Школа принцессы Твайлайт Спаркл для фантастических жеребят: Зимние каникулы

Глава 13

Юный Сумак веселился от души. Тарниш рассказал ему о Скайриче — совсем немного, — дал совет по поводу брака, чтобы его не укусили за задницу, и теперь обучал его искусству грубой мужественности. Ну, вроде того. Пеббл, Мегара и Бумер тоже принимали участие в этом уроке. Винил все еще двигалась по кухне, только теперь она готовила баночки с клубничным сиропом из клубники, выращенной в теплице.

Сказать, что Пеббл была склонна к соперничеству, значит преуменьшить. Хотя большую часть своего времени она могла выглядеть скучающей и не в своей тарелке, стоило ее чем-то увлечь, как она тут же преображалась, как сейчас, во время уроков по воспитанию мужественности.

На столе стояли разные бутылочки с Принцесс~Колой, некоторые открытые, некоторые нет, некоторые пустые, некоторые полные. Пеббл держала в копытцах Твайлайт~Колу, и в воздухе витал сильный аромат лаванды и огурца. Сумак не понаслышке знал, что Твайлайт обожает газировку со своим вкусом, не говоря уже о том, что аромат лаванды и огурца вместе может быть ее самым любимым на свете.

Без всякого предупреждения Пеббл рыгнула, разрушив тишину кухни вулканическим потоком. Сумак был впечатлен, это была неплохая отрыжка, учитывая, что она исходила от девушки, но он знал, что может быть лучше. В конце концов, Пеббл была всего лишь кобылкой, а он — жеребенком. Для него, как и для всех маленьких жеребят, быть мерзким и отвратительным было все равно что дышать.

— Пеббл, мне кажется, ты не очень-то старалась, — сказал Тарниш своей дочери, и его слова вызвали презрительный взгляд суженных глаз. — Не смотри на меня так! Я слышал, как ты стараешься, и знаю разницу. А теперь перестань разочаровывать.

Прижав уши к голове, Пеббл, только что вышедшая из ванны, начала осторожно, маленькими глотками пить Твайлайт~Колу, как будто пускала пузырек за пузырьком, запасая шипучую жидкость для будущих взрывных вульгарных выходок. Сумак знал Пеббл, он был знаком с ее нынешним выражением лица по тому, как она наморщила нос. Увидев ее в таком виде, он почувствовал легкий страх — да, Пеббл была страшной.

У Мегары были некоторые проблемы с питьем из бутылок из-за прикуса, и ей приходилось как бы вливать напиток в рот. За этим было забавно наблюдать, и Мегара, будучи по натуре доброй, не возражала, когда другие смеялись, когда она откидывала голову, чтобы попить. Пока что Мегара не рыгала, но Сумак надеялся на это. В кухне, на оживленной кухне, притаилась львица, заполненная газом.

Сидя на краю стола, Бумер грызла металлическую пробку от бутылки, причмокивая с драконьим восторгом. Сумак считал, что в таком виде она выглядит довольно мило, ведь "милые" — это не только пони, но и не пушистые эквинные. Однако Бумер была милой. Она также была главным источником неразберихи в жизни Сумака, поскольку он никак не мог определить природу их отношений.

Это дало ему возможность понять отношения Твайлайт и Спайка.

Без всякого предупреждения Сумак изверг из себя то, что, как он знал, должно было стать эпической отрыжкой. Началось все с небольшого, почти слабого звука, но он становился все громче и громче. Пеббл вцепилась в свою бутылку, глаза ее расширились. У Мегары отвисла нижняя челюсть, и она навострила уши. Бумер перестала есть, на ее лице появилось выражение рептилоидного благоговения.

— Фигасе, какая жуть! — Голова Тарниша начала одобрительно покачиваться вверх-вниз, и он добавил: — Посмотрите, как он продвигается… он просто не думает останавливаться! Продолжай, Сумак!

Сумак с готовностью откинулся на спинку кресла и пустил все на самотек. Да, он больше ничего не сдерживал. Не было ни вины, ни стыда, ни, самое главное, Лемон с ее смущающими, отвлекающими взглядами. Глаза Бумер теперь были широко раскрыты, а когда она с благоговением вдохнула, то издала слабый хриплый звук. Винил перестала нарезать клубнику, сняла темные очки и уставилась на своего ученика, словно оценивая его.

— Я чувствую себя отвратительно и неполноценно, — проворчала Пеббл и опустилась на стул.

Сумак уже чувствовал головокружение, но не собирался останавливаться. У него было лучшее "лошадиное лицо" с глупыми, перекошенными глазами и странно растянутыми губами. Его ноздри ужасно жгло, отчего зеленые глаза слезились, но он противился боли, поднимаясь к крещендо. Жеребенок втайне надеялся и мечтал, что принцесса Селестия заметит его в один из таких моментов, заметит, похвалит, возвысит и превратит в аликорна в знак признания его беспримерного, непревзойденного совершенства… нет, нет, она возведет его в ранг РЫГОкорна. Да, он будет первым.

У него заслезились глаза в то время, когда он услышал, как открывается дверь черного хода, а затем знакомый, родной голос сказал:

— Что это, черт возьми, такое?

Твинклшайн вошла в кухню из прихожей, все еще присыпанная снегом, как раз в тот момент, когда крещендо Сумака достигло апогея. Она уставилась на него, ее глаза сначала расширились, потом сузились. Сумак, почти лишившийся воздуха, почти лишившийся газов, изо всех сил рвался к финишу, уже не заботясь о жизни и смерти под копытом Твинклшайн. Он был в ударе.

Прямая, свежевымытая грива Пеббл развевалась на порывистом ветру, и она пробормотала:

— Мне нужно еще раз искупаться.

А потом все закончилось, как и должно заканчиваться, и Сумак опустел и задыхался.

— Я очень разочарована, — сказала Твинклшайн, неодобрительно покачав головой.

— Вот что ты получаешь, когда бросаешь на произвол судьбы присмотр за мелкими. — Тарниш держал голову высоко поднятой, но его уши были прижаты в знак покорности. — Послушайте, я жеребец, и у меня нет оправданий. Это то, что я делаю на своей собственной кухне.

— Чему ты учишь моего жеребенка? — заявила Твинклшайн со всей наглой дерзостью, на которую только была способна.

— Но я…

— О, помолчи! — потребовала Твинклшайн, подняв одно копыто и пренебрежительно махнув Тарнишу, отчего тот замолчал, а Винил захрипела от смеха.

Сумак наблюдал, как перламутровая кобыла уверенной походкой направилась вперед и подняла со стола бутылку Селестия~Кола. Немного помудрив, она откупорила крышку:

— Учти, Сумак, Селестия~Кола — самая газированная из всех кол, почти в два раза сильнее, чем остальные. — Ничего больше не сказав, она откинула голову назад и стала пить из бутылки ужасающими, безрассудными глотками, позволяя напитку проникать в горло. Он сильно пенился, поэтому она старательно втягивала его.

Бумер проглотила остатки крышки от бутылки, зашипела и спрыгнула со стола на стойку, а затем взбежала на шею Винил и уселась на рог единорога-альбиноса. Мегара все еще пыталась прийти в себя после того, что сделал Сумак, и, казалось, была ошеломлена тем, что делала Твинклшайн.

— Папочка, мне страшно, — прошептала Пеббл.

— Мне тоже, детка, мне тоже, — ответил он.

Винил на мгновение пригнулась под стойкой, а когда ее голова снова появилась, то на ее голове, словно каска, красовалась большая металлическая миска для замешивания молока. Бумер, которая, предположительно, находилась под миской, уцепившись за рог Винил, не было видно. Тяжелая стальная крышка от кастрюли была поднята и находилась перед мордой осторожной кобылы, как щит.

Твинклшайн глотала колу между зубами, и щеки ее были выпуклыми. Она подпрыгивала на копытах, отчего на пол падали снежинки, а ее пастельно-розовая грива покачивалась. Сумак был охвачен предвкушением и ужасом, который, как он надеялся, продлится долго. Тарниш, возможно, предчувствуя свои последние минуты, подхватил Пеббл на копыта, и маленькая кобылка прижалась к шее отца, раздувая ноздри от ужаса.

Сумак испустил испуганный крик, когда Мегара вытащила его из кресла и заключила в свои объятия. Она была сильной, пугающе сильной, и с легкостью поддерживала его ослабевшее тело. Прижав его к себе, она обернула вокруг него свои кожистые, жуткие крылья, и Сумак оказался в мохнатом, страшном коконе безопасности.

Сумака охватило необычное чувство, когда Твинклшайн открыла вторую бутылку Селестии~Колы, которая шипела при откручивании крышки. Что она делает? Что она будет делать? Кто выживет и что от них останется? Предвкушение зашло слишком далеко, и Сумаку нужен был финал, каким бы ужасным он ни был. Ему нужно было завершение, развязка, даже если она оставит на этой стороне планеты дымящийся, светящийся кратер, видимый из космоса. Твинклшайн пригубила бутылку, как показалось, одним глотком. Первая бутылка образовала скважину, а вторая наполнила пресловутый бак.

И тут, без предупреждения, случилось то, что случилось.

Это был не столько звук, сколько сила, и ощущение этой силы было таким же мощным внутри его головы, как и снаружи. Сумак чувствовал, как вибрируют все его зубы, и от этого странного жужжания глазные яблоки заслезились, а сами они тоже завибрировали. Он оглох, а может, и нет — сила была всем, что он осознавал. Казалось, он стал единым целым с Силой, и вся локализованная вселенная вокруг него теперь резонировала на частоте того, что выходило изо рта Твинклшайн.

Его зрение расфокусировалось, и теперь перед ним стояли шесть Твинклшайн — каждая из них была одного из оттенков радуги, и все они испускали ужасающий звук, который был предсмертным криком Вселенной. Громкость звука увеличилась в шесть раз, достигнув невыносимого уровня, и Сумак понял, что стал свидетелем конца всего сущего. Вот так все и закончилось — не взрывом, не хныканьем, а… Брыыггр.

Возможно, это была особенность модуляции высоты тона, но мир превратился в калейдоскоп, перемешанный, искаженный калейдоскоп, а различные Твинклшайн продолжали свои ужасающие предсмертные песнопения. Сумак почувствовал звон, и жеребенку потребовалось несколько долгих, полных замешательства секунд, чтобы определить, что каждый металлический предмет на кухне поет, как камертон.

Магия бездонной смерти Твинклшайн была столь ужасна, что к ее хору проклятых присоединились неодушевленные предметы, и все вместе они пели песню о конце вселенной. Тяжелый деревянный кухонный стол заскрипел по каменному полу, и всевозможные предметы на нем норовили упасть, подпрыгивая.

— Нет никаких богов, — сухо заметила Пеббл кротким голосом, который едва можно было расслышать за ревом ярости, — есть только монстры.

Секунды растянулись в микровечность, и время потеряло всякий смысл. Осталась только ярость силы, неописуемая новая форма физики, выходящая за рамки звука. Это было нечто, что, несомненно, эхом прокатится по ледяному, пустому вакууму космоса, неся с собой ужас, страдания и холодное знание о наступлении Конца.

А потом все закончилось так же внезапно, как и началось. Сумак не мог понять, жив он или мертв, а может быть, перешел в какую-то новую плоскость бытия. Мир стал пугающим, неизвестным, это был новый мир, странный мир, которым управляла Твинклшайн, богиня Грегорианских Песнопений Смерти из Бездны.

Откуда взялась такая всесокрушающая ярость?

Твинклшайн облизала губы, усмехнулась и бросила на Тарниша дразнящий взгляд. Хихикая и упиваясь собственной удалью, она уселась в кресло, где сидел Сумак до того, как Мегара утащила его в свои объятия. Она вырвала Сумака из лап Мегары и прижала к себе, глядя ему в глаза с любящей материнской улыбкой.

— В школе принцессы Селестии для одаренных единорогов проводились конкурсы, — сказала она Сумаку успокаивающим, утешающим голосом, прогоняющим ужас. — Принцесса Селестия научила меня этому, после того как мое мастерство привлекло ее внимание. Она, знаешь ли, может прорыгать весь драконий алфавит.

Ошеломленный Сумак ничего не ответил, но продолжал сидеть, глядя в лицо Твинклшайн.

— Я научу тебя своим секретам, — пообещала Твинклшайн, — и однажды, когда ты будешь готов, ты будешь стоять в яблоневых садах, споешь, и Биг Мак узнает, что я не вырастила неженку. — Передней ногой она смахнула гриву Сумака с его морды и разгладила ее, погладив при этом его уши. Она озорно рассмеялась и посмотрела на Тарниша.

— Если вы так себя ведете на собственной кухне, то вам действительно следует улучшить свою игру, мистер Типот…