FO:E - "Проект Титан"
Им потеря - нам добыча
[ЗАДАНИЕ: В ПРОЦЕССЕ]
[ПРОНИКНОВЕНИЕ, ИЗЪЯТИЕ, ЗАЧИСТКА]
[МЕТЕОСТАНЦИЯ №4. ЗАЧИСТИТЬ. НАЙТИ КООРДИНАТЫ НПЦ «СТОЙЛ-ТЕК». НЕ ПРОЕБАТЬСЯ]
[УРОВЕНЬ УГРОЗЫ: СЛАБЫЙ\УМЕРЕННЫЙ].
Проснулся я от запаха еды. Наверняка это была еда. Что еще, кроме еды, могло так божественно шипеть, скворчать и пощелкивать на сковородке? Запах был необычный – точно не переработанные водоросли или чипсы из отходов. И не улитки. Ненавижу улиток – жаренных, вареных или (брррр!) живых, как их трескает Васс. И что она в этих живых соплях, спрашивается, находит? Этот же запах был сытным и совсем незнакомым, поэтому я решил еще немного полежать, приходя в себя после всего произошедшего и определиться, что вообще тут происходит.
Мне показалось, что если бы чудовища или рейдеры нас нашли, то уж точно не стали бы угощать завтраком. А вот осторожно ощупывать мое тело они бы точно решились, но перед этим наверняка пустили бы в голову парочку пуль – так сказать, для надежности и безопасности, как говаривала мать.
— «Вайхо-о-о…» — негромко протянул где-то рядом знакомый голос, и по моим ребрам скользнула утренняя прохлада, когда прикрывавшее их крыло приподняли чьи-то копыта. Дальше изображать из себя спящего было уже просто глупо, поэтому я присел и, не обращая внимания на отпрянувшую полосатую фигуру, потянулся, при этом, не удержавшись, зевнув. Понятное дело, что выходя на поверхность, нам иногда приходилось подстраиваться под привычки и образ жизни наземников, но я так и не понял, что такого особенного они находят в этих ранних пробуждениях, да и вообще, вся эта чехарда со сменой дня и ночи довольно долго ставила в тупик.
Первой новостью была сковорода – носившая следы старательной, но не слишком умелой чистки, она горделиво возвышалась на треножнике из металлических трубок, в которых я с трудом опознал обгоревшие стволы от рейдерских самопалов. В ней, постреливая в воздух струйками дыма, шкворчала какая-то белая и, как я и подозревал, соплеобразная субстанция, быстро приобретавшая жутковатый белый цвет – ну прямо как вырванный из черепа глаз. Сходство с последним усиливалось из-за парочки плававших в ней желеобразных комков бурого цвета, каждый из которых напоминал радужку без зрачка. Заметив мой остановившийся взгляд, сидевшая рядом полосатка метнулась к костру, но не для того, чтобы вышвырнуть эту гадость, а наоборот – ухватив сковороду за деревянную ручку, она подергала ее над огнем, а затем сыпанула сверху немного пепла и золы от вчерашних углей, вновь принимаясь ловко дергать за ручку, заставляя содержимое с раздраженным шипением подпрыгивать над горячей поверхностью сковороды.
Я вдруг почувствовал подкатывающий к горлу ком тошноты, и лишь нарастающий свист стоявшего там же чайника заставил вскочить, забыв о желании вывернуться наизнанку, да и вообще о том, откуда вообще взялся сам чайник, булькавший у костра.
Ведь лучшего приглашения к завтраку для всяких чудовищ было бы сложно придумать.
— «Мренго-о…» — протянула зебра. Закрыв сковороду помятой крышкой, в которой я с трудом опознал наплечник самодельной брони, принадлежавшей лидеру одной из банд, она сдвинула ее на край очага, после чего снова, с опаской и плохо скрываемым интересом, посмотрела на мой бок – «Веве ни кутока куа вату ванаорука?».
— «Нет» — это было сказано несколько мрачнее, чем я хотел, но на то была своя причина. Думаю, я правильно понял вопрос полосатой сумасшедшей, судя по ее размахивающим передним ногам. С годами чувство злости на вселенскую несправедливость несколько притупилось – Пустошь показала мне, что я родился еще не с самым страшным из ее проклятий на теле! – но разочарование в зеленых глазах вдруг укололо куда больнее, чем я ожидал. Подняв свои обезображенные конечности, я расправил спицы, натянув расположенные между этими длинными и тонкими костями фиолетовые перепонки… после чего, скривившись, демонстративно помахал каждым крылом, заставив те изгибаться, словно резинки – «Увы, нет. Я не способен летать».
Крыло, всеми своими костями жалобно изогнулось, будто сделанное из резины.
Скрывшиеся когда-то в подземных убежищах, не ушли от разложения Пустоши. Они лишь отстрочили его. Но рано или поздно разлагающее дыхание убитого мира просачивается даже в самые глубокие, самые крепкие схроны.
Я не знаю, была ли это одна из болезней, время от времени приносимых с поверхности; ухудшающееся ли качество воды и еды, еще производимых едва дышащим оборудованием стойла, или же радиация, это дыхание Пустоши, которого невозможно избежать. Что бы из этого ни было причиной, я родился таким – «ущербным», по словам Васс, никогда не упускавшей напомнить мне об этом. Со временем, все перегорело, превратилось в пепел и грязь, которые я растоптал и размазал внутри, но все-таки… Да, мне было неприятно это признавать, неприятно показывать, что я калека – но почему-то я не хотел обманывать эту полосатую дурынду, делая вид, что тоже отличный летун, как остальные, вырвавшиеся из заточения в стойле.
Я решил, что пусть уж лучше ко мне относятся с пренебрежением, чем с презрением, когда вскроется мой обман.
— «Хапана?» — не знаю, какое впечатление произвела это демонстрация на зебру, но явно заставила ту задуматься. Думала она, признаться забавно – с полной самоотдачей, присев и сложив копыта на груди, одно из которых подпирало положенный на него подбородок. Морда вся такая хмурая и сосредоточенная, а между пухлых губ виднеется кончик розового языка – ну прямо живая копия статуи Философа, согласно учебникам стойла, украшавшего когда-то площадь перед дворцом в Кантерлоте. Эта задумчивость почему-то показалась мне довольно обидной – уж лучше бы она рассмеялась или дразнилась, как сестра, или пренебрежительно сморщилась, как остальные, поэтому я и сам не заметил, как подхватил изуродованным крылом лежащие у изголовья ножи.
«На каждую выгоду – невыгода. На каждую невыгоду – выгода» — таким, кажется, был мой первый выученный урок.
С глухим стуком, ножи входили в подброшенное поленце, заставляя его вращаться и отлетать все дальше и дальше. Заточка не подвела, ни один не скользнул мимо, хотя с парой последних я налажал, попав не в центр, а с краю, пробив и без того отслаивающуюся кору. Впрочем, кажется, заметил это лишь я и полосатка, при первом блеске железа мгновенно шмыгнувшая за сваленные неподалеку мешки, черно-белой молнией вылетела из своего убежища, бросившись к упавшему чурбачку.
Даже из уродства, как оказалось, можно было извлечь выгоду. Особенно если тебя мотивирует драчунья-сестра, в которую я наловчился кидать самые разные вещи, легко попадая той в лоб даже свисая с потолка атриума или пещеры, куда она любила меня загонять.
— «Иджабу-у…» — протянула она, так и эдак поворачивая полено. Кажется, это снова придало ей пищи для размышлений, но на этот раз раздумья были гораздо короче, и спустя какое-то время, наполненное кряхтением и треском несчастной деревяшки, передо мной легли все пять ножей и кольцо, при виде которого я почувствовал, как кровь приливает к моим щекам. Да и не только к ним, между прочим. Сев напротив, полосатая дурочка вновь кивнула каким-то своим мыслям (ох, не к добру это!), после чего решительно повернула это странное украшение, со скрипом и звонким щелчком, разделившимся на две золотые полоски, одна из которых, со смешной торжественностью, была протянута мне.
«Не понял…».
Взяв предложенное украшение, я непонимающе уставился на зебру. Увидев, что я замешкался, она вновь сделала такие глаза… Ох, Мать Ночи и все твое долготерпение! При виде этих подрагивающих губ и огромных глазищ, готовых наполниться слезами, я обреченно вздохнул и неуверенно потащил его к своему паху.
«Кажется, стереться до голого места можно не только в стойле…».
— «Хапана! Сио хиуйо!» — кажется, я несколько обманулся в своих ожиданиях, и хотя мой дружок уже выползал из своего убежища, копыта зебры остановили мою ногу. Пригнувшись грудью к земле, она без малейшего стеснения вновь пролезла между моих передних ног и, совсем несерьезно хихикнув при виде эдакого приветствия, принялась копошиться внизу живота. Ее черно-белая шея и спина скрыли от меня происходящее, заставив не на шутку обеспокоиться этой возней, хотя вначале мне показалось, что ничего страшного не произошло – «Субири…».
Раздавшийся щелчок и ощущение холодной стали, сдавившей мои бубенцы, заставили меня вскочить, покрываясь холодным потом.
— «Хапа!» — боли не было, и лишь поэтому ножи остались там, куда их положила эта придурковатая полосатка. Опустив голову, я охренело обозрел свою мошонку, на которой теперь красовалось это проклятое кольцо, плотно охватывающее кожицу чуть выше вызывающе торчащих яичек. Слегка прихваченные полосой золота и искорок алых камней, они стали выглядеть не только больше, но даже как-то угрожающе, как мне показалось, солидно покачиваясь под весом эдакого украшения. Подняв голову, я уже открыл было рот, чтобы потребовать снять с меня эту хреновину, иначе… Однако так и остался стоять с глупо распахнутым ртом при виде этой сумасшедшей, прилаживавшей другую половину кольца себе в ухо, попутно пытаясь сдуть непокорную черно-белую прядь, упорно лезущую в глаза. Конечно, следовало наорать на нее, укусить или ударить за такое самоуправство, или хотя бы твердо потребовать убрать это нелепое самодельное украшение (на поверку, оказавшееся не таким уж и грубым, как мне казалось), но… Увы, как считали мои родственники, я был не самой светлой звездочкой на небе, поэтому они точно бы не удивились, увидев, как мое копыто стремительно поднялось, а затем медленно опустилось, и осторожно поправило черно-белую прядь. Странно, от этого незамысловатого жеста полосатая прямо-таки расцвела, и на ее губах (все больше сводивших меня с ума, признаю), появилась довольная улыбка.
Даже не представляю, что могло ее так обрадовать – мое внимание или эти грубые украшения, одно из которых теперь оттягивало ее ухо, а второе — мои бубенцы.
Не знаю, к чему бы все это пришло (или знал, и почему-то не протестовал), но ситуацию разрядил мой свирепо зарычавший живот, напоминавший своему хозяину о той пачке сушеных водорослей с грибами, которые я в него кинул всего… пару суток… назад? Признаться, я совсем потерял счет времени и сообразил о том, что прошло уже несколько ночей (или дней, если вести счет по наземному времени) с тех пор, как я глотал ту почти безвкусную субстанцию, размоченную собственной слюной. К счастью, потерять сознание от голода мне не дали – услышав этот грозный призыв, уже поглаживавшая мой пах полосатка мгновенно отстранилась, на секунду прибив меня к месту взглядом широко распахнутых глаз, после чего радостно поволокла к костру, едва ли не подталкивая под задницу головой.
«О, Мать Ночи и вся твоя утонченность, ну за что это все мне, а?».
Увы, Госпожа не ответила. Она вообще редко ответствует дуракам. А я был дурак, да еще какой, с чем согласился бы всякий житель моего стойла. Ведь я не убежал, не обругал и тем более не ударил эту ушибленную на всю голову кобылу. Даже не покусал, как сделала бы куда более боевая сестра! Вместо этого я, содрогаясь, глядел на белое нечто, все еще тихо шкворчавшее на сковородке. В ответ, нечто глядело на меня, явно не радуясь приближению вилки, неуверенно застывшей над ним.
— «Кула!».
«О, Мать Ночи! Как же не хочется вот так вот глупо умирать!».
— «Хапа вача никусаиди, е-е…» — я не знал, о чем воркует сидящая напротив полосатка, но кажется, таким тоном кобылы стойла разговаривают с капризными жеребятами, не желающими кушать такую замечательную, пресную, а главное, не глядящую тебе в глаза стойловскую еду — «Йум-йум!».
Закрыв глаза, я открыл рот, надеясь не уронить достоинство хотя бы сейчас, перед неминуемой…
«А ведь… вкусно? Да ну, не может быть!».
Оказывается — может, и я не заметил, как заглотал еще несколько кусков, остановившись, когда вилка царапнула дно сковороды.
Увидев, как я с трудом оторвался от странного кушанья и толкаю к ней посудину, зебра отпрянула и отчаянно замотала головой, хотя я видел, как ее глаза не раз и не два возвращались к оставшейся на ней еде. Именно эти взгляды заставили что-то внутри ощетиниться от странного чувства презрения и какого-то иррационального испуга, причем по большей части к самому себе. Для жителей стойл, как я уже понял, концепция голода вообще была чем-то странным и почти нереальным – пусть наша еда, по большей части, и была продуктом глубокой переработки отходов, любой из живущих в стойле с раннего детства приучал себя думать, что чипсы и прочие синтоблюда появлялись из раздатчиков по волшебству, и лишь никогда не черствеющие, но тоже весьма поднадоевшие двухсотлетние тортики выдавались только по праздникам. Впрочем, приготовившая этот завтрак полосатая не отставала и, убедившись в том, что слопав половину сковороды я категорически отказываюсь от продолжения, подталкивая к ней остальное, с не меньшим энтузиазмом схватилась за вилку, после чего еда мгновенно исчезла, словно по волшебству, заставив меня удивленно захлопать глазами.
Может, какая-нибудь таинственная магия этих полосатых земнопони?
В общем, завтрак получился просто отменным, ведь, признаться, подобной вкусноты я не пробовал со времен моего первого морковного тортика. Буквально сметя все, что оставалось на сковородке, зебра схватила ее, и вместе с вилками отправилась к ближайшему кусту, где и принялась зачем-то ее зарывать, закидывая влажным песком. Для чего – спрашивать я не решился, скорее страшась получить на это ответ, чем действительно желая узнать, что это был за странный обряд полосатых. Тем более, что время перевалило далеко за полдень и следовало поторапливаться, поэтому я решил оставить зебру в покое (не шумит – уже хорошо), чем бы там она ни развлекалась, и приступил к вдумчивому потрошению повозки, с помощью оторванной от борта доски вываливая землю с навозом в поисках еще чего-нибудь интересного.
Интересное не преминуло найтись и вскоре я подтащил к очагу здоровый мешок железяк. Внутри него обнаружилось все то оружие, из которого, еще несколько дней назад, члены банд увлеченно палили в меня и друг в друга. Эта операция и в самом деле удалась, и я даже чуть-чуть возгордился, когда вспомнил, как продумывал все шаги, как распространял слухи и понемногу сгонял их к месту гибели, «случайно» отпустив нескольких мобстеров, побежавших докладывать своим главарям о том, что их конкуренты решили встретиться в старых развалинах колледжа. Впрочем, гордость длилась не долго, стоило лишь мне вспомнить о том, чем закончилась эта операция, больше похожая на авантюру, однако, странное дело, я нисколько не приуныл, а даже начал мурлыкать себе что-то под нос, разбирая старое, изношенное оружие и броню. Кто бы ни собирал весь этот хлам, к делу он подошел обстоятельно, снимая с тел все, что было не прибито и привинчено хотя бы на четыре болта. Впрочем, о личности этого обстоятельного мусорщика я начал догадываться, особенно после того, как заметил, с каким упорством за мной следили зеленые глаза полосатки, все еще прятавшейся за кустом. Почему она оказалась там одна? Каким образом узнала о происходившем побоище? Где были остальные ее соплеменники, или как там назывались группы зебр, кочующих по землям давно поверженного врага? Эти мысли заняли меня настолько, что я не заметил, как их непосредственная причина бросила надраивать сковороду, и уже какое-то время сидела возле меня, с интересом глядя на мои потуги рассортировать порядком потасканный огнестрел. Заметив растущую кучу того, что я определил как ненужное, она подсела к ней и начала ковыряться в ржавом металлоломе, выискивая в нем приклады от ружей, в одном из которых, наконец, обнаружился пенал с масленкой, отверткой и парой ключей. Признаться, это было для меня неожиданностью, как, впрочем, и для его прошлых владельцев, о чем говорило немалое количество скопившейся вокруг него грязи. Радостно хлопнув копытами, полосатая торжествующе посмотрела на меня и, убедившись в том, что я внимательно наблюдаю за ее действиями, принялась соединять разобранные детали, выискивая среди них наименее ржавые, соединяя их одну с другой. Это получалось у нее очень ловко, хотя я и не сразу понял принцип, по которому она разбирала самодельные пистолеты и самострелы на части, некоторые из которых откладывала в сторонку, в то время как самые ржавые и гнутые отправлялись в мешок. Я вообще не был фанатом всех этих громыхающих штук, из которых жаловал разве что пулеметы из-за плотности создаваемого ими огня – мне больше нравилось сходиться с жертвой вплотную, глаза в глаза, и видеть, как жизнь эти самые глаза покидает, чтобы ощущать вкус и запах ее крови…
Вздрогнув, я понял, что замечтался и поспешно схватился за отброшенный нож, по мнению полосатой, достойный разве что кучи с металлоломом, в которую она отсортировывала все, по ее мнению, не пригодное для дальнейшего использования. Не знаю, где она такому научилась, но все же не стал ей мешать превращать кучу оружия в другую кучку, поменьше, в то время как я выгребал из обеих все то, что имело лезвие или что-то похожее на него. Похоже, белое оружие эта полудурочная делила по принципу «сверкает – значит хорошее», хотя большая часть таких ножей была просто полосками кое-как заточенной и небрежно отполированной стали, даже на мой непритязательный взгляд. Кое-как отсортировав полный мусор от неполного, я нашел несколько приемлемого качества ножей, которые решил использовать как метательные из-за небольших рукоятей, и занялся их правкой на ближайшем камне с достаточно плоской вершиной. За ними последовали тесаки и, наконец, здоровенный ножище с толстой деревянной рукоятью, широким лезвием с хищно загнутым острием и устрашающего вида зубцами насечки на обухе, просто кричавшими об эквестрийском происхождении этого монстра. Хоть и тронутый ржавчиной, он был тяжел и крепок, всем своим видом напоминая земнопони, когда-то нежно любивших такого вида ножи. Кое-как соскребя с оружия ржавчину, я как мог рассовал их в петли ременной сбруи, после чего отправился проверять, как идут дела у полосатой безумицы, с сопением оттиравшей с металла ржавчину и налипшую грязь. Как и следовало ожидать, дела шли не очень, и после вдумчивого перебора ей удалось собрать не так уж и много оружия, которое можно было бы взять с собой. Остальное отправилось в общую кучу железа, годного разве что на переплавку, если бы кому-нибудь на Пустоши пришла в голову подобная блажь. Однако моя попытка забрыкать этот металлолом под телегу, чтобы его там никто и никогда не нашел, натолкнулся на сопротивление полосатой – совсем потерявшая страх и, наверное, совесть, кобыла отчаянно сопротивлялась моему желанию избавиться от лишнего груза, пока, наконец, не сгребла все эти милые ее сердцу железочки в старый мешок, на который, в конце концов, и уселась, вытаращив на меня свои зеленые гляделки.
— «Ну, вот и что ты будешь с нею делать?» — пробормотал я, морщась и потирая висок от ощущения мысли, снова пришедшей в голову, причем совершенно без приглашения. И вот чего такого смешного я сказал?
«Ну вот что ты до нее домотался? Оставь этой дурочке ее цацки, и не морщи над чужими проблемами собственные мозги».
«Угу. А кто же тогда это все потащит? Эта сопля?».
«А вот тут, дружок, ты, как всегда, не прав» — веселье исчезло, и мысль снова лязгала сталью, как наш сержант Блум, распекавший очередного неудачника, попавшегося на злостном нерадении – «Запомни: в армии инициатива всегда ебет инициатора! Причем не в том смысле, каком ты сейчас подумал, маленький извращенец!».
«Жалко же…».
«Жалко будет, если она погибнет, и тебя утащит вслед за собой! Думаешь, она просто так тут шарится, одна-одинешенька, по этой помойке?».
«Не думаю, и думать не хочу!» — мысленно отрезал я, со вздохом поднимаясь на ноги. Сидевшая напротив полосатка тоже вскочила и, увидев, как я забрасываю на спину мешок с более-менее пригодным к использованию барахлом, с готовностью полезла под свой, с кряхтением навьючивая на себя тяжело гремящий тюк с металлоломом и, кажется, даже не подозревая о том, что над ней уже нависло моё карающее копыто.
— «Пригнись!» — не знаю, чего она снова так испугалась, сжавшись в один полосатый комочек при виде занесенной над нею ноги. Что я ее снова ударю, быть может? Но для меня в тот миг была важнее та здоровенная хрень, которая приближалась к нам из-за кустов, выдавая себя здоровенным хвостом, маячившим над пожухлыми ветками. Состоящий из заходящих один за другой бурых сегментов, он заканчивался шарообразным наростом с крайне неприятным на вид крюком, на конце которого я разглядел подозрительно сверкавшую каплю. Именно она и привлекла мое внимание, заставив опустить копыто на голову зебры, прижимая ее к земле, чтобы получить возможность метнуть в приближающуюся вражину хотя бы пару ножей.
— «Да чтоб ты сдохла, тварюга!» — от души пожелал я здоровенному существу, выбежавшему из-за куста. Именно выбежавшему – габаритами не уступавшая повозке, она ловко передвигалась на восьми суставчатых ногах, как-то очень мерзко и вразнобой топотавших по подсохшей грязи, воздев над собой заднюю часть тела, без предупреждения переходившую в жирный хвост с насторожившим меня крюком. Впрочем, здоровенные клешни, нацелившиеся в мою сторону, показались мне не менее опасными, поэтому я постарался как можно быстрее сбросить со спины сумки, прикрыв ими ойкнувшую от неожиданности полосатку, после чего отскочил подальше, готовясь в любой момент задать стрекоча.
Не знаю, что это была за тварюга такая, но у меня вдруг возникли некоторые мысли о том, откуда мог взяться наш завтрак.
Как бы то ни было, эта насекомая дрянь прибежала сюда не просто так, а судя по жадно блестевшим глазам, похожим на две стекляшки, выступавшие по бокам головы, теперь уже она собиралась позавтракать, и я знал, кто же будет в ее меню.
«Бей по ногам. Или в глаза, если сумеешь» — напряженная и мрачная мысль появилась абсолютно некстати. Ну, по крайней мере, я так подумал в тот момент, зачарованно глядя на морду чудовища, на которой обнаружилась еще одна пара клешней, между которыми чернела смрадная щель носа – «Не прыгай на спину, он только этого и ждет, чтобы жалом пырнуть».
— «Да я и не собирался…».
«Угу. Другим расскажешь» — еще один нож вылетел из разогнувшегося крыла, но, как и первые два, лишь царапнул твердую шкуру, оставив на ней едва заметную полосу – «И это не шкура. Это хитин – смесь кожи и кости».
— «И мне это прямо сейчас необходимо узнать?!» — пробормотал я, все быстрее пятясь мимо телеги, прочь от мешков и спрятавшейся под ними зебры, уводя за собой преследующую меня тварь. Весь ее облик походил на какого-то промышленного робота, усиливая это впечатление многосуставными конечностями с клешнями, не говоря уже о движениях, больше похожих на движения какого-то механизма. Механизма, тем не менее, шустрого и смертельно опасного, в чем я смог убедиться, когда стремительно рванувшаяся вперед клешня едва не снесла мне голову с шеи, лишь по счастливой случайности наткнувшись на тележный борт. Еще два ножа отправились в ноги, но лишь один попал в сустав, заклинив задергавшуюся конечность в полуразогнутом положении, не слишком заметно замедлив эдакую тварь.
«Молодец. Только в одну сторону, понял? Бей с одной стороны!».
— «Я… Не успею…».
«Надо. Старайся» — мрачно и несколько напряженно подумалось у меня в голове. Ирония и нахальство пропали, оставив лишь напряженную сосредоточенность, подхлестывающую, словно розга – «Может, у тебя меч где-то припрятан?».
— «Нет!» — отскочив еще дальше, я оступился, и кубарем покатился по склону, мечтая лишь об одном – чтобы не закружилась голова. Иначе…
«Вставай! Не лежи!» — рыкнуло внутри, но я и сам не нуждался в предупреждениях, вновь вскакивая на саднящие ноги. Где-то внутри родилась и умерла гаденькая мыслишка о том, что преследующая меня тварюга могла бы и обратить свое внимание на полосатую дуру, отстав на какое-то время от меня, но тотчас же была растоптана – я еще не опустился настолько, чтобы… Придумать самооправдание мне не дали, и не успел я вскочить, как передо мной уже замаячила мерзкая рожа чудовищного насекомого, в которую полетели последние остававшиеся у меня ножи.
Увы, это не произвело на него того впечатления, на которое я рассчитывал, но хотя бы заставили отскочить, скребя по земле изуродованной лапой.
«Нужно что-то придумать. Нужно что-то…» — медленно отступая, лихорадочно думал я. Медленно – потому что не мог заставить себя повернуться спиной к этой дряни, от вида клешней которой меня бросало в пот и непроизвольную дрожь. Никогда не считал себя слабовольной истеричкой, но такая вот хрень, я уверен, произвела бы впечатление даже на нашего сержанта, от помощи которого я бы не отказался в этот момент. Да что там не отказался – я был готов проползти на пузе до самого стойла, где обнимать его за ноги до тех пор, пока он не согласиться отправиться туда, где живут подобные страхопонины, и выжечь их гнездо дотла. Увы, ни Блума, ни кого-то еще вокруг не наблюдалось, а если бы они и были неподалеку, то ничем себя не обнаруживали и с интересом глядели на разворачивавшуюся трагедию, для кого-то являвшуюся просто завтраком. Отступая все дальше и дальше, я машинально переступил через что-то твердое, попавшееся под копыто, и лишь по счастливой случайности опустил глаза на то, что вначале принял за какую-то железяку, валявшуюся на земле…
— «Да штоб меня!».
«Ну ничего ж себе».
— «Точно!» — времени обдумывать повороты судьбы просто не было, как не было времени и желания привередничать, хватая ртом грязный, воняющий чем-то кислым десятимиллиметровый пистолет. В тот миг он показался мне какой-то копытной мортиркой, но надвигавшаяся на меня смерть в виде щелкающего клешнями чудовища не оставляла ни времени, ни выбора на раздумья, чей же это был пистолет. Впрочем, чьим бы он ни был, сделавшие его пони знали свое дело. Знали и любили, как мне показалось, когда пистолет сильно, но достаточно мягко толкнулся мне в рот, с грохотом посылая первую пулю в резво скакнувшего вперед монстра.
«В сочленения клешней бей!».
«А вот хрен!» — я не знал, сколько патронов оставалось в магазине этого чудовища, поэтому побоялся рисковать, попытавшись резким прыжком уйти в сторону. Увы, эта гадина хоть и двигалась как робот, но делала это как очень и очень быстрый робот, поэтому мой маневр привел лишь к тому, что я чуть не лишился кисточек на ушах, когда над ними щелкнула одна из клешней.
«Идиот! Вперед!» — краем глаза я видел, как сбоку приближается что-то неимоверно быстрое и понимал, что ни назад, ни в сторону отскочить уже не успею. Умом понимал, но тело еще надеялось, еще хотело жить, причем долго и счастливо, поэтому просто орало на меня, мыслями и движениями мышц бросая вперед, прямо под бок этому паукообразному существу. Очутившись между клешней и передней лапой чудовища, я в полной мере осознал, что такое быть запертым в стиральной машине – меня крутило и мотало, пока мерзкая тварь вертелась на месте, то пытаясь оттолкнуть меня прочь лихорадочным движением задних ног, то принимаясь все сильнее прижимать к себе вывернутым сегментом клешни. Целиться в таких условиях было практически невозможно, поэтому я почти с благодарностью почувствовал пришедшую в голову, новую мысль.
«Целься между тораксом и карапаксом!».
«Че-его?!».
«Вот же ишак непонятливый! Между верхним и нижним бронелистом!» — буквально прозвенело в голове. Скосив глаза в сторону, я увидел достаточно большую полосу незащищенной плоти, словно начинка из куска торта, выступавшей между массивными костяными щитками, к которой и постарался прижать пистолет – «Чуть левее! В середину и вверх немного прицелься! Эй, ты где вообще середина, представляешь? Ну, вот…».
БАХ! БАХ! БАХ! Клац…
Три выстрела раздались как один, когда, повинуясь не слишком сильному движению языка, пистолет буквально выплюнул три оставшихся патрона, послав пули куда-то внутрь вздрогнувшего существа, а гильзы – прямо мне в щеку, когда те отскочили от прочной шкуры чудовища. На секунду остановившись, оно вдруг перекатилось на спину и задергалось, будто припадочное, сгибая и разгибая тело, упакованное в костяную броню. Наконец, оно постепенно утихло, и только страшные клешни медленно сжимались и разжимались в такт пощелкивающей задней ноге, стучавшей по какой-то железяке.
Рухнув на попу, я даже не потрудился узнать, что же именно еще могло здесь валяться, решив, что даже если это была и мина, то вставать и куда-то бежать у меня просто не было сил.
«Как… Откуда…».
«Все существа созданы по одному принципу. Поэтому если у него есть голова – то там будет и мозг. Пусть даже головогрудь, как в данном случае – но и там найдется место мозгу. Или хотя бы напоминающему его межушному ганглию, как у одного моего знакомого дурачка».
Пока я решал, обидеться мне на это, или не стоит, из-за свернувшейся туши показалась знакомая полосатая морда, в зубах которой был зажат один из ножей – самый страшный, с зазубринами, конечно же. Очевидный выбор любого неофита ближнего боя. Похоже, именно она и стучала им по задней ноге чудовища, то ли пытаясь отрезать ее, для чего, по моим прикидкам, ей понадобилось бы не более пары-тройки лет, либо и в самом деле отвлечь его от меня. Увидев, что я, увы, не разорван на части и не свисаю из пасти убитого монстра, она непритворно огорчилась – иначе зачем бы ей тогда бежать ко мне с криками «Бвана!» и «Эурипус!»? Приблизившись, она вдруг затормозила, всеми копытами упершись в брызнувшую из-под них землю и уселась на круп, смущенно постукивая друг о друга копытами передних ног.
— «Унаумизма, бвана?» — пробормотала она, когда я подошел к ней, и громко ойкнула, когда мое копыто с глухим стуком хлопнуло ее по темечку, после чего снова начала трясти головой вверх и вниз, припадая грудью к земле – «Ау! Самахани! Нилиогопа сана, бвана!».
«Ох, ну какая-же дура».
«Вот-вот. Поэтому…».
«Моя дура!» — я сам не знал, откуда родилась эта мысль. Она просто возникла где-то внутри, и вдруг заполнила все мое существо, заставив злобно ощериться, чуть ли не до судорог напугав полосатую кобылу, прижавшуюся к земле. Ухватив ее зубами за шкирку, я приподнял довольно тяжелую полосатку, прижимая к себе, словно кто-то и в самом деле пытался ее отобрать – «Моя! Ясно?!».
— «Своеобразно» — хмыкнуло внутри, когда я всматривался в вытаращенные на меня глаза цвета яркого изумруда – «А ты смотрю, и в самом деле еще тот собственник, как и вся родня. Чужого, мол, не надо, но и то, что попало в копыта, хрен отберешь. Ну и что ты теперь будешь с ней… Ох, не надо было спрашивать!».
В самом деле, лучше было бы не задавать подобных вопросов. Лучше было бы не появляться этому насекомоподобному чудищу, все еще дергавшему в агонии своими клешнями. Лучше было не встречаться мне с этим караваном, тихо, как побитому лютоволку, вернувшись домой. Лучше было бы не попадаться в ту ловушку с обрушившимся от взрыва балконом. Лучше было бы не… Но нет, тогда бы у меня была прежняя жизнь, в которой все было отмеряно, взвешено и предопределено. В которой я прятался бы от Васс по углам стойла, ходил в патрули, с умным видом сидел на почетном месте для нашей семьи, слушая разглагольствования смотрителей, и день за днем, понемногу, превращался бы в деда, пока, наконец, не занял бы его место возле терминала связи, чтобы бухтеть на всех, кто оказывался неподалеку, вслушиваясь в эфир. И уж точно не вырезал вооруженных бандитов, не обращал в бегство героев, и не побеждал чудовищных насекомых, на тушу одного из которых я рывком забросил свою добычу.
«Добычу. Свою добычу!» — эта простая мысль, оформившаяся в слова, подействовала на меня как детонатор на хорошо сохранившуюся гранату, воспламеняя и заставляя отбросить все волновавшие до этого мысли, оставляя необоримое, неподъемное желание взять то, что мне теперь принадлежало. Не обращая на зажатый в зубах кобылы довольно жуткого вида нож, я перевернул ее на спину и, тяжело дыша, навис над сжавшейся в комочек полосаткой, ощущая, что еще немного – и просто лопну от распирающего меня огня, бушевавшего где-то внутри. Хотя она не очень-то сопротивлялась, но все же мне пришлось немного поработать языком, как в прошлую ночь, чтобы снова увидеть ту розовую бусину у нее под хвостом, наконец, выглянувшую из своей раковины с черными створками и лишь потом, наконец, ощутить волнующее скольжение по чьей-то горячей утробе. Не знаю, как и зачем я вообще решил взять ее в этой позе, но вид ее тела, вздрагивавшего подо мной от каждого моего толчка; беспомощно распяленных в разные стороны ног, приоткрытого рта и испуганных глаз, смотревших на меня со странной смесью страха, восторга и удовольствия, доводил меня до исступления, лишь усиливавшегося от остаточных конвульсий, изредка пробегавших по туше лежавшего под нами чудовища. На этот раз я не был осторожен и аккуратен – я был груб, требователен и ненасытен, лишь краем сознания отмечая посторонние звуки, разносившиеся по Пустоши, слишком занятый тем, что с довольным рычанием вглядывался в метавшуюся подо мною добычу, то закатывавшую глаза, то пытавшуюся что-то пищать, пока я не затыкал ее рот поцелуями. Нож, вместо того, чтобы вонзиться мне в грудь или шею, был благополучно забыт и валялся неподалеку, и его присутствие, несмотря на прижатые к брюху чудовища ноги кобылы, только добавляло остроты во все происходящее.
Наконец, мокрые и задыхающиеся, мы с трудом сползли с мертвой туши, и еще долго восстанавливали дыхание, прижавшись друг к другу. Главным образом прижимал я, но странное дело, полосатая совершенно не сопротивлялась, и только сильнее вжималась спиной в мой живот, мелко подрагивая под порывами ветра.
Мне почему-то хотелось на него зарычать – ишь, посмел покуситься на мою собственность!
«Пресветлое дерьмо, что ж такое в голову-то лезет?».
— «Б-бвана?» — кажется, я все-таки не смог сдержать в себе негодующий рык, а может, она просто почувствовала вибрацию, прокатившуюся по моему горлу до самой груди. Задрав голову, она вперила в меня свои изумрудные глазюки, сверкавшие, словно драгоценные камни, но тотчас же пригнулась, прижав уши, когда мое копыто снова стукнуло ее по голове – «Бва…».
— «Эребус» — строго нахмурившись, буркнул я. Увы, понимания в вытаращенных глазах это не прибавило, поэтому пришлось посадить это дитя Пустоши перед собой и медленно, по слогам, произнести – «Э-ре-бус. Понимаешь? Повтори».
— «Эур-ри-и…».
— «Эребус!».
— «Эр-р-р…».
— «Блядь!».
— «Цви-ирп…».
— «Кажется, ты непрошибаемая» — вздохнул я, после чего все же почесал полосатую за уныло опустившимися ушами, чего той оказалось достаточно, чтобы перестать дуться, уныло пуская носом пузыри. Похоже, что существом она была довольно простым, хотя от этого не менее для меня опасным, поэтому я решил пока не спешить, и плотно контролировать все ее телодвижения, особенно со здоровенным ножом, который с хрустом вонзился в основание хвоста сдохшего чудища. Поняв, что безумная полосатая пони нашла себе очередное занятие, способное отвлечь ее на какое-то время, я решил внимательнее рассмотреть доставшийся мне пистолет – это было просто чудо, что героиня выронила его, когда вырубилась после взрыва гранаты. Увы, патроны выронить она явно забыла, поэтому мне оставалось лишь грустно разглядывать, ощупывать и даже обнюхивать находку. В отличие от других пистолетов, это оружие поражало как своими размерами, так и количеством разных блоков непонятного назначения, объединённых в одно целое с рамкой и затвором, увеличивавших и без того немалые его габариты, делая похожим на какую-то укороченную винтовку. Отчасти в этом был виноват компенсатор, удлинявший ствол почти на копыто, отчасти – непонятный мне блок, закрывавший курок, отчего задняя часть пистолета, когда я держал его в зубах, прижималась к щеке. Как бы то ни было, работать им наверняка было очень удобно, а еще я чувствовал что-то, что никак не мог сформулировать для себя точно, но ощущавшееся как чувство надежности, исходившее от этого нелегкого пистолета, для своего веса имевшего очень мягкий ход спускового крючка. Многие металлические детали были украшены тонкими накладками из полированного, потемневшего от времени дерева, а на затворе красовалась гравировка с названием: «Гордость».
«Что ж, пусть будет Гордость».
Вначале я хотел избавиться от всего, что принадлежало исчезнувшей героине, но теперь мне почему-то совершенно расхотелось расставаться с этим оружием. Здоровенный ствол с немаленькими нарезами внушал уважение, как калибр этого чудовища – было просто чудом, что я выжил, пускай владелица и использовала для попытки убийства моей скромной персоны другое оружие, хоть и с тем же калибром. Я до сих пор помню тот пистолет – он был короче и массивнее, напоминая формой кирпич и как знать, не могла ли она работать ими в паре. Я слышал, что сильные единороги способны и не на такое, поэтому еще раз пообещал себе держаться подальше от всяких героев, после чего, засунув пистолет в одну из петель сбруи, отправился проверять, что там делает это полосатое чудовище.
Оказалось, что сделать оно успело не так уж и мало, поэтому мои мешки стали еще тяжелее, когда в них отправилось белесое [мясо радскорпиона], [яйца радскорпиона] и [ядовитая железа радскорпиона], как определил эту гадость пип-бак, попутно подтверждая разгадку появления завтрака. И где, спрашивается, она успела найти гнездо или нору этого существа… Измазавшаяся в какой-то голубоватой субстанции, зебра облегченно перевела дух и лишь удивленно захлопала глазами, увидев, как я навьючиваю на себя набитые вещами тюки. Не знаю, что она там себе думала – может, и в самом деле решила остаться тут жить? – но лично я торчать в этом месте больше не собирался. Было настоящим чудом, что сюда еще не прискакали любители легкой наживы, будь то рейдеры, чудовища или просто проходившие мимо любопытствующие, не брезговавшие улучшить свою жизнь за счет остальных. Простонав себе под нос что-то неприятное (скорее всего, про меня), полосатая тяжело вздохнула и снова отправилась за мешком со своим металлоломом, игнорируя мои знаки и раздраженный храп. Что ж, не такой объемный как пара моих, он все-таки был гораздо тяжелее, поэтому скорость нашего путешествия очень быстро упала до уровня беременного радтаракана, с которой мы и ползли сначала до Закатного шоссе, а затем уже по нему, время от времени сходя с разбитого асфальта, завидев приближающиеся повозки. Почему? Да потому что после встречи с Горлорезами я заподозрил, что все эти караваны зачастую являются прикрытием для перемещения имущества банд, в чем смог удостовериться уже к вечеру, когда услышал раскатистые выстрелы впереди. Один такой вот «караван» из десятка вооруженных пони при трех браминах окружил нескольких путешественников, чей вид был донельзя похож на наш – те же мешки, то же утомленное выражение морд, та же запыленная шерсть и одежда, больше похожая на рванину. Спрятавшись за кустами, мы увидели, как их разговор вдруг оборвался на самом неожиданном месте, когда отступивший от споривших о чем-то с ним бедолаг караванщик вдруг выхватил короткое ружье-обрез, и с грохотом снес голову ближайшему земнопони. Это послужило сигналом для остальных и, спустя пару минут, все было кончено – обобрав трупы, бандиты бросили их на шоссе, напоследок сломав даже убогие тачки, а их содержимое покидав на собственные телеги, после чего, радостно переговариваясь, отправились дальше, в сторону Скотного Двора, громко рассуждая о том, что еще парочка таких вот встреч – и эту поездку можно считать окупившейся.
После такого моего уважения к этому месту заметно поубавилось, и если те пони, которых я считал едва ли не солью земли, ведут себя точно так же…
«Что ж, если сподобится Госпожа, то в следующий раз я не буду искать себе цели где-то еще».
«Им потеря – нам прибыток». Кажется, вся Пустошь жила этой фразой – одной из нескольких, в правоте которых я убеждался день за днем. Порванное, испачканное кровью тряпье оказалось очень кстати, и пусть мы мало чем отличались от остальных рейдеров, забрав последнее с трупов, но нам хотя бы хватило совести оттащить их подальше от трассы, сложив под ближайшим кустом. Я не знал этих пони, и не собирался копать им могилу, стирая копыта – да и чем? Ножом? Набросив на себя старые балахоны, наименее запачканные в крови и грязи, мы постарались уйти как можно дальше от места побоища; я – потому что не знал, кого еще может принести на звук выстрелов, и не окажемся ли мы следующими под этим кустом, а зебра… Ну, наверное, она лучше меня это знала и заметно дергалась, пока мы не отошли на приличное расстояние от места убийства.
Расплатой за мародерство стала ночь, проведенная в холодной темноте. Огонь зажигать не стали, боясь привлечь внимание какого-нибудь «каравана», поэтому порядком продрогли — по крайней мере я, ведь утром обнаружилось что, спасаясь от холода, полосатка забралась на меня всеми четырьмя ногами. Так что выгребся я из сложенных гнездом мешков порядком помятый и не выспавшийся, и лишь небольшая разминка позволила кое-как прийти в себя. Немного оправившийся, живот требовательно квакал, однако вместо завтрака получил мысленный приказ заткнуться и не позорить перед представителем самых заклятых врагов моей погибшей страны. Заклятый враг душераздирающе зевал, бурчал что-то по-иностранному и, трясясь от утренней прохлады, пытался закутаться в потасканное тряпье – в общем, подрывал авторитет своей враждебной державы, как только мог. Увидев, как я потягиваюсь, выгибая спину и вытягивая то одну, то другую задние ноги, она зачем-то спряталась за мешки, и уже оттуда наблюдала за мной своими вытаращенными зелеными гляделками, когда думала, что я за ней не наблюдаю.
Зебры странные. Честное слово.
Впрочем, какие бы мысли ни бродили в этой черно-белой головке, я понял, что способа выбить их оттуда лучше, чем физические нагрузки, будет сложно найти. Увидев, как я опять навешиваю на себя мешки, она со стоном взвалила на себя свою поклажу, едва не перевернувшись под ее весом на бок, после чего с бодрым видом порысила за мной. Бодрый вид этот сохранялся не слишком долго, и вскоре сменился унылой побежкой «хромой кротокрыс», как называл ее наш сержант, которой хватило на несколько миль, после чего упорная идиотка все-таки выдохлась, и уже просто еле ползла. Пыхтя и причитая, она плелась вслед за мной, не подозревая, что я прислушиваюсь к ее шагам, становившимся все более неуверенными, пока не услышал, как она рухнула, со звяканьем исчезнув под своим здоровенным мешком.
«Ну что ты будешь с ней делать…».
«Ну, а я-то откуда знаю? Твоя ж зверушка. Или это не ты недавно орал, что найдешь ей применение?» — издевательски прошелестело в голове. Не сообразив, что ответить на эти дешевые подначки, я покраснел, развернулся и поплелся выскребать эту полосатую несуразину из-под ее драгоценного металлолома. Освободившись от придавившего ее груза, зебра попыталась бодро вскочить и даже ковыляла за мной какое-то время, пока снова не рухнула, споткнувшись о корень, торчавший из пыльной земли. В общем, до самого привала мне пришлось нести на себе не только мешки, но и эту полосатую бестолочь, даже у меня на спине, с ослиным упорством, цеплявшуюся за свой драгоценный мешок.
Странно, но если раньше меня бы взбесило такое упрямство, то теперь я вдруг понял, что остаюсь совершенно спокойным, со стоицизмом древних единорогов таща на себе весь этот груз полосатой глупости и металла.
Так прошел еще один день. Несмотря на то, что в прошлый раз дорога заняла у меня всего день или чуть больше, на этот раз я брел куда медленнее, теперь уже сам уступая дорогу разным караванам, да и просто подозрительно выглядящим пони. И если благодаря моей разыгравшейся паранойе мы остались живы, то благодаря предусмотрительности полосатой дурочки — добрались до места, не отощав от голода. Признаться, иногда я завидовал обычным пони, способным поститься без особого вреда для себя по несколько дней – увы, моя физиология таких фокусов не допускала, если верить врачам стойла, поэтому я очень быстро заслужил прозвище «маленький проглот». Так что я даже не представляю, как я продержался несколько дней на сухом пайке из водорослей, пока не встретил эту зебру – мясо радскорпиона, хоть и отвратительное на вкус, в ее похлебке превратилось в настоящий деликатес, который я, с урчанием, уничтожал. Отлежав бока на покоившихся на моей спине мешках, она резво спрыгивала с меня, когда я без сил падал для недолгого привала, и сама разводила костер, на котором, вскоре, начинала шкворчать или булькать еда.
Я сделал забавное наблюдение – кажется, ей доставляло удовольствие смотреть, как я жадно вгрызаюсь в зажаренное мясо монстра, или уминаю ее похлебку. Уж не знаю, как она отличала одни корешки от других – наверное, это была какая-то особенная, ритуальная магия этих полосатых – но вроде бы мы ни разу не отравились, и сделали привал перед последним броском, уже видя вдали огни здоровенного здания, расположившись рядом со сломанным и разграбленным фургоном. Не знаю, каким чудом он оказался на этом холме, с обрыва которого было видно шоссе и огромное поле растрескавшегося асфальта, предварявшего вход в Мегамарт. Оно было покрыто кучами сломанных небесных экипажей, простых повозок и другого металлолома. Само здание имело форму квадрата, но даже несмотря на сгущавшиеся сумерки я видел четыре монструозных пулеметных турели на его углах, грозно двигавшимися стволами контролируя сектора обстрела. Даже с такого расстояния, в полумраке, была видна большая светящаяся вывеска «Мегамарт. Пристанище Искателей».
Похоже, мы были на месте.
— «Унафана биви, бвана?» — заинтересовалась зебра, увидев, как я сдираю с железных дуг, возвышавшихся над бортами фургона, остатки прикрывавшего его полотна. Дырявое, порядком потрепанное временем и непогодой, оно было еще достаточно крепким для того, чтобы послужить мне каким-никаким, а укрытием от яркого света, а еще – разных любопытных взглядов. Я не был уверен, что такие, как мы, еще встречаются в постъядерном мире и поэтому, ведомый предостережениями родителей, решил поберечься от излишнего внимания окружающих.
Пустошь, знаете ли, не слишком благоволит кому-то заметному, или как-то выделяющемуся из толпы.
— «Эребус. Сколько раз тебе еще повторять?» — проворчал я, с помощью ножа стараясь нарезать из полотна как можно более ровные полосы, по ходу работы прикидывая, какими должны быть их ширина из размер. Услышав мой голос, полосатая снова склонила голову вбок, будто пытаясь понять, о чем идет речь. А может, и вправду пыталась – кто знает этих полосатых маньяков…
— «Эрип-пус».
— «Слава Презвездной» — подняв глаза, я задумался, чем бы поощрить и закрепить этот удачный опыт по надругательству над языком, а затем потянулся к полосатой, коснувшись копытом груди – «А ты – Зухраспина…».
— «Зурихаиниматикориманахапалохейла! Ва».
— «Никаких «ва»! Уже поздно» — замахал копытами я, представив, что будет со мной после еще одной бессонной ночи. Да и эта хрень на мошонке начинала натирать, хотя и не так сильно обращала на себя, как раньше. Вот еще, придумали свои туземные ритуалы на мою голову… — «Значит, Зухираинима…».
— «Зурихаиниматикориманахапалохейла!».
— «Зу… Короче, Зури».
— «Хапана! Сио Зури – Зурихаиниматикориманахапалохейла!».
— «Зури. Ясно?» — отрезал я, показав клык, и с намеком проводя ножом по старой ткани. Впечатлившись, полосатая снова сделала глаза плошками и тихонько сидела возле костерка. Дававший больше дыма, чем света, он мне почти не мешал, поэтому ткань я нарезал достаточно быстро, но затем дело застопорилось и, вместо того, чтобы спать, я так и вертел эти полоски в разные стороны, прикидывая, что лучше будет прикрыть – ноги, тело или голову.
— «Хапана сивьйо, бва… Эрип-пус» — как ни странно, эта полосатка оказалась достаточно обучаемой для того, чтобы не забыть выученное слово в течение десяти минут, чего нельзя было заподозрить при таких-то огромных глазах, по-видимому, занимавших большую часть этой настырной черепушки. Хотя и очень красивых. Долго глядев, как я извращаюсь в наматывании на себя всех оставшихся у нас тряпок, она не вытерпела и, пересев поближе ко мне, принялась накручивать на меня полосы ткани, начиная с ног, для которых выбирала те, что поуже и покороче, затем перешла на туловище, закончив головой, на которой, из остатков материи, соорудила что-то похожее на дромадский тюрбан, каким он был изображен на картинках учебников. Я даже представить себе не мог, где она могла такому вот научиться, и даже открыл рот для того, чтобы это спросить, но вдруг остановился, вспомнив кое-что, еще недавно увиденное во сне. Что-то похожее было на головах этих странных пришельцев, стоявших над нашими спящими телами – за всем этим крылась какая-то тайна, но в чем она заключалась, я просто не представлял. Поломав над этим голову целый десяток минут или чуть больше, я не выдержал и попросту рухнул на землю, нагревшуюся от огня. Где-то внизу, за обрывом, гремели колеса телеги очередного каравана, направлявшегося в Мегамарт, стучали копыта пони, а далеко-далеко на востоке слышались выстрелы и неясный гром, словно отзвуки сильнейших взрывов. Но ни они, ни вспышки далеких зарниц уже не могли победить наваливающийся на меня сон, поэтому мне оставалось только подгрести под себя задумавшую что-то верещать полосатку, получившую сначала привычный стук по темечку, а затем и несильный укус за задрожавшее ушко, после чего, с чувством выполненного долга провалился в спасительную темноту.
[Новая способность: «Упорный, как мул, барахольщик». Количество переносимой добычи увеличено вдвое].