Жидкая тьма

Внимание

Все представляют, каково это "Быть в центре внимания". Кто-то от этого устал, а кто-то стремится к этому.

Это история о маленькой избалованной пони, погрузившейся в Жидкую Тьму злой волей судьбы.

Даймонд Тиара была не самой лучшей пони в Понивиле. Это мог бы сказать каждый, по крайней мере, каждый, кто осмелился бы. Нет, сама по себе она не была страшной, она не могла ни с кем расправиться физически, да что говорить, как жеребенок она была достаточно красива, поэтому внешне причин бояться ее ни у кого не было.
Верно, страх вызывала не угроза физической расправы, а расправы моральной для жеребят и нежелание после резкого словца угодить под горячее копыто отцу, которому она непременно расскажет о том, что ее кто-то обидел.
Что сказать, богатенькая малышка, вся разнеженная как единственная в семье, высоко задравшая свой маленький носик и гордо виляющая своим крупом перед сверстниками. Ее одноклассники иногда задавались вопросом: что же у нее за талант? Быть «принцессой»? Сомнительна полезность такого таланта, так думали все: и группа еще не нашедших свой талант кобылок, и учительница, и ее отец, и даже она сама. Конечно, она получала лишь лучшее в своей жизни, но, сколь банально это прозвучит, Даймонд Тиара не была самой счастливой пони. Ей не хватало самого банального в этой жизни – внимания. Лишь когда она смотрелась в зеркало, поправляя свои локоны и маленькую, но дорогую корону, она чувствовала, что хоть кто-то внимателен к ней – она сама. Окружающие избегали ее, отец был вечно занят, была в ее жизни лишь одна пони, которую она считала подругой, в самой глубине души надеясь, что Сильвер Спун действительно дружит с ней, а не заискивает из-за того, что ее отец работает на отца Тиары.
Порой Тиара хотела просто схватить отца за хвост, развернуть к себе и крикнуть: «Наконец-то посмотри на меня!», но, когда он возвращался домой, она почему-то боялась так сделать. И тем более она боялась уронить свое лицо перед окружающими, поэтому всё равно высоко задирала нос, заставляя этим всех вокруг с тайным омерзением не подходить к ней слишком близко.
Постепенно она привыкла к этому и даже гордилась своей «обособленностью» от окружающих, часто говоря своей подруге, как ей нравится, что низшие пони не оскверняют ее величие своими пустыми разговорами.
Наша история случилось весной, в самый первый день новой учебной четверти.

Тиара до глубокой ночи сидела перед телевизором, смотря передачи, совершенно не предназначенные для глаз жеребят. Собственно, ее глаза и не смотрели на происходящее на экране, а скорее сквозь него. Сон упорно не шел к ней, отца не было дома, а Сильвер Спун уже спала, как и подобает. Тиара потянулась, слезла с дивана и пошла на кухню, тихо бурча, что не вовремя у горничной отпуск. Налив себе холодной воды и немного заварки в чашку и вытащив из холодильника оставленный специально для нее отцом завтрак на завтра (которое наступило уже часа три назад), она вернулась в гостиную на диван.
Прощелкав пару каналов, она нашла какой-то мультик и решила оставить его. Отхлебнув свой холодный и совершенно безвкусный чай, она поморщилась. Когда-нибудь она, может, и научится делать хоть что-то по дому, но пока гордость ее останавливала. Смотря на экран, она принялась есть свой завтрак. Все же, похоже, сегодня она уже не заснет, до подъема в школу осталось не больше четырех часов, так что нет смысла даже и ложиться.
На экране куча маленьких пони бегали от каких-то других пони, отстреливаясь из совершенно безумного вида оружия. С каждой минутой происходящее все менее было похоже на мультик в понимании Тиары. В какой-то момент всё стало настолько абстрактно, что она потеряла нить происходящего. Она протянула копытце к пульту и хотела переключить канал, как вдруг изображение застыло. Потом замигало. Тиара нахмурилась – телевизор купили совсем недавно, не хотелось бы, чтобы он сломался так быстро, тем более вне присутствия отца, ведь тогда именно ей придется отвечать.

Внезапно раздался резкий звук, и картинка зарябила, покрываясь черным налетом. Когда всё стало черным, проступили едва заметные фиолетовые полосы и сложились в странную фигуру, помигали, словно привлекая внимание и потухли. Экран «заполнил» белый шум.
Тиара была слишком сонной, чтобы среагировать на это и просто переключила канал.

И вздрогнула.
По другому каналу показывали повтор вечерних новостей, но что-то было не так с лицом диктора.
Оно было странным и пустым. Он не говорил и даже не двигался, поэтому Тиара решила, что изображение опять застыло и переключила канал. Там шла передача из тех, что жеребятам были запрещены, но изображение опять не двигалось, а две кобылки, обнявшись, смотрели в камеру с такими же пустыми лицами. Тиара потерла глаза и выключила телевизор. Она расстроилась тому, что телевизор сломался. Надо еще как-то скоротать четыре часа. Она допила совсем остывший и совершенно отвратительный чай, доела бутерброд с кусочком яичницы и растянулась на диване, слушая мерный тик часов.

Она прикрыла глаза и тут же почувствовала, что мир вокруг загудел и заходил ходуном, и ее тело сковала усталость. Тиканье часов как-то исказилось и стало похоже не шелест листьев, оно постепенно сливалось в один звук, напоминающий шуршание толстой шерстяной нити, когда ее продевают через ткань. Эта нить тянулась, обвиваясь вокруг, закручиваясь в узлы и петли. Звук становился все мелодичнее и мелодичнее… И вдруг он с громким звоном оборвался, звон разнесся оглушительным эхом, заставив Даймонд Тиару вскочить. Спустя пару секунд она поняла, что лежит на диване в гостиной, а в ее комнате звенит будильник.
Сон ее не отпускал, и она неистово терла глаза, чтобы видеть вокруг себя. Недовольно мыча, кобылка взвалила на себя седельную сумку с учебниками и спустилась на первый этаж, собираясь идти в школу.
В прихожей очень громко тикали старинные часы. Они были старыми и иногда сбивались с хода. Пауза между тиками медленно сокращалась. «Ну вот, опять они сломались», — подумала Тиара, открывая дверь.
С улицы в дом проник утренний свет, сразу же разбросав новые тени от часов, стульев, вешалок и плащей. Свет был яркий, но не слепящий. А еще он был странного цвета. Свет не был похож на свет от утреннего солнца, он был каким-то серым и даже угрюмым. Тиара помотала головой, пытаясь прогнать остатки сна, и шагнула на улицу, закрывая за собой дверь.
Ее путь до школы показался ей чудовищно длинным. Она шла очень медленно, почему-то чувствуя себя не в своей тарелке. Из-за того, что она совершенно не выспалась, ее голова казалась очень тяжелой, отчего Тиара всю дорогу до школы смотрела на землю. Когда ей остался один поворот, она подняла взгляд и сначала не поняла происходящего.

Вокруг стояло много пони, совершенно обычных, каких можно встретить вокруг всегда. И все они смотрели на нее. Их взгляд не был злым или укоряющим. Он не был обиженным или утешающим. Он был заинтересованным. Словно вся Даймонд Тиара была им очень интересна.
Первая мысль, бросившаяся в ее голову, была: «Я опаздываю!» Иначе с чего бы взрослые пони так удивились, увидев жеребенка. Это была последняя четверть, которую она видела Черили, учительницу, преподававшею в единственной Понивильской школе. Хотелось запомниться не только самонадеянной, но и так, чтобы она могла отметить хотя бы то, что Тиара никогда не опаздывала на уроки.
Всячески пытаясь сохранить хоть сколько-то гордый вид, Тиара прибавила шаг и почти забежала в школу, провожаемая заинтересованными взглядами неподвижно стоящих на дороге пони. В школе было очень тихо, не было слышно смеха или громких разговоров, не было слышно и голоса Черили.
Даймонд Тиара осторожно открыла дверь в класс. Все были на своих местах. Все, кроме Сильвер Спун.
Придав себе свой обычный гордый вид, Тиара прошла до своей парты и села, положив сумку на стол. Никто не издал ни звука, что заставило ее насторожиться. Конечно, кобылка не ожидала громких приветствий, но как-то странно, что никто не закатил глаза при виде нее и не хмыкнул ее гордым манерам, как происходило обычно. Тиара подняла взгляд, чтобы посмотреть, здесь ли Черили.
Учительница стояла рядом с доской, словно рассказывая что-то, но молчала. Ее взгляд был устремлён на Даймонд Тиару.
— Я немного опоздала, — стараясь не дрогнуть голосом, сказала маленькая кобылка, — Мой отец еще не был дома, поэтому я…
Она прервалась. Черили абсолютно не реагировала на ее слова, не сводя с нее свой полный интереса, но при этом очень опустошённый взгляд. Глаза учительницы были широко открыты, брови немного подняты, губы казались очень тонкими, нижняя челюсть была чуть опущена, рот закрыт. Она не шевелилась, не моргала, казалось, она только едва заметно дышала. Этот взгляд заставил Тиару поежиться внутри – не может же быть так, что Черили столь сильно злится за опоздание? Или, может, она пришла не на те занятия?
В надежде увидеть еще маленьких жеребят, к которым она случайно пришла на урок, забыв, что их урок будет позже, Тиара посмотрела вбок.
Ее надежды не оправдались, сбоку сидела Эпплблум. Ее голова была повернута прямо, на доску, но глазами она смотрела на Даймонд Тиару. На ее лице было то же очень заинтересованное и отрешенное выражение, как и на лице Черили, как и на лицах пони на улице.
— Что такое? – дрогнувшим голосом спросила Тиара.
Но никто даже не пошевелился. Взгляды всех пони в классе были устремлены на нее.
— Что с вами? Это какая-то новая шутка? – едва скрывая дрожь в голосе, крикнула Тиара.
Ответа не было. Она снова развернулась к доске и едва не закричала. Черили стояла прямо перед ней, смотря перед собой, но глазами, полными гротескного любопытства, буквально пожирала маленькую кобылку. Тиара снова посмотрела на Эпплблум и в этот раз не удержала в себе крик. Эпплблум, как и еще пол класса, подошли к ней почти что впритык, обступив ее парту. Их взгляды были точно такими же, даже лица были абсолютно одинаковыми. Они стояли, словно восковые фигуры, лишь глаза казались подвижными, с интересом следящие за каждым движение Даймонд Тиары. Весь класс собрался вокруг нее.
— Что с вами? – прохрипела она, чувствуя, как ее горло в момент стало сухим, — Прекратите эту ерунду сейчас же! Мисс Черили, скажите им!
Но Черили лишь следила за начинающей дрожать и дергаться кобылкой. Внезапно Тиара почувствовала, как что-то ткнулось в ее затылок. Она развернулась.
Лицо Скуталу было в паре сантиметров от ее лица. Такое же опустевшее и гротескное. Такое же любопытное. Все лицо казалось настолько ненатуральным, насколько только может казаться лицо с таким выражением. Взгляд впился прямо в глаза Тиары, которая тут же почувствовала, что по ее телу пробежали мурашки.
— Хватит! — закричала она, вскакивая с места и перепрыгивая окруживших ее жеребят, — Это не смешно!
Не задумываясь о своих вещах, она выскочила на улицу, дико вопя, и закрыла за собой дверь, прижавшись к ней, словно надеясь удержать тех, кто внутри, если они задумают последовать за ней.
Кобылка отдышалась и посмотрела на дорогу, собираясь отправиться домой, чтобы показать свою обиду на эту, как ей казалось, дурацкую шутку.
Вокруг нее стояли пони.
Они были неподвижны. И все они смотрели на нее.
— Хватит! – завизжала Тиара и что есть мочи рванулась к дому.
Куда бы она ни бежала, везде на нее были устремлены полные любопытства взгляды словно бы остекленевших пони. Они смотрели на нее из окон, смотрели на нее, стоя вдоль дороги, даже младенец в коляске смотрел на нее столь же рвущим любопытным взглядом.
Она чувствовала, что за ней гнались, гнались эти пони и их взгляды. Она бежала что есть сил, но мир словно растягивался, серый свет от солнца искажал цвета, и казалось, что этот свет был воплощением этих взглядов, что сейчас на нее смотрел весь мир.
Оттолкнув стоящего на пути жеребенка-пегаса, Тиара услышала громкий звон. От удара о каменистую дорожку он разбился, словно был сделан из стекла. Копытца отлетели в сторону, хвост рассыпался на множество мелких осколков, а голова откололась и подкатилась прямо к ногам Тиары.

Лицо разбившегося жеребенка было наполнено любопытством и интересом. И оно было точно таким же, как и у других пони. Словно бы у всех пони стало одно и то же лицо, с одним и тем же выражением. Лицо словно было больше, чем должно быть, чтобы подойти жербенку, и поэтому искажалось, словно рисунок на шарике.
-Нет, нет, нет! – начала причитать Тиара, отступая от осколков, сопровождаемая взглядом неживых глаз головы пегасика.
Она почувствовала, что уперлась во что-то спиной. Взрослый пегас стоял позади нее. Множество разных пони собралось вокруг, не приближаясь, не двигаясь, не крича ни даже не издавая никаких звуков. Они просто смотрели.
-Уйдите от меня! – Завопила Даймонд Тиара, побежав по дороге, молясь про себя, чтобы дома это всё как-то прекратилось.
«Точно! — мелькнуло в ее голове, — Сильвер Спун! Она не пришла сегодня! Наверное, она заперлась у себя дома, увидев такое на улице. Надо добраться до дома и позвонить ей!»
Перескочив стоящих вряд на ее пути жеребят, стараясь не смотреть на их лица, Тиара влетела в свой дом и запела дверь, что далось ей не сразу. Когда она, наконец, повернула зубами ключ, так как копыта ее не слушались, и подняла голову, она увидела сквозь мутное окошко в двери, что прямо перед дверью стоит Черили. Ее глаза были направлены прямо на нее, несмотря на стекло, через который не должно быть видно тех, кто внутри.
Тиара опрокинула вешалку, надеясь укрепить таким образом дверь, и побежала наверх. Схватив телефон, она набрала номер Сильвер Спун и вжалась в угол, ожидая ответа.
Гудки прекратились.
-Сильвер Спун! – закричала она, — ты дома? Ты видела, что происходит снаружи?
Но ее отчаянные крики остались без ответа.
-Ты здесь? Скажи что-нибудь!
Было тихо. Тишину прерывали лишь всхлипы Тиары, звонко разносившиеся вокруг. Она осторожно поднялась с пола и подползла к окну, надеясь увидеть в окне дома напротив, где жила Сильвер Спун, свою подругу.
Она увидела.
Свет ярко освещал стоящую на балконе того дома Сильвер Спун. Такую же неподвижную. И так же смотрящую точно на Тиару. Внизу, казалось, собрался весь Понивиль, и глаза всех были устремлены на Даймонд Тиару, словно они точно знали, что она сейчас смотрит в окно. У пони, стоявших боком, глаза были невероятно повернуты, чтобы быть устремленными на Тиару. Она чувствовала даже взгляды тех пони, которые стояли спиной к дому.

И никто не шевелился.
Внизу хлопнула дверь.
Тиара зажмурилась и схватила со столика ножик для бумаги, стиснув его между копыт, что есть сил. Было тихо, лишь странный шелест из включенного телефона.
Тиара медленно, вся дрожа, вышла в коридор и подошла к лестнице. Она перевесилась через перила и посмотрела вниз.
В прихожей стояло не меньше десятка пони. И они точно знали, что Тиара была наверху.

Взвизгнув, пони бросилась назад в свою комнату и заперла дверь. Она хотела убежать, не отдавая себе отчета, и подбежала к выходу на балкон.
Стоило ей отдернуть шторы, как в нее впиявился очередной взгляд. На балконе стояла Сильвер Спун. С растянутым по ее маленькой головке лицом, полным любопытства и интереса, с тем же лицом, которое сегодня весь день преследовало Даймонд Тиару.
Она начала отступать назад, срываясь на слезы и держа ножик повыше. Словно угрожая всему, что хотело к ней приблизиться.
Она врезалась спиной во что-то холодное и звонкое. Издав звук, едва ли уже похожий на крик, она развернулась, поднимая ножик повыше.
Это было зеркало. Единственное, что на нее смотрело – это ее отражение.

И оно смотрело с неподдельным, гротескным интересом, ее глаза в зеркале были очень расширены, брови подняты, а челюсть опущена. Зрачки медленно и неуклонно сужались. Это была она. И ее лицо искажала гримаса удивления и любопытства. Рот начал открываться, глазницы расширялись, казалось, что глаза натягивались как маленькие тряпочки, пока не разорвались и не упали, под звонкий «тынь», сопроводивший лопнувшие нити. Из глазниц потекла черная жидкость, заливая комнату в зеркале.
Тиара сорвалась – она задрожала и нервно захихикала. Она смеялась все громче и громче, пока ее смех не слился в один звук шелеста. Раздались щелчки, лезвие ножика выдвинулось из рукоятки.

И, затем, громкий дребезг стекла, затихший и оставивший после себя лишь тишину.

На первом этаже хлопнула дверь и раздались торопливые шаги. Вдали, на ферме, пропел петух.

Там, где сходятся мысли и эмоции, там, где чувства принимают очертания, пишется история жизней, недоступная никому.

Там, где действуют совершенно немыслимые простому сознанию правила, истории вышиваются фиолетовыми нитями…

В Жидкой Тьме…

Одиночество

Каждому знакомо чувство одиночества, этого чувства многие стараются избежать. НО некоторые начинают искать в нем своё спасение, возможность сокрыть неверные решения в нем.

Эта история о пегасе, которая решила скрыться от мучающих ее мыслей в одиночестве, их-ха чего и попала в Жидкую Тьму

Что такое одиночество? Естественно, многие прекрасно знают ответ на этот вопрос, или хотя бы думают, что знают. Чувство одиночества рождалось во всех хоть единожды в жизни. Иногда мы чувствуем одиночество, даже если вокруг нас кипит жизнь. Можно чувствовать себя одним, даже если твои друзья сидят рядом с тобой.

Особенно, если они сидят рядом не только с тобой.
Рэйнбоу Дэш вздохнула и посмотрела на небо, щурясь на яркий свет степного солнца. Она сидела на старой автобусной остановке, ожидая автобус, который, наконец-то, был последним в ее пути.
После многих лет, проведенных в Понивиле, она внезапно уехала из него. Она называла это не иначе как трусостью, столь ей самой казался глупым и мерзким ее поступок. Причина ее побега? Ей стало одиноко. Все ее подруги постепенно начинали новые жизни, даже у Твайлайт Спаркл появился жених.
Но Рэйнбоу была одна. Сначала она не особо реагировала на все большую и большую занятость подруг, но в какой-то момент что-то в ней сорвалось. Устав от всего этого, она хотела было «опустить» свой воображаемый «крутостьметр» настолько, чтобы проводить время со спокойной и неторопливой Флаттершай, но известие о том, что она вынуждена уехать из Понивиля, ошарашило ее, особенно тем, что слишком поздно добралось до нее. Она узнала об отъезде Флаттершай от двух молоденьких пони, которые вызвались продолжать дело нежной пегаски.
Сейчас Рэйнбоу винила себя за необдуманность действий, но ничего поделать было уже нельзя. В тот же день она схватила первую попавшуюся газету и нашла объявление о том, что в городе под названием Мисти Мэйн нужен пегас — ведущий звена управления погодой. Собрав вещи первой необходимости в рюкзак, Дэш вылетела из Понивиля, лишь коротко попросив Спайка оповестить остальных. Следуя карте, она вскоре добралась до степи, над которой лететь уже не могла из-за слепящего солнца, потому и пришлось ловить автобус. Если бы она изучила карту перед вылетом, а не когда обнаружила то, что ей некуда деваться, кроме как идти по земле, она села бы на поезд и была на месте за несколько часов и, что главное, без пересадок.
Она уже сменила два автобуса, которые были оба раза забиты такими же отчаявшимися от чего-то пони. Все они были угрюмы, и никто даже не повернулся, когда она машинально поздоровалась, входя в автобус. Ее ждал новый и враждебный мир, но возвращаться она уже не могла — не позволяло что-то внутри неё.
Она была единственной, кто сошел на этой остановке, чтобы поймать последний автобус.

Солнце безжалостно палило и слепило, заставив пегаску надеть старый козырёк с символикой Вандерболтов, ее сокровище с детского возраста. Колосья пшеницы, протянувшиеся бескрайними полями по обе стороны дороги, покачивались на слабом ветру, словно бы в такт какому-то неизвестному ритму грусти и одиночества. Знак автобусной остановки был покрыт ржавчиной и кто-то, кому, очевидно, было нечем больше заняться когда-то, нарисовал на нем непонятное граффити. От дороги исходил жар, искажая всё вокруг.
Рэйнбоу залезла в рюкзак и вытащила оттуда книгу – последнюю на данный момент историю о Дэрин Ду. Из книги выпала небольшая фотокарточка – снимок пятилетней давности, когда пегаска еще не чувствовала себя лишней. Грустно вздохнув и заткнув карточку между последних страниц, она попыталась читать, но из-за жары, а может из-за давящих на голову мыслей, не могла понять ни слова.
Она вздохнула и захлопнула книгу, запихнула ее назад в рюкзак и вытащила из него бутылку воды. Она была почти пуста, но пегаске слишком хотелось пить, так что экономить, с ее точки зрения, смысла не было.
Осушив бутыль, Рэйнбоу посмотрела в сторону, откуда должен был приехать автобус. Там ничего не было, лишь тянущаяся вдаль дорога, заворачивающая за заросли пшеницы.

Было тихо и очень одиноко. Единственной ее компанией был шелест ветра о колосья. Пару раз она тянулась к рюкзаку, чтобы достать бутерброд, но оба раза осекалась, понимая, что тогда ей захочется пить, а воды больше нет. Жилетка, которую она надела, чтобы выглядеть попредставительнее в требуемом деле, пропиталась потом и прилипла к телу, лишая желания особо двигаться. Сейчас пегаска отдала бы всё за холодный душ. И даже больше – за хоть какую-то компанию, с которой можно было бы поговорить. Но никого не было. Абсолютно.
Рэйнбоу грустно покосилась на свои крылья. Сейчас она вряд ли сможет даже взлететь, не то что лететь под жарким солнцем вдоль дороги уйму времени.

Дэш прикрыла глаза, чтобы отдохнуть от слепящего света. Глаза тут же начало колоть — они совсем высохли, и теперь слезинки растекались по ним, чтобы спасти от сухости. Пегаска зажмурилась, двигая под веками глазами в разные стороны, почему-то вспомнив об упражнениях для глаз, которые регулярно делала Твайлайт.
Вдруг до ушей пони донеслись шелестящие звуки. Она тут же открыла глаза, в надежде, что это автобус, но вдали ничего не было. Дэш разочаровано вздохнула.

Солнечный диск медленно полз по небу, совершенно безоблачному, но, как казалось, покрытому какой-то серой дымкой, словно жар выжег из него голубизну.
Пегаска задумалась: интересно, какой он, этот город. Мисти Мэйн, судя по названию, обещал быть туманным и никак не жарким. По крайней мере, так ей хотелось сейчас думать.

Дэш снова закрыла глаза. В этот раз ей вспомнились подруги и совершенно живо встали каким-то туманным, но очень натуральным видением. Пегаска грустно улыбнулась, вспомнив, как им когда-то было хорошо вместе, сколько было на их долю невероятных приключений, сдобренных повседневными проблемами и их решением. Но потом встали другие картины – уже не из прошлого. Влюбленная романтическая болтовня Твайлайт; увлеченное рассуждение Эплджек, практически созревшей новой главы семейства Эпплов; высокие и кажущиеся одной только рассказчице красивыми истории Рэрити о грядущем для нее будущем. Что уж говорить, даже радостное щебетание Пинки о том, какой у нее замечательный жеребец и как они уже мечтают побыстрее пожениться и обзавестись детьми.

Нет, Дэш была рада за них, но они совсем углубились в свою новую жизнь, что заставило пегаску чувствовать себя лишней. Сейчас она даже начинала считать, что одиночество и есть то, что ей нужно. Никакой болтовни о жеребцах и будущем, никаких восторженных писков… Что-то заставило ее осечься этих мыслей. Когда-то она тоже взахлеб рассказывала о своих мечтах стать Вандерболтом, восторженно пища от мысли о них. Но то было немного другое, как она считала.
Пегаска снова открыла глаза и тут же зажмурилась – свет теперь слепил отдохнувшие глаза еще сильнее. Постепенно снова привыкнув к яркости, Дэш посмотрела в сторону поворота на дороге.
Ее сердечко забилось быстрее от волнения. Вдали было видно что-то, приближающееся к ней. Это оказался старый, обшарпанный автобусик, который явно давно пора было списать.

Он остановился, и единственная дверца раскрылась. Внутри сидела песочно-жёлтая пони с очень коротко стриженой гривой.
— Простите, — едва ворочая присохший к нёбу язык, обратилась Рэйнбоу, — это автобус до Мисти Мэйн?
— Да, он самый, — негромко ответила пони-шофер, — тебя подбросить?
— Ну, собственно для этого я тут и сидела, — пробурчала Дэш, хватая рюкзак и влезая внутрь автобуса.
Дверца за ней со скрипом закрылась, и автобус тронулся. Пегаска хотела было искать свободное место, но, к её удивлению, кроме неё и шофера в автобусе не было больше никого.
— Тут всегда так «много» народу? – усмехнулась Рэйнбоу, садясь на самое переднее сиденье, поблизости от водителя.
— Тебе это не по нраву? – отсекла та в ответ, хотя и без злобы в голосе.
— Да нет, сейчас это именно то, что мне нужно.
Пегаска поудобнее устроилась на старом, поломанном сиденье, запрокинув передние копытца за голову и глядела вперед, на однообразную дорогу. Она начинала чувствовать себя все увереннее и увереннее в своем решении уехать. Пусть живут, как хотят по-новому, а ей уж нет места среди них, ей хорошо и самой по себе.
— Ты пить хочешь? – услужливо спросила водитель, кивая на пластиковую бутылку, стоящую на полу рядом с ее сиденьем, — можешь попить, если не сильно брезгуешь.
— Не откажусь!
Дэш взяла бутыль и открутила крышку. Вода на первых глотках показалась ей какой-то странной, с каким-то странным запахом, какой бывает, когда после жаркого и пыльного дня пойдет сильный дождь. Однако это была так желанная ею жидкость.
— Спасибо, — слегка поморщившись от привкуса и надеясь, что этого не было замечено, сказала пегаска, ставя бутыль на место.
— А что тебя в такую даль потянуло? – спросила водитель, не отвлекаясь от дороги, — Случилось что?
-Случилось. Я просто не чувствую себя нужной. Раньше все было иначе. Но теперь моим подругам хорошо и без меня. Если им так хочется, пусть, я не стану рыдать. У них теперь новые жизни, что мне, страдать, что ль? Кстати, — Дэш достала из рюкзака бутерброды, — не желаешь?
-Угу, неплохо так, — странно ответила водитель, протягивая одно копыто и беря один бутерброд, не отрывая второе копыто от руля.
-Это обычный бутерброд, я никогда не готовила сама. Всегда питалась либо в гостях, либо полуфабрикатами. А еще ненавижу свечки.
Дэш засмеялась, чувствуя, что годы общения с Пинки Пай наложили на неё свой отпечаток, но тут же замотала головой, прогоняя мысли о прошлом.
— Да, свечи бывают агрессивны, — кивнула водитель, одновременно жуя.
— А когда-то я мечтала стать Вандерболтом, но сейчас это как-то меня покинуло, не знаю, почему. В последнее время меня много что покинуло. Может, я старею раньше времени?
Рэйнбоу засмеялась своим собственным словам. Ей было в радость наконец-то с кем-то пообщаться. Собеседница, видимо, не возражала. И, похоже, была голодна, так как аппетиту, с которым она жевала бутерброд, можно было даже позавидовать.
— Скажи, — обратилась Дэш, — а на что похож город?

— Мисти Мэйн? Он очень туманный. Ты не видела фильм, лет пять или шесть назад снятый там, если б видела, знала бы. Там архитектура немного напоминает этакий бюджетный Мэйнхэттэн. А еще он очень тихий. Ночи темные, дни облачные. Остатки парков засыпаны грубым песком, деревья подпилены. Это одинокое место. То, что тебе нужно.

Слова водителя звучали странно, она даже не смотрела на Рэйнбоу, словно очень увлеченная абсолютно прямой и пустой дорогой.
Пегаска чувствовала себя загипнотизированной спокойствием собеседницы. Она казалась каким-то идолом одиночества, день за днем ездя на этом автобусе туда-сюда, не имея ни одного пассажира. Рэйнбоу была уверена, что автобус всегда столь же пуст.
— А тебе не страшно ездить тут? Ну, одна на дороге, вдруг что случится?
— Нет. Ничего не может случиться, ведь я здесь одна.
— А вот у меня постоянно что-то происходило! – крикнула Дэш, — Всегда что-то было не так! И самое обидное, что меня нередко обвиняли в происходящем!
— Да.
— Им не нравилась моя крутость! Мне кажется, иногда они даже завидовали мне!
— Да.
— А тот раз, когда разыгрался этот спектакль с переодеванием!
— Это было грубо.
— Я устала считаться с ними, не хочу, чтобы меня оттягивали назад!
— Правильно.
— Я не буду скучать!
— Да и не стоит.
— Мне хорошо одной! Я уже это чувствую!
Водитель не ответила. Лишь поправила зеркальце над собой. Ее лицо отражалось в нем песочного цвета пятнышком, глаза были бледные, нос короткий, а губы – едва заметные, очень тонкие. За весь разговор она ни разу не открыла рот широко, по крайней мере, глядя при этом на Дэш.
На улице начало темнеть, и уже спустя несколько минут мир вокруг погрузился в сумерки. Вдали стала заметна развилка с большим знаком с названиями.
— Последний поворот, и ты на месте, — тихо сказала водитель, — ты будешь скучать по друзьям?
— Еще чего! Пусть они по мне скучают! Хотя и они не будут, некому по мне скучать. Теперь это место – мой дом.
Водитель улыбнулась. Дэш увидела это в зеркале. Эта улыбка заставила бы многих поёжиться – губы песочной пони были все такими же тонкими, стиснутыми. Они растянулись, словно весь ее рот был просто ниткой, прошитой в форме улыбки. На повороте она свернула на покрытую трещинами асфальтированную дорогу. Быстро пейзаж сменился со степных просторов на темные и густые леса. Все казалось каким-то серым, даже свет висящей в небе луны.
Это был пыльный, старый город с причудливой кирпичной архитектурой. Верхушки зданий были скрыты серым туманом, а окна всех домов – плотно занавешены. От серости этого города Рэйнбоу сама почувствовала себя сереющей и одинокой. Но она чувствовала, что это теперь ее дом. Неприветливый, тихий и туманно-серый, где у нее будет время больше думать, хоть раньше ей и не хотелось всего этого.
Дэш глубоко вдохнула воздух нового места. Он был холодным и неприятным. Настоящий запах одиночества и отрешенности.
— Эй, Рэйнбоу Дэш! – крикнула водитель, — Твой рюкзак.
Рэйнбоу поймала брошенный из автобуса рюкзак и нацепила его на себя.
— Как тебе твой новый город? – спросила песочная пони, — Нравится?
— Не самое плохое, что могло бы быть, это уж точно. Я думаю, что смогу привыкнуть. Кстати! – Дэш полезла в рюкзак за кошельком, — Сколько с меня за проезд?
-Ты уже заплатила цену, — ответила шофер, опять улыбнувшись той же улыбкой.
Она закрыла дверцу, и автобус тронулся, вскоре скрывшись в тумане. Внезапно Дэш вздрогнула, когда вспомнила, что ни разу не говорила этой пони своего имени. Может, всё-таки сказала? Этим она попыталась успокоить себя. Она залезла в рюкзак — достать газету, чтобы посмотреть адрес, куда ей сейчас идти. Из рюкзака выпала книга и, раскрывшись, упала на землю. Недовольно выругавшись, Дэш подняла ее и начала стряхивать со страниц пыль, прилипшую после падения. Фотография выпала из-под последних страниц и тоже упала на землю картинкой вверх. Пегаска опять что-то буркнула и подняла ее.
То, что она увидела, заставило ее вздрогнуть – на изображении все ее подруги были замазаны чем-то чёрным, словно грязью или краской, но это не была грязь. Это была фотография. Что-то полностью отделило Рэйнбоу от них, оставив одну, словно так и было в момент съемки.
-Ну и пусть, — хмыкнула пегаска, разрывая фотографию и бросая обрывки на землю, — как будто я и так не была одна.
Оставив позади себя всю свою жизнь, Дэш направилась по туманным переулкам к мэрии города, не заметив странной зеленой земной пони с кудрявой аквамариновой гривой, грустно посмотревшей ей вслед. Не заметила она и хлопка, с которым эта пони внезапно исчезла, осторожно стукнув по ремешку, надетому на ее переднее левое копытце.

Сейчас Дэш думала только об одном – о том, что теперь у нее есть всё время на себя одну.
Верно, все мы знаем, что такое «одиночество». Но что, если бы одиночество не было чувством? Что если бы у него была своя плоть, своя кровь, свои мысли? Что, если бы оно решило лично убедиться в том, что мы одиноки?
Таинственная песочная пони, ведущая свой старый автобус по степи в туманный городок одиноких, кто она такая? И скольких пассажиров она подберет в своем пути?
Эти тайны плетутся фиолетовыми нитями…

В Жидкой Тьме…

Апатия

Апатия, когда ты просто оборачиваешься куклой для обстоятельств, поистине ужасное чувство. Но что, если эта апатия владеет тобой? И что, если она — истинная часть тебя.

Эта история рассказывает о слабой и слабовольной пегаске, которая окунулась в Жидкую Тьму, словно по команде чего-то, творящего судьбу.

У всех есть воля. Кто-то способен заявить о своем мнении во всеуслышание, кто-то просто молча придерживается его, кто-то подавляет свое мнение, но старается сохранить силу воли. В ком-то сила воли подавлена некими силами сверху, кто-то подавил в себе волю сам, чтобы не бояться. Но есть и те, у кого просто нет своей воли.
Как это объяснить? Вряд ли можно сказать наверняка. Они словно бы были рождены уже полными апатии ко всему вокруг. Иногда они проявляют какой-то интерес к чему-то или кому-то, но никогда к себе.

Они не любят одиночество. Столь же сильно, как не любят и внимание. Каждый вечер они вздыхают, благодаря высшие силы за то, что прожит еще один день, Каждое утро, щурясь на восход, грустят, что теперь надо прожить еще один день, полный враждебности.
От этого есть лекарство, но оно не вечно. В любой момент оно может дать сбой. Апатия может отступить, если есть, ради кого бороться с ней, ради кого взращивать ростки своей воли. Но в один момент росток может погибнуть и весь мир – снова посереть.
Пегаска Флаттершай угрюмо плелась по вечерним улочкам Понивиля. В ее движениях и выражении лица читалось полное отсутствие желания волочить ноги и делать что-либо вообще. Ей было грустно. Грустно, с большой примесью, выразиться так «никак». Он не чувствовала ничего, кроме полной отрешенности и безразличия к происходящему.

Дня три назад ей пришлось срочно уехать домой – умер её отец, ей нужно было присутствовать на похоронах. Ее мать осталась одна, слабая и прикованная к кровати, едва ли способная пошевелиться, лишь тихо говорить. Флаттершай уговорила кого-то из родственников поприглядывать за той, пока она слетает в Понивиль, чтобы оповестить всех, что она будет периодически возвращаться, вдруг будут переживать из-за ее отсутствия. Но тут ее ошарашили другой новостью – Рэйнбоу Дэш исчезла в неизвестном направлении. Это всем передал Спайк, единственный, кого радужная пегаска предупредила об этом.
Рэйбоу Дэш была для Флаттершай чем-то большим, чем просто другом. Они были вместе с самого детства. Если бы не она, то никогда бы не видать ярких полей и лугов на земле. Никогда бы не попасть в центр пугающих, но столь же ярких событий. Несмотря на случавшиеся разногласия, Рэйнбоу Дэш когда-то словно подарила Флаттершай все цвета мира. А сейчас уже было как-то все равно. Ведь именно ей хотелось рассказать о своем горе, потому что именно она выслушивала все проблемы Флаттершай. Но, уже нет.
Она вернулась домой к матери, как и обещала, через день. День, который прошел серо и пусто от всё еще сдерживаемого внутри бессилия.
Мать пегаски все так же лежала в кровати, ее глаза, которые едва видели, были направлены на дочь. Пегаска осторожно обняла болезненную и уже не молодую кобылку, прошептав, что останется с ней насовсем.
Первым делом пришлось прибраться – много разных вещей было разбросано по всему дому. Старый небольшой домик на самой окраине Клаудстейла уже успел почти полностью выпасть из памяти Флаттершай и теперь она старалась вспомнить, какая комната где находилась.
Ее комната была завалена всяким хламом, видимо, отец устроил в ней склад ненужных вещей, раз дочь улетала жить своей жизнью. Однако ее вещи по-прежнему были здесь. И мягкие игрушки, и плакатики на стенах, и наклейки в виде цветов, расклеенные по всем столикам и шкафам.
Флаттершай села на свою старую кровать, сдвинув с места несколько стопок связанных верёвкой книг. Все было очень пыльным и серым, глаза слезились, дышать было тяжело. Запах сырости и пыли словно бы прожигал себе путь в мозг, чтобы заполнить все мысли.

Она чувствовала себя покинутой. Мыслей о будущем не осталось – она чувствовала, что снова стала такой, какой была в детстве. Безмолвной и беспомощной.
Ее мать была прикована к кровати еще с беременности – ее тело было очень слабым. Точнее ей удавалось вставать и двигаться, но лишь с поддержкой и лишь когда надо было, например, пойти в туалет, только по необходимости.
Отец Флаттершай был очень груб и резок. Соседи часто смотрели на него с опаской, все были уверены в том, что он злодей похуже тиранов-правителей из приключенческих книжек. Часто видели, как он кричал на свою дочь, которая от страха стремилась вжаться в себя, как только можно, тихо пища в знак согласия его крикам. Она, несомненно, боялась его, но при этом не осознавала этого страха. Она считала, что так и должно быть – она должна быть послушной – вся ее жизнь должна идти так, как ей скажет отец. Он очень часто кричал и не давал дочери и шагу ступить без разрешения. Он так же был против дружбы той с ребенком соседей – Рэйнбоу Дэш. Но тогда в дело вступала мать – единственное живое существо, которое могло переубедить его, хоть и была такой же, как и Флаттершай.
Пегаска встала и пошла в комнату, где лежала ее мать.
-Мам, я тут, — тихо сказала она, садясь рядом с кроватью.
Кобылка открыла глаза и посмотрела на дочь. Ее седеющая грива блестела в свете проникающих через занавешенное окно лучах розовеющего закатного солнца. Она едва могла видеть, но, кажется, видеть свою дочь доставляло ей радость, возможно, последнюю из радостей, которые ей еще суждено испытать в жизни.
Флаттершай долго сидела, просто смотря на мать опустошённым взглядом. Ей было как-то всё равно, кто это, она просто чувствовала, что теперь ухаживать за этой больной пони – ее единственная цель. А что потом? Непонятно, кто ей скажет, что дальше?
Пегаска помогла матери поесть, подождала, пока та заснет, потом пошла к себе в комнату. Она хотела лечь спать, но кровать была завалена книгами, убрать которые уже было некуда – нужна была генеральная уборка. Спать хотелось сильнее, чем убираться, поэтому она пошла прилечь в комнату отца.
Многие видели в нем эгоиста при жизни. В глазах окружающих он просто срывал свой гнев на бедной дочке, которая была настолько забита им, что не могла постоять за себя. Но всё это было слегка иначе. Да, она не могла постоять за себя, но не из-за того, что она была забита, а потому что просто не знала, что так можно. А он не умел быть ласковым из-за своей профессии. Бывший военный, тренер новобранцев в лучшее звено пегасов-солдат. К сожалению, свой характер он скрывать не умел, поэтому дома все жили так, как он скажет. Он любил свою жену, по-своему, наверное, как и дочь. Этой любви никто не видел и не чувствовал.
Флаттершай легла поверх заправленной кровати и закрыла глаза. Груз детских воспоминаний висел на ней всю жизнь, просто иногда он лишь чуть отпускал ее. Лишь когда она была с Рэйнбоу Дэш или ухаживала за животными, она чувствовала себя чуточку свободнее. А ведь когда она улетела из дома в Понивиль, куда ее позвала радужная подруга, отец даже не сказал ни слова, даже не посмотрел на нее.
Это был ее первый и единственный акт неповиновения, очень уж ей хотелось пожить на земле, среди трав, рек и животных. Когда через полгода после отлета она прилетела на очередную годовщину свадьбы родителей, отец захлопнул дверь прямо перед ее носом. С тех пор она ни разу не покидала свой домик у леса, чтобы навестить их. Хотя ей было жалко маму, такую ласковую и нежную, такую слабую и безвольную, прямо как она сама.
Весь следующий день она провела рядом с матерью. Та почти всё время спала, лишь иногда просыпаясь, чтобы немного поесть, не осилив даже ложки три-четыре, чтобы дойти до туалета, или чтобы просто посмотреть на дочь. Флаттершай всегда помнила мать именно такой – беспомощной и ветхой. Ее бледно-бледно-желтый мех, казалось, вот-вот осыплется пылью, а столь же побледневшая розоватая грива уже и без того покрылась проседью. Какая же слабая, совершенно не способная жить, не то что для других, но и для себя.
Флаттершай провела копытцем по гриве спящей матери. В детстве пегаска не могла понять, как так возможно, что такие как она или мама тоже пегасы, как и такие как Рэйнбоу Дэш и ее мама. Всё время Флаттершай была уверена, что быть такой как мама – слабой, безвольной – правильно. Что важно подчинение воле другого. Такими они были.

Шли дни, пегаска продолжала ухаживать за всё более и более увядающей кобылкой. Они постоянно молчали, из-за чего оставалось лишь углубиться в мысли, по многу раз переосмысляя свою жизнь.
Раз за разом она переживала в мыслях многие моменты своей жизни и понимала, что все эти моменты связаны одной деталью: она, Флаттершай, всегда безмолвна и смиренна. Когда на нее кричал отец, она просто принимала это как должное, даже когда уже была подростком, и шла выполнять, что бы он ни потребовал – убираться в доме, готовить или просто сидеть в комнате и не высовываться на улицу. Ей приходилось ухаживать за мамой уже с того времени, это отнимало у нее все моральные силы, но она не понимала, что такое состояние, какое было у больной кобылки – не было нормальным.

Надо было и перестилать постель, и кормить, и помогать ходить, и мыть ее. Флаттершай приходилось отдавать всё свое время матери и работе по дому. У нее были куклы, но играла она с ними лишь тогда, когда ей говорили пойти в комнату и поиграть, так же и с единственной подругой, которую отец так не выносил.

И это пошло через всю жизнь пегаски. Она не могла сказать ни слова поперек тому, кто начинал ругать ее, заслуженно или нет. Она вообще не могла никому ничего толком сказать, если дело касалось ее. Она могла лишь молча смотреть на землю, тихо прося прощения и обещая сделать всё так, как ей говорят. Иногда она могла как-то вступиться за животных и за друзей, она могла даже на какие-то мгновения преобразиться, когда случалось нечто по-настоящему угрожающее тем, кого она считала друзьями.
Мимо нее прошло всё, о чем мечтали любые нормальные пегаски. При ее внешности мимо нее проходила и слава красавицы, и внимание парней, и каике-либо шансы воспользоваться этим природным даром. Она просто не могла представить, что сможет сдвинуть свою скромность, словно бы прожженную в нее. То же и с голосом, который вполне мог подарить ей карьеру певицы. Она не умела находиться в центре внимания, она была приучена не уметь этого. А может, она была рождена уже такой безвольной? Она ведь пыталась развить в себе волю, но все это оканчивалось неудачами, все шло не так, как ей хотелось.
В один день мать перестала жевать еду, Флаттершай пришлось делать ей пюре, чтобы хоть как-то покормить. Чувствовалось, что осталось немного, силы слишком стремительно покидали ее.
У Флаттершай было много времени думать. Слишком много, из-за чего что-то начало словно бы «ломаться» в ее голове. В какой-то момент, глядя на мать, прожившую всю жизнь с грубым и суровым мужем, с которым они сошлись очень рано, на эту безвольную, слабую, едва цепляющуюся за жизнь кобылку, она увидела в ней себя. Такую же слабую и безмолвную, лишенную своей воли. Что же будет? Она будет так же лежать в кровати, практически не шевелясь? Казалось, что это все было симптомами одной болезни. Всю жизнь говорят тебе, что делать, и даже когда жить, даже так.
И она перешла ей от матери, всё это безволие и вся эта слабость – это все вина матери.
И момент настал, когда в Флаттершай словно бы сорвался какой-то замочек, удерживающий в ней всё, что копилось всю жизнь. Словно разорвались светлые нити, которыми она сама штопала свои душевные раны и каике-то темные и грубые, толстые нити растянули гнойники обид и разочарований.
-Почему? – сначала шепотом спросила она, когда мать не смогла проглотить смятое почти до состояния жидкости пюре из фруктов, приготовленное пегаской.
— Зачем? – дрожащим голосом продолжила она, роняя чашку и заливая одеяло.
-Это всё твоя вина! Из-за тебя я тряпка! – Резко закричала Флаттершай, вскакивая и злобно глядя на отвечающую непонимающим и виноватым взглядом кобылку.
-Ты родила меня такой! Бесполезной, пустышкой! Слабой, не способной постоять за себя никчемной тварью! Из-за тебя я никогда ничему не научилась, из-за тебя я не нашла никого, с кем бы могла жить! Из-за тебя мною всё время вытирали пол! Я всю жизнь буду одна, у меня не будет никакой семьи, ведь я просто покорная любому слову, не способная отстоять себя мерзкая мокрая от слез тряпка! Всю жизнь я только и делала все так же, как и ты! Так же просто демонстрировала свою слабость! Так же просто давала другим получить всё, что должно было хотеться мне! Из-за тебя я такая!
Голос пегаски звучал очень громко, отдаваясь эхом по почти пустой комнате. Она при каждом выкрике открывала рот как можно шире, чтобы звучать четче. Сейчас она видела в матери что-то, что вызывало в ней рвотные позывы, а не теплую любовь и привязанность, какая была в детстве. Весь вид слабой кобылки заставлял ее представить себя в таком же виде – беспомощной, умирающей, но не способной даже умереть, пока ей не скажут. Она ругала мать всем словами, которые когда-либо слышала за свою жизнь, совершенно не отдавая себе отчета. Ее копытца звонко цокали о облачную плитку, когда она топала. Она кричала и кричала, высказывая всё, что никогда бы не высказала никому. Ее глаза защипало, в горле пересохло, ее зубы заныли, она начинала задыхаться, словно вся злоба, вырывающаяся наружу, разрывала ее, подогревая гнев.
 — Ты омерзительна! Я ненавижу тебя! Мерзкая, слабая тварь! Зачем ты меня вообще родила на свет?
Флаттершай развернулась и выбежала из комнаты, потом на улицу. Она запрокинула голов у и закричала, как никогда. Это не был писк, это был настоящий крик, разрывающий ее, раздирающий ее горло. Шел дождь, видимо нерадивые пегасы заигрались и упустили несколько дождевых облаков, которые и улетели сюда.
Пегаска закашлялась – пара капель попали точно в рот и горло, словно дождь пытался заставить ее замолчать, как и все в жизни. Ведь кому она нужна, когда она говорит что-то? Никому, даже себе.
Ее глаза были похожи на два блюдца, ноги дрожали, крылья нервно дергались, грива растрепалась. Она стояла под дождем, глубоко дыша и периодически крича, словно от боли.
Потом она развернулась, вошла в дом. Она пришла в свою комнату и обессиленно легла на кровать, тут же заснув. Во сне Флаттершай просто видела темноту. Одновременно она видела сон, но всё было черным и густым, всё окружала тьма. И этот сон ей снился уже не в первый раз, с тех пор, как она вернулась домой из Понивиля.
Продрав глаза, пегаска почувствовала, что ей странно тепло. Она встала и на пол упало полотенце. Ее шкурка и грива были сухими и спутавшимися, как после вытирания. Еще на нее был накинут халат, очень теплый и мягкий.
— Мам? – тихо позвала Флаттершай, выходя из комнаты, — где ты?
Она вздрогнула. Ее мать лежала на полу в коридоре, не шевелясь.
-Мам? – она подошла и попыталась поднять ее.
Лицо кобылки было направлено вниз, сама она была холодной и какой-то, словно бы, уменьшившейся. Ее халат был распахнут, верхние застежки сорваны, словно она пыталась ухватить воздуха, начав задыхаться. Но, видимо, ей это не помогло.
— Мам? – Флаттершай задрожала, — Мам, проснись. Пора, — она сглотнула, поворачивая копытцем голову матери к себе, — пора кушать…
Глаза кобылки были широко раскрыты, но жизни в них не было, лишь горесть, страх и стыд.
-Мам! – пегаска не могла поверить в то, что видит, — Мам! Очнись! Мам!
В момент Флаттершай бросило в холодный пот. Осознание произошедшего заставило пегаску завизжать, ее охватило чувство паники, она не знала. Что ей делать.
— Помогите! – Кричала она в пустом коридоре, прижимая мёртвую мать к себе, — Кто-нибудь! Умоляю! На помощь!
Она не могла плакать, это было иное чувство, нежели горесть. Сейчас она еще не до конца осознавала, что делать что-нибудь уже поздно, она думала, что ее еще можно вернуть.
Ее крики услышали соседи и вскоре прибыли врачи. Флаттершай посадили на кресло и почти насильно заставили выпить стакан воды.
— Это должно было произойти, — грустно и успокаивающей сказал ей врач, когда закончил осмотр умершей, — еще на прошлом осмотре, незадолго до смерти Вашего отца я сказал ей, что у нее осталось не более месяца. Так и вышло, практически день в день. Мне очень жаль, но я думал, вы будете более готовы.
— Я не знала, — прошептала пегаска, — она мне не сказала. Мне никто не сказал.
— Мне жаль.
— Нет, это, — она сглотнула, — это я виновата. Я накричала на нее. Я, — она стиснула зубы, пытаясь удержать подкативший к горлу ком, — Я отвратительная. Я просто встала перед ней и обвинила во всех своих бедах. Я была настоящей тряпкой, я ущербная тварь.
Врач вздохнул. Кажется, он не был удивлен словам Флаттершай.
-У нее во внутреннем кармане халата было вот это. Я думаю, Вам стоит взять это.
Он протянул пегаске помятую и засаленную от пота фотокарточку. Картинка была еще черно-белой, поскольку цветных фотографий при рождении Флаттершай еще не было. На ней была Флаттершай, еще совсем маленькая, только родившаяся. Ее держала мама, улыбаясь со слезами на глазах, а рядом стоял отец. И он выглядел счастливейшим пони на свете. Он тоже плакал, смотря на новорожденную как на чудо.
-У твоей матери была серьезная болезнь. Она не могла иметь детей, была очень слабой. Но твой отец очень любил ее, он всегда был с ней ласков, как ни с кем более. В детстве она была на произволе улицы, поэтому он старался следить за каждым ее шагом, в надежде, что правильно построенный режим дня поможет ей оправиться. Когда им сказали, что у них будет ребенок, они были счастливы. Это было опасно и для нее и для ребенка, то есть тебя, она могла не справиться с беременностью на позднем сроке и уж тем более с родами. Но она решила, что ты должна увидеть свет. Роды совсем подкосили ее здоровье. А у тебя была обнаружена предрасположенность к той же болезни, что была у нее. Твой отец не мог с этим смириться, поэтому понадеялся оградить тебя ото всего, в чем видел угрозу. Возможно, в апатии он видел спасение от этой болезни.
Врач вздохнул и начал собирать свою сумку.
— Похороны состоятся послезавтра, — сказал он, — все вопросы организации будут на мне. У Вас есть что-то, чем Вы будете теперь заниматься?
— Мама всегда хотела, чтобы я стала писателем, — прошептала в ответ Флаттершай, давясь слезами.
— Тогда я завтра принесу вам печатную машинку? – он как-то странно улыбнулся очень тонкой улыбкой.
— Да, — кивнула в ответ пегаска.
— Ну, в таком случае, до завтра, — Он еще раз улыбнулся и ушел.

Флаттершай встала и подошла к окну.
Она чувствовала себя пустой. Но ей все еще есть, что делать. Хоть ее родители и умерли, есть кто-то, кто скажет ей, как жить и что делать, так, как она и привыкла.

Не нужно эмоций и своей воли. Тому, кто тебе подскажет – виднее. Так и надо.

Фотография осталась лежать на кресле. Пегаска не увидела одной детали – доктор, ушедший только что и доктор, запечатленный на заднем плане фотографии, видимо, являвшийся акушером, были на одно лицо. Абсолютно. Особенно их роднила улыбка. Тонкая, как стежки нити.
Некоторые не имеют воли. Апатия – единственное их лекарство, единственное, что позволяет им жить. Иногда ростки воли внезапно прорастают, но, стоит им это сделать на сухой и не благодатной почве апатии, как они губят всё, опустошая и свою почву, и всё вокруг.
Но все раны души исправно штопаются грубыми, жёсткими, вызывающими боль фиолетовыми нитями.

И лишь жидкая тьма сочится из ран.

Труд

Семья Эпплов известна по всей Эквестрии трудолюбием при тяжелой работе на фермах. Некоторые иногда шутили, что их трудолюбие будет в крови даже из-за маленькой внешней похожести.

Это история о очень трудолюбивой пони, которая, из-за своего маленького желания, столкнулась с Жидкой Тьмой.

Любовь к работе – это, как считается, мифическое понятие. Есть те, кто действительно любит свою работу, любит что-то делать. Земные пони обычно очень трудолюбивы. Отсутствие магии или крыльев, на которые можно положиться, заставляют их быть куда более сильными и морально стойкими.

Семья Эпплов , в конечном счете, главный и единственный производитель яблок в Эквестрии, хоть некоторые семьи и нашли себе другие занятия. Тяжелая жизнь на фермах закаляет характеры и создает личности, готовые к любым поворотам.

Тем утром Эпплджек была взволнована как никогда. Сегодня был важный день – приезжал ее дальний родственник из Сталлионграда. По манере письма было до сих пор не ясно, жеребец ли Антоновка или кобылка, но писал он, а Эпплджек для простоты решила считать его пока пони мужского пола, в очень приветливом и располагающим к себе стиле. Разочаровать его кобылка не хотела, поэтом подготавливалась к встрече уже несколько дней, но всё не заладилось с самого утра. На улице моросил мерзкий дождик, мелкое зверье серьезно попортило лучшие деревья, а Эпплблум была увлечена каким-то «расследованием», поэтому единственным, кто мог помочь, остался Мак, который и так очень уставал за последние дни.

— Эпплублум! – крикнула Эпплджек, когда заметила крадущуюся сестренку, — Если тебе нечем заняться, то лучше помоги мне привести в порядок комнату для гостя!

— Но, сестренка! – заныла кобылка в ответ, — Я уверена, что мы почти докопались до истины!

-Так! Меня серьезно мало интересует, что случилось с Даймонд Тиарой, но мне интересно, почему это интересует тебя. Как бы то ни было, оденься во что-нибудь подобающее. Ты пойдешь со мной встречать гостя.

— Но почему?

— Так! – Эпплджек посерьезнела, — Никаких «но» и «почему»! Быстро одеваться!

— Но зачем? – она отвернулась, — Если тебе так хочется произвести на него впечатление, то это ты должна наряжаться!

Старшая сестра топнула копытом, призывая младшую замолчать. За прошедшие года она стала чуть агрессивнее, сказывалось, что она вот-вот станет главой семьи. Теперь ей приходилось относиться ко всему более серьезно. Еще более серьезно.

Поняв, что отпираться бесполезно, Эпплблум все-таки надела невзрачное платьице, которое когда-то надевала ее старшая сестра, когда заканчивала школу, и вдвоем они выдвинулись к станции.

На улице было почти пусто, хоть дождь и не был сильным. Когда они проходили мимо дороги к больнице, Эпплджек заметила Скуталу и Свити Белль, видимо, ожидавших своей подруги. Эпплблум угрюмо покачала головой в ответ на их взгляды и кивком указала на сестру. Те понурили головы и ушли куда-то.

На станции было несколько сонных пони, кто с багажом, кто без.

— Сестренка, ты хоть знаешь, как он выглядит? Как вы узнаете друг друга?

— Я сказала ему, что буду с младшей сестрой, — ответила Эпплджек, — я думаю, он узнает нас, мы тут одни такие.

Эпплблум вздохнула, чувствуя небольшую обиду за такую причину, по которой ее оторвали от срочных для нее дел. Она так и дулась, пока поезд не начал подъезжать к станции. В конце концов, любопытство и в ней взяло верх – хотелось посмотреть на кого-то, кто не был даже на том самом собрании, когда присутствовали все.

Поезд остановился, и двери вагонов раскрылись. Пассажиров было немало, но, в основном, это были понивильцы, возвращающиеся с поездок и отпусков. Спустя пару моментов маленькая кобылка поняла, что потеряла сестру, когда их смел этот поток жаждущих скорее вернуться домой пони.

— Эпплджек! Эпплджек! Где ты? – почему-то немного запаниковав, закричала она, пробиваясь через толпу.

Но вот она приметила знакомую гриву и такие же знакомые веснушки на лице.

— Вот ты где! Я испугалась, что ты уйдешь с ним без меня! – Эпплблум потянула сестру за хвост, — не теряйся больше!

— Что? – ответила та не своим голосом, — Прости, ты кто?

Пони удивленно приподняла бровь, глядя на жеребенка, так сильно дергающего ее за хвост.

— Что? – не поняла Эпплблум, — Как кто я? Эпплблум, твоя сестра!

— Ах! – Лицо кобылки озарила радость, — Ты сестра Эпплджек? Это радость, большая радость! Здесь столько незнакомых лиц, что я испугалась, что не найду дорогу до вас!

— А ты, стало быть, Антоновка?

— Да! – Пони горделиво приподняла голову, — Собственной персоной!

— Но мы думали, что ты жеребец, — выпалила Эпплблум, осматривая гостью, — но ты вылитая Эпплджек!

— Правда? Ну, в таком случае поиск самой Эпплджек не доставит неприятностей!

Стоило ей это сказать, как та уже пробилась через толпу, хватая сестру за шиворот.

— Я прошу прощения, если она что-то вам наговорила, — начала оправдываться фермерша, еще не посмотрев на Антоновку, — послушай, куда ты делась, как Антоновка узнает нас?

— Сестренка, это и есть Антоновка, — обиженно буркнула Эпплблум, — познакомься вот!

Эпплджек удивленно осмотрела гостью, видимо, немало поразившись ее сходству с собой. Практически точна копия, вплоть до веснушек. На секунду даже возник вопрос, не ченджелинг ли это. Но впечатление монстра она не производила.

— Приятно познакомиться, — Антоновка немного улыбнулась, — хорошо, что вы нашли меня. Не переношу незнакомых мест. Я сразу начинаю паниковать.

— Не проблема, сахарок, — Эпплджек протянула копыто, чтобы поздороваться.

Гостья ответила тем же.

— Вы проводите меня до фермы? Я хотела бы посмотреть, как тут у вас всё.

— Разумеется. Идем.

Даже походка Антоновки была точно такой же, как и походка Эпплджек. Это было настолько странным, что обе сестры старались этого не замечать. Мало ли, что бывает.

— Кстати, сахарок, а почему я тебя не видела ни на одном съезде Эпплов?

— Ну, — протянула та, — просто мой город весьма самодостаточен, редко кто уезжает куда-то, очень сложно уехать из-за кучи формальностей, но мне удалось. Когда услышала, что у тебя много работы, я просто не могла не приехать, чтобы помочь тебе. Я такая же трудолюбивая, как и ты.

— Ты только за этим? – удивилась Эпплджек.

— А за чем же еще? Работа — это такое дело, в котором надо помочь, верно?

— Да, но это так неожиданно, я думала, ты хочешь отдохнуть, посмотреть на наш город и нашу ферму…

— Ну, мне же ничего не мешает работать с тобой при этом!

Так и произошло странное знакомство с Антоновкой. Эпплджек уже спустя пару дней почувствовала себя без ума от новой родственницы. Они вместе смогли привести в порядок все проблемные участки фермы, починить заборы, собрать урожай уже успевших поспеть яблок… Они много работали. Но вскоре стало заметно, что Антоновка не делает ничего, кроме работы. Есть она уходила в свою комнату, вставала спозаранку и ложилась позже всех. Она была очень вежлива и открыта.

Но всё это пугало Эпплблум, когда пошла третья неделя этой идиллии. Антоновка явно не собиралась домой. И она было слишком идеальна, Эпплджек не могла нарадоваться и нахвалиться на неё. На вопросы, почему она так себе ведет, гостья отвечала одно и то же: «Я трудолюбивая, как Эпплджек».

Этой ночью Эпплджек не спалось. Она вышла из комнаты, собираясь спуститься на кухню, чтобы попить. Тогда она и заметила странные черные пятна, ведущие к комнате, где спала Антоновка. Дверь была не заперта, в комнате никого не было, видимо, она еще не пришла спать. Кровать была аккуратно заправлена, на столике стоял стакан воды, окно было занавешено. Все было в таком же виде, в каком было, когда Эпплджек впервые показала эту комнату гостье. Она было хмыкнула этой абсурдной мысли, но тут же заметила деталь, которую едва не упустила из-за слипающихся век. На всех поверхностях был слой пыли. Притом весьма чувствующийся. Пыль была серая и густая. А в стакане плавала плёночка, которой вода подергивается, если долго стоит. Это тот же стакан, что она принесла гостье в первую ночь, если той вдруг станет плохо после целого дня в поезде?

Она посмотрела на кровать. На одеяле лежали несколько конвертов, единственное, чего не было в тот первый день, а после никто и не заходил сюда, кроме, как хотелось думать, Антоновки.

Надпись на конвертах гласила: «Почтовая служба западной Эквестрии. Возврат письма в связи с неправильным адресом получателя». Из конверта выпало письмо.

«Кому это она пыталась написать? Могла бы спросить помощи с адресом», — с этой мыслью Эпплджек пробежалась глазами по письму. И тут же в ужасе отпрянула. Это было ее письмо. Из той переписки, которую она вела с Антоновкой. Первое. Где она извинялась и спрашивала, это ли адрес семьи Эпплов, живущих в Сталлионграде. Дрожащими копытами она вынула из другого конверта другое письмо. Опять письмо, написанное ее почерком, предназначавшееся Антоновке. Это было одно из поздних. Они уже «разговорились», Эпплджек пару раз упомянула, что ей не хватает сил на то, чтобы делать всю работу.

Кобылка сглотнула, ее разум отказывался понимать произошедшее. Она посмотрела на конверт. На нем было написано: «В связи с ошибкой адреса письма были возвращены по адресу отправителя. Сталлионград, Улица Березовая, здание 14, Антоновка Эппл, отсутствует получатель.»

-То есть как это? – прошептала Эпплджек сама себе, — Но, если письма возвращались, то как она отвечала?

На конверте была указана дата возвращения, проставляемая в Понивильском отделении почты. Дата была вчерашняя. Дата отправки из Сталлионградовского отделения – две недели назад. Письмо шло свой путь около двух недель, от места до места. Но Антоновка здесь уже около месяца. Хотя, на самом деле, до нее еще даже не должно было дойти письмо с приглашением, когда она уже приехала.

Позади кобылки скрипнула половица, лишь прекрасные инстинкты позволили Эпплджек увернуться от удара. В дверном проеме стояла Антоновка, она вся была в чем-то чёрном. Жидкость, стекающая с неё, была такой же, следы которой привели незадачливую фермершу в эту комнату несколько минут назад.

— Кто ты? – крикнула Эпплджек, принимая защитную позу.

-Я Трудолюби-вая-а! — Антоновка, чем бы она ни была, занесла передние копыта для удара еще раз.

Эпплджек увернулась, на месте, куда пришелся удар остались тонкие глубокие следы, по которым стекала чёрная жидкость.

-Эпплы всег-да гото-овы работа-а-ть! – безумно крикнула Антоновка, напрыгивая на Эпплджек, которой было больше некуда отступать, и вываливаясь с ней из разбившегося окна. Они скатились по пригорку прямо в яблоневый сад.

Антоновка парой резких прыжков скрылась за деревьями, но ее топот был все ещё ясно слышен, она кружила вокруг, ожидая, пока Эпплджек потеряет бдительность.

— Послушай, — пугаясь не на шутку, крикнула пони, — ты может и что-то странное, но я же чувствую, что не плохое! Мы сможем продолжать жить вместе!

Антоновка была очень быстрой, казалось, на прямой местности она смогла бы обогнать даже Рейнбоу Дэш. Лишь долгое время, проведенное с этой самой радужной пегаской, позволяло оказаться достаточно натренированной для того, чтобы следить за такой быстрой целью.

-Труд –осно-ова жизни! – Антоновка выпрыгнула из-за кустов и накинулась на жертву. В темноте невозможно было различить черт ее лица, но было понятно, насколько сильно они исказились. Изо рта капала то ли слюна, то ли грязь, глаза словно бы впали в самую глубь черепа, а грива дрожала, будто была сделана из чистой темноты.

Эпплджек пыталась пинаться, удерживая навалившуюся Антоновку передними копытами, но напавшая не реагировала и продолжала пытаться укусить ее в шею. Наконец, удар задними копытами вышел достаточно сильным, чтобы освободиться, пока нападавшая отлетела на пару метров.

Антоновка дернула головой, раздался хруст, и ее шея выгнулась под неестественным углом, вытягиваясь в два ее роста. Изо рта выпал длинный мясистый язык, задние ноги непропорционально удлинились.

— Да что ты такое? – Эпплджек развернулась и побежала, судорожно думая, что ей теперь делать.

Далеко уйти не удалось, в один прыжок монстр оказался прямо перед ней и лизнул своим языком. «Облизанное» место тут же словно обожгло. Пони-фермерша заорала не своим голосом и отпрянула. Еле держась на ногах, она выбежала к старому амбару. Вбежав внутрь, она закрыла засов и спряталась среди стогов сена. Повисла тишина.

— Яблоки полезны для здоровья, — раздался шепот снаружи. Монстр обходил амбар, видимо, ища, где же ему пробиться.

«Этот амбар хоть и старый, но его строили на века» — уверяла себя Эпплджек, — «Оно не разобьет его».

Монстр затих. Эпплджек высунулась из сеновала, осматриваясь по сторонам. Было темно и нельзя было ничего разглядеть.

Но стоило лишь ей облегченно вздохнуть, как за секунду двери амбара разлетелись в щепки. Темный силуэт словно бы втек внутрь, облизываясь и скалясь.

— Оббивать я-абло-они это не тру-удно! – закричала «Антоновка», готовясь к броску.

Эпплджек мысленно уже успела прочитать какую-то молитву, отползая в угол. Сейчас она не видела никаких шансов на спасение. На дворе ночь и вряд ли кто будет сейчас кого-то искать. А что будет, если она всё-таки умрет? Антоновка снова примет свой нормальный вид? И заменит ее, ведь они так похожи? А потом?

В голове встали ясные картины, как Эпплблум и Биг Мак выясняют настоящую сущность новой Эпплджек, которой прикрывается Антоновка, после чего та съедает и их, а потом и всех, кого Эпплджек любила или знала.

Вдруг кто- то окликнул ее, выводя из мыслей о страшном будущем. На одной из балок стояла кудрявая пони, чем-то похожая на Пинки Пай, только, если верить слабому лунному свету, пробивающемся через щели в крыше, шкурка ее была зеленой, а грива синеватой. Она что-то кинула Эпплджек, и та поймала. Это оказался простой ножик для бумаги. Подобным еще Рэрити пользовалась, чтобы разрезать нитки, когда это надо сделать аккуратно.

Это совсем не было похоже на оружие, способное победить что-то столь ужасное. Сейчас монстра было можно разглядеть лучше. Задние ноги пони были чудовищно длинными, передние из-за этого не доставали до земли, но голова из-за длинной шеи вниз затылком была на земле. Язык, длинный, мерзкий, толстый, пульсирующий, словно дождевой червь, копающий землю, ощупывал все вокруг себя. Он словно бы искал вкус испуганной фермерши, вжавшейся в угол.

Монстр прыгнул. Эпплджек вскинула ножик как свою последнюю надежду на жизнь, хотя всё в ней говорило о глупости этой затеи. Шея монстра напоролась на выдвинутое лезвие, и раздался оглушительный крик вперемешку со звуком, похожим на тот, с каким разрываются струны или сильно натянутые нити. Монстр отпрянул. На шее виднелся порез с фиолетовыми краями. Из него текла черная жидкость.

Внезапная слабина врага заставила Эпплджек осмелеть, и она накинулась на него, размахивая зажатым зубами ножиком, оставляя все больше и больше порезов. Монстр отступил на несколько шагов и оказался на улице. Все вокруг осветил багровый рассвет. Стоило лучам света коснуться ран монстра, как черная жидкость, которая все еще текла из него, словно бы начала превращаться в лед. Ярко-белые кристаллы выпирали из прорех на его теле, разрывая его еще больше.

— Спа-аси ме-еня! – внезапно закричал монстр и, спустя несколько секунд, его разорвало изнутри. На его месте остался лишь огромный белый кристалл льда, который начал быстро таять и, вскоре, оставил после себя лишь лужу чистой воды.

Кудрявая пони пропала, поэтому задавать вопросы было некому. Эпплджек, вся дрожа, направилась назад, в дом. Ножик она несла с собой. На подходе, она кинула его в открытую дверь чулана и вошла в дом. Все остальные уже завтракали.

— Где ты была? – удивленно спросила Эпплблум, — Ты вся грязная! Вы уже начали работать с Антоновкой?

— Да, — прохрипела старшая, шумно глотая воду из чайника, еще не успевшего нагреться, — Да. Мы работали.

— Она опять будет есть у себя в комнате?

— Нет. Она… Я думаю, что она уже больше не будет есть. Бабуля, скажи, у нас много родственников в Сталлионграде?

— Чавой? Сталлионградовцев? Да была одна, но ей лет раза в два больше, чем мне, — скрипучим голосом ответила бабуля, протирая очки, — Трудяга была еще та, тезка вашей гостьи.

Биг Мак и Эпплблум с ужасом переглянулись. Потом уставились на Эпплджек. Словно в ожидании объяснений.

— Да, как же иначе, — совершенно спокойно ответила та, — сейчас никак иначе.

После этих слов она впервые в жизни упала в обморок – ужасные события взяли своё.

Мало кто может похвастаться врождённым трудолюбием. Мало кто живёт ради того, чтобы работать. Но многие работают, чтобы жить.

И из тяжелого труда пони во все времена и во всех местах вьются фиолетовые нити, которые и плетут их судьбы.

В жидкой тьме.

Слеза ребенка

(осторожно, повышенная жестокость в одном из моментов, так что серьезно предупреждаю впечатлительных, если такие найдутся)

(эта глава немного отличается от прошлых 4-х)

Эта история о бедах обычной во многих смыслах пони-подростка, развивающаяся когда Жидкая Тьма уже готовится поглощать тех, кого волей Фиолетовых нитей путь приведет к тупику в жизни.

Чего стоят слезы? А слезы детей? Но ведь для некоторых слеза ребенка – лишь капля воды, не повод остановиться перед достижением цели.

Сильвер Спун не понаслышке знает, каково это — жить с мачехой, которой нужны лишь деньги отца. Но что поделать, если тот влюблен по уши, а сама она искусно притворяется хорошей женой и матерью.

Единственной радостью в жизни маленькой кобылки так и оставалась ее подруга – Даймонд Тиара, которая тоже была из богатой семьи, но хотя бы без агрессивной мачехи. Вроде бы, у нее была мать, и она не была разведена с отцом, но никто ее ни разу не видел. Это порождало разные слухи, но Тиара, очевидно, не придавала им значения.

У Сильвер Спун всё было немного иначе. Свою настоящую мать последний раз она видела, будучи ещё совсем маленьким жеребёнком. Она прекрасно понимала сейчас, что та умерла, но долго отец ей пытался морочить голову, придумывая сказки про путешественницу: якобы она была вольнолюбивой пегаской и не могла усидеть на месте. Подвох кобылка чувствовала еще в детстве, но лишь не так давно, когда отец привел новую кобылку, Сильвер Спун потеряла всю надежду увидеть свою настоящую мать.

Новая кобылка была земной пони, очень красивой: с точки зрения жеребцов, так полагать, она была настоящим «сахарным язычком», отцу нравилась ее готовка, в общем, она со стороны казалась идеальной женой. Однако Сильвер Спун она возненавидела мгновенно. Стоило им остаться одним, эта притворщица мгновенно преображалась. Она постоянно шипела на кобылку, запрещала ей всё, что только можно, всячески показывала свою ненависть, насколько сильно она хочет избавиться от нее. А что Сильвер Спун? Она пыталась жаловаться, но отец не верил, а будущая на тот момент, и уже настоящая мачеха кидалась в слезы и причитала, что новая дочь просто ненавидит ее.

Чтобы как-то держаться, Сильвер Спун проводила больше времени с подругой. Она не жаловалась, просто это позволяло ей отвлечься. Даймонд Тиара была не так плоха, как казалась остальным, кажется, она просто почему-то не переносила Эпплблум. Недостатки подруги Сильвер Спун всегда отодвигала на второй план и старалась во всем следовать за ней, боясь того, что они могут внезапно разойтись.

Так все и было, пока что-то странное не случилось с Даймонд Тиарой. Никто ничего не мог понять, но в тот день она была найдена у себя дом, едва дышащая, изрезанная канцелярским ножиком. Сильвер Спун долго не могла отойти от ужаса, который испытала, увидев ее в таком виде. Она прибежала из-за странного звонка – телефоны, стоящие в их домах были для работы родителей, поэтому кобылки не смели пользоваться ими без особого разрешения. Сильвер Спун еще получила нагоняй от мачехи за то, что позвонила Тиара. Но ей было не важно. Тогда она услышала лишь странное бормотание, но легко признала голос подруги и поспешила, чтобы узнать, что случилось.

Даймонд Тиара лежала в своей комнате, в зубах она сжимала канцелярский нож, которым, очевидно, и нанесла себе столько порезов, чудом не перерезав артерии на шее. Зеркало было разбито, и осколки тянулись к ней узкой дорожкой, и Сильвер Спун была готова поклясться, что они сформировались в виде чего-то похожего на многопалую лапу вокруг лежащей без чувств кобылки. Утреннее солнце проникало через балконное окно и освещало Тиару.

Врачи сказали, что если бы Сильвер Спун не успела позвать их вовремя, изрезанную пони вряд ли можно было бы спасти.

Всё свое свободное время серая кобылка стала проводить в палате подруги, стараясь поддержать ее. Даймонд Тиара между тем слегка изменилась. Придя в себя на четвертый день, она сразу же потребовала, чтобы ей дали письменные принадлежности. Ей постоянно отказывали, поэтому Сильвер Спун сама принесла ей карандаши и бумагу. Тиара углубилась в написание чего-то, что, как она утверждала, очень важно. Многие были уверены – она бредит после того, как чуть не умерла, и гадали, из-за чего она пыталась покончить с собой.

Сильвер Спун была единственной, кому было разрешено смотреть на написанное. Но это не значит, что ей удавалось понимать это. Короткие тексты, не превышающие своими размерами половину страницы или, максимум, страницу, были совершенно не связаны друг с другом, они описывали странные ситуации, странные пейзажи, неизвестных ей пони, совершенно живо представляющихся при чтении… Что бы ни случилось, оно заставило что-то «щелкнуть» в голове Тиары. Объяснений Сильвер Спун никогда не получала, лишь один раз просьбу отнести один из листов в одно место.

Этим местом оказался «клуб меткоискателей». Стоя перед домиком на дереве, серая пони долго мялась. Она не знала, как отреагируют эти трое на ее появление и, тем более, на «послание» от Даймонд Тиары. Поднявшись и зайдя внутрь, она обнаружила, что здесь никого нет. Облегченно вздохнув, она, как было сказано, положила листок на пол.

То, что на нем было написано, было столь же непонятно, как и всё, что она прочла у Тиары до этого. На листе красовалась всего одна фраза – «Они надевают их как одежду»

Не желая попасть под обстрел вопросами, Сильвер Спун побыстрее ушла оттуда. На следующий день все трое меткоискателей навестили Даймонд Тиару в больнице. Та не особо подала вид, что рада этому, требуя, чтобы они не смотрели на нее. Она вообще не разрешала никому смотреть на себя, кроме Сильвер Спун. Эпплблум с подругами пытались узнать подробности того утра, но Тиара либо отмалчивалась, либо отвечала настолько уклончиво, насколько могла.

Сильвер Спун начала носить листы по указке Даймонд Тиары каждый день. Со временем указания становились всё точнее, вплоть до того, на каком расстоянии от земли должен быть прицеплен листок. Тексты всё так же не имели явного смысла. Серая пони делала это лишь ради того, чтобы не расстроить подругу, которая наконец-то начала улыбаться простой, спокойной, совершенно не надменной улыбкой. Что бы ни случилось, оно заставило ту серьезно обдумать свою жизнь.

Тем временем, дома у Сильвер Спун становилось всё более и более невыносимо. Отец, вместе с отцом Даймонд Тиары, отбыл в Кэнтерлот по какому-то важному делу, из-за чего мачеха получила полную власть над домом. Если бы Даймонд Тиара не лежала в больнице, то можно было бы временно ночевать у нее, но, к сожалению, приходилось терпеть нападки мачехи, ищущей любой повод, чтобы придраться. Дошло до того, что она начала выискивать в столь нелюбимой «дочке» какие-то недостатки, чтобы унизить ту в глазах родного отца.

И Сльвер Спун приходилось терпеть. Она уже мечтала, как уйдет из дома, как только достаточно подрастет, хотя уже задумывалась и о том, чтобы сбежать. Но она не могла придумать, куда ей идти. К подруге, когда та выйдет из больницы? Их отцы близко общаются, так что спрятаться там не получится. А других друзей у Сильвер Спун не было.

Наступило очередное серое утро. Даже не завтракая, кобылка вышла из дому, направляясь в школу. Завтрака она бы и не дождалась – ее отец уехал на важную встречу в Кэнтерлот, как-то связанную с его ресторанным бизнесом. Конечно, Сильвер Спун могла бы сама приготовить себе поесть, но лишний раз позволять мачехе найти какую-нибудь оплошность, за которую можно будет портить кровь всю неделю, ей не хотелось. Утро выдалось пыльным, дождя от пегасов до сих пор не могли дождаться – какие-то сбои на производстве дождевых облаков, поговаривали, некто устроил саботаж и распустил все заготовленные облака над Клаудсдейлом, из-за чего пострадали многие расположенные там фабрики. Это она услышала от пегаса, который зашел к ее отцу по каким-то делам. Она уже давно была не в курсе происходящего в его делах – он считал, что дочь просто злится на мачеху и него из-за каких-то своих возрастных кризисов.

Она уже не была ни в чем уверена. Несмотря на возраст, нервы у нее уже были расшатаны так, как не у всех видавших жизнь взрослых пони.

Она остановилась у лавки с соком, чтобы купить попить, иначе она не представляла, как доберется до школы в такую жару. Когда ей протянули стакан, наполненный приятно пахнущим ягодно-яблочным соком, она потянулась к кошельку. Но он был пуст. Карманных денег она уже второй месяц не получала – опять мачеха постаралась, перетягивая одеяло на себя.

Продавец оказался не очень доволен такому раскладу, поэтому, бросив быстрый виноватый взгляд из-под очков, серая пони поспешила уйти. На школьный обед надежды тоже не могло быть – его там не раздавали, нужно было приносить свой. Уже несколько дней она оправдывалась диетой. Если бы Даймонд Тиара ходила в школу, она бы точно поделилась, хотя бы так, чтобы никто не заметил. Ну, можно будет дойти до больницы и там-то ухватить хотя бы чашку чая, которую вежливая медсестра-практикант приносила ей, чтобы подчеркнуть, как присутствие подруги важно для выздоровления Тиары.

Похоже, сейчас она была нужна только Даймонд Тиаре. Если кто из одноклассников и спрашивал что-то о самочувствии или делах, то лишь для того, чтобы его не упрекнула Черили.

— Сильвер Спун! На тебе лица нет! – удивленно проговорила учительница, встретив ее на входе в школу, — Что-то случилось?

«Все нормально» — хотела ответить та, но закашлялась – сухость в горле уже не давала даже нормально вдохнуть.

Добросердечная Черили хотела поспорить о «нормальности» состояния, но Сльвер Спун просто вошла и заняла свое место.

Школьный день шел очень медленно, да еще и жара словно бы стремилась как-то сжарить всех, кто здесь был. Эпплблум, не стесняясь, лежала на парте с высунутым языком, каждый спасался от жары как мог, Черили даже не одергивала эти попытки, сама беспрестанно теребя гриву и размахивая хвостом. Наконец-то начался обеденный перерыв. Черили как обычно собрала свои книги и собралась пойти в пристройку к школе, где отдыхала между уроками и хранила учебные материалы.

— Сильвер Спун, ты мне не поможешь? – улыбаясь, обратилась она.

Поймав обиженный взгляд любящей помогать учительнице Твист, Сильвер Спун, пошатываясь от жары, пошла за Черили.

В пристройке было так же жарко и пахло пылью. И чем-то еще, чем-то кисловатым и неприятным. Здесь было очень много книг, карандашей, линеек… После того, как три года назад Понивильской школой занялась Твайлайт Спаркл, ставшая принцессой, многое изменилось. Раньше это была самая базовая школа, после которой либо родители отправляли своих детей в другие школы, либо те брались за будущее дело, иногда обучаясь чему-то на дому. Сейчас же в школе программа стала более широкой, хотя и не всем это нравилось, но дополнительные два, а, по особому желанию, и три года помогли некоторым пони лучше определиться с будущим. Однако сейчас Сильвер Спун была как-то не уверена в своем будущем.

— Ты всё еще мучаешь себя этой глупой диетой? – спросила Черили, — Зачем тебе это! Ты и так стройная!

— Я хочу нравиться жеребцам, — отчеканила свою отмазку Сильвер Спун, — они любят совсем стройных.

— Сильвер Спун, я же вижу, что с тобой что-то не так. Что у тебя случилось?

— Ничего, — она замотала головой, но тут же на нее нахлынуло головокружение.

— Ты едва стоишь на ногах! Когда ты последний раз ела?

— Сегодня дома, — соврала она, — я хорошо позавтракала, я просто отказываюсь от перекусов.

— Но ты выглядишь так, словно не ела уже пару дней!

Это было не совсем так. Но есть она стала совсем мало за время отсутствия отца – чашка чая в больнице, рядом с Тиарой, да что-нибудь на ужин, взятое поскорее, чтобы не попасться на глаза мачехе.

— Послушай, Сильвер Спун, — ласково обратила Черили, поглаживая ту по голове, — если у тебя что-то случилось, то ты можешь рассказать своим друзьям, или даже мне. Я пойму и подскажу, что делать, или помогу.

— Если отец ничего не делает, то что уж вы сделаете? – тихо буркнула та, — Простите, мисс Черили, но вы мне ничем не можете помочь.

— Но ты могла бы…

— Нет! – отрезала серая пони, — Я не хочу выпускать свои проблемы. У Вас и так много дел, а Тиару я не хочу расстраивать.

— Но неужели тебе больше не с кем поделиться?

— Нет, — Сильвер Спун развернулась и подошла к двери, — у меня только одна подруга. И это Даймонд Тиара. Я знаю, что мы с ней не на лучшем счету у других, но никого больше у меня нет. И всё это время я была счастлива с ней. Сейчас же, правда, я бы не отказалась, чтобы кто-то меня поддержал, — призналась она, — кто-то сильный и способный поставить меня на ноги. Но даже если такой будет, я не собираюсь бросать Тиару. А её здесь все так не любят, что пока я с ней, кому я тут нужна.

Она вышла, хлопнув дверью. Горячий, пыльный уличный воздух словно бы ударил по носу. Надо было выдержать еще часа три занятий. Сильвер Спун вздохнула и поплелась в класс, где уже заканчивали свой обед остальные пони. Спустя несколько минут пришла и Черили, раздобывшая веер и активно пользующаяся им.

— На сегодня уроки отменяются, — сказала она, — было вынесено предупреждения о возможном еще большем повышении температуры, поэтому идите домой и как-то ищите прохладу, ребята.

В обычный день такое заявления вызвало бы восторженные восклицания и торопливый побег, но сегодня пони лишь слабо кивнули и направились на выход, мечтая о холодной ванной или стакане сока со льдом.

Сильвер Спун же даже не думала идти домой – туда она не хотела соваться, пока мачеха не ляжет спать, поэтому направилась к больнице. На улице стало только жарче, казалось, что, если окунуться в реку, то получится своего рода супчик.

— Если так пойдет и дальше, от Понивиля останутся лишь обгоревшие головешки, — жалобно прошептала Свитибелль, догоняя вместе с подругами Сильвер Спун.

— Что вам надо? – сухо спросила та.

— Ты идешь к Тиаре? Мы хотели бы ее навестить тоже! – Эпплблум изобразила настолько невинное выражение, насколько могла.

— Она не очень жалует гостей, если вы не заметили. Ей не нравится, когда на нее обращено слишком много взглядов. Идите домой.

Сильвер Спун, мягко говоря, не была рада такой компании. Не то, чтобы она их лично не любила, но, во-первых, они вполне могли пытаться отомстить Тиаре за её издевательства, а во-вторых, Тиаре действительно не нравилось, когда к ней приходил кто-то, кроме подруги. Однако эти три кобылки были очень упрямы, как бы она ни пыталась их вразумить, дошло до того, что Скуталу толкнула ее и как-то гневно крикнула:

— Я не знаю, что она знает, но я уверена, это связано с пропажей Рэйнбоу Дэш!

— И с Антоновкой тоже! – Добавила Эпплблум, усиленно кивая.

Сильвер Спун молчала. Она не могла отрицать – то, что произошло с Тиарой, не было простым психозом из-за каких-нибудь личных проблем. Ей до сих пор не давали покоя мелкие детали, вроде осколков зеркала или странной лужи воды, которая, однако успела исчезнуть, когда она привела врачей. И то, чем Тиара занималась сейчас – эти странные фразы, которые она писала на листах, словно вырванные из какого-то повествования, и такая необходимость распихивать их по всему Понивилю. По крайней мере, во время, когда стало совсем жарко, это уже не было нужно Тиаре, она просто молча писала, после чего прятала листы под подушку и, как ни в чем ни бывало, начинала болтать с Сильвер Спун о всякой ерунде, стараясь избегать разговоров о том утре.

Но с каждым днем меткоискатели всё больше и больше проявляли интерес к ней и чуть ли не врывались в палату, с порога засыпая вопросами, отчего Даймонд Тиара в слезах пряталась под одеяло. Сегодня эти трое, видимо, были какими-то совсем серьезными.

— Нет, вам нельзя к ней, — упрямо ответила Сильвер Спун, — может быть, когда ей станет совсем хорошо, тогда с ней и можно будет поговорить, но так вы просто продолжаете мешать ее выздоровлению.

— Но нам очень важно! – словно бы давя на жалость, пропищала Свитибелль, — Мы не будем ее мучить!

— Послушайте. Я знаю, что вы ее ненавидите, — Сильвер Спун остановилась и повернулась к ним, — но поймите наконец уже, ей нужен покой, ей и так плохо!

— Нет! Это ты меня послушай! — Скуталу схватила Сильвер Спун и уперла ту спиной к стене, — Это ты меня слушай! Вокруг творится черти что, а взрослые этого не замечают. И мы можем полноправно полагать, что твоя Даймонд Тиара с этим как-то связана! Ты наконец-то свои глаза разуй! Или уже что с очками, что без очков, ничего не видишь?

Пегаска резко совала очки с испуганной Сильвер Спун и бросила их на землю. Свитибелль запричитала, что так нельзя, но ни Скуталу, ни Эпплблум её не слушали. Земная пони присоединилась к ругани, не давая испуганной жертве дотянуться до лежащих на пыльной земле очков. В этом всём была какая-то странная ирония – конечно, они с Тиарой нередко задирали этих троих, но до копытоприкладства не доходило никогда. Сейчас же серую пони трясли со всей силы и чуть ли не били, но было явно видно, как Эпплблум едва сдерживается, чтобы не ударить Сильвер Спун по носу.

Сильвер Спун заплакала. Сейчас она чувствовала, как окружена ненавистью со всех сторон. Она не могла пойти домой, не могла и даже идти по улице – единственным безопасным для нее кусочком мира оставалась палата, где лежала Даймонд Тиара.

Внезапно Скуталу отпустила ее и резко рванула в переулок. За ней побежала и Эпплблум. Свитибелль, не представляя, что делать, сначала помогла Сильвер Спун подняться, а потом побежала за подругами. Их спугнул чей-то грубый взрослый голос, но никого рядом не было. Словно выждав паузу, из-за дерева вышла невысокая кобылка каких-то странных синеватых цветов.

-Ты в порядке? – спросила она. Голос ее был очень взрослым и шипящим.

Она не шепелявила, говорила достаточно четко, но почему-то при ее речи казалось, что она шипит. Солнечный свет освещал ее, придавая ее шкурке еще более невероятные оттенки, но, казалось, он не осмеливался к ней прикоснуться, обтекая со всех сторон.

— Я, да, я в порядке, — шмыгая, ответила Сильвер Спун, нащупав очки.

Очки погнулись, одно из стёкол пошло трещиной, а одна из дужек почти отломалась. Это окончательно добило кобылку. Эти очки были ей важны. Не просто потому, что без них она почти ничего не видела, а потому что они напоминали ей о матери. Хотя она уже решила для себя, что не может верить в истории отца о прекрасной пегаске, которая любила приключения, эта вещь все равно была этаким звеном, связывающим ее с матерью. Отец утверждал, что та тоже плохо видела и носила очки с самого детства, притом именно эти.

— Сломались? – сочувственно спросила синеватая кобылка, — Может, еще можно починить?

Сильвер Спун лишь шмыгнула в ответ, вся трясясь и снова начиная плакать. Синяя осторожно погладила ее и взяла очки в свои копыта. Из седельной сумки она достала что-то и через минуту или полторы протянула очки их хозяйке. Она просто замотала дужку клейкой лентой и осторожно выгнула их в нормальное положение. Но ее внимание к проблеме Сильвер Спун, которая видела ее впервые, было каким-то странным и при этом милым и таким необходимым.

— Линзу придется, конечно, менять, но так ты хотя бы дойдешь куда шла, а потом и до оптики. Попить хочешь? – синяя протянула еще трясущейся серой кобылке бутылку с водой. Та лишь кивнула и отпила маленький глоточек. Вода была очень странная на вкус, но это была вода. Жидкая и прохладная, такая, о которой Сильвер Спун мечтала с самого утра.

— Спасибо, — кивнула она, — ты мне очень помогла.

— Я Брайт Аква, — представилась кобылка, — я тут не так давно. Но я не думала, что тут такие злые жители. Или это жара так влияет?

— Нет, наверное нет. Они просто, — Сильвер Спун запнулась, думая, стоит ли объяснять произошедшее, и решила, что стоит хоть немного, — просто они хотели идти к моей подруге в больницу, но ей не хочется видеть много гостей.

— А что, она и их подруга тоже?

-Нет, — серая пони вздохнула, пытаясь встать на ноги, — скорее даже наоборот. Она задирой была еще той, так что они вряд ли ее любят.

— О как! – по-простецски хмыкнула Брайт, — Бывает такое.

— Но, понимаешь, для меня она лучшая подруга. Я не хочу, чтобы ей хоть кто-то причинил вред!

Сильвер Спун топнула ножкой, выражение ее лица показывало категоричность и серьезность ее слов. В ответ на это Брайт улыбнулась какой-то тонкой и кривоватой улыбкой.

— Ты замечательная, я смотрю! О такой подруге любая пони может только мечтать! – она улыбнулась еще шире и похлопала Сильвер Спун по плечу, — Если они к тебе еще раз пристанут, зови меня!

Серая кобылка была ошарашена таким проявлением дружелюбности. На ум приходила лишь местная легенда Пинки Пай, готовая дружить со всеми. Хотя на нее Брайт Аква была слабо похожа. Ее грива была очень пышной. Настолько, что закрывала даже часть тела, а не только шею. Глаза казались несколько «вдавленными» в глазницы, а сами выглядели глубокими, и весь ее взгляд был преисполнен какими-то непонятными чувствами. Цвет определить было сложно – это не был яркий оттенок вроде зеленого или холодный вроде серого. Ее глаза были будто прозрачными и наполненными чем-то черным, переливающимся, словно приливные волны.

Цвет меха тоже был немного странноват – хотя синие цвета были весьма распространены, но в сочетании с этой пони они казались очень ненатуральными. Будто что-то влилось внутрь другой пони, превратив ее мех, гриву и хвост в свой костюм.

Брайт продолжала улыбаться. Ее улыбка не вселяла радости, а скорее даже пугала, ее голос был неподходящим ее внешнему возрасту, но зато прекрасно подходил картине, которая складывалась о ней.

— Тебя проводить? – прервала размышления Сильвер Спун синяя пони, — Ты какая-то пришибленная, тебя в больницу отвести?

Серая кобылка замотала головой в знак отказа, хотя на самом деле хотела, чтобы кто-то прошелся с ней, а то эта жара уже грозила ей солнечным ударом.

 — Но я все равно пойду с тобой! – Брайт топнула ногой, — Ты выглядишь слабой, вдруг еще сознание потеряешь!

Сильвер Спун кивнула и улыбнулась. Из-за треснувшей линзы в очках она видела все в трех экземплярах, и почему-то тройная Брайт Аква выглядела, как ей показалось, какой-то забавной.

Всю дорогу синяя пони беспрестанно спрашивала, всё ли в порядке, не хочет ли Сильвер Спун еще пить, даже предлагала ей лечь к себе на спину, чтобы отдохнули ноги. При всей своей странности и даже некоей ауре страха вокруг нее, Брайт казалась очень милой и даже притягательной пони.

— Скажи, Брайт, — стыдливо спросила Сильвер Спун, — у тебя не найдется занять пару битсов? Я хотела купить подруге шоколадку, а то больничная еда уже делает ее какой-то зеленой.

Сильвер Спун тут же отвернулась. Ей было стыдно просить деньги у новой знакомой, но последние битсы она потратила вчера, а шоколадка к полднику уже стала традицией для нее и Даймонд Тиары. Брайт Аква улыбнулась и залезла в седельную сумку, вытащив оттуда кошелек.

— Конечно! Можешь и не возвращать. Такие мелочи!

Она протянула Сильвер Спун две монетки. Они были слегка грязными, даже, казалось, покрытыми чем-то, похожим на ржавчину или окись. Но продавцу было неважно, в каком состоянии деньги, поэтому шоколадка таки была получена. Это был простой, дешевый шоколад. Когда-то раньше Даймонд Тиара ни за что не стала бы есть такой, но уже неделю уплетала его напополам с Сильвер Спун так, словно это было самое вкусное лакомство в мире.

Вскоре Сильвер Спун и Брайт Аква добрались до больницы. Синяя пони не стала подходить слишком близко к дверям, остановившись на небольшом отдалении.

— Я тогда встречу тебя вечером? – спросила она, — Доведу тебя до дома.

— Зачем? – удивилась серая кобылка, — Я думаю, я смогу дойти, жара уже спадет.

— Но тебе, я подумала, будет скучно идти одной, — Брайт провела ножкой по земле, словно стесняясь, хотя лицо ее ничуть не изменилось, — мы же вроде друзья.

— Но, — Сильвер Спун замялась, — мы же только встретились.

— Но ведь есть любовь с первого взгляда! А почему бы не быть дружбе с первого взгляда!

— Ну, если ставить вопрос так, — Сильвер Спун отвернулась, скрывая смущение, — ну, тогда можно вместе пойти, ты когда тут будешь?

— Не переживай! Я буду тут, когда ты закончишь!

Пританцовывая, Брайт Аква двинулась назад в сторону центра Понивиля, поднимая клубы пыли с дорожки.

Даймонд Тиара была встревожена чем-то, она много расспрашивала Сильвер Спун о том, как прошел день, как та себя чувствует, не случилось ли чего плохого. Не хотелось расстраивать ее, поэтому серая пони умолчала о стычке с меткоискателями, но решила немного рассказать о новой подруге, постоянно прерываясь, чтобы сказать, что это не повлияет на их дружбу.

Хоть Тиара и осталась немного встревоженной, но слова подруги о том, что она теперь не одна и есть кто-то, кто может о ней позаботиться, сняли груз с ее сердца. Она даже стала рассуждать, что надо будет собираться втроем, когда она выйдет из больницы. Сильвер Спун была счастлива – она боялась, что история о новой подруге обидит ее до этого момента единственную подругу.

Когда медсестра намекнула, что часы посещения уже почти прошли, Тиара залезла под подушку и протянула Сильвер Спун очередной листок. «Отдай его Скуталу, если встретишь ее», — попросила она. Серая пони кивнула в ответ, хотя и не представляла, как это может случиться, если сегодня пегаска была готова избить ее. Да и новые загадки только подогреют интерес меткоискателей к тому, чтобы попасть к Тиаре.

На улице уже было чуть прохладнее, хотя дышать все еще было тяжело. Раскалившиеся под солнцем камни и стены начали отдавать весь жар воздуху, поэтому прохлада чувствовалась, наверное, только на совсем открытых местах.

Брайт сидела на скамейке недалеко от выхода с территории больници и на кого-то ругалась, смотря в небо. Сильвер Спун подошла к ней и одним взглядом спросила, что произошло.

— Ну, ты знаешь, говорят, что дождь, когда его не вызывают пегасы, это слезы неба, ну вот я и пытаюсь обидеть небо, чтобы оно заплакало, — Брайт нахмурилась, — хотя, кажется, оно настолько самоуверенно, что на все комментарии по поводу внешности не обращает внимания. Я вот думаю перейти на его родителей. Сказать ему, что его усыновили, например, как тебе идея?

Сильвер Спун засмеялась. Брайт ответила широкой и тонкой улыбкой. Понять, шутила она или говорила всё это на полном серьезе, было невозможно, но все ее поведение напоминало поведение неразумного жеребёнка с добавлением привычек Пинки Пай. Всю дорогу до дома Сильвер Спун Брайт только и рассказывала об идеях, как еще вызвать дождь. Она выдавала такие невероятные предположения, что по каждой можно было написать книгу или снять коротенький фильм, а по некоторым бы вышли весьма серьезные хорроры. Чего стоила идея о том, что надо выжать воду для дождя из кого-нибудь.

Но Сильвер Спун было неважно, какие ужастики придумывала ее новая подруга. Ей просто было приятно идти не одной, чувствуя кого-то сильного и веселого рядом. Но вся радость как-то стухла, стоило дойти до дома.

— Что-то случилось? – спросила Брайт, видя, как Сильвер Спун сникла.

— Просто некоторые проблемы в семье, ничего особенного.

— Проблемы с родителями?

— Мачеха, — вздохнула Сильвер Спун, — она сделает всё, чтобы испортить мне настроение. А при других такая вся милая.

— Хочешь, я зайду с тобой? А потом уйду, а ты сразу закроешься в комнате и спать? Так она и не успеет ничего тебе сказать!

Из всего потока идей, которые извергала Брайт Аква, эта была самой логичной и осуществимой. Сильвер Спун кивнула, и они вдвоем зашли внутрь.

— Неплохо тут у тебя, — присвистнула синяя, — красивые обои!

На незнакомый голос тут же выглянула мачеха. Сильвер Спун тут же схватила гостью за копытце, чтобы указать на то, что они друзья, и повела в свою комнату.

В комнате серая кобылка заприметила открытый шкаф и тут же стиснула зубы. Уже не первый раз мачеха роется в ее вещах. Это, по меньшей мере, злило. Что она там пытается найти? Какой-нибудь компромат? Понятно, если бы она была жеребцом и прятала определенные журналы, но от кобылки-то что она хочет?

— У тебя тут уютно,- сказала Брайт, прохаживаясь по комнате, — мне нравятся твои обои с сердечками!

— Это просто, — Сильвер Спун смущенно отвернулась, — это просто остались с моего детства. Тиаре они тоже нравятся.

— Я смотрю, если судить по твоим словам, она просто прекрасна. И я вижу, что ты замечательная. Но за что же вас так не любят?

— Видишь ли, — серая кобылка села на кровать, — мы с ней были этакими забияками. Сейчас смешно даже думать, сколько ерунды мы натворили. У нее, не скрою, были определенные комплексы, она уже год как все это признает, а я всегда делала так, чтобы ей было комфортно. Если она кого-то не любила, то и я была такого же мнения. Всё в таком роде. Хотя, наверное, мне стоило как-то ее вразумить пораньше.

— Не переживай! – Брайт села рядом и по-дружески приобняла Сильвер Спун, слегка тряся ее, — У нее есть и будет пример для подражания в лице тебя! Она справится и станет такой, что к ней потянутся! Поверь мне! Я чувствую, как это написано для нее!

— Спасибо, — серая пони улыбнулась, — знаешь, я думаю, нам втроем будет весело, ты ей понравишься, я уверена.

Брайт не ответила. Ее улыбка немного сползла с лица, превратившись в тонкую линию, но тут же она постаралась вернуть себе прежний вид.

— Скажи, а ты любишь книги про Дэрин Ду? – сменила она тему разговора, — Я вот пока одну из старых перечитываю.

— Еще бы! – серая пони немного грустно хмыкнула, — Она мне напоминает одну очень важную для меня пони, хоть я и не помню ее.

— Прости. Не хотела тебя расстраивать мыслями о маме.

Сильвер Спун удивленно посмотрела на подругу. Та тут же начала оправдываться:

— Ну, просто, раз у тебя есть мачеха. Я вот и решила, что речь идет о матери, понимаешь.

Ее голос звучал не очень убедительно, но Сильвер Спун поверила и лишь грустно улыбнулась.

За окном постепенно темнело, воздух остывал, солнце закатывалось за горизонт оранжевым шаром, оставляя позади еще один жаркий день.

— Завтра я не иду в школу, а приемные часы в больнице не с утра. Ты не хочешь погулять немного? Найдем тенек, посидим, поболтаем? – серая пони смущенно посмотрела на свою синюю подругу.

Та радостно закивала в знак согласия с таким планом.

Брайт размяла ноги и направилась к двери, готовая уходить. Сильвер Спун проводила ее, закрыла за ней дверь и шмыгнула к себе в комнату, тут же заперевшись. Кажется, план удался – мачеха впервые за долгое время не вывалила на нее свою ненависть перед сном. Однако живот своим урчанием решил намекнуть, что все не так хорошо. Она сегодня почти не ела. Зарывшись в одеяло и свернувшись калачиком, Сильвер Спун зажмурилась, надеясь, что сон придет достаточно быстро.

Однако заснуть не получалось – в голову лезли самые разные мыли. Но все эти мысли были связаны тем, что они не были приятными. Она вспоминала все последние события. Начиная от нападок Скуталу и заканчивая тем, что мачеха роется в ее вещах. Кстати о Скуталу, ей же надо передать листок. Интересно, что на нем? Она встала и подошла к столу, на котором лежала ее седельная сумка. Найдя листок, она развернула его и подошла к окну, чтобы посмотреть, что написано. На улице, несмотря на поздний вечер, было еще светло. Хотя в ее комнате всегда светло из-за фонаря, стоящего через дорогу.

На листке было написано несколько коротких фраз: «Мисти Мэйн – город тех, кто давно лишился надежд на друзей. Это город одиноких, тех, кто выбрал одиночество исцелением от всех полученных душевных ран. Отсюда не было возврата. Радужная пегаска понимала это»

О да, это явно нужно видеть Скуталу. Сильвер Спун грустно вздохнула. Если Скуталу увидит это, то драки точно уже будет не избежать, так же как и того, что пегаска порвется в палату Даймонд Тиары за объяснениями. Что вообще это значит? И стоит ли отдавать это «адресату»? Сильвер Спун решила просто бросить это где-то, где Скуталу найдет этот листок, но лично не вмешиваться.

Пробурчав что-то себе под нос, серая пони вернулась под одеяло. Странно, сегодня ей не было так жарко, как вчера, по комнате гулял сквозняк. Она немного улыбнулась, надеясь, что это значит, что завтра будет прохладнее, может, даже пойдет дождь.

Но на следующий день было так же жарко. Прихватив на всякий случай свою седельную сумку, Сильвер Спун собралась уходить, но столкнулась на пороге с мачехой.

— Куда это ты намылилась? – презрительно спросила мачеха, глядя на нее, — Сегодня же никто в школу не идет.

— Не твое дело, — так же грубо ответила Сильвер Спун, — и не смей больше рыться в моих вещах! Что ты там вынюхиваешь?

— Закрой свой поганый рот, — взрослая пони оттолкнула падчерицу.

— Я все расскажу отцу! Я расскажу ему, что ты меня не кормила, и что с тобой жить — это сущий ад!

— Ой, и кому он поверит? Плачущей мне, которую невзлюбила падчерица из-за своих идеалов и теперь клевещет, специально голодая до этого, или тебе, беснующейся избалованной девчонке?

Сильвер Спун стиснула зубы. Она вечно говорила так. И, что самое обидно, так и выходило. Отец всё списывал на подростковые комплексы Сильвер Спун.

— Отец все равно любит меня! Как бы ты не пыталась отправить меня подальше с глаз! – злобно прошипела серая кобылка, — Тебе не выудить из него всех его денег, поверь мне, меня он любит больше, а значит, поймет рано или поздно, что ты лишь тварь, жаждущая наживы. Я видела, как ты позавчера была со странным жеребцом. Так что скоро тебя тут уже не будет!

Серая кобылка собралась уйти, но мачеха дернела ее за хвост.

— Это посмотрим, кого еще не будет, маленькая уродина.

Сильвер Спун хмыкнула и гордо ушла. Почему-то она сейчас чувствовала себя победителем. Что-то в ней щёлкнуло, и она решила обращаться с мачехой так же, как та обращается с ней. Хватит играть в слабенькую малышку, ведь что может случиться?

Брайт Аква ждала ее в парке, видимо уже давно крича на небо. Кажется, от идеи заставить небо плакать она не отказалась. Ну, по крайней мере, такой способ не ставит ничью жизнь под угрозу. Увидев Сильвер Спун, Брайт тут же заулыбалась, из-за чего несколько прохожих шарахнулись в стороны. Но не Сильвер Спун. Ей эта тонкая улыбка казалась чем-то милой и даже очень искренней. Синяя пони предложила подруге какую-то еду. Та с радостью согласилась, хотя и выглядели эти фрукты как-то старовато. Так же, как и вчерашние монетки. Однако голод отступил, а настроение продолжало улучшаться. Когда прошло время обеда, они вместе дошли до больницы, потом до вечера Сильвер Спун была с Тиарой, которая, видя радостное лицо подруги, сама становилась веселее. А вечером снова поход по жаркой улице до дома вместе с Брайт Аква и посиделки в комнате.

Это стало на всю неделю привычным распорядком дня для Сильвер Спун. Никаких лишних переживаний, только, наконец-то, хорошие эмоции. Субботним утром она даже решила покричать на небо вместе с Брайт, придумывая самые невероятные обороты речи, лишенные как таковой ругани. Казалось, что под конец они начали соревноваться, кто придумает «обидку» позакрученнее.

Вечером субботы Сильвер Спун и Брайт лежали на кровати, глядя в окно на то, как заходило за горизонт солнце. Уже скоро Брайт должна была идти домой, но она словно пыталась отсрочить этот момент, пытаясь начать новый разговор. Она пыталась рассказать столько всего, сколько не успела и за всю прошедшую неделю.

— А еще говорят, что если рассыпать соль, то это к ссоре! Так в Сталлионграде говорят! А в Джапонии рассыпать соль – к беде. Ну, в чем-то схоже, но суть разная, хоть действие то же самое!

Сильвер Спун улыбнулась. Она немного устала сегодня. От жары болела голова, и бесконечный поток информации никак не усваивался.

— Может, завтра сходим к Даймонд Тиаре вместе? – предложила серая пони, — Она рада будет поболтать с тобой тоже!

— Я, — Брайт запнулась, — я не могу сказать, что сможем.

— Да не говори ты так! Я думаю, всё будет хорошо!

— Ну, если ты так хочешь… — синяя пони отвела взгляд.

— Вот и славно! Тогда до завтра, да?

Внезапно, Брайт крепко обняла Сильвер Спун, вся дрожа, словно была готова заплакать. Конечно, это действие не казалось с ее стороны чем-то странным, но весь сегодняшний день был немного не таким, как прошлые.

— Что с тобой? – серая пони попыталась высвободиться, — Ты так себя ведешь, словно последний раз, когда ты со мной.

-Прости, — сухо ответила Брайт, отпуская ее и вставая на пол, — мне уже и правда пора.

Когда Сильвер Спун провожала её, она даже не попрощалась, торопливо убегая куда-то. В какой-то момент показалось, что Брайт слилась с тенью, которую отбрасывал старый дом неподалеку. На дорожке остались следы черной грязи или чего-то вроде этого. Серая кобылка немного расстроилась. Ей показалось, что подруга на что-то обиделась. А может, она уезжает? Наверное, она бы сказала. Или, может, просто устала? Наверное, да, всё же день был насыщенным для них.

Она направилась к себе в комнату, было уже достаточно поздно, чтобы лечь спать. Однако дверь оказалась заперта. На миг серая кобылка удивилась, пытаясь вспомнить, когда она закрыл дверь на ключ, если вышла всего меньше минуты назад. Но все ее размышления прервал сильный удар по голове. В ту же секунду мир вокруг потух.

— Проснись, тушка! – послышался в темноте мерзкий голос мачехи.

Сильвер Спун с силой продрала глаза. Вокруг было темно. Судя по отсутствию окон и сырости, это был какой-то подвал. Всюду были разбросаны неаккуратно сломанные доски, провода, веревки. О назначении некоторых вещей можно было лишь догадываться.

— Очнулась? – мачеха стояла прямо перед ней, но темнота в комнате размывала ее силуэт.

— Что произошло? – прошептала Сильвер Спун.

Голова раскалывалась, дышать было трудно. Странный запах в помещении вызывал тошноту. Сильвер Спун хотела встать, но почувствовала, что что-то ее удерживает. Ее копыта были закреплены в каких-то железных обручах. Такой же обруч опоясывал тело, будучи прицепленным к стене сзади.

— Что это значит? — пытаясь бороться с гудением в ушах, спросила серая кобылка, — Что это за шутка?

— Шутка? – мачеха подошла ближе. На ее лице была безумная улыбка, на ней был фартук, заляпанный грязью и чем-то похожим на… свернувшуюся кровь?

Она засмеялась.

— Шутки кончились, тварька, — она ударила Сильвер Спун по лицу, от удара очки съехали набок, — теперь всё серьезно.

— Что ты собралась делать? Мой отец не простит тебе этого! Ты точно пожалеешь!

-Кому он поверит? А? – Мачеха провела копытом по лицу Сильвер Спун, подходя поближе, — Мне, заплаканной бедняжке, на которую напали и серьезно ранили, и она не смогла уследить за ребенком и теперь сокрушается на всю жизнь, или тебе… Ох! Точно не тебе! Тебя-то не будет!

Серая пони вздрогнула. Что значит «не будет»? Она что, собирается убить ее? Как она собирается скрыть это? Хотя она-то сможет, это и есть самое страшное.

— Пожалуй, я начну с задних ног, — мачеха подняла топор с пола. Лезвие было тупым и ржавым, — я люблю этого малыша. Он такой медленный. И такой большой. Представь, он сначала ломает твою кость, не уходя глубоко в мясо, он разрывает тебя. Ржавчина жжёт твою открытую плоть, но ты не замечаешь этого – вся твоя конечность словно в огне, потом боль на секунду отступает. И тут он ударяет еще раз. Он достает до кости и проламывает ее до конца. Ты хочешь сжаться, твое тело словно немеет, единственное, что ты чувствуешь – это боль, твоя нога уже разорвана, остается еще один удар, чтобы окончательно отделить ее, но… Мы подождем. Подождем, пока боль начнет чуть-чуть утихать. Кровь хлещет рекой, поэтому ждать долго нельзя, но минуточку можно, не убудет. И в третий раз он отрубает тот остаток плоти, который держал два куска тебя.

Мачеха улыбнулась, облизнув топор. Кажется, рассказывать подробности доставляло ей удовольствие. Она наслаждалась беспомощной паникой Сильвер Спун.

— Знаешь, мне придется ранить себя тоже, но знаешь, я люблю боль. И все равно твой отец покроет мои расходы на операцию, чтобы вернуть всё в былой вид. Я думаю, я пробью себе задние ноги. И немного бедро. Чтобы пореалистичнее прихрамывать и плакать, — она провела топором по своим ногам, потом по задним ногам Сильвер Спун, которые были под неестественным углом выгнуты из-за того, как она была прикована.

Кровь прилила к голове, на глаза навернулись слезы. Серая кобылка понимала, что никуда отсюда не денется. Сейчас она вся оставлена на растерзание психованной мачехе. Она всегда видела в той очень неприятную пони, но чтобы настолько психа…

— А знаешь, что ещё я бы не прочь сделать! У-хух! Смотри! – взрослая пони подняла с пола странное устройство, похожее на огромный штопор с ручкой, — Этой штукой выкручивают органы, она, гм… Вставляется и крутится. Я думаю. Лично я ей никогда не пользовалась, но, судя по крикам, э то чудовищно больно. Представь, что-то железное проворачивается в твоем маленьком мерзком тельце, оно своим вращением увлекает за собой куски мяса, кишки, может и все, что в области живота еще есть, понимаешь, о чем я? Хех, естественно ты понимаешь. Хотя кишки сами по себе не чувствительны, вокруг них много всего, что чувствительно.

Она облизала этот штопор, словно он был какой-то конфетой. Потом посмотрела на жертву. Сильвер Спун уже едва дышала. Сердце норовило вырваться через горло, вся шёрстка встала дыбом, было очень холодно. Всё уже болело заранее, до начала пыток.

— А как тебе эта малышка? – мачеха показала еще одним прибор, словно сделанный из двух чайных ложек, — Это для глаз. Он сделан так, чтобы выковырять глазик, и при этом так аккуратно, как только можно. Хотя, с твоим зрением, куда тебе глаза! Хах! Хотя, я знаю, куда можно! Хи-хи! – она безумно засмеялась собственной шутке.

— Но зачем? За что? – тихо спросила Сильвер Спун, вся дрожа, — Зачем ты хочешь убить меня? Тем более, так… Уже через год я уеду учиться, а потом сразу начну жить одна, ты меня уже скоро и так бы не увидела…

— Знаешь, мяско, я могла бы сказать, что это ради того, чтобы всё, что твой отец выделяет тебе, досталось мне, но это лишь часть правды. Я просто хочу увидеть, как ты будешь тут медленно дохнуть! Я ненавижу детей вроде тебя. Да что там, я вообще их ненавижу!

— За что?

— Заткнись! – мачеха ударила жертву по лицу, уже сильнее. Очки упали совсем, — Кажется, эта штучка важна для тебя? – она подобрала очки, — Хорошо, они будут там, где ты их больше не потеряешь.

Сильвер Спун не поняла, что произошло, но в следующую секунду взвыла от боли, извиваясь в оковах, словно змея. Было страшно и больно, она почувствовала, как по животу течет что-то горячее. «Это не может быть правдой, это сон!» — пыталась утешать себя серая кобылка, но проснуться не получалось. И чувства были очень уж настоящими.

— А сейчас ты ничего не видишь без них? Жаль, тогда я опишу тебе следующую штуку сама. У нас еще есть время, пока не пришел мой друг, я обещала не начинать без него. Да и кто на мне оставит отметины, если не он? Да, это тот самый «странный жеребец», с которым ты меня видела. Он поможет мне в игре с тобой. Можешь не переживать, нам будет весело. Что до тебя… Я думаю, ты отвалишься разумом на второй, не позднее, минуте. Итак, — она отошла, как Сильвер Спун могла судить из размытых образов, которые видела, и взяла что-то еще с пола, — как бы тебе описать это… Это большой треугольник. С острыми зазубренными краями… Да, честно говоря, по моему это часть какой-то конструкции, я не знаю, как им пользоваться. Может быть, это просто стильный ножик? Чтобы оставлять больше порезов.

Она подошла к Сильвер Спун и провела этим чем-то по ноге той. Серая кобылка почувствовала, как из неглубокой раны начинает сочиться кровь. Это конец. Теперь ей отсюда не спастись. Где-то вдали послышались торопливые шаги, постепенно перешедшие в бег.

— А вот и он! Я уже заждалась!

Скрипнула дверь, и в проеме стал виден силуэт кого-то, видимо, того жеребца.

— Дорогая! – закричал он, — Срочно ухо…

Договорить он не успел, что-то его прервало, с силой вдавив в пол. Что-то черное волной вплеснулось в комнату. Мачеха завизжала, кажется, ей было страшно. Чернота опутала ее и подняла вверх, потом замахнулась и ударила о стену. Потом о другую. Черное вещество размахивало верещащей от страха пони, ударяя ее обо все, что было здесь. Сильвер Спун испугалась еще больше. Откуда взялось что-то еще более кровожадное? Раздался хруст и визг перешел в хрип. У пони-садистки начали ломаться кости, еще один хруст, хрип прекратился. Ее тело обмякло. Чернота, подержав ее немного в воздухе, крутанулась вихрем и, словно кто-то открыл где-то крышку, вытекла за дверь в коридор, оставляя Сильвер Спун одну.

Серая пони громко заплакала. Все происходящее было слишком абстрактно и злобно-гротескно, чтобы она могла понять. Она не могла пошевелиться, ей было всё еще больно, она почти ничего не видела, она не знала, где она. Может, что-то и убило мачеху, но больше ничего оно не сделало, оставив Сильвер Спун здесь, беззащитную и еле дышащую от страха и боли.

«Тише, — вдруг в голове послышался какой-то грубоватый сухой голос, — прости, должен был прийти день, когда мы бы больше не смогли вдеться. Пусть это будет с таким поворотом»

Сильвер Спун показалось, что она увидела силуэт Брайт, но вместо синих блестящих оттенков она была вся черная, как сама тьма. Вокруг было темно, поэтому понять, мерещится ли ей или тут правда кто-то есть, она не могла. Хотелось пить. Язык, казалось, присох к нёбу. Сильвер Спун закрыла глаза и опустила голову. Она вновь потеряла сознание.

Она чувствовала, как, словно бы, плыла в чем-то вязком и абсолютно черном. Было жарко и мягко, совсем не страшно. Темнота успокаивала, она была словно мягкие объятия.

Но внезапно чей-то голос просто вырвал ее из этих объятий, хотя темнота и сопротивлялась, пытаясь удержать ее в себе. Мир внезапно озарил яркий свет от лампы, висящей под потолком. Судя по плитке, это был потолок больницы.

— Сильвер Спун! – еще раз крикнул кто-то, подбегая к кровати, — Ты очнулась!

— Папа? – прошептала она, — Ты приехал?

Голова всё еще болела, понять, что происходит, все еще было сложно. Постепенно осознание произошедшего начинало просачиваться в голову, на серую пони нахлынула паника.

— Где она? Как меня вытащили? Что произошло? – она хотела кричать, но едва могла говорить.

Отец весь дрожал и едва сдерживал слезы, борясь с желанием крепко обнять дочь, которую едва не потерял. Очевидно, единственное, что его удерживало – это то, что поодаль стоял врач и смотрел на него так, словно тот нарушает какие-то порядки процедур лечения.

— Прости меня, прости меня, дурака старого! Я правда не могу ничего объяснить, я был таким придурком!

— Папа, — она протянула копытце и погладила его по щеке, — не плачь.

— Я должен был быть хоть чуть взрослее, а то отупел, был прям как одержимый глупой влюбленностью подросток. Из-за этого всего я чуть не потерял тебя!

— Куда она делась? Что с ней случилось?

— Я не знаю. Я правда не знаю, но я уверен, ей воздастся по заслугам за все те ужасы.

Сильвер Спун судорожно дохнула, в голове был туман, который словно бы рассеивался, обнажая сознанию всё больше обрывков воспоминаний.

— Что-то утащило ее, — прошептала серая кобылка, — Я не знаю. Все так… Так перемешано.

— Я так счастлив, что мы успели, — давясь сдерживаемыми слезами, причитал отец, — Это было просто чудом, что мы нашли тебя!

— А как? – Сильвер Спун слегка повернула голову, — Как вы меня нашли? Где было это место?

— Простите, — вмешался врач, — я думаю, ей надо отдохнуть и выспаться, не могли бы вы покинуть палату?

Отец посмотрел на стоящего рядом с дверью пони. Это был пегас, очень аккуратно одетый, на его лице почти что не было возможно различить выражения, но, казалось, что он немного улыбался, насколько можно было судить по его чрезвычайно тонким губам.

— Но я должен быть с ней после того, что случилось, — запротестовал отец.

— А я считаю, что вы должны уйти. Вы не должны спорить с тем, что говорят вам врачи.

— Послушайте, я уверен, моей дочери нужна моя поддержка и…

— Ей дадут всё, что ей надо, не переживайте. Теперь выйдите.

Было видно, что отец Сильвер Спун не мог собраться с мыслями. Он никогда не был хорош в общении с кем-то, кто знает что-то, чего не знает он. Он спокойно общался с подчиненными, с представителями фирм, с которыми заключал контракты, даже с теми, кто был заведомо выше его по социальной лестнице. Но то были те, кто сведущ в тех же областях, что и он, пусть даже иногда и больше него. А вот, например, те же врачи словно бы давили его своим авторитетом, он не мог судить, правы они или нет.

— Но я, — жеребец запутался, — я не знаю, как будет лучше, я…

— Просто идите домой, — врач улыбнулся странно знакомой улыбкой и приблизился к кровати, — я пригляжу за вашей дочерью, это мой долг.

— Наверное, это правильно, тут вы врач, а не я, мне, наверное, правда стоит уходить.

Он поцеловал дочь в лоб и медленно направился к выходу. Но, когда он коснулся копытом ручки двери, собираясь выйти, кто-то распахнул ее снаружи, вваливаясь в палату.

— Мистер Рич? – удивленно проговорил отец серой кобылки, — Что вы тут делаете?

— Я просто решил проверить, как дела в семье моего лучшего коллеги, — учтиво ответил пони с прилизанной гривой,- а ты хотел уходить что ли? – внезапно фамильярно спросил он, осознав, где столкнулся с товарищем.

Между разговаривающими жеребцами проскочила зеленая кобылка в одежде медсестры и подбежала к кровати, повернув доктора к себе.

— Спасибо, доктор Колд, Я пригляжу за больной, вы можете идти, наблюдать за своими больными, — она наклонилась к его лицу и посмотрела прямо в глаза тому, — просто делайте это в другом месте.

Пегас на секунду изменился в лице, на какой-то миг его глаза словно бы почернели, когда он оскалился на зеленую кобылку. Сильвер Спун готова была поклясться, что зубов у него было слишком много. Но в палату втиснулись еще несколько посетителей, тут же обступивших кровать. Доктор фыркнул и торопливо вышел.

— Сильвер Спун, ты как, — это была Даймонд Тиара, очень взволнованная и даже еще более исхудавшая, чем раньше, — я так боялась, ты просто не пришла в то воскресенье. А потом во вторник тебя привезли сюда еле живую, я не знала, что и думать!

— Успокойся, — ласково сказала Черили, — не пугай ее уже. Ведь всё налаживается.

Сильвер Спун шмыгнула и обняла Тиару, обнимающую ее, в ответ. Не хотелось много говорить, хотелось просто чувств, а сейчас она чувствовала, как вокруг нее собирается впервые за долгое время лишь хорошее.

— Сильвер Спун, — Свити Белль виновато посмотрела по сторонам, — я пришла извиниться за Скуталу, мне жаль, что она так себя повела. Я поговорила с ней и Эпплблум, они попросили передать, что просят прощения.

Сильвер Спун лишь торопливо кивнула в ответ, ей сейчас было не важно, что говорили все вокруг. Только Даймонд Тиара и папа были для нее сейчас важны. Не было лишь одной пони, которую она еще ждала – Брайт Аква так и не показалась, хотя серая кобылка очень надеялась на её появление.

— Мистер как вас там, короче, мистер отец Сильвер Спун, — зеленая кудрявая пони, поправляя свою форму медсестры, подошла к разговаривающим жеребцам, — я пойду принесу комплект постельного белья, пару ночей вы можете провести здесь, чтобы поддержать дочь.

— Но тот доктор сказал мне, что нельзя!

— Ой, он много чего говорит, просто не привык, что его могут не слушать, привык влиять только на тех, у кого кроме полной апатичности, — зеленая пони изобразила сонное лицо, — ничего нет. В общем, на пару ночей и дней, естественно, если вы выделите ей время, вы тут, но потом уже даже я не могу ничего поделать, всё-таки это больница, но там уже недолго до выписки останется. Самым сложным было провести операцию на животе с той рваной раной и вытащить осколки стекла, но в остальном у нее нет серьезных ран. Физических, по крайней мере. А вот с тем, что она испытала морально, ей нужна помощь. Но, я думаю, вы справитесь.

Она ушла, словно подражая походке Пинки Пай. Филти Рич улыбнулся и дружески толкнул отца Сильвер Спун в плечо.

— Вот таких надо искать, дружище. Раз уж сегодня не на работе, можно и по-простому пообщаться.

— Не говори так, я и так вел себя так… глупо. Я думаю, на кобылок я вообще больше в своей жизни смотреть не буду в этом плане. Я просто теперь хочу стать хорошим отцом.

— Ха-ха! Ты справишься, ты всяко лучше меня в этом.

Спустя где-то час все начали расходиться, зеленая пони застелила соседнюю с Сильвер Спун кровать в маленькой палате, сама периодически зевая. Она выглядела очень молодой, даже моложе Пинки Пай, на которую была так похожа, но в ее глазах читалась практически старческая усталость. Глядя в ее глаза, можно было почувствовать, что в них отражались многие места и многие другие пони. Кем бы ни была эта пони, она была медсестрой явно не так давно, да и вообще, была ли?

— Спокойной ночи,- папа крепко обнял дочь и, погасив свет, лег на выделенную ему кровать.

Стало темно. Но темнота была не полной. Ее разрывал свет из окна, свет из-под двери, свет от блестящих часов на цепочке, которые обычно папа носил с собой в своем строгом костюме.

Вдруг что-то забарабанило по стеклу. Сильвер Спун быстро надела очки и прищурилась, чтобы разглядеть, что это. На улице шел дождь.

— Небо заплакало, — прошептал кто-то рядом.

Сильвер Спун чуть не закричала, резко повернувшись на источник голоса. Зеленая кобылка стояла тут же. Но уже без костюма медсестры. Ее глаза казались еще глубже. Что было совсем непонятным – вокруг нее летали едва заметные снежинки, словно она распространяла прохладу. Абсолютно белые и чистые снежинки вились вокруг ее силуэта, закручиваясь в причудливых, но простых вихрях, и казалось, что они немного светились. На передней левой ноге этой странной земной пони был заметен ремешок, поблёскивающий, словно в такт какой-то мелодии, которую никто не слышал. Кудрявая пони стояла так, что ее метку можно было увидеть – это была чашка с нарисованным на ней сердечком, но вряд ли она соответствовала таинственной ауре обладательницы.

— Ты должна крепиться. Тьма расшевелилась, — голос ее был уже не таким, каким казался до этого, пока она представлялась медсестрой. Сейчас ее голос был похож на тихое завывание ветра, — она уже близко.

Контроль

В жизни каждой девушки наступает момент, когда она начинает сама себя ослеплять опостылевшими стереотипами. Тогда разум и душа слабнут, иные силы берут страдалицу под свой контроль.

В жизни каждой девушки наступает момент, когда она начинает сама себя ослеплять опостылевшими стереотипами. Например, вдалбливать себе в голову, что парням нравятся только худышки.

Особенно удивляет, когда подобный период начинается у таких личностей, как широко известная в определенных кругах Пинки Пай. У неё просто что-то щелкнуло в голове, и она решила, что срочно должна сравняться в весе с какими-то абстрактными образами супермоделей. При её изначальной комплекции, это было глупой и безрассудной идеей, но мало кто мог вразумить эту пони, если к ней приходила какая-нибудь идея.

Это случилось после, вроде как, совершенно невинного замечания Поки Пирса, с которым она начала встречаться давно, но лишь год назад, наконец, назвала его своим парнем. Он просто сказал, что ему нравится обнимать её за то, что она такая мягкая. Но её девичий разум, затемнённый очень запоздалым переходным периодом, построил логику фразы совершенно иначе. Она решила, что Поки не иначе как укорил её в полноте.

Она обожала своего парня. Она могла говорить о нём в любой момент — рассказывать о том, какой он у неё замечательный, стало её любимым занятием. Пинки уж точно не смогла бы сказать «Нет» ему, даже если это «Да» пришлось бы придумать самой. Так и вышло: решив, что Поки попытался намекнуть на пухлоту, она решила сесть на диету. Просто до безобразия.

Из всех вариантов диеты она выбрала самый безумный, что только смогла найти в книгах – ограничить себя от любой еды, кроме небольшой чашки жидкости и листа салата в полдник. Первый день никто даже не заметил, мало кто обычно видел, как она умещает прием пищи в свой график безумств, но уже на второй день стало ясно, что с ней «что-то не так».

Пинки не привыкла есть мало, она постоянно набивала себя всем, что видела, особенно сладким – отказ от того, что она так любила, был для неё сложным шагом, но она упрямо держалась, становясь всё боле и более раздражительной. Ей казалось, что она теряет вес недостаточно быстро, поэтому уже на четвёртый день она вообще отказалась даже от того самого листка салата. И, как назло, Поки уехал из Понивиля на целый месяц по каким-то рабочим делам, так что вразумить её было некому, она не слушала никаких доводов.

— Пинки, ты уверена, что ты в порядке? – взволнованно спросила Твайлайт, когда розовая пони в очередной раз навестила её, чтобы скрасить свою голодовку.

— Да, я в полном порядке, — после короткой паузы ответила Пинки, — Абсолютно!

Это было явно не так. Она выглядела ужасно. Отощавшая, в таком виде кудряшки её гривы казались совершенно нелепым париком, едва смотрящая вперед, с огромными синяками под глазами, пони не производила впечатления кого-то, кто «в полном порядке».

— Пинки, может, хоть немного перекусишь? – Твайлайт поднесла магией бутерброд с ромашкой к мордочке подруги, — Смотри, он совсем легкий, но очень вкусный!

— Нет, я правда не хочу, — Пинки замотала головой, — Кушай сама.

Розовая пони не пыталась отшутиться, она вообще стала куда меньше улыбаться. А когда улыбалась – казалось, что она строила гримасу, увиденную на какой-нибудь театральной маске.

— Может, расскажешь, как у тебя дела на этом, как говорится, научном фронте? – торопливо попыталась сменить тему земная пони, — Ты же теперь трудишься с лучшими умами Эквестрии, ты же об этом всегда мечтала!

Даже её речь совершенно поменялась, как бы та ни пыталась соответствовать своему старому образу. Твайлайт тяжело вздохнула. Переубедить Пинки было так же нереально, как и раньше. Некоторые вещи не меняются.

— Ну, как бы тебе сказать, — начала единорожка, — Конечно, это так, но, знаешь, — она замялась, не зная, с чего начать, — Тебе правда так интересно?

— О! Конечно! Конечно, мне интересно, как дела у моей лучше подруги! – земная пони попыталась попрыгать на месте, как делала раньше. Но тут же ее спину сковала боль.

— Ну, — Твайлайт понимала, что расстроит Пинки, если укажет ей на фальшь, — Председатель министерства науки Пуэр Скут практически с ума уже сходит. За много лет Эквестрия развивалась лишь магически, отстав технически от окружающих стран. Как ни печально, но с его изречением «если бы правитель Эквестрии не управлял солнцем, нас уже давно решили бы захватить» тяжело не согласиться. Ну, мы там теперь бросаем все силы на создание технологий, подобных тем, что, например, в Джапони. Сейчас у нас есть автобусы, пока, правда, они ездят лишь по дорогам, которые слишком тяжело пересечь по-другому. Нам очень важно, чтобы при своей работе их двигатели не приносили вреда. Еще мы телефонизируем всё постепенно. Ну, здесь, в Понивиле, особой нужды в телефонах в каждом доме нет, все всех знают, поэтому все телефоны расположены лишь там, где они нужны, например, в Сахарном уголке, знаешь же, чтобы Кейки могли созваниваться с поставщиками и внепонивильскими клиентами. С телевизорами и радио Пуэр тоже торопится очень сильно. Здесь мало кому они нужны, ну, особенно телевизоры. Свои технологии в области радио у нас уже были, но теперь всё приходится переделывать.

— Ну, — Пинки явно не была способна сообразить, о чем говорит Твайлайт, — Это хорошо?

— Как тебе сказать, я не знаю. Пуэр Скут действительно производит впечатление маньяка, влюбленного в технологию, при том, что он сам единорог. У него было много исследовательских проектов, о многих не знаю даже я. Ему, очевидно, есть, что скрывать. Понимаешь, ты можешь быть уверена, что пони – безумец, если его таковым называет никто иной, как Дискорд. Они друг друга не выносят. Он даже пытался уговорить Селестию запретить собрания, где должны присутствовать и представители Министерства Науки, и представители Министерства Магии, где состоит Дискорд. Хотя и от него там мало толку.

— Ты все еще не доверяешь Дискорду? – радостно перевела разговор в более понятное для себя русло Пинки, — Я думала, он уже хорошо себя показал.

— Понимаешь, когда-то он был правителем Эквестрии, до Селестии. Некоторые всё еще опасаются, что он, как бы выразиться, «метит» на это место. Конечно, он него есть заметная польза, но с ним тяжело, так что именно толку от него мало.

— Твайлайт! Я дома! – громко оповестил Спайк, открывая дверь, — На улице дождь собирается, сильный такой. Наконец-то, а то от жары уже и моя чешуя расплавится!

— Правда? – единорожка удивленно дернула своими крыльями, которые ей самой все еще казались лишними и неудобными, из-за чего она и продолжала считать себя единорогом, — Пегасы же говорили, что не могут доставить дождь!

— Я знаю! – попыталась блеснуть умом Пинки, — Это особый, «не-пегасий» дождь!

— Да, такое случается в природе, даже за примером далеко ходить не надо, Вечнодикий лес, например, там облака не сгоняются и не разгоняются пегасами, они образовываются сами.

Твайлайт говорила и говорила, но Пинки не слушала ее. Взгляд земной пони был прикован к чистому кофейнику, который блестел и отражал всё вокруг. Пинки стиснула зубы, изучая свое отражение, которое пугало ее. Уже который день, глядя в зеркало, ей хотелось спрятаться, хотелось закричать, но все её тело словно цепенело, она не могла отвести взгляда от того, что видела.

-Нет, — прошептала она.

— Что «нет»? – удивленно осеклась Твайлайт, — Ты не согласна с тем, что пегасы должны помогать создавать дожди для фермеров?

Пинки вздрогнула, вернувшись к реальности. Она посмотрела на подругу и проморгалась, судорожно вздохнула, потерла глаза и только после этого, совершенно не понимая, что теперь ей уже точно не поверят, ответила:

— Нет, я в порядке.

— Она даже не спросила, в порядке ли ты. Пинки, ты точно хорошо себя чувствуешь? – Спайк взволнованно посмотрел на розовую пони, — Тебе кто-нибудь говорил, что ты выглядишь ужасно с тех пор, как села на эту диету?

— Вы только и говорите мне это, — одернула его Пинки, медленно направившись к выходу, — Я пойду домой.

— Тебя проводить? – осторожно спросила Твайлайт, — Там всё-таки дождь.

— Нет, я дойду сама.

— Я провожу тебя! – Спайк схватил зонт и подбежал к земной пони, уже открывшей дверь.

Та посмотрела на него с явным осуждением и нежеланием принимать его предложение, но дракончик, не растерявшись, быстро нашел другое объяснение:

— Мне хотелось зайти в кондитерскую, купить чего-нибудь на вечер, а то Твайлайт такая обжора, уже съела все конфеты!

— Что? – обиженно вскрикнула фиолетовая пони, но в тот же момент поняла, что двигало ложью Спайка и быстро закивала, — Да, это как-то так, очень увлеклась сладким, Спайку даже не осталось.

— Ладно, пройдемся вместе, — недоверчиво пробубнила Пинки и вместе со Спайком вышла из библиотеки.

Твайлайт вздохнула и начала убирать со стола. Подруга так и не притронулась ни к чему, что она подготовила. Рядом со столом стояла целая стопка книг, которые посоветовал прочесть Пуэр Скут, но ни к одной так и не удалось притронуться, впервые в жизни пони не чувствовала желания читать. Её волновало поведение Пинки, её волновало и то, что Флаттершай отказалась возвращаться в Понивиль, что Рэйнбоу Дэш скрылась неизвестно куда… Естественно, её волновали и новости о том, что кто-то напал на жеребенка, кажется, это была Сильвер Спун, небезызвестная ей из-за хныканья Эпплблум и её подруг. Но все эти мысли она отодвигала на задний план. Всё-таки, всякое случается в жизни, не может же всё быть важным в данный момент.

Раздался звонок телефона, Твайлайт закатила глаза и сняла трубку.

— Да? – коротко бросила она.

— Твайлайт Спаркл? Это вы?

— Да, а кто это?

— Это председатель Пуэр Скут. Я нашел телефон в телефонной книге под «Понивильская Библиотека», рад, что не ошибся.

— Чем обязана такому вниманию? – Твайлайт старалась быть как можно вежливей, это был тот пони, с которым нельзя портить отношения, даже если ты принцесса. Хотя иногда казалось, что его не волновало, что о нём думают.

— Я просто хотел убедиться, что вы в порядке, мисс Твайлайт, — он ко всем обращался исключительно по первой части имени, — Ходят слухи, что над Понивильскими территориями движется мощный циклон, сильные дожди.

— Да, дождь идет прямо сейчас, разве в Кентерлоте его нет? Ну, или хотя бы не видно?

— Я в данный момент в Сталлионграде, нужно уладить кое-какие дела. Кстати, передавайте мой поклон Пинкамине Диане Пай, я недавно общался с ее родней. Они просили узнать, как она там.

— Вы общались с ее семьей? – удивилась Твайлайт, — С чего бы?

— Долгая история. Если коротко, мой поезд попал в… небольшую аварию, поэтому я пару дней пожил на каменной ферме, которая была недалеко от путей, пока за мной не прибыли мои помощники. Приятнейшие пони её родители, скажу Вам. На таких, как они, держится экономка Эквестрии. Говоря начистоту, одна из ее сестер сейчас со мной в Сталлионграде, на саммите по народному хозяйству. Если Пинкамина с вами, можно было бы дать ей трубку.

— Нет, она ушла только что. Я передам ей. Но скажите, что значит «аварию»?

— Ничего особенного, просто перед поездом что-то стряслось с мостом через карьер. Я думаю, гравитация взяла своё.

Твайлайт напряглась – что-то в ней сразу начало подозревать, что на столь неприятного, но всё-таки не ненавистного Пуэр Скута кто-то не иначе как устроил покушение.

— Я вынужден идти, мисс Твайлайт, надеюсь, ваши труды прогрессируют, я хотел бы обсудить с Вами те труды об астрономии и внепланетарном транспорте, что Вам должны были передать. Желаю удачного дня.

Он повесил трубку, и Твайлайт какое-то время слушала лишь гудки.

— С чего он вдруг разволновался за меня?! – раздраженно крикнула она сама себе, бросая трубку на крючок.

— Покуда же я могу знать, мисс Твайлайт.

Она вздрогнула и обернулась. В дверях стоял жеребец-пегас в чем-то вроде формы врача, его глаза были темные и глубокие, под стать голосу. Он тонко улыбался, словно пытаясь выглядеть приветливо.

— Кто вы?

— Я доктор Колд Ронин. Можно просто доктор Колд. Я специализируюсь на лечении пони с, хм, — он помолчал, словно подбирая слова, — С творческим складом мышления.

— Я могу вам чем-то помочь? – Твайлайт подошла к полке с библиотечными записями, доставая бланк, — Судя по тому, что вы дошли сюда даже под дождем, вам серьезно нужна библиотека.

— Нет, это я Вам нужен, хм, не так ли?

— В каком плане? Мне не нужна помощь, у меня ничего не болит.

— Я понимаю, я и сказал, что специализируюсь на лечении пони с творческим складом характера.

Твай пропустила мимо ушей упрек в отсутствии творческого мышления и лишь более подозрительно уставилась на гостя. Он был очень аккуратен. Чистенький костюм, аккуратно причесанная грива, хвост собран в три копны, которые связаны на конце. Он выглядел совсем сухим, несмотря на то, что, должно быть, шел под дождем. В том, что дождь был безумно сильным, сомневаться не приходилось, капли выбивали такую дробь по стеклам, что грозили оставить библиотеку без окон.

— Я всё еще вас не понимаю.

— Всё очень просто, хм, мисс Спаркл. Вам нужна помощь.

— Ну, лично мне не нужна. Вот одной другой пони она точно нужна.

— Я и говорю об этом, — он широко и тонко улыбнулся, — Я думаю, вы согласитесь.

Твайлайт удивленно посмотрела на него, пытаясь сообразить, что ответить, чтобы заставить его уйти, при этом не нагрубив. Она открыла было рот, чтобы попросить этого странного пегаса оставить её одну, как вдруг раздался телефонный звонок.

Пинки и Спайк дошли довольно быстро, так как им пришлось бежать – даже имея зонт, они чувствовали, как дождь хлещет по ним, вокруг были глубокие лужи, брызги от них при падении капель доставали аж до носа дракончику. Пинки под конец пути начала спотыкаться, и, почти у самого порога кондитерской, упала.

Спайк развернулся, чтобы помочь ей встать, но та словно оцепенела. Она смотрела на свое отражение, что-то шепча. Её глаза были широко раскрыты, зрачки невероятно сузились, Она дрожала.

— Нет, нет, нет, — шептала она, — Нет!

Пинки закричала, выгибаясь, словно что-то причиняло ей страшную боль. На крик выбежала миссис Кейк и чуть было не присоединилась к нему. Розовая пони кричала, срывая голос, пытаясь, словно бы, стряхнуть что-то с себя. Спайк и кондитерша затащили брыкающуюся розовую пони внутрь.

— Нужно позвонить Твайлайт! – пытаясь удержать копыта Пинки, крикнул дракончик, — Я воспользуюсь телефоном?

— Конечно, — миссис Кейк пыталась помочь ему удержать дергающуюся пони, — И звони в больницу, ей плохо!

— Я заметил!

Спайк побежал на кухню, где и был телефон, оставив Пинки на попечение кондитерши. Розовая пони не переставала дёргаться, пытаясь сбросить с себя что-то, чувствуемое одной ей, в какой-то момент она поднесла копыто к своей мордочке и внезапно укусила себя. Она впилась зубами в собственную плоть, чуть ли не давясь хлынувшей кровью, стараясь оторвать от себя кусок. От этого зрелища миссис Кейк потеряла сознание, что освободило остальные копыта Пинки, которые она тут же начала кусать, отрывая от себя куски плоти. Она исхудала за время своей диеты, поэтому ей удалось прокусить свою заднюю ногу до кости.

Она взвыла ещё громче, словно наконец-то почувствовала всю эту боль, и начала кататься по полу. Потом остановилась, пытаясь приподняться на передних ногах. Её стошнило кровью и желчью, после чего она обессиленно упала и потеряла сознание.

Вскоре прибежала Твайлайт, прибыли и врачи, увезшие Пинки в больницу.

К тому моменту она словно бы вернулась в сознание. Её глаза были открыты, но взгляд казался пустым, она судорожно дышала и на каждом выдохе шептала что-то. Понять её речь оказалось невозможно – это была какая-то бессмыслица. Твайлайт всю дорогу до больницы, куда она отправилась вместе с врачами, которые на укрытых носилках везли туда едва живую розовую пони, пыталась разобрать эту речь.

Пинки по прибытию тут же отвезли в палату в восточном крыле здания, где помещались больные с какими-либо серьёзными травмами. Немедленно был вызван и доктор Стэйбл, чтобы сказать своё мнение о психическом состоянии Пинки.

Он стоял рядом с ней и внимательно слушал её шёпот, наклонив голову.

— Что с ней? – осторожно спросила Твайлайт, — Исключая, конечно, кровопотерю.

— Я не знаю, — медленно, пытаясь скрыть волнение, ответил доктор, — Странно, я дважды сталкивался с подобным. Один раз вообще вчера.

— Правда? Что же это?

— Я понятия не имею. Но оба раза пациент успокаивался быстро, и это были лишь лёгкие приступы, ну, это длилось не более четырёх-пяти минут, и повторялось пару-тройку раз, после чего пациент приходил в сознание, и такие приступы больше не повторялись. Но врачи, которые привезли её и Вы сами говорите, что она в таком состоянии всю дорогу и была уже до того, как за ней прибыли. Это очень странно.

— Ей ведь ещё можно помочь, правда?

— Для начала ей нужна физическая помощь. После того, как её приведут в порядок, её можно будет уже как-то вернуть в нормальное состояние морально. Она такая исхудалая. Что с ней произошло?

— Она села на диету. Очень безумную, — Твайлайт вздохнула, — Совершенно невероятную для организма. Особенно её. Никто не мог её переубедить.

— Это неприятно, могу сказать.

Он замолчал, через пару минут в палату беззвучно вошел уже знакомый Твайлайт пегас. Он всё еще улыбался.

— Доктор Колд! – обратился к нему Стэйбл, — Мне кажется, это ещё один ваш пациент. Вы уже имели дело с двумя такими.

— Да, определенно, хм, это работа для меня, — кивнул пегас, — Я сделаю всё в лучшем виде, но прошу не мешать мне.

— Кстати, а почему вы отказались от работы с последним своим пациентом? – спросил Стэйбл, выталкивая тем временем Твайлайт из палаты.

— Ей уже не нужна моя помощь, да и теперь, хм, у меня есть более важный пациент.

С этими словами он закрыл дверь за вышедшими. Твайлайт не осталось ничего другого, кроме как отправиться домой – было много дел, которые никак нельзя было откладывать в долгий ящик.

Когда Пинки очнулась, она не сразу сообразила, где находится. В её передней ноге торчала иголка с трубкой, ведущей к капельнице. Постепенно её взор прояснялся, и она увидела черно-синюю плитку, которой были вымощены стены палаты и какой-то прибор, стоящий рядом с нею, и дверь…

— Доброе, хм, утро, мисс Диана.

Давно, даже никогда, к ней никто не обращался по этому имени. Она повернулась. Рядом с кроватью стоял пегас в костюме врача. Он улыбался, но такая улыбка как-то не понравилась Пинки.

— Кто вы? – хрипло спросила розовая пони, — Я в больнице?

— Можете звать меня доктор Колд. Да. Вы в больнице. Вы совсем замучили себя и, что более важно, окружающих вас, своей идеей о диете.

— Замучила, — Пинки прикрыла глаза, — Они просто не хотели понять.

— Зато я прекрасно понимаю, мисс Диана. Я ваш лечащий врач. Точнее, я буду помогать вам в вашем выздоровлении моральном, — он улыбнулся еще шире, — Вы прекрасно выдержали операцию, но ходить нормально вам пока будет трудно. Я доставлю вам всё, что вам понадобится для лечения.

— А что мне понадобится? – Пинки попыталась присесть, она не чувствовала задних ног, но прекрасно ощущала, как почти всё её тело замотано бинтами.

— Для начала, я думаю, нам пригодится печатная машинка…

— Но я не люблю писать, — оборвала пегаса розовая пони, — Я пыталась, но это так скучно!

Колд нервно дернул бровью и почти оскалился, но в последний момент придал себе невозмутимый и спокойный вид.

— Хорошо, так и быть, но, в таком случае, я предлагаю вам другой инструмент. Мольберт и краски.

— Я буду что-то рисовать?

— Да, мисс Диана, вы нескончаемо проницательны.

— И что же? – Пинки наклонила голову набок, — И, главное, зачем?

— Вы будете рисовать, чтобы встретиться со своим страхом, — Колд приблизился к ее лицу. От него веяло неестественным жаром, явно не под стать имени, — Тем самым страхом, который гнал Вас всё это время, Вы же понимаете меня? — Колд достал из-под кровати маленькое зеркальце.

— Не надо, — вздрогнув, прошептала Пинки, — Я не хочу видеть это!

Не слушая мольбы розовой пони, Колд поставил зеркальце на полку напротив кровати и улыбнулся.

— Скоро вы сможете приступить, мисс Диана.

С этими словами он вышел, оставив Пинки одну в палате. Блестящее от света лампы зеркальце пугало розовую пони, не способную даже встать с кровати, она куталась в одеяло, лишь бы не смотреть на этот квадратик, где скрылось то, от чего она все еще пыталась убежать. С того самого момента как до неё дошло, что она не симпатичная, когда её Поки намекнул ей. Он всё равно любил её, даже толстой, поэтому она должна была ответить тем, что станет лучше. Она должна была стараться. Потому что иначе она была ужасна.

Она приоткрыла один глаз и бросила быстрый взгляд на зеркальце. Оно всё еще там. Оно всё ещё в отражении. Пинки не понимала, поему она увидело это так поздно, почему всю жизнь, глядя в зеркало, она не видела себя такой.

Существо в зеркале было огромным. Его ноги едва доставали до земли, грива и хвост безвольно болтались и были едва заметны. Оно заплыло жиром, он стекал с боков, оставляя грязные полоски на шкуре, словно бы редеющей в некоторых местах. Шеи у существа почти не было – лишь огромные гротескные складки, переходящие в столь же гротескную голову, которая была покрыта мерзкой смесью пота и просачивающегося через кожу жира. Зубы существа были желтые и прогнивающие, глаза впавшие и мутные.

-Нет, — прошептала Пинки, зарываясь назад в одеяло, — Я не хочу тебя видеть!

— Очень плохо, потому что я всегда с тобой. Ближе. Чем ты думаешь. Всегда. Всегда очень близко.

Пинки заплакала. Не многие знали, почему она так усиленно взялась за эту диету. Она просто не хотела, глядя в зеркало, видеть это существо. Она хотела, чтобы все, и она в том числе, видели в ней стройную и милую кобылку. А для этого надо было избавиться от веса и жира. Она ведь была близка! Ведь вызывать рвоту оказалось хорошей идеей, почему она до сих пор толстая? Этот монстр, пожирающий тортики и всё, что только попадется под эти коротенькие мерзкие копытца, исчезнет, как только она станет стройной! Да!

Но что ей делать?

Она не могла заставить себя вылезти наружу из укрытия, даже здесь чувствуя, как её пробирает до костей. Что-то темное словно обтекало её, утаскивая куда-то. Ей стало жарко, тело окончательно онемело.

Пинки вылезла из-под одеяла, судорожно глотая воздух. Кажется, она там заснула на какое-то время.

Прямо рядом с кроватью стоял мольберт, в держателе было несколько кисточек и тюбиков с краской. Что тут у нас? Чёрная, тёмно-зелёная, красная, фиолетовая, синяя, какая-то непонятно-оранжевая… Не густо.

Но что-то заставило её взять кисточку в зубы. Перед глазами плавал какой-то чёрный туман, не дающий сосредоточиться, в голову лезли непонятные мысли, стремящиеся занять всё сознание. Вся дрожа, Пинки выдавила прямо на кисточку немного чёрной краски и провела по холсту. Краска легла неравномерно, но очень мягко и чисто. Пони сделала ещё несколько мазков. Вышло что-то, напоминающее силуэт жеребёнка. Уже не маленького, скорее подростка. Она потянулась к тюбику с синей краской и выдавила его на холст, начав тут же размазывать по силуэту, придавая этой пони синий цвет. Цвет ложился превосходно, мягкость, с которой кисть ходила по холсту заставляла слегка забыть о других проблемах.

«Интересно, у этой пони есть друзья? Надо сделать ее милой, чтобы были!» Пинки начала рисовать лицо смешивающимися чёрной и синей красками. Глаза получились какими-то непонятными, словно вдавленными слишком глубоко внутрь, мордашка слегка квадратной. Шипя на неудачи в попытках сделать нарисованную пони «милой», Пинки начала подмешивать к синей краске по чуть-чуть каждого цвета, разводя их по всему тельцу своего творения. Эти цвета казались ей очень странными, а в свете лампы они были еще более невероятны.

«Ей определённо нужна пышная грива! Так можно спрятать недочёты!» Пинки сделала несколько контуров для гривы и начала их закрашивать. Грива вышла очень пышной и закрыла даже не только голову, но и часть тела, скрывая неестественный выгиб спины. Снова пришло время вернуться к глазам. Она все мазала и мазала, то зелёным, то чёрным, то получившимся в процессе серым, в конце концов стало казаться, что глаза были прозрачными стеклышками, под которыми было что-то вроде волнующейся черноты. Она так и не смогла придумать метку для своего творения, поэтому просто намазюкала какие-то линии. Если доктор спросит, то можно ответить по-умному: «А вы вглядитесь! Вы должны прочувствовать! Но это на самом деле не важно».

Рисование увлекло Пинки, отвлекая от мыслей о зеркальце. Черный туман в глазах всё нарастал, в голове метались самые разные картины, которые она всё больше и больше хотела нарисовать. Она сорвала с мольберта лист и обнаружила под ним еще один, чистый. Торопливо отбросив изрисованный листок, она принялась за новый холст. Куча неаккуратных движений — и ей удалось изобразить что-то, похожее на голову, ещё несколько — и она нарисовала глаза и рот. Вышло ужасно, но она продолжила, она добавила пару мазков, превращая пустую мордочку в каменную маску, наполненную интересом во взгляде. Пинки гордо посмотрела на глаза своего второго творения. Куда лучше, куда чище, хоть и такой странный и полупустой взгляд. Ну ничего! Ведь он наполовину наполнен интересом! Верно?

Этот лист тоже был отброшен, Пинки входила в раж, не замечая, как упустила иголку от капельницы и как желудок стискивает от нарастающего голода. Сейчас это было не важно. Пинки судорожно думала, что бы ей ещё нарисовать. Вспомнились автобусы. К этому моменту все краски смешались в чёрную, единственной более или менее чистой осталась та, оранжевая. Хорошо, будет оранжевым! Очертив черными линиями то, что будет автобусом, Пинки быстро закрасила его оранжевой краской. Но автобус был очень маленький, на холсте всё ещё было слишком много места. Она быстро нарисовала той же оранжевой краской рядом с автобусом одинокую пони. Но вышло так, что фантазии на гриву не хватило. Ничего, побудет лысой! Может, это её стиль!

Ещё один свежий листок, и Пинки уже лишена цветов, которые могла бы использовать, лишь чёрный остался на её кисточке, лишь чёрный цвет, разбрызгавшийся вокруг. «Нарисую-ка я что-нибудь поинтереснее!» Она быстро начала вырисовывать силуэтики нескольких пони. Идеи шли в её голову сами, словно что-то пропускало их туда. Чёрный туман сгущался, но это было не важно, слишком много картинок в голове, слишком мало из них нарисовано.

Потасовка нескольких пони с одной, так, что еще? Точно! Автобусу нужна автобусная остановка! Пусть там кто-нибудь ждет! Пегасик, к примеру! О! Осталось немного разных цветов под слоем чёрного на кисточке! У пегасика вышла разноцветная грива! Что дальше? Хм, может быть… Точно! Дождь над облаками! Это же так, как это сейчас говорится, артхаусно! И пусть на облаке кто-то стоит! На нижнем облаке, на которое идет дождь! Дальше! О! Осталось немного зелёной и оранжевой краски! Пусть будет оранжевая пони за деревьями! И плевать, что пропорции совсем сбиты! Темнота чёрной краски все скроет! А ещё больше черноты! И больше её!

Пинки засмеялась. Видеть она уже почти не могла, чернота в глазах, словно расширившиеся слепые пятна, покрывала и скрывала всё, что было в комнате, кроме мольберта и зеркала. Страх перед существом в зеркале подгонял розовую пони, она продолжала рисовать.

Так! Немного экшна! Как в крутом фильме! Точно! Рядом с каменной фермой был карьер, через который вёл мост для поездов! Что, если мост бабахнется? Красок на хороший взрыв нет, поэтому взрыв будет чёрным, словно сама тьма!

Это так круто!

Пони чувствовала усталость, не просто от долго сидения за мольбертом, но, казалось, что-то высасывает её силы.

— Умница, — раздался неразборчивый шёпот, — Продолжай, ты делаешь прекрасную работу. Теперь включи фантазию.

А что же было до этого, если не её фантазия? Не важно! Что бы еще придумать? Точно! Надо нарисовать Твайлайт! И Эпплджек… Да вообще всех! Как-нибудь интересно нарисовать. Пусть Твайлайт обступают крутые тени, а она стоит между ними, а Эпплджек прячется в амбаре от… тоже тени? Что ещё можно нарисовать чёрной краской? Да почти всё, но всегда выйдет тьма. Эти краски словно были сделаны из концентрированной тьмы, она уже давно не макала кисть в краску, но до сих пор рисовала.

Настал черед нарисовать себя! Тени… Больше теней! Они обступают её! Одна тьма! Словно океан! Нет спасения даже в маленьком блестящем светом квадратике зеркала. Нет, даже так – из зеркала сочится тьма, заполняя всё вокруг, присоединяясь к той тьме, что уже наполнила океан вокруг! Тьма, которая высасывает все силы, которая убивает. Пинки закашлялась. Ей было больно. Тьма оплела её, сжимая, не давая дышать. Сейчас тьма решала, что ей надо рисовать. Тьма впускала в голову идеи, которые были настолько ужасны, что Пинки уже начинала плакать. Откуда-то появилась красная краска. И вместе с чернотой она стала заполнять рисунки. Тьма заставляла ослабшую пони рисовать настоящие ужасы. Пожары, смерти, мучения… Ко всему этому добавилась фиолетовая краска.

Пинки чувствовала, как что-то внимательно смотрит на неё. Что-то было сзади неё, что-то было очень внимательным и ужасным.

Надо было как-то спастись.

Но бежать было невозможно. Ее лишили возможности идти и бежать. Кричать не получится, легкие сдавлены, едва ли получается дышать.

Она не могла ничего сделать. Всё, что она могла сейчас – держать кисть.

Кисть, которая была покрыта тьмой. Но, можно ли?..

Она до боли сжала зубы и нашла единственное не темное пятнышко еще не засохшей краски на одеяле. Тьма еще не поняла, что жертва собралась сделать, этим ей и предстояло воспользоваться. Не было права на ошибку и исправление. В пару движений Пинки нарисовала силуэт пони зелёной краской. Было жарко, глаза уже ничего не видели, лишь разорванные темным туманом образы, но она решила держаться за жизнь.

Ей нужен спаситель.

На рисунке, где её, ослабленную Пинки, окружила тьма, появился новый персонаж. Это должна была быть яркая, светлая своим цветом пони. Она была зелёной. Ее грива была чуть темнее, немного аквамариновой. Так она будет заметна во тьме. Ей нужна добрая метка. Но она не должна выдать тьме всю идею этой пони. Меткой будет чашечка с сердечком. И ещё ей нужно будет как-то перемещаться побыстрее. Она уже земная пони, не пегас и не единорог. Пусть у неё будет прибор, принцип работы которого понятен только ей самой. Пусть он будет… будет… Она выловила немного коричневой краски, получившейся из оранжевой и других примесей. Пусть её приборчик выглядит, как кремешок на передней ножке, она ударяет в него и уже в другом месте, может даже времени. Тьма в конце концов догадалась, что задумала Пинки, но та смогла завершить рисунок. Посреди тьмы зелёная пони казалась пятном света. Пусть она будет создана такой… Такой… парадоксальной! Да. Это умное слово!

Тьма взбесилась, Пинки почувствовала, что вот-вот задохнётся, жара сковала её, кисточка упала на пол.

— Обслуживание палат! – внезапно крикнул кто-то, широко открывая дверь. Прямо напротив двери в коридоре было окно. Оно было открыто. В палату ворвался яркий солнечный свет. Раздался оглушительный визг, Тьма извивалась, пытаясь спрятаться от палящего её света. Но у неё не было защиты, поэтому ничто не спасло её. На какой-то момент всё заполнилось льдом, словно тёмная жидкость замёрзла от света. Однако довольно быстро лёд рассыпался и растаял.

В палату вошла пони в костюме медсестры. Подойдя к едва дышащей Пинки, она приподняла рукавчик и показала ремешок на передней ноге.

— Ты в безопасности, — тихо сказала она, поцеловав Пинки в лоб, — Ты теперь в безопасности. Пока.

Пони подошла к мольберту и лягнула его, выбив в коридор. Потом она положила на кровать стопку чистой бумаги и кучу карандашей. Они были яркими. Среди них даже не было черного – только серый.

— Ты можешь продолжать свое лечение, если тебе это надо, а тебе это надо, — от зеленой пони веяло холодом, вокруг нее плясали маленькие снежинки, — Рисуй дальше, не бойся теней, они не могут тебя больше мучить.

— Кто ты? – прохрипела Пинки, — Это правда… Я тебя только что создала?

— Кто знает, кто знает, — зеленая пони улыбнулась, показывая свои белые зубки, совсем чистые.

— А те ужасы… Тьма заставила меня…

— Хватит о тьме, — пони подошла к Пинки и погладила. — Теперь лучше думай о свете.

Больше Доктор Колд не появился, уже вечером, как ни в чем ни бывало, за Пинки приглядывал Доктор Стэйбл. Розовая пони попыталась как бы между прочим спросить, куда делся тот пегас, но встретила лишь непонимание. «Какой Доктор Колд? Пегасы тут никогда не работали»

Её перевели в другую палату. Тут было огромное окно, никаких зеркал и даже двое соседей. Пинки начала пытаться вернуться к обычной пище, но желудок упрямо сопротивлялся, поэтому капельница не покидала своего места рядом с её койкой.

Твайлайт, стоило ей узнать о переводе подруги, прибежала так быстро, как только могла. Мало кто узнал, что ради этого она нагрубила Пуэр Скуту и всему министерству науки, когда те требовали обязательного присутствия Принцессы-ученого, как ее звали в газетах.

— А знаешь, что самое странное? – спросила Пинки после того, как рассказала всё, что у неё успело накопиться, — Никто даже не слышал о Докторе Колде! Об этом монстре, или чем он там оказался!

— Да, это удивительно, — странно ёжась, ответила Твайлайт, — После такого он бы точно был известен, где надо. Прошло уже почти три недели, как ты здесь, тебе не стало лучше?

— Как три недели? – Пинки подскочила на кровати, тут же поёжившись от боли в задних ногах, — Я не очень следила за временем, но не могло пройти больше двух!

— Ну, вообще-то, с тех пор, как тебя сюда привезли, прошло две недели и шесть дней, — чуть-чуть отстраняясь, уточнила Твайлайт, — Ты могла быть без сознания недельку, это возможно, так что не переживай. Я отлучусь на минутку, хочу узнать у доктора, когда тебя отпустят.

— Да! Не забудь мне сказать!

Фиолетовая пони торопливо, нервно подрагивая, вышла в коридор и отправилась искать Стэйбла. Коридор был пуст, поэтому она решила, что все врачи спустились вниз, на обеденный перерыв. Ничего, можно чуть-чуть подождать. Но, всё-таки, надо побыстрее узнать кое-что. Так что сначала придётся спросить, где искать доктора.

Твайлайт спустилась на первый этаж и подошла к двери в комнату отдыха для врачей.

— Простите, можно мне поговорить с доктором Стэйблом? – громко спросила она, постучав.

Дверь приоткрылась, и из комнаты выглянула медсестра Свитхарт, если верить бейджику. Она выглядела помятой и слегка взволнованной.

— Доктор Стэйбл здесь? – напрямую спросила Твайлайт, — Мне очень нужно с ним поговорить.

— Он на консилиуме, его тут нет. Вы можете подождать в приёмной, — вздрагивая, ответила она, — Он освободится через часик-полтора.

— Простите, с Вами всё в порядке?

— Да, я в порядке, — медсестра торопливо закрыла дверь, запираясь внутри, — Я тоже немного занята.

Твайлайт закатила глаза. Бурча себе под нос все слова недовольства таким отношением со стороны врачей, пони развернулась и пошла назад к Пинки. Ей надо поддержать подругу, особенно сейчас, когда она сбивчиво рассказывает небылицы про живую тьму, зеркала и злых докторов-пегасов. Имя доктора Колда было чудовищно знакомо, но никого, кто бы подходил под данное Пинки подробное описание, не было. И чем дольше она размышляла, тем больше странных мыслей появлялось. Она помнила, что Пинки очень подробно описывала ей своего обидчика, но, как бы ни старалась, не могла вспомнить, как же этот пегас должен выглядеть. Все эти подробности словно бы выпадали из её памяти одновременно с тем, как она их узнавала.

Помотав головой и решив, что всего-навсего сказывается усталость и волнение, Твайлайт пошла побыстрее, словно убегая от лишних ей мыслей.

— Ну что? – радостно спросила Пинки, — Меня отсюда уже скоро выпустят? Я думаю, надо будет устроить вечеринку по поводу моего выздоровления!

— Я не нашла его, он занят. Слушай, врачи тут вообще стали какими-то странными, все на собраниях, а которые не на собраниях, те заняты.

— Ну, по крайней мере, они не страшные, — улыбнулась Пинки, — Как же я устала тут лежать, я начинаю понимать Дэши, когда она…

Розовая пони замолчала и потупила взгляд.

— Она так и не вернулась?

— Нет, — покачала головой Твайлайт, — И я до сих пор понятия не имею, куда она могла деться. Конечно, это Рэйнбоу Дэш, наверняка с ней всё в порядке, но она так резко исчезла, что я серьезно переживаю за неё. Она может постоять за себя, но она могла хотя бы поговорить с нами, всё-таки мы друзья.

— Это на неё мало похоже, — Пинки грустно вздохнула, — А Флаттершай?

— Она отвечала на письма, но очень уклончиво. Говорит, что много работы, если я поняла верно, она теперь пишет книги, уже скоро должна выйти вторая.

— Хох! Когда это она первую успела? – раздался голос Эпплджек.

Земная пони стояла при входе в палату, переминаясь с ноги на ногу и неловко улыбаясь. На шее она носила канцелярский нож на старой верёвочке, словно это был какой-то амулет. Её не смущали укоряющие и удивленные взгляды, вела себя она так, словно носить такие «амулеты» стало модно.

— Я смогла немного выбраться из дел, прости, не получалось никак навестить раньше, — виновато пробубнила Эпплджек, — Как ты тут?

— Есть жутко хочу, — честно ответила Пинки, — Но не получается. Беру вот, смотрю – хочется, начинаю есть – сразу не хочется

— А я принесла тебе яблоко, попробовать. Если тебе можно, — фермерша вытащила из маленькой седельной сумки немаленьких размеров фрукт и положила его на тумбочку рядом с кроватью подруги, — Оно мягкое, недавно сорт вывели, решили засеять в прошлом году, а на этот уже такие плоды. Будешь хоть не первой, кто попробует, но уж второй точно.

— Это те, Сталлионградовские? – улыбаясь, спросила Твайлайт.

При упоминании Сталлионграда Эпплджек вздрогнула, но быстро пришла в себя и закивала. Твайлайт в очередной раз сделала вид, что не заметила, борясь с желанием картинно закатить глаза.

Надолго Эпплджек не задержалась – обсудив с Пинки совершенно сторонние вещи, она ушла. Розовая пони снова переключила внимание на свою фиолетовую подругу. Твайлайт терпеливо слушала поток мыслей Пинки, улыбаясь в ответ. Было радостно чувствовать, что подруга приходит в норму, уже явно отбросив идею диеты.

— Простите, — внезапно обратилась одна из соседок, — Нельзя ли потише? Я хочу вздремнуть!

Твайлайт пришлось уйти, да и темнело уже, приёмные часы заканчивались, врачи сами начинали разгонять засидевшихся друзей и родственников больных

Выйдя на улицу, она вспомнила, что так и не поговорила с доктором Стэйблом. Решив отложить это на завтра, фиолетовая пони зевнула и отправилась к библиотеке. Наверняка предстояла разборка с Пуэр Скутом по телефону. Погода не располагала к активности – облака окутали всё небо, очевидно ночью пегасы решили устроить дождь, чтобы возмещать ту длительную засуху, листва шелестела от ветра, складывая какие-то убаюкивающие ритмы.

— Я дома, Спайк! – крикнула она, закрывая за собой дверь, — Мне звонили?

— Нет! – ответил дракончик, выходя из кухни и вытирая лапы о полотенце. Судя по запаху, поспевал ужин

— Прости, я припозднилась. Почему ты не поужинал без меня? Я бы и сама себе что-то приготовила или, — пони зевнула, — Или разогрела.

— Я то поужинал. Но кое-кто решил, что тебе точно надо поесть, — Спайк многозначительно показал большим пальцем куда-то назад.

— «Кое-кто»? – удивилась Твайлайт, входя в кухню.

— Мисс Твайлайт! Рад, что вы решили хотя бы не ночевать в больнице.

— Пуэр Скут?

Твайлайт застыла с отпавшей челюстью, не зная, что именно заставляет её удивиться – то, что председатель лично пришел к ней, чтобы удостовериться, что она будет сыта, или то, что на нём был абсурдный синий фартук с узорами в виде радуги.

— Вы как раз вовремя, мисс Твайлайт, — магией единорог поставил на стол две тарелки и перенёс большую кастрюлю с, судя по запаху, «цветочной запеканкой», как это блюдо обычно звалось.

— Эм, — Твайлайт помялась, — Председатель Пуэр Скут, правда, не стоило.

— Вы так ломанулись, что мне показалось — конец света начинается, а у Вас билеты в первый ряд. Хорошо, что вы просто решили проведать подругу. Конечно, никто не остался доволен Вашим поведением, даже я. В особенности я, но я думаю, эта маленькая оплошность быстро забудется. Я поговорю с остальными в Министерстве Науки.

— Вы в порядке? – внезапно спросила фиолетовая пони, заметив, что ухо собеседника было явно порвано и еще даже немного кровоточило.

— Это мелочи. На пути сюда попал в маленькую аварию.

Твайлайт вопросительно приподняла бровь. Пуэр Скут вздохнул и нехотя ответил:

— Когда я переходил мост через реку, он обвалился. Забавно, уже второй раз у меня проблемы с мостами. Стоит заняться мостостроительными проблемами в Эквестрии, не думаете?

— Да, возможно. Но Вам самим это странным не кажется?

— Ну, если бы это был не второй раз, а второй десяток раз, тогда бы я задумался.

Фиолетовая пони начала тем временем есть. Пуэр Скут, как оказалось, неплохо готовил. По крайней мере, настолько неплохо, насколько может готовить пони, всё время занятый государственными делами.

— Ей лучше? Я имею в виду мисс Пай.

— Да, она уже начала приходить в норму, — кивнула Твайлайт, — Правда, есть некоторые странности.

Председатель, видимо из вежливости, не стал мучать расспросами и лишь кивнул.

— Вы, я надеюсь, не собираетесь просить одинокую девушку приютить Вас? – Твайлайт почему-то расслабилась, начиная говорить с Пуэром, словно он был просто знакомым.

— Нет, что вы, — то ли не поняв шутки, то ли притворяясь, что не понял, ответил тот, — Я остановлюсь у родных. Я достаточно давно не видел мою двоюродную сестру. Думаю, я сделаю им сюрприз, объявившись в последний момент.

— У Вас есть родственники в Понивиле? – удивилась фиолетовая пони.

— Да у меня родных пруд пруди по всей Эквестрии и за её пределами. Правда, большая часть работает с чайными плантациями или производствами. Меня родители назвали в честь чая, если Вы не замечали.

Он замолчал и посмотрел на часы, висящие на стене, потом на свои, что носил на передней ноге.

— Хм, мне пора. Надеюсь, завтра вечером я отправлюсь в Кэнтерлот, наделённый Вашей компанией, поэтому можно будет вернуться к прерванному обсуждению уже послезавтра.

Пуэр встал, вежливо кивнул Твайлайт, потом Спайку, и направился к двери.

— Председатель, — окликнула его Твайлайт, виновато отворачиваясь, — Простите за сегодняшний срыв. Мне, правда, очень неловко.

— Со всяким бывает. Но пообещайте мне, что такого больше не повторится. Будьте вы хоть трижды принцессой, это не дает Вам прав отворачиваться от государственных дел и оскорблять своих коллег.

Пуэр еще раз кивнул и вышел, закрыв за собой дверь.

— Мне кажется, у него к тебе что-то есть, — усмешливо сказал Спайк, — Ты ведь чувствуешь это, но все равно клянёшь его всеми грехами. Таких, как ты, называют…

— Если ты опять проведёшь параллель с Джапонийскими комиксами и мультиками, я тебя стукну! Представляешь, какая неразбериха будет, если кто-то вдруг решит, что между нами есть что-то? Или, чего хуже, что он уже мой жених! Так что помалкивай лучше об этом всём!– огрызнулась Твайлайт, отворачиваясь. Её взор тут же упал на стопку листов, неаккуратно сцепленных степлером, — А это что?

— Пришло днем. Судя по обратному адресу, откуда-то из Клаудстэйла. К этому прилагалось еще вот это, — Спайк показал средней толщины книжку в темной обложке, на которой золотистыми буквами было написано «Рожденная для покорности». Автором книги значилась…

— Флаттершай? – Твайлайт тут же вырвала книгу из рук дракончика, — Она даже расписалась на ней!

— Ты так и радуешься любой новой книге, как и всегда? Да. Некоторые вещи не меняются.

— Но это ведь книга от Флаттершай! Я читала короткую рецензию в газете, но так и не купила саму книгу! Похоже, это что-то очень сильное, если молодому автору отвели место в самой известной литературной газете!

— А что же тогда с этими листами?

— Наверное, она решила поделиться со мной наработками по второй книге! О! Это так волнующе! Я, пожалуй, начну со второй, надеюсь, она не продолжает сюжет первой!

— Я спать, — коротко вздохнул Спайк и ушел на второй этаж, — Не забудь погасить свет, когда закончишь.

Твайлайт же потеряла и даже мысль о сне. Удобно улегшись на подушку рядом с любимым круглым столиком и прихватив чашку чая, который, видимо, тоже принес Пуэр Скут, принялась читать, как и решила, манускрипт второй книги.

Пинки рисовала до самой ночи. Ей нравились яркие цвета, рисование таких же ярких пони увлекло её. Не желая идти на компромиссы ради одной картинки, она взялась за комикс. Одним из главных героев тут же стала та зелёная пони, которая представала перед ней спасительницей. Пинки хотела нарисовать что-то вроде истории о супергероях, только более мягкой и полной неловких случайностей. Начала она с того, что зелёная пони была из будущего, могла путешествовать во времени. Предыстория получалась не очень хорошо, поэтому после трех панелей, где Ти Лав, как она прозвала своё творение, сама рассказывает это о себе, пошло действие. Она потерялась во времени и попала в скучный и мрачный город, где случайно столкнулась с яркой, но одинокой пони. Это в будущем окажется вторая главная героиня. А пока Ти Лав начнёт путешествовать по разным другим городам и помогать другим пони. И странно вести себя по отношению к кобылкам. Почему-то это, как показалось Пинки, было важно для общего образа.

— Пинки Пай, — прервал ее голос доктора Стэйбла, — Пожалуйста, закругляйтесь, пора спать.

— Но у меня вдохновение! – обиженно заныла Пинки, — Нельзя останавливаться сейчас!

— Я ничего не знаю, — отнимая у пациентки листы и карандаши и кладя их на тумбочку, ответил доктор, — Я, например, не прописывал Вам никакой творчество-терапии.

— Я знаю, мне ее прописал доктор Колд, но дал мне только черные краски, которые использовали меня! Но меня спасла Ти Лав, поэтому я должна отблагодарить её, нарисовав красивую историю о ней! Она, к тому же, сказала мне продолжать рисовать, но теперь с яркими карандашами.

— Пинки Пай, у нас никогда не работал никакой доктор Колд. Ни, тем более, Ти Лав.

— Но он был тут!

— Да нет же! – Стэйбл начинал терять терпение, — Его нет и не было! Спросите кого угодно! Что с ним могло случиться? Он был, как Вы это назовете? Был отредактирован из жизни?

— Именно! – оживилась Пинки, — Тьма, окружавшая его, могла создавать истории в жизни!

— Да, конечно, а теперь спать!

— Но я не хочу!

— Но Вам надо! Я не знаю, что это за Колд, но он, видимо, был убедительнее, чем я. Спать!

— Ладно, — Пикни шмыгнула, — Как скажете, док.

Свет погас, и вскоре раздалось мерное посапывание соседки справа, которая и прогнала тогда Твайлайт. Пинки было не по себе от постепенно сгущающейся темноты. Она уставилась на полоску света под дверью, сожалея, что нельзя уменьшиться и лечь в неё.

— Эй! Ты спишь?

Пинки чуть было не подпрыгнула от внезапности. Как оказалось, к ней обращалась соседка слева. Единорожка светло-желтого цвета с синеватой гривой. Цвет шкурки этой пони напоминал Пинки о взбитом ванильном креме.

— Я Электрик Скай. А ты Пинки Пай, да?

— Электрик кто? – еще не оправившись после маленького шока, переспросила Пинки.

Единорожка тихонько захихикала.

— Скай, — притворно серьезным голосом ответила она.

— А. Да. Я Пинки.

— Ты рисуешь комикс?

— Да, есть немного. Если хочешь, утром покажу! Я, правда, только начала.

— Но это всё равно круто! Я чуть подглядела. Пока ты рисовала. У тебя милые рисунки.

— Да. Куда милее, чем сочащиеся черной краской монстры, которых меня заставлял рисовать доктор Колд.

— Ты вот, кстати, говоришь о докторе Колде. Извини, я подслушала твой разговор с подругой. Но знаешь, мне кажется, я знаю его.

— Правда? Ты же скажешь всем, что он существует? Мне кажется, все не верят мне, хотя сами его видели!

— Понимаешь, он очень подходит под твое описание и даже назвался Колд Ронином. Но он не был доктором. Он был кем-то вроде редактора текстов песен для одной моей знакомой. Я видела его, когда настраивала аппаратуру. Мне кажется, я ему не понравилась, а на следующее утро я проснулась со сломанной ногой. Ночью на меня упала вся стереосистема, которую я собрала.

— Вся стереосистема оказалась у тебя дома? Это точно его работа!

— Нет! Я просто спала на улице, заснула прямо во время работы. Но лучше уж я полежу в больнице с переломом, чем это всё бы рухнуло во время концерта.

— Но я не могу поверить в такое совпадение! – Пинки стукнула по кровати, — Может, этот Колд и не доктор вовсе? Он точно не доктор!

Электрик Скай зевнула и зарылась в одеяло.

— До утра тогда. Пинки? Я просто наконец-то высыпаться могу.

— Да, — дрожащим голосом ответила розовая пони, — Спокойной ночи. Наверное.

Потеряв отвлечение от страха, Пинки снова словно-бы провалилась. В коридоре уже тоже выключили свет, всё вокруг было покрыто тьмой. Пони казалось, что что-то надвигается на неё. Как в таком состоянии спать? Схватив лампу и бумагу с карандашами, Пинки накрылась одеялом с головой.

Лампа была старой и света давала мало, но как раз столько, сколько надо в таком маленьком пространстве. Взяв в зубы карандаш, Пинки продолжила рисовать. Кадр за кадром, она дошла до момента, где хотела показать злодейку.

Розовая пони пожевывала карандаш, размышляя, как бы изобразить её. Нужно что-то неприятное. Но такое, обычное, чтобы не слишком невероятное. Невероятное будет позже. Пусть пока невероятности хватит и с главной героини.

Пинки взяла чистый лист и нарисовала на нем силуэт пони, попутно размышляя над деталями. Злодейка выходила очень худой, еле держащейся на тонких ногах и неуклюжих копытах.

«Почему ты напала на клан конфетных пони» — спрашивает Ти Лав.

«Потому что я хочу есть» — не подавая никаких эмоций, кроме чистого безумия, отвечает злодейка.

Есть.

Пинки подняла взгляд от листа и взглянула на постепенно затухающую лампу. В блестящем железном колпаке она увидела своё отражение.

Впалые щеки, под глазами мешки, в глазах заметны полопавшиеся сосуды. Ушки не торчком, как были раньше, грива поредела… Очень худая шея. Вся она очень худая.

Есть.

Живот громко заурчал.

— Нет, — прошептала она.

— Да, — прошипело отражение, — Я с тобой, правда прекрасно? Наконец-то т именно такая, какой хотелось быть. Мы. Мы такие.

— Уйди, — прохрипела Пинки, — Откуда ты взялась?

— Я всегда рядом с тобой. Ближе, чем ты думаешь. Всегда за тобой.

Пинки зажмурилась.

— Всегда близка к твоим очаровательным розовым ушкам.

Розовая пони задрожала, давясь подкатившими слезами страха.

— Всегда тут. Всегда голодна.

Пинки почувствовала, как что-то обнимает её. Что-то горячее и тёмное.

— Не сопротивляйся мне, Диана. Я хочу есть. Я голодна.

Розовая пони медленно, дрожа, слезла с кровати. Тело не слушалось её. Что-то иное двигало ею, разрывая изнутри и обжигая при каждом движении.

— Голодна, — прошептало отражение.

— Голодна, — прошелестела тьма.

— Голодна, — прохрипела Пинки, медленно подходя к кровати, где лежала желтоватая пони. Её копытце торчало из-под одеяла. Такое милое. Такое мягкое. Словно сделанное из крема. Наверное, такое вкусное.

Пинки впилась в него зубами. Тут же раздался визг Электрик Скай. Пони проснулась и не сразу поняла, что происходит. Она попыталась стряхнуть напавшую, но ничего не выходило. Вкус мягкой кремовой булочки расползался по рту Пинки, она кусала все сильнее, закатывая глаза от удовольствия. Наконец-то она могла что-то есть! И что-то такое вкусное!

Живая булочка верещала и сопротивлялась, но Пинки извернулась и укусила её за другое копыто, ближе к груди. Электрик Скай кричала, но её не слышала даже спящая в этой же палате соседка.

— Пикни, что ты делаешь?! Прекрати!

Но Пинки была занята. Булочки не разговаривают! Никакие пирожные не разговаривают! Особенно когда их едят! Розовая пони вцепилась в шею жертвы. Булочка приятно дергалась, из неё текла начинка. Это утоляло голод. Было невозможно оторваться.

Электрик Скай захрипела, переставая дёргаться. Пинки вскарабкалась, преодолевая боль в своих конечностях, на кровать и, улегшись на жертву, начала примеряться к двум странным зефиркам, которыми булочка моргала.

Розовая пони облизнулась и наклонилась, чтобы продолжить трапезу.

— Стой сейчас же!

Дверь распахнулась, и палату залил свет.

Но тьма лишь ехидно взвилась клубами.

Пинки повернулась к вошедшим, вытирая крем с мордочки.

— Я не буду делиться!

Вперед выступила зеленая пони, позади неё дрожала розовая маленькая кобылка.

— Почему ты напала на неё? – спросила зелёная, выпячивая вперёд грудь. Тьма дёрнулась, обвиваясь вокруг Пинки, словно готовясь атаковать пришедших.

-Я голодна, — прошептала розовая пони, — Я хочу съесть эту булочку, — её голос отражался эхом и переливался.

— Булочку, говоришь?

— Да. Булочку. Конфетку. Зефирки.

— Прости, Пинки, — прошептала зелёная пони, — Мне придётся это сделать. Тиара!

Кобылка бросилась к окну и в одно движение сорвала шторы вместе с карнизом. Пинки взвыла от странной боли. Ей стало холодно, вся тьма, что защищала её и добычу секунду назад, начала гибнуть, извиваясь и превращаясь в лёд.

Крем показался очень странным на вкус. Пинки сплюнула. Её дыхание тут же спёрло, подкатила тошнота. Красное месиво вырвалось из её рта прямо на одеяло и шкурку Электрик Скай.

— Что? – прохрипела розовая пони, — Что я наделала!?

— Ты не смогла прогнать Тьму. Это моя вина. Даже свет не излечит тебя, если тьма хоть раз прикоснулась к тебе. В твоем же случае тьма сделала тебя своим рабом.

— Спаси её! Спаси Электрик Скай!

— Ей ничего не угрожает, у тебя всё равно переломаны зубы после того, как ты грызла себя. Но мне нравится твой способ поедания.

— Пинки, что это? – желтоватая пони едва дышала, — За что? Зачем?

— Я была голодна, — хрипло ответила Пинки и тут же зажала свой рот.

Пинки зарыдала и прижалась к покусанной пони, сквозь всхлипы моля о прощении.

— Успокойся, Пинки, — прошептала Электрик Скай, — Ты не глубоко прокусила, было просто больно и страшно.

— Почему ты не кричишь на меня? Почему не отталкиваешь?

— У меня затекли копыта от того, что ты на них лежишь, — честным голосом ответила жертва, — А ещё я не понимаю, что вообще произошло.

— Это всё Тьма, это она заставила меня это сделать!

— Не совсем, — помотала головой зелёная пони, — Ты сама сделала себя злодеем своей истории. Признаться, ты злодей — не самая новая идея, но теперь ты сама вступила в эти события.

— Что? – Пинки силилась понять хотя бы слово из объяснений этой пони, но в голове было пусто.

— Я не могу объяснить тебе всё. Ты, конечно, сделала меня парадоксом, прям как ты, но моим возможностям тоже есть предел. Как выбраться тебе придется думать самой. А ещё как-то оправдать две вещи.

— Какие? – тяжело дыша, спросила розовая пони.

— Почему твоя соседка покусана и почему ты лежишь на ней в такой манере. Удачного общения с доктором Стэйблом. И да. Одна важная деталь.

Зелёная пони нахмурилась, вокруг неё начали появляться крошечные снежинки.

— Жидкая Тьма вырвалась наружу. Она уже научилась скрываться. И научилась нападать.

Мордочка Ти Лав исказилась, превратившись в гримасу гнева

— Не оглядывайся!

Пинки вскочила. Она была в другой палате, уже с одной кроватью. Рядом стояла взволнованная Твайлайт.

— Пинки, ты в порядке? Доктор Стэйбл рассказал, что нашел тебя…

— Лежащей на искусанной соседке? – закончила за нее Пинки, — Да, было такое.

Голова раскалывалась, на языке был мерзкий привкус крови и рвоты.

— Она в порядке?

— Кто? Соседка? Да. Пинки, она вполне в порядке, она даже сказала, что не сильно злится на тебя.

— Но она злится! Она не станет моим другом! И все из-за меня! И Тьмы!

— Пинки, успокойся! Какой еще тьмы?

— Жидкой! Жидкой Тьмы! Она ухватывает истории и воплощает их в жизнь. И все самые мрачные истории! Где погибают и страдают!

— Пинки, мне кажется, тебе надо найти психолога.

— Нет! Мне надо выйти отсюда! Я не хочу здесь больше оставаться! Я не могу спать без света! А они его выключают! Хотя, видимо, эта тьма боится не всего света. Я не знаю, что мне делать!

— Пинки, я с тобой. Успокойся. Я приеду назад сразу после саммита, это всего через пару дней. А завтра приезжает Поки Пирс, ты же ждёшь его?

— Он не должен видеть меня в таком состоянии! Я выгляжу ужасно!

— Я думаю, он всё равно тебя примет. Он любит тебя.

— Не в этом дело! Я просто ужасно выгляжу! Я выгляжу как монстр! Я… Я так голодна…

Пинки зажмурилась и замотала головой. Что-то хмыкнуло прямо рядом с её ухом.

— Я тоже голодна, Пинки, — прошептало несуществующее существо.

— Нет, я в порядке, — прошипела Пинки, — Я в порядке.

— Хорошо, — растерявшись, ответила Твайлайт, — Тебе что-нибудь нужно?

— Моя бумага, мои карандаши и много света. И, хотелось бы, чтобы подальше отсюда.

— Я могу лишь дать тебе бумагу и карандаши. Могу еще принести ночник.

Пинки потерла глаза и, преодолевая боль, слезла с кровати, несмотря на протесты Твайлайт.

— Мне нужен весь свет, что ты мне можешь принести. И бумаги. Много. Как и карандашей. Пусть они будут поярче. И мне нужны какие-то книги о рисовании комиксов. Для изучения.

— И когда тебе это нужно? – невольно отстраняясь от чрезмерно воодушевленной Пинки, спросила фиолетовая пони.

— Как можно быстрее.

Твайлайт кивнула и боком вышла из палаты, закрыв за собой дверь. Она была вся в поту, что тут же заметил стоявший в коридоре Стэйбл.

— С Вами всё в порядке? Она на вас напала?

— Нет, она держит себя под контролем. Она просит бумагу, карандаши и лампочки.

— Гм, — доктор задумался, — На самом деле, она такая не первая. Одна пациентка тоже требовала листы бумаги, карандаши и не выключать свет на ночь. С недавних пор она не спала ночью, только днём, постоянно держала шторы открытыми.

— Могу я с ней поговорить?

— Вряд ли, она сегодня выписывается. Возможно, уже ушла.

Твайлайт шикнула и торопливо пошла домой. Вечером надо уезжать, до этого надо принести Пинки всё, что она просила. Зачем это было нужно, она не понимала, но решила не задавать вопросов. Возможно, так Пинки будет лучше.

Интерес к рисованию в Пинки был столь же внезапен, как и интерес к написанию книг со стороны Флаттершай. Конечно, всё это могло быть совпадением, как себя убеждала Твайлайт, просто Пинки измучила себя диетой и что-то щёлкнуло у неё в голове, поэтому она и придумала себе какую-то эмпирическую угрозу в виде тьмы. Флаттершай, видимо, тоже искала утешения.

Фиолетовая пони замотала головой, прогоняя непонятные мысли и сонливость. Она не выспалась из-за того, что всю ночь провела за чтением будущей второй книги Флаттершай. После того, что прочла, было уже страшно браться за первую, которая была закончена. Читать что-то вроде этого, зная, что написала это та скромная и забитая пегаска, коей была Флаттершай, было, по меньшей мере, странно. Это была история о том, как у кобылки-подростка появилась мачеха. Многое было описано с ужасающей подробностью, в особенности страдания главной героини и сцены жестокости. Счастливый конец показался каким-то натянутым, словно Флаттершай написала его в последний момент. Конечно, он не был совсем счастливым, но был неожиданно хорошим для главной героини после всего, что происходило до этого. И это всё ещё не отредактировано и не собрано в нужном для книги порядке.

Еще среди страниц было спрятано приглашение на литературный вечер в одном из крупнейших издательств Эквестрии, где эта вторая книга и увидит свет впервые.

Твайлайт торопливо собрала всё, что просила Пинки, и побежала назад в больницу, через час надо было уже быть на станции, чтобы ехать в Кэнтерлот.

— Это приключенческая история, — шептала Пинки, — Значит, неизбежны катастрофы, неизбежны частые стычки героев. Неизбежно возвращение злодеев, неизбежны случайные жертвы. Злодей может встать на одну сторону с героем, к этому мне надо стремиться, но это не может случиться быстро. Это риск — быть злодеем истории, но так я смогу контролировать ход истории лучше, чем будь я героем. Ти справится со мной. Ей понадобятся помощники, кто-то, в ком я уверена.

Розовая пони прошлась по палате, глубоко дыша.

— Я всё еще упускаю что-то. Тьма ведёт себя странно, она слишком слаба, чтобы быть высшим злом. Над ней ещё много ступеней. Но пока я знаю только о ней. Всё равно будет неправильно сразу показывать источник всех зол. Нужно быть внимательной, Тьма расшевелилась и уже выбралась наружу. Она уже не боится живых. Она ищет новых жертв. Она всегда рядом со мной и ждёт, пока я расслаблюсь.

Пинки остановилась перед окном, вглядываясь в мутное серое небо и Кэнтерлот, который было видно вдали.

— Нельзя оглядываться. Тьма рядом.

Скрип

Иногда события происходят слишком быстро, переплетаясь в невнятные узоры. Бывают пони, которые напрямую участвуют в них, являющиеся их центральными лицами, не способные выбраться из вихря. А бывают пони, которые не попадают ни в одно из событий , но, стоит неведомой силе отвлечься, ослабить контроль, эти пони влезают туда, куда им не было пути, спутывая нити и разрушая цепи происходящего. Но пугается ли эта сила или впадает в ярость, видя таких «жертв», возомнивших себя героями?

— Мисс Октавия Мелоди, Вы понимаете, зачем вы здесь?

Серая пони вздрогнула и кивнула. Она едва держала глаза открытыми. Хотелось спать, пить и принять душ. Поёрзав на неудобном стуле, Октавия судорожно вздохнула и кивнула ещё раз.

— Да. Я готова отвечать на вопросы.

— Хорошо, — офицер-единорог подвинул к себе бумагу и взял магией перо, — Скажите, Мисс Октавия, Вы знали Винил Скрэтч?

— Да, я знала её. Мы были близкими друзьями, наверное, так можно сказать.

— Вы давно знакомы?

— Да, ещё со старшей школы. Тогда мы и подружились. Мы часто видимся, понимаете, ей часто приходится ездить в Кантерлот, так как она — известный ди-джей, её часто приглашают выступить в разных клубах. В общем, когда она ездит в Кантерлот, она останавливается у меня дома, там, в Кантерлоте. Сама она живет здесь, в Понивилле, я часто приезжаю к ней, когда мне нужен отдых. Конечно, если можно считать отдыхом проведение времени с такой шумной пони, как она.

— Значит, у вас бывают конфликты?

— Нет, — испугано замотала головой Октавия, — Нет, вовсе нет! Не, разве что самые мелкие. Мы никогда не злились друг на друга долго.

Офицер слегка ухмыльнулся, явно забавляясь от такой реакции. Ясное дело, паника серой пони вызвана страхом, что её посчитают виновной. Если это так и есть, то долго она врать не сможет.

— Хорошо, — откашлявшись, снова заговорил офицер, — давайте перейдём непосредственно к тому, что произошло. Расскажите ещё раз, как всё было?

— Хорошо. Вчера вечером я собралась уезжать к себе в Кантерлот. У меня сегодня должно быть важное выступление. Я попрощалась с Винил, она не очень хотела идти меня провожать. Кажется, ей было плохо, уже не первый день. На платформе, когда уже подъезжал поезд, я поняла, что забыла смычок. Я побежала назад, надеясь, что посадка ещё не успеет закончиться, но, когда я прибежала в дом Винил, то…

Октавия сглотнула. Её снова бросило в дрожь.

— В общем, дверь была отперта, и в прихожей было много крови. Я поднялась на второй этаж. В какой-то момент я подумала, что Винил сама порезалась о свои «ловушки», можно так выразиться.

— Ловушки?

— Да. Она последние месяца полтора как с ума сошла. Например, она везде, где только могла, понатыкала лезвий, канцелярских ножей, даже специально обломала перила, чтобы торчали щепки. Я порвала свой плащ, когда приехала к ней месяц назад.

— Хм, — офицер нахмурился, — продолжайте, вы поднялись на второй этаж, и что дальше?

Октавия вздрогнула и поёжилась. Её бросило в дрожь, стоило вспомнить эту минуту.

— Винил лежала в конце коридора, кажется, она собиралась подняться на чердак. Её задние ноги были изодраны, — серая пони дёрнулась, несколько раз судорожно вздохнула, обхватывая свои плечи, словно ей было холодно, — от её мордашки вообще ничего не осталось. Она была обожжена. Рядом с ней лежал догорающий фальшфейер...

— Вы хотите сказать, она проводила вас, потом поранилась о свои же, как вы выразились, ловушки и побежала наверх, продолжая раниться и паля себя же фальшфейером?

— Нет! Я не хочу это сказать! – Октавия занервничала, — Я не знаю, почему это случилось и что вообще случилось, я просто говорю, что видела!

— Хорошо, что же было дальше?

— Я на какое-то время оцепенела. Я испугалась, любой бы на моём месте испугался! Потом я побежала за помощью. Кто-то оказался достаточно добр, чтобы добежать до врача. В итоге помощь из больницы подоспела, они увезли её, потом меня привезли сюда. Я сижу здесь уже несколько часов. Можно мне идти?

— Подождите немного. Вы говорите, что она вела себя очень странно. В чем это именно выражалось? – офицер нетерпеливо постучал по столу.

— Она, — Октавия сглотнула, пытаясь забыть вид израненной и обгорелой Винил, — Я же сказала! Эта её одержимость всякими острыми предметами. Она истыкала весь дом обломанными лезвиями ножей, бритв, обломала торчащие деревяшки. Чтобы не пораниться, надо было двигаться очень осторожно. Да что уж там! Она была ответственна за подготовку сцены для приближающегося музыкального фестиваля, так она решила вокруг неё понатыкать железных шипов. Оформила это, как такие противопехотные укрепления, но она заточила их до остроты, притом так, что на них можно не только напороться, но и обрезаться. Она считала это очень важным, провела за работой несколько дней.

— И Вы, конечно, не знаете, что это на неё нашло?

— Если бы я знала, я бы сказала! – крикнула Октавия, привставая на стуле, — Она ничего не говорила мне!

— Успокойтесь, — строго приказал офицер, — сядьте и отвечайте на вопросы.

— Вы что, мне угрожаете? – серая пони попыталась выглядеть строже.

— Нет. Я просто требую соответствия протоколу. Итак. Были ли какие-либо ещё странности?

— Да, пожалуй, да, — Октавия снова села, пытаясь восстановить дыхание, — Она одновременно с одержимостью острыми предметами стала одержима и светом. В очень особой манере.

— Поясните.

— Ну, это долгая история, я могла бы свалить начало на её подготовку к фестивалю, но мне кажется, всё связано.

— Ну, расскажите, мы никуда не торопимся.

— Но, — почти что жалобно обратилась серая пони, — я очень хочу спать. Можно я пойду?

— Нет.

Она вздохнула. На то, что ей удастся попасть на выступление в Кантерлот, можно было уже даже и не надеяться.

— Она сначала массово закупалась фальшфейерами. Знаете, она, наверное, всё, что заработала на прошлых гастролях, сбросила на них. Ну, или почти всё. Я даже не знаю, где она взяла столько. Она распихала их по всему дому. Знаете, это как жить на пороховой бочке. А часть она спрятала на сцене. Один раз она пришла домой такая довольная, что я даже испугалась. У неё с собой была банка светоотражающей краски. Она утверждала, что это необычная краска, которая отражает свет. Потом пару дней она не ночевала дома. А потом она стала ходить с керосиновой лампой в обнимку. Это был уже вообще абсурд. Вскоре мне надо было уехать. Но, когда я вернулась, она всё ещё ходила с этой лампой. Я решила, что она спустила все деньги, поэтому и нашла её на свалке, вместо того, чтобы купить нормальную. Знаете, я решила сделать ей сюрприз и купила ей хороший фонарь, знаете, мощный такой, сравнительно недавнего времени. Пока она спала, я выкинула её керосинку и оставила этот фонарь.

— И что она сказала?

— Она проснулась под вечер, когда уже смеркалось. Когда она обнаружила подмену, она запаниковала так, словно я сделала что-то ужасное. Она оказалась очень недовольна фонарём, кричала что-то о том, что он ужасен и бесполезен. В итоге она отправилась на помойку и искала свою лампу.

— Нашла?

— Да. Она не очень долго злилась на меня. Да и я сама виновата, как бы там ни было, нельзя было так с её вещами.

— Что-то ещё?

— Она была увлечена написанием новой песни. Знаете, обычно она делает лишь ремиксы, и ремиксы только инструментальные. Когда я предлагала помощь, она отказывалась, говоря, что хочет, чтобы это был сюрприз. Кажется, она хотела спеть её для меня на фестивале. Хотя, знаете, не могу сказать, что она умела петь. Скорее всего, ей пришлось бы делать фонограмму. Кажется, так она и собиралась поступить. Сама она хотела лишь сидеть за пультом и, как она иногда выражалась, «поигрывать» со звуком.

— Могу я задать вам один личный вопрос?

— Я же, так полагаю, не могу отказать? Вы всё равно мне его зададите, — Октавия устало посмотрела на офицера.

— Вы с Мисс Скрэтч были любовницами?

В первую секунду серая пони лишь молча смотрела в ответ. Когда до неё дошла суть вопроса, она вскочила и закричала, чувствуя, что краснеет:

— Что? Как вы можете так говорить?

— Ну, — офицер был невозмутим, — Между вами явно что-то, кроме дружбы. Особенно на это намекает её затея с песней.

— Я просто предположила, что она пишет песню для меня! Я не утверждала этого!

— Вы были явно вхожи в её дом. В любое время. Как и она в Ваш. Насколько можно судить из документов, ни Вы, ни она не замужем. В ваших биографиях полно моментов, которые делают эту теорию вполне реалистичной. Да и то, с какой нежностью Вы о ней говорите. Возможно, Вы испытали к ней ревность, поэтому и решили напасть на неё, а потом свалить все на её неуклюжесть.

— Какую… — Октавия вытаращила глаза, чуть ли не задыхаясь от возмущения, — Какую неуклюжесть? Какую ревность?! Вы что себе позволяете?!

— Я лишь констатирую факты. И делаю свою работу. А это значит, что мне надо искать мотивы с Вашей стороны.

— То есть, вы обвиняете меня? Вы с ума сошли?

— Я не вижу причин, по которым Вас нельзя обвинить. У Вас нет алиби.

— Да как, — Октавия начала заикаться, — Но я же… Я же была на станции!

— Даже если это и могут подтвердить, это ничего Вам не дает. Вы могли напасть на неё перед уходом. Или, что вероятнее, по возвращении.

— Но за что мне её убивать? За что?

— Ревность, я же говорю Вам. Послушайте, Вам же будет проще, если вы признаетесь.

— В чём? В том, что я любила Винил? Да, мы были подругами, но я не думаю, что можно так просто из-за этого считать нас, как вы сказали, «любовницами».

— Вообще-то, я о том, чтобы вы признали факт нападения на неё.

— Я не делала этого! Если бы я сделала это, разве стала бы я звать помощь? Или так переживать за неё?

— Всё это Вы могли сделать ради того, чтобы отвести от себя подозрение.

— Ух, — серая пони схватилась за голову, — Можно мне уйти? Я очень устала. У меня болит голова, я очень хочу спать, очень хочу пить! Я не собираюсь больше отвечать на ваши провокационные вопросы! Если у Вас есть нормальные вопросы, то вы можете расспросить меня днем.

— Ладно, Мисс Октавия, я, так и быть, отпускаю Вас под подписку о невыезде. Вы не должны покидать Понивилль до конца расследования.

Октавия вздохнула. Выступление, к которому она готовилась уже больше года, полностью пропадает. Это должно было стать самым важным днём в её жизни, но, похоже, что-то было против неё. Она понимала, что сейчас нужна Винил, убеждала себя, что осталась бы с ней, даже если бы её не удерживали насильно, но чувство обиды всё равно неприятно покалывало изнутри. Подписав несколько бумаг, где она едва различала текст, она направилась к дому Винил, чтобы провести там остаток ночи. Надо было хотя бы немного поспать.

Октавия посмотрела на ночное небо. Облака расходились, открывая вид на яркие, словно искры, звезды. Луна, казалось, висела на самой середине неба. Создавалось впечатление, что она была расколота с другой, не видимой глазу, стороны, а звезды – это её яркие осколки, разрывающие черноту космоса.

Октавия невольно вспомнила свою первую встречу с Винил, этой не особо воспитанной, не стоящей на месте единорожкой. В тот день Октавия только приехала в старшую школу при Эквестрианской Академии Искусств. Она не знала никого, не знала и дороги до общежития, так же как и не имела ключей от комнаты, как и была жутко асоциальна. Когда ей сказали найти свою соседку и взять у неё ключи, Октавия не на шутку разволновалась. Она не думала, что будет жить в одной комнате с кем-то ещё.

Пока Октавия искала эту загадочную «соседку», она случайно забрела в зал, где проводилась молодежная дискотека для вновь поступивших, что у самой Октавии никак не ассоциировалось с гордым и серьезным названием учебного заведения. Там на неё буквально накинулось несколько жеребцов, приглашая потанцевать, окончательно выбивая не привыкшую к громкому шуму пони из колеи. Тогда и появилась Винил Скрэтч, как это бывает в самых глупых историях, разогнав взбеленившихся приставал. Заикаясь, Октавия начала объяснять, кого ищет, и, к её удивлению, не очень приятному, оказалось, что это и есть её соседка.

Ложась спать, Октавия почти выругалась, впервые в жизни, когда Винил продолжила отрываться уже в одиночестве, наигрывая какие-то бьющие по мозгам ритмы и молотя по импровизированному барабану из пластикового ведра.

Но потом эта же Винил сломала все появившиеся шаблоны о себе, хоть и продолжила при этом мешать спать, когда открыла окно и очень настойчиво позвала посмотреть. Октавия тогда, злобно ворча, встала с кровати и подошла взглянуть, что бы там ни было.

Винил указала на небо. Просто ей нравились эти яркие звезды на темном небе. С того и началась их противоречивая дружба. Конечно, назвать Винил своим другом Октавия поначалу не могла. Они сближались довольно медленно. Единорожка умела быть рядом в нужный момент и не раз спасала Октавию из разных передряг со сверстниками. И всегда умела поддержать, если что-то беспокоило.

Мало кто знал, что именно благодаря ей Октавия смогла не просто окончить школу при академии, но и поступить туда, в саму академию. Три раза она проваливала вступительное выступление. И Винил всегда убеждала её попробовать еще раз. И на четвертый, последний возможный, раз, серая пони прошла, приблизившись к своей мечте и будущему призванию на большой шаг. Единорожка же вылетела и после дополнительного, пятого шанса, но ничуть не сокрушалась, объяснив то, почему вообще пыталась, тем, что хотела быть рядом с «неуклюжей волнующейся земной пони».

Октавия вздохнула, глядя на небо. Как же всё в её жизни глупо. Вся её биография похожа на совершенно бессмысленную предысторию отношений двух почти не связанных персонажей.

Грустно хмыкнув своим мыслям, пони зашла в дом, осторожно обходя торчащие отовсюду лезвия. Она прошла на кухню, здесь было меньше всего «ловушек» из-за того, что очень многие поверхности Винил вымостила разномастной плиткой, в отличие от деревянных полов и стен в остальном доме. Казалось, она просто воровала бесплатные образцы со всяких магазинов, может даже собирала остатки со всяких строек, которых за последние три года было возле Понивилля немало. Пол был весь разноцветный из-за этого, словно единорожка делала какой-то рисунок, но бросила это дело, когда не смогла подобрать нужные цвета.

Октавия с жадностью осушила несколько стаканов воды, чувствуя, как постепенно успокаивается. Надо было сходить в Понивилльскую библиотеку и попросить возможности позвонить в Кантерлотский театр оперы и балета, где предстояло выступление, сообщить, что она никак не сможет попасть туда. Конечно, остальные из оркестра сильно разозлятся, ведь к этому выступлению все так долго готовились, так мечтали об этом моменте.

На мгновение Октавия даже задумалась, что, если бы она не вернулась, а смычок взяла у кого-нибудь ещё уже перед выступлением или даже последней репетицией, то ничего бы не провалилось. Но что случилось бы тогда с Винил? Нашли бы её вовремя? Был бы у неё тогда шанс на спасение? Сейчас он, слава Селестии, есть, врачи сказали, что состояние хоть и тяжёлое, но стабильное, это ведь хорошо?

Октавия никогда не разбиралась в медицине. Как и много в чём. Всю жизнь она посвятила музыке, она и толком не умела ничего, кроме как играть на виолончели. У нее были некоторые теоретические знания и о парочке других инструментов, но так уж у неё в жизни сложилось.

Это звучало невероятно, но готовкой занималась именно Винил; когда Октавия была одна, она питалась полуфабрикатами, поскольку, даже делая бутерброд, могла что-нибудь разбить и, в лучшем случае, просто испачкаться сама.

Для подруги Винил держала отдельную комнату, не называя её даже гостевой, а именно «комнатой Октавии». Это было самое чистое и аккуратное место в доме: чистый ковер, аккуратные стеллажи с книгами, заправленная в любой момент кровать. Единорожка-диджей всегда была рада подруге, когда та появлялась на пороге, даже не предупредив о приезде.

Когда же Винил приезжала к Октавии то они обе ютились в одной небольшой спальне, да и вообще, квартира, которую могла позволить себе снимать Октавия, была очень маленькой, предназначавшейся исключительно для одной пони.

Виолончелистка зарабатывала достаточно много по меркам многих городов, но не по меркам Кантерлота. Много денег уходило на оплату счетов, цены на всё в столице были взвинчены; на то, чтобы добираться до места репетиций, как и выступлений, уходила зачастую кругленькая сумма, если только им всем не предоставляли транспорт, что случалось очень редко.

Октавия тяжело вздохнула и села на кровать. Ей всё ещё не давало покоя то, что за дверью, в коридоре, тянется дорожка из крови Винил, прямо от прихожей на первом этаже до входа на чердак. Что могло случиться с ней? Нарастающее непонятное безумие дало о себе знать? Может быть… Надо было сразу найти ей психиатра, а не надеяться, что это у неё от волнения перед фестивалем.

Сейчас поздно уже думать о том, как что предотвратить, всё уже произошло. Теперь надо как-то выдержать это и помочь Винил. Что с ней будет, когда она очнётся? Она ведь очнётся, правда? Октавия глубоко вздохнула, мысленно убеждая себя, что всё будет хорошо. Винил сможет выдержать эту травму. Как и то, что её лицо сильно изуродовано. Чудом пострадал лишь один глаз, второй, вроде бы, был в порядке. Ведь она сможет смириться с тем, что мир придется видеть одним глазом? И с тем, что верхняя губа было опалена так сильно, что её зубы теперь будет видно, как бы она не силилась закрыть рот?

Да, она бы осталась с Винил, даже если бы её не задержали в полиции. Она бы просто не смогла оставить подругу одну после стольких лет этой их абсурдной близости.

Предавшись приятным воспоминаниям, Окатвия легла и накрылась одеялом. Широко зевнув, она закрыла глаза и заснула. Она буквально почувствовала момент, когда реальность перестала для неё существовать. Ей не снилось сна, но она чувствовала себя в сознании. Приятное тепло оплетало её, уставшую и измученную волнением, сладкими объятиями дрёмы.

Октавия невольно улыбнулась, наслаждаясь этими ощущениями. Она слегка подвинулась и поёрзала на подушке. В тот же момент разум пони пронзила мысль, что она не может проглотить слюну и вот-вот захлебнётся ею. Она тут же запаниковала и резко села на кровати, тяжело дыша и пытаясь вызвать глотательный рефлекс. С третьего раза вышло. Она отдышалась, поглаживая себя по шее, другим копытом осторожно потирая глаза

Что-то прошуршало за дверью. И без того взведённая Октавия чуть было не выбила себе глаз, дёрнувшись от неожиданности.

«Воры?» — подумала она. Что делать? Она медленно и очень тихо вылезла из-под одеяла и вышла из комнаты. По полу коридора, кроме засохшей крови, тянулась широкая полоса очень тёмной грязи. Кем бы вор ни был, он был явно уверен, что здесь никого нет, раз так наследил. Октавия взяла в зубы ножку от развалившегося несколько дней назад стола, который с тех пор и валялся при входе в её комнату, и медленно пошла в сторону тихих звуков.

Грязь тянулась к тому же месту, где вечером лежала Винил. Там след обрывался.

Октавия сглотнула, чувствуя, что начинает дрожать. Она принялась озираться, ища, куда мог деться тот, кто оставил за собой этот след. На нос что-то капнуло с потолка. Вздрогнув, сдерживая испуганный визг, пони подняла взгляд вверх. Через щель между дверцей на чердак и остальным потолком протекала эта самая грязь.

Серая пони поднялась на задние ноги и немного неуклюже дернула передними копытами ручку дверцы на себя. С громким скрипом дверца-лестница опустилась, открывая путь на чердак, в темноту. Что-то громко зашуршало наверху. Собравшись с силами, Октавия в два неуклюжих прыжка забралась по лесенке и нажала на выключатель, осветив помещение.

Было пусто, лишь разбросанный мелкий хлам и несколько картонных коробок, видимо, с пластинками.

— Кто тут? Не смей прятаться! Я могу за себя постоять! – дрожащим голосом крикнула Октавия, осматриваясь.

Но никто не ответил, не было и шанса, чтобы кто-то мог тут спрятаться при включённом свете.

Хорошенько осмотрев чердак, словно пытаясь и надеясь найти кого-то, Октавия спустилась вниз, выключив свет и закрыв за собой дверцу. Она остановилась перед окном, вглядываясь в ночь. Шёл дождь, да притом очень сильный, деревья прогибались под ним. Шума дождя, однако, не было слышно из-за того, что весь дом был напичкан шумоизолирующими материалами, иначе бы Винил давно выгнали за нарушение общественного спокойствия.

Успокаивая себя тем, что это всего лишь протекает крыша, пони вернулась в свою комнату. Пора спать.

Что-то издало громкий, скрипучий звук, словно взбесился какой-то расстроенный инструмент. Октавия подпрыгнула и, сама того не поняв, оказалась под кроватью.

Раздались громкие и быстрые шаги, словно кто-то быстро пробежал по коридору, сопровождаемые мерзким скрипом, будто этот кто-то одновременно скрёб по стене. Шаги затихли. Потом снова послышались, приближаясь к двери в эту комнату.

Октавия замерла, стискивая рот передними коптами, чтобы не закричать. Это нельзя было списать на дождь. Никак нельзя было! Ручка двери начала медленно, со скрипом, поворачиваться. Раздался щелчок, и дверь, скрипя, открылась.

В коридоре никого не было. Серая пони медленно вылезла из-под кровати и выглянула в коридор. Стены оказались заляпаны той же грязью, что и пол, но так, словно кто-то грязный специально через каждый шаг трогал стену или касался её головой.

— Кто тут? – срывающимся голосом спросила Октавия.

Она прошла по коридору к лестнице на первый этаж, посмотрела вниз и замерла. Кто-то стоял рядом с входом. Кто-то едва заметный глазу – стоило посмотреть на него, как начинало казаться, что по глазам распыляется слепота. Оно просто стояло и смотрело куда-то в сторону комнаты Винил. Октавия зажмурилась, пытаясь проморгаться, и отступила на шаг назад. Под копытом скрипнула половица, и существо повернулось к остолбеневшей пони.

Оно раскрыло рот и завизжало, словно испугалось. Однако Октавия не задумывалась, кто кого испугался, и, будучи отрезанной от выхода из дома, рванула в свою комнату, заперев дверь на защёлку. Обернувшись одеялом, словно оно могло спасти от чего-то, серая пони сидела на кровати, дрожа и пристально смотря на дверь. Хоть существо и не последовало за ней, оно продолжало верещать, пока вдруг звук не оборвался. Повисла тишина. Из-за звукоизоляции эта тишина была по-настоящему абсолютной: никакие звуки с улицы не были слышны, а Октавия в то время сидела, как статуя.

Постепенно остолбенение прошло, и она даже начинала вспоминать, как надо дышать. Спать она бы теперь не решилась ни в коем случае. Так же как и выходить из комнаты, пока не наступит утро.

Когда ноги и шея начали затекать, пони вылезла из-под одеяла и попыталась размяться, расхаживая по комнате. На глаза попалась аудиокассета, где, судя по этикетке, было что-то из классики. Она взяла её зубами и вставила в проигрыватель, надеясь, что музыка поможет ей расслабиться.

Ей нравились кассеты, с ними было просто управляться даже земным пони вроде неё, пластинки быстро портились, если их брать зубами, кассеты же было испортить чуть сложнее. Конечно, ещё немного времени пройдет, и все будут говорить, как им не хватает шума вращающейся пластинки, что стало не так душевно. Но ведь то же будут говорить и о кассетах, когда придумают что-нибудь ещё.

На записи была игра на скрипке. Очень простая, едва ли дотягивающая до уровня выпускника музыкальной школы. Октавия подтащила громоздкий проигрыватель к кровати и легла поверх одеяла. Музыка навевала воспоминания о школе и Академии. Когда она училась в Академии, с Винил они совсем не виделись, ведь единорожка не попала туда. Забавно, что нынешняя диджей, известная на пол-Эквестрии, училась совершенно не на музыканта.

Пока рядом не было её, Окатвии пришлось найти себе других друзей. На одном курсе с ней учился Роял Рифф, весьма харизматичный жеребец. За всё обучение он даже не попытался написать ни одной нотной строки своих нот, зато мог придумать напев и любил подсказывать всем добавлять «какую-нибудь фишку». Он явно не был создан для классической музыки, на последнем экзамене он чудом не провалился, начав играть какого-то малоизвестного композитора времен основания Ванхуфера. Собственно, редкость находки и спасла его.

Карьеры музыканта он так и не сделал, зато нашёл своё призвание в работе агента благодаря своей харизме, которую он мог как показывать, так и терять, когда это было нужно ему. Вряд ли бы труппа наполненных мечтами и планами на будущее начинающих музыкантов, среди которых была и Октавия, смогла бы добиться чего-то толкового, если бы он вовремя не показал свой талант. Благодаря ему они смогли уже через год после выпуска из Академии выступить на большой сцене. Роял Рифф всю свою жизнь, тем не менее, мечтал перейти к какой-нибудь менее классической музыкальной группе, такой, где есть певец, которого можно засыпать советами, однако с труппой Октавии его «склеила» влюблённость в Бьюти Брасс, что играла на сузафоне.

Роял Рифф всегда вытаскивал труппу из проблем, ещё со времён Академии, особенно асоциальную Октавию. Октавия вляпывалась в неприятности, он умудрялся спасти и её, и себя.

Серая пони привстала, смотря в окно. Вот кто ей сейчас нужен. Он сможет что-то сделать, чтобы избавить её от подозрений со стороны полиции. Наверняка ему это по силам, всё-таки в Понивилле он завсегдатай и знает психологию местных. Другое дело, что вокруг этого события начинало сгущаться что-то, что было тяжело не просто объяснить, но и понять. Как объяснить ему, что стоит за этими «ловушками» по всему дому и фальшфейерами? Сможет ли он поверить в то, что Винил сама себя так изодрала и обожгла, если сама Октавия в это никак не верит. Но что ещё могло случиться?

Вряд ли в Понивилле нашёлся бы кто-то, кто желал Винил зла, и тем более кто-то, кто так бы её изуродовал. По крайней мере, в это хотелось верить.

Тут же всплыло то нечто, уже выскочившее из головы. Октавия в тот момент слабо соображала, но сейчас спокойствие постепенно возвращалось к ней, и она задумалась, что бы это могло быть. Но вряд ли ей поверят, если она скажет, что на Винил мог напасть полуневидимый грязнуля. Что это вообще могло быть? И этот ужасный скрип…

Вдруг звук из проигрывателя заскрипел – играющий на записи серьезно сфальшивил и даже запутался в нотах. Октавия вздрогнула, судорожно ища кнопку выключения, но запись тут же закончилась. Вряд ли её это расслабило, даже напротив – скрип напомнил обо всём, что её разум пытался отрицать и убирать на задний план.

Что вообще такая кассета делает тут? Даже подписана она была как-то криво. Винил никогда не разбиралась в классической музыке, настолько, что ей можно было внушить, что композиция классическая, даже если это не так. Может, она хотела сделать подруге приятное, купив послушать что-то такое, только вот, видимо, её обманули. Ну, ведь ценится само желание, верно?

Начало светать, солнце медленно поднималось, освещая сначала верхушки домов и деревьев, потом проникая в окна и наполняя комнату мягким оранжевым светом, принося спокойствие.

Октавия открыла дверь и выглянула в коридор.

Странности не закончились – весь пол был покрыт тонким слоем льда, такой же лёд был и на стенах. Он таял буквально на глазах, оставляя лишь чистые лужицы. Грязь, которая была ночью, исчезла, словно она и превратилась в лёд. Октавия тяжело вздохнула и медленно спустилась на первый этаж. То существо, которое она видела, исчезло без следа, остался лишь тающий лёд по всему коридору.

Пони проверила окно в конце коридора. Оно было закрыто изнутри. Ради интереса она заглянула в похожее окно на втором этаже. Та же история. Октавия прошлась по всем комнатам, где были окна. Они все были закрыты изнутри, как и обе двери наружу.

Странно, что, несмотря на отсутствие сна, пони чувствовала себя бодрой. Очевидно, всё ещё на адреналине, скоро пройдёт. Тогда как бы не рухнуть прямо где стоишь.

Октавия вышла через боковую дверь в маленький садик, жадно вдыхая утренний воздух. Улицы были ещё пусты, все нормальные пони спят. Но все ли?

Кто-то шёл вдоль улицы, осторожно оглядываясь по сторонам и пошатываясь, словно с неимоверной усталости. Это была розовая пони, очень худая, едва держащаяся на неуклюжих тонких ногах. Все бы ничего, но вот её грива и метка «говорили», что это никто иная как Пинки Пай. Местная легенда и та самая пони, которая сорвала первое выступление их труппы на Гранд Галопинг Гале.

— Доброе утро, — хрипя, обратилась Пинки, заметив, что за ней наблюдают.

Октавия отступила, задумываясь, что ответить. Хотя внешне эта пони и была похожа на Пинки Пай, но она была слишком гротескна – чересчур худая, медленная, и её улыбка была поразительно кривой.

— Да, — кивнула серая пони, — утро.

— Я слышала, что случилось с Винил. Это так неприятно. Как она?

— Врачи говорят, что шанс есть. А вы были друзьями?

— Ну, — Пинки хмыкнула, размяла шею и ещё раз попыталась широко улыбнуться, — я дружу со всеми в Понивилле. Ну, по крайней мере, с теми, кто здесь живет постоянно. А с Винил вы, я так поняла, тоже подруги?

Октавия кивнула.

— Ты, наверное, сильно переживаешь. Это ужасно. Кто мог быть таким жестоким, чтобы сотворить подобное? Её так жаль.

— А ещё они подозревают меня, — вздохнула серая пони, — Ну, им больше некого. Ну, или, по крайней мере, на меня легче указать.

— Я не верю, что это ты! Никто, кто дружит с Винил, не смог бы ей навредить.

— А у тебя есть предположения?

Розовая пони отвела взгляд, начав нервно ковырять копытцем землю.

— Нет. Я же говорю, не могу даже представить.

Она что-то скрывала. Так же, как и Октавия. Серая пони решила, что расскажет о ночном госте только Роял Риффу, поверит он или нет. Она могла в жизни доверять лишь Винил и ему, в остальных она часто видела угрозу и даже скрытые насмешки.

— Мне пора, — словно растерявшись, буркнула Пинки, — меня просто отпустили погулять из больницы.

— Подожди, — строго окликнула её Октавия, — ты, наверное, общалась с Винил, когда она готовилась к фестивалю. Она вела себя странно. Ты не знаешь причин?

— О чём ты?

— Как же о чем? Её жуткая боязнь темноты, появившаяся из ниоткуда. Её мания окружить себя острыми предметами.

— Я понятия не имею, что на неё нашло, — отворачиваясь и торопливо уходя, ответила Пинки, — Мне пора.

Она точно что-то знает. Надо было бежать за ней и выяснить, но эту идею пришлось тут же отсечь. Полиция и так уже ухватилась за хвост. Офицеришка точно будет вить свою идею «ревности» до конца. Надо было что-то делать. Как-то связаться с Роял Риффом, с остальной труппой. Октавия вздохнула, как-то машинально начав поправлять наклонившиеся доски забора.

Ей срочно надо было себя чем-то занять, пока почта была закрыта. Как только придет время открытия, она рванет туда, чтобы позвонить своим. Можно было бы сходить в библиотеку, но, всё-таки, вряд ли телефон там доступен для простых посетителей.

Взгляд упал на клумбу. Все цветы были побиты ночным дождем. Октавия как-то грустно хмыкнула, и принялась аккуратно привязывать измученные растения к тонким палочкам. Этому она научилась еще в детстве – мать очень любила свой небольшой сад и никого не допускала работать в нём, кроме себя и, иногда, дочери.

Надо было бы написать родителям пару раз, а то с тех пор, как она уехала от них в Академию, ещё даже старшую школу при Академии, она их и не видела. Она любила родителей, но и боялась их – они были очень строги к ней. Возможно, им тоже было тяжело с дочерью, которая была земной пони. Октавия помнила, как все её знакомые удивлялись, когда она рассказывала, что её мать – пегас, а отец – единорог.

Они были довольно богатыми, но, очевидно, хотели, чтобы их дочь сама создала свою жизнь, а не жила на готовом. Что ж, этим Октавия уже давно и занимается с переменным успехом.

— Да, — прошептала она себе под нос, — живу в маленькой квартирке, питаюсь полуфабрикатами, выматываюсь на репетициях, что нервы уже никакие. Да еще и без жеребца до сих пор. Точно именно такая дочь, о какой они мечтали.

— Зато у тебя замечательная подруга, — оборвал её мысли веселый голос.

Октавия вздрогнула и обернулась. Опираясь на забор, со стороны улицы на неё смотрела зелёная пони. Она широко улыбалась, накручивая свои кудряшки передним копытцем.

— Прошу прощения, мы знакомы?

— Пока нет, но сейчас будем! – зелёная пони откашлялась и перескочила через забор, споткнулась и повалила Октавию, — я Ти Лав!

— Слезь с меня. Пожалуйста, — отталкивая ту, процедила сквозь зубы Октавия, — не надо на меня наваливаться.

— Но у тебя такая милая мордашка, когда ты стесняешься! – Ти засмеялась, помогая серой пони подняться на ноги.

— Что значит стесняюсь?!

— Ничего. Просто ничего. Ты выглядишь встревоженной. Что-то произошло?

— Мы с тобой только встретились! С чего бы мне откровенничать с тобой? – Октавия отошла в сторону и села на старую маленькую лавочку.

— Ну, я подумала, что тебе это необходимо, — Ти широко улыбнулась, показывая белоснежные зубки, что заставило Октавию тайком облизать свои, стиснув губы.

— Это не твое дело, — буркнула серая пони, — Что ты лезешь к незнакомцам? Мама не учила, что так нельзя?

— Учила, зато бабушка учила наоборот.

Зелёная пони подсела к Октавии, прижимаясь к ней боком, чтобы уместиться на узенькой скамейке.

— Послушай, прекрати это, — стиснув зубы, прошипела Октавия, — Что тебе от меня надо?

— Просто я шла и увидела, что кто-то грустит. Я решила помочь. Всегда так делаю.

— Мне не нужна помощь! Никакая! Поняла? Теперь иди!

Ти грустно вздохнула и встала с лавочки, помялась и перескочила через забор.

— Знаешь… Старайся держаться поближе к свету, хорошо?

После этих слов она торопливо убежала, прежде чем Октавия поняла, что не прочь бы поговорить с ней. Зелёная пони исчезла из виду очень быстро, словно испарилась.

— Держаться поближе к свету? – прошептала серая пони, — Это какая-то новая мода?

Мысленно ругаясь на себя за то, что упустила возможно знающую что-то пони, Октавия вышла со двора через дом, не желая перепрыгивать забор, заперла за собой дверь и направилась к почте.

При входе её встретила косоглазая пегаска светло-серого цвета. Она выглядела взволнованно. Когда Октавия подошла к двери, та остановила её.

— Стойте, — крикнула пегаска, — я уронила ключи! Не толкните их в траву случайно!

— Просто отлично, — прошипела Октавия, — Мне срочно нужен телефон.

— Я уронила ключи! Без них не войти!

— У вас тут всего одни ключи?

— Нет, но другие у других работников. Это были ключи охранника.

Обе пони как-то синхронно вздохнули и, так как это нужно было им обеим, начали искать. На вопрос «куда они могли упасть» пегаска не могла ответить. Приходилось перебирать чуть ли не каждую травинку отдельно, особенно, когда растеряша упомянула, что ключи были помечены зелёным лаком.

— Я нашла их! – вдруг крикнула пегаска, гордо поднимая ключи на копытце.

Прежде чем обе пони сообразили, что произошло, что-то схватило ключи и улетело. Это была черная ворона, появившаяся словно из ниоткуда и практически мгновенно скрывшаяся из поля зрения.

 — Что это было? – прохрипела Октавия, — Это тут часто?

Косоглазая не ответила. Она начала прерывисто вздыхать и подрагивать, словно вот-вот заплачет.

— Это было мое рабочее место.

— Что?

— Если я не смогу открыть дверь, то я не смогу начать работать свою смену! А мне нужно работать! — она схватила земную пони за плечи и затрясла, — Меня выгонят, если я не открою почту вовремя! И охранник будет долго орать на меня! Но, что важнее – меня выгонят!

— А где твои ключи? Почему ты взяла их у охранника?

— Я забыла свои дома, — всхлипнула пегаска, — Но я не могу отсюда уйти! Если я оставлю ящик с письмами без присмотра, — она указала на увесистый деревянный ящик, — то, даже если ничего не украдут, меня точно вышвырнут!

— В больших городах и то простят мелкую оплошность, ну, в смысле, не станут совсем выгонять, я думаю…

— Но это не первая оплошность! Меня, — она запнулась, — Мне часто не везёт.

— Ну, тогда сбегай домой и принеси ключ, а я пригляжу за ящиком.

— Но так нельзя! Это моя работа! О, Селестия, что мне делать.

— Так, — Октавия начала сердиться, — нам обеим, по разным причинам, нужно попасть внутрь. И для нас обеих это важно. Давай поступим так: ты стой тут с ящиком, смотри, чтобы вороны и его не унесли, а я схожу к тебе домой, принесу ключ, знаю, звучит ужасно. Там кто из семьи ещё есть?

— Моя дочь, — всхлипнула пегаска.

— Хорошо, я даже не стану заходить, попрошу её дать ключ. Что мне ей сказать, чтобы она поняла, что я от тебя, и как мне найти твой дом?

— Мой дом недалеко, он рядом с рекой, там, — она указал направление, — Скажи ей, что мама забыла ключи от почты и что ей надо быстрее их получить.

— Угу, — кивнула Октавия, надеясь, что не заблудится с такими туманными указаниями.

Она шла в сторону, куда ей указала неуклюжая пегаска, осматриваясь, словно надеясь, что на нужном доме прямо будут нарисованы косые глаза или написано «неуклюжеляндия». Но нет, домов с такими ориентирами тут не было. Зато был дом прямо рядом с рекой.

— Я прошу прощения, — сделала Октавия ласковый голос, стуча в дверь, — Я от твоей мамы, она забыла дома ключи от работы, могу я их ей передать?

Дверь оказалась не заперта. Откашлявшись, Октавия осторожно заглянула внутрь, мысленно осуждая хозяйку дома за такое отношение к ребенку. Изнутри был слышен плач.

— Тут все в порядке? – немного взволнованно спросила она, быстро бросившись на звук.

Она вбежала в кухню, тут сидели две кобылки-подростка, обе единороги. Грива одной из них была похожа на гриву пегаски-растеряши. Вторая была розово-фиолетовых цветов, она и, как оказалось, плакала.

— Вы кто? – испуганно спросила та, что была спокойнее, — Как Вы вошли?

— Дверь была открыта. А ты дочь пегаса, работающей на почте?

— Что с мамой? – она вскочила, испуганно смотря на Октавию, — Что-то произошло?

— Она забыла дома ключи от почты. Мы с ней встретились, мне тоже туда надо, а войти она не может, — запинаясь, начла объяснять Октавия, готовившая другие слова.

— Да, хорошо, — единорожка кивнула и бросилась по коридору, видимо за ключами. По крайней мере, стоило надеяться, что за ключами, а не вызывать полицию.

Серая пони, оставшись наедине с всё ещё плачущей второй единорожкой, украдкой осмотрелась. Дом явно был не в лучшем состоянии. Он был прибран, но очень пуст. Мебели, которая стояла тут, было явно много лет, наверное, больше, чем Октавии. Это были самые простые стулья, стол, самые простейшие кухонные полки. Дверца холодильника была приоткрыта, видимо, оторвалась магнитная лента, что случалось с холодильником в квартире Октавии. Пару раз было видно, что внутри было всего несколько консервных банок и около дюжины яиц. Было просто очевидно, что это бедная семья. Видимо, именно поэтому косоглазая так и трясётся за свою работу. Интересно, а где остальные? И кто эта розоватая? Если та, что всё ещё ищет ключи, была похожа на мать, то эта, явно, не из этой семьи. Видимо, просто подруга. Но, если так подумать, то дочь хозяйки дома была слишком взрослой, куда старше, чем представляла Октавия, глядя на косоглазую.

— Вот! — прервала нить её размышлений вернувшаяся единорожка, — Вот её ключи. Она уронила их под кровать. Предавайте ей, что всё хорошо.

Да уж, хорошо, лучше не бывает. Октавия лишь кивнула, аккуратно взяла зубами подлетевшие к ней ключи, которые держались в воздухе магией, и торопливо побежала назад к почте.

Серая пегаска сидела радом с ящиком, вцепившись в него, словно приняла слова Октавии про ворон, которые могут его унести, слишком серьезно.

— Я принесла их, — Октавия сплюнула ключи в подставленные копыта пегаски, — Давай, быстрее.

Та, словно теряя голову от радости, вся дрожа, принялась неуклюже пихать ключ в замок, вот-вот норовя уронить связку на землю. К счастью, ей удалось с третьего раза открыть дверь, от чего она чуть не прослезилась.

— Спасибо тебе! Спасибо! – Пегаска бросилась обниматься, — Если бы не ты, мне точно конец!

Она затолкала ящик внутрь и принялась с неожиданной ловкостью раскидывать конверты по пронумерованным полкам. Похоже, эта была одна из тех пони, о умениях которых нельзя было судить по одному взгляду.

— Я воспользуюсь телефоном? – нетерпеливо спросила Октавия, — Мне срочно нужно позвонить!

— Да! Конечно! Вон он! – почтальонша указала на стену, где висел новенький телефонный аппарат, даже не отрываясь от работы.

Номер Роял Риффа виолончелистка помнила наизусть, звонить ему ей приходилось часто, становилось уже совсем неудобно, но сейчас именно тот момент, когда он действительно был необходим.

— Роял Рифф у аппарата, я Вас слушаю, – раздалось с той стороны линии.

— Это Октавия! Ты мне срочно нужен!

— Октавия?! Какого сена ты творишь? Где ты? Выступление через полтора часа! Никто не знает, куда ты делась! За тобой подъехать? Я поймаю самую быструю пегасью повозку!

— Нет, Рифф, выступление придётся отменить, тут у меня беда!

— Что значит отменить?! Ты с ума сошла? Что произошло?

— Рифф, срочно езжай в Понивилль! Просто вот срочно!

— Что случилось?

— Я серьёзно вляпалась. Прямо совсем серьёзно! Меня серьёзно могут посадить!

— В какой круп ты въехала?! Что ты натворила?!

— Я клянусь, я не сделала ничего, но меня подозревают в весьма серьёзном нападении, я у них единственный подозреваемый! Этот полицейский прицепился ко мне как репей.

— Так, где ты?

— Я сейчас в Понивилльской почте.

— Никуда не уходи. Никуда и ни с кем. Я сейчас же выезжаю. Поняла?

 — Да, — прошептала Октавия, но на линии были уже только гудки.

— Ты же не делала этого, правда? – осторожно спросила пегаска, словно испугавшись, — Ты же не нападала ни на кого?

— Конечно нет! – огрызнулась Октавия, — Почему никто не верит, что мы с ней были хорошими друзьями?

— Я верю, — успокоила её почтальонша, — просто немножко испугалась.

— Да, это нормально, наверное, — земная пони устало уселась на полу, — просто я очень волнуюсь.

— У полиции тут уже четыре нераскрытых дела, неудивительно, что они так хотят побыстрее скинуть хотя бы одно.

— Я думала, это тихий город.

— Ну, он тихий большую часть времени. Но иногда случается что-то ужасное. И за последние полгода это нападение уже не первое, что случилось.

— Ты знала Винил? – осторожно спросила Октавия, — У неё, вроде, было много друзей.

— Ну, — пегаска замялась, — я знала её, но мы не общались. Она часто забегала к нам на почту, ей постоянно приходили письма от фанатов. Она заказывала пластинки и потом кассеты, всякие мелочи. Потом, правда, её заказы немного изменились, я даже испугалась, что перепутала посылки.

— Изменились? – насторожилась земная пони, — Как?

— Ну, вообще-то, я не могу тебе этого рассказать, всё-таки нельзя раскрывать чьих-то секретов.

— Послушай, она моя подруга. И я заметила в ней странности уже давно. Мне важно узнать как можно больше о том, что могло случиться. Дай я попробую угадать. Она заказывала фальшфейеры, бритвы и светоотражающую краску?

— Да, и это тоже, — кивнула косоглазая.

Октавия замолчала, глядя на собеседницу. В ней уже не было и доли той неуклюжести, которая бросалась в глаза при их первой встрече. Серая пегаска производила впечатление образованной особы и ответственного работника, портило образ только косоглазие. Про себя земная пони отметила, что, несмотря даже на это, глаза у почтальонши весьма красивые – яркие и живые.

— Меня зовут Октавия, прости, я не представилась сразу.

— Дитзи Ду, — кивнула пегаска, — рада знакомству.

— Да, не радует только то, при каких обстоятельствах. Но вот ты сказала, что «и это тоже». Было что-то ещё?

— Прости, я правда не могу разглашать содержимое посылок. Так сказано в правилах.

— Да, я поняла. Но неужели нельзя сделать никакого исключения? Я очень хочу понять, что с ней произошло. Она начала очень странно вести себя. Знаешь, эта одержимость острыми предметами. Точнее, даже режущим. И ещё светом. Она всюду таскала за собой керосиновую лампу.

— Она не первая, — покачала головой Дитзи, — Я знаю, что ещё трое пони прямо таки одержимы идеей света.

— Правда?

— Ага. Например, Пинки Пай, с ней тоже что-то произошло, об этом столько гула было, к нам вдруг куча кобылок пришла снимать подписки со всяких журналов о диетах, так вот, в конце концов она стала художников комиксов, публикуется в «Понивилль Таймс» и «Еженедельная Эквестрия», и вместе с этим она стала известна как жуткий никтофоб.

— Кто? – переспросила Октавия.

— Никтофоб. Никтофобия – это боязнь темноты.

— А остальные кто?

— Дай припомнить, хм, — Дитзи задумалась, — Если я не ошибаюсь, то дочка бизнесмена, кажется, Филси Рича, об этом просто журналисты узнали, упоминали в статье. Что она, якобы, тоже боится темноты. И ещё одна странная особа, я о ней вообще ничего не знаю, но я часто видела её у дома Винил Скрэтч.

— Странная особа? Она случаем не зеленая с такой, светлой гривой?

— Да! Зеленый мех и аквамариновые грива и хвост! – закивала пегаска, — Она еще так странно себя ведет. О ней ходят слухи, что она кобылколюбка. А некоторые говорят, что она вообще из этих, — Дитзи приблизилась к уху Октавии, — из жеребятколюбов.

— Ужас, — почему-то вздрогнув, ответила земная пони, — Знаешь, что самое ужасное? Я её сегодня встретила. Она ко мне как только ни тёрлась!

— Ужас! Ты ходила в полицию?

— В полицию. Пхе. В полиции меня хотят саму посадить. У них уже там красивая версия.

Обе пони синхронно вздохнули. Октавии всё больше и больше нравилась собеседница, хотя, может быть, это было из-за напряжённости. Сейчас главное было дождаться Роял Риффа, на улице лучше не мелькать, могут схватить и без вопросов утащить.

— Скажи, Октавия, а ты сама знаешь, кто мог это сделать?

— Что?

— Ну, напасть на твою подругу.

— Понятия не имею. Кстати. Стой. Ты сказала, что видела Ти Лав часто рядом с домом Винил?

— Ти Лав? При чем тут она?

— Как при чем? Та зеленая пони, что кобылколюбка, она представилась как Ти Лав.

— Сумасшедшая. Видимо, одна из тех, что уже зафанатели комиксами Пинки Пай.

— В плане?

— Главную героиню там тоже зовут Ти Лав. Она даже выглядит практически так же. Да и поведение похожее.

— Забавно, — хмыкнула Октавия, — Ну так что насчет этой не-Ти? Что там она делала с Винил?

— Да собственно ничего. Они разговаривали. Я не подслушивала. Просто доставляла посылку или пролетала мимо. В те разы, когда я приносила посылки, они говорили о лампах. Стоит сказать, Винил Скрэтч не очень была рада такой собеседнице.

— Да кто был бы рад?

Они опять замолчали. Октавия пыталась построить связь между тем, что знала. Пока она могла только обвинить эту «Ти Лав» в том, что та напала на Винил. Но зачем она могла это сделать? И эта странная встреча с «чем-то» ночью? Ей просто приснилось? А грязь, а лёд? Всё это как-то вываливалось из гипотезы. Может, какой-нибудь диковинный зверь из Вечнодикого леса, просто забредший в город? Но дом Винил был далеко от леса, на другом конце города. Снова не подходит.

— Октавия, не хочешь попить чаю? – вдруг подала голос Дитзи, — Я думаю, тебе надо успокоиться.

Октавия быстро кивнула. Ей действительно не мешало бы — пить хотелось уже давно. Пегаска улыбнулась и быстро побежала куда-то, видимо, в комнату отдыха для работающих здесь. Интересно, где все остальные работники почты? Уже вроде самое время появиться на рабочем месте.

Земная пони встала с пола, села за маленький столик, заваленный запечатанными конвертами. За окном уже кипела дневная жизнь. Кто-то куда-то торопился, кто-то куда-то опаздывал.

И только она сидела здесь, боясь выйти наружу – вдруг попадётся кто-то из полиции. Ничего, рано или поздно Роял Рифф появится и скажет, что делать. Хотя уже ясно, что делать, как он говорит — «Молчи, говорить буду я, ты со мной просто соглашайся».

— Я сейчас принесу чай! Расчисть на столе место немного! – крикнула Дитзи.

— Тут он завален! Куда это всё?

— Да ссыпь на пол, все так делают!

Октавия хмыкнула. Может, все так и делают, но она росла в доме, где требовались аккуратность и порядок.

Торопливо она начала складывать конверты в стопки, стараясь, чтобы каждая стопка соответствовала определенной букве имени, указанной в «получателе». Может так и не надо, но точно не хуже, чем просто сбросить на пол.

На одном из конвертов получателем была указана Дитзи Ду, что почему-то привлекло внимание Октавии. Ей показалось немного забавным, что работник почты сам получает почту. Отложив этот конверт в сторону, она сложила стопки друг на дружку и уселась поудобнее.

Вскоре показалась и Дитзи, несущая в зубах поднос, на котором балансировали две чашки. Чудом не разлив чай по дороге, она поставила поднос на столик и уже собралась усесться напротив Октавии, как прозвенели бубенчики, висевшие на двери.

— Здравствуйте, я могу вам помочь? – тут же перевела внимание пегаска.

— Да, мне нужно подать объявление. Разыскивается одна пони, здесь в Понивилле последний раз была ночью, в ближайшее время надо об этом написать в Понивилльской прессе.

Октавия сглотнула, узнав в пришедшем вчерашнего офицера. Тот, все это время не обращавший на неё внимания, словно бы услышал это и уставился на неё, будто увидел какое-то чудо.

— А уже не надо, я нашел её, – он откашлялся, — Мисс Октавия Мелоди, пройдите со мной.

— Зачем? – поджимая передние копыта под себя, словно готовясь обороняться, спросила она.

— Как не прискорбно для вас, вы задержаны по подозрению в нападении на Винил Скрэч. Вам придется отправиться в следственный изолятор, но не волнуйтесь, это только до выяснения обстоятельств.

— Скажите сразу – вы меня хотите во всем обвинить! – огрызнулась она, вскакивая, — Я никуда не пойду!

— Послушайте. Не стоит так делать, не оказывайте сопротивление при задержании, — офицер подошел к ней, — просто пройдемте со мной.

Октавия толкнула его и хотела сломя голову рвануть куда-то, но жеребец был натренирован, быстро сгруппировавшись, он схватил её за правое копыто и прижал к полу.

— Мисс Мелоди, вы задержаны, — грубо сказал он, надев ей на копыто железный браслет с цепью.

Конец цепи был прикреплён к такому же браслету, который он надел на свое копыто. Октавии было ясно, что сбежать не удастся, он был сложен куда крепче её и явно превосходил в силе и скорости. Вздохнув, она повиновалась и последовала за ним.

Офицер, чуть ли не сияя от радости, повел её в полицейский участок, единственный на весь Понивилль. Октавия не проронила ни слова, пытаясь придумать хотя бы какой-то план побега. Всё, однако, упиралось в то, что физические данные у неё были, прямо говоря, никакие.

— У меня есть право на звонок? – пытаясь звучать как можно более спокойно, спросила Октавия, когда её завели в участок.

— Всё будет, Мисс Мелоди, но не сразу. Вам придётся подождать.

— Мне срочно нужно позвонить!

— Кому? — чуть ли не с презрением спросил офицер, открывая дверь камеры и заталкивая туда начавшую сопротивляться пони.

— Моему агенту! – закричала Октавия, но дверь уже закрылась за ней.

— Что, и тебя повязали? Хех, — прохрипел кто-то.

Серая пони развернулась и встретилась взглядом с уже запертой тут…

— Ти Лав? – ошарашенно вскрикнула Октавия, вжимаясь в угол. Ей почему-то очень захотелось стать невидимой.

— Собственной персоной, — ответила та, так же похрипывая, — Ты не бойся, у меня голос такой, когда я пытаюсь говорить шёпотом.

— Что тебе от меня надо? – уже начиная чуть ли не пищать, спросила серая пони, — Не трогай меня.

— С чего бы мне тебя трогать? – удивилась зелёная, — Нет, ты, конечно, симпатичная, и всё такое, но ты не в моем вкусе. Слишком уж ты аристократично держишься.

— Что?

— Ну, не по мне такие как ты, так что будь спокойна.

— То есть, о тебе говорят правду?

— Какую? Что обо мне говорят?

— Что ты кобылколюбка!

— Да! – с нескрываемой гордостью ответила Ти, — Именно так и есть! Они куда милее! Честно говоря, я больше люблю пегасов, они более открытые. У них это можно, понимаешь. Однако, когда это земная пони, в этом есть своя запретная романтика. Тоже очень мило. А вот единороги как-то не очень.

Сама не понимая, что она делает и говорит, Октавия села на лавочку напротив Ти и спросила:

— Почему единороги не очень?

— Очень властные, понимаешь. Они норовят тебя пождать под низ, а сами восседать сверху. Это, конечно, для кого-то хорошо, но не для меня. Я предпочитаю обоюдную нежность, — Ти улыбнулась, снова показав свои белоснежные зубки, — поэтому единорожки как-то не идут. Лучше всего это с пегасами, а земные пони обычно очень стесняются этого. А почему ты интересуешься?

— Просто вырвалось, — тут же покраснела Октавия.

— По тебе я вижу, что ты хоть и эмоциональный типаж, но ты будешь очень бояться и ни за что не признаешь, что тебе хорошо. С тобой не будет интересно. Но ты всё равно хорошая пони!

— Да, возможно, — пробурчала та, — Могу я спросить?

— Всё что угодно для тебя! Только сядь поближе к окну.

— Зачем?

— От него свет хорошо падает.

— Ты меня уже предупреждала о свете.

— А ты не собиралась меня слушать. Что очень зря. Сядь к окну, живо. И не смотри назад.

— Что? – Октавия вздрогнула, — А что за мной?

— Стена. Выкрашенная чёрным. На которую почти не попадает свет. Идеальное место, чтобы спрятаться тому, что не против прикончить тебя.

Медленно серая пони передвинулась к окну. Ей действительно стало спокойнее, стоило попасть под мягкие лучи солнца.

— Теперь спрашивай, — серьёзным голосом поторопила Ти.

— Ты знала Винил?

— Нет. С чего ты взяла?

— Мне сказали, что тебя видели с ней. Скажи честно!

— Хм, возможно, она меня уже знает, но я её пока не знаю.

— Как так?! Что за ерунда?!

— Ну, мне тяжело это объяснить тебе. Ты училась на физика?

— Нет.

— Я тоже нет. Поэтому тем более не могу объяснить.

Октавия ударила себя по лицу, чувствуя, что нервы уже на пределе. Мало того, что её заперли с кобылколюбкой, так она ещё и была сумасшедшей.

— Скажи, — вдруг снова начала разговор Ти, — ты была в театральном кружке?

— Я училась на музыканта всю свою жизнь.

— А как у тебя с актёрским мастерством?

— А что тебе?

— Ты умеешь бояться?

— Я не пойму, о чём ты.

— Иногда надо напугаться, чтобы не спугнуть того, кто сам боится тебя.

Ти загадочно улыбнулась, облизав губы. Октавию передёрнуло. И тут же она вздрогнула ещё раз, когда дверь с мерзким скрипом открылась.

— Октавия Мелоди, на выход. Тебя ждут в допросной.

Вот как, значит, уже всё они решили, она уже преступник. Полицейский начал её поторапливать, силой вытащив в коридор. За секунду до того, как дверь закрылась, Ти выскочила за ними следом, оттолкнув офицера и набросившись на Октавию, прижимая её к полу и уткнувшись своей мордашкой в её.

Кто-то из впечатлительных работниц участка завизжала, крича, что так нельзя. Кто-то попытался заткнуть её, чтобы послушать «склизкие» звуки, которые издавала Ти при поцелуе. Офицер бросился разнимать парочку, которая сцепилась уже не на шутку – Ти прижималась к Октавии, а та, напротив, вцепилась ей в шею, чтобы отодвинуть от себя, словно будучи готовой придушить нападающую, если это потребуется.

В какой-то момент Ти отскочила в сторону и, сбив с ног всё ещё вопящую сторонницу морали, выскочила в окно. Офицер попытался небрежно поднять лежащую на полу Октавию, но его остановил резкий голос. Именно тот, который серая пони надеялась услышать больше всего.

— Ты! Копыта прочь от моей клиентки! – Роял Рифф в один рывок подбежал к ним от двери и загородил Октавию, — По какой причине она арестована? И по какой причине в вашем участке не соблюдаются банальнейшие меры безопасности? Что это за домогательства?

— Вы кто? – ошарашенно выдавил из себя полицейский, становясь как-то поменьше, словно чувствуя, что связывается сейчас с тем, с кем не хотел бы связываться.

— Я её агент! Она музыкант из Кантерлота, её имя знают везде, но это чуть менее важно чем то, что у меня наготове целая орава адвокатов, которая с лёгкостью выставит напоказ тысячи ваших оплошностей, поверьте, они уничтожат ваши жизни!

— Я не понимаю, в чем я виноват? Я делаю свою работу!

— За что вы арестовали мою клиентку?

— Она не арестована, — начал оправдываться офицер, — она просто задержана для выяснения обстоятельств, она подозреваемая в деле о нападении на жительницу Понивилля!

— Она ничего не будет Вам говорить! В следующий раз, если вы захотите задать ей свои вопросы, свяжитесь со мной и не смейте, даже не думайте приводить её сюда без меня! Вам ясно? Каковы ваши доказательства, что она виновна?

— Пока это только предположения, но…

— Вот пока это предположение, не смейте запирать её в своих, — Роял замолчал, делая вид, что подбирает слова, — В своих притонах для маньяков! Я забираю её отсюда! – он резко сменил тон на совершенно спокойный и вежливый, — Если, конечно, ей нечего Вам сказать.

— Они уже допрашивали меня вчера, — пикнула Октавия, всё ещё лежа на полу, — Мне нечего им больше сказать.

— Вот и славно, — Роял помог ей подняться, — если она Вам понадобится, пришлите за нами.

— Она не имеет права выезжать из Понивилля, — отойдя от шока, крикнул офицер, — Вы не можете её увезти!

— Я и не собираюсь, — Рифф тайком фыркнул, — Она будет в Понивилле, под моим присмотром, чтобы её не беспокоили лишний раз. Идёмте, Мисс Мелоди!

Октавия всё время смотрела себе под ноги, пока Роял, с достоинством вёл её по улочкам. Наконец, они дошли до единственной гостиницы в Понивилле, подальше от полицейского участка, он провел её на второй этаж и в номер, судя по расположению, самый большой в этой гостинице – двухкомнатный.

— А теперь объясни мне, какого лешего ты натворила?! – заорал он, схватив серую пони за плечи, — Ты никогда так глубоко не вляпывалась! И не выкарабкалась бы, если бы я не узнал, где ты! Что вообще произошло?! Я сказал тебе ждать в почте! И почему ты не позвонила мне, как только тебя вызвали?! Надо было требовать телефон!

Октавия виновато посмотрела на него в ответ.

— Я думала, что я свидетель. А потом я не знаю, мне было страшно. А с почты меня силком увели!

— Да, — Роял отдышался, успокаиваясь, — почтальонша обрисовала мне ситуацию. Рад, что ты смогла завести себе ещё друзей, если бы не она, я бы мог опоздать.

— Спасибо, что приехал, — пропищала серая пони, садясь на ближайшее кресло, — Я должна многое объяснить.

— Конечно должна! Начни с того, что ты натворила! Подралась с поклонником? Что-то не поделила с местными музыкантами?

— Нет, не поэтому!

— А что же случилось? Хотя, после того, в каком виде я тебя увидел там, в объятиях этой зелёной, я не удивлюсь ничему. Ты поссорилась со своей подружкой, что на других переключилась?

 — Между нами с Винил ничего нет! – крикнула Октавия, — Мы просто хорошие друзья! И, — она задрожала, — меня подозревают в нападении на неё.

— А вот с этого места поподробнее? – Роял начал говорить тише, — В каком нападении? Ты по телефону толком ничего не сказала.

— Понимаешь, когда я собиралась уезжать, я забыла смычок, поэтому побежала за ним. А Винил у себя дома еле живая лежит, обожжённая, задние ноги все в крови! И в полиции считают, что это я сделала! Они просто боятся ещё одного висяка!

— Да, это серьезно с их стороны. Думаю, что это будет сложнее, чем драка с приставучим подвыпившим джентлькольтом на званом ужине. У них есть что-то на тебя?

— У них есть то, что у меня нет никакого весомого алиби. И ещё у них есть очень складная, по их мнению, гипотеза об однополой любви и ревности.

— Так, у них уже есть теории, это совсем плохо, они так просто от них не оступятся, — Роял задумчиво почесал голову, — хорошо. Слушай меня. Держись подальше от них, не отвечай ни на какие вопросы, что они могут задать, если что, тут же пытайся связаться со мной. Да что уж тут, лучше далеко от меня не отходи. Остальные, кстати, скоро будут здесь.

— Они, наверное, злятся, — виновато пробурчала Октавия, — я всех так подвела.

— Я думаю, они поймут. Тебе не стоит забывать, что они не только играют с тобой музыку. Они твои друзья. Как и я. Вместе мы вытащим тебя из этого.

— Спасибо…

Роял Рифф улыбнулся и отошёл к окну.

— Тебе надо будет сходить к Дитзи Ду, поблагодарить её. Кажется, она специально ждала меня, чтобы сказать, где ты.

— Но ты же сказал, чтобы я…

— Я же не говорил, чтобы ты сидела на одном месте, – прервал её жеребец, — если ты спрячешься, они точно пришьют тебе что-нибудь на основе подозрительного поведения. Они это любят. Просто старайся вести себя прилично и вежливо.

Октавия хотела что-то ответить, но ей не дали – дверь резко открылась, чуть не слетев с петель, и в номер ворвались ещё трое пони – остальные из труппы.

— Октавия! Ты в порядке? – закричала Бьюти Брасс, бросаясь обнимать подругу, — Я как чувствовала, что что-то случилось, когда ты не приехала вчера!

— Бьюти, — тихо, но настойчиво оборвал её Роял, — дай Октавии немного передохнуть, не обнимай её так.

— Почему?

— Просто, просто побудь с ней, ладно? Так, вы двое, — обратился он к жеребцам-музыкантам, — Надо пойти на почту и написать кое-куда. Не будем нагружать Октавию, ей и так досталось, двух ваших подписей хватит, вкупе с моей. Идемте, я думаю, мы быстро управимся.

Когда дверь закрылась за ними, Октавия поплелась в соседнюю комнату и прилегла на кровать, чувствуя, что хочет спать, страшная прошедшая ночь наконец-то окончательно свалила её. Ей ещё предстояло начать разбираться во всем, что происходило, но сейчас она, впервые за прошедший день, была спокойна.

— Октавия, на тебе лица вообще нет. Что случилось? – Бьюти Брасс села на краешек кровати, — Случилось что-то очень страшное?

 — Кто-то напал на Винил Скрэч, в полиции думают, что это была я.

— Ужас! А как она? С ней всё в порядке?

Октавия привстала. Действительно, как там Винил? Её увезли в больницу, не сказав толком ни слова, кроме как что состояние единорожки было тяжелым, но стабильным.

— Я не знаю, — честно ответила серая пони, — я не ходила сегодня к ней в больницу. Да и вряд ли меня пустят, я же главная подозреваемая. Наверное, пока меня считают напавшей, мне туда путь заказан. Но как только будет можно, я пойду.

Бьюти Брасс кивнула, слегка улыбнувшись. Октавия попыталась улыбнуться в ответ.

— Я слышала, что в этом городке вообще что-то неладное происходит, — вздохнув, сказала Бьюти, — нападения на жеребят, например.

— Не удивлюсь, если в этом замешана некая зелёная пони.

— Кто?

— Да есть тут одна! Явная психопатка с маньячными уклонами! Ты представляешь, они меня в одной с ней камере держали! И она до меня домогалась!

— Ужас!

— Да! Она меня схватила и поцеловала, прямо на виду у всего полицейского участка! Прямо в губы!

— Прямо так?! – Бьюти ужаснулась, словно речь шла о кровавом убийце, — Прямо в губы? Прямо так, даже с языком?

— Да, прямо так! – Октавия резко замолчала, — Хотя нет, врать не буду, язык она свой мне в рот не пихала.

Она задумалась. Теперь, в спокойной обстановке, она смогла припомнить, что и вообще факт поцелуя был несколько спорен – судя по ощущениям, зелёная просто слегка приоткрыла рот, но даже не попыталась заставить её, Октавию, сделать то же самое, просто издавая звуки по-громче. Не то, чтобы от этого становилось хоть насколько-то менее противно.

— Мне действительно стоит поспать, Бьюти, прости, мы поговорим вечером, ладно? Я не спала полночи.

— Да, Октавия, хорошо, как скажешь, — Бьюти Брасс торопливо закивала, — мне что-нибудь принести тебе? На ужин, например.

— Овсяного печенья, если не составит, — Октавия зевнула, зарываясь в одеяло, — труда. Обещаю, я верну деньги после того, как мы получим ближайший гонорар. Простите, что так всех подвела.

— Это серьёзно, Октавия, тут ничего не поделаешь, мы понимаем и не злимся. Спокойных снов.

Октавия лишь кивнула ей, не заботясь о том, что та уже ушла, и закрыла глаза. Сон «свалил» её моментально – ей стало так уютно и тепло, совершенно не хотелось даже пытаться о чем-то думать, веки словно слиплись. Наконец-то спокойствие. Никаких полицейских, никаких косоглазых почтальонш, никаких зелёных домогательниц и ничего, что могло бы не дать покоя.

Октавия невольно улыбнулась во сне. Она мерно посапывала, словно жеребёнок, спящий самым невинным сном.

Но что-то заставило её уши навостриться. Отдалённый, но очень резкий и неприятный скрип. Она привстала и нехотя попыталась раскрыть глаза. Было темно, вдобавок, всё казалось окутанным туманом.

— Кто здесь? – хотела спросить Октавия, но лишь прохрипела что-то неразборчивое, словно горло спёрло спросонья.

Скрип повторился, он был похож на чей-то крик. Или даже на чей-то вздох, насколько бы странно это ни было. Октавия сглотнула и попыталась тихо откашляться. Осторожно взяв в зубы ножку стола, она тихонько приоткрыла дверь, чтобы выглянуть в коридор.

Петли двери предательски скрипнули, что-то сорвалось с места и побежало по коридору, словно испугавшись. Осмелев от того, что это нечто боится, видимо, сильнее, чем она, Октавия погналась за ним, уже представляя, как обрушит на его голову свое импровизированное оружие.

Нечто спрыгнуло вниз по лестнице, серая пони, не отставая, бежала за ним, чуть не споткнувшись о завернутый, испачканный кровью ковёр – она едва ли не скатилась с лестницы, чудом успев зацепиться за перила. Но, вскрикнув, она выронила ножку стола из зубов, и та отлетела вниз, задев убегавшего в бок.

Это было что-то чёрное, словно бы выжигающее своей чернотой глаза – то же существо, которое Октавия уже встречала. Оно словно бы посмотрело на кусок дерева, валяющийся теперь рядом с ним, осознавая, что он не опасен. Существо открыло рот и издало громкий, пронзительный крик, больше похожий на скрип гвоздей о стекло. В один скачок оно оказалось рядом с Октавией, обхватывая её чем-то, что у него было вместо копыт, и поднимая над собой.

Серая пони хотела зажмуриться – глаза начали болеть от этой «слепоты», хотела заткнуть уши, чтобы не слышать этого визга, хотела закричать сама, в надежде, что кто-нибудь спасет её. Но она не могла пошевелиться, её объял жар, по телу стекал пот, мех слипался, глаза начали слезиться, во рту пересохло, словно что-то выжгло ей горло.

Она пыталась закричать, но никак не удавалось, как бы она ни надрывала своё горло, лучшее, что ей удавалось, это тихо сипеть. Монстр приблизился вплотную к её лицу – она уже не могла толком видеть, как не могла и дышать, но в секунду, когда он снова раскрыл рот, её обдало холодом.

Все пропало – и монстр, и лестница с коридором, пропал тёмный и туманный дом Винил, вернулся номер в гостинице. В окна прорывался розовый свет закатного солнца, освещая испуганную Бьюти Брасс, держащую в передних копытах одеяло, сдернутое с Октавии.

— Ты в порядке? — пропищала та, глядя на серую пони, — Я пришла, а ты спала, вся одеялом накрылась. А потом ты вдруг как-то начала хрипеть, я испугалась за тебя.

— Да, я, — Октавия отдышалась, — Я в порядке. Мне просто приснился кошмар.

Она начала тереть глаза, пытаясь забыть то жуткое ощущение слепоты. Всё вокруг продолжало расплываться, моргать что-то мешало. Октавия посмотрела на копыто. На нём было гной.

— Мои глаза, — серая пони сглотнула, — не можешь посмотреть, с ними всё в порядке?

— Дай гляну, — кивнула Бьюти и повернула голову Октавии так, чтобы на лицо падал свет, — Немного гноятся, тебе нужно к врачу!

— Ничего страшного, это уже не в первый раз, это пройдет, — соврала Октавия, потерев лицо одеялом, — мне надо сходить кое-куда. Я вернусь через часик.

Она встала с кровати и торопливо направилась к выходу, игнорируя попытки Бьюти Брасс остановить её. Коридоры гостиницы был пусты, на первом этаже был маленький ресепшн, там сидела молодая пони, которая, однако, не стала останавливать Октавию, да и зачем ей это было.

Серая пони несколько раз глубоко вдохнула-выдохнула, пытаясь успокоить нервы прохладным вечерним воздухом. К счастью, жара прошлых недель уже прошла, всё-таки, вот-вот наступит осень.

Октавия направилась было в сторону дома Винил, но остановилась. Целая куча причин удерживала её от того, чтобы пойти туда. Во-первых, в полиции это могут истолковать как «психологическая тяга вернуться на место преступления». Во-вторых, вряд ли она могла сделать там что-то толковое, разве что забрать виолончель. Но это можно отложить. И, в-третьих, вдруг это существо там? Вдруг оно ещё поджидает?

Пони вздрогнула, вспомнив сон вместе со всеми ощущениями. Она замотала головой, пытаясь выкинуть и черноту, и слепоту, и жару из головы, успокаивая себя тем, что всё это сон.

Вспомнился совет Роял Риффа о том, что ей следует навестить эту самую Дитзи Ду, чтобы поблагодарить. Заодно можно будет спросит её, вдруг она ещё что может рассказать. Кивнув своим мыслям, Октавия, периодически оглядываясь, направилась к почте. Кстати, надо будет поторопить Рояла.

Однако здание уже было закрыто, очевидно, что сегодня рабочий день был короткий. Со всей этой суматохой как-то и вылетело из головы, что сегодня выходной. Да и сегодня должно было быть выступление, а выступать по выходным Октавия уже привыкла, самое время развлекать высокую публику, ведь у них-то отдых.

Поговорить с почтальоншей всё ещё хотелось. Понимая, что Роял, который, неверное, уже вернулся в гостиницу, пока она шла сюда, будет волноваться, Октавия всё-таки решила по памяти опять найти тот дом. Надо постараться быть вежливее, хоть и редко это удаётся.

На улице было немного пустынно для выходного дня, лишь изредка проходили пони, обсуждая что-то, до чего, кроме них, никому не было дела. Такие все беззаботные, Октавия никогда не могла себе позволить такого отношения к жизни. Родители всегда пытались воспитать её так, словно ей было суждено добиться того, чего не смогли они, хотя у них было всё, о чем может мечтать нормальная пони. Нет, Октавия не была из особо богатой семьи, они не были аристократами, но имели маленькое поместье, которое унаследовал отец, расположенное довольно далеко от крупных городов, на берегу живописного озера. Мать происходила из такого же рода – небедные пони, всего достигшие сами, как бы завистники не поливали их желчью.

С самого детства Октавию заставляли непрерывно чему-то учиться. Ещё не достигнув школьного возраста, она уже умела читать, петь, и даже немного играла на кастаньетах, хоть этому научилась и не по настоянию родителей. Она сама любила занятия музыкой, потому что, пока она играла, все молчали. У родителей даже не возникло никаких сомнений, когда они, даже не оповещая её, позаботились о её поступлении в старшую школу при Академии Искусств.

Собственно, она не жаловалась, ей вполне нравилась её жизнь, хотя рано или поздно родители обязательно напишут письмо, где спросят, как у неё дела, где она живет, вышла ли замуж. Этого момента Октавия чрезвычайно боялась, даже не зная, что ей ответить, когда это случится.

Перед доской объявлений толпилось несколько пони, толкаясь, словно желая что-то разглядеть. Не в силах перебороть любопытство, Октавия тоже попыталась протолкнуться, чтобы посмотреть, что всех так заинтересовало.

— Октавия! – удивленно воскликнул кто-то, кого она толкнула, — Давно не виделись!

— Нотворси? – слегка раздраженно ответила она, притворившись, что не узнала синего жеребца сразу, — Да, не виделись давно.

— Ты даже не пишешь! Я думал, ты уже и не бываешь в Понивилле!

Вот же угораздило столкнуться с этим влюблённым дураком. Правильно говорила мама – любопытство всегда приводит к чему-то, чего ты не хочешь. Например, к встрече с тем, с кем бы не хотелось встречаться. Но надо вести себя вежливо. Просто надо, всё-таки, он не так плох, как хочется о нём думать. Но ровно настолько вежливо, чтобы он не подумал, что она начала отвечать взаимностью.

— Просто так выходило. А что тут все толпятся?

— Да жуть происходит в городе, — Нотворси помялся, словно пытаясь выглядеть смелее, — недавно одна пони пропала без вести, так вот, говорят, что её видели, и кто-то вешает фотографии с ней и какие-то странные послания каждый день, уже неделю.

— Странные послания?

— Да, — кивнул жеребец, — Глянь сама!

Толпа уже разошлась, это было похоже на то, как читают газеты в библиотеке – прочли, положили на место, ушли — а не на то, как читают объявления.

Поверх нескольких полицейских плакатов «разыскивается» было неаккуратно приклеено несколько фотографий. Больших и очень ярких, видимо, снятых на недешёвый фотоаппарат. На них была, словно случайно попавшая в кадр, или не желавшая попадать в него, пони медовых оттенков. Она, может быть, была бы даже красивой, если бы не окружающая её чернота. Октавия сглотнула – хоть она и не была похожа на то существо, но позы, в которых эта пони была на фотографиях, очень напоминали о черной твари, как и странная, словно дефект фотографии, чернота.

Один из полицейских плакатов был с фотографией той же пони, если судить по цвету. Она значилась пропавшей без вести и одновременно разыскивающейся.

— Мазерли Стэпс, — вслух прочитала её имя Октавия, — почему-то очень знакомо звучит.

— Ты посмотри записки, — сказал Нотворси, — там тоже есть о чем задуматься. Хотя их уже ободрали, жители почему-то видят в них какой-то оберег. Можешь взять себе тоже!

Среди фотографий висело три желтоватых листа бумаги. На них темно-зелеными чернилами было написано «Держись на свету», «Темнота прячется под фиолетовой шкурой». Октавия замерла, посмотрев на последний. «Надо напугаться, чтобы не спугнуть того, кто боится тебя».

Пони сорвала лист и поднесла его к носу. Он пах сладким чаем, да и желтый цвет мог быть именно от того, что, кто бы их ни расклеивал, он сначала макал их в чай, а уже потом писал. Этот трюк Октавии когда-то показала мама, как можно «старить» бумагу. Но сейчас суть была в другом. Эти слова точь в точь повторяли слова той ненормальной – Ти Лав.

— Мне надо идти, – Октавия схватила бумажку зубами, поняв, что седельной сумки с собой не было, и почти бегом направилась, куда шла изначально.

Что-то заставило её не то чтобы убежать от Нотворси, а скорее от доски объявлений.

Отдышавшись, она постучала в дверь старенького дома почти на окраине Понивилля. Изнутри послышались торопливые шаги, и дверь открылась.

— Динки, наконец-то, я переживала, – громко запричитала Дитзи, но, поняв, что вернулась не дочь, замолчала, потом тихо спросила, — Октавия?

— Да, это я, — земная пони помялась, — я решила зайти, поблагодарить за помощь.

— Да я же ничего не сделала!

— Ну, ты направила моего друга за мной, очень вовремя, он успел появиться.

— Да? Ну, это такие мелочи, — Дитзи неловко засмеялась, — любой бы поступил так же, что уж тут!

— Ну, — Октавия попыталась собрать свое самообладание, чтобы поддержать этот хрупкий разговор, — для меня это важно.

— Может быть, зайдешь? — пегаска отошла, пропуская гостью, — Нас тогда прервали.

Октавия кивнула и вошла. Бедность жилища снова немного надавила на неё, да и улыбающаяся косоглазая пегаска смотрелась так странно в этой обстановке. Они прошли на кухню, и Дитзи кивком предложила Октавии сесть за стол. Поставив перед гостьей чашку с чаем, хозяйка села напротив, снова улыбнувшись.

— Значит, тебя всё-таки отпустили? – спросила она.

— Нет, просто пока я могу не находиться под их надзором. Они всё ещё держат меня за главную подозреваемую.

— Это нехорошо, но я верю, что ты справишься.

— Ну, теперь за это возьмётся Роял Рифф, я ему доверяю, он справится.

— Это хорошо, — Дитзи улыбнулась, кивая, — кстати, я тут подобрала для тебя кое-что, тебе будет интересно, наверное. Да и ему, раз он защищает тебя, тоже.

Пегаска протянула Октавии небольшую папку с печатью почтового отделения на ней.

— У меня было свободное время, я и решила собрать кое-что. Тут вырезки из газет по поводу дел, что у полицейских сейчас висят, несколько странных писем с недействительным обратным адресом на имя Винил Скрэч, в одном даже указана как получатель именно ты, я так полагаю, что тебя полностью звать Октавия Мелоди.

Земная пони осторожно взяла папку, словно она была сделана из фарфора, и удивленно посмотрела на почтальоншу.

— Право, не стоило тратить столько времени на меня!

— Ерунда! Ты мне изрядно помогла с письмами, вот время и появилось. Тем более, это же важно, не хочу, чтобы невиновная пони пострадала.

— Кстати, там же было письмо для тебя, — вспомнила Октавия, — ты его забрала?

Дитзи вдруг погрустнела и понурилась.

— Да, забрала.

— Там были плохие новости?

— Да, вроде того, — пегаска вздохнула, помолчала, словно думая, стоит ли посвящать в это всё гостью, — это по поводу моей дочери. Она окончила среднюю школу, я пыталась пристроить её, но, куда бы я ни писала и ни отправляла данные, мне приходит отказ. Я боюсь, как бы это ни было из-за её родословной.

Октавия не знала, что говорить. Она привыкла, что ей либо никто не рассказывает о своих проблемах, либо, если кто-то рассказывает, истерит через слово. Дитзи же была совершенно спокойна, хоть и было видно, что для неё это – весомый повод расстроиться.

— Мне жаль, — не найдя, что ответить, прошептала Октавия, — а что у неё с родословной?

Дитзи посмотрела на Октавию с каким-то легким укором, вздохнула и указала на свои глаза.

— У меня в медицинской карте это значится как «возможная некоторая умственная отсталость». Кому захочется, чтобы в их школе учился кто-то, чья мать «умственно отсталая».

— Нонсенс! – воскликнула Октавия, в точности как это делала её мать, — Я не вижу в тебе ничего такого! Честно говоря, оказалось, что ты поумнее многих моих Кантерлотских знакомых, занимающихся работой на почте!

— Ну, ты сама видишь, — Дитзи вздохнула, очень грустно, но без тени обиды, — ты же сначала думала, что я тупая, не скрывай это, я не злюсь, привыкла всё-таки. Всем в первую очередь бросаются в глаза мои, прости за каламбур, глаза.

— Но в этом нет ничего страшного, — попыталась оправдаться Октавия, — знаешь, у одного великого пианиста тоже было косоглазие!

— Не думаю, что ему легко жилось с ним, — немного улыбнулась пегаска, — По крайней мере, у него был талант, а что есть у меня?

Земная пони лишь кивнула, украдкой оглядев скудную обстановку. Очевидно, что мало что. А ещё в голове долгое время вертелся вопрос. С одной стороны, было стыдно спрашивать о таком, а с другой, очень уж хотелось узнать, да и такта в общении у Октавии никогда особо не было.

— Скажи, Дитзи, а где отец твоей дочери? Ну, стыло быть, твой муж?

В один момент лицо пегаски помрачнело. Она вздрогнула и закрыла лицо копытцами. Октавия испугалась, ей показалось, что сказала что-то непозволительное. Да не показалось, так и было! Она запричитала слова извинений, что было для неё редкостью – она нечасто перед кем-нибудь извинялась, кроме ближайших — и единственных — друзей.

— Все нормально, — пытаясь сдержать накатившие слезы, ответила Дитзи, — Просто, — она опять замялась, — просто мне тяжело об этом говорить, но, можешь считать, у меня нет мужа. Так же как и у неё отца. Я не знаю, что с ним, но я точно не хочу, чтобы его могли называть её отцом.

Едва договорив, пегаска сорвалась на громкий плач. Она не просто всхлипывала – она кричала, срывая дыхание и судорожно ловя ртом воздух, слезы в два ручья текли по её щекам, раскосые глаза словно помутнели. Испугавшись, Октавия вскочила с места и крепко обхватила Дитзи копытами, как это имела привычку делать Бьюти Брасс, когда кому-то было плохо.

— Прости, я не хотела, — снов запричитала Октавия, — прости, не плачь, успокойся! Что мне сделать для тебя?

— Всё нормально, — попыталась прервать её пегаска, давясь слезами, — я сейчас приду в норму! Приду в норму, не буду дума… — она опять сорвалась, казалось, даже пуще прежнего.

Земная пони схватила со стола чашку, в которой был уже остывший чай, другим копытом ухватилась за гриву пегаски и поднесла чашку к её губам.

— Пей! Выпей воды!

Дитзи кивнула и судорожно сделала несколько глотков, осушив кружку. Отдышавшись, она проморгалась и вытерла слезы.

— Прости, Октавия, — прошептала Дитзи, — я не хотела срываться, просто…

— Хватит, — оборвала её земная пони, — всё нормально. Тебе нужно ещё попить. Где у тебя чайник?

Пегаска указала на стоящий на плите старый маленький чайничек. Октавия кивнула и, взяв его, налила всё ещё дрожащей Дитзи полную чашку воды.

— Чай в тумбочке, рядом со входом, — прошептала дрожащая пони, — и ещё там пачка успокоительного, можешь подать?

Земная пони опять кивнула и быстро подошла к указанной тумбочке. Внутри была жестяная банка, в каких обычно хранят заварной чай. Пошарив копытом по нижней полке, Октавия нашла и старую пачку с таблетками.

— Спасибо, — тихо сказала Дитзи, когда земная пони заварила чай и протянула той таблетки, — Я правда не хотела так срываться, прости.

— Такое случается, — попыталась успокоить её Октавия, — У меня много знакомых, которые много нервничают.

Земная пони снова села напротив пегаски. Было предельно ясно, что воспоминания о жеребце были для той далеко не самыми приятными, и, судя по реакции, не из-за грусти от расставания. Октавия догадывалась, чем была вызвана такая реакция. И одновременно с этим, эта неуклюжая желтоглазая пегаска стала ещё больше в её глазах. Она уже не казалась неуклюжей. Она ведь была умной, да и то, что, оказавшись матерью-одиночкой, она настолько самоотверженна ради своей дочери, которую родила ещё и довольно рано. Винил бы сказала: «Вау. Просто Вау.»

— Всё, мне полегче, — отдышавшись, сказала Дитзи, — прости ещё раз.

— Ничего страшного, это я должна извиняться. Но, — Октавия замолчала, — я могу ещё один раз поднять тему твоей семьи?

-Да, наверное, — пегаска словно приготовилась снова заплакать.

— Ты настоящий герой, — призналась земная пони, опять же, впервые в жизни говоря о ком-то с таким восторгом в душе, — ты настоящий пример многим родителям!

— Правда? – замерев, переспросила Дитзи, — ты это сейчас серьезно? Без сарказма?

— Я просто железно серьезно! Просто ты, — Октавия вновь замялась, — ты не бросила свою дочь, ты подарила ей всю свою жизнь, ты действительно готова на всё ради неё, хоть вам и очень сложно! Я, конечно, знаю тебя всего один день, но этого тяжело не увидеть!

— Ну, — Дитзи засмущалась, — у нас всё не так уж и плохо, знаешь, мы вполне неплохо живем, даже вон, месяц назад решили обои новые поклеить, когда мне премию выдали, теперь у нас прихожая красивая, хоть и дешёвенькие взяли. Так что у нас всё хорошо, правда! – она вдруг погрустнела, — Поверь, у нас всё куда лучше, чем может быть.

Она замолчала, пару раз грустно вздохнув. Тишину прервал крик из прихожей:

— Мам! Я дома!

В кухню вошли уже знакомые Октавии две кобылки-подростка, что утром сидели здесь же, даже почти на тех самых местах, где примостились Октавия и Дитзи сейчас.

— Мам, можно Руби ещё раз заночует у нас?

— Да, конечно! – улыбнувшись, ответила пегаска, — Без проблем! Я пока разогрею ужин.

— Я не голодна, — тихо ответила розоватая единорожка, — спасибо.

— Я тоже, — ответила дочь Дитзи, — мы пойдём пока в комнату, позовёшь, когда будешь чай пить, ладно?

— Динки, Руби! Вам сейчас надо нормально питаться! Неужели вам не достаточно недавних примеров?

— Ладно, мам, прости, мы сейчас придём.

Пегаска грустно посмотрела вслед дочери и её подруге, скрывшимся за дверью в коридоре.

— У кого проблемы в семье, так это у бедняжки Руби, — прошептала она, — Её мать пьёт. Пропивает все и без того никакие деньги. Ей так же не повезло, как и мне, но её ещё и ослабила смерть родителей в тот момент. А ведь до этого она была такой приятной кобылкой. Знаешь, если бы не она, я бы не смогла держаться так хорошо, она помогла мне.

— Отец этой Руби тоже, — Октавия замялась, — ну, ты поняла? Не отец?

— Угу. Мы с Бэрри Панш одногодки. Были друзьями с детства, потому что ходили в один детский сад. Я не умела летать, когда была маленькой, поэтому ходила в детский сад, где были земные пони. В общем, мы с ней были всегда вместе, когда могли. Она приютила меня, когда я сбежала от родителей. Представляешь, они хотели, чтобы я избавилась от ребёнка! Но уже через год такая же участь постигла и её, а спустя пару лет она потеряла родителей и совсем впала в прострацию.

— Жутко, — почему-то поёжилась Октавия, — никогда бы не подумала, что что-то такое может быть в этом городке.

— Да сейчас тут не лучше. Ты же знаешь.

— Да. Пропажи, нападения. Знаешь, это всё похоже на какой-то ужастик. Очень, я бы сказала, неприятный.

— Не хотела бы я, чтобы это было похоже на ужастик хоть чуть больше, Октавия.

— В каком смысле?

— Ну, знаешь, в историях ужасов такие вещи лишь начинают историю. Кто знает, что может случиться в развязке.

Дитзи встала из-за стола и подошла к плите, начав готовить незамысловатый ужин. Октавия, решив, что ей пора идти, быстро распрощалась и вышла на улицу, прихватив с собой заветную папку, подготовленную для неё почтальоншей.

На удивление, было весьма темно для летнего вечера. Похоже, она и правда засиделась. Улицы начинали пустеть, в домах зажигался свет. Вздохнув, Октавия посмотрела вверх. Небо было затянуто облаками. Видимо, из-за этого всё вокруг казалось зеленовато-серым. То ли пегасы-погодники были на выходном, то ли облака было почему-то не надо разгонять. Может, ночью планируется дождь?

Октавия шла по нешироким улочкам, размышляя о том, что, наверное, неплохо иметь друзей, не связанных с тобой профессиональными интересами. Эта серая пегаска оказалась куда более приятной, чем ожидалось, и поговорить с ней о жизни всё лучше, чем часами обсуждать музыку, которая где-то в глубине души Октавии уже осточертела. Однако сами мысли о новой знакомой давили каким-то грузом грусти – её было жаль. Всю свою сознательную жизнь Октавия не любила кого-либо жалеть, хотя сама регулярно жаловалась на жизнь. Винил даже прозвала её «уткой», хотя не объяснила, почему. Сейчас же ей впервые все свои проблемы казались совершенно незначительными по сравнению с проблемами практически не знакомой ей пони.

Конечно, тут же вспомнилась вся сложившаяся ситуация с Винил и полицией. Почему-то за Винил душа не болела, была полная уверенность, что единорожка выкарабкается. А вот насчет того, что её, Октавию, не обвинят в нападении, в конце концов, уверенности особой не было. Конечно, Роял Рифф обещал вытащить её из этого, но даже он ведь отмечал вероятность провала.

Октавия вздохнула и потянулась к ручке двери.

— Я догадался, что ты пойдёшь сюда, — тут же крикнул кто-то, — ты с ума сошла? Ты же сама знаешь, что они могут сказать о возвращении на место преступления!

Роял Рифф с укоризной посмотрел на серую пони, грустно вздохнув.

— Где ты была? Бьюти Брасс сказала, что ты проснулась и тут же убежала куда-то.

— Я ходила к Дитзи Ду, как ты сам и говорил. Приятная кобылка, мы с ней неплохо поговорили.

— А это что? – Роял указал на папку, выпавшую изо рта Октавии, когда та ответила ему.

— Она что-то подобрала для меня посмотреть. Сказала, что любопытные вещи нашла на почте.

— Не думаю, что это удачная идея, — помотал головой жеребец, — Это же против закона!

— Ничего такого там нет! Там газетные вырезки по поводу того, из-за чего полиция так бесится. И ещё письма для Винил и меня. Так что она просто доставила их через меня, да никто же не сможет подтвердить, что это не она их доставила. Да и нередко почту Винил передавали мне, когда я была здесь раньше.

— Ладно. Ладно, как скажешь, — Роял опять вздохнул, — но сюда-то ты что пошла?

Октавия замялась. Она пришла сюда машинально, не задумываясь. Просто привыкла, что, когда она в Понивилле, надо идти сюда, чтобы поспать ночью. Кстати о ночи. Оставались всё ещё нераскрытые вопросы. Собственно, всё те же самые.

— Я собираюсь провести ночь здесь, — сглотнув, сказала серая пони, — это очень важно.

— Чем? – Роял приподнял бровь, как всегда делал, когда сомневался в какой-то из затей своих друзей-клиентов.

— Я не могу объяснить.

— Вообще-то, в этой жизни можно объяснить всё, Октавия. Просто иногда объяснение может быть слишком иррациональным.

— Ухх, опять ты со своей адвокатской логикой!

— Это не «адвокатская логика». Просто я хочу лучше понять картину.

— Хорошо. Давай войдем внутрь и поговорим. Не хочу стоять на улице, как дура.

— У тебя что, есть ключ?

— Да. Я ношу его под воротником.

Роял Рифф было хмыкнул, сочтя это за сарказм, но тут же закашлялся, увидев, как Октавия действительно достала ключ из-под своего воротника-бабочки.

— Странно, — ошарашенно пробурчала пони, всунув ключ в замочную скважину, — дверь не заперта. Но я закрывала её. Я помню это!

— Так, это уже точно не хорошо. Я думаю, нам не стоит туда соваться!

— А что делать? Вызывать полицию? Вперед, ты же жеребец!

Октавия подняла с земли папку и, толкнув дверь, уверенно вошла внутрь. В прихожей было чисто, видимо, если кто и входил, то ничего не делал. Возможно, у Винил были знакомые, которым она дала ключ от своего дома. Мало ли, цветы полить, когда её нет, например.

Роял зашёл следом и осторожно закрыл за собой дверь, которая издала мерзкий скрип. Видимо, пора бы смазать петли.

Переступая «ловушки», пони зашли в кухню и сели за стол, словно бы это был дом Октавии. Она действительно держалась так, словно была здесь полноправной хозяйкой, на что Роял Рифф не преминул указать.

— Да. Я здесь так часто бываю, что это почти мой второй дом, — вдруг улыбнувшись, ответила Октавия, — знаешь, иногда мне кажется, что даже живу я скорее здесь, а в Кантерлоте так, снимаю квартиру для работы.

— Довольно чисто для места преступления, здесь, я так осведомился, очевидцы твоего задержания — а это оказалось-таки задержание — описывают, что крови было много. Да и ты описала это довольно кроваво.

Октавия медленно встала, посмотрев на жеребца остекленевшим взглядом. Точно. В прихожей и коридорах слишком чисто. Ещё ночью весь пол был в крови, а сейчас… Словно кто-то хорошенько убрался. Не говоря ни слова, она выбежала из кухни и начала оглядывать каждый дюйм полов, словно надеясь найти пропущенное этим кем-то пятнышко. Но было чисто, слишком чисто. Весь пол, однако, был словно мокрый.

— Что с тобой, Октавия?

— Здесь была кровь! Была! Очень много! А ещё потом чёрная грязь! И вода, — она прервалась, мысленно восстанавливая последовательность произошедшего, — Да, а потом вместо грязи вода. Не вместо всей. Но почти.

— Я не совсем понимаю. Что за чёрная грязь?

— Хотела бы я знать! Но я догадываюсь, откуда она взялась.

— Серьёзно?

— Да! Роял, пообещай мне, что не будешь считать меня психованной дурой, но я клянусь, что-то с этим нападением не так.

— И в каком же плане?

— Этой ночью я была здесь, после того, как меня допросили. И ночью меня разбудил шум, словно кто-то ходил по дому.

— И когда ты вышла, уже никого не было?

— Вроде того. На полу была чёрная грязь, и она вела к входу на чердак. К тому месту, где нашли Винил. Я слазила на чердак, но там ничего не нашла. Я вернулась к себе в комнату, тогда и случилось кое-что. – Октавия выдержала паузу, из-за театральной привычки, — Я снова услышала что-то. На этот раз это точно были шаги. Что-то открыло дверь в комнату. Но я никого не увидела. Тогда я снова вышла и прошла в сторону лестницы на первый этаж.

— И?

— В прихожей было нечто. Я даже не могу это описать, знаешь, на него даже смотреть было тяжело. Я чувствовала себя слепой, когда он был передо мной.

— Ты права в одном. Это правда звучит безумно.

— Но это правда!

— Послушай, — жеребец осторожно приложил копыто к плечу Октавии, — я знаю, что ты устала и распереживалась, но, послушай, куда могло деться столько грязи тогда?

— Точно. Ты прав. Грязь исчезла утром! Когда я вышла из комнаты утром, всюду был лёд. И он очень быстро таял, это выскочило у меня из головы.

— Хочешь сказать, что по всему дому было полно льда? Конечно, осень приближается, но ещё не настолько холодно!

— Не по всему дому! Только в коридорах, где была грязь!

— То есть, ты хочешь сказать, что грязь таинственным образом стала льдом и растаяла?

— Похоже на то, — не уловив сарказма, ответила Октавия, начиная расхаживать по коридору, — И кровь тоже исчезла.

Она поднялась на второй этаж и дошла до хода на чердак. Тут по-прежнему была кровь. Но только здесь, и куда меньше, чем было ночью.

— Я не знаю, что это было, но я остаюсь на ночь в этом доме. Я точно знаю, что это существо вернётся.

— Послушай, ты точно сходишь с ума, Октавия, пойдём к остальным. Ты нормально отоспишься, и всё будет в порядке!

— Ты не понимаешь?

— Нет, — оборвал её Роял, — не понимаю.

— Я тоже! Но, в отличии от тебя, я хочу в этом разобраться!

— Хорошо, тогда мне не стоит тебе мешать, я так полагаю. Утром я приду сюда.

— Хорошо. Не поранься, когда будешь уходить.

Закрыв за Роял Риффом дверь, Октавия сникла. Ей было страшно, да и кому бы не было?

В первую очередь она, опомнившись, осмотрела все комнаты и чердак — вдруг тот, кто открывал дверь, всё ещё внутри. Никого, кроме неё, в доме не оказалось, что вроде бы должно её обрадовать, но, напротив, она начала нервно подрагивать, постоянно оглядываясь по сторонам, сама не понимая, почему ей так хочется здесь быть.

Зайдя в комнату своей подруги, она принялась шарить по шкафчикам, словно надеясь найти какую-то зацепку к причинам странного поведения Винил. Всё, что она смогла найти — это несколько газетных вырезок с комиксами, видимо, теми самыми, о которых говорила Дитзи. Героиня и правда была очень похожа на встретившуюся ей сегодня зелёную пони.

Хмыкнув, как ей показалось, забавной шутке в одном из комиксов, Октавия отложила вырезки в сторону и продолжила искать. Следующим, что привлекло её внимание, была книга. Точно такую же, только в мягком переплете, недавно читала Бьюти Брасс и очень хвалила. Хотя, лично Октавия в книге с названием «Рожденная для покорности» не могла ожидать ничего хорошего. Но, может, стоит дать этой книжонке шанс?

Всё стальное место занимали пластинки и журналы о современной клубной музыке – Винил была подписана на них. В гардеробе была целая полка, заваленная очками, практически одинаковыми. Хмыкнув, серая пони осторожно взяла копытом одну пару. На одном из стекол была трещина – в этих очках Винил была, когда подралась в клубе в Мэйнхэттене с кем-то. Но не из-за каких-то диджейских разногласий, а из-за Октавии. Подвыпивший жеребец, видимо, был весьма не против познакомиться с неловкой и чересчур прилизанной для подобного места кобылкой, а ди-джей была этим недовольна, и это ещё мягко сказано. В этом клубе она больше не выступала, хотя хозяева и предлагали ей возможности, даже убеждали, что замнут драку, Винил была неколебима в своем решении. Октавия же для себя решила, что не будет ходить на клубные выступления подруги, как-то не очень хотелось повторения.

Сдвинув несколько костюмов, среди которых была парочка платьев, в которых Винил иногда ходила на выступления Октавии в театры, она обнаружила большую коробку. Насторожившись, Октавия приоткрыла её.

Внутри лежала старенькая скрипка, потрепанная и сильно исцарапанная. Где, а главное зачем, Винил достала её, пони не могла понять. Закрыв коробку и возвратив на место костюмы, Октавия взяла книгу и вырезки и поспешила на кухню. В холодильнике ещё было что-то со вчерашнего утра. Надо бы перекусить на ночь.

В холодильнике было много всяческих закусок – несколько сэндвичей, недоеденная за обедом запеканка, шоколадки, даже несколько самодельных вафельных батончиков.

Недолго раздумывая, Октавия поставила запеканку на плиту, чтобы подогреть, а сама села за стол, тут же открыв заветную папку.

Разные статьи из местных и более крупных газет: «нападение на жеребенка. Мачеха попыталась убить свою падчерицу, но исчезла без следа, прежде чем успела» и россыпь типично журналистских фотографий – явно мало связанных с делом. «Маньяк пропал или просто затаился? Возможно, полиция вышла на загадочного маньяка, убивавшего жеребят тут и там по всей Эквестрии». Другая статья немного противоречила: «Найдена причина загадочных исчезновений жеребят. Маньяк уже в глобальном розыске». Внимания привлекла статья из Мэйнхэттэнской газеты: «Полиция опровергает слухи о возвращении жестокого маньяка, несмотря на доказательства. Уроженка Ванхувера, известная как Мазерли Стэпс, была объявлена в розыск как главная подозреваемая в череде исчезновений жеребят. Не так давно была спасена одна из её жертв в городке Понивилль. По её заверениям, как единственной свидетельницы, а так же некоторых доверенных лиц, Мазерли Стэпс пропала без вести прежде, чем смогла причинить серьезный вред здоровью и жизни своей жертвы. Исходя из слов пострадавшей, нападавшая должна была погибнуть, но со всех уголков Эквестрии поступает всё больше и больше данных о том, что некая земная пони с внешностью, соответствующей описаниям Мазерли Стэпс, была замечена в вечернее или ночное время. Вместе с тем, количество нападений и пропаж жеребят-подростков возросло до небывалых отметок – за три последних месяца, около сотни жеребят пропало без вести, а так же около сорока были найдены мертвыми или серьезно израненными, не способными на коммуникацию по тем или иным причинам. В связи с этими событиями, многие элитные школы-интернаты закрываются на неопределенный срок или предпринимают меры для усиления охраны учащихся. Полиция призывает граждан к спокойствию и просит серьёзно ограничить передвижение своих детей без присмотра взрослых».

Октавия нервно сглотнула: одно из издательств не поскупились на фотографию. Истерзанное, но ещё живое тельце на больничной койке ярко напомнило об одной из травм детства. Будучи маленькой, Октавия однажды решила почитать какую-нибудь книгу из шкафа в комнате родителей. Она многого не понимала тогда, но воображение живо рисовало происходящее на страницах жестокой драмы, со всей социальной грязью, которую мог позволить себе автор. Но что-то заставляло серую пони тайком перечитывать ту книгу раз за разом, постепенно подавляя слезы и проявляя интерес к некоторым сценам. И всегда она представляла себя на месте жертвы – беззащитной, оставшейся полностью на немилость напавшего.

Собственно, из-за этой самой книги она и узнала много, чего жеребятам знать не положено, хоть оно и вызывало в ней глубокое отвращение. Но, вместе с этим отвращением, и сильное любопытство ко всем этим запретным тогда, да и сейчас, жестоким отношениям между персонажами.

Она серьезно пыталась забыть об этом своём «опыте», так же как и книге, откуда он был получен, ей иногда даже удавалось, большую часть времени, но, как только она слышала о подобных прочитанным сейчас новостных сводках, или историями из чьей-то жизни, в её голове сразу всё представало историями из той книги. Собственно, это и есть причина, почему Октавия так не любила с кем-либо разговаривать – все вокруг жалуются на что-то. Начиная от мелких проблем и заканчивая чьими-то совсем чужими бедами.

Шмыгнув носом, пони уловила горелый запах – запеканка пошла прахом, пока она отвлеклась. Грустно поглядев на свой неудавшийся ужин и выкинув его в мусорное ведро, она достала пару бутербродов и, налив холодного несладкого чая, снова принялась изучать вырезки. Множество новостей об этой же самой Мазерли Стэпс.

Парочка была о пропажах уже вполне взрослых пони. В одной были лишь словесные описания пропавших, во второй – фотография двух синих земных пони. Судя по объявлению, у них пропала дочь, похожая на них. Цинизм Октавии взял верх, и она чуть ли не вслух усомнилась в том, что их дочери, с такой-то внешностью, что-то угрожает.

Далее парочка статей о помутнениях рассудка и синдроме «остекленения» восприятия. Якобы эта болезнь когда-то наблюдалась у жителей Джапони, и сейчас были замечены по меньшей мере два случая в Эквестрии. Но вся статья была таким антинаучным бредом, что чуть ли не заставила Октавия захохотать – прочитать корявые описания до конца стоило ей огромных трудов. И не мудрено – вырезка была из жеребячьей газеты.

Закончив с вырезками, она принялась распечатывать письма. Первое письмо ничем не отличается от писем пламенных поклонников – Винил иногда получала такие. Обычно она отправляла ответ, где отшучивалась, уходя от всяческих вопросов вроде «есть ли у тебя жеребец?» или «будешь ли ты со мной встречаться?».

Второе письмо, однако, оказалось немного интереснее. Это был ответ от некоей музыкальной группы из Сталлионграда. В нем было сказано о том, что ей, Винил, можно использовать инструментальную аранжировку с одной из их песен, до тех пор, пока она не собирается делать на ней деньги. А ещё отмечали, что, если им понравится песня, они не против её приобрести. Октавия немного ухмыльнулась, вспоминая многие попытки Винил самостоятельно петь. Они всегда оканчивались неудачей – у единорожки не было музыкального голоса. Хуже было только тогда, когда та пыталась писать песни сама.

Последнее письмо было адресовано Октавии, хоть и на этот адрес. Почему-то боясь, словно что-то могло выскочить на неё из конверта, пони медленно распечатала его. Внутри был пустой грязный клочок бумаги. Если это была чья-то шутка, то у него было глупое чувство юмора.

Конечно, информация из вырезок не давала много проку, но, возможно, Роял Рифф сможет что-то из этого извлечь. Дожёвывавя второй бутерброд, Октавия открыла книгу, принесенную из комнаты Винил. Она где-то слышала имя автора, вроде бы, говорили о той пони даже что-то хорошее. Книга была не очень толстая, поэтому можно было бы и почитать её, чтобы скрасить время, пока не хотелось спать.

Будучи не из тех, кто делает что-то с середины, Октавия начала с самой первой главы, даже не заглядывая в содержание. Первая глава была скорее похожа на вырезку из биографии – началось все с того, что главная героиня родилась. За всю главу её имя так и не назвали, и даже не дали описания. Автор предпочла больше рассказать о том, как героиня любила своих родителей, как е ё любимой игрой были дочки-матери куклами, как она была добра ко всем. Со второй главы повествование перешло к героине в годы начальной школы.

В жизни кобылки всё еще были вполне обычные события – уроки, отдых, игры, ссоры со сверстниками. Еще у неё появилась подруга, которая словно бы пыталась дружить с ней так, чтобы никто другой об этой дружбе не знал. Все события всё ещё были какими-то выдранными из общего полотна. Так было и третью главу, которая была странно коротка по сравнению с первыми двумя, только про среднюю школу и большее количество проблем, наваливавшихся на героиню.

Наконец-то, в четвертой главе, события пошли медленнее – кобылка перешла в старшую школу при какой-то академии, в тексте не было упоминаний, какую именно. Её «подруга» была с ней и уговорила вступить в какой-то клуб, где собрались детишки богатых родителей.

Оторвавшись от книги, Октавия посмотрела на часы. Пол пятого ночи. Широко зевнув, пони встала из-за стола, положила тарелку в раковину, взяла книгу и направилась в свою комнату. Чёрный монстр так и не объявился, что, наверное, хорошо. Если он не появится, тогда очко в пользу теории о том, что он – просто диковинный зверь из Вечнодикого леса, так Октавия для себя решила.

Со скрипом закрыв за собой дверь, пони легла на кровать, однако почувствовала, что сон к ней не идет. Копыта словно бы сами потянулись к книге, лежащей на тумбочке. Решив, что, прочтя ещё несколько страниц, ничего плохого она себе не сделает, Октавия легла поудобнее и открыла место, на котором остановилась.

Героиню пригласили на собрание клуба, где они тянули жребий, который распределит новых участников по этакой социальной лестнице. Но, как только главная героиня вытянула свою соломинку, всё повествование изменилось. Всё, что было до этого момента, казалось простым и повседневным, практически лишённым какой бы то ни было психологически составляющей и, что главное, было мягко по отношению к персонажам. Сейчас же вспомнилась та злосчастная книга из детства. То, что героиню здесь нарекли «Покорной слугой», заставило вспомнить так заинтересовавшие Октавию в детстве понятия работорговли и рабства. В той книге вокруг них было построено многое. Ещё там были путешествия во времени, вернее – одно, но этот факт не вызывал интереса.

Чувствуя странное «дерганье» в области живота — так всегда случалось в моменты волнения по странным причинам — Октавия углубилась в чтение. Как она и предполагала, над героиней стали по-настоящему издеваться, но, по крайней мере, пока в основном морально. Параллельно этому было много других сюжетных линий – о том, как она пыталась найти друзей, пыталась встречаться с жеребцом, как её «подруга» пыталась замять своё постоянное участие в издевательствах… Но некоторые эти моменты Октавия пропускала, её внимание притягивали именно жестокие выдумки остальных участников клуба в отношении к «слугам». Некоторые описания заставляли её ёжиться, представляя, каково было бедняжке, имени которой автор до сих пор не назвал. Описания эти, однако, были хоть и многочисленны, но занимали не очень много места в сюжете – в большинстве своем они были поданы через дневник, который вела героиня, и лишь некоторые были «показаны напрямую». Среди них – сцена с горячей водой. Несмотря на всю простоту описания, именно из-за неё книга была возвращена на тумбочку, хоть и не позже того, как глава была дочитана, и героиня получила новое «задание».

Поёжившись и закутавшись в одеяло, как в кокон, Октавия, первым делом, мысленно обвинила Бьюти Брасс в психической неуравновешенности. Та хвалила эту книгу, как будто это было лучшее чтиво, когда-либо попадавшееся ей в жизни. Конечно, Бьюти была нормальной, наверняка ей просто нравились совсем другие сцены. Там же было немного романтики. И душевных переживаний, наверное. Октавия нервно хихикнула над собой – как она может кого-то в чем-то обвинять, когда именно из-за самых садистских сцен она пролежала с этой книгой до семи утра.

Зевнув и закрыв глаза, она тут же заснула. Однако проспала она недолго – спустя четыре часа её растолкал Роял Рифф.

— Ты до сих пор в кровати?! – не скрывал своего удивления жеребец, — Что с тобой вообще происходит?!

— Прости, — буркнула Октавия, пытаясь сфокусировать на нём взгляд, — так вышло.

— Что у тебя с глазами? Покажись-ка на свет.

Октавия одёрнулась от его попыток повернуть её голову и осторожно потрогала глаза. Опять гнойники. Может быть, стоит показаться врачу.

— Что ты делала всю ночь? Выслеживала своего монстра?

— Нет. Он так и не пришёл. Я читала.

Роял ухмыльнулся, посмотрев на лежащую на тумбочке книгу.

— Та, от которой тащится Бьюти Брасс? Я всё никак не собирался прочесть. Стоящая?

— Как сказать. Так, нечто среднее, — Октавия почему-то засмущалась и отвернулась, — где все?

— Да так вышло, что вся мужская часть, кроме меня, свалила срочно по домам. Пэриш, правда, обещал вернуться завтра.

— Понятно, — пони вздохнула, заправляя кровать, — наверное, все сильно злятся на меня?

— Октавия, — Роял попытался улыбнуться, — пойми, все всё равно переживают за тебя. Конечно, было проблематично уладить это дельце с отменой, но то, чтобы тебе теперь не пришили то, чего ты не делала, куда важнее.

— У меня есть догадки о том, кто бы это мог быть.

— Быть кем?

— Я имею в виду, что у меня есть догадки, кто мог напасть на Винил. Есть такая кобылка, её зовут Мазерли Стэпс. Судя по газетным вырезкам, она настоящий маньяк. И, судя по ним же, она мечется по всей Эквестрии.

Роял поёжился, но попытался сохранить спокойное выражение лица.

— Хорошо, а мотив?

— Она маньяк!

— У всех маньяков тоже есть свои мотивы, просто их не понять здравой логикой иногда. Я не против изучить эти вырезки.

— Опять начал говорить, как профессионал? Они на кухне, на столе. Я пока схожу в ванную.

Весь вчерашний день она провела так, и не помывшись. В какой-то степени она надеялась, что Роял просто увезет её из Понивилля и она сможет и помыться и выспаться уже на месте, но судьба сложилась так, что из этой истории ещё только предстояло выпутываться.

Стоя под душем, она пыталась вспомнить, что ей снилось, но безрезультатно. А ещё глаза слипались, и она едва держалась на ногах. Было настолько лень двигаться лишний раз, что она даже решила не мыть гриву, тем более, на полке была куча самых разных шампуней, но только не для неё – она не любила никакие «освежающие мятные» или в этом роде, пользовалась лишь самыми простыми. Ещё один момент, который казался невероятным – любительницей разных шампуней была как раз Винил, хотя, отчасти, это было из-за цвета её гривы – было тяжелей спрятать то, что она грязная: любая грязь или пыль была видна на этом неоново-синем цвете. А, учитывая то, что Винил жила в таком деревнеподобном городке, где испачкаться, даже не делая ничего чересчур серьезного, например, просто от поднявшейся из-за ветра пыли, было нормой жизни, каждый вечер ей приходилось занимать душ минимум минут на двадцать. И, естественно, она не хотела, чтобы кто-то, кроме Октавии, об этом знал – это же порушит её образ. В свою очередь, Октавия не любила лишний раз мочить свою гриву, о чём тоже постеснялась бы признаться кому-либо – она, кантерлотская особа, и не любит заботиться о своём внешнем виде!

Выйдя из душа, Окатвия направилась прямиком на кухню, где её ждал Роял, изучая те же вырезки, что она читала ночью.

— Что-нибудь кажется интересным? – обратилась кобылка, даже не гладя на него, роясь в холодильнике, — Мне кажется, это может дать хоть что-то.

— Не скажи. Конечно, эти истории о некоей Мазерли Стэпс звучат пугающе, но, всё-таки, — он задумался, — А вот эту фотографию я уже видел. Это из недавнего фильма ужасов, вышедшего в Джапони. Да уж, узнаю журналистов, чтобы добавить перца, пойдут на всё.

— Но ведь доказывают, что она где-то бродит! И все свидетельствуют о её невообразимой жестокости!

— Поправка. Доказывает только одна кобылка. При том, она была, если ей верить, спасена одним только чудом, верно? Идём дальше, если верить слухам и новостям, то с её именем связывают именно пропажи. Я готов поклясться, что ею прикрывается парочка преступников, но вся суть: если это действительно она, то вряд ли Винил Скрэч была бы жива. И третья деталь, не дающая этой теории быть верной, состоит в том, что все её жертвы – подростки. Ты с Винил Скрэч одногодка, и далеко не подросток. Без обид.

Октавия пропустила шутку про возраст мимо ушей. Она понимала, что Роял говорит логичные вещи, но было обидно терять такую теорию, говорящую о твоей невиновности.

— Хорошо, и что дальше?

— Пойми, нам надо плясать не от того, что виновен кто-то другой из газет, а от того, что невиновна ты. Честно, я не знаю, как именно нам это сделать, но я делаю всё, что могу. Я уже нашёл парочку свидетелей, которые видели, как Винил Скрэч проводила тебя, и как ты была на станции. Ещё я сходил в больницу.

— Как Винил? Врачи что-нибудь сказали? – перебила его Октавия, — Она пришла в себя?

— Она приходила в сознание этой ночью, просила принести ей в реанимацию источник света, но быстро заснула. Врачи говорят, что жизнь физически уже вне опасности, но вот психологически, — он замялся, — Я смог уговорить пустить меня к ней, хотя бы посмотреть, как она. Ей как раз меняли бинты на… том, что осталось от лица. Похоже, эти её очки оказались единственным, что спасло глаза и зрение. Мне даже сказали, что она будет нормально видеть уже через полгода, обоими глазами. Там, как я понял, у одного глаза ожёг век, но, видимо, фальшфейер уже догорал, когда искры задели его. Я думаю, она упала, и очки постепенно съехали с неё, поэтому серьезно пострадало всё, кроме глаз. И вот, с задними ногами у неё дела не очень хороши. Придётся какое-то время на кресле-коляске ездить, потом, врачи говорят, можно будет поставить ей на них железные скобы. Я так и не понял, что случилось именно, но доктор, с которым я говорил, был в настоящем шоке от того, что увидел, когда её доставили.

Октавия села на пол рядом со столом и уткнулась мордочкой в подставленные копыта. Как Винил сможет перенести это? Сможет ли? Сможет ли она сама быть с ней? Ведь теперь единорожке понадобится поддержка, придётся быть с ней всё время. А есть ли у неё вообще семья? Винил никогда не говорила о своих родителях! А если у неё нет родных, кто сможет помогать ей? Октавия была готова отдать всю себя ради подруги, но, в то же время, ей было страшно. Какой станет Винил после этого? Вдруг это уже будет не та весёлая Винил, к которой она привыкла?

— Роял, ты можешь сделать ещё кое-что для меня?

— Хм? Ну, если ты влипла во что-то ещё, я точно скажу, что расстроен, перед этим.

— Нет. Это не касается меня. Ну, не совсем. Я хотела бы знать, есть ли у Винил родственники. Может, нам стоит их оповестить?

— Хорошо, я постараюсь что-нибудь узнать. А пока, может быть, пойдёшь в гостиницу? Ну, или прогуляешься с Бьюти Брасс?

— Так прям и прогуляться? А что если меня схватит полиция?

— Не схватит. Я позаботился об этом. Согласно последней поправке в законах, тебя может задержать только сотрудник полиции того города или области, в которой ты проживаешь официально. Они могут, конечно, схватить тебя. Но не станут, так как не захотят проблем, они всё-таки поверили в ораву адвокатов.

— Хотя бы что-то хорошо, — согласилась Октавия, — похоже, ты всё-таки умеешь убеждать!

— Одного таланта убеждения будет мало. Мне всё ещё надо много чего узнать. Просто старайся не быть подозрительной. Веди себя как обычно!

— Ты же сам прекрасно знаешь, как я себя обычно веду! Я не думаю, что это будет неподозрительно.

— Просто старайся ни с кем не ссориться. И ни на кого не нападать. Просто прогуляйтесь! Сходите в библиотеку или куда-нибудь ещё. В кафе, например. Ведите себя, как просто отдыхающие от большого города пони.

— А почему мы с ней? Ну, вдруг о нас что подумают?

— Что о вас подумают? Октавия, спокойно, мне начинает казаться, что ты действительно тут с небольшим сдвигом по фазе. Просто веди себя естественно. Ну, — он замялся, — Просто мне надо кое-куда быстро смотаться, не переживай, здесь, в Понивилле, но надолго, и я не хочу тащить туда Бьюти Брасс. Но и оставлять её одну тоже не хочу. А так, вроде, всем выигрышная ситуация.

— Ладно, твоя взяла.

Роял улыбнулся, быстро собрал все вырезки в папку и вместе с Октавией вышел из дома.

На улице было всё так же пасмурно, солнце лишь изредка пробивалось через облака. Были бы они сейчас в Кантерлоте, Октавию и палкой невозможно было бы выгнать на улицу – такая сырая и промозглая погода была ей совсем не по духу.

— Скажи, я точно не проспала пару месяцев? Это уже какая-то осень, а не конец лета.

— Пегасы-погодники что-то и правда не очень хорошо работают. Конечно, здесь, в Понивилле это можно было бы списать на отсутствие лучшего из них, но этот самый погодник отсутствует уже несколько месяцев, с начала весны. Однако пегасы не справляются с погодой уже по всей Эквестрии – сколько бы они не разгоняли облака — они появляются вновь, сколько бы ни пытались поменять направление ветра — он всегда дует оттуда, откуда ему «хочется». Кажется, сама природа бастует против нас всех. Чувствую, эта зима будет тяжёлой.

— Ну, всяко не как в сказках, я надеюсь.

— Не любишь холод?

— А ткни мне в того, кто любит? В холодную погоду, будь моя воля, я бы, когда становится холодно, лежала в кровати и не делала ровным счетом ничего.

— Этим ты займешься позже, так что хватит капризничать. Помни, что ты сейчас в серьёзной передряге.

— Да, спасибо за напоминание, — закатила глаза Октавия, — Это то, что мне сейчас нужно.

Роял Рифф промолчал, прекрасно зная, что Октавия ещё нескоро успокоится, если начала ворчать. Все, кто могли называть себя её друзьями, свыклись с такой натурой, научившись давать ей время на то, чтобы «остыть». Так и сейчас – поворчит немного, да успокоится, просто замерзла, вот и нервничает.

Судя по выражению мордочки, Бьюти Брасс чувствовала себя не лучше. Когда Роял привел Октавию в гостиницу, Бьюти только-только вылезла из-под одеяла, широко зевая и судорожно ища в своей сумке банку с кофе.

Именно тем, что выпили кофе, обе кобылки и занялись, оставшись одни. Допив крепкий, но совсем не бодрящий напиток, Октавия посмотрела на подругу. Та глянула в ответ точно таким же не выспавшимся взглядом.

— А тебе что не спалось, Октавия?

— Не важно, — монотонно ответила она, — просто зачиталась. Не замечала, как время шло.

— То же самое, — зевнула Бьюти Брасс, — читала вторую часть той книги.

— Угу, я попыталась читать первую. Не почитай за обиду, но как ты могла читать такое? Там такие ужасы творят с ней!

— Об этом много разговаривали, да, — Бьюти с грустью посмотрела на пустую чашку, — но всё это компенсируется довольно серьезной психологической составляющей. Автор показывает жестокий мир избалованных детей, чувствующих себя безнаказанными. Они рушат жизнь бедняжки, как только хотят, а она всё пытается верить, что её подруга всё еще любит её.

— Значит, подруга всё-таки не спасёт её? Серьёзно, я уже боюсь представить, что они с ней сделают в конце тогда!

— Ну, там конец нормальный, я всё-таки рекомендую прочитать!

— Нет, спасибо, — Октавия отвернулась, надеясь, что Бьюти не раскусит её, — такие книги, они совсем не в моём вкусе. Лучше всё-таки расскажи, чем закончилось?

— Нет, ты всё-таки дочитай! Ты где остановилась?

— Кажется, на том, как её заставили пойти в дождь в лес, Мол, если она принесёт им светящихся ягод, то они поднимут её на ранг выше. Но я чую, что тут либо подвох, либо ей не удастся. Вот она вышла из здания под проливной дождь, тут я и бросила.

— Ну, там дальше самое развитие событий начинается.

— Серьёзно? У этой книги есть развитие событий, а не просто издевательства над кобылкой-тряпкой?

— Зачем так грубо? – Бьюти обиженно поморщила носик, — Знаешь, автор шагнула вперед по сравнению со сложившимися «нормами» в современной литературе, хотя отмечают, что она, кажется, питала вдохновение из книг какого-то старого автора, там, правда, жестокости было куда больше, вся психология раскрывалась во время этих самых «издевательств». Так что я считаю, что «Рожденная для покорности» лучше, чем «Чёрное озеро». Я даже, когда прочла их сравнение, пошла в библиотеку и взяла почитать. Я не осилила дальше второй главы.

— Ну, я тут не могу судить, — Октавия отвернулась, речь зашла именно о той книге, что она неосторожно почитала в детстве. А потом много раз перечитала.

— Куда пойдём? – после долгого молчания спросила Бьюти Брасс, — Мне велено тебя прогулять.

-Я что, собака какая-нибудь, что ль?!

— Ну, иногда ты такая злая, что скорее волк, — пони хихикнула, после чего снова зевнула, — А так я бы сама осталась тут, в тепле, но, раз уж образовались невольные выходные, надо ими пользоваться.

— И куда ты хочешь идти? – Октавия поднялась и размяла ноги, — Потому что я совершенно не представляю, куда можно отправиться в такую погоду.

— Ну, ты в Понивилле чаще меня бываешь! Куда тут вообще можно сходить?

— Дай подумать, — пробурчала Октавия, опять зевая, уже когда они вышли из гостиницы, — Ну, в Понивилле есть кинотеатр, есть библиотека, ратуша. Ещё есть кондитерская, где можно посидеть прям внутри.

— Пойдем посмотрим, что показывают в кинотеатре?

Уже при входе в здание выяснилось, что они шли по холоду зря – в ближайшее время был лишь сеанс какого-то джапонийского мультика. Ни Октавия, ни Бьюти Брасс не были любителями подобного, поэтому, не говоря ни слова, развернулись и пошли в кондитерскую.

Здание, оформленное под тортик, пробуждало аппетит, настоящее чудо коммерции. Похоже, мало кто решил прогуляться в такую погоду — клиентов внутри было немного, ждать свободного столика не пришлось, как не пришлось и долго ждать в очереди.

— Тут так дешево! — удивленно прошептала Бьюти, когда они с Октавией сели за столик у окна, — В Кантерлоте такой кусочек торта, да ещё и с коктейлем, стоил бы куда более кругленькую сумму, знаешь!

— Это Понивилль, — почему-то улыбнулась Октавия, словно это был её родной город, — тут всё куда проще, добрее и понятнее.

— Ну, это, я так полагаю, если не считать последние события?

— Угу, — понурилась серая пони, — именно так. Ну, конечно, всё и так было неидеально, но да, именно так.

Бьюти вопросительно посмотрела на неё, но Октавия лишь отвернулась. Почему-то захотелось сходить к Дитзи Ду, ещё раз поговорить с ней, может быть, даже принести что-нибудь. Хотя, такое внимание может и обидеть её, всё-таки пегасы народ гордый, как обычно считается.

Обе кобылки синхронно вздохнули и посмотрели в окно. На улице начал моросить мелкий, очень мерзкий дождь. Окатвия почувствовала, словно все её кости заныли, опять накатила жуткая леность, хотелось волшебным образом оказаться дома и зарыться в одеяло.

Тем временем, клиенты постепенно расходились, несмотря на дождь. Минут через двадцать Октавия и Бьюти Брасс остались одни, если не считать хозяев кафе. Похоже, сонливостью «похвастать» могли сегодня все.

Обе кобылки вздрогнули, когда хозяйка кондитерской внезапно радостно воскликнула «Пинки!», и машинально обернулись на входную дверь.

В помещение вошла тощая розовая пони, та самая, которую вчера утром видела Октавия. Собственно, это подтверждало, что она и есть та самая Пинки Пай.

— Меня выписали, Миссис Кейк, — сдавленно сказала она, — простите меня за всё беспокойство. Я постараюсь вернуться к работе как можно скорее.

— Не переживай так, — кондитерша крепко обняла розовую пони, словно та была её родной дочерью, — Я так рада, что ты в порядке! Пампкин и Паунд так соскучились по тебе! Они так обрадуются!

— Спасибо, — Пинки попыталась улыбнуться, но вышло не очень натурально, — Я пойду в свою комнату, положу вещи, я буду готова к работе через пол часика.

— Кстати, Пинки, — остановила её кондитерша, когда та уже почти поднялась по лестнице, — я видела твои работы в газетах. Ты молодец!

— Спасибо, — как-то грустно ответила Пинки, снова пытаясь улыбнуться, и ушла побыстрее, словно боясь начала разговора об этом.

— Вот с кем бы неплохо поговорить, — пробурчала Октавия так, чтобы слышала только Бьюти, — я уже встречалась с ней вчера. Я чувствую, что она что-то знает.

— Ты её подозреваешь? – так же шёпотом спросила та, — А что она могла не поделить с Винил Скрэч?

— Нет, я в том смысле, что она может что-то знать.

— С чего ты взяла?

— Я не знаю. Мне просто так кажется. Я думаю, мы задержимся до того, как она спустится, я хочу с ней поговорить.

Бьюти пожала плечами и вернулась к тортику, словно посчитав, что Октавия просто беснуется, как часто происходило, все уже привыкли считать виолончелистку той еще скандалисткой.

Спустя несколько минут Пинки Пай и правда спустилась со второго этажа, видимо, успев привести себя в порядок в какой-то мере – причесавшись и надев на себя просторный фартук, словно чтобы скрыть, насколько она была тощей.

Октавия поманила её копытцем, словно собираясь попросить что-то принести, Пинки послушно подошла.

— Мы с тобой встречались вчера, — начала Октавия, — мне кажется, мы не договорили. Можешь не пытаться выкрутиться, я прекрасно понимаю, что ты что-то недоговариваешь.

Розовая пони немного помялась и так же шёпотом ответила:

— Я честно не понимаю, о чем ты. Что я могу знать?

— Ну, как минимум, ты тоже боишься темноты, как и Винил. И тоже с недавнего времени. Конечно, в никтофобии, — Октавия попыталась выглядеть умнее, говоря новое для неё слово, — нет ничего особенного, но так, чтобы у нескольких пони она начиналась так внезапно…

Пинки вздохнула, словно поняв, что ей не удастся отвертеться.

— Хорошо, ты права, у нас есть определённые причины, и я очень надеюсь, что тебя они не коснутся. И, пока они тебя не коснулись, лучше не лезь в них, ладно? Я сочувствую тебе, я понимаю твои переживания, но для Винил будет лучше, если с тобой будет всё в порядке.

— Да я хочу разобраться в этом побыстрее, пока сама не начала бояться темноты! – Октавия скрипнула зубами, — И уйми своих фанаток, а то одна выкрасилась под ту ненормальную из твоих комиксов и приставала ко мне, несла всякий бред про то, что мне надо на свету держаться. Такое чувство, что это уже какой-то культ!

Пинки вздрогнула, словно весть о том, что Октавия встретилась с той зелёной кобылкой, напугала её.

— Значит, ты встретилась с Ти? Нервная пони, которая попала в беду, — она задумалась, — это проблемно.

— Что значит — нервная? – вспылила серая пони, — Я спокойна!

— Прошу, держись ближе к свету. Свет лампочек не пойдёт, стремись к солнечному свету, свету от огня, даже лунному свету. Просто не давай тьме сгущаться вокруг тебя.

— Да какого сена вообще происходит? – Октавия ударила по столу, — Объясни уже! Хватит этих идиотских загадок!

— Прошу, не шуми! – Пинки снова перешла на шёпот, убедившись, что больше никто не слушает их разговор, кроме сидящей рядом Бьюти Брасс, — Я не могу ничего тебе сказать, правда. Совсем не могу. Я верю, что не ты нападала на Винил, но я не знаю, кто это был, я клянусь.

Окатвия снова вспылила и, чуть ли не перевернув стол, вскочила и, дернув Бьюти Брасс за собой, вышла. Сказать, что её нервировали все эти «загадки» — не сказать ничего. Она давно так не нервничала, с тех пор, как их труппа была отправлена на Галу, ту самую, которая серьёзно провалилась из-за каких-то передряг, устроенных несколькими гостями. От одних воспоминаний появлялось желание ударить кого-нибудь, выругаться и уйти, громко хлопнув дверью.

Пару раз вздохнув, не обращая внимания на дождь, серая пони немного успокоилась. Нет смысла спорить с кем-то, не стоит сейчас показывать себя ещё более агрессивной, чем она есть.

— Октавия, — дернула её Бьюти, — пойдем что ль в библиотеку?

— Ладно, в библиотеку — так в библиотеку. Только не представляю, что ты там забыла.

— Октавия, это библиотека в дереве! Я впервые в Понивилле, я хочу это увидеть!

Дождь постепенно усиливался, и, когда они дошли, перерос в настоящий ливень. Отряхнувшись, пони зашли внутрь, даже без стука – на двери висела табличка, судя по которой, сейчас ещё были рабочие часы.

— Здравствуйте! – громко крикнула Бьюти, — У вас открыто?

— Хм? Да, у нас открыто, здравствуйте!

Со второго этажа спустилась Твайлайт Спаркл – пони, о которой сейчас знали очень многие — так часто о ней писали в газетах. Видеть такую личность в маленьком городке было бы странно, если б не доподлинные известия о том, что она в городке была часто, поскольку до коронации жила здесь и работала именно в этой библиотеке.

— Я впервые в Понивилле, — открыто заговорила Бьюти Брасс, с восхищением осматриваясь, — Я не могла упустить возможности увидеть столь известную «библиотеку в дереве»!

— Может, желаете почитать какую-нибудь книгу? У нас недавно появились новые!

— Нет, спасибо, — улыбнулась Бьюти, — Я не люблю читать две книги одновременно, позавчера доставили одну книжку. Я её только начать успела.

Октавия закатила глаза и отошла в сторону, начав изучать полки чисто для вида.

— Скоро в Понивилле будет фестиваль, я так волнуюсь, — воскликнула Твайлайт Спаркл в ходе разговора, которого Октавия не расслышала, — Надеюсь, я смогу присутствовать на нём! Всё должно быть идеально, сюда съедется много известных пони! Ведь одновременно с музыкальным фестивалем будет и литературный! Более того, именно на нём начнутся официальные продажи книги, которую писала моя подруга! Я немного горжусь тем, что она ещё заранее прислала мне почитать первую версию. Это та же автор, что писала «Рождённую для покорности»

— О! – Бьюти радостно закивала, – мне понравилась эта история! Мрачно, но в том и весь толк!

— Ну, признаться честно, вторая книга не менее мрачная, — пожала плечами Твайлайт.

— Да, я не поспорю. Я же заказала её заранее. На юго-востоке Эквестрии и в Джапонии книгу-то уже выпустили. Говорят, что для остальных регионов её почему-то подвергли редактуре.

— Возможно, это к лучшему, потому что первая книга всё-таки была отмечена рейтингом, разрешающим подросткам читать её. Так или иначе, вторая привлечёт их внимание, но то, что происходит в конце, всё-таки жутко.

— А что там такое? – внезапно подала голос Октавия, чувствуя, что о её существовании позабыли, — Признаюсь, я немного читала первую, но меня отпугнули некоторые сцены. Честно говоря, я даже не отважусь после этого брать вторую часть в руки.

— Ну, это вроде бы самостоятельная книга, хотя, — Твайлайт задумалась, — если так подумать, между ними правда есть что-то общее, но я не уверена.

— Я про другое. Что там могло произойти, чтобы обойти обливание кипятком, червяков и огромного вонючего клопа на палочке?!

— Клоп на палочке, по-твоему, самое страшное? – ухмыльнулась Бьюти, — Там есть сцены и пострашнее.

— Я просто не люблю клопов, — буркнула серая пони, — меня аж передёрнуло, когда я читала эту сцену.

— На самом деле, — откашлявшись, переняла инициативу на себя Твайлайт, — во второй книге очень много моральных издевательств, я даже могу сказать, что мне они показались хуже физического насилия в первой книге.

— А ты ещё не дошла до момента, где она пошла в лес? – спросила Бьюти, словно надеясь вопросами сподвигнуть Октавию на продолжение чтения.

— Остановилась на том моменте, как её отправили. Просто не выдержала.

— А там самое интересное начинается! Она боится темноты, попадает в какую-то ловушку. А потом встречается с жеребцом из деревни, что находится по ту сторону леса. А вот там уже события начинают быстро развиваться.

— Боится темноты? – хмыкнула Октавия, — Что-то все вокруг боятся темноты. Уж не из этих ли книг и комиксов мода пошла?

— Комиксов? Ты имеешь в виду комиксы про Ти Лав? – спросила Твайлайт.

— Именно они. Там наверняка кто-то боится темноты, потому что безумная фанатка этой самой Ти Лав меня два раза за вчерашний день предупреждала про тьму и свет. Это уже какое-то безумие!

— Ну, на самом деле, темнота играет важную роль и в комиксах, которые рисует Пинки Пай, и в книгах Флаттершай, — задумчиво, словно говоря сама с собой, протянула Твайлайт, — Пинки даже говорила про какую-то Жидкую тьму и про то, что она цепляется за истории и воплощает их. Даже главный противник Ти Лав в комиксе — это «Принцесса Кофф», которая назвала себя «принцессой тьмы». В книгах Флаттершай же тьма больше похожа на сравнение со злыми помыслами, хотя в паре сцен описывается вполне физически. Наверное, стоило задуматься об этом раньше, хм…

— Глобальное помешательство! – крикнула Октавия, разводя копытами в стороны, — Комиксист, писатель, что дальше? Музыкант?

Но тут же замолчала. Страхи Винил постепенно преобразовывались из каких-то странных фобий во что-то вроде симптомов какой-то болезни, какого-то помешательства, которому подвержены многие, притом именно молодые и творческие личности. Ну, по крайней мере, Пинки Пай была достаточно молодой, конечно, далеко уже не подросток, но её всё ещё можно назвать молодой. Винил, вроде как, была не больше, чем лет на пять старше. Что касается этой «Флаттершай», было очевидно, что Твайлайт Спаркл знакома с ней лично, скорее всего они почти одного возраста.

Если это и правда всеобщее помешательство, то этому должна быть причина. Для себя Октавия решила звать их, начавших резко пропагандировать страх к темноте, «помешавшимися». Сейчас она точно знает о трёх из них, они все связаны с творческими профессиями. Есть ли ещё такие? Дитзи говорила, что да, хорошо бы встретиться с ними.

— Октавия, ты в порядке? – вывел её из размышлений голос Бьюти.

— Да, вполне, — она помотала головой, — Просто задумалась.

— Так кому-нибудь нужна библиотека сейчас? — поторопила фиолетовая пони, — Дело в том, что я вечером снова уеду, за библиотекой будет приглядывать другой пони, поэтому мне надо подготовить отчет, если вы берете какую-то книгу и…

— Так, — перебила её Октавия, — есть ли что-то вроде каталога последних выходивших художественных произведений? Может быть, не только книги, но и музыка, комиксы, будь они неладны, все в этом роде.

— Ну, я могу посмотреть, — Твайлайт задумалась, — есть журналы, где говорится о новинках книг, кино и так далее. Я думаю, я могу найти подшивку за последние три месяца.

Она отошла к дальним стеллажам, вид у неё был такой, словно она была не уверена, может ли найти что-то. Сначала это показалось странным, вроде как она библиотекарь, должна знать, что где у неё лежит, но, видимо, сдавшись, она с виноватым видом призналась, что уже редко бывает тут, и нынешний библиотекарь располагает всё по-своему.

— Придите завтра, я думаю, он сможет помочь. Он работал здесь до меня, но потом сам уволился, когда услышал о том, что кого-то присылают из Кантерлота. Я просто должна была провести немного времени здесь, не работать, но он посчитал, что отработал своё, но…

— Короче, пожалуйста, — Октавия нетерпеливо притопнула копытцем, — мне это нужно как можно быстрее. Где он сейчас? Я сама схожу и поговорю с ним.

— Но у него сегодня выходной, не стоит мешать ему отдыхать, — начала протестовать Твайлайт.

— Просто скажи, где он живет. Если он разозлится, это не твоя проблема!

Фиолетовая пони вздохнула и, покопавшись в ящике стола, протянула Октавии маленькую бумажку с адресом.

— Скептикал Поинт? – почему-то удивилась Октавия, — Ну и имя.

— Ну, он действительно скептичен.

Октавия хмыкнула и торопливо вышла на улицу. Она сама бы не смогла объяснить, с чего бы ей вдруг понадобился такой каталог, просто в голове зародилась странная идея. Хотелось получить хоть какое-то представление о новинках массовой творческой деятельности, она начинала подозревать, что таких помешавшихся могло быть куда больше. Конечно, понять, насколько «помешавшимся» был автор произведения, не прочитав его, было сложно, но, возможно, хватит и коротких описаний, может даже названий.

Не обращая внимания на дождь, Октавия побежала через весь городок, ловя на себе удивленные взгляды едва идущих под зонтами пони. Откуда взялась такая срочность, она тоже сама не знала, ей просто казалось, что в этом надо разобраться быстро, пусть даже это не связано со спасением её от обвинений.

По указанному на карточке адресу она нашла ничем не примечательный домик, который могла выделить из окружения лишь табличка «Редкие и старые книги». Поправив свой воротник, даже не задумываясь о том, что сама она вымокла насквозь, пони постучалась в дверь.

— Я пойду открою, — раздался изнутри усталый голос, видимо, хозяин был дома не один.

— Эм, Скептикал Поинт? – спросила Октавия, когда дверь открылась.

— Да, а что-то произошло?

Жеребец был старше её минимум лет на десять, не выделялся своей внешностью – темно-фиолетовый мех и грива каштанового цвета. Всем, что его отличало от большинства знакомых Октавии, была бородка.

— Вы библиотекарь, да?

— Ну, я приступлю к работе завтра. Сегодня там ещё другая пони.

— Она не может найти то, что мне нужно. А это срочно!

Скептикал Поинт вздохнул и жестом пригласил её войти внутрь.

— И что за книгу Вы так срочно ищете?

— Она сказала, что должны быть подшивки журналов о новинках в книжном, музыкальном мире, и всё в этом духе. Фильмы, музыка там.

— Ну, есть такое, мне пришлось себе на дом взять эти подшивки.

— Могу я их взять? Вот прямо сейчас? – Октавия отряхнулась, как-то забыв о приличиях.

Жеребец просто скептически посмотрел на неё и опять вздохнул. Вид у него был совершенно безразличный. Не то чтобы злобное безучастие, а именно усталое безразличие, словно он был совсем уж старцем, прожившим многие десятки лет и повидавшим столько, сколько и не снилось многим путешественникам.

— Ти! – резко выкрикнул он, — Тут кому то нужны те же подшивки, что и тебе. Говорит — срочно.

Октавия вздрогнула. Ти? В смысле, Ти Лав? Но что она тут делает? И почему её это так напугало? Не станет же зеленая нападать на неё при ком-то. Ведь не станет же?

— Кто это? – Ти вышла в коридор, бросая на всё вокруг усталый и озлобленный взгляд, — Опять ты? – тут же просветлела она, увидев Октавию, — Вижу, тебя отпустили!

— Вы, значит, знакомы? – Скептикал Поинт посмотрел на зелёную кобылку, — Тогда сами разберитесь. Главное — не порвите, хотя на подобные вещи всем обычно пофиг.

— Плесни чайку, дедуль, — крикнула ему вдогонку Ти, когда жеребец пошёл куда-то по коридору, — я думаю, нам есть о чем поболтать.

— «Дедуля»? – Октавия немного осуждающе посмотрела на кудрявую кобылку, — Знаешь, он не настолько стар.

— Ну, пока нет, — хихикнула та, — но будет же.

— Тогда и меня ты можешь звать не «милашкой», а «бабулей», если следовать твоей логике!

— Нет, «бабулей» не могу, но ты, получается, хотела, чтобы я звала тебя «милашкой»? Знаешь, то, что было между нами в полицейском участке, было просто для виду. Нужно было устроить кипеш, чтобы они там все в ступор ушли, а то бы за тебя прочнее уцепились. Я же говорила, что ты не в моем вкусе, — Ти помолчала, — но ты всё равно милашка! Честно!

Октавия закатила глаза, стоило зелёной пони сдавленно засмеяться. Ти уже не казалась опасной, даже если она и была немного не в себе, но слова про то, что Октавия её не привлекает, как «мишень», всё-таки успокаивали.

Она вела себя очень уверенно, словно бы жила в этом доме – жестом она позвала за собой Октавию, провела в гостиную — по крайней мере, эта комната наверняка когда-то была гостиной, в изначальной планировке. Сейчас это был небольшой читальный зал с парой диванчиков и столов, с кучей огромных книжных шкафов вдоль всех четырёх стен.

— А зачем тебе понадобились эти журналы? – спросила Ти, начиная листать одну из подшивок, отдав другую Октавии.

— Тот же вопрос и к тебе.

— Ну, мне надо узнать пару дат выхода, сопоставить их, знаешь, всякие умные слова сказать по поводу того, что я об этом думаю. Знаешь, забавный факт, «Рожденная для покорности» вышла спустя подозрительно короткое время после того, как автор начала писательскую деятельность. Словно она точно знала, что писать. А объявление о выходе второй книги, то есть о «Материнская поступь», было сделано в то же время, когда в Понивилле разворачивались неприятные события с кобылкой и её мачехой. Книга должна была увидеть свет через неделю после того, как кобылку доставили в больницу, но цензурщики потребовали изменить некоторым детали, потому что им не понравилось то, что события книги чрезвычайно схожи с жизненными. Книга была переименована в «Мать-и-Мачеха», и выход по всей Эквестрии был отложен на длительное время.

— И что ты этим хочешь сказать? — Октавия удивлённо посмотрела на Ти, — То, что автор списывала всё с происходящего? Откуда она могла знать, что происходило в чьей-то семье?

— В этом и загвоздка. Но нельзя упускать эти детали. Так же, я думаю, это интересно — к первой книге в изначальном издании было короткое вступление, но оно было настолько несвязанным с остальным текстом, что редакторы из издательства решили его совсем вырезать. В общем, есть лишь сотня книг первого тиража, где его ещё не успели убрать.

— Чай подан, — прервал её излияния Скептикал Поинт, издевательски изображая тон дворецкого, — пожалуйста, не клади задние ноги на стол. Это некрасиво.

Ти картинно нахмурилась, как обиженный жеребенок, и села нормально. Похоже, то ли Скептикал Поинт давил на неё скепсисом во взгляде, то ли она действительно уважала его. Октавия, однако, судорожно пыталась сообразить, чем может помочь ей полученная только что информация. И, кажется, в той книге, что она читала дома у Винил, была страничка вступления. Нужно будет обязательно проверить.

— А ты что хотела найти? – спросила зелёная кобылка, отпивая из чашки, — Раз так срочно.

— Возраста. Возраст автора тех книг и возраст Пинки Пай. Я думаю, о её комиксах, раз он так известны, должны были напечатать.

— Пинки Пай сейчас чуть меньше тридцати. Не знаю, насколько, но она точно старше двадцати восьми. Флаттершай на год старше неё. Дальше считай сама.

— Винил немногим старше Пинки Пай, года на три-четыре, учитывая твою неуверенность в её возрасте.

— Ну да, — кивнула Ти, — молодые таланты — не то, чтобы совсем молодые, но всё равно.

— Меня больше интересует их помешательство на страхе темноты и тяге к свету. У Винил это было очень ярко выражено в общении. Мы даже чуть не поссорились, когда я выкинула её лампу. Но я ведь просто купила ей нормальный фонарь.

Ти промолчала, двигая челюстью, словно бы пожевывая язык, потом вздрогнула и широко, но очень натянуто улыбнулась, пытаясь вернуть себе бесшабашный вид. Октавия в очередной раз отметила неестественную чистоту зубов этой пони.

— Могу я звать тебя «Окти»? Или ты предпочитаешь «Тави»? – вдруг спросила Ти.

— Я предпочитаю, когда меня называют моим нормальным именем, а не дурацкими прозвищами.

Зелёная пони картинно надула щёчки и отвернулась, закрываясь журналом. Октавия лишь хмыкнула и продолжила сама что-то искать. Правда, что именно, она не могла придумать – она уже узнала примерное соотношение возрастов, даже подтвердила свою теорию о том, что все помешавшиеся достаточно молоды, но что дальше? И почему Ти тоже интересуют, похоже, те же вещи? Но вместе с тем, она что-то ещё ищет. И, очевидно, знает куда больше, чем может показаться.

— Ти, — обратился к той жеребец, — я нашел то, что ты просила. Все записи, что он сделал до того, как исчез.

Зелёная кивнула, взяла папку и принялась с умным видом изучать бумаги. Но постепенно она начала грустнеть и в итоге, жалобно посмотрев на Скептикал Поинта, пробурчала:

— Я не могу понять ни слова.

— Как и я, — пожал плечами тот, — Если посмотришь последние страницы, то там будет просто случайный набор букв и символов. Понятное дело, что тут есть какой-то смысл, но я понятия не имею, какой.

— Я возьму эту папку с собой, ладно? – спросила Ти, отпивая из чашки.

— Нет, — отрезал жеребец, — я не могу дать их тебе, как и вообще кому-либо.

— Но я могла бы с ними разобраться!

— Нет. Если тебе нужно что-то прочесть, читай здесь, но ни одна из этих записей не должна пропасть. Уважай, в конце концов, тех, у кого кроме этих листов ничего не осталось в память о нём.

Было видно, что Ти хотела спорить, но, видимо, Скептикал Поинт имел какое-то влияние на неё, поэтому она промолчала, лишь кивнув в ответ.

— Ну, мне тогда пора, — зелёная кобылка встала и размяла шею, — Октавия, ты идёшь тоже?

Та быстро кивнула, решив, что ей и правда здесь делать больше нечего. Жеребец без особых эмоций проводил их, закрыв за ними дверь.

— Ну, Окти, что дальше? – Ти широко улыбнулась, — Чем будешь заниматься остаток дня?

— Не называй меня так.

— Ну ладно, но ты же сама хотела быть «милашкой»!

— Я не хотела быть «милашкой»!

— А для Винил Скрэч? Для неё ты пытаешься быть милой?

— Да, — не подумав, ответила Октавия. Лишь спустя пару секунд, когда улыбка на лице Ти стала слишком широкой для анатомически возможных рамок, пони догадалась, что ляпнула что-то не то, — Нет! Не в этом смысле!

— Да я что? Я ничего!

— Мы с Винил не такие, как ты! Мы просто друзья! И да, я пытаюсь быть с ней вежливой, что в этом такого?

— Да, собственно, ничего, — как ни в чём не бывало, ответила зелёная пони, — Я же всё понимаю!

Октавия стиснула зубы, борясь с желанием ударить собеседницу – её голос, повадки, даже её беленькие зубы действовали на нервы.

— Что тебе от меня нужно? Зачем ты увязалась за мной?

— Ну, — Ти на какие-то секунды замолчала, обдумывая, что сказать, — Мне кажется, мы роем одну и ту же яму. Вместе мы могли бы докопаться быстрее. Ну, все эти странные происшествия, среди которых нападение на твою подругу. Это ведь не ты сделала, это сделал кто-то другой. Причём этот кто-то является чем-то по-настоящему ужасным.

Серая пони нахмурилась. Впервые кто-то признаёт, что что-то знает. Хоть это и была Ти Лав, как казалось — просто чокнутая фанатка комиксов, нарисованных Пинки Пай, косящая под свою любимицу — почему-то не было сомнений, что она честная. Глядя ей в глаза, было тяжело не верить ей – они были так же чисты, как у Дитзи Ду, просто не косящие в разные стороны.

— Продолжай. Ты действительно что-то знаешь? Ты можешь подтвердить, что это была не я?

— Я точно знаю, Окти, что это была не ты. Но я не знаю, кто это мог быть, лишь примерно могу назвать пару имён.

— Так говори! — Октавия схватила её за плечи и затрясла, — У меня есть друг, который выкопает всё о них!

— Боюсь, тут он не поможет. И я не могу пока ничего сказать. Мы должны встретиться завтра. Пораньше, с утра и до полудня обещают безоблачную погоду, это как раз то, что нужно. Я буду ждать тебя в одиннадцать у ратуши, — Ти отвернулась, немного помолчала и, уходя, добавила – Не опаздывай, милашка.

Нервничая, Октавия направилась к дому Винил, надеясь ненадолго уединиться с собственными мыслями. В ней боролись неприязнь к этой зелёной пони и желание разузнать, что же, всё-таки, происходит. Нужно сходить на встречу с ней, но обязательно с кем-то ещё. Не то, чтобы Ти была настолько страшной из-за поведения, тем более, она сама сказала, что Октавия не привлекает её; просто, не зная, чего именно ожидать, Октавия не отказалась бы от лишней поддержки.

На крыльце дома стоял Роял Рифф, один вид которого заставил Октавию испуганно сглотнуть. Жеребец был серьёзно взволнован – это никогда не являлось хорошим знаком с его стороны.

— Куда ты делась? – строго спросил он, — Бьюти Брасс сказала, что ты побежала к какому-то библиотекарю что-то выяснять.

— Логично будет предположить, что я была у библиотекаря и выясняла то, что хотела, — саркастично ответила Октавия, — собственно, так и есть!

— Надеюсь, ты вела себя нормально. Ты пропадала там часа четыре!

Октавия вздрогнула и растеряно осмотрелась. Она и не заметила, как прошло время. Всю дорогу её мысли были заняты размышлениями о возможных вещах, которые знает Ти – того, что день уже клонился к вечеру, она не заметила. Хотя заметить было сложно – за весь день, видимо, солнце ни разу не показалось из-за облаков.

— Да, со мной не было проблем. Можешь пойти к нему и спросить.

— А что насчёт твоего шума в кафе? Бьюти сказала, что ты чуть не подралась с Пинки Пай.

— Да не подралась я с ней!

— Я и говорю, «чуть не подралась». Что она-то тебе сделала?

Октавия что-то пробурчала, действительно не зная, что ответить. Наверняка, если она заговорит о тематике тьмы и света, из-за которой и заинтересовалась личностью этой розовой пони, Роял просто посмотрит на неё осуждающе-укоряющим взглядом.

— Ты сам-то узнал, что собирался? – спросила она, когда они зашли в дом, — И по поводу родственников Винил?

— Сейчас всё расскажу, только надо попить, а то в горле сухо.

Октавия кивнула и, пройдя с ним на кухню, открыла холодильник и достала пачку с соком.

— Вот. Надо допить, а то прокиснет, — строго сказала она, ставя пачку на стол.

— Ладно, — Роял вздохнул, — Насчет моих дел, — он отпил через трубочку и поморщился, — Фи, нет ничего хуже цитрусов в этом мире. В общем, я нашёл одного свидетеля, который сможет подтвердить, что ты не могла напасть на Винил Срэтч, так как в этот отрезок времени ты действительно была вне её дома.

— Правда? И кто же это?

— А вот в этом проблема. Эта кобылка несовершеннолетняя, но через два дня у неё день рождения, и она согласилась сразу на следующий после него день отправиться и дать показания. Тебе надо не давать поводов себя схватить ещё три дня.

— Ты же сам говорил, что они не могут меня схватить. Противозаконно мол.

— Если ты что-то учудишь, они отправят запрос, и им, скорее всего, разрешат тебя задержать, а там они уже прицепят и это дело заодно. Понимаешь?

— Угу, — Октавия отвернулась, стиснув зубы.

— Отлично, идём дальше. Насчет родственников Винил Скрэтч. Знаешь, ситуация очень странная.

— В плане? Ты не смог узнать?

— Нет, я всё разузнал, но это было запутанно. Повезло, что у меня есть хороший приятель, который смог помочь с поисками нужных документов.

— Разве это не противозаконно?

— Ну, это было вызвано благими намерениями, плюс, я представляюсь всем её агентом, поэтому мне можно. В общем: сначала я сбился с ног, ища её точные паспортные данные. В Эквестрии минимум ещё две «Винил Скрэтч». Одна из них пегас, вторая единорог. И ещё она, наша Винил Скрэтч. Та, что вторая, любит делать с собой странные вещи, я почитал о ней, очень уж внешне похожа на нашу Винил Скрэтч, в общем, она сделал операцию по вживлению в себя генетики кристальных пони. У неё ноги подле копыт полупрозрачны. Я бы не стал с такой встречаться. Ладно, забыли её. Едем дальше. В итоге я нашел нашу Винил Скрэтч. Потом начал искать её свидетельство о рождении. Тут начались странности.

— Какие? – Октавия напряглась, готовясь услышать что-то невероятное, вплоть до того, что «Винил никогда не существовала».

— Вроде бы ничего особенного, но в её паспорте родным городом значится Клаудсдейл.

— Как так? Она же не пегас! Как она могла там жить?

— Ну, территории Клаудсдейла включают и некоторые высокие холмы и горы. Это не удивительно само по себе. А вот в свидетельстве о рождении указано какое-то захолустье. Идем далее. Я поискал данные о ней в реестрах обоих городов. Таковые были и там и там. Причем, искать её в городе, указанном в свидетельстве о рождении, пришлось по указанным там же именам родителей, её имени там еще не было.

— Почему не было? Что за ерунда?

— Слушай, не перебивай. Родители оказались земными пони. И они разведены, столько же лет назад, сколько прошло с рождения Винил Скрэтч. Информация в клаудсдейловском реестре была не менее интересна. Но вполне обычна, на первый взгляд, если видеть только её. Обычная семья, двое родителей. Одна дочь. Но что-то меня дернуло посмотреть информацию о Клаудсдейлских её родителях.

— И что?

— Ты знаешь, что пегасы никогда не указывают пол в документах? Этот случай не был исключением.

— Ну и? – поторопила Октавия.

— Во-первых, её регистрация в Клаудсдейле была оформлена спустя год с половиной после её рождения, а во-вторых, её родители, значащиеся в Клаудсдейловском реестре, обе кобылки.

 — Что? – серая пони закашлялась, пару раз бесшумно открыла и закрыла рот, словно думая, что сказать, — Ты имеешь в виду, её воспитали…

— Да. Её воспитала однополая пара. Собственно, это не удивительно, если посмотреть на её поведение. Я думаю, дело было так: она родилась у пары земных пони. Это был семейный скандал, отец заподозрил мать в измене, может быть, это имело место, они развелись, сдав жеребёнка в детский дом, а уже оттуда её удочерили. Если говорить начистоту, я нашёл заявление, написанное самой Винил Скрэтч, которому где-то лет пять – семь. В нём она просит признать её сиротой. Похоже, она не очень ладит ни с теми, ни с другими родителями. Из всего этого я могу сказать одно: кроме тебя, у неё никого нет. В конце концов, никто из её друзей даже не приехал сюда, хотя о нападении на неё написали в газетах. У неё, кстати, есть вообще друзья кроме тебя?

— Вроде были, — прошептала Октавия, всё ещё силясь переварить новую информацию о своей подруге, — но, похоже, ты прав. Плохие друзья.

Она задумалась. Значит, Винил и правда осталась одна. Пони почувствовала, что вот-вот заплачет. В голове появилась картина: маленькая Винил, еле стоящая на ногах, посреди чернеющей пустоты – одинокая, никому не нужная, потерявшая почти всё, что имела в жизни. Сможет ли она теперь выступать? Вряд ли, если ног не видно, то лицо — видимо, в ужасном состоянии, если даже Роял Рифф так передёрнулся, когда рассказывал утром — не даст единорожке вернуться к карьере.

— Я должна быть с ней, Роял, понимаешь?

Жеребец кивнул:

— Прекрасно понимаю. Ей понадобится твоя помощь. Но ты и сама понимаешь, что у тебя не будет возможности продолжить выступать с остальными.

— Да, я понимаю, — Октавия вздохнула, — Но я не могу ничего с этим поделать.

— Знаешь, Октавия, хоть иногда ты ведёшь себя ужасно — честно говоря, это происходит почти всё время — ты всё-таки такой друг, о каком можно только мечтать.

Она ничего не ответила – ей было тяжело думать и решать что-то. Внутри всё словно завязалось в узел – от осознания того, что придётся бросить карьеру, наверняка найти работу, о которой она ничего не знает вообще, чтобы поддерживать подругу, по телу пробегал какой-то холодок, и, казалось, внутренности словно бы перемешивались. Правильно ли будет поступить так? Конечно, это ради Винил, но что насчёт музыки? Она столько лет терпела массу проблем, вместе с труппой они известны среди высшего света Эквестрии, неужели можно просто взять и всё бросить?

— Прости, Роял, мне надо прилечь, — кобылка встала из-за стола и, пошатываясь, направилась к себе в комнату.

Поднимаясь по лестнице, она случайно задела одну из торчащих из перил бритв, но даже не обратила внимания на боль, просто лизнув рану. Закрыв за собой дверь, она плюхнулась на кровать, прямо поверх одеяла, и уткнулась мордочкой в подушку.

А что если, оставшись с Винил, она в итоге не выдержит и начнёт винить подругу за то, что пришлось оставить карьеру? Так она сделает единорожке только больнее, что если такая жизнь закончится плачевно? Октавия могла представить, как Винил, плача и оставив записку со словами извинений, травится какими-нибудь таблетками и умирает. А что она сама? После такого и с ума сойти не будет удивительно. Её могут арестовать, могут отправить в больницу, в итоге она сама покончит со своей жизнью. А если Винил окажется более груба, вдруг восприняв жертву Октавии как должное, вдруг она, Октавия, не выдержит и в пылу какой-нибудь ссоры ударит её, вдруг даже слишком сильно?

— Так! Хватит! – пони сама привстала на кровати, — Хватит об этом думать!

Она перевернулась на спину и уставилась в потолок. Интересно, Винил пришла в себя? Быстрее бы прошли эти три дня, чтобы получить оправдание и спокойно навестить единорожку в больнице. Главное – морально подготовиться к тому, что она может увидеть.

Пони задремала без снов, даже не осознав этого. Когда она очнулась, был уже вечер. Встав с кровати, на словно бы ватных ногах, Октавия пошла на кухню — найти что-нибудь поужинать. В холодильнике всё ещё оставались вафельные батончики, которые Винил любила делать на подаренной кем-то вафельнице. Они уже размокли и были далеко не такими вкусными, как тогда, когда только-только готовы, но и Октавия не собиралась привередничать.

Смысла куда-то идти уже не было, спать ей пока не хотелось, всё-таки, только проснулась. Чтобы занять мысли чем-то, кроме Винил и возможной предстоящей жизни с ней, пони решила дочитать вчерашнюю книгу. Половина как-то быстро «проглотилась» за первый заход, может, за эту ночь она сможет дочитать остальное. А утром надо идти на встречу с Ти Лав. Стоит, наверное, попросить Рояла пойти с ней, так, на всякий случай.

Октавия вернулась в комнату, легла в кровать и взяла книгу, со второго раза открыв на нужной странице. Героиню отправили в лес, на этом она в прошлый раз закончила читать.

Углубившись в чтение, она опять ставила себя на место героини – представляла огромный темный лес, такой густой, но тихий, кажется, словно бы безжизненный. Она шла по заросшей, когда-то вымощенной тропе, ища маленький кустик светящихся ягод, которые ей надо было принести, чтобы «доказать свою верность». Всё еще чувствуется боль по всему телу после того, как её запихнули в тесную коробку, всё ещё чешется и жжётся после горячего душа. Она заблудилась, ей начинает казаться, что так будет лучше, если она потеряется и не вернётся — вряд ли бы её отправили сюда, если бы она значила для них хоть что-то…

Темнота сгущается, среди деревьев мерещатся монстры, словно бы скользящие за ней, ожидающие, когда она ослабнет. Но вот вдалеке что-то замерцало, неужели это заветные ягоды? Она, невзирая на свою усталость, прибавляет шагу, почти бежит, спотыкаясь о камни и ветки. Вот, она уже близко, но наконец-то понимает, что это не сияющие ягоды, а тусклый свет из окна какого-то старенького домика. Обессиленная пони падает на землю и теряет сознание.

Когда она приходит в себя, она чувствует тепло, она уже не на улице. Хозяин увиденного ею домика заметил потерявшую сознание пони и попытался помочь. Жеребец выглядит странно, но вполне приветливо и спокойно, он даже пытается улыбаться. Кобылка привстаёт, старается объяснить ему, почему она попала в лес в такое время, на что получает ответ, что этих ягод и в помине нет в этих лесах. Они никогда не росли в Эквестрии, потому что не могут приспособиться к сменам погоды, контролируемой пони.

Кобылка начинает плакать – она боится возвращаться без ягод, в её голове мечутся мысли о том, какое «испытание», больше похожее на пытку, устроят ей в наказание. Она случайно говорит об этом жеребцу, тот взволнованно советует обратиться к старшим, отмечая, что слышал о подобном поведении подростков в этой академии, когда выбирался в город за продуктами. Лесничий явно обеспокоен за бедолагу, но что-то есть в нём странное.

Кобылка, чувствуя какие-то намеки с его стороны, намекает в ответ, что готова «отблагодарить» его, на что тот резко отвечает грубым отказом, но она замечает в его глазах слезы, словно это не просто разозлило или обидело его, а заставило вспомнить что-то.

Она остаётся у него в доме до утра, греясь у старой каменной печи и слушая его уговоры обратиться к старшим. Она прекрасно знает, что это бесполезно. Поверят ли ей, что «самый сок» учащихся творит такое? Накажут ли их? Так или иначе, она сделает себе лишь хуже, вызвав гнев «клуба».

Как только солнце осветило верхушки деревьев, она отправилась назад. При свете солнца лес казался уже не таким страшным, а где-то глубоко в душе она чувствовала странное тепло – ей казалось, что она наконец нашла кого-то, кто её понимает, кто помог ей совершенно безвозмездно и, совершенно не зная её, волнуется, словно старший брат. Она начала верить в лучшее – может быть, подруга наконец-то заступится за неё! Ведь они вместе с детства! Да и, тем более, всё начало налаживаться с жеребцом, что учился с ней, они даже договорились о свидании через пару дней.

Преисполненная высоких чувств, героиня провела весь день, как ни в чем не бывало общаясь со сверстниками, с подругой, уточнила время свидания, даже успела доделать домашнее задание, которое надо было сдавать завтра.

Всё резко изменилось в следующей главе. Она проснулась у себя в комнате, чувствуя ужасную боль по всему телу, пытаясь вспомнит, что произошло. Воспоминания приходили отрывками – она вспомнила, как спустилась в нижний этаж, бывший в чем-то вроде подвала, где заседал «клуб», как пыталась объяснить, почему не нашла ягод. Но её объяснение никому не понравилось, особенно главе клуба, хотя и было очевидно, что она знала о том, что этих ягод в том лесу нет.

Попытки вспомнить, что с ней делали, отозвались чудовищной болью внизу живота. Она воспоминала – её подруга все-таки не заступилась – она убежала, вспомнила, что узнала, что её парень был братом главы «клуба». Вспомнила, что, пытаясь защититься, пригрозила тем, что расскажет о том, что творится в этом «клубе», на что ей ответили, что «предатели живыми не выберутся». Они намекнули на то, что до неё была другая кобылка, когда был совсем другой состав «клуба» и что она попыталась обратиться к преподавателям, и что не успела – утром её нашли мертвой на дороге – все подумали, что на неё напал какой-то зверь.

Этот «клуб» существует уже много лет, его состав постоянно меняется, но неизменным остаётся одно – один из участников обречён страдать, подвергаться самым жутким пыткам, способным прийти в голову остальных. Они были подростками, даже младше героини, но при этом были настоящими монстрами.

Всё становилось для неё на свои места. Подруга была трусихой, не способной ни на что, может быть, даже получавшей удовольствие, когда наблюдала за страданиями несчастной. Её парень лишь притворялся, чтобы «присматривать» за её поведением вне клуба. Вероятно, этот клуб даже прикрывали кто-то из преподавателей.

Это был настоящий Тартар, только на поверхности, заполненный обычными с виду пони, которые занимались обычными с виду делами. Клуб был больше похож на странную секту – героине с самого начала казалось непонятной темная бутылка, что всегда стояла в комнате клуба. Но у клуба ведь была ещё одна комната. Настоящая пыточная, со множеством почти музейных «инструментов».

Пони посмотрела на свою кровать, залитую кровью, борясь с болью, доковыляла до тумбочки и, схватив с неё свою дипломную работу, вышвырнула её в окно, в реку. Она работала над ней всё время, что училась здесь, «основы материнства» должны были стать последним, что она расскажет принимающим диплом преподавателям. Но теперь она не хотела даже думать об этом – от одной мысли её глаза начинали щипать слёзы, зубы выбивать дробь, а тело трястись.

Она положила на стол чистый лист бумаги и, взяв в зубы карандаш, написала на нём свою новую тему: «Психология жертв». Что-то щёлкнуло в голове кобылки, полностью убив когда-то любящую весь мир душу, мечтающую о красоте и детях. И она даже не собиралась скрывать факт того, что стала монстром.

Она побежала в домик своего нового знакомого, ошарашив и напугав его своим подранным видом. Она сложила два и два – странную обеспокоенность этого жеребца за её судьбу и гибель упомянутой клубом кобылки, которой, если судить по примерным датам, должно было бы быть столько же лет, сколько и ему.

«Грязную работу я возьму на себя, — судорожно дыша, сдерживая подкатывающие порывы истеричных слез и смеха, прохрипела она, схватив жеребца за плечи, — Просто помоги мне их связать».

Возможно, он был напуган её решительностью, её блеском в глазах, её безумием, которое словно бы сочилось слизью из неё; возможно, он не понял, о чём она говорит; а, возможно, он прекрасно осознал, что она хочет сделать, и по-настоящему захотел отомстить, даже не задумываясь, что не тем пони.

Героиня провела его в здание академии и к помещению клуба. В комнате была лишь глава и две её помощницы, скучающие и пытающиеся себя занять выдумыванием новых издевательств. Увидев героиню, они было обрадовались и уже начали рассказывать ей, что придумали, ожидая привычного её страха, но она была настроена иначе. Она схватила зубами стул и одним ударом выбила дух из самонадеянной пегаски, любящей кичиться своим званием «помощницы королевы». Остальные две пони хотели было что-то сделать, то ли убежать, то ли дать отпор, но жеребец, по команде героини, быстро ворвался в комнату и без проблем повязал подростков.

Кобылка широко улыбнулась, не торопясь, взяла со стола карандаш и, так же не торопясь, подошла ко второй «помощнице». Та кричала и требовала прекратить эту «глупую шутку». Кобылка лишь улыбнулась и медленно, словно бы наслаждаясь визгом, воткнула карандаш той в глаз. Жеребца стошнило, воздух вокруг «королевы» начал отдавать зловонием, а героиня окончательно сошла с ума. Повязав вместе со своим помощником ещё троих участников «клуба», они оттащили их во вторую комнату.

Октавия резко отпрянула, чувствуя нехватку воздуха, словно бы начав тонуть. Всё это время героиня представала для неё самым настоящим святым, столь чиста она была, столь велика была её вера в окружающих. Но целую главу она беспощадно мучила своих обидчиков, глумясь над ними даже тогда, когда они переставали шевелиться. И она не чувствовала никаких угрызений совести, просто наслаждаясь их болью, казалось, в какой-то момент даже забыв, что это месть.

В следующей главе она прекрасно помнила, что произошло, и прекрасно осознавала, что она сделала. Но не жалела. Измученные тела она выкинула в реку через подземный канал, связанный с той комнатой, предварительно убедившись в том, что на жертвах не осталось ни волосинки с её гривы или хвоста – полночи она осматривала ошмётки, в которые превратила своих мучителей, осторожно снимая с них медового цвета волоски.

Полиция прочесывала всё вокруг, говорили о маньяке, все, естественно, заметили, в каком ужасном состоянии была героиня и, естественно, посчитали её жертвой, которая смогла спастись. Когда её допрашивали, пытаясь выяснить, как же выглядел нападающий, она прекрасно играла убитую страхом слабую кобылку, рассказывая об ужасном монстре, который, как казалось ей, сочился самой тьмой, когда хладнокровно мучил её друзей, а сама она чудом спаслась, притворившись мёртвой, когда он уже устал. Её историю заглотили, как рыба заглатывает крючок, журналисты подняли шум в газетах, академия обросла огромным количеством охраны, комнаты клуба опечатали, а чуть позже двери даже заварили.

Но кобылка не была довольна. Её подруга бесследно исчезла – наверное, поняв, что произошло. И еще двое – как их звали в клубе, «королевский повар» и «королевский маг» — единорожка и пегас, покинули академию, как только началась тревога. Уже на следующий день их забрали родители.

Героиня за три ночи написала свой новый диплом, никто даже не упрекнул её в теме – всем она казалась жертвой, психологию которой и рассматривала работа. Она вышла из академии, любимая всеми преподавателями, но чувствующая пустоту. В день окончания она ушла раньше всех и отправилась в домик к своему невольному подельнику. Он встретил её тем же взволнованным взглядом, как и когда нашел её, ослабленную, на дороге. Казалось, он уже оправился от того, что натворил, точнее – помог натворить. Это понравилось кобылке, и без слов, одним жестом, она пригласила его за собой.

Перевернув последнюю страницу последней главы, Октавия судорожно вздохнула. Хотелось вскочить с кровати, бежать к Бьюти Брасс и в ухо ей кричать, что она сумасшедшая, раз ей нравится такое! Но сама она не могла отрицать, что читала с увлечением и интересом.

Пони широко зевнула и посмотрела на часы. Полшестого утра. Пять с половиной часов до встречи с Ти Лав.

— Как же болит голова, — в пустоту пробурчала Октавия, чувствуя, что тишина начала ей надоедать.

Тут же раздался грохот в коридоре и скрипучий визг, к которому Октавия сразу присоединилась, прячась под одеяло. Что-то пробежало по коридору, ударяясь о стены и вереща. Пони узнала этот звук – иначе быть не могло, теневая штука вернулась. Наверное, она уже давно ходила по дому, не зная, что Октавия сидела в своей комнате. А может быть, зная и прислушиваясь.

Чем бы это существо ни было, казалось, оно испугалось. Может быть, от неожиданности? Любопытство взяло верх, заставив пони осторожно вылезти из-под одеяла, медленно, не издавая звуков, прокрасться к двери и, открыв её, выглянуть в коридор.

Весь пол был заляпан чёрной грязью, прямо как тогда, в первую ночь. Но сейчас её источник не предавался сомнениям – черная тварь, которую тяжело разглядеть, она всё-таки здесь. Диковинный зверь опять заблудился? Или это существо пришло сюда не случайно? Оно двигалось тихо, кажется, оно хорошо знало этот дом. Но представляло ли оно настоящую опасность? Октавия хорошо помнила тот сон, что приснился ей в отеле – сон, в котором это существо чуть не убило её. Но ведь это был просто сон. Просто её страх, обретший образ из-за усталости разума. Не зря же говорят, что сон разума порождает чудовищ. Правда, она не была уверена, что подобное изречение уместно в этой ситуации.

Октавия медленно подошла к лестнице. Как и тогда, существо стояло у входной двери. Как и тогда, смотреть на него было тяжело, почти больно. Оно медленно обернулось, словно осознав, что за ним пытаются наблюдать.

— Успокойся, — пытаясь сдержать дрожь, сказала Октавия, — чем бы ты ни был, я не причиню тебе вреда.

Ответом ей послужил оглушительный скрип. Существо привстало на задние ноги, словно пытаясь быть больше неё, но пони всеми силами сохраняла самообладание, несмотря на то, что уши от громкого, невыносимого скрипа начали болеть. Чтобы стерпеть это, она закусила губу, всё тело трясло, ей казалось, что нехитрый ужин вот-вот вырвется наружу.

На глаза навернулись слезы от того, что она пыталась смотреть существу туда, где, по идее, должны быть глаза, хотелось зажмуриться. Нечто продолжало скрипеть, то ли боясь и пытаясь отпугнуть пони от себя, то ли специально угрожая ей. В какой-то момент Октавии показалось, что оно прекратило, но в тот же момент голову пронзила резкая боль.

Мир вокруг поплыл, словно размытые водой краски, ноги подкосились, показалось, что пол и потолок поменялись местами. Пони скатилась по лестнице, чувствуя головой и спиной каждую ступеньку и каждую торчащую из неё щепку. Плюхнувшись в лужу грязи, оставленную существом, Октавия попыталась приподняться, но тело не слушалось, было практически невозможно осознать, где верх, а где низ, все звуки затихли. Взор медленно заполнила черная пелена, и вскоре пони словно бы осталась в пустоте.

Она испугалась. Это был самый настоящий животный страх – страх за свою жизнь. Чёрная пелена пред глазами дёрнулась. Удалось разглядеть где-то в уголке поля зрения кусочек вешалки. Тут же в опустошённый мозг Октавии пришла ужасная мысль – она не ослепла. По крайней мере, пока. Просто она уткнулась в эту тварь, а тварь ответила тем, что смотрела на неё.

«Кто ты?» — попыталась спросить серая пони, но не смогла выдавить из себя ни звука. Существо, казалось, улыбнулось, уронив изо рта несколько капель чего-то чёрного. Пара капель упала на вывернутую ногу Октавии, обжигая, словно кипяток. Стиснув зубы, пони развернулась и попыталась встать. Ноги не слушались – единственной, способной делать то, что хотелось мозгу, была только передняя левая: правая болела, а задних ног пони уже не чувствовала.

Существо схватило её за хвост и потянуло на себя, словно бы оплетая чем-то. На инстинктах, Октавия схватила зубами торчащее из пола лезвие и вывернулась, пытаясь порезать им нападающего. Она смогла задеть что-то, что у существа было вместо передних ног, и оно ослабило хватку. Чёрная грязь потекла из раны, заливая пол и ещё больше обжигая неспособную подняться пони, но вместе с этим словно бы давая ей сил. Пока тварь была ошарашена внезапной агрессивностью жертвы, пони начала карабкаться наверх, не соображая, зачем. Она вообще ничего не соображала, всё, что осталось в мыслях – это то, что ей надо позвать на помощь. Почему-то в голове второй этаж был идеальным для этого местом.

Кажется, порез оказался серьезной проблемой для передвижения этого существа, потому что оно даже не пыталось догнать убегающую жертву, пока та карабкалась. Но, стоило серой пони оказаться наверху лестницы, как тварь, видимо, пришла в себя. Но она тоже не могла двигаться быстро, словно раненная «нога» перестала быть опорой.

Стискивая зубы, Октавия, уцепляясь за неровности пола передними копытами и подтягивая остальное тело, ползла к заветной двери в её комнату. Она уже потянулась к ручке, когда существо доковыляло до неё и попыталось утянуть назад.

Пони перевернулась на спину и оттолкнула тварь обоими передними копытами, заставив ту упасть на пол и даже отступить на пару шагов, словно та проскользила на собственной грязи. Но это оказалось преимуществом лишь на пару секунд, позволивших Октавии снова вернуться в положение на животе, чтобы ползти дальше. Существо раскрыло рот, и его словно бы стошнило. Пони вжалась в пол, избежав чёрной струи, однако теперь вся дверь была заляпана обжигающей грязью, словно бы кислотой, растопившей ручку и сплавившей петли. В конце коридора была ещё одна дверь – комната Винил. Не отдавая себе отчета от страха, Октавия что есть сил, поползла туда, цепляя больше щепок и лезвий. Однако именно эти щепки и лезвия мешали двигаться и твари, которая явно болезненнее переносила порезы, истекая чёрной жидкостью, уже не похожей на грязь, а скорее на чёрную воду. В какой-то момент существо почти снова поймало жертву, но зацепилось задними ногами об обломки стола и испугалось их падения. Октавия не обратила на это внимания, ей казалось, что темнота вокруг поглощает все звуки, но, если она доберётся до окна, то сможет позвать на помощь.

Пони вползла в комнату и захлопнула за собой дверь, опрокинув стоящее рядом кресло, словно надеясь на эту маленькую баррикаду.

Существо билось о дверь, пытаясь пробиться в комнату, но, кажется, оно слабело. Однако при этом оно становилось всё злее и злее.

Октавия подползла к окну и приподнялась, держась лишь передними ногами за подоконник – задние были словно ватные. Щеколда была старая, несмазанная, и сдвинулась лишь с третьего рывка; пони обломила себе зуб, но даже не обратила внимания.

«Помогите!» — попыталась кричать она, но, как она ни силилась, ей не удавалось произнести это громче, чем шёпотом. Она надрывала лёгкие, но её голос пропал, как и все звук вокруг.

Существо выбило дверь и вползло внутрь, тут же дёрнувшись к Октавии и снова схватив её за хвост, подтягивая к себе и заливая чёрной жидкостью. Пони попыталась вырваться, но тварь была настойчивее. Словно пытаясь угомонить жертву, она отбросила её в шкаф. Октавия стиснула зубы, чувствуя, что сломала пополам собой тонкую фанерную дверцу. Из шкафа вывалились вешалки с одеждой, коробка со скрипкой, мелкий хлам с верхних полок засыпал лежащую без сил пони.

Существо задергалось, словно пытаясь отдышаться, потом ещё раз схватило жертву и снова ударило о шкаф.

Что-то красное упало сверху на лицо Октавии. Пока существо дергалось, не обращая внимания на Октавию и осыпавшийся хлам, она повернулась набок и прижала это что-то копытом к земле, чтобы не дать ему укатиться.

Фальшфейер. Красный длинный цилиндр с жёлтой крышечкой. Он был ярким, единственным ярким предметом в застилаемой темнотой комнате.

Было темно. Существо истекало тьмой. Тьма была всюду, она была ощутима, осязаема. А этот фальшфейер мог осветить всё вокруг, развеять животный страх перед темнотой.

Октавия схватила его обоими копытами, зажмурилась и, сорвав крышечку зубами, направила на успевшую отдышаться тварь.

Стало холодно – вся чёрная грязь почти мгновенно превратилась в лед, существо забилось в агонии, пытаясь отступить, но, похоже, его ноги были тоже изодраны «ловушками». Октавия пыталась дышать, холодный воздух придал ей немного сил, проясняя ощущения, но в то же время обрушая всю боль, что она до этого терпела, пока была в шоке. Вместе с существом, изнутри которого вырастали острые глыбы льда, разрывая его чёрную шкуру, Октавия билась в немой агонии – уши, глаза, горло, лёгкие, всё тело пронзала ужасная боль, она чувствовала, что истекает кровью, чувствовала все порезы, которые оставили щепки и лезвия, пока она ползла, чувствовала все ушибы после падения по лестнице. Но, как циник с рождения, она нашла в себе силы отметить, что твари сейчас куда хуже.

Существо дернуло остатками передних ног, уже покрытыми льдом, и отбросило от себя догорающий фальшфейер. Почувствовав себя лучше, оно приподнялось и занесло одну ногу над головой Октавии, собираясь наконец-то добить жертву.

Всё было ясно. Чем бы оно ни было, Винил Скрэтч знала о нём. И она пыталась спастись. Но, видимо, ей пришлось так же тяжело, как Октавии, если не тяжелее – она сама напоролась на собственные ловушки, сама обожглась о фальшфейер, может быть, забыв, что единорог, и схватив его ртом. Хотя, почему тяжелее? Ведь это Октавия сейчас умрёт! Серая пони не могла даже зажмуриться, её сердце словно бы перестало биться, дыхание остановилось.

Существо дёрнулось, поднимая ногу повыше, собираясь ударить, как что-то прошло его голову насквозь, превращая жидкое содержимое в ярко-белый лед. Всё тело существа стало ледяным и осыпалось. Из кусков, которые были головой, торчал сигнальный патрон, видимо, разорвавшийся внутри.

Теряя сознание, Октавия увидела кого-то, входящего в комнату. На передней ноге была скоба для пользования оружием, в ней висела сигнальная ракетница с ещё дымящимся дулом. Вошедший осмотрелся и, видимо, вздохнул – пони всё ещё не могла толком расслышать звуков, но могла поклясться, что этот жеребец сказал что-то вроде «хотя кому какая уже разница». По бородке она узнала в своём спасителе библиотекаря. Она попыталась потянуть к нему копыто, чтобы тот помог ей встать, но усталость и боль окончательно взяли верх, и она потеряла сознание.

Октавия не могла сказать, что жила по совести, никогда не могла назвать себя примером для других. Большую часть времени она была невыносимой. Но это было не от злости. Даже она сама не всегда понимала, что происходит внутри, в её душе и сердце.

Она была единственным ребенком в семье, с самого детства её окружало внимание – её родителей, строгих, но любящих, горничной, которая привязалась к маленькой кобылке совершенно чисто и по-детски, зачастую забывая, что общается с дочкой своих нанимателей. Что уж говорить, на неё до сих пор обращают внимание – музыкальные критики, пресса, и, что более важно, на неё обращают внимание друзья, они всегда внимательны к её нередко надуманным проблемам. Даже совершенно незнакомые ей пони оказывались очень внимательны к неё, например, Дитзи Ду. Конечно, самым главным другом, чьё внимание она ценила больше всего, была Винил.

В её жизни столько внимания, что тяжело понять, насколько она одинока. Иногда она чувствует себя по-настоящему чужой, по-настоящему ощущает пустоту вокруг себя, если рядом нет Винил, чтобы её заполнить. До встречи с Винил и до того, как они стали по-настоящему друзьями, Октавия была одинока. В её сердце было пусто, настолько, что она практически не обращала внимания на мир вокруг, лишь апатично плывя по течению – учёба, учёба. Учёба, ведь родители хотят, чтобы она стала самостоятельной.

Она трудилась не покладая копыт, просто потому что так было нужно, избегая мыслей о том, что будет дальше. Училась, после этого работала, пытаясь убивать в себе сомнения, пряча в себе ребёнка, который не мог вырваться наружу даже в своё время, которого она загоняла в самые глубины своего разума, ребенка, который плакал из-за всей этой пустоты в жизни.

Октавия навсегда запомнила тот день, когда встретилась с Винил вновь, после разлуки, вызванной учёбой в Академии, куда единорожка не попала. Тот день был самым ярким, самым важным для неё, но таким простым. Будучи с Винил, Октавия даже обычные дни видела, как что-то яркое. Будучи с ней, Октавия обретала контроль над своей судьбой, понимая, что против течения можно плыть, нужно лишь немного постараться.

Октавия словно бы сидела в тёмной комнате при свете свечи и читала книгу, где было написано всё о ней – всё, что она помнила, всё, что забыла, всё, что не осознавала… Она слышала странные шумы, крики, скрипы, но не могла понять, откуда они идут. Они мешали сосредоточиться, мешали понимать.

— Тихо! – крикнула она, — Здесь интересный момент!

А какой интересный момент? Момент, где она умирает. В свои неполные тридцать два года, незамужняя, забитая своей работой, без каких-либо иных планов на будущее. Хотя, какие планы? Она же уже умерла. Почему бы просто не пройтись по своему прошлому? Взглянуть на себя?

Она взяла лежащий на тумбочке альбом и раскрыла на первой странице. Какая же она маленькая, просто серенький комочек. Роды матери принимал врач-пегас, он даже был на одной из фотографий, в самом уголке, почти не заметен, а из-за времени фотография кое-где выцвела, кое-где отсырела, поэтому и осталось от статного пегаса лишь чёрное пятно.

А ведь отец любил фотографировать дочь по поводу и без повода. Он стремился запечатлеть всю её жизнь – не только её успехи, но и её неудачи, даже совершенно обычные дни. Первые шаги, первые слова, первые обиды, первые рисунки. Октавия до глубины души ненавидела своё детство. Она не хотела вспоминать, какой неуклюжей и глупой она была. Ведь в детстве она, например, думала, что детей находят в распустившихся бутонах цветов, за которыми ухаживали мама и папа. Это, якобы, подарок цветов за заботы.

Когда она была маленькой, она любила смотреть, как отец играет на скрипке, сидя вместе с матерью и горничной. Ей действительно не было дела до звучания, ей нравилось, каким спокойным он выглядел, как держал смычок и скрипку, стоя неподвижно, словно статуя, как проверял струны перед игрой, ей нравилось, как он кланялся, когда заканчивал. Октавия именно тогда влюбилась в музыку, но не как в искусство звучания, а как в искусство движения и поведения. Когда на неё не смотрели, она пыталась повторять эти движения, изображала, что играет на скрипке, кланялась своим игрушкам, представляя, что они её зрители.

Однажды родители сами решили, что она должна стать музыкантом, чем, поначалу, обрадовали её, но потом пошли тяжёлые уроки, пришлось учить нотную грамоту, выучивать каждую мелочь. Она сама выбрала виолончель, которая до этого стояла в самом дальнем углу большой кладовой комнаты. Октавия назвала её «большой скрипкой» и попросила показать, как на ней играют. Отец тогда рассказал, что этот инструмент сложный и громоздкий, что стоит начать с чего-то поменьше. Но маленькая кобылка настояла на своём. Она постоянно падала с табуреточки, на которой стояла, когда училась, часто роняла инструмент, за что получала нагоняй от родителей, но, хоть иногда и было тяжело, училась.

Учась игре на столь большом инструменте, она почему-то чувствовала себя взрослее, настолько, что стала позволять себе иногда не слушаться родителей – ложиться позже, тайно ходить по ночам по дому. Так она однажды и пришла в библиотеку отца, думая почитать что-нибудь «со взрослых полок», до которых не доставала без помощи подставленного стула. Для первого прочтения она выбрала книгу из тех, которые обычно читала мать. Возможно, именно этой книгой она и закончила невинный период своего детства. Жестокий мир книги преобразил её взгляды на мир, сформировавшиеся в неокрепшей жеребячьей психике кобылки, жившей вдали от крупных городов и даже деревень — она даже не ходила в школу, родители и учителя, которых они приглашали, учили Октавию прямо дома.

Много раз перечитывая книгу, Октавия задавалась вопросами, на которые тогда не могла найти ответа. Она прекрасно знала, что ей запрещено читать что-то с верхних полок, прекрасно знала, что она не сможет оправдать странные вопросы. Ей хотелось узнать, почему одни пони могут мучить других, зачем нужно оружие, что такое рабство и что такое смерть. А главное, зачем эти вещи, как и многие другие, существуют, если они так ужасны.

Вопрос о том, откуда берутся дети, у неё пропал достаточно быстро, обозначив этим событием окончание периода, который она всю оставшуюся жизнь ненавидела вспоминать. Читая книгу в очередной раз, она начала догадываться, что цветы в появлении детей не замешаны никак, очень уж об этом говорила одна из сцен, но там было столько непонятных слов, что она не могла заснуть, думая о них. Тогда для неё очевидным решением казалось пойти к родителям и лечь между ними, но вместо этого, когда она вошла к ним в комнату, она лишь какое-то время стояла в дверях, незамеченная, наблюдая за непонятными для неё действиями. Тогда она практически влюбилась в то, как двигалась её мать – обычно она никогда не показывала свою гибкость, ведя себя очень сдержанно, никогда даже не расслабляя плечи. Постояв, Октавия тогда развернулась и ушла к себе в комнату, чувствуя, что получила все ответы на все вопросы. «Уроки спокойствия» были настолько хорошо усвоены ей, что, в отличие от многих других жеребят, которые могли попасть в ту же ситуацию, она не издала ни звука, ничуть не испугалась, а даже, напротив, в её, возможно, уже искривлённом из-за тайных открытий сознании осталось лишь восхищение.

В её голове сложился к тому времени идеальный образ – наружное спокойствие, минимальность движений, строгость во взгляде, но тайная, скрытая для кого-то особенного страсть. Она даже пыталась начать заниматься своей фигурой, думая, что сможет выгибаться так же, как мать, но быстро сдалась.

Шло время, она повзрослела, и её отправили в старшую школу при Академии Искусств. Из уютненького гнёздышка прямиком в непонятный ей мир, заполненный постоянно идущими, торопящимися и опаздывающими куда-то пони. К тому времени она так устала от постоянных наставлений родителей, что была даже рада. Однако радость быстро сникла и, если бы не знакомство с Винил, она бы не выдержала и сбежала домой с позором.

Учёба в старшей школы оставила странные воспоминания, большинству из которых мало кто поверил бы теперь. Например, то, что популярностью у жеребцов пользовалась именно она, а не Винил. Или то, что в некоторых разговорах она заставляла многих сверстниц краснеть, рассуждая о, как ей казалось, простых вещах. Что касалось Винил, она чистосердечно и наивно не понимала многое из того, что говорила Октавия.

Далее были слушания при поступлении в Академию, где Октавия чудом прошла, а далее почти пустота. Почти ни один день из тех, что она проучилась здесь, не запомнился ей. Единственные оказавшиеся памятными дни были ознаменованы тем, что она нашла друзей, с которыми, однако, очень мало общалась, и тем, что один из этих друзей вытаскивал её из какой-то проблемы, в которую она вляпывалась. Она попыталась перенять нагловатый стиль Винил, совместив его со своим тихим и сдержанным поведением, но вышло из этого то, что называют «скандалистом».

Что уж говорить, она не запомнила толком даже того, как окончила Академию и начала выступать, все события остались в её памяти лишь как факты, а не как образы. Собственно, первый в этом периоде запомнившийся образ был связан со встречей с Винил после одного из концертов их труппы. Что уже к тому времени известный диджей делала в театре, где прямо-таки витал дух классической музыки, было не понять. Сама единорожка объясняла своё появление там поиском вдохновения на новый альбом ремиксов.

Подруги договорились о ещё одной встрече. А потом ещё об одной. А потом Октавия пригласила Винил к себе домой, потому что просто устала от полной тишины в своей съёмной квартирке. В ответ единорожка предложила как-нибудь съездить к ней домой, как только закончится её контракт с одним из клубов в Кантерлоте, где она выступала каждую ночь.

И между выступлениями и репетициями Октавия нашла время, чтобы съездить в городок Понивилль, поразившись его просторности и дружелюбности, а небольшой домик, где жила Винил, показался ей настоящим дворцом после её тесной квартирки. Она даже машинально искала библиотечку в доме, посчитав, что в каждом частном доме должна быть библиотека.

Они любили проводить время вместе, хоть общих тем у них почти не было. Немного о музыке, немного о погоде, немного друг о друге. Никто из них не любил поднимать темы своих семей, Винил не очень любила разговаривать о том, что делала, когда Октавия училась в Академии.

Но как-то раз единорожка всё-таки проболталась, что, не попав в академию, она отправилась учиться на техническую специальность где-то в небольшом, малоизвестном городке. Более того, оказалось, что её диджейский пульт – её собственное изобретение её собственной сборки, чем она в тайне очень гордилась.

Собственно, практически лишённые общих тем для разговора, они и были вместе, понимали друг друга с полуслова, иногда даже немного ссорясь, но никогда не переставая улыбаться друг другу. Их дружба могла быть и предметом зависти, и восхищения, и сплетен. Их нередко подкалывали на тему того, что они, две незамужние кобылки, проводят столько времени вместе, иногда даже разговаривая, как давно женатая пара – спорили о том, что стоит приготовить на ужин, когда выбирали продукты на рынке, называли друг друга ласковыми именами — больше ни от кого Октавия не хотела бы слышать «Окти» или «Тави» — даже чуть ли не разыгрывали сцены ревности, когда кто-то из них появлялся позже обычного.

Конечно, эту ревность, как и всё поведение, они оправдывали тем, что это не более чем шутка, но невольно Октавия не раз задумывалась, что они действительно похожи на женатую пару, просто не всегда вместе.

И вот так, внезапно, их счастливая жизнь прекратилась. Собственно, прекратилась жизнь Октавии. По крайней мере, ей казалось, что эта темная комната с книгами и альбомами о её жизни – что-то вроде входа в мир мёртвых. Однако тут не было ни летающих ангелочков, ни жутких демонов. Просто темнота.

Октавия встала с мягкого кресла, положив альбом назад на тумбочку, и осмотрелась. Чем больше она думала об этом, тем больше ей казалось, что это не очень похоже на то, какой должна быть жизнь после смерти. А хотя, может, действительно, нет ничего после смерти? Остаётся лишь прошлое, которое уже точно не изменить, и чернота, и тьма вокруг. По меньшей мере, это пугало – быть в сознании, хоть и не в физическом смысле, навечно в этой замкнутой пустоте, где всё дальше пары шагов от кресла было чёрным. Если, конечно, было чем-то вообще.

Октавия вздрогнула – ей стало не по себе. Страх подкатил от живота к горлу, она вдруг потеряла всю умиротворенность, которую чувствовала столько времени, хотелось назад, в жизнь, пусть с переломанными костями после падения, пусть еле дыша, но назад, в жизнь, где есть что-то кроме кресла, тумбочки и воспоминаний, где ещё можно создать много новых воспоминаний!

Она попыталась кричать, но не получилось. Ей стало жарко, легкие словно сдавило, конечности затекли, но ум был на удивление ясным и он отказывался понимать, как она сейчас может чувствовать такие физические ощущения, но всё равно продолжала считать, что это место – не что иное, как жизнь после смерти. Пони надрывала легкие, пытаясь выдавить из себя хоть какой-нибудь звук, чтобы хоть как-то разорвать тишину, у неё не получалось, но она вновь набирала полные легкие воздуха и вновь пыталась. Жара сковывала её все сильнее, словно оковы, словно бы пытаясь подавить её и не позволить ей уйти.

Вдруг из её горла вырвался слабый писк, похожий на тихий скрип. Почувствовав, что преуспевает хоть в чём-то, Октавия напряглась ещё сильнее, почти задыхаясь и падая. Она не узнала своего голоса. Он показался ей таким хриплым и старым, таким уставшим, словно она уже была дряхлой старухой. Помотав головой, отталкивая от себя неважные сейчас мысли, она глубоко вдохнула и крикнула ещё раз. Громко и звонко.

Октавия почувствовала холод, темнота вокруг задрожала, словно потревоженная вода, а крик подхватило эхо. Откуда-то сверху упала маленькая белая снежинка, приземлившись пони прямо на нос. Воздух понемногу холодел, снежинок становилось всё больше, они летели откуда-то сверху, издалека, словно бы освещая всё на своём пути. Пони посмотрела вверх – где-то вдалеке было видно пятно света, оно манило к себе, выйти из этой темноты, при этом свет казался холодным, тогда как тьма обжигала собой, но в свете сейчас было видно спасение.

Пони, что есть сил, потянулась к нему, словно бы надеясь достать его копытами. Вдруг её тело сковал холод, тьма мгновенно исчезла, всё пространство вокруг заполнил яркий свет. В лучах, струящихся сверху, Октавия, как ей показалась, увидела идущую к ней кобылку. Её шкура была бела, словно снег, но грива была чернее тьмы, которая окружала всё вокруг мгновенья назад, а красные полосы на гриве и хвосте напоминали кровавые подтеки, глубокие раны.

«Все хорошо, — беззвучно, одними губами прошептала кобылка, — Тьма ослабила хватку, ты можешь высвободиться. Ты нужна кое-кому. И ты ещё можешь сделать кое-что важное».

Октавия не слышала её слов, но прекрасно разбирала их, словно то, что хотела сказать эта кобылка, появлялось в мыслях серой пони само. Внезапно свет усилился, серая пони зажмурилась, испугавшись, что вот-вот ослепнет, и тут же почувствовала, что упала.

Тело в мгновение стало тяжёлым, пришлось быстро учиться дышать. Но, совладав с появившимися болезненными ощущениями, кобылка почувствовала, что разум начал проясняться. Для начала, надо открыть глаза. Этого не удалось, она поняла, что веки слиплись из-за подсохшего гноя. Попытавшись нащупать свою голову копытом и чуть не выбив себе глаз, пони стерла грязь с век и ресниц и открыла глаза.

Потолок был покрыт серой плиткой, в воздухе витал запах стерильных бинтов, который Октавия очень запомнила после того, как ломала ногу в детстве. Кажется, это больница, что будет логично.

— Октавия! — позвал её знакомый голос, — Ты пришла в себя!

К ней подбежал Роял Рифф, словно едва сдерживаясь, чтобы не обнять.

— Что случилось? – пробурчала Октавия, — Где эта тварь?

— Октавия, не будь такой грубой хотя бы сейчас! Он спас тебя!

— Я не про Скептикал Поинта. Где он, кстати, тоже? Но вообще я про ту черную тварь.

— Пациент бредит, простите её, — кажется, это здешний доктор, — ей, наверное, что-то снилось, она ещё не отошла от пережитого.

— Я говорю чётко и ясно, по-твоему, те, кто бредят, могут так? – Октавия привстала, стиснув зубы от боли, но даже не дернувшись.

— Октавия, успокойся, — Роял подошел и положил ей копыто на плечо, — Из хороших новостей то, что с тебя сняли подозрения.

— Конечно, сняли! Но обвинять им некого! Ту черную тварь прикончили, она разлетелась в клочья! Похоже, ему не нравится выстрел из сигнальной ракетницы. Собственно, как и огонь фальшфейера. Я знаю, что звучит это всё, как бред, но, похоже, они боятся огня. Но не жара от него, а света. Понимаешь, всё встает на свои места!

— Не совсем понимаю, но тебе стоит успокоиться. Как только тебе станет лучше, мы разберёмся со всем этим. Но сначала тебе надо чуть отдохнуть и прийти в себя.

— Я в себе, я никогда не была в себе настолько сильно! Понимаешь, когда вся жизнь не пролетела перед глазами, как говорят обычно, а медленно и подробно проползла перед глазами, начинаешь понимать, как нужно расставлять приоритеты. И сейчас самое главное для меня – это разобраться со всей этой чертовщиной, что творится вокруг тьмы и света.

— Мисс Мелоди, пожалуйста, успокойтесь, — доктор протянул ей таблетку, от одного запаха которой захотелось вытошниться, — Вот, это обычное успокоительное, выпейте его и поспите.

— Нет! — Октавия выбила таблетку у него с копыта, — Я не хочу спать! Выспалась!

— Октавия! – Роял громко топнул ногой по полу, — Прекрати это! Сейчас же! Ты в больнице, не у себя дома. Знаешь, в каком состоянии тебя сюда доставили?

— Боюсь даже представить, — обиженно буркнула она в ответ.

Роял Рифф грустно вздохнул, отошел от кровати Октавии и прошелся по палате. Было легко заметить, что он был взволнован, хоть и пытался это скрыть. Доктор, видимо, хотел что-то сказать ему, но тот поднял копыто в знак просьбы о тишине, он всегда так делал, когда думал о чём-то важном. За все эти годы Октавия научилась, подобно всем, замолкать в такие моменты, даже если хотелось высказаться.

— Ты пролежала тут два дня, — начал он, — Врачи не могли понять, что с тобой. Конечно, ты была ранена, но не настолько, чтобы впасть в кому, однако, и попытки привести тебя в сознание лекарствами не увенчивались успехом. Тебя хотели уже перевести в «тяжёлую» палату, но ты внезапно очнулась.

— И что тебе в этом не нравится?

— Не в тебе дело, — Роял опять поднял копыто, — я очень рад, что ты пришла в себя, ты не подумай. Просто я уже ничего не могу понять. Ты помнишь, кто напал на тебя?

— Я же говорила! Какая-то черная тварь. Я тебе рассказывала об этой штуке.

— Допустим, рассказывала, но подумай получше. Твой разум, наверняка, просто превратил кого-то, кто напал на тебя, в страшное существо из твоих снов или, может, каких-нибудь книг, что ты читала.

— Ты считаешь, что я ненормальная? Если да, то скажи мне это в лицо!

— Нет, Октавия, я не об этом. Это вполне нормально с точки зрения психологии. Ты была очень напугана.

— Я могу поклясться чем угодно! – Октавия попыталась встать с кровати, словно думая, что так покажет свою вменяемость, — Это было нечто не от мира сего! Это не был другой пони, это не было какое-нибудь животное. Спроси у этого самого Скептикал Поинта! Он сам пристрелил его! Я видела!

— Я спрашивал его, — оборвал её Роял, — он отказался объяснять толком, что произошло. Сказал, что услышал твой крик, когда шёл с утра в библиотеку, бросился на помощь, но, когда подоспел, ты уже была в таком состоянии.

— Врёт он! – почти простонала Октавия, уже уставшая скрывать, как болит всё тело, — Поищи у него сигнальную ракетницу. И скобу для оружия. Он пользовался ими.

— Во-первых, я не могу проводить никаких обысков, я не полицейский. Во-вторых, тебе стоит всё-таки принять успокоительное. Или, хотя бы, болеутоляющее. На тебя смотреть больно, ты так дрожишь и сжимаешь зубы. Словно готова из шкуры вылезти.

— Я ненавижу таблетки! – серая пони, однако, снова легла и даже накрылась одеялом, — Просто даже не пытайтесь пичкать меня лекарствами.

Доктор отошёл к двери. Кажется, то, что пациентка хотя бы перестала пытаться уйти, его уже успокоило. Роял облегчённо вздохнул, глядя на Октавию, а та, в свою очередь, бросила на него полный ненависти взгляд – ей никак не хотелось застревать здесь, она очень надеялась, что он вытащит её, но, похоже, он на стороне врачей и не верит ей, даже не пытаясь притвориться.

— Тебя, кстати, приходили навестить.

— Кто? – без интереса спросила она.

— Да какой-то поклонник твой. Распинался тут о том, как ты ему нравишься.

— Нотворси, значит. Ты же его не пустил?

— Ну, его врачи не пустили.

— Вот и хорошо. Не хотелось бы, чтобы он стоял и глазел на спящую меня.

— За что ты его так? Он производит впечатление хорошего парня.

— Такое впечатление много кто может произвести.

— Явно не ты, — саркастично усмехнулся Роял, — Продолжая тему о посещениях. Я сегодня встретил Дитзи Ду. Она сказала, что хочет навестить тебя. Я думаю, она скоро зайдёт.

— А ты уходишь?

— Да. У меня парочка важных дел, касающихся тебя. Во-первых – обговорить твою медицинскую страховку, они не уверены, что это страховой случай, во-вторых – найти тебе психиатра.

Октавия промолчала, не разобрав, были ли слова про психиатра сарказмом, или же жеребец серьёзно считал её ненормальной.

— И да, — уходя, добавил он, — не пытайся сбежать из больницы. Я договорился, чтобы тебе дали покой, который тебе нужен, но выпускать тебя отсюда никто не будет. Поэтому, просто отдыхай.

— Постой! Подожди секунду!

— Что?

— Винил. Как она?

Роял, видимо, занервничал после вопроса. Что-то случилось и он не хочет говорить? Жеребец посмотрел в глаза Октавии, вздохнул и честно пожал плечами.

— Я не знаю. Она больше не приходила в себя. Врачи говорят, что состояние у неё стабильное, жизнь вне опасности.

Октавия кивнула и послушно легла. Ей не хотелось здесь быть, но выбора не было. Роял вряд ли врал, что договорился о присмотре за ней. Да и, тем более, из-за неё и так случилось много проблем. Срыв выступления, срыв его и Бьюти Брасс поездки в Джапонию на отпуск. Он никогда не покажет, что злится, собственно, он может и не злится за всё это, но, наверняка, ему обидно.

Значит, она пробыла здесь два дня? Интересно, что там стало с Ти Лав, на встречу с которой так и не удалось попасть. Судя по тому, как зелёная кобылка вела себя дома у библиотекаря, они хорошо знакомы. Наверное, он рассказал, что случилось. Но, конечно, его личность вызывала не меньше вопросов. Определённо, он знал о слабостях этой твари, но откуда? Видимо, от Ти. Но откуда знает она? И как она, Октавия, вообще угодила во всё это? Или, скорее, как Винил во всё это угодила.

Надо выбраться отсюда и поговорить с библиотекарем. Кажется, он может оказаться сговорчивее, чем Пинки Пай.

— Простите, я могу войти? – прервал её размышления знакомый голос.

Октавия посмотрела на вошедшую и улыбнулась. Дитзи улыбнулась в ответ, осторожно закрывая за собой скрипящую дверь. Пегаска даже приоделась – на шее у неё был воротничок, похожий на тот, что носила Октавия, только с жёлтым бантиком, а в гриву был заплетён искусственный синий цветок.

— Хорошо выглядишь, — Октавия поправила подушку, чтобы можно было полусидеть, — Спасибо, что зашла.

— Как ты себя чувствуешь? Я прочла в газете о повторном нападении, прости, что не зашла раньше.

— Нормально, — пони отмахнулась, — я только недавно пришла в себя.

— Это хорошо, что тебе лучше, — Дитзи смущённо потупила взгляд, — Я переживала.

— Спасибо, — Октавия снова улыбнулась.

Обе кобылки замолчали, не зная, что говорить.

— Симпатичный бантик, — попыталась начать разговор земная пони, — тебе идет.

— Спасибо, — пегаска опять смутилась, — Динки однажды подарила мне его на день рождения. Тайком подрабатывала на подарок.

— Она у тебя очень милая. Сейчас редкость, когда дети заботятся о родителях. Я даже не писала своим родителям писем уже пол своей жизни.

— Так тоже нельзя, Октавия, — Дитзи слегка осуждающе покачала головой, — Я уверена, твои родители – замечательные пони.

— Да, они неплохие. Но, знаешь, мне стыдно с ними просто общаться. Они думали, что я добьюсь в жизни многого, а что я? Мне за тридцать, а я даже ни разу не встречалась с жеребцом, я даже не представляю себя в роли жены. Я всё своё время отдавала работе. А то, которое оставалось – проводила с Винил Скрэтч, просто потому, что с ней можно было быть собой.

— Не говори так! Ты известный музыкант! О тебе знают многие, кто знает толк в музыке!

— Не в этом дело, Дитзи, просто пойми, это оказалось не моим счастьем. Музыка была просто временным увлечением в детстве. Да собственно, не в музыке и дело-то было! Мне хотелось кривляться на сцене с инструментом в руках и делать это красиво!

— Ох, — Дитзи, видимо, не могла придумать, что ответить.

— А теперь я собираюсь искать другую работу. Я должна остаться с Винил после того, что произошло. Ей понадобится поддержка. И она не может рассчитывать на кого-то ещё.

— Ты хороша я подруга.

— Может быть, — Октавия опять улыбнулась, но уже грустно, — Но я немного боюсь. Смогу ли я быть такой подругой-нянькой. Знаешь, вдруг я не выдержу? Или она не выдержит.

— Если ты продолжишь быть такой верной подругой, то «нянькой» ты не станешь. Я уверена, ты сможешь поставить её на ноги, и уже вместе вы поможете друг другу найти в жизни счастье. Хотя, и так огромное счастье, что вы есть друг у друга, не так ли?

— Да. Это так. Спасибо.

— За что?

— Просто. Знаешь, просто, — пони опять запнулась на полуслове, — Просто ты только что помогла мне успокоиться. Я чуть меньше боюсь за будущее. Может быть, я справлюсь.

— Справишься! Я верю в тебя!

Октавия сдавленно засмеялась. Чувствуя неловкость ситуации, Дитзи попыталась сменить тему:

— Знаешь, я по пути сюда, в холле больницы, видела пони, у которой грива прямо как у тебя. Тоже с этими красивыми полосочками. Только старше тебя, раза в два, наверное, хоть и статно держится.

— Забавно, — серая пони усмехнулась, потрогав свою гриву, — Было бы ещё забавнее, если бы её меткой был ножик и перо.

— Откуда ты знаешь?

Улыбка медленно сползла с лица Октавии. Она было открыла рот, чтобы что-то сказать, но дверь со скрипом открылась, и в комнату вошла высокая, стройная, хоть и немолодая пони.

— Мама? – только и выдавила из себя Октавия.

Вошедшая кивнула, строго посмотрев на дочь. Дитзи чуть отошла, подпуская её поближе к кровати.

— Ни одного письма в течение стольких лет, — голос матери был очень строгим и по-музыкальному звонким, — Если бы о тебе не писали в газетах, мы бы с твоим отцом вообще не знали, где ты и как живешь.

— Прости, — пикнула земная пони, пытаясь спрятаться под одеялом.

— Мне, наверное, лучше уйти? – подала голос Дитзи.

— Почему же? – мать Октавии посмотрела на пегаску немного удивленно, дернув своими крыльями, — Никто никого не гонит. Ты подруга Октавии?

— Ну, да. Мы недавно познакомились.

— Ну хоть что-то, а то я боялась, что будешь куковать в одиночестве среди своих инструментов, — пони снова повернулась к Дитзи, — Септет Мелоди. Как Вы могли догадаться, я мать Октавии.

— Приятно познакомиться. Я Дитзи Ду,- почему-то испугавшись прямолинейной пони, ответила почтальонша.

— Мам, как ты узнала, что со мной что-то случилось? — подала голос Октавия.

— Я не знала. Просто решила навестить тебя. По газетам вычислила, что тебя часто видят в Понивилле между выступлениями, а когда приехала и стала тебя искать, мне сказали, что ты в больнице.

— А зачем ты меня хотела навестить?

Септет вдруг потеряла всю свою величественность, грустно вздохнув и понурив голову.

— Я твоя мать. Я не могу скучать по тебе? После того, как тебя отправили учиться, мы не видели тебя. Я надеялась, что ты хоть раз навестишь нас, но ты не появлялась ни на какие праздники, ты даже не присылала нам писем.

— Прости, мам. Я просто боялась.

— Нонсенс! Бояться своих родителей!

— Я боялась, что разочарую вас.

— Поздравляю, ты таки разочаровала. Никогда не думала, что ты будешь держать нас за каких-то злодеев.

— Прости, мам, — Октавия вдруг задрожала, чувствуя, что вот-вот заплачет, — Я не хотела!

Септет грустно посмотрела на дочь, словно сама была готова расплакаться.

— Я скучала по тебе, Октавия. Ты — единственный ребенок, что есть у меня. Ты — единственная отрада в моей жизни. Наверное, стоило почаще тебе об этом говорить, когда ты была маленькой. Я хотела отдать тебе всю свою жизнь, но не смогла отдать и десятой доли. Я тоже виновата – очень боялась избаловать тебя, так же как и твой отец.

— Прости, мам.

— Тебе не за что извиняться. Тут уже моя вина. Просто пойми, наконец, что я люблю тебя, что бы ни случилось, кем бы ты ни стала и чего бы ни натворила.

— А давайте погуляем по городу? — вдруг подала голос Дитзи, — вот вы и поговорите, расскажете друг другу всё.

— Октавия, — улыбнувшись, сказала мать, — ты сможешь идти? Я имею ввиду, состояние позволит?

— Да! – выпалила Октавия, почти вскакивая, — Я с радостью!

Для неё это показалось идеальным способом выбраться – никто не станет её останавливать, если с ней кто-то пойдет. Тем более, мать явно сможет надавить на тех, кто попытается не пустить.

Встав на пол и пошатнувшись, она заметила на одной задней ноге железную скобу, которой фиксируют вывихи, другая была просто перебинтована. На удивление, все остальные части тела были почти в полном порядке – порезы, ушибы, но ничего серьезного; кажется, удалось отделаться «легким испугом».

Ходить было тяжело, Дитзи и мать поддерживали её с двух сторон своими крыльями, чтобы она не потеряла равновесие. В коридоре они столкнулись с тем же доктором, что был у неё ранее, но тот не стал их останавливать, сказав лишь, что на прогулку у них не более трех часов.

— Мне кажется, меня бы могли уже выписать, — буркнула Октавия, когда они вышли на улицу, — Я вполне могу передвигаться.

— Ты только что пришла в себя, — помотала головой Дитзи, — ты должна остаться тут ещё на пару дней, чтобы можно было уверено сказать, что тебе лучше.

Септет откашлялась, привлекая к себе внимание.

— Куда можно пойти в этом городе? Я впервые здесь.

— В библиотеку! – поскорее ответила ей дочь, — Здесь прекрасная библиотека. И очень красивая – она внутри огромного дерева.

Кажется, книги в любом проявлении привлекали немолодую пегаску, и она закивала. Дорога до библиотеки заняла несколько больше времени, чем ожидалось – Октавия не могла идти быстро, но это её почти не волновало. Она просто надеялась, что сегодня в библиотеке работает именно Скептикал Поинт.

— Кстати, я голодна, здесь есть где перекусить? – Септет хоть и перешла на более молодёжный стиль речи, но всё ещё сохраняла величественность в голосе, словно уже из привычки, — Давайте, после библиотеки зайдём куда-нибудь.

— Ну, здесь есть несколько кафе, — ответила Дитзи, — Но я, наверное, не пойду с вами.

— Не говори ерунды! Октавия, давай соберем всех твоих друзей, я хочу познакомиться с ними! Не переживай, я угощаю.

Октавия не ответила – они уже дошли до библиотеки, и её мысли были заняты другим. На двери висела табличка, что библиотека открыта, чего не было давно, сколько она помнила свои визиты в Понивилль. Видимо, старый библиотекарь любил какие-то свои порядки, может, более строгие и определённые.

Внутри было тепло, хорошо прибрано, вокруг стола, в центре, стояло несколько стульев, а по полу были разложены подушки, на которых обычно любят сидеть молодые пони.

— Я могу вам помочь? – библиотекарь сидел чуть поодаль от входа и читал какую-то огромную книгу, из-за чего его и не заметили сразу.

— Можно посмотреть книги здесь, не оформляя читательский билет? – спросила Септет.

— По правде говоря, многие, живущие в Понивилле, не имеют читательских билетов. Так что это не будет чем-то из ряда вон. Вам нужна какая-то определенная книга?

Септет, недолго думая, ответила:

— «Мать-и-Мачеха». Я слышала, что она уже вышла где-то.

— Вышла, но не в здешних краях. У меня в магазинчике, который я открыл, пока здесь работал другой библиотекарь, есть версия на джапонийском и версия, вышедшая на юго-востоке Эквестрии, но это только если вечером, после работы, я могу их дать. Не считаю дозволенным уходить с рабочего места.

— Да, с этим соглашусь. Знаете, найти такого честного работника сейчас тяжело!

— Оставьте, — Скептикал Поинт если и смутился, виду не подал, — Я могу помочь чем-то ещё?

— Спасибо, что помог мне, — подала голос Октавия.

— Хм? Я думал, ты и не вспомнишь. Лучше бы не вспоминала, не люблю, когда меня благодарят.

Септет перевела взгляд на дочь. Потом обратно на жеребца.

— А в чём заключалась помощь, если не секрет?

— Он спас меня. Если бы не он, я бы тут не стояла, — Октавия скрыла хитрую улыбку, — он спас меня от какой-то стрёмой теневой твари. С помощью сигнальной ракетницы, не думаю, что сигнальный патрон подействовал на что-то физическое.

— Поверь, он подействует с близкого расстояния, — не меняя интонации, ответил жеребец, — ещё и подожжёт так, что нападавший будет убегать, оставляя угольки за собой.

— А вы серьезный жеребец, — усмехнулась Септет, — знаете, вы бы поладили с Октавией. Только должна предупредить – она ворует книги, чтобы тайком читать их, и прячет под матрас.

Октавия почувствовала, что внутри что-то сжалось. Она сделала так только с одной книгой. Той самой. И мать знает о том, что её дочь читала что-то такое, будучи ребенком. Скептикал Поинт как-то отшутился от сказанного Септет, кажется, они и сами поладили и разговорились. Немного не то, чего хотелось Октавии от этого посещения библиотеки.

— Послушай, давай чуть отойдем, — подергала её Дитзи, отводя к противоположной стене.

— Что такое?

— Насчет того, что ты сказала. Ну, странного существа.

— Только не говори мне, что я сбрендила! – серая пони насупилась, — Будешь уже не первая.

— Да нет. Я верю тебе. Я видела что-то подобное.

— Не шутишь?

— Позавчера я шла с работы поздно вечером. И в одном из переулков я увидела что-то. Сначала я подумала, что это обычный пони, может, что-то уронил. Потом я разглядела, что он лежит. Я испугалась, что это может быть Берри, поэтому пошла помочь. Но, когда я подошла, я увидела, что это какая-то другая пони. Она была синяя, с очень пышной гривой. И из её рта что-то вытекало – что-то черное. Когда она заметила меня и обернулась, я увидела, что на её теле много ран, и из них течёт такая же чёрная жидкость. Я завизжала и убежала, а когда пришла вместе с подругой, уже никого не было. Когда мы пришли ещё раз наутро, не осталось и следа.

Октавия помолчала, обдумывая информацию, потом посмотрела на Дитзи. Та, кажется, была напугана, но почему сейчас, когда это уже закончилось?

— Это единственная твоя встреча с чем-то подобным?

— Да.

— Но что-то тебя в этой истории пугает?

— Да, Октавия. Ты же знаешь, я работаю на почте. Через нас часто распространяют объявления разного толка. Дело в том, что эта пони была похожа на пропавшую несколько месяцев назад. Пара земных пони заявила о пропаже своей дочери.

— Такой неприятной на вид? С широкой мордой.

— Грубо, Октавия! – Дитзи вдохнула, — Но да, я думаю, мы об одной и той же пони.

— Ну, та тварь, что охотилась за мной, была совсем иной. Не уверена, правда, что ей от меня было нужно. Мне всё кажется, что она просто боялась меня и попыталась избавиться, когда я дала слабину.

— Но этот жеребец явно не хочет признавать, что спас тебя от монстра.

— Похоже, есть кто-то, кто знает об этих существах, но все они скрывают это. И ещё я точно уверена: одна из этих тварей и напала на Винил. Возможно, именно та, что и на меня. Она тоже оставляла следы из чёрной грязи, и такая же жидкость, ну да, чуть более жидкость, текла из её ран. И когда на лужи попадал свет, они превращались в лёд и таяли. Поэтому от той пони, которую видела ты, и не осталось следов. Может, она даже ушла.

— Значит, она бродит по Понивиллю?

— Возможно. Я хочу докопаться до сути. Это уже как вызов чести. Но для этого надо разговорить Скептикал Поинта или Пинки Пай. И найти Ти Лав.

— А Ти Лав-то зачем?

— Она что-то знает. Я должна была с ней встретиться, чтобы поговорить об этом. Конечно, я собиралась идти не одна. Но, знаешь, она оказалась чуть лучше, чем я о ней думала.

— В каком смысле? – недоверчиво поморщила нос Дитзи.

— Ну, она вполне уважительно относится, например, к Скептикал Поинту. Ещё она заявила мне, что я не в её вкусе. И, знаешь, общаться, понимая, что не мишень для неё, как-то легче.

— Меня она всё равно пугает.

— Ну, я не спорю, она всё равно далеко не лучший член общества. Но с ней нужно поговорить. Создаётся впечатление, что она больше, чем просто фанатка выдуманной пони.

— Может, предложим твоей маме сходить в Сахарный Уголок? Может, удастся надавить на Пинки Пай?

— Я гляжу, ты тоже серьёзна?

— Пойми, Октавия, я боюсь за свою дочь. Сейчас происходит что-то страшное. Я должна если не спасти её сама, то помочь кому-то, кто может прекратить эти ужасы. Ради неё и всех, кто мне дорог.

Октавия вздохнула и улыбнулась. Она не стала говорить Дитзи, что считает её настоящим героем, но про себя порадовалась, что на её стороне есть такая пони.

— Мам! – крикнула она, — Ну, пойдем? А то мне скоро уже назад в больницу, а ты ещё хотела куда-нибудь сходить поесть. Я знаю местечко.

— Отлично, — Септет оборвала разговор с жеребцом на полуслове и подошла к дочери, опять придерживая её крылом, — только давай позовем остальных твоих друзей.

— Я не знаю, они могут быть не в Понивилле. Они были в городе пару дней назад, но не знаю, где они сейчас.

— Ну, всё равно, надо проверить! Где их можно найти?

— В гостинице, — скрыв разочарование, ответила Октавия, чувствуя, что план опять рухнул, ведь, если они подцепят столько народу, то с Пинки Пай тайком поговорить точно не получится.

Однако спорить с матерью тоже не хотелось. Вместе с этим, словно назло, при входе в гостиницу они столкнулись в Роял Риффом, который то ли ещё не успел уехать в Кантерлот, то ли уже приехал.

— Октавия! Какого ты здесь делаешь? – в этот раз он действительно разозлился, — Я сказал тебе сидеть у себя в палате!

— Октавия, кто это? – спокойно спросила Септет, смерив жеребца взглядом, — Кто-то вроде лечащего врача?

— Нет, он мой агент. То есть наш, — ответила та, — ну, и друг заодно.

— Октавия, что бы ты ни гнула, я в первую очередь пытаюсь помочь тебе, — раздраженно ответил на это Роял, — Я хочу, чтобы ты сейчас же вернулась назад в больницу!

— Но мы шли перекусить в «Сахарный уголок».

— Не начинай этого. Бьюти сказала, что ты приставала к Пинки Пай с какими-то вопросами.

— Но я иду туда не из-за этого, — соврала кобылка, — ко мне приехала мама, я собираюсь погулять с ней.

Роял Рифф замолчал и посмотрел на Септет, сохраняющую завидное спокойствие. Мысленно оценив похожесть этой кобылки на его вечно ворчливую подругу-клиентку, он, видимо, пришёл к выводу, что это действительно её мать, так как для сестры она была уже старовата. Естественно, все рассуждения о возрасте он оставил при себе, лишь вежливо улыбнувшись.

— Роял Рифф, — представился он, — простите за грубое первое впечатление.

— Септет Мелоди. И нет, вы всё делаете верно. С ней надо быть построже, она с детства считает себя очень взрослой.

— Чем обязаны вашему визиту? Просто решили повидаться с дочерью?

— Да, не больше, — Септет слегка улыбнулась, — Она из тех детей, которые не пишут своим старикам.

— Мам, прекрати, прошу, — Октавия отвернулась, скрывая стыд, — Я на самом деле уже вот-вот собиралась вам написать о своей жизни, хоть и боялась.

— Простите, — тихо вмешалась Дитзи, — я, наверное, всё-таки пойду, мне надо домой. Не хочу мешать вашей прогулке.

— Нонсенс! Я лишь с радостью пообщаюсь со всеми друзьями Октавии.

Сама Октавия тоже напряглась – Дитзи была почти что её единомышленницей, не хотелось её потерять в такой момент, поэтому надо было как-то не выпустить её:

— Да! Дитзи, возьми Динки и идём все вместе!

— Честно, я правда не знаю, — пегаска почему-то задрожала, — прости, мне правда надо торопиться. Я зайду к тебе завтра.

Октавия грустно посмотрела ей вслед. Тем временем, Роял привёл Бьюти Брасс, а Септет уже поторапливала всех, стараясь, правда, при этом сохранить ненавязчивость.

Вчетвером они дошли до кондитерской, там заняли столик у окна и просидели какое-то время. Октавия сгорала от стыда каждый раз, когда называли её имя – Роял рассказывал её матери о её упрямости, Бьюти рассказывала о глупостях, которые Октавия творила из-за неумения общаться с незнакомыми пони, а мать рассказывала о детских глупостях. Что говорить, даже когда Пинки Пай стояла рядом, не было и шанса поговорить с ней. Полтора часа, которые они пробыли в кафе казались серой пони полными стыда, как никогда в жизни. Но что для неё было самое ужасное – она понимала, что всё, что про неё говорили, было вполне себе правдой.

Когда этот маленький моральный ад наконец-то закончился, Септет отвела дочь назад в больницу – так настоял Роял.

— Куда ты теперь, мам? — пробурчала Октавия, ложась в своей палате в кровать.

— Я останусь в городе на пару дней. Думаю, остановлюсь в той гостинице. Конечно, было бы хорошо остановиться у тебя, но ты же не хочешь видеть свою маму.

— Точно! – Октавия снова просветлела, — Ты можешь остановиться там, где я. Только сначала надо меня выпустить из больницы!

— Я поговорю с врачами. Жди здесь.

Серая кобылка не могла поверить, что мать, после всего промывания костей и всех поддакиваний Роял Риффу, на её стороне. Септет быстро вернулась и с порога кивком указала собираться.

— Давай. Мне сказали, что отвечаю за тебя. Поехали к тебе домой. Я тебя понимаю, сама страсть как не люблю больницы. Агенту твоему скажем, что я за тобой следила постоянно.

Октавия послушно слезла с кровати, взяла с тумбочки свой воротник с бантиком и торопливо пошла за матерью, хоть и прихрамывая. Весь путь до дома Винил, куда серая кобылка направилась как «к себе», Септет молчала. Заговорила она только тогда, когда Октавия закрыла дверь изнутри.

— Хорошо, а теперь расскажи мне всё по порядку.

— О чем ты, мам?

— Ты знаешь, о чем. Это дом твоей подруги, на которую ещё напали, так?

— Да, но я живу вместе с ней. Мы так с ней строились, что я у неё в Понивилле отдыхаю, а она приезжает ко мне в Кантерлот, когда ей надо выступать там.

— Я не про это, Октавия. Ты вольна жить у любой подруги, если вы близки, и ты не мешаешь, я тебя не останавливаю. Я хочу узнать другое.

— Что?

— То, о чём ты говорила с библиотекарем. То есть, пыталась говорить.

— Ты про монстра, что напал на меня?

— Да. Я хочу послушать.

— Мам! Я не сумасшедшая!

— Я просто хочу послушать. Только и всего. Я не обвиняю тебя ни в чем. И, может быть, нальёшь мне хотя бы чаю? В горле пересохло.

Октавия молча привела мать на кухню, жестом предложила сесть за стол, а сама поставила чайник, после чего она решила заглянуть в холодильник. Почти ничего нет, а что было, уже испортилось совсем.

— Кстати, Октавия, а где я спать буду?

Кобылка лишь икнула в ответ. В доме было только две комнаты – комната Винил и комната, где спала Октавия. Была ещё гостиная на первом этаже, но там был небольшой диван, спать на нём совершенно невозможно.

— Ох, с этим проблема. Знаешь, я могу перестелить кровать Винил или сама спать там, а ты в моей комнате тогда.

— Это неприлично, пользоваться чужой кроватью. Особенно кроватью хозяйки дома. Может быть, я могу прилечь в гостиной? Там есть хотя бы диван?

— Он чудовищно неудобный. Однажды я попыталась на нем спать, когда замок на двери моей комнаты сломался, а мастер должен был прийти только на утро. Знаешь, я думала, что все мои кости поменялись местами.

— Это нехорошо, — Септет покачала головой, — У тебя достаточно широкая кровать? Сможем поместиться? Я с краешку, мне хватит.

— Мам, Винил бы не была против, если бы кто-то из нас лёг спать у неё в комнате.

— Ладно, если ты стесняешься спать со мной на одной кровати, в чем я тебя не виню, просто найди какой-нибудь матрас. Я лягу на полу. В детстве я спала на матрасе на полу. На жёстком матрасе. Чтобы сохранить осанку. Твои бабка с дедом хотели, чтобы я стала акробатом.

— Но ты действительно очень стройная и гибкая, — машинально ответила Октавия, — Я понимаю, почему отец влюбился в тебя.

— О да! – Септет улыбнулась, — Я помню, как он мне признался. Я тогда училась в старшей школе, а он её уже закончил. Он подстерёг меня у кафе, куда я любила ходить, и, когда я была близко, выскочил с букетом. От неожиданности я подпрыгнула и оступилась. А он, начав извиняться, помог мне встать. Не знаю, почему, но тогда я поняла, что с ним я буду счастлива. Наверное, подростковый максимализм.

Чайник засвистел, и Октавия быстро приготовила чай. Септет кивнула в знак благодарности, осторожно отпила из кружки, поморщившись – очевидно, крепкий чай ей был не по нраву.

— А потом, — продолжила она свою историю, — как-то всё и пошло гладко. Пока не выяснилось, что у меня не может быть детей.

Она замолчала. Октавия забыла, как надо дышать. Всяческие мысли и догадки начали метаться в её голове, но челюсть словно онемела, и она, как ни силилась, не могла ничего сказать в ответ.

— Это иногда случается в парах вроде нашей. Так вышло, что он был чистокровным единорогом до поколения этак семнадцатого, и я столь же чистокровным пегасом. Я не знаю, почему или как, но в таких случаях дети практически невозможны. Я хваталась за все возможные способы, испробовала кучу лекарств. Никто из нас не был бесплоден, дело было именно в наследственности. И вот однажды, на очередном обследовании мне сказали, что у меня есть шанс. Но это могло обернуться трагедией – ребёнок мог не выжить, мог случиться выкидыш. Они расписали столько ужасных картин, но я не могла позволить этому шансу ускользнуть. Беременность протекала с осложнениями – во мне было недостаточно, можно сказать, собственного веса. И однажды вечером у меня случились схватки. Еще за две недели до конца срока. Мы запаниковали, но каким-то чудом наш случайный гость, который шёл из дальней деревни назад в город и попросился на ночлег, в общем, он оказался врачом-акушером. Он тогда спас и мою жизнь, и жизнь ребёнка.

Септет грустно улыбнулась.

— И теперь этот ребенок спрашивает меня, зачем я приехала к нему.

Октавия обошла стол и обняла мать. Ей не хотелось ничего говорить – было действительно стыдно. Просто стыдно за то, что она настолько отдалилась от тех, для кого она так важна.

— Прости, что не дала тебе достаточно ласки в детстве, Октавия. Я просто боялась избаловать тебя. Ну, мы боялись. Но, похоже, ты выросла даже слишком самостоятельной.

Септет обняла дочь в ответ. Очень крепко, впервые за всю жизнь так ласково и открыто.

— А что тот доктор? – Октавия почему-то застеснялась момента и захотела перевести разговор, — Что с ним стало?

— Ну, он ушёл, но оставил визитную карточку, на всякий случай. Потом твой отец порекомендовал его своему другу, у того с женой была похожая проблема, только они оба были пегасами, и это она была, как казалось, бесплодной. Я видела её лишь раз, на фотографии, где твой отец был с ними, довольно давно, такая хрупкая кобылка, она едва на ногах стояла. Но, видимо, и у неё появилось своё маленькое счастье, об этом мы узнали из их письма. Однако, что она, что я, уже не имели после первых родов ровным счётом никаких шансов на других детей. Конечно, мы с твоим отцом в это не верили и надеялись, что ещё удастся обеспечить тебя братиком, которого ты могла бы воспитывать, — Септет тихо засмеялась, — но, не судьба.

Октавия не могла прекратить улыбаться. Почему-то ей впервые за долгое время стало очень хорошо и спокойно. Она чувствовала, что этим разговором помирилась с матерью, чувствовала себя очень важной и ценной для кого-то. Даже чувство стыда, преследовавшее её весь день, обернулось чем-то тёплым, словно оно уже не грызло её изнутри, а просто сочувственно указывало на глупость.

— Я хочу спать, Окти, я ехала в поезде очень долго. Я не могла спать из-за волнения.

Та кивнула, даже не обратив внимания на ласковое обращение – это уже показалось совсем естественным, как и пропажа строгости с образа матери. Они поднялись на второй этаж, и Октавия показала свою комнату. На удивление, в нижней полке комода нашелся хоть и не матрас, но спальный мешок. Но она решила, что на кровати будет спать мама, словно думая искупить таким образом свою вину, и, как Септет не пыталась противиться этому, кобылка показательно заняла мешок, завернувшись в него, как в кокон.

— Ты всё такая же упорная, — попытавшись вернуть строгость голосу, сказала мать, — ладно, так тому и быть. Спокойной ночи.

В голове было пусто – все проблемы, мучавшие её, словно бы перестали существовать. Октавия лежала, закрыв глаза, и представляла, как познакомит маму с Винил. Кто знает, вдруг они поладят? Вдруг это даже поможет единорожке, всё-таки, хоть и не родная мать, но наверняка она почувствует заботу. Почему-то кобылка была уверена, что мама окажется доброжелательной в этом знакомстве.

Она прокручивала в голове все возможные сценарии этой встречи и пыталась придумать, что следует ей сказать или сделать, чтобы всё прошло благополучно. Надо будет сразу указать на то, что они просто близкие подруги, а то, похоже, у всех их знакомых складываются неверные впечатления об их отношениях.

Она приоткрыла глаза и посмотрела в потолок, освещённый светом фонаря с улицы. Всё-таки, интересно, что за чертовщина происходит в Понивилле? Что насчёт этих монстров? И ещё мама так заинтересовалась тем, что Октавия упоминала в библиотеке. Просто солидарность и попытка показать хорошее отношение? Переживания за психику дочери?

Октавия хмыкнула и перевернулась на бок, в сторону кровати, на которой спала Септет. Пегаска мерно посапывала во сне, свесив хвост почти до пола. Серая пони улыбнулась. Но тут же улыбка исчезла. Из-под кровати на неё смотрели два поблескивающих фиолетовым глаза.

Кажется, их обладатель понял, что был замечен. Чем бы он ни был, он открыл пасть. Она располагалась не внизу, под глазами, а между ними, вертикально. Это не было похоже на что-то, что может реально существовать, но, в отличие от прошлого монстра, на этого можно было смотреть, он не был слепым пятном на глазах.

Существо медленно выползло из-под кровати. Оно было похоже на огромную многоножку, сочащуюся чёрной грязью, как это было с прошлой тварью. Голова не была похожа ни на что – это был бесформенный сгусток темноты с двумя фиолетовыми глазами, которые вовсе не блестели, как ей показалось сначала. Они не отражали свет, они его отталкивали, будто защищая всё остальное тело.

Октавия не могла пошевельнуться – тело словно оцепенело, сердце норовило выскочить из груди, едва получалось дышать, что уж тут говорить о том, чтобы издать хоть какой-то звук. Существо подползло к ней и слегка толкнуло, чтобы Октавия перевернулась на спину, после чего вползло на её живот и начало подбираться ко рту. Оно двигалось всё медленнее и медленнее, словно в нём гуляли какие-то сомнения. Глаза мигнули, словно бы оно моргнуло, челюсти клацнули, забрызгав лицо Октавии чёрной жидкостью, и существо дернулось вперёд, влезая в свою жертву через рот.

Октавия хотела закричать – это было ужасно больно, и тварь словно была накалена — она обжигала изнутри и снаружи. Дышать стало невозможно. Глаза начали закатываться, она чувствовала, что вот-вот задохнётся, если, конечно, боль не сведет её с ума, и она не умрёт от шока раньше. Существо влезло наполовину, когда сквозь красноватую пелену Октавия увидела, что кто-то схватил его за хвост и дернул. Этот процесс оказался ничуть не менее болезненным, но, как только горло и рот освободились, и снова получилось дышать, она каким-то чудесным образом пришла в себя. Проморгавшись, кобылка увидела, что её мать пытается совладать с этой небольшой, но вёрткой тварью.

Существо то пыталось извернуться и обвиться вокруг шеи пегаски, то хотя бы зацепиться за её ноги, но Септет, превозмогая боль и жжение, размахивала тварью, держа кончик её хвоста в зубах, ударяя о стены и пол. Существо издавало какие-то звуки и выплёвывало сгустки черноты. Один плевок попал пони в глаз. Та вскрикнула, выпустив тварь, чем та не преминула воспользоваться, с завидной скоростью уползя к окну и протиснувшись в щель между рамой и подоконником.

— Мама! Ты в порядке? – Октавия с трудом высвободилась из спального мешка и подскочила к матери, которая прижимала копыто к глазу.

Септет убрала копыто с глаза. Черная жидкость, словно сотни тысяч мелких червей, «бурлила» на её лице. Это явно не было похоже на «в порядке». Схватив мать за крыло, Октавия, что есть сил, стараясь превозмочь собственную боль в копытах, побежала в ванную, там бесцеремонно схватила мать за гриву и подставила голову Септет под кран, включив холодную воду. Бурлящая жидкость пристала, словно засохшая грязь, серая кобылка схватила первую попавшуюся мочалку и начала тереть. Наконец-то начало получаться, и в какой-то момент чернота отвалилась целиком и ушла в сливное отверстие.

Октавия со страхом посмотрела на лицо матери, но тут же облегченно вздохнула. Всё было почти в порядке – глаз сильно покраснел, словно был натерт, но не более.

— Мам, как ты?

— Бывало и лучше, не совру. Отвратительно ощущение. Ты сама в порядке? – Септет схватила дочь за плечи и крепко прижала к себе, — Спасибо высшим силам, что я проснулась в этот момент.

— Ты спасла меня, мам, — серая кобылка почувствовала, что плачет, — ты просто супер.

— Может быть, — кивнула Септет, и отстранилась, — тут есть бинты? Быстро заматываю этот глаз холодными мокрыми бинтами, и мы идем.

— Куда? На улице ночь!

— Мы идем к тому библиотекарю. Это нельзя так оставлять.

— Ты мне всё-таки веришь!

— Послушай! – Септет развернулась, продолжая заматывать половину головы бинтами, найденными в шкафчике над копытомойником, — даже если бы я не верила тебе, после такого я бы точно начала! Но я надеялась, что никто больше ни на кого не нападет!

— Ты поверила мне сразу? Ты не посчитала меня сумасшедшей?

— Я знаю, что ты читала в детстве, Окти, — Септет завязала узел и подставилась под кран, из которого всё ещё текла холодная вода, — если ты тогда не сошла с ума — как я не углядела только, вот в чём вопрос – но, раз уж, как говорю, тогда не сошла с ума, то сейчас тебя вряд ли сломит вообще что-либо.

Пегаска говорила нескладно, она явно волновалась, может даже боялась, но вместе с тем и была решительна в том, чтобы идти до конца и идти именно сейчас. Обе кобылки торопливо вышли из дома и направились в сторону дома Скептикал Поинта. По крайней мере, Октавия надеялась, что правильно помнила путь.

— Кажется, вот этот дом! – кобылка судорожно вздохнула от усталости и села на землю, потирая задние ноги, — По крайней мере, мне так кажется.

Септет кивнула в ответ и постучала в дверь. Ответа не последовало. Она постучала громче и настойчивее, постепенно теряя терпение.

— Откройте! – крикнула она и, развернувшись, лягнула дверь.

Та с треском распахнулась, от чего обе кобылки вздрогнули. Однако чувства стали ещё более противоречивыми, когда они поняли, что дверь не была заперта и так.

— Его нет дома? – удивленно и взволнованно спросила Октавия, — В такой час?

Они зашли в дом, оглядываясь по сторонам. Было темно и тихо, не похоже, что кто-то был здесь – грохот от удара двери о стену должен бы разбудить хозяина, если, конечно, тот не становится глухим, когда спит.

— Скептикал Поинт? – позвала Октавия, — Вы здесь?

Ответа не последовало, после быстрого осмотра комнат стало предельно ясно, что его тут нет. Не было никаких следов, всё было чисто, словно бы он ушёл сам, но только почему-то оставив дверь незапертой.

— Нехорошо, — подвела итог Септет, — это уже совсем плохой знак. Где он может быть?

— Откуда я знаю? Я с ним толком не знакома.

— Хорошо. Ты знаешь ещё кого-нибудь, связанного с этими событиями? Ну, кто ещё может знать о таких тварях.

— Есть ещё Пинки Пай, но она столь же несговорчива, если не более. Есть ещё Ти Лав, но её пути неисповедимы. Она просто появлялась и исчезала.

Обе кобылки вздохнули и посмотрели на улицу. Казалось, стемнело ещё больше, свет фонарей выглядел просто светлыми точками, невозможно было разглядеть ничего дальше нескольких метров.

— Не нравится мне это, — Пегаска, приобняла дочь, словно успокаивая – Я не хочу тебя пугать, но, кажется, ты нужна этим тварям, чем бы они ни были.

— С чего ты взяла? – полусаркастически ответила Октавия, — Не говори ерунду. Я уверена, что я случайная жертва. Та штука, что напала на меня первый раз, явно сама желала держаться подальше. Видимо, её напрягало то, что я о ней узнала вообще. Но потом я оступилась, показала слабость, и она перестала меня бояться.

Пони задумалась. Если вспомнить, тогда, когда её заперли в одной камере с Ти Лав, та сказала что-то о том, что надо притвориться испуганной, чтобы не спугнуть того, кто боится тебя. Конечно, это звучало так, словно тварь надо было поймать, а сама она была милой и пушистой. На деле было наоборот, поэтому судить, что имела в виду зелёная пони, сейчас не было смысла. А в чём вообще сейчас есть смысл?

Скептикал Поинт исчез. Да и, собственно, чем он мог помочь? Хотя, что говорить, домой возвращаться и пытаться спать, понимая, что нечто может напасть опять, как-то не очень хотелось. Ходить вообще не очень хотелось – ноги болели, скобы съехали и давили на мышцы, в таком состоянии нужно вернуться к врачу, чтобы он переставил их на место, но на дворе глубокая ночь, в больницу в такое время как-то невпопад идти.

— Дочь, — обратилась вдруг Септет, — а что у вас вон там?

Октавия посмотрела в указанную сторону, прикидывая стороны света.

— Там Понивилльская Электростанция. Которая Понивилльская ГЭС. Слышала о ней?

— Нет.

— А с чего ты спрашиваешь?

— Собирайся, мы идём туда. Можешь ногами шевелить?

— Могу, но зачем нам туда?

— Ты не видела? Оттуда откуда-то сигнальная ракета вылетела. Если кто-то подаёт сигнал, значит что-то случилось. Быстро, пошарь тут, может, у него есть оружие.

Серая пони даже не стала противиться и, отбросив угрызения совести, если они существовали в ней вообще, начала рыться по полкам и шкафам в чужом доме.

— Мам! Я нашла ракетницу. Поищи скобу!

— Ты умеешь ею пользоваться-то? – пегаска открыла стенной шкаф, откуда тут же вывалилась гора мелкого хлама.

— Нет, но никогда не поздно начать учиться, верно?

Среди старых подшивок газет нашлась связка фальшфейеров, чему Октавия как-то подсознательно обрадовалась. Сейчас она надеялась собрать всё, что может гореть и светить.

— Идем уже! Ты заигралась в кладоискателя, — поторопила Септет.

— Скобу нашла?

— Нет. Наверное, у него только одна, знаешь, их тяжело достать. У твоего отца есть одна, оставшаяся с тех пор, как он служил в армии. Он взял списанную на память. А так-то эти штуки – подотчётный материал.

Октавия лишь кивнула, не желая воспринимать какую-либо информацию – голова и так гудела. Ей было одновременно страшно и практически спокойно. С одной стороны, ночь была непроглядно тёмной, а с другой стороны, в душе была просто титаническая уверенность. Возможно, все страхи просто переполнили чашу и аннулировали сами себя. И вот и сейчас, бок о бок с матерью, которой приходится поддерживать свою дочь крылом, чтобы та не упала, они быстрым шагом направляются к электростанции, непонятно зачем.

— Октавия! – окликнул её знакомый голос, — Постой!

К ним подбежали Бьюти и Роял, на их лицах был нескрываемый ужас, пони едва держались на ногах.

— Октавия, — агент схватил её за плечи и затряс, — я видел их! Я видел монстров! Они шарят по городу!

— Что ты! Это просто я схожу с ума от увиденного.

— Октавия! Я бы хотел, чтобы это было твоё безумие, но это что-то гораздо хуже!

— Я видела, как кто-то отбивался от них! – Бьюти подалась вперед, чуть отталкивая Рояла, — Но монстров слишком много!

— Странно, но я сейчас ни одного не вижу, — в голосе Септет была плохо скрываемая ирония.

— Они куда-то шли, что-то искали! – Роял Рифф дрожал и отчаянно жестикулировал, — Но куда они могли идти?

— Я могу предположить, что они хотят уничтожить электростанцию. Обесточить Понивилль и все ближайшие города, — ответила пегаска.

— Зачем только, мам? Не похоже, чтобы свет от ламп их ранил. Они боятся именно огня. И, наверняка, солнца.

— Октавия, милая моя доченька, — не в силах скрыть раздражение, перебила её мать, — как ты думаешь, чему-то абсолютно чёрному легче спрятаться и напасть на тебя в темноте или же при свете безвредных фонарей? Может, Понивилль и зажжёт свечи и масляные лампы…

— А вот Кантерлот окажется поглощён темнотой, — закончил за неё жеребец, — там сейчас всё на электричестве, кроме всяких памятников архитектуры, вроде дворца принцессы!

— Эти твари, чем бы они ни были, видимо, хорошо организованы, — пробурчала Октавия, — давайте поторопимся.

— Что? Ты хочешь лезть с ними в драку? Скажи, что ты шутишь!

— Роял! У меня нет времени на шутки. Спрячетесь с Бьюти где-нибудь. Разожгите костер, что-нибудь такое сделайте!

— Нет! Может, ты и сумасшедшая, но мы тебя никуда не пустим одну! – он посмотрел на Бьюти, та утвердительно кивнула, — Мы все были вместе уже достаточно долго, чтобы понять, что надо идти до конца всегда.

Серая пони ухмыльнулась и торопливо поковыляла по дороге. Путь был явно неблизкий – электростанция находилась за чертой города – идти шагом до неё не меньше получаса, и это если знать дорогу.

— Я бы не отказалась от какого-нибудь ещё ориентира, — буркнула Октавия, — мы идем в правильном направлении? Я не вижу дальше своего носа!

Словно ей в ответ, всё вокруг озарила яркая вспышка, за которой последовало громыхание. Начался дождь, тут же переросший в ливень, но в ту секунду, когда всё озарила молния, пони увидели вход на территорию электростанции.

— Мы не могли добраться так быстро! Это невозможно! – Роял Рифф пытался перекричать шум дождя, — Мы только недавно были в городе!

— Неважно, — серая пони глубоко вздохнула, — я вхожу внутрь. Ждите здесь.

— Мы идем с тобой, — оборвала её Септет, — ты никуда не пойдешь одна. Это опасно. И разделяться мы тоже не будем, сколько бы развилок не встретили. Ясно вам? Держимся тесной кучкой, каждый приготовьте фальшфейер, я зажгу свой первой, как только войдём, держу пари, там ещё темнее, если такое вообще возможно.

Пони переглянулись и кивнули друг другу. Септет глубоко вдохнула и лягнула дверь.

Всё внутри было освещено яркими лампами. Работало всё – от жужжащих ламп на потолке до настольных лампы на столе при входе.

— Хорошо, это было внезапно, — прошептала пегаска, — почему-то мне стало лишь страшнее.

— Я буду защищать тебя, — Октавия зашла за матерью. Следом – Роял Рифф и Бьюти Брасс. К их удивлению, двери за ними не закрылись.

— Что будем делать дальше? У нас есть хоть какой-то план действий? Я к тому, что мы не сможем убить каждую тварь, или что там собралась делать Октавия! – Бьюти прижалась к жеребцу, — Если бы всё было погасшим, было бы проще – найти, где всё включается! А что делать, когда всё и так включено?

— Пока идёмте вперёд, — прошептала серая пони, — держите освещение наготове. Может, тут и светло и без этого, но они боятся фальшфейеров. Я сама видела.

Пони двинулись по коридорам. Всё, что сопровождало их – громкое эхо их шагов. Где-то вдали гудел генератор, под потолком тянулись непонятные трубы. Здание действительно напоминало электростанции из мультиков и комиксов.

Большинство дверей были заперты, те, которые не были – вели в маленькие комнаты, такие же освещённые и тихие. Не происходило ровным счётом ничего. Здесь было пусто.

— Это похоже на недоделанную декорацию, — тихо проговорил Роял, — мы словно попали в недоделанный павильон. Или, скорее, попали не вовремя.

— Да, — Октавия кивнула, после чего откашлялась и прислушалась к эху, — меня гложет ощущение, словно мы попали куда-то, где нет времени. Всё просто стоит, ждёт своей секунды. Это как декорация, ждущая актёров.

— Ну, мы-то здесь, что ей не нравится? – попыталась развеять атмосферу Бьюти, — Чем мы ей не звёзды?

— Я вообще не похоже чтобы была звездой последних нескольких дней. Всё происходящее чрезвычайно отрывочно. События похожи на петляющую реку. Она, эта река, то приближается ко мне, подмывая берег, на котором я стою, то удаляется чрезвычайно далеко, что я оказываюсь вне этого берега, где-то снаружи.

— Ты говоришь странные вещи, ты знала? – иронично-вежливо спросил Роял Рифф, — На тебя так давит происходящее.

 — Нет. Пока ничего не происходит. Может, мы просто попали сюда слишком рано?

— О чем ты?

— Когда я ходила к Дитзи впервые, мы пришли к выводу, что последние события в Понивилле похожи на ужастик. В пределах этого «ужастика» я пострадала не первой, но я не попала в самое пекло. Кроме как сейчас. Но я бы не была здесь, если бы меня не спасли два раза подряд. Один раз — Скептикал Поинт, а другой раз — мама. Если это действительно похоже на историю ужасов, что если мы все – лишь второстепенные лица, чудом выжившие такое долгое время?

Где-то вдали хлопнули двери, и тут же затрещали и начали взрываться лампочки. Спустя несколько секунд, все коридоры погрузились в абсолютную темноту.

— Что произошло? – испуганно пропищала Бьюти.

— Возможно, появилась звезда истории? – почти безумным голосом ответила Октавия.

Сзади ей на спину капнуло что-то горячее.

Это словно бы и возвестило о начале основного действа. Не дожидаясь, пока нечто, подкравшееся сзади, зарычит, или что оно там собралось делать, Октавия, чуть ли не до хрипоты надорвавшись, крикнула: «бежим!» и рванула вперёд по коридору. Отовсюду слышались скрипы – была ли это какая-то механика за стенами, или же это кричали твари, подобные той, которая чуть не убила её, пони не задумывалась. В голове метались разные мысли, от страха до желания сделать что-то героическое. Чем бы ни была та сила, которая направляла события последних дней, Октавия решила доказать ей, что она тоже важное действующее лицо. Она собиралась положить этому конец, как-то да изничтожить эти «тени», зажечь свет, победить злодея, кем бы он ни был! А потом предстать перед Винил, показать, что теперь она, единорожка, была спасена ею, неуклюжей земной пони, а не наоборот, как было почти что всю их совместную жизнь.

Нужен был план. Для себя Октавия его предельно упростила: добраться до центра электростанции и включить свет, после чего насладиться видом корчащихся от него тварей. Наверняка, хоть они и боятся, как она видела, в основном открытого огня, яркий свет ведь должен их покалечить? Наверняка.

Пони даже не обратила внимания на то, что бежит одна – её сопровождение сильно отстало. Её почему-то даже не волновало, что с ними случилось, она словно бы начала сходить с ума. Освещая себе путь фальшфейером, который она несла, но почему-то не сразу додумалась зажечь, она бежала то вперед, то сворачивала в сторону, увидев указатель. Она всё бежала и бежала, тени не могли догнать её, но постоянно подгоняли громким скрипом, что только сильнее заводило что-то внутри Октавии – она чувствовала себя героем, бегущим на выручку всему миру, прямо как в книге или кино.

Последний поворот — и она выскочила из коридора в просторное помещение, все стены которого были скрыты трубами. Посередине зала стояло нечто, похоже на большой вентиль. Вокруг этого суетились тени, скрипя друг на друга, словно бы готовые передраться. Заметив Октавию, они попятились. Они были трусливы до тех пор, пока их противник не проявлял слабости, это пони уяснила.

— Итак, — откашлявшись, начала она, — Привет, мальцы.

Видимо, маска суровости ей была к лицу, так как существа отступили к противоположной стене, поджимая под себя щупальца, которые были вместо передних ног.

— Вы явно не отличаетесь сообразительностью, — усмехнулась Октавия, — Конечно, темнота из-за того, что электростанция перестанет давать электричество, и помогла бы вам быть какое-то время незаметными, но рано или поздно — притом, наверняка, очень быстро — кто-то бы додумался, что надо возобновить подачу воды в турбину, или как там это работает.

Пони медленно, очень торжественно подошла к вентилю и положила на него копыта, собираясь повернуть, будучи уверенной, что это вернёт свет.

Существа, на удивление, не стали спорить, они словно бы наблюдали за Октавией. Наверняка, если бы у них были глаза, то взгляд был бы наполнен самым искренним интересом.

— Что же вы скисли, — совсем забывшись, начала подтрунивать над ними пони, — вы же не хотите, чтобы я повернула этот вентиль?

Существа словно бы переглянулись. После чего один из них, как будто неуверенно, помотал головой. В их движениях не было той монструозности, которая была в движениях твари, забредшей в дом Винил, хотя они явно были такими же.

Октавия ухмыльнулась до боли в уголках губ. Она начала медленно поворачивать тяжёлый вентиль, наполняя комнату скрипом и шумом воды в трубах. Существа не двигались и всё так же наблюдали за ней.

— Стой! – раздался знакомый голос, — Что ты делаешь?!

В зал вбежала Ти Лав, вся взъерошенная, грязная, кажется, раненная в заднюю ногу, следом за ней вбежали ещё двое – Скептикал Поинт и некая кристальная пони.

— Как что? – полубезумным голосом вскрикнула Октавия, — Включаю электричество!

— Этого нельзя делать! Прекрати! Закрути назад! — зелёная пони вцепилась в вентиль с другой стороны, — Сейчас же закрути, как было до тебя!

— Так значит, ты одна из них, да? Следовало догадаться! Наверняка Винил знала о ваших каверзах, что вы готовили, поэтому ты на неё и напала! И после этого разыгрывала целый спектакль, чтобы втереться ко мне в доверие, а потом отправила какую-то склизкую гусеницу убить меня!

— Какую гусеницу, ты о чём вообще говоришь? – Ти изо всех сил пыталась противостоять Октавии, но силы были равны, и положение вентиля ничуть не изменилось.

— Я не знаю, что тебе бы дало то, что эти тени пережрали б всех в Понивилле, но ты этого явно хотела, ох, как хотела! А твой образ, разве кто-нибудь заподозрит сумасшедшую подражательницу героине комиксов!

— Я не подражательница! Я и есть Ти Лав! Теперь, прошу, прекрати крутить! Ты не знаешь, что творишь! А я не могу тебе этого сказать! Тебя вообще не должно было здесь быть! Ты осталась жива после всего того! Чего тебе ещё надо? Ты уже отыграла своё!

— Нет! Я не отыграла своё! Я покажу, на что я способна! Я не персонаж второго плана какой-нибудь! Я главный герой!

— Сейчас ты делаешь всё, чтобы стать главным злодеем! – сквозь зубы процедила Ти, чувствуя, что её копыта соскальзывают с вентиля, — Почему ты упряма, как единорог? Неужели ты не понимаешь? Винил быстро поняла, она сотрудничала со мной!

— Больше ты никого в свои тёмные во всех смыслах делишки не вовлечёшь!

Не отпуская вентиль, Октавия извернулась и ударила зелёную пони задней ногой, повалив на пол. Вращение пошло очень легко, по всей комнате распространился шум, где-то открылись все клапаны, раздался гул турбины. В какой-то момент тени бросились вперед, из-за чего пони испуганно пригнулась, но, почувствовав, что они перескочили её, продолжила крутить. С громким гулом вентиль перестал крутиться – он был прокручен до конца. Всё вокруг снова осветили яркие лампы.

— Я победила тебя! Ты и твои тени теперь можете сгинуть!

Октвия повернулась, чтобы посмотреть на Ти.

И ужаснулась.

Зелёная пони лежала на земле, вся дрожа, пытаясь вырваться из хватки чёрных щупалец тварей, которые с завидным упорством душили и растягивали её одновременно. Сквозь шкурку было видно, как покраснела её кожа от нехватки воздуха, одна нога была вывернута под неестественным углом, зрачки почти что скрылись под верхними веками, так сильно закатились глаза.

Скептикал Поинт и кристальная пони куда-то делись, возможно, убежали. Но это как-то не заботило Октавию. Она отступила назад и упёрлась спиной во что-то. Чёрные, обжигающие щупальца обвили её и приподняли, ставя на задние ноги. В горле в момент пересохло, глаза заслезились.

Раздалось тихое цоканье. В помещение вошла ещё одна пони. Высокая, худая как тростинка, её щёки и глаза были впалые, словно у мертвеца. Из спутанной гривы на пол капала чёрная грязь, зрачки и веки дёргались, изо рта текла слюна. Шкура её была розовой, но из-за этого весь образ пони смотрелся лишь более угрожающе. Она окинула своим взглядом всю сложившуюся сцену, на мгновение посмотрев Октавии прямо в глаза. Такого взгляда пони не видела никогда в жизни. Если так любимый современными историками король Сомбра и смотрел на своих рабов, когда сходил с ума, то, наверняка, его взгляд был похож на этот. Если, конечно, хоть что-то может сравниться с ним.

— Ти Лав, — прохрипела худая пони, — как я рада тебя здесь видеть! Мне кажется, что-то пошло не так, как ты думала.

Зелёная пони попыталась сосредоточить взгляд на ней, когда изо рта пошла кроваво-красная пена.

— Ослабь хватку, я хочу услышать её, — подняла копыто розовая.

Теневой монстр послушался и начал разматывать узлы из щупалец, обвитые вокруг шеи жертвы.

— Хотя нет. Я передумала! – худая пони подняла переднее копыто и ударила Ти в живот. Та дёрнулась и заёрзала. Монстр издал громкий скип и резко дёрнул щупальца вверх. Раздался хруст, и зелёная пони безвольно обмякла, несколько раз дёрнув задней ногой.

Октавию стошнило. На звук обернулась розовая пони и широко улыбнулась.

— Тебя я должна поблагодарить! Если бы не ты, то эти остолопы не справились бы. А вот и твоя награда.

Она подошла к Октавии и приблизилась к её лицу. Из открытого рта потекла черная жижа, точно такая же, как та, что текла из монстра в доме Винил, когда тот был ранен. Кажется, розовая пони была намерена заставить Октавию проглотить это. А что потом? Смерть? Или она станет таким же монстром?

Вся смелость пропала ещё тогда, когда она увидела, как душат Ти, сейчас же пропали последние остатки рассудка. Октавия могла только таращиться на своих мучителей и дрожать. Она всегда представляла себя жертвой чего-то ужасного. Сейчас это происходило с ней в реальности. Её крепко держит один монстр, обвив её ослабленное тело щупальцами, а другой хочет сделать что-то ещё более ужасное.

Дыхание розового монстра было обжигающим, пахло чем-то сгоревшим и гнилью. Жидкость, капающая из её рта в открытый в ужасе рот Октавии, была горькой и, казалось, была самой настоящей кислотой, способной сжечь всё, на что упадет хоть капля.

Ей станет лучше? Только этот вопрос волновал Септет. Воспитание не позволяло дать волю слезам, поэтому она просто смотрела на врача пустым взглядом. Тот, в свою очередь, переводил взгляд с неё на Октавию, лежащую в кровати и периодически бьющуюся в судорогах.

— Я не знаю, — честно ответил Стэйбл, — это уже не первый случай. До этого пациенты приходили в норму. Относительную норму, но всё же. Однако в этом случае я нутром чую, что что-то не так.

— Тебя не нутром чуять просят, а профессионализмом! — процедила Септет, озлобленно скалясь на врача, — я хочу знать, придёт моя дочь в норму или нет!

— Я не могу утверждать, мисс.

— «Миссис», если вы этого не поняли. Это моя дочь! Как я могу быть «Мисс»?

— Миссис, давайте успокоимся. Если вы мне расскажете, что произошло, может быть, мне будет, что сказать насчет её состояния.

— Я сама не могу понять, что произошло, — призналась пегас, — Всё было как-то мутно, словно во сне, мы куда-то побежали. Потом где-то постояли. Она вела себя очень странно. Я, правда, не могу сообразить сама. Всё, что я помню — это то, как нашла её в таком состоянии на дороге к водопаду, недалеко от электростанции.

— В этом городе творится что-то невероятное последние месяцы, — вздохнул доктор, — Я совершенно ничего не понимаю.

— Я в этом городе впервые, доктор, я не знаю, что здесь нормально, а что нет, но странности заметны и невооружённым глазом.

— Это хорошая ремарка, но я, правда, не могу ничем помочь.

— Я хочу забрать свою дочь и увезти домой. Там свежий воздух, и далеко от городов.

— Простите, но этого я позволить не могу. Ей нужно внимание врачей.

— Это ты говоришь после того, как утверждал, что ничего не можешь поделать? – Септет схватила врача за воротник и затрясла, — Я не знаю, где ты получил врачебную лицензию или что-то вроде неё, но я насквозь вижу, что ты бесполезен!

Стэйбл проглотил оскорбление и лишь слегка раздраженно указал пегаске на дверь. Септет громко хмыкнула, топнула передней ногой, но послушно вышла. В холле её ждали Роял Рифф и Бьюти Брасс.

— Как она? – осторожно поинтересовался жеребец, — Не пришла в себя?

— Нет. Всё в том же состоянии, как и была.

— Я до сих пор не пойму, что случилось, — прошептала Бьюти, — не могу вспомнить почти ничего. Но точно знаю, что происходило что-то страшное.

Септет лишь вздохнула в ответ. Не так она представляла себе встречу со своей дочерью. Сейчас она была готова сделать всё что угодно, лишь бы Октавии стало хоть чуть лучше, но для этого надо знать, что именно можно сделать.

— Мне надо вздремнуть, — пробурчала она, — Сегодня меня вряд ли снова пустят к ней.

— Почему это? – удивился жеребец.

— Потому что я такая же грубая, как и она, если мне что-то не нравится. По крайней мере, в таком состоянии.

Небо было затянуто тучами, моросил мерзкий дождик, всё кругом казалось серым, потерявшим живость цвета. Был уже почти что самый конец лета, многие пони-подростки, закончившие здесь среднюю школу, отправлялись куда-то, чтобы идти в старшую или поступать куда-то ещё. В Понивилле был когда-то маленький университет лингвистической направленности, но он был закрыт несколько лет назад из-за несостоятельности – в нём не набиралось более пяти учеников, а преподаватели уезжали каждый год, пока не остался старик-языковед, который и скончался, не дожив до официального закрытия, несколько лет назад, прямо в день сердец и копытец.

Сама того не замечая, Септет приглядывалась ко всем прохожим, пытаясь угадать, что же творится в их жизнях. Вот идет статная белая единорожка, наверняка местная знаменитость, может, даже известная и по всей Эквестрии.

Вот медленно плетётся земная пони, понурив голову, не в силах сосредоточить взгляд на дороге. Пьянчужка возвращается домой? А может и не пьянчужка, а просто усталая и больная кобылка.

Вот идут два пегаса. Один постарше, другой ещё подросток, о чем-то оживлённо беседуют. Видимо, старший брат дает мальцу какие-то жизненные советы.

Чуть поодаль идет похоронная процессия из земных пони. Кажется, они потеряли кого-то очень важного, если такой здоровяк, как тот красный жеребец, идущий впереди, не может сдержать слез.

— Кого-то важного хоронят, — тихо сказал Роял, — вон, с ними даже мэр города идет.

— Надеюсь, тот, кого хоронят, прожил достаточно долго, — ответила Септет, — Мне всегда больно думать, что смерть не щадит никого, даже тех, кто ещё не повидал мира.

Когда процессия прошла близко от них, Септет и Бьюти сняли с себя шляпки. Про себя все трое отметили, что Октавия, скорее всего, просто бы проигнорировала идущих и продолжила идти по своим делам.

— Это очень печально, что скончалась такая старожительница, — вывел их из задумчивости чей-то голос, — она была старше самого города. Поистине, деревенский образ жизни творил иногда чудеса.

— Мистер библиотекарь, — пегаска повернулась к нему, — приветствую Вас.

— Взаимно, — кивнул тот.

— Я думаю, Вы понимаете, что у меня есть к Вам вопросы?

— Прекрасно понимаю, — он вдруг погрустнел, — но я просто попрошу их не задавать. Вашей дочери лучше? Я видел, как вы несли её в больницу.

— Она всё так же не пришла в себя, — Септет начинала нервничать, — я так полагаю, вы уже заранее, однако, знали, что с ней что-то не так?

— Бинго, миссис, вы сообразительны, но, к сожалению, все наши попытки огородить её от происходящего остались ею не поняты. Она решила лезть до конца, это причинило беды не только ей.

— Кто-то погиб?

— И да, и нет. Но явно уже не вернутся прежним.

— В смысле?

— Просто, — жеребец задумался, — просто её убить-то не сложно, но она возвращается. Зачастую, совсем иная, не помня и не зная многого, а иногда появляется очень умная и всё повидавшая. В неправильном порядке. Но она всегда возвращается.

— Кто?

— Зелёная пони с аквамариновой гривой. Уж такая она. Простите, мне пора откланяться.

— Постойте! – Септет хотела было схватить его за хвост, но в последний момент решила, что хоть какие-то приличия соблюдать надо.

Всю дорогу до гостиницы она не проронила ни слова и, придя, сразу же легла на диван в снятом номере.

Она спала без снов, периодически просыпаясь, лишь чтобы заснуть вновь.

Была уже глубокая ночь, когда её бесцеремонно растолкал Роял Рифф.

— Миссис Септет, — жеребец выглядел очень взволнованно, — из больницы прислали пони, говорит, что Октавия пришла в себя и очень просит, чтобы Вы пришли.

Повторять не было нужды – пегаска вскочила с дивана, быстро нацепила на себя шляпку, хотя в ней не было нужды, и побежала, что есть сил. На пороге больницы её встретил доктор Стэйбл и, не говоря ни слова, повел куда-то.

Он привёл её в маленькую палату в особом отделении для психически нестабильных пациентов.

Октавия сидела на полу, уставившись в угол, где стояла свечка, что-то шепча под нос себе. Почувствовав, что в палате кто-то есть, она повернулась. Септет невольно вздрогнула — её дочь выглядела так, словно несколько недель провела в самом Тартаре – глаза покраснели и будто бы стали каменными, а не живыми, на лице явно заметны морщины, щёки впали, уши прижались настолько плотно, что, казалось, она ничего не сможет слышать. Копыта дрожали, дыхание было глубоким и прерывистым.

— Мама, — прошептала серая пони, — Мамочка! Мамуля!

Она кинулась к матери и крепко вцепилась в неё.

— Мама, прошу, умоляю, защити меня! Мне страшно! Всё вокруг чернеет, всё вокруг заполнено тьмой! Мне страшно, мне жарко, она обжигает меня! Она внутри меня! Она снаружи! Она везде!

Септет, дрожа, обхватила свою дочь и прижала её к себе как можно крепче. Октавия не просто сходила с ума. Воспоминания о произошедшем всё ещё были отрывочны, но образ чёрного монстра, который чуть было не убил её дочь тогда, в доме, довольно четко встал перед глазами.

Октавия словно бы постарела на несколько лет, пока была в отключке. Что могло случиться? Что она могла увидеть? Пегаска не была уверена, что хочет это знать.

— Мама, я видела это! Оно огромно! У него неисчислимо много глаз! Каждый из них чудовищно огромен, но ни один из них не заметен нам. Оно всегда наблюдает, всегда узнаёт, всегда заставляет знать. Я стояла на маленьком островке посреди океана, наполненного им. Я боялась шевельнуться, я знала, что если оно поймёт, что я вижу его сущность, то оно обратит на меня взор всех своих глаз, я знала, что я потеряю всякую способность думать, что я умру, сойду с ума, — Октавия прерывисто вздохнула, давясь слезами, — И я стояла там, а оно продолжало смотреть. Ни одна секунда не ускользала от его взгляда. Оно ужасно, оно огромно, оно неописуемо чудовищно и непостижимо мудро. Каждый день мы куда-то идём, опаздываем, торопимся, едим, спим, веселимся, а оно смотрит. Каждый день кто-то умирает, кто-то убивает, кто-то сходит с ума, а оно смотрит. Оно знает всё. Мы живём под его взглядами. Оно всегда было здесь!

— Что «оно», доченька, — пегаска гладила Октавию по головке, словно маленького ребенка, — что это такое?

— У него нет имени, у него нет ни правды, ни лжи. Но некоторые зовут его «жидкой тьмой».

Рубин

Эта глава была написана практически одновременно с тем, как была закончена вычитка "Скрипа".

В итоге я выложил ее на фикбуке, но забыл выложить тут, вообще как-то потеряв интерес к МЛП. Я не уверен, что вернусь к фанфику вообще, но есть парочка идей, поэтому, рано или поздно, по крайней мере что-то я смогу написать на эту тематику. Спасибо всем, кто читает меня и до, надеюсь, встречи, которая всё-таки состоится {=)

Эта глава немного особенная, я сам люблю ее перечитывать. Приятного, надеюсь, чтения.

Всегда будут существовать семьи, которым тяжелее, чем таким же семьям, которые их окружают. Семья Руби Панш была из таких, собственно, всю её сознательную жизнь ей, одно за одним, выпадали испытания.

Своего отца она не знала, мать, Бэрри Панш, не любила говорить о нём. Жили они бедно, возможно, беднее всех в Понивилле, перебиваясь с хлеба на воду. Мать периодически уходила в глубокие запои, громко крича на дочь, когда та пыталась умолять её не пить. Когда же она протрезвлялась, то начинала рыдать, причитать о своей бесполезности и умолять дочку о прощении. Потом она снова находила деньги, которые спускала на выпивку, и опять сначала. Собственно, так и шла жизнь в этой семье; Руби даже не могла вспомнить, видела ли она мать трезвой и спокойной когда-нибудь.

Шло время, Руби окончила среднюю школу, здесь, в Понивилле, пришло время думать, с чем связать свою жизнь, думать очень серьёзно. Естественно, попасть в старшую школу и какую-нибудь академию ей не светило: когда академии решали вопросы о зачислении, они смотрели и на семью возможного ученика, вряд ли им понравится мать-алкоголичка; так что ни академии, ни старшие школы, которые содержались академиями, не станут принимать единорожку-подростка.

Пришло время искать работу, но все возможные места либо требовали кого-то постарше, либо были ей не по силам. Обычно, окончившие школу жеребята, не собирающиеся в академии или старшие школы, учились чему-то, с чем им предстояло связать жизнь: дома, либо с родственниками, либо сами.

Руби даже не могла ответить, что бы она хотела делать в жизни, она даже не знала толком, в чём заключается её собственный талант — метка с красным поблёскивающим камнем, похожим, если верить одной из её бывших одноклассниц, на рубин, появилась как-то сама собой, отчего трое жеребят, прозвавших себя меткоискателями, чуть не позеленели, словно Руби лично чем-то их обидела.

В конце концов, она смогла устроиться в больницу мыть полы, надеясь заработать хоть сколько-то, чтобы хотя бы не умереть с голоду — мать пропивала все деньги, которые оказывались у неё.

Руби старалась быть сильной, всеми возможными способами пытаться поддерживать мать, надеясь, что она одумается, но с каждым днем сил было всё меньше. Бэрри требовала отдавать ей деньги, узнав, что дочь начала зарабатывать, часто ругалась; она могла орать на Руби весь вечер, пока не засыпала прямо на месте.

Конец весны и первые два месяца лета выдались довольно жаркими, хотя иногда были и настоящие ливни. По крайней мере, когда было жарко, Руби не мёрзла по ночам в их износившемся доме. Однако вместе с тем она не на шутку боялась за мать — жара не очень хорошо действует на и без того разгорячённый спиртным организм.

Руби иногда не выдерживала: нервы сдавали, она могла прорыдать весь день, проклиная всё, что только было связано с алкоголем, и вместе с этим и себя — за то, что не могла уговорить мать остановиться. В такие моменты она ходила к подруге, поплакаться в плечо. И, хоть единорожке Динки было тоже не очень легко в жизни, она всегда понимала Руби и позволяла ей выплакаться.

Лето подходило к концу, становилось всё холоднее, словно уже бушевала осень, по ночам Руби едва могла заснуть, свернувшись калачиком.

Ища подработку, потому что денег, которые она зарабатывала уборкой в больнице, толком не хватало, а в холода надо было добыть хоть какие-то тёплые вещи, она устроилась, всё так же, уборщицей в часовую лавку. Хозяева магазинчика оказались весьма приветливыми, спокойными, хоть и весьма требовательными. Минуэт, синяя единорожка, почти мгновенно привязалась к новой работнице, даже поила чаем и угощала чем-нибудь во время перерыва на обед.

Так и шло время — на работе Руби даже улыбалась, чувствуя, что, хоть к ней обращались и довольно строго, но её ценили. В конце концов, она работник – значит, должна быть ответственной, вся строгость к ней была оправдана.

— Руби, — обратилась к ней однажды Минуэт, — Скажи, ты уже знаешь, куда пойдёшь? Ты же окончила школу здесь, в Понивилле, пора уже думать, куда идти, конец лета уже

Кобылка молча понурилась и помотала головой.

— Как так? — удивилась единорожка, — Не будешь же ты всю жизнь полы мыть! Ты хотя бы говорила с родителями об этом?

Руби, погрустнев ещё сильнее, глубоко вздохнула и, не пытаясь уйти от ответа, коротко обрисовала ситуацию, которая сложилась в её жизни, без подробностей, не желая вызывать жалость.

— Да, — протянула Минуэт, — нелегко тебе. Но что ты ни разу не говорила об этом?

— А зачем? Я не хотела, чтобы меня жалели. Тем более, я боялась, что если вы узнаете о моей маме, то посчитаете, что мне тут не место.

— С чего бы? Конечно, это неприятно, что она так себя ведёт. У неё дочь теряет будущее, а она в обнимку с бутылкой!

— Не обижайте её! — вспылила Руби, — Какой бы она ни была, она всё равно моя мама!

Минуэт от неожиданности отпрянула, даже приподнимая переднее копытце, словно готовясь защищаться. Розовая единорожка тут же начала извиняться, испугавшись, что позволила себе слишком много.

— Всё нормально, ты правильно говоришь, я действительно как-то груба. В конце концов, я даже не знакома с ней. Может, ты познакомишь нас? Я попытаюсь с ней поговорить.

Руби замотала головой — это не казалось ей хорошей идеей. Вряд ли Минуэт сможет о чём-то договориться с мамой, да, наверняка она уже сидит в очередном запое, едва ли соображая, что происходит вокруг. Однако синяя единорожка была неприступна, твёрдо решив всё-таки навестить Руби.

— Мам, я дома!

Уронив что-то в комнате, Бэрри Панш, пошатываясь, вышла в прихожую. Минуэт едва удержалась, чтобы не поморщить нос от запаха перегара.

— Что принесла? — прогудела Бэрри, — Давай сюда!

— Мама, — тихонько перебила её Руби, — Это Минуэт, я работаю у неё.

— Ух, — пьяная кобылка смерила синюю единорожку взглядом, — пригожая какая, вы только поглядите! И что же ты от нас захотела?

— Я просто хотела поговорить с Вами, — было заметно, как Минуэт собирает всю вежливость, которой обладала, — Руби подрабатывает в моей часовой лавке, она очень ответственная и сама по себе очень хорошая пони.

— Да что ты стоишь тут, идём, присядем, мы тут пони простые.

Она провела гостью на кухню, жестом указав присесть за стол. Минуэт, не споря, села, Бэрри плюхнулась напротив неё.

— Насчет Вашей дочери, миссис Панш.

— Что насчет неё? — громко икнув, спросила мать.

— Я обеспокоена её судьбой, знаете, таких ответственных и умных кобылок ещё поискать, а она рискует остаться без будущего. А сейчас она губит все свои задатки, негоже, если она всю жизнь в обнимку с метлой проведет.

— А тебе-то какое дело?

— Просто мне жаль, что её жизнь проходит таким, не побоюсь сказать, образом.

— И что ты хочешь сказать? — Бэрри посмотрела на Минуэт, привставая.

— Мне кажется, Вы безответственная мать.

— Что? — Бэрри вскочила, гневно замахнулась копытом, — Какого ты вообще лезешь в нашу семью, что ты о себе возомнила?

— Я просто хотела лично попросить Вас быть ответственнее.

— Я тебе сейчас покажу ответственность, ну-ка, иди сюда!

— Мама! — испуганно крикнула Руби, — Прекрати, не надо драться!

— Руби, выйди! — рявкнула та, — Пшла спать! Чтобы сегодня я тебя больше не видела!

— Не кричите на неё, она ничего не сказала и не сделала такого, чтобы на неё орать!

Бэрри попыталась дотянуться до Минуэт через весь стол, но лишь упала, не удержав равновесия, продолжая ругаться.

Руби не выдержала и громко заплакала, она чувствовала себя опозоренной. Такое поведение матери перед пони, которая, хоть и непонятно почему, переживает за судьбу единорожки, вызывало желание исчезнуть, спрятаться и больше никогда не показываться Минуэт на глаза.

Она даже не вспомнила, как оказалась у себя в комнате, заперевшись изнутри. Она легла на кровать, закуталась в старое порванное одеяло и зажмурилась, пытаясь быстрее заснуть. Слезы жгли глаза, стекали по щекам и попадали в рот, Руби чувствовала этот соленый привкус.

Утреннее солнце разбудило её, казалось, в тот же момент, когда она заснула. Подушка была мокрой от сырости и слез, сама кобылка окоченела от холода. На улице светило солнце, облаков почти не было, но было слышно, как завывал ветер, раскачивая деревья.

Сейчас надо бы идти в часовую лавку, но, после вчерашнего, ей было очень стыдно перед Минуэт. Да что уж там, после вчерашнего ора — а Бэрри долго кричала на гостью, это было слышно через стены — вряд ли синяя единорожка вообще заговорит с Руби, так ей казалось.

Матери дома не было, наверное, она опять ушла выпрашивать чего-нибудь выпить.

Кобылка вышла из дома и направилась в сторону больницы, но в пути вспомнила, что ещё рано, поэтому повернула и пошла к дому своей подруги.

Динки сидела дома одна — её мама, как и обычно, была на работе. Руби часто чувствовала зависть – у Динки была замечательная, трудолюбивая мама, которая старалась не унывать, которая никогда не искала утешения на дне бутылки.

Долго плакаться не удалось, прибежала какая-то серая пони, сказав, что Дитзи, мать Динки, забыла ключи от почты. Динки, на удивление, тут же поверила этому и принесла ключи. Скоро Руби ушла — пришло время отправляться на работу в больницу.

Коротко поздоровавшись с медсестрой Свитхарт, единорожка взяла швабру и ведро и принялась за привычные действия – там протереть, там убрать брошенный кем-то фантик, где-то ещё вычистить грязь, натёкшую с ног посетителей.

После полудня она отправилась протереть полы в коридоре, в крыле для психически нестабильных пациентов. Она прекрасно знала, что настоящих психов в Понивилле нет, поэтому сие место не вызывало никакого страха.

Однако в этот раз случилось что-то странное. Когда она уже почти закончила с коридором, одна из дверей вдруг открылась, и из палаты выглянула некая пони. Бледно-лавандовая шкура и бледно-голубая грива в освещении ламп казались почти серыми. В палате же было темно, если не считать огонька, видимо, от свечи.

Пони просто стояла и смотрела на Руби своими усталыми, испуганными и в то же время почти пустыми глазами. Она словно бы пыталась выдавить из себя хоть какие-то эмоции, но не могла. На передней ноге был выбрит небольшой участок шкуры – этой кобылке, видимо, часто делали какие-то уколы. Руби не сразу заметила маленькую золотую подковку, висящую на цепочке, наподобие амулета, на шее этой пациентки, но почему-то эта деталь смягчила смутный образ едва стоящей на ногах незнакомки.

— Вам плохо? – тихо спросила единорожка, — Позвать доктора?

— Поосторожнее со стремянкой, — хрипло ответила та, — Не ходи под ней.

— Ну, мне не нужна стремянка, — сдавленно посмеявшись, надеясь, что пони просто пытается шутить, ответила Руби, — Если мне надо протереть потолок, то я могу поднять тряпку магией, я достаточно опытна для этого.

— Всё равно, не ходи под стремянками. Плохая примета. А ещё не забудь глядеть по сторонам.

— Чтобы не сбила повозка?

— Чтобы чёрных кошек не было.

И после этого разговора пони медленно скрылась за дверью палаты и так же медленно закрыла её. В это время Руби успела немного разглядеть, что было внутри – всё было завалено амулетами, подковками и прочим хламом, который, по поверьям, приносит удачу.

Вечером Руби случайно встретилась с доктором Стэйблом и почему-то решила рассказать об этой пони — вдруг это будет важно. Но жеребец лишь отмахнулся, сказав, что это не опасно, и даже не причина её нахождения там. По его словам, излишняя суеверность встречалась часто.

На выходе из больницы, однако, произошло что-то, что почему-то показалось Руби ещё более странным. В холле сидела вроде бы ничем не примечательная пара, но, казалось, что никто, кроме единорожки, не замечал, может быть, даже не видел их. Песочного цвета земная пони с почти что выбритой гривой и белый пегас с черной гривой и таким же хвостом. Было в нём что-то очень мрачное, хоть он и улыбался, словно пытался быть симпатичнее, чем он есть. Навскидку им обоим было уже далеко за тридцать. Они увлечённо о чём-то разговаривали, обращая на окружающих ещё меньше внимания, чем они обращали на них.

— Эй! Кобылка! – вдруг крикнула песочная пони, — Ты выглядишь встревоженно.

— Вы со мной? – переспросила Руби, поняв, что никто больше не откликнулся.

— Да, именно, — кивнул пегас, — Ты выглядишь встревоженной. У тебя что-то случилось?

— Ничего серьёзного, спасибо за заботу, — единорожка попыталась вежливо уйти от расспросов.

— Но это заметно, что с тобой что-то не так, — земная пони слезла со стула и подошла к Руби, — Ты выглядишь очень одинокой.

— Со мной правда всё в порядке.

— Но с кем-то из родных, я понимаю, не очень, — пожал плечами пегас, — но если ты это скрываешь, значит, ты не хочешь, чтобы об этом знали.

— Звучит весьма очевидно, мистер…

— Колд. Но, ежели тебе нечего сказать, мы не смеем тебя держать.

Руби кивнула и направилась к дверям, чувствуя на себе взгляды этой странной парочки.

— Не задерживайся на улице, когда настанет ночь. В темноте любят шастать те, с кем никто бы не захотел встретиться.

В таких случаях полагается оборачиваться, но единорожка лишь прибавила шагу. На улице уже начинало темнеть, погода вообще вела себя очень странно в последнее время. До дома кобылка дошла быстро и, лишь войдя, невольно поморщилась. В доме всегда пахло грязью и перегаром, но впервые запахло чем-то настолько резким, как самый простой, то ли технический, то ли медицинский спирт.

Руби мгновенно развернулась и выбежала на улицу. Ей показалось, что теперь её сердечко было разбито матерью окончательно – пойти на всё, лишь бы залить в себя какую-то выпивку, даже если это что-то настолько «ядрёное». А где она могла достать даже это, если в доме не осталось ни битсика денег? Варианты были один хуже и омерзительнее другого.

Всхлипывая и дрожа, Руби бежала без оглядки. Ей просто хотелось исчезнуть, испариться. Она остановилась, когда ноги перестали слушаться — рядом с домиком Динки. Та, похоже, вернулась откуда-то — скорее всего, со своей подработки — и уже коснулась двери, чтобы открыть её. В такой позе она и замерла, глядя на рыдающую, пытающуюся не задохнуться и перевести дыхание Руби.

— Динки, можно я переночую у тебя?

— Конечно, но… — она замялась, — Что-то случилось?

Руби промолчала, не в силах говорить – лёгкие и сердце словно бы пытались вырваться из грудной клетки, ноги казались бумажными, перед глазами была синяя дымка.

Динки кивнула, чтобы подруга следовала за ней. Они вошли в дом и направились к двери в комнату. Мама Динки беседовала с той странной пони, которая прибегала утром — видимо, она действительно отнесла ключи. Удивительно, как эти двое могли просто чувствовать хороших пони без ошибки. Пообещав поужинать чуть позже, обе кобылки-подростка скрылись в комнате серовато-лиловой единорожки и сели на старенькую, немного скрипящую кровать.

— Что случилось, Руби?

— Ничего. Правда, ничего. Всё как обычно. Она опять пьяна. Представляешь, она не нашла ничего лучше, чем напиться чем-то, по запаху похожим на чистый спирт! А что хуже? Я не знаю, откуда она его взяла! В лучшем случае – выпросила или своровала!

Руби прижалась к подруге и заплакала, как случалось очень часто. Та лишь осторожно и нежно поглаживала её по голове – сейчас она вела себя, словно её мать, делала то, чего Руби никогда не хватало – дарила простейшие тепло и ласку. И так всегда. Динки, Дитзи, Черили, пока она училась в школе, иногда медсестра Свитхарт, Минуэт до вчерашнего дня. Ей многие дарили ласку и внимание, но не та, от кого она этого очень хотела. Родная мать не дарила ей ни минуты настоящего материнского тепла. Даже когда она протрезвевала, было просто мерзко слушать её ложь, что она всё исправит, зная, что в ближайшее время снова начнётся очередной запой.

Руби, всхлипывая, рассказывала о своих понятных и без слов чувствах, причитала, что её сердце больше не может выдержать, а Динки просто кивала, просто прижимала бедолагу к себе.

— Я завидую тебе, Динки, у тебя такая замечательная мама.

— Я тоже люблю её, — согласилась та, — хотя была секунда в моей жизни, когда мне показалось, что она плохая. Я не знаю, что на меня нашло, мне до сих пор стыдно.

— А у меня подобная секунда длится всю жизнь. Я пытаюсь бороться с омерзением, но не могу, — Руби задрожала ещё сильнее, — моя мать – просто неблагодарная омерзительная тварь! Она думает только о себе и своём алкоголизме!

— Не говори так грубо, она всё же твоя мама.

— Тогда я не хочу, чтобы она была ею! Лучше уж быть круглой сиротой!

Розовая единорожка вырвалась из объятий и перевалилась на другой бок, растянувшись по кровати.

— Знаешь, Динки. Ведь пахло даже не совсем спиртом. Пахло чем-то, в чём его очень много, но не спиртом. Знакомый запах. Хоть сути это и не меняет.

— Пойми, Руби, ей сейчас наверняка нужна твоя поддержка.

— Ей нужен кто-то, на кого можно наорать!

Дверь приоткрылась, и в комнату заглянула Дитзи. Её раскосые глаза показались золотыми, а вся фигура очень изящной и торжественной. Как никогда Руби начала мысленно сравнивать свою мать с ней. Родная, естественно, проиграла по всем пунктам.

— Идите есть, жеребята, — слегка улыбнувшись, сказала Дитзи, — сегодня на ужин бутерброды с яичницей.

Бедный для любого другого взгляда ужин казался Руби настоящим торжественным застольем. Было нелегко объяснить, однако, почему она съела лишь один бутерброд, когда Дитзи положила в каждую тарелку по два, но розовая единорожка просто чувствовала, что её желудок стал слишком мал для большого количества еды.

После ужина обе кобылки-подростка вышли на улицу, пройтись перед сном — почему-то для Динки это было важной привычкой. На улице было холодно, почти стемнело.

— Лета совсем не чувствуется. Сначала жара весной, а теперь вдруг такая поздняя осень, — пробурчала розовая единорожка, — Дома вообще спать невозможно.

Вспомнив про дом, она вздрогнула – она оставила там брошюрку «Всё о часах», которую ей когда-то дала почитать Минуэт. Книжка была небольшая, но определенную ценность имела, а это значит, что мать могла её продать, если уже не продала.

Выругавшись в воздух, Руби быстро побежала домой, надеясь забрать книжечку, не зная, почему это понадобилось ей прямо сейчас — может, она надеялась на то, что ещё сможет помириться с Минуэт, или хотя бы смягчить впечатление, вернув книжку.

Дома всё так же воняло спиртом, свет нигде не горел, как и обычно – платить за электричество было нечем, поэтому Руби сама отключила электропитание, чтобы мать случайно не «нажгла» света на кругленькую сумму, оставив его включённым, скажем, в кухне или прихожей.

Единорожка не хотела встречаться с пьяной матерью, поэтому тихо шмыгнула в свою комнату. Однако пьяная кобыла уже была там. Она сидела у стены и дрожала, осматриваясь по сторонам обезумевшим взглядом.

— Руби! Ты дома! — едва выговаривая слова, проговорила она, — Осторожно! Жуки! Они повсюду! Мерзкие чёрные жуки! Они ползают везде! – она упала на пол и начала ворочаться, почти задыхаясь, — Руби! Они на мне! Эти блохи на мне! Помоги!

— Здесь нет никаких жуков!

— Они везде! Они лезут мне в рот, — Бэрри задрожала, её, видимо, начало тошнить.

— Ты пьяна! Ты опять надралась как последняя свинья! – Руби топнула ножкой, — Ты мерзкая, ничтожная и безвольная тварь! Я делаю всё, что могу! Я работаю, я пытаюсь содержать дом в какой-никакой чистоте, а ты только бухаешь как невесть кто и орешь! Чтоб ты сдохла!

Руби развернулась и выбежала из дома, не обращая на мольбы матери о помощи никакого внимания.

Она опять бежала без оглядки, просто бежала куда-то, подгоняемая обидой и гневом, который вырвался наружу после стольких лет сдерживания. Когда единорожка пришла в себя и остановилась, она поняла – её занесло за черту города. Скудные огонёчки окон остались где-то позади.

— Кажется, я увлеклась бегом, — пробурчала Руби себе под нос.

Скорее всего, Динки еще ждала её. Хотя, может быть, и решила, что подруга останется ночевать дома – всё-таки в оптимизме ей не откажешь. Кобылка какое-то время стояла на месте, раздумывая, идти к подруге или нет? Заметив неподалёку старый амбар, она решила переночевать здесь. Динки опять взглянет на неё грустными глазами и будет уверять, что Бэрри не такая уж плохая. Объяснить этой единорожке, что бывают плохие матери, было почти невозможно.

Войдя в полуобрушенное здание амбара и устроившись на снопе сена, которое было на удивление сухим, Руби прикрыла глаза. Усталость брала верх и сон начал медленно окутывать кобылку, словно предлагая отодвинуть горести на второй план. Всё тело потяжелело, мысли медленно опустели, единорожка даже улыбнулась этим ощущениями умиротворенности, как вдруг тихой скрип долетел до ее слуха.

Она приоткрыла глаза и посмотрела туда, откуда, как ей показалось, он исходил.

Кто-то медленно приближался к ней, даже не пытаясь скрыться. В темноте невозможно было различить деталей этой пони – ни цвета шкуры, ни цвета гривы, ни метки. Она шла на задних ногах, что-то таща передними.

— Простите, это ваш амбар? – осторожно спросила Руби, — Простите, я не думала, что у него ещё есть владелец, думала, что он заброшен! Я уйду сейчас же.

Пони не ответила, продолжая приближаться. Судя по движениям, можно было предположить, что каждый шаг причиняет ей жутчайшую боль.

— С Вами всё в порядке?

— Молчи, — побулькала пони, поднимая над собой то, что до этого тащила по земле.

Каким-то чудом Руби смогла увернуться – железная труба пролетела в миллиметре от её головы и приземлилась в стог.

— Что Вы делаете?! Я же сказала, что уйду! Я не вор! Клянусь!

— Молчи, — пони встала на четыре ноги и словно бы отдышалась, — Тушка!

Пони ринулась вперёд, Руби, опять-таки одним чудом, увернулась и выбежала на улицу. Было темно, кажется, она всё же заснула, и спасло её лишь то, что скрип оказался достаточно громким, чтобы разбудить.

— Стой! — пони высочила за ней, прихватив с собой старый проржавевший серп.

Стоять и ждать расправы Руби не захотела и рванула в сторону города, надеясь, что туда эта сумасшедшая сунуться побоится.

Но творилось что-то странное – она не могла узнать место, куда попала. Оно не было похожим на Понивилль – дома были причудливо ровные, словно сделанные из кирпича, как в больших городах, а дорожки были вымощены серыми камнями.

Услышав торопливый бег за спиной, единоржка икнула и ринулась в ближайший открытый дом. Внутри было тихо и темно.

Преследовательница прошла мимо здания, прямо по дороге. Руби облегчённо вздохнула.

Теперь пришло время обдумать, куда она попала. Может, она просто побежала не в ту сторону? Но таких мест она не помнила, хотя не раз видела и карты Понивилля, и его окрестностей, да и городок родной она знала хорошо.

Откуда-то издалека послышались голоса. Множество жеребячьих голосов, сливающихся в один. Они что-то пели, неторопливо, нараспев. Единорожка выглянула из здания, в надежде увидеть их — может, у них можно спросить, где она находится.

Они были где-то близко, возможно, на другой улице, и их загораживали дома. Осторожно выйдя, стараясь не издавать лишних звуков, Руби, прислушиваясь к песне, пошла вдоль улицы, надеясь свернуть в переулок между плотно стоящими домами, но все проходы были закрыты деревянными заборами.

Было жутко темно, видимо, всё небо было застлано облаками — ни звезд, ни луны не было видно.

— Куда это ты направилась! — окликнул её кто-то, тут же схватив за шиворот и втянув в дом.

Отойдя от неожиданности, Руби посмотрела на поймавшую её пони – она показалась очень знакомой, её бледные цвета, усталый и озабоченный вид, свисающая по шее подкова — всё это было странно знакомо.

— Кто Вы? – осторожно спросила единорожка, боясь, как бы с этой не вышло так же, как с «хозяйкой амбара».

— Это не важно, — пони задергала головой.

Тут же Руби отпрянула. Подковка, висевшая на шее у собеседницы, была подвешена не на веревке, а на ржавом крюке, продетом через горло.

— С Вами всё в порядке? Что с вашей шеей?

— Это подкова на счастье!

— Она почти что торчит у Вас из горла! Это…

Договорить она не смогла — собеседница аккуратно прикрыла её рот копытом.

— Не кричи. Тебя могут услышать.

— Кто?

Бледношкурая пони не ответила, лишь нервно захихикала и полезла в ящик. Покопавшись в нём, она протянула Руби медальон.

— Вот. Возьми это. И берегись лестниц и кошек. Они страшные.

— Кошки?

— Лестницы.

Единоржка кивнула и медленно вышла, не отрывая взгляда от странной пони – вдруг ещё погонится.

Пение стало громче, но вместе с этим оно не стояло на месте. Кто или что бы ни было источником, оно удалялось. Быстро прикинув направление, Руби поторопилась дальше по улице. Певцы всё ещё были где-то с той стороны, за домами, но шли явно в том же направлении.

Кобылка прибавила шагу, почти перейдя на бег, но споткнулась обо что-то и распласталась на земле. Приглядевшись, она признала в этом чём-то старый дорожный знак, подобные которому видела только на картинках. Судя по надписи, которую едва можно было различить из-за стёршейся и облупившейся краски, это был знак остановки автобуса. Поверх надписи был неосторожный рисунок чем-то вроде широкого маркера или кисти, похожий на граффити.

Оглядевшись, пони увидела чуть поодаль столик кафе, за которым сидели двое.

— Простите, — осторожно обратилась Руби, — я, кажется, заблудилась, скажите, где я?

— А где ты хочешь быть? – обратился к ней пегас, осторожно потягивая чай из чашки, которую он невероятным образом удерживал одним копытом.

— Честно говоря, хочу в Понивилль. Это должно быть недалеко.

— А насколько близко «недалеко»? – обратилась уже земная пони, поправив кепку, — Я вожу только «далеко» и «совсем далеко, где никто не сможет найти». Иногда «куда подальше, только не видеть этих фальшивых девчачьих слез при расставании». Честно говоря, по третьему адресу возила всего один раз.

— Я ничего не поняла, — призналась единорожка.

— А кто может понять происходящее, кроме того, кто видит его со стороны? – опять подал голос пегас, — Ты присаживайся, коль тебе одиноко! Опасно быть на улицах ночью одной.

— Спасибо, — Руби подвинула пластмассовую табуретку и села на неё, — но всё же. Что это за место?

— Это определённо глубокий вопрос, мисс Руби, — широко улыбнулся жеребец, — но способен ли я вам ответить на него?

— Не знаю, но наверняка да! – кобылка даже не обратила внимания, что он знает её имя, — Вы же вдвоём сидите и пьёте чай посреди ночи в каком-то кафе в этом месте!

— Мы не вдвоём! Мы втроём! Ты тоже здесь, — слегка усмехнулась земная пони, — Запомни, автобус ходит раз в жизни — если ты хочешь на него сесть, начни ждать заранее.

— Это какая-то бессмыслица! Какой ещё автобус?

— Тот, что увозит «далеко».

Земная пони и пегас синхронно кивнули и улыбнулись. Руби не могла толком разглядеть их лиц, но улыбки казались неестественными, словно рисунок тонким карандашом.

— Но, может быть, хотя бы ответите, кто это поёт?

— Они поют в любое время. Особенно, когда идут на казнь, – пожала плечами земная пони, — у них в распоряжении всё время.

— Особенно, учитывая то, что они сами в распоряжении у времени, — продолжил пегас.

— Так! – единорожка резко встала, — Я лучше пойду! Я не понимаю ни слова, что вы говорите!

— Но куда ты направишься?

— Следом за пением, — буркнула она, — но подальше от ваших бредней.

Она продолжила бег, и вскоре череда домов кончилась — она вышла на мост. Внизу, под мостом, простиралась ещё одна дорога, и по ней кто-то шёл. Кажется, это и были певцы, за которыми она гналась. В темноте, да ещё и издалека, она не могла разобрать деталей, но они показались ей мало похожими на пони.

Однако это лишь подогрело любопытство, и кобылка стала искать способ спуститься к ним – мост был высоким, спрыгнуть она не смогла бы. Взгляд упал на маленький домик, присоединённый к мосту сбоку. Видимо, это было какое-то служебное помещение, возможно, оно ведёт вниз.

Дверь была не заперта, и Руби смогла войти. В нос ударил резкий запах. Зажав нос и чуть не упав, кобылка огляделась. Это было что-то вроде башни, тут действительно был спуск вниз, а ещё здесь было светло и очень чисто. Запах, витавший в воздухе принадлежал, видимо, чистящему средству. Руби часто пользовалась именно таким, когда убиралась в больнице – самое дешёвое, но эффективное, при этом не вызывает аллергических реакций, один минус – резкость запаха из-за того, что основной компонент — на спиртовой основе.

Помотав головой, кобылка начала спускаться по винтовой лестнице. Пение снаружи становилось громче и немного отчётливее, но к нему прибавился ещё один звук – словно бы тиканье часовой стрелки.

Спустившись, Руби толкнула дверь и вышла на улицу. Глаза уже отвыкли от темноты, поэтому несколько секунд она вглядывалась в едва заметные силуэты. Это всё же, вроде как, были пони – с близи силуэты были более узнаваемы.

Эти пони были небольшие – словно жеребята, не старше подростков. Они маршировали вперёд, отбивая копытцами ритм секундной стрелки часов. Постепенно зрение прояснялось, и Руби различила, что у каждого из них из тел торчали шестерни и прочие часовые детали. В зубах или специальных скобах они несли импровизированные копья в виде швабр, метёлок, а идущий впереди жеребёнок надел на палку для сушки белья тряпку, чтобы сделать импровизированный флаг.

И наконец-то единорожка смогла разобрать слова их почти не рифмующейся песни, которую они голосили, словно маршевую песнь, отправляясь на какую-то борьбу. «Они идут на казнь», как-то так сказала та пони.

Что же делать нам с пьяной кобылой?

Что же делать нам с глупой кобылой?

Что же делать нам со слабой кобылой?

Тогда, как солнце сядет.

Руби осторожно пристроилась в одной из шеренг, надеясь, что они выведут её хоть куда-то. Никто из идущих не заметил, что их стало на одного больше, продолжая завывать свою песню.

Затянуть петлю у ней на шее!

Затянуть петлю у ней на шее!

Затянуть петлю у ней на шее,

Как только лишь проснется!

Сбросить её вниз, во тьму обрыва!

Сбросить её вниз, во тьму обрыва!

Сбросить её вниз, во тьму обрыва,

Не дав сказать и слова.

Разорвать ей горло, старой дуре,

Утопить её в вонючей луже,

Подарить её жестокой буре,

Сжечь дотла во сне.

Руби невольно передёрнулась от слов этих похожих на жеребят существ. Вся шеренга медленно приближалась к маленькому домику, стоящему поодаль от дороги. Они хотят кого-то убить? Не хотелось бы участвовать в этом. Единорожка начала потихоньку отставать и отдаляться от строя, при этом вглядываясь в очертания дома, куда направлялись существа.

Что же делать там с безвольной кобылой?

Что же нам поделать с мерзкой кобылой?

Что же делать нам с пьяной кобылой?

Лишь один ответ дан!

Ведь должна она сегодня сдохнуть,

Должно биться прекратить у неё сердце,

Должна к ней смерть сейчас же прикоснуться,

Должна она, тварь, подохнуть!

Существа начали ходить вокруг дома, несколько из них вошли внутрь и вскоре высунулись из окна, размахивая швабрами, к которым за передние ноги была привязана хрупкая и едва живая кобылка. Она была немолодой на вид – её глаза едва смотрели, на подбородке виднелись следы того, чем её рвало. Эта кобыла была действительно немощной и жутко неприятной на вид – неопрятная, грязная.

Существа дружно подняли с земли камни и стали забрасывать ими свою жертву. Та извивалась и кричала от боли и страха, она умоляла пощадить её.

Руби прикрыла глаза копытцем и отошла на несколько шагов, собираясь убежать от этого зрелища, однако уперлась в кого-то крупом.

— Вот ты где, тушка! – голос принадлежал той первой преследовательнице.

Завизжав, единорожка напрочь передумав идти в ту сторону, рванула к толпе издевающихся над своей жертвой жеребятовидных существ. Безумная пони кинулась за ней.

— Помогите! — верещала Руби, её крик сливался с мольбами о помощи уже едва живой жертвы, висящей над землёй, удерживаемой всё теми же швабрами.

У одного из существ был факел, кажется, оно собиралось поджечь дом, но обернулось, услышав крик Руби. Тогда она и разглядела их. Это не были пони, эти существа походили на безумные гибриды. У них были тела пони, из них торчали куски часовых механизмов, у некоторых стрелки заменяли конечности. А их головы походили на головы гротескно отвратительных жуков.

Изо лба главного из них, того, что нёс «флаг», торчала маленькая щёточка с нанизанными на неё шестернями. Существа захрипели на единорожку, когда она, расталкивая их, побежала в дом, чтобы спрятаться. И тут же завизжали, когда до них добежала сумасшедшая. Кажется, ей было всё равно, кого убивать, она разрывала их всех на своем пути, иногда даже приостанавливаясь, чтобы оторвать кому-то из них голову, пустив прозрачную зелёную кровь, пахнущую мылом и ароматизаторами для моющих средств.

В доме было пусто и воняло спиртом. Прятаться было действительно негде.

— Стой на месте! – сумасшедшая пони, не торопясь, вошла внутрь, — Если ты не будешь дёргаться, будет чуточку менее больно!

Она шла медленно, прихрамывая и оставляя за собой лужи чёрной грязи. В какой-то момент её даже вырвало такой же чернотой, которую она успела поймать передними копытами и затолкать назад себе в рот. Окинув испуганную Руби взглядом своих блеклых и нездоровых глаз, она подняла переднее копыто, что-то блеснуло, похожее на нож, и в один скачок пони приблизилась к испуганной, зажмурившейся от страха единорожке. Но удара та не почувствовала и приоткрыла глаза.

От удара ножом её загородила та пони, которую только что хотели сжечь «жуки». Сплюнув кровь, она обмякла, не сказав ни слова.

— Что она тебе сделала?! — закричала Руби на сумасшедшую, кажется, впавшую в небольшой ступор, — в чём она-то была виновата?

Та лишь выдернула нож, без крови и без хлюпающих звуков, и медленно развернулась. Спустя секунду ей словно бы стало очень больно. Минуту назад она гналась за Руби и разрывала всех на своем пути, а сейчас она держалась за голову и беззвучно раскрывала рот, словно крича. Вот так, держась за голову и идя на задних ногах, она удалилась, не произнеся больше ни слова и ни разу не посмотрев на единорожку.

Почему-то погибшая пони, воняющая спиртом, была очень знакомой, но Руби не могла сообразить, кого же она ей напоминает.

— Что ты такого сделала, что тебя так ненавидят? – спросила кобылка, не надеясь на ответ.

Однако сзади кто-то задал вопрос уже ей.

— А что по-Вашему, мисс Панш, она сделала?

К ней подошёл пегас, уже знакомый по встрече за столиком. В этот раз он был один.

— Вы же врач! Помогите ей!

— Я не могу этого сделать, но это верно, мисс, я врач.

— Помогите ей!

— Почему? Она же безвольная. Она не могла прожить и дня, не наполнив свой желудок выпивкой, а свои вены разлагающейся от этого кровью. Ей ни к чему жить.

— Она спасла меня! Она зачем-то это сделала!

— Знаешь, — пегас вдруг смягчился, его улыбка перестала быть такой широкой, показалось даже, что в голосе промелькнула жалость, — ответь мне на вопрос. И если ответ мне понравится, я смогу помочь.

— Правда?

-Да. Обещаю. Для начала, ты хорошо помнишь песню блох?

— Блох? Вы имеете в виду этих существ? Да, она хорошо мне запомнилась.

— А ты помнишь предпоследний куплет? Он задавал много вопросов и предложил не озвученный в нём ответ.

— Да. Он звучал как-то так, — Руби откашлялась и тихо запела, не соблюдая торжественных интонаций «блох»:

«Что же делать там с безвольной кобылой?

Что же нам поделать с мерзкой кобылой?

Что же делать нам с пьяной кобылой?

Лишь один ответ дан!»

— Не правда ли мерзкая картина касательно этой кобылы получилась? А теперь дай мне этот ответ, но сначала, — они приблизится прямо к лицу единорожки, — замени кобылу на, — он перешёл на шёпот и проговорил что-то Руби прямо на ухо.

Это было одно простое слово. Но стоило Руби его услышать, как всё вдруг встало на свои места, вместе с этим причинив жуткую боль. Болело буквально всё. Осознание происходящего сменялось полной потерей восприятия мира вокруг. Единоржка упала на пол и начала кататься, пытаясь унять боли и режущую душу злость на кого-то, она никак не могла понять, кого она винит, а главное — в чём.

Внезапно её окатил холод, и в секунду стоящий перед ней пегас сменился Минуэт, а темный дом – ярко освещённой незнакомой комнатой.

— Руби! Слава Селестии и всем, кому только можно, ты очнулась, — она крепко обняла розовую кобылку, — мы думали, что тебя уже ничто не разбудит!

— Минуэт? Где я?

— У меня дома.

Руби огляделась – везде висели часы, тикающие ровно в такт друг другу, ни одна секундная стрелка не торопилась и не опаздывала. Всё вокруг было переполнено часами – они висели на стенах, в углу стояли старые напольные часы. На столике — аж несколько штук настольных самого разного вида, соседствуя с маленькими накопытными и даже изящными на цепочке. Скатерть и простыни были покрыты рисунками песочных часов.

— Как я сюда попала? Я ничего не помню. Только помню, что пришла домой, хотела забрать ту брошюру, что Вы дали мне почитать, вдруг мать продаст её, а там, — Руби запнулась, а когда хотела продолжить, Минуэт её осторожно приобняла, словно прося помолчать.

— Скажи, Руби, что ты знаешь о белой горячке?

-То, что она возникает у совсем горьких пьяниц, — буркнула та в ответ, — это галлюцинации, всё такое.

— Белая горячка, как её именуют в простом общении, возникает лишь в особенных случаях.

— Это каких?

— Это при таких, — Минуэт грустно вздохнула и погладила Руби по гриве, — она случается после того, как пони резко бросает употреблять алкоголь. Совершенно исключая его из жизни. Я, конечно, не врач, я часовщик, но я читала об этом. Возникает трясучка и паралич, галлюцинации берут верх над разумом. Обычно мозг рисует каких-то мелких существ, например крыс или жуков.

Руби ничего не ответила и лишь удивленно посмотрела на Минуэт. Впервые эта синяя единорожка казалось такой взрослой. Она ведь была не многим моложе Бэрри Панш, и сейчас на её лице проступили все те морщинки, которых розовая единорожка никогда не замечала.

— Но у неё было что выпить! Я чувствовала тот запах!

— Какой?

— Тот, ну, спиртовой, очень знакомый. Да! Я в больнице его часто чувствовала, когда мыла полы! Самое дешёвое моющее средство, которое при этом самое гипоаллергенное. Она где-то раздобыла этой дряни, чтобы выпить! Небось, она продала ту книжку!

— Если для тебя это так важно, — Минуэт слегка нахмурилась, — книжку я уже забрала, её никто не продавал. И прекрати говорить с таким презрением о своей матери! Она за несколько часов оббежала столько, сколько атлеты, небось, пробегают лишь за долгие соревнования, если не больше. Она прорыскала каждый уголок Понивилля и его окрестностей, ища тебя. Ты чуть не погибла! Она нашла тебя под мостом, ты наглоталась дождевой воды, чудом не успела захлебнуться!

— Она искала меня?

— Она надеялась сделать для тебя сюрприз, — Минуэт вздохнула ещё грустнее, — решила прибраться в доме. Утром, после того вечера, когда я зашла к вам, пришла ко мне, извинилась за то, что наговорила. Я дала ей баночку этого средства, сама им пользуюсь дома, у меня аллергия на порошковые. В общем, пока тебя не было, она прибиралась, я пару раз зашла, думая, что ты проспала после стресса, но дома тебя не было. Бэрри сказала, что ты, скорее всего, у подруги, либо в больнице. Я без спроса забрала назад книжку, да, но она мне была очень нужна, там были написаны важные телефоны, которые я наизусть до сих пор не запомнила. А когда я пришла совсем вечером, твоя мама была свалена приступом. Ей мерещились то ли блохи, то ли жуки, она не могла даже встать. А я ничего не могла поделать. Я не знала, где искать тебя. Я просто осталась с ней, её сердце едва выдержало, наверное. Когда я щупала её пульс, он был, — синяя единорожка задумалась, пытаясь подобрать правильный термин, — быстрым, как когда секундная стрелка начинает залипать и механизм начинает тикать очень-очень быстро, а сама стрелка движется вперед-назад. Когда её слегка отпустило, она сказала, что ты куда-то убежала, и мы сразу бросились тебя искать.

— Где она сейчас? – Руби сглотнула, чувствуя, как внизу живота все начинает дрожать от страха и волнения.

— В соседней комнате. Она выдохлась и, скорее всего, в любой момент может случиться новый приступ. Она попросила привязать её к кровати. Я думаю, она спит. Когда я в последний раз проверяла, так и было.

Минуэт немного помолчала и продолжила:

— Она любит тебя, Руби. Очень любит. Ей действительно нужна помощь. Никто не может бросить такую привычку после стольких лет. Но тогда я смогла убедить её, что она мать и должна позаботиться о тебе.

— Как Вам это удалось, если у меня это не получалось всю жизнь?

— Я не знаю. Но я уверена, ей можно помочь. Если в ней найдётся хоть толика тех сил, что есть в её дочери, она сможет.

Минуэт вдруг всхлипнула. На глаза синей единорожки навернулись слезы.

— Прости, Руби, кажется, мне тоже нужно поплакать.

— Всем нам нужно немного поплакать, — согласилась та, — Можно мне к маме?

Минуэт кивнула и отвела Руби в соседнюю комнату. На кровати, в полумраке, лежала Бэрри и смотрела в потолок. Она действительно была привязана к кровати, но не так крепко, как представила себе розовая единорожка. Поняв, что в комнату кто-то зашёл, хоть и не расторопно придя к такому выводу, она посмотрела на вошедших.

— Доченька, — прошептала она, — ты в порядке?

Та не ответила и просто подошла и обняла маму. Они обе заплакали. Надо было выплакаться, скоро им понадобятся все силы, которые они только смогут найти в себе. Вместе с ними плакала и Минуэт. Она не понаслышке знала, что это такое – потерять мать из-за пьянства. Всхлипы, одновременно и горестные и счастливые, долго оставались единственными звуками этого утра, назло ругающемуся дождю.

В ближайшие недели у Бэрри часто случались приступы. В такие моменты Минуэт и Руби не отходили от неё, всеми силами стараясь удержать слабеющий разум бывшей пьяницы в этом мире. Видимые одной только Бэрри блохи и жуки вселяли ужас даже в тех, кто их не видел. Но рано или поздно приступ отступал, и Бэрри снова пыталась улыбаться. Из-за того, как часто они случались, она не могла начать нормально работать, но честно содержала дом в чистите: она прикладывала все силы, что могла, чтобы вызвать счастливую улыбку у своей дочери и ставшей почти что своей Минуэт.

Руби всё ещё работала на двух подработках, первой и основной была должность уборщицы в больнице, а второй теперь стала помощь в подготовке фестиваля, который должен был состояться в Понивилле. А по вечерам она сидела вместе с Минуэт и училась у неё делу часовщика. Конечно, пока ей доставалась самая простая работа, но синяя единорожка настолько была уверена в своей новоиспечённой ученице, что уже заранее начала задумываться о том, чтобы отправить её на более подробное обучение в качестве подмастерья к другому часовщику в другой город. Однако это было лишь смелым планом – она не хотела разлучать только-только по-настоящему сблизившихся мать и дочь.

Одним вечером, когда Руби заканчивала скручивать стенд для одной из книжных презентаций, она заметила стоящего поодаль пегаса, задумчиво изучающего плакат с нарисованной на нём жёлтой пегаской, которая, если память не изменяла Руби, когда-то жила в Понивилле.

Заметив внимание к себе, он вдруг улыбнулся. Тонкой, невообразимо тонкой улыбкой, похожей на стежки нити. Глаза единоржки чуть не вылезли из орбит, когда в память просочились отрывочные воспоминания о странном месте, где она побывала. А может и не побывала.

— Ну как, — спросил он, словно продолжая начатый когда-то разговор, — ты можешь дать мне ответ?

Руби смело кивнула и откашлялась.

Дать ей всю любовь, что в нашем сердце,

Подарить тепло, что нас питало,

И простить ей всю её глупость,

Ведь должна она любимой оставаться!

Вышло совершенно нескладно, но единорожка никогда не умела ни петь, ни уж тем более составлять песни. Пегас опять улыбнулся.

— Я доволен твоим ответом, мисс Панш.

Он развернулся и медленно направился куда-то. Руби улыбнулась и последовала его примеру, лишь в другую сторону – к своему дому. В нём стало теплее, теперь туда хотелось возвращаться.

Судьба бывает жестока к некоторым семьям. Семья Руби Панш была из них, но до тех пор, пока в сердце остаётся достаточно жара, чтобы согреть кого-то родного, судьба будет практически бессильна под натиском истинной ценности семьи – любви. Иногда этот жар слабеет, он может исчезнуть совсем, но его всегда можно разжечь снова. Надо лишь почувствовать кое-что важное.

В глубине страданий, среди обжигающей, страшной одной своей сущностью Жидкой тьмы, вьются холодеющие фиолетовые нити, сливаясь в причудливые и ужасные узоры судеб.

Хтоникология

Бон Бон легла на кушетку и глубоко вздохнула – мысли вертелись в голове как безумные.
— Уже полночь, — простонала она, потирая глаза, — где же тебя носит?
В очередной раз она не находила себе места, в очередной раз Лира где-то задерживалась. Её исследования отнимали очень много времени и сил, не только у неё самой, но и у бедной Бон Бон, которая постоянно переживала за свою подругу.
Не выдержав напряжения, кобылка встала и начала расхаживать по комнате, периодически останавливаясь, чтобы подвинуть на пару миллиметров вазочку на столе или рамку с фотографией, которые, как ей казалось, очень нуждались в этом. На глаза попалась книга, одна из тех, которыми зачитывалась Лира. Автора, некоего Инкогерент Зэйна, она могла начать хвалить в любой момент; что до Бон Бон, она не могла понять ни слова.
Единорожка очень увлеклась странной, практически лишённой признания наукой – хтоникологией, которая изучала естественные силы природы. Но, в отличие от признанных наук, направленных на это, хтоникология находила самые невероятные объяснения всему, что происходило в природе без контроля пегасов и единорогов, противореча, как казалось Бон Бон, самой себе. Если эти учёные называют движение воды естественной силой природы, то почему же они сами придают этому движению зависимость от воли некоего непонятного существа? На подобные суждения Лира обычно очень обижалась.
Замок входной двери щёлкнул, и в прихожую ввалилась уставшая единорожка. Бон Бон тут же кинулась к ней, помогая снять пальто, которое, вместе со шляпой, было словно бы отличительной униформой хтоникологов, которые, видимо, питали вдохновение из старых детективов. Освободившись от одежды и повесив её на вешалку, Лира коротко чмокнула Бон Бон в губы и, улыбнувшись, пошла на кухню в надежде на ужин.
Земная кобылка скрыла своё разочарование – их отношения, когда-то воспылавшие на почве юношеского максимализма, сейчас тухли не по дням, а по часам.
Она вздохнула и пошла следом – разогревать еду. Лира уже читала какую-то книгу, даже не глянув на земную кобылку, когда та поставила тарелки с ужином на стол. Быстро покончив с едой, единорожка коротко буркнула «Я в ванную» и скрылась за дверью в коридоре.
Бон Бон шмыгнула и принялась мыть посуду. Противные и склизкие остатки фасоли прилипали к копытцам, горячей воды второй раз за месяц не было, поэтому приходилось тереть мочалкой изо всех сил, чтобы хоть как-то приблизить посуду к чистому состоянию. Вдруг одна из тарелок выскочила из оледеневших копытец и упала на пол, расколовшись пополам.
Обычно посуда, говорят, бьется к счастью, но Бон Бон к этому поверью отнеслась скептично – счастье в её жизни куда-то ускользало уже давно. Аккуратно подняв куски тарелки и бросив их в мусорку, кобылка потёрла замёрзшие от холодной воды копытца друг об друга и решила оставить недомытую посуду на завтрашнее, вернее, уже сегодняшнее, утро.
Тем временем Лира уже вышла из ванной, насухо вытираясь полотенцем, не желая оставлять на себе и капли холодной воды. Снова коротко поцеловав Бон Бон и буркнув едва слышно «Я пойду спать. Очень устала», она поплелась в спальню.
Земная кобылка последовала за ней. Лира, казалось, заснула, как только её голова коснулась подушки. Бон Бон легла рядом и закрыла глаза, надеясь побыстрее забыться сном, чтобы не мучиться и без того тяжёлыми мыслями.
Лира стала такой холодной с тех пор, как начала увлекаться этой её «хтоникологией» так сильно. Она тратит все силы на изучения застарелых, не нужных никому более книг, разговаривает с якобы свидетелями необъяснимых даже с точки зрения магии явлений, ведёт переписку с множеством других исследователей.
А ведь чуть меньше года назад в их отношениях был самый расцвет – всё их взаимное времяпровождение было наполнено нежностью и страстью, поцелуи были крепкими и медленными, без объятия не обходилась ни одна беседа, а ночью их согревало не одеяло, а тепло друг друга.
Они были близки с детства, без особых проблем уживались под одной крышей, что поначалу, как казалось Бон Бон, было лишь ради экономии – вдвоём было легче содержать один небольшой домик в небольшом городке.
По приезду у них обеих были мечты; например, земная кобылка хотела открыть собственную кондитерскую, будучи уверенной, что прославится на всю Эквестрию — но, хоть ей и удалось, она едва держалась на плаву из-за серьёзной конкуренции с «Сахарным уголком». Хотя, можно ли назвать конкуренцией ту ситуацию, где один из участников заранее проигрывает? Если везло, то в день было два-три посетителя.
Насколько ей было известно, Лира приехала в Понивиль, чтобы жить подальше от слишком заботливого отца. Не очень вежливо по отношению к тому, кто воспитал её в одиночку, но и не слишком сурово – она часто с ним переписывалась, Бон Бон было даже немного завидно от такой взаимной любви в семье – со своими-то родителями она не особо ладила.
Шло время, Бон Бон пыталась удерживаться в бизнесе, периодически принимая различную халтурку, в том числе и от самих Кейков, Лира играла на различных праздниках, учила основам музыкальной грамоты — словом, обе кобылки работали, как могли, и вместе вполне неплохо проживали на заработанное.
И однажды Лира просто призналась ей в любви. Без особой подготовки, просто перед сном однажды сказала: «Я люблю тебя». До Бон Бон не сразу дошло, что та имела в виду, но всё как-то само сложилось так, что она ответила взаимностью.
До этого времени Бон Бон не чувствовала себя кобылколюбкой ни в коей мере, как, собственно, и после. Лира была чем-то особенным, а её любовь чем-то словно бы от другого мира. Они осознавали запретность этой идеи и твердо решили, что все их чувства друг к другу будет лишь между ними – никакой показушности они не собирались устраивать, скорее даже наоборот — они долго решали, как скрыть факт того, что вроде бы две нормальные кобылки оказались вместе в более щекотливом, нежели дружеском, смысле.
Попытки придумать что-либо никак не увенчивались успехом, и Бон Бон решила посвятить в их тайну одну из общих подруг, на что та ответила: «А вы что, вместе?». Как бы не было обидно, но за грубоватыми повадками земной кобылки никто не пытался разглядеть хоть какие-то намеки на нежность.
Так они и играли роли самих себя. Вне дома обычные подруги – одна ворчливая, другая весёлая по поводу и без.
Бон Бон не была слишком привлекательна для жеребцов, но сама иногда проявляла к ним подсознательный интерес даже после признания Лиры. Единорожка же не показывала никаких признаков заинтересованности в ком-то, кроме одной определённой земной кобылки. Они часто обсуждали идею взять по выходному и быстро съездить на холмы Клаудстэйла, чтобы сделать свой брак более официальным, но то их останавливали проблемы на работах, то трудности с поездкой – они надеялись сделать это в ясный день, когда будет возможность вернуться домой за сутки. Иногда они сталкивались тем, что покупка билетов не уложится в домашний бюджет на этот месяц, иногда друзьям срочно была нужна помощь в чём-то.
Собственно, они мало переживали на эту тему. Обе кобылки были уверены, что их отношения должны касаться только их и узкого круга друзей, они не испытывали никакой гордости за себя — напротив, они обе не могли понять, почему так произошло.
Они были счастливы. Единственным мрачным пятном было то, что они хотели, чтобы у них были жеребята, хотя бы один. Материнские инстинкты с каждым годом разогревались у обеих кобылок. Они собирались взять ребенка в детском доме, но не могли решить, кто именно должен это сделать, чтобы вызвать меньше вопросов, так как, теоретически, из маленького понивильского приюта можно было взять ребёнка и в одиночку – законы на эту тему они изучили хорошо.
Но как-то всё вдруг начало холодеть. Всё началось с одного из разговоров Лиры с отцом, когда тот приехал к ней на день рождения. Он не был серьёзно против жизненного выбора дочери — явно не интересовался её личной жизнью. Он рассказал дочери весьма мутную историю о её матери, признавшись, что до этого врал о том, что не знает, что с ней произошло. Его слова были вообще похожи на жуткий бред. Он рассказывал, что в тот вечер возвращался с поездки в Ванхувер и решил остановиться на какое-то время в Понивиле, как раз в сезон сидра, решив отпраздновать свой успех – в Ванхувере он был по деловым вопросам, работал настройщиком музыкальных инструментов, слыл одним из лучших во всей Эквестрии. Однако если в нём и было много терпения, чтобы настраивать тончайшие инструменты, в нём явно чего-то не хватало, чтобы спокойно пить подбродивший сидр.
Сейчас Эпплы, живущие и работающие в Понивиле, внимательно следят за свежестью этого продукта, но когда-то ему специально давали забродить перед продажей. Не выпивавший ни капли спиртного, не позволявший себе даже ликёрных конфет жеребец потерял фокусировку на окружающем мире после первой кружки. Не слишком серьёзно, но с непривычки для него это оказалось поводом проверить собственную смелость, отправившись, когда начало темнеть, на болота.
Пока он добрался дотуда, уже стемнело, но, как увязавшиеся за ним знакомые ни убеждали его развернуться и пойти назад, он упрямо шёл вперёд. В тумане он быстро разминулся с плетущимися позади жеребцами и оказался один посреди болота. Что-то схватило его и начало утягивать в трясину, набрасывая тину, словно верёвки, и, когда он уже едва ли держал над вязкой жижей голову, прощаясь с жизнью и сокрушаясь о своей глупости, что-то резко дёрнуло его вверх.
На этом его описания становились крайне расплывчатыми, он признавался, что не может точно сказать, что именно происходило. Он описывал кобылку с двумя головами, пытаясь припомнить форму и показывая свои зарисовки – из её спины, как он утверждал, росло ещё одно тело с ещё одной головой и странными конечностями. Вместо копыт на них были когти. Он припоминал ещё что-то похожее на жабры на её боках. Она утащила его куда-то, а через несколько недель его нашли недалеко от городка. Все его воспоминания были отрывочны и никак не складывались в одну картину.
Через месяц, который ему пришлось провести в понивильской больнице, он прибыл домой, где на пороге его поджидал свёрток, весь покрытый тиной и водорослями. Осторожно раскутав грязные пелёнки, он обнаружил маленького жеребёнка с мятного цвета шкуркой. Полиция не смогла найти ни одного случая пропажи, хотя дело длилось несколько месяцев. В итоге жеребец добился возможности принять маленькую кобылку как свою дочь, на что уставшие от бессмысленных поисков следователи посмотрели, как на возможность избавиться от лишнего висяка и с радостью помогли, обернув это всё в красивую обертку.
Бон Бон отнеслась к этой истории с крайним скептицизмом, но Лира мгновенно загорелась желанием найти свою мать, а они с отцом решили, что то существо с болот и было её матерью, во что бы то ни стало.
Земная кобылка настолько углубилась в размышления и воспоминания, что не заметила, как заснула.
Перед ней предстали улочки Понивля, пустынные, залитые светом солнца, серым и безжизненным. Бон Бон чувствовала, что ей надо идти куда-то, поэтому заперла дверь и направилась по дороге. Она повернула на главную улицу, отгоняя от себя каких-то мошек, и пошла дальше. Внезапно, что-то заставило её остановиться. Вдали послышался собачий лай. Машинально обернувшись на него, Бон Бон увидела вдали странную фигуру. Это было нечто высокое.
«Что за?» — промелькнуло в голове кобылки, как вдруг это нечто сорвалось с места. Собаки взвыли, то ли от страха то ли от ярости, а оно просто бежало вперед, неумолимо приближаясь. Оно было похоже на молодого жеребца, вставшего на задние ноги и с завидным успехом разогнавшегося до скорости, с которой летают пегасы в хорошую погоду. Глаза существа были очень маленькими в сравнении с глазами обычного пони, и из них словно бы вырывались языки пламени.
Кобылка стояла как вкопанная, а существо приближалось всё быстрее, всё больше собак начинало лаять, земля начала трястись, а по небу начала расползаться чёрная дымка.
Монстр был уже совсем близко, когда Бон Бон разглядела, что это не огонь вырывался из его глаз, а слёзы, которые в полёте превращались в огненные всполохи. За миг до столкновения глаза бегущего существа вдруг направились прямиком на кобылку. Полные страха, грусти и жалости.
С громким хрустом существо сбило кобылку с ног. Она почувствовала, что проваливается сквозь землю. Всё словно бы стало призрачным, всё начало разваливаться, а она падала куда-то вниз. Темнота и туман окутали всё вокруг, тело сковал странный жар, словно бы её бросили в кастрюлю с кипящим сиропом. Она пыталась закричать, но вместо этого лишь начала захлебываться, чувствуя, как вязкая и обжигающая жидкость, на вкус почему-то похожая на мяту, заполняет её лёгкие, причиняя жутчайшую боль. И, когда боль уже должна была бы свести её с ума, кобылка почувствовала, что столкнулась с чем-то спиной.
Тут же исчезло всё: темнота, жар, разрушения. Она очнулась у себя в кровати, жадно хватая ртом воздух. Приподнявшись, оценила обстановку за окном – утро. В кровати она была одна – Лира, наверняка, опять спозаранку отправилась на заседание местных хтоникологов.
Потянувшись и прогоняя мысли о монстре, приснившемся ей, Бон Бон вышла из комнаты и заглянула на кухню. Вся посуда так и лежала в раковине — Лира, как обычно, спешила и не отвлеклась даже на простое дело по хозяйству. Вздохнув, земная кобылка принялась домывать оставленные с ночи тарелки — благо, теперь хотя бы была горячая вода.
Быстро помыв тарелки и оставив кастрюлю отмачиваться, Бон Бон собрала сумку и, как обычно, поторопилась в другое помещение дома – пристройку, которая была переоборудована в маленький магазинчик. Сбор сумки просто казался ей ритуалом на удачу, она правда не могла объяснить, зачем изображала, что рабочее место находится где-то далеко.
Бон Бон вечно куда-то торопилась, даже когда была совсем маленькой, всячески стараясь сохранить пунктуальность, ненавидя себя, когда забывала что-нибудь. Соседские жеребята не любили её, дюже уж она была занудливая: вечно упрекала всех в том, что они опаздывают или делают глупости. Из-за такого отношения к жизни у неё и было очень мало друзей.
День выдался не самым лучшим, это стало ясно ещё в самом начале – погода на улице не располагала к прогулкам, значит и клиентов будет ещё меньше, чем обычно.
От скуки кобылка расхаживала по магазинчику, то поправляя лежащие на витрине образцы конфет, то передвигая стулья за витриной. Дошло даже до того, что она начала открывать-закрывать дверь, уже не отдавая себе отчёта, зачем она это делает. В конце концов, пони просто плюхнулась на стул и начала рассматривать собственные конфеты. Недавно она приготовила новую серию – со вкусом мяты, но, когда она или кто-то пробовали их, на глаза сразу наворачивались слезы – для всех, кто рискнул попробовать, мятный вкус конфет оказывался слишком сильным, буквально «прошибающим» горло и нос. Однако удалось договориться о постоянной поставке этого сорта в больницу – доктора оценили отсутствие сахара и решили, что это будет хорошее дополнение для рациона пациентов. Как бы то ни было, Бон Бон была рада тому, что появились деньги, кроме как от непостоянного дохода из-за не слишком частых посетителей. Эти конфеты и саму кондитершу заставляли прослезиться, но уже не из-за мяты. Она не раз замечала, насколько цвет её творения похож на цвет шкурки Лиры, да и, как ей казалось, если бы Лира была конфетой, то на вкус она была бы именно такой – в начале очень сладкой, а потом пробивающе-мятной.
Звон бубенцов, висевших на двери, вывел её из транса – пришёл покупатель. Стройная кобылка, явно не понивильского происхождения – она хоть и держалась просто, но, тем не менее, с достоинством, с которым обычно держались жители Кантерлота.
— Могу я чем-нибудь помочь? – стараясь придать своему голосу вежливость, обратилась Бон Бон.
— А? – кобылка вздрогнула и посмотрела на хозяйку магазина, — Ох! Простите, я задумалась. Да, я хотела взять чего-нибудь сладенького для моего друга, он так выматывается в эти дни, столько всего навалилось! Наша подруга ещё в больницу попала! Кажется, на неё напали ночью, такой кошмар! Мы все прямо на взводе.
Бон Бон едва удержалась, чтобы не закатить глаза – ей не нравились болтливые пони. Пришёл купить? Покупай, не мучай ненужными разговорами.
— Ну, вот я и решила, — продолжала тем временем посетительница, — надо как-то хоть успокоиться немного, решила немного сладостей купить, а та другая кондитерская сегодня закрыта.
От упоминания «Сахарного уголка» Бон Бон передернуло. Кажется, болтливая кобылка это заметила и тут же замолчала.
— Может, порекомендуете что-нибудь? – слегка испуганно спросила она.
Кондитерша начала расписывать особенности всех сортов конфет, что были на витрине, это она знала наизусть, да и кому, как не ей – она же их и придумала и создала. Она любила думать о своих конфетах как о чём-то особенном. У каждого придуманного ею сорта не было аналогов, по крайней мере, прямых, у других производителей, особенно у тех, которые производят сладости фабрично. Она уделяла время каждой отдельной конфетке, разумеется, с общепризнанными мастерами она не могла тягаться, да и ей ни к чему было делать слишком дорогие конфеты. Но своим долгом она считала заливать формочки шоколадом или карамелью по отдельности, ровно отмеряя каждую конфету и давая ей какие-нибудь уникальные черты: то полосочки, то вкрапления из уже остывшей карамели другого цвета. Словом, эта пони любила свою работу.
Завалив кучей бессмысленной информацией ничего не понимающую клиентку и продав ей в итоге «всего понемногу», Бон Бон улыбнулась, глядя на закрывающуюся за той дверь. Может, день пойдет не так уж и плохо.
— Работаешь? – как обычно, даже не здороваясь, вошла Кэррот Топ, — Как клиентура?
— А ты что не на месте? – грубо перебила Бон Бон, — Самый разгар дня.
— Полицейские проверки рыночной площади. Всех разогнали. Ну, кроме тех, кто решил спорить с проверяющими. Где-то после обеда пойду назад, как раз всё должно уже закончиться.
Кондитерша вздохнула и откинулась на стуле. Она успела перенять от Лиры много привычек, в том числе привычку сидеть в очень странной позе. Кэррот Топ, не ожидая приглашения, обошла витрину и села на табурет рядом.
— Так как там, — после пары минут молчания спросила она, глядя на Бон Бон, — как там у вас с Лирой?
— Всё так же, — шёпотом ответила та, — она целыми днями пропадает со своими «единомышленниками». Приходит поздно и заваливается спать. Мы никак не можем толком поговорить. А вдруг у неё кто-то есть? И она боится мне сказать?
— Честно говоря, я бы тоже побоялась тебе такое говорить на её месте.
Бон Бон бросила на подругу озлобленный взгляд, та только пожала плечами:
— Вы были вместе столько времени. Я уверена, между вами что-то особенное. Я помню, как вы тогда отделали какую-то репортёршу.
— Она была не репортёршей. Она как-то узнала о наших отношениях и предложила «помощь и защиту», мол, мы «должны гордиться» и всё такое. В общем, её подход нам с Лирой не понравился, и мы сначала вежливо попытались попросить её уйти. А она как заладила, что мы «запуганы и так быть не должно». Вся такая бредятина, знаешь. Ну, мы подрались.
— О да, вы её смачно отмутузили, — Кэррот усмехнулась, — хорошо, что у меня были «билеты на первые места». Не жалею, что вас навестить решила в тот день. Настолько морально униженного единорога нигде не увидеть.
Обе кобылки как-то сдавленно посмеялись, после чего вновь воцарилась тишина.
— Поговори сегодня с ней, — снова подала голос Кэррот Топ, — ты знаешь, больно видеть тебя такой расстроенной. Я уверена, вы разрулите ситуацию. Вы не раз ссорились, но как-то всегда мирились. Тут же и ссоры самой-то нет.
Кобылка говорила неуверенно, всё-таки ситуация была совершенно ей не знакома. Сама она была неопытна ни в каких отношениях, вечно занятая работой и огородом, собственно, являвшимся частью её работы, она так и не задумывалась о строительстве собственной личной жизни. Кроме огорода в её жизни были только подруги — не мудрено, что их счастье ей было важно столь же, сколь и своё.
— Я попытаюсь, — после долгого молчания ответила Бон Бон, — Я надеюсь, что мы сможем хотя бы на фестиваль пойти вместе.
— Вот! Это хорошая идея! Весь Понивиль готовится, там будут все!
Обе кобылки улыбнулись, кивнув друг другу. Чувствуя странную неловкость, Кэррот поторопилась уйти, сославшись на то, что пора бы полить грядки. После того, как она ушла, дверь в магазинчик больше не открывалась. Бон Бон повесила табличку «закрыто», даже не дожидаясь вечера, и, проклиная всё на свете из-за отсутствия клиентов как таковых, поплелась в жилую часть дома и уселась за стол на кухне.
Хлопнула входная дверь. Кобылка тут же навострила уши – неужели Лира сегодня пришла раньше? Единорожка, пошатываясь от усталости, ввалилась на кухню, прямо в пальто и шляпе. На её лице читался настоящий восторг, сама она переминалась на копытах, словно едва сдерживала себя от того, чтобы сорваться и побежать куда-то.
— Лира, ты в порядке?
— Да! Всё просто зашибись! — она торопливо налила воды из чайника в стакан и осушила его в пару глотков, — Это настоящее открытие! Ну, пока ещё нет, но мы работаем над этим! Ты не представляешь, но мы нашли то болото, о котором говорил мой отец! И даже выяснили, что через него проходит вода, впадающая в реку, на которой построена электростанция!
— И что? – пытаясь разобрать хоть что-то из полубессвязного потока речи единорожки, спросила Бон Бон.
— Так то, что один из наших смог получить документы о состоянии этой воды! В то время как до реки она доходит чистой, всё болото практически смердит опасными испарениями! Ты понимаешь, что это значит?
— Ну, на болоте много животных умирает? От них и запах, и опасные микробы.
— Да нет же, Бон Бон! Это значит, что там обитает нечто, что распространяет эти испарения!
— Я и говорю, мертвые животные.
— Нет! Это невозможно! Для такой концентрации там всё должно быть устлано гниющими телами, но там нет ничего такого!
— Почему тебе так необходимо искать всякие невероятные объяснения простым вещам? – вспылила земная пони, вскакивая из-за стола и почти снося с него вазочку с завядшим цветком, — Почему тебе так важно тратить на это столько времени?
— Потому что я хочу видеть мир шире! Мы хотим! Мир совершенно не такой, как кажется! Много сил вышло из-под земли, создав этот мир вокруг нас, а такие как ты наивно ищут объяснения, которые проще понять!
— «Такие как я», значит? Отлично! – Бон Бон топнула копытцем, — Хорошо! Играйся, сколько хочешь!
— Я не играюсь! Это всё серьезно!
— Серьёзнее, чем мы? Чем то, что мы взращивали вместе половину нашей жизни?
Глаза защипало, и кобылка торопливо отвернулась и убежала в комнату, оставив Лиру одну. Накрывшись одеялом, Бон Бон позволила себе выплакаться, впервые за долгое время. Последний раз она так ревела, наверное, в детстве.
Дергаясь и судорожно хватая воздух между всхлипами, она даже не услышала, как тихо скрипнула дверь, не услышала и еле слышных шагов. Вдруг она почувствовала, как ей на бок легло копытце. Лира села рядом и начала осторожно поглаживать рыдающую подругу.
— Прости, — прошептала единорожка, — я не хотела быть такой грубой.
— С этими своими монстрами ты уже почти не бываешь дома, — сквозь слезы пробубнила Бон Бон, — у тебя больше ничего в жизни, словно бы, не осталось!
— Прости, — Лира залезла под одеяло и обняла плачущую кобылку.
— Лира¸ скажи честно, — Бон Бон громко шмыгнула, — у тебя есть кто-то ещё?
— Глупая, конечно нет. Ты для меня единственная, с кем я хочу разделить все радости жизни.
— Но я уже и забыла, когда мы в последний раз были вместе. Ходили куда-то, разговаривали… Признаться, я очень устала от твоей игры в исследователя древностей. Я просто хочу тебя назад.
— Но никто не отнимал меня у тебя. Я всегда готова быть рядом с тобой. Просто пойми, — Лира запнулась, — я хочу узнать, что же такое с моей матерью. Я верю, что она была не обычной пони, я хочу найти её, если это ещё возможно.
— Угу, — Бон Бон не стала спорить, — я понимаю.
— Скажи, что я могу сделать для тебя, чтобы ты меня простила? — единорожка прижалась к подруге посильнее, осторожно поглаживая и прижимаясь мордочкой к гриве.
— Лира, прекрати это. Я сегодня до сих пор не сходила помыться.
— Но ты хорошо пахнешь!
Бон Бон попыталась вырваться из объятий, но Лира оказалась сильнее. Вдохнув и смирившись со своим положением, кобылка пробурчала:
— Пойдем вместе на фестиваль?
— Клянусь, — единорожка крепко стиснула подругу в объятиях, — мы вместе пойдём на фестиваль и повеселимся!
— У тебя не появятся сверхважные дела с твоими охотниками на монстров?
— Дважды клянусь, что буду вся твоя в дни фестиваля!
Бон Бон улыбнулась и обняла Лиру. Наконец-то спокойствие.
— Я люблю тебя, — прошептала Лира.
Это было последнее, что земная кобылка услышала, прежде чем провалиться в сон.
Опять залитая светом улица, опять лай собак. Кобылка сорвалась с места, пытаясь в этот раз убежать от разгоняющегося монстра. Было невыносимо жарко, невыносимо шумно, невыносимо страшно. Монстр быстро настигал Бон Бон, но, стоило только ему почти коснуться её хвоста, как что-то ещё дернуло её, словно кто-то схватил кобылку за гриву и подбросил. Извиваясь, не в силах разобрать происходящего, она словно бы взлетела высоко вверх, удушающая жара сменилась сковывающим холодом, и перед туманным взором предстало нечто. Безумная мешанина конечностей и голов, лишённых глаз, вертящихся вокруг огромного глаза, словно мотыльки вокруг лампы, стремительно засасывала пони в себя. Слух резали громкие вопли голов, зрение притуплял яркий до изнеможения свет.
Одна из голов налетела на стремительно летящую Бон Бон, выбивая из неё дух. Тут же всё прояснилось – комната, пол, скомканное одеяло и болящая спина. Мысленно проклиная ночные кошмары, кобылка встала, восстанавливая дыхание.
Конечно же, Лиры опять не было, это уже не удивляло, хотя в глубине души земная кобылка почти не злилась на неё после обещаний, которые та дала ей вчера.
Настроение подпортил факт того, что опять пропала горячая вода, уже который раз. Вслух выругавшись, кобылка быстро умылась и поторопилась на рабочее место, надеясь отвлечься от мыслей о приснившемся ей ужасе.
Дела, как и всегда, не шли – посетителей не было, были лишь нервы и бессильная злость. Взгляд упал на корзиночку с апельсиновыми конфетами, которые подёрнулись белой корочкой. Засахарились.
— В следующий раз нужно добавить меньше сахара, — пробурчала пони, однако ленясь убирать их с витрины.
— А я люблю сахарок! – ответил чей-то радостный голос, — Можно купить со скидкой?
Бон Бон отпрянула, почти что падая с табурета. Посреди помещения стояла ярко-зелёная пони, активно изучающая всё, что видела.
— О! О! А ещё вон те, синенькие! Я не хочу знать, из чего они, но я хочу их съесть!
— Это не конфеты, это стеклянные шарики для украшения корзинок, – мрачно ответила кондитерша, даже не скрывая неприязни к чрезмерно радостной пони.
— Ох! Тогда они вряд ли съедобные! А что начет тех фиолетовых?
— Лесные ягоды.
— Круто! Мне их! И вот тех засахаренных! И ещё тех красных!
Бон Бон вышла из-за прилавка, неся пакетики для конфет.
— Сколько? – коротко спросила она, поставив пакетик на столик и раскрыв его.
Не думая ни секунды, зелёная пони схватила корзинку зубами и высыпала все конфеты в пакет. То же самое повторилось с двумя другими корзинками.
— А денег хватит, милочка? — как-то по-старушечьи спросила кондитерша, — Тут битсов на четыреста. Хорошо, так и быть, сбросим слегка за засахаренные, всё равно не меньше трехсот пятидесяти.
— Столько хватит? – пони откуда-то вытащила мешочек, — Там, откуда я, это вполне много.
Недоверчиво хмурясь, Бон Бон приоткрыла мешочек и высыпала немного его содержимого на столик. Мелкие брусочки яркого жёлтого металла выпали с громким звоном.
— Золото? – удивлённо спросила кобылка, — У нас тут расплачиваются, вообще-то, монетами, а не слитками.
— Ну, — льня к ней, пропела зелёная, — разве это слитки? Так, кусочки, которые принимают в любом банке или даже большом магазине. Сделайте исключение несчастной гулёне, которой хочется сладенького.
— Ты их украла, что ль?
— Как можно? Разве я похожа на воровку? Я ворую только сердца!
— Ух, послушай меня. Я принимаю только монеты. Если тебе так нужно, сама иди в банк и меняй.
Молодая кобылка наморщила носик в обиде и направилась к двери.
— Я приду чуть позже, тогда.
Бон Бон проводила её взглядом, отметив про себя, что выглядела та весьма неплохо. Ухоженная аквамариновая грива и метка в виде чашки с чаем почему-то принесли вдохновение на новый сорт конфет.
Это будут длинные завитушки из светло-голубенькой тянучки. Ещё предстояло придумать, как добиться цвета, и какой именно будет вкус, но очевидно, что это должны быть недорогие конфеты для детей или, скорее, их бабушек, чтобы что-то было к чаю, если вдруг ей внезапно привезут внука, потому что его не с кем было оставить.
Мысленно перебирая варианты рецепта, кобылка начала расхаживать по магазину, словно ходьба подгоняла мысли. Мысли о красителях приносили лишь злость, но никаких идей о натуральных материалах никак не шло.
Из размышлений её вывела появившаяся на пороге Кэррот Топ.
— Я принесла тебе немного свежести, — нараспев сказала она, ставя большой пакет за прилавок, — как ты и просила.
— Хорошо. Мне бы где-то сейчас раздобыть черники.
— Ну, это уже не ко мне. У меня кроме малины и клубники ничего не растёт. И те как сорняки разрослись, если бы тебе не нужны были, я бы выполола.
Бон Бон кивнула. Она не хотела ругаться насчёт ягод. Вернее, именно этих ягод – они доставались ей почти бесплатно, за малой ценой – по пакетику конфет.
— Знаешь, — продолжила фермерша, присаживаясь на табурет, — я думала разнообразить свой огород, но тогда будет мало места для моркови. Тяжело растить что-то на таком маленьком участке.
— Могу только посочувствовать. Последний раз, когда я пыталась что-то вырастить, оно умерло на второй день. И это был кактус.
— Даже они чувствуют и любят любовь, как бы глупо это ни звучало, дорогая Бон Бон!
— Угу, а что ты не на месте?
— Рыночную площадь закрыли. Говорят, дня на три.
— Что-то произошло?
— Понятия не имею. Полиция говорит, что это всё в целях нашей же безопасности. Честно говоря, становится уже страшно.
— Побесятся да успокоятся. Они вообще ни на что не способны в последнее время, хотя, если подумать, живём даже спокойнее, чем годы назад.
-Ну, наверное, да, – Кэррот Топ размяла шею, словно держа паузу, — Кстати, как там у вас с Лирой?
— Поговорили. Разговор был сложный, — Бон Бон тяжело вздохнула, — но продуктивный. Решили, что фестиваль будет искуплением для неё.
Обе кобылки сдавленно похихикали над такой формулировкой, пытаясь смягчить ситуацию.
— Кстати, отходя от темы, слышала, Бэрри Панш чуть не потеряла дочь?
— Эта алкоголичка? Ну, удивительно, что в итоге не потеряла. А что случилось?
— Точно не знаю, но вроде её дочь нашли под мостом. Вернее, она сама нашла. За ними теперь приглядывает часовщица.
— Разве тут не врач должен приглядывать? Хотя какое мне дело.
— Да и я обычно не люблю сплетничать, но слышала, что Панш искренне пытается завязать. Хоть какое-то хорошее событие. Мы с ней всё же были в детстве подругами. Хорошие были времена – беззаботные.
Кобылки вздохнули воспоминаниям о детстве. Если для Кэррот Топ это был вздох печали по прошедшим годам, для Бон Бон это был вздох облегчения. Она совершенно не хотела возвращаться в прошлое – слишком глупой она была. А может, все вокруг были глупыми.
— Скажи, Бон Бон, а Лира хоть раз рассказывала, что они делают в этом их обществе?
— Так, не особо. Как я поняла, общаются и обсуждают всякую ерунду, приходя к безумным идеям.
— Может, стоило попытаться понять это увлечение?
— Вряд ли это для меня хоть на какую-то сотую долю. Я не хочу придумывать новые законы для мироздания, предпочту жить по таким, о которых знаю с детства.
— Ну, вы могли бы больше времени проводить вместе, если бы ты ходила туда с ней.
— Мне надо работать. Кто-то же должен работать в семье!
— Ладно, логично, — Кэррот Топ отвернулась и тут же замолчала, после чего тихо буркнула, — Здравствуйте.
Бон Бон подняла взгляд, чтобы посмотреть на посетителя.
— Вы меня еще помните? – спросила весёлая зелёная кобылка, — Я была тут недавно!
— Ну… Не прошло и часа, я думаю.
Кажется, она успела приодеться. Или забежать на работу?
— Ты работаешь в больнице? – спросила посетительницу Кэррот Топ, — Пришла за леденцами для горла?
— Нет, я просто пришла за конфетами для дедули! – пони широко улыбнулась, показывая свои белоснежные зубки, — Мы с ним любим сладкое! Сейчас он работает в библиотеке, — пони сделала особое ударение на «сейчас», — я занесу ему конфет чуть позже.
— Старый библиотекарь? – фермерша удивленно приподняла бровь, — он, конечно, не молод, но и не настолько стар, чтобы звать его дедулей.
— Ну, я так привыкла! Кстати, вот, монетки, как ты и просила!
Бон Бон кивнула и протянула зелёной пони пакетики с конфетами, пробурчав:
— Предпочту, если ты будешь обращаться ко мне «на Вы».
— Прости! То есть, простите! Знаете, я ещё зайду! Скоро!
— Постоянный клиент? – спросила Кэррот Топ, стоило двери закрыться, — Ты бы повежливее была с ней!
— Впервые её вижу. Вернее, во второй раз. Она пыталась расплатиться золотыми брусками. Я понимаю, если бы мы жили в большом городе — но в нашей деревне ногу сломишь, пока обменяешь их.
-Ну, — оранжевая пони усмехнулась, — ты могла бы выручить больше на них. Кстати, ты посчитала деньги?
Кондитерша выругалась и принялась считать монеты из мешочка. Начиталось ровно триста семьдесят четыре битса, на удивление точь-в-точь столько, сколько и надо.
— Слава всему божественному за монеты достоинством больше, чем единица, — буркнула она, ссыпая их в другой мешочек, — Хотя если бы она расплачивалась бумажными деньгами, было бы ещё лучше.
— Да ладно тебе капризничать! Ты уже давно не зарабатывала столько за раз!
— Это верно. Можно позволить какую-нибудь маленькую радость, — кобылка улыбнулась, — отложу на фестиваль.
— Уже так скоро! Месяц, верно? Правда, эта подготовка, она какая-то бесконечная. Этот фестиваль всё маячит на горизонте, но никак не настаёт, — Кэррот Топ усмехнулась, — надеюсь, мы все не застряли в какой-то бесконечной петле.
— Это уже с Лирой обсуждать надо. Она такие вещи сейчас любит. Наверняка приплетёт ещё какого-нибудь монстра, который типа удерживает время зачем-нибудь.
— Кстати, о монстрах, слышала о сплетнях про маньяка-призрака?
— Это всё бред. Главное — не поднимай эту тему при Лире, ладно?
— И, кстати, обещаю, это последнее «кстати», не хотите с Лирой зайти ко мне? Так, соберёмся все подруги вместе хоть разок. Поужинаем. Но, чур, каждый приносит что-нибудь вкусное, потому что я умею готовить только салаты!
Кобылки снова засмеялись.
— Ладно, — оранжевая пони встала, — мне пора, пойду, займусь огородом. Рада была поболтать. Жду вас обеих послезавтра вечером!
— Я думаю, ты ещё зайдешь до этого. Удачи на грядках.
Магазинчик вновь погрузился в тишину. Сегодня, однако, Бон Бон не была так уж расстроена. Благодаря странной сладкоежке денег было уж точно достаточно, чтобы расплатиться по ежемесячным счетам и даже оставить что-то в копилку. Маленький трёхкомнатный домик, к счастью, не был дорогим в плане содержания, хотя мечта о ремонте виляла хвостиком, дразня недостижимостью.
Широко зевнув, кобылка подошла к двери и выглянула на улицу. Как же тихо и пустынно. С такой погодой не мудрено, конечно, но, тем не менее, было непривычно видеть городок таким вымершим в самый разгар сезона отдыха.
— Фрау, — окликнул кобылку незнакомый голос, — этот магазин ещё открыт?
— Угу. Проходите.
В помещение зашла ярко-жёлтая кобылка с гладко прилизанной зелёной гривой. Судя по акценту, она была не местной, а судя по грубым чертам всего её образа, она была из Гермэйнии. Оглядев витрины, кобылка обратилась к Бон Бон, окончательно убеждая ту в своей иностранности:
— Фрау Бон, я полагаю?
— Бон Бон.
— Фрау Бон, моё имя Лемон Спарк, я председатель гермэйнского общества культуры, представляю сообщество краеведов.
— Угу, и что дальше? – даже не задумываясь о манерах, оборвала её кондитерша, — Я просто продаю конфеты. Говорите, какие и сколько, а я называю цену и продаю.
— О, несомненно, фрау Бон.
— Бон Бон! Моё имя читается как Бон Бон. Не один раз Бон, а два.
— Ох, прошу меня простить, я думала это лишь прозвище.
— С чего бы? И, кстати, откуда вы знаете мое имя?
— Ну, оно написано на двери, разве нет?
— Ладно. Всё верно. Давайте к делу.
Лемон Спарк неторопливо подошла к прилавку, смерив Бон Бон взглядом. Было в этой жёлтой кобылке что-то отталкивающее. Может быть, её кислотные цвета, может, тот факт, что, несмотря на заметные морщинки, она пыталась вести себя не на свои полвека, а не больше чем на четверть, может быть, её метка — лимон, покрытый блестяшками, а может, её интонации. Бон Бон не нравилось всё сразу.
— Я слышала о Вас лишь лучшее. Вы идеальны для того, что мне нужно!
— Это для чего? Может, мне стоит вызвать полицию?
— Поверьте, я знаю, что как кондитер, Вы сделаете всё в лучшем виде!
— Продолжайте.
— Фрау Бон Бон, мне, так вышло, срочно нужно изготовить огромную партию конфет, но проблема в том, что они должны быть изготовлены лишь в домашних условиях, с индивидуальным подходом к каждой конфете. Не переживайте, все расходы на ингредиенты будут на мне. Оплату мы оговорим — я полагаю, треть авансом, остальное при завершении работы.
— Что же это за конфеты такие?
— Вот, рецептура и все нужные записи при мне.
К мордочке кондитерши подлетела папка с бумагами. Похоже, посетительница – единорог, хотя рога не видно под пышной чёлкой. Пробежавшись глазами по записям, кобылка прикусила губу. Этот рецепт был уникален и очень сложен.
— Клюква, черника, облепиха, — бурчала кондитерша, — не частые гости в этих местах. Я никогда не работала с ними.
— Мы предоставим Вам ровно такое количество, которое Вам потребуется, не переживайте!
— Судя по записям, на то, чтобы приготовить десять конфет, нужно три дня, это навскидку и если работать только с этой десяткой, потому что они требуют постоянного внимания. И сколько же конфет нужно приготовить?
— Ровно сто штук. В идеале, конечно, сто семь, но семь можно опустить, однако за них будет доплачено. Срок – месяц.
— Вам нужно ко дню понивильского фестиваля?
— Именно, фрау!
— Что ж, — Бон Бон ещё раз пролистала бумаги, — Я готова за это взяться, если вы предложите достаточную цену.
— Семьсот тридцать две тысячи триста пятьдесят один битс.
— Сколько? – кондитерша уставилась на жёлтую кобылку, — Вы в курсе, что это безумно много?!
— Что же Вас расстраивает? Знаете, добавлю ещё одну сотню тысяч сверху, если справитесь до фестиваля.
— Такие деньги на конфеты? Это слишком громко, чтобы быть правдой.
— Вы не верите мне?
— Честно? Нет. Я вообще не верю чужим пони, — Бон Бон села и скрестила передние ноги, как это делала Лира, — Может, расскажете, чем так важны эти конфеты?
Лемон Спарк вздохнула и огляделась.
— Мы можем поговорить наедине? Я не хочу, чтобы нас кто-то услышал.
— В этом магазине покупатели – сверхъестественное явление, поэтому не бойтесь.
— И всё-таки. Это важно.
Скрипнув зубами, Бон Бон обошла прилавок и жестом позвала посетительницу за собой в жилую часть дома. Усадив её за стол на кухне и сев напротив, она посмотрела на желтую кобылку, взглядом предлагая продолжить разговор.
— Видите ли, фрау Бон Бон, эти конфеты – важное наследие прошлого. До недавнего времени рецепт считался утерянным, но месяц назад мы нашли эти бумаги, вернее, их оригиналы, в коллекции одного джапонийского политика. После определённых разговоров мы смогли их заполучить, но мы не хотим, чтобы этот рецепт попал в копыта кому-либо.
— И поэтому Вы пришли к случайной пони из маленького города? Знаете, тут кроме меня есть другие кондитеры.
— Нет, Вы никак не поймёте, нам нужен именно кто-то вроде Вас! Тот, кто всё ещё сохраняет традиции и индивидуальный подход к своим творениям! После того, как моя знакомая угостила меня Вашими конфетами, я точно поняла, что нам нужны именно Вы!
— Ваша знакомая? Вы имеете в виду такую зелёную, она ещё в больнице работает?
— Да-да! Именно её!
— Странно, что кто-то Вашего калибра общается с обычной медсестрой в таком маленьком городе.
— Ну, у каждого свой круг друзей! Вы не думайте, что я не признаю никого вокруг и не вижу дальше своего носа!
— Это всё ещё не объясняет, почему вы готовы выложить столько денег за жалкие конфеты! Вы могли бы пожертвовать эти деньги на благотворительность! Или купить что-то серьёзное! За такие деньги можно купить домик в Клаудсдейле, хороший домик! Нет, если бы это было за огромное количество конфет, я поняла бы, но это же сто штук! Их едва ли хватит на пятьдесят пони!
— Фрау Бон Бон, это рецепт моих предков, я готова заплатить любую цену!
— А я не привыкла верить в чудеса, фрау «Лимон», — издевательски передразнила манеру речи той кондитерша, — всему есть своя цена, и вы явно перегнули, пытаясь меня как-то обмануть!
Лемон Спарк замолчала, облокотившись о стол. Посидев так, она подняла копыто и уцепила себя за челку. Бон Бон беззвучно захлопнула рот, увидев, как посетительница стянула с себя свою гриву.
— Я больна. Мне осталось не больше пяти недель, фрау Бон Бон, — кобылка грустно вздохнула, пряча глаза, — Этот рецепт был изобретён моей дальней бабушкой. Он был утерян пару поколений назад, а я никогда не стремилась в кондитеры, я всегда мечтала быть политиком, чтобы помочь своему маленькому городу. Теперь я важная пони в своей стране, но я умираю. Я хочу хоть раз в жизни вкусить те тайные сладости, что прославили моих предков, разделить этот момент с теми, кто был рядом со мной, пытаясь вырвать меня из объятий смерти. Мне уже не помочь, но я хочу позволить себе одну слабину за всю жизнь. Я отдам Вам личные накопления, всё равно у меня нет наследников. Это будет исторический день для кондитерской промышленности Гермэйнии и для меня.
— Понятно, — тихо ответила кондитерша, — теперь всё чуть логичнее.
— Вы возьмётесь за работу? Вы сможете даже оставить себе рецепт.
— Хорошо. Я постараюсь сделать всё, что в моих силах.
— Спасибо. Я распоряжусь доставить первую партию материалов сегодня же. Если Вам требуется дополнительная посуда, скажите.
— Ну, у меня недавно сломался кондитерский шприц, но я думала…
— Мы доставим новый сегодня же, — перебила её Лемон Спарк, нахлобучивая парик, — Ещё раз спасибо. У Вас есть банковский счет? Или вам лучше наличными? Раз вы согласны, аванс будет передан завтра. Сегодня я просто не успею в банк.
— Я предлагаю встретиться завтра по этому поводу.
— Очень хорошо, тогда, фрау Бон Бон, пока я откланяюсь. Не забудьте, вечером всё будет доставлено.
Кондитерша проводила гостью до выхода и закрыла за ней дверь. Она сама не могла объяснить свои эмоции. В тот момент, когда грива оказалась париком, по сердцу словно бы полоснуло ножом. Жёлтая кобылка не казалась неприятной, она казалась жалкой, все её морщинки стали ещё более явными, худоба, которая благодаря пышности фальшивой гривы была не так заметна, стала чрезвычайно видима, а глаза показались мутными, словно запотевшие стекла.
Это не было сочувствие, это была именно жалость к умирающей калеке, на которую было тяжело и даже неприятно смотреть. Её слова про высокие ожидания, несомненно, льстили, но её голос всё равно казался противным.
Раздался стук в дверь. Вздохнув, Бон Бон вновь поднялась из-за стола, тихо ругая зачастивших гостей.
— Привет, Кэррот, снова, — буркнула хозяйка дома, — Что-то случилось?
— Просто проходила мимо и увидела, что магазин открыт, а тебя внутри нет, решила сказать.
— Забыла совсем про него, — пробурчала кобылка, выходя на улицу и запирая за собой дверь, — Пойдем, закрою.
— Разве уже пора?
— У меня в это время уже не бывает покупателей, — пробурчала Бон Бон, заходя в магазинчик, пропустив подругу и заперев дверь, — Можно закрываться.
— Тебе бы прибраться, — оранжевая кобылка взяла в зубы метелочку для пыли, — Давай помогу.
— Угу, спасибо, наверное.
Кондитерша осмотрела помещение. Как же ей уже осточертело это место. Она ведь мечтала о большем. Большой магазин, много красивых витрин, плакаты, столики для посиделок. Сейчас всё это было у сахарного уголка, потому что они были здесь раньше.
— Знаешь, это была моя вина, что дела идут так плохо. Я не изучила место, где собралась начинать дело. Если бы я знала, что здесь есть большая кондитерская, то я бы отправилась куда-нибудь, где конкуренция бы не задавила на старте.
— Но тогда бы ты не повстречала меня! И, эм, Роуз. И остальных.
— Но вы не мои подруги. Вы подруги Лиры, а уже потом мои.
— Вау, Бон Бон, это было грубо!
— Кэррот Топ, не пойми меня превратно, я рада, что ты рядом, может, по мне не скажешь, но я чрезвычайно ценю тебя! Но, понимаешь…
— Помолчи, дай мне сказать. Во-первых, ты бы не была рядом с Лирой. Разве это не весьма важная деталь?
— Да, наверное. Но, может быть, я смогла бы жить и так. Хотя, кто бы обратил внимание на меня. Я, мягко говоря, неприглядна.
Кобылка уставилась в своё отражение в витрине, разглядывая мешки под глазами и впалые щеки.
— Знаешь, Бон Бон, ты преувеличиваешь! Ты выглядишь вполне неплохо!
— В детстве я мечтала стать моделью. Я даже нашла в себе силы отказаться от сладкого, а в итоге сладкое стало моей страстью в другой стези. Но, наверное, я не могу вложить достаточно души в свои творенья.
— Не говори так! У Кейков, может, и хорошая выпечка, но у тебя лучшие конфеты. Я уверена, ты могла бы потягаться с лучшими в этом деле.
— Кстати, — вздрогнула кондитерша, — Насчет лучших, ты не поверишь, какой я заказ получила.
— Правда? И какой же? Сама принцесса Селестия попросила тебя сотворить карамельное солнце?
— Нет, вовсе нет. Но не хуже. Мне надо сделать сто конфет по старому рецепту. Обещают такую сумму, что хватит на новый домик где-нибудь в горном Клаудсдейле.
— Ого! А ты уверена?
— Да, пожалуй, да. Сначала тоже была в шоке, но потом, как бы сказать, мне объяснили причину. Но будет неэтично распространяться.
— Ух ты, Бон Бон задумывается об этичности! – картинно вздохнула Кэррот Топ, — Куда мир катится!
— Мне просто неприятно об этом даже думать. Проще говоря, займусь заказом, получу деньги, а клиент пусть сам разбирается.
— Ну, логично, конечно.
— Сегодня должны привезти материалы. Работы вообще будет много, не знаю, как услежу и за магазином, и за приготовлением конфет.
— О, я верю, ты справишься! Если понадобится помощь, могу последить за магазином по вечерам.
— Угу, спасибо.
Начать работу Бон Бон решила сразу же, как трое крепких жеребцов притащили коробки с ягодами, сиропами и сахаром. Как и обещала Лемон Спарк, они принесли и новенький кондитерский шприц, судя по коробке, произведенный лучшей фирмой, предоставляющей товары для кулинарии — о таких инструментах кобылка могла только мечтать.
Изучая рецепт и следуя ему шаг за шагом, она принялась готовить смесь. Со стороны это дело выглядело жутко скучно и кропотливо. Таким оно и было обычно, но в этот раз были до зубной боли точные указания, процесс был расписан почти по секундам.
— Если бы не привычка, то уже бы бросила эту затею, даже не соглашалась бы, — пробурчала кобылка, сливая горячую и ещё жидкую смесь в отдельную кастрюльку.
Выходило очень мало, а рецепт утверждал, что нарушать дозировку никак нельзя. Кроме того, похоже, придётся держать эту смесь в полужидком состоянии в течение ближайших десяти часов. Потом сделать из неё десять маленьких шариков. После этого следовали три другие смеси, для каждой время «выдержки» сокращалось, но нельзя было начинать готовить их слишком рано, потому что на затвердевание предыдущей смести требовалось время. Наверное, цена была всё же оправдана, учитывая тонкость работы и точность каждого шага.
— Бон Бон, я дома!
Лира вошла в кухню, принюхиваясь к сладкому запаху.
— У нас сегодня что-то вкусненькое? Как раз вовремя!
— Нет, это для работы. В отличие от тебя, я не ищу монстров, а пытаюсь заработать деньги.
— Бон Бон! – обиженно потянула единорожка, — Мы же вроде договорились и успокоились!
— Мне всё равно не нравится, что ты проводишь время с сомнительными пони, — отрезала, не отворачиваясь от бурлящей смеси, Бон Бон, мысленно считая до пятидесяти, — В общем, извини, разогрей себе что-нибудь сама.
— Но, Бон Бон, я привела друга, посмотри, разве он выглядит сомнительно?
Кобылка уменьшила жар под кастрюлькой до минимума и обернулась. Рядом с виновато переминающейся с ноги на ногу Лирой стоял довольно статный, но уже немолодой жеребец. Аккуратный костюм, непонятно зачем нужная трость, строгие очки. Портили образ только мысли о том, что поверх этого он наверняка носит дурацкий плащ, такой же, как носит Лира.
— Здравствуйте. Зовите меня Дитрих, рад встрече. Лира очень много рассказывала о Вас.
— Иностранец?
— Нет, не совсем, моя мать из Гермэйнии. Дитрих это мое временное имя, я пользуюсь им при встречах хтоникологов. Моё настоящее имя предпочту скрыть.
— Довольно грубо приходить к кому-то домой и не называть своего имени, — возмутилась Бон Бон.
— Ладно, если вам станет легче, то меня назвали при рождении Агностик Ай.
— Смотрите, значит, на всё с неверием? Но правители Эквестрии сами по себе божества.
— Ну, я не соглашусь с этим, они скорее тянут на потомков божеств, ведь божества должны быть идеальны.
-Ну, агностицизм — это немного другое, нежели неверие, — откашлялась Лира, — Но ведь это просто имя?
— Именно! – Дитрих засмеялся, — Хотя я должен сказать, если вас интересует, конечно, я верю в божеств, но не считаю нужным им поклоняться. Скажем, если существуют божества, которых перечислял в своих исследованиях Зэйн, хотели бы вы им поклоняться?
— Я не читала, — отрезала Бон Бон.
— Он приводит огромный список, пытаясь рассортировать их. Если интересно, я могу рассказать. Я хотел рассказать на собрании, заодно поделиться собственными мыслями на этот счет, но не принято обсуждать что-то кроме повестки дня.
— Давайте что-нибудь приготовим, я голодна, — Лира открыла холодильник, — у нас есть несколько яиц, соевый соус, который уже скоро умрёт, и несколько помидоров. Надо бы сходить в магазин.
— Надо бы начать снова работать, Лира!
— Не переживайте, — прервал их Дитрих,- я предчувствовал что-то такое, поэтому принёс с собой кое-что.
Он вытащил из сёдельной сумки несколько коробочек, в каких обычно носят обед на работу.
— Надо только немного подогреть, уверяю вас, вы не пожалеете. Сам я окончил кулинарное училище, работаю поваром.
— Сейчас, я так понимаю, в отпуске? – спросила Бон Бон, вываливая содержимое коробочек в сковородку, — Много вас, хтоникологов, бросают работу ради поиска монстров?
— Поверьте, мы не бросаем работы и не ищем монстров. Случай Лиры просто слегка иной.
— Чего же особого?
— Бон Бон, не будь такой, — Лира замялась, — грубой.
— Бон Бон просто беспокоится о тебе, Лира, — как-то по-братски снисходительно ответил Дитрих, — её можно понять.
— Ух ты, – скептично пробурчала кондитерша, — вменяемые мысли! Кто бы мог подумать!
— Поверьте, Бон Бон, я прекрасно могу Вас понять, но и Вы поймите, что случай Лиры очень деликатен, — жеребец подошел к плите, чтобы помешать содержимое сковороды, — Как Вы говорите, «поиск монстров», для неё это единственный шанс восстановить целостность картины своей жизни.
— Лира, ты всё ещё свято веришь, что твоя мать была каким-то болотным монстром? – сочувственно спросила Бон Бон, садясь за стол.
— Не каким-то! Мы даже уже вычислили, чем она могла быть!
— Именно, — Дитрих расставил тарелки, словно по привычке начав обслуживать собеседниц с почти официантскими манерами, — Скорее всего, это был Накилэви.
— Кто-килеви? – не поняла кондитерша, — Мы сейчас всё ещё на эквестрианском разговариваем?
Лира открыла книгу, лежавшую на столе, и, полистав, указала на картинку. Это была зарисовка существа, похожего на пони, из спины которого выросло ещё что-то, похожее на переднюю половину пони.
— Ну, на описание, когда-то данное твоим отцом, смахивает, да. Но что с этого?
— Накилэви не могут размножаться сами. Они просто похищают пони, чтобы сделать подобными себе. Они очень скрытные и злые, в древности от них было много вреда. Например, они уничтожали посевы своим ядовитым дыханием, превращали реки в яд, но редко показывали себя. Им не нужны подношения, они не хотят ничего, лишь приносят страдания.
— Лира, ты правда хочешь быть ребёнком чего-то такого? И, если они не могут размножаться, то с чего ты взяла, что оно может быть связано с тобой?
— Видишь ли, Бон Бон, если бы ты хоть раз прочла эту книгу, как я тебе советовала, то, возможно, ты справедливо предположила бы, что они стремятся к эволюции.
— Что?
— Я поясню, — жеребец откашлялся, — По теории Зэйна, все существа должны стремиться пройти полный круг эволюции, от первоначального к нему же, но собрав в себе опыт и особенности всех предыдущих звеньев, которые будут важны и полезны.
— Таким образом, возможно, они попытались перейти на следующую ступень, — восторженно подхватила Лира, — Моя мать, очевидно, спасла моего отца от смерти на болоте, видимо, они изучали ценности пони и попытались подстроиться под них.
— Ерунда какая-то. То они жестокие монстры, то они пытаются подобреть? Им так сильно припекло эволюционировать? Если бы они существовали, о них бы уже знали, что там, наверное, с ними уже подружились бы, наши принцессы любят брататься с кем ни попадя!
— Древние существа не любят лишний раз выходить на свет, Бон Бон. Подумай, хотела бы ты общаться с теми, кто для тебя как маленький неразумный ребенок?
— Ну, это первый логичный довод.
— Кстати, я думаю, Вам будет интересно, что, согласно работам и исследованиям Зэйна, кондитерское дело пони подарил один из таких древних, как вы говорите, монстров.
— Вы мне говорите, что пони сами не догадались смешать несколько сладких субстанций?
— В то время пони были заняты тем, что пережили нечто ужасное, нет никаких данных, что. Несколько божеств или «монстров» вышли к ним, чтобы попытаться успокоить их панику. Один из них даровал им сладость еды.
— Вау, вместо того, чтобы дать им что-то полезное, он такой весь: «О! Я покажу, как размолоть ягоды и добавить в них сахар!»
— Бон Бон! – почти прорыдала Лира, — Пожалуйста, ты производишь плохое впечатление! Дитрих, поверь, она не всегда такая!
— Всё просто прекрасно, она лишь демонстрирует преимущество сомнения. Такие пони очень важны в исследованиях. Не сомневаюсь, что если бы она интересовалась вопросами хтоникологии, то она бы преуспела.
— Ну уж нет. Эта наука слишком бессмысленна для меня. Я лучше буду готовить конфеты. Не должны ли вы ценить профессию кондитера, раз уж у вас целое божество не сделало ничего, кроме как научило пони делать сладости?
— Мы не покланяемся божествам, это удел культистов. Мы изучаем их. Однако, учитывая, что это было одно из божеств, не сотворивших много бед, мы определенно уважаем кондитеров. Это не считая того, что мы обычные пони сами по себе, поэтому многие из нас вполне естественно любят сладкое!
— Кстати, Дитрих, — Бон Бон прищурилась, — вы по жизни как идёте? Одиночкой?
— Ох, у меня есть семья, моя жена сейчас в Джапонии по делам. Детей у нас всё ещё нет, но мы верим и надеемся.
— Бон Бон, — Лира, нервно вздохнула, — видишь, мы все нормальные пони!
— Нормальные не копаются в безумных историях о древних монстрах.
— Послушай, ты знаешь, сколько монстров и так бродит по миру?
— Да, но тех монстров изучали, как и природу. Не надо придумывать ещё больше монстров, мы и так живем в безумном и опасном мире.
— Ваша правда, Бон Бон, Ваша правда, — усмехнулся Дитрих, — Мы действительно живем в мире безумном и опасном.
— Кстати, вынуждена признать, хоть и простая готовка, но весьма вкусно, — кондитерша положила пустые тарелки в раковину, — Я толком не умею готовить, всю жизнь только сладости и делала.
— Не говори ерунды, Бон Бон! Ты хорошо готовишь! – Лира замотала головой, — Кто плохо готовит, так это я.
— Я так же думал про себя, когда был подростком, но стать поваром хотелось так сильно, что я превозмог это. Что толку ругать и принижать себя, если при желании пони может всё. А так, мне, стало быть, пора. Был очень рад пообщаться, но прочие дела ждать не будут.
Распрощавшись с хозяевами дома и нахлобучив на себя шляпу и плащ, Дитрих торопливо направился восвояси. Бон Бон облегчённо вздохнула и устало рухнула на кушетку в углу кухни.
— Лира, я подремлю немного. Мне надо проснуться не позже чем через восемь часов.
— Откуда же такая точность?
— Работа. Эти конфетки, — кобылка зевнула, — очень тонкое дело. И мне с ними целый месяц работать. Зато потом мы сможем наконец-то прикупить что-нибудь, о чём давно мечталось.
Лира присела рядом с лежащей подругой и погладила её по гриве.
— Бон Бон, а ты точно не сломаешь себе здоровье?
— Ерунда. От любимого дела не умирают.
— Приятно видеть, что ты с таким рвением взялась за любимую работу.
— Это не просто из-за любимого дела, Лира. Понимаешь, — Бон Бон замялась, — Мне неплохо заплатят. Мы наконец-то сможем переехать, начать новую жизнь. У меня есть небольшие накопления, на черный день, и если объединить, будет вполне внушительная сумма.
— Тебе заказали сотворить вселенную из сахара? – попыталась пошутить Лира.
— Нет, — огрызнулась в ответ кондитерша, — мне заказали самые обычные конфеты, — она отвернулась, зарываясь в подушку, — Но рецепт очень сложен.
— Ты справишься, я знаю.
— Я хотела бы верить, милая моя, хотела бы верить.
— Давно ты не называла меня как-то так.
Единорожка попыталась прилечь рядом с Бон Бон, на что та ответила недовольным мычанием – места едва хватало ей одной.
— Лира, у тебя вообще есть свободные дни от ваших собраний?
— Ну, парочка точно.
— Тогда в эти дни будешь вместо меня следить за лавкой. Мне понадобится всё свободное время для работы с заказом. Думаю, можно будет ещё попросить Кэррот Топ, она сама предлагала помочь. А ещё послезавтра мы идём к ней в гости, поэтому, пожалуйста, возьми отгул от своих сомнительных делишек.
— Ладно, — на удивление легко согласилась та, — послезавтра я буду свободна, обещаю. Конечно, у нас очень важный этап исследования, мы уже очень близко к разрешению всех вопросов, но если я попрошу Дитриха, то он прикроет меня.
— Звучит так, словно ты пытаешься надавить мне на совесть, — хмыкнула сквозь дрёму Бон Бон, — но ты бы могла уже запомнить, что таковой у меня нет.
Лира сдавленно посмеялась в ответ, после чего аккуратно поцеловала кобылку в лоб.
— Я пойду лягу. Завести для тебя будильник?
— Да, Лира, это будет, наконец-то, первое вложение в работу с тех пор, как ты увлеклась монстрятником.
Лира тихонько хмыкнула в ответ и потащилась в спальню. Её ничуть не задевал грубый тон Бон Бон, и дело было не в том, что она привыкла. Грубость была чертой этой кобылки, столь же милой чертой, как и все остальные, даже самые мелкие чёрточки и штришки её характера.
— Как жаль, что именно в эту ночь ты так занята работой, — пробурчала себе под нос единорожка, кутаясь в одеяло, — порой ты столь же несправедлива, как вся моя жизнь.
Сон пришёл довольно быстро, как и всегда. И те же образы, что и всегда, явились ей в дрёме. Она счастливо плавала в глубоком озере, чувствуя себя лучше, чем когда-либо в реальной жизни на суше. Причудливые водоросли, поражающие воображение рыбы и таинственные образы, складывающиеся из утонувшего мусора, манили к себе, создавая словно бы её личный сказочный замок.
Такие сны были у неё с самого детства, и она совершенно привыкла к ним, научилась осознавать эти видения как сон, контролировать их. Это было её маленькое царство, которое дарило ей спокойствие и умиротворение, часто помогая сбросить стресс тяжелого дня.
Ни разу она не пыталась, однако, даже выглянуть, чтобы узнать, что же находится на поверхности – что-то её предостерегало от этого, словно там было что-то жуткое и запретное.
Но с возрастом это озеро казалось всё более скучным, оно завораживало, но с каждым днём становилось всё обыденнее. Каждая водоросль, каждый камень уже были знакомы наизусть. Лира никогда не хотела пренебрегать таким даром и пытаться покинуть этот мягкий сон, вырвавшись наверх, ведь до тех пор, пока сон дарит ей спокойствие, какой прок менять его насильно?
Но в последние ночи тайна поверхности озера как никогда манила к себе. Борясь с искушением, Лира заплыла в маленькую пещеру, заполненную светящимися разноцветными камнями. Мягкий пастельный свет этого уголка её сна всегда казался кобылке таким необычным и привлекательным. Но не в этот раз. Вместо того чтобы утихомирить любопытство, мерцание камней лишь, казалось, задразнило нерешительность.
Выплыв из пещеры, Лира посмотрела вверх. Гладь воды была неподвижна — наверное, снаружи было тихо и спокойно. Ведь ничего не случится, если она одним глазком посмотрит, что же окружает её дивное озеро?
Кобылка очень дорожила своим сном, но что если он всегда был шире, чем ей казалось? Неуверенно она начала всплывать. Рыба, всегда любившая плавать, почти касаясь её шкурки, отдалялась, словно боясь, а вода казалась всё холоднее и холоднее.
Она почти что коснулась мордочкой поверхности воды, готовясь вынырнуть, но её прервал нестерпимо громкий грохот, заставив быстро оглядываться. Тут же последовал короткий крик, всплеск и бульканье. Кто-то шёл ко дну, сброшенный откуда-то сверху, неистово брыкаясь и силясь всплыть.
Лира бросилась на помощь, чувствуя, как всё вокруг начинает распадаться – сон рассыпался, как случалось, если что-то её резко будило. Она дотянулась до тонущей фигуры, замечая знакомый цвет. «Бон Бон!» – пронеслось у неё в голове.
Она схватила тонущую кобылку и дёрнула вверх. Нужно вытащить её, срочно! Единственное существо в этом сне, способное дышать под водой — это она сама, хозяйка сна, как считала Лира. Сейчас не было времени размышлять о том, что снаружи, нужно было действовать.
Вода словно была покрыта ледяной коркой, пройти через которую было не слишком просто, но ради спасения любимой пони Лира была готова потерпеть боль. Вытащив ношу на берег, кобылка наконец-то посмотрела на мордочку той. Определённо, это была Бон Бон, но что-то было не так. Сон разваливался, обнажая реальный мир, который она вот-вот должна была увидеть, но, продолжая цепляться за остатки мира фантазий, Лира трясла подругу изо всех сил, стараясь привести в чувства. Когти впились в кожу чуть не захлебнувшейся страдалицы, и та открыла глаза.
Душераздирающий визг ударил по ушам Лиры. Желая успокоить спасенную, она попыталась тихо что-то сказать, но стоило только открыть рот, как голова Бон Бон попросту разорвалась, не оставив и следа.
— Бон Бон! –истошно завопила Лира, резко поднимаясь на кровати.
Из кухни раздался грохот — кажется, кондитерша от неожиданности проснулась и упала с маленькой кушетки. Будильник издавал мерзкий звон, валясь на полу – видимо, упал.
Единорожка, обливаясь потом и переводя дыхание, слезла с кровати и поставила будильник на место, забыв о том, что у неё, собственно, была магия. В первый раз сон превратился в кошмар, в первый раз во всей её жизни она проснулась не преисполненная спокойствия и готовности преодолеть все проблемы, а лишь страха, неспособная даже вздохнуть и унять дрожь.
— Спасибо, что разбудила, — довольным голосом крикнула Бон Бон, — но можно и не так истошно вопить!
Лира кивнула, не задумываясь, что кондитерша её не видит.
— Можешь спать дальше, — сдержав зевок, сказала та, войдя в комнату через какое-то время, — у меня ещё есть часика четыре на сон. Или тебе пора?
— Угу, — сглотнув, ответила Лира, — мне пора. Я буду вечером, может, раньше — если так, то помогу с магазином.
Единорожка, шатаясь, направилась к выходу. На кухне пахло ягодами, но почему-то этот запах заставил внутренности словно бы скрутиться в рвотных позывах. Напялив плащ и шляпу, пони вывалилась на улицу и вдохнула сырой, приторный от пыли, прохлады и мокрой листвы воздух.
Это ощущение показалось самым прекрасным, что только есть на свете. С каждым вдохом организм успокаивался – разум прояснялся, желудок ныл меньше, даже глаза видели лучше.
«Будильник просто рухнул на пол, и это вплелось в сон», — успокоила себя Лира, — «У него такие здоровенные колокольчики, что они просто перевесили его.»
Пони неторопливо, словно прогуливаясь, направилась к окраине Понивиля, где находился недавно построенный музей. Кто-то из хтоникологов, видимо, был знаком с хозяевами, раз уж их общество могло проводить свои собрания в одном из пустых залов.
— Йо, Лира! – вывел её из транса знакомый голос.
— Привет, Айвен, — выдавив из себя улыбку, ответила она, — Что сегодня на повестке дня?
Зебра откинул с глаз челку и громко шмыгнул, словно это и было ответом. Хтоникологи были разношёрстной компанией, но личности вроде Айвена сильно выделялись своей крайней нетипичностью для здешних мест.
— Кажется, — наконец-то заговорил он, — главный хотел обсудить с нами фестиваль. Ну, обещал оказать всем поддержку, кому надо. Завтра мои друзья приезжают, надо будет репетировать, поэтому с завтрашнего дня меня на собраниях не будет.
— Джаз?
— Джаз, — кивнул зебра, — если останется время на собрании, надо будет распеться. Кстати, настроишь моим ребятам инструмент? В долгу, как обычно, не останусь.
— Постараюсь. Но если вам прямо серьезно идеально нужно готовиться, это к моему отцу. Могу написать ему.
— Будет просто прекрасно. Это наше тридцатое выступление, можно сказать, юбилейное. Кстати, как и обещал, всем нашим, кто хочет, билеты. Тебе два, прекрасно помню.
Лира прикрыла рот копытцем, словно в знак благодарности, Айвен широко улыбнулся в ответ.
— Лира-сан? – услужливо окликнула единорожку невысокая земная кобылка, — Нехорошо пользоваться чужой доброта.
— Не тревожь свою прелестную черногривую персону, Сатори, мон шэр, — прервал ту староватый, но статный грифон, — Наша Лира просто ремаркабельна в своем мастерстве настройщика, кто как не она заслужила!
Лира смущённо отвернулась, отметив мысленно, что, всё же, все хтоникологи были уникальны в равной мере. Частенько казалось, что она здесь самая обыденная — среди музыкантов, сделавших мировое имя, вроде Айвена Хуфстронга, энтузиастов-краеведов, вроде джапонийки Сатори, или бывших вояк, вроде грифона Исаака. Они могли вести себя очень странно, путать слова неродного языка, не всегда понимать друг друга, но отличиями они и были интересны.
— Итак, друзья мои, храбрые искатели знаний и им сочувствующие, — громогласно обратился вошедший в зал лидер, — начинаем наше собрание!
Среди всех собирающихся за длинным столом он казался самым обычным, ещё более обычным, чем Лира. Светло-каштановый мех и чуть более темная грива, метка в виде пятиконечной звезды, словом — необыкновенная обычность. Своего имени он ни разу не называл и просил обращаться к нему «лидер».
— Друзья мои! — торжественно начал он, — Сегодня великий день для нас!
— Да не томи! – крикнул кто-то из собравшихся.
— Как пожелаете! – лидер откашлялся, — Пришёл ответ от издательства! Наши совместные труды будут напечатаны! В них заинтересовались три крупных книжных магазина и четыре библиотеки, одна из которых находится даже не в Эквестрии, а в Джапонии! Я считаю, это успех, каждый из вас просто прекрасно поработал!
Зал наполнили радостные возгласы – все бросились поздравлять друг друга. Некоторые в шутку сокрушались, что «не успели дописать всё, что хотели», некоторые искренне не верили в произошедшее и считали это шуткой, а кто-то просто пожимал плечами.
— Поздравляю Вас, — услужливо поклонилась Лире Сатори, — это ваш первый раз в написании статей?
— Да, — засмущалась единорожка, — но это же такая ерунда, просто маленькая статейка, просто чтобы быть с коллективом!
— Всё начинается с малого! Я уверена, впереди ждут великие совершения!
— Но неужто они хотят всё напечатать? – обратился к лидеру Исаак.
— Да, — кивнул тот, — выходит немало, всё-таки целых четыре сотни страниц, но редактор сказал, что из песни слова не выкинешь.
— Почему бы нам в честь такого замечательного события не прерваться на музыкальную паузу! – Айвен достал саксофон из-под стола, вызвав беззлобные смешки у окружающих, — Я как раз набросал одну мелодию. Признаюсь, она ещё не до конца готова, в частности, нет партии для остальных инструментов, но, тем не менее… Вдохновением послужили вы, мои дорогие друзья! Итак, если вы не против…
Он глубоко вдохнул и начал играть. Чувствовалось, что мелодия была ещё не закончена – он останавливался, иногда словно бы запинался, но, тем не менее, не сбивался со странного, таинственного ритма.
Лира опёрлась о стол и прикрыла глаза, слушая переливы музыки, незамысловатые, но какие-то необычайно чувственные, словно ночной ветер и холодные звезды, словно лёгкие волны, тревожащие гладь немого иссиня-чёрного озера. Видения диковинных своей простотой пейзажей просачивались в воображение, становясь явственнее жизни.
Кобылка чувствовала шелест травы в ночном поле, шум колёс поезда в дали, ощущала нежный свет луны. Ей виделось звёздное небо, словно бы зовущее к себе, жаждущее прошептать все свои тайны. Мелодия переливалась то в тихий шум ветра, то становилась звучащим воплощением тишины волшебного озера её снов. Блестящие камни пещеры, причудливые рыбы, нежные, практически невесомые водоросли, всё это она могла почувствовать сейчас, наяву.
Мелодия перешла в суть более открытое, более сердечное звучание, заставляющее грудь потеплеть, и невольно очутиться в центре самых нежных и важных воспоминаний. Любящие объятия, искренние признания, самые яркие дни, взлёты и падения, разделённые с близкими, всё это слилось воедино, в один поток мелодичных чувств. Словно бы волшебное озеро пришло в движение – рыбы заплясали причудливые танцы, камни заблестели самыми невероятными цветами, водоросли словно бы расступились, образовывая сцену, где она, Лира, сама предалась танцу своих чувств.
Мелодия окончилась затухающими, но слегка грубеющими нотами, словно бы возвращая всё на свои места повседневной жизни. Лира вздрогнула и открыла глаза, когда, по традиции репетиций, если верить словам самого Айвена, он закончил всё короткой паузой и ещё более короткой низкой нотой. Последние видения озера завершились гулом водной глади, разорванной чьим-то падением.
На минуту воцарилась тишина – всем нужно было оправиться, но один за другим присутствующие начинали хлопать. Зебра слегка засмущался и ответил коротким поклоном.
— Превосходно, мон шэр! – грифон несколько фамильярно потрепал музыканта за плечо, — Это было выше всяких похвал! Я буду ждать и верить, что этот шедевр будет завершён!
— Я как никогда согласна с Исаак-доно, — Сатори попыталась незаметно утереть слезу, — музыка — это удивительная смесь науки, искусства и самой таинственной магии! И Вы настолько приблизились к совершенству владению этим мастерством, насколько возможно!
— Сыграешь ли ты это со своей группой на фестивале? – осведомился лидер, — Это должно быть услышано большим количеством ушей!
— Ну, — зебра слегка неуверенно помялся, — если я успею довести эту скромную мелодию до совершенства, может, мы сможем добавить её в нашу программу. Но не могу быть уверен, потому что программа уже оговорена. И, тем более, это даже не джаз, я, признаюсь, даже не знаю, что за жанр я сейчас и сыграл-то!
Айвен слегка натянуто посмеялся и убрал саксофон в чехол, лежащий под столом.
— Ладно, друзья мои, — лидер откашлялся, — я предлагаю временно приостановить наши собрания. Многие из нас имеют какие-то планы на фестиваль, поэтому нужна возможность подготовки без необходимости отвлекаться. В случае необходимости, сообщите мне, я постараюсь собрать нас, а так, — он вздохнул, — мне было приятно общаться с вами всеми. Давайте запомним, что мы не только коллеги, но и друзья. А теперь, если кто-то имеет желание что-то обсудить, пусть подаст знак.
Воцарилась тишина – все присутствующие тихо перешёптывались, словно пытаясь выяснить, стоят ли какие-то из их мыслей проведения полноразмерного собрания.
— Эм, прошу прощения, — Лира слегка взволнованно подняла копыто вверх, — у меня есть парочка мелких вопросов, но если кому-то не хочется их обсуждать, я пойму.
— Давайте сначала выслушаем их, эти самые вопросы, — пожал плечами лидер.
— Да, верно, — единорожка немного помялась, — скажите, кто сталкивался с непониманием близких увлечения хтоникологией, что вы делали?
— Лира-сан, — успокаивающе обратилась Сатори, — всё совсем простое. Хоть эта наука и вполне серьёзна, это не есть рождение необходимость заставлять других обратиться к ней.
— Я думаю, она хочет сказать, что увлечение есть увлечение, моя дорогая, — подхватил кто-то ещё, — это увлечение не для всех, и остаётся лишь принять, что о нём не всегда есть с кем пообщаться!
— Не совсем так, — Лира почему-то заволновалась, словно её в чем-то обвиняли, — мои друзья считают, что я бездарно провожу время. Но я так не считаю, но при этом они мои друзья, и…
— Лира, — беззлобным, почти что успокаивающим голосом прервал её лидер, — друзья на то и есть, чтобы быть другими. Вместе друзья составляют собой мозаику интересов и взглядов, вот что надо понимать. Пытаться ограничить свою мозаику жизни друзьями, которые никогда не поспорят с тобой – самая глупая затея из всех! Да, может быть, ты будешь чувствовать себя уютнее, но в итоге это закончится лишь увяданием. У тебя наверняка есть что-то, что объединяет тебя с теми друзьями, которые не принимают странную для них идею. Так же как у них есть идеи, которые не принимаешь ты, но и такие, которые ты понимаешь и разделяешь.
— Ну, — единорожка вздохнула, обдумывая слова лидера, — да, я понимаю.
— Первые хтоникологи были психологами, врачами и детективами, с тех пор сохранилось правило многостороннего развития. Ну, не то чтобы это было правилом, но нельзя зацикливаться на разгадках тайн мира, делая из собственной жизни загадку для себя же. Ты новенькая, для тебя всё это было очень воодушевляюще, но тебе пойдет на пользу отдохнуть от наших собраний как никому другому. Я не говорю, что ты была плохим собеседником для нас, вовсе нет, но я хочу, чтобы ты снова стала хорошим собеседником для своих друзей. Я проходил через это сам.
— Спасибо, я постараюсь. Наверное, я и вправду запустила обычную жизнь.
— Ну, так делать нельзя, поэтому, надеюсь, ты исправишь это. А теперь предлагаю расходиться, если, конечно, больше тем для обсуждений нет.
Присутствующие молчали. Выдержав небольшую паузу, лидер кивнул и, махнув копытом, сказал:
— Встретимся после фестиваля. О дате я оповещу всех заранее. Если что, вы знаете, как меня найти.
Неторопливо все начали расходиться – прощаясь друг с другом, обсуждая возможность встретиться в обычной обстановке до следующего собрания, планы на фестиваль. Лира почему-то не хотела спешить. Всё равно Бон Бон не ждет её раньше обычного.
— Всё в порядке? – спросил Айвен, взваливая саксофон в чехле на спину, — Лира, ты выглядишь взволнованно.
— Всё в порядке, — кобылка потрясла головой, — просто задумалась.
— Ничего не болит? Может, тебя проводить?
— Нет, этого точно не надо, — она попыталась выдавить из себя улыбку, — не стоит беспокоиться, просто не выспалась. Вот и все дела.
— Надеюсь, ты придёшь в норму до фестиваля, — зебра улыбнулся, — я пришлю билеты через пару недель, по почте.
— Премного благодарна, Айвен. Я свяжусь с отцом сегодня же. Он писал в последнем письме, что теперь у него есть телефон – я позвоню ему с почты. Думаю, он будет в восторге от возможности работать с тобой и твоей группой.
— Говоря твоими же словами, премного благодарен. До скорого тогда, — Айвен широко улыбнулся, — как и лидера, ты знаешь, где меня искать.
Вскоре в зале осталась только единорожка. Зевнув, она встала с места и, покачиваясь, направилась к выходу.
— Стой! – окликнул её чей-то голос, — Осторожно!
— Что случилось? – единорожка начала в панике озираться, — Кто здесь?
— Я тут!
Голос принадлежал кобылке, присутствовавшей на всех заседаниях, но ни разу не проронившей ни слова. Она была настолько неприметна, что даже сейчас Лира приняла её за кучу тряпья, лежащего на столе. Серая, спутанная грива, когда-то, видимо, обильно обливаемая лаком, была скорее похожа на старую метелку, а бледно-серо-синяя шкурка сливалась с окрасом стен.
— Я могу чем-то помочь?
— Нет, — та замотала головой и тут же продолжила тараторить: — но я, я хочу помочь тебе!
— Правда? – Лира невольно отстранилась, словно новая знакомая хотела наскочить на неё, — Но я, вроде, в порядке.
— Нет, о, милая моя, нет, ты не в порядке!
— Мы не могли бы поговорить по дороге? Я хочу пойти домой.
— Нет! Здесь лучше! Здесь… Не опасно.
Серогривая кобылка затрясла головой, из-под челки показался рог.
— Ладно, — Лира медленно подошла к столу и села напротив, — сначала представься, хотя бы.
— Нион Лайтс. Я не выбирала это имя, оно мне очень не нравится, хе-хе, я бы предпочла, эм, что-то менее яркое, я, — она опять запнулась, словно не могла выдавить из себя нужные слова, — я перейду ближе к делу.
— Спасибо за понимание. Нет, я не хочу показаться грубой, просто…
— Я понимаю, я всё понимаю, — Нион Лайтс закивала, — просто слушай. Будь осторожна.
— Что же мне делать? Не есть капусту по средам? Мыть копытца? Держаться поближе к свету? – Лира сочувственно улыбнулась, глядя на эту, казалось бы, полубезумную кобылку.
— Нет! Стой подальше от света! – громко закричала серогривая, — Свет опасен! Ты не сможешь понять, но, прошу тебя, не дай ему обмануть тебя! Холод не скроешь под ярким сиянием!
— Воу, полегче! – Лира инстинктивно отскочила от стола, — Не психуй, ладно?
— Ты не поймёшь! Я так и знала, что ты не поймёшь! Никто не может понять! Тьма, она согреет тебя, не беги от неё! Прими её, пойми её!
— Подруга, я не собираюсь принимать ни «свет», ни «тьму», послушай, я вообще как-то не в теме последнего тренда.
— Хорошо, хе-хе-х, как скажешь! Я, эмм, просто сделала то, что должна была. Я просто предупредила тебя. Но прошу, прошу, умоляю, хотя бы немного прислушайся.
Нион Лайтс медленно, словно едва держась на ногах, встала и, переваливаясь, направилась к выходу, бормоча что-то под нос. Выждав несколько минут, чтобы не столкнуться с ней, Лира направилась домой.
Сырая, пасмурная погодка опять помогла кобылке сбросить с себя дрёму и, проходя мимо рыночной площади, она уже чувствовала себя практически совсем бодрой и готовой к любым действиям.
Сегодня все палатки были пустыми, а вокруг бродили полицейские. Тяжело было понять, что именно они ищут, но никто из них даже не посмотрел на Лиру, когда та проходила мимо.
Надеясь удивить Бон Бон, единорожка тихо вошла в дом с жилой стороны, собираясь незаметно проскользнуть в магазин с рабочего входа. Однако, как оказалось, Бон Бон всё ещё была на кухне, за плитой.
— Я дома! – нараспев оповестила Лира, где-то в глубине души расстроившись, что все придуманные варианты диалога уже не сработают.
— Прямо удивительно! – язвительно, но не агрессивно ответила Бон Бон, — Я так полагаю, пообедать пришла?
— Нет! У нас закончились собрания, возобновятся только после фестиваля!
— Ого! – удивление Бон Бон уже было искренним, — Это значит?..
— Да, я вся тут, к твоим услугам!
Земная кобылка крепко обняла подругу, погладила по спине. После чего прошептала той на ушко:
— Тогда иди и последи за магазином, пока я работаю.
Если бы они не прожили вместе так долго, Лира бы обиделась, однако другой реакции от Бон Бон было тяжело ожидать – несмотря на все хорошие качества, она очень медленно отходила от обид.
— Слушаюсь, — улыбаясь, ответила Лира, — приступаю к работе.
Ей было не впервой «приглядывать за магазином», что обычно просто значило сидеть и ничего не делать. Погода снаружи мало располагала других пони к действиям, поэтому казалось, что посетителей сегодня точно не будет.
— Приветик! – вывел её из транса звонкий голосок, — А где хозяйка?
— Я за неё, — буркнула Лира, тряся головой и пытаясь сфокусироваться на внезапной посетительнице, — Я Лира Хартстрингс, её помощница.
— Я Ти Лав! Некоторые зовут меня медсестрой, некоторые внучкой, а кто-то, — кобылка выдержала паузу, после чего встала в гордую позу, — некоторые зовут меня воином света!
— Забавно, — снисходительно улыбнулась единорожка, — могу чем-то помочь?
— Мне нужны вкусности! – Ти достала кошелек и вывалила горку монеток на прилавок, — Самые вкусные конфеты за эти деньги!
Вспоминая все уроки, которые ей давала Бон Бон, Лира начала рекомендовать конфеты с витрины. Не то чтобы она сама любила сладкое, но перепробовать их все она успела.
— Эти мои любимые, признаю, — единорожка указала на шоколадные батончики, — Бон Бон делает их по какому-то секретному рецепту, ещё более секретному, нежели остальные конфеты и то, что она делает сейчас, чем бы оно ни было.
— Ого! Секретный конфето-проект?!
— Наверное, я не знаю, честно. Она не рассказала.
— Супер-секретный! – рот Ти растянулся в широкой, совершенно детской улыбке, — Наверное, будет вкусно!
— Будешь следить за ассортиментом?
— Конечно! Буду заходить каждый день! Может, по два раза! Ухх! Вот только сегодня вечером дела, надо сбегать на электростанцию, но с завтрашнего дня я точно буду вся в предвкушении!
— Будем ждать тебя, воительница, — Лира потрепала гриву Ти, протягивая пакетики с конфетами и батончиками, — да пребудет с тобой что бы то ни было.
Кобылка улыбнулась в ответ и, схватив пакетики, вприпрыжку направилась куда-то.
— Чувствую себя какой-то старушкой, — пробурчала себе под нос Лира, — откуда я только могла понахвататься такого поведения? От папы, что ль?
Тут же вспомнилось, что надо было с ним связаться – всё-таки, она обещала.
— Бон Бон! – крикнула единорожка, приоткрыв дверь, ведущую в жилую часть дома, — Мне надо добежать до почты! Ты не постоишь за прилавком немного?
Ответом послужило дежурное «ладно», после протяжного вздоха. Земная кобылка, потирая глаза, заняла свое обычное место за прилавком и отпустила Лиру, потребовав, однако, вернуться не позже чем через час-полтора. Та, пообещав, что будет быстрее молнии, рванула на улицу.
Оценив факт того, что за сегодняшний день норма продаж на удивление выполнена и хмыкнув тому, насколько низки её стандарты успеха, Бон Бон села на табуретку за прилавком. Смесь для таинственных в своей сложности конфет мирно грелась на кухне, и этому суждено было продолжаться ещё часа два.
— Привет, подружка, — словно по часам, заявилась Кэррот Топ.
— Привет, — кивнула кондитерша, — всё ещё не пускают на рынок?
— Угу, — пони уселась на пустой ящик перед дверью в жилую часть, — но удалось выяснить, что случилось.
— Правда? Что-то серьезное?
— Как тебе сказать, — кобылка потрепала свою гриву и тяжело вздохнула, — был там ларёк с соком и минеральной водой, обычный, ничем не примечательный, пользовался большим спросом в жару, говорят, существовал ещё лет тридцать назад, даже больше, в том или ином виде. Всё бы хорошо, но недавно кому-то надоумилось провести какую-то проверку. Нашли что-то глюкогенное.
— Галлюциногенное? – поправила Бон Бон.
— Угу. Хотя мой вариант мне больше нравится. В общем, кто-то это раскрыл, торговец пропал мгновенно, теперь его ищут.
— И поэтому рынок оцепили?
— Я понимаю, ты имеешь в виду, что его спугнули, но спугнул его ещё тот, кто якобы проверил его товар. Полиция сейчас проверяет, нет ли подобных вещей в других товарах. Мало ли, кто-то подключился к его делу.
— М-да, — кондитерша цокнула языком, — безумие какое-то. Хорошо, что я никогда не брала соки или даже минералку вообще.
— Я тоже, но пострадавших немало. Но вся эта история, она не к разглашению. Так что молчком, ладно? Касается это всё только работников рынка.
— Ладно, я молчком.
— Славно, — Кэррот Топ вздохнула и выдавила из себя улыбку.
— Нет, мы ещё не закончили, — помотала головой Бон Бон, — ты хотела сказать что-то ещё. Что-то нехорошее.
— Помнишь Кэнди? – после затянувшейся паузы вновь заговорила фермерша.
— Та, которая словно большой ребёнок прячет конфеты в своей гриве?
— В общем, ей последние полгода все хуже и хуже становилось. Никто не понимал, почему. В последнее время она начала видеть странные вещи.
— Хочешь сказать, она была завсегдатаем закрывшегося ларька?
— Угу, выяснилось, что да. Ей стали мерещиться странные вещи: движущиеся тени, существа из чистого света. Сначала это походило на очередную её фантазию. Знаешь же – она любила сказки. Но все больше и больше её истории становились похожими на жуткий бред. Её отвели к врачу, когда она начала уверять, что за ней следит какая-то тёмная личность. Тёмная в буквальном смысле, скорее даже «теневая». Из-за результатов и начались проверки. В полиции считают, что подобными веществами могли травить и других пони.
— А эти штуки… Они типа и привыкание вызывают?
— В том-то и дело, что нет. Поэтому полицейские всё ещё не могут понять, в чём была вся идея того торговца. Как и всех его потенциальных соратников, если они есть. В небольших дозах это вещество, насколько мне известно, вызывает анти-привычковое, не знаю, как ещё сказать, действие. В малых дозах его используют для лечения всяческих зависимостей. Но вот в повышенных – отторжение от реального мира, навязчивые идеи, потеря какого-либо распорядка дня, забрасывание всех привычных дел. Всё на почве усиливающихся галлюцинаций. Кэнди ещё может легко отделаться, но некоторые другие пострадавшие…
— Дрянь какая-то творится. Мне и сказать-то нечего на это.
— Я и не прошу ничего говорить. Просто рассказываю. Возможно, тебе это стоит знать.
— Спасибо за доверие, — буркнула Бон Бон, — Что в итоге? Кэнди завтра не появится на, так выразиться, собрании?
— Появится. Просто она всё ещё под наблюдением врачей. Галлюцинации постепенно отступают, но… Она всё ещё верит в них, — Кэррот Топ вздохнула, — Я не хочу быть грубой, но прошу, поговори с Лирой, чтобы не возникло лишних разговоров про… — пони запнулась, — ну, знаешь, странных существ. Если Кэнди начнет первая, то ладно, но если она не будет об этом, то, значит, она может постепенно отходить ото всего этого, и не хотелось бы, чтобы её утянуло назад. Извини.
— Понимаю, — кондитерша отвернулась, — я поговорю с ней. Не переживай. Ей хоть и нравится эта тема, но она достаточно понимающая, чтобы не поднимать её когда не следует.
— Спасибо. Честно, я просто хочу, чтобы мы собрались вместе, как в старые добрые времена.
— Звучит-то это неплохо, — хмыкнула Бон Бон, — ради такого я даже приостановлю работу над заказом. Время вполне терпит.
Кэррот Топ выдавила из себя улыбку, не задумываясь о том, что собеседница на неё не смотрит.
— Работа с заказом хорошо идет?
— Вполне неплохо. Рецепт сам по себе странный, но я справляюсь. Хотя такое чувство, что делаю не конфеты, а варю какое-то сверхстрашное зелье. Очень надеюсь, что дело будет стоить того.
— Ну, я просто могу верить в тебя, — попыталась подбодрить её фермерша, — Если что-то понадобится, просто позови.
— Хех, спасибо. Знаешь, я хотела, чтобы ты помогла приглядывать за магазинчиком, но, кажется, Лира свободна от своих собраний. Впервые за полгода.
— Не слишком вовремя, да?
— Да, — Бон Бон усмехнулась, — как раз тогда, когда я загружена работой. Но я и этому уже рада.
— Прости меня, если что, ладно? – Кэррот Топ вздохнула, — Я в последнее время вся на нервах тоже. Но уже не могу сдерживать это всё. Проблемы у Кэнди, проблемы у тебя, проблемы с работой, с родителями.
— С родителями?
— Я поссорилась с ними недавно. Из-за работы, из-за чего же ещё.
— А что не так?
— Ну, я думаю, ты можешь понять, что они хотели бы, чтобы их дочь обладала чем-то большим, нежели маленькой лужайкой, где она выращивает маленькие жалкие морковки или ягодки, чтобы продать за маленькие битсики.
— Ну, иронизировать так сильно было необязательно.
— Извини. Как-то само получилось.
— Может, тебя чаем напоить? А то выглядишь так себе.
Кэррот Топ опять вдохнула и посмотрела на Бон Бон. Глаза рыжей пони были необычайно усталыми. Вечно сильная и в меру задиристая кобылка внезапно показалась кондитерше какой-то странной, постаревшей. Она не могла поверить, что не замечала у подруги всё увеличивающихся синяков под глазами, теряющую объем и спутывающуюся гриву. Сколько времени Кэррот Топ уже была в таком состоянии, пытаясь быть обычной собой, да еще и утешая вечно хмурую Бон Бон?
Это было странное чувство жалости, чем-то похожее на то, что она испытала к Лаймон Спарк, но вместо отвращения был лишь стыд.
— Я не откажусь, — прошептала фермерша, вновь тяжело вздохнув.
Скорее даже не вздохнув, а попытавшись скрыть зевок, Бон Бон инстинктивно спрятала глаза. Стыд охватывал её редко, но если это и случалось, то слишком просто от угрызений совести избавиться не получалось.
— Кэррот, сколько ты уже не спала? – тихо спросила кондитерша, приведя подругу на кухню и усадив за стол, — Ты выглядишь словно студент, который зубрит уже целую неделю.
— Прости. Я действительно не спала этой ночью.
— Как и все предыдущие?
— Да, я плохо сплю в последнее время, — ответила рыжая пони, рассматривая чашку с чаем, которую поставила перед ней кондитерша, — иногда не могу заснуть, иногда работаю всю ночь, иногда просто будят кошмары.
— Кошмары? Например? Ты извини, я продолжу работать пока. Я слушаю, если что.
— Да. Я понимаю. Да и всегда хотелось посмотреть на то, как ты работаешь над чем-то серьезным, знаешь, твои конфеты восхитительны всегда, но сейчас уже просто интересно…
— Не отходи от темы, — начиная подготавливать смесь для конфет, оборвала её Бон Бон.
— Но есть ли разница, что за кошмары?
— Просто, знаешь, мне они тоже снятся последние дни.
— Правда? А что в них?
— Странные вещи, — вздохнула кондитерша, — я куда-то тороплюсь, а потом мир рушится, и я вижу неописуемые ужасы. Вернее, ужасы вполне описуемые, но от этого менее ужасными они не становятся.
— А мне снится, что я сижу в коридоре больницы и жду кого-то. Знаешь, такой старой больницы – не похожей на нашу, понивильскую. Стены вымощены мелкой плиткой, местами висят мозаики из мелких камешков, с потолка свисают лампы. А я сижу на скамейке, совсем одна, слушая шорохи, и жду кого-то. Всё жду и жду, а вокруг становится всё более ярко. Цвета словно бы прекращают существовать – всё просто становится белым. И мне холодно. И что-то шепчет мне, что я не могу ничем помочь. Понимаешь? Никаких монстров, никаких жутких видений. Лишь больница, яркий свет и… — Кэррот Топ вздрогнула, — и бессилие.
— Нет идей, что всё это может значить? – раздался из-за спины голос Лиры.
— Не пугай меня так! – словно ошпаренная, подскочила фермерша, — У меня чуть сердце через глотку не вырвалось!
— Прости!
— Ну как, разобралась с делами? – осведомилась Бон Бон.
— Да, надо было отцу позвонить. Тут одна группа на фестивале будет выступать, им нужен был настройщик. Мой старик как услышал, кто именно его клиент, — Лира мягко засмеялась, — в общем, таким счастливым я его никогда не слышала.
— Ты, кажется, очень хорошо ладишь с отцом, — с едва заметной ноткой зависти пробурчала Кэррот Топ.
— Ну, видимся мы редко, но он, стоит отдать должное, воспитывал меня в одиночку. Уж не знаю, насколько хорошую работу сделал, но отрицать, что он отдал на меня свои лучшие годы, я не могу.
— Я, кстати, не запирала магазин, — как бы невзначай обронила Бон Бон.
— Да, поняла, уже иду, — закатила глаза единорожка и, неумело послав воздушный поцелуй, скрылась за дверью.
— Она старается, — ухмыльнулась фермерша, — кажется, чувствует себя виноватой перед тобой.
— Она прекрасно знает, что я отхожу слишком быстро. Иногда мне кажется, что она просто ребячится.
— Знаешь, я многое бы отдала за то, чтобы кто-то меня любил так, как она любит тебя. Может, в последнее время ты этого не чувствуешь, но с того момента, когда я впервые вас встретила, её чувства к тебе не холодели ни на миг, как я вижу. Пылкость её сердца достойна книг. Я бы даже сказала, совершенно новых книг. Я читала много книг о любви, это тема в любом направлении популярная, но Лира, она совершенно не похожа ни на какой из обычных образов, как реальных, так и выдуманных. Словно она и не пони вовсе.
— Ну, это ты загнула, — сдерживая усмешку, ответила Бон Бон, — Да, Лира такая одна, но не стоит говорить о ней как о святой.
— Могу я быть откровенна? Я никогда и не считала её святой. Скорее наоборот.
— Что? – кондитерша нахмурилась и уставилась на подругу.
— Нет, я не пытаюсь сказать, что она какая-то плохая. Просто она, скорее… Она не святая. Наоборот – она словно некое демоническое существо, но доброе. Она отвергает почти всё, чем живут многие пони. Вспомни сама. Ещё до увлечения этой странной наукой. Она не любит солнечные дни, она никогда не переживала при посещении принцессой Селестией Понивиля, она привыкла обрывать на корню даже самую благую ложь. В то время как все пони считают понятие дружбы святым, для неё это лишь слово – она всё равно замечательный друг. Её дружба от этого кажется естественнее – ей не важно, друг ей кто-то или нет, она ко всем открыта. Ещё, вспомни, как её увлекало всё мрачное – в наших настольных играх она без раздумий выбирала самую мрачную выкладку, в её личной библиотеке всегда была большая часть ужасов и черной комедии. Лира словно бы страшный монстр, не борющийся со своей природой, но способный любить.
На то, чтобы разобрать по полочкам всю тираду подруги, Бон Бон потратила не одну и не две минуты. Некоторое время на кухне было совершенно тихо, исключая звук мерного бурления смеси для карамели и стука ложки, которой пони эту смесь помешивала.
— Знаешь, Кэррот, а ведь так и есть, — кондитерша сняла смесь с плиты, чтобы та слегка остудилась перед тем, как залить ею уже застывшие слои конфет, — Лира немного странная. Хотя это кажется ерундой.
— Пойми. Я не говорю, что она плохая!
— Я понимаю. Знаешь, я могу сказать тебе по секрету кое-что?
— О Лире? Я буду молчать, можешь не переживать.
— Это, конечно, ерунда, но…
Договорить ей не дал звонок в дверь. На пороге стояла Лемон Спарк.
— Фрау Бон Бон? Надеюсь, я не нарушила Ваш распорядок дня?
— Всё нормально, заходите, проходите на кухню.
Лемон Спарк кивнула и последовала за Бон Бон. Увидев Кэррот Топ, она необычайно вежливо поздоровалась и, словно стесняясь, села за стол, практически вжимая передние ноги.
— Я надеюсь, моя подруга не помешает нашей беседе? – осведомилась кондитерша.
— Вовсе нет. В таких делах свидетели очень важны. Итак, вы определились с методом оплаты?
— Да. У меня есть счёт, хотя я пользуюсь им крайне редко. Я смогла найти документы, которые нужно использовать для перевода средств на него.
— Замечательно, фрау Бон Бон. Тогда я сейчас же отправлюсь в банк. Учитывая скорость их работы, я думаю, завтра Вы уже сможете проверить и убедиться в наличие аванса на вашем счету.
— Это прекрасно, — кондитерша кивнула, — подождите минутку, я схожу за документами.
Бон Бон торопливо пошла в комнату, оставив Лемон Спарк наедине с Кэррот Топ.
— Так значит, Вы и есть та пони, что сделала невероятный заказ? – не удержалась фермерша.
— Да. А вы её помощница?
— Нет. Просто подруга.
Продолжить разговор они не смогли – Бон Бон вернулась с листом бумаги.
— Вот. Это номер счёта для перевода. Я давно им не пользовалась, но, уверена, он работает.
Лемон Спарк кивнула и, достав блокнот, принялась переписывать какие-то данные, после чего торопливо распрощалась и ушла.
— Учишься вести дела? – хмыкнула Кэррот Топ, глядя на то, как кондитерша вернулась к работе, — Твой заказчик выглядит представительно, этого не отнять.
— Угу, хотя я точно чувствую, что она в какой-то момент ещё придет и даст что-то ещё. Я имею в виду, что такой, типа, обычно вспоминает о каких-то своих пожеланиях в процессе выполнения заказа.
— Тебе виднее. Кстати, Бон Бон, ты заметила, что у неё парик?
— Что? – притворилась кондитерша, — с чего ты взяла?
— Это, конечно, не моё дело, но хорошо видно, что её грива – парик, а хвост — искусственные локоны, вплетённые в остатки своего хвоста.
— Ну, возможно.
— Ладно, тебе эта тема не по нраву, я смотрю! – Кэррот Топ встала из-за стола и потянулась, — Спасибо за то, что приняла меня. Мне как-то даже полегчало немного.
— Всегда пожалуйста!
— Не забывай! Завтра вечером. Где-то часам к семи, ладно?
— Довольно поздно, не находишь?
— Это единственное время, когда все вроде как могут, — фермерша пожала плечами, — Ты же свободна?
— Да, я думаю, я могу позволить себе освободить вечерок. Признаюсь, эти конфеты какие-то безумные в своем приготовлении.
— Бон Бон, я хотела спросить ещё кое-что.
— Да?
— Ты веришь в то, что сны, ну, знаешь, сильно связаны с реальностью?
— В смысле?
— Нет, — Кэррот Топ потрясла головой и натянуто улыбнулась, – забудь! Я просто даже не в состоянии выразиться, чтобы меня поняли! Наверное, мне стоит попытаться выспаться сегодня! Пока и заранее спокойной ночи!
Проводив подругу, Бон Бон вновь взялась за работу, потирая глаза – усталость давала о себе знать. Когда часы показали время ужина, в кухню неспешной походкой вошла Лира, сказав, что закрыла магазин до завтра.
За нехитрым ужином пони попытались завести какой-нибудь разговор, но быстро теряли нить и замолкали. Наконец, Лира смогла выдавить из себя:
— Я видела, как ты делаешь эти новые конфеты. Словно бы звёзды.
— Посмотрела бы я на звезду из сиропа, — хмыкнула Бон Бон, едва заметно улыбнувшись, — но почему звёзды?
— Тебе не понравится мой ответ, — единорожка сдавленно засмеялась, запихивая в себя остатки яичницы, словно пытаясь оправдать отказ объяснять.
— А всё-таки?
— Ну, помнишь, Дитрих говорил про монстра или божество, как тебе угодно, обучившего пони кондитерскому делу? По тем же источникам, он был способен создавать звёзды на небе.
— Прямо вот так? – устало усмехнулась кондитерша, — А профессия у меня, оказывается, величественная, а?
— Да, — слегка замявшись, ответила Лира, — Эм, Бон Бон, прости, что я опять об этом.
— Да нет. Я приму это, как комплемент, поэтому не переживай, — кобылка зевнула, — я думаю, скоро стоит прилечь и поспать. Могу снова доверить тебе разбудить меня?
— Конечно! Не хочешь в этот раз, ну, спать там, где пони обычно спят – в кровати?
Бон Бон вдруг, потеряв свой вечно недовольный вид, тихо рассмеялась. Действительно, ей впервые указывали на то, что она делает простые вещи «не так, как положено», хотя всё детство и юность это было её личной «фишкой» — упрекать всех.
— Да, пожалуй, можно и делать вещи по правилам, — кондитерша зевнула и одновременно слегка обняла единорожку, — я только быстренько помоюсь. Кажется, я пропахла жжёной карамелью как никогда.
— Но это просто прекрасный запах! – крикнула ей вдогонку Лира.
Единорожка, однако, как и всегда, не особо стремилась заниматься домашними делами достаточно серьёзно, поэтому просто слегка ополоснула грязную посуду, даже не прикасаясь к мочалке и, кое-как поставив тарелки в шкаф, побежала в спальную комнату.
Никакие её надежды, если они и были, не оправдались – Бон Бон устало рухнула в кровать и закуталась в одеяло, позволив лишь обнять себя и напомнив завести будильник. Лежа и рассматривая в темноте лицо своей возлюбленной, единорожка тонула в море самых разных мыслей.
Когда Бон Бон спала, она выглядела чистой и невинной, словно дитя – вечно опущенные уголки рта расслаблены, дыхание ровное… Эта земная кобылка была её настоящим сокровищем – нельзя даже представить, было ли в этом мире что-то более важное. Если бы всему мирозданию суждено было рухнуть, это было бы не так страшно, если они будут рядом.
Странно, что Бон Бон так сильно не любит спать при свете – единорожка никогда не чувствовала особой разницы. Кстати о свете, откуда вообще взялась эта странная кобылка, кажется, её звали Нион Лайтс? Лира не могла похвастаться, что знала в Понивиле всех, но её она точно ни разу не видела.
В прочем, это не было важно – Лира никогда и не любила яркий свет. В темноте она чувствовала себя уютнее. А что уж говорить о темноте рядом с самым тёплым сердцу существом в мире. За окном было тихо – не было слышно даже обычных вечерних шумов. Довольно давно они не ложились так рано, но даже поздний шум улиц иногда мог мешать заснуть.
Закрыв глаза, Лира мгновенно погрузилась в сон.
То же озеро, та же вода, те же рыбы, всё абсолютно то же. Ужасы прошлого раза рассеялись – на смену вновь пришла музыка тишины. Посмотрев вверх, пытаясь разглядеть что-то за гладью воды, Лира неуверенно начала подниматься. В этот раз то она сможет узнать, что там – никаких лишних плавательных упражнений – нужно успеть до того, как реальный мир вырвет её из сна тем или иным образом.
Она была готова к тому, что что-то упало в воду, была она готова и к тому, что это что-то оказалось Бон Бон. Была она готова и к крику спасённой. Помня, чем закончился прошлый сон, Лира отпрянула назад и почти полностью скрылась под водой, давая Бон Бон вдоволь накричаться.
Что-то было не так. Почему Бон Бон так паникует? Это же она – Лира, а не какой-нибудь жуткий монстр. То, что было вокруг, было страшнее любого монстра. Мир вне озера оказался совершенно безобразным.
Вдали вздымались монолиты, поблескивающие квадратами света, словно магические артефакты древними символами, зубцы елей редкого леса пытались разорвать небо, лишённое звёзд, откуда-то доносились неясные шумы, похожие на непрекращающийся шелест мертвой листвы. Этот мир сводил с ума – уродливый, лишённый неправильных форм, лишённый тишины и красоты ночной тени.
Бон Бон, тем временем, успокоилась. Она смотрела на свою спасительницу, всё ещё почти полностью скрытую под водой. Пытаясь подняться на ноги, она что-то говорила ей, Лира не могла понять, что.
Что-то с этой Бон Бон было не так. Не тот цвет, не та причёска, не тот голос, не та фигура. Лира поднялась из воды, словно пытаясь показать свои благие намерения, но это лишь заставило спасённую вновь испугаться. Дышать стало тяжело, воздух вокруг был каким-то пустым, режущим лёгкие. Бон Бон попятилась, с ужасом смотря прямо в глаза Лире. Странные движения, странный голос, странное всё. Была ли это Бон Бон вообще?
Возвышаясь, Лира потянулась к ней, чтобы обнять – простейший знак дружбы она уж поймет, несмотря ни на что.
Когда они были уже близко друг другу, резкий удар заставил Лиру отпрянуть. Мир вокруг рассыпался, оставив на своём месте лишь погружённую во мрак спальню, а странная Бон Бон заменилась на обычную.
Протерев глаза и проверив будильник, Лира вылезла из-под одеяла и побрела на кухню. Хотелось пить, да и выглянуть на улицу – внутри всё пересохло, а лёгкие словно бы сжались от нехватки воздуха. Чайник грелся на плите, пока единорожка наивно копалась в холодильнике, в тщетной надежде найти какой-нибудь ночной перекус.
Чашка фруктового чая, и неприятные ощущения начали отступать. Выйдя на крыльцо и вдыхая холодный и мокрый ночной воздух, Лира задумалась о своём сне. До сих пор она не могла понять, чем Бон Бон отличалась от реальной. Более того, чем дольше она думала, тем больше образы из сна заменялись на привычные, оставив лишь некоторые детали.
Ночь была необычайно темна, словно весь свет просто исчез. Тишина медленно сменялась нарастающим шумом ветра. Листва на деревьях шелестела свои древние песни, где-то поодаль слышался звук речки, а тихое дыхание самой Лиры дополняло звучание ночи.
Небо было затянуто плотными облаками, что скрывало звёзды и давало надежду на дождь. Лира любила дожди и никогда не могла отказать себе в удовольствии прогуляться, неважно, был ли это мягкий моросящий дождик или настоящий ливень, вдавливающий цветы в землю и оставляющий лужи, похожие на маленькие озера.
Глубоко, почти до боли в груди, вздохнув и прищурившись от приятного головокружения, единорожка вернулась в дом. Судя по часам, пора было растолкать Бон Бон. Бедняга, совсем собьёт себе весь режим дня. С другой стороны – они смогут вместе немного насладиться темнотой ночи.
— Ты могла бы идти досыпать, — буркнула Бон Бон, чувствуя на себе взгляд Лиры.
— Я посижу с тобой, — отказалась та, — не оставлять же тебя одну.
— Потом будешь дуться на меня.
— Не-а, — единорожка потянулась, — я вполне бодра.
— Всегда такая бодрость по ночам, а?
— В полумраке ты всегда прекрасна, — мечтательно протянула Лира, — ты прекрасна всегда, но маленькая крупинка загадочности делает тебя такой желанной.
— Эй! Следи за словами, — смутилась Бон Бон.
— С чего бы? Я просто хочу сказать, что ты и есть весь смысл моей жизни.
— А ты моей, — попыталась улыбнуться кондитерша, — я рада, что мы снова говорим, как раньше, но, — она замялась, — это чувствуется как-то фальшиво. Мы и так знаем, что любим друг друга. Простых слов вполне достаточно.
— О, Бон Бон, ты просто не слышала моих «сложных слов»!
— Так. Хватит. Мне нужно работать. Это очень точная конфета.
— Ладно! – Лира выпрямилась, словно солдатик, — Слушаюсь!
— Можешь заранее подготовить магазинчик к открытию? Сегодня раньше закроемся и пойдём к Кэррот Топ.
 — Хорошо. Что подготовить в магазине-то?
— Высыпи новых конфет на витрины. В холодильнике есть несколько коробочек, я сделаю больше, когда будет перерыв в работе с этим заказом.
Насмешливо отдав честь, Лира вытащила упакованные конфеты из холодильника и неторопливо направилась по коридору. Особых умений в работе с витринами у неё не было, поэтому новые конфеты просто легли на пустые места.
Единорожка сидела за прилавком и наблюдала через большое окно-витрину, как на улице светлеет. Тучи так и не разошлись, всё словно бы подёрнулось лёгкой дымкой. После полудня начал моросить дождь.
Лира подошла к двери и приоткрыла её. О, сколько бы она отдала за то, чтобы прогуляться по такой погоде, можно даже под зонтом с Бон Бон. Хотя пусть та идёт под зонтом, а сама она пойдёт под дождем.
Несмотря на неприятную для других пони погоду, на улице было необычайно оживлённо. За день даже забрело несколько клиентов, хотя никто и близко не оказался таким охотником до сладкого, как вчерашняя зелёная кобылка, клявшаяся вернуться.
В этом единорожка никогда не признавалась, но она любила сидеть здесь, на месте Бон Бон. Словно маленький жеребенок, которому дали потыкать кассовый аппарат или изобразить любую другую деятельность продавца, Лира обожала чувствовать себя «кондитером». Она не смогла сделать ни одной конфеты, даже под чутким руководством настоящей кондитерши, но, тем не менее, предлагая сладости другим, она чувствовала себя необычайно важной.
К вечеру дождь прекратился, и, заперев магазин, вместе с Бон Бон единорожка направилась, как и договаривались, в гости. Пони Понивиля любили ходить в гости, словно герои какой-нибудь детской сказки. Подобное отношение к жизни нравилось Лире ещё с тех пор, как она переехала в этот город.
— Лира, я хочу тебе кое-что сказать, — осторожно начала кондитерша, когда они были на полпути к дому Кэррот Топ.
— Да-да?
— Никаких разговоров о твоей этой хтоникологии, ладно? Я объясню всё дома, ладно?
— Ладно-ладно, — слегка насмешливо ответила единорожка, — я думаю это всё же не единственное, о чем я могу говорить.
— Это важно, Лира! Очень важно.
— Да поняла я! – слегка обиженно ответила та, — Со мной уже провели воспитательную беседу.
— Что? Кто?
— На последнем собрании. Обещаю, я усвоила урок и ни слова о монструозных силах природы не пророню. В конце-то концов, есть много замечательных тем! Музыка, книги, та же погода!
— Ладно, надеюсь на тебя.
Встретили их так, словно бы не видели многие годы. Пиром, конечно, эту посиделку назвать было тяжело, но застольем – вполне.
— Значит, уже куча наших земляков оказались знаменитостями? – смеясь и опрокидывая в себя очередной стакан сидра, рассуждала Дейзи, — А я тут сижу и до сих пор «просто Дейзи», а жизнь-то проходит.
— Мне кажется, тебе стоит прекратить так налегать на напитки, — слегка озабоченно прервала её Роуз, пытаясь отодвинуть кувшин от той, — Может, немного пирога?
— Девчонки, я не думаю, что слава – это главное в нашей жизни, — попыталась встрять Лира, — мечтать надо о других вещах, которые важнее сердцу.
— А что если мне сердцу мила слава? – не унималась Дейзи, — Может, я хочу, чтобы о цветах, что я выращиваю, знали все!
— Я думаю, о них и так знают все, — слегка снисходительно посмеялась Кэррот Топ, пытаясь не допустить ссор.
— Но знают-то обо мне только в нашем городе!
— Дейзи, милая, ты раздуваешь истерию из ничего, — степенно прервала её Лили.
— Когда-то мы делали это втроём, — хмыкнула Роуз, — помните? А сейчас что-то теряем хватку, хотя причин вроде хватает.
— Например, что рыночная площадь всё ещё закрыта! – буркнула Кэррот Топ, — Кэнди, ещё фруктов? Ты почти не ешь.
— Я не очень хочу, — слегка хрипло ответила та, — хотя доктор почему-то настаивает, чтобы я ела больше разной зелени.
— Доктор? Какой доктор? – удивилась Бон Бон.
Лира почувствовала в этом удивлении какую-то странную фальшь, но решила не подавать виду. Чувствовалось, что рыжая фермерша слегка напряглась, глядя на не желавшую есть подругу. Кэнди же, в свою очередь, вытащила из гривы конфету, посмотрела на неё и убрала назад, помотав головой.
— Мой лечащий доктор. Премного милый, но суровый пегас. Он говорит, что, чтобы поправиться, нужно кушать много зелени.
— На деле-то совет, скажем так, дельный, — Бон Бон выдавила из себя улыбку, — но почему тогда отказываешься?
— Но они не зелёные. Он говорит: «Мисс Кэнди, чтобы пойти на поправку, вам нужно много зелёной еды»
— Отличная идея! – попыталась приободрить ту Кэррот Топ, — я обязательно приготовлю для тебя салат из всего зелёного!
— Кстати, Кэррот! Ты обещала познакомить нас с твоей новой подругой! Это раз. И где Дитзи?
— Ох, Дитзи сказала, что придет совсем вечером – много работы на почте. Кстати, вам не кажется, что в последнее время Дитзи то крепнет, то увядает?
— У бедолаги какой-то тяжёлый период в жизни, — согласилась Роуз, — Я слышала, Бэрри Панш опять плохо.
— Да, они всё же подруги. С детства вместе, — согласилась Лили.
— Дитзи Ду вообще добрая душа, — добавила Бон Бон, — всю жизнь за других больше трясется, чем за себя.
— По-моему это славно, — пожала плечами Лира, — до тех пор, пока самонаплевательство не приносит боли другим. Возьмите, например, Бон Бон. Она вроде невзрачная для стороннего глаза особа, но знаете, я же вижу, как она…
— Довольно! – кондитерша не церемонясь, заткнула подруге рот, — я знаю, что сейчас ты хочешь меня похвалить, но не надо.
— Вот видите! Полное самонаплевательство! – каверзно улыбнувшись, закивала Лира под тихий смех остальных.
— О, да, как смешно, Бон Бон не любит, когда её незаслуженно хвалят, — без эмоций пробурчала Бон Бон, — так что там о новой подруге?
— Я думаю, она будет…
Кэррот Топ перебил тихий стук в дверь.
— Сейчас? – слегка неуверенно закончила кобылка, — Я схожу открою.
Когда она вернулась вместе с новопришедшей, Лира чуть было не подавилась бутербродом, который хотела впихнуть в себя, пока стояла тишина.
— Знакомьтесь, Нион Лайтс. Она недавно переехала в Понивиль. Мы познакомились пару недель назад, на рынке.
 — Привет всем, да, здрасьте, здрасьте, — серогривая торопливо поклонилась каждой присутствующей, — Пожалуйста, зовите меня просто «Нион».
Её взгляд остановился на Лире.
— О, Мисс Лира, хе-хе, очень рада вас здесь видеть.
— Вы знакомы? – удивилась Кэррот Топ, — Нион, ты же говорила, что до сих пор никого не знаешь в городе.
— Мы встречались пару раз, — запинаясь, ответила та, торопливо отворачиваясь, — я имела честь видеть её пару раз до этого. Преприятнейшая пони.
— Кстати, Нион, давно переехала? Чем занимаешься у нас в городе? – полюбопытствовала Дейзи, глядя как та немного неуклюже пытается пристроиться к стакану с сидром.
— Я, да, приехала совсем недавно! Месяц, не больше! Я, странно, да, из далекого города. Я была там частным детективом, но знаете? В итоге, хе-хе, жизнь пошла иначе, и я решила начать всё с чистого листа. Пока что я устраиваюсь на почту, да, хорошее место для меня.
— Да, на почте работают неплохие пони, — согласилась Кэррот Топ, — Кстати, если не секрет, откуда ты?
— Я не знаю, знаете ли вы. Город, тут далеко, Мисти Мэйн. Прекрасный, просто прекрасный пасмурный город. Вся моя семья жила там.
— Решила отделиться?
— Да, вроде того. Стало тесно в доме, поэтому, да.
— И как тебе Понивиль? – Бон Бон внимательно осматривала новенькую, — Оправдывает ожидания?
— О, и да, и нет. Да, больше да, но немного нет. Просто очень ярко, всё после серых красок большого города. Я понимаю, но маленький город вроде этого, вроде, мечта, но не совсем.
Лира тоже не спускала взгляда с этой кобылки. Странная она. Не любит яркость, не гнушалась весьма специфичной профессии… Правда, с такими повадками, как она вообще могла быть детективом? Может, что-то случилось на работе?
Заметив на себе пристальный взгляд, Нион опустила голову и начала судорожно поедать салат из своей тарелки. На протяжении всего остального времени она старалась не издавать никаких звуков, исключая короткие, очень торопливые «угу», когда её о чём-то спрашивали.
Дитзи появилась уже когда на столе стоял пирог, и сонные пони начинали пить чай. Выглядела пегаска очень взволновано и растрёпано.
— Я просто забегала в больницу, — сдалась она под напором вопросов, — моя подруга опять оказалась там. Потом к Бэрри. Ей стало чуть лучше.
— То есть Бэрри не в больнице? – удивилась Кэррот, — Но кто тогда?
— Да, за Бэрри приглядывает знакомая на дому, в больнице другая пони. Октавия, может, слышали о ней?
— О! Я слышала! – Лира подняла копыто, словно на уроке, — Музыкант из Кэнтерлота! Бывает здесь иногда, мы с ней в студенческие годы переписку вели! Ну, вернее, у меня не было студенческих лет. У меня была школа с глубоким изучением музыкального дела, лишние два года просто. В общем, да, вполне неплохо знакомы.
— Она опять в больнице, уже во второй раз, — Дитзи слегка запнулась, — мне страшно за неё. В этот раз меня к ней даже не пустили.
— Ужас! – хором сказали цветочницы, — Она вообще жива?
— Её мать говорит, что да, но такое чувство, что седых волосков в её гриве поприбавилось. После того, как она увидела свою дочь, что бы там ни было, — пегаска тяжело вздохнула, — я только чашечку чая и пойду. Не хочу оставлять Динки одну надолго.
— Она уже не маленькая! Не бойся, — Дейзи широко улыбнулась. – у нас осталось ещё немного сидра!
— Нет, спасибо, — Дитзи отмахнулась, — насколько бы он ни был безалкогольным, я лучше просто чаю.
— После всего, что происходило с Бэрри, мы все лучше чаю, — согласилась Кэррот Топ.
Общение как-то затихло, и, спустя минут десять, ушли цветочницы, обняв всех напоследок. Следом за ними ушла и Дитзи. Лира чувствовала какое-то странное нарастающее напряжение. Кэнди постоянно бросала странные взгляды на Нион, а та лишь прятала свои глаза и украдкой посматривала на неё – Лиру.
Это не был враждебный взгляд, скорее наоборот – полный любви. Но не той любви, что была между Лирой и Бон Бон, а скорее, что существует между дитя и матерью.
— Я думаю, — кондитерша встала из-за стола, — нам пора. Много работы.
— Спасибо, что пришли, — Кэррот Топ широко улыбнулась, — надеюсь, не последний раз собираемся.
Послашылось едва заметное хмыканье, заставившее Лиру вздрогнуть. Никто словно бы не заметил, но единорожка не просто услышала этот «хмык», полный какого-то болезненного презрения и жалости, но и увидела нечто, от чего ей стало не по себе.
Весь образ Нион Лайтс исказился – слишком широкая улыбка, слишком глубокие глазницы, слишком серая грива, слишком длинная шея, слишком ловко держащие чашку копыта. И что-то лишнее. Что-то очевидно лишнее, но что?
— Лира, ты идешь? – вывела её из транса Бон Бон, заставив обернуться.
Как только Лира вновь посмотрела на Нион, та уже снова была обычной – слегка лупоглазой, грязной, неуклюжей. Галлюцинации от недосыпа?
— Да. Иду, прости.
Она так и не осмелилась поделиться этим происшествием по пути. Она знала, что может доверять Бон Бон, но что-то заставило её молчать. Единорожка не собиралась успокаивать себя тем, что «это всё игра света и тени» или «это усталость».
Засыпала она тяжело, впервые в жизни. Ворочаясь в кровати и перетягивая одеяло на себя. Из головы не уходил пугающий образ. Пугающий, но вместе с тем понятный и очевидный. Широчайшая беззубая улыбка. Впавшие маленькие глаза в огромных глазницах. Длинная шея, прогибающаяся под тяжестью головы. И что-то очень лишнее. Лишнее не по мнению Лиры, а по мнению любого другого пони.
Спасительное озеро не вернулось. Она уже была на поверхности, в окружении леса, стоило провалиться в сон. Неправильная Бон Бон все так же в страхе отступала от неё.
— Что со мной не так? – прошептала Лира, отчего Бон Бон резко отпрянула назад, закрывая уши.
Верно. В прошлый раз это убило её. Чувствуя что-то странное внутри себя, Лира отступила в озеро и ушла под воду. Цвета были блеклыми и не радовали, но всё так же дарили спокойствие. Впервые она по-настоящему чувствовала, что сон под её полным контролем – она просто сидела и смотрела на медленно покачивающиеся водоросли, даже не обращая внимания, как в какой-то момент озеро растаяло и превратилось в её комнату.
Это стало повторяться из ночи в ночь.
— Как спалось?
— Отвратительно. Опять. Как конфеты?
— Точно так же. Как и всегда.
Лира сидела на кухне и рассматривала новые инструменты, с которыми, видимо, Бон Бон предстоит работать.
— Что это ещё за орудия пыток?
— Заказчица принесла. Сказала, что хочет рисунки на конфетах.
— Сами-то рисунки принесла?
— Угу. Там, на серванте.
Единорожка магией поднесла к себе листок и едва удержалась от того, чтобы не закашлять.
— Бон Бон, это же алхимические символы. По большей части.
— Меня мало волнует, что это за символы. Заказчица платит хорошо.
— Да, но… Послушай, это весьма необычно.
— Что такое?
— Хотя забудь. Тебе не понравится.
— Опять хтоникология? Говори уже.
Лира вздохнула и подошла к кондитерше вместе с листком.
— Вот. Видишь это символ, в самом низу? Считается, что это символ очищения. Он не входит в стандартный набор алхимических глифов.
— А чего плохого в очищении? Звучит вроде неплохо.
— Полного очищения. Ото всего. Считается, что этот символ изображает некое существо, которое когда-то желало лишь одного – полной пустоты. А рядом с ним глиф «желчь». Но не как «желчь» в словах или в организме, а как некий элемент. Некоторые существа относятся к категории «желчи». Они безродные гибриды. Например, накилэви.
— Лира. Я готова поспорить на всё, что хочешь, заказчица просто нашла эти картинки в какой-нибудь книге и решила, что это будет интересно смотреться на конфетах. Ей нужно сто конфет, а тут сто символов. Наверное, она просто дополнила обычные, как ты говоришь, алхимические, всякой всячиной!
— Ты говоришь мне поверить в совпадения?
— Лира! Я говорю тебе, что даже если и… Ох! — Бон Бон громко вздохнула, — Прошу, хватит! Не сейчас! Ты можешь высказать всё про эти значки потом, когда я сдам работу!
Единорожка понурила голову и послушно села за стол. Она не слишком обиделась, прекрасно понимая, что в душе Бон Бон уже жалеет о своей грубости. Лира молчала, терпеливо ожидая возможности замять эту маленькую ссору. В конце концов, она обещала не поднимать лишний раз темы, связанные с её личными увлечениями.
— Кстати, я вспомнила вот, ты мне так и не рассказала, что за причина была. Чтобы я молчала про хтоникологию тогда, у Кэррот Топ. Стесняешься меня?
— Не в этом дело, — Бон Бон оторвалась от работы и села напротив единорожки, — Это из-за, или, вернее, ради Кэнди.
— А что такое?
— Только тихо, я обещала, что это дальше не уйдёт. Если коротко, то у неё галлюцинации, ей мерещатся монстры, и только недавно ей стало лучше. Кэррот Топ просто боится, что, если ей напомнить о монстрятнике любым образом, то всё начнётся сначала.
— Звучит как серьёзная штука, — согласилась Лира, — но от чего у неё галлюцинации?
— Нет, это не связано ни с какими настоящими монстрами, врачи определили причину, но я не могу сказать.
— Ладно-ладно! Я понимаю. Но, послушай, эта Лайтс, что была тогда там, она тоже бывает на наших собраниях, на последнем была точно.
— Лайтс?
— Нион Лайтс. Та новая подруга Кэррот. Я думаю, вся странность нашего клуба ушла в неё. Она очень, — Лира задумалась, вспомнив видение лица серогривой пони, — странная.
— Мне она тоже показалось какой-то неестественной, — согласилась Бон Бон, — знаешь, она словно бы воплощение того, как я все это время видела вашу хтоникологическую тусовку: напряженная, вечно параноит, выглядит так, словно её что-то пытается съесть, да что уж там, она была детективом, наверняка у неё был такой же глупый плащ!
— Ты, как и всегда, честна и открыта, — хмыкнула Лира, — но да, ты говоришь то же, что и я, хотя можно бы и менее грубо.
— Я просто устаю, Лира, — Бон Бон тяжело вздохнула, — единственная причина, почему я взяла этот заказ – это деньги.
— Воу, а где же искусство и самосовершенствование?
— Лира, этот рецепт не столько сложный, сколько бессмысленно затянутый.
— А ты не пробовала упростить его?
— Нет, ни за что. Я сделаю всё как надо. Потом уже, когда сдам работу, и этот рецепт останется у меня, я над ним поработаю.
— Ты уверена, что не загонишь себя в могилу таким режимом дня? Знаю, не мне говорить о том, когда спать, а когда нет, но, знаешь ли, ты выглядишь так, словно в любой момент повалишься на пол.
— Просто я плохо сплю, — кондитерша выдавила из себя улыбку, — последнее время снятся плохие сны.
— Ты не хочешь об этом поговорить?
— Чтобы ты привязала всё к какому-нибудь, дай подумать, Кальтликхту, древнему богу сновидений, который насылает на меня страшные видения за что-нибудь?
— Кальтликхт? Это ещё кто?
— Я только что его выдумала, — саркастично ответила Бон Бон.
— Просто очень знакомо звучит.
— Нет! Даже не начинай!
— Ладно-ладно! Я буду смотреть на твои сны с точки зрения, которую ты считаешь реалистичной.
— Не то чтобы мне хотелось бы об этом говорить, — Бон Бон тяжело вздохнула, — эти сны становятся всё более странными с каждым днём. У меня нет абсолютно никакого контроля над ними. Иногда, правда, я просто засыпаю и просыпаюсь, без снов. Обычно именно в те дни, когда стараюсь не вспоминать об этих снах.
— Ладно, я понимаю. Просто, если что, я всегда рядом.
— Да, я понимаю.
Шли дни. Обе кобылки мучились со своими снами и повседневными делами. Говоря начистоту, Лира была рада тому, что отсиживалась дома, приглядывая за магазином – совершенно не хотелось встретиться с Нион Лайтс снова. Дела в магазине шли, как и обычно, не очень хорошо – парочка посетителей в день. Конфеты на витринах не обновлялись, постепенно продавать стало нечего – всё, что не было продано, засахарилось и потеряло товарный вид.
Времени на обновление ассортимента у Бон Бон не было – ей едва хватало сил на то, чтобы работать над заказом и грезить наяву, что эти мучения скоро кончатся. Большая сумма уже не манила к себе так сильно, даже начала казаться вполне заслуженной. Лемон Спарк периодически заходила, чтобы проверить прогресс, и это радовало Бон Бон – она боялась, что заказчик в любой момент может передумать, хотя понимала, что это глупо, по крайней мере, в данном случае. Сама Лемон Спарк становилась всё более худой и дряхлой, даже, кажется, сменила парик на более пышный, чтобы скрыть это.
Весь город готовился к фестивалю, который вот-вот должен был наступить. Слухи и домыслы, сплетни и догадки наполнили разговоры жителей, когда они обсуждали гостей, которые начали постепенно прибывать в Понивиль.
Вместе с тем прибыл и отец Лиры. К счастью, пожить в дом дочери он не просился – кто-то из старых друзей с радостью приютил его.
Казалось, все вокруг были счастливы в предвкушении. Стоило бы и Бон Бон чувствовать себя счастливой – конфеты были готовы, даже более, вместо ста штук вышло сто четырнадцать – сто в точности по рецепту и ещё четырнадцать из остатков и без соблюдения многих шагов, ради эксперимента.
Но вместо радости Бон Бон чувствовала тихий, скребущий душу ужас. Стук в дверь, вырвавший её из ночного кошмара был настоящим даром свыше. Кобылка сидела на полу и трясла головой, словно бы надеялась вытряхнуть из памяти ужасы, только что так ясно стоявшие перед ней.
Стук не прекращался, вынуждая подняться. Вдруг это Лемон Спарк? Уж заказчику-то стоит открыть.
Однако на пороге стоял странно знакомый жеребец. Кобылка какое-то время разглядывала его, пытаясь понять, где же они могли раньше видеться. Голова всё ещё гудела, мысли метались как мухи, Бон Бон судорожно пыталась сообразить, кто же это, пока её не пронзила мысль, от которой раньше бы её скорее картинно затошнило.
— Мисс Бон Бон? – мягким тоном обратился жеребец, — всё в порядке? Простите, я не вовремя? Я хотел поговорить с Лирой – буквально на пару слов.
— Агностик Ай? – осторожно спросила она, — Лиры нет, но, прошу, зайдите.
Кажется, ему было любопытно, почему столь грубая при первой встрече кобылка вдруг сама решила пригласить его в дом. Однако он без тени сомнения последовал за ней.
— Прошу, уделите мне эти пару слов, — прошептала кондитерша, садясь за стол напротив гостя.
— Без проблем, мисс, но что случилось?
— Ваша эта хтоникология, она вообще поддерживается как наука?
— Ну, — слегка вздохнув, начал жеребец, — признание определённо присутствует. Некоторые считают нас чем-то ближе к религии, некоторые воспринимают хтоникологическую литературу как художественные произведения. По правде говоря, главная часть хтоникологии – объединение участников. Мы отвергаем фанатизм, более того, мы тратим на самоопровержение столько же времени, сколько на доказательство своей правоты. Мы близки к философии.
— Но, скажите, вы же искренне верите в, — Бон Бон сглотнула, — в древних творцов?
— Вы, смотрю, немного изучили материалы, — Агностик Ай улыбнулся, — Почитали книгу, которую читает Лира?
— Нет. Я даже не прикасалась к ней. Прошу, скажите, что такое сон с точки зрения хтоникологии?
— Ну, это весьма специфичный вопрос. К чему он?
— Прошу. Просто скажите.
— Мисс, Вы дрожите как осиновый лист. Может, мне сбегать за врачом?
— Нет. Сон! Что это? Прошу!
— Ладно. Сон считается просто порождением отдыхающего мозга. Он разбирает старую информацию, избавляется от ненужного, вырывает обрывки и кидает их в подсознание на последний пересмотр, иногда пытается восстановить последовательность событий для тренировки нервной системы. Да, разумен вопрос, что же тогда сила одной из сестер-принцесс, благодаря которой она проникает в сны для защиты от кошмаров, это не более чем фабрикация с помощью магии. Она создает этакую, гм, скажем так, «комнату», которой нет, и, с её помощью, на уровне образов лечит ваши переживания, как психолог, только с куда большим количеством ненужного пафоса. Проще говоря, она не оказывает прямого влияния на ваш мозг, а лишь на ваши мысли, как и, например, разговор. Более того, эта практика не имеет никакой связи с реальными сновидениями, а скорее более похожа на магический гипноз. Многие «кошмары», с которыми она борется – носители подобной магии, рождённые во времена раскола сестер. Сейчас, однако, их не осталось – они либо уничтожены, либо вернулись под её командование и сменили, гхм, сферу деятельности.
— Значит, сны – лишь мои мысли?
— Именно так, мисс.
— Значит, — кобылка вздохнула, — мой мозг сейчас в руинах?
— Почему же? Вам снятся странные сны?
— Искажённые образы жеребят, бегающие на задних лапах. Глаза, вокруг которых летают обрывки тел, здания, похожие на живые существа, небеса, заполненные безумно смеющимися куклами. Я уверена, ничто из этого я не могла видеть в своей жизни. Да, наш город прошел через много бреда, но некоторые сны не похожи ни на что.
— Мисс? – Агностик Ай слегка потрепал кобылку по плечу, когда та замолчала, — Вы в порядке?
— Нет! – взвизгнула та, — Я не в порядке! Всего месяц назад я смеялась над вашим культом, а сейчас я прошу у вас помощи, потому что больше не могу так!
— Мисс… Мы не «культ». И помощи с чем? Я не психолог.
— В ваших пантеонах точно есть тварь, которая контролирует сны! – Бон Бон схватила жеребца за копыто, словно боясь, что тот уйдет, — Я не знаю! Плакальщица, Пастор, Бедлам, Розадиус, Кассиус, кто угодно из них, любое из имён, они о чём-нибудь говорят?
— Мисс… Это имена, ну, вернее общепринятые в наших кругах имена, гм, как бы выразиться…
 — Тех, кто спас цивилизацию пони в период полного развала и хаоса.
— Мисс…
— Нет, я не притрагивалась к вашим книгам! Ни к одной из них! Они сами пришли ко мне! Я не пойму, пытают они меня или пытаются спасти! Я вижу один ужасный сон за другим! Я просыпаюсь и почти не помню сновидений, но последнее, оно пошатнуло весь мой мир! Мне кажется, я была там много лет! Этот сон длился несколько лет!
— Мисс…
-Нет! Я не приму никакие опровержения! Это не может быть проблемой в моём мозгу!
— Что Вам приснилось? – тихо спросил Агностик Ай, — Расскажите.
— Я не хочу вспоминать! Но эти образы словно всё ещё перед глазами! Мне кажется, — на глаза кобылки навернулись слезы, — мне кажется, я видела конец всего сущего. Рушилось всё. Ничто не могло удержаться. Сначала рухнула мораль. Пони сходили с ума – убивали друг друга, разрушали дома, они верили в странные поверья, о которых я даже никогда и не слышала. Потом рухнуло солнце. Сёстры пали тем или иным образом, я не знаю. Монстры, ужасные твари вышли на поверхность, словно надеясь куда-то убежать, но погибли в бою с пони. Всё было разрушено. Потом с неба спустились существа, которых пони приняли за спасителей. Они были прекрасны. Они не были пони – у них не было копыт, они были совсем иной формы. Их длинные одеяния скрывали их тела под синей, словно чистый океан, тканью, их прекрасную светло-жёлтую, словно солнечные лучи, гриву украшали красные крылья. Их шкура… нет, их кожа была светлой, словно слегка засахарившийся мёд. Их лица были добры, мы все решили, что они здесь ради того, чтобы спасти нас...
Бон Бон прервалась и судорожно зарыдала. Мир вокруг всё ещё казался ей хрупким, словно это был сон, а тот ужасный кошмар был реальностью.
— Дальше было только хуже, — продолжила кобылка, — мало того, что наша цивилизация была в руинах, мало того, что огромное количество разных культов пыталось убить друг друга, мало того, сколько перенесла я, так эти гости просто висели в небе. В небе, чернеющем с каждым часом. День не наступал, а звезды гасли одна за другой. И в один день я заметила ужасное. С каждой потухшей звездой лица этих существ, как их успели прозвать, «добротворцев», искажались. Это было почти незаметно сначала, но со временем все заметили, что полные чистого добра лица превратились в гримасы. Они смеялись над нами. Они пришли не для того, чтобы спасти нас.
— Мисс, может, Вам нужно попить?
Бон Бон вздрогнула, словно слова гостя вновь разбудили её ото сна. Она судорожно кивнула и указала на шкаф с посудой. Жеребец принялся второпях готовить ей чай, а сама она пыталась удержать себя в сознании. Голова, казалось, вот-вот взорвётся, глаза болели, всё горло, казалось, было изодрано. Пони не хотела даже думать о своём кошмаре, но чувствовала, что должна кому-то рассказать обо всём. Горячий чай слегка помог ей очнуться – по крайней мере, боль в горле понемногу ушла.
— Все эти вещи, они были так реальны, — прошептала Бон Бон, — я не верю, что это был просто сон. Если конец света похож на это, то я хочу умереть до его начала.
— А что те существа, мисс? Они так и остались висеть? На этом сон кончился?
— Что Вы, — кобылка нервно захихикала, не отдавая себе отчёта, — это было только начало конца. Когда на небе осталась одна маленькая одинокая звездочка, их лица уже перестали быть лицами. Это были дыры, через которые словно бы струилось, — пони запнулась, — ничего. Это было словно само ничто. Пустота. Пони, сохранившие хоть немного рассудка и не обратившиеся в диких беспощадных чудовищ, пытающихся выжить лишний день, молились всем, кого только могли вспомнить. Титаны. Величественные титаны вышли, чтобы помочь нам, мы возрадовались! Они доставали до небес! Мы подумали, что у нас есть шанс! Но потом… Вместе с угасанием последней звезды явилась Она. Она была огромна, колоссальна! Под пение краснокрылых монстров Она приближалась к нам. Титаны пали в битве с Ней, не успев даже шелохнуться. Многие пони падали, они молились Ей, приняв веру в Неё. А она улыбалась и медленно приближалась. Пустые глазницы, пустой рот, всё её лицо словно маска, за которой нет ничего. Одно её присутствие на небе начало выжигать всё, что осталось вокруг. Воздух стал сухим, земля обращалась в грязь и гниль, вода превратилась в слизь. Пони не могли умереть. Они падали и могли лишь смотреть на то, как Она приближалась. Она поглотила всё, и мы были последней крохой в этом мире.
— Мисс, кто «она»?
— Я не знаю. Но она была чем-то, чему не место в нашем мире. Ни в каком мире, если уж на то пошло. Нам осталось только лечь на землю и ждать. Все силы, в которые мы могли верить, пали, даже титаны. Они, титаны, молили нас сделать что-то, перед тем, как пасть, но на что мы были способны? Она приближалась медленно, но вскоре всё небо было закрыто её ужасным лицом. Её красные крылья были неподвижны и изорваны, её грива была не такой золотой, как у её вестников, но скорее желчно-желтой. Это всё, что мы видели в течение года – как её лицо медленно приближалось к нам. Звуки пропали ещё задолго до этого. Мы не могли умереть, мы не могли сойти с ума. Мы просто ждали, пока она закончит. И в один момент мы услышали последнее словно. «Нет». Всё пало, и она поглотила нас. Но, прежде чем это случилось, в последнюю долю мгновения, стук вывел меня из сна. Я боюсь представить, — пони сглотнула, — какая боль бы… какую боль я бы почувствовала, если не проснулась бы.
— Я не знаю, что Вам и ответить на это всё, мисс…
— Это было несколько лет. Я схожу с ума. Этот кошмар длился несколько лет. Он был так реален. Я не верю, что это «работа моего мозга».
— А я, в свою очередь, надеюсь, что это не пророчество. Вообще, я не верю в пророчества и считаю их твореньем аналитического мышления, потому что точные пророчества существуют только в сказках. Но этот случай слишком необычен. Вы точно никогда не читали хтоникологической литературы?
— Да говорю же что нет!
Бон Бон звонко цокнула копытцами по полу, собираясь выпалить что-то, как и обычно, не задумываясь, насколько это будет грубо звучать, но, стоило ей раскрыть рот, как пришло осознание – у неё нет ни слова, которое бы подошло в этой ситуации.
Жеребец не был кем-то, кому так уж хотелось грубить – напротив, такого участия, хоть и полного сомнений, она не ожидала.
— Мисс Бон Бон, иногда мы хватаем образы, даже не осознавая этого. Парочка картинок из книг, несколько подслушанных слов, старые воспоминания, исказившиеся со временем. Всё это и дарит нам эти сомнительные образы. Я не говорю, что меня тут стоит беспрекословно слушать, но мой вам совет, как обычного пони обычному пони, очень прост, — Агностик Ай слегка приобнял её за плечи, словно бы старый друг, — позвольте себе отдохнуть и обратитесь за помощью к настоящим профессионалам. Я не говорю, что из-за кошмаров стоит ложиться в больницу, но поговорить с врачом о своём состоянии будет неплохой идеей.
— Такое бывает от усталости? – хрипло проговорила кобылка, едва ли спрашивая, скорее даже соглашаясь.
— Когда я два месяца без продыху писал свою диссертацию, я тоже видел кошмары. А там ещё и ссоры с друзьями и семьей, да и жуткий хаос вокруг, жуткие слухи, чудо, что вообще жив остался!
Жеребец тихо посмеялся, натянуто, но очень мягко. Бон Бон так же натянуто усмехнулась в ответ. Последний раз она позволяла только отцу обнять её в дорогу, все последующие объятия были лишь с Лирой.
— Кстати! Зачем вы искали Лиру? – слегка отстраняясь, перевела тему кондитерша, — Кстати, может, немного чаю?
— Я бы с радостью, но я оставил жену в гостинице, поэтому мне бы пора.
— Может, вместе зайдёте? Подождёте Лиру здесь, я испеку быстрых эклеров, мой старый коронный рецепт.
— Спасибо, но я не хочу стеснять вас нашим присутствием, я просто зайду к вечеру.
— Но я настаиваю!
Видимо, Агностик Ай заметил, как кобылку трясло. Остатки эмоций после кошмара всё ещё не покидали её, и остаться одной казалось подобным смерти.
— Ладно, — протянул жеребец, — я думаю, мы погостим часик, думаю, за это время Лира несомненно вернется, верно?
Нервно посмеявшись ему вслед, Бон Бон замотала головой. Голова всё ещё была практически пустой. Кое-как собравшись с мыслями, кондитерша быстро бросилась за готовку. Постепенно мир вокруг становился яснее и понятнее, шок от сна отступил. Пони даже начала жалеть, что упросила гостя прийти, да ещё и не в одиночку.
— Мисс Бон Бон! Мы пришли! – услышала она знакомый голос, — Вы, кстати, забыли закрыть за мной дверь!
Кондитерша повернулась, чтобы поприветствовать спутницу жеребца, но не смогла выдавить из себя ни слова. Худая, даже слегка болезная кобылка была ничуть не похожа на своего мужа. Всё в её внешности было крайне неприятно, но при этом естественно. Обычная не слишком здоровая пони, не жуткая калека, не монстр ни от мира сего. Узкие скулы и длинное тело выдавали в ней потомка пегасов.
— Здравствуйте.
Бон Бон не сразу поняла, что звонкий, почти мальчишеский голос принадлежал именно гостье. Она ожидала хрипоты, полного молчания, может, презрительного фырканья, но вместо этого услышала что-то совершенно не подходящее.
— Привет, да, — кое-как проговорила кондитерша, — Моё имя Бон Бон.
— Йой! – воскликнула гостья, — после чего добавила, — Это моё имя. Так уж случилось, джапонийское имя.
— Рада знакомству, стало быть. Добро пожаловать!
Отторжение быстро отступало, и вместо того, чтобы казаться болезненной, Йой уже выглядела просто неуклюжей и нескладной.
— Мне тут муженёк-то весточку принёс, что эклерами покормят! Вообще, сладкое заставляет меня бояться последствий, но чуется мне, это будет того стоить.
— Они почти готовы, пожалуйста, присаживайтесь.
Гостья тут же устроилась за стол со стороны духовки, словно ожидая, что это ускорит получение заветной сладости.
— Милая моя, как и договаривались, — негромко проговорил Агностик Ай, — не налегай на сладкое.
— Да, да! Естественно! Но я не съела ни одной конфеты, пока была у бабушки! А она почти расстроилась!
— Вы приехали на фестиваль? – Бон Бон торопливо накрывала на стол, впервые в жизни пытаясь быть радушной хозяйкой, — Кажется, это будет что-то большое!
— Несомненно, — согласился жеребец, — Подобного оживления я не видел.
— Много интересного, — согласилась Йой, — Вообще, я не люблю читать эквестрианскую литературу, но я люблю коллекционировать книги со странными обложками. Питаю из них много вдохновения!
— Вы и сами писатель?
— Эй! Я же не старуха какая, и не знаменитость. Давай попроще. Ладно? – худая кобылка причмокнула, поглядывая на духовку, — Я работаю в фирме, что делает игровые автоматы. Я слышала, у вас тут были аркадные автоматы.
— Но потом жеребята стали тратить слишком много на них, и теперь их ставят только во время фестивалей, — Бон Бон спокойно улыбнулась, впервые за утро, — Позвольте, я подам к чаю. Эклеры не едят тёплыми, но, я думаю…
— Обычностями можно и пренебречь! – оборвала её Йой, слегка привстав на месте и засмеявшись, — Мне просто нельзя есть много сахара, поэтому я как-то излишне воодушевилась.
Создавалось ощущение, что они знали друг друга уже давно – никогда незнакомцы так быстро не становились близки кондитерше. Говоря точнее, она вообще обычно отталкивала всех от себя.
— Кстати, как ты вообще познакомилась с Агностиком? Прошу прощения, с Дитрихом! – впихивая в себя уже третий эклер, прочавкала Йой.
— Вообще, он не мой знакомый, а моей, — Бон Бон на секунду замялась, – очень близкой подруги.
— А, так ты не из детективной тусовки? Да у тебя одни плюсы, Бон Бон!
— Милая моя, не так резко, ладно? – Агностик Ай смущенно потупил взор, — Я как раз хотел сообщить, что покидаю наше общество.
— Как так? – Раздался тихий обреченный голос.
В дверях кухни стояла оторопевшая Лира, уставившись на жеребца, словно тот сказал, что он умирает.
— Дитрих! Ты не можешь так с нами поступить!
— Ох, Лира, приветствую, — ещё больше смутившись, пробубнил тот, — Я не хотел поднимать это, как что-то большое. Просто мне пора двигаться дальше.
— Что значит «двигаться дальше»?! – единорожка со всей силы топнула передней ножкой, — Ты хочешь просто так взять и уйти от нас?! После того, как мы уже практически разгадали столько загадок?
— В том и дело, Лира. Как и писал Зэйн, загадки должны оставаться неразгаданными. Тем более, от меня не будет больше проку, мой милый друг. Пора двигаться дальше.
Лира стиснула зубы, бросая взгляд то на Агностик Ая, то на его жену. Единорожка словно бы надеялась, что это шутка.
— Прости, Лира. Прошу прощения, мисс Бон Бон, но нам бы и пора. Йой, пойдём?
— Да, — совершенно сухо ответила та, заставив Бон Бон вздрогнуть, — Это были лучшие сладости, что я ела в своей жизни.
Хлопнула входная дверь, и, словно по команде, Лира села на пол. Земная пони осторожно подошла к ней и обняла. В какую-то секунду Лира тихо захихикала.
— Знаешь, Бон Бон, кажется, он прав! Время двигаться дальше! Ведь все эти игры не доведут ни до чего!
— Игры? Что ты вдруг так?
— Мы ходили с отцом к болотам. Он показал мне то место. Там совершенно неглубоко. Да, это трясина, но утонуть в ней и, тем более, спрятаться невозможно! Наверняка он просто, просто впервые в жизни выпил, и ему что-то почудилось!
Лира вдруг оттолкнула подругу, но тут же крепко прижала к себе. Из голоса единорожки пропала вся грусть, вместо этого она вдруг повеселела.
— Пора двигаться дальше! В конце концов, многие у нас в обществе были лишь ради интересных историй! Бон Бон! Сегодня мы забываем обо всех монстрах, обо всех древних существах! Сегодня мы идем на фестиваль!
Бон Бон слегка оторопела. Не зная, что и ответить, она просто молчала. Ей было и радостно, что наконец-то Лира будет хоть насколько-то прежней, но и, на удивление, ей было жаль.
— Тогда мы идём, как только заказчик заберет конфеты, — пробубнила кондитерша, — ты только не мучай себя, ладно?
— Пойду лишь слегка ополоснусь, чтобы и тебя не мучить болотными запахами, — усмехнулась единорожка, — Всё же я пони, а пони болотом пахнуть не должны.
Проводив подругу взглядом, Бон Бон села на кушетку и глубоко вздохнула. Всё это утро было какой-то каруселью эмоций. По крайней мере, всё может окончиться хорошо. Всё, что по-настоящему омрачало ситуацию, укладывалось в одну мысль – эта странная худая кобылка. Так резко сменившийся голос и так странно исказившаяся манера речи, внезапно голос и повадки стали подходить облику.
Размышления прервал стук в дверь. Отряхнувшись, кондитерша поспешила открыть. На пороге стояла Лемон Спарк. Казалось, за те дни, что они не встречались, та совершенно увяла. Парик едва сидел, фальшивый хвост уже не мог обмануть стороннего наблюдателя, зрачки были словно затуманены. Было очевидно, что болезнь брала верх, и кобылка была на последнем издыхании.
— Фрау Бон Бон? – хрипло, стараясь не закашляться, проговорила Лемон Спарк, — Я пришла за конфетами. Ведь всё готово?
— Да, — сглотнув и невольно отстранившись, ответила кондитерша, — Всё готово и упаковано!
— Не бойтесь, я не заразна, — умирающая кобылка попыталась улыбнуться, но вместо этого вышел оскал, — Я верила в ваши силы. Остаток оговорённой суммы я уже перевела перед тем, как прийти. Я немного сомневаюсь, что у меня будет свободная минутка после.
В глазах Лемон Спарк едва чувствовалась жизнь, от лёгкого высокомерия во взгляде не осталось и следа. Хромая, словно вот-вот упадёт, она проследовала за Бон Бон на кухню и принялась быстро считать упакованные в аккуратно сложенные из картона коробочки конфеты.
— Было приятно иметь дело с кем-то вроде вас, фрау Бон Бон, — прохрипела кобылка, снова пытаясь улыбнуться и поднимая магией коробки, — Вот, чтобы вы не сомневались в моей добросовестности, свидетельский чек из банка. И еще один из Кантерлотского отдела, чтобы точно не сомневались.
К Бон Бон подлетели две бумажки, свидетельствовавшие о переводе денег на её счет со счета, судя по надписям, Лемон Спарк.
— Благодарю, — кондитерша попыталась улыбнуться в ответ кобылке.
Судя по реакции, улыбка вышла достаточно вежливой. Лемон Спарк, однако, не торопилась уходить. Где-то в душе Бон Бон догадывалась, что не стоит подгонять едва живую калеку, и попыталась завести, как ей показалось, отвлеченный разговор:
— Рада видеть, что хотя бы магия вам дается неплохо, не смотря на состояние.
— Да, фрау Бон Бон, — Лемон Спарк сдавленно посмеялась, — мой разум практически ясен, лишь тело едва не рассыпается. Врач вообще требовал, чтобы я не выходила из дома, но я уже отпустила всех своих помощников, поэтому и пришлось идти сюда самой. Однако я ничуть не жалею. Было приятно общаться с вами в эти короткие встречи.
— Рада слышать, — не зная, что ещё ответить, пробурчала кондитерша.
— Я на мгновение почувствовала себя как дома, в детстве. Моя мама была немного причудливой. Знаете, вечно угрюмая и грубая, но при этом вовсе не бессердечная, просто лишённая каких-либо понятий о манерах. Она всегда готова была встать за кого-то, ни за что бы не позволила своим близким пропасть, но очень не любила, когда её отвлекали от конфет.
По щеке Лемон Спарк скатилась слеза. Помолчав, она вдруг громко кашлянула и встала.
— Фрау Бон Бон, мне пора. Вам тоже, я думаю, пора готовиться. В конце-то концов, должен же этот фестиваль наконец-то наступить!
В образе умирающей кобылки вдруг появилось что-то зловещее, когда, удерживая магией коробки с конфетами, она остановилась в дверном проеме, освещённая утренним холодным светом, и тихо проговорила:
— Скоро все страдания, наконец-то, прекратятся. Никто больше не будет мучиться.
Она уже не выглядела калекой. Напротив – чем-то ужасным, чем-то ни от мира сего – опасным, отрешённым и лишним в этот день.
Чувствуя, что язык словно бы присох к нёбу, Бон Бон проводила Лемон Спарк взглядом, даже не закрыв за ней дверь.
На кобылку с новой силой нахлынул страх. Раньше бы она просто, стиснув зубы, поругалась на кого-то, кто сказал что-то не то или не так, как ей бы хотелось, но сегодня, сейчас, все эти странности поведения повергали её в ужас и панику.
Ощущение, словно что-то угрожает её счастью, оплетало, словно холодные цепи.
— Лира! – дрожащим голосом позвала Бон Бон, — Ты там? Всё в порядке?
Ответа не последовало и, едва сдерживая дрожь в ногах, она неуверенно пошла по коридору.
— Лира, ты ещё там? – облокотившись о дверь ванной комнаты, спросила кобылка, пытаясь перекричать звук льющейся воды.
На третий раз Лира наконец-то ответила что-то неразборчивое и открыла дверь, заставив Бон Бон вздрогнуть от неожиданности.
-Бон Бон, что с тобой? — засмеялась та, глядя на подругу, — Монстра что ль увидела?
— Нет, напротив, — пытаясь свести ситуацию в шутку, ответила та, слегка потупив взгляд, — Я вижу очень милую пони. Которая как-то очень уж задерживается, хотя нам пора бы идти.
— Уж не моя ли это любимая Бон-пунктуальность-Бон! – засмеялась Лира, — Прости, люблю хорошо вымокнуть.
День был солнечным, ветра почти не было, однако вместо тепла и летнего настроения это приносило лишь тревогу. Цвета вокруг казались выжженными, воздух – едва пригодным для дыхания.
— Давно не было такого оживления, — вывел Бон Бон из транса звонкий голос Лиры, — Помнишь, как мы ехали в тихий город? И где мы сейчас? Город вроде тот же, по карте если судить, но как же всё поменялось.
— Ты права, да, — Бон Бон прилагала все усилия, чтобы отвлечься от тревожных мыслей, — Лира, у меня вопрос, который, может быть, немного странный. Вернее, на самом деле, у меня много вопросов, но этот теперь я могу задать со спокойной душой.
— Интригуешь!
— Лира. Как бы ты посмотрела на переезд? Теперь у нас есть такая возможность. Начать жизнь сначала. Ты и я.
— Бон Бон, ты, никак, банк ограбила? – засмеялась единорожка.
— Нет, я получила очень удачный заказ. Я мучилась с ним целый месяц.
— Неужели прямо настолько удачный?
— Да, Лира, настолько. Я сама не до конца понимаю.
Кобылки замолчали. Обеим было бы в радость попасть на новое место, но и ровно столь же страшно.
— Бон Бон, давай немного подождём, даже если всё прям так хорошо. Я не очень готова уезжать отсюда.
— Я понимаю. Мы прожили здесь так долго.
Тихо вздохнув, Лира кивнула. Понивилль стал для неё роднее отчего дома. Конечно, глупо было бы оправдываться красотой природы – они бы не стали переезжать в большой город. Однако, холмы и горы тоже пугали её, хоть и не настолько сильно. Ей были милы маленькие речки и сырые леса, которых вокруг Понивилля было очень много.
— Бон Бон, можно я тоже спрошу?
— Конечно? О чем? — напряглась кондитерша.
— Скажи, если бы вся моя охота на монстров оказалась настоящей. Если бы оказалось, что я сама монстр, — Лира запнулась, — ты бы всё ещё любила меня?
— Конечно! – не раздумывая ни секунды, ответила Бон Бон, — Какая бы кровь ни текла бы в твоих жилах, ты навсегда будешь Лирой Хартстрингс, которую я люблю!
— Спасибо. Я не знаю, почему я вдруг заговорила об этом. Может, лучше будет просто расслабиться? Давай поторопимся!
— Куда?
— Один мой хороший знакомый из нашего клуба снабдил меня билетами. Ты любишь джаз?
— Не знаю, никогда не слушала, а что?
Лира мотнула головой, позвав подругу за собой, и торопливо направилась к ратуше, лавируя между толпами самых разношёрстных гостей городка. Стараясь не отставать, Бон Бон не заметила, как сбила кого-то с ног.
Упавшая на землю пони промолчала, словно бы и не заметила. Встав и поправив грязную серую гриву, Нион Лайтс оскалилась вслед торопившимся кобылкам, словно попыталась улыбнуться, но не знала, как это делается.
Не было ничего удивительного в том, что Бон Бон довольно прохладно отнеслась к новому для неё жанру музыки. Она никак не могла понять настроения, которое должна передать музыка, которую играли со сцены.
Было в ней что-то грустное, подобное обычной мелодии из записанной мелодрамы, было и что-то отвлечённое, даже чем-то хулиганское. Кобылка уже начала скучать, когда музыканты прекратили играть, и зебра, стоявший ближе всех к слушателям, заговорил о чём-то. Он говорил весьма тихо, куда тише, чем дудел в свою трубу.
— Посвящаю моим друзьям, что верили в мои маленькие глупости до самого конца, — чуть громче закончил он.
Он снова начал играть, в этот раз в одиночку. Это была первая мелодия, которая показалась понятной. Бон Бон вспомнила ночь, когда ехала в поезде сюда, в Понивилль. Скрытый тучами полумесяц, моросящий дождь, оставляющий бороздки на стекле, превращая весь вид за окном в причудливые кляксы.
Это было одно из важнейших воспоминаний. Тот день, когда они с Лирой начали жизнь вдали от родных мест. Помнится, Лира провела всю дорогу словно бы пристыв к окну, наблюдая за тем, как сырость овладевала засыхающими осенними лесами. Бон Бон почувствовала тепло, словно кто-то накрыл её одеялом – хотя та поездка не была преисполнена умиротворяющих ощущений тогда, сейчас воспоминания о мерном стуке колес, сквозняку, гуляющему по вагону, и просачивающемуся с улицы запаху дождя дарили странное спокойствие и уверенность.
— Бон Бон? – знакомый голос заставил кобылку вздрогнуть, и та едва сдержала испуганный возглас.
— Я заснула, да? – слегка стыдясь перед подругой, спросила она, — Прости!
— Ничего страшного, — Лира потрепала её по плечу, — всё закончилось минут десять назад, а ты так сладко спала, что я не хотела тебя будить!
— Я плохо спала в последнее время, — нашла оправдание кондитерша, — последняя мелодия была весьма приятной для моей усталой головы.
— Мне она тоже нравится. Пробуждает воспоминания.
— Хорошо, — после короткого молчания объявила Бон Бон, — что дальше по расписанию?
— Расписанию? Я не знаю, — Лира замялась, — пойдем посмотрим на комиксы?
— Комиксы?
— Ну, слышала, что местная знаменитость рисует комиксы, вдруг ставшие популярными? Я, правда, ни одного не прочла, но слышала, что там можно бесплатно оттяпать двухстраничные комиксы или что-то такое.
Кобылки наперекор потоку пони, хлынувших в ратушу на выступление следующих музыкантов, пробрались к стоявшим чуть поодаль навесам.
— Мне кажется, нам не сулит туда попасть, Лира. Не думаю, что это большое упущение, правда.
Вокруг оформленных навесов сновали зеваки, видимо, пришедшие, чтобы ухватить что-то бесплатное. Заинтересованные толпы тут ходили рано утром, сейчас остались лишь те, кто либо опоздал, либо убивал время.
— Ох, только посмотрите, — прошептала Бон Бон, — это же Пинки Пай. Из всех, кого я могла бы тут увидеть, я вижу конкурента.
— Она даже не печёт ничего, она рисует, времена вашей конкуренции прошли, Бон Бон, — сквозь зубы прошипела Лира, — Прекрати уже!
— Ладно, ладно!
Лира тяжело вздохнула, снисходительно улыбаясь. Увидев знакомых, Пинки заулыбалась и помахала копытцем.
— Как вы там? – по-простецки спросила Пинки, облокачиваясь о стойку, — Наконец-то день настал, правда?
— Вы сговорились, что ли? – пробурчала Бон Бон.
— О чём? – заметно недоумевая, переспросила розовая пони.
Кондитерша закатила глаза и выругалась про себя.
— О том, что пора бы старушку Бон Бон свести с ума, говоря загадками.
— Я вовсе не думала об этом! – Пинки отстранилась, — Просто я очень ждала этого фестиваля, понимаешь?
— А как идут дела с комиксами? – влезла в разговор Лира, стараясь не допустить лишних пререканий, — Я слышала, что тебя заметили откуда-то сверху? Даже откуда-то из-за границы!
— Не то что бы сверху, просто одно издательство проявило интерес. Издательство, которое занимается именно графическими романами. Но им интересны более тяжёлые истории, нежели те, которые печатались в наших газетах.
— И много любителей у этого дела? – сухо спросила Бон Бон, — Слышала, что у тебя уже есть фанаты.
— Да, я даже видела одну! – Лира вдруг подскочила на месте, — Один раз в магазин, когда я присматривала за ним, пришла кобылка — вылитая зелёная, вон та! — единорожка указала на плакат, висящий рядом с Пинки, — Ти Лав, она даже назвалась так!
— Кажется, она и при мне приходила, — согласилась Бон Бон, — назвалась медсестрой.
— Она обещалась приходить часто, но в итоге так и не пришла больше, — единорожка вздохнула, — Хотя, я подумала, что она какая-нибудь студентка и подрабатывает где-то на электростанции, я не знаю, или что-то связанное с ней пишет.
— С чего бы?
— Она упоминала, что ей надо туда «быстренько сбегать», Бон Бон. Ну, мне показалось, что это естественно.
Пинки смотрела на обеих кобылок с каким-то возрастающим страхом.
— И давно это было?
— Да где-то с месяц назад, — чуть ли не хором ответили Лира и Бон Бон.
Розовая пони вздрогнула и чуть не опрокинулась через стойку, едва удержавшись и пытаясь сохранить видимость спокойствия.
— Эта Ти Лав, она как, хорошая девчонка, или так себе? – неожиданно спросила кондитерша, — Её имя на устах у многих молодых пони, а у меня не было ни времени, ни желания узнать о ней хоть что-то.
— Ну, она главная героиня, — Пинки слегка замялась, — она спасает других. Но она не слишком умная и попадает в глупые ситуации.
— Но всё равно, она хорошая или нет? В детстве я читала книгу про похожую пони, которая путешествовала во времени, помогала попавшим в беду, в общем, была сама доброта, а потом вдруг бац, и, — Бон Бон запнулась, — конец света.
— Ты в порядке? – Лира слегка потормошила подругу, — Ты вдруг словно призрака увидела.
— Там, в толпе, кто-то был.
— Да ты что? В толпе кто-то был? Вау.
— Нет, Лира, серьёзно! – Бон Бон облокотилась о стойку, чтобы приподняться, — Кто-то странный!
Лира не пыталась помочь подруге с «поиском», подозревая, что это не более чем розыгрыш. Однако любопытство постепенно взяло своё, да и притворяться Бон Бон, на памяти Лиры, не умела. Посмотрев в ту же сторону, что и подруга, единорожка вздрогнула. В толпе зевак она увидела Нион Лайтс. Возвышаясь над прохожими, та отвечала ей оскалом из десятков острых, тонких словно гвозди зубов. Подняв длинную когтистую лапу, она помахала, словно зазывая за собой и, словно по выражению лица единорожки поняв, что точно не осталась незамеченной, поднесла длинный палец ко рту и прошипела.
— Лира, — вдруг окликнула её Бон Бон, — прости, кажется, показалось.
— Показалось? – громко возмутилась кобылка, — Ты хочешь сказать, что не видела этого?!
— Не видела чего?
— Её – Лира указала в сторону, где только что была Нион Лайтс, морально будучи готовой, что та уже пропала.
Однако та всё ещё была там, всё так же неподвижна. Она перевела взгляд на неспешно проходившую мимо молодую пегаску и провела той по гриве своей лапой. Из глубокой глазницы выкатилась слеза и протянулась бороздой по всей лишённой шерсти щеке.
— Это же Нион Лайтс, разве нет? – пробурчала Бон Бон, — Лира, я знаю, что называла её странной, но…
— Она прекрасна, — прошептала Лира.
— Что? – возмутилась кондитерша, — Ты в каком смысле?
Нион Лайтс поднесла что-то к своей голове другой лапой. Большой пожелтевший глаз встал в пустую глазницу и уставился на единорожку. Когтистая лапа как-то неуверенно потянулась вперёд.
Это был жест существа, зовущего за собой. Лира сделала шаг вперёд. Нион Лайтс слегка отпрянула. В её лице читалось удивление, тонкие струйки зеленоватого пара тянулись из-за слегка разжатых зубов. Она не ожидала, что Лира поймет её жест.
— Лира, что с тобой? – Бон Бон хотела схватить подругу, но та вдруг рванула вперёд, вслед за Нион Лайтс.
Обе единорожки быстро скрылись из виду, пока ошарашенная Бон Бон не могла даже пошевелиться.
— Селестия помилуй, что же ты стоишь, — Пинки перескочила через стойку и толкнула кондитершу, — быстрее, за ними!
Обе кобылки рванули вперед, надеясь, что Лира не убежала слишком далеко, но той и след простыл.
Быстро обессилев, обе кобылки оперлись о стену какого-то дома и сели прямо на землю. Пинки едва дышала, судорожно ловя ртом воздух, её сердцебиение Бон Бон могла слышать, сидя в шаге. Сама кондитерша чувствовала себя не лучше.
— Что произошло? – всё ещё в шоке прошептала она, — Что это значит?
— Всё будет в порядке, — прохрипела розовая пони, — Всё будет хорошо, не бойся! Мы что-нибудь придумаем!
— Она сбежала! Она просто взяла и сбежала!
— Знаю, подружка, это не нормально, когда пони просто срываются с места и бегут в никуда, — Пинки глубоко вдохнула, безуспешно пытаясь вернуть сердцебиение к нормальному ритму, — особенно в одиночку. Это как-то вообще не нормально!
— Что значит — в одиночку? Она побежала за этой, — Бон Бон пробурчала себе под нос что-то, пытаясь вспомнить имя, — за Нион Лайтс!
— Кем? Бон Бон, я знаю, что меня подводит почти всё моё тело, но глаза пока мне скорее лишнего подкинут, чем не додадут.
Кондитерша встала и отошла в сторону, окидывая взглядом окружение. Они добежали до её дома. С каким-то смутным чувством надежды, она вбежала внутрь.
— Лира! Лира, ты тут? Выходи, я не буду злиться!
Ей никто не ответил. Проверив комнаты, кухню, даже ванную, Бон Бон, вся дрожа, вошла в помещение магазинчика.
Не будь она в глубоком шоке от произошедшего, она бы уже рвала и метала – в лавке явно кто-то похозяйничал. Витрины были разбиты, столы перевёрнуты, всё было покрыто чёрной жижей и тиной, на сорванной с петель двери были явно видны следы от огромных когтей.
— Пинки! Здесь кто-то был! Срочно, нужно звать полицию!
Позади кобылки раздался тихий хриплый смех.

— Во имя всего, что ещё свято, мисс, прошу вас, давайте без этих сочных заявлений.
Полицейский упёрся лбом о холодное стекло стола.
— Я могу понять, — вздохнула его помощница, — Мисс, может, принести воды?
Бон Бон кивнула и указала копытцем в сторону кухни. На улице уже было темно, не считая тусклого света фонарей.
— Мисс, — полицейский поднял голову, — я согласен, в ваш магазин явно было силовое проникновение, это мы рассмотрим. Судя по вашему состоянию, кто-то явно имел дерзость напасть на вас, это мы уже расследуем. А насчет пропажи, согласитесь, она не ребенок. Наверняка она найдется. Дома у той подруги, о которой вы говорили, уже искали?
— Да, — ответила вместо Бон Бон кобылка-полицейская, возвращаясь со стаканом воды, — мы осмотрели дом Нион Лайтс. Странное место. Поэтому я и попросила Вас выйти с выходного.
— И что там было?
— Пустое здание. Вернее – один стол, один стул, одна тарелка, одна вилка. Никаких предметов житейской роскоши. Со стороны казалось, словно место заброшено. Однако мы нашли остатки еды, совсем свежие, поэтому решили, что кто-то был там.
— Ладно, я потом схожу, посмотрю. Сейчас этой, — он кивком указал на Бон Бон, — нужен врач.
— Врач какого плана? – слегка сдавленно переспросила помощница.
— Судя по её виду, оба. Отведи её в поликлинику. Я позову парочку наших дежурить здесь.
— Слушаюсь, лейтенант! – кобылка на мгновение замерла по стойке смирно, — Я вернусь, как только так сразу!
— Нет, Саммер Бриз, оставайся с ней. Договорись с врачами.
— Слушаюсь! Мисс Бон Бон, пожалуйста, пойдемте.
Кондитерша лишь молча кивнула и поплелась рядом с полицейской.
— Мисс Саммер, вы же найдете Лиру? – тихо спросила Бон Бон, когда они подходили к больнице.
— Конечно, мы сделаем всё, что можем, — попыталась улыбнуться та, — Лейтенант Грэй Флад — настоящий профи! Не то что жеребец, что был тут раньше.
— Почему это произошло? Хотя, скорее, я должна спросить «что произошло», да?
— Вы про то, что случилось у вас, или почему здешнего полицейского заменили?
— Знаете, теперь это мне тоже вдруг интересно.
Бон Бон невольно улыбнулась, устало глядя на Саммер Бриз.
— Ну, он был не слишком профессионален. Угрожал подозреваемым в надежде побыстрее закончить дело, всё такое. Грэй Флад же работает следователем давно и, главное, ещё ни разу не свернул ни одно дело раньше времени. Раньше он работал в особой полиции, был связан с высшими звеньями Кантерлотского полицейского управления.
— Он раскрыл много дел?
— Среди них десятки секретных! Поверьте, он уже взялся за это дело. Он не мог отказаться.
Дежурный врач был не слишком доволен ночным появлением пациентки, но всё же нашёл свободную и готовую палату. Пока Саммер Бриз о чём-то договаривалась с ним, Бон Бон устало рухнула на кровать.
Кобылка не могла понять ничего, произошедшего за сегодня. Собственно, она не могла и вспомнить практически ничего, что произошло после того, как Лира куда-то побежала. Почему она так боялась, словно бы единорожка собралась умирать? От побега и измены, вроде, не умирают на месте. Но Лира не могла её просто так бросить. Здесь что-то было не так.
— Саммер, — прошептала Бон Бон, — могу я спросить?
— О чём? – кобылка неуклюже пристроилась на стуле рядом с кроватью, — Мне пока не много известно.
— Напомни, когда я обратилась в полицию?
— Мисс, вы не обращались.
— В каком смысле? – кондитерша присела на кровати, глядя в глаза собеседнице.
— Нас вызвал отец пропавшей. Он сказал, что нашёл Вас без сознания, на полу Вашей кондитерской. Много воды и грязи вокруг, всё разбито. На вас кто-то напал, как нам казалось, но, когда я приехала, вы даже отпор мне давали. Что-то пытались мне объяснить, но я не понимала ни слова. Когда вы успокоились, вы сказали про пропажу подруги и про Нион Лайтс. Пока за вами приглядывали наши полицейские медики, я сбегала до дома Нион Лайтс и, собственно, поняла, что нам нужен Грэй Флад.
— Он сталкивался с подобными делами? Он не похож на кого-то, кто работает по делам об измене.
— Измене? О, нет, мисс, хоть он и начинал с дел, где имели место измена и ревность, это дело заслуживает его внимания по совсем другим причинам. Я сама многого не знаю, но могу лишь попросить Вас довериться ему и помогать нам во время следствия.
— Понятно, — Бон Бон снова легла и прикрыла глаза, — Если есть что-то, на что я могу ещё ответить, спрашивайте сейчас. Я себя знаю, проснусь я снова несговорчивой и раздражительной.
— Вы точно не помните, кто на Вас напал?
— Нет. Я едва помню, как я вошла в магазин, и на этом всё. Какие-нибудь подозрения?
— Это я хотела спросить, но, пока, похоже, единственный подозреваемый — это Нион Лайтс.
— Я встретила за один сегодняшний день кучу странных пони. Что насчет Лемон Спарк, может Йой?
— Лемон Спарк? Вы имеете в виду ту самую Лемон Спарк?
— Не знаю, но та, про которую я говорю, была странной. Она говорила, что она политик, но я уже могу поверить в то, что она была не той, за кого себя выдавала. А что насчет Йой?
— Впервые слышу это имя, мисс. Она не местная, я так понимаю?
— Да. Уж точно не из Понивилля. Ещё, весь кружок хтоникологов, или как они там себя называют, тоже стоило бы вам проверить.
— Мы займемся этим, мисс Бон Бон, будьте уверены. Может, Вам стоит поспать?
— Может быть. Саммер, могу я попросить?
— Да?
— Если вы найдете Лиру, скажите ей, что я, может, и злюсь, но смогу перебороть это. А если, — Бон Бон сглотнула, — Если вы её найдете, но не сможете ей сказать это, понимаете, ну…
Кобылка зарылась в одеяло, так и не договорив.
Спала она почти без снов. Скорее, она спала и видела сон ни о чем. Вокруг было просто пусто и холодно. Пустота простиралась во все стороны, лишённая кошмарных монстров, каких-либо эмоций. Бон Бон сидела словно бы на висящем над бездной камне и осматривалась, надеясь увидеть хоть что-то.
Это было странное чувство. Она даже помнила свои прошлые сны, и даже отмечала про себя, что этот сон – просто отличное окончание предыдущего. Всё исчезло. Но почему тогда она не исчезла? Потому что её спасли до того, как это должно было случиться?
Любопытно, насколько скептичное восприятие не давало этой пустоте быть пустой. Здесь точно были верх и низ, точно были все направления, точно была какая-никакая гравитация, которая бы утянула её вниз, сорвись она с камня. Здесь был воздух, которым она дышала.
Медленно приходило осознание, что она не была в пустоте. Камень был не висящим камнем, а почерневшей, обугленной каменюгой-горой, простирающейся куда-то вниз. Чернота вокруг была лишь беззвёздным небом, затянутым тучами. А темнота внизу?
Бон Бон попыталась выглянуть вниз, удерживаясь за скользкую скалу. Снизу пахнуло жаром, тут же закружилась голова, но кобылка удержалась. Внизу бурлило что-то чёрное. Жижа, похожая на расплавившуюся лакричную конфету, заполняла всё пространство вплоть до самого горизонта.
Что-то зашевелилось внизу. Какой-то отросток отделился от общей массы и, обвивая скалу, потянулся вверх. Глаз на тонком черном стебле дотянулся до вершины и окинул взглядом кобылку. Та ответила усталым, слегка удивлённым взглядом. Удивительно, насколько ей не было страшно. Напротив – осознав, что это не пустота, а даже совсем напротив – целый океан чего-то невероятного, она успокоилась.
Глаз резко дёрнулся, его стебель покрылся льдом и надломился, и он покатился вниз по уклону. В тучах образовалась прореха, распространяя прохладу и свет. Мелкие снежинки кружили вокруг кобылки, словно светлячки, заставляя темноту слегка отступать.
Кобылка приоткрыла один глаз. Окно палаты было настежь распахнуто. С улицы на неё смотрела знакомая пони.
— Нион Лайтс?! – Бон Бон вскочила на кровати, — Вот ты где!
— Тсс! — она попыталась утихомирить кондитершу, — У меня важное дело! Ты нужна Лире!
— Что? Вы же сбежали вместе!
— Знаешь, это не меняет факта! Ты, знаешь, можешь пройти за мной? Ты очень, очень ей нужна! Я не смогу ей помочь!
— С ней что-то не так?!
— Прошу, за мной! – настойчивее позвала Нион Лайтс, скрываясь в темноте. Бон Бон высунулась в окно и тут же отпрянула – это был второй этаж.
Серая единорожка стояла во внутреннем саду больницы и нетерпеливо помахивала копытом. Тихо ругаясь, Бон Бон вышла из палаты и крадучись направилась к лестнице на первый этаж.
— Быстрее, у нас мало времени! – прошептала Нион Лайтс, неожиданно высовываясь из неосвещённой кладовки под лестницей, — Врачи дежурят у выхода круглые сутки. Тебе нужно найти другой путь!
Единорожка снова скрылась в тени. Бон Бон осторожно заглянула в маленькое помещение – пусто, лишь парочка метёлок. Не то чтобы она не знала про заклинания телепортации, но они же должны быть более шумными. Нион Лайтс либо чудовищно умелый маг, либо пользуется какими-то мелкими проходами, например, едва заметной, но достаточно широкой для неё вентиляцией.
В холле, как и говорила единорожка, и правда сидели несколько охранников и парочка скучающих медсестёр. Прижимаясь к стене, чтобы её не заметили, пони осматривала двери и окна, ища возможный выход. За одним из окон появилась Нион Лайтс, так же, как и раньше, словно прокравшись по каким-то секретным ходам. Проведя по стеклу копытцем, она оставила следы, сложившиеся в указывающую вниз стрелку.
Бон Бон осторожно прокралась по темному коридору первого этажа к маленькой двери, которая должна была вести в подвал. Закрыто.
— Кажется, тебе потребуется ключ. Одни неудобства от этого места, — прошипела единорожка, обходя земную пони, — Ключи, как это глупо! Дрянные железяки! Где бы он мог быть?
— Ты могла бы просто вывести меня отсюда, разве нет?
— Нет, — Нион Лайтс отступила, — мне сказано привести тебя, а не устроить побег. Никто не скажет мне спасибо, если я устрою шумиху.
Бон Бон попыталась схватить её за хвост, но та словно бы испарилась, едва отойдя в тёмный угол. Стиснув зубы и ругаясь на магию единорогов в целом и телепортацию в частности, кобылка, стараясь не издавать ни звука, побрела к лестнице наверх.
— У тебя есть идеи, Бон Бон?
— Нет. Я просто хочу посмотреть, не могу ли я спуститься через окно. Может, спрыгнуть на какой-нибудь козырек? На первом этаже окно вряд ли будет открыто.
— Мне нравится твой ход мысли, но что ты будешь делать, если сломаешь ногу? – Нион перепрыгнула из одной тени в другую и высунулась из-под приоткрытой двери в чью-то палату, — мне сказано привести тебя, а не принести.
Бон Бон отпрянула и чуть было не скатилась вниз по лестнице. Зрелище торчащей из узкой щели между полом и дверью передней части кобылки, которое на картинках обычно было бы смешным, в реальности оказалось донельзя жутким.
— У тебя есть предложения лучше, фрик? – пытаясь взять верх руганью, как обычно она это и делала, спросила Бон Бон.
— Моё предложение всё так же завязано на маленьком куске металла. Ключ позволит пройти бесшумно.
— Не думаю, что я умею делать то же, что и ты. Ты могла бы подползти к охраннику и вытащить у него ключ.
— Нет, слишком светло, слишком страшно. Тем более, ты дура. Не знаю, почему ты наше спасение.
— Про дуру что-то не поняла. Хочешь драки?
— Нет, мне сказано привести тебя живой.
Нион Лайтс словно бы нырнула в тень под дверью, высунулась из тени, которую отбрасывала сама Бон Бон, и совершенно неслышно пробежала по коридору.
— Ключ от подвала — это прерогатива уборщика. У охранника, может, есть копия, но, в отличие от уборщика, он не спит.
— Ладно, это было разумно, я почти признаю, что заслуживаю зваться дурой, раз не подумала об этом.
— Найди подсобку уборщика. Может, там хранятся все ключи.
— Но где?
— Я не знаю, я не знакома с этим местом. Мне не нужна помощь врачей, никогда!
Бон Бон остановилась у висящей на стены карты. С недавних пор появилось много правил безопасности – планы эвакуации при пожаре вешали даже в помещениях с одной комнатой. Судя по размеру комнат и обозначениям, в другом крыле была маленькая комнатка с телефоном и пожарным рукавом. Одна беда – второй этаж был разделён решёткой, которую запирали на ночь.
— Нион. Ты здесь?
— Вся здесь, — единорожка выпрыгнула из-под скамеечки по ту сторону решётки, — Какие-то результаты поисков?
— Кажется, комната уборщика с твоей стороны. Ты не можешь залезть туда и дать мне ключ?
— Ты будешь смеяться, но нет, — Нион опёрлась передними копытами о прутья решётки, — Кажется, там оставили включённым свет.
— Он что, здесь?
— Нет, там тихо. Скорее всего, обычная халатность.
— Нион, тогда мне надо как-то попасть на твою сторону, но здесь заперто.
— Жалость. Однако, серьезная проблема.
— Не жалей, а придумай что-нибудь! – прошипела сквозь зубы кондитерша, — Тебе же нужно, чтобы я выбралась!
— У меня правда нет идей. Если бы ты могла двигаться, как я, это не было бы проблемой.
— Кажется, мне придётся обойти по первому этажу. Я не прошу о многом, просто отвлеки охрану.
Нион задумалась, постепенно углубляясь в тень на полу, потом резко нырнула и высунулась уже за окном.
— У меня есть план, Бон Бон. Спустись вниз и спрячься. Я не уверена, что тебе понравится, но это наш лучший вариант!
Бон Бон кивнула и спустилась на первый этаж. Единственным местом, где можно было скрыться, оказалась маленькая кладовка, откуда в первый раз выскочила Нион Лайтс. Лежа среди метёлок и пустых бутылочек с моющими средствами, пони вслушивалась в звуки ночной больницы. Где-то храпел пациент, откуда-то были слышны звуки маленького карманного радио. Охранники что-то обсуждали, медсестры, сидевшие в холле, пытались как-то привлечь к себе их внимание. Видимо, работа охранника неплохо оплачивалась, судя по их непреклонности.
— Ты бегаешь быстро? – спросила Нион, высовываясь с низенького потолка кладовки.
— А насколько быстро надо? – Бон Бон даже не испугалась её. Она ожидала ещё более необычного появления.
— Настолько, чтобы тебя не поймали. Я думаю, охрана примет удар на себя, но, если долго не продержатся, может прийтись много бегать. Готова?
Пони не успела ответить. Раздался громкий визг, за ним последовала испуганная ругань охраны.
— Вперед! — крикнула Нион, и Бон Бон побежала. В холле творился переполох: что-то чёрное скакало от одной стены к другой, пока молодой жеребец в форме пытался попасть по нему световым заклинанием. Чёрное существо не выдержало и напрыгнуло на единорога, пригвоздив его к земле. Монстр тут же вцепился в добычу зубами. Жеребец обмяк и затих.
Кобылка, не останавливаясь, вбежала на лестничную клетку и, не задумываясь о тишине, резким движением захлопнула двойную дверь.
— Это и есть твой план?! — почти прокричала она, — Что это за тварь?!
— Летописцы зовут их «шэйдс». До тех пор, пока у тебя достаточно быстрые ноги и достаточно суровый взгляд, тебе нечего бояться, — как ни в чём не бывало ответила Нион Лайтс, выпрыгивая из темной не закрытой сеткой вентиляции.
— Там трупы, Нион!
— Я не понимаю, ты сама просила отвлечь охрану! Это лучшее, что я могла придумать!
— Я хотела, чтобы ты просто пошумела! Или заставила их выйти наружу!
— Так бы и озвучила, Бон Бон, — единорожка очень строго посмотрела на неё, — я всего лишь исполнитель. На твоём месте я бы двигалась дальше! Шэйды никогда не едят своих жертв! Я не стану тебя лишний раз пугать – парня, скорее всего, вырубило от болевого шока, не больше! Они ошпаривают!
Бон Бон стиснула зубы и торопливо поднялась на второй этаж. Она уже не помнила карты, поэтому искала дверь, из-под которой бы был виден свет. Нашлась она быстро, однако.
— Она заперта! – кобылка со злости громко топнула, — Всё зря!
— Да, определенно, это не лучший поворот событий. Может, стоит вернуться в холл и забрать ключи у охранников?
Бон Бон ответила злобным взглядом. Нион картинно пожала плечами и скрылась в тени под скамеечкой. После пары минут тишины она снова вынырнула.
— Бон Бон, две новости. С какой начать?
— Лучше с той, что получше.
— Предсказуемо. Я нашла, как нам попасть в комнату уборщика.
— А какая плохая?
— Охранники вырублены. Шэйд, скорее всего, бродит по коридорам.
— Ты хочешь сказать, что эта тварь свободно разгуливает по больнице?!
— Спокойно, они не атакуют спящих. Они атакуют только тех, кто их боится. Спящий не проявляет эмоций.
— Ладно, мне это крайне не нравится, но что там про способ попадания?
— У одной пациентки есть коллекция украденных ключей. Однако, у неё в палате куча свечек и прочей дряни! Я не могу попасть туда.
— Ты вообще хоть что-то можешь? Где она?
— В корпусе для ментально больных, или как вы это зовёте. Нам надо спуститься на первый этаж, и там будет небольшой переход. Я буду ждать тебя там.
Проклиная Нион Лайтс на чём свет стоит, Бон Бон снова спустилась на первый этаж.
— Я здесь, — окликнула её Нион из-за закрытой двери, — Кажется, они запирают эту дверь. Пойди, проверь пояса охранников. Там слишком много лунного света.
— А если там эта тварь?!
— Я же говорю, там слишком светло. Но поторопись, облачность сегодня кучная.
Кобылка выглянула в холл – никого. По крайней мере, никого, кто стоял бы на ногах. Двое жеребцов лежали на полу в луже чёрной грязи, входная дверь, кажется, была закрыта.
Пошарив по поясу более молодого охранника, Бон Бон нашла связку ключей. Здравый ум подсказал ей выйти через главную дверь, но реальность ответила оплавленным замком.
Молча, так как все ругательства, которые она знала, закончились, кобылка вернулась на лестничную клетку и открыла дверь. Нион расхаживала из стороны в сторону в ожидании.
— Наконец-то, Бон Бон! Тебя только за смертью посылать!
— Не надо мне об этом! Ключи у меня. Кажется, у него только ключи от дверей на этажи.
— Надеялась, что у него будет ключ от комнаты уборщика? У кого, по-твоему, украла свой ключик та пони?
— Разумно. Пойдём, найдём её и заберём этот ключ.
— Ты нравишься мне всё больше и больше с каждой минутой, Бон Бон! – Нион запрыгнула в её тень и высунула голову, — Она на втором этаже. Палата рядом с лестницей. Лестница в конце корпуса. Встретимся там.
Нион полностью ушла в тень и вынырнула откуда-то в конце коридора. Бон Бон торопливо, но тихо последовала к ней. Пол здесь был мягкий, иногда скрипучий. Большие засовы на большинстве дверей были отперты – в Понивилле было немного проблемных пони, но запертые двери заставляли задуматься. Вернее – заставили бы, если бы сейчас было до этого хоть какое-то дело.
— Странно, что вас тут так мало! Если бы мне пришлось провести в вашем обществе ещё хоть день, я бы тоже оказалась тут, — пробурчала Нион, когда кондитерша поравнялась с ней и начала подниматься наверх, — Серьёзно, Бон Бон, что за странная манера воспринимать хождение друг к другу как особое событие?
— Уж не знаю, из какого ты общества, но это хорошее событие.
— Я не спорю с тем, что это хорошее времяпровождение. Я спорю с тем, что ваше отношение к жизни хорошо хоть чем-то.
Единорожка остановилась на отдалении от двери, из-под которой можно было заметить тусклый свет. Бон Бон ухватилась за ручку и потянула на себя. Дверь поддалась, и коридор осветил мягкий тусклый свет от зажжённых свечей. Зашипев, Нион отскочила назад к лестнице, прячась в тени.
Кобылка с бледно-голубой гривой приподнялась на кровати и посмотрела на ночную гостью.
— Привет? Ты кто?
— Не важно. Мне нужны ключи.
— Зачем? – пациентка встала с кровати и загородила собой висевшие на нитке ключи, — Это моё! Если хочешь, я могу дать тебе амулет от сглаза! Он тебе пригодится! А ключи не дам!
— Послушай, мне не до споров, — Бон Бон вошла в палату и грубо отпихнула упрямую кобылку, — мне нужен ключ от комнаты уборщика. Можешь украсть его снова, когда я закончу.
Неся увесистую связку самых разных ключей в зубах, кобылка вновь направилась в основной корпус. В тени первого этажа Нион Лайтс снова поравнялась с ней, невзначай отметив успешность их маленькой прогулки.
Вдруг единорожка вздрогнула и прильнула к стене:
— Прячься! Быстрее! – прошипела она, указывая на ближайшую приоткрытую палату.
Бон Бон почему-то без споров послушалась и заскочила туда, закрыв за собой дверь. Прильнув ухом к толстой двери, кобылка попыталась услышать, что же в коридоре было такое, отчего Нион Лайтс так запаниковала.
— Шэйд пришёл в этот корпус, — прошептала единорожка, медленно появившись из тёмного угла, — У нас мало места для манёвра, если придётся убегать. Нужно немного переждать.
— Но, — Бон Бон хотела было спросить, что же будет с кобылкой на втором этаже, но вспомнила про то, как Нион Лайтс боится света. Судя по всему, монстр относится к нему так же.
— Кажется, здесь кто-то был, хоть и довольно давно, — Нион осмотрела комнату, — Кто-то много рисовал здесь.
Земная кобылка посмотрела на лежащие на полу листы бумаги. Кто-то практиковался в рисовании комиксов. Кажется, было даже очевидно, кто.
— Кажется, это место, где торчала Пинки Пай, — хмыкнула она, — Что же такое невезение?
— Потише, — единорожка прильнула к двери, — Шэйд всё ещё расхаживает там.
— А он не может делать эту твою штуку?
— Какую?
— Залезать в тень.
— Нет. Ему это не по зубам, но он может последовать за мной, если я сделаю так при нём. Кажется, я снова беззащитная, как пони.
Бон Бон рассматривала рисунки, пропустив капризный шёпот Нион мимо ушей.
— Нион, а это случайно не ты? – она указала на листок, где была нарисована кобылка, сильно похожая на Нион Лайтс, разве что чуть более складная и визуально привлекательная.
— Похожа. А эта похожа на тебя, — единорожка указала на другую пони на рисунке.
— И правда. Ну, меня Пинки знала, но ты же вроде приехала совсем недавно? Уже после того, как она вышла отсюда.
Нион оскалилась половиной лица, словно её посетило какое-то ужасное озарение.
— Бон Бон, это серьёзная проблема. Я про Пинки Пай.
— Я, конечно, согласна, что она та ещё боль в крупе, но с чего ты так говоришь?
— Я объясню позже. Сейчас нам надо бежать. На счет три.
Пони вместе открыли дверь и оторопели. Существо стояло перед ними чёрным слепящим пятном. В том, что могло быть его ртом, оно сжимало нечто похожее на вырванный из кого-то кусок плоти. Не дожидаясь отсчета, Бон Бон и Нион рванули по коридору к выходу в основной корпус. Существо, оторопев на пару секунд, рвануло за ними, неуклюже спотыкаясь на своих похожих на щупальца ногах. Захлопнув за собой дверь, кобылки, не сбавляя темпа, побежали вверх по лестнице. Нион остановилась в паре метров от двери и, недолго думая, нырнула в тень, отбрасываемую увядшим цветком, тут же появившись за окном.
— Бон Бон, ты пока сама по себе. Увидимся в подвале.
Кобылка кивнула и торопливо открыла дверь. Ключ удалось подобрать со второго раза – большинство ключей в связке были явно не от больничных дверей.
В подсобке висела керосиновая лампа, уже почти потухшая. Может, просто подождав, пока керосин закончится, можно было бы избежать всего того, что успела натворить Нион, как и всех этих путешествий от одной двери к другой.
На двери изнутри висело множество ключей, каждый был аккуратно подписан. На всякий случай, Бон Бон сгребла все и, повесив связку себе на шею, закрыла дверь. Вокруг было совершенно тихо. Не рискуя спускаться и идти через первый этаж, кобылка отперла решётку и прошла по первой за сегодня лестнице. Монстр, видимо, остался в другом корпусе. Может, он не мог открывать двери? Кобылку уже даже не волновало, что будет с тем, кому не посчастливится найти его утром.
Пройдя по коридору и отперев подвал, Бон Бон спустилась по узкой и жутко неудобной лестнице. Глаза медленно привыкали к кромешной темноте, но постепенно она начала различать очертания узенького коридора, ведущего куда-то в сторону.
— Бон Бон, я тут, — послышался рядом голос Нион Лайтс, — Здесь нет развилок, иди прямо.
— И куда я выйду?
— Очень просто, это же всего лишь запасной выход и штормовое убежище. Упрёшься в большое помещение, а там и подъём вверх, выйдешь уже снаружи. Я не люблю замкнутые помещения, поэтому я подожду тебя на улице.
Земная кобылка не была рада своему одиночеству в темноте, но смиренно приняла очередной побег своей странной спутницы. Как, собственно, единорожка и говорила, скоро коридор перешёл в просторную, хоть и неосвещённую, залу. Кое-где можно было различить очертания скамеек и мусора, валяющегося на полу.
Почти наощупь, старясь не споткнуться, Бон Бон пересекла помещение наполовину, как вдруг её остановил чей-то тихий стон.
Кобылка инстинктивно развернулась. Монстр, от которого они убегали несколько минут назад, видимо, выследил её. Но вместо полностью чёрного, он стал скорее фиолетовым. Голова, задние ноги, грудь были покрыты толстым слоем льда, который, казалось, слегка светился в темноте.
Хрипя и постанывая, он ковылял к кобылке, пытаясь скалиться теми немногими зубами, что всё ещё не замёрзли до сердцевины. Он уже не казался таким страшным, но проверять, насколько он добр или зол, как-то не хотелось. Продолжая смотреть ему в то место, где должны быть глаза, Бон Бон осторожно пятилась, как ей казалось, к двери наружу.
Монстр взвизгнул и дёрнулся вперёд. Мгновение спустя, он уже стоял за спиной кобылки, перекрывая проход. Лёд осыпался на пол, обнажая дыры в теле монстра.
Кобылка замерла – Нион же говорила, что это существо не может перемещаться так быстро. Первой идеей оказалось бежать назад, откуда она и пришла, но монстр снова преградил ей дорогу.
Что-то в нём изменилось. Он уже не слепил – вместо чёрного слепого пятна он куда больше походил на материальное существо. Края дыр, которые недавно распирал лёд, выглядели как рваная тряпка – тоненькие нити колыхались от сквозняка.
Кобылка, стараясь не сводить глаз с преследователя, быстро поглядывала по сторонам в поисках чего-нибудь, чем она смогла бы обороняться. Сейчас ей очень пригодился бы какой-нибудь внезапный герой.
Монстр, кажется, не пылал охотой нападать, словно просто пытался задержать кобылку на какое-то время.
— Чего ты хочешь-то? – Бон Бон начала медленно обходить его.
Существо тихо прохрипело в ответ, поворачивая голову вслед за пони. Ноги-щупальца слегка дрогнули. Бон Бон резко подалась вперёд, притворяясь, что собралась бежать к проходу. Существо снова бросилось преграждать дорогу. Оно перемещалось не так же, как это делала Нион. Вместо полной свободы в темноте, ему словно бы приходилось делиться на части.
— Кажется, тебя успели потрепать и залатать? – Бон Бон почему-то решила, что разговоры чем-то помогут, — В прошлый раз у тебя не было кожи, или мне кажется?
Монстр на удивление комично пожал плечами, наклонив голову вбок. Он не походил на какую-то природную силу, скорее на неуклюжую выдумку художника – последний раз подобное она видела в мультфильме, на который они с Лирой пошли на годовщину их признаний.
— Мне кажется, ты потерял своего героя, парень. Кто бы ни был ответственен за то, чтобы прикончить толпу таких как ты, это не я. Мне надо просто встретиться с кем-то очень важным.
Монстр затряс головой – он понимал, что она говорила, и его ответ был «нет, не пущу».
Кобылка снова дёрнулась вперед – в этот раз монстр не среагировал. Но среагировал он во второй раз – такой же обманный. Пользуясь мгновением, кобылка рванула по узкому коридору, уже и не зная, в ту ли сторону она движется.
Далеко она не убежала — существо схватило её, прижимая к стене и пытаясь задушить. Однако слишком уж слабой Бон Бон не была и, выкрутившись из не слишком крепкой хватки, со всей силы лягнула нападающего. Тот почти не пошевелился, хотя удар был достаточно сильным.
— Значит, так? – Почему-то это скорее разозлило кобылку, нежели напугало.
Она накинулась на обидчика, с остервенением избивая того передними копытами. Монстр, кажется, слегка оторопел от такого сопротивления и даже начал отступать. Он был ослаблен, это было видно. Кто-то уже давал ему отпор, прежде чем ему удалось выследить и догнать Бон Бон, но кто? И чего он медлит? Ждёт, пока петухи запоют?
Бон Бон, в очередной раз ударяя даже не сопротивляющегося монстра по лицу, вдруг замерла, так и не убрав копыта у того с носа. Он пытается задержать её до рассвета, когда Нион Лайтс не сможет передвигаться по улице, а значит, не сможет отвести её к Лире? Всё ещё было не ясно, почему свет вдруг клином сошёлся на них, но, если эта штука пытается отнять шанс на возвращение всего на круги своя, то никакой пощады от неё, Бон Бон, ждать ему не стоит.
Кобылка вцепилась зубами в шею существа и прокусила тонкую фиолетовую кожу. Тут же всё внутри обожгло – из раны словно бы брызнул кипяток. Отстраняясь и отплевываясь, чувствуя, будто зубы и язык расплавились, Бон Бон закричала:
— На помощь! Нион!
Но единорожка не пришла. Пару секунд существо отряхивалось, прижимая щупальца к ране и озираясь по сторонам. Поняв, что жертва лишена поддержки, монстр было осмелел, как что-то заставило его замереть.
— Не стоит, — тихо проговорил незнакомый голос, — всё тщетно для тебя.
В один рывок с монстра сорвали фиолетовую кожу. Чёрная, слепящая жидкость брызнула на пол, образуя кляксу, которая попыталась принять защитную стойку. В темноте блеснул огонёк. Вспышка, сопровождаемая громким хлопком, и всё вокруг покрыл лёд.
Над прозрачными глыбами, которые секунду назад были готовы растерзать кобылку, стоял кто-то. Бон Бон потребовалось несколько секунд, чтобы сообразить, что спаситель был обычной пони. Закутанная в плащ молодая кобылка поправила огромный опалённый бант и убрала сигнальную ракетницу, с удивительной ловкостью покрутив её одним копытом.
— Спасибо, — слегка неуверенно прошептала Бон Бон, — Я, правда, думала, что придёт кто-то другой.
— Не стоит ждать помощи от них, — кобылка оскалилась.
Облегчением оказался факт того, что её зубы были самыми обычными. Может быть, это была просто пациентка, прибежавшая на крики? Или же…
— Это ты его потрепала?
— Нет. Не моя задача. Однако твоё выживание важно для меня.
Бон Бон нахмурилась. Что-то подобное говорила и Нион Лайтс. Покоя не давала мысль, что эту кобылку она словно бы уже видела где-то.
— Я пойду. Мне надо встретиться с подругой.
— Постой! Тебе не стоит этого делать!
Бон Бон не стала останавливаться, чтобы спросить «почему это?». Пробежав по узкой лестнице вверх, она вышла на улицу. Ночной воздух ударил по ноздрям, почти сбивая с ног после жаркого подвала.
Всё небо было затянуто тучами, моросил мелкий дождь. Именно та погода, которую так любила Лира.
— Бон Бон! – Нион Лайтс выскочила из-за дерева, — Что случилось? Уже скоро утро! Надо торопиться!
— Я попала в переделку. Шэйд, или как ты там его называла, догнал меня. И в этот раз он был уже более проворным.
— Ты справилась с ним? – в голосе единорожки послышались удивление и даже почтение, — в одиночку?
— Мне помогли.
— Отойди оттуда! – Из подвала высунулась и пони-спасительница, запыхавшись, словно ступеней было не меньше сотни, — Нечего тебе там ловить!
Нион тут же оскалилась, показав острые, словно гвозди, зубы, и выгнулась, как кобра. Кобылка в плаще выхватила сигнальник, наставив его на неё и быстро встав в пол-оборота.
— Бон Бон! Пошли быстрее! Она не друг!
— Нет, не стоит этого делать! Позволь, я отведу тебя домой, и ты забудешь эту ночь, словно кошмар! — огромный бант, украшавший светлую гриву, трепетал на ветру в такт её плохо связанным словам.
— А можно, я сама решу? – земная пони топнула ногами, — Нет, ты меня спасла, тебе честь, хвала и слава, но меня бы не пришлось спасать, если бы мне не было так нужно последовать за ней, — она указала на всё ещё шипящую Нион.
— Значит, такова беда? Мы имеем столкновение интересов?
— Если ты сделаешь хоть шаг, я прикончу тебя, — прохрипела единорожка, — отстань от неё и дай мне выполнить поручение королевы!
— Мне кажется, тебе непонятно. Наши интересы расходятся.
— О Селестия, эта тварь ещё жива! – завопила Бон Бон, указывая на выход из подвала.
Пони в плаще и Нион приняли защитные стойки, повернувшись к открытой дверце. Тут же Бон Бон схватила единорожку за переднюю ногу, чувствуя при этом сильное жжение, похожее на то, что было, когда она прокусила монстра, и рванула к ближайшим учащающимся деревьям.
— Ладно, у нас есть пара секунд, пока она не вспомнит, что у неё есть свет, — поняв обманку, проговорила Нион на бегу, — следуй за мной, быстрее!
Небо озарила вспышка сигнальной ракеты, когда они подбегали к лесу. Единорожка вскрикнула и изогнулась, смахивая с тела лёд. Пони в плаще, кажется, была не слишком проворной, но с завидным упорством пристреливалась, пытаясь попасть в убегающих. Бон Бон однажды, будучи еще жеребенком, получила сигнальной ракетой в бок, и всё, что случилось – синяк и слегка опалённая шерсть, но, очевидно, для Нион Лайтс любое попадание будет смертельно. Сама не отдавая себе отчёта, земная кобылка пыталась закрыть собой ведущую её единорожку-монстра.
— Долго ещё? – перекрикивая хруст веток и пытаясь не задохнуться, спросила Бон Бон.
— Ещё довольно далеко! На самой окраине леса! Бон Бон, ты очень нужна ей! Всем нам! Ты наш спаситель!
— Да не хочу я никого спасать! Я хочу назад Лиру!
— Она ждёт! Продолжай бежать дальше, даже если меня не будет, Бон Бон! Тебя доведут!
Ракета пролетела над ними и, отрикошетив от ствола желтеющего клена, врезалась в Нион. Та взвыла от боли, падая на землю. Половина тела покрылась разрастающимся льдом, задние ноги вмерзли в землю в свете догорающих обломков обычно практически безвредного снаряда.
— Нион! – Бон Бон затормозила и подбежала к ней, — Не смей умирать!
— Беги, дура!
Земная кобылка втоптала остатки ракеты в землю, туша последние огоньки, и схватила упавшую единорожку за передние ноги, пытаясь тянуть за собой.
— Прекрати! Ты обожжёшься!
— Я уже не чувствую копыт, так что заткнись, — прошипела сквозь зубы Бон Бон.
С хрустом передняя половина тела Нион оторвалась от замёрзшей части. Единорожка тут же нырнула в ближайшую тень и выскочила немного впереди. Со злости пнув оставшийся лежать ледяной круп, Бон Бон побежала вслед за тем, что осталось от её сопровождающей.
— Кажется, у неё закончились ракеты, — прохрипела кобылка, догнав летающую половину Нион, — мы можем сбавить темп.
— Нет! Утро всё ближе! Если мы не успеем, то всё потеряно!
Спотыкаясь, Бон Бон выбежала на опушку леса и скатилась по склону. Воздух пропитывал кислый запах, а вкруг на многие десятки метров не было ничего, кроме ровной зелёно-жёлтой глади.
— Болото? – оторопела кобылка, — Зачем? Что это значит?
— Отойди назад! Тут ничего нет! – непонятно, как пони в плаще их нагнала, но она уже стояла на соседнем склоне, прицеливаясь в висящую рядом с Бон Бон Нион.
— Уходи! – закричала единорожка, — Тебе тут не рады!
— Очередной конфликт, — она наставила ракетницу на середину болота, — может, так будет понятнее?
— Не смей! – Нион опять показала свои тонкие зубы, начиная размахивать оставшимися копытами. Однако из копыт росли когти. Да и копытами это уже не было – Нион уже была слабо похожа на пони. В её новом образе было что-то пугающе знакомое, но мозг отказывался думать от нехватки воздуха после долгого бега.
— Мне безразлично, что вы будете творить. Мне лишь не надо, чтобы она была здесь. Отпусти её и отправляйся к себе с миром.
— Она нужна нам! Она наше спасение! Так говорит королева!
— Вам не нужно спасение. Ни у кого его не будет. Все будет прахом, праха не будет.
В темноте силуэт в плаще казался Бон Бон каким-то жутким порождением больной фантазии умирающего пони. Излишне ловкие копыта, едва заметные маленькие глазки, огромный бант, разевающийся на ветру, словно крылья.
Дыхание перехватило. Она наконец-то поняла, кого эта пони ей напоминала. Жуткие куклы из сна, лишь в более понятном обличье.
— Меня не интересует твоя нигилистическая трепотня! — кричала Нион, — меня интересуют лишь указания королевы!
— Жалко. Сильно жалко.
Пони спустила курок, выпуская ракету в сторону болота. Ни секунды не колеблясь, Нион нырнула в темноту и выскочила из-за плавающей коряги прямо перед горящим снарядом. Громкий хлопок, и на гладь вязкой тины упали осколки льда.
— Какая жалость, — проговорила пони в плаще, — А теперь, позволь мне сопроводить тебя домой.
Она и представить не могла, что Бон Бон успела забраться на склон, когда та схватила её за шею обеими передними ногами. Завязалась потасовка.
Обе пони скатились вниз и, пытаясь пересилить друг друга, не заметили, как оказались в вязкой трясине.
Бон Бон чувствовала, что не сможет бороться долго, и пыталась утопить противницу, вдавливая её голову в воду. Но что-то пошло не так – эта пони казалась слишком легкой, вода просто выталкивала её. Заметив замешательство земной кобылки, она извернулась и придавила ту всем весом.
— Быть по-твоему, тогда. Тони, если тебе есть на это надобность!
Бон Бон безуспешно пыталась вырваться, чувствуя, что не может дышать. Она ощущала, как вязкая жидкость просачивается даже сквозь плотно стиснутые зубы. Еще немного, и она закашлялась – вода проникла в дыхательное горло, в легкие. Тело свело судорогами, живот скрутило.
Кобылка почувствовала, как жизнь ускользает из её тела под напором пони в плаще и воды. В эту секунду она почему-то с легкой жалостью вспомнила погибшую прямо у неё на глазах Нион. Монструозные очертания её искаженной гневом мордочки очень ясно всплыли перед глазами. Вдруг тяжесть сверху пропала. Кобылка почувствовала, что её тянут вниз. Перед глазами слишком ярко мелькало уже множество очень похожих зубастых лиц. Мощные когтистые лапы обхватили её ноги, утягивая куда-то вглубь. Вода была густая, словно горячий сироп. Лица вокруг не были таким злыми, каким было лицо Нион в последние секунды. Они смотрели на неё со страхом и волнением.
Она почувствовала, словно её рвет на части, когда густая вода вдруг исчезла. Жар не отступил, но теперь она чувствовала, что что-то обхватывает её. Чьи-то крепкие объятия, от которых было тяжело дышать. Вода, скопившаяся в легких, делала свое дело – сознание практически покинуло её, было больно, она не могла сфокусироваться, как ни пыталась. Она чувствовала знакомый запах. Слышала знакомый шёпот. Странное существо обнимало её и несло куда-то между причудливых зданий, темнеющих в глазах кобылки.
— Лира, — попыталась прошептать Бон Бон, — я пришла.
Сквозь жар и ощущение невесомости неуверенно пробивались чьи-то голоса. Всё они казались какими-то неважными – она была с самым дорогим ей существом, не важно, насколько Лира лишилась своего обличия – это не меняло чувств земной кобылки.
Где бы она сейчас ни была, она была готова мириться со всем, пока Лира не выпускала её из своих объятий. Мир вокруг был непостижим – приходилось плотно сжимать веки, чтобы сдержать остатки своего рассудка. Жара отступала, дышать становилось легче, но вместе с тем уходило ощущение покоя, терялась последняя ниточка, которой кобылка пыталась привязать себя к остаткам своего прошлого.
Блаженство тёплой темноты длилось словно бы множество дней, множество месяцев. Она жила в каком-то ином мире, ускользающем из памяти мгновенно, постоянно лишённым образа, который она могла бы представить.
И однажды она просто открыла глаза.
Было прохладно и светло. Она почему-то сразу поняла, что находится в больнице. Мелкая плитка на стенах и потолки, выкрашенные в белый цвет, ассоциировались у неё с больницами, хотя единственная больница, куда она попадала дольше, чем на день, не подходила под такое описание.
Все кости ломило, мышцы ныли, возврат к реальности был совершенно не в радость. Бон Бон просто лежала и изучала мелкие трещинки на потолке. Где, собственно, она находилась? Точно не в понивилльской больнице?
Приподнявшись на кровати, кобылка позвала: «Медики!», сама удивившись, насколько звонко прозвучал её голос – ни хрипоты, ни даже какой-то усталости. Несмотря на общую жуткую тяжесть в теле, она ощущала, что дышать легко как никогда – словно бы кто-то вырвал из её груди старые лёгкие и вставил новые. По крайней мере, это объяснило бы жуткую боль в костях.
Дверь открылась, и в палату ввалилась неуклюжая молодая кобылка в наспех надетом белом халате.
— Вы очнулись! Хвала Селестии!
— Сколько времени? – Бон Бон огляделась, осознавая, что в комнате не было окон, — Ну, и прочее, например, сколько я тут?
— Сейчас три часа ночи, — немного оторопев, ответила медсестра, — ну и, если говорить на чистоту, вы тут лежите уже неделю.
— Объясняет, почему всё болит, — кобылка снова легла, — Я же уже не в Понивилле, да?
— Да, именно так. Это Кантерлот. Если точнее, то Седьмая больница имени и памяти Кристальной империи.
— Ого, — Бон Бон отрешённо присвистнула, всё ещё пытаясь переварить информацию, — а как я сюда попала-то? Со мной настолько всё плохо?
— Ну, — протянула медсестра, переминаясь на месте, — наверное, вам лучше поговорить с лечащим врачом. Я позову его, у него как раз ночной обход!
Бон Бон лишь кивнула в ответ. Разъяснений ей хотелось не слишком сильно. Говоря начистоту, ей было как-то всё равно. Оставшись одна, кобылка перевернулась на живот и зарылась в подушку. Она всё ещё не чувствовала связи с окружающим миром, даже не хотела её чувствовать. Ей хотелось назад, туда, где бы она ни была совсем недавно. Конечно, с каждой минутой в голову закрадывалось всё больше сомнений, что тот обжигающий мир существовал. Она едва могла вспомнить день фестиваля, последний день, когда она видела Лиру такой, какой знала её всю жизнь.
— Мисс, вы очнулись? – в палату неторопливо вошёл немолодой зебра, — Я ваш лечащий врач.
— Остин, — прервала его Бон Бон, — я помню, Вы мне ещё ногу в гипс, когда я была маленькая, заворачивали.
— Ох, — казалось, он слегка растерялся, — рад бы я помнить всех своих пациентов со времени практики.
— Что со мной? Кома, смерть?
— Мисс, не говорите так! Я не первый раз встречаю кого-то, кто попал в реанимацию на неделю, но впервые вижу кого-то, кто настолько бодр и саркастичен сразу после пробуждения.
— Неделю? А почему меня привезли сюда, в Кантерлот? Мне нужна была какая-то операция?
— Нет, вы, на удивление, в порядке. Вы в наилучшем состоянии из всех поступивших понивилльцев.
Бон Бон привстала на кровати, чувствуя, как по телу прошёл озноб. Первым пришедшим в голову воспоминанием стал монстр, который успел поразгуливать по больнице.
— Что случилось?
— Мисс, вам не стоит волноваться! Как только Вам полегчает, мы введём вас в курс дела.
— Доктор, что случилось? – настойчиво повторила кобылка, — Я чувствую себя прекрасно. Вы можете выписать меня хоть сейчас. Я хочу знать, что случилось в понивилльской больнице.
Постепенно вспоминались и беготня с ключами, и побег от пони в плаще, вспомнилась и Нион Лайтс, так похожая на жуткого монстра, скачущая из одной тени в другую.
— Мисс, прошу вас, успокойтесь.
— Я спокойна. Не поверите, насколько я сейчас спокойна.
— Пожалуйста, поймите. Я не уполномочен рассказывать об этом. Утром здесь будет полиция и, если вы согласитесь с ними поговорить, сможете задать им все вопросы.
Привычная раздражительность уже вернулась, и Бон Бон, озлобленно цыкнув, плюхнулась назад на кровать.
— Моя подруга так и не найдена, да?
— Простите? Я не знаю ничего об этом.
— Единорог по имени Лира Хартстрингс. Не поступала сюда же, нет?
— Не слышал такой. Я, так и быть, посмотрю в картах.
— Не стоит. Я уверена, её здесь нет, — Бон Бон села на кровати, кутаясь в одеяло, — Но я хотела бы поговорить с её отцом. Я, правда, не могу сейчас вспомнить его имени.
— Боюсь, тут я не могу помочь.
— Да, я уже догадалась. Мне нужно ждать до утра? Я не думаю, что смогу ещё поспать, после такого-то сна.
— Ладно, — врач вздохнул, — Если вы голодны, то наша столовая работает круглые стуки. Конечно, горячих обедов сейчас там не получить, но вы можете поесть хоть немного салатов или бутербродов.
— Вы уверены? Не должна ли я лежать с капельницей? – Бон Бон с недоверием покосилась на врача.
— Мисс, вы не производите впечатления того, кто едва может пошевелиться. Тем более, я же не вас туда отправляю, вам принесут.
Кобылка вздохнула и легла на бок, отвернувшись от двери. Она не повернулась, даже когда кто-то принёс ей поднос с каким-то жухловатым салатом. Кобылка занимала свои мысли попытками вспомнить произошедшее, но всё, начиная от того, как она выбежала к болоту, словно бы погрязло в какой-то дымке.
Да и многое, что было до этого, можно было бы списать на бредовый сон, но тогда это значило бы одно – признать, что Лира исчезла бесследно. Сейчас Бон Бон лелеяла мысль о другом, странном мире, где, как ей казалось, она и была эту неделю, которая для неё тянулась, словно целый год. Лира была там с ней, она не смела сомневаться в этом.
А ведь всё началось с каких-то конфет. Хотя нет, всё началось с этих странных дружков Лиры. Хотя, насколько они странные, если, кажется, были правы, хоть в чем-то?
Кое-как воспоминания складывались в насколько-то целую картину ценой жуткой головной боли. Кобылка перевернула подушку холодной стороной, пытаясь утихомирить гул в мозгу, отдававшийся резью в глазу.
Боль лишь усиливалась, и кобылка начала перекатываться с боку на бок, словно это должно было помочь. Ощущения, словно в глаз впилась игла, нагоняли тошноту, ноги сводило. Хуже всего – она не могла понять, что случилось. Она вообще ничего не могла понять – голова словно опять опустела.
Она вспомнила что-то, что не могла осознать – теперь мозг бился за её право не сойти с ума.
Когда боль наконец отступила, кобылка, пересилив себя, поднялась с кровати. Глаз ещё слегка ныл, но желания ослепнуть уже не возникало. Прохаживаясь вдоль стен и глубоко вдыхая прохладный, видимо, хорошо вентилируемый воздух, она наконец-то смирилась с ситуацией. Было слишком много того, что надо сделать – но явно не добираться назад к болоту и прыгать в него, как ей хотелось при пробуждении.
— Бон Бон! – распахивая дверь и буквально влетая в палату, закричал знакомый жеребец, — Слава всему святому, ты очнулась!
Кобылка чуть отстранилась, оглядывая гостя, и тут же с облегчением вздохнула:
— Мистер Хартстрингс! Я надеялась Вас увидеть!
— Я боялся, что ты сильно пострадала, — он крепко, совсем по-отцовски обнял её.
— Нет, у меня ещё всё болит! – прохрипела она, вырываясь из объятий, — Давайте без объятий.
— Прости, я не хотел. – жеребец замялся, потом пару раз обошёл вокруг потирающей переднюю ногу кобылки, осматривая её, — Ты даже ходишь! Поверить не могу, что ты так легко всё перенесла!
— Что случилось в понивилльской больнице? Врач отказался мне рассказывать.
— Ну, пойми его, он не знает деталей.
— Мистер Хартстрингс, пожалуйста, вы мне в гриву лапшу не забрасывайте. Что случилось?
— Пожар, — вздохнул жеребец, — лесной пожар. Почти весь город сгорел под самый фундамент.
Бон Бон забыла, как надо дышать, глядя на того с раскрытым ртом.
— Это было ужасно. Я не видел такой паники в своей жизни. Из-за фестиваля в городе было больше охраны, и эвакуацию удалось провести хоть как-то. Но слишком много пострадавших. Особенно плохо пришлось больнице, ведь огонь двигался с её стороны.
— Кто спасся? – прохрипела кобылка, — Кэррот Топ, Дитзи, как они? Кэнди…
— Бон Бон, — прервал её Хартстрингс, — прости, я не знаком с твоими друзьями, но я знаю, что какая-то рыжая кобылка днями и ночами дежурит у твоей палаты, называлась твоей подругой. Я отправил её в ближайшую гостиницу как раз вчера вечером. И она так и не представилась. Однако, морковки на метке, я думаю. она и есть Кэррот Топ?
— Похоже на то, — Бон Бон облегчённо вздохнула, — Меня больше никто не искал?
— С тобой хотели поговорить полицейские. Ещё была пони с очень короткой стрижкой, спрашивала, не очнулась ли ты. И ещё какая-то синяя молодая кобылка, её вообще охрана выпроваживала.
— Не знаю, кто бы это мог быть.
— Синяя говорила совершенно бессвязно, упоминала какую-то королеву, требовала, чтобы тебя вынесли к ней.
— Королеву? – Бон Бон вздрогнула, вспоминая поведение Нион Лайтс.
— Ты знаешь, о ком она?
— Кажется да, — кобылка тяжело вздохнула, — Мистер Хартстрингс, помните, вы рассказывали о существе на болоте?
— Да, — тот слегка наклонил голову, — к чему ты?
— Я понимаю, что после того, как я относилась к этому раньше, мои речи не будут слишком убедительными, но, мне кажется, я их видела. Вернее, не столько видела, сколько контактировала. И, кажется, Лира среди них.
— Я не уверен, как реагировать на это.
— Они существуют! И, кажется, Лира стала их королевой! Понимаете, только не говорите полиции, он меня дурой почитают, — там, в больнице, куда меня отправили, я не могу вспомнить почему, — Бон Бон запуталась в словах, перевела дух и продолжила уже спокойнее, — Из больницы меня вывела, ну, скажем так, помогла мне сбежать, Нион Лайтс, которая была не совсем пони. Хотя, наверное, она была совсем не пони. Она говорила о приказах королевы, что необходимо отвести меня, привести куда-то, упоминала, что я очень нужна Лире. А потом, я клянусь, я чувствовала её там.
— Где? – не понял жеребец.
— Там, куда я попала. Я не помню, что произошло, но, кажется, — Бон Бон резко села на пол, — кажется, меня чуть не утопили. Какая-то пони убила Нион Лайтс, но не как бы убила обычную пони, она убила её из этой штуки, которая стреляет светящимися ракетами. А потом меня утянули под воду эти странные существа! У них было две головы, они были чем-то похожи на пони, огромные лапы, когти, но, главное, там была Лира! Они забрали её и сделали своей королевой!
— Да, Бон Бон, это звучит странно, но, — Хартстрингс вздохнул, — мне кажется, это вполне вероятно. Я всю жизнь верил, что Лира дитя не от мира сего.
Жеребец отошёл к двери и выглянул наружу, осторожно зарыл её и, уже шёпотом, обратился к Бон Бон:
— Я собираюсь отправиться в Понивилль. Я пойму, если ты хочешь отдохнуть, повидать родителей, может, пожить у них, пока решишь, что делать, потому что, к сожалению, ваш с Лирой домик в Понивилле сгорел, но, если ты решишься, я буду очень благодарен, если ты отправишься со мной. Я чувствую, что нам надо там быть.
— Я понимаю, — так же прошептала она, — Я и сама хочу вернуться. Но, мистер Харстрингс. Мы оба должны понимать одно. То, что Лиру уже, скорее всего, не вернуть.
— Это я уже понял, — жеребец понурил взгляд и попытался выдавить улыбку, — Просто я хочу убедиться, что это правда, что она не погибла где-то.
Они оба одновременно вздохнули и посмотрели друг на друга.
— Вы сделали прекрасную работу, мистер Харстрингс, — Бон Бон едва заметно улыбнулась, — воспитать такую прекрасную пони в одиночку. Вы, наверное, идеальный отец.
— Вот это уже неожиданно, — смутился жеребец, — всю жизнь я как-то и не задумывался об этом.
— Я бы многое отдала, чтобы мой отец был таким, как вы, — кобылка пыталась не дать голосу дрогнуть, — Спасибо, что вы на моей стороне!
— Про сторону это я должен бы говорить. Ладно, Бон Бон, я должен отлучиться. Я приду, как только освобожусь. Будь осторожна, ладно? Постарайся не дать полиции каких-то странных идей, не думаю, что они поверят нам, если мы будем говорить про болотных монстров. Но упомяни пони, которая пыталась вас убить, если я правильно понял. Технически, сигнальная ракета может устроить пожар в лесу, особенно, если там торфяные болота.
— Может, её разозлило, что она не смогла от меня избавиться? Ей очень не нравилось, что я иду к Лире. Поняв, что она не смогла предотвратить то, чего так боялась, решила сжечь всё вокруг, а может, просто стреляла со злости. Хотя, она стреляла и в погоне по лесу, может, пара выстрелов пришлись в какие-нибудь горючие части, я не знаю.
— Звучит разумно. Прости, Бон Бон, мне надо идти. Спасибо, что поговорила со мной.
— Мы справимся, не бойтесь. И, пожалуйста, принесите мне какой-нибудь нормальной еды. Я не уверена, что они держат нормальную еду.
— Согласен, — с легкой усмешкой буркнул жеребец, посмотрев на тарелку с салатом, простоявшую с ночи.
Бон Бон села на кровать, как только дверь закрылась. Ей стало чуть спокойнее – ощущать, что на её стороне есть кто-то, кто способен так стойко выдерживать, казалось бы, самое ужасное – потерю дочери. Кобылка не сомневалась – Хартстрингс, как и она сама, искренне верит в монстров, среди которых теперь живет Лира.
Разговор с полицией был до изнеможения долгий, кобылка всячески пыталась не сболтнуть лишнего, свести всё к тем вопросам, которые были важнее для неё. Кажется, незнакомый офицер слабо горел желанием разбираться в чём либо, вроде чьих-то моральных ценностей, и сыпал малосвязанными вопросами, словно пытаясь на чём-то подловить Бон Бон, которая в ответ настойчиво рассказывала лишь о кобылке в плаще и том, как та пыталась её убить. Причину побега из больницы она на удивление убедительно перевела на «плохие предчувствия».
Вряд ли они остались довольны ответами кобылки, но в конце концов они оставили её в покое, недвусмысленно намекнув, что это не последний разговор.
Медсестра, которая приходила ночью, принесла обед, от необходимости есть который спасла Кэррот Топ. Крепко обняв Бон Бон, кобылка долго шмыгала носом, пытаясь сдержать слезы.
— Всё нормально, я в порядке, — тихо пробурчала Бон Бон, когда молчание затянулось, — я жива.
— Я так боялась! Меня заставляли уходить, но ни тебя, ни Лиры нигде не было, я боялась что вы обе погибли где-то!
— Я была в больнице, в это время, может быть.
Кэррот Топ отпустила подругу и вместе с ней села на край кровати.
— Бон Бон, тебя нашли где-то в лесу. Дракон Принцессы помогал в эвакуации больницы, знаешь, если бы не он, я слышала, они бы не вскрыли дверь, он с кучкой других добровольцев увидел тебя в полесье недалеко. Ты шла откуда-то, словно заколдованная.
— Я не помню ничего, прости. Вернее, одни отрывки.
— Лира. Она всё ещё… — кобылка тяжело вздохнула, чуть не срываясь на плач, — Её всё ещё не нашли.
— Я знаю. С ней всё в порядке.
— Я тоже надеюсь на это, Бон Бон, я тоже.
— Нет, я про то, что с ней всё и вправду в порядке. Я точно это знаю. Но мне нужно выбраться отсюда и отправиться в Понивилль.
— Прошу, не сходи с ума!
— Кэррот, ты должна поверить мне, — сквозь зубы процедила Бон Бон, — Сейчас мне меньше всего нужно, чтобы мои друзья считали меня психом! Нион Лайтс, её не находили?
— Нет, мне кажется, она могла погибнуть, — рыжая кобылка шмыгнула, — она была интересной кобылкой.
— Она погибла, я видела это, — тихо проговорила Бон Бон, — Пони в плаще убила её.
— За что? Кому могла навредить Нион Лайтс?! Она была совершенно безобидна! Да она от собственной тени шарахалась!
— Шарахалась, как ты выразилась, она не от тени, а, наоборот, от света. Она была не пони.
— Бон Бон, прошу, не говори так!
— Кем бы она ни была, я должна отдать должное. Для своего вида она была настоящим героем. Я не уверена в пользе её жертвы, но она следовала командам своего правителя до конца.
Кобылка замолчала, вспоминая быстрые, движения Нион Лайтс. Ни секунды на раздумье, ни мгновения на сомнения. Бросаться грудью на угрозу своему миру – такие качества всегда приписывали героям. А героям всегда приписывали свет. Существа же вроде Нион явно были творениями тьмы как таковой – властители ночи и страхов, живущих в каждом.
— Я не могу тебя понять вообще. Может, тебе стоит отдохнуть? – Кэррот Топ явно не была готова к такому быстрому изменению в отношении подруги к жизни.
— Я в порядке. Всё, что мне для счастья надо – это немного нормальной еды. С остальным я готова разбираться сама.
— Может, я не понимаю чего-то, — грустно проговорила рыжая кобылка, — но после произошедшего никто ничего не понимает.
— Можешь рассказать, что случилось, пока я была в отключке?
— Немало произошло. Ночью после фестиваля начался этот самый пожар. Просто вот так, без явных причин, всё горело. Мгновенно началась паника – эвакуацию затруднял тот факт, что никто не был готов покинуть дома, по крайней мере, сделать это быстро. Если бы не новые полицейские и некоторые гости фестиваля, то всё могло бы обернуться совсем плачевно.
— Пожар даже не пытались остановить?
— Пытались, но он надвигался очень быстро. Тем более, он застал город врасплох после выматывающего веселого дня.
— Многие пострадали? Полиция ни слова не обронила о жертвах, когда меня допрашивали.
— Не знаю. Пострадало очень много домов, некоторые сгорели дотла, выжжено немало акров леса и яблочных ферм. Больница вся в руинах. Из тех немногих домов, что удалось спасти хоть как-то, могу выделить разве что библиотеку – выгорела крона, и пострадало немало книг, но огонь удалось перебороть. Ещё удалось спасти часть музея. До вокзала огонь уже не добрался.
— Ты хочешь сказать, город сгорел практически под корень?
— Так и есть. Проще сказать, что уцелело. И такого, как ты поняла, совсем немного.
— Что будет с теми, у кого всё сгорело? Сколько, вообще, выживших? Удалось спасти всех?
— Многие бесследно пропали. Их искали и до сих пор ищут. Но нет ни трупов, ни живых.
— Может, они тоже были из того же вида, что и Нион?
— Бон Бон! Прекрати о монстрах! Это серьёзно!
— Да и я не шутки шучу, знаешь ли.
Обе кобылки замолчали. Бон Бон морщила нос, не стесняясь показывать, что её задевает недоверие, хотя, казалось бы, не слишком давно она была ничуть не менее скептична.
— Кэррот, ты же хотя бы можешь поверить в то, что я не сумасшедшая? Допустим, я могу что-то не так понимать, но я знаю, что я видела. И я хочу удостовериться в том, что я видела правду. Ну, или получить опровержение.
— Разумно. Но, Бон Бон, прошу, не делай глупостей. Все, кто мне дорог, и так страдают, просто прошу, не причиняй себе ещё больше боли!
Кэррот Топ умоляюще посмотрела на подругу. Было видно, что она едва ли спала последние ночи.
— Выглядишь так, словно ты постарела, — пробурчала Бон Бон, — Про сон нельзя забывать.
— Ты тоже выглядишь постаревшей, — то ли огрызнулась, то ли серьёзно отметила рыжая кобылка.
Они опять замолчали.
— Как там остальные? – неуверенно спросила кондитерша.
— Спаслись. Удивительно, как Кэнди оказалась самой инициативной во время эвакуации. Она сказала, что её врач ей рассказал о том, что надо делать в таких случаях.
— Прямо жеребец-оркестр этот её врач. Может, он ещё и книги пишет, и на скрипке играет, а по вечерам спасает жеребят?
— Впервые я согласна с твоей язвительностью. Я ни разу не видела его, но Кэнди приписывает ему столько качеств, что там хватит на целый госпиталь врачей.
— А что с Дитзи? Берри?
— Спаслись. Дитзи вернулась назад в город и ещё помогала искать тех, кто не мог сам выбраться. Бэрри как-то сама вышла с дочерью, хотя их дом и обвалился, как только огонь подступил. Роуз, Дэйзи и Лили пытались затушить свой дом, но их завалило уже потухшими балками. К счастью, их вытащили, отделались всего-навсего гипсом.
— Что же теперь будет-то, — шёпотом протянула Бон Бон, — куда идти-то?
— Самое время всем мириться с родителями, видимо, — хмыкнула Кэррот Топ, — Я уже написала моим, может, приютят ненадолго.
— А что будет с Дитзи?
— Ого, ты о ком-то волнуешься! Я, честно, не знаю. Говорят, что полагается какое-то возмещение ущерба, но не знаю, поможет ли это им. Берри, вроде, устроилась чуть получше, и у неё есть, где перекантоваться, но тоже не слишком долго. Мир не без добрых пони, — кобылка грустно улыбнулась, — за меня даже побеспокоился какой-то жеребец, отправил в гостиницу отсыпаться, оплатил номер.
— Это был отец Лиры. Он обещал, что сегодня ещё придёт. Надеюсь, он сможет меня отсюда вытащить, — Бон Бон вздохнула и посмотрела на подругу, — Ладно, что-нибудь ещё о пожаре? Или о том, что было после?
— Я паниковала, Бон Бон, пойми, я мало осматривалась.
— Да, понимаю.
— Я всё ещё не могу поверить. Пожар пытались затушить, вода была повсюду, но, видимо, этого было мало. Но несколько улиц были полностью залиты водой! И всё равно, его даже не замедлили!
— Разве цветочницы свой магазин не потушили?
— Он потом загорелся опять. Знаешь, я жалею, что хранила деньги дома, — Кэррот громко шмыгнула, — это абсолютный провал всему.
Бон Бон не ответила. Она наконец вспомнила ещё одну пони.
— Кстати, помнишь ту пони в парике? Не известно, что с ней?
— В газете написали, что Лемон Спарк умерла в день фестиваля. Ещё до пожара. Если верить некоторым статьям, её тело настолько обгорело, что всё, что осталось, решено было кремировать. Шумиха вокруг неё была большая. Хороший клиент попался.
— Я была уверена, что с ней всё не так просто.
— Она не выглядела как кто-то, кто мог замышлять что-то. Мне кажется, она едва дышала уже тогда, когда заходила при мне.
— Я соглашусь, — буркнула Бон Бон, — честно говоря, её жаль. Она говорила, что была без семьи.
Кэрот Топ немного помялась и, видимо, собравшись с мыслями, обратилась:
— Бон Бон, я знаю, что тебе не до этого, но, когда был пожар, я забежала в твой дом, думала, вдруг вы там. А потом я подумала, что нужно хоть что-то спасти, в общем, ты прости, но вот, это первое, что под копыто попалось.
Кобылка вытащила из седельной сумки испачканную сажей книжку
— Инкогерент Зэйн. Трактат о сущности истории, — прочитала Бон Бон, — одна из книг Лиры.
— Прости. Я надеялась, что это хоть немного порадует тебя.
— Думаю, пора бы и почитать, что пишет такой таинственный парень, нет? – Бон Бон выдавила из себя смешок, — потому что мой побег отсюда пока не торопится.
— Только не сбегай, серьёзно, ладно? – Кэррот встала и накинула на себя сёдельную сумку, — мне нужно навестить Лили и остальных, они в другой больнице. Я загляну вечерком.
Подруги крепко обнялись и, бросив напоследок короткое «до вечера», рыжая кобылка удалилась.
Бон Бон легла на кровать и от скуки раскрыла книгу. Сколь бы она ни верила сейчас в некоторых монстров, она всё ещё была не уверена в том, что в книгах найдётся что-то правдивое о них.
Это была первая книга, которую притащила Лира, не столько книга, сколько огромный монолог. Кем бы ни был Инкогерент Зэйн, он довольно серьёзно рассуждал о том, что мир в буквальном смысле существует лишь ради того, чтобы рано или поздно пропасть. Постоянно поднимая вопрос эволюции, он спрашивал – достигли ли пони её высшей точки? И всегда приходил к решению, что нет.
Почему-то высшей формой эволюции пони как таковых он считал именно земных пони, хотя тут же отмечал, что они всё равно слишком далеки от совершенства. «Когда всё возвращается к истоку и гаснет, лишь прошедшие полный круг и получившие мудрость поколений продолжают дело своего мира», — так он говорил о конце света, словно бы не стеснялся показаться автором статьи в какой-нибудь бульварной газетенке.
Продолжить чтение помешал Хартстрингс, наконец-то вернувшийся после отлучки.
— Бон Бон, паршивые новости. Они не хотят тебя отпускать.
— Кто? Врачи?
— Да, — уже шёпотом ответил жеребец, подходя ближе и ставя свою сумку на кровать, — им, видимо, полиция указания выдает.
— Но при чём тут я и полиция? С какого перепугу я им так нужна?
— Без понятия пока. Я принес тебе перекусить.
Бон Бон небрежно разорвала бумагу, в которую был завернут бутерброд и, чуть ли не давясь, принялась жевать его. До неё только что дошло, что, исключая эту больничную штуку, что наливают в капельницу, её организм не получал еды уже целую неделю.
— Я кое-что узнал, — начла жеребец, протягивая ещё один бутерброд, — попасть в Понивилль не составит проблем, главное, чтобы за мародёров не посчитали. Скорее, придётся либо записаться добровольцами по поиску пропавших, либо убедить их, что тебе нужно бы поискать что-нибудь уцелевшее на пепелище твоего дома. Это всё, что касается Понивилля. Насчёт того, чтобы вытащить тебя отсюда, я пытаюсь что-нибудь придумать. Если мы оба не сошли с ума, может, стоит заручиться помощью той кобылки, что говорила про «королеву»?
— Она не появлялась, — чавкая, ответила Бон Бон.
— Подождём, она несколько раз пыталась попасть к тебе, может появиться снова. Я постараюсь с ней поговорить. Далее, это самая странная палата из всех. Они запихнули тебя в самую глубь здания. Меня это тревожит. Если бы ты не была обычной пони, то я бы сказал, что тебя от чего-то оберегают.
— Идеи, от чего?
— Без понятия.
— Просто вытащи меня отсюда. У меня дурное предчувствие.
— С каких пор ты доверяешь предчувствиям, Бон Бон?
— Я не знаю. Наверное, с тех пор, как вокруг меня начала происходить дрянь, которая делает всё, что я пережила до этого, детским лепетом.

Эта составная часть под числом три.

Единожды принадлежащий моей персоне качественный товарищ дал мне краткую фразу:
"Я совсем не могу понять тебя с тех самых пор"
Начиная с конкретного отрезка времени моя личность соответственно не наделена возможностью делать смысл в самой себе. ('^' )

---

– Это безумство, лейтенант! Вы не можете оставить меня одну!

– Саммер Бриз, это всего на пару дней. Я лишь съезжу в Мисти Мэйн, чтобы выяснить что-нибудь про нашу Нион Лайтс.

Кобылка, чуть ли не в слезах, умоляюще смотрела на своего начальника. Она даже не представляла, что делать с такой толпой недопрошенных свидетелей. По правде говоря, она выпустилась из академии всего несколько месяцев назад и всё ещё не представляла, как должен работать полицейский.

– Я понимаю, ты не привыкла к таким нагрузкам, Понивилль был мирным городком, но пора взрослеть. Поговори ещё раз с той кобылкой–кондитершей. Она была очень уклончива, когда я навестил её в больнице, может, перед тобой она раскроется чуть больше.

– Слушаюсь, – смиренно отдала честь Саммер Бриз.

Она боялась спорить с Грэй Фладом после того, как Бон Бон, которую она должна была охранять, пропала у неё из–под самого носа. Он бы уволил её на месте, если бы не начался пожар – её тут же восстановили за самоотверженную помощь во время бедствия.

– Но, лейтенант, скажите хотя бы, у вас есть какие-то мысли? Вы считаете, что это был поджог?

– Этот городок был той ещё адской дырой последние пару лет. Я уже сталкивался с психами в Ванхувере и культистами в Лас–Пегасе.

– Культистами? Но, послушайте. Откуда у нас, в Понивилле, могли быть культы? Мы практически образцовый город! Ну, были.

– Полная неразбериха с социальными службами, нехватка медицинского персонала в больнице,  несколько нераскрытых дел, за которые в той же Гермэйнии уже бы пристрелили нерадивых стражей порядка. Мне продолжить?

Саммер надула щёчки и отвернулась. Она, конечно, восхищалась опытным офицером, но в то же время он казался ей слишком агрессивным.

– Если тебе интересно, а я надеюсь, что тебе интересно дело, которым ты занимаешься, Нион Лайтс, по данным, что есть у меня сейчас, никогда не существовала в том виде, в котором она известна нам. Есть жеребец с похожим именем, есть кобылка, которая выглядит совсем иначе. По данным полиции и мэрии Мисти Мэйна, у них никогда не было зарегистрировано частного детектива, который бы носил такое имя. Мы имеем дело с кем-то, кто придумал себе всё своё прошлое.

Кобылка удивлённо посмотрела на него. Что сказать, к чему-то сложнее рыночной кражи она не привыкла, а самым серьёзным до этого для неё было дело о драке в кафе.

– Лейтенант, могу я сказать?

– Говори.

– Я понимаю, я могу быть не права, но что, если она меняла имя? По крайней мере, не официально.

– Разумное предположение, я уже отрабатываю его. Об этом стоило задуматься сразу.

Офицер отошёл к окну и выглянул наружу. На улице шёл жуткий ливень, дороги были абсолютно пустые, столица словно бы вымерла.

– Это ведь не нормально, Саммер, – как-то грустно проговорил он, – В Кантерлоте никогда не устраивали ливней. Местные пегасы бессильны. Если бы только такой ливень был неделю назад. Кто знает, может быть, мы сейчас уже успели бы раскрыть дело по горячим следам, хоть это и звучит цинично.

Кобылка осторожно подошла к тому и встала по правый бок, смотря на их отражение в оконном стекле. Она казалась такой маленькой по сравнению с повидавшим жизнь полицейским.

– Итак, слушай меня внимательно, Саммер Бриз: у нас две версии. Первая – обычные торфяники. Вторая – поджог. Из неё исходит два варианта – поджог намеренный или поджог по неосторожности.

– А к чему склоняетесь вы?

– Мы должны отработать все версии. Но я считаю, что кто-то устроил этот пожар. Не знаю, кому что это могло дать, но это предстоит выяснить.

– Вы рассказывали, что Бон Бон говорила о какой-то пони в плаще. Она не может быть виновницей?

– Мы составили портрет по словесным описаниям. Посмотри на столе.

Саммер Бриз подошла к широкому столу и уставилась на рисунок, лежащий на куче исписанных бумаг.

– Светлая грива и красный бант. По сути это всё, что у нас есть? – расстроенно спросила она.

– Да. Ещё есть парочка деталей. Например, она утверждает, что нашей таинственной незнакомке не требовалась скоба для оружия, чтобы использовать сигнальную ракетницу.

– Единорог, пытающийся маскироваться под земную пони?

– Можно предположить, что да. Так же имеется деталь, как выразилась свидетель, «неуклюжего акцента». Может быть, она не из Эквестрии.

– А может, она вообще не от мира сего?

 Грэй Флад строго посмотрел на подчинённую, от чего та поёжилась, и тихим голосом проговорил:

– Рекомендую и этот вариант не исключать. Но не увлекаться им.

– Просто я подумала, почему мы считаем, что она была пони? Было темно. Она могла быть грифоном в плаще, может, даже чем-то ещё. В правительственном аппарате есть драконикус, а это вид, казалось бы, вымерший.

– Главное, сохраняй связь с реальностью. В безумных гипотезах нет ничего плохого. Одно из моих дел началось с того, что мы предполагали, что убийца был призраком погибшего маньяка. В итоге мы нашли этого подражателя.

Грэй Флад подошёл к столу и поправил стоящую на нём чернильницу.

– Саммер Бриз, я оставляю этот кабинет на тебя. Приступай к работе сразу, как отдохнёшь. Я поехал.

Кобылка встала по стойке смирно, провожая лейтенанта, и не могла заставить себя расслабиться, даже когда он ушёл.

Она не чувствовала себя готовой – какой опрос пострадавших, какие свидетели? Это было жутчайшее происшествие, ей было страшно даже спрашивать имена приходивших пони, не то что задавать вопросы о том, что они видели, когда всё горело. Ей было жалко всех, кто приходил; казалось, что им надо помочь, а не допрашивать. Но Грэй Флад заставлял их вспоминать все мельчайшие подробности. Несколько кобылок уходили в слезах, но выбора не было – полиция вынуждена жить вне рамок морали, которая бы ограничивала вопросы, которые они могут задать.

Тяжело вздохнув, кобылка выглянула из кабинета и позвала: «Камомайл Мидоу!»

Вошла невысокая пегаска. От неё пахло чаем и приторной ромашкой.

– Миссис Камомайл Мидоу, спасибо, что пришли.

– Не то что у меня был выбор, верно? – она не грубила, скорее, просто говорила прямо, улыбаясь.

– Я просто предположила, что вам хотелось побыть с семьёй.

– Не могу.

– Почему? – слегка испугавшись, переспросила Саммер Бриз, – У вас, согласно данным, есть дочь.

– Да,– протянула пегаска, – но мой брат забрал её.

– Почему?

– Сказал, что я недостаточно ответственная.

– А в чём это выражается? Ну, ваша безответственность, по его мнению.

– Ну, он сказал, что нужно было бросить чайные облака и в первую очередь помогать дочери эвакуироваться, но она вроде как взрослая, сама справилась в итоге.

– Вот как, – пробурчала полицейская, – а в каком смысле чайные облака?

– Я выращиваю облачный чай. Я из «чайной» семьи. Слышали про Эпплов? Вот мы как они, только по чаю.

– Хорошо. Итак, вы можете рассказать что-нибудь о событиях того вечера и следующей за ним ночи? Что-нибудь подозрительное до или во время пожара.

– Не думаю. Я пыталась вытащить пару облаков, их нельзя поднимать высоко, но от жара огня они быстро начали распадаться. А до этого я, как обычно, была дома после тяжелого дня. Как можете догадаться, для меня фестиваль прошёл мимо.

– Вы не видели этой пони? – Саммер указала на рисунок, – или кого-то похожего?

– Ну, – протянула Камомайл, – в ней есть что-то знакомое. Я видела подобный бант, и даже причёску, но не знаю, какая из них вам нужна.

– В каком смысле, «какая из них»?

– Я видела несколько пони, которые носили такие банты и имели желтые гривы.

– Вы их знали?

– Нет. Я не запоминаю наизусть всех, кто покупает у меня чай, тут уж простите. Однако, не знаю, даст ли вашему расследованию это хоть что-нибудь, но они все брали улун.

– Улун?

– Такой чай. Его я получаю от родственников, обычно в наших краях он есть только в пакетированной форме, но у меня можно купить заварной.

– Интересно, – Саммер машинально обвела название чая в своих записях, словно это было что-то очень важное, хотя, может, что-то важное здесь и есть, – Скажите, а что особенного в этом чае?

– Ну, некоторые называли его молоком, растущим на кустах. На самом деле, это вполне обычный чай, просто ферментированный, но в нём есть свои витамины, свои плюсы, свои минусы, я думаю, это просто дело вкусовых пристрастий. Лично мне он не нравится.

– Хорошо, ясно. Ещё вопрос, Вы знаете что-нибудь о Нион Лайтс? Кобылка с неприметной внешностью.

– Понятия не имею. Говорю же, я редко запоминаю клиентов, а если она ничего не покупала у меня, то тогда что мне и знать-то о ней?

– Ладно, справедливо. Ещё вопрос, вы, случаем, не слышали что-нибудь о Лемон Спарк?

– Ну, я знаю, что она какой-то политик. Её семья была связана с нашей когда-то давно, но пути разделились: разные призвания, разные государства. Но её назвали, определенно, в честь чая. Хотя, признаюсь, лимонный чай – это такая безвкусица.

– Понятно. Во время пожара, пока вы, – Саммер вздохнула, – уводили облака, вы ничего не видели?

– Нет. Не оглядывалась по сторонам.

– Вы пока остановитесь здесь, в Кантерлоте?

– Я собиралась отправиться в Клаудсдейл, там будет проще работать с чайными облаками.

– Хорошо, мы вызовем вас через клаудсдейлскую полицию, если что-то понадобится.

– Не вопрос, но не увлекайтесь. У меня тоже работа не из легких.

Пегска ушла. Саммер Бриз шумно вздохнула и сложила бумагу в стопку. Она мечтала поработать на этих новомодных устройствах, импортированных  из Джапони, но максимум, что ей позволял взять на использование Грэй Флад – старая пишущая машинка. Бурча под нос слова обиды, кобылка полезла в ящик стола за сменной лентой.

Поставить её всё никак не выходило, но писать было неудобно и муторно, да и хотелось чувствовать себя более важной, а для этого нужно было с умным видом стучать по клавишам и выдёргивать отпечатанный лист, как казалось ей.

– Извините, можно войти? – из-за слегка приоткрытой двери высовывалась молоденькая светлая единорожка, – Моя сестра уже хочет поскорее пойти домой.

– А вы, – не отрываясь от попыток запихать ленту на место, обратилась полицейская, – Свити Бель? И Рарити, да? Я помню вас обеих, проходите.

Кобылка–подросток пропустила сестру и села рядом с ней перед столом.

– Вам помочь? – слегка растеряно спросила Рарити, глядя на мучения Саммер, – Вы её не той стороной вставляете.

Без каких–либо проблем ухватив моток ленты магией, единорожка перевернула его и с щелчком вставила в паз.

– Благодарю, – смущаясь, ответила Саммер Бриз, пододвигая машинку к себе, – давайте начнем, я постараюсь долго вас не держать. Кажется, с вами уже говорили, да?

– Да, – кивнула взрослая кобылка, – но, поверьте, я могу понять, поэтому я здесь, готова отвечать.

– Вы видели что-нибудь подозрительное?

– В каком смысле?

– Ну, видите ли, есть основания думать, что причиной пожара был нарочный поджог. Может, какие-то знакомые странно себя вели?

– Нет, вовсе нет! Честно говоря, я весь день провела на фестивале, позволила себе бодрствовать дольше обычного, – она чуть отвернулась, – всю последнюю неделю. В итоге я заснула уже на закате. Меня разбудила сестра, когда огонь уже подошёл к городу.

– Ваш магазин, я полагаю, пострадал так же сильно, как и все остальные здания?

– Да, – грустно вздохнула кобылка, – сгорело много ткани, но все платья были уже отправлены на выставку, поэтому всё не так страшно, как могло бы быть.

– Я рада, если всё и правда так. Скажите, может, кто из вас видел эту пони? Или кого-то похожего. Основными отличительными чертами мы считаем красный бант и светлую гриву.

– Ну, моя подруга носит бант, но не такой, – протянула Свити Бель, – Если этот рисунок близок к реальности в масштабах, то, как сказала бы моя сестра, это крайне безвкусный бант.

– Я согласна, – кивнула Рарити, – но, знаете, у меня какое-то странное чувство.

– Насчет чего? – Саммер размяла шею и поправила залипшую кнопку у машинки.

– Я не могу представить, зачем носить что-то такое, кроме как ради того, чтобы это стало, как бы выразиться, опознавательным знаком. Или, скорее, «униформой». Есть какие-то ещё приметы? Хотя бы в плане одежды?

– Ого, да вы собираетесь раскрыть дело за нас! Ну, ещё известно, что она была в плаще, предположительно синих оттенков.

– Синий сейчас крайне сильно выделяется из обывательских костюмов. Он используется, в основном, в униформах, например, полицейской. Я могу предположить, но, поймите, не утвердить, что это особая форма одежды.

– Кстати, – влезла в разговор Свити Бель, – Рарити, помнишь, тебе не удалось заказать красные ленты?

– Да, припоминаю, мне сказали, что они закончились. Если подумать, то из таких широких лент могли бы делать банты.

– Это было давно? Это может помочь.

– Не больше месяца назад.

– Угу. И ещё, часто красные ленты вообще используются в шитье? Знаю, звучит странно.

– Сейчас уже очень редко. Сейчас правят зелёные и нежно–розовые! Я потому и была жутко удивлена, я-то надеялась запастись на будущее! Да и добавить красных полос с помощью лент можно и сейчас. Мода, она для того, чтобы задавать новые правила.

Саммер Бриз задумалась, глядя на дыру в бумаге, которую сделала точка. Красные ленты, красные банты. Если их разобрали со склада подчистую,  значит, есть возможность, что их массово скупила какая-то организация. Целая организация одевающихся вот так? Может, ещё запросить покупки париков? Не будет же слишком много пони с такой желтой гривой.

– Вы не видели ничего странного во время эвакуации?

– Признаюсь, я настолько сильно паниковала, что это чудо, что я видела, куда вообще бегу, – Рарити отвела взгляд.

– Я видела парочку странных пони, которые как-то странно пытались потушить пожар, – проговорила Свити Бель, – они выбрасывали из дома лёд. Кстати, я не разглядела, но, может, на них были плащи!

– Лёд? Прямо много льда?

– Целые глыбы!

– Интересно, – полицейская снова начал стучать по клавишам.

Картина складывалась немного странная, но, похоже, Грэй Флад был прав насчёт культа. Было жутко даже просто думать об этом, но пока другого объяснения красным бантам она найти не могла.

– Где вы остановились? Мы сможем найти вас в Кантерлоте, в случае чего?

– Да, подруга позаботилась о местечке для нас.

– Отлично. Мы вызовем вас, если что-то прояснится, и нам потребуется ваше участие.

Проводив единорожек взглядом, Саммер Бриз задумалась. Она понимала, что ведет допрос как-то не так, но иначе она вряд ли бы и смогла – ей хотелось спать не меньше, чем всем внезапно вызванным свидетелям и пострадавшим. Ей было жаль их, и, тем более, сейчас её интересовала гипотеза с культом и связи пони в плаще с поджогом. 

Следующим собеседником оказалась не меньшая понивилльская знаменитость – Эпплджек. Кобылка сетовала на то, что ферма разрушена, и погибли лучшие деревья, словно не обращая внимания на любые вопросы.

– Мисс, я понимаю, это ужасное событие, но, прошу, хотя бы скажите, эта вот пони вам не знакома? Или кто-то, похожий на неё.

– Не–а, впервые вижу. Моя сестра носит бант, но у неё грива не желтая, да и бант розовый. А кто это?

– Мы подозреваем, что эта пони могла устроить пожар. Возможно, у неё были сообщники.

– Вот мерзость! – фермерша ударила по столу, – Откуда такие психи берутся вообще?

– Это мы и пытаемся понять. Во время эвакуации вы пытались тушить пожар, насколько я знаю?

– Да, кто-то должен был спасти хоть сколько-то деревьев. Всё же, иначе мы не проживем.

– Понимаю. Ничего подозрительного не попадалось на глаза?

– Не–а.

– Ладно, я не смею вас больше задерживать.

– Как пожелаешь, сахарок, – пожала плечами фермерша, – но, если что, я готова отвечать на вопросы.

– Вам есть где остановиться?

– Если я свободна, я сяду на поезд и поеду назад в Понивилль. Знаете, не могу же я бросить свои оставшиеся яблони.

– Но там же нигде и крова не осталось!

– Осталась пара старых сараев, которые были глубоко в прополотых полях, огонь никак не мог до них добраться. Мой брат уже подлатал для нас один.

– Ладно, я полагаю, кто-то должен работать. Если есть что-нибудь, что вы могли бы рассказать, я хотела бы выслушать напоследок.

– Да мало чего, – кобылка слегка занервничала, – яблок будет мало, помощи не  дождаться, я сейчас о помощи в восстановлении фермы, не какой-то там помощи по, как там его, возмещению.

– Понимаю, простите. Я надеюсь, всё будет в порядке!

Саммер потянулась до хруста в костях, глядя на закрывшуюся дверь. Предстояло ещё много подобных разговоров. Очень многие жаловались, спрашивали, помогут ли им восстановить утраченное в огне, некоторые принимались ругаться, словно надеясь, что, если они накричат на кобылку достаточно много, она каким-то чудом поможет им получить какие-то особые компенсации.

Лента в печатной машинке кончилась, и Саммер принялась втыкать новую, пытаясь вспомнить, какой стороной и куда так ловко её вставила единорожка.

– Можно войти? – в кабинет заглянула серая растрепанная пони.

– Да, конечно. А вы, стало быть?..

– Октавия Мелоди, – очень тихо ответила та, – Меня не приглашали, но я от имени Винил Скрэтч. Она сейчас не может сама ходить.

– Что случилось? – полицейская вздрогнула и выронила ленту, – Она сильно пострадала?

– Да, но задолго до пожара. Ей сейчас немного лучше.

– Подождите, я вспомнила. Мне запретили прикасаться к тому делу. Но, уверяю вас, я не стала бы подозревать вас!

– Я понимаю. Вы очень милая пони, – Октавия попыталась улыбнуться, – Я готова отвечать на вопросы.

–  Это немного странно, мисс Мелоди, обычно мы не допрашиваем «представителей».

– Поймите. Я видела чуть больше неё. Она всё время была в своей палате, а я старалась гулять.

– Ладно, я понимаю. Однако я должна предупредить, мисс, вы сами согласились на это. В случае чего, мы вас будем вызывать снова.

– Понимаю.

– Итак, мисс Мелоди, вы не знаете этой пони?

– Я видела её несколько раз. Каждый раз как-то краем глаза, но, мне казалось, что она везде.

– А где именно вы встречали её?

– По всему городу. Я видела её недалеко от школы, я видела её на рыночной площади, в больнице. Она всегда стояла в стороне.

– Хорошо, а как давно она появилась?

– Не могу сказать точно. Она словно была там всегда. Вечно что-то вынюхивает. Всегда держится на свету. Но она не помешавшаяся. Она знает что-то очень особое.

– «Не помешавшаяся»?

– Да, она не боится темноты. Тьма совершенно не страшна для неё.

– Не очень многие боятся темноты.

– Да, наверное, вы правы, – Октавия замялась, – но есть кое–что ужасное! Чего стоит бояться! Мне так казалось! Но, кажется, есть что-то куда более жуткое.

– Мисс, вы видели эту пони непосредственно до или во время пожара?

– Да, в день фестиваля она много разгуливала по городу. Она общалась с какими-то другими пони, что-то им говорила, они словно договаривались о чём-то. Она каждому давала какие-то свертки.

– Так, это уже интересно. Что это могло бы быть?

– Судя по размерам, пачка фальшфейеров. Я почти полностью уверена.

– Откуда такая уверенность?

– У моей подруги, у Винил Скрэтч, было их очень много. Когда пожар добрался до её дома, там был жутчайший фейерверк.

– Скажите, мисс, а эта странная пони, она была одна в таком костюме, или у неё были… скажем так, подражатели?

– Были. Я видела много красных бантов в толпах. Они стали появляться совершенно внезапно. А за три недели они стали мелькать всюду.

Саммер Бриз закусила губу. О культах она знала лишь из книг, и пока это было очень похоже на таковой. Кем бы ни была та главная пони с бантом, она, видимо, была мастерским психологом, если собрала себе почитателей так быстро.

– Мисс Мелоди, у меня ещё вопрос. Когда всё разрешилось с делом о нападении на вашу подругу, что случилось дальше? Того, кто напал на вас обеих, нашли?

– Нет. От него ничего и не осталось. Но подобных ему много, – кобылка задрожала, – Но я уже не знаю, насколько я боюсь их после произошедшего.

– После пожара?

– Мне никогда не было так холодно. Всюду бесновалось пламя, всё падало и чернело, а я чувствовала жуткий холод. Я бы погибла там, я просто упала и не могла пошевелиться. Я не знаю, кто спас меня. Но, знаете, я была не одна такая. Кто-то спас множество рискующих погибнуть пони.

– Эвакуацию проводили достаточно натренированные и опытные ребята.

– Нет, я не про них. Я просто уже не знаю, во что верить. Оно казалось мне безучастным, оно казалось мне злым, но сейчас я не знаю.

– Что за «оно»? – не поняла Саммер, – Вы о ком?

– Я не уверена, что вы поверите мне. Ведь, если я скажу, что за нами вечно наблюдает некое существо, или даже, скорее, сущность, которой известно всё, что было, что есть, что будет… Сама история нашла воплощение в нём. Я видела его в своих жутких снах, оно причиняло боль всем, кто мне дорог, наяву, а потом…

Октавия посмотрела на Саммер Бриз, словно вопрошая о необходимости заканчивать мысль. Серая кобылка выглядела ужасно, больше ни толики кантерлотского пафоса, который преобладал раньше. Сейчас она казалась беглянкой, ускользнувшей от какого-нибудь безумного злодея.

–  А потом я увидела, насколько хрупкое у нас восприятие этого мира. Я почти сдалась.

– А в чём, скажите, заключается «хрупкость восприятия»?

– Я не могу объяснить, – Октавия посмотрела на печатную машинку, – скажите, вот вы печатаете, и эти записи остаются, даже если вас нет рядом. Представьте, если бы эти записи могли быть уже кем-то сделаны и вы, печатая их, создавали их вновь.

– Я не совсем понимаю.

– Простите, я правда не могу объяснить это.

– Я понимаю. Наверное, мне стоит отпустить вас.

– Спасибо, – Октавия едва заметно кивнула и, спотыкаясь, вышла.

Саммер едва могла держать глаза открытыми, выслушивая новые порции жалоб и заверений, что да, эту кобылку видели, спасите–помогите. Отпустив очередного свидетеля, она позволила себе передохнуть.

Всю жизнь она была сторонницей здорового питания, а сейчас, сев в самый угол кабинета, она хрустела самыми приторно–кислыми чипсами, которые только могли существовать.

Ситуация казалась плачевной – даже если это и было дело копыт некоего культа, есть ли возможность найти хоть кого-то из участников? Может ли это быть связано с делом о примесях в соке и минеральной воде? Вроде, если верить книжкам, похоже на действия, которыми занимаются культисты, так же, как и поджог.

Язык уже начал неметь от специй, нёбо словно покрылось пленкой, но впереди была долгая ночь. Открыв окно, чтобы выветрить запах её наихудшего за всю жизнь ужина, кобылка снова села за пишущую машинку.

В кабинет вошла очередная расстроенная кобылка и села напротив.

– Вы, я так полагаю, мисс Кэррот Топ?

– Именно так.

– Я часто брала ваши овощи, – Саммер попыталась слегка смягчить напряжение, – Хочу верить, что всё наладится.

– Не то чтобы у меня там много было огородов, – кобылка слегка улыбнулась, – если я когда-нибудь снова буду жить, как это называется, на земле, мне восстанавливать много и не придётся.

– Я должна задать вам несколько вопросов, я постараюсь побыстрее. Скажите, пони, что изображена на этом рисунке, вы знали её?

– Однажды она заходила ко мне.

– Домой?

– В палатку на рынке, к счастью. Она долго выбирала из абсолютно одинаковых морковок, потом интересовалась, не выращиваю ли я подсолнухи. Это было пару месяцев назад.

– А после? Вы встречались с ней?

– Видела её то тут, то там. Кажется, ей не нравилось общаться со мной. Не знаю, потому ли, что я отказалась выращивать подсолнухи, или почему-то ещё.

– У нас есть подозрения, что она организовала некий культ. Предположительно, она может быть виновницей пожара.

– Культ? В нашем городе?! – Кэррот Топ помолчала, озираясь по сторонам, – На самом деле, я даже уже и не удивлюсь. Я устала уже пытаться понять хоть что-то. Тот случай с накачанными чем-то соками и водой, тоже её копыт дело?

– Мы пока только предполагаем, что да. Скажите, вы видели что-нибудь подозрительное в день пожара?

– Не уверена. У моей подруги произошло что-то странное, а потом она пропала. Оказалось, что на неё нападали, а потом она сбежала из больницы.

– Да, – Саммер покосилась в сторону, – это я даже знаю.

– Это был веселый для многих день, я пыталась расслабиться. В моих глазах, ничего беды не предвещало.

– Эта пони, о которой мы говорили, она попадалась вам в тот день?

– Максимум – в толпе. Тяжело определить, насколько подозрительно себя ведёт кто-то на фестивале, если у всех в голове всяческие любимые герои, на которых они пытаются быть похожими.

– Справедливо.

– Честно говоря, я жалею, что не была рядом с подругами, может, я могла бы не допустить пропажи одной из них. Лира Хартстрингс. Её ещё не нашли?

– Нет. Поиски ещё ведутся.

– А Нион Лайтс?

– Ни следа, так же. Но, насчёт неё, вы уверены, что её зовут именно так?

– Да, она представлялась именно так. Говорила, что имя ей не нравится, но ничего не может с этим поделать.

– Понимаете, это строго между нами, в этой комнате, – Саммер отодвинула пишущую машинку и чуть перевесилась через стол, чтобы быть поближе к Кэррот Топ, – Мы не можем найти ни то что Нион Лайтс, но и кого-то, даже похожую на неё. И я говорю не только про поиски пропавших после пожара.

– Что?

– Её вполне могли звать как-то по–другому. Тяжело сказать точно, но она, скорее всего, не была той, кем показывала себя. А может, она просто поменяла имя по  приезду.

– Но зачем бы она стала менять имя на то, которое ей не нравится?

– Мы пытаемся разобраться в этом. Пока что с каждой нашей находкой мы вскрываем ещё больше странностей.

– Вы дюже честны для полицейского, вам не кажется?

– Просто я считаю, что мы должны быть честны с жителями нашего города, тем более, со свидетелями.

– Да, но, – Кэррот Топ замялась, – что если кто-то из свидетелей на самом деле виновен?

Саммер Бриз понурилась. Такие вещи скорее мог бы сказать Грэй Флад, а не кто-то, кого ей хотелось защищать. Конечно, в этих словах был смысл, но не такой реакции она ожидала от гражданских в ответ на свою честность.

– Может, вы помните что-нибудь ещё? Что-то, что, по–вашему, может быть связано с произошедшим?

– Не думаю.  Моя подруга уверена, что пони в плаще убила Нион Лайтс.

– Пони в плаще? Речь о вот этой пони?

– Наверное. Правда, она ведет себя совсем не так, как обычно. Утверждает, что Нион Лайтс даже не была пони. Хотя ей внезапно начали много где видеться монстры, что-то говорила про то, что эти монстры боятся огня или света, или вроде того.

– Это необычная мысль, – Саммер замялась, – А вы считаете, что она не права?

– Это совсем не похоже на Бон Бон! Она всегда была жутчайшим скептиком, а теперь вдруг говорит что-то совсем странное!

– Думаю, мне стоит её послушать.

– Могу я попросить? Пожалуйста, присмотрите за ней. Она, кажется, думает сбежать из больницы.

– Да, о том, чтобы этого не допустили, мы уже договорились. Вы не знаете её родителей?

– Нет, – Кэррот Топ вздохнула, – я и сама хотела бы с ними поговорить. Нужно, чтобы кто-то мог её сдерживать. Ей сейчас тяжело.

– Насколько я знаю, пропала её лучшая подруга. Они были очень близки, я так полагаю?

– Да, можно и так сказать, – рыжая кобылка отвела взгляд, – Я могу чем-то ещё помочь?

– Скажите, где вы остановились?

– До этого спала прямо в больнице, рядом с палатой Бон Бон. Прошлой ночью меня отправил в отель отец Лиры Хартстрингс.

– Я надеюсь, мы сможем оставаться на связи.

– Я могу идти спать? Постараюсь договориться в другой больнице. Где сейчас другие подруги.

– Вы ещё не хотите пойти к родителям?

– Ну, они в другом городе.

Кэррот Топ торопливо ушла, оставив Саммер одну. Кобылка широко зевнула и потерла глаза. Сейчас хотелось просто опереться о стол и заснуть, однако, терять работу не хотелось. На неё обрушился очередной поток жалоб, в какой-то момент её даже начали стыдить, что она ничего не делает, чтобы помочь жителям родного города.

От очередного скандала её спасла вошедшая в кабинет серая пегаска. Парой не слишком грубых слов она заставила скандалистку уйти и сама села напротив Саммер Бриз.

– Меня зовут Дитзи Ду, я пришла на допрос, – её голос был звонким, словно бы она уже заранее приготовила какую-то речь.

– Благодарю, что нашли время. Скажите, эта пони знакома вам?

– Да.

– Правда? – Саммер искренне удивилась, – А насколько хорошо?

– Она получала некие переводы по почте. Она заполняла анкету в мою смену. Вам, как полиции, я имею право всё рассказать, если это требуется.

– И что же о ней известно?

– Зовут ее Милки Улун. Если мне не изменяет память, ей всего двадцать три года. Официальный город проживания – Лас–Пегас. Переводы совершались из Мисти Мэйн, Ванхувера, Кантерлота. Так же она заказывала по почте очень много повседневных вещей, были и странные посылки.

– Так–так, постойте, это всё уже важно! Я впервые за всё расследование узнаю её имя, вы уверены, что это именно она?

– Это была первая пони с такой прической и таким бантом. Ещё она носила синий плащ. Весь её образ был немного странным. Потом я стала замечать других, кто одевался так же, но она была первой.

– Хорошо, так, вы сказали про странные посылки, что там было?

– Мы не вскрывали их. Просто в  них было что-то странное. Вероятно, кто-то присылал ей что-то, что достать через обычную службу доставки заказов через почту слишком сложно. А может быть, таким образом, она прятала, что именно она получает, всё–таки в коробки мы права не имеем заглядывать.

– А что за повседневные вещи?

– Начиная от посуды и заканчивая, что уже не было удивительным, фальшфейерами.

– Их заказывают так часто?

– В последние пару месяцев, да. Чаще, правда, это делают одни и те же. До этого основным получателем была Винил Скрэтч. Однако даже она не заказывала их так много.

– Но зачем?

– Многие начали страдать никтофобией, разве в полиции этого не заметили?

– Да, но, вы думаете, Милки Улун боялась темноты?

– Предполагаю, разве что.

– Просто, у одного из свидетелей была гипотеза, что Милки Улун как раз–таки не боится темноты. Скажите, вы не знаете никаких пони, кто жаловался бы на то, что видит что-то странное?

– Вы это к чему?

– Я слышала, что Винил Скрэтч писала какие-то записки в личном дневнике. Меня не допустили к этим материалам, но что-то говорили о темноте и монстрах, живущих в ней.

Дитзи заволновалась. Кажется, она пыталась решить, говорить ли что-то, что было у неё на уме, или нет.

– Скажите, Вы же не посчитаете меня безумной?

– Из-за чего?

– Я не знаю. Может, из-за моих глаз, может, из-за того, что я хочу сказать. Мне кажется, я сама видела монстров. Я не уверена, что это было, но оно выглядело, как пони, которая пропала, такая синяя, о ней писали в газете месяц–полтора назад, и его тошнило чем-то черным. Это существо казалось едва живым, но, если можно так сказать, это что-то словно бы запихало себя в тело пони и не могло как следует контролировать его, оно словно бы разваливалось. Я понимаю, я сама толком объяснить не могу, но на что-то нормальное это не было похоже.

– Мы учтем эти показания, – Саммер задумалась, – однако, наверное, пока не официально. Скажите, мисс, вы употребляли в пищу соки или минеральную воду с рынка?

– Нет, – Дитзи вопросительно задрала бровь, – они были дороговаты, честно говоря. А какое это имеет отношение?

– Если это и правда так, то ваши показания о монстре приобретают вес, – задумчиво проговорила Саммер, – Вы могли бы зарисовать его?

– Я не художник, но, может, я могла бы его описать. Такая дрянь сильно врезается в память, – Дитзи тяжело вздохнула, – Простите, я последняя, а задерживаю вас, как целая толпа.

– Там что, больше никого? – кобылка вскочила со стула, оперившись передними ногами о стол, – Вы и правда последний свидетель на эту ночь?

– Да, – слегка вздрогнув, ответила пегаска.

– Простите, не профессионально с моей стороны так себя вести. Просто я не спала уже полутора суток, не меньше.

– Могу понять.

– Мисс, по теме с монстром придётся пройтись неофициально, но я хотела бы, чтобы вы задержались ещё немного. Я позову нашего сотрудника, что делает зарисовки по словесным описаниям.

– А он не посчитает, что это всё ерунда?

– Вряд ли. Он серьёзно занимается изучением древних легенд в свободное время, интересуется мифологическими существами. Я думаю, это хорошая ситуация для всех. Если вы можете получше описать Милки Улун, мы будем ещё более благодарны.

Сдерживая зевки, Саммер проводила Дитзи в кабинет в другом крыле. Невысокий и неуклюжий на вид жеребец выглядел на удивление бодро в такое время ночи и был несказанно рад, услышав, что наконец-то ему придётся рисовать не очередного грабителя.

Нужно было ещё посетить кобылку в больнице по указаниям, которые оставил Грэй Флад. Договорившись с пегаской, что та свободна, когда они закончат с зарисовкой, кобылка–полицейская отправилась под дождём в сторону окраины города.

Больше, чем допрашивать пострадавших, она не любила лишь допрашивать пострадавших, кто попадал в больницу. Кобылке было стыдно, словно она могла единолично предотвратить их боль, но не смогла.

Она ещё даже не знала, что за вопросы будет задавать, но уже мучилась мыслью о моменте, когда нужно будет писать отчет о проведённой работе. Начальство и так любило все эти отчеты сверх меры, а после появления лейтенанта стало совсем тяжело, но он, хотя бы, их читал, и даже иногда принимал их в устной форме.

На пороге больницы что-то заставило кобылку остановиться. Держа копыто на ручке, она с грустью осмотрела обшарпанную дверь. Этому зданию было уже немало лет, а ремонт оно всё ещё не получило.

Саммер уже давно поняла, что её родное королевство не такое яркое, чистое и процветающее, как ей казалось раньше. Как и все выпускники академии, она торжественно клялась хранить покой жителей своей прекрасной земли, однако она уже чувствовала, что не способна на это.

Она хотела было войти, как вдруг обнаружила себя на другой стороне дороги, пытаясь дышать сквозь боль в ушибленной спине. Весь фасад здания разнесло в клочья, и в оседающей пыли проглядывались очертания чего-то огромного.

– Во имя всего святого! – раздался умоляющий голос, – Вы можете прекратить громить наш мир?!

 Рядом с силуэтом появились ещё два.

 Саммер приложила все усилия, чтобы встать, и, защёлкнув на копыте скобу, висевшую на ремне, выхватила пистолет.

– Не двигаться! Это полиция! – она наставила пистолет на здоровенного монстра, – Сейчас же отойди от гражданских!

– Отойди! Не смей мне мешать!

До кобылки–полицеской не сразу дошло, что грубоватый мальчишеский голос, видимо, принадлежал именно монстру.

– Я выстрелю! Сейчас же отойди от них, я тебе говорю!

Пыль осела. Монстра на развалившемся крыльце не было – лишь трое пони. Напуганный и не понимающий, что происходит, жеребец, синяя, широколицая кобылка, и…

– Мисс Бон Бон! Я помогу вам!

– Не надо! – рявкнула та, – Я и так устала от помощничков!

– Нам надо торопиться, Королева молит о помощи! – синяя кобылка повернулась к Бон Бон, невольно демонстрируя свой перебинтованный бок, – Прошу вас, мы должны бежать!

– Оставайтесь на месте! – Саммер не могла понять, должна ли она держать синюю кобылку на прицеле, – Полиция требует вашего повиновения! Сейчас же сдайтесь!

– Просто дай нам уйти, это не похищение!

– Мисс Бон Бон, я не могу этого сделать!

Саммер тяжело дышала, вся дрожа, она пыталась держать оружие наготове, но в то же время боялась нарушить все мыслимые протоколы. Она не могла понять – почему так тихо? Такой взрыв, наверное, разбудил бы всю округу! Где, в таком случае, сам взрыв? Она не слышала ничего, даже какого-нибудь хлопка.

Синяя пони сорвалась с места и побежала к ней. Испугавшись, Саммер вскинула копыто и выстрелила. Запаниковать от содеянного ей не удалось – нападающую это едва остановило. Вернее – та просто остановилась, но не упала и даже не покачнулась. В груди синей кобылки зияла дыра, из которой капала черная густая жижа, совершенно не похожая на кровь. Она оскалилась, показав свои поврежденные зубы и черный, как смоль, язык.

– Брайт! – закричала Бон Бон, – Луна!

Сквозь быстро идущие тучи пробивался слабый свет луны. Синяя кобылка тут же схватилась за грудь, словно наконец-то почувствовала боль.

– Ты знаешь, где искать Королеву! Встретимся по пути туда! Беги к стальной гусенице! – крикнула Брайт, и тут же накинулась на Саммер Бриз.

Изо рта синей кобылки капала черная грязь и сыпались куски льда, дыхание было горячим, словно жар от костра. Саммер принялась сталкивать её с себя, невольно вспомнив, как при ней случилось что-то подобное месяц назад. Однако, похоже, Брайт не пыталась сделать с испуганной кобылкой ровным счетом ничего, кроме как удержать подольше. Вывернув переднюю ногу до боли в суставах, Саммер выстрелила синей кобылке в бок, от чего так вскрикнула и ослабила хватку. Она отступила в тень и злобно оскалилась. Перевести дух, однако, кобылка–полицейская не успела – стоило облаку закрыть собой слабый лунный свет, как Брайт, ни секунды не думая, накинулась вновь.

Схватив Саммер за гриву зубами, Брайт несколько раз приложила её о холодную мостовую. Этого оказалась недостаточно – кобылка вырвалась, оставив клок в зубах нападающей, и со всей силы ударила ту передними ногами. Синяя кобылка чуть ли не перекувырнулась, отлетев назад.

– Зачем ты пытаешься лишить нас спасения? – прохрипела она, поднимаясь и глядя на тяжело дышащую Саммер Бриз, – У нас похожий долг, мы обе хотим хранить тишину и покой!

– Заткнись! Ты арестована!

– Правда? – Брайт опять растянулась в улыбке, – Я, в смысле Брайт Аква? Интересно же будет у вас в заключающем доме, если я правильно понимаю суть.

– Брайт Аква? – Саммер судорожно соображала, где она могла слышать это имя, – Постой, ты же пропала месяца два–три назад! Что это значит?

– О, бедная я и правда пропала, но я не терялась никогда.

– Ты, наверное, из того самого культа, да?

– Культа? – Брайт Аква громко топнула, – Какого ещё культа?!

– Не пытайся отрицать это. Милки Улун и есть твоя королева, верно?

– О чём ты говоришь, глупая пони?! Кто такая Милки Улун? Как ты можешь сравнивать кого-то с нашей великой Королевой?

– Зачем вы спалили Понивилль? – Саммер вскинула оружие, чтобы её дрожащий от нехватки кислорода голос не казался слишком жалким, – Что это дало вам?

– Ты обвиняешь в этом нас?! – синяя кобылка встала на задние ноги, совершенно не демонстрируя каких-то неудобств от такой позиции, – После того, как мы жертвовали собой, чтобы вытащить ваших жалких детёнышей из испепеляющегося города?! Это твоя благодарность?!

– Не впутывай мне лапшу в гриву! Тебе не обмануть меня!

– Жалкий неблагодарный вид, вам всем лишь уготована гибель! Вы погубите и себя, и нас! Всю вечность мы молимся лишь о том, чтобы вы продолжали жить, в надежде, что мы будем вместе, но вместо этого вы, неблагодарные твари, обвиняете нас в грехах, которые совершаете вы сами!

– Кто ты такая? – отчеканивая каждое слово, прокричала Саммер, – Ты не Брайт Аква, верно?

– Хочешь знать? Тогда попробуй меня поймать. Ты же из тех, кто должен спасать и ловить тех, кто пропал, или нет?

Даже не становясь на четыре ноги, Брайт пробежала до здания больницы и запрыгнула на оставшиеся висеть обломки козырька. Издевательски поманив за собой, она скрылась внутри через разбитое окно.

Громко ругаясь, Саммер побежала внутрь. Кто знает, что задумала эта сумасшедшая, нужно было защитить пациентов!

Было темно, кобылка, следуя интуиции, пробежала по лестнице наверх, постоянно озираясь, ожидая нападения в любой момент.

– Королева была к вам слишком снисходительна! Но таким, как ты, я не могу простить грубости!

Брайт стояла в конце коридора, уже на четырех ногах. Издав короткий смешок, она звонко топнула по каменному полу. Окатив Саммер жаром, в коридор влетело нечто. Двое странных существ, похожих то ли на пони, то ли на собак, скакали от стены к стене, то приближаясь и пытаясь укусить, то быстро отступая.

Подобного в протоколах она никогда не читала. В панике она вскинула оружие и выпустила остаток обоймы в одно из них. Оно пошатнулось и осыпалось на землю мелкой плиткой. Едва дыша, Саммер поняла – кем бы Брайт ни была, превратить в опасность даже мелкую плитку больничных стен для неё не было проблемой.

Второй монстр прокусил кобылке ногу, пока та была в прострации, но, терпя боль, та лягнула его. Лишившись головы, он упал, рассыпавшись, как и первый.

– Неплохо, очень неплохо, разрушать ты умеешь, без сомнений!

Брайт выскочила в окно, Саммер – за ней.

По обломкам фасада они влезли на этаж выше. Синяя кобылка снова была слишком далеко.

– Но можете ли вы создавать хоть что-то? Вы живёте на гниющем трупе! – Брайт снова топнула.

 Из темноты показалось несколько силуэтов. Эти были больше похожи на пони – лишь вместо ног у них были длинные отростки, похожие на щупальца морских каракатиц.

Саммер защёлкнула вторую обойму, надеясь, что остатков патронов хватит. Первый монстр прильнул к стене и, словно бы слившись с тенью, проскочил практически впритык к кобылке.

Та не растерялась – опыт стрельбы в тире, в котором она была лучшей на курсе, не позволил промедлить. Монстр заверещал – в голове зияла огромная дыра, покрытая блестящим льдом.

Словно в ярости за гибель товарища, остальные ринулись вперёд. Один из них тут же разделил участь первого, но двое других схватили кобылку, пытаясь задушить.

Саммер выстрелила наотмашь, надеясь попасть хоть куда-то. Один из монстров отпрянул – щупальце, которым он держал переднюю ногу кобылки, покрылось тонким слоем льда. Оттолкнув его задней ногой, Саммер прострелила голову другому, пытавшемуся задушить её, и следом отправила ещё пытающегося стряхнуть с себя лёд.

– Это всё, что ты можешь противопоставить тренированному полицейскому? – Саммер с гордостью направилась вперед.

– Умение убивать – это всё, чем ты можешь гордиться?

Брайт вновь сбежала. Полицейская кинулась за ней.

– Выше только крыша, – крикнула Саммер, когда они остановились в коридоре третьего этажа, – Прекрати убегать! Ты многое должна мне объяснить!

– Терпение! Твоим кишкам я объясню всё, что знаю!

Брайт со всей силы ударила по стене. Прочный камень, простоявший не одно десятилетие, рассыпался, увлекая за собой часть потолка.

Через дыру в коридор влетело ещё одно странное существо. Патронов у Саммер осталось мало – ей оставалось надеяться, что двух хватит.

Новый монстр был похож на безголового, бесшейного пони. Лицо располагалось прямо на груди и было мало похоже на привычное – были лишь рот и глаза, словно кто-то, кто имел очень слабое представление о том, как должен выглядеть пони, изобразил такового в первый раз в жизни.

– Да откуда ты берёшь таких фриков? – Саммер отскочила от бросившегося в атаку монстра.

– Ты мне кажешься не менее уродливой, – ответила Брайт, – Удивительно, какие мерзкие формы дарит природа.

Полицейская выстрелила монстру точно в центр лица, когда тот снова понёсся на неё, и вновь отскочила в сторону. Брыкаясь в воздухе и перевалившись через себя, существо выпало в дыру в стене и улетело вниз.

Саммер Бриз вылезла на крышу, следом за Брайт.

Небо вокруг было абсолютно чёрным, словно кто-то погасил все звёзды и луну. Город был тёмным – ни одного светлого окна.

– Убивать ты мастер, этого не отнять, – не слишком силясь перекричать завывание ветра, проговорила синяя кобылка, – Знаешь, я почти передумала убивать тебя. Всё же, наше спасение уже добралось до железной гусеницы, и она несёт её к месту.

Саммер застыла. Хитро, хитро – вся эта потасовка лишь ради того, чтобы она не помешала Бон Бон добраться до поезда? Что, кроме поезда, ещё может быть «железной гусеницей»?

– Значит, всё это лишь ради того, чтобы помешать полиции? Ты арестована, Брайт Аква. Ты имеешь право хранить молчание, всё, что ты скажешь, может быть использовано против тебя!

– Да ты что? Мне кажется, всё абсолютно наоборот. Тем более, неразумное существо вроде тебя, я думаю, хочет знать, кто я такая?

– Тебе придётся потрудиться, объясняя это.

– Именно. До вас тяжело доходит. Итак, позволь начать с того, что я могла бы рассказать всё про пропажу меня, а вернее, Брайт Аквы. Бедная девочка. Знаете, вы с такой манией подозреваете её брата, а ведь виновна во всем милая, убитая горем подружка, какой вы её считаете. Правда, меня, вернее, Брайт Акву, уже ничего не спасет. Не знаю ни одной пони, которая бы жила без позвоночника, тем более, её уже так потрепали, что, даже если она освободится, она просто развалится на части.

– О чем ты, во имя Селестии, говоришь?!

– Да, по поводу Селестии, Брайт поплатилась своим позвоночником именно за грубое словцо о принцессе. Кто бы мог подумать, что её подружка костьми ляжет во имя своей правительницы. Костьми не своими, правда.

– Заткнись! Принцесса Селестия никогда и никого не казнила и не приказывала казнить за такие вещи!

– О, а я и не говорю, что она имела об этом хоть какое-то понятие. Я говорю о том, что настоящие безумцы – это вы. Бедная, милая Брайт Аква без размышлений позволила использовать остатки своей едва теплящейся жизни, чтобы спасти кого-то. И теперь она отдает остатки себя, чтобы спасти нас. Тебе нужно благодарить всё, что свято для тебя, что это тело столь хрупкое. Если я представлю тебе истинное своё величие, ты вряд ли сможешь быть опознана после смерти.

– Тебе лучше успокоиться. Не похоже, что тебе придёт на помощь ещё один монстр.

– Да, это верно. Не хочу, чтобы ты больше палила куда ни попадя.

Брайт отбросила гриву со спины, обнажая разорванную спину. Из раны потекла черная жидкость, формируясь в что-то, похожее на тело пони. Голова с глубокими глазницами и ртом, полным зубов, длинные, словно вывернутые, передние копыта, оканчивающиеся острыми когтями.

Подобные образы любил их художник. Саммер в шоке отступила и направила на Брайт оружие. Что-то подсказывало ей, что одного патрона не хватит.

– Ну же, пони, – хриплым, громоподобным голосом проговорила Брайт, выдергивая одной лапой толстую трубу и перехватывая её на манер копья, – первый ход твой!

– Что ты такое? Что ты за существо?!

Монстр улыбнулся.

– Я есть лишь мимолётный образ могущества древней мудрости. Услышь мой зов!

Брайт бросилась на Саммер, поднимая своё импровизированное оружие. Кобылка извернулась, не попав под удар, и уткнула в монстра пистолет. Выстрелить она не успела – новая половина тела Брайт была куда более гибкой и ловкой, чем могло бы показаться – огромная лапа схватила полицейскую и отшвырнула к краю крыши.

– Целую вечность мы ждали момента, когда мы сможем выйти на поверхность, – прогудела Брайт обоими ртами, – день за днём, год за годом, эпоха за эпохой, мы старались сделать всё, чтобы история не была разрушена.

Железная труба разломила пополам каменную плиту, где секунду назад лежала Саммер. Кобылка откатилась в сторону центра крыши и неуклюже встала на ноги.

– Мы содержали ход истории, но потом появились вы. Неразумные дети, боящиеся конца. Не готовые к воссозданию!

– Что ты несёшь?

– Ты можешь это понять. Не все могут, но ты можешь, Саммер Бриз. Тебе суждено исправить многие ошибки, – монстр перехватила трубу как метательное копье, – или умереть, пытаясь хвататься за свою слабость!

Силы были на исходе, но и от этого удалось увернуться. Труба ушла в плиты на половину своей длины, словно игла в швейную подушечку.

– Многое сокрыто в тебе, Саммер Бриз. Многое и великое.

– Я обычный полицейский. А ты обычный преступник, каким монстром бы ты ни была.

– Монстром? Будь по–твоему.

Отсутствие оружия не умерило пыл Брайт. И без того длинные лапы заметно выросли, одним взмахом она почти достала свою противницу когтями. Поднырнув под второй взмах, Саммер подобралась ближе и лягнула поняшью голову монстра.

Брайт отступила на шаг, не столько от боли, сколько от силы удара и потери равновесия, что дало полицейской момент на выстрел. Пуля пробила монстра насквозь, из раны брызнула чёрная жижа, заливая каменные плиты.

– Неплохо, сражаться ты мастер, Саммер Бриз, – Брайт опустила лапы и остановилась, тяжело дыша, – но, мне кажется, у тебя закончилось оружие. Я не буду честной накилэви, если продолжу битву с беззащитным дитя.

– Накилэви? – Саммер замерла, инстинктивно отступив, – Ты… Ты и правда похожа на них из книг!

– Признаться, я бы не перенесла тяжести, если бы убила тебя. Твоя наивность священна. Бесполезна и губительна, но священна.

– Зачем тебе нужна Бон Бон? Отвечай!

– О, она нужна не только мне. Её значение сейчас огромно.

– Перестань говорить загадками! Ты не какой-то злодей из книжки!

– О, это умная мысль, Саммер Бриз. Я не злодей. Мы не злодеи. Мы всего лишь история.

Саммер чувствовала приторный запах, исходящий от Брайт, когда та говорила и дышала. Запах болотного разложения, застоялой воды. Голова кружилась, в глазах начало мутнеть.

– Теперь, когда мы закончили, Саммер Бриз, я вынуждена оставить тебя. Мне нужно сопроводить нашу спасительницу.

Саммер словно бы потеряла опору. Каменная плита быстро встретилась с её мордочкой, а образы перед глазами рассыпались. Не осталось ни черного неба, ни разрушенной крыши больницы.

Кобылка поднялась, чувствуя тяжесть в легких. Перед глазами словно бы летали мошки, ноги подкашивались.

Было светло – утреннее солнце озаряло город, подогревая влажные от росы камни. Саммер огляделась. Она стояла на крыше больницы, но всё было как-то не так – вернее, всё было цело. Ни следа от разрушений.

Пошатываясь, кобылка направилась к спуску с крыши и, войдя в чердачное помещение, нос к носу столкнулась с Грэй Фладом.

– Саммер Бриз, – как-то грустно проговорил тот, – Я так думаю, ты знаешь, что Бон Бон пропала?

Кобылка заплетающимся языком принялась объяснять, что произошло. И про монстра, и про пропавшую Брайт Акву, и про то, как она сражалась с монстрами.

– Я так полагаю, обоймы не знают о том, что они должны быть пусты?

Саммер схватилась за висящий сбоку седельной сумки чехол. Обе обоймы были на месте, полные, пистолет не тронут, скоба висела с другого бока, печать не была сорвана.

– Но… Монстр! Бон Бон! Взрыв!

– Саммер Бриз, –  Грэй Флад тяжело вздохнул.

Кобылка поёжилась. Теперь-то её точно уволят! Во второй раз упустить обычную кобылку, и опять причина совершенно бессмысленна, даже для неё самой.

– Прости, я не рассчитал твои силы, – на удивление спокойно продолжил жеребец, – Я иногда забываю, что ты ещё совсем молода. Тебе всегда так хорошо удаётся склонить допрашиваемых к честности, что я уже злоупотребляю твоими умениями.

– Вы не злитесь?

– Злюсь. Но я не стану на тебя кричать. Я не объявлю тебе выговор, и уж тем более не уволю. Но это последняя капля. В следующий раз лучше просто передай указание другому исполнителю.

– Лейтенант, я догадываюсь, где может быть Бон Бон. Я понимаю, вы не хотите слышать мой бред, но вы сам говорили, что каждая гипотеза заслуживает проверки!

– Саммер, иди отдохни.

– Я и так, кажется, выспалась.

– Это приказ.

– Постойте… вы отстраняете меня от дела? – кобылка задрожала, – Да?

– Нет, я хочу, чтобы ты была в состоянии его вести. Марш спать! – жеребец громко топнул, – Я беру опросы на себя.

 Саммер испуганно кивнула и, обойдя его, направилась по лестнице вниз.

– Кстати, как вы меня нашли?

– Никак. Я просто хотел проверить крышу. Приходи вечером в участок, я расскажу, что узнал, ты расскажешь, что узнала ты. И прости, что замучил тебя. Галлюцинации от недосыпа – это серьёзная проблема.

Саммер не отважилась спорить и, кивнув, отправилась восвояси. Она жила в маленькой комнате в общежитии, после того, как вынужденно переехала из сгоревшего Понивилля. Собственно, у неё было мало времени на то, чтобы бывать «дома», работа отнимала у неё всё время, она не раз спала прямо на рабочем месте, забившись в укромный уголок, словно нищенка, которую приютили на ночь.

Лежа на заправленной кровати, кобылка пыталась обдумать произошедшее ночью. Монстры казались абсолютно реальными – она до сих пор чувствовала усталость после всей этой потасовки.

Брайт Аква, как она вообще связана с чем-то жутким? Она была пропавшей, она знала о том, какие в полиции были теории о её исчезновении. Может, стоит как-то намекнуть проверить её подругу?

Саммер не могла списать всё на «галлюцинации от недосыпа». Что бы ни произошло – так просто объяснить это было невозможно.

Она проворочалась весь день, пытаясь заснуть, вплоть до момента, когда пришлось встать и, чувствуя себя ещё более сонной, чем раньше, пойти на работу.

Грэй Флад, как оказалось, снова куда-то отбыл, оставив инструкции на листе, торчащем из печатной машинки. Это было слабо похоже на него, но что поделать? Тем более, ключи от кабинета были только у двоих пони – у него и Саммер Бриз.

Вырвав листок и положив его в сёдельную сумку, кобылка вышла, заперла дверь и отправилась искать художника – хотелось спросить, что ночью вышло из разговора с серой кобылкой. Жеребец был у себя в кабинете, практически не заметен в горе бумаг и книг.

– Привет, Чалк, – потерев глаза, пробурчала Саммер, – Что нового?

– Саммер? – тот высунулся из-за стены книг, – Это ты?

– Вроде да.

Кобылка усмехнулась, глядя на коллегу, напоминающего скорее неуклюжего подростка, чем взрослого жеребца. С другой стороны, он едва ли был старше её самой – работал он не дольше пары лет, но обладал двумя дипломами. Видимо, простому художнику было тяжелее найти работу, раз он решил пойти в полицейскую академию сразу после художественной.

– Где ты откапала ту косоглазую?

– Ну, ну, не надо так грубо. Что такое?

– Мы нарисовали портрет пропавшей, который я уже нарисовал раз десять…

– Брайт Аква? – перебила его кобылка, – А что насчет другого?

– Брайт Аква у нас вышла, когда я рисовал монстра, вот посмотри.

Мысли о произошедшем ночью снова тяжким грузом упали на Саммер. Это была та же «Брайт Аква», которая предстала монстром. Их потасовка всё ещё казалась чем-то странным – если это всё и правда было лишь галлюцинацией, как она оказалась на крыше?

– А что насчет Милки Улун?

– Да. Насчет этого, – Чалк помялся, – это довольно интересный опыт.

– В каком смысле?

Жеребец указал на стенд из пробкового дерева, к которому было прикреплено огромное количество рисунков. Это всё была одна и та же пони. Портреты, полный рост, даже довольно сложные позы.

– Что это на тебя нашло?

– Я не могу запечатлеть её правильно, Саммер.

– Просто нарисуй, как её описала Дитзи Ду, ты же всегда так делаешь?

– Нет, этого мало. Она не должна быть простой.

– Ты о чём?

Чалк пнул стопку книг, громко выругавшись. Оттолкнув кобылку, он подскочил к стенду и со всей силы ударил по нему, отчего гвозди не выдержали.

– Эта тварь не может быть пони, будь она проклята!

– Чалк, успокойся, тихо, тихо! – Саммер инстинктивно обхватила его передними ногами и оттянула подальше от упавшего стенда, словно боясь, что тот начнёт его топтать, – Почему ты так думаешь? Ты её даже не видел лично.

– Потому что я чувствую это! Посмотри сама! Эта неестественная улыбка, эти малюсенькие глазки, эти копыта!

– Пойми, Дитзи могла ошибиться!  Ты же знаешь, как свидетели и пострадавшие иногда ведут себя. Когда вспоминают о ком-то…

– Эта тварь заявилась сюда!

 Саммер ослабила хватку, отчего Чалк упал, потеряв равновесие.

– Милки Улун… Была здесь?

– Да, – жеребец сел на полу, тяжело дыша, – Она пришла, и… Я ничего не мог сделать. Рядом с ней как-то тяжело спорить, тяжело вообще думать, Тартар меня дери!

– Что она хотела? – Саммер едва могла выдавить из себя слово.

– Она искала тех, кто занимается делом о пожаре. Я не знаю, зачем. Задавала очень много вопросов, много говорила, не давала мне и слова сказать, даже когда я пытался ответить на её вопросы!

– Она ничего не сделала с тобой? – Саммер схватила Чалка за плечи, – Я с тобой. Не бойся!

– Нет, она даже не подошла ко мне ближе чем на метр, – жеребец потёр глаза, вырвавшись из хватки и садясь за свой стол, поправляя мольберт, – но я не могу перестать думать о ней.

– Что она хотела знать?

– Спрашивала, кто работает с делом, нашли ли виновника, что стало с пострадавшими. Было тяжело понять её, говорила жутко  запутанно. Словно совершенно не понимала нашего языка. Она очень долго пыталась выведать у меня, где какая-то кондитерша, а потом начала уговаривать меня встретиться в ресторане  ближе к полуночи.

– А ты?..

– Я, будь я проклят, согласился! Я не знаю, почему! И скоро мне надо выдвигаться!

– Постой, что?!

Чалк уперся лицом в стол и закрыл голову. Саммер хотела что-то сказать, но лишь беззвучно открывала – закрывала рот.

– Я пойду с тобой. Она наш главный подозреваемый!

– Я боюсь, Саммер.

– Она будет одна, нас будет двое! Мы можем позвать ещё кого из наших!

– Саммер, она не пони. Я не знаю, что она, но точно не пони!

– Чалк, успокойся, – Саммер села рядом, – я не дам тебя в обиду. Я соберу ещё кого-нибудь в нашу команду. Нам нужно её задержать, понимаешь? Ты очень поможешь делу, если пойдешь.

– Я и так пойду. Я не могу ей отказать, – жеребец тяжело вздохнул, – Я просто не могу не пойти. Хотя я хочу остаться здесь, я хочу запереться, но всё равно.

– Чалк. Посмотри на меня. А теперь слушай. Сейчас ты будешь ходить только рядом со мной. Я не оставлю тебя одного ни на секунду.

– Саммер, может, она чейнджлинг? Я читал о них. Я слышал, они нападали на Кантерлот, но я был в Ванхувере в это время.

– Я не думаю. Я видела что-то более жуткое.

– Что? – Чалк попытался улыбнуться, – Древнее зло?

– Я не знаю. Я даже не знаю, было ли это на самом деле. Я встретила Брайт Акву в больнице, потом дралась с кучей монстров, а потом с ней самой. А потом я проснулась на крыше больницы, как ни в чем не бывало.

 – Это звучит странно.

– Я понимаю. Грэй Флад мне тоже не поверил.  Кстати, он не говорил, куда отправился?

– В Понивилль. Сказал, что у него есть информация, что там следует проверить что-то. Я не понял.

– Значит, нам одним придётся разбираться с тем, что происходит вокруг нас.

Саммер удалось уговорить ещё двоих коллег пойти вместе с ними – пришлось долго объяснять, почему это так важно для дела, и что, кто знает, их могут наградить, хотя бы словесными официальными благодарностями.

Кобылка сама не понимала, делает ли она что-то хорошее, или напротив – о подобных операциях она до этого лишь слышала.

Для Чалка нашли какой-то костюм, в котором он смотрелся чуть представительнее, чем обычно, наконец-то начав выглядеть на свой возраст. Жеребец сильно трясся, лишь кивая, когда ему говорили что-то.

Никто толком не знал, как надо действовать, и руководствоваться приходилось тем, что они знали из книг, фильмов и докладов о проведённых операциях.

– Довольно захолустный ресторанчик, – прошептала Саммер коллегам, наблюдая, как Чалк, опасливо озираясь, зашёл в здание.

Ресторан был небольшим и располагался почти на самой окраине города. Это было новое здание, но новое – не значит красивое. Бездушная застройка, как называли подобные строения те, кто давно жили в столице.

– Отлично, теперь мы идём туда под видом брата и сестры, – Саммер потянула за собой одного из коллег, – а ты следи за местом снаружи и, если что-то случится, сразу появляйся там. Скажи, что ты на дежурстве и что-то увидел.

– Угу, – хором ответили два жеребца.

Саммер и Глэйсер, который был явно младше её, всячески стараясь выглядеть естественно, вошли в помещение. Обычно в таких ситуациях используют «маскировку» под парочку, но в данном случае образ брата и сестры смотрелся бы куда более органично.

Это был явно дешёвый ресторан, столиков было мало, они были обшарпаны, но, в общей сложности это было более или менее приятное место. В воздухе витал запах чая, на стенах висели картины, изображавшие чашки с чаем и чайные поля – это был не привычный ресторан, скорее «чайная».

Чалк уже занял место в дальнем углу, но пока был один. Саммер постаралась незаметно подмигнуть ему и села через стол. Глэйсер углубился в чтение меню.

– Сеструха, у них весьма недохлый выбор.

До Саммер не сразу дошло, что обращался он к ней. Стараясь замять факт того, что она чуть было не забыла их легенду, она решила играть грубую сестру.

– За словами следи, иначе родители узнают, что их сыночек ненаглядный за дрянь говорит.

– Угу–угу, естественно. Хочешь зелёного чая?

Официанткой была маленькая кобылка, едва ли подросток по виду. Она жутко шепелявила, отчего Глэйсеру пришлось долго разбираться, поняла ли та их заказ правильно.

Саммер листала меню, пытаясь занять себя. Это и правда было дешёвое местечко, удивительно для такого города.

– Итак, как там поживает твой хахаль, сестричка? – проговорил Глэйсер, отпивая принесенный чай.

– Он… Он ещё ждёт, – опять не сразу догадавшись, что тот имеет в виду, ответила Саммер.

Её «брат» сидел спиной к Чалку, поэтому подобный вопрос был вполне разумен, что ни говори, Глэйсер явно собрался играть роль на полном серьезе.

– А не зря ли он ждёт? Как и каждого до него, просто помучить решила?

– Заткнись! Он уже почти дождался!

Глэйсер экспрессивно повернул голову, изображая, что её тон его раздражает, чтобы посмотреть, как там Чалк.

Милки Улун уже подсела к тому и, видимо, начала беседу. Она говорила не громко, но Саммер всячески старалась прислушиваться, тут же начав пить чай, дабы оправдать молчание.

– Я крайне радостна о том, что ты прибыл.

– Да, я тоже, – Чалк инстинктивно попытался отстраниться.

– Я желаю верить, дело двигается вперед удовлетворительно?

– Да, всё неплохо, мисс.

– Ох, приятный, не зови меня настолько официально, – Милки Улун подвинулась поближе к Чалку.

– Хорошо, но, – жеребец видимо, хотел отодвинуться, но не решился, – Как мне звать вас?

– Именуй меня Милки.

– Хорошо.

У них завязалась беседа, нить которой постоянно ускользала от Саммер Бриз. Казалось, что Милки Улун просто пыталась соблазнить напуганного Чалка. Тяжело сказать, насколько это было хорошим поводом для задержания.

Официантка принесла им чай и торт, в котором Чалк увидел свое спасение от необходимости говорить со странной кобылкой. Они были просто похожи на парочку, которой не суждено было сойтись. Саммер уже начала думать, что вся эта операция бесполезна. В конце концов, это может быть даже не сама Милки Улун, ведь так начали одеваться многие пони, если верить показаниям.

Но тут Милки взяла свой кусок торта. Саммер замерла и, кажется, Глэйсер заметил шок на её лице.

Милки Улун держала свой кусок торта в копыте. Не в зубах, не на копыте, как можно было бы, кусок словно прилип к её копыту. Саммер наконец-то разглядела те детали, о которых плакался Чалк. Мордочка Милки Улун была необычна – более вытянута, но при этом более пологая, носик не был задран вверх, как это было у большинства кобылок её возраста, её глаза были маленькими, а ноги двигались и сгибались явно не так, как должны.

– Таким образом, Чалк, мой недешёвый, как ответить можешь?

– Что? – тот поперхнулся, – Можно ещё раз?

– Ох, простить меня заставлен ты. Представлены сложности взаимодействия.

Глэйсер явно едва сдерживался, чтобы не захихикать, но он не видел при этом, какое лицо было у Милки. Саммер же обливалась холодным потом. Эта практически нормальность была более жуткой, чем монстр, которого она встретила ночью.

– Мисс, то есть Милки, мне просто интересно, что вы, то есть ты, от меня хотела.

– О, признанием будет то, что я просто надеялась повстречать тебя ещё один раз. Сблизиться знакомством.

– Тогда, может, расскажешь о себе?

– Естественная вещь! Милки Улун, я называюсь. Просто одинокая пони.

– Мне кажется, я мог видеть тебя в Понивилле. Я бывал там иногда.

– О! Возможность такая. Жалость, Понивилль сожжен. Но что-то должно предаться испепелению.

– Знаете, – Чалк, казалось, начинал смелеть, – звучит жутко.

– Нет жуткого в погибели всего. Всё прахом становится, всё обращается в ничто.

– Прости, у меня не столь фаталистичные взгляды.

– Это обычно.

– Но у тебя нет мыслей, кто сжег Понивилль и зачем?

Саммер стиснула зубы. Чалк слишком прямолинеен, наверняка Милки Улун уже о чем-то догадывается.

– Конечно мы знаем, кто очистил земли Понивилля от истории. Раньше или позднее, истории не останется, и каждый сможет быть счастлив.

– Я не думаю, что это счастье. Тем более, Милки, ты только что призналась полицейскому в том, что это ты устроила пожар.

– Тебе чудится, что я существовала одна пожар? Много принявших. Прошу, будь с нами, – Милки наклонилась и что-то долго шептала  на ухо Чалку.

Жеребец отпрянул, опрокидывая стол и, вскинув копыто, закричал:

– Откуда ты, Тартар тебя дери, знаешь это?!

– У меня не существует непонимания ни о чем–либо. Молить тебя желаю, не отклоняй моего прошения!

– Милки Улун! Ты поджигатель, убийца, да ещё и, – Чалк попятился, – я не знаю, экстрасенс?! Ты единорог? Потому что я не знаю, что думать!

Милки подняла свою челку, демонстрируя отсутствие рога.

– Там, откуда я прибыла, нет однорогов или крылатых пони. И не чувствующий я более. Только знающий более.

– Ты только что не стала отрицать, что ты убийца и поджигатель?

– Я отрицаю многое, но не правду.

– Ты арестована! – Чалк, всячески храбрясь, схватил её за передние ноги.

 Саммер и  Глэйсер вскочили, чтобы помочь ему.

– Понять легко, – Милки даже не пыталась вырваться, – но стоит понять, что мало верно делать так.

 – Ты сама пришла к нам, – Саммер собралась зачитать типичную фразу о правах, но её прервал грохот.

Трое пони в бантах выскочили из служебных помещений и открыли беспорядочную стрельбу. Опрокинув стол, Глэйсер зашвырнул Саммер в укрытие и без каких–либо раздумий бросился на одного из стрелков.

Кобылка испуганно выглянула из укрытия, но уже спустя мгновение поняла, что её коллега был достаточно тренирован, чтобы постоять за себя и остальных – один из культистов уже лишился и оружия, и скобы, другой отступал, прикрывая убегающую Милки, третий в панике попытался было отомстить за вырубленного «коллегу», но Глэйсер без размышлений прострелил ему ногу, на которой висела оружейная скоба.

– Она уходит! – закричал Чалк, бросаясь вслед за Милки Улун, но сопровождающий её тут же поднял оружие.

– Не иметь смелости! – кобылка ударила культиста по спине, от чего тот прогнулся и выронил из скобы плохо закрепленный пистолет.

Глэйсер выстрелил в воздух, для соответствия протоколам, и тут же начла стрелять в убегающих. Пуля задела копыто Милки, что вызвало дикий гнев у культиста, пытавшегося пристрелить Чалка.

В пистолете, которым завладел Глэйсер, как оказалось, кончились патроны, и с накинувшимся на него противником ему пришлось драться.

Саммер перескочила через стол и кинулась за убегающей Милки.

Кобылка в плаще явно не была в слишком уж хорошей форме. Навстречу им бежал второй коллега, которого Саммер оставила следить за зданием снаружи.

– Тебе некуда бежать! – крикнула кобылка–полицейская.

Милки развернулась и бросилась в сторону обрыва. Оба полицейских попытались перехватить её, но та прыгнула.

– Да Тартар тебя дери! – Саммер пнула камень, попавшийся под копытце, – Она точно сумасшедшая.

– Не столько безумством страдающая!

Милки Улун поднялась из–под склона, держась за канаты дирижабля. Когда тот взлетел повыше, стало видно, что вся команда была одета почти так же, как она. Они ждали её, план отхода был готов заранее! Да ещё и зрелищный, словно в каком-то дешёвом боевике!

– Мы бы сохранили своё местоположение для обсуждений маловажных тем, мисс Саммер Бриз, однако наше наличие требуется в другом расположении! – Милки съехала по канату на палубу дирижабля, – Прошение моё лишь о передаче слов приветствия и любви крайне красивому сотруднику вашего ведомства! Стоит Чалку обернуть выбор против часовой стрелки, как мы возьмём его с вытянутыми руками!

Милки даже не рассмеялась, как подобало бы в такой ситуации. Дирижабль быстро скрылся в облаках, оставив Саммер, молодого офицера и подоспевшего Чалка в ночной тишине.

– Что такое «руки»? – спросил офицер, когда шок от произошедшего постепенно начал спадать.

– Конечности некоторых существ из мифологии. Более привычным названием будет «лапы», – ответил Чалк.

– Это и правда культ. Сто процентов, – Саммер задрожала, – Мы почти её взяли!

– Да уж, Грэй Флад будет в ярости, если узнает, что мы устроили тут без его ведома.

– Что с теми тремя?

– Глэйсер их всех повязал. Кто вообще принял этого парня на работу? Ему место в спец–войсках, не в простой полиции!

Пони вернулись к ресторану. Трое культистов, и правда, лежали связанные и без сознания. Глэйсер осматривал помещение и пытался успокоить плачущую официантку.

– Она ушла, – Саммер подошла к коллеге, – у неё был припасён план отхода. Эх, если бы только у нас было больше сил снаружи!

– Уже поздно, – жеребец похлопал кобылку по спине, – у нас есть трое из этой группы. Я думаю, их раскрутят на показания. Кстати, Чалк.

– Что?

– Чего она такого тебе сказала, что ты так напрягся?

– Это личное!

– Видимо, очень личное.

– Хорошо, я скажу!

– Эй! Мы не заставляем!

– Она знает, что я менял имя. Знает о моей семье, что я приёмный! Вообще, она, кажется, знает слишком много.

– Что она такое? – тихо прошептала Саммер, – Она не пони.

– Может, болеет чем? – предположил Глэйсер, – Вот и решила сама подохнуть, да ещё и культ за собой ухватить.

– Ещё она не позволила стрелять в Чалка.

– Да, кажется, она положила на нашего художника глаз, а? – Глэйсер усмехнулся.

– Прекрати! – Чалк стиснул зубы, – Она самая жуткая из всех кобыл, что я видел. Я лучше буду встречаться с каким-нибудь древним монстром!

– Можно мне идти домой? – официантка осторожно подергала Глэйсера за хвост, – Мне страшно.

– Боюсь, вам придется проехать с нами.

– Почему? – кобылка чуть–чуть отошла, – Я же пострадавшая!

– Для дачи показаний.

– Я не хочу! У меня дела!

– Мисс, законы одни для всех, – чуть более настойчиво ответил жеребец.

– Нет!

Кобылка рванула к выходу, но врезалась в вошедших полицейских. Подкрепление наконец-то подоспело.

– Я позвонил им со здешнего телефона, – шепнул  Глэйсер на ухо Саммер, – одни бы мы не увели этих четверых.

– Четверых?

– Ты не поняла? Официантка с ними.

– С чего бы? – кобылка пыталась вырваться наружу, но двое подоспевших удерживали её, чисто инстинктивно.

– Ну, начнём с того, что вы и правда очень сильно рвётесь отсюда, словно боитесь.

– Наслушалась я того, что творят полицейские!

– Тогда вам не стоит бояться, если вы не связаны с Милки Улун. Мы зададим пару вопросов и отпустим вас.

Дорога в участок была довольно долгой. Вырубленные культисты в себя так и не пришли, даже когда повозка, куда их сложили, подпрыгивала на кочках. Глэйсер не сводил глаз с официантки.

На пороге их встретил Грэй Флад и, похоже, слишком радостным он не был.

– Саммер Бриз. Я вижу, что бы ни случилось, ты участвовала в этом?

– Она этим руководила, – неосторожно заметил Чалк.

– Вот даже как? Мне кажется, ты чего-то не поняла.

– Лейтенант, – кобылка старалась держаться как можно увереннее, – Мы поймали троих культистов.

– Культистов?

– Да, – Глэйсер спрыгнул с повозки, – они были вооружены, пришлось несладко.

– «Несладко»? Ты их уложил в одиночку! – Чалк явно не понимал, что иногда стоит промолчать.

– Уложил? – Грэй Флад с недоверием покосился на своих подчиненных.

– Не в смысле убил. Просто вырубил, – поспешила унять недоразумение Саммер, – Они живы, просто без сознания!

– Тогда я чуть спокойнее.

– Но вот Милки Улун ушла, – доложил Глэйсер.

– Да. У неё было много помощников. У неё есть дирижабль, – продолжила Саммер, – я не могу говорить наверняка, но это мало похоже на гражданскую модель. Судя по расположению канатов и форме палубы, это один из служебных дирижаблей, с которых проводят наблюдения.

– Милки Улун призналась, что пожар – это дело копыт её культа, – закончил Чалк.

Грэй Флад недоверчиво переводил взгляд с одного подчиненного на другого. Было тяжело понять,  о чем он думал, но явно он пытался решить, стоит злиться или наоборот – радоваться.

– Ладно, передайте подозреваемых в камеру, и пусть врач их осмотрит. После этого – все ко мне в кабинет.

Полчаса спустя, все четверо горе-агентов стояли перед столом Грэй Флада. Жеребец несколько раз тяжело вздохнул. Саммер приготовилась к тому, что сейчас узнает о себе много нового.

– Итак, коллеги, я не побоюсь сказать, что дело дрянь.

Это было неожиданное начало.

– Я был в Понивилле. Это какой-то, – Лейтенант резко замолчал, в последний момент передумав говорить подготовленное слово, – это просто тихий ужас. Неделю назад мы не смогли нормально оценить масштаб разрушений. Всё хуже, чем мы думали. От нас требуют действия сверху. Сама Селестия требует как можно быстрее выяснить, что случилось. Мы все знаем, что она-то, может, и простит нас, если мы помедлим, но департамент внутренних дел бегает с пеной у рта.

– Когда пришло письмо от принцессы? – спросил Глэйсер, – Вроде как, почтовым документооборотом заведую я.

– Я лично встретил её перед отъездом в Понивилль. Она верит в нас. Даже ей сейчас непонятно, что происходит. Она мудра, но не всевидяща. Наш долг – распутать это дело. Не ради неё, но ради жителей нашей страны.

– Милки, кажется, намекнула, что это не последний пожар, – Чалк поймал на себе странный взгляд лейтенанта и тут же исправился, – Я имею ввиду Милки Улун! Она говорила что-то про то, что теперь Понивилль был очищен от истории. Возможно, подобное она собирается делать и с другими городами.

– Она не говорила, что будет следующей целью?

– Нет.

– Жаль. Хотя, кажется, вам четверым и так повезло больше, чем всем следственным группам, задействованным в этом деле.

– Лейтенант.

– Да, Саммер Бриз?

– Вы выяснили что-нибудь про Нион Лайтс?

– Ох, – жеребец вздохнул, – нет никакой Нион Лайтс. Умерла десять лет назад. Была похоронена на кладбище Мисти Мэйна.

– Я понимаю, что это ужасно, но надо убедиться, что её тело ещё там, – Саммер вспомнила слова Брайт Аквы, – Я понимаю, лейтенант, но прошу, это важно.

– Эксгумация – это весьма сложный процесс, – на удивление, он даже не спорил, – но потрудись объяснить, почему это важно? Милки Улун – некромант?

– Нет, мне кажется, это поможет в расследовании дела пропавшей пони по имени Брайт Аква. Я чувствую, что эти дела как-то связаны!

– Не удивлюсь, Саммер Бриз, не удивлюсь. Мы имеем дело с культом. Однако, как вы вообще смогли встретиться с Милки Улун?

– Она позвала меня на свидание, – пряча взгляд, объяснил Чалк, – Если бы не Саммер Бриз и остальные, кто знает, что могло бы случиться.

– Похоже, она, однако, искренне верила, что Чалк придёт один, – продолжил Глэйсер, – Это было её заведение, и она позвала полицейского, по сути, к себе домой. Что уж там, она призналась во всём, даже не задумываясь.

– Почему ты так уверен, что это был её ресторан?

– Там было трое культистов и официантка. Больше никого, а кто-то должен готовить, убираться. Чай и еда, что они подавали, были явно сделаны профессиональными поварами, так что теория захвата отбрасывается. Пока тяжело сказать, имеет ли официантка связь с культом, или она просто нанятый работник для отвода глаз, и где искать Милки Улун.

– Культистский чайный магазин, – Грэй Флад хмыкнул, – чего только сейчас нет.

– Я теперь никакой чай пить даже не смогу, – пробурчал Чалк, – особенно этот, Тартар его дери, улун.

Саммер замерла. Улун! Это же чай! Молочный улун!

– Лейтенант! Я знаю, где можно поискать наводки о местоположении Милки Улун!

– Тихо, тихо, Саммер, ты в порядке?

– Да! Лейтенант! Её зовут Милки Улун! Это же чай! Она владеет чайным рестораном! Она связана с чаем! В Эквестрии есть семья, которая работает с чаем! И, если верить одной из её представителей, то там почти всех называют в честь разных чаёв! Камомайл Мидоу сейчас, наверное, уже в Клаудсдейле, нужно связаться с его полицией, чтобы её вызвали, узнать, знает ли она пони с таким именем!

– Звучит разумно. Глэйсер, как только закончим собрание, сразу отправь письмо.

– Не будет ли быстрее отправить кого-нибудь туда? Сейчас счёт идет на часы, Милки Улун не кажется такой пони, которая заляжет на дно.

– Письмо всё равно придется отправлять. Отправьте с нарочным. Вот, например с тобой. Как тебя звать, солдатик?

– Эм, меня? – жеребец, который во время «операции» стоял на наружном наблюдении, слега попятился, – Я Дуал Пэн.

– Он наш дежурный.

– Да был ли хоть кто-то из оперативников на этой вашей вылазке, – внезапно вспылил Грэй Флад, – Художник, почтовик, ключник и… Ладно, Саммер Бриз, ты подходишь под описание.

– Она организовала операцию, – Глэйсер словно бы пытался замять ситуацию, – к сожалению, мы были единственными, кто был в доступности в этот момент. И, позвольте сказать, я не думаю, что мы совсем уж провалили задачу.

– Не было никакой задачи! Саммер должна была подготовить доклад к моему приходу, но, – Грэй Флад вздохнул, – всё хорошо, что хорошо кончается. Но теперь я должен включить вас троих в работу над этим делом. Оно вот–вот получит гриф, так что я обязан, иначе у всех будут проблемы.

Дуал Пэн и Чалк явно не были рады увязнуть в разрастающемся болоте борьбы с культизмом, Глэйсер же чуть ли не бросился обнимать лейтенанта.

– Итак, возвращаясь к началу разговора. В случае необходимости мы можем запросить помощь международного сыска, однако лучше поймать её до того, как она сбежит. Сейчас нам нужно определить, где она скрывается, и где мы можем её перехватить. Дуал Пэн, отвезешь письмо в Клаудстейл и поговоришь с этой самой Камомайл Мидоу. Чалк, отправь портреты Милки Улун в газеты. Нужно сделать так, чтобы она была осторожнее, это должно отсрочить её новые выпады. Саммер Бриз, Глэйсер, мне нужно, чтобы вы проследили за тем, что сейчас творится в Понивилле. Культисты могут вернуться туда. Тем более, полиция должна проконтролировать разборы завалов и начало восстановления города.

– Но, лейтенант, Милки Улун явно не будет там! Вы пытаетесь отстранить меня от дела?!

– Нет, Саммер. Я не пытаюсь отстранить тебя от дела, но пока что тебе место на немного более безопасном расстоянии от Милки Улун. Тем более, то, что происходит там… В общем, ты, может быть, разберёшься в этом лучше меня. Возражения не принимаются! А пока иди спать. Предстоит много работы.

– Лейтенант, – обратилась Саммер, когда остальные ушли, – могу я поговорить с вами?

– Смотря о чём.

– Это немного странно, но нельзя ли проверить  некую «лучшую подругу» Брайт Аквы? Я знаю, что вы считаете, что мне всё привиделось, но… Хотя бы какие-то сводки о ней. Это может наконец-то закрыть то дело.

– Саммер Бриз, это дело даже не в нашей юрисдикции. Я понимаю, что ты хочешь, как лучше. Но я вряд ли смогу что-то сделать.

– Значит, вы, хотя бы, верите мне?

– Как минимум, я не исключаю, что ты могла видеть Брайт Акву, которая, например, в бегах. Что думать о том, как ты описала её, я пока не знаю.

– Я и сама не знаю. Просто, может, эта зацепка хоть к чему-то приведёт. Она упоминала культистскую направленность взглядов этой самой подруги. Однако, я не уверена, что это тот же культ, что у Милки Улун.

– Почему же? Ещё нам не хватало больше культов!

– Милки Улун явно не стала бы поддерживать Принцессу. Из того, что нам удалось узнать о ней, она нигилист. А вот та самая подруга Брайт Аквы, предположительно, убила или покалечила пропавшую за то, что та плохо отозвалась о Принцессе.

 – К сожалению, показания призраков в дело не вошьёшь. Но, честно говоря, я не стал бы отбрасывать эту мысль. Как я и говорил, самые странные гипотезы могут помочь найти истину. Но, думая о призраках, помни, что сейчас всплыло очень много подражателей.

– Понимаю, лейтенант.

– Ты далеко пойдёшь, Саммер. Конечно, указаниям следуешь плохо, но выкручиваешься мастерски. Только прошу, береги себя. Ты сейчас имеешь дело не с дебоширящими пьянчугами и не с мелкими воришками. Ты лучше меня видела, что из себя представляет Милки Улун и её культ.

– Я всё ещё не пойму их цели. У культов же должна быть какая-то цель!

– Обычно, цель – это нажива для лидера.

– Я не могу согласиться в нашем случае. Милки Улун явно совершенно иной тип лидера. Тот, кто хотел бы просто нажиться на членских взносах, сидел бы в тишине своего дома, а не без раздумий прыгал бы на взлетающий дирижабль. И ещё, она действительно может быть не пони. Я видела, как она держит вещи. Ей не нужна магия, словно бы её копыта примагничивают всё, что ей надо. Чалк это тоже видел.

– Интересно. Можно ли считать ваши показания за истину в последней инстанции, я судить не берусь, но всё это создаёт лишь более жуткий портрет нашей Милки Улун. Не правда ли странное имя, раз она такая ужасная?

– Может, она не пытается быть столь ужасающей? С Чалком она вела себя, как казалось, настолько мило, насколько можно. У неё очень странный говор, это дополняет её странный образ, но, – Саммер задумалась, покусывая губу, – Моя гипотеза заключается в том, что Милки Улун абсолютно нормальна, просто не для нас. Знаете. Она ведь даже не какое-то супер–существо. Она явно легко устаёт, склонна к сомнительным решениям. Мы охотимся не на гения, а на обычного… кого-то, похожего на пони.

– Однако, всё поведение Милки Улун может быть притворным. Неуклюжие, скромные и глупые редко собирают вокруг себя последователей.

– В Понивилле было несколько кобылок, подходящих под описание, и у них было много тайных поклонников.

– Хорошо, это стоит учесть, всё же, культ разрастался в Понивилле, значит, менталитет жителей играл важную роль, соглашусь.

– Возвращаясь к целям культа, лейтенант, она что-то упоминала про то, что всё будет прахом, и об уничтожении истории.

– Насколько буквальны эти цели, мы пока можем лишь гадать. Просто поджигатели?

– Может, они замахнулись на уничтожение мира?

– Действительно, «замахнулись». Не думаю, что простому культу это будет по силам.

– Да, но вдруг… – Саммер Бриз инстинктивно поправила челку, словно бы от её вида зависела убедительность, – Что, если у них уже есть способ? Был же король Сомбра, были и другие ужасы. Какой-нибудь артефакт, созданный в древности, и вуаля.

– Обычно, эти артефакты работают только для единорогов. Пока что мы переливаем из пустого в порожнее, Саммер Бриз. Иди поспи и до полудня оформи командировочные. Ты должна быть в Понивилле уже вечером.

Саммер было тяжело сознавать, что теперь поездка в Понивилль для неё была командировкой – ей подсознательно казалось, что сейчас она была просто в командировке в Кантерлоте.

Лежа в своей кровати, Саммер долго пыталась, что называется, разложить по полочкам всё произошедшее, все разговоры.

Кобылка очень хотела лично поймать Милки Улун, распутать это дело. Её тянуло не к славе, а, скорее, к возможности отомстить тому, кто разрушил её спокойный ритм жизни.

Всё напоминало какой-то дешёвый боевик, которые снимались один за одним – чего стоит дирижабль и то, как легко Милки Улун сбежала благодаря ему. Продуманное отступление, или её последователи случайно оказались рядом? Скорее всего, продуманный план. Всё ещё выбивалась из картины заинтересованность лидера культа Чалком. Жеребец был совершенно обычным во всех отношениях, да и близкое общение с ним не помогло бы добыть информацию, всё–таки он был просто художником, часто он даже не знал, кого ему описывают и зачем этого кого-то разыскивают.

Могла ли Милки Улун попросту влюбиться? Та, кто хладнокровно сожгла целый город, та, кто собрала множество последователей, готовых рисковать собой ради неё, просто так берёт и влюбляется в полицейского?

– Полный бред, – пробурчала себе под нос Саммер, глядя на белый потолок и зевая.

Сон упрямо не шёл, хотя веки, казалось, слипались. Надеясь, что рано или поздно она заснет, кобылка лежала, закрыв глаза. Кровать казалась какой-то очень неудобной, воздух спертым.

В мыслях она раз за разом переживала их операцию по захвату, придумывая, как ей следовало себя повести, чтобы всё завершилось так, как хотелось. Ведь ситуацию бы изменил просто ещё один коллега, чтобы вовремя перехватить убегающую, перед тем, как та кинулась с обрыва.

Что-то коснулось щеки кобылки. Она слегка поморщилась, но решила, что в комнату залетели мухи, как раз был их сезон – сонных мерзких насекомых.

Множество мелких лапок пробежали по мордочке Саммер, от чего та уже не выдержала. Она, даже не открывая глаз, махнула копытцем, надеясь спугнуть насекомое, но почувствовала что-то мягкое.

Когда она открыла глаза, что-то чёрное, похожее на змею, уже ускользнуло в щель под дверью, оставив за собой грязные следы. Кобылка бросилась следом, но, выглянув наружу, она ничего не увидела. Существа и след простыл.

Кобылка посмотрелась в зеркало – на лице остались следы черной грязи. Змей в Кантерлоте отродясь не было, слишком контролируемый климат, на змею это существо тоже было похоже лишь с натяжкой.

Инстинкт самосохранения взял верх, и вместо того, чтобы лечь спать, кобылка включила свет и начала быстро собираться. Она сложила в седельную сумку кучу мелкого хлама, без которого слабо представляла свою жизнь. Пытаясь впихнуть в сумку медицинский справочник, кобылка нашла машинописный листок, который она так и не соизволила прочитать.

Верхние строки были исписаны привычными строками, коими Грэй Флад обращался к подчинённым перед тем, как по полной нагрузить.

Но указания были пугающе кратки. Чуть ниже огромные буквы передавали лишь одну команду: «Беги».

Зачем-то Саммер послушалась. Она уже настолько привыкла делать всё так, как скажет её начальник, что не размышляла ни секунды.

Стоило ей лишь переступить порог общежития и попасть на улицу, как раздался взрыв.  Вскрикнув, кобылка отскочила и оглянулась.

В здании зияла дыра, из которой уже вырвался огонь. «Зажигательные снаряды?» – с ужасом подумала Саммер, вспоминая рассказы лейтенанта о том, как на его жизнь трижды покушались. Раздались крики – остальные жильцы, разбуженные грохотом, видимо заметили и огонь и теперь выбегали, оставив всё, что было в комнатах, и чуть ли не топча друг друга.

Пони  громко спорили, бегали, не понимая, что же надо делать. Здание быстро превращалось в пожарище, освещая всё вокруг жуткими оранжевыми тонами.

– Мой сын там, пустите! – какая-то кобылка попыталась прорваться назад к пылающему проходу внутрь, – Он не может ходить, пустите!

– Ты с ума сошла, ты уже не успеешь! – останавливал её кто-то.

Саммер сорвалась с места и побежала внутрь. Вместо самосохранения в ней взыграл призрачный долг. Огонь уже поедал мебель, стены оголились до несущих кирпичей, но продолжали пылать.

– Есть кто? – кричала кобылка, поняв, что не знает, где искать попавшего в беду.

Ситуация отличалась ото всех возможных тренировок, которые с ними проводили в академии, отличалась даже от пожара в Понивилле.

– Помогите! – раздался тихий голосок откуда-то издалека.

– Держись, я иду!

Саммер бежала вперед, изворачиваясь, чтобы не поджечь гриву и хвост и не врезаться во что-нибудь.

Она и представить не могла, насколько сильно меняются привычные коридоры, когда единственный способ в них выжить – это не останавливаться. Пробежка по прямой казалась непрекращающимся забегом по лабиринту.

Кобылка вбежала в уже почти сгоревшую комнату. В углу стояло кресло, на нем – закутанный в одеяло силуэт.

– Ты живой? – перекрикивая треск огня, спросила Саммер.

– Помогите, – прошептал жеребёнок, – Мне страшно.

Саммер Бриз подбежала и вскинула сверток себе на спину. Путь назад отрезало вспыхнувшее кресло. Глаза резало дымом, дышать было почти невозможно, но разум был на удивление ясен.

Кобылка не боялась – к такому она готовилась всегда, ведь она сама хотела спасать тех, кто попал в беду. Конечно, нынешняя ситуация была ближе пожарным, нежели полиции, но это ведь мелочи.

– Держись, – прошептала Саммер Бриз, – сейчас я сделаю то, что запрещают практически все протоколы.

Она прыгнула в окно, разбив собой стекло. Огонь распространялся и по переулку, сжигая даже металл, но зато здесь можно было двигаться чуть свободнее. Молясь о том, чтобы жеребёнок держался достаточно крепко, Саммер перескакивала с одного уступа на другой, от одного здания к другому, пытаясь выбраться к дороге.

– Вот мы и выбрались, – сухо прохрипела Саммер, оглядываясь на пылающее позади неё, словно легендарный Тартар, здание.

Она вернулась к толпящимся пони, неся ребёнка на спине. Среди собравшихся уже были знакомые лица полицейских, уже слышались сирены пожарных установок.

– Саммер? – Грэй Флад бросился к кобылке, – Что здесь произошло?

– Пожар, – словно само собой разумеющееся, ответила та, – помогите мне.

 Лейтенант аккуратно снял с её спины сверток. К ним уже подбегала мать ребенка.

– Мама? – прошептал жеребенок, – Мне было страшно.

– Это чудо, – прошептала кобылка, уже не молодая на вид, – мой ребенок, он говорит со мной!

Она крепко обняла сверток, плача и смеясь одновременно.

– Саммер Бриз, что происходит?

– Я не знаю. Я просто бежала и спаслась.

Жеребец вздохнул и, аккуратно потрепав кобылку по плечу, отвел в сторону.

– Нас вызвали из-за взрыва. Ты слышала что-нибудь?

– Да, лейтенант. Кажется, на здание что-то сбросили. Зажигательный снаряд, я думаю, как вы рассказывали.

– Похоже на то, – он посмотрел на горящее здание, – долго не будет гореть. Там горит вещество, а не то, на что оно попадает. Всё обуглится, вся бумага и ткань, всё дерево уже не спасти, но огонь не сможет перекинуться куда-то.

– Весь переулок позади здания горит, – тихо ответила Саммер, глядя, как пожарные начали заливать огонь.

– Значит, огонь выплеснулся через окна.

– Лейтенант.

– Да, Саммер Бриз?

– Мне кажется, это Милки Улун и её культ.

– Не сомневаюсь. Такие очаги, как докладывают, по всей Эквестрии. Телефон разрывался. Наши коллеги по делу тоже пришли к выводу, что эти пожары связаны с пожаром в Понивилле.

– Она, кажется, настроена весьма серьёзно.

– Как только они доставляют снаряды? Ты ничего не видела? Дирижабль или пегасов?

– Нет, но, может быть, просто не заметила.

Кто-то истошно завопил. Кобылка, сына которой Саммер только что спасла, пыталась вырваться из чьей-то хватки, сверток лежал на земле, пони вокруг едва стояли на ногах, кого-то даже начало тошнить.

– Что произошло? – Грэй Флад поторопился подойти, – Лейтенант Грэй Флад, эквестрианская государственная полиция.

– Ребёнок, офицер, ребёнок!

 Он приоткрыл свёрток и едва не отпрянул. Саммер закрыла рот копытцами, сев на землю.

Это было слабо похоже на жеребёнка. Что бы это ни было, оно блестело, словно стекло, было лишено ног и каких–либо черт лица, кроме рта и глаз. Глаза существа быстро вращались, словно осматривая всех вокруг, рот то открывался, то закрывался, издавая хрип.

– Что это такое? – прохрипела Саммер.

– Это мой ребенок! – верещала кобылка, – Прекратите! Он боится!

Грэй Флад протянул копыто и прикоснулся к существу.

– Он холодный, – прошептал лейтенант, – он не похож на живого.

Существо остановило взгляд на нём. По–детски кроткий, но полный заинтересованности взгляд.

– Лейтенант, что нам делать?

– Я впервые вижу что-то подобное, Саммер, а я видел немало.

Существо перевело взгляд на Саммер. Кобылка невольно поёжилась. Чем бы оно ни было, оно было похоже на остекленевшую маленькую мумию.

– Мне страшно, – прошептало оно, – мне больно, мама. Жарко. – существо перевело взгляд назад на лейтенанта, – колется. Прости меня, мама, я не хотел!

Кобылке удалось вырваться из хватки. Она хотела было схватить существо на руки, но то перевело взгляд на неё, уже лишённый любопытства. Это был гнев, бескрайний, холодящий кровь.

– Мам, зачем? – прокричало существо, – Зачем?

Кобылка отпрянула. Существо не унималось, пытаясь двигаться, перекатываясь по земле.

– Прости, сынок! Умоляю тебя. Прости!

– Зачем, мама?

Кобылка громко закричала и, растолкав окружающих, бросилась в догорающее здание.

Существо затихло.

Саммер Бриз не удержалась на ногах и упала не землю.

Она не потеряла сознание, просто обессилела. Так она и лежала. Пока уносили стеклянное существо, вытаскивали из огня едва живую кобылку, заливали уже затухающее пламя пеной.

Грэй Флад сидел рядом, словно понимающий отец, позволяющий ребенку покапризничать.

– Саммер Бриз, я хотел тебе кое–что сказать.

– Да, Лейтенант?

– Если ты хочешь, ты можешь отказаться от участия в этом деле.

– Нет. Я справлюсь.

Жеребец тяжело вздохнул.

– Саммер, тебе помочь подняться?

– Можно, я полежу ещё немного?

– Конечно, – кажется, он даже немного улыбнулся.

– Простите, – кобылка немного засмущалась.

– Это твоё право. Считай это дозволение корпоративным поощрением.

Они замолчали. Стало холодно – огонь совсем затух, пожарные собирали оборудование и торопливо уезжали.

– Лейтенант, а ведь я спаслась лишь благодаря вам!

– Это как?

– Это благодаря вашим странным инструкциям, что вы оставляли для меня, – Саммер принялась объяснять.

– Интересно. Я не думал, что ты примешь это так близко к сердцу, да ещё и через такое время после написания этих самых, как ты выразилась, «инструкций».

– Честно говоря, я удивлена, что вы не сказали, что не писали их.

– Я писал их, но вообще, я хотел написать что-то вроде «Беги проведай свидетелей» и список имён. Но потом я не справился с печатной машинкой, мне срочно нужно было срываться с места, я не мог вспомнить, чьи имена хотел написать, в итоге я так и оставил это «беги». Я даже не вырвал этот лист, как я понимаю.

– Он спас меня. Не выбеги я из комнаты, – Саммер шумно вздохнула, переворачиваясь на спину, – я могла уже не спастись.

– Ты неплохо справилась, вернувшись в уже горящий дом.

– Но меня задело бы снарядом!

– Знаешь, – Грэй Флад задумался, – я не могу понять одного. Если это и правда дело копыт Милки Улун, то чего же она хотела? Просто устроить пожар, или у неё уже на тебя зуб?

– Я не думаю, что она посчитает месть плохой идеей. Тем более, это будет хорошей идеей избавиться от тех, кто знает, кто ты.

– Ладно, Саммер Бриз. Пойдём в участок. Подремлешь в кабинете в уголочке, потом соберём тебя в путь. Я хотел бы снять тебя с дела, но ты вряд ли скажешь мне за такое «спасибо».

– Спасибо, лейтенант. Я постараюсь не подвести.

Лежа в участке на неудобном кресле, кобылка даже не спала, скорее пребывала в дреме, не в силах пошевелиться, не желая говорить, даже думать.

Ей хотелось, чтобы всё произошедшее было просто плохим сном – хотя она вполне отдавала себе отчет о реальности событий. Создавалось ощущение, что весь мир вокруг постепенно сходил с ума.

Грэй Флад лично проводил её и Глэйсера на поезд. Стоя перед открытыми дверьми вагона, он долга молчал и, наконец, тихо проговорил:

– Берегите себя.

Он был похож на старика, отправляющего своих детей куда-то далеко, боящегося, что больше их не увидит.

– Мы постараемся, – ответил Глэйсер, – Спасибо, лейтенант!

Когда поезд тронулся и, отбивая свой незамысловатый ритм, понесся в сторону сгоревшего города, оставляя лейтенанта позади, Глэйсер заметно погрустнел.

– Знаешь, Саммер, а он мне уже как отец.

– Довольно странное признание, – кобылка села у окна, – хотя он, и правда, создаёт такое впечатление.

– Он просто замечательный полицейский. Может, я когда-нибудь буду таким.

– Ты даже не оперативник, – Саммер захихикала, – хотя дерёшься очень круто!

– Да, прошлое даёт о себе знать.

– Прошлое? Что-то скрываешь, а?

– Да нет, – жеребец улыбнулся, садясь напротив коллеги и прислоняясь лбом к окну, – меня никогда не сделают оперативником. Удивительно, что вообще взяли хотя бы бумаги таскать.

– Так, что ты имеешь в виду?

– Я с детства был в полиции, угу. В детской комнате полиции, вернее. То пёр что-то, то дрался, все дела. Я удивлён, что вообще попал куда-то учиться. За меня какой-то из преподавателей пороптал, знаешь, я даже не удивлюсь, что это наш Грэй Флад и был, только помоложе. По нему видно, что постарел он раньше времени.

Саммер ничего не ответила. Собственно, её и не удивляла эта история – Глэйсер явно был, как это называется, не из самых приличных кругов.

– Скажи, – после долгого молчания, подала голос кобылка, – как ты думаешь, мы справимся с Милки Улун?

– Я уверен, Грэй Флад разнесёт этот культик в клочья!

– Я говорила именно про неё саму. Создаётся впечатление, что, неважно, что мы сделаем, у неё будет припасен ответ.

– Если она начнёт угрожать тебе, я разобью ей морду, не бойся, – Глэйсер засмеялся, – она обычная трусиха.

– Мне так не кажется. Мне кажется, что она умеет оценивать силы, поэтому и ретировалась тогда. Будь у неё оружие, она бы вступила в бой. Тебя не было там, но, хоть я уже и рассказывала, я повторю, ей даже не пришлось обхватывать веревки дирижабля. Она словно приклеилась к ним копытом. Оружие она наверняка может держать так же, без скобы и без вероятности осечки из-за нее.

Глэйсер молчал, смотря на чёрное пятно сгоревшего леса вдали.

– Если понадобится, я прикончу её. Я не понимаю, кто она и откуда. Но она берёт на себя слишком много.

– Глэйсер, нам нельзя нарушать протоколы. Это во–первых.

– А во–вторых?

– Я не думаю, что мы встретим её в Понивилле. Всё же, она доделала свою работу там.

– Преступники всегда возвращаются, так все говорят. Тем более, Грэй Флад сказал, что культисты могут вернуться туда.

– Мы имеем дело с кем-то особенным. Она пока опровергает даже законы анатомии. Вскоре, я думаю, она начнёт опровергать и законы физики одним своим существованием. Я уверена, саму Милки Улун мы там точно не встретим.

Глэйсер шумно вздохнул. Воцарилось молчание, которое тянулось вплоть до остановки поезда.

Они были единственными, кто сошел на этой станции. Вид сгоревшего города словно бы ударил в сердце. Стараясь не подавать виду своей слабости, пони прошли к наиболее уцелевшему зданию, что иронично – дереву.

– Мы из полиции, – Саммер открыла дверь, осматривая помещение, – Есть кто?

– Я здесь! – раздался голос со второго яруса, – Спайк, дракон, к вашим услугам!

Дракончик спрыгнул с одной из пустых полок и несколько излишне вежливо поклонился.

– Я оставлен за главного, – продолжил он, – Твайлайт… В смысле принцесса Твайлайт Спаркл очень хотела, чтобы я лично принимал участие в расследовании.

– Да, многие обеспокоены случившимся, – согласилась Саммер, – Будем рады вашей поддержке.

Дракончик смущённо отвернулся. Глэйсер хмыкнул и легонько толкнул Саммер Бриз, прошептав: «Да ты одним словом в краску вгоняешь!»

– Итак, давайте сразу к делу. Случалось ли что-то подозрительное до нашего приезда, – проигнорировав усмешки, заговорила Саммер.

– Не много, – дракончик жестом пригласил сесть вокруг уцелевшего стола, – Появлялось несколько жителей, разбирать завалы.  Недавно вот вернулась Бон Бон.

– Бон Бон здесь? – Саммер вскочила, – С ней всё в порядке? Так, что важнее, с ней была такая странная синяя кобылка?

– Я не знаю, – Спайк слегка отстранился, вздрогнув от неожиданности, – Кажется, с ней был жеребец. А что такое?

– Она сбежала из больницы. И её, видимо, в этом поддержала кобылка, называющая себя Брайт Аква.

– Не слышал о такой.

– А слышал что-нибудь о Милки Улун?

– Это… – Спайк пожал плечами, – Это имя такое?

– Не сказала бы, что оно очень уж необычно, но да. Она главная подозреваемая. Во время следственных мероприятий она призналась нашему сотруднику в том, что её культ причастен к поджогу. К сожалению, захват провалился.

– Эх, видимо, иначе было бы слишком просто. Но, скажите, что именно полиция хочет найти здесь, на развалинах?

– Лично я хочу поговорить с Бон Бон. Еще нам надо будет смотреть за процессом восстановления города, в общем, обычная работа. Мы будем рады любым наводкам на что–либо необычное.

– Понял, – Спайк отдал честь, – Можете положиться на меня! Кстати, недавно я видел нечто необычное.

– Что же?

– Кто-то пролетал над нами на дирижабле. Кажется, они направлялись на север.

– Дирижабль? – Саммер напряглась, – Так, на севере у нас…

– Ну, очевидно, что Кристальная империя, – начал перечислять дракончик, – парочка провинций, сейчас там же и странствующая часть Клаудсдейла.

– Дирижабль может догнать Клаудсдейл? Ну, его подвижную часть?

– Технически, да, – ответил вместо Спайка Глэйсер, – особенно если «город» начнёт разворачиваться. Давно он пролетал?

– Дирижабль? Вчера.

– Тогда можно предположить, что они догонят их сегодня вечером, – заключил жеребец, – Мы не знаем, тот ли это дирижабль, но стоит сообщить Грэй Фладу. Телефон здесь работает?

– С перебоями, после того, как сгорело множество столбов линии, сейчас её ремонтируют, поэтому часто прерывается связь – ну, знаете, отрезают кусок провода, приделывают новый и вешают на новый столб.

– Да, я знаю, как ремонтируют провода, мистер Спайк, благодарю, – учтиво, но слегка раздраженно прервал его Глэйсер, – Нам сейчас не до объяснений.

– Глэйсер, прошу, поспокойнее, – Саммер осторожно похлопала того по плечу, потом обратилась к Спайку, – Нам нужно хотя бы попытаться воспользоваться телефоном. У Милки Улун был дирижабль, и есть основания полагать, что это именно тот дирижабль.

– Постой, Саммер, а как? Он улетел от нас, можно сказать, этой ночью. Скорее он летел в Кэнтерлот, если так подумать, это тоже севернее отсюда. Чтобы вовремя поймать Милки Улун, когда та сиганёт с обрыва, убегая от тебя.

– Да, звучит логично. Теряем ниточку. Но, – Саммер вздохнула, – хорошо, что вовремя поняли, что она нас никуда не приведёт.

Все трое переглянулись, поочерёдно вздохнув.

– Итак, я пойду поговорю с Бон Бон, – кобылка встала из-за стола, – Где она сейчас?

– Бродит по руинам больницы, помогает разбирать завалы, – ответил Спайк, – Собственно, я собирался туда же. Я провожу вас.

– Я работала в этом городе до пожара.

– Понимаю, но сейчас он изменился настолько, что направления словно бы совсем поменялись.

Дракончик провёл полицейских через сгоревший город. Туман, практически чёрные облака, моросящий дождь, всё придавало окружению ещё больше мрачных оттенков. Словно бы конец света начался, и они были просто заблудшими путниками нового мира.

По руинам больницы ходило несколько пони. Кто-то пытался сдвинуть камни, кто-то прислушивался, словно надеясь услышать кого-то живого, кого ещё не спасли.

Бон Бон сидела на ступенях, ведущих в подземное помещение, и покачивалась назад–вперёд. 

– Мисс Бон Бон! – Саммер поспешила подойти к ней, – рада, что с вами всё в порядке.

– О, это ты? Рада что и ты на ногах, – хмыкнула та в ответ, даже не обернувшись, – Кажется, Брайт не сильно потрепала тебя?

 – Я сама не знаю, что она со мной сделала. Надеялась, что вы проясните.

– Меня там даже не было. Бежала на поезд.

– Мисс Бон Бон, зачем вы сбежали из больницы?

– Какая уже разница? Болото пропало. Один лёд. Эта белобрысая тварь уничтожила всё.

– Белобрысая? – Саммер Бриз присела рядом, – Вы о Милки Улун? Пони с бантом, в синем плаще.

– Да, похоже на неё.

– Чрезмерно ловкие копыта.

– Теперь без сомнений, – Бон Бон попыталась улыбнуться, – Кажется, полиция всё же что-то может, хотя мы, обыватели, и привыкли думать иначе.

– Мисс, мы расследуем дело о пожаре. Милки Улун является нашей главной подозреваемой. Вернее, она и целый культ соучастников.

– Я не сомневаюсь, что это она. Она имела пристрастие к огню.

– Мисс Бон Бон. Расскажите мне, как именно вы встретили её. Только не таите ничего.

– Я не думаю, что вы мне поверите.

– Мисс, я видела уже немало странностей.

– Она, похоже, имела какой-то зуб на монстров, живущих в темноте. Я не знаю, как назвать их. Вернее, может, это и есть накилеви, или как их там. Ещё там были шейды, вроде. У шейдов щупальца вместо ног. Нион Лайтс была тоже из монстров, хотя была больше похожа на пони.  Потом она, Улун, попыталась убить меня, и попыталась утопить в болоте, но меня, наверное, спасли эти самые накилеви.

Бон Бон шумно вздохнула, потрепав свою гриву, словно было жарко.

– А сейчас болото пропало. Может, превратилось в лёд, как это было с монстрами, например, с Нион.

– Я не понимаю.

– Я тоже. Может, мы опоздали? Брайт говорила, что я нужна Лире, но я не могу её найти.

– Значит, Брайт Аква, как она себя называет, не появлялась здесь?

– Нет. Она обещала встретить меня, но до сих пор не появилась. Пока я не теряю надежду, но, – Бон Бон замолчала, посмотрела на Саммер Бриз усталыми глазами и закончила, – я близка к тому, чтобы сдаться.

– Я на вашей стороне. Я видела, что творила Брайт Аква, я видела ещё пару странных существ.

– Важно ли, сколько этих существ увидишь? Не важнее ли, насколько будешь в этом уверен?

– Простите?

– Я читала в одной книге, что многое существует лишь потому, что мы в это верим. Время, закономерности, монстры, любовь… Все вещи, к которым мы привыкли, все, к которым не привыкли. Практически всё в этом мире.

– Теория стороннего наблюдателя?

– Угу. Полагаю, мы читали одно и то же?

– Мой коллега любит этого автора. У него целая коллекция книг.

– Лира тоже любила читать эти книжки. Может, стоило читать их вместе с ней.

Вновь повисло молчание. Бон Бон тяжело вздыхала и глядела вдаль, в черноту обуглившегося леса, туда, где были болота. В глазах кобылки была лишь усталость, наверное, на грусть уже не осталось никаких сил.

 – Мисс. Если нужно, я рядом.

– С чего бы? Мы даже толком не знакомы.

– Это мой долг, как полицейского, и просто как пони.

– Долг, – Бон Бон тихо хмыкнула, – Иногда долг причиняет лишь боль.

Саммер сдержала вздох. Очевидно, Бон Бон было нелегко, но хватало сил на сомнительные цитаты, значит, жить будет.

– Мисс Бон Бон, скажите, вы можете рассказать, что правда произошло в день, когда пропала ваша подруга? В день, когда на Вас напали, когда вы сбежали из больницы перед пожаром.

– Это была та ещё карусель эмоций.

– Расскажите. Всё что сможете вспомнить. Сейчас нам важно всё.

– Хотите поймать её? Как её там, Милки Улун?

– Она опасна.

– Я знаю. Она словно предвестник конца света.

– И у неё есть целый культ. И, как минимум, они могут позволить себе содержание дирижабля. Они опасные противники, и мы должны их так или иначе сразить.

Бон Бон молчала. Саммер грустно вздохнула, глядя на неё. Кобылка словно постарела на целый год, если не больше. Это чувствовалось в деталях – не было бы заметно, не знай Саммер её до пожара, хоть и мимолетно.

– Мисс Бон Бон. Я прошу вас. Нам нужно знать всё, что мы можем, что помогло бы нам.

– Это будет долгая история, Саммер Бриз. Ничего, что я так фамильярно?

– Мне сейчас некуда торопиться.

– Мне уже тоже. Присаживайтесь поближе.

Бон Бон рассказывала всё. Она начала со своего детства. Не скрывала ничего ни о Лире, ни о себе. Рассказала и о переезде, и о признании. О своих родителях, об отце Лиры и её вере в то, что её мать – ничто иное, как чудесное существо из неизвестных глубин истории. Каждую деталь о себе, всё, что знала о Лире. О том, как, казалось, жизнь начала закручиваться в петли: хтоникология, странный заказ, надежда начать всё с чистого листа…

Это было не совсем то, что Саммер Бриз хотела услышать, но она не смела промолвить и слова. Рассказ Бон Бон был похож на исповедь, было видно, что такая откровенность была для неё чем-то совершенно новым.

Наконец, дойдя в своём повествовании до того самого рокового дня, кобылка замолчала. Лишь вздыхая и иногда откашливаясь, она пыталась собрать собственную историю воедино, прежде чем перейти к «важной части».

– Мне ещё приснился сон, – снова заговорила Бон Бон, – про конец света. Я уже почти забыла его. Но я помню неких странных тварей, прилетевших из ниоткуда. Одежда Милки Улун была похожа на то, что носили они.

– Поэтому вы и назвали её «предвестником конца света»?

– Она сама производит такое впечатление, – кобылка тяжело вздохнула, – хотя я её видела лишь раз.

– Мисс Бон Бон, а что было дальше?

Та тяжело вздохнула, легла на землю и продолжила рассказ. И о том, как она делилась своим сном, и о том, как все в тот день словно бы чувствовали, что произойдет что-то плохое, и о побеге Лиры.

Саммер Бриз было тяжело решить, насколько она может верить рассказу про побег из больницы в сопровождении монстра, но Нион Лайтс из рассказа напоминала Брайт Акву, которую она, как ей хотелось верить, встречала лично.

– Мисс Бон Бон, вы хотите сказать, что эти существа превращаются в лёд от жары?

– Я не уверена. Нион говорила именно про свет. Но, видимо, именно свет от огня имеет на них наибольшее влияние. Самое странное знаете что? Нион спокойно держалась, когда половина её тела замерзла. Она просто оторвалась, вернее, я её оторвала. Жаль, это не продлило её жизнь надолго.

– Саммер, – прервал их разговор Глэйсер, – вы тут сидите вдвоём уже пол дня. Пытаешься заполнить её душевную пустоту?

 Саммер Бриз бросила гневный взгляд на коллегу, Бон Бон лишь едва заметно ухмыльнулась.

Начинало темнеть, разбиравшие завалы спасатели уже ушли, разошлись куда-то и те, кто им помогали.

– Я сомневаюсь, что кого-то ещё можно вытащить отсюда, – практически без эмоций оборонил Спайк, – уже либо всех нашли, либо поздно. Идёмте назад в библиотеку, спать пора бы.

Саммер не была слишком уж голодна, но не решилась отказывать столь гостеприимному дракону. Сидя и просто смотря на тарелку с едой, она пыталась разобрать по полочкам хоть что-то из того, что узнала.

– Спайк, скажите, – промямлила кобылка, – Часто вам доводилось слушать чьи-то… Монологи, так скажем. Много пони рассказывали вам вообще всё о себе?

– Можно бы и на «ты», но, – дракон вздохнул, – в последнее время всё чаще. Бон Бон рассказала что-то страшное?

– Вы были знакомы?

– Многие в этом городке знали друг друга лично. Она, в общем-то, была неплохой пони.

– Она решила рассказать мне всю свою жизнь.

– Ох, – Спайк задумчиво почесал затылок, – могу понять.

– Что, часто каются тебе в чём-то? – Глэйсер отодвинул от себя едва начатый ужин, – Всё вкусно, но мне кусок в горло не лезет.

– Глэйсер, что-то случилось? – Саммер подвинулась к нему, – Ты как-то резко изменился.

– Просто, – жеребец отвернулся, – Просто мне тяжело на душе из-за увиденного. Весь город в руинах. И ради чего!

– Нам ещё предстоит выяснить, ради чего именно.

– А разве не очевидно? Эта тварь хочет устроить новый порядок, или что-то вроде того. Она культист, будь она неладна!

– Мне всё ещё не дают покоя её манеры.

– У полиции пока никаких наводок? – спросил Спайк, – Уже подключали более высокие звенья?

– Да, вроде да, – вздохнула Саммер, – Я уверена, голову этой Улун сейчас хотят все видеть, особенно отдельно от тела.

– Скажу по секрету, Твайлайт, прошу прощения, Принцесса Твайлат Спаркл очень озабочена произошедшим. Она очень хотела лично вести дело, но её коллега поставил ей ультиматум. Что-то вроде: «Или наука во имя будущего, или пожар и прошлое». Потом, правда, он побежал орать на сестру, и даже забрал к себе свою племянницу.

– Я, кажется, даже знаю эту сестру. Что интересно, мы имеем повод думать, что Милки Улун может иметь с этим какую-то связь. Чайные имена – хоть и слабая ниточка, но её мы проверяем.

– Кстати, по поводу этого, – дракон осмотрел сидящих напротив него полицейских, – Я имею в виду, по поводу Милки Улун, не известно, как она вообще вовлекала в свой культ?

– Сейчас есть несколько версий. Предположительно, она могла быть в сговоре с тем, кто торговал водой и соками с примесями галлюциногена.

– Да, я слышал что-то об этом. Не знал, что это связали.

– Пока у нас нет вариантов лучше.

– Спайк, – снова подал голос Глэйсер, – не могу не спросить, ты чего-то боишься? Ты какой-то нервный, постоянно потираешь лапы, отводишь взгляд по поводу и без, всё такое. У драконов это нормальное поведение?

– Простите, я немного переживаю за друзей, только и всего.

– Кто-то из друзей пострадал?

– Они страдают уже долго, – Спайк грустно улыбнулся, – в пожаре-то никто не пострадал, а вот по жизни…  

– Личные дела вряд ли дело полиции, – стараясь не показаться настойчивой, прервала его Саммер.

– Почему же? – перебил ее Глэйсер, – Сейчас важно знать любую, даже лишь потенциально связанную с делом деталь.

Глэйсер внезапно начал настоящий допрос. Он не был груб, даже напротив – очень понимающе относился ко всему, что ему говорил дракон, но Саммер невольно поёжилась.  Жеребец одновременно и был ей приятен – как-никак коллега, ответственный, сильный, но с другой стороны, сейчас она вдруг начала чувствовать какую-то странную тревогу.

Он был крайне серьёзен, всё это время, несмотря на очевидное неполное понимание происходящего, он хотел что-то сделать с происходящим. Может быть, он даже знал что-то, чего не знала Саммер, чего не знал даже Грэй Флад.

– Я слышал о Рэйнбоу Дэш, – сказал Глэйсер в ответ на какие-то слова Спайка, – она была сильной и слишком самоуверенной. Она уехала в другой город.

– Откуда ты знаешь? – недоверчиво переспросил Спайк.

– Сестра рассказала, когда приезжала в гости на отпуск.

– Вот как? Может, она ещё и сказала, в какой именно?

– Я уже не помню. Сказала, что последний на её маршруте.

– Маршруте? – Саммер удивленно посмотрела на Глэйсера, – Твоя сестра работает на поезде?

– Нет, она водит автобус. Самый одинокий маршрут, как она говорит. Никто больше на такую работу не согласился.

– Но это значит, что она знает, куда делась наша Рэйнбоу? – невольно перешел на фамильярный тон Спайк, – Ты можешь у неё переспросить? Мы не можем найти её уже очень давно! Она просто сорвалась с места и уехала.

– Видимо, причины были, – пожал плечами  Глэйсер, – Сэнд говорила, что это была самая разговорчивая из всех пассажиров. Но я не могу обещать хоть какой-то связи. Телефоны, которые можно таскать с собой, не существуют, а номеров стоянок я не знаю.

Спайк грустно вздохнул. Саммер, пытаясь утешить его, пообещала какую-то несуразицу вроде «найти номера больших автобусных депо».

Устроившись в предоставленной ей кровати, Саммер Бриз пыталась заснуть. Впервые за последние дни в голове было просто пусто – она не была в состоянии о чём-то думать – было лишь чувство грызущей сердце тревоги.

Чего можно бояться в уже сгоревшем городе? За что можно вообще переживать там, где всё уже случилось?

– Глэйсер! – едва слышно позвала она

– Что там? – тихо ответил он из-за ширмы, приподнимаясь со своей кровати, – Почему не спишь?

– Скажи, тебе страшно?

– Нет.

– Хотя бы задумался бы для приличия.

– А тебе? Чего ты боишься?

Не услышав ответа, он приподнялся на кровати, судя по звукам, тяжело вздохнул, и продолжил ещё более тихим голосом:

– Саммер, тебе не стоит бояться. Ты вне опасности.

– Но я скорее боюсь за других, – кобылка закуталась в одеяло, едва высовывая из теплого кокона мордочку, – я боюсь за тебя, за Грэя, за всех моих друзей, за родителей.

– Почему? Ты так уверена, что с нами всеми что-то произойдёт?

– Я просто знаю, что не переживу, если что-то случится с вами, – Саммер шмыгнула, тяжело вздохнула, –  Я редко говорю об этом, но от одной мысли, что я могу потерять хоть кого-то, кто мне дорог, мне становится тяжело.  Сердце словно бы тяжелеет, я не могу дышать, в голове бегут жуткие мысли: я представляю, что произошло, как я об этом узнаю, как схожу с ума от страха и горя. Иногда приходится делать неописуемые усилия, чтобы вырвать себя из этих мыслей.

– Как ты вообще смогла попасть в полицию с такими проблемами?

– Ты первый, кому я говорю об этом. Мне нужно кому-то сказать об этом, я держу это в себе с самого детства. Мне всегда говорили просто успокоиться, но не могу же я подавить это просто по команде!

– Переживания – это важная часть мыслящего существа. Этим мы и отличаемся от того, что осталось позади нас на эволюционной лестнице. Я и сам часто волнуюсь за друзей.

– Глэйсер, ты не понимаешь! Однажды я, – Саммер сглотнула, – однажды я просто рыдала полдня, потому что я думала, что моя лучшая подруга погибла! Но она была в порядке. Она даже не была в опасности!

– Я помню, как я распереживался, когда моя сестра  долго не приезжала домой.

– Нет, Глэйсер! Она никуда не уезжала, она, тартар побери, была в той же комнате, что и я, и спокойно читала книгу, и тратила своё время на подготовку к экзаменам! Я придумала её смерть! И весь мир, где она умерла! Я разговаривала с ней, обедала, читала, но при этом я жила в том мире, где она умерла в упавшем дирижабле, на котором она всегда хотела полетать!

Саммер Бриз свернулась калачиком, стискивая зубы и тяжело дыша. Глэйсер, видимо, сидел почти неподвижно и думал над ответом. Молчание тянулось и тянулось, пока он вдруг не ответил:

– Я не понимаю тебя, у меня такого не было. Ты первая, кто живет так, из всех, кого я знаю. Не буду врать, что могу представить, что это. Конечно, хочу сказать тебе, что надо с этим бороться, но не думаю, что ты станешь это делать.

– Только не рассказывай никому из коллег. С таким и уволить могут!

– Да, я бы тебя уволил на месте, будь я твоим начальником. Но не мне говорить что-то, я вообще был малолетним  хулиганом и преступником. Если спросишь меня, одинаково плохое положение у нас.

– Я боюсь мысли о мире, который станет чуть более пустым, когда я потеряю кого-то. Лучше уж я, чем они.

– А если они сами так думают? Что лучше они, чем ты, потому что без тебя они жить не смогут? Скажи, Саммер, ты теряла кого-нибудь?

– Пока нет, – голос кобылки был едва слышен.

– Я терял парочку друзей.  Знаешь, из всего, что приносит скорбь, самый тяжелый этап – это отрицание.  Ты говоришь, что иногда живешь в мире, где кого-то не стало, а отрицание – это когда ты живёшь в мире, где этот кто-то, напротив, остался. Знаешь, Саммер, это жутко. Я покупал две пачки чипсов, потому что одна ему, я читал книги, уже придумывая, что обсудить с ним, я садился на стул у прохода, потому что он всегда сидел у окна.

Голос Глэйсера ни разу не дрогнул, он даже не был «спокоен» – он говорил совершенно обычно, с ноткой раздражения от того, что ему не дают поспать.

– И долго это длилось? – спросила Саммер.

– Пару лет. Мне пытались помочь, но один совет был глупее и бесполезнее другого. В одной книге моя подруга вычитала, что «нужно представить, что близкий, которого вы потеряли, просто куда-то уехал», но это делало только хуже.

– И как ты справился с этим?

– Никак. Я всё ещё иногда забываю, что он больше не придет ко мне и не поговорит со мной. Я не злился, что он оставил меня, я не желал, чтобы умер кто-то другой вместо него, даже не сильно-то и грустил. Просто до сих пор я думаю, что неплохо бы встретиться с ним и поболтать.

Саммер Бриз молчала, вся дрожа. Слова коллеги были словно острым ножом, который воткнули в сердце.

– Да, Саммер, иногда я упоминал своего друга на работе, который бы рад был познакомиться с такой красоткой, как ты? Я говорил именно о нём. Абсолютно забывал о том, что ему уже не до кобылок.

– Прости меня, – стараясь не заплакать, прошептала кобылка, – я не хотела.

– Чего?

– Чтобы ты мучился воспоминаниями, у тебя настоящие проблем, не то, что у меня.

– Я с этими воспоминаниями каждый день живу. Да кто вообще знает, может, половина пони вокруг меня уже давно мертвы, а я всё ещё не понимаю этого!

– Не говори так!

– Может, и я уже мертв, – пробурчал он, ложась и накрываясь одеялом, – я даже не удивлюсь. Я, например, даже не помню, чем я вчера завтракал. Хотя память у меня всегда была паршивой, дело может быть в этом.

– Не смей так говорить! – Саммер хотела вскочить с кровати, но запуталась в одеяле, в которое так старательно закуталась – Ты живой! Мы все живые, и все будем жить ещё долго!

– Ну, вот видишь, – хмыкнул он, – тебе нечего бояться. Давай, спи.

Саммер хмыкнула в ответ и отвернулась. В некотором роде тревога действительно немного отступила, словно она и правда смогла убедить себя в том, что всё хорошо.

– Глэйсер, но история про твоего друга, это же правда? Ты не выдумал?

– Правду сказать, я уже и не уверен, а не выдумал ли я его вообще. Я потерял его так внезапно, что, может быть, просто попытался избавиться от воображаемого друга. Я даже не помню, как он умер. Я даже не помню, когда.

Опять повисло молчание. Саммер закрыла глаза, и, чувствуя, что плачет, попыталась заснуть. Сон упрямо не шёл, тишина пугала – кобылка чувствовала себя оглохшей и беспомощной. Уверенность, которую она только что обрела, вновь ушла.

– Глэйсер.

– Что ещё?

– Мы же делаем правильную вещь?

– Какую?

– Мы же, как полицейские, боремся за спокойствие наших граждан?

– Угу, вроде того.

– Что значит «вроде»?

– Скажут бороться за что-то ещё – придется так и делать. Нам ещё повезло, что наш враг – угроза всему. При необходимости полицию могут натравить и на собственных граждан, а там попробуй только не пойти на поводу.

– О чём ты?

– Я тоже хочу защищать наше королевство, но я испытывал успокоение, понимая, что моя работа – дело мелкое. Что мне никогда не придется осознавать, что я не могу арестовать кого-то, потому что он из высшего света, что мне не придётся повесить что-то на невиновного, что мне не придётся скрывать какое-то ужасное дело, чтобы не вызывать панику. Грэй Флад рассказывал, как он пытался арестовать какого-то малолетнего кретина, но его так хорошо покрывали, что дело дошло до попыток избавиться от самого Грэя. В итоге кретин так и ушёл свободным, а Грэй Флад, хоть и выжил, практически бросил работу в полиции.

– Но это же редкий случай!

– Угу, как знаешь, – Глэйсер тихо усмехнулся, – радужное королевство доброты и гармонии, естественно.

Саммер Бриз сбросила с себя одеяло и встала с кровати.

 – Я пойду проветрюсь, – коротко бросила она, выходя на улицу.

Небо было затянуто тяжёлыми тучами, а ветер холодными и резкими порывами раскачивал обугленные деревья и разносил пепел по округе. Это было бы тяжёлое зрелище, если бы можно было увидеть хоть что-то – в сгоревшем городе не горели фонари, не светились окна домов, которых больше нет.

– Если бы я только могла что-нибудь сделать, – прошептала себе под нос Саммер.

– Не спится?

Подскочив от неожиданности, кобылка начала судорожно осматриваться.

– Это всего лишь я, – Бон Бон, которую Саммер не сразу разглядела в тени, подняла копыто в знак мирных намерений, – Просто не могу заснуть, вот и гуляю.

– Нужно немало сил, чтобы гулять в такое время и в такой ситуации, – восстанавливая дыхание, ответила Саммер.

– Лира любила такую погоду. Не хватает только моросящего дождя.

Кондитерша села на холодную землю рядом с полицейской и устремила взгляд куда-то вдаль.

– Брайт Аква всё ещё не появилась. Ты её точно не убила?

– Из нас двоих чуть не умерла я. Хотя я уже и не знаю, что произошло.

– Эта ночь хороша для её появления. Нет луны, вокруг темно и холодно. Я просто хочу, чтобы она отвела меня к Лире, – Бон Бон громко всхлипнула, слова перестали даваться хоть сколько-то легко, – Я просто хочу снова быть с ней! Я что, много прошу?

Саммер тяжело вздохнула. Если бы она не встречала монстров сама, то решила бы, что у бедной кобылки просто столь же тяжело приставшее отрицание, как и у Глэйсера. Но, если монстры и правда реальны, то может быть хоть какой-то шанс.

– Саммер Бриз, скажи мне, только честно, мы и правда все скоро умрём?

– Что?

– Это же очевидно. Нам осталось немного.

– Ну, жизнь пони в  масштабах истории коротка.

– Нет, я говорю не про жизнь пони. Я говорю про весь мир. Ведь его гибель не за горами, да?

– Почему ты так думаешь? – Саммер невольно перешла на фамильярный тон.

– Однажды мы с Лирой пошли на один джапонийский фантастический фильм. Там была научная фантастика, летающие поезда, полный и тотальный контроль над природой, но в какой-то момент  мир просто начал умирать. Притом умирать не спокойно, а пытаясь отомстить пони, приручившим его. И правительство пыталось отвлечь граждан всякими подстроенными катастрофами, пока лучшие учёные силились придумать хоть какой-то способ спасти хоть что-то. Им удалось отправить несколько жеребят вдаль, к звёздам, но погибала вся вселенная, им некуда было скрыться. Конечно, фильму дали хорошую концовку, я слышала, из-за претензий министерства культуры в то время. Дети вылетели в какой-то совершенно иной мир и спасли свой, который был всего лишь умирающей гусеницей.

– Я слышала об этом фильме, не смогла сходить, правда, как раз были экзамены.

– Его с тех пор больше не показывали. Полгода назад собирались показывать вновь, но не срослось. И недавно мне стало казаться, что то же самое происходит в реальности. Мы скоро погибнем, но, чтобы не случилось паники, которая помешает учёным работать, нас отвлекают.

– Но как тогда в это вписываются монстры?

– Я не знаю. Может, очень просто – они тоже чувствуют, что мир погибает, и хотят спастись. Нион Лайтс и Брайт Аква говорили  что-то об этом.

– Мисс Бон Бон, я должна сказать. Нион Лайтс не может существовать. Она мертва. А Брайт Аква пропала, возможно, она тоже мертва.

– Мне как-то не важно, – кондитерша тяжело вздохнула, – Они могут звать себя, как хотят.

– Мне кажется, они буквально захватывают мертвые тела для своих нужд.

– И что?

– Я просто делюсь своими наблюдениями.

– Саммер Бриз, мне, честно говоря, даже наплевать, погибнет ли наш мир. Просто я хочу встретить его гибель рядом с Лирой.

Бон Бон снова заплакала и уткнулась мордочкой в плечо полицейской. Саммер осторожно приобняла ту, надеясь хоть немного утешить.

Саммер насторожилась, услышав тихий шорох медленных, неуклюжих шагов. Бон Бон  отстранившись, обернулась.

Со стороны реки медленно приближался знакомый силуэт, волоча за собой задние ноги, которые, словно бы были не в состоянии двигаться. Пышная грива размывала черты тела, тяжелое дыхание было слышно даже поверх завываний ветра.

– Брайт! – Бон Бон кинулась к ней, – Ты наконец-то добралась!

– Я попала в переделку, – едва живая кобылка не позволила себя обнять, – Нам надо торопиться, мало времени, очень мало!

Брайт Аква выглядела ужасно – в ней зияло множество дыр, из которых постоянно капала чёрная жидкость, даже сквозь бинты; все верхние зубы были, очевидно, выбиты; нос разбит; один глаз скукожился, словно высох; задние ноги словно бы парализованы в совершенно неестественном даже для неё положении. Она была похожа на старую вымокшую губку.

– И ты здесь? – прохрипела она, заметив Саммер Бриз, – Я слабо настроена на драку.

– У меня куча вопросов, но я боюсь даже спросить, кто сделал это с тобой, – прохрипела полицейская, попятившись.

Она не могла представить, что могло справиться с чем-то, что обладало теми силами, которые Брайт Аква продемонстрировала при их первой встрече.

– И не стоит, – синяя кобылка попыталась оскалиться, – вообще сон потеряешь.

– Болото пропало!

– Как? – Брайт вздрогнула, – Это невозможно!

– Я осмотрела всё вокруг! Ни лужицы!

– Не говори ерунды! Ты плохо искала!

Брайт начала дрожать, переступая с ноги на ногу. Саммер начала понимать, что каким бы монстром Брайт ни была, её виду были свойственны абсолютно те же эмоции, что и пони. Существо, взявшее себе образ пропавшей кобылки, дрожало от страха за что-то, что было ему очень важно.

– У меня было время на то, чтобы обойти всё, что осталось от леса!

– Не может этого быть! – Брайт со всей силы топнула ногой, отчего раздался хруст, – Мы идём и проверяем всё! Мы не могли опоздать! Мы не могли ошибиться! – она даже не заметила, что сама, очевидно, доломала себе кость в ноге.

– Брайт Аква, – стараясь придать голосу строгость, обратилась Саммер, – я знаю, что ты не собираешься меня слушать, но, мне кажется, мы воюем с одним врагом.

– Если это тело не развалится, и я не сдохну на свету, мы ещё поговорим об этом, – огрызнулась синяя кобылка, – Не мешай нам!

– Я пойду с вами.

 – Да мне плевать! Бон Бон, прошу, за мной, быстрее!

Брайт торопливо поковыляла по дороге, поманив за собой неуверенно плетущуюся Бон Бон.

– Объясните мне, что такое с болотом? Почему оно так важно?

– Почему тебе так важен этот город? – опять огрызнулась Брайт.

– Значит, болото – ваш дом?

– Типа того. Не мешай мне думать!

– Что вы за существа?

– Я сказала тебе заткнуться!

– Мне это тоже, на самом деле, интересно, – пробубнила Бон Бон, – Знаешь, я почти подумала, что ты мне привиделась, но теперь не я одна тебя вижу.

– Кстати, где тот твой спутник?

– Он спит, я гуляла одна, нам надо взять его с собой.

– Нет! Нет времени!

Саммер Бриз старалась молчать, хотя в голове вертелось множество вопросов. Она чувствовала себя словно ребенок, пролиставший парочку страниц книги и желающий узнать у кого-то ещё все подробности.

– Здесь оно было, верно? – тихо прошептала Бон Бон, глядя на выжженную землю.

– Было, да, – прохрипела Брайт.

– Как могло пропасть целое болото?

– Замёрзло, – хмыкнула Брайт, пошатываясь, спускаясь по склону, – слишком много огня. Но, клянусь, когда я выходила из него, оно ещё было!

– После пожара? – спросила Бон Бон.

– Естественно. До этого я даже и ногой не ступала куда-то, кроме дома.

– Вы живёте в болоте? Такие, как ты?

– Сказала тебе заткнуться!

– Я знаю кое-кого, кто поджог Понивиль. И я уверена, у неё была возможность поджечь что угодно.

– Продолжай, – Брайт, едва держась на подкашивающихся ногах, обернулась к Саммер Бриз.

– Я уже упоминала её. Бон Бон тоже её видела. Её зовут Милки Улун.

– Я впервые слышу такое имя.

– Это она убила Нион Лайтс, – тихо проговорила Бон Бон, – она знала о ваших слабостях.

– Нион Лайтс? Тоже впервые слышу. Хотя, может, так звали тело, что кому-то из нас пришлось одолжить.

– Брайт Аква, – обратилась Саммер, – я хочу, чтобы мы сейчас уяснили одну простую вещь. У нас общий враг!

– Мне плевать. Сейчас от меня зависит, выживет ли весь мой вид. О ваших врагах я не переживаю.

– Милки Улун убила кого-то из твоих друзей!

– Она знала, на что идет. Мы существуем в опасное время. Я не уверена, что я доживу до рассвета, а если и доживу, в этой шкуре слишком много дыр, а мышцы уже сгнили. Один лучик солнца и всё.

– Нам точно не найти ничего, – прошептала Бон Бон, – ничегошеньки.

– Я видела в библиотеке гидрографическую карту, – как бы невзначай оборонила Саммер, – мы могли бы посмотреть, есть ли ещё водоёмы, которые могли быть связаны с этим болотом.

– И ты молчала?! – Брайт встала на дыбы.

– Ты сама запретила мне говорить, – съехидничала полицейская.

Пони развернулись и что есть сил рванули назад к библиотеке. Бег давался Брайт очень тяжело – она была похожа на больного, которому только что сняли скобы с ног, и учиться ходить приходилось заново.

Саммер, стараясь не шуметь, разгребала завал бумаг на столе, пока Бон Бон и Брайт пытались восстановить дыхание.  Было в этой ситуации что-то, что заставляло полицейскую радоваться – не открыто, напротив, совершенно незаметно и даже немного подло – она начинала чувствовать себя профессионалом, превосходящим даже нечто из иной сферы мироздания.

– Согласно этим данным, – шепотом заговорила Саммер, – здесь неподалёку есть ещё одно болото. Оно было связано небольшой медленной речкой с тем болотом, которое пропало.

– Звучит не слишком разумно, – прохрипела Брайт, – хотя я не знаю, может и подойти, если оно на месте.

– Но зачем тебе болото?

– А зачем тебе дверь?

– Ваш дом не в болоте, а где-то под ним?

– Угу, – синяя кобылка хмыкнула, случайно выплюнув несколько чёрных капель, – типа того.

– Я была там, – как можно тише сказала Бон Бон, – но я почти ничего не помню. Моё сознание не могло принять того, что скрывается там.

– А ещё у тебя легкие полные воды были, что лишь усугубило ситуацию, – Брайт оттолкнула обеих кобылок и встала перед картой, – Отвернитесь, если вы слабонервны. Я ещё ни разу не делала этого.

Она наклонила голову и широко раскрыла рот. Из горла медленно, извиваясь и пульсируя, словно червь под дождём, показалось что-то чёрное. Это не мог быть язык, оно скорее напоминало  гусеницу – движениями, формой. Придаток сильно дёрнулся и в одно мгновение кляксой расползся по карте. Это напоминало пульсирующие корневища дерева, взбухшие от каких-то болезней.

– Что она делает? – шепнула Саммер на ухо Бон Бон.

– Без понятия. Может, читает карту?

Неожиданно, Брайт втянула придаток назад и обхватила передними ногами свою изодранную мордочку, сдерживая приступы кашля.

– У нас ещё есть возможность успеть, – прохрипела она, вздрагивая и дёргая головой, словно её вот–вот вырвет.

– Это, конечно, хорошо, но что ты сделала?

– Не важно. Это была плохая идея. Кажется, я порвала что-то в горле. Я же говорила, я не доживу до рассвета!

– Разве, если вы найдёте болото, ты не выживешь, просто вылезя из этого тела и спрятавшись в болото?

Брайт молча посмотрела на Саммер, потом огляделась, словно ища какой-то подсказки.

– Я даже как-то не думала об этом.

– Вот, возьми, – Саммер подняла с лежащей на полу подушки свой ремень, – перетяни себе хотя бы что-то. Если эта чёрная жидкость важна для тебя, то ты теряешь её немного слишком быстро.

Брайт снова оскалилась и наклонила голову, обнажая изодранную шею.

– Затяни покрепче здесь. Не бойся, кровотока там уже давно нет.

С ремнём, обвязанным вокруг шеи, синяя кобылка походила на гончую из глубин Тартара, но полицейской показалось, что озлобленность немного сошла с лица едва живой пони.

 Все трое вышли из библиотеки и торопливо, насколько могли, направились по грязной тропе в сторону, как им хотелось надеяться, уцелевшего болота.

– Если тебе интересно, – сдавленным голосом заговорила Брайт, – меня на самом деле зовут Кельпи. Меня так назвала наша королева, когда отправляла сюда.

– Значит, у вас есть королевство?

– Не совсем. Просто «королева» подходит лучше всего для того, чтобы говорить о ней. Мне было тяжело выучить ваш язык слов.

– Значит, Кельпи, да? – Бон Бон взволновано посмотрела на нее, – Королева, кто она? Неужели Лира и есть ваша королева?

– Что-то вроде того.  Хотела бы я тебе сказать, что да как, но в вашем языке просто нет подходящих слов.

– Кельпи, – обратилась Саммер, – я понимаю, что это может быть тайной, но скажи, вы же зовётесь накилеви, да? Кто вы? Почему вы скрываетесь от пони?

– Мы не скрываемся. Мы наблюдаем за вами всю вашу историю. Мы даже живем среди вас, хотя и не всегда сами помним об этом. Так уж вышло, что большинству из нас тяжело находиться с этой стороны. Нам нужно быть в потоке истории, чтобы и самим выжить, и не дать ему развалиться.

– Я не до конца понимаю.

– Мы существуем, разве этого мало тебе?

– Я просто хочу понять, кто вы такие.

– Глупая затея, Саммер. Один пони понял и обезумел. Мы пытались помочь ему, так хотелось королеве, мы дали ему то, что ему было нужно, но он отверг это ради того, что ему хотелось.

– О накилеви ведь говорили, как об опасных и злобных существах.

– Вы, пони, так же говорите о грифонах, о драконах, даже о самих себе.

Саммер отвернулась. Разговор был на удивление открытым, но, всё равно, слишком загадочным. Ей было тяжело понять, набивает ли Кельпи себе цену или пытается уберечь обеих собеседниц от запретных знаний. Хотя, с тем же успехом можно было предположить, что она сама не понимала свою природу.

– Вы как-то связаны с монстрами, о которых говорят?

– С какими?

– Я слышала что-то о странных монстрах, которые, судя по описаниям, сделаны из той же штуки, которая постоянно течёт из тебя.

– Это не штука, – Кельпи оскалилась и посмотрела ещё подвижным глазом на Саммер.

– Ваша кровь?

– Вроде того. Тяжело будет объяснить тебе.

– Признайся, ты сама не до конца понимаешь, – в лоб выпалила Саммер.

– Тоже верно, я ещё молода, если сравнивать, то я все равно, что ты. Молода и неопытна, годна лишь для смертельно опасных заданий.

Пони пересекли подпаленный мост через реку и оказались среди едва уцелевших яблонь. Путь лежал через остатки яблочных садов.

– Кельпи, скажи, тебе хотя бы понравилось жить среди пони? У нас ведь тоже много хороших вещей!

– Я живу в разлагающемся теле убитой по абсолютно надуманным причинам кобылки–подростка, не успевшей познать ни одной радости взрослой жизни, поверь, я оценила ваш мир по достоинству. Я даже не могла поесть – желудок и пищевод уже развалились, язык вкусы не чувствовал совершенно. 

– Раз уж речь зашла, откуда у тебя тело Брайт Аквы?

– Валялось рядом с болотом. Уже вот–вот должен был начаться рассвет, вот я и не стала выбирать. Конечно, утопленников там было много, но их искать надо было. Даже накилеви иногда ленивы.

– Хорошо, но как её тело попало сюда? Она пропала далеко от Понивиля!

– А я знаю? Судя по остаткам её воспоминаний, она сама сюда пришла. Не знаю как, потому что позвоночника уже не было. Не легко жить в таком теле. А что уж говорить о том, чтобы жить с таким телом.

– Ты тогда немного рассказала о том, как она умерла.

– Да, это были прочные воспоминания. Но потом пустота, хотя я могу поклясться, она ещё как-то жила, но я не пойму, как. Это меня немного нервировало. Сейчас её мозг уже совсем сгнил и спёкся, поэтому её воспоминания больше не беспокоят меня.

– Но вселение в тела – это ваша способность?

– Нет. Это простая практика, тут способностей не надо. Мертвое тело подходит лучше, так как не способно само создавать для себя новую информацию, но некоторые накилеви живут в ещё живых пони. Ничем не выделяются из толпы, пока не помрут. Правда, не скрою, мы это кажется мерзким.

– Разве жить внутри трупа и использовать его – не более мерзко?

– Труп уже не нужен самому себе, сечёшь? Брайт была бы счастлива узнать, что после её смерти она послужит такой цели, как спасение целого мира.

Саммер не ответила. Кельпи уже не была страшной, даже напротив – на удивление болтливой, отчего походила на подростка.

– Скажи. А можно ли как-то легко отличить, если чьим-то телом пользуется накилеви?

– Не слишком легко, но можно. Мозг постепенно сварится, отчего изменения в характере всплывут на поверхность. Пока есть воспоминания, мы живем жизнью тех, кому принадлежали тела. У живых, правда, мозг не спекается так быстро, процесс начинается незадолго до смерти.

– А если в меня влезет накилеви?

– Ты поймешь, не переживай. Мерзкое ощущение. Однако, настоящий накилеви никогда не станет использовать ещё живого пони. Мы держимся чуть поодаль от вас, используем мертвых только в крайнем случае, живых – ещё реже.

– Но зачем вы присматриваете за нами? – подала голос Бон Бон, – Что это вам дает?

– Одни муки. У нас нет выбора, нам надо на что-то надеяться. Течение, в котором мы живём, стало замедляться с тех пор, как пони стали ходить по камням и почве.

– Ваш мир умирает?

– Да, – после долгого молчания, ответила Кельпи, – не иначе. Поэтому ты и нужна нам.

– Но чем я могу помочь? Я и не хочу помогать, я хочу быть рядом с Лирой!

– Она тоже этого хочет, но есть вещи не менее важные.

Повисло молчание. Саммер тяжело вздохнула и посмотрела на Бон Бон. Та ответила усталым взглядом, полным неуверенности. Она совершенно не представляла, что они ищут и что найдут, да что там, Кельпи очевидно знала ничуть не больше.

– На что похоже ваше королевство? – тихо спросила полицейская.

– Даже не пытайся думать об этом. Это может свести с ума.

– Хотя бы намекни!

– Я могу лишь сказать, что мы тоже живём обычными жизнями, по крайней мере, с нашей точки зрения.

– У вас есть какие-то развлечения?

– Полно. У нас есть свои игры, которые нас развлекают, как и у вас, мы общаемся друг с другом, как и вы. Просто мы живём иными принципами.

Кельпи остановилась и закашлялась, стискивая зубы. Чёрные капли просачивались между едва держащимися челюстями, выпрыскивались из носа, вырывались струйками из дыр в шее.

– Я разваливаюсь на куски, – прохрипела она, когда приступы ослабли, – слишком много болтаю, такое ощущение, что легкие уже почти оторвались ото всего остального.

– Тогда давайте просто поторопимся, – Бон Бон нервно потопталась на месте, – мы же почти дошли!

Все трое переглянулись, кивнули друг другу и перешагнули поваленный заборчик, входя в пролесок, почти не затронутый огнем. Было невообразимо темно и холодно – мышцы то и дело сводило, зубы выстукивали короткую дробь.

– Нам идти ещё пару километров, – прошептала Саммер, – Я бы сказала, что нам нужно было взять фонарь, но это было бы жестоко.

– Я не боюсь такого света, – тихо ответила Кельпи, – но не бойся, мы не заблудимся и без него. Идите за мной.

– Ты знаешь дорогу? – недоверчиво спросила Бон Бон.

Ответом послужил лишь кивок. Кельпи шла неуверенно, постоянно спотыкаясь и, чуть что, задирая голову, словно все её внутренности могли вот–вот выплеснуться.

Казалось, они были единственными живыми существами в этом лесу – не было слышно никаких обычных звуков ночных животных, не было даже писка комаров.

–  У меня плохое предчувствие, Саммер Бриз.

– Что такое? Кельпи вполне держится на ногах, я думаю, нам не стоит бояться.

– Мне кажется, что за нами следят, – Бон Бон огляделась, – кто-то очень опасный смотрит на нас.

– Кельпи, тут твоих друзей не может быть?

– Нет. Будь они тут, нас бы уже сопроводили.

– Может, они не знают, что мы здесь? – Саммер приостановилась, – меня вот что волнует, Кельпи, чисто теоретически, накилеви может быть злым? Или, скорее, быть неподвластным королеве?

– Нет. Но накилеви не единственные в своем роде.

– Ты про шейдов? – Бон Бон вздрогнула, вспомнив старую встречу.

– Шейды самые безобидные из всего, что похоже на нас. Они как заблудшие дети, нуждаются в заботе и контроле. Блохи на ступень выше. Всё, что идет ещё выше, слишком жутко даже для нас.

– Кельпи, прошу, скажи, что накилеви на самой высокой ступени?

– Боюсь, это не так, – она снова закашлялась, – Накилеви не слишком высоко. Однако, всё, что выше нас, становится менее опасно. По крайней мере, мне хочется в это верить.

– Саммер, осторожно! – истошно завопила Бон Бон.

Полицейская инстинктивно отскочила в сторону, перекувырнувшись по мокрой траве. Там, где она стояла секунду назад, торчал огромный железный прут. Что-то мелькнуло в темноте между деревьями, и в ствол многолетнего дуба, едва не задев голову Саммер, воткнулся ещё один такой же прут.

Кобылка дёрнулась было за скобой для оружия, но поняла, что всё осталось в библиотеке. Сейчас она была беззащитна. Кельпи встала на задние ноги, собираясь дать отпор. Нападающий явно не хотел показаться на глаза, швырнув в этот раз вилы без древка.

– Это не пони, – прохрипела Бон Бон, – пони не сможет кинуть что-то с такой силой!

Вилы прочно пригвоздили её хвост к старому пню. Чуть правее, и они воткнулись бы прямо в метку.

– Он целится в меня, – проговорила Кельпи, – Ты, кажется, хотела знать, кто меня потрепал, Саммер Бриз? Вот тот самый монстр. Может, и он у вас в архивах есть?

Среди теней блеснула белая улыбка. К ним приблизилась крупная, но невероятно худая пони. В медовой гриве торчали сломанные ветки, какие-то обрубки и, кажется, мелкие кости.

– Это же Мазерли Степс! – Саммер попятилась, – Так её и вправду видели после пропажи?!

Медовая кобылка улыбнулась ещё шире, совершенно не подчиняясь законам анатомии. Осмотрев Кельпи, она тоже встала на задние ноги и начала медленно приближаться.  

– Что ей от нас нужно?

– Без понятия, – синяя кобылка попыталась встать в защитную стойку, – не знаю, хватит ли у меня сил. В прошлый раз она меня просто разделала, за неимением лучшего слова.

– Вот ты где, – хитро прохрипела Мазерли Степс, – А я-то ищу тебя. Прячешься, как и всегда.

– Вы знакомы? – шепнула Саммер.

– Второй раз в своей жизни её вообще вижу.

– Лгунья! – завопила тощая кобылка, рванув на Кельпи, – Прикончу!

Было ясно – она тоже была чем-то иным, не пони, какой-то тварью, которой нет места под этим небом. Но бросались в глаза и её отличия от Кельпи. Тело было в прекрасном состоянии – если бы образ не расплывался в темноте ночи, её можно было бы принять за живую. Двигалась она со скоростью пегаса, но движения были ломанными, словно у куклы из плохого кукольного мультфильма.

Кельпи оттолкнула Саммер от себя, приняв удар. Возможно, Мазерли Степс думала, что порешит противника одним ударом, потому что от захвата она даже не попыталась увернуться. Схватив медовую пони за горло обеими передними копытами, Кельпи перекинула её через голову и, вывернувшись, ударила об землю.

– Долго лежать она не будет! Быстрее, бежим!

Если даже она паникует, очевидно, им попался монстр пострашнее всего, что пока довелось увидеть. Кое как освободив хвост, Бон Бон первой рванула вперед, Кельпи, поторапливая Саммер Бриз, замыкала группу.

Мазерли и правда поднялась очень быстро и бросилась в погоню. К счастью, откуда бы она ни взяла арматуру, которую бросала в начале, она уже закончилась.

– Она на двух ногах бежит быстрее, чем мы на своих четырёх! Как такое вообще возможно?!

– Поверь, сейчас не до этого! – раздраженно крикнула Бон Бон, – Молчи и беги!

Резко свернув на тропу, им удалось избавиться от преследования на пару мгновений – Мазерли Степс, похоже, не рассчитала скорость и, перевалившись через старый забор, свалилась в реку.

– Стой, сейчас же! – не дав убегающим даже подумать о вздохе облегчения, кричала медовая кобылка, выпрыгивая из воды словно рыба.

– Нам надо сбросить её с хвоста, – крикнула Бон Бон, – Она сводит нас с курса!

– В прошлый раз мне пришлось загнать её под бегущий поезд! – ответила Кельпи, – Как видишь, это было малополезно, но дало мне возможность убежать.

Воздух холодел, словно ранней зимой. Саммер обернулась, чтобы проверить, на безопасном ли они расстоянии.

Мазерли была от них всего в паре метров, но даже не скорость, с которой она их догоняла, напугала кобылку.

– Что за тартарщина!? – завопила полицейская.

Вода замерзала каждый раз, когда Мазерли касалась её глади, мелкие осколки льда летели во все стороны при каждом её движении, даже её собственное тело покрылось мелкими льдинками, похожими на чешую.

– Она явно хочет нас прикончить во что бы то ни стало! Кельпи, ты уверена, что она – не одна из вас?

– Она что-то более опасное! Накилеви не станут решать проблемы таким топорным образом! Она могла бы поставить какие-то ловушки, но она рвётся на нас сама!

– Пока она прыгает по реке, она близко к нам не приблизится, – всячески стараясь заставить голову думать и перекрикивая громкие всплески, постановила Саммер, – Может быть, она боится потерять нас из виду, пока ей придётся стряхивать с себя лёд.

– Если заставим её выйти на землю, то она станет лишь быстрее, – запыхаясь, ответила Бон Бон, – Что делать? Ждать, пока она устанет?

– Она не устанет, – Кельпи с явным усилием подавила кашель, – Прошлая моя с ней потасовка затянулась почти на семь часов.

– У меня есть идея, – Саммер обогнала Бон Бон, – это, конечно, странная мысль, но, если мы заманим её к водопаду, это может дать нам немного времени.

– Здесь нет водопада!

– Пока нет, Бон Бон. Кельпи, у тебя вообще какая разрушительная сила? Ты сможешь проделать дыру в прочной и толстой стене?

– Я, кажется, догадываюсь, что ты хочешь сделать, но подумай о последствиях!

– Ты предпочтёшь, чтобы она до нас добралась, Кельпи?

– Не хотелось бы. С другой стороны, с чего меня вообще волнуют проблемы пони?! Саммер Бриз, мы идём ломать эту штуку!

– О чём вы обе? – подала голос Бон Бон

– Просто поторопись! Отсюда не так уж далеко до дамбы!

– Почему все, кто пытаются мне помочь, всё громят?!

На подходе к дамбе они смогли увеличить отрыв ещё на пару метров – Мазерли сбилась со своего «рыбьего ритма», когда глубина и ширина реки резко изменились. Несколько маленьких речек впадали в большую реку, упирающуюся в дамбу и обеспечивающую электростанцию.

– Ни с места! – парочка рослых единорогов попытались преградить бегущим дорогу, – Это запретная зона!

Кельпи, даже не тормозя, удивительно ловким и быстрым движением сбила их обоих с ног, лишая сознания. Так же быстро она распахнула двери, запустив своих спутниц внутрь.

– Хорошо, теперь объясните мне, разве мы не в воде её держать хотели?

– Бон Бон, успокойся, – Саммер оперлась о стену, переводя дух, – Вода, очевидно, более приоритетная поверхность для передвижения для неё. Будь ей удобнее двигаться по земле, она бы попыталась  снова перейти на бег.

– Идёмте. Дадим ей знать, где всплывать, – Кельпи махнула копытом, зовя кобылок за собой.

– Если заставим её появиться в резервуаре, то останется только разбить кусок дамбы. Её утянет вниз течением.

– Да, хотя она и оказалась страшным противником в нашу первую встречу, я заметила, что законы вашего мира на неё действуют.

Стоило Кельпи договорить, как что-то тихо хрустнуло.

– Пвохо дево, – нижняя челюсть синей кобылки выпала и безвольно повисла, – я расфавиваюсь.

Внутри здания было пусто – видимо, всех работников эвакуировали вместе с горожанами и перевели все сети на другие источники. В любой другой момент Саммер бы задумалась над этим, но сейчас мозгу уже не хватало кислорода, чтобы обращать внимание на очевидные вещи.

Прибежав по коридорам, они выскочили наружу, чуть не перевалившись через невысокую ограду по краям мостиков, навешанных над резервуаром. Восстановив равновесие, все трое остолбенели – надо гладью воды, удерживаемый стальными канатами, висел дирижабль, до боли знакомый.

– Они тоже здесь! – оторопела Саммер Бриз, садясь на пол, – Это же её дирижабль!

 – Чей? – не поняла Кельпи.

– Милки Улун. Той пони, что сожгла Понивиль.

Словно в подтверждение её слов, из кабины вышла пони в синем плаще. Саммер стиснула зубы, уставившись ей в глаза.

– Неужели присутствует в этом самом месте именно моя старая знакомая? – речь Милки Улун всё так же раздражала, – Как было бы премного весело визуально чувствовать тебя, но желание игр отсутствует.

Кажется, устраивать игры разума она была не намерена, потому что, лишь договорив, она вытащила из–под плаща пистолет. Выстрелить она не успела – крича и смеясь, подобно умалишённым, Мазерли перескочила подводные ворота–решётки и, обливая всё вокруг водой и засыпая мелкой крошкой льда, скрылась в глубине резервуара.

Милки открыла было рот, чтобы сказать очередную несуразицу, но не успела даже вдохнуть – вынырнув, медовая пони зацепилась за дирижабль и воткнула в него длинный острый кусок льда. Взрыва или любого заметного эффекта за этим не последовало – разрез был слишком мал, чтобы произошло что-то заметное.

Но всё, что нужно было Мазерли – резкий поток воздуха, вырывающийся из дыры.

– Не иметь смелости! – крикнула было Милки, но покрытая льдом пони уже повалила её и выхватила из кармана её плаща фальшфейер.

– Все назад! – завопила Саммер, заталкивая Бон Бон и Кельпи внутрь и закрывая дверь.

На мгновение показалось, что началось землетрясение. Дверь и стена накалились за считанные секунды, воздух наполнился сухим жаром.

– Надо выбираться! Эта сумасшедшая всё тут сожжет!

– Разве не Милки Улун, по твоим словам, главный поджигатель?

– Бон Бон, сейчас не до ехидности! Дверь долго не выдержит!

– Вся идея с тем, чтобы пригнать её сюда, была глупой с самого начала!

– Кто же знал, что Милки Улун тоже здесь?

Кельпи едва поспевала за Саммер и Бон Бон, бегущими вперёд и орущими друг на друга. Тело синей кобылки, итак ветхое, окончательно размягчалось от жары. Один шаг наружу, где горел огонь, и это конец.

– Через главный вход не выйти, всё горит! – кричала Бон Бон.

– Есть выход в верхних частях здания. Мы можем спрыгнуть в воду оттуда. Кельпи, быстрее!

Но та лишь остановилась у лестницы и грустно посмотрела на Саммер.

– Я потошту поха охонь уляшет, – проговорила синяя кобылка почти отвалившейся челюстью.

– Хорошо. Встречаемся у того места, где сбились с пути.

– Ешли не доконю, – Кельпи отвернулась и села на пол, не закончив фразу.

– Не бойся, я постараюсь помочь Бон Бон, – заверила её Саммер Бриз, – Мы найдем болото и встретимся с накилеви.

Обе кобылки торопливо поднялись по лестнице и вышли наружу, заранее щурясь от света и жары.

Снаружи было едва ли тепло – жар от только что пылавшего огня сошёл ещё не до конца, но ни пожара, ни каких-то его последствий не было.

– У меня на редкость паршивое предчувствие, – прошептала Саммер.

– Великоприметно твоё умение предугадывать!

Милки Улун показалась на краю крыши, совершенно невредимая, даже не помятая.

– Причиняешь не маленькое количество неприятных ситуаций, Саммер Бриз. Как и твоя особа, Бон Бон.

Она была одна – это не было похоже на засаду – слишком уж случайна встреча. Но так ли это невероятно, если прошлая их встреча тоже казалась случайностью?

Милки Улун, не торопясь, приближалась к оторопевшим кобылкам.

– Но где дирижабль?! Его же подожгли!

– Можешь ли ты лицезреть, недешёвая моя, предоставлялась мне необходимость слыть редактором в организации, печатающей строки на бумаге в переплетах. Неновые привычки перестают жить не быстро.

– Я не могу понять твоей несвязной болтовни!

– Много грусть, – Милки пожала плечами, – и много грусть, беря в учёт необходимость нанесения тебе не жизни.

Желтогривая кобылка вздохнула и достала из–под плаща пистолет, словно бы это было обычным делом.

– Слишком тормозишь! – крикнула Саммер, ринувшись на неё и со всей силы ударяя передними копытами ей по голове.

Громкий хруст знаменовал о разбитой кости и мгновенной победе, отчего Саммер даже немного улыбнулась, не задумываясь, что действует не по тем принципам, которые она клялась держать за правило всей своей жизни.

– Вот и всё! Справедливость торжествует! – Саммер обернулась к Бон Бон, – Ну, как?

Но та лишь дрожа указала куда-то ей за спину. Саммер резко обернулась и инстинктивно прильнула к земле. Над её головой просвистел короткий клинок, похожий на железное перо. Милки, хоть и выронила пистолет, почему-то снова была на ногах.

– Общественные нормы закона, говорите, Саммер Бриз?

– Заткнись! – полицейская резко выпрямилась и ударила жетлогривую головой в подбородок.

Судя по звуку, у той должно было вывихнуть челюсть, однако, стоило Саммер только опустить взгляд, как Милки снова ударила. Нож едва не воткнулся Саммер в глаз. Одним чудом увернувшись, она хватила излишне ловкую ногу нападающей и потянула, перекидывая культистку через себя.

– И в не первый раз ваша правота отсутствует, Саммер Бриз!

Милки ударила оторопевшую полицейскую обеими задними ногами, отбросив назад к Бон Бон.

– Какого Тартара? – Саммер потерла бок, – Она должна уже лежать!

– Ты даже не ударила её! – Бон Бог гневно топнула, – Что ты вообще делала?

– Что значит – не ударила?! Я приложила её как следует!

– Ох, недешевая моя Саммер, – Милки поправила бант и усмехнулась, – Наше пересечение линий заранее подготовлено личными историями. Но лишь мой результат будет сохранён в головах!

– Ты можешь говорить нормально или нет?! – Саммер вскочила на ноги и снова бросилась на Милки, со всей силой ударив ту в зубы.

– Много грустно иметь взор на падение характера.

Саммер вздрогнула. Милки была невредима, снова. Мало того, что невредима, копыто Саммер не было у неё на морде – полицейская стояла всеми четырьмя ногами на земле и даже не пыталась бить.

– Простить вы вынуждены меня, но данные события мне казались чрезмерно неподходящими.

– Заткнись, я сказала!

Саммер снова ударила и снова поняла, что даже не пыталась. От притока крови, голова гудела, в глазах плыло. Ей стало страшно – безумный образ Милки Улун становился ещё более невероятным.

– Что ты такое? – полицейская стиснула зубы, – Что ты творишь?!

– Мои возможности являют собой не более чем малейшую часть возможностей, которых вам следует опасаться.

– Может ты и уворачиваешься, но толком говорить даже не умеешь! – пыталась храбриться Саммер.

– Ты хотя бы ударить-то попытайся! – вопила Бон Бон, – что ты вообще делаешь?!

– И правдиво, Саммер Бриз, прими попытку нанести увечья!

Кобылка стиснула зубы. Она уже понимала, что в этой потасовке что-то было не так.

– Я же била, верно? – тихо прошептала Саммер, – Почему ты невредима?

– Может реальность требуется не иметь иных мыслей в момент? – Милки растянула рот в улыбке, – Вы же являетесь стражем порядка. Не иметь возможности ударить без приказа.

Желтогривая засмеялась и, схватив Саммер за гриву, со всей силы приложила её о холодную плитку. Полицейская успела сгруппироваться, чтобы не разбить нос, но уже лежала, отплевываясь кровью. Рана была слабая – Милки не была сильной, но противостоять ей не получалось.

Саммер пробила дрожь – что-то было не так! Всё было не так! Она опять передумала что-то делать! Вместо того, чтобы упереться в пол копытами, она просто приняла удар.

– Бон Бон! Надо отступать!

 Саммер кое–как вскочила на ноги и, ухватив за собой кондитершу, рванулась вниз, спрятаться там, откуда они пришли.

Кельпи куда-то пропала, что вызвало негодование у Бон Бон, но Саммер было почти всё равно. Сейчас ей просто стало страшно – это было более жутко, чем пожар, монстры, чем любая вещь, которая произошла за последнее время.

– Я ведь била её, Бон Бон! Я разбила ей череп, выбила зубы, но потом оказалось, что я передумала и не била! Но это не так, Бон Бон!

– О чём ты?

– Милки Улун! Она странная!

– Я заметила!

– Её невозможно ударить! Я вообще ничего не могу с ней сделать!

– Ну просто офигеть теперь! – Бон Бон закатила глаза, – И что ты предлагаешь?

– Нам нужно отступить! Мы должны что-нибудь придумать!

– Что значит «драться»? – кондитерша поморщилась, – Ты только что говорила, что ничего не можешь поделать с ней!

– Я сказала отступить!

– Саммер, – Бон Бон злобно топнула и оттолкнула её, – сейчас нет времени на твои шутливые намёки! Хочешь, чтобы я тебя вместо Микли Улун прибила?

Саммер Бриз села на пол. Что бы Милки ни делала с ней до этого, она продолжает и сейчас.

– Так и быть, Саммер, я сделаю работу полиции, – фыркнула кондитерша, смотря на спускающуюся желтогривую кобылку.

Милки Улун хотела что-то сказать, но Бон Бон, уже не намеренная слушать бессвязную речь, с завидной ловкостью подскочила к ней и лягнула прямо в челюсть.

Милки Улун отлетела на пару шагов. Бон Бон хотела было ударить её ещё раз, но что-то помешало ей.

– Саммер, ты, бесполезный кусок мусора, сейчас же прикончи себя! – крикнула кондитерша и тут же сжала губы.

Саммер же почувствовала себя чуть свободнее, разум вновь прояснился. Что бы ни происходило, Милки могла влиять только на кого-то одного, и не имела возможности слишком быстро менять свою цель.

Бон Бон явно паниковала, не в силах понять, что происходит. Может быть, она уже несколько раз попыталась сказать что-то или ударить Милки, но каждый раз оказывалось, что этого не произошло.

– Саммер Бриз, недешёвая моя, – Милки потерла мордочку, стирая кровь, текущую струйкой с разбитой губы, – Мне нет никакого резона лишать Бон Бон возможности не умирать. Ты, с противоположной области, есть потенциальное разрушение и травма. С учётом твоего скоропостижного самоуничтожения, Бон Бон обретёт возможность продолжить жизнедеятельность.

– Я даже не знаю, что хуже, – Саммер стиснула зубы, – то, что ты ставишь подобные ультиматумы, или то, что я поняла всё, что ты сказала.

Полицейская судорожно соображала – нужно было что-то делать. Оба монстра – и тот, что был на их стороне, и тот, что пытался прикончить, куда-то очень удобно исчезли.

Однако, кажется, Милки загнана если и не в тупик, то в угол – не обременённая никакими понятиями о долге и протоколах, Бон Бон расшибет ей череп, как только освободится от контроля, поэтому именно её и приходилось контролировать. Саммер нужно было как-то воспользоваться свободой действий.

– Как ты это делаешь? Кто ты?

– Не имей  возможности удлинять время!

– Я не тяну время, я хочу знать!

– При отсутствии твоих действий, Бон Бон потеряет возможность продолжать жизнедеятельность!

Саммер даже не представляла, как вести себя при захвате заложников. Вряд ли хоть что-то из того, с чем она столкнулась за последние пару дней, было похоже на обычные случаи из руководств, но ей бы помогли хоть какие-то общие мысли. Нужно ли тянуть время, нужно ли  быть настойчивой…

– Всего лишь не перемещайся, я выполню каждое сама, – Милки наставила на Саммер оружие.

Вместо звука выстрела Саммер услышала громкий взрыв. Пол под ней разошёлся в стороны, увлекая вниз шкафы, мелкий мусор и саму кобылку.

Она не могла понять, сколько падала, казалось, несколько минут, но удара всё не было.

– Отквывай гваза, Фаммев, – послышался знакомый голос.

Она лежала на полу нижнего этажа. Всё было на удивление цело и чисто. Рядом лежала Кельпи. Тело кобылки было готово вот–вот развалиться – нижняя челюсть едва держалась, один глаз уже ввалился внутрь черепа, ноги лежали безвольными тряпками.

– Она даве не фонява, фто фвуфивофь, – Кельпи попыталась улыбнуться, – Вефи, Фаммев, фты нифевво не фвеваефь.

– Кельпи, – Саммер поднялась и подошла к ней, – Я знаю, что пожалею об этом, но я должна кое–что спросить.

Умирающее тело посмотрело на неё пожелтевшим глазом. Саммер несколько раз вздохнула, пытаясь успокоиться. Это была ужасная идея, но её мозг отказывался думать о чём-то ещё.

Она села рядом с Кельпи и посмотрела на неё, потом на черную жижу, залившую пол вокруг и медленно текущую у той изо рта.

– Ведь наступает конец света, да? Накилеви просто пытаются что-то сделать?

– Я ве фнавю. Я пвофто пыфаюфь фпафпи Мон Мон.

– Я знаю, Кельпи. И, поверь, я сделаю всё, чтобы помочь, – Саммер обняла Кельпи.

Тело было горячее – черная жидкость была словно кипяток, и она разваривала остатки мяса на костях Брайт Аквы, обжигая Саммер, крепко сжимающую груду гниющего мяса. Но этот жар не был страшным, он был чем-то родным, словно кобылка просто успела забыть это чувство. Ощущение безопасности и покоя накатило на неё.

– Бон Бон не умрёт, Кельпи. И ты это знаешь, верно?

Тем временем, Милки теряла терпение. Саммер просто ушла сквозь пол – она не заметила, что всё это время все поверхности были заляпаны черными кляксами. Громко клацнув зубами и отмахнув появившиеся снежинки, Милки, громко топая, пошла к лестнице. Бон Бон безвольно поковыляла за ней – чтобы быть уверенной в своей безопасности, Милки заставила кобылку переломать себе ноги.

– Саммер Бриз! Нынешнюю секунду предъяви свое присутствие!

– Я здесь.

Саммер лежала на полу рядом с трупом. Заметив Милки, она поднялась.

– Бедолага Кельпи отдала свою жизнь, чтобы спасти меня, а я стою тут перед тобой, надеясь на твою честность, Милки.

– Предъявлено.

Бон Бон безвольно упала и завопила, словно наконец-то почувствовав боль. Саммер стиснула зубы, поняв, что Милки снова переключилась на неё.

– Премного удовольствия имею, Саммер Бриз.

Милки обошла её и обняла со спины. Излишне нежные движения раздражали и подпитывали скопившийся внутри гнев.

– Просить имею жажду лишь негромко звучать!

– Кто ты такая? Что за дурацкое имя. «Милки Улун» – не слыхала ничего глупее. Почему ты так назвалась, неужели не было имени получше?

– Чай любить, – после долгой паузы ответила та, обхватывая Саммер за шею и почти касаясь её щеки.

– Значит, вот как, да? И что же ты собралась делать? Унизить меня перед тем, как прикончить? – Саммер покосилась на лежащую на полу Бон Бон, со слезами смотрящую на происходящее.

Наверное, ей было немного стыдно, что полицейская потащилась вместе с ними из доброты душевной, не думая, что может случиться.

– В полной степени имею возможность изменять все твои действия, – Милки погладила Саммер и повернула мордочкой к себе, – Приятны мне наземные пони, рада очень сильно я, что ты не однорогая.

– Я тоже рада, – Саммер нежно улыбнулась, – Я так долго ждала этого.

– Чего же, – Милки тяжело, почти томно вздохнула, отчего в стороны полетели мелкие снежинки.

– Вот этого! – Саммер извернулась и со всей силы ударила Милки в челюсть, отбрасывая на пару метров назад, – Копыта чешутся уже несколько дней!

Милки не сразу поняла, что случилось. Инстинктивно вправив челюсть, она вскочила.

– Премного жаль, что на одно минимальное времяисчисление я допустила учитываемую погрешность.

– Премного жаль, не спорю! – Саммер подскочила к ней и вдавила её морду обеими передними ногами в пол.

– Каким образом, – шокировано прошептала она, вырываясь и отступая.

– Попробуй догадаться, Милки. Подсказка: ты неплохо раскрыла мне свою способность, чем бы она ни была. Я не знаю, как именно она работает, но я быстро поняла её условия.

Бон Бон приподнялась и, подползя к стене, встала на ноги, шипя от боли. Саммер находилась между ней и Милки. С лица полицейской пропал весь страх – она была решительно настроена порешить поджигательницу здесь и сейчас.

– Но Саммер, как ты?.. – кондитерша была не в меньшем замешательстве, – Я тоже не пойму!

– Я заметила за ней весьма простую закономерность. Никто, кто бы пытался задержать её, не преуспевал. То паника, то какие-то ещё проблемы. Она всегда может заставить того, кто ей опасен, изменить действия. Но ещё никто, на моей памяти, не накидывался на неё не в одиночку.

– Нет, – Милки отпрянула, – Как имеет шанс подобное быть?!

Её зрачки сузились, и она обернулась на груду мяса и костей, которая когда-то была Брайт Аквой.

– Кажется, ты догадалась? Похоже, голова у тебя варит чуть быстрее, чем я думала, – Саммер улыбнулась и разжала зубы. На пол капнула горячая черная жижа, – Как только я переборола боль в голове от того, что стала знать о мире слишком много, всё стало совершенно просто и понятно. Теперь я понимаю, что, должно быть, чувствовала Брайт Аква. Кельпи говорила, что та не была бы против предоставить им свое мертвое тело, но, будучи живой, я тоже не возражаю.

– Таким образом, значит? Бывать именно так, как ты желаешь, – Милки размяла шею, – Твои хрупкие области мне по–прежнему понятны и видны.

– Правда? Потому что ты всё ещё не заметила всё того же трюка.

– Считаешь? – Микли выхватила из–под плаща что-то красное

Фальшфейер зажегся, распространяя яркий бело–оранжевый свет, тут же обращая в лёд все тщательно оставленные черные пятна.

– Я имела нужду вести военные действия с множеством подобных тебе! Мне понятны и видны все твои нечестные действия!

– Правда–правда? А как насчет собственной одежды, Милки?

Та вздрогнула и, завизжав, распахнула плащ. Изнутри он весь покрылся черной грязью, разрастающейся и стремящейся поглотить желтогривую кобылку.

– Я оставила парочку клякс, пока ты меня обнимала. Оказывается, они не всегда горячие, поэтому ты и не заметила их.

– Нечестивое грубое создание! – Милки скинула плащ подальше от себя, открывая свое худое бледно–зеленое тело.

– А теперь и первый трюк! – Саммер захохотала, –  Гори в Тартаре! Ну, или тони в турбине, если точнее.

Тьма из плаща разрослась, обратив пол под Милки в дыру.

– Нет возможности для тебя! – она ухватилась за край.

Но не для того, чтобы подняться. Передняя нога рассыпалась на бесчисленное множество тонких фиолетовых нитей, которые в момент обвились вокруг ног Саммер.

– Мы движемся вниз в компании!

Не ожидая такого, полицейская не успела даже ухватиться за что-нибудь, ни тем более сделать что-то с несуществующей, но, тем не менее, дырой, куда они уже падали вместе.

Обе кобылки шумно рухнули на железный мост над турбиной, которая медленно проворачивалась от потока воды.

– Значит, у тебя тоже есть какие-то козыри, – Саммер вскочила на ноги, – Тогда мне точно не будет стыдно прикончить тебя!

– Тебе даже не известно, что ты пытаешься совершить!

– Известно. Совершить правосудие! – кобылка ринулась на противницу, тут же нанося удар, – Это тебе за город! Это тебе за всех пони, которых ты обманула! Это тебе за все другие города, что ты подожгла! Это тебе за Нион Лайтс, хотя я даже не знаю, кто она!

Милки не отвечала, принимая каждый удар и отступая. Отсутствие сопротивления лишь подогревало гнев Саммер, и она очень поздно поняла, что сбила противницу вниз, всё ещё будучи опутанной нитями.

– Мне нет резону выходить вверх, – Милки ухмыльнулась, выныривая, – Но у подобной ситуации есть лишь одно обезвоживание твоей особы вместе!

– Я всё ещё не понимаю твоей трепотни!

– Мы сдохнем вместе!

Ухмылка Милки Улун превратилась в гримасу ненависти, вторая нога распалась на нити, и они пролезли в какие-то машины над турбиной. Створки дамбы начали открываться, запуская внутрь всё более и более мощный поток. Турбина начала раскручиваться, утягивая Саммер вниз. Кобылка вцепилась в нити зубами и стянула за собой и Милки.

Похоже, умения дышать под водой она не получила, как и желания погибнуть, поэтому нужно было как-то избавиться от желтогривой, и как можно скорее.

Тело Милки распадалось на нити, распространяя свечение и холод. От света становилось немного больно, чернота, вытекающая между зубов, обращалась в лёд, который норовил распространиться на все внутренности.

«Я не умру», – пронеслось в голове Саммер, – «Никому не придётся горевать обо мне! Никому не придётся думать, что я ещё жива!»

– Я тоже думала, что я не могу умереть, – голос принадлежал Милки Улун, но был слишком спокоен, даже снисходителен, – Я всегда возвращаюсь, но рано или поздно каждый теряет жажду к жизни. Я желаю это не ради себя, не ради погибели всего. Сейчас я делаю это ради тебя и всех, кто любил меня.

Нити обмотались вокруг Саммер, пытаясь утянуть вниз, обмораживая, оставляя после себя словно бы чернеющие от холода порезы. Кобылка стиснула губы и зажмурилась. Было слишком светло, сущность внутри бурлила в панике, но не могла придумать ничего, что могло бы помочь.

И тут Саммер вспомнила  свою учебу в академии. Она же неплохо сдавала физическую подготовку, почему она ни разу не пыталась использовать все странные нормативы в жизни, например, лазание по верёвке? Сейчас верёвок было хоть отбавляй!

Обмотав вокруг передней ноги пучок нитей, она оттянула его, чтобы турбина вверху зацепила его. Тут же её дёрнуло вверх, даже быстрее, чем она рассчитывала.  Было больно, её растягивало в две стороны, казалось, ещё немного – и разорвёт на части.

Она бы уже давно потеряла сознание в холодной воде, но защищённая от света тьма согревала изнутри, нужно было лишь терпеть боль. Она чувствовала, как нити, обхватившие её задние ноги, слабеют, как их утягивает вниз, как слабеет Милки Улун сама по себе, как присутствие и концепт.  Её не должно было существовать, и вскоре её уже и не будет. Нужно лишь немного потерпеть.

Холод отступал, боль утихала, страх превращался в спокойствие.

Саммер лежала на полу рядом с резервуаром, заполненным бурлящей водой. Шум турбины казался приглушённым, словно она вот–вот остановится. Сколько времени она провела в таком положении?

– Я победила, – прошептала Саммер, осознавая, что больше не тонет, – Мы победили. Милки Улун наконец-то мертва.

– В данном конкретном случае вынужден признать вашу правоту и выразить своё устное согласие касательно печальной участи нашего идейного и исполнительного лидера.

Кобылка вздрогнула. Рядом с ней стоял некрупный жеребец. Синий плащ и желтый парик, наспех нахлобученный на рыжую гриву, выдавал в нём члена культа. Точно, ещё остался целый культ…

– Пользуясь моментом отсутствия разговорной речи, я позволю совершить акт одностороннего знакомства, вызванным необходимостью передать вам знания о сущности моей значимости для наступающего момента. Словосочетание, с которым я ассоциируюсь с момента своего первого самостоятельного вздоха – Пош Брэйкдан.

– Твой лидер мертв. Она сдохла, как последняя гнилозубая шавка. Вас всех найдут и пересажают!

– Вынужденным действием со стороны проигравшей стороны будет являться временное исчезновение из документальных сведений, однако, к превеликому сожалению обеих сторон, новому высшему руководителю организованной группы индивидуумов, известной  под понятием объединения, основанного на общих понятиях веры и морали, появляется крайняя необходимость совершить действие, ассоциирующееся у одной из сторон с использованием пылесобирающего инструмента на отпечатках ног, а у другой с совершением действий, о которых в негативном свете говорится в книге правил проживания на территории государства.

Он поднял копыто. В скобе стоял обычный пистолет полицейского образца.

Саммер почувствовала, как что-то горячее пронзает её, разрывая внутренности и вышибая дыхание.

 В глазах помутнело, тело обмякло. Силуэт убийцы удалился, даже не остановившись, чтобы вспомнить своего погибшего лидера.

Саммер дрожала от холода. Голова была забита воспоминаниями, которые уже распадались в пыль. Победа стала совершенно незначительной. Интересно, когда её найдут? Что скажут коллеги о ней? Интересно, будет ли Грэй Флад ругаться на Глэйсера, что тот оставил её одну? Интересно, как они будут искать остальной культ? Интересно, что это за чернота, что выползла откуда-то и ползёт к ней?

Саммер проснулась с жуткой изжогой, всё от горла до желудка словно бы расплавляла кислота.  Продрав глаза, она огляделась. Белые стены, клетчатый пол, гудящая лампа. Больница.

Рядом, положив голову на край кровати, сидел и спал Глэйсер. Кобылка аккуратно подтолкнула его.

– Саммер? – пробурчал он, приоткрыв глаза, – Ты очнулась!

Глэйсер вскочил на ноги, чуть не плача.

– Я не могу поверить! Я так боялся!

– Угу, – Саммер снова легла на подушку, – Кажется я жива. Честно говоря, уверенности нет.

– Не смей так говорить! – голос Глэйсера дрогнул, –  Конечно, ты жива!

– Ощущения такие, словно я сама себя выдумала. Почему-то ещё и жутко больной.

– Ладно, – жеребец вздохнул, – иронизируешь, значит, не умираешь.

– Что случилось?

– У тебя хочу спросить.  Ты вышла погулять и пропала. Мы со Спайком искали тебя всю ночь. Что тебя затащило на электростанцию?

– Тебе честно рассказать? За мной, Бон Бон и Брайт Аквой погнался монстр, мы решили бежать туда. Но Брайт Аква тоже была монстром, и её звали Кельпи. А потом я насмерть отмутузила Милки Улун, благодаря Кельпи и её силам. Дело в том, что Милки могла менять действия своих жертв, но только по одной цели. Чтобы её обмануть, я дала Кельпи залезть в меня, и мы вместе отдубасили Милки, сбросив в турбину. Потом она попыталась утопить меня, но, используя её же нити, я выбралась.

– Это звучит как сюжет комикса.

– Ты мне не веришь?

– Тяжеловато поверить во что-то такое. Но, Милки Улун, ты убила её?

– Вроде бы. Она развалилась на нити, и её утянуло в турбину.

Пони замолчали. Саммер прикрыла сухие глаза и несколько раз глубоко вздохнула, пытаясь унять жжение.

– Саммер, – обратился Глэйсер, – ты же правда жива? Я и правда не придумываю тебя?

– Хотелось бы верить. Кто-то ещё из наших здесь?

– Грэй Флад скоро должен прийти.

– Я уже здесь, – тихо пробурчал он, стоя у двери, – и мне хочется обо многом спросить.

Саммер Бриз открыла глаза и посмотрела на своего начальника. Он выглядел усталым, словно ни разу не позволил себе даже присесть с тех пор, как проводил её и Глэйсера на поезд.

– Простите, лейтенант, я опять позволила себе самодеятельность. У меня не было выбора. Нужно было защитить Бон Бон. Мы даже не знали, что натолкнёмся на культистов.

– Они всё же были в Понивиле?

– Да. Дирижабль был посажен на дамбу, а в нём Милки Улун.

– Вот как, – Грэй Флад тяжело вздохнул, – и что случилось дальше?

– Она попыталась нас убить. Вернее, меня, ей было мало дела до Бон Бон. Защищаясь, я утопила её в турбине. Её больше нет.

– Саммер. Я понимаю твои чувства, но…

– Знаю, идет в разрез протоколам. Но нам ещё есть кого арестовывать. Вместо неё теперь некий Пош Брейкдан. Его манера речи не менее раздражающая.

– Ты встретилась с ним?

– Вроде того. Когда я вылезла из турбины, он решил пригрозить мне. Я не могу вспомнить ничего с того момента. Он был довольно молод, довольно хрупко сложен, но на этом всё. Тот же плащ, тот же парик.

– Не много информации. Однако, не ожидал, что у них так резко сменится власть. Это может означать лишь то, что их организация значительно серьезнее мелких культов.

–  У них был дирижабль. Они уже не могли быть «мелкими»! – возмутился Глэйсер.

– Ладно, я и правда не так выразился. Я лишь хотел сказать, что, очевидно, они организованы лучше, чем мы думали. Обычно я сталкивался с культами, где лишь один лидер, который и получает всю прибыль.

– Мы уже решили, что культ Милки Улун не так прост. У них есть какая-то идея, ради которой они и действуют.

– Ладно, я согласен, друзья мои, мы их недооценили. О Милки Улун мы знали хоть что-то. Пош Брэйдан для нас пока загадка.

Саммер обхватила голову. Приступ мигрени сковал её способность мыслить, жжение никак не проходило. Грэй снисходительно посмотрел на кобылку.

– Саммер, я не уверен, что ты можешь продолжать работать над делом в таком состоянии.

– Я могу! – прошипела она, – Это просто лёгкое недомогание!

– У тебя кровь из носу идет. Тебе нужно отдохнуть.

– Нет! – она попыталась встать, – Я не могу остановиться сейчас!

– Саммер, послушай, я не склонен врать, хотя врачи просили быть поосторожнее в выражениях, но ты вряд ли сейчас можешь вернуться к работе в полиции.

–Что? О чём вы?!

– Они утверждают, что у тебя какие-то проблемы с костями. Слишком мягкие. Я видел твой рентген, но ничего не понял. Я могу отличить сломанную кость от здоровой, всякие подробности – уже не очень. Я знаю лишь то, что я не имею правда подвергать тебя опасности.

– Постойте, вы меня увольняете?! Я училась ради этого, я посвятила всю свою жизнь мечте сделать наш мир лучше! Я не могу покинуть полицию!

– Саммер, прошу, успокойся. Я не выгнал бы тебя, даже если бы хотел. Сейчас тех, кому я могу доверять, слишком мало. Те ребята, которых вы поймали тогда в кафе, раскололись. Рассказали, что в полиции у них много информаторов. Сейчас я могу верить лишь вам четверым. Глэйсер, Чалк, Дуал Пен и ты, Саммер Бриз.

– И, тем не менее, вы не хотите, чтобы я что-то делала?

– Я не хочу, чтобы ты погибла. Ты и так выглядишь едва живой. Но у меня есть особая просьба для тебя.

– Я слушаю, – Саммер приподнялась, – всё что угодно, если это поможет мне остаться в деле!

 – Мне нужно, чтобы ты вошла в состав охраны Эквестрианской Академии Наук.

– Что?

– Что-то не совсем так с этим местом. Мне нужен там свой пони. Твоя кандидатура будет наименее подозрительна, если мы создадим видимость твоего увольнения из-за состояния здоровья.

–Но, лейтенант! Вы что, хотите, чтобы я ходила с фонариком и торчала за столом?!

– Как раз нет, Саммер. Я хочу, чтобы ты выведала всё, что можешь, обо всём, о чём только можно. Мне нужно знать абсолютно всё, что происходит в стенах Академии. Никто больше не сможет этого сделать, и я бы отправил тебя туда в любом случае.

– Поняла, – кобылка грустно вздохнула, – я не знаю, почему, но в душе  я даже рада, словно туда мне и хотелось бы попасть. Хотя я слышу о ней во второй раз в жизни.

– Твоя харизма поможет тебе расположить к себе многих пони. Это очень важно.

– Я понимаю, понимаю. Просто это всё не совсем то, о чем я мечтала, когда шла в полицию.

– Думай об этом как о секретной миссии. В конце концов, мы внедряем тебя на, вероятно, опасную территорию. Постарайся быть поосторожнее.

– Поняла, – Саммер немного улыбнулась, – я сделаю всё, что могу. Но что я должна найти?

– Пока не знаю. Возможно, следы Брайт Аквы. Её дело снова подняли. Мы нашли её останки на той же электростанции, где нашли тебя. Ты не знаешь ничего об этом?

– Нет, – слишком быстро ответила Саммер.

– Правда? Ну, ладно, – Грэй Флад помолчал, осматриваясь по сторонам, словно опасаясь слежки, – я отправлюсь по делам. Чалк скоро прибудет сюда проведать тебя, заодно расскажет всё, что нам удалось наскрести. Скажу лишь то, что Нион Лайтс мы так же не досчитались в её могиле.

– Лейтенант, – осторожно обратился Глэйсер, – Могу я отправиться с Саммер? Ей может понадобиться поддержка.

– Нет. Ты слишком подозрителен. Для тебя у меня тоже будет несколько задач.

– Но каждый раз, когда мы оставляли Саммер одну, она влипала во что-то!

– В этот раз она поехала не одна, и это её не спасло, Глэйсер.

Саммер даже не нашла сил возражать и просто вздохнула, напоминая о своём присутствии. Ей было странно уютно, память во многом изменяла, мысли путались и норовили подменить одна другую, но сейчас она чувствовала себя увереннее, чем когда–либо.  Ей даже начало хотеться на это задание, хотя она не могла понять, почему. Хотелось кого-то встретить.

– Доброе утро, – тихо проговорил Чалк, зайдя в палату, – простите, я задержался.

– Ты пришел раньше, чем я думал, на самом деле, – покачал головой Грэй Флад, – я даже подзадержусь и послушаю, что ты успел найти.

– Немного. Кроме того, что Милки Улун не связана с чайной семьёй, о ней всё ещё ничего не известно. Узнал кое–что о Нион Лайтс. Она работала с каким-то автором книг, он был для неё как бы летописец, а она для него будто бы муза. Он пропал в то же время, когда умерла Нион Лайтс, согласно медицинским свидетельствам, которые сохранились в полиции Мисти Мэйн. Возможно, они чего-то не поделили? Я поговорил с её понивильскими друзьями, ну, вернее, с теми, кто считал, что она жила в Понивиле, и они все отзываются о ней лишь положительно, хотя жаловались на её странности.

– Что-нибудь ещё?

– Удалось установить, откуда у культа мог появиться дирижабль. Он, скорее всего, не один, потому что было угнано около десятка у разных компаний.  Некоторые просто не готовы сознаться, всё же недешёвая радость, может пахнуть сокрытием незаконного дохода. Я подготовил список, даже несколько зарисовок. Они были в единичных экземплярах, поэтому, если найдем похожие, скорее всего это они.

– Принято, боец, – Грэй кивнул, задумавшись, – что-нибудь ещё?

– На самом деле, пока больше ничего. Я опросил всех, кого мог.

– Жаль, я надеялся на большее, но, похоже, пока нам далеко до раскрытия важных карт. Как я и сказал, Чалк, как только Саммер станет лучше, отвези её куда надо. Учебный год вскоре начнется, и мы не можем позволить, чтобы что-то произошло.

– Да, – Чалк остановил собравшегося уходить Грэй Флада, – ещё кое–что. Я не знаю, как сказать, но… Знаете Пинки Пай?

– Та художница, с которой ты тащишься?

– Ну, да, но не суть важно! Её сегодня доставили в больницу. У нее истощение, она бьется в панических атаках. Может, и ничего бы, но в её жилище нашли кое–что интересное. Посмотрите.

Чалк протянул начальнику лист бумаги.

– Это Милки Улун?

– Да. Просто маленькая зарисовка на полях, не более. Кажется, это тетрадь для изучения языков. Видимо, это джапонийский. Говорили, что Пинки Пай собираются издавать в каком-то джапонийском журнале с новой серией комиксов.  

– Милки Улун мертва, по заверениям Саммер. Несчастный случай при задержании.

– Я даже не расстроен.

– У них новый лидер. И нам надо узнавать всё по–новой. Я откланяюсь, а вы постепенно собирайтесь. У всех есть свои дела. Глэйсер, когда освободишься, возвращайся в наш кэнтерлотский участок, я объясню тебе твои дальнейшие действия.

– Слушаюсь.

Грэй неспешно удалился. Саммер даже не обратила на это невнимания. Её голову всё сильнее заполняли мысли о предстоящей работе, вытесняя недовольство. Ей было на удивление хорошо и единственное, что могло бы сделать её состояние ещё лучше – это если бы изжога наконец отступила.

– Бон Бон уехала куда-то, – подал голос Глэйсер, – просила сказать тебе «спасибо».

– Я понимаю.

–Я только кое–чего не пойму. Мне кажется или твоя история для Грэй Флада отличалась от твоей истории, что ты рассказала мне?

– Вроде я слово в слово все рассказала, – Саммер пожала плечами, – Разве нет?

– Мне тоже так кажется, просто странное чувство.

– В полиции не до чувств, – смешливо ответила кобылка, – но спасибо, что ты был рядом.

Прошла пара дней. Саммер Бриз сидела на перроне и вливала в себя уже третью чашку холодного чая. Все внутри всё ещё словно горело, она просыпалась по несколько раз в ночь, бредя из-за бурлящей изжоги. Врачи посадили её на жуткую диету, запретили ей быстро бегать, назначили гору лекарств. Кобылка чувствовала себя старой развалюхой, единственным утешением было то, что она всё ещё полезна, ведь её задание чрезвычайно важно! По крайней мере, в это хотелось верить

– Доброго вечера, – напротив неё сел Чалк, – Наш поезд отходит через пятнадцать минут.

– Угу.

–Твой билет, – жеребец положил на стол желтую бумажку, – не забудь его.

– Постой, а ты?

– Планы опять изменились. Грэй говорит, что я нужен где-то ещё, но точных распоряжений я ещё не получил.

– Вот как…

– Саммер, вот, он сказал, что тебе это пригодится.

Кобылка посмотрела на сверток, придавивший билет. Что-то не слишком крупное, завернутое в тряпки.

– Что это?

– Постарайся не светить этим слишком сильно, ладно? Можешь посмотреть, когда будешь одна.

– Ладно.

– Саммер. Я не знаю, как сказать, но я верю в тебя. И спасибо, что справилась с Милки. Мы найдем остальных её сообщников.

– Жаль, что меня не будет рядом. Чалк, ты вроде из весьма старомодной семьи, ты не знаешь каких народных средств от изжоги? Лекарства никак не помогают. Врачи винят мою неправильную диету и травмы.

– Неправильную? Саммер, это, вроде, не про тебя.

– Плевать, я с ними спорить устала. Мне пора, Чалк, передавай привет остальным.

– Ещё кое–что. Это тебе от Глэйсера, – Чалк положил на стол ещё один малюсенький сверток, – он сказал, что это что-то полезное и важное, но просил открыть лишь в момент крайней опасности.

– Вроде, быть загадочным не в его стиле. Ладно, так и быть. Передай ему вот это, – Саммер стряхнула из гривы едва державшуюся заколку и протянула Чалку, – Скажи, что я приду забрать её лично, пусть не отдает никому больше, насколько бы этот то-то ни был бы похож на меня.

– Хорошо, так и передам. Ты не влезай в опасные ситуации, ладно?

– Ладно. Мне и врачи-то запретили.

Коллеги коротко улыбнулись друг другу, и Саммер направилась в вагон. Попутчиков не появилось, поезд тронулся.

Когда Кэнтерлот остался далеко позади, начался дождь. Тяжело вздохнув, Саммер легла на сиденье и развернула большой сверток. Её пистолет и полицейский значок. Видимо, снять с учета их было легче, чем скобу.

– Будем надеяться, что использовать тебя не придётся, – кобылка завернула оружие назад, – не то, чтобы я могла.

Саммер Бриз вздохнула, потирая шею. Предстояла муторная и тяжелая работа. А может быть, произойдет что-то ещё более странное и ужасное, чем прежде. Прикрыв глаза и слушая стук колес и шум дождя, она поклялась самой себе, что ни за что не сдастся и не позволит себе думать о провале.

Её разуму, уже пошатнувшемуся под натиском неведомых сил, было суждено столкнуться с чем-то ещё более омерзительным, найти еще больше странностей в мире вокруг, и, главное, быть той, кто посмотрит на звезды.

Отдельная составляющая цельного произведения, носящая так или иначе законченную идею, закрепленная в порядке перечня минимальным натуральным числом, делящимся на два без остатка.

Среди естественных вариантов последовательностей событий, происходящих в порядке от более ранних к более поздним имеется возможность пронаблюдать качественные изменения причинно-следственных связей, способных привести к результатам последовательности событий, носящей общепринятое название, ассоциируемое в языке обывателей с понятием, соответствующим общепринятому понятию остановки жизнедеятельности массивного числа органических систем.

— Разве это не очень престижное место? – Свити Белль чуть не опрокинула стол, — Скуталу, ты просто удивительна!

— Я не уверена в этом, девчонки. Как-то иначе я себе это представляла.

— Ты там ещё даже не была! – помотала головой Эпплблум, — Наверняка ты там найдёшь себя!

— Я не про то. Мне кажется, словно я попала туда совершенно не своими силами!

— Разве ты не сдала вступительные?

— Да, меня приняли, да, я сама писала всё, сама сделала всё, но…

— Вот и не говори ерунды! Как иначе ты могла бы ещё туда попасть?

— Вообще, мой дядя и предложил мне поехать и попытаться.

— А, этот тот, что присматривал за тобой? – Свити наклонила голову на бок, — Он выглядит совершенно не похожим на тебя. Едва-едва цветом схожи.

— Ну, он мне всего лишь дядя, даже, вроде как, не самый близкий. Хотя бы его заботит, что происходит со мной, — кобылка скрестила передние ноги и фыркнула, — хоть кого-то в семье волнует что-то, кроме проклятого чая.

— Не сосем понимаю, — Эпплблум была в замешательстве, — а при чём тут чай?

— Не важно, — отмахнулась Скуталу, — это семейные дела. Что важнее, я уезжаю учиться и, без ложной стойкости, мне будет вас очень не хватать.

— Главное, не забывай, — Эпплблум выпятила грудь, — мы, Метконосцы, всегда будем вместе, если не физически, то духовно, готовые разделить все радости и беды. Как-то так в книжке говорилось.

— На самом деле, тяжело осознавать, что нас теперь раскидает, — вздохнула Свити Белль, — Мне уже так сильно не хватает наших глупых затей.

— Они не были глупыми!

— Нет, я не в том смысле, я имела в виду «глупые» как «весёлые».

— Да уж не оправдывайся, — Скуталу тоскливо улыбнулась, — Мы и правда много глупостей натворили. Но, что главное, мы всё ещё рядом. И ещё будем. Не забудьте писать письма! Я буду отвечать!

Подруги крепко обнялись и, ещё раз сказав что-то, как ей казалось, важное, Скуталу поплелась на поезд. Смотря в окно, она даже не совсем понимала, что подруги стоят и машут ей вслед. Мысли пегаски были заняты метаниями из одной крайности в другую.

Ей было страшно резко менять свою жизнь, но такая возможность могла бы и вовсе не представиться. Если бы она сейчас не попала туда, то могла бы уже никуда и не направиться. Ей хотелось думать, что она и сама бы, при желании, смогла б попасть в любую старшую школу, при любой, даже самой невероятно крутой академии, но вряд ли это было так. Вернее, если бы её не подтолкнули, она бы никуда не попала. Собственно, всю жизнь она что-то и могла только благодаря тому, что почти ко всем действиям её кто-то располагал. «Уж лучше рискнуть, чем тоже помешаться на чае», именно так она думала, когда ехала на вступительные экзамены.

Пегаска оперлась лбом о холодное окно, пытаясь привести свои мылся в порядок. Слишком много всего происходит, это уже сводит с ума.

Скрипнула дверь купе, отчего Скуталу чуть не подскочила. На входе стояла не одна из тех пони, которых бы хотелось встретить.

— Сильвер Спун, — сухо пробурчала пегаска.

— Скуталу, — так же сухо ответила та, садясь на соседнее место.

— Что ты тут делаешь?

— Еду учиться, что же ещё.

— Только не говори мне, что…

— Да, Скуталу, мы едем в одно и то же место, мы будем учиться в одной и той же академии. Не морщись так сильно, мы не будем часто видеться.

— Да мне как-то и всё равно в итоге, — Скуталу отвернулась, — зная тебя в последнее время, тебе бы гордость не позволила попасть туда с чьей-то помощью.

— Я готовилась к этому уже достаточно давно, — слегка смягчилась кобылка, — но чудо, что я туда вообще попала, — она тяжело вздохнула, — чудо, что я жива.

— Да, сочувствую тебе.

Скуталу слышала о произошедшем, но так и не решила, что думать по этому поводу. Ей было и правда жаль Сильвер Спун, просто потому что ей самой было страшно от одной мысли, что подобное произошло в их городке.

— Даймонд Тиаре стало получше? – пытаясь быть вежливой, спросила пегаска.

— По крайней мере, она держится хорошо. Жаль было её оставлять, но она ещё лечится.

— Что же с ней такое, что ей всё ещё нужна помощь, а тебе уже нет?

— Честно говоря, мне даже страшно представить, — Сильвер Спун уставилась в одну точку, — она так и не рассказала.

— Вытянет как-нибудь, я уверена.

— Я и не сомневаюсь. Просто я всё ещё немного боюсь за неё.

Скуталу пожала плечами и снова прислонилась к окну. Наверное, хватит общения с неё на сегодня. Пегаска не любила считать себя злопамятной, но её всё ещё немного коробило от необходимости быть вежливой с кем-то, кто серьёзно подпортил жизненные впечатления школьных лет.

Но с другой стороны, сейчас Сильвер Спун была какой-то совершенно обычной и приземлённой, лишённой всего своего высокомерия, к которому Скуталу успела привыкнуть. Сейчас это была совершенно обычная, даже немного забитая кобылка.

— Сильвер Спун, — пегаске пришлось собрать всё своё самообладание, — я, наверное, была не права тогда.

— О чём ты?

— Не притворяйся. Я о том разе, когда я тебя ударила. Я была немного не в себе.

— Веришь ли, но я должна быть тебе благодарна за тот раз.

— Что?

— В тот день я познакомилась с очень хорошей пони. Именно она пришла мне на помощь, когда вы убежали.

— Вот как, значит. Мне, наверное, должно быть полегче.

— Она была со мной всё то время. И я уверена, что именно она и спасла меня от смерти.

— Да, наверное, так и есть.

Сильвер Спун улыбнулась, наклонив голову, и вскоре заснула. Скуталу тихо хмыкнула, чувствуя, что может такой беспечности лишь позавидовать.

Поезд шёл долго, позади остались все знакомые места, вся жизнь, которую пегаска успела прожить. Постепенно она успокаивалась. Всё казалось уже не таким страшным – в конце концов, нужно выучиться разок, а там уже и жизнь будет чуть пошире, чем чайное поле.   

Не заметив того, Скуталу прикорнула, убаюканная мерным стуком колес. Вместо того, чтобы видеть сны, она просто слышала звуки – шелест, тихий гул, хруст. Её сознанию, видимо, не хватало сил хоть на какое-нибудь сновидение.

Пегаска приоткрыла один глаз, чтобы посмотреть, не доехали ли они. В купе была ещё одна пони. Уже взрослая кобылка, на вид простая, немного болезная. Она о чём-то увлечённо беседовала с Сильвер Спун.

— Здрасте, — пробурчала Скуталу.

— Добрый вечер, — добродушно отозвалась гостья, — мы разбудили тебя?

— Не страшно, — пегаска размяла конечности, — нам ещё долго ехать?

— Я думаю, мы почти приехали, — ответила Сильвер Спун, — проехали Мисти Мэйн, до нашей остановки минут десять, не больше.

— Понятно.

— Неудобно спала? – взрослая кобылка мило улыбнулась, — Я могу понять. У меня так и не получилось заснуть, поэтому и пришла в купе, где есть кто-нибудь.

— Кстати, а Вы кто? – Скуталу старалась скрыть подозрительность в голосе, — Вроде, единственная оставшаяся остановка и есть Академия.

— Я туда и еду. На работу, не на учебу.

— Она будет работать в охране, — пояснила Сильвер Спун.

— Я ушла из полиции, так уж случилось. Но должна же я быть верна тому, что делала столько лет? Поэтому, буду защищать порядок там.

— Вот как, — Скуталу подавила зевок.

— Меня зовут Саммер Бриз. Я всегда буду рада поболтать!

Кобылка встала и, подмигнув, вышла.

— Куда это она? – пробурчала Скуталу, — Что-то резко сорвалась.

— В своё купе, наверное. Скоро приедем всё же. Проверки пассажиров, всё такое.

— А ты, кажется, прониклась к ней доверием?

— Ну, — Сильвер Спун немного смутилась, — может быть. Она пока показалась мне милой, даже чем-то знакомой. Она так легко заговорила со мной, словно знала раньше.

— Это всё хорошо, — Скуталу взвалила на себя свою сумку, — но поезд уже тормозит. Пойдём.

Они вышли одними из первых, их обогнала лишь Саммер, заметившая их, уже стоя у ворот. Помахав подросткам копытцем, кобылка скрылась внутри маленького служебного здания.

Архитектура была величественная своей простотой и строгостью – на стенах зданий не было каких-то особых украшений, но они были ребристыми, само главное здание чем-то походило на гигантскую раскрытую гармошку. Фасад украшало несколько прямых колонн, две из которых сверху ни во что не упирались и оканчивались чьими-то статуями.

— Не уверена, что мне тут нравится, — пробурчала Скуталу, — Какое-то всё…

— Скучное? – закончила за неё Сильвер Спун.

— Лучше и не скажешь.

— Разве ты не была здесь, когда сдавала экзамены?

— Нет, я сдавала их в Мисти Мэйн, была там всего часа четыре. Надеялась, что хоть тут будет покрасивее.

— Я сдавала здесь, и, замечу, внутри весьма неплохо.

— У них тут настоящая крепостная стена вокруг! Это место не было каким-то замком раньше? Или военной крепостью.

— Без понятия, — Сильвер слегка улыбнулась, — а мне нравится, чувствуется в этом что-то мощное.

— Угу, как скажешь, — Скуталу вздохнула, отводя взгляд.

Она всё поверить не могла, что находит в себе силы сколько-то непринужденно болтать с ней. Наверное, всё из-за того, что больше она никого и не знает. Найдутся ли здесь интересные пони? Вряд ли кто сможет заменить подруг, так что может и Сильвер Спун сойдет по первой.

Скуталу почувствовала, что натолкнулась на остановившуюся Сильвер Спун. Кобылка встала посреди дороги, очень увлечённо что-то рассматривая.

Маленькая птичка с длинным прямым хвостиком беззаботно скакала по вымощенной камнями дорожке. Блестящие перья поигрывали серыми оттенками, напоминая о заводных игрушках.

— Что это? – слегка притупленно спросила пегаска.

— Трясогузка. Первый раз вижу их.

— Кажется, их было полно в Понивиле. Недалеко от пролеска особенно.

— Ну, я меньше гуляла по городу.

— Не сомневаюсь. Идём дальше уже, — поторопила Скуталу, когда их начали обходить другие пони, — кыш, кыш!

Птичка даже не шелохнулась, наблюдая за кобылками, наклонив голову. Хвостик несколько раз дёрнулся и, поскакав на месте, трясогузка запрыгнула на голову Сильвер Спун. Бросив короткий взгляд на Скуталу, птица наконец взлетела и скрылась за деревьями, оставив ту в лёгком шоке. Пегаска была готова поклясться, что птица в какой-то момент улыбнулась – её твердый клюв изогнулся у основания, чего просто не могло, не должно было случиться.

— Ну, пойдем? – поторопила её Сильвер Спун.

— Угу, идем, — кивнула Скуталу, решив, что просто не выспалась.

Предстояло немало работы с подписыванием, оформлением и прочими радостями бюрократии. Даже будучи официально зачисленными, они всё ещё должны были потратить весь день приезда на оформление бумаг – ученические билеты, ключи от комнат. Уже под вечер Скуталу устало рухнула в кровать своей комнаты, тихо выпалив ругательство в подушку.

Маленькое помещение напоминало её комнату дома – всё скромно, места, чтобы разгуляться, почти нет. У одной стены стоял большой пустой шкаф, у другой кровать. Окно и дверь, занимая свои стены, почти что не оставляли на них места.

— Расправить крылья, конечно, негде, — пробурчала кобылка, — но лучше, чем дома.

Перевернувшись на спину, она уставилась в потолок. Всё вокруг казалось совсем чужим, словно другой мир – вокруг лишь тусклость, строгость, правильность и аккуратность форм. Все пони, которых она успела повстречать, были какие-то суетные и грубые. Не злые – они явно не были против того, чтобы отвечать на вопросы и помочь всем, чем могут, просто не способные на мягкое отношение. Их можно было понять – работникам нужно было успеть подготовить места для приехавших учеников, а те ещё не отошли от долгого пути.

— Можно войти? – раздался из-за двери знакомый голос.

— Да, наверное, да.

— Я услышала твой голос, — Сильвер Спун осторожно прикрыла за собой дверь, — я буду жить в соседней комнате.

— Какое совпадение, — хмыкнула Скуталу.

— Наверное, из-за того, что наши имена близко в списках, — кобылка села на кровать, — обустраиваешься?

— Да у меня и вещей почти нет с собой.

— Если что-то понадобится, обращайся, — Сильвер Спун мило улыбнулась, — У меня с собой тоже не слишком много чего, но вдруг что-то нужное найдётся.

Скуталу тихо хмыкнула, словно в знак благодарности, и потянулась. Ей бы и хотелось завести разговор, но не было ни малейшей идеи, о чём.

— Кстати, Скуталу, ты так и не рассказала, на каком отделении ты будешь учиться?

— Спортивные науки. Это когда в конце учебы я стану не столько спортсменом, сколько тренером. Буду знать, как подходить к тренируемым, историю спорта, технически ноу-хау, которые сейчас используются.

— Мое отделение из меня будет делать повара, — ответила Сильвер Спун с улыбкой.

— Не подумала бы, что ты станешь учиться на него.

— А на кого ещё?

— Не знаю. Я плохо тебя знала.

Сильвер Спун слегка помрачнела, словно ей стало стыдно.

— Я была во многом не права, Скуталу, я знаю это. Глупо с моей стороны ожидать от тебя хорошего отношения.

— Да забей, — торопливо перебила её пегаска, — это уже в прошлом. Не могу же я всю жизнь быть обиженной. К тому же, сейчас, наверное, хорошее время подружиться!

— Да, наверное, — земная пони вздрогнула и быстро заморгала, — у меня уже давно не было новых друзей.

— Завтра сразу и первый день учёбы, да?

— Да, точно.

— Тогда надо спать, — Скуталу обхватила подушку, — У меня голова гудит.

— Хорошо, — Сильвер Спун торопливо встала, — тогда я пойду! До завтра!

Начались нелёгкие дни – привыкнуть к совершенно иному ритму учебы было, как казалось поначалу, невозможно – всё равно, что совершенно бросить всю свою прошедшую жизнь. Поиск нужного кабинета в огромном здании, новые, непонятные порядки, необходимость привыкнуть к разным учителям – всё это было слишком не таким, как раньше.

Но шли дни, Скуталу находила в себе силы и сбрасывала с себя сомнения. Постепенно она запомнила положение кабинетов и коридоров, где происходили занятия, запомнила всех учителей, их проводивших. Кобылка и не заметила, как стала старостой.

С одной стороны, она не чувствовала себя готовой, но с другой, стоило понять, что, хотя остальные ученики и были ей совершенно незнакомы, они вовсе не отличались от Понивильских пдростков.  Откуда бы ты ни прибыл, новое, незнакомое место сделает из тебя всё того же неразумного напуганного ребенка.

Скуталу стала вхожа в учительскую, её не раз отправляли по поручениям в другие корпуса, где учились уже пони постарше, её начали знать преподаватели Академии.

От неё все были просто без ума, хотя самой кобылке казалось, что она не демонстрировала ничего особенного. Но, даже когда она осторожно спросила, чем же она заслужила такой почет, ей не смогли ответить, а охранница, проходившая мимо, словно  желая усугубить непонимание, полусерьёзно отдала честь.

Скуталу уставала ото всей навалившейся ответственности и безумного количества самостоятельных работ – каждый преподаватель, казалось, хотел передать столько знаний, сколько не вмещают и самые большие библиотеки, всего за пару занятий.

Может, она бы и потеряла хватку, и не справилась, но с заданиями стал помогать случайный друг из Академии. Доброжелательный жеребец, маленький, худой, словно бы совсем подросток, он не производил впечатления того, кто уже в этом году уйдёт в самостоятельную жизнь. Безумно привязанный к учебе, он, казалось, знал больше, чем физически должен – как в его голову вмещалось столько подробностей, не знал никто.

С самой пегаской ему было скучно – как только Скуталу переставала недоумевать и осознавала простоту поставленной задачи, могла справиться, он торопливо уходил, ссылаясь на какие-то дела. Кобылка и не спорила – в чужую жизнь вмешиваться она не хотела, хватало и того, что весь её класс нуждался в ней.

Словом, она стала популярна, вероятно, годы «меткоискательных» приключений дали свои плоды, и принять она могла какие угодно замашки и стремления. К ней шли за советом, её уважали, все хотели быть её другом. Это было то, о чем она мечтала всю осознанную жизнь.

Дела Сильвер Спун шли иначе – она не была готова к общению. Закрывшись в себе, она быстро стала невидимкой для всего своего класса, учителей. Она сидела в одиночестве на перерывах, в одиночестве гуляла по вечерам, обедала в самом углу кафетерия, подальше ото всех.

Скуталу видела это и постепенно осознавала многие причины, которые двигали поведением той Сильвер Спун, которую она знала. В одной из книг о Дэрин Ду кто-то из компаньонов оборонил слова «Неуверенность рождает слепую злость». Именно неуверенность, как сейчас казалось Скуталу, и двигала агрессией, которая была такой важной частью Сильвер Спун раньше.

Сейчас она не нашла кого-то уверенного в себе, кто мог бы подчинить её, поэтому не была способна даже заговорить с кем-то.

Учись кобылки вместе, Скуталу бы, как она сама считала, обязательно взяла бы земную пони под крыло, может, даже воспитала бы из неё совершенно новую личность, но, увы, времени ей хватало лишь на короткий вечерний разговор, и то лишь когда повезёт с количеством самостоятельных работ.

Утешение Сильвер Спун нашла в Саммер Бриз. Та с огромной радостью посвящала серой кобылке всё время, что могла, часто брала с собой на обходы территории, рассказывала истории, выслушивала…

Почему-то это иногда тревожило Скуталу – словно бы на её глазах происходило что-то ужасное, но она не могла осознать, что именно.

— Сильвер Спун, — Скуталу попыталась растормошить задумавшуюся кобылку, — Я собираюсь в здание Академии.

— А? А, хорошо, — та затрясла головой, — прости, я, кажется, задремала на месте.

— Идешь со мной?

— Зачем? А можно?

— Конечно! – Скуталу не удержалась и гордо выпятила грудь, — Со мной точно можно!

— Ого! – не удержала восторга Сильвер Спун, когда они зашли в главных Холл, — Это же как дворец!

Действительно, внутри здания Академии, главного корпуса, было необычно красиво, хотя бы в сравнении с остальными, очень строгими и минималистичными корпусами. Резные колонны, узоры во всю ширину закругленной стены и две лестницы, ступени которых были вымощены разноцветными плитками, складывающимися в герб Академии. Потолок был разукрашен под осеннее небо, отчего свисающие маленькие люстры походили на огромные капли дождя.

Было множество дверей, а за ними множество коридоров и ещё больше дверей, и Скуталу успела выучить практически все – она часто просто гуляла по этому корпусу в выходные дни. А что? Правилами не запрещалось.

— У них кафетерий гораздо больше нашего, — рассказывала Скуталу, — правда, всё равно слышу только жалобы на еду. Но, Сильвер Спун, им подают ягодные пироги по четвергам! Чем они недовольны?! Коридор первого этажа почти всегда закрыт от посторонних, даже учеников. Там очень красиво, много картин, но, что главное, второй вход в кафетерий.

Пегаска провела Сильвер Спун в тот самый коридор.

На стенах висело множество портретов, фотографий. «Вышедшие с абсолютным отличием», — пояснила Скуталу, — «Лучшие из лучших учеников Академии»

Коридор упирался в стену, где неплохо бы поместилась дверь, подобно каждому другому коридору любого из корпусов.

— Пойдем, я покажу тебе сад!

Пони прошмыгнули через узенькую дверь и вышли в огороженный высоким забором садик. Раскидистые кусты шли вдоль тропинок, цветы покрывали аккуратненькие клумбы, походя на пушистые зимние шапки. Множество мелких птичек прыгали из стороны в сторону, даже не обращая внимания на неожиданных гостей.

— Здесь действительно неплохо, — согласилась Сильвер Спун, — У них, наверное, хороший садовник.

— Ни разу не видела, кто вообще ухаживает за этим местом, — покачала головой Скуталу, — может, по ночам работает.

— Здесь много трясогузок, — земная кобылка проводила взглядом нескольких птичек, проскочивших между прутьями забора, — я всегда думала, что они пугливые, а здесь им всё нипочем.

— Наверное, привыкли к пони. Хочешь посмотреть башню?

— Башню?

— Да, там даже старый телескоп стоит. Он уже не работает, но там толком никого не бывает, занятий не проводят, поэтому его и не убирают. Пойдем!

Скуталу очень гордилась своей осведомленностью обо всех мелочах, ей не терпелось показать себя, зарекомендовать себя, как новую подругу-лидера для Сильвер Спун. Чуть не спотыкаясь на лестнице, они поднялись в башню.

По просторному помещению гулял сквозняк, перегоняя какие-то мелкие бумажки из угла в угол. Огромное устройство, больше напоминающее пушку, нежели что-то ещё, всё запылённое и потертое, стояло мертвым грузом посередине, направив свои треснувшие линзы в большое потускневшее окно. Зрелище одновременно печальное и величественное.

— Когда мой дядя учился здесь, обсерватория ещё работала. Он любил здесь бывать, по его словам, — Скуталу провела копытцем по пыльной поверхности телескопа, — он просто одержим звёздами и полетами к ним. Жалуется, что его никто понять не хочет. Хочешь, попробуем настроить эту штуку?

Сильвер Спун хотела было что-то ответить, но её взгляд упал на старые часы, висевшие над выходом к лестнице.

— Скуталу, прости, мне нужно торопиться! Я обещала Саммер прогуляться вместе с ней во время обхода!

Прежде чем пегаска успела хоть что-то сказать, земная кобылка торопливо скрылась. Тихо ругнувшись, Скуталу оперлась о подоконник. Стекло было разбито и холодный ветер торопливо привёл её в чувства. 

— Что ж, налаживание коммуникативных основ не пошло так, как предполагалось, — отчеканила она, зачем-то обращаясь к сидящей на краешке разбитого стекла трясогузке, — Что теперь?

Птичка дернула хвостом, будто недоумевая, почему от неё ждут совета.

— Глупое пернатое, — вздохнула кобылка, наклоняясь к трясогузке, — кыш, лети отсюда.

 Птица чирикнула и внезапно укусила пони за нос. Не клюнула – раскрыла клюв и потом сомкнула его на носу Скуталу. Хватаясь за больное место и отскакивая, кобылка была готова поклясться, что птица улетела, тихо хихикая.

— Да что здесь творится с птицами, — пробурчала Скуталу, потирая нос.

Кобылка, чувствуя мелкую, но бессильную и оттого гложущую обиду, отправилась к себе в комнату. Опершись мордочкой о стекло, она наблюдала за жизнью за окном. Некоторые ученики разгуливали по территории, другие, наверное, были слишком заняты учебой. Выходной день уже как-то слабо радовал пегаску – ей было одиноко и тоскливо.

Вздохнув, она повернулась и присела за маленький стол, глядя на пустой лист. Она всё никак не могла собраться с силами, чтобы ответить на письмо от Свити Белль. Почему-то не хотелось рассказывать ни о чём. Все события и достижения, как казалось пегаске, противоречили её натуре, стоит рассказать о них, как её образ тут же расколется, подобно хрупкому стеклу.

Уж тем более не хотелось рассказывать, что она сама пытается подружиться с Сильвер Спун или что расстраивается из-за неудачных попыток.

Скуталу встала и вышла из комнаты – нужно было немного прогуляться, пока ещё светло. Как старосте, ей разрешали ходить по делам когда угодно, но правила гласили, что после определенного часа можно передвигаться лишь в зданиях и по переходам между ними. Правило не совсем понятное, но таков устав.

Воздух пропах осенней прохладой – по ночам некоторые лужицы даже покрывались тоненькой коркой льда. Неужели уже почти полгода прошло? Пегаска остановилась напротив главного здания, всматриваясь в его формы.

Время пролетело незаметно, а, будучи оторванной от остального мира, получив всего пару писем, Скуталу даже не представляла, что происходит там, за стенами. Её взгляд упал на сад – единственное зелёное пятно в осеннем жёлтом полотне. Кажется, этот маленький кусочек земли не подчинялся законам сезонов, вопрос лишь – чьими силами.

Мимо неё прошли Саммер и Сильвер Спун, казалось бы, даже не заметив.

Саммер Бриз странно исхудала со времён их первой встречи. Она не выглядела болезной, просто усталой. Если она и правда бывший полицейский, так ли сильно она уставала бы от нынешней работы?

— Эй, —  окликнула их Скуталу, — Как что?

Это была жалкая попытка завести разговор и, кажется, неудачная.

— Вроде всё в порядке, — немного непонимающе ответила Сильвер Спун, — А у тебя? Выглядишь встревоженной.

— Да, Скуталу, — согласилась Саммер, откашлявшись в сторону, — ты и правда какая-то сама не своя.

— Просто, — пегаска пыталась придумать, что ответить, — просто так тихо, не знаю, не люблю, когда совсем тихо!

Звучало это совершенно глупо, и она уже себя проклинала.

— Хочешь прогуляться с нами? – Сильвер Спун склонила голову набок, — Мы хотели осмотреть канал.

— Почему бы и нет! – Скуталу, надеясь, что то, как она обливается потом, не заметно, выпятила грудь, — Это же чудное место!

— Да. Неплохое место, — как-то неохотно согласилась Саммер, —  как раз последнее место, что мне нужно обойти.

Казалось, она была не слишком довольна появлению пегаски. До того она что-то активно обсуждала с Сильвер Спун, сейчас – молчала. Наверное, двое подростков многовато для её усталой головы.

Кобылки стояли на берегу старого, уже пересыхающего канала, когда-то окружавшего территорию нынешней Академии. Стены поросли мхом, воды осталось едва ли по шею пони-подростку.

— Они хотят его совсем засыпать, — пробурчала Скуталу, — слышала, как говорили об этом в учительской, кажется, с ним связано что-то плохое.

— Хорошо, что от него избавятся, — тихо проговорила Саммер себе под нос, —  давно пора.

— Наверное, когда он держался в порядке, тут было красиво.

— Не особо.

— Вы учились здесь, Саммер Бриз? – Скуталу недоверчиво покосилась на неё.

— Я просто бывала здесь раньше, — тут же ответила та, — сторонний взгляд, не многим больше.

— Вот как? По профессиональным делам?

— Да, именно так, — Саммер пыталась скрыть волнение, но ей не удавалось, — мне нужно завершить кое-какой официоз, поэтому прошу меня извинить. Девочки, возвращайтесь назад, уже скоро ночь, ладно?

— Она странно себя ведет, — Скуталу вздохнула, глядя ей в след, — Сильвер Спун, она всегда такая?

— Ей, наверное, не очень нравится чья-то компания. Мы всегда много разговариваем.

— Привязались вы друг к другу.

— Да, — Сильвер Спун немного смутилась, — Она замечательная. Было бы чудесно, если бы мы могли быть втроём! Ей просто надо к тебе привыкнуть, не каждый день заводишь новые знакомства!

— Угу, наверное, — после долгого молчания, тянувшегося весь их путь до жилых помещений, — согласилась Скуталу, — Мне бы просто порадоваться тому, что ты нашла себе хоть какое отвлечение от собственного одиночества. Учись мы вместе, знаешь, я думаю, было бы иначе.

— Я удивлена, что ты так заботишься обо мне. После всего, — земная кобылка вздохнула, опираясь о свою дверь, — Просто честно, я очень рада, но всё равно не понимаю тебя.

— Я сама не пойму, — призналась Скуталу, — Знаешь, мама мне часто говорила, что я соображаю туговато, может, она и права.

Обе кобылки натянуто посмеялись и разошлись по комнатам.

Скуталу всё ещё что-то не давало покоя, но она не могла понять, что именно – поведение Саммер, птицы, факт того, что она переживает за кого-то, кого считала злейшим врагом?

Широко зевнув, пегаска плюхнулась на кровать, решив, что всеми делами и всеми мыслями она займется по утру.

Она долго не могла заснуть, спала плохо – слышались какие-то шорохи, она ворочалась, надеясь, что рано или поздно они прекратятся.

Бессонные ночи быстро стали обычным делом. Она часами лежала и смотрела в окно, пытаясь хотя бы о чём-нибудь подумать, чтобы не терять время для сна совершенно зазря. Однако в голову никогда не лезло никаких мыслей – ей даже не хотелось обдумывать свой день.  Наступала зима, а вместе с ней приближался и зимний перерыв в учебе. Сначала она думала остаться в общежитии, но Свити Белль очень настойчиво позвала её вместе встретить праздники, пока она и Рарити были в городе неподалёку. В другом письме её туда же приглашал и дядя.

И правда, пора бы немного отдохнуть от нового образа жизни, посмотреть на давно знакомых пони. Нужно будет обо всём рассказать, не часто ей можно похвастать успехами. Раскрытие задатков лидера здорово помогло ей – страхи оказаться изгоем остались неоправданными. Улыбнувшись своим мыслям, практически чувствуя от лёгкого самодовольства сладость на языке, кобылка закрыла было глаза, собираясь заснуть,  как дверь чуть не слетела с петель. Кто-то в панике стучал, казалось, ему едва ли не хватало сил, чтобы ворваться, сломав старенький замок.

— Скуталу! Пусти меня, прошу тебя! – голос принадлежал Сильвер Спун.

Ворча себе под нос, Скуталу слезла с кровати и открыла дверь. Серая кобылка влетела в комнату и вжалась в стену, жестами умоляя закрыть.

— Что случилось, Сильвер Спун? – Скуталу зевнула, — На тебе лица нет.

— Спрячь меня! – кобылка дрожала, едва держась на ногах, — Прошу!

— Что случилось?

— Я увидела её!

— Кого? – Скуталу осеклась, — Постой, хочешь сказать…

Может, она и соображала туго, но догадывалась вполне неплохо.

— Я пошла в туалет ночью, а там, по коридору, дальше, — Сильвер Спун всхлипнула, — Я чувствовала, что она не умерла! Она просто спряталась! Она здесь!

— Ты о той кобылке, что охмурила твоего папашу? – Скуталу в момент попыталась накинуть на себя образ крутой и сильной хулиганки.

— Да. Мазерли Степс. Где-то здесь.

Пегаска прильнула к двери ухом. Никаких шагов, никакого шума вовсе – снаружи не было никого.

— Ты уверена?

— ДА!

— Она пыталась схватить тебя?

— Нет, — серая кобылка попыталась восстановить дыхание, — Она просто ходила по коридору.

— И ты уверена, что это она?

— Скуталу! Я узнаю того, кто пытался убить меня! Она у меня перед глазами во всех моих кошмарах! Естественно, я уверена! – Сильвер Спун шумно вдохнула и выдохнула, пытаясь успокоиться.

— Останься сегодня здесь, — пегаска указала на кровать, — Если что, окно открыто.

— Постой, ты собираешься идти туда?!

— Я просто посмотрю, Сильвер Спун. Вернусь через пару минут.

Пегаска вышла в коридор. Темно и пусто. Ступая медленно, словно осторожный зверёк, она шла вдоль стены, вслушиваясь, надеясь услышать что-то, что предупредит её об опасности.

Она дошла до туалетов и остановилась. Чуть дальше был спуск на первый этаж, сейчас там никого не должно было быть, но ступени скрипели, словно кто-то спускался по ним. Неторопливые шаги прекратились. Пара бесшумных, томительно долгих секунд, и шаги резко начали приближаться – кто-то развернулся и решил подняться, будто услышав громкое биение сердца Скуталу.

Кобылка сдержала испуг и шмыгнула в туалет. Шаги последовали за ней. Пегаска сидела в темноте, сжимая рот обоими передними копытами, слушая, как минутный преследователь прохаживается вдоль кабинок, резко распахивая их. Тонкие деревянные дверцы гремели от ударов. Одна, вторая, третья, четвертая. Шум затих. Преследовать, кажется, был удивлен, не обнаружив никого. Шаги возобновились, удаляясь куда-то в коридор. Скуталу дрожала, тихо сидя за тонкой дверцей среди труб. Мало кто догадался бы спрятаться в нише с кранами, и уж тем более искать здесь кого-то.

Переждав какое-то время, она высунулась из укрытия и тут же завизжала – кто-то схватил её. Она брыкалась и пыталась звать на помощь, но её рот надежно сжимали.

— Успокойся, что ты орёшь, это я должна орать на тебя, — грубовато, но без тени злобы выпалила державшая её кобылка, — Что ты разгуливаешь посреди ночи?!

Скуталу, хоть и не сразу, утихомирила свою панику и перестала дергаться, вскоре обретя свободу. Перед ней предстала обычная единорожка, коих было много – светлая, почти белоснежная шкурка и черная грива странно сочетались с её немного полной фигурой, почему-то, однако, придавая ей некую торжественность, несмотря на следы и запах земли.

— Я прошу прощения, — Скуталу поправила гриву, — кажется, воображение разыгралось.

— Прямо таки? – единорожка причмокнула, легонько топнув ножкой, — Ты чуть весь корпус не перебудила.

— Простите. Но, — пегаска немного напряглась, — а Вы кто?

Вопрос был вполне справедливым – она знала всех учителей и учащихся, которые появлялись в этом корпусе общежития, всех работников, даже временных гостей она запомнила, но эта кобылка была ей совершенно незнакома.

— Я садовник, — остановила поток домыслов единорожка, — обычно по ночам самое время поработать, но в последнее время похолодало.

— Но что Вы здесь делаете? — слегка рассеяно пробурчала Скуталу.

— Холодно же стало, говорю, — единорожка ухмыльнулась, окидывая пегаску оценивающим взглядом, — а ты Скуталу, да? Слышала о тебе ото всех.

— Д-да? Спасибо.

— А теперь марш спать!

— Да! – Скуталу инстинктивно выпрямилась, — Сию секунду!

Садовница рассмеялась. Смех её был не слишком женственным – даже напротив, она смеялась как жеребец-подросток, только что рассказавший одному ему смешную шутку.

— Простите, — осеклась Скуталу.

— Ничего, — вытирая слезы с глаз, ответила единорожка, — иди спать.

— Могу я спросить, — уже стоя в дверях в коридор, вспомнила Скуталу, — Вы не видели никого больше?

— А кого ещё?

— Ну, тут, я думала, была ещё одна кобылка. Такая, как бы сказать, уже взрослая.

— Иди спать, — уже чуть более раздраженно поторопила садовница, — Охотиться на призраков будешь в разрешённое время.

— Я и не говорю о призраках!

— Да, — садовница опять посмеялась, — иди спать уже!

— А то что? – Скуталу тут же осеклась, почувствовав, что уже говорит слишком дерзко.

— А то волчок укусит, — единорожка подмигнула, — или птичка клюнет. Может, и наоборот.

Пегаска фыркнула и торопливо потопала в комнату, демонстративно, но осторожно махнув хвостом. Новая знакомая ей не нравилась, но уж лучше такая встреча, чем то, что придумалось воображением.

— Расслабься, там никого не было, — тихо объявила Скуталу, зайдя в комнату.

— Куда ты пропала? – хрипя, спросила Сильвер Спун, выглядывая из-под одеяла, — Тебя не было минут пятнадцать!

— Я встретила нашего садовника. Вернее говоря, садовницу. Напугала меня незнамо как.

Пегаска, не раздумывая, пристроилась на свободное место в кровати. Было не до неловких моментов – она чувствовала, что упустила что-то – заметила, но не была в силах сообразить, что именно.

— И какая она, наша садовница?

— Обычный единорог. С чего-то решила, видимо, охранником побыть.

— Она что-то высказала тебе?

— Сказала не бродить по ночам. Мол, охота на призраков запрещена.

— Призраков? – Сильвер Спун вздрогнула, — Она что, знает?

— Я напрямую спросила, не видела ли она кого. Говоря начистоту, она решила уйти от ответа. Но по ней видно, что она любит поподтрунивать над младшими.

— Но, Скуталу, я уверена в том, что я видела! Я понимаю, что Мазерли Степс здесь неоткуда взяться, но…

— Да есть откуда. Даже если это призрак. Особенно, если это призрак.

— Что?

 Скуталу тяжело вздохнула и посмотрела на дрожащую кобылку. Сейчас они обе даже не задумывались о неловкости ситуации – в небольшой кровати они почти терлись боками друг о друга. Пегаску больше волновало то, что теперь придется рассказывать те мелочи, которые Сильвер Спун скорее всего не понравятся.

— Я объясню утром, ладно? Расскажу и покажу кое-что.

— О чём ты?

— Сильвер Спун, я знаю, прекрасно понимаю всё, но я уверена, ты обозналась в темноте.

— Нет, что ты имела в виду про «показать»?

— Утром.

— Нет! – кобылка привстала на кровати, надеясь унять панику, — Сейчас! Что ты имела в виду?

Скуталу тяжело вздохнула и слезла с кровати. Достав из шкафа потертую толстую книгу и положив её на примятое одеяло, она начала:

— Мне доверили поработать со старыми документами, чтобы подготовить доску к юбилею Академии. Не моя работка, пришлось напрягать других, но в процессе я нашла этот выпускной альбом. Здесь все выпускники за последние пятьдесят лет. Страница шестидесятая, ряд третий, пятая по счету.

Сильвер Спун, дрожа, едва двигая копытами, раскрыла альбом и принялась листать.

— Да, имя совпадает, — заметив шок на мордочке земной кобылки, пояснила Скуталу, — И цвета тоже. Она тут очень потрёпанная, я уж не знаю, может, тяжёлые экзамены.

— Это она. Это правда она! Она училась здесь!

— Я вообще не хотела тебе говорить. Переживала, что напугаю тебя лишний раз. Мой длинный язык, будь он неладен!

— Злая ирония…

— Тебе нечего бояться.

— Но, Скуталу! Её видели! Она появляется то тут, то там! Она всё ещё убивает!

— Дядя говорит, что это подражатели.

Сильвер Спун ничего не ответила — лишь зарылась в одеяло.  Скуталу пристроилась на самом краю, даже смогла лечь достаточно удобно, но так и не сомкнула глаз.

Стоило лишь стрелкам часов показать шесть, как Скуталу тут же сорвалась с места, оставив спящую земную кобылку.

Идя по коридорам и зевая, пегаска позавидовала всем тем, кто ещё спал. Но, кроме сна, на уме всё ещё была ночная встреча.

Как она и ожидала, садовница была там, где и положено – в саду. Единорожка сидела среди кустов, прикрыв глаза, словно наслаждаясь холодом и мелким редким снегом. Вокруг чирикали птицы, прыгая и клюя мелкое зерно. Видимо, садовница подкармливала этих трясогузок, отчего те и загнездились где-то здесь.

— Доброе утро, — привлекла к себе внимание Скуталу.

— Ты думаешь? – не открывая глаз, ответила садовница, — Имеешь в виду, что оно уже доброе, или что ты надеешься на таковое?

— Я просто здороваюсь.

— И тебе не хворать.

— Я хотела поговорить.

— Правда? Кажется, мы уже разговариваем.

— Я немного о другом, — раздраженно ответила пегаска, — Я имею в виду, поговорить кое о чём, что тревожит меня. 

— Скуталу, знаешь, в твоей речи очень много «Я». Звучит очень плохо. Ты могла бы сказать: «Мне хотелось бы спросить». Хотя, конечно, ты должна быть верна себе.

— Я прошу прощения?

— Вот опять. Над твоей речью нужно хорошенько поработать.

— Простите, — Скуталу замялась, — так можем мы поговорить? Вы не можете рассказать что-нибудь, может, о странных случаях, может даже призраках?

— Интересуешься оккультным кружком?

— Что? Тут такой есть?!

— Нет, было бы глупо – среди учеников немало магов – единороги-то не редкость! Когда-то был кружок хтоникологии, но там было не больше трех участников, поэтому его закрыли. Однако, – садовница хмыкнула, — организатор поднялся и собирает единомышленников сейчас по всей Эквестрии.

— Мне кажется, вы меня путаете, — пегаска силилась выдавливать из себя вежливость, — это всё совсем не то, что я хотела обсудить.

— Хорошо! – садовница встала и отряхнулась, —  Как насчет чашечки чая? В таком случае, у тебя будет множество способов не говорить, но скрывать причины.

Скуталу молча последовала за ней в маленькую комнату, так же молча смотрела на парящий чайник, разливающий очень крепкий и горячий напиток.

— Я… Мне хотелось узнать, просто из любопытства, есть ли в Академии истории о привидениях.

— Конечно же! – садовница села напротив пегаски и сразу отпила из своей чашки, — Очень много. А какие тебя интересуют?

— Даже не знаю. Честно говоря, я была уверена, что Вы скажете, что нет.

— Я знаю восемьдесят три истории о призраках, связанных с Академией. Если считать просто мрачные истории, то число растёт.

— Расскажете какую-нибудь? – Скуталу наклонилась к чашке, — Даже не знаю, почему мне так хочется об этом знать.

— Есть история про джапонийскую студентку, что умерла в жестоких муках и теперь, если постучаться в четвертую кабинку туалета и спросить: «Петал Чайлд, здесь ли ты?», то она ответит. Тебе насколько подробно?

— А давно это случилось?

— Никто не знает точно. Данные разнятся от семи лет до семидесяти.

— А есть недавние истории подобного плана? Я, — пегаска на мгновение задумалась, — я хочу написать небольшую работу обо всех этих историях. Решила, что в первой главе разберу истории, связанные с призраками бывших учеников.

— Ты обратилась по адресу, — садовница засмеялась, клацая передними копытами друг о дружку, — Птички мне всякое на хвосте приносят!

— Так есть что-нибудь про недавних призраков? Предположим, тех учеников, что погибли не в стенах Академии, но их духи остались здесь. Я думаю, где-то около двадцати, может, тридцати лет прошло со времени, как они закончили учиться.

— Необычный вариант. Знаешь, обычно призраки, как считается, обитают в местах, где расстались с жизнью, но многие исследователи считают, что это не так. Место обитания призрака будет привязано к местам сильных эмоций, так уж складывается, что таким может быть место гибели. В пользу теории говорят и свидетельства о призраках, безобидно обитающих в домах, где они жили со своей семьёй, городах в целом. Вполне возможно, что для кого-то таким эмоциональным местом может стать и школа или академия, или что угодно такого плана. Я не ожидала таких точных запросов. Ты поди и имя уже знаешь своего призрака?

— Вовсе нет! – Скуталу инстинктивно отстранилась, — Но не так часто встречаются подобные истории! Всегда же проще сказать, что что-то было давно, верно?

— Угу, — садовница оперлась о столик, — Ты что-то не пьёшь чай. Не нравится?

— Просто задумалась.

Скуталу всячески пыталась скрыть свою неприязнь, но не к собеседнице, а к напитку – чаями она была сыта по горло – их вкусами и разговорами о них. За свою не слишком долгую жизнь она уже попросту возненавидела все возможные вкусы и ароматы чаёв.

Однако не хотелось расстраивать миловидную кобылку – кажется, она была очень горда своим отваром. Пегаска же машинально по одному запаху оценила, насколько он будет излишне крепким, перегретым, и насколько мята не подходит этому сорту чёрного чая. Мать назвала бы это «помоями» и не постеснялась. Скуталу же была благодарна за одну только мяту – всяко перебьёт приторность.

— Что такое, Скуталу, тебе дать ещё сахару?

— Нет, ни в коем случае! – пегаска тут же осеклась, — В смысле, всё нормально!

— Кажется, я не очень хорошо завариваю чай.

— Вовсе нет!

— Не скрывай, Скуталу. Знаешь, я знала пони, что любил зеленый чай. Перепробовал очень много разных и остановился на мятном и улуне.

— На самом деле, ни «мятный чай», ни улун – не зелёные чаи. Мятный – это уже травяной чай или травяной отвар, а улун – что-то совершенно своё.

— Ты немало знаешь, — единорожка добродушно улыбнулась, — Всю жизнь думала, что зелёный чай – это всё, что не крепкое, как чёрный.

— Частая ошибка, — покачала головой пегаска.

— Может, дашь мне пару советов?

— Нет, не думаю! – Скуталу засмущалась, — это скорее к моей матери.

— Прошу тебя покорно! – Единорожка шутливо поклонилась, забыв, что перед ней стоял стол.

Чашки звякнули о блюдца, но не упали, садовница смущенно потёрла ушибленный нос.

— Я знаю только, что нельзя слишком торопиться, заваривая его. Но и не стоит использовать старую заварку. В семье всегда говорили, что для каждого чаепития заваривается свой чай, и остатки нужно вылить.

— Звучит логично, на самом деле! Постараюсь в следующий раз угостить тебя тем чаем, который ты сочтешь достойным!

— В следующий раз?

— Конечно! Я же буду помогать тебе в написании твоей работы.

— Ах, — Скуталу попыталась вернуть себе невозмутимый вид, — Я просто немного удивлена, что Вы согласились.

— Не зови меня так официально. Понимаю, вежливость – наше всё, но можем общаться просто как друзья. Зови меня просто Винтер Сторм.

— Ах, поняла, Я Скуталу.

— Правда? – Винтер приподняла бровь и захихикала.

— Ох, я и забыла, что ты меня знаешь, — Скуталу потерла затылок, словно бы ударилась обо что-то, — Прости.

— Будем знакомы, Скуталу, — единорожка учтиво поклонилась, всё ещё хихикая, — всегда к твоим услугам.

В свою комнату пегаска вернулась уже к полудню – за полубессмысленной болтовнёй время пролетело незаметно. Сильвер Спун уже ушла, можно было даже догадаться, к кому.

Вечером пошел снег.

Обычный, не пригнанный пегасами – настоящий каприз природы.

— Полгода уже погода творит, что хочет, — пробормотала Скуталу, обращаясь к снова пришедшей Сильвер Спун, — То жара, то холод.

— Брайт Аква сказала, что дождь – это слёзы неба. Но тогда, что такое снег?

— Замёрзшие слезы, — хмыкнула пегаска.

— Но это тогда уже град.

— Большая разница, — Скуталу отстранилась от окна и развернулась.

Земная кобылка сидела за столом и торопливо что-то писала. Кажется, у неё были серьезные проблемы, но не столько с оценками, сколько с выполнением самостоятельной работы.

— Может, тебе правда стоит отдохнуть?

— Нет, — кобылка поправила очки, — я должна была это доделать ещё позавчера.

— Что же не доделала? – Скуталу окинула открытый учебник взглядом, — Даже я могу сказать, что это весьма простая темка.

— Загулялась, — затухающим голосом ответила Сильвер Спун, пряча лицо, — Мы с Саммер Бриз немного забыли о времени.

Скуталу промолчала. Самой хотелось бы верить, что ей всё равно, но что-то волновало, глубоко в душе что-то давило тяжким грузом.

— Я заметила, что Саммер Бриз выглядит как-то болезненно. Тебе не кажется?

— Она устает, — пожала плечами серая кобылка, — На неё сильно давят из-за каких-то случаев.

— Она же не единственных охранник?

— Нет, но остальные какие-то сухие и чёрствые.

— Более похожи на профессионалов.

— Скуталу! Это грубо! – Сильвер Спун вскочила ноги, — Не говори так! Саммер Бриз – профи!

— Я и не сказала иначе. Я сказала, что остальные более «похожи» на профессионалов.

Серая пони стиснула зубы, но промолчала.

— Сильвер Спун, я собираюсь на зимние каникулы съездить в ближайший город, повидаться с подругами, отдохнуть, как насчёт поехать вместе? — попыталась смягчить ситуацию Скуталу.

— Нет, — Сильвер Спун замотала головой, — я обещала Саммер Бриз встретить праздники вместе.

— Не боишься оставаться одна?

— Она будет защищать меня. Она пообещала!

Выражение мордочки Сильвер Спун, говорившей эти слова не выходили из головы Скуталу на протяжении множества дней. Даже сидя в поезде, она словно бы видела не проносящиеся мимо деревья и реки, отражающие молодую луну, а глаза, лишенные какого-то настоящего чувства. Сильвер Спун в тот момент показалась похожей на плюшевую куклу, а со временем впечатление лишь усилилось, подогретое домыслами и разыгравшимся воображением.

На станции её встретила Свити Белль, тут же заключив в крепкие объятия. Обменявшись приветствиями и заверив друг дружку, что они обе жутко скучали, кобылки двинулись куда-то вглубь города.

Свити Белль привела подругу в небольшой отель. Здание выглядело так же скучно и просто, как и всё вокруг – даже колонны, которые обычно украшались замысловатым узором, были просты и угловаты.

Внутри, однако, было уютно – мягкая музыка дополняла скругленные углы, из которых состояли все формы.

Устроившись на мягком диванчике, кобылки тут же продолжили прерванный в дороге разговор. Им обеим не терпелось рассказать всё, что успело произойти.

Скуталу лишь скрывала всё, что напрямую касалось Сильвер Спун, всё ещё не зная, как подать свои попытки подружиться с той – гордость не позволяла признаться, что было страшно оказаться в новом месте без старых знакомых.

— Кстати, — чувствуя, что упирается в тупик разговора, прервалась Скуталу, — Я не пойму, мы ждем Рарити?

— Нет! – Свити Белль улыбнулась, — мы ждем кое-кого ещё!

— Это кого же? Я его знаю?

— Это она, и да, ты знаешь её. Можно сказать, что она наша старая подруга.

— Подруга? – немного непонимающе переспросила пегаска, — Кто-то из школы?

— Да!  Мы случайно встретились в кафе, и я подумала, что можно было бы прогуляться всем вместе!

Скуталу приподняла бровь, демонстрируя полную потерю понимания происходящего, и вовсе чуть не сморщилась, увидев, кого подруга имела в виду.

С другого конца помещения к ним направлялась никто иная как Даймонд Тиара. Пританцовывая, словно радостный ребенок, она лавировала между расхаживающими туда-сюда пони.

— Привет! – земная кобылка выглядела невероятно счастливой.

— Да, — пегаска машинально потрясла головой, словно бы отгоняя какие-то мысли, — Привет.

— Я надеялась найти кого-нибудь ещё из знакомых, но пока не повезло, — Свити Белль спрыгнула на пол и кивком поманила за собой, — пойдемте, посидим в номере!

Даймонд Тиара кивнула и широко улыбнулась. Подобная улыбка плохо сочеталась с тем её образом, что застрял в голове у Скуталу – привыкнув считать эту земную кобылку мало достойной доверия, если не сказать больше, пегаска не могла на каком-то духовном, неосознанном уровне принять ребяческую искренность, которой кобылка буквально светилась.

Да и казалось, что всю её подменили с их последней встречи, ещё до попадания той в больницу. Это была не самовлюбленная дуреха, которая только и ищет, что бы и когда сказать колкое. Это была наивная девчушка – болтливая и излишне открытая. Она не могла перестать рассказывать всё вплоть до самых мелочей – о своей старшей школе, об увлечении поэзией, о своих планах на будущее организовать маленькую фирму перевода на эквестрианский.

Впрочем, Скуталу едва ли слушала её или Свити Белль, взгляд был приковал к виду за окном – город простирался, словно пыльное полотно, растворяясь в тумане, неравномерные по высоте, но одинаково скучные здания стояли, как торчащие из озера камни.

— Девчонки, — сухо прошептала Скуталу, — вы когда-нибудь задумывались о том, что вся наша жизнь катится под откос?

— Ты буквально рушишь всю нашу атмосферу! – обиженно заскулила Свити.

— Нет, послушай меня, — пегаска не отрывала взгляда от вида за окном, — я хотела бы взглянуть на всё иначе, но мне кажется, что мы одной ногой в могиле. Все. Чем больше я задумываюсь о мире вокруг, тем более, — она задумалась, — тем более разрушенным всё кажется.

— Всё словно рассыпается, но мы не в силах обратить на это внимания? – подхватила Тиара, — Это ощущение не покидает меня уже давно. Иногда становится настолько тяжело, что мир словно уходит из-под ног, и вокруг лишь пустота!

— Рада, что хоть в чем-то мы согласны, — горько усмехнулась Скуталу, резко отворачиваясь от окна, — хоть раз в жизни, я так думаю?

— Скуталу, пожалуйста, не надо! – взмолилась единорожка, — Ссоры из-за прошлого ни к чему!

— Это ссора из-за настоящего, Свити, и я попрошу тебя не лезть в неё!

— Из-за настоящего? – Тиара наклонила голову, — А что случилось?

— У меня-то ничего. Но тебе не кажется, что тебе нужно сейчас что-то писать, хм? Не бред больного, как тогда, а скорее что-то более приземлённое. Может, парочку писем?

— О чём ты?

— Я даю тебе три попытки, но советую угадать с первой! – Скуталу оскалилась, подходя вплотную к кобылке, — Кто-то очень ждёт весточки от тебя! Кто-то серый, кто-то с плохим зрением!

— Постой, — Тиара подняла бровь, — ты имеешь в виду Сильвер Спун? Она ждёт, пока я ей напишу?

Скуталу громко выругалась, встав на задние ноги и сымитировала звук победного рожка.

— Может, тогда ей стоит ответить хоть на одно письмо, чтобы я хотя бы знала, что пишу на правильный адрес, — кобылка сморщила носик, — я не знаю, что там на неё нашло, но мне тоже было бы приятно получить ответ!

Что-то не складывалось в голове Скуталу, заставив её слегка успокоиться.

— Вы с Сильвер Спун учитесь рядом? – пытаясь разрядить обстановку, спросила Свити, — Как она там?

— Она в порядке, —  едва расслышав вопрос, ответила пегаска, — она учится, как может, да.

— Ты не знаешь, она не обиделась на меня? – земная кобылка грустно отвела взгляд, — Она не ответила ни на одно письмо.

— Она не получила ни одного письма, если я не ошибаюсь.  Очень переживала.

— Но я писала ей!

— Тихо, — Скуталу отстранила Даймонд Тиару, — мне надо подумать. Я пока еще не знаю, о чем.

Всё как-то резко поменялось. Может, конечно, стоило усомниться в правдивости одной из сторон, но вместо этого она приняла обе правды без единого сомнения.

— Но если так, то куда деваются письма? – попыталась влезть в разговор Свити, — Кто-то их забирает?

— Возможно, — глядя в одну точку, ответила Скуталу, — но кто?

— У тебя есть мысли? – спросила Тиара.

— В целом или по этому поводу?

— Что?

— Извини. Я хотела сказать, что нет. Вернее, есть, на самом деле есть, — пегаска прошлась по комнате и остановилась у кресла, — есть кое-кто, кого я могу подозревать в этом. Сильвер Спун очень привязалась к ней. Но я не знаю, зачем.

В горле медленно нарастал ком, сердце потяжелело. Скуталу перевела взгляд на Даймонд Тиару.

— Что такое? – кобылка поёжилась под таким пристальным вниманием, — Что не так?

— Меня посетила ужасная мысль. Мне нужно немного времени, чтобы от неё избавиться.

— Что за мысль? Скуталу, ты пугаешь меня!

— Просто, чисто теоретически, сейчас же существует много краски для гривы и даже для шкуры, верно? Технически, некоторые цвета легко замаскировать, верно? Чем светлее, тем легче. Верно?

— К чему ты? – Свити Белль поежилась, — Ну, ты не ошибаешься, но всё равно, я не пойму.

— Медовый. Это же не слишком тяжёлый для маскировки цвет? Краска ложится на него достаточно неплохо, верно?

— Мне, — Тиара шумно сглотнула, — мне не нравится, к чему ты клонишь.

— Кажется, даже я понимаю, к чему ты клонишь, — вторила Свити.

— Просто, чисто как предположение, вовсе не утверждение, но…

Все трое замолчали и, словно по команде, вздрогнули.

— Что будем делать?

— Я, — Скуталу сглотнула, — я надеюсь, что она не нападёт на неё совсем внезапно. Она не нападала на неё всё это время. Может, мы ошибаемся сейчас, и бояться нечего!

— Надо предупредить её!

— Вряд ли она станет слушать! Она души не чает в своей новой знакомой!

— Но, Скуталу, мы не можем оставить её в беде! – Тиара начала трястись, словно само понятие тепла перестало для неё существовать, — Что если прямо сейчас...

— Нет, не прямо сейчас, — грубо оборвала Свити Белль, — То есть, вообще. Почему мы так уверены, что всё плохо?  Вдруг всё вполне нормально?

— Сильвер Спун утверждала, что видела её один раз. Было темно, может, именно поэтому она узнала её. Последний сохранившийся образ, всё такое. Я как-то не задумалась об этом слишком долго, просто из-за того, что пошла проверить и нашла садовницу, которая мало похожа, — Скуталу шумно выдохнула, так же шумно вдохнула и замолчала.

Всё как-то слишком странно, даже заморочено, за неимением лучшего слова.

— Тиара. Есть мысль. Как минимум одна. Напиши её еще одно письмо, и я лично отвезу его. Напиши что-нибудь, что знаешь точно только ты, чтобы она не подумала, что это мои попытки сгладить ситуацию.

— Звучит разумно, — согласилась земная пони, — но у нас сейчас другая проблема.

— Нет, я уверена, ей пока ничего не грозит. Есть ещё время что-то решить. Я была рядом всё это время, и я знаю, что время есть. Хочу верить, да. Нет, всё же знаю. Но… Ах! — Скуталу громко и шумно вздохнула, начав расхаживать по комнате, — Если бы мы только могли как-то убедиться, что с ней сейчас всё в порядке!

— У нас даже нет шанса написать туда письмо. Если она и правда враг, она может перехватить его, — волновалась Свити Белль.

— Именно, — пегаска кивнула, потом отряхнулась, — она охранник, через неё посылки проходят, вся почта. Не только через неё. Но я уверена, что она проследит, если так и…

— Скуталу, может, можно позвонить? — Даймонд Тиара подошла к той, словно готовясь схватить, дабы успокоить бессвязную речь, — В отеле есть телефон.

— Да, это идея. Звонок от меня примут, меня выслушают, подхалимаж всё же дает плоды, — Скуталу нервно захихикала, — но звонок всё равно рискует пройти через неё, что если она снимет трубку, что если она поймёт, не даст мне поговорить с Сильвер Спун или же просто сделает всё сразу после разговора, поняв, что её раскрыли?

— Если бы только там был кто-то из наших, — причитала единорожка, — кому-нибудь мы могли бы довериться!

— Точно! — Скуталу звонко цокнула копытами, — Ты гений!

— Но разве там учится кто-то из наших? И какой толк от студента?

— Не студента, Свити! От садовницы! Она сможет помочь!

Не помня себя, кобылки уже толпились в маленьком зале с телефонами и ярко-красными почтовыми ящиками, на которые было тяжело смотреть, так сильно страх и сомнения душили их, пока они слушали протяжные гудки, каждый из которых длился словно бы целыми часами.

-— Академия, чем могу помочь, -— раздался голос секретаря.

-— Здравствуйте, -— чуть не закашлявшись от сухости в горле, отчеканила Скуталу, тут же представившись и услышав в ответ снисходительные поздравления с наступающими праздниками, -— Простите, можно мне переговорить с Винтер Сторм? -— аккуратно перебила она, -— Это важно, видите ли…

Она запнулась, пытаясь придумать какую-нибудь причину, переглядываясь с единоожкой и земной кобылкой. Точно! Не та земная кобылка была здесь, но одним своим присутствием напомнила о другой!

-— Я в городе, хотела узнать, нужны ли ей кое-какие семена для сада. Знаю, нужды сада, конечно, проходят через Академию, но тут такой редкий шанс, а она, кажется, давно хотела вырастить облепиху!

Это было отчасти правдой -— Винтер Сторм не раз упоминала об этих ягодах и том, как ей не хватает свежих их в чае.

Секретарь усмехнулся, упомянул, что садовница нередко сажала новые кустарники, цветы и даже деревца за собственный бюджет, и заверил, что позовёт её.

-— Да, -— прервал тишину звонкий голос с той стороны линии, -— Бери, конечно! 

-— Винтер Сторм, по поводу этого… 

-— А в каком они виде? -— не унималась садовница, -— Семена, ягоды? Может, ростки?

Скуталу было стыдно, ей определённо нужно было придумать другую ложь, что-то не столь обязывающее её, что-то не столь разочаровывающе других. Но сейчас дело было куда важнее, чем чувство вины за обманутые ожидания, ведь она рисковала прожить всю оставшуюся жизнь с чувством куда большей и тяжелой вины.

-— Мне очень жаль, прошу, только выслушайте меня.

-— Так облепихи не будет?

-— Я сделаю всё, чтобы найти её, но, прошу, у меня просьба, очень важная, мне очень-очень нужна помощь.

-— Говори? -— голос Винтер Сторм посерьёзнел, -— Не паникуй. Ты во что-то ввязалась и тебя надо прикрыть?

-— Не совсем. Тяжело объяснить, но мне нужно знать, в порядке ли моя подруга, может, помните Сильвер Спун?

-— Что-то припоминаю. Что с ней случилось?

-— Надеюсь, что ничего, но, мне кажется, она в опасности.

— Вот как… -— странно, садовница не задала ни одного вопроса, приняла слова Скуталу с на редкость открытым, незыблемым доверием, -— Мы пересекались сегодня. Выглядит вполне здоровой и живой. Кто или что именно ей угрожает?

-— Это тяжело объяснить, -— пегаска замялась, -— у нас никаких доказательств, кроме домыслов, но этого хватает, чтобы испугаться.

-— Не совсем понимаю. Ладно, постараюсь держать её рядом с собой, но хотелось бы знать подробности. Как можно защитить кого-то, не зная, что за угроза?

-— Как только я вернусь, я всё объясню. Прошу, это очень важно. На кону, возможно, жизнь.

-— Ладно! -— голос Винтер Сторм вдруг лишился серьезности, снова преисполнился звоном и мальчишескими нотками, -— Ничего страшного, если не выйдет, отдыхай! 

Она положила трубку, было слышно, как одновременно поблагодарила секретаря, видимо, вернувшегося в кабинет.

-— Она сможет? -— Даймонд Тиара с лёгким недоверием покосилась на Скуталу, -— Она же просто садовник, верно?

-— Я верю ей… Её любят птицы, её сад цветет, она отзывчива… Она хорошая и ответственная кобылка, она справится. 

-— Но что если ей тоже будет грозить опасность? -— Свити Белль испуганно вздрогнула, -— Она сможет сопротивляться? 

-— Я уверена, она просто не допустит опасности как таковой.

Кобылки вернулись в номер, но на радостные и веселые разговоры уже не было сил и желания. Весь день тянулся, словно густая темная смола. Настолько это время измучило их, что кобылки чуть ли не вздохнули с облегчением, когда Скуталу села на поезд, едва попрощавшись и пообещав, что приедет ещё.

В этот раз она собиралась уговорить Сильвер Спун — у неё было при себе письмо Даймонд Тиары с объяснениями, у неё была уверенность и желание положить конец волнениям, а если нужно – опасности.

Хоть страх за подругу и не ушёл, в душе было чуть легче. Да что там, было куда легче! Она доверяла Винтер Сторм, ничуть не сомневалась, что всё в порядке! Может быть, даже зря переживала так сильно весь день! Но уж точно с письмом надо будет разбудить Сильвер Спун, даже если та спит, а скорее всего так и будет — ночь близилась неумолимо быстро.

— Итак, Мисс Скуталу, Наблюдатель или Участник?

Кобылка чуть не подскочила до потолка вагона. Она и не заметила, как напротив неё сел этот странный, отесанный, словно аккуратная, но угрожающая статуя, пегас. Черная как смоль грива колыхалась в такт колёсам поезда, словно переливающийся дёготь.

— Простите, что?

— Наблюдатель или Участник, Мисс Скуталу. Кто Вы?

— Не совсем поняла.

— Правда? — его тонкая улыбка растянулась, — Всё вы поняли, я уверен. Наблюдатель не способен ничего изменить, но его присутствие создаёт истину из всего, что он видел. Участник же влияет на события, но что бы он ни сделал, этого может и не существовать.

— Какое отношение это имеет ко мне?

— Самое прямое, Мисс Скуталу. Сейчас очень много зависит от этого выбора.

— Знаете, мне куда больше интересно то, кто вы такой и откуда меня знаете.

— Доктор Колд Ронин, — пегас медленно кивнул, не прекращая улыбаться, — Поверьте, мне нужно знать только это.

— Нет, всё же мне тоже интересно, откуда вам известно моё имя.

— Какая же Вы упрямая, — пегас тяжело вздохнул, — У меня ведь был выбор, но она пал именно на Вас.

— Я слушаю объяснения и, если я их не слышу — я начинаю кричать. Мы не одни в поезде. Даже не одни в вагоне, — Скуталу приподнялась на сиденье, — итак?

— С каждой минутой всё интереснее. Однако я тоже не слишком тороплюсь. Давайте начнем с самого начала, как Вы думаете? — он посмотрел на кобылку, словно ожидал ответа, но так и не дождался, — Хорошо. Вы знаете эту печальную историю, которая покачнула это прекрасное место, где вы проходите обучение? Столько жизней оборвалось, а выжившая навсегда лишилась покоя.

Он посмотрел в окно.

— Вам нравится дождь, — огромные капли ударились о стекло, вторя его словам, — ведь в тот день… Не было дождя. Это был солнечный, счастливый день. Пели птицы, журчал ручей, бежали редкие облачка и, — пегас снова посмотрел на кобылку, — хлестала кровь. Того, кто это сделал, так и не нашли. Искали здесь и там, искали всюду, ловили множество неугодных, но… Нашли ли?

— Видимо нет, раз Вы говорите так, — Скуталу смерила пегаса взглядом, — Но что с того? Знаете, мне вдруг стало интересно, а что вы за «доктор»? Что вы лечите?

— Вы первая, кто задал мне этот вопрос, Мисс Скуталу. Возможно, проблема в том, что здесь врачу обычно не место. Пока кому-то не станет плохо, по крайней мере. Я лечу тех, кто нуждается в помощи. Я избавляю от недуга, который пожирает каждого из вас. Но я один, да и против моих желаний существуют множества и множества тех… — он сверкнул глазами и резко обернулся, посмотрев на группу пони, сидящих поодаль, — Кто пытается помешать нашим желаниям сбыться.

— И при чём тут я? При чём тут всё сказанное вами? Вы так и не ответили на мой вопрос!

— О, Мисс Скуатлу, я как раз собирался. Ваша история сейчас очень переплетена с другой. Кем стать? Наблюдателем или Участником? Принять и сохранить правду, или же попытаться создать свою правду? Всю жизнь вы метались от одной мечты к другой, Мисс Скуталу, но теперь, — он наклонился к ней, от него словно бы полыхнул незримый огонь, обдавая жаром, — теперь, когда Вы уже увязли в чужом песке, это Вам решать, сможет ли кто-то мечтать или нет, будут ли эти мечты мечтами, будут ли эти мечты спасены.

Прежде чем кобылка успела опомниться, пегас уже уходил. Даже не оглянувшись, он снова задал свой вопрос. «Наблюдатель? Участник?» Дверь между вагонами закрылась за ним. Не прошло и пары мгновений, как Скуталу, сама того не понимая, оказалась у этой двери и дёрнула на себя, чуть было не выпав наружу. Это был последний вагон.

Он прыгнул? Забрался на крышу? Нет, он же пегас, наверняка он просто улетел! В такой дождь? Тут лучшие из пегасов откажутся взлетать, что уж говорить о ком-то столь нескладном, как он?

Сзади раздался удар. Уже не слишком молодой жеребец упал на пол, корчась в агонии, его друзья метались рядом, пытаясь что-то сделать.

— Врача! Найдите врача, срочно! — Скуталу почему-то приняла на себя руководство, подбегая к паникующей группе, — В первом вагоне должен быть бортовой врач!

Молодая кобылка, сидевшая рядом с упавшим, кивнула и побежала, расталкивая заинтересовавшихся зевак. Скуталу, командуя, действовала по всем инструкциям на подобные ситуации.  Задыхающегося жеребца аккуратно положили на пол, пытаясь освободить ему горло, давая возможность дышать, но придерживая его, чтобы он не повредил ничего ни себе, ни окружающим.

Он задыхался. Задыхался, словно что-то встряло глубоко у него в горле, не желая сдвигаться, как если бы он подавился, его взгляд был полон паники, а мимика постоянно изменялась. Он задыхался. Но почему-то мог кричать.

— Врача сейчас приведут, — шёпотом успокаивала его Скуталу, — Прошу вас, не пинайтесь, мы делаем всё, что можем!

«Это не поможет», — донесся до неё хриплый шепот, — «Это бесполезно!»

— Прошу, Вам нужно беречь силы!

«Я ничего не чувствую. Где остальные?»

— Они прямо здесь, Мистер! Ваша спутница тоже здесь, но она побежала за врачом!

«Нет, врач не поможет! Мне нужна она, кто отрицает. Она может спасти меня.»

— Вы, — Скуталу обратилась к двум спутникам умиравшего, молодым жеребцам, нескладным единорогам, — слышали его? Кто отрицает? Кто это? Она нужна ему! У неё лекарство?

— Мы, — неуверенно начал один, — не знаем, где она. Мы знаем, о ком он, но давно её не видели. Она не с нами.

«Меня уже не спасти, девочка», — он закашлялся, — «Не важно, что уже происходит со мной. Ты мне не поможешь. Но, кажется, ты из Академии. Окажи для умирающего последнюю услугу.»

— Какую?

«У моего спутника», — он, едва подняв копыто, указал на единорога пониже, — «есть маленькая посылка для моего друга. Он учится в Академии. Он много писал о том, что познакомился с пегаской, похожей на тебя, помогал ей в учёбе».

— Вы о Поше?

«Да… Передай ему ещё… Мы скучаем по нему.»

Он замолчал, обмякнув. Скуталу понадобилась долгая пара секунд, чтобы понять, что случилось. Забыв о всём самообладании, она взвизгнула, отскакивая в сторону, ударяясь о дверь спиной, но даже не чувствуя боли. Проглатывая накатывающие комья в горле, он думала лишь об одном — если таково переносить смерть кого-то, кого видишь вообще впервые, то каково же узнавать, видеть смерть тех, кого ты хотя бы поверхностно знаешь, кто значит хоть что-то?

— Мисс, — обратился один из единорогов уже на перроне, отходя от накрытых носилок, — Вы же сможете? — он протянул маленький сверток, явно не больше, чем короткое письмо, — Это для Поша.

— Конечно, — пегаска ещё не успела оправиться от шока, — Я передам ему, как только смогу.

Она не услышала благодарностей, не осознала и того, как же добралась до жилого корпуса и ввалилась в свою комнату. Упав на кровать, она, словно бы голову пронзила молния, поняла — вот что значит не быть в силах спасти кого-то. Зависело ли что-то от неё сейчас? Вряд ли. Но…

Она вскочила.

От неё всё ещё зависела другая жизнь.

— Сильвер Спун! — пегаска барабанила в дверь, — Пляши, тебе письмо! Пляши, говорю! Пляши в направлении двери!

Скрип. Дверь открылась.

Сильвер Спун выглядела помятой, от неё пахло... Землей?

— Скута, привее, — она не договаривала слова, срываясь на зевки чуть ли не после каждого звука, — Я что-то устала. Ты уже вернулась?

—Я привезла письмо от Даймонд Тиары! Её письма не приходили, но я наткнулась на неё сегодня, и она передала тебе лично! Посмотри!

Сильвер Спун недоверчиво оглядела конверт, распечатала его.

С каждой прочитанной строкой её маленькая мордашка становилась счастливее.

— Она не забыла, — прошептала кобылка, — сегодня тот самый день, когда мы впервые познакомились!

— Вот видишь! И вовсе она не забыла о тебе!

Сильвер Спун вдруг строго посмотрела на Скуталу. Та отпрянула, судорожно соображая, что же не так? Не поверила? Считает, что всё это подделка или неискренняя лабуда?

Нет. Сильвер Спун просто обняла пегаску. Просто обычный взгляд поверх очков.

— Спасибо, Скут, — прошептала земная кобылка, — Честно говоря, мне это было очень, очень нужно. Теперь, — она тихо хихикнула, — мне даже жаль, что я не поехала с тобой!

— Мы ещё можем успеть! С утра ещё один поезд, а Даймонд Тиара будет там ещё неделю! Надо собираться!

— Точно! — к удивлению пегаски, согласилась Сильвер Спун, — Нужно только отпроситься у садовницы, она меня зачем-то выхватила помогать с садом!

Вот как значит она решила наблюдать. Лучше, чем ничего!

— Я поговорю с ней. Собирайся пока.

Стряхивая с головы сон, Скуталу бежала по коридорам, забыв о правилах. Ей нужно было одно — приготовиться быстрее. Быстрее увезти Сильвер Спун из этого места в безопасность. Что дальше? С этим можно будет разбираться позже.

— Винтер Сторм! — пегаска влетела в маленький домик в саду, — Я вернулась, чтобы забрать Сильвер Спун!

Кобылки здесь не было. На столе стояли две недопитые чашки чая. Мятный. На тарелке, несколько маленьких батончиков из семян подсолнуха, залитых карамелью. Подушки, лежавшие на полу, были примяты.

Откуда-то снаружи раздался яростный топот, сопровождаемый скрежетом чего-то острого о камни стен. Инстинктивно, Скуталу одним скачком спряталась за тумбочку, стоявшую, как ширма, огораживающая кровать от остальной комнаты

Дверь, чуть не слетая с петель, распахнулась, в комнату словно бы втек силуэт, поблескивающий медовыми красками в слабом лунном свете, роняющий снежинки со шкуры.

Пегаска стиснула рот передними копытами.

— Где ты! — похожая на осязаемого призрака кобылка металась по комнате, разбрасывая мелкую мебель, — Где ты! Я знаю, что ты где-то здесь!

Ржавый треугольник из пил воткнулся в тумбочку со стороны входа, чуть не опрокидывая её на прятавшуюся пегаску.

— Вот ты где!

Скуталу не успела даже испугаться, она даже не успела подумать, что это её обнаружили. Нет, за кем бы она, Мазерли Степс или кто-то так похожий на неё, ни пришел, это была не Скуталу. Огромная, мясистая и склизкая черная многоножка, словно в панике, выскочила из-за дверцы, разбрасывая мелкую утварь, пытаясь спрятаться, убежать.

Это и была цель Мазерли? Та, по крайней мере, активно пыталась отловить это не менее жуткое, хоть и небольшое существо. Многоножка вскарабкалась на окно и, вцепившись в него зубами, вырвало кусок и метнуло в преследователя, падая, стягивая шторы вместе с карнизом.

Мазерли взвыла, стискивая рану, заливая всё вокруг черной, словно смола, но текучей как вода грязью. Воспользовавшись мгновением, многоножка уже скрылась в щели в стене, оставив за собой грязный след.

— Не уйдешь! Прикончу! Всех вас!

Пока медовая пони орала на дыру в стене, словно думая, как бы протиснуться следом. Скуталу, едва дыша, кралась к двери. Нужно выбраться. Выбраться и срочно уводить Сильвер Спун! Как можно дальше! Всё это время призрак и правда существовал! Всё это время угроза была вовсе не от загадочной полицейской, а от немыслимого отродья всего нереального!

Дверь едва ли держалась на петлях, задержав дыхание, Скуталу юркнула в зияющий проход, пока даже не зная, что делать дальше. Бежать, конечно же, но куда! И что говорить? Кто поверит?

— Стой сейчас же! — монстр выскочил следом за ней, — Стой, я говорю! Не двигайся!

Ну уж нет! Напротив — пегаска прибавила ходу, несясь быстрее, чем некоторые пегасы летали, едва умудряясь поворачиваться в коридорах. Перехлестнувшись через опрокинутый шкаф, монстр приземлился прямо перед Скуталу, отрезая путь.

— Стой, — медовая пони прищурилась, — Ты не та. Тьфу!

Оскалившись, она отступила, продолжая рассматривать Скуталу, подобно зверю.

— Мерзость, — шептал монстр, — гадость, отвратительно. Где же она, где…

Скуталу не сразу вспомнила, как надо дышать. Жар, излучаемый монстром, отступил, постепенно вернулся вечерний зимний сквозняк. Что более удивило кобылку, когда она наконец-то пришла в себя — никто не выбежал на весь шум.

— Сильвер Спун! — Скуталу влетела в комнату и наотмашь забросила всё со стола в сумку, которую собирала серая кобылка, — Мы уезжаем сейчас же!

— Что случилось?

— Мы просто не успеем, если не поторопимся! — соврала пегаска, — Быстрее, быстрее!

— Я не поняла, — Сильвер Спун, однако, не упиралась и бодренько бежала следом, — Ты предупредила Винтер Сторм?

— Да, конечно!

Кобылки быстро добрались до станции, Скуталу тут же прилипла к доске с расписанием. Так, всего лишь пятнадцать минут до поезда! Нужно лишь переждать в этой темноте!

— Так странно, — Сильвер Спун села на лавочку, — Я уже начала сомневаться, что она ещё помнит обо мне! А, оказывается, почта просто не работает, как надо!

 — Такое бывает, — пегаска села рядом, осматриваясь по сторонам, — В конце концов, сейчас пегасья почта страдает от погоды.

— Погода сама творит, что хочет, а?

— Да, — Скуталу замялась, напряглась от копыт до ушей.

Кто-то приближался по тропинке, слегка покачиваясь, хрустя подмёрзшей землёй. Фонари, висевшие над платформой, едва освещали даже самих кобылок, направлены были только на край, чтобы никто не сиганул вниз в темноте. Может быть, их и не заметят?

— Что вы здесь делаете?

Их всё-таки заметили, но, к величайшему облегчению в сердце пегаски — кто-то совершенно телесный. Саммер Бриз, покачиваясь, взобралась по ступенькам и встала рядом, слегка улыбнувшись.

— Куда это вы собрались посреди ночи?

— Собираемся поехать в город, — объяснила Сильвер Спун, — Скуталу говорит, что моя подруга там, и даже прислала через неё письмо! Почта не привозила мои письма, а я уже расстроилась!

— Вот как? Я думала, мы отпразднуем вместе.

— Прости, — кобылка смутилась, — Это очень, очень важно для меня.

— Я понимаю, — охранница отвернулась, — Я рада.

— Не хочешь с нами? — Скуталу попыталась сгладить ситуацию, тем более, кому как не этой кобылке стать новой целью монстра, так настойчиво охотившегося на, наверняка, Сильвер Спун.

— Не могу. Я работаю.

— Но ты говорила, что у тебя выходной! — земная кобылка поправила запотевшие очки, — Поэтому мы и собирались…

Она замолчала, скосив глаза на испарину на стеклах. Скуталу вздрогнула, чувствуя странный поток тепла откуда-то со стороны. Но нет, ничего. Саммер Бриз, кажется, не заметила, лишь стояла и всматривалась вдаль.

Показался огонёк — приближался поезд.

Но что-то было не так.

Скуталу и Сильвер Спун встали, подходя к краю платформы. Поезд гудел, шипел, приближаясь к ним.

Что-то не то.

Скуталу помахала Саммер Бриз, Сильвер Спун помахала Саммер Бриз.

Саммер Бриз помахала им.

Двери открылись, кобылок окатил жар из вагона.

Скуталу занесла ногу и хотела было заскочить внутрь, но…

Что-то не так.

— Постой, — прошептала пегаска, сглатывая, — Сильвер Спун, ты чувствуешь?

— Что? — кобылка уже заскочила одной ногой в поезд, — Быстрее, он стоит лишь пару минут, надо найти место!

Скуталу обернулась — остальные пассажиры устало поторапливали их, почти заталкивая внутрь.

Нет, одну секунду.

— Сильвер Спун, вылезай оттуда!

Пегаска уже была готова разрыдаться, заранее понимая, что случилось что-то непоправимое, но земная кобылка исполнила команду без единой секунды раздумий.

 — Спасибо тебе, — прошептала Скуталу, обхватив её в объятиях. — Я уже было испугалась, что нам конец.

Сильвер Спун улыбнулась, стряхнув слезу с глаз Скуталу. И они почти засмеялись, осматривая свободные места, ища, куда бы присесть.

Голова болела, словно кто-то сверлил и ковырялся в ней, заливая дыры то ли горячим воском, то ли густым сиропом.

— Мне кажется, мы ещё успеем, — голос Сильвер Спун звучал словно бы в тумане, — Как думаешь, они дождутся нас?

— Да. Конечно, — она кивнула и потерла нос, пытаясь игнорировать странный запах.

Пахло чем-то сладковатым, молочным, словно бы засохшие на салфетке сливки. Говорить она не могла всю поездку, боялась, что вот-вот стошнит, так её укачало. Покачиваясь, едва завидев огни станции в окно, обе подруги поторопились к выходу.

Что-то было не так.

Мисти Мэйн поприветствовал их почти полной темнотой. Кое-где светились отдельные фонари и окна.

— Ты помнишь, как идти? — Сильвер Спун взволновано повернулась к Скуталу, — Как-то непривычно гулять так поздно.

— Мы уже не дети, — Скуталу сглотнула ком, застрявший в горле, — как-нибудь справимся.

Снег валил с невероятной силой, казалось, что пробираться приходилось через чащу, которую заполнили мотыльки, сыплющиеся с неба и устраивающиеся поудобнее на земле.

— Скажи, Скуталу, — голос Сильвер Спун был чрезвычайно взволнован, — мы идём правильно? Разве мы…

— Разве мы сели в поезд? — закончила Скуталу, поскальзываясь и падая на землю, не успевая схватиться за подругу, хотя та и тянула к ней…

— Скуталу! — кобылка отстранилась от поезда, выдергивая оттуда Сильвер Спун, чуть не оторвав, судя по тому, как она закричала, её хвост.

Из открытых дверей вагона пахнуло жаром, словно внутри был знойный летний день, когда даже вода в реке согревается и покрывает виды вокруг плёночкой, подобной линзам.

— Скуталу, что с тобой?! — земная пони поправила очки, но послушно отбежала от края платформы.

— Ты что, не почувствовала?

Они обе уставились друг на друга, но не на мордочки. Нет, рассматривали они копытца друг дружки. Всё было в порядке.

Двери вагона всё ещё были приветливо открыты, зазывали внутрь.

— Скут, нам пора же, да?

— Я знаю, но…

— Если вам страшно, тогда езжайте завтра, — Саммер Бриз помотала головой, — вы сегодня обе весь день на ногах, да?

— Нет, я в порядке, неужели никто не понимает, — Скуталу пыталась разобраться в мечущихся в голове образах, — Мы же как будто уже доехали, но потом…

— Давайте пойдем назад, — охранница улыбнулась, — пора поспать! Я вон как широко зеваю.

Она широко раскрыла рот в зевке, испуская клубы пара.

Но в то же мгновение садануло холодом. Секунда, и кобылок что-то разбросало в стороны. На месте, где они стояли, догорал старый, промокший фальшфейер, Сильвер Спун завизжала и рванула в сторону Саммер Бриз. Скуталу обернулась.

Монстр, поблескивающий мелкими кристалликами льда, отливающий мёдом и истекающий грязной черной водой, покрывающей снег, пробирался к ним. С крыши вагона стекала грязь, смешиваясь с талым снегом, тянущаяся за трясущейся чудовищной кобылкой подобно змеиному хвосту.

— Вот ты и здесь, — прохрипела она, поднимая переднее копыто, изуродованное невнятной конструкцией, — наконец-то.

— Сильвер Спун! — завизжала Скуталу, — Беги! Спасите её! — обратилась она уже к Саммер Бриз, ничуть не тише, вставая наперекор монстру, — Быстрее!

— Отойди! — Мазерли оскалилась, кашляя, разбрасывая чёрные капли в стороны, обжигая неведомым жаром, словно кто-то плеснул кипяток в нежный зелёный чай, — С дороги!

— Нет! — Скуталу схватила в зубы ещё поблескивающий фальшфейер, вспоминая все истории, гулявшие по Понивилю, — Не подходи!

Монстр оскалилась, ударяя кобылку. Скуталу зажмурилась, она почувствовала, как железо проткнуло её шкуру, наверное, достало до кости, отскочила в сторону. Нет, она цела. Удар был глухим, плотным. Монстр ударила её свободной ногой, вцепилась в неё, отталкивая, пытаясь бежать вперёд.

Фальшфейер быстро догорел, лишая Скуталу последней поддержки, но она не сдавалась, вцепившись в медовую кобылку, пытаясь придавить её к земле, надеясь, что это даст Сильвер Спун и Саммер Бриз время убежать подальше. Спрятаться! Она уже смирилась со своей смертью, в потоке бессмысленного, неоправданного ничем разумным героизма, она хотела лишь оправдаться за ту грубость, о которой Сильвер Спун уже, наверняка, и думать забыла.

— Пусти меня!!! — кричал монстр, выкручиваясь, — Ты ничего не знаешь, ничего!

— Я знаю! Ты уже убила множество пони! — жидкость, горячая, словно переливающийся из чашки кипяток, лезла в глаза, в нос, в уши, но пегаска не отпускала, — Ты хотела убить Сильвер Спун! Ты довела её до чего, ты видела? Что, тебе мало?! Хочешь закончить дело? Не позволю!

— Пусти! — Монстр вцепилась в Скуталу зубами, прикусывая её, отрывая от себя и отбрасывая в сторону, — Не смей меня останавливать! Я не позволю ей победить!

 Существо едва ли напоминало кобылу, какой оно когда-то было. Да что уж там, оно едва походило на то, чем оно было чуть раньше, когда догоняло Скуталу по коридорам. Словно кто-то изранил его, кто-то, кого оно ненавидело, но, очевидно, опасалось.

Скуталу кашляла, жадно глотала холодный воздух, стряхивала с себя грязь.

— Скуталу, это ты?

К ней поспешил жеребец, явно собиравшийся наспех — шапка была едва нахлобучена, теплая накидка даже не застёгнута.

— Пош, ты не представляешь, — кобылка поднялась, поддерживая им, — как я рада тебя видеть.

— Я услышал крик, — пояснил он, — Я был занят в обсерватории.

— Я не могу толком объяснить, что произошло, — кобылка изо всех сил, спотыкаясь, поковыляла по дороге, — Сильвер Спун и Саммер Бриз угрожает опасность!

— Какая? — Пош приподнял бровь, — То, что их взаимные действия, несущие исключительно повседневный характер, примут недобросовестный оборот?

— Я почти не поняла о чём ты, — Скуталу закашлялась, — Но нет, у них на хвосте маньяк!

— Некто, связывающий свою жизнь с лишенным симпатии действом, направленным на причинение неудобств, физических увечий и, в привычном понятии, смерти, движется в их направлении на скорости, превышающую скорость движения в обычное время?

— Да! — Скуталу сморщилась, — За ними гонится, будь он проклят, маньяк-призрак! Мне плевать, если ты мне не веришь, но им нужна помощь! Даже если это не призрак!

— В случае, описанным тобой, при учёте скорости движения и определённого уровня опасности, представляемой нападающим, я имею необходимость принять твоё волевое указание, направленное преимущественно тобой на саму себя, как указание.

— Что?

— Я помогу тебе, — выдохнул он, — Я продвинусь вперед по улице, в твоём же случае более мудрым решением будет двигаться через помещения, в виду большего числа объектов, подходящих для контроля твоей точки опора и равновесия.

— Поняла я, — кобылка поторопилась в ближайшую дверь, ведущую в соединенный с главным корпусом крытый зал, — Я не знаю, куда они могли побежать, но я проверю их комнаты и буду пробираться в сад.

— Принимаю это к сведению, буду продвигаться ту же сторону, одновременно с тем ведя осмотр территории на предмет опасности или нуждающихся в помощи беглецов.

 Напасть на след оказалось несложно — пятна грязи, явно свежие, тянулись уже в следующем же коридоре. Посапывая, борясь с болью, Скуталу последовала по ним. Они петляли по коридорам, то поднимались на этаж выше по лестнице, то спускались вниз по другой. Очевидно… Нет. Ничего не очевидно.

Скуталу приостановилась, чтобы перевести дух.

Следы…

Чьи это следы? Монстра или убегавших? Нет, не может же быть, что…

Монстр, похоже, знает, куда идти. Насколько это вообще умное решение — идти по этим следам?!

Скуталу вскрикнула, почувствовав, что бока коснулось что-то кипящее. Монстр вылез из едва ли заметного пространства между двумя железными шкафами на лестничной площадке, хватаясь за кобылку, пытаясь прицепиться

— Где она? — существо хрипело, едва держа остатки своего образа, — Где она?

Скуталу попыталась вырваться, но вместо этого покатилась вниз по лестнице, увлекая за собой монстра, поднимая грохот и крик. Она лежала, абсолютно беззащитная — ноги гудели, в ушах звенело, в глазах летали искры. Но монстр, изо всех сил, словно это было невероятно больно, удерживающий себя в форме хоть сколько-то опознаваемой медовой кобылки, стоял рядом.

— Где она?.. Где?

— Я ничего не скажу тебе, — Скуталу попыталась подняться, — Ты не тронешь её!

— Где она? — монстр завизжал, заставляя стёкла витрин, за которыми стояли многочисленные награды и кубки, дрожать.

— Делай что хочешь со мной, — пегаска даже улыбнулась, чувствуя, что уже ничего не изменит, но судьба Сильвер Спун пока ещё не решена в губительный конец, — Но я не скажу.

— Где она, — Монстр дрожал, смотря куда-то перед собой.

 Скуталу, ожидающая расправы, но никак не получающая её, приподнялась и проследила взгляд медовой кобылки.

 — Где она, — голос монстра стал почти что неотличимым от голоса живой пони, — Где она? Где Голден Форк?

Голден Форк? Пегаска окончательно осмелев или окончательно потерявшись в мыслях, встала и уставилась на ту же фотографию, на которую смотрела медовая пони. Фото с какого-то события. Похоже на поступление. На чёрно-белой фотографии все пони сливались в одну общую массу. Но…

— Голден Форк, — прохрипел монстр, касаясь стекла, — Голден Форк!

Среди пони, стоявших в переднем ряду, Скуталу, приглядевшись, обнаружила слегка тучную, но в некоем смысле даже симпатичную кобылку, странно похожую на Сильвер Спун. Действительно, это звучало жестоко и иронично, но, вероятно, это и была…

— Мама Сильвер Спун… — сама того не поняв, прошептала Скуталу.

— Голден Форк! — монстр ударил по стеклу, отчего то раскололось, оплавляясь от прокатившегося жара, словно превращаясь в фантасмагоричный град, — Голден Форк, я не позволю тебе выйти сухой из воды! — медовая кобылка задрала голову, крича подобно грому, — Голден Форк, я прикончу тебя раньше, чем рассвет заберёт меня! Я разорву тебя в клочья! Я заставлю тебя страдать!

Скуталу отстранилась, снова начиная бояться за свою жизнь по мере отхода от шока.

— Ты не сделаешь этого, Голден Форк, — монстр слепо уставился на Скуталу, — Голден Форк… Я уже не повторю этой ошибки! Голден Форк, вы все передохли, ты последняя! Прежде, чем ты найдешь себе убежище. Прежде, чем твоя эгоистичная гнойная блевота сделает своё дело!

Скуталу пятилась, пытаясь придумать, что же делать. Монстр съезжает с катушек с каждой секундой, кажется, за что-то ненавидит мать Сильвер Спун и видит в ней замену для мести? Всё как-то путалось, но, главное, что монстр был здесь, а Сильвер Спун с Саммер Бриз — не здесь.

«Помогите!» — пронёсся едва слышный крик.

Скуталу замерла. Сильвер Спун? Её голос, но... Что ей угрожает?! Монстр здесь! Мазерли тут же повернулась в сторону, откуда, по всей видимости, раздавался крик. Стена. Обычная стена между красивыми лестницами. Вверх — в обсерваторию, это та самая башня, но…

— Дверь, — Мазерли, покачиваясь, подбежала к стене, — они заварили дверь! Они должны были заварить дверь!

Что происходит?

— Впустите меня!

— Что, Тартар побери, сейчас происходит?

— Голден Форк! Ты не посмеешь! Ты лишь жалкая трусливая червивая блевота!

Монстр занес голову, словно вдыхая, и… Скуталу уже не смогла даже разобрать, что происходит перед ней. Подобно дракону, медовая пони дышала чем-то... Черным, как и вся жидкость, вытекающая из неё. Но эта чернота была больше похожа на копошащихся червей. Мелкие, мерзкие, излучающие жуткий жар. Жуткий, но такой… Умиротворяющий? Монстр истекал тьмой, от которой веяло сонливостью.

Стена покрылась разводами, ржавчиной, весь материал словно бы состарился на сотни лет, как будто черви жрали его не жалкие несколько секунд, прежде чем бессильно опасть, а с десятилетья, столетья…

— Нужно... Пробить! — Мазерли отскочила и ударилась о заметные проломы, — Голден Форк! Ты не посмеешь! Не после того, как я выследила тебя! Не после всего, что ты сделала со мной!

Скуталу встала на ноги и глубоко вздохнула, пытаясь привести мысли хотя бы в подобие порядка. Хотя бы в подобие беспорядка. Да что там, хотя бы в подобие хаоса, потому что сейчас…

 «На помощь! Кто-нибудь!»

Голос Сильвер Спун надрывался где-то там, за стеной. Она молила о помощи. Она, было слышно, едва дышала. Кажется, бежала. От кого?

Нет. Нет, этого кобылка не собиралась делать! Или уже…

 — Отойди! — Скуталу лягнула хлипкий пожарный шкафчик, схватила зубами прорезиненную ручку молота с заостренным концом и, разогнавшись, ударила им по трескающейся стене.

 Всё походило на кошмар, но, одновременно, кобылка твёрдо ощущала свои ноги на жёстком, крепком полу реальности. Не было той дымки, той непонятной тошноты, что во время несовершившейся поездки.

Трещины разошлись явнее. Она вновь отбежала. Монстр снова ударился о стену всем телом. Скуталу разогналась и ударила молотом прямо по центру трещины, расходившейся, как паутина.

Посыпались куски железа. Ржавого. Гипс, штукатурка, какие-то камни, вонявшие сыростью.

Перед Скуталу открылся проход куда-то вниз. В недра академии. Куда-то, куда никто не ходил уже очень давно. Кроме Сильвер Спун и того, кто напал на неё.

«Нет!» — теперь голос был слышан явно, отчетливо. Сильвер Спун рыдала, надрывая свой голос, она умоляла спасти её. И… Скуталу вздрогнула. На помощь ей идёт её самый страшный кошмар?

— Не открывай рот! — закричала Мазерли Степс, — Стисни свои зубы и не смей даже разжать их! Не давай себя ранить!

Скуталу рванула вниз, в темноту. Старый, пыльный, сырой коридор, уходящий вниз. Пахло чем-то гадким, склизким. Спотыкаясь, кобылка влетела в небольшой зал, где, как она была уверена, и была зажата в угол Сильвер Спун.

— Сильвер Спун!

— Скуталу! — кобылка бежала навстречу, запыхаясь, спотыкаясь, плача.

— Я же сказала, не открывай рот! — в залу втёк монстр, прыгая прямо на земную кобылку. Та вжалась в землю, прикрывая голову передними ногами, Скуталу затаила дыхание, чувствуя резь в глазах от вырывающихся слёз паники.

Монстр приземлился за Сильвер Спун, отгораживая обеих кобылок от чего-то. Скуталу, уже и не задумываясь, что дышать — полезное умение, схватила Сильвер Спун и подтянула к себе, крепко обнимая

— Вот мы и встретились… — Мазерли закашлялась смехом, — Голден Форк!

— Голден Форк? — Прошептала Сильвер Спун через сжатые зубы, послушно следуя приказу от монстра, — Это же…

— Твоя никчёмная матушка, — Мазерли задрожала, словно в припадке, — Ну же. Покажи себя!

Перед ней стояла Саммер Бриз, так же дрожа, дёргаясь, словно её вот-вот вырвет. По губам, из ноздрей, даже, казалось, из глаз текла чёрная грязь.

— Ах… Как романтично, Голден Форк, — медовая пони не сводила взгляда с охранницы, — вот мы и снова здесь. Хорошо же ты пряталась. Так долго. Так ловко. Я ведь искала тебя.

— Что происходит? — Сильвер Спун прижалась к Скуталу, — Что здесь происходит? Мазерли Степс! Почему Мазерли Степс здесь! Почему я ещё жива?!

— Я велела тебе молчать! Не разжимай свои губы. Тебя это тоже касается, крылатая.

 Саммер Бриз вздрогнула, морщась. Мордочка искривилась в гримасу гнева, ненависти, отвращения.

— Я смотрю, ты всё ещё хорошо узнаёшь меня, подруга. Правда же? Решила приберечь себе сладенькое на потом? Ох, я ведь думала, что ты давно сделала это. Жалкая трусливая грязь. Но нет, ты не осмелилась. Решила ещё потом и подождать, пока подлатают тушку…

Мазерли вдруг замерла. Закашлялась.

Саммер Бриз хотела отступить, но…

— Там тупик, — Мазерли снова засмеялась, — Ты же помнишь? Там лишь выход в канал! В таком состоянии ты не уплывёшь. Тебя вынесет течением. А там и рассвет, верно? Твоя тушка не удержит тебя внутри. Не очень-то она и хочет. Ох, как я замучалась искать твои тушки. Как много времени у меня отняло простое понимание того, кем ты стала.

— Мазерли Степс, — Скуталу едва шевелила губами, — Я не понимаю, что происходит.

При чём здесь Саммер Бриз?

— Саммер Бриз, да… — монстр улыбнулся, — Мы с ней сталкивались. Она ведь даже боролась со мной. Всё из-за синей тушки, которую заняла её новая подруга. Та синяя тушка, в которой до этого пряталась ты, Голден Форк, верно? Верно, я тебя спрашиваю?

Саммер Бриз давилась кашлем, но не разжимала губ.

— Ты и горстка таких же гадких, склизких тварей… Вы испортили десяток жизней, только за последние два месяца, — Мазерли Степс поскребла по бетонному полу железной конструкцией, торчащей в ноге, — Но я выследила всех вас. Всех, кто сделал это со мной! Вы превратили меня в жалкую, бьющуюся на ветру тушку! Ради чего?! Раде жалких лишних лет пятидесяти своей жалкой жизни! Верно? Ты просто боялась умереть. Боялась, что…

— Голден Форк, — шептала Сильвер Спун, — Это имя моей мамы… Моей мамы.

— Ты очень похожа на неё, — уже прошептала Мазерли Степс. —  Так сильно, что я решила, что пришла пора. Что она уже здесь. Ты была такой мелкой, высокомерной, такой пакостной… Лживой и вместе с тем наивной и цепляющейся за последние авторитеты… Да, как она. Я хотела убить её, но всё это время, — Монстр закричал, —  Всё это время она пряталась! Это оказалась твоя чёртова подруга с грязной гривой!

— Брайт Аква…

— Я не знаю, откуда ты добыла эту тушку, Голден Форк… Но она обманула меня… Из-за тебя вместо того, чтобы дожить свою жизнь назло твоей склизкой гадостной сущности, я издыхаю с каждой секундой!

Скуталу сглотнула, глядя на давящуюся рвотными позывами Саммер Бриз. Нет. Эта чёрная грязь — никак неспроста. Это всё…

Это всё?

— Мазерли Степс! — закричала пегаска, отворачивая Сильвер Спун в сторону выхода и сама бросая беглый взгляд вверх по коридору, — Она ждёт рассвета!

Монстр оскалился. Саммер Бриз вздрогнула.

— Я… — прошептала Мазерли, — Я почти… Тартар тебя дери! Почему я всегда такая дура!

Она замахнулась своим клинком, хотела ударить, но Саммер увернулась, неестественно выгибаясь, изворачиваясь и отталкивая её задними ногами.

 Всё произошло очень быстро. Саммер Бриз, чем бы она сейчас ни была, оказалась в одно мгновение рядом со Скуталу и вырвала из её объятий Сильвер Спун. Она уже сама походила на монстра, стоя без проблем на задних лапах, кашляя черной жижей, хрипя. Не прошло и мгновения, и она ужа тащила верещащую серую кобылку к выходу.

— Останови их! — Мазерли выскочила в коридор, — Не дай этой жалкой твари остаться победителем! Я потеряла абсолютно всё!

— Мне плевать! — Скуталу бежала рядом, — Я собираюсь спасти Сильвер Спун, а не тебя!

— О, в этом нет разницы.

Саммер Бриз стояла посреди внутреннего двора, прижимая Сильвер Спун к дереву и пытаясь разжать её челюсть. Грязная жижа текла из её рта, а, стоило серой уставшей кобылке лишь слегка разжать зубы, изо рта охранницы, той, в ком бедняга нашла столько спокойствия, высунулась странная, гадостно пульсирующая… Штука… Скуталу могла сравнить её лишь с многоножкой. Наверное, именно той, за которой раннее охотилась Мазерли Степс! Всё это время стоило лишь прятаться и не вылезать!

Многоножка клацала жвалами, протискиваясь между зубами кобылки, которая уже закатила глаза, не в силах сдержать слезы. Было видно, по поднявшемуся «кому» в её шее, что тварь пробиралась внутрь. Так легко и ловко…

— Нет! — Скуталу почувствовала холодок.

Облака вдали уже расходились. Вдалеке, где был город туманов, Мисти Мэйн, начали появляться скудные рассветные оттенки.

 Слишком далеко.

Многоножка была слишком далеко, а Мазерли Степс слишком близко. Она кричала, вот-вот норовила распасться, она спешила изо всех сил. В этот момент она даже показалась какой-то… Живой. Не было в её криках и глазах материнской заботы. Был лишь гнев, обида…

Скуталу широко раскрыла рот, невольно вспомнив странную трясогузку, и вцепилась в нож, торчащий из ноги Мазерли Степс. Её тело уже было почти жидким, и он легко вылез, разбросав в стороны горячую грязь. От металла пахло фальшфейером. Это она, сама Мазерли, бросила его тогда? Выждав, пока Саммер Бриз покажет зевок? Замахнувшись головой, всем телом, привстав на задние ноги, проклиная свои маленькие крылья, Скуталу резко притормозила.

Она хотела бы заверить себя, что делать всё правильно. Но не было времени. Не было времени целиться, думать, даже бояться.

 Нож-треугольник, составленный, видимо, из трёх пил, полетел вперёд, брошенный пегаской. Она не собиралась сама становиться спортсменом. Она собиралась их тренировать. Но хоть парочку занятий-то ей пришлось отработать, и броски диска, и даже какие-никакие тренировки меткости.

Даже если она промахнётся… Может быть, это поможет Сильвер Спун не пострадать сильнее. Чем бы эта гадость ни была, она хуже смерти. Эта мерзкая многоножка, похожая на отрастившую голову и жучьи ноги кишку, казалась куда страшнее монструозной Мазели Степс.

Эта гадостная многоножка, которая задергалась, извиваясь от боли, определённо раня и Сильвер Спун, и Саммер Бриз.

— Да! Да! — Мазерли прибавила ходу, оставляя свои куски по пути.

Многоножка извивалась, не в силах протиснуться дальше из-за застрявшего в ней ножа. Ни вперед, ни назад.

 — Вот ты и здесь, Голден Форк! — Мазерли схватила зубами, или тем, что  неё было вместо них, нож, выдёргивая многоножку из горла Сильвер Спун. Тут же, словно придя в себя, Саммер Бриз схватила черную извивающуюся тварь передними копытами и вырвала из себя, откашливаясь грязью и бессильно падая набок.

— Наконец-то! — Мазерли подняла свою добычу высоко над собой, — Давай встретим этот рассвет вместе!

Многоножка извивалась.

— Плевать, что он последний для нас!

Многоножка пыталась вырваться, но Мазерли упорно стискивала её и карабкалась по колонне на арку. Облака расступались, а оранжевые тона подступали.

 — Последний рассвет для нас, подруга!  — Мазерли засмеялась, — Я отдала бы всё, чтобы он был последним только для тебя! Чтобы ты была той, кто падёт в небытие, а не я! Я отдала бы всё, чтобы сдохнуть живой! Даже сгнить в тюрьме! Но это конец для нас обеих!

Сильвер Спун приподнялась, смотря на разворачивающуюся сцену.

— Мама… — прошептала она.

Скуталу подбежала к ней, прижимая к себе, словно ыб ребенка.

— Держись, — ответилп пегаска, — держись, я рядом.

— Это конец, Голден Форк! Твой культ пал! Падет и другой культ! Да будет всё прахом! — Мазерли рассмеялась, когда рыжие краски коснулись её, — Праха не будет!

Оба монстра начали покрываться льдом. Чистым. Прозрачным, как слеза.

Саммер Бриз приподнялась, пытаясь отдышаться.

— Саммер Бриз! — кричала Мазерли, норовя рассыпаться в любой момент, но наслаждаясь мучениями своей извивающейся жертвы, — Не останавливайся! Пусть даже праха не останется! Восславляй за своё спасение тех, кто так желал избавиться от тебя! Да падёт всё! Да падёт сам прах!

Многоножка заверещала, ледяные куски начали отваливаться от неё и тать в чистейшую воду в полёте.

— Мама, — прошептала Сильвер Спун, тяня копытце, — Почему?

— Ты ещё можешь стать тем, кем хотела стать я, — Голос Мазерли вдруг смягчился, — Не прощай меня. Я монстр. Но монстр и твоя мать.

Многоножка окончательно рассыпалась, затих её визг. Тело Мазерли обратилось в лед, лишь голова сохранила какие-то очертания.

— Вот и всё, — она хрипло засмеялась, падая вниз, прямо перед кобылками, едва успевшими чуть отстраниться, — Пора на покой.

— Не смей умирать! — Сильвер Спун пнула её, — Я всё ещё ничего не поняла! Почему ты…

 — Ха-ха… Веришь ли, — её мордочка практически вернулась в вид, какой был у живой пони, — Я просто обозналась в порыве жажды мести. Все мы монстры.

 Саммер Бриз подскочила к ней, сбрасывая с себя накидку и накрывая, сворачивая в кулёк и бросаясь в здание. Скуталу без раздумий рванула следом, вместе с Сильвер Спун.

Саммер Бриз заскочила в темный коридор, в залу, и опрокинула содержимое импровизированного кулька.

— Дай мне сдохнуть, — прохрипела голова Мазерли.

— У тебя будет время! — Саммер приплясывала на месте, — Скажи мне всё, что ты знаешь о культе! Я убила Милки Улун! Я прикончила её! Но у них есть ещё один лидер! Сколько их? Что они хотят?

— Ха-ха… Вас в полиции учат даже головы допрашивать?

— Я не позволю тебе сдохнуть, пока ты не расскажешь всё. Из-за тебя умерло довольно много пони. Считай это наказанием.

— Пони? Не смеши меня.

— Они все, — Скуталу подалась вперед, — были такие же, как Голден Форк?

— Некоторые даже старше, — Мазерли слепо посмотрела в потолок, — Они были рядом уже много сотен, может, несколько тысяч лет. Они откололись от тех, кто питает к нам, пони, лишь симпатию.  Я узнала всё это, утопая в море, покрытом глазами. Множество глаз не отрывались от меня, пока я захлебывалась. Но как же я была зла. Я ненавидела Голден Форк… Настолько сильно, что от меня не получилось избавиться. Через боль я вылезла. Моя плоть сползла с моих костей, рассыпавшись в миллионы капель жидкой боли. Мои кости истерлись в порошок колючей горести. Я почти достигла своей цели, но она обыграла меня.

— То есть… — Скуталу глубоко вдохнула, выдохнула, вздрогнула, словно от холода, — То, что ты сделала с Сильвер Спун…

— Голден Форк всё хорошо рассчитала. Она же знала, какая я наивная дура. А в её власти была вся боль, которую она причинила за всю свою жизнь. Но в этот раз наивной оказалась она. Так просто избавиться от меня ей не удалось. Я плавала в этом океане, наполненном знаниями о каждом мгновении нашего мира. Я чувствовала каждую секунду. Его глаза обвивали меня, и я видела через них всё. Я видела, как подобные Голден Форк вздыхали с облегчением, потому что успели почувствовать, что я угроза. Я видела, как Голден Форк облизывалась, глядя на то, как её дочь… Её новая тушка выздоравливает. Но её временная тушка гнила, и ей пришлось её оставить. И ведь угораздило меня вылезти из океана в тот момент, когда это случилось. Я знала достаточно, но я упустила это. Я гонялась за фантомами, а она тихонько искала себе замену.

— Я не была твоей целью? — подала голос Сильвер Спун, — Скажи, ты ведь хотела убить меня! Чтобы забрать всё внимание моего отца!

— Мне кажется, — вступилась Скуталу, — она думала, что Голден Форк уже сделала то, что пыталась сделать с тобой сейчас.

— Именно, — Мазерли закашлялась, отплевывая мелкие льдинки, — Очень уж ты была похожа на неё. Я уже знала, кто она такая, немного знала, как живёт её род.  Просто не знала, насколько их много. Я думала, избавившись от неё, уже, несомненно, переродившейся и слившейся с твоей плотью… Если бы только я не была такой дурой. Знаешь, я ведь могла тебя воспитать нормально. Ты могла бы стать очень хорошей пони. Вытряхнула бы из тебя всю эту жажду задирать нос… Конечно, твоя подружка серьезно влияла на тебя. Я даже думала, что это Голден Форк… В твоём теле, понимаешь, уже начала находить себе новых последователей.

— Последователей?..

— Им нужен культ. Каждому из них. Они поят их чёрной водой, которую изрыгают из себя, чтобы обратить их суть в себе подобных. Некоторые не могут стать монстром внутри, но это и не нужно. Чтобы жить, им нужны страдания. Боль, всё негативное. Они пытают тех, кто не они. Развращают их, делают из них покорных щенков. Они есть в каждом городе, в каждой школе. Они очень любят школы. Там самый молодняк, легко работать.

— Брайт Аква. Она тоже была одной из них?

— Дура! — Мазерли сморщилась, — Я же говорю, в ней и пряталась Голден Форк! Насколько более прямо я должна была это сказать? Насколько точно? Клянусь, когда я училась, нам просто могли сказать: «синяя колючая ягода», и мы уже знали, что это! — кобылки застыли, словно ледяные статуи, с неверием наблюдая, как остатки монстра ведут себя подобно ворчливому старикашке, жалующемуся, какие глупые нынешние дети — да нет, именно это и происходило, отчего становилось лишь страньше. Скуталу уже даже забыла, что говорят они с оторванной заледенелой головой полужидкого монстра, который был грозой всей Эквестрии несколько месяцев, которого, так сбиваясь с ног, искала полиция, — А теперь, хоть вы ходите все умненькие, задрав носяры, понабравшись кучки умных слов, вам разжёвывают, небось, простейшие вещи до мелких деталей? Определённая форма, представляющая деформированный простой шар меняющегося оттенка, от крайнего спектра до его производных, поверхность которого представляет собой плотную ткань, на которой на неравномерном расстоянии друг от друга присутствуют утолщения… Что ты гогочешь, как гусь?!

— Прости, — Скуталу принялась постукивать себя по носу, чтобы успокоить припадок хихиканья, — просто я вся была на взводе последние несколько часов, а ты сейчас сговоришь, как Пош со старшего курса.

— Пош?! — хором переспросили Мазерли и Саммер, — Пош Брэйкдан?

— Да, — пегаска замялась, — а что?

— Он культист!  — Мазерли широко раскрыла свой ещё подвижный глаз, — У него есть все расчёты, что будет дальше, это он…

 Что-то зашипело сзади, и в комнату влетел зажжённый фальшфейер, ослепляя кобылок. Сквозь хруст искр они услышали торопливые шаги вверх по коридору.

Проморгавшись, они застыли в осознании — Мазерли наконец-то получила то, что так хотела. На месте, где только что лежала ворчливая почти по-живому голова, была лишь лужица чистой воды.

— Вот и всё… — прошептала Сильвер Спун, аккуратно коснувшись копытцем промокшей накидки.

— Проклятье! — Саммер Бриз топала по полу, — Я совсем упустила его! Он всё время был у меня под носом, но я упустила его! Ох, во имя всего великого, из-за это штуки я едва была собой!

— Саммер Бриз, — обратилась Скуталу, — Я хочу попросить прощения, что считала тебя саму плохой. Я… Ревновала, я не знала…

— Сейчас это не важно! — охранница сморщилась, — Мы можем точно быть уверенными, что он уже убежал.

— Это из-за меня, — пегаска понурилась, — Я не знала. Я попросила его помочь!

— Это не важно, — повторила Саммер Бриз. — Всё с начала! Хотя, теперь я кое-что и узнала, но…

— Постой! — Вскрикнула Скуталу, скидывая с себя изодранную за погоню седельную сумку, — У меня же есть кое-что! Как хорошо, что у меня не было времени разобрать её!

 На землю посыпались мятые вещи, испорченные блокноты, грязная накидка старосты.

— Вот! Это меня попросили передать Пошу! Какому-то пони стало плохо в поезде. Он просил «ту, кто отрицает», но в итоге решил, что Пош тоже подойдёт. Видимо.

— Дай, — Саммер Бриз выхватила конверт и разорвала его.

— Тартар побери, Скуталу… Это…

— Что это? — пегаска повернула голову, пытаясь прочесть письмо, — Я что-то не пойму ничего.

— Похоже, он здесь был не просто так. Обсерватория. Нам нужно что-то в обсерватории. Здесь сказано, что ему нужно привезти остальным какую-то книгу, что-то провернуть с телескопом…

— Так чего мы ждём? — Скуталу скачком позвала за собой, — Обсерватория близко!

Потянув за собой Сильвер Спун, кобылки выбежали в холл. Подсознательно они боялись, что дыра исчезнет, заперев их внутри.

— Как вы, кстати…

— Через канал, — перебила Саммер Бриз, — эта штука заставила меня протащить Сильвер Спун в то дрянное место через канал. У нас даже было время немного обсохнуть.

Сильвер Спун коротко кивнула, всё ещё дрожа и смотря перед собой почти слепым взглядом. Мысленно она была где-то совсем в другом месте. Скуталу притормозила и поравнялась с ней. Всё, что она могла сейчас — показать, что она рядом.

Но вместе с тем, просто натерпелось узнать, что же такого особого в старой, едва пригодной обсерватории.

— Так, — Саммер Бриз начала сбрасывать книги с полок, поднимая пыль, — не эта, не эта…

— Какую мы ищем? — Скуталу присоединилась к вандализму.

— Зелёная книга, с золотистым корешком. На ней написано что-то про чаи мира.

— Интересно, что книги о чаях делать в обсерватории.

— Послушайте, — едва слышно подала голос Сильвер Спун, когда книги на полках уже начали заканчиваться, — послушайте.

— Что такое?

— Я знаю лишь одну пони, которая любит заваривать странный чай, в этой всей академии.

— Точно! — Скуталу обхватила кобылку в объятиях, — Винтер Сторм!

— Садовница? — Саммер Бриз задумчиво причмокнула, — Я ни разу не видела её лично.

В теплице и комнатке никого не было, недопитый чай так и стоял. Сейчас, когда ситуация была напряжённой, но вместо страха за жизнь проснулся какой-то азарт, Скуталу уже готова была играть детектива.

— Значит, таким чаем она тебя поила? — кобылка показала подруге на чашки, — Я понимаю, почему ты не допила.

— Нет, — земная кобылка поправила очки. — Она поила меня снаружи. Мы сидели в теплице, когда пили чай, не отрываясь от работы.

— Тогда интересно, чей это чай, — Саммер Бриз понюхала чашки, — Фу, сливками пахнет.

— Это улун. Даже не чай толком, — осведомила её пегаска.

— Улун…  Я успела возненавидеть это слово.

Все полки были заставлены книгами, но довольно аккуратно. Пробегаясь взглядом по ним, Скуталу принялась бубнить себе их названия:

— «Основы садоводства», «Как вырастить ландыши», «Облепиха и рябина как средство от бессонницы», «Сказки народов северной Эквестрии», «Собака болот», «Приключения Ти Лав по всему миру», «Гроза и мотыльки»… Я не вижу ничего про чаи мира!

— Здесь тоже нет ничего, — отозвалась охранница, высовываясь из-за тумбочки, — Только комиксы и аж две копии «Мать-и-мачеха», одна на джапонийском с оригинальным названием.

— Мы что-то упускаем, — повторила любимые детективами слова Скуталу, — Что-то очевидное.

— Я кое-что нашла, — Сильвер Спун вытащила из-под кровати свёрток, — здесь какие-то бумаги.

— Странно — не похоже на её документы, — Саммер Бриз пробежалась взглядом по листкам, — Свидетельство о рождении, браке… Свидетельство о смерти… Дэд Том… Ну и имя было у умершего.

— Тут есть медаль, — Скуталу подняла блестящий треугольник на ленточке, — такие вручают за заслуги в науке. У моего дяди такая есть!

— Если это настоящая, — Сильвер Спун разворошила стопку, — здесь же должно быть какое-то... Какая-то бумажка об этой медали!

— Кажется, вот она, — Скуталу подобрала с пола сложенную книжицу, — такая мелкая. Кажется, её выдавали единорогам. Земной пони не сможет особо легко открыть такую.  Ох…

— Что там? — поторопила Саммер Бриз.

— Выдана посмертно. Это не её медаль. Это медаль погибшего.

— Они знали друг друга?

— Очевидно же, — Саммер Бриз указала на бумажку с заголовком «свидетельство о браке», — они, кажется, из Мисти Мэйн. Там очень любят бумажки. Либо же они жили в нём долгое время.

— Всё ещё, — Скуталу отошла от кровати, — меня беспокоит что-то… Чай… Книга про чаи мира…

Она замерла. Конечно же! Всё это время они искали энциклопедию! Но почему? Лишь из-за мыслей: «Это должно быть важно, значит, это что-то умное».

— Приключения Ти Лав по всему миру! — крикнула Скуталу и вырвала книгу с полки.

— Комиксы?

— Да! Именно! Ти! Чай! По всему миру! Но что именно, что именно с этой книжкой?

— Между страницами ничего не спрятано?

— Нет, — Скуталу потрясла книгу, пролистала страницы, — Совершенно ничего.

— Постой, — Сильвер Спун положила копытце на книжку, останавливая Скуталу, — Посмотри! Тебе не кажется, что этот кадр… Это стена Академии!

— Да... А дальше Ти Лав бегает по Академии. Немного отличается, но я даже узнаю коридор с наградами. Даже…

На развороте две страницы занимал рисунок лестницы к обсерватории. Стены, которую сегодня снесли Мазерли и Скут, на рисунке не было. Зелёненькая кобылка испуганно озиралась, и даже не решилась спускаться туда.

— Она идёт в обсерваторию, — Скуталу перевернула страницу, — тут она нарисована ещё рабочей!

— Пойдёмте назад, — Саммер Бриз затолкала свёрток документов под кровать, — Чем быстрее мы разберёмся, тем лучше.

Академия уже начала просыпаться. Пони и не только бродили по коридорам и обсуждали грязь и разрушения. Путь в обсерваторию перекрыли высшие чины академии, паникующие из-за снесённой стены.

— О, Селестия! Какой ужас, — причитал старый единорог, — Срочно! Нужно заделать это, срочно!

— Но, если там кто-то есть?

— Скуталу, — престарелая пегаска подбежала к ней, — Ты в порядке? Ты не видела, что случилось?

— Пустите нас, — Саммер Бриз прервала её излияния, — В Академии всё это время прятался опасный преступник. Нам нужно срочно разобраться с тем, что он хотел найти!

— «Вам»?! Это, во-первых, работа полиции! Во-вторых, эти двое просто дети! Не впутывай их ни во что!

— Спокойно, — в помещение ввалился ещё один пони, нахлобучивая на себя всё время слетающую фуражку, — Полиция здесь! Глэйсер, исполняющий обязанности лейтенанта Грэй Флада! Нас вызвала Саммер Бриз!

— Я? — запнулась кобылка, — Я уже и не помню.

— Да, поправлюсь, она прислала вот это, — он показал письмо, где было нацарапано «Помоги» поверх бланка Академии, — Я не знал, что и думать, поэтому согнал сюда ещё парочку спецов. Теперь это место преступления, а я разбираюсь, что надо заделать, а что нет, это я о дыре!

— Постойте, — старый единорог чванливо подошёл к молодому жеребцу, — Во-первых, это моя академия, и…

— Ты, кажется, не понял, старик, — Глэйсер сморщился, придвигаясь к нему, — Здесь произошло что-то, что…

 — Пош, — влезла в спор Саммер Бриз, — Пош Брэйкдан был здесь. Всё это время он прятался среди учащихся.

— Вот, — Глэйсер кивнул, — здесь торчал опасный преступник, на счету которого сожжённый город, а ты, — жеребец буквально выплюнул «ты», — пытаешься прикрыть свой круп. Ты даже не представляешь, как высшие чины ждут результатов по этому делу. Если понадобится, я притащу ордер на то, чтобы перекопать здесь всё, не оставить камня на камне от твоей академии и твоей карьеры. Ты понял?

— Глэйсер, достаточно! — Саммер втиснулась между ними, — Нам срочно нужно осмотреть обсерваторию. Всё, что внизу, скорее всего, уже и не важно. Там… Там уже нечему обитать.

Вместе с Глэйсером кобылки поднялись по лестнице, зашли в круглую, прохладную комнату.

— Круто я его, а? — Глэйсер посмотрел на Саммер Бриз, ожидая одобрения, — А то вальяжный старикашка.

— Он очень известный учёный, — покачала головой Скуталу.

— Учёный, с яблоками печёный, — усмехнулся жеребец. — Я рад, что ты в порядке, Саммер. Я уже подумал, что тебя тут приковали к кровати и пытают.

— Нечто вроде, — пробубнила та, — Нечто вроде. Скуталу! Что там дальше?

— Да, — пегаска нашла нужную страницу, — Тут Ти Лав смотрит в телескоп.

— В телескоп? — Саммер приложила глаз к запылённой изнутри линзе, — Это проблемно…

— Эй, — Глэйсер похлопал копытом по агрегату, — Я помню, когда были слухи, что правительство запретило астрономию превыше книжной. Его после того и разломали, да?

Саммер промолчала, рассматривая телескоп, словно надеялась, что на нём будет какая-то подсказка.

— Эй! — Скуталу подскочила к ней, — Смотри! Она после этого берёт книгу про созвездия!

Книга нашлась быстро, одна из тех счастливиц, которые не оказались на полу раннее.

— Пояс Ориона. Почему-то Ти Лав три панели подряд очень внимательно изучает информацию о поясе Ориона, — Сильвер Спун взяла книгу-комикс, — Но... Странно. Я читала этот выпуск! Там не было вот этого, — она указала на маленькую трубочку, стоящую рядом с книжной полкой на рисунке. — Я знаю, что это глупо, но…

— Это оно? — Глэйсер протянул Саммер Бриз медную трубку с линзой, — Валялось вон там, за полкой.

— Какого Тартара… — пробурчала кобылка, тряся головой, — Я просто…

— Дай-ка, — Скуталу выхватила её и подскочила к телескопу, — Кажется, это замена этой… Старой первой линзы.

Покрутив какие-то болты-бабочки, покряхтев от того, как тяжело они двигались, пегаска поставила новую линзу. Снова все вчетвером, они застыли над комиксом.

— Что дальше?

— Она, — Сильвер Спун кашлянула, — она решила посмотреть в телескоп. И она смотрит в небо.

— Ну, это логично, — усмехнулась Саммер Бриз, — куда ещё?

— Я же говорю. Я читала этот выпуск, когда он вышел! В нём она решила посмотреть на женское общежитие.

—  Я её понимаю, — закивал Глэйсер, слегка усмехаясь.

Бросив на него уставший взгляд, Саммер прильнула к телескопу.

— Сейчас уже почти день. Что ты там хочешь увидеть? — Скуталу села рядом, — Сейчас звёзд не видно.

— Я знаю, но… Может, хоть что-то… Ещё одну подсказку.

— Пояс Ориона, — пробурчал жеребец, — почему именно он?

— Это просто! — Сильвер Спун улыбнулась, впервые за сутки, присаживаясь рядом с ним и устало потирая глаза, — У Ти Лав есть устройство на её руке, которое позволяет ей путешествовать во времени. Она зовёт его всегда не браслетом, а поясом. Это символично к тому, какой она путь прошла с тех пор, как впервые вырвалась из своего плохого будущего, и какой путь проделала, чтобы помочь пони в разные промежутки времени. У неё было три больших арки на тот момент. Потому она смотрит на пояс Ориона три панели.

— А не три книги? — Глэйсер встряхнул головой, чтобы чуть откинуть сползающую фуражку, — Здесь много книг. Мне кажется, это было бы «символичнее», если бы арки её приключения были представлены книгами.

— Разумно! — Скуталу бросилась листать валяющиеся книги, — Нет, тут тоже нет. Вот! Ещё одна книга про созвездия!

— Здесь ещё одна! Тоже Пояс Ориона.

— Я только одного не пойму, — Глэйсер зевнул, — почему мы повторяем комикс? Саммер, что подумает Грэй Флад?

— Он… Он, наверное, скажет: «Не увлекайтесь, но теорию отработайте».

— Думаю, да, — жеребец улыбнулся, — Эх, был бы он здесь, он бы сейчас нам всё рассказал о телескопах. У него ведь дома даже есть любительский. Он очень хватался, как ребёнок, когда купил его себе.

—  Это книги разных годов, — Скуталу склонилась над раскрытыми томами, — Один совсем новый.

— Но страницы почти точь-в-точь. Кое-где сбит текст, но, — Сильвер Спун поправила очки, прищуриваясь, — Кто-то, кажется, ел сладкое в обнимку с этой книгой. Чувствуете? Запах ванили. И пятна на страницах, — она пролистнула страницы, и из-под одной вылетел клочок бумаги.

— Что это?

— Кажется, рецепт, — Сильвер Спун пробежалась по нему глазами, — Конфеты. Облепиха, клюква… Сложный рецепт. Я бы не взялась за такой.

— Бон Бон, пострадавшая в пожаре… Ну. Я знаю, там все пострадали, но суть в том, что Бон Бон, мы с ней контактировали, — затараторила Саммер. — Она рассказывала, что готовила очень сложные конфеты незадолго до фестиваля и пожара!

— Я уже боюсь даже представить, что мы можем ещё найти, — прошептала Скуталу, — Мы столкнулись с Мазерли Степс, мы находим рецепты, как Саммер Бриз говорит, конфет, которые готовили перед пожаром, мы все просто по уши в комиксах Пинки Пай… Что дальше? Странные копии знакомых нам пони, представляющиеся родственниками? Такое было у Эпплблум! Ну, это моя подруга.

— Да. Я знаю её, — закивала Саммер Бриз.

— Эй, девчонки. Скажите мне, — Глэйсер начал играться с вентилями телескопа, — он не развалится?

— Не играйся!

— Эй, Грэй Флад бы разреши... И... Ох, во имя всего, что только есть в этом мире… Саммер… Я…

— Ты сломал что-то?!

— Нет, я, кажется, навёл его на мужское общежитие.

— Если ты увидел что-то пикантное, то мне не интересно, а эти две ещё дети.

— Пикантное… Не то слово… Я очень хочу надеяться, что это кетчуп…

Саммер вздрогнула и взглянула в телескоп. Стараниями Глэйсера он, и правда, оказался наведённым на окно общежития. Многие линзы были разбиты и высыпались, тех, что остались, хватило на немного мутные, но различимые и понятные образы.

— Это же…

— Что там? —  Скуталу подошла к кобылке.

— Тебе не стоит на это смотреть…

— Пожалуйста, Саммер Бриз, скажите, что там что-то пикантное, а кетчуп просто шутка.

— Нет… К сожалению, нет.

Бегом, расталкивая студентов и преподавателей, они добрались до нужной комнаты, Глэйсер бесцеремонно выбил дверь. Сильвер Спун зажмурилась, отворачиваясь. Скуталу мужалась, как могла.

— Кто-то, — пробурчал жеребец, — кто-то очень не любил этого пацана…

— Эм, мистер Глэйсер… — Скуталу прикрыла мордочку копытцем, пытаясь дышать ровно.

— Да?

— Это… Это он. Это Пош.

— Да, — Саммер кивнула, — я видела его только в полутьме, но, если присмотреться... Нет, даже не присматриваясь, он в той же позе! Кто-то посадил его в ту же позу, в которой он был, когда говорил со мной, прежде чем пристрелить меня! Ох, Селестия… — кобылка замотала головой, — Я не знаю, как я выжила! Может быть, именно тогда в меня влезла эта штука, как-то подлатала меня, чтобы попользоваться… Ох, я вообще ничего не понимаю.

— Ещё один культист минус? — Глэйсер вздохнул, — А жаль, он был в чём-то симпатичный даже…

— Он не мог так просто умереть! Это подмена! — Саммер принялась чесать голову, — Мы провозились с Милки Улун так долго, а он… Мы даже не дрались с ним!

— Это самоубийство, — Глэйсер осмотрелся, — Я не знаю, как, но он хотел этого сам.

— Это бессмысленно! — Скуталу вскрикнула, словно её укусили, — Мы действуем по инструкции, которая предполагалась для него! Почему она привела нас к тому, что мы нашли его мёртвым?! Это всё бред! Бред!

— Нет, — Саммер замерла, — Он не смог получить инструкцию и запаниковал. Кем бы он ни был, он не с самой верхушки культа. Он избавился от главного информатора, он пытался избавиться от неё ещё до этого, и от меня заодно, потакая этой штуке, что сидела во мне. А теперь он в проигрыше. Мы опередили его. Он отвлёкся на что-то. Может быть, он слишком увлекся не-культистской жизнью. Скуталу. Во имя Селестии. Скуталу, если бы ты отдала ему эти инструкции, кто знает, что могло бы произойти.

— Мы это и пытаемся выяснить, — пегаска, тяжело дыша, вышла в коридор, — Я хочу, чтобы всё это было просто кошмаром! Чтобы всё это просто оказалось сном! Я проснусь, а я в Понивиле! Мама опять кричит, что я не помогаю с чайными облаками…

— Скуталу, ты знала Поша? — Глэйсер сел рядом, снимая с себя фуражку.

— Да. Он мне иногда помогал по учёбе. Он был умным. Любил объяснять. Я доверяла ему. И, хоть он и, наверное, оказался опасным преступником… Поймите меня правильно, я просто чувствую, что он умер из-за меня! И это… Больно.

— Да, я понимаю, — жеребец тяжело вздохнул, — Могу я посмотреть комикс?

— Что там мы ещё не видели? Может быть, мы вообще ищем что-то не то?

— Я просто хочу дочитать тот смешной выпуск. Про то, как подружка Ти Лав пыталась купить лапши на рынке. О, вот он!

— Как ты можешь думать о смешных историях сейчас, — в голосе Скуталу почти что чувствовалось омерзение, — Вот прямо сейчас, рядом с мертвым телом.

— О, смотри, — Глэйсер не обратил внимания, — мой любимый момент. Она, вся такая модная, подходит к продавцу, просит насыпать ей навскидку килограмм лапши из твердых сортов пшеницы. А продавец-гиена подбрасывает гирю, а потом лапшу, чтобы определить, сколько же «килограмм навскидку». Слишком серьезно воспринял указания. Мой любимый вид комедии.

— Какой же ты… — Саммер прикусила губу, — Ах! Глэйсер, я даже не знаю, что и сказать!

— Он прав! — Скуталу вскочила, — Ещё раз, что было в инструкциях?

— Они требовали привезти книгу и повернуть телескоп…

—  Мы всё время ходим окольными путями, ищем знаки внутри самой книги, но что, если мы сначала разберемся с телескопом! Мы его не поворачивали, как по инструкции! Что, если мы повернём его именно так?

— Хм, — Глэйсер поглядел на бумажку, — Тогда он будет направлен прямо на луну. Вернее, нет. В это время года, — он выглянул в окно, чуть не столкнувшись с наконец-то пришедшим полицейским, которому было суждено разбираться с мертвым культистом, — Чуть выше.

— Увеличения хватит, чтобы посмотреть туда, хотя бы слегка, — пробурчала Скуталу, крутя вентили.

 Остальные кивнули. Сильвер Спун едва стояла на ногах, как, впрочем, и все, кроме Глэйсера, заинтересованно рассматривающего шестерни, вращавшие телескоп.

— Вот. Ничего, однако, необычного. Кратеры. Больше кратеров.

— Мне иногда казалось, что замок Принцессы Луны должен быть где-то там.

— С чего бы? — Глэйсер посмотрел на Саммер с каким-то сожалением, — Она там сидела достаточно долго, чтобы на пушечный выстрел не приблизиться к этому камню.

— Не вижу ничего интересного, — постановила Скуталу, — Я признаю, мы ходим кругами.

Что-то не так. Что они упускают? Пегаска принялась расхаживать по обсерватории, поглядывая то туда, то сюда. Что-то совершенно простое, наверняка!

— О, — Глэйсер вынул тонкий буклетик из-за стеллажа, — Кто-то, небось, потерял это.

— Что там? Если это не журнал для взрослых, то мне уже почти наплевать.

— Нет, Саммер, это просто маленький фотоальбом. Посмотри-ка! Это же Грэй Флад!

— Правда?

Скуталу присоединилась к рассматриванию фотографий, прислонив заснувшую Сильвер Спун к стеллажу, подальше от сквозняка.

Она не знала никого из этих пони, всё прошлые выпуски. А, нет, что же она такое думает! Вот же дядя!

— О, а это, кажется, наша неуловимая маньячка! — Глэйсер указал на фотографию, где среди пони, угрюмо смотревших в камеру, можно было различить стройную, хоть и потертую жизнью, Мазерли Степс.

— Больше бегать она не бедует, — мрачно сказала Саммер, переворачивая страницу.

— Это всё разные выпуски! Кто собрал такой… Странный, — Скуталу покачала головой, — не знаю, как ещё сказать, альбом.

— Не знаю — но какой-то смысл в нём же, наверное, для кого-то был-аааааа! — Саммер отскочила в сторону, — Милки Улун! Там Милки Улун! На последней странице!

Среди пони-выпускников стояла странная, бледно-зелёная кобылка с длинной, соломенно-жёлтой гривой, перевязанной безвкусным красным бантом.

— Хм, — Скуталу перелистнула назад, — Смотрите! Здесь тоже! И, — она перелистнула ещё раз, — И здесь! Она на каждой странице! Даже чёрно-белых!

— Да. Без цвета её тяжелее узнать, — Глэйсер листал альбом, рассматривая каждую фотографию, — Это не похоже на одну и ту же пони, хотя они и жутчайше одинаковые.

Раздался зевок — проснулась Сильвер Спун и, пытаясь отвлечь себя, принялась перечитывать комикс.

— Мой дядя очень чувствителен к происходящему в жизни… Он бы вспомнил, если бы заканчивал академию с разыскиваемой преступницей. Я имею в виду, Милки Улун. Её ведь объявляли в розыск?

— По её приметам. Полностью всю информацию знали лишь в высших кругах.

— Он председатель в министерстве науки. Он бы знал. Он ведь даже предупреждал меня о красных бантах и жёлтых париках.

— О, у нас большие девочки в команде, оказывается, — усмехнулся Глэйсер.

— Он учился на астронома, — продолжила Скуталу, — А ваш Грэй Флад?

— Он, наверняка, мог хотя бы быть вольным слушателем, —  согласилась Саммер, — знаешь, я не удивлюсь.

— Но, не думаю, что Мазерли Степс училась на астронома.

— В её выпуск обсерваторию уже закрыли — она моложе моего дяди.

— Милки Улун всегда появляется среди астрономов, если их нет, она просто в толпе учащихся. Я не понимаю…

— Она основала культ, — пожал плечами Глэйсер, — Может, она придумала, ну, или её предшественники придумали свои идеалы, глядя на звёзды?

Не сдаваясь, кобылки листали книги, ища хоть какие-то зацепки, благо время было, а Глэйсер, вероятно, получал удовольствие, пиная в переносном, а может, иногда и в прямом смысле, высший руководящий состав.

Зимний вечер настал быстро, заполнив небо чернотой и звёздами.

— Ну что? — Саммер Бриз широко зевнула, — Ещё раз глянем?

— Да, наверное, — Скуталу выдавила улыбку, — Я так хочу спать…

Скуталу прильнула к телескопу, но взору предстала лишь луна, уже сдвинувшаяся в сторону. Звезды помигивали в холодном небе, напоминая о том, что пора бы спать.

— Мы едва стоим на ногах, — Саммер подошла к Скуталу, подставляя бок, чтобы та могла опереться, — давай я провожу тебя и Сильвер Спун до комнат. Вам надо поспать. Глэйсер и полиция патрулируют коридоры, я тоже буду рядом, если что.

— Спасибо, — пегаска улыбнулась, — Я не против выспаться… Но я боюсь представить, как я буду метаться с утра, после всего произошедшего-то!

— Да. На одном адреналине вы обе справились, как настоящие подготовленные бойцы, но как только поспите… Если что, я могу попросить, чтобы вам вызвали какого-нибудь психолога.

— Нет, только если будет совсем не по силам, — Сильвер Спун зевнула, — Я думаю, я справлюсь…

— Ты пережила сегодня несравненно больший шок, чем мы.

— Нет, Скуталу, — кобылка вздохнула, — Я была где-то подсознательно готова. Мама либо мертва, либо не любит меня. Теперь, как мы знаем, и то, и то. Поплачу в подушку пол ночки, потом высплюсь.

— Это уже, — пегаска покосилась начала на подругу, потом на Саммер, — Это ведь не очень здоровый уровень сарказма?

— Скуталу. Пусть она поспит рядом с тобой, — Саммер завела обеих кобылок в одну комнату, — Вам обеим сейчас нужно, чтобы кто-то был рядом.

— Да, кстати, — Сильвер Спун легла на кровать, тут же свернувшись в комок, — Садовница… Кто пил с ней чай?

— Я выясню, — Саммер Бриз немного напряглась, — Я совсем забыла о ней.

— Держи нас в курсе? — Скуталу пристроилась рядом с серой кобылкой, — Если это, конечно, возможно.

— Вы обе — важные свидетели. А главное, — Саммер улыбнулась, хотя сама едва держалась, чтобы не упасть и не побиться в накатывающей после всего пережитого истерике, — Вы — очень смелые пони, которые ценят жизнь и друг друга. Я горжусь вами. Если когда-то решитесь, то знайте, в полиции, особенно под крылом лейтенанта Грэй Флада, ну, крылом метафорическим, такие очень в цене. Спокойной ночи.

— Спокойной.

Сон пришел мгновенно, и так же мгновенно пришло пробуждение. И, ох, без сомнений, первое, что случилось, стоило Скуталу проснуться, это паника. Сильвер Спун уже не спала и сидела, покачиваясь, на краю кровати.

— Ты как?

— Не знаю, — земная кобылка покачал головой, — Я вообще не знаю, что с моей жизнью. Это ведь не сон был, да?

— Боюсь, что нет.

— Скуталу, Если моя мать… Голден Форк… Если она была монстром, этой штукой… Стрёмной, пульсирующей змеёй, то… Я тоже такая же?

— Нет! — Скуталу дернула подругу к себе, — Ты полностью нормальная! Слышишь?

— Я слышу.

— Тем более, ты же слышала, что говорила Мазерли Степс? Она говорила, что той штуке было нужно новое тело, это значит, что с твоим телом всё в полном порядке!

— Наверное.

 Кобылка отстранилась, слезла с кровати и неуклюже покрутилась на месте, — Просто я немного боюсь... Я всё ещё боюсь.

— Я помогу. Если что случится, я помогу.

— Брайт Аква тоже обещала помочь, — Сильвер Спун смотрела на стену, словно там что-то происходило, — И Саммер Бриз. Они обе… Нет, нет, я понимаю. Саммер Бриз теперь в порядке, а мама… Монстр, да, монстр мёртв. Я просто оказалась в гуще странных, бессмысленных событий, наполненных чем-то, о чём нас никогда не учили. И затянула в это и тебя.

— Эй, я же сама хотела помочь!

— Я хочу отдохнуть. Ты можешь одна пойти к Саммер Бриз? Я посплю ещё несколько часов. Ты знаешь, — земная кобылка поднесла копытце к шее, — когда эта штука пыталась влезть в меня… Я почувствовала, что это правильно. Что это нормально. Вот она — цель моей жизни. Я бы и не сопротивлялась, но… Ты так кричала. Да и не только ты. А в глазах Саммер Бриз был такой дикий страх… Только это и уберегло меня.

Скуталу приобняла подругу, подождала, пока дыхание той восстановится, одновременно глубоко дыша, направляя и её на тот же ритм.

— Я приду после разговора с Саммер. Принесу поесть. Надо будет как-то Свити Белль и Даймонд Тиаре сказать, что мы в порядке, но пока не можем приехать. Я что-нибудь придумаю.

— Спасибо, — кобылка кивнула и прилегла на кровать, закутавшись в одеяло, — Кстати, сможешь принести ту книжку комиксов, если с ней больше не пытаются ничего сделать? Я немного отвлекаюсь, когда читаю комиксы. Там как раз была история, как Ти Лав решила ради смеха закончить одну и ту же школу несколько раз, но в разное время. Она же парадокс, ей можно. Вчера эта история помогла отвлечься, — она улыбнулась, — Кстати, сейчас уже завтра или… Какой вообще день?

— Это я тоже выясню. Отдыхай.

Проспали они, как оказалось, почти до вечера. Саммер была уже более собранная, выглядела она не в пример здоровее, чем когда-либо, когда Скуталу приходилось её видеть.

— Как спалось?

— Я не заметила, — пегаска попыталась улыбнуться, — Сильвер Спун ещё досыпает.

— Да, ей это надо. Скуталу, кстати, тебя кое-кто навестить приехал. Ну, как приехал, теперь придётся быть здесь до снятия оцепления.

— Кто? — немного недоверчиво проговорила пегаска, — Подруги бы сюда не попали.

— Не подругами едиными, — ухмыльнулась кобылка, — Там, в обсерватории, как раз общается с Глэйсером. Не бойся, тебе можно туда ходить.

— Не уверена, что сильно хочется, — пегаска повернула к лестнице, — но, если настаиваешь.

В круглом помещении всё так же гуляли сквозняки, всё так же книги валялись то там, то сям.

— Вы можете подтвердить, что это вы? — Глэйсер допрашивал кого-то с таким же пристрастием, как и вчера.

— Да. В принципе, — отвечал ему знакомый голос, — Это я, это уж точно. Этот вот, слева от меня, мой лучший друг, он сейчас в фермерство удалился, не общаемся почти, ну, это наш декан.

— Дядя! – Скуталу пересекла всю залу за два прыжка, — Дядя, ты приехал!

Единорог отвлекся от альбома, чтобы без лишних слов прижать к себе пегаску, не скрывая дрожи.

— Я так рада! Я даже не знаю, мне просто был нужен кто-то, кто приедет, — Скуталу не заметила, как заплакала, — Ох, ты даже не представляешь, что случилось!

— Этот молодой жеребец, — он кивнул на Глэйсера, — и его помощница уже рассказали мне в краткости, но я с радостью, если ты захочешь, выслушаю, — он улыбнулся, приседая перед Скуталу и осматривая её, —  Я не мог не приехать! Я как услышал, то никак не мог усидеть. Я очень, очень волновался.

— У нас здесь, вообще-то, важный разговор, — Глэйсер похлопал по фотографии, — Это важно.

— Простите, — единорог кивнул, — Я просто немного отвлекся. Давайте сразу к важному вопросу? Я хотел бы провести время со своей племянницей, я отпросился со всех ближайших заседаний, чтобы помочь ей перенести все эти потрясения.

— Поверьте, она и сама справляется. Итак. Вам знакома эта кобылка, — Глэйсер указал на Милки Улун на фотографии, — Она училась с вами.

— Я… Я не знаю, — Пуэр Скут прищурился, — Я знаю, на кого она похожа, но я бы помнил! Я хорошо помню всех, с кем учился! У нас была всего одна кобылка на курсе! И, кажется, её на этом фото, почему-то, нет.

— А вы можете описать её?

— Ох, проще простого, — единорог засмеялся, смущенно, словно подросток, — только, обещайте не смеяться?

— Я постараюсь.

— Вы видели, наверное, комиксы не так давно идут? Там главная героиня с такой аквамариновой гривой. Вот она была точно такая же, один в один, вплоть до метки. Меня даже сватали к ней из-за чайных дел, но не сложилось.