Та, что прекрасна, пришла, чтобы остаться навсегда

Глава вторая.

Вереница телег, запряжённых пегасами плавно катилась над Диким Лесом и змеёй уходила в небо; в воздухе разливались утренние ароматы свежевыпавшей росы, полевых трав и хвои; солнце ещё только узкой полоской зари виднелось на горизонте, Земля просыпалась ото сна.

Вздрагивая от малейшего движения телеги, Селестия лежала в своей новой клетке — где решётки и цепи заменяло лишь небо, да высота. Свернувшись в клубок вокруг своей новорожденной сестрёнки, которая не переставая плакала, она напевала ей и старалась не думать о том, что ждёт впереди. Но телега всё сильнее раскачивалась, разбивая потоки ветра на тысячи маленьких сквозняков, которые проникали сквозь щели и обдавали их морозной прохладой, игрались с волосами.

В голове проносились события последних дней и она против воли вспоминала бегство из дома и скитания в полумраке дикого леса, недружелюбных крылатых пони, боль и страх неизвестности. Она почти не ощущала ни голода, ни озноба, царапины почти не зудели, а связанные ноги и крылья не ныли; она уткнулась носом в тёплый чёрнильно — чёрный комочек — всё, что теперь осталось у неё от прежней жизни; от сестры пахло домом.

Когда солнце заняло своё законное место на небе, и приблизилось к своей верхней отметке, рядом с телегой раздались голоса. Они обсуждали что-то на непонятном языке, похожем на звуки, с которыми молния прорывает воздух; говорили громко и долго. Белая пони слышала непривычные её уху слова, грубые и неприятные.

Прошло совсем немного времени, телега остановилась; откинулся задний борт и её вместе с сестрой вывели наружу. От обоза, который отправлялся из лагеря в лесу не было и следа, как самого леса и даже земли. Пони стояла на облаке, недоверчиво пробуя копытами его на устойчивость, но пушистая субстанция мягко пружинила, не давая повода усомниться в своей прочности. Те крылатые, что встретили её, были не похожи на её ночных пленителей, какими она их запомнила. Они не носили броню, их тела прикрывали лёгкие накидки с капюшонами, гривы и хвосты аккуратно убраны, а лица не искажены гримасами ненависти. Ей даже показалось, что они улыбаются.

Мысли о побеге сразу отступили, да и пытаться бежать из места, которое парит в нескольких милях над землёй, было бы верхом глупости.

Её окружили кольцом и вели внутрь облака. Свёрток с притихшей сестрой был у неё в зубах и она не могла свободно вертеть головой, чтобы рассмотреть всё как следует, но коридор не поражал разнообразием. Шли всё время прямо, но, к счастью, не долго, иначе Селестия бы уснула на ходу: всю ночь и во время полёта в телеге она не сомкнула глаз отчасти из-за волнения, отчасти из-за плачущей сестры, и теперь от монотонного движения её клонило в сон.

Неожиданно для себя, она оказалась в тупике. Коридор впереди кончился, немного расширяясь и образуя очертания маленькой комнаты с подобием кровати, сделанной из того же облака. Пони обернулась, ища глазами своих стражников, но увидела только их силуэты в густеющем тумане. Они пропали, а за её спиной появилась ещё одна стена из того же белого пружинящего материала.

Попробовав стены и пол на прочность ещё раз, она осознала, что вновь может двигаться свободно. Из всех ремней, которыми её связали похитители, остался только тот, что ограничивал движения крыльев, и без того для неё бесполезных. Она попыталась расстегнуть его, но застёжка была точно промеж лопаток, там где её не достанешь зубами. Рог вспыхнул жёлтым огнём и через мгновение ремень ожил, а затем упал, окончательно освободив её. Побродив ещё немного и убедившись, что выйти обратно она не сможет, Селестия поудобнее устроилась на кровати из облака, положила сестрёнку рядом и закрыла глаза.

Она спала беспокойно, без снов. Несколько раз просыпалась от плача Луны, но ткнув её в полудрёме носом и по-матерински лизнув, тут же снова проваливалась в забытье.

Когда она окончательно проснулась, возле кровати появился стол, состоящий целиком всё из того же облака, с едой на подносе. Селестия накормила сестру и поела сама.

В середине дня — хотя окон в комнате не было, стены из облаков пропускали солнечный свет — к ним вошли всё те же стражники. Она не заметила момент, когда крылатые появились в её узилище, но была к нему готова. Со спокойствием обречённого, она встала, взяла свёрток с Луной и пошла следом.

Коридор без единого ответвления вёл их всё так же по прямой линии, но путь их закончился в просторном помещении, наполненном сотней таких же крылатых, как её стражники, пони.

Полной грудью вдохнув воздух и уняв сердцебиение, Селестия осмотрелась. Теперь она стояла в центре большого праздничного шатра, судя по его цвету. Узоры, вышитые или нарисованные на ткани, из которой он был сделан, под солнцем отбрасывали яркие тени на облачные пол и стены, придавая залу более уютный вид.

Вдоль стен кругом стояли крылатые, пристально вперив в неё взгляд, словно она не такая же как они пони, а богиня из неведомой ей одной сказки. В одних глазах Селестия видела страх, неприкрытый и оттого внушающий ужас ей самой; в других — восхищение, трепет; третьи, словно ненасытная бездна, пожирали её, ловили малейшее её движение, жадно ждали чего-то; она видела настороженность и опаску, на неё смотрели, как будто не веря в реальность происходящего, но ни один не отвернулся и ни разу не взглянул в сторону.

Несмотря на своё неловкое положение экспоната на выставке, Селестия сделала для себя очередное открытие. Эти пони не были похожи на неё. Точнее, это она не походила на них. В зале не было жеребят её возраста, но на взрослых она смотрела почти не задирая головы — совсем не так как на родителей. Тела у крылатых были небольшими, плотными, с короткими ногами, такой же шеей и массивной для такого размера головой. Она же — тощая, по сравнению с ними, на длинных, как ходули ногах, сухопарой шеей и крошечной головкой. И её грива отличалась. Ещё дома, когда она смотрела на небо, ей казалось, что её грива и хвост очень похожи на розовые облачка, а теперь же и вовсе, что они больше похожи на облака, чем то облако, на котором она стоит.

Забывшись на минуту в творческом порыве, продолжая отыскивать различия, она расправила крылья, чтобы сравнить и их, и этим жестом вызвала гул толпы. От неожиданности, она снова съёжилась и поклялась себе больше не двигаться без необходимости.

Молчаливый обмен взглядами продолжался до тех пор, пока один из крылатых не вышел вперёд. Зазвучала речь, которую она слышала ранее. Он обращался к толпе.

Стройный хор звуков в мгновение окутал Селестию, слова влетали ей в уши, но были не понятны. Словно диковинные птицы они пролетали мимо, не давая разглядеть себя, в понятном всем, роме неё танце, а она, глупая девчонка, силилась разобрать их движения и раскрыть все их тайны. Слова-птицы носились быстрее и быстрее — крылатый, кажется, теперь объяснял что-то ей. Селестия, как заворожённая, следила за тем, как шевелятся его губы и как слова сплетаются в танце, и обнаружила, что неприятные ей раньше звуки обретают смысл. То, что раньше было просто «квар», стало «домом», «хекер» – «землёй», «чиа» – «матерью». Сама не зная как, она слышала слова и предложения, а они в её голове складывались в ясные картины и образы.

Переполненная гордостью от осознания того, что она теперь понимает их, Селестия решила нарушить собственную клятву, склонилась на одно колено, аккуратно положила сестру на облако и, сдерживая волнение в голосе сказала:

– Меня зовут Селестия, – фраза была проста, и произнесена, с жутким акцентом, как ей показалось.

Однако, этого оказалось достаточно, чтобы вновь завладеть всеобщим вниманием.

Крылатый осёкся на полуслове, а остальные его соплеменники замерли так, как будто не робкий голосок маленькой кобылки, а сотня грозовых облаков разом наполнили грохотом пространство под шатром. Если было бы можно прочитать чувства на этих враз окаменевших лицах, Селестия сказала бы, что увидела в них панику.

Но если из всех остальных её слова вынули душу, то крылатого они наполнили какой-то силой. В один миг, легко оттолкнувшись от облака, он расправил крылья и оказался нос к носу с ней. Селестия отпрянула от неожиданности.

Во всём обширном списке вещей, которым она удивлялась за последние дни, такая резвость заслужила одно из первых мест. Она и раньше видела, как летают пони, даже когда-то в несмышлёном возрасте, по рассказам матери, сама могла парить в воздухе, но в её памяти пони двигались куда как более грациозно и неторопливо.

Пока Селестия медлила с тем, чтобы принять какие-нибудь меры и обезопасить себя, рядом с ней оказались ещё двое стражников. Но к её нескрываемому удивлению, они не попытались атаковать её, а, наоборот, защитили от крылатого, встав между ними.

Извергнув из себя пару проклятий, которые белая пони не смогла разобрать, крылатый вынужден был уйти на место, как она поняла позже, из-за того, что в её сторону двигался уже другой его соплеменник из толпы. При его приближении стражники расступились.

И теперь они остались вдвоём. То есть, толпа и стража никуда не делись, но внутренним чутьём Селестия поняла, что сейчас они так же бесполезны, как свет луны солнечным днём, и, что если их с сестрой судьба ждёт скорейшего разрешения — этот момент настанет именно сейчас.

Он приближался хромая: уверенно, но неторопливо. По его движениям было сложно судить о его физической силе, но ясно видна была его духовная мощь — Селестия почти не сомневалась, что каждый шаг даётся ему с трудом, однако, если и так, то ни один мускул на лице не выдал его страданий.

Окрас пегаса и его стать вызвали в её голове образ горы — старой, с белой от снега и прожитых лет макушкой, но такой огромной и крепкой, что само время было не властно над ней. А под сенью этой горы, укрывшись от всех невзгод, ютились остальные пони, пережидая непогоду под её склонами и прячась от палящего солнца в её тени. Такой же глыбой казался ей этот пегас. Весь его вид говорил о том, что он осколок былого и одно небо знает как оказался здесь.

Селестия с нетерпением ждала, когда он заговорит с ней, ей хотелось завершить у себя в голове образ этого удивительного пегаса, и только его голоса не доставало. И он не разочаровал: бархатистый, тягучий и низкий, как раскаты ночного грома, как нельзя лучше подходил к его внешности. Могучие, вросшие в облако ноги, скрытое под роскошной бронёй поджарое тело с непослушными, живущими своей жизнью крыльями, вытянутая вверх шея и слегка задранная массивная голова; грива — соль с перцем, когда-то была коротко стрижена, но теперь волосы отрасли и завитками спадали на лицо и шею, хвост того же цвета, заплетённый в вычурного вида косу, плотно прижат к ноге — этот старик и вправду был похож на грозовой пик, когда говорил.

Селестия была так увлечена, что не сразу начала слушать, какое-то время она просто стояла перед ним, очарованная его суровой красотой. От величия момента перехватило дух и её разум рассеяно выхватывал из речи отдельные слова:

– Должны думать... Поколении... Земные и единороги... Уникальная... Крылья...

– Простите меня, – виновато прервала его речь Селестия. – Я вас не очень хорошо понимаю. – она догадывалась, что старик теперь оказался на её месте и вынужден разбирать лепет на полузнакомом языке с акцентом, поэтому продолжила, стараясь как можно чётче выговаривать слова. – Позвольте мне выучить ваш язык и я отвечу на все вопросы.

В очередной раз она склонилась в реверансе — её целью было показать своё почтение к старику и всем собравшимся, чтобы выиграть время для них с сестрой и успеть проявить свои лучшие качества, если это как-то сможет повлиять на их судьбу.