Я боюсь чейнджлингов (отдельные рассказы)
Чудо
История из детства Пинки
Примечание переводчика: Когда был написан этот рассказ, никто ещё не знал ни сколько вообще у Пинки сестёр, ни как их зовут, ни какой у них характер. В фэндоме считали, что серую кобылку, мелькнувшую в одном из эпизодов первого сезона и впоследствии оказавшуюся Марбл, зовут Инки. Другую сестру (которая Лаймстоун) — Блинки. А ещё некоторые почему-то считали третьей сестрой Пинки Октавию.
— Инки, как думаешь, в этом году будет снег?
Инки оторвалась от работы, и на её лице было то самое выражение, что всегда появлялось, когда рядом с ней крутилась её розовая сестра: смесь разочарования и раздражения. Её взгляд перебежал с Пинки на крошечную кучку камней, которую той удалось набрать, а затем обратно. Единственным признаком её недовольства была слегка натянувшаяся возле глаз шкура.
— Я думаю, тебе стоит поменьше переживать о погоде и побольше о камнях, — ответила она.
И в этот день они больше не разговаривали.
— Я думаю, снег здоровский.
Инки не отвечала так долго, что Пинки подумала, что та её не услышала. Это было бы странно — обычно слух Инки был острее, чем у летучей мыши, и она была всегда начеку, чтобы уловить малейший намёк на плохое поведение своих сестёр. Пинки открыла рот, чтобы повторить попытку, когда Инки внезапно заговорила:
— Почему ты так думаешь?
От удивления Пинки захлопнула рот. Надо же, Инки не бранила её, не велела возвращаться к работе, не называла глупой кобылкой, всё время витающей в облаках, которая никогда не управится с фермой, если не успокоится и не научится старой доброй дисциплине земных пони.
Или этике земных пони.
Или чутью земных пони.
Или стоицизму земных пони. Что бы это ни значило.
Поглядев на неё какое-то время, Инки пожала плечами и вернулась к своим камням, укладывая в лунки крошечные кусочки коричневого кварцита и засыпая их землёй. Она посадила ещё четыре камня, прежде чем Пинки обрела дар речи.
— Потому что это было бы красиво! Наверное?
Инки фыркнула.
— Как это может быть красивым? Он просто ляжет на землю, и всё станет белым. Ты не сможешь рыхлить почву и ухаживать за посевами, если всё будет покрыто снегом.
Пинки оглядела их ферму и увидела лишь тысячи оттенков серого, асфальтовую радугу, словно пожирающую счастье и радость. Над ними медленно ползли куда-то плотные серые облака, вокруг стояли серые горы, а под копытами лежала серая земля, безликая и однообразная.
— Я просто думаю, что это было бы классно, — сказала она так тихо, что даже Инки её не расслышала, и вскоре её сестра вернулась к своей работе.
— Я слышала, что завтра может пойти снег.
Инки фыркнула. Для неё это было почти как рассмеяться. Её тёмно-серая грива, собранная сзади в аккуратный пучок, подпрыгивала в такт шагам.
— Снега не будет, Пинки. Здесь его никогда не бывает.
— Но Комета сказала…
— Комета — пегаска. Ты же знаешь, что пегасам веры нет. Они ветреные, ленивые и воруют у земных пони.
По своему опыту Пинки могла сказать, что всё это враки, разве что насчёт ветрености сестра была не так уж и неправа. И что с того, что Комета взяла немного еды с их фермы? Это же не воровство, если Пинки специально её оставила. Она нахмурилась и уже было собиралась возразить, когда Инки продолжила:
— К тому же сейчас слишком тепло. — Она подняла голову и принюхалась к ветру. — Да и снегом не пахнет.
Пинки сделала глубокий вдох, втянув носом воздух. И правда, ферма пахла совсем как обычно: влажной каменной пылью и по́том земных пони.
— Может, ещё похолодает, — сказала она, но в её голосе не было даже той робкой надежды, что отличает жеребят от взрослых, и сестра не потрудилась ответить.
— А что ты будешь делать, если выпадет снег, Инки?
— Я уберу его, чтобы мы могли продолжить работу. — Она расковыряла копытом комок мягкой почвы и извлекла большой кусок полевого шпата, выросший за ночь. Инки лизнула его, проверяя, созрел ли, кивнула и положила в тележку, которую Пинки тащила за собой.
— А что, если выпадет так много снега, что ты не сможешь его убрать? Что, если мы вообще не сможем работать?
Сестра немного помолчала, словно вопрос застал её врасплох.
— Значит, будем ждать, пока он не растает.
— Ну а что, если он никогда не растает?
— Опять ты валяешь дурака. — Для большинства пони выражение “валять дурака” было шуточным и довольно незлобивым. Но только не для Инки.
— А я вот, если бы пошёл снег, вышла и играла бы в нём весь день.
Интересно, каково это, играть в снегу? Пинки никогда не пробовала, но это казалось интереснее, чем играть с камнями.
Инки уставилась в ямку, которую начала копать. Её взгляд, казалось, затуманился, но, прежде чем Пинки успела присмотреться, она покачала головой и на её лице появилось всегдашнее выражение раздражённого разочарования.
— Кто бы сомневался. Вот почему ты никогда не будешь управлять этой фермой.
А может, я и не хочу. Конечно, она не сказала такого вслух, но думала об этом изо всех сил и с каждым ударом сердца желала, чтобы пошёл снег.
— Сегодня ночью должен выпасть снег.
— Знаю, — тихо, чтобы не разбудить родителей, ответила Инки. — Хотя он, наверное, быстро растает, как в прошлый раз.
— Ты уже видела снег? — удивилась Пинки.
— О да. Через год после твоего рождения налетел небольшой снежный шквал. Несколько часов всё было покрыто снегом, но потом вышло солнце и он растаял.
Они помолчали. Пинки пыталась представить свою сестру, с её тёмной гривой и серой шёрсткой, посреди моря бесконечной белизны.
— И как, весело было? — спросила она наконец.
— А чего тут весёлого? Это же просто снег.
— Ага, но ведь если выпадет снег, можно делать всё, что угодно. Не нужно сажать камни, крутить мельницу, подметать дорожки, можно играть сколько захочешь!
— А кто сделает за тебя всю работу по дому? Может, я? Или мама? — в голосе Инки явно послышалось презрение.
— Я всё сделаю, я! Только позже.
— Ага, позже. Когда как следует наиграешься.
Пинки нахмурилась. В их комнате было темно, и сестра, конечно, не могла этого разглядеть, но она никогда не умела скрывать свои эмоции.
— Может, и так. Может быть, после того, как я наиграюсь в снегу, я сделаю твою работу и ты тоже сможешь поиграть.
Из темноты послышалось фырканье Инки.
— И опять ты валяешь дурака, Пинки. Иди спать.
Когда Пинки проснулась, в доме было тихо. Тихо и очень ярко, из-за ослепительного света, льющегося сквозь занавешенные окна. Кобылка с любопытством подбежала к окну и раздвинула занавески.
Весь мир снаружи был белым. Замёрзшее за ночь стекло скрывало остальное.
Она сбежала по лестнице и выскочила за дверь. Её сестра сидела на крыльце, тёмное пятно на фоне ослепительно белого сияния. Пинки крепко зажмурилась, пока через несколько мгновений глаза не притерпелись и она не смогла снова их открыть.
Крупные хлопья снега в полной тишине падали с неба. Они усеивали шёрстку Инки и заполняли воздух туманной дымкой. Горы вдали казались смутными белыми силуэтами. Ветер пах льдом. Земля была…
А земли-то и не было. Все камни, галька, вся голая и уродливая серая поверхность, всё исчезло, сменившись толстым и пушистым снежным одеялом. Весь мир превратился во что-то странное, что-то незнакомое.
Что-то чудесное.
Она спустилась с крыльца и по щиколотки утонула в снегу. Он тихо хрустнул под её копытами, и это был самый громкий звук, который она слышала с тех пор, как проснулась.
— Он холодный, — пробормотала кобылка.
— А ты чего ждала, глупышка? — спросила Инки. Снега на своей шёрстке и гриве она словно не замечала. — Конечно холодный.
Пинки пошевелила снег копытом, и у неё получился небольшой холмик. На него падали новые снежинки, образуя странные узоры, которые затем медленно таяли и возникали новые. Она снова осмотрелась и увидела ставший совсем чужим мир.
— Всё так необычно, — сказала она. — Словно ферма исчезла как и не бывало.
Прошло несколько минут, прежде чем Инки наконец ответила.
— Знаю. Это прекрасно.