FO:E - "Проект Титан"
Пища для стервятников
Стальной рейнджер, попавший в ловушку. Рейдер, застигнутый врасплох. Нечто общее есть у корма для стервятников, не находите?
[ПОЛУЧЕНО НОВОЕ ЗАДАНИЕ]
[ПАТРУЛИРОВАНИЕ\ОХРАНА]
[ПАТРУЛИРОВАНИЕ КВАДРАТА А4. ОХРАНА ТОРГОВОЙ ПЛОЩАДКИ. ВСТРЕЧА КАРАВАНА]
[УРОВЕНЬ УГРОЗЫ: НИЗКИЙ]
Меня привело в сознание тихое шипение респираторной системы, питающейся от встроенного в броню очищающего талисмана. Старенький артефакт уже дышал на ладан, и, несмотря на то, что он, как и раньше, исправно накачивал в шлем прошедший сквозь него уже обеззараженный воздух, остальные функции магической штучки с годами перестали подавать признаки существования. Одна за другой. Вот и теперь, я лишь облизнул потрескавшиеся от сухого, спертого воздуха губы, внутренне содрогнувшись от прикосновения пересохшего языка к потрескавшемуся резиновому патрубку, гонящего струйку тепловатого воздуха прямо на мой рот.
«Интересно, а они не думали что-нибудь изменить в этой системе? Ну, например, встроить климат-контролирующий артефакт, как в скафандрах, предназначенных для исследования верхних слоев атмосферы нашего мира, когда он был еще жив? Или, например, сделать ее менее громоздкой, как у пегасов?».
Тихий шорох был едва слышен за шумом воздуха, щекотливыми струйками бегущего по моим губам. Так легко было бы закрыть глаза, и раскинув во все стороны ноги, представить, что ты летишь, словно древний пегас, ощущая, как теплый, ласковый ветер игриво хватает тебя за шерсть и дрожит на кончиках перьев, наполняя тело легкостью и свободой… Но увы, наш мир уже не тот, и, как говаривала моя легендарная прапрабабка, «красиво жить не запретишь – но помешать еще как можно!», поэтому я почувствовал лишь легкий укол обиды от разрушенной иллюзии, когда рослая, нескладная тень нависла над моим телом, опрометчиво подойдя ко мне со стороны головы.
«Ну и глупец же ты, приятель. Откуда бы еще он смог подойти к твоему телу после этого взрыва?».
Скосив глаза, я вгляделся в едва заметно мерцающие руны, неярко, словно нехотя, вспыхивающие по периметру окуляров боевого шлема.
*Навигация – ошибка 0#005*
*Сенсоры – ошибка 0#005*
*Связь — ошибка 0#005*
*Жизнеобеспечение – ОК*
*Целостность – 40%*
Да уж, оптимизма не внушает. Похоже, все говорит о том, что вскорости, мне придется превратиться в хорошо просушившуюся мумию, пополнив своей тушкой коллекцию Пустоши, состоящей из сотен тысяч погибших на ней за двести лет тел некогда счастливого и доброго народа.
По крайней мере, так было написано в древних книгах, гниющих от времени в библиотеке нашего стойла.
Кажется, даже наполовину заваленный кусками железобетонных перекрытий, едва ли не расплющенный навалившейся сверху бетонной плитой, я все еще внушал страх неизвестному мародеру, недоверчиво переминавшемуся на узком балконе где-то рядом со мной. Думаю, я засмеялся бы, если бы смог, но увы… Введенные в мою кровь Бак, Мед-икс и прочая медицинская бурда, о рецепте которой я предпочитал не задумываться, постепенно прекращали свое действие, возвращая мне контроль над моим телом, отходящим от того кататонического ступора, в которое его погрузила пытающаяся спасти мою жизнь броня, и первым признаком были мурашки, бегающие по моим ногам. Похоже, первым сдался мед-икс, в то время как бак все еще продолжал доминировать в этом странном химическом коктейле. Это было так несправедливо, что я сморщился, почувствовав, как в уголках пересохших от побочного эффекта обезболивающего глаз появляются робкие, жгучие слезинки. Сдохнуть, вопя и извиваясь от боли, на глазах грязного рейдера, чья фигура все так же маячила на фоне яркого, режущего глаза даже через потрескавшиеся окуляры шлема светильника, чудом уцелевшего в подвале неплохо сохранившегося колледжа, было бы крайне обидно. Очень оскорбительно.
Очень неправильно.
Прикрыв глаза, я лишь тихо вздохнул, надеясь, что стоящий где-то впереди меня рохля придет, наконец, к какому-нибудь решению до того, как боль, едва заметные отголоски которой уже маячили где-то на кончиках копыт моих придавленных бетонными блоками ног, превратит меня в визжащее, корчащееся от боли животное. «Все должно пройти достойно», как говаривала крепкая, небольшого размера пегаска, одного косого взгляда которой страшились послы окружавших Эквестрию стран, опасались надутые бонзы[1] и до усрачки боялись сталкивавшиеся с ней враги. Боялись – и трясясь от страха, плели свои интриги, в конце концов, убившие этот мир. Эх, знала бы она, как обошлись мы с ее наследием… Или это оно, в конце концов, принесло что-то ужасное в наш маленький мирок, превращая мирных пони в озлобленных, одержимых жаждой убийства существ?
Я вновь задавил в себе глубокий вздох – похоже, мое тело начало сдавать, пытаясь с помощью гипервентиляции получить еще чуть-чуть, еще немного кислорода, скрупулезно перераспределяя ресурсы организма, тщетно пытающегося протянуть еще немного, еще хотя бы чуть-чуть… Стоявшая напротив тень вздрогнула и шагнула назад, едва не свалившись с высокого балкона, когда помимо моей воли, из моего разбитого шлема раздался гулкий, потусторонний вздох. Похоже, начиналась агония, а этот урод так и не решился, что же ему делать – набросится и закончить мои мучения, или же развернуться и с криком убежать, спасая свою никчемную жизнь, продолжив влачить существование на этой проклятой богинями Пустоши.
— «Яй… Ис яй лиэф?».
«Ну да, зови на помощь, зови. Не думаю, что после той резни, что я устроил твоим сраным собратьям, тут найдется хоть кто-нибудь столь смелый, чтобы выползти из пропущенных мной щелей. В конце концов, даже деградировавшее до скотского состояния отребье, населившее Пустошь после Великой Войны, быстро поняло, что когда на местности работает стальной рейнджер, нужно разбежаться по щелям и притвориться тараканом, молясь пресветлым богиням, чтобы ему не пришло в голову заинтересоваться, насколько большие тут существуют тараканы. Так что никто не придет, поэтому либо беги, либо подходи поближе – я найду, чем тебя приголубить».
Нелепо замахав передними ногами, фигура изогнулась назад, забавной, нелепой закорючкой свисая над краем балкона, но удержалась, вновь вызвав у меня гулкий, усиленный вибрирующими патрубками респираторной системы, разочарованный вздох. Похоже, моим надеждам на то, что выживший в бойне рейдер свалится с наполовину развалившегося балкона вниз, в усыпанный камнями спортивный зал, не суждено было сбыться. Ну что же…
*Вооружение — ошибка 0#005*
«Чего и следовало ожидать после тонн камней, свалившихся на мою спину».
*З.П.С. – ошибка 0#002*
«Неважно, он один, и ему придется подойти поближе».
*Л.У.М. – ошибка 0#002*
«А больше он мне и не понадобится. Ну что, где ты там, трусишка?».
— «Аааа, вот ты где!» — раздавшийся где-то рядом вопль резанул мои уши не хуже грохота короткого обреза, маячившего над моей головой. Увитые ржавыми цепями ноги с рахитичными, кривыми костями и вздувшимися суставами неприятно хрустнули, когда их владелец приземлился передо мной, наступая задней ногой на мою голову, скрытую тяжелым, стальным шлемом, разбитые окуляры которого тихонько щелкнули, рассыпая мерцающие в свете фонаря осколки на покрытый бетонной пылью, потрескавшийся пол балкона – «Пиздец тебе, ссучара! Этот железный хуй – мой!».
*БУМММ*
Грохот вновь прокатился по залу, отражаясь от растрескавшихся стен. Облаченный в цепи рейдер, похоже, принадлежал к одной из группировок, так неудачно решивших встретиться в этом здании бывшего колледжа для урегулирования каких-то спорных вопросов, и на свою беду, нарвавшихся в нем на то, чего они тут встретить никак не ожидали – на меня. И судя по всему, он решил, что мечущаяся по краю балкона фигура была его прямым конкурентом за столь славную, никогда не виданную ранее добычу. Может, мне повезет, и он прибьет этого тугодума? Нет, ждать нельзя – этот падонок решил перезарядить свой обрез.
— «Иди ко мне, ничтожество!».
Даже лишенный оружия, стальной рейнджер – оружие сам по себе. Главное, знать это и уметь им пользоваться. Хотя меня и не готовили к тому, чтобы стать, подобно сержанту Блуму, командиром отряда из целого десятка бойцов, но я думал, что моя жизнь, изначально посвященная службе взирающей на нас Госпоже, кое-чему меня да научила. Ну, по крайней мере, до того, как я столь глупо попал в примитивную, но от этого не менее эффективную ловушку.
— «Эт че за нахуй, ебать тебя ломом?!» — перепугано заорал грязный, невнятного цвета жеребец, попав в мои стальные объятья. Не отвечая, я неторопливо приподнялся – и потянул к себе его присевшее на задние ноги тело, не способное сопротивляться негромко подвывающему сервоприводами доспеху. Основное правило, которое так упорно, и зачастую, совершенно бесполезно, пытаются вбить в голову каждому ученику – движения в силовой броне должны быть плавными, мощными и ни в коем случае не резкими. Словно перекатывая тяжелые бочки, ты должен не думать, но ощущать, как скажутся те усилия, что ты прикладываешь к тяжелому, неподъемному грузу, и главное – где стоит остановиться, позволив тяжелой, давящей, темно-фиолетовой броне сделать за тебя всю оставшуюся работу. «Позвольте вашему телу стать океаном, играющемуся тяжелым кораблем» — лишь постигнувшие эту истину стальные рейнджеры становились Лунными Стражами, и получали право вступить на опасную землю вокруг его границ.
— «Аааа! Ааааааааааа! Ссука! Пусти! Пустиииииии!» — вырываясь, голосил рейдер, пока я, рывок за рывком, подтягивал к себе его дергающееся, сопротивляющееся тело. Поднять ногу – опустить – подтянуть к себе. Поднять ногу – опустить – подтянуть… Похоже, находящаяся на боку, под тяжелой боковой пластиной, матрица заклинаний начала давать сбои, и я ощущал усиливающееся сопротивление, словно продираясь сквозь густеющий клей из рыбьих костей. Не обращая внимания на сбивчивое мигание неразличимых на растрескавшихся окулярах рун, я лишь тяжело мотнул головой, отстраняя уязвимые теперь глазницы шлема от ствола обреза, которым попавший в мои ноги рейдер пытался отбиться от стальной смерти, сжимающей его в своих равнодушных объятьях.
И это была не фигура речи – мне и вправду было плевать, насколько плохо придется этому ублюдку.
— «Нет! Не надо! Ссука! Ссукааааааааааааааааааааааааарррхххххххххх» — сбивчивые вопли сменились надсадным, хрипящим криком, когда мои негромко подвывающие приводами брони ноги принялись крушить ребра рейдера, лопавшиеся с негромкими, тугими пощелкиваниями, ощущаемыми даже сквозь тяжелую сталь. Наконец, дернувшись последний раз, он затих, какое-то время, продолжая беззвучно разевать, словно вытащенная из воды рыба, окровавленный рот.
«Гаспинг[2]. Уже не поднимется. Надеюсь, он был последним из всей этой банды громил».
Мысли начали кружиться в моей голове, словно стая полупрозрачных рыбок, привлеченных светом нашлемного фонаря, освещающего дно угрюмой подземной реки. Резкий свет фонаря становился все ярче, по мере того, как отказывавшие одна за другой системы костюма останавливались, погружая меня в пучину боли, медленно, словно опытный садист, наползавшей на меня со стороны придавленных бетонной плитой задних ног. Трясущаяся, нескладная, долговязая фигура, все это время лежавшая на краю раскрошившегося балкона с прижатыми к голове передними ногами и дрожащим, откляченным крупом, испуганно подпрыгнула в воздух, услышав мои хрипы, с которыми я пытался содрать непослушный, уже отслуживший свое шлем, с выходом из строя воздушного талисмана, превратившийся в душную, убивающую меня ловушку. Плотно прижатые к шерсти, пропитавшиеся за много лет потом разных владельцев подушечки наполнителя не позволяли враждебной атмосфере проникнуть в мои легкие, и я чувствовал, что задыхаюсь, глупо царапая облаченными в сталь копытами не поддающиеся моим усилиям застежки шлема.
«Ну, вот и все. Прости, бабуля, мне не удастся уйти достойно, как тебе».
Свет становился все резче и резче. Содрогаясь от хрипов, я рухнул на пол, глядя сквозь разбитые окуляры на закатившиеся глаза рейдера, чей труп лежал прямо передо мной. Режущий глаза свет… Откуда он здесь? Он затапливал все, волнующимся, белым одеялом обволакивая все, в поле моего зрения, и последнее, что я увидел, была быстрая тень, жадно метнувшаяся в сторону обнявшихся, словно неразделенные близнецы, трупов, наверное, столь похожих друг на друга, как в жизни, так и в смерти.
«Ну что же, стервятникам будет, чем поживиться на нас».
_________________________________________
[1] Бонза – чванливый чиновник, олигарх.
[2] Гаспинг – агональное, «рыбье» дыхание. Пациент уже мертв, просто организм еще не догадался об этом. Часто служит поводом для срача между прибывшими на место смерти медиками и сочувствующей толпой («Он же дышит, вы что, не видите?!).
Не время
[ЗАДАНИЕ: ОБНОВЛЕНО]
[ПОИСК И ВОЗВРАЩЕНИЕ]
[КАРАВАН РАЗГРАБЛЕН. ПОСЫЛКА ПОХИЩЕНА. ПОСЛЕДНИЙ КОНТАКТ: КВАДРАТ А5-В5. НАЙТИ И ИЗЪЯТЬ ИМУЩЕСТВО СТОЙЛА]
[УРОВЕНЬ УГРОЗЫ: УМЕРЕННЫЙ].
Не знаю, что заставило меня не смотреть на свет – было ли то банальное желание жить, несмотря ни на что, или это и впрямь были огромные, неестественно большие крылья, взмахом которых небольшая фигурка, повисшая где-то в центре белоснежного тоннеля, отправила меня назад – я так и не понял. Ощущение того, как твоя душа сбрасывает с себя оковы смертного тела и устремляется куда-то вверх, по бесконечному колодцу, сотканному из белоснежных облаков, было настолько сильным, настолько… реальным, что из моего перекошенного рта вырвался обиженный стон, когда белоснежный свет вновь стал тусклым и невыразительным лучом, который отбрасывал старый, не сдающийся времени и радиации фонарь на потолке спортивного зала. Хрустнув неподатливыми застежками, шлем раскрылся словно раковина, уступая напору нависшей надо мной фигуры, ловко, даже истерично, орудующей каким-то твердым и острым предметом, выковыривавшей из стали свой трофей. После душегубки респираторной системы доспеха, воздух пустоши лягнул меня словно старый осел, и все, что я мог делать в тот момент – лишь громко дышать, глупо разевая перекошенный рот, мгновенно наполнившийся мусором и кирпичной крошкой.
— «Ааииииии! Усику! Усику рохо!» — мне показалось, или решивший присвоить себе добычу рейдер вел себя не особенно адекватно? Фигура, только что царапавшая мою, скрытую под слоем пластоткани шею ножом, внезапно замерла, а затем, с диким воплем, отпрянула, вновь заметавшись по краю обрушившегося балкона.
«Похоже, они все тут больные на голову. И кстати, а это еще что?» — верещавший что-то рейдер словно бы и не слышал нехорошего гула и потрескивания, отдающихся в моем теле словно выстрелы. Шорох камня за моей спиной усилился, и внезапно, я ощутил, как где-то в глубине завала, похоронившего под собой мой круп и задние ноги, лопнула последняя струна, наполнив полыхающее болью тело отзвуком чудовищного, глухого щелчка, с которым просевшая на мгновение куча камня вздрогнула – и повлекла нас за собой, с грохотом низвергаясь вниз вместе с плюющимся обломками лопнувшей арматуры куском балкона, вопящим от ужаса рейдером и моим телом, все еще сжимавшим в стальных объятьях тело последнего врага.
Открыв глаза, я сипло втянул в себя прогорклый воздух. Сухой, горький, пропитанный бетонной пылью от рухнувших плит, в этот миг он показался мне слаще глотка чистейшей воды. Прошло еще немало времени прежде, чем я смог открыть глаза, с трудом расклеив слипшиеся ресницы. «Густые, красивые, как у кобылки» — некстати вспомнились слова матери. Она всегда восхищалась моими глазами, вызывая приступы ревности у сестры, награждавшей меня тумаками за то, чего сама была лишена. Васс вообще следовало родиться жеребчиком, как по мне и с годами я твердо уверился в том, что именно из-за ее неуемного, чересчур живого характера мы и оказались в таком дурацком положении, еще в утробе получив совсем не подходящий нам пол. Еще раз вздохнув, я с трудом пошевелился, ожидая чего угодно, и в первую очередь взрыва боли в покалеченных ногах, но вместо этого услышал скрежет металла и хруст бетонных обломков, прижимавших к полу мою силовую броню.
Вернее, было бы сказать «погребших под собой силовую броню», но я не был уверен в том, что такое слово вообще существовало. Похоже, что-то из химии еще не выветрилось из крови, раз меня интересовали подобные дефиниции, но мне хватило сил отбросить бредовые, рожденные наркотиком мысли, и сосредоточиться на выживании. Или вылезании. Или…
«Тьфу. Что за навоз в голову лезет…».
Шлем валялся рядом, сиротливо лохматясь неумело разрезанной подкладкой и обрывками проводов. Что за странный нож был у этого мусорщика, раз смог перерезать плотный, усиленный металлическими нитями пластик, из которого были сделаны гибкие части силовой брони как раз для того, чтобы уберечь оператора от разных любителей накидывать на шею веревку или стальную струну? Этот вопрос, наверное, был очень важен, но в данный момент мне хотелось лишь одного – вылезти из той ловушки, в которую превратилась броня. Изогнув шею, я нащупал непослушным языком выемку на стыке грудных бронепластин и, помянув Госпожу и всю святость Ее, постарался прикусить хоть одним зубом колечко аварийного экстрактора, или СЭПБ – системы экстренного покидания брони. Создателям оной пришлось крепко думать над тем, как их улучшить, когда царствовавшие какое-то время на поле боя стальные рейнджеры, казалось, почти сломили ход той войны и «спрямили» огромные участки прогнувшегося фронта, столкнулись со зачарованным оружием зебр, превращавшим кибернетические доспехи в жуткие орудия смерти, убивавшие своих операторов, запекавшихся живьем в полыхающих стальных утробах. Конечно, оно было редким и встречалось далеко не повсеместно, но… Полосатых, как известно, было много, а оружию было все равно, из чьих копыт или рта стрелять – новичка или обученного профессионала. Одно хорошее попадание бронебойно-зажигательной очередью – и тартарская печь сжимала свои стальные объятья, выбраться из которых было практически невозможно. Да и просто извлечь пострадавшего из силовой брони было задачкой нетривиальной – по крайней мере, во время боя, или при падении в глубокую воду, ведь первые версии не имели замкнутой респираторной системы и кислородного талисмана. Так и появилось множество улучшений, которыми, благодаря придумавшей эту броню знаменитой министерской кобыле, обзавелись последние варианты брони, в числе которых было и наиболее желанное – средство избавиться от стальной оболочки. Кто-то сочтет это трусостью? Что ж, возможно. Но я без малейших душевных терзаний рванул клыком за небольшое кольцо, принудительно расстыковывая элементы силовой брони.
Серия громких металлических щелчков – вот и все, никаких тебе фейерверков. Горжет и спинные пластины со скрежетом разошлись, раскрывая его словно экзотический цветок, выпуская меня на свободу. Свобода горько пахла цементом и штукатуркой, кисло воняла самодельным порохом и обжигала сухим воздухом пустошей, царапавшего обоняние как застарелая рвота. Да, сожаление пришло позже, когда я вспомнил, сколько всего рабочих костюмов осталось в убежище, и что вряд ли мы сможем их где-нибудь получить. Что я лично почти уничтожил последний из тех, что хранились в нашей семье. Что теперь я безоружен и беззащитен перед опасностями, и любой может протянуть свое копыто, лапу или клешню, чтобы забрать мою жизнь. Что…
«Спокойно. Спокойно. Вдох-выдох. Вдох-выдох» — привалившись к стене, я поджал под себя дрожавшие ноги и, для верности, уткнулся лбом в стену, стараясь не обращать внимания на пыль, забивавшую нос и косые лучи света, пробивавшие сквозь дыры в перекрытиях – «Это просто день. Это просто солнце. Оно такое же, как луна, только ярче и жарче. Оно не сможет мне навредить. Я выйду на солнце и пройду под ним. И когда я закончу свой путь, солнце уйдет, а я останусь, под сенью прекрасной луны. Вдох-выдох, вдох-выдох …».
Жизнь в моем убежище накладывает отпечаток. Вырабатывает особое отношение к жизни. Требует такого отношения. С самого детства нас пичкают знаниями, которые пригодятся нам на поверхности – но кто в своем уме решится сюда уходить? Не так давно, когда я впервые вылез на поверхность, то едва не сошел с ума от этих огромных, не ограниченных стенами пространств, и лишь сплошной покров облаков где-то высоко в небе придавал толику уверенности в том, что я не кувыркнусь и не упаду в какую-то бесконечную голубую бездну, по книгам, когда-то висевшую над головой каждого пони старого мира. Бррр, ужас какой! Но кто же знал, что этот ужас однажды станет явью, и облачный покров, отделявший нас от ужасов неведомого, разойдется, являя во всей своей неприглядности истинное положение дел? Что за чудовище могло так поступить, уничтожив наследие древних пегасов, даже после своего исхода продолжавших охранять эту истерзанную землю? Кто знает – дедуля Скиррбл, с трудом способный ходить, день-деньской просиживал за центральным пультом и пересказывал нам обрывки радиопередач, доносившихся из центральной Эквестрии, но думается мне, он слишком часто заполнял своими фантазиями рожденные помехами пробелы.
Впрочем, настоящего катаклизма не произошло, и спустя какое-то время прореха в облаках затянулась, но это не могло не повлиять на защищающий нас покров облаков и теперь, время от времени, прорехи помельче то и дело находили в нем слабину, и в течение нескольких часов или даже суток жгли израненную землю солнечными лучами. Они закрывались, конечно, хотя такие вот происшествия не могли не остаться незамеченными, и все чаще приходившие в наши края караваны приносили вести о том, что все больше жителей Пустоши ожидают прихода кого-то, кто принесет им бесконечный свет, и откроет затянутые тучами небеса.
Оставалось надеяться, что таких умалишенных сектантов было все-таки меньше, чем кажется. Иначе жить становилось уж слишком неуютно.
Наконец, я смог собраться и поднялся на ноги. Как такому невротику доверили броню, спросил бы любой разумный пони? Да очень просто – я об этом никому не говорил, кроме деда, научившего меня этой кафизме. Не знаю, многое ли он понял из того, что я ему, захлебываясь, наговорил, когда кубарем скатился обратно в убежище, чтобы рассказать про Катаклизм и провалившееся небо, но запомнил эту короткую молитву Госпоже, повторяя ее всякий раз, когда отправлялся на Пустошь. Первый раз был самым ужасным, второй – чуть менее страшным, третий был просто напряженным, а затем пугаться стало попросту некогда, ведь вылазки стали слишком серьезными, когда местное население решило попробовать нас на зуб. Но иногда страх находил себе щелочку, в которую просачивался, будто вода через отсыревший бетон, кроша и без того не железную волю. Но лежать здесь означало стать жертвой кого-то из тех, кто мог выжить после устроенной мною зачистки, а то и просто мимопробегающих и пролетающих рейдеров, мусорщиков, бандитов и иных «искателей приключений». Последние были самыми опасными – вылезают словно из ниоткуда и носятся, везде суя свой нос и охотясь за каждым предметом экипировки из старого мира, будь то оружие или броня. И не важно, нужен им он или нет – все равно найдут, настигнут, убьют и отберут, назвав «артефактом», будь то винтовка с монограммой прежнего владельца, хорошо сохранившаяся броня или роторный пулемет. И ладно бы на продажу – но нет, будут таскать с собой в рюкзаке, пока не попадутся под выстрел таких же приплюснутых на голову. Ну, по крайней мере, так дед Скиррбл рассказывал, если, по своему обычаю, ничего не додумал. Как бы то ни было, это место следовало замаскировать – броню нужно было сохранить любою ценой, и я потратил немало времени, рискуя своей шкурой ради того, чтобы собрать побольше обломков и завалить ими раскрытую силовую броню, после чего осторожно оглянулся. Было бы наивным ожидать, что никто не услышит моей возни, но как бы я ни прислушивался, коридоры колледжа оставались такими же тихими, как и прежде – лишь повсеместные радтараканы, радкрысы и кажется, какой-то радсвин наполняли их звуками жизни. Жизни осторожной, но яростной, старавшейся брать всё, что доступно – как знать, не она ли в какой-то момент соблазнила и повлекла меня за собой своим созвучием устоям наших предков, заставляя напрашиваться в патрули? Впрочем, не следовало забывать и о том, что за все приходилось платить, а чтобы было чем – не кривить нос при виде возможностей, коими следовало разжиться хотя бы для того, чтобы достойно закончить порученное мне дело.
О том, что будет, если я его не выполню, я старался не думать.
[Открыто новое квестовое достижение: «Железная дева\Медный бык». [В тяжелом бою ваша силовая броня была выведена из строя, но вы выжили и смогли самостоятельно покинуть ее. (1\1)]. Ваш класс брони увеличен на 20% при использовании силовой брони, и на 10% при использовании брони любого другого типа.]]
Подчищая хвосты
[ЗАДАНИЕ: ОБНОВЛЕНО]
[ПОИСК И ВОЗВРАЩЕНИЕ]
[КАРАВАН РАЗГРАБЛЕН. ПОСЫЛКА ПОХИЩЕНА. ПОСЛЕДНИЙ КОНТАКТ: КВАДРАТ А5-В5. НАЙТИ И ИЗЪЯТЬ ИМУЩЕСТВО СТОЙЛА]
[УРОВЕНЬ УГРОЗЫ: УМЕРЕННЫЙ].
Запах тлена – это то, к чему привыкаешь в убежище. Запах медленно разлагающегося времени, складывающийся из запахов старой краски, старого бетона, старого дерева, пластика, стали… Влажность и тлен. Запах Пустоши был иным – опасным, мерзким, горько-кислым, словно засохшая рвота. А тут, в этом колледже с названием, давно стершимся с установленной перед входом таблички, мой нос вновь заполнил знакомый запах, пусть и лишенный вездесущей влаги. Коридоры с облезшей краской, остатки которой изгибались барашками на потрескавшихся стенах, многочисленные металлические ящики, ржавые и вскрытые поколениями мусорщиков, обшаривавших руины. Многочисленные дыры в полу и потолке. Без шлема окружающее выглядело иначе – острее, сочнее, и я даже не удивился, когда ощутил прохладную струйку слюны, скользнувшую по языку при звуках шебурщащихся этажом ниже радтараканов. Осторожно двигаясь по коридору, я то и дело останавливался возле многочисленных трупов, разбросанных тут и там в полумраке развалин – частью изломанные, частью разорванные практически пополам, с оторванными конечностями, они усеивали пол и, некоторым образом, стены, тоже немало пострадавшие во время происходившей тут бойни. Впрочем, часть тел носила аккуратные дырочки одиночных огнестрельных ранений и даже лазерные ожоги, разительно отличавшиеся от той мясорубки, которую устраивает девятимиллиметровая рейнджерская автопушка с вращающимся блоком стволов. Именно эти тела я использовал для того, чтобы разжиться хоть какой-нибудь одеждой, способной защитить меня от жуткого солнца, чьи кошмарные лучи проникали сквозь дырявую крышу и косыми столбами расчерчивали полумрак колледжа, больно обжигая глаза. Выбирая наименее заляпанные кровью куски, я рвал ткань на лоскуты и длинные полосы, которыми, как сумел, замотал свое тело и ноги, после чего обратил свое внимание на еще один занимательный факт.
Вокруг практически не было оружия.
Осторожно двигаясь по коридорам, я постепенно ускорял шаги, проходя мимо разбросанных по классам, коридорам и рекреациям тел, каждое из которых носило следы поспешного обыска. Весь огнестрел, гранаты, патроны – все исчезло, словно все это время я воевал с какими-нибудь призраками. Единственной моей добычей, оставшейся на втором этаже, был порядком затупленный нож и какой-то кустарный самопал на десяток патронов, подававшихся почему-то сверху вниз, по отвратно приваренному магазину. Рукоять для хвата зубами была настолько изжеванной, что прикоснуться к ней было выше моих сил и все, что оставалось – это в силу возможностей выправить нож, повозив им по более-менее подходящему камню. Испортить этот кусок стали было решительно невозможно, поэтому я не усердствовал и лишь постарался, чтобы кончик и лезвие достигли хоть какой-нибудь остроты, после чего забрался в один из дальних и наименее разрушенных классов, где задремал, прикрывшись ворохом собранных лохмотьев.
Как можно было спать в таком месте? Очень просто. Нужно накачаться наркотиками и обезболивающими. Нужно устроить бойню, грохот которой наверняка разносился на мили окрест. Нужно по собственной глупости оказаться в настороженной на тебя западне. Выжить в этой западне, лишившись брони, оружия и медикаментов. Вот и все. Теперь оставалось дождаться, когда Бак, Мед-Х и прочие непонятные химикаты постепенно начнут выходить из организма – и в итоге получишь вместо тела выжатую тряпку с дрожащими, точно резинки, ногами. Силы мои были почти на исходе и до груды парт, за которыми я укрылся, мне пришлось едва ли не ползти на подгибающихся ногах. Измотанные, накрученные баком нервы никак не хотели успокаиваться, погрузив меня в болезненный полусон — полуявь, в котором я вновь и вновь входил в полумрак заброшенных коридоров, подсвеченный стробоскопическими вспышками перестрелки, в которой увязли члены собранных мною банд.
- «Ответствуй, тать, где прячется твой набольший?».
— «Ч-че?! Ааааа, бля! Ааааа! Там он! В лагере Пекосов! Нас там сотня, хер ты че сделаешь, железяка!».
- «Сковорода, из местных Дикобразов, за голову его готова заплатить. Моей награда будет».
— «Ах она ссучка ебаная! Э, бля! А на мою награды нет! Точно нет!».
- «Вестимо то. Мне за тебя не заплатили. Пошел отсюда, смерд».
Слипающиеся веки горят, будто намазанные жгучей мазью от копытных нарывов. Но вместо сна вновь приходят образы недавних событий.
— «Ты возьмешь все эти заказы, рейнджер?».
- «Головники и тати наказаны должны быть справедливо. Так завещала Ночи Мать своим разумным детям».
— «Что б я сдохла, еще один отляганный на голову идеалист-новобранец. Слушай, а ты, случаем, не этот, очередной герой Пустоши, а? Нет? Тогда должен бы понимать, что эти банды могут и объединиться. Я бы не хотела увидеть эту броню здесь, среди товаров или металлолома. Улавливаешь?».
- «Их головы заказаны друг другу. Сцепились в схватке лютой пауки. Кто же богаче среди них? Кому нести награду, заставив выжившего заплатить за всех?».
Лимонного цвета кобыла с тремя бутылочными крышками на бедре. Навострившиеся уши. Внимательные глаза. В этом месте можно купить и продать все – включая информацию, которая может стоить дороже, чем вещи. И столь же легко эту информацию распространить. Не расскажет она – расскажут другие. Десятки ртов и языков разнесут этот разговор по Пустоши, передавая из уст в уста весть о новой войне банд. Это заставит зашевелиться их главарей, до того дня едва ли не с гордостью хваставшихся заказами на их головы, развешенными во всех больших городах.
Заставит собраться для серьезного разговора.
Вздрогнув, я широко распахнул глаза. Еще не отошедшее от сна, тело ответило ноющей болью в каждой мышце, но уши уже привычно двигались по сторонам, отметая хруст тараканьего хитина, шуршание медленно разрушавшихся стен и вычленяя из всего этого шума глухие хлопки и позвякивание, доносившиеся из коридора.
«Пять или восемь копытных. Этажом ниже. Осторожничают».
Рывком поднявшись, я мягко выскочил в коридор, словно танцор, грациозно выбрасывая вперед ноги. Ну, по крайней мере, так называла это мать, а вот сестра вечно дразнила «пауканом», что бы ни значило это слово. Ну, такой дурынде, как она, было легче с топотом носиться по коридорам стойла, чем вот так, мягко переставляя все четыре ноги, быстро скользить среди мусора и камней, подобно привидению. Наткнуться на кого-нибудь в темноте я не боялся – не с этими ослепительными лучами фонарей, которыми они только слепили себя и друг друга. Темнота была моим другом, темнота царила в нашем стойле, и самый кромешный мрак для других был для нас просто сумраком, где бродили охотники и их беспомощные жертвы.
— «Всех, блядь, положили. Всех».
— «Ага. Гля, босс – это что, Сковородка?».
— «Добегалась, лярва. А я говорил! Идиоты. Ебаные идиоты. Нашли остальных?».
— «Ищем. Днем бы удобнее было…» — слова бандита заглушил громкий звон и визг откуда-то снизу, заставивший странно одетых пони остановиться, вскидывая разнообразное оружие и с подозрением глядя куда-то вниз, себе под ноги – «Эт че за нахер?! Клоун! Сачок! Че там у вас?!».
«Так, тут что – есть подвал?».
— «Нашли! Нашли-и-и-и!» — припевая, еще двое показались в другом конце коридора, заставив меня еще сильнее приникнуть к дыре в полу. Как и остальные, они были одеты в какие-то нелепые пиджаки с неестественно широкими плечами и спинами – словно палки туда подложили – и даже во время ходьбы не выпускали из зубов скоб немаленьких ружей. Перед ними, в такт пинающим его ногам, катился какой-то ком тряпок, тихо попискивая от каждого удара.
— «Во, босс! Гляди, че наши!» — доложился один из пони, белый пиджак которого был замызган до такой степени, что превратился в серо-коричневое пальто. На его спине лежал здоровенный мешок, издавший разнокалиберное звяканье и звон при любом движении тащившего его жеребца – «У нас тут крыса завелась, да и попалась! Вон сколько нагребла!».
— «После разберемся, кто это. Тащите наружу эту... тварь».
Главарь обернулся, и я прищурился, заметив на его боку чемодан с металлическими накладками и полустертой эмблемой погибшей страны. Кофр, наверняка военный – там могло быть то, что мне нужно! Хотя бы подсказка! Упускать этих скотов было нельзя.
— «А остальные?».
— «Уходим. Предчувствия у меня нехорошее…» — проскрипел тот, кого они называли боссом. Судя по голосу и запаху, это был пожилой земнопони, почти что старик – жаль, мельтешащие лучи фонарей никак не давали мне возможности получше его разглядеть. Конечно, десяток бандитов против кривого ножа – это почти безвыходная ситуация… — «Снаружи их подождем».
Но кто мешает попробовать?
— «А она чего?».
— «А она такая: «Пошел в жопу, кетчуп!». Ха-ха-ха-ха-ха! Прикинь?».
— «Пиздец. Кекчу… Кепчук… Кеч… Да ну нахуй, надо было такое придумать!».
Двое. Идут по лестнице. Болтают. Подождем.
— «Слы, ты трепись поменьше».
— «А то чо? Кто услышит?».
— «Да я себя не слышу».
— «И что?».
— «Да возьму и не услышу, когда тебя кто-то пришьет, мудака. Прикинь?».
Один остановился, второй продолжает идти. Может сработать.
— «Ну чо ты сразу, чо?».
— «А ничо. Закрой хавальник и иди молча» — первый отходит. Второй стоит и думает, что ответить. Процесс оттянул на себя и без того невеликие мощности мыслительной матрицы, не оставив почти ничего для возможности отреагировать на удар. Нож – отвратительная пародия на оружие, резать им не получится. Значит, попытка всего одна.
— «Агх-х-х-х-х…» — удар в затылок, между позвонков, как учил дед. И тотчас же подхватываем падающее тело, утаскивая в закуток. Дергающиеся копыта скребут по полу, ружье громко лязгает о бетон.
— «Слы, Сыч – ты, бля, заебал, мудофил ебучий! Нехуй там шариться!».
Положить тело. Быстро обыскать. Ножей нет, только какая-то полоса стали в самодельных ножнах на бедре. Ржавая, заточена скверно, да еще и лезвие скруглено – для испуга использовалась, что ли? Ладно, выбирать не приходится.
— «Сыч! Сыч, бля!» — стук шагов. Приближаются. Осторожничает – в дверном проеме появляется ствол, рывками двигаясь по сторонам. Затем и сам владелец – его слепит фонарь, валяющийся на полу, поэтому он поднимает переднюю ногу и на секунду прикрывается от яркого света – «Сы…».
Железяка и в самом деле дерьмо – погнулась у рукояти от одного-единственного удара. Даже голову полностью отрубить не смогла, застряв в позвоночнике. Скользнув с притолоки, на которой угнездился, я рассчитывал сделать все быстро и аккуратно, но увы, снова не получилось. С другой стороны, я привык – тренировки с дедом и сержантом Блумом все же разительно отличались от реальности свирепой копытопашной и удушливой остроты ножевого боев. Так что не расстроился. Ну, и что же у нас тут есть?
— «Эй, Сыч! Клистир! На выход, долбоебы! Долго вас еще ждать?».
Следовало поторопиться. Мой арсенал обогатился двумя однозарядными ружьями, пулевым и дробовым, парочкой стареньких револьверов, патронами и даже одним лечебным зельем светло-фиолетового цвета, хранившегося в скляночке для духов. Видимо, слабенькое или выдохшееся, но перебирать не приходилось.
— «Проверьте, что там!».
— «Босс, там… Там призраки водятся, говорят. Может, мы днем…».
— «Призраки? Ты совсем идиот?».
Сбруя для ружей – всего лишь ременные или кожаные ремни с петлями и спусковым поводком. Но даже такую простую вещь эти пони умудрялись держать в небрежении. Представляю, что сказал бы на это сержант Блум. Впрочем, «Им потеря – нам находка», по его же словам. Странно, чем-то мне это даже нравилось – брать добычу, хотя я изо всех сил это скрывал.
И, кстати, очень не любил, когда меня от нее отвлекали.
— «Дикобразы тут рабов держали. Потом пришли рейдеры, и всех положили. Говорят, всех зажарили и сожрали. Или вообще живьем. А потом Дикобразы пониедов опять вышибли, а выживших зачем-то всех положили. Ну, типа, совсем всех. С тех пор тут, говорят, призраки и водятся».
— «Ты совсем больной, дружок?».
Ножей нет. Сбруя не подогнана, и тяжесть болтающихся при движении стволов непривычно оттягивает бока. Один из них обрезан для зубного хвата, но явно не моего – даже прикусить нормально не получается, поэтому остается в чехле. Второе – для копытного, но может действовать и на сбруе. Револьверы с трудом входят в рот – рукояти мелковаты, и опять же, для пони.
— «Трое на первом, трое на второй. Найти долбоебов!».
— «А если это привидения?».
— «А это значит, что ты идешь искать их в подвал! Ты уже даже меня заебал, идиот!».
Спуск в подвал был в конце того коридора. Значит, надо бежать, пока они разбрелись. Покачиваясь, бегу, двигая ногами в странном, рваном ритме – «как паукан», по словам Весс. Знать бы еще, что это такое… Почти успел. Луч фонаря почти настигает, приходится резко ускориться, и буквально на кончиках копыт прошмыгнуть в чернеющий зев полуподвала. Ноги трясутся – еле успел.
— «Нашли кого?».
— «Клистир. И Сыч тут. Кажись, они друг друга кончили».
— «Вы че несете, идиоты?!».
Темнота становится только гуще за пределами света фонаря идущего подо мной жеребца. Прыжок на спину, зажать рот, удар в ухо. Удар в горло. Рез нужно вести с противоположной от себя стороны, чтобы не запачкаться кровью.
Из подвала выбираюсь уже быстрее. Ноги дрожат – сказывается недостаток сна. О препаратах стараюсь не думать, но коробочка все сильнее стучит по груди, как намек свыше. Осталось семеро, но они собрались на втором. Три ружья и два револьвера – мало что из этого я могу использовать эффективно. Брони нет. Взрывчатки тоже.
Будем импровизировать.
— «Их прибили и тут бросили – для вас, дебилов, блядь!».
— «Ссука-а-а… Ну все, пошли того мусорщика кончать!».
— «Еще один придурок… Искать! И не ссать! Не видите, что ли? Ножами работали – значит, мусорщики, нормального оружия у них нет».
Один караулит выход, нервно поглядывая то наружу, то в темноту. Его хорошо видно на фоне огня, полыхающего в бочках у входа. Убрать его – со спины зайдут остальные. Да еще и автомат – я непроизвольно облизываюсь. Автомат – это почти пулемет, даже диск напоминает патронный короб, но…
— «Гля чо тут!».
Грохот выстрела, визг чиркнувшей по стене пули.
— «Быра-быра-быра!».
— «Веселей шевелимся! Веселей!».
Огонь ослепил. Заставил прищуриться, сузив зрачки. Оставить без внимания лестницу на второй этаж. Едва успеваю юркнуть за угол, как коридор пронзают яркие лучи света.
— «Туда побег, ссученыш!».
— «Найти! Найти и грохнуть! Кишки на нос намотать!».
Врать самому себе – все равно, что играть в шатрандж с зеркалом. Все равно проиграешь. Топот копыт и мелькание фонарей приближаются, и мои копыта сами нашаривают баночку, доставшуюся в добычу – ту что я не хотел использовать. Фигуры в пиджаках несутся вперед, они чуют добычу.
Но добыча уже их нашла.
— «Хыть!..» — я выхватываю первого из всей бегущей толпы, изо всех сил врезав прикладом по воздуху, из-за угла крошечного закутка. Ногу дергает, а хекнувшее от неожиданности тело кубарем покатилось по полу, где и остается лежать, воя от боли в сломанной челюсти. Вот о него спотыкается первый, второй, за ним третий – и вскоре половина бежавших за развлечениями любителями кишков валяется на полу.
И воцаряется тартар.
— «Че?!».
— «Бля! Какого хуя?!».
Лучи упавших фонарей беспомощно мечутся по стенам и потолку, не помогая, а только сбивая с толку владельцев. Грохает выстрел, и пуля уходит куда-то в сторону пары отставших, вынуждая тех юркнуть за шкафчики, открывая ответный огонь. Вспышки выстрелов добавляют неразберихи в мельтешение фонарей, а пули из автомата с жирным чмоканьем входят в катающийся по полу ком из пытающихся подняться бандитов. Крики усиливаются, и половина ярких лучей окрашивается алым.
— «Аааааа!».
— «Сууукаааа!!».
— «Ааааа, бляяяя! Я маслину поймал!».
Вновь очередь. Снова крики. Кто-то размахивает фонарем, не рискуя вставать. Ноздри щекочет запах сгоревшего пороха, но меня интересует другой – резкий, медно-кислый, он приближается к моему закутку, тонкими струйками разливаясь по полу.
— «Сука!» — ком из стонущих тел распадается, и из кучи ног, голов и хвостов поднимается одинокая фигура с огромным ружьем. Клацает затвор, и грохот выстрела сотрясает опустевший коридор.
— «Валим, босс!».
— «Сваливаем! Скоро сюда вся округа сбежится!».
Оставшиеся на ногах не выдерживают, и опрометью мчатся к выходу.
— «Сука!» — снова выстрел и лязг затвора. Кажется, это ружье, и большое. Интересно, откуда оно у него? Снова выстрел. И снова. И снова. И…
Сухой щелчок. Магазин пуст.
— «Ах ты мразота!» — яркий свет фонаря упирается мне прямо в морду, заставив бросится в сторону. Случайно ли, или нарочно, враг направил его прямо в мое крошечное убежище, заставляя выпрыгнуть наружу. Грохот – это бабахнул зажатый в зубах обрез, добавляя массу черных точек к той грязи, что покрывает испачканный пиджак громилы, окрасившийся еще и кровью. Увы, большая часть дроби ушла в сторону, даже несмотря на мои налившиеся мощью мускулы, усиленные баком. Снова крики и мельтешение бело-красных огней, на фоне которых ко мне шагает здоровенная фигура.
«Да чем они вообще раскормили этого бизона?!».
Взмах – ружье взлетает, как дубина, удерживаемое за ствол, вынуждая меня оттечь в сторону. Ноги сами нащупывают копошащихся под копытами бандитов. Вздохи, ругань. Наступая на них, я почти танцую, короткими прыжками легко перемещаясь вокруг размахивающего своей импровизированной дубиной здоровяка. В рваном, стробоскопическом свете в воздух взлетают темные брызги, но, кажется, он не ощущает ранений.
— «Убью!» — не знаю, что там он успел достать из кармана, пока барахтался на полу, но я не отказался бы иметь такое же и в своей аптечке. Оставалось кружить, уклоняясь от могучих взмахов и бить, бить, бить… Пока, наконец, могучая фигура не зашаталась и грузно осев, захрипела, орошая все вокруг темными струями из многочисленных ран – «Убь… ю-ю-ю…».
Интересно, а что это такое там звонко щелкнуло, словно сорванная чека? И еще раз. И еще…
[Новый уровень]
[Навык: холодное оружие (50)]
[Навык: скрытность (60). Вы можете совершать беззвучные рывки на короткое расстояние]
[Новая способность: «Тихая смерть». При скрытном ударе в спину вы можете мгновенно убить противника слабее вас. Прочие получают двойной урон]
[Новая расовая особенность: Глядящий-в-ночь. Вы неплохо видите даже в полной темноте, а ваши атаки становятся критическими, если цель плохо вас видит. При этом все штрафы к броскам на атаку для вас удваиваются при ярком, и утраиваются при очень ярком свете]
Месть - это блюдо, подающееся болотным.
[ЗАДАНИЕ: ОБНОВЛЕНО]
[ПРЕСЛЕДОВАНИЕ]
[ПОСЫЛКА ПОХИЩЕНА. ВЕДЕТСЯ ПРЕСЛЕДОВАНИЕ]
[УРОВЕНЬ УГРОЗЫ: УМЕРЕННЫЙ].
Горлорезы.
Им не зря дали такое название, которое они полностью оправдывали. Еще одна банда на Пустоши, которая решила подняться среди прочих, своей жестокостью напоминая рейдеров, а костюмами – мобстеров из Нью Пегаса и Филлидельфии. Но звериное нутро обязательно прорвется сквозь наносной лоск, и под довоенными деловыми костюмами проглядывала все та же вчерашняя местечковая банда, звериным нравом скрывающая собственный страх.
Вот и сейчас, пока мы прыгали вокруг со здоровяком, ни один и валявшихся на полу не рискнул потянуться к оружию и помочь этому бугаю, истекающему кровью из десятков колотых ран. Я использовал металлический зонд пип-бака, предназначенный для доступа к некоторым устройствам Волт-Тек военного назначения, как оружие последней надежды и не знаю, что было бы, если бы остро заточенный стержень подвел – возможно, это бы я лежал сейчас в темных руинах, вместо притихших бандитов, опасливо копошащихся на полу. Но даже крепость такой не убиваемой штуки, как многофункциональное устройство, удобно сидевшее на моей правой передней ноге, имеет свои пределы, и нанося последние удары я обливался холодным потом, когда ощущал, как подрагивает стальной штекер, все свободнее двигаясь в удерживающем его гнезде.
Вторым неприятным моментом был звон металлических яблок, раздавшийся позади. Громко клацнув по бетонному полу, они с солидным гулом покатились в нашу сторону, заставив меня опрометью броситься прочь, перепрыгнув кучу бандитов, осторожно копошившихся на полу.
Думаю, им все же не стоило так поспешно вставать, увидев мою улепетывающую фигуру.
Грохот раздался позади всего через миг после того, как я ворвался в спортивный зал с обвалившейся крышей. Затянутое серыми тучами небо недобро бурлило, будто кто-то там, наверху, помешивал его огромной поварешкой. Как это часто бывало, взгляд на него заставил меня споткнуться и грохнуться среди куч щебня и рассыпающихся камней – очень вовремя, сказать начистоту, ведь в этот самый миг над моими ушами просвистело что-то мелкое, с издевательским жужжанием исчезнув в темноте зала. Раздавшийся мгновением позже грохот взрывов, слившихся в один рокочущий хлопок, показался не слишком громким – а вот последовавшие за ним крики привели меня в какой-то нездоровый восторг.
«Спокойно. Спокойно. Вдох-выдох…» — я перевернулся на спину и непроизвольно провел копытом в паху, ощущая знакомую теплоту. Этим я не делился ни с кем – с меня было довольно и того, что для всех я был инвалидом, которого не утилизировали еще во младенчестве лишь благодаря нашей линии крови, поэтому рассказывать кому-то о том, в какое непонятное возбуждение меня приводят агония и крики добычи, было попросту глупо. Глупо и опасно. Ведь я мог контролировать себя, и никогда бы не причинил вред кому-то из хороших существ, не важно, принадлежали они моему стойлу, или нет.
Ведь правда?
«Врать себе – последнее дело» — я прочитал это в одной из старых, потрепанных книг. В ней говорилось о тайнах разума, но мои казались уж слишком темными даже мне самому, когда я проходил мимо разбросанных по коридору трупов. Они приняли на себя большую часть осколков, превратившись в груды изорванной материи, истекающей алой начинкой – от этого вида у меня вновь потеплело в паху, а походка стала какой-то деревянной, вынуждая сделать серию глубоких вдохов и выдохов. Впрочем, это мало чем помогло и тяжелый, медно-соленый запах заставил меня ускорить шаги, останавливаясь лишь для того, чтобы поискать какое-нибудь оружие. Увы, взрыв гранат превратил почти все в изломанный металлолом. Похоже, эти были совсем не самоделки, а настоящая военная взрывчатка – интересно, и где они смогли ее отыскать? Такие отбросы обычно у торговцев не закупаются, предпочитая грабить проходящие по их территории караваны – как знать, быть может, это были те, о ком говорилось в сообщении?
«Военная взрывчатка… Мешки с добычей… И этот кофр на боку главаря… Похоже, это они».
Моей добычей стали ножи, нашедшиеся в ножнах на поясах и боках бандитов – от больших и широких боло, предназначенных для садовых работ, до небольших балисонгов, обожаемых всяким отрепьем за возможность эффектно пугать простых пони угрожающим клацаньем рукояти, разделяющейся пополам. Вторые я вышвырнул сразу, вместе с ружьями и пистолетами, рассовав оставшиеся по лямкам и чехлам на перевязи, после чего осторожно выскользнул из окна и растворился во тьме, обойдя освещенную площадку перед руинами.
Кто знает, не придумал ли неизвестный знаток взрывчатки еще чего-нибудь занимательного для врагов?
Оказалось, придумал.
Решив свернуть на дорогу, по которой стремительно удалялись оставшиеся бандиты, я едва не налетел на мину – одну из тех пикающих металлических штук, которые тихонько лежат на земле, закопавшись в грязи, до тех пор, пока на ких кто-нибудь не наступит. Или не окажется неподалеку, как я – решив перепрыгнуть через лежавшее дерево я едва не поскользнулся, услышав предупреждающее «бип-бип-бип», раздавшееся прямо перед носом.
Признаюсь, меня спасло только чудо, и тренировки сержанта Блума, которые он любил вбивать в «добровольцев убежища» тяжелым копытом. Услышав предупреждающие сигналы, за доли секунды, превратившиеся в пронзительное верещание, я сделал то, чему учили, и рухнул на землю, подогнув под себя все четыре ноги.
К сожалению, судьбе было угодно, чтобы на моем пути оказался довольно глубокий овраг, куда я и рухнул под треск веток сухих и невероятно колючих кустов.
«Вот и все? Как-то глупо все вышло…».
«А ты не глупи. Не думай о том, как ты выглядишь, и как на тебя посмотрят другие. Хватить уже из себя героя комиксов изображать».
«Но я не хочу выглядеть смешно!».
«Можно подумать, я твоего пра-пра-прадеда слышу… А тебе не насрать, смешно ты выглядишь, или грустно? Главное то, чего хочешь ты. Что ведет тебя вперед. К чему призывает тебя твоя добродетель. Вот ты, например, чего хочешь?».
«Выполнить задание…».
«Правда? А если подумать еще раз, но уже головой?».
«Я хочу отомстить…».
«Пффф! Это и в самом деле глупо звучит, тут ты прав. Кому, дурачок? Ты же первый все это начал, не так ли?».
«Я хочу уничтожить их всех!».
«Как животное, которому наступили на хвост? Ты серьезно хочешь меня разочаровать?».
«Нет, я… Я хочу защищать то, что мне принадлежит. Или будет принадлежать!».
«Ага, уже теплее. А ты на самом деле тот еще собственник, как я погляжу. Что ж, посмотрим, посмотрим… А тем временем те, кто смог тебя перехитрить, уходят. Неужели ты оставишь брошенный тебе вызов безнаказанным?».
«Нет!».
«Тогда просыпайся – и действуй. Ищи путь, которым тебя поведет твоя добродетель».
Открыв глаза, я долго не мог понять, где я, пока не попытался перевернуться на спину. Голова гудела обрывками фраз и эмоций, а в уши настойчиво лезла земля, тяжесть которой я ощутил на своем теле и задних ногах. Она мгновенно пробудила внутри воспоминания о придавивших меня каменных плитах, и я заворочался, словно червяк, стремясь сбросить душащую меня тяжесть. Задыхаясь и кашляя, я наконец выбрался из этой ловушки и долго лежал, бездумно хлопая глазами и втягивая воздух Пустоши широко раскрытым ртом. Взрыв мины, как и положено, был направлен по большей части вверх, но взрывная волна все же задела меня, швырнув на дно оврага, а заодно и вызвав к жизни небольшой оползень, скрывший мое бессознательное тело от взглядов врагов. В том, что они приходили, сомнений не было – глубокие следы от повозки и несколько отпечатков копыт говорили сами за себя. Задаваться вопросом, почему меня не искали, я не стал. Не интересно было, вот совершенно. Может, они в темноте видят не так хорошо в темноте, даже с этими фонарями, а может быть, опасались чего-то – к примеру, прихода действительно суровых обитателей пустоши, решивших узнать, что это вообще был за шум. В пользу последнего говорил какой-то шум, доносившийся со стороны руин колледжа и мне показалось, что я даже расслышал чей-то прервавшийся крик, сменившийся сухой трескотней перестрелки.
Падальщики принялись делить добычу.
Осторожно выбравшись из оврага, я решительно пошел на восток, с трудом удерживая себя на разъезжающихся ногах. Клубящийся облачный покров надежно закрывал небо подобно ковру, и если не смотреть вверх, то могло даже показаться, что я вновь иду по атриуму убежища, то и дело поглядывая по сторонам, не мелькнут ли где-нибудь глаза и уши сестры, любившей устраивать засады на балкончиках под потолком. Однако пронзительный, холодный ветер, дувший мне в спину и бок, час от часа усиливался и вскоре я понял, что нужно искать убежище, пока окончательно не сбился с пути. Не менее понятным намеком на этом была молния, с ужасным грохотом расколовшая небеса. Мне даже показалось, что я увидел на фоне бело-голубой вспышки какую-то точку, камнем падавшую вниз в клубах темного дыма, но сгущавшаяся темнота так и не дала разглядеть, было ли это на самом деле, или же привиделось моему усталому организму, уже давно и изо всех сил сигналившему о том, что дальше он идти не намерен. Стараясь оказаться как можно дальше от тех, кто решил сцепиться непонятно за что в развалинах колледжа, я выжимал себя словно тряпку, держась даже не из последних сил, а лишь единственно усилием воли и теперь все яснее чувствовал, что даром все произошедшее для меня не прошло. Ноги тряслись все сильнее и подгибались в разные стороны, словно резинки, сердце колотилось будто бешеное – но, словно и этого было мало, по земле ударили первые тяжелые капли воды, пролившиеся из недобро рокочущих туч.
Дождь – что еще в Пустоши может быть хуже дождя? Карманы с радиацией, дикая магия и опасные существа – все это меркло, на мой скромный взгляд, перед дождем. Холодные капли быстро превратились в тугие струи, будто плети, лупившие по спине, мгновенно размывшие и без того не самую посещаемую дорогу, вскоре окончательно слившуюся с грязью, в которую превратилась земля. Над головой, в стробоскопических вспышках, гневно ворочались титанические существа, чьи вытянутые тела мелькали среди туч, а копыта выбивали искры и молнии. Окончательно сбившись с пути, в непроницаемой никакому взгляду темноте, заполненной потоками льющейся с неба воды, я уже и не мечтал найти какое-нибудь убежище, но видимо, чем-то заинтересовал Княгиню Тьмы, даровавшую мне испытание и надежду. В качестве первого выступил неглубокий овраг, в который я сверзился кувырком, загребая копытами комья грязи – а вторым оказалась большая труба, в которую я заполз, словно ужик, со стоном отплевываясь от воды. Мутный поток брал начало где-то за перекрывавшей ее решеткой, но за столетия принесенный водами мусор образовал небольшой островок, на котором я обнаружил пару матрасов и даже небрежно сложенный очаг из грубо слепленных кирпичей. Похоже, я был не первый, кто находил приют в этом месте, и я удивленно помотал головой, увидев небольшой навес из грязного пластика, растянутый над импровизированными стенами, собранными из мешков и чемоданов, хотя бы немного защищавших от влаги тех, кто собирался под ними спать. Пару раз поскользнувшись, пару раз бултыхнувшись, упав, я все же пробрался по колено в воде к этому крошечному лагерю, и без сил опустился на грязный, шуршащий подгнившим сеном матрас. Сил хватило лишь на то, чтобы упасть на влажную ткань и, вытянув гудящие от слабости ноги, повернуться к стене, постаравшись… Постаравшись…
«Это не слезы, это дождь и вода. Ясно тебе? Просто вода».
Зажмурившись, я судорожно вздохнул. Пустошь оказалась не такой, какой я привык ее видеть через окуляры шлема или во время вылазок в группах под командованием сержанта Блума. Вообразив себя бывалым рейнджером, я отчасти даже наслаждался тем, что чуть не погиб в этих сраных развалинах – и лишь теперь ощутил, насколько близко я подошел к тому, чтобы просто исчезнуть на Пустоши, пополнив своим трупом неплохую коллекцию костей, встречавшихся на ней не реже, чем камни или кусты.
«Неужели я и в самом деле обычный неудачник, и мое место – в комнате стойла, в ожидании сезона размножения?».
От осознания собственных неудач захотелось вжаться мордой в матрас, что я и сделал, для верности, постучавшись о него головой.
Молнии раз за разом озаряли выход из трубы, но вскоре пропали, вместе с грохочущим громом уступив место шуму дождя. Тугие струи, будто занавеси, отделили мое убежище от негостеприимной Пустоши, и мне вдруг показалось, что я просто обязан был оказаться именно тут. Странное чувство принадлежности этому месту нахлынуло, будто волна, впитываясь в шкуру, кости и плоть. Чувство, что мне нужно было очутиться вот здесь, на грязном, отсыревшем матрасе, в канализационной трубе, чтобы понять что-то важное для себя. Примириться с тем, кто я вообще, и куда пойду дальше.
«Странная мысль. Но что, если и в самом деле только я решаю, что правильно, а что нет?» — ливень немного утих, и уже не грохотал с той же силой и яростью, а лишь негромко шипел, все так же отделяя меня от Пустоши, разлегшейся где-то там, за пеленою дождя. Кисло-тошнотный запах изуродованной земли усилился, но не мог перебить запах свежести, пришедший вместе с грозой – он бодрил и успокаивал одновременно, представившись мне запахом перемен во всей моей жизни. Жизни, которой я, как мне показалось вдруг, даже не жил.
«Что, если я могу быть кем-то большим, чем промежуточным звеном между теми, кто закрылся когда-то в нашем стойле и теми, кто будет в нем дальше жить?».
Эта мысль показалась мне крайне утешительной. Почему? В тот миг я не смог бы ответить, не подозревая, как проглоченная и введенная в организм химия выкручивает мне мозги. Обрывочные мысли будоражили сознание, но все реже и реже, ведь усталость брала свое, и измученное тело уже не реагировало на желание подняться и куда-то бежать. Враги уходили все дальше, унося с собой что-то важное, что должен был доставить разграбленный караван, доспех наверняка уже нашли и разломали на части, а я все так же валялся в убогом своем убежище, слепо глядя на струи дождя.
«Я подумаю над этим завтра» — решил я, глядя, как отдельные капли сливаются в одну мерцающую пелену, после чего устало прикрыл горящие от усталости глаза – «Только немного отдохну. Всего час. Или два».
«Всего час или два» растянулись почти на целые сутки. По крайней мере, об этом говорил мой пип-бак. Да, может показаться странным, что я не часто использовал эту штуку, но в последние свои вылазки на поверхность я уходил, выключая его. Почему? Да вот поэтому – пока я спал, набитая электроникой и арканными матрицами коробка, плотно охватывавшая мою левую переднюю ногу, самостоятельно пробудилась и имела наглость мерзко пощелкивать, сигнализируя об увеличивающемся уровне радиации. Ну, и будильник, сволочь такая, не забыла включить. Ах, да – она еще и позволяла отслеживать мое местоположение, хоть и не слишком точно. Про разные сообщения из стойла можно было и не упоминать. Несмотря на стильный черный цвет и сглаженные обводы, в этой штуке было слишком много всякого, что заставляло меня ощущать себя так, будто я везде таскаю свое стойло с собой, в рюкзаке – а это было именно то, от чего я так хотел убежать, хотя бы на время.
Ну, и изображение белого черепа с крыльями красоты ему точно не добавляло, на мой личный взгляд.
[Персональный Информационный Процессор «Дельта», модель «Шедоуболтс», приветствует вас. Не забывайте, что пользователям недоступна функция отключения устройства. Используйте функцию «гибернация» или «сон» с ограниченным временным интервалом. Для получения более детальной информации обратитесь в службу поддержки…].
«Да-да. Вот прям бегу, на трескающихся копытах».
[У вас два непрочитанных сообщения. Из них экстренных:0, задания: 1, стойло: 1]
«Ага. Уже узнали» — я сжал зубы и на секунду зажмурился. То, что броня была выведена из строя, уже стало известно в стойле и мое копыто непроизвольно потянулось почесать зазудевший вдруг круп при мысли о том, как я буду докладывать об этом лично. Пожалуй, с возвращением и в самом деле стоило повременить… Пересилив себя, я завертел ручку селектора управления, набирая короткое сообщение, после чего уставился на экран, разглядывая помаргивающую карту.
«Куда же они могли пойти?» — я не был следопытом, и то время, которое я умудрился провести на Пустоши, не давало мне никаких преимуществ перед теми, кто жил тут с рождения. Но благодаря пип-баку худо-бедно мог ориентироваться на местности благодаря хитроумному прибору, способному каким-то образом наносить на карту места, в которые я приходил. Можно было бы вскочить и броситься следом… за кем? И куда? Я безнадежно упускал эту дюжину пони, но разве правильнее было метаться по грязи вместо того, чтобы посидеть и подумать? Да, мысль была не совсем похожа на те, что приходили мне в голову раньше – быть может, так подействовало это поражение, когда придуманный и реализованный план с треском рухнул, едва не похоронив меня под своими обломками? Все может быть – нельзя было исключить и какой-нибудь удар по голове или передозировку лечебными препаратами, часть из которых несомненно являлись наркотиками, а остальные могли вызвать привыкание одним только обещанием избавить от боли. Эту мысль я решил отложить на потом (или навсегда – как получится), после чего вновь вперился в карту.
Вскоре, черновой план был готов.
Из трубы я появился уже вечером, когда серое небо начала заливать мрачная, и даже зловещая темнота. Замотанное в лохмотья тело болело, но уже не отказывало, как вчера, поэтому из оврага я выбрался довольно легко и, поскрипывая суставами, словно старик, отправился на юго-запад, по расплывшейся за ночь дороге. Раскисшая было грязь понемногу схватывалась грубой коркой, на которой хорошо отпечатывалось любое копыто, и я решил, что смогу перехватить беглецов. Далеко уйти они вряд ли смогли бы – по зрелому размышлению я решил, что повозка наверняка замедляла их бегство, а долгий ливень, длившийся почти всю ночь и часть дня, вряд ли способствовал хоть сколь-нибудь быстрому передвижению. Вспомнив ощущение липкой грязи на бронированных копытах силовой брони и натужное гудение ее систем, вынужденных волочь на себе эту тяжесть, я хищно оскалился и прибавил шаг.
Становилось темнее, а значит – приходило мое время.
Что ж, надежды оправдались, и мерзавцы наконец-то нашлись. За время погони я не раз и не два сбивался с пути, но все равно возвращался на след. Оказывается, спрятать повозку с мешками на Пустоши не такое уж и легкое дело, ведь прошедший ливень выгнал из нор слишком много разной живности, отбиваться от которой оказалось куда сложнее, чем обычно – казалось, Пустошь решила взять реванш за вынужденную паузу, и теперь с новыми силами набрасывалась на живших на ней существ. Обходя по широкой дуге сцепившихся в смертельной схватке радигатора и радскорпиона, я передернулся от мысли о том, каково приходилось фермерам и всем тем, кого гроза застала в пути. Фонящие радиацией лужи, которые, казалось, отказывала впитывать зараженная земля, буквально выталкивали на поверхность все, что время пыталось предать забвению, и лишь благодаря своим глазам я успевал вовремя заметить опасность, будь то мотки ржавой колючей проволоки, обрушившиеся норы радсвинов или гули, решившие проснуться в самый неподходящий момент.
А еще был туман.
Он стелился над землей, редко поднимаясь выше груди, заставляя местами брести по шею в белесом мареве – холодном, пробирающим до костей. Грязь жирно чавкала под ногами, заросли странных, обвивших камни растений то и дело заставляли искать другой путь, а странные грибы таинственно мерцали в тумане, своими неживыми огоньками привлекая полчища блотспрайтов, охотящихся на тучи мух, кружившихся над мясистыми грибами, воняющими как порядком разложившийся труп. Это была жизнь, которую так нечасто встретишь в Пустоши, и я мог бы поздравить себя с тем, что и в самом деле угадал, куда отправятся выжившие в резне.
В болота Хайсид, за которыми лежали Непонячьи земли.
Это были целые поля из не просыхающей грязи, путешествовать через которые было непросто даже в хорошую погоду – хорошую для Пустоши, конечно, если на ней осталось хоть что-нибудь хорошего вообще. Душное марево испарений поднималось от жирной земли, покрытой множеством камней, от мелких и надоедливых булыжников, то и дело попадающихся под копыто, до огромных каменных валунов. Неумолчное жужжание и звон насекомых, роившихся над густыми кустами, состоящими по большей части из переплетения колючих веток, очень быстро начинало вначале раздражать, а затем и бесить – казалось, что уже через полчаса-час у тебя самого звенело и зудело все внутри головы, отдаваясь на кончиках ушей и клыков. В этих местах водилось множество самых разных существ, исчезнувших в остальных частях Эквестрии после великого катаклизма, поэтому заходить в эти места следовало с большой опаской – выжившие жители не безосновательно подозревали, что именно из-за них еще никто не вернулся из глубины болот, чтобы рассказать, где же они заканчивались далеко на северо-западе, простираясь чуть ли не до самых гор. Теперь, после долгого ливня и продолжающегося моросящего дождика, они, казалось, увеличились в размерах, простираясь до лежащего на северо-востоке озера Макинтош, и мне приходилось не раз замирать, вжимаясь в липкую грязь, когда в тумане слышались чьи-то тяжелые шаги и прыжки. Лягушки, дурными голосами оравшие на все лады смолкали, предупреждая меня о приближении тех, с кем бы я не хотел встречаться даже в броне – и они же указали мне путь, рассевшись на камнях, обнажившихся после того, как по грязи и кустам протащили повозку, образовав настоящую просеку, по которой я достаточно быстро рысил. Не знаю, почему никто из этих существ не отправился вслед за незадачливыми путниками – возможно, им хватило оставленных теми трупов гулей, но именно эти трупы и послужили для меня знаком, что я не иду по следу случайного каравана, которого непогода застала в пути.
По крайней мере, я еще не встречал караванщиков, палящих во все стороны и орущих на врагов и друг друга.
— «Ты куда нас завел?!».
— «Закрой хайло, упырок!».
Грохот выстрелов искажался в тумане, доносясь то с одной, то с другой стороны. Звук предавал, изменяя природу вещей и казалось, что где-то неподалеку стреляют из настоящих пушек. Но туман давал не только обман, но и надежду, ведь свет он спрятать не мог – и яркие вспышки от выстрелов заставляли его мерцать, подобно яркому фонарю, на свет которого я и устремился, как какой-нибудь дурной мотылек.
Однако в отличие от последнего, у меня был один план и пара ножей.
— «Захлопнитесь, все! В круг, придурки, пока еще не набежали!».
— «Эй, Руль! Тут еще один остался!».
«Не понял…».
— «Слева, пятнадцать ярдов!».
— «Так стреляйте!».
Одновременно с грохотом и вспышками, пули пронзили туман почти над самой моей головой. Стреляли не прицельно, что было не удивительно в таком-то тумане, однако то, что меня мог кто-то видеть, обескураживало. Ночь, туман, размытый свет переносных фонарей, желтеющих в тумане – ничто не предвещало подобного. Неужели я снова где-то ошибся?
— «Ползет налево, двадцать два ярда!».
— «Зацепили ссученыша?».
— «Да я-то откуда знаю? Эта штука такое не показывает. Только направление, примерно».
«Ах, вот оно что…» — я выдохнул, и даже уткнулся носом в землю от облегчения. Впрочем, десяток пуль, просвистевших над головой, быстро дал понять, что это было правильное решение – «Значит, у него есть пип-бак…».
Если бы я был хотя бы немножко умнее или опытнее, то гораздо быстрее бы вспомнил, кто может их носить.
— «Я его сделаю. Ждите здесь».
— «Стоять! Нам нужно выбираться из этого болота, а не за гулями бегать в тумане!».
— «Ты мне не указ, Руль. Забыл?» — свет фонарей на секунду заслонила большая фигура. Из-за тумана она показалась мне просто огромной и я, не отдавая себе отчета, отполз в сторону, стараясь укрыться среди чахлых кустов. Однако прилетевшая пуля, с неприятным стуком срезавшая несколько веток буквально над ухом, быстро дала понять, что полумерами здесь не обойдешься – пришлось подниматься и начинать отходить, пытаясь оторваться от двигавшегося в мою сторону пони – «Я вашему каравану помогаю, а не работаю на тебя. Ждите!».
«А что, если это герой?».
Да, что-то внутри начало меняться после этой ночи. Не могло не измениться. Первая самостоятельная победа, превратившаяся в не менее самостоятельное поражение, заставила меня осторожничать так, как никогда ранее, чему нимало способствовало отсутствие оружия и брони. А еще – наличие и того, и другого у преследовавшего меня пони, который мог оказаться опаснее, чем я думал. Попятившись, в какой-то момент я развернулся, и опрометью бросился прочь под грохот пуль, все ближе и ближе вспарывающих туман. Страшась выдать себя шелестом веток, я все быстрее бежал по прогалине, которая и привела меня к уходящему фургону бандитов и, наверное, так бы и скрылся во тьме болот, но…
Все, как это часто бывает, решил случай.
Случаи управляют нашей жизнью. Мелкие и незначительные события вдруг приводят к одному закономерному, необоримому итогу, меняя все, к чему мы привыкли и заставляя посмотреть на окружающий нас мир другими глазами. С другой стороны. Вот и мне довелось увидеть его изнанку, когда копыто, опершееся на надежный, казалось бы, камень, вдруг повело куда-то в сторону, с шумом и плеском роняя меня в болотную грязь, черной, щипучей жижей хлынувшей в уши, нос, рот и залепившей глаза. Выкарабкиваясь из нее, я не расслышал победного возгласа добравшегося до меня противника, зато очень хорошо почувствовал попадание в бедро, швырнувшее меня обратно в болото.
— «А вот и я!» — радостно воскликнул голос у меня над ухом. Искажавшийся и дребезжавший из-за попавшей внутрь воды, он показался мне слишком высоким для жеребцового, но жесткое копыто, с размаху ударившее в живот, мгновенно выбило даже тень желания выяснять пол преследовавшего меня пони – «Да ты, походу, гуль смердячий! Опять откопался, ур-род?».
Раздался очередной выстрел, заставивший меня захрипеть от невыносимой боли в животе. Тяжелое копыто давило на грудь, все глубже погружая в холодную жижу, а по телу начала разливаться пугающая слабость, от которой я едва смог поднять передние ноги, когда мою голову рывком вытащили из грязи.
Что ж, я мог бы поздравить себя с невероятно метким предположением – это и вправду оказалась кобыла. Не слишком большая, поджарая, в стандартной броне стойл-тека, она наклонилась, удерживая мою голову за гриву чуть выше поверхности воды, с отвращением разглядывая свою добычу.
— «Ну и уродливый же ты ублюдок…» — пробормотала она, закончив с осмотром. Пистолет, упиравшийся мне в живот, снова дернулся, и лишь через бесконечную пару секунд, прошедших между вспышкой и ощущением тупого удара, пришла новая боль, скрутившая все мое существо.
Если бы я мог, то уже давно бы, захлебываясь, орал, но вместо этого смог лишь с трудом втянуть в себя воздух и в последний раз, хрипло кашлянуть, обдав брызгами крови нависавшую надо мною морду, чья грязная, отросшая грива скользнула по моим щекам.
— «Урод, блядь, отстойный» — скривившись от отвращения, буркнула пони и, перебросив здоровенный десятимиллиметровый пистолет из копыта в рот, направила его на меня – «Сдофни, мр-рась».
Удар.
Темнота.
«Золотце, вставай».
«Ну, мам! Еще немножечко!».
Болело все. Больше всего болела спина.
«Не мамкай мне тут! Проснись, боец – ты обоссался!».
Что-то горячее смешивается с холодным. Горячее вытекает из меня, а холодное обволакивает со всех сторон. Оно жадно смешивается с горячим, заставляя его холодеть.
«Боец, я не шучу! Обоссанная постель – это штраф в десять бит, и два удара палкой по жопе! Подъем, я кому говорю?!».
Нет, это был не голос, а просто мысли. Не мои, это точно – уж слишком жесткие и ехидные. Да еще и эти угрозы… Так и видишь перед собою какого-нибудь древнего воина, в доспехе и при мече, с длинной палкой расхаживающего перед строем дрожащих от почтения новичков, чуть ли не прячущихся за большими, прямоугольными щитами.
Голова. Страшно болит голова.
«Ты оглох что ли?! Копыто, говорю, вбок протяни, малахольный!».
В ответ я просипел что-то, желая лишь одного – чтобы от меня отвязались. Я не мог двигаться, не мог поднять головы и все, что у меня получалось, это хрипло дышать, ощущая горячее на языке, наполнявшее рот и нос тяжелым вкусом и запахом меди. Но мысли не проходили, они вгрызались в раскалывающуюся от боли голову и единственным избавлением от них казалось последовать этим требованиям, все громче и злее звучавших между вспышками боли. Едва слышно застонав, я постарался подвигать передними ногами и, с трудом, вытянул одну из них в сторону, смутно надеясь, что это желание наконец-то избавит меня от страданий, отправив в темное небо, где, как говорили родители, я непременно увижу звезды. Где нет ни печали, ни холода, ни жары, а в великолепных ночных садах мы будем петь славу луне, сидя одесную и ошую Княгини Ночи, да обнимет она нас своими крыльями…
«Да она на тебя в голодный год за мешок картошки не взглянет! Нахрен ты ей такой сдался, слабак?!».
Вздрогнув, я снова открыл глаза, перед которыми все так же плавало белое марево и, стиснув зубы, вновь зашевелил ногой, неожиданно нащупавшей какой-то продолговатый предмет. Казалось, прошло не менее вечности, пока я смог подтащить его к себе и скосив глаза, обнаружить, что это была моя переметная сумка, в которую я натолкал разные склянки, оставшиеся на трупах бандитов. Вот только когда это было?..
«Не спать! А то я тебе такие «ночные сады» устрою – будешь молиться, чтобы тебя в самую засранную выгребную яму, с повышением, перевели!».
Голос не слушался, когда я попытался вначале что-то сказать, затем возразить, а потом и просто застонать, тем самым требуя отвалить и дать тихо сдохнуть, чтобы не чувствовать этой боли, что грызла мозг. Но вместо покоя я снова услышал нарастающий рык в голове, от которого копыто само скользнуло в сумку, нащупав внутри несколько продолговатых предметов.
«Сам все сделаешь? Или мне тебе вот этой палкой помочь?!».
Нога уже еле двигалась, когда я, с трудом, подтащил к себе длинный и скользкий шприц, то и дело пытающийся убежать из копыта. В последнем усилии приподняв его над собой, я отпустил стеклянную колбу, вонзившуюся мне куда-то в область шеи, после чего наконец-то закрыл глаза. Впрочем, боль понемногу начала отпускать свои крючковатые когти, и я смог, уже безо всякого принуждения, достать из сумки крошечные пузырьки, один за другим, вливая в рот их мутное содержимое.
Из чего бы ни варили это варево создающие его единороги, мне пришлось перевернуться на бок, чтобы не захлебнуться в кашле, когда действующие лечебные зелья вновь скрутили узлом мой живот. Впрочем, боль понемногу утихла, и я уже гораздо быстрее смог запустить дрожащие копыта в стремительно опустошаемую сумку, вытрясая в рот содержимое пузырьков, по счастью или волею Госпожи, сохранивших ярко-рубиновую окраску.
Странное дело, но я никак не мог вспомнить, чтобы находил настолько сильные и чистые лечебные зелья, казалось, только вышедшие из лаборатории могущественного алхимика, да еще и в столь странных, изящных флаконах.
Впрочем, это меня не слишком удивило, когда мое копыто нащупало здоровенный рубец на виске, пересекающий голову от левого уха, до самой брови. Похоже, обитательница стойла поторопилась, и эта мысль заставила меня громко скрипнуть зубами. Странное дело, меня почему-то задело то, что пуля, по касательной задевшая мою голову, принадлежала такому же пони из убежища, как и я. Да, пускай другого, пускай неизвестного мне – но убежища!
«Неужели другие пони тоже посчитают меня омерзительным?» — хрусткая корочка уже прикрыла рану и оставалось надеяться, что в нее попадет не слишком много грязи. Бинтов у меня не было, от лечебных зелий не осталось почти ничего, и только разная дрянь, так любимая обитателями поверхности, все еще создавала иллюзию наполненности небольшой переметной сумы. Пришедшая в голову мысль показалась мне донельзя обидной, ведь я жил в убежище, в окружении полутысячи пони, и еще ни один пони не пытался даже заикнуться о том, что я чем-то хуже любого из них. Ну да, не красавец – но вряд ли это означает, что мне можно без особых душевных терзаний пустить в голову пулю!
Ведь так?
«Просто ты осознал, что смертен, дружок».
«Это из-за травмы я думаю странно? Или просто схожу с ума?».
«Сам решай. Но имей в виду, что обычно голоса в голове – это плохой прогностический признак. А уж если с ними разговариваешь…».
«Значит, сошел» — гримасничая, я присел, испустив долгий вздох. А ведь вначале все шло так хорошо… Почему вдруг все стало так плохо? Почему все пошло наперекосяк? Чудом выжив, я сидел посреди болота, глубокой ночью, в грязи, все еще смердевшей кровью и сгоревшим порохом – и что мне теперь было делать?
«Умный пони отправился бы домой».
«Нет! Ну… не знаю» — поднявшись, я с трудом двинулся вперед, испытывая странное чувство при виде дороги, по которой я бежал то туда, то обратно. Словно видишь сломанную вещь или неисправный прибор, на которые никто не обращает внимания – это чувство захватило меня с головой, заставив замереть с поднятой ногой, не решаясь опустить ее в мутную воду. Для чего мне было идти туда, вперед, в темноту? Белесые нити тумана сплетались в полотнища, за которыми лежала даже не темнота, а какая-то тьма, в которой, как я внезапно почувствовал всем своим существом, я пропаду, растворюсь навеки. Вздрогнув, я сделал шаг назад, но, обернувшись, вновь замер, когда увидел, как на том месте, где еще недавно лежал, предавая себя копыта Владычицы Ночи, теперь бурлила грязь, в котором копошился огромный ком жирных пиявок, собравшихся на запах пролитой крови. Идти вперед означало погибнуть, но возвращаться назад? Это был нехороший знак, как по мне, и пусть я не верил во всякие предсказания, этот намек мне показался уж слишком настойчивым – будто кто-то изо всех сил мне кричал: «Поверни! Иначе погибнешь!».
Знать бы еще, что же тогда мне делать дальше…
«Выбраться из болота и отдохнуть не вариант?».
«Но они же…».
«Уйдут? Ну так что же? Или ты хочешь попробовать еще раз?».
Вздохнув, я забрался на камень и понурился, не сразу решив поднять взгляд на пип-бак. Странно, совсем недавно я считал его цепью, кандалами, приковывающими меня к стойлу, но теперь, в этой стрекочущей, квакающей темноте, заполненной холодным туманом, он вдруг показался мне тонкой путеводной ниточкой, теплым приветом из такого далекого уже дома, уверенно подмигнувшим пробудившимся экраном.
[У вас нет непрочитанных сообщений]
«Странно. Дед непременно прислал бы что-нибудь ругательное, какую-нибудь зубодробительную армейскую аббревиатуру, скрывавшую под собою забористую ругань. Но нет, ничего. А что, если…».
[Внимание, низкий уровень связи. Рекомендуем покинуть зону помех, или обратиться в службу поддержки].
Что-то в этих болотах блокировало связь, хотя такого, на моей памяти, еще не бывало, и это добавило опасений в появившуюся у меня копилку нехороших предчувствий. Ни вперед, ни назад – так куда? Что мне теперь делать?
«Найти сухое место или островок. На крайний случай дерево, или куст, в котором сможешь укрыться до утра. И уже потом выбираться из этого чудно́го места».
«Значит, все это было зря?».
«Ну, а ты как думаешь?» — ехидно вопросил тот же голос. Или мыслеголос, потому что я все-таки его не слышал на самом деле, а едва ли не ощущал, словно мысли, которые думал не я. Ну да, вот так вот все странно, хотя кто вообще говорил, что сходить с ума это просто? – «Ты узнал, что враги живы и действуют. Что они куда-то идут. Что у них есть сильный защитник. Как по мне – не так уж и мало. Осталось понять, что с этим можно сделать, и стоит ли класть свою голову ради того, чтобы удовлетворить свои амбиции. В конце концов, они не показались теми пони, у которых можно было многое взять».
«У них есть вещь… Ну, то есть, может быть вещь, которую мне поручили найти» — решив, что иметь хоть какой-то план лучше, чем просто сидеть, дожидаясь какого-нибудь болотного монстра, я осторожно пошлепал по жидкой грязи, повернувшись спиной к пробитой в болоте дороги, словно сам выбирая свой путь. Кочки сменяли кустами, кусты – камнями, и снова, и снова, и снова, заставляя вилять, иногда погружаясь по самое брюхо в черную жижу, однако ничего подходящего все еще не находилось – «И я не могу дать им уйти. Ведь они могут ее унести, или продать, или попросту спрятать».
«Логично. Значит, нужно понять, куда они вообще могут бежать по этому сраному болоту».
«Ну… Из болота?».
«Умыл. А ты не такой уж и дрищ, как я погляжу» — я заметил впереди что-то темное, при ближайшем рассмотрении оказавшееся небольшим холмом, выступающим из воды. Весь покрытый частоколом высокой, жесткой и абсолютно несъедобной травы, увенчанной странными продолговатыми соцветиями, он оказался тем самым убежищем, которое я искал, и в котором я свернулся, будто в гнезде, примяв по кругу хрустевшие стебли – «Как интересно проявляется кровь… Впрочем, об этом подумаешь завтра. А пока – отдыхай. И помни, что у всех есть определенный план. Поймешь его, пусть даже примерно – считай, сделал половину дела. Подумай, куда могут пойти твои враги, к чему они стремятся – и сможешь ли ты их перехватить».
«Хорошо» — я решил не спорить. Глупо спорить с самим собой, правда? Особенно когда измученное тело, второй раз за сутки оттащенное за уши от границ небытия, уже не способно ни идти, ни соображать. Не удержавшись, я широко зевнул, краем сознания отмечая неприятное жужжание каких-то насекомых, искавших прореху в жестких стеблях, плеск пиявок в воде, окружающей островок и неумолчный ор лягушек. Эти звуки становились все громче и громче, пока не слились в какой-то неумолчный гул, под который я и заснул.
[Новая особенность: «Жесткая шкура» (2\5). В вас стреляли, вас резали и кусали – разве что не падала лодка. Ваш порог устойчивости к повреждениям повышается.
Не место для героев
[ЗАДАНИЕ: ОБНОВЛЕНО]
[ПРЕСЛЕДОВАНИЕ И УСТРАНЕНИЕ]
[ПОХИТИТЕЛИ НАЙДЕНЫ. ВЕДЕТСЯ ПРЕСЛЕДОВАНИЕ. СОПРОТИВЛЕНИЕ УСИЛИВАЕТСЯ]
[УРОВЕНЬ УГРОЗЫ: ВЫСОКИЙ].
Надо отдать ему должное, внутренний голос не обманул, и пробуждение очистило мою голову, хотя и наградило тянущей болью во внутренностях. Оглядев себя со всех сторон, я осторожно ощупал две ямочки, оставшиеся на боку и пояснице – обитательница стойла поторопилась, и к тому же, использовала мелкий калибр, и мне еще повезло, что пули прошли на вылет. Застрянь они внутри – и меня вряд ли уже могло бы что-то спасти. При мыслях о еде живот откликнулся недоброй, болезненной судорогой, намекая на то, что в ближайшее время лучше его не беспокоить подобными предложениями и все, что мне оставалось – это осторожно попить относительно чистой воды, скопившейся в углублениях на покрытом травой и мхом островке. «Следовало запомнить этот прием» — подумал я, оглядевшись по сторонам, и всякий раз натыкаясь глазами на стену жестких стеблей, скрывавшую меня от того, что шарилось ночью по болоту. Впрочем, я вряд ли проснулся бы, даже начни меня кто-то есть – измученное тело отчаянно просило отдыха, поэтому я не слишком удивился цифрам, появившимся на ожившем экране пип-бака.
«Пожалуй, преследовать этих бандитов и в самом деле будет слишком глупо. Кто знает, куда они могли за это время уйти?».
Да, эта мысль была здравой, но спустя какое-то время я все же решил проверить карту. Судя по ней, я, каким-то образом, оказался на окраине болот Хайсид, и лишь благодаря случайности не поперся за этим проклятым караваном. Я не знал, пристали ли бандиты к нему случайно, или он ждал их тут, или же они сами прикинулись караванщиками – значение имел лишь герой, который зачем-то сопровождал Горлорезов, и дорога, по которой они могли пойти.
«Вот оно. Дорога».
После долгого сна голова вновь начала работать, пускай и не так ясно, как раньше. Кажется, я и в самом деле переборщил с этой химией, едва не добив себя еще и парой суток без сна, но теперь я отчетливо видел то, что никак не мог уловить до этого – дорогу, а точнее, их сеть. С помощью несложных манипуляций старая карта накладывалась поверх новой и, покрутив пять или десять минут ручкой селектора, я наконец начал понимать, куда уходил еще недавно казавшийся недостижимым «караван».
Скотный Двор. Не то чтобы очень дружелюбное местечко, однако это был крупнейших город на шоссе Сансет аж до самого Флэнка. Множество пони, разводящих браминов для этой части послевоенной Эквестрии, фермеров, мелких бандитов и прочих выживших на поверхности. Выживших и выживающих, несмотря на постоянные угрозы от рейдеров, гулей и дискорд еще знает чего, что ползает, бегает и летает по Пустоши. Сам я там никогда не был, но видел издалека стада браминов, которых разводили и охраняли жители города, и эти жесткие, погрызенные жизнью на поверхности жеребцы и кобылы вызывали у меня какое-то смутное уважение, представая в воображении с древними эквестрийцами, раздвигавшими допотопными фургонами с полотняным верхом границы страны. Оружие у них было вполне приличное, и редко у кого не водилось автоматической винтовки или мощного ружья, укрепленных тандемом на боевом седле. Конечно, для стального рейнджера они не были угрозой, однако для любого другого противника эти простые ребята представляли проблему – что уж говорить обо мне?
«Значит, Скотный Двор. И значит, выйти из болот они смогут только в одном месте, где проходит единственная тропа. Надо их обогнать!» — решил я, осторожно вылезая из своего убежища. Солнце, скрытое сплошным облачным покровом, уже искало лазейку в поставленной против него защите, и кое-где уже смогло пробить немало дыр, из которых вниз, на поверхность, устремились косые лучи обжигающего света, нагревавших холодный воздух болот. Лишившись трусливо сбежавшего тумана, они постепенно превращались в настоящую душегубку, и я почувствовал, как первые капли пота начинают пропитывать грязную, растрепавшуюся мешанину обрезков, которые я на себя накрутил. В отличие от меня, обитатели этого места воспряли духом и вскоре воздух над грязной водой, кустами, жесткой травой и немногочисленными деревцами зазвенел, впитав в себя кваканье, жужжание и стрекот тысяч живых существ, избравших своим домом огромные Хайсидские болота, гибельные для остальных. Рыся по грязи, я не обольщался кажущейся легкостью бега – мы углубились в них буквально на полкопыта, пройдя караванными тропами, проложенными по старым довоенным дорогам. Две сотни лет были совсем не милостивы к ним, но несмотря на многочисленные ямы и толстый слой ила, по ним можно было идти, не рискуя по самые ноздри провалиться в черную жижу. Впрочем, оставались еще ядовитые блотспрайты, радсвины и радигаторы, а еще прорва других, неизвестных мне зверей, готовых закусить одиноким путником, поэтому приходилось крутить головой в поисках красных меток на Л.У.М-е, периодически сверяясь с экраном пип-бака, чтобы не сойти с тропы, оказавшись в бездонной трясине.
Что же творилось в глубине болот, вряд ли вообще кто-нибудь знал.
Ближе к вечеру я понял, что вряд ли выдержу такую гонку. Жара, духота и отсутствие воды и еды сделали свое дело, заставив меня оступиться и рухнуть на кочку, удачно подвернувшуюся под живот. Впрочем, он так явно не считал, заставив меня задохнуться от приступа боли – словно кто-то копытом дал под дых. Мед-Х давно выветрился, и последние несколько часов я держался на одном самолюбии, обливаясь холодным потом от жары, усталости и боли одновременно. Похоже, даром эти ранения для меня не прошли, и если простреленная задница почти не беспокоила, то живот определенно насторожил, то и дело напоминая о себе ощущениями, словно внутренности то и дело пытались стать наружностями. Проклятые насекомые – те, что помельче – уже полдня вились надо мной, то и дело больно жаля даже сквозь тряпки, которые, в свою очередь, покрылись многочисленными дырами, вызванными кислотной слюной блотспрайтов, привлеченных крутящейся надо мной мошкарой. Круглые, жирные твари с крылышками плевались не только слюной, и я взвыл, когда в мою шею вонзились короткие коричневые шипы, заставив наброситься и буквально искромсать на части любителей понятины. Так в моей сумочке появилось [мясо блотспрайтов], как определил эти белесые, волокнистые куски плоти, которые я срезал с хитиновых частей тел невольных жертв моего раздражения. Однако приготовить его мне было не на чем, да я и не знал, как вообще это делать – готовить. В стойле самым сложным этапом в приготовлении пищи было выбрать на диске раздатчика то, что ты хотел получить, а учитывая скудный выбор имевшихся блюд, за много лет приевшихся всем до оскомины, подобным никто и никогда не заморачивался. Так что, лежа на кочке, я просто тихонько стонал, ощущая, как ноют все четыре ноги и копыта, чешется и болит покусанная шкура и уже не совсем понимал, для чего я вообще поперся по этим болотам…
Так бы я и валялся на этом холмике из травы, солидно покачивающимся в такт моему выравнивающемуся дыханию, как вдруг, с порывом ветра, до моих ушей донесся звук, который сложно было с чем-нибудь перепутать.
«Выстрелы. Кажется, пистолеты» — звуки стали громче и чаще, когда мои ноги сами понесли меня вперед по дороге, и мне приходилось одергивать себя, чтобы не спешить. Ту, которую я нашел с помощью карты пип-бака, позволила срезать большой крюк, полностью нивелировав суточную фору фальшивого каравана, но уже полдня, как занесенная илом бетонная полоса превратилась в петляющую тропинку, и следовало внимательно следить, куда ставишь ноги, чтобы не провалиться в топкую грязь. К счастью (полагаю, что моему), выстрелы стали реже, но теперь к пистолетному стаккато присоединились глухие удары двуствольных дробовиков – только они порождали такое странное, двойное эхо, когда из них стреляли дуплетом, из обоих стволов. Сгущающаяся темнота была мне только на копыто, ведь в ней все отчетливее виднелись вспышки от выстрелов, громыхавших прямо за лежавшим передо мною пологим, поросшим кустами холмом. Похоже, караван отчаянно пытался выбраться на сухое место, что заставило на секунду задуматься о том, что же именно могло их так напугать.
— «Гони! Гони на холм!» — приближаясь, орали несколько голосов, и вернувшаяся осторожность заставила отступить, скрываясь за поворотом тропы, откуда я разглядывал приближающуюся банду – «Еще немного! Правь в пустоши, на сухое!».
— «Мы почти прорвались!» — звонко выкрикнула кобыла, заставив шерсть подняться дыбом у меня на загривке. Вновь донеслось несколько выстрелов из крупнокалиберного пистолета, прервавшихся звонким щелчком – «А-а-а, клянусь протуберанцами оргазмов принцессы, вы больше не сожрете ни единого пони!».
«Ну, точно герой. Героиня» — я передернулся под своими тряпками и замер, искренне надеясь, что метки караванщиков, вместе с браминами, волочившими две отчаянно скрипящие телеги, закроют от нее мою метку. Связываться с этими отморозками было опасно, что я еще вчера успел почувствовать на своей шкуре. Пустошь не любила героев, и рано или поздно убивала их, либо физически, либо морально, превращая в настоящих чудовищ. И в обоих случаях эти тронутые проклятием Пустоши пони старались прихватить с собой как можно больше тех, кто попадался им на пути, поэтому я не хотел иметь ничего общего с теми, кто окажется в поле зрения кого-нибудь из них. Вспышки и грохот заглушали мои шаги, поэтому я мог с трудом, но все же держаться на расстоянии от холма и каравана, все дальше и дальше отступая за редеющие кусты. Изобилие болот заканчивалось, черная жижа уступала место обычной грязи, в которой желтели многочисленные кости, перемежавшиеся кучками полураспавшихся от времени железяк – это были Непонячьи земли, тот край географии, который я видел за всю свою жизнь, исключая шоссе Сансет и Мегамарт на юго-востоке. Но путешествие по довоенной дороге, конечно, не шло ни в какое сравнение с тем же болотом, не говоря уже о яростной перестрелке в заброшенном колледже…
Или вот с этой вечерней погоней, в которой роли преследователя и преследуемых то и дело менялись местами, и я уже не понимал, кто тут добыча, а кто жертва.
Впрочем, не понимал этого, похоже, не только я. Ругаясь и перекрикивая друг друга, покрытые грязью оставшиеся члены банды спешили сбежать из болота, с грохотом выволакивая телеги то из одной ямы, то из другой, для чего им приходилось безжалостно лупить по толстым фланкам запряженных в них браминов, на что те откликались обиженным мычанием и кряхтением, когда колеса попадали в особо глубокую рытвину, или натыкались на очередную кучу металлолома. Похоже, что они стремились пересечь эту полосу отгремевших когда-то боев как можно быстрее, и даже не подумали помочь своей защитнице, показавшейся позади, на вершине холма. Приняв героическую позу с отставленной в сторону задней ногой, она лупила куда-то вниз из своего огромного десятимиллиметрового пистолета, то отрывисто рявкавшего, то начинавшего захлебываться серией выстрелов. Клянусь, я буквально видел цепочку гильз, изогнутой дугой летящих на землю из выбрасывателя, в то время как магазины, один за другим, вылетали из седельной сумки, чтобы сменить опустевшие.
«Стоп. Вылетали? Она еще и единорог?!».
Это было… обескураживающе. Даже странно, почему вчера меня не размазали ровным слоем по этому болоту, или не утопили в грязи. Единорогов следовало опасаться, как учили меня с детства, а помешанных на бое единорогов вообще обходить как можно дальше – кто знает, что придет в голову этим странным рогатым пони? Все опасения и предупреждения, с детства вколоченные в мою голову, разом проснулись, и я лихорадочно заработал ногами, пытаясь нагнать удаляющийся караван. В этом месте Непонячьи земли постепенно сходили на нет, хотя кости и полуистлевшее оружие можно встречалось и дальше, хотя и не так часто, как на севере, поэтому повозки покатили быстрее, когда караван повернул круто на юг.
Между нами и южной веткой шоссе оставалось всего несколько миль.
Первого я выхватил почти сразу, начав догонять караван. Запыхавшийся бандит остановился, тяжело поводя тощими боками, и только судорожно и хрипло вздохнул, когда мой нож глубоко вонзился в его спину, между последним грудным и первым поясничным позвонком. Не став выдергивать оружие, я выплюнул из зубов заранее зажатый в них тесак, и несколькими ударами перерубил тому горло и шею, оставив извиваться, захлебываясь кровью, в грязи.
«Быстрее, быстрее!» — торопил я сам себя, ведь позади выстрелы становились все реже, и я не питал иллюзий о том, что героиню одолевают враги. Скорее, наоборот, их становится все меньше и меньше, а значит, вскоре очередь может дойти и до меня.
Пропажу отставшего беглецы не заметили, что, впрочем, было и не удивительно среди такого шума. Вой влажного, холодного ветра, шелест кустов, недовольное мычание браминов и грохот повозок создавали необходимую акустическую завесу, за которой было почти не слышно шагов. Петляя между жестких кустов, я подобрался поближе и высунувшись, постарался за пару секунд оглядеться по сторонам в надежде выцепить еще кого-нибудь из этого каравана. Увы, удача, казалось, решившая обернуться ко мне, вновь продемонстрировала свой круп – выскочив из кустов, караван оказался в широкой впадине, похожей на поляну, зажатую между пригорков, покрытых пучками жесткой, побуревшей травой. Потеряв свое колесо, одна из телег ушла в сторону и, врезавшись в особенно жесткий куст, остановилась, печально накренившись на бок. Другая продолжала двигаться, но без правящего ею пони делала это настолько медленно, что вообще бы могла и стоять. Запыхавшиеся брамины поднимали головы и сердито мычали, изредка начиная что-то выговаривать этим бандитам-караванщикам, но, поскольку делали они это оооочень и ооооочееееень мееееедлеееееннооооо (как обычно это и водится у браминов), то на них попросту не обращали внимания. Собравшись возле телеги, семеро пони злобно пинали остатки разлетевшегося на части деревянного колеса, громко ругаясь друг с другом.
«Всего семеро? А где остальные?».
— «Двигаем! Хули вы вылупились на эту повозку?!».
— «Надо тащить мешки! Нагрузить все на оставшуюся телегу – и ходу!».
— «Эй, Клещ! Клещ, ссука, драть твою мамашу! Ты где там застрял, уебок малохольный?!».
— «Этой ссучке побежал помогать, бля буду! Он на нее глаз еще тогда положил!».
— «Сходи, проверь, где этот обмудок» — наконец, распорядился тяжело дышавший главарь. Он единственный из всех семерых не снял с себя белый пиджак, теперь превратившийся в грязную куртку коричнево-черного цвета – «Если не может идти, то избавься. Нам такие дристуны не нужны».
— «Клещ! Ну, ссука, доберусь я до тебя, падаль!» — прорычал немаленьких размеров бугай, направляясь в ту сторону, где притаился и я. За его спиной, на фоне стремительно меркнущего неба, темные фигуры вновь принялись спорить и неумело распрягать брамина, высвобождая его из постромков – «Лучше тебе, блядь, лежать где-нибудь дохлым, пока я до тебя не добрался!».
Что ж, его желание исполнилось быстрее, чем он надеялся. Добравшись до куста, под которым валялось тело Клеща, здоровяк остановился и, кажется, решил его посильнее лягнуть, но смог только резко посунуться вперед, когда я вскочил ему на спину и, с глубоким потягом, полоснул по горлу – слева направо, сместившись к противоположному плечу, как учили когда-то дед и мать. Короткий, протестующий вскрик превратился в глухое бульканье крови и свист, вырвавшийся из перерезанной трахеи, после чего еще одно бьющееся тело отправилось на черную, жирную землю, взбивая ногами равнодушную грязь.
Пустошь вообще равнодушна к убийствам.
— «Эй! Че там у вас?» — донесся крик одного из бандитов. Кажется, на этот раз я все-таки нашумел, и оставшиеся всполошились. Отдаленное буханье выстрелов почти прекратилось, лишь изредка гремел один или два, заставляя меня поторапливаться. Схватив первое попавшееся оружие, которым стала здоровенная, но неухоженная двустволка, я рванул в сторону, спасаясь от приближающихся огней. Лишившись карманных фонарей, враги разожгли керосиновые и, держа их в копытах, осторожно приближались той дерганной, прыгающей походкой, которая отличает пони, вынужденных ковылять на трех ногах из четырех.
Впрочем, оружие в их зубах вполне компенсировало недостаток изящества.
— «Во, вижу!».
— «Кажись, того» — пробормотал один, после чего, немного повернув голову, проорал – «Руль! Кажись, тут кто-то еще бродит!».
— «Что ты там еще несешь?!» — ответить на этот вопрос подошедшие не успели. Прикрыв глаза, я рванулся вперед и, незамеченный, вскочил на спину первого, и грохотом разрядил во второго ружье.
Моя хитрость удалась. Забежав со стороны фонаря, слепившего говорливого бандита, в первую очередь я разобрался с его напарником – уж очень мне не нравилось его боевое седло, на котором было закреплена сразу пара двустволок. Выстрел буквально снес его череп, расплескав кости и содержимое головы на несколько футов окрест, в то время как я постарался как можно сильнее оттолкнуться ногами от прянувшей под ними спины. Получилось, прямо скажем, не очень, но зато я почувствовал, как копыта столкнулись с головой осевшего от прыжка жеребца, с глухим стуком посылая того кувыркаться в грязи. Шлепнуться на все четыре ноги, развернуться, подбежать – и очередная голова почти отделяется от тела под ударом большого ножа. И на этот раз избежать струи крови не получилось.
«Четыре».
— «Эй! Вы там где?!» — проорали из-за кустов, но свет ламп не двигался. Видимо, поумнели, и вместо следующего глупого вопроса мимо просвистел заряд дроби, со свистом сбрив верхушки кустов – «Вылезай, ссука! Мы тя щаз на куски порвем!».
«Они действительно думают, что это заманчивое предложение? Жители поверхности очень странные, если не сказать хуже».
Четверо пони возле повозки, выставив в темноту ружейные стволы и тревожно оглядываясь по сторонам. Один из них кажется спокойнее остальных – пожилой, в засаленном белом костюме, покрытом брызгами грязи, он стоит чуть позади. На его боку чернеет какая-то сумка, мало похожая на нужный мне кофр. Похоже, они чего-то ждут.
«Героиню».
Эта мысль приходит вместе с пониманием, что на холмах позади разлилась недобрая тишина. Выстрелы смолкли, и кто знает, чем закончилась перестрелка с неведомым. Осознав, что времени осталось в обрез, я схватил первое попавшееся в зубы оружие и дернул языком за грязный спусковой крючок (фееее!). Грохнувшее ружье полетело на землю, в то время как я опрометью бросился в другую сторону, по широкой дуге обходя освещенную повозку, изрыгнувшую в темноту грохочущую канонаду из выстрелов.
— «Аррргггххх…».
— «Блядь!» — вскрикнул один из бандитов, в то время как его сосед с хрипом осел, хватаясь за нож, торчащий в изогнувшейся шее – «Где он?! Покажись, ссучара!».
— «Хрящ, дай зелье…» — прохрипел раненный, пытаясь удержать прижатым копытом темную струйку, бившую из раны, откуда он, по глупости, выдернул нож – «Хрящ! Я ж счаз отъеду…».
— «Жри, ссука! Жриииииии!» — орал его подельник, разрывая грохотом темноту. Боевое седло на боках серого земнопони только и щелкало, с каждым рывком вожжей досылая патроны в переламывающиеся стволы – «Что, нравится, падла?! На! На! Нааааааа!».
Подкрадываясь к нему с тыла, я осторожно прошмыгнул мимо брамина, переваливающейся походкой устремившегося вслед за своим товарищем, с хрустом продиравшимся через кусты, и притаился между брошенной упряжи, когда заметил, как главарь бандитов тронул копытом за плечо одного из оставшихся жеребцов и молча мотнул головой, призывая не трогать впавшего в истерику подельника, а вслед за ним, осторожно отступать в темноту.
Я замер, стараясь даже не дышать, чтобы не выдать себя аккуратно ступавшим бандитам. Они были на взводе, все чувства их, подстегнутые страхом, были напряжены, и лишь спустя долгие десять секунд я смог выдохнуть, когда их шаги затихли за ближайшим кустом. Что ж, «понятие чести было не в чести» у этого отребья, как говаривал дед, поэтому я мог только порадоваться, что не пришлось бросаться с одним-единственным ножом на несколько дробовиков, способных превратить меня в истекающие кровью ошметки одним-единственным залпом. Осталось только заняться вот этим придурком, и…
— «Сзади! Обернись!» — изогнувшись, я осторожно показался из-за телеги и уже примеривался к дергающейся впереди голове жеребца, как громкий крик заставил меня замереть, а затем опрометью рвануть в сторону, уходя от нацелившихся на меня ружейных стволов.
Клянусь святостью Княгини Тьмы, в этот миг они показались мне просто огромными.
На этот раз мне удалось ускользнуть. Пользуясь телегой как прикрытием, я рванулся в сторону и, покинув круг света, шмыгнул в кусты, впрочем, тотчас же задрожавшие от прошивших их пуль. На этот раз героиня лупила не так часто и быстро, подарив мне призрачную надежду на то, что патронов у нее оставалось не так уж и много, но вдарившая следом дуплетом двустволка напомнила, что у оставшегося рейдера их могло быть ну просто хоть крупом ешь. Это определило его дальнейшую судьбу, ведь я просто не мог позволить зажать себя между этими психопатами – оставшимся у сломанной телеги бандитом и его подельниками, вполне способными вернуться и поджидать меня где-нибудь неподалеку. Да еще и героем Пустоши, явно имевшим на меня зуб. Клянусь кисточками ушей, она точно задумала что-то такое и ее отметка на Л.У.М-е, сиявшая ярче остальных, определенно приближалась ко мне. Хуже того – она прекрасно знала, где я нахожусь и могла координировать остальных, поэтому я едва не взвыл от отчаяния, когда немаленького размера пуля злобно вжикнула в каком-то дюйме от щеки, намекая мне, что это, мол, только начало.
— «Но ведь цель была так близка!» — простонал я в голос, шмыгая за кочку, вершина которой разлетелась от попадания, осыпав меня грязной землей – «Так… так просто не честно!».
«Мда, вынуждена признать, что ты прав» — пришла в голову мысль. Похожая на холодный ветерок, она остудила раскаленную черепушку, заставив удивленно моргнуть, ведь редко когда кто-нибудь говорил мне, что я прав – «И в самом деле, как-то неспортивно выходит. Вернись-ка назад – может, там что-нибудь осталось?».
«Назад? А, к тем четверым!» — что ж, хоть тут я не стал тупить, и опрометью бросился к предыдущей добыче. Бег на полусогнутых? Легко, если долго тренироваться в полутемных коридорах стойла после отбоя. Особенно, когда шутки кончились, и вместо сердито шипящей сестры тебя подгоняют тяжелые пули, проносящиеся в тревожной близости от головы. С влажным шорохом проехавшись на животе, я шмыгнул за лежащие друг на друге тела, после чего принялся лихорадочно их обшаривать. Пусто, пусто, пустые гильзы, патроны для ружья… Я был готов вновь завыть от отчаяния, но мое копыто вдруг нащупало продолговатый предмет с металлическим кольцом и чекой. Встрепенувшись, я рывком, оборвав клапан кармана, вытащил довольно тяжелую гранату необычной формы в виде цилиндра зеленого цвета с единственной красной полосой. Дно ее представляло собой сложного вида клапан с многочисленными отверстиями, чека была снабжена кольцом-предохранителем с пломбой и вообще, весь ее вид наводил мысль о подозрительной переусложненности. Впрочем, в моем случае выбирать не приходилось и, убедившись в том, что у оставшихся тел ничего нужного на данный момент не нашлось, я приподнялся и осторожно высунул уши из-за последней парочки тел, пытаясь понять, почему прекратились выстрелы и что задумала эта чокнутая героиня. Странное дело, в меня кто не пальнул и даже не заорал, пытаясь напугать – на полянке установилась зыбкая, тревожащая тишина, разбавляемая невнятным бормотанием нескольких голосов, доносящихся до меня с ветерком, тоскливо завывавшим над Пустошью. Кажется, убегающие все же вернулись, поскольку голосов стало три, и один из них определенно был новым. Прочем, долго это продолжаться не могло, и спустя какое-то время, позволившее мне переместиться поближе, по кустам вновь ударили выстрелы – но на этот раз они были не такими дружными, как раньше. Один стрелок явно отставал от других, стреляя с большим разбросом и задержкой между выстрелами, что явно определило мою первую цель.
«Может, уравняем шансы?».
Пустошь не ответила, но мне показалось, что она обратила свое внимание на этот смертельный танец в ночи, глядя на нас тысячью невидимых глаз. Решив разделить вновь собравшуюся компашку, я рванул вначале в одну сторону, затем в другую и, провоцируя героиню, даже швырнул в ее сторону подобранный с трупа нож, с глухим звяканьем отлетевший от борта телеги. Раздавшийся затем тихий вздох дал понять, что я все-таки ее зацепил, а обрушившийся в мою сторону шквал картечи заставил кривенько ухмыльнуться, под громкую ругань отступая подальше в темноту.
— «Пресвятая Селестия, Луну рогом ебущая, этот гуль меня уже заебал!» — возопил позади голос героини, пославшей мне ответный привет в виде десятимиллиметровой пули, больно вжикнувшей по плечу. Еще бы немного, чуть в сторону, и… — «Я расчленю эту падаль и закопаю там, где аликорны срать боялись!».
«А ты уверен в том, что это герой?».
«Теперь точно уверен. Говорят, герои только так и выражаются» — не знаю, что было более безумным – разговаривать с мыслями в своей голове, или делать это во время боя, да еще и с героем Пустоши на хвосте, чьи пули все больнее жалили мою шкуру, вжикая по ней пока еще вскользь. Прицелиться ей мешала повозка, вокруг которой она гонялась за мной, петляя между кустов – меня спасало лишь то, что делать это в темноте ей было труднее чем мне. Мне оставалось сохранять дистанцию и надеяться на счастливый случай, когда сойдутся на небе все звезды, и мне удастся их разделить. Вскоре, случай и в самом деле представился – разъярённая героиня рванула куда-то налево, пытаясь отсечь меня от кустов и, наверное, погнать оттуда на ружейные стволы, а я, вместо того, чтобы послушно побежать к бандиту, оружие которого уже маячило у колеса, забрал гораздо левее и, в лихом прыжке, вскочил на поклажу, все еще лежавшую в кузове повозки, откуда скакнул ему на спину, еще в полете замахиваясь ножом, с удовлетворительным звуком разрезаемой плоти вошедший в бочину мерзавца.
«Вот так! Теперь, когда она осталась без огневой поддержки, можно и сва…».
Пустошь не любит многое – в том числе, когда все идет по плану. Не успел я додумать эту короткую и, в целом, лишь чуточку обнадеживающую мысль, как меня швырнуло вперед, буквально сдувая с грохнувшегося на землю бандита, а правый бок и плечо словно ошпарило кипятком. Звук выстрела пришел позже, когда меня повалило и несколько раз перевернуло в грязи для того, чтобы продемонстрировать торчавшее из-под телеги дуло двустволки, нацелившееся в мою сторону двумя черными точками – темными, словно небытие.
Второй выстрел, как и раньше, слегка запаздывал, но наконец, пришел и он.
Громовое БУ-БУХ показалось мне неожиданно тихим. Огненная метель снова обожгла грудь и израненный бок, в облаке крови, похожей на брызги черного дождя, отправив кувыркаться в кусты, сшибая колючие ветви. Я чувствовал, как стремительно холодеют ноги, как обжигающая боль заливает всю левую сторону тела и грудь и, не выдержав, закричал, попытавшись двинуть ногой в надежде добраться до сумки.
«Скрипи-скрипи, тварюга!» — откуда-то издалека, словно сквозь толстое одеяло, донесся ненавистный до дрожи голос. С трудом перекатившись, я заорал от боли, но холодная грязь, как ни странно, подарила секундное облегчение, позволив запустить копыто в сумку, болтавшуюся на боку. Увы, лечебные зелья были полностью выпиты за исключением одного – мелкого, в приметном флаконе, похожем на довоенный пузырек для духов. Его хватило лишь на то, чтобы немного остановить кровотечение, но я все равно ощущал, как дробины, пусть и достаточно мелкие, все еще находятся внутри моего тела, отзываясь на каждое его движение. Не самое приятное ощущение… Похоже, я вновь зарвался и недооценил врагов, часть из которых вернулась, а может, и всегда была с ними, прячась среди мешков. Чавкающие шаги приближались, я чувствовал, как вместе с ними приближается и моя смерть – смерть материлась, грозя мне самыми разнообразными непотребствами, то и дело поминая ушедших принцесс; а еще очень грозно передергивая затвор своего десятимиллиметрового чудовища, хотя в последнем я не был до конца уверен из-за мерзкого писка в ушах. Нужно было делать хоть что-нибудь, проглотить какой-нибудь Б.А.К. или…
Рейдж. Шприц с двумя колбами, каждая из которых содержала часть компонента боевого наркотика, оставшегося от последней войны.
«Просрочено. А-а-а, ну и похер!».
Горячая волна прокатилась по телу, тяжело ударив в ноги и голову, в такт надрывно забухавшему сердцу. Она не вылечила раны, не убрала боль – она лишь изгнала из головы ненужные мысли, оставив лишь раздражение и злость, очень быстро переродившиеся в ненависть. Казалось, внутри набирал обороты бушующий ураган из огня, подпитывающийся болью израненного тела. Я перестал думать, я лишь видел и ощущал, не отвлекаясь на другие эмоции, кроме захлестывающей меня ненависти – она позволяла и не позволяла забыть о боли, переплавляя ее в стремления и желания дикого зверя. И я приветствовал этого зверя внутри, не желая уходить безропотно во тьму лишь по желанию какого-то там существа, возомнившего себя выше других. Ярость освобождала от страха, позволяя на грани наглости легко и беззаботно атаковать появившуюся из кустов фигуру, прянувшую в сторону, когда я пронесся мимо нее, на бегу, с потягом, полоснув ножом по передней и задней ногам. Больше всего я хотел бы остановиться и посмотреть на алую полосу, казавшуюся абсолютно черной, раскрывающуюся на боку кобылы, но ярость несла меня дальше, вперед – туда, где возле повозки уже поднималась фигура в заляпанном кровью пиджаке, навсегда утратившим свой белый цвет. Сплюнув на землю опустевший флакон, бандит навел на меня свои ружья, но ярость несла меня вперед, прямо на них, лишь перед самым выстрелом позволив сделать прыжок в сторону, избегая вихря картечи, хлестнувшего по кустам.
Надеюсь, почудившийся мне крик принадлежал этой надоедливой героине!
Не важно. Все это было не важно, как не важно было то, что он не успевал развернуться, когда я оказался возле его бока. Не важно, как испуганно блестел его глаз и не важно, что из-под телеги вновь высунулось ружье – я схватился передними ногами за вздрогнувшие стволы и, поднявшись на задние, с яростью дернул, заставив облачко дроби пролететь у меня между ног, с мерзким хрустом впиваясь в конечности не успевшего развернуться бандита. Его вопль показался мне слишком тихим, пока внизу живота разгоралась первобытная ярость, густо замешанная на наслаждении. Боевой наркотик срывал все запреты, все покровы, обнажая животные инстинкты и желания плоти, лишенной вожжей оглушенной души. Тяжесть в паху только окрепла, когда я выдернул изо рта скрывавшегося под повозкой существа его оружие и, развернувшись, обрушил его, будто дубину, на бившегося на земле жеребца, с хрустом опуская приклад двустволки на его голову. И еще раз, и еще, и еще, не в силах остановиться, пока во все стороны летела кровь и осколки костей. Только появление пошатывающейся и хромающей пони отвлекло меня от бьющейся в конвульсиях жертвы, на которую я наступил, хрипло выкрикнув какое-то предупреждение или вызов. Так мантикора, разверзнув кровавую пасть, заявляет права на добычу – и так же заорал я, увидев приближающиеся керосиновые фонари за спиной единорожки, наводящей на меня свой большой пистолет.
И зачем он ей такой огромный? Компенсирует размер своего невзрачного рога?
На этот раз я не колебался, и инстинктивно скользнул в З.П.С. Мир вокруг стал клейким, двигаясь очень и очень медленно, когда Заклятье Прицеливания Стойл-Тек притормозило ход времени. Поговаривали, что версия для единорогов и земнопони вообще замораживало его, пускай и на очень короткое время, но для обладающих крыльями такой вариант не подошел – что бы там ни казалось пользователю, З.П.С. не останавливало время вокруг, а ускоряло его самого на определенный период времени, позволяя лучше прицелиться или сконцентрировать магию своего рога. И если наземники почти не замечали, что после того, как оно заканчивало свое действие, все вокруг немного смещалось из-за синхронизации временных потоков, то в воздухе подобное приводило к частичной или полной дезориентации из-за бешенных скоростей воздушных боев, где каждая секунда измерялась не в дюймах и футах, а десятками ярдов, каждый из которых мог привести к смертельному столкновению или встречей с землей. Поэтому-то я не слишком-то удивился, увидев вместо противника размытую фигуру, с бешенной скоростью выплюнувшую в меня сразу пять пуль…
Вот только пули эти летели не быстрее брошенных камней.
Рванувшись в сторону, я зло зашипел, широко разевая пылающий рот, и мечтая почувствовать на зубах вкус героической плоти. Времени оставалось не много, ведь из-за спины единорожки, замедлившейся после выхода из З.П.С., в меня летело два темных облачка картечи, каждое из которых шипело на свой злобный лад. Каким-то образом она умудрилась отпрыгнуть, когда прицеливалась, и теперь находилась возле кустов, словно святая, стоя в ореоле подсвечивавших ее фонарей и вновь наводя на меня свою пушку. З.П.С. почти выдохлось, но мое копыто уже тянуло из сумки продолговатый предмет, найденный на теле бандита. В этот миг мне показалось чрезвычайно утешительным то, что оружие вернется к своим владельцам, и каждый из нас получит свое. Но...
Пустоши вновь стало угодно продемонстрировать свой переменчивый нрав, когда упавшая возле героини граната не взорвалась, как я предполагал, убивая и ее, и меня, и бандитов, а с громким хлопком извергла из себя облако жирного желтого дыма, заставившего меня удивленно чирикнуть, и опрометью податься назад.
Что ж, на каждую выгода – невыгода, и наоборот. Героине повезло гораздо меньше и, спустя пару секунд, я был вознагражден за все мои страдания громким криком, сменившимся затем надсадным кашлем и выстрелами в никуда. Наливаясь жгучим довоенным газом, облако было непроницаемым ни для взгляда глаз, ни для Л.У.М.-а, полоса которого сменилась серыми волнами статики, а откуда-то из него доносились невнятная ругань и заливистый кашель, постепенно удалявшиеся от меня. Вслед за ним отступало и облако, скатывающееся с пригорка в расположенную чуть дальше низину, где оно расползлось по сторонам, заливая ее полностью и делая невозможным любые попытки догнать беглецов, показавшихся на другой ее стороне. Прищурив слезящиеся глаза, я увидел две оборванные фигуры, волочившие третью между собой, и уже был готов осесть на землю, как услышал за спиной шуршание грубой ткани, напоминающей мешок от овощей, натянутый на тело последнего выжившего из бандитов. Успокоенный установившейся тишиной, он попытался выбраться из-под повозки, не подозревая, что на ее облучке уже стояла моя фигура, едва ли не лопавшаяся от ярости и поигрывающая длинным ножом. Я не стал дожидаться, пока он выберется полностью и широким прыжком оказался рядом с ним, с жирным плеском пропитанной кровью грязи отбрасывая его на землю.
«Посмотрим, сколько ты продержишься, тварь!» — бурлящий в крови наркотик мог дать мне ярость, но не мог дать наслаждения, которого я желал. Обернувшись, я выхватил нож из лежавшего рядом тела стрелка, чтобы познакомить его со своей следующей жертвой, и широким взмахом разрезал узел под капюшоном, срывая тот с головы еще живого, ходящего, дышащего трупа – «Яви мне свою отвратительную рожу!».
Говорят, Пустошь жестока. Но я даже не представлял, насколько на самом деле жестока она, пока не взглянул в зеленые глаза, будто два изумруда взглянувшие на меня из глубины вонючего балахона.
[Навык: холодное оружие (60). Используя избранный тип оружия, вы наносите двойной урон]
[Открыто новое квестовое достижение: «Атака легкого кавалериста». [Столкнитесь в бою с группой врагов, возглавляемых -=героем=- вашего уровня или выше, и выживите до конца боя (1\1)]. Штраф к атакам и защите от персонажей -=героев=- уменьшен].
[Особенность улучшена: «Жесткая шкура» (3\5). В вас стреляли, вас резали и кусали – разве что не падала лодка. Ваш порог устойчивости к повреждениям повышается.
[Новая зависимость: Боевые наркотики. Чем дольше длится бой, тем больше желания принять Рейдж, Дэш или их аналоги у вас возникает. После прекращения действия боевого наркотика, в течение определенного времени вы не контролируете свои поступки, что может приводить к печальным последствиям для всех, кто вас окружает].
Неожиданное знакомство
[ЗАДАНИЕ: ПРОВАЛЕНО]
[ПОХИТИТЕЛИ СКРЫЛИСЬ. ПОСЫЛКА ПОХИЩЕНА. ПОЛНОЕ ИСТОЩЕНИЕ ДОСТУПНЫХ РЕЗЕРВОВ]
[ВОЗВРАЩЕНИЕ В СТОЙЛО].
Тук. Тук. Тук.
Удары сердца. Дыхание, завывающее словно пылевая буря с юга Эквестрии.
Тук. Тук. Тук.
Словно кто-то стучит копытом в висок. Почему я лежу на какой-то вонючей рогоже? Почему вокруг пыльная, истоптанная поляна, притаившаяся среди зарослей высоких кустов?
Тук. Тук. Тук.
Подушка под щекой кололась мелкими травинками и ужасно воняла, но, когда я поднял гудевшую голову, то поневоле отпрянул, суча всеми четырьмя ногами, когда обнаружилось, что это была задняя часть полосатого пони, валявшегося в пыли. Точнее, полосатой пони, если мой нос меня не подводил, и пусть она смердела, как засорившийся стойловский туалет, прошло достаточно времени прежде, чем я понял, что уже достаточно долго сидел и тупо таращился на это диво.
Прежде я видел зебр лишь на картинках, хотя караванщики говорили, что где-то на юго-востоке Эквестрии еще бродят остатки пары племен. Но вот так, увидеть одну из них вживую… Это было странно, очень странно. Конечно, я получил стандартное стойловское образование и знал про этих маньяков-каннибалов, пожирающих пленных и павших, наслаждающихся пытками и вообще, желавших убить и сожрать всех, кто не имел полосок, не был их рабами и вообще, имел наглость желать жить своей жизнью. Они уничтожили нашу страну, наш народ, поэтому я считал, что вполне готов к встрече с остатками этого гнусного племени и иногда воображал себе, как поглумился бы над нападающими на меня полосатыми убийцами прежде, чем праведно их убить, посылая их черно-белые душонки прямиком в Тартар. Поэтому не сильно удивился обрывкам воспоминаний, принявшихся всплывать в гудящей черепушке при виде связанного полосатого тела.
Ярость душит, стремясь найти выход, и я бью наотмашь, отбрасывая от себя полосатую мерзость. Ее швыряет на труп земнопони, она сворачивается калачиком возле его распоротого живота и что-то тонко причитает на незнакомом мне языке, пока я ношусь по поляне, пытаясь найти выход распирающей меня ненависти. Обернувшись, я вижу двустволку, до того закрепленную на боевом седле мертвого бандита и, в два шага оказавшись рядом с прицелившейся в меня зеброй, гляжу ей прямо в глаза, игнорируя холодный ствол, уткнувшийся в мою грудь.
Наши дыхания смешиваются, когда она спускает курок.
Щелчки отдаются у меня где-то внутри, двумя тяжелыми ударами пробегая от сердца до паха. Оружие не перезаряжено. Зеленые глаза становятся круглыми от удивления и испуга, когда я бью по нему копытом, отбрасывая в темноту, и с ненавистью гляжу в испуганные глаза, после чего – швыряю обратно на землю. Ненависть ищет выхода, ищет ответа, и я отвечаю, причиняя мерзость и боль. У меня нет ножа, но я знаю, как заставить мучиться пони, и это знание из теории становится практикой, когда я сдираю с полосатого монстра вонючий, кишащий блохами балахон. Запах сгорающего керосина, мерцающий свет ламп за спиной, запах крови – все это срывает последние оковы с моего разума, оставляя лишь инстинкты, властно взывающие к моему телу. Оно движется словно само, отдаваясь во власть знаний, накопленных предыдущими поколениями, швыряя полосатое отродье на труп, заставляя опереться о него грудью и, тяжело дыша, взобраться на завертевшуюся подо мной спину. Жалобный крик взвивается в ночь, и пропадает, сменяясь плачем и болью, разрастающейся где-то в паху. Она усиливается с каждым движением и, последнее, что я помню, это злобный укус, с которым я спрыгиваю с содрогающегося от рыданий тела, все еще дрожащего в луже крови.
Даже не знаю, был ли это сон, или остаточное действие наркотика подарило мне такие жуткие галлюцинации, но боль внизу живота намекала на то, что не все из этого бреда мне привиделось, очень не всё. И зачем, скажите на милость, у меня в гриве болтается это странное украшение, напоминающее единорожье кольцо для рога, но в несколько раз больше и толще? Веселый желтый цвет намекал на то, что сделано оно было из золота, но при ближайшем рассмотрении я решил, что на самом деле это латунь – возможно, даже обрезок от водопроводной трубы. Или канализационной. Как бы то ни было, изготовивший его мастер старался, тщательно отполировав, закруглив и сгладив края, помимо этого, врезав в кольцо два ряда небольших, грубо ограненных камней ярко-алого цвета, на поверку оказавшихся потрескавшимся бутылочным стеклом. Конечно, вещица не из рядовых, да я никогда и не видел подобных ей украшений, но нацепить ее на себя, да еще и сорвав с этого жуткого чудовища-пониеда? Что же вчера вообще творилось с моей головой, раз меня так раздраконило, заставив кидаться на каждый казавшийся угрожающим мне предмет?
— «Бррррр! Да чтоб я еще когда-нибудь…» — заметив лежавший неподалеку использованный контейнер от рейджа, я передернулся и, содрогнувшись, пробормотал – «Клянусь, если я когда-нибудь найду хоть одну химическую лабораторию – на ней случиться внезапный и очень опустошительный пожар!».
Краем глаза заметив движение, я обернулся и снова застыл, уставившись в глаза настолько зеленого цвета, что я просто не мог придумать им подходящего сравнения. Даже краски на регулярно подновляемых картинах в отсеке смотрителей, даже драгоценные камни в шкатулке матери не шли ни в какой сравнение с яркостью этой зелени, надолго загипнотизировавшей меня. Очнулся я только после того, как их обладательница хлопнулась обратно на землю и, на полусогнутых ногах, поползла в мою сторону, после чего, приняв самую униженную позу, принялась дергать туда и сюда головой, метя по земле донельзя засаленной гривой.
«Это она что, кланяется мне, что ли?» — оторопев, подумал я. Подобных проявлений почитания удостаивались только смотрители и смотрительницы, в то время как даже наша семья удовольствовалась лишь всеобщим уважением жителей стойла, не претендуя на что-то большее – «Что за бред… Я что, вчера слишком сильно ударил ее по голове? Или себя?».
— «Прекрати» — буркнул я, вызвав к жизни лишь еще больше поклонов. Не знаю почему, но от этого мне стало как-то не по себе. Не в силах остановить эти униженные движения, я хотел было почесать в затылке, но застыл с поднятой ногой, увидев распахнутые от ужаса глаза, уставившиеся на мое копыто.
— «Это уже начинает раздражать» — пробормотал я, ощущая дискомфорт в груди при виде обезобразившего левую щеку зебры наливающегося синяка, поэтому строго напомнил себе, что это убийца, пожиратель жеребят, отравитель рек и вообще, палач всего живого, пусть и выглядящий как худая, трясущаяся полосатая пони, грязная шкура которой превратилась в череду серых и очень серых полос, в некоторых местах терявшихся под пятнами крови и грязи. Спутанная грива ее висела сальными космами, и я заметил многочисленных насекомых, скачущих среди грязных прядей. В общем, нужно было поступить так, как я когда-то задумывал, но при виде этого унылого, несчастного существа, всем своим видом воплощающего унижение и страдания, я решил просто выбросить из головы все, что произошло. Боль в груди не отпускала, сердце начало ускоряться и бухать как ненормальное, поэтому я только взмахнул ногой, на которой повисли растрепавшиеся обрывки чужой одежды и, поднявшись, медленно побрел вперед, пытаясь понять, в какую сторону отправились беглецы.
Вчерашнее доказало, что героиня не была бессмертной, и следовало закончить то, что она сама же и начала.
Решив, что угадал направление, я брел среди невысоких холмов. Обложенное тучами небо недобро хмурилось, где-то вдалеке грохотал гром и мне казалось, что кто-то огромный смеется надо мной, глядя на все происходящее с высоты. Самочувствие было прескверным – слабость и боль в всем теле жестоко терзали меня, с каждым шагом десятками засевших под шкурой дробинок дергая грудь и плечо. Растрепавшиеся лохмотья облезали словно линяющая шкура, кусками оставаясь на ветках кустов, и вскоре я понял, что меня уже давно потряхивает от лихорадки, тихо и ласково впившуюся в меня своими когтями. Пот градом катился по шее и лбу, иногда застилая обзор настолько, что приходилось останавливаться, соображая, куда же я иду.
Впрочем, шел я не один, а может быть, мне все это просто казалось, но иногда, останавливаясь, я слышал пыхтение бредущего за мной полосатого существа, вонь которого доносил ветерок, время от времени обдувающий мою горящую шкуру. Впрочем, я мог бы и не принюхиваться, ведь жужжание мошек, тучей вьющихся над преследовавшим меня неудачливым убийцей, выдавало наш путь с головой. Для чего на брела за мной, что-то бубня и постанывая, я не знал, но догадываясь, увидев однажды тусклый блеск давно не чищенного ствола. Похоже, она не оставила свою идея меня пристрелить, и после всего, что случилось я, в принципе, и не ожидал от нее чего-то иного, но ведь это относилось к кобылам, а не…
«Это же зебра! Убийца, отравитель, пожиратель жеребят!».
«Шестнадцать».
«Что?».
«Шестнадцать, говорю. Кажется, столько ты убил, когда вылез из своей скорлупы? И до этого тоже вроде не за цветочками тут прогуливался, не так ли?».
Болота. Откуда тут снова болота? Почему под ногами подсохшая грязь? Я ведь иду в Скотный Двор, вдоль ручья, который должен привести меня к этому городу. Я помню, что шел по холмам, потом вдоль какой-то речушки, потом… Потом пошли кусты…
«Где я вообще?».
«Ну, а я-то откуда знаю? Но ты не уходи от вопроса».
«Я… Я не помню».
«А стоило бы. Но не важно. Так за что, говоришь, ты ее так не уважаешь?».
«Она…».
«А, дай-ка угадаю – она убила больше, чем ты? Действительно, вселенская несправедливость!».
Остановившись, я вскинул голову, хотя делать это становилось все труднее. Хотелось лечь в холодную грязь и уснуть, но я чувствовал, что будет гораздо хуже, когда я проснусь, если проснусь вообще. Где-то позади грохнул гром. Или выстрел? Кажется, все-таки это было ружье…
«Кажется, это была она, да? Там, в развалинах. Этот мешок на теле… Наверное, она. Пыталась мне голову оторвать... Или отрезать… Не помню. Все плывет».
«Ну-ну. Тебе лучше знать».
«Почему? И вообще, я не хотел ее встречать!».
«А она тебя?».
Оглядываясь по сторонам, я пытался сообразить, куда же меня все-таки занесло. Лабиринт из колючих кустов высотой чуть ниже моего роста, впадины и пологие взгорки говорили о том, что все это время я ходил по кругу, что только подчеркивала башня с антеннами, торчавшая на горизонте.
«Она же зебра! Она в меня стреляла!».
«Ну, а ты просто появился из ниоткуда, всех поубивал, оставшихся отравил каким-то газом, ее изнасиловал и ушел с гордо поднятой головой. Но при этом это она — кровожадный рейдер, а ты – бедная жертва обстоятельств. Да-да, главное, смотри, не перепутай!».
«Я… почему ты так просто об этом говоришь? Ведь она же…».
«Потому что мы всегда будем в ответе за тех, кого приручили, дружок».
Эта мысль возникла резко и хлестко, словно пощечина, и я даже лапнул за щеку копытом, ощущая, как она внезапно начала гореть, будто от оплеухи. Но что я такого сделал? Я же просто… Просто…
«Ох, твою ж мать».
«Не переживай, в любом случае, все решилось за тебя. Наверняка этого гадкого во всех отношениях полосатого монстра кто-то убил. Или слопал. Так что можешь расслабиться и продолжать свой путь. Ты, кажется, куда-то шел, правда?».
Язвительная мысль, острая, словно хорошо заточенный нож, горела где-то внутри и как нож, резала грудь. В конце концов, почему я должен был чувствовать даже не вину или раскаяние, а какую-то мерзкую гадливость при мысли о самом себе? Что я такого сделал, в конце концов? Но вот чувствовал, все сильнее и сильнее – вначале будто удавку на шее, волочившую меня вперед, с пригорка на пригорок, среди сухих кустов; но затем, понемногу, это чувство переродилось во что-то другое, что-то нехорошее, ощущавшееся так, словно я со всей дури наступил в холодный навоз. Вот только запачкал при этом не ноги, а что-то другое, что-то внутри меня, и теперь уже вряд ли когда-нибудь выведу это пятно. Оно ощущалось все сильнее, заставляя меня обливаться холодным потом при мысли о том, насколько я был слеп и наверное, именно поэтому я не заметил, как ноги сами принесли меня к пологому холму, на вершине которого расположилось странного вида укрепление, собранное из самого разного металлолома.
Лагерь рейдеров. И я оказался прямо перед входом в него.
Рейдеры были чумой Пустоши, встретить их можно было где угодно. Одичавшие, оскотинившиеся создания, бывшие когда-то пони, под влиянием радиации и болезней окончательно съезжали с катушек, превращаясь в озлобленных сумасшедших, готовых броситься на любого, чтобы сожрать и изнасиловать, высрав останки, которые снова изнасиловать и сожрать. Сбиваясь в большие группы и банды, они терроризировали окрестности, пока не убивали и не съедали всех, до кого могли дотянуться, после чего переходили на новое место, оставляя за собой изгаженные руины, которые «украшали» в своем особом, рейдерском стиле. В этом отношении лагерь на холме мог быть образцом, и я с омерзением оглядывал клетки для рабов, крошечные хижины из ржавого металлолома, между которыми были натянуты ржавые цепи, служившие для развешивания гниющих останков тех, кто попадал им в копыта. Хлипкий забор из проржавевших листов, окружавших крошечный лагерь, казалось, можно было проткнуть копытом, чего нельзя было сказать о рейдерах, как один, повернувшихся в мою сторону, лишь только стоило мне показаться у них на пороге.
Ах, да – полосатая тоже была тут. Прикрученная к двум перекрещенным жердям, она нависала над разгоравшимся костерком и уже не кричала, а сдавленно хрипела через веревку, немилосердно растягивавшую ее рот.
— «Хавчик причапал!» — лыбясь, словно безумная, протянула измазанная в чем-то кобыла, поднимавшаяся из-за стола. На нем, словно в безумной пародии на настоящую кухню, валялось множество ржавых инструментов, а также показавшиеся мне подозрительно знакомыми части тела, опознать которые я смог по обрывкам изгвазданных в грязи пиджаков – «Сюда, сюда ходи!».
«Это будет быстро».
Казалось, в кои-то веки, Пустошь была занята чем-то еще, помимо любования моими трепыханиями среди холмов и болот. Их было пятеро – пять алых точек на моем Л.У.М.-е, и в самую ближнюю полетел последний из имевшихся у меня ножей. Ободранная кобыла с неприятного вида язвами, расползавшимися по тощему, мосластому крупу, еще хихикала, когда нож со стуком вошел в ее грудь, но даже после этого смогла сделать два шага перед тем, как упасть. «Ее потеря – мне находка» — этот девиз я бы мог сделать своим кредо, если бы имел время задуматься, для чего мне это было бы нужно. Правда, времени как раз и не было, поэтому мне оставалось лишь подхватить выроненную ею лопатку, обвитую ржавой колючей проволокой, и броситься на остальных.
Даже не знаю, чего они ожидали — что я заору и побегу от них прочь, например?
«Не в этот раз, мясо!».
Четверо – это не то, чтобы серьезно, но в этом случае, в самый раз. Скользнув в З.П.С., я направился между медленно рейдеров, скакавшими ко мне с ножами в зубах, и нанес каждому по два хар-роших скользящих удара краем лопатки. Зубристая, скверно заточенная, она даже не разрезала, а разорвала горла обоим, отправив кувыркаться в сторону ржавого металлического забора. Никогда не понимал, для чего этим убогим строить свои стоянки именно из железа, и где они, собственно, его собирают… Впрочем, это был не слишком принципиальный вопрос. Гораздо сильнее в тот миг меня волновала оставшаяся парочка, решившая действовать в типичной рейдерской манере, призывавшей плевать на окружающую реальность и творить какую-то дичь. Вот и теперь, изукрашенная безыскусными рисунками земнопони, разрисовавшая себя чем-то, напоминающим подсохший навоз, подхватила с земли здоровенную ржавую саблю и, дебильно лыбясь, поскакала ко мне, в то время как скрывавшийся за ее спиной молодой рейдер, на вид еще подросток, прицелился в меня из ржавого револьвера, не забывая двигать зажатой в копыте пилой, с хрустом вгрызавшейся в одну из жердей, на которой распяли дергавшуюся добычу.
— «Выф фам хефтец!» — не представляю, что это значило, но вот сабля меня насторожила больше, чем пожелтевшие от болезни глаза кобылы, поэтому я оттек в сторону, избегая размашистого удара. Нет, ну кто так машет оружием, словно дубиной? Омерзение, каждый раз охватывавшее меня при виде рейдеров, направило мою ногу чуть ниже, одним скользящим ударом разрывая ее шкуру на шее, боку и бедре, обратным движением вспарывая сухожилие под коленом. Увы, это ее нисколько не впечатлило, и даже едва не падая, она загоготала, мотая плешивой гривой, и снова попыталась броситься на меня.
— «Да вы просто гребанные психи» — проворчал я, делая шаг вперед, и несколькими ударами плоской стороной лопатки заставляя ее отступить. Отбивать этим ненадежным оружием удар сабли, пусть и ржавой донельзя, я не рискнул, поэтому следующий выпад был направлен в ее шею. С неприятным хрустом реквизированное псевдооружие пробило ее гортань, превратив безумный смех в еще более безумный хрип, с которым кобыла покачнулась, и стала заваливаться на меня.
Весьма вовремя, надо сказать, поскольку через мгновение ее тело вздрогнуло от нескольких попаданий, отбросивших нас назад.
Если этот дрищеватый мерзавец думал, что может спрятаться от меня в клубах дыма от сгоревшего самодельного пороха, то он крупно заблуждался. Благодаря заклятью прицеливания я знал, где он сидел, я слышал его хихиканье и звук скрежещущей по дереву пилы. А вот он был сильно удивлен, когда два грязных, но более-менее острых ножа с глухим стуком пробили его спину, высунувшись из груди. Удивленно опустив голову, он посмотрел на окровавленные лезвия и даже потянулся к ним копытом… после чего икнул, и умер.
«Что ж, это было быстро».
Ну, что я говорил про Пустошь? Она явно услышала мою мысль. Наверняка. Иначе почему за синей полоской, обозначавшей бившуюся в своих путах полосатую, возникла еще одна красная, и такая большая?
— «Жа-а-арь?».
— «Да чтоб тебя…» — пролепетал я, ощущая, как уши сами прижимаются к голове. Кривая деревянная дверь того, что я счел общественным туалетом, внезапно с грохотом распахнулась, и на пороге этой будки появилось настолько огромное нечто, что я не сразу поверил, что все это время оно могло вместиться в этот объем. На пороге домика стоял здоровенный, жирный земнопони с кривыми ногами, почти лысой шкурой неприятного синюшно-розового цвета, в потных складках которой почти скрывались многочисленные ремни упряжи, покрывавшей его толстое тело. Вместо оружия на ней были укреплены многочисленные баллоны, а голову закрывала железная маска, по виду, сделанная из не самого маленького ведра.
«Ох ты ж мать моя летучая мышь!».
— «Жа-арь!» — прорычал земнопони, одной ногой шаря на своем боку. Наткнувшись на вентили баллонов, он резко крутанул их, а затем направил на меня раструб странного устройства, похожего на опутанную шлангами мясорубку – «Жарь-жарь!».
— «Ох ты ж ссукаблядьпиздец!» — скороговоркой выдохнул я, опрометью бросаясь в ворота, а оттуда – в кусты, в попытках увернуться от струи пламени, вылетевшего из воронки. Несмотря на всю мою прыть, эта жирная тварь оказалась куда как подвижной, и никак не желала от меня отставать, выскочив вслед за мной за пределы этого чудовищного лагеря, то и дело подпаливая мой зад своим уродливой пародией на огнемет. Впрочем, если я и хотел его утомить, то у меня это отчасти получилось, и, взобравшись на холм, я понял, что оторвался от своего преследователя. Признаюсь, эта тварь, когда-то бывшая пони, меня не только порядком напугала, но и разозлила, не в последнюю очередь тем, что почему-то напомнила меня самого, в наркотическом трипе набрасывавшегося на врагов. Стоя на вершине холма, я обернулся, по большей части для того, чтобы продемонстрировать себя тяжело рычавшему рейдеру, поскольку где он и что поделывает, я слышал и без того, а затем поскакал вниз, через несколько прыжков круто повернув в сторону, чтобы зайти ему в бок или в тыл.
Благодаря лабиринту из кустарника задумка вполне удалась, и вновь оказавшись у вершины, я увидел гниющего здоровяка, удивленно почесывающего затылок в попытке сообразить, куда же меня понесло. Вскочить ему на спину было делом техники, а вот разобраться в хитросплетении шлангов – это уже было потруднее. Впрочем, я решил не рисковать долгим думаньем (поскольку еще вчера выяснил, что это дело явно не моё), и просто резанул по всем сразу оставшимся ножом, заодно выкручивая на максимум все вентили, до которых смог дотянуться, поле чего кубарем скатился с этого куска грязного сала, остановившись в десяти футах от своего врага.
«Благословенен будь пресвятой Стойл-тек и все адепты его! Хвалу приносим мы вам за ниспосланные Вами дары! Во имя Л.У.М.-а, Пип-бака и З.П.С.-а!».
— «Жарь!» — увидев меня, радостно заорал этот отброс пустоши, поведя в мою сторону порядком помятой воронкой – «Жарь-жа-а-а-а-арь!».
— «Ага. Жопу себе зажарь, мразотварь» — с облегчением пробурчал я, когда вместо струи пламени из воронки появилась всего пара жиденьких огоньков. Впрочем, этого было достаточно для облака газа, растекавшегося из поврежденных патрубков, и которое радостно грохнуло, исторгнув из клубов огня радсвинячую тушу рейдера, кубарем полетевшую вниз по склону. Переворачиваясь и подскакивая, она набирала скорость, пока не подпрыгнула высоко-высоко в воздух, где и разорвалась, усеяв скворчащими остатками плоти все окрестности на много ярдов вокруг.
Мне даже показалось, что я услышал последнее «Жа-а-а-а-арь!», стихшее в шелесте ветра.
Что ж, это был в самом деле захватывающий бой. Не слишком длинный, да еще и с таким противником, с которым полагалось бороться силами огневой команды из двух-трех рейнджеров в силовой, и которого я завалил, словно радсвина, в одиночку и без брони – да об этом можно будет хвастаться не переставая, когда я вернусь домой, в стойло!
«Если вернусь».
Мысль была отрезвляющей и, отойдя от горячки боя, я снова почувствовал себя слабым и очень больным. Все тело ощущалось как шкура, набитая мокрым песком, в которой, по чьему-то недосмотру, оказался очень маленький и слабенький я. Ноги дрожали, пот струился по голове, а сердце пыталось выбраться и куда-то быстро-быстро ускакать – в общем, пока я добрался до лагеря, то успел несколько раз проклясть себя за собственную глупость и малодушие. Вот был бы на моем месте сержант Блум или смотрительница… Так, ругаясь и споря с самим собой, я и оказался возле жестоко распятой на жердях зебре, чьи ноги, прикрученные к склоненным над костерком жердям, уже начали наливаться нездоровой синевой. Еще раз ругнув за глупость себя и всяческие голоса, не дающие спокойно жить порядочным пони, я вздохнул и, нога за ногу, поплелся по лагерю в поисках какого-нибудь ножа. О том, что один такой был зажат у меня в зубах, я попросту не заметил, бездумно уставившись на куски гниющего мяса и внутренности, развешенные на цепях. Эти рейдеры… Они действительно были психами, и пусть я всего лишь раз или два наталкивался на такие вот лагеря по пути на восток, но только теперь понял, что шлем силовой брони не мог передать и десятой части той вони, которая царила в этих местах. Эти падшие пони жрали, спали и испражнялись в одном и том же месте, поэтому я ничуть не удивился, и не поставил себе в вину то, что как ошпаренный, выскочил из дома Жарь-жаря, после чего проблевался, дрожа и с утробными звуками извергая из себя скудное содержимое желудка.
О том, для чего он использовал отрезанные головы жеребят я сразу же постарался накрепко забыть.
Немного отойдя от общего впечатления, я понял, что дальше оттягивать неизбежное попросту невозможно, и поплелся к связанной зебре. Едва начавший разгораться костерок давно угас, и я без особого сожаления бросил в него растрепавшиеся остатки оставшейся на мне рванины – по крайней мере, запах сгорающей ткани понемногу начал перебивать пропитавшую лагерь вонь. Трясущаяся полосатая боялась даже открыть глаза и лишь негромко взвизгнула, когда я принялся перепиливать державшие ее веревки, старательно отводя глаза от бесстыдно выпяченного белесого живота, вид которого не портили даже глубокие царапины, по-видимому, полученные от рейдеров, имевших обыкновение глумиться над пойманной добычей, с гиканьем и смехом рассказывая той, как будут ее потрошить. Впрочем, это меня не сильно удивило, ведь животик и в самом деле был вполне себе симпатичным…
«Принцессы милосердные, что я несу!».
Поднявшись на задние ноги, я дотянулся до передних ног пленницы и принялся перепиливать веревки, затянутые настолько туго, что они без проблем сопротивлялись изрядно тупой пиле, с рычанием врезавшейся в медленно расходящиеся волокна. О том, что у меня с собой было уже два ножа, я даже и не вспомнил. Наконец, веревки подались, роняя на меня полосатую кобылу и признаться, я искренне обалдел, когда ее ноги обвили мою шею, и лишь спустя какое-то время осознал, что зачем-то неловко поглаживаю по спине ее захлебывающееся в плаче тело. Она дрожала и не открывала глаза даже когда я, собравшись с мыслями, перепилил остатки удерживавших ее пут, и осторожно разрезал растягивающую рот веревку. Упырки настолько сильно притянули ее к своему косому кресту, что понадобилось немало времени прежде, чем ее ногам вернулся нормальный цвет, если можно было так сказать вообще об этих странных и жутких созданиях. Все это время я придерживал одной ногой цеплявшееся за меня полосатое тело, а другой срывал с себя остатки тряпья, в которое тотчас же попытались набиться покрывавшие ее насекомые. И этот запах… Блин, ну нельзя же так прятаться от воды! А может, они вообще не пьют? Вроде бы у них там на родине были пустыни… Или джунгли… Или ружье, которое еще недавно, забытое, валялось там, где его бросили рейдеры, когда притащили в лагерь свою добычу, а теперь смотревшее прямо мне в нос.
«Ну, вот и что теперь делать? Убить? После того, как я тут из шкуры выпрыгивал ради этого полосатого рейдерского жаркого?» — нож все еще был у меня под ногой. Дернуть голову в сторону, отбивая в другую ружье, после чего вонзить нож в живот и, с потягом, потянуть вверх, ощущая, как кровь и горячие внутренности вываливаются нам на задние ноги, и держать кричащее тело, ощущая горячие струи, орошающие грудь и живот… Я даже тряхнул головой, то ли пытаясь выбросить из не довольно приятные мысли, то ли стряхнуть наваждение от этого взгляда широко распахнутых, ярко-зеленых глаз, после чего, не придя к какому-то однозначному выводу, решил начать с того, что просто вежливо улыбнулся. Ведь это меня ни к чему не обязывало, так?
«Упс. Плохая идея».
Эта мысль пришла позже, когда хоть немного перестала звенеть голова. Увидев улыбку в моем исполнении, зеленые глаза вдруг выпучились, как у болотной лягушки и, завопив, полосатая дура попросту выпалила из ружья, едва не снеся мне часть головы. Хорошо еще успел дернуться в сторону. Рявкнув от боли и неожиданности, я схватил ее за грудки и, широким движением послал куда-то в сторону, надеясь, что та встретиться башкой с какой-нибудь палкой или забором, расплескав свои дурные мозги и избавит меня от необходимости добивать ее самому. Проморгавшись и дождавшись, когда пройдет отупляющий звон в левом ухе, я решительно поднялся, подхватывая с земли рейдерский нож, и отправился… Ну, ладно, скорее пополз, шатаясь, на поиски этого исчадья тартара, решившего поквитаться со мной в самый неудачный момент.
В конце концов, я отказывался верить в то, что это было из-за простой вежливости с моей стороны. Да и не такой уж я урод, как говорила сестра, чтобы сразу вот так, из ружья, да в голову…
Лагерь был небольшим, поэтому пропажа нашлась почти сразу. Побродив вокруг, то и дело хватаясь за звенящую голову, я наконец обратил внимание на упавшую со столба водокачку, стоявшую когда-то в неглубоком ручье, пробегавшем ярдах в десяти от забора, и понемногу подмывавшем основание холма с лагерем на его вершине. Первой жертвой радиоактивной водички стало основание водокачки, завалившейся прямо в лагерь – наполовину ушедшая в землю, она развалилась, прихватив с собой часть забора, и теперь от нее оставался лишь треснувший от удара, перевернутый бак. Часть его глубоко вошла в землю на вершине холма, потом рейдеры навалили вокруг какие-то самодельные клетки, и мне было искренне жаль, что полосатая гадина, обретшая благодаря моим стараниям способность летать, не оказалась ни в одной из этих отвратительных, ржавых хреновинах, в обнимку с каким-нибудь поньским скелетом, где я смог бы оставить ее, поплотнее захлопнув дверь и заперев на неуклюжий замок. Увы и ах, две радости в день не приходят, как говаривал дед, и я недоверчиво оглядел круглый люк, в который умудрился попасть своим крикливым снарядом. Влетев в него вперед головой, полосатая так и сидела внутри и только тихонько скулила о чем-то, не подходя к приоткрытому люку.
«Не иначе жалеет о том, что потратила последний патрон».
«Или просто страдает – использованная, израненная, едва не съеденная, а потом вышвырнутая прочь, словно использованная тряпка».
— «Эй! Она стреляла в меня! Чуть голову не отстрелила!» — сердито заявил я собственным мыслям и, обернувшись, долбанул копытом по баку, порождая в его недрах гулкое эхо. Внутри громко икнули, а всхлипывания стихли до едва слышного шмыганья носом.
— «Пожалуй. А ты считаешь, что все, что с ней произошло, могло привести к чему-то другому?» — эта мысль была какой-то грустной. Казалось, она подводила итог всему, что случилось, будто последняя страница книги, не слишком-то веселой или забавной, и полной тяжелой борьбы, но почему-то оказавшейся достаточно интересной, чтобы думать о ней даже после отбоя, испытывая непреодолимое желание забраться с фонариком под одеяло, где все же узнать, что случилось дальше. А вместо этого в копытах оказывалась последняя страница, оставляя после себя лишь обманутые надежды – «Иногда достаточно одной секунды, одного неверного действия, одной маленькой ошибки, чтобы что-то важное ушло навсегда, оставляя после себя лишь сожаления».
— «Я… Это я чувствую, да? Раз уж я сумасшедший, то может, ты мне скажешь, почему мне так плохо?» — развернувшись, я привалился спиной к металлической стенке, захрустевшей под моей спиной чешуйками вездесущей ржавчины, краем глаза заметив осторожное шевеление возле люка, и на всякий случай поискал глазами ружье, все еще валявшееся неподалеку.
«Помимо не долеченных ранений и легкого абстинентного синдрома, вызванного приемом психоактивных веществ?».
— «Легкого?!» — попытался было возмутиться и, и тут же прижал уши, когда в моей голове что-то грохнуло – настолько сильной была пришедшая в нее мысль.
«Легкого! Потому что ты ходишь и дышишь, гаденыш, а не валяешься в полуотключке где-нибудь в уголке, в луже дерьма и ссанины!» — беззвучно громыхнуло между ушей. Вот не знаю, как это вообще возможно, но что было – то было.
— «Ха-арашо… То есть, все равно, плохо. Мне плохо. И не из-за активных веществ, а почему-то иначе» — решив не спорить, согласился я, краем глаза отслеживая чьи-то уши, показавшиеся из круглого проема. Между ними, словно разведчики, подпрыгивали и исчезали подозрительные точки, заставившие мой загривок передернуться от отвращения.
«Может быть, совесть проснулась? Или же ты ощутил, что поступил очень неправильно, очень плохо. Как грязь, которая попала на белоснежное полотенце, оставив после себя темное пятно, которое останется на нем навсегда, заставляя тебя испытывать сожаление от ошибок, которые привели к чему-то плохому».
— «И что же мне теперь делать? Я не хочу… Неужели вокруг все такой вот навоз? Эти рейдеры, эти гули, радиация, бандиты, болота, и я – неужели мы все одно дерьмо?».
«Ты жив – и это луч света в этой темноте, малыш» — мне показалось, или мысли окрасились в синий цвет печали, уже не так злобно возникая в моей голове? Точнее разобраться мешала грязная грива в отверстии люка, настолько грязная, что в ней с трудом угадывались полоски, вынуждая искоса следить за ней и ее кусачими пассажирами – «Мы живем ради хороших моментов. Живём ради мгновений, которые имеют значение. Только сумасшедшие живут ради страданий, да и они, со временем, учатся ими наслаждаться, на свой извращенным манер. В этом мертвом мире выживают лишь те, кто делают что-то, к чему-то стремятся, пусть даже обламывая копыта в попытках исправить свои ошибки. А те, кто начинают стонать и рефлексировать, сидя на крупе и посыпая голову пеплом, очень быстро пропадают без всякой памяти, в пустую пытаясь постичь смысл своего существования в этом мире».
— «И что же мне теперь делать?» — окончательно запутавшись, пробормотал я, почесывая затылок. Затем вновь почесался, и вновь, после чего злобно тряхнул гривой, почувствовав крошечные лапки, пробегающие в волосах – «Это же очень страшно – бояться сделать хоть что-нибудь не так! Ведь если я снова ошибусь, или сделаю что-то, что посчитаю правильным, а оно окажется неправильным – значит, мне снова будет стыдно и плохо?».
«Верно. Но знай, что нет ничего постыдного в страхе. Стыд – это позволить страху управлять тобой. Поэтому ты не должен останавливаться, а просто иди вперед. Старайся стать лучше, сильнее, умнее. Ищи свою добродетель, ведь она – это не что-то врожденное, а то, что мы ищем и наконец, находим, понимая, в чем именно мы можем стать лучше».
— «Прямо сейчас я чувствую себя грязным» — ожесточенно почесываясь, пробормотал я. Тем временем, пока я спорил, в люке уже показалась полосатая голова, осторожно выглядывавшая из круглого отверстия.
«Вот и начни свое обновление с очищения плоти. Быть может, оно сможет принести тебе хоть немного покоя за все эти сумасшедшие дни».
— «Очень трезвая мысль» — вздохнул я, с трудом отклеиваясь от стенки бака. Двигаться не хотелось, но еще сильнее хотелось избавиться от мерзких насекомых, самым гадким образом прыгавших по моей шкуре. Видимо, от радости – еще не могли поверить, что все это теперь принадлежит им. «Очищение плоти», надо же. Хотя…
Развернувшись, я постучал по стенке бака. Потом еще раз, и еще, пока солидный гул не превратился в глухой стук по железу, подпираемого чем-то изнутри. И если я не ошибался, этим «чем-то» должна была быть…
— «А ну, живо назад!» — обернувшись, рыкнул я, нажимая копытом на макушку полосатой, именно в этот момент решившей вылезти из укрытия. Пискнув, та с шумом провалилась обратно в люк, откуда до меня донесся крайне обнадеживающий плеск. А вот раздавшийся следом вопль – совершенно не вдохновил, поэтому мне пришлось сделать несколько вдохов прежде, чем собрать в копыто всю свою решимость и полезть внутрь, заранее представляя тот звуковой удар, который обрушится на мои бедные уши.
Что ж, хоть в чем-то я оказался прав.
В целом, звуковой напор был не слишком силен, однако немузыкальные вопли полосатой усиливались вибрацией стен, отчего моим зубам стало сильно неуютно во рту. Не найдя ничего лучше, я решительно протянул вперед ногу, и изо всех сил нажал на голову, бултыхавшуюся рядом со мной, по самые уши погружая ту в прохладную воду. Визг и вопли затихли, сменившись на забавное бульканье, после чего я наконец-то смог оглядеться. Впрочем, смотреть было не на что – ржавые стенки не выдержали и расползлись большой продольной трещиной, через которую на меня смотрело закрытое тучами небо, отражавшееся во взбаламученной барахтавшейся зеброй воде. Ее было не так уж и много, примерно по грудь, поэтому мне было решительно непонятно, откуда взялась эта паника, размахивание копытами и вообще, весь этот шум. Наконец, когда трепыхание стало уж слишком сильным, я убрал ногу, и рывком вытянул на поверхность бьющееся полосатое тело. Вода потоками лилась с полосатого тела, промокшего с ног до головы, но увы, нисколько не умерило полосатый энтузиазм, с которым это дитя пустоши начало сотрясать крошечную купальню совершенно немузыкальными воплями, поэтому мне пришлось еще раз притопить полоумное существо, хотя бы несколько секунд возвращая благодатную тишину.
— «Кобылы. От них один шум и проблемы» — посетовал я. Дождавшись, когда движения размахивавших во все стороны ног станут совсем уж судорожными, я отпустил копыто и выволок на поверхность кашляющую, мокрую и донельзя несчастную зебру, судорожно ухватившуюся за меня всеми четырьмя копытами и кажется, даже попытавшуюся влезть на меня целиком, спасаясь из такой страшной и невероятно глубокой воды, доходящей мне до груди. Промокшая насквозь, она была настолько жалкой, настолько жалобной, что я сам не заметил, как присел, привалившись к стене бака, и удерживал ее на себе, ощущая, как бешено колотится сердце в прижимавшейся ко мне груди.
[Уровень повышен].
[Навык: скрытность (70). Теперь вы [скрываетесь] когда сохраняете неподвижность. Этот бонус является ситуационным, и может быть как полезным, так и вредным для вас, в зависимости от ситуации].
Что-то кончается, что-то начинается
[ЗАДАНИЕ: ПОЛУЧЕНО]
[ПРОНИКНОВЕНИЕ, ИЗЪЯТИЕ, ЗАЧИСТКА]
[МЕТЕОСТАНЦИЯ №4. ЗАЧИСТИТЬ. НАЙТИ КООРДИНАТЫ НПЦ «СТОЙЛ-ТЕК». НЕ ПРОЕБАТЬСЯ]
[УРОВЕНЬ УГРОЗЫ: СЛАБЫЙ\УМЕРЕННЫЙ].
Мыться это странное существо боялось до визга.
Ну, конечно, я понимал, что Пустошь – это не то место, где можно встретить команду пловцов, считающих смыслом всей жизни барахтаться в радиоактивной водичке. Сам я тоже плавал как это самое, которое хрен смоешь – но хотя бы мог держаться на поверхности воды, чему немало способствовало озеро, которое однажды нашли в пещере, при обрушении недостроенного и запечатанного тоннеля. Но даже те, кто до обморока боялись этих полутемных пещер, никогда не отказывали себе в ежедневном принятии душа, и уж точно не вопили так, будто их режут. Впрочем, пара уроков принудительного обучения нырянию заставили полосатую пересмотреть громкость своих воплей и, вынырнув во второй раз, она уже не пыталась так громко орать мне на ухо. Забравшись на меня всеми ногами, она еще долго тряслась, пока я сидел в прохладной воде, непроизвольно поглаживая ее дергающуюся спину, пока, наконец, она хоть немного расслабилась и уже не вопила, когда я ссадил ее в воду для того, чтобы помыть.
Да, это может прозвучать странно, но мне действительно пришлось ее мыть – уж не знаю, умела ли она это делать или в принципе не мылась в своих джунглях или пустыне, или что там было с природой на родине этих полосатых злодеев; однако именно мне пришлось оттирать ее полосатую шкурку вначале копытами, а затем и ржавчиной, скопившейся на дне резервуара. Отпадающие чешуйки металла скопились на дне бака, и мне было достаточно захватывать их копытом, после чего, словно чистящим средством, надраивать эту страдалицу. Почему я не начал с себя? Ну, наверное, потому что это было бы попросту бесполезно, ведь почуяв холодную воду, многочисленные насекомые тотчас же полезли из шерсти на голову, в гриву, с отчаянной храбростью перескакивая на все, что было поблизости, включая меня самого. И именно поэтому я так тщательно оттирал ее шкурку, пока она была под водой, пару раз вылезая из бака чтобы обсохнуть и поискать что-нибудь поядовитее, но не за тем, чтобы отравить эту дуру, а завершить намечающийся геноцид пониедской цивилизации, переживавшей на ней настоящий расцвет. По крайней мере, до встречи со мной. Скрепя дух, мне все же пришлось вновь залезть в будку Жарь-жаря, где, после очень поспешных поисков я все-таки отыскал почти полную, пусть и ржавую, бутылку смеси для розжига плит, которая и довершила разгром членистоногого народа, ушедшего в небытие. Во время этой экзекуции полосатая лишь раз попыталась выбраться из резервуара, но, увидев продемонстрированный ей оскал, послушно плюхнулась в воду, где и сидела, погрузившись по самый нос, которым испуганно и обиженно булькала, пуская многочисленные пузыри.
Финальным аккордом стало споласкивание в ручье, и вот тут я встретил самое активное сопротивление. Зебра активно орала, размахивала копытами и всячески пыталась донести до окружавшей нас Пустоши, что ее пытаются утопить. Однако я был неумолим, и сам поражаясь своему напору, буквально выполоскал в воде брыкающуюся кобылу, ухватив ее за гриву и хвост, после чего выкинул свою ношу на берег, и в занимающихся сумерках сам полез в холодную, но прозрачную воду. Очутившись на твердой земле, полосатая рванула по откосу так, будто за нею гналось цело стадо кровожадных гулей, но я не двинулся с места, и только помахал ей ногой. На прощание, понятное дело.
«А ты умеешь обращаться с дамами».
«Правда?».
«Нет конечно же, дурик. Хотя в целом идея была недурна».
«Наверное. Просто я тут подумал – а почему я вообще должен заставлять кого-то делать то, что ему не нравится? Нет, я, конечно, понимаю, что такое дисциплина, и что иногда нужно делать то, что нужно стойлу, например, или для того, чтобы выжить. Но вот так вот… В общем, я бы тоже не хотел, чтобы меня заставляли, например, как рейдера, раскрашиваться чьей-нибудь кровью или говном».
«Надо же. Не иначе как с перепугу, ты вдруг стал постигать такую сложную социальную дисциплину, как сочувствие?».
Это было враньем и, наверное, именно моя уверенность в этом заставило мысли в голове сконфуженно замолчать, когда я вспомнил про Бабблса. Самый слабый и робкий жеребенок стойла, которого вечно задирали сверстники, и с которым я познакомился, когда вытянул его за шкирку из технического проема рубашки охлаждения реактора, где он прятался от остальных. Он все время пытался убежать и спрятаться, и когда-то мне точно так же пришлось тащить его в душевую и мыть, чтобы отскоблить с него порядком фонившую грязь, которую тот насобирал, скрываясь от родителей в разных подсобных помещениях технических уровней. Я впервые заботился о ком-то, поэтому сам не заметил, как научился некоторым забавным приемам, вроде того фокуса с абразивом вместо фирменного чистящего средства Абронко, или принудительного полоскания в душевой. Со временем, он стал мне настоящим другом и, глядя на зебру, скользя и запинаясь, поднимавшуюся по крутому скосу холма, я почему-то вспомнил его, наши шалости и настоящие приключения. Как я ходил с ним в учебный класс, учась недобрым зырканьем отгонять всех желающих намять бока аутсайдеру всего стойла, как он водил меня на технический уровень, уча скрываться от техников и дежурных. Как я таскал его в пещеру, чтобы там поиграть в прятки среди фосфоресцирующего мха и грибов. Как кормил его с ложки, а затем и через трубочку, когда он уже не мог даже встать, и все дни проводил в медицинском отсеке.
И как держал его за иссохшую, отощавшую ногу, ловя каждый редеющий вздох.
Говорят, что молодые не понимают концепцию смерти, и не принимают ее. Но я уже давно знаком с Холодной кобылой и, может быть поэтому, был самым молодым из тех жителей стойла, кому разрешили выходить на поверхность из открывшейся вдруг герметичной двери. Не знаю, почему мне вдруг вспомнился Бабблс, и почему я провожал глазами удалявшуюся черно-белую фигуру. Цепляясь копытами за пожухлую траву, она наконец добралась до забора и довольно ловко запрыгнула на погнувшуюся трубу, служившую когда-то основанием водокачки, после чего, оступившись всего раз или два, скрылась в лагере рейдеров. Я не пытался ни бежать за ней, ни еще как-нибудь привлечь ее внимание, понимая, что после недолгого знакомства и бурной встречи наши дороги наконец разошлись. Но все-таки что-то в ней заставило меня запомнить эту отощавшую полосатую фигуру, так непохожую на всех прочих пони, которых я видел в стойле и на поверхности. Она ушла, и впервые за все время, проведенное на поверхности, я вдруг остро ощутил, что такое настоящее одиночество, когда ты совсем один, даже если тебя окружают другие.
Не это ли я ощутил когда-то в том, кто был мне единственным настоящим другом?
«Надеюсь, она найдет свой путь к звездам».
«А ты романтик, оказывается. Вот только не вздумай ляпнуть про звезды при ней» — пришедшая в голову мысль была негромкой и отдавала удивлением – «Ладно, уже поздно. Пора возвращаться домой».
«Да. Пора» — смеркалось, и свет, пробивавшийся из-за туч, окрашивал их во все оттенки зеленого, являя истинную природу Пустоши — недружелюбной, предательской, извращенной и совершенно больной. Вода из просто холодной вдруг стала совсем ледяной, заставив выбраться из ручья, в котором я все это время плескался, игнорируя щелкающий пип-бак. Во всем теле ощущалась нездоровая слабость, а засевшие под шкурой дробинки царапали ее изнутри, заставляя кривиться при каждом движении. Ветер больно кусал сквозь мокрую шерсть, и я порядком продрог, пока обходил забор вокруг лагеря, решив прихватить с собой хотя бы пару ножей, не говоря уже о брошенной где-то там сумке. Хорошо еще, что голова перестала так немилосердно звенеть...
И именно там я и увидел ее – полосатую фигуру, белеющую в сумерках возле погасшего костерка, на котором ее и хотели поджарить. Дрожа и шмыгая носом, она согнулась возле остывающих углей, едва не засовывая в них копыта, и первой мыслью, пришедшей мне в голову при виде этого зрелища, было: «Ну и кому я, собственно, тут старался?».
«Ага. Старался, мыл, полоскал – а потом вышвырнул на мороз. Ну просто душка!».
— «И никого я не выкидывал» — буркнул я сам себе под нос. Видимо, слишком громко, поскольку после этих слов полосатая подпрыгнула и, дрожа, начала оглядываться по сторонам, поэтому я просто не мог не схулиганить, и потихоньку зашел к ней за спину. Она выглядела такой нервной и беззащитной, что мои копыта прямо зачесались одним движением оказаться рядом, и… Но вместо укуса или удара ножом, я вдруг понял, что неловко обнял ее, прижимая спиной к своей груди.
— «Это просто потому, что холодно. Ну, то есть, холодает» — пробурчал я, обращаясь непонятно к кому. Почувствовав прикосновения, зебра снова подпрыгнула и замолотила ногами, пытаясь вырваться, а заодно и завопить, но, увидев меня, поперхнулась на вдохе, поэтому мне пришлось еще и постучать ее по спине, придерживая за грудь, словно…
Словно Бабблса.
Воспоминание о друге, вес высыхающего, тщедушного тела которого вновь ощутили мои копыта, заставило меня замереть, глядя в сгущающуюся темноту. Что пробудило его – царившая в лагере рейдеров вонь, похожая на смрадный запах умирающего, или возившаяся в них полосатая, лихорадочно пытающаяся развернуться ко мне, будто это спасло бы ее, задумай я что-то плохое? А может, все вместе, все произошедшее, что привело меня сюда, на вершину холма? Когда-то я посмел пойти наперекор всему стойлу, отказом отвечая на все предложения, а затем и требования отправить друга в небытие лишь потому, что тот до самого конца надеялся, до самого конца хотел оставаться со мной. Да, остальные смирились, или просто сделали вид – мне было плевать, и каждую ночь, когда на жилых уровнях гасли огни, я взваливал его себе на спину и уносил в пещеру, где мы лежали на светящемся мхе и фантазировали, что смотрим на бесконечное небо с сотнями звезд. Там, однажды, он сделал свой последний вздох, и там я похоронил его, по старым канонам доверив его могиле в каменистом полу, а не утробе бездушных машин, которые переработали бы не только его тело, но и саму память о нем.
Он обещал ждать меня там, за гранью, чтобы мы, однажды, вместе отправились в прекрасные ночные леса, представ перед премудрой Княгиней Ночи.
Эти мысли о Бабблсе – почему я начал вдруг его вспоминать? Из-за всего, что случилось? Из-за множества неудач, когда все катиться по наклонной, прямиком в Тартар, и ты не можешь ничего изменить – прямо как тогда, когда я в ярости визжал и шипел на врачей, требуя как-нибудь перенастроить автодок или придумать лекарство? А может, это я сам вдруг оказался на его месте, с такой же мрачной предопределенностью следуя по пути, с которого уже не свернуть? От этой мысли я вздрогнул, даже не услышав, а ощутив тяжелый вздох в голове, и с искренним удивлением уставился на нечто надоедливое, в свою очередь, все это время таращившееся на меня.
— «Ээээ… Ну… А ты чего не уходишь?» — не придумав ничего лучше, тупо спросил я у глядевшей на меня полосатой кобылы.
«Молодец. Помнишь мои слова о том, что ты настоящий романтик?».
«Да, наверное… А что?».
«Забудь и никогда не вспоминай, идиот».
Одна голова – хорошо, а с туловищем все-таки лучше. Копытоводствуясь этим принципом, я все же решил удрать подальше от стоянки рейдеров – воля ваша, а хижин и лежанок там было больше, чем на пятерых, и если один очаг мог прокормить пяток пониедов, то количество имеющихся кострищ намекало на то, что их было гораздо больше, и они намеревались вернуться, причем не одни. Становиться жертвой неизвестного количества рейдеров, присоединившись к их добыче, которую ожидали криво и косо скрученные клетки, я не собирался, поэтому наскоро обыскав уже начавшие пованивать трупы, запах которых присоединился к царившему в лагере отвратительному амбре, я отправился прочь, с трудом выбросив из головы какое-то здоровенное оружие, похожее на киринский меч для двухкопытного хвата, к которому какой-то псих прикрутил водопроводные трубы, вентили и баллон для керосина. Возможно, стоило бы его взять с собой, но, бросив один-единственный взгляд на покрывавшую его субстанцию из гниющей плоти и чего-то, подозрительно напоминающее навоз, я содрогнулся и едва не стошнив, решил, что скорее отгрызу себе ногу, чем прикоснусь к этой отвратительной пародии на оружие. К моему ужасу, кажется, его вид нисколько не смущал полосатую дуру, явно ничего не слышавшей о инфекциях, зараженной плоти и трупных ядах – иначе зачем бы ей было поглядывать с таким вожделением на этот уродливый инструмент, висевший на стене в будке Жарь-жаря? Впрочем, увидев мой оторопевший взгляд, который я переводил с нее на меч, и обратно, она вдруг вскочила и, зачем-то подергав вверх-вниз своей головой, вознамерилась отправиться прямо в логово этой нечисти, в котором было просто нечем дышать от смрада. Даже не знаю, чего я хотел больше в этот момент – просто спалить всю эту стоянку каннибалов, или спалить ее вместе с полосатой идиоткой, заперев эту дуру в проклятой будке, наполненной дерьмом, внутренностями и разорванными телами, причудливо развешанными на потолочных крюках...
Если такое дерьмо царило по всей Эквестрии в последние дни перед Катаклизмом, то я, признаться, был не удивлен, что предки решили выжечь тут все дотла.
Впрочем, делать такое не пришлось по нескольким причинам. И одной из них я считал необходимость оставаться невидимым и неслышимым для врагов. Отсюда и до самого Флэнка земли были куда как не мирными, а что творилось на востоке, среди болот, лучше было и вовсе не вспоминать, поэтому поджог лагеря был бы сродни фанфарам и вызывающему вою трубы, причем одновременно. И кто знает, сколько психов с поверхности сочли бы это приглашением на обед? Поэтому я взял с собой пару ножей, осторожно обернув их пучками травы и пообещав себе не только вычистить, но и прокалить на огне, после чего решительно отправился обратно к месту побоища, изо всех сил надеясь на то, что героине и ее прихлебателям не придет в голову вернуться. Забавно, но вслед за мною увязалась и эта полосатая – завороженно глядевшая на освещенный чадящей керосинкой дверной проем будки Жарь-жаря, она не сразу сообразила, что я ушел и поэтому мне пришлось остановиться, громким ворчанием привлекая внимание этой дурынды, принявшейся с топотом носиться по лагерю, вновь начав причитать что-то на своем странном зебринском языке.
— «Мими не касхо́, бвана…» — пробубнила она, подбегая ко мне и останавливаясь за три шага поодаль. Казалось, что ей очень не хочется быть тут, рядом со мной, но взгляды, которые она бросала в темноту, явно давали понять, что она боится того, что могло в ней скрываться, хотя вроде бы ничего такого опасного, на удивление, пока поодаль не ползало. Но это могло измениться в любое мгновение, поэтому я и хотел уйти как можно дальше от этого места до того, как сюда заявятся многочисленные любители мертвечины. Странно, что они до сих пор не пожаловали на огонек, но это дело, как мне представлялось, было наживное. Что-то переменилось во мне после всего, что произошло, и продолжало меняться и, поэтому, удивляясь самому себе, я махнул головой, приглашая следовать за собой эту странную кобылу, и даже позволил держаться зубами за хвост, пока размеренно шагал в сторону разбитой повозки, время от времени сверяясь с пип-баком, любезно подсказывавшим мне направление.
Вот уж не представляю, откуда эти штуки могут все знать.
Место недавнего побоища встретило нас тишиной, которую кто-то назвал бы настораживающей. Для меня она полнилась звуками – где-то на расстоянии пары миль раздался и затих одинокий выстрел, раскатившийся между холмов, гораздо ближе кустами хрустели прожорливые кротокрысы, а на полянке между кустов все так же чернела разбитая повозка. Фонари давно погасли, но даже в том сером полумраке, который заменял для меня полную темноту, я не заметил никаких признаков тел, что навело меня на недобрые мысли о том, сколько же именно было рейдеров, прошедших в этих местах. Я не был следопытом, но такое количество пони не могло не могло совсем не оставить следов, и мне показалось, что они уходят на запад, в сторону шоссе Сансет, но что там могло заинтересовать этих психов? Впрочем, на шоссе всегда было чем поживиться – те же самые…
«Караваны! Настоящий грифоний стол, сервированный и с доставкой!».
«А ты делаешь успехи. Подумай на досуге об этом».
«Подумать о чем?» — ответа не последовало. Впрочем, я не удивился – прошел всего день или два, как на меня свалилось столько всякого, что мысленный разговор с собственными мыслями был не самым странным из того, что произошло. Не обнаружив ничего подозрительного вокруг, я попытался зажечь керосиновую лампу, все еще болтавшуюся на боку накренившейся повозки, удивляясь про себя, почему ее содержимое все еще находится в кузове, а не разбросано или украдено проходившей тут рейдерской бандой. Впрочем, это быстро стало понятным, когда в мерцающем желтом свете на меня взглянули разорванные мешки и их пахучее содержимое, заставив меня отшатнуться от запаха навоза, шибанувшего мой чувствительный нос не хуже копыта. Караван вез навоз? Нет, не может быть такого! Кому вообще... Кому вообще было нужно браминово дерьмо?!
Осев, я какое-то время неподвижно смотрел перед собой. Почему это так ударило по мне? Я преследовал этот караван не как какой-нибудь рейдер или бандит, ожидая захватить богатую добычу – даже сейчас я вернулся сюда движимый лишь желанием найти что-нибудь, что облегчило бы боль в подстреленном теле. Но дерьмо? В самом деле? Это было выше моего понимания и казалось каким-то знаком свыше, будто кто-то большой и могучий, глядя с затянутой тучами высоты, отрицательно качал головой в ответ на все мои трепыхания и надежды.
Спустя какое-то время я заметил, что сижу в темноте. Керосиновая лампа потухла, и темнота набросила на мир свое рваное покрывало. Именно так я воспринимал ночь на Пустоши, когда весь мир погружался во все оттенки серого, а свинцовые тучи напоминали старый вязанный свитер, сквозь наполовину распущенные петли которого проникает слабый свет какого-то непонятного, болотно-зеленого цвета. Темнота для меня не была абсолютной, но поднявшийся ветер заставил нехотя зашевелиться, стряхивая отупение – следовало что-то делать, если я не хотел замерзнуть, что точно нисколько не повысило бы мои шансы добраться до стойла.
«Стойло. Горячий душ. Чипсы из водорослей и переработанных отходов» — все, что раньше было обыденностью, теперь казалось далекой роскошью, которую нужно было еще заслужить. Но, чтобы добраться этих сокровищ, следовало пережить как минимум эту ночь, пахнувшую в меня слабой, но различимой на расстоянии вонью болот. Негромко застонав, я прикусил губу и стараясь не кряхтеть от боли в плече и боку, отправился разводить костер – ведь что может быть проще, не так ли? Дрова – кустарник и деревяшки, оставшиеся от сломанного колеса; жидкость для розжига – остатки керосина из лампы. Огонь… а вот огонь разжечь было нечем. Проскакавшая тут банда рейдеров подмела на своем пути все, что нашла и до чего смогла дотянуться, забрав с тобой не только оружие, но и трупы, часть которых, еще недавно, я видел в расположенном неподалеку лагере рейдеров. Вокруг не осталось даже самого завалящего ружья, с помощью которого можно было бы выстрелить в приготовленные ветки кустов…
«Хммм. Выстрелить?».
Пошарившись вокруг телеги, я наконец-то нашел то, в поисках чего буквально обнюхивал землю: самодельный ружейный патрон, выроненный распсиховавшимся мобстером, втоптанный нашими копытами в грязь возле заднего колеса. Вытащив из него бумажный пыж, я приволок к будущему костру пару удобных камней, высыпал порох на один из них и, прищурившись, уронил сверху камень поменьше…
Хлопок и сноп ярких искр, с треском подкинувших камень обратно вверх – вот и все, чего я добился, не считая испуганного вскрика где-то за спиной.
«Но как же так?» — рухнув на задницу перед тем, что должно было стать костром, я недоверчиво осмотрел, ощупал и даже обнюхал булыжники, которыми рассчитывал добыть огонь. В стареньком пособии по выживанию в сельве, предназначенном для диверсионно-разведывательных подразделений эквестрийской армии, это представлялось делом легким и не опасным, поэтому гораздо больше места было отведено тому, как замаскировать и поддерживать свой костер в течение ночи. Конечно, всегда существовал шанс того, что это у меня копыта росли из не предназначенного для этого места, но я впервые задумался о том, что не все книги, как оказалось, могли содержать абсолютную правду. Не в силах смириться с произошедшим, я подхватил разлетевшиеся булыжники и принялся в раздражении постукивать ими друг о друга, раздумывая над тем, можно ли выбить искры из твердых камней так же просто, как из того же металла, время от времени тихо ругаясь себе под нос, когда попадал одним или другим себе по копытам. Увлекшись своими мыслями, отвлекавшими от холода и бурчащего живота, я пропустил тот момент, когда напротив меня появилась другая фигура, пытавшаяся рассмотреть движения моих ног.
«Она что, смеется? Серьезно?» — с возмущением подумал я, заметив, как зебра прикрывает копытом рот каждый раз, когда я попадал тяжелым камнем себе по ноге. В темноте ее глаза казались почти черными, но мне показалось, что я все же увидел сверкнувшую в них насмешку, когда она протянула переднюю ногу, практически наощупь подбирая отброшенные камни, и с громким стуком замолотила одним о другой. Вначале я презрительно фыркнул, только потом заметив, что она не пыталась добыть из них искры, или как-то иначе зажечь уже просохшие от керосина ветки кустов – вместо этого ее нога поворачивала один из камней, пока вторая наносила по нему вторым короткие удары, понемногу превращая в какое-то подобие стамески или маленького топора. Не знаю, как называлась эта штука, но очень быстро увидел, как с ее помощью она превратила собранные мною большие и жесткие ветки кустов в куче маленьких деревяшек, ловко раскалывая каждую вдоль, а потом ломая получившиеся заготовки на части. Даже несмотря на полную темноту, движения ее копыт были ловкими и уверенными, словно она это делала уже тысячу раз, но все же я не смог скрыть изумления, когда спустя уже десять или пятнадцать минут, в сложенные хитрым образом щепки полетели первые искры от ударов камней. Не знаю, что она там сделала с этими камнями и для чего, пыхтя, набрала еще, разложив их кружком вокруг сложенных деревяшек, но факт оставался фактом – какая-то полосатая сумасшедшая устроила настоящий костер быстрее, чем я!
«А ты что, прынц какой-нибудь? Или опытный житель этой помойки?».
«Нет, но…» — я смотрел, как искры впиваются в разлохмаченные кусочки коры, наполняя воздух первым запахом дыма, постепенно вытесняющим кислый запах от сталкивающихся камней. Первые мерцающие огоньки побежали по сложенным деревяшкам, то вспыхивая, то затухая от дыхания черных губ, то появляющихся, то исчезающих в темноте вместе с носом и глазами полосатой кобылы, с сопением раздувавшей огонь – «Просто я… Я думал, что все должен сделать сам…».
«Ага. Настоящий жеребец» — насмешливо крутанулась мысль, когда по-хитрому сложенные домиком щепки весело затрещали, впервые осветив окружавшие их камни – «Что ж, огонь тебе развели – неужели и дрова для него добывать будет кто-то?».
«Так я уже…» — насупился я, подтаскивая к крошечному пока костерку оставшийся куст. Признаться, при взгляде на то, как быстро огонь пожирает слегка просохшее дерево, я вдруг засомневался, что его хватит надолго, поэтому бросив его у костра, отправился за следующим, стараясь не обращать внимания на выпучившуюся на меня кобылу. Пыхтя и ругаясь, когда колючие ветки, словно в отместку, кололи меня в самые неожиданные места, я притащил еще несколько, после чего подозрительно уставился на полосатую сумасшедшую, постаравшуюся как можно быстрее убрать копыто ото рта.
«Ну, молодец» — клянусь, меня уже начала подбешивать эта смешинка, которую я ощущал за каждой приходящей в голову мыслью! – «Ну, а на ужин что-нибудь сообразишь, чтобы окончательно сразить даму ворохом своих достоинств?».
«Но у меня же ничего нет…».
«Так найди!» - мысль вновь стала сердитой, но вместе с тем, принесла с собой ощущение заботы, тщательно скрываемой за раздражением – «Пойми, это ты там каким-то дерьмом обдолбался, от которого уже третий день как забыл о том, что нужно пожрать! Но взгляни – тебя уже от голода шатать начинает! А как приходится ей, ты подумал? Так что иди и поищи – может, в этой телеге что-то осталось».
Не знаю, совпадение это или случайность, но мой живот вдруг издал громкое и угрожающее бурчание, заставив взглянуть на полосатую фигуру, сгорбившуюся возле костра, вновь замечая выступавшие ребра и общую худобу, так не похожую на приятную упитанность стойловских пони. Для жителей подземных убежищ концепция голода была чем-то чуждым, поэтому не было ничего удивительного, что я почувствовал, как волосы становятся дыбом у меня на хвосте при мысли о том, что пони может быть не просто голодным, а вообще не иметь шансов на то, чтобы отыскать себе хоть какую-нибудь еду, медленно погибая от голода, когда вокруг ходят относительно сытые сородичи. Это чувство перебороло отвращение и нежелание лезть в повозку, пахнувшую навозом и рассыпанной землей, уже начавшей подсыхать и покрывшейся растрескавшейся коркой. Даже не представляю, кому и для чего она понадобилась, но именно из-за нее я почти пропустил горловину мешка, неприметно торчавшую среди рыхлого грунта эдакой рваненькой, полузасыпанной тряпочкой. Но стоило мне за него потянуть, как я понял, что внутри него явно было что-то потяжелее земли – уж больно заманчиво он позвякивал. Пыхтя, я с трудом приподнял свою добычу, жадно запустил внутрь ногу… И лишь по счастливой случайности не оттяпал себе половину копыта, когда по нему царапнуло что-то острое, оказавшееся ножом. Разу несколько штук были брошены как попало, вперемешку с ружьями и пистолетами, но самое главное, что я смог нащупать, не залезая в него с головой – это пара флаконов лечащих зелий и то, в чем мы нуждались сейчас больше всего.
— «Вот» — спрыгнув с повозки, я покачнулся, но сумел восстановить равновесие. Не хватало еще позорно плюхнуться на задницу перед этой полосаткой! Все это время, пока я копался в мешке, она сидела возле края повозки, едва заметно дрожа и с каким-то мучительным вожделением глядя на появляющиеся из него коробки и банки с довоенной едой, но стоило мне подняться, как она отскочила и снова сгорбилась у костра. Собрав все, что смог разыскать, я положил перед нею пару банок с готовым обедом, сладкий протеиновый батончик «Нюх-нюх» (странные фантазии были у довоенных пони!) и двухсотлетний морковный тортик в неповрежденной упаковке, пусть и траченной временем и водой – «Ешь. Тебе нужно… тебе нужнее, понятно?».
«Тем более, что в меня столько раз попали, что мне кажется, еда добьет меня быстрее, чем голод».
Не двигаясь, зебра смотрела на меня своим странным, нечитаемым взглядом и кажется, даже слегка отпрянула, когда я подтолкнул к ней копытом одну из банок. Что ж, вздохнув, я с трудом поднялся и отправился на другую сторону костра, решив дать ей возможность поесть в одиночестве, раз уж мой вид отбивает аппетит даже у ненавидящей меня полосатой кобылы. Кажется, это решение было правильным, и не успел я опуститься на землю, спиной к огню, как услышал хруст разрываемой упаковки. Ела она быстро и жадно, негромко чавкая и даже пару раз поперхнувшись, но, странное дело – я понял, что испытываю не отвращение, а сочувствие и стыд от того, что не могу дать ей больше. Как я уже говорил, голод как таковой был неведом жителям стойла – за нас все делали машины и талисманы, а после того, как была вскрыта та пробка в недостроенном коридоре, ведущая в комплекс тоннелей, заканчивавшихся небольшой пещерой с настоящим подземным озером, однообразное меню расширилось благодаря мху, грибам и даже всякой плавающей и ползающей живности. И тем сильнее были ужас и отвращение, которые я испытал, впервые увидев не просто обездоленных, а полностью опустившихся пони – попавших в рабство, подсевших на различные препараты или просто продавших себя и своих близких тому, кто будет хоть немного кормить. Их вид навсегда отпечатался в моей памяти, и тем сильнее было мое удивление, когда я почувствовал рядом с собой сладковатый запах довоенной моркови, а открыв глаза, обнаружил возле носа вскрытую упаковку с половиной батончика.
Эта жалкая попытка становиться и оторвать от себя хоть кусочек еды окончательно добила меня. Всего неделю назад воображавший себя настоящим рейнджером, теперь я, словно жалкий кротокрыс, закопался в мешок, с рычанием вытянув его из унавоженного содержимого кузова, в поисках еще чего-нибудь съестного, что могли припрятать прикидывавшиеся караванщиками бандиты. Увы, в мешках, скрытых под грудой земли, оказался в основном металлолом, причем, как я вдруг заподозрил, подозрительно похожий на тот, что использовали члены банд, собравшихся в заброшенном колледже, считая его настоящим оружием. Эту загадку я решил оставить на утро, отложив про запас несколько более-менее острых ножей, и гораздо сильнее обрадовался упаковке сахарных бомбочек – с подозрением лизнув пару штук, полосатка вдруг выпучила свои зеленые гляделки, и засунув морду в коробку, жадно захрустела двухсотлетним десертом. Не став ей мешать, я вновь уволокся на другую сторону костра и медленно опустился на прогревшуюся землю. Спальников у нас не было, а использовать для этого воняющие браминовым навозом мешки я не стал бы даже под угрозой расстрела, но в целом, я уже достаточно устал для того, чтобы не обращать внимания на такие вот мелочи, ранее казавшиеся чем-то из ряда вон выходящим.
Просто я почувствовал, что устал от поражений, обрушившихся на меня за эти несколько дней.
Кажется, я задремал, и мне снилось стойло. Убежище, как их еще называли. Они должны были стать спасением для множества пони в случае катастрофы – но, как это водится в нашем мире, что-то пошло не так, и в этом отношении наше стойло можно было ставить в пример. Расположенное на северо-западе, между Хуффингтоном и Глубоководьем, оно находилось на этапе отделочных работ, когда упали первые ракеты и бомбы. Новейшее механомагическое оборудование соседствовало с опалубкой и голым бетоном, а правила и протоколы если и существовали, то лишь на бумаге, в главном офисе Стойл-Тек. Тем не менее, оно смогло вместить в себя всех, кто смог до него добраться из соседней с ним воинской части и близлежащего городка – сотрудники Стойл-Тека просто не успели прибыть на место со своими списками для сортировки, а настройку их систем связи между убежищами и главным офисом толком даже и не начинали. Впрочем, последнее пошло на пользу – базовая система была гораздо удобнее чем ее кастрированный аналог, согласно инструкциям, превращавших такое чудесное устройство как пип-бак в какой-то мало функциональный кирпич с набором из пяти-шести базовых функций. Для чего это было делать, так никто не понял, поэтому микросхемы с прошивкой то ли выбросили, то ли спрятали в сейфах смотрителей, так что у нас, в отличие от прочих убежищ, даже была своя система обмена сообщения между пип-баками и стойлом. Порядком поизносившаяся и слабеющая с выходом из строя очередного спутника и антенны, остававшихся с довоенных времен, она все же функционировала, поэтому я не сильно удивился, когда моя тяжелая дремота, больше похожая на какое-то отупение, была прервана вибрацией, вырвавшей меня из вязкого, словно клей, полусна.
[У вас есть непрочитанные сообщения. Из них экстренных:0, задания: 1, стойло: 1]
«Оу…» — почувствовав, как сон отступает в сторону, оставляя после себя тяжелую одурь, я несколько раз мотнул головой, после чего вчитался в полученные сообщения. Содержавшее информацию о задании, как обычно, было предельно лаконичным из-за каких-то там ограничений канала, в чем я, честно говоря, не очень-то разбирался, а вот второе сообщение было немного длиннее и гораздо эмоциональнее – чувствовалось копыто деда. «Козлоухий осел» и «жертва выкидыша» были самыми ласковыми выражениями, которые он, словно проклятья, посылал на мою голову, в конце даже перестав разделять их пробелами и запятыми. Похоже, старик и вправду переживал за мой величайший проклоп со времен первого открытия стойла, поэтому я решил не читать его ругань, пробравшуюся даже в текст задания, до конца. Да, я эпично обосрался и пока даже не представляю, как буду чинить фамильную силовую броню. Да, я даже не представляю, как буду тащить ее в стойло, если не получиться починить. Но я все же смог очистить район возле стойла от полудесятка самых разных банд, слишком близко подобравшихся к нашему убежищу, да и вообще – вот нахрена так ругаться, если сам во всеуслышание говорил, что я рано или поздно эпически ее проебу?
Может, просто вышло не совсем эпически, на его взгляд?
В этих сомнениях пролетело немало минут, прежде чем я нажал на колесико бокового селектора, подтверждая прием. То, что наказание будет суровым, было ясно с самого начала, да и я сам понимал, как крупно напортачил, и что эта ошибка определит всю мою дальнейшую жизнь. Спустя две сотни лет уже не было ни заводов, ни мастерских, что могли ремонтировать такую сложную технику – единственным способом было найти кого-нибудь из военных, по слухам, выживших в катаклизме, и постепенно вылезающих на поверхность из своих убежищ. Возможно, стоило обратиться к ним – но что-то мне подсказывало, что вместо матрицы заклинаний я могу получить в лучшем случае рог от земнопони, а в худшем – и крепежное отверстие для него, между глаз. На эти мысли меня навели слова одного караванщика, обсуждавшего в Мегамарте каких-то Стальных Рейнджеров, и очень странные взгляды окружающих на мою силовую броню, но кажется, теперь к моим словам вряд ли отнесутся с вниманием – напротив, точно в стойле запрут. До гарантированного, мать его, результата.
От этой мысли почему-то захотелось завыть.
Погрузившись в нелегкие мысли, лишь спустя какое-то время я понял, что лежу у костра не один. Ну, то есть, я и раньше был не один, но… В общем, я сначала почувствовал, а затем уже и увидел, что за мной наблюдают. Оказывается, зебра не спала, а уже какое-то время наблюдала за мной, потихоньку придвигаясь все ближе. Согревшись у огня, она уже не тряслась и не сжималась в комочек при каждом моем взгляде в ее сторону, а напротив, вела себя гораздо спокойнее и, я бы сказал, адекватнее, если это слово вообще применимо к этим странным существам.
«Интересно, и как скоро меня снова попытаются грохнуть?».
Решив последить за тем, что она будет делать, я вновь уставился в огонь, краем глаза следя за тем, как она, потихоньку двигая крупом, подкрадывается все ближе, внимательно разглядывая меня, когда думала, что я за нею не слежу. Думаю, глаза выдавали меня с головой, но для того, чтобы слышать шуршание шерсти или приближающееся дыхание опасной кобылы-убийцы, чьи копыта тряслись от предвкушения жестокой и кровавой расправы, они мне были не сильно нужны. Высокий и яркий, огонь постепенно угас, сменившись небольшими язычками пламени, и уже не слепил меня, позволяя разглядеть замаячившую рядом полосатую шкурку, после мытья вернувшую себе натуральные свои цвета. Точнее, я всего лишь предполагал, что эти цвета были ее натуральными, ведь на мой скромный взгляд, пятна грязи и засохшей крови вряд ли могли принадлежать ей от рождения. С другой стороны, кто этих чудовищ-пониедов знает – может, у них какие-нибудь ритуальные рисунки принято наносить, как у рейдеров…
- «Мими ни б-бариди, бвана» — оказавшись у меня практически под самым носом, произнесла наконец она. Когда полосатая не орала дурниной, голос у нее оказался довольно приятным для кровавого каннибала, хотя и со странным акцентом, словно у нее во рту перекатывался невидимый и неосязаемый шар, заставляя произносить как-то по-особенному знакомые, казалось бы, звуки.
«Охренеть. Как меня только не дразнили дома, но каким-то буваной – в первый раз».
— «Бу-ва-на?» — я не был уверен, что смог бы повторить это слово настолько округло и с каким-то подвыванием посередине, так, как это делала она. «Буоана»… «Буаоу»… Поньский хрен, в мире и так полно разных сложных слов и непонятных звуков – ну вот зачем придумывать еще?!
— «Бвана» — еще раз повторила эта зеленоглазая сумасшедшая, видимо радуясь тому, что сможет меня одурачить, и вызнать мое настоящее имя перед тем, как отправить к своим жутким демонам-божествам. Воспоминания о жутких ритуалах, описываемых в потрепанной брошюре Министерства Морали, заставили шерсть зашевелиться у меня на загривке – «Веве ни бвана вангу саса… Квели?».
Не найдясь, что ответить на этот поток красноречия, я глупо захлопал глазами.
– «Джина лако ни нани, бвана?» — как ни в чем не бывало, продолжала трещать полосатая, пробуждая во мне внезапно возникшее подозрение, что уж лучше бы я не открывал этот запертый ящик с кошмарами из старой сказки. Увидев, что я не собираюсь уходить, она явно оживилась, и теперь настойчиво домогалась от меня чего-то, едва ли не тыча копытом мне в грудь – «Гжина. Гжина лако ни нани?».
«Так, она что, и в самом деле хочет знать, как меня зовут?!».
«Сообразил, наконец-то. А может, просто собирается вырвать твое каменное, оледеневшее сердце, злодей».
— «Эребус» — наконец, нехотя выдавил я, больше в пику надоедливым мыслям, чем из желания в самом деле назвать свое настоящее имя. Уставившаяся на меня полосатая забавно склонила голову на бок и долго молчала, словно ожидая какого-нибудь продолжения. Однако, убедившись в том, что его не последует, она в замешательстве нахмурилась и, вытянув шею, тоже попыталась что-то сказать.
— «Эури-и-пус-с?».
Нет, она явно издевалась.
— «Эребус!» — не вытерпев, рявкнул я, заставив ту отшатнуться. Похоже, я несколько переборщил и, увидев, что от моего выкрика ее едва не опрокинуло в сердито затрещавший костер, постарался отвлечь ее на что-нибудь прежде, чем она опять примется вопить или попытается убежать в темноту. Хотя последний вариант был не таким уж и непривлекательным, я почувствовал укол вины за эту не слишком достойную мысль.
В конце концов существо, умеющее так ловко разводить костры и делать каменные топорики, не может быть абсолютно испорченным. Правда?
— «А как зовут тебя?» — увидев, что я не собираюсь ее бить или прогонять, полосатая снова уселась поближе, глядя на мою переднюю ногу, которой я ткнул себя в грудь, а затем осторожно коснулся ее – «Э-ре-бус. А ты?».
— «Оху, же бвана анатака куджуа джина лангу?» — вначале я не понял, что из этого словоизвержения было именем. Затем заподозрил, что это было еще не само имя, вообще не имя, или не все имя целиком, и преисполнился самых недобрых подозрений, особенно после того, как полосатая приосанилась и радостно заявила – «Зурихаиниматикориманахапалохейла!».
«Чи-иво, блядь?!».
Это была единственная мысль, которая меня посетила в этот момент.
— «Ээээ… Красиво» — после неловкой паузы, едва смог выдавить я. Видимо, пришедшая в мою голову мысль все-таки не смогла удержаться внутри, поскольку полосатая смутилась и повернула голову, спасаясь от моего обалдевшего взгляда, нервно постукивая друг о дружку копытами. На этот раз неудобно стало уже мне – в самом деле, ну не повезло ей в детстве родиться у отляганных на всю голову родителей, так и что теперь, прибить ее за это?
«А ведь кто-то, не так давно, собирался сделать именно это…».
«Она не виновата, что родилась вот такой. Как и я» — услышав эту мысль (о том, умеют ли мысли слышать другие мысли, я решил не думать, чтобы не вывихнуть себе мозг вообще), та, другая мысль замолчала, не мешая мне придвинуться к сконфуженно сопевшей полосатке, и утешающе погладить ее по спине, борясь с каким-то нездоровым, на мой взгляд, желанием обнять и прижать к груди. На этот раз она не попыталась удрать или уйти на другую сторону костра, а сама придвинулась и прижалась спиной, после чего, запрокинув голову, внимательно поглядела на меня своими зелеными глазищами, заставив сердце странно заколотиться в груди. Но еще больше эти глазюки расширились, когда я постарался как можно быстрее отстраниться, ощутив тепло и шевеление, так не вовремя появившиеся у меня в паху.
«Эй, обычно ты так не реагируешь на кобыл! Что вдруг случилось? Мало было вчерашнего, что ли?».
То ли тепло, даримое алыми всполохами пламени, то ли усталость, то ли все вместе, приправленные отходняком после тяжелой боевой наркоты, были тому причиной, но почему-то полосатая кобыла, прильнувшая к моей груди, показалась мне вдруг необычно привлекательной, и это заставило моего дружка зашевелиться и осторожно показаться на свет.
Должно быть, он тоже опасался повторения столь неудачного опыта, как вчера.
Это не осталось незамеченным. Заметив движение моего приятеля, зебра скривилась, но постаралась вернуть на морду незаинтересованное выражение и, развернувшись, с демонстративным вздохом вдруг наклонилась, откинув свой хвост.
Признаться, от такой демонстрации я, надо сказать, обалдел.
Нет, конечно, нас в стойле учили основам анатомии, физиологии, да и откуда берется новое поколение жителей, в ограниченном пространстве тоже сложно было утаить, поэтому основы, так сказать, я знал. Опять же, проклятье моей крови сказывалось, и с достаточно юной поры я узнал, что именно придется однажды делать мне и сестре, причем не единожды, «до получения гарантированного результата», как говорили смотрительница и врачи. Эти лекции носили сугубо медицинский характер, и удовольствия от них было столько же, сколько от мойки полов нижних уровней: «Ты должна встать вот так… Обопрись на кровать и расставь ноги... Ты – вставай вот так, держи передними ногами вот здесь, и прижмись покрепче... Нет, пока ничего делать не нужно, но однажды тебе нужно будет вставить вот эту штучку вот сюда… Да-да, а потом немного подвигаться – не слишком быстро, и не слишком глубоко… Когда ты почувствуешь облегчение, а ты – что-то теплое внутри, расходитесь, вытираетесь и зовете нас. Понятно?». Сплошная романтика, по словам деда. Вчерашний опыт лишь доказал, что это дело не слишком приятное, достаточно выматывающее и вообще, приносит только слезы и боль – иначе и не объяснить, почему остальные пони стойла так пыхтят и постанывают, когда закрываются в комнатах или медотсеке. Скорее всего, это и в самом деле нелегкое дело даже для них.
Или они просто привыкли и тренируются, чтобы не опозориться во время очередного сезона обязательно размножения перед смотрительницей и врачами.
На первый взгляд, картина мало отличалась от той, что я видел во время лекций и тренировок. Вроде бы все было на месте, хоть и имело интригующий черный цвет, но я вдруг почувствовал, что не в силах отвести взгляд от полосатого крупа, вызывающе маячившего почти перед самым носом. В отличие от почти плоской и жесткой задницы сестры или здоровых, как подушки, седалищ стойловских красоток, он имел подтянутый вид и буквально манил меня выступающими бугорками над ягодицами, обещавших одним своим видом самым удобнейшим образом прижать эту полосатую задницу к моему животу, а потом… Не знаю, что было бы потом и вообще, откуда у меня взялись эти мысли, но вдруг, неожиданно для себя, я подался вперед и зачем-то лизнул эту узкую щель, мгновенно раскрывшуюся в ответ на прикосновение моих губ. Мелькнув алой горошиной, она тихо шлепнула и вновь сомкнула края, заставив меня с глупым видом застыть, наклонившись вперед, в то время как зебра резко крутнулась на месте и быстро присела, буквально впечатав в землю свой круп, подняв немаленький клуб пыли. Выпучив глаза, полосатка уставилась на меня широко раскрыв рот, а еще я заметил неожиданно появившийся румянец, быстро растекшийся по серым щекам.
— «Ме… менабуто кема!» — скороговоркой промямлила она, хватая копытами собственный хвост и пытаясь прикрыться тем, словно платком. Кажется, она собиралась сказать что-то еще, и уже не столь тихо, поэтому мне пришлось шикнуть и, для острастки, опять постараться сделать глаза как можно страшнее. Не знаю, получилось у меня, или нет – в ответ на мои зыркнувшие гляделки, она снова принялась кланяться, вызвав очередной тяжелый вздох.
Уж лучше бы она снова вопила, стреляла, или бросалась с ножом, а не вот это вот все… непонятное.
— «Слушай, я не знаю, чего ты от меня хочешь» — вздохнув, я двинулся к уткнувшейся носом в пыль полосатой фигуре и постарался прекратить этот бред, для чего мне пришлось приподнять ее за двухцветную гриву. Дыхание разогнувшейся зебры обожгло мою грудь и живот, отчего вялый дружок, в последнее время демонстрировавший какое-то непонятное своеволие, снова решил появиться и выяснить, о чем весь этот шум, что тоже не укрылось от этой глазастой задницы. Глазастой и такой же своевольной, ведь ее копыта, без разрешения, скользнули вперед, и цепко схватились за так интересовавшую ее часть моего организма.
Не понимаю, чего она в ней нашла? В ее поселении или семье никогда не задумывались, или хорошо скрывали то, откуда все же берутся жеребята?
Все происходящее напоминало какой-то абсурд. Вся эта Пустошь была одним большим, бесконечным абсурдом. А самый большой абсурд творился вот тут, возле этого самого костра, ведь я, поведя на всякий случай ушами, зачем-то обнял эту полосатую дурынду и прижав к себе, мягко прикусил за полосатое ушко, предоставив возможность и дальше копошиться внизу моего живота, раз это ее отвлекало от шума и воплей. Та вздрогнула и подняла на меня глаза. Я попытался было успокаивающе улыбнуться, но вспомнив, к чему это привело в первый раз, решил отказаться от этой идеи как неудачной, поэтому оч-чень удивился, когда полные, черные губы прижались к моим. Конечно, пони в стойле постоянно облизывались, как называла это сестра — но то, что это было так приятно, я даже не подозревал. Конечно, с убийством лидеров крупнейших банд головорезов не сравнить, но все же… Пока я раздумывал, нравится мне это или нет, все больше склоняясь к первому выводу, та снова принялась орудовать копытом где-то внизу, между нами, пытаясь то ли заставить моего приятеля показаться, так сказать, в полный рост… то ли вообще оторвать его нахрен. От таких упражнений тот затвердел и превратился в настоящую дубинку, отчего мне стало даже не по себе – еще никогда раньше ни я, ни он не реагировали так на кобыл. Приближался мой первый сезон размножения, и я все чаще задумывался, как бы убраться подальше в этот нелегкий для всего стойла период, когда его коридоры и комнаты будут наполнены охами, вздохами и прочими звуками, которые вряд ли сможет заглушить даже музыка оркестра, по традиции, открывающего череду праздников, длящихся две полных единорожьих недели.
«Две недели страданий? Да я ж весь об ту плоскую злючку сотрусь! А потом что? Каждый раз вот такое вот «празднование до гарантированного результата»? Ну уж нет!».
Признаться, это было последней каплей в том решении, которое я принял, отправляясь наружу.
Однако эта полосатая кобылка будила во мне странные желания. Желание обнять ее, желание прижимать ее к себе, желание слушать, как испуганно стучит ее сердце, да и просто чувствовать запах ее гривы, что я и сделал, опустив нос в черные и белые пряди. Жесткие, словно щетка, они укололи мою щеку, когда вздрогнувшая полосатка подняла свои удивительные глазюки, вновь уставившись на меня.
— «Ме… ме нини ло хайла? Ва?» — ну вот, только подумал про эти зеленые глазищи, как они вновь наполнились слезами. Шмыгнув носом, зебра уставилась на меня, потом на моего приятеля, скрыть которого было практически невозможно, затем ткнула копытом в отобранное у нее кольцо, все еще болтавшееся среди локонов моей нечёсаной гривы, после купания в холодной водичке, превратившейся в какой-то лохматый ком – «Ама но куво?».
— «Слушай, я даже не знаю, о чем ты тут лепечешь» — я постарался произнести это как можно спокойнее и мягче. Но моя попытка снять его и протянуть зебре вызвала лишь еще большее слезоизвержение, заставив меня замереть с довольно глупым видом, беспомощно опустив копыто с зажатой в нем драгоценностью – «Ты что, хочешь, чтобы я снова сделал тебе больно? Или ты хочешь, чтобы я с тобой потренировался, что ли?».
Не отвечая, полосатая кобылка внимательно смотрела на меня, чуть наклонив голову, изучающе водя по мне своими заплаканными глазами. Какие же они у нее все-таки большие и, признаться, очень красивые… Залюбовавшись их блеском, я и не заметил, как копыто полосатки оказалось рядом с моим и медленно, точно боясь, что я ее укушу, направило кольцо прямо к моему подрагивавшему в нетерпении другу, заставив надеть на него золотой ободок. Скажу честно – я так и не понял, для чего ей понадобилось надевать на меня это странное украшение. Убедившись, что я не собираюсь вскакивать и отшвыривать прочь ее цацку, полосатая отчего-то даже повеселела и, обстоятельно шмыгнув носом, вновь обернулась и подняла в воздух свой круп, приглашающе глядя на меня заблестевшим глазом.
«Мать Ночи, даруй мне терпения… Они тут все грохнутые на голову. Все до одного!».
На этот раз я не стал медлить. Мое нежелание участвовать в этой феерии идиотизма, как окрестил я про себя местный сезон размножения, с тихим свистом исчезло, стоило мне вдохнуть запах, донесшийся из-под запрокинутого хвоста. Будоражащий, не имеющий четкого описания, он был похож на зов громогласной трубы, с которой прадедушка уведомлял всех о поднятии эквестрийского флага, и одна из частей моего тела в этот миг вполне могла поспорить твердостью с флагштоком. Увидев мою нерешительность, полосатка покрутила своим соблазнительным крупом, дерзко хлестнув меня по морде хвостом, когда я вновь засмотрелся на эту черно-белую задницу, и одобрительно закивала, когда я поднялся на задние ноги, и нерешительно взял ее за бедра, изо всех сил пытаясь вспомнить, что и куда там нужно было вставлять. Или тянуть. Или двигаться до результа…
— «Ва!» — заметив, что я снова о чем-то задумался, зебра подалась немного назад, повозилась, заставив меня почувствовать тепло на кончике своего организма, отчего-то решившего предать меня в самый непонятный момент, после чего с громким выдохом подалась назад, едва не опрокинув меня на спину.
Это было… странно. Наверное, этим словом можно описать все то, что я ощутил где-то внизу. Мой закаменевший, потерявший от напряжения всякую чувствительность орган вдруг оказался в каком-то очень теплом и очень скользком месте, и я вдруг, за доли секунды, осознал, что покидать его он совершенно не намеревался. Впрочем, как и я – низ живота вдруг окатила сладкая истома, заставив непроизвольно податься вперед, опираясь грудью на спину задрожавшей кобылы. Что держать, за что тянуть и куда двигаться – все вылетело у меня из головы, оставив только инстинктивное желание схватиться за ее бока, что я и сделал, после чего осторожно двинулся назад…
— «Ва-а-а…» — очередной выдох-стон, и очередной мягкий удар ягодиц, упершихся мне прямо в пах, отчего сердце едва не выскочило у меня из груди, в которой родился удививший меня самого рык, с которым я подался чуть назад, а затем резко дернул бедрами, посылая вперед своего одеревенелого друга – что ж, пусть получит ту порцию страданий, на которую напросилась…
И снова новое ощущение – чувство скольжения по чему-то узкому, мягкому, но при этом окруженному упругой розовой плотью, содрогающейся от моего движения вместе с полосатой шкуркой. Вильнув бедрами, я снова послал свой орган вперед, затем немного подался назад, затем опять вперед – он скользил будто смазанный маслом поршень, раздвигая кобылье нутро, а пробегавшие по нему ощущения… Я вряд ли мог передать их словами, сосредоточившись на чувстве тепла, все сильнее захватывающего мое тело и копящегося где-то в паху. Мне хотелось не просто топтаться на месте, а буквально слиться с тяжело дышавшей подо мной полосаткой, испуганно вскрикнувшей, когда мои копыта соскользнули с ее боков и ухватились за бедра. Опустив голову, я уткнулся в ее загривок и кажется, даже чувствительно укусил, заставив прижаться грудью к земле, после чего замолотил пахом, вонзаясь в задранный круп. Горячий, напряженный, мой орган, будто заведенный, ходил вперед и назад, но вскоре мне стало мало и этого – хотелось избавиться от напряжения, сбросить бродивший во мне огонь, поэтому я стал слегка поворачивать бедра, стараясь потереться о внутренности постанывающей кобылки то одним бочком своего друга, то другим. Как ни странно, стоны только усилились, и мне пришлось накрыть своими губами ее приоткрытый рот в надежде, что мы не перебудим всех на расстоянии в несколько миль. Впрочем, в тот миг я был готов умереть, но не прекратить движения бедрами, становящимися все чаще и чаще, и чем дальше, тем больше мне хотелось избавиться от того чудовищного кома, что копился внизу живота, становившегося все больше и крепче с каждым ударом, с каждым стоном и с каждым шорохом наших шкур, проходившихся друг по другу. Наконец, не выдержав чудовищного жара, терзающего меня снаружи и изнутри, я приостановился и, впившись зубами в загривок заверещавшей что-то полосатки, сделал пять могучих ударов, от которых мой позвоночник едва не высыпался наружу.
Ощущение было… Да к дискорду все ощущения! Это был взрыв – взрыв в паху, взрыв в груди, взрыв внизу живота и моих бубенцах. Все, казалось, взорвалось подобно фейерверкам, белыми звездами рассыпавшимися у меня в глазах. Содрогаясь, я крепко держал копытами свою кобылу, переливая в нее нечто теплое – и сам переливаясь в нее, будто пытаясь отдать самую важную частичку себя.
«Свою… кобылу…».
Оформиться во что-то большее мысль не успела. Немного подержав едва заметно возившуюся подо мной зебру прижатой к земле, я с выдохом разогнулся и слез с ее спины, без сил опустившись на землю.
— «Ну и что это такое сейчас было?» — спустя какое-то время вопросил я в пространство. Пространство откликнулось непонимающим взглядом зеленых глазюк – оказывается, пока я пытался разобраться в произошедшем и собрать свои в кучку, все это время она сидела напротив и вновь таращилась на меня, эдак потешно повернув голову чуть на бок. Поблескивая, ее глаза двигались по моему телу, но всякий раз возвращались к низу живота, где блестело это странное украшение, почти не ощущавшееся вначале, но теперь, после этой странной схватки, закончившейся каким-то странным размноженческим ритуалом, принявшееся порядком натирать. Да и вообще, мне казалось, что оно было больше, и не так сильно сжимало мой…
— «Ло хайла ме?».
— «Эй-эй-эй, ну вот что тебе снова нужно?» — вяло запротестовал я, когда двинувшаяся вперед зебра снова шмыгнула носом и, выпалив что-то на своем непонятном языке, вновь потянула копытом за моего своевольного друга, имевшего неосторожность расслабленно повиснуть внизу живота. От ее прикосновений тот было опомнился и попытался было спрятаться обратно в мешочек, но… Вскоре я даже не почувствовал, а предугадал приближение того напряжения между бедер, что еще недавно терзало мое тело и разум, находя в себе силы искренне удивляться той реакции организма, что будили прикосновения полосатой поняхи. Честное слово, если бы кто-нибудь в стойле, не говоря уже про Васс, хотя бы попробовал вот так вот меня потрогать – я бы, наверное, уже бежал бы куда-нибудь без оглядки, а тут…
— «Ва?».
— «О, Матерь Ночи, в мудрости твоей даруй мне сил!».
— «Ва! Комо сете!».
В общем, в эту ночь мы так никуда и не пошли. Удалявшийся с награбленным главарь головорезов был уже далеко, унося с собой украденную посылку и вырубившуюся героиню, а торговый пост с его пушкой и приличной суммой наград оставался все таким же далеким, как и раньше, в то время как мы лежали на спинах, бок о бок, и глядели на звезды. В основном, конечно, глядел я, в то время как полосатка негромко сопела, уткнувшись мне в шею мягким черным носом. Не знаю, для чего ей все это было нужно – от сезона обязательного размножения ничего хорошего кобылам ждать не приходилось, ведь после этого почти на год они становились сварливыми, плаксивыми, склочными, все время кряхтели и главное – раздувались, как дирижабли! Однако моя невольная знакомая подошла к этому делу с непонятной ответственностью и самоотдачей, вначале копытами, а потом и просто дыханием заставляя мой организм воспрянуть, и вновь погрузиться в ее пылающее нутро. С каждым разом оно было все более горячим и скользким, поэтому я невольно покраснел, когда откинувшая меня на спину зебра довольно долго приноравливалась, пока не насадилась с довольным выдохом на моего топорщившегося дружка, при этом запачкав мой пах и живот результатом наших неоднократных усилий, мутной струйкой вылившихся у нее из-под хвоста. На этот раз я сам оказался тем, кого вжимали копытами в землю – упершись передними ногами мне в грудь, полосатая сумасшедшая вначале просто двигала бедрами, то и дело хихикая при виде моих вытаращенных глаз, не отрывавшихся от маленьких бугорков, прыгавших у нее между бедер, а затем начала приподниматься и снова опускаться на мой сотрясающийся флагшток, наполнив пустыню вокруг такими громкими, шлепающими, влажными звуками, что я едва не подхватился от страха, что все рейдеры и гули Пустоши сбегутся к нашему костерку. Но, видимо, даже сумасшедшие чем-то угодны Княгине Ночи, и закончившая свои прыжки полосатка взмахнула потной, растрепавшейся гривой, замедляясь и, наконец, упав мне на грудь, с чувством выполненного долга снова уставившись мне в глаза.
На этот раз я был первым, прильнув к ее полным, черным губам.
Потом? Потом мы лежали, не в силах ни двинуться, ни обтереться, нарушая всевозможные правила асептики и антисептики, принятые в медицинском отсеке нашего стойла. Утомившаяся дурочка что-то побормотала, спрятав голову у меня на груди, а я так и остался лежать на спине, обессиленно раскинув ноги и глядя на звезды, блеск которых уже не мог затмить догоревший костер.
«Что я делаю? И почему мне так хорошо? А главное – почему никогда не было вот так вот в стойле?» - мысли бродили у меня в голове и, признаться, были ужасно далеки от порученной мне миссии. Я вдруг начал понимать, что все это время моя жизнь была какой-то неполной, в ней отсутствовал достаточно большой кусок, от которого я сторонился, и который теперь напоминал небрежно закрашенную стену, на которую либо сам перестаешь обращать внимания, либо стараешься не замечать. Но что дальше? Вернуться в стойле и поискать кого-нибудь там, с кем будет настолько же хорошо? Потребовать от врачей какой-нибудь смазки? А вдруг Васс будет против? Или они не одобрят? Вспомнив внимательные, сосредоточенные глаза докторов и смотрительницы, я поежился – нет, этот вариант был совсем не вариант. Не вернусь я туда в этот сезон. Не после всего, что случилось.
Звезды таинственно мерцали в вышине. Потрескивающий костер постепенно угас, и лишь отдельные язычки пробегали по тревожно багровеющим углям. Запах сгоревшего дерева разносился на мили окрест, неподалеку наверняка бродили какие-нибудь жуткие существа, а у нас с собой было лишь несколько ножей да куча металлолома в мешке – так почему было так спокойно на душе? «Подумаем об этом завтра» — так ничего и не решив, я покосился на полосатую сумасшедшую. Спасаясь от ночного холода, она едва ли не с ногами забралась на меня и даже похрапывала, время от времени вздрагивая, и морща тонкие брови. И именно на них, и на складочку между бровями я и смотрел, пока темнота не закрыла мои слипающиеся глаза.
Это был странный сон – не тревожный и не радостный, не печальный и даже почти не страшный. Просто сон – один из тех, которые почему-то запоминаешь на всю свою жизнь. А снилось мне, что мы безнадежно расслабились и не заметили, как три незнакомых пони подошли к почти погасшему костерку. В мерцающем свете углей три закутанные в тряпки фигуры стояли, и решали, что с нами делать. Каждая из них была вооружена каким-нибудь примитивным оружием – копьем с наконечником из зазубренной рыбьей кости, посохом с перышками, раковинами и прочими дикарскими украшениями, не говоря уже о деревянном мече или бите, чья плохо оструганная поверхность топорщилась десятками крупных акульих зубов. Я понимал, что мне следовало проснуться, вскочить, сделать что-нибудь, но увы – я мог лишь смотреть, как троица приблизилась к нашим беззаботно обнявшимся телам, наблюдая за всем со стороны, будто пролетавший мимо пегас. Словно это не надо мной нависали два здоровенных жеребца, чьи глаза угрожающе блестели сквозь прорези наверченной на их головы ткани, а оружие было готово рухнуть на наши ничего не подозревающие тела. И тем страннее было видеть, как третья фигура – кобылья, если я правильно истолковал ту грациозность, с которой она не ходила, но перетекала с одного места на другое – вдруг сделала изящный прыжок, перемахнув через нашу парочку, и угрожающе взмахнула посохом.
Кажется, они спорили о чем-то, возможно, даже кричали – я не слышал ни единого звука, лишь видел движение их ртов, прикрытых разноцветными тряпками. Возможно, просто делили или решали, кого первым следовало убить. Наконец, наспорившись о чем-то, они неохотно кивнули и два жеребца отступили, оставив стоявшую над нами кобылу внимательно разглядывать наши прижавшиеся друг к другу тела. Наконец, она тоже сделала шаг назад и, на прощание, потрясла над нами своим дикарским посохом, рассыпавшим в воздухе россыпь крошечных белых перьев, медленно опустившихся на наши головы, после чего и сама исчезла во мраке.
[Уровень повышен]
[Репутация с фракцией «Стойло» понизилась]
[Репутация с неизвестной фракцией повысилась]
[Получено скрытое достижение: «Что-то кончается, что-то начинается». Колючий кактус или хрупкая ваза? Только от ваших действий зависит, во что превратиться то, что вы схватили, вырвав у Пустоши. [Получен доступ к скрытой цепочке квестов (1\1)].
[Получено скрытое квестовое состояние: «Каприз Пустоши». Вас окружает аура предназначения, но в чем оно заключается – неизвестно ни вам, ни кому-либо другому. Окружающие могут странно реагировать на вас, появляться новые, скрытые варианты в диалогах и случайные встречи во время путешествий по Пустоши].
Им потеря - нам добыча
[ЗАДАНИЕ: В ПРОЦЕССЕ]
[ПРОНИКНОВЕНИЕ, ИЗЪЯТИЕ, ЗАЧИСТКА]
[МЕТЕОСТАНЦИЯ №4. ЗАЧИСТИТЬ. НАЙТИ КООРДИНАТЫ НПЦ «СТОЙЛ-ТЕК». НЕ ПРОЕБАТЬСЯ]
[УРОВЕНЬ УГРОЗЫ: СЛАБЫЙ\УМЕРЕННЫЙ].
Проснулся я от запаха еды. Наверняка это была еда. Что еще, кроме еды, могло так божественно шипеть, скворчать и пощелкивать на сковородке? Запах был необычный – точно не переработанные водоросли или чипсы из отходов. И не улитки. Ненавижу улиток – жаренных, вареных или (брррр!) живых, как их трескает Васс. И что она в этих живых соплях, спрашивается, находит? Этот же запах был сытным и совсем незнакомым, поэтому я решил еще немного полежать, приходя в себя после всего произошедшего и определиться, что вообще тут происходит.
Мне показалось, что если бы чудовища или рейдеры нас нашли, то уж точно не стали бы угощать завтраком. А вот осторожно ощупывать мое тело они бы точно решились, но перед этим наверняка пустили бы в голову парочку пуль – так сказать, для надежности и безопасности, как говаривала мать.
— «Вайхо-о-о…» — негромко протянул где-то рядом знакомый голос, и по моим ребрам скользнула утренняя прохлада, когда прикрывавшее их крыло приподняли чьи-то копыта. Дальше изображать из себя спящего было уже просто глупо, поэтому я присел и, не обращая внимания на отпрянувшую полосатую фигуру, потянулся, при этом, не удержавшись, зевнув. Понятное дело, что выходя на поверхность, нам иногда приходилось подстраиваться под привычки и образ жизни наземников, но я так и не понял, что такого особенного они находят в этих ранних пробуждениях, да и вообще, вся эта чехарда со сменой дня и ночи довольно долго ставила в тупик.
Первой новостью была сковорода – носившая следы старательной, но не слишком умелой чистки, она горделиво возвышалась на треножнике из металлических трубок, в которых я с трудом опознал обгоревшие стволы от рейдерских самопалов. В ней, постреливая в воздух струйками дыма, шкворчала какая-то белая и, как я и подозревал, соплеобразная субстанция, быстро приобретавшая жутковатый белый цвет – ну прямо как вырванный из черепа глаз. Сходство с последним усиливалось из-за парочки плававших в ней желеобразных комков бурого цвета, каждый из которых напоминал радужку без зрачка. Заметив мой остановившийся взгляд, сидевшая рядом полосатка метнулась к костру, но не для того, чтобы вышвырнуть эту гадость, а наоборот – ухватив сковороду за деревянную ручку, она подергала ее над огнем, а затем сыпанула сверху немного пепла и золы от вчерашних углей, вновь принимаясь ловко дергать за ручку, заставляя содержимое с раздраженным шипением подпрыгивать над горячей поверхностью сковороды.
Я вдруг почувствовал подкатывающий к горлу ком тошноты, и лишь нарастающий свист стоявшего там же чайника заставил вскочить, забыв о желании вывернуться наизнанку, да и вообще о том, откуда вообще взялся сам чайник, булькавший у костра.
Ведь лучшего приглашения к завтраку для всяких чудовищ было бы сложно придумать.
— «Мренго-о…» — протянула зебра. Закрыв сковороду помятой крышкой, в которой я с трудом опознал наплечник самодельной брони, принадлежавшей лидеру одной из банд, она сдвинула ее на край очага, после чего снова, с опаской и плохо скрываемым интересом, посмотрела на мой бок – «Веве ни кутока куа вату ванаорука?».
— «Нет» — это было сказано несколько мрачнее, чем я хотел, но на то была своя причина. Думаю, я правильно понял вопрос полосатой сумасшедшей, судя по ее размахивающим передним ногам. С годами чувство злости на вселенскую несправедливость несколько притупилось – Пустошь показала мне, что я родился еще не с самым страшным из ее проклятий на теле! – но разочарование в зеленых глазах вдруг укололо куда больнее, чем я ожидал. Подняв свои обезображенные конечности, я расправил спицы, натянув расположенные между этими длинными и тонкими костями фиолетовые перепонки… после чего, скривившись, демонстративно помахал каждым крылом, заставив те изгибаться, словно резинки – «Увы, нет. Я не способен летать».
Крыло, всеми своими костями жалобно изогнулось, будто сделанное из резины.
Скрывшиеся когда-то в подземных убежищах, не ушли от разложения Пустоши. Они лишь отстрочили его. Но рано или поздно разлагающее дыхание убитого мира просачивается даже в самые глубокие, самые крепкие схроны.
Я не знаю, была ли это одна из болезней, время от времени приносимых с поверхности; ухудшающееся ли качество воды и еды, еще производимых едва дышащим оборудованием стойла, или же радиация, это дыхание Пустоши, которого невозможно избежать. Что бы из этого ни было причиной, я родился таким – «ущербным», по словам Васс, никогда не упускавшей напомнить мне об этом. Со временем, все перегорело, превратилось в пепел и грязь, которые я растоптал и размазал внутри, но все-таки… Да, мне было неприятно это признавать, неприятно показывать, что я калека – но почему-то я не хотел обманывать эту полосатую дурынду, делая вид, что тоже отличный летун, как остальные, вырвавшиеся из заточения в стойле.
Я решил, что пусть уж лучше ко мне относятся с пренебрежением, чем с презрением, когда вскроется мой обман.
— «Хапана?» — не знаю, какое впечатление произвела это демонстрация на зебру, но явно заставила ту задуматься. Думала она, признаться забавно – с полной самоотдачей, присев и сложив копыта на груди, одно из которых подпирало положенный на него подбородок. Морда вся такая хмурая и сосредоточенная, а между пухлых губ виднеется кончик розового языка – ну прямо живая копия статуи Философа, согласно учебникам стойла, украшавшего когда-то площадь перед дворцом в Кантерлоте. Эта задумчивость почему-то показалась мне довольно обидной – уж лучше бы она рассмеялась или дразнилась, как сестра, или пренебрежительно сморщилась, как остальные, поэтому я и сам не заметил, как подхватил изуродованным крылом лежащие у изголовья ножи.
«На каждую выгоду – невыгода. На каждую невыгоду – выгода» — таким, кажется, был мой первый выученный урок.
С глухим стуком, ножи входили в подброшенное поленце, заставляя его вращаться и отлетать все дальше и дальше. Заточка не подвела, ни один не скользнул мимо, хотя с парой последних я налажал, попав не в центр, а с краю, пробив и без того отслаивающуюся кору. Впрочем, кажется, заметил это лишь я и полосатка, при первом блеске железа мгновенно шмыгнувшая за сваленные неподалеку мешки, черно-белой молнией вылетела из своего убежища, бросившись к упавшему чурбачку.
Даже из уродства, как оказалось, можно было извлечь выгоду. Особенно если тебя мотивирует драчунья-сестра, в которую я наловчился кидать самые разные вещи, легко попадая той в лоб даже свисая с потолка атриума или пещеры, куда она любила меня загонять.
— «Иджабу-у…» — протянула она, так и эдак поворачивая полено. Кажется, это снова придало ей пищи для размышлений, но на этот раз раздумья были гораздо короче, и спустя какое-то время, наполненное кряхтением и треском несчастной деревяшки, передо мной легли все пять ножей и кольцо, при виде которого я почувствовал, как кровь приливает к моим щекам. Да и не только к ним, между прочим. Сев напротив, полосатая дурочка вновь кивнула каким-то своим мыслям (ох, не к добру это!), после чего решительно повернула это странное украшение, со скрипом и звонким щелчком, разделившимся на две золотые полоски, одна из которых, со смешной торжественностью, была протянута мне.
«Не понял…».
Взяв предложенное украшение, я непонимающе уставился на зебру. Увидев, что я замешкался, она вновь сделала такие глаза… Ох, Мать Ночи и все твое долготерпение! При виде этих подрагивающих губ и огромных глазищ, готовых наполниться слезами, я обреченно вздохнул и неуверенно потащил его к своему паху.
«Кажется, стереться до голого места можно не только в стойле…».
— «Хапана! Сио хиуйо!» — кажется, я несколько обманулся в своих ожиданиях, и хотя мой дружок уже выползал из своего убежища, копыта зебры остановили мою ногу. Пригнувшись грудью к земле, она без малейшего стеснения вновь пролезла между моих передних ног и, совсем несерьезно хихикнув при виде эдакого приветствия, принялась копошиться внизу живота. Ее черно-белая шея и спина скрыли от меня происходящее, заставив не на шутку обеспокоиться этой возней, хотя вначале мне показалось, что ничего страшного не произошло – «Субири…».
Раздавшийся щелчок и ощущение холодной стали, сдавившей мои бубенцы, заставили меня вскочить, покрываясь холодным потом.
— «Хапа!» — боли не было, и лишь поэтому ножи остались там, куда их положила эта придурковатая полосатка. Опустив голову, я охренело обозрел свою мошонку, на которой теперь красовалось это проклятое кольцо, плотно охватывающее кожицу чуть выше вызывающе торчащих яичек. Слегка прихваченные полосой золота и искорок алых камней, они стали выглядеть не только больше, но даже как-то угрожающе, как мне показалось, солидно покачиваясь под весом эдакого украшения. Подняв голову, я уже открыл было рот, чтобы потребовать снять с меня эту хреновину, иначе… Однако так и остался стоять с глупо распахнутым ртом при виде этой сумасшедшей, прилаживавшей другую половину кольца себе в ухо, попутно пытаясь сдуть непокорную черно-белую прядь, упорно лезущую в глаза. Конечно, следовало наорать на нее, укусить или ударить за такое самоуправство, или хотя бы твердо потребовать убрать это нелепое самодельное украшение (на поверку, оказавшееся не таким уж и грубым, как мне казалось), но… Увы, как считали мои родственники, я был не самой светлой звездочкой на небе, поэтому они точно бы не удивились, увидев, как мое копыто стремительно поднялось, а затем медленно опустилось, и осторожно поправило черно-белую прядь. Странно, от этого незамысловатого жеста полосатая прямо-таки расцвела, и на ее губах (все больше сводивших меня с ума, признаю), появилась довольная улыбка.
Даже не представляю, что могло ее так обрадовать – мое внимание или эти грубые украшения, одно из которых теперь оттягивало ее ухо, а второе — мои бубенцы.
Не знаю, к чему бы все это пришло (или знал, и почему-то не протестовал), но ситуацию разрядил мой свирепо зарычавший живот, напоминавший своему хозяину о той пачке сушеных водорослей с грибами, которые я в него кинул всего… пару суток… назад? Признаться, я совсем потерял счет времени и сообразил о том, что прошло уже несколько ночей (или дней, если вести счет по наземному времени) с тех пор, как я глотал ту почти безвкусную субстанцию, размоченную собственной слюной. К счастью, потерять сознание от голода мне не дали – услышав этот грозный призыв, уже поглаживавшая мой пах полосатка мгновенно отстранилась, на секунду прибив меня к месту взглядом широко распахнутых глаз, после чего радостно поволокла к костру, едва ли не подталкивая под задницу головой.
«О, Мать Ночи и вся твоя утонченность, ну за что это все мне, а?».
Увы, Госпожа не ответила. Она вообще редко ответствует дуракам. А я был дурак, да еще какой, с чем согласился бы всякий житель моего стойла. Ведь я не убежал, не обругал и тем более не ударил эту ушибленную на всю голову кобылу. Даже не покусал, как сделала бы куда более боевая сестра! Вместо этого я, содрогаясь, глядел на белое нечто, все еще тихо шкворчавшее на сковородке. В ответ, нечто глядело на меня, явно не радуясь приближению вилки, неуверенно застывшей над ним.
— «Кула!».
«О, Мать Ночи! Как же не хочется вот так вот глупо умирать!».
— «Хапа вача никусаиди, е-е…» — я не знал, о чем воркует сидящая напротив полосатка, но кажется, таким тоном кобылы стойла разговаривают с капризными жеребятами, не желающими кушать такую замечательную, пресную, а главное, не глядящую тебе в глаза стойловскую еду — «Йум-йум!».
Закрыв глаза, я открыл рот, надеясь не уронить достоинство хотя бы сейчас, перед неминуемой…
«А ведь… вкусно? Да ну, не может быть!».
Оказывается — может, и я не заметил, как заглотал еще несколько кусков, остановившись, когда вилка царапнула дно сковороды.
Увидев, как я с трудом оторвался от странного кушанья и толкаю к ней посудину, зебра отпрянула и отчаянно замотала головой, хотя я видел, как ее глаза не раз и не два возвращались к оставшейся на ней еде. Именно эти взгляды заставили что-то внутри ощетиниться от странного чувства презрения и какого-то иррационального испуга, причем по большей части к самому себе. Для жителей стойл, как я уже понял, концепция голода вообще была чем-то странным и почти нереальным – пусть наша еда, по большей части, и была продуктом глубокой переработки отходов, любой из живущих в стойле с раннего детства приучал себя думать, что чипсы и прочие синтоблюда появлялись из раздатчиков по волшебству, и лишь никогда не черствеющие, но тоже весьма поднадоевшие двухсотлетние тортики выдавались только по праздникам. Впрочем, приготовившая этот завтрак полосатая не отставала и, убедившись в том, что слопав половину сковороды я категорически отказываюсь от продолжения, подталкивая к ней остальное, с не меньшим энтузиазмом схватилась за вилку, после чего еда мгновенно исчезла, словно по волшебству, заставив меня удивленно захлопать глазами.
Может, какая-нибудь таинственная магия этих полосатых земнопони?
В общем, завтрак получился просто отменным, ведь, признаться, подобной вкусноты я не пробовал со времен моего первого морковного тортика. Буквально сметя все, что оставалось на сковородке, зебра схватила ее, и вместе с вилками отправилась к ближайшему кусту, где и принялась зачем-то ее зарывать, закидывая влажным песком. Для чего – спрашивать я не решился, скорее страшась получить на это ответ, чем действительно желая узнать, что это был за странный обряд полосатых. Тем более, что время перевалило далеко за полдень и следовало поторапливаться, поэтому я решил оставить зебру в покое (не шумит – уже хорошо), чем бы там она ни развлекалась, и приступил к вдумчивому потрошению повозки, с помощью оторванной от борта доски вываливая землю с навозом в поисках еще чего-нибудь интересного.
Интересное не преминуло найтись и вскоре я подтащил к очагу здоровый мешок железяк. Внутри него обнаружилось все то оружие, из которого, еще несколько дней назад, члены банд увлеченно палили в меня и друг в друга. Эта операция и в самом деле удалась, и я даже чуть-чуть возгордился, когда вспомнил, как продумывал все шаги, как распространял слухи и понемногу сгонял их к месту гибели, «случайно» отпустив нескольких мобстеров, побежавших докладывать своим главарям о том, что их конкуренты решили встретиться в старых развалинах колледжа. Впрочем, гордость длилась не долго, стоило лишь мне вспомнить о том, чем закончилась эта операция, больше похожая на авантюру, однако, странное дело, я нисколько не приуныл, а даже начал мурлыкать себе что-то под нос, разбирая старое, изношенное оружие и броню. Кто бы ни собирал весь этот хлам, к делу он подошел обстоятельно, снимая с тел все, что было не прибито и привинчено хотя бы на четыре болта. Впрочем, о личности этого обстоятельного мусорщика я начал догадываться, особенно после того, как заметил, с каким упорством за мной следили зеленые глаза полосатки, все еще прятавшейся за кустом. Почему она оказалась там одна? Каким образом узнала о происходившем побоище? Где были остальные ее соплеменники, или как там назывались группы зебр, кочующих по землям давно поверженного врага? Эти мысли заняли меня настолько, что я не заметил, как их непосредственная причина бросила надраивать сковороду, и уже какое-то время сидела возле меня, с интересом глядя на мои потуги рассортировать порядком потасканный огнестрел. Заметив растущую кучу того, что я определил как ненужное, она подсела к ней и начала ковыряться в ржавом металлоломе, выискивая в нем приклады от ружей, в одном из которых, наконец, обнаружился пенал с масленкой, отверткой и парой ключей. Признаться, это было для меня неожиданностью, как, впрочем, и для его прошлых владельцев, о чем говорило немалое количество скопившейся вокруг него грязи. Радостно хлопнув копытами, полосатая торжествующе посмотрела на меня и, убедившись в том, что я внимательно наблюдаю за ее действиями, принялась соединять разобранные детали, выискивая среди них наименее ржавые, соединяя их одну с другой. Это получалось у нее очень ловко, хотя я и не сразу понял принцип, по которому она разбирала самодельные пистолеты и самострелы на части, некоторые из которых откладывала в сторонку, в то время как самые ржавые и гнутые отправлялись в мешок. Я вообще не был фанатом всех этих громыхающих штук, из которых жаловал разве что пулеметы из-за плотности создаваемого ими огня – мне больше нравилось сходиться с жертвой вплотную, глаза в глаза, и видеть, как жизнь эти самые глаза покидает, чтобы ощущать вкус и запах ее крови…
Вздрогнув, я понял, что замечтался и поспешно схватился за отброшенный нож, по мнению полосатой, достойный разве что кучи с металлоломом, в которую она отсортировывала все, по ее мнению, не пригодное для дальнейшего использования. Не знаю, где она такому научилась, но все же не стал ей мешать превращать кучу оружия в другую кучку, поменьше, в то время как я выгребал из обеих все то, что имело лезвие или что-то похожее на него. Похоже, белое оружие эта полудурочная делила по принципу «сверкает – значит хорошее», хотя большая часть таких ножей была просто полосками кое-как заточенной и небрежно отполированной стали, даже на мой непритязательный взгляд. Кое-как отсортировав полный мусор от неполного, я нашел несколько приемлемого качества ножей, которые решил использовать как метательные из-за небольших рукоятей, и занялся их правкой на ближайшем камне с достаточно плоской вершиной. За ними последовали тесаки и, наконец, здоровенный ножище с толстой деревянной рукоятью, широким лезвием с хищно загнутым острием и устрашающего вида зубцами насечки на обухе, просто кричавшими об эквестрийском происхождении этого монстра. Хоть и тронутый ржавчиной, он был тяжел и крепок, всем своим видом напоминая земнопони, когда-то нежно любивших такого вида ножи. Кое-как соскребя с оружия ржавчину, я как мог рассовал их в петли ременной сбруи, после чего отправился проверять, как идут дела у полосатой безумицы, с сопением оттиравшей с металла ржавчину и налипшую грязь. Как и следовало ожидать, дела шли не очень, и после вдумчивого перебора ей удалось собрать не так уж и много оружия, которое можно было бы взять с собой. Остальное отправилось в общую кучу железа, годного разве что на переплавку, если бы кому-нибудь на Пустоши пришла в голову подобная блажь. Однако моя попытка забрыкать этот металлолом под телегу, чтобы его там никто и никогда не нашел, натолкнулся на сопротивление полосатой – совсем потерявшая страх и, наверное, совесть, кобыла отчаянно сопротивлялась моему желанию избавиться от лишнего груза, пока, наконец, не сгребла все эти милые ее сердцу железочки в старый мешок, на который, в конце концов, и уселась, вытаращив на меня свои зеленые гляделки.
— «Ну, вот и что ты будешь с нею делать?» — пробормотал я, морщась и потирая висок от ощущения мысли, снова пришедшей в голову, причем совершенно без приглашения. И вот чего такого смешного я сказал?
«Ну вот что ты до нее домотался? Оставь этой дурочке ее цацки, и не морщи над чужими проблемами собственные мозги».
«Угу. А кто же тогда это все потащит? Эта сопля?».
«А вот тут, дружок, ты, как всегда, не прав» — веселье исчезло, и мысль снова лязгала сталью, как наш сержант Блум, распекавший очередного неудачника, попавшегося на злостном нерадении – «Запомни: в армии инициатива всегда ебет инициатора! Причем не в том смысле, каком ты сейчас подумал, маленький извращенец!».
«Жалко же…».
«Жалко будет, если она погибнет, и тебя утащит вслед за собой! Думаешь, она просто так тут шарится, одна-одинешенька, по этой помойке?».
«Не думаю, и думать не хочу!» — мысленно отрезал я, со вздохом поднимаясь на ноги. Сидевшая напротив полосатка тоже вскочила и, увидев, как я забрасываю на спину мешок с более-менее пригодным к использованию барахлом, с готовностью полезла под свой, с кряхтением навьючивая на себя тяжело гремящий тюк с металлоломом и, кажется, даже не подозревая о том, что над ней уже нависло моё карающее копыто.
— «Пригнись!» — не знаю, чего она снова так испугалась, сжавшись в один полосатый комочек при виде занесенной над нею ноги. Что я ее снова ударю, быть может? Но для меня в тот миг была важнее та здоровенная хрень, которая приближалась к нам из-за кустов, выдавая себя здоровенным хвостом, маячившим над пожухлыми ветками. Состоящий из заходящих один за другой бурых сегментов, он заканчивался шарообразным наростом с крайне неприятным на вид крюком, на конце которого я разглядел подозрительно сверкавшую каплю. Именно она и привлекла мое внимание, заставив опустить копыто на голову зебры, прижимая ее к земле, чтобы получить возможность метнуть в приближающуюся вражину хотя бы пару ножей.
— «Да чтоб ты сдохла, тварюга!» — от души пожелал я здоровенному существу, выбежавшему из-за куста. Именно выбежавшему – габаритами не уступавшая повозке, она ловко передвигалась на восьми суставчатых ногах, как-то очень мерзко и вразнобой топотавших по подсохшей грязи, воздев над собой заднюю часть тела, без предупреждения переходившую в жирный хвост с насторожившим меня крюком. Впрочем, здоровенные клешни, нацелившиеся в мою сторону, показались мне не менее опасными, поэтому я постарался как можно быстрее сбросить со спины сумки, прикрыв ими ойкнувшую от неожиданности полосатку, после чего отскочил подальше, готовясь в любой момент задать стрекоча.
Не знаю, что это была за тварюга такая, но у меня вдруг возникли некоторые мысли о том, откуда мог взяться наш завтрак.
Как бы то ни было, эта насекомая дрянь прибежала сюда не просто так, а судя по жадно блестевшим глазам, похожим на две стекляшки, выступавшие по бокам головы, теперь уже она собиралась позавтракать, и я знал, кто же будет в ее меню.
«Бей по ногам. Или в глаза, если сумеешь» — напряженная и мрачная мысль появилась абсолютно некстати. Ну, по крайней мере, я так подумал в тот момент, зачарованно глядя на морду чудовища, на которой обнаружилась еще одна пара клешней, между которыми чернела смрадная щель носа – «Не прыгай на спину, он только этого и ждет, чтобы жалом пырнуть».
— «Да я и не собирался…».
«Угу. Другим расскажешь» — еще один нож вылетел из разогнувшегося крыла, но, как и первые два, лишь царапнул твердую шкуру, оставив на ней едва заметную полосу – «И это не шкура. Это хитин – смесь кожи и кости».
— «И мне это прямо сейчас необходимо узнать?!» — пробормотал я, все быстрее пятясь мимо телеги, прочь от мешков и спрятавшейся под ними зебры, уводя за собой преследующую меня тварь. Весь ее облик походил на какого-то промышленного робота, усиливая это впечатление многосуставными конечностями с клешнями, не говоря уже о движениях, больше похожих на движения какого-то механизма. Механизма, тем не менее, шустрого и смертельно опасного, в чем я смог убедиться, когда стремительно рванувшаяся вперед клешня едва не снесла мне голову с шеи, лишь по счастливой случайности наткнувшись на тележный борт. Еще два ножа отправились в ноги, но лишь один попал в сустав, заклинив задергавшуюся конечность в полуразогнутом положении, не слишком заметно замедлив эдакую тварь.
«Молодец. Только в одну сторону, понял? Бей с одной стороны!».
— «Я… Не успею…».
«Надо. Старайся» — мрачно и несколько напряженно подумалось у меня в голове. Ирония и нахальство пропали, оставив лишь напряженную сосредоточенность, подхлестывающую, словно розга – «Может, у тебя меч где-то припрятан?».
— «Нет!» — отскочив еще дальше, я оступился, и кубарем покатился по склону, мечтая лишь об одном – чтобы не закружилась голова. Иначе…
«Вставай! Не лежи!» — рыкнуло внутри, но я и сам не нуждался в предупреждениях, вновь вскакивая на саднящие ноги. Где-то внутри родилась и умерла гаденькая мыслишка о том, что преследующая меня тварюга могла бы и обратить свое внимание на полосатую дуру, отстав на какое-то время от меня, но тотчас же была растоптана – я еще не опустился настолько, чтобы… Придумать самооправдание мне не дали, и не успел я вскочить, как передо мной уже замаячила мерзкая рожа чудовищного насекомого, в которую полетели последние остававшиеся у меня ножи.
Увы, это не произвело на него того впечатления, на которое я рассчитывал, но хотя бы заставили отскочить, скребя по земле изуродованной лапой.
«Нужно что-то придумать. Нужно что-то…» — медленно отступая, лихорадочно думал я. Медленно – потому что не мог заставить себя повернуться спиной к этой дряни, от вида клешней которой меня бросало в пот и непроизвольную дрожь. Никогда не считал себя слабовольной истеричкой, но такая вот хрень, я уверен, произвела бы впечатление даже на нашего сержанта, от помощи которого я бы не отказался в этот момент. Да что там не отказался – я был готов проползти на пузе до самого стойла, где обнимать его за ноги до тех пор, пока он не согласиться отправиться туда, где живут подобные страхопонины, и выжечь их гнездо дотла. Увы, ни Блума, ни кого-то еще вокруг не наблюдалось, а если бы они и были неподалеку, то ничем себя не обнаруживали и с интересом глядели на разворачивавшуюся трагедию, для кого-то являвшуюся просто завтраком. Отступая все дальше и дальше, я машинально переступил через что-то твердое, попавшееся под копыто, и лишь по счастливой случайности опустил глаза на то, что вначале принял за какую-то железяку, валявшуюся на земле…
— «Да штоб меня!».
«Ну ничего ж себе».
— «Точно!» — времени обдумывать повороты судьбы просто не было, как не было времени и желания привередничать, хватая ртом грязный, воняющий чем-то кислым десятимиллиметровый пистолет. В тот миг он показался мне какой-то копытной мортиркой, но надвигавшаяся на меня смерть в виде щелкающего клешнями чудовища не оставляла ни времени, ни выбора на раздумья, чей же это был пистолет. Впрочем, чьим бы он ни был, сделавшие его пони знали свое дело. Знали и любили, как мне показалось, когда пистолет сильно, но достаточно мягко толкнулся мне в рот, с грохотом посылая первую пулю в резво скакнувшего вперед монстра.
«В сочленения клешней бей!».
«А вот хрен!» — я не знал, сколько патронов оставалось в магазине этого чудовища, поэтому побоялся рисковать, попытавшись резким прыжком уйти в сторону. Увы, эта гадина хоть и двигалась как робот, но делала это как очень и очень быстрый робот, поэтому мой маневр привел лишь к тому, что я чуть не лишился кисточек на ушах, когда над ними щелкнула одна из клешней.
«Идиот! Вперед!» — краем глаза я видел, как сбоку приближается что-то неимоверно быстрое и понимал, что ни назад, ни в сторону отскочить уже не успею. Умом понимал, но тело еще надеялось, еще хотело жить, причем долго и счастливо, поэтому просто орало на меня, мыслями и движениями мышц бросая вперед, прямо под бок этому паукообразному существу. Очутившись между клешней и передней лапой чудовища, я в полной мере осознал, что такое быть запертым в стиральной машине – меня крутило и мотало, пока мерзкая тварь вертелась на месте, то пытаясь оттолкнуть меня прочь лихорадочным движением задних ног, то принимаясь все сильнее прижимать к себе вывернутым сегментом клешни. Целиться в таких условиях было практически невозможно, поэтому я почти с благодарностью почувствовал пришедшую в голову, новую мысль.
«Целься между тораксом и карапаксом!».
«Че-его?!».
«Вот же ишак непонятливый! Между верхним и нижним бронелистом!» — буквально прозвенело в голове. Скосив глаза в сторону, я увидел достаточно большую полосу незащищенной плоти, словно начинка из куска торта, выступавшей между массивными костяными щитками, к которой и постарался прижать пистолет – «Чуть левее! В середину и вверх немного прицелься! Эй, ты где вообще середина, представляешь? Ну, вот…».
БАХ! БАХ! БАХ! Клац…
Три выстрела раздались как один, когда, повинуясь не слишком сильному движению языка, пистолет буквально выплюнул три оставшихся патрона, послав пули куда-то внутрь вздрогнувшего существа, а гильзы – прямо мне в щеку, когда те отскочили от прочной шкуры чудовища. На секунду остановившись, оно вдруг перекатилось на спину и задергалось, будто припадочное, сгибая и разгибая тело, упакованное в костяную броню. Наконец, оно постепенно утихло, и только страшные клешни медленно сжимались и разжимались в такт пощелкивающей задней ноге, стучавшей по какой-то железяке.
Рухнув на попу, я даже не потрудился узнать, что же именно еще могло здесь валяться, решив, что даже если это была и мина, то вставать и куда-то бежать у меня просто не было сил.
«Как… Откуда…».
«Все существа созданы по одному принципу. Поэтому если у него есть голова – то там будет и мозг. Пусть даже головогрудь, как в данном случае – но и там найдется место мозгу. Или хотя бы напоминающему его межушному ганглию, как у одного моего знакомого дурачка».
Пока я решал, обидеться мне на это, или не стоит, из-за свернувшейся туши показалась знакомая полосатая морда, в зубах которой был зажат один из ножей – самый страшный, с зазубринами, конечно же. Очевидный выбор любого неофита ближнего боя. Похоже, именно она и стучала им по задней ноге чудовища, то ли пытаясь отрезать ее, для чего, по моим прикидкам, ей понадобилось бы не более пары-тройки лет, либо и в самом деле отвлечь его от меня. Увидев, что я, увы, не разорван на части и не свисаю из пасти убитого монстра, она непритворно огорчилась – иначе зачем бы ей тогда бежать ко мне с криками «Бвана!» и «Эурипус!»? Приблизившись, она вдруг затормозила, всеми копытами упершись в брызнувшую из-под них землю и уселась на круп, смущенно постукивая друг о друга копытами передних ног.
— «Унаумизма, бвана?» — пробормотала она, когда я подошел к ней, и громко ойкнула, когда мое копыто с глухим стуком хлопнуло ее по темечку, после чего снова начала трясти головой вверх и вниз, припадая грудью к земле – «Ау! Самахани! Нилиогопа сана, бвана!».
«Ох, ну какая-же дура».
«Вот-вот. Поэтому…».
«Моя дура!» — я сам не знал, откуда родилась эта мысль. Она просто возникла где-то внутри, и вдруг заполнила все мое существо, заставив злобно ощериться, чуть ли не до судорог напугав полосатую кобылу, прижавшуюся к земле. Ухватив ее зубами за шкирку, я приподнял довольно тяжелую полосатку, прижимая к себе, словно кто-то и в самом деле пытался ее отобрать – «Моя! Ясно?!».
— «Своеобразно» — хмыкнуло внутри, когда я всматривался в вытаращенные на меня глаза цвета яркого изумруда – «А ты смотрю, и в самом деле еще тот собственник, как и вся родня. Чужого, мол, не надо, но и то, что попало в копыта, хрен отберешь. Ну и что ты теперь будешь с ней… Ох, не надо было спрашивать!».
В самом деле, лучше было бы не задавать подобных вопросов. Лучше было бы не появляться этому насекомоподобному чудищу, все еще дергавшему в агонии своими клешнями. Лучше было не встречаться мне с этим караваном, тихо, как побитому лютоволку, вернувшись домой. Лучше было бы не попадаться в ту ловушку с обрушившимся от взрыва балконом. Лучше было бы не… Но нет, тогда бы у меня была прежняя жизнь, в которой все было отмеряно, взвешено и предопределено. В которой я прятался бы от Васс по углам стойла, ходил в патрули, с умным видом сидел на почетном месте для нашей семьи, слушая разглагольствования смотрителей, и день за днем, понемногу, превращался бы в деда, пока, наконец, не занял бы его место возле терминала связи, чтобы бухтеть на всех, кто оказывался неподалеку, вслушиваясь в эфир. И уж точно не вырезал вооруженных бандитов, не обращал в бегство героев, и не побеждал чудовищных насекомых, на тушу одного из которых я рывком забросил свою добычу.
«Добычу. Свою добычу!» — эта простая мысль, оформившаяся в слова, подействовала на меня как детонатор на хорошо сохранившуюся гранату, воспламеняя и заставляя отбросить все волновавшие до этого мысли, оставляя необоримое, неподъемное желание взять то, что мне теперь принадлежало. Не обращая на зажатый в зубах кобылы довольно жуткого вида нож, я перевернул ее на спину и, тяжело дыша, навис над сжавшейся в комочек полосаткой, ощущая, что еще немного – и просто лопну от распирающего меня огня, бушевавшего где-то внутри. Хотя она не очень-то сопротивлялась, но все же мне пришлось немного поработать языком, как в прошлую ночь, чтобы снова увидеть ту розовую бусину у нее под хвостом, наконец, выглянувшую из своей раковины с черными створками и лишь потом, наконец, ощутить волнующее скольжение по чьей-то горячей утробе. Не знаю, как и зачем я вообще решил взять ее в этой позе, но вид ее тела, вздрагивавшего подо мной от каждого моего толчка; беспомощно распяленных в разные стороны ног, приоткрытого рта и испуганных глаз, смотревших на меня со странной смесью страха, восторга и удовольствия, доводил меня до исступления, лишь усиливавшегося от остаточных конвульсий, изредка пробегавших по туше лежавшего под нами чудовища. На этот раз я не был осторожен и аккуратен – я был груб, требователен и ненасытен, лишь краем сознания отмечая посторонние звуки, разносившиеся по Пустоши, слишком занятый тем, что с довольным рычанием вглядывался в метавшуюся подо мною добычу, то закатывавшую глаза, то пытавшуюся что-то пищать, пока я не затыкал ее рот поцелуями. Нож, вместо того, чтобы вонзиться мне в грудь или шею, был благополучно забыт и валялся неподалеку, и его присутствие, несмотря на прижатые к брюху чудовища ноги кобылы, только добавляло остроты во все происходящее.
Наконец, мокрые и задыхающиеся, мы с трудом сползли с мертвой туши, и еще долго восстанавливали дыхание, прижавшись друг к другу. Главным образом прижимал я, но странное дело, полосатая совершенно не сопротивлялась, и только сильнее вжималась спиной в мой живот, мелко подрагивая под порывами ветра.
Мне почему-то хотелось на него зарычать – ишь, посмел покуситься на мою собственность!
«Пресветлое дерьмо, что ж такое в голову-то лезет?».
— «Б-бвана?» — кажется, я все-таки не смог сдержать в себе негодующий рык, а может, она просто почувствовала вибрацию, прокатившуюся по моему горлу до самой груди. Задрав голову, она вперила в меня свои изумрудные глазюки, сверкавшие, словно драгоценные камни, но тотчас же пригнулась, прижав уши, когда мое копыто снова стукнуло ее по голове – «Бва…».
— «Эребус» — строго нахмурившись, буркнул я. Увы, понимания в вытаращенных глазах это не прибавило, поэтому пришлось посадить это дитя Пустоши перед собой и медленно, по слогам, произнести – «Э-ре-бус. Понимаешь? Повтори».
— «Эур-ри-и…».
— «Эребус!».
— «Эр-р-р…».
— «Блядь!».
— «Цви-ирп…».
— «Кажется, ты непрошибаемая» — вздохнул я, после чего все же почесал полосатую за уныло опустившимися ушами, чего той оказалось достаточно, чтобы перестать дуться, уныло пуская носом пузыри. Похоже, что существом она была довольно простым, хотя от этого не менее для меня опасным, поэтому я решил пока не спешить, и плотно контролировать все ее телодвижения, особенно со здоровенным ножом, который с хрустом вонзился в основание хвоста сдохшего чудища. Поняв, что безумная полосатая пони нашла себе очередное занятие, способное отвлечь ее на какое-то время, я решил внимательнее рассмотреть доставшийся мне пистолет – это было просто чудо, что героиня выронила его, когда вырубилась после взрыва гранаты. Увы, патроны выронить она явно забыла, поэтому мне оставалось лишь грустно разглядывать, ощупывать и даже обнюхивать находку. В отличие от других пистолетов, это оружие поражало как своими размерами, так и количеством разных блоков непонятного назначения, объединённых в одно целое с рамкой и затвором, увеличивавших и без того немалые его габариты, делая похожим на какую-то укороченную винтовку. Отчасти в этом был виноват компенсатор, удлинявший ствол почти на копыто, отчасти – непонятный мне блок, закрывавший курок, отчего задняя часть пистолета, когда я держал его в зубах, прижималась к щеке. Как бы то ни было, работать им наверняка было очень удобно, а еще я чувствовал что-то, что никак не мог сформулировать для себя точно, но ощущавшееся как чувство надежности, исходившее от этого нелегкого пистолета, для своего веса имевшего очень мягкий ход спускового крючка. Многие металлические детали были украшены тонкими накладками из полированного, потемневшего от времени дерева, а на затворе красовалась гравировка с названием: «Гордость».
«Что ж, пусть будет Гордость».
Вначале я хотел избавиться от всего, что принадлежало исчезнувшей героине, но теперь мне почему-то совершенно расхотелось расставаться с этим оружием. Здоровенный ствол с немаленькими нарезами внушал уважение, как калибр этого чудовища – было просто чудом, что я выжил, пускай владелица и использовала для попытки убийства моей скромной персоны другое оружие, хоть и с тем же калибром. Я до сих пор помню тот пистолет – он был короче и массивнее, напоминая формой кирпич и как знать, не могла ли она работать ими в паре. Я слышал, что сильные единороги способны и не на такое, поэтому еще раз пообещал себе держаться подальше от всяких героев, после чего, засунув пистолет в одну из петель сбруи, отправился проверять, что там делает это полосатое чудовище.
Оказалось, что сделать оно успело не так уж и мало, поэтому мои мешки стали еще тяжелее, когда в них отправилось белесое [мясо радскорпиона], [яйца радскорпиона] и [ядовитая железа радскорпиона], как определил эту гадость пип-бак, попутно подтверждая разгадку появления завтрака. И где, спрашивается, она успела найти гнездо или нору этого существа… Измазавшаяся в какой-то голубоватой субстанции, зебра облегченно перевела дух и лишь удивленно захлопала глазами, увидев, как я навьючиваю на себя набитые вещами тюки. Не знаю, что она там себе думала – может, и в самом деле решила остаться тут жить? – но лично я торчать в этом месте больше не собирался. Было настоящим чудом, что сюда еще не прискакали любители легкой наживы, будь то рейдеры, чудовища или просто проходившие мимо любопытствующие, не брезговавшие улучшить свою жизнь за счет остальных. Простонав себе под нос что-то неприятное (скорее всего, про меня), полосатая тяжело вздохнула и снова отправилась за мешком со своим металлоломом, игнорируя мои знаки и раздраженный храп. Что ж, не такой объемный как пара моих, он все-таки был гораздо тяжелее, поэтому скорость нашего путешествия очень быстро упала до уровня беременного радтаракана, с которой мы и ползли сначала до Закатного шоссе, а затем уже по нему, время от времени сходя с разбитого асфальта, завидев приближающиеся повозки. Почему? Да потому что после встречи с Горлорезами я заподозрил, что все эти караваны зачастую являются прикрытием для перемещения имущества банд, в чем смог удостовериться уже к вечеру, когда услышал раскатистые выстрелы впереди. Один такой вот «караван» из десятка вооруженных пони при трех браминах окружил нескольких путешественников, чей вид был донельзя похож на наш – те же мешки, то же утомленное выражение морд, та же запыленная шерсть и одежда, больше похожая на рванину. Спрятавшись за кустами, мы увидели, как их разговор вдруг оборвался на самом неожиданном месте, когда отступивший от споривших о чем-то с ним бедолаг караванщик вдруг выхватил короткое ружье-обрез, и с грохотом снес голову ближайшему земнопони. Это послужило сигналом для остальных и, спустя пару минут, все было кончено – обобрав трупы, бандиты бросили их на шоссе, напоследок сломав даже убогие тачки, а их содержимое покидав на собственные телеги, после чего, радостно переговариваясь, отправились дальше, в сторону Скотного Двора, громко рассуждая о том, что еще парочка таких вот встреч – и эту поездку можно считать окупившейся.
После такого моего уважения к этому месту заметно поубавилось, и если те пони, которых я считал едва ли не солью земли, ведут себя точно так же…
«Что ж, если сподобится Госпожа, то в следующий раз я не буду искать себе цели где-то еще».
«Им потеря – нам прибыток». Кажется, вся Пустошь жила этой фразой – одной из нескольких, в правоте которых я убеждался день за днем. Порванное, испачканное кровью тряпье оказалось очень кстати, и пусть мы мало чем отличались от остальных рейдеров, забрав последнее с трупов, но нам хотя бы хватило совести оттащить их подальше от трассы, сложив под ближайшим кустом. Я не знал этих пони, и не собирался копать им могилу, стирая копыта – да и чем? Ножом? Набросив на себя старые балахоны, наименее запачканные в крови и грязи, мы постарались уйти как можно дальше от места побоища; я – потому что не знал, кого еще может принести на звук выстрелов, и не окажемся ли мы следующими под этим кустом, а зебра… Ну, наверное, она лучше меня это знала и заметно дергалась, пока мы не отошли на приличное расстояние от места убийства.
Расплатой за мародерство стала ночь, проведенная в холодной темноте. Огонь зажигать не стали, боясь привлечь внимание какого-нибудь «каравана», поэтому порядком продрогли — по крайней мере я, ведь утром обнаружилось что, спасаясь от холода, полосатка забралась на меня всеми четырьмя ногами. Так что выгребся я из сложенных гнездом мешков порядком помятый и не выспавшийся, и лишь небольшая разминка позволила кое-как прийти в себя. Немного оправившийся, живот требовательно квакал, однако вместо завтрака получил мысленный приказ заткнуться и не позорить перед представителем самых заклятых врагов моей погибшей страны. Заклятый враг душераздирающе зевал, бурчал что-то по-иностранному и, трясясь от утренней прохлады, пытался закутаться в потасканное тряпье – в общем, подрывал авторитет своей враждебной державы, как только мог. Увидев, как я потягиваюсь, выгибая спину и вытягивая то одну, то другую задние ноги, она зачем-то спряталась за мешки, и уже оттуда наблюдала за мной своими вытаращенными зелеными гляделками, когда думала, что я за ней не наблюдаю.
Зебры странные. Честное слово.
Впрочем, какие бы мысли ни бродили в этой черно-белой головке, я понял, что способа выбить их оттуда лучше, чем физические нагрузки, будет сложно найти. Увидев, как я опять навешиваю на себя мешки, она со стоном взвалила на себя свою поклажу, едва не перевернувшись под ее весом на бок, после чего с бодрым видом порысила за мной. Бодрый вид этот сохранялся не слишком долго, и вскоре сменился унылой побежкой «хромой кротокрыс», как называл ее наш сержант, которой хватило на несколько миль, после чего упорная идиотка все-таки выдохлась, и уже просто еле ползла. Пыхтя и причитая, она плелась вслед за мной, не подозревая, что я прислушиваюсь к ее шагам, становившимся все более неуверенными, пока не услышал, как она рухнула, со звяканьем исчезнув под своим здоровенным мешком.
«Ну что ты будешь с ней делать…».
«Ну, а я-то откуда знаю? Твоя ж зверушка. Или это не ты недавно орал, что найдешь ей применение?» — издевательски прошелестело в голове. Не сообразив, что ответить на эти дешевые подначки, я покраснел, развернулся и поплелся выскребать эту полосатую несуразину из-под ее драгоценного металлолома. Освободившись от придавившего ее груза, зебра попыталась бодро вскочить и даже ковыляла за мной какое-то время, пока снова не рухнула, споткнувшись о корень, торчавший из пыльной земли. В общем, до самого привала мне пришлось нести на себе не только мешки, но и эту полосатую бестолочь, даже у меня на спине, с ослиным упорством, цеплявшуюся за свой драгоценный мешок.
Странно, но если раньше меня бы взбесило такое упрямство, то теперь я вдруг понял, что остаюсь совершенно спокойным, со стоицизмом древних единорогов таща на себе весь этот груз полосатой глупости и металла.
Так прошел еще один день. Несмотря на то, что в прошлый раз дорога заняла у меня всего день или чуть больше, на этот раз я брел куда медленнее, теперь уже сам уступая дорогу разным караванам, да и просто подозрительно выглядящим пони. И если благодаря моей разыгравшейся паранойе мы остались живы, то благодаря предусмотрительности полосатой дурочки — добрались до места, не отощав от голода. Признаться, иногда я завидовал обычным пони, способным поститься без особого вреда для себя по несколько дней – увы, моя физиология таких фокусов не допускала, если верить врачам стойла, поэтому я очень быстро заслужил прозвище «маленький проглот». Так что я даже не представляю, как я продержался несколько дней на сухом пайке из водорослей, пока не встретил эту зебру – мясо радскорпиона, хоть и отвратительное на вкус, в ее похлебке превратилось в настоящий деликатес, который я, с урчанием, уничтожал. Отлежав бока на покоившихся на моей спине мешках, она резво спрыгивала с меня, когда я без сил падал для недолгого привала, и сама разводила костер, на котором, вскоре, начинала шкворчать или булькать еда.
Я сделал забавное наблюдение – кажется, ей доставляло удовольствие смотреть, как я жадно вгрызаюсь в зажаренное мясо монстра, или уминаю ее похлебку. Уж не знаю, как она отличала одни корешки от других – наверное, это была какая-то особенная, ритуальная магия этих полосатых – но вроде бы мы ни разу не отравились, и сделали привал перед последним броском, уже видя вдали огни здоровенного здания, расположившись рядом со сломанным и разграбленным фургоном. Не знаю, каким чудом он оказался на этом холме, с обрыва которого было видно шоссе и огромное поле растрескавшегося асфальта, предварявшего вход в Мегамарт. Оно было покрыто кучами сломанных небесных экипажей, простых повозок и другого металлолома. Само здание имело форму квадрата, но даже несмотря на сгущавшиеся сумерки я видел четыре монструозных пулеметных турели на его углах, грозно двигавшимися стволами контролируя сектора обстрела. Даже с такого расстояния, в полумраке, была видна большая светящаяся вывеска «Мегамарт. Пристанище Искателей».
Похоже, мы были на месте.
— «Унафана биви, бвана?» — заинтересовалась зебра, увидев, как я сдираю с железных дуг, возвышавшихся над бортами фургона, остатки прикрывавшего его полотна. Дырявое, порядком потрепанное временем и непогодой, оно было еще достаточно крепким для того, чтобы послужить мне каким-никаким, а укрытием от яркого света, а еще – разных любопытных взглядов. Я не был уверен, что такие, как мы, еще встречаются в постъядерном мире и поэтому, ведомый предостережениями родителей, решил поберечься от излишнего внимания окружающих.
Пустошь, знаете ли, не слишком благоволит кому-то заметному, или как-то выделяющемуся из толпы.
— «Эребус. Сколько раз тебе еще повторять?» — проворчал я, с помощью ножа стараясь нарезать из полотна как можно более ровные полосы, по ходу работы прикидывая, какими должны быть их ширина из размер. Услышав мой голос, полосатая снова склонила голову вбок, будто пытаясь понять, о чем идет речь. А может, и вправду пыталась – кто знает этих полосатых маньяков…
— «Эрип-пус».
— «Слава Презвездной» — подняв глаза, я задумался, чем бы поощрить и закрепить этот удачный опыт по надругательству над языком, а затем потянулся к полосатой, коснувшись копытом груди – «А ты – Зухраспина…».
— «Зурихаиниматикориманахапалохейла! Ва».
— «Никаких «ва»! Уже поздно» — замахал копытами я, представив, что будет со мной после еще одной бессонной ночи. Да и эта хрень на мошонке начинала натирать, хотя и не так сильно обращала на себя, как раньше. Вот еще, придумали свои туземные ритуалы на мою голову… — «Значит, Зухираинима…».
— «Зурихаиниматикориманахапалохейла!».
— «Зу… Короче, Зури».
— «Хапана! Сио Зури – Зурихаиниматикориманахапалохейла!».
— «Зури. Ясно?» — отрезал я, показав клык, и с намеком проводя ножом по старой ткани. Впечатлившись, полосатая снова сделала глаза плошками и тихонько сидела возле костерка. Дававший больше дыма, чем света, он мне почти не мешал, поэтому ткань я нарезал достаточно быстро, но затем дело застопорилось и, вместо того, чтобы спать, я так и вертел эти полоски в разные стороны, прикидывая, что лучше будет прикрыть – ноги, тело или голову.
— «Хапана сивьйо, бва… Эрип-пус» — как ни странно, эта полосатка оказалась достаточно обучаемой для того, чтобы не забыть выученное слово в течение десяти минут, чего нельзя было заподозрить при таких-то огромных глазах, по-видимому, занимавших большую часть этой настырной черепушки. Хотя и очень красивых. Долго глядев, как я извращаюсь в наматывании на себя всех оставшихся у нас тряпок, она не вытерпела и, пересев поближе ко мне, принялась накручивать на меня полосы ткани, начиная с ног, для которых выбирала те, что поуже и покороче, затем перешла на туловище, закончив головой, на которой, из остатков материи, соорудила что-то похожее на дромадский тюрбан, каким он был изображен на картинках учебников. Я даже представить себе не мог, где она могла такому вот научиться, и даже открыл рот для того, чтобы это спросить, но вдруг остановился, вспомнив кое-что, еще недавно увиденное во сне. Что-то похожее было на головах этих странных пришельцев, стоявших над нашими спящими телами – за всем этим крылась какая-то тайна, но в чем она заключалась, я просто не представлял. Поломав над этим голову целый десяток минут или чуть больше, я не выдержал и попросту рухнул на землю, нагревшуюся от огня. Где-то внизу, за обрывом, гремели колеса телеги очередного каравана, направлявшегося в Мегамарт, стучали копыта пони, а далеко-далеко на востоке слышались выстрелы и неясный гром, словно отзвуки сильнейших взрывов. Но ни они, ни вспышки далеких зарниц уже не могли победить наваливающийся на меня сон, поэтому мне оставалось только подгрести под себя задумавшую что-то верещать полосатку, получившую сначала привычный стук по темечку, а затем и несильный укус за задрожавшее ушко, после чего, с чувством выполненного долга провалился в спасительную темноту.
[Новая способность: «Упорный, как мул, барахольщик». Количество переносимой добычи увеличено вдвое].
Дипломатия героев для новичков
[ЗАДАНИЕ: В ПРОЦЕССЕ]
[ПРОНИКНОВЕНИЕ, ИЗЪЯТИЕ, ЗАЧИСТКА]
[МЕТЕОСТАНЦИЯ №4. ЗАЧИСТИТЬ. НАЙТИ КООРДИНАТЫ НПЦ «СТОЙЛ-ТЕК». НЕ ПРОЕБАТЬСЯ]
[УРОВЕНЬ УГРОЗЫ: СЛАБЫЙ\УМЕРЕННЫЙ].
Утро. Как же я не люблю утро, кто бы знал. Особенно, когда пробуждение начинается с ощущения копыт, щекочущих твои ребра и трогающих крылья, впуская под них утренний холодок.
— «Ну еще пять минуточек…» — простонал я сквозь сон, пытаясь отмахнуться крылом от противной сестры, опять домотавшейся до меня по очередной, не совсем мне понятной причины. Хотя я вот уверен в том, что это из-за зависти, что я умею делать такое уютное гнездышко из одеял, а она нет. Копыта не отставали, и я задрыгал задней ногой, поневоле открывая глаза, сквозь узкие щелочки глядя на возмутительно яркий свет, резанувший не хуже иного ножа – «Васс, отвали! Щаз укушу, больно!».
К счастью, сестры рядом не оказалось. И к несчастью тоже, ведь вместо надежных стен нашей комнаты вокруг расстилалась Пустошь, как всегда, прикрытая плотным одеялом свинцово-серых облаков с неизменно болезненным зеленоватым отливом. Полосатая дурочка уже сидела рядом с таким невинным видом, словно это не она, только что, толкала меня всеми ногами. Вылезать из пригретых за ночь тряпок и мешков было лень, и я протестующе захныкал, напрочь отказываясь выползать на холодный ветер, предвещавший наступление непогоды, уже заявлявшей о себе влажным воздухом и кислыми запахами размокшей земли. Где-то далеко вспыхивали и гасли зарницы – то ли какие-нибудь могучие банды рейдеров выясняли между собой отношения, то ли просто шла гроза, или даже радиоактивная буря, которую наше убежище видело всего один раз, но и его мне хватило надолго. Тогда нас защитили толстые стены, заглубленные в землю и вековую скалу, но теперь… В общем, утро не задалось с самого начала, поэтому я почти не удивился тому столпотворению пони, грифонов и прочих личностей, прячущихся под плащами с широкими капюшонами, которое встретил у Мегамарта. Часть из них лихорадочно бегала вокруг здания, закрывая широкие окна металлическими щитами, а охрана недобро рявкала на змеящуюся по площади очередь, требуя заранее готовить крышки за проход внутрь.
— «Че стоишь, мумия? Десять крышек!» — простуженно проорала кобыла в пятнистой накидке, в то время как автоматические винтовки на ее боевом седле, не двигаясь, черными зрачками своих дул глядели мне прямо в лоб – «Эта полосатая мразь с тобой?! Тогда тридцать! И не задерживай очередь!».
— «Если крышек нет, то лучше сразу сваливай, пока шторм не пришел» — посоветовал ее напарник в боевой броне. На седле жеребца был установлен помповый дробовик АФ-84 Стампид, 12-й калибр которого, вкупе со скорострельностью и широким, плоским барабаном, заставлял даже вооруженных до зубов членов банд вести себя смирно, расставаясь со своими крышками – «Один хрен ты радиации перехапал – аж глаза светятся. Крышки на очистку хоть есть?».
— «Да нет у них нихрена. Пусть и идут под козырек, или бегут в трущобы на задворках. Следующий!».
Да, крышек у меня не было. Они все были там – в Мегамарте, в одном шаге от меня, всего-то нужно было переступить порог. Но увы, этот шаг, с таким же успехом, мог быть равен и одной миле, и ста из-за глупого желания кого-то нажиться. Идти в какие-то трущобы мне тоже совсем не хотелось, поэтому я требовательно постучал копытом, и постарался жестами донести до охраны, что крышечки есть – просто их нужно еще получить.
— «Слышь, мумия, ты чего тут застрял?».
— «Да вот пытается что-то показать. Наверное, жуткую порчу наводит» — хмыкнул один из охранников, когда я покачал повернутым вверх копытом, словно взвешивая на нем увесистый мешочек крышек, а затем ткнул внутрь Мегамарта, туда, где, предположительно, находилась доска объявлений и контрактов – «Э, я понял! Он, типа, показывает, что тебя за вымя лапал, что ли? Или хочет полапать, и приценивается?».
Остальные заржали, впрочем, не опуская разнообразного оружия, установленного на боевых седлах.
— «Идиоты, блядь» — просипела сердитая кобыла, пропуская нескольких грифонов в черной броне с единственным знаком в виде белого когтя на нагрудной пластине – «А ты чего тут ногами размахался, забинтованный? Не ясно, что ли? Нет крышек – нет входа! Или выкладывай что-нибудь ценное – в долг мы не верим, а с должниками у нас разговор короткий!».
Поколебавшись, я кивнул, и вытащив из петли на сбруе Гордость, продемонстрировал ее строгой единорожке. Да, конечно, пистолет стоил куда дороже, как я понимаю, но в моем случае торговаться не приходилось.
Мне показалось, я услышал удивленный вздох, пробившийся к нам сквозь гул и гам переполненного торгового зала.
— «Пропусти его, Кистоун» — произнесла за их спинами лимонного цвета кобыла с вьющейся гривой синего цвета. Как и в прошлый раз, она была одета в жилетку темно-синего цвета с надписью: «Менеджер Мегамарта», вот только на этот раз на ее сбруе был мощный АФ-48, как и прочее оружие, в обилии видневшееся у охраны, растревоживший мою паранойю – «Если у него есть ко мне дело – мы его обсудим. Если нет – то он расстанется с оружием. Ведь так, незнакомец?».
Поколебавшись, я согласно кивнул. Главным для меня было пройти внутрь, а там уже, как я надеялся, попытаться получить свои крышки и даже если придется отдать пистолет… Что ж, все одно он никогда моим не был, да и вообще, я раньше никогда не замечал за собой какой-то особой любви к определенным предметам. Мы появлялись на свет под землей, в искусственном свете стойла, нагими и беспомощными – и так же уходили из жизни, исчезая в недрах перерабатывающих систем. Пройдет время – и от меня ничего не останется, так есть ли смысл копить что-то здесь, в этом мире? Убедившись в моем согласии, Крышечка развернулась, и махнула хвостом, приглашая куда-то вглубь торгового зала.
— «Зебра останется снаружи!» — на это заявление я помотал головой и, нахмурившись, дернул к себе полосатую, с пришибленным видом топтавшуюся у входа, после чего толкнул ее вместе со всей поклажей в темный уголок у дверей, понравившийся мне еще в прошлое посещение Мегамарта. На этот раз самовольство сошло мне с копыт и, повинуясь жесту менеджера, Кистоун вернулась обратно к дверям, ворча себе что-то под нос. Я же двинулся следом за Крышечкой, не забывая вертеть головой по сторонам.
Изнутри это место было похоже на типичный склад стойла, хоть и увеличенный в тысячу раз. Огромное помещение было заполнено рядами высоких стеллажей, на которых стояли поддоны со всякой всячиной; ряды таких же поддонов, прилавков, ящиков и простых тряпок, на которых лежали самые разнообразные вещи, тянулись по полу от стены до стены, образуя своеобразный лабиринт, по которому шаталось огромное количество земнопони, пегасов и единорогов. Все они разговаривали, торговались, сплетничали, заключали сделки или просто ходили туда и сюда, разглядывая выставленные товары. Часть расположилась прямо на полу, как и я, с тревогой поглядывая на закрытые щитами окна, сквозь щели которых все чаще пробивались всполохи гнилостно-зеленого цвета. Шторм приближался, и каждый вспышка его молний заставляла пощелкивать мой пип-бак.
«А ведь я оставил ее возле самого входа…».
— «Не волнуйся за свою спутницу. Пока вы соблюдаете правила и ведете себя прилично, вам ничто не угрожает в Мегамарте» — заметив мои колебания, пояснила желтая пони. Словно подтверждая ее слова, свисавшая с потолка турель с самым большим орудием, которое я только мог себе вообразить, повернулось в нашу сторону и секунду щекотало мои нервы видом своего огромного ствола, в котором я мог поместиться целиком, еще бы и на полосатую места хватило – «Но, как ты понимаешь, Искатели занимаются торговлей, а не благотворительностью, а безопасность или укрытие от смертельного шторма – тот же товар или услуга. Конечно, я могла бы вести дела агрессивнее, но тем самым сделала бы хуже торговым делам. Если ты не поддерживаешь Искателей или нет денег на вход – можешь попробовать трущобы, но в итоге все равно вернешься сюда, или в медицинский центр Флаттершай на юго-западе, чтобы потратить свои крышки на антирадин. Деньги приходят и уходят – это и есть процесс торговли, тот круговорот материальных благ, которые смогут удержать то, что у нас есть, от окончательного развала».
Под эту вдохновляющую речь мы вошли в небольшой кабинет, носивший все признаки индивидуальности его хозяйки: стол с терминалом, узкая одноместная койка, массивный сейф со шкафом, в котором стояло множество потрепанных книг. А еще там был холодильник какой-то древней модели, работающий вентилятор и свет, но главное – функционирующий водопровод. В целом, вид этой комнаты не сильно отличался от жилища какого-нибудь жителя стойла, только вещи были гораздо старее. Впрочем, одну стену занимало то, что напоминало о прежнем мире, мире до войны: полка со старыми фотографиями и наградами за рекорды продаж, баннер с полустершимся слоганом над дверью, а так же стопками комиксов, часть из которых я, бывало, зачитывал почти до дыр.
— «Итак, незнакомый мне пони, ты хочешь совершить сделку?» — обернувшись, Крышечка присела возле стола. Я заметил, что дверь она предусмотрительно оставила открытой. А еще – что в эту открытую дверь было замечательно видно Пушку, а ей было отлично видно меня. Решив, что это достаточно явный намек, я решил перейти сразу к делу, и снова изобразил копытом что-то тяжелое, требовательно уставившись на менеджера Мегамарта.
— «В отличие от этих смелых, но достаточно простых пони на входе, я сомневаюсь, что ты пытаешься изобразить то, о чем они говорили, мой молчаливый друг» — с удивительным спокойствием сообщила лимонная кобыла. Не знаю, что придавало ей такого спокойствия – огромная Пушка, при выстреле способная размазать нас обоих по всему этому кабинету, или дробовик, направленный (пока) в потолок – «Хотелось бы услышать подробности. Ты вообще меня понимаешь?».
Я кивнул.
— «А сейчас?» — я кивнул снова, и отрицательно помотал головой на следующий вопрос – «На саса?».
— «Хорошо. Теперь я вижу, что ты не сумасшедший, по крайней мере внешне, и можешь меня понимать. Ты можешь говорить?».
Я кивнул.
— «Хорошо. С выводами о сумасшествии я поторопилась» — вздохнула Крышечка. Переминавшийся неподалеку охранник при этих словах приблизился и встал возле входа – «Тогда объясни, для чего ты здесь?».
— «Я пришел за крышечками. Контракты на головы лидеров банд исполнены».
— «Боюсь, я ничего не поняла из этого свиста и сверепщания» — покачала головой кобыла. Несмотря на категорические слова, она о чем-то задумалась, едва заметно шевеля губами – «Свист и скрежет, да? Свист и скрежет… Эй, Кранк! Принеси мне мел с доской!».
Из зала донесся гул, когда разогнавшийся ветер с шумом ударил по загудевшим экранам, пробуя их на прочность. Раздавшийся за этим грохот заставил меня встревоженно пригнуться, оглядываясь на замигавшие светильники под потолком зала.
— «Десять крышечек – это много или мало?» — философски вздохнула Крышечка, принимая черную дощечку и мел у охранника, настороженно поглядывавшего на меня – «Пони может прожить на них два дня, не излишествуя. Но сколько он проживет под радиоактивным штормом? Или в центре бури? В любом случае, если у Искателей перед тобой есть какие-то обязательства или незакрытые контракты, ты должен их предъявить. Ну, или хотя бы доказательства выполнения».
«Ах ты ж, срань дневного солнцелюба! Об этом я не подумал».
Я нахмурился и пожал плечами, но, затем, кое-что вспомнив, постучал себя по плечу, изобразив массивный наплечник брони, затем ткнул копытом в сторону зала, а затем – в стоявшую напротив кобылу. Та нахмурилась – казалось, она пыталась в самом деле разгадать мою пантомиму, едва заметно шевеля губами и не откликаясь даже на намекающее покашливание охранника, все еще стоявшего возле дверей.
Интересно, они с этими винтовками так и спят, или все же снимают вместе с седлами на ночь?
— «Ах, вот оно что…» — немного погодя, Крышечка подняла на меня взгляд, однако, при этом не слишком доверчиво хмурясь – «Но учти, я знаю, кому говорила о том, что не хотела бы видеть его броню в распродаже. И он умел говорить, знаешь ли».
Ободренный тем, что меня и в самом деле узнали, я лишь вздохнул, и пожал плечами, вновь изобразив знаками наплечник брони, после чего, несколько раз прикоснулся к горлу.
— «Те силовые доспехи как-то повредили твой рот? Или нет… Те доспехи давали тебе говорить?» — наконец распахнула глаза кобыла. Замолчав, она посмотрела на дверь, после чего дала охраннику какой-то знак, по-видимому, разрешая тому удалиться, после чего вышла из-за стола, подойдя ко мне почти вплотную.
— «Ты можешь снять эту повязку, незнакомец. Я бы хотела убедиться в том, что ты – это ты. Я имею в виду, ведь ты не похож на этих пристукнутых полосатых, шатающихся по руинам и воображающих, что они все еще где-то в своей пустыне» — заметив мое колебание, она ехидно поиграла бровями, глядя мне прямо в глаза – «Такой большой и взрослый, а боишься показать кобыле истинного себя, да?».
Вспыхнув, я рывком опустил с морды лоскут ткани, словно клапан, прикрывавший ее от ветра, пыли и всего, что может летать на ветру. Я подумывал было даже улыбнуться, но вспомнив, какое впечатление это произвело на зебру, решил с дружелюбием повременить. Конечно, я ни на что такое и не надеялся, но после встречи с полосатой сумасшедшей был готов к тому, что и эта кобыла при виде меня заорет. Но нет – чуть прянув назад, Крышечка с интересом уставилась на мою морду, не выказывая никакого желания закричать, или начать в меня палить из всего, что подвернется под ногу.
— «Никогда бы не подумала» — наконец, призналась кобыла. Над нашими головами вновь громыхнуло, и с каждой последующей вспышкой мой пип-бак начинал трещать все сильнее. А их было немало – сквозь узкое окно у потолка было видно, как гнилостно-зеленые молнии яростно хлещут истерзанную землю, оставляя после себя облака пара, поднимавшегося к исходящим дождем небесам – «Клыки, глаза… Я читала о вас когда-то в старой книжке. Судя по всему, вы и до войны были птицами редкими, правда? А теперь что – где-то открылось убежище, полное вот таких вот красавцев?».
«Красавцев? Она, наверное, шутит» — я нахмурился, заподозрив издевку в этих словах. Никто и никогда не называл меня красавцем, да и как это можно было принимать за чистую монету, если все видят твою ущербность?
— «Ладно, ладно. Не хочешь – не говори» — пожала плечами кобыла, покосившись на здоровенную книгу, исчерченную какими-то записями и суммами, стоявшими рядом с ними – «Хотя, теперь я начинаю понимать, почему дела на северо-западе идут все хуже и хуже» — заметив, что я удивленно пожимаю плечами, она вздохнула, вновь покосившись на толстый гроссбух – «Караваны приходят все реже, и мы почти остановили торговлю с Гаттервилем и Скотным Двором. На дорогах творится не пойми что, караваны исчезают – похоже, после короткой передышки, которую дала нам одна смелая пони, Пустошь решила взять свое, и как знать, что стало тому причиной…».
— «Эй, это не мы!» — сообразив, к чему она вела все это время, насупился я. В ответ она лишь помотала головой, протягивая мне черную доску и кусок какого-то белого камня, как-то очень весело усмехнувшись, когда увидела, как я осторожно осматриваю и даже обнюхиваю эти непонятные предметы. Она что, хочет со мною в камушки сыграть?
Пони с поверхности странные, честное слово.
— «Не знаю, понимают ли тебя остальные… Понимают? Тогда все это и в самом деле странно» — задумавшись, Крышечка наконец пожала плечами, и этот жест заставил уже меня усмехнуться – настолько получилось похоже на меня самого. Видимо, мы оба предпочитали не забивать себе голову тем, что не можем понять – «В общем, не важно. Хотя я бы хотела задать один личный вопрос, если ты не возражаешь… Скажи, вас таких там еще много?».
Это был и в самом деле личный вопрос. Пустошь жестоко наказывала тех, кто подпускал к себе кого-нибудь ближе, чем длина твоего оружия, да и в целом это могло привести лишь к страданиям и сожалениям, когда приходилось прощаться с теми, кто тебе дорог. Я не совсем понимал, для чего ей понадобилось об этом спрашивать – может, и в самом деле считала, что мы появились на поверхности лишь для того, чтобы грабить ее караваны? – поэтому решил ответить настолько честно, насколько мог, и, подумав, два раза стукнул копытом.
— «Два убежища?! Или… Оу, всего двое?» — не знаю, была она разочарована или довольна. Скорее, чем-то опечалена, как мне показалось. Интересно, не из-за той ли книги, о которой она говорила? – «Даже не представляю, как это – быть последними из своего рода…».
Вздох вырвался непроизвольно, но, кажется, о многом сказал этой пони.
— «Что ж, незнакомец…».
— «Эребус».
— «Эурип-пус?».
— «Эребус!».
— «Так, возьми вот это, и напиши!» — схватив отложенные в сторону дощечку и камень, потребовала Крышечка. Кажется, мое раздражение ее нисколечко не смутило и, наверное, это было хорошим знаком – «Писать-то ты, надеюсь, умеешь?».
На поверку, белый камень оказался мягким и пачкающимся минералом, хотя на ощупь и напоминал какой-то слипшийся или спрессованный порошок. Он не только оставлял на потрескавшейся краске белые следы, но и легко оттуда стирался, позволяя мне писать понятные другим слова. Это было и в самом деле удивительнейшее изобретение, в очередной раз заставившее восхититься гением пони, живших до Великой войны, способных придумывать такие замечательнейшие штуки. Конечно, заставить всех выучить два языка было бы не в пример логичнее и практичнее, как показывал опыт стойла, но именно этот предмет заставил меня впервые задуматься о том, почему жители Пустоши напрочь отказываются меня понимать, хотя я сам прекрасно их понимаю? И почему они могут прочесть, хоть и с трудом, то, что я им пишу? По крайней мере, Крышечка разбирала мои каракули, которым было очень далеко до красивого, рогописного почерка нашей учительницы, так что наша «беседа», если можно ее было так назвать, затянулась надолго, и мы опомнились только когда в кабинет хлынул свет из опускавшихся оконных щитов. Сидевшие до того смирно (а попробуй не посиди, когда над тобой громыхает так, будто само небо раскалывается пополам), пони резво поднимались на ноги и вновь начинали бродить между стеллажами и торговцами, покупая, продавая и обмениваясь новостями.
— «Количество крышечек не имеет значения. Главное – процесс торговли» — заметив, с каким интересом я смотрю в зал, отметила Крышечка – «Для торговли нужны правила, соглашения и понимание в необходимости самого процесса. Все вместе требует определенного уровня уважения и доверия. И Искатели дают им возможность увидеть, что торговля может быть прибыльной и безопасной, с помощью этого прославленного магазина. Мы не умеем хорошо стрелять или покорять остальных пони, но мы стараемся принести на Пустошь хотя бы немного мира и порядка».
«Это важно» — подумав, кивнул я.
— «Информация тоже важна. Это такой же товар, как и все остальное. За десять процентов комиссионных я смогу отыскать информацию о том, где взять… напиши еще раз, как это правильно звучит… да, поликристаллическую энергомагическую матрицу, тип IV, ревизия 6… а за сто – доставить ее прямо сюда, для прямой покупки. Но хочу тебя сразу предупредить – такие штуки стоят просто неприличного количества крышечек, и если ты не какой-нибудь Дэус, способный выкинуть сто тысяч за голову любимого врага, то имей в виду, что копить тебе стоит начинать уже сейчас».
«Как много?».
— «Дай-ка подумать… Пять тысяч крышечек за информацию, плюс пять сотен комиссионных. К тому же, они нужны тебе побыстрее, а не к старости, верно? Тогда прогуляйся к доске – в наши дни квалифицированная помощь ценится не так уж и мало. Вот только помни о том, что я тебе уже говорила. Ты это помнишь?».
«Да. Осторожность».
— «Хорошо. Потому что в следующий раз, если снова зарвешься, где-то в Пустоши может остаться твоя голова, а не только силовая броня. Кстати, ее запчасти могли бы покрыть часть этой суммы…».
«Нет!» — подумав, я все же решил поостеречься от чересчур откровенного разговора о своих делишках. Эта пони выглядела достаточно умной для того, чтобы сопоставить все слухи, часть из которых я сам и распускал; и не менее решительной для того, чтобы послать этих ее Искателей разыскать дорогие обломки. Поэтому я решил выгадать себе немного времени, и нацарапал на досочке – «Уничтожена. Взрыв. Еле успел убежать».
«Жаль, жаль. Но, впрочем, спасибо уже за то, что предупредил насчет этой пони. Я попробую выяснить, в чем тут дело, ведь последнее, что нам нужно – это Героиня Пустоши, рейдерствующая на наших караванных путях».
Она подняла голову, посмотрев мне куда-то за спину, заставив меня обернуться, когда в открытой двери кабинета показалась молодая единорожка, остановившаяся неподалеку. Казалось, ее привлек стеллаж с лечебными зельями, но оказалось, что на деле она просто скрывалась от взглядов находящихся в зале пони, дабы те не увидели, как ее распекает пара ее друзей, что-то сердито выговаривавших оправдывающейся героине.
— «Слышь, подруга, в следующий раз ты хоть предупреждай, когда куда-то намылишь свои копыта. Лады?» — одним из них был высокий и стройный пегас, одетый стильно даже по меркам жителей убежища. Довольно чистая, хоть и не новая рубашка с жилеткой из кожи, да еще и ковпоньская шляпа смотрелись на нем крайне модно, хоть и выглядели изрядно поношенными, а штурмовое седло с двойным поводком управления спаренными автоматическими винтовками носило следы тщательного ухода. Неудивительно, что весь его вид, вкупе с уверенными движениями опытного бойца, не мог не притягивать к себе внимания всех находившихся в зале, не говоря уже о вороной единорожке, с помощью магии заканчивавшей снимать с бока героини длинную лейкопластырную повязку.
— «Тебе и в самом деле стоило бы побеспокоиться о нас, дорогуша, оставив хотя бы записку» — несмотря на глубокий черный цвет шкуры, мне она показалась обыкновенной пухловатой дамочкой из стойла, да еще и лишенной оружия, поэтому особенного внимания не привлекла – «Ксенит целый день то мычала, то бормотала о какой-то грозившей тебе опасности, поэтому мы не замедлили начать твои поиски и, как видишь, не зря».
— «Это была случайность. Особенно резвый гуль» — при свете дня Героиня оказалась довольно невзрачной кобылкой незапоминающегося пыльно-серого цвета. Растрепанная грива на свету приобрела невыразительный светло-коричневый цвет, почти скрывая рог совершенно негероических размеров – «Ди-джей Пон3 просил проверить эту вышку С.А.О.М.Т.Н., вот я решила не вас отвлекать от вашего… общения. Вот».
— «Мы, кажется, договорились не поднимать эту тему при прочих пони» — смутившись, пробормотала черная кобыла, в свою очередь, резче, чем следовало, дернув за остатки лейкопластыря, получив в ответ недовольное хныканье – «Прости. Конечно же, я ценю то, что ты учишься контролировать себя и хотя бы не кричишь об этом всем вокруг. Так воспитанные дамы не поступают…».
Остаток фразы растворился в грохоте грома, по-прежнему ломавшего облачную завесу пегасов у нас над головой. В стробоскопическом свете молний глаза всех вокруг горели нездоровым зеленым огнем, заставив меня порядком струхнуть – особенно, когда эта банда начала поворачивать свои головы, словно и в самом деле желая заглянуть в кабинет.
— «Что случилось?» — спросила меня желтая кобыла, с удивлением глядя, как я заметался по кабинету, пока, наконец, не забился в пространство между холодильником и дверью. В ответ я только ткнул копытом в сторону троицы, беседующей неподалеку – «Эта пони?».
«Героиня».
— «Ну, да, вроде бы она довольно известная пони, как говорят. Прямо спасительница какая-то, если верить этому болтуну, ди-джею Пон3, едва ли не облизывающему ее в каждом своем сообщении. И ты умудрился с нею где-то поцапаться? Правда?».
Я закивал и, высунувшись, осторожно показал досочку с торопливо накарябанными словами, после чего убрался обратно в свое ненадежное укрытие, услышав приближающиеся шаги.
— «Ах, вот оно как… Даже не верится. Но все же я это учту» — покачала головой Крышечка, глядя через дверь на приближающуюся кобылку. Что до меня, то мне вот тоже абсолютно не верилось, что такая невзрачная особа способна выжать меня, словно мокрое полотенце, при этом даже не сильно вспотев. От нее, как и от остальных ее друзей, просто несло опасностью, поэтому я буквально вжался в пространство между дверью и холодильником, когда она развернулась, и решительно потопала в кабинет менеджера – «Здравствуйте. Рады приветствовать вас в Мегамарте. Почему бы вам не оглядеться тут и перекусить? Я уверена, что вы обязательно найдете у нас что-нибудь полезное».
— «Здравствуйте, я… потеряла оружие и думала, что возможно, кто-нибудь находил его, или приносил на продажу» — от этого голоса у меня шерсть встала дыбом, и мне показалось, что ее шорох был слышан не только в кабинете, но и всем Мегамарте. Но, вроде бы, все обошлось – «Модифицированный АФ-25, похожий на вот такой, но только с длинным стволом, компенсатором отдачи и прочими наворотами. Не попадалось?».
— «Среди добытого Искателями оружия я такого пока не встречала» — дипломатично ответила Крышечка, заставив меня внутренне хмыкнуть, услышав такой обтекаемый ответ. Хотя именно это, одновременно, и насторожило, ведь теперь от результатов этого разговора могло зависеть, появится он на прилавках торговцев, или нет – «Возможно, еще какие-нибудь приметы?».
— «Гравировка «Гордость». Ее трудно пропустить».
— «Думаю, будет разумным оставить контракт на его возвращение» — раздался цокот копыт по клавиатуре терминала, за которым последовало жужжание и треск печатающего устройства – «Готово. Какую цену поставить?».
— «Вы знаете, я… Я не думаю, что в ближайшее время буду где-то неподалеку, поэтому пока ничего не ставьте, хорошо?».
— «Как пожелаете. Что-то еще?».
— «У вас тут не было проблем с гулями?».
— «Если вы до этого не знали, то имейте в виду, что гули вообще одна большая проблема» — хмыкнула хозяйка кабинета, без труда демонстрируя с трудом сдерживаемую иронию – «Особенно дикие – это просто безмозглые пожиратели плоти. Часть из них довольно шустра для того, чтобы добежать до вас и сожрать живьем, в то время как остальные могут быть не такими быстрыми, но берут свое количеством. Поэтому на вашем месте я была бы предельно осторожной, если собираетесь куда-нибудь вроде Могильника»
За тонкой деревянной дверью, отделявшей меня от неминуемой смерти, раздался знакомый писк, с которым пип-бак получает информацию о новой точке на карте.
— «Это очень опасное место, полное смертельной радиации и гулей. Все стараются обходить его стороной. Но, возможно, в это место могут быть контракты и, если вам интересно, можете ознакомиться с ними на доске».
— «Я уже встречалась с дикими гулями, и даже светящимся радиоактивным гулем» — не без самодовольства заявила эта мелочь, заставив меня удивленно ворохнуться в своем убежище. Помнится, я проходил когда-то через названное Крышечкой место и все, что я мог сказать о нем кратко, так это то, что уходил я оттуда гораздо быстрее, чем пришел. А ведь на мне тогда, на секундочку, была моя силовая броня и навесное оружие, да и зашел я на территорию, ставшей громадной могилой для тысяч и тысяч пони, всего-навсего на волосок – «Но вы правы, у них у всех отсутствовал разум. А разумные гули здесь есть?».
— «Встречаются. Но имейте в виду, что внутри Мегамарта они такие же покупатели, как и вы».
— «Дело в том, что… я не совсем уверена, просто…» — начала мяться и мямлить что-то это некрупная, не слишком красивая и, похоже, не очень-то умная дамочка, хотя я отдавал себе полный отчет в том, насколько она могла быть опасной. А уж с командой поддержки… — «Только не смейтесь, но мне показалось, что это мог сделать какой-нибудь гуль. Украсть пистолет, я имею в виду».
— «Украсть пистолет? Что ж, это возможно» — пожала плечами Крышечка, бросив в сторону моего укрытия предупреждающий взгляд, когда я, не сдержавшись, возмущенно фыркнул. «Украл», надо же! У нас это называется «про-е-ба-ла», и никак иначе! Пролюбила свой ствол, и теперь будет всем рассказывать, как его орды гулей у нее отобрали! – «Он мог выпасть, его могли украсть, найти на дороге и вообще, он мог пропасть сотней самых разных способов, но главное – если такое оружие попадется Искателям, то мы доставим его вам».
— «Доставите? Как?!» — признаться, я тоже не совсем понял, как это было возможно. Или она не расслышала, что сказала эта героиня, которая собиралась убраться куда-то далеко-далеко? От удивления я расхрабрился, и даже выглянул из своего укрытия одним глазом, удостоившись повторного взгляда Крышечки, предупреждающе дернувшей щекой.
— «Мегамарт и Искатели сотрудничают с известной службой доставки Дитзи Ду из Новой Эпплузы» — пожала плечами лимонная кобыла, в чьем голосе мне почудилось тщательно скрываемое самодовольство, когда она принялась щелкать клавиатурой своего терминала – «В этом случае комиссионные составят пятнадцать процентов от суммы заказа – десять процентов Искателям и пять – службе доставки».
— «Мне казалось, что посредник должен иметь меньшую долю, чем курьер» — послышался из-за двери негромкий, довольно мелодичный голос, заставивший героиню приободриться – «Ведь служба доставки будет нести на себе все связанные с нею риски, не так ли?».
— «Да, я тоже думаю, что Дитзи Ду достойна справедливой оплаты ее труда!».
— «Что ж, никто не возбраняет вам обратиться к «Да, я доставляю!» для поисков пропавшего оружия, хотя я уверена, что Искатели справятся с этим лучше» — если эти герои и думали, что умеют торговаться, то Крышечка быстро поставила их на место, при этом не меняя своего дружелюбного тона, в котором мне послышались металлические нотки – «Или же отблагодарить ее лично. Согласны?».
— «Эээээ…».
«Вот-вот. Покрутись теперь, как червяк на раскаленной броне. Эх, вы – любители делать добро чужими копытами!».
— «Что же, тогда – пять сотен крышечек?».
— «Триста. Это красивый, но не слишком-то нужный нам пистолет. Так, моя дорогая?» — с нарочитой ленцой произнесла подруга героини, заглядывая в кабинет. Кажется, она умела торговаться гораздо лучше своей начальницы, или кем там ей приходилась эта невзрачная единорожка, на фоне своей вороной приятельницы смотревшаяся эдакой серой мышкой – «У нас уже достаточно большой арсенал, к которому вы набрали довольно патронов, и теперь нам всем стоит вспомнить о том, что мы должны помогать пони, спасать их, убеждать стать лучше, а не воевать со всем миром, не так ли? И я думаю, что Искатели тоже могут немного помочь, взяв на себя проценты по сделкам со службой доставки Дитзи Ду. Ведь бедняжке придется лететь сюда через половину страны!».
«Не знаю, кто это такая, но думаю, она не стала бы этого делать, не имей от этого какую-то выгоду».
— «Искатели рассмотрят этот вопрос» — вежливо кивнула Крышечка, словно и в самом деле обдумывая сказанное, хотя я был готов поставить сушеные водоросли против стряпни полосатой, что она сумеет поставить на место этих умников с запада, решивших рассказать ей, как нужно вести дела здесь, на востоке страны – «Значит, остановимся на трех сотнях крышечек, плюс сорок пять крышечек комиссионных. Вы можете оставить всю сумму сейчас, для выплаты исполнителю контракта, или же выдать ее самостоятельно, при подтверждении выполнения сделки…».
— «Да, это было бы разумно».
— «…хотя в таком случае комиссия посредника составит пятьдесят процентов. Вы уверены, что это вам подходит?».
— «Да эт прост грабеж на бльшой дороге!» — рубанул откуда-то снаружи пегас. Вот этот жеребец, на самом деле, тоже пугал меня до усрачки – было в его глазах, поведении и движениях нечто такое, что буквально кричало о том, что решись ты хотя бы пукнуть неподалеку, его мощные автоматические винтовки за секунду сделают из тебя решето – «Уверен, эта ерунда больше сотни не стоит! Не будь жопой мантикоры, лады?».
— «Возможно» — легко согласилась лимонная пони, вставая из-за стола. Судя по перестуку копыт, напиравшие на нее герои, без приглашения полезшие в кабинет, как один, сделали пару шагов назад, познакомившись с ее замечательным дробовиком, с интересом уставившимся на гостей черным зрачком своего немаленького дульного среза – «А возможно и нет. В любом случае, Искателям придется самим лезть в смертельно опасное место, или разместить контракт и ждать его исполнения в надежде, что найдется какой-нибудь профессионал, который потратить в сотню раз больше, чем обещанное вознаграждение – и для чего? Чтобы сделать приятное кому-то из нас? Если вы знаете таких замечательных пони, то я готова познакомиться с ними прямо сейчас».
Троица молчала, по-новому оценивая свою позицию в этих затянувшихся переговорах.
— «Уверена, что если вы подумаете, то поймете, что оплата, которую берут Искатели, справедлива – ведь мы рискуем не только своими крышечками, но и своей репутацией, если вдруг вы, по какой-то причине, решите не расплачиваться по контракту, а попросту пристрелить того, кто принесет вам этот пистолет».
— «Да эт даж звучит как ляганная глупость! Мы что, по-твоему, рейдеры какие-нибудь?!».
— «Правда? А если вдруг, совершенно случайно, тем, кто принесет вам пистолет, окажется его таинственных похититель?» — улыбаясь, как-то очень мягко произнесла Крышечка. Я уверен, что она улыбалась. На сто, на тысячу процентов уверен. Как и то, что при этих словах мое сердце ухнуло куда-то под хвост — «Что, в таком случае, вы сделаете? Отдадите ли ему деньги, поскольку заключили контракт, или решите наказать за то, что он сделал?».
— «Конечно же, мы… А впрочем…» — начала вороная кобыла, но затем, смутившись, скомкала все, что хотела сказать – «Ох, признаться, это достаточно сложная дилемма, я полагаю».
— «Сложная. Но знаете, сколько пони, оказавшись в такой ситуации, со спокойной совестью заберут и одно, и другое? А сколько из них решат еще и комиссию посреднику не платить?» — голос Крышечки был по-прежнему спокоен и мягок, но я поразился звучавшему в нем искреннему сожалению – «Думаю, вы способны представить и наверняка уже встречали подобных субъектов. А ведь репутация – это то, что гораздо дороже крышечек, сколько бы их ни было. Это то, почему пони, от наводящих ужас Потрошителей Большого Папочки до последних бандитов и рейдеров, доверяют Искателям и Мегамарту. Или хотя бы знают, что их не обманут, отправив с выполненным заказом прямиком в копыта убийц».
— «Я… я не смотрела на это с такой стороны» — негромко пробормотала серая единорожка – «Но, мне кажется, ты что-то знаешь об этом, но не говоришь».
«Ох, драть тебя под хвост в три ствола! Да отваливай ты уже, куда собиралась!».
— «Может быть, и знаю» — легко согласилась Крышечка, заставив меня содрогнуться за дверью. Впервые моей жизнью играли так легко, словно шариком, подбрасываемым на копыте – «Но, как я уже говорила, информация – это тоже товар, на который, рано или поздно, найдется свой покупатель. Вы хотите разместить дополнительный заказ?».
— «Все это – какой-то ляганый навоз, право слово!».
— «Нет, она права» — вздохнула героиня. Она стояла рядом со мной, на расстоянии пары копыт, отделанная лишь парой дюймов деревянной двери, отчего в моей голове уже не раз и не два мелькала сумасшедшая мысль об ударе прямо сквозь доски самым большим из оставшихся у меня ножей – «Вспомните Монтеррея Джека».
— «Да эт же совершенно другое!».
— «Мда, боюсь, тут она права, дорогой. Мы все ошибались в той неприятной истории, и опять все может получиться очень некрасиво. А еще, я боюсь, у нас слишком мало времени для того, чтобы вычищать все могильники от гулей, сколько бы их ни было в этих болотах» — раздался новый голос, по-видимому, принадлежавший подруге этой героини. А может, черная единорожка и сама была героиней, как и ее дружок-пегас, чье дыхание и запах я чувствовал даже сквозь дверь? Тогда шансы на мое выживание даже не падали – они исчезли быстрее, чем я успел бы моргнуть – «Ты ведь не забыла о своем обещании?».
— «Нет, конечно. Прости, что снова вас обманула и ушла без предупреждения» — раздался цокот копыт, и я вдруг почувствовал, как медленно сползаю по стеночке на дрожащих, превратившихся в тряпочки ногах, когда прикрывавшая меня дверь закрылась за уходящими кобылами и продолжавшим что-то возмущенно бубнить на ходу жеребцом.
— «Герои. Пустошь не место для героев» — скривившись, произнесла Крышечка, глядя вместе со мной на уходящую троицу через небольшую щель приоткрытой двери – «Пустошь пережевывает их и выплевывает останки. Они быстро сдуваются, встретившись с непередаваемым злом, или сами меняются к худшему. Цена геройства на Пустоши слишком высока».
«Герои опасны» — вывел я дрожащую надпись на лежащей на столе доске для письма.
— «Не без этого. Надеюсь, ты не собираешься им становиться?» — увидев мои распахнутые от ужаса глаза, она рассмеялась, когда мои копыта непроизвольно дернулись, словно сворачивая кому-нибудь шею – «Ты интересная личность, Эребус. Хоть и молодой, уже попавший в какую-то переделку, но при этом лишенный этого раздражающего юношеского идеализма. Поэтому я благодарна тебе за знакомство и то, что ты сделал для Искателей. Мы даже не представляли, что враги могут внедриться в наши караваны вместо того, чтобы просто перехватывать их, как раньше. Увы, за эту информацию сейчас я не смогу отблагодарить тебя чем-то большим, чем просто словами…».
«Это не нужно. Я хочу помогать здесь» — уловив заминку, я успокаивающе похлопал Крышечку по спине своим изгибающимся крылом, наскоро начав стучать мелком по дощечке – «Убежище. Ночевка. Еда».
— «Бесплатный вход и постель, в обмен на несложную работу пару-тройку раз в месяц. Еда, лечение и медикаменты за твой счет» — попав в свою родную стихию, принялась торговаться Крышечка и, судя по ее серьезным голубым глазам, это было нечто большее, чем благие обещания – «Есть, знаешь ли, такие низкооплачиваемые контракты, за которые никто не хочет браться, но которые очень помогут тем, кто не может предложить за них больше. Согласен? Что ж, хорошо. Тогда вот твои крышечки за головы тех главарей. Две с половиной тысячи – достаточно неплохое начало, можно сказать, половина суммы за раз, однако, мой тебе совет: пройдись по торговцам и присмотри себе что-нибудь получше, чем эти тряпки и железяки. Советую начать с седельных сумок и зелий, затем прикупить какую-нибудь броню, оставив напоследок патроны. Без всего этого на Пустоши ты – добыча, и остальную часть суммы вряд ли когда-нибудь соберешь».
Я только философски пожал плечами, внутренне уверив себя в том, что смогу, если что, ушмыгнуть назад в стойло.
— «Ладно, тогда первый контракт – всего двадцать пять крышечек, день пути. Принимаешь?».
«Да. Увидимся».
— «Увидимся… если выживешь» — последние слова она пробормотала себе под нос, словно и в самом деле думая, что я ее не услышу. А может, и в самом деле была в этом уверена – пони с поверхности вообще какие-то отляганные на всю голову – «Бедолага. Последний из своего рода, только подумать…».
Решив, таким образом, свои вопросы, я осторожно огляделся по сторонам. Спутать с кем-то еще эту троицу героев, уходящих из Мегамарта, было решительно невозможно, поэтому я с облегчением выдохнул, когда увидел их возле дверей и, поправив на морде прикрывавшие ее тряпки, отправился вслед за ними, но не для того, чтобы проследить, или заняться еще какой-нибудь глупостью – в тот миг мои мысли занимала полосатка, словно испуганная таракашка, копошившаяся в том же темном углу, где я и оставил ее, зайдя в Мегамарт.
— «Эурип-пус!» — увидев меня, завопила она, заставив оглянуться на нас ближайших посетителей магазина. Пришлось остановиться и заранее подготовиться, чтобы меня не сбили с ног, окатив запахом покрытой плесенью ткани, кислым запахом грозы и чем-то остреньким, царапнувшим нос, что я назвал бы запахом радиации, если бы она вообще имела хоть какой-нибудь запах. Впрочем, мой пип-бак щелчками подсказывал, что я был прав, поэтому первое, что я сделал – это потащил зебру в местную клинику, которую заприметил по дороге в кабинет Крышечки, где передал старому единорогу-врачу, выбрав из всего ассортимента услуг показавшуюся мне наиболее безобидной очистку от радиации на двоих. Результатом стала чашка, наполненная какой-то мешаниной из слизи и мела, просто отвратительной на запах и вкус, однако через какое-то время я ощутил себя гораздо лучше. Растрепанная грива полосатки очень быстро вновь приняла вид вызывающе торчавшего над головой пресловутого зебринского ирокеза, а вот мне не так повезло, поскольку пришлось разориться еще и на магическое исцеление, с помощью которого выковыривать засевшую под шкурой шрапнель. Подлатавшись и получив первую порцию кровопускания своему кошельку, я поспешил ретироваться из клиники до того, как старик успел бы мне втюхать еще пару порций какой-нибудь гадости или сомнительных процедур под предлогом того, что у меня, мол, до сих пор светились глаза, как у гуля.
И уж тем более я не стал распространяться о том, что обеспокоился бы гораздо больше, узнав о том, что они перестали это делать.
Решив последовать совету Крышечки, я все же решил перед этим избавиться от отягощавший нас добычи, для чего принялся бродить между стеллажами и рядами поддонов, лежащих прямо на цементном полу. Чего здесь только ни было – оружие, от самодельных самопалов до новеньких, в заводской смазке пистолетов и винтовок; броня, использованная и совсем новенькая, не говоря уже о целой россыпи шлемов. Большая часть средств защиты носила следы аккуратной починки, а часть патронов была самодельной, в то же время все это выглядело достаточно ухоженным для того, чтобы можно было взять в копыта какой-нибудь патрон, не опасаясь, что его разорвет вместе с копытом, стволом и твоей глупой мордой. Ценные, хрупкие и просто экзотические товары продавались отдельно, и их нужно было искать, заглядывая в небольшие, похожие на будки киоски или опрашивая стоявших за прилавками продавцов.
Но прежде всего следовало избавиться от металлолома. Им торговали не поштучно, а целыми бочками и, судя, по всему, довольно удачно – на моих глазах десяток таких укатили, оглядываясь, какие-то нервные пегасы, одетые в причудливую серую униформу, похожую на старые рабочие комбинезоны обслуживающего персонала военных баз. Поэтому наши железки, хоть и не вызвали какого-то ажиотажа, но все-таки оказались в общей куче какого-то старого козла, громко блеявшего мне свою цену. Решив не связываться с придурочным парнокопытным, на морде которого было буквально написано желание в меня плюнуть, я забрал протянутые мне крышечки и поспешно свалил туда, где продавались нужные нам вещи, и где я рассчитывал сдать оставшееся у нас оружие.
Тут-то и пригодились дощечка и мел, которые я, под шумок, умыкнул из кабинета менеджера и пока не решил, отдать их при выходе из Мегамарта, или считать их частью заключенной между нами сделки.
Что ж, спустя час я убедился, что кем бы ни были мои родители и прочие предки, в любви к торговле их заподозрить было нельзя. Конечно, я видел процесс торговли и знал, что это такое, не так давно получив урок от мастера в этом деле, но увы, Крышечкой я точно не был, и напористых героев не смог бы отбрить, не говоря уже о простых торговцах, едва ли не со смехом предлагавших такие же смешные деньги за скрученные вместе охапки ружей и пистолетов.
— «Этого у нас и без того хватает. Расходный материал» — пожал плечами один из них, взглянув в представленные ему мешки – «Пять крышечек за пистолет, и восемь за самопалы».
— «Нини?! Ни уизи ту!» — не знаю, что так возбудило мою полосатую знакомую, вдруг вылезшую у меня откуда-то между ног, и с негодованием уставившуюся на торговца, заставив толстого земнопони отшатнуться от подобного вопля. Да уж, судя по обернувшейся к нам половине торгового зала, еще более эффектнее обставить свое появление она бы вряд ли смогла – «Бвана, беи нзури итакуа ангалау пятьдесять куа балстола, ниа сто куа бундуки!».
— «Я не знаю, заметил ли ты, или нет, но у тебя между ног болтается какая-то полосатая хрень, незнакомец» — улыбаясь в усы, схохмил толстяк под громкий смех остальных продавцов и еще более многочисленных покупателей – «Слушай, усмири уже это свое животное, или надень на него намордник. Иначе торговли у нас не получится».
Не знаю, что там лопотала буквально пузырившаяся от возмущения зебра, но мне показалось, что в ее варварской речи я услышал знакомые слова, означавшие цифры. Что, если она и в самом деле немного понимала в этом деле? Тогда какая разница, кто из нас будет покупать или продавать, раз меня самого практически не понимали? Подумав над этим, возле следующего продавца я немного подтолкнул ее вперед, утвердительно покивав в ответ на удивленный взгляд зеленых глаз, после чего присел, и десяток минут наслаждался настоящим представлением с пантомимой, получив удивительный пример того, что даже ущербность можно использовать себе во благо, и как! Ко всем доводам продавца полосатка оставалась глухой, упорно талдыча свое «Тафадхали нисамехе, лакини сиелеуви» в ответ на все его причитания об ограблении на ровном месте, после чего упорно отстукивала копытом свою цену. Вымотав нервы одному, она отправилась ко второму, повторив свою пантомиму и там, после чего вернулась к первому, и мне оставалось лишь крутить туда-сюда головой, охреневая от всего происходящего. Вскоре мы покинули оружейные ряды, оставляя за собой хватавшихся за сердце и головы пони всех видов и возрастов, при этом избавившись от всего накопленного хлама, и обогатившись еще на несколько сотен крышечек. Знала ли она эквестрийский язык, или хорошо притворялась, я так и не понял, но было ясно, что моя попутчица знает названия цифр и их написание, хотя для счета предпочитала использовать какие-то собственные каракули, похожие на извивающихся червяков. Поэтому я не удивился, когда она, увидев написанное мною количество крышечек, к которым мне нужно было стремиться, попросту села на задницу, ошалело вытаращившись на меня. Смущенно похлопав копытами, она закопалась в оставшуюся у нас сумку, гремя чайником и сковородой, после чего просто развела ногами, в отчаянии глядя на меня. Не знаю, что заставило ее так приуныть, но у следующих прилавков она торговалась еще отчаяннее, выбирая самые дешевые вещи, и если бы не я, то мы бы точно стали обладателями наскоро починенных рюкзачков из мешковины, вместо вместительных и надежных седельных сумок, к которым сразу же прикипел мой взгляд.
— «Эй, хватит заниматься ерундой!» — не выдержав, рыкнул я на полосатку, испуганно отпрянувшую от какой-то нарядной единорожки, со спесивым видом взглянувшую на нее из большого контейнера, где та сидела в окружении множества манекенов, демонстрирующих такую красивую одежду, что у меня буквально отвисла челюсть при мысли, что это можно просто носить, а не любоваться через дверцы стеклянного шкафа в секции смотрителей. Догнав полосатую, я остановил ее и, не сдержавшись, тряхнул, с сожалением глядя на вновь начавшую кланяться зебру – «Да что с тобой случилось-то, а?».
— «Самахани куамба сивези кукусаидиа, бвана!» — вновь пробормотала она, расстроенно пуская носом пузыри. Кажется, ее чем-то испугала написанная мною сумма – может, по их поверьям, она означала что-то нехорошее? Дискорд раздери этих полосатых – ну вот как вообще их понять?!
- «Рабыня? Понимаю» — проклекотал какой-то грифон, мимо прилавка которого я проходил, оставив разнесчастную полосатку возле окна. Даже не знаю, что там с нею случилось, но думаю, следовало избегать в общении с нею больших цифр и большого количества крылышек – похоже, они делали зебр несчастными, а мне и без того хватало мороки. Этого же представителя пустоши я опознал по картинкам из старых книг. В отличие от некоей карикатурности, которую несли их изображения в учебниках, на деле это были ловкие, подвижные и довольно опасные существа, лишенные какой-либо привлекательности, на мой скромный взгляд, поэтому я остановился, с интересом повернувшись к ухмыляющемуся птицекоту – «Удобно, хотя и много мороки. Защищать, кормить, следить, я имею в виду. Продаешь?».
Я помотал головой.
— «Двести монет».
Я снова ответил отказом.
— «Хммм… Хорошо, пять сотен. Не стану врать – товар отменный, владеющие счетом рабы очень полезны, да и закусить, если что, будет кем» — посмеиваясь, негромко прокаркал грифон, потирая крючковатые лапы – «Сразу видно умного… пони. Ведь так?».
Признаться, я удивился настолько, что почувствовал, как у меня глаза вылезают на лоб. Есть пони, или вообще, кого-то разумного? Признаться, я никогда не задумывался над этим вопросом, хотя, если подумать…
«А если с ноги, да в челюсть, с разбегу?».
«Эй, да я просто…».
«Ага. Я тоже, знаешь ли. Я тоже».
— «Ага, я вижу, заинтересовался? Тогда, если надумаешь, найди меня в Парадайзе или Молле. Но учти, там цена будет ниже – ты поймешь, когда увидишь эти места» — проклекотал серый птицекот, доверительно наклонившись к моему уху. Его смрадное дыхание обдало мой нос, и лишь усилием воли я не позволил себе отшатнуться, жадно впитывая новую информацию о стремительно расширявшимся на моих глазах мире – «Десять дней… На восток… Спроси Тройда. А теперь сделай вид, что что-нибудь покупаешь – сюда охрана идет».
Оглянувшись, я увидел охранников, ленивой рысцой приближавшихся к оставленной мною зебре. Казалось, они собирались проследить, чтобы та не делала ничего подозрительного, но я почувствовал, что их интересует именно этот прилавок и его продавец, поэтому ткнул копытом в сторону какой-то зеленой тряпки, первой попавшейся мне на глаза.
— «О, какой хороший выбор!» — громко проклекотал грифон, сдергивая с вешалки средних размеров плащ с капюшоном. Несмотря на пару потертостей, выглядел тот замечательно, особенно по сравнению с моими тряпками, а застежка-фибула была выполнена в форме гребня волны – «Это именно то, что вам нужно! Когда наши милые дамы начинают дуться, у них меняется настроение, нет ничего лучше, чем милый подарочек, вроде этой накидки-плаща с капюшоном. Всего восемь сотен крышечек!».
От этой цифры у меня снова округлились глаза.
— «Ладно, ладно. Забирайте за семьсот пятьдесят, грабитель!» — покосившись на остановившуюся рядом охрану, и не думавшую скрывать, что прислушивается к нашему разговору, вздохнул птицекот, протягивая мне накидку. На ощупь ткань была мягкой, но достаточно плотной, поэтому я лишь вздохнул, отсчитывая крышечки из порядком отощавшего мешочка. Удовлетворившись увиденной сделкой, охрана отчалила прочь, а я, в свою очередь, направился к аллегории вселенской скорби, все так же торчавшей напротив огромного окна, рядом с единственным оставшимся у нас мешком, в котором лежала самодельная посуда и так и не проданный хлам вроде ножей.
— «Нини… Бвана?!» — кажется, я слишком задумался, и подошел слишком тихо к зебре, грустно таращившейся в окно. На что там смотреть, мне было решительно непонятно, поэтому я отвел взгляд от куч мусора и остовов небесных повозок, и стремительным движением накинул на плечи полосатки новенький плащ, заставив ту от испуга сжаться в комочек. Оглянувшись, она с каким-то непонятным мне удивлением и страхом уставилась на меня, переводя взгляд своих громадных глазюк с меня на подарок – «Бвана, хии ни гхали сана…».
— «Эребус. И никакого бваны» — хмыкнул я, ощущая, как мой рот сам раздвигается в какой-то бесшабашной ухмылке, когда дрожащие копыта зебры медленно закрыли щелкнувшую застежку. Признаться, этот плащ очень шел к цвету ее глаз, и я не отказал себе в удовольствии обнять что-то пискнувшую полосатку, прижавшуюся носом к моей прикрытой тряпками груди, ощущая, как в груди занимается настоящая буря, когда она впервые по-настоящему меня обняла, бормоча какие-то свои зебринские глупости. Не знаю, что в этот миг произошло, но это ощущение было настолько приятным, что я был готов просидеть так хоть до самого вечера, обнимая цеплявшуюся за меня дурочку, перепугавшуюся сначала из-за каких-то там крышечек, а потом и из-за этого плаща. Впрочем, уже то, что грифон не соврал, и все это действительно вернуло полосатой ее обычное встрепанное настроение, стоило потраченных крышечек, которые, вздохнув, я решил считать платой за информацию определенного рода. А то, что она была достаточно важной говорило то, что ей явно интересовалась охрана, да и в целом, Тройд не выкрикивал ее всем, шедшим мимо. Но в будущем мне стоило поберечь свои накопления, поэтому остальные покупки я доверил совершать полосатой, с вернувшейся энергичностью принявшей вытряхивать карманы продавцов Мегамарта, к вечеру вытрепав нервы решительно всем, в то же время, сделав нас обладателями всего, что нужно по неприлично низкой цене, о чем свидетельствовали вой и скрежет зубовный, разносившиеся по торговому залу до самой темноты.
Забавно было видеть выражение на морде пони, управлявшего «гостиницей», представлявшей собой ряды двухъярусных коек недалеко от кухни, когда моя полосатая спутница проигнорировала все его доводы о нормах приличия (а может, вообще не поняла, о чем тот говорил), и решительно улеглась в выделенной мне узкой кровати, прямо у меня на спине. Правда, признаюсь, это случилось уже после того, как я вытащил ее за шкирку из-под этой самой кровати, откуда она категорически не желала выходить, вновь бормоча про какие-то непонятные «бвана».
Зебры странные. Точно.
Утро мы вновь провели в Мегамарте – нам все еще требовалось оружие и боеприпасы. На этот раз торговаться пришлось уже мне – увидев зебру в зеленом плаще, продавцы как-то быстро теряли дар речи и просто молчали в ответ на все ее попытки что-нибудь приобрести. Даже с помощью полосатой у меня это получалось не слишком-то хорошо, поэтому наши запасы крышечек таяли, как чипсы из водорослей на языке, что вновь и вновь возвращало меня к мысли о доске объявлений.
— «Начинающие искатели сокровищ Пустоши, да?» — прохрипела пожилая кобыла, увидев нас возле своего поддона. Как и остальные, он стоял на полу, хотя за ее спиной возвышались еще три секции стеллажа, на которых были сложены самые разнообразные боеприпасы. Многие я опознал, но еще некоторые видел впервые – в нашем стойле было не так много запасов оружия, как это хотелось, но мы были благодарны предкам уже за то, что во время эвакуации они проявили чисто военную смекалку, и прихватили с собой весь арсенал своей части. Оглядев одним глазом нашу парочку, она звякнула рогом, перекладывая короткую трубочку из одного угла рта в другой – «Что ищете, молодежь? Ружья, пистолеты, дробовики? Могу достать и по-настоящему тяжелые пушки… если у вас крышечки есть».
«Патроны к этому. 10мм, наверное».
— «Хммм…» — открыв второй глаз, кобыла пролевитировала к себе протянутый ей пистолет, осматривая его так, словно уже когда-то видела подобные штуки. А может, и вправду видела – Хуфф находился недалеко от границы, и в этой местности было множество военных баз и исследовательских центров, поэтому вряд ли кто-то мог предсказать, сколько разных докатаклизменных разработок могло всплыть за эти две сотни лет – «Полуавтоматический десятимиллиметровый АФ-25 индивидуального исполнения, судя по гравировке. Переосмысление знаменитого грифоньего «ла Фракассант» фирмой Айроншот Файерармс. В неплохом состоянии, как погляжу».
«Редкий?».
— «И да, и нет. Лет сто назад их было как камней на дорогах, каждый рейдер считал своим долгом такой заиметь. Но пустошь беспощадна ко всему, в том числе и оружию, а за этим нужен постоянный уход. Видишь?» — рог торговки натужно зажужжал, поднимая пистолет в воздух, а копыта ловко задвигались, с помощью пары ключей и отвертки разделив его на несколько блоков – «Модульная конструкция. Слишком хлипкой оказалась для пустоши. Не прижилась. Раньше, имея детали, из них можно было что угодно собрать – хоть пистолет, хоть пистолет-пулемет, хоть всего модулями обвешать. Облегченный длинный ствол, компенсатор, удобная рукоять — этот под точность на средней дистанции собран, как я погляжу. Правда, некоторых модулей не хватает».
«У тебя есть?».
— «Хмммм… Найду, если в цене сойдемся» — хитро прищурилась рогатая кобыла, с клацаньем закусывая свою трубочку, чья вонь уже давно терзала мой нос – «Тысячу за ресивер, восемь сотен за электронный прицел и по пять сотен за прочие модули. Много? Тогда сам приноси – соберу всего лишь за сотню на каждый».
«С очисткой, пристрелкой и наладкой?».
— «Охо-хо, а вы не такие дикари, какими смотритесь, жеребятки!» — желчно усмехнулась старуха, однако я не заметил в ее голосе отторжения, словно ей каждый день приходилось разговаривать с покупателями, замотанными в мешковину, да еще и царапающими слова на доске для письма – «Ладно, за сотню все сама подгоню и пристреляю, если понадобится. Приятно будет вспомнить, как приходилось перебирать их по десятку-другому за день».
«Будем искать».
— «Ищи. Патроны нужны? Можешь взять эквестрийские, но я бы порекомендовала вот эти» — увидев, как я с недоверием осматриваю и принюхиваюсь к незнакомым мне боеприпасам, она чему-то усмехнулась, выпустив в воздух облачко вонючего дыма – «Грифоньи 0.40 Черный Коготь. Экспансивные пули с полым наконечником. Видишь эти отверстия вместо головки на каждой? При ударе раскрываются, словно цветок, а жертву превращают в кровавый фарш. Та еще гадость, скажу я тебе, но грифоны их любят».
— «Охотники, блядь, недоделанные» — проскрипел кто-то от другого прилавка, на что остальные продавцы и даже некоторые покупатели согласно кивнули – «Говорят, мол «Мы подранков не упускаем», гниды пернатые. А ты, дура старая, им помогаешь!».
— «Иди в жопу» — выпустив очередной клуб дыма, хладнокровно ответила единорожка – «Нехер завидовать со своим металлоломом».
«Беру две пачки обычных» — написал я, решив не привлекать к себе внимание еще и тут. Кто знает, насколько хватит терпения у Крышечки, если я то и дело буду встревать в какие-нибудь проблемы в ее Мегамарте. Увидев, как рогатая кобыла, скривившись, отсчитывает мне обычные оболочечные пули, шум утих, и лишь после того, как окружающие вернулись к своим делам, я нацарапал на своей дощечке – «Еще пять магазинов. И заряди их этими, грифоньими. Каждый».
Вот так мы разжились хоть каким-то оружием. Бегавшую за мной зебру ни пистолеты, ни ружья не возбуждали, свое тактическое чудовище она отдавать отказалась, а вроде бы приглянувшиеся ей карабины стоили столько, что мы попросту убежали оттуда под злорадных смех продавцов. Конечно, можно было оставить себе что-нибудь из проданной нами добычи, но ни одно из ружей ей, кажется, не приглянулось, как и все остальное оружие. Казалось, что она просто боялась всех этих громыхающих штук, что, впрочем, не помешало ей не так давно хорошенько меня подстрелить. Броня ее тоже не впечатлила, так что все биты пошли на латанную броню службы охраны какого-то стойла 89, к вящему удовольствию полосатки, вцепившуюся в свой плащ с таким видом, словно я собирался содрать свой подарок и обменять его обратно на крышечки. Решив разобраться со всем этим позже, остатки монет мы потратили на исцеляющие зелья и консервированную довоенную еду, после чего отправились прочь, стремясь покинуть Мегамарт до того, как придется начать продавать уже купленное, возвращая его в алчные копыта вошедших в раж продавцов.
Но перед этим, конечно же, не могли не потолкаться у доски.
Нет, даже так – у Доски. Большое табло в массивной красной раме, словно какое-то туземное божество, возвышалось в центре Мегамарта, притягивая взгляд каждый раз, когда я заходил в этот центр торговли. Возле него обычно собиралась самая большая толпа, ведь, как я вскоре сообразил, по одним только объявлениям можно было понять, что происходит в том или ином месте Хуффа, если не половине страны. Подойдя к ней, я с интересом уставился на прилепленные к ней листочки бумаги. Забавно – и я еще думал, что у меня плохой и нечитаемый почерк? Но в целом записки и даже простые надписи мелом на огромной доске были читабельны, а некоторые даже напечатаны менеджером Мегамарта. «Убить», «найти и убить» были, по большей части, не сложными, но за большую часть платили настолько мало, что с этим стоило связываться лишь если бы цель сама прибежала и встала у тебя на пути. «Убить и осквернить», как и «осквернить, а потом убить», были куда интереснее, поэтому я, на всякий случай, внес их в пип-бак, хотя и не представлял пока, что заказчики имели в виду под осквернением, и насколько нужно было скверно поступить с предметом заказа, чтобы те остались довольны, но решил разобраться на месте.
«Поубивать и перекалечить!!1» — ага, именно так, с единичкой на конце. Мне показалось, или я видел терминал в комнате Крышечки, а? Кажется, несмотря на показное спокойствие, даже эту милую пони можно, оказывается, довести, да так, что от злости она копытами по клавишам попадать перестанет. Это объявление я сорвал и припрятал, чтобы потом внимательнее прочитать, намереваясь сделать что-то приятное такой обходительной кобыле, заодно и потренировавшись в извращениях на неких «братьях Диких» из банды… «Дырка-в-Стене»? Серьезно? Во отжигают, придурки!
Больше в тех местах ничего интересного не происходило, и лишь одинокая записка, по виду, провисевшая не менее полугода, просила включить блок В вспомогательного силового реле в подвале метеостанции №4. В качестве оплаты предлагалась «благодарность диджея Пон3, всего западного побережья и центра страны» — что ж, было не слишком удивительно, что никто не соблазнился таким замечательным предложением. Впрочем, кажется, интересующиеся все же нашлись, оторвав от объявления один лепесток, но, похоже, с ним же там и остались, что заставляло задуматься…
С другой стороны, всплывшие в памяти глаза деда, двумя недобрыми фонариками светившими из-за его любимого пульта связи, быстро напомнили о том, что спать стоя, не имея возможность присесть – это очень унизительно и неудобно. Так что, мысленно подбодрив себя его любимым мотивирующим криком «Ты еще не смотритель, чтобы зря вымя просиживать! А ну, за дело, тунеядствующий жопоух!», я все же решил осмотреться на месте и разобраться, в чем там было дело. Ведь где-то в этих краях обреталась и здоровенная вышка С.А.О.М.Т.Н., где не так давно побывала эта тройка героев, поэтому я совершенно справедливо надеялся, что они завернули и в это дивное место, раз уж так хотели угодить своему радиовещательному кумиру. Да и очистить это место от неведомых опасностей для того, чтобы я мог его обчистить, было бы хорошим поступком, а герои любят помогать всем вокруг.
Ведь так?
Тучи бурлили над нашими головами, провожая утихающий шторм, катившийся куда-то на запад, в сторону далеких гор. Земля хлюпала под копытами, заставляя полосатку то и дело поправлять ниспадающие полы плаща, так и старающиеся макнуться в пахнувшую рвотой грязь. Ветер свистел, с удовольствием кусая за все части тела, не прикрытые потертой броней.
[Ну, а теперь — о делах на востоке: мои источники сообщают, что там по-прежнему плохая погода. Не далее как сутки назад по всей бывшей восточной Эквестрии прокатилась радиоактивная буря, поэтому местами возможны осадки из пуль и гранат, когда выползшие из своих нор рейдеры вновь возьмутся за дело. На этот раз к ним присоединятся и гули, ведь после таких катаклизмов, ставших привычными в наши дни, резко возрастает количество диких, поэтому советую всем быть предельно осторожными, особенно если вы находитесь на севере Хуффа. Поговаривают, что там появилась новая нечисть, какая-то ходячая мумия, и теперь никто не может быть чувствовать себя в безопасности, каким бы героем он ни был. Ходят слухи, что этот гуль любит воровать оружие, и уже успел обчистить не только парочку караванов, но даже одного из тех героических пони, которые стремятся сделать нашу жизнь хоть немножечко лучше! Так что я хотел бы посоветовать этому парню, если бы он мог меня слышать, только одно: «Спили мушку, приятель – тебе это вскоре очень пригодится!». Ну, а теперь, вернемся к Сапфире Шорс и ее нестареющему хиту «Только для твоих глаз», недавно доставленного нам из Флэнка!].
Вздохнув, я щелкнул ручкой селектора, выключая пип-бак. Наш путь лежал на северо-восток, по шоссе Сансет, и кто знает, куда он нас приведет?
[Репутация с фракцией «Банды» понизилась]
[Репутация с фракцией «Искатели» повысилась]
[Навык: общение повышен]