Принцесса Селестия меняет профессию
Пролог
– …я не могу терпеть! – взволнованно воскликнул инженер Тимофеев, буквально подлетая к установленному посреди комнаты агрегату. – Мы сейчас же проникнем в прошлое и увидим Древнюю Москву!
– Одумайтесь, товарищ Тимофеев, одумайтесь, прежде чем, понимаете ли, увидеть «Древнюю Москву» без санкции соответствующих органов!
«Ну, это уже слишком! Мало того, что обесточивает весь корпус, понимаешь ли, так еще и окончательно сошел с ума со своей машиной! – негодовал Иван Васильевич, глядя на кипевшую возле аппарата бешеную деятельность. – Ишь, «Древняя Москва»! Никогда мне не нравился этот Тимофеев со своей затеей! Почти ежедневно отключается все электричество из-за его безнравственных опытов, так мало того – сгорела вся проводка! И мы еще боремся за почетное звание Дома Культуры Быта! Стыд и позор!»
День для управдома типовой многоэтажки на Новокузнецкой Ивана Васильевича Бунши не заладился с самого утра. Из очередной поломки и сбоя электрической системы, супруга щепетильного пенсионера Ульяна Андреевна обожглась горячей водой, попутно проклиная «хулигана-учёного». Конечно же, Тимофеева, коего недобрым словом помянула Ульяна Андреевна, рядом не было. Зато за стеной очень удачно оказался Иван Васильевич, на голову которого и полетели все шишки. А тут ещё и всякие скользкие проходимцы, представившись «друзьями Антона Семёныча» и распустив пальцы веером, качают свои права. А сейчас и подавно ситуация выходила за грань дозволенного, потому как исчезновением стен и обесточиванием всего дома наглый школяр явно не довольствовался.
– Минуточку! Одну минуточку, – «друг Антона Семеновича», несмотря на все протесты Бунши, взял последнего за руку и с неподдельной угрозой в голосе предупредил:
– Если ты еще раз вмешаешься в опыты академика и станешь на пути технического прогресса, я тебя…
– Тихо-тихо! Я понял, понял! – испуганно пробормотал управдом, косящий в сторону телефона.
«Вот только мордобоя мне и не хватает в этот замечательный день! Нет, это ж надо – ещё и угрожает, подлец!» – мелькнуло в сознании стушевавшегося пенсионера.
А между тем «друг» Шпака обратился к изобретателю: «Действуйте!»
Машина уже вовсю гудела, хлюпала, скрежетала, а Тимофеев продолжал колдовать над своим агрегатом.
– Я волнуюсь, – проговорил он, дрожа от волнения.
– Смелее! Я здесь, – сказал этот тип, подходя к нему вплотную. Александр Сергеевич вздохнул и потянул за один из множества рычагов, коими была богата машина.
Механизм замигал, забулькал сильнее прежнего и начал испускать пар. Завертелись, как флюгера, стеклянные панели, антенны; завертелась и сама машина. Поначалу ничего не происходило, но вдруг перед глазами всё пошло рябью, и комната инженера Тимофеева начала расплываться, как большой мыльный пузырь, коими забавляются ребятишки. Спицы, назначение которых оставалось для Ивана Васильевича загадкой, поворачивались влево и вправо, блестя и сверкая. Все заходило ходуном.
Бунша спиной почувствовал ощущение чего-то ненормального, непривычного его сознанию. Обернувшись, он с трепетом увидел, как стена, откуда совсем недавно вылез этот подозрительный «друг», начала таять, растворяться в воздухе. Вот уже проступили очертания кованных решеток…
«Нет, это уже совсем никуда не годится! – облизывая ссохшиеся губы и заворожено глядя на то, что ещё совсем недавно было стеной, подвёл черту Иван Васильевич. – Я точно буду жаловаться в соответствующие инстанции! Этот «ученый» еще ответит за все свои выходки!»
Его размышления прервал хлопок, раздавшийся за спиной.
«Ну что опять?!» – Управдом нервно обернулся к машине и увидел, как Тимофеев закрывается полой своего белого халата от летящих из машины искр, а сам агрегат начал мигать и переливаться красным светом. Еще одна колба с неизвестным содержимым взорвалась, и ее осколки осыпали Александра Сергеевича и этого проходимца в замшевом пиджаке. – Да что он себе позволяет, в конце-то концов, этот интеллигентишка несчастный! Еще и очки нацепил, хулиган бессовестный! Так ведь и до пожара недалеко! Нет, только инстанциями он не отделается…»
– Товарищ Тимофеев, прекратите это сейчас же! Вы сейчас сожжете весь дом, понимаешь ли!
– Да транзисторы выгорели, чтоб их! Знал ведь, что ненадежные они…
А тем временем стена позади почти исчезла, и перед присутствующими предстали древние палаты. Инженер и этот проходимец подбежали к образовавшемуся проему. Иван Васильевич аккуратно пополз туда же.
– …Пренебесному селению, преподобному игумну Козьме… – доносилось до управдома. Передо ним, в роскошных палатах времен Ивана Грозного, на троне сидел царь, в соболиной шубе, с посохом в руке и, оперевшись на него, диктовал писцу свою волю, – Царь Всея Руси…
– Всея Руси… – повторял за ним писец.
– Челом бьет! – закончил царь и рассмеялся. – Пиши далее.
– Глядите! Да ведь это сам Иван Грозный! – только и вымолвил изобретатель…
Иван Васильевич понял, что это и есть тот самый предел, когда чаша терпения окончательно переполнена. Стоявшая рядом тумбочка с телефоном показалась ему выходом из сложившейся ситуации. Потянувшись к трубке, намереваясь вызвать стражей правопорядка, Бунша был остановлен уже знакомым звуком «растворения» стен.
Обернувшись, он увидел, что еще одна стена стала исчезать. Вот уже виден высокий светлый помпезный зал, царский, не иначе, высокие окна, витражи…
– Товарищ Тимофеев! Товарищ Тимофеев! У вас тут еще одна стена «пошла»! – разорвал тишину подрагивающий от напряжения голос управдома.
– Где?! – воскликнул профессор.
– Вот! Вы еще ответите за свои безобразия, со своими царями! Я буду жа…
Свою речь Иван Васильевич закончить не успел, ибо был прерван Александром Сергеевичем. Ещё точнее – гневную тираду управдома прервали вылезшие на лоб глаза и открытый рот застывшего инженера. Бунша недоуменно посмотрел туда же куда и Тимофеев, что бы тоже застыть от изумления: сидя на высоком престоле, которому и Иван Васильевич Грозный позавидовал бы, на людей, выкатив зенки, с зависшим в воздухе тортом, смотрела белая лошадь. Золотой нагрудник и червонные накопытники в кои была облачена кобыла, стали апогеем событий сегодняшнего дня, ввергшим в хаос разум расчетливого управдома...
– …да, передайте огромное спасибо погодной бригаде Троттингема за предоставленный дождь. И еще напишите в Главное Погодное Управление, чтобы устроили ливень в районе Каменных Ферм, там нынче страшная засуха, – диктовала принцесса Селестия.
– Будет исполнено, Ваше Высочество, – заверила писарь, миловидная кобылка серой масти. – А как насчет делегации из Империи грифонов? Когда вы будете готовы их принять, Ваше Высочество?
– Не раньше трех. А пока разберитесь с расчисткой дороги на юге Кантерлота. Прошедшая буря повалила несколько деревьев и прочего хлама и мусора, из-за чего дорога оказалась закрыта для передвижения. Будьте добры подключить жителей и мэрию Южного округа для расчистки завалов.
– Будет исполнено! Что вы намерены делать сейчас Ваше Высочество?
– Небольшой перерыв, – зевая и сладко потягиваясь, произнесла принцесса. – Распорядитесь, чтобы мне принесли жасминового чаю и немного… торта. Кремового и, желательно, с розочками.
— С розочками? — переспросила кобылка.
— Именно, — с улыбкой подтвердила принцесса.
— Все будет доставлено, — смущенно улыбаясь, с полупоклоном, ответила кобылка-писарь, после чего направилась к выходу.
Рабочий день принцессы Селестии, был в самом разгаре, однако можно же побаловать себя тортом и часиком-другим отдыха?
В конце зала отворилась дверь, и на мраморный пол въехал поднос с чаем и сладостями. Толкающий его пони, подъехав к солнечной принцессе, отвесил поклон и отрапортовал:
– Как было велено, Ваше Высочество! Свежий кремовый торт с розочками и только что заваренный жасминовый чай, очень любимый Вами!
– Большое спасибо, Гаст, – одарив молодого повара благосклонным взглядом, ответила принцесса.
– Не за что, Ваше Высочество! – С улыбкой до ушей он развернул тележку и поспешил удалиться.
Когда жеребец исчез из виду, Селестия сняла с себя диадему, положив её рядом, дабы не мешала трапезе, леветировала к себе аппетитный тортик, попробовала его и, отметив, что он восхитителен, отрезала себе кусок поувесистей. Очень скоро мордочка солнечной принцессы оказалась вся в креме, а торт начал стремительно уменьшаться.
– Ох, как бы моя любовь к сладкому не испортила королевской фигуры, – вздохнула Тия, критично поглядывая на свой круп.
— С такими темпами, сестрёнка, ты скоро трон под собой промнёшь! — донёсся ехидный голосок.
Да, именно в таком положении застала свою старшую сестру принцесса ночи. С испачканной в крему мордочкой, с огромным куском торта, который принцесса дня поначалу ела ложечкой, аккуратно и не спеша, а теперь, уже не церемонясь, поедала прямо так.
– Что же, мне и побаловать себя нельзя?!
– Почему же? Вполне можно, только осторожно, и совсем не так. А что если бы сюда вошли послы, из Грифоньей Империи, и увидели тебя такой? – рассмеялась Луна.
– Да ну тебя, Лу. Я же не имею никаких претензий по поводу твоих «сидений» в библиотеке! Каждому своё, – надувшись, закончила Тия.
– Ладно-ладно, пошутили и хватит, – улыбаясь, проворковала Луна. – Как там дела с засухой?
– Обещали устроить сильный ливень сегодня вечером, так что будь спокойна, — ответила дневная принцесса. — Ох, ещё и Гранд Галопинг Гала на носу!
— Мда… Я сегодня ночью наблюдала за звездным небом, и знаешь, звезды встали очень неблагоприятно. Жди беды.
— Ох, Лу! Ты явно преувеличиваешь! Что может такого плохого случиться в столь чудный день, — мягко возразила Селестия, леветируя к себе еще один здоровенный кусок кремового торта. — Прекрасный денёк!
Она хотела сказать ещё что-то по поводу напрасных переживаний, но не успела. Стена дворца, до этого яркая и светлая, вдруг неожиданно пошла кругами, будто бы рябью от брошенного в воду камня, постепенно растворяясь в воздухе. Вот проступили очертания некого помещения с переливающимся и мигающим посередине Нечто. Принцессы молча уставились на образовавшийся проем.
— Товарищ Тимофеев! Товарищ Тимофеев!!! У вас тут еще одна стена «пошла»! — раздалось оттуда.
— Где?! — поинтересовался второй голос помоложе.
И вот в проем, ступая на мраморный пол, зашло два прямоходящих существа. Первый – в лабораторном халате и очках, – вытаращился на принцесс, а второй в фетровой шляпе и короткой рубашке не замечая их, продолжал верещать:
— Вот! Вы еще ответите за свои безобразия, со своими царями! Я буду жа… — он замолк, едва его взгляд коснулся венценосных сестёр.
Селестия и Луна широко открытыми глазами смотрели на этих… «существ», а они – на них. Кусок торта так и остался висеть в телекинетическом захвате. Нависшую в пространстве гробовую тишину нарушила золотая ложечка, упавшая с подноса и, нудно дребезжа, покатившаяся по мраморному полу…
Утро в палатах начиналось не шибко хорошо: остывшие за ночь печи растеряли все свое тепло, и по полу гулял сквозняк. Потому, свесив с кровати ноги, Иван Васильевич Грозный, князь и Великий царь Всея Руси, почувствовал холод. Хоть на дворе и было лето, его разозлила халатность холопов.
– А главного печника, Ваньку Хромого, так вообще на кол посажу – проворчал он, поёжившись в ночной рубашке, но глянув на иконы в красном углу, смягчился – негоже утро с таких мыслей начинать. Одеваться царь стал не раньше, чем закончил утренние молитвы.
Сегодня предстояло выслушать послов Швеции по поводу Кемской волости. Да еще Хан Крымский вконец обнаглел: на Изюмском шляхе беснуется, как бы требуя, чтобы и на его персону пал монарший взор Ивана Васильевича.
«Ну, ничего, разберусь с послами, и за тебя возьмусь. Казань взял? Взял! Астрахань взял? Взял! Ну, погодите, бусурмане поганые…»
– Царь Великий Государь! – отбивая положенный поклон, воскликнул писец, дьяк Феофан. – Аль запамятовали вы, что должны послание написать в Благовещенский монастырь, игумену Козьме!
– Запамятовал! Горе мне грешному, окаянному душегубу! – в сердцах произнес Иван Васильевич, истово крестясь на икону Владимирской. – Живо за пергаментом и чернилами беги!
– Бегу! – разворачиваясь на пятках, крикнул Феофан.
Ещё с утра царь чувствовал, что день выдастся необычным. В воздухе, словно запах озона перед грозой, нависало тревожное ожидание чего-то непредвиденного, судьбоносного. Но как бы Иван Васильевич не был бдителен и осторожен, предугадать с какой стороны безмолвно сверкнёт, сулящая гром молния не смог.
Он осёкся, перестал диктовать послание, заметив странное изменение стены. Вскоре она и вовсе исчезла в валившем, будто из самой преисподней, дыме, в коем угадывались людские силуэты. От них искажённым эхом доносились обрывки их фраз:
– Глядите! Да ведь это сам Иван Грозный!
«Это за мной… за мной пришли души, мной загубленные!» – инстинктивно подумал царь, готовясь к худшему.
Глава 1: Mamma Mia!
Сквозь кованые решетки открывался прекрасный вид на царские палаты и сидящим посреди них царём. Однако далеко не архитектура древних чертогов и грозный вид самодержца Всея Руси приковывали к себе жадный до чужого добра взгляд вора Милославского. Драгоценные оклады искрившихся каменьями икон; раритетный чернильный набор и богатое убранство царских палат – вот что целиком и полностью овладело его вниманием. Любое сокровище из раскинувшегося перед ним «пещеры Али-Бабы» могло бы запросто обеспечить на всю жизнь – и это только по скромным подсчётам! Куда уж Шпаку со своими замшевыми пиджаками и отечественными портсигарами?
Болтовня стоявшего рядом инженера теперь волновала медвежатника не более, чем прошлогодний снег.
– Иди ты! – ответил он на очередную тираду Тимофеева и вороватой рукой потянулся к решётке, намереваясь войти в эту сокровищницу.
– Товарищ Тимофеев! Товарищ Тимофеев! У вас тут еще одна стена «пошла»! – прервал его голос сзади.
«Ох уж эта шляпа! Ну, точно прибью! – проклянул надоедливого управдома Жорж. – Погодите! Второй проход?»
– Где?! – воскликнул инженер и побежал на голос.
Воровская натура не позволяла оторвать взгляд от московских палат, но авантюрный интерес к содержимому внезапно открывшегося второго портала быстро нарастал.
«Ну, царь с палатами никуда не денется, а то окно может вести в сокровищницу Тутанхамона или ещё куда! Авось понаваристее царских палат будет!» – прислушавшись к интуиции, Милославский последовал за Шуриком.
– Оп-па, а что это вы встали? – прикрикнул вор, подходя к остолбеневшим перед вторым порталом Тимофееву и Бунше.
Уже на подходе к ним, сквозь рябь временных искажений, он увидел величественные своды огромного зала, богато украшенного лепниной и витражами.
«Неужто Екатерининский дворец запалили?!» – уже ликовал Милославский, нервно похрустывая загребущими пальцами. Поравнявшись с этой парочкой, он добавил себя в список каменных экспозиций перед порталом.
– Mamma Mia! – только и вырвалось из него. В богатом и роскошном, как царские палаты словарном запасе Милославского не нашлось не одного слова, способного описать увиденное. На богато инкрустированном драгоценными камнями троне, с зависшем в воздухе тортом, вылупившись на них, сидела… белая лошадь в золотом хомуте. Так мало того: во лбу у нее был длинный, пугающий своей остротой рог, а из-за спины торчали крылья.
«Будь я проклят!» – пронеслось в голове Жоржа, ошеломленного подобным вывертом.
Рядом с ней, как бельмо на глазу, виднелся какой-то чёрный силуэт. Приглядевшись, Милославский обомлел — ещё одна тёмно-синяя кляча сверлила иноземцев ошалелым взглядом. Рогом и крыльями её тоже не обделила чья-то больная фантазия.
«Вот теперь я в жизни всё повидал!» – отметил он для себя. Пройдёт совсем немного времени, чем Жорж осознает, насколько его выводы были поспешны.
Из этого неизвестно сколько продолжавшегося оцепенения всех вывел раздавшийся позади грохот и надрывный крик:
– Демоны! Демоны!
Обернувшись на голос, Иван Васильевич Бунша увидел царя Всея Руси, отмахивающегося тяжёлым посохом от черной кошки. По всем законам, любопытство обязательно сгубило бы представителя кошачьих, если бы не Александр Сергеевич, кинувшийся наперерез царю, за своим улепетывающим вглубь царских палат напуганным питомцем. Ни на Грозного, ни на доносившийся снизу топот стрелецких стражей инженер внимания не обращал, следуя своей цели.
– Сгинь, пропади! — кричал царь, ретируясь в комнату Тимофеева. – Сгинь, нечистая сила!
Переключив внимание с происходящего в палатах, управдом уставился на даром не теряющего времени, крадущегося «друга» Шпака. Тот не отводя взгляда с вылупившихся на него лошадей, подкрадывался к краю стола, на котором красовалась обсыпанная драгоценными камнями золотая диадема.
«Все, хватит с меня этого дурдома! – паниковал Бунша, бросаясь к телефону. – Лошади, цари! Пусть во всём этом милиция разбирается!»
Он лихорадочно завертел телефонный диск.
«Как бы они меня не сожрали! Ишь, вылупились как! Но не должен же я с пустыми карманами оставаться?! Ничего, не обеднеют», – размышлял Милославский, протягивая руки к диадеме. Он первый вышел из ступора и, оценивая положение, быстро сконцентрировался на отбрасывающим золотые блики творении неизвестного ювелира. Сложно было его нащупать, так как отводить взгляд от кобыл он не рисковал.
– Оп-па! – едва цель была достигнута, Жорж во всю прыть понесся обратно в комнату.
– Тия! Корона! – понеслось ему вслед. Услышав голоса лошадей, Милославский поднажал. Мысль о том, что они умеют говорить, не на шутку напугала похитителя.
Мимо державшего трясущимися руками телефонную трубку управдома Милославский пронесся, обхватив корону как родное дитя. Мгновенье спустя, догоняя Жоржа, в комнату ворвалась белая кобыла.
«Быстро она, однако, оклемалась! – отдавая должное быстрой реакции кобылы и лихорадочно разыскивая выход, подумал Милославский. – И смотри: привязалась, как банный лист! Вся в золоте – и всё мало! Вот до чего доводит жадность, граждане!»
Ни мигающий сбоку от неё аппарат, ни бегущий в обратном ей направлении царь, подгоняемый Тимофеевым с кошкой на руках, не могли отвлечь её от драпающего вора, которому только и оставалось подивиться подобному упорству.
«Черт! А бежать-то некуда! Впереди Москва – только вот древняя! – Милославский обернулся и увидел несущуюся на него тараном белую лошадь. – Да чтоб из-за цацки я на роге оказался?! Ну уж нет! Пропади оно все пропадом!»
– Подавись, коза белозадая! – крикнул Жорж, бросая корону вглубь царских палат и отпрыгивая в бок.
«Белозадая коза» посмотрела вслед улетающей на лестничный пролёт диадеме и, несмотря на грозные приближающиеся голоса, последовала за ней.
Милославский проводил взглядом мелькнувший за поворотом разноцветный хвост и, завидев красные кафтаны царской стражи, решил, что пора делать ноги.
– Живьём брать гадов! – воинственные вопли стрельцов, заполонивших пространство и рассекающие воздух стрелы, а то и что потяжелей – не лучшее лекарство после подобного «пробега». А потому Жорж, у которого резко открылось второе дыхание, поспешил убраться с линии обстрела, продолжая спасительный бег вглубь комнаты.
– Милиция! Милиция! – противным голосом орал в трубку управдом. На несущегося мимо него уже в обратную сторону Милославского он даже краем глаза не посмотрел, полностью увлечённый попыткой достучаться до органов правопорядка, чему не суждено было сбыться: его тираду прервал воткнувшийся в телефонный стол здоровенный бердыш. Отпрянув от сломанного аппарата, не выпуская из рук оторвавшуюся трубку, Иван Васильевич, зацепившись ногой за скомкавшийся ковёр, кубарем покатился в сторону помпезного зала. Там же надеялся обрести укрытие и Милославский – летающие по комнате бердыши и стрелы так и норовили снести его «ни в чём не повинную» голову. На его решение спастись за колоннами неизвестного ему мира не повлияла даже выбегающая на территорию обстрела темная лошадь, как и в «первое знакомство» оставшаяся почти незамеченной. Но не царём…
– Горе мне грешному! Упаси меня, Господи, от коня дьявольского! – завидев чёрную, как сама ночь, кобылу, дотоле круживший по комнате самодержец, решил обрести спасение в расположенных впереди «светлых чертогах».
– Тия! Корона! – только и выкрикнула Луна, выходя из оцепенения, глядя на то, как чужак уносит головной убор ее сестры.
Одёрнувшись, Селестия бросилась в погоню за неизвестным похитителем, забравшим символ её власти. Когда она ступила на красный ковёр чужого помещения, кусок торта, потеряв телекиническую опору, смачно размазался на мраморном полу.
Разносившиеся из портала дикие вопли, шум, а затем и вовсе прилетевшая оттуда алебарда подтолкнули принцессу ночи к мысли о том, что её сестре необходима помощь. Идя на возгласы про какую-то «милицию», она оказалась совсем близко к окну, ведущему в чуждую ей вселенную. Поборов в себе страх перед неизведанным, Луна вошла в небольшое, но светлое помещение. Навстречу ей вывалился чужак в шляпе и, достигнув мраморного пола, как мешок с навозом распластался на белоснежном дворцовом покрытии. Она даже не знала, что ей думать, глядя на творившийся в этой крохотной каморке хаос.
«Неужели это очередная шутка Дискорда, будь он неладен!» – промелькнуло в голове у оторопевшей Луны. По комнате носились эти странные существа, кричавшие что-то непонятное. Одно из них сломя голову пронеслось мимо неё.
«Похоже, зрением мне сестру не найти, попробую сосредоточиться на её магическом потоке». – Взяв себя в копыта, Луна пришла к верному решению. Ухватившись за магический след Селестии, ночная принцесса последовала туда, откуда он исходил.
– Горе мне грешному! Упаси меня, Господи, от коня дьявольского!!! – оглушил её рвущий барабанные перепонки возглас. Игнорируя всё, что происходит вокруг неё, Луна старалась не отклоняться от обозначенной цели.
– Иван Васильевич! Иван Васильевич! – кричал Шурик в спину убегающему царю. Да поздно: Надёжа Государь вместе с Буншей и другом Антона Сёменыча скрылся за рябью второго портала. Бросив на пол кошку, он обратил внимание на темно-синюю кобылу, рвущуюся в сторону московских палат, откуда по комнате вёлся активный обстрел. И произошло то, чего так боялся Шурик: один из бердышей, «удачно» пущенный рукой царского стрельца, угодил прямиком в машину времени, выбивая из нее снопы искр. В механизме что-то необратимо хрюкнуло, и две стенки благополучно вернулись на свои места, скрывая царские палаты с кричащей оравой царской стражи и величественные залы неизвестного человеку мира.
Тимофеев поспешил открыть окно, стремясь избавиться от надоедливого дыма, обильно валившего из сломанного агрегата. Как только видимость в комнате наладилась, инженер увидел странное тёмное пятно на стенке слева от себя, которого там раньше не наблюдалось. Протерев запотевшие стёкла, он еле удержался от того, чтобы не вскрикнуть: упёршись в стену носом, на пол сползала тёмно-синяя крылатая лошадь…
Глава 2: Перебор
Тимофеев небольшими шажками приближался к незваной гостье, ломая свой учёный мозг в поисках ответов. Зоолог из него был не ахти какой, ну да это к делу не имело никакого отношения. Даже мировой светила в этой области не смог бы внести ясности в ситуацию, объяснив, почему лошадь синяя, с крыльями и рогом…
«Постойте-ка, а где собственно рог? — инженер присел в полуметре от кобылы, и тут ему стало ясно, почему она, подогнув ноги, продолжала висеть на стене.
— Мда-а-а, нехорошо как-то получилось, — человек осматривал застрявший в гипсолитовой стенке рог. Ещё шаг и в стене оказалась бы её голова, с весьма печальными для неё последствиями. Опасная штука эта материя: если она и исчезает ненадолго, это вовсе не значит, что исчезла навсегда. К счастью, в этом случае дело поправимо.
Во время обдумывания плана по спасению «несчастного животного», Тимофеев начал замечать, как оно приходит в себя. Кобыла открыла глаза и принялась смотреть во все стороны ещё дезориентированным взглядом. Рог был воткнут под углом приблизительно в тридцать градусов, поэтому она поспешила подняться, дабы избавить себя от столь неудобной позы, находясь в которой и шею сломать немудрено. Завидев справа от себя чужака, кобылица максимально повернула к нему свою голову.
— МЫ ПОВЕЛЕВАЕМ НЕМЕДЛЕННО ОСВОБОДИТЬ НАС, ПОДЛОЕ ПОРОЖДЕНИЕ ТАРТАРА!!! — на инженера обрушился сильный шквал, и он, не сумев удержаться на корточках, завалился на спину.
«Всё! Кажется оглох. Мало того, что она разговаривает, хотя об этом я уже догадывался, услышав чей-то женский голос во время эксперимента, но чтобы её слова меня с ног сбивали?!»
— Успокойтесь, гражданочка, и извольте быть повежливее, я как раз размышлял над тем, как вытащить вас из… этой неловкой ситуации, — поправляя на носу очки, заверил её Тимофеев.
— ЧТО ВЫ СДЕЛАЛИ С МОЕЙ СЕСТРОЙ?! — всё не унималась кобыла.
— Если вы про белую лошадь, то могу сказать лишь, что она, как и три случайный человека, стала жертвой моего злосчастного эксперимента. Эх, любопытство ни к чему хорошему не приводит, — пожаловался Шурик, прислонив руку ко лбу.
«Так! Надо взять себя в руки. Раз заварил эту кашу, то теперь и расхлёбывай. Сколько проблем-то! Ну-с, начнём с более простых».
— Не дёргайтесь и не мешайте мне вам помогать. Хорошо? — сказал он, подойдя к кобыле.
— ДА КАК ТЫ СМЕЕШЬ, ДИСКОРДОВО ОТРОДЬЕ, РАЗГОВАРИВАТЬ ТАК С НАМИ?! С ПРИНЦЕССОЙ НОЧИ! — вновь её голос громогласными раскатами потряс своды скромной комнатушки, да так, что аж побелка посыпалась.
— Принцесса, Королева, да как хотите! Только прошу потише, сейчас же весь дом сюда сбежится! — как можно вежливее попросил Тимофеев.
— Только недолго, слуга. Нам ещё сестру нужно спасать, — уже нормальным тоном обратилась к человеку ночная кобылица.
«Нам, нам… кому нам-то?.. Видать, сильно её встряхнуло».
Инженер принялся рассматривать будущее место работы, а именно — область стены вокруг её рога.
«Хм, ну не будем ходить вокруг да около и попробуем напрямик», — он немного порылся в настенном шкафу, с которым благо ничего не случилось, и, достав оттуда небольшой чемоданчик, положил его на стол сзади лошади.
«Мда, неудобно как-то, вроде и разумная. Принцесса даже! Не буду же я её лошадью кликать?!»
— Гражданочка, тьфу… ваше высочество, не хотелось бы вас лошадью называть, да и монархизма нынче нет, поэтому скажите мне ваше имя без всяких там приставок и титулов, — открыв крышку чемоданчика, профессор бережно достал из него новенькую болгарку — дорогущую заразу!
— Наше имя Луна, но ты не должен забывать, что мы принцессы. Это ясно? — ответила она, после небольшого раздумья. — А что это ты там делаешь? — как принцесса Ночи не старалась выворачивать свою шею, разглядеть происходящее у себя за спиной у неё не выходило.
— Луна значит… интересненько. Так принцесса, сейчас вам придётся немного потерпеть. Могу я узнать какой длины ваш рог?
— Ну, где-то треть его длины ушло в эту треклятую стену! — гневно бросила кобыла.
— Ясненько… — Тимофеев подключил пилу в расположенную в этой же стене розетку и вхолостую опробовал механизм. Раздался неприятный, режущий уши звук, заставивший человека поморщиться, а Луну испуганно одёрнуться. Боковым зрением ей удалось увидеть очертания этого предмета, и острота его лезвия вызвала у неё сильный страх.
— Ты что задумал?! — некогда уверенный с повелевающими нотками голос сейчас приобрёл жалостливое звучание.
— Как что? Облегчить ваши страдания… ой, я имел в виду положение! Положение облегчить, — прикидывая, какой смысл он придал своей фразе, стоя с этим инструментом, человек поспешил поправиться и, приближаясь к ночной принцессе, добавил. — Вы же не хотите торчать так вечно?
— Неужели эта штука в твоих лапах способна мне помочь?! — шарахалась от надвигающегося человека испуганная кобылица.
— Ну, я же не вас буду этим резать! За кого вы меня держите? Луна… странное у вас имя, конечно. В общем, стойте смирно, и всё будет хорошо, — он, как мог, старался её успокоить. И вроде бы получилось: лошадь замерла и закрыла глаза. Пока она смиренно ожидала раздражающей звуковой волны, Шурик успел сбегать на кухню и вернуться обратно. Кобылица распахнула глаза, когда её мордочки коснулось что-то холодное и влажное. Это была смоченная в воде марля, которую человек намеревался на неё нацепить.
— Какого сена ты делаешь? — принцесса огрызнулась на столь бесцеремонное отношение к своей персоне.
— Сами же потом спасибо скажете, — убеждал Луну инженер. — Глаза лучше закройте.
«Эх, вот знала бы она, зачем я это делаю, обязательно попросила бы мешок на голову одеть. Боюсь, её гриве придётся пережить некоторые… неудобства», — хмыкнул Шурик, насилу бинтуя мордочку тщетно уклоняющейся кобылицы.
Себя он тоже не лишил этого новшества. Даже прибавил к нему тряпку, надетую на манер банданы, а свои обычные очки заменил сварщицкие. На этом все прелюдии были завершены. Теперь можно приступать и к самому освобождению.
«Ну, с Богом!» — Он планировал обрезать стенку по квадрату, тем самым освободив Луну с куском гипсолита на роге. Для начала так, а дальше виднее будет.
Тимофеев врубил болгарку и вонзился ею в двадцати сантиметрах от рога. Едва лезвие коснулось поверхности, в воздух поднялось целое облако пыли и искры, но Шурик, игнорируя эту бурю, продолжал под прямым углом нарезать стену.
— Так-с, — вытерев со лба пот и грязь, произнёс инженер. Две стороны квадрата были готовы, а для продолжения фигуры нужны было зайти с другой стороны «пострадавшей». Понимая, что его гостья уже устала стоять как статуя, он решил поспешить, и спустя миг противный скрежет и пылевая буря возобновились.
По завершению фигуры на кобылицу было страшно смотреть: некогда яркий окрас шёрстки и гривы заменил грязно серый цвет пыли, обильно сыпавшейся на неё во время работы. Человек решил ей пока об этом не говорить.
— Ну, всё вроде… осталось пару деталей, — Тимофеев снял с себя все элементы защиты, и, вооружившись стамеской, направился на кухню, ведь именно в стене, которая перегораживает её с этой комнатой, застряла его гостья.
«Везучая, однако», — поглядывая на торчащий из стены синий кончик, подумал Шурик. Благодаря её не слишком большому, но и не маленькому росту, рог вышел из стены как раз между кухонным шкафом и верхними полками.
Дабы облегчить следующий шаг, инженер стамеской принялся ковыряться в пропилах, ликвидируя места, где схалтурила болгарка. После же он осторожно надавил на обрезанный квадрат, и тот с треском отошёл от стены внутрь комнаты, образуя в перегородке окошко.
Луна, почувствовав, что больше её ничего не удерживает, облегчённо опустила свой круп на ковёр. Теперь осталось только избавиться от этого нелепого «зонтика», нависшего на роге.
— Осталось пара штрихов, — заверил её инженер, откладывая болгарку. После он избавил кобылицу от марли, в которой боле не было нужды, и достал из чемоданчика молоток и крупный гвоздь. — Луна… хм, я, пожалуй, буду называть вас принцессой, не могли бы вы опустить свой рог на пол?
Некогда иссиня-чёрная кобыла последовала его совету, посмотрев на него усталым и немного измученным взглядом. Подогнув передние и выпрямив задние ноги, она прислонила к полу обузу, тяготившую её голову.
Шурик, конечно, мог бы сначала размочить гипсолит, а потом уже приступить к раскалыванию, но у него не было на это времени. Придётся прибегнуть к более грубому, но скорому на результат варианту.
Он приложил к глыбе гвоздь и нанёс по шляпке слабый пробный удар.
— А-А-А, НЕМЕДЛЕННО УБЕРИ СВОИ ЛАПЫ! — пронзительно закричала Луна. Инженер со страху выпустил из рук инструменты и отполз от кричащей принцессы. Та после удара тут же вскочила и даже угрожающе растопырила крылья. — НЕ ПРИБЛИЖАЙСЯ К НАМ!!!
— Что разорались-то?! — начал приходить в себя испуганный Тимофеев. — Я даже не в полную силу ударил, да и не по рогу вовсе, в чём дело?
— ДА БУДЕТ ТЕБЕ ИЗВЕСТНО, что наш рог ОЧЕНЬ чувствительное и болезненное место! МЫ с трудом терпели, пока ты орудовал своим крутящимся диском, но это уже перебор! Сделай с этим что-нибудь, невежда! — держа дистанцию, произнесла Луна.
«Обезболивающее ей что ли дать?! А откуда оно у меня? Хотя… есть одна идейка»
Шурик, не обращая внимания на грозный взгляд кобылицы, вновь потрусил на кухню и, оказавшись там, распахнул холодильник. Семьянину было бы стыдно от этого жалкого зрелища: десяток яиц, банка с килькой и две бутылки с водкой: одна столичная — немного отпитая, другая посольская — ещё нетронутая. Но Шурику, особенно после того, как его бросила жена, было настолько безразлично содержание своего холодильника, что делать на этом акцент не имело смысла. Хотя кого он обманывает? Так было всегда: работа над его изобретением отнимала всё свободное время, и жрать, если до этого вообще доходило, приходилось на ходу или в спешке.
«Посольская или столичная?» — размышлял Тимофеев, держа в руках «лекарство от недугов душевных». Дабы не открывать нетронутую «посольскую», он выбрал второе. Прихватив с собой бутылку с парой стаканов и откручивая на ходу крышку, инженер поспешил вернуться к Луне — не хотел он её надолго без присмотра оставлять.
Представ перед недовольной мордочкой принцессы, Шурик плеснул в стакан пятьдесят грамм и протянул его ей.
— Вот выпейте — это обезболивающие. Не факт, что оно вам понравится, но думаю, без этого у нас ничего не выйдет.
«Всё до последнего слова — чистейшая правда, так что нечего ей раздумывать».
Луна поддела стакан своим копытом и недоверчиво поднесла к своему носу.
«Хе-хе, водка то хорошая, и запах не будет резким, или она думает, что я её отравить собираюсь?»
— Пейте, принцесса, иначе никак, — пожал плечами Шурик. — И да, вот совет — лучше залпом.
Кобыла посмотрела на человека ещё раз, а затем пригубила сосуд, заливая в себя это подобие обезболивающего. Тимофеев с трудом скрыл улыбку, глядя на Луну, активно махающую крыльями перед широко открытым ртом. Он мог представить, каково это — с непривычки, да ещё и без закуски…
«Эх, вот я невежда, надо ж было хоть килечку предложить, но тогда это не было бы похоже на приём лекарства».
— Ты… ты хочешь НАС отравить?! — вопрошала принцесса, продолжая использовать свои крылья в качестве вентилятора.
— Успокойтесь, у меня такого и в мыслях не было! Через минуту вы сами сможете почувствовать действие лекарства, — сказал Шурик, вновь наполняя стакан, на этот раз уже себе — воспринимать происходящее на трезвую голову было сложно.
— Может, продолжим? — глядя на более-менее успокоившуюся принцессу, предложил Тимофеев.
— Ну, продолжай, — наклоняя к полу голову, сказала Луна.
Шурик хотел было уже повторить действие с гвоздём, но едва он дотронулся им до края гипсолитового набалдашника, пациентка вновь запротестовала.
— Боюсь обезболивающего, которое вы мне дали, оказалось слишком мало. Мне необходимо ещё столько же, — выдвинула требования кобылица, убирая из-под молотка свой рог.
— Ну, надо, так надо, — инженер плеснул ночной принцессе ещё пятьдесят грамм. Та, как и в первый раз, залпом выпила порцию прозрачной жидкости, только теперь всё обошлось без крыльев.
— Хватит? Или ещё плеснуть? — вместо ответа, Луна опустила рог.
— Ясно… — Шурик в этот раз проделал всё быстро: едва кончик гвоздя прикоснулся к камню, как тут же на шляпку обрушился сильный удар молотком. В результате откололась добрая треть куска. Ещё два удара и рог был освобождён. На нём осталось лишь несколько небольших прилипших кусочков материала. Во время этой «операции» Луна недовольно фыркала и всё пыталась унять свои гуляющие влево вправо бёдра. Если б человек был не перед ней, а сзади — она не за что на свете не встала бы в такую позу.
Принцесса выпрямилась и, приметив на стенке зеркало, поковыляла к нему. Вот тут-то Тимофеев искренне обрадовался, что принцесса лицезрела свой нынешний облик в нетрезвом состоянии, хотя даже так не обошлось без драмы.
— Моя шёрстка… что ты с ней сотворил, дискордов сын?! А грива! Я же только вчера в спа-салоне была!
— Ну уж извините! — пожал плечами инженер. — Я и сам, как видите, сухим из воды не вышел.
Правота человека немного остудила кобылу, но свой раздражённый тон она не оставила.
— Очисть мой рог, да поскорей, — почти приказала принцесса.
— Да не вопрос, — беря в руки стамеску, ответил Тимофеев. Но он и камушка не успел отковырнуть, как вновь был прерван капризной кобылой.
— Ау-у-у, больно! — жалобно промямлила Луна. — Нужно ещё лекарства!
— Ну, в принципе не жалко… Эй-эй! Куда?! — даже его согласия не потребовалось: бутылка, неизвестно каким образом, сама подлетела к принцессе, и её содержимое начало быстро уменьшаться.
— Принцесса нуждается в обезболивающем! Жалко, что ли?! К тому же ты провинился перед особой королевских кровей и теперь будешь расплачиваться! — шатаясь проговорила Луна, после того как Шурик отобрал то, что осталось от половины литра столичной водки.
«Знаю я, в чём принцесса нуждается! Свалилась пьяная лошадь на мою голову!» — Дальше дело шло не то чтобы гладко — Луна то и дело заваливалась в разные стороны, не в силах держать равновесие — но зато хоть сопротивления и жалоб с её стороны больше не было.
— Благодарю! — довольно любуясь своим очищенным рогом, сказала принцесса. Хоть что-то в её облике вернуло себе вменяемый вид.
— Да не за что. Фу-у-ух… не думал я, что это займёт так много времени, — Тимофеев решил убрать все инструменты в ящик и начал с болгарки. Засунув пилу в чемодан, он повернулся за молотком и заметил, что Луны рядом нет.
— Ну что ты будешь делать, а?! — воскликнул Шурик, глядя, как шедшая вразвалочку кобылица почти добралась до балкона. Он вскочил, стремясь не дать её выбраться наружу, но не успел: та, уже обдуваемая уличными ветрами, стояла около низких перил, вытянув вперёд свою шею.
— Принцесса, немедленно вернитесь в квартиру! Если вас кто-нибудь увидит… — пытался объяснить ей человек, но та его не замечала.
— Не могу понять, почему луна не встаёт?! — прищурив глаза, кобыла продолжала сосредоточенно «сверлить» своим «жезлом» полуденное солнце.
— Хватит нести бред! Марш внутрь! — уже вне себя от вопиющей безответственности принцессы, вскричал инженер.
Раздавшийся снизу шум бьющегося стекла заставил Тимофеева поинтересоваться, что же это было. Посмотрев вниз, он увидел на асфальте мокрое пятно и зелённые осколки бутылки. Шурик поднял взгляд на левый соседний балкон, где стоял хозяин разбившегося сосуда. Это был сантехник Петруха из соседнего подъезда, застывший с отвисшей челюстью и глазами навыкат.
— Та-а-а-ак, вот теперь нам точно пора! — прошептал Шурик и принялся, чуть ли не пинками загонять Луну внутрь комнаты.
«Ну кто поверит местному пьянице? — утешал себя инженер. — Всё могло обстоять куда хуже… всё-таки зря я ей водки дал, ой зря…»
Пётр Иванович с трудом приковылял на кухню и, схватив кружку с водой, вылил её на свою голову.
«Прости меня Господи, алкаша несчастного! Уже до лошадей рогатых допился!»
Сантехник вытащил из холодильника ящик своих недельных запасов и достал оттуда крайнюю бутылку. Подойдя к раковине, он трясущимися руками отвертел крышку, и безо всякого зазрения совести начал выливать свой ненаглядный нектар в раковину.
— Всё! Пора с этим завязывать!
Глава 3: Оказия с небес
— Товарищ Тимофеев! — молотя в стену кулаками, кричал Бунша. — Товарищ Тимофеев, откройте!
Но благополучно вернувшаяся на место стена, некогда соединявшая с этим залом его привычный и такой далёкий мир, ответила ему молчанием. Оторванную телефонную трубку, бесполезную в данной ситуации, Иван Васильевич так и оставил сжимать в руке.
Не обращая внимания на беснующегося управдома, Милославский приступил к осмотру помещения.
«Ты гляди! Полы мраморные, трон — и тот из чистого золота! А у хозяина губа не дура!» — оглядывая зал, присвистнул Жорж. Рассматривая разноцветные витражи, он остановил свой взгляд на богато отделанном широком балконе. Туда-то вор и направился, дабы провести разведку «боем».
«Надо же, в конце концов, сориентироваться, где мы?» — размышлял он.
Милославский, будучи авантюристом, никогда не пасовал перед трудностями, зная, что из любого, даже безнадёжного случая, можно получить прямую выгоду. «Безвыигрышных ситуаций не бывает», — таков был жизненный принцип, по которому жил пройдоха Жорж. Врожденный авантюризм всегда толкал его на крупные и опасные аферы, заставляя, соответственно, играть по-крупному. И раз за разом бывалый рецидивист выходил сухим из воды. И вот сейчас, вся эта компания с «лошадиным дворцом» всё больше и больше походила на рискованную авантюру, сродную стихии Жоржа, и он не соответствовал бы своему статусу, если б ушёл отсюда, предварительно не набив карманы чужим добром.
Солнечный свет с непривычки слепил глаза, но быстро привыкнув, Милославский принялся обозревать развернувшуюся перед ним панораму.
Вид с балкона был поистине захватывающим: перед ним раскинулась зеленая плодородная равнина, потрясающая своими размерами; огромные поля и зеленые луга уходили до горизонта; среди них вились голубые ленты рек, искрясь на знойном полуденном солнце. И над всем этим висело, по-летнему отливающее бесконечной синевой, небо. Признаться, Милославский такого неба еще нигде не видал, хотя и проворачивал дела не только в Союзе, но и за рубежом. То тут, то там, среди бескрайних травяных морей виднелись цветастые россыпи крыш небольших городишек. И ещё кое-что привлекло его внимание: белый дым, выходящий из трубы небольшого пассажирского поезда, переезжающего по мосту через ущелье.
Увлеченный зрелищем он не заметил, как сзади подошел Бунша, и потряс его за руку.
— Товарищ! — не зная, как обратиться к «другу» Антона Семёныча, Иван Васильевич паническим голосом отвлек беззаботно напевающего себе под нос Милославского от созерцания местности. — Как же нам домой-то теперь?!
— Как-как? Пока никак… — преспокойно ответил проходимец, будто все ему было побоку. — Что, не видишь? Стенка-то того, закрылась!
— Что значит «Пока никак»? Что же мы теперь будем делать?!
— Не бурчи, шляпа! Что-нибудь придумаем! — отмахнулся от него Милославский.
— Что-нибудь придумаем! — передразнивая его, назойливый управдом завертелся рядом, как юла. — Нам надо срочно…
— Тихо! А где царь?! — перебивая его, воскликнул Жорж.
— Царь? Какой царь?
Милославский бросился к месту, где в последний раз видел царя Всея Руси.
«Как я мог забыть про него? — судорожно соображал Жорж. — Он же сейчас всю округу на уши поставит! Мда… надеюсь, здесь нет органов правопорядка».
Бунша заковылял за проходимцем, который навис над неким предметом на полу.
Подойдя ближе, Иван Васильевич увидел украшенный собольей опушкой и усыпанный драгоценными камнями колпак.
— Проворонили царя! — в сердцах сплевывая, негодовал Милославский.
— Как проворонили?! — всё не унималась шляпа.
— Да вот так! Вот где он теперь?
— Ваше Высочество?! С вами все в порядке? — раздался в конце зала обеспокоенный женский голос.
Бунша и Жорж молча уставились друг на друга, а тем временем голос продолжал:
— Ваше Высочество? Мы услышали шум и… — Двери, до этого закрытые, распахнулись, и перед ними предстали две лошади, значительно уступающие по размерам тем, которых пришельцам довелось видеть ранее.
Одна из них — оранжевого окраса с золотистой гривой – судя по белому переднику, являлась служанкой. Вероятно, ей и принадлежал голос.
Второй был белого цвета, в нелепых золотых доспехах и в шлеме с синим гребнем. Сбоку, впритык к броне, на портупее висело копьё.
«Не иначе «фараон»! — пронеслось в голове у Милославского. — Во влипли!»
Увидев чужаков, и без того крупные и выразительные глаза аборигенов значительно расширились. Казалось ещё чуть-чуть, и они выпадут из орбит.
Повисла пауза, которую прервал Милославский: видя, что сейчас местные окончательно придут в себя, он молниеносно подскочил к двери и захлопнул ее перед оторопевшими непарнокопытными. Тут же подволок близстоящую тележку с остатками, по-видимому, торта, забаррикадировав ею дверь.
«Кондитерское изделие это, конечно, хорошо, но дверь оно долго не удержит — надо что-то посерьёзней! О, вот это сойдёт!» — ликовал Жорж, поднимая увесистую совню — приятный сюрприз от царского войска. Отпихивая бесполезную тележку с ошмётками торта, он, не теряя ни секунды, просунул древко оружия в дверные ручки.
«Ну, всё — похоже, окончательно влипли», — подумал Милославский, вспоминая опыт в царских палатах, когда на шум сбежалось чуть ли не все стрелецкое войско.
— Надо рвать когти! Сейчас вся королевская рать будет здесь! — подбегая к товарищу по несчастью, крикнул Жорж и, словно подтверждая его слова, за дверью раздался запоздалый крик кобылы-служанки.
— А как же царь? — недоумевая, просил Бунша.
— Да что вы все заладили, царь да царь?! Нам бы самим теперь ноги унести! — рыская по залу цепким взглядом, Милославский искал выход из сложившегося положения.
А за дверью уже слышался цокот копыт о мраморный пол, и чей-то властный, на фоне женских причитаний по поводу пропажи какой-то «Принцессы Селестии», голос отдавал чёткие распоряжения:
— Перекрыть подступы к дворцу! Чтоб не один параспрайт не проскочил! Они не должны уйти! Скорее несите таран!
«А вот и кавалерия!»
Бегая по залу, Милославский, наконец, нашел что искал — две двери: одну за троном, другую — сбоку от него.
— И раз! — последующий за ударом треск разнесся по залу.
— Сюда! — крикнул Жорж, увлекая Ивана Васильевича к ближайшей двери. Подергав ручку и убедившись, что она заперта, деловитым движение он достал «набор ключей», принявшись подбирать нужный.
«Погодите-ка! Да ведь это что ни на есть настоящий набор специализированных инструментов по вскрытию замков! — думал Бунша, глядя на то, как бойко орудует с механизмом этот проходимец. — Замшевый пиджак и магнитофон Шпака, корона, а теперь вот отмычек набор… таких совпадений просто не бывает!»
— Два! — Древко совни уже еле выдерживало удары тарана.
Милославский вставил нужную отмычку в замочную скважину…
— ТРИ!!! — единственная преграда исчезла, и в тронный зал ввалилась дворцовая стража. Жорж отворил дверь, и был почти сбит с ног ринувшимся в проем управдомом. Перед тем, как закрыть за собой дверь, Милославский мельком увидел заполоняющих мраморный пол зала лошадей в золотых нагрудниках.
— Постойте… подождите секунду! — свесив язык на бок от бешеного бега, хрипел Бунша. — Дайте отдышаться! Я пенсионер, в конце концов!
— Скажи это им! — поворачивая за очередной угол, отвечал Милославский. Сзади, громыхая амуницией, по узким коридорам бежал целый табун, то пропадая из виду, то вновь оказываясь в поле зрения преследуемых. Местным не понадобилось много времени, чтобы понять, куда делись чужаки, и даже минуты не прошло, как за спиной у этой парочки раздался явный шум погони.
Изредка на пути улепётывающих управдома и вора встречалась прислуга, повязанная в одинаковые белые накрахмаленные фартуки или тёмные ливреи. Завидев вначале неизвестных им существ, а затем огромную, светящуюся золотом, громыхающую ораву королевской стражи, они совсем переставали что-либо понимать.
« Ишь, буржуи недобитые, какие хоромы отгрохали! В лесу заблудиться труднее будет, чем в этих проклятых катакомбах, будь они не ладны! — пробегая очередную галерею, думал Жорж, изредка оглядываясь на бегущее сзади «королевское стадо». — Загоняют они нас в этой «бастилии», как пить дать загоняют! Надо срочно где-нибудь притаиться, пока изобретатель снова не запустит свою шарманку».
Дворцовые анфилады и коридоры стали шире и просторнее. Время от времени людям приходилось пробегать через небольшие залы и ротонды, до смерти пугая царедворцев. Ворвавшись в очередное помещение, Иван Васильевич обратил внимание, что они оказались в том самом зале, из которого и началось их бегство.
«Кругами ходим, — невесело подумал Милославский. — Дохлая примета!»
Они пробежали мимо гостеприимно отворенных дверей, следуя к парадному входу. Внезапно звуки погони сзади прекратились, и беглецы продолжили бежать в полном одиночестве.
«Чего это они?» — только и успел подумать управдом, спускаясь по широкой лестнице.
Перед ними возвышались большие двери, очевидно являющиеся главным входом во дворец. Жорж неуверенно подошел к ней и, приложив немного усилий, заставил тяжелые створки со скрипом отвориться.
Перед ними предстала залитая солнцем, мощённая каменная площадь, окруженная высокой крепостной стеной. Тут и там в небосвод вонзались шпили и остроконечные верхушки башен. Слышался гул жизни большого города.
Милославский знал, что задерживаться на открытом пространстве очень опасно и, словно загнанный борзыми лис, начал бегло высматривать укромное местечко.
Но не ничего путного он так и не приметил, будучи отвлечённым возникающими рядом с собой неестественными и быстро увеличивающимися тенями. Жорж уже хотел было поднять голову, да необходимость в этом исчезла: те, кто их отбрасывал, приземлились прямо перед ним. А затем и сзади, и по бокам, образовывая тем самым плотное кольцо, из которого людям уже ни за что не выбраться. Такого поворота Милославский не ожидал.
«Mаmmа mia, да они ещё и летают! Ну и как прикажете с этим бороться?»
Пегасы выставили на чужаков свои копья, лишая их возможности сделать хотя бы шаг.
— Сгиньте, отродья бесовские! — Знакомые крики царя были слышны уже издалека. Он вовсю бранил конвоирующих его пегасов, но те, не обращая на это ни малейшего внимания, вспомогательными движениями своих копий присоединили Ивана Грозного к окружённой парочке.
— Они здесь, принцесса Твайлайт! — крикнул кто-то из окруживших, и в блокирующем кольце образовалась брешь. В неё, высоко задрав голову, вошла лавандовая кобылка, выделяясь среди других наличием не только крыльев, но и рога.
«Так… ещё одна лошадиная прынцесса пожаловала!» — негодовал Милославский, предчувствую предстоящий допрос.
— Где Её Высочетво Селестия и Её Высочетсво Луна? Отвечайте, чужаки — что вы с ними сделали? — Рог лавандовой кобылы обволокло фиолетовое сияние, не предвещающее троице ничего хорошего…
Глава 4: Правитель по обмену
— Ах, вот куда она закатилась! — Селестия увидела свою диадему на нижних ступеньках лестницы, ведущей в какой-то зал. Ей захотелось поднять свой головной убор телекинезом, но вот странное дело: как бы она не старалась — диадема сдвинулась лишь на пару дюймов. Даже магическое облако, которое её объяло, было подозрительно тусклым и невзрачным.
«Может, бег меня так утомил?» — подумала кобылица, поднимая свою регалию копытом.
Принцесса немного злилась на себя за то, что не использовала магию во время погони. Вор, вылезший из какого-то портала во время трапезы, весьма успешно сбил её с толку, заставив устроить марафон вместо использования простого заклинания. А сейчас даже эта простейшая магия отказывалась ей подчиняться.
Но как бы там ни было, проблема с головным убором была решена, и оставалось только вспомнить, в какой стороне портал. Но не успела Селестия и нормально осмотреться, как со всех сторон послышался топот и шарканья. Изо всех дверей в зал выбегали существа похожие на то, что украло диадему, только эти, все без исключения, были в красных одеждах.
«Похоже, местная стража… ну, значит, сейчас поговорю с их командиром и решу это недоразумение», — рассуждала принцесса, опасливо поглядывая на топоры с длинным древком, которые существа сжимали в своих лапах. Вот и сзади неё что-то лязгнуло, и она повернулась на звук: ещё трое спускались к ней по лестнице. Не прошло и пяти секунд, а её уже взяли в плотное кольцо две дюжины стражников. Но больше всего принцессу насторожил их взгляд: в нём замечались не подобающие служилым твёрдость и уверенность, но страх и недоумение.
«Ну, это вполне логично, если учесть, что они видят меня впервые. Надеюсь, тот наглый вор, не является широким примером для всей своей расы».
— Лошадь?! — подал голос кто-то из стражи.
— Какая ж это лошадь?! Ты на рог, на рог-то погляди! Да и морда больно дивная! И взгляд больно человеческий… ух, сила нечистая! — воскликнул другой.
То с одного, то с другого участка блокады разносились фразы, смысл которых для принцессы остался неясен.
— Это ж какой юродивый на неё корону то нацепил?!
— Так она ещё и с крыльями! А окрас-то!
— Хороша кобыла! Порода ненашенская поди…
— Маленькая больно, может жеребёнок?
— А царь-то где?!
— Я собственными глазами видел, как он в дыму растворился! Братцы, где ж нам его теперь искать-то?! Не миновать нам плахи!
— Да погодь ты с плахой-то! Царь исчез, и откуда ни возьмись эта лошадь! Нутром чую — без бесов не обошлось! Точно вам говорю!
Селестия наблюдала за возбуждённым спором окруживших её существ и не решалась в него встревать. Но это продолжалось слишком долго, и желание поскорее всё это закончить взяло вверх над неуместной скромностью.
— Извините, что прерываю ваше обсуждение, но мне уже пора возвращаться к своим делам. Может, пропустите меня к порталу? — Что-что, а вот прервать спор стражи ей удалось весьма успешно.
«А что я такого сказала? Смотрят на меня как на Сомбру, вернувшегося в очередной раз!» — поражалась принцесса их странному поведению.
Многие побросали своё оружие и начали доставать из-за пазухи, по-видимому, какие-то нательные амулеты. А происходящее дальше заставило Селестию задуматься об их вменяемости. Все без исключения принялись выполнять одни и те же жесты: одной лапой они накладывали на себя быстрые крестообразные движения, а другой крепко сжимали свои амулеты — кстати, тоже имеющие крестообразную форму — и направляли их на неё.
«Какого сена она делают?» — воскликнула про себя принцесса, полностью потерявшая понимание ситуации.
— Её даже крестное знамение не берёт! Эх, пропали!
— Грешники мы несчастные, не спасёт нас крест! Гришка, дуй за владыкой, живо!
Один из стражников, не переставая махать лапой, начал ретироваться в другой конец зала.
— Может, поговорим как цивилизованные пони…то есть существа? — Селестия вновь попыталась наладить с ними контакт. — Вы меня понимаете?
Принцесса сделал шаг к окружившим и их ответная реакция, честно говоря, её рассмешила: стражники дружно шарахнулись назад, да так резко, что половина вообще свалилась.
«Неужели я такая страшная?» — недоумевала нарастающей панике Селестия.
— Братцы! Не продержимся ведь до подмоги! — прозвучал чей-то полный отчаяния голос. Вдруг одна из дверей в зал заскрипела, и вся стража энергично повернулась на звук.
— Фух, спасены вроде! — они очень бодро отреагировали на возвращение своего товарища и того, за кем его послали.
В принцессе зародилось любопытство, и она устремила свой взор вслед за остальными. Ко всей этой ораве красных мундиров приближался какой-то старик. В этом было несложно убедиться, глядя на седую бороду и спокойные размеренные шажки. Но всё же держался он прямо, непоколебимо и с достоинством, подобно монарху. На нём была длинная чёрная накидка, закрывающая почти всё тело, и неизвестный принцессе головной убор, имевший вышитый в лобной области рисунок. Он сжимал золотую трость, по форме походившую на букву Т, только с округлыми и направленными вниз концами, а сверху увенчанную тем же крестом, какие она ранее наблюдала у «красных мундиров».
«Должно быть, он тут главный, — подумала Селестия, наблюдая как стражники, молча, расступаются перед ним, — Может хоть теперь удастся поговорить без конфузов?»
— И из-за чего весь шум? — мягким голосом спросил у стражников пришедший. Те в ответ лишь ткнули в её сторону. Несмотря на предостережения, старик вплотную подошёл к принцессе, которая оказалась одного с ним роста. Её очень удивил его взгляд: в нём не было ни ненависти, ни злости, ни страха. Даже недоумения, которое по идеи было бы нормальной реакцией, и то отсутствовало. Она не могла этого объяснить, но в его глазах читалось некое понимание. У Селестии никак не получалось собраться с мыслями под пристальным взглядом старика, и ей ничего не оставалось, кроме как смотреть на него в ответ. Она почувствовала себя довольно неловко, ощущая, что он читает её как открытую книгу, но, к счастью для неё, терпеть пришлось недолго: по залу вновь разнёсся приятный и завораживающий голос старика:
— Братья служилые, вы можете оставить меня наедине с «вашей напастью»?
— Ваше Высокопреосвящество? — голос стражника был полон сомнений.
— Если вы страшитесь за меня, уверяю вас, в этом нет нужды, Бог меня не оставит, — с доброй улыбкой он уверил сомневающегося. — Лучше поищите Царя в других палатах.
Страж не стал спорить и махнул остальным, после чего все разошлись кто куда. В зале осталось лишь двое.
— Как имя твое? — Селестия наконец дождалась момента, когда можно будет представиться, подобающе её титулу, и не заставила старика повторять вопрос:
— Принцесса Селестия, правительница Эквестрии. Могу я узнать ваше? — отчеканила кобылица, не забыв о вежливости.
— Принцесса, значит? — поглаживая свою бороду, переспросил старик. — Но ведь сейчас твое отечество и мир как никогда далеки. Какая же ты принцесса и правитель без них? Остаётся только имя — оно и важно. А остальное лишнее. Меня ты можешь называть Филиппом, но на людях — владыкой.
Селестия немного опешила от его слов: так резко и доходчиво её ещё никогда не ставили на место.
«А ведь придётся согласиться. С какой стороны не посмотри, а от Эквестрии у меня одна диадема и осталась. Остаётся надеяться на портал».
— Иди за мной, Селестия, — сказал Филипп и направился к лестнице, откуда она собственно и пришла.
Он приступил к подъёму, который проходил у него значительно медленнее, чем у принцессы, что вынуждало её сбавить свою походку, дабы не обогнать старика.
— Стража не может разыскать царя. Связанно ли твоё появление с его пропажей? — спросил Филипп, когда большая часть ступенек была позади.
— Да, но всё произошло не по моей воле — я прошла в портал не специально. Похоже, ваш царь тоже стал жертвой чей-то злой шутки, — ответила принцесса, желая поскорее добраться доверху, где её, возможно, ожидает путь назад.
— Портал? — до завершения лестницы оставалось пару ступенек.
— Окно в другой мир, оно должно… быть тут, — Селестия, оказавшись в том самом зале, начала быстро осматривать помещение. Но её надежды не оправдались — если портал и был, то явно в прошлом. Самый лёгкий и, на данный момент, единственный план по возвращению рухнул как карточный домик.
«Эх, какая я всё-таки наивная! Поздравляю вас принцесса — теперь вы в полном крупе!»
— Сейчас, как я погляжу, его нет. Полагаю, тебе придётся задержаться в нашем мире, — констатировал факты старик. — Ответь на вопрос, Селестия — как ты думаешь, можно ли назвать произошедшее случайностью? — допытывался он, смотря ей в глаза.
— А разве это не так? — бросила принцесса, понимая по его взгляду, к какому варианту он склонен. Тот в ответ лишь улыбнулся и жестом попросил её проследовать за ним.
Они зашли в одну из украшенных красивой резьбой дверей, оказавшись на просторном балконе, не уступающему по размеру кантерлотскому. Филипп остановился у перил и, повернувшись к застывшей в проходе Тии, взглядом пригласил насладиться открывающимся отсюда видом, и она аккуратным шагом приблизилась к краю балкона.
Её осмотр начался со здания напротив, без сомнения являющееся продолжением того, где они находились. Но ни его белоснежные стены, ни пестрая крыша не могли хоть как-нибудь скрасить мрачную атмосферу этого мира. Его серые краски были так несвойственны её родной Эквестрии, что грудь принцессы сдавило тяжестью от осознания, что она застряла тут на неопределённый срок. Внизу располагался внутренний двор, где, по разведённой дождём грязи, взад и вперёд сновали местные. Но кое-что заставило Селестию вглядеться повнимательнее: двое стражников, обхватив с двух сторон своего сородича, тащились его к стоявшему в центре двора бревну на подпорках. Всё явно происходило против воли последнего: он безуспешно упирался и отбрыкивался от красных мундиров, которые сорвали с него серую рубаху и принялись привязывать к бревну спиной кверху. Принцесса уже почти догадалась, что происходит внизу, но всё же надеялась, что ошибается. Её догадки окончательно подкрепил раздавшийся в воздухе хлопок. Один из стражей достал из-за пояса чёрный моток, оказавшийся кнутом, и тут же пустил его в дело, ударив привязанного по спине. Тот не кричал и лишь ерзал, стараясь освободиться, хотя удары оставляли на его спине красные полосы, видимые даже с балкона. Все кто проходил мимо, бросали свои дела, дабы побыть зрителями этой кровожадной сцены. Вскоре зеваки образовали плотное кольцо, продолжая наблюдать за показательной карой.
«Старик явно хотел, чтобы я это увидела. Но чего он добивается, показывая мне это? Хочет меня напугать?! — Принцесса старалась не терять самообладания, но у неё это плохо получалось. — Эти существа так спокойно смотрят на страдания своего сородича — похоже, для них это не редкость… В какой же мир я попала?!».
— Что там происходит? — Селестия хотела услышать ответ её проводника.
— Царский холоп должно быть не устоял перед соблазном стащить что-нибудь с кухни и был пойман стражей, — после вздоха, усталым голосом ответил Филипп.
— Его за еду так калечат?! — Принцесса еле сдерживала желание грязно выругать эту неоправданную жестокость.
— Не за снедь, но за царёво имущество… — поправил старик. Ей почему-то показалось, что он тоже не одобряет происходящее внизу. — Судя по тому, как ты взирала на столь обыденное действо, твой мир должно быть сильно отличается от нашего. Я прав? — повернувшись к ней, спросил Филипп.
— Да это так, — Селестия хотела много чего сказать, но решила, что ей не следует вот так срываться на первого, кто вступил с ней в цивилизованный диалог, и ограничилась подтверждением факта.
— У тебя нет желания использовать свои крылья, чтобы покинуть сие место?
«Есть и очень большое, но… Я не имею не малейшего представления о том, что меня там ожидает… хотя кого я обманываю? Я и об этом месте не ведаю абсолютно ничего…».
— Я предпочитаю остаться, ведь портал может открыться вновь, — раздражительно бросила кобылица: меньше всего ей хотелось здесь задерживаться.
Филипп направился к двери, и она последовала за ним. Внизу ещё раздавались звуки вонзающегося в плоть бича, заставляющие её невольно вздрагивать. Принцесса облегчённо вздохнула, когда балкон остался позади. Теперь их путь лежал через длинный коридор, богато украшенный яркими узорами и рисунками. Орнамент в виде разветвлённых древ был нанесён как на стены, так и на потолок. Но, несмотря на красивую обстановку, Селестия чувствовала себя очень подавленной.
— Самодержец исчез, и эта тишина продлится недолго. Сие затишье пред бурей… — тихо произнёс Филипп. — Думаю, ты ведаешь, кто находится посреди её бушующих водоворотов. Трон опустел и изменчивым боярам будет несложно вгрызться в него. Когда власть окажется в их дланях, ничего хорошего стране не светит. Я не во всём одобрял Царя, но он был тем заслоном, который не позволял им взяться за поводья правления.
— И что меня ожидает? — с волнением спросила Селестия.
— Выбор, — кратко обмолвился старик и повернул за угол, где начиналась очередная лестница.
— К сожалению, я не могу обещать тебе сохранность и мир. Близко то время, когда тебя обвинят во всех бедах и напастях, кои только можно вообразить, — продолжил он, спускаясь по ступенькам.
— Но это ложь! — возмутилась принцесса.
— Ты оказалась в ненужное время в ненужном месте, хотя как знать, как знать…- Филипп ненадолго прекратил беседу. Они преодолели ещё один коридор, а затем зал. Обитатели, как ни странно, им так и не повстречались, хотя звуки их передвижения на нижних ярусах отчётливо улавливались слухом.
«Куда же меня втянули? Да какого сена меня собираются обвинить в том, что я вообще не делала?! Это здесь в порядке вещей что ли?» — она уже решилась излить вслух всё, что накопилось в ней за время этой экскурсии, но Филипп её опередил.
— Мы пришли, — сказал он, остановившись перед дверью. — Прежде, чем ты войдёшь сюда, поведай мне своё решение. Мне были открыты видения о страшных грядущих днях. Русь ввергнется во тьму, а исчезновение царя только подтолкнуло нас к роковому часу. Но вдруг твоё появление здесь не случайность, а промысел Божий? Ежели это так, то у нас появился шанс это предотвратить. Ты можешь отказаться, но тогда твоя участь будет не завидной. А можешь довериться мне, и тогда твои надежды на возвращение станут более осязаемы, чем в случае отказа. Ты наделена правом выбора, равно как и все творения Божьи. Тебе решать, но на размышления, увы, времени нет.
«Конечно, я соглашусь, но не потому, что меня пугают вырисовывающиеся перспективы. Я в ответе за свою страну и обязана туда вернуться. А это решение лишь наиболее верный путь к моей цели. Правда я до сих пор не могу понять, чего он от меня хочет, но чувствую, что скоро узнаю».
— Я согласна. Что от меня потребуется? — уверенным голосом произнесла принцесса Дня.
— Следовать моим советам, — открывая дверь, сказал Филипп. — Думаю, у нас есть пару часов на подготовку.
— Тогда расскажи мне всё, что я должна знать о вашем мире, — уточнила Селестия, приближаясь к нему.
— Одно я знаю точно — сегодняшний день будет очень долгим, — прошептал старик, когда его гостья зашла внутрь.
Глава 5: А ночь такая лунная...
Принцесса ночи, Её Высочество Луна, уже целый час сидела на полу, склонившись над ведром. Время от времени её перекашивало, и она, бледнея, вновь и вновь нависала над неприглядной посудиной. Выпитая поллитровка «Столичной» не прошла даром для особы королевской крови, которая, согнувшись, держалась копытами за края ведра, борясь с побочными эффектами «обезболивающего».
— ЧЕМ ТЫ НАС НАПОИЛ, ДИСКОРДОВО ТЫ ОТРОДЬЕ?! ЭТО ТЫ НАЗЫВАЕШЬ ОБЕЗБО…- Новый рвотный позыв оборвал иссиня-чёрную кобылицу на полуслове, заставив снова прильнуть к ведру.
— Меру знать надо! — с укоряющими нотками в голосе сказал Шурик. — Держитесь, Ваше Высочество, помощь на подходе!
«Мда, спаивать её было и вправду плохой идеей! — размышлял инженер, роясь в аптечке, где он надеялся найти хоть что-то полезное. — Но сделанного не воротишь, и сейчас это «сделанное» воплощает собой рогатую и крылатую кобылу с жестким «отходняком»».
Тимофеев всё это время крутился рядом, врачуя принцессу вначале таблетками от головной боли, затем от тошноты. Когда все средства традиционной медицины подошли к концу, Шурик обратился к народной. Рассол окончательно заглушил головную боль в голове кобылы, но тошнота продолжалась.
«И что же делать? — судорожно думал Шурик. — Если вызову скорою, то только с психбригадой, которая увезет меня в дом отдыха для людей с нестандартной душевной ориентацией. Не вариант!»
Ломая себе голову над тем, как вылечить «незваную гостью», на ум пришло воспоминание, как в далеком детстве, при тошноте и головной боли, из мяты ему варили чай и поили им.
«Ну конечно! — размышлял Тимофеев, роясь по полкам кухонного шкафа. — Найдется ли здесь немного перечной мяты? Зина души не чаяла в мятном чае!»
Перерыв весь шкаф, на самой отдаленной полке он нашел искомое — заветная коробочка с сушёными листьями растения.
— Негусто, — констатировал факт Шурик.
Однако этого было достаточно и через несколько минут, по кухне пошел терпкий, растекавшийся по всех квартире аромат ментола. Когда чай окончательно заварился, человек аккуратно перелил его в чашку, и понес в комнату, откуда доносились приглушенные стоны принцессы.
Луна, увидев в лапах чужака источающую сильный аромат чашу, оживилась.
— Что это?! — подозрительным тоном, спросила ночная принцесса.
— Это мятный чай — лучшее средство от рвоты, — ответил инженер. — Выпейте, и вам сразу полегчает!
— ОДИН РАЗ МЫ ТЕБЕ УЖЕ ДОВЕРИЛИСЬ, СОЗДАНИЕ ТАРТАРА! — кобылица вновь разразилась громкой тирадой в адрес инженера. — БОЛЬШЕ ТАКОГО НЕ ПОВТОРИТСЯ! МАЛО ТОГО, ЧТО ТЫ ОТРАВИЛ НАС ЭТИМ «ОБЕЗБОЛИВАЮЩИМ», ТАК ЕЩЕ И… — мордочку Луны перекосило, и она, на всякий случай, склонилась над ведром.
— Ох, я вас умоляю! Вы все ещё думаете, что я хочу вас отравить?! Уважаемая принцесса Луна или как вас там, в нашем мире не принято травить лошадей, тем более разумных, и, между прочим, кильками в наш век отравиться куда проще, нежели этим вашим «обезболивающим»! Пейте, иначе тошнота никогда не прекратится, ибо другого лекарства у меня нет! — раздражено закончил Шурик, которому хуже горькой редьки надоела эта перепалка, ставя перед кобылицей чашку с бьющим по носу ароматом перечный мяты.
Принцесса Ночи, оторвавшись от ведра, недоверчиво смотрела то на Тимофеева, то на сосуд, обильно источавший запах ментола, и все же решившись, пододвинула его к себе. Вздохнув, кобылица приподняла чашу и начала пить.
«А оно на вкус не такое уж ужасное. Совсем наоборот! — размышляла Луна, не имевшая большого фанатизма к чаю, в отличие от своей сестры, слывшей в этом деле дока. Тёмная принцесса отдавала предпочтение кофе, потому как бодрящие свойства этого напитка были весьма полезны по утрам после бессонной ночи.
Выпив всё содержимое чашки, принцесса Ночи отодвинула её в сторону. Она и вправду почувствовала облегчение: слабость и тошнота постепенно отходили, а мешающая здраво мыслить головная муть, испарилась, проясняя сознание. Более того, Луна почувствовала себя бодро от приятного тепла, разливающегося по телу.
— Ну, как вы? — спросил Шурик, всё это время наблюдавший за ней.
— Мне уже лучше, — отвечала принцесса, аккуратно поднимаясь. Остатки хвори всё ещё давали о себе знать. — Мы весьма признательны за Наше исцеление, слуга.
— Вот, видите! А вы боялись! — отозвался человек, быстрым шагом проходя мимо принцессы Ночи в сторону стоящего посреди комнаты агрегата. — Только прошу вас, бросьте вы эту странную манеру речи. Так ведь намного лучше, а вас и без неё прекрасно слышно. А то у меня известка с потолка сыплется!
— Хорошо, учитывая твою помощь Нам, слуга, мы не будем разговаривать на Традиционном Кантерлотском наречии без особой надобности, — заверила его аликорн.
— Вот и славно! — облегченно сказал Тимофеев, подходя к машине времени. — Ну, а теперь, как говорится, вернемся к делам насущным.
— Та-а-а-ак… непорядок! — Не обязательно быть инженером, чтобы обнаружить причину поломки. Разве что слепой не увидел бы здоровенный бердыш, торчащий из недр машины. — Ну-ка, взялись! — Шурик обеими руками схватился за древко оружия, однако его сил не хватало, чтобы его вытащить.
— Я помогу, — раздался голос сзади. В ту же секунду оружие стрелецкой стражи окутало бледно-голубое свечение, и Тимофеев ощутил, что не только он тащит за тяжелую рукоять. Будто бы невидимая сила помогала ему вытаскивать увесистое оружие, глубоко вошедшее в механизм.
«Это она что ли?!» — недоумевал Шурик, оборачиваясь, дабы узреть свою гостью.
Луна стояла, чуть преклонив голову и выпятив вперед рог, окутанный бледно-синим свечением, идентичное тому, что окутывало бердыш.
«Это что, магия? Абра-кадабра? Но ведь научного подтверждения о реальности магии нет! Хотя… чему я собственно удивляюсь? У меня в квартире разумная лошадь, да ещё и принцесса! Какой уж тут материализм».
Поднапрягшись, инженер из-за всех сил потянул за рукоять на себя, и оружие нехотя вышло.
— Фух, проклятая железка! — отдуваясь, проговорил Шурик, отставляя древнее оружие в сторону, — Так, что тут у нас?
Во время поиска поломки, со стороны Луны до него донеслись обрывки невнятного бормотания: «Ничего не понимаю,… почему магия не работает? Даже телекинез почти неощутим…»
— Ваше Высочество, вы там в порядке? — обратился к кобылице Тимофеев.
Отвлекшись от своего занятия, он увидел задумавшуюся над чем-то Луну.
— Да нет, ничего, все в порядке, — ответила принцесса Ночи, выведенная из размышлений голосом Тимофеева. — Так когда вы, наконец, отправите меня и мою сестру домой?
— Ну, для начала нам нужно починить машину, — глубокомысленно произнёс Шурик, осматривая агрегат. — Нет, ты только глянь! Все транзисторы выгорели, чтоб их!
— Ну так почини её! — повелительным голосом отчеканила Луна. Она подошла ближе к механизму, принявшись осматривать его со всех сторон. — Достань эти… «транзисторы»! Нас там, скорее всего, весь Кантерлот разыскивает. Твайлайт всю округу на уши поставит, уж я её знаю.
— Одну минутку, — пробормотал Тимофеев, глядя на наручные часы. — Обеденный перерыв вот-вот закончится, и я докуплю необходимые детали.
«И чем быстрее я это сделаю, тем скорее починю машину, и смогу, наконец, расхлебать кашу, которую заварил».
— Я отправлюсь с тобой! — выпалила кобылица.
— Куда, по улице? Нет-нет, Ваше Высочество, это исключено! Ждите меня здесь! — запротестовал Шурик, попутно одевая пиджак.
— Во имя Лунного Света! Хорошо, Я вниму твоему совету, только возвращайся поскорей, со своими «транзисторами», — понурив голову, ответила ночная принцесса.
— Уже бегу! Я и сам тороплюсь, ведь вашу сестру надо из Древней Москвы вытаскивать, и тех троих тоже надо возвращать из вашего мира! Что с ними там будет-то?
— Да на Луну их сошлют, и кончен разговор.
— Чего? — переспросил Шурик.
— Да Дискорд их знает!
— Ну ладно! Так, я побежал, Ваше Высочество, дверь никому не открывать, непонятные вещи не трогать! — последние слова Тимофеев произнес уже на пороге. — Я быстро!
Хлопнула дверь, ключ сделал поворот в замочной скважине, а затем все стихло, оставив Луну наедине со своими мыслями.
«Надо бы осмотреться, чужой мир как-никак», — решила для себя ночная принцесса, приступив к осмотру комнаты, где она находилась, а затем и всего жилища.
Помимо пресловутого аппарата в центре, интерьер комнаты был небогатым, особенно по сравнению с тем, что Луна привыкла каждый день видеть в королевском дворце. Шкаф, кровать, застелённая пледом, книжные полки, пара столиков и большой аквариум, в котором, словно в киселе, лениво плавали золотые рыбки. На стенах висели картины, а точнее портреты какой-то особы здешнего вида, чье имя принцесса Ночи не знала. Плюс выход на балкон, да дыра в стене, образовавшаяся, как и осевшая на предметах интерьера пыль, в результате вызволения принцессы из «каменного плена» — вот и вся обстановка. Ни о каких рюшечках и узорах речь не шла. Однако, среди этой серости внимание принцессы привлекал странный ящик с черным экраном, стоявший на ножках у стены. В нижнем левом углу располагалась кнопка.
Движимая любопытством, Луна осторожно приблизилась к ящику и дотронулась до кнопки, что эффекта не возымело — экран продолжал оставаться черным.
«А если повернуть по часовой?» — промелькнула в голове мысль.
Кнопку охватило бледно-голубое сияние, но она не двигалась. Кобылица продолжала «сверлить» её взглядом.
«Ну, давай же, давай! — напряженно думала Луна.
По её шее пробежала капелька пота, принцесса Ночи собрала все свои силы, и… кнопка поддалась, слегка сдвинувшись вверх, в нужном ей направлении. Победный клич наполнил нутро аликорна.
«Никогда не думала, что буду так рада простому телекинезу, — иронично подумала ночная принцесса. Её размышления прервал загоревшийся экран, который из черного, стал светло-серым. На нём показалось величественное здание и толпа существ возле него. Принцесса подошла чуть поближе, дабы разглядеть происходящее, и в ту же секунду из ящика раздался набатный колокольный звон, оглушивший близко подобравшуюся кобылицу. Луна, не на шутку испугавшись резкого звука, повернула кнопку против часовой, выключая злосчастное неведомое устройство.
Жилище включало в себя одну большую комнату, кухню, уборную, ванну и прихожую, не считая коридора, который это все соединял. Принцесса осмотрела коридор и прихожую, и, не найдя ничего достойного внимания, двинулась на кухню.
Там творился полный беспорядок: на столе лежала полуоткрытая развороченная аптечка, бинты, таблетки, непочатая бутылка «обезболивающего», на которую тут же упал уничижающий взгляд Луны. Левее от входа располагался большой белый холодильник, надсадно трещащий, как если бы в него засунули рой параспрайтов. Отворив его дверцу, перед кобылицей предстало печальное зрелище: десяток яиц, и какая-то банка — судя по всему с рыбой.
«Привыкайте, Ваше Высочество, — закрывая пустующий холодильник, размышляла ночная принцесса, — Здесь вам не золотое побережье и курорты Филифильфии…»
Осмотрев все «достопримечательности» квартиры, Луна двинулась в обратную сторону по коридору, направляясь в комнату, откуда начала свою экскурсию. Проходя мимо ванной комнаты, принцесса Ночи вспомнила о своем «неподобающем королевским особам» облике. Она, как и любая порядочная пони, чистоту любила, иногда даже чересчур. Подобное пристрастие Луна стала замечать за собой после возвращения из тысячелетней ссылки, где воды, как известно, днем с огнем не сыщешь, не говоря уже о горячей ванне. А потому факт существования с грязной гривой и перепачканной шерсткой даже на сравнительно небольшой отрезок времени оборачивался для лунной принцессы настоящей катастрофой. Придворные, как и остальные пони, видели в этом лишь желание понежиться в душе после долгого рабочего дня, и только Селестия имела призрачные догадки об истинной причине, скрытой за банальным пристрастием к чистоте. Обыватели Кантерлота ещё долго будут помнить, как из-за поломки водопровода по всему городу была отключены вода… помнят, как содрогалась гора от мощного гула и как над улицами столицы неслось:
-…ЕСЛИ К ВЕЧЕРУ В МОЕЙ ВАННОЙ НЕ БУДЕТ ГОРЯЧЕЙ ВОДЫ, НЕ ИЗБЕЖАТЬ ВАМ НЕМИЛОСТИ, ДИСКОРДОВЫ СЫНЫ!
И вот сейчас принцесса, спеша как можно скорее избавиться от пыли и грязи осевшей на ней, решительно залезла в весьма тесную, неудобную для пони ванну.
«Вроде бы ничего необычного, — глядя на самый обыкновенный водопроводный кран с двумя вентилями, размышляла Луна. — Тааак, потихоньку…»
Левый вентиль объяло бледно-голубое свечение, поворачивая его против часовой стрелки. Принцесса выжидающе уставилась на хрипящий душ, лежащий у её копыт.
— О, Небо! Даже попав в другой мир, мне не суждено спокойно принять ванну! — воздев копыта к потолку, раздраженно воскликнула Луна, сетуя на «тринадцать карат невезения» выпавшие ей. — Сначала одно, потом другое, а теперь даже помыться не могу! Что за бестактность, в конце концов!
Её размышление о «несправедливости и неблагополучии сего мира» прервал шум сильного потока, ударившего из доселе противно хрипящего душа… потока ржавой воды.
Принцесса Ночи, в отличие от своей сестры, отнюдь не обладала ангельским терпением, и более того, была натурой энергичной и эмоциональной, натурой, которую довести до предела не слишком сложно, что сейчас и произошло. Впрочем, «взорваться» Луна не успела, так как словно опасаясь праведного гнева, ржавая вода из душа мгновенно сменилась на чистую.
Кобылица вздохнула, и, бормоча под нос что-то о «ссылке на луну нерадивых сантехников», вернулась к своей первоначальной цели, притянув к себе телекинезом большой кусок земляничного мыла и лежащую рядом мочалку…
…Закончив с водными процедурами, Луна аккуратно, дабы не упасть, вылезла из тесной ванны и, насухо вытеревшись висящим на крючке махровым полотенцем, облегченно вздохнула.
«Как всё-таки приятно снова быть чистой! — крутясь в прихожей перед зеркалом и улыбаясь, думала принцесса. — Хм, что это?»
Луна обратила внимание на свои перья, между которых, несмотря на тщательное купание, по-прежнему глубоко сидела пыль и грязь. Достать мочалкой их как видно не удалось. Иссиня-чёрная кобылица, устало вздохнув, побрела в большую комнату. Обойдя аппарат, она примостилась на кровати, и, расправив правое крыло, принялась за чистку перьев. Что ни говори, а это повседневное занятие любого приличного пегаса хорошенько успокаивало расшатанные нервы, принося в душу спокойствие и умиротворённость.
«Перья сыплются с меня, как осенние листья в пору листопада! — аккуратно обхватывая губами кончик пера, жаловалась принцесса. — Такими темпами скоро на подушку наберется!»
Выдергивая очередное держащееся на честном слове перо, она откинулась назад. В это мгновенье под её крупом что-то щелкнуло, и по комнате разлилась музыка:
— Поговори хоть ты со мной, Подруга семиструнная!
«С каких это пор мой круп стал музыкальным?!» — оборвав чистку, подумала Луна, вертясь в поисках источника звука.
— Вся душа полна тобой, а ночь такая лунная!
Найдя, наконец, странный предмет, откуда и доносилась песня, она прислушалась.
— Ночь такая лунная… — словно в забытье повторила кобылица. — Такая лунная…
На принцессу накатило чувство ностальгии: те события тысячелетней давности будто бы всплыли перед ней из глубины подсознания.
«Почему на моё творение никто не любуется? Почему приходу дня все веселятся и радуются, а наступлению ночи нет?»
— Разве тебе не хватает того, что твоим творением любуюсь я? — словно издалека донесся до неё голос. Он был знакомый, но принцесса Ночи никак не могла определить, кто является его обладателем.
— Нет! Они все спят! Они не любуются звездами, которыми я усыпаю ночное небо, они не смотрят на луну, которую я поднимаю каждую ночь! Им всё равно!
— Прости меня, сестра, — вот были последние слова, которые услышала ночная принцесса, прежде чем окончательно покинуть Эквестрию, отправившись в тысячелетнюю ссылку. Обладателем голоса была её родная сестра…
Затем была тьма и пустота, мёртвые камни вокруг, и лишь вдалеке виднелась такая далекая, и такая родная земля. В голове звучало лишь одно: « Я отомщу…»
Так минуты сплетались в дни, дни перетекали в недели, затем в месяцы, а те в годы. Полное одиночество…
Ей как никому другому довелось познать истинное и горькое значение этого слова…
Из воспоминаний Луну вырвал настойчивый стук в дверь.
— Александр Сергеевич! Александр Сергеевич откройте!
Глава 6: Дипломаты поневоле
— Эй, фараоны! Нечего в мою сторону эти штуки пихать! – Милославский отвёл рукой маячивший перед ним наконечник копья. Даже осознавая, что его повязали со всеми концами, он не выходил из своего обыденного амплуа. Авантюрист вновь собирался доказать всем, что заведомо проигрышных партий не бывает. В конце концов, это был его талант — видеть возможности там, где все остальные видели только выжженную пустыню.
— Где принцессы?! – повторила свой вопрос фиолетовая кобыла.
— Ты про белую крылатую лошадь и ещё такую же синюю? – попытался припомнить Жорж.
— Я не знаю, что ты подразумеваешь под словом «лошадь», но теперь тебе точно не отвертеться! Так, где они? – она приблизилась к нему ещё на шаг.
— Это всё Тимофеев! А я ему гово…
— У-ух, шляпа! — у управдома уже сдавали нервы, и он решил не сдерживаться и обрушить на инженера, которого винил во всем случившемся, всю нецензурную лексику, которую только знал. Но его резкий выпад был очень быстро пресечён Милославским. – Ты что, собака, делаешь?! Молчи по-хорошему! – сквозь зубы прошипел он, угрожающе продемонстрировав пальцы рогаткой. Разобравшись с Буншей, он поспешил вернуться к лавандовой «собеседнице».
— Где принцессы, значит? – вновь переспросил кобылу Жорж, вернув своему голосу саркастический оттенок.
«Что же ей такого сказать? Чёрт, не могу трезво мыслить, глядя на всё это!» — ломал голову над ответом Милославский. Он лучше всякого понимал, что блефовать и нагло лгать можно, лишь имея на руках хоть какие-то карты. А что здесь? Он окружён неизвестными ему, равно как и всему человечеству, существами, находясь при этом в чёрти знает каком мире!
«Нет, товарищи, с такими «козырями» не разгуляешься и не поблефуешь! Попробовать что ли с другого конца?.. Эх, была не была!»
В конце концов, навыки общения были основным товаром настоящего авантюриста; зачастую, даже и вовсе единственным. Прямо как сейчас, когда перед лицом Жоржа маячили острые железки.
— Поменялись мы с ними, вот что! – смело заявил он.
— То есть… как это поменялись? – опешила принцесса.
— Очень даже просто. У Его Высочества Случая очень специфическое чувство юмора. И нас, как и ваших принцессы, иначе как заложниками его злой шутки и не назовёшь. – Милославский развёл руками. За иронической ухмылкой он прятал нарастающие переживания по поводу своей крупной ставки на правду.
«Надеюсь, этот инженер запустит свой чёртов агрегат в скором времени. Не знаю, сколько мы тут ещё протянем…»
– Ты… ты лжёшь! – последнее заявление здорово пошатнуло твёрдость Твайлайт. Мораль пегасов это задело не меньше. – Немедленно сознавайся, что вы сделали с принцессами!
– Да чего не понятного-то?! Мы здесь, а они там! – пояснил Жорж, театрально жестикулируя руками.
И действительно, что они могли с ними сделать? Волшебница первым делом просканировала чужаков на предмет магической ауры и абсолютно ничего не обнаружила. В булыжниках на обочинах эквестрийских дорог и то магии больше будет! Да и физически они особо ничем не выделялись, в то время как аликорны, сочетавшие в себе ловкость пегасов с силой и выносливостью земнопони, могли и без всякой магии повергать врагов десятками. С какой стороны не посмотришь, слова этого наглого пришельца походили на правду. Пугающую и совершенно дезориентирующую Твайлайт правду.
С остекленевшим взглядом, выражавшим непостижимое изумление, медленно и сокрушённо она опустилась на круп. Мысли смешались, кружились в голове с завидной самому Дискорду хаотичностью и даже не собирались прекращать этот сабантуй.
– Наставница… Луна… – рассеяно лепетала лавандовая кобылка, вперив воспалённый взор в брусчатку. Она старалась не верить в исчезновение сестёр, но других объяснений случившемуся найти просто не могла. Холодные щупальца паники беспрепятственно завладели Твайлайт. И, глядя на неё, многие гвардейцы неосознанно заразились этим же страхом и смятением. – Принцесса, как же я тут одна без вас? Делегация… что я им скажу? Что же…
«Ага. Она рассеяна, подавлена, она в замешательстве. Этим нельзя не воспользоваться. Раз уж они говорят на одном языке с нами и с похожими интонациями... Это может сработать...»
– Какая ещё делегация? – участливым тоном озадачил кобылку Милославский. С опаской поглядывая на копейщиков, он приблизился к пони, чтобы лучше её слышать.
– Делегация послов из северной страны Грифония, – запинаясь, бормотала Твайлайт, даже не глядя на оппонента. – Принцессы…. они назначили им аудиенцию. Осталось каких-то пятнадцать минут… Что же делать? Что же делать?
– Делегация послов? Грифония? – произнес проходимец так легкомысленно, словно знал, о чём говорит. – Предоставьте их нам!
Твайлайт вмиг перестала трястись мелкой дрожью и подняла на человека широкие, как блюдца глаза. Она не верила своим ушам, но в тоже время была уверена, что ей не послышалась.
– Повторите ещё раз то, что вы сказали, – потребовала принцесса.
– Предоставьте этих ваших послов из… в общем, мы вашу проблему решим, даже не сомневайтесь.
– Но они хотят видеть Её Высочество Селестию… или Луну…
– Да забудьте вы про этих Селестий и Лун! – отмахнулся Жорж. – Их тут, в отличие от нас, нет.
– А вы сами-то кто?! – Твайлайт поднялась на ноги и вновь подошла к человеку вплотную. – Каким образом вы собираетесь это сделать?!
– Очень хороший вопрос! А главное – своевременный! – С видом учителя, хвалящего нерадивого ученика за наконец-то данный правильный ответ, Милославский широко улыбнулся. – На вашем месте, я бы задал его первым…– Следующие слова вор произнёс на два тона тише. – Мы – ваш единственный и неповторимый шанс на успех мероприятия, которое вот-вот разрешится не в вашу пользу, дорогая!
Это «не в вашу пользу» разлетелось по сознанию и телу Твайлайт со скоростью карнавального фейерверка, вызывая неприятную дрожь.
– …вам крупно повезло, что именно мы, а ни кто-то другой, оказались в этой непредвиденной ситуации, – между тем продолжал Жорж.
– Вы так и не ответили на мой вопрос, – собрав остатки самообладания, вставила принцесса.
Заслышав в дотоле дрожащем голосе лавандовой кобылки нотки недоверия, Милославский перешёл в наступления.
– На ваше счастье, уважаемая, перед вами не какие-нибудь бродяги, а знатоки своего дела, – с важным видом поправляя пиджак, непринужденно ответил Жорж. – Мы не первый раз разрешаем конфликты, подобные вашему…
Твайлайт недоуменно уставилась на пройдоху.
– Ловлю, ловлю Ваш непонимающий взгляд и нижайше прошу прощения! Я совсем не представил своих коллег по ремес…то есть, по профессии! – Милославский не повёл и глазом, театрально расшаркавшись. – Вон тот, мрачный – Светлейший Самодержец Всея Руси. Что там ваши луны и солнышки против него – монарха с большой буквы?
Твайлайт перевала взгляд на грозного царя. На краткое мгновенье стушевавшийся взгляд лавандовой принцессы пересёкся с тяжелым взором из-под косматых бровей самодержца. И если до этого кобылка и имела какие-нибудь сомнения насчёт подлинности представляемого вором царя, то сейчас ничуть не сомневалась – перед ней, как минимум, по-настоящему волевая личности.
– Взглядом птицу сшибает, не правда ли? – Милославский, не теряя времени даром, обильно удобрял почву своего замысла, не стесняясь в словах и комплиментах. – Такие он дела проворачивал – аж страшно становится! А вот ещё когда…
«Святая Селестия, куда всё катится? – судорожно соображала принцесса, провалившись в прострацию. – Постарайся не сделать всё хуже, чем есть, Твайлайт… постарайся…»
Она с трудом отбросила гнёт мрачных мыслей, рисующих самый худший расклад. И, кое-как поборов навязчивое желание забиться в дальний угол, попробовала ухватиться за протягиваемую чужаком соломинку.
– А кто ваш второй спутник, и отчего он так дрожит? – спросила Твайлайт.
– Эка вы загнули, Ваше Вашество! Будь вы в нашем мире, за такой вопрос Вас бы подняли курам на смех! Кто не знает…– Милославский запнулся, пронзительно взглянув на дрожащего, как осиновый лист, Буншу. Но тот, ничего не замечая, продолжал кусать ногти, пугливо осматривая пернатое окружение. Подмигнув управдому, Жорж вновь смерил последнего суровым взглядом, который и на сей раз остался без ответа.
– Кто там, откуда мы родом, не знает радетеля, человека, на плечах которого держится целый столичный город… – На сей раз слова вора были сопровождены крепким прицельным ударом под рёбра находящегося в прострации управдома.
– Иван Васильевич Бунша, – ойкнув, произнёс побелевший управдом.
– …Ивана Васильевича Буншу, – закончил Милославский. – Выдающегося общественного деятеля, чей пытливый ум курирует всю столичную промышленность и энергетику! Про таких, как он, говорят: «Светя другим, сгорает сам!». А уж в решении экономических и земельных вопросов нашему дорогому Ивану Васильевичу вообще нет равных! Правильно говорю?!
Кивок со стороны Бунши подтвердил сказанное проходимцем.
– Вот, видите: всё так, – Жорж лениво потянулся. – А что до дрожи – переволновался Иван Васильевич, да и сердце уже не то! Хотя, от такого радушного приёма у любого инфаркт случиться может! – с последними словами Милославский укоризненно оглядел пегасов окружения.
— Принцесса, может, нам их изолировать? – командир отряда стражников, будучи раздражённым поведением чужака, решился, наконец, проявить инициативу.
В голове Твайлайт продолжала бушевать буря. «По крайней мере, их уверенность можно противопоставить грифоньей. Будем честны, я сейчас отнюдь не в лучшей форме для грядущих переговоров. О, Селестия, без Вас и моих друзей я просто не справлюсь...»
— Уберите оружие, – решительно потребовала кобылка.
— Убрать оружие?! Но, Принцесса, они могут быть опасны! – воскликнул офицер, возмущенный таким приказом.
«Я? О-о-ох... конечно опасны… но в нашем положении…»
— Вы не ослышались, – решившись, повторила лавандовая аликорн. – Нам следует быть вежливее и не вести разговор, наставляя на собеседника копьё.
«Навыки общения, вот в чем все дело, – торжествовал про себя Милославский. – Специальные навыки общения. Прежде чем обвести человека вокруг пальца, нужно заставить его очень сильно захотеть быть обманутым. Вот это и есть трюк, трюк всех трюков. Стоит лишь поменять взгляд людей на мир, позволить им видеть его именно таким, каким они хотят его видеть, дать им надежду. А затем они сами радостно поддадутся твоему обману...»
Пегасы подчинились и направили наконечники верх, прислонив древко к боку. Однако формация была сохранена: ни один из них и на дюйм не сдвинулся с места.
— Вы представили своих коллег, но своё имя так и не назвали, – обратилась к авантюристу пони.
— Я артист Больших и Малых Академических театров, а фамилия моя… фамилия моя слишком известная, чтобы я вам её называл! Поэтому обойдёмся именем — можете называть меня Жоржем, – представился прохвост.
— Принцесса Твайлайт Спаркл, – обрывисто представилась кобылка, не оценив скользкость собеседника. – Не думайте, что произошедшее сойдёт вам с лап. Вы создали огромную проблему, и, несомненно, будете участвовать в её решении… да, пусть будет так.
– Пусть, пусть. А сколько у нас время? – поинтересовался Милославский.
– У нас его нет.
– Однако думаю, минутка всё же найдётся, – требовательно объявил человек. – Мне нужно кое-что уладить с коллегами.
Один из главнейших принципов авантюризма – работай один. Оно и понятно: чем больше народу участвует в авантюре, тем проще всему сорваться, и тем меньше будет твоя доля. А делиться люди подобной породы ой как не любят, если вообще умеют. А потому авантюристы — сплошь и рядом прожженные самовлюбленные эгоисты, не брезгающие ничем для достижения своих корыстных целей. Милославский почти не отличался от большинства своих «коллег по ремеслу», предпочитая работать в соло, однако у всего есть свои исключения. Отчаянные времена требуют отчаянных мер, и это Жорж уяснил, как только переступил порог чуждого человеку мира. Он ясно осознал тот факт, что в одиночку на чужбине достичь своей цели будет непросто, а потому стоит на время забыть о некоторых принципах, и начать работать коллективно.
Если с управдомом кооперация была, пусть и худо-бедно, но налажена, то с царём – полный голяк. Жорж намерился исправить это как можно скорее.
— Ну, государь, попробуем прорваться? — тихо, так чтобы никто из пони ничего не услышал, начал Милославский своё знакомство с именитой исторической личностью. Его гневный взгляд из-под густых бровей, встретившись с прищуром проходимца, заставил последнего проявить немалое усилие, чтобы не отвернуться.
— По что ты, человече, с нечестью поганой словом обмениваешься? Ежели не антихристов холуй ты, крестом их животворящим опалить должен!
— Не стоит, государь, – начал изъясняться Жорж, старательно подбирая слова, – не подействует он на них, ибо не нечисть они вовсе.
– Ложь – прибежище нечистого. Не с ним ли я речи веду? – ответил на это царь, презрительно смерив собеседника.
– Был бы я нечистым, смог бы я так сделать? – Милославский показательно коснулся усыпанного самоцветами креста, висящего поверх царского кафтана, и показал руку Грозному. – Неужто чёрт я после этого?
Иван Васильевич промолчал. Судя по смягчившемуся взору, действо Жоржа возымело положительный эффект.
– И эта шушера цветная тоже не нечисть никакая, – продолжал он. – У них самих вон положение не шибче нашего. Нам ещё им помогать придётся. Да-да, никуда не денешься, государь. Придётся.
– И что же им надобно?
— А случилось то, царь Великий Государь, что на землю их пришли послы царства северного, — продолжал излагать Милославский. — С недобрыми намерениями явились. И просят они помощи нашей, чтобы переговоры провести.
— Северного молвишь? С недобрыми значит? Хм…– задумчиво протянул царь, — Ну, если смиренно просят…
— Так вы согласны, Государь? – наседал Милославский, вытягивая из царя соглашение.
— Передай им следующее, боярин: любой православный, а тем паче царь, обязан протянуть длань помощи тому, кто смиренно об этом просит. Пусть они и нехристи поганые... Скажи им, боярин, что царской милостью они обделены не будут.
— Передам всё как есть, Государь! — протараторил Милославский и отвесил лёгкий поклон. – Справимся же? Справимся! Где наша не пропадала! С вашей-то помощью...
– С божьей помощью, боярин. С божьей, – поправил его Иван Васильевич.
– Разумеется.
Милославский, решив удостовериться в сплочённости команды, потянулся к плечу управдома.
— А вы, товарищ, будете помогать вести с послами переговоры?
— Ни за что! — воскликнул управдом, — Я буду вести переговоры только с соответствующими инстанциями!
«Ну, шляпа!» — про себя прорычал Милославский, вконец раздражённый тупым поведением недальновидного управдома.
— Ты что же, проклятый, не понял ещё, в какую историю мы влипли?! Ты что же, собака, хочешь, чтобы нас отсюда вперед ногами вынесли? Убью! — зло заговорил Жорж, надвигаясь на Буншу.
— Как это, вперед ногами? — испуганно пробормотал Иван Васильевич под напором Милославского.
— Вот так вот! В деревянном макинтоше! Будешь как Ленин — живее всех живых! — не ослабляя натиска, продолжал сгущать краски Жорж.
— Хорошо-хорошо! Я согласен!
— Вот так бы сразу, а то разыграл тут драму! От тебя ничего и не потребуется, кроме как стоять и кивать. Я понятно объясняю?
— Понятно-понятно, – подавленно пробурчал Бунша.
Проходимец самодовольно развернулся и направился к покинутой на время и уже начавшей нервничать принцессе.
– Ну, Ваше Вашество, мы готовы. Напомните только, кем эти послы-то будут?
– Грифонами из империи, лежащей в северных горах.
– Извините, грифоны – это такая национальность? – переспросил Жорж, в голову которого стали закрадываться опасения.
– Грифоны – это народ. Вы разве никогда не слышали о таких? – тон Твайлайт приобрёл оттенок подозрительности.
– Слышали-слышали, – улыбнулся проходимец. – Это те, которые с крыльями орла и ногами…
– Льва. Да, они самые. Нужно провести с ними деловой разговор без ощутимых последствий для нашего государства.
«А о нашей сохранности даже не заикнулась! Но, может быть, эти переговоры с грифонами будут хоть чем-то отличаться от заключения в клетке с летающим львом, который тебя даже на дереве сожрёт! Куда ни плюнь – каждая тварь с крыльями! Так, моим «коллегам» об этой детали пока что лучше не знать… Зато, оказав лошадкам такую услугу, мы наверняка заслужим их доверие. А доверие — это всегда прибыль...»
— Мы готовы, — бодро отрапортовал Жорж. — Веди!
— Ну, наконец-то! – оживилась принцесса. – Послы уже наверняка ждут нас в тронном зале! Следуйте за мной.
Жорж повернулся к Бунше с царём и, махнув им рукой, предложил идти за ним. Иван Грозный, опираясь на посох, зашагал за Милославским, а следом поплелся и управдом.
Идущая впереди фиолетовая кобылка сделала знак пегасам, и те с повиновением расступились, создав брешь, через которую прошествовала принцесса, а за ней и вся троица. Проходя мимо стражей, Бунша поежился, глядя на острые наконечники их копий, а царь Всея Руси, на всякий случай, положил руку на навершие кинжала.
Миновав парадный вход, они начали подниматься по лестнице, с обеих сторон которой неподвижно стояли гвардейцы. Подходя к тронному залу, Твайлайт на всякий случай бегло рассказывала людям об их оппонентах.
— Грифоны, сами по себе — народ воинственный. Между нашими государствами постоянно возникают конфликты на почве «спорных» территорий, которые испокон веков были нашими, что, в принципе, не мешает им точить на них клювы. Их частые вторжения на северные границы в прошлом были обыденным делом…
Жорж равнодушно молчал, словно и не нуждался в этой информации, но на самом деле жадно хватал каждое слово. Царь слушал, сильно нахмурившись. И без того бледный Бунша почти что достиг цвета мела.
— Они из тех, кто почитает грубую силу. Старайтесь быть как можно решительнее. Они сразу почувствуют малейший страх или нерешительность — у них на это нюх.
«Не только у них чутьё на такие вещи! — самодовольно хмыкнул Милославский. — Ну, поглядим, кто кого!»
Лекция прервалась – они добрались до нужных им дверей. Гвардейцы молча отворили их, и перед людьми предстал тронный зал, из которого Жорж с Буншей недавно сматывали удочки. Теперь он был полон почётно выстроившихся стражников.
В конце зала троицу ожидали послы Грифонии, нетерпеливо скребущие пол устрашающе острыми когтями. Милославский, не замедляя решительную походку, размял затёкшую шею и поправил воротник пиджака.
Глава 7: Волчьи страхи
Всё более странные мысли посещали Селестию во время повествования Филиппа. Она догадывалась, что человек не просто так обрисовывает ей внутреннюю обстановку на Руси, и поэтому старалась запомнить каждое новое слово и понятие, как можно лучше осмыслить всё сказанное, ибо понимала, что, вероятно, в скором времени ей придётся воспользоваться этими знаниями. Кобылица лишь изредка останавливала своего «гида» просьбой повторить то или иное предложение. Желание поскорее узнать, зачем ей всё это рассказывают, усиливалось с каждой минутой, но перебить человека вопросом она не решалась. После часового изложения, старик, наконец, приступил к той части рассказа, в которой был пролит свет на то, что уготовил ей сегодняшний день. Страх перед неизвестным, но близким будущим уступил место глубокому недоумению.
— Вы хотите, чтобы я провела переговоры? — не дав человеку закончить фразу, воскликнула Тия.
— Это будут не переговоры, — поправил её Филипп.
— А что же тогда? — не унималась принцесса Дня. Перспектива вести политические мероприятия на неизведанной почве её не устраивала.
— Показ, — прозвучал неопределённый ответ.
— Что вы имеете в виду?
Старик подошёл к единственному окну в этой скромной комнатке, весь интерьер которой был представлен лавкой вдоль стены. После небольшой паузы, в помещении вновь раздался его ровный голос.
— Сегодня ты предстанешь перед людьми, что жаждут скорой расправы над всяким ворогом государя. Они должны увидеть в тебе замену — будущего самодержца и, не сомневаюсь, увидят. Говорить тебе совсем не придётся — сегодня в словах нет нужды.
— Простите, что? Я не ослышалась? — Принцессе еле-еле удавалось сдерживать смех, — Вы предлагаете вот так просто взять и занять чей-то трон? — На каждый ответ Филиппа у Селестии появлялось по десять вопросов. Каждое его пояснение всё больше и больше вгоняло её в ступор.
— А кто обмолвился, что это будет просто? — выгнул бровь старик. — Отнюдь, сегодня тебе, как и мне, предстоит рискнуть животом своим. Ты хорошо внимала моим речам? Что ты запомнила о государевых людях?
— Они доверенные стражники царя, как я понимаю, — немного подумав, ответила Тия. Вопрос человека на время отвлёк принцессу от собственных.
— Едва ли это главное. Да, они люди царя и поклялись защищать его, но ни для этого ему надобны. Он ценил в людях только одно — преданность, ибо именно эта добродетель стоит супротив предательства и измены, кои он видел во всех и вся. В этом нет ничего злого, если преданность, которую он просит, имеет границы. Но царь давно потерял доверие к природе людской и простая верность ему не угодна. Ему нужны псы, кои будут слепо повиноваться его воли независимо от того, что он прикажет. Покорность заставляла их делать вещи чернее собственных душ. Государев человек — это не просто стражник… он гончая, для которой нет иного смысла жить, окромя подчинения своему хозяину. И теперь смысл их бытия утерян, может на время, а может и навеки вечные…
Они будут первыми, кто явится к нам, требуя объяснений.
— Насколько они опасны для меня? — сдерживая внутреннее волнение, спросила Селестия.
— Они обесценили жизни ближних своих, равно как и собственную. Сегодня в их глазах ты — виновница в исчезновении их господина, но это ненадолго. Во всяком случае, мы будем на это надеяться.
— Но что же может измениться за один день? — запутанные и туманные речи Филиппа заставили Селестию почувствовать себя школьницей, никак не вникающей в лекцию преподавателя. Но совершенная безмятежность её собеседника была чересчур заразительна и положительно сказывалась на принцессе.
— За день? Что ты, — старик слабо улыбнулся. — Всё произойдёт за несколько мгновений. И мы сразу узрим плоды.
«Он что, издевается?!» — мысленно злилась кобылица.
— Каким же образом вы собираетесь за несколько мгновений заставить целую группу изменить ко мне свою враждебность?
— Государевы слуги боятся немногого, но всё же страхов они не лишены. И только два обстоятельства порождают его в них: гнев царя и гнев божий, — голос Филиппа стал более твёрдым, на что Селестия обратила внимание. Но угадать, каким именно вариантом собрался воспользоваться старик, она так и не смогла.
«Поскольку царь отсутствует, его гнева опричникам можно не бояться. Или он имел в виду меня в роли будущего царя? И что подразумевается под божьим гневом? Да, некоторые считают меня богиней, но здесь-то я лишена прошлой силы… так, я снова запуталась!»
— Что есть страх перед божьим гневом?
— Страх противится воли господа, — пояснил Филипп. — Если мне удастся убедить их в том, что ты оружие его воли, никто не вздумает оспаривать твои действия и решения.
— Постойте-постойте, я не имею не малейшего представления о вашем Боге, и вы называете меня его оружием? Или это игра слов, и вы имеет ввиду тактический обманный ход? — В мыслях дневной принцессы всё перемешалось, и она решила отказаться от попыток понять что-либо в этих речах.
— Не будет никакой лжи, — отрезал он. — Пока ты видишь лишь череду случайностей и предназначение твоего странствия для тебя скрыто туманом. Будь уверенна — придёт час, и ты сама всё поймёшь.
Селестия решила промолчать, так как сказать ровным счётом было нечего.
«Так вот как чувствует себя Твайлайт, когда я её перегружаю…»
— А нет ли у вас… каких-нибудь более внятных аргументов в пользу моей безопасности? — вежливо протянула Тия.
— Твой символ, — Филипп указал на её кьютимарку. — Вот твоя самая лучшая опора. Правда, ты пока не ведаешь, как воспользоваться этим, но не страшись. Как я и говорил ранее — сегодня молвить слово будет моей обязанностью.
Выдержав паузу, старик хотел было ещё что-то добавить, но передумал, услышав за дверью приближающееся шаги. Кто-то подошёл к ней вплотную и предпринял попытку её открыть. Селестия непроизвольно вздрогнула, когда массивная щеколда загромыхала под попытками неизвестного потянуть дверь на себя. Филипп же не подавал никаких признаков беспокойства, и кобылица разделила с ним это чувство, когда некто стал удаляться.
Старик бросил взгляд на серое небо за окном, а затем направился к выходу.
— Наше время близится к концу. Надеюсь, в грядущем у нас его будет больше, — не уделяя внимания произошедшему несколько секунд назад, он положил руку на железное кольцо, исполняющее роль ручки. — Скоро я поведаю тебе о Боге, но прежде мы должны дожить до вечера.
Филипп дёрнул щеколду и, немного приоткрыв дверь, осторожно выглянул наружу.
— Грядём, — позвал он Тию, убедившись, что в коридоре никого нет. В этот раз кобылице не пришлось специально замедлять шаги, так как старик значительно ускорился, и они быстро добрались до поворота. Пройдя ещё пару метров, он остановился перед обшарпанной деревянной дверью. Селестия, подойдя к старику, заметила в его руках увесистую связку железных ключей.
Ещё перед началом его рассказа принцесса попросила дать определение этой форме конечностей, осознавая, что называть это лапами довольно грубо. Теперь она видела всю практическую эффективность так называемых рук и пальцев: быстро перебирая связку, человек схватил нужный ему ключ и плавными движениями ввёл его в замочную скважину. После нескольких поворотов внутри механизма раздался щелчок, и Филипп отворил дверь.
За ней их ожидала вдольстенная узкая лестница, ведущая вниз. По круглой форме помещения можно было предположить, что они находятся в башне.
Принцесса внимательно смотрела под копыта, боясь ненароком оступиться. Перила или чего-либо ещё, обо что можно было бы опереться, отсутствовало, да к тому же окна, пусть и узкие, располагались только вверху, и после двух кругов ступеньки уходили во мрак. Она сильно обрадовалась, когда, во избежание несчастного случая, ей удалось зажечь свой рог заклинанием, проще которого, пожалуй, только телекинез. Старик повернулся к возникшему у себя за спиной золотистому свечению.
— Ты продолжаешь меня удивлять, — сказал он, улыбнувшись. — Теперь нам не придётся озарять свой путь факелом.
И всё же Селестия была недовольна: излучаемого её рогом света хватало едва ли на то, чтобы осветить несколько метров перед собой. Сила этого заклинания должна была с лёгкостью разогнать тьму даже в самых дальних углах этого колодца. По крайней мере, так было раньше. Принцесса предполагала, что главной причиной частичных потерь магических способностей, являлось неблагоприятное воздействие этого мира на неё. Но в чём именно заключается эта блокировка, оставалось неясным.
— Можно узнать, куда ведёт эта лестница, и почему мы пренебрегли нормальным путём? — поинтересовалась Тия, когда бледный свет внешнего мира окончательно исчез, уступив место тьме. Она окружила принцессу со всех сторон, но свечение рога не давало ей подступить вплотную.
— В палатах царит суета, порождённая неведением. Все задаются вопросом — где их государь. Но кое-кто уже принялся разыскивать тебя, как, верно, и меня, — замедлив шаг, ответил старик. — Эта лестница ведёт в подземелье, ходами которого мы воспользуемся дабы, не привлекая лишнего внимания, попасть в тронный зал.
— А разве вы не хотели развеять их неведение, проведя этот ваш… точнее мой показ?
— Верно.
— Но разве для этого обязательно нужно быть в тронном зале? — недоумевала кобылица. В нынешней ситуации тащиться невесть куда для того, чтобы провести переговоры, для реализации которых подходит совершенно любое место, казалось ей пустой тратой времени и сил.
— Тогда теряется смысл всей нашей затеи, — не оборачиваясь, продолжал пояснение Филипп. — Я хочу не только защитить тебя, но и попытаться вытащить наше государство из трясины, затягивающей его. И первое, что для этого нужно сделать — не погрузить Русь ещё глубже. Раз царь исчез, значит нужна замена. Его наследник слишком юн, посему тебе предстоит встать у власти. И место, где мы возвестим об этом, важно не меньше, чем сами слова. Пусть сие лишь мирской фон, но супротив людей, погрязших в пороках, это будет хорошим приёмом.
Преодолев пять оборотов лестницы они, наконец, добрались до низа, где находилась ещё одна дверь, на сей раз железная.
— Ну-ка подсвети, — Селестия наклонив голову, приблизила светящийся рог к старику, и тот вновь принялся перебирать свою связку.
— Славно светишь, славно, — одобрительно бормотал Филипп, подбирая нужный ключ.
«Интересно, как сильно он удивится, узнав, что да этого я каждое утро поднимала солнце? А хотя… какая разница — смогла заменить факел, и то неплохо!» — иронизировала своё положение принцесса, подсвечивая старику замочную щель.
Со скрипом дверь отворилась, и по копытам Селестии прошёлся вырвавшийся из подземелья холодный ветерок. Мрак тёмного туннеля казался особенно густым и не вызывал и малейшего желания нарушать его покой. Старик, без всяких замешательств, ступил на тёмную тропу подземного коридора. Застывшая на месте кобылица, одёрнула себя и последовала за ним.
Темнота молча проклинала вторгшихся на её территорию и нехотя отступала под напором золотистого фонаря. Положившись на своего проводника, который намеренно шёл в освещаемой зоне и не беспокоясь о месте назначения, принцесса решила дать волю накопившимся мыслям.
«Едва успела понять, куда меня занесло, так уже оказалась втянута в чужую игру. И почему мне кажется, что это недоразумение быстро решить не выйдет? Надеюсь, я ошибаюсь… Как скоро я вернусь в свой уютный дворец с сестрой и Твайлайт? Уверена, что вместе с Луной – надеюсь, ей повезло больше чем мне, и она негде не застряла! — Твай справится с управлением Эквестрией в моё отсутствие. Моя самая лучшая ученица как-никак! Вместе у них всё должно получиться. А мне остаётся ждать… но как долго? Конечно, про меня не забудут. Луна с Твайлайт обязательно что-нибудь предпримут, а пока мне придётся решать свои проблемы в одиночку. Хотя я не так уж и одинока: мой новый знакомый, конечно, та ещё загадка, и его мотивы мне до сих пор неизвестны, но что-то мне подсказывает, что ему можно доверять. Этим я сейчас и занимаюсь…»
За весь путь по подземелью им встречалась пара-тройка развилок, но принцесса, поглощённая думой, не замечала сделанных поворотов. Она просто шагала за спиной Филиппа, пребывая, пусть и не в тёмных, но всё же лабиринтах своих воспоминаний. Здешняя тьма была чересчур подавляющей, если зацикливать на ней своё внимание. Ощущение, что она уткнулась во что-то, оазавшееся спиной человека, вернуло её к настоящему.
«Что-то я задумалась…» — сделала себе замечание принцесса и принялась оглядываться по сторонам. Как выяснилось, они остановились перед дверью, аналогичной той, через которую вошли в подземелье. Далее их ожидала такая же бегущая вдоль стены мрачного колодца лестница.
Перед тем, как открыть дверь наверху, старик приложил к ней ухо и послушал — нет ли кого-нибудь с обратной стороны? Только после этого он вновь проделал операцию с ключом, но прежде, чем пойти дальше Филипп обратился к принцессе.
— Отринь все страхи и сомнения, дабы они не погубили тебя. Главное, что в тебе должны увидеть — невозмутимость и бесстрашие. Но в моменты, когда опасность подкрадётся к тебе слишком близко, зажги свой пламень и встреть тьму светом, — последнее наставление вдохнуло в принцессу неопределённую уверенности, и она ответила на него кивком.
Её ожидало светлое помещение, поэтому надобность в заклинании исчезала. Принцесса погасила свой рог, когда шагнула в царские палаты. Их белые стены казались ослепительно-белоснежными после невзрачных пейзажей подземелья, а настенные росписи необычайно живыми и яркими.
Пройти требовалось совсем немного: вход в тронный зал располагался в середине коридора, в одном из концов которого они выбрались.
Это помещение по своей помпезности и роскоши значительно уступало тронному залу кантерлотского дворца, но было по-своему интересно. У Селестии не было сомнений, что сей зал принадлежал правителю: здесь чувствовалось скрытое величие и специфическая атмосфера, присущая подобным местам. Массивные колонны, расположенные друг против друга, поддерживали низкие сводчатые потолки. Одного ряда небольших окон, расположенных вдоль одной из стен зала, не хватало, чтобы полностью осветить такое помещение, из-за чего многие его участки прибывали в тени.
— Ты только глянь, даже стража побросала свои посты, чтобы лепту свою в твои поиски внести, — заметил Филипп. — Долго ждать нам не придётся, помяни моё слово…
Догадки старика вновь оказались верными: не успели они дойти и до конца зала, где на небольшом возвышении красовался царский трон, как через боковую дверь в помещение вбежал дворцовый страж в знакомом принцессе красном кафтане. Осмотревшись по сторонам он завидел Филиппа и быстрым шагом направился к нему.
— Владыка, — кричал он, ещё не подойдя. — Где лошадь-то дивная?
Когда между ними оставалось пару метром, страж, наконец, увидел Селестию, стоящую за спиной старика. Перестав таращиться на принцессу, он снова перевёл взгляд на Филиппа.
— Григорий Скуратов-Бельский вас ищет… весь дворец вверх дном перевернуть надумал. — сбивчиво протараторил страж.
— Скажи ему, что мы будем ожидать его здесь, — старик ударил кончиком посоха о пол в завершение своих слов.
Кивнув в знак согласия, стражник чуть ли не бегом направился к дверям.
Спустя несколько минут после его ухода до ушей Селестии донёсся нарастающий топот ног. Она без всяких разъяснений поняла, что через миг увидит тех, о ком рассказывал Филипп.
— Встань перед троном и чтобы не случилось, не двигайся с места, — произнёс старик, когда шум раздавался особенно близко.
Вскоре двери зала с грохотом пооткрывались, и через них, подобно чёрной реке, начали просачиваться люди в чёрных одеяниях. Селестия не ожидала, что их будет так много: по меньшей мере полсотни опричников стояли перед ней и Филиппом, заполонив добрую половину помещения. У неё возникло ощущение, что их полные ненависти взоры сверлили тело буквально физически. Рука каждого из них лежала на эфесе воткнутой за пояс сабли или обхватывала заострённый посох. «Чёрные одеяния» стояли неподвижно, но из центра кто-то двигался к первым рядам, активно расталкивая всех на своём пути. И вот коренастый человек, относительно небольшого роста и с рыжей бородой вырвался вперёд. По его манерам и поведению принцесса сразу догадалась, что это их лидер.
— Владыка, — начал он лукавым голосом, и со зловещей улыбкой на роже отвесил поклон. — Это и есть та лошадь, из-за которой столько шума? Нам тут сказали, что она, мол, говорящая, — ткнув в принцессу пальцем, бросил рыжий. — Брешут али как?
— А где ты ещё такую лошадь-то видел? — буркнул ему стоящий рядом.
— Тебя не обманули, кромешник, — сказал Филипп, идя опричникам на встречу.
— Отрадно слышать! Надеюсь, она окажется разговорчивее Васьки Немого! — оскалился рыжий, потирая руки.
— Прежде, чем ты будешь лелеять умыслы свои, я открою тебе, кто есть та, кого ты лошадью нарёк, — молвил старик, когда оказался напротив рыжего. В отличие от гулкого голоса опричника, голос Филиппа был негромким и Селестии приходилось вслушиваться, чтобы уловить хоть что-то из сказанного им.
— Ну, Владыка, только побыстрее, а то мне жутко не терпится с ней побрататься, — слова рыжего вызвали волну смеха, прокатившуюся по «чёрным рядам», но тот, подняв руку, резко её оборвал. — Я тебе внемлю.
Как принцесса не старалась, но разобрать, что вслед за этим произнёс Филипп, у неё не вышло. Однако реакция, вызванная его словами, была видна даже отсюда. Опричники принялись громко перешёптываться, а рыжий, после нескольких секунд оцепенения, обогнул старика и направился к ней.
В его взгляде, как и во взгляде всех остальных больше не было ненависти. Вместо этого было что-то аналогичное недоумению тех самых первых стражников, только на несколько порядков выше.
Филипп не собирался останавливать предводителя опричников, который был уже в метре от Тии. Она встретилась взглядом с его цепкими, хищными глазами и специально не отводила взор, пока он сам этого не сделал. После рыжий обошёл кобылицу сбоку и уставился на изображённое на её кьютимарке солнце.
— Провалиться мне на месте…- пробормотал он, стягивая чёрный колпак.
«На что это он там уставился?! Что-то мне не по себе как-то…» — Селестия повернула голову, чтобы не терять человека из поля зрения и не на шутку перепугалась, когда заметила, как тот потянул свои руки к её крупу. Вспомнив последний совет Филиппа, она быстро произнесла заклинание, разжигая свой рог золотистым светом.
«Да что не так с этим миром?!» — Селестия ни как не могла объяснить, почему в этот раз свечение получилось в несколько раз ярче того, что было в подземелье. Но даже когда света оказалось более чем достаточно, заклинание всё равно продолжало набирать обороты, и вскоре зал невозможно было разглядеть. До Тии стали доносится панические крики опричников, лязг металла и сильный грохот…
Глава 8: О чём говорят СМИ
— Александр Сергеевич? Александр Сергеевич, извините, что беспокою вас во время вашей семейной драмы! — из-за двери раздавался голос, сопровождаемый звонком. — Скажите, Иван Васильевич не у вас?!
Первые мгновенья Луна сидела без движенья, прислушиваясь к голосу, а затем, аккуратно поднявшись под лившуюся из устройства музыку «про зайцев, которым всё равно», не издавая ни единого звука, двинулась к двери, откуда все громче и громче слышались вопросы по поводу пропажи какого-то «Ивана Васильевича»:
— Его по всему дому ищут! А? — уже с нотками раздражения произнёс женский голос. — Александр Сергеевич, вы там?
«Кто этот «Александр Сергеевич»? Что за семейная драма? — думала Луна, пытаясь найти ответы на вовсе её не касающиеся вопросы. — И кто такой, наконец, этот загадочный «Иван Васильевич»? Хозяин дома уже упоминал это имя во время того хаоса…»
Дойдя до двери, принцесса Ночи оперлась на неё и заглянула в глазок. В нём показалась сильно приближенная морда одной, судя по женскому голосу, представительницы этого мира, в котором волею судьбы оказалась Её Высочество.
«Дверь никому не открывать…» — всплыл в памяти наказ.
«Не очень-то и хотелось!»
Оторвавшись от глазка, кобылица тихо прошествовала в комнату, откуда доносилась музыка, выдающая её присутствие в квартире. Подойдя к лежащему на кровати устройству, Луна принялась щёлкать по имеющимся на нём кнопкам, пока оно не выключилось.
— Александр Сергеевич? — не унимался голос. Принцесса, вновь тихо пройдя к двери, стала прислушиваться. Ещё некоторое время назойливая особа простояла за дверью, в свою очередь тоже прислушиваясь к воцарившейся тишине, а затем, сплюнув и пробормотав: «Интеллигент несчастный!», удалилась восвояси.
«Вроде бы пронесло. Но впредь надо быть осторожней».
Облегчено вздохнув, ночная принцесса отправилась обратно в комнату.
«Пора прекращать этот балаган с «Традиционным кантерлотским наречием» и прочей дворцовой муштрой. Я совсем не в том положении, чтобы что-то приказывать. Всё-таки мой временный… кхм, мой новый друг, оказал мне своевременную помощь, освободив меня из каменного плена, — размышляла Луна. — И излечил меня от отравления. Как-то неудобно после этого тыкать и командовать… по крайней мере, по отношению к нему. Однако следует держать планку и быть предельно внимательной, так, на всякий случай».
Ища, чем бы себя занять, взгляд кобылицы упал на книжные полки.
«Не чета дворцовой библиотеке, но всё же сойдет, — подумала Луна, перебирая книжки. — Так, что тут у нас? «Наука и жизнь» и «Знание — сила». Хм…»
Листая журналы, где описывались достижения науки, она обратила внимание на обложку одного из них, заголовок которого гласил: «Летим на Луну: Советский Человек на Луне».
— Человек? — вслух спросила принцесса Ночи. А ведь из-за всей этой суматохи, она напрочь позабыла спросить своего нового знакомого о том, кто он такой. Разузнать у него об их мире и как его зовут, в конце концов. И, кажется, ответ на первый вопрос лежал перед ней.
— Человеки значит…- пробормотала Луна. Когда хозяин дома вернётся с этими своими транзисторами, у неё будет возможность расспросить его тщательнее. Ну, а пока его нет, иссиня-черная кобыла вновь сконцентрировалась на журнальном заголовке и на самом журнале, в котором она надеялась получить хоть какие-то ответы на свои многочисленные вопросы.
«На Луну? Звучит интригующе, — саркастично хмыкнула принцесса Ночи, беря в копыта средство массовой информации, и устраиваясь поудобней. – В мире, где нет магии, возможны полёты на ночное светило?»
Открыв журнал на нужной странице, кобылица впилась глазами в текст.
«Двадцать пятого ноября в десять часов ноль-ноль минут отправился в полёт на Луну первый советский межпланетный корабль. Старт состоялся на Кавказе, в районе горы Казбек…»
— Интересно, что из себя, представляет этот межпланетный «корабль», позволяющий рассекать по космосу, – пробубнила Луна, рассматривая иллюстрации сбоку, на которых был изображен взмывающий вверх конусообразный предмет с «плавниками» по бокам, оставляя за собой огненный след. «Запуск межпланетного корабля «Луна-1», — гласила подпись к иллюстрации.
«Сбылась вековая мечта человечества. Впервые люди покинули земной шар и направляются к его спутнику. Сейчас в межпланетном пространстве находятся четверо советских ученых: командир корабля – доктор технических наук Михаил Андреевич Седов, штурман — Герой Советского Союза Алексей Викторович Соколов, главный конструктор корабля – инженер Юрий Николаевич Тамарин и бортовой врач – кандидат медицинских наук Тигран Ашотович Акопян», — вещала статья.
«Сбылась мечта? Неужели они так этому рады? — недоумевала ночная принцесса. — Их радости бы не было предела, проведи они там хоть сотню лет!»
«Эта эра открывается полетом советских ученых на Луну. Тысячи и тысячи лет — всё время, что существует человечество, Луна служила ему «фонарем», рассеивая мрак ночей. Тысячи лет люди отсчитывали по Луне время, древнейший календарь был связан с фазами Луны. У многих народов Востока до сих пор — лунный календарь. Наш месяц разошелся с лунным, но по-прежнему он называется в честь Луны «месяцем». Древние народы считали Луну богиней, поклонялись ей и приносили жертвы. Астрологи — лжеученые средневековья — уверяли, что Луна ведает снами, ранами, грабежами, управляет первым днем недели и серебром. Только в начале семнадцатого века Галилео Галилей направил на Луну телескоп и увидел там горы. В середине прошлого века астрономы составили точные карты Луны. Они любовались лунными пейзажами, строили догадки… И вот эпоха догадок закончена. Через короткое время советские ученые ступят ногой на лунную почву, возьмут в руки горсть лунной пыли».
«Не такие уж они и «лже…», — подумала Луна, не отрываясь от чтения.
«На корабле «Луна-1» установлен атомно-реактивный двигатель. Могучая энергия, скрытая в крошечных ядрах атомов, понесет советских ученых по межпланетным просторам. Нам пришлось приложить много усилий, чтобы облегчить и уменьшить наш двигатель. В результате он весит всего несколько тонн, диаметр его около полутора метров. Наш атомно-реактивный двигатель оказался гораздо меньше, чем паровоз, но неизмеримо мощнее, – поделился своими достижениями инженер-конструктор Красавин».
«Я явно недооценила «человечество», наивно полагая, что без магии и способности летать, невозможно добиться таких результатов, – сделала умозаключение кобылица, рассматривая журнальные иллюстрации. — Мы, конечно, тоже не в каменном веке живём, но всё же… «Человеки» куда более преуспели на этом поприще».
Из прихожей раздался звук вставляемого в замочную скважину ключа, заставив Луну настороженно замереть. Ключ провернулся, раздался щёлчок, а затем дверь открылась, и на порог кто-то вошёл, прикрыв её за собой.
— Какой подлец! И зачем я открылась этому святому человеку?! — мелодичным голосом восклицала пока что невидимая гостья. — Шурик! Ты дома?
«Сегодня мне точно покоя не дадут! — Принцесса Ночи рыскала взглядом по комнате, ища подходящее место, где можно будет укрыться. — Но кто бы это мог быть?»
— Шурик! — продолжала звать незваная особа, идя в сторону комнаты, где находилась Луна.
Ночная принцесса, метаясь по комнате, не обнаружила места лучше штор, хотя этот выбор назвать удачным язык не поворачивался. Тем не менее, она поспешила укрыться за ними, что было весьма и весьма вовремя: в комнату вошла незнакомка.
«Да куда же он запропастился!» — недоумевала Зина, проходя вглубь комнаты.
— Шурик?! Ты дома? — ответа не последовало.
«Наверное, вышел куда-нибудь, — решила она. — И чем же тут так пахнет?»
Зина прошла по коридору к комнате, и, зайдя в неё, замерла на пороге. Конечно, живя замужем с инженером-изобретателем, постепенно привыкаешь к небольшим взрывам в следствии неудачных экспериментов, терпкому запаху неизвестных «зелий» в колбах, нагромождению аппаратуры… Но в этот раз уже точно был перебор.
На всей мебели в комнате лежал слой пыли. Пыль витала в воздухе и была практически везде. Брови Зины от удивления взлетели вверх, когда она увидела сбоку приличных размеров дыру — этакую «форточку» в стене, через которую наблюдалась кухня.
— Господи… — осматривая отверстие, только и пробормотала она.
Но больше всех Зину поразили насыщенного синего цвета перья, лежащие на кровати.
— Да что здесь произошло, в конце-то концов?! — охнула девушка, присаживаясь на кровать. Стоило ей оставить Шурика на каких-то несколько часов, как относительно уютная квартира превратилась в руины.
— Какая же «синяя птица удачи» залетела в наш дом? — вопросительно вертя в руках шелковистое синее перо, недоумевала Зина. — Надеюсь, Шурик мне всё объяснит…
Стряхнув со стола пыль и положив свой чемодан на стол, актриса подошла к окну, дабы открыть его: царивший в комнате полумрак с витающей пылью и стойкий странный запах её никак не устраивал.
— Ох уж этот Шурик, он точно себя погубит со своими опытами! — она отдернула шторы, и комнату залил полуденный свет.
«Так-то лучше!» — подумала Зина, напевая себе что-то под нос и, на ходу поправляя свою роскошную прическу, двинулась к своему багажу, намереваясь его разложить.
Продолжая напевать, она, щёлкнув застежкой, потянула за молнию, обнажив недра чемодана.
«Так, сначала купальники… мда, не пришлось мне полежать на золотых пляжах и понежиться на жарком южном солнце! А всё проклятый Якин! Двуличный мерзавец! Лицемер, подлец!» — охваченная праведным гневом, Зина, не глядя, выхватила из чемодана первое, что подвернулось под руку. Её лицо вытянулось от удивления: в своей руке она держала мужской галстук. Следующим на свет показался бант-бабочка, а за ним — пара запонок.
«Не может быть…», — страшная догадка пробежала в голове.
— Господи! Так это ж я чемодан подлеца Якина взяла! — гневным голосом воскликнула Зина, забрасывая обратно в чемодан шмотки Карпа Савельевича.
Не прошло и пары минут, как в дверь постучали. Девушка узнала этот стук: так всегда стучал их кинорежиссер и по совместительству её, теперь уже бывший, любовник, когда переступал через порог студии. Якин никогда не пользовался звонками, даже если они были, предпочитая им стук в дверь своей тростью, на которую он всегда жеманно опирался. Такие у него были привычки, а они, как известно, являются второй натурой.
«Вот и он, легок на помине… — думала Зина, открывая дверь. — И этот подлец ещё смеет сюда являться?»
На пороге стоял Якин, держа в руке её чемодан. Зина встретила его холодным, полным ненависти взглядом.
— Разрешите мне войти, и забрать то, что по праву принадлежит мне! — наигранным голосом произнес он.
Зина еле удержалась, чтобы прямо сейчас не накинуться на него и не растерзать эту гнусную, лицемерную рожу, выдрав поганые усики. С трудом подавив в себе это желание, она немного отошла в сторону и он, всё так же царственно, прошествовал внутрь.
Зайдя в комнату, Якин удивленно смерил взглядом творящийся здесь беспорядок. Он вопросительно посмотрел на Зину, продолжающую его сверлить и, поняв, что ответа не дождется, вновь вернул себе напыщенный вид, глянув на девушку надменным взглядом.
— Я думаю, Зинаида Михайловна, вы прекрасно понимаете, что после того, что вы учинили на студии, между нами всё кончено! – деловым тоном заявил он.
— Карп Савельевич, вы негодяй!
— Попрошу вернуть мой чемодан, а вот ваш! — усмехнувшись, ответил кинорежиссёр, бухая на стол чемодан, как две капли похожий на чемодан актрисы.
— Я надеюсь, все мои вещи целы?! — язвительно спросила Зина.
— Что? — удивленно переспросил Якин. Его самолюбие зацепило такое предположение, но в ответ он лишь хмыкнул, потянув на себя свой саквояж, всё содержимое которого тут же оказалось на полу.
Зина, потеряв остатки своего самообладания, обрушилась на Якина гневной тирадой:
— Негодяй! Подлец! Я бросаю мужа, этого святого человека со всеми удобствами! Гениального изобретателя! – чуть ли кричала Зинаида Михайловна, возбужденно ходя по комнате. — И еду к этому подлецу!
— Боже мой! Какой текст, какие слова! — с привычной издевкой произнёс кинорежиссёр, собирая своё имущество, рассеянное по всему полу.
— Вы ещё не знаете настоящих слов! — продолжала Зина. — И за два часа до отъезда я застаю у него какую-то… кикимору, которую он хватает за руки, и вообще ведет себя как последний мерзавец!
— Я проходил с ней сцену, истеричка! — вставая с пола и приближаясь к разбушевавшейся «королеве драмы», парировал Якин. — Это моя профессиональная обязанность! Profession de foi! Кстати, насчёт профессии: чем там занимается ваш «святой муж»? Вы говорите, изобретатель? Этот беспорядок тоже он учинил?
— Гениальный! — С напускной гордостью, произнесла Зина. — И это не простой беспорядок, это… творческий беспорядок!
— А что же он изобрёл, этот ваш «изобретатель»? — продолжал издеваться кинорежиссёр. — Эту бандуру посреди комнаты?
— Эта «бандура», как вы изволили выразиться, является машиной времени, которую создал мой талантливый муж! Он уже опробовал её в действии! — не стесняясь, лгала Зина.
— Конечно же, я вам верю! — с сарказмом заверил Карп Савельич, присаживаясь на кровать. — А это что?
Рядом с ним лежал слегка помятый журнал «Знание — сила», открытый посередине. Взяв его в руки, Якину сразу бросился в глаза заголовок: «Летим на Луну: Советский Человек на Луне».
— Ваш муж увлекается космосом? — оборачиваясь в сторону Зины, спросил Якин.
— Конечно! — задрав нос, воскликнула та. — Он как Королёв! А может даже гениальнее!
— Ага! — ухмыльнулся кинорежиссёр. — Я к слову, знаете ли, с самим Гагариным беседовал! Друг из центрального телевидения помог.
— После случившегося сегодня, грош цена вашему слову, Карп Савельевич! — язвительно вставила Зина.
-…И это весьма радует, что и на Луну первым полетел советский человек, а не какой-нибудь американец! Лживыми слухами полнится земля, нет, ну это же надо: американцы на Луне! — не обращая на Зину никакого внимания, продолжал Якин. — А ведь когда-то Луна и вправду была вне досягаемости человека, и служила источником вдохновения и освещения! Раньше даже жили по лунному календарю. А ещё Луну считали богиней, управляющей ночным светилом, и приносили ей богатые жертвы, – Карп Савельич отложил в сторону журнал, цитируемый до этого. — Мда, какие же раньше были тёмные люди! Знали бы они, что Луна — спутник Земли, вращающийся вокруг неё безо всякой помощи какой-то самозваной «богини»!
— САМОЗВАНОЙ?! БЕЗ ВСЯКОЙ ПОМОЩИ?! — прогремело громче шквала со стороны окна, да так, что стекла затрещали, а с потолка посыпалась известка.
Зина посмотрела туда, откуда разнесся рвущий барабанные перепонки рёв, и её глаза широко раскрылись, брови высоко взлетели вверх, а рот приоткрылся от удивления. Якин тоже был не в лучшем состоянии, впав в глубокий ступор. Посреди комнаты, растопырив крылья, стояло темно-синее рогатое существо, отдалённо напоминающее лошадь. Её глаза сияли ярким светом, аналогичным свечению рога, который с непривычки слепил глаза. Всё это довершала колыхающаяся подобно водам ночного океана звёздно-синяя грива. И это при том, что и малейшего дуновения ветерка в квартире посреди жаркой, пыльной Москвы не наблюдалась. А грозный вид оскорблённой принцессы намекал, что очень скоро здесь станет ещё жарче.
Глава 9: Расстановка фигур
Селестия, понимая, что теряет контроль над магическим потоком, приложила немало усилий, чтобы отменить заклинание. Слепящее свечение постепенно спадало, но проблему со зрением это не решило. Глаза, уставшие после резкой смены гаммы, сейчас возвращались в привычный режим, и принцесса принялась активно тереть их копытом, стараясь ускорить этот процесс.
Как видно, это помогло и, немного погодя, всё пришло в норму. Развернувшийся перед ней вид сильно отличался от первоначального своими действующими фигурами. Ряды грозных обладателей чёрных одеяний прибывали в полном смятении и хаосе. Кто-то сидел, а кто-то оставался на ногах, одни сжимали оружие и смотрели на принцессу сквозь пальцы, а другие уткнулись в стены боясь повернуться. Только Филипп оставался на месте, как будто ничего не произошло.
«Они бояться?» — вопрошала себя Селестия, глядя на всеобщее оцепенение. Она вспомнила из-за чего, а точнее, из-за кого ей пришлось использовать магию и повернула голову к нерадивому опричнику. Тот, вероятно, отскочил назад во время действия заклинания и, поскользнувшись, раскорячился на полу. Рыжий начал осторожно вставать, не сводя недоумевающего взгляда с принцессы. Он намерился сделать шаг в её сторону, но осёкся и замер на половине движения, остановленный повелительным и раздражённым голосом.
— Если тебе ещё дорого зрение, не советую ко мне приближаться. Оставайся там, где стоишь, — предупредила кобылица, опасаясь повторения произошедшего.
Рыжий с большим превозмоганием закрыл отвисшую челюсть, понимающе закивал и попятился назад, попутно натягивая на себя чёрную шапку.
«Что такого им сказал Филипп? Когда всё утихнет, обязательно спрошу. Сложно поверить, что переговоры, если не брать в расчёт неуправляемую вспышку, обошлись без магии! Может, эта невероятная способность убеждать и есть та самая божья сила? А его сбывающиеся прогнозы — вообще отдельный разговор. Всё случается строго по предсказанию, что немного странно. Филипп никогда не ошибается или нам просто-напросто везёт?»
Не успел командир опричников добраться до своего отряда, как в двери зала начали вбегать стрельцы и множество других людей, скорее всего являющихся прислугой. Селестия уже видела носителей такого невзрачного наряда, когда была на балконе и сама догадалась, кто они есть. Для неё главным отличительным критерием в этом мире являлась одежда, носимая человеком. Принцессе хотелось бы найти ещё что-нибудь, но пока приходилось довольствоваться вот таким поверхностным, но бесспорно практичным способом.
— Что за шум, а драки нет?! – глядя на ошарашенных кромешников, народ задавался справедливым вопросом.
Рыжий подошёл к Филиппу и что-то прошептал ему на ухо, а затем во весь голос обрушился на набежавшую толпу:
— Шли вон, холопы! Все вон! – заорал он, подгоняя свою братию и всех остальных энергичными взмахами рук. Опричник постепенно освобождал пространство в зале, гоня к выходу так ничего и не понявших стражников и прислугу, но несколько человек продолжали твёрдо стоять на местах.
— А тебе, боярин, дважды вторить надобно? – зарычал рыжий на рослого человека в богатых одеждах, стоявшего чуть впереди трёх своих спутников.
— Гряди своей дорогой, Малюта, и свору свою с собой забери, – пренебрежительно отрезал тот, даже не посмотрев на своего собеседника.
Опричник, не желая затевать новый конфликт, пробубнил что-то невнятное и влился в поток покидающих зал.
— Не поведаешь ли мне, владыка, где царь? Путь был нелёгким, но всё же я не хотел бы отлагать дело. Палаты псарне уподобились, и у нас нет никакого желания тут задерживаться. Мне нужно передать царю несколько писем, а затем я поспешу воротиться в Серпухов.
Боярин обратился к старику, когда помещение опустело. Он был статен, широкоплеч и с русой ухоженной бородой. Его низкий голос, исходивший из могучей груди, разносился эхом по каменным сводам. Как бы подтверждая слова боярина, один из его спутников вынул из сумки свёрнутый пергамент.
— Боюсь что твои бумаги, светлый боярин, ныне лишены всякого смысла. Самодержца нет, – Филипп выдержал паузу, дав оппоненту время осмыслить сказанное, а затем продолжил. – Видит бог, твоё появление сейчас — это большее, на что я мог рассчитывать. Можно ли пожелать союзника лучше, чем потомка светлого рода Воротынских? Вы всегда верой и правдой служили Руси, так не оставьте же её в этот смутный час.
— Царь умер? Что произошло, ответь мне Бога ради! – воскликнул боярин, приближаясь к старику быстрыми шагами.
— Это теперь одному только Богу и ведомо. Страна лишилась самодержца — это так. Но взамен мы получили новый путь, глоток свежего воздуха, в котором так нуждаемся. У нас есть достойная замена. – Старик указал на Селестию, по-прежнему застывшую подле трона. Он сделал ей знак подойти и она, наконец, смогла размять затёкшие ноги. Принцесса поймала проницательный взгляд Филиппа, когда до него оставалось пару шагов, и последующий за этим еле заметный кивок, дающий ей понять, что от неё требуется.
— Прин… нет, просто Селестия, – представилась кобылица удивлённой публике.
-…Михайло Воротынский, – протянул человек, бросая взор то на её рог, то на крылья. — Отче? – Жаждая объяснений, он перекинулся на старика. Тот, не обращая внимания на его растерянность, начал своё объяснение:
— Некогда Русь была подобна тёмной пещере и люд, бродивший по ней, настолько привык к её мраку, что забыл о свете дневном. Так бы продолжалось и по сей день, если б не решение одного мужа разогнать воцарившуюся тьму. Подобно солнцу, несшему яркий свет, он принёс на Русь огонь веры византийской. И были многие ослеплены этим светом, и стало для них болью его принять. Не могли их очи сразу привыкнуть к пронзившим тьму лучам, но иного пути не было, как не было бы и будущего у страны, не вступи князь на этот путь. И дал ему народ второе имя и гласит оно — Красно Солнышко. И та, что стоит пред тобой, есть носительница его знака. Я чувствую, она — дар Великого Князя, хоть сама ещё это не осознала. Владимир уверовал, лишь потеряв зрение, и я не знаю, какой путь ожидает её. Мы все должны довериться Господу.
Селестия со всей внимательностью слушала речь старика, но понять из неё смогла немногое.
«Значит, это из-за моей метки меня считают тем, кем я не являюсь? Теперь понятно, почему тот опричник пялился на мой круп и пытался до него дотронуться. Хотя нет… мне непонятно абсолютно ничего».
— Но если вы ошибаетесь, и это — нечто другое? – Боярин был ошеломлён рассказом Филиппа и не мог сразу в такое поверить.
— Спроси у любого человека государева, да хоть у того же Малюты, что здесь произошло несколько мгновений назад. Они не станут тебе лгать, ведь слишком много совпадений не бывает. Могу я рассчитывать на твою помощь, Михаил? – Филипп не стал торопить боярина с ответом и дал время на раздумье. Тот ушёл в себя, поглаживая свою бороду и не отрывая глаз от Селестии, которая под его взглядом чувствовала себя довольнее неуютно. Казалось, от её слов ничего не будет зависеть, хотя она является ключевой фигурой в этой игре.
«Возможно, я начинаю кое-что понимать. Опричники были помехой и лишали возможности приступить к дальнейшим действиям. Теперь же преград нет и шахматная доска готова к расстановке фигур, но кто же на ней я? Королева? Не думаю… эта фигура опасна и стремительна, самая опасная фигура на доске, но она не имеет значения без короля. Вся игра будет лишена смысла при его потере и этой фигурой, несомненно, хотят сделать меня. Точнее сказать, меня им уже сделали. Все ходы будут за остальными, а мой удел — стояние на месте… а что если я не согласна со своей ролью?»
— Что скажете, други мои? – после нескольких минут раздумья, боярин обратился к своим спутникам.
— На всё воля божья. Я думаю, что его Преосвященство прав, – сказал один из них.
— Согласен, – кивнул ему боярин, а затем повернулся к старику.
— Скажи, что от меня потребуется, и я сделаю всё, что в моих силах.
— Пока что об исчезновении царя известно немногим, но это только пока. Наши деяния будут следующими: я призову бояр, князей и дворян явиться во дворец московский чрез неделю. На сборе я повторю то, что молвил тебе и людям государевым днесь. Но думаю, этого будет недостаточно. Нам нужно собрать больше сторонников за это время. Ведаю, что неделя — это мало, но тянуть с этим нельзя. Прямо сейчас, подобно разлитым чернилам, слухи расползаются по округе, лишая нас должного приготовления. Пока я буду заниматься рассылкой писем, ты должен пресечь воцарившийся во дворце беспорядок и безвластие. Возьми всё под свою длань и обеспечь Селестии защиту. Пусть стражники возвращаются на посты, а двух своих доверенных людей приставь к царским покоям. Приступай к этому немедля.
-Да, владыка, – кивнул боярин и, развернувшись, направился к выходу вместе со своими компаньонами. С их уходом напряжение принцессы немного спало.
— Как я и предполагал, ты отлично справилась с испытанием. Но на сегодняшнем оно не окончилось, и нечто похожее ещё ожидает тебя впереди. У нас есть время, чтобы подготовиться к этому, – сжав трость, с улыбкой произнёс старик, одаряя принцессу ободряющим взглядом. – Сейчас тебе не помешает покой. Пойдём, я отведу тебя в царскую опочивальню.
Этот чересчур богатый событиями день сильно вымотал Селестию как физически, так и духовно. То, что всё уготованное ей осталось позади и его приближающийся конец даст ей кратковременную передышку, вселяло в принцессу бодрость и облегчение. Предвкушение отдыха заставило её с большой охотой следовать за человеком, но пока они ещё не покинули зал, она захотела обратиться к нему с просьбой.
Завтрака у неё не было как такового, а обед прошёл не слишком гладко, и это ещё мягко сказано. Иными словами, перекусить Селестии сегодня так и не удалось, но эта проблема не волновала её до сего момента. На улице уже должно быть вечер, а голод дал о себе знать только сейчас. Принцесса не нашла в этом ничего странного: кто в здравом уме будет думать о еде, когда его жизни угрожает опасность? Но когда беда миновала, уступив место некой уверенности в спокойное завершение дня, почему бы и не перекусить? По этому поводу Селестия и захотела обратиться к своему покровителю, но тот опередил её просьбу и вежливо предложил сам, чем вновь удивил.
— Каким блюдам солнечная принцесса отдаёт предпочтение?
Селестии сразу вспомнился разбившийся торт, который она так и не успела попробовать, а жуть как хотелось чего-нибудь сладенького.
— Сладким…- без особой надежды произнесла принцесса.
«Но кто знает,… может у них всё же найдётся что-нибудь эдакое?»
— Сладкое значит, — усмехнулся Филипп. – Посмотрим, что у нас есть.
Неоднозначный ответ человека погрузил Селестию в догадки, заставив забыть о процессе передвижения.
— Вот мы и пришли, – заявил старик, тем самым оторвав принцессу от размышлений на тему – будут ли в меню слоёные кондитерские изделия или всё же выпечка? Она обнаружила, что находится перед дверью, с обеих сторон которой несли пост стражники и явно не из дворцовых – красной амуниций на них не было. Как видно это и есть те самые доверенные люди боярина, приставленные сюда по просьбе Филиппа.
Селестия решила не задерживаться в коридоре и, не обращая внимания на косые взгляды часовых, проследовала за стариком внутрь помещения.
— Обустраивайся поудобней, — обведя взглядом стены и потолок хором, произнёс Филипп. – Если что-нибудь понадобится, обращайся к служилым за дверью, но ни в коем случае не покидай опочивальню без моего ведома – к сожалению, пока это опасно.
Перед тем как направиться к выходу, Филипп добавил:
— Скоро тебе принесут яства. Уверен, они придутся принцессе по вкусу.
Он оставил Селестию, и та, в ожидании обещанного ужина, приступила к осмотру некогда царских, а теперь, по всей видимости, её покоев. И тут было на что полюбоваться: несмотря на относительно низкий сводчатый потолок, буквально каждый дюйм опочивальни был насыщен королевской роскошью. Стены украшали нарисованные золотыми красками львы и дивные птицы, переходы между комнатами обрамлялись рельефными деревянными арками, отделанными искусной резьбой, полы устилали яркие узорчатые ковры. В одной из комнат находилась одноместная кровать, накрытая балдахином из тёмной бархатной ткани. Стулья с небольшим столом и сундуки подле стен – всё без исключений дышало изысканность и величием своего владельца.
Через имеющиеся окна на Селестию смотрело залившееся вечерним сумраком небо. Повсюду мелькали подсвечники: ввинченные в стены, свисающие с потолка или просто стоящие на полу. Множество свечей, горящих в них, давало, может и не слишком яркое, но всё же весьма сносное освещение.
Дверь заскрипела и Селестия, оторвавшись от осмотра, направилась встречать свой ужин. Два прислужника протиснулись в проход и зашагали к столику. Каждый нёс по большому серебряному подносу и Селестия, съедаемая любопытством, нарочно даже не смотрела в ту сторону, ожидая, пока они не положат их на стол и не уйдут. Один из них чуть не уронил всё, что нёс, на пол, засмотревшись на новую жительницу хором. Принцесса проводила поспешно удаляющихся людей взглядом, и когда дверь захлопнулась с обратной стороны, бросила жадный взор на принесённые яства.
«Глазам своим не верю – я уж думала, этот день не принесёт мне ничего, кроме стресса!»
На первом подносе громоздились всевозможные фрукты, играющие живыми красками с пламенем свечей. Среди них были как свежие, так и неестественно яркие засахаренные плоды, чей приторный запах заполнил помещение душистым ароматом. Соседний поднос содержал небольшую загадку: на нём стоял инкрустированный самоцветами кубок и два кувшина – один серебряный, а другой золотой. Драгоценные металлы забавлялись с огнём своей гладкой поверхностью, что придавало им ещё большую специфичность. Не мучая себя догадками, кобылица поочерёдно заглянула в каждый из них: в серебряном кувшине оказалась простая вода, но вот содержимое второго заставило принцессу довольно улыбнуться.
«Надеюсь, это то, о чём я думаю…» — вдохнув ни с чем несравнимый запах, витающий над сосудом, она решила не медлить и поскорее приступить к дегустации. Использовать магию без веской необходимости ей совсем не хотелось, тем более в тех вещах, которые можно реализовать и без неё. Отложив телекинез, Селестия одним копытом взяла золотой кувшин, а другим зафиксировала кубок. Стоило немного наклонить сосуд, как из его изящного носика в чашу устремилась струя насыщенного рубинового цвета. Наполнив кубок до краёв, солнечная принцесса аккуратно поднесла его к губам и сделала глоток.
«А люди знают в этом толк!» — просмаковав небольшую порцию прекрасного выдержанного вина, Тия вновь пригубила золотые края чаши.
Принцесса ни сколько не осуждала своего пристрастия к крепким напиткам. Да и вообще ей слабо верилось в монарха, не имеющего за собой такого грешка. Власть — тяжкое бремя, и его необходимо чем-нибудь разбавлять. Для правительницы Эквестрии этой панацеей стало вино. Когда бесконечная череда государственных вопросов не отстаёт от тебя даже в постели, всего пару глотков этого нектара могут успокоить забегавшийся ум. В погребах Кантерлота яблочного вина всегда было в достатке, а вот виноградное не редко пребывало в дефиците. Теперь несложно догадаться, какому вину Селестия отдавала предпочтение, и наткнуться на него при таких обстоятельствах было для неё несказанным везением. Однако то, что сейчас находилось в её копытах, по всем параметрам превосходило все известные ей эквестрийские сорта. Такой отличный букет в купе с достаточно большим градусом были неплохой компенсацией за пережитый дискомфорт и стресс. Тишина и одиночество, скрашенное вином – вот всё, чего она желала в данный момент.
Осушив чашу, принцесса переключилась на фрукты, вид которых оказался таким же отменным, как и вкус. Ненадолго Селестии удалось забыть, в какую передрягу забросила её судьба. День себя исчерпал и его конец, казалось, будет тихим и мирным, но внезапно возникший шум за дверью изничтожил трепыхающийся огонёк оптимизма. Принцесса уже собиралась скинуть золотые накопытники, заметно отяжелевшие после трапезы, и забраться на устланную перинами царскую кровать, чтобы предаться сну под тёмным балдахином, но, заслышав шум, смирилась с тем, что строить планы даже на ближайшее будущее ей пока не суждено. Дабы разобраться, что же происходит за дверью, Селестия встала напротив неё и стала слушать.
— Ты что Малюта, совсем лободырный? Сказано ж тебе – туда нельзя. Не велено нам никого пускать, а тебя, околотень ты эдакий, и подавно! – Несложно догадаться, что этот голос принадлежал одному из стражников. Теперь и сама ситуация становилась более-менее понятной.
— Коломесицу не гони! Ишь, смелый какой! А ну пшёл с дороги, пока бока целы! – Этот голос Селестия хорошо запомнила ещё с зала, но услышать его вновь, да так скоро, она не планировала. – Дело у меня имеется, так что лучше пропустите меня по-хорошему!
«Что это ему от меня понадобилось?! Да ещё в такой час! Он последний, кого я хочу сейчас видеть!» — бушевала принцесса, предчувствуя надвигающийся скандал.
— Мы подчиняемся боярину Воротынскому, а не тебе. Шёл бы ты лучше по добру по здорову, – прозвучал резкий ответ стража, после которого в коридоре раздался приближающийся к этому месту топот ног. За дверью началась какая-то потасовка: до Селестии доносились непонятные ей проклятия, пыхтения и характерный для таких ситуаций шум.
«Похоже, они затеяли драку, – хмыкнула принцесса. – А мне прикажете стоять тут и ждать, пока она не закончиться? А вырисовывается интересный мысль… кто же я всё-таки на чужой шахматной доске? Пусть эта не моя игра, но выбор фигуры целиком и полностью зависит от меня и происходящее прямо сейчас — наилучший момент для получения ответа на этот вопрос. Допустим я король. В этом случае всё, что я должна сейчас делать – это ждать. Ждать пока пешки и другие фигуры не ликвидируют возникшую передо мной угрозу».
Раздался скрежет стальных лезвий о ножны и последующий за этим лязг скрещенных клинков.
«Но если их сил не достаточно? Что если союзные пешки разбиты, и тебе вот-вот поставят шах? А ты, будучи королём, не сможешь оказать большого сопротивления и будешь вынужден смириться с проигрышем. А если эта шахматная партия — жизнь, то проигрыш будет равносилен смерти. Я не согласна с таким раскладом дел, и быть королём — не вариант. Но совсем другое дело королева – динамичная фигура, держащая всю доску в страхе перед твоими стремительными ходами. Раньше мне всегда приходилось быть именно ей, иначе я бы не смогла удержать власть пусть даже в такой стране, как Эквестрия, по своим нравам и порядкам не идущей ни в какие сравнение с этим государством. Но то было давно — нынешней Эквестрии хватает и короля… Выживет ли здесь фигура, имеющая своё слово или фигура, не редко полностью зависящая от окружающих? Определиться нужно прямо сейчас, хотя ответ очевиден…»
Селестия уверенно зашагала к выходу, за которым, судя по звукам, ещё шёл бой. Переполненная решимостью, принцесса Дня обрушила на дверь передние копыта, и та открылась настежь с громким треском. Перед ней предстало следующее: двое стражников во всеоружии отбивались от троих опричников во главе с рыжим. «Чёрные одеяния» теснили их к стенке, но те продолжали отражать их атаки.
Обе стороны казались порядком вымотанными. Стражники, как и опричники, имели порезы и ссадины в некоторых местах, а один из людей рыжего, так вообще жался в стороне, держась за кровоточащую рану на левом плече. Появление Селестии в роли главной причины всей потасовки не вызвало у людей ни малейшего интереса и бой продолжался.
— СЕЙЧАС ЖЕ ПРЕКРАТИТЬ ЭТОТ БЕСПРЕДЕЛ!!! – неизвестно, чем бы всё это закончилось, если бы принцесса не вмешалась. Так редко используемое ей кантерлотское наречие заставило всех участников происходящего застыть на месте. Селестия иногда осуждала свою сестру за то, что та бросается им направо и налево, и предупреждала, что в скором времени это приём станет обыденным делом для её верноподданных, и они не будут обращать на это никакого внимания.
– УБИРАЙТЕСЬ ПРОЧЬ! – новой волной кобылица обрушилась на потревоживших её покой, людей.
Опричник, которого Селестия, забыв про вежливость и приличие, послала прочь, бросил саблю на пол и снял шапку. Встретившись с ней взглядом, он немного помялся, но затем обратился к принцессе истово кающимся тоном:
— Не гони меня, солнечная владычица! Выслушай прежде, а потом хоть в ад посылай!
Глава 10: От слов к делу
Тишину зала нарушал шум шагов, гулким эхом отражающийся от стен. Милославский быстро приближался к своим оппонентам, не отрывая от них глаз. Далее следовала принцесса Твайлайт, за ней, с развивающимися полами шубы, шествовал Иван Грозный. Завершал эту странную процессию уныло плетущийся позади Бунша.
Пройдя через весь зал, вся эта пёстрая компания предстала перед посольской делегацией. Несколько мгновений, как в затишье перед бурей, стороны сверлили друг друга взглядами, выискивая уязвимые места, как если бы это были не переговоры, а дуэль.
«Ну, или грудь в крестах, или голова в кустах!» — решился Жорж, однако не успел он произнести и слова, как один из грифонов, до этого смеривший эквестрийских послов презрительным взглядом, опередил его, обратившись к их «проводнице»:
— Мы ждали правительницу, а не её собачонку, — щурясь, язвительно бросил грифон. — Так где же Её Высочество принцесса Селестия? Мы ожидаем её аудиенции по накопившимся вопросам уже довольно продолжительный срок, а вместо неё на переговоры приходит… кхм, её «ручной зверек» с неизвестно кем. Кто это с вами, хотелось бы узнать? Новые питомцы принцессы Селестии? Мне уже не терпится придумать им клички.
«Питомцы значит? Думаешь, один острить умеешь?» — буркнул себе под нос Милославский, вознамериваясь озвучить свои доводы в адрес гибрида льва с орлом, но его вновь опередили.
— Что ж, да будет вам известно, уважаемый посол, что я никакая, как вы смели выразиться, не «собачонка» принцессы Селестии, а принцесса Твайлайт Спаркл, — сдержанно отвечала на наглые слова грифона, лавандовая кобылка. — А мои спутники тоже отнюдь не «зверушки». Они — дипломаты, назначенные лично Её Высочеством. Так что давайте отставим «приветственные речи» и хамство, ибо перед вами представители правящих сестёр. В связи с непредвиденными обстоятельствами, они не могут присутствовать здесь воплоти. Только юридически.
Закончив, Твайлайт спокойно наблюдала за послами, давая им время, чтобы переварить услышанное и ожидая ответной реакции. Грифоны переглянулись, и на их мордах проскользнуло еле заметное удивление. Они окинули взглядом всю процессию, задержавшись на дрожащем Бунше и принцессе. На их хищных клювах заиграла сомнительная ухмылка, и послы, пошептавшись, вновь взяли слово:
— Как будет угодно, Ваше Высочество! — низко поклонившись, наигранно раболепно произнесли пернатые посланники. — Тогда с вашего позволения мы начнем, дабы не испытывать терпение великих посланцев Солцнеликой!
— Мы вас очень внимательно слушаем! — заверил их Милославский. — Так какие назревшие вопросы вы бы хотели обсудить, уважаемые послы?
Один из грифонов, развернув пергамент, переданный его компаньоном, принялся оглашать его содержимое:
— На границе славного государства Эквестрийского и великой Империи Грифонов уже очень долгий срок не может решиться один вопрос: территории, веками принадлежавшие грифонам, по недавно изданному принцессой Селестией закону «О государственных границах земли Эквестрийской», оказались на территории вашей страны, – сделав паузу, посол продолжил. — Наш Император очень не доволен таким положением дел и именно поэтому мы здесь… дабы решить это недоразумение мирным путем, — в последней фразе грифона отчетливо послышались нотки стали.
— Вашему «миролюбию» может позавидовать и мантикора…- еле слышно пробурчала Твайлайт.
— Так в чём же все-таки ваша просьба, господа послы? — перебивая речь грифона, переспросил Жорж.
– …И мы надеемся, что это недоразумение будет разрешено максимально справедливо, — не обращая внимания на вопрос одного из «великих магов», продолжал пернатый. — И нашему государству вернут Янтарный Бор, Сосновую Гавань, Пинегир и другие исторические города и местности, где веками жили грифоны, по ошибке отошедшие Эквестрии, в чём и заключается наше требование…
— Псст, товарищ! – раздался над ухом Жоржа назойливый голос управдома. — Было бы неплохо узнать, чего они конкретно от нас хотят! Про какую-то Эквестрию, про территории какие-то… не слова ведь не понятно! Хотелось бы, так сказать, в общих чертах…
— Да про земли он говорит, про земли, — всё так же в полголоса, отвечал Милославский. — Земельки, говорят, ихние, вернуть требуют.
— Земельки?! Ну так пусть забирают, велика проблема! — облегченно вздохнул Бунша. — Скажи им, пусть забирают, нам не жалко!
— Да ты что, собака, казенные земли, направо и налево каждому встречному разбазаривать предлагаешь? Эта их «Эквестрия», чай, не резиновая, а так вообще никакого влияния не напасешься! — гневно буркнул Жорж, вновь концентрируя внимание на послах, продолжающих разговор о «историчности и духовном значении этих территорий для Империи Грифонов»:
— Продолжайте, мистер посол!
Со стороны могло показаться, что Милославскому, охваченному чувством «патриотизма», не безразлична судьба Эквестрии, её земель и жителей, но всё это было лишь мимолётное виденье. Причина сего «отчизнолюбия» была куда прозаичнее: Жоржем двигал жажда награды, и в меньшей степени – отсутствие путей к отступлению.
– … И возвращением этих земель в лоно нашего славного государства, для дальнейшего поддержания и развития союзнических отношений между Эквестрией и Грифоньей Империей, — торжественно закончил грифон.
— Безусловно, абсолютно с вами согласен! Только вот не торопите события! — делая в сторону «мутанта» шаг, произнёс Милославский, крепко хлопая его по плечу, что тому пришлось явно не по вкусу — его когтистая лапа легла на рукоять клинка, — Такие вопросы с кондачка не решаются, уважаемые послы! Нам надо посоветоваться с товарищами, обсудить некоторые детали… зайдите на недельке!
— На недельке?! — свирепея, отталкивая проходимца от себя, прорычал грифон, которого теперь, вдобавок к наглому поведению, выводила и дерзкая речь чужака. — Мы должны получить ответ сегодня, не позже!
— Спокойно-спокойно! Получите свой ответ! Но только прежде чем вынести решение, нам стоит всё тщательно обдумать и рассмотреть все варианты. А потому начнем! — потирая руки, ощерился Жорж.
«Сейчас мы вам устроим проверку на вшивость, мои пернатые друзья».
— Итак, как уже неоднократно заявлялось, территории, на которые вы претендуете, исконно принадлежат грифонам, – Милославский неспешно прогуливался взад-вперед по залу. — Слова, это конечно хорошо, но как я уже говорил – их в карман не положишь, на хлеб не намажешь, так что есть ли у вас какое-нибудь более весомое доказательство, в пользу доводов, что эти земли и вправду принадлежали Грифоньей империи?
Послы зашептались, и после непродолжительного отрезка времени, один из них когтистой лапой достал из сафьяновой папки лист пергамента, вдоль и поперек усыпанный, как показалось Жоржу, какими-то каракулями и загогулинами.
«Японский магнитофон, египетская сила! Да тут сам черт ногу сломит! Неужели это и есть его «весомое доказательство»? — размышлял Милославский, глядя на то, как грифон вслед за рукописями, достал кожаный футляр, в котором по обыкновению хранят очки.
Тем временем посол степенно нацепил на клюв взятое оттуда пенсне, вперившись взглядом в «огород» на рукописи, и его низкий баритон полился по залу, повествуя события ветхой старины:
— В годы правления короля Ульфранга Венцесмертного, прозванного так из-за вспыхнувшей во время его правления Чёрной болезни, которая повлекла за собой…
— Я прекрасно знаю всю королевскую династию и историю Грифоньей империи с начала её основания, — перебила его Твайлайт. — Не утруждайте себя констатацией фактов и переходите сразу к делу.
– … переселение, а затем и освоение новых территорий, — игнорируя лавандовую кобылку, продолжал грифон. — Первые упоминания о таких поселениях в этих древних рукописях, привезённых мною из королевского архива, датируются четыреста тридцать шестым годом по грифоньему летоисчислению, когда с зараженных территорий, спасаясь от болезни, бежали караваны грифонов, основывая новые города и деревни в пограничных районах, ещё до того, как на них ступило копыто пони. Вам нужны ещё доказательства? Так вот они, прямо у меня в когтях! Тысячелетняя история нашего народа, записанная летописцами имперского двора! — он на минуту замолчал, а затем твёрдо отрезал. — Эти земли по праву наши.
В воцарившейся тишине Жорж внимательно обдумывал сказанное послом. Затем он повернулся в сторону своих спутников, как бы ища поддержки.
«Мда, лихо он загнул! Про болезнь эту, переселение… и ведь не возразишь: черт знает, что у него там, на листке написано — может просто закорючки, а он нам лапшу на уши вешает, а может и наоборот… – размышлял он. — Однако в лицо же ему не кинешь, мол, филькина грамота у вас, доказательств-то у меня тоже нету, уж простите, что историю львов-мутантов не учил!»
Его взгляд пересекся с лавандовой принцессой, всё это время внимательно наблюдавшей за переговорами. Милославский смотрел на неё, и в его взгляде читалось: «Ваш выход, принцесса!». Поняв, что от неё требуется, та кивнула, и, сделав шаг навстречу послам, заговорила:
— Начало правления Двух Сестёр. С расширением территорий Эквестрии остро встал вопрос о создании государственной границы, особенно на севере и юге, — официальным тоном начала Твайлайт. — Государства, граничащие с ними, были весьма воинственны — чего стоит только одна Грифония — и эти территории постоянно подвергались набегам, что повлекло за собой создание крепкой пограничной службы и охраны. Более того, в этих местах проходят оживленные торговые пути, а именно — Северный тракт, что делает эти территории стратегическими и ключевыми в внешней торговле и обороне границ. А как потом выяснилось, в этих местах были найдены многочисленные залежи полезных ископаемых, коими богат тот регион. Принцессы превосходно это понимали, и позднее из Кантерлота выступила экспедиция, вначале для разведки территорий, а затем для её заселения.
Ваше суждение насчет того, что грифоны первые обосновались на этих землях, глубоко ошибочно, уважаемый посол, и как я уже говорила ранее, пони заселили эту местность первыми, намного раньше, чем это сделали вы, — продолжала лавандовая аликорн. — И тому подтверждение летопись государства Эквестрийского.
— Полностью присоединяюсь к словам принцессы! — бодро воскликнул Милославский, всё это время стоявший в стороне. — Поэтому передавайте вашему Светлейшему королю мой пламенный привет и наилучшие пожелания!
— Значит, вы не согласны с нашими требованиями, и ваш окончательный ответ — нет? — изогнув бровь, процедил грифон.
— Верно. Землю мы вам не отдадим, — Раздался голос сзади, определенно принадлежавший Ивану Грозному, до сего момента внимательно слушавшего беседу наречённого боярина с вражьим послом. — Ни единой пяди.
— Что ж, в таком случае вопросов больше не имеем. Переговоры вести смысла больше нет. Ваш ответ будет передан нашему королю, — грифоны обошли стоявших перед ними дипломатов, и двинулись в сторону дверей.
Уже у выхода, один из них, повернувшись к пёстрой компании мордой, сказал:
— Всего самого наилучшего, принцесса! Позвольте откланяться, дабы поскорее передать итог переговоров нашему императору! Уверяю вас, это будет сделано ещё до окончания дня.
В этих словах проскользнула ничуть не скрываемая угроза, и Твайлайт, глядя на уходящих послов, вдруг чётко осознала, что если сейчас грифоны просто покинут этот зал и ничего не произойдёт, случится что-то страшное. Да ещё и при отсутствии сестёр…
— Стойте! — громовым голосом неожиданно для всех пробасил царь, чем заставив грифонов застыть на месте и обернуться.
– Внемлите мне, Царю и Великому князю Всея Руси, ибо власть мне от Бога дана! — Иван Васильевич так посмотрел куда-то высь, что один из послов в немом потрясении от царевой речи, тоже глянул туда, будто бы ожидая увидеть разверзнутое над ним небо. — Не раз ко мне приходил с угрозами ворог иноземный, мечом и словом строил козни, преграды, шёл ратями, коим нет числа, но как говорил мой великий пращур: «Кто к нам с мечом придет, от меча и погибнет!» И сейчас я вам говорю, гости иноземные, сколько б не было вас, какая бы сила за вами не стояла, а всё одно: горько вам это отобьётся! Ведь не в силе Бог, а в правде, а она, как мне видится, на нашей стороне. Грядите откуда пришли, да передайте королю вашему слова мои! – закончил своё пламенное изречение Грозный.
В повисшей тишине был слышен лишь гул, доносившийся с улицы. Тишина обволакивала всех в зале. Как часы, медленно тянулись мгновенья. Наконец, один из грифонов, выбравшись из ступора, протер глаза, прочистил горло, и, стараясь придать себе мало-мальски солидный вид, произнес:
— Что ж… это было… — раскрыв клюв, он, по видимости, хотел сказать что-то ещё, но не найдя слов замолк, оборвавшись на половине фразы. – Мы передадим ваши слова…
И развернувшись, увлекая за собой своего спутника и о чем-то тихо с ним перешептываясь, направился к выходу. Твайлайт проводила фигуры послов до самых дверей, и, дождавшись когда грифоны, наконец, скроются за ними, облегчённо вздохнула.
— Не знаю даже, радоваться мне или горевать. Вы определенно постарались, и сделали все, что могли. Бороться грифонами их же оружием – довольно умелый ход. Но, увы, этим всё не закончится. Сейчас грифоны насторожились, возможно, поверили в правдивость того, что с Селестией и Луной действительно ничего не случилось.
Принцесса недобро посмотрела на двери, где мгновение назад скрылись кисточки грифоньих хвостов.
– Не думайте, что это угроза, но лучше бы им возвратиться, да поскорее...
Глава 11: На сон грядущий
— Что тебе от меня нужно? – раздражённо бросила человеку Селестия, перейдя с кантерлотского наречия на обычную речь.
— Выслушай просьбу мою малую, да ответ свой огласи, – крепко сжав свой головной убор, молвил рыжий опричник.
— Хорошо, — нацепив маску безразличия, сказала принцесса. — Говори, только быстро.
— Здесь? Прошу прощения но… то, что я хочу сказать, не должны уловить чужие уши. Может, поговорим в царских покоях? – неуверенно промямлил человек.
«Какова же наглость?! Вначале устроил поножовщину, а потом просит выслушать его наедине!»
— Вы чуть не убили стражников, охраняющих проход ко мне, а теперь, под предлогом какой-то особо важной просьбы, хотите добиться, чтобы я вас туда пустила сама? Назовите мне хоть одну причину, почему я должна вам верить! – Селестия испытующе посмотрела на опричника. С их последней встречи многое измелилось – теперь в нападении не он, а она.
— Ты можешь не бояться за свою жизнь – я буду полностью безоружен. Прошу, даруй мне несколько минут, и я оставлю тебя. Словом своим ручаюсь — больше ты меня никогда увидишь, если сам желания не изъявишь, – отрешённо заверил человек.
«Вероятно, он и вправду оставит меня после удовлетворения своей просьбы. Но вот вопрос – мне оно надо? А впрочем… я ведь ничего не теряю».
— В твоём распоряжении несколько минут, — зевнула солнечная пони. – Пройдём внутрь, раз твоя просьба такая секретная.
— Но… — попытался вмешаться один из стражников, глядя, как рыжий двинулся к двери.
— Всё в порядке, — развернувшись, ответила принцесса. – Прошу прощение, что из-за меня вы получили ранения. Несмотря на то, что вы действовали строго по приказу, примите мою благодарность. А ты, — Тия переключилась на притормозившего опричника, — вели своим людям убираться отсюда. Сейчас же!
Ему даже не пришлось отдавать приказание – уже после слов принцессы трое государевых людей поковыляли с места происшествия. Человек юркнул в опочивальню за пышным хвостом кобылицы и захлопнул за собой дверь.
— Ну, присаживайся, если хочешь, – предложила Селестия, расположившись в деревянном кресле с бархатным сидением возле окна.
— Благодарствую, но я лучше постою, — пробормотал опричник, не отрывая глаз от пола.
— Тогда перейдём к делу. В чём заключается твоя просьба? – поинтересовалась кобылица и, звонко щёлкнув, соединила отполированные передние копыта.
— Прежде чем я начну, мне хотелось бы узнать, какое обращение солнечной владычице более любо, – спросил человек, кладя свою шапку на ближайший к нему сундук.
— Принцесса, — коротко отрезала Тия. Миндальничать с личностью, не вызывающей к себе ничего, кроме антипатии, она не собиралась.
— Принцесса, ведомо мне, что ты намереваешься возглавить государство заместо царя.
Селестия уже хотела как-то опровергнуть слова опричника, но тот поднял руку и, не дав ей заговорить, быстро продолжил.
– Я не ведаю, что на самом деле стряслось с самодержцем и как в этом замешана ты, но сейчас это и не важно, ибо всё, что он создал, вот-вот растопчется сапогом супостатов. Кто бы ни пришёл к власти – ты или бояре, не будет тех, кто захочет видеть людей государевых при дворе. Это ещё мягко сказано! Хе-хе. Если честно, то распад нашего воинства и уничтожение порядков — лучшее, что может нас ждать. В худшем случае… в худшем случае всё, что мы исполняли по приказу царя, обернётся против нас. Не стану я вокруг да около ходить и прямо молвлю. Выступая от всего нашего отряда, я смиренно прошу твоего покровительства, дабы сохранить своих людей. Я может и не мудрец, но им быть и не надо, чтобы догадаться, какая участь нас ожидает, если к власти придут бояре, изменщики и вороги царёвы. Я хочу того же, чего и ты, но без союзников тебе не обойтись. Воинство людей государевых готово предложить свои клинки тебе, принцесса. Мы поможем одержать верх, а ты сохранишь нас, как своих сторонников. Выгодные условия, а?
«Так вот оно что… а я то думаю, отчего он так быстро изменился? Однако ж правду сказал – мне сейчас нужны союзники, хотя бы для того, чтобы обезопасить себя. Почему же им не ясно, что их трон мне задаром не нужен? Эх… вроде бы всё просто – с меня требуется только согласие. Но Филипп не слишком лестно отзывался о государевых людях, и мне нет резона не доверять ему, ставя под сомнение его слова. Эта сделка – палка о двух концах: с одной стороны обещанное войско – внушительная сила и солидная поддержка, с другой же – кровь, что пролита и та, которой предстоит пролиться. Но дело тут совсем не в этом. Они, по словам Филиппа, привыкли промышлять разбоем и беспределом, а я не хочу, чтобы это творилось за моей спиной. Так или иначе, мне придётся нести полную ответственность за их поступки. И все же…»
— Если я соглашусь, какой степени будет ваша покорность моей воле? — закончив раздумья, произнесла Селестия.
— Мы люди служилые и следовать за чужой волей нам не в новинку, – заверил её рыжий, скрестив на груди могучие руки. – Так принцесса согласна?
— Похоже, меня ждёт очень долгий разговор с Филиппом. – Кобылица, при лёгком покачивании головой, круговыми движениями массировала лоб копытом.
– Давай обговорим всё сразу и начистоту. Допустим, я согласна. Но в основе моего соглашения лежат условия, а точнее условие. Единственное, самое главное – ты или кто-нибудь из вас будет регулярно отчитываться передо мной, тем самым держа в курсе всего, что творится в отряде. Если ты думаешь, что я буду закрывать глаза на все ваши действия, то сильно ошибаешься. Поэтому, прежде чем сделать хоть что-нибудь, даже незначительное на ваш взгляд, вы должны ввести меня в курс дела и получить на это одобрение. – Твёрдый голос принцессы стал тише, приобретя мрачный оттенок. Казалось, его темп совпадал с плавным колыханием огня свечей.
– От таких, как ты, веет вашими же свершениями. И запах этот духами не назовёшь. Вам можно найти применение, но я не собираюсь обагрять свои копыта чужими грехами — мне и своих хватает, – тихо вздохнув, принцесса слезла с кресла и подошла к стоявшему на столе полупустому золотому кувшину. Плеснув остатки в кубок, Селестия разом осушила сосуд и, встав напротив человека, продолжила. – Если ты согласен со сказанным, то милости прошу под моё покровительство.
— А знаешь что, принцесса: твои шансы взять верх весьма высоки, — человек криво ухмыльнулся. – Я согласен.
— Значит, мы закончили. Теперь оставь меня Малюта… тебя ведь так зовут? – озадачилась Селестия.
— Все верно — верный пёс Малюта, – сверкнув зубами, рыжий отвесил короткий поклон. – Не стану задерживаться.
Только у двери он повернулся к принцессе спиной, и покинул опочивальню, тихо закрыв за собой.
«Как бы мне не пришлось пожалеть о своём решении, — принцесса подошла к окну и печально улыбнулась полной луне, глядевшей на неё свысока. – Мне так не хватает одного качества, с которым жизнь была бы значительно проще: взвешивать последствия решений до их принятия, а после откидывать все сомнения и сожаления, обращая поток мыслей на решения грядущих вопросов. При всём желании мне не удаётся следовать этим путём. Ни о чём не жалеть, верить, что твой поступок был наилучшим вариантом, не заполнять своё сердце горем, идя на поводу у мыслей о невозвратном решении. Я так не могу, а так хотелось бы…»
Ясный диск ночного светила навеял Селестии воспоминания о давно минувших событиях. Чувство дежавю заставило её напрячься, дабы оживить в памяти произошедшее почти тысячу лет назад.
Спустя несколько дней после изгнания Найтмер Мун на луну, одиночество скорбевшей солнечной принцессы нарушила ночная стража. Они были теми единственными, от кого не отдалялась её сестра в последние дни. Смятённые, разочарованные и опустошённые, ночные пони предстали перед принцессой. Может они и держали на неё злобу, виня за принятое решение, но старались это скрывать. Не зная, что им делать после исчезновения той, что была для них всем, ночные стражи доверили определить их судьбу сестре ночной владычицы. Селестия не хотела допускать, чтобы в одночасье всего, что осталось от Луны, не стало. Она взяла ночной орден под своё крыло и внимательно следила, чтобы они продолжали нести свой пост, в надежде, что однажды их хозяйка вернётся.
«Если жизнь смертного отрезок, где начало – жизнь, а окончание – смерть, то жизнь бессмертного аликорна это круг. Замкнутый круг, который время от времени будет ставить перед тобой события, до жути похожие на уже свершившиеся… Ну, хватит на сегодня философии. Завтрашний день не за горами, а я еле на ногах стою».
Селестия устало добрела до царской кровати и, долго не раздумывая, забралась на мягкое ложе. Только сейчас, когда она блаженно растянулась на пышных перинах, ей стало ясно, как сильно её утомил этот чересчур длинный день…
Глава 12: Пир перед чумой
Твайлайт стояла на балконе замка, взирая на панораму шумного, жившего своей жизнью города. На широких и многопонных улицах было как всегда оживленно, несмотря на столь ранний час. Во всей этой суете улавливалось что-то неумолимо праздничное. По крайней мере, так было для кантерлотской знати, чинно расхаживающей по магазинам и бутикам модных дизайнеров и выделявшейся из толпы горделивой походкой и манерами. И тому оживлению была веская причина: на носу Гранд Галопинг Гала — одно из важнейших событий и праздников в жизни светского общества, из года в год проводившееся в королевском замке. И сейчас Твайлайт думала о том, как послезавтра, на балу, объяснить жеманной аристократии исчезновение принцесс, а также появление новых правителей. Все эти вопросы вкупе с ответственностью очень давили на педантичного аликорна. На фоне всего того, что свалилось на неё вчерашним днем, включая и нависшую над Эквестрией угрозу войны, Твайлайт напрочь позабыла «о какой-то там Гале» и обо всём, что с ней связанно. И вот теперь, когда этот вопрос встал остро, она погрузилась в размышления.
Принцесса заблаговременно обустроила гостей из чужого мира, выделив каждому комнату и ознакомив их с устройством замка. Как-никак, они помогли ей и будет разумно держать их под копытом. На всякий случай. В роли временного правительства. Пока не закончится внезапная эскапада сестёр, она выставит чужеземцев именно в такой роли.
Гуляя по дворцу в сопровождении лавандовой «проводницы», Жорж, потирая свои лапы, особо расспрашивал про королевские хранилища и сокровищницы, восхищался, как он выразился, «красотой декора». Твайлайт же задавала ему вопросы о мире, откуда они прибыли, о их народе, получая исчерпывающие ответы и узнавая о «людях» и их мире много нового. Иван Васильевич, или просто Царь, как его представил Милославский, в основном молча взирал на богато украшенные лепниной залы и цветные витражи, время от времени ухмыляясь, а господин в шляпе лишь тихо ворчал себе под нос, интересуясь у Твайлайт, проведено ли у них в замке электричество и есть ли горячая вода.
Не обошлось и без конфузов. Во время осмотра случился небольшой инцидент: одна из служанок доложила, что во время уборки в комнате Её Высочества Луны она обнаружила отсутствие одной из драгоценностей ночной принцессы, а именно – подарка от мейнхеттанских ювелиров, представляющего собой ожерелье из настоящего лунного серебра. Служанка также сообщила, что недалеко от места преступления видела кого-то крадущегося, но разглядеть не успела – при её приближении некто тут же шмыгнул в темноту и был таков. Стражи клялись и божились, что ничего подозрительного не видели. В другое время Твайлайт обязательно взялась бы за это дело, непременно вычислив вора, но сейчас на это не было ни сил, ни времени: перерыть весь дворец из-за пусть и дорогостоящей, но всё же побрякушки – непозволительная роскошь в данный момент.
Убедившись, что гости полностью ознакомились с замком и могут в нём спокойно ориентироваться, принцесса с легкой душой распустила их по заранее приготовленным комнатам, а сама предпочла на время остаться в одиночестве, дабы ещё раз всё обдумать.
– Принцесса, вы звали меня? – тихо спросила подошедшая сзади служанка, когда все попытки вежливо привлечь внимание Твайлайт провалились.
– Что? Ах, да… – лавандовая кобылка растерянно смотрела по сторонам, пока её блуждающий взгляд не остановился на салатовошкурой обладательнице голоса. – О, Каролина! Прошу прощения, я задумалась и не заметила твоего присутствия!
– Вы что-то хотели, Ваше Высочество?
– Да, хотела, – проговорила Твайлайт. – Не составит ли тебе труда позвать и проводить сюда господ дипломатов?
– Всех? – переспросила служанка.
– Всех, – принцесса устало потерла лоб копытом. – И постарайтесь, чтобы все обошлось без происшествий.
Отвесив галантный полупоклон, Каролина удалилась восвояси, вновь оставив лавандового аликорна наедине с её мыслями.
— …Эх, позолота! – трогая руками в чёрных перчатках очередной канделябр, Жорж испустил вздох недовольства. – Тоже мне «королевны»! Куда ни плюнь – позолота. Да и я хорош, раскатал губу! Хотя, тут все же есть чем поживиться…
Ещё входя в комнату, Милославский намётанным взглядом осмотрел помещение, и едва дождавшись, когда провожавший его страж, наконец, исчезнет, его загребущие руки потянулись ко всему, до чего только могли дотянуться. Однако разочарованию вора не было предела: то ли принцессы весьма бедны, что он сразу отринул, то ли его поселили в комнату для «гостей второго плана». Эта догадка очень сильно задевала самолюбие авантюриста. Однако, в просторных карманах пиджака уже лежали серебряная чернильница, бронзовая ручка и прочие мало-мальские ценности. Закончив сбор трофеев, Милославский плюхнулся на кровать, вызвав звон лежащего внутри карманов награбленного добра, и, уставившись в потолок, устало улыбнулся. Вчерашний день все же удался, да и сегодняшний открывал ему все лучшие перспективы: под его пиджаком, на груди, висело ожерелье с красивым орнаментом в виде полумесяца из серебра (по оценкам Жоржа) высшей пробы. Ещё совсем недавно оно украшало одну из комнат королевских покоев.
«Если так и дальше пойдет, эти лошади совсем без имущества останутся! – зевая, размышлял бывалый вор. – Говорят, всему когда-нибудь приходит конец, но мне… нам это пока не грозит. Как там она сказала? Временные правители? Дела складываются наилучшим образом. А там и этот… как его…изобретатель, машину свою запустит, вытащит нас, и дело с концом, а я буду в шоколаде! Чего только одна эта серебряная чернильница стоит. Раритет! А об ожерелье так вообще говорить не хочу… сумма рисуется баснословная!»
Он бы так и лежал дальше, размышляя о цене своих «трофеев», но его витания в облаках прервал стук в дверь. Милославский вскочил с постели, поправляя полы пиджака. Створка слегка приоткрылась, и в неё протиснулась розовогривая морда, принадлежащая, судя по всему, одной из служанок. Смерив Жоржа пугливым взглядом, заикаясь и делая большие паузы между фразами, «графиня метлы и совка» пробормотала:
– Вас там… Её Высочество… с вашими друзьями… ожидает… в зале… следуйте за мной.
– Начальство зовет, да? – скептически ухмыльнулся Милославский. – Что ж, веди!
Кобыла пробормотала себе под нос что-то невнятное, и, убедившись, что Жорж следует за ней, двинулась по коридору. Миновав его, они вошли в просторный зал, где их уже дожидались царь и управдом.
Подождав, пока люди обменяются приветствиями, пони прочистила горло, давая понять, что их уже ждут. Люди переглянулись, и, пожав плечами, двинулись по направлению к королевскому залу, по пути тихо беседуя.
– Как думаете, что все это значит? – непонимающе вопрошал Бунша, непонятно к кому обращаясь. – Что ей ещё от нас надо?
– Это же очевидно, мой дорогой товарищ! Вновь возникла какая-то проблема на почве государственной важности, которую без нас ну никак не решить! – оптимистично отвечал Жорж. – Не забывай, кто мы теперь! Мы — власть, и на нас лежит бремя лидерства, – на высокой ноте закончил он.
– Господи, да когда же это все кончится! Какой же скандал меня дома ждет! – вздыхая, устало пробормотал управдом, отводя взгляд в сторону.
– А что такое? – решил проявить заинтересованность Милославский.
– Я же не сказал Ульяне Андреевне, куда я пошел, а она меня, наверное, со вчерашнего дня ищет! Теперь ещё застрял тут с этими лошадьми! – начинал распаляться управдом, его голос со спокойно-причитающего плавно переходил на гневно-свистящий. – А все этот Тимофеев, будь он не ладен!
– Да-да, конечно, – понимающе кивая, согласился Жорж. – О, вот мы и пришли!
– Ваше Высочество, дипломаты прибыли! – провозгласила служанка, открывая парадные двери зала и пропуская людей вперед.
– Премного благодарна, Каролина, можешь идти. И вы тоже свободны, – обратилась Твайлайт к стражам. Те, переглянувшись, потрусили вслед за салатовошкурой кобылкой, прикрыв за собою дверь.
– Так по какому вопросу вы потревожили нас, Ваше Вашество? – картинно изогнувшись, спросил Милославский, когда в зале никого не осталось. – Отечество опять в опасности?
– Бросьте ваши шутки, Жорж. Им сейчас не место, – серьезно ответила лавандовая кобылка. – Сегодня вечером здесь, во дворце, будет проводиться Гранд Галопинг Гала.
– Гранд Галоп… что? Какая Гала? Это что ещё такое? – недоумевал Бунша. – Потрудитесь объяснить нам, уважаемая принцесса, что это! То грифоны, то теперь какой-то галоп…
– Мой коллега совершенно прав! Не сочтете за трудность объяснить нам, что это за «зверь»? И желательно покороче! – прерывая тираду управдома, попросил Милославский.
– Ох, – не желая заводить долгую, занудную дискуссию, Твайлайт постаралась сократить свой ответ до минимума, что явно пришлось не по душе её любви к лекциям. – Ежегодный праздник, а точнее светское мероприятие, когда вся окрестная знать собирается во дворец на бал, хотя балом это, конечно, тоже трудно назвать, скорее переливание из пустого в порожнее… – на этих словах лавандовая кобылка поморщилась, явно вспоминая что-то неприятное. – Так вот, сегодня вечером он состоится. И вам надо быть к этому готовым.
– Неужели этот ваш «галоп» такая большая проблема?! – усмехнулся Милославский. – Вы считаете, что мы не сможем поладить с кучкой снобов?
– Именно! Ведь не скажете вы им, что де «принцессы просто испарились, а вы — новая власть», и отныне будете управлять государством? Не всё так просто. Но с другой стороны… – принцесса на секунду замолчала, прикрыв веки, чтобы через мгновенье заговорить вновь. – С другой стороны, этим высокомерным зазнавшимся пони, в принципе, все равно, кто стоит у власти. Главное, чтобы их привычный уклад жизни остался неизменным. Чтобы можно было всё так же устраивать балы и вечеринки с присущим им зубоскальством о «последней линии модной одежды» или ещё о какой-нибудь бессмысленной чепухе; всё также шататься по магазинам и, высоко подняв нос, покупать вычурные и совершенно безвкусные вещи…
– Так что большого труда для завоевания их доверия вам не понадобится, – продолжала Твайлайт. – Но это уже зависит от вас, и от того, как вы себя проявите. Ведите себя сдержанно и учтиво, однако не забывайте держать планку. Сегодня к вам зайдет дворцовый модельер и снимет с вас мерки. Как говорится: «Встречают по одёжке, а провожают по уму», но для этой публики вторая часть поговорки попросту отсутствует…
– Что ж, спасибо за информацию! На этом всё? – подвел итог Жорж. – Мы можем идти?
– Абсолютно. Скоро в замке начнется подготовка к празднику, – лавандовая кобылка устало потерла лоб. – Поэтому советую без веской на то причины комнаты не покидать и не мешать приготовлениям. Если вам что-то понадобится…
– Да, обращаться к служанкам, мы поняли, – перебил её Милославский.
– Славно. Что ж, до вечера! – Твайлайт на прощание помахала копытом уходящим людям.
Опустившаяся на город ночь остудила накалившиеся за день улицы и площади, одаряя нередкого, несмотря на час, прохожего ночной прохладой. Вопреки позднему времени суток город не спал. Повсюду, куда ни глянь, горели разноцветные фонари, разгоняя чарующий бархат летней темноты, на улицах царило праздничное оживление. Мимо нарядно одетых толп горожан, проезжали роскошные экипажи, и все как один направлялись к дворцу, больше походившему на расписную шкатулку, из окон которой бил яркий свет, а из недр неслась бравурная музыка. Туда-то и стекались со всего города и его окрестностей кареты аристократии, ведь сегодня не простая ночь, а Гранд Галопинг Гала — любимейших из праздников пёстрого дворянства.
Экипажи гостей у дворца встречали вышколенные лакеи. Они любезно находили подходящее место для транспорта новоприбывших, помогали членам высшего общества выбраться из кареты и провожали их до дворца.
Одна из карет остановилась недалеко от дворцовых ворот. Свободный лакей, подскочив к ней, услужливо отворил резную дверцу и заглянул внутрь, обозревая пассажиров экипажа.
– Не понадобится ли помощь милейшим дамам?
– Вы как нельзя кстати, дорогуша! – ответил ему из глубины кареты мелодичный голос. – Не соизволите ли вы помочь нам с разгрузкой даров для нашей близкой подруги, принцессы Твайлайт?
– Прошу прощения, дружище! – первой выходя из кареты, заявила пони рыжей масти с пшеничной повителью волос, выглядывающей из-под шляпы. – Спасибо за предложение, но мы уж как-нибудь сами управимся. Не впервой!
– Твое упрямство сводит меня с ума, Эплджек! – театрально воскликнула белая единорожка с роскошной фиолетовой гривой, выходящая из кареты вслед за оранжевой кобылкой. – Зачем отказываться от протянутого копыта помощи?
– Зачем доверять кому-то работу, которую можно сделать самому? – парировала Эплджек.
– «Сделать самому»? Ну конечно! – единорожка ехидно улыбнулась. – А может кто-то уже забыл, как перетравил пол Понивиля из-за своего нежелания принять чужую помощь?
– Да, тогда здорово всем досталось! Неделями из уборных не выходили! – засмеялась радужногривая пегаска.
– Кто бы говорил! – в глазах желтогривой пони пробежали искорки гнева. – От тебя родная сестра ушла из-за твоей бессердечности!
– Эм… девчата! Может… не будем сориться…– тихо увещевала поглощенных спором пони, розовогривая пегаска. – Пожалуйста…
– Такой грязной, неухоженной пони я ещё не встречала!
– Ой, вы поглядите! Боится копыта в грязи испачкать!
– Может, уже прекратите это? – раздался знакомый спокойный голос.
Все как один повернулись в сторону, ища его обладательницу. На ступенях стояла Твайлайт, с улыбкой глядя на пятерых пони.
– Ваш спор я услышала стоя на парадной лестнице, – нравоучительным тоном начала лавандовая кобылка. – Если учесть играющую музыку и трескотню знати, чтобы уловить ваш гомон нужно обладать чутким слухом, ну или вы должны так громко выяснять свои отношения, чтобы о вашем споре мог знать весь королевский замок, – она улыбнулась ещё шире. – Однако я все же очень рада вас видеть!
– Твайлайт! – розовый вихрь пролетел небольшое расстояние, отделяющее лавандового аликорна от подруг, крепко обняв подругу. – Я так соскучилась! Ну, просто супер-дупер как соскучилась!
– Я тоже скучала по вам, девочки, – высвобождаясь от удушающих объятий розовой пони, проговорила Твайлайт.
– Прости нас, дорогуша! – несколько сконфуженно, произнесла Рэрити. – Мы повели себя как маленькие жеребята, устроив эту склоку. И ты прости меня, Эплджек!
– Не стоит, подруга! Ты тоже меня прости! Твайлайт, ты эт, извиняй, что без приглашения, повидаться с тобой хотели, вот даже гостинцев привезли!
– Ну, какие тут могут быть извинения! Проходите, гостями будете! – дружелюбно улыбнулась лавандовая кобылка, кивая в сторону лестницы. – Следуйте за мной!
– Однако не самое удачное время вы выбрали для визита! – поднимаясь по лестнице, как бы невзначай бросила Твайлайт. – Вы ведь помните, чем для нас закончился последний Гала?
– Такое не забывается! – хохотнула Рейнбоу Деш. – Не каждый день такой погром можно устроить! Кстати, как там поживают принцессы? Все в заботах, да? Что-то их не видать…
– Да… с ними все в порядке! – проходя мимо отдающих честь стражников, фиолетовая принцесса будто запнулась на ровном месте.
– Твайлайт, дорогуша, ты выглядишь обеспокоенной! Все в порядке?
– В полном! Нет причин для беспокойства, Рэрити! – нацепив фальшивую улыбку, ответила кобылка. – Это, наверное, стресс. На меня в последнее время столько всего свалилось, все эти приготовления…
– Оу, Твай, ну нельзя же так! Я понимаю, ответственность перед государством и прочее, но не нужно так себя гробить ради этих кичливых, невоспитанных особ! Тебе бы расслабиться, отдохнуть…
В следующее мгновение они вошли в наполненный светом зал, который был полон нарядно одетой знати, собравшейся в кучки и разговаривающей «по душам». Играл какой-то ненавязчивый бальный мотив. Но, противореча мелодии, над залом витало беспокойство.
– У меня, похоже, дежавю! – поднеся копыто ко лбу, произнесла Рэрити.
– Здесь мало что меняется, – согласилась с ней принцесса. – Сейчас я буду вынуждена ненадолго отлучиться от вас, дела ждут!
– Не беспокойся, Твайлайт! Мы прекрасно тебя понимаем! – доброжелательно сказала Эплджек. – Сахарок, мы пока тут погуляем, лады?
Ответа не последовало. Яблочная пони с удивлением смотрела на то место, где ещё недавно стояла Твайлайт Спаркл, и на помост, куда она переместилась. В следующую минуту лавандовая пони призвала всех к молчанию, и когда взоры всех бывших в зале устремились на неё, принцесса, прочистив горло, начала:
– Леди и джентелькольты! Полагаю, ваших глаз не миновало отсутствие принцессы Селестии и принцессы Луны, и вы желаете узнать причину их отсутствия! – звонким голосом, разносящимся в повисшей в зале тишине, декламировала Твайлайт. – В связи с этим, через несколько минут проследует объявление, где я постараюсь ввести вас в курс дела сложившейся ситуации.
С этими словами принцесса проследовала в боковую дверь, предварительно прикрыв её за собой.
Секунду все молчали, а затем по залу прокатилась волна ропота и гула, среди которой больше всех выделялся высокий ломающийся фальцет, восклицающий что-то про «пропажу родной тетушки».
– Что она задумала? – недоумевающе вопрошала Эплджек. – «Отсутствие принцесс»? Так они пропали?
– …И он ему, значит, говорит: «Я тебя породил, я тебя и убью»!
– Правильно! Я бы такого сына вообще на кол посадил! – раскатистый смех прекратил шушуканье в толпе, заставив всех приковать свои взгляды к месту, откуда он доносился.
Боковая дверь скрипнула. Из-за неё вышла лавандовая кобылка, а за ней следовали доселе никому невиданные существа. Впереди шли двое, и, не замечая никого вокруг, о чем-то оживленно беседовали. Ещё один, в шляпе, плелся позади. Один из них что-то объяснял другому на пальцах, на что получал одобрительные кивки другого существа, одетого в длинное пальто с развивающимися от быстрой ходьбы полами. Они прошли мимо остановившейся принцессы, очевидно увлеченные беседой, и только знак с её стороны заставил их остановиться, отложив разговор на потом, и повернуться в сторону пребывающего в мёртвой тишине зала.
– Итак, давайте по порядку, – звенящим от напряжения голосом, произнесла Твайлайт. – Отвечу на самый главный и волнующий вас вопрос, связанный с отсутствием Селестии и Луны: принцессы на время оставили свой пост, передав бразды правления государством гостям из иного мира, стоящим позади меня. Решение принималось обеими сторонами по обоюдостороннему согласию, что я, принцесса Твайлайт, могу подтвердить. Более того, я также буду принимать непосредственное участие в управлении страной. Это временные меры, принятые до возвращения Сестер из их чрезвычайно важного путешествия…
Последние слова потонули в гуле неодобрения и ропота, волной прокатившегося по залу.
«Чего это они расшумелись? – на фоне общего гомона, глядя на недовольные морды пони, размышлял Жорж. – Есть причины для недовольства?»
– Физкульт привет, леди и джентльмены! – делая гостеприимный жест, обратился к залу Милославский. – Чего гудим?
Шум немного приутих, по рядам прокатился шепоток.
– Я смотрю, тут у вас «поляну» накрыли, а? – продолжал Жорж, подходя к одному из ближайших столиков с угощениями. – Да у вас тут прям скатерть-самобранка!
Осматривая содержимое стола, его взгляд наткнулся на пиалу с пуншем.
– О, здесь и выпить найдется! – обрадовано воскликнул Милославский, зачерпнув лежащим рядом половником немного пунша и пробуя его на вкус.
– Теперь ясно, почему у вас такие кислые мины, уважаемые гости! – дегустируя напиток, поморщился Жорж, сочувственно обращаясь к знати. – Очень соболезную вам! От такого пойла и я бы погудел! Ведь здесь не школьный утренник, а фруктовая вода ну никак не сойдет за увеселительный напиток! In vino veritas!
Пони заметно приободрились, продолжая переговариваться.
– Эй, человек! Официант! Лучшего вина из королевских погребов, мне и нашим гостям! – бодро воскликнул Милославский, обращаясь к жавшейся у колон прислуге. – Решено! В честь праздника, сегодня гуляем за наш счёт!
Его словам вторили одобряющим говором и оживлением со стороны публики. Жорж осмотрел радостно-возбужденных пони, на мордах которых не осталось и следа недавнего недовольства.
«Ну кто не будет рад халяве?! – размышлял он, подгоняя слуг. – Что люди, что пони – один фиг!»
– Пс-с! — раздалось сзади. Милославский, развернувшись на звук, увидел Твайлайт, хмуро смотрящую на него.
– Эм-м… как бы точнее выразиться? – вполголоса проговорила лавандовая кобылка. – У нас тут, между прочим, касаемо Галы, сухой закон. А потому вино и другие крепкие алкогольные напитки здесь крайне нежелательны…
– Э нет, Ваше благородие! Слово не воробей, вылетит – не поймаешь! – горячо заговорил Жорж. – Не падать же теперь перед народом в грязь лицом! Да и кто, в конце концов, здесь правители? Нам виднее!
– Ох, видит небо, я не одобряю вашу затею! – скрепя сердцем, вздохнула Твайлайт. – Аристократ, будучи трезвым, уже доставляет головную боль и массу других неприятностей, а если уж надерётся… жди беды.
– Не переживайте, Ваше Вашество! Все будет в полном порядке, это я вам гарантирую! – заверил Жорж, похлопав принцессу по плечу, и обернувшись к залу, провозгласил:
– Объявляю Большой Галоп открытым! Гуляем до утра!
Ему ответили восторженными овациями и «аплодисментами».
— Да что здесь творится-то? — первой очнувшись, воскликнула Деш. — Конские яблоки! Мне кто-нибудь объяснит, что здесь происходит?!
— Давай узнаем это из первых уст, Сахарок! — нахлобучив шляпу, Эплджек начала прорываться к помосту принцессы. Рейнбоу Деш, Пинки Пай и остальные устремились за ней.
— Твайлайт, дорогуша, мы не понимаем! — обратилась к лавандовой кобылке Рэрити. — Объясни, что все это значит! Куда исчезли принцессы, и кто это такие? — белая единорожка указала копытом на одного из чужаков.
— Вы всё слышали, девочки. Всё что я сказала — сущая правда, — твердым голосом, произнесла Твайлайт. — Не вскидывайся, Деши. Я не какой не чейнджлинг. Что до этого, я сейчас от любой помощи не откажусь, а уж тем более от помощи своих подруг.
— Твайлайт, а все-таки, куда подевались принцессы? — после небольшой паузы спросила фермерша.
— Все объяснения завтра. У меня же к вам есть только одна просьба: ни во что не вмешиваться и не ввязываться. Всё под контролем. Погуляйте на празднике, отдохните, наберитесь сил, комнаты для вас уже выделены, ваш багаж туда доставлен. Завтра у нас будет трудный день…
— Не беспокойся, Сахарок! Всё будет хорошо! Если надо, я пригляжу за Деш! — заверила подругу Эплджек.
— Да кто тебя просит? — раздался возмущенный голос сбоку. — Я вообще в этом зале находиться не буду! Пойду, проветрюсь, а заодно поговорю со старым другом…
— Что за «старый друг»? — поинтересовалась Пинки.
— Ну… — замялась Деш. — Когда мы сюда шли, я там, на улице, во дворе, увидела Гильду. Что она здесь делает — ума не приложу, однако тут всё равно делать нечего, поговорим с ней по душам, глядишь, хоть как-то вечер скрасим.
— Ладно, гуляй. Остальным далеко не расходиться!
— Прошу прощения, а вы и вправду из другого мира? — жеманно, не без ноток восхищения, обратилась к Жоржу бледно-желтая, слегка чудаковато одетая кобыла с голубой гривой и хвостом, лихо закрученным на какой-то модный фасон. Решив не уделять излишнее внимание здешней моде, Милославский, перехватив поудобнее бокал с вином, ответил:
— Да, гражданочка, ваша интуиция вас не обманула: я действительно из другого мира.
— Это так интересно! — промурлыкала кобылка. — А можете ли нам поведать о нём? Там живут такие же, как и вы?
«Кому это «нам»? — спросил себя Жорж, и, оглянувшись, понял: вокруг него, как оказалось, уже собралась целая компания, судя по пёстрым шмоткам, преимущественно из кобылок. Чуть в стороне кучкой расположились жеребцы, взиравшие на человека скрепя зубами.
— О, дорогие дамы! Ваш мир воистину прекрасен, как и все вы, но он куда меньше развит в технологическом плане, нежели наш! — возвышенно начал Милославский. — Скажите, у вас до сих пор не додумались, как полететь на Луну? А что такое телевизор и телефон вы знаете?
— Ну-у-у… Принцессу Луну сослали на ночное светило на целое тысячелетие! — немного подумав, проговорила одна из слушательниц. — А вот что такое это ваш «телевизор» и «телефон», нашему скромному светскому обществу пока неизвестно. Будьте добры просветить нас, эм-м…
— Жорж, — представился человек. — Называйте меня Жоржем, дамы! А что до телевидения, так это ящик, в котором постоянно вертят фильмы, новости, передачи…
— Это как раёк, которым тешат на ярмарках и в балаганах? — поинтересовалась особа с роскошной, вьющейся гривой. — Там тоже показывают картинки!
— Чем бы этот ваш раёк не был, он разительно отличается от телевизора! В вашем «райке» разглядывают заведомо вставленные туда картинки, и ничего кроме них вы там не увидите! А вот телевизор может вам показать много чего, даже нас! Вот мы сейчас стоим здесь, разговариваем, а тот, у кого этот телевизор есть, может нас сейчас увидеть, да ещё и нашу беседу послушать! Чудо техники, да и только! И вот, благодаря одному из таких «чудес», мы сюда… — на этих словах, Жорж запнулся, и через мгновенье, как ни в чем не бывало, продолжил. — Ах, так о чем это я? Точно! Дамы, я вам уже рассказывал, что такое телефон?
— Не соизволите, милостивый государь, выпить в честь праздника? — осведомившись, задал вопрос пони светло-серой масти в фетровой шляпе на голове, обращаясь к скучающему управдому.
— Благодарствую, но мне пить нельзя, я, так сказать, на рабочем месте, при исполнении! — смущенно улыбаясь, Бунша отодвинул поднос со стоящим на нем бокалом, из которого растекался дивный аромат. — Так что вынужден отказаться!
— Но сэр! Вы так милостиво сделали подарок всем гостям в честь праздника, «открыв на обозренье» лучшие сорта вин из личных запасов Её Высочества, при этом даже не попробовав его! — не отставала «шляпа», рассыпаясь в комплиментах. — Скромность, как говорится, черта монархов, однако всё же не побрезгуйте!
Иван Васильевич вновь хотел было возразить, однако его обогнал Милославский, до этого краем уха слушавший их разговор, и, на время оставив беседу с «дамами», обещав через мгновенье вернутся. Вплотную приблизился к Бунше он, сахарно улыбаясь, произнес:
— Ваше благородие, грех отказывать в такой святой просьбе! — наигранно, с нотками укора в голосе, упрекнул его Жорж. — Даже культурно пьющие, и то стаканчик в такой день опрокинуть не побрезгуют! — и, приблизившись совсем близко к управдому, тихо, что бы было слышно только ему, произнес: — Ты чего, люд… пони обидеть хочешь? Помимо того, что это простые нормы приличия, мы являемся организаторами этой идеи, и, выходит, противоречим сами себе! Потому пей и не суетись. С одного бокала ничего не случится, дорогой товарищ! Не помрёшь!
— Только если с одного! — буркнул Иван Васильевич, глядя на уходящего, вновь влившегося в шумную компанию расфуфыренных кобылок Милославского, и, обратившись к «шляпе», примиряющее произнес: — Ну, ваше здоровье!
— Будьте здоровы! — одобрительно сказал пони, глядя на то, как управдом осушает бокал.
— Ух, крепкая зараза! — чуть поморщившись, крякнул Бунша, ощущая, как тепло от выпитого напитка разливается по телу. — Мне бы закусочки, закусочки!
— Да, конечно! Тут и столик неподалеку, пройдемте, сэр! — засуетился жеребец, ведя Ивана Васильевича к столику у дальней стены.
— Ох! — облегчено вздохнул управдом, садясь за стол.
— Вот, угощайтесь! — пони пододвинул к нему тарелку с замысловатым овощным салатом. — Ещё чего-нибудь принести?
— Нет, спасибо! — закусывая, пробормотал человек.
— Ну, и как вам у нас? Нравится? — поинтересовался жеребец, аккуратно наполняя ещё один бокал душистым вином, и ставя его рядом с Иваном Васильевичем. — Как вам Кантерлот? Здешние кобылки хоть и жеманны и избалованны, но очень приветливы и могут составить неплохую компанию в беседе…
— Да нет, что вы! — замахал руками управдом. — Я по таким делам не ходок, и, знаете ли, женатый человек! Мы с Ульяной Андреевной душа в душу…
— О, да вы примерный семьянин! — с непритворным уважением произнес незнакомец. — А кто это «Ульяна Андреевна»? Ваша жена?
— Да, жена. Светлейшей души человек, доложу я вам! — заверил его Бунша, и сам того не замечая, пригубил из бокала, заботливо поставленного рядом. — Не без своих тараканов в голове, но всё же… Чего взять тот случай, когда она меня ни за что, не про что сковородкой огрела? У меня потом долго ещё поясница болела, а я, знаете ли, пенсионер, уважаемый человек!
— Да, сочувствую. С одной стороны — счастье супружеской жизни и прочая лабуда, а с другой — постоянные заботы, работа, сплошная нервотрепка! — согласно закивал светло-серый жеребец. — А не соизволите ли вы рассказать о вашем мире ещё чего-нибудь?
— Полностью с вами согласен, уважаемый! — в свою очередь согласился управдом. — Не окажите ли услугу, подлив мне ещё? Премного благодарен! Так вот, на чём мы остановились…
— …И тогда друг Антона Семёныча, вон тот, видите? — пьяно тыча в толпу пальцем, заплетающимся языком, просипел Бунша. — И тогда он и говорит мне: «Ты что же, проклятый, ещё не понял, в какую историю мы влипли? Убью!» Он мне угро… — ИК! -…жал, понимаешь?! Мне, заслуженному пенсионеру, герою — ИК! — труда! Когда же это безобразие, наконец, закончится? А все этот… Тимофеев…
В следующую минуту, Иван Васильевич слегка посапывая, спал, удобно положив руки под голову. Светло-серый жеребец в шляпе, убедившись, что собеседник больше таковым не является, выбрался из-за стола, и, обходя шумные кучки о чём-то весело гомонящей знати, насвистывая в такт играющей музыки, торопливой походкой двинулся к выходу…
Когда праздник начался, и все спутники царя разошлись кто куда, Иван Васильевич, ещё немного посмотрев на волнующийся и праздно гомонящий зал, сплюнул и, подобрав полы шубы, взгромоздился на трон.
«Что за бесовское седалище? — думал Грозный, пытаясь устроиться поудобнее. Наконец, почувствовав относительный комфорт, он, поставив посох сбоку и подперев подбородок локтем, устремил взгляд вдаль. Мрачные мысли посещали царя со вчерашнего дня.
«Что за странный народ, эти пони! Гроза ещё не миновала, а они уже лыка не вяжут! — размышлял царь, неодобряюще смотря на бокалы, полные вина, в копытах веселившихся. — Хмель льется рекой, праздные ведутся речи — пир горой! А беда у порога… Эх, опричнины на вас нету!»
— Я па-а-апрашу…- в следующее мгновенье морду пони в элегантном пиджаке с галстуком бабочкой перекосило, оборвав его полупьяную тираду падением на паркет королевского замка.
«Вспоминается мне, как рать русская, православная, на Пьяне поражение потерпела, и костьми своими дно реки устлала. А все потому, что князь нижегородский со своими воеводами-боярами вместо того, чтобы ворога ожидать, веселью и охоте придавался, и воинам простым пример худой подавал… — Грозный обвел зал пристальным взглядом. — Эх, не место сейчас и не время для потех. Чует моё сердце – не миновать нам Пьяны…»
— …Я сплю и вижу, представляя тебя, нянчущуюся со зверушками! — захлебывалась от смеха Гильда.
— Эй, ничего в этом смешного нет! Главное сейчас всё в порядке! — Деш довольно похлопала себя по крупу, на котором в ночной тени было видно изображения облака с бьющей из него радужной молнией. — Видишь?
— Вижу-вижу. А может… может всё-таки твое призвание и вправду чистить загоны от помёта, а? Убирать за «любимыми питомцами»! — грифина лукаво подмигнула. — Я слыхала, ты себе скотинку даже завела?
— А ну-ка повтори про моё «призвание»! — ощетинилась Деш.
— Я сказала… — взгляд Гильды упал на ворота, из которых торопливой походкой вышел пони в фетровой шляпе и двинулся в ближайший переулок. — Да ничего… беру свои слова назад про твоё призвание. А сейчас посторонись, Деш, меня ждут неотложные дела.
— Вот так бы сразу! — победно воскликнула голубая пегаска. — Что ж, бывай, было приятно поболтать!
Грифина, кивнув подруге, вышла за ворота и направилась в обратном от дворца направлении. Царившие там звуки пиршества доносились до самых отдалённых улочек города, а яркий свет создавал вокруг него внушительный ореол, заставляющий находившихся вблизи забывать про тёмное время суток.
Глава 13: Мы те, кто мы есть
В очаге, представлявшим собой разверзнутую клыкастую пасть, тонкие языки пламени извивались на все лады, отчаянно сопротивляясь разгулявшимся сквознякам. Огонь не был способен прогревать область и в шаге от себя, что уж говорить об огромном зале? Его развели даже не для освещения, хотя и этим грешно хвастаться, но ради жеста, что хозяин, ожидает гостей. Да и к тому же, для здешних обитателей отсутствие света не играло важной роли.
Это был тронный зал крепости Кайнумгард – твердыни на южной окраине Империи грифонов. Он являл собой идеал грифоньего зодчества: голые каменные стены, не источающие ничего кроме холода, огромные не застеклённые окна, выложенный грубыми плитами пол, уходящий в тёмную ввысь потолок. В глаза бросалась не роскошь, обычно присущая важным помещениям, а полное её отсутствие. Не было ни изощрённой лепнины, ни красочных гобеленов, ни ярких ковров – вообще ничего. Их место занимали стоящие вдоль стен боевые доспехи, висящее над ними всевозможное холодное оружие и охотничьи трофеи. Именно так и выглядела обитель императора грифонов, во многом воплощая сущность этого народа.
Свободолюбивая и холодная.
Эти качества были взяты за идеал, и этой стезёй следовал каждый уважающий себя грифон. А приписанная им вспыльчивость есть не что иное, как проявление львиной половины. Горячая кровь зверя давала о себе знать, закипая даже без повода. Грифон — это две противоположные стихии, каким-то чудом ставшие одним целым. Только чего-то обязательно больше.
Хоть на миг глянув на императора, развалившегося в грубом железном троне, можно было сразу безошибочно сказать, какая стихия в нём преобладала. Ни разукрашенные в багрянец и золото латы, отдававшие пурпуром при отражении пламя, ни перчатки из багровой кожи – ничто не выдавало в нём присутствия хоть какого-либо внутреннего огня. Синий отлив тонул в черноте его оперения. Полуоткрытые глаза светящимися серыми льдинками устало смотрели вперёд. Царящее в них безразличие и тот факт, что они никогда не открывались во всю ширь, создавали впечатление, что их хозяин — видавший виды и потерявший вкус к жизни старик, но никак не зрелый грифон с целой жизнью впереди. Стоя напротив Тайрена из рода Эйнстеров, начинаешь понимать, что властвующие в зале сквозняки совсем не причастны к царившему в нём холоду. Императору наверняка было тепло от этой «прохлады», ни в какое сравнение не шедшей с вечной мерзлотой в груди.
Через окно, находившееся под самым потолком, в зал ворвался тёмный силуэт, который, опустившись на пол, тут же исчез из виду. По верхним уровням помещения разливалась ночная синева, давая возможность хоть что-то разглядеть, в то время как на полу, в противоположной от трона части зала, темнота была невероятно густой. Рвущие воздух хлопки крыльев прекратились после разнесшегося эхом шума, вероятно вызванного приземлением гостя. Воображение рисовало обшитый железом мешок монет, упавший на каменные плиты. Раздался скрежет, нарастающий по мере приближения гостя к трону, и через мгновение сквозь мрак прорезались два красных хищно-переливающихся огонька. Добравшись до места, где тьму кое-как разгоняло пламя, некто начал проявлять свои черты. В темноте возник массивный бронзовый наклювник, на тщательно отполированной поверхности которого тут же заплясал огонь. Затем показалась и остальная часть грифоньего боевого шлема: защищающее глаза забрало, узорчатые железные крылья по его бокам и кольчужная защита шеи. Нагрудник, состоящий из крупной чешуи вороного цвета, выделялся в тёмной обстановке неким еле заметным ореолом. Он был на голову выше императора и гораздо шире в плечах. Такое телосложение, конечно же, не могло не отразиться на его тяжёлой поступи.
Пришедший остановился в нескольких метрах от трона, вонзив в камень свои крепкие когти. Те были облачены в стальные перчатки, слитые с пластинчатыми поножами, хотя и без всякой дополнительной амуниции они являлись грозным и эффективным оружием, данным самой природой.
— Ганнар, — оторвав и слегка приподняв правую лапу от подлокотника, поприветствовал верноподданного Тайрен. — Ты завершил приготовления?
— Император, — грифон снял шлем, уложил его на сгиб локтя и поклонился. Его глаза, переставшие фосфоресцировать, смотрели на своего господина с благоговейной преданностью. В опасной близости с ними располагались крупные шрамы, большинство которых частично покрылось жёсткими короткими перьями. – Солдаты в предвкушении битвы — они готовы вылететь в любую минуту, но покорно ждут вашего приказа, – сложно сказать, была ли искра во взоре грифона отражением огня в очаге, или его рубины преобразило внутреннее пламя, но ясно одно – он был сильно возбуждён предстоящим, хоть и старался скрыть это за каменным спокойствием.
— А я жду возвращения Ригальда, хотя в его донесении для меня не найдётся ничего нового. Оно лишь подтвердит мои домыслы и слова нашего посла. То, что те странные существа не те, за кого себя выдают – не открытие, но хотелось бы узнать, кто же пришельцы на самом деле. Хотя это уже ничего не изменит… ничего. – Тайрен не смотрел на своего собеседника, будучи поглощённым искрами, мечущимися в камине.
— Повелитель, вы думаете,… этот момент настал? – спросил Ганнар, как будто не веря в приближающееся торжество.
— Скажи мне, как давно наши предки отправлялись в поход? Сложно сказать… но с тех пор утекло много воды. Мы засиделись в этих горах, пытаясь отогнать от себя чёрные мысли. Ты разве не видишь? Наша империя умирает – медленно, но верно. Раньше это было простым испытанием – выжить в таких жёстких условиях. Но теперь…
Горных баранов, которыми когда-то кишели плато и перевалы, теперь можно встретить только у подножий южных гор, и то редко. Пытаться что-то вырастить в Империи – отчаянное безумство. А для торговли у нас слишком мало предметов, которые сейчас в цене. Но скорее горы уйдут под землю, чем грифон, даже умирающий, попросит помощи у кого-нибудь, кроме своих сородичей. Тебе ли не знать, каким унижением обернулась для нас попытка следовать этим постыдным путём? Мне всё равно, сколько погибнет в будущем – я верну своему народу то, что он заслуживает по праву. И сделаю это так, как делали наши предки.
Река не может повернуть своё течение, а волк не сможет мириться с овцами. Так ответь мне, Ганнар, как долго нам пытаться укрощать свой нрав? Как долго нам сидеть здесь, вспоминая подвиги наших прадедов как что-то недостижимое? Всё когда-нибудь кончается. Моря иссыхают, камни стачиваются, и власти магии на поле боя придёт конец. Львы не должны церемониться с овцами, возомнившими себя невесть кем только потому, что из набалдашников в их лбах направо и налево вылетают молнии, – грифон до вмятины сжал железные подлокотники.
— Но магия есть магия, к сожалению, тут ничего не поделаешь. Любая кобыла с рогом может остановить нашего воина в полёте и впечатать его в землю. Это неестественно. Мы живём в неправильном мире. Простите мою дерзость, император, но я не понимаю, чем этот момент отличается от любого другого. Да, исчезновение сестёр это хороший знак, но ведь не только они обладают магией. Доминирование этой постыдной стихии бесспорно.
— Было бесспорным, – отрезал Тайрен, зловеще ухмыльнулся и продолжил. – Воинам авангарда выдали по одному сосуду с мазью и дали указание втирать её в доспех перед каждой битвой.
— Знаю. Я присутствовал при этом, но вот что это за мазь такая нам так и не сказали, – буркнул Ганнар.
— Это то, что в корне изменит вид войны. В нашу пользу разумеется. Мой отец слишком сильно увлекался алхимией. Это не могло кончиться чем-то хорошим, и не закончилось. Ты знаешь, что с ним произошло, но не будем об этом. Придя к власти, я решил было разогнать всех этих грифонов, выбравших путь пыльных книг и стеклянных сосудов вместо чего-то более достойного, но передумал, узнав над чем они работали почти целый век. Алхимики посвятили меня в суть своих исследований, и я подумал, что их орден ещё сослужит нашей Империи неплохую службу.
— И что же это за исследования, которые вас так заинтересовали? – изогнув бровь, спросил обладатель красных глаз.
Император неторопливо слез с трона, а затем прогнулся дугой, разминая спину, расправил крылья, хрустнул затёкшими шейными мышцами. Мягким беззвучным шагом он направился к ряду доспехов, полностью скрытых тенью зала.
— Когда-то эти горы не были такими холодными как сейчас. В те времена здесь обитало множество драконов. Этот доспех, – Тайрен остановился напротив боевого нагрудника, по строению очень схожего с нагрудником Ганнара. – Так же как и твой, — его коготь чиркнул о грудь подошедшего и внимательно слушавшего военачальника, – Из драконьей чешуи. Все доспехи из этого материала хранились в крипте заброшенного замка восточных хребтов. Их очень мало и любой из них древнее этих сводов. Ну а теперь, о главном. То, что драконы невосприимчивы к магии — это факт, но никто не задумывался почему. Всё дело в антимагическом элементе, присутствующем в костных образованиях их тела. К примеру, чешуя. Эксперименты наших алхимиков подтвердили, что помимо сверхъестественной прочности она обладает этим весьма полезным свойством. Мало того – доспех из такого материала будет способен рассеивать прямое магическое воздействие, подобно дракону. Но, как я уже говорил, их слишком мало, но хватит, чтобы экипировать всех командиров нашего войска, включая меня и тебя. Потому командирам авангардных подразделений, в отличие от простых солдат, ту мазь и не выдали. В её основе лежит измельченная в порошок драконья кость, благодаря которой она обладает теми же антимагическими свойствами, только вот с ограниченным количеством использования. Поэтому тем, кто носит эти доспехи, мазь ни к чему.
А теперь вернёмся к истории. Возможно, не без участия вендиго, мягкий климат этих гор сменился на бесконечную череду метелей и вьюг. Драконы не захотели мириться с вечной зимой и мигрировали в южные горы, которые теперь именуются в честь своих обитателей. Но их долгое пребывание здесь не прошло без следа. Они, конечно, долгожители, но бессмертными их явно не назовёшь. Я предпринял несколько экспедиций в места, где, по расчётам историков, в прошлом находились драконьи пещеры. То, что мы там обнаружили, было выше всяких ожиданий. Целый некрополь исполинских драконьих костей ожидал нас в нижних уровнях каждой из пещер, – Тайрен вынул из-за пояса знакомый Ганнару сосуд, обшитый тёмной кожей, и, сжав его когтями, поднял на уровень глаз. — Одним словом, этой мази у нас на несколько лет вперёд. А когда она кончиться, нужды в ней уже не будет.
— Мой император, эта весть вселяет надежду в будущий триумф. Но почему же вы говорите мне об этом только сейчас? – Ганнар, так же зачарованно, как и его повелитель, впился в бутыль, заключающую в себе ключ к победе.
— Не тебя одного я держал в неведении. Об этом знали только я, замкнутый орден алхимиков и ещё пару доверенных мне грифонов. Я не мог позволить информации о наших разработках попасть в копыта этой солнцезадой кобылы. Слишком велики ставки в предстоящей компании, – Тайрен, наконец, бросил взгляд на главнокомандующего имперским войском. — Теперь же настал тот час, когда наши воины могут узнать, почему мы просто обречены на победу. А тот слух, что в Эквестрии стало двумя аликорнами меньше, меня сильно огорчает. Они всё равно бы не смогли ничего изменить, а так бы хоть посмотрели, как рушатся их иллюзии об истинном положении вещей в этом мире. После аудиенции передай мои слова остальным командирам, а те пусть скажут всё своим отрядам, – император развернул голову в сторону окон и его уши, до этого пребывающие в горизонтальном положении, слегка приподнялись вверх. – А вот и Ригальд.
Подтверждая его слова и, несравненно, прекрасный слух, в зал, тем же манером что и Ганнар, влетел ещё один грифон. Только вместо тяжёлой брони он был облачён в лёгкий кожаный доспех, покрытый тёмной накидкой. Из-за его спины выглядывала лютня, которая, как и любой другой музыкальный инструмент, в обиходе грифонов встречалась крайне редко, а умеющий ей пользоваться — ещё реже. Во всех его движения, начиная от полёта с приземлением и кончая обычной походкой, чувствовались изящество и грациозность, к тому же, они были практически бесшумны.
— Император, – грифон скинул с себя капюшон, предоставив на обозрение свою ничем непримечательную внешность. Не было ни шрамов, свойственных воинам, ни причудливой укладки перьев – абсолютно ничего запоминающегося. И не случайно, ведь в его профессии примечательность ни к чему. Ему только на лапу то, что после встречи с ним его образ в памяти долго не задерживается. Мало кто знал его настоящее имя, но все привыкли к тому, которое выбрал он сам. Почти каждый, хоть краем уха, да слышал о похождениях барда с Семи Хребтов.
— Оставим формальности и перейдём к делу. Удалось узнать что-нибудь новое? – император предотвратил поклон Ригальда, дабы поскорее услышать доклад от своего самого верного агента. Мало кому Тайрен доверял так сильно, как ему. Да и вообще — очень мало кому доверял.
— Ничего определённого, — начал грифон размеренным тоном. – Эти мутные фигуры могут быть кем угодно, но точно не теми за кого себя выдают. Если вкратце, эти существа являются жертвами случая. Не думаю, мой император, что они предоставляют угрозу нашей компании.
— Не смею сомневаться в твоих словах Риг, но эти источники достоверные? – спросил барда Тайрен, знаком веля своему полководцу подождать.
— Достоверней некуда, император. В своём докладе я полагался на их же слова, – уверенно заявил Ригальд.
— Кого же ты использовал в этот раз? Никогда не поверю, что ты допустил такую грубую ошибку, войдя в контакт самолично, – император грубо улыбнулся и хлопнул барда по плечу.
— Я купил верность одного очень дальновидного жеребца. Но немалую лепту внесла и опальная грифина Гильда. Я обещал ей, что замолвлю за неё словечко перед вами. Даже такой слабачке, как она, наскучило жить среди пони, у которых что ни день, то праздник. – Последние слова Риг произносил с явным презрением.
— Ну что ж, у неё будет шанс наверстать упущенное и оправдаться в моих глазах и в глазах своего народа, – император перевёл холодный взгляд на Ганнара. – Возвести всех командиров, как и обговаривалось ранее.
— Император, – бывалый вояка покорно подчинился воле повелителя и вылетел из зала.
Тайрен, дождавшись, когда хлопки крыльев потонут в ночной тишине, сменившей завывание ветра, спросил Ригальда о той части доклада, что не счёл нужным упоминать при военачальнике:
— Что с понивильским плацдармом? Если приближение войск будет замечено, мы рискуем стать заложниками времени. Наши отряды должны занять этот пункт до того как местные вынесут оттуда всё продовольствие.
— Об этом можно не беспокоиться, мой император, — тут же ответил бард. – Кое-кто желает твоего покровительства и охотно окажет нам небольшую услугу в этом деле.
— Снова хорошие вести, Риг, в чём я и не сомневался, – Тайрен расправил крылья, готовясь вот-вот покинуть мрачный зал. – Ну что, готов дальше следовать нашему плану?
— Ты мог бы не спрашивать, а просто приказать. Хотя слова никак не повлияют на моё решение, – загадочно улыбнувшись, ответил бард и накинул капюшон.
Император ничего на это не сказал, лишь едва заметно кивнул.
— Чего ты ждёшь, Ганнар? – Тайрен обратился к грифону, вместе с которым парил над шпилями Кайнумгарда. Был полный штиль, и мелкие хлопья снега спускались вниз в хаотичном танце. Каждое слово, сказанное вслух, порождало стремящееся ввысь облако пара.
— Всю жизнь я ждал этих слов, мой император. Благодарю за честь, – с этими словами грифон сорвал с пояса боевой рог и разорвал тишину монотонным низким звуком, чем-то напоминающим львиный рёв. Через несколько секунд где-то вдали раздался сигнал аналогичный только что прозвучавшему. За ним последовал ещё один отклик всё дальше и дальше уходивший в пронзающие небо горы. Сложно сказать, сколько всего их было, и можно лишь догадываться, как далеко ушла эта сигнальная эстафета, но после нескольких минут ожидания отовсюду начали доноситься шорохи и металлический скрежет, а на горизонте начали появляться приближающиеся силуэты. Вновь поднялся сильный ветер, но теперь он не был капризом погоды. Когда орда грифонов, подобно безграничному морю, заполонила всё воздушное пространство вокруг императора, было невозможным услышать даже собственные мысли. Но стоило Тайрену сделать повелительный жест, подняв вверх сложенную в кулак лапу, как звуковая вакханалия стала быстро затихать. Гул прекратился, и тишину прерывали лишь безостановочно работающие крылья грифоньих воителей.
— Предстоящий поход сулит нам возрождение империи, горы трофеев и ратную славу! Но не ради этого я собрал вас здесь в этот час! – холодной сталью голос императора нёс по рядам свою волю, – Там, — указал он на юг, — За ветхой чертой границы лежит мир, давно забывший, а может, и вовсе не знавший, что такое грифон! Да скоро и мы забудем, что значит им быть. Но они вспомнят! Вспомнят об этом, когда мы пронесёмся по их землям! Любой, вставший против нас с оружием, падёт или бежит в страхе! Любой пегас будет низвергнут в пыль и грязь! Любой единорог пожалеет, что им родился! Мы те, кто мы есть, и докажем это не только словами – вот наша цель!
Каждый грифон задрал голову к звёздам и издал дикий первобытный клич, потрясший осыпавшиеся лавинами горы
Глава 14: Последний воин мёртвой земли
— Брр! Ну и паршивая погодка. У вас тут всегда так? – По винтовой лестнице спускался пони, на ходу стягивая с себя мокрую до нитки плащ-палатку.
— Сегодня ещё относительно сухо! – бросил сидящий за большим столом жеребец, не отрывая глаз от веера карт в своих копытах.
— Это ещё морось. У вас там в столице, небось, от таких стихийных бедствий под зонтами прячутся или вообще из дома носа не кажут. Погоди малец, скоро ты на собственной шкуре узнаешь, что такое настоящий дождь, – ухмыльнулся ещё один картёжник, также слишком поглощённый игрой, чтобы удостоить юного пограничника взглядом. – Ну, ты будешь поднимать или спасуёшь, в конце-то концов? – прикрикнул он своему оппоненту.
— Лейтенант Вайлд, ваш черёд! – крикнул вглубь зала пришедший. Сразу с лестницы он устремился к манящему огню очага и, обойдя несколько столов, достиг своей цели. Караульный повесил мокрую одежду на стенку справа и, после непродолжительного прогрева озябшего тела, уселся на ближайшее свободное место.
Пегаска с персиковой шёрсткой отодвинула стул и неохотно покинула пригретое сидение. Молча подойдя к очагу, она сняла плащ, что был более-менее сухим, и поплелась к лестнице.
Большинство обитателей башни пограничного дозора мирно спали на нижних уровнях. Но не она и не дежурная группа, в которую входила. На эту ночь выпала их смена, что подразумевало под собой как минимум бодрствование до самого утра.
«Может пару часов стояния под дождём и к лучшему. Так хоть пропадает всякое желание спать, чего явно не произойдёт при сидении на крупе».
Пегаска приостановила восхождение вверх, чтобы надеть плащ. При этом она ленивым взглядом обвела своих товарищей по вахте: многие развлекали себя игрой в покер, кто-то пребывал в размышлениях, кто-то коротал ночь за беседой. На кислых мордах выражалось непреодолимое желание заснуть. Хоть стоя, хоть сидя, но заснуть. А монотонная дробь дождя за окном только усугубляла положение.
Кобылка преодолевала одну ступеньку за другой, потихоньку приближаясь к самому верху. Она миновала зал совета, находившийся на следующем уровне. Пробивающийся из-под двери свет говорил, что кто-то из начальства тоже не спал, но пегаску мало интересовало, чем там могли заниматься. Выше была оружейная платформа – пыльный склад с оружием и доспехами. Проход туда был совершенно беспрепятственным, но вряд ли кто-нибудь имел желание наведаться сюда без надобности.
Глухая деревянная дверь разделяла этот уровень со следующим, и не без причины. С небольшими усилиями пони открыла её и тут же почувствовала стоявшую в воздухе сырость, что пробивалась через многочисленные бойницы по всему диаметру каменной стены. Защищающий от дождя потолок предпоследнего уровня был единственным, что отличало это место от внешнего двора. Но если погода ветряная, то разница фактически не ощутима. Посреди круглой платформы располагался внушительных размеров сигнальный горн – пожалуй, самый важный и самый ненавистный предмет, присутствующий в любой из башен. За всё время службы кобылке не единожды доводилось слышать мощный звук, расходящийся не только внутри башни, но и за её пределами. И каждый раз была одна и та же причина – учебная тревога. Воспроизводство в памяти всех её этапов, сопровождаемых этой, одним словом не самой приятной мелодией, могло быть неплохим сюжетом для кошмарного сна. Посему пегаске совсем не хотелось на него смотреть.
Прежде, чем ступить на вершину строения и закончить восхождение, она накинула на голову капюшон и убрала под него космы янтарной гривы. Под копытом были уже не деревянные, но каменные никогда не просыхающие ступени, в некоторых местах поросшие мхом и лишайником. Вначале по грубой ткани капюшона, а потом и по всей поверхности плаща начали бить дождевые капли. Крыша над головой исчезла, уступая место тёмному, вечно плачущему небу.
Доходящие до груди зубцы и куполообразная решётка, накрывающая башню сверху – такой вид имела верхушка этого сооружения. Это нечто, напоминающее клетку, установили как защиту против нападения грифонов. Об этом несложно догадаться, если присмотреться к расстоянию между железными прутьями. Стройный пегас сможет пусть и не свободно, но всё-таки пролезть сквозь них, но вот кто-то покрупнее — очень вряд ли. Однако, редко прекращающиеся осадки волновали находившихся на верхушке гораздо больше, чем нападающие грифоны.
— Ну как вы тут, парни? Мхом ещё не покрылись? – поприветствовала она трёх дозорных пони. Все они обернулись на голос и, превозмогая недовольство над своим нынешним положением, ухмыльнулись.
— Ну, Дейси, сидя внизу, я бы ещё с тобой посмеялся. Часок тут постой и сама от сырости позеленеешь, – буркнул кутавшийся в свой плащ жеребец.
— Да шучу я, – слабо улыбнулась пегаска. – Вам-то чего жаловаться? Скоро вас заменят, а мне тут ещё стоять и стоять.
— И то верно! – заметно повеселела караульная кобылка. – Это, Дейси, тебе надо сочувствовать.
— Ну, не утрируй. Там внизу чересчур ко сну клонит, – бросила подруге пегаска, подходя к северному краю башни, где стоял пони, примеченный ею ещё на подъёме. – А не сгибая колен, да ещё под дождём, глядишь и передумаешь. Получить нагоняй от командования не шибко хочется.
Она остановилась у самого края, поравнявшись со смотрящим вдаль жеребцом. Не всех прельщала уютная комната отдыха. Кто-то предпочитал ей сырость и холод.
— Капитан, — робко обратилась к нему пегаска. – Вы снова намерены проторчать здесь всю ночь? Сейчас не самая лучшая погода для размышлений на свежем воздухе.
Он не проронил ни слова и даже не повернулся в её сторону, а когда откинул капюшон, она увидела, что его глаза закрыты.
— Дейси, ты слышишь это? – спросил жеребец, продолжая держать голову задранной и направленной в сторону гор.
Лейтенант едва различала слова из-за барабанивших по брезентовой материи капель, поэтому последовала его примеру. До её слуха добрались звуки стекавшей по гранитной платформе воды и неопределённые отрывки разговора двух караульных. Поначалу всё ограничивалось этими несущественными вещами, но потом…
Странный гул, идущий откуда-то с севера, перестал сливаться с дождевой песней, позволяя уловить свою дикую мелодию. Очень трудно сказать, что породило такой звук. Дейси слышала его впервые.
В голову закрадывались всевозможные варианты о его происхождении, но все были слишком сомнительны. На лавину или обвал это совсем не походило, для рогов звук был слишком высокий. Ясно одно – его источник, кем или чем бы он ни был, находился очень далеко, и расстояние наверняка внесло сильные изменения в этот шум.
— Да, слышу, Ларес… — не прекращая вслушиваться, тихо произнесла пегаска. – Ой, капитан, – она быстро поправила свою оговорку, хотя произносить его имя ей было приятно.
— Не обязательно всегда помнить про формальности. Меня сейчас здесь не должно быть, так что можно считать наше общение простой беседой. Да и на «ты» можно бы давно перейти. Мы же не первый день знакомы. Ты не против? – Жеребец вернул головной убор на место и глянул на кобылку.
— Конечно, – встретившись с ним взглядом, она поспешила его отвести. – Так вы… ты знаешь, что это за шум? – стараясь сменить тему, спросила Дейси, при этом тоже пряча уже намокшую гриву под ткань.
— Похоже на клич. Боевой клич грифонов, – ответил капитан, снова поворачиваясь к горам. — И то, что мы его услышали, означает или их близкое местонахождение, что я исключаю, потому как он не был бы таким искажённым. Или их очень и очень большое скопление. Меня не сильно радует ни первый, ни второй вариант.
— Ты участвовал в битве с грифонами?
— Нет, не доводилось, – с досадной ухмылкой сказал жеребец.
– Откуда тогда знаешь, как грифоны кричат в бою? – с неподдельным интересом начала допытываться кобылка.
– Один старый дозорный, уже давно оставивший свой пост, как-то поведал мне об этом таким же образом, как сейчас это делаю я.
— Ясно...
Опрос закончился слишком быстро, и Дейси не знала, как поддержать разговор.
— Слушай, ведь в этот самое время далеко на юге, в Кантерлотском дворце проходит знатный пир. – Дейси аккуратно приблизилась к капитану. – Красочные фейерверки, полные всякой всячины столы…
— И множество тщеславных господ, которые будут смотреть на тебя сверху и получать от этого удовольствие, – оборвал её Ларес. – Нет в этой Гале ничего стоящего. Да и мы там чужие, незваные гости.
— Но это праздник не может быть только для них! – возразила кобылка. – Чем эти чванные пони лучше нас? Своим обвешенным мишурой нарядом? Нельзя же считать кого-то ниже себя по достоинству, если он не наряжен как ёлка в день тёплого очага! Разве я не права?!
Жеребца, похоже, рассмешили слова пегаски.
— Конечно, всё не так. Так должно быть, но не есть на самом деле. Каждый должен знать своё место, которое определяется несправедливым жизненным принципом.
— Философствуешь, значит! – недовольная взглядами капитана, кобылка посмотрела на него проницающим взглядом. – Им, значит, можно кутить, а нам нет? Так, сейчас я спущусь вниз и принесу нам чего-нибудь горячего.
Последнюю фразу она произнесла достаточно громко, что бы её услышали все на платформе.
– Почему бы нам не выпить немного за здоровье принцесс? Да-да, мы на посту и всё такое… но в честь праздника сделаем ма-а-аленькое исключение из правил. Как тебе такая мысль, капитан?
На ответ жеребца сильно повлияли одобрительные крики часовых и немая просьба на мордочке пегаски. Он одобрительно кивнул, заставив её улыбнуться и мигом помчаться вниз.
«Лёд тронулся! Я, конечно, знала, что он жеребец замкнутый и не видит ничего дальше устава. Но теперь вроде получилось заставить его немного отойти от правил. Он наверняка думает, что мне резко стало холодно, и я быстро нашла причину, как избавиться от запрета. А нет — мне просто надоело смотреть на то, как он почём зря мокнет почти каждую ночь, дежуря вне смены. Пусть думает, что хочет, но кружка чая, который я ещё с прошлого отпуска берегла, придётся по вкусу и ему, и остальным, торчащим под дождём».
Пегаска быстро понеслась вниз на спальный уровень и, когда добралась до ведущих туда двух дверей, приостановилась. Она, стараясь сильно не шуметь, юркнула внутрь правой и оказалась в женском отделении сонного царства. С потолка в разных частях помещения свисали маленькие каганцы, дающие тусклое, приятное глазу освещение. Пробираясь между рядами трёхъярусных кроватей с мирно посапывающими соратницами, Дейси, наконец, смогла отыскать свою. Её, не то что бы привлекательное, но всё же выполняющее своё основное предназначение ложе находилось в пятом ряду – почти, что у самой стенки. На нижнем ярусе спиной к ней дремала единорожка, а сама она спала на третьем. Средний ярус пустовал – та, кто должна там быть, входила в дежурную группу. Но Дейси интересовали не столько кровати, сколько то, что под ними находилось. Она засунула копыто в тёмное пространство под койкой и вытащила от туда небольшой железный рундучок. В таких хранились немногочисленные личные вещи пограничников. Можно сказать, эти рундучки заменяли им всю домашнюю мебель: они были комодом, тумбочкой и шкафом в одном лице.
Тихонько приоткрыв ларчик, пегаска принялась по памяти искать заварку, обшаривая его содержимое.
«Да где же она? А, вот!»
Она достала красиво разукрашенную коробочку с чайными листьями, шуршащими внутри, и уже собиралась закрыть рундучок, убирая его на место, как вдруг, пронзая слух и заставляя тело содрогнуться, раздался трубный звук сигнального горна. От неожиданности пони выпустила коробочку из копыт и та, упав на пол, открылась, рассыпая домашний гостинец.
«Они там что, с дуба рухнули?! Это ж не смешно!»
Будящий всю башню горн замолк так же резко, как и затрубил, но вторя ему, трубили горны соседних башен. С коек, протирая глаза, начали поднимать разбуженные кобылки. Судя по звукам ругани, раздающихся за стенкой, мужское отделение было занято тем же.
— С прошлого раза и месяца не прошло! – Возмущались пони, натягивая накопытники и бронзовые нагрудники поверх рубашек.
Охваченная дурным предчувствием Дейси, забыв про чай, быстро покинула спальную комнату, обгоняя уже одевшихся и еле-еле плетущихся наверх бойцов.
«Пусть это будет просто учебка…» — она никогда не желала этого так сильно, как сейчас. У входа в оружейную уже собралась небольшая толпа. Никто ничего не знал, и все были готовы просто выполнить ряд действий, требуемых при учебной тревоге. Из-за спин она увидела спускающегося по лестнице Лареса и начала силой прорываться в первые ряды.
— Что это было, капитан?! – вопрошал один из старших офицеров.
— Грифоны… – не успев отдышаться, выпалил жеребец. – К башням направляется множество грифонов. Так много я их ещё никогда не видел.
Сонные дозорные пребывали в недоумении, ещё не успев осознать услышанное. Но когда тот гул, который капитан назвал грифоньим кличем, раздался откуда-то сверху, всех охватил страх, быстро переходивший в панику.
— Они уже здесь...
Грифонье правительство всегда предупреждало командиров гарнизона о пересечении границы в политических и дипломатических целях. И только получив добро, перемещения реализовывались. Но никакой информации о массовом перелёте грифонов получено не было. Это факт наводил на очень невесёлую мысль.
— Слушайте мой приказ! – заорал на бойцов офицер земнопони. Все двести обитателей башни были уже на ногах, занимая эту и нижнюю платформу. – Живо беритесь за оружие и принимайте боевое построение! Каждый знает своё место! Всем это вдалбливали долгое время, так что потрудитесь вспомнить! Все должны быть готовыми к бою! Марш выполнять приказ!
Благодаря жёстким указаниям удалось избежать паникёрства и толпа, охваченная неким энтузиазмом, ринулась в оружейный склад. Все хватали оружие, полагаясь на собственное предпочтение, хотя выбирать-то особо и не приходилось: большее пространство занимало древковое оружие, представленное копьями, алебардами, пиками и глефами. В небольшом количестве имелись и щиты. Дейси, добравшись до арсенальной стойки, долго не задумываясь, схватила копьё с листовидным наконечником и не поленилась натянуть усилители копытокинеза – накопытники грубой кожи с ворсистой, цепкой ко всему подряд подошвой. Затем она отыскала себе подходящий по размеру бронзовый полу-шлем и, подавив внутреннее волнение, направилась занимать упоминаемое офицером место. Каждому говорили, какой уровень он должен защищать в случае нападения, а мест таких было три: оружейная платформа, потому как склад занимал незначительное пространство, уровень с горном и крыша – пожалуй, самая горячая точка. Те решётки позволят единорогам, не особо опасаясь за свою жизнь, выводить противников из строя, осыпая заклинаниями. По сути, бой должен проходить именно там, а бойцы, стоящие на нижних уровнях будут резервом, готовым в любой момент пополнить ряды или заменить ослабших.
Дозорных распределяли таким образом, чтобы в каждом отряде пребывало хотя бы по десять единорогов. Ведь основным залогом победы являлась их боевая магия, коей они владели.
Местом Дейси был первый вариант, и по счастливому совпадению, вариант Лераса был таким же. Его присутствие придавало ей уверенности, пусть он и не обращал на неё ни малейшего внимания. На его месте она делала бы то же самое, ведь у командующего пегасами этого отряда есть и другие обязанности, исключающие неуместный флирт.
До этой минуты сыпавшиеся со всех сторон обсуждения бойцов и приказы командиров заглушали внешний шум, но сейчас он стал настолько громким и отчётливым, что прорывался даже сквозь стоящий в башне галдёж. Заметив это, все замолкли и насторожились. Через бойницы до слуха дозорных доносились звуки множественных машущих крыльев и обрывистые, чем-то напоминающие птичьи, крики, иногда переходившие в низкое рычание. Казалось, что их обладатели подлетели к башне на расстояние вытянутого копья.
Внутри башни воцарилась напряжённая тишина. Ни разговоров, ни шёпота. Это продолжалось, пока над их головами не раздался пронзительный железный скрип. Бойцы даже не успели предположить, что вызвало этот звук, как в бойницу перед ними забросили массивный железный шарик. Тот мелодично звякнул, соприкоснувшись с полом, и повернулся к дозорным объятым искрящимся пламенем и почти догоревшим до конца фитилём.
Неизвестно, что случилось бы с отрядом, если бы вышедший из ступора единорог не создал голубо-прозрачный магический щит, защитивший бойцов от взрыва. Пребывающие в шоке пони смотрели на пустое пространство, где некогда находилась гранитная стена. На пол падали обломки кирпичей, большинство которых взрывом выкинуло наружу.
— Сомкнуть ряды! – прозвучал твёрдый голос капитана. – Прикрывайте магов! Пусть ваши копыта не трясутся, когда дело дойдёт до схватки!
Страх лишил всех воли, и единственное, что оставалось бойцам, это следовать точным приказам. Копья были направлены в сторону пробоины, пони со щитами заняли место в первых рядах, а рог каждого мага обволокло густым сиянием, демонстрирующем готовность сотворить заклинание в любую секунду. Все устремили свой взор в ночное небо и на тёмные силуэты, хаотично перемещающиеся по нему. Но через миг мрачную панораму перекрыли влетевшие в дыру северные соседи, те, от которых они должны были защищать границу. Грифоны. Их было около дюжины. Именно столько смогло уместиться на свободном пространстве перед ощетинившимися рядами гарнизона. Всё их тело кроме крыльев покрывал доспех из гибкой, но прочной кожи. Лишь клювы были закрыты цельной металлической пластиной. Из широких прорезей полушлемов на пони смотрели хищные не моргающие глаза. Вот самый крупный грифон грозно встал на задние лапы, возвышаясь над эквестрийцами. Остальные последовали его примеру, но никто не сдвинулся и на йоту. Единороги переглянулись между собой и снова принялись наблюдать за грифонами сквозь магическое поле. Тот, кто поднялся первым, сделал быстрый шаг левой, одновременно поднимая правую лапу к длинной рукояти, выглядывавшей из-за его спины. Но не успел его меч выбраться из ножен хоть на дюйм, как маги, видя его намерения, быстро провернули боевую комбинацию: единорог держащий щит убрал его на долю секунды, а другой запустил во врагов огненный шар. Ещё двое метнули вслед за шаром молнии. А чтобы пламя не задело союзников, единороги поспешили вернуть купол обратно.
Предполагаемое место сожжения заволокло дымом и, чтобы убедиться в эффекте, пришлось ждать, когда он рассеется. Настораживало отсутствие стонов и воплей, свойственных в такой ситуации, это позволяло всем сделать вывод, что никто из врагов не обошёлся ранением. Единорогу, метнувшему во врагов огненный шар, похоже, не терпелось узреть результат, или просто захотелось убедиться в ожидаемом исходе наверняка. Он прошёл через поле, являвшееся барьером лишь для неживой материи. Исключением была неорганика, контактирующая с живым существом, посему одетый в доспехи воин мог также спокойно его преодолеть.
Маг остановился в шаге от купола и, не обращая внимания на предостережения своих соратников, стал смотреть на почти что осевшую дымовую завесу. Он, как и все, ожидал увидеть там обугленные останки, но то, что начало прорисовываться сквозь пелену смога, не поддавалось никаким объяснениям.
Немое удивление сразило его, и весь отряд разделил с ним эту реакцию.
Слегка отступивший дым открыл нагрудные доспехи и полушлема замеревших грифонов. Их некогда блестящее от воды покрытие было обугленным, на наклювниках больше не играло отражение воткнутых в стены факелов. И вместо ответа на всеобщий вопрос, один из грифонов решил завершить прерванное действие.
Никто не успел уловить, как двуручный меч выскочил из-за его спины. Его блестящее лезвие сильно контрастировало с почерневшими доспехами. Возникла иллюзия, что оно охвачено красноватым свечением, но ему было не суждено долго оставаться таким сияющим и чистым. Держа его в одной лапе, он круговыми движениями рассёк воздух вокруг себя, а затем, сократившим дистанцию широким шагом, развернул своё тело, обхватывая рукоять уже двумя конечностями. Боковой удар после оборота, ставший ещё сильнее благодаря быстрому переносу центра тяжести на другую ногу, затратил не больше секунды, и прежде чем кто-то успел среагировать, об пол ударилась ровно срезанная голова, отделённая от тела единорога лихой атакой. Его безвольная туша после двух секунд покачивания на месте громко рухнула на пол, но звук падения заглушил лязг обнажаемого оружия, тут же пущенного в дело.
Как волны о скалы ударили по дозорным нападавшие, порождая сущий ад на линии столкновения. Приказы командиров тонули в криках и скрежете стальных лезвий. Каждый дозорный понимал, что не доживёт до рассвета, но надеялся на это до последнего вздоха. И, цепляясь за этот призрачный шанс, продолжал стоять до последнего.
«Почему здесь? Почему сейчас? Я не хочу… не хочу тут помирать!»
Первый ряд был фактически уничтожен, и Дейси из третьего переместилась во второй. Грифоны были в зоне её зоне досягаемости, и она решила пустить в дело копьё. Владение древковым оружием являлось её призвание: в военной школе пегасов она показывала лучшие результаты по бою на древковом. Но больше всего её выделяла точность попадания. Именно с этим была связанна метка пегаски – наконечник копья, разрывающий клиновый лист пополам. Но то было учением, а не реальным боем. Когда она поступала на службу в пограничные войска, её часто одолевали страхи, что копыто дрогнет перед настоящей битвой. Что не сможет пронзить плоть так же легко, как мешок с песком. Но что есть тот страх по сравнению с тем, что курсирует в ней сейчас? Ничто.
Она обхватила древко сильнее и приготовилась к удару. Многие её соратники необдуманно били грифонов в грудь, максимум ранив противника или вообще не задев. Кольчужные, пластинчатые или даже цельные доспехи отлично останавливали сталь, не давая ей проходить достаточно глубоко, чтобы серьёзно ранить или вовсе заставляли лезвия скользить. Грифоны не давали второго шанса, и такие промахи стоили многим жизни. Дейси, не желая повторять чужие ошибки, целилась в прорези между элементами брони. Вот выбранный ею грифон занёс меч для очередного удара, увеличивая незащищённую шейную область. Быстрый удар копья и оружие противника выпадает из лап, так и не успев опуститься в роковом пике. Наконечник полностью исчез во вражеской плоти, выходя оттуда багровым. Он был первый, кого Дейси убила за свою жизнь, но далеко не последний за эту ночь.
На стыке двух сторон бой велся уже через баррикаду, выстроенную телами убитых. Несмотря на гибель половины отряда, защитники башни не отступили ни на шаг. Грифонам было неудобно вести бой, потому как негде было развернуться. Не было пространства, чтобы бить со всей силы. Но бойцы понимали – это не могло длиться вечно. Через пробоину в башню проникали новые и новые силы врага. Убитый грифон тут же заменялся живым, словно и не умирал вовсе. Защитники отсрочивали неизбежное. Каждый миг этой круговерти уносил жизни друзей и товарищей Дейси. Она могла лишь слышать, как они гибнут, сражённые врагом, но не смотреть. Она боялась, что не сможет после этого продолжать борьбу, боялась, что и её настигнет грифоний меч, добив разбитую душу.
— Дейси! В сторону! – Это был голос Лареса. Кобылка чувствовала, как кончаются её силы, как тяжелеет копье, как тихой поступью подбирается к ней смерть. Но перед концом, она всё же хотела услышать его голос, и её желание было исполнено. Пегаска медленно обернулась назад и увидела катившийся по полу шар, брошенный, по-видимому, через бойницу в тылу. Было слишком поздно что-либо предпринимать: фитиль почти догорел, да и из единорогов, похоже, никто не уцелел к этому моменту. Дейси даже не пыталась укрыться. Она просто стала ждать, того, что рано или поздно случится со всеми двумя сотнями бойцов в башне, и не только в этой…
Что-то силой отбросило её в сторону, а затем раздался взрыв, огненной волной сметавший с платформы жизнь. Сознание покинуло тело, и взор заволокло тьмой.
«Чем смерть отличается от жизни, если я продолжаю испытывать боль?»
Дейси с трудом открыла глаза, разорвав корку запёкшейся на веках крови. На всё тело, особенно на грудь, давило что-то, лежащее сверху. Дышать было крайне затруднительно и пегаска, освободив передние копыта, начала сбрасывать с себя небольшие камни.
Но на ней лежало что-то ещё, и это были не обломки стены…
— Капитан…- прошептала она. Кобылка опознала накрывшее её мёртвое тело, а точнее то, что от него осталось, по цвету гривы. Пони долго не могла пошевелиться. Ей хотелось плакать, но обожжённые глаза не могли стать влажными. Поднимающийся из глубин крик боли, рвущий тело невидимыми когтями перехватывал дыхание, и сдерживать его было выше её воли. Ей оставалось только открыть рот, выпуская наружу вопль, переходящий в вой.
Когда и на это не осталось сил, она бережно стащила с себя Лареса , жадно дыша полной грудью. С огромным усилием пони поднялась, но её колени предательски подогнулись. Пегаска снова распласталась на устланном телами полу. Вращая головой, она обнаружила недалеко от себя копьё и, взяв его, использовала как опору.
Через противоположные пробоины на неё смотрела ночь, близившаяся к рассвету, теперь не доставлявшего никакой радости. Пони, опираясь на древко оружия, бродила по платформе в надежде отыскать хоть кого-нибудь выжившего кроме неё, хоть кого-то одарённого таким же везением, больше походившим на проклятие. Каждое бездыханное тело товарища забивало гвоздь в её сердце.
«Я больше не могу,… не могу…»
Под конец осмотра платформы гвоздей было так много, что она не решилась идти на следующий уровень.
Её взгляд упал на валяющийся поодаль кинжал, и в голову прокралось безумное, но так сильно манящее желание.
«Я могу всё закончить здесь и сейчас. Это не будет больно. Совсем… — она заковыляла к возможному решению всех проблем. – Почему вы оставили меня?! Почему ушли без меня?! Вы были моей семьёй, а теперь я одна… почему?» — Пегаска подняла орудие и медленно поднесла к своей шее, но остановился, когда всего одно движение отделало её от вечного сна.
«Неужели я слишком слаба для продолжения пути? – Взгляд пал на гарду кинжала, имеющую вид грифоньей головы. – Может, не стоит облегчать задачу этим тварям? Может, стоит заставить их пожалеть, что не даровали мне вечный покой?!»
Дейси не заметила, как боль и слабость покинули её тело при осмотре этой гарды. Многочисленные порезы и ссадины замолкали, а сердцебиение усиливалось. Она выпустила кинжал вместе с лёгким решением.
Уже без помощи копья пегаска добралась до пробоины, смотрящей на юг и, встав на краю, расправила крылья.
«Да, Ларес, ты был прав. Жизнь очень несправедливая штука. Когда одни проливают кровь, другие празднуют и веселятся. Но я никогда с этим не смирюсь. Я посмотрю, какой стороной обернётся к ним судьба в такое время. Я буду смотреть и смеяться. Подождите, ребята, и ты, Ларес, подожди. Скоро мы встретимся, но прежде я убью столько грифонов, сколько смогу».
Последняя воительница пограничного дозора только что покинула свой пост, вверив его мёртвым.
Пегаска взмыла вверх, не оглядываясь на разрушенные башни, и жалея о том, что оставила своих друзей во власти мёртвого гранита вместо того, чтобы предать земле. Однажды она вернётся сюда и исправит это, но не сегодня. Сейчас ей следует предупредить всех, кого удастся… если ещё не слишком поздно.
Глава 15: В одной лодке
…Обильно сыпавшаяся за шиворот дорогого замшевого пиджака потолочная побелка доставляла невероятно сильный дискомфорт. Впрочем, он казался мелочью на фоне дребезжащего, скребущего звона, стоявшего в ушах Карпа Савельича. Создавалось впечатление, что его засунули под огромный колокол и сыграли на нём пасхальную плясовую, отчего в голове всё гудело и ходило ходуном. Якин силился вспомнить события сегодняшнего дня до этого момента, но адекватного объяснения происходящему здесь до сих пор не нашёл. Посреди комнаты, как снег на голову свалившаяся, стояла причина «звуковой атаки», темно-синяя… знал Карп Савельич и английский, и немецкий язык, но самое близкое в его богатом лексиконе слово, коим можно было бы обозначить это громыхающее, кричащее, с развевающейся гривой нечто – лошадь, которую оно отдаленно напоминало. Сам факт её облика и человеческая речь уже вводила кинорежиссёра в ступор. Более того — судя по всему, лошадь обращалась именно к нему, к Якину, и была, мягко говоря, чем-то недовольна. Проморгавшись и собрав всё свое самообладание, Карп Савельич попытался разузнать причину недовольства «незваной гостьи», однако вместо заранее сформулированного обращения, из него вырвалось лишь несколько бессвязных фраз:
— Эм… самозваной?…А вы… а вы вообще кто?
— Учитывая твой испуг, презренный, отвечу: я та, что зовется именем ночного светила и управляет им, та, чью честь и достоинство ты посмел оскорбить своим невежеством, жалкий смерд! – прогремело в ответ.
«Именем ночного светила? Управляет им? Да что несёт это непарнокопытное! И как, а главное, когда я успел её оскорбить?! — крутились мысли в голове без вины виноватого Якина. — А вот она меня весьма и весьма! “Презренный, жалкий смерд” — да что себе позволяет эта лошадь?!»
— Я попрошу без оскорблений! — вспыхнул в ответ кинорежиссёр. — Что же до них, это ещё как поглядеть, кто кого облил грязью! Как вас там…
— МОЛЧИ, ПРЕЗРЕННЕЙШИЙ! — Стоявший на столике стакан с водой оглушительно взорвался, заставляя кинорежиссёра и сидящую рядом Зину вскрикнуть. Разлетевшееся в разные стороны содержимое стакана обильно забрызгало дорогой пиджак Карпа Савельича. – Беря во внимание твоё невежество и тупость, делаю тебе первое и последнее предупреждение: если ты ещё раз обратишься к Нам таким тоном, или посмеешь Нам перечить, королевской кары тебе не избежать. Понял, хам? — увидев, как отчаянно закивал Якин, Луна продолжила. — Оскорблений в твой адрес мало, чтобы загладить свою вину передо мной, нужно нечто большее…
«Боже мой! Что же это творится? Только что она силой мысли разнесла стакан! Так и меня пришибить, как таракана вот этим диваном, труда ей не составит! — судорожно гнал мысли Якин, оттирая со лба пот. — Вот и верь потом в то, что всяких колдунов и телепатов не существует… Господи, во что же я ввязался! Верно, говорят: понедельник — день тяжелый… — Карп Савельич покосился на стоящий рядом испорченный телефон. — А ещё и мымра эта белобрысая, нет, чтобы милицию вызвать…»
— П-прошу прощения, не знаю, как вас н-называть…- заикаясь, раболепным голосом обратился к пони Якин.
— Принцесса Луна, презренный! – царственным тоном просветила человека принцесса Ночи.
«Принцесса, значит! Вот оно что… Замашки воистину королевские, даром что лошадь!»
— Ваше Высочество! Не будет ли вам угодно сказать, в чём же всё-таки заключается моя вина? — осторожно поинтересовался кинорежиссёр.
Луна вперила свой взгляд в съёжившегося Якина, который в предчувствии грозы уже приготовился к новому шквалу. На её мордочке заиграло неподдельное изумление, глаза широко раскрылись, как будто принцесса узрела что-то совсем из ряда вон выходящее. А спустя мгновенье, к общему удивлению собеседников, тишину пронзил звонкий смех кобылицы, рассыпавшись по комнате серебряными бубенцами. Под переглядывающиеся взгляды Якина и Зины, Луна, наконец отсмеявшись и утерев копытом набежавшие слезы, проговорила:
— Твоя глупость поражает. Мы беседуем уже довольно долго, а ты до сих пор так и не понял причину, по которой тебя бранят! — пытаясь отдышаться, продолжала принцесса Ночи. — Твоя вина заключается в том, что ты имел неосторожность оскорбить меня, назвав самозваной богиней. Однако я посмеялась от души и давно не была в таком хорошем расположении духа! Так и быть, если ты смиренно попросишь прощения и заберешь свои слова назад, я, возможно, забуду этот конфуз, — в голосе темно-синей кобылы пробежали нотки стали. — В противном случае, мои прежние слова остаются в силе, и ты на своей шкуре ощутишь силу «самозваной» богини… Всё зависит от тебя, — многозначительно добавила Луна.
«Кобыла-мутант требует от меня прощения, простите, за какую-то ахинею про «принцессу ночного светила», предварительно облив с ног до головы помоями и почти доведя до нервного тика своим ором? О приливном ускорении не слышала, «богиня»? — скрипел зубами Якин, глядя исподлобья, то на Зину — её он уже несколько раз успел проклясть вместе с чемоданами и «лошадями» — то на принцессу Ночи, которая изогнув бровь, выжидающе смотрела на него. — Хотя… как она лихо разнесла стакан… Может, и правда луной управлять может... Да что за бред, в конце концов, я несу?! Впрочем, бред бредом, а вот на своей «шкуре» мне её гнев ощущать совсем не хочется…»
— Я… прошу прощения… и беру свои слова назад, — сквозь зубы процедил Карп Савельич.
— Что? Скажу не без хвастовства, мой слух весьма чуток, но даже с ним я не могу расслышать твоей бессвязной речи. Говори ВОТ ТАК! — От последних слов, «произнесенных» принцессой, правое ухо Карпа Савельича заложило окончательно. «Орать надо меньше!» — шевельнулось в дальних извилинах оглушенного очередной звуковой атакой мозга.
— Я… Я прошу прощения! – собравшись с силами, почти прокричал Якин. — И беру свои слова назад!
— Какие именно слова, человек?! — самодовольно поинтересовалась принцесса.
— Те слова, в которых… в которых оскорбляется ваше достоинство, принцесса… — Было видно, что последние слова кинорежиссёру давались с трудом.
— Так-с… А теперь встань на колени! — с задумчивым видом произнесла Луна.
— Что? На колени?! — взорвался Якин. — Ну, уж нет! Это слиш…
В следующую секунду край ковра, со стоящим на нём Карпом Савельичем, объяло бледно-голубое свечение, слегка потянув на себя. Якин, не удержавшись, приземлился на правое колено, упершись руками в пол.
— Вот и славно! Что ж, своим смирением и искренним желанием загладить свою вину ты заслужил Наше королевское прощение! — улыбаясь, проворковала принцесса. — Теперь можешь подняться.
Чертыхаясь и кряхтя, ненавистно поглядывая на улыбающуюся кобылицу и отряхивая пиджак, Якин наигранно произнес:
— О, я так рад заслужить ваше прощение, Ваше Высочество, что просто на седьмом… — тяжелый, пронизывающий душу взгляд упал на Карпа Савельича, заставляя его стушеваться и прервать свою тираду, однако через мгновенье, Луна вновь ухмылялась.
— Я тоже рада, что ты вовремя опомнился. Королевский гнев страшен! — с этими словами она шагнула в сторону Якина, сильно топнув копытом в пол, отчего на комнате пронеся низкий дребезжащий звук оконного стекла, заставляя кинорежиссёра в очередной раз вздрогнуть. — Никому бы не пожелала ощутить его на себе…
— Да уж…- почесав затылок, согласился тот. — Никому…
— Эм… вас ведь Луна зовут, верно? — обратилась к лунной принцессе Зина, до этого наблюдавшая за тем, как разворачиваются события. Получив утвердительный кивок, она продолжила. — Луна, с вашего позволения, я задам справедливый вопрос: кто вы всё-таки такая, откуда вы появились в моей квартире и где Шурик, мой… эм, бывший муж? С ним что-то случилось?
— Вы задали, отнюдь, не один вопрос, но я попробую утолить ваше любопытство, – доброжелательно ответила принцесса Ночи, делая приглашающий жест. — Всё равно мне здесь совершенно нечем заняться, да и спешить вроде некуда. Итак, начнем повесть сию…
-…САМОЗВАННОЙ?! БЕЗ ВСЯКОЙ ПОМОЩИ?! — донеслось из-за стены.
Иван Петрович уже битый час сидел за столом, обхватив свою голову руками. Под монотонный тик часов невидящим взглядом он смотрел на ящик с пустыми бутылками, ещё совсем недавно полными «экстрактом зеленого змия». Его бросало из жара в лютый холод, а затуманенные, мутные глаза не выражали абсолютно ничего. Он прислушивался к тишине, время от времени прерываемой громогласными возгласами, и к своему разуму, стараясь понять, спятил ли он до конца или всего лишь допился до белого каления.
Петрович уже давно хотел завязать с горькой, однако увиденное сегодня ставило под вопрос причастность к этому спиртного, и старый сантехник уже не мог со всей вероятностью утверждать, была ли это просто «белочка». Через некоторое время, уже успокоившись, Петрович вновь услышал странные голоса, как показалось, обращавшиеся к нему, называя его жалким и презренным невеждой. Сознание тут же рисовало в голове образы крылато-рогатых чертей-лошадей, и Петрович долгое время просидел под столом, жалобно скуля и слушая крики, доносящиеся из-за стены. Судить, где здесь реальность, а где вымысел, Петрович не брался. Вместо этого он достал из тайника последнюю бутылку водки, отложенную «на черный день», и, сев за стол, без закуски осушил половину её содержимого и уставился в пространство, слушая вопли нечистой силы.
«Вот и допился ты, Петрович! Что с водкой, что без неё, уже голоса и черти мерещатся… Дожил, — безрадостно, словно в бреду, размышлял старый сантехник. – Хотя… а вдруг не мерещится?! Вон, с потолка побелка сыплется, стены ходуном ходят. Тогда чему же ты радуешься, старый дурак? Тем хуже! У тебя же, Петрович, крыша съезжает, ядрена вошь! А может, это всё галлюцинации, а? Прав был мой сменщик насчет бухла, ой как прав!»
Взгляд Петровича скользнул по кухне, пройдясь над раковиной, где лежал кусок хозяйственного мыла и расшитое полотенце, затем на веревку, тянувшуюся через все помещение, и служившей ему для просушки барахла…
«Та-а-ак! И думать не смей о таком, старый пень! — скомандовал себе Петрович, отгоняя суицидальные мысли. — Даже думать о таком забудь! Соберись уже, наконец! Какие-то лошади вот так легко могут загнать Петровича в петлю?! Шиш им на постном масле! Может, я и сошел с ума, может и окончательно спился, но вам не сломить Петровича! И прежде чем я отправлюсь в дурдом, я должен убедиться во всём этом и посмотрю, что за черти расположились по соседству! А там хоть и в петлю лезь!»
Подивился сантехник такому порыву в себе, даже замер на мгновенье от переполнявшей его решимости, а затем отправился на поиски импровизированного оружия. В кладовке он нашёл старую, но довольно острую на конце лыжную палку и, решив для себя, что это сойдет, двинулся к двери.
Уже потянувшись к ручке двери, Петрович вдруг застыл, будто вспоминая что-то важное, и, развернувшись, проследовал на кухню. Там он до краёв наполнил стакан и, пригубив его одним залпом, сказал: «С Богом!» — и двинулся в путь.
Слегка шатающейся, но решительной походкой, Петрович очень скоро оказался перед предполагаемой дверью. При взгляде на неё по его спине пробежала дрожь, и удушливый ком подкатил к горлу. Простояв так несколько минут, мужик всё же пересилил себя и, перехватив «пику» поудобней, ринулся на штурм. Впрочем, этого не понадобилось. Дверь оказалась незапертой и гостеприимно открылась перед незваным визитером.
-…И тогда он опоил меня неким зельем, обозначив его как «обезболивающее». Поначалу я и вправду подумала, что чужак хочет меня отравить, но вскоре это лекарство и вправду подействовало, что помогло ему окончательно освободить мой рог… — донеслось до Ивана Петровича из комнаты.
«Рог… — холодея, подумал старый сантехник. — Рог… »
Не теряя ни секунды, Петрович двинулся на голос и, перешагнув порог комнаты, обомлел, покрываясь липкой испариной. Перед ним в кресле сидела и о чём-то оживленно рассказывала та самая тёмно-синяя рогатая лошадь, увиденная им на балконе, а её собеседники — одну из них, Зинаиду Михайловну, Петрович знал как соседку, второго видел впервые — внимательно слушали её, изредка кивая и уточняя некоторые детали повествования, совершенно не удивляясь странному виду «рассказчика».
— …Однако у этого зелья имелись и побочные эффекты. Они плохо сказались на моём самочувствии, — не замечая Петровича, продолжала кобыла. — Но опять мне на помощь пришел Александр, излечив и от этого недуга…
В этот момент лошадь повернулась в сторону двери и увидела застывшего в проходе пьяницу. Зинаида Михайловна и незнакомец устремили свой взор туда же, пристально глядя на сантехника.
Из рук Петровича выпала лыжная палка и, стукнувшись о пол, покатилась в противоположную сторону.
«Зря я всё-таки ящик водки на распыл пустил…» — с неким сожалением, подумал Петрович.
…Зина с удивлением смотрела на порог комнаты, где, держа наперевес старую лыжную палку, стоял их сосед Иван Петрович. С выпученными глазами, он уставился на аликорна, хлопая губами, как выброшенная на берег рыба, силясь что-то сказать. Лыжная палка выпала из его рук, покатившись по полу.
Повисла тишина, прерываемая лишь шамканьем губ Ивана Петровича и гулом полуденной Москвы за окном.
Наконец, он отшатнулся и, уперевшись спиной в дверь, выхаркнул из себя:
— Мать моя женщина! Вы её видите, видите?! — отлепившись от створок и обойдя стул с сидевшей на нём принцессой Ночи, возбужденно восклицал он, обращаясь к Якину и Зине. — Вы её тоже видите, Зинаида Михайловна, да?! Фух! А я-то уж думал, совсем крышу мне водка сорвала, уже лошади мерещятся, да…
— Да! Мы видим её… Высочество! — слегка побледнев, заверила Зина. Тем временем, сидящий рядом с ней незнакомец в дорогом пиджаке побелел и зажмурился, словно в ожидании удара.
— Какое такое «Её Высочество», Зинаида Михайловна? Эта синяя рогатая коза – «её Высочество»?! Только до одного меня не докатило: если и вы её видите, и это не мой галлюн, то…то что это, Зинаида Михайловна? – недоумевая, как-то опасливо и уже без прежней возбужденности, словно почувствовав надвигающуюся бурю, спросил сантехник.
— КОГО ТЫ ПОСМЕЛ НАЗВАТЬ РОГАТОЙ КОЗОЙ, МЕРЗКОЕ ОТРОДЬЕ?! МЕНЯ, ПРИНЦЕССУ ЛУННОГО СВЕТА?! — Пространство взорвалось от налетевшего на комнату шквала. Глаза принцессы горели, а голос не шёл не в какое сравнение с тем, которым она «вела беседу» с Якиным, забившемся сейчас в угол, силясь не слышать творящегося посреди комнаты кошмара. — ДОВОЛЬНО МЕНЯ ОСКОРБЛЯЛИ СЕГОДНЯ! ДАЖЕ МОЕ ПОИСТИНЕ КОРОЛЕВСКОЕ ТЕРПЕНИЕ НЕ ВЕЧНО!! МОЛИ О ПОЩАДЕ, ЖАЛКИЙ СМЕРД!!!
Лыжную палку, до этого бесцельно валявшуюся на полу, объяло знакомое бледно-голубое свечение, и нехотя поднявшись, словно не желая открываться от пола, спортинвентарь занял горизонтальное положение. Направив острие на оглушенного Петровича, палка, рассекая воздух, ринулась к нему и, оказавшись рядом с ним, пребольно кольнула его в зад. Петрович вскрикнул, выходя из ступора, а тем временем некогда его «орудие», провернувшись полукругом, дало ему по хребту.
— Караул! Хулиганы зрения лишают! — Старый сантехник, увернувшись от очередного удара, бросился бежать. Спасаясь от «бича» он истошно вопил, видя, что тот нагоняет его. Неизвестно, чем бы все это кончилось, не появись перед Луной Зина:
— Ваше Высочество, остановитесь! Прошу вас! Ваше Высочество!
— Отойди! Он посмел оскорбить меня даже похуже, чем тот невежда! Я научу этого негодяя хорошим манерам!
— Да послушайте же, Ваше Высочество! Он ведь даже не знал, к кому обращается, более того, я скажу, что он… пьян, – И уже шепотом, приблизившись к Луне вплотную. — Он всего лишь безобидный малограмотный пьяница, принцесса! Думаете, если бы он знал, с кем говорит, стал бы вас оскорблять? Простите его, Луна, сделайте милость!
Палка, уже почти нагнав запыхавшегося Петровича, остановилась, и в ожидании повисла в воздухе. Кобылица приняла задумчивый вид, ненадолго погрузившись в размышления. Наконец, она изрекла, обращаясь к загнанному в угол пьянице:
— Что ж, рачением Зины и только благодаря ей, я так и быть, забуду этот случай. Но твое невежество учту, и в следующий раз даже она не сможет отговорить меня.
— Конечно-конечно, принцесса! Больше такого не повторится! — сахарно улыбалась принцессе Зина и, аккуратно взяв под руку ошеломленного Петровича, двинулась на выход из комнаты. — Я мигом! Вот только провожу Ивана Петровича…
Оказавшись за пределами комнаты, девушка, прикрыв за собой дверь, дабы находящиеся внутри не услышали их разговора, повернулась к Петровичу.
— Что это такое, мать-перемать! — возмущенно заорал он, но был перебит Зиной.
— Тише! Вы что же, до сих пор не поняли?
— Да что я должен понимать?! Или вы мне сейчас всё объясните, что за беспредел здесь происходит и что это за лошадь такая, или я…- уже тише, но не менее гневным голосом прохрипел Иван Петрович.
— Понимаете…- начала Зина, но тут же осеклась, стараясь подобрать нужное слово. — Понимаете, то, что вы видели — это не ваша галлюцинация, а самая что ни на есть реальность! Эта «синяя коза» — представитель невиданной доселе расы, населяющей другой мир! И попала она сюда благодаря экспериментам моего мужа.
Петрович замер, уставившись на Зину, как баран на новые ворота. Скажи ему такое день назад, он бы точно поднял бы того человека на смех, но после всего случившегося… Сантехник резко развернулся, и направился к выходу.
— Стойте, куда вы?! — крикнула вслед актриса, нагоняя его в дверях.
— В милицию звонить. Да и псих-бригаду вызвать не помешает! А я умываю руки от этой чертовщины, пускай они во всем этом разбираются!
— Да постойте же вы, Иван Петрович! Не надо никого вызывать…
Последние слова были сказаны в спину торопливо уходящему соседу, хлопнувшему напоследок дверью. Зина осталась в прихожей наедине с тишиной да мерным тиканьем часов.
«Нет никаких сомнений в том, что этот забулдыга нас сдаст, — размышляла девушка. — И через час здесь всё будет пестреть милицейскими фуражками и медицинскими халатами. А там и принцессу найдут, и если ей заинтересуется правительство — что произойдет при всех раскладах! — вот тогда нам точно несдобровать! Как-никак, мы все в одной лодке…»
— Пентюх! Ты на чём приехал? — стремительно войдя в комнату, набросилась на Якина Зина.
— Это, самое… на машине, — пробурчал в ответ тот.
— Твоя личная машина или такси?
— Я кинорежиссёр или нет, в конце концов?! Конечно же, моя! А вам для чего, собственно?
— Спустя совсем немного времени квартира будет полна милицией, и тогда держитесь, Карп Савельич! Мы должны немедленно убираться отсюда, иначе очень скоро окажемся в «Белых столбах»! Собирайтесь! Живо!
— Какая милиция? Какие столбы? Куда собираться? Да что вы несете? — как чёрт от ладана, отшатнулся от Зины Якин.
— А то, что наш уважаемый сосед заложил нас и очень скоро будет здесь вместе с милицейским нарядом. А дальше всё будет просто: они увидят Луну, ею заинтересуется «те, кто надо», а мы с вами, Карп Савельич, окажемся там, где оказываются все, кто видел слишком много.
— Гори оно всё синим пламенем, — вздохнул Якин. — Во что же я всё-таки ввязался? Ладно, как мы её пронесем-то?
— Ну-у-у… Принцесса, для вашего же блага, вы не против, если мы вас завернём… скажем, вот в эти шторы?
— Я в курсе дела, и если это вопрос жизни и смерти, то я согласна. Моя королевская гордость не пострадает, — выпятив грудь и продемонстрировав королевский профиль, согласилась кобылица.
— Ну вот и чудно! Зинаида Михайловна, не соизволите ли вы мне помочь с этими чудесными шторками?
Облачив принцессу Ночи в узорчатую «попону», полностью покрывающую голову со спиной, и совершив спуск по лестнице без лишних свидетелей, они обошли консьержа и вышли на улицу. Как только все забрались в чёрную машину с открытым верхом, кинорежиссёр выпалил указания своему шофёру:
— Трогай, Сёмен! Жми на дачу!
Глава 16: В поисках смысла
Раннее летнее солнце освещало своими лучами тихие и просторные улицы небесного города, возвещая о начале нового дня. Одним он сулил рабочую смену на погодной фабрике, другим — упорные воздушные тренировки, а кому-то — доставку дождей в самые знойные точки Эквестрии.
Каждый пегас, разбуженный призывающими к срочной эвакуации криками, ожидал провести день, ничем не отличающийся от прошедшего. Может, кто-то и был рад своему расписанию, но большинство недовольно ворчало на однообразие будней. Однако, позволили бы им выбирать между очередными рабочими сутками и вторжением в их город грифоньего войска, они не задумываясь выбрали бы первое, с превеликой радостью приняв его как должное. Но выбирать им никто не предлагал.
Легко экипированные фланговые отряды грифонов, обогнав авангард, первыми добрались до Клаудсдейла и были замечены жителями только во время десантирования на окраину города. Пегасы военной академии вместе с отрядами местного правопорядка быстро подняли на уши сонных горожан и, чтобы выиграть для них немного времени, вступили в бой с пока ещё не превосходящим по численности врагом. Грифоны, измотанные продолжительным марш-броском, не смогли оказать должного сопротивления, и были вытеснены с улиц.
Но затягивать битву не входило в планы имперцев: с каждой минутой к месту сражения подтягивались всё новые и новые, пусть и вымотанные силы.
Стратегия грифонов приобрела сугубо агрессивный характер, в то время как пегасы вели бой от обороны, построив свои ряды в форме огромного вертикального щита. Попытки обойти его с флангов и ударить в тыл не увенчались успехом – живой щит быстро менял своё положение и не давал сковывать себя превосходящим в численности врагом, а на атаки сверху он отвечал прогибом назад или сменой позиции. Но активные, непрекращающиеся наскоки грифонов заставляли пегасов, неся потери, ретироваться вглубь города. Однако формация сохранялась, и защитники Клаудсдейла продолжали прикрывать бегущее прочь местное население.
Имперские командиры решили взять верх исключительно грубой силой. Трубил рог — и грифоны, выстроившись в клин, неслись прямиком в центр «щита», пытаясь прорвать строй защитников. Вновь формация пегасов удержалась, что повлекло за собой повторение сигнала. Грифоны отступали, перестраивали разрозненные ряды в клин и повторяли нападение. Они могли делать это столько, сколько понадобиться. А понадобилось не много. Пятая атака, в которой помимо легких фланговых отрядов приняли участие и несколько тяжёлых отрядов авангарда, преподнесла нападающим желаемый результат. «Щит» удалось расколоть на две части и грифоны, прорвавшиеся сквозь образовавшуюся брешь, моментально ударили в незащищённый тыл. Собственно, на этом сопротивление и закончилось: пегасы, осознав, что их формация не подлежит восстановлению, и что сами они со всех сторон окружены врагом, приняли единственное верное решение – поспешное отступление, и осуществили его, присоединившись к всеобщему бегству в сторону Кантерлота.
Клаудсдейл был взят меньше, чем за час, и даже не войском, а отдельными отрядами. Император Тайрен, захватив этот город, убил трёх зайцев одним выстрелом – обезопасил свои тылы, так как на этом продвижение его войска на юг не закончится, очистил место, избранное первым плацдармом и открыл путь на второй. На Понивиль.
— А вы не перестарались? – Ригальд задал справедливый вопрос, глядя на последствия деятельности алмазных псов. Несколько зданий на окраине и в центре городка торчали в земле по самые окна. Их крыша была жутко перекошена, да и стены с некоторых сторон обвалились. В список пострадавших строений входила и городская ратуша. Грифон, бывая здесь раньше, не мог её не заметить, как-никак самое высокое здание в Понивиле. Точнее, было им. Та конусообразная крыша со шпилем больше не устремлялась ввысь — она откололась от основной части, прихватив с собой всё выше окон, и распласталась вдоль главной площади.
Везде были видны следы панического бегства: брошенные саквояжи и тюки с пожитками, перевёрнутые торговые прилавки и разбросанные повсюду бытовые вещи. Однако тел не наблюдалось.
— Никак нет, господин грифон! – высунув язык, проблеял самый мелкий по росту пёс. – Всё как вы и просили, – он скорчил задумчивую мину и процитировал слова заказчика. — Гнать местных так быстро, чтобы они только ноги в копытах держали и ничего больше. Мы так и сделали! Ох, и весело же было!
— Кто-нибудь пострадал? – продолжая осматривать пустынные улицы, спросил грифон.
— Пострадали токо наши бока и уши! – жалобно пробасила самая здоровая псина. – Эти мулы своим визгом мне чуть глаза не выдавили! А некоторые ещё и лягались! Особенно энти, с фермы!
— И это вместо слов благодарности? – Ригальд поднял бровь. — Если бы местные знали, что их ожидает по прибытию моих не очень дружелюбных сородичей, то принялись бы на коленях умолять вас надеть на них ошейники и уволочь на рудники. Кстати об этом, скольких вы к себе утащили?
Услышав вопрос, псы переглянулись между собой и принялись загибать перед ним свои почерневшие от копания когтистые пальцы, при этом тараторя наперебой.
— Ладно, — раздражённо бросил пернатый. — Это маловажно. Главное следите, чтобы они не сбежали. Это в первую очередь для их же безопасности. Если здесь увидят пони… ну, думаю, даже у вас, друзья мои, хватит сообразительности, чтобы догадаться об их скорой и трагичной участи. – Грифон посмотрел куда-то в устланное облаками небо, зная, что в ясную погоду даже отсюда можно увидеть шпили столицы. – Я не раскрою военной тайны, обозначив следующую цель моего, а теперь и вашего, императора. Кантерлот. Все бегут туда подобно крысам, несущимся к спасительной щели в горящем амбаре. Не завидую я им и скажу честно — те пони, которых вы уволокли к себе, могут смело считать своё времяпровождение под землёй курортом. В ночь штурма любой захочет там оказаться.
Ухо Ригальда дёрнулось, и он резко изменил точку обзора в безмятежном небесном океане.
– Советую вам в быстром темпе покинуть это место. Вы же, как-никак испортили им праздник, – грифон перевёл свой хищный взгляд на собеседников и его фраза с дружеского совета, стала почти угрозой.
— Ясно-понятно! – обмолвился пёс средних размеров, тут же развернулся и, махнув лапой, повлёк своих товарищей за собой.
Пока грифоны, прибывшие первыми, заходили на посадку, внимание Ригальда привлекла скамейка, мирно стоявшая в конце одной из улиц, отходивших от площади. Желание развалится на ней, вытянув перед собой уставшие ноги и раскинув по сторонам измотанные крылья, не было постыдной шалостью. Почти сутки он, не опуская крыл, метался между столицей Эквестрией и Кайнумгардом. Это затратило бы много энергии даже у самого выносливого грифона, посему он решил, что немного заслуженного отдыха ему не повредит.
Добравшись до скамейки, он стянул с себя лютню, креплённую на ремень обвивающий тело через правое плечо и, засунул её под сидение. Удобно изогнутая форма спинки пришлась Ригальду по нраву и он, закрыв глаз, уже хотел было вздремнуть, но прикосновение к клюву чего-то мокрого и прохладного ненадолго отодвинуло эту идею.
«Небесный город пал».
На Понивиль в чарующем вальсе опускались изящные хлопья снега. Это были не те белые мухи, вечно осыпающие его родину. Каждая снежинка была словно выткана из материи в разы тоньше шёлка. И вместо пробирающих до костей холодных укусов, они дарили нежный поцелуй, отдававший приятным холодком, и оставляли после себя влажный след.
Грифонам было бы сложно акклиматизироваться в короткие сроки, а снег посреди лета – времени года, которого у них не было, как такового — наилучшее решение этой проблемы. С захваченной фабрикой радуги это несложно реализовать.
«Они наслаждаются этим каждый год… это не может не вызывать зависть. – Гипнотизирующие виражи снежинок сподвигли его на размышления. — Какая всё-таки прекрасная зима в этих краях, но они никогда не смогут понять насколько. Им не с чем сравнивать. А вообще эти пони многого добились в искусстве управления погодой. Жарко и хочется дождя? — пожалуйста! Превосходный снегопад? – запросто! Хорошо устроились…»
Грифон облокотил голову на завивающуюся к низу спинку и, закрыв глаза капюшоном, заснул в самой что ни на есть благодатной обстановке.
— А ты что разлёгся?! Из какого отряда?! Отвечай, когда я к тебе обращаюсь! – Какой-то десятник или сотник во всю глотку орал на сонного, только что продравшего глаза Ригальда. Внезапно разбуженный, он нехотя стянул с головы капюшон, чтобы повнимательнее разглядеть нависшего над ним грифона. То был крепко сбитый молодой вояка среднего роста. Из доспехов на нём были только обручи на запястьях и покрытые мелкими шипами наплечники. На поясе, явно не находя себе места, фривольно болтался меч. Перья на голове, взъерошенные кверху, намекали на его буйный и несдержанный характер, а вызывающе выпяченная вперёд грудь это подтверждала. Ригальд знал, что наделив такого грифона хоть толикой власти, получишь только пинты дурости и неоправданной заносчивости. Но также ему было известно и самое лучшее лекарство от сего недуга, очень распространённого среди молодёжи. В нём появилось сильное желание «исцелить» этого, так и рвущегося на приём пациента.
— Ты что оглох! Ну, ничего. Если не встанешь, я тебе уши вмиг вот этим прочищу! – Задира привстал и демонстративно положил на массивное навершие лапу. Ригальд вместо ответа провёл когтями обеих лап по изящным рукоятям парных клинков, креплённых вдоль бёдер. Глаза оппонента заиграли зловещими огоньками азарта, в то время как Риг был полностью спокоен, по крайней мере, выглядел таковым. Вояка уже сжал рукоять меча, готовясь вот-вот выпустить его из ножен, но кое-что неожиданное для обоих грифонов помешало ему это сделать. И этой неожиданностью была белая грифина, внешний облик которой требовал особого внимания. Она была облачена в короткую шёлковую накидку сапфирового цвета, распускающую от груди лентообразные лоскуты, изящно замотанные вокруг торса и спины. Горло закрывало белоснежное кашне. Крупная серебряная брошь, фиксирующая накидку на правом плече, была точным подобием горного эдельвейса. Сие значило, что носящий её, является членом ордена Асценсион, а тёмный, по шкале синего цвета, оттенок одежды, говорил о высоком положении в тех кругах. На клюв, покрашенный в цвет аналогичный накидке, был нанесён симметричный белый узор: из осевой линии к краям клюва были направлены львиные когти и ветвящиеся лозы.
— Прежде, чем обнажить свою пилочку для клюва, советую прислушаться к моему совету, – наступая на ошарашенного вояку, бросила грифина. – У нас что, по-твоему, мало раненых? Ну конечно мало! А то как иначе объяснить твоё стремление пополнить их ряды? Только боюсь, после того, как ты нападёшь на этого, как тебе могло показаться, рыхлого грифона, даже сотня сестёр нашего ордена не смогут собрать тебя по кускам. Поэтому знаешь что? – она продемонстрировала свои остро заточенные когти. — Лучше я сама тебя исполосую. Поверь – это будет гуманнее по отношению к твоей шкуре!
— Госпожа… прошу прощения… — буркнул грифон и, развернувшись, быстро отправился восвояси.
— Эй, а вы чего замерли, как горгульи? Мало работы? – Теперь Ригальд смог обозревать не только надоедливого провокатора, но и остальную часть панорамы, которая сейчас в корне отличалась от той, что была перед ним до сна. Неподалёку расположились те, кому собственно и адресовывались замечания: несколько юных грифин, одетые в белые и светло-голубые накидки, отвлёкшись на шум инцидента, явно позабыли о своих обязанностях. А было их немало. Множество грифонов выстроилось в длиннющую колону, требуя уделить внимание своим персонам. Кто-то был серьёзно ранен и по-настоящему нуждался в услугах, которые предлагали сёстры Асценсион. Но большинство, получив незначительные повреждения вроде царапин и синяков, жаждали несколько иного. Ведь навязать своё общество противоположному полу в военных условиях, без какого-либо повода, было пустой тратой времени. Те, что ни капли не подходили под описание раненых, уже мечтательно ухмылялись, зная, что их очередь вот-вот подойдёт к концу. Кто-то даже специально себя покалечил, чтобы симпатичные сестрички заврачевали его «боевое ранение». Получив нагоняй от старшей сестры, грифины вновь приступили к работе, которой не было конца и края.
— Мне тоже попросить прощение… «госпожа»? – Ригальд продублировал обращение ушедшего, умышлено делая акцент на последнем слове, и в ответ получил укорительный взгляд.
— Паясничество тебе не идёт, Риг. Если хочешь, можешь попросить. Этот-то совсем зеленый был, видать первый раз в бою побывал вот и мнит из себя невесть что. Но ты-то?! Знаю я этот взгляд, которым ты на него смотрел. Одним раненым больше, одним меньше – какая разницы, да? Где твоя лютня-то? Ты бы хоть держал её на виду, тогда и вот такие недоразумения глядишь, да исчезли бы с твоего горизонта. Ты же знаешь, что о тебе слышали практически все, но вот видели и могут узнать – единицы.
— Ладно, Флора, успокойся. Не хотел я его калечить. Отделался бы лёгким испугом и несколькими царапинами, не более. Зато от заносчивости бы глядишь и исцелился.
— А ты почти не изменился. – Грифина всё больше и больше менялась со строгой и властной смотрительницы на дружелюбную собеседницу. – Ты около трёх зим не появлялся ни в одном из крупных городов и крепостей. Где тебя вендиго носили?
— У меня были вопросы, нуждающиеся в ответах. Это скучно, так что не будем обо мне, – отмахнулся грифон. – Ты, я смотрю, времени зря не теряла. Три года назад тебя от тех младших сестёр мало что отличало.
— Очень даже отличало. Конечно, не от всех, но у меня было кое-что помимо навыков. Происхождение. Без него я бы и до сих пор перебинтовывала простых вояк. Но, как видишь, я одна из пяти старших, которых пригласили поучаствовать в этой компании.
— Смотри не загордись, – улыбнулся Ригальд. – Фло, знаешь, я, конечно, не против поболтать за старое, но давай как-нибудь потом, – грифон широко зевнул, чтобы придать своим следующим словам больше убедительности. — Пойду досматривать сны в месте, где не так шумно. Да и отвлекать тебя не буду, – он потянул лапу под лавку, вытащил оттуда свой музыкальный инструмент и нехотя встал.
— Риг, мы так давно не виделись, а ты уже хочешь избавиться от меня? Ой, и не надо ссылаться, что, мол, война, и сейчас не время и не место… Хорошо же ты обходишься со старыми подругами! – рассердилась грифина, немного пристыдив Ригальда.
— Ну, давай прогуляемся, что ли? – почесывая затылок, произнёс он. – У меня была сложная ночь, и я хотел бы ещё немного отдохнуть. А вечером мы можем… наверстать упущенное. Ну как тебе?
— Ну пошли, раз ты бедный так утомился, – Флора согнала с себя недовольную мину и направилась за Ригом, держась сбоку. — Ты уже присмотрел себе место для ночлега?
-Ага… — прозвучал невнятный ответ.
— Сильно же нам досталось, – через минуту грифина возобновила разговор с Ригальдом, отыскав нейтральную, но всё же интересующую её тему. – Даже не вериться, что эти маленькие пони способны давать сдачи. Эх, жаль я этого не видела. Нам было велено тащиться в арьергарде, да ещё в окружении нескольких отрядов. Увидеть боевые действия не было ни единой возможности, – она сожалеюще вздохнула. – А ты Риг, поди, в авангарде был?
— Да нет. Не довелось, – отрезал грифон.
Судя по положению солнца, был полдень. Снег идти перестал, но и того, что выпало, вполне хватало. Сугробы отсутствовали, но мягкий белоснежный плед, крывший земную поверхность, был намного приятнее и не мешал передвижению.
Они неторопливо шли между маленькими, по меркам грифонов, домами с цветными крышами. Везде кипела жизнь, пусть и не такая беззаботная, какой была прежде. По улицам туда-сюда слонялись солдаты, подгоняемые криками командиров. Из дверей того или иного дома кто-то постоянно вываливал с банками, ящиками и другими контейнерами провизии в подмышку. За ненадобностью из окон то и дело вылетали предметы домашнего обихода. Одна из тарелок разбилась в метре от грифины, и та не поленилась сочной тирадой донести свою мысль до невежды, совершившего такую оплошность. Но алхимики в ругани переплюнули даже самых ревностных командиров и любому на этом поприще давали сто очков вперёд. А мишенями для их отточенного навыка стали рядовые имперцы, которых им передали в распоряжение. Те перетаскивали ящики с всякими склянками, реагентами и другими предметами, о которых у них не было ни малейшего представления, и мечтали на время сделаться глухими, чтобы не слышать бесконечный поток оскорблений.
Откуда-то с окраин доносились визги домашней скотины, то замолкая, то вновь возобновляясь. Судя по их истошности, это были последние звуки, которые свиньи воспроизведут в этой жизни.
Понивиль изменился. С этим было сложно спорить.
— И не было желания? – продолжила грифина.
— Веришь – нет.
— Но… ты же сам себе противоречишь! Носишь эти клинки, умеешь и не стесняешься пустить их в дело, так почему же битва с врагом тебя не влечёт?
— Что ты думаешь об этой войне, Фло? Какими ты представляешь её последствия? – проигнорировав её вопрос, произнёс грифон.
— А не всё ли равно, что я об этом думаю? – грифина замедлила шаг. — Не вижу смысла философствовать. У меня и моего ордена есть обязанности, у этих солдат есть обязанности, у всех они есть. И мы выполняем их без лишних вопросов. Так надо. Вот и всё. А какие обязанности имеешь ты? И есть ли они у тебя вообще?
— Веришь, есть. Например, сейчас я заберусь в какой-нибудь тёплый уголок, и буду досматривать прерванный сон.
Они приближались к странному дому, который, вероятно, был причудой какого-то друида. Встроенная внутрь дерева библиотека всегда вызывала у Ригальда интерес. Это и повлияло на его выбор.
— Позволь узнать, а в твоём списке есть что-то серьёзнее? – не унималась Флора.
— Конечно, есть, но боюсь, я не могу с тобой этим поделиться. Есть только один грифон, перед которым я должен отчитываться. И ты, моя дорогая Фло, им не являешься, – пожал плечами Риг. До входа в дом-дерево оставалось пару шагов.
— Кто бы сомневался, – с мимолётной грустью в голосе, сказала грифина. – Знаешь, когда я смотрю на тебя, то вижу грифона, который не знает, что он здесь делает. Ты рядом со стаей, а не в ней. Хотелось бы мне думать, что твои действия имеют под собой основание, но в это слабо верится. Хорошо, если ты и вправду видишь смысл во всём, что совершаешь.
«К сожалению, всё с точностью, до наоборот. Жаль, что истинная цель войны известна столь немногим. Смотрела бы ты на происходящее моими глазами…», – пронеслось в голове Ригальда, но свои мысли он не озвучил.
— Ну что, до вечера? – напомнила ему Флора. — И не вздумай исчезнуть!
— Куда ж я денусь? Разве от тебя спрячешься? – отбросив негативные мысли, произнёс Риг, стоя на пороге. – До вечера Фло.
— До вечера, — грифина довольно усмехнулась и вальяжной походкой двинулась дальше.
Ригальд облегчённо вздохнул и, поправив на двери имперский орден, исключавший проникновение в здание посторонних, вошёл внутрь. Дом не пустовал и здесь уже кое-кто был. На полу, прямо напротив двери, облокотившись о стеллаж с книгами развалилась ещё одна знакомая грифина. Вокруг неё валялись пустые бутылки, и ещё одну, недопитую, она сжимала в лапе. Воздух был пропитан терпким яблочным запахом.
«Вот что бывает, когда не видишь смысла в своём выборе», – смотря на это жалкое зрелище, подумал Риг. Но Гильде, судя по притуплённому убитому взгляду, было совершенно безразлично его мнение. Да ей сейчас всё было безразлично.
— Крикнешь мне, если кто постучится, – бросил в пустоту грифон, поднимаясь по лестнице на второй этаж. Он не питал иллюзии, что его слова будут услышаны, но счёл нужным их сказать. Так, на всякий случай.
Однако же, Ригальд услышал бульканье заливающегося в горло алкоголя и посчитал это за ответ.
Глава 17: Морок над Кантерлотом
— Ваше Высочество, проснитесь! — сквозь легкую утреннюю дрему до Твайлайт донёся знакомый голос, призывая её вернуться из царства Морфея в подлунный мир. — Ваше Высочество!
— Спайк, ещё так ра-а-ано! — пересиливая легкую головную боль, лавандовая кобылка отмахнулась от «живого будильника», при этом ещё глубже зарываясь под одеяло. — Разбуди меня через часок-другой…
— Ваше Высочество! — расталкивая заспанную принцессу, уже с небольшим раздражением воскликнул голос. — Да очнитесь вы уже, наконец! У нас беда!
— Что случилось?! — остатки сна улетучились, и Твайлайт вмиг вскочила с кровати, переживая усиленную атаку давления на её бедный череп. Это заставило кобылку массировать копытами виски, дабы утихомирить разбушевавшуюся головную боль. Подняв глаза, она обозрела перед собой Скайблу — кобылку лазурной масти, одну из дворцовых служанок, всё это время пытавшейся докричаться до неё. — Какая беда?
— Беда, Ваше Высочество, беда! — испуганно озираясь, словно за ней кто-то следил, доложила Скай. — Там возле ворот толпа… беженцы… Они сообщили, что началась… — служанка замолкла, словно подавилась словом, не решаясь его сказать. За неё это сделал стражник, показавшийся в дверном проёме, без всяких церемоний воскликнув взволнованным голосом:
— Принцесса! Грифоны вторглись в Эквестрию! Началась война, Ваше Высочество!
Твайлайт пригвоздила стража своим взглядом, осмысливая сказанное им, вмиг забыв о головной боли и вообще обо всем.
«Не может быть…», — пронеслась в голове роковая мысль.
Однако уже в следующую секунду аликорн надевала диадему и другие королевские принадлежности, на ходу приводя гриву в порядок и засыпая стража вопросами:
— Когда они напали? Какова численность их войск? Где они сейчас?
— Не могу знать, принцесса. По показаниям беженцев из Клаудсдейла, захват которого грифоны осуществили не более часа назад…
Услышав это, Твайлайт застыла как вкопанная. Зрачки её глаз сузились до размера булавочных головок, правое веко задергалось в нервном тике, а из горла вырвался немой хрип. Все это мало походило на реальность, скорее на какой-то жуткий кошмар, не думающий прекращаться. Ещё вчера лавандовая кобылка смотрела на пиршество знати и всё же, поддавшись соблазну, пригубила пару бокалов яблочного светлого, но чтобы такое…
— …В это же время другие части передовых сил грифонов заняли Понивиль. Жители в спешке бежали, побросав свой скарб…- продолжил доклад страж. — Ваше Высочество, вы в порядке?
«Они уже тут. В буквальном смысле. От Понивиля и Клаудсдейла до Кантерлота копытом подать, — судорожно размышляла принцесса, борясь с накатывающими на неё волнами страха и паники. — Кантерлот совершенно не готов к обороне, и если грифоны, воспользовавшись паникой нападут сейчас… Так, спокойно, Твайлайт! Паниковать сейчас не время, нужно срочно взять себя в копыта!»
— Я в полном порядке, — поспешила заверить стража Её Высочество. — Значит, Понивиль тоже захвачен? Насколько велики потери?
— При взятии Понивиля никто не пострадал, принцесса, чего не скажешь о Клаудсдейле. Ощутимые потери понес гарнизон и кадеты военной академии, прикрывавшие отход мирного населения…- страж ненадолго замолк, опустив глаза, но вскоре продолжил. — Ценой их жизней удалось эвакуировать некоторое оборудование погодной фабрики, а также обеспечить отход мирного населения. Что до Понивиля, ещё не известно всех подробностей, так как основная масса беженцев подтянется лишь к полудню.
«Ловко, Тайрен! Ловко и подло напасть тогда, когда ожидаешь этого меньше всего, — двигаясь дальше по коридору, размышляла Твайлайт. — Но откуда грифоньему императору стало известно то, что… — Знакомое чувство обуяло принцессу, как тогда, на королевской свадьбе при взгляде на лжепринцессу Кайденс. Похожие чувства посетили лавандовую кобылку и сейчас, когда страшная догадка шевельнулась в глубине её подсознания. — Но как грифоны раскусили нас?! Было похоже на то, что они поверили в истинность наших новых правителей, но что же тогда случилось? Никогда бы Грифония не решилась идти против сестёр. Я всё больше склоняюсь к тому, что в замке есть шпионы, иначе как грифоны раскусили наш обман?»
— …Точное время и количество войск нападавших пока установить не удалось. Пегасы смогли насчитать несколько тысяч, и это только авангард. Я уверен, в Клаудсдейле видели лишь вершину айсберга, — закончил страж.
— Каковы в данный момент действия грифонов? — задала наводящий вопрос Твайлайт.
— Сейчас их отряды остановили наступление, разбив лагерь в районе Понивиля. Там же зафиксировано наибольшее скопление их сил…
— Скорее всего, они готовятся…
— Вы думаете, они посмеют напасть на… — перебил её страж, на миг забыв о субординации.
— Их следующий шаг до ужаса предсказуем. И они, зайдя так далеко, просто так своих намерений не изменят, — отрешенно сказала лавандовая кобылка, рассматривая гобелен на стене, будто видя его в первый раз.
Проходя мимо окна, она остановилась, привлечённая шумом, идущим оттуда. Подойдя ближе, Твайлайт с непривычки закрыла глаза копытом и, наконец привыкнув к слепящему солнечному свету, обозрела окрестности дворца. А на что посмотреть там было.
Прилегающие к дворцу улицы и центральную площадь, где ещё недавно гуляла напыщенная кантерлотская аристократия, запрудили всевозможные виды транспорта, начиная повозками и заканчивая колесницами, между которых прошмыгивали пони, от которых площадь пестрела всеми оттенками радуги. Посреди этого «буйства цветов» виднелись наспех сколоченные навесы и палатки с кипящей возле них жизнью.
То тут, то там виднелись костры, которые мелькавшие в толпе стражи правопорядка пытались тушить, блюдя «правила безопасности», на что беженцы решительно отвечали руганью да криками и, не обращая на «золотых кирас» внимания, готовили себе скромный завтрак из прихваченных с собой запасов.
Повсюду были разложены кучи домашнего скарба, а также всевозможные саквояжи, чемоданы и сумки. И над всем этим «хаосом» стоял неописуемый гул, доносимый ветром во все уголки Кантерлота.
Твайлайт могла поклясться, что уловила аромат овощного рагу, тянущийся из стана беженцев.
Но не только запах еды уловила принцесса: над лагерем, подобно черному ворону, витали страх, паника, неверие в завтрашний день сотен, а может и тысяч пони, потерявших свой родной дом.
— Рей, — обратилась она к застывшему в ожидании стражу. — Собери командиров всех воинских подразделений Кантерлота, а также выживших офицеров Клаудсдейла в Малом зале. А также приведи Жоржа и остальных людей. Мы должны обсудить наиболее важные вопросы и найти выход из создавшегося положения…
— Так точно, Ваше Высочество! — гаркнул страж, отдавая честь.
— Это ещё не все. Разрешите вопрос с беженцами. Найдите им кров, накормите и, если понадобится, окажите медицинскую помощь. Опросите всех, особенно выживших солдат — может быть, кто-то из них вспомнит ещё какую-нибудь немаловажную деталь…
— Будет сделано, принцесса, — страж отвесил полупоклон и поспешил удалиться.
Лучи утреннего солнца заливали пол просторной светлой комнаты в одной из дворцовых башен и играли на золотых подсвечниках, отбрасывая светящиеся блики. Надёжа государь по привычке встал рано, когда солнце ещё не показалось за горизонтом, но перед самым рассветом задремал, обуянный утренней дрёмой. Вчерашний вечер, в отличие от «культурно-пьющих», царь помнил хорошо: просидев на троне ещё немного, Иван Васильевич в душах сплюнул, глядя на это «срамное пиршество», и удалился в отведенные ему хоромы, где, помолившись на ночь, благополучно заснул.
Одевшись, Грозный перекрестился на восток и, приведя себя в порядок, наконец обратил внимание на доносящийся из окна гул. Решив узнать, что потревожило его покой, Иван Васильевич открыл ставни окна, обозревая дворцовые окрестности.
«Это что ещё за балаган?! У них масленица что ли? — разглядывая заставленную телегами, пеструю от великого множества пони площадь, недоумевал Грозный.
Схватив посох, царь прошествовал вниз, дабы узнать причину «народного гуляния». Во дворце царило не меньшее оживление и суета: по лестницам и коридорам носились служанки; гремя амуницией и неся на себе копья, куда-то спешили стражи. Всюду стоял гам.
Прямо перед самодержцем, из комнаты, на заплетающихся ногах появился пони, судя по роскошной жилетке с парой оторванных перламутровых пуговиц — дворянин, участник вчерашней попойки. Оперевшись на стену, его вдруг скрутило, морда позеленела, и он, еле сдерживаясь, понеся обратно в комнату. Глядя на это, Иван Васильевич помрачнел, но двинулся дальше, решив более не обращать внимание на творившееся вокруг. Схватив первую попавшуюся служанку, и хорошенько её встряхнув, царь попытался узнать, что же всё таки происходит, но это, впрочем, не дало результатов: прокричав что-то нечленораздельное, она вырвалась из государевой хватки и бросилась бежать.
— Постой чумная! Стой! Тьфу ты, Господи…- крикнул вдогонку Иван Васильевич, да куда там: только и мелькнул хвост за поворотом. Сплюнув, он продолжил свой путь дальше, и первый попавшийся на пути страж, выслушав Грозного, пролил свет на происходящее, объяснив, по какому поводу «гуляет народ», и обрисовал ситуацию в целом. Отдав честь, страж поспешил удалиться, оставив царя наедине со своими домыслами.
«Всё как я и ожидал… Враг, аки золотоордынец, первым напал. И судя по волнению великому, здесь происходящему, ворог близко, и скоро сюда нагрянет, «погостить». Только подарками должны быть не ценные дары… Нужно найти «хмельного боярина», пускай он теперича перед народом отчитывается и делами важными займется, а я буду думу думать о том, как супостата разбить. Но прежде разыщу этого плута», — решил Грозный и, развернувшись в обратную сторону, направился в тронный зал.
Перед глазами всё плыло, отчего черты окружающего Жоржа мира казались призрачными и аморфными, делая и без того трудное пробуждение почти невыносимым. Вчерашний вечер помнился смутно, и лишь небольшие фрагменты Галы то мчались мимо него с небывалой скоростью, то величаво проплывали в его голове. Чувствуя, как череп жутко сотрясают удары головной боли, Милославский сделал вывод о том, что вчера сильно перебрал с алкоголем, и сейчас ощущает на себе то, что в народе зовётся похмельем. Окружающие его предметы постепенно обретали четкость, делая картину вокруг ещё более «живописной»…
Жорж вскочил с пола, открыв рот от охватившего его удивления: то, что до этого было скрыто «туманом неопределённости», теперь обрело краски, показывая события минувшей ночи. Он стоял посреди разгромленного, как после бомбежки, зала. Всё помещение было щедро усыпано битым стеклом, как от бутылок и посуды, так и от разбитых витражей, стены и висящие на них гобелены были обильно загажены пикантными деликатесами. Посреди перевернутых столов вповалку лежали пони — «герои» вчерашней попойки, обуянные хмельным сном.
— Во дела! — воскликнул Жорж, глядя на представшее перед ним «великолепие». — Неужели это всё наша работа?! Если б знал, что с этими конями алкоголь делает, вообще сухой закон объявил бы!
— Я требую… я требую продолжения банкета! – послышалось из-под ближайшего стола.
Подойдя к нему, Милославский увидел лежащего навзничь управдома, что-то невнятно бормочущего себе под нос.
— Э-э-э, товарищ, да ты лыка не вяжешь! Кто ж так напивается, а? — поднимая с пола Буншу, наигранно укорял его Жорж. — Пить надо с чувством, с толком, с расстановкой…
— Уж чья бы корова мычала…- Иван Васильевич, отмахнувшись от назойливого прохвоста, попытался сделать пару шагов самостоятельно, что явно закончилось бы неудачей, если бы не подставленное вовремя плечо Милославского.
— Ну-у-у-у, коллега! Так вы себе весь лоб расшибете! Негоже королям с разбитым лицом щеголять!
Во внезапно распахнувшиеся двери зала влетел Грозный и, не теряя ни минуты, направился к людям, обходя или перешагивая живые преграды на своем пути. Полы его шубы развивались от быстрой ходьбы, а гул его поступи эхом разносился по всему залу. Дойдя до Милославского, он, без лишних церемоний, схватил его за пиджак и потянул в сторону балкона.
— Надёжа государь! Ты чего? Бес тебя попутал, али белены объелся?! Да полегче же ты, пиджак порвешь! — сопротивляясь, кричал Жорж. Царь, не обращая на его вопли и протесты никакого внимания, продолжал тащить его к балкону. Бунша первые секунды тупо смотрел на это действо, однако, опомнившись, бросился на всё ещё ватных ногах за Иваном Васильевичем.
А тот уже дотащил Милославского до балкона, толкнув его в сторону перил…
— Да погоди же ты, Надёжа Государь! Али я прогневал тебя чем? Ну, выпили немного… — голос Милославского оборвался на высокой ноте, а сам он изумленно затих.
— Мать моя женщина… — только и выговорил Жорж.
Бунша прохромал мимо Грозного и, дойдя до края балкона и облокотившись на перила, посмотрел вниз. Гул, привлекший его внимание ещё в зале, разносился с площади, которая за прошедшую ночь будто бы преобразилась, и теперь была скорее похожа на диковинный балаган с огромным количеством телег и бричек, чем на столичную площадь.
— А чего это они? – первым нарушил молчание Милославский. — Это они в честь праздника?
— Пока ты, дурной человек, мёд хмельной распивал да снедь заморскую вкушал, веселью и утехам предавался, напали на нас силы черные, войска царства Грифоньего, с намерением одних перебить, других в цепи заковать, да в полон угнать, — суровым голосом отчитывал пройдоху Грозный. — А это не балаган никакой. Это беженцы, кои своего дома лишились…
— Мда… — только и выдавил из себя Жорж, перевесившись с перил. — Влипли мы по самые помидоры, коллеги.
— Надо было себя настороже держать, а не веселью придаваться, стоя на краю пропасти. Но сделанного не воротишь, и теперь нам к делам насущным вернуться надобно, — подвел черту царь.
— Вот это верный подход! — согласился с ним Жорж. — Кто старое помянет, тому… в общем, сами знаете. Ну и где сейчас враг? Если он напал сегодня, то нет причин для беспокойства — здесь он будет не скоро. Всё же граница далеко, значит, у нас есть время подготовиться…
Грозный перебил боярина, указывая пальцем куда-то вдаль. Милославский повернулся в ту сторону, и его взгляд упал в долину, где ещё совсем недавно виднелся небольшой городок. Сейчас он полностью исчез из вида из-за нависших над ним чёрных туч.
— Там ворог, — лаконично бросил царь.
— Господа! — раздался со стороны двери голос стража. — Принцесса Твайлайт ожидает вас в Малом зале на военный совет. Извольте сию минуту пройти туда для обсуждения сложившегося положения. Вас ждут.
В Малом зале стоял неописуемый галдёж. За длинным столом из красного дерева сидели командующие военными силами Кантерлота и Клаудсдейла. Они оживленно спорили, кидаясь направо и налево своими предложениями о ведении войны. Твайлайт сидела во главе стола, вперив взгляд в дверь и нервно кусая губы.
Наконец, в дверном проеме показались люди и, поприветствовав лавандовую кобылку, заняли соседние с ней места. Вздохнув, принцесса подняла копыто, призывая всех к молчанию.
— Итак, все здесь, и мы можем начинать. Вам уже наверняка известно о вероломном нападении Грифонии на Эквестрию. В первый же день они сильно вклинились вглубь страны, разбив на корню целостность наших сил и принудив их бегству. Мне бы хотелось узнать у вас, джентелькольты, какова численность наших войск, их боеспособность и вооружение.
Первым поднялся умудренный боями полководец Эль Гладий, являющийся начальником королевской стражи и пришедший сюда на смену Шайнинг Армора с далекого северного пограничья.
— Тысяча королевских стражей станет элитой ваших войск.
— Ночная стража Её Высочества Луны к вашим услугам, — прошелестел ночной пони в узорчатой тёмной кирасе.
— Личная гвардия Её Высочества Селестии здесь! — отозвался с краю молодой, крепко сбитый жеребец в отливающем на солнце доспехе.
— Пять сотен блюстителей порядка готовы, — молвил седоусый начальник кантерлотской полиции.
— Маги Дворцовой гильдии и ученики Школы для Одаренных единорогов рвутся применить свои знания в боевых условиях, — важно произнесла кремовая кобылка с пучком на голове.
— Вондерболты готовы помочь, — уверенно воскликнула капитан Спитфайр.
— Три тысячи бойцов городского гарнизона Кантерлота ждут приказаний. Гарнизон Клаудсдейла рвется дать реванш! Кадеты Летной военной академии готовы бить врага! — разносилось со всех сторон.
«Не густо», — прикинув в голове общее количество сил, констатировала Твайлайт.
— А что насчет вооружения? — дождавшись, пока все подразделения закончат отчет, спросила лавандовая кобылка.
Говор в зале смолк. Все настороженно притихли.
Первым поднялся командир клаудсдейлского гарнизона:
— С оружием дела плохи, Ваше Высочество. Грифоны налетели неожиданно, мало, кто успел понять, что произошло, не то что до оружия дотянуться. Некоторые буквально дрались голыми копытами… Да ещё и при отступлении значительную часть снаряжения растеряли…
— У моих вояк оружия и днем с огнем не сыщешь! Пропили давно, дискордовы сыны! – буркнул себе под нос один из младших офицеров кантерлотского гарнизона.
«Мда… у многих солдат и собственного оружия нет, а что говорить про вооружение ополчения… »
— Прослушав ваши доклады по поводу нехватки оружия, я прихожу к тому, что нам нужно в кратчайшие сроки ликвидировать эту проблему.
— И каким же образом? — поинтересовался ночной страж.
— Не слышал я, что у единорогов имеется подобное заклинание, — усмехнулся офицер, поглядывая на представительницу магической Дворцовой гильдии.
— Мы направим всю экономику внутри города в военное русло. Подумайте, кому в такое время захочется заказать у кузнеца красивую изгородь, дабы благоустроить свой дом? Спасет ли она кого-нибудь, когда грифоны ворвутся в город, сметая все на своём пути? Я думаю, ответ очевиден. Не лучше ли будет, если кузнец скует доспех для воина или ополченца, стоящего насмерть за свой родной город? — Твайлайт обвела зал взглядом.
— Но для этого потребуются средства…- бросил кто-то.
— Все будет делаться на добровольной основе. Не о каких деньгах речи идти не может, когда на кону стоит жизнь и судьба Кантрелота, равно как и всей Эквестрии. Но если кто-то будет против этих условий, и пожалеет средств на защиту родного города и нашего государства в такое трудное время, значит город и отечество ему безразличны. Значит ему все равно — будем ли мы жить свободно или под лапой грифонов. Если это так, то смысла защищать город я не вижу.
В зале повисла напряженная тишина, но никто не спешил уходить. Наконец принцесса вздохнула, и обратилась к собравшимся:
— Что ж, если никто больше не возражает, я поручаю вам, мистер Оуэн, заняться экономическим вопросом.
— С превеликой радостью, Ваше Высочество! — отозвался королевский казначей.
— Значит, будем готовиться к осаде? — высказал предположение Эль Гладий, опершись копытом о столешницу.
— Именно. В данный момент грифоны остановились и разбили свой лагерь в районе Понивиля, очевидно, готовясь к штурму Кантерлота. Я хотела бы прислушаться к вашим советам, как перевести город на военное положение, сделав из него крепость.
— Отстроим баррикады! Укрепим улицы! – подал голос кто-то.
— Зачем выжидать неизбежное? Вперед на вылазку! Куй пока горячо! — ревел командир пегасов.
— Не стоит делать поспешных выводов! — возражали ему. — Может, сначала стоило бы узнать, чего хотят грифоны?
— Лучше оставить Кантерлот, и соединиться с силами Хуффингтона, Мейнхаттона, и Балтимера! У них и арсенал большой… — предлагал начальник полиции.
Поток бросаемых советов был прерван ударившейся о стенку резко открытой дверью. Все устремили свой взор на переступившую порог пони. На испачканной кровью поверхности нагрудного доспеха была хорошо видна отличительная гравировка пограничных отрядов. Если у кого и были вопросы о судьбе их войск, то они тут же себя исчерпали, ибо скажи она им, что побывала в тартаре, не у кого не возникло бы желания в этом усомниться.
Глава 18: Привал
«Надеюсь, это что-то важное», – подумал Ригальд, разбуженный настойчивым стуком в дверь. Он не спеша поднялся с устелённого одеялом пола, где из-за маленьких размеров кровати ему и пришлось почивать. Грифон не заметил Гильду, которая, свернувшись калачиком, спала на краю напольного ложа, и тихо выругался, когда чуть об неё не споткнулся.
«Налакалась и думает, что избавилась от угрызений совести… наивная»
Как бы там ни было, сейчас никаким угрызениям не под силу пробиться к пропитанному выпивкой сознанию. Об этом говорила бессмысленная и глупая улыбка грифины, не сползающая с неё ни на минуту.
Ригальд, оставив спальную комнату позади, побрёл вниз по лестнице под нервирующие звуки новой серии ударов.
— Ну что ещё? — рявкнул он ещё до того, как открыть дверь.
— Император срочно требует вас! — протараторил маленького роста грифёнок на побегушках.
«А я уже было обрадовался, что в ближайшее время в этих срочных вызовах не возникнет нужды. Хм, а заразная вещь эта наивность…», — задумался грифон.
— Где император?
— Его шатёр на холме к западу от городка, – уточнил паж, указывая пальцем нужное направление.
— Хорошо, сейчас буду. А теперь кыш отсюда, – Риг шикнул на посланника но тот, как видимо привыкший к подобным посылам, не обратил на это внимания и помчался доставлять следующее донесение. Бард ещё немного постоял на крыльце, поражаясь преобразившемуся в ночи Понивилю: всё пространство, куда дотягивались глаза, было утыкано горевшими кострами и облепившими их компаниями солдат. К городским сооружениям прибавились военные шатры и всевозможные навесы, построенные на скорую лапу. Представший перед Ригальдом военный лагерь колоссально расходился с его представлениями об этом месте.
Непрекращающийся галдёж заметно приутих, когда закрылась дверь. Прежде чем идти к императору, он хотел разобраться с одним делом, потому как не исключал, что у него не будет возможности сюда вернуться.
Грифон поднялся в спальню, где абсолютно ничего не изменилось, и принялся копаться в своих вещах. С максимальной аккуратностью он извлёк из кармана своего камзола странную тёмно-синюю розу и положил её на письменный столик. Там находилось всё, что было нужно, чем Ригальд и поспешил воспользоваться.
Он оторвал от пергамента маленький лоскут и, предварительно обмакнув в чернилах перо, нанёс им на материю несколько слов. Свернув записку в узкую трубочку, он захоронил её меж бархатных лепестков розы, так, чтобы послание смог заметить, только держащий цветок.
На этом приготовления к завтрашнему дню были окончены. Осталось только до него дожить.
Ригальд покинул библиотеку, вливаясь в бурные течения военного лагеря. Почти каждый солдат ставил перед собой задачу испробовать трофейного яблочного алкоголя, и чем больше, тем лучше. Как-никак это был привал — окно, свободное от военных действий, и небольшие нарушения дисциплины в это время простительны. Но на всю ораву желающих бутылок, естественно, не хватало. Этот удручающий факт породил множество решений этой проблемы. Бутыли разыгрывались на картах и костях, обменивались на захваченные вещи и ценные предметы, использовались как ставки во всевозможных состязаниях. Одним словом, сегодняшним вечером они были самой твёрдой и лакомой валютой. Жаль, что быстро утекающей.
Костры и скопления солдат начали редеть, когда путь Регальда пролегал через холмы за городком. Он почувствовал чей-то взгляд, от которого ему становилось не по себе. Увидев смотрящих, он понял, что лучшим вариантом будет просто пройти мимо, не обращая внимания. Обладателями зависших во тьме зловещих огоньков были так называемые пещерные грифоны. Создания, не покидавшие лоно каменных сводов и никогда не видевшие солнечный свет. Днём их смело можно назвать самыми безобидными существами, из-за полной слепоты. Но с наступление ночи даже самые сильные мантикоры не проявят желания переступать им дорогу. Каждый из них представляет собой внушительную гору мышц с неимоверно сильными конечностями, потому как в замкнутом пространстве приходится забывать о крыльях. Совладать с таким на земле практически невозможно. Эти грифоны привыкли жить небольшими замкнутыми прайдами, держась вдали от всех. И это сильно выделяло их среди остальных. Невзрачность, непредсказуемая агрессия, животные повадки и полная анархия в рядах.
«Что они вообще тут забыли? – недоумевал Риг. – Интересно, чем Тайрен смог их привлечь? Хотя это не моё дело».
Вот снова возникли костры – знак того, что владения молчаливых наблюдателей остались позади. Отсюда уже можно было увидеть императорский шатёр, окруженный элитой войска Грифонии.
— Император ждёт меня, – предупредил стражей шатра подошедший Ригальд.
Гвардейцы разошлись, освобождая проход в шатёр и он, отведя его грубую материю, прошёл внутрь.
– Мой император, вы хотели меня видеть?
Грифон, корпевший над разложенными на столе картами, поднял голову.
— К вендиго формальности Риг, здесь нет лишних ушей, – прохрипел он. Огонь свечей плясал в его глазах, и могло показаться, что там обитает тепло. Но бард, зная его слишком хорошо, понимал, что перед ним лишь мимолётный фантом. – Присаживайся.
— Хорошо… Тайрен, перейдём к делу. Ты же позвал меня не просто так? – Ригальд расположился в жёстком кресле напротив императора.
— То, что мы должны сделать после захвата Кантерлота, следует выполнить во время ночного штурма. В твоём подчинении будет небольшая группа опытных грифонов. Большой отряд может привлечь внимание раньше времени, а у вас его будет не так много. Каждый будет стараться выполнить задачу даже ценой своей жизни, но это не про тебя. Ты мне ещё нужен, поэтому не вздумай там умирать.
Ригальд с самого начала не собирался идти против императорской воли, зная, что прозвучавшая просьба ею вовсе не была.
— Решил не рисковать? Понимаю. А что если завтрашняя встреча даст положительный результат? Может они сами сдадут город, лишь бы не проливалась кровь? – пробуя трофейный напиток из лежавшего на столе кубка, сказал Риг.
— Положительный результат? Для нас оба варианта будут положительными. Все они приведут к захвату города и полному разгрому наших врагов. Если начистоту, то мне безразличны последствия оглашённого завтрашним утром ультиматума. Я делаю это отнюдь не потому, что считаю его важным, а из уважения к своему войску, жаждущего чего-то посерьёзнее Клаудсдейла. У них будет два дня, чтобы решить для себя, чего они хотят. Однако… ни в чём нельзя быть уверенным. Даже в том, что ты доживёшь до утра, не умерев во сне. Поэтому я и даю тебе это задание. Возможно, это лишнее, но быть к этому готовым ты обязан, – наполняя свой кубок, отвечал император.
— Могу я узнать, закончится ли эта война признанием народа пони своего поражения?
— Возможно. Быть может, это произойдёт прямо завтра... Кто знает? В таком случае, я буду жалеть, что эта партия завершилась так скоро. Такой противник не заслуживает уважения и проведёт остаток своих дней на коленях. Вероятно, так у него проявится хоть толика стремлений к достоинству, – Голос императора не передавал никаких эмоций, был холоден и расчётлив.
— Тайрен, ответь, ты хоть видишь в этой войне смысл? – мрачно спросил Ригальд.
— Она многое значит для всех, кто в неё втянут. Грифоны, жаждущие славы и обуянные идеей возрождения Империи, пони, защищающие свои земли от захватчиков — все они верят в истинность происходящего. Так и должно…
— Все они будут погибать, не зная, за что сражались. Тебя не смущает тот факт, что ты используешь своих верноподданных, скрывая от них истинные мотивы? – Риг смело перебил речь императора.
— Нисколько. Они верны мне и не должны задавать лишние вопросы, – злобно процедил Тайрен. – Неужто ты меня осуждаешь?
— Нет. Мне просто любопытно, чем ты готов пожертвовать ради достижения своей цели, — игнорируя гневный взгляд императора, продолжал наступать бард.
— Чем угодно. Разве не ясно? Если бы я не был к этому готов, я бы не сделал первый шаг. Гибели тысяч, разорённые земли, плач, скорбь и, наконец, сама война – всё это всего лишь занавес, который скрывает нечто большее. – Тайрен говорил всё громче и громче, постепенно вставая из-за стола. — Я не знаю, что будет в конце – гибель этого мира или его возрождение. Но одно я знаю точно — механизм запущен, и поворачивать его вспять я не намерен. Для этого мира эта война будет последней. Больше не будет ненужных жертв, не будет несправедливости,… будет нечто иное… Эта «ненужная» война – достойная плата за новый мир, достойный щит против инакомыслящих.
В шатре воцарилось молчание. Риг, поглощённый собственными мыслями, заворожёно смотрел на тающую свечу.
— Ты летишь к солнцу, мой император. Причём осознавая, как это опасно. Но… — Ригальд поднялся и пожал плечами, — …знай, я лечу вместе с тобой, даже если этот полёт будет последним. Я слишком многим обязан тебе и мой долг будет уплачен, когда ты воплотишь задуманное в жизнь. Даже если от этого погибнет весь мир…
Бард покинул шатёр, оставив императора наедине с полумраком.
Луна, взошедшая на свой небесный пьедестал, дарила свой мистический завораживающий свет всему живому. Для этого светила не было злых и добрых, плохих и хороших: каждый был достоин созерцать её в ночи.
Покрывающий Понивиль снег переливался мириадами самоцветов. Будто невообразимо щедрый богач осыпал своими сокровищами земную твердь. Такая ночь не могла не найти отклика в сердцах её видящих. Одни ощущали в себе необъятную энергию, с которой, казалось, им будет под силу долететь даже до ослепительно белого диска. Жестокие и необузданные нравы других смягчались при созерцании бездонного тёмного океана. Кто-то находил в себе смелость начать разговор со скорыми на отказ сёстрами Асценсион, не подозревая, что этим ему удастся исполнить скрытые желания, обречённые умереть на рассвете.
Ну а сердце Рига требовало вспомнить об одном скромном таланте, который он так и норовил закопать. Грифон дошёл до ближайшего к библиотеке костра и занял более просторное свободное место. Лёгкая лютня, спеша оказаться в лапах своего хозяина, ловко соскользнула с плеча барда. Сидящие рядом грифоны так и не поняли, что собирается делать Риг, пока к всеобщему гаму не присоединились мелодичная песня струн.
В то время как бард испытывал лютню, грифоны, понявшие, кто к ним подсел, со всей внятностью и доходчивостью призывали округу к тишине, не чураясь лапоприкладства, если невежду слова не убеждали.
По мере затихания галдёжа музыку начинали улавливать не только находившиеся поблизости, но и сидящие на неком расстоянии. За покидающими свои костры грифонами потянулись и те, кто, возможно, вовсе ничего не слышал, пока не приближался к их скоплению достаточно близко.
Толпа вокруг вошедшего в транс Ригальда постоянно увеличивалась. Те, кому не ютилось на земле, обживал деревья, крыши домов или просто зависал в воздухе. И когда исчезли все лишние звуки, кроме лёгкого шёпота, драматичную мелодию дополнил бархатный и звучный голос Ригальда.
Скажи, скажи великий воин –
Судьбу узнать, не хочешь ли?
Предвижу славу, смерть и горе —
В ночи мне ведомы пути.
Я вижу, благородный воин –
Падёт к твоим ногам весь мир,
Но только светоч в небе, воин,
С тобой пошутит, жди…
Одно из самых ярких произведений грифоньего эпоса никого не оставляло равнодушным. Ода к безрассудной и безграничной гордости была усладой для слуха. Ведь этот, по мнению многих, порок, являлся неотъемлемой частью практически каждого грифона.
Он гордый король, его реет знамя,
На подступах к звёздам вбивают сваи,
Все земли подчинились стали,
Но только солнце смеётся, манит.
Грифон не спит, забыт покой,
И отступиться нету силы,
Небесный диск – закрытый форт –
Как вызов для него.
Рассудок трезв кричит: «Постой!
Другие краски в той картине!»
Но недоступность словно мор
Терзает всё нутро.
Глаза грифона загорались огнём, когда он ставил себя на место гордого короля, а крылья невольно поднимались от воображаемого полёта.
Вся власть в когтях, покорна стая,
И стар, и млад к нему стенает.
Добро и зло его до края,
И камня славы сверкают грани.
Но меркнет свет и вкус не тот,
Камня блеск покроет пеплом,
Ведь страж тех солнечных ворот
Пред ним не падал ниц.
Новый близится восход,
В душу гнев заносит ветром,
А солнца град который год
Не признаёт границ.
Лишился крыл, летя к нему,
Пал грифон во мрак без света,
Ослеп, но презирает тьму,
Предчувствуя конец.
Стонет тело по теплу,
Вновь восстать желанья нету…
Рывок осуществить мечту
Сорвал его венец.
Последний удар по струнам завершил трагичную историю, но толпа не сильно горевала, бушуя и требуя не заканчивать выступление на этом. До рассвета было ещё долго, да и спешить Ригальду было некуда. Бард не отказал общему желанию и подарил ликующим слушателям ещё несколько баллад.
Во время исполнения одной из них он пробегал по округе зорким глазом, пока не приметил в первых рядах приятно знакомый сапфировый капюшон.
«Ну что ж, наверстаем упущенное», – хмыкнул про себя Риг, понимая, что игрой на лютне эта ночь не ограничится.
Предупредив вражеский город специальным сигналом, небольшой отряд грифонов двинулся навстречу слитому с горой Кантерлоту. Помимо Ригальда и сотни гвардейцев, императора сопровождали несколько военачальников во главе с Ганнаром, старший адепт Асценсион и магистр алхимиков. Быстро окружённые пегасьими патрулями, они избрали местом для посадки площадь, где в мирное время была стоянка воздушных колесниц. Достаточно просторный и находящийся на самой окраине города пятачок был самым удобным вариантом. Большинство пони в ужасе разбежались от приземлившейся процессии, но несколько солдат нерешительно приблизились к грифонам, направив на них копья.
— Не стоит демонстрировать ваше знание о том, каким концом надо колоть, – рыкнул на них здоровяк в чёрных доспехах. – Передайте вашей принцессе, что мы её ждём.
Глава 19: Право выбора
— Где принцессы? – хрипло вопрошала пегаска, застывшая в окружении членов совета. Её дрожащие копыта еле-еле удерживали шаткое тело в стоячем положении. Полубезумный взгляд бегал по онемевшей толпе, тщетно пытаясь отыскать в ней правительниц Эквестрии.
— Где принцессы?! – гневно повторила она, не дождавшись ответа. – Я хочу увидеть тех, ради которых погибали мои товарищи…
— Извините… но Селестии и Луны временно нет, – робко обратилась к ней вышедшая из рядов пони лавандовая кобылка. – Я — принцесса Твайлайт — представляю сестёр в Кантерлоте…
— Ты? – пегаска хотела приблизится к ней, но после одного шага её копыта подогнулись и встать она уже не смогла. Несколько стражников тут же бросились к ней и, поддерживая с обеих сторон, подняли изнеможённую кобылку. – Значит вот как, – с грустью произнесла та. – Вся власть в копытах юной и неопытной преемницы принцессы Селестии. Видно для Эквестрии и вправду настали последние дни…
— Проводите её в больничные покои, – отдала распоряжение Твайлайт, сделав вид, что не услышала тех слов. Два стражника, служа опорой для раненой, аккуратно повели её к выходу, а принцесса проводила их взглядом.
В душе принцессы царил разлад, но она не имела права идти у него на поводу и, собравшись духом, властно объявила:
– Совет окончен. Прошу всех приступить к своим обязанностям. Готовьте город к обороне.
День только начался, и ей предстояло ещё много чего сделать. В своём плотном графике она особо выделила пункт — навестить выжившую стражницу дозора, о котором, похоже, вообще никто не вспомнил в этой суете.
А сейчас ей предстояло встряхнуть аристократов, пригревшихся в своих уютных креслах.
— …Единственное, что может повлиять на ваш выбор, это представления о долге и чести. Вы можете преспокойно покинуть Кантерлот, но при соблюдении нескольких условий: разрешается взять с собой лишь предметы первой необходимости и небольшой запас провианта. Всё остальное ваше имущество переходит в государственную собственность и будет потрачено на нужды города, – Твайлайт решительно вещала заранее приготовленную речь на фоне нарастающего гула недовольства из зала. — Разумеется, если вы останетесь в Кантерлоте, ваша собственность сохранится в вашем распоряжении, — добавила она, положив копыта на стол. Зал теперь походил на осиный рой, потревоженный неосторожным жеребенком. — Закон вступает в силу с этого дня и обсуждению не подлежит.
Последние слова лавандовой кобылки потонули во взорвавшемся жизненном пространстве, возмущенных воплях и истеричных криках, в одно мгновенье заполнивших помещение. Ещё недавно, узнав о войне, леди и джентлькольты судорожно ловили ртом воздух не в силах сказать ни слова. Теперь же, когда речь зашла о «нажитом непосильным трудом» имуществе, активно выражали свое недовольство, кляня все на свете, что немало позабавило Твайлайт.
— Как можно?! Да что она себе позволяет? Ничего им с моего нажитого не обломится! — брызгал слюной полноватый господин в цилиндре.
— А чтоб не загребли, оставайся в городе! А то на словах вы соловьем заливаетесь, а как до серьезного дело дошло — тут же в кусты! — возражал ему почтенного вида дворянин в расшитом шелковом дублете. — Выискался, «герой»!
— А таки шо я с этого заимею? — картавил плюгавый, кучерявый пони небольшого роста.
— Ага, знаем мы про их «нужды»! Себе пригребут и дело с концом! — соглашался с ним молодой, нахального вида жеребец.
— А помните, как на позапрошлую Галу весь зал разнесли?! — поддакнул ему дворянин в смокинге. — И, между прочим, к этому приложила копыто, а точнее — приняла активное участие одна особа со своими «деревенщинами»! Кто по вашему, принцесса, на починку дворца деньги выкладывал, а?! — делая особое ударение на слове «принцесса», выкрикнул аристократ. – Ну, уж точно не Мать Понеза! Может, с нас ещё потребуют деньги на создание «сети общественных нужников»?! Ну, уж нет!
— Поместье в центре Кантерлота с видом на дворец! Продам за полцены! Деньги переводить на мой счёт в Мэйнхэтенском банке! — кричал долговязый пони в жилетке.
— Куплю квартиру в Балтиморе или Эплвуде! Недорого!
Через несколько мгновений, тронный зал кантерлотского дворца превратился во что-то среднее между биржей и уличным базаром: из всех углов как на аукционе разносились предложения. Некоторые особо нетерпеливые заключали сделки прямо здесь.
— Продам усадьбу в живописном комфортабельном районе! Дорого! — орали одни.
— Куплю квартиру под Лос-Пегасусом! — перекрикивая их, кричали другие.
— Выгодное предложение: вложите свои акции в «Юнион Понифик», и получите миллионы битсов прибыли! С приветом хоть на край света!
— Только сегодня! Купить недвижимость в Эплузе вы можете со скидкой!
«Куплю» и «продам» неслось со всех сторон.
Два жеребца сцепились за право обладать небольшой квартиркой в центре Тротингейма, набивая баснословные цены, пока хозяин стоял в стороне, выжидая.
Вершиной сего балагана стала потасовка, переросшая в драку прямо посреди зала. Твайлайт приказала страже разнять любителей помахать копытами и выставить их за дверь.
Едва ли это снизило градус в помещении: вот-вот в горла друг друга вцепятся уже не пара жеребцов, а дюжина, если не больше. К счастью для принцессы, этого не произошло.
— Окститесь, окаянные! – обрушился на толпу трубный глас царя. До сего момента он молча наблюдал за спором презренных торгашей, трясущихся за свою шкуру и мошну, но в сердцах решил достучаться до их совести, даст Бог, не похеренную окончательно.
— На чью страну ворог напал?! На вашу? Не вериться мне, глядя на сие поприще словесное. Неужто не ведома вам любовь к отчизне?! Неужто гордости в вас нет, что так спешите бусурманам в ноги пасть али бежать, не оглядываясь, аки псы, роду-племени не знавшие? Я — чуждых вам земель посланник, чужбину защищать рвусь, когда рождённые на ней в страхе трясуться…
Срамота! Позор! Грядите, презренные! Бог вам судья.
Толпу было не узнать: все не столько испугались неожиданного выступления, сколько задумались над его смыслом. Твайлайт поразилась тому, как повлияла на всех речь царя и глубоко внутри себя призналась, что такой человек будет монархом даже без скипетра и короны. Она завидовала, ибо нужных в подобное время качеств, которыми был наделён грозный самодержец, у неё не имелось.
— Кто хочет уйти, не затягивайте с этим, – подвела черту принцесса. — Скоро город окажется в блокаде и выйти отсюда уже не представится возможным... Только если в лапы грифонам и копытами вперед. Но если живы в вашем сознании хоть малая толика совести и патриотизма, то не оставите вы город, как не оставили бы больную мать, прикованную к постели и отчаянно нуждающуюся в вашей помощи.
Несколько минут в зале стояла тишина, затем кантерлотская знать, бурча под нос что-то несвязное, принялась расходиться. Твайлайт, глядя на копошащихся пони, лишь вздохнула. Она была готова к такой реакции, приняв соответствующие меры. Её Высочество просто исполняла свой долг.
«Никто не ужимает их, — уверяла себя фиолетовая пони. — Они могут покинуть город в любой момент. Но тогда пускай хотя бы их имущество послужит государству, если не хотят служить его владельцы, оказав Кантерлоту и всей Эквестрии неоценимую помощь…»
— Принцесса Твайлайт! — раздался сбоку кобылки бархатный голос. — Ваше Высочество, не составит ли вам труда ответить на несколько наших вопросов!
Твайлайт был знаком этот голос. Повернувшись, она увидела высокого статного единорога белой масти, во фраке и с моноклем на глазу. Позади него толпилось ещё несколько жеребцов, вопрошающе глядя на неё.
— Да, Фенси?
— Принцесса, меня и моих коллег интересует вопрос – несмотря на то, что мы не покидаем город, могу ли я с этими джентлькольтами оказать вам материальную поддержку сверх требуемой? Мы готовы безвозмездно пожертвовать значительную сумму на это благое дело, — изложил Пэнтс.
— Ваша, как и любая другая помощь будет как нельзя кстати. Обратитесь к Оуэну, нашему королевскому казначею. Он разрешит ваш вопрос, джентлькольты. — Твайлайт пробежала взглядом по опустевшему залу, будто что-то ища. — Прошу простить меня, господа, но я вынуждена вас покинуть. Обязанности ожидают меня.
— Не смеем вас задерживать! — уступил дорогу лавандовой кобылке Фенси, делая легкий реверанс.
— Благодарю, — улыбнулась принцесса, двигаясь в сторону дверей.
— Твайлайт! — из-за ближайшего поворота показалась Рарити, а затем и остальные подруги. Отдышавшись, белая единорожка радостно воскликнула. — Вот ты где, дорогуша! Мы с ног сбились тебя разыскивая! Что происходит во дворце? Все куда-то бегут, суетятся, никто толком не может ничего объяснить! Не составит ли тебе труда просветить нас о сложившейся обстановке?
— Да, сахарок! Учти, мы вчера, клянусь своей шляпой, ничего противозаконного не делали! Вели себя тихо-смирно, как ты и просила.
— Ага! — поддакнула фермерше Деш. — Кстати, вы видели огромную толпу на площади?! Такая толкучка наблюдалась разве что на твоей коронации, Твай! — пегаска слегка наклонилась к кобылке, будто бы собираясь поведать ей что-то важное. — И что самое главное — все они пегасы из Клаудсдейла. Ну, почти все. Флаттершай, помнишь наших соседей, миссис и мистера Клауд? А Тима помнишь? Я много кого там увидела.
— Так что же все-таки происходит, Твай? С чем связано это столпотворение и суета?
Все вопросительно смотрели на лавандового аликорна. В их глазах читалось: «Что же на этот раз?»
— Началась война, — немного помолчав, жестко отрезала принцесса.
Подруги недоуменно уставились на неё. Судя по вытянувшимся от удивления мордочками, это было последнее, что они ожидали услышать.
— Война?
— Вы не ослышались, — вздохнула принцесса, поднимая уставшие глаза на пони. — Грифоны вторглись в Эквестрию. А те, кого вы видели на площади — беженцы из Клаудсдейла, ныне захваченного врагом. И собрались они там точно не для празднества.
Деш будто водой окатили, смывая с неё всё легкомыслие. Она заметно потускнела и уставилась на Твайлайт таким взглядом, будто бы та сказала неописуемую глупость или неудачно пошутила.
— Хотелось мне, чтобы это было неправдой, — словно читая мысли радужногривой пегаски, вновь вздохнула аликорн. — Но враг близко как никогда, и это будет куда опасней возвращения Найтмер Мун или Сомбры.
— Клаудсдейл в считанных шагах от Понивиля! — прошептала яблочная пони. — Там же Биг Мак, бабуля…
— Эплджек! — Твайлайт положила копыто на плечо возбужденной пони. — Понивиль… уже оккупирован врагом…
На долгие минуты, показавшиеся вечностью, воцарилось молчание. Все изумленно смотрели на лавандовую кобылку, осмысливая и взвешивая сказанное. Первой пришла в себя Эплджек и хриплым голосом выдавила:
— Что с ними? Они в порядке?
— Там Свити…
— Не волнуйтесь! — поспешила успокоить их аликорн. — По имеющимся данным при захвате города никто не пострадал. Все жители в спешке бежали, подгоняемые врагом. Первые подводы с понивильскими беженцами уже подошли к городу, остальные будут тут не позже полудня.
— Ох, Твай! — услышав добрую весть, яблочная пони зажала лавандовую кобылку в крепких объятиях. — Ты не представляешь, как много это для меня значит!
— Да что там…- после «железных обнимашек» сконфуженно ответила Твайлайт. — Эй, ты куда?! Эплджек, постой! — крикнула она вдогонку быстро удаляющейся фермерше сорвавшейся на галоп, но той уже и след простыл.
— Деш, пожалуйста, сходи с ней, — дрогнувшим от волнения голосом, обратилась к пегаске принцесса.
— Есть, Ваше Высочество!
— Погоди, это ещё не всё! — хватаясь магией за хвост Деш, Твайлайт обратилась уже ко всем. — Будьте рядом, девочки. Мне сейчас как никогда нужна ваша помощь. Тяжелый груз ответственности за государство лежит на мне, и я прошу вас, не оставляйте меня одной в этот трудный час…
— Дорогуша, мы некогда бы и не подумали бросать тебя! — обняв подругу, с теплотой в голосе проворковала фиолетовогривая единорожка.
— Да! Даже в мыслях такого не было! — вторила ей Рейнбоу. — Мы своих не бросаем!
— Думаю, Эплджек была бы с нами полностью согласна! — закончила Рэрити.
— Спасибо вам, девочки! — растроганно произнесла Твайлайт, буквально утонув в дружеских объятьях.
— Всегда, пожалуйста! С этим ты обратилась по адресу! А теперь, если не возражаете, я вернусь к своей первоначальной цели! — отсалютовав, делая крутой вираж в воздухе, Рейнбоу полетела к выходу.
— Деш, постой! — голубая пегаска остановившись, удивленно обернулась назад, видя, как её догоняет Рэрити. — Я с тобой!
— А тебе-то зачем лишний раз копыта марать? Не лучше ли остаться в дворцовых апартаментах? — ехидно спросила Рейнбоу.
— Много ты понимаешь! — возразила та.
— Не дрейфь, всё с твоей сестрой в порядке! Свити себя в обиду не даст… Да и Скут тоже не лыком шита…
Дальнейший путь они продолжили в молчании, изредка перекидываясь короткими фразами. А на душе Деш скребли кошки. Ей не давал покоя вчерашний вечер, когда она встретила как снег на голову свалившуюся Гильду. Они, конечно, мило поболтали (всё же лучше, чем слушать пустое дребезжание аристократии), но кобылку немного смутило поведение старой знакомой. Впрочем, она списала это на долгую разлуку и своевольный нрав грифины. Но теперь, в свете последних событий, её поведение, а затем и таинственное исчезновение… Что-то было мутным в этой истории, и Деш это чувствовала.
«Как вернусь, обязательно расскажу об этом Твайлайт», — решила Рейнбоу.
— Ну что, мои дорогие содельники! — невесело начал Милославский, оказавшись с товарищами по несчастью один на один. — Дела наши обстоят хуже некуда.
Жорж, как и все, не был в восторге от столь быстрых, разительных перемен. Ещё вчера он стоял на блестящем полу тронного зала и, потягивая из бокала вино, рассказывал публике о «чудесах техники», а сегодня уже сидит на военном совете и слушает обстановку и сводку новостей, которые были отнюдь не утешающие. А вид появившейся посреди совета той окровавленной кобылы с приграничья не создавал радужных перспектив насчёт «милосердного врага».
— Что делать будем? Великий Государь, есть ли у вас какие-нибудь предположения? — обратился к самодержцу Милославский.
— Знамо дело, врага бить без милости. – Слегка сутулясь, опираясь на посох, царь стоял в стороне, рассматривая ярко расшитый гобелен.
— Это как раз таки понятно! Ну а как мы это сделаем, Надёжа Государь? У них ведь сила несметная, крылатая, сами на совете слышали…
— Так пошлите на них войско, и дело с концом! — брякнул Бунша.
— А потом будет «Поле-поле, кто тебя усеял мертвыми костями?!» Вы глубоко заблуждаетесь, мой уважаемый коллега! — возразил ему Жорж. — Вы, наверное, слышали, как разнесли всё пограничье и город этот их небесный? То-то же! Здесь нельзя вот так вот, «шашки наголо»! Здесь надо с чувством, с толком, с расстановкой… Стратегия, что б её!
— Боярин прав. Нахрапом войско тёмное не взять…- Грозный, облокотившись о каминную полку, задумчиво теребил свою черную, как смоль бороду, смотря в пространство. На его лице читалось напряжение и сосредоточенность.
Не могли знать ни Бунша, ни Милославский, о чём думает царь, а мыслями своими он устремился во вчерашний вечер, силясь из пласта воспоминаний отыскать нужный фрагмент…
— …Ладно, гуляй. Остальным далеко не расходиться! — предупредила оставшуюся пятерку Эплджек.
— Эм… ладно, — согласилась радужногривая пегаска, спешившая поскорее ретироваться из этого сияющего огнями зала и найти место потише и спокойней.
— Да! Я знаю, что заставит их встряхнуть копытами, внеся в это место веселье и смех! — подпрыгнула от радости Пинки, выхватывая пати-пушку, из которой, не колеблясь, выстрелила. Во все стороны посыпались конфетти и разноцветные ленты. — Устроим ди…
— Но-но-но! Не гони коней, сахарок! Что нам Твайлайт говорила на этот счёт?
— Погулять на празднике! — отведя ото рта копыто Эплджек, воскликнула розовогривая пони.
— И ни во что не вмешиваться! — назидательно произнесла фермерша. — Да, и ты не забыла, как отнеслись к твоим попыткам «внести в это место веселье и смех» здешние снобы?
— Но… но я… — замялась Пай.
— Никаких «но»! — отрезала яблочная пони. — Ты же не хочешь огорчить Твайлайт? Ей сейчас и так несладко… Иди вон лучше пунша попей!
— Оки-доки-локи! — легко согласилась Пинки вновь пряча пушку, и легкомысленно что-то напевая, направилась в сторону столов со сладостями…
От взгляда Грозного, сидящего на троне, не ускользнул сей момент. Тогда его удивило наличие порохового оружия в этом мире, пусть и в такой форме. И вот сейчас, стоя у камина, ему внезапно вспомнился штурм Казани, когда от грохота артиллерии и свиста ядер не было слышно даже собственных мыслей. А он, царь Всея Руси, стоя на высоком холме взирал, как огнестрельные наряды лихо крошили стены и башни столицы ханства Казанского…
— Надёжа Государь, земля взывает! — Милославский щелкнул пальцами перед лицом полностью ушедшего в себя Грозного, пытаясь спустить его на землю.
Действие возымело эффект — царь, вырванный из размышлений, слегка вздрогнул. Поведя плечами, он выжидающе посмотрел на Жоржа.
— Царь Великий Государь! Вы говорили, что силы тёмные нахрапом не взять! Так как же тогда супостата разбить?
Иван Васильевич смерил боярина взглядом бывалого стратега. Немного подумав, он изрёк:
— Артиллерия — Бог войны.
Твайлайт медленно шла за медсестрой — красношерстной кобылкой с яркой, будто поцелованной огнем, гривой. Большую скорость принцесса себе позволить не могла — работница больницы плелась как черепаха. Сказывался сумбурный день: при оказании помощи раненым и распределении беженцев медсестрам, привыкшим к спокойному распорядку дня, пришлось несладко. Пациенты здесь бывали нечасто, а уж такое стихийное бедствие как сотни пострадавших пони…
Твайлайт это понимала и потому мед-пони не торопила, да и самой ей не хотелась спешить — беготнёй она насытилась вдоволь.
Широкий больничный коридор свернул вбок, и, пройдя ещё немного, медсестра остановилась напротив одной из дверей.
— Лейтенант Дейси Вайлд… — Кобылка ещё раз сверилась со списком пострадавших, указывая Твайлайт на дверь. — Да, всё верно. Мы положили её сюда.
— Премного благодарна, — кивнула лавандовая пони.
— Не за что, Ваше Высочество… — зевая, мед-пони удалилась.
Твайлайт, собираясь силами, ненадолго замерла, а затем, вздохнув, отворила дверь. Палата была залита всё ещё ярким светом заходящего солнца. Но пегаску, лежащую на койке слева от окна, его лучи не касались. Разглядеть её перебинтованные раны, множественные ссадины и ожоги было очень сложно из-за тени в той части комнаты. Однако аликорн, прикрывшая за собой дверь, всё же разглядела открытые глаза раненой.
— Вы что-то хотели, принцесса? – с не скрываемым раздражением бросила лежащая кобылка.
— Дейси… прошу прощения, что беспокою, но я должна задать вам пару вопросов.
Приблизившуюся к ней Твайлайт одолевало всепоглощающее чувство вины, словно произошедшее с этой кобылкой дело её копыт. Конечно, она понимала, что это не так и её вина лишь косвенная, но не могла с этим ничего поделать. Бремя правителя – нести ответственность за всех своих подданных. Но понимать, насколько это бремя тяжело, начинаешь только в подобное время.
— Ты принцесса или как? Зачем передо мной извиняешься? — теперь в голосе раненой звучало и презрение.
— Не извинялась бы, если б не была принцессой. В том, что случилось с пограничными отрядами, есть немало моей вины. Поэтому я прошу прощения лично у тебя. Твои товарищи… кроме тебя никто не выжил?
— Я не знаю, но… в моей башне точно никого не осталось, – пряча взгляд, отвечала пегаска. — Мы сейчас разговариваем только благодаря жертве одного очень хорошего пони.
— Как это произошло? – спросила Твайлайт, смотря на яркий диск солнца.
Неизвестно что было сложнее – спрашивать и слушать о трагедии, которую ты не в силах предотвратить или рассказывать об этом, прокручивая в памяти ужасные кадры пережитого. Но этот тяжёлый для обоих диалог был слишком важен, и пренебрегать им очень неразумно.
— Быстро… слишком быстро. Прозвучавший ночью сигнал поднял весь гарнизон. Мы были в укрытии и вооружены. И, казалось, были готовы, но… мы ошиблись. То, на что мы надеялись, подвело нас. Магия единорогов, она… не действовала. Не знаю, как это возможно, но я видела всё своими глазами. Пришлось полагаться на сталь. Но что несколько сотен сделают нескольким тысячам? Мы убили многих грифонов, но из нас не выжил никто…
Нависла тишина. Твайлайт чувствовала себя последней скотиной, вспоминая, что она делала той ночью. Когда её подданные гибли, она веселилась. Ей было стыдно смотреть в глаза дозорной, но на слова у неё хватило сил.
— Их жертвы не будут напрасны.
— Принцесса, — из голоса пегаски исчезло презрение. Его сменили уверенность и настойчивость, отдающиеся в каждом звуке. — Если хотите, чтобы ваши слова не были пустыми клятвами, то назначьте меня командиром пегасьего батальона.
— Но как же твои раны?
— На мне всё как на собаке заживает. Пару ушибов роли не играют. Ваш ответ, принцесса?
— Если ты этого хочешь… — всё ещё сомневалась Твайлайт.
— Да, хочу.
Лавандовая кобылка отошла от окна, направляясь к выходу, но задержалась у самой двери.
— Хорошо. Завтра обсудим подробности. А пока спи и набирайся сил.
Солнце почти село за горизонт, когда Твайлайт, наконец, смогла разобраться со всеми возложенными на неё делами. Войдя в свои покои, первым, что пришло в голову, было поскорее завалиться спать, ибо денек выдался насыщенным, но переборов сонливость, лавандовая кобылка решила немного проветриться.
Перед её взором раскинулся окрашенный заходящим солнцем Кантерлот, со своими мощеными улицами и площадями, скверами и парками, переулками и проспектами. После длинного, летнего дня камни мостовой, нагретые жарким солнцем, понемногу остывали. С окраин доносился перестук кузнечных молотов.
Площадь, где ещё утром встали лагерем беженцы, была непривычно пуста: всех пострадавших временно разместили по лазаретам и больницам, оказав необходимую помощь. Глядя на погружающийся в теплые летние сумерки город, у неё возникала иллюзия ушедшего покоя, и только гвардейцы, патрулирующие улицы, да несмолкающий перестук кузнечных молотов с окраин разрушали эту иллюзию.
Вздохнув полной грудью свежий прохладный воздух, Твайлайт ещё раз осмотрела панораму вечернего Кантерлота, а затем поплелась к постели. Рядом с кроватью в плетёной корзинке дремал Спайк. Дорога сильно утомила его, а потому он мгновенно заснул.
«Ну хоть за небесные светила можно не беспокоиться, — подумала принцесса перед тем, как провалиться в сон. — Благо этим уже давно занимаются единороги Магической Гильдии».
Больше всего принцессу беспокоил вопрос о странном, из неоткуда взявшемся иммунитете к магии у грифонов, но приступить к расследованию сейчас она не могла уже физически, посему отложила это до завтра. Ещё немного повертевшись в кровати, анализируя события прошедшего дня, аликорн окунулась в долгожданный, но неспокойный сон.
— Принцесса Твайлайт! Ваше Высочество, проснитесь!
— Пресвятое небо! — услышав сквозь сон знакомый голос служанки, Твайлайт зажмурилась, как будто ожидая удара: вчерашний день начинался точно также. Неужели все повторится вновь? Лавандовой кобылке на секунду показалось, что она попала в замкнутый круг, раз за разом, переживая один и тот же день бесконечно. – Что на этот раз?!
— Там грифоны… — пролепетала кобылка.
— Что грифоны?! Захватили Кантерлот и с минуты на минуту ворвутся сюда?! — пригвоздив к служанке воспаленный от недосыпания взгляд, прохрипела Твайлайт.
— Нет! Они прилетели на переговоры… ожидают вас…
— На переговоры? — переспросила пони, облегченно вздохнув.
«Как гора с плеч!» — принцесса смахнула пот со лба.
— Где они?
— На западной стоянке общественного транспорта, принцесса. — Служанка наблюдала за тем, как Твайлайт крутится возле зеркала, приводя нечесаную гриву в порядок. – За ними следит стража, а меня к вам послал Эль Гладий.
— Ясно, — лавандовая аликорн нацепила на голову диадему и прочую «амуницию», в спешке двигаясь к двери. — Дрим, отыщи людей и приведи их ко мне.
— Эм… — Дрим почесала затылок. — Ваше Высочество, последний раз их видели в кузнечном квартале, а в замке они не появлялись.
«Странно. Где они шатаются, когда нужны? — с недовольством подумала кобылка. — Но времени их ждать, а уж тем более искать, у меня нет».
— Ладно, после с ними разберусь, — закончила принцесса.
— Хорошо, Ваше Высочество!
«Интересно, что хочет мне сказать император? — спускаясь по широкой лестнице, думала Твайлайт. – Решил, поведав о своём превосходстве, заставить нас испугаться?»
Она вышла из парадного входа, расправила крылья и устремилась к месту встречи. К ней безмолвно присоединилась дюжина пегасов в золотистых кирасах.
«Он думает, что раз сестёр нет, то победа будет за ним? Мне нужно показать ему, что со мной тоже нужно считаться. Но получиться ли?»
Завидев грифонов и ощетинившееся кольцо стражи, разделяющее их с городом, она начала снижаться. С максимальной важностью и величественностью аликорн приземлилась в нескольких шагах от императора, стоявшего впереди своего отряда.
— Тайрен, — бросила ему принцесса, гордо задрав голову. – Всё, что ты сделал, не останется безнаказанным, ты ответишь за…
— Ты не будешь той, кто призовёт меня к ответу, – оборвал её грифон. – Оставь свои несбыточные угрозы при себе, а я перейду к делу.
Твайлайт бросила гневный взгляд, но промолчала.
— Твои разведчики, если они у тебя есть, должно быть проинформировали вас о нынешней обстановке. Ну, на худой конец, беженцы уж точно тебе обо всём рассказали, – усмехнулся император. – Я предлагаю тебе закончить войну, сдав нам Кантерлот и сохранив за нами все захваченные территории. Что скажешь?
Принцессу охватило замешательство. Несмотря на то, что вариантов было всего два, ответить у неё не поворачивался язык.
«Согласиться с поражением так быстро? Отдать в лапы врага столицу, Клаудсдейл с погодной фабрикой и Понивиль, жизнь в котором сделала меня той, кем я есть? Вот так легко расстаться с этим, зная, что, возможно, ты больше не увидишь эти места? Я знаю, это неправильные мысли, но… Нет, я… я должна согласиться, ради жизней моих подданных. Но почему же…»
— Так, — прервал размышления Тайрен. – Раз ты ещё не готова ответить, то не стоит тратить моё время. Я щедро даю тебе два дня на то, чтобы определить, чего ты хочешь. По истечению этого времени над этим городом должен развеваться белый флаг, а иначе… ну, не будем забегать вперёд. На этом всё. Удачного дня, принцесса.
Император резко развернулся и воспарил в обратную от Кантерлота сторону. Его примеру последовали и остальные грифоны, поспешно освобождая площадь.
— Принцесса! – Твайлайт, вновь принявшуюся размышлять, кто-то окрикнул. Она увидела его лишь на миг – то был грифон, скрывавший свой облик под тенью капюшона. Мелькнувшая в его лапе синяя роза, была брошена кобылке и она поймала её телекинезом, ещё не успев опомниться, а когда подняла взгляд в поисках адресата неожиданного подарка, обнаружила, что его нет. По всей видимости, он успешно смешался с взлетавшей стаей. Кобылка недоумевающее поднесла цветок к мордочке и, вглядевшись, заметила что-то белое среди лепестков. Она удивилась ещё больше, когда поняла, что это свёрнутый в несколько раз пергамент. Опасливо осмотревшись по сторонам и убедившись, что на неё никто не смотрит, она развернула его и прочла написанное.
«Что?! – вопрошала вконец запутавшаяся Твайлайт. – Почему она? Что за условия, дискорд бы их побрал?!»
Небольшой дворик перед больницей стал тренировочной площадкой для Дейси. Сколько же среди медперсонала поднялось шуму, когда она, срывая бинты с незначительных, на её взгляд, повреждений, покинула свою палату. Но этим пегаска не стала себя ограничивать: отобрав копьё у первого встречного гвардейца, она решила провести утреннюю зарядку. Естественно, в своём понимании. Все протесты, предупреждения и попытки вернуть её в койку потерпели фиаско, а когда в её копытах оказалось оружие, то и вовсе прекратились.
«В голову! Вот так! Теперь в сердце! Быстрее! Ещё быстрее! Слишком медленно… совсем как старая кляча!» — Пегаска, орудуя копьём, рассекала воздух, выполняя одно из основных упражнений любой боевой тренировки – бой с тенью. Естественно, воображаемым врагом был грифон, ведь других вариантов просто не могло быть. И нынешние результаты, в сравнении с прошлыми, Дейси не устраивали. Но наблюдавшие за ней пони так не считали. Им казалось, что совершеннее техники и быть не может, но она их мнения не разделяла.
— Лейтенант Вайлд! — кобылка оторвалась от своего занятия и оглянулась.
— Принцесса, – она кивком поприветствовала Твайлайт. – Вы пришли по вчерашнему делу?
— И по нему тоже. – Лавандовая кобылка переводила дух. Было ясно, что она куда-то спешила. — Я вижу, тебе лучше. Ты не против проследовать со мной к дворцу?
— Не против, — крылом прижимая копьё к телу, она направилась за Твайлайт.
До дворца отсюда копытом подать, потому как раньше эту больницу посещали преимущественно богатые пациенты.
Когда рядом почти никого не оказалось, принцесса, резко остановившись, обратилась к Дейси.
— Похоже, нам предстоит тайно встретиться с грифоном. Но не это меня беспокоит, – Твайлайт поднесла записку к носу пегаски и та, прочитав её, удивилась не меньше, чем сама принцесса. – Ты можешь объяснить мне, почему вражеский лазутчик настаивает на том, чтобы меня сопровождала именно ты и никто иной? Тут сказано про «выжившую воительницу». Довольно явный намёк. Я тебя ни в чём не подозреваю, но…
— Что «но»?! Да я понятия не имею, какого сена происходит! – вспылила Дейси. – Не лучше ли спросить об этом у него? Этот грифон любит загадки, как я погляжу. Тут говорится о каком-то цветке, по которому и нужно найти место встречи. Что это может значить?
— Записка была передана в лунной розе. Во всей Эквестрии есть только одно место, где они растут — cад…
— Принцесса Твайлайт! – кричал взявшийся невесть откуда пегас. – В дворцовом квартале видели грифона!
Глава 20: И на камнях растут цветы
Аналой — употребляемый при богослужении высокий четырёхугольный столик с покатым верхом.
Первые петухи ещё не успели пропеть, когда Тия открыла усталые измученные глаза. Она уже давно не пользовалась будильником, чтобы просыпаться вовремя: после тысячекратного повторения одного и того же незримый будильник перекочует в твою голову, хочешь ты того или нет.
«Ох, сестра ещё не опустила луну?» — негодовала пробирающаяся к окну Тия. Прищуренные сонные глаза никак не могли найти привычного выхода на балкон.
«К Дискорду всё! Сделаю по-быстрому, через окошко, и пойду досматривать сны».
Принцесса с трудом, но всё же смогла открыть ставни и выглянуть наружу. Как всегда, она не сочла нужным посмотреть вниз, ведь цель её очередного дискомфортного покидания тёплой постели находилась значительно выше.
«Вот ведь упрямое…» — сетовала принцесса Дня, сконцентрировавшись на дальней точке горизонта, который было не так-то легко отыскать. Не будь Тия такой сонной, она смогла бы определить, что находится в здании высотой гораздо меньшей, чем гора Кантерлота.
У Селестии так и не получилось оправдать свою кьютимарку, хотя она пыталась, и, надо сказать, очень усердно. Когда же Тия расслабила напряжённую шею и опустила голову, чтобы передохнуть, её взгляд упал на своды дворца, но вовсе не кантерлотского.
«Ах, портал…» — вспомнила она, наконец, и устало побрела обратно.
«Этого мира не было бы, если б солнце здесь вставало лишь по моей воле, — укутываясь в одеяло, размышляла кобылица. — Похоже, есть тот, кто будет поднимать и опускать светила за меня…»
Радуясь этому факту, она заснула с такой неестественной для себя беззаботностью, что припомнить, когда вообще её посещало подобное блаженство, было невозможным.
Солнце этого мира, как выяснилось, не признавало над собой власть солнечной принцессы: оно так и норовило её разбудить, запуская свои назойливые лучи в опочивальню. Даже балдахин не смог их остановить: найдя лазейку, они, бесцеремонно ложась на тело кобылицы, намекали спящей о приходе дня.
«А здесь не так уж и плохо, — Селестия сладко зевнула и потянулась. Покидать мягкое ложе она совсем не спешила. — Уже не помню, когда последний раз так спала! Ох, нельзя мне к этому привыкать, а то совсем разленюсь к возвращению в Эквестрию».
Чьи-то мягкие шаги заставили её насторожиться и привстать.
— Кто здесь? – выглядывая из-за штор балдахина, осторожно спросила Тия.
— Я вижу, испитое вино не ушло даром, одарив тебя долгим и безмятежным сном, — успокоил её Филипп, вошедший в опочивальню.
— Благодарю за столь приятный сюрприз. Вино и вправду пришлось мне по вкусу, но… — принцесса вновь зевнула, — чтобы меня опьянить, одного кувшина мало. Столь долгий сон был вызван хроническим недосыпом – недугом, мучившим меня столько, сколько я себя помню.
— Довольствуйся тихими часами, покуда есть такая возможность, — вздохнул человек. — Мы пережили вчерашний день и обрели время для дум о шаге грядущем. Нет нужды в томлении духа суетой.
— А что потребуется от меня в дни этого затишья? – Селестия заранее приготовилась к худшему.
— Набираться сил телесных и духовных, — улыбнулся Филипп, глядя, как его напряжённая собеседница с облегчением обмякла на перине. — С первым, как я вижу, ты славно справляешься, а скоро приступишь и ко второму. Сейчас ты владеешь весьма скудными знаниями о нашем мире и вряд ли когда-нибудь постигнешь всё и вся. Ведаю, что со временем тебе откроется мудрость, но для начала ты должна усвоить главные догмы. Чрез несколько дней мы взойдём на ещё одну ступень лестницы власти. На тебя будут смотреть самые знатные и влиятельные мужи Руси. Уверен, ты произведёшь на них впечатление, и оспаривать твои таланты никто не решиться. Позже мы вернёмся к этому, а сейчас будь добра, поведай мне о твоей с Малютой беседе, — тон человека принял более серьёзный оттенок, выдавая его заинтересованность.
— Он предложим мне взять его людей под своё покровительство. Уверена, вы это и без меня знали, — медленно вставая с постели, отчитывалась Тия.
— Ведал. Но слова опричника меня не тревожат. Что ты ему ответствовала?
— Я согласилась, — с неким вызовом произнесла принцесса, зная, что такой ответ не понравится человеку. — Может, этот Малюта со своим отрядом и убийцы, но разве мы страдаем от переизбытка союзников? Мне неизвестно, за кого он меня принимает, но я уверена, что с его стороны измены можно не ждать.
— Что верно, то верно: если Малюта признал тебя, то предать уже не сможет. Из такого теста и все остальные государевы люди слеплены. Тебе-то, в отличие от других, не за что их осуждать, а вот что подумает народ, когда ты покажешься в окружении чёрных волков? Негоже белому родниться с чёрным.
— Это не критично. Можно распорядиться реформировать их рабочую форму, и броского контраста тогда не будет, — отмахнулась от замечаний кобылица. — К тому же, я согласилась с Малютой на одном условии: теперь их деятельность будет осуществляться только с моего согласия. Все заслуживают второго шанса, к тому же, стоит ли винить их за исполнение приказов своего царя? Если это и впрямь были чёрные поступки, то всеобщая ненависть должна падать не них, а на того, кто ими повелевал.
Закончив с одеванием накопытников, Тия увенчала свою голову диадемой.
— Ты заблуждаешься, — старик покачал головой. — Много чего они делали и без приказов. Хорошо, что ты веришь в их исправление, и слава Богу, если тебе не придётся жалеть о принятом решении.
— Благодарю за беспокойство, но думаю, нам стоит подумать и о других проблемах. А эту я беру на себя, — убедила его Селестия.
— На всё ваша воля, — медленно кивнул Филипп. — Совсем скоро она сродниться с законом, а олицетворяющий его и выглядеть должен подобающе.
Не успела Тия уточнить, что он хотел этим сказать, как из соседней комнаты по жесту старика в опочивальню вошли две девицы. Вероятно, они всё время находились за дверью и ждали, когда их позовут. Девушек, должно быть, предупредили об иноземной гостье, занимавшей комнату, но вот расширенные от удивления глаза говорили об обратном. Ещё бы! Когда они слышали ровный голос митрополита и мелодичный альт его собеседницы, их воображение рисовало несколько иную картину. Теперь Филиппу пришлось ещё раз убедительно уверить застывших на пороге, что их заказ не будет особо отличаться от остальных… ну, почти.
— Замри ненадолго, пока будут браться замеры, — обратился он к Селестии, подгоняя молчаливых прях.
— Мне сошьют новое платье? – удивилась принцесса, наблюдая, как к разным частям её тела прикладывают мерочные ленты. — Но в этом нет нужды и…
В сознании принцессы что-то щёлкнуло, отрывая её от начатой фразы и перенося к очень деликатному вопросу.
— Здесь есть зеркало? – едва скрывая охвативший её страх и неловкость, озадачилась Тия.
— Зеркало? – не понимая причину вопроса, переспросил старик. — Да вот же, на стенке слева от тебя висит.
Селестия, не обращая внимания ни на кого и ни на что, осторожно приблизилась к своему отражению. Но её интересовала отнюдь не неопрятная грива, потерявшая свои яркие краски и аморфную форму, держащуюся на магии, от которой остались лишь крупицы, заставляющие локоны зависать в воздухе. Принцесса повернулась к зеркалу крупом, и опять же, вовсе не для того, чтобы полюбоваться на свой хвост.
— Прах Старсвирла! – гневно и, в то же время, растерянно воскликнула принцесса. Стыд и неловкость охватили Селестию весьма небеспричинно: слегка сместив в сторону хвост, она обнаружила, что сокровенные места её тела, более не скрываемые магией, находятся у всех на виду. Осознание того, что весь вчерашний день она щеголяла в таком виде, вогнало Тию в краску. Проклиная всю нелепость своёй ситуации, принцесса, под тихие смешки прях, телекинезом сорвала с постели простыню и обмотала ей свой круп.
— Так сложно было сказать, что я ничем не прикрыта?! – жёсткий взгляд негодующей кобылицы прервал хихиканья девушек и заставил Филиппа убрать улыбку.
— А чем ты могла быть прикрыта? На тебе, окромя твоей короны из злата и подков дивных, ничего и не было, — как можно серьёзнее отвечал старик, в то время как девицы уже не могли сдерживать смех.
— Магией! Чем же ещё? – принцесса потихоньку успокаивалась, понимая, что винить здесь особо некого, да и о магии в этом мире, похоже, вообще ничего не слышали. — Я бы не позволила себе ходить при пони, тьфу… на людях в таком виде! Вы сделали замеры? – Она перекинулась на девушек и те дружно закивали, закрывая ладонями рты.
— И когда же мне ждать мою новую одежду?
— Думаю, до окончания завтрашнего дня она будет завершена, — отвечал за них Филипп. — Другие дела, ежели таковые и есть, подождут.
— Я прикажу нескольким людям Малюты проследить за исполнением моего заказа, — Тия решила отыграться за насмешки в свой адрес и довольно успешно: те, видимо, хотели что-то возразить, но после походивших на угрозу слов принцессы уже не решились. — Можете идти.
Девушки в спешке поклонились и покинули помещение.
— Ишь, какая гневная княгиня, — с напускным осуждением поощрил принцессу Филипп.
— Утро явно не с того копыта началось, — вздохнула Тия.
— Не важно, как оно началось – итог куда важнее.
Филипп подошёл к аналою, стоявшему под окном – в самой светлой части комнаты. На нём лежал раскрытый фолиант в переплёте из черной кожи.
— Меня вчера долго мучил вопрос – как посланница другого мира понимает наш язык, а мы понимаем её? Уверен, ты и сама этого не знаешь, — Селестия, явно заинтересованная предложенной темой разговора, приблизилась к резной подставке для чтения фолианта. — Думаю, я смогу пролить на это свет.
Палец старика лег на строки, буквы которых были явно выведены без малейшего вмешательства механики.
— Перед тобой библия – книга книг, — фраза человека не была прикрашена хвальбой или лестью, ибо величественность сказанных слов не нуждалась в пышных прелюдиях – она чувствовалось и без этого. Тия, по примеру человека, впилась глазами в страницы необъяснимо манящей «королевы» книг, — Я расскажу тебе, что она мне поведала.
После небольшой паузы, старик начал своё повествование
— Некогда люди всех народов глаголили на едином языке. Меж ними царило общее согласие и понимание, но ни к чему хорошему это не привело. Амбиции и вероломство человеческого естества взяли вверх над трезвым рассудком. Их непомерные желания не имели границ и запретов… Так родилась одна до безрассудства горделивая идея. Было заложено основание башни, размеры которой не один смертный даже и представить не мог. Великая вавилонская башня… Единственной целью, с которой её возводили миллионы людей, было достичь небес… и достать до Бога. Каждый сложенный кирпич, пронизанный этой безумной идеей, приближал человечество к исполнению всеобщего желания. Так не могло продолжаться вечно... Бог обрушил на люд проклятье вавилонское и перестали одни понимать язык других. Хаос взял вверх над слаженностью, и разошлись народы на все стороны света. Видимо, вашему миру удалось миновать вавилонский рок, и дар понимать глас всякого остался при тебе. Ты услышала нашу речь и, сама того не осознавая, ответила ей же, потому как единый язык – это знание обо всех языках ныне существующих. Жаль, что люди перестали быть его достойны, но на всё воля божья.
— Это… очень любопытная гипотеза, — ожила принцесса после завершения рассказа, — но как может быть, что ответ на вопрос нашего мира находится в столь отдалённом от него источнике?
— Разные миры, да единый создатель. Очень странно, что ты никогда не задавалась вопросом о том, с чего всё началось.
Тия молчала, да и сказать ей было особо нечего. Конечно, она иногда отдавалась размышлениям о неком высшем разуме, создавшем все, что её окружает, но окончательный ответ её не посещал. Да и когда все вокруг считают тебя всемогущей богиней, невольно начинаешь верить в свое всесилие, забывая, что ты далеко не первое существо и как пить дать — предшественники были поматёрее. Ей не верилось, что ответ на такой сложный вселенский вопрос можно было прочесть в этой книге, как простую истину, известную каждому обитателю этого мира. Оттого Селестии жутко захотелось самой глянуть на эти знания, но Филипп закрыл библию, убрал на полку, и поставил на аналой другой фолиант.
— Здесь ты прочтёшь историю человека, с которым тебя роднят незримые нити, — открывая книгу на нужной странице, говорил старик. — Тебе должно быть любопытно, почему тебя нарекли его посланницей. Попробуй понять то, что сможешь, а что не поймёшь, я тебе поясню.
Старик направился к выходу.
— Скоро принесут трапезу. У тебя есть особые пожелания к ней?
— Никакого мяса и рыбы. В основном фрукты, овощи, и… — Тия на миг замерла, а затем дополнила своё меню, — и по кувшину вина каждый вечер, пожалуйста.
Старик молча улыбнулся и покинул опочивальню, оставив кобылицу наедине с источником знаний.
«Похоже, Филиппу придётся многое мне пояснять», — решила принцесса, изучив несколько абзацев. Но благо сама суть не ускользала от её глаз.
Жестокая история страны, в которой она находиться, не могла не поражать своей многогранностью. По мере прочтения, её расплывчатая картина представлений о человеке складывалась в единое целое. Для облегчения задачи, Селестия старалась как можно чаще приводить аналогию из своего мира, и это получалось, пусть и не всегда. Человек своими качествами смог соединить в себе всех существ, населяющих Эквестрию и соседние земли, восприняв в себя стороны положительные и не очень. Но для Тии главным было узнать, кто же этот Владимир, с которым её связывает символ солнца, а может и нечто большее…
Народ варягов, из которого он выходил, имел так много общего с эквестрийскими грифонами, что принцесса задалась вопросом – а стоит ли вообще продолжать искать сходства? Но, забежав дальше, она осознала поспешность своих выводов. Сложно было понять, чем руководствовались жители Руси, когда предлагали иноземцу править их страной, но, что вовсе не смешно — с ней сейчас происходит то же самое.
«Хм… вероятно, у них так заведено… — напряглась кобылица, немного встревоженная обнаруженным сходством ситуаций. — Эх… мне этого пока не понять».
Далее вновь шло повествование, лишённое точек соприкосновения с ней, но имеющее множество с грифонами: род Владимира правил Русью, ведя не прекращающиеся завоевательные и карательные походы. Причём, чаще всего с успешным для них исходом. Селестия оживилась, когда на строках замелькало то самое имя. В памяти всплывали обращённые к боярину Воротынскому слова Филиппа. Как он и говорил, Владимир мало чем отличался от своих предков, а в чём-то даже их переплюнул, в плохом смысле, к сожалению. Далее речь шла о войне за престол со своими братьями. Только на луну там никого не ссылали – такие проблемы решала сталь. И вновь история Владимира ударилась в грехи и пороки, апогеем которой стало убийство двух последователей учения того самого Бога, о котором и говорил Филипп. Вот только не было тогда на Руси веры в него, а царило язычество и жертвоприношение.
«Как можно убивать живых ради деревянных изваяний?» — Кровь, пролитую на войне, Селестия ещё могла понять, но когда жизни лишают в мирное время, да к тому же с таким бессмысленным поводом…
И Владимир, будто обуянный теми же мыслями, что и принцесса, понял, что пора положить всему этому конец. Он стал искать Бога, сильнее и могущественнее безмолвных столбов. Но оказалось, что к нему ведут множество путей, и все, кроме одного, ложные. Тия не смогла разобрать, чем руководствовался Владимир, отсеивая ложные учения. Ведь приверженцы разных религий говорили об одном Боге, но, тем не менее, получали от князя отказ. Но к речи присланного греками философа он прислушался. Чем же именно речь грека будет отличаться от предыдущих потерпевших фиаско адептов, принцессе не дал узнать скрип двери.
«Пора завтракать», — Тия прервала чтение и направилась к столику, на который водрузили поднос.
— Задержитесь ненадолго! – принцесса застала спешившего покинуть опочивальню слугу на пороге.
— Чем я могу вам услужить? – с некой боязнью поинтересовался холоп.
— Найди Малюту и передай ему, чтобы зашёл ко мне, — дав указание, принцесса его отпустила.
Задержка с доставкой завтрака ежемоментно окупилась при осмотре: несколько аккуратно разложенных, запечённых в меду яблок так и манили своим жаром, не заставляя сомневаться в превосходности их вкуса, а на соседнем подносе ютился овощной салат. Тия немного помучилась с выбором – какое же блюдо опробовать первым, и выбор пал на яблоки. Всё-таки сладкому она отдавала предпочтение, к тому же содержавшийся в них сахар весьма поспособствует в её экстра курсе по изучению Руси.
Малюта, по всей видимости, ошивался где-то поблизости, и поэтому переступил порог опочивальни очень скоро.
— Могу я знать, зачем понадобился солнечной владычице? – спросил он, кланяясь в пояс.
Глаз человека не упустил некоторых изменений в кобылице, занявшей резное кресло.
— Даже не думай туда смотреть, — предостерегла его принцесса, заметив, на что косился опричник.
Вздрогнув, Малюта оторвался от рассматривания выглядывавшего из-за спины Тии покрывала. Может, он и понятия не имел о причине резкого предупреждения и вообще не был не в курсе о вчерашнем конфузе Селестии. И, дабы не тревожить свою израненную гордость, уточнять, видел ли его глаз что-нибудь лишнее или нет, она не собиралась.
— Как ты и твоя братия отнесётесь к замене вашей невзрачной формы на что-нибудь более светлое? – Заданный вопрос немного разрядил обстановку, да и ходить вокруг да около принцесса не хотела. Нужно было поскорее разобраться с делами, чтобы избавиться от перспективы лицезреть рыжего опричника на протяжении всего завтрака.
— Не смогу ответствовать без более ясного описания будущей одёжи, — пожал тот плечами.
— Ну, скажем, чёрный цвет сменится белым, а ваши шапки увенчает изображение солнца, — не отрываясь от трапезы, Селестия, слегка зажмурившись, уже рисовала в воображении оглашённый проект, подхватывая телекинезом очередное медовое яблоко. Человек ненадолго забыл про свой вопрос, таращясь на левитирующий и довольно быстро уменьшающийся фрукт.
— Ну, так что? – голос Тии вернул его к беседе.
— Ну, это конечно можно, но нужно ли? Наши одеяния одним только видом страх на супостатов нагоняли, — сомневался Скуратов, почёсывая затылок.
— Вот именно, что одним только видом, — вздохнула принцесса. Она так и чуяла, что без пояснений ей не обойтись. – Я могу только догадываться, какими подвигами можно добиться такой репутации. Если я не ошибаюсь, что очень вряд ли, с исчезновением царя число ваших союзников… хм, значительно поубавилось. Смена вашей формы не мне нужна, а вам. Сам подумай, благодаря этой реформе обновлённый внешний вид хотя бы не будет вызывать у людей ассоциации с вашей прошлой деятельностью. И может, они воспримут это как знак, что к ней вы больше не вернётесь. Ну а если вернётесь – нашему сотрудничеству конец. И кстати, носителей изображения солнца в народе могут считать моими приближёнными, если я стану правительницей Руси, конечно. Делай выводы.
— Не имею больше возражений, солнечная владычица, — согласился опричник, — только предупрежу вас, что быстро сменить одежды у всего нашего воинства не получиться.
— Всё воинство меня не интересуют. Главное, постарайтесь одеть хотя бы дюжину ко дню всеобщего собрания: они будут входить в мой эскорт.
— Постараемся успеть, — изрёк Скуратов Бельский, прикидывая в уме шансы на успех.
— Постарайтесь. — Одной проблемой вроде бы стало меньше. Всё, что нужно было сказать, она сказала, а посему решила выпроводить человека.
Когда Малюта ушёл, принцесса запила приторные яблоки содержимым деревянного ковша, имеющего красочно расписанную форму птицы. Раньше ей не доводилось пробовать этот напиток, отдающий мёдом и мятными травами. Отметив необходимость разузнать у Филиппа его название, Тия, с неким энтузиазмом, приступила к поеданию салата.
— Думаю, не стоит. Я ещё не готова к таким… обрядам, — Тия как можно вежливее отклонила предложенную услугу, которая пугала её своей странностью.
— Тебе по нраву придётся сие действо, — не унималась полностью обнажённая девица, — потом сама просить будешь!
— В следующий раз обязательно, но сейчас я хочу ограничиться мытьём, — отмахнулась мокрая до шерстинки принцесса.
«Жарко как в Тартаре! Парилкам кантерлотских саун до этой русской бани, словно до Кристальной Империи пешком!»
За час до этого, она поинтересовалась у наведавшегося к ней перед сном Филиппа — где тут душ? Догадавшись по его реакции, что здесь про него не слышали, Тия спросила по-другому – более конкретно. Оказалось, что на Руси мылись в месте под названием баня, и человек предложил принцессе её посетить. Выбирать не пришлось, ибо варианты отсутствовали. Факт того, что последний раз она принимала душ более двух дней назад, склонил Тию к согласию, как и желание пребывать на грядущем собрании с чистой шёрсткой и гривой.
Филипп оставил её на полчаса, а затем вернулся, чтобы отвести в эту самую баню. Пустынные коридоры и пролёты изредка оживляли проходившие стражники и опричники. Никто не упускал возможность оценить новшество в облике принцессы – шёлковое голубое покрывало. Ей жутко не терпелось поскорее заменить его на что-то более близкое к одежде.
Когда они вошли в небольшую обитую деревом комнатку, Селестия, почувствовав сильную влажность в воздухе, поняла, что баня где-то близко. Тут их ждала молодая девушка в лёгком сарафане.
— Ну, Василиса, принимай будущую княгиню, — молвил Филипп и исчез быстрее, чем Тия смогла это заметить.
— Дворянок, девиц купеческих и княгинь парила, но такой посетитель у меня впервые, — уперев руки в бока, девушка внимательно изучала свою клиентку, — Ты Селестия, стало быть?
— Эм… а я одна разве не справлюсь? – не готовая к такому повороту, вопрошала принцесса.
— Эт вряд ли. Я так понимаю, ты про баню знать нечего не знаешь и сама тут впервые? Ну, ничего, я же тут не просто так. К тому же, раз ты будущая княгиня, привыкай, что большинство дел обыденных за тебя будут делать холопы и прислуга.
— Я принцесса, и мне это отлично известно. Но мытьё я к этому списку не относила, — встретившись с озорным взглядом Василисы, произнесла Тия.
— Ну, не знаю как там, откуда ты родом, но у нас тут свои уставы. Обнажайся давай, принцесса, и внутрь проходи. — Девица, без толики стеснения, скинула с себя сарафан, под которым не было совершенно ничего. Это неожиданное действие немного смутило принцессу, но виду она не подала.
Василиса открыла дверь за своей спиной, впуская в предбанник тепло.
Неуверенно сбросив простыню на лавку, Селестия направилась внутрь. Девушка закрыла за ней и прошла дальше – к ещё одной двери, только более низкой, чем предыдущие. Принцесса пробежалась взглядом по располагавшимся на полу тазикам с водой и проследовала в последнее помещение, где было неимоверно жарко.
Она так и не поняла, где начинается баня, но теперь точно знала, где она заканчивается. Девушка, со знанием дела, плеснула немного воды на раскалённые камни, что привело к распространению по всему помещению влажного горячего пара, немного смягчившего жар, и уселась на лавку.
— Размещайся поудобнее, принцесса, да поведай о своём мире – мне жуть как любопытно, да и время скоротаем, — предложила Василиса, расплетая свои длинные, как грива принцессы, русые волосы. — Вот не предупреди меня его высокопреосвященство о дивности будущего посетителя, я б, наверное, минут пять бы привыкала. Уж больно чудно это.
Селестия, находясь под воздействием расслабляющего тепла, стала чувствовать себя более раскрепощённой и рассказала девушке пару историй. Вскоре та, по заплетающемуся языку кобылицы, поняла, что клиентка уже достаточно напарилась и можно приступать к следующим процедурам. Но возникший в её руках банный веник немного напугал принцессу, что для девушки было весьма непонятным. Но делать ей было нечего – в другой раз, так в другой раз. Пока что можно и без этого обойтись.
Они вышли из парилки, и Василиса указала Тии на лавку. Та не дала себя упрашивать, слишком уж её пар расслабил. Принцесса легла на живот поверх тростниковой дорожки, устилавшей лавку, и повернула голову, чтобы наблюдать за действиями девушки, суетившейся у медного таза. И принялась девица в нём пену взбивать, да так усердно, что та начала поверх него расти, превращая таз в нечто напоминающее кремовое пирожное. Затем Василиса набрала в кувшин воды из деревянной шайки и без всяких предупреждений выплеснула её на кобылицу. Та даже не вздрогнула, потому как вода была горячей, хоть и не горячее её самой. После этого девица приступила к самой приятной и близкой к мытью фазе: взбитая горячая пена массажными движениями начала втираться в спину принцессы. Руки мастерицы приятно разминали кости и суставы, совмещая это с чисткой шёрстки. Гриву и хвост они тоже не обошли стороной. Тия боялась, что вот-вот уснёт от нахлынувшего моря блаженства, которое дарили эти человеческие пальцы. За массажем последовала липовая мочалка размеров с воронье гнездо. Василиса, подхватывая пену, начала сильно тереть тело принцессы, но та абсолютно ничего не чувствовала, кроме шепчущихся на коже пузырьков. Когда передние и задние ноги, шея и спина были отмыты, очередь добралась до крупа, и если несколько часов назад принцесса выдала бы по этому поводу ярый протест, то сейчас ей было совершенно безразлично — какие места и как сильно будут натирать.
Василиса попросила принцессу встать, дабы помыть и нижнюю часть тела, и та, со вздохами недовольства, повиновалась. Всё завершилось обильным поливанием, под конец которого с кобылицы была смыта вся пена.
Селестия была так довольна посещением бани и работой девушки, что сочла должным отблагодарить её приглашением на поздний ужин. У Василисы не было причин отказываться, и она составила принцессе компанию. В опочивальне она с интересом слушала рассказы о далёкой Эквестрии, а в промежутках, по просьбе Тии, ведала ей о своей жизни и не раз возникавших в ней курьёзных ситуаций, связанных с работой в бане. Увлечённые разговором, они и не заметили подкравшейся поздней ночи. Решив, что сегодняшняя беседа не последняя и впереди таких часов будет ещё много, девушка пожелала Тии доброй ночи и удалилась.
Принцесса, удовлетворённая сегодняшним днём, повалилась на кровать и, после недолгого марафона по усвоенной за день информации, предалась сну.
Время, как ни странно, текло медленно, и это очень радовало гостью из далёкого мира. Сложно сказать, когда, оставив государственные дела, она в последний раз так отдыхала. Конечно, отдых совмещался с прочтением книг, но это нисколько её не тяготило. Даже наоборот.
Каждая строка помогала разгонять туман с неизведанных земель, а беседы с Филиппом закрепляли полученные знания. Подготовки к следующему шагу были завершены.
Селестия бережно закрыла фолиант и подошла к зеркалу. Для неё оставалось загадкой, почему новая одежда смотрится на ней так гармонично, словно она облачалась в неё не одну сотню лет. Диадему сменил достающий чуть ли не до потолка кокошник, венец которого имел вид ярко-жёлтого солнечного диска с семью алыми лучами. Снизу кокошник распускал многочисленные жемчужные бусы, свисавшие до уровня шеи. Чуть выше поясницы её тело обвивал широкий пояс, за который крепился красный шёлковый шлейф, достающий до задних копыт. Белоснежная шёрстка сильно контрастировала с яркой тканью, отчего всё цвета казались глубже, чем есть на самом деле. Её золотое украшение у основания шеи отлично дополняло наряд.
Определённо, Селестия была довольна своим новым, хоть и подозрительно естественным внешним видом.
Вот-вот пробьёт час, призывающий отбросить все сомнения. Тот миг, когда она выйдет на финишную прямую к престолу Руси неимоверно близок. Прочтение истории князя Владимира наполнило её решительностью и верой, что всё произошедшее не случайность, а нечто большее.
Крещение сотворило чудо и вернуло князю зрение, после чего он понял, что тот маленький промежуток времени без солнечного света был ничем по сравнению с его продолжительной духовной слепотой без Бога. Деревянные идолы, запятнанные кровью невинных, были сожжены и сброшены в воду. Владимир не ошибся с выбором и, с божьей помощью, вывел целую страну из мрака.
«Как бы там ни было, пока что я не могу называться его посланницей. Сейчас я больше похожа на согласившегося княжить варяга. Несколько поколений одного рода канули в лету, прежде чем один их из них пришёл к Богу и повёл за собой остальных. Ему удалось измениться, отбросить свои пороки. Удалось искупить пролитую кровь принесённым им светом. Ему – суровому воину, прошедшему по телам своих братьев, удалось изгнать тьму из своего сердца. Так почему же не пойти этим путём и мне? Быть может, это мой шанс искупить прошлые грехи и заполнить ту пустоту внутри меня? Все считали меня богиней, но это не так: я далеко не всесильна и порой нуждаюсь в помощи кого-то могущественнее меня самой. Может, под конец своего пути, я обрету эту опору? Мне стоит хотя бы попытаться… Я стану княгиней, раз в этом мире есть место для чудес… раз даже на камнях растут цветы…»
Глава 21: Свято место пусто не бывает 1/2
— …И вот думаю, сейчас такой скандал будет! Они, доложу я тебе, так утомляют! Три раза разводилась… ну да, три раза, не считая легкого романа с одной личностью, и никогда так не волновалась! А тут аж дрожу вся!
— Ну и как все прошло? — поинтересовалась принцесса Ночи.
— Он воспринял это довольно спокойно, как ни странно. Но вид у него был как после нокаута. Он весь сразу как-то посерел, в себя ушел. Я в недоумение: от него жена уходит, а он «так-так-так-так»! Даже неприлично как-то! Но обошлось все без склок, без драм. Даже собраться мне помог. Да уж, воистину, святой человек!
Быстро сдружившиеся Зина и Луна вели мирную беседу, сидя на траве в стороне от дороги, предварительно постелив под низ импровизированную «попону» принцессы. Они наблюдали за тем, как Якин и его шофёр пытаются вытащить завязшую в грязи машину. Над ними, в знойном голубом небе, лениво плыли похожие на вату облака. Тишину леса, стоящую вокруг, лишь изредка прерывали стук дятла да ругань, доносившаяся от кабриолета, создавая идеальную атмосферу для разговора «по душам».
— Так чего же ты ушла от этого «святого человека»?! — вопросительно изогнув бровь, недоумевала кобылица. — За время нашего общения он показался мне жеребцом порядочным, хозяйственным, отзывчивым наконец! Чем не люб он тебе? И кто же твой теперешний избранник? Уж не тот ли, что сейчас копошится в грязи, подобно свинопасу?
— Уж про хозяйственность-то ты не говори! Он, бывало, днями не ест, яичницу себе сделать не может, сидит за своей машиной и света белого не видит! А я хочу внимания, заботы с его стороны! — Зина картинно запрокинула голову, смахнув несуществующую слезу. — И вообще!
— Зато какой умелец, на все руки мастер! Меня в один момент из «каменного плена» вызволил! — заметив театральный жест, Луна хмыкнула, вспоминая «королеву драмы» из Понивиля. Затем, приняв нравоучительный вид, добавила: — А что до готовки — так не мужское это дело! Кобылка является хранительницей домашнего очага, и должна его блюсти, мужа ласками да любовью одаривать, в то время как жеребец — добытчик и защитник.
— Тоже мне, «защитничек»! — бросила Зина, закуривая. — Такого бы ни одна девушка не выдержала! Не пойми меня неправильно, Шурик и вправду святой человек, хоть и чудаковатый, но мы с ним совершенно не подходим друг другу! Я вся в кино, в искусстве! А вот Як… — тут Зина запнулась, словно не решаясь произнести оборванную фразу до конца. Речь её сопровождалась бурей эмоций на лице, начиная с гнева и заканчивая презрением. Она смотрела туда, где по колено в грязи, ругаясь, возился кинорежиссёр, и тут же отвела взгляд, стыдливо покраснев. От проницательного взора Луны не скрылся и сей знак, но Зина поспешила сменить тему для разговора.
— А у тебя самой сколько мужчин…тьфу, жеребцов было? — спросила она принцессу. — Спорю, что не один! Тебе ведь за тысячу лет, как-никак!
— Один. — Настала очередь принцессы засмущаться, и на её щеках заиграл заметный румянец:
— Эта не та тема, на которую Мы бы хотели беседовать…
— Ой, какая стеснительность, вы только гляньте! — рассмеялась Зина. — Давай колись! От подруг секретов нет!
— Ну…был у меня один из моей личной стражи… — нехотя начала Луна. — Статен был, как благородный олень, глаза ясные, как небо после дождя…
— Нууу?
— Что «нууу»? Подковы гну! — сердито перебила её ночная принцесса, замечтавшаяся после непродолжительного, но яркого рассказа. — А потом мне сестра на пару с Найтмер Мун бессрочную путевку на луну выписала. Там, знаешь ли, не до жеребцов…
— А как там, на луне-то? – удивленно переспросила Зина.
— Будь ты со своими объездами неладен, Сёмен! — перебивая установившуюся беседу, разражено воскликнул Якин. Красный, взмыленный, в безнадежно перепачканном придорожной грязью замшевом пиджаке, Карп Савельич являл собой весьма плачевное зрелище. Что было немудрено, после часовой возни посреди придорожной лужи! Упираясь в заднюю часть авто плечом, он вовсю бранил нерадивого шофера за его «партизанские тропы»: — Что б я тебя ещё послушал когда-нибудь! С тобой и в трех соснах заблудиться будет плевым делом!
— А что я-то? — донесся сбоку машины обиженный голос. — Вы мне сказали как можно скорее на дачу гнать, вот я и поехал… Хозяин — барин! Тем более дорогу перекрыли, да и лошадку вашу заметить могли, а тут такой удобный обход… я же уроженец здешних мест.
— «Удобный обход», «Хозяин — барин»! Пентюх бараночный, ты хоть знаешь, где мы?! Ты куда нас завёз?! — передразнивая парня, продолжал наседать кинорежиссёр. — Вокруг глушь-то какая! — и, посмотрев на безнадёжно увязшую в грязи машину, добавил: — Ещё и авто угробил… Ну погоди, как закончится эта безумная история, я с тебя ещё взыщу, Сусанин…
— Может уже, наконец, прекратишь дискутировать и попытаешься вытащить свой кабриолет? — прерывая спор, поинтересовалась Зина. Сами подруги участия в вытаскивании машины из грязи не принимали, ссылаясь на то, что это « мужских рук дело». Однако Карп Савельич имел на этот счёт иные мысли.
«Иж, расселись, как курицы на насесте! Ручек не хотят испачкать… и копыт! Как командовать — это они первые, а как помочь… — со злобой думал Якин, глядя то на свой загаженный пиджак и увязшие в грязи ноги, то на беззаботно щебечущих о чём-то дам. — «Мужских рук дело», тьфу! Истеричка проклятая, связался на свою голову!»
Однако в слух он сказал совсем другое.
— Если бы вы, Зинаида Михайловна, соизволили нам с Семёном помочь, дело бы пошло в разы быстрее! — наигранным елейным голосом отозвался Карп Савельич. — И от вашей помощи, Ваше Высочество, мы бы тоже не отказались! Ваши экстрасенсорные и телепатические силы пришлись бы нам очень кстати!
— Ох, спасибо за лестный комплимент, мой верный слуга, – деланно смутившись и пряча улыбку, проворковала Луна, — но мы думаем, что вы и так успешно справляетесь с поставленной целью, и моя помощь тут будет явно лишней.
— Вот именно, Карп Савельич! — хихикнув, поддакнула кобылице Зина. — Давайте, ещё пару рывков, и ваш драндулет будет спасен из этой «трясины»!
— Хотя бы за руль сядьте! — взорвался кинорежиссёр, терпение которого подошло к концу, — Иначе так и останемся в этой тьмутаракани!
И, словно подтверждая свои слова, Якин, оступившись, нелепо взмахнув руками и раскрыв в немом крике рот, плюхнулся в центр небольшого «болота», в коем они и застряли. Под аккомпанемент заливистого смеха подруг, Карп Савельич как ошпаренный подскочил с земли, и страшно выругавшись, со всей силы пнул задний бампер злосчастной машины. На бампере это никак не сказалось, а вот кинорежиссёр ощутил весьма серьёзные последствия удара на своей ноге, которая тут же отозвалась дикой болью.
— Думаю, на этот раз он прав, — отсмеявшись свое, сказала Зина. — Так он авто не только не вытащит, а ещё и угробит! А нам ведь надо как-то выбираться из этой глухомани. Вот что: я пойду, помогу этому индюку вытащить кабриолет, а ты тут посиди. Можешь пока погулять вокруг. Такой глуши, наверное, и в вашей Эквестрии не сыщешь! Смотри только, далеко не отходи: неохота тебя потом по «хлебным крошкам» искать.
— Приму к сведению, — кивнула Луна.
— И да, летные способности советую днем не использовать. Готова спорить, что крылья за твоей спиной не для красоты!
— В целях конспирации?
— Именно! — заговорщицки подмигнула Зина, — Днем ты как «красный шарик в синем небе», и заметить тебя будет проще простого! Так что используй свои крылья только в крайнем случае.
— Не больно-то и хотелось, мое время — ночь, — отмахнулась кобылица.
— Вот и славно! Ну ладно, пошла я! — шутливо отсалютовав, Зина направилась к машине, возле которой её поджидал Якин, бормоча себе под нос проклятья.
Ночная принцесса ещё некоторое время следила за тем, как Зина за рулем раз за разом заводила машину, а толкавшие сзади Якин и Семен пытались вызволить увязшее авто из болота, но вскоре переключила свое внимание на окружавший её лес. Это был настоящий темный еловый бор. Он плотной стеной стоял вокруг, и лишь изредка белели кое-где редкие стволы берез, сильно выделявшиеся на фоне еловых лап. Где-то вдалеке пела иволга, выстукивал свою барабанную дробь дятел. Возле старого пня алела россыпь мухоморов, выставивших на всеобщее обозрение свои красные шляпки. Полностью осмотрев лесную прогалину на которой они остановились, кобылица приблизилась к краю леса, всматриваясь вглубь. Казалось там, за лесной чертой, словно за незримой границей, живет свой мир, отличный от того, в коем волею случая оказалось принцесса. Он был окружен мистическим ореолом и манил своей загадочностью, словно запретный плод. На ум Луне пришли воспоминания о том, как она совершила свой первый поход в Вечнодикий лес. Когда она стояла на краю леса, в котором по слухам водились твари, способные не моргнув проглотить пони, её тоже посещали подобные чувства. Но это всегда лишь раззадоривало её любопытство и интерес.
«Я не буду далеко отходить, — уверяла себя лунная принцесса. — К тому же, что мне грозит? После той памятной прогулки по Вечнодикому лесу, и «приятного» времяпровождения с его обитателями, мне бояться уже нечего. Да и я тогда была несмышленой кобылкой… Тем более, когда мне ещё удастся побывать в этом мире? Не каждый день отправляешься в такое неожиданное путешествие!»
В последний раз бросив взгляд на суетившихся возле автомобиля людей, Луна вступила под лесную сень, дабы приступить к изучению секретов и тайн этого таинственного мира…
…По мере своего продвижения вглубь леса, принцесса Ночи начала понемногу осознавать, что заплутала. Зайдя под сень бора, она принялась осматривать окрестности. Все для неё было ново — и устилающая землю хвоя, и еловый аромат — все это неумолимо напоминало ей День Согревающего Очага, когда в Кантерлот с севера привозили елки для украшения города к наступающему празднику. Да и в Эквестрии ель была скорее экзотикой, а тут — целый хвойный лес без конца и края. Одним словом – было чем восхищаться.
«Пожалуй, на этот счёт Зина была права, такого в Эквестрии не встретишь», — мысленно соглашалась со своей новой подругой Луна, осматривая царство природы, которое все больше и больше поражало её все новыми чудесами и красотами. Но самое удивительное ещё ждало её впереди.
Слушая птичье пение и изучая здешнюю флору и фауну, принцесса не заметила, как потеряла счёт времени и совершенно сбилась с запланированного направления, потеряв всякие ориентиры. Немного пометавшись, Луна, кляня себя за свою безответственность и легкомыслие, взяла курс на север, откуда по её мнению она и пришла.
Однако лес так и не кончался. Более того, он стал дремучим, неприветливым и почти непроходимым. Лучи света кое-где прорывались сквозь густую хвою вековых деревьев, закрывавших своими могучими кронами небосклон, однако они не в силах были разогнать мрак и полусумрак, царствовавшие там. Хвоя под копытами сменилась мхом, заставляя их пружинить при ходьбе. Принцессе казалось, что она идет по вате. Откуда-то из глубины чащи доносились странные звуки, о происхождении которых Луна могла только догадываться. Порой кобылице приходилось перебираться через поваленные стволы деревьев, зависшие в самых невероятных положениях. Повсюду были покрытые мхом кочки и заросли мертвого кустарника. Но больше всего Луну поразило огромное количество лишайников, коих здесь было великое множество. Серо-стальные, бирюзовые, чёрные, грязно-зеленые, пепельно-серые, беловатые, канареечно-желтые, серовато-бирюзовые, коричневые, огненно-оранжевые, чисто-белые, кроваво-красные – всех оттенков и не перечислить. Они были повсюду: в виде сплошного налета на стволах и сучьях; в виде белых «бород», свешивающихся вниз с ветвей и загадочно покачивающихся, точно гигантские паутины; в виде прекрасных белоснежных кружев, покрывающих всю землю сплошным пышным ковром … Таинственный лес был мрачен: он печально скрипел и хрустел, словно гигантский исполин, разминающий свои старые суставы.
Принцесса будто бы попала в старую сказку, но раскинувшееся перед ней лесное царство, словно сошедшее со страниц книги, было реальностью. На многие километры всё как будто вымерло, застыло в глубоком сне. Не было слышно никаких посторонних звуков, и на несколько секунд Луне показалось, что она оглохла. Но услышав стук своего сердца, постепенно успокоилась. Кобылица восхищенно наблюдала за сокровищами лесного короля, зачарованно простояв ещё несколько минут, но вскоре была вынуждена оторваться от созерцания и продолжить свой путь.
«Да, Вечнодикий лес со своими джунглями просто садик в сравнении с этой чащобой! — ступая по упругому мху, думала Луна. — Однако, не вечно же мне здесь плутать! Надо срочно выбираться отсюда. В «лагере» меня уже, наверное, обыскались».
Выход, впрочем, не спешил находиться, но, по мере дальнейшего продвижения принцессы, вокруг становилось светлее: владения лесного короля оставались позади. Лес становился преимущественно смешанным и вскоре вновь заиграл яркими красками. После тишины берендеева царства, слух пони ласкали веселый соловьиный пересвист и птичье пение. Где-то вдалеке заяц выбивал на пне победную трель.
Наконец, принцесса Ночи увидела то, что хотела увидеть очень давно: впереди виднелся просвет между деревьями, за которым расстилалась небольшая поляна.
«Ну, наконец-то!» — Воодушевленная находкой, Луна перешла на галоп, в один момент пересекая оставшееся пространство. Раздвигая на своем пути кусты и прочую растительность, кобылица вывалилась на залитую полуденным солнцем поляну…
Старый пастух Степан Прокофьев, именуемый в деревне просто Кузьмичом, сидел на умятой траве и неспешно перетирал пальцами попавшийся под руку луговой цветок, вдыхая его терпкий аромат. Недалеко от него паслось колхозное стадо коров, бродившее по просеке неподалеку от разорённой церкви. Рядом со стариком лежал сыромятный кнут, кнутовищем которого он время от времени отгонял надоедливых мух. Жаркий полдень уже миновал, и дед, сытно пообедав, лежал в теньке, дымя самокруткой с крепкой сибирской махоркой.
«Вот так бы вечно лежать в тишине и блаженстве, — смотря в голубое небо, расслабленно думал Кузьмич. — Ни тебе забот, ни хлопот, да и старуха не докапывается!»
Однако вскоре блаженство пастуха было прервано многозначительным урчанием в животе.
Кузьмич, вняв «зову», спешно поковылял в кусты, дабы справить назревшую нужду. В спешке расстегнув ремень, дед уже собирался спустить порты, как вдруг услышал шуршание и хруст ломаемых неподалеку от себя веток. Старик насторожился, прислушиваясь к шуму, который неумолимо приближался к нему. И вот нарушитель спокойствия показался на свет…
Изумлению Кузьмича не было предела, когда на поляну из кустов буквально вывалилась темно-синяя, небольших размеров лошадь. Да что там, он напрочь, позабыл о цели своего «похода», и вообще обо всем: его взгляд был прикован к темной кобылице, которая тем временем перестала щуриться, привыкнув к свету, и с любопытством вертела своей рогатой, к ужасу Кузьмича, головой, изучая открывшееся пространство.
«Господи помилуй!» — глядя на длинный рог «темной лошадки», пронеслось в голове у деда. Несмотря на стоящую жару, его пробивал ледяной пот.
Поглазев ещё немного на поляну, кобыла, наконец, заметила пастуха, стоявшего чуть поодаль от неё соляным столпом. Смерив его осмысленным человеческим взглядом, она сделала то, отчего Кузьмича чуть не хватил инфаркт. Ткнув в него копытом, она, прочистив горло, мелодичным, не без властных ноток голосом произнесла:
— Человек-крестьянин! Не скажешь ли ты, где я нахожусь?
Старик ойкнул, его ноги подогнулись, и он тяжело осел на землю, расширившимися от ужаса глазами взирая на лошадь. Простояв минуту в полной тишине, кобыла еще раз, четко и по слогам, повторила свой вопрос. Вновь не дождавшись никакого ответа и раздраженно фыркнув, темно-синяя лошадь сделала пару шагов по направлению к своему оппоненту. Это и стало отправной точкой в этой странной «беседе».
Нервы Кузьмича сдали.
— Ааааа!!! Сатанинское отродье!!! С нами крестная сила!!! — вопил он, размахивая перед собой ремнем, пока вторая рука судорожно шарила по траве, надеясь нащупать валяющийся там кнут.
Кобылица ошарашено смотрела на эту «психическую атаку», явно не ожидая подобной реакции от своего визави.
А тем временем дед, продолжая истошно орать и размахивать ремнем, почти нащупал кнутовище сыромятного кнута, валяющегося в траве. Лошадь заметила сей маневр, и когда рука пастуха уже почти нашла плеть, она, сконцентрировавшись, телекинезом выхватила её. Подняв кнут в воздух, она щёлкнула им перед самым носом Кузьмича, который, прекратив орать, заворожено смотрел на объятое свечением кнутовище.
Однако последующий щелчок плетью вывел деда из состояния зачарованности. Видя, что с «бесовской силой» ему не тягаться и испуганно взирая на грозно покачивающийся в воздухе кнут, Кузьмич резво вскочил с земли и дал драпу. Поддерживая руками спадающие портки, он бежал как разозленный деревенской ребятней гусак, неуклюже и вперевалку, падая и подымаясь вновь. Минуту спустя, ему вдогонку понесся звонкий смех темной кобылицы, серебряными бубенцами разлетающийся над окрестностью…
— Раз. Два. Три. Навались!!! — ревел Якин, раз, за разом набрасываясь на машину вместе с Семеном, пока Зина за рулем жала на газ. Такой нехитрой схемой они уже сотый раз пытались вытащить несчастное авто из грязи, но до сих пор их попытки были обречены на провал. Но не в этот раз.
— Карп Савельич, гиблое это дело! Так мы тут до страшного суда проторчим! — устало махнул рукой шофер.
— У тебя есть какие-то другие варианты? — с напускной учтивостью осведомился кинорежиссёр, утирая струившийся с него пот.
— Нууу… — протянул он, — Мне дед рассказывал, как он с однополчанами во время Великой Отечественной доставали из грязи броневик! Они выезжали за счет сооруженного из деревьев настила!
— Хм… — Якин задумался, — Машина, конечно, не броневик, но попытаться стоит.
Через считанные минуты из ближайшего бора был доставлен бурелом, из которого перед ушедшим в грязь колесом соорудили своеобразный «настил».
— Газу, Зинаида Михайловна! — скомандовал Карп Савельич.
— И без тебя понятно! Нашелся тут командир! — резонно ответила Зина, однако всё же нажала на педаль. Послышался хруст ломаемых веток, машина потихоньку стала взбираться на импровизированный настил.
— Ну, чего встали?! Толкайте! — перекрикивая шум мотора, крикнула застывшим мужчинам Зина. Те, вмиг опомнившись, бросились на подмогу.
— Ещё немного… — бормотал себе под нос Якин, упираясь плечом в заднюю часть машины…
Газ, победный рывок — и вот, автомобиль оказался на сухой земле, выбравшись из плена лесной трясины. Победный клич наполнил нутро Карпа Савельича. Они всё-таки смогли это сделать, но какой ценой! Теперь цвет дорогого замшевого пиджака было невозможно определить под толстым слоем засохшей грязи, а глядя на штаны и элегантные ботинки, хотелось плакать. Да и у самого Якина вид был пренеприятный.
Устало сев на траву неподалеку, кинорежиссёр утомленно закрыл глаза. Скажи ему кто сегодня утром, что он застрянет в лесной глуши в компании бывшей любовницы-истерички, водителя-деревенщины и лошади-мутанта, он бы рассмеялся, приняв это за шутку. Но такова была реальность, и он, скрепя сердце, ждал, когда же вся эта безумная эпопея закончится.
Прикрыв за собой дверь, Зина вышла из машины. Кабриолет Якина был спасен, а значит, находится в этой глуши более было незачем. Уже собравшись скомандовать сбор, Зина обратила внимание на то, что в поле её зрения не было Луны. Она пробежалась взглядом по прогалине, но нигде не нашла синешёрстную подругу.
— Не время отдыхать, Карп Савельич! — стремительно пройдя мимо рассевшегося на обочине кинорежиссёра, взволнованным голосом воскликнула девушка, — Луна пропала!
— То есть, как пропала? Испарилась? — осведомился Якин.
— Ваши презренные шуточки, Карп Савельич, сейчас совсем не к месту! — сверля последнего гневным взором, воскликнула Зина. В данный момент она совсем не была настроена на веселье.
— В нашей дружной «компании» уже не осталось места юмору? Боже, куда катится этот мир! — театрально вздохнув, Якин вновь встретился с прожигающим взглядом «истерички». — Ладно-ладно, найдем твоего мутанта, никуда он не денется…
Беглый осмотра поляны не дал никаких ровным счётом результатов, как и прочесывание ближайших окрестностей.
— Нашёл! — донесся до Зины и Карпа Савельича голос шофера откуда-то из глуши.
— Где она? С ней всё в порядке?
— Кто «она»? Подкова-то? А что ей станется?! — усмехнувшись, ответил Семен. Под непонимающие взгляды шофер, смущенно улыбнувшись, достал из-за спины серебряный накопытник, судя по всему потерянный Луной. Глядя на «подкову», Зина приложила руку ко лбу, а Якин залился хрюкающим смехом.
— Мда…- отсмеявшись, протянул он, — вот тебе и первая «хлебная крошка».
— Следы ведут туда! — указывая на нечетко отпечатавшиеся на упругом мху следы, Семен показал куда-то вглубь леса.
— Семен, вы ведь говорили, что знаете эти места! — умоляюще посмотрела на шофера Зина.
— Дык я ж здесь родился! — с нотками гордости в голосе, сказал парень, — Если пойдем по следу, может и нагоним вашу лошадку.
— Тогда не стоит терять ни минуты! Ты, — Зина указала на Карпа Савельича, — Оставайся возле машины и стереги её! Всё равно толку от тебя, как собаке от пятой ноги! А мы с Семеном догоним Луну, и как только вернёмся, тронемся дальше.
— Слушаюсь, Ваше Благородие! — как можно ниже склонившись, наигранно елейным голосом произнес Якин.
— Вот и отлично! Ну, двинули!
— Постойте! Вы куда?! — сквозь смех кричала улепетывающему человеку Луна, — Погодите!
Да куда там! Старик, несмотря на свой возраст, со скоростью, которой могла бы позавидовать сама Спитфайр, мчался по дороге, уперевшись руками в бока и ежеминутно падая в пыль.
«Наверное, так же за мной гналась Тия, узнав одним прекрасным утром, что заботливо приготовленные ею с вечера запасы кондитерских изделий полностью съедены мной за ночь, — не без улыбки вспоминала принцесса, глядя на быстро удаляющуюся фигурку старика, — Да и моей страже с того «ночного рейда» тогда перепало. Хотя, в общем-то все остались довольны… ну, кроме Тии, разумеется».
Проводив исчезнувшего за холмом пастуха, принцесса вновь вернулась к делам насущным. Первым делом она бросила в траву уже ненужный кнут, а после приступила к тщательному осмотру поляны с целью выяснить, куда занесло Её Высочество.
«Интересно, что на него нашло? — размышляла Луна, бредя по лугу. — Я обратилась к нему нормально, без Кантерлотского наречия, соблюдя все правила приличия. А в ответ — оскорбления, крики. Он даже за плетью потянулся… Ох и дикий народ эти люди!»
На поляне паслось коровье стадо, безучастно взирающее на ночную пони своими лиловыми глазами. Попытка принцессы их расспросить про ближайшие окрестности не увенчалась успехом: они все также тупо смотрели на неё, хлопая большими коровьими ресницами и продолжая жевать сочную луговую траву. Поняв, что не дождется ответа, Луна махнула на них копытом, продолжая свой путь дальше.
Ещё на краю поляны принцесса заметила возвышающийся над деревьями старый позеленевший крест, упирающийся в бездонное голубое небо. Когда Луна вышла на середину поляны деревья, до этого закрывающие обзор, расступились, и перед принцессой предстала трехъярусная башня, увенчанная куполом, похожим на те, что она видела в «черном ящике» в квартире Шурика. Венчал купол тот самый крест, видимый издалека. Позади башни виднелось ещё одно строение с некогда белыми, а ныне облупленными стенами, которое тоже оканчивалось куполом, разве что без креста. Несмотря на свою обветшалость и запустение, здание очень гармонично сочеталось с окружающей природой, демонстрируя недюжинный талант неизвестного архитектора.
Смерив башню взглядом, кобылице пришла в голову отличная идея.
«Эта колокольня достаточно высока для того, чтобы стать отличным обзорным пунктом! — размышляла Луна, оглядывая здание на предмет входа. — Ставлю на то, что с неё открывается превосходный вид на ближайшие окрестности. Так я, наконец, смогу определить, где я нахожусь, и, возможно, рассмотрю обратную дорогу».
Беглый осмотр стен башни не дал никаких результатов, что подтолкнуло принцессу Ночи к выводу: вход на колокольню был внутри. Идея с полетом отпадала: у башни были слишком узкие порталы, влететь в которые не представлялось возможным. Поворчав, Луна двинулась к зияющему чернотой проходу, прихватив с собой валяющуюся неподалеку сучковатую палку на случай внезапного нападения. Кто знает, что скрывается там, во мраке?
Переступив зарастающие бурьяном остатки каменной ограды, пони вплотную приблизилась к входу. Последний раз посмотрев на яркий солнечный диск в отливающем синевой небе, она, вздохнув, переступила копытом порог старого храма.
Внутри, вопреки ожиданиям принцессы, было не так уж и темно: свет, лившийся откуда-то сверху, равно как и проходивший через пустовавшие без стекол окна, разгонял полумрак, царивший в здании. Более того, здесь было прохладно, а по самому храму гулял сквознячок, приятно холодивший после жаркого солнцепека. Естественно, никаких монстров тут не было, так что необходимость в палке отпадала, и принцесса, недолго думая, оставила своё импровизированное оружие на входе.
Эхо разносило шум поступи принцессы, неспешно шедшей по разбитому, некогда покрытому венецианской плиткой полу, нарушая благостную тишину, стоящую здесь не один десяток лет. Несмотря на мерзость запустения, по мере продвижения внутрь Луна, глядя на заштукатуренные или попросту загаженные стены, которые по неизвестной надобности были подвержены разрушению, чувствовала возвышенность и отрешенность этого места от всего мира. Казалось, все здесь было вне времени бытия, ожидая часа своего пробуждения. Этот храм был не просто грудой развалин, как изначально показалось Луне. От каждого камня в этих древних стенах веяло седой стариной, и кобылице оставалось лишь восхищаться немым величием и силой этого разрушенного и забытого людьми благого места. Созерцая величественную красоту храма, принцесса предалась воспоминания о старом, разрушенном и заброшенном замке Сестёр, стоящем посреди Вечнодикого леса — месте, где началось её падение в образе Найтмер Мун и тысячелетняя ссылка. Только если с бывшим дворцом у Луны были связанны не самые лучшие воспоминания, то здесь ночная принцесса ощущала покой и умиротворённость.
Миновав арку, ночная принцесса оказалось в центральной части храма. Сверху, сквозь зияющую в кровле приличных размеров дыру лился послеполуденный свет, в столбах которого в хаотичном воздушном танце кружилась пыль. Сквозь разрушенный купол виднелось небо с плывущими по нему облаками. Замерев, Луна посмотрела вверх, откуда шёл пронзающий мрак свет. Глядя на него, кобылица вспомнила Селестию, почти забытой Луной в последнее время.
«Как она там? Все ли с ней в порядке?» — задавалась вопросами кобылица, смотря на падающие вниз солнечные лучи.
Принцесса Ночи вздохнула и закрыла глаза. С самого избавления от Найтмер Мун Луна все время полагалась на свою старшую сестру, которая помогала ей освоиться после многовековой ссылки. И вот теперь их с Тией разделяет нечто большее, чем расстояние. Их разделяют целые миры, в которые они попали из-за каприза судьбы. Но даже сейчас уверенность в том, что, несмотря на отдаленность, они обязательно встретятся вновь, не покидала ночную пони ни на секунду.
Постепенно тревога уходила, и душу принцессы вновь начинало наполнять чувство созидания и полной умиротворенности, тогда как заботы и суета отходили на второй план. Неизвестно, сколько времени она простояла посреди разрушенной церкви, но из состояния задумчивости её вывела пыль, забравшаяся пони в нос.
-Аааа…. ПЧХИИИ! — громко чихнула Луна, отразившись эхом от древних стен.
«Звёздная пыль! Как долго я тут пробыла?! — Совсем потеряв ход времени и мысли, кобылица оглядывалась по сторонам, пытаясь вспомнить, как она тут очутилась, и главное зачем, — Судя по всему немало. Что ж, пора вернутся к первоначальной цели».
Обследовав каждый уголок храма, Луна так и не нашла искомого: входа на колокольню. Вздохнув, она уже собиралась уходить, когда на выходе, в притворе, вдруг обнаружила темный угол, затянутый паутиной. Подняв телекинезом палку, принцесса расчистила себе проход и радостно воскликнула:
— Есть!
За толстым слоем паутины и грязи виднелась каменная, винтообразная лестница наверх. Осторожно ступая по старым, потертым ступеням, кобылица начала своё восхождение…
— Это... было нелегко… — пробормотала ночная принцесса, пытаясь отдышаться после весьма продолжительного подъема.
Всё ещё восстанавливая дыхание, кобылица подошла к краю колокольни. Да, тяжкий подъем и запылившаяся шерстка определенно того стоили! Вокруг неё было настоящее «зеленое» море, колыхающиеся от порывов ветра, раскинувшееся на фоне уходящей в бесконечность лазурной синевы… Вдалеке виднелась небольшая деревенька и проходящая возле неё грунтовая дорога. Внизу, на поляне, всё также размеренно паслось коровье стадо. Солнце хоть ещё и было в силе, но постепенно клонилось к закату.
— Какая красота! — только и смогла вымолвить Луна, подставляя свою мордочку под прохладный ветерок…
— …У нее был вот такенный рог! — Сверкая выпученными глазами и отчаянно жестикулируя, дед рассказывал собравшейся на колхозном дворе толпе о «будоражащей кровь встрече» на лесной опушке. — Глаза как фары сияют, сама черная как смоль!
— Гляди, что старый дед Кузьма брешет — смеялись сидящие на плетне ребята, — про чертей-лошадей! Может и инопланетян видел, а?!
— Иноплани…тьфу! Не видал таких! А вот лошадь бесноватую видел! — кричал на них пастух. — Ей-богу видел, как тебя сейчас! С копытами, хвостом, да ещё и с крыльями! Она мне, значит, и говорит: «Куда, де, меня занесло?» Голос у неё чудный, девичий, а сама ко мне подбирается, чтобы меня, значит, в ад уволочь! А я будто оледенел весь, ну да Бог миловал, вырвался.
— Да кому ты там сдался, в аду-то? Им и без тебя там алкоголиков хватает! – крикнул один из сидящих на плетне студентов, вызвав в толпе неоднозначную реакцию. — Черти говоришь?! Да ты из-за «белочки» чего только не увидишь! И кобыл рогатых, и ангелов господних! — произнося последние слова, он поморщился, словно от зубной боли. — Да ты и в навозной куче увидишь Юлия Цезаря в обнимку с Верой Холодной! — закончив, молодой студент загоготал, а вслед за ним и вся собравшаяся толпа.
— Может чертей мы и не видали, зато видали, как ты через деревню бежал, портки поддерживая!
Неизвестно чем бы это все кончилось, не появись здесь председатель деревенского колхоза: мужик хмурый и нелюдимый, слывший в округе бобылем. Был он до хозяйственных дел великий охотник, и на колхозном дворе чувствовал себя в своей стихии, хотя и гонял колхозников так, что казалось им небо в овчинку. Впрочем, был он человеком неплохим, а главное справедливым и рассудительным.
— Ну, чего разгалделись, как сороки на проводах? Нормы никто не отменял, а до конца рабочего дня ещё пахать и пахать! — урезонил он балагуров. — Кузьмич, а ты чего тут встрял? Разве ты не должен пасти у церкви коровье стадо?
— А он тут от «бесовских кобыл» по деревне без портков бегает! — сострил кто-то, но председатель быстро урезонил шутника.
— Помилуйте, Егор Константиныч, правда, черта увидал, вот как вас щас! В общем, сижу я на опушке… — начал дед, полностью поведав всю свою историю от начала и до сего момента…
Когда он закончил, председатель ещё долго смотрел на пастуха, будто громом пораженный, на его лице читалась глубокая задумчивость и сосредоточенность. Казалось, он обдумывал какую-то важную мысль, продолжая взглядом сверлить Кузьмича. Наконец, председатель произнес:
— Что ж, пойдем, посмотрим на твоих «говорящих кобыл»! — и, хмыкнув, добавил, — И не дай бог, если я найду там хоть каплю спиртного! Ты по своей халатности бросил колхозное имущество, и если хоть одна корова пострадает – поплатишься головой, так и знай! — а потом как бы невзначай бросил, — А волки в тех местах не редкость…
Лоб деда покрылся испариной, а сам он побледнел. Но через мгновение он уже решительно догонял председателя, шагавшего по пыльной дороге в сторону леса. Все, кто был во дворе, начиная со студентов, приехавших на «картошку», и заканчивая работниками колхоза, толпой повалили за удаляющейся парой, дабы посмотреть, чем разрешится сие странное действо…
…От созерцания лесных далей Луну отвлек донесенный до неё ветром гул.
«Что ещё такое?» — опираясь на каменные перегородки, недоумевала ночная принцесса.
Впрочем, разгадку не пришлось долго искать. Со стороны деревни, по грунтовой дороге шла толпа, возглавляемая недавним беглецом, коего кобылица могла разглядеть даже отсюда. И судя по всему, направлялись они прямиком сюда.
«Лунный Свет! Только толпы людей мне не хватало!» — выругавшись, принцесса поспешила отойти от края, дабы поскорей укрыться в недрах колокольни…
… Отодвинув еловую ветку рукой, Зина шагнула на широкий, залитый лучами заходящего солнца луг. Следом за ней на свет божий вышел её проводник-шофер, вдыхая полной грудью свежий лесной воздух. Пройдя берендеево царство, они, идя по следу принцессы, вышли как раз туда, куда и предсказывал Семён. И вот сейчас, стоя на поляне, они могли рассмотреть причину странного гула, который услышали ещё будучи в лесу. Перед заброшенной, судя по внешнему виду, церковью гомонила толпа колхозников, явно обсуждая что-то важное, время от времени поглядывая вверх.
— Митинг у них, что ли? — предложил Семен, глядя на гомонящую толпу.
До этого дня Зина бы подумала, что все это просто совпадение, каких случается много в нашей повседневной жизни. Однако, после недавно произошедших событий интуиция подсказывала ей, что отнюдь не митинг послужил причиной столпотворения.
Глава 22: Багинет
Ча́шник — придворная должность заведовавшего напитками и винными погребами.
Стольник — придворный, прислуживавший князьям и царям за столом во время торжественных трапез, а также сопровождавший их в поездках.
Бра́тина — сосуд для питья, предназначенный, как указывает и само название, для братского, товарищеского питья; братина имела вид горшка с покрышкою.
Рында — оруженосец-телохранитель при великих князьях и царях России XVI—XVII веков.
Селестия, держа голову прямо, чинно шествовала по царским коридорам. С обоих сторон её сопровождал молчаливый эскорт из опричников и людей Воротынского. Новая форма, по мнению Тии, шла государевым людям намного больше, чем чёрные невзрачные одеяния. Хотя, скорее всего это дело вкусов, и принцессе просто нравились светлые тона, в то время как Луна, возможно, была бы не против тёмных оттенков. Во главе процессии шёл Филипп, но едва ли взгляды людей, ожидающих за большими дверьми, будут прикованы к нему. Их ещё даже не открыли, а шум доносившейся оттуда оживлённой дискуссии уже давал знать о том, с каким нетерпением собравшиеся желают узреть главную причину совещания. Однако принцессу такой накал обстановки нисколько не смущал, ведь это была предсказуемая реакция, которой она и ожидала. А вот тишина — та наоборот заставила бы её сильно удивиться. Скрипнув, двери распахнулись внутрь зала, заставив галдёж приутихнуть. Селестия, не замедляя ход, переступила порог и сразу же почувствовала на себе сотню взглядов, отдающихся в её холке мелкими покалываниями. Но встречаться с ними она и не думала: принцесса гордо вышагивала под аккомпанемент перешёптываний и редких восклицаний, смотря только перед собой. Из-под тянувшего за ней шлейфа выглядывал фрагмент её метки, по которому не сложно было догадаться о содержании скрытой части изображения. Жемчужные бусы роскошного кокошника раскачивались в такт её шагам, разносившимся по помещению мелодичным перезвоном золотых накопытников. Такой резкий перепад настроений в зале вызвал у неё едва заметную улыбку, тут же спрятанную под бесстрастной маской. Вряд ли чьи-нибудь догадки об её внешнем облике совпали с действительностью – несомненно, это был один из козырей, прибережённых для нужного момента.
Люди эскорта разворачивались лицом к толпе, образуя цепочку из равноудалённых друг от друга звеньев. В руках они сжимали массивные бердыши, на случай если кто-то вздумает перейти мирные границы. Селестия почти преодолела прямую дорожку до трона, когда замеревший зал начал понемногу приходить в себя, избавляясь от сковывающего его удивления.
По просьбам Тии, старый царский трон заменили новым. Пусть он и не обладающим роскошью своего предшественника, зато был более удобным для комфортного восседания на нем будущего монарха. Его перила практически отсутствовали, а само сидение было гораздо шире предыдущего. Эти довольно грубые изменения сделали его строение схожим с эквестрийским. Но и эту сварганенную на скорую руку часть интерьера Селестия в будущем непременно собиралась заменить на более близкую к своему прошлому трону копию. Да к скромному седалищу прилагалось приятное дополнение, замеченное Селестией ещё на подходе: словно выточенные из камня, с двух сторон от престола несли свой пост два стражника в богатых белоснежных кафтанах-терликах, а на их груди красовались вышитые золотыми нитками орлы. Из-под высоких, опушенных песцом шапок на неё грозно поглядывали глаза служивых рынд, руки которых мёртвой хваткой держали грозные бердыши, опирающиеся древком на плечи. Пусть принцессе они были и незнакомы, но уверенность, что охрана восседающего на троне их долг и обязанность, не покидала её после мимолётного осмотра этих суровых стражей.
Когда принцесса, развернувшись в сторону людей, наконец, опустилась на сидение, по залу прошёл осуждающий шёпот недовольства. Даже бокового зрения не хватало, чтобы охватить эту пёструю толпу целиком. Ловя на себе множество взглядов, Селестия ощущала то непривычное, давно забытое чувство. Если бы не сумбурность минувшей первой встречи с государевыми людьми, она, возможно, смогла бы распознать его ещё тогда,… а возможно и нет. Несложно догадаться, что собравшиеся и были источником этого чувства. Источником слишком расплывчатым и абстрактным для определения более конкретной причины. Могло показаться, что всё дело в их одежде, невиданной Селестией прежде. По передним рядам можно было судить о многослойности нарядов знати, хотя и на один слой, если мерить на глаз, материала уходило в разы больше, чем на костюм богатой аристократки, сшитый по случаю Гранд Галопинг Галлы. Но отдельного внимания заслуживал лес головных уборов, покрывающих абсолютно каждую голову. По большей части это были колпаки, не отличающиеся особой оригинальностью, но встречались и украшенные жемчугом или ярким пером. Все без исключения шапки были отделаны мехом, что проводило явную черту между людьми и пони: если на грифонах и возможно обнаружить меховую одежду, то поиски носящего мех пони были изначально обречены на провал, даже в случае исследования самых дальних уголков Эквестрии. Но не эти поверхностные различия порождали чувство, визит которого Селестия никак не ожидала, просто-напросто позабыв о нём.
Она взирала на этих людей, что в прошлом смотрели на неё взглядами волчьей стаи, а ныне находившихся под её крылом, без тени замешательства и беспокойства. Наполненная решимостью, она с привычной для солнечной принцессы благосклонностью и властностью смотрела на них, как на своих будущих верноподданных. Селестия решила оставить свой богатый арсенал улыбок до лучших времён, осознавая, что в этом мире добрый монарх не был эталоном. Тысячелетия практики сделали её самой виртуозной актрисой, равной которой Экветрия ещё не видела и вряд ли когда-нибудь увидит. Она могла играть любую роль в зависимости от ситуации, при этом сохраняя своё истинное «я» в потаенных закромах, недосягаемых для холодных оттенков фальши.
Одним словом, Селестия была готова стать правительницей этой страны, этого народа, но вот только никто не разделял её решительность. Это стремление было односторонним. Их взгляды, полные сомнений и замешательства, читались как открытая книга, но чтобы уловить самую суть, их содержание знать совсем не обязательно. Они не признавали в ней мудрую правительницу, под опёкой которой находились сотни тысяч жителей Эквестрии; не видели бессмертное существо, управляющее небесными светилами; не примечали воина, прошедшего не одну битву и не знающего горечь поражения. Сложно сказать что-то определённое, но то, что люди не видели в ней искушённого вождя, оставалось бесспорным фактом, вопреки которому Селестия нисколько не волновалась.
Эта ситуация вызывала в ней противоречивые чувства. С одной стороны, Тии было сложно представить себя кем-то не в должности принцессы, поэтому хотелось как можно скорее вернуть всё на круги своя. Но как ни странно, с другой стороны её грело приятно чувство непривычных ощущений, ведь в вечной жизни так мало разнообразия… Но чтобы это понять, принцессе пришлось пройти очень долгий путь. Счастливое время, проведённое в неведении, осталось далеко позади.
Возможно, в незапамятном детстве будущая наследница сочла бы эти взгляды за оскорбление, однако она уже давно не маленькая капризная кобылка. Признание нужно заслужить. В конце концов, разве не для этого она и предстала перед мужами Руси?
Тия оторвалась от созерцания толпы, переведя взгляд на стоящего подле неё Филиппа. Застывший в пол оборота старик утвердительно кивнул Селестии, и поднял руку, призывая зал к полной тишине, нарушенной застоявшимся бездействием.
— Благодарю вас за ваше присутствие, — начала принцесса, но продолжила лишь после паузы: новую волну охов удивления невозможно было погасить, оставалось только переждать. — Всех вас без сомнений волнует один единственный вопрос, требующий безотлагательного решения,… которое уже есть. – Даже шорохи были слышны в интервалах обращения Селестии, а по завершению последней фразы зал мгновенно потонул в тишине, неестественной для полностью заполненного людьми помещения. И не мудрено: судьба страны не может не волновать её жителей. Кого-то больше, кого-то меньше, но безразличия не было и в помине. Наверняка кто-нибудь уже мысленно предсказывал следующую фразу новоявленной княгини, но дальше догадок это не заходило. Впрочем, ненадолго.
— Я могу стать вашей правительницей.
Сложно описать резонанс, вызванный этими словами. Яркость звукового контраста просто зашкаливала из-за людей, кидающихся из крайности в крайность. Практически все были в курсе, что главной темой собрания будет обсуждение того самого варианта решения, предложенного Селестией. Филипп позаботился об этом, во избежание реакции более бурной, чем творившейся сейчас. До того, как произнести эти слова, принцесса не единожды представляла себя в роли человека, выступавшего перед пони. И надо сказать, реакция людей была более оптимистичной, чем у воображаемых пони. Она чувствовала потоки агрессии, направленные на неё, но их было не так много, чтобы зацикливаться на них. В основном, весь шум порождали громкие обсуждения между собравшимися.
Филипп, под аккомпанирующие постукивания древков бердышей, вновь воссоздал относительную тишину.
— Я отлично понимаю ваше замешательство, — Селестия вновь обратилась к собравшимся. Она придала голосу самоуверенный оттенок, в меру разбавленный сопереживанием и покровительственным взглядом. – Ваши сомнения более чем оправданны, но я прошу позволить мне их развеять. Я готова ответить на все ваши вопросы, дабы правильность предложенного решения не представлялась вам столь туманной.
В ответ на её приглашение несколько мужей отделились от толпы, выйдя на свободное пространство. Это были те, чей голос ценился дороже большинства других; чьему мнению внемлют и прислушаются остальные. Селестия старалась как можно лучше запомнить внешность своих потенциальных союзников или же…, а впрочем, не стоит делить шкуру неубитой мантикоры.
Поймав на себе проницательный взгляд приблизившегося к трону статного человека в чёрном, расшитом золотыми узорами кафтане, она кивнула, подтверждая свою готовность слушать.
— Как чужеземец может повелевать чужбиной? – вопросительно выгнув бровь, молвил боярин, — Вы не наших кровей, не наших земель, и, в конце концов, на чуждом поприще. Наш царь, при всех своих пороках и заблуждениях, был самодержцем не только на словах. Ведомо ли вам, о чём вы помышляете и что предлагаете?
Самый главный вопрос разнёсся по залу. Все прошлые дни были потрачены в поисках ответа на него, хотя Филиппу он открылся задолго до этого. Ответ искала Селестия, ведь ей, именно ей и никому другому предстояло на него отвечать. И время было потрачено не даром.
— Не мне рассказывать вам о предках, от коих ваш царь вёл наследие. Разве не были варяги чужеземцами в те времена? Разве не была для них Русь чуждой землей, на которую они ступили, сжимая меч? – уверенно отвечала Тия, словно оглашая простую истину, неизвестную только для оппонента. От неё не ускользнуло дуновение перемен во мнениях присутствующих: её слова вызвали немое одобрение.
— Я не понаслышке знаю о тяготах правления и говорю вам, что на своей родине я наделена властью не меньшей, чем ваши самодержцы. Можете не сомневаться, опыт, копившийся не одно столетие — не пустой звук. И пусть мои скудные знания о вашем мире вас не тревожат, ибо единоличное правление меня не прельщает. Я учрежу совет, мнению которого буду внимать перед принятием решений. Каков вам мой ответ?
— Недурно, недурно, — высказался человек, после минуты одобрительных перешёптывания многих бояр и дворян. — Видать его Высокопреосвященство и вправду никогда не ошибается, — он провёл рукой в сторону ещё одного подошедшего. — Пусть оставшиеся вопросы сорвутся с других уст.
— У вас влиятельный поручитель и неспроста, — принял эстафету следующий дворянин, облачённый в ярко-синий кафтан, — Но вы окружили себя волками в овечьих шкурах. Земли русские их пастью хищной пополам разорваны. Мы вдоволь настрадались от деяний их и не желаем боле это терпеть. Волк меняет шкуру, а не натуру.
Дружный гул, разнёсшийся по залу, поддержал речь человека. Селестия вновь убедилась, что покровительствовать государевым людям, значит играть с огнём. Но сможет ли пламя его коснуться?
— Если уж вы сравниваете этих людей с волками, то не только на пороки проливайте свет. Преданность – вот чего они не лишены, и грех в этом сомневаться. А я, как принявшая их присягу, беру на себя ответственность за все их будущие свершения. И направлены они будут только во благо Царства Московского, с которого я сотру разделяющую его черту опричнины.
— Уверен, вы знаете, куда грядёте. Мы принимаем ваш ответ, — кивнул человек. Гул заметно притих, но Селестия понимала, что это решение вряд ли полностью удовлетворило толпу, но по крайней мере смогло её успокоить.
— Мы можем лишь гадать, как далеко то место, откуда вы родом и как сильно оно отличается от нашего государства, но даже слепому будет под силу ощутить различия наших пород, — озвучил свои доводы новый голос. — Будут ли родные нашему сердцу обычаи притесняться? Что зреет средь ваших помыслов – желание в чужой монастырь со своими уставами лезть или же принять его устои?
«Забавный вопрос, — мысленно усмехнулась Тия, — Как будто с первым вариантом кто-то станет терпеть меня на троне. Солгать? Не думаю. В этом нет необходимости, посему мой ответ будет не только верным, но и правдивым».
— Всё останется как прежде, а со временем и я приобщусь к вашим обычаям, — прозвучал лаконичный ответ.
Казалось, что все волнующие и важные вопросы исчерпали себя, будучи парированным речами Селестии и её словесная битва на этом закончилась. Но даже она не верила в такой исход, на что у неё имелись веские причины. И не шибко оптимистические прогнозы Тии оправдались.
— Вы что, совсем хмельные, чудо в перьях на трон сажать? – поднимал шум недовольства один из бояр, которых, по-видимому, положение дел не устраивало. И вот уже немалая группа призывает остальных «прозреть», дабы различить в происходящем козни бесовские.
— Дать лошади себя оседлать? Да ни за что! – поддерживали бунтующих с другого конца зала.
— Негоже на трон кого ни попадя сажать! Нашего Владимира Старицкого на царство!
— Царевича Ивана на престол! Пусть тот, в ком кровь царя правит! – громко выкрикивали имена других кандидатов. Но к этому смело привешивали и гневные, но толковые, на их взгляд, предложения.
— В конюшню её отвести и всего делов!
Селестия смотрела на это бушующее море совершенно спокойным взглядом, будто ничего и не происходило. Она давала себе отчёт, что бездействие с её стороны чревато весьма ощутимыми последствиями, к которым всё и приближалось. Некоторые из присутствующих предпринимали попытки прорваться за оцепление, но пока таких было немного и их легко сдерживали. Вероятно, эти оскорбления не помешают ей усидеть на троне, но здорово его расшатают. А ей нужна стабильность, которую сложно обеспечить с таким количеством ненавистников.
-Во, лихо рогатое! Такое только народу на потеху показывать! – под смех сторонников разглагольствовал боярин, одетый в шубу, словно за окном зима, а не лето, и выглядевший почти круглым. Сейчас к его персоне было притянуто внимание большинства, а его вирши звучали громче фонового шума. Он игнорировал просьбы придержать язык и продолжал играть на публику.
«Ничего личного».
Селестия, выжидая именно этого момента, зажгла свой рог бледно голубоватым свечением. Посторонние звуки не достигали её сконцентрировавшегося сознания, и лишь глаза наблюдали немую сцену, творившуюся перед ней.
Находясь в царских покоях, Селестия предавалась не только чтению. Этот мир лишил принцессу многолетней связи с дневным светилом, тем самым оставив в её душе ощутимую пустоту. Естество единорога более не ощущало той силы, что переполняла его в прошлом. Порой это заставляло Селестию чувствовать себя инвалидом, ведь единорог без магии – всё равно, что пегас без крыльев или земной пони без копыт. Но к счастью, эти мысли отступали, когда она вспоминала, что крупица магии всё же осталась в её роге и он вовсе не диковинная бижутерия в комплекте с кокошником.
Как ученик перед важным экзаменом, Селестия тратила много времени на повторение, так сказать, уже изученного материала. В порядке возрастания принцесса выуживала заклинания из своего богатого арсенала. Приятное чувство ностальгии овладевало ею время от времени, заставляя вновь вспомнить свою юность и радость каждому удачному шажку. Но когда, охваченная энтузиазмом из-за успешно сотворённого заклинания, Тия поднимала планку значительно выше, она, как правило, терпела фиаско. Путём долгих блужданий по внушительным чертогам собственных знаний, проб новых и новых заклинаний, Селестии удалось определить свой порог, переступить который ей вряд ли удастся.
Однако успехи не могли не радовать: теперь в её распоряжении находились не только «фонарь» и телекинез, но и множество других облегчающих жизнь магических приёмов. Некоторые из них уже нашли своё применение в хозяйстве. К примеру, ей не составляло труда без посторонней помощи растопить баню, ежедневное посещение которой стало её маленькой слабостью.
Заклинание, в данный момент обвившее спирали рога аликорна, не находило применения в хозяйстве, однако в минувшие времена Селестия порой к нему прибегала. Вместо привычного маршрута от основания к кончику, голубое магическое свечение двумя озорными огоньками устремилось вниз. Обогнув лоб, огни, едва коснувшись скул, сбежали по щекам до шеи. Путь до передних ног занял у них лишь миг, и вот они уже петляют по невидимым витиеватым тропам к подошве копыт.
Все были так увлечены разгоревшимся спором и праздной утехой, что не смогли уловить двух полупрозрачных змеек, подбиравшихся к главному заводиле. Одна из них, подкравшись достаточно близко, «нырнула» в пол, пуская аналогичные её цвету круговые волны, быстро разлившиеся по диаметру в несколько метров. Другая же слилась с боярскими сапогами, окрашивая их подошву в голубой. Результата не пришлось долго ждать: охваченный очередным приступом хохота, шутник неуверенно пошатнулся и его ноги без малейшего шарканья взмыли в противоположном от тела направлении – вверх. Смех на высокой ноте застыл на устах падающего человека. Опушенный соболем колпак боярина слетел с головы, когда тот, с широко расставленными руками и ногами, неуклюже распластался на полу. Глухое соприкосновение каблуков с заворожённой поверхностью зала тонуло в вскриках ещё нескольких подскользнувшихся. Если закрыть глаза и довериться слуху, то немудрено было решить, что обстановка ничуть не изменилась: смех и обрывистые выкрикивания как звучали, так и продолжал звучать в помещении. А вот их мишень изменилась радикально: теперь хохот вызывали неуклюжие и тщетные попытки упавших подняться.
Селестия вспомнила, как они с сестрой ещё до коронации часто развлекались, устраивая лебединое озеро прямо в тронном зале. Суть заклинания – уменьшение силы трения, что довольно забавно, если не перегибать палку. Но на той отметке, где пони сможет устоять, имея четыре точки опоры, человеку с двумя будет крайне тяжко. А для достижения двойного эффекта эту магию, помимо поверхности пола, накладывали на подошву копыт или обуви. В этом случае вашему оппоненту не то, что передвигаться, просто стоять на месте становилось сложно.
— Ишь, всадники выискались! – высмеивали находившихся в зоне действия заклинания.
«Ну, повеселились и хватит».
Ожидаемый эффект был достигнут не когда полы чудесным образом превратились в каток, а с точностью до наоборот – когда барахтающиеся на каменных плитах люди, вновь почувствовав в них надёжную опору, смогли подняться и вместе со всеми присутствующими устремить взор на светящийся голубым рог Селестии.
— Если вопросов больше нет, не вижу смысла тянуть, — приковав к себе внимание каждого, завышенным тоном объявила Тия, — Мне нужно знать ваше решение.
— Грозная княгиня…с такой лучше не шутить, — ухмылялась знать.
— Моё желание оседлать эту кобылу в лес бежит сломя голову, — произнёс кто-то вполголоса.
— А хороша! Аки княгиню Ольгу, это диво лучше не злить, ибо рог этот, словно кремень может чудесы всякие иссякать! – громко восторгался дворянин с высоким воротом.
Пока участники собрания взвешивали все за и против того или иного выбора, двое придворных слуг ставили перед троном аналой из красного дерева. Затем в зал внесли увесистый фолиант в тёмно-зелёном переплёте и оббитыми золотом углами. Его бережно положили на подставку и открыли на заложенной странице, где были вписаны имена всех имеющихся кандидатов. Рядом поставили перо и чернильницу.
— Приступим к голосованию, — возвестил о начале завершающего этапа митрополит, — Пусть каждый с чистой совестью и светлым разумом сделает свой выбор.
Наблюдение за огромной, никак не кончающейся очередью к аналою сильно томило Селестию и та, опустив веки, ушла в себя. Казалось бы, когда решается твоя судьба – самое время поволноваться. Но Селестия так не думала. Ей не грозил эффект лестницы, потому как её речь была не спонтанным словесным потоком, а тщательно обдуманным взвешенным ответом. Думы о том, что она упустила лучший вариант, обходили Тию стороной. Она сделала всё, что позволяли ей обстоятельства, а может даже больше. Дальнейшее развитие событий зависит не от неё.
Из небытия Селестию вырвал голос, возвещающий о завершении ритуала выборов.
— Сбор подписей окончен! Дождитесь окончания подсчёта голосов!
— Почто считать-то? Вон, какой столбец под княгиней вышел!
— И то верно. Тут и так всё ясно, как белый день.
— Солнечную княгиню на царство!
Если кто и был против сказанных слов, то счёл нужным промолчать. Идти против обладательницы подавляющего количества голосов было как минимум неразумно.
«Вот и всё, — проносилось в голове Тии, при виде сторонников выкрикивавших её имя на все лады, — Я вновь на троне, и даже утратив большую часть своих сил, вновь наделена властью. Солнечная княгиня,… а что? Звучит. Только вот раскалённая сфера тут ни при чём.
Даже за пределами Эквестрии мне не удалось вырваться за границы этого замкнутого круга. Какая-то часть меня неумолимо рвётся из обременяющих сетей правления, но другая старательно её заглушает. Ощущение власти приносит ей удовлетворение, а отсутствие навевает апатию, словно смысл жизни безвозвратно утерян. Я зареклась относиться к своим обязанностям бесстрастно, но сдерживать себя веками оказалось непомерно сложным. Ответственность не позволяла мне, отказавшись от правления, вести непримечательный образ жизни вдали от суеты, которая меня никогда не прельщала. Оставался единственный вариант – получать от процесса правления удовольствие, дабы не возненавидеть его. Я находила прекрасным тот факт, что от меня зависит благополучие всей страны.
И порой мои мысли выходили за рамки дозволенного, но то были лишь мысли…
Та часть портила меня, но не отдаваясь ей, я бы не нашла силы держать на себе целую страну. Теперь же, когда моя сестра вернулась и Твайлайт прошла своё обучение до конца, я могла бы оставить трон… Но видно ещё не время».
— Накрывай столы! Грешно не пировать за здравие царицы! – Слуги начали сновать по всему залу, приводя всеобщее желание в исполнение. Длинные дубовые столы и лавки расставлялись по заранее намеченной схеме, чтобы, не оскорбив, усадить каждого. Для Селестии прямо к трону поставили персональный короткий стол, который и замыкал образовавшийся лабиринт. В воздухе раздавались хлопки распрямляемых белоснежных скатертей, устилавших места для трапезы.
Едва люд расселся, во все двери зала начали вплывать огромные подносы с яствами, братины различных форм и размеров, кувшины, кубки и другая богатая утварь. Но для стола княгини прислуга несла особенное блюдо, от вида которого Селестия нервно сглотнула. Выражение «ужасно красиво» подходило для его описания как нельзя лучше. Княгиня с трудом заставила себя улыбнуться, когда на её стол опустился серебряный поднос… с лебедем. Благородная и некогда живая птица совсем не казалась ей мёртвой, когда её только вносили. Что бы она по этому поводу не думала, но сотворивший это хорошо знал своё дело: на Тию смотрели два переливающихся дивными цветами алмаза, вставленные лебедю в глазницы, его позолоченный клюв блестел неестественно ярко для этих серых сводов и, наконец, белоснежные крылья, зафиксированные спицами, создавали иллюзию свободного парения в небесах. Красиво ли это? Язык не поворачивался сказать иное, но у Селестии не укладывалось, как такое могло придти кому-то в голову.
— Вам разрезать его или вы сами? – обратился к остолбеневшей княгине один из слуг.
— Думаю, не стоит, — спокойно ответила Тия, — Оставьте как есть.
— Как будет угодно, — отвесив поклон, человек оставил её наедине с блюдом.
«Хоть есть его не обязательно», — Селестия вспоминала лекцию одного из стольников, в которой он рассказывал о процессе пира, его этапах и всяких незнакомых ей тонкостях. Одним из таких было открытие пированья жареным лебедем – блюдом для царского стола. Тия хотела объяснить, что в её рацион не входят мясные блюда, но стольник ответил, что такова традиция. Важен скорее сам факт появления торжественной дичи, нежели её поедание. Селестия не стала возражать. Только вот человек забыл уточнить, что птицу подадут в её же собственном оперении.
Благо хоть остальные подносы, возложенные перед ней, не содержали сюрпризов. Вот ей несут наполненный вином кубок. Селестия осторожно подхватила его облаком телекинеза, и сосуд неподвижно завис на уровне её глаз. Сей жест явно пришёлся по нраву пировавшим, и почти все, сжимая свои чаши, поднялись с места, дабы произнести тост.
-Царствуй на славу, княгиня Солнца. Многие тебе лета! — глядя на княгиню, молвил Воротынский и припал к кубку. Остальные наперебой повторяли его слова, после чего лихо испивали своё вино.
Чаша Селестии недолго оставалась пустой: она позволила себе отвечать на тосты скромной улыбкой и, сохраняя присущую ей плавность и грацию, ловчее всех осушила сосуд горлом, вновь поражая своих новых верноподданных.
Малюта Скуратов старался обходить тронный зал стороной, и не беспричинно. Нечего ему на глазах у люда маячить. С упущенной расправой над ним, как и над всем его отрядом, смирились только из-за покровительства новоявленной княгини. На пиру он, без преувеличений, незваный гость и его появление может вызвать оправданное негодование. А портить празднество единственной союзнице было нерезонно.
«Пущай веселятся, — шаркая по галереям дворца, размышлял опричник, — Не шибко то и хочется».
Впервые за долгое время знать взаправду веселилась. Малюте было непривычно осознавать, что застолье пройдёт без угощённых царём«пьяных бояр», бледнеющих под грозным взглядом самодержца дворян, той гробовой тишины после очередных обличающих слов и резонного опасения знати услышать вездесущее «гойда!» — команды, на которую опричники были натасканы, как гончие на «куси!»… Теперь всё это позади. Новый правитель — новые порядки.
«Слава Богу, что всё закончилось так, а не иначе. Бояре надеялись на трон Старицкого усадить — своё пугало балаганное, куклу бессловесную, за ниточки дёргаемую. Миновал Бог! Страшно представить, в какую Тьмутаракань они бы Русь загнали. А с царевичем мысль дельная была, только вот не учли они, что не моготь он ещё править без надзора-то. Знамо мне это регентство! Заговорщики и изменники на царевича как щука на рыбешку малую набросятся».
Игнорируя холопов Воротынского, Григорий Скуратов приказал нескольким группам, некогда государевых, а теперь, по всей вероятности, княжеских людей нести свой пост вне зала, в котором стражи и так хватало.
Знакомый профиль человека, прикорнувшего на лавке в арочной нише, оторвал опричника от его житейских дум.
«О, да это ж Гришка-чашник! Вот холоп окаянный, небось опять в погребок лазил!»
— Гришка, ты хоть бы приличия ради, после пированья покемарил, — Малюта уселся напротив него.
«Вот ведь бес его попутал так захмелеть то! А кафтан куда похерил? Негоже это…»
Опричник крепко хлопнул спящего по плечу и безвольное тело юноши, потеряв опору, сползло на пол, демонстрируя широкое красное пятно на спине.
Пир был в самом разгаре: вот-вот наступит четвёртая смена блюд. Зал переполняла задорная переливчатая музыка нескольких гусляров. Чашники едва успевали подливать в кубки празднующих новые порции вина или мёда. По эквестрийским меркам, пили много, но пьяных Селестия не наблюдала. Из-за слабости пони перед алкоголем она и была вынуждена объявить сухой закон на Гранд Галопинг Галле. Однажды Селестия предложила гостям распить привезённое вино — подарок грифоньих послов, и ничем хорошим это не закончилось: пони слишком быстро опьянели и начали дебоширить. Впоследствии под удар попали и некрепкие напитки вроде сидра. Что поделать — поблажки рушат запреты.
Княгиня, руководствуясь теми же советами стольника, решила угостить бояр вином «со своего стола». Она давно приметила, что группа людей не шибко желает, по всеобщему примеру, предаться веселью. И, что не странно, среди них был тот самый потешавшийся над ней боярин. По-видимому, он и сосредоточил вокруг себя остальных.
Селестия подозвала к себе чашника и велела пожаловать тем знатным мужам вино с царского стола. Она знала, что на Руси этот жест является проявлением внимания монарха к подданным и принять его – великая честь. Возможно, тем самым ей удастся сгладить возникшие между ними острые углы, что виделись невооружённым взглядом.
«Хм, я сделала что-то не так?» — недоумевала Селестия, наблюдая за непредсказуемой и, по её мнению, нелогичной реакцией боярина, перед которым застыл слуга с кубком. Страх. Искренний страх человека чувствовался даже отсюда. Он почти дрожащими руками обхватил чашу и перевёл свой взгляд на княгиню, пытающуюся понять причину такой неподдельной фобии. Человек, ещё больше побледнев, всё же решился принять царскую почесть: он слегка приподнял кубок в знак благодарности, залпом его осушил и с громким стуком опустил на стол. Его собеседники внимательными взглядами изучали боярина, будто Тия подсунула ему зелье превращения в аликорна, и он с минуты на минуту должен был в него обратиться. Сидящие рядом люди боязно поглядывали на щедрую княгиню и вскоре та, не найдя этому никакого объяснения вернулась к своему столу.
«Ох, и странные ведь… Или это я чего-то не уловила?» – княгиня со вздохом приложила ко лбу копыто.
Еда не манила её своим привлекательным видом и пряным ароматом, хотя завтрака у неё ещё не было.
Невесть откуда взявшаяся тоска затуманила взгляд апатичной дымкой. Ею вновь овладевала неуверенность, которую она, казалось, оставила позади. Так хотелось, чтобы минувшая неделя продлилась чуточку больше… Отчего-то, возможность возвращения этих несвязанных с властью тихих дней вызывала только сомнения.
«Неужели меня вновь ожидает эта бесконечная рутина? Я так не хочу вновь засыпать на своём рабочем столе под одеялом неподписанных документов… Нет-нет-нет! Здесь всё будет по-другому, я уверена. Другой мир как-никак! Я должна справиться…»
Селестия потянулась к кубку, и с сожалением обнаружила, что он пуст. Напитки были единственным её предпочтением на этом пиршестве. Но она даже огорчиться не успела, как заметила несущего ей кубок чашника, который будто бы читал её мысли, выжидая наилучшего момента.
-Благодарю, — Тия уже на полпути схватила сосуд телекинезом и, стараясь не пролить ни капли, левитировала его к себе. Когда он почти коснулся её губ, она заметила, как несколько человек встают со своих мест, сжимая кубки, и ей пришлось соблюсти приличие, дождавшись завершения очередного тоста.
Селестия вновь сфокусировалась на временно отстранённой от неё чаше и та, после лёгкого толчка, поплыла к ней. До желанного источника оставалось совсем чуть-чуть…
И это небольшое расстояние сосуд так и не преодолел: в зале раздался вырывающийся из приевшегося шума хлопок, и что-то с чудовищной силой и неуловимой для глаз скоростью сбило чашу. Часть тёмно-кровавого нектара окропила белоснежную шёрстку шеи Селестии, а остальное ещё находилось в воздухе, не успев встретиться со скатертью или полом. Звон падающего кубка ещё не раздался, но присутствующим в зале было не суждено его услышать.
Рефлексы солнечной кобылицы, опередив разум, поступили как в похороненные под пылью веков времена: полусогнутые передние и задние ноги крепко застыли в железной стойке, а рог смотрел вниз. Тело обволокло защитным куполом, после чего, синхронизируясь с резким взмахом могучих крыльев, последовала мощная круговая волна, сметающая всех и вся…
Глава 23: Парфюм властителя
Мёртвый чашник без кафтана…
Скуратов сумел понять, что это может значить и, не раздумывая ни минуты, со всех ног бросился к тронному залу.
«Проморгали душегуба, собачьи сыны! Дай Бог успеть, пока ещё дел тёмных не наворочено!»
Судьбы всех государевых людей, только-только миновавшие тёмную прорубь, сейчас верно приближались к коварной полынье, сводящей на нет все начинания.
Знал Малюта дело своё важное, но не предполагал, что нужда в нём возникнет так скоро.
«Не успела княгиня и титул новый спраздновать, как на неё уже покушаются? Стало быть, решили при первом удобном случае, ироды несчастные?!»
Сбивая сновавшую в коридорах прислугу, опричник нёсся вперёд. Наконец, он ворвался в одну из боковых дверей зала, что была слева от главного входа. Быстрый взгляд метнулся к княгине, которая как ни в чём не бывало восседала на троне.
Жгущие нутро догадки ещё не успели накрыть разум волной, когда Скуратов-Бельский завидел парящий рядом с кобылицей кубок. У опричника не было ни времени на разглядывание лица чашника, стоявшего неподалёку от неё и на обдумывание роковой мысли, что уже слишком поздно и яд вот-вот заберёт очередную жизнь стоявшего у власти. Никакого анализа не последовало. Только обострившиеся чувства и инстинкты имели сейчас значение.
Рука рванулась к поясу и через миг выпрямилась, сжимая пистоль, ставший буквальным её продолжением. Не каждый мог похвастаться таким оружейным шедевром итальянских мастеров. Царский дар верному слуге теперь послужит ему верой и правдой.
Мишень-то близко, но и далеко в то же время: не успеть ему предотвратить злой умысел, добежав, а дать ему свершиться – вот, где грех недопустимый. Чашника-собаку, как назло телами пировавших закрывало, а посему оставалось только одно. Отбросил Малюта все мысли о возможном промахе, и чего страшнее – о попадании гибельном, и навёл прицел на парящую чашу.
И Бог его не оставил, сотворив «коридор» с медленно плывущим по воздуху кубком в конце. Пустяковая дистанция, но не это страшит. Из трёх вариантов только один сулил исход без жертв, если не брать в расчёт шкуру авантюрного опричника, конечно.
Но если есть шанс, то грешно им не воспользоваться! Палец сдавил курок и оглушительный хлопок, сливаясь с праздным гулом, потряс своды зала. Свинцовая пуля нашла свою наполненную, возможно, отравленным вином цель, но не успел Скуратов поблагодарить за везение высшие силы, как неожиданный треск столов положил конец всеобщему веселью.
– Ох, не миновать мне опалы… – вздохнул стрелок и двинулся против потока летящей со стороны трона снеди и посуды.
«Что на меня нашло?» – сбивчиво дыша, вопрошала Тия. Она всегда прислушивалась к себе, но в этот раз, по всей вероятности, зря. Или всё же нет?
Последним из того, что она запомнила перед тем, как довериться рефлексам, были словно застывшие во времени алые бусины вина, позже украсившие её шею рубиновым колье.
Селестия опомнилась не сразу, но, даже опомнившись, продолжала держать щит – так, на всякий случай. Не ожидала она от себя таких фокусов, ох не ожидала. О том, как нелеп сейчас её вид, кобылица старалась вообще не думать.
«Неужто нервы расшатаны настолько, что пустяк вроде «взрыва» чаши на расстоянии менее вытянутого копыта способен спровоцировать меня на непроизвольную боевую стойку? Как видно – да…
В Эвестрии я за собой такого не замечала».
Но винить себя княгиня не стала: она не на родине, в конце концов, посему излишняя предосторожность не повредит.
«Знать бы, кому я обязана за этот розыгрыш», – суровым взглядом аликорн осматривала устроенный ею погром.
А что ещё ожидать от багинета – боевой комбинации, какую проводят с целью разрыва дистанции в случае окружения?
«Не знаю насчёт врагов, а вот от столов и всего что на них лежало дистанцию я точно набрала… Ох, надеюсь, удастся замять этот инцидент».
– Гойда! Хватайте его! Вяжите гада, да покрепче! – Внимание Селестии переключилось на орущего во всё горло Малюту. Опричники вместе со стражей набросились на одного из чашников, а Тия, посмотрев по сторонам и не обнаружив слугу, поднёсшего ей кубок, начала понемногу собирать этот хаотичный пазл.
Рынды, отброшенные заклинанием, резво поднялись с пола и, держа свои топоры наперевес, молча заслонили Тию от творившегося перед ней хаоса.
Но терпение княгини исчерпала отнюдь не творящаяся вокруг неё вакханалия: что рынды, готовые разрубить своими бердышами любого ворога, видимого и невидимого, что стража, что Малюта – никто не спешил просветить Селестию в суть происходящего, несомненно, связанного с её персоной. Так мало того – в её сторону даже не смотрели, занимаясь Дискорд знает чем!
Скуратов, почувствовав спиной грозный взгляд жаждущей объяснений княгини, оставил скручивание чашника и своевременно упал перед ней на колени.
– Прости, что жизнью твоей рискнул, но риск то оправданный! Не гневайся, княгиня, вели слово молвить! – срывая с головы шапку, выпалил опричник. Его виноватый взгляд и кающийся голос немного смягчили настрой Селестии. В том, что человек имел прямую причастность к «сбиванию» чаши, она не сомневалась, однако видно, что не со зла он это делал. Но зачем тогда? Вот что непонятно.
– Что происходит? Отвечай мне немедля, в чём слуга тот провинился, – смерив его уничижительным взглядом, молвила княгиня. Нет, она не злилась на Малюту, но видом своим говорила об обратном. Раз извиняется – значит, виноватым себя чувствует… но в чём? Опять вопросы, ответы на которые не спешат находиться.
– Душегуб это, княгиня! Гришку-чашника в спину зарезал, аки Иуда! Сам я видеть не видал, но вот как он наутёк со страху перед расправой пустился – сам Бог свидетель! Бояться нечего, коли невиновен ты, а грех на душу взявший дрожит перед судом. На тате окаянном и шапка горит, – Скуратов-Бельский бросил презрительный взгляд через плечо и продолжил уже тихим, слышимым только Селестией, голосом: – Отравить тебя хотели.
– Как отравить? – не в силах сдержать удивления от подобного заявления, воскликнула Тия. В её голове никак не могли уложиться произнесенные, как гром среди ясного неба, слова.
Отравленный монарх – устойчивое для того времени словосочетание. Для прогрессивных европейцев претворение его в жизнь было отнюдь не чуждым явлением, а напротив – актом донельзя распространённым. Вряд ли этим можно было кого-нибудь удивить…
Вот и Селестия не удивлялась, ибо пребывала в шоке. Для неё, равно как и для Эквестрии, сия фраза звучала как оксюморон, к тому же грубый и бессмысленный. Но этот, как ей казалось, абсурд только что опровергли, и, слава Богу, не на живом примере.
– Не серчай, княгиня, но опасно тебе тут оставаться, – озираясь по сторонам недоверчивым взглядом, заметил Григорий Лукьянович. – Мои люди в покои проводят да охрану надёжную обеспечат.
Не дождавшись согласия со стороны Селестии, Малюта окликнул нескольких опричников, деловито шнырявших по залу.
Сбитая с толку Тия, также молча, в окружении государевых людей оставила тронный зал. Хлопок двери за спиной вывел её из состояния прострации. Она заперта в царских покоях ради собственного блага, но едва ли от этого становилось легче.
Подавленная кобылица размякла на ложе, разглядывая тёмные складки на шторах балдахина. Не так она себе всё представляла, совсем не так…
Первый день в роли княгини московской мог стать последним. Неужто удержаться на троне можно лишь вгрызшись в его седалище? За власть, которой её обременили, нужно ещё и бороться?
Но везде, если приглядевшись, можно найти светлые стороны. Среди толпы знати, помимо скрытых ненавистников, были и опасающиеся за её жизнь. А государевы люди вновь подтвердили правильность принятого решения, не давая повода усомниться в своей преданности. Тия начинала понимать, почему прошлый монарх возвёл их в фавор. Что не говори, но среди всех негативных чувств одиночества не было. Она будет вынуждена бороться, но к счастью, не в одиночку.
«Так, нечего тут валятся, – скомандовала себе Тия. – Нужно во всём разобраться. Схватить-то подозреваемого схватили, но преступник ли это? Уверена, его тут же отпустят, если он невиновен. А если виновен… в этом случае пусть скажет, зачем ему это понадобилось, и я распоряжусь, чтобы его… лишили свободы. Здесь ведь так наказывают за подобное? Уверена, он уже искренне раскаялся в своих свершённых и несостоявшихся преступлениях. Разве этого не достаточно?»
Приободрившись, Селестия вернулась в привычную для себя колею. Позвав из-за двери одного из четырёх стражников, она высказала желание увидеть Малюту. Прошло полчаса, и в покои вошёл всё тот же посланный за Скуратовым человек.
– Боярин молвил, что работа ещё не закончена и ему нужно время. Вечером он явится на поклон и возвестит о результате, – прозвучал невнятный ответ, после которого стражник удалился.
Не знала княгиня, что за работа у Малюты, но взяла на заметку спросить. Оставалось только дождаться его прихода.
Тяжёлая поступь уставшего человека оторвала Селестию от чтения.
– Вижу, знать желаешь, кто на жизнь твою покусился, – с поклоном начал Малюта. Его белый кафтан, в котором он пребывал в начале дня, сменил чёрный. Цвет под стать вести, что несёт гонец. – Поведать об этом, княгиня?
– В этом нет нужды, – Тия громко закрыла фолиант. – Пусть сам чашник мне и поведает, языка-то он не лишён.
Скуратов от такого изъявление малость опешил.
– Княгиня сомневается в работе верного слуги и хочет самолично всё проверить? – Опричник ощерил зубы. В глазах играло неподдельное восхищение. – Не доверяете, значит? Это верно! Слова – ветер. Им верить нельзя. Можно людям, но верным и проверенным, а это заслужить надобно.
Селестия неопределённо кивнула, не до конца уловив суть сказанного, а может, растолковав по-иному.
– Есть задачи, которые решаются без посредников, и наша как раз из таких. Тут чутьё должно быть и княгиня им не обделена, как погляжу. Недооценил я тебя – прости невежду! – снова поклонился Малюта, да так низко, что чуть до пола головой не достал. – Когда чашника допросить изволишь?
«Разумеется, в таких вещах о посредниках не может быть и речи! Разве возможно по-другому?»
В решении чей-то судьбы, особенно преступившего закон, Селестия принимала самое непосредственное участие. Так было в Эквестрии. Так солнечная принцесса правила более тысячи лет, одновременно заключая в себе три ветви власти. И причина вовсе не в недоверии к своим подданным. О своём народе она заботилась, стараясь никого не обделять внимание и опёкой. И как судья, Селестия оставляла за собой последнее слово – самое весомое и решающее. Слово, способное перевесить все обвинения и оправдать, или же наоборот – обвинить.
Она учитывала ту непреодолимую разницу между её родиной и этим миром, но иначе не могла. Селестия правила как умела.
– Я планировала заняться этим без отлагательств. И лучше всего – прямо сейчас. Есть препятствия?
– Не смею перечить твоей воле, но прямо сейчас… – запнулся на полуслове Скуратов, – разбойный приказ ещё не закончил работу с этим лиходеем, но раз княгиня желает…
Слова прозвучали как некое предупреждение, но чего ей опасаться? По правде говоря, Селестия ещё не добралась до рассмотрения обязанностей таинственного разбойного приказа, но что мешало ей мыслить логически?
«Раз этот приказ работает с подозреваемым слугой, значит, и другие правонарушители попадают под его юрисдикцию. А перечень взаимодействий с ними не так огромен: их можно сторожить, допрашивать и…»
Не очень оптимистичные догадки мрачным мороком нависли над Тией, но та поспешила от них отмахнуться.
– Желает, – отрезала княгиня.
Малюта и двое опричников, что раньше сторожили двери покоев, сопровождали Селестию на пути к выходу из дворца. Вся прислуга уже привыкла к новой обитательнице царских хором, что не могло не радовать Тию: эти нередкие удивления доставляли дискомфорт не только людям, но и ей.
Они проходили по незнакомой Селестии галерее, и открывшийся отсюда вид заставил её на миг прекратить шествие. Величественное здание, возвышающееся над всеми остальными постройками площади, приковало взгляд княгини и не спешило отпускать. Разноцветные узорчатые купола и помпезные декорации собора поражали недюжинным талантом виртуозного зодчего. То, что в этом мире есть место подобной красоте, вселяло в Тию надежду.
До сего момента она не покидала пределы дворца, так что была рада возникшему поводу исправить это упущение. Свежий воздух мягких сумерек разгонял усталость, но, к сожалению, это была не прогулка. Не самое подходящее время наслаждаться уже забытым простором, но как велик был соблазн расправить крылья и взмыть ввысь…
С трудом игнорируя зов небес, Селестия следовала за Малютой. Что-то ёкнуло в её груди, когда стал очевидным пункт их назначения. Это было скромное, выбивающееся из общей картины деревянное здание. Но больше всего настораживал выбор способа проникновения внутрь: вместо крыльца опричник свернул к лестнице, ведущей в подклеть. Продолжая отгонять дурные предчувствия, Селестия спускалась за ним.
Сама дверца, как и потолок коридор за ней, была невысока даже по меркам Тии. Будь на ней кокошник, которым она решила пренебречь для этой прогулки, она непременно бы задела дверной косяк.
Огонь воткнутых в настенные гнёзда факелов разгонял мрак низких сводов. Когда Селестия прошла достаточно далеко, чтобы свежий уличный воздух уступил внутреннему застою, в её ноздри ударил тяжёлый тошнотворный дух, усиливающийся по мере продвижения вглубь коридора.
«Этот запах…»
– Мы пришли, княгиня, – Скуратов распахнул дверь в помещение, которым оканчивался туннель.
Селестия добралась до порога, но там же и застыла, не в силах сделать ещё хоть шаг вперёд…
Только назад.
В очаге лениво потрескивало пламя, давая комнатке достаточно яркое освящение. У правой стенки за усыпанным пергаментами столом трудился человек с пером в руке. На соседнем стуле, покусывая наливное яблоко, развалился ещё один. Завидев княгиню, оба встали со своих мест, поприветствовав её поклоном, на что та никак не отреагировала.
Для взгляда Тии всё это осталось в слепой зоне. Всё, кроме свисавшего с потолка по пояс голого человека в центре помещения. Подвешенный за запястья и с грузом на ногах, он, опрокинув голову на грудь, обессилено поник. Множественные кровоподтёки и синяки на рёбрах намекали на усердие служилых приказных, вновь вернувшихся к своим занятиям в этой немой сцене.
Но не эти раны вызывали у Селестии отвращение. Ужас в ней порождало нечто другое.
«Запах горящей плоти…» — княгиня закрыла глаза, не в силах оторвать взгляд от жалкой пародии на стопы человека. То, что находилось ниже щиколоток, опознавалось с трудом.
Сложно описать, каких усилий стоил ей ещё один шаг внутрь.
Эквестрийская правительница представляла неизбежное наказание человека, несколько иначе…
«Это недопустимо!» — думала она, как подумали бы и многие другие. Но приказные бы лишь усмехнулись, услышав её мысли: по их мнению, работа с виновным только-только началась. То ли ещё будет…
– Ну как, угольки развязали ему язык? – облокотившись локтем о стол, поинтересовался Малюта.
– Ещё как развязали, Григорий Лукьянович! Орал аки свинья перед забоем, вот только нового ничего нам не молвил, – оторвавшись от записей, развёл руками писарь.
– Приведите-ка его в чувства, дабы я его при княгине последний раз спросил.
Писарь остался сидеть, а вот его помощник без лишних слов отложил недоеденное яблоко и направился к подвешенному. За его спиной находился ворот, к которому собственно и крепился конец верёвки. Механизм скрипнул, и под сильною рукой колесо немного повернулось, пронизывая растянутое тело новой волной боли.
Просто и со вкусом – вот, что можно было сказать о таком популярном в европейских застенках изобретении, как дыба. Её вертикальный вариант имел на Руси наибольшее распространение.
– Смотри собачий сын, на ту, что отравить удумал! Гляди, пока тебя очей не лишили! – крикнул злоумышленнику Скуратов, потрясая кулаком.
У пытаемого хватило сил, чтобы поднять голову и взглянуть перед собой.
– Чего хочешь знать, пёс царский? – еле слышным голосом отозвался он. – Я сказал вам всё что знал… или мог.
— Вот именно, что мог. Тут, Григорий Лукьянович, самое интересное начинается, – докладывал писарь. – Рассказал, сколько золота в мошне за деяние чёрное одаренной, что родом он из Новгорода Великого, как и хозяин его. Что Гришку-чашника ножом в спину ударил и в вино отраву подмешал тоже сказал. Но о самом-то главном молчит, проклятый! Кто хозяин твой?! – гневно бросил служилый, уже не Скуратову, а лиходею.
– И молчит, но не потому, что не знает… Нечисто тут, боярин, вот что я тебе скажу. Как только рот откроет, дабы на вопрос ответить попытаться, так и начнёт его лицо грешное судорогой сводить, да гримасой оскверняться, будто и не властен он над волею своей. Но как только тему сменим – мелит язык без устали, аки у бабы базарной, что и немудрено. Думали мы, что упёртый попался и решили огнём его пытать, дабы подсобить от греха душу очистить, но не тут-то было. Всё едино! А на шее-то у ирода заместо креста мешочек странный весел с костями какими-то! Тьфу ты, Господи! Вон он рядом с очагом валяется. Ох, нечисто всё это, ох нечисто, – закончил писарь, крестясь на иконы в красном углу.
– Али взаправду без нечистого не обошлось, али пёс этот своему хозяину слишком предан, – мрачно подытожил Малюта. – Коли не хочешь имя называть, молви хоть, что ж ему княгиню погубить приспичило?
– А то, что неугодна она хозяевам моим, – корчась от боли, проскрежетал подвешенный.
– Каким хозяевам, смерд?! О ней и в Москве ещё не всем известно, а откуда шляхтичам-то знать? Али ты крымской собаки халдей?! Побойся Бога! Хоть пред смертью-то не лги!
– Господа мои не с запада и не с юга. Ошибся ты, боярин.
Слаб голос лиходея, но что-то было в нём для ушей неуловимое, что-то, навевающее необъяснимый страх.
– Иные силы за мной стоят и ближе они, чем вы думаете. Если не человеческими руками, то дланями незримыми свершится их воля.
Теперь красные от долгой пытки глаза встретились с помешанным, полубезумным взглядом Селестии, не находившей в себе силы отвести взор.
– Недолго тебе осталось, Лжеповелительница Солнца, – презрительно сплюнул человек.
– Лжа это всё, княгиня, – гаркнул Скуратов и, глянув за плечо, увидел бредущую к двери Тию, похоже, вовсе не слышавшую сказанного ей.
Селестия не знала, как держалась до этого момента, но больше вытерпеть не могла. Не пройдя после порога и пару шагов, она, облокотившись о стену и прикрыв голову крылом, рассталась со всем своим завтраком.
– Что, Малюта… скажешь, я слабый правитель для московского престола? – почувствовав рядом чьё-то присутствие, произнесла Тия низким усталым голосом.
– Язык такое сказать не повернётся, княгиня, – прозвучал ответ после паузы, понадобившейся Бельскому на осмысление. – С непривычки-то и мужей зрелых выворачивает. Не даст Бог солгать – ни одна дева по своей воле в застенки не спустится! Прости, что предупредить не удосужился, но до сего момента ты держалась, словно и не впервой здесь. Без тени лукавства молвлю, дивлюсь я тебе.
Когда её отпустило, крыло вернулось на своё место и она, не отходя от стены, зашагала к выходу, вяло перебирая ногами.
– Княгиня, позволь подсобить, – поравнявшись с Селестией, предложил Малюта.
Та перевела на него взгляд и отшатнулась: человек тянул к ней руку, замаранную чём-то красным. Был ли то свет факелов, играющий с расшатанным воображением, или морок, таящийся внутри неё самой – маловажно. Фантомы и наваждения меркли после той небольшой комнаты, затерявшейся в тёмной подклети невзрачного здания разбойного приказа.
– Я сама, – отрезала Тия, бредя дальше. К свету, пусть и вечернему, и к свежему воздуху.
Запах крови и жжёной плоти гнал её по тёмному туннелю, но и снаружи не оставил. Запах настолько явный и настойчивый, что невольно думалось о невозможном: будто именно она, не жалея сил, «работала» с лжечашником полдня.
В бане, куда Селестия пришла с единственным желанием поскорее от него избавиться, её вновь ожидало торжество наваждения. Верить в неестественную живучесть сего аромата она отказывалась.
«С непривычки…»
Вновь и вновь в голове звучали слова опричника. Внутренний голос желал осмысления, и разум жаждал донести простую мысль до заблудившейся в тёмном лесу своего сознания принцессы.
«То есть, скоро я к этому привыкну?»
Селестия усердно скоблила своё тело, не замечая, что уже не очищается, а причиняет себе боль.
«И как я раньше этого не понимала? Кровь, вопли, горящая плоть, мрак пыточной – всё это входит в букет духов под названием власть. Так должен пахнуть сидящий на троне.
Так должна пахнуть я…
Должна? Дискорд побери, я что, обязана мириться с этим?! А что мне остаётся… Что?!
Привыкнуть, да, именно привыкнуть, а может… может и этого будет не достаточно? Может, мне следует полюбить этот смрад?!
Нет! Сторониться, игнорировать, заглушить! Ослепнуть, успокоиться, притупить чувства…»
По пути в опочивальню Селестия обрушилась на первого встречного халопа и потребовала доставить в её покои вино, явно намекнув, что его должно быть «чуть больше», чем обычно. Тот пулей помчался исполнять её волю.
И десяти минут не прошло, как в царских покоях стоял дутый, предчувствовавший скорую расправу над собой бочонок.
Призраки подклети отступали под напором залитого вина, но чёрные мысли оставались при княгине.
«Что сказали бы пони Эквестрии, увидев свою правительницу в таком свете?» – промелькнуло в голове, когда очередной кубок приближался к устам.
Грубый смех разорвал тишину, а сосуд опустился на подлокотник, не добравшись до искажённых кривой ухмылкой губ Селестии.
«Да что они знают об этом? Моими стараниями – ничего! Мне удалось научить моих маленьких пони различать белое с серым, потому как чёрного просто не было. Я изничтожила его! Но кто-то должен, прочувствовав всю эту грязь, нести её в себе, дабы не понаслышке знать, от чего нужно отгородить других. Никто не догадывается, что их идеальная правительница вовсе не является таковой. Но приходилось стараться ради них…
Они заслужили правительницу без тени пороков, ставшую для верноподданных образцом для подражания. Я и должна быть такой, разве нет?
В этом мире мне вряд ли удастся найти ответ. Я не увижу разочарования, шока или ужаса в лицах пони… Не увижу ничего, что могло бы обозначить предел дозволенного. Что заставило бы меня устыдиться своих решений.
Кто остановит меня, когда границы будут пересечены или вообще стёрты? Надеюсь, такой найдётся…
Себе я уже давно не доверяю…»
Сон отказывался посещать Селестию, даже когда бочонок опустел на добрую половину, и ей оставалось только продолжать тонуть в противоречивых думах, упиваясь напитком истины. Раздавшийся в тишине скрип двери вернул княгиню в освящённое несколькими свечами помещение… не столь тёмное, как её мысли.
– Я не хочу никого видеть, – бросила Тия, даже не глядя в ту сторону. – Оставьте меня.
– Я надеюсь, государыня найдёт время, чтобы выслушать мою речь, – прозвучал незнакомый голос.
– Найдёт, если это важно настолько, что отлагательства неуместны. – В этот раз она удостоила вошедшего апатичным взглядом. – Назови своё имя.
Прозвучавший вопрос был не проявлением интереса, но попыткой скрыть полное безразличие к оппоненту.
– Боярин Умной-Колычев, государыня, – почтенно поклонился высокий и статный гость.
Было сложно определить хотя бы приблизительный возраст боярина. В усах и бороде седых волос было больше, чем тёмных, а лицо не выражало абсолютно никаких эмоций. Но тело вовсе не старое: чувствовалась сила в чреслах, да и кожа не дряхлая. Взгляд отнюдь не стеклянный, но живой и цепкий.
– Зачем пожаловал, боярин? – допивая чашу, осведомилась Селестия.
– Предупредить тебя хочу, дабы греха на совести не держать, – начал Умной, подходя ближе. – Месяц назад ядом извести царя задумали, равно как и тебя сегодня. В зародыше был умысел пресечён, а пойманный продажный холоп много чего интересного поведал. И не первый он, кто на дыбе подобное молвил.
Запутанное дело было, но как бы ниточки не петляли, в конце все как одна на Новгород Великий вывели. В страшном обвиняли град: что знать новгородская с королём польским породнилась и переворот учинить намерена; что действа нечистые в Господине Новгороде творятся.
Хотел государь его от измены и грязи богопротивной очистить, да не успел…
Днесь не это важно. Пойманный отравитель – ещё один камень в огород вольнодумного града. Только вот больно всё туманно и неясно на сей раз. Я был уверен, что после исчезновения самодержца взор заговорщиков падёт на владыку… Не в ту сторону очи мои смотрели, ибо не ожидали подобного. Не ведали, что ты будешь их мишенью.
Раз жизни лишить пытались, значит, угрозу в тебе учуяли. Не узрел я важность твою, княгиня, вот и оступился. А Филипп всё ведал. Придёт время, и нам откроется божий промысел, а пока придётся довериться собственным мыслям.
В новинку тебе наши устои, но принимая решения, думай не о себе, а о стране, в которой тебе княжить доверили.
Боярин приблизился к Тии почти вплотную и, понизив голос, продолжил.
— Поутру собери совет и огласи желание обезопасить себя и трон от измены и заговора. Страха перед судом государя более нет, а посему и действовать лиходеи будут нагло, без опаски. Люди государевы верны тебе, а большего и не надо. Вели собирать поход на Новгород, дабы разобраться — где лжа, а где истина. Где вымысел, а где действительность. Отдели зёрна от плевел и тогда не допустишь ошибки.
Последнее слово за тобой, княгиня.
Глава 24: Свято место пусто не бывает 2/2
«Фух, проклятая жарища, будь она не ладна! — негодовал Шурик, утирая краем пиджака потный лоб. — Так мало того, еще и кто-то, будто издеваясь, обошёл в Москве все радиотехнические магазины, подчистую скупив транзисторы и другие элементы, которых и без того днём с огнём не сыщешь!»
Казалось бы, после почти двухчасовой беготни по магазинам под нещадно палящим летним солнцем, всё трудное осталось позади. Однако, злодейка-судьба опять подбросила учёному-изобретателю «приятную неожиданность», и когда усталый, умаявшийся на жаре Тимофеев добрел до дома, он обнаружил поломку, приведшую к полной неисправности лифта. Вздохнув и немного потоптавшись на месте, он начал своё восхождение на седьмой этаж. Не «Вавилонская башня», конечно же, но двухчасовой «марафон» по знойному городу и страшная духота давали о себе знать, и каждый пройденный этаж давался Шурику с трудом.
Подойдя к порогу своей квартиры, он уже хотел было потянуться за ключами, но мгновением позже необходимость в этом отпала: налетевший сквозняк беспрепятственно отворил створку никем не запертой двери…
Александр Сергеевич, как, впрочем, и любой образованный человек, в чудеса не верил. Даже после всего произошедшего он считал всё это заслугой технического прогресса. Не верил он и во все эти россказни про «народные приметы и предсказывание будущего», полагаясь лишь на себя и на свою собственную, редко подводящую интуицию, не единожды помогавшую избежать серьезных последствий. И вот сейчас, стоя на пороге своей квартиры, интуиция подсказывала Тимофееву, что ничего хорошего ждать не следует.
Собравшись с силами, учёный отворил дверь и прошёл внутрь.
Как и ожидалось, комната была пуста, и на усеянном пылью паркете отчетливо виднелось множество незнакомых следов, что свидетельствовало о посещении квартиры как минимум двумя людьми. А найденная в коридоре лыжная палка лишь подливала масла в огонь, наталкивая инженера на тревожные мысли. На кровати виднелась россыпь иссиня-черных перьев, явно принадлежавших принцессе.
Пройдя вглубь комнаты, он обратил внимание на большой красный чемодан, лежащий на столике у аквариума.
Точно такой же лежал на полу. Вокруг него было разбросано содержимое, состоящее преимущественно из мужской одежды, начиная запонками и заканчивая носками. На внутренней стороне, на небольшой табличке золотыми резными буквами значились инициалы: «К.С. Якин».
Догадки Тимофеева подтвердились, когда он проверил содержимое второго чемодана: в квартире, в его отсутствие, безусловно, была Зина, и не одна. Другой чемодан, судя по инициалам, принадлежал проходимцу Якину, к которому актриса ушла от Шурика. Но отнюдь не это волновало Тимофеева.
В приоритете были более важные вопросы: что здесь произошло? Каким образом, и главное, почему здесь оказались Зина и её любовник? Чем это обернулось для Луны и где она сама?
«Ясно одно: присутствие Луны не осталось незамеченным, и к её исчезновению явно причастна Зина, — осматривая комнату, сделал вывод Шурик. — Но как же теперь, чёрт побери, их разыскать?»
Взгляд Тимофеева упал на открытый чемодан и рассыпанное по полу имущество.
«Если чемоданы с багажом остались здесь, значит ни в какие Гагры они не поехали…Хоть что-то обнадеживающее. И если вариант с Гаграми не у дел и их багаж тут, то куда они могли направиться?»
Озарение пришло внезапно. Он бросился к телефонному столику и принялся рыться в недрах исписанной вдоль и поперек телефонной книги, ища адрес и телефон работы Зины.
— Со студии и следовало бы начинать, – бормотал себе под нос Тимофеев, перелистывая потертые страницы.
В такой ситуации было бы глупо пренебрегать лежащей под носом подсказкой. Пусть это и не принесёт плодов, но попытка не пытка – сейчас любая информация на вес золота.
Выловив взглядом адрес студии, Шурик незамедлительно переписал его на бумажку попавшимся под руку карандашом.
Выложив на стол купленные транзисторы, он быстрым шагом направился к выходу. Выйдя из квартиры, Тимофеев с удивлением отметил полную работоспособность лифта, стоявшего без движения ещё каких-то пять минут назад. Сплюнув и помянув недобрым словом проклятый механизм, Шурик, не дожидаясь лифта, бодро припустил по лестнице, и на несколько минут на этаже воцарилась тишина. Впрочем, ненадолго.
-…Вот здесь, товарищ старшина, направо! – раздался сиповатый голос из раскрывающихся створок лифтовых дверей. – А ещё она меня, значится, палкой по хребту стукнула! Так и запишите! И сама – синяя-синяя, как скажем, Васька, сменщик мой, когда морилки прошлой весной бутылку выжрал; а орала так, что аж побелка с потолка ссыпалась!
Из лифта на лестничную площадку вывалила целая процессия, состоящая из Петровича, старшины, жующего какую-то дрянь, смутно напоминающую мясной пирожок, и слегка сутулого, большого роста санитара в белом халате.
— Запишем–запишем! – косясь на Петровича, изобразил участие сотрудник правоохранительных органов, однако во всем его облике читалось: «Ну, погоди, старый хрыч! Мы тебе такое припишем, долго потом по вытрезвителям мотаться будешь! Даже пожрать спокойно не дадут, всё на ходу делать приходится!»
Очень не по нраву пришлось старшине ехать на этот сумасбродный вызов. Ну а кому понравится, когда в отделение поступает звонок о «чертях-лошадях» от какого-то алкоголика? Но больше всего злился милиционер на своего напарника, который должен был стоять сейчас на его месте, занимаясь подобной ерундой. Ещё и псих-бригаду вызывать самому пришлось…
Со стороны лестницы раздалось шарканье, и вот на этаж подтянулись ещё двое санитаров с молоденьким сержантом, отчего на лестничной клетке стало ещё многолюднее.
— Тимур и его команда в сборе, — хмыкнул милиционер. — Только попа-расстриги да свиньи в штанах нам и не хватает, а то был бы полный подвяз пресвятой богородицы... Ну что, «орлы»? – оглядев вверенный ему отряд, подмигнул санитарам старшина. — Поглядим, что за «черти» здесь шарятся!
С этими словами, он сделал знак своему подчиненному и псих-бригаде начинать. Постучав и представившись, сержант озвучил дежурную фразу, однако изнутри никто не ответил.
Сотрудник правоохранительных органов подергал ручку, проверяя, заперта ли дверь. Слегка потянутая на себя, створка так и не запертой Тимофеевым двери скрепя приоткрылась перед незваными визитёрами.
— И тишина… — уже без прежнего задора и энтузиазма пробормотал Петрович, прячущийся за спинами санитаров.
В следующее мгновенье из глубины квартиры раздалось надрывающееся, холодящее душу мяуканье. Все оторопело уставились в дверной проём. Секундой позже из квартиры неспешной походкой вышла черная как смоль кошка. Завидев чужаков на пороге своего дома, её шерсть встала дыбом, а сама она страшно зашипела, выгибаясь дугой.
— Сгинь, сволочь такая! – дрожащим голосом крикнул Петрович. Однако кошка уходить совсем не собиралась, более того, перешла в наступление, обнажив когти. И только контратака одного из санитаров заставила негодное животное отступить к лестнице, и, напоследок сверкнув пушистым хвостом, скрыться из виду.
— И прямо в аккурат дорогу перешла! – вполголоса бросил один из санитаров. – Не к добру это всё…
Старшина неуверенно, словно спрашивая разрешения, глянул на толпившуюся позади процессию. Всё меньше и меньше нравилась ему вся эта затея. Конечно, советский человек во всяких там «рогатых лошадей» да в приметы не верит – чушь это всё! – однако, вдруг и вправду там, в глубине квартиры черти водятся?
Нахлобучив фуражку посильнее, милиционер переступил через порог и, увлекая за собой всю остальную команду, двинулся вглубь квартиры.
Миновав коридор и войдя в комнату, старшина и иже с ним в недоумении застыли.
— Матерь Божья! Да тут будто Мамай прокатился! – осматривая интерьер комнаты, присвистнув, воскликнул сержант. А посмотреть было на что. Первым, что сразу бросалось в глаза, был огромный, словно сошедший со страниц какой-нибудь фантастической книги, стоявший посреди комнаты агрегат, о предназначении которого оставалось только догадываться.
Комната же, как точно подметил один из милиционеров, будто и вправду пережила «мамаево побоище» и больше походила на поле боя: толстый слой пыли покрывал мебель и пол, в боковой стене зияла дыра – уж, не от ядра ли? – через которую свободно просматривалась кухня, с потолка периодически ссыпалась известка. Везде, куда ни плюнь, была разбросана одежда, а из-за лежавших на столике и на полу двух одинаковых красных чемоданов, старшина подумал, что у него двоится в глазах. Весь пол был испещрён множеством следов, свидетельствуя о том, что ёще совсем недавно здесь бушевали нехилые страсти. И наконец, окончательно сбитые с толку, визитёры обнаружили на окне пустую бутылку из-под «Столичной» и непочатую «Посольскую» на кухне, рядом с развороченной аптечкой.
— Скорее Девлет-Гирей, — задумчиво протянул старший санитар, держа в руках старинный бердыш. – Однако, молодой человек, вы недалеки от истины.
— Товарищ старшина! Смотрите! – воскликнул сержант, указывая куда-то под ноги. Присев, старшина внимательно вгляделся и застыл от изумления: на покрытом пылью полу отчетливо отпечатался след… конского копыта. Санитары, последовав его примеру, ошарашено уставились на след.
— Если здесь и был Мамай…– протянул один из санитаров. – То в сопровождении одного, а то и нескольких туменов.
– Э, нет! Не Мамай это! Тут что-то другое…- уже совсем не слышно, добавил другой.
Старшина с этим спорить не брался, так как после сего момента уже ни в чём не был уверен. Хоть и нету никакой нечисти по диалектическому материализму, однако, отпечаток лошадиных подков в квартире посреди Москвы – феномен из ряда вон выходящий, который милиционер объяснить не мог.
Впрочем, как и ожидалось, к страшному удивлению Петровича и вящему облегчению всех остальных, «лошади» нигде не обнаружилось. Быстрый, а затем и более тщательный осмотр квартиры тоже не дал никаких результатов. Петрович, вооружившись палкой, рыскал по всему дому и заглядывал во все щели — даже туалет не обошёл стороной — что-то бормоча себе под нос. Наконец, терпение старшины смотреть на этот цирк лопнуло, и он, остановив ходящего взад-вперёд пьяницу, подвел итог:
— Итак, никаких чертей мы не обнаружили…
— Как вас сейчас вижу, товарищ старшина, была она! Даже след остался… Погодите, я её быстро разыщу…
— Пить надо меньше! – раздраженно закончил милиционер. – Тогда, глядишь, и черти меньше мерещились бы! А что до следов – повел ногой, и нет твоих следов! Да слышишь ли ты меня вообще?
Однако последние слова старшины остались без внимания, так как Петрович, словно в лихорадке, продолжал бормотать какую-то несвязную чушь, ползать на коленях и заглядывать под кровать, в надежде отыскать там «демонов». Милиционер пальцем подозвал одного из санитаров и указал на Петровича. Санитар понимающе кивнул, и после небольшого осмотра бедолаги, неуверенно доложил:
— Бредит он… Допился, старый пень.
— Всё к этому и велось. Ладно, оформите его? У меня и без чертей дел по горло, — зевая, протянул старшина.
— Ну, а…
— Следы, да? Я уже говорил на эту тему, – вполголоса продолжал милиционер. – Да были ли они вообще, следы-то? – Старшина показательно подтер ботинком след на полу. — Мне вот помнится, что ничего не было. Да и «рогатых лошадей» мы не обнаружили, верно, ребята?
Стоявшие рядом санитары и сержант, до этого слушавшие их разговор, согласно закивали.
— В бесов, которых этот алкаш в пьяном угаре увидал, поверили! Ей-богу, как дети! – несмотря на свои заявления, голос старшины звучал неуверенно. — Ну, так чего стоим? Вяжите его уже…
Санитары принялись обходить Петровича с флангов, дабы повязать его. Тот в это время рылся за шкафом, ища «пресловутых демонов». Да не тут-то было! Петрович, заметив данный манёвр, принялся отмахиваться от врачей, вопя что-то нечленораздельное, что, впрочем, не дало результатов: пьяницу скрутили, «оружие» отобрали.
— Я не спятивший! Клянусь! – даже скрученный, Петрович продолжал вырываться и орать, пока его волокли по коридору вниз. – Сволочи! Не виноватая я!
— Ничего, денёк-другой в вытрезвителе ещё некому не повредили! – утирая лицо батистовым платком, пробормотал старшина.
— Что-то у меня, товарищ старшина, в ушах звенит.
— Не у тебя одного, сержант. Надо скорее отсюда убираться, не то вскоре тоже, как этого бедолагу понесут. Что за день сегодня такой? Лошади, черти, алкаши… Отдохнуть мне надо, отдохнуть…
— Что здесь происходит? — раздалось сбоку. – Кто вы такой?
Милиционер обернулся и увидел стоящего возле двери мужчину лет сорока, одетого в дорогой пиджак.
– Старшина Беззаборный, — предъявив удостоверение, представился милиционер. – Вы здесь тоже по поводу «рогатых лошадей»?
— Антон Сёменович Шпак, — в свою очередь представился тот. — Каких таких «лошадей»? Что ещё за шутки?
— Самых обыкновенных, с рогами. Так считал Пётр Иванович, по вызову которого мы сюда приехали. Мда, однако, интересная тут у вас квартирка! Кто здесь проживает, Антон Семёнович?
— Здесь проживает Александр Сергеевич со своей супругой, — не менее удивленный интерьером комнаты, пробормотал Шпак. – А что до Петра Ивановича – когда-нибудь это случилось бы! Алкогольная зависимость до добра, увы, никого не доводит! Вы знаете, — и уже вполголоса, приблизившись к старшине. – Вы знаете, ведь он уже с утра опохмеляется! И вот итог! Ну и домик у нас – то обворовывают, теперь вот до лошадей докатились! Это же кошмар, кошмар!
— Обворовывают?
— Именно! Меня ведь, товарищ старшина, обокрали сегодня утром! Всё что нажито непосильным трудом, всё погибло! Три магнитофона, три портсигара отечественных… собака с милицией обещала придти, да.
— Придут-придут, не сомневайтесь! – заверил его милиционер. – А сейчас давайте-ка покинем это место. И без того почти без причины вломились…
— Да-да-да! Конечно, сию минуту! — согласно закивал Антон Семёнович, направляясь к выходу.
Когда Шпак скрылся за дверью, старшина уже собрался уходить из опустевшей квартиры вслед за ним, однако его внимание привлекло нечто, синевшее на кровати. Подойдя ближе, он обомлел.
— Чём чёрт не шутит… — только и пробормотал Беззаборный, вертя в руках синее перо…
-…Твоё счастье, Степан Кузьмич, что всё вверенное тебе стадо цело и невредимо! – доброжелательно хлопнув по спине пастуха, возвестил председатель. – А то бы по гроб жизни в долгах бегал со своей старухой, а всё из-за бесноватых лошадей!
Дойдя до поляны, колхозный люд, к превеликой радости Кузьмича, обнаружил нетронутое стадо, несмотря на раскинувшийся рядом лес, где волк был не редкостью. Колхозный ветеринар для пущей безопасности осмотрел по очереди каждую буренку, подтвердив, что «причин для опасений за здоровье животных нет».
Когда первоочередные задачи были выполнены, студенты, смеясь, предложили преступить к поискам «темной лошадки», из-за которой, в принципе, здесь и оказался почти весь колхоз.
— Стал бы я вам брехать! – отвечал на смех Кузьмич. – Говорю вам, вот здесь она стояла! – он указал на умятую траву. — Вот погоди, схватила бы тебя такая за задницу – тогда бы ты поблеял, сучий сын!
— А тебя она ещё и за задницу хватала?! Вот узнает твоя старуха – будет тебе трёпка! По лошадям пошёл – экий жеребец! – захлебывался смехом острый на язык студент. — А что до самих лошадей – вот найдём сейчас в кустах самогона бутылку, так всё на свои места сразу и встанет! И лошади бесноватые и пенсионеры, алкоголем злоупотребляющие…
Ничего на это не ответил дед, лишь потянулся к лежащему рядом сыромятному кнуту, отчего шутнику, углядевшему в этом для себя злой умысел, пришлось удалиться.
Рассеявшись по поляне, народ принялся за осмотр окрестностей. Кузьмич усердствовал более всех, появляясь то тут, то там, в надежде найти хоть какие-нибудь улики недавнего присутствия здесь нечистой силы. Что, впрочем, не очень то и получалось.
Обыскав весь луг и ближайший кустарник, колхозники собрались перед заброшенной церковью.
— Тьфу ты, зазря только время потеряли! Да и мы тоже хороши – попёрлись кобыл рогатых по лесу искать! – попыхивая самокрутками роптали мужики, поминая Кузьмича недобрым словом. – Всё равно, что ветер в поле ловить!
— И то верно! У самих хлопот полон рот, а вы ещё и за лошадями бегаете, хреновиной всякой занимаетесь, да алкашей слушаете, прости Господи!
— Была лошадь, истинный Бог – была! – неуверенно выкрикнул дед.
— Так покажи её честному народу! Предъяви, так сказать, доказательства! А то всё лапшу на уши вешаешь, пердун старый…
Кузьмич, затравлено озираясь, обернулся. Его взгляд упал на старый позеленевший крест, венчавший колокольню, и тут пастуха озарила спасительная мысль, именуемая в народе «пальцем в небо».
— Она, пока вы здесь кусты прочесывали, в церкви под шумок схоронилась, и теперь носу не кажет. Больше ей деться некуда! – закричал он. — Здесь она, в храме!
Едва произнёс он последние слова, над поляной поднялся невообразимый гул.
— Ты гляди, как брешет! Соловьём заливается, старый пень! – кричали одни. – Хватит эти бредни слухать, пойдём отседова, ребята!
— И как же это в церкви бес-то засел? Они, по-моему, храмов сторонятся, боятся их, как всего святого! – говорили другие. — А тут и место намоленное…
— Намоленное-то оно намоленное, да только церкву ведь развалили, Бога прогневали, и теперь Бог с ангелами здесь не живёт… Вот и ходют кобылы бесовские по храмам божиим, да не боятся, — возразила им старая бабка Аграфена, чья мать некогда была церковной старостой. – Ведь свято место пусто не бывает…
Председатель, стоя чуть поодаль, мрачно смотрел на разгоревшиеся под стенами церкви дебаты. Он знал Степана Кузьмича как человека работящего и алкоголем не злоупотребляющего, однако последние события породили сомнения на этот счёт.
Засучив рукава, он уже собирался идти к толпе, дабы прекратить это переливание из пустого в порожнее, как был прерван раздавшимся в воздухе колокольным звоном.
— БОООМ! – разрывая пространство, пронеслось над лесом. – БОООМ!
Все как по команде замолкли, внимая первому за полвека в этих местах колокольному звону. Бабуськи испуганно закрестились.
— Гляньте! – указывая наверх пальцем, закричал Кузьмич.
На самом верхнем ярусе, куда указывал дед, колхозники заметили движение, а затем и какую-то возню, красноречиво говорившую о том, что церковь была далеко не пустая…
— БОООМ! – закладывая уши, раздалось сбоку.
Луна, растянувшись на каменном полу, в немом потрясении посмотрела на заднюю левую ногу, запутавшуюся в старой, почти истлевшей веревке, привязанной к языку колокола.
«Прах Старсвирла!» — закатив глаза, выругалась пони.
Забыв про магию, принцесса кинулась освобождать свою ногу, в процессе неосторожно дернув за веревку ещё раз. Раздавшийся звон значительно уступал первому, но, как и его более звучный и громкий собрат, моментально разлился по окрестности.
Освободившаяся от пут кобылица почти нырнула в люк, скрываясь во мраке колокольни.
Постукивая серебряными накопытниками о старые истертые ступени, Луна спешно спускалась вниз. В её голове из-за множества непрестанно натыкающихся друг на друга мыслей творился полный сабантуй. Стараясь хоть как-то привести всё в порядок, принцесса искала выход из сложившейся ситуации.
Сомневаться в том, что о прячущейся в церкви принцессе знает уже вся округа — не приходилось. Более того – единственный путь к отступлению оказался отрезан толпой суеверных, недоброжелательно настроенных крестьян.
Мысль о полёте пришла принцессе сразу после того, как она скрылась с открытого пространства внутри колокольни и тут же рассыпалась в прах, стоило Луне вспомнить узкие своды башни, из-за которых, в принципе, ей и пришлось пробираться через темноту и паутину храма.
«Храм…- Кобылице вдруг ясно вспомнился льющийся из большой дыры посередине кровли столп света и завораживающий танец пыли в нём. – А ведь идея! Дыра достаточно широка для того, чтобы я беспрепятственно вылетела наружу. Вариант всё же не ахти какой, но выбора у меня как такого нет».
Луна ускорилась.
…Стоявшая в немом потрясении толпа начала потихоньку оттаивать. Первой ожила и вновь обрела дар речи главная сплетница на деревне, баба Нюра, заголосив:
— Господи помилуй! Гляди, как черти забавляются, в колокола бьют! Не врал Кузька, есть там сила нечистая!
Сам Кузьмич был отнюдь не рад своему неожиданному предсказанию, напротив, пребывал в глубоком недоумении, стоя чуть поодаль.
— Что случилось? Кто звонил? – задал вопрос, подошедший к толпе председатель. – Да не молчите вы!
— Дык, сила нечистая! – отвечали ему. Толпа продолжала приходить в себя.
— Какая нечистая сила? Что за предрассудки? Вам что, солнцем голову напекло? – с нотками раздражения в голосе, недоумевая, переспросил председатель. Ещё бы! Одного «экзорциста» бесов видящего ему хватало с головой, а тут прямо массовая истерия!
— Вот тебе крест, Егор Константиныч! Ты думаешь, я одна чертей на колокольне видела? Да тут все видели, верно?! – вторила согласно кивающей толпе бабка. – Мы впопыхах её углядели, а она, как мы её на мушку взяли, сразу в темноту – шмыг! – и затаилась.
— Кто «она»?
— Кобылица бесовская, вот кто!
— Верно старая перечница толкует! – соглашался с бабой Нюрой пожилой тракторист. – Вишь, как колокол звонил жалобно, аж до костей пробирает! И откуда он вообще там взялся – колокол этот?! Всех же их поскидывали с колокольни-то…
— Э, нет! Этот не скинули! – вставила слово всеведущая Аграфена. – Когда крушители понаехали, этот через оконце не вылез. Долбили его кувалдами, долбили – да всё бестолку. Так и бросили его одного висеть, всеми забытого.
— Может, кого проверить послать? – неуверенно протянул один из студентов.
— Да бред это всё. Ветер налетел, язык качнул – вот вам и звон! Напридумали, чёрт знает чего…
— Какой ветер?! Да здесь и дуновения не было, а ты – ветер! Да и какой должен был быть буран, чтобы такую махину звонить заставить?
Тут все враз заспорили, заорали, кулаками замахали, гул над поляной поднялся невообразимый. Чуть до драки дело не дошло, не вмешайся вновь председатель.
— Молчать! – вскричал он. Говор стих, и народ уставился на своего бригадира. – Довольно с меня этих склок на сегодня! Один прибежал сегодня, вопя «о бесноватых кобылах», — смерив Кузьмича недобрым взглядом, он продолжил. — Другие сейчас чуть не устроили мордобой и склоку по этому поводу…Хватит! Если вас так гложут сомнения на этот счёт, то пускай их правдивость проверит сам виновник «торжества», сходив на разведку в церковь на предмет этих ваших «бесов», — закончил он.
— Правильно, Егор Константиныч! Голова, а не мужик! – после минутного обдумывания сказанного, одобряюще выкрикнули из толпы.
— Верно гутаришь! Вот тут и проверим, чья возьмёт – есть там черти или нет? Хох! Спорю на червонец, что есть!
Кузьмич вытаращил глаза и стал белее мела.
— Помилуйте, Егор Константиныч! Как же я туда супротив кобылы бесноватой сунусь? – плюхаясь на колени, заголосил он.
— Ты всю эту кашу заварил – тебе и расхлебывать! – прикурив, ответил председатель. – Да встань ты уже, наконец! Так вот, раз ты это дело начал, так доведи его до конца. А потому вперед и с песней!
Сопровождаемый и слегка подталкиваемый колхозниками дед остановился напротив разрушенной паперти.
— На вот, экзорцист! – протягивая бледному Кузьмичу кусок мела, издевательски усмехнулся говорливый студент. – Тебе нужнее, от кобыл бесовских защищаться — Гоголь плохого не посоветует!
Дед смерил трепача уничижающим взглядом, однако подарок принял. Зажав в правой руке потертый, видавший виды «Псалтырь», заботливо сунутый Аграфеной, а в левой – изрядный кусок мела, пастух уставился на зияющие чернотой церковные двери.
— Живей ходи, старый хрен! – гаркнул на ухо кто-то, заставив Кузьмича подпрыгнуть от неожиданности. Следом за этим последовал точный пинок, и дед, буквально перелетев порог, оказался под сенью церковных сводов…
…Редко бывал в церкви Кузьмич. А точнее, вообще не бывал, не считая детства — тогда, в далеком прошлом, ещё не разграбленная церковь блистала своим благолепием. Уже после запустения, переоборудованный вначале под склад, а затем и полностью заброшенный храм дед посещал всего один раз. И вот сейчас казалось Кузьмичу, что за каждым камнем здесь кроется опасность и из глубины заброшенной церкви за ним кто-то наблюдает пронзительным, зловещим взглядом.
Найденное оружие – сучковатая палка, подобранная стариком на входе, не шибко вселяла надежду. Шаркая по полу сапогами, пастух ежеминутно оглядывался, ожидая, что вот-вот из-за угла, как чёрт из табакерки, выпрыгнет даже не одна, а целое стадо бесноватых кобыл с горящим взором, утянув его в ад. Каждый раз, когда эхо отражало от стен какой-нибудь посторонний звук, Кузьмич вздрагивал, а по его спине и лбу лился холодный липкий пот.
— Что ж, чего тут бояться? – подбадривал себя дед. – Это только с первого раза оно страшно. Да! Оно только с первого раза страшно, а там оно уже и не страшно! Как его, языкастый это говорил…фик… фактория…Фактор! Фактор нежданья, во! Она меня тогда врасплох взяла, а теперь – шабаш! У меня теперь такие молитвы есть, что эта лошадь не то, что пальцем…тьфу! Копытом меня не тронет, но и мигом обратно в свою преисподнюю укатится, так-то!
— Да, так-то…- неуверенно протянул он. Только сейчас Кузьмич понял, что он стоит в полной тишине. И если до этого полувековое молчание изредка прерывали шарканье и звук его шагов, сыпавшаяся с потолка побелка или пение птиц из близлежащего леса, то сейчас в заброшенной церкви стояла абсолютная, мёртвая тишина. Старик нехотя поежился, прислушиваясь к стуку своего сердца, бьющегося в беспокойном ритме.
Вдруг за его спиной раздался шум. Кузьмич обернулся, до ломоты в пальцах сжав псалтырь: перед ним стояла тускло-синяя, под стать здешнему мраку бесовская кобылица.
…Луна даже слегка отпрянула от того, как резко обернулся к ней, будто выросший из-под земли человек. Однако не только это заставило пошатнуться принцессу: страшно выпученные, бегающие взад-вперед глаза на идеально белом, почти гипсовом лице впились в кобылицу. У обернувшегося, в котором Луна безошибочно опознала своего недавнего знакомого, было такое лицо, будто на её месте стояло самое гнусное и мерзкое порожденье Тартара.
«Этот взгляд… Неужели я выгляжу настолько плохо?» – осматривая себя, Луна осеклась. Её тело украшал роскошный наряд, сотканный из грязи, пыли и паутины, предавая своей обладательнице в царящей здесь темноте действительно жутковатый вид.
Немая сцена длилась не более пары секунд, после чего человек кинулся на пол.
— На колени падать совсем необязательно, можешь оставаться на своих двоих, — с нотками снисходительности сказала принцесса, глядя на то, как крестьянин чертит вокруг себя неизвестно откуда взявшимся мелом широкий круг.
— Ну, всё! Теперь меня никакая бесовская сила меня проймёт! Ни одна сволочь сатанинская до меня не доберется! – дочертив круг, с неким вызовом, неизвестно к кому обращаясь, надрывно закричал пастух. Поднявшись с пола, он поднял перед собой крепко зажатый в руках посох – недавнее оружие лунной принцессы.
Сие действия заставили кобылицу всерьез задуматься об адекватности и вменяемости человека. Уже подняв копыто, дабы обойти пастуха сбоку, Луна вдруг поняла, что сделать это ей не удастся. Свой «защитный» круг человек прочертил в аккурат рядом с центральной аркой, соединяющей притвор и центральную часть храма, тем самым заслоняя проход.
— Прочь! – видя в «глазах-фарах» бесовской кобылицы замешательство, приободрившийся дед перешел в атаку, активно махая палкой, однако дойдя до края круга, резко отшатнулся назад.
«Что он такое вытворяет?! — отойдя на безопасное расстояние, вспыхнула принцесса. – Да что с этими людьми не так? Откуда такая беспричинная агрессия?»
— КРЕСТЬЯНИН! МЫ ПОВЕЛЕВАЕМ ТЕБЕ УЙТИ С ДОРОГИ! – без лишних прелюдий, выведенная из себя неадекватным поведением, кобылица обратилась к старику кантерлотским наречием, отчего с облупленных стен посыпалась старая краска, а жившее под куполом воронье наполнило храм встревоженным карканьем и гвалтом.
— Прочь, бесовская кобыла! Я тебя не боюсь! – кричал в ответ дед.
Рог принцессы угрожающе запылал белым светом – возиться с назойливым крестьянином никак не входило в планы Луны.
Создав перед собой бледно-голубого цвета, почти невидимый во мраке барьер, ночная принцесса, сосредоточившись, двинулась в сторону стоящего на её пути пастуха, постепенно набирая темп.
Сей маневр незамеченным не остался, приведя к оживлению Кузьмича, до этого недобро смотревшего на загоревшийся во тьме рог. Он понял, что сатанинская лошадь наводит чары, а потому ещё сильнее сжал в побелевших пальцах свой посох, но это скорее были меры предосторожности – было ясно, что за пределы круга нечисти хода нет.
— Как на параде идёт! Но ничего, сюда она не…
Царственная кобылица, слегка пригнув голову с горящим рогом, беспрепятственно пересекла черту круга.
— Не может быть! – не веря своим глазам, прохрипел дед. Вернувшееся было воодушевление, а вместе с ним и надежда, бесследно испарилось. – Не подходи, тварь, не подходи! – уже срываясь на панический вопль, заорал он, что в принципе не остановило напор адского кошмара. – Ты не пройдёшь!!!
Замахнувшись, пастух, метя в голову бесовской кобылицы, ударил наотмашь. В следующую секунду из глаз Кузьмича во все стороны посыпались искры, а лоб отозвался болью. Проморгавшись, дед увидел, как ни в чём не бывало наступающего на него врага. Обалдело глядя то на своё оружие, то на кобылу, Кузьмич замахнулся палкой ещё раз.
— Если продолжишь в том же темпе – не соберешь своих старых костей! Ты уж поаккуратней, так можно и без лица остаться! – сочувственно упрекнула старика Луна.
Вознамерившись взять реванш и задать наглой животине трёпку, дед, на этот раз целясь в область груди, вложил в удар всё своё отчаяние и безысходность…и с удивлением увидел, как палка, словно натолкнувшись на невидимую преграду, отскочила — хорошо хоть не в лоб! — не причинив кобыле совершенно никакого вреда. Тем временем, под натиском бесовских сил, Кузьмич оказался в центральной части храма.
Ударив по невидимому барьеру ещё пару раз, пастух, поняв всю безнадежность ситуации, издал воинственный клич, запуская свой посох в кобылицу. Результат был предсказуем: палка, столкнувшись с бесовскими чарами, отрикошетила от невидимой стены как ловко пущенный по воде камень, улетая в сторону.
Чувствуя, как предательски начинают дрожать коленки, он попятился назад, плюхнувшись задом на каменный пол.
— Господи Боже… — глядя на идущую на него лунную принцессу, еле ворочающимся со страха языком пробормотал он.
Приблизившаяся вплотную и продолжая удерживать щит, Луна поймала на себе стариковский взгляд: на неё воззрились широко открытые, выкатившиеся на лоб глаза, в которых плескался неоглядный страх и ужас. Дед что-то замычал и, не сводя с кобылицы глаз, попятился назад.
Сделав вывод о том, что человек больше не помеха, принцесса устремила свой взор на большую дыру в кровле, через которую было видно голубое небо. Нерешительно, словно сомневаясь в себе, она раскрыла крылья. Гуляющий по храму сквозняк приятно щекотал маховые перья.
«Настало время ознаменовать мой первый полёт в этом мире», – разминая затекшие от долгого бездействия мышцы, Луна чувствовала себя подобно тем учёным, впервые отправившимся исследовать мертвый сумрак далекой луны.
Ночную принцессу ещё в колокольне мучили сомнения: а вдруг не получится взлететь? Ведь кто знает, какое влияние на её летные способности окажет этот мир?
Однако, отбросив все сомнения, кобылица оторвалась от земли. После нескольких обрывистых взмахов она начала уверенно набирать высоту.
– Да! – победный клич переполнял нутро принцессы.
Сделав по храму два пробных круга, Луна устремилась к свету.
Видя, что бесовская кобылица взлетела и более не преграждает обетованный выход, Кузьмич со всех ног кинулся в проход. Мысль о том, что сейчас адский кошмар, летящий на черных крыльях развернется и погонится за ним ни на минуту не оставляла деда, заставляя его бежать во всю прыть. Однако удивлению Кузьмича не было предела, когда вместо ожидаемого выхода, его встретили тяжелые проржавевшие двери.
Старик попробовал открыть створки, но все было тщетно: двери не поддавались. Поняв, что оказался запертым в церкви один на один с нечистой силой, и без того охваченный страхом Кузьмич окончательно потерял надежду пережить этот кошмар: ему казалось, что из беспроглядной тьмы выходят легионы сатанинских сил, постепенно заполняющих храм и непрерывно подбирающихся к нему. Разлетевшееся эхом по храму воронье карканье стало последней каплей.
— Выпустите меня, сукины дети! Вызволяйте, Христом Богом прошу! – вопил дед, молотя кулаками в двери. Ответом ему был лишь зловещий вороний гвалт…
-…Всё, милый ты мой! Прощайся с червончиком! У кого то сегодня будет пир-горой!
— Делишь шкуру неубитого медведя, как я посмотрю? Ты не зарекайся! Ещё поглядим, кому сегодня серебром стол накрывать…- не согласился колхозник. – Я вот более чем уверен, что есть там чёрт! Сам его на колокольне видал…
Гомонившая толпа приблизилась почти к самой паперти. Одни до хрипоты спорили, отчаянно размахивая руками, другие, ни во что не вмешиваясь, следили за происходящим в ожидании развязки этой невнятной истории. Председатель мрачно дымил в стороне. Выкуривая третью папиросу, он в который раз посмотрел на часы: прошло уже достаточно времени, а Кузьмича всё не было видно. Постепенно председателя охватывало нетерпение – да где его носит?
— КРЕСТЬЯНИН! МЫ ПОВЕЛЕВАЕМ ТЕБЕ УЙТИ С ДОРОГИ! – подобно иерихоновой трубе донеслось из церковных дверей, поднимая над колокольней черную тучу тревожно каркающего воронья. Все вздрогнули, поворачиваясь к церкви. Некоторые звуки были невнятны, но самую суть люд уловил.
— Батюшки святы! – испуганно выкрикнула стоящая рядом бабка, мелко крестясь. – Слышите, как бесы христиан православных гонют?!
— Не подходи, тварь, не подходи! Ты не пройдёшь!!! – голос, принадлежавший, судя по всему, Кузьмичу, внезапно оборвался на высокой ноте, повиснув в воздухе. На несколько минут перед церковью не было слышно не единого звука.
— Светлая тебе память, Степан Кузьмич, — стягивая с головы кепку, пробормотал тракторист. – Хороший был человек…
Вслед за ним сняли шапки ещё несколько колхозников.
Все, как громом пораженные, продолжали молчать. Даже колкий на слова студент, все последнее время активно выступавший в роли крупье, заметно поник.
Очнувшийся председатель бросился к проходу, однако путь ему преградили колхозники.
— Не пустим мы вас на гибель, Егор Константиныч! Не пустим! – удерживая председателя, причитали они. – Кузьке уже не поможешь, а себя – погубите!
— Да что вы несете?! Какая погибель? Какой «ад»? Совсем свихнулись на своих кобылах! – тщетно пытаясь прорваться сквозь оцепление, орал в ответ тот.
— Заприте двери! Не дайте нечисти выйти! – на фоне общего гула, выкрикнул кто-то. Этот замысел тут же притворили в жизнь: мужики закрыли тяжелые железные двери, и на всякий случай подперли их валяющимся неподалёку бревном. В том, что в церкви обитает нечистая сила, не сомневался уже никто.
— Вот теперь бесовской лошади наружу ходу нет! Поди попробуй такие «дверцы» поворочай!
Тем временем, всё-таки прорвавшийся сквозь толпу председатель подошел к дверям и твердым голосом обратился к стоящему рядом приземистому механику:
— Отворяй двери!
— Да ты шо, товарищ! На смерть я тебя не пущу!
— Отворяй, кому говорят, душа мамалыжная! – взорвался вконец бригадир.
От спора их отвлек шум изнутри, как будто кто-то пытался раскрыть проржавевшие створки, впрочем, безрезультатно: тяжелое бревно крепко держало и без того массивные двери.
А через мгновенье в дверь замолотили и чей-то голос, в котором с трудом угадывался Кузьмич, страшно завопил:
— Выпустите меня, сукины дети! Вызволяйте, Христом Богом прошу!
Даже Егору Константиновичу сделалось не по себе от такого вопля, полностью пропитанного безоглядным, почти животным страхом. Столько было в нём ужаса и безысходности, что председателя, не говоря уже о всей толпе, пробил озноб.
— Там, наверху! – закричал кто-то из толпы.
Под страшные крики Кузьмича, доносившиеся изнутри, все перевели свой взгляд в небо над церковью: почти сливаясь с вечерним небосклоном, стремительно взмывая вверх, над храмом величаво летела небольших размеров темно-синяя лошадь. Конечно, отсюда было весьма трудно определить, кто сейчас парил над церковью, но все почему-то были уверенны, что это именно лошадь и ничто иное. У самой колокольни она, резко развернувшись, полетела в сторону ближайшей чащобы. И в это же самое время, никем не замеченные, туда проследовали двое незнакомцев, покидая владения мирного и спокойного, до этого дня, села Богоборцево…
Глава 25: Недостойный монарх
Слова убивают. Селестии был известен этот афоризм, переставший оставаться таковым за пределами её мира. Нет, конечно, галдёж пустослова навредит скорее ему самому, нежели окружающим, а меткое словцо подкованного оратора и вправду может ранить душу. Но слово монарха убивает буквально, и зависимость тут прямая.
Случилось так, что этим, способным вершить историю словом судьба наделила Селестию, а такая непривычная власть пугала княгиню больше всего.
«Слова убивают…», – раз за разом проносилось в голове Тии, старающейся разогнать туман пьянящего напитка. Ей сейчас необходим ясный ум, а не губка, пропускающая через себя хаотичные думы.
– Отделить зёрна от плевел, значит? А известны ли вам различия между ними?
Если бы не духовная усталость, слова Тии разнеслись по покоям громкими гневными раскатами, вместо того тихого голоса, перенасыщенного немой просьбой оставить её в покое, что услышал боярин.
– Ты будешь не одна, княгиня. Есть люд, преуспевший в выпалывании сорной травы, выросшей посреди чистых колосьев. Уповай на них – они тебе верой и правдой сослужат, – ожил боярин, до того неподвижно ожидавший ответа.
– Остаться в стороне мне не удастся, как я понимаю…
Одно для Селестии было ясным – от выбора, последствия которого устрашали своей неопределённостью, ей не уйти.
– Верно помышляешь, княгиня. Ежели всё как есть оставишь, не поддержав поход, то укоротишь княжество своё, аки и живот. Жертвы среди смутьянов пусть тебя не страшат, ибо та власть надёжна, что на костях зиждется. Костях ворогов трона московского. Не должен восседающий на нём бояться кровью замараться – тот грех, что во благо государства свершён был да проститься. Таково бремя государево, таково твоё бремя, княгиня.
Дабы не сожалеть о выборе, Тия не спешила покидать перепутье, пытаясь задержаться на нём как можно дольше.
– К утру я определюсь, моё это бремя или нет, а сейчас прошу меня оставить.
Опочивальня в одночасье стала ужасающе тесной и душной. Потолок так и норовил оцарапать рог, а стены – зажать в боках. Это не та обстановка, в которой сейчас нуждалась Тия.
Простор. Свободное пространство для мысли – вот о чём стенало каждое перо в крыльях, непроизвольно раскрывшихся в тот миг, когда княгиня оказалась на крыльце. Прохладный ночной ветер шелестел в её гриве, вновь обретшей былую невесомость.
Взмах, и ночное небо приняло Тию в свои объятья. Палаты, как и всё мирское, отдалялись с каждым рывком. Ничто не отвлекает, когда бороздишь бесконечный океан, открывший свои воды лишь птицам. Взгляд не цепляют посторонние мелочи, когда тот прикован к точке на далёком горизонте. Только она и небо.
Многое изменилось с тех пор, как судьба оторвала её от Эквестрии. То чувство всеобщей враждебности, чуждость и неуверенность, что преследовали её долгое время, исчезли. Селестии хотелось бы думать, что к ней вернулось её привычное состояние, как в старые добрые кантерлотские будни, но нет. Это было нечто другое. Что-то гораздо сильнее… Сильнее хотя бы тем фактом, что прочувствовать скоротечные ритмы здешней жизни куда сложнее, чем вписаться в эквестрийскую пастораль. Не было той стабильности, которую она с сестрой поддерживала всеми силами.
У Тии не было сомнений, что монарху этого мира даже привыкать не придётся, случись ему каким-то чудом оказаться на её троне. Для него это будет чем-то вроде отпуска, на отсутствие которого она сетовала не одно столетие.
Но и солнечная принцесса была далеко не безнадёжной. Думы относительно лёгкого достижения политического верха, кои посещали её в начале прошлого дня, оказались чересчур поспешными и вдобавок наивными. Тяжесть истинного положения дел давила на неё всем своим грузом, ощущаемым почти физически. Казалось, что под прибавившимся к нему полым кокошником её духовный хребет рискует не выдержать. Но с каждым часом становилось немного легче, и Селестия даже нашла силы на полёт, несомненно, идущий ей на пользу.
«Хорошо, когда видишь предметы в истинном свете, даже если они – та ещё тьма».
Аликорн летела строго вперёд: даже полностью ушедшая в себя, Тия брала в расчёт возможность заплутать в необъятных и неизведанных краях. Секунду-другую сокрытые во мраке равнины и леса казались ей родными землями, но беспорядочно подвешенные в небе звёзды развеяли эти мысли: сестра никогда не допускала беспорядка на ночном панно, украшая его своими витиеватыми, но вполне узнаваемыми узорами. Однако, присмотревшись, можно было изменить своё мнение: за хаотичностью скрывалась некая, не каждому понятная, первозданная гармония. Её не покидало чувство, что к этой картине приложил руку свой незримый художник.
Поймав воздушный поток, Селестия непринуждённо расслабила крылья, доверившись его течению. Пришло время задуматься о главном.
«Что опыт правителя Эквестрии сможет сыграть здесь весомую роль – очень опрометчивый вывод. Быть может качества, приобретённые за многолетнее копытоводство целой страной, дадут о себе знать? Тоже вряд ли…»
Сейчас Селестии предстояло делать то, что с некоторых пор давалось ей с большим трудом – защищать власть, отстаивать трон.
Подобные инциденты имели место и на её родине, только характер их радикально отличался от здешних. Чаще всего зачинщики были инородцами, но редкие «исключения» никогда не сопровождались наличием единомышленников, как в случае с Чёрным Королём.
Здесь же враги ходят совсем рядом, прислуживают, улыбаются, выжидают момента твоей слабости…
Селестии не доводилось сталкиваться с подобным, но, как видно, придётся. Вероятно, предстоит думать не столько о самих возможностях правителя, сколько о защите престола от нередких нападок явных или скрытых врагов.
Среди пороков её верноподданных не было властолюбия, посему и бояться предательства не имело смысла. Но если бы только угрозы из тени вызывали затруднения…
Даже в честных схватках с противниками принцессе всегда чего-то не доставало. Всегда требовалась чья-то поддержка, будь то сестра или носители элементов гармонии. Воли на последний удар всегда не хватало, решительность в самый решающий момент покидала её, лишая возможности одержать верх.
И дело не в телесной слабости. Причину стоит искать глубже, ведь так было не всегда. Подобная слабость стала присуще Тии с того рокового дня, когда самая родная и близкая пони по её вине оказалась заперта на холодной сфере. И ключ в замочной скважине был повернут никем иным как самой Селестией. Той Селестией, которой, наверно, уже нет. Той самоуверенной кобылицей, что не умела проигрывать; той ослеплённой гордостью властительницей, забывшей о самом дорогом; той, что заплатила за свои заблуждения тысячелетним одиночеством, проведенным в самотерзаниях…
Это был последний раз, когда враг пал от её копыт, но доставшаяся победа оказалась горче любых поражений.
После этого солнечная принцесса не могла оставаться прежней. Стараясь искупить свою вину, она стала той правительницей, которой её знают сейчас. Лучшей и идеальной в глазах верноподданных, слабой – в её собственных.
Самоличное урезание своего могущества и нравов во многом изменили характер принцессы и стратегию управления страной, но отношение к власти никуда не делось. Она продолжала ей упиваться, хоть и не так явно, как до изгнания сестры. Разумно ли это осуждать? Перспектива превращать каждый день в ад пугала вероятностью не выдержать такой пытки. Относиться к своему посту, как к должному тоже не удавалось: золотую середину можно удержать, когда речь идёт о нескольких десятилетиях, а не о вечном сроке.
«Прощение сестры стало знаком того, что избавление от прошлого было не напрасным шагом, но именно этих утерянных качеств мне сейчас и не хватает. Чтобы обороняться, нужно уметь атаковать, ведь нападение – наилучшая защита. Ещё совсем недавно я решила для себя, что для этой игры фигура короля неуместна. Мало того – нереальна. Но чтобы стать королевой, придётся снять с себя ограничения, свести на нет всю ту кропотливую работу над собой… вновь вернуться к своему портрету Эпохи Сестёр. Опасные правила толкают к опасным решениям…
Но чем для меня обернётся высвобождение тех качеств, от которых я стараюсь избавиться и которых небеспричинно страшусь? И есть ли надежда вновь стать прежней по возвращению в королевство, которому такой правитель может навредить? Могу ли я пойти на такое?
Но если не меняться и остаться такой, какая я есть сейчас, то, вероятно, под удар попадёт уже эта страна…
Нет, нет и ещё раз нет! Нужно уметь расставлять приоритеты! Обеим мирам мне всё равно не угодить, учитывая их разницу. Возможно, для одного из них мне придётся стать плохим властителем…
Если бы только мне были известны иные пути…»
Ночная темнота начала растворятся в слабом предутреннем свете, возвестившем княгиню о надобности возвращаться. Потерявшая ход времени Тия не имела представления, как долго она летела вперёд, но ничуть не волновалась перспективе не успеть вернуться в палаты к восходу солнца. Или полудню… да хоть к вечеру – было бы желание. Вряд ли кто-нибудь решится её в этом упрекнуть.
Мир под ней был подобен масляной картине: прекрасной издалека и полной недостатков вблизи. Даже с отступлением темноты живописность просторов мало чем уступала Эквестрии. А быть может, взгляд не под тем углом приписывает этой красоте обманчивость? Поспешность выводов уже не раз подводила княгиню, и есть ли смысл продолжать идти у неё на поводу?
Но было то, что не вызывало сомнений; то, что всегда оставалось неизменным – небо, лик которого не подвластен ни времени, ни расстоянию…
Как стоящие на отшибе в одиночестве, так и собранные в деревни, тут и там виднелись дома. Одни укрывались скромной соломенной крышей, другие – деревянной и украшенной резным коньком; одни были окружены низкой плетенью, а другие – высоким забором, скрывавшем богатые дворы от лишних глаз. Как ни странно, многие люди, несмотря на такую рань, уже встречали день, стоя на ногах.
Время суток, когда цвет предметов не имел значения, отступало, возвращая листве деревьев яркую летнюю зелень. По грунтовым дорогам, петляющим к белокаменному граду вдали, неспешно тащились одинокие повозки. И да, Селестия знала, что было той тяговой силой, запряжённой в транспорт, но не желала ударяться в подробности её отношения к устою, с которым она, несомненно, свыкнется со временем.
Узкий лучик выглянул из-за горизонта, предвещая о скором восходе дневного светила. Тия поприветствовала его улыбкой: пусть солнце и отрицает связь с принцессой, но от этого оно не перестаёт быть сферой, дарующей свет и жизнь этому миру, а посему остаётся её символом, как и прежде.
«Одно дело – принять такой вариант и смирится с его тёмной стороной, но пытаться её уменьшить – совсем другое. Я не хочу испытывать чувство вины от того, что не искала обходных путей.
Можно не рисковать ни собой, ни доверенным мне государством.
Поход состоится, но участвовать в нём я не собираюсь. Хватит и того, что моё слово будет оглашено в его пользу. В конце концов, я должна быть готова к открытию портала в любой миг, и в этот момент мне лучше находиться поблизости».
Дабы не привлекать лишнее внимание, Тия летела под самыми облаками, высматривая сверху тот самый внутренний двор, по которому ей вчера довелось прогуляться. Выискав среди строений нужный пятачок, она спикировала вниз.
Перед тем, как вернуться в палаты, Селестия бросила последний взгляд в небо.
Пушистые облака зажглись со стороны, обращённой к восходящему гиганту. Солнце принесло в этот мир ещё один день, для Тии во многом отличающийся от предыдущих хотя бы правильным началом.
Полёт позволяет видеть предметы издалека в более правдивом свете, но не это оставило у княгини приятное послевкусие. Впервые за долгое время её посетило неподдельное чувство контроля, и теперь оставалось закончить все дела до того, как оно вновь бесследно испарится.
Поставить точку и окончательно утвердить свой выбор Тия доверила владыке – человеку, ставшим для неё верным проводником и опытным наставником.
– Ведаю, не всуе ты воззвала ко мне, – вслух догадался Филипп, подошедший к застывшей напротив окна княгине. – Молви, что тебя тревожит?
Забота, с которой прозвучали слова человека, отдавалась в душе теплом, и напряжённость Селестии немного спала.
– Я созываю совет, на котором встанет вопрос о походе на один из городов… Новгород, если я не ошибаюсь. Хочу спросить тебя, владыка, много ли смысла ты видишь в этом? Станешь ли отрицать, что своевольность этого города угрожает московскому трону и, в частности, мне?
– Смысл есть, княгиня, – после раздумий, произнёс Филипп. – Опасения твои верны, спору нет, но ведаешь ли, что сей поход сулит граду? Кровь виновных аки вода, но прольётся и невинная кровь…
– Мне сказали, что у вас есть способы избежать этого, – перебила его Тия, засомневавшись в словах ночного визитёра. – Разве это не так?
– Сие, верно, человек глаголил? Людям должно ошибаться. Правду могут принять и за ложь.
– И что же теперь, отказаться от этой затеи? Но не принесёт ли бездействие больший вред? – разрываясь меж двух путей, Селестия надеялась услышать слова, что помогли бы ей определиться. И сейчас только один мог помочь ей с этим.
– Нельзя избегнуть греха, но ты обязана содеять его меньшим, – прозвучали знакомые умозаключения. – Поддержи поход, но не обдели его своим участием.
Строгий голос Филиппа казался княгине громом, принуждающим её к чему-то страшному. По телу кобылицы пробежала дрожь, и необъяснимый испуг завладел ей при одной мысли о свершении сказанного. Не это она хотела услышать, совсем не это…
– Но что это даст? – отступая назад, вопрошала Селестия повышенным тоном. Она чувствовала, как теряет приобретённое с полётом чувство контроля, будто рассвет был встречен не в объятиях небосвода, а в винном угаре, только-только отпустившим её. – Я недостаточно хорошо знаю этот мир и человеческую природу, чтобы внести в кампанию хоть малую лепту. Моё присутствие будет скорее мешать верным мне людям… делать их работу. Я уверена, что тут от меня будет больше толку.
Не обыденная жестокость и укоренившиеся пороки людской жизни являлись причиной такой внезапной перемены в настроении Селестии, но их возможное пагубное влияние на неё, которого, по её предположениям, не удастся избежать.
«Кто-то думает, что стабильность в Эквестрии – избранный и наиболее подходящий для неё курс, но это не так. Это лишь следствие боязни изменений у правителя. Мои страхи…
Этот поход не сможет пройти бесследно для меня, а надеяться, что изменения будут хорошими, я не смею. Я боюсь… Бессмертная правительница дрожит от одной мысли об изменениях внутри себя! Так ведь, солнечная принцесса?!»
– Ошибаешься, княгиня, ошибаешься, – продолжал наступать Филипп. – Верно, ты и не сумеешь блазнь обличить, но что есть правда ты ведаешь, в отличие от людей, самих себя обманывающих ради оправданий прегрешений своих. Еже тебя там не будет, кому доверишь своё место? Малюте? Воротынскому? Не делай свой грех тяжче, чем он есть. Ты должна быть там.
Меньше часа назад Селестия приняла важное решение. Но почему же совет митрополита, будучи ничем иным, как призывом следовать ему, пугает так, что она вот-вот от него откажется?
– Нет! – неожиданно для себя вскричала княгиня, когда напор владыки стал нестерпим своей правотой. – Не стоит говорить мне, где я должна быть! Тысячи миль – ничто по сравнению с тем расстоянием, что отделяют меня от того места!
Селестия отвела взгляд, пытаясь скрыть непонятный для своего оппонента испуг. Она разрывалась между боязнью правильного выбора и желанием принять его. Страх обратил её против своих же слов.
«Разве уменьшение смертей невинных не будет тем самым меньшим злом, которое я искала? Нет… мне кажется, я даже не пыталась его найти! Ведь это же так очевидно… не думай я о себе, мне не составило бы труда увидеть это и самой! Но даже сейчас, когда меня буквально толкают в нужном направлении, я не могу его принять! Не могу!»
– Не мы повелеваем высшими силами – ты здесь, и значит, должно быть именно так и никак иначе, – всё так же спокойно говорил человек. – Я взываю к тебе, как к правителю. Не помазаннику божьему, но посланнице, по воле Бога на трон взошедшей. Как можно двором править, не кажа носу из хором? Как княгиня собирается княжить, столицу не покидая?
– Я и не собиралась отрицать, что из меня плохой правитель… – сбивчиво ответила Тия, ощущая на себе испытывающий взор Филиппа. Не решаясь с ним встретиться, она смотрела в пол, ожидая новый поток заслуженных упрёков, но вместо этого почувствовала на спине лёгкое прикосновение. Вначале длань владыки заставила Тию вздрогнуть, но потом необъяснимое тепло, исходящее от неё, принесло покой и развеяло смятение. Но с этим теплом пришёл и гуляющий по телу холод, к которому она уже успела привыкнуть и о котором забыла, но вспомнив, не успела замёрзнуть – умиротворяющие горячие волны вернули её к нормальному состоянию.
– Не твои это речи, княгиня. Ныне страх над тобой господин. Поведай мне его причину, – вновь возвращая своему голосу мягкость, сказал Филипп.
– Прошу, не заставляйте меня выбирать между родным королевством и вашим государством, – взмолилась Тия, смотря владыке в глаза. – Я слишком слаба, чтобы противостоять порокам, витающим здесь. Та, кем вы хотите меня видеть, может быть опасна для Эквестрии…
– Аки истинный монарх, ты боишься за своих верноподданных – это оправданный страх, но о страхе за себя ты смолчала.
– Я никогда ни с кем не обсуждала… – неуверенно начала Тия, но быстро замкнулась, задумавшись о продолжении фразы. Веки княгини опустились, и вместе с этим её посетили тёмные воспоминания тысячелетней давности…
Старый замок сестёр в одночасье замолк, осторожно прислушиваясь к доносившемуся из кабинета солнечной принцессы шуму.
Сметённые со стола свитки дополняли разгром беспорядочным лежанием. Разлитое вино из брошенной вслед за ними чашей ещё не успело впитаться в пол, равно как и чернила. Но весь несвойственный интерьеру хаос мерк на фоне сотворившей его.
Непреклонный, уничижительный, затуманенный гневом взгляд Селестии принимал за врага любого, кто в нём отразится. Даже родную сестру…
Белый аликорн смотрела на неё сверху вниз, грозно привстав из-за стола и упершись передними копытами. Солнечная правительница срывалась на крик, заставляя Луну сжаться. Она не замечала ни блестевших в её глазах слез, ни отсутствия здравого смысла в своих речах.
Тишина, наставшая после вырвавшейся из покоев сестры, стала ожидаемым ответом. Именно в таком состоянии ныне прибывала её совесть – не было и тени сожаления, только твёрдая уверенность в своей правоте и непоколебимая гордость.
Оставив принцессу Солнца наедине с овладевшей ею слепой яростью, Луна искала хоть кого-нибудь в этом мире, кто бескорыстно бы впустил её в свои объятья, дав выплакаться и утешив. И в том, что этим «кем-то» оказался рождённый из её же собственных пороков монстр, нет вины принцессы Ночи. В тот момент настоящим монстром ей казалась сестра.
Что же такого надо сказать, чтобы навлечь на себе её гнев? Самую малость – попросить поделиться властью. Селестии, купающейся в лучах всеобщего преклонения не было дела до сестры, наблюдающей за ней из-за занавеса. Тень забвения, в которой она пребывала, нередко заставляла забывать о короне и титуле. Зависть – это меньшее, что могла породить такая несправедливость.
Среди её желаний не было ничего, лежащего за гранью реальности. Каждый имеет право быть любимым. Этого и желала Луна всем сердцем.
Она не искала любви тысячи – ей хватило бы и одной, но отдалившаяся сестра закрылась от неё государственными делами. В надежде отвлечь её от этих дел, а также добиться признания и любви у своих верноподданных, Луна потревожила Селестию просьбой «уступить».
Но в глазах сестры Луна желала слишком многого...
Всего можно было бы избежать, не возомни солнечная принцесса, что власть – не то, чем можно делиться. А делиться властью со слабой, коей она считала Луну – просто безумие. За заблуждения Селестия нарекла её недостойным правителем, наивно возжелавшим чего-то большего, чем имеет.
Но кто тогда заблуждался и кто же был истинным монстром? Появившаяся в результате Найтмер Мун или…
Через мгновение Тия сжалась и раскрыла глаза во всю ширь, боясь закрыть их снова.
– Это не то, о чём я хотела бы говорить… – Селестия нервно замотала головой. Её голос не слушался и дрожал. Из-за участившегося дыхания грудь вздымалась и опускалась слишком быстро. Сердце бешено колотилось, не желая возвращаться в нормальный ритм. – Поверьте мне, попытка смягчить последствия может породить нечто, гораздо страшнее гибели невинных. И это – не преувеличение, владыка. Страданиями я заплатила за свою ошибку в далёком прошлом и не хочу пережить это вновь!
От затронутой темы сложно ожидать чего-то иного, беря в расчёт, под каким углом её рассматривала Тия. Наступившую в покоях тишину нарушали затихающие вдохи и выдохи. Обоим было ясно, что продолжать разговор не имеет смысла.
Филипп думал о чём-то, устремив взгляд на висящие в красном углу иконы, в то время как Селестия возвращала своему облику самообладание, в последнее время подводившее её слишком часто.
– Всё же я подумаю над вашими словами, – выпрямившись, сказала она, – но мне нужно время.
– Благо его предостаточно, – Филипп неспешно отдалился. – Я лишь наставляю на путь, а ступать на него или нет – решать уже тебе. Ты вольна поступать, как желаешь, но не стоит раньше сроку нарекать тот или иной выбор окончательным. Надеюсь, ты не взыщешь проторенную тропу, а найдёшь в себе силы грясти чрез тернии. Пусть сие случится и не днесь – лучше поздно, чем никогда.
– К сожалению, я не уверена, возможно ли это…
– Пути господни неисповедимы, – произнёс владыка уже в дверях. – Даст Бог, возможным станет и невозможное.
Полный важных мероприятий день только-только начался, а княгиня уже с трудом стояла на ногах. Но физической усталостью от бессонной ночи дело не ограничивалось.
Пребывая в подавленном состоянии, Селестия мечтала уединиться в своей опочивальне и не покидать её пределы ближайшие несколько дней. Как могла, она отделалась от неуместных мыслей, рискующих склонить её к новой оплошности.
Первое заседание на посту Государыни Московской прошло глаже, чем представлялось Селестии. Среди присутствующих были уже знакомые ей люди, на голоса которых она и опиралась. Они излагали суть проблемы, приводили доводы и аргументы в защиту предстоящего похода. Участие Тии в совете заключалась в его открытии и выносе на всеобщее обсуждение нескольких вопросов. Приглашённый на заседание боярин Умной отлично понимал неосведомлённость княгини во многих сферах, посему большую часть процесса держал речь сам. Селестию это устраивало более чем: даже говорить ей было в тяготу, так что обременять трибуну своим жалким зрелищем как-то не хотелось. К тому же, Умной-Колычев был неплохим оратором, благодаря чему совет вскоре пришёл к относительному согласию – всегда найдутся противники того или иного вердикта.
Было решено начать подготовку к кампании прямо с завтрашнего дня. О сроках завершения этого этапа Селестия не имела никого представления, да и интереса как такового не было.
Её тяготили опасения и догадки. Вдруг в случае полного отказа от участия в походе владыка отвернётся от неё? Потерять его поддержку, особенно когда в душе царит такой разлад, было страшно.
«Страхи могут отдалить меня от всех, если ничего не изменить. Но изменения… будут ли они к лучшему?»
С чередой распоряжений было покончено ближе к сумеркам, и измотанная княгиня брела к своему ложу. На пол со звоном упали небрежно сброшенные накопытники, шейное украшение и кокошник, бывший к счастью более скромных размеров, чем предыдущий, отчего и более удобным, а сама Селестия мешком свалилась на кровать, безвольно обмякнув на перине.
«Вот в чём смысл этого перепутья…
Правильных путей нет – есть плохой и очень плохой. С одной стороны, изменения в худшую сторону, а с другой…
Я так старалась искоренить старые пороки, что долгое время не замечала за собой новых: слабость, нерешительность, трусость… Разве такими качествами должен обладать достойный правитель?»
Усталость оказалась весомее размышлений: веки опустились, будто влекомые вниз огромным магнитом, а поток мыслей потерял свою определённость, смешавшись в серый бесформенный клубок. Последнее, что всплыло в сознании перед этим, было горьким обрывком чего-то большего.
«Недостойная…»
Глава 26: С эскиза в натуру
— Гражданочка! – завидев издалека розовую гриву, крикнул Жорж. — Гражданочка, одну минуту!
Уже около часа троица колесила по коридорам дворца в надежде отыскать ту розовую пони, у которой намедни был замечен прототип артиллерийской пушки. Обойдя все коридоры и расспросив всех встречных поперечных, Милославский отправил Буншу на поиски «Её Вашества», в надежде разузнать у неё о розовой незнакомке. Сам же Жорж, оставшись с царем, продолжил розыск и, кажется, напал на верный след…
Увидев приближающихся людей, до этого относительно раскованно ведущая себя пони сжалась, словно пружина, стараясь спрятать свою мордочку в роскошной розовой гриве.
— Прошу прощения за беспокойство, уважаемая! — Милославский осекся. Показавшаяся ему издалека розовой, пони обладала желтой окраской — не считая гривы, соответственно — когда по описаниям царя искомая ими кобыла больше походила на ярко-розовый расписной жупан польского дворянина. Поняв, что опознался, Жорж, однако, не упустил случая расспросить пегаску. — Мы ищем одну пони…
Из-за гривы в ответ последовало едва внятное бормотание.
— Что, простите? – переспросил Милославский, наклонив голову ближе, отчего кобылка сжалась ещё сильнее, пронзительно пискнув.
— Всё ясно, здесь нам ничего не светит! – поняв бессмысленность данного диалога, махнул рукой на «собеседницу» Жорж. – Идем далее. Самое время посмотреть, как дела у нашего венценосного коллеги…
…Войдя в тронный зал, Грозный отметил полное отсутствие следов недавней гулянки. Мраморный пол был натерт до блеска, мусор и битое стекло убраны, а стены, до этого заляпанные заморскими деликатесами – вычищены. Лишь фанера, заботливо вставленная на месте разбитых витражей, напоминала о том, что ещё совсем недавно здесь стоял «пир горой».
— Ни дорогого содельничка, ни нашей фиолетовой знакомой! – окинув взглядом пространство зала, констатировал Жорж. – Мда, ваше благородие, наворотили мы тут дел!
— Наворотили-наворотили, сукины сыны! – не пренебрегая случаем в который раз отчитать пройдоху, упрекнул его Грозный. – Не пить за честь хозяина – неуважение к нему, а напиваться до свинского состояния – стыд и позор! Но ты избрал третью стезю: сам, будучи хозяином, напился, уподобляясь скотине бессловесной! Да где это видано, чтобы на пороге грядущей войны хмельную пирушку устраивать?! Срамно это для боярина честного, срамно! – продолжал наступать царь.
— Да разве ж это пирушка? Так, корпоративчик малый, только и всего! Вот знали бы вы, Великий Государь, как у нас на Новый Год пируют! То, что вчера вы видели в зале, у нас в каждом доме творится! Один так по пьяни полстраны перелетел – хоромами ошибся! – оправдывался Милославский. – А что до вчерашнего – прав ты, Великий Государь! Каюсь, грешен! Бес попутал, да и кто без греха?! Можно подумать, у вас там, на Руси, никогда так не напивались!
— Не может русский человек без веселья хмельного, однако всему свой час! – Самодержец на мгновенье задумался, а привычная суровость оставила его лик, уступая место чему-то светлому, о чём сейчас размышлял государь. – Вспоминаю я нашу с Марфой свадьбу, вот где стоял пир горой! Не то, что этот ваш «новый год»! Весь двор на ушах стоял, да что там – вся Русь-матушка гуляла! На столах от кушаний места свободного не было, снедью заморской ломились блюда, а уж чаши от вина не просыхали, и мёд хмельной рекою лился! Бояре да дворяне за наше здоровье пили, а вот Федька Басманов такое учудил, что потом вся Москва о том только и трещала…
— Оу-оу! Что же, что же он учудил?! – перебивая грозного царя, воскликнул совсем рядом звонкий голосок. – Кого-то разыграл или пошутил? Я люблю розыгрыши! А ещё ванильную помадку, черничные, ежевичные и яблочные кексы, сырки…
— Тьфу ты, чёрт! – отшатнувшись, воскликнул Милославский.
Позади людей стоял предмет их поисков — розовая, как сахарная вата пони, без умолку тараторившая что-то насчёт «медовых коврижек». Впрочем, внезапное появление кобылки Жоржа совсем не смутило, напротив, воодушевило в связи с успешными окончаниями поисков.
«Что ж, как говорится – на ловца и зверь бежит!» — не без удовольствия подметил он.
— О, какая приятная встреча! Мы вас искали!
— Искали? Правда?! Это как игра, да? Давайте поиграем ещё раз! Только на этот раз водить буду я!…- возбужденно произнесла пони.
— Думаю, мы вас искали немного по другому поводу, – перебивая разошедшуюся кудрявую пони, уклончиво ответил Жорж. – Понимаете…
— Пинки Пай! Меня зовут Пинки Пай, но вы можете называть меня просто Пинки. Вообще моё полное имя Пинкамина Диана…
— …Товарищ Пай, мы бы хотели осмотреть вашу… эм, ваше артиллерийское оружие, – вновь перебив Пинки, закончил Милославский.
— Арлекинское что? – в недоумении переспросила кобылка.
— Вашу пушку, гражданка.
— А! Вы про пати-пушку, да? – выхватывая из-за спины цветастое, под стать хозяйке, «орудие», поинтересовалась пони.
— Именно! Она-то нам и нужна! А теперь позвольте…
— Но я не могу отдать тебе свою пушку, глупенький! – отстраняя необходимый аксессуар вечеринок от потянувшихся к нему воровских рук, уставилась на Милославского кобылка. – Как же я тогда смогу проводить свои вечеринки без неё? Сейчас пони очень грустные и подавленные. Все молчат и не хотят улыбаться. Их просто необходимо развеселить! Твайлайт говорит, что это из-за «грифонов», но как грифоны могут испортить настроение стольким пони? Хотя одна злюка-задира Гильда чего стоит! И вообще…
— Уважаемая…или как вас там?! – начал было Жорж, но был неожиданно опережен Грозным:
— Послушай, сударыня! – неожиданно глубоким, проникновенным голосом начал царь. – Долг наш, как самодержцев страны вашей, от врагов её всячески оберегать. И вот сейчас, когда отчизна ваша в опасности, нужно нам оружие твоё праздное для дел ратных. От того зависит сейчас судьба государства и народа – будет ли он истреблен да в полон угнан, или же одержит победу славную над ворогом жестоким…
Тронный зал, как ещё совсем недавно на переговорах, погрузился в молчание. Пинки Пай посмотрела на царя – былая веселость и легкомыслие как будто испарились с её мордочки.
— Ну, если она вам так нужна, — розовая пони поставила пушку перед людьми. – Забирайте.
Милославский обрадовано потянулся было к орудию, как тут его взгляд упал на его собеседницу: розовая грива заметно поблекла, в глазах уже не играли озорные огоньки, а от самой кобылки веяло грустью – она была похожа на ребенка, которому сунули большую конфету в цветастой обертке, оказавшуюся пустышкой.
«Матерь Божья!» — раздраженно подумал Жорж, закатывая глаза.
— Да ладно, не навсегда же мы твоего «бога войны» забираем! Вернем, как все утрясется, даже в нескольких экземплярах! – обнадежил пони Жорж, роясь в карманах своего пиджака и извлекая на свет шариковую ручку. – А это вам от меня маленький сувенир за предоставленные неудобства, который поможет вам скрасить эти томительные дни! Держи! – добавил он, широким жестом протягивая шариковую ручку кобылке.
Пинки удивленно приняла подарок и повертела его вверх-вниз, наблюдая за мелькающей картинкой. Её мордочку озарила широкая улыбка, а глаза вновь заискрились весельем.
— Вот и порешили! Ну, Иван Васильевич, двинули? – направляясь в сторону дверей, сказал Милославский.
— А как же друг наш? – поинтересовался самодержец.
Жорж уже напрочь позабыл об отправленном на поиски фиолетового аликорна управдоме, и вспоминать о нём совсем не собирался.
— Шляпа-то? Да где ж его теперь сыщешь?! Пока его найдем, пока весь дворец вновь оббежим, уже солнце сядет, а у нас ещё дел по горло, а времени в обрез! – уверенно заявил Жорж, спускаясь по лестнице.
Грозному оставалось лишь согласиться и проследовать за ним.
«Сходи туда, найди того, принеси это…Знал бы этот проходимец, где уже сидят его приказы! – невесело думал Иван Васильевич, кляня на чём свет стоит пройдоху Милославского. – Ишь, попрекает мною, понимаешь ли! Да какое он имеет право?! Я один из правителей этой страны, в конце концов!»
После того, как управдом разошелся с остальной кампанией и отправился на поиски «той фиолетовой лошади», прошло уже много времени. Не найдя нигде своей мнимой цели, Бунша бесцельно шатался по обширным коридорам и залам дворца, давая волю мрачным, навеянным подобной «безысходностью и угнетенностью» мыслям.
— Как же мне всё надоело! – стукнув кулаком в стену, взорвался Бунша. – Этот ворюга Милославский, строящий из себя невесть что, это проклятое нагромождение коридоров и залов, тянущихся в бесконечность, этот проклятый безумный мир летающих-говорящих-ходящих лошадей и ещё чёрт пойми кого, больше похожий на сумасшедший дом! «Конский забег» с царской охранкой, невнятные переговоры с гибридами льва и орла, попойки со здешней непарнокопытной, чванливой буржуазией, проклятая война пернатых мутантов с цветными…Что дальше?! Солнце не встанет?! Или Земля — если таковая здесь вообще имеется – натолкнется на свою ось? Хотя я не сильно удивлюсь, если этот мир стоит на четырёх слонах, которые, в свою очередь, топчутся на большой черепахе…
— А по возвращению домой – ну, Тимофеев, погоди, дай только до тебя и до твоего аппарата добраться! – меня Ульяна Андреевна в закрытом гробу за плинтусом похоронит. Причём несколько раз! – продолжал негодовать Иван Васильевич. — Вдобавок ко всему, у меня ещё и «домовая» комиссия на подходе: горит моё почётное звание «Дома высокой культуры и быта»! А всему виной проклятая гора металлолома и велосипедных спиц вместе с её хозяином-неучем!
Распаляясь, управдом совершенно не заметил, как из-за угла показалась процессия из двух королевских стражей, возглавляемая белой кобылкой с гривой цвета красного дерева и меткой золотого желудя и пера на боку. Подойдя к Ивану Васильевичу, она обратилась к нему, что, впрочем, осталось незамеченным.
— Ваше Величество?! – позвала она одного из новых правителей, на что тот ответил потоком ругани и проклятий в адрес некоего «друга Антона Семеновича». – Ваше Величество!
— А? Что? – обернувшись, недоуменно переспросил Иван Васильевич. – Что такое?
— Ваше Величество, — поклонилась писарь. — Дела требуют вашего неотложного вмешательства!
— Что случилось? – уверенно произнес человек. То, как уважительно обратилась к нему верноподданная, откровенно говоря, льстило управдому, как и факт осознания того, что важные государственные дела без него никак не решатся, и требуют его, Ивана Васильевича Бунши, государственного вмешательства.
— Дел предостаточно, Ваше Величество! – сверяясь с огромным списком, извлеченным из седельной сумки, доложила кобылка. – Начиная с устройства вновь прибывших, и заканчивая посещением раненых в больничных лазаретах.
— Давайте не будем забегать вперёд и начнем сначала. Порядок превыше всего! – вытянув указательный палец вверх, многозначительно заявил управдом. Всё больше и больше нравилось Бунше играть роль «самодержца», пусть и народа цветных лошадей. Все проведённое здесь время, на фоне двух остальных провозглашенных правителей – Грозного и Милославского — Бунша смотрелся блеклой, незаметной и почти ничего не значащей фигурой в управлении государства. И вот сейчас у незадачливого управдома появился реальный шанс побыть самодержцем не только в теории.
— Не могу не согласиться с вами, Ваше Величество! Что ж, дела не ждут! Начнём с легкого…
-Уважаемая! – зажимая рукой нос, обратился к кобылке-писарю Бунша. – Не сочтите за прямоту, но чем тут так воня… эм, пахнет?
— Беженцы, — двусмысленно ответила та. – Когда безжалостный враг приходит в твой дом, у какого хозяина не возникнет желания не оставить ему и маленькой толики своего имущества, своей земли? Всё, что можно взять, захватить, унести с собой – лишь бы не досталось грифонам — все несут с собой. Однако нам от этого не легче. Осторожно, не наступите! – предостерегла управдома проводница, указывая на большую кучу навоза прямо под ногами. – Беженцы «запрудили» Кантерлот – это уже ни для кого не секрет. Однако, город способен прокормить всех нашедших убежище за его стенами, а возможно — и выдержать долгую осаду. Но никто не предполагал, что беженцы придут не одни…
— Кого же, позвольте узнать, они с собой приволокли? – поинтересовался Бунша, перешагивая очередную кучу и, вслед за своим личным «ассистентом», выходя на залитую солнцем площадь.
Ответа не последовало, да он был и не нужен. Иван Васильевич время от времени выбирался на природу к своему давнему знакомому колхозному председателю, но такого разнообразного и огромного количества крупного и мелкого скота, будто по нелепой ошибке какого-то пастуха заполонившего площадь, он не видел никогда. Овцы, козы, бараны, коровы, свиньи, быки – и это не считая туч домашней птицы, чьи стаи плотно облепили городской фонтан, устроив в нём купальню. Посреди этого «выпаса» туда-сюда шмыгали пони-беженцы, которые вели кочевой образ жизни. Всё это очень непривычно смотрелось и ощущалось на фоне нарядных городских домов и местного населения, которого, кстати, совсем не было видно отнюдь не из-за зноя – кому из утонченной светской элиты захочется пропитаться господствующим над площадью «парфюмом» или ненароком наступить в «дары деревни»?
— На все просьбы стражей правопорядка освободить площадь от домашнего скота беженцы отвечают отказом, а сами наотрез отказываются уходить. Мы смиренно ждём Ваших приказаний, — с этими словами кобылка преклонила голову, намекая управдому на то, что теперь всё зависит от слов и действий главы государства.
Бунша кивнул в ответ и знаком показал двум стражам и писарю двигаться за ним, взяв курс на палаточный городок в центре импровизированного «стойбища», окруженный телегами по периметру.
— Товарищи беженцы! – привлекая внимание копошащихся в лагере пони, провозгласил управдом, предварительно взобравшись на деревянный ящик для пущего эффекта. Жители городка начали отрываться от своих дел, глядя на одного из новоявленных управленцев, вокруг которого потихоньку начинала собираться толпа. Выждав немного времени и убедившись, что всё внимание приковано к нему, Иван Васильевич продолжил:
— Товарищи беженцы! Я прибыл сюда, дабы разрешить случившееся здесь небольшое недоразумение и выйти из этой досадной ситуации максимально эффективным путём!
— О каком-таком «недоразумении» идёт речь? – раздалось из толпы.
— Что же вы, товарищи, юлите? Вот об этом, конечно же! – Бунша показательно повел рукой, указывая на площадь. – Ваш скот, понимаешь ли, мешает проезду транспорта, нарушает общественный порядок и, в конце концов, — управдом многозначительно посмотрел себе под ноги, – санитарные нормы!
— Ещё один городской! «Санитарные нормы»! Ну надо же! – относительная до этого тишина в миг уступила место ропоту и осуждению, несущимся со всех сторон. – Легко вам, городским, говорить! Всё своё добро здесь, под защитой стен храните, а нам что, этим грифонам-мясникам все нажитое годами отдавать? Это вам не по магазинам разок-другой сходить. Хотя откуда вашему брату про это знать?
Стражи, сопровождающие самодержца, застучали древками копий по каменной брусчатке, призывая толпу к порядку.
— Тишина! – подняв вверх руку, неожиданно громко крикнул управдом.
Данный эффект возымел действие, и когда ропот стих, Бунша вновь заговорил:
— Да, я понимаю вас, товарищи беженцы, понимаю, но ничего поделать не могу – где же я, по-вашему, столько скотины размещу?! Город и без того, чай, не резиновый…
— Оно-то и понятно! Кабы не понастроили своих дворцов да особняков на каждом шагу, так, глядишь, и был бы резиновый! – пробурчал себе под нос светлогривый жеребец в первом ряду, что, впрочем, услышали все рядом стоящие.
«Дворцы и особняки…» — промелькнуло в голове. На ум Ивана Васильевича пришло воспоминание о сегодняшнем утре, о трусливой аристократии, думающей лишь о том, как бы поскорее «свинтить» из осажденного города и набить свой карман, бросив на произвол судьбы свой народ. И тут Буншу осенило.
— Уважаемая, как ваше имя-отчество, и каких мест-краев будете? – обратился к своей ассистентке управдом.
— Арфа из Вильена я, — немного смущенно ответила кобылка. – Но вы можете называть меня просто Арфа.
— Так вот, Арфа Извильевна, не составит ли вам труда продемонстрировать мне список, в котором записаны все те аристократы, что покинули город, а также места их проживания? – поинтересовался Бунша.
— Эм, конечно, Ваше Величество! Сию минуту!
Через несколько минут список находился в ладонях управдома. Иван Васильевич, отметив оперативность Королевской канцелярии, обратился к толпе.
— Товарищи беженцы! Как уже было сказано, я прибыл сюда, дабы найти выход из сложившейся, так сказать, ситуации… — немного помолчав, Бунша продолжил. – И, кажется, я его нашёл.
На мгновенье управдому показалось, что воздух звенит совсем не от туч изумрудных мух, надоедливо жужжащих над площадью, а от повисшего над головами немого напряжения.
— Я, как один из тех, в чьих руках сосредоточена государственная власть, официально приказываю: освободить занимаемую площадь от домашнего скота, и разместить его по указанным адресам. Список прилагается. Уважаемая Арфа, будьте добры, распорядитесь по данному вопросу.
Спустя несколько секунд осмысливания сказанного, пространство над площадью наполнилось радостными криками и всеобщим ликованием. Кобылка-писарь странно посмотрела на управдома: столько недоумения было в этом взгляде, отчего можно было смело сделать вывод, что чего угодно ожидала Арфа, но только не этого. Однако постепенно удивление сменилось одобрением и даже уважением сделанного Иваном Васильевичем выбора.
— Будет исполнено, Ваше Величество, — произнесла кобылка, передавая одному из стражей пергамент, скрепленный королевской печатью. – Передайте это в городскую мэрию.
«По заслугам и честь! — глядя на огромное стадо, подумал управдом. – Пожалуй, по возвращению в свои особняки и дворцы, здешние буржуи обнаружат кое-что похуже поврежденного переднего фасада и помятого газона перед домом…»
— Отлично! – довольно крякнул Бунша. – Товарищи беженцы! – вновь привлекая внимание начавшей сворачивать свой лагерь весело гомонящей толпы, крикнул управдом. – Только не забудьте за своей скотинкой убрать! А то непорядок получается!
— Уж мы-то в долгу не останемся, будьте на этот счёт покойны! – послышались со всех сторон заверения. — Всё вычистим до блеска – и своё, и чужое!
— Ну, раз проблема благополучно разрешилась… — подытожил управдом. – Можно переходить к следующему пункту… Итак, что там у нас дальше?
-…«Торговая монополия Спинелли и Ко. Веселье и радость в любую точку Эквестрии…За ваши биты, разумеется», — Таковой была циничная надпись клейма на пати-пушке, позаимствованной у Пинки. – «Кантерлот, бульвар Доброго Часа»... Хм, уже что-то! А то прямо как в сказке – пойди туда, не зная куда!
Избавившись от лишнего веса в лице пушки и оставив её до поры до времени в оружейной, Милославский и Грозный отправились по указанному адресу, дабы разыскать таинственную монополию, где они, как надеялся Жорж, прольют свет на интересующие их вопросы касаемо пушкарского дела.
— Тааак, здесь направо…- бормотал Милославский, вертя в руках подробнейшую карту Кантерлота, полученную им во дворце. – А после налево, и до первого поворота…
— Ну, что там? – поинтересовался государь, уже порядком уставший от здешних однообразных видов и вынужденного безделья.
— Да чёрт его знает, Царь Великий Государь! Не могу в этой мазне лошадиной разобраться! – раздраженно ответил Жорж. — Такое ощущение, будто карту чертили, будучи пьяным в дрова!
И действительно. Сам по себе план города был начерчен безупречно, даже масштаб был указан снизу, но его планировка, мягко говоря, вызывала недоумение: создавалось впечатление, что город «гулял», и одна часть «налезала» на другую.
— Ладно, разберёмся по ходу, авось не заблудимся, — заключил Милославский, убирая карту.
На выходе из дворцового квартала, перед людьми предстало воистину величественное зрелище – исполинские белокаменные лестницы, ведущие вниз и соединяющие дворцовый квартал с остальной частью города, располагавшейся на большом плато. Отсюда открывался прекрасный вид на лежащий в полуденной дрёме Кантерлот с его резными дворцами и зелёными парками, многопонными площадями и бульварами, тихими переулками и мощеными улицами. Теперь становилось ясно, почему у Жоржа возникли трудности с картой – город, буквально «врезанный» в гору, имел невиданную доселе планировку.
Размеры лестниц поражали: сложенные из мощных блоков белого камня, на пролётах некоторых из них умещались целые улочки и бульвары. Мраморные парапеты были украшены статуями и вазами, в которых, источая дивный аромат, цвели розовые кусты. Перила покрывала сеть затейливых узоров. Довершали картину помосты с расположившимися на них группами зебр в белых шляпах, услаждавших слух прохожих хоровым пением на какой-то знакомый, как казалось Милославскому, буржуйский мотив. Даже приход войны не отбил у них охоты заниматься привычным делом.
— Красота-то какая! Лепота! – любуясь видом эквестрийской столицы, произнёс Грозный. – Да только всё равно сей град Москве Златоглавой уступит. Нет здесь, в царстве этом, присутствия божьего!
— Действительно, — задумчиво пробормотал Жорж, сверяясь с картой. – Кажется, нам туда!
Спустившись по лестнице и повернув направо, они попали в торговый квартал, гул и шум которого ветер доносил даже до дворцовой площади, и где бойкая торговля не прекращалась даже после объявления в городе осадного положения. Правда, с наступлением войны разнообразие товаров заметно поубавилось, и всё же торговый квартал Кантерлота оставался местом, где можно было купить почти всё что угодно по доступной цене.
— Арбат, ей-богу, Арбат! – подивился Милославский.
Барахолки и блошиные рынки стояли здесь бок о бок с элитными магазинами и бутиками, в которые, кстати, сейчас никто не заходил. У жителей Кантерлота сейчас появилась несколько иная забота, и имя ей – война.
Несмотря на то, что на производство вооружения для ополчения были поставлены все кузни, цеха и мануфактуры Кантерлота, экипировки всем не хватало. А потому в бой ополченец мог выйти без шлема, брони или ещё какого-нибудь необходимого снаряжения, способного не раз спасти ему жизнь. А жить-то всем хочется.
В Эквестрии, где войны бывают раз в тысячу лет, оружие, по понятным причинам, считалось неходовым товаром, изготовлявшимся сугубо на заказ. Так было до сегодняшнего дня. Всегда найдутся пони, в чьих головах — лишь числа и строгий расчёт, и которые не прочь подзаработать на сложившемся положении. Заручившись информацией о возможном наступлении войны, вышеупомянутые личности почти за бесценок, из третьих копыт приобретали комплекты боевых снаряжений и тихо выжидали того дня, когда эти груды хлама станут самым востребованным в столице предметом. И когда этот день настал, дело оставалось за малым – осторожно сбыть товар, пока он не потерял свою актуальность.
«Как это низко – наживаться на чужом стремлении выжить!» — скажет какой-нибудь досужий моралист, на что получит твердый ответ уверенного в своей правоте коммерсанта: «Бизнес, ничего личного».
А потому ширилась сеть подпольных рынков, где можно было купить оружие, цены на которое возросли в несколько раз. Подобные места посещали в основном знатные дворяне и прочая светская элита Кантерлота, решившая вооружиться если не для вступления в ряды ополчения, то хотя бы в целях собственной безопасности. Хотя, справедливости ради стоит заметить, что были среди знати те, кто не только не бросил город в трудную годину, но и пожертвовал большие средства на его оборону, и таких было немало.
Торговый квартал Кантерлота, помимо сосредоточия эквестрийской торговли, являлся также местом базирования головных офисов лидирующих торговых компаний и монополий страны, в один из которых и направлялись Милославский и Грозный.
«Чего это они на нас так пялятся? Что, Homo sapiens никогда не видели? — оглядываясь по сторонам и ловя на себе множество взглядов, нервно думал Милославский. И действительно: почти каждый обитатель квартала хоть на минуту останавливался, откладывая свои повседневные дела, будь то жаркий ожесточенный спор насчёт определённого товара или же мирная непринужденная беседа, дабы посмотреть на «экзотичных» в этих местах существ. – Иногда я забываю, что нахожусь в мире разноцветных лошадей, и что для местных обывателей мы в диковинку во многих отношениях».
Поинтересовавшись у одного из «блошатников», как пройти к бульвару Доброго Часа и получив исчерпывающий ответ, очень скоро авантюрист и царь уже стояли у дверей торговой монополии мистера Спинелли – двухэтажного здания со светлыми длинными галереями, охваченными купеческим ритмом жизни. Потянув за тяжелую кованную ручку, Милославский и следующий за ним Иван Васильевич оказались внутри просторного фойе. На резной тумбе сбоку играл патефон, заполняя помещение тихой, умиротворяющей музыкой. За столом сидела, по-видимому, секретарша, методично строча что-то на пишущей машинке. В воздухе царила официальная обстановка. И в этой обстановке расписание рабочего дня, установленное, судя по всему, хитрым, щепетильным и бережливым владельцем, было выше всех уставов и законов, и малейшее отставание от графика сильно наказывалось.
— Гражданка! – бесцеремонно набросился на секретаршу Жорж. — Можем ли мы повидаться с гражданином Спинелли?
Оторвавшись от своего занятия, кобылка медленно подняла голову. Весь её облик выражал недовольство и раздражение, однако, увидев перед собой Милославского, всё возмущение быстро сошло «на нет».
— Чего изволите, господа?! – извиняющее улыбаясь, спросила секретарша.
— Говорю же, со Спинеллой нам надо свидится.
— Прошу прощения, но… мистер Спинелли сейчас занят, и посетить его не представляется возможным!
— Да будь твой торгаш хоть трижды занят! Негоже дела государственной важности отлагать! – резонно возразил царь, устремляясь в коридор.
— Погодите, туда нельзя…- только и успела крикнуть вслед удаляющимся людям пони. – Хорошо-хорошо! Скажите хотя бы, как вас представить?
— Вот это уже другое дело! Скажи, что к нему пришли с визитом новые государи эквестрийские и видеть его желают.
— Подождите секунду, — поднявшись на второй этаж и остановившись перед украшенной изысканной резьбой дверью, сказала кобылка. – Я сообщу о вашем прибытии мистеру Спинелли.
С этими словами секретарша скрылась за дверью, оставив людей на несколько минут. И вот, в дверном проёме вновь показалась кобылка, заявившая официальным тоном:
— Пройдемте. Мистер Спинелли ожидает вас.
Первым, что сразу бросалось в глаза, был старинный камин, который в тёплое время года использовался немного не по назначению – в нём сжигался бумажный хлам и мусор. В центре светлой, обставленной дорогой мебелью комнаты, стоял массивный деревянный стол, на котором аккуратными стопками лежали свитки и пергаменты, а также кучки остро заточенных гусиных перьев и латунная чернильница. За столом, в широком кресле сидел сам хозяин — тучный жеребец каштановой масти, чья седая грива опускалась на тёмно-зеленый камзол.
Как только в кабинет вошли люди, мистер Спинелли положил перо и, слегка пригнув голову, глянул на вошедших правым глазом, в то время как левый был плотно закрыт.
— Приветствую Вас, Ваши Величества, — доброжелательным, даже несколько простодушным и бесхитростным голосом начал он. – Искренне рад вас видеть в моей скромной обители! Не каждый день меня посещают королевские особы, знаете ли…Ну вы присаживайтесь-присаживайтесь! Чувствуйте себя как дома! Чай, кофе будете?
— Не отказался бы от чашки чая! – разваливаясь в кресле, под неодобрительный взгляд Ивана Васильевича, озвучил свой заказ Милославский.
— Да вы, Ваше Величество, любитель чая, как я посмотрю! – шутливо заметил мистер Спинелли. – Ну, тогда вам крупно повезло – мне в копыта, благодаря одному моему старому другу, попал пакетик чудного цинкайского чая! Слышал, что этот сорт был самым любимым у Её Высочества Селестии… Эх, как жаль, что она оставила нас в такую трудную минуту… Но не будем о плохом. Чай принесут сию минуту! – с этими словами, он сделал секретарше знак, после чего та, кивнув, вышла из кабинета. – Итак, чем я обязан столь высоким визитом правителей Эквестрии?
— Надобны нам, купец, чертежи пушек артиллерийских, что на мануфактуре твоей созданы были, — веско сказал царь.
— Иван Васильевич имеет ввиду продукцию, создаваемую и выпускаемую вашей монополией, — пояснил Милославский. – А именно, так называемую «пати-пушку», на которой стояло клеймо «Торговой монополии Спинелли и Ко». Это ведь клеймо вашей организации, уважаемый?
— Абсолютно верно.
— Так вот, нам необходимы её чертежи, — закончил Жорж.
— Хм, позвольте поинтересоваться, если это, конечно, не какая-нибудь государственная тайна, – выждав паузу, мистер Спинелли продолжил, – для каких целей, господа правители, вам понадобились оные чертежи?
По лицу отказавшегося сесть Грозного, пробежало заметное раздражение излишней любопытности купца. «Меньше знаешь – крепче спишь», — читалось в его хмуром взгляде.
В этот момент в кабинет вошла секретарша, несся на подносе чашку терпко пахнущего чая. Милославский засуетился, усаживаясь поудобнее, и, поблагодарив кобылку и радушного хозяина, отпил маленький глоток.
— Да, чаёк и взаправду хорош! А принцессу и вправду жаль… Тот недолгий миг, позволивший нашим путям пересечься, дал мне понять, что если она оберегала своё государство хоть вполовину также усердно, как свою корону, то вам, граждане пони, крупно повезло! – разглагольствовал он, дождавшись ухода секретарши. – А что до чертежей – что ж, открою вам наши замыслы. Понимаете, в связи со сложившейся обстановкой – я, конечно же, о войне – ваше изделие может стать той решающей силой, что принесёт нам победу в грядущей битве. Вашу «пати-пушку» из безобидного, увеселительного аттракциона, можно превратить в настоящее боевое орудие. И, имея под своим началом несколько кузнечных дел мастеров, мы сможем это сделать. Не хватает только одной маленькой детали – ваших чертежей…
-…И верности отечеству своему, — закончил Грозный.
Мистер Спинелли некоторое время пристально смотрел на визитёров открытым правым глазом, особенно акцентируя внимание на грозном самодержце, который, в свою очередь, не спускал глаз как с открытого правого, так и с закрытого левого ока купца. Наконец, предприниматель изрёк:
— Я согласен, господа правители, и с радостью передам вам чертежи пати-пушки, а также дам в распоряжение столько кузнецов и рабочих, сколько Вашим Величествам потребуется, и даже вложу немалые средства в развитие вашей задумки. Но позвольте поставить одно скромное условие: я хочу, чтобы орудие победы, отстроенное по моим чертежам и сокрушившее врагов, вы назвали моим именем. Согласны?
— Согласны! О чём может идти речь? – не раздумывая, крякнул Жорж. – Тут уж сам Бог велел назвать орудие в честь такого доброго малого, как вы, мистер Спинелли!
— Отлично. Не смею вас больше задерживать, господа. Чертежи хранятся в кузнечном квартале, в переулке Звонкой Стали. Найдите там оружейника До-До и скажите ему, что вы от меня. И да, Ваше Величество, я надеюсь, вы не станете забывать своих соратников. Особенно тех, что в будущем ещё не раз окажут вам поддержку…
— Всенепременно, уважаемый, — ставя в этом диалоге точку, произнес Милославский и направился вслед за Иваном Грозным к двери. – Ещё раз огромное спасибо за содействие! Уж поверьте – мы своё слово сдержим.
— Не сомневаюсь, — согласился с ним мистер Спинелли.
-…Пока всё складывается наилучшим образом, — вслух размышлял Жорж, шаркая по булыжной мостовой. – Осталось только найти этого До-До, во всём с ним договориться и дело в шляпе!
— Уж шибко ты доверчив, боярин. Купец, аки жид венецианский, сладко пел, льстиво, а что на уме — то одному Богу известно. Не с лукавым ли мы сделку свершили? – смотря куда-то перед собой, пробасил государь. Его шаги сопровождались громким отстукиванием посоха о булыжник.
— Да не, царь-батюшка, не с лукавым. Этот из тех, кто держит нос по ветру, только и всего. Да и запросы у него скромные, для нечистого-то! Новое правительство не грех подмазать, так уж повелось!
— Редкий купец о мошне печётся меньше, чем о душе. Тут ты прав, — согласился Грозный. – Но коль нажива его манит, значит с ветром он, не раздумывая, сменит и господ. Эх, в делах государственных, что не скреплено страхом, то ненадёжно! Разбаловали тут всех горе-принцессы! Где ж это видано, что торгаш с монархом как со скупщиком глаголит?!
Изрядно пришлось поплутать людям по хитросплетенным между собой переулкам и улицам, дабы добраться до своей цели, и вот – кузнечный квартал Кантерлота лежал перед ними.
Бредя по мощеным улицам и заглядываясь на упирающиеся в небо трубы, Милославский и Грозный, сверяясь с картой, всё же дошли до переулка Звонкой Стали, пусть и не без происшествий. А между тем дело шло к вечеру, зной спадал, а сам первопрестольный град постепенно окрашивался в вечерние тона.
— Бог помощь, товарищи кузнецы! – громко приветствовал работяг Жорж, подходя к ближайшей кузнице. – Носить бы вам — не переносить, возить бы — не перевозить!
— И тебе здорово, коль не шутишь, — не отрываясь от работы, ответил один из кузнецов. – И спасибо на слове добром.
— Для хороших пони хороших слов не жалко! Не подскажите ли вы, где здесь обретается некий «оружейник До-До»?
— Хах! Есть тут такой! – обернувшись к собеседнику, кузнец от неожиданности выронил молот. – Простите, Ваше Величество, не признал вас зараз, — на этих словах он склонил голову.
— Да полно, полно кланяться! Лучше подскажи, где нам этого До-До найти!
— Конечно, Ваше Величество! Дальше по улице идите, на длинную, красного кирпича кузню наткнётесь – там он! – махнув копытом в сторону предполагаемого направления, сказал жеребец.
— Сердечно благодарим!
Царящую в кузнице темноту разгоняли ярко горевшие огни и снопы искр, разлетающиеся от наковален. Громоподобно стучали молоты. Как брюхо невиданного доселе заморского существа раздувались огромные меха. Милославский и Грозный продвигались внутрь кузницы, где предположительно находится оружейник.
Они нашли его в дальнем конце — До-До раздувал там меха. Это был крепкий жилистый пони преклонных лет, пепельной окраски и с выцветшей синей, местами уже седой гривой. Колючий взгляд зеленых глаз рассматривал посетителей.
— Новые правители, я полагаю, — делая легкий полупоклон, начал оружейник. – Думаю, нет смысла разъяснять мне, зачем вы здесь. Меня уже обо всём оповестили. Прошу идти за мной.
Следуя за жеребцом, управленцы оказались в просторной широкой комнате уставленной стеллажами, заваленными свитками, пергаментами и различными механизмами. С одной из полок жеребец достал пыльный тубус и проковылял к столу, с которого одним движением смёл весь посторонний хлам. Освободив место, До-До извлёк из тубуса несколько бумаг и, расстелив их на столе, сказал:
— Вот чертежи, что вы просили. Все ресурсы кузнечного квартала к вашим услугам, Ваши Величества.
— Добро, — озирая хранилище идей и мыслей механиков, бросил царь. – Ты боярин, глянь пока, что тут есть, а я с людом работящим потолкую.
Оставшись один, Жорж взял первый попавшийся на глаза свиток и направился к широкому столу. Скопившуюся у стенки темноту разгонял горевший в углу комнаты горн, но удобнее было довериться мирному свету ламп. Обложившись ими, дабы лучше разобраться в испещрённых схемами чертежах, Милославский развернул свиток и вперился в него внимательным взглядом. Даже его несильной осведомлённости в военной инженерии хватило, чтобы уловить разницу между тем, что изображено и тем, что должно выйти в итоге.
— Мда… Долгая у нас будет ночка… — невесело хмыкнул Жорж, отбрасывая на стену мрачные тени.
Глава 27: Шипы роз
— Мы пришли, — оповестила свою спутницу Твайлайт, с опаской распахнув высокие дверцы из голубого хрусталя.
Несмотря на то, что кантерлотский дворец уже с полгода служил ей домом, из-за плотного графика она крайне редко посещала лунный сад, да и предлог всегда имел сугубо деловой характер: Твайлайт могла застать здесь свою наставницу, небеспричинно любившую это место, что на первый взгляд казалось немного противоречивым. При наличии солнечного сада на территории дворца, название лунного имело весьма опосредованное отношение к ночной принцессе.
Селестия посещала лунный сад гораздо чаще, чем её сестра, которая со своей стороны поступала аналогично. А чтобы узнать причину стоило лишь ступить на шелковистые травы, манящие желанием беззаботно на них разлечься, и осмотреться по сторонам. Солнце, близившееся к полудню, не касалось царящей здесь темноты, равно как и время суток не могло смениться в этих таинственных угодьях. Мрак скрывал границы сада, отчего он казался намного больше, чем есть на самом деле. Однако света здесь хватало, и его источники не оставили равнодушной ни Твайлайт, ни Дейси, видевшую подобное впервые. Фосфоресцирующие голубыми и розовыми тонами цветы росли повсюду – выглядывали из пышных кустов, дрейфовали на кувшинках в маленьком пруду, оплетали склонившиеся над ним серебряные ивы и даже устремляли свои стебли к сферическому оку, изливавшему с потолка бледный свет.
Большинство произрастающих в этом месте растений не способно выжить за пределами сада из-за несовместимости с солнечным светом или из-за зависимости к насыщающей воздух магии, и посему вряд ли в Эквестрии возможно отыскать уголок, имеющий с этим хоть что-то общее. Мало кому доводилось созерцать эту хрупкую и диковинную флору: не оглашённый запрет и глубокое уважение к правительницам были лучшим замко᷇м на ведущих сюда дверях. Так что не только прислуга, но и Твайлайт не рисковала тревожить принцесс во время посещения ими садов, ведь она как никто другой понимала важность таких уединений. В этом заповеднике умиротворения ищущий покой его находит, а возжелавший тишину сможет насытиться ею сполна. А чего ещё может хотеть окруженный вереницей государственных дел властитель? Дневной принцессе, несущей свой пост от рассвета до заката, не всегда удавалось уделить время ночным творениям Луны, как и той — насладиться прелестями солнечного дня. Лунный сад, вобравший в себя всю прелесть ночи, был подарком дневной правительнице от её сестры, тогда как Селестия подарила ей сад Солнца, олицетворяющий самые яркие краски светлого дня. Посещая их, правительницы проявляли уважение ко времени суток, узреть которое им не всегда представлялось возможным из-за дел государственной важности и сопутствующей им усталости.
Твайлайт искренне восхищалась такими чуткими отношениями между сёстрами, но она никак не могла понять одного – почему о наличии этих садов в королевских дворцах до изгнания Найтмер Мун ничего не известно? Спросить об этом у наставницы она так и не решилась, найдя такой вопрос бестактным.
Двери за кобылками закрылись, и вместе с этим все посторонние звуки исчезли. А снаружи их было предостаточно: почти весь городской гарнизон подключился к тщательному прочёсыванию местности на предмет грифоньего засланца. Возможно, заметивший его и не сможет с полной уверенностью утверждать, что видел не что иное, как грифона, но кому хочется рисковать, учитывая нынешнее политическое положение? Благо мишенью этого рвения дворец не стал. Пока не стал.
Любопытство Твай всегда оставалось, и будет оставаться одним из самых весомых факторов. Принцесса не редко теряла ту тонкую грань между здравым и безрассудным интересом. Вот и сейчас ей было сложно оценить правильность своих действий, однако она, игнорируя риск, приближалась к месту встречи с неизвестным, но, несомненно, важным.
— Это точно здесь? – неуверенно протянула пегаска, не отрываясь от осмотра.
— Если верить записке, то да, — медленно продвигаясь вперёд, Твайлайт выискивала нужный ориентир. Это продолжалось недолго: куст роз, отливающий голубовато-лазурным свечением, было несложно заметить.
— Ну и где же грифон? Или тут ещё кусты есть?
Твайлайт уже хотела было ответить, но надобность в этом отпала: сбоку от них послышался шорох и кобылки мгновенно повернулись на звук. Дейси инстинктивно скинула со спины копьё и вытянутым передним копытом направила его на два синих огонька, зловеще висящих во мраке тени дерева.
— Вылезай оттуда, — скомандовала пегаска, но затаившийся там приблизился к ним и без слов.
Вышедший на свет грифон не вызывал в памяти лавандовой кобылки абсолютно никаких посылов, настолько его внешность была заурядна и сера. Лишь накидка проявляла хоть малое, но всё же сходство с утренним отправителем розы, что немного её успокоило. Такую же недавно сорванную розу он вальяжно вертел в лапе, словно ещё одно подтверждение своего авторства записки. Оружия не было видно, но Твайлайт знала почти наверняка — он хорошо его скрывает. Пусть будет так. В противном случае стоило бы насторожиться.
— Здравствуйте, принцесса, — отбросив розу и скинув капюшон, тот учтиво поклонился. Пегаске, продолжавшей держать копьё направленным на него, грифон коротко кивнул.
— Я знал, что вы поступите благоразумно и, как видно, не ошибся, — произнёс он голосом слишком уверенным для попавшего в западню.
Дейси уже набрала в лёгкие побольше воздуха, дабы штурмовой тирадой потребовать немедленных объяснений, но заметившая это Твайлайт остановила её строгим взглядом.
— Не стоит себя обнадёживать – если твоё послание не несёт в себе важности, ты не сможешь благополучно покинуть город, — холодно предупредила его лавандовый аликорн, кончик рога которой вспыхнул лиловым пламенем. – Поверь, у меня хватит на это сил.
— Не смею сомневаться, но нужды в этом не будет. — Продолжая выставлять напоказ своё спокойствие, Ригальд непринуждённо двинулся с места и прогулочным размеренным шагом принялся расхаживать взад-вперёд. – Прежде, чем я перейду к сути, не хотели бы вы задать мучающие вас и вашу спутницу вопросы? Если таковые имеются, конечно. Наш разговор пойдёт живее, если разум не будут тяготить посторонние домыслы.
Взглядом Твайлайт внимательно следила за движениями грифона, и надо сказать зря: своей плавностью и однообразностью его перемещение лишало бдительности и разряжало обстановку; успокаивало смотрящего и лишало мысли, что рядом враг, с которым надо держать ухо востро.
Кобылка мотнула головой, отгоняя это наваждение. А вот на следящую за Ригальдом исподлобья Дейси гипноз не действовал — каждый мускул в её теле не расслаблялся ни на миг.
— Почему в послании было условие явиться в сопровождении некой «выжившей воительницы»? Ввиду имелась лейтенант Вайлд, ведь так?
Наконец-то был затронут вопрос, изводивший пегаску догадками.
— Если та, о ком вы говорите, рядом с вами, то да. Вашего спокойствия ради я попросил прийти сюда с ней…
— Прекрати лукавить, грифон! — процедила Твайлайт, которой ответ Ригальда показался чересчур несерьёзным. Тот даже не глянул в её сторону, удостоив, однако, пояснением:
— Переживший бой на границе должен быть родившимся в кольчуге везунчиком, искусным воином или и тем и другим одновременно, — более серьёзным тоном продолжил интриган. — В любом случае, лучшего телохранителя, чем она, вам найти не удастся.
Твайлайт перевела озадаченный взгляд на Дейси, желая увидеть её реакцию на эдакий комплимент, но неоднозначный вид пегаски малость противоречил присущему ей горячему нраву. Твёрдо смотревшее вперёд копьё бессильно опустилось, как и его понурившаяся, смотрящая себе под копыта хозяйка, отчего янтарные пряди скрывали глаза – последнее, что могло бы выдать пронизывающие тело чувства.
— Итак, теперь приступим к главному, — грифон оторвал принцессу от попыток понять, что происходило с её спутницей. Всё же он не ошибся – теперь продолжать разговор и вправду будет легче и лёгкость эта пришла на смену томившим разум подозрениям. Логика в его словах, вкупе с недолгим, но значимым знакомством с Дейси помогла Твайлайт оставить эту проблему позади. В конце концов, была уйма вопросов, ответы на которые интересовали её гораздо сильнее.
— Ты хотел что-то мне передать?
— Да, принцесса. Я пришёл с советом. И на важность его не должны упасть тени сомнений.
— Тогда более не стоит с этим тянуть. Шум, который ты поднял, что немудрено, сам по себе не уляжется, — с толикой упрёка бросила аликорн, скрывая удивление неоспоримой ловкости грифона, пробравшегося в сердце королевский покоев и избавившегося от хвоста ещё в дворцовом квартале.
— Я не пророк, но знаю, что Вы стоите перед нелёгким выбором между жизнями нескольких тысяч и судьбой всего вашего народа, — начал Ригальд неспешным рассудительным тоном. Когда Твайлайт захотела его перебить, в неё впились голубые глаза-огни. «Время для вопросов закончилось, принцесса» — ясно читалось в них. Такой взгляд заставлял задуматься если не всех, то многих.
— Ваши советники никогда не скажут, что будет в случае сдачи города без сопротивления. Да, война не коснётся ваших жизней, но достижение мира таким путём сделает жертвой всю страну. Правитель, бросивший доверенную ему столицу, не сможет оставаться таковым в глазах верноподданных. Слабость одного заклеймит этим пороком всех. А такое тавро не сулит народу ничего хорошего. Презираемый, властитель уже не сможет рассчитывать на какие-либо привилегии. Грифоны не будут с ним считаться, и его голос будет лишь пустым звуком в их ушах. И найдётся тот, кого пони будут ненавидеть больше захватчиков. Ваше имя, принцесса, будет срываться с глоток чёрными проклятьями, а ваш выбор нарекут жребием, обрёкшим всех на такую жизнь. Пройдут года, сменятся поколения, но вас будут помнить. Такой след в истории вы хотите оставить после себя? Таким вы хотите видеть будущее Эквестрии?
Воображение кобылки рисовало жуткие картины – образы, достойные кошмаров Найтмер Мун. С каждым безжалостно брошенным словом сердце сжимала незримая холодная лапа и душа её стала подобна лютне, которой умело манипулировали, извлекая нужную музыканту мелодию. Но всё же она держалась достойно, стараясь всем своим видом скрыть звучание задетых когтями струн.
— Но реши вы дать бой, всё может обернуться иначе, независимо от исхода, — продолжал тёмный бард. – Не забывайте, с кем вы воюете. Мы чтим храбрость, как свою, так и наших врагов, и обходимся с ними по достоинству. Я не стану обрекать вас на поражение раньше времени, но, даже проиграв битву, вы сможете покинуть арену с высоко поднятой головой и, при желании, закончить эту бессмысленную войну.
— Закончить войну?! — Последние слова зародили в принцессе слишком много сомнений, и даже пронизывающий взгляд был не в силах её остановить. Впрочем, на этот раз его и не было – грифон сказал всё, что хотел. — Но разве, захватив столицу, Тайрен не устремит свой кровожадный взор на оставшиеся территории?! Дорога к южным и восточным землям будет открыта для его войска! Для него эти города…
— Ничто! Как и вся Эквестрия, — закончил за неё Ригальд, уходя от взгляда Твайлайт.
— Я бы хотел, чтобы вы поняли. Когда путник, стоявший на развилки перед выбором дороги, пошёл против здравого смысла, избрав размытую дождём грязную тропу – это одно дело. Но когда он провожатый отряда, беспрекословно следовавшего за ним в слепой вере – совсем другое. И даже зная наперёд, что обе дороги выведут его к одному тому же месту и осознавая, что более удобный путь ещё и короче, он всё равно лезет в грязь и тащит за собой всех остальных. Движимый упрямством и гордостью, он не в силах признать свою неправоту и более того – зарождает эти чувства в спутниках. А когда оступившегося поглощает жестокая трясина – даже не обернётся, продолжая прорываться вперёд. Начинаешь сожалеть, что, являясь членом отряда, ты мало того, что не можешь положить конец этому помешательству, так ещё и принимаешь в этом безумии самое активное участие, оказывая поддержку ослеплённому вождю, будучи не в силах его вразумить.
Слова Ригальда были переполнены искренней горечью подобного сожаления, столь непонятного для Твайлайт. Но эту загадку ей было суждено оставить нераскрытой.
— Последний вопрос, сир грифон, — осторожным учтивым голосом обратилась к собеседнику принцесса, обойдя его со стороны, дабы встретиться с ним взглядом. – Почему вы пытаетесь мне помочь? Вы подталкиваете меня к сражению, которому суждено забрать жизни не только многих пони, но и ваших сородичей. Я не понимаю, какие цели вы этим преследуете.
— Все мы однажды умрём, — иронично улыбнулся Риг. – Мои братья, в отличие от твоих, будут рады уйти из жизни, сжимая оружие. А сдачей города дело не ограничится. Вы знаете, что делают не самые достойные представители моего народа, когда их лишают драки с поводом? Устраивают драку без него! — «Только вот речь не о мелкой потасовке» — подумалось обоим.
— А что до целей – их я оставлю при себе… — чуть обождав, добавил он. — Скажу лишь, что я не во всём согласен со своим императором. Можете мне не верить, но я также как и Ваше Высочество заинтересован в скорейшем окончании войны, чего нельзя достигнуть, не заплатив достойную цену.
— Это полезная информация, — с минуту поразмыслив, кобылка выразила благодарность лёгким кивком. – Полагаю, на этом всё?
— Да, принцесса, — кивнул в ответ грифон.
— В таком случае, я удалюсь и постараюсь убедить всех снаружи в отсутствии угрозы или увести их подальше от дворца. До тех пор, придётся подождать здесь.
Взгляд Твайлайт пал на пегаску, о присутствии которой она на некоторое время и вовсе забыла. Странно, но её вид ничуть не изменился: Дейси, не выходя из прострации, продолжала стоять в угнетённой позе. Благо, отклик принцессы вернул её в реальность.
— Лейтенант Вайлд побудет здесь до тех пор, пока я не вернусь известить о возможности безопасного отбытия. Это меры предосторожности, не более. Вам ясен приказ, лейтенант?
— Да, принцесса, — пегаска, наконец, явила миру свои зелёные глаза, медленно подняв голову к лавандовой аликорну. Её голос выдавал в ней сильное напряжение, мысленно списанное Твайлайт на эффект, произведённый речами грифона.
— Постараюсь разобраться с этим побыстрее, — кобылка быстрым шагов направилась к выходу, перебирая в уме наилучшие доводы в пользу предстоящих утверждений. Её не беспокоили оставшиеся в саду пегас и грифон.
«Ему незачем нападать на Дейси, да и случись нечто подобное, у неё бы нашлись силы на отпор», — решила Твайлайт, вспоминая занятие, за которым она застала лейтенанта этим утром.
Но не те варианты возможных происшествий рассматривала принцесса. Немудрено, что от ума, увлечённого анализом услышанного совета, ускользнула пара важных деталей. Всплыви эти детали перед принцессой, она бы трижды подумала, прежде чем оставлять ту парочку наедине. Однако всё учесть невозможно, посему у властителей и должны быть чёткие приоритеты – сперва государство, а уже после всё остальное. Нет смысла упрекать её за невнимательность к маловероятным происшествиям… Даже если эти происшествия из мимолётной думы вскоре претворятся в жизнь.
Когда двери за принцессой закрылись, между Ригальдом и его надзирателем пробежала искра. Казалось, они оба только и ждали ухода помехи в образе Твайлайт, нарочно не замечая друг друга во время разговора. Взгляд грифона оживился, и он взял на себя инициативу.
— Мне так и не довелось представиться, — приблизился он к пегаске. – Ригальд с Семи Хребтов, — на редкость скромным для его расы голосом произнёс бард, правой лапой коснувшись груди. – Могу я узнать твоё имя, воительница?
Словно не услышав вопроса, Дейси долго смотрела на грифона, как на презренного убийцу, чья голова уже лежит на плахе и над которой уже занесён топор.
— Я прошепчу его, когда вгоню тебе в брюхо своё копьё, — расслабленное тело пегаски в одночасье обрело неподвижную твёрдость гранитной статуи. Жилки на висках бешено пульсировали. Стеклянная плёнка, скрывающая зеркала души рассыпалась на мелкие осколки не в силах сдерживать рвущееся из них пламя.
— Ответ, достойный грифона, — усмехнулся Ригальд. – Но может, мы повременим с этим, до поры пока твои раны полностью не заживут?
— У меня к тебе тоже есть вопрос, — отчеканила воительница, пропуская речи грифона мимо ушей. – Ты был там в ту ночь?
— Да, — отрезал Риг, видя, что его ответ всё равно ничего не изменит.
Дейси встала на задние копыта, тем самым возвысившись над своим оппонентом, беспечно стоявшим на четырёх, и незаметные до того раны перестали скрываться тенью. Из одних уже сбегали тонкие тёмные струйки, блестевшие под бледным светом подобия луны, а другим, судя по действиям кобылки, ещё предстояло раскрыться. Но для неё их словно не существовало, потому как ни одну эмоцию из того калейдоскопа, что играл на её лице, нельзя было назвать болью, в отличие от ненависти, презрения и капли безумства в предвкушении предстоящего. Сжимаемое двумя копытами копьё вновь вернулось в своё привычное положение, не желая опускаться до тех пор, пока хозяйка не выполнит своё обещание. Но неожиданный знак отсрочил затевающийся бой: крупная лиловая бабочка, плавно слетев невесть откуда, села на стальной наконечник. Бесстрашное насекомое не пугала ни острота лезвия, ни взгляд воительницы. Можно подумать, что тут ей не место, но так ли это? Гармоничный узор крыльев, как и весь сад, отрицал намерения держащей орудие. И не только помыслы Дейси шли против умиротворённой тишины. Её вид — буря чувств, разразившаяся внутри, не могла не отразиться на внешнем облике. Она была настолько чужеродна этому саду, что тени, отбрасываемые ей, казались глубже, а падающий на неё свёт — темнее. Что может противопоставить ей хрупкий обитатель лунной обители? Ничто, ибо ведомый местью всегда прав в своих решениях, даже если весь мир будет утверждать ему обратное. Пегаска небрежно избавилась от бабочки, как избавляются от упавшего на спину осеннего листа, не собираясь больше ждать.
Она взмыла вверх на пару метров и тут же, со всей возможной для такой дистанции скоростью, спикировала на грифона, для которого этот удар мог бы стать последним, не отпрыгни он вбок. Выдернутое из земли копьё тут же понеслось в погоню широким рассекающим взмахом, и в этот раз не только воздух оказался мишенью. Не успевший уйти достаточно далеко Ригальд был задет, но к счастью для него, всё обошлось порванной накидкой. Её вздымающиеся вверх полы на миг оголили бок грифона и покоившийся на нём клинок. Отчего-то он не спешил пустить его вход, несмотря на самую, что ни на есть, подходящую ситуацию. Вместо этого он продолжал ловко уклоняться от яростных выпадов и наскоков пегаски, но от всех атак ему уйти не удавалось. В полученных ранах не было ничего смертельного, а пущенная врагу кровь придавала Дейси новых сил. Впрочем, едва ли её дела были лучше: даже не получив не одной раны, она была покрыта кровью, так как ей хватало и тех, с которыми она вступила в бой. От неумолимой работы тела труды эквестрийских лекарей шли насмарку, но безрассудной воительнице это было невдомёк. Странно только, что грифона это беспокоило больше, чем её.
— Твои раны тебя свалят, если не прекратишь, — предупредил он, выиграв немного времени, пока пегаска переводила дух. – Ты хороший соперник, и увидеть твои истинные пределы было бы занятно. Моё предложение вернуться к этому после остаётся в силе.
— Пошёл ты к Вендиго! – сплюнула та и с новыми силами набросилась на дипломатически настроенного барда. Каждый последующий удар был медленнее предыдущего, да и крылья уже не участвовали в борьбе. Защита после каждой атаки была запоздалой, и Риг имел хорошую возможность ударить кобылку в открывшиеся места. Но он выжидал момента поудачнее; момента, использовав который можно было бы положить конец этой схватке без каких-либо потерь.
Новый выпад в завершении серии ударов нельзя было назвать резким уколом, коим он был в начале схватки, но грубым вонзанием вил в стог сена – вполне. Используя крылья, Ригальд ушёл от него прыжком вверх, а затем, когда копьё вытянулось на всю длину – всей своей тяжестью обрушился вниз. Крепкий хват, с которым Дейси вела бой, не изменился за всю схватку, и посему древко не выпало из её копыт, а с треском обломалось под грифоном. Но особого повода для радости не было. Вне себя от ярости, пегаска вооружилась этим острым в месте облома остатком древка и, решив пойти ва-банк, накинулась на только что приземлившегося врага.
И надо сказать, она несколько переоценила свои шансы в ближней схватке с противником, превосходящим её по весу и размеру раза в два. Недолго длилась эта борьба на истоптанном, но всё же мягком травянистом ковре. После нескольких занёсших их в колючие кусты роз перекатываний, во время которых ситуация ещё казалась спорной, Дейси оказалась прижатой к земле нависшим над ней грифоном. И ничто не могло изменить такой исход: обломок был безвозвратно утерян при потасовке, да и силы были на исходе. Но огонь в её глазах не думал утихать, и она продолжала отчаянно сопротивляться. Бессмысленно и тщетно.
Одна когтистая лапа лёгла на её шею цепкими клешнями, не столько удушая, сколько прижимая вниз, а другая давила на грудь предплечьем. Задние ноги пони сдерживались соответственно задними львиными лапами Ригальда.
— Чего же ты ждёшь?! – проскрежетала неунимавшаяся воительница. – Закончи это!
— Раз не вышло меня убить, хочешь помереть сама? – упрёкнул грифон, не ослабляя хватку. — Ужели наша встреча обязана закончиться чьей-нибудь смертью?
— Ничто не обязано так заканчиваться! Та ночь тоже… — Её голос дрогнул. Что-то внутри неё щёлкнуло, заставляя прежние эмоции смениться на новые. Она пыталась остановить это, ибо нахлынувшие чувства были не из тех, которые хотелось открывать. Огонь очей сменился слезами, рвущимися наружу против воли, и через миг она уже ничего не видела из-за них. – Вы лишили рассвета всех, кто был мне дорог! А я… Я не хочу снова и снова встречать его в одиночку. Ты слышишь меня?! – ища встречи с глазами барда, пегаска приподнялась, насколько это было возможно. – Закончи…
— Ты права, — перебил Риг, наклонившись к ней так, что до её мордочки оставалось всего ничего. – Они не должны были умирать, но это случилось. И кого ты будешь в этом винить? Простых солдат, выполнявших приказ так же, как и ты? Военачальников, отдающих эти приказы? А может знать, которая набивала себе брюхо, когда вы гибли? Принцессу, плохо справляющуюся с обязанностями правителя и не сумевшую всё предотвратить? Или сестёр аликорнов, пропавших бесследно так не вовремя? Так кого же?
Дейси молчала. Оставив попытки вырваться, она просто смотрела вверх, видя перед собой окутанные мраком голубые угольки и размытые кроны деревьев с искрящимися гирляндами цветов за ними.
— Весь мир… — произнесла она, наконец. – За его несправедливость…
«Слова моего императора… Как же они всё-таки похожи, — думалось Ригальду. – Не сомневаюсь, что однажды судьба сведёт их».
Кобылка заметила, что на неё уже некоторое время ничего не давит, а дотронувшись до шеи — убедилась в этом наверняка. К ней вернулось ощущение реальности, и вкус её был горьким. Она корила себя за проявленную перед врагом слабость и сказанные слова, которые не должны были слышать смертные. И после всего этого её ещё и пощадили.
— Ты совершаешь ошибку, грифон, — продолжая лежать, более окрепшим голосом прохрипела она. – Я буду убивать твоих братьев, пока бьётся моё сердце и в жилах течёт кровь. При следующей встрече всё может выйти иначе, вот только от меня пощады не жди. Когда это случится, ты будешь жалеть о сегодняшнем дне.
— Это вряд ли, — спокойно уверил её сидящий рядом Риг. – Нет смысла бояться неизбежного. Для меня, как и для многих моих сородичей, принять смерть от такой воительницы будет честью. – Грифон с некой досадой посмотрел на порванную в нескольких местах накидку и, вспомнив что-то важное, добавил. – Твоё имя. Теперь-то я могу его узнать?
— Дейси, — без пререканий, буркнула в ответ кобылка.
— Дейси значит… — еле слышно шептал Ригальд, но был прерван стоном пегаски. Обернувшись, он увидел сопровождающиеся болью открывшихся ран попытки привстать.
Ничего не говоря, бард вынул из камзола флакон, выдавил немного его содержимого на лапу и быстро, дабы не встретить ожидаемого сопротивления, смазал им кровоточащий порез на бедре кобылки весьма грубым движением.
— Какого дискорда ты делаешь! – растерянно вскричала она после проделанной операции, явно не ожидая такого поведения. Естественно, из всего того, что сделал Риг, было замечено только последнее.
— Ах ты… — кобылка хотела уже продолжить выражать своё негодование, но одно обстоятельство остановило её — боль раны бедра сменилась приятным холодком.
Ошарашено глядя на свою ногу, она не находила слов.
— Мазь из листьев фригуса, — пояснил бард, бросая ей флакон. – Снимает боль и останавливает кровотечение. Это, конечно, не ваша чудо-медицина, но всё же лучше, чем ничего. Обработай ей и другие раны.
— Безумец! — сосуд моментально вернулся обратно. — Засунь себе под хвост свои подачки!
«Гордость и упрямство… Похоже, высшие силы изволили шутить, заключив душу грифона в тело пони», — хмыкнул он, но в слух свои доводы конечно не озвучил.
— Однако, если принцесса, которая может вернуться с минуты на минуту, застанет тебя в таком состоянии, у нас будут неприятности.
— Всё нормально, — стиснув зубы, Дейси поднялась. Раж схватки осталась позади, и теперь приходилось вкушать её не самые приятные последствия.
Ухо грифона, наблюдавшего за поведением строптивой кобылки, дёрнулось, подтверждая недавние догадки.
— Дейси… если принцесса последует моему совету, не лезь в самое пекло.
Накинув капюшон, Ригальд оставил ещё не знавшую о приближении Твайлайт пегаску и направился к выходу. Проходя мимо неё он, как бы невзначай, выронил отвергнутый флакон, и тот с глухим звуком упал на траву, не оставшись не замеченным.
— Так, у нас мало времени! – разорвала тишину ворвавшаяся в сад лавандовая аликорн. – Все патрули и горожане удалены из дворца, но рассчитывать, что это продлится долго, не стоит.
— Я не стану пренебрегать вашей любезностью и немедля покину пределы города, — добравшись до дверей, заверил Риг тоном, вновь отдающим холодом, и чинно обогнул принцессу. – И да, поосторожнее с кустами роз – их шипы опаснее, чем кажутся.
— Простите, что? – поспешно обернулась кобылка, но увидела лишь кисточку львиного хвоста, мелькнувшую из-за угла.
Осуждающе покачав головой, Твайлайт прошла внутрь, дабы осведомиться у лейтенанта Вайлд о произошедшем в её отсутствие. Но, завидев пегаску издали, она пришла к выводу, что этому отчёту не суждено быть гладким. Она ускорила шаг почти до галопа. Когда в голове уже прокручивались сцены покушения, приведшие кобылку к такому потрёпанному состоянию, принцесса заметила взъёрошенный розовый куст и непонятные слова, сказанные ей напоследок, понемногу стали приобретать оттенки ясности. А сама Дейси, сидя на траве с сердитой миной, какой-то мазью растирала последствия встречи с коварным растением. Во всяком случае, так думалось принцессе…
«Лишилась поддержки наставницы и вынуждена внимать советам грифона… Что дальше, принцесса Твайлайт?» — корила себя лавандовая аликорн, направляясь к кузнечному кварталу. Там, если верить служанке, она найдёт людей, наречённых правителями, дабы посоветоваться с ними о ныне происходящем…
И, казалось бы, ей не должно быть до них никакого дела. План, частью которого они являлись, рухнул как карточный домик, и Твайлайт осталась один на один с жестокой реальностью. Но она не могла не идти туда.
Та сила, что переполняет человека с грозным взором, манила к себе юную правительницу, охваченную смятением и нерешительностью – самыми злейшими врагами в данный момент. До этого помехой была гордость, ведь принцессе должны претить размышления над советом грифона, чьи мотивы также же непонятны, как и его жест доброй воли. Но непродолжительная борьба с ней окончилась, после того как она решилась просить совета у именующего себя царём.
Твайлайт замечала, как постепенно его личность становится для неё авторитетом. Замечала и странное желание разгадать загадку мистического могущества, коим насыщен каждый его жест, коим отдаётся каждое его слово. Но она всячески гасила в себе эти мысли, боясь осознать своё разочарование в Селестии. Всё… всё, что сейчас происходит, ввергает её книжные полки мыслей в полнейший хаос. Все те знания, которые она так старательно впитывала из уст наставницы, оказались бесполезны. Но как она может думать так о сделавшей её той, кем она есть? Ни разу Твайлайт не усомнилась в её правоте… до этого дня.
Рассуждая, кобылка не заметила, как оказалась в кузнечном квартале. Бредя по центральной улице, аликорн перешла из жилой части квартала в промышленную. Небольшие, но уютные кирпичные домишки и лавочки постепенно сменились цехами и кузнями, откуда доносился стук инструментов, а из труб в ясное небо валил дым. На окраине время от времени что-то осадисто ухало, заставляя с непривычки вздрагивать.
Несмотря на то, что солнце было ещё в зените, на улицах было немногопонно. С тех пор, как Кантерлот оказался в осаде, почти всё население квартала, состоящее преимущественно из пони, связанных с кузнечным ремеслом, работало от заката до рассвета, чтобы за короткие сроки вооружить и обеспечить армию бронёй и боеприпасами.
На широком дворе одной из кузниц Твайлайт увидела небольшую группу отдыхающих кузнецов и подмастерьев. Улучив момент, кобылка двинулась к ним, дабы разузнать о местонахождении людей. Выслушав её, один из оружейников – коренастый жеребец с лопаститой бородой — махнул копытом в сторону большой кузни, чьи окна горели ярким светом.
Поблагодарив за помощь, кобылка двинулась к намеченной цели. При входе в помещение Твайлайт оглушил отбойный стук молотов, отчего ей пришлось простоять на месте несколько секунд, возвращая утраченное самообладание. Свыкшись со звучанием «тартаровой какофонии», пони огляделась в поисках людей.
Кузня представляла собой большое здание продолговатой формы, отделанное камнем. В витающем в воздухе дыме и паре ярко горели огни горнов, возле которых суетились чумазые, перепачканные в саже подмастерья. Отовсюду нёсся перестук, сопровождающий периодичные встречи наковален с кузнечными молотами, зажатых в мощных копытах пони-оружейников. От них во все стороны ярким фейерверком разлетались искры. Трудовую идиллию дополняли старающиеся перекричать шум работы голоса кузнецов, отдающие точные приказы мастеровым.
Лавандовая кобылка, не имея чёткого ориентира, шаталась по кузнице как в тумане, что, впрочем, было недалеко от истины – опускание в воду раскаленного добела железа сопровождалось громким шипением и обильными парами. Но, наконец, удача улыбнулась ей – впереди замаячил знакомый бежевый пиджак.
Подойдя ближе, Твайлайт застала Жоржа за обсуждением каких-то чертежей и записей с незнакомым кузнецом средних лет.
— Кхм-кхм! — привлекая внимание человека, пони демонстративно громко прочистила горло.
— О! Ваше Вашество! – заметил принцессу Жорж. – Решили проведать своих коллег?! А у нас тут работа полным ходом, такой народ подобрался… стахановцы, а не народ! И все же, позвольте вас спросить, по какому поводу вы оказали нам честь своим присутствием?
— Могу я поговорить с царём?
— Боюсь вас огорчить, но здесь его нет, – с наигранным сожалением отвечал Милославский.
— Тогда где я смогу его найти? – с нотками раздражения, поинтересовалась Твай.
— В данный момент он находится на пустыре в конце квартала, — после небольшой паузы, произнес Жорж. – Идите на пушечный гул – не ошибётесь!
Принцесса хотела поподробнее расспросить человека насчёт того, что всё это значит, но даже рта раскрыть не успела, как пройдоха Милославский скрылся в глубине кузницы, нырнув в круговорот рабочей обстановки. Вздохнув, пони поплелась к выходу…
…На подходе к пустырю артиллерийский гул участился. Маленькая улочка, по которой шла Твайлайт закончилась, и теперь она находилась на большом пустыре, продуваемом всеми ветрами. Перед кобылкой предстала огромная панорама равнины, залитой вечерним солнцем. Далеко внизу виднелся Понивиль, навевая принцессе воспоминания о ещё недавних, беззаботных и мирных днях, проведенных в месте, где Твайлайт обрела верных друзей, познала истинную суть дружбы и, наконец, нашла себя.
Оглянувшись, принцесса увидела на другой стороне пустыря небольшую группу пони и знакомую высокую фигуру человека. В этот раз на нём не было привычной длиннополой шубы, и тело облачалось ярко-красным кафтаном. Жеребцы суетились возле чего-то, отдалённо напоминающего пати-пушку Пинки Пай, в то время как человек отдавал распоряжения. Дело шло споро и весело, так что поглощённая работой артель не заметила приближения принцессы. Напротив пушек расположился ряд соломенных снопов, украшенных нахлобученными ржавыми и мятыми шлемами, избежавшими участи увенчивать головы чучел. Всё выглядело несколько забавным, что вся важность мероприятия поначалу ускользала от Твайлайт. Но вот прозвучало грозное «Заряжай!», а после должных приготовлений последовало «Пли!» и раздавшийся спустя миг грохот заложил кобылке уши. Она инстинктивно прижалась к земле, не отводя глаз от раскуроченных снопов и дырявых шлемов, падающих на землю один за другим.
— Славно, ей Богу славно! – уперев руки в пояс, царь не без гордости осматривал плоды общих усилий. Жеребцы, преисполненные энтузиазмом, разделяли его чувства. Они отпускали грубые шутки, смеялись и похлопывали друг друга по плечу, держа при этом ухо востро и готовясь незамедлительно пуститься исполнять новые приказания царя.
— Теперь ясно, что имел в виду Жорж! – буркнула отошедшая от неожиданного потрясения Твай.
— Принцесса к нам пожаловала? – наконец приметил её Иван Васильевич. Остальные быстро замолкли и поприветствовали кобылку поклоном.
— Нам надо поговорить. Оставьте нас ненадолго, — Создавшаяся атмосфера была разрушена незамедлительно исполненным приказом. Она встретилась с взглядом человека, ожидая вновь прочувствовать остроту его взора, поразится грозной непоколебимостью. Но, даже при извечной форме бровей, во взгляде не читались былые оттенки. Не было томившей душу усталости и скованности. Глаза царя смотрели на принцессу с озорным огоньком, будто только сейчас началась для них жизнь.
Отчасти это было так. Принимавший всё своё положение как божью кару, Иван не находил повода для радости. Что здесь ему доведётся заниматься вещами, в коих он знал толк и которые чтил, он не надеялся. Грехов-то много на душе набралось, и возможность искупить их наказанием только радовала царя. Но разве может наказание приносить удовольствие? И может статься, что обретённая сила позволила смотреть на трудности иным взглядом, ничуть не меняющим их суть. Были в этой жизни вопросы, ответы на которые Грозный знал, как «Отче наш» и стоящий перед ним и принцессой был как раз из таких. От этого-то Ивану Васильевичу и думалось, что найденные силы не что иное, как знак нахождения верного пути и осталось лишь неукоризненно им следовать.
Вновь был озвучен ультиматум грифоньего императора, а за ним вопрос – как поступить?
— Хуже смерти будет такой мир, — недолго думая, произнёс Грозный. – Биться нам должно, принцесса. Единожды проявив слабость, ввергнешься в пропасть бессилья, аки бежавший с поля брани не обрящет в себе силы воротиться. Не властен он над членами своими, несущими его по тропам бесчестья, так и правитель, однажды сдав город без боя, ежели и одумается, то слишком поздно. Пусть ворог считает вас слабыми, но горе ему, коль это не так.
Твайлайт слушала человека стоя на краю обрыва и, когда речь завершилась, она продолжала молчать. Вновь в сознании всплыли брошенные ей грифоном слова, и после произнесённого, их ускользающий смысл вновь был пойман в совсем ином значении.
«…их шипы опаснее, чем кажутся», — шептала она снова и снова.
Глава 28: И придёт распад в этот дом на земле...
Многие не представляли себе масштабы навалившейся на их страну напасти. Многие, зная эти масштабы, надеялись на благоразумие принцессы и мирный исход конфликта. У многих были причины сомневаться в серьёзности происходящего до этого вечера, когда Твайлайт публично объявила о своём решении не сдавать город грифонам. Недовольство, страх и отрицание – вот, что посеяло это заявление, но оно же и избавило жителей от неопределённости. Всё же это хорошо, когда знаешь, что ожидает тебя завтра.
Испещрённый магическими рунами пол слабо мерцал, ясно выделяя черты колдовского круга, по краям которого неподвижно застыли маги Дворцовой Гильдии и Школы для Одаренных Единорогов. Мягкое свечение плавно поднималось к потолку лежащего в предрассветной мгле широкого зала.
– Приготовления завершены, Ваше Высочество! – отозвался сбоку один из магов, обращаясь к лавандовой кобылке. – Мы можем начинать.
– Приступайте, – принцесса преклонила вспыхнувший искрой магии рог, что ознаменовало начало ритуала. Её примеру последовали остальные, устремляя магические потоки в круг. Руны, как по команде, загорелись ярким огнём, и по начерченным на полу линиям пробежал сверкающий импульс.
А между тем, по мере нарастания прилива магической энергии, в центре начинала формироваться искрящаяся сфера, быстро разраставшаяся в размерах. То был магический туннель, соединявший зал с далёкой Кристальной Империей.
По лбам магов градом струился пот, но их облик по-прежнему выражал несокрушимое спокойствие и полное сосредоточие над проведением заклинания без сучка, без задоринки.
Достигнув своего апогея, гулко ухнув, сфера вспыхнула белым пламенем, ослепляя единорогов, отчего они на некоторое время потеряли возможность видеть. Когда свет рассеялся, и глаза вновь привыкли к полумраку, взгляд Твайлайт и иже с ней упал на отряд гвардейцев Кристальной Империи в центре магического круга. Вперёд вышел стройный, хорошо сложенный синегривый жеребец белой масти. Сняв шлем, он поприветствовал магов.
– С прибытием, братец! – в свою очередь поздоровалась с полководцем лавандовая кобылка. – Очень рада тебя видеть.
– Взаимно, Ваше Высочество, – крепко обнимая любимую сестру, улыбнулся Армор. – Мы боялись увидеть здесь грифонов.
– Это вряд ли! – освобождаясь от объятий, многозначительно протянула Твайлайт. – Добрался ли до вас гонец?
– Тандер Сайл? Добрался, конечно же, более того – помог нам со всеми приготовлениями, да продлит Селестия его дни.
– Я знала, что на Тандера можно положиться. И последний вопрос – по пути сюда у вас не возникло никаких трудностей? Нет ли каких-нибудь побочных эффектов, ничего не болит? Слабость, сонливость, тошнота?
– Нет, всё в порядке, Ваше Высочество. Ваш расчёт оказался точным, как никогда.
– Рада это слышать, братец, – не без тени гордости произнесла аликорн. – А теперь перейдём к стоящим на повестке дня вопросам: наверху, в зале Гармонии нас уже ожидают на важном совещании, так что нам следует поспешить.
– Так точно, Ваше Высочество! – откозыряв, синегривый жеребец сделал своим подчинённым знак строиться. – А по пути заодно введете меня в курс сложившейся ситуации. Идёт?
– Идёт. Миссис Лэнд! – подозвала к себе кремовую кобылку принцесса. – Сможете самостоятельно завершить транспортировку остальных подразделений?
– Всенепременно, Ваше Высочество. Мы справимся.
– Тогда оставляю вас здесь за «главного», миссис Лэнд, – с этими словами Твайлайт двинулась к выходу, где её уже ожидал Шайнинг Армор…
-…Секретное оружие, рассеивающее магию? Что за вздор! – Словно отгоняя наваждение, Шайнинг недоверчиво мотнул головой. – Мой рог, конечно, до сих пор помнит тёмные чары Сомбры, но чтобы вот так…
– Оснований не верить тому, кто сообщил нам эту информацию, у меня нет. Она – единственная выжившая из пограничного дозора. Её, кстати, ты увидишь совсем скоро – лейтенант пограничных войск Дейси Вайлд сегодня будет присутствовать на совещании, где поднимется вопрос об «антимагической» защите грифонов.
– Хм, в таком случае, если всё, описанное тобою – правда, и эта «защита» реально существует, на магию уповать особо не придётся…– немного подумав, произнёс жеребец. – Однако не будем хоронить себя раньше времени. Ничего, Ваше Высочество, одолеем грифонов, и не в таких переделках бывали! Вспомнить ту же Кризалис…
Хотела бы Твайлайт верить в то, что говорил сейчас Шайнинг. Верить, что как в былые времена соберутся Элементы Гармонии, и сгинет тьма – что может быть не под силу Дружбе? Но чувствовала принцесса, ныла душа – как прежде уже не будет, ведь над Эквестрией нависла угроза пострашнее королевы Роя или возвращения Тёмного короля. Зло, какого ещё не видали в этих мирных, благоденствующих землях, за которые Твайлайт теперь в ответе…
– В данный момент город быстрыми темпами готовится к обороне, а мы – к неизбежной битве, – принцесса перевела разговор в другое русло. – Сейчас любая помощь придётся нам как нельзя кстати, включая наличие ценных боевых кадров. Надеюсь, ты заступишь на пост главнокомандующего вооруженными силами вместе с Эль Гладием?
– Именно поэтому мы здесь. Кем бы я был, если бы не откликнулся на твой зов? – поправил сползший седельный ремень Шайнинг. – Надеюсь, остальные отряды уже в пути. Кстати, Твайлайт, будучи в Кристальной Империи, до нас докатились нелепые слухи об исчезновении принцесс и каком-то государственном перевороте здесь, в Кантерлоте. Ахинея, да и только!
Внутри лавандовой кобылки всё похолодело. А между тем он продолжал:
– Иногда мне кажется, что эта война – сплошной парад лжецов и паникёров всех мастей… Хочу лично убедиться в лживости этих россказней. Принцессы Селестия и Луна ведь будут присутствовать на этом совещании, правда? Наверняка они уже придумали контрмеры против этой «защиты», и нашли выход из…
«Пресвятая Селестия!» – только и подумала Твайлайт. Увлеченная докладом о военном положении и последних новостях, она совершенно забыла рассказать Шайнингу о главном, подготовить его к встрече с «новыми правителями». Уже собираясь открыть рот, дабы ответить своему брату, пони была перебита выскочившим из-за дверей зала стражником:
– Ваше Высочество! Принц Шайнинг Армор! Проходите скорее, вас ожидают!
Словно крадущаяся кошка, аликорн прошла к своему месту во главе стола. Вслед за ней, во главе командного состава прибывшего отряда шел Шайнинг. Усадив их по левую от себя сторону, Твайлайт, прикрыв налившиеся свинцов веки, положила копыта на стол. Сказывалась бессонная ночь, проведенная в библиотеке в поисках ответов и подготовке к сегодняшнему докладу по найденному в пыльных фолиантах материалу.
– Твай, чего мы ждём? – Синегривый жеребец тревожно оглянулся. – Не принцесс ли?
Твайлайт с тоской посмотрела на три пустующих кресла по правому боку. Нет, не принцесс…
Вдалеке послышался отдалённый стук посоха и шум шагов, быстро приближавшихся сюда. У дверей он внезапно стих, однако через секунду повторился вновь, и в распахнутые створки ввалилась целая процессия, возглавляемая грозным царём.
Как и вчерашним вечером, Грозный был облачён в перепачканный углём и сажей длиннополый кафтан с инкрустированным драгоценными камнями кинжалом за поясом. За ним следовал тот, кого Жорж пренебрежительно называл «шляпой», вместе с королевским писарем Её Величества принцессы Селестии Арфой. Замыкающим шёл сам Милославский, чей замшевый пиджак не сильно уступал царскому кафтану по чистоте. Он что-то активно обсуждал с двумя пони-оружейниками, не удостоив приветствием стоящего в проходе стражника.
– День добрый, Ваше Вашество, да и вам не хворать, господа хорошие! – приветствуя принцессу и её окружение, поднял руку Жорж. Несмотря на показную бодрость, в движениях Милославского были заметны заторможенность и вялость.
«Не одна я страдаю недосыпом», – подумала аликорн.
– Глубочайше извиняюсь, что припозднились, но сами понимаете – этакую тяжесть по клятым лестницам на себе тягать, мы же не кони ломовые, в конце концов! – пробираясь к своему месту, продолжал Жорж. – А вы, товарищи, пойдите погуляйте. Да смотрите, далеко не уходите! Чтобы когда позвали вас – как штык вот здесь, перед нами стояли!
– Поняли, Ваше Величество, как «штык», – повторил один из кузнецов, после чего оба покинули зал, тихо притворив за собой дверь.
Твайлайт, словно опасаясь удара, осторожно покосилась на Шайнинга. Тот не в силах отвести глаз, смотрел на неспешно рассаживающихся по креслам людей. Мысли путались, язык словно онемел, не в силах произнести даже слова. Ища поддержки в окружающих или хотя бы того, кто объяснит ему происходящее, он окинул взглядом зал, что, впрочем, осталось незамеченным – все, как ни в чём не бывало, продолжали глядеть на этих…Не знал Шайнинг Армор, как обозначить незнакомцев, но сам факт осознания того, как спокойно относились к ним остальные участники совещания вгонял его в ступор.
Наконец, он медленно повернул голову к принцессе. Изумление, недоумение, растерянность – вот что правило бал на вытянувшейся от удивления морде жеребца.
– Что всё это значит?! – только и вымолвил синегривый единорог, пожирая глазами свою сестру.
– Шайнинг…, – Твайлайт бросила в сторону брата умоляющий взгляд. – Умоляю, только не сейчас, я всё объясню после совещания…
Армор недоверчиво осмотрел принцессу.
– Я надеюсь, ответ будет исчерпывающий, Ваше Высочество, – откидываясь на спинку, процедил он.
Лавандовая кобылка с облегчением выдохнула и, ловя момент, начала заседание:
– Я собрала вас здесь не просто так, но для обсуждения многих вопросов, – голос Твайлайт постепенно креп, разносясь над головами присутствующих. – Как вам уже известно, я приняла решение об отказе от капитуляции и сдачи города. На то есть веские причины, но сегодня мы будет говорить не о них. Нет ничего совершенного! Любая сила может встретить отпор, а защита – образовать брешь. Но фантом рассеивается не сразу. Он будет царить, пока окутан самым страшным для нас врагом – неизвестностью. Она пугает, заставляет преувеличивать существующие страхи, возвышая их над здравым рассудком. И сейчас я говорю не столько о тайной антимагической защите от магии, сколько о всей угрозе в лице грифонов. С первого мы сейчас же снимем маску. Перебрав все допустимые варианты, я нашла ответ. Надо бы сказать, он лежал на самой поверхности, но всё же был далёк, а скорее – забыт. Драконы…
Языком доступным не только искусному заклинателю, но и простому солдату, Твайлайт ввела всех в курс дела, поведав свою теорию о возрождённом рецепте из драконовой кости. Конечно, освещённые методы борьбы с находящимися под эффектом зелья врагами были весомым подспорьем, качнувшим чаши в пользу осаждающихся, но отнюдь не избавляли от этой проблемы. С этой защитой до сих пор будет сложно совладать, но теперь хотя бы возможно.
– Но не у одних грифонов есть свой «туз в рукаве». Мы тоже не сидели сложа…
– Руки, – подсказал сидящий рядом Жорж.
–…Руки, готовясь оказать врагу радушный приём. Итак, извольте! – Кобылка коротко кивнула Милославскому. В ответ тот звонко свистнул, и через мгновенье, как по взмаху волшебной палочки, двери открылись – в зал, катя небольшую тележку, въехали ожидавшие сигнала кузнецы. Доехав до головной части стола, они, выпрягшись из повозки, сорвали ткань, до этого её накрывавшую. Под удивленные взгляды присутствующих, оружейники аккуратно, прямо на стол, выгрузили из тележки её содержимое.
– Это совсем не похоже на то, что даст грифонам «прикурить», – после минутного осматривания неказистой с виду пушки, заключил один из младших командиров Солнечной гвардии. – Что это такое, и как оно работает?
– Отвечаю на ваши вопросы согласно их нумерации: как говорится, не судите по обложке, ведь перед вами именно то, что как минимум уравняет наши шансы и, как до этого уже говорила наша коллега – которая, кстати, уже видела данное оружие в действии – станет отличным подспорьем в борьбе с грифонами, – Милославский демонстративно похлопал по пушечному стволу. – Что это такое? Если я скажу, что перед вами артиллерийское орудие, это вам ничего не даст. Скорее пушка.
– Это которая стреляет конфетти и прочей дребеденью? На дне рождении моей дочки была такая…
– Вроде того, – согласился Жорж. – Вы ловите самую суть, мой дорогой друг. Только не конфетти и «прочая дребедень» полетит этой ночью в грифонов… Но это уже ответ на третий ваш вопрос – «Спинелли» в действии все желающие смогут увидеть после наступления темноты, и вы в том числе. Ещё вопросы будут? – Милославский окинул взглядом зал. Воцарившаяся тишина говорила сама за себя. В глазах присутствующих читалось сомнения, но, как понял Жорж, объяснять что-либо без живого примера было бессмысленно. – Судя по всему – нет. Вроде всё, Ваше Высочество, мы сказали, что хотели. Теперь можно закругляться.
– Ну, вот мы и подошли к финалу. Командирам, в чьих отрядах есть единороги, приказываю проинструктировать своих подчинённых по обсуждаемым сегодня вопросам.
Твайлайт задумчиво посмотрела на витраж, посвященный победе над Найтмер Мун. Принцесса считала проведенное заседание успешным: на нём, помимо обсуждения новых методов по ведению борьбы с грифонами, были освещены и другие немаловажные аспекты, касающиеся обороны города. – Если мы сможем продержаться до прибытия подкреплений из Мейнхаттона, Хуффингона и других городов – отстоять город будет не сложной задачей. Пегасьи соединения Филидельфии и Балтимэйра будут здесь самыми первыми – по моим подсчётам, их основные силы подтянутся к Кантерлоту в час летучей мыши. Остальных следует ожидать позже, – напоследок повторила аликорн, плавно переходя к заключению. – И чтобы темнота не затрудняла передвижение войск, этой ночью луна не сменит солнце.
Сидящий в конце стола адепт поймал её взгляд и церемонно кивнул.
– Если вопросов нет – не смею больше вас задерживать. Все свободны.
Когда последний пони скрылся за дверью, раздался жёсткий, размеренный голос, неподвижно сидевшего Шайнинга.
– Я жду объяснений всему творящемуся здесь, Твайлайт. И чем скорее я получу ответы на свои вопросы, тем лучше.
Немного помолчав, принцесса со всеми подробностями рассказала брату эту длинную, запутанную историю, больше похожую на россказни трактирного дебошира или лживый, бредовый слух, услышанный Армором ещё в Кристальной Империи. Но, как видно, иногда слухи, пусть даже самые невероятные, не врут и оказываются явью, в чём белый жеребец убедился на собственном опыте…
– Мда…– только и вымолвил жеребец. – Дела обстоят даже хуже, чем я предполагал. И всё же, позволь поинтересоваться, Твайлайт – почему эти «люди» ещё здесь?
– Что значит «ещё здесь»? – недоуменно переспросила аликорн.
– Поясню: с твоих слов, чужаки были нужны как опора, выручившая тебя на переговорах – вздор, но допустим у тебя по неопытности не хватило ума немедленно обратиться ко мне, например. Но грифонов эта замена не удовлетворила и они объявили Эквестрии войну – логично. Теперь вопрос: почему они до сих пор при дворе, гордо именуясь правителями, пусть и временными?
– На то есть целый ряд причин, Шайнинг, и первая из них – реальная помощь в подготовке к обороне Кантерлота, – положив копыта на край стола, настаивала Твайлайт. – Их затея с пушками очень плодотворна – я лично присутствовала на полевых испытаниях.
Более того, люди участвовали в разрешении многих проблем. И вторая, главная причина – большинство власти на данный момент содержится в моих копытах, а они всего лишь её лицевой фасад…
– «В данный момент», – резко выделяя последние слова, перебил её единорог. – Скажи мне, сестрёнка, насколько быстро всё перевернулось с ног на голову? Не успеешь ты и глазом моргнуть, как полновластными правителями Эквестрии станут эти драконоподобные упыри, и вся твоя мнимая полнота власти окажется в их лапах! Прости меня, Твайли, но я тебя решительно не понимаю!
Изначально твой план – доверить бразды правления государством чужакам – был как минимум безумен. И подчиниться этим «правителям» было бы абсурдом, чего я делать не собираюсь!
– Я оказалась одна. Совсем одна! Растерялась и не знала, что делать. Мне было так страшно, что это решение казалось наиболее верным… – оправдывалась принцесса.
– Верным? Нет, не верным. Самоубийственным – вот то слово, что описывает твой выбор! – наступал Шайнинг. – И что из всего этого вышло, Твайлайт? Что мы получили в итоге?
– Серьёзнейшее испытание, когда-либо выпадавшее на долю Эквестрии.
– Вот именно! И они всему виной! Их «загадочное» появление слишком явно связанно с исчезновением принцесс…
– Не тебе решать кто прав, кто виноват, Шайнинг, – подняв на брата потяжелевший взгляд, изрекла Твайлайт.
«Как же всё-таки она изменилась с тех пор, как мы виделись с ней в последний раз, – только и подумал единорог, настороженно разглядывая кобылку в наступившей тишине. – Учитывая, что последний раз был всего неделю назад…»
И действительно, переменами веяло отовсюду: мерная поступь, серьезный, твёрдый взгляд, манера держаться, властный голос – всё это выдавало сильное влияние на неё некого царственного идеала. Армору стало любопытно, отчего оно проявилось только сейчас. Было ли дело в войне или причина крылась в чём-то ином… в ком-то ином.
Жеребец встал и, не говоря больше не слова, направился к выходу. Уже у самых дверей он произнёс:
– Как только покончим с грифонами, я всерьез займусь этим «троевластием»…
Утром на просторной площади Гордости Неба было непривычно оживлённо. Те, чьи имена известны каждому пегасу с малых лет, несли свой бессрочный дозор по периметру плаца. Увековеченные в камне, они молча наблюдали за своими преемниками, полными решимости отстоять сердце их родины грядущей ночью.
Пони, которых можно назвать достойнейшими представителями пегасьего народа вошли в историю несколькими путями: одни добрались до высших ступенек славы, сжимая копьё, а другие несколько иным путём. Их постоянно обновляющийся пантеон оканчивался пустым местом, где совсем скоро должна была красоваться статуя капитана "Вондерболтов" Спитфаер. К её глубокому разочарованию сей проект отодвинули до лучших времён, грозящих и вовсе не наступить. А галерею воинов уже несколько сотен лет не касался ветер перемен. Быть может, именно такие смутные годы и возносят в лавры тех, кто пополнит их строй?
Пегасы Клаудсдейла, Понивиля и Кантерлота, не причисленные к каким-либо отрядам, собрались здесь, чтобы узнать своих будущих командиров. Своих же они не имели или потеряли.
Большинство из них вообще никогда не держало в копытах оружие, но пыл их оттого не угасал, а горел даже ярче, чем у заядлых вояк.
Взошедший на деревянные трибуны первым имел возможность заполучить под своё командование самые сливки этой пёстрой пернатой толпы. Этим первым была пегаска, уверенно занявшая своё место, тут же приманив к себе взоры нескольких тысяч. Персиковый цвет её шёрстки с трудом узнавался из-за многочисленных ссадин и ран, но локоны янтарной гривы ещё не потеряли свой лоск, играя с солнечными лучами.
— Надеюсь, каждый уяснил для себя, зачем он сюда пришёл, — обратилась к толпе кобылка. Её почти траурный голос являл яркий контраст с царившим в рядах задорным нетерпеливым ожиданием. Многие вели себя так, словно стояли в очереди на колесо обозрения, а не в место, откуда можно и не вернуться. — Моё имя Дейси, и сегодня некоторые из вас смогут назвать меня командиром.
Поднявшийся шёпот был непонятен пегаске. Верховные главнокомандующие расположившееся подле неё призывали к тишине, но это ничего не меняло – шум продолжался. Вскоре Дейси заметила, что на неё жадно взирает буквально вся площадь.
— В чём дело? — осведомилась она сердитым из-за непонимания голосом.
На пару секунд гул прекратился, и толпа просто молча наблюдала за вконец сбитой столку кобылкой.
— Вы та самая выжившая дозорная? – выкрикнул кто-то, надёжно скрываясь за другими.
Теперь всё стало понятно. Слухи всегда быстро разносятся по округе, и остаётся лишь гадать, что же ещё о тебе выведали особо любопытные. Дейси с детства не любила быть в центре внимания, будь то публичное награждение или наказание. Может, именно поэтому она не стала "вондерболтом", хотя на это у неё имелись весьма солидные шансы.
— Да, это так, — решив отделаться коротким ответом, бросила она, чем породила ещё больший гул.
Без всяких горячих, заранее подготовленных речей Дейси сразу перешла к главному:
— Желающие вступить под моё командование, выйдете вперёд.
Конечно, это просьба лишь формальность, которою можно обойти, набрав отряд по списку или собственнокопытно. Но ей, как и любому командиру хотелось, чтобы это был выбор её будущих подчинённых, а не листка бумаги. С этой целью и задавался вопрос, казавшийся пегаске бессмысленной попыткой.
Она различала шёпот толпы, который явно невозможно услышать с такого расстояния. Шёпот осуждения и упрёка.
«У тебя уже был отряд, но ты его потеряла. Они ушли без тебя, а ты всё ещё здесь…» — звучало над ухом. Всё и все в округе стали казаться враждебными, а непреодолимое желание провалиться сквозь землю подбиралось всё ближе и ближе.
«Твоё место не среди живых. Ты должна быть с ними. Должна…»
Дейси медленно, но верно теряла контроль над собой. Она уже твёрдо знала, что желающих пойти под крыло той, кого даже смерть презирает, среди этой толпы не будет. Но всё произошло несколько иначе, и результат удивил не только её, но и всё верховное командование.
Пернатое море активно зашевелилось: кто был ближе протискивался пешим, а стоящие сзади прорывались по воздуху.
— Ох, святая Селестия, здесь явно больше обещанного батальона, — шептала пришедшая в себя Дейси, охваченная приятным волнением. Пегаска поняла, что истолковала обсуждения своей персоны с точностью до наоборот, за что себя и корила.
Ожидавшие своей очереди военачальники молча завидовали авторитету, вызвавшему такое рвение у новобранцев и негодовали от факта, что пони, превышающие назначенное количество отряда, никуда не денутся. Их численность уходила за тысячу, насколько можно было судить после беглого осмотра, а вот способности будущих защитников небесных просторов покажут дальнейшие мероприятия. Почувствовавшей прилив сил Дейси так и не терпелось поскорее к ним приступить.
— Прошу всех проследовать на Площадь Воссоединения, — громко объявила кобылка. Она уводила за собой определившихся пони, давая черёд следующему командиру.
Город кипел. Не до, не после сегодняшнего дня улицы Кантерлота не видели такой суеты и оживленности. Стороннему наблюдателю могло показаться, что всему виной вот-вот наступающий конец света, отчего все спешат поскорее закончить свои дела, без завершения которых не помышляли уйти из этой жизни. И он окажется в чём-то прав — этот сторонний наблюдатель — потому как надвигавшиеся на город легионы грифонов, большинство воспринимали не иначе, как начало конца, ознаменовавшим гибель их маленького домашнего мирка, служившего их убежищем, защитой и отрадой…
Предстоящее событие виделось им эпохальным, и как потерянные ходили они по столичным улицам, будто в первый раз видя эти мостовые и площади, ставшие теперь плацдармом для подготовки к решающему бою, дома и здания, где теперь расположились мобилизационные пункты и различные военные ведомства, магазины и лавки с заколоченными ставнями и дверьми. Туда-сюда носились повозки и брички, доставляя боеприпасы, инструменты, оружие и другую актуальную утварь. Город готовился.
Вот уже третий день ни на секунду не замолкал гул работы в кузнечном и других промышленных кварталах Кантерлота, где ковались вооружение и «орудие победы». На это, согласно приказу, были брошены значительные ресурсы.
С окраин, с мест, выбранных как испытательный полигон, несся артиллерийский гул.
Именно туда сейчас был устремлен взор Шайнинга, застывшего на балконе своего кабинета в штабе вооруженных сил Кантерлота. Внизу то и дело, громыхая амуницией, маршировали солдаты, но это отнюдь не отвлекало от размышлений заступившего на должность Главнокомандующего Армора.
«…Действия грифонов не похожи на ловлю удачи, вызванную выбыванием с арены Селестии и Луны, — не в силах избавиться от навязчивых доводов, он их неспешно анализировал. — К войне готовились, причем готовились давно… Не совпадение ли, что все их приготовления завершились в аккурат к этому «случайному обстоятельству»? А может ли вообще быть иначе?! Когда грифоны последний раз решались тягаться с сёстрами? Три века назад… Вот так давно, но чем всё это закончилось они помнят до сих пор. И вдруг не с того, ни с сего император Тайрен, не слывущий сильным правителем, возжелал невозможного… невозможного, до событий прошлой недели. Неужели Твайлайт не видит связи между этой чередой? Так она этим людям, похоже, ещё и доверяет!»
Очередной пушечный залп раздался с окраин.
«Их оружие… Шуму много, но толку? – вглядывался вдаль Шайнинг. – Твайлайт поступила очень неразумно, выделив большие средства на столь туманную затею. А если в решающий момент эти, так называемые «Спинелли» подведут нас, и в грифонов действительно полетит конфетти? Тогда будет уже поздно кого-либо обвинять. Нужен запасной план, нечто испробованное и проверенное временем…»
…Будучи принцем Кристальной Империи, для Шайнинга не прошло даром изучение особенностей военного искусства сего славного государства. Изучая тонкости стратегии имперских воинов, Армор наткнулся на упоминание о так называемых «баллистах» — орудиях, призванных одними из самых эффективных в борьбе против грифонов, с чьими владениями Империя граничила на востоке. С баллистой Шайнинг познакомился ближе во время традиционного объезда границ и приграничных крепостей, где увидел боевую машину в действии, попутно изучив её нетрудное строение.
Но откуда им взяться в Кантерлоте? Появление этих орудий, в первую очередь, вызвано отсутствием магии у кристальных пони, но в этом регионе с магией всё было в порядке. Конечно, внедрение нехитрой технологии баллисты в производство, по примеру "Спинелли", и принесло бы плоды, но, к сожалению, слишком поздно.
«А что мешает отряду единорогов взять роль баллист на себя? Если верить теории Твайлайт, такое использование магии не встретит сопротивления грифоньего зелья, — рассуждал Армор, меряя шагами балкон. – Хотя почему только баллист? Мои воины могут с лёгкостью имитировать и это хвалённое новшество без всяких механизмов, имеющих свойство ломаться, когда не надо! Вот и узнаем, что же доминирует в сражении на сегодняшний день. Магия ещё вставит своё слово!»
Сев за стол и, обмакнув перо в чернильницу, Шайнинг принялся писать инструкции для своих подчинённых, попутно вызвав штабного ординарца, дабы отдать ему соответствующие распоряжения…
— Итак, прежде чем мы начнём, я скажу пару слов о роли этого отряда в битве. — Дейси проходила между рядами разношёрстных кобылок и жеребцов, внимательно приглядываясь к ним, изучая и оценивая. – Наша дислокация – воздушное пространство над кантерлотским дворцом. Помимо нас там будет много отрядов, но, поверьте, нам от этого не легче. Все атаки противника рано или поздно сойдутся в этой точке, что сулит нам сущий ад. Принцесса делает ставку на оружие новых правителей, которое главным образом будет локализовано в той области — больше мне пока ничего не известно. Так или иначе, защита дворца – приоритетная задача. И не стоит полагать, что мы будем жаться в тылу. Нет, даже не во флангах. Наш отряд низринется в самое пекло, находясь в авангарде. Поэтому, я призываю всех быть честными ко мне, а главное к себе. Пусть те, кто к этому не готов покинут строй и прибьются к другим отрядам, где шансы выжить не такие маленькие.
Продолжая продвигаться вглубь колон пегасов, Дейси слышала робкий удаляющийся стук копыт. За ним последовал более смелый, а затем подобное стало происходить и со всех сторон. Избегая с ней взгляда, пони покидали свои места, воспользовавшись предложенным советом.
«Как приятно так ошибаться… И как жаль, что таких ошибившихся не больше сотни. Ужели те, кто не двинулся, знают, на что идут? Знают, на что я их веду…»
— Благодарю за честность, — обратилась она к оставшимся, вновь встав напротив первого ряда. — Теперь можно начинать. Каждый должен вооружиться какой-нибудь палкой из той кучи и вернуться на своё место. Настоящим оружием ещё нужно научиться пользоваться, так что сейчас эти жерди сослужат вам пробными копьями.
Две знакомые пегаски только сейчас обнаружили, что находятся в одном отряде. Их, как и большинство остальных, привлекла известность последней из дозорных, по оправдавшимся слухам, решившей стать командиром. Одни видели в ней посланницу фортуны, а другие — посланницу жнеца, косившего ближних, но не трогавшего её саму. Как выяснилось этим утром, вторых было гораздо меньше, чем первых.
— И что же ты осталась, а? Я же вижу, как у тебя коленки трясутся! – цинично усмехнулась одна из пегасок, выбирая из небогатого ассортимента псевдо-копьё.
— Кто бы говорил, Даст! Думаешь, я не заметила, как ты свою губу кусала?! Прям как перед медосмотром в академии "Вондерболтов"! Забыла, небось?! Ну, так я напомню!
В ответ бирюзовая кобылка скривилась, вспоминая явно не самый лучший эпизод своей жизни, и недовольно фыркнула.
— Спорим, я первая заслужу уважение у командира Дейси? – она быстро перевела тему.
— Спорим, что это буду я! – с азартом приняла вызов радужногривая.
Две пегаски так рьяно принялись обсуждать плату проигравшего, что не заметили полной тишины, прерываемой лишь их болтовнёй. Резко замолкнув, они абсолютно ничего не изменили: взор главной темы их обсуждения уже устремился на нарушивших дисциплину.
— Прошу вас двоих выйти из строя, — прозвучало с нотками стали.
Первая с оцепенением справилась Лайтнинг и, подмигнув собеседнице, с уверенным видом победителя двинулась вперёд. Рейнбоу тут же ринулась за ней, превращая в состязание даже шествие на эшафот.
— Элемент Верности? – изогнула бровь Дейси. – Вот уж правда интересно, много ли будет с тебя проку в бою.
От такого вопроса Дэш опешила и не сразу нашла, что ответить.
-Во всей Эквестрии нет равных мне по скорости! – с присущим хвастовством громко заявила она.
— Нет равных, говоришь? – с напускным сомнением протянула Дейси. – Как насчёт продемонстрировать своё мастерство прямо сейчас?
— Прямо сейчас?! – загорелась пегаска. – Да не вопрос!
Она уже хотела взмыть вверх, но голос командира задержал её на земле.
— Не спеши, не спеши. Мы же не на представлении "Вондерболтов"? Пусть их показушные финты и уместны, когда надо поразвлечь толпу, но мы ведь с вами здесь не для этого. Вот лови, — Дэш неуклюже поймала брошенное ей самое, что ни на есть боевое копьё. Впервые державшей его пегаске оно казалось малость тяжеловатым, но она, выпятив грудь, принялась непринуждённо поднимать его одним копытом вверх-вниз, при этом изобразив мину истинного знатока, занимающегося обыденным делом.
— Вот теперь дерзай, — махнула копытом командир. – Мои сомнения по поводу твоих способностей рассеются, если покажешь мне свой знаменитый радужный удар, не выпуская копьё.
— Есть! – Дэш спешила справиться с поставленной задачей, как ей казалось не представлявшей ничего сложного, и тем самым утереть нос Лайтнинг.
Она воспарила над площадью, таща за собой непривычный груз, и зашла на круг, начиная набирать нужную для радужного удара скорость. Весь отряд вместе с командиром поднялся в воздух, дабы ничего не упустить. Ничуть не вдумываясь в суть оружия, Рейнбоу неслась вперёд, держа копьё двумя передними копытами как перекладину. Вот тут-то и зародились причины для беспокойства: каждый рывок, с которым, по идее, пегаска должна благополучно достигать нового уровня скорости оканчивался штилем, нисколько не приближавшем к задуманному. После пятой попытки – шестая обещала закончиться изнеможением — Дэш сообразила, что всему виной эта злосчастная железяка или, по крайней мере, её положение. Переложив древко на сгиб локтя – самое подходящее для копья место, мысль о котором не сразу посетила элемент верности – она решила предпринять ещё одну попытку. И надо сказать, у неё стало получаться: один за другим преодолевала она ступени скорости, радуясь удачному решению. Но когда до радужного удара оставалось пару рывков, проявилась новая проблема: копьё так и норовило выскользнуть, как бы крепко его не прижимали к телу. По натуре своей Дэш любила рисковать, и такой пустяк в её глазах вовсе не был помехой. Так было даже интереснее.
Вот уши заложило приятным звоном и всё находящееся вокруг вытянулось в воронку. Барьер, пройдя который Рэйнбоу достигнет апогея своего полёта, был так близок, что, казалось, стоит только протянуть копыто. Но видение это мнимое, о чём ей было отлично известно.
Последний выход силы подтолкнул её к желанному, чуть меньше, чем отдалил – копьё, итак непонятно каким чудом державшееся всё это время выскользнуло, улетая в прекрасное далёко со скоростью завидной и коронному трюку пегаски.
— Упс…- озиралась по сторонам резко затормозившая Дэш. Не обнаружив в воздухе и малейших следов оружия, она, осыпая свою рисковую голову пеплом, спикировала перед командиром, уже ожидавшей её на земле.
— Ни копья, ни знаменитого радужного удара, как я понимаю, мне увидеть не удастся, — Дейси осуждающе покачивала головой, словно отчитывая юную лгунишку. – Тебе есть, что сказать?
— Э-э… Это был тактический ход, командир! – неожиданно выдала радужногривая. – Копьё было запущенно прямиком в грифоний лагерь, и будьте уверены, оно нашло свою цель!
После нелепого объяснения хитрого тактического манёвра Дэш, Лайтнинг согнулась пополам, не в силах сдержать смех. Впрочем, такая же участь постигла и все передние ряды, равно как и задние, не слышавшие слов, но попавших под действие цепной реакции. Голубой пони ничего не оставалось, как посмеяться над собой вместе со всеми. И губы Дейси не избежали улыбки, но как командир, она поспешила навести в отряде порядок.
— Из неудачного, но предсказуемого выхода бойца всем стоит вынести урок: бой – это не ярмарочное представление. Те виражи, какими вы себя обезоруживаете лучше отбросить, потому что в танце боя без него делать нечего. Отсюда следующий вопрос, кто из вас имеет опыт владения копьём?
— Я! – успешно заглушая остальных, чуть ли не в ухо командира прокричала бирюзовая пегаска, о наказании которой Дейси как-то и позабыла. Лайт же ликовала: Дэш выставлена на посмешище, а победа в споре идёт к ней сама. Да и в случае проигрыша их ожидает ничья. Чем не повод радоваться, деля шкуру неубитого медведя?
— Это можно и проверить, — рассудила персиковая кобылка, одалживая копьё у ближайшего пони. — Если у тебя и впрямь есть опыт, то наблюдение за поединком будет крайне полезно для остальных. Правила просты – постарайся нанести по мне удар. Хотя бы один.
— Эм... а если я ненароком переборщу? – тыча взглядом на ссадины командира, протянула Даст.
— Об этом не беспокойся, — отходя не некое расстояние от первых рядов, отмахнулась Дейси. — Если сможешь пустить мне кровь – назначу тебя командующей сотней.
Если до этого обещания в голове Лайтнинг и роились некие совестные мысли, то после него они исчезли бесследно. Цель оправдывает средства, не так ли? Кредо сильных мира сего числилось и за ней, оттого-то в ней вспыхнуло желание добиться звания сотника, во что бы то не встало.
Сжав копьё покрепче, она со всей прытью устремилась к Дейси, направлявшейся к своей позиции. Удар по ещё не успевшему развернуться противнику просто обещал быть удачным, но, как видно, отточенная годами реакция оппонента дала о себе знать – турнирная атака была отведена резко подставленным древком, а не совладавшая с инерцией Даст получила вдогонку шуточный удар по крупу. Разгневанная Лайтнинг с разворота принялась осыпать Дейси градом атак, под натиском которых та отступала, не имея возможности парировать их стоя на месте.
Движения Лайт имели слишком грубый, временами сбивчивый и неуловимый для посторонних глаз ритм. Он-то и выдавал в ней хоть какие-то знания о бое на копьях. Дейси, не пропуская не одного удара безудержно напирающей пегаски, подловила её на неизбежном при таком темпе бессмысленном шаге. Молниеносная контратака окончательно выбила её из колеи: командир, не встретив блока как такового, ударила бирюзовую кобылку в живот, а затем подсекла шаткие задние ноги, повергнув её на землю.
— С горячей головой много не навоюешь, — стоя над ней, поучала командир. Не было слов, чтобы описать её досаду, ведь совсем недавно в этом совете нуждалась она сама. И если бы он и был произнесён, то устами грифона. – Хочешь продолжить? – видя поднимающуюся пони, озадачилась пегаска.
Та, утерев нос, выставила вперёд палку, знаменуя жестом свой ответ. Дейси ещё больше признала в ней вчерашнюю себя. Досада сменилась злостью, а когда под боком орудие и напротив в ожидании застыл противник, не станешь задумываться как и на ком её выместить.
Даст стала осторожнее и после каждой атаки уходила в оборону, на копыто оппоненту — не глухую, за что и расплачивалась будущими синяками. Дейси немного переборщила, охаживая Лайтнинг, но извиняться и не думала – ушибы напоминают об ошибках, когда это забывает делать мозг. Она понимала, что если хоть изредка бить в ответ — её отряд лишится потенциального бойца, а вариант дожидаться изнеможения противника потерял свою актуальность, когда командир увидела глаза соперницы: с таким взглядом просто так не сдаются. Да и Дейси не помышляла отступать. Во-первых, это плохо скажется на её авторитете и, следовательно, – на боевом духе отряда: командир должен являть собой неоспоримый идеал, а не проигравшего первой встречной выскочке. Во-вторых, даже если отбросить все обстоятельства, она падёт в своих глазах, проиграв пони, олицетворяющей её ошибки и минувший разгром.
Даст превосходила персиковую пони ростом и комплекцией, но в спарринге эти факторы ничуть ей не помогли – как бы яростно она не нападала, но задеть проворное жилистое тело противницы у неё не выходило. Каждым движение командир давала знать, кто контролирует бой и кто может прекратить его в любой момент с удачным для себя исходом.
Лайтнинг решила сократить дистанцию и навязать оппоненту близкий бой, где у неё появится возможность одержать верх большей массой, но где ей было угнаться за такой прыткой пони. Однако же, та не была против такого поворота, и вскоре в ход могло идти не только древко, но и копыта. Увесистый удар, напоминающий опускающийся взмах двустороннего весла, обрушился бы на левое плечо Дейси, не оттянись она вправо. Открывшуюся сбоку Даст не утрудили ожиданием ответной атаки: грубая подсечка, и она вновь распласталась на отшлифованных булыжниках, больно приземлившись спиной. Немного простонав, кобылка вновь потянулась палкой, но на ощупь не смогла её обнаружить — оную бережно отодвинули в сторону.
— Не считаешь, что пора остановиться?
— Это ещё не всё, командир. Я могу продолжить, — прохрипела начавшая подниматься Лайтнинг, но упёршееся в грудь древко её остановило.
— Нет. Это всё. Продолжать не имеет смысла, — властно произнесла персиковая пегаска. — Ты признаешь своё поражение?
— Нет! – упрямо огрызнулась та, отводя раздосадованный взгляд.
И стоило ли ожидать от заносчивой натуры иного ответа, покуда не выбита вся дурь и не обломан гонор? Тем не менее, палка сменилась на протянутое копыто. Бирюзовая пони нехотя воспользовалась предложенной помощью.
— Как твоё имя, боец? – изучая кобылку проницательным взглядом, спросила Дейси.
— Лайтнинг Даст, командир.
— Назначаю тебя сотником, Даст, — спокойно произнесла пегаска, вогнав подчинённую в ступор. — Воля к победе и нежелание сдаваться, безусловно, хорошие качества воина, но иногда лучше отступить. Как научишься думать не только мышцами, но и головой, станешь хорошим командиром. А что касается тебя, — её взор обратился к Дэш, удивлённой таким неожиданным поворотом и ещё не успевшую осознать накатывающую зависть. – Надеюсь, ты ещё проявишь себя в лучшем свете, — Дейси повернулась к отряду. – Ну что ж, у нас впереди весь день, и мы потратим его с толком. Посмотрим, на что вы способны…
— Превосходный выстрел, мистер Огл! Возьмите чуть-чуть правее, и тогда в радиусе поражения окажется уже почти с десяток наших пернатых «друзей»!
Учения на дальнем пустыре шли полным ходом. Набранный из добровольцев артиллерийский полк под чутким инструкторским руководством спешно обучался азам пушкарского дела, готовясь сыграть одну из решающих ролей в битве. Инструкторами, как правило, были оружейники, изготовившие и первыми испытавшие мощь «Спинелли» в действии. Именно они сейчас возглавляли полевые учения, вместе с высшим начальством перемещаясь от расчёта к расчёту, внимательно следя за тренировкой и корректируя действия вверенных им подопечных.
— Как продвигается учёба грамоте артиллерийской? – Шествуя вдоль линии огнестрельных нарядов, Грозный расспрашивал главного оружейника.
— Ещё недельку – и можно в бой пускать, — недобро усмехнувшись, отвечал тот.
— Нет у тебя, воевода, ни недельки, ни дня. Сеча близко, тут без промедления действовать надобно.
— Так в том и беда, Ваше Величество, что ещё совсем «зелёные» наши горе-пушкари, не поднаторели они в данной стезе. Хотя, у всего есть исключения. Некоторые курсанты под надзором инструкторов делают поразительные успехи и добились больших результатов за столь небольшой срок. Вот, пройдёмте сюда!
Оружейник подвёл Грозного к ближайшему расчёту, у которого ловко орудовала орудийная прислуга, под бдительным взором уже знакомой царю розовой пони. Зарядив пушку и недолго прицеливаясь, по команде кобылки канониры совершают выстрел – и тренировочные манекены, стоящие напротив, прошивает градом картечи.
— Ай, и ловко орудует девка! Как заправский пушкарь! — любуясь работой Пинки, восхитился Иван Васильевич. – Таких бы нам побольше!
— Если бы таких, как она, да побольше – и других бы не потребовалось, Ваше Величество! С утра прискакала, говорит, подавайте мне моего «бога войны», хочу вечеринку устраивать! Ну, я её ради интереса младшим инструктором к пушкам подпустил и, как видите, не прогадал. Она – настоящий профессионал своего дела. Конечно, в бой я её пускать не буду – нечего Элементу Смеха в этой мясорубке делать – но как ценный кадр, она может помочь обучиться многим и многим этому нелегкому ремеслу.
— Верное решение! – согласился с жеребцом царь. – В общем так: во что бы то ни стало, обязан ты, воевода, обучить хлопцев науке пушкарской. Понимаю, времени мало, но если успеешь их к битве подготовить – лично тебя вознагражу, помяни моё царское слово.
— Сделаю всё, что в моих силах, Ваше Величество.
— Ну, тогда с Богом! – заключил Грозный. Попрощавшись, и ещё раз окинув взглядом полигон, Иван Васильевич двинулся к краю пустыря, где его уже ожидали Милославский и Бунша, сидевшие в специально выделенном им экипаже.
— Не прошло и года, как нам, наконец, выделили собственный транспорт! – развалившись в бархатном кресле, блаженно потягивался Жорж. – А то, что же мы? Всю жизнь свою должны по городу на своих двоих топать? Не пристало правителям по улицам как угорелым носиться!
— Да… Вы, как я посмотрю, без дела не сидели, — прислушиваясь к шуму стрельбы и разглядывая стройные ряды орудий, произнёс управдом.
— А то! Пока ты там лошадиных принцесс искал, мы здесь производство налаживали, да обо всём со всякими торгашами договаривались…О, Великий Государь! Ну что, как там стреляется?
— Пока рано делать какие-либо выводы, время покажет, — присаживаясь в экипаж, сказал Грозный.
— В таком случае, если все дела здесь завершены, наш следующий пункт – проверить строительство земляных насыпей.
— Ну, тогда не будем тянуть с этим! Эй, верховой!
— Да? – отозвался один из жеребцов, впряженных в экипаж. — Куда ехать?
— Вези нас, достопочтеннейший, вдоль по Питерской, да по Тверской-Ямской, по адресу 221Б, — озвучил своё пожелание Жорж.
Жеребец ошарашено уставился на Милославского.
— Чего так на меня уставился? На мне узоров нет, и цветы не растут! — рассмеявшись, произнёс тот. — Езжай уже в дворцовый квартал, темнота казанская…
…По мере приближения к своей цели, царскому экипажу на пути все чаще попадались телеги со стройматериалами, запряженные дюжими жеребцами. Улица закончилась, и пассажиры воочию увидели то, что зовётся единством.
Куда не брось взгляд, всюду шла заведенная, как часы, работа. Казалось, весь Кантерлот вышел на строительство оборонительных насыпей, крепнувших с каждой горсткой земли, брошенной на орудийную платформу.
Вопреки расхожему мнению, здесь трудились не только земнопони, привычные к тяжёлым нагрузкам. В толпе мелькало немало единорогов и пегасов, работающих со всеми наравне. В последний раз такая сплоченность наблюдалась ещё во времена нашествия Вендиго, когда три народа, три племени, имеющих разные взгляды, интересы и менталитет сплотились в борьбе со злыми духами за право на жизнь. В последние годы этот союз поблек в памяти народной, но лишь для того, чтобы в эти решающие дни разгореться, подобно яркому пожарищу в сердцах. Что ни говори, а беды сближают…
— …Возвожу себе я дом, — затянула кобылка оранжевой масти с тремя яблоками на крупе. – Возвожу себе я дом…
В следующую секунду пел уже целый хор голосов, подхватывая слова незамысловатой, но проникновенной песни.
- Возвожу себе я дом
Возвожу себе я дом…
Подобно грому били кувалды.
- И придёт распад
В этот дом на земле
А моей душе нужно где-то жить.
Вгрызаясь в дерево, надсадно визжала пила.
- Когда ты слышишь мой стон
Возвожу себе я дом
Когда ты слышишь мой стон
Возвожу себе я дом.
Мерный стук колёс экипажа правителей о мостовую гармонично перекликался со стуком колёсиков тележек и бричек с землёй, высыпавшейся на насыпи.
- Ты слышишь, как я молюсь
Когда я строю свой дом
Ты слышишь, как я молюсь
Когда я строю свой дом.
Грозный, размышляя о чём-то недосягаемом для окружающих, задумчиво наблюдал за кипящей вокруг работой, вглядываясь в серьезные мордочки пони, сооружавших орудийные платформы. Даже Милославский, чья развязность и весёлость являлись его спутниками по жизни, в этот момент выглядел собранным и, так же как и царь, внимательно смотрел по сторонам.
- И придёт распад
В этот дом на земле
А моей душе нужно где-то жить.
Голоса пони, причудливо сплетаясь в единый поток, неслись в небо.
- Когда ты слышишь мой крик
Возвожу себе я дом
Когда ты слышишь мой крик
Возвожу себе я дом.
И придёт распад
В этот дом на земле
А моей душе нужно где-то жить...
Грозный улыбнулся. Он был доволен тем, что его вчерашние слова не канули вместе с ветром в пустоту…
— Скай, что это за хват? Ближе к телу держи,… вот так, — ни на минуту не замолкала командир, шествуя от одной тренирующейся пары к другой. К счастью, всё оказалось не так запущенно, как думалось сперва: в отряде отыскалось несколько настоящих экспертов по военному делу, так что Дейси было на кого опираться. Они получили ранги командующих и активно помогали с подготовкой менее опытных соратников.
Пегаске сразу стало ясно, что костяком отряда станут пегасы Клаудсдейла – почти все опытные бойцы были родом именно оттуда. Все проявляли неистовое рвение в обучении, но маленькие сроки всё равно оставят за собой последнее слово. Каждый из них мог бы стать умелым бойцом, будь у них чуть больше времени. Грядущей ночью многие расстанутся с жизнями, едва научившись держать копьё…
Но, отгоняя мысли о смерти, Дейси думала, как помочь им выжить.
— При схватке с грифоном метьте в шею, пах и другие части тела, не скрываемые доспехом! Не забывайте и о крыльях, а конкретнее — об их основании. Ранение туда будет равносильно смерти!
Оставив тренировавшихся на земле, она направилась к спаринговавшимся в воздухе.
— Не допускайте, чтобы грифон атаковал вас сверху! Они тяжелее вас и их удар будет сложно парировать, если вообще возможно. Всегда держите его под собой, в крайнем случае, на одном уровне. Возможно, природа и не наградила нас таким сильным телом, как у них, но в ловкости им до нас далеко. Используйте любое преимущество, чтобы выжить и лишайте этого своих врагов!
За основами боя проследовало обучение простейших боевых формаций и распознавания приказов по звуку рога.
А тем временем над Кантерлотом сгущались тучи, и не потому, что дело шло к судьбоносной ночи, обещающей оставить в истории Эквестрии запоминающийся след. Пегасы закрывали город грозовыми тучами, уделяя особенное внимание области над дворцом и близким к нему территориям. Когда солнце сменилось тенью, все пони озадаченно воздели к небу головы, не до конца улавливая причину такого явления. Дейси, будучи осведомлённой, объяснила им, что это тактический ход, вынуждающий грифонов атаковать в лоб, без проникновения в тыл. В противном случае они понесут большие потери, прорываясь через насыщенные молниями тучи. Несмотря на громкий треск, те, до поры до времени, держали всё в себе: контакт с опытными пегасами не провоцировал электрическую активность воздушных масс, а вот врыв грифонов — вполне. Но даже в этом случае эффект будет наблюдаться только в пределах туч и делалось это с расчётом не навредить обороняющимся.
Солнца не было видно, но Дейси знала, что оно неуклонно следует на запад, приближая назначенный бой. Выстроив отряд, она объявила о возможности провести оставшееся время в кругу семьи или друзей, заранее попрощаться с ними или наоборот – уверить в удачном исходе будущего. Тем, кто не обременён близкими связями и не нуждается в таком досуге, командир всё равно посоветовала оставить площадь: что толку от измотанного тренировкой тела? Небольшой отдых ещё никому не повредил, тем более – заслуженный. После того, как было назначено время и место сбора, бойцы разбрелись кто куда. Оставшись одна, Дейси разместилась на самой ближайшей лавочке, дабы предаться размышлениям по накопившимся вопросам, но едва она закрыла глаза, как робкий стук приближающихся копыт заставил снова их открыть.
— Тебе что, так не терпится огрести раньше срока? – проворчала кобылка, завидев перед собой знакомую бирюзовую пегаску, переминающуюся с ноги на ногу. – Что из моих слов ты не поняла?
— Извините, командир, но мне некуда идти… — немного виновато протянула Даст.
— Набирайся сил, а коли неймётся – подцепи жеребца, да такого, чтоб продыху тебе не давал. Трать своё время, как пожелаешь. Это могут последние часы в твоей жизни! – пыталась достучаться до кобылки командир и, благодаря убедительности последнего аргумента, ей это удалось. Только вот результат заставил Дейси пожалеть о произнесённом, потому как Лайтнинг, отбросив прежнюю неуверенность, уселась рядом с ней.
— Ну, раз это мои последнее часы, тогда я вольна распоряжаться ими, как пожелаю. Надеюсь, вы позволите мне провести их вместе с вами, командир? К тому же вам, как я погляжу, тоже некуда податься.
— Дёшево же ты оценила свои последние часы, раз решила убить их в моей компании, которая, можешь быть уверена, не принесёт ни единой капли удовольствия ни мне, ни тебе, — с упрёком Дейси предупреждала назойливую пегаску.
— Ошибаетесь, командир, — возразила Даст. – Позвольте судить о цене вашего общества тем, кто его ищет. Я знаю наверняка, что вы никогда не испытывали в этом недостатка. Такая как вы просто не может не собирать вокруг себя других…
— Это не так, — упрямо продолжала упираться командир. – Нет во мне ничего такого.
— Посмотрите на меня, — призывала Лайт. — Вот так выглядит та, у которой этого нет. В жандармпонии, куда я подалась после провала в академии "Вондерболтов", за два года я так и не смогла завести себе ни единого товарища. Магия дружбы обходит меня стороной, и я не виню в этом никого, кроме себя. Я… я могу уйти, если хотите, но всё же прошу позволить мне остаться.
— И что же ты нашла во мне? – развернувшись к кобылке, с интересом спросила Дейси.
— Ну, — задумалась Лайтнинг, подбирая нужные слова. – Вы… другая, — неопределённо протянула она. – От вас веет чем-то странным,… незнакомым. Этого нет у остальных, и я очень хотела бы узнать, что же это. Мы ведь… мы ведь могли бы стать друзьями, когда всё это закончится?
Дейси встретилась с взглядом, в котором теплилась надежда, и в тоже время готовым достойно принять отказ.
— Конечно, смогли бы, — слегка приподняв уголки губ, уверила её пегаска. Она была уверена, что эти слова не что иное, как ложь. Не потому, что дружба с Даст не вызывала у неё и малейшего интереса. Напротив, она видела в ней очень способную пони, имеющую с ней не одну точку соприкосновения в общих интересах. Нет, дело было совсем в другом. Просто кто-то был твёрдо убеждён, что не увидит солнца завтрашнего дня. Да и желания видеть его не было.
Дейси смотрела на небо, как на что-то большее, чем место будущей битвы. Мыслями она уже была со своими ушедшими друзьями и товарищами, а закрыв глаза, видела их ещё не тронутые забытьем образы.
«Совсем скоро мы встретимся. Мне остался всего лишь шаг… последний шаг…»
Куранты пробили десять раз, но даже в такой поздний час во всём Кантерлоте не было ни одного спящего пони. Улицы опустели, но население пряталось отнюдь не за дверьми своих домов. Повсюду царила тишина, но отсутствие тех, кто мог её нарушить, не было тому причиной. Город застыл в ожидании.
Где-то вдали пронзительно гудели рога. Шум приближался к городу подобно морскому прибою, но в один миг полностью затих. После этого горизонт заволокло живой, чёрной, быстро надвигающейся стеной.
Мосты были сожжены, и надеяться на чудо не имело смысла. Тот, кто не был уверен, что у него хватит решимости принять верное, более сложное решение, находил в нынешнем положении что-то хорошее. Каждый иногда желает избежать болезненных метаний между вариантами, доверившись выбору чьей-то сильной воли. Правитель на то и нужен, чтобы в трудное время повелевать своими подданными, не позволяя делать это страхам и слабостям.
Глава 29: Тьма, что не страшится света
Пять лет назад.
— Кем бы ты ни был, убирайся! – в ответ на скрип дверей раздался хриплый голос. Смотрящий в никуда взгляд уже давно был лишён всякой ясности, а если та и возвращалась, то ненадолго. С ясностью приходило осознание действительности, которую не просыхающий от вина грифон не хотел признавать, которую гнал с порога, равно как и всякого вошедшего в покои.
Дуновение свежего воздуха разогнало спёртость помещения, которое своей обстановкой не как не тянуло на покои императора, однако являлось таковыми.
— Тайрен… так не может продолжаться вечно, — осторожно подбирая слова, произнёс визитёр.
— Этот голос… я узнал тебя, Риг, — обессилено развалившись в кресле, грифон старался придать своему тону хоть какой-то оттенок — лишь бы скрыть полное безразличие ко всем и вся. – Ты не первый, кто говорит мне это, и не будешь первым, кто услышит ответ. Это будет продолжаться ровно столько, сколько я пожелаю.
— Что ж, я не поленюсь сказать вновь то, что ты уже слышал. Стране нужен император…
— А императору не нужна страна. Вот, можешь поносить её, — Тайрен небрежно махнул лапой в сторону короны, забытой и пылившейся на тумбе.
Всего одному слову было под силу вмиг преобразить это жалкое подобие правителя и заставить его вспомнить о данном могуществе хотя бы для того, чтобы покарать неосторожного подданного за проявленную дерзость. Всего одно имя…
Неделя траура по умершей императрице уже давно завершилась, но для него она продолжалась и по сей день. Сложно предположить, когда это закончится… и закончится ли вообще. Для Грифонии настали тёмные времена, требующие сильных мер от высшей власти, но ничего подобного для страны не предвидится. Империя медленно умирает, в то время как её правитель убит горем и вином.
Волею судьбы Ригальд — простой грифон из загибавшегося селения – оказался за одним столом с императорской семьёй. Всем, что имеет, в том числе и жизнью, он был обязан чете монархов, а ныне – последнему из их рода, Тайрену. Но если так пойдёт и дальше, долг будет некому возвращать.
Хочешь помочь грифону – никогда не говори ему об этом. Не жди благодарностей, ибо то, что ты делаешь для него должно выглядеть как простой ненавязчивый поступок.
— Так, знаешь, что тебе сейчас не повредит? Свежий воздух! Как давно ты летал? Вижу, что давно, но это поправимо! – Риг бесцеремонно стряхнул засидевшегося грифона с кресла и тот, впервые за несколько дней, встал на ноги. Такое отношение между верноподданным и правителем есть вопиющее невежество, но Ригальд был одним из немногих, кто мог поступать подобным образом без серьёзных последствий. Вернее – был последним, кто мог так поступать. Последним, кто мог ему помочь, ибо между ними не было той пропасти, которая отделяла императора от слуг. Отбросив все титулы и привилегии, он возвращал к жизни своего друга.
— Ты забываешься! – прорычал Тайрен, протестующе вонзившись когтями ковёр. – Как император, я приказываю тебе оставить меня в покое!
— Я внемлю твоей воле, когда передо мной будет стоять тот император, которого я знал, а не этот пернатый бурдюк с выпивкой, — бросил бард, решив сыграть на струнах гордости грифоньей души. Его собеседника это задело мало, подтолкнув, однако, к активным действиям.
— Вендиго! Похоже, ты от меня просто так не отвяжешься! – Тайрен доплёлся до дверей и, открыв их, прокричал в пустоту, призывая прислугу, дабы отдать одно единственное указание – принести ему походный бурдюк с вином, без которого он наотрез отказывался куда-либо вылетать.
Сердце империи – город Грифус – скрывалось под тонким слоем белого снега. Даже относительно тёплым летом пейзаж не менялся и всегда оставался верным своим идеалам – холодным, белым и неприступным. Оставив тёмные, как гора, которую они облепили, цитадели, два грифона, подхватив ветер, устремились в случайном направлении, не игравшим в их вылазке совершенно никакой роли.
Сегодняшняя погода сопутствовала полёту, но императору от этого было не легче, поэтому Ригальду то и дело приходилось останавливаться, чтобы его спутник окончательно не отстал. Однако тот умудрялся периодически прикладываться к своему бурдюку, смеряя барда надменным взглядом при каждом глотке.
«Ты ничего не изменишь», — всем своим поведением говорил Тайрен, на что Риг лишь вздыхал и пожимал плечами.
Через час даже он начал подавать признаки усталости. Что уж говорить про еле плетущегося позади императора? Решив дать крыльям отдохнуть, они приземлились на гладкий выступ.
Местность, что их окружала, располагалась ниже столицы и потому не скрывалась под снегом. По большей части, это были гряды острых хребтов и глубоких седловин с полным отсутствием всякой растительности. Иной бы назвал эти земли мёртвыми, но не грифоны, привыкшие к таким невзрачным ландшафтам. Странно, но взгляд путников не цеплялся за знакомые вершины, словно они здесь впервые. Это, несомненно, вызвало бы интерес, если бы их сюда привело освоение неизведанных краёв.
Осушив кожаный мешок до конца, Тайрен отбросил его за ненадобностью и, сев у самого края, потянулся к своей шее. Нащупав висящий на цепочке круглый медальон, он осторожно снял его с себя и бережным движением раскрыл.
— Ты должен отпустить её, — тихо произнёс подсевший к нему бард. – Думаешь, она хотела бы видеть тебя таким?
Какое-то время тишину прерывал лишь шелест ветра, но через минуту отрешённого созерцания изображения в своей лапе, раздался щелчок закрывшегося медальона.
— Знаю, Риг, знаю… — водя когтем по серебряной гравировке, ответил император. — Но не могу. Моих сил не хватает даже на это.
— Всё разваливается на глазах, — обождав немного, вновь заговорил бард. — Восточные кланы вновь принялись за старое и готовят мятеж, а если ничего не предпринять, к ним присоединятся и другие. Империя сейчас слишком слаба для ещё одной междоусобицы. Ужели ты собираешься сидеть и смотреть, как земля, которая была ей дорога, ввергается во тьму?
— Посмотри на меня и ответь, — Тайрен, вцепившись в плечо Рига, резко развернул его к себе, – кого ты видишь перед собой? Если скажешь, что императора – нареку тебя лжецом!
— Нельзя жить прошлым, — произнес бард, уходя от очевидного ответа. — Ты должен с ним смириться и отбросить. Всё это надо просто пережить, а дальше…
— В прошлом моя жизнь имела хоть какой-то смысл. И он был тем источником, что придавал мне сил, но вместе с ней его не стало. Ты был прав, говоря те слова – императора, которого ты знал, больше нет. Вместо него эта развалина… — грифон сокрушённо сжал лапу в кулак. — Империя достойна большего.
— Но у тебя нет даже преемников, чтобы возложить на них своё бремя, а оставлять трон пустым…
— Ты мой приемник, Ригальд, — оборвал его Тайрен. – И ты заменишь меня на… — Он не успел договорить: медальон, который он нервно перебирал в лапе, выскользнул и, звякнув о край выступа, устремился вниз.
Спустя секунду немого ужаса Тайрен бросился за ним, намерившись вернуть подарок жены, даже если для этого придётся разбиться насмерть. Работая крыльями что есть мочи, ему удалось поймать в медальон в нескольких метрах от земли, но сам он не избежал падения. Всё обошлось сильным ушибом лап, потому как энергичные взмахи смогли значительно снизить набранную скорость. Боль была последним чувством, которое он испытывал сжимая самый ценный в этом мире предмет.
Из-за выброса адреналина он не слышал крик летящего к нему Ригальда, предупреждавший о движении камней под его отбитыми лапами. Он не чувствовал нарастающую дрожь земли за бешенным сердцебиением, а когда начал приходить в себя, было уже слишком поздно – каменная плита, на которую он приземлился, вместе с соседними валунами провалилась вниз, увлекая за собой грифона. Подоспевший слишком поздно Ригальд в замешательстве парил над образовавшейся тёмной дырой, силясь определить по звуку падения камней глубину коварной пещеры. Результат превзошёл все ожидания, заставив барда проклясть странное обстоятельство возникновения такой бездны. Сбросив с себя всё лишнее, он, делая осторожные взмахи, опустился в проём и, зависнув в обступившей его тьме, несколько раз громко окликнул Тайрена. Тщетно. Только скрежет мелких обломков о края пропасти прерывал иллюзию мёртвой тишины. Не медля больше и секунды, Риг зажмурил глаза, дабы быстрее привыкнуть к темноте и, открыв их, устремился в неизвестность.
_____________________________________________________________________________
Ближе к девяти часам над городом прозвучал тревожный призыв, говорящий каждому, что решающее время его судьбы вот-вот настанет. Мирное население Кантерлота, взяв с собой только самые важные, способные уместиться в седельных сумках вещи, оставило свои дома, спеша укрыться в дворцовом квартале. Тех, кто добрался туда раньше, расположили в подвалах, погребах и на других нижних ярусах дворца. Остальных же оставили вблизи кантерлотской горы – в самом неприступном тылу.
Когда с этим было покончено, все отряды в боевом порядке заняли свои места. Под зычные приказы командиров пегасьи подразделения взмыли в темное от грозовых туч небо, единороги мысленно повторили инструкции, данные им днём, а земнопони проверили наличие лежащего под копытом копья, чтобы встретить врага во всеоружии. На орудийных платформах в ожидании застыли канониры и артиллерийская прислуга, готовые в любой момент броситься выполнять приказ.
Свет стоящего в зените, несмотря на поздний час, солнца не пробивался сквозь сооруженный пегасами облачный заслон, отчего в городе царил таинственный полусумрак, расползавшийся по опустевшим улицам.
В установившемся безмолвии было слышно лишь негромкое покашливание, лязг доспехов в воинских рядах да потрескивание наэлектризованных облаков над головой. Все напряжённо смотрели на юг – туда, откуда будет нанесён главный удар врага.
В эти считанные минуты, отделявшие защитников древней столицы от скрежета металла, воя картечи и предсмертных криков, каждый думал о чём-то своём. Кто-то об укрывшихся в катакомбах королевского дворца жене и детях, кто-то о том, как выжить в грядущей битве, а кто-то лишь скромно желал, что бы эта тишина, полная, как казалось, спокойствия и умиротворённости, продолжалась вечно. Увы…
Глубокий рокот боевых рогов грифонов пронёсся над головами пони, и уже в следующую секунду небо на востоке чёрной тучей заполонили вражеские полчища. Если в Клаудсдейле видели лишь «вершину айсберга», то сейчас, несомненно, перед эквестрийским войском предстал весь «ледник», неумолимо приближающийся к городу.
— Майнхэттан, Хуффингтон и Балтимейр не помогут нам! Принцессы покинули нас — бросайте посты! Бегите! Спасайтесь, кто может! – раздался надрывающийся голос.
Все обратились к источнику шума — кричал слащавый белошкурый жеребец, который, раздвигая ряды, двигался вперёд.
— Это верная смерть! – выбравшись на пятачок перед воинскими рядами и указывая на восток, продолжал надрываться он. – Надо было соглашаться на…
Договорить Блюбладу не дал царский посох. Ещё только увидев издалека мельтешащего принца, истерично расталкивающего ополченцев, Иван Васильевич уже знал, что надо делать. Быстро и решительно, не давая паникёру больше произнести ни слова, царь, размахнувшись, хватил жеребца по холке. От неожиданности принц ойкнул, неуклюже оседая на землю, откуда его сиюминутно подняли и, предварительно отряхнув, утащили назад. Всё же племянник принцессы, как-никак.
— К орудиям! Занять свои посты! – решительным взглядом окинув стоящее позади воинство, воскликнул Грозный. – Зададим пороху крылатой нечисти!
— С Богом, – уже шёпотом, добавил он…
На окраинах, равно как и во многих кварталах города, грифонам не дано было встретить хоть малейшего сопротивления. Выставленные там войска неизбежно попали бы в окружение, и выигранное время не стоило бы их жертв. Исходя из этого, по решению военного совета, врагу без боя отдали большую часть Кантерлота, но причина та была лишь тенью, скрывающей нечто гораздо значимее.
Каждый третий грифоний отряд десантировался на пустынные, лишенные баррикад улицы, зная, что небо над их головами ныне подвластно крыльям Империи. Завидев впереди возвышающиеся над всем городом изящные куполообразные башни, поток пеших солдат устремил своё захлёстывающее переулки течение к сердцу столицы. Грозовые тучи вынудили воздушные подразделения снизиться до уровня дворцовых шпилей, а дующий навстречу ветер значительно замедлил скорость полёта, но эти неудобства, казалось, нисколько не смущали пернатое воинство. Они нарочито летели без спешки, чтобы не слишком опережать своих десантировавшихся соратников.
Зону сопротивления грифонам предстояло встретить вблизи основания платформы дворцового квартала, а именно – на некотором расстоянии от первых ступень гигантских лестниц, заблокированных полукругами высоких насыпей. Когда эту линию обороны завидели авангардные ряды десанта, продвижение вперёд прекратилось. На краю площади, разделявшей обе стороны, грифоны выстраивались клином, с каждой секундой уплотнявшимся подошедшими силами, чей хвост тянулся с самых окраин, а очередь некоторых опуститься на гранитные мостовые ещё и вовсе не наступила. А вот те, что зависли в воздухе, недолго удерживали дистанцию.
Протрубили рога, милостиво приглашая смерть на пир. В небе, иссекая искры, сомкнулись ряды пегасьих батальонов с имперцами, а пешие грифоны, под боевой клич, двинули свой клин к укреплениям. На четырёх лапах и на крыльях грифоны стремительно приближались к цели, готовясь смешать с землёй любые баррикады и оборонявшихся за ними. Они не придали значения смене булыжника под их лапами обычной землёй, а когда до столкновения оставалось всего ничего, произошло то, что имперцы никак не предвидели: взметая вверх комья, из земли вырывались толстые вьющиеся стебли, мёртвой хваткой обвивая конечности грифонов в первых рядах. Даже находящиеся в низком полёте не успели, как следует среагировать, отчего также стали пленниками коварных лиан. И прежде, чем задние ряды, врезаясь в обездвиженных соратников, окончательно нарушили формацию, округу содрогнул чуждый для баталий этого мира гром – голос Бога войны.
— Авангард грифонов уничтожен… — с ужасом сглотнула Твайлайт. Она силой держала глаза закрытыми, боясь прервать заклинание обзора. С его помощью маг имел возможность наблюдать за происходящим и колдовать на больших расстояниях, не покидая при этом своего места. Обычно ментальным оком служили звери, но оптимальным вариантом были птицы. Сейчас принцесса смотрела на мир глазами белой совы, скрывавшейся от вражеских взоров под кровлей высокого дома.
Её впитывающее в себя огромное количество магической энергии тело стало полупрозрачным, а поднявшаяся грива плавно колыхалась в толще астральных вод.
— Эта артиллерия… что будет, если она окажется в лапах врага? – откликнулся Армор, пребывавший в трансе, как и его сестра.
— Вопрос не для сегодняшней ночи, братец, — принцесса перевела дух, успокаиваясь от созерцания ужасных последствий артиллерийского залпа картечью и радовалась, что всего этого не видел Спайк, загодя отправленный вместе с Рэрити в убежище. – Отряды земнопони пошли в контратаку. Им удастся отбросить врага от баррикад, пока тот в замешательстве.
— Вас понял, принцесса. Сейчас увеличу их физические показатели.
Шайнинг, Твайлайт, единорожка Фебра Лэнд – первый эквестрийский архимаг и Спеллвивер – правое копыто и старый друг Армора своим незримым присутствием склоняли чашу весов в пользу защитников. Но они были лишь разящим остриём: их сил не хватило бы надолго без колодцев магической силы, коими являлись не участвовавшие в битве единороги из кантерлотской знати. Каждый из чётырёх находился в кольце магических доноров и подпитывал себя энергией, что они отдавали.
Весьма гибкий вариант: жизни аристократов не подвергаются высокому риску и в тоже время приносят ощутимую пользу. По крайней мере, сейчас для них всё шло гладко, но это были лишь первые минуты самых долгих часов за всю историю города.
Когда орда грифонов в небе диким шквалом перешла в атаку, ей противостоял лишь один батальон. Не было тех командиров, которые бы горели желанием занять его место, а если и были – Дейси Вайлд не позволила бы им это сделать. Её отряду предстояло остановить, возможно, сильнейший за всю битву удар, стянуть на себя все имперские воздушные подразделения и, отступая, вести их к дворцу.
Пегасы батальона, который многие шепотом нарекли батальоном смертников, искренне восхищались своим командиром. Она смотрела вперёд со слабой улыбкой, лишённая и толики страха. Её взгляд горел, но спокойное выражение лица говорило о собранности и полном контроле над своими чувствами. Это не могло не вдохновлять её соратников, но мало кто знал, что на самом деле правило бал в мыслях последней дозорной.
Пони чувствовали, как по их телу горячим потоком разливается дарующая силу магия. Вот только поможет ли им это выполнить приказ и остаться живыми? Молодых воинов, которым ещё не удалось до конца одолеть свойственные живым существам страхи, наставники поучали отбросить надежду, как главную причину их появления. Надеешься выжить – значит, боишься умереть. Без надежды и страхи теряют свою власть. Но, даже зная это, мало кто прибегнет к такому совету, потому как надежда – то малое, что оставалось у осаждённых эквестрийцев.
Жизнь многих оборвалась, когда ощетинившиеся копьями ряды пегасов и грифонов сошлись в сече. Вниз дождём, а то и ливнем устремлялись обмякшие, бездыханные тела. Удары батальона заставляли грифоньи лапы бессильно разжиматься, навеки убирая когти, но его потери, несмотря на глухую оборону, возрастали с каждой секундой. Дейси понимала, что нужно как можно быстрее оттянуть имперцев к артиллерийской батарее расположенной на площадке перед парадным входом во дворец, не превращая при этом задуманный манёвр в бегство. Сами грифоны накрепко вцепились в щитообразную формацию пегасов, и бой велся напротив каждого ряда.
Если наблюдателю со стороны и удастся вникнуть в происходящее, то находящемуся непосредственно в гуще сражения немудрено спутать верх с низом. Особый накал безумия сосредоточился в центральных ярусах этого кровавого меле: свободное пространство сменилось душной теснотой, словно шипы в терновом кусте отовсюду лезла сталь, норовя причинить жуткую боль, а сверху то и дело обильным потоком лились соки порванных артерий. Иногда становилось так тесно, что крылья не могли работать, и воины, стоя на плечах и головах соратников нижних рядов продолжали вести бой, теряя всякое ощущение реальности. Можно просто забыть, что находишься в небе… да и землёй это не назовёшь. Тартар, как он есть.
Путь, который проделали отступающие под натиском пегасы, не был длинным, но за каждый метр была уплачена скорбная цена. Завершение же преподнёсло ненасытному Богу войны целый ворох судеб, вмиг обрезанных острым серпом: разорвавшее кошмарный сон завывание рога откликнулось в помутневшем от крови сознании, заставив пони батальона мгновенно разорвать формацию, ускользая с линии огня. Залп — и грифоньи ряды, уплотнённые благодаря отряду Дейси, стали кровавым месивом. Их рёв переплетался с кличем, призывающим остальные батальоны пегасов выйти на сцену, подменив подчинённых Вайлд.
Батальон-смертник приземлился на ограждённую насыпями площадку, чтобы перевести дух и восстановить силы. Он заслужили передышку, пусть и кратковременную.
К ним оперативно выбежало несколько бригад медпони, тут же принявшихся выполнять свою работу. Тяжелораненых, опирающихся на соратников, осторожно клали на носилки и уносили во дворец, а тех, кто держался на копытах без посторонней помощи, пользовали прямо под открытым небом. Многие из медиков впадали в ступор, когда перед ними представала целая толпа пегасов, с ног до головы залитых кровью. Сражавшийся в центральных ярусах, даже избежав ранений, не смог бы выглядеть иначе. Это повлекло за собой некоторые накладки: опытному взгляду медперсонала не удавалось сразу определить, ранен солдат или нет, и посему, дабы не терять драгоценное время, они осведомлялись сами.
— Вы ранены? – медичка подскочила к командиру батальона.
— Всё в порядке – это чужая кровь. Не тратьте на меня время, — быстро отстранилась Дейси.
Да, крови на ней хватало, но едва ли только чужой. Убедившись, что на неё никто не смотрит, она украдкой достала из-под кожаной кирасы полупустой флакон с фригусом и принялась втирать его в глубокие рваные порезы вдоль передних копыт, оставив немного на порванное, ноющее острой болью ухо.
Очень скоро она вновь ворвётся в битву, но только на этот раз ничто не будет её сдерживать.
Ряды имперцев почтительно расступались перед крупным грифоном, за которым покорно следовала дюжина источающих саму дикость пещерных собратьев. На голову, а то и на две возвышались они над остальными, но и главнокомандующий имперскими войсками уступал им не на много. Его грудь, плечи, голова и даже крылья были защищены чёрным доспехом из драконьей чешуи – поразительно легким и необычайно крепким. Вонзив острое навершие своего молота в землю и упёршись лапами на его боевую часть сочетавшую молоток и клюв, Ганнар принялся наблюдать за тщетным штурмом укреплений.
Попытки забросать осаждающихся взрывными и зажигательными снарядами не увенчались успехом – через магическое поле проникала только органика, а если поле и исчезало, то только для того, чтобы единороги гарнизона смогли запустить в нападающих груды камней, бьющих словно картечь. Грифонам оставалось только прорваться за насыпи, но сделать это оказалось сложнее, чем на первый взгляд. Из земли то и дело вылезали проклятые лианы, лишая мобильности воинов и делая из них лёгкую мишень для этих дьявольских громовых орудий смерти. Переходящих на крылья в попытках высадиться на верхних ступенях и зайти эквестрийцам в тыл встречали пегасы, а тем немногим, которым таки удалось проскочить, приходилось вести бой с отрядами земнопони, которых за баррикадами кишмя кишит. Точечные удары не приносили проку, а когда грифоны решали брать количеством, натыкались на один и тот же, чреватый большими потерями алгоритм – лианы, залп, контратака.
А ведь именно он попросил императора дать городу два дня на обдумывание ультиматума. Прорыв границы Эквестрии и взятие Клаудсдейла глубоко разочаровали Ганнара. Казалось бы, какой глупец не рад лёгкой победе? Этот грифон глупцом не был, но лишенные борьбы баталии порождали в нём лютую тоску. Его разочарованию не было бы предела, пади Кантерлот за час. Если бы пони хотели сдаться, они бы сдались и без двух дней размышлений, а так у них появился шанс. Не было для него большего счастья, чем крах надежд противника, не ведал он большего удовольствия, чем борьба за победу. Именно борьба. Без этой существенной детали не только война, но и жизнь лишена смысла.
Открывшийся вид заставил душу воина ликовать. Эта битва обещала стать последней в этой войне, а ему так хотелось, чтобы она запомнилась всем надолго.
Воодушевлённые и решительно настроенные эквестрийцы не падут, если просто стоять на месте и смотреть, упиваясь столь прекрасным зрелищем, как это было в предыдущих сражениях. Наконец-то ситуация требует его прямого вмешательства, что уже само по себе пророчит о славном бое.
Следуя приказу главнокомандующего, рог затрубил отступление.
— За нами следят… — низко прорычал Ганнар, рыская по округе красными, словно залитыми кровью глазами. Все его чувства осязали присутствие некой третьей силы, принявшей отнюдь не их сторону.
Магия так сильно пропитала площадь, что её, казалось, можно обличить и без малейшего отношения к оной. Верно, что у неё нет глаз, а вот у тех, кто ей повелевает…
– Используйте чёрный сигнальный дым! – уверенно распорядился Ганнар. – И идите в атаку, убедившись, что не видите и собственных лап!
Никто не желал задаваться вопросами, тем самым испытывая терпение командира, и через миг на укрепления и площадь уже летели круглые колбы, которые разбившись источали непроглядные клубы чёрного дыма. И без того конфузная на первый взгляд ситуация теперь усложнилась полной потерей обзора, но эти мысли вскоре испарились. Двигавшиеся вперёд грифоны снова почувствовали под собой движение растений, но в этот раз те скорее походили на ослепших змей, чем на былые цепкие капканы. Они с трудом находили конечности, которые можно было обвить, а когда имперцы перешли на низкий полёт – полностью лишились и той сомнительной добычи. Прозвучало несколько неуверенных выстрелов. Некоторым орудиям всё же удалось задеть грифонов, но большинство снарядов ушло вхолостую из-за нацеленных на земную поверхность стволов. Неизвестно откуда взявшийся ветер начал быстро разгонять дымовую завесу, но это произошло слишком поздно: за насыпями шёл ожесточённый бой, не позволявший использовать ближнюю артиллерию, в то время как дальняя мешкала, боясь дружественного огня. Пока наземный десант успешно теснил гарнизон земнопони и единорогов, свора воздушных отрядов подминала пегасов и ярым напором опрокинула ещё несколько блокпостов выше по лестнице.
Неимоверными усилиями, при поддержке вовремя подоспевшего пегасьего батальона наступление грифонов удалось замедлить. Вновь вмешательство незримого мага координировалось с работой канониров, а строй земнопони сомкнулся ещё плотней. Но вот долго ли продержится очередная линия обороны? Чёрный, перекинувший древко молота через плечо грифон мерным шагом восходил по занятым до его появления ступеням, уже зная ответ на этот волнующий вопрос.
— Я потерял связь с ещё одним отрядом! – Шайнинг сокрушённо обрушил копыта об пол. — Если так пойдёт и дальше, правая лестница будет взята, и наш фланг станет уязвимым. Мы не можем позволить десанту добраться до верхней платформы так быстро!
— Туда можно перебросить отряды с левого крыла, — предложил Спеллвивер. — Под копытом Эль Гладия ситуация стабильна, и, полагаю, уменьшение гарнизонов верхних уровней не сможет сильно на неё повлиять.
— Это не поможет, — твёрдо возразил Армор. – Ничего не изменится, пока грифонов на правом крыле ведёт сильный предводитель. Он деморализует наши ряды, сеет в них страх. Того гляди, его поступь будет обращать наших воинов в бегство! Ваше Высочество?
— Брат? – принцесса откликнулась не сразу: её губы старательно выговаривали длинное заклинания, которое нельзя было просто так прервать.
— Сможете справиться тут без меня?
— Ты же не собираешься… — протянула Твайлайт, уловив мысль Армора. Не быть ей талантливым магом, если сотворение заклинаний исключало возможность слушать. – И думать брось, слышишь?! Ты нужен мне живым и невредимым! Я прошу тебя, но если понадобится, я буду вынуждена приказать…
— Сестра, ты уже не маленькая кобылка, а принцесса! Не ставь привязанности выше долга! – Отбросив формальности, Армор поучал Твайлайт будто та вдруг вновь стала маленькой единорожкой, ревнующей его к старшеклассницам. – Прямо сейчас Эквестрия нуждается во мне. Тва… Ваше Высочество, позвольте мне быть там!
Потоки магии, по звуку напоминающие мирное течение реки, не смогли заглушить одинокий тихий всхлип.
Правитель многим обязан жертвовать за своё положение. Он не должен поддаваться личным горестям и жить собственной жизнью, ибо лишь живущий своим королевством достоин столь высокого удела. Тёмная сторона монеты сего титула начала постепенно раскрываться для юной кобылки, представая в своём истинном обличии. Ей было так тяжело расставаться с прошлым, где её семья и друзья были на первом месте, но без этого идти дальше стало просто невозможно, невыносимо, мучительно. Ей необходимо одержать верх над своими страстями. Она обязана быть выше этого.
— Обещай мне, как своей сестре, что выживешь! — властно изрекла аликорн. – Клянись своей принцессе, что тебя не будет в списках павших геройской смертью!
Единорог прервал транс и подошёл к застывшей с закрытыми глазами Твайлайт, на щеке которой блеснула слеза.
— Клянусь, — с твёрдостью верноподданного и некой теплотой Армор поцеловал в копыто ногу сестры.
— Я вернусь.
Покинув тронный зал, Шайнинг призвал к себе офицеров и отдал ряд приказаний. Шёлковое одеяние для магических трансов, сменилось гвардейским доспехом, а обычные накопытники — на боевые. Своим оружием он выбрал копьё с широким лезвием и древком из цельного железа. Шлемом же пренебрёг.
Его отряд, как и задумывалось, сформировался из арьергардных подразделений земнопони, от которых передовая никак не зависела. Скромные силы, но от большего Армор бы отказался.
Колонна минула дворцовую площадь, а затем и примыкающую к дворцу улицу, плавно переходившую в большую кантерлотскую лестницу. С этого момента они шли по территории, где неосторожный шаг мог стать последним, где смерть приглашает каждого, в ком теплится жизнь станцевать с ней страстный танец.
Некогда украшенный лепниной и живописным барельефом парапет превратился в грубую стену из песка, обитого досками. Перпендикулярно ему, на равном друг от друга расстоянии были выстроены высокие баррикады с бойницами, за которыми, ожидая своего часа, притаились пони. Хоть место, где сдерживался яростный штурм имперцев, было не близко, наслаждаться безопасностью им не приходилось: нападки грифонов, прорвавшихся через заслон пегасьих батальонов, не прекращались ни на миг. В любую секунду за спиной отвлёкшегося гвардейца мог возникнуть враг, готовый без тени жалости вонзить в шею грубые когти.
Город, походивший этой ночью на самый страшный кошмар, имел мало общего со светлой столицей Эквестрии, где мудрые принцессы умело правят судьбами своих маленьких пони. Теперь принцесс не было, и судьба каждого зависела только от него. Вернётся ли Кантерлоту его прежний вид, и кто будет ступать по его улицам? – эти вопросы в полный рост встали перед каждым.
Отряд Шайнинга почти достиг своей цели – об этом свидетельствовало пламя, охватившее баррикаду. В клубах дыма виднелись силуэты грифонов, запрокинувших голову в боевой истоме. Похоже, передовой линии вновь было суждено передвинуться ближе к дворцу. Почти все защитники обратились в бегство, но остались и те, кто мужественно и безрассудно продолжал обречённую на поражение схватку уже на лишённой всяких укреплений арене. Сгруппировавшись так, чтобы единороги оказались за земнопони, они прикрывали отступление и готовились принять на себя атаку из стены дыма, но вопреки их ожиданиям увидеть рвущуюся свору, к ним приближался только один вооружённый молотом грифон. На горе эквестрийцев, это был тот самый предводитель, остановить которого Шайнинг так рвался.
Заподозрив в этом что-то неладное и не став испытывать судьбу, единороги принялись запускать в перешедшего на бег врага камни. В нелинейной траектории грифон смог уклониться от некоторых снарядов, а те, что попали — безболезненно отскочили от крыл, кои он использовал как щит. Это ошеломило магов: тело, разогнанное телекинезом с такого расстояния, должно нанести броне хоть некоторые повреждения, оставить вмятину в конце концов, но не никак не отрикошетить! Дело было даже не в рассеивании бронёй магии единорогов – лишив предмет телекинетического хвата, грифонье зелье не могло проигнорировать кинетическую энергию, приобретённую во время полёта.
Имперец, продолжая надругаться над физикой своим доспехом, не менял тактики бега и быстро сокращал разрыв. Не желая верить в непробиваемость врага, единороги решили подпустить его ближе, но и на средней дистанции ему удавалось успешно блокировать их атаки. Когда же до группы пони оставалось всего ничего, он ускорился, демонстрируя явное намерение ударить в лоб. Зная, что у магов ещё имеются снаряды, грифон нарочно подставлял тело под удар, тем самым спровоцировав поспешный залп. На такой близкой дистанции, у единорогов был реальный шанс задеть противника в места незащищённые доспехом, но они не смогли им воспользоваться. Этот безумец отлично понимал, что творит: не дав магам как следуёт прицелиться, он вновь принял запущенные камни на облачённые в латы крылья и грудь. То, что в этот раз соприкоснулось с поверхностью драконовой чешуи, в точности повторило судьбу прошлых попаданий, не оставив на ней и малейшего намёка на сей факт.
Их ход был закончен.
Выносливость грифона, питаемая экстазом сражения, не дрогнула от проделанного броска. Молот, который во время бега он одной лапой держал прямо под боевой частью, теперь был крепко обхвачен обеими. Такое грозное оружие оказалось убедительнее копий коренастых земнопони: на их отряд из двух дюжин обрушились широкие, неумолимые удары изогнутого стального клюва, вмиг обагрившегося до основания. За считанные секунды он уничтожил тех, кто ему противостоял, смешав с землёй или обратив в бегство.
Армору уже доводилось спасать этот город силой высших чувств — силой чистой любви. Поймав на себе жадный до крови взгляд грифоньего предводителя, он осознал, что в этот раз любовь бессильна.
Странная форма ненависти загоралась в Дейси с каждым убитым грифоном. Не живые враги срывали с губ проклятья, а те, чья плоть расставалась с остриём её копья. Она рвалась в самое пекло, надеясь обрести долгожданный, ускользающий покой, но из окружений всегда выходила целой. А приближающийся переломный момент битвы лишь подливал масло в огонь, не вызывая никакого ликования.
Воздух потрясло пронзительное завывание рога, исходившее откуда-то с самого дна Кантерлота. Сражавшийся с Дейси грифон, заслышав его, тут же перешёл в стремительное пике к основанию платформы, словно она вдруг стала невидимкой. Точно также повели себя и остальные.
Глядя, как быстро горизонт очищается от имперцев, в голову Вайлд, как и к другим сведущим командирам, закрались наводящие мысли, верить которым просто не хотелось.
«Неужели они… Но как? Откуда? Этого не может быть…» — рассеянно шептали они, понимая масштаб грядущей трагедии. Сбитые столку пегасы пытались отыскать своих командиров, чтобы хоть те сказали им, что делать, но вместо уверенных лидеров они находили пони, сокрушённо опустивших копыта и воздевших в небо пустой взгляд.
Что-то тяжёлое неожиданно обрушилось на зависшую в смятении Дейси и увлекло в стремительное падение. Находясь на грани потери сознания, пегаска чувствовала, как в неё вонзились когти, как её тело постоянно меняет своё положение, оказываясь то сверху, то снизу, как что-то тёплое окропляет её шёрстку, как взгляд заволакивается красной пеленой. Вдруг она ощутила сильный толчок, изменивший траекторию падения, а затем резкую остановку и плавное опускание на твёрдую поверхность. Холодные когти, которые, казалось, вросли в её предплечья, начали извлекаться, причиняя новую порцию боли. Когда Дейси слегка приподняли, она увидела, что находится в окружении единорогов и пегасов, а подле неё лежит пробитый копьём, мёртвый грифон.
Бирюзовая пегаска не отходившая от неё и на шаг, пыталась ей что-то сказать, но ветер наглухо заложил кобылке уши и та лишь молча наблюдала, как всё катиться в тартарары. Совершенно пустое от имперцев небо через грозовой заслон пронзали пущенные с огромной высоты копья. Смертоносный ливень шёл от окраин к дворцу, щедро усевая улицы и крыши домов, вместо исчезнувшего в одночасье войска Грифонии. Давно захваченные подступы к лестницам и площадь у основания платформы были вне досягаемости этого обстрела и служили оставшимся в городе грифонам надёжным укрытием.
Не надо быть провидцем, чтобы знать наперёд, что за участь уготована засадному пегасьему отряду, когда закончатся снаряды. Подавляющая часть имперцев покинувшая пределы Кантерлота, терпеливо ожидала этого момента, ведь достичь нужной высоты было крайне неразумным решением – как бы высоко не взлетел грифон, пегас всё равно взлетит выше. Вскоре уверенные в успехе своей миссии эквестрийцы начнут снижаться, а дальше… а дальше будет дождь. Отнюдь не из копий, кои обрекли бы на гибель если не половину, то добрую треть войска грифонов, не прознай их командиры об этом замысле.
Внезапно часть снарядов, подхваченная телекинетическим захватом, устремилась вдогонку отступающим подразделениям врага, буквально прошивая последние ряды ушедших на перегруппировку имперцев. Однако эта отчаянная попытка кого-то из старших магов стала лишь каплей в сравнении с запланированным морем смертей.
Океан грозовых туч в глазах лежащей на носилках Дейси сменился тёмными дворцовыми сводами – не тем местом, где пегаске хотелось бы вдохнуть в последний раз.
— Сотня демонов Тартара! — Спеллвивер находился в подавленном настроении, постепенно уступающим место вырывающемуся из глубины души гневу. По мордам единорогов его круга градом лился пот, у двоих носом шла кровь. Льдисто-голубой жеребец истощил свою группу поддержки гораздо больше остальных архимагов, вложив их силы в тщетную попытку спасти провалившуюся ловушку. А ведь именно ради её оптимальной реализации без боя была сдана большая часть города. Здесь Твайлайт планировала нанести грифонам непоправимый урон, тем самым сделав их продвижение вглубь Эквестрии очень затруднительным. Неизвестно, сколько бы королевству понадобилось сил, чтобы сокрушить такого врага в открытом бою, но теперь это уже не имело значения.
«Ничего-ничего, лично я совершенно не вижу, почему бы благородным донам не пострадать за отечество наравне с теми, кто своими жизнями покупает нам время для магических атак снаружи, — проносилось у того в голове. — Еще и юная принцесса наверняка потребует от меня покаяния за неоправданный перерасход их сил. А ведь поддержи мою атаку другие маги — и мы бы спасли процентов семьдесят от расчетной эффективности засадного удара. Что ж, отговорюсь, не в первый раз. Я же не собирался их убивать, право слово. А Твайлайт давно пора повзрослеть и понять — без жертв не добиться победы. И что не будет никакого толку, если здоровые и полные сил знатные единороги радостно попадутся недобитым грифонам. Они пленных не берут…
Ладно, у нас с Шайном еще найдется пара сюрпризов в запасе. Этот бой еще не проигран…»
… Когда потерпевший фиаско обстрел закончился, до этого укрывавшиеся у основания платформы грифоны, услышав сигнал, возобновили штурм. Подтянувшиеся с окраин основные силы имперцев, выстроившись в боевые формации, так же устремились в контратаку. В мгновенье ока улицы и небо над столицей вновь заполнилось грифоньими ордами.
В эти тревожные минуты Грозный, находясь позади оборонительных насыпей, внимательно следил за происходящим. Вокруг суетилась орудийная прислуга, гремели выстрелы, над укреплениями то и дело разносились хриплые приказы и ругань канониров. Сквозь пороховой дым то тут, то там мелькала бригантина Милославского, заблаговременно созданная по меркам, снятым с Жоржа ещё со времён злополучной Галы.
«Бережённого бог бережёт!» — глядя на царя, облачающегося в кольчугу, многозначительно подметил авантюрист и поспешил заказать у мастера-оружейника «хоть какую-нибудь защиту». Изначально, Жорж вообще не собирался соваться в пекло войны, последовав примеру Бунши, находящегося сейчас в тылу и занимавшегося возложенными на него там обязанностями, однако под напором Грозного согласился. На поле боя же харизма Милославского, вкупе с организаторскими способностями и базисным знанием пушкарского дела, пришлась как нельзя кстати.
Наверху было не менее жарко: грифоны, несмотря на отчаянное сопротивление, теснили вымотанных и уставших пегасов, заставляя их отступать ближе к дворцу, тем самым уязвляя наземные подразделения.
«Обман и предательство буйным цветом расцветают даже здесь, в этом Богом забытом месте, — недобро глядя на бешеный натиск грифонов, размышлял царь. Не надо иметь семь пядей во лбу, чтобы наблюдая за тем, как повели себя имперцы сделать вывод, что они знали о готовящемся ударе засадного полка. Знали…или их кто-то предупредил. И этот «кто-то» сейчас был по одну с Иваном Васильевичем сторону баррикад — в штабе главнокомандования, во дворце, возможно уже за спиной великого государя. — Куда бы ты не шёл, Иван – будь-то слободка Александровская, белокаменный кремль или королевские чертоги лошадей цветных – везде окружает меня подлость и измена. Миры разные – а пороки людские… Эх, не время сейчас об этом думу думать, но вопрос я этот вниманием не обделю, и обязательно до истины доберусь, на корню изничтожу скверну…»
А между тем бой шёл уже прямо над артиллерийскими позициями. Всё чаще на магических защитных полях расцветали огненные цветы взрывов грифоньих бомб. Вниз то и дело падали бездыханные тела убитых противников.
— Грифоны! Они летят сюда! – вскричал один из канониров, тыча копытом вверх. И действительно: прорвав правый фланг пегасьего заслона и окончательно смяв немногочисленные ряды защитников, имперцы, подобно стае коршунов, устремились на пушкарские расчёты.
— Наступают, Иван Васильевич! – доложил государю, словно выросший из-под земли Жорж. – Прут так, будто вся их армада на нас навалилась!
Подтверждая его слова, впереди прогрохотал оглушительный взрыв, поднимая на воздух несколько расчётов восточной батареи. Царя и Милославского обдало комьями рыхлой, пропахшей гарью земли.
Имперские подразделения, десантировавшиеся позади внешних артиллерийских позиций, принялись забрасывать наряды бомбами. От тех, что сталкивались с магическими щитами, толку было мало, однако, это палка о двух концах: стоило грифону войти в пределы магического барьера и оставить массивный железный шарик с взрывчатым содержимым внутри, как надежная защита вмиг обращалась в смертельную ловушку. Прогремевшие взрывы и подлетающие на несколько метров вверх «спинелли» были первыми жертвами десанта, но не всегда удача оказывалась на его стороне. Нередко маги опережали врага, успевая накинуть на них купол… горе тому грифону, чей искрящийся фитиль был слишком коротким. Или к делу подключались резервные единороги, коими была обеспечена каждая батарея: видя в лапах спикировавших врагов бегущий к взрывчатке огонёк, каждый из них закрывал магическим щитом ближайшие к себе расчёты.
И, тем не менее, имперцы, пользуясь доминирующей инициативой, нанесли оборонявшимся значительный ущерб, уничтожив с пол десятка расчётов.
В пылу битвы царь не заметил катившейся к нему бомбы, но прежде, чем Жнец смог бы порадовался столь знатному улову, он услышал раздавшийся сбоку хлопок телепортации и перед глазами возник светло-серебряный прозрачный барьер. В следующую секунду прогремел взрыв, и жаркое пламя лизнуло магический щит, плавно растекаясь по нему без какого-либо вреда для находящихся за ним. Иван Васильевич посмотрел в бок, где увидел белоснежную единорожку с ярко-сияющим рогом.
— Спасибо, служивая! – почитая за должное, поблагодарил Грозный.
— Не за что, Ваше Величество, это мой долг, — ответила та, не прекращая удерживать щит.
Следующий выпад костлявой старухи, явно недовольной таким раскладом, был также внезапен, как и подкатившаяся бомба. Со свистом рассекая воздух, на человека и пони нёсся сжимавший копьё грифон.
Не успела бы единорожка вновь телепортироваться, да и нужды в этом не было: вышедший вперед неё Грозный, подпустив врага чуть ближе, отвёл смертоносный удар и в свою очередь сам, как следует, хватил по противнику. Крепко же грифону в голову прилетело от царского-то посоха. Может и не слыл Иван фехтовальщиком умелым, но силой его Бог не обделил. Высокий ростом, широкий в плечах государь мог за себя постоять. Да и негоже мужику русскому за бабой, а уж тем более за кобылой-то, хорониться.
— Вот так вот, — пробасил Иван Васильевич, не замечая открытого от удивления рта пони.
…А между тем бой разгорался. В воздухе нестерпимо воняло порохом, от чёрного клубящегося дыма слезились глаза и першило в горле. Милославский не намеревался геройствовать, а уж тем более безрассудно умирать, бросаясь на врагов с шашкой наголо; напротив, он действовал осторожно, аккуратно обходя особо «жаркие» места, постепенно уходя из эпицентра побоища поближе к дворцовым воротам. Не трусость, но чувство самосохранения двигало им сейчас. Собственная жизнь стояла у Жоржа в приоритете, и потерять её за кучку цветных лошадей никаким образом не входило в его планы.
«Вот ещё! Я на такое не подписывался! – бешено соображал Милославский, пробираясь сквозь поле боя. – Пропасть, да запросто так? Чёрта с два! Так, если мне не изменяет память, дворец должен находиться совсем близко…»
Но, как говорится, человек предполагает, а располагает кое-кто другой.
Дородный грифоний воитель появился перед Жоржем, как чёрт из табакерки. Встретившись с изумленным человеком взглядом, он с несколько секунд рассматривал своего потенциального противника, после чего, издав воинствующий клёкот, резко рванул вперёд, метя в самое сердце онемевшему от ужаса, незадачливому авантюристу.
Скрежет пробиваемой брони и боль в груди было последним, что почувствовал Жорж.
Не быть Ивану царём, не подними он вопрос о наличии подземных путей к городу. Кантерлотские государственные органы подняли архивы и предоставили всю имеющуюся информацию по данному вопросу. И не его вина, что факт существования одного из ходов отсутствовал.
Магический свет разгонял тяжёлый мрак узких коридоров, скучавших по звукам поступи живых существ. Уклоняясь от нависшей тут и там паутины, укутанный в плащ единорог осторожно пробирался вперёд, ведя за собой молчаливую группу грифонов во главе с Ригальдом. Могло показаться, что они полностью доверились своему изменчивому проводнику, но это было не так – без остатка им доверился он. Доверился ровно с того момента, когда, будучи впутанным в опасную игру, с пылающей надеждой не пожалеть о своём выборе поставил на Империю всё, что имел. Приближая небольшой, хорошо вооружённый вражеский отряд к покоям кантерлотского дворца, он исполнял последнее поручение, за которое уже заранее был щедро вознаграждён. Однако мыслей сплясать обеим сторонам не было и в помине: прямо над ним войско грифонов в ожесточённой битве сцепилось с войском эквестрийским, а находясь в беспросветных туннелях, коими испещрена кантерлотская гора, было сложновато узнать, какая сторона берёт верх. Оставалось только опираться на собственные убеждения, исходя из которых — побеждают первые.
— Ещё немного, господа грифоны, — нервно обернувшись, лелейно возвестил единорог. — За стенкой, справа от нас, винные погреба Её Высочества Селестии. Частенько она в них уединялась… Сейчас там укрылась небоеспособная часть населения…
Жеребцу отчего-то постоянно мерещилось, что его спутники испытывают нетерпение к этой затянувшейся тёмной эскападе, и он регулярно информировал их о приблизительном местонахождении. В большинстве случаев такие оповещения заключались в приевшейся фразе «мы почти пришли», потому как сам он имел очень образное представление о витиеватой системе пустот и ходов, существовавшей, вероятнее всего, со времён заложения града. Долгие месяцы подготовок позволили проложить нужный маршрут, но этим всё и ограничилось. «Одной лишь Селестии ведомо», – как поговаривают эвестрийцы — куда ведут те или иные голодные до заблудившихся повороты.
Каждый шаг приближал их к поверхности – это ясно подтверждал усиливающийся шум боя. Заслон, отделяющий тайный путь непрошенных гостей от дворцовых помещений, становился всё тоньше и вскоре они могли отчётливо слышать не стихающую ни на минуту дробь копыт, нескончаемый поток докладов и распоряжений, тонувший в лязге металла. Когда в эту звуковую вакханалию вплелись стоны и нечленораздельные крики, единорог замедлил свой быстрый шаг, а вскоре и вовсе остановился.
— Здесь, — кивком он обозначил участок стены с железным кольцом напротив себя и поспешил уйти сторону, освобождая место приближавшимся грифонам.
— Постарайся попасть в зал незаметно, — не глядя на жеребца, бросил Риг. – И не врывайся в спектакль раньше времени.
Заржавевшее, с трудом поддающееся кольцо со скрипом повернулось, приводя в работу надёжный, не испортившийся со временем механизм. Синхронно с ним из ножен выходили клинки, с хрустом разминались затёкшие мышцы.
Единственный не замурованный и не заблокированный по приказу царя лаз вот-вот перестанет быть инкогнито.
Знай об этом проходе главнокомандующие грифоньим войском, сражение пошло бы совсем иным, неблагоприятным для защитников города ходом. Думай Тайрен только о победе, по этим туннелям маршировал бы целый полк. Но свои цели он ставил выше интересов империи, и, что странно, ничуть об этом не жалел, считая их важнее всех монарших положений бренного мира.
Зал, ныне именующийся Залом Гармонии, как и предполагалось, был обустроен под лазарет. Причём лазарет для тяжёлораненых, которым долгая транспортировка могла бы стоить жизни. Звук механизма просто тонул в ужасной атмосфере этого места, потому и не произвёл никакого эффекта. Но даже после того как там, где глаза привыкли видеть извечную стену открылся чёрный проём, из которого один за другим в помещение проникали грифоны, ровным счётом ничего не изменилось. Может кое-где о пол звякнул скальпель, выпавший из копыт испуганного медика, но неумолимый дух боли и страдания внимание на это не обратил.
В приказах не было нужды – всё уже было обговорено, а посему оставалось лишь неукоснительно следовать плану, пока что идущему по намеченной схеме. Четверо грифонов быстро добрались до больших дверей главного входа и оперативно заблокировали их изнутри. Ещё шестеро рассредоточились по всему залу, дабы погасить любое сопротивление ещё на начальной стадии.
Хирурги застыли над раненными, готовясь к худшему исходу появления грифонов, но предупреждение Ригальда быстро вернуло их к работе. «Не чините препятствий и вам не причинят вреда» — гласили слова лидера отряда.
Дважды повторять не пришлось, ведь не надо быть хирургом, чтобы, обежав быстрым взглядом лежащих на некогда белоснежном мраморе скорчившихся пони, понять, что без срочного медицинского вмешательства их жизнь оборвётся и без грифоньих клинков. Стараясь не замечать присутствия врагов Эквестрии, пони в белых халатах, как и прежде, своими копытами спасали тех, кого ещё можно спасти.
С двумя оставшимися грифонами Ригальд, ступая по красному ковру меж рядов раненых – в отличие от пола, ему удалось сохранить первоначальный цвет – направился в конец зала. Его взгляд уже ловил обрамлённую золотом и обставленную изящными скульптурами сокровенную дверцу, её восьмиконечное солнце, распускающее шесть лиловых, розовых и фиолетовых сегментов, аккуратное отверстие посреди солнечного диска.
У самого конца бард остановился, желая хоть на миг почувствовать близость столь драгоценной цели. Сколько сил, времени и жертв было принесено ради того, чтобы он оказался в шаге от замочной скважины хранилища солнечной принцессы. Лишь единицы ведали, что сокрытое в нём и есть одна из самых главных причин этой войны. Обременённому таким знанием Ригальду было сложно идти за истинной целью, в то время как вся империя слепо мостила ему дорогу своими телами. Но если он потерпит неудачу, все жертвы будут напрасны, а этого грифон допустить никак не мог. Пусть исполнение мечты императора хоть как-то оправдает брошенное в огонь войны.
Отчаянная молотьба в дверь вознёслась над остальным шумом, а может, источники шума застыли, заслышав её – так или иначе, она донёслась до каждого, в том числе и до грифонов, заставив их нехотя обернуться. Риг был готов к такому обороту и принял бы его совершенно спокойно, если бы не узнал, чем тот вызван. Скрывая дрожь и избегая его взгляда, к нему робко подошла одна из медпони и громким, вздрагивающим голосом сообщила, что подвезли новых раненых. Она боялась прямо высказать свою просьбу, но Ригальд всё понял и без слов. Он обозрел не внимающих мольбам четырёх стражей, перекрывших дорогу жизни для несчастных за пределами зала, после чего молча отстранился от кобылки.
— Господа грифоны! – чей-то настойчивый голос нежной мелодией вновь отвлёк боровшегося с замешательством барда от главной задачи. Только на этот раз перед ним стояла не подсунутая больничной братией медичка, а движимая собственной инициативой жёлтошкурая пегаска. Его взгляд, встретиться с которым боялись все остальные, вперился в полные решительности глаза, смотрящие на него из-под длинной розовой чёлки.
— Вы здесь главный, господин грифон? – изрекла пони.
Ригальд вышел вперёд.
— Я понимаю, что война разделила наши народы, сделав врагами, но всё же молю вас проявить немного сострадания к тем раненым пони за дверью! Прошу, пропустите их в зал, чтобы медики оказали им помощь!
— Я… не могу, — только и выдавил Риг, с трудом сопротивляясь желанию внять мольбам кобылки. Он уже хотел отвернуться, когда она продолжила попытки достучаться до него.
— Вы боитесь… — пегаска подошла к грифонам почти вплотную, словно перед ней — испуганные лесные звери, но никак не сородичи тех, кто острыми когтями оставляет на телах пони смертельные раны. — Позвольте мне стать вашей заложницей, господа грифоны – вас никогда не тронут, если под угрозой окажется жизнь одной из Элементов Гармонии. Пожалуйста, прикажите открыть двери и не препятствовать поступлению раненых.
Кобылка смиренно опустила голову.
— Я полностью в вашей власти.
Повелительным взмахом Риг дал знак грифонам исполнить просьбу пони, к которой они были тут же приставлены как стража. Когда проход стал свободен, в зал ворвались не только лекари с окровавленными бойцами на носилках, но и дюжина гвардейцев, тут же ринувшаяся на отряд Ригальда. Не обманула их пегаска: едва завидев её нежно розовые космы, они встали как вкопанные, боясь сделать хоть одно неосторожное движение. Бард усмехнулся и, оставив за собой этот надёжный щит, быстро двинулся к забытому на время тайнику.
Оказавшись на месте, он достал из-за пояса рогообразную колбу с чистейшей измельчённой до пыли драконьей костью, откупорил её с узкого конца и приложил к отверстию замка, засыпая внутрь её содержимое. Когда та опустела, внутри скважины началась бурная магическая реакция: из неё вылетали искры и сочился разноцветный дым, сопровождаемый неподдающейся описанию какофонией, вынудившей всех поблизости зажать уши. Пыль сыграла свою роль, рассеяв магию Селестии. Осталось лишь разобраться с самим механизмом, ставшим без магии аликорна простым замком с нехарактерным строением. Отсюда и возникли накладки: лапы грифонов не могли запустить механизм из-за его недосягаемости, а отмычки были сомнительным вариантом. Для взлома требовался единорог.
Недолго думая, Ригальд прибег к помощи зала. Учитывая, что все единороги поблизости были или погрязшими в работе хирургами или их пациентами, приглашение поучаствовать во взломе, подкреплённое нескрываемой угрозой, вызвало сильное нежелание у первых и страх у вторых. Оказалось, что само вскрытие тайника солнечной принцессы корёжило сознание пони не так сильно, как потраченные на это время и силы. И что неудивительно — вызвавшийся в глазах всех тут же стал героем. Единорог, ещё недавно ведущий грифонов по туннелям, сейчас хромающей походкой и с видом страдальца ковылял к двери. Для убедительности своей роли он даже с фальшивым ранением подсуетился.
Теперь, когда его действия будут походить на подвиг без тени упрёка, жеребец взялся за замок. Предварительно просветив механизм магическим рентгеном, дабы получше вникнуть в его структуру, он принялся телекинезом двигать нужные детали. Не то чтобы сложно, но некоторого времени это потребовало. Благо с розовогривой заложницей у них его было вдоволь. Спустя двадцать минут с этим было покончено, и после звучного щелчка заветные дверцы послушно раскрылись.
Маленькая комнатка, где когда-то в броском ларчике возлежали элементы Гармонии, сейчас была захламлена регалиями принцесс. Подвешенные сверху диадемы, завалившие полки украшения и ожерелья, ряды накопытников и другие, как выразился бы Жорж, цацки приковывали к себе взгляд и слепили золотым блеском. Против обычных воров, даже каким-то чудом сумевших сюда пробраться, это бы стало ещё одним препятствием. Умелая иллюзия этой обстановки даже самых бесстрастных могла бы ввести в заблуждение, заставив наречь сферическим бредом мысли, что здесь спрятано нечто еще более ценное. Но нынешние грабители не входили в этот список, свято веря, что причиной войны не могло стать обычное золото, сколько бы его здесь не лежало.
Войдя внутрь, Ригальд бесстрастно осмотрел помещение и принялся небрежно стучать по стенам. Та, что была напротив входа, скрывала за собой пустоту, да и отверстие с краю имелось. Нет, не для рога принцессы Дня или хвоста короля драконов – для обычного ключа, коими пользуются смертные.
— Как самонадеянно… — хмыкнул Риг и, схватив первый попавшийся под лапу жезл, обрушил его на тайную дверь.
Глава 30: Сеятель бурь
Дорогие читатели, к вам просьба касательно комментирования этой главы: перед комментариями несущими спойлерную информацию ставьте соответствующее предупреждение — "Спойлер". Большое спасибо.
В тёмном пространстве комнаты витала пыль и терпкий винный аромат. К светильникам, висящим в недоступных местах, похоже, никогда не прикасались, издавна разжигая магией. На столе у задней стены лежал раскрытый древний фолиант, ожидавший, когда открывший его вернётся, чтобы продолжить чтение. Рядом ютилась полупустая бутылка и кубок, встретивший вошедшего грифона озорным блеском.
Прислуга не знала о тайном укрытии солнечной принцессы, но многие догадывались о его существовании.
Как и лунный сад, это место можно было назвать затерянным островом, к которому иногда так стремятся пристать капитаны, забыв про корабль, про команду и про обязанности. Порой роскошные, уходящие ввысь своды порождают лишь тоску и тихая гавань вроде этой невзрачной каморки становиться более чем желанна.
Повсюду ощущалось незримое присутствие хозяйки. Атмосферу комнаты насквозь пропитали её мысли… явно не из тех, коими она хотела бы делиться с остальными. Посещая лунный сад, Селестия предавалась размышлению о светлом. Но мысли о тёмном тоже жаждали внимания к себе. Лишь запершись здесь, принцесса могла дать им ход, не опасаясь, что они выберутся за пределы скрытого чертога. Стену вблизи столика словно лизнуло пламенем, такой чёрной она была. Уж не отражение ли это мыслей, наедине с которыми Селестия проводила долгие часы, а то и дни?
От всего этого Ригальду было не по себе, поэтому хотелось закончить дело как можно быстрее. Он снял с кольца ближайший светильник и огнивом развёл в нём огонь. Тьма, не привыкшая видеть здесь кого-то кроме принцессы, отступила от скрывающихся под её покровом рядов стеллажей, полок и шкафов. Тени заплясали вокруг пробудившихся ото сна предметов.
На грифона смотрели горы свитков, оглавления фолиантов и корешки ветхих, потерявших свой цвет и давно бы обратившихся в прах без вмешательства магии книг. Они, как и всё, что готово отдать вековую мудрость через прочтение, не интересовали грифона, в отличие от таинственных шкатулок и ларей. Его взгляд скользил по амулетам, кольцам и талисманам; по реликвиям, обладавшим могущественной силой, но выглядящим как обыденные вещи, коими богат чердак любого пони; по осколкам, хранившим в памяти образ предмета, частью которого когда-то являлись; по сферам, жаждущим поведать прикоснувшемуся к ним свои тайны; по тёмным жидкостям в витиеватых флаконах, дарующих вечную жизнь или мгновенную смерть рискнувшему испить из них… Взгляд скользил и проносился дальше — для Ригальда всё это было не ценнее золота, завалившего сюда проход.
Наконец, он остановился перед невзрачным, потерявшим свою пару накопытником. Казалось, магия сохранения обошла его стороной, но грифон знал, что это невозможно. Зато был твёрдо уверен, что эта почерневшая, местами потрескавшаяся регалия древнее всего, что находиться в комнате. И эта безосновательная на взгляд непосвященного уверенность не была ошибочной.
С бархатной подушки накопытник перекочевал в сумку барда, так сильно спешившего к выходу: находиться здесь стало просто невыносимо. Оставляя мрачную обитель за спиной, Ригальд выбрался в зал, где его терпеливо ожидали остальные члены отряда. Не то что бы они спешили, но зачем зазря искушать судьбу?
Сбежавшихся в зал стражников стало гораздо больше, но их позиция, отнюдь, нисколько не изменилась: они всё так же продолжали беспомощно наблюдать за свободным перемещением врагов — жёлтошкурая пленница успешно связывала им копыта.
По мере приближения к потайному лазу, перед которым и проходил фронт между грифонами и стражей, до чуткого слуха Ригальда всё отчётливей доносились громкие голоса, ведущие далеко не мирный разговор.
— Дейси?.. – вырвалось из барда, когда в залитой кровью кобылке он опознал недавнюю знакомую.
«Прямо как тогда…» — не самое приятное воспоминание пронеслось в голове Рига. Он замедлил шаг, чтобы разглядеть происходящее получше.
— Уберись с моей дороги! – срывалась Дейси на вставшую перед ней бирюзовую пегаску. Глаза цвета молодой зелени заволокло мутной пеленой, отчего казалось, что она смотрит сквозь предметы. Какое-то помешательство заставляло воительницу, несмотря ни на что, рваться наружу, а грифоны в зале волновали её не больше собственной жизни или заботы окружающих.
Она не слышала настойчивые просьбы мед пони, застывшей рядом с мотком бинтов, а на увещевания боевой соратницы отвечала руганью и угрозами.
— Не смей мешать мне! – сжав зубы, прорычала пегаска.
— Но, Дейси, ты…
— Подчиняйся своему командиру!
Бирюзовая пони беспомощно зашевелила губами, не найдя нужных слов против требований в таком ключе. Перед ней всё ещё её командир, и противостоять ему даже ради его собственного блага она не могла.
— Уходим! – ускользающие в проходе грифоны поторопили застывшего Ригальда. Заложницу для пущей уверенности прихватили с собой.
Перед тем как скрыться во мраке подземелий, бард последний раз глянул на зал, а именно – на одну единственную пони.
Провожаемая сочувственными взглядами Дейси плелась к выходу. Её путь был полётом мотылька на огонь. Но этот мотылёк отлично знал, что случится, когда он долетит… ведь это и была единственная цель полёта.
– Вы спятили, командир?! Какого Дискорда вы творите?! – еле сдерживая злость из-за команды "не стрелять", вопрошал главный канонир батареи.
Сам ещё толком не знавший ответ Армор вместе с остальными наблюдал за поведением врага через амбразуру. И, надо сказать, это не слишком походило на давно ожидаемую атаку: имперский военачальник, закрепив молот на спине, в сопровождении двух солдат медленно, без резких движений приближался к баррикаде. Оказавшись на равноудалённом от своего отряда и от баррикады расстоянии, он демонстративно передал оружие бойцу и сделал ещё пару шагов вперёд.
— Принц, не снизойдёшь до меня своим величием? Есть разговор, – приложив лапу ко рту, прокричал Ганнар.
Уже при первой с ним встречи в голову Шайнинга закрались тревожные мысли. Тогда горящий взгляд имперца из всей толпы остановился именно на нём, словно тот ждал его появления. Но больше всего пугало то, что грифон знал, на кого он смотрел, а Армор – нет.
Нахмурившись и не сводя с врага глаз, Шайнинг с минуту пребывал в молчании, а затем, словно разорвав оцепенение, приказал двум бойцам следовать за ним.
— Это может быть ловушка, командир! – подчинённые пытались его образумить.
— Залп по этим пернатым отродьям — вот и весь разговор! – махая фитилём вблизи запала одной из пушек, не унимался главный канонир.
Но Шайнинг был твёрд в желании узнать, что же хочет этот грифон и, несмотря на бурные протесты своих подчинённых, направился к нему. И на миг не допускал он мысли о страхе перед носителем чёрных доспехов, но чувствовал, что любое замешательство способно этот страх в нём породить. Уверенный шаг, непоколебимый взгляд и гордая стать служили щитом, доспехом от зарождающихся в нём сомнений. Стихшими предостережениями оставшихся позади пони они вторили об опасности, но Армор не желал идти на их поводу.
— Говори, грифон, – надменно бросил вставший в нескольких шагах от оппонента единорог. К счастью, тот не стоял на задних лапах и был лишь незначительно выше жеребца. При ином варианте колкие угли-глаза взирали бы на него сверху, что должным образом сказалось бы на морали. Чего-чего, а запугивания в намерениях имперца явно не было.
— Есть предложение, принц, — ответил Ганнар, грубый голос которого вдруг зазвучал на редкость мягко и плавно. – В ситуации подобно вашей время куда дороже жизней. Прямо сейчас, разговаривая со мной, ты добываешь драгоценные минуты для своих, но этого слишком мало – тебе, как никому другому, об этом известно. А как насчёт прекращения штурма на целый час? Условия просты – сойдись со мной в поединке. Не говоря уже о затишье во время самого боя, в случае победы получишь ещё час. К тому же, убив меня, ты обезглавишь войско Империи, — грифон символически провёл когтём по шее. — Что скажешь, принц?
— А чего хочешь ты? – Армор вскинул бровь.
— Я наслышан о тебе, спаситель Кантерлота, — без тени сарказма изрёк Ганнар. Знал бы Армор, как редко, а точнее — как часто этот грифон отпускает комплименты, терялся бы между заслуженной гордостью и подозрением к правдивости сказанного. — Если в бою ты хорош так же, как в делах любовных, схватка будет занятной. Я ищу умелого противника и ничего больше.
— Ты его нашёл, — выпалил жеребец, едва грифон закончил фразу. Казалось, он хорошо взвесил и обдумал свой ответ, но это вновь была попытка уйти от замешательств и боязни. Но в правильности принятого решения Армор оставался уверен, как никогда. Можно ли назвать это эгоизмом? Многие оставшиеся за укреплениями эквестрийцы склоны так полагать и уж точно, как виделось Шайнингу, так посчитала бы его сестра. Но так ли это на самом деле? Он знал, что нет, потому как принял это решение, думая обо всех, кого оставил за спиной.
Единорог забрал у пришедших с ним гвардейцев копьё и велел передать остальным своё решение, добавив к этому приказ не вмешиваться. Он будто слышал, как все наблюдавшие за этой сценой разразились осуждениями к его безрассудности, но не винил их, зная, что эквестрийцами движет забота и преданность командиру. Оторвав взгляд от укреплений, жеребец вернулся к вражескому предводителю.
— Моё имя ты, похоже, знаешь, а я твоё – нет.
— Конечно, не знаешь… да и зачем принцу знать имя какого-то грифона? Я назовусь чуть позже, — Ганнар вернул себе молот и, по примеру единорога, отправил двух воителей назад. — Начнём?
«Оставил меня в одном зале со своей сестрицей и в одиночку полез на грифонов! Решил погеройствовать, значит?! Подходящее же время ты выбрал, Шайн!» — сетовал Спеллвивер, не знавший, кто в ближайшее время может доставить больше проблем — наступающие имперцы или принцесса, которая вполне могла от отчаяния совершить какую-нибудь опрометчивую глупость.
— Не волнуйтесь, Ваше Высочество. Я уверен, Армор знает, что делает, — единорог, как мог, старался её успокоить.
Будет ошибочно полагать, что им двигали лишь благородные побуждения и беспокойство за психическое здоровье сестры его друга. Опытный маг всегда старается извлечь из всего две-три выгоды. И сейчас холодный расчёт подсказывал, что принцессе необходимо взять себя в копыта. Эмоции мага тесно взаимосвязаны с налагаемыми им заклятиями, как с эффективностью, так и с магической энергией, расходующейся на их сотворение. Например, магию исцеления практически невозможно наложить в гневе, как и обрушить на врага огненный шар, будучи раздавленным безысходностью. А если и удастся – эффект будет разительно слабее расчётного. Конечно, в гневе магия разрушения будет удаваться намного лучше, но на созидательных и защитных заклинаниях единорог, как правило, может смело поставить крест. Сосредоточенность и спокойствие – вот та золотая середина, тот оптимальный вариант, к которому должен стремиться опытный маг, желающий уверенно налагать любые заклинания, необходимые в такой сложной и изменчивой ситуации, как война. Недаром в магических академиях так много времени уделяют навыку контроля над своими чувствами и эмоциями. Единорог, не властвующий над собой, и над магией не властен. Вот только ни одному магу до сих пор не удавалось окончательно стать бездушной машиной. И тогда оставалось последнее средство — комбинирование и перенаправление тех чувств, которые порой захлестывали даже самых хладнокровных. Ведь эмоциональный спектр, доступный живому существу — это не простая прямая с двумя полюсами, усиливающими одни заклятия и ослабляющими другие. И вот, склонившись над телом раненного соратника, маг стремится его спасти, призывая на помощь и чувство долга перед ближним, и боязнь потерять его, одновременно подавляя свой гнев на сотворивших это, и свою боль и отчаяние, загоняя их вглубь... Запасая, чтобы со временем обрушить на врага.
Но принцесса, в силу своей молодости, могла позабыть эти ценные уроки, закрепить которые помогает лишь жизненный опыт. И опасность для неё представляли даже не ослабленные магические способности — Спеллвивер отдавал себе отчет в том, что Элемент Магии, в хорошем настроении способная пару раз перевернуть весь их мир, и в плохом сможет контролировать пару десятков квадратных метров растительности. Опасность в другом — эмоции могут не только ослабить заклинателя, но и повлиять на чистоту его мышления, затмить его разум и заставить поступать глупо и опрометчиво. И от горя или злости маг, чьему слову буквально покорен окружающий его мир, может решиться на отвратительные поступки, о которых в спокойном состоянии даже помыслить боялся. А страх… страх был самым мерзким из всего, что могло им овладеть. Особенно, когда боишься не за себя.
В таком состоянии Твайлайт не могла должным образом сконцентрироваться на сражении, и, вместо того, чтобы продолжать оказывать защитникам помощь, была прикована к схватке между Армором и чёрным грифоном, ожидая её исхода, до крови закусив губу. Ради него она была готова на все, но "все" — понятие весьма растяжимое.
О том, что, вероятно, произойдёт при худшем раскладе, не питавший призрачных надежд Спеллвивер старался не думать. Сейчас было важно успокоить юную правительницу.
Как порыв ветра тушит свечу, так и обработанный зельем молот был способен прервать телекинетический хват, отчего Шайнинг следил за тем, чтобы контакт копья с оружием противника в случае блока или парирования не длился дольше мгновения. Каждый раз он старался ударить грифона в незащищённые области тела, отчего все атаки становились предсказуемыми.
Не имея возможности дотянуться до самого единорога, Ганнар был вынужден бороться с назойливым копьём. Он даже не пытался добраться до мага, да и толку – тот, держась на безопасной дистанции, в случае опасности сближения мог телепортироваться в любую точку окружающего пространства. При том, что блокирование даже самых смелых нападок копья не вызывало у грифона сильных затруднений, он верно плясал под дудку Армора, заинтересованного в затяжном бою.
Ганнар ретировался – дистанция была не самой выгодной: с такого расстояния принц имел возможность бить достаточно точно, будучи недосягаемым. Поняв замысел грифона, единорог последовал за ним, продолжая осыпать ударами.
Возможно, в прошлой жизни главнокомандующий слыл умелым рыбаком, иначе объяснить его стальное терпение было нельзя. Столь, казалось бы, мирный навык, в бою становился прекрасным подспорьем для воина. И сравниться в нём с Ганнаром не мог ни один грифон. Он не просто терпел неугомонный шквал атак копья, двигаясь по кругу спиной вперёд, а усыплял бдительность Армора, давая ему то, чего он хочет. Нацепив на крючок несколько долгих минут, рыбак ждал. Он мог дёрнуть удочку в любой момент, ведь рыбка уже давно заглотила наживку, но риск, что добыча уйдёт, всё ещё был велик. Когда грифон заметил, что удары копья приняли чёткий, не меняющийся алгоритм, он подождал ещё немного, закрепляя результат. И вот момент настал: Ганнар резко рванулся вперёд и, запомнив траекторию копья, схватил древко прежде, чем маг потянет его на себя. Свечение исчезло, и в лапе грифона осталось хорошее, сбалансированное оружие без малейшего намёка на магию. Не боясь захвата молота, Ганнар отбросил его в сторону.
Теперь, когда Армор лишился возможности размахивать своим копьём, грифон продолжил приводить в исполнение задуманный план. Из ячеек кожаного пояса для порождений алхимической мысли грифонов были осторожно вынуты несколько тёмных флаконов. Их содержимым главнокомандующий окропил пространство позади себя, область вдоль стены, что была по правую лапу, и вдоль перил – по левую.
Шайнинг был в замешательстве: ещё минуту назад он полностью контролировал бой, а теперь бал правит враг. Не успел он определиться с дальнейшими действиями, как за спиной грифона выросла стена огня. Громко шипящее пламя разбегалось по обе стороны, устремляя вверх длинные, точно змеиные, языки. Это завораживающее зрелище выглядело как… магия? Уж не поэтому ли грифоньи бомбы не обрабатывались драконовым зельем? Похоже, было ошибочно полагать, что грифоны лишены магии чуть меньше, чем полностью.
За образовавшимся огненным полукругом уже не был виден имперский отряд. Только надвигающийся чёрный как смоль силуэт.
Сражаться против проклятого копья, не видя при этом самого противника, не чувствовать его страх, не видеть рвения во взгляде – не этого Ганнар ждал от схватки. Зато он имел хорошее представление о том, как добиться желаемого. Змеиный огонь станет отличным стимулом к уменьшению дистанции. Осталось лишь замкнуть кольцо, и когда жгучее пламя отделит их от всего мира, бороться будет куда интереснее.
Армор осознал, что до этого момента сражался, думая не столько о победе, сколько о выигранном времени, не столько об убийстве противника, сколько о желании вымотать его. Бой на короткой дистанции, суливший увеличить шансы нанести урон, не прельщал принца слишком большими ставками. Но тогда у него хоть копьё было – сейчас и этого нет. А схватка, в которой телепорт — лишь секундная передышка, становилась неизбежной. Если бы он решился сблизиться с врагом раньше…
Свободное пространство за спиной Армора было скудным из-за близости союзной баррикады, о чём он, не оборачиваясь, догадался по звучным возгласам эквестрийцев, а впереди лежал окружённый огненным полукругом пятачок, куда Ганнар и намеревался его загнать. Но угодить в ловушку без борьбы Шайнинг не собирался. С потерей копья он вовсе не остался безоружным, так что средства на неё имелись. С треском он оторвал от земли брусчатку и принялся постепенно запускать её в имперца, но того это лишь замедлило: грифон опустился на четыре лапы, дабы уменьшить площадь попадания и передвигался вперёд, прикрываясь доспехом правого крыла, как щитом. Удары булыжников о драконью броню отталкивали крыло назад и заставляли грифона приостанавливать ход, но точно не наносили урон. Он верно приближался к магу и когда до того можно было дотянуться, наконец открылся, убрав в сторону крыло. Копьё чиркнуло о землю, к которой прижималось на каждом шагу, будучи зажатым в передней лапе, и устремилось в единорога. Но цели так и не достигло, встретившись с моментально выставленным магическим барьером. Вслед за этим в шею, грудь и голову грифона со всей силы ударили крупные осколки брусчатки, отчего тот сильно отшатнулся, едва не потеряв равновесие.
Хороший стратег должен уметь не только правильно распоряжаться своими преимуществами над врагом, но и извлекать пользу из своих упущений. Оставленный молот Ганнара без всяких хлопот разорвал бы магический блок, но копьё Армора таким свойством не обладало.
Из клюва грифона, сокрытого тенью, побежала струйка крови — один из камней здорово задел его в брешь между нагрудником и шлемом. Помимо этого, сильно досталось и лапам. Вокруг него плясала круговерть из раздробленной мостовой, жаля, словно рой диких пчёл. Он почувствовал боль и впервые за всё сражение улыбнулся.
Вернув себе равновесие, грифон ринулся вперёд, но на этот раз для удара он занёс не копьё. С таким противником, как Ганнар, два раза один и тот же фокус не провернёшь – этот урок принцу ещё предстояло усвоить. На вновь воздвигнутый щит обрушился кулак в массивной перчатке, разбивая его на мелкие, растворяющиеся в воздухе осколки. А завершился удар на роге Шайнинга – благо, задет был только кончик, но и это причинило магу жуткую боль. Вновь сбитый с ритма и объятый замешательством жеребец отскочил от последующего выпада копья. Из хоровода смешавшихся мыслей он ясно разобрал сильное желание хоть на миг отдалиться от врага и, не медля ни секунды, телепортировался в пространство за его спиной. Затмевающая всё и вся чёрная тень сменилась огненной стеной, переставшей пугать после предыдущего фона.
Последняя сцена окончательно разбила и без того шаткую уверенность наблюдавших из-за баррикады пони. Сил оставаться зрителями больше не было. В головах трубил сигнал сделать хоть что-нибудь, лишь бы не стоять на месте как никчёмные манекены, пока грифон теснит их командира.
Отряд Армора начал вытекать за пределы укрытия и осторожно надвигаться на Ганнара, застывшего с флаконами в лапе. Но не только эквестрийцы внимательно, пусть и без замирания сердца, наблюдали схваткой.
На самого смелого, идущего впереди остальных жеребца сверху обрушился имперец и, прежде чем хоть кто-то смог должным образом среагировать, сбил того с ног и прижал к земле, показательно задержав клинок у его горла. Вслед за этим, преграждая дорогу всем желающим вмешаться, на мостовую пикировали до этого парящие над полем боя грифоны. По кивку Ганнара сваленного пони освободили пихнули к его сородичам.
Глаза имперцев безо всяких красноречивых слов убедительно предупреждали не лезть в дела своего и чужого командиров, предоставив им право разобраться во всём без сторонней помощи. И эквестрийцам, скрипя сердцем и зубами, пришлось поумерить своё рвение.
Отойдя от заградительной колонны грифонов, Ганнар повторил манипуляции с горючей смесью. Под конец он сорвал с себя пояс и бросил его в огонь: теперь не придётся беспокоиться, что маг повредит какой-нибудь флакон — одной заботой меньше.
Ловушка закрылась.
Внутри Шайнинга творился полный разлад: Спеллвивер и Твайлайт вышли на магический канал связи с ним и теперь их голоса гулким эхом раздавались в его голове. Дружеские просьбы чередовались с жёсткими приказами отступить, переместившись во дворец, ведь телепортировать единорога против его воли очень рискованно и чревато непредсказуемыми последствиями.
Армор понимал, что как только он исчезнет, грифоны продолжат наступление, но ведь ему уже удалось выиграть время…
Приблизившись к жеребцу, грифон увидел в его глазах полный хаос, порождённый метаниями, что разрывали мозг на части. Принц вздрогнул, когда к накопытникам подкралась тень и в этот самый момент его рог начал активно пульсировать, как и всегда перед намеченным телепортом. Ганнара захлестнул гнев, когда он понял, что тот собирается сделать.
— Ты принял мой вызов! А теперь бежишь?! – прорычал он, вставая на задние лапы. — Запомни кое-что напоследок, принц! Я – главнокомандующий имперским войском. Своим уходом ты нанесёшь мне оскорбление, а оскорбляя меня – ты оскорбляешь каждого грифона! Знаешь, что будет, когда твой город падёт? Мы не пощадим даже тех, кто сложит оружие! Не сомневаюсь, принцесса сбежит без оглядки, но рано или поздно я достану и её! Это будет поистине незабываемое зрелище – на глазах у всего вашего королевства сотня моих воинов обесчестит твою сестру! А совсем скоро мы наведаемся в Кристальную Империю…
«Не слушай его, братец! Прошу тебя, возвращайся! Ты нужен мне!» — взмолился всхипывающий голос, когда рог Армора погас.
— Если я завершу бой…
— С твоими сородичами обойдутся по чести, — Ганнар убедительно кивнул. – Даю слово.
— Спелл… позаботься о Каденс и моей сестре. Прости, Твайли… — прошептал Шайнинг и оборвал контакт с магами во дворце.
Ганнар не двигался с места, ожидая дальнейших действий единорога, но уже ухмылялся удачно выбранному рычагу воздействия.
— Что ты видишь перед собой, грифон? – повышенным тоном осведомился Армор, смотря на врага исподлобья.
— Страх, гнев… — смерив жеребца хищным взглядом, грифон, в удовольствие себе, растягивал слова. – Смерть…
— Вот тут ты прав, — тихо произнёс Шайнинг.
В мгновение ока его рог, смотрящий прямо в морду имперца, затмил всё пространство яркой вспышкой, ослепляя не успевшего зажмуриться грифона. Свободная передняя лапа потянулась к шлему, а та, что сжимала копьё – инстинктивно выставила его вперёд, не позволяя противнику к себе приблизиться. Но Армору не это было нужно: вырвав из земли с дюжину булыжников, он сделал точный залп, метя в кисть вытянутой лапы и в цельнометаллическое древко копья. Благодаря этому дерзкому выпаду, ему удалось вернуть себе оружие, но воспользоваться им, пока враг дезориентирован, так и не удалось – зрение грифона достаточно быстро пришло в относительную норму.
Ганнар поспешно отстранился от размытого серого пятна, постепенно превращавшегося в былого единорога. Сейчас ему было не до него – он искал оставленный молот. Тот лежал в аккурат посреди пятачка – почти в двух шагах, но стоило грифону двинутся в этом направлении, как прямо перед его клювом выросла преграда из охваченных телекинезом кирпичей.
Ещё не до конца отошедший от вспышки Ганнар не смог быстро решиться на таран, но про вновь вооружённого мага вспомнил быстро. Не имея желания вновь подставлять свою шею, он вжал голову в плечи и прикрыл себя крылом с правого боку, едва успев блокировать налетевшее копьё. Как только взгляд грифона принялся следить за его беспорядочной пляской, на затылок и спину обрушились все беспечно забытые кирпичи.
Шайнинг хотел бы навсегда избавиться от вражеского молота, но не мог: даже попытка поднять оружие брусчаткой не увенчалась бы успехом – оно моментально развеивало любую магическую активность вблизи себя. Но сыграть на невыгодном положении грифона Армор всё же смог, всячески мешая тому приблизиться к молоту устроенным ураганом из камней и вернувшимся под его начало копьём.
Однако ж слишком много предметов в телекинетическом хвате держать невозможно. Армор уже достиг своего предела и не выдохся лишь благодаря бушевавшему в нём гневу. Но малейшее вмешательство вроде поднятого с земли и запущенного грифоном кирпича тут же свело на нет весь наработанный ритм и контроль, потому как телепортироваться или просто отпрыгнуть в бок, держа в захвате только оружие – одно дело, а десяток объектов – совсем другое. Камни бессильно попадали на землю, но копьё жеребец не отпустил – совершать одну и ту же ошибку дважды ему не особо хотелось.
Теперь Ганнар имел возможность добраться до цели без особого риска. Когда это случилось, схватка заиграла новыми красками. Огненное кольцо, становившееся всё уже и уже, не позволяло магу уповать на столь ненавистные грифону телепорты, а покидание его пределов будет рассматривать как бегство со всеми вытекающими. Ганнар не поленился лишний раз огласить это условие, сдабривая свою речь новыми угрозами. Да и Армор не старался искать безопасности в расстоянии, перейдя на опасный, близкий бой. Ведомый желанием уничтожить врага, он был готов играть по его правилам. Но удастся ли ему одержать верх на чуждом поприще? – тот ещё вопрос.
Твайлайт, лишённая зрительной досягаемости из-за блокировавших воздушное пространство грифонов, могла лишь залечивать ожоги и наполнять тело Шайнинга физической энергией, чем оказывала огромную помощь.
Коротким телепортом единорог ушёл от размашистого удара и, прежде чем Ганнар сократил возникшую дистанцию, поднял в воздух комья земли с изрытой после многочисленных телекинетических атак мостовой.
Перед тем как совершить маленький обман, который жеребята так часто называют чудом, фокусник делает эффектный взмах полотном. Земляная завеса, позволившая магу на миг пропасть из поля зрения грифона, была чем-то вроде этого. Но Шайнинг — не фокусник, враг – не жеребёнок, да и поле боя – не балаган. Поверившего в обман ожидает смерть, равно как и обманщика в случае преждевременного разоблачения.
Земля ещё не успела улечься, когда Ганнар увидел взгляд жеребца. Взгляд, лишённый страха, гнева… вообще каких-либо эмоций. Осознание того, что перед ним уже не принц посетило грифона подобно механическому рефлексу — мозг ещё не прознал всю ситуацию, но тело мгновенно среагировало в ответ.
Армор хотел приковать его внимание к фантому, бездушной иллюзии, выиграв на обмане пару секунд. Если бы грифон поверил, что перед ним всё тот же противник, то не стал рисковать, придавая значение хлопку телепорта позади себя. Но Шайнинг потерпел фиаско, упустив одну значительную деталь.
Маг, лишившийся самообладания, всё равно что мечник, выведенный из равновесия. Это палка о двух концах – эмоции могут придавать сил, когда их уже не осталось, но уязвляют, если противник держит свою горячность в узде.
Заклинание фантома создаёт копию заклинателя, но главный его минус — в полном отсутствии эмоций. Бесстрастная маска обманки кажется врагу естественной и не вызывает подозрений в том случае, если маг прошёл под ней всё сражение. Тут же всё иначе: такой перепад в эмоциях может и ускользнул бы от взгляда разгорячённого рубаки, но расчётливый, следящий за противником как за самим собой воин этого не упустит. Но не стоит винить Армора, позволившего страстям возобладать над собой, потому что рычаг, который для этой цели задействовал грифон, успешно провоцировал и более сильных. Ирония в том, что маг, безразличный к любым угрозам и заложникам в глазах несведущих был бездушным монстром. Таких в Эквестрии было мало, да и те и жили в немилости принцесс. Шайнинг же был мужем, братом, верноподданным своего королевства и только потом — владеющим магией единорогом.
Разоблачив замысел жеребца ещё до того, как улеглась поднятая земля, Ганнар, согнув своё тело чуть ли не пополам, развернулся для низкого бокового удара. Копьё, обещавшее перерубить шейные позвонки, бессильно скользнуло по наплечнику, а вот удар молота пришёлся в правое плечо стоявшего за его спиной принца, глубоко проминая дорогой доспех изрядно притупившимся клювом. Шайнинг, упавший с раздробленной костью на бок, воспалённым и неосознанным взглядом искал место для прыжка, но не смог увидеть даже огненной пучины – только широко распахнутые чёрные крылья, казалось, самой смерти.
Совершать пространственные скачки «в слепую» довольно проблематично и рискованно. Конечно, можно спроецировать место назначения в сознании, опираясь на характерные ориентиры, но к данному случаю это неприменимо: один участок площади – брат-близнец другому. Армор мог бы, положившись на удачу, телепортироваться за спину грифона – действие бесполезное, ибо с выведенной из строя ногой особо не походишь — или бежать во дворец. Мог бы, но не стал. Бой должен завершиться до конца. Тогда, в случае их поражения, угрозы чёрного полководца не сбудутся, а если и сбудутся, то не по его вине. Совесть Шайнинга была спокойна, а воинская честь не замарана. Он сделал всё, что мог… почти всё.
Будучи не в силах вытерпеть этот кровавый взгляд, обещавший стать для него последним, что он увидит в жизни, Армор всем нутром жаждал заставить его навсегда остекленеть. Даже желание повидаться с сестрой и женой не могло затмить эту жажду, ведь утолить её было более достижимо. Если бы грифон занёс молот для рокового удара, если бы застыл над поверженным соперником, наслаждаясь триумфом, если бы он хотел для принца просто смерти…
Вопреки всем предположениям, Ганнар не прибёг к молоту – для достижения цели ему хватило и лапы, которой он крепко обхватил рог Шайнинга у самого основания. В тот же миг позади имперца послышался звон соприкоснувшегося с землёй копья, так и не дождавшегося нужного момента.
Это был конец.
Сейчас Армор мало чем отличался от простого земнопони: перчатка Ганнара работала не хуже проклятия Сомбры, рассеивая магические потоки, как только те возникали. Грифон мог распоряжаться жизнью единорога, как пожелает, а тому оставалось лишь ждать.
Свободная лапа потянулась к бедру и вынула из спрятанных под доспехом ножен массивный, острый как бритва кинжал. Шайнинг ненавистным взглядом сверлил опустившегося на землю имперца, а гладкую поверхность стали, на которой его отражение сменялось бликами огня, словно не замечал.
— Остановись! – Раздался эхообразный голос, исходивший явно не из этого места. Белоснежная сова, чудом прорвавшаяся сквозь парящих над пяточком грифонов, вскоре сидела на спине Армора и вызывающе смотрела на Ганнара.
— С кем я говорю? — неспешно осведомился грифон.
— Я — принцесса Твайлайт Спаркл… смиренно прошу вас проявить милосердие и оставить ему жизнь, — переполненный надеждой голос отбросил гордость и величие, зазвучав с противоречащей титулу кротостью. Не правительница просила за своего верноподданного, но сестра за любимого брата.
— И что же принцесса может мне предложить? – чувствуя себя хозяином положения, Ганнар ухмыльнулся. – И знает ли она моё имя?
— Прошу простить мою грубость, но мне оно неизвестно, — голос виновато потупился. — Не могли бы вы его назвать? Обещаю, я никогда его не забуду!
— О да, ты его не забудешь. Но чтобы меня запомнили, как грифона, внемлющего мольбам принцессы…
— Прошу, не забирайте его у меня! – взмолился голос.
— Где твоё достоинство, сестра?! – зло вскричал Армор, пытаясь развернуть голову в сторону совы.
— Смерть… Как же вы, пони, её боитесь! – Ганнар разошёлся на полный презрения к жертвам укора смех, держа острие лезвия у горла единорога. — Слушай, Твайлайт Спаркл, слушай и запоминай. Твоя невестка, принцесса Любви, не раз оскорбляла мой народ! Её всемогущая любовь распространяется не дальше эквестрийского семя! Грифония переживала не самые лучше времена и кристальная королева это видела… видела, но притворялась слепой! Мы просили снизить цены на товары, но принцесса Любви всегда была глуха к нашим призывам! Однако, твои мольбы будут услышаны… если передашь ей, что моё имя – Ганнар.
— Я сделаю это, — в измученном голосе вновь затеплилась надежда.
— Не сомневаюсь, — неоднозначно хмыкнул грифон и перевёл взгляд на Шайнинга. – Ты был хорошим соперником и воином, принц. А хорошие воины достойны высшей почести – смерти в бою от таких же, как они. Тебя не должно здесь быть, но, как видишь, высшие силы решили иначе. Жаль, что по просьбе твоей сестры я не могу оказать тебе эту почесть…
Его лапа ещё крепче сжала рукоять.
— Принцесса… есть вещи и похуже смерти, — Ганнар отвёл кинжал от горла заложника и начал медленно освобождать его рог, ведя лапу к кончику. – Например, когда безвозвратно утеряна часть тебя, жизнь может стать тем ещё проклятьем…
В следующий миг кинжал взмыл вверх. В его отражении улыбнулся ненасытный огонь. Вокруг него заплясали ветра, давшие начало бурям. И ростки их проклюнулись, когда лезвие опустилось на основание рога; когда признак отличия, гордость и средоточие силы единорога со звонким хрустом отделились от остального тела...
Надсадный, вырывающийся из груди кашель дал понять Милославскому, что он не в раю или другом подобном заведении, а вполне себе жив. Да и никак не походила на «царство небесное» окружающая обстановка, равно как и застывший, недоуменно смотрящий на Жоржа грифон – на ангела господня.
«Если б был это рай – ох не дай сатана…» — ощупывая себя на предмет ранений, причитал Милославский.
Дойдя до груди, Жорж воззрился на пробитую вражеским копьём бригантину. На его немой вопрос — почему он остался цел и невредим после рокового удара? — ответило мягко полыхнувшее в свете пожарища серебряное ожерелье лунной принцессы, заблаговременно спрятанное под рубахой. О существовании забытой в пылу боя драгоценности Милославский вспомнил только сейчас, когда госпожа Удача вновь улыбнулась везучему авантюристу: висящее на груди украшение приняло весь удар на себя, тем самым спасая своему похитителю жизнь. Но вот надолго ли?
Грифон не мог не почувствовать, что наконечник копья вонзился во что-то гораздо более твердое, чем плоть, и грозно надвигался на упавшего человека, чтобы повторить попытку. И как назло все союзники в одночасье пропали из поля зрения, а под рукой не нашлось никакого оружия. Должно было произойти настоящее чудо, чтобы имперец изменил приоритеты своих действий. Но за глаза хватило и несчастья одной разбитой жизни.
Когда всё стекло тронного зала мелкими осколками разлетается в стороны, а из каждого проёма наружу рвётся ослепительный свет, заставляющий всех напрочь забыть о сражении, невольно задумаешься о вмешательстве судьбы. По её воле беды и несчастья одних, для других могут стать спасением… Порой слишком дорогим...
Глава 31: Сплетения судеб
Все стремления сконцентрироваться на исцелении пошли прахом, когда взгляд Твайлайт коснулся лба Армора. Нет, вид того, что осталось от рога, не был ужасен – из среза не хлестала кровь и не выглядывала плоть, да и вряд ли дело было в отвратности, ведь созерцание вызывало вовсе не страх. Если бы надежда на скорое окончание этого кошмара наяву её не оставила, страх имел бы место, но в то, что всё будет хорошо, больше не верила даже эта оптимистичная кобылка.
Хорошо, что гложущий нутро гнев овладел ей не сразу, благодаря чему порыв поскорее унести из того огненного ада Шайнинга, уже не способного сопротивляться насильственному телепорту, пересилил желание изничтожить того, чьё имя она никогда не забудет.
В лазарете Зала Гармонии, где пони приходили в себя после визита грифонов, принцесса, не слыша ничего кроме своих мыслей, склонилась над телом потерявшего сознание брата. Поток магии направился к раздробленному плечу, сращивая кости и латая порванные ткани. Справившись с этим, Твайлайт принялась за менее опасные повреждения, начав с головы… начав и тут же закончив. В срезе рога она увидела не просто серьёзное ранение, но разрушенную жизнь. Лишить единорога связи с магическими потоками — всё равно, что навеки разлучить пегаса с небом.
«Неужели это всё из-за меня? – сев на пол, Твайлайт обхватила свою голову копытами. От одной мысли, что всему виной стали её действия, у кобылки перехватило дыхание. Безумные, широко раскрытые глаза смотрели, как вокруг Армора закрутился медперсонал, продолжая делать то, что ей вдруг оказалось не под силу. – Неужели это я обрекла своего брата на жизнь калеки?!»
Принцесса не замечала, что её губы, как заговорённые, снова и снова произносят чьё-то имя. И хоть она не сводила глаз с брата, это имя принадлежало вовсе не ему.
— Ганнар, Ганнар, Ганнар… — продолжала шептать Твайлайт. И это нехитрое заклинание всего из одного слова помогло ей определить, чего же она хочет на самом деле.
«Ганнар — так я должна назвать свои беды, своё несчастье, свою боль… »
В сознание аликорна воскресал этот кровавый, не ведающий жалости взгляд.
«Ганнар…»
Эти лапы, отнявшие у её брата светлое будущее вопреки всем мольбам.
«Ганнар!»
Этот надсмехавшийся над ней голос, втоптавший в грязь наивную веру любящей сестры.
«Он во всём виноват! Этот грифон! Во всём!»
Но не только совершённые преступления приписывала Твайлайт на счёт имперского полководца. Она винила его в мести, что ныне движет ей, уподобляя ненавистному врагу, и в шальных мыслях о том, что смерть была бы для Армора лучшей участью.
В своих будущих поступках, в ещё не совершённых деяниях принцесса тоже винила эти бесчувственные глаза, ибо винить в этом себя было бы невыносимо.
Оставив брата под опёкой медпони, Твайлайт вернулась в тронный зал. Спеллвивер и Фебра, как могли, продолжали поддерживать войска без аликорна, но давалось им это с большим трудом. Ситуация была критической: грифонам удалось закрепиться на дворцовой площади и взятие самого дворца теперь было делом каких-то тридцати минут. Появление принцессы вызвало у измученных магов проблеск надежды.
— Прошу всех прервать заклинания и встать вокруг меня, — бесцветным голосом распорядилась Твайлайт.
Произошедшее с Армором вызвало у многих опасение за состояние правительницы и её дальнейшее участие в битве, поэтому увидеть Элемент Магии в относительно стабильном состоянии было весьма отрадно. Боясь напомнить о случившемся и ненароком пошатнуть хрупкое самообладание принцессы, никто не решался показывать ей сочувственный, полный жалости взгляд.
Без каких либо пререканий все единороги окружили Твайлайт кольцом в три ряда, готовясь к заклинанию «колодца» — других соображений о том, что могла предпринять правительница, ни у кого не было. В подтверждение своим догадкам, маги почувствовали, как создаваемые принцессой каналы устанавливают со всеми прочный контакт, и максимально ей открылись. Не встретив сопротивления, аликорн связала с собой каждого единорога в зале, но отчего-то медлила с «зачёрпыванием» энергии. Пытаясь найти этому причину, маги подняли глаза на лавандовую кобылку, поглощённую прочтение какого-то заклинания и несколько успокоились, не увидев в этом ничего необычного. Это вовсе не значило, что творимое заклинание было им известно. Вовсе нет. Просто все, кто знал Твайлайт хоть немного, а с кантерлотской знатью было именно так, имели ввиду, что эта полная сюрпризов пони имела свойство чуть ли не на ходу принимать важные решение, касающиеся вопросов магии. Всем оставалось довериться её инициативе, не без любопытства к идее, посетившей одарённую волшебницу на этот раз. Спеллвивера и Фебру такой расклад тревожил больше остальных: в нынешнем положении даже приятные сюрпризы нежелательны, а неизвестное таким опытным магам заклинание как раз подходит под эту статью. Да и сам «колодец» отличался от своей более распространенной версии «круга силы» именно тем, что сейчас единороги практически не распоряжались своей энергией, оставаясь для принцессы лишь источником, из которого она себя подпитывала. Их попытки отследить изменения не увенчались успехом, поэтому они были вынуждены следовать за Твайлайт «с закрытыми глазами».
Протяжный стон и последующий грохот падающего на мраморный пол тела всколыхнул стоящих в кольце пони. Сражённый магическим истощением единорог приковал к себе недоумённые взоры. Он был первым, кого постигла такая участь, но далеко не последним. Ещё дюжина повалилась без сил, прежде чем оставшиеся, глядя на засветившиеся ярким светом глаза Твайлайт, смогли понять, что происходит. Единороги захотели разорвать контакт, перекрыть доступ к своей энергии, но ничего не выходило – на связь был наложен какой-то замок. Больше их согласие ничего не значило, и правительница по своему желанию опустошала одного за другим. Охваченные паникой, многие пытались бежать, но аликорн, в силу своих превосходящих возможностей, блокировала телепорты, превращая их в метровые скачки. Вряд ли кто-нибудь догадался, что это вызвано благими побуждениями: как бы далеко они не перенеслись, связь всё равно останется, посему полное опустошение неминуемо. Твайлайт посчитала, что уж лучше это случится в зале, чем на глазах грифонов. И этим, пожалуй, её гуманность ограничилась. Недрогнувшим копытом, без колебаний она до последней капли вбирала в себя силы окружавших ее магов дворцовой гильдии и аристократов.
— Ваше Высочество… — колени Фебры начали сгибаться, когда настал её черёд. Вскоре она, как и все, лежала на полу, способная разве что держать глаза открытыми.
— Принцесса, остановитесь… — еле шевеля губами, произнёс Спеллвивер. Благодаря большому запасу энергии, он держался дольше остальных, но отсрочил полное опустошение лишь на несколько секунд.
Магия, которая может причинять вред всему живому напрямую, в Эквестрии справедливо считалась запретной. Её последователи были гонимы, а книги с такими заклинаниями хранились за семью печатями. Доступ к ним имели разве что венценосные особы. Твайлайт входила в их число, однако доступ еще не подразумевал ознакомление. Да и сама пони, читавшая их тайком из самых светлых побуждений, никогда не думала, что однажды прибегнет к этим знаниям по прямому назначению. Она была одержима идеей обратить злой умысел тёмной магии вспять, сделать так, чтобы её использование приносило пони пользу. Какой же наивной она была когда-то…
И что бы тогдашняя Твайлайт подумала, увидев лавандового аликорна в окружёнии истощённых ею пони; кобылку, посчитавшую свои намерения выше чужого мнения и права выбора?
Она бы не поверила и назвала это ложью.
Но нынешняя Твайлайт своих действий не стыдилась, имея весомое оправдание.
Зачерпнув последние капли, она поняла, что переоценила способности своего не привыкшего к таким нагрузкам тела, и не удержала порцию магической энергии. Та ослепительной вспышкой вырвалась из её рога и разошлась по залу мощным импульсом, выбившим окна и витражи, отбросившим в разные стороны неподвижные тела единорогов и оставившим на цельном мраморе паутину трещин с тяжело дышащей принцессой в центре.
Твайлайт удалось усвоить поглощённую энергию трёх сотен единорогов, но этого ей было недостаточно. Ступая по осколкам некогда зеркальной поверхности пола, аликорн направилась к распахнутым наружу дверям.
Недолго длилось затишье между боями перед дворцом. Не успело разлетевшееся стекло улечься на землю, как две стороны вновь сошлись в смертельном противостоянии, которое грозило очень скоро закончиться.
«В конце концов, это всего лишь магическая вспышка, — думалось большинству несведущих. — Вероятно, единороги прогадали с заклинанием или ещё чего…»
Прекратить сражение должно что-то посерьёзнее разбитых окон.
Десантировавшиеся грифоны продолжали теснить эквестрийцев к дворцу. Те при отступлении забирали с собой спинелли и другое артиллерийское снаряжение, чтобы перестроить батарею за более безопасной баррикадой. Из-за угрозы дружественного огня очень редкие залпы производились отдельными орудиями исключительно по наземным целям. Измотанные и лишённые огневой поддержки пегасы больше не могли справляться со своими задачами и поступление вражеского десанта на площадь не прекращалось. Но враг бил не только в лоб: фланги дворцовой платформы начали подвергаться массивным атакам воздушных имперских сил. На их защиту стянулись несколько пегасьих батальонов, из-за чего оборона в центре ослабла. Теперь передышка была непозволительной роскошью, равно как и статус резервного отряда. Передовые подразделения на лестницах были скованы неутихающим штурмом, но тыловые передислоцировались на защиту дворца. Все понимали, что если не отбросить грифонов сейчас, подкреплению будет некому помогать.
Немудрено, что в такой обстановке мало кто заметил принцессу, появившуюся на пороге главных ворот. Едва касаясь земли, она словно призрак спустилась по ступеням вниз и обернулась, ища подходящее место, которым оказался единственный смотрящий на площадь просторный балкон. Её ставшие ослепительными сферами глаза созерцали панораму, объятую пожаром войны, а в голове рождались новые идеи — безумные и безрассудные, но оправдывающиеся благими целями.
Сражавшиеся почувствовали не пойми откуда взявшийся ветер, что подул с запада. Поначалу это были лёгкие порывы, но вскоре он перерос в шквал. Несложно догадаться, как это сказалось на воздушных боях. Заручившись такой поддержкой, пегасы смогли дать превосходящему противнику резкий отпор: их стремительные атаки опрокидывали борющихся с встречным ветром грифонов и постепенно освобождали от них воздушное пространство над площадью. На земле, где ветра практически не наблюдалось, контратаки эквестрийцев также дали положительный результат, но имперцы закрепились слишком надёжно. Подход новых сил даже не думал прекращаться, лишь изменив схему – теперь десант производился не сверху вниз, а снизу вверх, прямо из-за платформы, куда стихийные нападки никогда бы не дотянулись.
Далеко не каждому единорогу под силу вызвать бурю на такой обширной площади, но вот Элемент Магии с такой задачей справиться бы смог. Прибегни Твайлайт к этому заклинанию до прорыва, закрепление грифонов можно было бы предотвратить, но теперь для этого потребуется нечто большее — то, что она не смогла бы провернуть без опустошения тех единорогов.
Для неё они в первую очередь источники, а остальное – уже неважно.
Эквестрия не просто так звалась магическим миром. Магия буквально пронизывала её насквозь: в воздухе, в земле, в воде – магия была повсюду. В том числе и во всех населяющих её существах. Дотронуться до поверхности магических волн удается каждому, но зачерпнуть из самых глубин мог только обладатель рога. И чем больше источников имел в своём распоряжении маг, тем могущественнее он был. Однако извлекать энергию из воздуха – дело неблагодарное. Проще всего она добывалась из живых существ и того, что с ними связано. Самым ярким примером можно назвать чувства и эмоции. Небезызвестный Чёрный Король подпитывал себя чужими страхами, болью и страданиями, Миамора Каденция — чувством светлой любви, а магия Элементов Гармонии зиждилась на узах дружбы. Такой подход был сродни искусству, и не в каждом маг находил отклик, не говоря уже про ограниченную сферу применения. Более грубая магия, как правило, была и более универсальной. Зачем ходить вокруг да около, пытаясь нажиться на тех или иных эмоциях, когда можно просто взять и получить конечный результат в готовом виде?
Повторяя события тронного зала, Твайлайт плела новую сеть из магических каналов. Вот только на этот раз паутина соединяла всех находящихся в городе пони. Для окрепших с прошлой подпитки незримых нитей даже разрешение единорогов не требовалось – волшебница по-хозяйски привязывала их к себе, но с конечной фазой пока не спешила.
«Снижайтесь!» — голос Твайлайт зазвучал в голове каждого пегаса.
На подсознательном уровне они почувствовали, что это именно принцесса, а её объявление — не что иное, как приказ. Пегасы вырывались из схватки и летели к дворцовым шпилям, надеясь поскорее узнать причину, по которой они прервали такой выгодный для них бой. Но не слова стали ответом.
Не успели летуны снизиться, как к яркой композиции звуков присоединилось громкое, нарастающее потрескивание, исходящее откуда-то сверху. Тот, кто видел, куда устремлен взор Твайлайт, не был удивлён первому удару молнии.
Аликорн направила огромное количество энергии в грозовой заслон, выводя его из спящего состояния. Результат был столь же эффективен, как и предсказуем. То, что до этого служило лишь прикрытием для неудавшегося обстрела, сейчас разило целые отряды не успевших снизиться имперцев. Знала ли Твайлайт, что не все пегасы успели уйти из зоны поражения атаки молний? Не могла не знать, но старалась не думать, сколько ещё её верноподданных попадёт под раздачу.
Площадь и воздушное пространство в пределах грозового заслона быстро освободились от грифонов, но никто не списывал со счетов иные пути. Лестницы, на которых имперцы продвинули передовую линию почти до самого верха, были одним из трёх ключей к взятию дворца. Без них атакам подвергалась бы только дворцовая платформа, и о противостоянии ниже этого уровня можно было бы забыть. До сего момента никто даже не задумывался о цене столь острого вопроса. Принцесса же намерилась платить крупной монетой.
С балкона выпорхнула белоснежная сова, теперь не уступавшая по размерам среднему пегасу. За ней тянулся фиолетовый шлейф, а каждый широкий взмах крыл отдавался звёздопадом быстрогаснущих искр. Её беззвучный полёт, принёсший в бал разрухи толику красоты, был поистине завораживающим и отозвался надеждой в сердцах отчаявшихся пони. Узнав это, и принцесса посмела бы надеяться, что её подданные найдут в себе силы понять и простить свою падшую правительницу.
Сова, по небезызвестным причинам, устремилась к передовой правой лестницы, где, как и на левой, молнии не мешали грифонам продолжать наземный штурм. Оказавшись на месте, смотрящая глазами птицы Твайлайт приказала пони отходить к дворцу и, дабы облегчить их задачу, отколола кусок отвесной стены, прикрывая отступавших созданным обвалом. Теперь у эквестрийцев было время набрать дистанцию и дальнейшие действия Твайлайт не заденут никого, кроме грифонов.
Истратив почти всю энергию на активизацию молний, волшебница восполняла свои силы, постепенно опустошая всех жителей Кантерлота. Какие потребности, такие и затраты. Ей предстояло обрубить один из главных подходов наверх, а это задача не из лёгких.
Уничтожить лестницу целиком было непостижимым, но обрушить вниз верхнюю часть…
Вся платформа буквально задрожала, в некоторых местах пошли трещины и вскоре целые лестничные пролёты уходили у грифонов прямо из-под ног. Падающие сверху части стены погребали не успевших взлететь, а остальные бросились врассыпную, подгоняемые треском молний и громом упавших с огромной высоты каменных глыб.
Левую лестницу Твайлайт застала в запустении. Не желая повторять судьбу застигнутых врасплох собратьев, грифоны оставили свои позиции, да и пони, прихватив с собой орудия, устало тащились назад. Когда последний из них добрался наверх, аликорн закончила начатое, и путь для наземных войск Грифонии был перекрыт раз и навсегда.
Теперь она, наконец, смогла устремить свой горящий взор на кишащий грифонами восток. Отступив в безопасную часть города, они набирались сил и переформировывали отряды для грядущей атаки, но Твайлайт не была настроена ждать. Она зашла так далеко не для того, чтобы останавливаться, а последствия…
Аликорн слала их к Дискорду, веря, что всё уже давно предрешено и ей остаётся только жить с этими потерями. Завтра не сможет стать хуже, чем сегодня, как бы она не старалась и каких глупостей бы не понаделала.
— Твайлайт, — сова зависла в воздухе, вертя головой в поисках обладателя низкого, размеренного голоса. Нет, он исходил не отсюда. Принцесса закрыла птичьи глаза и открыла свои. Обернувшись, она увидела застывшего в дверях на балкон царя.
Его одежды были перепачканы зёмлёй, а кольчуга, как и всё тело, почернела от едкого порохового дыма, запах которого чувствовался за версту. Ссадины и царапины покрывали сжатые в кулаки кисти. Колкий взгляд казался неестественно ярким на фоне перепачканной кожи.
Твайлайт часто видела его лицо, когда он задумывался: чёрные брови складывались в грозную форму, отчего казалось, что Иван чем-то недоволен и затаил обиду в глубине. У неё было время, чтобы научиться различать истинную злость от ложной. И сейчас он был зол по-настоящему. Под таким взглядом всякому пони, в том числе и самой принцессе, хотелось сжаться, исчезнуть, провалиться сквозь землю, но не в эту ночь. Не без усилий, её источающие свет глаза приняли вызов. Однако она никак не могла отделаться от чувства вины, когда человек смотрел на неё вот так.
— Чего вы хотите? – подняла голову Твайлайт.
Тяжёлым, уставшим шагом царь направился к краю балкона.
— А ты, стало быть, не уразумеешь… – упёршись о перила, тихо изрёк Грозный, подсказывая взглядом, где стоит искать ответ.
Готовясь обрушиться на стан грифонов, аликорн порядком истощила пони, но насколько — узнала только, когда взглянула на площадь. Среди лежащих вповалку обессиленных тел сидели и неосознанно бродили те, чей черёд настанет, когда принцессе в очередной раз заблагорассудиться швырнуть в грифонов дом.
Благо это не смертельно: хоть магическая энергия и пронизывает существ, их жизнь полностью от неё не зависит, да и никто не способен отдать больше, чем имеет. Правда, понадобятся как минимум сутки, чтобы обездвиженные пони пришли в норму.
Но если маг имел границы, то магия их не имела. Нет того, что было бы ей не под силу. Даже всесильные джины не имели власти над чужими чувствами, а в Эквестрии это считалось мелким фокусом, сродни обману. При желании единорог мог тянуть энергию и из жизненных сил, но для Твайлайт даже в нынешнем состоянии это было слишком…
Хотя кто может знать, как далеко способны завести сильные чувства?
— Не стоит волноваться. С ними всё в порядке, — заявила волшебница, не отрываясь от площади.
— С ними-то может и да, – прозвучало с упрёком. Человек не смотрел на собеседницу из-за слишком яркого света, оттого казалось, что он беседует с самим собой.
— Да, со мной не всё в порядке! – вспыхнула Твайлайт, как сухой лес от искры. – Моего брата сделали калекой, Эквестрия объята войной, а те, кто могли бы всё исправить, исчезли по вашей вине! Но вам-то что с того?! Назовите меня плохим правителем, если будет угодно! Куда уж мне до вас?! Вы… вы смотрите на всё, что твориться такими спокойными глазами… — кобылка не удержала несколько слёз, оставивших на щеках светящиеся дорожки. – Я… я не знаю, каким тартаром был ваш мир, но здесь не так! Я не была готова к такому! Не была… – Твайлайт остановилась, чтобы перевести дух и продолжила более спокойным голосом. — Хуже, чем сейчас, уже точно не будет, так что не смейте указывать мне, что делать.
— И не помышлял, — Прежде чем ответить, царь терпеливо выслушал всю речь принцессы, даже не думая её перебивать. – Ежели Бог наделил тебя разумом, значит, и правом выбора не обделил. Я не ведаю его промысел, но чувствую, что не должен влиять на вершащиеся в чуждом мире судьбы. Это твоё королевство, твои верноподданные, твоя жизнь – тебе и решать, — Грозный ненадолго замолк, обозревая разбушевавшееся небо. – Всё же, позволь дать совет. Молвив о моём мире, ты была права, хоть и не во всём. Дивлюсь я отношению здешнего народа к тебе. Видел покорность, видел преданность, видел любовь. Но самого главного так и не узрел, сколько бы очи не тёр. Страх. И малая, и великая власть зиждится на нём. Не дано мне было иную ведать, потому как человеческая натура такова, что немыслимо иначе. Не хватает светлых добродетелей, чтобы бразды удержать. А ты… — царь иронично улыбнулся. – Ты супротив беды, пришедшей в твой дом, но сеешь тоже, что и недруги. Поступками своими верно наши миры сближаешь, смея глаголить, что этого страшишься. Лгать не стану — правитель из тебя не ахти, раз так споро создаёшь себе ад. Я скажу, что бывает, когда трон укрепляется страхом. Верноподданные станут бояться твоей немилости. Каждый божий день будет превращаться в хоровод правды и лжи, а сможешь ли ты отделить одно от другого? Где друг, а где враг? Где истина, а где клевета? Готова ли ты на такое, принцесса?
Речь царя окатила раскалённую голову кобылки ушатом студеной воды, вернув ей рассудок и возможность здраво оценивать себя со стороны. Она не находила слов, перебирая в голове клубок спутанных мыслей и доводов. Принять очевидный ответ означало осудить все свои действия, а отказ вызывал бы явное противоречие со сказанным выше.
— Мне нужна помощь… — сдалась принцесса, понурив голову. – Станьте моим наставником. Одной мне с этим бременем не справиться...
«Ох, дитя, ведаешь ли ты, о чём просишь?» — мрачно подумал Грозный.
— Не простит мне Бог, если взращу гнилой росток…
— Таков мой выбор, – не отступала аликорн, используя чужие доводы.
Царь молчал, обдумывая ответ. Когда-то и с его уст слетала подобная просьба. Не отказали ему тогда, не оставили. На путь верный наставили и пороки смирять помогали. И чем же всё закончилось? Горько вспоминать. Но тогда дело было в плохом ученике, а не в наставнике…
«Да будет так. Ещё один крест взвалю на свою спину…», — глубоко вздохнув, Иван утвердительно кивнул.
— Ты можешь это исправить? — он указал на площадь.
— Ну, один из вариантов – лишить меня сознания, — перебирая в памяти страницы фолиантов, предложила воспрянувшая духом Твайлайт. – Как только я перестану удерживать собранную энергию, а именно это и произойдёт при потере сознания, она равномерно распределиться по всем каналам. Но... – волшебница поймала взгляд оторопевшего от такого предложения царя, — той энергии будет мало, потому как я порядком её истратила. Вот если я отдам и свою, то должно хватить на возвращение в строй всех пони.
Принцесса мешкала, не желая что-либо упускать перед тем, как её тело обмякнет мешком.
— Я передаю вам командование войсками в моё отсутствие, — Твайлайт было немного стыдно взваливать на плечи человека одну ответственность за другой, но что поделать. Он это понимал, оттого и принял назначение, как должное. — До прибытия подкрепления осталось около часа. Если удастся продержаться — бой за нами.
На этом было всё. С балкона волшебница перенеслась в свою опочивальню и, встав на кровать, начала отдавать энергию. Твайлайт не хотелось обременять своего наставника ещё одной проблемой в виде её беззащитного тела и решила сама передавать энергию по установленным каналам обратно к эквестрийцам. Пот градом катился по её лбу, а в глазах становилось темнее с каждой секундой. Но чувство долга позволяло ей держаться, отдавая своим подданным всю себя без остатка. И только выбрав всё, что могла, она с чистой совестью упала в объятья своего ложа.
Царь видел, как эквестрийское воинство приходит в себя, недоумённо потирая копытом лбы. Пони не могли определиться, как воспринимать действия принцессы. Не исключено, что если не прояснить ситуацию, недовольные раздуют из этого целую трагедию в самый неподходящий момент.
— Благодаря вашей правительнице, ворога удалось отбросить, — возвестил Иван тех, кто был на площади. – Так что готовьтесь к его возвращению, да как следует! Бейтесь, пока есть за что биться!
Пока он спускался вниз, дабы продолжить руководить с места, пони активно передвигали орудия к крайним баррикадам и восстанавливали укрепления. Пришедшие с лестниц отряды оказались весомым подспорьем, позволившим залатать бреши в обороне.
Грозовой заслон возвращался в прежнее состояние не сразу, а постепенно, давая обороняющимся ещё немного времени на подготовку. Когда молнии стихли, армия грифонов, пусть и не без опаски, устремилась на непреступный дворец. Лишившись наземных подступов, тяжёло экипированные воители сменились на лёгких, мотая на ус, что ныне путь к взятию города лежит через небо.
Много времени и сил понадобилось имперцам, чтобы закрепиться на площади. И хоть их потери не превышали потерь эквестрийцев, а войско ещё не растеряло свою мощь, добиться тех результатов за какой-то час было очень сложной задачей. Особенно после разрушения лестниц и объединения на дворцовой платформе всех отрядов пони, неплохо восполнивших прежнюю плотность боеспособных подразделений.
Как волны прибоя бьются о скалы, так и тщетные атаки грифонов опрокидывались одна за другой. Чувствуя скорую подмогу, пони не отступали ни на шаг, какими бы яростным не был натиск имперцев. В таких боях верх одерживает тот, в ком больше стремления к победе. И судя по результатам, до решимости эквестрийцев грифоны не дотягивали. А может, вовсе не в этом дело? За спинами пони стоял полководец, прошедший не одно сражение, а что же на противоположной стороне? Ганнара, знаменитого своим острым умом и огромным молотом, нигде не было видно, а учитывая его пристрастие к битве, напрашивался нехитрый вывод.
Исход сражения стал окончательно ясен, когда в бой ворвались прорвавшие блокаду пегасы. Вначале небольшими группами, а затем неудержимой лавиной, прорывая грифоньи заслоны, пегасы Филидельфии сходу врезались во вражеские ряды. Вслед за ними с востока, разгоняя удушливый запах гари и смерти, потянуло свежим ветром. Ветром победы. Чувство безысходности и обреченности в сердцах защитников, постепенно уступало радости и воодушевлению. Напор пони крепчал с каждым прибывшим воином. Враг отчаянно пытался сдержать натиск, но разве найдется такая сила, которая бы сломила вездесущую волю к такой близкой победе?
С каждой минутой пони становилось всё больше, а шансы грифонов на своевременное взятие города уменьшались, пока полностью не рухнули. Призывающий к отступлению протяжный стон имперских рогов в этот раз вторил радостным крикам и ликованию защитников.
Из груды камней у основания платформы на свет выкарабкивался помятый, с трудом дышащий грифон. Его тёмный доспех больше не блестел, чёрная шерсть не лоснилась и потеряла насыщенность цвета, а перья оттопырились, выпадая одно за другим.
Нынешний вид главнокомандующего Ганнара хоть и прибывал в удручающем состоянии, но жалость не вызывал. В несгибаемом взгляде всё так же читалась жажда ворваться в бой, ведя за собой войска. Даже без оружия, которое он потерял при падении с самого верху и при том, что одно крыло вышло из строя, а всем лапам достались серьёзные ушибы. Но, сокрушённо узрев в небе стайки пегасов без единого грифона, он осознал, что это более не имело смысла.
Такие как Ганнар никогда не признают своего поражения и отступают лишь с мыслью, что обязательно вернутся, чтобы свести счёты. Он хромал по пустынным, разрушенным улицам, волоча за собой облачённое в доспех крыло, пока не пересёкся с отрядом грифонов, приметивших его издалека. Дальнейший пусть в обратную от дворца сторону проходил быстрее и надёжнее. Отступавшие имперцы тащили за собой всё, что сумели прихватить, в том числе и захваченные пушки. Обзавестись таким оружием было заманчивой затеей.
Всё войско Грифонии ручейками стекалось к кантерлотским окраинам, образуя там бушующее море из недовольных вояк. Несложно догадаться, как себя чувствовали пленные пони, которых согнали на одной из стоянок воздушных колесниц. Однако грифонам они были нужны не для вымещения злобы, но для обмена на своих сородичей, оказавшихся в таком же положении.
Где-то посреди ожидающих своей участи пони, лежала пегаска, чья шёрстка когда-то была нежно-персиковой. Находясь без сознания, она не испытывала боли, которая охватит её измученное тело по пробуждению. В битве кобылка ожидала смерти от вражеского клинка, но по иронии, была сражена шальной молнией и если бы насмерть... Услышав приказ отступать, воительница не подчинилась, воспользовавшись своим выбором. Теперь же она лишилась и его.
Бурый жеребец в промятых гвардейских доспехах неустанно крутился возле неё. Как и все, кто был поблизости, он мог только расправить перебитые крылья и подложить под голову пегаски сложенную в несколько раз накидку. Дела её были плохи и не исключено, что вскоре этой настойчивой в своих решениях пони таки удастся добиться желаемого. Но, как и говорилось ранее, право выбора оставило эту кобылку, всецело доверив превратностям судьбы. И одна из таких превратностей, имевшая голубые, как лёд, глаза, снова вмешалась в беспросветную с недавних пор жизнь Дейси. Ей было суждено покинуть общество пленных на лапах заклятых врагов, с каждым взмахом отдалявших её от дворцовых шпилей Кантерлота.
Глава 32: Ценность встречи
Солнце уже почти зашло за горизонт, бросая сквозь верхушки деревьев последние отблески света и погружая землю в тёплые летние сумерки. Оставленный у машины Якин ерзал на капоте, нетерпеливо постукивая тростью. Его взгляд был устремлён в тёмную чащобу, куда намедни в поисках «Её Высочества» ушли Зина и его шофёр.
«Где их носит? Уже четвертый час пошёл,- с раздражением глядя на часовую стрелку дорогих швейцарских часов, негодовал кинорежиссер. – Что б вы там и остались, в этой трясине, со своими проклятыми лошадьми!»
Странно, что Карп Савельич, несмотря на всю неприязнь к своим компаньонам и недовольство своим положением, просто не уехал на своей машине, бросив на произвол судьбы, мягко говоря, недолюбливаемых им личностей. В чём же причина? Из-за чувства благородства и благих побуждений? Из-за данного им обещания? Ответ куда более прост и поверхностен: зная неблагонадежность такого скользкого человека, как Якин, Зина предусмотрительно забрала ключи от кабриолета с собой, дабы на корню пресечь попытки кинорежиссёра удрать от них в «прекрасное далёко».
Вот и пришлось Якину как верному псу ожидать своего хозяина у дома, вперив взгляд в лес, ожидая, что оттуда вот-вот покажется «истеричная мегера со своим мерзким мутантом».
Окончательно скрывшееся за лесом солнце передало эстафету луне, и на тихой просеке начало стремительно темнеть. Загорались на небе первые звёзды. Постепенно затихала дневная суета светолюбивых обитателей лесного царства, чтобы с рассветом возобновиться вновь. Но свято место пусто не бывает, и с приходом темноты в чаще просыпалась новая жизнь – жизнь ночного леса.
Бор, ещё совсем недавно бывший как на ладони, стал таинственным и страшным, нависая над Якиным чёрной, беспроглядной стеной. Уже было задремавший Карп Савельич сильно вздрогнул, когда совсем рядом крикнул нетопырь. Вторя ему, в глубине чащи закричала выпь, чьи громкие вопли разносились над всей окрестностью.
Кинорежиссёр, лихорадочно сжав трость, завертел головой. В царившей вокруг темноте, слегка разгоняемой холодным светом звёзд, не было видно ни зги. Согласитесь, сидеть посреди полного шорохов и скрипов тёмного чернолесья, при этом не видя дальше вытянутой руки — не особо радужная перспектива.
В чаще, совсем недалеко от Якина, что-то зашумело. Воображение, разгоряченное атмосферой ночного бора, сразу начало рисовать яркие картины его страшных обитателей, начиная с волков и заканчивая топтыгиным.
— Кто здесь?! – не выдержав звенящей, нарушаемой лишь треском ломаемых веток тишины, прохрипел в темноту кинорежиссёр. – Я сейчас копьё кину!
— Тогда точно не сносить тебе головы, – раздался из кустов знакомый, полный угрозы голос. Секунду спустя, раздвигая ветки, на поляну вышла Зина и вся остальная процессия. Свет взошедшей луны золотым бликом мягко полыхнул на нагруднике лунной принцессы и на пупочке шофёрской кепки Семёна.
Не говоря ни слова, шофёр подошел к машине, услужливо открывая дверцу перед Зиной и Луной, усаживая дам в авто. После, сев за руль и заведя машину, обратился к Якину, по-прежнему восседающем на капоте и недоуменно смотрящего на них:
— Карп Савельич, может вы всё-таки сядете в машину, и мы, наконец, поедем?
Когда кабриолет Якина подъехал к воротам дачи, было уже далеко за полночь. Уставшая и вымученная после долгого насыщенного дня разношёрстая компания после недолгой заминки у калитки – Карп Савельич не мог нащупать в темноте нужный ему ключ — ввалилась в дом.
Перешагнув порог богато отделанной дачи, Луна сразу заявила кинорежиссёру, что ей необходим теплый душ, а также «кусок отличного мыла первостатейнейшего свойства и мягкое, не раздражающее шёрстку мочало».
«А молочную ванну принять не изволите?» – бросая в сторону кобылицы ненавистные взгляды, буквально кипел Якин. Мало того, что только зайдя в его, между прочим, собственный дом, она уже ведёт себя как хозяйка, так ещё и отдаёт приказы и помыкает им, будто он здесь не хозяин, а гость! И, несмотря на то, что вид кобылицы тоже был не из лучших – перепачканная грязью и пылью шёрстка, висящая бахромой на груди и на роге паутина – вид Карпа Савельича и его шофёра был куда грязнее.
— Но Ваше Высочество, нам с Семёном просто необходимо первыми принять душ… — начал было Якин, но был безжалостно перебит и смят Зиной, поддерживающей точку зрения лунной принцессы.
— Ничего, подождёте. Дамам, Карп Савельич, надо уступать, — не терпящим возражения тоном отвечала Зина, вместе с Луной двигаясь в сторону душевой. По пути она прихватила с собой халат Якина и пару махровых полотенец. – Да и вы, наконец, мужчины – ваша стезя терпеть и сносить трудности! — добавила девушка и закрыла за собой дверь. В следующую секунду в эту самую дверь прилетела и смачно стукнулась трость кинорежиссёра, оставляя на ней еле заметную вмятину…
…После часового душа разомлевшие от горячей воды подруги с повязанными на головы полотенцами сидели на балконе, наслаждаясь красотой звёздного неба и теплом летней ночи. Вдалеке полыхали зарницы.
Луна отрешенно смотрела на ночное небо, словно пытаясь найти там ответы на волнующие её вопросы.
— Разверзлась бездна звезд полна – звездам нет числа, бездне – дна, — продекламировала Зина, нарушая затянувшуюся тишину.
Пони, отвлекаясь от созерцания звёздной вязи, навострила ушки.
— Красиво звучит, — произнесла принцесса, осмысливая сказанное подругой.
— Красиво, — согласилась Зина, потягивая мундштук. – Так один учёный крестьянин два с половиной века назад высказался, да.
— Учёный крестьянин? Оксюморон, да и только, — поёрзав в кресле, возразила ночная кобылица. — Сегодня я воочию увидела крестьянскую «ученость», основанную на агрессии и суеверности…
— Ну, не стоит судить так предвзято, дорогая! Как минимум – это неправильно. Ведь если бы всё крестьяне были такими агрессивными и суеверными, какими их видишь ты, разве родились бы тогда такие прекрасные слова про бездну, полную звёзд?
— Нет, не родились, — уверенно, без тени сомнения согласилась принцесса. – А кто он – этот учёный крестьянин?
— Знаешь, честно сказать, я мало что о нём знаю. Помню вот только это, да слова, запомнившиеся мне ещё со студенческой скамьи. Наш математик астрономией увлекался, вот и твердил данное изречение постоянно…Как свидимся с Шуриком – обязательно расспрошу его.
На несколько минут установилась тишина. Подруги молча смотрели на звёздный небосклон, где поминутно тухли и гасли звёзды далеких планет.
— Ой, смотри! Звезда упала! – воскликнула Зина, указывая вдаль. – Скорее загадывай желание!
Луна мысленно сосредоточилась: чего ещё она могла желать, кроме как возвращения её и Селестии домой? Как же хотелось ей сейчас оказаться в родном, но таком далеком Кантерлоте или в утопающем в садах и зелени Понивиле, где принцесса в полной мере ощутила, что такое веселье. А может, в горделивом Майнхаттоне ? Или в заоблачном Клаудсдейле? Неважно где, главное – в милой сердцу Эквестрии, куда Луна надеялась вернуться в скором времени.
— Эх, проморгала я свой шанс! Думала-думала, что бы загадать, да в голову ничего толкового не лезет! Деньги? Мир во всё мире? Нет, не то. Сдается мне, всё у меня есть, а чужого и не надо! – звонко рассмеялась Зина. – И всё же, какая чудная сегодня ночь! Надо бы почаще выбираться на природу…
— Вот именно, что «всё», — перебивая актрису, произнесла принцесса. – Хороший работящий муж, дом, достаток во всём, любимая работа – полная чаша! Чего ещё тебе не хватает? Возвращайся обратно к Александру, Зина. С этим дискордовым сыном каши не сваришь, в этом ты убедилась на собственном примере.
— Мы, кажется, с тобой уже говорили на эту тему. Я же сказала: Шурик – хороший человек, но мы не подходим друг другу…
— А кому ты подходишь? – изогнув бровь, поинтересовалась кобылица. – Неужто моему временному слуге?
Девушка уязвлено умолкла.
— Не всё то золото, что блестит. Неужели ты так просто променяешь пусть и не идеального, но всё же любящего тебя мужа на этого хамского шпака в погоне за лёгкой жизнью? Неужели материальные ценности стоят у тебя в приоритете? И в чём же вы не сходитесь с Шуриком?
— Материальные? А ты хоть знаешь, как мне жилось с ним? Все одиннадцать месяцев – а это немалый срок! – мне казалось, что в квартире живу только я одна, и что никакого мужа у меня и в помине нет! – возразила собеседница. – А как за свою машину взялся – так вообще его видеть перестала, несмотря на проживание в одной комнате, половину которой занял его проклятый аппарат!
Про несхожести я уже говорила: он излишне приземлён со своей наукой, когда я – натура творческая, романтическая, мне нужен размах и простор, чего от Шурика добиться невозможно!
— Но ведь в итоге он добился своего, его машина заработала – к лучшему или к худшему, пока не ясно – и вот я здесь, веду с тобой эту беседу. Стечение обстоятельств? Судьба? Как знать. Однако, как я уже говорила ранее, пусть он и не идеален, но любит тебя, да и ты всегда жила бы в достатке…
Внизу послышался грохот, а затем и хриплая ругань Карпа Савельича. Видно, пробираясь в темноте к своей комнате, кинорежиссёр споткнулся о стоящую в коридоре этажерку.
— И я уверена в том, что ты «сгущаешь краски». Да, отчасти тебя можно понять, так как излишняя увлечённость Шурика наукой действительно смотрится не очень хорошо. Но Александр отнюдь не безразличный, каким ты описываешь его, — продолжала Луна. – Помнишь, я рассказывала тебе про то, как я застряла в стене? Тогда Шурик, несмотря на то, что видит меня впервые, не оставил в беде и вызволил мой рог из западни, а потом заботливо излечил от хвори. Да и тебе он, судя по твоим рассказам, не раз хризантемы дарил и своим вниманьем никогда до того, как начал своё изобретение собирать, не обделял… Пойми же – он просто чересчур сильно увлёкся своими опытами.
И вот теперь, когда машина закончена и испробована в действии, я уверена, что Александр более не будет обделять тебя заботой и вниманием.
— Ага, ну конечно! За одним изобретением последует новое, жажда знаний ещё больше раззадорит его! – вновь запротестовала Зина. – На то он и человек, чтобы за покорением одной вершины сразу идти покорять другую, не видя преград и не зная меры.
— Вот именно для этого ты ему и необходима – не дать себя сгубить этой тягой! Ведь оставшись один, он точно изживёт себя со свету. Ты нужна ему, Зина, — голос Луны дрогнул. – Нужна, как воздух. Не дай ему себя окончательно погубить…
Девушка удивленно уставилась на принцессу, подивившись перемене в своей подруге.
— Великий эквестрийский маг и учёный Старсвирл Бородатый был одним из моих немногих близких друзей. Ему я могла доверять также, как своей сестре, посвящая во все свои планы, размышления, мечты… Более чуткого и отзывчивого собеседника, готового в любой момент выслушать всё наболевшее, у меня не было. Но…
— Что «но»? – переспросила собеседница.
— Через некоторое время мы стали видеться все реже и реже. Он стал усталым и раздражительным, а затем и вовсе ушёл в себя, — произнесла Луна тихим, отчётливым голосом. — Было видно, что Старсвирл, чьи мысли и сны всегда оставались для меня загадкой, обдумывает некую важную мысль, загадку, ответ на которую найти не так просто. Он день и ночь рылся в архивах и пыльных фолиантах, несколько раз беседовал о чём-то с Селестией и проводил бесчисленные магические опыты, один из которых его погубил…
Переводя дух, кобылица ненадолго прервала своё повествование. За дачным посёлком, вблизи лесистой балки пропели вторые петухи, предвещая скорое наступление зари.
— В тот день весь Кантерлот содрогнулся от мощного взрыва. Я лично исследовала развалины подземного полигона, где Старсвирл познавал тайны магии, но тела своего друга так и не нашла…Вероятно, магия просто испепелила его, не оставив и следа.
На этот раз лунная принцесса, взирая на небо, замолчала надолго. Её подруга тоже безмолвствовала, осмысливая сказанное.
Наконец, Луна произнесла:
— Я могла как-то повлиять на Старсвирла, но… я молчала и бездействовала, когда моему другу была нужна поддержка. Не повторяй моих ошибок, Зина. Я лично поговорю с Шуриком, а тебя лишь прошу дать ему шанс.
— Мне надо подумать, Луна, — пробормотала актриса, прикусив губу. – Так много всего произошло за одни сутки... Надо взвесить все «за» и «против», попробовать разложить всё по полочкам. Утра вечера мудренее – так ведь?
— Несмотря на то, что это ко мне не относится – полностью с тобой согласна, – кивнула принцесса Ночи. — Утром на свежую голову мыслить в разы легче. А потому – добрых снов, Зина.
— Погоди – ты не идешь спать? – недоуменно поинтересовалась та.
— Моё время – ночь, — покровительственно улыбнувшись, ответила Луна.
— Хм, тогда спокойной ночи, Ваше Высочество, — зевая, пробормотала девушка, шаркая тапками по направлению к своей комнате.
— Спокойной…
Коротка летняя ночь. Не успеет солнце сесть, как вдалеке уже горит новой зарей восток. Оставшись наедине с собой, кобылица предалась размышлениям, глядя на красное зарево огней над дальним лесом.
Прикрыв веки, принцесса Ночи увидела Селестию. Та стояла на беломраморном полу дворцового балкона в переливающихся в свете восходящего солнца королевских регалиях, всем своим видом излучая материнскую заботу и царственное величие. Повернувшись к Луне, Тия добродушно улыбнулась, глядя на сестру любящими глазами…
Но вот, из самых тёмных закоулков сознания, словно чёрное поветрие, выплыл другой образ. Затуманенный, полный гнева и презрения надменный взгляд, лающий, срывающийся на крик грозный голос – её ли это любимая сестра Тия?
Что-то неприятно шевельнулось в душе лунной принцессы. Нет, отнюдь не всю историю рассказала Зине Луна. Исследуя подземный полигон после несчастного случая, она случайно наткнулась на белое маховое перо…
Зина проснулась от нетерпеливых звонков в дверь.
«Кто бы это мог быть, в такой-то ранний час?» – глядя на настенные часы и одновременно одевая тапочки, спросонья думала девушка.
Поспешив открыть беспокойному незнакомцу дверь – благо идти было совсем недалеко – актриса, ежась от утренней прохлады, дернула щеколду.
— Господи помилуй! – прикрыв руками рот, вскрикнула Зина.
На пороге, в знакомом запыленном пиджаке и поблескивая очками, стоял Шурик…
Эпилог: Всё к лучшему
— Где Луна? – таково было первое, что произнёс Шурик. Зина попыталась ответить что-нибудь внятное, но дальше открытого рта дело не пошло. А тем временем инженер, не обращая на девушку никакого внимания, устремился к дому.
— Шурик, погоди! – наконец опомнившись, воскликнула Зина. – С ней всё в порядке! Да погоди ты…
Но Шурик ждать совсем не собирался. Зайдя в открытую дверь, он нос к носу столкнулся с заспанным Якиным, проснувшемся по той же причине, что и актриса. На выросшего словно из-под земли Тимофеева Карп Савельич отреагировал бурно, так как события последних дней не очень хорошо сказались на нервной системе кинорежиссёра: отшатнувшись, словно перед ним призрак, Якин чуть не свалился, но, вовремя схватившись за перила лестницы, удержал равновесие.
— Это и есть тот, кто «увёл» твои перчатки? – смерив пытающегося прийти в себя кинорежиссёра презрительным взглядом, поинтересовался у подоспевшей сзади девушки Александр Сергеевич. – А впрочем… Впрочем это неважно. Я здесь совсем не для того, чтобы выяснять отношения. Где Луна, Зина? Я знаю, что ты с ним, — Шурик показательно кивнул в сторону Карпа Савельича, — причастна к её исчезновению.
Выждав небольшую паузу, инженер продолжил:
— Надеюсь, вместе с перчатками у тебя не увели ум, и тебе хватит сообразительности не врать и не увиливать. Итак, я повторюсь: где Луна?
— Да здесь она, здесь!– не без ноток гнева и раздражительности, возбужденно заговорила актриса. — Успокойся и дай, наконец, объясниться!
— Бывший? – глядя на Зину, только и вымолвил Якин. Несмотря на то, что это было сказано тихим голосом, его вопрос услышали всё.
— Да… — всё так же тихо, но твёрдо ответила Зина, – Александр Сергеевич, мой бывший муж…
— Тогда какого чёрта он делает на МОЕЙ даче?! – взорвавшись, заорал кинорежиссёр. – В МОЁМ доме?!! Вы что, совсем свихнулись? Хотите свести меня с ума? Как же мне всё это надоело за последние два дня! Да я бы лучше их в чистилище провёл, чем в окружении вам подобных! Где предел унижениям и оскорблениям моего достоинства?! — многострадально подняв руки к потолку, неизвестно к кому обращаясь, воскликнул Карп Савельич.
— Тебя никто и не просил в этом участвовать! – наступал в ответ Тимофеев. – Я, смирившись с уходом Зины, предоставил вас вашей судьбе, отпустил из своей жизни – но нет! Если гора не идёт к Магомеду – Магомед пойдет к горе! Вы ворвались в мою квартиру, устроили там разгром, натравили на меня милицию и «психов», а в довесок увезли Луну! И после этого вы ещё в чем-то меня обвиняете?!
— Натравили? Никто и не просил? А у меня был выбор?! – указывая на актрису пальцем, продолжал распыляться режиссёр. — Данная особа утащила мой чемодан прямо со студии, и когда я приехал к ней домой, чтобы законно забрать свою собственность, ваш мутант закатил мне клоунаду, принявшись орать на меня и унижать на пару с этой истеричкой, будьте вы все трижды неладны! Но этого мало: дальше в ход пошёл шантаж и угрозы, затем хамское и издевательское отношение ко мне, и вот теперь, после того, как я приютил этих… на своей даче, ко мне врываются и начинают меня чихвостить! Ну уж нет, с меня довольно!
— Истеричкой? Мало вам, Карп Савельич, досталось! Но ничего…
— МОЛЧАТЬ! – громовой голос сотряс прихожую. Всё удивленно подняли головы вверх, увидев стоящую на лестнице принцессу.
— Так-то лучше! – прокашлявшись, заметила та. – Криками и переливанием из пустого в порожнее пока ещё никто результатов не добился. Дабы не грызться на месте, предлагаю нам всем сейчас сесть рядком, да поговорить ладком. А прощё говоря — всё спокойно обсудить в более тихой и благоприятной обстановке за чашечкой кофе. Идёт?
…Чувствуя, как по телу разбегается бодрящая кофейная свежесть, а оголодавший за два дня организм постепенно насыщается маковыми коврижками, Луна улыбнулась. Вот уже полчаса как в относительном спокойствии за столом вёлся конструктивный диалог, что было всяко лучше бессмысленного ора друг на друга. Утренняя беседа позволила людям расставить всё точки на «и», а также выяснить все интересующие аспекты этой странной истории, заодно поведав о случившихся за эти дни событиях.
— …На студии я встретился с некой Сенецкой, которая, по её словам, была лично знакома с «этим подлецом Карпом». От неё-то я и узнал, что у вас есть дача, — пригубив пару глотков горячего кофе, сказал Шурик. – Решив переночевать в Москве я, по возвращению домой, был «приятно» удивлён, узнав, что в моё отсутствие квартиру посещали стражи правопорядка и псих-бригада, вызванные по поводу неких «чертей-лошадей», — после этих слов он многозначительно посмотрел на Зину.
— Ну уж прости, что о твоих опытах не знали! – вспыхнула девушка. – Объявление бы на дверь повесил, что ли…
— Утром, на первом же автобусе, я приехал сюда, – продолжал Тимофеев. Найти дачу оказалось нетрудно, и вот я здесь. А дальше вы и так знаете.
— Ну что ж, всё хорошо, что хорошо кончается, – подвела черту лунная принцесса. — Когда выезжаем?
— Не всё так просто, Ваше Высочество, — вздохнул Шурик, протирая очки. – Видите ли, дело в том, что в связи с последними событиями вокруг обворованной квартиры Шпака теперь постоянно крутится милиция, да и с пропажей Ивана Васильевича шум поднялся неслабый…
— Что ты хочешь этим сказать?– переспросила Луна.
— Я лишь хочу донести до вас то, что на данный момент попасть в квартиру с агрегатом не предоставляется возможности. Исходя из этого, расклад у нас такой: пробираться сейчас в квартиру, вокруг которой повсюду мелькают милицейские фуражки – сродни самоубийству. А потому вам необходимо затаиться примерно дней на пять. Дача вполне сгодиться для роли «тихого омута», — пристально посмотрев на собеседников, изложил план Шурик. – В довесок, не всё так гладко с самой машиной – при последнем её осмотре вчера вечером я заметил, что замены требуют не только перегоревшие транзисторы.
В эти дни я отнюдь не буду сидеть, сложа руки. Напротив – всё это время я посвящу починке и настройке машины времени. И как только события поутихнут, а машина заработает, надеюсь, у нас получится отправить Луну и её сестру к себе домой, царя в древнюю Москву, а Ивана Васильевича и его товарища благополучно возвратить в настоящее, завершив этот уже изрядно затянувшийся эксперимент…
— Вы не учли одно «но», — категорично заявил Якин. – Всё это вы будете проворачивать уже без меня. Довольно с меня этих бирюлек. Я так и быть разрешу вам использовать мою дачу как временное укрытие, но с уговором: по истечению пяти дней вы должны покинуть это место и раз и навсегда исчезнуть из моей жизни. Идёт?
— Мы согласны, — недолго думая, ответила за всех Зина. – А пока, многоуважаемый Карп Савельич, скатертью дорожка! И не забудьте отдать ключи!
Якин молча поднялся из-за стола, порылся в кармане пиджака и извлёк на свет связку ключей, выкладывая её на стол. Всё так же, не говоря ни слова, кинорежиссёр сделал своему шофёру знак собираться.
Уходя, Семён спросил Шурика, не желает ли он, чтобы его подбросили до города, на что последний вежливо отказался. Пожав плечами, шофёр вышел, оставив Зину, Шурика и Луну в воцарившейся на кухне тишине.
— Шурик, у меня к тебе есть важный разговор, — нарушая затянувшееся молчание, произнесла принцесса. – Не уделишь минутку внимания?
— Хм, ну если важный… — согласился Тимофеев, вставая из-за стола и направляясь к лестнице.
Незаметно подмигнув девушке, аликорн устремилась за ним.
— Так о чём ты хотела со мной поговорить? – спросил Шурик, выходя на балкон, где ещё совсем недавно вели душевную беседу две подруги.
— О Зине… — коротко ответила Луна. – И о тебе.
— Обо мне и о Зине? А чего тут разговоры разговаривать? Всё и без того ясно, как божий день, — отрезал Тимофеев. – Мы не сошлись в характерах, она не выдержала «трудной» жизни со мной и ушла на поиски более легкой – с Гаграми, ресторанами и дорогими автомобилями. Я не виню её – с таким как я и вправду трудно ужиться, что немудрено при моей излишней увлеченности наукой. Так что отчасти я сам в этом виноват…
— Не казни себя раньше времени, Шурик, — по-дружески просто сказала принцесса. — Зина хочет с тобой поговорить и вновь наладить отношения.
Инженер недоверчиво посмотрел на пони.
— Всё сказанное мной – чистая правда, — заверила собеседница. — Вчера ночью у нас состоялся… разговор, в котором выяснилось, что она не прочь вернуться к тебе. Но боязнь того, что ты, взбаламученный и окрыленный успехом своей машины, набросишься на гранит науки в погоне за новыми изобретениями ещё пуще прежнего, заставляет её переживать.
— О чём же?
— О том, что ты совсем уйдешь в себя и перестанешь замечать её и всё вокруг, — строго произнесла кобылица. — А ведь именно это было одной из главных причин, повлиявших на её уход. Ты и сам признал, что винишь себя в незнании меры. Она же всего лишь хочет того, что должно принадлежать ей по праву, как любящей жене — быть любимой и не обделенной вниманием со стороны мужа.
Я обещала ей поговорить с тобой и надеюсь, ты извлечешь урок из этой беседы, — продолжала Луна. — И дай слово, что если Зина даст тебе шанс и вернётся, ты не будешь излишне сильно заигрываться с наукой. А теперь иди, и пожалуйста, не подведи меня.
Шурик был отнюдь не прочь, чтобы Зина вернулась. Он тоже любил её, но мужская гордость не позволяла ему кому-то навязываться. И вот теперь, узнав, что девушка идёт навстречу его желаниям, воспрял духом. Горячо поблагодарив принцессу, Тимофеев отправился вниз, на кухню, где его поджидал серьезный разговор.
«С каких это пор, Ваше Высочество, вы заделались свахой? – вопрошала себя Луна, глядя вслед удаляющемуся воодушевленному Тимофееву. – Ну да не буду им мешать…»
Луна устало добрела до раскладного дивана, служившего ей кроватью, и ещё раз осмотрев комнату, заключила: «Да, кажется, в очередной раз моё возвращение отсрочилось. Но нет худа без добра – в вечной суете кантерлотских будней у меня не хватало времени даже на себя. Вчерашний разговор пробудил во мне воспоминания давно ушедших дней, что немудрено при такой благоприятной обстановке. И теперь у меня выдалась отличная возможность хорошенько поразмыслить над этим, не боясь быть встревоженной очередным государственным вопросом».
Забравшись на свою импровизированную кровать, принцесса, укрывшись одеялом, закрыла глаза.
«Но прежде всего я хорошенько высплюсь».
Эпилог: Больше чем сон
Темнота.
Мерное журчание воды где-то вдалеке.
Ночная прохлада окутывает тело.
Лёгкое прикосновение ветра на шёрстке.
«Где я?»
Белый аликорн распахнула глаза. Она восседала на высоком троне, а перед её взором раскинулся просторный зал, освещённый голубым светом луны, льющимся из огромных окон. Тёмные драпировки и гобелен с гербом Сестёр позади трона мерно колыхал ветер, прибывавший из верхнего портала. Рядом пустовал трон-близнец.
Это до жути знакомое место не сразу всплыло в памяти Тии. Она не признала в нём тронный зал кантерлотского дворца, и потому оставался всего один вариант.
«Старый замок...»
В эпоху его рассвета Кантерлот был всего лишь летней резиденцией. Остальное время управление Эквестрией осуществлялось именно отсюда. Сидя на этом троне, принцесса Дня вершила великие дела, канувшие в лета прошедших столетий. Может и к сожалению, а может, и к счастью…
«Неужели это…»
Слух вновь привлекло звонкое журчание, которое, наконец, нашло отклик в глубине воспоминаний. Охваченная смятением, Селестия покинула седалище и двинулась на звук. Лабиринт коридоров и галерей не мог запутать того, кто пересекал его не одну сотню раз; кто знал эти своды до небезызвестных событий и последующего забытья. Её быстрый шаг источал уверенность, а глаза, только глянув на любую из дверей, наперёд знали, что за ней находится. Уже выбравшись во внутренний двор, кобылица с ужасом осознала, что помнит, куда ведёт каждый поворот, словно и не было той тысячи лет разлуки с этим местом. Словно ничего не было…
В ещё больший шок её привел окружённый шелковистым газоном работающий фонтан. В садах Кантерлота можно найти и гораздо краше этого, но то, что с ним связанно, делало его бесценным для Тии.
Все напоминания о своём тёмном прошлом она старалась забыть, похоронить под руинами старого замка, обречь на забвение, ибо иначе не могла двигаться дальше. Увидев этот фонтан вновь, Селестия корила себя за то, что не решилась воссоздать его копию в кантерлотском дворце. Спасаясь от тьмы, она отбросила частичку драгоценного света.
Море воспоминаний нахлынуло на Тию. Чистых, тёплых воспоминаний о её с сестрой детстве и юности, когда их единство являло собой нерушимый монолит.
Предавшись тем забытым чувствам, которых лишилась с недавних пор, кобылица приблизилась к воде так, чтобы увидеть в ней своё отражение.
«И ведь он совсем не изменился…»
Прикоснувшись к перилам дрожащим копытом, она не смогла удержать рвущийся из души плач… плач по утерянному счастью. Те беззаботные деньки уже никогда не вернутся. Не вернутся те минуты, когда они с Луной наслаждались радостью друг друга. Не вернутся порядки, когда быть рядом с сестрой, болтать о всяких пустяках и искренне улыбаться – неотъемлемая часть каждого дня, а не проблема и отвлечение от безотложных государственных дел. Не вернётся то время, когда яд власти ещё не отравил в ней невинные, детские благодетели.
Внезапно к Селестии вернулось осознание реальности. Смахивая слёзы крылом, она оторвалась от созерцания водной глади.
«Я здесь не одна», – с запозданием заметила Тия, стараясь скрыть внешнее волнение.
У неё был повод винить себя за потерю бдительности. Кто-то всё это время наблюдал за ней из темноты, и его присутствие пробуждало в ней какие-то давно забытые чувства. Прислушавшись к себе, Селестия уловила самый тёмный из всех оттенков страха, так давно не заявлявший о себе, что был похоронен и забыт… преждевременно.
Подозрения срывали с тьмы всё новые покровы: кобылица осознала, что никак не могла оказаться в своём старом замке, но отчего-то не задумывалась об этом раньше, путая реальность с таким живым сном…
«Со сном…»
Обернувшись к фонтану, Тия дотронулась до воды копытом и тут же одёрнула его назад.
«Ледяная!»
И действительно. От контакта с водой по коже пробежала дрожь, настолько реальной она была. Однако уверенность в том, что всё это наваждение, никуда не делась.
Чем дальше забирались мысли Селестии, тем больше нутро сковывал тот самый оттенок страха. И теперь он не казался беспричинным. Этот сон был схож с теми, какими Луна баловала её время от времени. За всю историю Эквестрии было только двое владеющих этим талантом. И если это не сестра…
«Нет-нет-нет, такое просто невозможно! Но… мои воспоминания…»
Этот сон плёл кто-то, знающий Селестию не хуже её самой… а может, и лучше. Всё, вплоть до самых мелких деталей, было поднято на поверхность. Вот на перилах фонтана едва заметные царапины, складывающиеся в её с Луной рисунок. А вон та плитка немного расшатана — к этому юные сёстры тоже приложили копыто. Кто-то воссоздал эту картину, предвидя, как Тия на неё отреагирует. Творец сна знал её, но знала ли его она?
— Найтмер Мун… — с замиранием сердца бросила во тьму кобылица.
Бежать некуда — этот сон с самого начала был ловушкой, вырваться из которой она не вольна. И пусть телу, оставленному в ином мире, не грозит опасность — сейчас под удар попадают другие, более ценные вещи.
«Но разве она способна на что-то, кроме мучительных кошмаров? Этот сон скорее похож… на подарок? Нет-нет, такое просто невозможно! Я почти уверена, что это всего лишь безжалостная игра на моих чувствах! В минуты моей слабости демон всё ближе и ближе подкрадывался ко мне!»
Селестия испуганно завертела головой по сторонам, ожидая увидеть в темноте вездесущие бирюзовые глаза и обнажённые клыки.
Ничего.
Из-за поворотов не выглядывала усыпанная звёздами грива, а в воздухе продолжала звучать незатейливая мелодия водных струй. Но такое поведение королевы Ночи пугало Тию ещё больше. Прижавшись спиной к фонтану, она ждала нападения из любого тёмного закоулка, колоны или скрытой тенью ниши. Словом – отовсюду.
«Только не это… Только не снова…»
Напряжение кобылицы росло с каждой секундой. Она чувствовала себя загнанной мышью, даже не видевшей того, в чьих лапах её жизнь. Эта невыносимая пытка неопределённостью почти заставила Селестию выкрикнуть – «Ну же!», где читалась более мольба, чем вызов. Но этого не произошло.
— Не бойся, — чей-то мягкий голос, очень схожий с её собственным, прервал стук сердца в ушах аликорна. Казалось, с ней говорил весь замок.
— Ты не…
— Нет, я не она, — уверила неизвестная. Однако слов было мало, чтобы убедить Селестию в этом вопросе.
— Тогда кто? И почему твой голос кажется мне таким знакомым? – крикнула в пустоту кобылица.
— Твои воспоминания, Тия… — прозвучало с сожалением. – Этот фонтан не единственная ценность, что была утеряна в твоём бегстве от самой себя. Когда-то мы были знакомы, и ты ценила нашу связь... Я не виню тебя за то, что продолжила жить, оставив в этих стенах все наши начинания. Но скорблю об этом тем немногим, что от меня осталось...
— Я не могла просто так взять и забыть кого-то ценного для меня, — засомневалась кобылица, опуская на землю поджатую переднюю ногу. — Вероятно, была какая-то причина.
— Был страх и ничего больше, — ответил голос с небольшой обидой на подозрения, а может, и на столь очевидные ему заблуждения Тии. – Обернись и посмотри на мой подарок. Разве есть иная причина, по которой ты лишила себя таких бесценных воспоминаний?
— Может быть… — засмотревшись на воду, тихо согласилась Селестия, а через миг, повысив голос, вновь бросилась в атаку. — Но как мне верить тому, кого я даже не вижу? Назови своё имя. Покажись мне! — Она пыталась обозначить своего собеседника, ибо неизвестность настораживала и пугала, вместе с этим интригуя и вызывая неподдельный интерес. Перебирая отрывки далёкого прошлого, она не раз натыкалась на мутные пятна, скрывающие события одного, а то и десятков лет. То были не сплошные пробелы: благодаря отдельным фрагментам удавалось поддерживать целостность общей истории. Как выяснилось, последние столетия жизни в старом замке изобиловали такими помутнениями более других временных отрезков. И лишь эхо пережитых тогда чувств позволяло принцессе судить о минувших годах сегодняшним днём. Чем дольше она распутывала этот клубок из фрагментов и чувств, тем больше её пугало возвращение тех горьких на вкус подробностей. Не просто так она старалась всё это прогнать, для верности принеся в жертву и те немногие светлые воспоминания. Стоят ли они воскрешения с трудом забытого кошмара?
— Моё имя вызовёт больше вопросов, чем ответов, а сон – не самое надёжное место для встречи. Откуда тебе знать, истину ты увидишь или обман? Ищи меня не в мире снов, ведь я близко…
— Насколько близко? – насторожилась кобылица.
— Нас разделяют лишь твои раздумья над вопросом минувшего дня.
— Минувшего дня…- вдумчиво повторила Селестия, и озарение прошлось по ней ударом молнии. – Но как? Откуда ты знаешь о походе?
Её охватили подозрения к неизвестной собеседнице, и та моментально это почувствовала — перед хозяйкой сна Тия была как на ладони.
— Я много чего знаю... о тебе, о твоей сестре и о твоём мире. В моей памяти хранится и то, что ты потеряла здесь, но захотела бы найти. Я хочу помочь тебе, Тия…
— Помочь? Чем же мне может помочь призрак прошлого?
— Найти себя. Собрать по частям то, что однажды разбилось.
— Или ты знаешь слишком много или не знаешь ничего! – с болью воскликнула Селестия. — Это место пропитано злом и моими ошибками! Разве может здесь находится что-то настолько важное для меня? – Несмотря на недоверие, собеседница всё больше и больше зарождала в принцессе влечение к сокрытому. Но время постоянно напоминает о своей власти даже бессмертным аликорнам, обрубая лёгкие решения. Вероятно, тысячу лет назад ответ и был ей известен, но сегодня Тии остаётся только идти на, возможно, неоправданный риск или долго сожалеть о своей нерешительности.
– Ты должна довериться мне, Тия. Твоя осторожность уже давно перешла разумные границы, — всё в той же манере дружеского совета продолжал вещать неизвестный голос. — Ты же хочешь вернуться назад, верно? Я могу помочь тебе и с этим. Поход не отдалит тебя от Эквестрии. Только приблизит… Знай же, Тия — всё зависит тебя. От твоего решения.
Кобылица воспрянула, заслышав о возвращении. Позволить себе упустить свой шанс, пусть и призрачный, она не могла.
— Куда я должна идти?
— Закрой глаза, и я покажу, как меня найти.
Селестии безмолвно опустила веки, принимая яркое видение. Со скоростью, превосходившей зверя или птицу, она проносилась по улицам и площадям большого, неизвестного ей города. Невозможность выхватить из видения отдельные фрагменты говорила, что его суть только впереди. Вскоре она пересекла длинный мост через реку и продолжила скользить меж заборов дворов. Бег прекратился напротив огромных деревянных ворот, чей рисунок невольно приковывал к себе взгляды. Двери делили пополам красный солнечный диск, гордо распустившийся волнистыми лучами. Чем больше Тия на него смотрела, тем страннее он ей казался: краски становились всё ярче и вскоре пылали огнём, словно на дерево нанесли закатное солнце, а вовсе не рисунок. Тело обдало неподдельным жаром, когда она приблизилась к нему, а после и лучи ожили в таинственном, зачарованном хороводе, всё больше переплетая вымысел с явью. На этом ведение прекратилось.
— В Новгороде Великом ты найдёшь меня по этому знаку, – наставляла собеседница, пока ослеплённые глаза принцессы привыкали к тёмной обстановке. – Этот образ будет посещать тебя в будущих снах, если станешь его забывать, но, думаю, нужды в этом не будет. Сейчас же наше время подходит к концу. Грядёт пробуждение.
Замок стал терять чёткие контуры, на глазах рассыпаясь чёрным дымом. Звёздное небо сменилось серым полотном, а журчание воды – тишиной.
— Запомни только одно, Тия – никому не раскрывай причину своего решения.
Кобылица не успела ничего произнести, но на уме уже крутились расспросы Филиппа, игнорировать которые ей вовсе не хотелось.
— Особенно ему, — наперёд уточнил голос неизвестной. – Он ничего о тебе не знает. Не позволяй его словам сбивать тебя с пути.
Хватка сна ослабевала, и вскоре сквозь веки Селестии начал просачиваться дневной свет.
— Я буду ждать тебя… — эхом донеслось из чертогов покинутого замка перед тем, как она окончательно проснулась.
Эпилог: Что ведает мрак
Пять лет назад.
Спустившись в провал, Ригальд на миг оторопел — то, что он видел, никак не вписывалось в его ожидания: огромное полое пространство жадно разинуло пасть под его лапами, а где-то на дне гулко шумели упавшие вместе с императором камни. В этом, вероятно, погребённом завалом ущелье использование крыльев не вызвало бы никаких затруднений.
Подавив замешательство, бард начал осторожно снижаться. Окончательно привыкнув к темноте, он уже видел предположительное место падения, которое вскоре подтвердилось шорохами и сдавленным кашлем. Упавшему грифону крупно повезло: в двух шагах от него тёмная гладь подземного озера успокаивала свои воды после камнепада.
— Тайрен, ты цел?! – сбрасывая с пытавшегося привстать императора мелкие обломки, Риг наткнулся на крупный камень, придавивший левое крыло. С трудом приподняв его, он смог высвободить эту часть тела из плена.
— Как оно?!
Тайрен попробовал пошевелить крылом, и по исказившей его лицо боли Ригальд понял, что дело успешно приобретает самый скверный оборот.
Было ясно, что в одиночку он не сможет вытащить отсюда раненого, а приближавшуюся ночь в холодной пещере без огня не пережить. Нельзя терять не минуты: с наступлением темноты найти это место будет сложнее.
— Тайрен, слушай меня внимательно. Я оставлю тебя здесь совсем ненадолго — необходимо слетать в столицу за подмогой, — схватив грифона за плечи, решительно разъяснял бард. – Если я вылечу прямо сейчас, то смогу вернуться до первых звёзд. Тайрен, ты слышишь меня? Тайрен!
Император пребывал в некой прострации, вперив взгляд в точку за спиной Ригальда. В нём читалось глубокое изумление.
— Риг, — глухо просипел Тайрен, продолжая смотреть вперёд.
Бард не понимал, что сейчас может быть важнее их нешуточного положения, но всё же настороженно обернулся.
— Что за… — только и вырвалось из него. Как и император, он медленно присел на землю, пытаясь разглядеть и понять то, что не увидел при спуске.
Грубые ступени со сточившимися углами уходили вверх широкой лестницей, у основания которой им довелось находиться. Подняв голову чуть выше, бард невольно открыл клюв: ступени вели к исполинскому, буквально вросшему в ущелье строению. Некоторые из гигантских колонн, что поддерживали его округлую арку, обрушились вниз, доставая остатками чуть ли не до грифонов, но оставшиеся держались надёжно.
Не утраченная со временем величественность храма порождала смешанные чувства: окутывающая его неизвестность как манила, так и пугала, приводя созерцателей в замешательство.
Взгляд Рига поднимался вверх, пока не замер на том же месте, где и взгляд Тайрена. Они смотрели на тьму, а тьма смотрела на них. Проход, позволявший и взрослому дракону свободно войти в полный рост, уже приметил грифонов, жаждая поглотить их без остатка, а обитавший в глубине мрак был настолько плотным, что даже ночное зрение не позволяло разгадать его тайны, не приблизившись вплотную.
Последний штрих, завершающий полную неясностей и тайн картину, Ригальд, к сожалению, не мог не заметить.
Все ступени сверху донизу усевали кости, чьи хозяева были далеко не одного роду-племени. Встречались тут и массивные драконьи скелеты, и небольшие грифоньи, а скелеты пони так вообще занимали львиную долю этого могильника. Присутствие последних пополнило список вопросов, который и не думал останавливаться в росте.
Разбросанные тут и там полусгнившие доспехи и проржавевшее оружие свидетельствовали о сражении, история которого затерялась и исчезла из мира с этим местом. И казалось, что перед глазами — лишь малая часть последствий древней баталии, когда всё остальное безвозвратно погребено под тёмными водами.
Хоть и не пристало разумным бояться мёртвых, но Ригу, мягко говоря, было не по себе. А что до императора… тот всё также заворожено рассматривал проход в храм, словно и вовсе не замечая тех жутких декораций.
Ригальду было нелегко оставлять его в мрачной пещере, которую ему самому так не терпелось покинуть, но спасти его возможно только так.
— Тайрен… я постараюсь вернуться как можно быстрей. Главное, не лезь туда, — бард развернул императора к себе. – Хорошо?
Тот сделал не самый убедительный кивок, но Ригальду хватило и этого.
«Даже смелость — плохое оправдание, чтобы соваться туда! Верно, что мёртвых не боятся. Боятся тех, кто их умертвил… Эх, только бы всё обошлось», — тревожился летевший наружу Риг. Грех упрекнуть этого грифона в трусости, когда его беспокоила правильность решения, принятого за обоих.
«Разумно ли оставлять императора в этом могильнике, пусть и ради его спасения? — стоял перед глазами вопрос. – Придётся. Другого выхода у меня нет! Но как бы потом не пришлось сожалеть…»
Ригальд как можно лучше запомнил местность над провалом и, оставляя Тайрена внизу, наедине с тьмой, рванул к Грифусу, что лежал в получасе быстрого полёта.
Император даже не проводил барда взглядом. Всё смотрел и смотрел в проход, словно видя там что-то большее, чем просто тьму. Он не мог объяснить то странное влечение, возникшее против предупреждений и здравого смысла, но просто знал, что должен войти внутрь во что бы то ни стало.
Грифон разжал окровавленную лапу, внутри которой лежало памятное украшение. С минуту он рассматривал его не как ценный подарок, но как орудие провидения, открывшее перед ним страницу таинственной книги; как шестерёнку, запустившую могущественный механизм, способный всё изменить. Приобретший новое значение медальон был убран в карман пояса, а Тайрен, не глядя под ноги, начал карабкаться по ступеням вверх. Терпя ноющее перебитое крыло, сопровождающую каждый шаг боль в отбитых ступнях и частые спотыкания о груды костей, грифон продолжал своё восхождение, временами переходившее в жалкое ползанье.
Во всем произошедшем Тайрен видел скрытый смысл. Не череду случайностей, но вмешательство судьбы. Правитель умирающей империи, вдовец и просто лишившийся стремлений грифон, более не имевший привязанностей. Что ему было терять?
Измотанный, еле стоявший на ногах, он добрался до верхней платформы, держащей на себе весь храм. Полубезумный взгляд упал на плиты, когда грифон с широко открытым клювом переводил дыхание. Увидев на одной из них выдолбленные слова, он вновь задумался о персте судьбы и поспешил смести грязь дрожащей лапой.
«Когда свет солнца и луны ослепит мир, когда веру затмит их тень и истина потеряет свою ценность, это место будет помнить».
То не единственная надпись, но Тайрен смог разобрать только её.
Одним вопросом больше, одним меньше... Ответ, если он и существовал, лежал впереди.
Отсюда мрак в проходе уже не казался таким беспросветным и позволил императору увидеть в нём ровно столько, сколько нужно, чтобы исчезла угроза оступиться. Ослабшее тело нуждалось в опоре, отчего он старался держаться стен. Хлад древних сводов обступил его. Миновав внутреннюю арку, грифон продолжал погружаться во тьму, пока полностью не скрылся в её недрах.
_____________________________________________________________
Квит Харрикейн – главнокомандующий пегасьими соединениями Филидельфии – добрался до осаждённого города раньше отрядов Балтимейра. Его батальоны осуществили прорыв блокады и смогли оказать защитникам своевременную поддержку. Из всех, кто затем в течение долгого времени стекался в столицу, он и его подчинённые первыми узрели чудовищные последствия миновавшей ночи собственными глазами.
Святые Селестии и Дискорды не переставали слетать с языка Квита, когда он осматривал город в полёте. Дворец, потерявший все свои стёкла и внешние витражи, великие кантерлотские лестницы… Во всё это верилось с таким большим трудом, что пегас время от времени закусывал губу, намереваясь болью прекратить страшный сон. Но если бы всё было так просто...
Немного придя в себя и смирившись, что нынешний Кантерлот теперь мало чем отличается от заброшенного старого замка, Квит Харрикейн вспомнил про свои обязанности главнокомандующего.
После оттеснения грифонов ему требовались дальнейшие указания, отданные непосредственно принцессой Твайлайт. Только вот Квит никак не мог приметить её снаружи, а прежде, чем идти во дворец, решил уточнить местонахождение правительницы наверняка. Первый попавшийся ему офицер на этот вопрос неоднозначно ткнул в сторону скопления пони у края площади. Того, кто был его причиной главнокомандующий, к своему удивлению, увидел только приблизившись.
Иван Грозный, зачёрпывая воду из левитируемого перед ним ушата, смывал с лица запёкшуюся кровь и грязь, при этом слушая важные донесения и раздавая приказы.
— …Переданной ей энергии хватило, чтобы вывести организм из магического истощения, но её телу всё равно нужен отдых, пусть и непродолжительный. Учитывая, что она аликорн, вечером её состояние придёт в норму, но до тех пор… — единорог-лекарь прервал свой доклад, когда в первые ряды протиснулся вороной пегас. Он осматривал человека с таким выражением морды, словно пытался публично разоблачить подозреваемого чейнджлинга, провёдшего всех, кроме него. Тот же не обращал на него не малейшего внимания.
— Что с принцессой Твайлайт? – бесцеремонно подал голос Квит, не обозначив адресата.
— С ней всё в порядке. Немного отдыха, и она вновь встанет на ноги, — оповестил его единорог, только что побывавший в королевских покоях.
— В донесении было сказано, что накануне битвы в город прибыл её брат. Мне стоит полагать, управление перешло к нему? – не унимался пегас, продолжая буравить Ивана, отсылавшего с указаниями одного офицера за другим.
— Принц Армор был серьёзно ранен… — возвестили скорбным голосом.
— Ранен? Ладно… а Эль Гладий? С ним-то что?!
— А вы сами-то кем будете? – поинтересовался стоявший рядом Спеллвивер, перекрывая вопрошайке вид на царя. Не секрет, что ему уже малость поднадоел этот назойливый жеребец.
— Главнокомандующий Квит Харрикейн, — с запозданием представился пегас. – Я ищу главного в городе. Того, в чьё распоряжение поступят мои отряды и я сам.
— Не стоит утруждать себя, — ухмыльнулся единорог. – Вы его уже нашли. Я, со слов принцессы, донесу до вас, что в ближайшее время руководить всем будет этот… человек. Не мне сомневаться в выборе принцессы, и уж точно – не вам.
Квит опешил от такого расклада, но всё же сдержал нарастающее недовольство по поводу чужеземца у власти.
«А он ведь, если верить слухам, ещё и к исчезновению сестёр причастен! Куда катится этот мир?! Селестия судья тем, кто делает такие выборы…» — закатил глаза пегас.
Смирившись с ещё одни разочарованием, обещающим быть не последним за этот день, жеребец двинулся к царю. Делать-то нечего – он пони подневольный.
— Я командир только что прибывших сил и… жду от вас дальнейших указаний, — выпалил Квит, но не так спесиво, как хотелось бы. Когда Иван, наконец, перевёл на него взгляд, пони тут же невольно поник. Пегас не мог понять, в чём он успел провиниться перед тем, кого видит впервые. В глазах человека жеребец прочитал именно гнев, как впрочем, и все его предшественники с непривычки.
— Найдутся тебе указания, служилый, — изрёк Грозный. – Снарядите гонца к вражьему стану. Пусть молвит, что мы готовы передать им тела их воинов в знак доброй воли. Да и живые на обмен имеются…но с мёртвыми всё же что-то решать надобно…
Квит глянул на площадь и нервно сглотнул.
Остекленевшие, полные мертвенного покоя взгляды…
Потускневшая, свалявшаяся клочьями шёрстка…
Гримасы боли и раскрытые в немом крике рты…
Сотни, если не тысячи земнопони, пегасов и единорогов лежали перед ним. События страшной ночи, похожие больше на самые мерзкие и изощренные фантазии жителей подлунного мира, оживали прямо на глазах. Квиту казалось, что он слышит вопли и мольбы о пощаде, предсмертные крики раненых и лязг железа гремевшей здесь совсем недавно битвы.
С болью в глазах единороги телекинезом нагружали повозки телами пони, чьи охладевшие копыта уже не обнимут любимую жену и не посадят на спину подрастающего жеребёнка. На бренной тверди их дни сочтены…
Горы доспехов и оружия росли с каждой секундой, подобно тесту, поднимающемуся на дрожжах. Куда не кинь взгляд, везде лежали тела усопших защитников, обуянных вечным сном.
— Грифоны должны ответить за всё это! – проскрежетал зубами пегас. Сейчас ему было всё равно, кто сыграет роль карающего меча. Будь то Селестия или это чужеземец – правосудие должно свершиться, а остальное не столь важно.
— Будут ответствовать, когда время придёт, — не разделяя чувств жеребца, заметил царь. Он оторвал взгляд от созерцания городских окраин, где грифоны встали лагерем, и обратил его на дворец.
«Но прежде чем на ворога явного мчаться, надобно от одной заразы государство избавить. Споро и безжалостно, покуда та не разрослась, ибо нельзя с изменой иначе».
От автора
Пусть и не в срок, но всё же первый том моего произведения можно считать законченным. Подводя итоги, я не могу не упомянуть тех людей, которые внесли в сей проект свою лепту. Пусть кто-то больше, кто-то меньше, но мне дорога помощь каждого!
И первым, кому я выражу огромную благодарность, будет мой редактор Мелигос. Помощь его просто неоценима, потому как редактурой она не ограничивалась: он был консультантом по многим вопросам, в которых я, в силу своей неопытности, несведущ, а его советы не раз помогали мне избегать серьёзный ошибок.
Благодарю за работу художников XsizorBack и konelozhtcev.
За активную критику, тыканье меня в ошибки и просто высказывание своего мнения, что, несомненно, оказало мне помощь и дало возможность во многом улучшить рассказ, выражаю благодарность товарищам известным как Торт (aka GL_DOS), BadWolf и Dwarf Grakula.
За активную моральную поддержку, ускорявшую написание глав, благодарю товарищей под никами Лоренциано, VOY-Баян, Broni_Pony, Platoon-nn, Taigon Wang и LuxSunlight.
Всем остальным, кого я, возможно, не указал, также говорю огромное спасибо!
А теперь немного лирики.
После проделанной работы мне хотелось бы подвести итог, включающий в себя только нужную для читателя информацию.
Начну, пожалуй, с положительного для меня факта, ставшего в какой-то степени проблемой. Так как с каждой тысячью слов я хоть немного, но совершенствовался в писательской стезе, те, кто прочитал этот фик, могут заметить разницу между ранними и поздними главами. Несмотря на то, что я и мой редактор провели заключительную вычитку, в которую помимо исправления грамматики входило и нахождение сюжетных несоответствий, придание диалогам более правильных и не противоречащих персонажам оттенков, исключение филерных предложений и многое другое — разница некуда не делась. И заключается она в более простом стиле изложения, отсутствии сложных метафор и, в конце концов, рассматривании более лёгких вопросов. Чтобы исключить это несоответствие и уровнять весь фик, мне пришлось бы долго и основательно переписывать ранние главы, а сил на это, увы, не осталось.
Теперь немного о втором томе. Не рискую называть точную и даже приблизительную дату, ибо человек только располагает. Но кое-что всё-таки скажу.
Во-первых, повествование в эквестрийской и древнерусской ветках будет более ровным и стабильным в плане жанра и стиля.
Во-вторых, ветки, наконец, начнут проявлять более явную взаимосвязанность, которая доселе была незаметна.
Объёмы самого тома будут приблизительно схожи с первым, но скорее всего немного его превзойдут. Древнерусской ветке будет уделено гораздо больше внимания, нежели в первом томе, а эквестрийская постарается внести ясность во многие вопросы, оставшиеся нераскрытыми.
Если у меня появится немного больше уверенности, чем на данный момент, я обязательно поделюсь с вами более конкретной информацией о выходе глав второго тома.
Благодарю всех за внимание!