер Мун фыркнула. – Сколько лет мне, а уже тебе, осталось протянуть в ссылке на луне, я не знаю. Может, три-четыре года. Может, еще тысячу лет. Это уже не моя забота.
Лиса молчала – она понимала, что ее возражения ни к чему не приведут, а перебивать рассказывающую весьма важную информацию кобылу не стоило.
– Я оставлю тебе свою память, свое тело, и, вероятно, свои навыки. Впрочем, осваивать их тебе придется самостоятельно. Что тебя ждет? Ты и сама поймешь, когда разберешься с моим наследием. На этом все.
Лошадь начала бледнеть, растворяясь в ночной тьме. Найтмер не понравился ее взгляд – не апатичный, но злорадный, проклятая кобыла была рада тому, что скидывает на самку свои проблемы.
Не задумываясь, лиса рванула вперед и успела схватить Найтмер Мун за горло, впившись короткими когтями в ее шкуру. Шлем защищал заднюю часть ее шеи, но не гортань, чем та и воспользовалась.
Полупрозрачная плоть на ощупь ничем не отличалась от материальной. Остро запахло страхом – кобыла не ожидала такого хода со стороны лисицы, а в ее глазах плескалась паника, когда та притянула ее к себе.
– А такой взгляд нравится мне больше, – прорычала, ухмыляясь, самка, облизываясь.
Возможно, тому причиной упомянутое аликорном безумие, или она просто ее боялась – кто знает? Важно то, что Найтмер с удовольствием впитывала всей своей сутью чужой страх и ужас, и это странным образом придавало ей сил.
– Нет... Не надо... – прохрипела Найтмер Мун, почему-то не пытающаяся вырваться. – Отпусти... Я все отдала тебе...
– Скинула проблемы и сбежать решила, ты имела в виду?
– Прости... Отпусти...
Откуда-то лиса знала – впейся она в горло лошади клыками, пожри ее плоть, и душа этой Найтмер Мун будет уничтожена. Слишком слаба она была, вероятно, потратив все силы на призыв самки, или еще на что. Знала, и уже примеривалась к укусу... И остановилась.
Единственное табу, которое она не нарушала никогда, какой бы безумной или злой ни была. Укусить? Без проблем, разодрать шкуру клыками до крови – пожалуйста. Но не жрать плоть разумного зверя, хищника. Ни в коем случае, никогда, это настолько глубокая пропасть падения, что даже ее воротило.
Поэтому Найтмер быстро успокоилась, довольствуясь страхом и ужасом в глазах напротив. Теперь то, что она видела, ей нравилось, будоража инстинкты хищника.
– Вали, и забери с собой свой страх, жалкая тварь, – лиса отбросила от себя аликорна, и та быстро истаяла невесомой дымкой.
А мир вокруг потемнел и потух.