Янтарь в темноте
Глава шестая «Бежавшие и восставшие»
Холодно. Снежинки летят.
Твайлайт смахнула немного снега в кучу, скатала шарик; попробовала поднять копытами, но он тут же развалился. Следующий снежок она сделала магией. Потом ещё один, и ещё. Вскоре вокруг уже вращалась белая стена.
— А ты стала сильнее, Твай.
Глоу ждала рядом, опираясь о перила палубы. Едва заметная плёнка волшебства защищала от снега её всклокоченную шерсть.
— Когда ратуша рухнула, я переступила свой предел, — ответила Твайлайт, оглядываясь, — кружу сейчас левитроны и не чувствую границу. Совсем. Не могу определить, сколько ещё таких я могла бы создать. И голова не болит, устаю только.
Что же, время было раннее, никто на палубе им не мешал. Можно начинать. Снежки разом полетели в изумрудную единорожку. Глоу сумела перехватить с десяток, а остальные превратили её в снеговика.
Твайлайт не дала ей шанса опомниться. Три мгновения, и доспехи развернулись в сверкающий щит. Рог вспыхнул, перебрасывая нить к границе. Ударила молния, вспышка огня, снова молния. Мерцающая янтарной защитой единорожица ответила своим любимым «Лучом». Без антиэлектронов, конечно. Невольная дрожь пробежала по телу, когда щит поглотил заклинание, способное превратить пони в обгоревшие останки за единственный миг.
Иногда Твайлайт задавалась вопросом — как прозрачный щит мог остановить луч концентрированного света? Это значило, что щит реагировал со скоростью большей, чем световая? Или он предсказывал будущее? А может, сам был непроницаем для света и просто рисовал иллюзию снаружи и внутри? Третий вариант казался самым правдоподобным. Жаль, что магия по своей сути была «чёрным ящиком», на котором в древности понаставили кучу кнопок и рычажков…
В щит ударило потоком «звёздочек» и пришлось немедленно отвлечься, чтобы заменить потерявший стабильность сегмент. Ситуация была сложной, но не отчаянно опасной: даже разбейся грань полностью, внутренний слой принял бы удар. Да и подруга осторожничала — «звёздочки» ведь на то и «звёздочки», что не убивают никого.
— Ты теряешь концентрацию, Твай.
— Вовсе нет!
— Тогда давай всерьёз.
Глоу отступила, пригнулась, и вдруг перенеслась вперёд. Мгновение, касание — несколько слитых воедино заклинаний — и щит рухнул, начисто сметённый ударом. Подхватив лавандовую фигуру, подруга рассмеялась, тыкаясь носом ей в шею и грудь.
«Сюрприз? У меня тоже».
Твайлайт любовалась парочкой с крыши мостика. Иллюзия внизу была точь в точь как она сама, и даже пищала очень похоже. Мгновенная обманка, мгновенный переход — уйма часов тренировки, вырванных у и без того недолгого сна, но оно того стоило. Однажды это могло спасти ей жизнь. Или кому-то другому. Жаль только, что во всей Эквестрии не набралось бы и сотни единорогов, способных освоить настолько сложный инстинкт.
Каждое заклинание было инстинктом. Каждое боевое, мгновенное заклинание. Тут уже не до узоров, не до минут подготовки, нужно было выучить заклинание так, чтобы оно, буквально, стало частью души. Глоу заучивала свои крепко накрепко. Она могла их жуть как ловко перестраивать, менять почти до неузнаваемости, но основа всегда оставалась одной. Это называлось метамагией — искусством чародея. А ещё было искусство волшебника — искусство знать сотни и тысячи заклинаний, и пусть долгим, непростым путём, но менять их в себе.
Так получалось, что Глоу была хорошим тактиком, но бесталанным стратегом, а они с братом — наоборот. А ещё был Враг, ловко совмещавшая преимущества обеих путей.
— Потрясающе… — Глоу наконец-то догадалась. Ошарашенная единорожица поднялась, оглядываясь, мордочка была как помидор.
— Ага, наш приём из Замка. И не смотри так, Злюка же тоже повелась.
Слабое, но утешение. В месяцы войны Враг казалась им непреодолимой силой, но, увидев её на грани смерти, Твайлайт призадумалась. Нет, уже не «Чудовище», а просто «Злюка», с которой можно сражаться, и которую можно победить. И победить, не платя сотнями тысяч смертей. Брат понял это неделями раньше: пока другие воевали, он наблюдал, собирая все сведения о тактике, привычках, слабостях незадачливого врага.
Невероятно могущественная? Да, но только на своей территории. Личные силы они теперь знали точно. Энергия рога — тридцать пороховых бочек. Мощность потока — десять бочек испарённой в секунду воды. Предельное напряжение — минута, ровно. В прямом состязании сил Найтмер Мун стоила двух дюжин таких как она единорожек, десятка шайнингов, или тысячи обычных солдат. Но не более того. Есть ещё состязание мастерства, и тут они проигрывали. Полностью. Без шансов. Но, опять же, только поодиночке. Полтора тысячелетия Найтмер Мун, это всего лишь полтора года работы для тысячи пони. И пусть даже три, даже тридцать лет — не важно. Пони на то и пони, что всегда работают сообща. Если вдуматься, не так уж сильно отличались проекты моста, дамбы, железной дороги, или ловушки для злого божества.
«Мы победим», — отныне Твайлайт не сомневалась. Может через год, может через десять. Не факт, что именно она с друзьями, но злую богиню обязательно победят. А потом заставят всё исправить. Потому что если она не убивала, значит и её запрещалось убивать.
— Глоу, — Твайлайт обратилась негромко, — Я рада, что ты вернулась.
Изумрудная единорожка поморщилась.
— Не очень-то много от меня осталось.
— Даже если ты жива на одну десятую — ты жива. Ты одна из самых живучих пони на свете, — Твайлайт свернула защиту и подошла ближе, чтобы положить копыта на шею подруги.
— Одна из? Дай угадаю, вторая — Найтмер Мун?
— Ага.
Они ещё долго тренировались, пробуя разные комбинации заклинаний и обсуждая защиту от них. Это успокаивало и вместе с тем замечательно бодрило. Вскоре ушла уже ставшая привычной усталость: ум очистился, мысли стали быстрее.
Познакомившись с гвардией, Твайлайт теперь лучше осознавала, как мало в стране по-настоящему опытных военных. Три сотни равных ей с Глоу, десятки близких к Шайнингу, а выше, пожалуй, и никого. Остальные — врачи, ремесленники, исследователи, умелые в своём деле, но уже неспособные переучиться. Путь чародея, этим всё сказано: боевые заклинания давались простым пони очень нелегко.
Что же, над этим они с Глоу и работали. Твайлайт готовила повседневные чары в их самой простой, доступной каждому жеребёнку форме; подруга находила им военное применение, а потом приходил брат, смотрел, чесал ухо стилусом, да и выносил вердикт. Так из обычной левитации родилась «Ударная волна» — слабенькая, но способная оглушить даже в исполнении неумехи. Или «Молния вблизи» — убийственно опасная, как для жертвы, так и для творца.
Очень многое предстояло сделать, чтобы эти импровизации можно было использовать без опаски, но Твайлайт знала — они справятся. На их стороне было знание высшей математики, физики, химии — фундаментальных законов природы, в сравнении с которыми магия была всего лишь надстройкой. Кривой и косой надстройкой, которую они собирались хорошенько расшатать.
Пришло время завтрака, а вскоре и обеда. Они с подругой перекусывали, проверяли дела, а потом, чуть отдохнув, работали снова. Пони на палубе морщились от грохота, так что они не мешали, тренируясь уже в стороне от флота, над поверхностью воды.
— Концентрация, Твай, концентрация! — орала Глоу, одновременно и паря в небе, и защищаясь, и вкладывая что-то особенно хитрое в очередной удар.
А она металась мошкой внизу. Лишний вес в «Пёрышко» — терпимо. Контроль защиты — сложнее. А чтобы ещё и молниями кидаться, у неё уже темнело в глазах. Рог грелся и отчаянно болел.
— Эй, командиры! — крик сверху.
— А?
С неба упала пара пегасок. Дрожащих, мокрых до ушей. Одна тут же бросилась к «Саншайну», а вторая была куда сильнее.
— У нас фронт вьюги с востока. Часа через три начнётся. Пять баллов, а то и все шесть. Чистить будем?
— Конечно, Рэйнбоу. Никаких задержек быть не должно, — Твайлайт приблизилась к парящей над волнами пегаске, на секунду залюбовавшись ей.
Дэш продолжила, чуть ухо почесав:
— Я займусь лично. В смысле, поэтому и обращаюсь. Никого не посылайте, я займусь.
— А осилишь? — Глоу приводнилась рядом.
— А то.
Вздох. Пегаски? Пегаски никогда не меняются. График службы? Нет, зачем. Расчёт сил? Да ладно, справимся. А если не справимся, всегда можно позвать друзей. Как-то так получилось, что в Экспедиции был почти полный батальон гвардии, были крылатые команды кораблей, но нормальных погодников, без заскоков, отчаянно не хватало. И нет, Вондерболты не помогали, познакомившись с ними получше, Твайлайт убедилась, что самые крутые пегасы не обязательно самые послушные. Все слушались скорее Рэйнбоу, чем её.
— Слушай, Дэш, если ты заболеешь…
— Я никогда не болею!
Грр…
— Так, слушай сюда. Полетишь одна — подставишь всех. Полетишь с командой — поможешь. А сейчас стрелой обедать, сбор через час.
— Ты тоже послушай, — пегаска приблизилась, утыкаясь мордочкой в волшебный щит. — Моя сила не работает в толпе. Понимаешь? У некоторых работает — моя не работает. Пойду с командой — всё испорчу. Полечу одна — все наконец-то нормально отдохнут.
Несчастные крылатые. То работает у них, то не работает. А кому-то нужно ленточку на хвост подвязать, кто-то не расстаётся с губной гармошкой. Твайлайт всё понимала, но, в конце-то концов, должны же быть какие-то пределы. Если она пошлёт две сотни погодников — дело будет сделано. Если разрешит Рэйнбоу — кот знает. А ещё была статистика, безжалостная, как ничто другое: с шансом один к тысяче одинокий пегас в буре погибал.
— Нет, Дэш. Запрещаю. Если полетишь сама, я пошлю остальных искать тебя. Здесь, в океане, никто не умрёт.
Пегаска ответила долгим, злым взглядом. Отвернулась.
— Развлекайтесь.
Их обдало потоком брызг, когда взбешённая Рэйнбоу метнулась обратно к кораблю. Страшно обиделась. Но разве можно было решить дело иначе? Брат сумел бы — наверняка — но не могла же она отправлять каждую проблемную пегаску к Шайнингу. Он и так в заботах по уши. А ещё в жеребятах, в проблемных жеребятах — которых, по его оценке, оказалось абсолютное большинство.
И никто не должен был умереть. Никто.
— Глоу, заканчиваем на сегодня? Ещё немного, и я вырублюсь, а мне нужно сделать расчёты для бури и маяков.
Подруга кивнула. Просто кивнула, и это было замечательно. Собирая Экспедицию, Твайлайт как никогда раньше убедилась, какая же это редкость — верные, толковые, и всё понимающие друзья. И Рэйнбоу могла бы стать хорошим другом — Твайлайт чувствовала это! — она ведь тоже работала ради общего блага: по-своему, по-пегасьи неловко, но всеми силами стараясь не навредить.
— Можно ли ей доказать, что я тоже полезная? — Твайлайт спросила, когда они с Глоу уже вернулись на борт корабля.
— Можно. Побей её.
— Что?!
— Я серьёзно. Ты должна унизить её. Здесь всё держится на тебе, а никто не замечает. Прикажи ей заняться чем-нибудь, с чем справишься только сама. Затем жди, пока остальные её не возненавидят.
— Ну и методы у тебя. Я придумаю что-нибудь получше, — Твайлайт устало потёрла лоб.
Обычно она жалела, что судьба не наградила её такой же твёрдостью, как подругу; но в такие мгновения искренне этому радовалась.
День шёл за днём, холодало. Мокрый снег стал сухим, ветер почти затих. Да и не помогал теперь ветер, скорее мешал — дул против курса. Паруса спустили, грустным пегаскам пришлось занимать свои места и тащить корабли. Они не роптали: все знали, на что идут.
Но пегасов было так мало — всего-то пара тысяч. Должно быть больше, но вопреки всем ожиданиям летуны не хотели в экспедицию идти. Пусть все пони теперь обладали крыльями, но мало кто пробовал летать. И многие уже заметили, что силы кожистых крыльев едва хватает, чтобы держаться в воздухе. Возможно, дело в том, что пегасы с детства тренировались; или Найтмер Мун решила не уравнивать всякого со всяким; а может и просто поленилась вкладывать больше магии в свои злые дела.
Так или иначе, все пернатые теперь пахали, прерываясь лишь на посменный отдых и сон. Все, без исключения! Даже самые особенные, с чего-то возомнившие, что толкать корабли, это, мол, не так достойно, как запугивать ни в чём не повинных жеребят. Впрочем, Динки больше не злилась. На Дёрпи невозможно было долго злиться, особенно на такую смущённую, с виноватым взглядом и вкуснейшей пиццей для них с Блум.
Теперь же пришло время возвратить должок. Динки приготовила маффины! Вкусные, с арахисом, в точности как Блумик учила. Вопреки всему приготовила: и злым земным с кухни, которые гнали свободных художников прочь; и Твайкиному приказу «не жечь силой рога»; и даже вопреки Шайнингу, с которым они так работали, что глаза уже слипались по утрам. И Шайнинг, кстати, был главной причиной, почему она готовила великое маффинное жертвоприношение.
С Дёрпи ведь всё просто. Нет еды — нет ворожбы.
— Так вот, — Динки начала, когда старшая подруга была вкусно накормлена, а лишние ушки разбежались из кубрика. В том числе Скут и Эпплблум. — Так вот, знаешь, у меня такое неловкое чувство, будто я делаю что-то не так. Я больше не заигрываю, не навязываюсь, слушаюсь с полуслова. Мне немногого надо. Может, коснуться иногда, может, на прощание обнять. Но он не коснётся, не обнимет. Он стал ещё холоднее, чем прежде. Разве друзья так поступают? Я чувствую себя не другом, а словно бы… фигурой на доске.
— В точку! — Дёрпи восхитилась.
— А?
— Не, я не о тебе, я о Шайнинге. Это не ты для него пешка, это он возомнил себя ферзём. Представь, сидит он такой, самодовольный, вся доска принадлежит ему. А потом вдруг является другой ферзь со своими пешками. И что делает Шайнинг? Нет, он не нападает, он не заставляет бедную Луну драться насмерть. Он поступает мудрее. Ферзь в зените, пока идёт партия — и Шайнинг сотрудничает с врагом.
— Знаешь что, Дёрпи…
— Знаю, знаю, звучит как чушь полная. Но враг тоже может быть средством — таково искусство большой политики и войны. Что до Шайнинга, он нечто среднее между Твайли и Селестией. Такой же правильный, как первая, и почти такой же себялюбивый, как вторая. И чисто по жеребячьи неудовлетворённый.
— Хм?
— Не в том смысле. Ему противно быть на вторых ролях, но он сознаёт, что его противник — сама культура. Начни он распоряжаться, и Экспедиция развалится. Кобылки полезут уже не десятками, а сотнями, перессорятся между собой. Его проблема, это устройство общества. И постепенно, начиная с гвардии, а теперь перейдя к жеребячьим компаниям, он перестраивает нас на свой вкус. Где все будут равными — и жеребчики, и кобылки. Где каждый сможет быть компетентным, не оглядываясь на положение среди других.
Вот и началось то, за что Динки старшую подругу очень уважала. Когда Дёрпи ловила поток, она делала магию. Тайны, секреты, неизвестность будущего — для неё всего этого будто не существовало. Каждый был раскрытой книгой, а в душу заглядывали янтарно-жёлтые глаза.
— В «Подземельях» тоже у каждого своя роль, — Динки призадумалась.
— Именно. Кто-то лечит, кто-то калечит, кто-то команду ведёт. Плюс к тому есть идея «Уровней мастерства» и «Испытаний», где старшие герои дают задания младшим, а младшие соревнуются в исполнительности. Мастер подземелий ведь жадный, опыт за просто так не даёт. А ещё есть жизнь. Единственная. С потерей которой заканчивается игра. Подведя итог, это мир мечты для маленького Шайнинга. Где и жеребята послушные, в меру осторожные, и кобылки знают своё место, и личные способности ценятся настолько, что определяют всё.
— Ну, правила не совсем такие…
— Пофигу. Разберёт и перепишет. Или, как понимаю, уже сделал это?
— Ага…
— Так вот, внимай. Отныне ты ему не нужна, поэтому не жди обнимашек. Будет только холодная вежливость, пока ты не отстанешь. Он всегда так от кобылок защищается. Поставит на нужное место, и всё, — любви не будет, но ты там держись. Ему самому досадно, так что черствеет вдвойне. И это значит, что между вами начинается самый сложный период. Если ты хочешь чего-то добиться, Динк, ты должна стать ему полезной. Крайне полезной. Настолько, чтобы ради тебя он поступился бы и репутацией, и всеми выгодами положения холостого жеребца.
— Как?
— Сделай себя частью его славы. В чём-то — его подобием. Начни с самых проблемных жеребчиков, и в точности, как он поступает со своими кобылками, расставь их по нужным местам. Каждая жеребячья банда должна быть описана, от устава до сорта любимых яблок главаря. Проблемных мы переучим, безнадёжных понизим, отчаянно-бестолковых запугаем. Переучивать будет Блум, понижать — ты, а запугивать — Скуталу. Разумно распорядись временем своих друзей, и у тебя его станет втрое больше. Если ты покажешь Шайнингу, что способна командовать и без его руководства, тогда он начнёт тебя уважать.
Динки уже час как слушала подругу, и слабая надежда постепенно превращалась во что-то большее. Она сможет, она сумеет — и не просто ради достижения — она сделает это, потому что хочет. Вот так запросто, всему миру назло. В точности как Эпплблум, которая ставит себе великие цели, и всю жизнь готова посвятить, чтобы хоть немного приблизиться к ним.
Потому что так интереснее.
Она представила, как обнимает любимого — такого высокого, с растрёпанной гривой, а он её целует. Прямо в губы, ощупывая всё во рту большим, шероховатым языком. У жеребцов ведь шероховатые? Она читала! А потом будет Солнце в зените и мягкая трава, дрожащие копытца кверху, и очень сильные, глубокие движения внутри. В сто раз лучше, чем со скалкой. В тысячу раз!
— Помидорка, очнись.
— Ау?
— Не взлетит у вас. Ты маленькая ещё.
Динки фыркнула.
— Чистая биология, Динк! Он же вчетверо тяжелее тебя.
— Фигня вопрос. Левитация! Пёрышко! Кобылка сверху!
— А вдруг не влезет? — Дёрпи забавно повела глазами.
— Справлюсь! Закон квадратов-кубов никто не отменял!
— И тренировку тоже. Жеребчика подсказать?
Динки призадумалась. Вообще-то, она и сама себе могла подсказать жеребчика. Проблема была только в том, что они, ну, жеребчики. Какая нормальная кобылка выберет жеребчика, когда есть шанс заскочить на взрослого жеребца?
Дёрпи продолжила:
— Если серьёзно, я только «за». Ты очень породистая, Динки. И Шайнинг тоже. А когда породистые пони делают жеребят, рождаются маленькие твайки. Это очень хорошо и правильно, если породистые пони сближаются по любви.
Будто бывает иначе. Одно дело, играть с жеребчиками, и совсем другое — делать жеребят. Маленькие без любви не рождаются! Без глубокой, осознанной любви. А секс без этого — всего лишь игра. И Динки искренне не понимала, почему все вокруг относятся к близости настолько серьёзно: разве это так уж сильно отличается от того, чтобы просто побыть рядом и крепко-накрепко обнять?..
А ещё эта дурацкая «породистость», или «благородство», как ещё говорили. Благородство не души, не личности, а каких-то мелких сволочей, живущих в клеточных ядрах, которые делали одних единорогов сильными а других слабыми, одних кобылок ценными, а других «рогатыми земными». Будто быть земной, это что-то плохое. Будто было что-то хорошее в том, что ей испортили детство. Лишь бы дурость с дракончиками забылась. Ей даже с пегасятами запрещали гулять! А ещё рисовать, петь фолк-рок и читать фривольные романы. Но она всё равно читала. Она знала, что кобылка может быть сверху, а ещё копытцами кверху, может с пегасом в полёте, или даже с подругой — носиком и языком!
— Блум мне тоже очень нравится, — она призналась.
— Ха, это уже второй вопрос.
Со вздохом Динки вытянула последний маффин. Чуть подгоревший, которой она оставила для себя. И Дёрпи присмотрелась, а затем фыркнула: побрезговала, стало быть.
— Ладно, с Блумиком проще. Расскажу за так. Первое и единственное. Заруби на носу — никогда не обижай её.
— Да я сто раз уже за альбом извинилась.
— Да хоть тысячу раз. Пойми, второго прощения не будет. Твоя подруга не такая, как мы с Шайнингом. Эпплблум слабая, беззащитная, её легко ранить. Она отчаянно рвётся к своему месту в мире и наметила его очень высоко. Не унизь её случайно, иначе потеряешь навсегда.
— А Скуталу? Никак не могу понять, почему Блум возится с ней. Она неплохая, конечно, но… Как бы повежливее сказать, — она обычная, непримечательная.
Дёрпи тихо рассмеялась:
— Глупым единорожкам вовек не понять, какой беззаботной становится жизнь с крепкой пегаской за спиной. Цени её. Может так случиться, что именно она встанет между смертью и тобой.
— Смертью? — Динки прищурилась. — Твоими стараниями я три месяца костлявую ждала. Как-то пообвыклась. Да и корабли битком набиты гвардией. Так что будь честна с собой, Дёрп, и признайся, что это опять паранойя за тебя говорит.
— А вот и нет, восток дик и опасен…
— Ха! Мастера поучаешь!
— …Ты «Приключения Дэринг Ду» возьми — прочитаешь, не заснёшь.
— Дэринг Ду? — Динки призадумалась, пытаясь вспомнить странно созвучное имя.
— Спроси у Глоу. Это редкое издание, только у неё и есть. И ещё, попросись к Глоу в ученицы.
— К этой недотёпе?
— Да, именно к ней. У неё должок передо мной. А ты, если сейчас же не займёшься магией, то всё потеряно, уровня Шайнинга тебе никогда не достичь. Ты можешь попросить у него учителя, но Глоу — лучшая из тех, у кого есть свободное время. Она может посвятить тебе положенные шесть часов.
Ага, шесть часов в сутки. Шесть проклятых часов. Как вспомнилось, рог сразу же разболелся. А потом они ещё говорят, мол, бестолочь, учи свою математику, историю, экономику с географией. И только попробуй не сдать. Перепутаешь что-то, не будет тебе ни прогулок, ни бита на личные расходы, а вместо еды овсянка. Море овсянки! Она столько её за детство слопала, что можно весь «Саншайн» утопить.
— Дёрп, ммм… я не для того из дома убегала…
Пегаска склонила голову.
— …Но, наверное, ты права. Великие цели требуют великих жертв.
Дёрпи часто напоминала, мол, ты умница, ты талантище и всё такое. Да и она сама знала — мелкие сволочи в крови не шутят. Но кроме крови была ещё и душа. Её учили колдовству по шесть часов в сутки, а всё без толку, потому что она сопротивлялась. Всё что ей было нужно, это добраться до постели, спрятаться под одеялом — и вызвав огонёк на кончике рога рисовать до утра.
Это была её война. Крошечная, незаметная война, где, давясь овсянкой, она побеждала. А теперь, что, поражение? Или личный выбор? Всё это было так сложно. И так грустно, потому что сколько ни рассказывай, никто ведь не поймёт. Разве что Шайнинг, у которого тоже была своя война. Но он один, а подобных ей, наверное, сотни и тысячи. И хороших жеребчиков, на самом деле, тоже немало: только они, дураки такие, сами ссорятся за лучших кобылок, точно так же, как кобылки грызутся за статных жеребцов.
Так что же это за мир такой, где чтобы любить свободно, нужно забираться как можно выше? Прямо по головам других, оттаптывая гривы, уши, мокрые от слёз носы.
— Не, Дёрп. Учиться магии я не стану. Мы же с тобой не ищем лёгких путей?
Пегаска дружелюбно потыкалась носом, но ничего не сказала. Всякое в ней было: и плохое, и хорошее, но кроме прочего то, чем Динки искренне восхищалась. Дёрпи уважала чужие решения. Могла пожать плечами, могла сплюнуть в сердцах — но никогда бы не потребовала. Скорее сама бы прислушалась и постаралась понять.
— Уже за полночь. Идём спать, Динк?
— Неа, — она встряхнулась. — Сон для слабаков!
Извиняющаяся улыбка, шаг прочь из кубрика — фырканье Дёрпи — и Динки направилась в библиотеку. Ещё так много предстояло сделать.
Вот, Анаурох, например — «Пески смерти»! Для них даже карт не существовало, а значит их нужно было придумать. И устроить хорошую такую кампанию. Шайнинг здраво рассудил, что вдоволь наигравшись, даже самые безумные жеребчики не полезут летать в по-настоящему опасные места.
Проблема была лишь в том, что жеребчики не рассуждали здраво. Кобылки, впрочем, тоже.
Найтмер Мун размышляла о своём предназначении. Что есть судьба для аликорна? Что есть цель в жизни? Путь прочих пони определяла метка, но свою она потеряла в день превращения. Да и не было в том знаке ничего особенного: всего лишь небо и звёзды, дорожка Млечного пути — первое, что она увидела вне каменного мешка. Она помнила, как плакала в тот день. Она очень боялась. Всего: травы и ветра, болезненно-яркого света, объятий названной сестры. А особенно, успокаивающих слов, значения которых всё равно не понимала.
Она не родилась умной. В детстве она знала три цвета, несколько запахов и три десятка звуков. Жизнь юной земной — лишь мгновение её вечности: тусклое мгновение, за которое, впрочем, она полюбила букашек, и тёмный, скрытый от других внутренний мир. Что до интеллекта — свой разум она построила сама. Медленно, не всегда успешно, на протяжении столетий, она стала первой волшебницей Эквестрии. «Волшебницей», в значении избранного пути. И пусть сестра хоть в сто раз была сильнее, она — всего лишь чародейка. Гибкая тактически, но не стратегически. Способная испепелить планету, но не спасти угасающий во льдах мир.
Что же, теперь тысячелетние льды отступали. Она исполнила их общую мечту. Но что дальше? Просто жить? Она не умела этого, да и не хотела уметь. Словно глубоководная рыба на поверхности, она чувствовала давление собственного разума, но уже не знала, куда его приложить. Задач хватало, но мелких, повседневных — в которых искусство подменялось ремеслом.
— Кудах, — куроликс напомнил о близости к точке назначения.
— Да знаю я, знаю. Наверняка ловушка. Но что делать, не Анви же посылать?
— Кудах…
Фамильяр погрустнел. Она, впрочем, тоже. Живые тела для подопечных были созданы на любой вкус. Берите, летите куда пожелаете, пробуйте жизнь пони, бизонов, зебр! Она попросила, а затем приказала, и они подчинились, но через неделю вернулись обратно: мир пони оказался слишком чуждым для них. Сегодня помощники вновь сияли звёздочками в её гриве, их шёпот сопровождал каждую мысль и каждый шаг.
— Не бойтесь. Все вместе помрём.
Она приземлилась, сложила крылья. Свет Луны освещал склоны Великого каньона, а внизу змеилась неглубокая, но бурная река. Впереди темнела громада. Неровная, циклопическая крепость, наполовину скрытая в расщелине скал. Восточные ворота цитадели Элбост Кос; единственный торговый пост скрытного народа; с начала войны он был покинут — алмазные псы ушли в глубину.
Они, единственные, остались непокорёнными: остальные народы подлунного мира уже получили свои крылья, пушистые ушки и ночные глаза. Говоря откровенно — с псами не хотелось возиться. Подземелья — не её стихия, да и не нуждались алмазные псы в изменённых глазах: они и так не выходили на поверхность, иначе как по торговым делам. Алмазными их неспроста называли: бедолаги так тряслись за свои сокровища, что попрятались по самым тайным углам.
И что же, спустя полгода после возвращения, она наконец-то добралась досюда. Найтмер Мун стояла перед огромными, вырубленными в скале воротами. Крыло почёсывало гриву, куроликс вился вокруг.
— Никого живого?
— Кудах.
— Умертвий, полагаю, тоже нет?
Птице-змей скрипнул клювом. Отвернулся.
— Громко войдём, или тихо?
— Кудах!
— Ну, понеслась.
Вспышка рога, тонкий луч в небеса, три мгновения ожидания. И отсвет луны. Такой отсвет, что ночь превратилась в огненную бурю, а горы задрожали. Река испарилась мгновенно, Скалы потекли под лучом. Гейзер пламени, грохот, ярчайшее зарево на сотню миль — и она лично, стоящая в центре огненной бури. В эту минуту она не гордилась собой.
Она приказала окрестной мелочи разбежаться: увела речных рыб заклинанием и прикрыла букашек от удара, тщательно проверила Цитадель. Смертей не было, но на поверхности планеты надолго отпечатался шрам. Так надо. После Кантерлота пони начали забывать, под властью кого живут.
— Я — кошмар, — она прошептала, снижаясь. Расплавленное озеро ещё бурлило внизу, а она уже взламывала стену, открывая проход дальше в глубину гор.
— Кудах?
— Нет, останься со мной. Это ещё не конец.
Половина армии снаружи, половина рядом — привычно слабая линия передачи энергии — и путь в глубину. Тактика в точности повторяла штурм городов Эквестрии. Единственное отличие — здесь всё сложнее. Никакого пространства, никакого манёвра: только грубая сила, скорость и напор. И ещё чёртовы пещеры, набитые залежами яркосвета, который пусть понемногу, но портил поисковые заклинания. Под землёй она чувствовала себя ослепшей и глухой.
— Кудах.
— Серьёзно, копья-ловушки?
Она нырнула в проход, ощупала стену. Короткий звон, и вынырнувшее из паза лезвие ударило в щит. Смех, да и только — обычная, закалённая сталь.
— У страха глаза велики, — она прошептала, покачав головой.
Что могли псы ей противопоставить? Те угловатые, узкоглазые создания, которых она помнила ещё по Старой Эквестрии. Подловатые, конечно, но слишком трусливые, чтобы вредить всерьёз. Что с них взять — недоволки. Хотя, настоящие волки тоже едва держались на грани вымирания. Пони — вот кто были истинными королями трофической цепи. Пегасы, способные одним ударом копья убить дракона. Единороги, близкие по силе к богам. Даже земные — выстроившие собственную экосистему: полей, шоссе и городов.
У псов не было ничего подобного. Только уединённые крепости в горах и тщательно оберегаемые тайны. Секреты камня, горючего масла, кузнечного мастерства — такая чушь, что заставила бы усмехнуться любого современного инженера. Подобно бизонам, алмазные псы не развивались: не сумели объединиться, не научились дружить.
— Ладно, давай закончим начатое.
Она ускорилась, наскоро ощупывая проходы впереди. Сменялись уровни, лестницы, скальные разломы. Псы любили строиться в огромных пещерах, но здесь была граница Подмирья — всё ещё прочная континентальная плита. Подходящей каверны не нашлось, так что псы вырубили комнаты прямо в разломах. Это был город мостов, бездонных провалов и длинных, когда-то украшенных бронзой галерей. Невеликий город, и тщательно вывезенный: здесь даже рельефы скололи, а в «Зале статуй» осталась только пыль и затхлая пустота.
— Кудах.
— Живые? Без отсветов. Неразумные. Всё равно посмотрим. Может, хотя бы узнаем в какую сторону ушли.
Всё было бы в стократ проще, найдись в Эквестрии хотя бы единственный пёс. Но нет, на тридцать миллионов эквестрийцев — ни одного. Даже посольства не было. Только эта единственная крепость, куда слетались пегасы. Безделушка за безделушку, ножик за сумку пирожных, камешек яркосвета за меру серебра — так они и торговали. С точки зрения пони — слишком мало, чтобы озаботиться дорогой, а с точки зрения псов вполне достаточно, чтобы отстроиться «на зависть всем».
Нелепые создания. Со вздохом она полетела на метки живых.
Спустя час Найтмер Мун отыскала семейство каменных горгон — рогатых таких, быкообразных — а дальше заросли толстошлемника, большую колонию огнемышек. Путь вёл всё ниже под горы: разломы сменялись туннелями, а туннели неровными сводами пещер. Связь с поверхностью слабела с каждым шагом, а чувство опасности всё громче и громче тянуло своё: «Стой же, дура, вернись».
Она не училась храбрости, не училась бою. Земные не созданы для этого. В их дуэте всё страшное брала на себя сестра, а она только творила: волшебные, живые, сознающие вещи — в конце концов даже смертоносные, когда началась война за небеса. Доспехи окружали её второй кожей, сферы «Поглотителей» вились вокруг, путь впереди проверяли «глазастые» конструкты. Но всего этого было мало.
Однажды, в особенно грустный год, ей захотелось создать маленькую Селестию. Точно такую же, какой она помнила сестру. Храбрую и верную, смертоносную, но не злую. Идеальную убийцу, чтобы уничтожить оригинал. Но на это она не решилась.
Просто, не могла.
Слушай песню мою,
Леди Первой Весны
Для тебя я пою
Средь чертогов земных
Ты услышь в этой песне
Небес высоту
Будем вместе мы в мире
Творить красоту.
Для деревьев твоих
Я создам певчих птиц,
А в лесах поселю
Ярко-рыжих лисиц.
Для цветов полевых
Сотворю мотыльков.
И красавцев лесных —
Серебристых волков.
Посмотри — ночь кругом
В небе звёзды горят
Лишь деревья твои
Меж собой говорят
Прикоснувшись, мы,
Словно дети идём
Посреди звёзд и тьмы
Мы с тобою вдвоём.
То, что я сотворю,
Я тебе подарю
И однажды Светил
Мы увидим зарю.
Мы с тобою пройдём
Через тысячу лет
И мы будем вдвоём
У любви смерти нет…
Они были маленькими тогда, а маленькие — не лгут. И сейчас, вспомнив песню, она не стыдилась её. Несмотря ни на что она исполнила обещание. А любовь, что любовь — так и осталась ранящим чувством, одним из немногих, которое она не решилась удалить. Ломать себя — не строить. Это даже страшнее, чем ломать других.
— Кстати, о маленьких, — она встрепенулась. — Там же как раз игра начинается! Кудах, а Кудах, ты снова болеешь за злобных?
— Кудах.
— Кто бы сомневался. К чёрту псов. Подождут. Мышки, отдыхаем!
Взмах крыла, и сигнал метнулся по линии связи. Поднялась пыль, быстро превращаясь в иллюзию покрытого льдинками океана, корабельных огней, и трюма Саншайна, где Динки начинала очередную партию Великой игры. В этот раз Анаурох — Пески смерти. Новые чудовища и новые испытания, новые идеи и волшебные штуки. Фантазия этой мелочи не знала границ! А ещё ей здорово помогали: даже иллюзию, что она перехватывала, передавали разом на все корабли.
Найтмер Мун подготовила кубики.
Звонким голосом Динки зачитывала кредо:
«…Дэринг Ду родилась в Долине, близ Кислотного моря, где в песках блестели осколки древних как мир кораблей. Она знала Ветер и любила Лес, но совсем не такой, какой мы знаем сегодня. То был «Лес» с большой буквы, от горизонта до горизонта, жестокий к чужакам и смертоносный, накрывший тенью весь изведанный мир».
«Но разве Дэринг?..»
«Слушай, не мешай творцу!»
Найтмер подбросила кубики. Первый, второй, третий, четвёртый. Что же неудачно-то так? Пятёрочка. Ну и кот с ней, возьмём единорога — будет уже семёрочка — потому что пойдёт на интеллект. Найтмер Мун давно хотела сыграть воякой. «Не-очень-умной» кобылой, зато героической, увлечённой, горделивой. Чтобы родилась в подземелье, и потому ничего не боялась: ни злых снаружи, ни страшных внутри.
«Дэринг не искала приключений. Неприятности сами преследовали её. Буквально. И вот, у неё была фляга — уже полупустая! — карта в нагрудной сумке, а ещё отчаянно болящие крылья и пара „Вспышек“ на перевязи. Хороший бросок „Вспышки“ мог остановить даже пустынного дракона, и всё было бы прекрасно, если бы тот жадный верблюд не запросил за карту самую красивую блестяшку. Стало быть, солнцезащитные очки».
Найтмер Мун улыбалась. Новые игрушки! «Вспышки» были дорогими, да и кристальные очки недешёвыми; не для маленьких героев; но так даже лучше — тем веселее драконов грабить. Её до дрожи забавляло устройство мира, где драконы обкрадывают простых пони, а герои драконов. И самозваных королей трофической цепи, героев-суперхищников, после этого восхваляют все.
«Дэринг была рейнджером. Небесным рейнджером. Её первым избранным врагом были, несомненно, верблюды, а вторым — бестолковые пони. Иногда товарищи по команде, а нередко и она сама. Полосатиков, напротив, она любила. Блин, ребята, любой научится любить полосатиков, когда единственный оазис в округе, это зебринский Ахил-Тар».
Найтмер Мун любовалась, как Динки играет на сцене. Может, не очень умело, зато увлечённо. Она одновременно и рассказывала, и поясняла правила крошечными облачками иллюзий. Единорожка то и дело морщила мордочку, но справлялась без чужой помощи — карту заполняли всё новые и новые значки. Города, оазисы, лежбища чудовищ. Куда Дэринг бы пошла, а куда — поостереглась бы. Где бы что купила, а что бы ни за что не стала продавать.
Кудах скучал, ему больше нравились первые игры, где драконов ели на завтрак, а богами закусывали на обед. Найтмер же, напротив, наслаждалась. Эта новая Дэринг умела и поспорить, и обвести вокруг копытца, но никогда не подставила бы товарища. И потому друзей у неё хватало: в каждом оазисе, в каждом городке. В играх стало меньше сражений, зато больше торговли и отношений с другими. Даже крошечный намёк на любовь.
Динки давала пример, образец приключения, и некоторые не стеснялись её прерывать. Тогда вспыхивали яростные споры. Одна мелкая пегаска особенно прониклась, и теперь тыкая в нос подруге поясняла, что Дэринг взяла бы в недельный поход, а что нет. Полсотни жеребят в трюме слушали её, расширив большие, удивлённые глаза.
«Ладно, ладно! Так вот, Дэринг достала топорик, закрепила трос…»
Иллюзия осыпалась облачком пыли. Взлетела. Осыпалась вновь.
— Анви, что там у тебя?
…
Очевидно, у неё были проблемы. Найтмер Мун не для того изобретала «Канал связи», чтобы его можно было так запросто разрушить. Угроза уровня Шайнинг-Глоу, не меньше. Чувство опасности вновь вернулось — что-то жуткое замаячило среди пещер.
— Кудах? — куроликс тоже заволновался.
— Что поделать. Полетели.
А она ведь только начала готовить нового персонажа. Это ведь самое интересное, бросать кубики, зная, что в тот же миг это делают сотни других жеребят. И новые герои постепенно обретают чувства, разум, собственные черты. Чудо творения, доступное каждому. Конечно, в отличии от её «теней», выдуманные герои не становились частью мира. Но всё же они жили в памяти, советчиками и спутниками творца.
«Глазастые» засекли метки жизни в пустом до сих пор разломе, настороженные «тени» отступили. А затем, в последний раз вспыхнув, распалась линия связи — неведомые создания как будто поглощали её.
— Да вы достали уже со своей антимагией, — она стремительно шагала. — Антимагия то, антимагия это. Не хотите магичить — играйте вояками. Я же играю, и мне нравится. И вообще, эта чушь не действует на меня!..
— Мяв!
— А?
Она смотрела на котика, а он смотрел на неё. Большой такой, с жеребёнка. Шестилапый. Его золотистая шёрстка преломляла исходящий от рога свет. И магией он не ловился. В смысле — вообще.
— А у меня в детстве был котёнок, знаешь?
— Мяв!
Котик кинулся вперёд, ударил когтями. А справа второй, слева третий, сверху четвёртый. Они повисли на доспехах, осыпая всё вокруг снопами искр.
— А ещё я могу поднять бизона копытом. С детства могу. Вы, маленькие, неужто не понимаете? Вы для меня не вызов. Я не буду вас обижать.
Она попыталась стянуть котика с ноги, подпрыгивая на единственной, ещё не занятой, но пушистый не отставал. А рядом появлялись всё новые, новые и новые. Несколько кинулись на взлетевшего под потолок Кудаха, множество напало на теней.
— Не раньте их! Только не раньте!
С тонким писком лунные пони отбивались. Левитация бессильно скользила по золотистой шерсти, копыта не успевали за когтями. Если бы не доспехи, прочные как ничто в мире, кто-нибудь мог бы пострадать. Зверьки и правда питались магией — они всем телом впитывали её.
Вдруг что-то засвистело, пушистая волна схлынула в единственный миг.
— Хочу… — прошептала Найтмер Мун.
— Кудах!
— Да к драконам засаду! Какого ты хочешь? Маленького, с полосками? Или того пушистого, который в прыжке тебя хватанул за хвост?
— КудаХ! КУДАХ!!!
Загремело, загрохотало вверху. Взгляд поднялся к уходящим во тьму стенам расщелины.
— Ох вау… Нечестно же так!
На них падало море раскалённого камня и огня.
Гораздо глубже той расщелины, где поджаривались пришельцы, под Великим каньоном протянулась огромная сеть пещер. Леса грибов, поля светящейся плесени, быстрые потоки водопадов — целый мир, скрытый в древнем как сама планета разломе континентальной плиты.
Ниже подземных горизонтов алмазные псы построили свой второй, тайный город. Стены широких тоннелей украшали гравировки, сталью и серебром блестели статуи древних героев и ужасных чудовищ. В самом центре, в огромной Легендарной столовой, всем Элбост Косом отмечали победу. Гремели барабаны, грибной эль лился рекой, а под столами метались довольные собой кошаки-магоеды. С одной из стен зала падал водопад — подземному народу нравилась мелкая капель тумана, и очень удобно было окунать в него захмелевших товарищей.
Алмазные псы цитадели «Элбост Кос», что в переводе на эквинский значило всего лишь «Тыквенный пирог», были очень практичным народцем. Впрочем, не всегда.
Чуть выше над залом Легендарной столовой из стены выдавалась лоджия для знатных особ. Её построили недавно. Мастера очень старались, вкладывая душу и все сбережения города: позолота покрывала пол, а самоцветы украшали статуи единственного и безусловного правителя города — Короля-под-Горой. В этом столетии королём оказалась королева. Но титул, это святое, его не посмели менять.
Светлая единорожка лежала, уютно устроившись на пуховых подушках. Завитая грива, цвета неяркого аметиста, колыхалась под ветерком из бокового туннеля. Она не любила затхлый воздух. Шум тоже, но была снисходительна к своим подданным. Иногда им дозволялось отдыхать.
— Так она не успела добраться до лабиринта? Вы поспешили, Идар.
— Простите, мисс Рэрити, она ужасала. Лапа на рычаге дрогнула.
Низкорослый, коренастый, почти квадратный — Идар смущённо почёсывал ноздри. Стальную броню, в которую он был закован от лап до ушей, покрывала золотая гравировка — знак командира стражи.
— Но вы успели сделать фотографии? Иначе вся ловушка не имела бы смысла.
— Да, мисс Рэрити. Каждый её шаг.
— Тогда всё хорошо, я займусь этим позже. Вернёмся к будничным делам: вынуждена напомнить — хрустальное окно в спальне само себя не поставит.
— Но, мисс Рэрити… Окно куда? Там же сплошная скала, как вы и просили.
Единорожка поморщилась, качнула гривой, будто объясняла очевидное незадачливому щенку.
— Не важно, совершенно не важно это, Идар. В спальне должно быть хрустальное окно. Ты можешь идти.
Командир стражи молча поклонился, вышел.
— Следите, чтобы никто не побеспокоил мисс Рэрити. Она не в настроении. Вы знаете, что может случиться, когда она не в настроении, — шепнул он паре стражников, которые и без того статуями стояли у двери.
В стороне от подземного города над пещерой возвышалось плато. Ручей, водопад, невеликое озеро. Кротовая ферма старины Кирора, где вечно собирались щенки. В прятки поиграть, покормить озёрную живность, может помочь в чём доброму старику. За что, впрочем, полагалась награда: медью, а то и серебром. Как и положено, как и должно быть.
Идар любил сюда приходить, и снова бросал рыбкам кусочки грибов. Шлем он позволил себе снять, но прочую броню оставил. Можно было бы спуститься, праздновать с остальными, но он не дослужился бы до высшего звания, родись тупицей. Настроения не было совсем.
По камням звонко цокнули копытца. Он вздрогнул, обернулся, но тут же облегчённо выдохнул — это шла всего лишь кобылка. Юная единорожка, белая как снег и мягкогривая. Младшая сестра королевы была гораздо добрее её.
— Твои пушистые друзья не пострадали, Идар?
— Нет. Что им, ловкачам, сделается.
Кобылка прилегла на камень рядом. С ней было гораздо проще разговаривать, но никто не смел забывать, что она — сестра мисс Рэрити.
— Не обижайся на неё. Она просто начиталась где-то, что королевы должны вести себя так.
— Не в этом дело, Свити Бель. Она лучшая из наших подгорных королей. Честно. Никто другой не был настолько терпелив и добр.
Старый Идар чесал затылок когтем, да всё не мог подобрать слова. Умение рассказывать истории не входило в список его талантов.
— Тут дело в другом, Свити. Я чую, срок жизни этого города подходит к концу. У всех наших городов есть такой цикл: сначала первые поселенцы находят пещеры, дружно рубят в скалах залы, высаживают грибы. Потом приходят другие, целыми семьями — это самое весёлое время, всё только начинается, кажется, что город ждёт великое будущее. Мы украшаем дом, мастера создают прекрасные вещи. Иногда приходят глубинные чудовища, но мы всегда гоним их прочь.
Идар взял фляжку с пояса и хлебнул чуток грибного эля. Привыкшая к резким приказам глотка вмиг просыхала, стоило только завести речь.
— Но знать нельзя прогнать как чудовищ. Если кто-то умеет видеть самоцветы в толще скал, он становится королём, это закон. Король ещё ладно, к одному правителю легко привыкнуть, но появляются десятки советников, все чего-то хотят. Город живёт, но уже чувствуется его конец. Но не король убивает город, он как бы… предвестник беды.
Второй глоток грибного эля упал в нутро. Это затягивало. Не рассказ, а глотки.
— Я жил раньше в двух городах. В один пришло чудовище из глубоких пещер: огромный краб в каменном панцире, он полыхал огнём — мы ничего не могли с ним сделать. Во втором пьяный дурень дёрнул рычаг, дамба упала, всё затопило внутри. Вот гадаю теперь, что случится здесь? Думал, эта ваша богиня всех прогонит прочь, но мы её остановили. Может, вернётся ещё? Не знаю.
Маленькая единорожка тоже бросала рыбкам кусочки грибов. Она молчала. Да и что тут можно было сказать? Все праздновали, потому что боялись. Жребий брошен, и никто не знал, чем ответит враг. Хотя, какое там «враг». Врагом называют того, с кем что-то не поделили: с кем можно договориться, кого можно понять. А это было очередное чудовище, только, разнообразия ради, пришедшее с поверхности земли.
Они умели бороться с подземными чудовищами. Знали как направить воду на огненных, обрушить своды на водяных, разбить взрывом каменных — но эта новая тварь была и огненной, и каменной, и словно бы водяной. И если Свити Бель не преувеличивала о войне наверху, то у них не было ни шанса. Если шансов не было — псы уходили. Кроме того единственного случая, когда Король-под-горой объявлял священную войну.
Но хватит о грустном, не помогало это совсем.
— Хрустальное окно?.. Ну ладно, мы что-нибудь да придумаем. Одно не пойму, почему мисс Рэрити запретила продавать сыр из молока кротосвиней? Откуда она узнала, что мы его делаем? Да мы же никогда и не продавали его… — пробормотал Идар.
Единорожка хихикнула.
Земля трещала, грохотали камни, непроницаемо чёрная сфера поднималась, превращая скалы в тут же исчезавшую пыль; а внизу, под щитом, в кружок собрались чуть испуганные лунные пони. И сама Найтмер Мун — изрядно скучавшая — ведь дело продвигалось куда медленнее, чем хотелось бы.
— Работай Кудах, работай. За папу-кудаха, за маму-кудаха, за деда Баала, за бабушку Распад…
— Кудах!
— Ну не мне же, в самом деле? Я сигнал ловлю.
Первым делом они пробили тонкую, с иголку, линию на поверхность. Но отступать по такой — неразумно. Вот Кудах и трудился, приняв истинное обличье, а она с мышками смотрела представление. С настоящими мышками, не только лунными. Мелкие огнистые создания, тоже попавшие в западню, они поначалу боялись, но Динки рассказывала такие клёвые истории, что даже огнемышки вскоре увлеклись.
«…Так наступление Леса было остановлено, Море распада осталось в прежних границах, а Княжества дорог процветают и по сей день. Маэт-Кэр отстроили на новом месте, а Мира, с помощью Дэринг, объединила племена киринов и панд в единый народ. На руинах Тормекии поднялось Двуречье, а маленькие добродушные юки по прежнему сопровождают мамонтов в их скитаниях по Северному пути».
Найтмер Мун слушала, прикрыв глаза. Мысли возвращались в далёкое прошлое. Она догадалась теперь: Дэринг была маленькой Селестией, а Мирой — она сама. Вымысел забавно переплетался с правдой. Она почти не знала киринов — прежних любимцев сестрёнки — зато войну с Морем разложения помнила до мелочей. Скорее не войну даже, а сложную вязь договоров и взаимных уступок, где в конце концов создания Моря исполнили своё предназначение, чтобы уйти навсегда.
— Все уходят, — она пробормотала. — Как думаешь, Кудах, может в мире ещё живут где хитинистые лошадки? Их ведь так много было, больше чем пони сейчас.
Куроликс промолчал. Её маленький шедевр — отражение Неназываемых и Непредставимых — он не очень-то интересовался историей. Так получилось. Хотела сделать замену сестрёнке, да передумала, вот и вышел Кудах: полная её противоположность, чистый концентрированный антипод; но не настолько злой, как рисуется, потому что и Селестия не всегда была идеалом добра.
Непросто ей, наверное, приходилось в новом мире. Создавшая себя для войны, сестрёнка даже в старой Эквестрии нередко терялась. Мастер лёгких решений, ловец удачи, богиня перемен — она была слишком импульсивной для кропотливой работы. Да и то, что считалось достойным и даже благородным в мире прошлого, сегодняшние пони, не моргнув глазом, отнесли бы к абсолютному злу.
Бедные волки, они даже не охотились уже, а их всё равно истребляли. Есть мясо в мире победившей Эквестрии значило умереть. Да и молочные животные исчезли. Найтмер Мун живо представляла, как рыжая такая земная смотрит в глаза своей бурёнке и бормочет: «Ну, извини, родненькая, против моды не попрёшь». Да и с курами отношения испортились, и с дельфинами, которые когда-то доставляли живую рыбу для Кантерлотского стола.
Что, Дискорд, случилось с миром?! Как пони стали такими?! Как до такого дошли?.. Но сестра всё-таки боролась: неведомо сколько пролилось крови, но свободу любви и пчеловодства она отстояла. Легкомысленная, на самом деле, вечный жеребёнок, Селестия обожала мёд.
— Кудах! — куроликс вернулся, снова обратившись безобидной птицей.
— Спасибо, ты замечательный.
— Кудах?
— Я обязательно отплачу, только закончим с делами.
Фыркнув, совсем как пони, куроликс устроился у неё на спине; остальные собрались рядом. А четверть мили камня над головой — её как не бывало, свет луны играл между гладких как обсидиан скруглённых стен. Нужно было взять за правило: идёшь куда-то — делай проходы, чтобы подобного не повторилось никогда.
Она вернулась на поверхность, и, опустив голову, наблюдала, как помощники помогают подняться испуганно мычащим горгонам и бесчисленным огнемышкам, которые гирляндами цеплялись за хвосты. Рядом дымил опустевший кратер, а то озеро лавы, что она так неосмотрительно создала, теперь заполняло все проходы в глубину.
Псы обратили против неё её же оружие. Что тут можно было сказать?
— Позор…
Найтмер Мун неспешно летела домой; мимо глубокого каньона, вдоль быстрой горной реки; дальше и дальше, пока редкие рощи лесостепи не сменились огоньками эквестрийских селений, среди которых скрывался и Понивиль. Она остановилась там, как делала уже в который раз — конечно же сменив облик — и угостила мышек ромашковыми сэндвичами, а Кудаха форелью из озерца. Заказное письмо ждало на почте, а дальше уже недлинный путь домой.
Вскоре она стояла во дворе своего замка. Полёт отлично взбодрил. Найтмер Мун обожала полёты, поэтому и подарила крылья всем своим подопечным. Жаль, что пони не хотели учиться летать, и крылья им не нравились, так что даже плащи носили. Но не все были такими: крылья стоило раздать хотя бы ради тех нескольких, кто о них мечтал.
— Что нового? — весело спросила Найтмер Мун.
Конечно же, пони в очках уже ждала в гостевом зале и хмуро протягивала какую-то бумагу. Газету.
— Святая Селе… Да как они успели?! — Найтмер Мун поражённо уставилась на свою фотографию.
Она стояла там, пытаясь копытами и крыльями растолкать пещерных котов. Фотограф специально выбрал самую нелепую позу. Заголовок тоже внушал:
«Врагу не сдаётся подгорный народ!»
Смотрите все, как ничтожен тиран. Найтмер Мун бежала от пещерных котов и алмазных псов. Что же вы ждёте, пони? Присоединяйтесь к всеобщему восстанию! Вместе мы вышвырнем врага обратно на луну!
— Они это серьёзно?
Мэр развела копытами.
— Сама не знаю. Что в горах случилось? Провал?
— Полный. Мне не только не удалось добраться до короля алмазных псов, я даже ни одного из них не видела.
Мэр принялась вышагивать по ковру, сверкая отблесками в очках. Она всегда так делала, когда волновалась. А Найтмер Мун разглядывала другие статьи в газете и это начинало увлекать. Текст пропитывал едкий как кислота стиль, смешанный с презрением ко всем институтам власти, что уже само по себе вызывало интерес; но, вдобавок, и истории оказались хороши.
С возросшим уважением Найтмер Мун оглянулась на Мэра. Она и предположить не могла, что эта скромная особа успела в бытность свою главой Понивиля выжить семейство Эпплов с их фермы, обложить данью кондитерскую и на добытые нечестным путём деньги купить поместье в стране зебр…
Да она была демоном во плоти!
— Про крашенную гриву правда?
Мэр резко обернулась.
— Нелепо в сравнении с остальным смотрится, не так ли?
— Полагаю, — рассмеялась Найтмер Мун, — этой Габби Гамс не следовало заходить дальше клеветы. Я займусь газетёнкой.
— Провалишь, — бросила Мэр. — «Жеребячий вестник» не газета в полном смысле этого слова. Это скорее идея. У них нет лидера, голову не срубить. Закроешь типографию — они откроют две…
Найтмер улыбнулась. Пока что только две пони могли так с ней говорить. Особенные, исключительные пони. Хотелось найти ещё таких.
— …Лучше возьми задачу себе по силам, — продолжала светлая пони, — и займись псами всерьёз. Их связь с мятежниками не повод для веселья. Возможно, они используют глупцов, только чтобы больше узнать о нас и готовят вторжение. И во-вторых: тебе следует иногда появляться в Кантерлоте, вся пирамида власти начинает шататься, когда на вершине нет божества.
— Ладно, — хмыкнула Найтмер Мун, — я буду тираном, если они так хотят. Я этих смутьянов из-под земли достану.
— Есть идеи?
— Множество. Что-нибудь ещё?
— Тебе письмо прилетело, — пони протянула свиток. — На этом всё. Удачи.
Она ушла.
Найтмер Мун вздохнула. Хотелось поговорить с Мэром о чём-нибудь кроме управления страной, но она не знала как начать.
Она сломала печать только оказавшись в библиотеке. Бардака прибавилось, теперь открытые книги и свитки лежали на полу, местами в два слоя. Кусочки сургуча тоже упали вниз. Свиток развернулся.
Рада вновь писать тебе, моя богиня. Мы в пути уже пятнадцатый день. Сейчас мы в тридцати градусах западной долготы и пятидесяти градусах северной широты. Приближаемся к мысу Фарвель. У нас здесь безветрие, сотни продрогших пегасов (очень продрогших, смею заметить) быстро тающие запасы угля и льдинки на воде, потом ещё льдинки, и ещё льдинки. Довольно мрачная атмосфера. Зато это больше половины пути до восточных земель — я редко вижу грустные лица.
Твайлайт начала понимать угрозу от Дэш, она каждый день отправляет её на разведку. Но, возможно, она всё так же наивна: Вондерболты и самые сильные гард-пегасы тоже пропадают в дальних патрулях, они ставят десятки маяков, чтобы мы могли знать свои координаты и корабли находили нужный курс.
Вчера случилась неожиданность — Бон заговорила со мной. Она угостила пирогом и спросила: почему я не решаюсь познакомиться? Интересно, как она вообще заметила слежку? Впрочем, я была готова, как всегда, и сразу же сыграла в дружбу: сказала честно, что она интересная и загадочная. И вот, теперь мы друзья. Она приглашает на чай, но подозреваю, что уйду с вечеринки, узнав не больше, чем знала приходя.
Всё ли я делаю правильно, богиня? Для меня большая честь быть твоим единственным агентом в Экспедиции, но ответственность тоже велика.
Больше мне нечего рассказать, но есть просьба. Пошли нам попутный ветер, пожалуйста. Все очень устали, нам нужна помощь. Одна крошечная долька экспедиции будет тебе очень благодарна.
С приветом в любимую Эквестрию, всегда твой верный шпион — Дитзи Ду.
Найтмер Мун не тратила время зря. В уме появилась карта, быстрыми числами промелькнули расчёты — и уже через пару мгновений вихрь перехода понёс её вдаль. Внизу замелькали облака, вскоре показался обод планеты. Полчаса полёта, бесконечное тёмное море, блеск льдинок в свете луны — ничуть не изменившийся за века мир, по-прежнему на треть покрытый снегом и льдом. Пройдут годы, может десятилетия, и в северных пустошах вновь зашелестят леса. Пони вернутся в когда-то покинутые земли. А что до океана — пусть замерзает. Ветер нужен миру, и нет ничего лучше, чем управляемый перепад температур, чтобы его создать.
Показались воды Лайфстрима. Редко взмахивая крыльями Найтмер Мун подготавливала заклинание, в этот раз несравнимо более тонкое, чем то, что обрушило огненную бурю на Элбост Кос. Впрочем, природа силы была той же. Вихрь невидимой обычному глазу тьмы закружил в небе, тонкий луч потянулся к луне. Крошечное пятно на небесной сфере — сосредоточие её силы, когда-то её вотчина, в прошлом её тюрьма — луна с готовностью ответила на зов. Поток инфракрасного света коснулся воды. И океан закипел, пар столбом поднялся в небо. Оставалось только ждать, когда вокруг колонны нагретого воздуха сформируется циклон.
Прошёл час, второй и третий — тёмное небо затянуло тучами, вихрем на сотню миль закружил ветер. Аликорница парила в небе, наслаждаясь своим могуществом. Тепловой луч двигался на восток. Жаль, что корабли Эквестрии хрупкие — обычный вихрь не мог бы им ничем помочь. И поэтому Найтмер Мун с доступной одним лишь богам аккуратностью следила за воздушным океаном — она управляла потоком тепла и силой ветра, чтобы буря не сорвалась с цепи.
«Прости Мэр, твои дела подождут».
В такие мгновения ей хотелось смеяться над собой: словно маленький жеребёнок она влюблялась в свои лучшие игрушки…
Или в своих друзей?