Life finds a way / Жизнь найдёт дорогу

Глава 005. Первые уроки

Дата: Вторник, 2 сентября 908 года ПИ

Кьюр проснулся так же мягко, как просачивается первый луч солнца сквозь утреннюю дымку. Всё ещё сжимаемый материнскими ногами, он лежал, прижавшись к её груди и тёплому животу. Осознание пришло неожиданно — возможно, впервые за обе свои жизни он действительно выспался. Глубоко, без остатка. Мысль, само собой, тут же записалась во внутренний список наблюдений под грифом «Пони не предназначены для сна в одиночку. Биологически».

Вайнс проснулась почти сразу — то ли уловив его движение, то ли то, что его дыхание изменилось. Она мягко поцеловала его между ушей, ласково прижалась щекой к гриве и только после этого — нехотя — разжала объятия и потянулась прямо на его кровати, как сытая кошка на солнце.

«Хм… пони намного ниже людей, но, чёрт возьми, могу поспорить, что от носа до крупа она длиной почти шесть футов¹. Мой отец где-то на копыто выше матери… Пони что, крупнее людей? Так, стоп… а они и должны быть крупнее. Те пони, что я видел на Земле, намного тяжелее людей, притом они не были такими мускулистыми, как мои родители здесь. Понятия не имею, сколько она весит, но спрашивать не буду — это явно не тот вопрос, с которого стоит начинать день. Интересно, стану ли я выше, если научусь правильно использовать магию? В той жизни я был высоким. И мне это нравилось. Не знаю почему, но мысль о том, что снова окажусь ниже шести футов, раздражает почти на физическом уровне».

Эдвард был высоким, но не громилой — шесть футов два дюйма² при весе около ста кило. Ветром его точно не унесёт, но и толстяком назвать было бы глупо. Он регулярно гонял в спортзал — дважды в неделю, но без фанатизма. Силовые? Да, но без закидонов. Жать больше ста двадцати килограммов смысла не видел — вместо этого переключился на кардионагрузки: всё-таки именно сердце, а не пресс — слабое звено у всех по материнской линии. Проклятые итальянские гены. С вечной жаждой запихнуть сыр во всё, что не сбежит первым. Нет, технически, Эдвард таки избежал инфаркта. Просто не тем способом, на который рассчитывал.

«Похоже, все эти толстяки были правы. Всё это время я мог жрать бургеры, изредка ходить в качалку и всё равно сдохнуть ровно так, как это случилось, а не от того, что они якобы жуть какие вредные. Ну хоть Синди ценила мои попытки держать себя в форме. Очень. По крайней мере, теперь таких усилий прикладывать не придётся — старые привычки встроены на уровне автоматизма. Не терпится узнать, насколько сильнее может сделать меня магия… Жаль, что придётся ещё лет пять-шесть ждать, прежде чем можно будет заняться чем-то по-настоящему серьёзным».

Кьюр перекатился на спину и, щурясь от света, с трудом попытался повторить мамины потягушки, зевнув так, что, казалось, всколыхнулись шторы.

— Хм… удивительно, — выдохнул он. — Я впервые в жизни так хорошо выспался. В обеих жизнях. Спасибо, что осталась со мной, мам. Это было… необходимо. Люблю тебя.

Поднявшись, жеребёнок плюхнулся обратно на мать, обнял её за шею передними ногами, быстро чмокнул в щёку и, не дожидаясь ответа, соскочил на пол и ускорился в направлении ванной с той эффективностью, с которой это тело способно добраться до туалета.

Вайнс улыбнулась так широко, что, казалось, её лицо вот-вот треснет пополам. Поднявшись вслед за убежавшим сыном, она стряхнула остатки сна, заглянула в хозяйскую ванную, а потом отправилась вниз — узнать, чем там заняты остальные. Завтрак уже вовсю готовили. Недолгое посещение уборной у хозяйской спальни — и вот она уже готова к выходу. В обычный день она бы первой встала под душ, но если сегодня весь день — сад и грядки, то, пожалуй, можно и отложить омовение до вечера.

К тому времени, как Кьюр вышел из уборной на первом этаже, стол был накрыт, а вся семья собралась на своих местах. Разговор за столом не задался: все проснулись, но ещё не включились, и трапеза нарушалась лишь звуками активного, сосредоточенного жевания. Наконец, когда с завтраком было покончено и настало время заняться делами, Вайнс с сыном направились в гостиную, чтобы обсудить планы на день.

— Прежде чем мы за что-то возьмёмся, — сказал он, когда вместе с мамой устроился на подушке в гостиной, — надо определиться, что мы вообще знаем. Сейчас у меня возраст, когда жеребята начинают учиться по-серьёзному. Так чему, в целом, учат в вашей школе?

— Ох, милый. Магии, по большому счёту, не учат вообще. Только самую-самую базу. Типа «пегасы её используют, чтобы ходить по облакам, управлять погодой, летать; единороги вообще без неё никуда и делают с ней всякое… ну, занимаясь любым из своих единорожьих дел» и так далее. А нам, земным пони, в школе разве что говорили: «Вы сильнее, вы с землёй дружите, вы растения лучше выращиваете». Всё, чему я научилась, — от своих мам. Я с ними в поле и на грядках, с детства. Если пони-будь и идёт потом учиться, то это уже отдельные школы — кто по растениям, кто по скоту, кто по земле. Но таких немного.

— Так. Офигеть. Нет, ну это уже за гранью. Не просто абсурд — это клинически нелепо. Почти преступно, если вдуматься. И я до сих пор не могу понять: это намеренное сокрытие знаний? Или они действительно были утрачены? А может, никому за всё это время даже в голову не пришло всё это как следует задокументировать? — Кьюр резко замолчал и хлопнул себя копытом по лбу. — Прекрасно. Ещё одна мысль ушла в никуда. Надо было, разумеется, изначально держать блокнот под копытом.

Кьюр галопом помчался наверх, вытащил из тумбочки карандаш с блокнотом и вернулся обратно — уже в рабочем режиме. Устроившись у маминых ног, он быстро пролистал записи, остановился на вчерашней странице и приготовился к работе.

— Возвращаясь к теме, помнишь, Тайтл вчера упоминала уроки естествознания? А что именно вы там проходите? Просто обзор биологии и химии — или копаете глубже? Ну там, разбор сахаров, хлорофилл, какие-нибудь основы биохимии?

Мать, в этот момент просматривавшая предыдущие записи жеребёнка, наморщила лоб, пытаясь сформулировать ответ.

— Эм… нам давали семена. Показывали, как сажать, как землю подготовить. Как за животными приглядывать, чтобы не болели. — Она наклонилась ближе, щурясь в блокнот. — А это у тебя что тут? «Вливание магии в предметы»? Я думала, такое только единороги умеют.

— Стоп. Повтори-ка, что ты сейчас сказала? Почему это пегасы и земнопони не могут… как бы это сказать… ну, не то, чтобы вливать, но хотя бы испускать магию? У пегасов, насколько я понимаю, вся система полёта на этом и держится — они магию сквозь крылья в воздух выпускают. Мы же, в теории, можем делать то же самое через копыта. Ты правда ни разу не видела, как магия из них утекает в землю?

Вайнс уставилась на совершенно озадаченного сына с выражением, в котором смешались изумление и беспокойство.

— Нет. Ни разу. — Она покачала головой так уверенно, будто хотела отогнать саму мысль. — И вообще не слышала, чтобы хоть один земнопони мог такое. А ты, выходит, можешь?

— Эм… да. Сейчас покажу, — отойдя в сторону, он сел на круп, подогнув задние ноги. — Я попытаюсь пропустить поток магии через передние копыта. По идее, они должны засветиться. Только секунду — надо визуализировать этот процесс. Так я вчера ещё не пробовал.

Жеребёнок сомкнул копыта, сосредоточился и вновь представил, как течёт его магия. Только на этот раз — не наружу, не в землю, как вчера, а по замкнутому контуру: из правого копыта в левое, затем вверх по ноге и обратно в тело, в общий поток, курсирующий по нему кольцевыми маршрутами. Ничего не произошло. Ни тепла, ни вибрации, ни даже щекотки. Как будто просто сидел и смотрел в стену. Он немного увеличил темп — и вот тогда почувствовал. Вначале едва уловимое тепло, а следом — покалывание, будто по венам пошёл слабый ток. Вслед за нарастанием скорости потока его ноги начали тихо светиться. Тот же мягкий, плотный оттенок, что и вчера — густой, шоколадный, словно струя из шоколадного фонтана на шведском столе. Когда свечение стало ярче, Кьюр чуть развёл передние копыта — на десяток сантиметров — и взглянул на мать.

— Ну что, видишь? — сказал он, однако, заметив её растерянный взгляд, засомневался и уточнил: — Ты не видишь, да?

— Милый, я вижу только тебя — сидишь и машешь копытами. А должна видеть что то ещё?

— Эм-м… вообще-то да, — нахмурился Кьюр. — Вокруг копыт светится аура. Она как бы… переливается, течёт между ними. Она того же цвета, что и мои глаза. Насколько я знаю, это нормально — у пони цвет магии часто совпадает с цветом глаз. Что-то вроде: «глаза — зеркало души» — так, кажется, говорят. Впрочем, я и не ожидал, что ты увидишь. В некоторых историях про Эквестрию мы с внучкой читали, что далеко не все пони способны воспринимать магию визуально; это… редкость.

Он указал на свои глаза, потом, помедлив, продолжил:

— Что ж, перейдём к практической части. На улице будет проще продемонстрировать. Даже если ты не видишь саму магию, то хотя бы сможешь увидеть, как она работает. А потом, может, попробуем поработать с твоим восприятием магии. Вдруг получится её направить. День-то не резиновый.

Они вышли. Кьюр направился к своему маленькому полигону — крошечному участку, который он уже успел превратить в своеобразную полевую лабораторию. Положил блокнот на скамейку, сделал шаг в сторону и обернулся к матери.

— Ты ведь смотрела мои записи? Видишь эти ростки? — он указал на грядку, где среди обычной зелени выделялись два более развитых растения. — С них я начал. Тёмное — результат воздействия магии. Второе, светлее и меньше, — контрольное. Хотя, по-хорошему, оно и должно было быть первым… но меня, честно говоря, слишком затянул сам процесс. Возможность побаловаться с магией — для меня это было как… ну, как ребёнку оказаться в комнате, полной конструкторов, о которых он только мечтал.

Вайнс уставилась на тёмное растение, явно озадаченная его необычным оттенком, затем осторожно наклонилась, осматривая листья, и даже понюхала его.

— У тебя в блокноте написано, что ты пытался сделать это растение… ну, лучше, раз уж нет подходящего слова.

— Ага, — кивнул Кьюр и объяснил с гордой улыбкой: — В общем, теория такая: магия у пони, особенно у земных, работает полуавтоматически. Тебе не нужно знать точный механизм или формулы — достаточно намерения. Ты задаёшь цель, и она уже сама подбирает способ. — Говорил жеребёнок спокойно, как будто объяснял очевидные вещи. — У единорогов, конечно, может быть по-другому. Там вся эта заклинательная система — слова, концентрация, визуализация… Возможно, потому они редко осваивают больше пары приёмов. Телекинез, ну и какой-нибудь щит — максимум. Для земных пони это больше похоже на пегасов с их крыльями — им не обязательно думать о том, как именно магия делает их легче или двигает воздух — или что она там на самом деле делает, что даёт им возможность летать. Я видел, как двигаются их крылья. Скорости, с которой они ими машут, явно недостаточно, чтобы поднять пони в воздух, так что пока что я не могу в точности объяснить механику их полёта, но это явно не чистая физика.

Вайнс с улыбкой наблюдала за тем, как Кьюр написал на другой странице: «Пегасы летают — КАК???» и поднял на неё взгляд.

— Понимаешь, к чему я клоню? Если ты точно представляешь, чего хочешь добиться, и направляешь магию на реализацию этой цели — она срабатывает. Даже без полного понимания процесса. Хотя, думаю, наличие базовых знаний может здорово помочь: визуализация становится точнее, а значит — и результат стабильнее. Ну, или, по крайней мере, не таким непредсказуемым.

Он замолчал и посмотрел на мать: уловила ли она суть? Увидев, как она слегка кивнула — с пониманием, но не очень неуверенно, — Кьюр продолжил:

— Ладно, допустим, я хочу, чтобы магия усилила меня физически. Не абстрактно, а конкретно — стала работать через тело. Тогда я фокусируюсь на потоке — и представляю, как он проходит через мышцы, насыщая их. Сам по себе этот образ уже может запустить реакцию. Но что, если пойти дальше, повысить степень визуализации? Сами по себе образы могут уже что-то дать, но если визуализация будет примитивной, вроде… — он вдруг изменил голос, заговорив грубым, пародийным басом: — «Мая качать магия, мая самый сыльный, мая паднять бальшой камень, мая палучить всех кобыл, ар-р-р!», — тут он картинно согнул ноги и изобразил позу бодибилдера в палеолитическом стиле, а затем добавил опять нормальным голосом: — то и эффект будет соответствующий.

Вайнс прыснула, а затем и вовсе расхохоталась, наблюдая за этим представлением.

— А если серьёзно, — продолжил Кьюр, — я думаю, эффективнее представить, как напряжение проходит по мышечным волокнам. Как лёгкие начинают втягивать больше воздуха и эффективнее выделяют кислород. Как кровь насыщается им и подаёт к работающим мышцам. Как магия усиливает этот процесс — заставляет клетки расходовать энергию из жировых запасов, быстро и эффективно. И вот уже митохондрии работают в режиме перегрузки, клетки на пике активности, а всё тело готово рвануть вперёд. — Жеребёнок говорил с той самой интонацией, с которой профессор объясняет студентам сложный принцип, рассчитывая на понимание хотя бы половины. — Мне кажется, если визуализировать всё так детально, магии потребуется меньше. Ты как бы заранее подсказываешь, что от неё хочешь. А не просто накачиваешь ей тело, а потом надеешься, что она сама как-нибудь разберётся. Это логичнее, не находишь?

— Эм… ну, наверное, милый, — протянула Вайнс, всё ещё улыбаясь. — Думаю, твои эти… визуализации чуть-чуть детальнее, чем я себе представляла. Я вот, например, даже не знаю, что такое эта твоя микро-хандра, или как ты её там назвал. Только обычную знаю — когда день пошёл наперекосяк.

— Митохондрии, — поправил он мягко. — Это такие штуки в клетках. Отвечают за выработку энергии.

— Клетках?

— О-оу… — протянул Кьюр, закатив глаза — мягко, без раздражения, с иронией. — Так, ладно. Пока отложим этот разговор. Но если коротко: всё живое состоит из клеток. Как стена — из камней, так и тела — из миллиардов этих мельчайших единиц. А у клеток, по сути, тоже есть свои «органы» — митохондрии в том числе. — Он на секунду замолчал, будто мысленно проверяя, не слишком ли далеко зашёл, и добавил: — Так. Давай лучше остановимся, пока я не начал рисовать тебе схему клеточного ядра с мембраной. А то мы встрянем надолго.

— Кьюр, милый… Я понимаю, ты не специально, но твоя мама сейчас чувствует себя немного дурочкой, — изумрудная кобыла состроила жалобную моську, надув губы и прищурившись снизу вверх.

Кьюр недовольно дёрнул ухом.

— С твоего позволения, обойдёмся без дешёвого спектакля, — поморщился жеребёнок. — Я ещё не разучился с первого взгляда узнавать эту фальшивую гримасу. Не забывай, я вырастил двоих детей и внучку, и в этом вопросе у меня богатый опыт. И, кстати, ты забыла, что на тех, кто смотрит снизу вверх, эта гримаса вообще не работает. А главное — мы оба знаем, что ты не глупая. — Он коротко вздохнул и добавил: — Я потратил почти двадцать лет своей жизни на обучение в четырёх разных школах и колледжах. А ты сколько лет училась?

Глаза Вайнс ошарашенно округлились.

— Двадцать лет? Ого… ничего себе! Ну, хоть теперь я себя не чувствую совсем дремучей. У нас жеребята учатся максимум лет до пятнадцати. Как только получают кьютимарку — всё, ищут работу или идут учиться тому, что с ней связано. А зачем, прости, люди столько лет сидят в школах?

— Век информации, — пожал плечами жеребёнок. — Знание — сила. Иногда буквально, как с магией. Но на Земле, если хочешь добиться чего-то, приходится вгрызаться в предмет, пока не дойдёшь до границ известного. Иначе — ни карьеры, ни нормальной жизни. Общество так и развивается. Каждое поколение берёт то, что сделали до него, и продвигает дальше. Мы начинаем учиться в пять-шесть лет. Детям, которые завершают образование, просто закончив в восемнадцать общую школу, придётся зарабатывать на жизнь тяжелым трудом, и выжить они смогут, но не более. Большинство продолжают до двадцати двух — двадцати трёх. Кто-то и дольше. У меня был бакалавр в двадцать три, магистр — почти в двадцать пять.

Кьюр Вейв перевёл взгляд на блокнот, а потом махнул копытом в сторону грядки.

— Так. Съехали с темы, опять. Хотя я тоже отчасти виноват. Давай так: сначала покажу тебе, как получил первые всходы. Потом объясню два последних эксперимента. Возможно, немного при этом выдохнусь, зато пока буду объяснять тебе, как повторить всё это самой, как раз и передохну. Потом давай просто поработаем, как обычно, приведём себя в порядок к обеду, а ближе к вечеру — пара новых магических тестов. Если повезёт, даже на сон найдётся время. Потому что, подозреваю, к вечеру мы оба будем выжаты как лимон.

— Звучит заманчиво, милый, — Вайнс наклонилась к тёмному ростку, внимательно его разглядывая. — Вот теперь мне действительно не терпится узнать, как ты это устроил. Если ты прав… может, я и правда смогу почаще выходить на рынок. Интересно, можно ли ещё и дыни сделать послаще?

— Вопрос, кстати, хороший, — ответил Кьюр. — Проверить сразу не выйдет, но хотя бы начнём с систематизации. Разметим грядки — одни под обычные растения, другие под магически модифицированные. Надо чётко видеть, где изменения приживаются, а где пока не работают.

Вдвоём они начали воплощать план из его блокнота в реальность: разметили грядки, где ничего трогать не будут — кроме, разве что, стимуляции роста, — и выделили участки для экспериментов. Вайнс сбегала в сарай за колышками и верёвкой, и вместе они аккуратно разграничили территорию, отделяя экспериментальные площади.

Разумеется, не всё пошло гладко. Освоить принцип обращения с магией оказалось не так просто, как Кьюру представлялось накануне. Объяснять матери циркуляцию энергии через сердечно-сосудистую систему, о которой она доселе слышала разве что в больнице, и то краем уха (похоже, в понячьих начальных школах её не изучали, да и откуда травоядным знать об устройстве тела? Наверняка это проходят только медики-единороги на специальных курсах), — задачка, скажем так, нетривиальная. Особенно с учётом шерсти, под которой ни одну вену не рассмотришь.

Ситуацию спасло, как ни странно, его знакомство с дурацкими культиваторскими романами-сянся³, где герои гоняют «ци» по каналам тела. Он использовал тот же принцип — и сумел помочь Вайнс направить магию от копыт вверх, через мышцы, лёгкие, внутренние органы. На удивление, это сработало.

— Кьюр… малыш… — выдохнула Вайнс, слегка пошевелив копытами, словно прислушиваясь к себе. Глаза у неё расширились, взгляд стал живой, почти ошеломлённый. — Знаешь, как бы это сказать… Что бы ни случилось или кто бы что тебе ни говорил… я впервые в жизни чувствую себя так… замечательно! Я не просто в порядке. Я будто заново родилась! Не уверена, что смогу взбежать на гору и обратно — но, по ощущениям, я уже на вершине и не запыхалась. Это… это же чудо какое-то! Такое чувство, будто всё тело поёт. Лучше, чем всё, что я когда-либо чувствовала.

Кьюр не заметил в матери каких-либо видимых изменений. Ни вспышек света, ни искр, ни внезапного свечения глаз — ничего из того, что принято считать признаками магического озарения. Но по тому, как она держалась, как смотрела на свои копыта и дышала — он почти с паровозной уверенностью мог сказать: что-то внутри неё щёлкнуло. Он знал это чувство. Сам прошёл через него — однажды. Тогда, на забеге в пять километров, где-то после трёх с хвостиком тысяч метров. Когда тело уже почти сдало, мышцы ныли, дыхание сбивалось, а мозг плавал в соплях и усталости. И вот — будто кто-то незаметно нажал на кнопку «турбо». Нет, Эдвард не рванул вперёд, оставляя за собой огненный след, но все неприятные ощущения… всё это вдруг испарилось без следа, и внезапно он уже не устало трусил по дорожке, а буквально заскользил по ней. Эд запомнил это ощущение на всю жизнь, и, судя по выражению лица матери, сейчас она испытывала аналогичный прилив эндорфинов.

— Мам, ты ещё тут? — спросил он, чуть склонив голову. — Мы не перегрели тебе мозги?

— Ха! — Вайнс рассмеялась так, что аж уши дёрнулись. — Да ты что, малыш? Я себя чувствую… по-тря-са-ю-ще! Давай, показывай, что дальше! Это просто улёт!

Кьюр едва заметно усмехнулся. Он знал, что это чувство непостоянное. Оно скоро пройдёт, откатится, и на смену придёт усталость. Но сейчас — пусть побудет. Она заслужила.

— Вот, — спокойно произнес жеребёнок, — именно это я и имел в виду, когда вчера сказал, что мы не используем свою магию как до́лжно, даже не догадываясь, на что способны. Так ты должна чувствовать себя всегда. Теперь попробуй направить часть текущей в твоей крови энергии, и мы посмотрим, сможешь ли ты поделиться ею с растениями. Да-да, я знаю про это классическое клише — «перестараешься и отключишься». Но мы ведь не из тех, кто валится с одного удара, как какие-то неудачники, да, мам?

— Ну конечно нет! — с вызовом отозвалась Вайнс. — Мы с тобой — чемпионы, сынок!

— Вот именно! А потому давай… уже что-то вырастим! Да!

— Ву-ху-у! — подхватила Вайнс, и Кьюру на секунду показалось, что она готова броситься в пляс.

— Итак, — он перешёл к делу. — Я делаю вот как: представляю поток, как он проходит через тело, и подвожу копыто к семенам или к ростку. У тебя ведь специализация — вьющиеся растения, так? Значит, действуй осторожнее. Представь, что открываешь краник — не на полную, а так, тонкой струйкой, чтобы не спугнуть, не перегрузить, — и кивнул в сторону грядки: — Давай, мам, покажи этому растению, кто тут босс этой качалки!

Вайнс неспешно подошла к участку с арбузными лозами — теми самыми, с которых они собрали урожай накануне. Внести немного удобрений и полить землю они успели заранее. Земные пони вообще относились к земле как к живому телу: не засыпали её тоннами химии, а восполняли ровно то, что забрал урожай. Без фанатизма, без перегруза. Желая увидеть, что будет дальше, Кьюр, затаив дыхание, чуть придвинулся ближе, но инстинктивно всё же встал чуть в стороне. Осторожность — это не трусость, а здравый смысл. Особенно когда рядом кто-то впервые пробует управлять магией. В голове, конечно, тут же всплыла дурацкая сцена: лозы внезапно оживают, оплетают его, тащат куда-то под землю… ну или подвешивают в воздухе… в общем, как в каком-нибудь третьесортном хентае, не иначе. Жеребёнок едва не фыркнул, но всё же сделал шаг назад — на всякий случай. Не хватало ещё попасть в какой-нибудь дурацкий магический инцидент. Впрочем, пока его мать не попытается представить себе что-то очень странное, он в безопасности.

Секунды текли, но ничего не происходило. И вдруг — пошло. Из левого копыта Вайнс медленно вытекла струйка сине-голубой ауры. Плавная, вязкая, словно густая патока. Поток впитывался в землю, растекался по грядке — и всё, что находилось в радиусе пары метров, начало мягко светиться. Листья, стебли, лозы — всё покрывалось лёгким лазурно-голубым свечением чуть темнее его шёрстки. Изменения в растениях были медленными и едва заметными, но он видел, как лозы стали удлиняться, и то тут, то там начали распускаться цветы. Наконец несколько минут спустя, аура постепенно стянулась обратно, как вода в губку, и исчезла в её теле. Вайнс выдохнула, будто только что поднялась с глубины, и повернулась к сыну. Её лицо озаряла улыбка — не просто радостная, а почти детская по искренности. Кьюр не помнил, чтобы когда-либо видел её такой.

— Милый… — Её голос был чуть охрипшим от эмоций, — это чувство… это просто не описать словами. — Она аккуратно высвободила копыта из лоз, которые едва не оплели её, и сделала шаг к нему. — Я не чувствовала ничего подобного… э-эм, наверное, с тех пор, как впервые держала тебя на копытах после рождения.

Она замолчала на мгновение, приблизилась и нежно потерлась носом о шею сына.

— Это было… правильно, Кьюр. Как будто всё в мире наконец собралось в одно целое. Всё встало… на свои места. — Она опустилась на живот и устроилась напротив Кьюра, глядя прямо ему в глаза. — Я не уверена, что мы вообще имеем право молчать об этом. Пони должны знать. Обязательно. Только пообещай мне, малыш, что не попросишь держать это в секрете. Это не то, что можно прятать. Это нужно миру.

— Знаю, мам, — отозвался он, глядя, как она с вновь открывшимся пониманием осматривает вспаханную грядку. — Ещё дойдём до этого. Просто не всё сразу. Ты как, не вымоталась?

— Да нет, наверное, — Вайнс слегка покачала головой. — Ну… может, чуть-чуть. Думаю, ещё пару раз смогу повторить, прежде чем придётся сделать перерыв. Теперь понимаю, почему ты говорил, что после обеда стоит немного поваляться.

Она улыбнулась, и в этом было что-то… чересчур сияющее. Чуть раскованная походка, расслабленное дыхание, даже взгляд — всё в ней словно говорило, что ей было очень хорошо. Кьюр ощутил внезапную неловкость. Слишком уж узнаваемым казалось это состояние — и слишком неприличной мысль, которая тут же прокралась в голову. Нет, ну серьёзно… Подойти и спросить: «Мам, ты сейчас случайно не оргазм словила?» Прекрасный выбор темы для беседы. Особенно на фоне грядки с арбузами. Особенно утром.

Жеребёнок скривился и, как бы между делом, пробросил, стараясь, чтобы голос звучал легко, без укола:

— Эм… мам… ты выглядишь слегка… хм… как будто вина с утра хряпнула. Вероятно, это какой-то гормональный отклик. Эндорфины, дофамин — не суть. Хотя не думаю, что будет каждый раз так накрывать. Что, наверное, даже хорошо.

Молча наблюдая за её реакцией, Кьюр отчаянно старался выкинуть из головы совершенно неуместный образ. Но, как назло, чем больше пытался — тем чётче вставала перед глазами одна слишком уж очевидная для Эдварда картина.

«Просто, млять, замечательно. Теперь у меня в голове крутится образ Селестии, кончающей на рассвете каждый день, пока поднимает солнце. И, знаешь, вдруг начинает казаться, что овации толпы на Летнем Солнцестоянии приобретают совершенно новый смысл. Ну да, чё — вдохновляет же… и поднимает не только настроение. Спасибо, Боже, за это до безобразия юное тело, которое пока не способно отреагировать на такие мысли должным образом».

Он глубоко вздохнул, немалым мысленным усилием запихивая нарисованную сознанием картинку в самый дальний его угол.

— Я тобой очень горжусь, мам, — совершенно серьёзно сказал жеребёнок. — Всё это — лишь первые шаги на долгом пути экспериментов и открытий, где сплошные вопросы без ответов, но, если честно, я сильно сомневаюсь, чтобы большинство взрослых согласились бы слушать лепет ребёнка, даже своего собственного. То, что ты сегодня сотворила… — махнул в сторону участка Кьюр, — это было невероятно. Честно. Ты же тоже это видела? Как магия проходила сквозь лозы. Как всё это место светилось. Прямо как заря — такая, знаешь, лазурная, с мягким свечением. Очень красиво. Почти сюрреалистично.

Вайнс, хихикнув, наклонилась и легко обняла сына. Он почувствовал её тёплую шерсть и весёлую энергию, всё ещё бьющую из неё ключом.

— Хотела бы, милый, — ответила она, прижимаясь щекой к его лбу. — Но, увы, ничего не видела. Зато чувствовала! И это чувство… непередаваемое. Спасибо тебе, мой волшебный жеребёнок. — Затем, усевшись на задние копыта, поставила его перед собой и уже деловито добавила: — Ну что, у нас ещё много дел. Ты пока займись своими экспериментами, а я позабочусь о своих «тёзках» — огурцах, кабачках, арбузах. Потом, может, засеем морковь, лук. А ещё я вчера прикупила немного семян цветов — Тайтл будет в восторге. Уже вижу, как она будет собирать свежие нарциссы и маргаритки, чтобы напихать ими каждый второй бутерброд.

— Отличная идея, мам. Люблю тебя.

— Я тоже люблю тебя, солнышко, — ответила она и нежно ткнулась ему носом в шею. — Ну, за работу!

«Звучит как тост!» — чуть не ляпнул по доставшейся от Эдварда привычке Кьюр.

И они с головой ушли каждый в своё дело. Энергии, казалось, в нём бурлило больше, чем у трёх его родителей вместе взятых. Кьюр шаг за шагом повторял процедуру с разными семенами, проверяя, какие из них лучше откликаются на магическое воздействие. Вайнс, между тем, окончательно оправдала своё имя — «Раскидистые Лозы»: под воздействием её волшебных — во всех смыслах — копыт за один день всё вьющееся выросло так, как в обычных условиях вырастало за неделю, даже на обобранных вчера арбузных плетях уже появились небольшие завязи новых ягод, и за всё время мама ни разу даже не заикнулась о перерыве.

К полудню сделали паузу на быстрый душ и перекус, но уже через полчаса снова вернулись в сад. К трём Вайнс наконец объявила, что на сегодня хватит. Они убрали инструменты, сложили остатки семян в сарай и отправились в дом — уставшие, но довольные.

Под конец Кьюр, оттирая землю с копыт, поймал себя на одной простой, почти клятвенной мысли: как бы ни сложилось дальше — он останется их жеребёнком. В прямом смысле. Эдвард в прошлой жизни сполна познал, каково это — видеть, как дети вырастают и перестают нуждаться в родителях. И не собирался повторять этот сценарий. Этим пони он нужен. И это ощущение — что тебя ждут, к тебе тянутся, о тебе заботятся — он не собирался отпускать. Он нуждался в них не меньше, чем они — в нём. И, может быть, даже больше.

Вот почему жеребёнок не проронил ни слова, когда Вайнс потащила его в ванную. Не возразил, когда она гордо пронесла его на спине. Не пикнул, когда она аккуратно опустила Кьюра в воду, затем влезла сама и принялась яростно его скрести — от носа до хвоста, от копыт до ушей.

И, если быть совсем честным… В этот момент она выглядела так, словно мир наконец встал на своё место. А он, со своей стороны, смотрел на пушистую зелёную поньку в режиме «гипер-мамы» и думал, что с точки зрения обезьяньего мозга это зрелище — подозрительно близко к понятию «невыносимо очаровательно».

«Эх… вот бы сейчас записать это на видео и выложить в сеть. Фейсбук бы рухнул, Ютуб задымился, сервера по всему миру поплавились бы от перегрева — потому что никто бы не смог удержаться и нажать «повтор» лишь один раз. Да я сам пересматривал бы по кругу, не стесняясь. Эти глаза — огромные, тёплые, бесстыдно любящие. Эти подёргивающиеся туда-сюда пушистые ушки. Эти забавные тихие повизгивания от восторга… Да от одной этой картинки, кажется, можно словить инсулиновый криз. Чистая, неразбавленная милота. Летальная доза. И я, выходит, здесь не участник — я жертва. Господи… Вот теперь я окончательно понял, почему девчонки по всему миру хотели пони на Рождество. Хасбро, бедолаги, и не догадывались, кого на самом деле выпустили из бутылки».

После того как они отмылись, обсохли и даже расчесались — не без энтузиазма со стороны Вайнс, разумеется, — изумрудная пони подняла сына на спину, будто трофей дня, и отнесла в его комнату. Там, не сказав ни слова, улеглась на кровать, сомкнула ноги вокруг него и прижала к себе — мягко, будто пряча. Они оба были выжаты до капли. Причём не физически, а магически. Прошло всего пару минут, прежде чем в комнате установилась ровная тишина. Лишь дыхание двух свернувшихся калачиком пони — тихое, синхронное. Спокойное.