Школа принцессы Твайлайт Спаркл для фантастических жеребят: Зимние каникулы
Глава 20
Сверкнула молния, прогремел гром, и первый ливень начал стучать по крыше вардо. Сумак, ничуть не испугавшись, продолжал смотреть в окно без стекла, наслаждаясь прохладным влажным ветром, дувшим ему в лицо. Когда снова сверкнула молния, маленький жеребенок не сдвинулся с места, а продолжал стоять, опираясь передними копытами на оконный проем.
— Посмотри на себя… такой храбрый… Великая и могущественная Трикси гордится своим учеником.
Жеребенок слегка повернулся, чтобы краем глаза увидеть своего мастера:
— Гордится?
— Тебе уже сколько… два года? — Трикси прислонилась к стене и поудобнее устроилась на своей раскладной койке. — Большинство пони — бесхребетные, сопливые трусы… Они легко пугаются. Их пугает дикая буря. Они никогда не покидали безопасных городов… они никогда не видели природу во всем ее могущественном великолепии и величии. Они видели только ту природу, которую контролируют и над которой властвуют. Здесь, в дикой природе, пони узнают, насколько они слабы, насколько ничтожны. Только те, кто выживает, становятся великими… и могущественными.
Жеребенок навострил уши и изо всех сил старался прислушаться к каждому слову своего мастера. В животе у него то урчало, то хлюпало в слишком узком теле. Когда снова сверкнула молния, короткий хвост Сумака зашевелился на его тощей спине, а в долине раздались раскаты грома.
— Прости, малыш. — Лицо Трикси было извиняющимся. — Мало еды. Великая и могущественная Трикси, будучи добрым и справедливым мастером для своего ученика, отдала ему львиную долю. Ей жаль, что этого оказалось недостаточно. — Она издала долгий, усталый вздох и принялась растирать распухшую переднюю ногу, морщась от каждого прикосновения. — Трикси до сих пор поражается тому, как бесстрашен ее ученик и что он не прячется в коробке или под одеялом.
Постучав копытом по влажному подоконнику, он ответил:
— Малыш любит бури.
— Да! — Трикси кивнула, все еще потирая больную ногу. — У великой и могущественной Трикси есть бесстрашный и забавный малыш! — Она улыбнулась, теплой, искренней улыбкой, и в ее глазах, по крайней мере на время, появилось счастье. Когда желудок Сумака снова заурчал, ее улыбка сникла, а яркость в глазах померкла. Она снова вздохнула — тоскливый звук падающего дождя, — и попыталась растереть боль в ноге, вызванную прохладной сыростью.
— Вот что, малыш… Утром, когда дождь закончится, если он закончится, мы оба выйдем на улицу и поедим травы. Она будет нежной и мягкой от дождя, и мы сможем набить животы. Звучит неплохо?
— Да! — Сумак несколько раз кивнул головой вверх-вниз, а затем вернулся к созерцанию окна, в то время как Трикси продолжала растирать ногу.
— Ты помнишь это? — раздался голос отовсюду и ниоткуда. — Мы думаем, что да, Сумак Эппл. Ты был в том возрасте, когда формируются воспоминания. — Эти слова сопровождались ужасающим раскатом грома, от которого затряслась вся повозка.
Маленький жеребенок теперь выглядел испуганным, а его уши были прижаты от страха.
— Знай правду, жеребенок! — прорычал голос, и тут же сверкнула молния. — За два дня до этого у Трикси Луламун был выбор! Купить немного лекарственного бальзама, который принес бы ей толику комфорта, или купить яблоко. Она купила яблоко, но у нее не хватило монет, чтобы купить лекарство!
Жеребенок заскулил, теперь он был в панике.
— ЛЮБИ, ПОЧИТАЙ И СЛУШАЙСЯ СВОЮ МАТЬ!
С пронзительным писком Сумак проснулся, но при этом ударил Пеббл ногой прямо в лицо. Пеббл, ничуть не обеспокоенная его слабым пинком, проснулась с изумленным фырканьем. Сумак в панике провалился в состояние, близкое к пыхтению, и дрожал в кровати, пока Пеббл пытался понять, что происходит.
— Я хочу к маме!
Грубым толчком Пеббл заставила Мегару двигаться, а затем отдала простую команду:
— Мускатный орех! Иди и приведи Трикси! Живо!
Бумер вылезла из-под одеяла, с мутными глазами, сонная, и из ее крошечных ноздрей поднимались маленькие завитки дыма. Она проползла по животу, вскарабкалась на Пеббл, а затем соскользнула с другой стороны и приземлилась на лицо Сумака. Она потрепала его за ухо, а потом начала почесывать ухо своими маленькими ловкими пальчиками.
— Мама? — Голос Бумер был писклявым, мягким и почти неслышным из-за пыхтения Сумака. В комнате было холодно, и при каждом вдохе из нее выходил не только дым, но и гарь. Проснувшись, Бумер обхватила рог Сумака, а затем, как шарфом, обмотала его мягкое, бархатистое ухо вокруг своей головы.
Через несколько мгновений Лемон Хартс влетела в дверь, налетев на нее, и Трикси отпихнула ее с дороги. Трикси постигла та же участь, когда в дверь вошла Твинклшайн, а позади трех кобыл возвышалась Пинни Лейн, стоявшая в дверном проеме. Мегара проскользнула между их ногами, избегая топающих копыт, и бросилась обратно в прохладную постель, стараясь, чтобы подушечки ее лап не касались ледяного каменного пола.
— Кошмар, — услужливо сообщила Бумер.
— Черт… Я испугалась. — Лемон почти выдохнула эти слова и проигнорировала поднятую бровь Твинклшайн. — Все в порядке… великие аликорны-проказники, этот пол холодный!
— Так вот какая Лемон, когда она недостаточно проснулась, чтобы задействовать фильтр ругательств, — заметила Твинклшайн, за что получила грубый толчок от Трикси.
— Все вы идите спать, а я займусь этим. — Трикси начала пересекать комнату по направлению к кровати Пеббл, на ее лице было написано и беспокойство, и облегчение. У кровати Пеббл она остановилась, постояла, а потом поцеловала каждого из малышей по очереди. Приподняв край одеяла, она забралась в кровать Пеббл, каким-то образом умудрившись там поместиться, и притянула к себе Сумака.
Бумер скользнула обратно под одеяла, вернувшись к своей роли обогревателя, а Пеббл перебралась чуть ближе к Сумаку. Мегара, вернувшись в кровать, прижалась к своей сестре Пеббл и издала кошачий зевок, похожий на свирепый. В дверях стояли Лемон Хартс и Твинклшайн, а за ними наблюдала Пинни Лейн.
Когда Мегара зевнула во второй раз, наблюдатели уже ушли.
Скоро на кухне станет тепло, но Сумак не стал ждать. Он сидел возле очага, зевая, и если его и мутило от вчерашнего, то он никак этого не показывал. Бумер старалась подстегнуть огонь, подбрасывая поленья маленькими струйками пламени, чтобы они разгорелись. Жеребенок снова зевнул, не понимая, как очаровательно он при этом выглядит, и наблюдал, как Тарниш рубит яблоки секачом.
Пеббл тоже сидела у очага и пыталась расчесать гриву сестры, но укротить ее не удавалось. Если и расчесывала ее, то только для того, чтобы придать ей больше объема, а копны рыжевато-красных волос торчали в разные стороны. Встретив сопротивление, Пеббл сильно дернула щетку, и Мегара издала самый жалобный вопль из всех, что до сих пор доводилось слышать.
— Нет щетке, щетка! — хныкала Мегара, пытаясь отползти от Пеббл.
— Ну а как еще ты собираешься ухаживать за нами? — безэмоционально спросила Пеббл.
С ужасающей кошачьей гибкостью Мегара извернулась в объятиях Пеббл, ее шея вывернулась самым неестественным, самым бескостным образом, а затем, без предупреждения, она лизнула сестру в лицо. На мгновение ничего не произошло, Пеббл никак не отреагировала, но потом до нее дошло, что произошло.
— О… Фу!
Мегара еще раз лизнула Пеббл своим шершавым, как песок, языком, действуя против шерсти Пеббл. Второй лизь был гораздо более неряшливым, начался у основания челюсти Пеббл и закончился тем, что Мегара провела языком по уху сестры. Широко раскрыв глаза, шоколадно-коричневая земная-кобылка задрожала от отвращения, но не отпустила свою сестру-мантикору.
— Лижи! — сказала Мегара, почему-то надменно. — Не глупая щетка. Щеткой лизать больно!
— Мне противно, — сказала Пеббл всем пони, которые могли ее слушать.
— Пеббл, не обижай сестру. А теперь позволь ей поухаживать за тобой в ответ.
При звуке голоса Мод Пеббл повернула голову — по ее челюсти скатилась блестящая бисеринка слюны — и сказала матери:
— Не могу понять, шутишь ты или нет.
— Я тоже не могу. — Пинки Пай, еще не совсем проснувшись, пожала плечами, подняв обе передние ноги. — Но это кажется справедливым. А теперь, Пеббл, перестань жаловаться и наслаждайся особым временем сестринской слюнявости.
— Нет. — В ответ Пеббл ошарашенно посмотрела на Сумака. Она ослабила объятия Мегары, и на ее мордочке появилось что-то вроде улыбки, но это была ужасная, ужасная, ужасная, отвратительная, нехорошая улыбка. — Мегара, Сумак — грязный жеребенок… иди и помоги ему.
— Что? — голос Сумака был визгом паники. — Нет!
— Будь нежной, Мэг! — приказала Пеббл, подталкивая сестру к жеребенку, сидящему у очага.
Выставленные вверх клыки Мегары выдавали ее самый фантастический оскал хищника…
— Винил, быстро, принеси камеру! — Тарниш приостановился в своей рубке, желая посмотреть на документальный фильм о живой природе, который происходил на его кухне. — Поторопись, Винил!
Сумак, не в силах отойти, испустил тревожный писк, когда Мегара набросилась на него. Это было похоже на удар фунта перьев, а не фунта кирпичей, но, по крайней мере, это был не фунт дружбы, который, по словам Дискорда, весил столько же, сколько пять тонн льна. Мегара зарычала, так общительно:
— Привет, я рада тебя видеть! — но Сумак этого не знал. Оказавшись в пушистых объятиях мантикорского отродья, он бросил умоляющий взгляд на свою мать, Трикси, но его проигнорировали.
Трикси все еще мучила сильная сонливость.
С чавканьем Мегара лизнула Сумака в лицо, и Сумак был бессилен остановить ее.
Чашка чая больше не дымилась, ее остудили щедрой порцией молока. В чашку было добавлено немного меда, и Сумак, несмотря на свое предыдущее несчастье и предательство, чувствовал себя взрослым. За чаем он всегда чувствовал себя взрослее, утонченнее, и, когда перед ним стояла чашка с чаем, он всегда лучше осознавал свое жеребячье поведение.
В тяжелые времена чай был особенным, редким и желанным угощением. Трикси даже использовала чайные пакетики во второй раз, настаивая на том, что его вполне хватает на пару приемов. Сгорбившись над чаем, жеребенок смутно припоминал свой сон, но в основном он помнил, как прошлой ночью заснул в объятиях матери, а Пеббл прижалась к его спине.
Взглянув на Октавию, Сумак попытался подражать ее поведению, не выглядя при этом так, будто он подражает ей. Он сел так прямо, как только мог, что далось ему с трудом, и поправил уши, чтобы они находились под нужным углом. Гриттишские пони держали уши по-другому, и Сумак изо всех сил старался подражать им.
Возможно, осознав, что за ней наблюдают, а может, и почувствовав это, Октавия села чуть прямее, навострила уши, а затем сделала чопорный, правильный глоток чая. Наслаждаясь тишиной, Сумак продолжал копировать Октавию. На завтраке было слишком много суеты, слишком много шума, слишком много пони в одном месте, но это… это было как раз то, что ему нужно.
Сумак не заметил, что Винил подражает ему, и наблюдала за ним с почти маниакальным блеском в глазах, попивая свой чай Леди Грей. Винил, как и подобает Винил, усилила актерскую игру до предела, поджав губы и напустив на себя как можно более чванливый вид. Тем не менее Сумак не замечал тихой, едва заметной борьбы, которая происходила между ним и его мастером, — негласного соревнования в том, кто переиграет Октавию в Октавии.
Отхлебнув чаю, Октавия сглотнула, издала тихий скулеж от удовольствия и продолжила смотреть прямо перед собой. Сумак тоже громко прихлебывал чай, хотя в этом не было необходимости, поскольку чай не был горячим. Незаметно для него Винил, выглядевшая так чванливо и с достоинством, скосила глаза.
Сумак не обратил внимания на то, что левый уголок рта Октавии дернулся.
Октавия мигнула — действительно, шикарно мигнула — и продолжила игнорировать своих спутников. Сумак все еще был слишком занят, глядя на Октавию, чтобы заметить, что глаза Винил скошены. Тишина продолжалась, и Сумак по-прежнему не замечал опасности, таящейся в его слепом пятне. Сумак понял, что для того, чтобы быть по-настоящему стильным, ему нужны усы. Да, хорошо натертые воском закрученные усы — это как раз то, что ему нужно, чтобы сделать все правильно.
Сумак растерялся: Октавия слегка наклонилась в сторону. Ее бока расширились, как мехи, а мышцы на шее напряглись. Что она делала? Потягивалась? Собирается зевнуть? Сумак с интересом наблюдал за происходящим, а потом, к своему ужасу и потрясению, понял, что она делает.
Октавия потянулась так, как умеют только коренастые, крепкие земные пони. Она делала это с таким невозмутимым видом, с таким достоинством, что ее застывшая верхняя губа ни разу не дрогнула. Примерно через четыре секунды — мозгу потребовалось время, чтобы осмыслить только что произошедшее, — от внезапного осознания Сумак чуть не выронил чашку. Сливочно-коричневый чай выплеснулся за край чашки и расплескался по столу, пока он пытался прийти в себя.
— Грубиян! — воскликнула Винил, используя голос Октавии. Затем, без лишних слов, Винил отставила чашку с чаем, захрипела, упала со стула и умерла. Она лежала на полу в неподвижном состоянии, ее передние ноги были сложены на туловище, а глаза по-прежнему были скошены.
Ничего не говоря, Октавия сохраняла спокойствие и продолжала.
— Я… я не… я не понимаю, что только что произошло, — заикаясь, проговорил Сумак.
В ответ Октавия моргнула, почти улыбнулась и отхлебнула немного чая.
Нелепость происходящего наконец дошла до Сумака, и жеребенок начал смеяться. Он немного расслабился, ссутулился и перестал стараться быть таким шикарным. Его смех был тихим, он не нарушал тишину кухни, и он смог немного расслабиться после слишком долгого пребывания рядом с большим количеством пони. Взглянув на Винил, он пожалел, что она так внезапно отступила, но потом был вынужден отвести взгляд, потому что ее скошенные глаза были слишком глупыми, чтобы их выдержать.
— Трудно, когда дом полон пони, правда? — спросила Октавия.
— Да. — Сумак ответил мягким голосом и немного расслабился.
— Нет ничего плохого в том, чтобы немного уделить времени себе и чаю. Так ты справляешься с большой семьей, Сумак. Ну, и общение. Мод знает, что мне нужно время, поэтому она и взяла Пеббл с собой. Все пони сейчас в другом месте, занимаются другими делами, а у меня есть спокойное время, которое мне нужно.
— Я тебя беспокою? — спросил Сумак, не в силах скрыть страх и беспокойство в своем голосе.
— Боже, нет. — Изящная бровь взметнулась, и Октавия вздохнула. — То, что ты сделал, было очень забавно. Надеюсь, что… когда у меня родится жеребенок… мы сможем спокойно смеяться вместе. Я не знаю, каким он будет, но я очень надеюсь. — Через мгновение она добавила: — Надеюсь, я не буду скучной матерью. Многие пони… они не понимают моего юмора. Винил понимает. Иногда, Сумак, тихое хихиканье более осмысленно. Больше удовлетворения.
— Я это понимаю… вообще-то. — Сумак кивнул, соглашаясь, и продолжил игнорировать мертвую единорожку-альбиноса на полу. — Мне нравится, когда мы проводим время вместе. Думаю, ты будешь отличной мамой.
— Спасибо, Сумак… очень мило с твоей стороны.