Автор - Петербург

5

Никогда не думал, что смотрюсь со стороны так карикатурно.

Какие-то ужасные совдеповские брюки, рваное пальто, старомодная шляпа. Лицо зверское, будто всю жизнь щеночков острой бритвой жизни лишал.

— Докатился, — констатировал другой Я, увидев меня на трамвайной остановке. Присел рядом и тяжело вздохнул.

Я протянул себе пачку сигарет, но Я отказался.

— Гордость не позволяет. У меня свои.

Он трясет картонной коробочкой без каких-либо опознавательных знаков. Закуривает от каминной спички и удрученно делает вывод:

— Хуже «Перекура», если честно. Давно порываюсь бросить, да сил не хватает.

— А ты кто?

Он уставился на меня, как на идиота:

— Сдурел? Я – это ты. Когда в последний раз смотрелся в зеркало?

— Давно дело было.

— У, тогда ясно. Трамвай ждешь?

— Нет. Ночую.

— Помириться – не судьба?

— Не могу. Гордость не позволяет.

Он усмехается.

— А, точно. Забыл. Блин, как сложно с самим собой разговаривать. Мне всегда казалось, что мы поладим. Будем думать одинаково, все такое. Это могло бы стать началом классной, хотя и несколько странной, дружбы.

— Но не станет?

— Не-а. Ты вообще какой-то противный, да еще и ночуешь на остановке, как синяк паршивый. Мама запрещает мне с такими дружить.

— Не поверишь – мне тоже.

Мы оба натянуто посмеялись. И опять продолжили молчаливо портить легкие.

— Тебе все еще нравится этот город? – прервал он минутное молчание.

Черный человек на кровать ко мне садится…

Черный человек спать не дает мне всю ночь.

— Да. Я от него в восторге.

— Я тебе так скажу – ты бывал в местах и получше. Думаю, ты с удовольствием променяешь Северную Пальмиру на чистый провинциальный Понивиль. Еще раз.

— Значит, один раз уже променял?

— А то. С концами, и не жалел.

— Поверю на слово.

— Тебе более ничего и не остается. Пока – Я отшвыривает мощным щелчком пальцев остатки безымянной папиросы. И сразу достает новую — Но не бойся – я здесь именно ради того, чтобы ты все вспомнил. Как только ты проснешься – будешь помнить свое прошлое во всех подробностях. Прикинь, у тебя неплохая история. Будет о чем писать мемуары.

— Я не умею писать.

— И что с того? Десяткам рублевских жен это не мешает издавать книги о своей тяжелой судьбе.

Ты забыл об одном – я не рублевская жена.

— Да, это верно, дружище. Тебе до нее еще расти и расти.

Второй Я порядком тянул волынку, и мне уже не терпелось приступить к возвращению памяти.

— Что же мне нужно делать, чтобы проснуться полноценным человеком с прошлым?

— Ничего сложного. Кажется, трамвай идет, да?

Он не ошибся. Действительно, во тьме, со стороны Стрелки, появились два светящихся глаза.

— Это и есть ключевой момент этого сна?

— Ага. Это практически кульминация твоего существования за последнюю неделю. Ты должен быть мне благодарен, тебе даже дергаться не придется, я все сделаю сам.

Другой Я выплевывает вторую сигарету и начинает рыться во внутренних карманах пальто.

— Ты, главное… нет, не тот карман. Ну, знаешь, не подумай ничего плохого. Мимо, переходим к следующему. В принципе, ты же мне очень симпатичен, я никогда… Да что же такое! Почему так сложно найти такую огромную штуковину! Если она провалилась под подкладку – я же с ума сойду, пока ее достану. А, все, ложная тревога. Короче, извиняй, будет больно.

Вытащив, наконец, из кармана пистолет, (все тот же пистолет, похоже, у меня напрочь отсутствует воображение) он передернул затвор, виновато улыбнулся.

И, без особых разговоров, приставил ствол к моей ноге и два раза выстрелил.

Не знаю, как в реальной жизни, а во сне это было вовсе не больно. Немного пугающе, разве что, но эмоции были притуплены, как в тумане. Выстрел, нога дернулась, я услышал неудовлетворительный хруст. Первая пуля, задев кость, разметала по ноге осколки, а вторая, пройдя правее, прошила насквозь обе ноги. Реалистично? А хрен знает. Стало немного грязно, в ногах начало что-то пульсировать, словно били кастетом, и я, удивленно крякнув, сполз со скамейки на землю.

В поле обзора появилось лицо. Мое лицо.

— Эй, ты там как? – он похлопал меня по щекам, приводя в сознание – Знаю, метод не из лучших, но выбирать не приходиться. Глаза не закрывай, обморок тебя не красит. Да и делу вредит, если честно.

Это довольно трудно, когда я теряю много крови.

— Стоять! Не отходи далеко, время поджимает. Ну-ка…

Он крепко схватил меня за руки, развернул, и, как мешок с картошкой, потянул за собой.

— Аннушка уже разлила масло, — напевал он – разлила масло.

Я почувствовал, как спина прошлась по тонкому желобку, отделяющему трамвайные рельсы от асфальта.

— Макс, ну ты и тяжелый. Видать, много каши в детстве ел…

Неправда, просто кое-кто пренебрегал спортзалом.

Наконец, он положил меня на трамвайных путях. Присел рядом и сунул мне в рот одну из своих сигарет.

— Кури.

Чиркнул спичкой, и я послушно затянулся. Лицо опять появилось на фоне звездного неба:

— Ну как?

— Как на сенокосе набивали…

— Ты тоже заметил! Ну да ладно, выбор в Эквестрии невелик, так что чем богаты. Вернешься – можешь попытаться перейти на трубку, но я не одобряю.

Я уже слышал через его болтовню, как приближается трамвай.

— О, — он смотрит на часы – мы заговорились. Мне пора бежать. Приятно было с тобой пообщаться. Сейчас тебя убьет, а я займу твое место в памяти – незатейливый план, но должен сработать.

— А если нет?

— То мы на всю жизнь останемся овощем. Удачи!

— Угу. Удачи.

Ну зашибись теперь.

Как я вообще на это подписался.

Под спиной вибрируют рельсы. Пластиковые крылья остановки осветились фарами трамвая.

Нет, постойте, я передумал!

Мне и так хорошо!

Но меня не спрашивали. Сетчатку ожгло ярким светом.

Курить расхотелось.

*

Петропавловскую крепость реставрируют.

Величественный собор убран в уродливый короб, торчит только шпиль. Ангел смотрит вдаль отрешенно, раздумывая о том, не выпустить ли бесполезный крест из рук.

Я вижу разочарованных туристов, сидя на входе в собор. Их пустые взгляды. Выключенные фотоаппараты. Да, сюда пришли вовсе не за этим.

Я, как полностью асоциальная личность, сижу на входе в собор, где похоронены российские императоры. Вокруг меня снуют гости из ближнего зарубежья, преимущественно азиатской внешности. Они чинят крепость.

Мимо меня проходят экскурсоводы, сотрудники музея, полицейские – и никому нет дела. Ну, сидит и сидит. Есть же не просит, и милостыню не клянчит.

В этом весь Питер. В своей жестокой надменности.

Это лучший город на земле. Величественные строения, бессмертные мосты.

«У тебя есть крейсер «Аврора», и много других кораблей».

Но этот мир не идеален.

Отойди от Невского – и ты увидишь умирающие, облепленные нецензурщиной, дома. Наркоманов. Психов. Алкоголиков.

Бандитов, которыми так славится Северная столица.

В общем, это лучшее место на Земле. Но я, как человек, которому довелось видеть другие миры, уверяю: во Вселенной есть как минимум один город лучше.

Как туда попасть – у меня есть пара мыслей.

Утром я проснулся в одной из кофейнь на периферии. На столе – пустая тарелка с разводами майонеза, остывшее кофе и целых три загаженных пепельницы.

«Мы работаем до последнего клиента» — не зарекались бы, ребята.

Главным отличием от последних дней было то, что я проснулся в плохом настроении.

Впервые я проснулся с тяжеленным грузом памяти на сердце.

Нортляндия, Эпплуза, скамейка в Понивиле – я помню.

Я помню паршивые сигареты, вынужденное вегетарианство, пони-оспу и ее последствия.

Помню холод Отголоска и противный дождик, который настиг меня ранним летом в Кедре.

И даже помню мордочку Твай. Да и не только Твай. Вообще все помню.

Сны, которые меня преследовали, уже не казались такими ужасными. Они, скорее, следствие последних двух лет жизни. Было немного сложно.

И пальто, которое я видел на своем двойнике во сне – его я тоже помню. И очень сильно люблю, потому что каждая заплатка на нем, каждый нашитый лично мной внутренний карман – это история.

Без шляпы как-то одиноко.

И странного человека, на которого вчера нападала Твайлайт – я видел его много лет назад, когда возвращался домой.

Черт, помню тот промозглый денек. Моя куртка, хоть и зимняя, но на рыбьем меху. Ботинки хлюпают по кремовой слякоти. Утерянные ныне рубашка и пуловер.

И тут этот клоун – неудивительно, что я стал дурачиться.

Отстой…

Я оплачивая счет (вижу недовольную мину официанта и скидываю ему всю мелочь на чай), выхожу в город. Погода все еще ужасна – над городом висит огромная лупа. Высшая сущность охотится за людишками с ней, как за муравьями в песочнице. Навстречу мне движутся кислые лица. Всколоченные волосы, пыль на ботинках. Никто из них не догадался сменить сугубо питерскую одежду на что-то более легкое.

И я такой же. Синяки под глазами, бледная кожа, наверняка запах изо рта, желтые от табака зубы. Голову не мою второй день. Рубашка липнет к телу от пота.

Все по Достоевскому.

Я стремлюсь к воде. И через несколько часов оказываюсь в Петропавловке.

И все для того, чтобы с опозданием в неделю, вернуться в Понивиль.

Было бы проще, если мне во сне прямо сказали, что делать.

Я собрал все возможные улики по всем снам. Они передо мной, зарисованные ручкой на зелененьких салфетках

Разведенный мост с падающим трамваем.

Пикник в центре Дворцовой площади. Если это вообще был сон…

Колизей с дымящейся землей, в центре которого стоит умирающий Всадник.

Разводящийся мост.

И, как заключение, возвращение мне памяти. Опять через трамвай.

Возможно, мне стоит просто сеть в один из трамваев? Но сомневаюсь, что есть прямой маршрут «Сенная – Эквестрия» или что-то типа того.

Забираться на Медного всадника тоже не лучшая идея.

И моста я прыгать не буду.

— Ну так что, шляпы ты не нашел?

— Не-а. Присаживайтесь.

Я двигаюсь влево, позволяя сесть на нагретое место странному клоуну.

— Я же говорил, ты все вспомнишь.

— Ну, теперь буду вам верить.

Он засмеялся:

— А вот этого делать нельзя. Знаешь ли, боги хаоса и раздора очень часто обманывают. Особенно всяких посредственных шутников.

— Как вас по имени-отчеству?

— К чему эти фамильярности, после всего, что я с тобой сделал – мы почти родственники. Если хочешь, можешь называть меня… — он приложил когтистый палец к подбородку, усиленно имитируя умственную деятельность – ну, Димой, допустим.

— Дима. Какое ужасное имя.

— Мы не хозяева своих имен. Приходится мириться. К тому же, я придумал его себе только что и вполне доволен.

— Вы мне поможете вернуться домой?

— Я – нет. Силенок не хватит. Но я дам тебе наводку на того, кто сможет.

— Принцессы?

— Типун тебе на язык, в этих древних клушах силы не так уж и много. Тебе нужен действительно могущественный помощник. Он один на все вселенные, и, кажется, сейчас он ошивается именно в этом городе. У него резиденция здесь. Тебе неплохо было бы попасть на прием.

— И как же это сделать.

Дима указывает пальцем на ящик с инструментами, стоящий между колон.

— Топор видишь?

Я киваю.

— Тебе не кажется, что он здесь неслучайно?

— Мне что, пойти бабушку зарубить?

— Если очень хочешь. Но я бы посоветовал тебе найти трамвай, который тебе досаждает.

Вот как…

— Он в городе?

— Несомненно. А что, если я скажу тебе, что это ненастоящий Петербург? Просто построенная в пустоте копия, созданная исключительно для тебя?

— И для Твайлайт?

— Я этого не говорил. Но кто знает, может и она настоящая…

Он поднимается с гранита, загибая пальцы:

— Версия первая. Все это – твой сон. Твоя задача – всего лишь выбраться из него.

Один палец.

— Версия два – это настоящий Петербург. И кто дал тебе второй шанс. Выбрать, где тебе лучше.

Второй.

— И версия три, как я уже сказал – это все просто тюрьма, заселенная твоим воображением. Все эти люди, здания, я. Все это создал ты.

— И что из этого правда?

— А какая разница? Все равно отсюда надо выбираться. Хватай инструмент и беги — дорога дальняя. Не снимай со счетов полицию, люди с топорами не пользуются доверием.

Он улыбается и делает ладонями движение от корпуса, мол, проваливая.

— Спасибо, — совершенно искренне я благодарю его.

— Тебе спасибо. За игру. Она немного затянулась, но оно того стоило. Удачи.

Как только странный господин начинает таять в воздухе, я срываюсь с места, вырываю из деревянного ящика топор, и, что есть сил, даю стрекача к выходу из крепости.

Мама, прости, мне пора домой.

Мне бранится в спину обладатель топора, пузатый таджик в засаленной форме, но я не собираюсь останавливаться и тем более возвращать украденное.

Трамвай.

Блокадный трамвай.

Я помню тебя.

Трамвайный проспект – десять километров, не меньше. Ну да ладно – глаза боятся, а ноги бегут. В конце концов, час-два бега, и я у цели!

Выбегая на Троицкий мост, я понял две вещи.

Первое – топор действительно привлекает внимание.

Второе – дыхалку я убил. Совсем.

— Добегу, — говорил я сам себе, задыхаясь – брошу курить. Совсем.

И начну отжиматься по утрам.

*

Бесконечные ряды книг. Стол. Подсвечники.

Когда я разлепил глаза, молодой человек, высунув от усердия кончик языка, тыкал в меня ваткой, смоченной нашатырем. Противный запах обжигал носоглотку, и я закашлялся. Ребра ныли.

Что, впрочем, неудивительно – товарищи полицейские так отоварили меня демократизатором по почкам за порчу памятника…

— Очнулся? – серьезно поинтересовался мужчина, возвращаясь на свое место – огромное кожаное кресло за столом – Это хорошо. Терпеть не могу насилие, но ничего не мог поделать. Полицейские оказались единственными, кто могли бы доставить тебя без проволочек. Правда, действуют они немного жестко, но с тобой все будет хорошо, честное слово. Ты, кстати, уже второй за сегодня, кого я переправляю.

Ну да, будто я не знаю, кто был первый. Или первая.

Я языком провел по зубам на предмет внезапно появившихся дырок, но таковых не было.

— Трамвай был выбран чем-то вроде триггера, который явственно покажет, что тебе нужно со мной поговорить. Вот, ты на месте. Чаю хочешь?

— Нет, спасибо, уже напоили.

— Обижаешься? Понимаю.

Он садится за стол напротив меня. У глаз разный цвет, левый – голубой, правый – зеленый. Водянистые волосы, левое ухо слегка оттопырено, что делает лицо более доверительным. Абсолютная ассиметрия.

— В последний раз, когда я тебя видел, — начинаю я – ты был ниже ростом раза в два и говорил увереннее. Что-то случилось?

— Приходится менять амплуа время от времени. Прошлого меня ты убил.

— Ложь и красная пропаганда!

— Знаю. Но кроме нас с тобой никто более не осведомлен об этом. Магия, в какой-то степени.

Лойсо поднимает глаза, окидывая взглядом стеллажи.

— Иногда мне становится скучно на рабочем месте, и я выезжаю отдыхать в другие миры. Их немного, но хватает, чтобы разнообразить мое существование. А так как жить где-то надо, иногда я строю себе такие вот места отдыха.

— Библиотека?

— Да, я люблю читать. В этом плане ваш мир мне очень интересен. Столько литературы, я не прочитал и половины. Признаюсь, со временем человечество скатилось в самокопирование, я уже на пятой странице какого-нибудь детектива могу назвать убийцу.

— Для этого не надо быть всемогущим, если разговор идет о Донцовой.

Пондемониум, кивнув, достал из стола маленькую бутылочку, наполненную бальзамом, пригубил немного.

— Ты, наверное, хочешь узнать, как все это произошло?

— Да все равно.

— Хороший подход. Правильный. Бог Хаоса из Эквестрии – очень эксцентричный господин. Эпатажный. Ты попался под горячую руку. Это моя вина. Надо было лучше следить за порождениями.

Но сейчас, когда Дискорд, наконец, в узде, у тебя появился шанс все исправить. Ты куришь, кажется?

— Как раз подумывал бросить.

— Это хорошо, но не сейчас. Думаю, ты можешь позволить себе последнюю сигарету.

Как фокусник, собеседник достает из рукавов две палочки.

— Вот эта – он кивает в сторону аккуратной белоснежной сигареты с фильтром – обычное хорошее курево. Расфасовывается под Москвой и стоит сто рублей за пачку. А эта – его нос поворачивается к сероватой помятой уродине – привезена в Эквестрию из Зебрики. Так себе, если честно, и своей цене совсем не соответствует. Выбирай, Нео.

Было бы что выбирать.

— Глупо выбирать миры по сигаретам, не находишь?

— Я бы предпочел, чтобы ты остался здесь. Вселенной не очень нравится, когда жители одного мира попадают в другой.

— Как я ее понимаю…

Я тянусь к его правой руке и свободно вытягиваю из кулака сигарету. Беру со стола зажигалку.

— Все равно бросать буду, какая уж разница.

Дым сигареты, как и во сне, очень специфичный.

— А Вселенная потерпит. Тебя терпит, и меня вынесет.

Лойсо скалится:

— Хозяин-барин. Ты тут главный, твое мнение сейчас важно. Тогда… Добро пожаловать Эквестрию?

— Нет, — поправляю я его, выпуская изо рта колечко дыма – Не просто в Эквестрию. Добро пожаловать домой.

Мое сознание тает. Лицо Лойсо становится зернистым, нечетким, а потом и вовсе пропадает. Словно в глазах сел кинескоп.

Только дым от сигареты продолжает виться вокруг меня, пока я пропадаю из Мироздания.

*

Раскрыв глаза, я стал, как рыба, ловить ртом воздух. Я не понимал, где нахожусь, сон казался настолько реалистичным.

Холод собачий. По телу бежит дрожь, одежда прилипла к телу, словно сосульками обложили.

Противный грибной дождик стучится о мокрую ткань, заливает глаза. Надо мной висит огромная черная туча. Гуляет ветер.

Очень болит шея – кажется, во сне, я напоролся на банку консервированных персиков.

Шляпа лежит на земле, жалкая и побитая, к бортику прилип чахлый листочек.

Чертовски неудобная скамейка.

Опуская ноги на влажную почву упираюсь взором в ажурный фонтанчик. Маленький, сделанный из мрамора, журчащий десятью яркими струйками.

Кусаю себя за ладонь, но не просыпаюсь.

С трудом встаю, ноги одеревенели от такого отдыха, плетусь к фонтану и умываюсь студеной водой. Будто и так не промок до нитки.

Но это сейчас неважно. Привет, Понивиль, давно не виделись.

Я должен Лойсо и Дискорду по бутылке лучшего сидра.

Но это потом. Сейчас мне есть чем заняться.

Беру в одну руку сумку, в другую шляпу, и уверенно шагаю в сторону библиотеки, чувствуя, как в ботинках плескается жижа.

Мне все равно, закрыто там или нет. Если закрыто, то постучусь. Если не откроют, вынесу дверь, как уже делал один раз – ничего сложного.

Если никого нет – продолжу поиски. Она не могла пропасть бесследно.

Что я скажу ей после долгого расставания?

Наверное, нужно извиниться за все.

Нет, это пошло. Извиниться я всегда успею. Жизнь – долгая штука.

Попросить грелку и пожаловаться на воспаление легких? Нет, взывать к жалости некрасиво, тем более такому махровому путешественнику, как я.

Опять останавливаюсь у деревянной двери, но сейчас нет времени распускать сопли – громко стучусь в дверь.

Проходит мгновение – крона озаряется светом масляной лампы.

Что сказать? Не будем изобретать велосипед.

— Привет Твай, давно не виделись. Мне есть так много чего интересного тебе рассказать!