История Барда
Песнь Вторая (с половиной) - Лорелей
— Кто ты? — вопрошал бард.
— Твоя Удача, — отвечала она ему.
— И что ты делаешь?
— Чемодан пакую. Расческу не передашь?
Твайлайт Спаркл. Исследовательская работа на тему «Легенды, сказки и предания крайнего севера Эквестрии»
Приключения…
Неизвестно почему, но тема захватывающих приключений и дальних странствий пользуется огромной популярностью среди всякого рода мечтателей, романтиков и прочих любителей покемарить у теплого камина с небольшой книжкой в копытах. В подобных историях вы можете найти практически все, до чего доберется огромный валун вдохновения автора, скатившийся с высокого холма Идеи, включая десятки видов опасностей, кучу-другую смертоносных ловушек, пару-тройку злобно хохочущих злодеев и, в редких случаях, даже проработанную любовную линию с персонажами, которые иногда ведут себя естественнее картонных декораций. Безусловно, каждый хороший рассказ должен включать в себя что-нибудь этакое, но вряд ли хоть один из них поведает о том, что остается за кулисами повествования и что за кавардак творится в гримерке. Потому что мало кто подозревает, что приключение лишь на одну десятую состоит из разных подвигов под соусом героизма. Все остальное — это полное отсутствие удобств и постоянный повод рисковать собственной шкурой. В худшем случае — даже бесплатно.
Лично для барда приключение всегда оставалось тем, от чего следовало держаться как можно дальше, причем лучше всего, если рядом с этим “дальше” найдется разожженный очаг и умеренные цены на напитки. Однако, Судьба, как всегда ведомая своим (не всегда таким уж остроумным) чувством иронии, распорядилась по своему, и теперь Бард находился в эпицентре одного из самых отчаянных и безнадежных путешествий за всю историю пони. К счастью для него, он мог только подозревать об этом и совершенно не представлял себе, что ждет его в конце. Иначе он наверняка спрыгнул бы с корабля сразу после его выхода из порта.
Но, пожалуй, пришла пора оставить все эти размышления, абстрактные описания и попытки увести вас от основного сюжета и перейти к основному действию, где наш слегка талантливый и весьма музыкальный бард уже целых полчаса бродит по небольшому островку, пытаясь найти хоть какие-нибудь признаки питьевой воды и одновременно вспомнить, как же отличить ее от той, что пить не следует, не попробовав хотя бы одного глотка. Конечно, в это путешествие он отправился не совсем добровольно и, будь на то его воля, он охотно остался бы в своем гамаке в прохладном трюме, но, к его огромному сожалению, на корабле с ним плыли всего трое пони, один из которых был главным героем произведения, второй — волшебником, а третья — слишком тяжелой на копыто кобылкой. И как вы думаете, кто из них согласился променять день отдыха от морского путешествия на возможность пойти вместе с бардом в абсолютно безопасную и скучную разведку? Правильно.
Бард внимательно посмотрел на камень перед собой. Внешний вид единорога ясно отражал его смутные сомнения насчет того, что он видит этот булыжник не в первый раз. Внешний вид самого камня при этом не менее ясно говорил о том, что этот бард ему уже до смерти надоел.
“На этом острове должна быть вода, — попробовал логически поразмышлять единорог. — Хотя бы небольшая речка или озерцо. На крайний случай — крохотный родник или что-то в этом роде. В конце концов, я ведь видел здесь каких-то кроликов”. Кроликам тоже нужно что-то пить. Бард был почти в этом уверен.
Единорог бодро махнул хвостом и углубился в раскинувшуюся рядом рощицу. Всего через несколько минут плутания и пару-тройку заноз Удача наконец одарила его своей ослепительной улыбкой, и краем уха он услышал слабое журчание под кустиком волчьей ягоды. Стремглав бросившись к источнику, бард обнаружил тоненькую струйку воды, скромно притаившуюся между двух валунов. Не будь он так занят набором воды в пустые фляги, единорог вполне мог обратить внимание на то, что огромные камни ненатурально симметричны друг-другу, а ручеек слишком чист и слишком подозрительно не имеет видимого источника появления, но в тот момент Барда заботили совсем другие вещи. Например то, что фляги ну никак не желали наполняться.
— Тебе помочь? — вежливо кашлянул голос за спиной барда. — Будет легче, если ты начнешь набирать воду против течения. Ну, или хотя бы открутишь крышку.
— Спасибо, — смущенно пробурчал бард. — Так гораздо лучше.
И только тут бард понял две вещи. Первая — этот голос не был ему знаком. Вторая — за его спиной сейчас находится а) кто-то пока что дружелюбный или б) что-то пока что дружелюбное. Оставалось лишь определиться, когда наступит лучший момент для поворота с последующим мгновенным побегом и какие слова пугают его больше — “что-то” или “пока что”.
— День добрый, — начал было единорог. — А я тут как раз проходил мимо и…
Тут красноречие покинуло Барда и отправилось искать платок, чтобы вытереть взмокшую шерстку на лбу, потому что именно в этот момент он увидел кобылку, которая внимательно разглядывала его своими огромными глазами цвета золотистой спелой пшеницы, один взор которых, с точки зрения привлекательности, ничем не уступал тяжелому осадному орудию. Ее белоснежная шерстка искрилась на солнце с почти неописуемым блеском, а в том месте, где ваш лексикон окончательно истощался, начиналась шелковистая золотая грива заплетенная в длинную косу, составившую бы честь даже сокровищнице принцессы Платинум, в которую из-за чрезмерного сияния не рекомендовалось входить без специальных защитных очков. Она была прекрасна как лазурная морская гладь, а ее голос был нежен и мягок как первый утренний прибой. Что касается запаха, то так вполне могла пахнуть красота зари над горизонтом, в которой явственно ощущались нотки песни игривых волн, легкость пены на их гребнях и пара ложек морской соли.
До этого момента Бард не особо отягощался поисками той единственной, с которой он мог бы провести остаток жизни. Теперь же он окончательно осознал, что та единственная вполне может и подождать.
— Ну и что такой красавец забыл в моем захолустье? — насмешливо сверкнула глазами красавица. — Что так долго и упорно искал он?
— Воду, — быстро ответил бард, стараясь смотреть на ветку над головой кобылки. Взгляд так и норовил упасть вниз, словно привязанный к наковальне, но, в общем и целом, единорогу пока удавалось держать себя в копытах. — Только воду. И больше ничего.
— Что ж ты не смотришь на меня? — звонко засмеялась незнакомка. — Или не радую я твой взгляд? Или не мила я тебе? И только ли вода теперь тебе нужна?
Бард всерьез задумался над ее последним вопросом. Лично он не отказался бы от очень холодного душа или прохладной ванны с кубиками льда, но симпатичная особа наверняка имела в виду нечто другое. Дюжина вариантов тут же промелькнула перед внутренним взором музыканта, заставив его мечтательно улыбнуться и осторожно опустить взор на уровень ниже. Честно говоря, описать хотя бы пару-другую из картинок, пролетевших перед его воображением, не составит никакого труда, но вряд ли вы хотите провести остаток дня с щеками похожими на спелый томат. Так что оставим это на потом и вернемся к неловким попыткам менестреля составить осмысленный комплимент из ограниченного словарного набора всего лишь в каких-нибудь сорок с лишком тысяч слов.
— Как тебя зовут? — наконец спросил он под безутешный вздох разрыдавшейся выразительности речи.
— Что имя есть? Ведь роза пахнет розой, — туманно произнесла красавица. — Хоть розой назови ее, хоть нет. Но, если уж так хочешь знать, зови меня Лорелей.
— Прекрасное имя, — с видом знатока кивнул Бард. — А меня зовут…
— О, можешь не продолжать, — Лорелей осторожно дотронулась копытом до его мордочки. — Оставайся для меня прекрасным незнакомцем, мой таинственный гость, прошу тебя. И, кстати, что ты делаешь сегодня вечером? Я вполне могла бы пригласить тебя в мое скромное жилище. И для тебя это приглашение должно быть… ммм… весьма познавательным. Не правда ли? К тому же, у меня найдется то, что способно тебя заинтересовать...
...Потом бард долго уверял себя, что в любой момент мог отказаться. Что его силы воли вполне хватило бы, чтобы остаться на месте и никуда не пойти. Что, в конце концов, он и правда думал вернуться за флягами чуть попозже и вовсе не собирался их там забывать. Но эти мысли были всего лишь мыслями, а правда заключалась в том, что мимолетные чувства вновь оказались сильнее барда. Легкая влюбленность возможно и кажется вам вполне безобидным ощущением, но на деле она больше напоминает прыжок в пропасть с зажмуренными от счастья глазами...
Жилище Лорелей вряд ли можно было назвать домом, если под этим словом подразумевать место, в котором можно жить. Снаружи оно больше походило на огромный пустынный грот и совершенно не собиралось казаться вам другим изнутри — из всей мебели там была лишь кровать, очень похожая на плоскую каменную плиту, и небольшой постамент с каменной чашей сверху. Если бы бард был фанатом минимализма, он тут же упал бы в обморок от восхищения. Лорелей, словно не замечая своего гостя, процокала по полу пещеры и пристроилась на своем ложе в позе, которую лучше всего описать как “скучающе-пристойную”. Во всяком случае, издали она казалась именно такой. Бард благоразумно остался стоять у входа.
— Ну? — с грацией голодной пантеры зевнула кобылка. — Чем мы собирались заняться?
— Не знаю, — задумчиво кашлянул бард. — У тебя есть шашки или хотя бы мяч? Я знаю пару-другую забавных игр…
— О, это уже интересно, — сверкнула глазами Лорелей. — И что же такое ты можешь сотворить с обычным мячом?
Воображение барда на мгновение потухло от перегрузки.
— Мы могли бы покидать его через сетку, — наконец нашелся он. — Или побросать в кольцо.
— Даже так? — красавица с интересом начала накручивать свой золотистый локон на копыто. — Это весьма интригующе, но я, пожалуй, откажусь. Но зато мы всегда можем придумать что-нибудь новенькое. Скажи, у тебя нет аллергии на магию?
“На ту, что не пытается превратить меня в апельсин? О, разумеется нет.”
— А что? — с опаской осведомился единорог.
— Эта чаша, — копыто кобылки указало на центр комнаты. — Обладает весьма интересным магическим свойством. Вода в нем может показать тебе твое прошлое и будущее, настоящее и никогда не случившееся, затаенные желания и самые сокровенные мысли. Или же она останется самой обычной водой. Честно говоря, даже я не знаю, что именно оно выберет в следующий раз. Но, признаюсь, я прямо-таки сгораю от любопытства узнать, что оно приготовило для тебя. Все, что нужно — это выпить всего один глоток и закрыть глаза, но с этим, я надеюсь, ты справишься и без моей помощи. Или мне стоит тебе подсобить?
Бард подошел к сосуду и пристально на него уставился. Резьба на его стенках поражала ваше воображение своим отсутствием, а сам он был безвкусно вырезан из самого обычного камня, вроде того, который лежал на полу.Неказистая и неглубокая чаша почти до краев была наполнена водой. К удивлению барда, она оказалась чистой и приятно отдающей запахом лимона, чего он от нее никак не ожидал. Видя нерешительность барда, Лорелей хихикнула себе под нос.
— Ох, а я и не знала, что барды такие трусы, — разочарованно вздохнула она. — Неужели этот так страшно?
— Да нет, — с выражением абсолютной храбрости на лице соврал бард. — Просто мне нужна хотя бы секунда на подготовку.
— Прекрасно. И она уже прошла, — температура улыбки Лорелей на мгновение упала на добрую сотню градусов. — А теперь пей.
Бард мужественно наклонил голову, чуть касаясь гривой краев чаши, и сделал аккуратный глоток. Жидкость слегка обожгла язык странным привкусом, но в остальном это была самая обычная вода без каких-либо особых свойств. Разве что мысл… Мыслить было… Немн… Немного тяжелее, и... Все вокруг… Слегка… Кхм… Плыло перед… Ними… Этими… Двумя, да… Гл… глазами… Вот зараза...
Удачи в мире видений, милый, — прошептала Лорелей. — И сладких тебе снов.
Последним, что увидел бард перед падением на холодный каменный пол, был ее воздушный поцелуй…
Витраж на окнах был просто произведением искусства. Игра света на каждом из кусочков окрашенного стекла вызывала невольный вдох восхищения настоящей мастерской работой — даже одно воспоминание об увиденном чуде уже было достойно отдельной ниши в каком-нибудь музее. Окна казались по-настоящему волшебными, и весь остальной зал был им под стать — стены из белого мрамора, ослепительное сияние позолоты, мраморные колонны, поддерживающие широкие своды помещения, сверкающий пол, и ковровая дорожка, ведущая к высокому трону, обитому вишневым бархатом и украшенному таким количеством бриллиантов, что его легко можно было спутать с кусочком звездного неба, если посмотреть на него ночью. Но Принцесса, что сидела на троне, легко затмевала всю эту красоту — веяние ее гривы было подобно ласкающему дуновению июньского ветра, светло-розовая шерстка наводила на мысль о поспевающей землянике, изящные копытца так грациозно двигались, что казались парящими над землей, а в ее огромных зеленых глазах можно было заблудиться как в самом дремучем лесу. Она была нежна как само Лето и столь же прекрасна.
Трудно производить другое впечатление, когда вы обладаете собственным дворцом, рогом, парой крыльев и приданым размером с целое королевство.
Только через десять минут бард сообразил, что, любуясь этой картиной, он не только не обращает никакого внимания на разговор, но даже и не пытается отыскать стол с закусками. Как, впрочем, и того, что один из дворцовых слуг прошел прямо сквозь его задние копыта, ничего при этом не заметив. Тем временем перед троном обнаружился склонивший голову в молчании высокий единорог, пара стражников, советники Принцессы и прочая дворцовая прислуга заднего фона, на которую все равно не стоит отводить лишние строки описания.
Бард придвинулся поближе. Для этого ему пришлось вплыть в середину одного из гвардейцев Принцессы, зато обзор отсюда был гораздо лучше, к тому же он наконец смог расслышать их негромкую беседу. А если бы еще можно было попросить охранника снять шлем, чтобы плюмаж не так сильно бросался в глаза, эта позиция была бы просто идеальной. Принцесса задумчиво наклонила голову набок.
— Нет. И еще раз нет, — сказала она. — Ваше предложение просто абсурдно.
— Но почему же? — в отчаянии воскликнул единорог.
— Есть много причин, — туманно ответила царственная особа. — Но мы и вправду не сможем быть вместе, поверьте мне. Так будет лучше для нас обоих.
— Но вы ведь даже не выслушали меня до конца! — голос единорога дрожал все сильнее, по мере того, как лопались последние струны на его гитаре надежды. — И готов сделать ради вас все, что угодно!
— Все-все? — переспросила Принцесса.
— Абсолютно.
— Тогда покиньте эту залу немедленно, — возвестила она. — И больше не возвращайтесь, ваши слова меня утомляют.
— Но я люблю вас! — единорог пустил в дело свой последний довод и теперь стоял неподвижно, как дуб, ожидающий скорого знакомства с мощным разрядом небесного электричества.
— Я знаю, — кивнула Принцесса. Единорог опустил голову и медленно повернулся к выходу. Его хвост волочился за ним как упавшее боевое знамя, а понурый вид смог бы разжалобить даже не склонного к сочувствию дракона. Высеченного при этом из камня. Что в тот момент творилось в его сердце вообразить было несложно, достаточно примерно представлять эффект попадания метеорита в стеклянную вазу. Гораздо труднее было представить, что же он будет делать после такого удара дальше. Горе всегда окрашивает частичку мира в серые тона, но для этого единорога серой только что стала целая Вселенная.
“Как драматично, — подумал бард. — И трогательно. Этот момент стоит того, чтобы написать о нем целую балладу, в которой я обязательно передам всю палитру чувств, которые отражаются на его мордочке. Ах, как должно быть он страдает… Это будет самая проникновенная песнь из тех, что я сочинял. Она будет брать прямо за душу и проникать в самое сердце, заставляя слушателей искренне плакать. Осталось только выбраться из этого странного мира и раздобыть бумагу с чернилами. Хотя в моей нынешней призрачной форме это будет небольшой проблемой. Интересно, для духов предусмотрели буфет?”
— И все же ты будешь моей, — еле слышно прошептал единорог, проходя прямо сквозь барда. — Рано или поздно, но все же будешь...
Огромные двери тронной залы закрылись за спиной единорога, и мир неторопливо закружился в правую сторону. Цвета начали перемешиваться как в бракованном калейдоскопе, и если бы бард обладал возможностью испытывать физические ощущения, он бы тут же об этом пожалел. На мгновение ему показалось, что исчезающая в цветном водовороте Принцесса повернула голову в его сторону и нахмурилась, а затем волна радужного спектра захлестнула барда с головой, заставив его отступить на шаг назад и зажмуриться. Некоторое время он простоял в нерешительности, гадая, закончил ли этот хоровод бессмысленной яркости вытворять свои фокусы с его метафорическим желудком, а затем почувствовал, что Вселенная сочувствующе улыбнулась ему и дружелюбно помахала хвостом, приглашая вернуться обратно в реальность.
Тот же пони. То же королевство. Но вовсе не то место и время. И все еще никаких признаков буфета вокруг.
На этот раз единорог показался барду в темной и сырой пещере. Вход в нее загораживала стена льющейся из мрачных туч воды, небо было серым словно погрустневшая скала и даже сама земля вокруг была настолько унылой, что на ней могли расти лишь булыжники. Сам жеребец тоже не являл собой образец отличного настроения, но, в отличие от той подавленности, с которой он покидал дворец, перед своим костерком он стоял с практически ледяным спокойствием. И в отражении пламени в его зрачках бард уловил особенный огонь — один из самых сильных источников тепла на свете. Именно он проникает в сердца тех, кто держится за тонкую соломинку, оберегающую их от падения в водопад. Именно он заставляет ставить на кон золотую вставную челюсть любимого дедушки. И только он осветит вам тот темный ящик, в котором вы будете прятаться от неожиданного визита налогового инспектора.
Это был огонь Надежды, и на этом огне в тот вечер кипел небольшой котелок. Единорог осторожно приподнял крышку и жадно вгляделся в содержимое. Бард засомневался насчет того, можно ли выпить эту отвратительно-красноватую жидкость, но быстро пришел к мысли, что если он добавит туда пару морковок и картофелину, она будет напоминать вполне съедобный суп. Вот только вряд ли единорог придерживался подобного мнения.
— Печали несложно будет помочь,
На поле ты выйди в безлунную ночь.
С собою возьми лишь трав этих сбор
Да мысли о ней и зажги ты костер.
Котел принеси и добавь лунный свет,
Росы аромат и любимой портрет.
И хватит тебе одного лишь глотка,
Чтоб стала твоею она навека, — нараспев пробормотал единорог, постукивая зубами от холода. Как только прозвучало последнее слово, он кинулся к лежащей на полу сумке и быстро вытащил оттуда небольшую картинку в серебряной рамочке. С неразборчивым бульканьем она погрузилась в котел, и зелье тут же приобрело светло-фиолетовый оттенок. Пони приблизил кончик мордочки к крышке и с наслаждением вдохнул идущий оттуда дымок. Удовлетворенно кивнув, он закутался в плащ, скрывая свою подстриженную гриву вместе с ярким хвостом и перелил часть жидкости из котелка в крохотную фляжку, не забыв про маниакальный блеск глаз в самый подходящий момент. Бард с сожалением поцокал языком — в этом жеребце, кем бы он ни был, только что погиб гениальный театрал, замененный неудачливым влюбленным и неквалифицированным алхимиком. Ни то, ни другое не стоило первого, и барду оставалось только смотреть , как единорог покидает пещеру, напевая себе какую-то незамысловатую песенку.
Мир содрогнулся вновь.
Следующие картинки проносились перед взором барда быстрее грифона, проглотившего целую пригорошню перца из далекой Седельной Аравии: Принцесса делает глоток из глубокой чаши и улыбается, дворцовые слуги снуют вокруг и поправляют ее свадебное платье, кобылки в белых одеяниях встречают новобрачных, правящая чета восседает на троне, серое небо медленно затягивается тучами, понурые посланцы покидают тронный зал, советники спорят о чем-то в крохотной круглой комнате, заполненный сладостями буфет пролетает мимо раскрытого окна, порыв ветра срывает последние листочки с высохших деревьев, снег, снег и запустение — оставленные дома, дороги в сугробах, огромные залы дворца и ни единого пони вокруг. Снег и холодные ветры. Холод. Голод. Погибающие поля, заметенные бушующей метелью. Снег… Снег повсюду.
И корабли, уходящие за горизонт...
— … а потом я собственнокопытно заколочу его в землю по самую гриву. Поверьте, я повидала всякого, и меня довольно трудно удивить, но этому идиоту только что удалось это сделать. Настолько глупой выходки я от него совсем не ожидала. Он даже воду с собой не забрал, вы только посмотрите! Ух, я ему такое устрою, когда он наконец очухается! И кто додумался послать этого болвана на такое сложное задание — наполнить две фляжки из ручейка? В следующий раз, если у нас он конечно будет, я ему даже палубу драить не доверю, помяните мое слово. Только если его собственной гривой…
Судорожный вздох вернул барда в реальность. И эта реальность ему тут же не понравилась. То, что видение закончилось, он осознал довольно быстро — продолжение услышанного монолога красноречиво и не совсем прилично высказалось само за себя, и теперь перед бардом стояла задача потруднее: выяснить, куда именно его забросило на этот раз и почему какой-то очень знакомый голос нагло ворует его любимые гневные реплики. Бард чуть не закипел от негодования, но авторское право вряд ли распространялось на выражения крепче чем “чтоб у тебя якорь вырос вместо хвоста”, поэтому ему пришлось оставить свои замечания при себе.
Стараясь не шевелить копытами, бард слегка приоткрыл веки. Картина, представшая перед единорогом выглядела весьма удручающей — все его спутники стояли в паре шагов от него и разглядывали прутья решетки, отделявшие их пещеру от каменистой полоски суши, где утром пристала к берегу “Принцесса Лета”. Прутья, кстати, были выполнены в виде морских кораллов, и кто бы их не сделал, у него определенно был вкус. И наверняка какой-нибудь злобный план насчет тех, кто окажется у него в плену. Мысль о том, что это неудавшийся розыгрыш бард отмел практически сразу, после того, как Флаттершелл пообещала сотворить с его головой пару вещей, о которых он не задумывался никогда в своей жизни, чтобы избежать лишних ночных кошмаров.
До корабля было всего две минуты быстрого галопа, и эта обнадеживающая возможность делало заточение еще более невыносимым. Сигурд с тоской смотрел на свое судно, Старсвирл молча пристроился в углу и только Флаттершелл ходила взад и вперед, яростно размахивая хвостом и выпуская в воздух целые стаи возмущенных тирад.
— Ооох, — простонал бард, ощупывая копытами голову. — Где я? Что со мной?
— А, очнулся наконец, — язвительно отозвалась кобылка. — Отлично, просто отлично. Скажи еще, что ты ничего не помнишь.
— Я действительно ничего не помню и…
— Вообще не представляю где нахожусь, — подражая голосу барда, закончила фразу Флаттершелл. — А то, что это ты нас сюда привел, тебя не смущает?
— Кто? Я? — опешил бард.
— Ой, какая новость! — кивнула она. — Не знаю, почему ты это сделал и почему ты грохнулся в обморок, как только эта заколдованная решетка захлопнулась, но до этого ты вел себя так же, как и раньше. То есть нес бессмысленную чушь и не делал ничего полезного.
— Заколдованная решетка? — задумчиво отозвался бард, касаясь копытом кораллового нароста. — Знаете, я тут познакомился с одной колдуньей на этом острове, так может, она сумеет нас вытащить?
— Эта та, что с золотой гривой? — уточнил Сигурд
— Да.
— И белой шерсткой.
— Да, вы ее видели? — с надеждой спросил бард.
— Та самая, у которой голос нежный, как морская пена?
— Еще бы...
— Та самая, что две минуты назад пообещала скормить нас своим питомцам?
— О, да… — мечтательно вздохнул бард. — То есть… Погоди! Что ты сейчас сказал?
— О, она всего лишь хочет бросить нас в море в качестве закуски для каких-то чудовищ, — Флаттершелл скучающе посмотрела на свое копыто. — Ерунда.
— Но я ведь общался с ней в ее доме этим утром, — прошептал бард. — Получается, что это она меня зачаровала и заставила привести вас всех сюда?
— О, конечно, — вздохнула Флаттершелл. — Возможно, все было именно так, и эти двое уже тебе поверили. Но запомни, на мои уши ты уже ничего не навешаешь. Я за тобой слежу. И если ты еще хоть раз будешь общаться с незнакомой волшебницей у нее в гостях без моего ведома, ты тут же отправишься с корабля домой на своих четырех. А это не так-то просто сделать, когда тебя сталкивают за борт посреди открытого моря, смекаешь?
— Нет, — одернул ее Сигурд. — Никого мы в море выкидывать не будем. Во всяком случае, пока. Сейчас мы должны придумать, как нам выбраться отсюда, и для этого надо действовать сообща. Старсвирл, ты знаешь подходящее заклинание?
— Я как раз пытаюсь его вспомнить, — упавшим голосом ответил маг. Что-то подсказывало ему, что основную ошибку он совершил в тот момент, когда вместо лекций о “Телепортации и прочих способах выбраться из безвыходного положения”, он предпочел помогать заведующему университетским огородом, справедливо рассудив, что шанс на то, что его тихая и размеренная жизнь подкинет ему подобного рода ситуацию, составлял точнехонько один на миллион. И он, как всегда, сработал на отлично.
— Жаль, — покачал головой пегас. — У кого-нибудь найдется вещица, которой можно перепилить решетку?
— У меня ничего нет, — мгновенно ответил бард, пряча свою лютню подальше от взгляда героя. Он только сейчас осознал, что все это время она висела у него на боку, а он так и не воспользовался ее возможностями. А какие перспективы открылись бы перед ним, если бы он вспомнил… — Вряд ли моя музыка сможет нас отсюда вытащить. Тут пригодилось бы что-нибудь вроде небольшого дракона или, на крайний случай, тарана. А пара песенок погоды не сделают.
— Ты в этом так уверен? — с сомнением переспросил трескучий голос, принадлежавший, судя по источнику звука, ближайшему к их пещере дереву. Пленники всмотрелись в кусты на опушке леса, пытаясь найти говорящего, но в густой листве можно было и не пытаться разглядеть хоть что-то внятное. Это было похоже на оптическую иллюзию из детской книжки — ту самую, на которую нужно смотреть пару часов подряд только для того, чтобы осознать, что авторы просто-напросто забыли вставить туда картинку.
— А что? — осторожно переспросил Бард в надежде на продолжение беседы в виде дельного совета или, на худой конец, подброшенного напильника.
— А то, что нужная песня в нужное время может спасти нужную жизнь, — просто ответил голос.
— Ой, да что ты с ними возишься? — раздраженно спросил второй, более скрипучий тон. — Они уже не жильцы, это и так понятно. Я ведь прекрасно помню, что случилось с остальными. К тому же мы прилетели довольно рано, так что я предлагаю вернуться немного позже и хорошенько перекусить. Что думаешь?
— Я думаю, что у этих несчастных должен быть шанс на спасение, — нравоучительно заметил первый. — Хотя… Знаешь, ты прав, ужин пропускать нельзя, летим отсюда, и заглянем сюда через пару часиков, чтобы ничего не успело остыть.
— Эй, эй, — возмутился бард. — Вы что, возьмете и просто так бросите нас тут?
— Вроде как да. Получается, что так, — отозвался второй голос.
— Неужели у вас нет ни капли сострадания? — в отчаянии воскликнул Сигурд. Неизвестно почему, но в самые решительные моменты герои напрочь разучиваются говорить и высказывают свои мысли исключительно восклицаниями и боевыми кличами.Бард всегда считал, что это особый вид героической болезни, но до этого момента он никогда не встречался с ее симптомами вживую. Как, впрочем, и их собеседники с симптомами совести — из листвы донеслось шуршание, которое явно не было настроено на дружелюбное окончание диалога.
— Покажитесь уже! — потребовала Флаттершелл, топнув копытом. — Нечего от нас прятаться!
— Простите, миледи, но мы и не заметили, что ведем беседу с подобной неучтивостью, — галантно поклонился один из трех черных воронов, спланировавших на землю перед ними. — Нам и подумать не довелось о том, что в заточении у хозяйки этого острова может оказаться столь замечательная особа как вы. Позвольте представиться, я Хугин, мой приятель слева — Мунин, но, будем честны, он иногда слишком много болтает, и заткнуть его не легче, чем пробудившийся вулкан. Мой приятель справа страдает от той же проблемы, но только наоборот, и зовут его Навуходоносор Равенус Стимафлидариус Третий, но друзья могут называть его просто Навуходоносор Равенус Стимафлидариус. Могу я спросить ваши имена?
— Сигурд, — представился пегас.
— Старсвирл, волшебник с неполным неоконченным и почти высшим образованием, — приподнял шляпу в воздух единорог.
— Флаттершелл, странствующая путешественница, — кивнула кобылка.
— Бард, — произнес бард. — И зовут меня…
— Неважно, — махнул крылом ворон. — Какими судьбами на нашем острове?
— Мы плыли по бушующему океану, стремясь достичь единственной благородной цели — спасти Принцессу Лета из копыт Принцессы Зимы, что держит ее в заточении на дальнем острове среди северных льдов и вечной мерзлоты, — с огромной передозировкой пафоса продекламировал герой. — И остановить на нашем праведном пути сможет лишь только наша преждевременная гибель.
— Ну, не так уж и долго нам до нее осталось, — пробормотал себе под нос бард. — Особенно с таким настроем…
— Ледяная Принцесса, говорите? — задумчиво переспросил Мунин. — Я что-то такое помню.
— Мы пролетали над ее владениями несколько недель назад, — согласно закивал Хугин. — И могли бы показать вам дорогу. Коли вы, конечно, выберетесь отсюда. Что, простите меня за мою прямоту, практически невозможно. Хотя, если среди вас совершенно случайно вдруг найдется пони, способный выжить после того, как его бросят на отвесные скалы, сожрут, а затем переварят, или, на крайний случай, знающий хоть немного о нотах и вокале…
Три головы разом повернулись к Барду.
— И к тому же дословно помнящий все три куплета песни “Калитка”...
Шесть пар глаз уставились на Барда немигающим взором.
— И, естественно, имеющий при себе какой-нибудь струнный музыкальный инструмент, а так же умение на нем играть...
Двенадцать копыт в ожидании замерли на месте, не смея даже пошевелиться.
Бард прикрыл глаза. Его рог засиял мягким приглушенным светом и словно легкая пушинка, подхваченная не терпящим возражений порывом шквального ветра, силой не менее семи баллов по шкале ученого, имя которого у всех все равно выпадает из памяти, его лютня воспарила в воздух. Звуки простенькой мелодии и еще более лишенной смысла песенки бросились к решетке и оплели ее своим звучанием, несколько минут стараясь проникнуть внутрь опутывающих кораллы заклинаний, пока сюжет песни окончательно не выдохся и не оборвался на строчке, которая была истинным памятником торжеству бессмысленности и халтуре автора этого текста. Бард завершил последний аккорд и с торжеством взглянул на препятствие, ожидая, что в тот же миг прутья падут, сломленные его мастерством и великим искусством менестреля.
Стоит ли говорить, что ничего подобного не произошло?
— М-да, — протянул Мунин, — Даже я бы сыграл лучше, не обдели меня Эволюция набором активных конечностей. Песенка весьма средненькая, да и исполнение не на высоте. А про голос я вообще молчу. К тому же я, по правде говоря, не знаю, та ли это мелодия, что открывает…
Коралловые решетки задрожали и начали неторопливо подниматься вверх, освобождая героям путь наружу. Выражение сияющей радости осветило их мордочки, а бард получил возможность бросить пару другую торжествующих взглядов с высоты своего неожиданного успеха. Двое других воронов так и остались стоять с раскрытыми клювами.
— Мунин, — укоризненно прокаркал Хугин. — Ты только что дал сбежать нашему будущему завтраку. И теперь они наверняка попросят показать им дорогу до замка Принцессы, не так ли?
— Ах, да, — с благодарностью выдохнул Сигурд. — Не подскажете нам дорогу?
— О, клюв мой — враг мой, — простонал Мунин. — Я ведь сразу понял, что они — самые типичные герои из всех, кого я видел...
— Ну конечно, — обреченно махнул крылом другой ворон. — О чем речь? Чего не сделаешь ради тех, чью жизнь ты только что спас? Причем совершенно задаром…
Как бы Флаттершелл ни хотелось убраться с этого острова как можно скорее, сделать это в мгновение ока не представлялось возможным: для начала стоило вывести корабль в море, расправить паруса, развернуть его в нужную сторону и пройти через пролив, разделяющий два соседних куска суши, вместо того, чтобы огибать остров с юга, что позволит выиграть пару-другую часов в случае, если за ними отправят погоню. Только вряд ли кто-нибудь из составителей этого разумного и вполне логичного плана был знаком с народным фольклором этих краев, который называл это место не иначе как Проливом Смерти. Стоит, однако упомянуть, что здешний народ вообще любит давать такие названия весьма живописным и безобидным уголкам, к примеру Лес Погибели — весьма миловидная сосновая рощица, а Плато Ужаса — всего лишь приплюснутый кусок скалы, на котором жеребята любят погонять мячик. Но в данном случае имя было дано вполне справедливо и с долей обоснованного страха. Может быть, вороны и знали что-нибудь об историях, которые рассказывают об этом острове (в основном на ночь, в темных комнатах и убедившись, что никто не выпил слишком много воды после ужина), но герои были так заняты приготовлениями и обсуждениями своего плана, что птицы решили оставить свое мнение при себе. Тем более, что они еще не потеряли надежду на сытный ужин сегодняшним вечером.
— Лево руля! — скомандовал Сигурд, под рев волны, отвесившей борту корабля неслабую затрещину. — Еще немного, и мы пройдем через пролив!
— А что это там? — нервно откликнулся волшебник, указывая дрожащим копытом на берег острова. — Похоже на туман или дым. И он движется прямо на нас!
Флаттершелл произнесла себе под нос пару словечек, хорошо известных всем бывалым морякам. Проклятье! А у них ведь почти получилось. Волшебник оказался прав — на корабль стремительно надвигалось дымчатое облако, по цвету и степени унылости больше похожее на прокисшее молоко, и через несколько минут корабль вошел в плотную, почти осязаемую и отвратительную на вкус завесу, закрывшую ему весь обзор. Ветер тут же исчез, и паруса безжизненно обвисли — точь в точь, как боевой дух путешественников.
— Чур я беру себе глаза, — каркнул ворон с верха мачты. — И даже не спорь.
— Ты их в прошлый раз брал! — обиженно произнес второй. — Теперь моя очередь.
— Разве? — с сомнением протянул первый. — Тогда ладно, делим пополам.
— Спасибо, — с едким сарказмом поблагодарил бард. — Это было очень жизнерадостно и обнадеживающе, я прямо чувствую, как готов бороться с любыми трудностями.
— Всегда пожалуйста, — ответил ворон. — Только вряд ли это поможет. Кстати, какой у тебя цвет зрачков? Мой любимый — зеленый...
— Не отчаивайтесь, друзья, — тихо сказал Сигурд. — Безвыходных ситуаций не бывает, и мы обязательно что-нибудь придумаем.
— Что? — требовательно спросил волшебник. — Какое чудо может нас спасти?
Пегас промолчал. Удрученные герои стояли на палубе, опустив головы и пытаясь срочно придумать какой-нибудь выход, а в это время туман и тишина окончательно завладели морем вокруг них, не оставив им даже шанса вернуться обратно. Баланс ставок на вселенском тотализаторе резко перекосился в противоположную сторону, а теория вероятности, утверждающая, что даже в самых безнадежных случаях можно найти соломинку, за которую вы ухватитесь зубами и избежите падения в водопад раскаленной магмы, вдруг показалась чуть менее реальной, чем доспехи из сусального золота. А затем в паруса корабля вновь ударил ветер, направивший его прямо в пролив, полный очертаний острых, как ржавые копья, скал и прихвативший заодно звуки чарующей песни:
— Не знаю, что значит такое, что скорбью я смущена.
Но все не дает покоя история мне одна.
Прохладой сумерки веют, и тих морской простор,
В вечерних лучах алеют вершины далеких гор...
За спиной Флаттершелл раздался приглушенный треск корабельного руля: Сигурд выпустил его из копыт, резко крутанув вправо, и нетвердыми шагами направился в сторону борта. С остальными творилось то же самое — Бард и Старсвирл завороженно смотрели вверх, где среди молочно-белого тумана возвышалась скала с видимым на ней силуэтом невысокой пони. И, если бы Флаттершелл в последний момент не успела выровнять брошенный пегасом руль, эта скала могла бы стать не только пределом их мечтаний, но и последним пристанищем. Даже вороны на мачте странно притихли и больше не пытались капать едкими замечаниями на головы толпящихся внизу героев. “А говорят, что это кобылки любят ушами, — злобно тряхнула хвостом воительница. — Посмотрим, что они скажут в свое оправдание после того, как мы напоремся на один из этих камней. Хотя скорее всего, слов им произнести уже не удастся, но я, пожалуй, обойдусь и извиняющимся бульканьем.”
— Над страшною высотою кобылка дивной красы
Шёрсткой блестит белоснежной, играет златом косы,
Златым убирает гребнем и песню поет она:
В ее чудесном пенье тревога затаена...
Краем глаза Флаттершелл заметила фигуру, стоящую за спиной барда. Фигура в черном плаще с капюшоном интересного фасона деловито расправляла просторный бархатный чехол, в котором, судя по длинной рукоятке и острому лезвию находился один из самых впечатляющих сельскохозяйственных инструментов за всю историю пони. Достав свое орудие, незнакомец удовлетворенно кивнул и сделал пару пробных взмахов.
— Кто ты? — крикнула ему Флаттершелл, стараясь заглушить слова песни, рев бушующих волн и гневный рокот своих собственных мыслей. — Откуда ты вообще взялся?
— Я ТУТ ПРОСТО ПО РАБОТЕ, НЕ ОБРАЩАЙ ВНИМАНИЯ.
— Погоди, — нахмурилась кобылка. — Я тебя знаю? Как тебя зовут?
— ОБЫЧНО Я ПРИХОЖУ САМ. РЕДКО ПОЛУЧАЮ ПРИГЛАШЕНИЯ, ЗНАЕШЬ ЛИ. БЫВАЛ Я, ПРАВДА, НА ПАРЕ ВЕЧЕРИНОК, НО С МОИМ ПРИХОДОМ ТАМ ВСЕГДА СТАНОВИЛОСЬ НЕМНОГО МРАЧНОВАТО.
— Ты мне все же кого-то напоминаешь, — морщины напряженных раздумий пересекли лоб кобылки. — Эй, убери от него свою косу!
— Я НЕ СТАНУ ВСТУПАТЬ С ТОБОЙ В СПОРЫ, — вздохнул неизвестный. — ИГРАТЬ В ЗАГАДКИ, УГАДАЙКИ ИЛИ АЗАРТНЫЕ ИГРЫ. И ДАЖЕ НЕ ЗАИКАЙСЯ О ШАХМАТАХ. Я ПРОСТО ДЕЛАЮ СВОЕ ДЕЛО, ВОТ И ВСЕ.
— Так ты Смерть! — торжествующе заявила кобылка. — Я тебя сразу узнала.
— НЕУЖЕЛИ?
— И все же, ты не посмеешь коснуться его. Он ведь еще не умер.
— МИНУТОЙ БОЛЬШЕ, МИНУТОЙ МЕНЬШЕ, — безразлично ответил Смерть, примеряясь к удару по шее Барда. — МНЕ НЕ ТЯЖЕЛО, Я ПОДОЖДУ. ТЫ ВСЕ РАВНО НЕ СУМЕЕШЬ ОСВОБОДИТЬ ЕГО ОТ ЭТИХ ЧАР. КАК БЫ ГРОМКО ТЫ ЕГО НИ ЗВАЛА, ЕГО РАЗУМ УЖЕ В ПЛЕНУ. НИ ОДИН ЗВУК НЕ СПОСОБЕН ПЕРЕБИТЬ МАГИЮ ЭТОЙ ПЕСНИ, НЕ СЧИТАЯ, КОНЕЧНО, ДРУГОЙ МУЗЫКИ, НО Я НЕ ВИЖУ У ТЕБЯ В КОПЫТАХ НИЧЕГО МУЗЫКАЛЬНОГО. А ДО ЕДИНСТВЕННОГО ПОНИ, КОТОРЫЙ МОГ БЫ СЫГРАТЬ СПАСИТЕЛЬНУЮ МЕЛОДИЮ ТЫ НИКОГДА НЕ ДОЗОВЕШЬСЯ. ЕСТЬ ВОПРОСЫ?
— Да, есть один, — кивнула кобылка, одним прыжком перемахивая половину палубы, отделявшую ее от барда. — А что будет, если я сделаю так?
Флаттершелл размахнулась и от души, что было сил, врезала по счастливой ухмылке менестреля, нисколечки не обманывая себя, что делает это она только ради спасения жизни всех остальных. Ей уже давно не доставало повода провернуть что-нибудь подобное, и вот сейчас…
— Ай! Проклятье! — бард с усилием поднялся с палубы и дотронулся до мордочки. — Больно же!
— НУ И НУ, НЕ ЗНАЛ, ЧТО ТАК МОЖНО.
— Отлично, теперь-то ты видишь, — триумфально ухмыльнулась кобылка. — А что касается тебя, бард, то будет лучше, если ты сейчас возьмешь свой ящик со струнами и забренчишь на нем так громко, чтобы хватило на пробуждение целого города.
— Но…
— Пловца на лодочке малой дивной тоской полонит.
Забывая про водные скалы, он только наверх глядит…
— Быстрее! — прикрикнула на него воительница. — А ты — даже не смей приближаться к косе, если не хочешь получить ее прямо под…
Дальнейший всплеск волны заглушил остаток ее фразы, но Смерть почему-то отступил на шаг назад. В своей не-жизни он, конечно, повидал всякое, но чтобы какая-то пони говорила такие вещи, глядя прямо ему в капюшон, было для него в новинку.
— И с кем это ты там все время говоришь? — с сомнением спросил бард в тщетной попытке одновременно заткнуть уши и настроить лютню.
— Ты его не видишь? — удивилась Флаттершелл.
— Вроде как нет, но…
— Тогда забудь. Просто играй!
Бард кивнул, и его магия ударила по струнам, стараясь перебить звонкий и голосистый ручей голоса хозяйки острова.
— Пловец и лодочка, знаю, погибнут средь зыбей.
И каждый так погибает от песни Лорелей…
От песни Лорелей…
— У земнопони нет таверн! Спросите — отчего?
Мы с братом выпили все, что горело, на складах всех до одного!
Во всех до одного! — нестройно заорал бард.
Громкие, мощные, громкие, наспех выкрикнутые, ужасно разминувшиеся с тактом мелодии, но в основном все же громкие слова его песни вклинились в нежный поток очаровательного пения, напоминая заржавленный чугунный нож, брошенный в тарелку с йогуртом, и произвели примерно тот же эффект — глаза Сигурда и Старсвирла мгновенно сменили свое выражение с мечтательно-забвенного на виновато-непонимающее, а Смерть с довольно удрученным видом принялся заправлять косу обратно в чехол.
— КТО-НИБУДЬ ВОЗМЕСТИТ МНЕ ЛОЖНЫЙ ВЫЗОВ? НЕТ? НУ Я ТАК И ЗНАЛ
— Ни в сказке сказать, ни пером описать
Его пойла божественный вкус!
Пусть все кругом горит огнем,
А мы с тобою споем!
— Все уже закончилось? — поинтересовался волшебник.
Флаттершелл оглянулась: в пылу своей схватки с бардом и непослушным рулем корабля она и не заметила, что “Принцесса Лета” выскочила из тумана и теперь стремительно удалялась от смертоносных берегов с каждым радостным ударом сердца. Счастливые улыбки расплылись на всех мордочка, кроме Барда, который только что закончил выкрикивать свои песни и теперь возмещал долги по снабжению легких воздухом, и Смерти, мордашка которого вообще была не особо улыбчивой. Она, скорее, счастливо ухмылялась, но это счастье вряд ли было вызвано той же причиной, что и у остальных.
— Вы думали, что сможете от меня уйти? — зловещий шепот донесся из клубившегося позади них тумана. — Даже не надейтесь. Еще никто не покидал меня, не дослушав мою песню. Живым. Сцилла, Харибда! Взять их!
Две черные тени рванулись к судну со скоростью и неотвратимостью ночного кошмара, и где-то там, на глубине, Флаттершелл разглядела огромные кучи клыков, щупалец, глаз и еще пару штук, о которых лучше не думать перед обедом. Размеры этих чудищ с легкостью позволили бы им перекусить корабль пополам, и кобылка не смогла удержаться от обреченного вздоха — рядом с подобными существами поневоле начинаешь мыслить о себе в прошедшем времени.
— НИЧЕГО СЕБЕ. Я, ПОЖАЛУЙ, ЗАДЕРЖУСЬ.
— Простите меня, Принцесса, — опустил голову Сигурд. — Но я сделал все, что было в моих силах… Старсвирл, у тебя точно не будет подходящего заклинания?
— Вряд ли, — всхлипнул волшебник. — Хотя я могу сделать каждому из вас неплохой венок. Но никакие из известных мне чар не спасут нас от этих чудищ. Мне очень жаль. Я ничего не помню.
— Так придумай другие! — взорвалась Флаттершелл, вперившая взгляд в бурлившую позади них воду. Без боя она не сдалась бы даже падающей на нее комете, и теперь она просто закипала от негодования и собственного бессилия. Шанс на то, что из этой идеи что-нибудь выйдет, как она прикинула, был не больше единицы на миллион, но, и правда, кто знает, когда он сработает?
— Придумать другие? — переспросил Старсвирл, осторожно пробуя эту фразу на вкус. — Придумать другие…
Одно из чудищ почти догнало корабль, и его огромное щупальце метнулось к “Принцессе Лета” стремясь провернуть с ней то, что обычно так вдохновляет иллюстраторов всяческих морских карт и книг с названиями вроде “Тысяча и одно морское создание, которое намеревается вас слопать”.
Кобылка вздрогнула. Ей вдруг показалось, что все судно начало подниматься в воздух. Иллюзия была настолько реальной, что она могла разглядеть мельчайшие детали: горящие глаза Старсвирла, зависшего над палубой, изумленные лица Барда и Сигурда, Смерть, со вздохом пакующего косу во второй раз, упавшего на палубу ворона и конечность чудовища, схватившую пустоту. И целую кучу облаков вокруг.
“Как странно, — подумала кобылка, протягивая копыто и погружая его в нежнейший небесный зефир. — Я-то думала, что в такие моменты перед глазами должна проноситься вся жизнь или хотя бы ее самые интересные моменты, но уж никак не этот бред. Впрочем, не так уж это и плохо. Потому что ту часть, где я осталась в лесу с одной лишь вязанкой брокколи, я не очень-то хочу пересматривать…”
Из полудремы ее вывел оглушительный треск. “Принцесса Лета” резко спикировала вниз и пропахала носом внушительный пласт прибрежного песка, окончательно убедив Флаттершелл в том, что все увиденное выше вовсе не было сном или предсмертными галлюцинациями, и вместо того, чтобы перевариваться в желудке одного из тех ужасающих монстров она продолжит свое путешествие вместе с этим напыщенным бардом и занудным волшебником. Воительница вздохнула. Честно говоря, она и не знала, что казалось ей более пугающим.
— Нет, ну вы видели, а? — спрыгнул на берег единорог в шляпе. — У меня получилось! У меня получилось! То-то вам, господин ректор! То-то вам, завкафедры трансмутации! То-то тебе, симпатичная колдунья с третьего курса! Я сделал это! Сделал! Я! Вы ведь видели, да? Так-то! И если кто-то еще сомневается…
— Нет, нет, пощади, — прохрипел один из воронов, кажется, Хугин. — Не продолжай, мы и так познали всю суть твоего могущества.
— Магия, — возбужденно продолжил Старсвирл, не обращая внимания на стоны какой-то там птицы, у которой даже не было докторской степени в области изучения высокоэнергетического волшебства, — Она...Она говорила со мной!
— И что же она сказала? — попытался изобразить интерес бард. Его внутренности только что чуть не выпрыгнули наружу, и на полноценную заинтригованность его измученного организма пока не хватило.
— “А ну сделай это, паршивец, иначе я наподдам тебе прямо под хвост!”, но это неважно! — подбросил шляпу в воздух Старсвирл. — Да! Вот оно, настоящее волшебство! Вот они, чары, которые войдут в историю! Вот она, магия! Эх… Как жаль, что она ушла, и больше у меня ничего такого не выйдет...
— Как сказать… — с сомнением протянул Сигурд, глядя на прыгающего от радости волшебника: в тех местах, где его копыта касались земли, песок мгновенно превращался в стекло.
— Кстати, — оглянулась на упавший корабль Флаттершелл. — Кто-нибудь знает, куда, мантикора меня раздери, нас забросило?
Принцесса Зимы наклонилась прямо к серебристой глади замерзшего озера и внимательно вгляделась в свое отражение. Снежинки, танцевавшие вокруг нее свой холодный танец, что-то прошептали ей на ушко, и Принцесса довольно улыбнулась. Копыто владычица льда и холода прошлось по поверхности озера, смахнув с него горсть снега. То, что она увидела там, подо льдом, заставило ее улыбнуться еще шире. Она грациозно взмахнула хвостом, призывая весь окружающий мир к молчанию. Ее грива, повинуясь веянию северного ветра, развевалась подобно гордому стягу, и случайный наблюдатель имел все шансы упасть в обморок от столь сильного впечатления, ну или просто замерзнуть насмерть — температура этого места заставила бы замерзнуть даже градусник.
Принцесса что-то прошептала.
Кружащийся ветер вдруг приобрел четкие, злобно-синие очертания. Улыбка Принцессы превратилась в торжествующую ухмылку, и ее шея выгнулась, позволив кончику ее рога прикоснуться к самой ледяной поверхности озера. Всего мгновение она провела в таком положении, пока ее полуприкрытые глаза не заполыхали ледяным огнем, гораздо более холодным и ясным, чем сияние царившей в небе Луны.
А затем она с силой вогнала рог прямо под воду.
И в кромешной тьме, наполненной лишь треском расходящихся по льду разломов, она вдруг почувствовала, что вся впечатляющая громада застывшего озера за ее спиной начала оживать…
— Жребий брошен, — с мрачной решимостью произнесла Принцесса, обращаясь к тьме вокруг нее. — И назад пути нет.