Нортляндские записи.

Часть Вторая. Истории Эдварда. 1.

История первая. О топонимике

Началась эта история, кажется, давно, а так посмотришь, взглянешь на календарь, и вроде бы недавно. Это довольно странно, и я не имею достаточного объяснения этому феномену. Так или иначе, но история эта началась в портовом городе Надира, там, где начинается каждая отдельно взятая история, в которой фигурирует загадочная Нортляндия.

Вам не нужно знать, читатель, в чем таится причина моего вступления в ряды колониального корпуса. Вам не нужно знать, как я познакомился с консультантом командования по вопросам нортских языков, капитаном Максом. И тем более, вам не нужно знать о тех интригах, из-за которых Макс попал на место покончившего с собой лейтенанта – главы пулеметного взвода. Можно сказать только самую малость – махинации командования в укрывании внебоевых потерь личного состава были глупы и по-детски нелепы. Но кому-то заплатили, а кого-то поперли с насиженных мест – и чрезвычайная ситуация, за которую кто-то точно поплатился бы званиями ( из высоких чинов) была в скором времени улажена.

А расскажу я вам историю, которая, мне кажется, еще долго будет будоражить жителей крепости Кедр, стоящей на самом побережье большого океана, отделяющего Нортляндию от остального, цивилизованного, мира. «Почему именно ее?» – спросите вы. А потому что в этой истории я и Макс сыграли далеко не последнюю роль.

Есть рядом с крепостью Кедр, на юге Нортляндии, одно примечательное местечко. Древнее, сотворенное неизвестной магической силой, ущелье, закованное двумя вздыбившимися хребтами – длинными цепочками гор, покрытыми блестящей изумрудной пылью, которую местные с благоговением называют «proshek zelini zmi» , простите, если я неправильно вычленил некоторые звуки.

О, это место уже меняло свое имя. Первоначально, ущелье называли просто и незатейливо – изумрудная впадина. И правда, в дни ветреные, когда с севера приходили метели, над горами поднималось ярко-зеленое зарево. «Бог гневится» — говорили жители близлежащих поселений, и старались принести жертву злому божку, чтобы он не пожег их дома ядовитым огнем.

В дни же спокойные, когда с севера не доносилось и ветерка, а океан абсолютным молчанием отпускал погулять с вершин хребтов блудливый туман, на хребты выходили молодые охотники за зеленым песочным чудом.

Говорят, ходили туда и влюбленные парочки – больно влек зеленый proshek неокрепшие умы.

Так, у двух хребтов, возникло новое название – Пропасть двух сердец. Правда, романтично?

Через тысячелетие, а может, и чуть больше, каньон стал тем, чем я встретил его уже сейчас – Ущелье Еч – практически, единственный памятник истории, сохранивший для потомков доказательства наличия у южных племен государств про-периода, вскоре уничтоженных, что откинуло оных на тысячи лет в своем развитии.

Кстати, ущелье, или, все-таки, каньон? Я в этом не разбираюсь, но, думаю, ущелье – ближе к истине.

Историки по сей день спорят, либо Еч – имя местного князька, давшего в ущелье неравный бой варварам с севера, либо, всего лишь, обрывок слова «Mech», дошедший до наших дней, как символ помпезного сражения меж двух изумрудных хребтов.

Вот такая история.

Да. Вот, кажется, на днях, это было ущелье Еч. Но теперь оно носит иное название. Оно может показаться вам смешным, или даже глупым, но под невинным «Ущельем цыплячьих косточек» скрывается тяжелая для каждого из нас трагедия.

Но, сначала, немного истории. А именно, что было на этих благословенных землях до того, как на них ступил просвещенный пони-южанин из-за океана.

 

*

Предположительно, за несколько тысяч лет до постройки Кедра, на юге материка уже образовалось государство. Увы, мы не знаем его названия, да и само его существование доказано мало, и, в основном, основано на фольклоре. Общие элементы культуры многих народов юга материка, к примеру, письменность, могут доказать, что государство было многонационально. Так что, назовем его государством Южных Нортов – не ошибемся.

Потом происходит нечто, что разрушает государство и все его основы, а народы откидывает в развитии где-то на тысячу лет. Да, на тысячу – что мелочиться. Отправной точкой безвластия, как вы уже догадались, принято считать именно битву меж двух зеленых гряд, в ущелье Еч. Географическое положение ущелья феноменально и необъяснимо: оно представляет собой достаточно ровную, простите, трассу, начинающуюся у самых берегов океана, и заканчивающуюся через две сотни километров огромной столовой горой. Защищенную с двух сторон цепочками гор. Внушительное зрелище. Вкупе с proshek, мы можем достаточно точно сказать – здесь не обошлось без очень сильной магии.

Много тайн хранит Нортляндия.

Так часто бывает: после начала зависимости более развитых от более сильных, первые становятся: первое – еще слабее. Второе – не такими уж и развитыми. И, племена, ранее скрепленные государственными отношениями, или, если точнее, прогосударственным объединением, теряют былую связь. Начинают развиваться по своим сценариям, который диктует не столица, а матушка Природа.

Но для этой истории вам достаточно знать только два этноса, проживавших на юге.

Недевы – дружелюбная нация, как их характеризовали, собирателей планктона и водовозов, проживала у самых берегов океана, под прикрытием изумрудных гор, в долине. Что и определяло их хозяйство. Когда-то, они были одним из самых многочисленных народов на южном побережье.

Аравские племена жили  на востоке, за цепью гор. Воды там мало, растительность бедная, земля неплодородная. И дна не видно, как говорится. И стиль жизни у них соответствующий – взять, да толпой набежать на соседа. Отобрать, что не сильно тяжелое, и назад. Тем и кормились.

Ну, были и были – и хорошо. Особо не конфликтовали. Знаете ли, достаточно сложно переходить хребет сначала с обозами, полными продовольствия, а потом, назад, с награбленным. У Аравов и без того было много дойных коров.

Проходят годы – на побережье высаживаются пришлые и возводят крепость Кедр. И восхищаются ущельем Еч. И воюют с другими племенами. И вновь приносят на просторы юга государственность.

Конфедерация Южной Нортляндии фактически дарит разрозненным племенам новый шанс построить национальные государства. И они этим пользуются. Впервые, со времен мифического Еча, на холодном континенте распускаются цветы политики.

И Недевы, и кочевые Аравы, строят свои страны, договариваются о границах, образовывают общее экономическое пространство. И жить бы им долго и счастливо, может, они бы с честью выдержали и последующее пришествие окров, и объединились бы в единый фронт. Но сослагательное наклонение, к моему огромному сожалению, почти всегда не имеет никакой связи с действительностью.

Араво-Недевский конфликт – по моему скромному мнению, высосанное из копыта боевое действо, понесшее за собой кровь и слезы, и не принесшее ни одной из сторон ровным счетом ничего. Вообще, это редчайший случай – когда два, фактически, субъекта, одного государства воюют между собой, Селестия пойми за что. Политически подкованные пони, возможно, скажут вам, что это было давление, вызванное экономическими притеснениями, но и такая причина звучит скорее оправданием агрессии, нежели ее обоснованием.

Аравы перешли восточный зеленый хребет, вошли в долину, и устроили в ущелье кровавую баню, за несколько дней, пользуясь эффектом внезапности, вырезав большинство деревень центрального Еча. У кочевников было преимущество – образ жизни оных в течение тысяч лет воспитывал военное умение в этносе, поддерживая вымуштрованных воинов даже после образования Конфедерации.

А Недевы и до Кедра воевать толком не умели. Да и не от кого было защищаться.

Пока до Кедра дошли вести, пока колониальные войска перешли хребет – много времени утекло. Так что, мы можем говорить о полноценном геноциде целого народа нортских пони. Чудом уцелели деревни на самом побережье, до которых воинственные соседи просто не успели дойти.

Конфликт двух стран Конфедерации наглядно показал колонистам, что позволять местным народам создавать свои государства – крайне рискованно. Недевы уже не оправились от войны, и на момент нашего прибытия в Нортляндию, в ущелье сохранилась только одна крупная деревня – народ вымирал с огромной скоростью, и, думаю, через несколько десятков лет исчез бы совсем без посторонней помощи…

Аравов колонисты выгнали за пределы Южной Нортляндии, и больше о них новостей не было. Потом, после нашествия окров, появилась теория, что Аравы ассимилировались с варварскими этносами, принеся им знания о тактике и стратегии ведения войны.

Пожалуй, это все. В плане истории. Недевы практически вымерли, а Аравы исчезли в неизвестном направлении.

Недавно пришла вторая волна жителей севера, что вновь поставило существование народа ущелья Еч под большой вопрос.

*

Ночью в казарме слышно три вещи: как щелкает сальная свечка у стола часового, как скребется мышь под половицей близ внушительного деревянного буфета, и как храпит за стенкой рядовой Дьюдроп. В остальном, вокруг тихо и густо, не побоюсь этого слова.

Комната на пять пони, и одного Макса. Его кровать больше, длиннее, и на ней нет сена – только белая скатерть, купленная им на рынке. Сейчас место пустует, как, впрочем, и обычно.

Секкуя поставил семь золотых монет, внушительная сумма, на то, что Макс отправляется по ночам на окраину крепости в забегаловку «affliction», где напивается вдрызг, а потом бродит по неосвещенным улицам и думает о чем-то своем. Тем самым подтверждая недавние городские легенды о двуногом великане, зовущем по ночам свою возлюбленную. Мне кажется, это достаточно шаткая теория. Макс мало пьет, в основном, по делу, и он не такой уж высокий – легенда рассказывает о трехметровой тени.

Борхес –мой пулеметчик, утверждает, что не раз видел Макса у главного отделения почты, в кофейне, где тот лихорадочно, ничего не замечая, пишет что-то в амбарную тетрадь, а потом вырывает листы, и выбрасывает их на лужайку сзади, спрятанную от дороги часто посаженными кустами. Эта версия более реалистична, но все равно, она никак в моей голове не могла связаться с образом моего хорошего друга. Он не любил кофейни. А помусорить – всегда пожалуйста.

Не спим мы не из-за свечки, и не из-за мыши. И тем более не из за храпа или отсутствия Макса – он постоит за себя в случае чего. Просто стреляют опять с вечера. На дальней восточнее заставе. Там обычно спокойно, знаете ли, северные племена потому и называют северными, что  живут не на западе – повыше по меридиану. Что могло прийти к нам с мирного востока, пока было неясно, но вечером, когда солнце садилось, над хребтами поднимался едва видимый в темноте востока дымок сигнальных костров.

— Наверняка будет осада, — подал голос Милтон, заряжающий Макса, в подушку.

— Ты почему так решил? – справедливо задался я вопросом.

— Не знаю. Может, потому что, нам чего-то не хватает?

Какой исчерпывающий ответ…

В дверь постучались, и в проеме появился Секкуя.

— Доброй ночи. Макс в расположении?

Я покачал головой.  Макс ночью в казарме, да еще и спящий – зрелище редкое и достойное того, чтобы быть запечатленным в мраморе.

Секкуя отправляется искать капитана. Похоже, намечается совещание в штабе.

Обычно, Макс появляется на месте где-то в пять утра, ни капли не уставший, по крайней мере, на вид, но недовольный. А в восемь отправляется по служебным делам – не так много среди колонистов знатоков нортских диалектов.

Сегодня он не появился вообще. Это было странно.

Утром мы с Борхесом решили перед нарядом совершить утренний моцион по крепости, и, заодно, позавтракать в маленьком ресторанчике близ ратуши. Отличное место для тех, кто любит выпить забористого чая, настоянного на местных травах, с пятью, а может и шестью ложками сахара. Вкус у всего этого специфичный, но оно того стоит – ударная доза сладкого так бьет по мозгам, что целый день глаз не сомкнешь.

Топая по мостовой к центру, я получаю от Борхеса учтивый пинок:

— Кажется, очередные поиски блудного Макса, можно считать закрытыми.

Я смеюсь, но добавляю, что наш Макс так часто пропадает, что поиски оного давно пора объединить в один сплошной сезон. Мы меняем курс, сворачивая с главной улицы вправо, где Борхес и увидел высокий силуэт с вихрастой головой.

От блюдца с чаем, который Макс держит на весу, сделав губы трубочкой, идет внушительный парок – становится холоднее.

— Чайный божок в помощь, Макс, — говорю я – Прости, что пришлось прервать эту увлекательную чайную церемонию.

— Она не была бы столь увлекательна, если бы расторопный официант побыстрее принес мне этот злополучный эклер. Присаживайтесь. Есть разговор.

Борхес и я послушно садимся на табуретки.

— Я удивляюсь, что даже в таком холодном месте существуют верандочные кафе. Будто тут вообще никто не мерзнет.

— Я не мерзну, капитан, — справедливо замечает Борхес. Я, кстати, тоже – Максу однозначно не хватает шерсти.

Максу приносят жалкое подобие десерта, и лишь только взглянув на него, он отодвигает тарелку.

— Вы не поверите, но я бы отдал левую почку, лишь бы сейчас получить  то, что продают на вокзалах в моей стране.

Некоторое время он молча допивает из блюдца чай, и только потом, поставив на стол горячий кругляш и сцепив в замок руки, начинает:

— Меня ночью нашел Секкуя и потащил с собой в штаб, к Гено. Ребят, не хочу пугать, но у нас ярко выраженные проблемы.

— Это связанно с тем, что вчера палили за хребтами?

— Да, Борх, связь самая что ни на есть прямая. Палили на восточной заставе. А ночью в штаб прибежал гонец оттуда. Для меня, лично, загадка, как он два перевала проскочил, ночью, когда не шиша не видно, и не переломал себе ничего. Говорит, козьими тропами, аборигены показывали.

В общем, с востока через заставу ломанулась банда. По сумбурному описанию – это «синие спины». Голов пятьдесят, но погранцам не до счета было. Ушли через хребет в ЕЧ, но на Кедр, похоже, идти не собираются. Маловато их для этого. Скорее всего, пройдут  долину до океана, а там, через окно, обратно выйдут, в леса. И ищи ветра в поле.

— И зачем им такой бессмысленный маневр совершать? Не просто так же они на заставу поперлись, верно? – заметил я.

— Тут ты прав – на первый взгляд бессмысленно. В штабе сначала подумали, что они либо хмеля на пастбище всей недоротой нажрались, либо опять каким-нибудь своим богам внеочередную жертву решили принести. Но потом смекнули. Если они на большую воду идут, то что у них на пути?

— форпост колониальных войск. Почти по центру долины.

— Да что им ваш форпост, — махнул на это рукой Макс – Почти у самого берега деревня Недевов. Последняя, вроде как, по неподтвержденным данным. А это, напомню, предположительно, «синие спины». Смекаете?

Нечастый случай. Нет, в Нортляндии – это вполне обычное дело, когда один народ вырезает другой просто так, чтобы копья и стрелы не залеживались, но это практикуют севернее города Вече, где и власти-то нет. Так близко к крупному, можно сказать, столичному, Кедру – случай беспрецедентный.

— Так что роту Гено высылают в деревню Недевов.  Сегодня днем в Еч отправимся, господа. Спасать мирное население от агрессии бандитов. Это официально если…

— А неофициально? – наклонил голову Борхес.

Макс вздохнул:

— А неофициально – констатировать факт, что этнос Недевов полностью изничтожен, и по возможности, выгнать бандитов из ущелья. – Потом пояснил – Долго думали. Пока мы перейдем хребет, пока в долину выйдем, со всем снаряжением – камня на камне не останется. Только пепелище.

*

Немного теории. А именно – как ведет себя рота, если ей предстоит длительный переход по ущелью.

По плоскому участку, в самой долине, идет эшелон обозов. Обычно это продукты, ящики с патронами и магическими амулетами на разрыв, иногда, раненые или мирное население, выходящее из зоны боевых действий. Да, это достаточно небезопасно – обоз, при должном желании, простреливается абсолютно отовсюду. Но по хребтам с обозами особо не поскачешь.

Перед обозом идет взвод саперов. У северных народов, обычно, нет ничего взрывающегося, но мы имеем дело с полноценной бандой, а тут может быть что угодно. Достаточно часто приходят весточки из дальних форпостов, мол, кто-то вскрыл склад с оружием и выкрал пять ящиков с винтовками и седельными сумками к ним. Возможно, именно сейчас, эти винтовки гуляют где-то в ущелье. А где винтовки – там и мины.

Обоз идет достаточно медленно, ведь саперы, по инструкции, осматривают каждую примятую травинку на своем пути. Никто не хочет взорваться просто так на десятки маленьких частичек.

Раз зашел разговор.

Немного поведаю тебе, читатель, о мине.

А мины в Нортляндии встречаются двух типов: пороховые и магические.

Пороховые изготовит тебе в любом ауле хитрый старик, ты только принеси ему нужные ингредиенты (порох, жестяную банку для корпуса, треть пуда шурупов или мелких гвоздиков – чтобы наверняка, три-четыре медицинские пипетки). И готово – мирный житель или же вооруженный конвой натыкается на немаркированное средство эффективного поражения рабочей силы. Потом раздается хлопок – крышка мины прогибается, разрушая стеклянные колбочки, откуда на порох капает одна единственная капля раствора. А дальше, не пройдет и секунды, как во все стороны, обычно, метров на пять, разлетается такая адская шрапнель, от которой спасения нет вообще. Одна такая неожиданность, похожая на дороге на мусор, может легко вывести из строя целый взвод. А если таких игрушек целое поле? А если они еще и между собой леской связаны, образовав ужасную растяжку-паутину… Загляденье. Но есть неоспоримый плюс: мины такие кустарные, делаются черт знает из чего, и, в основном, расставляются бандитами на дальних рубежах страны. Срабатывают далеко не всегда, да и найти такую баночку можно всего лишь имея при себе простой амулет, зачарованный на металл или порох.

А вот магическая мина – вещь куда более хитрая, и, увы, подлая. Местные ей не располагают, потому что ее нужно включать после заложения особым заклинанием, или, если угодно, амулетом-ключом. Такая мина может быть замаскирована под камень, а может быть вообще невидима – зависит от того, где она была изготовлена, или, к примеру, для каких родов войск предназначена. Я где-то слышал, что отряды особо назначения, работающие в тылу, близ оставленной Меди, комплектуются неосязаемыми минами – такой мины как бы и нет, но ты в нее наступишь, и все.

Результат срабатывания магической мины варьируется. Если мина простая, так называемая «сеялка», их иногда устанавливают целыми полями у застав особые рейды саперных команд, то при срабатывании, жертве, скорее всего, аннигилирует конечность. Никакой лишней грязи – все гуманно. Наступил на такую – тебя просто заволакивает сиреневатым дымом, словно от сигнального фейерверка, а когда он рассеивается, вы, сэр, уже калека. Обычно в такую мину кроме заклятия топора и побочного заклятия исчезновения закладывают еще и простенькую медицинскую магию. Ну, чтобы лишней грязи не разводить.

Есть и более внушительные «Осы». Такие мины , бывало, закладывали на тропах, которыми часто ходили бандиты. Взрыв такой мины гарантированно испаряет все в радиусе двадцати метров. И плоть, и кости, и одежду, и землю, оставляя на ухоженных тропках Нортляндии чудовищные кратеры, свидетельствующие о применении этой страшной мины.

Как вы теперь знаете, эффекты мин экспедиционный корпус и регулярная армия Южной Нортляндии имеют в ассортименте. И, кажется, панацея от всех бед. Но увы – и главный бич войны.

Вляпаться в свою же мину – это ироничный конец, предназначенный только самому искушенному бойцу. Еще бы – не зная точного расположения минной «банки», не имея минной карты района – гарантированно попасть, в лучшем случае, на простенькую «Сеялку», и, если повезет, доковылять до ближайшего гарнизона.

Именно поэтому перед обозом идет взвод обученных саперов, проверяющих каждый метр дороги амулетами и магическими жезлами.

Чтобы обеспечить защиту обоза, по хребтам, закрывающим долину с двух сторон, идет ударная группа. Они одновременно и проверяют высоты, не засели ли там какие-нибудь «гастролеры», и смотрят, что бы снизу никто особо не баловался. Группа капитана Секкуя сейчас на высотах.

Наши пулеметы сзади прицеплены к телегам. Машинка Макса – к телеге с патронами, а моя – к госпиталю. Тянут нас наши же бойцы, из «тягловой команды». Это такие особые ребята, у которых силу некуда девать -  вот и тащат за собой обозы, пулеметы, иногда, целые орудия.

Макс отсылает мне с рядовым записку, мол, Секкуя спрятал между ящиками с патронами для винтовки внушительную бутыль нортского сидра, настоянного на меду. Он в восторге, что обнаружил эту законспирированную емкость. Еще больше ему нравится, что он нашел ее, пытаясь  лечь поудобнее между ящиками. Лентяй.

Переход через хребет вышел для нас всех крайне  утомительным. Я промочил форму, помогая вытаскивать телегу из сугроба,  и теперь немного мерз. И сейчас, думаю, не я один думал о том, как побыстрее встать лагерем и погреться у костра. О, да, костер – это нечто волшебное.

Ближе к четырем часам вечера, со стороны восточного хребта, грянули выстрелы.

— Колонна, стой! – зычно гаркнул Гено – Рассредоточится!

Я в полудреме выпал из телеги. В морду дарились хлопья снега. Упало что-то тяжелое.

Макс вытащил меня из снега практически за шкирку, я даже опомниться не успел.

— Рано разлегся, Эд! Еще належишься!

Мне показалось, что в руке у него что-то блеснуло, но я не придал этому значения. Может, это был замок от пулемета, а может, еще что.

Но об этом позже.

Гено приказал отцепить пулеметы и поставить их под прикрытием телег на восток.

К моменту, когда мы это сделали, верхушки гор вновь наполнились тишиной.

Взвод саперов отправился на разведку. С западной гряды поднялся дымок наспех сделанного сигнального костра. Длинный, короткий, опять длинный – запрашивают ситуацию.

Через полчаса с запада спустился Секкуя, весь в пене. Опять раскричался.

Я спросил у Борхеса:

— Ты думаешь, что там случилось?

— Я без понятия, — покачал головой.

Час ожидания. Наконец, со стороны обоза с патронами, до меня доползает Макс.

— Гонец прибежал, – оповестил меня он, стряхивая с пальто, одетого поверх формы, хлопья снега – Обошлось, похоже.

— В смысле?

— В смысле, в смысле! Нарвались на каких-то чабанов в горах. Мины ставили, козлы. Кто-то на нее и нарвался. Все четыре ноги фьюить – капитан сделал рукой размашистое движение – С концами. Бандитов постреляли, одного даже в плен удалось взять. Вечером общаться будем.

— На их языке?

— На языке тумаков – как обычно. Пять минут по зубам, и они говорят на всем, на чем угодно.

Гено объявил привал на ночь. «Еще нам не хватало по ночам ходить… после этого», — сказал он, и пошел встречать со взводом боевиков. Ближе к вечеру вернулись.

Как рядовой нарвался на мину – загадка, ведь учили. Пренебрег, наверное, простейшим взглядом под ноги. Или, что логичнее, копыто соскользнуло, горы все-таки. И прямиком на заветную жестянку. В госпитале наложили слой мази на каждый обрубок и перевязали. Но увы, пришить обратно, даже с помощью особого зелья, возможным уже не представлялось.

Загадочным пленным, как Макс назвал его, увидев и раскинув руки, «Yazik», оказался пожилой, с облезшими боками, пони. Которого сразу и сопроводили в штабную палатку. Для дальнейшего общения. Единственное, что я увидел, перед тем, как занавеска скрыла от меня все происходящее внутри, это Макс, довольно хрустящий суставами рук, собранных в кулаки. Похоже, разговор будет жестким.

Вообще, война преобразует пони. И Макса тоже, хм, преобразует.

*

У костра тепло и по-домашнему сухо. И все свои. Борхес пытается пить горячий чай, Секкуя нет-нет, да и поглядывает в сторону обоза с патронами, где Макс обнаружил неоткрытую бутыль крепкого сидра. Я покончил с ужином, и теперь просто сидел, закрыв глаза, и наслаждаясь горячими потоками воздуха. В ущелье очень темно и дальше костра только мертвая горная ночь.

Рядом, потеснив лейтенанта из саперов, присаживается Макс:

— Все. Поговорили.

— Вы его хоть в живых оставили? – ерничает Секкуя.

— Что мы, звери что ли? – Макс принимает из моего копыта дымящуюся кружку – Так, сначала разговор не ладился…

— Не суть важно. Что там.

Макс пожимает плечами.

— Как и ожидали. Похоже, деревню пожгли. Говорит, там постреляли даже кого-то из бандитов. Наверное, солдаты с форпоста в центральной долине отошли к воде. Но, боюсь, худшие опасения. Мясом взяли.

— И что тогда нам там делать?

— Что-что, мать, гнать эту сволочь в воду и топить. Чтобы не повадно было. Если кто выжил – эвакуировать.

— А кто-то выжил? – удрученно спросил Борхес. Макс не ответил.

*

Перед моими глазами открывается безбрежный синий океан. Он красивый, хотя и довольно сложно раскрыть весь его потенциал, наблюдая за вздымающейся водой через прорезь в бронещитке пулемета. По технике безопасности, мы сидим за этим тонким куском железа и фанеры, как мышки, дожидаясь вестей от капитана Секкуя.

Деревня спрятана за высоким круглым забором из частокола, но отчетливо видны прорехи в этом смешном укреплении. Домиков, да и всего остального, не видно за густым черным дымом.

Боевая группа вошла в деревню полчаса назад в полной боевой укладке. Секкуя подготавливает плацдарм для остальной роты. Пока что действуют тихо. Не думаю, что в деревне еще остались основные силы бандитов. Может, пара разрозненных группировок еще мародерствует в центре, но с ними мы справимся.

Гено нервно смотрит на красивые часы. Я их давно приметил – работа настоящего мастера. Не удивлюсь, если такие стоят целое состояние:

— Без тринадцати, — шепотом выдает он. – И никаких вестей.

Секкуя – как всегда. Ветер в голову ударил, и решил, видимо, один всю деревню обойти. Дураков дорога учит – не сказать по другому.

Когда стрелки дорогих майорских часиков доходят до наивысшей точки, нервы Гено сдают:

— Все. Мы заходим. Пулеметы в низину.

Я и Борхес послушно поднимаем пулемет сзади, и, толкая его перед собой, медленно спускаемся с возвышенности. Справа, согнувшись за щитком, месит снег Макс, спуская второй пулемет.

Пулеметы в низине, когда в воротах деревни, открытых настежь, если не вовсе сорванных с петель, появляется морда рядового в головном уборе колониального корпуса. Он машет нам копытом.  Окраины чисты.

Таскать практически на себе такую ношу – однако, занятие. Кое-как, мы с Борхесом втащили орудие за стены. Макс оказался быстрее: пренебрегая безопасность, он схватил обеими руками одну из лап лафета, и вытянувшись в полный рост, начал толкать перед собой машинку. Был бы сейчас где-нибудь на возвышенности снайпер, и все – на этом бы история закончилась.

*

С сочным треском, пуля врезается в стену обрушенного дома, осыпая меня трухой и горячим пеплом.

— Это что же, у них и винтовки есть? – шепелявит Борхес, взяв в зубы ручку заряжания и вращая ее, словно маньяк. Я киваю головой.

На нашем направлении, почти подойдя к центральной площади, Секкуя нарвался на бандитов – меньше десяти голов. Но синие где-то разжились винтовками, и, прибив сразу нерадивого пони из ударной группы, загнали славных боевиков за стены догорающих домов.

— Тихо, тихо, тихо… — причитаю я, деревенея, словно чурбанчик. – Секкуя! Пулемет надо?

— Да пошел ты в зззадницу, Эди! – неопределенно брякнул он, вывалившись на полкорпуса из укрытия и выстрелив из винтовки. Я больше не видел бравого капитана – его заволокло едким пороховым дымом. «Синие» что-то кричали на своем языке, но я его, увы, не разбирал.

— А с восточной дороги-то, стрельбы не слышно, — заметил Борхес. – Может, без проблем пройдут?

— Ты во всем этом еще и разбираешь, что там стрельбы нет? Ну ты, однако, слухач!

Но, надо сказать, Борхес был прав – часть обозов, саперы, и Макс со своим расчетом дошли до центральной площади куда более спокойной дорогой. Что и обусловило последующие действия.

Секкуя без проблем обратил боевиков в бегство. «Что эти варвары могут противопоставить нам, а?» — резонно процедил он, довольно ухмыляясь. «В центр города ушли, на площадь». Сейчас мы их котлом…

Котел вышел, ну, не очень…

Да и не котел это был, а скорее просто хорошо развешенное оцепление. Сейчас по порядку.

Видимо, еще до прихода восточной группы, площадь была в состоянии внекондиционном. Здания, окаймляющие ее обширным кольцом одинаковых домов, со следами обвалившихся пилястр, похоже, на себе проверили все возможные боевые действия. Стены испещрены неровными выбоинами осколков и кругляшков пуль, над окнами яркие стены почернели, свидетельствуя о пожаре, а под этими самыми окнами лежала бесформенными грудами мебель, вперемешку с тряпками, арматурой, и, боюсь, парочкой тел.

Это все не мы сделали, какие бы слухи о зверствах Экспедиционного корпуса не ходили после этого случая.

Но час-полтора, с восточного «входа» на площадь, ввалилась, отплевываясь, охреневшая от всего этого великолепия группа саперов. За ней подтянулась и остальная половина рота под командованием Гено.

Сейчас, мы, наверное, повторили их ошибку.

Сооруженные из подножного мусора хлипкие баррикады, как тараканы, окружили здание ратуши. Но наш выход  оставался простреливаемым.

Менее чем в ста метрах от нас, приютилась баррикада из дивана с тремя бойцами. Они поочередно стреляли по ратуше, заряжая друг другу винтовки. Увидев нас, один пони, наверное, постарше по званию, громко свистнул, привлекая наше внимание, и с делал копытом жест, мол, ложитесь, идиоты – порешают еще. Второй раз говорить и не надо.

— Пулемет на центр! Быстро!

Быстро-то быстро…

Только это как надо пятиться, чтобы прикрываться щитком от пулемета, всем расчетом! Как беременная каратица, мы поперли пулемет через площадь. Думаю, если бы у боевиков в ратуше было желание нас пристрелить – им бы не составило никакого труда осуществить задуманное. Но выстрелов не последовало. Это мы потом уже узнали, что патронов-то у синюков – нема.

В центре площади уже стоял пулемет Макса. А сам Макс сидел, облокотившись о стену шкафа, хватая ртом воздух. На его левой руке, особо заметное на белом бинте, красовалось красное пятно.

— Тебя ранили? – я перепугался. Вообще-то, мне стыдно признаться, но я несколько волнительно отношусь к крови. Особенно к чужой – на свою как-то не так страшно, почему-то.

— Ерунда. Как у классиков: Милорда ранили в пятку, — засмеялся он, поправляя шляпу. – Пальто жалко, мало того, что грязное, так теперь еще и дырявое. Опять…

Я приказал Борхесу ставить пулемет рядом с Максовым, а сам, подобно моему товарищу, привалился к шкафу.

— И что там?

— А что там. Ни слуху не духу от бандитов уже минут десять. Сначала, когда мы только вошли, ой, как они стреляли. Вон там – он указал на кучу справа – там трое наших лежат. Пули как заговоренные. Вон, и меня тоже зацепило, когда из-за щитка вылез. А сейчас, наверное, боезапас тю-тю

Я помолчал.

— Надо их на разговор вывести… Где Гено?

— Я его еще ни разу не видел.

— Значит, рядом с ударниками. Постоянно где не надо.

— Поговори еще тут…

— И поговорю, фигли. – Мак закатил глаза, поднял вверх указательный палец. И вдруг, вдохнув поглубже, разразился непонятной мне тирадой на нортском языке.

Я скорее не знаю язык, чем знаю его. То есть, может быть, в спокойной обстановке, я бы и объяснил торговке, что мне нужно пакет чая и черствый кекс. Сейчас я не понял ровным счетом ничего.

Когда Макс закончил, повисла тишина. Будто на площади и нет никого. А потом со стороны ратуши донесся возмущенный возглас, и о стенку шкафа стукнулось нечто твердое.

— Что это? – осведомился я, боясь высунуться. Мало ли, вдруг у бандитов найдется еще одна «заговоренная» пуля.

— Это камень, — невозмутимо ответил Макс, глядя в одну точку перед собой.

— Откуда знаешь?

— Ну, если бы мне кто-то сказал такое, я бы определенно начал кидаться в него камнями.

Подлетел Гено и, шипя, начал выпытывать у капитана, какого черта он себе позволяет. На что Макс заметил, что просто склоняет противника.

— Ах, склоняешь… Склоняешь! Что-то ты много на себя, капитан, брать стал. Совсем уже, прямо статуя золотая! Я вот тебя сейчас отправлю переговорщиком – ты у меня запоешь!

— Если так поглядеть, вы, выходит, меня пугаете моими же обязанностями. Я же лучше всех тут нортский знаю. Я и пойду. Хотите, прямо сейчас?

— И не страшно, капитан?

— Страшно. Но не до ночи же тут сидеть. – Макс опять крикнул что-то, но на этот раз предложение было достаточно простым, и я понял посыл: «Выходите, поболтаем». Да, как-то так.

*

Как и предполагалось, на встречу с причудливым Максом вышел один бандит. Я первый раз, получается, видел так близко, боевика из «синих спин».

Макс вытащил руки из карманов, демонстрируя, что в руках у него ничего нет.

На морду боевика было любо-дорого посмотреть. Видеть такое странное существо о двух ног ему не приходилось никогда.

— Ты по-нашему говоришь? – осведомился Макс. – Или на твоем поговорим?

— Такая грязная свинья как ты не имеет права говорить на моем языке! – взвился, будто залаяв, пони. – Я понимаю твой язык, сволочь! Говори!

Макс опустил руки.

— Заложники есть? Тел я тут нигде не видел.

— Есть заложники. Много. Каждого убьем, чтобы неповадно было.

— Отпусти их. Гарантирую проход свободный. Уйдете обратно за горы. В чем гражданские-то виноваты?

Синий оскалился.

— Ну, так что? Вам дать время? Может, вы хотите подумать?

— Что думать… — пони плюнул себе под ноги – Пошел ты чужак. Знаешь куда пошел?

— Догадываюсь – Макс сказал что-то на нортском, от чего тот весело заржал.

— Ты хорошо знаешь язык, чужак. Что тебя привело на мою землю? Деньги? Желание власти? Ты хочешь убивать?

Двуногий покачал головой.

— Тут убивать хотите только вы. Я мирный.

— Ну, если мирный…

Синяя спина развернулся к Максу спиной, я подумал, он хочет уйти, но не тут-то было. Подойдя к открытой двери, он потянул что-то назад, развернулся и с бросил о землю какую-то коробку.

— Вот это ноооомер, — затянул наш парламентер.

Деревянный ящичек, размером, дай-ка подумать, примерно с три копыта каждая грань, с железными клеммами наверху, к которым крепились два проводка. Проводки, словно два червя, вились обратно в здание ратуши.

— И что? Взорвешь? Свои погибнут.

Синий продолжал погано улыбаться.

— Не погибнут, тварь! Все ушли!

— Город оцеплен.

— Ты не знаешь этой земли, чужак…

С этими словами, боевик поднял над головой свое копыто, и, со всей силы собрался ударить по рычагу. Я представил себе этот момент, когда по проводкам проходит сила, которая встречается на их конце с динамитом. С кучей, с морем динамита. Эту вспышку я запомню надолго.

В  руке Макса вдруг что-то блеснуло – как в тот раз, в ущелье. Что-то маленькое и зубастое.

Пока синяя спина заносил над ящиком свою переднюю ногу, в руке Макса, откуда не возьмись, просто так, появился пистолет – маленькая и старая штука, с выпирающим замком, размером от силы раза в два больше пулеметного патрона.

Хлопок.

Макса окутывает белесым дымом, и на миг я не вижу за его пеленой ничего. Но потом, какое-то молниеносное движение. Глухой удар об землю. Кажется, никто ничего даже сделать не успел. Или мне так кажется…

*

— В общем, парламентер наш выстрелил боевику прямо в голову. Промеж глаз, – Гено, понурив голову, стоял в аудитории штаба Экспедиционного корпуса, неловко постукивая копытом о паркет. – Ну, и, не убил.

— Как это, не удил? – задали вопрос присяжные, совет офицеров.

— Ну, он пистолет на рынке купил за три монеты. У местных, они что-то с порохом сделали. Намешали туда, похоже, золы. Ну и скорость у пули была так себе. Врезалась в морду этому, трещину в черепе сделала. Но живой. А парламентер наш ему еще ногой в челюсть дал, а потом на землю повалил, чтобы, значит, на рычаг не нажал. В ратуше заложники были.

— И?

— Ну, и взрыва не было.

— В рапорте вы написали, что все заложники погибли.

Повисло молчание.

— Они… и погибли. Еще до нашего прибытия… Их завели всех до единого в ратушу. И…

Гено замолчал.

— Не тяните.

— Капище там, господа. И дышать невозможно, смрад какой. Крюки, веревки, ужас, одним словом.

— К чему им тогда взрывать было ратушу? Или они блефовали, как считаете?

— Не думаю, что блефовали. Просто не хотели место жертвоприношения врагам оставлять. Их бог бы не оценил.

*

Макса нет уже неделю.

Гено вызывает меня к себе.

— Эдвард, сегодня будет обход высшего офицерского состава. У нас нехватка ресурса в казарме. Значит так, если Макса не будет в расположении к вечеру, я лично его…

— Уволите со службы? Выгоните из армии? Лишите жалованья и звания?

— Как вы со мной разговариваете.

Тряпка. Не командир. Тряпка.

— Я найду его. У меня есть мысли на этот счет.