Ponyfall
Из ниоткуда в никуда
"Монохром". Похоже, белое сияние в Кантерлоте действительно "Монохромно".
— С самого начала времен, с самого начала до бравурного конца, каждая цивилизация, не исключая не единой, делала и создавала одинаковые по своей сути вещи – оружие. Оружие заставляло их почувствовать себя в безопасности, оружие вело их за новыми территориями, оружие позволяло снизить конфликты внутри – никто не хотел быть мертвым. Оружию нет закона, оружию не принадлежат совесть и честь, оружию не принадлежат разумность и благородство. Куда тыкнули, туда и будет нанесен определенный урон. Убийца всегда тот, кто тыкнул спусковой механизм, а не инструмент в его копытах. Было бы невероятно глупо обвинять оружие в убийстве. Кинжал не виновен, что он создан для привнесения в этот мир боли. Он создан для этого – он выполняет свою миссию, тем не менее, очень важную. С тех пор, как мы отошли от пещерного строя, сила перестала измеряться исключительно в мускулах – теперь она измеряется еще и во влиятельности, преданности и прочих исключительно сумбурных с точки зрения инструмента чувствах и состояниях. О боже, гордость рода пони опять погружена по уши в грязь… Наверняка ты сейчас задаешься вопросом, Юниверз, что я говорю и почему именно сейчас?
— Нет. Я вижу, что ты говоришь весьма разумные вещи. Проблема в том, что сейчас ты назвал меня каким-то инструментом в чьих-то цепких лапах, Кьюиксильвер.
— Боюсь, мы все такие. Лишь только тот, кто контролирует все и вся, может быть абсолютным оружием. Ты же лишь сгусток информации – безмерно черный и бесполезный.
— Насчет полезности я бы промолчал. Именно мое безумие сумело впитать в себя мириады знаний.
Кьюиксильвер лишь покачал головой. Разговор развернулся на балкончике небольшого дома, стоящего на окраине пригородов Кантерлота где-то на высоте, километров восемь от города. Балкончик был ухожен – мраморный столик, рядом с ним – поворотное кресло, фикус в углу и пепельница на столике. Пони, сидящий в кресле – Кьюиксильвер, сидел и медленно затягивался сигаретой через длинный мундштук. Это был белый пони с белой гривой, который был одел в аккуратный фрак и красный легкий ошейник. На его правой щеке был нарисован большой плачущий глаз, а сами глаза были целиком из белка – ничего в них не намекало на присутствие радужки или зрачка.
Юниверз был пони, который был полностью обернут в холщовую тряпку, которая была заправлена в кожаные высокие накопытники, хвост свернут в пластиковую трубку, а вместо лица была лишь черная пустота с периодически вспыхивавшими точками и конструкция из четырех полых квадратов желтого цвета, светившихся гранями, соединенных такими же желтыми линиями со свечением– трое к одному. Вся эта конструкция постоянно находилась в движении,хватая новые светящиеся точки, и особенно активизировалась тогда, когда Юниверз задумывался, как сейчас.
— Мы с тобой живем в удивительное время, Юни.
— Какое же? – ровный голос Юниверза прозвучал неободрительно.
— Когда слепой перед смертью видит больше тех, у кого глаза широко открыты.
Темная ночка выдалась сегодня в предместьях Понивилля. Впрочем, это было совсем не удивительно – на дворе стоял январь, и поэтому хрустящий белый снег покрывал землю пестрым переливчатым ковром, играющий сотнями бликов в лучах света полной луны.
Полнолуние. Полнолуние всегда считалось чем-то загадочным, чем-то уникальным. Оборотни, тимбервульфы – какие только существа, реальные ли, выдуманные ли, не пробуждались в этот момент в лесах и головах пони.
В полнолуние все предпочитали сидеть дома. Желательным атрибутом такого было пораньше уснуть – и сейчас в серии домиков на отшибе везде было сонное царство. Кроме одного домика, который был слева третьим по счету, везде была кромешная темнота.
Домик, в одном из оконец которого горел свет, был на вид слегка постарее остальных. Следы реставрации копытами любителя глазели на зрителя – непроштукатуренная трещинка, непобеленный кусочек стены – все эти мелкие детали и создавали впечатление обветшалости дома.
Однако это было не совсем так. Дом был отстроен примерно тогда же, когда и остальные – но была одна маленькая деталь, которая разнила его от других – в нем жил он.
И сейчас, в комнатке второго этажа, где тусклым светом горела усталая лампада, сидел в кресле-качалки одинокий пони. Он был стар – морщины сеткой покрывали его лицо, и дряблая кожа на копытах виднелась из-под пледа.
Глаза, затянутые старческим бельмом, странным образом смотрели в потолок. Грудь тяжело вздымалась, хватая каждый глоток воздуха.
Рядом с качалкой и лампадой стояла тумбочка. На ней лежали перо, лист бумаги и стояла кружка чая. Чай был свеж и горяч – пар клубился над ним, наполняя комнату терпким благоуханием.
Луна светила в окно не полностью – лишь краюха молочного коржика была видна сквозь стекло. Белый свет мешался с желтым от лампады, создавая удивительные и странные переливы на полу.
Где-то была вентиляция или ее подобие – язычок пламени в лампе немного подергивался, и тени плясали по полу, как какие-то странные звери удивительных форм, прячущиеся за подпорками черепичной крыши, изнутри проложенной соломой.
Внизу раздался стук.
— Кто там? – хриплым голосом ответил пони в качалке, — в любом случае, открыто.
— Да я вижу, — глухо окрашенный стенами дома голос донесся из-под пола. Раздались звуки хруста половиц первого этажа, затем лестниц – и наконец, после секунд шагов на этом этаже дверь приоткрылась. В комнату вошел один большой кусок металла матового серого цвета, с двумя полосами – черной и белой – на лбу. Доспехи покрывали этого пони полностью – ни капли кожи не было видно в сочленениях, ни дырок для глаз, ни для рта, ни для ушей, хотя выемки в металле были, ни для чего.
— О Селестия, кого я вижу! Мой старый, верный друг, облаченный в такие же старые, как он сам, и такие же вонючие доспехи.
— Твой грим пахнет не лучше, Свопп. Ты бы его смыл – а не то будто тебе гастарбайтеры ремонт на роже делали.
— Это еще почему, Клик?
— Потому что штукатурка криво положена! – и оба пони залились непродолжительным смехом после этой шуточки.
— Ну извини. Ко мне приходили из соцобеспечения. Не могу же я им сказать, что я не хочу ремонтировать камин, потому что мне лень? Я могу отгримироваться под старика и кряхтеть – зато труба будет новая.
-А потом? Как ты им представишься, когда будешь снова «молодым»?
— Дык то мой дед был. Я как бы хотел отремонтировать, но у меня была командировка, сами понимаете, времени нет, бла-бла-бла…
— Хитрец ты, Свопп.
— Я знаю. А как у тебя дела в «Монохроме»?
— Как будто с течением времени там что-то меняется. Nos occulto tuus consuetudo.
— Мы покрываем вашу рутину?
— Я бы сказал тебе, что ты хорош в латыни, но за триста раз даже обезьяна выучит перевод.
— Чем я хуже? — гоготнул Свопп.
— Надеюсь, ничем. Кстати, об обезьянах – ты прав, одно изменение есть.
— И какое же? Надеюсь, не новые внутренние налоги или запрет на ношение клинка?
— Нет. Посылка будет сегодня.
— Нам пора сваливать?
— Да. И с сегоднешнего дня – никакого «Монохрома» больше нет, а я последний живой дезертир.
— Этого-то я и боялся, — вздохнул Свопп и, обтерев лицо губкой, отчего оно сразу помолодело лет на сорок, резво вспрыгнул с качалки, подхватил чемоданчик в углу и сказал: «Пошли».
— Ты уже все? У нас еще полчаса, — удивился тот.
— Деньги, ценности и пара бутылок воды с бутербродами. Надо будет – зайдем где-нибудь пожрать, пони добрые, накормят за разумную плату.
— По-моему, еда будет на вес золота.
— Плевать. Найдем чего поесть.
— Ладно, пошли.
Под покровом ночи двое вышли на улицу и пошли к Понивиллю. Пройдя мимо ратуши, они свернули на юго-восток – таким путем можно было выйти к реке и пересечь ее, а дальше там шел старый тракт через Эверфри к Холлоу Шейдс, куда они и планировали пойти изначально.
Шли молча – любой звук мог выдать их, а говорить с какой-нибудь стражей, теряя время, им сейчас совершенно не хотелось. Нужно было торопиться – каждая секунда промедления могла стоить целого состояния. Холлоу Шейдс был оплотом их будущего, потому что он единственный был крупным городом, что не был помечен красным.
— Сегодня ночью планируется страшное зло, — продолжал, как ни в чем не бывало, Кьюиксильвер.
— Какое?
— Узнаешь, когда выживешь. В подвале лежит дневник – это твой билет в будущий мир. Я кое-что занес туда, — думаю, ты найдешь это весьма полезным. И еще зайди в подвал, когда прозвенит двенадцать часов. Ты найдешь это разумным.
— Так что за зло?
— Просто послушай. Я читал монолог о цивилизации и оружии, но я забыл сказать самое главное – наша цивилизация позабыла об этом. Наши боги милостивы и любящи. Но что, если неусыпный «большой брат» исчезнет и мы окажемся сами по себе? Выживем ли мы? Вот в чем вопрос. Да, признаю, что мы живем в эпоху без супергероев. Но тем мощнее твоя цель. Ты не супергерой, но если ты сумеешь начать кое-что, что я хотел бы, чтобы ты начал, то это будет стоить того.
— О чем ты?
Кьюиксильвер взглянул на часы: Одиннадцать часов пятьдесят семь минут. «Сейчас увидишь,» — ухмыльнулся он, когда часы сдвинулись на минуту. На горизонте вспыхнула яркая точка, и начала неумолимо приближаться.
— Иди в подвал, — приказным тоном, не терпящим возражений, сказал Кьюик.
Юниверз повиновался. Спустившись по вертикальной лестнице вниз, он закрыл тяжелую крышку и зажег лампу. На стене висела записка: «Не выходи до семи утра. Зажги свечку – она горит ровно семь часов. Действительно, рядом стояла свеча. Недолго думая, Юниверз взял из ближайшей полки, коими был уставлен весь подвал, зажигалку и поджег свечку. Она загорелась.
«Ждать,» — подумал он и сел рядом. Ночь предстояла долгой.
Часы неумолимо тикали и точка неумолимо приближалась, становясь зеленым шаром. Оставалось десять секунд до полуночи. Кьюик сделал последнюю затяжку, и… Тут все поглотил белый свет, когда шар приземлился в Кантерлот. Раздался безумный грохот, за ним – утробное рычание и за ним остался лишь дребезжащий гул.