Пробник

Глава вторая

Вечером я вернулся к чистому озеру и окунулся с головой, полежал немного в холодной воде, всё тело жутко болит. Я оказался в заповеднике, в чужом месте, в чужом чуде и мне было здесь не по себе. Весь день искал Кешу, но, похоже, он успел выбраться из этой суматохи, это похоже на Кешу, у него есть своё дело, ради которого он будет защищаться. Со мной же приключилось иное чудо, мне повезло, меня нашли и приняли Падальщики. Увели сюда, от плохого подальше.

Сегодня выдалась прекрасная погода, серые тучи разошлись, показался розовый закат. Мне не верилось в это, но это было так. Я стоял на песчаном берегу чистого озера, окружённого скалами, а небо было таким ярким от солнца, давно такого со мной не случалось.

Я прошёл дорогой между скал, надо переночевать. Навстречу мне шли звери, попить воды, я отошёл с их пути и пошёл дальше по тропинке через зелёную равнину. Величественные деревья с резной корой и шелестящей на ветру листвой, пушистые кусты. Даже ягоды, грибы. И всё это цветёт и благоухает. Мне немного страшно и страх этот всё нарастал с каждым шагом. Это потрясающее место, завораживающее место, но не моё, мне всё казалось, будто я вернулся в тот город к тем беженцам. Сразу становилось не по себе. Оклемаюсь и уйду, дождусь, передохну.

Я нашёл укромный уголок и устроился спать у дерева. На следующий день я оклемался и начал собираться в дорогу. Когда я приходил к озеру-водопою, от меня убегали все звери, а порой и пытались напасть. Некоторые из них подходили ко мне, обнюхивали, иногда даже игрались, но всегда убегали к своим собратьям.

Мне встретилась медведица. Не знаю, была ли это та самая медведица, но… она остановилась передо мной. Могучая, сильная, кажется, она боится меня, она ни разу не прорычала, она просто смотрела на меня и ждала, пока я сам уйду. Она была вместе с медвежатами, похоже, взяла их под свой присмотр. Я не стал её беспокоить.

Так же мне встретились и Падальщики. Они проверяли, всё ли в порядке, как растёт урожай в теплицах и планировали, сколько можно вывести чёрнозёма для новых теплиц в других местах. Всё можно было вырастить и на серой земле, только труд этот тяжкий, постоянный и принадлежит он сейчас только серым, потому что это их чудо и работа.

Плутая между деревьями, я вышел к краю этого чуда. Зелёная долина заканчивалась грубым забором из неровных и покорёженных листов металла, он тянулся от одной скалы до другой. Высокий забор, не перепрыгнешь, не пройдёшь. Я искал что-нибудь, похожее на ворота или какой-нибудь ещё выход, но ничего подобного. Только сплошные листы с выбоинами, будто в горошек. Дерево повалить, чтобы перепрыгнуть… да даже если смогу, не хочется, не надо. Наслежу, а кому потом убирать. Тем более, эх, много ли сейчас деревьев. Как там в поговорке: дурак в народе мудрее царя, от дури его не пустеет казна.

Не пройти, так обойдём. Пошёл налево по широкой тропинке между лесом и забором, здесь не было ни травы, ни кустов, ни деревьев. Только маленькие камушки, галька. Звери выходили на шум шагов по камням, выглядывали из-за деревьев и тут же убегали обратно в лес.

По плутающей и извилистой тропинке в горах пришёл на выступ, возвышающийся над серой равниной. Вот они, покрытые пылью холмы и закрытое тучами небо. Я посмотрел вниз, можно съехать по склону.

Перед тем, как снова отправиться в путь, как снова чувствовать радость от новых и не бесцельных дней, я обернулся. Прав я, в заповедник попал. Перед забором неровной колонной стояли серые, Падальщики. В кучу столпились, спинами прикрывают железный занавес. Они смотрят в мою сторону, но никто не сдвинулся с места. Далеко я ушёл от забора, и уйду ещё дальше, подальше от этого чуда. Место то хорошее, да одному мне там делать нечего, потому что я его знаю, много нехорошего знаю.

Перед лесом я остановился и подумал, куда мог деться Кеша. Мог ли он на самом деле убежать, или его утащили, отбился или отвели, как меня. И ведь ни следов, ничего. Как и тогда стволы трещат. Одно место, где мог быть Кеша, пришло мне в голову, но опасно идти туда через лес, кто знает, что есть там, кто знает. И дальше, проходя мимо серых стволов, я всё время оборачивался на темень в лесу, разглядывал, искал этих беженцев. Не рад мне лес, как и я не рад ему, нет в нём больше чуда.

Через часа два я пришёл к краю леса, пустынная поляна, огороженная забором с аркой из покосившихся железных прутьев. «Парк» — гласила табличка, прибитая к арке. Я пришёл в город. Вокруг стояли многоэтажки, заслоняя собой тусклый солнечный свет. Нет никого на дорогах, мусорки рядком тянутся по тротуару. Пустые кафе, рестораны, магазины, нет никого, и чувствуешь взгляд, но не видишь глаза. В городах как-то всегда так.

Я как можно быстрее ушёл с широкой улицы в переулок. Привычно поднимал голову и осматривал пожарные лестницы и серое небо в полоску от натянутых кабелей между домами. Уходить отсюда надо, подумал я, уходить и как можно скорее. За переулком ещё одна широкая улица. Быстрей, пока нет никого, перебежал с одной улицы на другую. Привычные кошки-мышки, привычные прятки от чувства невидимого взгляда.

Через переулки я вышел на широкий дворик. Поле жухлой травы, скамейки, футбольные ворота, вокруг квадратом стоят девятиэтажки, около подъездов мусорные баки. Я всё ещё чувствовал взгляд, заглядывал в зашторенные или открытые окна, но там никого не было. Надо передохнуть, я остановился около качелей на детской площадке. Скамейки, горки, турники, рядом с каруселью лежит чёрный школьный портфель.

Вдруг раздался крик и из-за дома кто-то выбежал. Это была кобыла.

— Помогите! – крикнула она, когда заметила меня. – Помогите!

Следом за ней во двор выбежали Падальщики. Кобыла остановилась передо мной и вцепилась в ветровку, пока я стоял в страхе.

— Помогите, помогите, — повторяла она и плакала, дёргая меня за рукава.

— Бежим, – я опомнился и дёрнулся в сторону. – Беги!

Мы сорвались с места и побежали по улицам мимо домов. Из подъездов на шум выходили другие Падальщики. Я не знал, куда нам бежать. Надо спрятаться, закрыться, их всё больше. Мы повернули в переулок и пробежали к магазинчику. Словно через мгновение я уже закрывал тяжёлую дверь с потёртой надписью: «Закрыто на ремонт. Не стучите!».

Мы оказались в магазине для ремонта. Внутри была куча коробок и ящиков, которыми мы сразу забаррикадировали вход. В дверь изредка барабанили, вскоре затихло. Я остался стоять у завала и опёрся о стену. Изнутри магазин выглядел давно заброшенным. Краска на потолке сползла, весь он в трещинах, как и стены. Пустые стеллажи, прилавок с кассой.

Кобыла сидела на горке строительного мусора. Свесила голову и сидит, закрывшись копытами и волнистыми угольными волосами. Её светло-коричневый плащ испачкался в пыли. Я встал, подошёл к ней и достал бутыль с водой. Не знаю, с чего и начать то.

Она чуть дёрнулась, я присел возле нее, пытаясь заглянуть ей в глаза. Она молчит. Одна из в спешке поставленных коробок с шумом упала на пол. Кобыла подскочила и упёрлась копытами в камни, не отводя взгляд от упавшей коробки. Юная совсем, молодая. По щекам текут слёзы. Она выдохнула и обняла себя копытами, а потом повернулась и посмотрела на меня своими голубыми глазами. Рассматривала меня, словно неведомую зверушку и явно не верила тому, что видит перед собой. Такая молодая и здесь оказалась…

Мне стало не по себе от её взгляда, такого пустого, непонимающего и злого. Кажется, она совсем не понимает, куда попала и что вокруг неё происходит.

Я подошёл к двери и поставил коробку на место. Вдруг что-то кольнуло меня в плечо и упало на пол. Бутылка с водой. Я обернулся и в меня тут же полетел маленький камушек, окутанный магическим полем.

Кобыла всхлипывала и кидалась камнями. Её всю трясло. Она по-прежнему смотрела на меня, не отрываясь. Я схватил её за рукав, камни попадали на пол. Нужно её успокоить, а то выкинет ещё что-нибудь. В голову приходили выученные отговорки для беженцев, но она услышала только одну. Теперь я отвечаю за неё, разделяю с ней ответ за поступки и стараюсь ей помочь.

Её зовут Дюна, она здесь первый день.

— Я ничего не понимаю. Ничего. Как вы можете быть таким спокойным? Меня чуть не поймали, нас чуть не поймали. А вы сейчас просто убираете коробку на место?

Странно, но этот вопрос застал меня врасплох. Я только сейчас понял, что действительно убираюсь в этом магазине.

— Да…

— Что «да»?

— Ну… коробка упала, и… это ведь не хорошо, когда падают коробки, так? Коробки должны стоять там, куда их положили, иначе это какие-то неправильные коробки, — она смотрела на меня как на сумасшедшего, что в принципе не лишено смысла. – А что если вдруг все коробки станут неправильными? Это же неслыханный бардак. Нет, такой беспорядок надо сразу прекращать, а то из-за таких неправильных коробок получится неправильный склад, где будут неправильные пони сетовать на неправильный бардак. Вот как-то так.

Дюна посмотрела на меня пристально с секунду и залилась еле слышным смехом. А я стою перед ней как дурак, как маленький и глупый дурак и удивляюсь как дури много в моей голове, целый склад, и, кажется, одна из коробок стала неправильной.

Давно уже шума нет, никто не барабанит, мы убрали ящики, тихонечко приоткрыли дверь и высунулись посмотреть. Рядом никого не оказалось, только редкие Падальщики ходили на другой стороне улицы. Собрались по двое, по трое, а то и больше, и прохаживаются, осматриваются, кто-то торопится, кто-то неспешно гуляет.

— Ты меня прости, Дюна, не хорошо как-то получилось.

— Да что вы, что вы. Я давно так не смеялась. И я рада, что встретила вас.

— Как ты вообще подняла такой кавардак?

— Я в общежитии живу, только сегодня проснулась. Подумала, что куда-то опаздываю, может на учёбу, я тут, на историческом, третий курс. Вот… проснулась, вышла и наткнулась на этих… в сером.

— Падальщиков.

— Да…

Осмотревшись, мы решили пойти к Дюне, заночевать. Дюна много спрашивала о том, кто я, интересовалась, потому что так ей было спокойней. Чаще она просто что-нибудь спрашивала, а на мои вопросы отвечала коротко. Ей хотелось сказать, но, кажется, ей просто нечего сказать.

Послушав рассказ о Кеше, она тут же начала уговаривать меня пойти и искать его. Вместе. Обещала помочь чем сможет. Говорила она странно, но убедительно, будто точно знает, как нужно помогать. Будто это её дело. Я не отговаривал её пойти, не мешал, а она всё говорила об этом, пока не получила полное согласие.

Мы шли по переулкам мимо домов, мимо того дворика, где встретились и, наконец, вышли к подъезду одной из потрёпанных и связанных между собой девятиэтажек общежития. На открытых балконах стояли скамейки. Узкие оконные рамы, словно спрессованные, теснились рядом друг с другом.

Мы тихонько зашли внутрь. Дверные петли противно скрипнули. Стены и пол внутри обиты плиткой. Слева стоит будка, как сторожка, в которой обычно сидит вахтёрша. Пусто, никого в подъезде, ни в будке, ни в коридорчике впереди, ни за дверью, ведущую к лестницам. Темно на лестничном пролете, только площадки освещает тусклый свет из окна. На одном из этажей пахло, из пепельницы поднимался дымок от непотушенного окурка.

Дюна остановилась на пятом этаже и открыла массивную железную дверь. Мы вышли в длинный коридор, за нами балкон, в конце коридора большое окно. Из общей кухни шёл пар, кипела вода в кастрюле на плите. Дюна махнула копытом в конец коридора и достала ключи.

Все двери, встречающиеся нам на пути, были открыты. Я заглянул в одну из них. Там был… Падальщик. Совсем жеребёнок, маленькая кобылка в школьном платье и с белым бантиком в волосах. Она стояла и смотрела в окно, совсем одна. Кажется, она… плачет.

Дюна поторопила меня, дёрнула за рукав, а потом и вовсе силком потащила меня подальше от той кобылки. Страшно ей было.

На следующее утро я устроился на подоконнике и в очередной раз осматривал комнату Дюны, в который раз удивляясь уюту. Это место можно было назвать домом несмотря ни на что. Светлые обои с тянущимся сверху вниз витиеватым рисунком, похожим на стебель крапивы. Ковёр на стене за широкой кроватью. Да даже не в обиходе дело, просто здесь удобно, уютно, но вместе с тем пустовато, словно только недавно сюда кто-нибудь заселился.

Дюна тихо спала на кровати, завернувшись в одеяло. Вчера, когда мы пришли, её охватила какая-то смертельная усталость. Она зевала, всё время покачивала головой и слабо улыбалась. Спать почему-то наотрез отказалась, сначала провела небольшую экскурсию, а после уселась на кровать и всё время потирала глаза, всё не ложилась.

— Не надо, не надо, я просто посижу, просто отдохну, не хочу я спать. Куда сейчас спать, собираться надо, в путь идти надо.

Вечером Дюна оклемалась на часок-другой, но после всё равно уснула без задних ног. Её первый день после встречи со Свободой. Чудо приключилось в первый же день.

Я снова осмотрелся. Вот стул, рядом с ним стол, над столом книжные полки. Ковёр, кровать, шкаф. Большой шкаф, дверцы зеркальные, сверху и снизу ящики для всяких мелочей, вроде постиранных полотенец, пелёнок, наволочек. У Дюны, как и у всякого уважающего себя историка, на полках шкафа за стеклянными дверцами лежали массивные томики сказок и легенд, народных сказок и легенд. Историю пишут победители, напишут победители правду, а народ всегда так, как было на самом деле.

Почти все сказки я узнал, читал когда-то, вроде даже недавно. Возьму одну сказку, наугад возьму, как же выбрать, они все интересные.

Дюна проснулась ближе к полудню. Она очень удивилась, застав меня за книгой. Я тихо напомнил о времени, Дюна охнула и сорвалась собираться. От суеты этой мне стало неудобно. Я попросил её не торопиться, она не услышала, повторил, но она уже не слушала, попросил прощения, она не поняла, за что.

Мы быстро вышли из общежития, прошли мимо пары Падальщиков и вышли на улицу. Дюна повела меня к окраине города. На пути всё время встречались Падальщики. И чем дальше мы шли, тем больше мы их встречали. Они заходили в каждый подъезд и выходили оттуда минут через десять. Следом выходили ещё несколько.

Скоро справа, за высотками, показались ядовито-зелёные верхушки деревьев. Недолго осталось, недолго. Мы остановились в переулке около здания из кирпича, надо передохнуть.

Вдруг нас кто-то сверху окликнул. На сломанной пожарной лестнице, обрывающейся на третьем этаже, стояла кобыла на уровне четвёртого этажа. Она одета не то в болоньевую куртку, не то в спортивный комбинезон.

Кобыла просила нас помочь ей выбраться. На пятом этаже дверь была закрыта с другой стороны, на своём этаже она заперлась от Падальщиков, а на третий не попадёт, там одни перила только и остались. Я крикнул ей, что мы скоро придём. Она крикнула в ответ и сказала, что подождёт нас внутри.

Дюна узнала это здание, оказалось, что это библиотека. И как раз там, на четвёртом этаже, был читальный зал. Дюна решила пойти через парадный вход, а потом шутливо хлопнула себя по лбу, повернулась и показала, где запасной.

Через тяжелую металлическую дверь мы вышли в коридор с цепью дверей. По коридору редко ходили Падальщики с кипами бумаг. Дюна быстро прошмыгнула по ступенькам, я за ней, выбрались на лестничную клетку. Пахло старой бумагой и сыростью. На третьем этаже стоял шум. Презентабельно одетые Падальщики открывали широкие двери и заходили по очереди внутрь. В коридоре остались стоять беженцы.

— А правда, что среди нас Голова?

— Правда-правда.

— Вот чудеса, что он тут забыл.

— Может как и мы, пришёл договариваться, кто ж его знает. Странный он вообще, в халате ходит, улыбается как-то странно. И вообще, пойдём уже, нас ждут, а Голова и сам придёт.

На четвёртом этаже тоже было на что посмотреть. Рядом с дверью читального зала стояли две библиотекарши и судачили о слесаре. Слесарь же был мертвецки пьян и, попутно объясняя стажёру как тут всё устроено, копошился с замком. Дюна их рычание не разбирала, ей от рычания страшно. Я же улыбнулся, бывает, тепло так от Падальщиков идёт, радуешься.

Мы с Дюной прошли через архивы на пятом этаже, открыли дверь и спустились по пожарной лестнице. В читальном зале рядом друг с другом стоят парты, по левую сторону, длинные стеллажи с книгами и приёмная к библиотекарю – обычная стойка с лежащей на ней инструкцией по оформлению читательского билета и выдвижными ящиками, где хранили карточки с росписями и датами, когда взяли и когда принесли.

Незнакомка сидела на одной из парт. Она благодарно обняла нас и отошла в сторону. Кобыла была моложе меня, но старше Дюны. Длинные и ухоженные каштановые волосы, серебристая шёрстка, одета в серый спортивный костюм. Её зовут Калька, по крайней мере, так написано на её бейджике. Калька всё отшучивалась, мол, случайно сюда попала, так, ветром занесло. Всё время её этот ветер куда-нибудь заносит, вот, мол, теперь к нам. Мол, теперь она с нами, ибо отсюда ветер уже давно ушёл.

— Сколько же тут всего… — Дюна зашла за стойку библиотекаря и осматривала полки. – Можно?

— Конечно, Дюна, — я посмотрел на незнакомку, она неоднозначно кивнула. – Эх… хорошо то как.

— Ничего тут хорошего, — язвительно заметила незнакомка, подобрав с пола книгу. – Ни-че-го.

— А по мне много хорошего. Хотя бы то, что она занимается своим, любимым делом.

— Любимым делом? – кобыла посмеялась. – Каким она сейчас может вообще заниматься делом? Этим? – она поднесла к моему носу книгу, окутанную магическим полем. – Это не де-ло. Особенно любимое дело. Сейчас бы выжить, только выжить бы, — книга с хлопком опустилась на парту.

— Есть предложение поинтересней?

Кобыла открыла рот, хотела что-то сказать, но замолчала, когда Дюна позвала нас к себе. Она выкладывала книги и про каждую рассказывала с удовольствием, даже советовала нам, что можно и что нужно прочитать. Мне она не раздумывая дала массивный такой томик по истории, мол, мне она доверяет, я там всё сам пойму. Над выбором незнакомке она с минуту подумала и дала ей откуда-то взявшийся сборник анекдотов, незнакомка выбор оценила.

Дюна такая радостная, она словно вернулась к своему старому чуду, или ещё не успела насладиться новым. Я переживал за неё, уж очень она быстро привыкала к тому, что здесь происходит, казалось, что мир её уговаривает и принуждает к тому, чтобы она привыкла. Но сейчас мне за неё спокойно, что ей хорошо, то и мне хорошо. Странное для меня, новое чудо.

Тем же путём мы вернулись на улицу и пошли дальше, к окраине. Раздался оглушительный грохот. Третий этаж библиотеки взорвали. Из девятиэтажек выбежали Падальщики и начали слаженно помогать разбирать завал и тушить пожар, звали на помощь. Мы под шумок ушли незамеченными.

Туманный город, туманный, как в страхе ходишь от него и со страхом выходишь, даже нет, убегаешь. Нет в городе добра, нет, и быть не может. Только шумиха, да такая, что эхом проносится над высотками, попробуй в такой кутерьме голову не потерять.

Какое-то время мы шли молча. Я впереди, чуть позади Дюна, а за ней Калька. Шаг за шагом, шаг за шагом. Дюна доставала и убирала толстый томик. Первой заговорила Калька, спросила у Дюны: «Что, книжку почитать хочешь?». – «Не знаю» — ответила Дюна и убрала томик обратно. Калька удивлённо посмотрела на неё и о чём-то задумалась. После она улыбнулась и начала расспрашивать Дюну, о всяком расспрашивать:

— Хорошо тут, а? Красиво-то как, — она посмотрела на лес. – Эх… прогуляться бы, на траве посидеть, пение птиц послушать, а ночью костёр развести, погреться. А где небо такое увидишь ещё, — говорила Калька поначалу радостно, весело, но потом приуныла. Дюна ей отвечала коротко, а со мной она вообще не разговаривала.

Пока Калька рассказывала какую-то свою историю, я смотрел на Дюну. Она мне каждый раз улыбалась устало и догоняла, шла рядом. Кальку это, видимо, очень злило, она обогнала нас и пошла впереди, напевая стишок, замечательный стишок. Правда, больше понравилось пение.

— Красиво.

— Ну а я что говорю! – Калька гордо выпрямилась и фыркнула.

— Я согласна, очень красиво. Ты сама придумала? – спросила Дюна.

— Нет, мой знакомый, всё время читал мне стихи. У меня, вообще-то, очень много знакомых, я же официантка! Но этого я запомнила, — Калька отвернулась и вертела головой из стороны в сторону. — Странный он, всегда один приходил и стихи читал. Я хожу между столиками, мимо него прохожу, а он читает. Рядом присяду, когда администратор занят, а он всё читает и читает.

Потом Калька завела другую историю о другом своём знакомом. Казалось, у Кальки столько историй, и везде она есть, везде всё вокруг неё вертится. Знакомых у неё действительно было очень много, но про всех она всегда говорила: «А он для меня, а мы с ней, а как он без меня…».

Через множество бесконечных историй мы пришли к ресторанчику. Дверь открыта нараспашку, мусорный контейнер, которым мы обычно закрывали вход, стоит в стороне. Внутри всё такой же уют, всё, вроде, на месте, бардак только небольшой. Мне вспомнился Кеша, скучал я по нему, но сейчас я просто удивлялся ему. Как он заражал своим весельем, как он слушал и как говорил, даже лечил, проводил поиски, звал в походы. Молодец, Кеша. Радостный, радостный Кеша.

— Кеша! – крикнул я, пройдя на кухню, в холле его не было.

— Ну и куда мы пришли? – спросила Калька, оглядев ресторан.

— Кеша!

Я очень хотел найти Кешу, встретиться с ним, увидеть его. Каким же бываешь беспомощным, когда ищешь, беспомощно, слепо ищешь, столько в голове крутится, столько… Начинаешь искренно верить в чудо, что вот оно, где-то здесь, рядом. Жалкое зрелище. Душит тебя это чудо.

Кеши нигде не оказалось. Я молча присел, склонив голову над стойкой. Дюна подошла сзади и положила копыто мне на плечо.

Калька всё спрашивала, зачем мы сюда пришли. – «А зачем ты тогда вообще пошла с нами?» — спросил я. – «Думала, что с вами весело» — скучающе ответила Калька.

— А для чего ещё жить, как не для веселья? – спросила она, но потом вздохнула и села рядом, копошась копытом в своих длинных и пушистых волосах. – Слушай, я понимаю, у тебя тут друг пропал. Все мы что-то теряем и что-то находим.

— Друзья тебе не «потеряешь» и не «найдёшь», — вспылил я, больно она меня вымотала своими выходками. — Друг – это труд, общий труд, то есть тот, с кем ты труд разделяешь. А не эти ваши «привет» и «пока», кое-какеры.

Калька нахмурилась и отвернулась. Она что-то бормотала себе под нос и теребила бейджик.

— Вы как? – с заботой спросила Дюна.

— Нормально всё, не переживай, — я посмотрел на неё и улыбнулся. Как же я рад, что она рядом. И без разницы мне, что она мало говорит, главное, что она не молчит.

— Слушай, я извиняюсь, — вдруг выпалила Калька и пододвинула ко мне мятый лист. – Вот, залог, за мир.

Это была карта. Обычная такая карта с рельефом гор, равнин и лесов, без городов и дорог. В левом углу карты стояла точка. Северней от точки лес, южней – холм, где должна стоять избушка. Далеко на северо-востоке нарисован неровный овал. Около этого овала ровным подчерком написано: «Программа», а потом кривым: «Старичок, тебе сюда!».

— Калька! Да я же…

— Не надо благодарностей, — гордо сказала она. – Не будь только таким хмурым, старичок, — Калька ехидно улыбнулась. — А ещё вредным, и гадким, и чёрствым, и…

И я смеялся после каждого её нового слова. Эх… давно я так не смеялся.

— А ещё будь за меня в ответе, раздели со мной ответ, — она улыбнулась и дождалась, когда я соглашусь. — Ну что, пойдём? – Калька отодвинула стол и встала со вздохом. – Не хочу тут сидеть, здесь как-то… хмуро.

Я с радостью поднялся и свернул карту в трубочку. Как же хорошо, прямо душа радуется. Простое, но такое огромное счастье. Вот как так вот, одной строкой, одной фразой. Великое чудо, дарить другим счастье маленьким поступком.

Мы немедленно отправились в наш поход. Я было предложил остаться, но Калька с Дюной запротестовали. Да и, собственно, мне без Кеши тут тоже делать было нечего. Дюна напомнила, что не лишним было бы забрать отсюда всё, что нужно, только вот тут и брать то было нечего. Ни воды, ни еды, даже вещей с избушки на месте не оказалось. Делать было нечего, мы отправились немедленно в поход.

— Чему это мы так улыбаемся, а? – довольно спросила Калька.

— Да так, дом вспомнился, — соврал я, но что-то приятно кольнуло в груди.

— Ой! Ой-ой-ой! – затараторила Калька. – Как же это я, всё дома забыла, все вещи, сейчас только вспомнила. Ой-ой-ой!..

Дюна весело хихикнула. Ей Калька понравилась, а если так, то и мне хорошо. Эх, надо бы привал устроить, может Дюна хоть тогда книжку почитает. Учёную ли, не учёную, да какая разница, что ей хорошо, то и мне хорошо.

Пока Калька продолжала причитать, я задумался. Не нравился мне путь, казалось, что я уже тут был. И ведь туда надо, судя по карте. Но что мне больше всего не нравится, так это туча. Туча пыли справа, рядом совсем, и шум какой-то от этой тучи, такой… неприятный.

— … Ой, забыла, ой, забыла.

— А голову ты не забыла? – между делом спросил я.

— Не забыла, не забыла, — Калька обиженно фыркнула. – Ай, копыта мои несносные, всё забывают! Вот точно чужие копыта! Как не мои. Эх, ни я, ни голова, получается, не виноваты.

— Не твои, не твои. Голова то твоя? – выходки Кальки начали меня забавлять, не смог удержаться от вопроса.

— Моя! Она же копыта не держит! Не может. Значит невиновна, — Калька гордо выпрямилась и посмотрела на меня. Дурь какая-то. – Ну а чего ты хотел, — она пожала плечами и пошла неторопливо. – Какая уж есть.

— В который раз повторяешь, — я вздохнул и в последний раз посмотрел на эту надвигающуюся тучу. – Пойдём.

— Угу, — коротко ответила Дюна и пристроилась ко мне. – А мне нравится идти, — вдруг сказала она. – Хоть и случилось вокруг что-то страшное, но всё равно тут… э… э… красиво.

— Спасибо, Дюна.

— Тебе бы только приятное слушать, — отозвалась с другого боку Калька. – И учить ещё всех.

— Пхех, не спорю, — я усмехнулся и вздохнул. Чего с Калькой спорить. – А тебе бы только веселиться.

— Да, и я горжусь этим. Знаешь, старичок, есть много такого заумного, чего ты любишь. Что жизнь наша путь, что думать нам надо. А вот мой ответ, это веселье. Это мой выбор. Моя превратность от Свободы. Я с этим родилась. И с этим я иду, это мой, так сказать, великий марш. А большего не надо. Это ли не счастье, знать, что несмотря на множество всего на свете, тебе не просто хватает, но и прибавляется, а?

— Красиво, поэтично. А главное, правильно. Знакомый придумал?

— Нет, — смущённо ответила Калька. – Я. Сама.

Вскоре туча подошла к нам вплотную. Это Падальщики. Они все как маршируют и страшно как, страшно. Я крикнул сойти с пути и оставаться на месте. Калька и Дюна отошли назад, стоят, опасливо тянут головы. Мимо нас идут сотни, если не тысячи, серых. Ровно идут, почти в шаг. Тут и он, и она. И стар, и млад. И хромой и здоровый. Раненых несли на носилках. И шли все эти Падальщик, эти серые рубашки к городу, шли ровно и слаженно, будто идут они все домой. Парочка Падальщиков подошла к нам и спросила, нужна ли нам помощь, да у меня со страху все мысли пропали, я и их отогнал. Дюна с Калькой потащили меня подальше. А мне всё покоя одна мысль не даёт, жалко, что я их прогнал.

— Эх… Научили бы они нас так же в ряд идти… А то мы всё скопом да стадом…