Школа принцессы Твайлайт Спаркл для фантастических жеребят: Похититель душ

…да в удобное кресло

Время замедлилось. Насколько замедлилось? Медленнее, чем льется кленовый сироп утром после холодной ночи. Казалось, все происходит одновременно. Как только появилась Черная Гончая, появился еще один жеребенок, и тут же раздалось столько криков. Армия наступала, а лучшие алмазные псы во всем мире спокойно рассказывали о выбранном ими конце. Игнеус тоже готовился к битве и держал в копытах огромную мотыгу.

— Вот, Сумак… береги Мун Роуз.

Прежде чем он успел возразить, незнакомец посадил рядом с ним едва знакомую ему кобылку. Мун Роуз всхлипывала, была немного перепачкана кровью, но в остальном, похоже, была в порядке. Ученики, все незнакомые, готовили портальный камень. Пеббл обхватила Мун Роуз передними ногами, крепко сжала и не отпускала. Сумак подумал, не завязалась ли в этот момент дружба на всю жизнь. Была ли такая дружба? Что бы сказала Твайлайт? Почему именно сейчас он думал о своих школьных заданиях?

Не успел он отвлечься, как в центре внимания Сумака оказалась Черная Гончая. Она приближалась, огромная, как жизнь, окутанная пеленой клубящихся, сгущающихся теней. Она была великаншей — настоящей великаншей, как и все остальные, — и за всю свою жизнь он никогда не видел ничего подобного. По мере приближения она принесла с собой холод, и Сумак почувствовал, что дрожит.

Черная Гончая была настолько велика, что он мог полностью спрятаться в ее лапе.

— Ты в порядке? — спросила великанша со слабым намеком на рычание, скрывавшееся в ее голосе.

Никогда в его жизни вопрос не был таким страшным. Ни один преподаватель не задавал такого леденящего душу вопроса. Сумак почувствовал, как у него замерло сердце, потому что он не знал, как ответить. Солгать — даже в малейшей слабости — было бы сейчас нехорошо, а он, честно говоря, не был уверен, хороший ли он или только притворяется хорошим, чтобы получать приятные вещи и не попадать в неприятности. Трудно было быть хорошим, очень трудно.

Когда Черная Гончая обнюхала его, Сумак чуть не обмочился.

— Он борется за то, чтобы быть хорошим.

Голос Пеббл был твердым, непоколебимым, непробиваемым. Как она могла быть такой спокойной? Сумак пытался удержать воду, его задние ноги извивались и бились друг о друга, а Пеббл почему-то была безмятежна, как весенний день. Это было несправедливо. Сумак, чувствуя, как глаза Черной Гончей прожигают его душу, отвел взгляд и устыдился всех своих ужасных поступков.

— Сумак много работает, чтобы быть хорошим. Это дается ему нелегко. Эпплы известны своим трудолюбием.

Черная Гончая снова фыркнула, а затем подставила палец одной лапы под подбородок Сумака, подняв его голову так, что ему ничего не оставалось, как посмотреть на нее:

— Это самый лучший вид добра. Шедо чует в тебе неладное, но другая верит в твою доброту. Черная Гончая будет сражаться за тебя. — Великанша встала, выпрямившись во весь рост. Повернувшись, она добавила: — Плохие вещи приближаются. Им не суждено встретить рассвет. Пора собирать головы.

— Головы? — одинокое слово Пеббл каким-то образом превратилось в вопрос.

— Единственное лекарство от зла, — ответила Черная Гончая, сузив глаза и виляя хвостом. — Эти головы отваливаются. Головы отваливаются, и плохое вытекает наружу. Заставляет расти цветы. Плохое служит цели. Дает жизнь почве.

Каким-то образом Пеббл нашла в себе силы и потянула Сумака в объятия с Мун Роуз. Интровертное чувство Сумака хотело закричать, но сейчас было не время. Ему нужно было пространство, нужен был воздух, нужна была тишина, но ничего этого не было. Сегодняшняя ночь, если он ее переживет, будет долгой. Невозможно долгой.

— Начинайте заряжать портальный самоцвет! — скомандовал один из учеников.

Игнеус, стоявший на двух ногах, на мгновение замер. Он уставился на внучку, и Сумак почти не выдержал его взгляда. На лице старого жеребца отразилась боль, но было и что-то еще, чего Сумак не мог распознать. Черная Гончая приготовилась, Игнеус тоже, и Сумак задумалась, доживет ли дедушка Пеббл до рассвета.

Это была страшная мысль, и Сумак, опасаясь худшего из возможных исходов, тихо пообещал себе, что будет рядом с Пеббл, что каким-то образом он станет для нее другом, которого она заслуживает, и проведет ее через все это, хотя и не представлял, как.

Черная Гончая посмотрела на пони рядом с ней, который сжимал мотыгу в крепкой смертельной хватке, и, к ужасу Сумака, она фыркнула. Всего один раз. Сумак почувствовал, как его сердце подскочило к горлу и начало метаться по кругу, словно бешеная птица, запертая в клетке. Но тут, когда паника полностью овладела Сумаком, Черная Гончая кивнула.

— Ты хорош, — сказала она Игнеусу. — Ты отдашь жизнь, если это необходимо. Старая, мудрая жизнь — самая важная из всех. Отдавать ее труднее всего. Больнее всего. Легко умереть молодым. Трудно умереть старым. Работай в два раза усерднее.. Шедо будет сражаться вместе с тобой. Будь в чести.

Голова Игнеуса откинулась назад, чтобы он мог смотреть вверх, и мотыга слегка дрогнула в его хватке. Сумак смотрел на него, застыв, с замиранием сердца, и в этот момент, в этот незабываемый отрезок времени, Игнеус был больше, чем пони. Больше, чем дедушка. Чем-то слишком великим для слов… как Рейнбоу Дэш, но гораздо более скромным.

В ответ старый жеребец торжественно кивнул Черной Гончей.

— Самоцвет заряжается!

Время, казалось, тянулось все медленнее. Для Сумака каждая уходящая секунда была мукой. Он хотел, чтобы все это закончилось. Хотя прошло всего несколько мгновений, ему казалось, что прошли часы. Вдалеке послышались звуки рога, и барабанный бой потряс землю. Он услышал крики тревоги и увидел, как армия алмазных псов выстраивается, готовая защищать ферму и защищать его. Этой ночью другие умрут ради него.

— Если вы хорошие, — прорычала Черная Гончая, — то сражайтесь со мной! Те, кто познал войну в этой жизни, познают мир в следующей! — Она подняла меч над головой и взмахнула им, чем вызвала вой собравшихся защитников.

Затем она бросилась в атаку, и, подобно потоку, все окружающие двинулись за ней. Когда зебра понеслась галопом, Бумер вскочила на ее спину и уцепилась за нее. Сумак ничего не мог сказать, ему оставалось только наблюдать. Грянул гром, сверкнула молния, и две армии столкнулись. Сумак услышал звон стали о сталь, мучительные вопли и яростные крики битвы. Все произошло так быстро, хотя время казалось таким медленным. Бумер и зебра были поглощены стремительным потоком битвы, и Сумак слишком быстро потерял их из виду.

В центре всего этого была Черная Гончая. Она была самой крупной, самой высокой, самой внушительной. Когда над головой сверкали молнии, он видел призрачные тени цепей, вырывающихся из ее тела, и эти цепи набрасывались на нападавших, чтобы затянуть их к себе. Какофония была оглушительной, и он едва слышал собственные мысли. Битва была так близко, в двух шагах от него. Ночь превратилась в день, когда шлейфы огня поднялись в небо и развернулись, как развевающиеся на ветру знамена.

Головы покатились.

Яркий, ослепительный нимб света окружил Сумака, и магическое чувство грозило захлестнуть его. Портальный самоцвет заработал, и он почувствовал, как внутри него зашевелилось любопытство. За треском, вызванным активацией самоцвета, он услышал звуки битвы: крики боли, вопли, хныканье, мокрые, брызжущие звуки, которые расстроили и сильно встревожили его.

В последние секунды перед тем, как самоцвет забрал его в другое место, Сумак сказал:

— Прощай, Бумер…

Тишина была самым лучшим, что Сумак когда-либо слышал. Еще лучше было то, что ему дали возможность прийти в себя, а не погребли под тысячами миллионов вопросов. После нескольких вежливых расспросов Ливингстон отступил, и Сумак остался в удобном кресле в полном одиночестве. Пеббл и Мун Роуз сидели вдвоем на диване с рисунком пейсли. Мун Роуз немного плакала, а Пеббл вполне могла сойти за статую.

Ливингстон был фиолетовым пегасом с огромными, как штурвал, усами. Были и другие — еще двое, стоявшие у двери. Барнабус Стаббс и Берти Стаббс, и было в них что-то пугающе-приятное. О, они были страшными земными пони, без сомнения, но Сумак их не боялся. Рядом с ними он чувствовал себя в безопасности. Кьютимаркой Барнабуса был разбитый, сломанный стул, а Берти — разбитый, сломанный стол.

Сумак подозревал, что их кьютимарки — отметки для бесчинств.

— Давай, Берти… иди и пообнимайся с парнем. Ты такая застенчивая. Иди и говори.

Кобыла покачала головой в сторону брата и не двинулась с места.

— Сумак — интроверт, — с деланным спокойствием сказала Пеббл. На секунду показалось, что она собирается сказать что-то еще, но потом она этого не сделала.

Закрыв глаза, Сумак позволил себе опуститься в кресло и глубоко вздохнул. Пеббл знала этих пони, она выросла в их окружении, и этого было достаточно, чтобы он успокоился. Эти пони были с Пеббл практически со дня ее рождения, и ее знакомство с ними делало все намного лучше. Он почти снова мог дышать.

— Какая-то особенная ночь — Ливингстон покачал головой, его крылья захлопали, и он начал расхаживать перед пустым, незажженным камином, который доминировал в комнате. — Нападения в каждом крупном эквестрийском городе. Великий Враг жаждет получить все, что сможет. Но здесь вы в безопасности. Так что не волнуйтесь.

— Скажите… — Барнабус улыбнулся и знающе подтолкнул сестру. — Не хотите ли вы, жеребята, сладкого? Не думаю, что имеет большое значение, что вы проснулись позже положенного времени. Кот из дома – мыши в пляс.

Только Пеббл отреагировала. Сумак наблюдал, как кончик ее языка высунулся и быстро провел по нижней губе. Мысли его путались, потому что Пеббл была очень милой, когда так делала — достаточно милой, чтобы отвлечься. В трудные времена Пеббл прибегала к еде, чтобы успокоить себя, и наблюдение за этой сценой принесло Сумаку немного нормальности, в которой он так нуждался.

С Пеббл произошла потрясающая трансформация, и что-то в ее поведении изменилось, хотя Сумак не мог сказать, как и почему. Теперь она казалась почти жеребенком: на ее мордочке появилось испуганное выражение, уши дрожали, а сама она сидела, беспокойно потирая передние копыта.

— Здесь есть брусчатка? — спросила она. — Это печенье из пекарни на соседней улице. То, что с большими кусками карамели, шоколада и каменной соли?

Берти обменялась взглядом с братом, а потом улыбнулась.

— Мы всегда держим такое в запасе, — ответил Ливингстон. — Ты достаточно успокоилась, чтобы пойти со мной в кладовую? Тебе нужно еще немного времени?

— Сумак? — Пеббл обратила на него свои выразительные жеребячьи глаза. — Сумак, тебе нужно больше времени, чтобы прийти в себя? Думаю, это было наихудшим для тебя. Хотя трудно сказать. Я не очень хорошо знаю Мун Роуз. — Произнеся ее имя, Пеббл бросила косой взгляд на кобылку рядом с собой. — Я не сдвинусь с места, если ты не пойдешь со мной.

Она думала не только о себе, как обычно делала Пеббл. Он гордился ею — даже несмотря на все происходящее, на все плохое, что случилось, он испытывал любопытную гордость за странную кобылку, которая была его лучшим другом. У Пеббл были свои моменты, и Сумак дорожил этими моментами.

Бумер ушла, и Сумак остался потрясенным. Не знать было хуже всего. Его матери были в Понивилле, их судьба неизвестна. Судя по всему, на всю Эквестрию напали, и он ничего не мог с этим поделать, он винил себя. Все это — из-за него, колдуна. Конечно, Мун Роуз была всего в полуметре от него, но это никак не избавляло его от чувства вины.

Задыхаясь, в комнату ворвался молодой единорог, едва не сорвав дверь с петель. Этот единорог был молод, находился в жестоких муках бешеного, поглощающего полового созревания. Вся его задняя половина была покрыта бугристыми прыщами, а передняя — жирным, маслянистым месивом. От него пахло.

— Доктор Ливингстон!

— Лучше бы у тебя была чертовски веская причина, чтобы врываться сюда и пугать этих бедных малышей, Бэзил. — Пурпурный пегас нахмурился и подождал, пока запыхавшийся единорог придет в себя.

— Реликварий! — проблеял жеребенок с угревой сыпью. — Реликварий взломали! Артефакты разграблены!

— Чушь собачья, — пробормотал про себя Барнабус Стаббс.

— Нет, это правда! Каким-то образом они проникли в реликварий! Мой брат Песто, он весь в ожогах и побоях! Он прибыл как гонец! Его сейчас латают!

— Чушь несусветная. — Барнабус стоял и скалил свои серебряные зубы, а его правое переднее копыто постукивало об пол.

Сумак, умный жеребенок, каким он был, понял, что только что произошло что-то важное, но ему не хватало ума понять, что именно. Он не знал, что такое реликварий, но понимал, что такое артефакты, и слишком хорошо понимал опасность, исходящую от них. Тарниш находил артефакты и уничтожал артефакты. Ну, некоторые из них. Некоторые из них прятались в укромных местах, как этот реликварий, чем бы он ни был.

— Бэзил, поднимай остальных. Я хочу, чтобы все пони проснулись и были начеку. Это уже кризис самого худшего рода. Если реликварий на другом конце города был взломан… — Слова Ливингстона оборвались, и фиолетовый пегас покачал головой. Вытянув крыло, он указал в сторону трех жеребят. — Мы должны уберечь их. Любой ценой. Не стой на месте, Бэзил… Поднимай ноги и двигай!

— Сию минуту, сэр! — Вскочив на ноги, единорог-подросток галопом помчался выполнять приказ.