Я боюсь чейнджлингов (отдельные рассказы)
Я боюсь чейнджлингов
Примечание переводчика:
Подозреваю, что название рассказа лучше бы перевести как “Боязнь перемен” или “Боязнь изменений”. Или, если угодно, “Я боюсь меняться”. На это указывает общий контекст и единственное число слова “changeling”. Но тогда пропадает игра слов, ведь мы в фэндоме оставили “чейнджлинг” без перевода (Карусель тут тоже не помогает с их “оборотнями”, было бы “я боюсь обращаться”, брр). Разве что мы называли бы их “превращенцы”, ну и рассказ назывался бы “Боязнь превращений”, уже ближе, но всё равно не то. Так что просто имейте в виду, что корень “change” в слове “changeling” переводится как “изменяться/меняться/менять и так далее”.
— Итак, о чём вы хотите поговорить?
Я слышу, как мой новый пациент ёрзает на кушетке рядом с моим креслом, словно ему до сих пор не удалось улечься поудобнее. Честно говоря, верится в это с трудом, ведь кушетка исключительно удобная — пожалуй, даже слишком удобная, из-за чего мои пациенты частенько засыпают, вместо того, чтобы слушать меня и вместе двигаться к эмоциональным прорывам, за которыми закономерно следовали бы эмоционально-щедрые гонорары в знак их бесконечной признательности.
Ну уж нет, допустить, чтобы он заснул во время приёма, я не могу.
Мой пациент — он, кстати, так до сих пор и не представился — не торопится отвечать. Опять же, ничего особенного. Если бы мои пациенты знали, что́ с ними не так, они бы ко мне не обращались. Ведь это путешествие в мир неизведанного, и оно частенько начинается с небольшого самоанализа.
— Думаю… ну, это звучит глупо, но я боюсь меняться, — отвечает он наконец.
— В этом нет ничего необычного. Многие пони боятся жизненных перемен.
— Да, но… Вы только посмотрите на меня.
— Рад бы, но из этого положения не могу.
— Ой, верно, простите. — После небольшой паузы раздаётся громкий треск, когда он разрывает часть застывшей зелёной жижи, приковывающей меня к креслу. — Так лучше?
— Да, намного. Спасибо. — Чтобы хоть немного размять затёкшую шею, я кручу ею взад и вперёд. Остальное моё тело всё ещё покрывает слизь, которой он щедро умастил меня (весьма при этом удивив), как только вошёл в мой кабинет, но я чувствую, что мы уже сделали первый шаг в сторону доверительных отношений.
— Похоже, мы на пути к доверительным отношениям. Вы не могли бы, будьте добры, убрать с меня всё остальное?
— Может, сначала поговорим? Думаю, одна из моих проблем в том, что пони вечно избегают меня. Или, знаете, просто убегают прочь. Иногда с воплями.
— Обещаю, что я так не сделаю.
Лежащий на моей кушетке чейнджлинг хмурится, если, конечно, его хитиновая морда вообще на это способна.
— А ещё пони часто мне лгут.
— Я профессионал, и не могу лгать пациентам. Это неэтично. Кроме того, в этой позе мне неудобно вести записи.
Целую минуту царит молчание. Его крылья, хрупкие и похожие на осеннюю паутинку, усеянные дырами, но, несмотря на это, всё равно красивые, задумчиво жужжат.
— Вы обещаете?
— Обещаю. Я очень ответственно отношусь к своей работе.
Он делает глубокий вдох.
— Ладно. Ладно. Я… Я лишь надеюсь, что вы говорите правду. Не знаю, как я переживу ещё одну ложь.
Он встаёт и несколькими негигиеничными движениями жвал (я не буду здесь это описывать) обрывает остатки липкой зелёной слизи, удерживающие меня в кресле.
Что ж, определённо, это прогресс.
— Спасибо. Я ценю ваше доверие. Пожалуйста, садитесь и устраивайтесь поудобнее. Так вы говорите, что боитесь меняться?
— Да.
— Простите, но это как-то странно. Вообще-то я против стереотипов, но ведь чейнджлинги только и делают, что меняются.
Он машет копытом.
— Не волнуйтесь. Я к этому привык. Ведь обо мне все так и думают. — Его голос вдруг становится удивительно похожим на голос юной кобылки, отчего я чуть не вздрагиваю, да и то лишь потому, что до сих пор немного приклеен к креслу. — О, Дрон42351, держу пари, ты любишь превращаться. Наверное, ты любишь это больше всего на свете!
— Понимаю. Это очень интересно. — Взяв со стола блокнот и ручку, я начинаю делать заметки. — Так что же вас пугает?
— Ну… Что, если я изменюсь, а потом не смогу превратиться обратно?
— Типа в самого себя?
— Ага.
— А так вообще бывает?
— Нет. — Он опускает голову на подлокотник. — Знаю, это совершенно иррационально. Физически я в полном порядке, иначе наша королева-мать сожрала бы меня ещё личинкой. Но я до сих пор боюсь превратиться в какого-нибудь жалкого пони и застрять в этом образе навсегда. И меня изгонят! Или съедят! Или изгонят, а потом съедят!
— Похоже, вы очень боитесь оказаться отвергнутым.
— Ну, многие чейнджлинги боятся оказаться отвергнутыми. Из-за этого возникает множество проблем в отношениях, мы просто становимся слишком прилипчивыми. А потом съедаем друг друга.
— Ну вам-то пока, как я вижу, удаётся этого избегать.
Он пожимает плечами.
— Ага, как правило. Долго рассказывать.
Пока я перевариваю услышанное, стоит тишина.
— Да, вот ещё… Вы упомянули вашу мать. Вы можете рассказать мне о ваших отношениях?
— О, разумеется, я её обожаю. Если бы не обожал, она бы меня съела.
— Как-то непохоже на здоровые взаимоотношения.
— Для неё ещё как похоже. Должна же она чем-то питаться.
Я делаю ещё несколько заметок. Страница приклеивается к моему всё ещё липкому копыту и рвётся. Оторванный клочок бумаги прилипает к моей мокрой шёрстке над копытом и начинает медленно растворяться.
Ну, я всё равно уже дописал эту страницу.
— Следующий вопрос немного деликатный. Многие мои пациенты, отвечая на него, испытывают сильные эмоции, и знайте, что если вам захочется плакать, это нормально. Итак, доводилось ли вам или вашим братьям и сёстрам испытывать жестокое обращение со стороны вашей матери?
— Да нет, наверное. То есть, если бы мы провалили какое-нибудь испытание, она бы нас съела, или если бы мы отправились собирать еду для улья и не набрали достаточно пищи для дронов-воспитателей личинок, она бы нас съела, и конечно же, если бы мы задумались о чём-нибудь опасном, например, как здорово было бы превратиться в пони и жить под солнцем в любящей семье, она бы тоже нас съела. А потом была битва в Кантерлоте, помните? Чтоб мне лопнуть, она потом съела почти всех из…
— Ладно, будем считать, что ваш ответ — “Да”. Давайте попробуем что-нибудь другое. Что вы надеетесь получить от этого сеанса?
— О, ну, говорят, что если рассказывать о своих проблемах, иногда они исчезают, да? А ещё сначала я хотел вас съесть.
— Понятно. Позвольте мне аккуратно возразить: а вы уверены, что это действительно ваша проблема? Эта… боязнь изменений?
— А что же ещё ей может быть?
— Возможно, вы боитесь успеха. Боитесь, что если вам удастся измениться, вы станете лучше, чем были. А если стать лучше так просто, может быть, вы боитесь, что то, чем вы являетесь сейчас, в какой-то мере вас недостойно?
Пациент молчит. Возможно, мои слова и правда произвели на него впечатление и он сейчас переосмысливает трудности, с которыми ему пришлось столкнуться в жизни. Возможно, он уже готов совершить прорыв.
Или может, он просто проголодался. Язык тела чейнджлингов нелегко понять, знаете ли.
— Допустим, вы правы. — Он говорит медленно, растягивая слова. — И что мне теперь делать?
— Ну, я бы порекомендовал пару разновидностей позитивной психотерапии. Большинство моих пациентов могут подтвердить мою квалификацию, и многие из них живут счастливой, уравновешенной жизнью, не боясь быть съеденными собственными матерями.
— Это хорошо. Думаю, мне понравится.
— Как и мне, честно говоря. Но у меня есть идея, которая, как мне кажется, подойдёт вам ещё лучше.
— Да? — Он наклоняется ближе.
— Да. Обычно я не отправляю к нему своих пациентов, но недавно у нас появился новый психолог, который открыл свой кабинет прямо через дорогу отсюда. Мой старый... друг. Я думаю, вы прекрасно поладите, и я был бы рад написать для вас рекомендацию.
— Правда? Вы это сделаете?
— Ну конечно. Кстати, о том новом психологе. Ходят слухи, что у него очень утончённый вкус.