Оживший кошмар
1. Рождённая по ошибке
Когда сияние Элементов Гармонии поглотило её, мир на мгновение исчез. Пелена безумия, плотная и вязкая, рассыпалась прахом. Голоса, шепчущие ей о вечной ночи, о пожраном солнце и замерзших мирах, умолкли. Словно резкий вдох после долгого погружения под воду, в сознание Луны вернулись тишина, ясность... и боль.
Она стояла — ошеломлённая, сбитая с толку — перед лицом сестры, которую не видела более тысячи лет. Мир вокруг будто рассыпался на осколки сна, и среди них сияли шестеро незнакомых пони, окутанных мерцающим ореолом. Луна не знала, кто они. Но они — были носителями чего-то древнего. Элементы… Гармонии?
Как бы то ни было, вековая привычка держаться с достоинством, пусть даже в тот миг внутри неё всё сжалось, сработала как щит. Спина выпрямлена, подбородок гордо поднят. Как будто никакого изгнания не было.
Очередная история подошла к концу. Очередной злодей, пусть и рождённый из боли и страха, был повержен. Закончилась сказка, написанная звёздами, о двух сёстрах, разлучённых на целые эпохи. Гармония была восстановлена. Века прошли — и вот, они вновь стояли рядом.
— Ну и дворец же ты выстроила, — с ноткой ироничного восхищения проговорила Луна, медленно проходя по мозаичному полу нового зала. — Наш старый и наполовину не был столь… утончённым.
Селестия мягко улыбнулась, подходя ближе и обнимая сестру.
— Времена меняются, и нам нужно меняться вместе с ними, — ответила она сдержанно. — Тебе ещё многое предстоит узнать, сестра.
Её голос чуть дрогнул, и после паузы она добавила:
— Но… некоторые вещи… не могут ждать.
Луна нахмурилась, насторожившись.
— О чём ты?
— О том, что история с Найтмер Мун… увы, ещё не закончилась, — тихо произнесла Селестия.
В тот же миг на окна и двери опустился сияющий барьер — прозрачный, но плотный. Звуки затихли. Луна едва заметно отпрянула, взглянув на сверкающие грани, сомкнувшиеся вокруг них, как хрустальный гроб.
— Сестра, — её голос стал холоднее. — Объясни, что происходит. Немедленно.
Селестия тяжело вздохнула. Её белое крыло медленно развернулось, и из-под него она извлекла свёрток — мягкий, обернутый в ткань, что мерцала лунным светом. Свёрток тихо сопел.
Она положила его на стол.
Ткань чуть развернулась… и Луна увидела её.
Маленькая кобылка. Совсем младенец. Аликорн — с крошечными крылышками и слабым рогом, спящей мордашкой… цвета ночи. Её шёрстка была черна, как безлунная тьма, а грива — с фиолетовым отливом. Но главное — на крошечном боку поблёскивала кьютимарка, до боли знакомая, до отвращения узнаваемая.
— Найтмер Мун?! — выдохнула Луна, отшатываясь. — Что это… что это за издевательство?!
Селестия приложила копыто к губам, шикнув:
— Не так громко. Она спит.
Луна всмотрелась в детское личико. Оно было... спокойным. Даже умиротворённым. И тем не менее — каждая черта вызывала у неё прилив злости.
— Откуда?.. Как?! Это невозможно! — проговорила она дрожащим голосом. — Она не была… отдельным существом! Это было... безумие. Моё безумие!
— Я нашла её… там же, где и тебя, — тихо произнесла Селестия. — После того как ты… ты вернулась, она лежала в зале неподалёку. Я… не могла её оставить.
Луна замолчала, с трудом веря в услышанное. Нервно заходила по комнате, то и дело бросая взгляды на младенца.
— Это бред, — наконец выдохнула она. — Осколок души не может стать живым существом просто так! Он не… не спит, не сопит, не выглядит как… как безвинный ребёнок!
Селестия опустила глаза.
— Возможно, этого и не должно было быть. Но… может быть, часть тебя — глубинная, забытая — отторгнула то, чем стала… и та тьма обрела форму. Плоть. Жизнь. В каком-то смысле, Луна… ты — её мать.
— Нет! — воскликнула Луна, сдавленно, с болью. — Я… не мать! Ни ей, ни этому… чудовищу! Пусть она и выглядит как дитя, внутри… внутри это — Найтмер Мун! Ты понимаешь?!
Селестия подняла детёныша, прижав его к груди.
— Посмотри на неё. Она ни в чём не виновата. Это не чудовище. Это новая жизнь. И… она заслуживает своего шанса.
Луна молчала. Смотрела, и только тяжело дышала, едва сдерживая эмоции.
— Это не жизнь… — выговорила она наконец. — Это… эхо проклятия. Отголосок кошмара. Что ты собираешься с ней делать?
Селестия смотрела на спящее чёрное дитя, будто пытаясь разглядеть в её крохотных чертах что-то от чудовища, которым та недавно была.
— Вряд ли она просто так… взяла и переродилась, — негромко сказала Селестия, нарушая хрупкую тишину. — И если звёзды и сама гармония допустили это… мы должны вырастить из неё достойную пони. Ту, чья жизнь не будет отравлена грехами прошлого.
Луна молча смотрела на младенца. Тот слегка шевельнулся, издав тихий, хриплый писк, словно отголосок иного мира, мира холодной луны и пустоты.
— И что ты предлагаешь? — наконец спросила она с глухой усталостью в голосе. — Признать её своей дочерью? Притвориться, что всё это нормально?
Селестия закатила глаза, с усталой улыбкой, столь знакомой и родной.
— Разумеется, нет. Я не настолько оторвалась от реальности, как думаешь. Внезапное появление нового аликорна… да ещё после событий с вечной ночью… вызовет бурю вопросов. — Она аккуратно погладила младенца по щеке. — Мы не можем сразу раскрыть ей правду. Но и вечно скрывать — невозможно. Она заслуживает честности. Со временем.
Луна нахмурилась.
— Возможно, стоит просто… отдать её в приют. Подальше от дворца, подальше от нас. Позволить ей расти, как обычной пони. Без давления.
Селестия покачала головой.
— Нет, сестра. Она будет расти здесь. Под нашим присмотром. — С этими словами она наклонилась, коснулась рогом лба младенца, и светлая волна заклятия окутала тело кобылки. Её крылья исчезли, оставив видимость простой единорожки. — До поры до времени она будет жить при дворе. Мы будем учить её, вести за собой… и однажды, когда придёт время, она обретёт истинную форму.
Луна осторожно приблизилась, глядя на ребёнка с выражением недоверчивого изумления. Медленно, почти не веря себе, она дотронулась до её бока.
— Она холодная, — прошептала Луна, убирая копыто. — Будто лёд. Неестественно холодная для живого существа.
Селестия мягко кивнула.
— Я тоже это почувствовала. Возможно, это… остаток её природы. Но она — дитя. И ей нужно имя… и сестра.
Луна нахмурилась.
— Сестра? Что ты…
Но не успела она договорить, как Селестия напрягла рог, и свет в зале словно ожил. Воздух задрожал, и среди волны теплого сияния, преломляющегося на мраморе пола, появилось второе дитя. Новорождённая пегаска, с сияющей жёлтой шёрсткой, золотистыми волосами, в которых мерцала голубая прядь, кричала, шевелилась, словно возмущённая самым фактом своего появления. В ней не было ни крохи тени — лишь жизнь, свет и необузданная энергия.
Селестия уже держала её, поглаживая по спинке, и успокаивая.
— Что ты сделала? — сдавленно спросила Луна, сделав шаг назад.
— Отдала часть своей души, — мягко, почти шёпотом произнесла Селестия, не отрывая взгляда от новорожденной. — Чтобы вдохнуть в мир новую жизнь. Чтобы она стала её сестрой. Светом к её тени. Уравновешивающим началом. Я уверена, она станет ей опорой. Другом. И наставницей, если потребуется.
Луна изумлённо покачала головой, ошеломлённо всматриваясь в двух младенцев: чёрного, почти безжизненного… и сияющего, полного энергии и света.
— Ты всегда стремилась всё контролировать… — прошептала она. — Но создавать новую жизнь ради этого?
— В таких делах, Луна… нельзя быть слишком осторожной, — произнесла старшая сестра, не отрывая взгляда от детей.
Аликорн молчала. Её взгляд медленно скользил по маленьким телам, замирая на жеребёнке с бледно-жёлтой шерстью, что лежала чуть ближе к свету. Взгляд принцессы ночи замер на её боку, где, несмотря на возраст, уже расцвела кьютимарка: солнечный диск, прикрытый театральной маской. Символ парадокса. Лжи, оберегающей правду.
— И кто же она такая, скажи мне? — спросила Луна негромко, сдержанно, но с лёгкой настороженностью, всё ещё изучая метку на боку жеребёнка.
Селестия мягко коснулась гривы сияющей пегаски, позволив локону золотистых волос обвить её копыто, как виноградную лозу.
— Это Голден Фезер, — произнесла она почти шепотом, с какой-то особой нежностью, — моё маленькое солнце после долгой ночи, что длилась тысячу лет.
Она замолчала на миг, переводя взгляд на вторую — на ту, чьё дыхание оставалось едва уловимым, будто сам воздух колебался от её присутствия.
— А вот ей… — Селестия помедлила, подбирая слова, — ей нужно новое имя. Настоящее, что станет первым шагом к новой судьбе.
— Муншэдоу, — вдруг резко произнесла Луна, будто имя само вспыхнуло в её памяти. Оно… идеально для неё.
Селестия слабо улыбнулась, опускаясь рядом, и аккуратно укладывая двух младенцев плечом к плечу, словно противоположности, разделённые и соединённые в одном дыхании.
— Добро пожаловать в этот мир, маленькая Голден Фезер… и принцесса Муншэдоу, — сказала она торжественно, но с материнской теплотой, и лёгким движением потрепала пушистый хохолок пегаски. — Я обещаю вам… мы сделаем всё, чтобы вы выросли в любви. В гармонии. В счастье, которого, быть может, не познали мы сами.
Луна тяжело вздохнула, её лицо помрачнело, словно тень вновь легла на её сердце.
— Восстанавливать ночной двор, возвращать утраченное за столетия влияние… и параллельно следить за двумя жеребятами. — Она криво усмехнулась. — Даже для принцессы это, скажем так, непростая задача. Быть может… может, стоит найти им приёмную семью? Пускай растут под надзором, но не на глазах у всего двора. Без лишнего внимания.
Селестия повернула к ней голову, уголки её губ дрогнули в загадочной улыбке.
— Я знаю, кто сможет помочь нам растить их, — мягко сказала она, опуская взгляд на пегаску, что зашевелилась во сне. — За все эти годы, Луна, у тебя появилась племянница. К счастью, она умеет ладить с детьми. Вам определённо стоит познакомиться.
— Племянница? — недоверчиво приподняла бровь Луна, но тут же отвернулась, будто уже поняв, о ком идёт речь. — Ах… она.
На мгновение в голосе Луны промелькнула усмешка — колючая, но не злая. Потом она снова стала серьёзной, глядя на спящих жеребят.
— Надеюсь, — тихо прошептала она, — я не совершаю ошибку. Что бы ты там ни думала, Тия… такие игры с судьбой редко заканчиваются как в сказке.
Селестия слегка склонила голову, позволив свету скользнуть по её гриве, как по волнам рассветного неба.
— А может, настало время, чтобы сказка началась. Пусть и с трудной главы.
Тишина вновь воцарилась в зале. Две сестры, две судьбы… и два крошечных сердца, бьющихся рядом, в начале пути.