Властелин Колец: Содружество - это магия

Глава III. Двое раздвоенных

Куда ни глянь, до самого горизонта простиралась тускло-зеленая вперемешку с бурым болотистая местность, лишь на востоке виднелась тонкой черной линией горная гряда, над которой сгустились мрачные тучи, изредка прорезаемые алыми и лиловыми сполохами молний. Свистал пахнущий гнилью промозглый ветер, то тут, то там над подернутыми мертвой ряской заводями колыхались бледные не греющие и почти не дающие света огоньки.

Флаттершай прижала ушки и беспомощно заметалась в поисках хоть какого-нибудь укрытия.

– Твайлайт, – шептала она, боясь повысить голос, – Рарити, Эпплджек, Пинки, где вы? Ай!

Она угодила ногой в трясину, жижа жадно вцепилась в ее копытце и не хотела отпускать. Кое-как Флаттершай удалось высвободиться, и теперь она боялась сделать новый шаг, чтобы опять не попасть в болото. Пегаска свернулась калачиком на промокшей, как губка, мшистой кочке и, закрыв глаза копытцами, заплакала.

– Холодно, – прошептала она, глотая слезы, – голодно, одиноко. Где же все пони?

Чтобы немного перебить голод, Флаттершай решилась рискнуть и попить болотной воды, подползла к заводи и очистила часть ее от ряски. В черную воду упала пара последних слезинок, и по отражению пони пробежала рябь, а когда рябь успокоилась, выражение лица отражения изменилось: брови сдвинулись, зрачки сузились, будто смотрели на свет, рот изогнулся ненавистью.

– Где все пони? – повторила Флаттершай хриплым язвительным голосом. – Бросили меня! Конечно, ведь Рейнбоу Дэш такая крутая, что они мигом ринулись ее спасать, а про меня забыли. Кому я нужна? Никому! Тогда и мне никто не нужен, пускай! Вот сейчас встану и уйду, и никто не станет меня искать, останусь здесь жить, с пиявками.

– Нет, нет! Что я такое говорю? – помотала головой пони, вернув свой обычный голос. – Прекрати это, Флаттерстерва, я сама виновата, что бежала последней, я слишком нерешительна. Но остальные обязательно спасут Рейнбоу Дэш и вернуться за мной, они не могут быть далеко отсюда, нужно просто чуть-чуть подождать.

– Оглянись: кругом пусто, так где же твое «недалеко»? А раз ты нерешительна, почему бы за дело не взяться мне? Уступи мне, и мы выживем – вместе, без всех этих лицемерных так называемых «друзей», которые вспоминают о тебе только, когда им самим что-то нужно.

Флаттершай чувствовала себя не в силах препираться со своим вторым «я», возникшим из-за не совсем удачной попытки самосовершенствования на семинаре Айрон Уилла, и сдалась бы, если бы невдалеке не послышался плеск – слишком громкий, чтобы быть природного происхождения.

Флаттершай вжалась в землю и осмотрелась: в нескольких метрах от нее по болоту пробирался четвероногий зверь чуть больше пони, но совсем без шерсти: лишь несколько длинных волосин пробивалось из обтянутого серой кожей черепа, – и весь тонкий-претонкий, будто высушенный, больше всего похожий на лягушку.

– Ссстолько водицы, а рыбсы нет, моя перлесссть, – расслышала Флаттершай его шипение: – змейсы есть, пиявсы, и всякая ползучая, плавучая, совсем невкусная гадосссть. И еще мертвецы, да, покойники, но их нельзя есть, нет, моя прелесть, мы ведь не хотим стать, как они, мертвыми, не для того мы выжили в пыточных Мордора, голм, голм! Мы будем есть только змейс, мы подкрепимся и станем сссильными, и найдем дорогу через болота, потом отыщем мерзского вора Бэггинса и отомссстим ему, да-с, жестоко отомстим… А-а-а, нет, прелесть, нет!

С оглушительным воплем говорящий зверек провалился в трясину и, беспомощно цепляясь передними лапами за ряску, начал стремительно погружаться.

– Спаси нас, прелесть, мы… я не хочу умирать!

«Бедняжка!» – пронеслось в голове у Флаттершай, и она, забыв все свои страхи, бросилась зверьку на выручку.

– Быстрее, – протянула она ему переднюю ногу, – хватайся!

Зверек вцепился в ее промокшую шерстку длинными пальцами, и пегаска изо всех сил потянула. Ее ноги почти до колен ушли в мягкую землю, стиснутые зубы затрещали, крылья бились, как у колибри, и, наконец, зверька удалось вытащить. Они оба повалились на мокрый мох и некоторое время тяжело дышали, а зверек вдобавок заходился чудовищным кашлем:

– Голм, голм! Голм!

Потом просипел:

– Ссспасибо ему, оно спасло нассс. Кто оно?

– Я Ф…

– Мы не слышим, нет, моя прелесссть, у нас хороший слух, но оно говорит так тихо, что даже мы не ссслышим. Пусть оно говорит громче.

– Я Флаттерша…, – почувствовав, что голос снова ее подводит, она приказала себе не бояться и насколько могла твердо повторила: – Я Флаттершай, пегас из Эквестрии. А ты кто?

– Пусссть не ссспрашивает, моя прелесть, не его это дело. Но она спасла нас, мы благодарны, мы должны ответить. Мы и так ссслишком много отвечали мерзссским орксам, прелесссть, на их мерзссские вопросцы. Хватит с нассс, хватит!

По спине Флаттершай пробежал холодок, не будь ее шерсть такой мокрой, она встала бы дыбом: зверек говорил сам с собой так же, как она!

– С-смеагол, – наконец, выплюнул зверек. – Зови меня Смеагол.

– А пегассс вкусссный? – осведомился он своим вторым голосом, мало чем отличавшимся от первого, но более шипящим. – Пегас мясиссстый? Мы любим сссочное мясце, прелесть. Если пегас такой добренький, что ссспас нассс, может быть, он нассс и покормит-с?

«Он ест мясо! – ужаснулась Флаттершай, приготовившись к спасительному взлету. – Разумное говорящее существо ест мясо! Это и вправду страшный мир!»

– Мы… я не буду тебя есть, – успокоил пегаску Смеагол. – Что ты здесь делаешь?

– Я потерялась, потеряла своих друзей, и я…, – к горлу Флаттершай вновь подступили слезы, – я не знаю, что теперь делать.

– Мы тоже потеряли всех своих друзей давным-давно, – вздохнул Смеагол и злобно зашипел: – Все нас бросссили, моя прелесть, все отвернулисссь, голм, голм!

– А это плохое место, – продолжил он, прокашлявшись, – это Мертвые Болота, и живым лучше уйти отсссюда. Пойдем вместе? Мы найдем тропку сссквозь трясину и выберемся. Я знаю, в какую сторону идти, я буду искать тропку и добывать нам пищу, а ты будешь вытассскивать нас, если мы снова провалимся. Хорошо придумано, моя прелесссть, оно пока полезно, а когда выйдем из болота, мы его ссседим-с, голм, голм!

– Не надо меня есть, – попросила Флаттершай, на всякий случай, все же поднимаясь в воздух.

– Посссморим, да-с, мы посмотрим и увидим, моя прелесть.

– Сейчас ты, мерзкая тварь, увидишь! – гаркнула Флаттерстерва, подлетев вплотную к Смеаголу-Голлуму и сжав копытами его тонкую костлявую шею. – Увидишь, что со мной шутки плохи, понял? Я всегда на чеку, и я тебе не какое-то «оно», уяснил? Заруби себе на своем мелком носу, жаба-переросток!

Смеагол судорожно закивал, и Флаттершай отпрянула в ужасе от собственного поведения.

Уже давно стемнело, но никакого укрытия на ночь было не найти, поэтому оставалось только немедля отправиться в путь. Вчетвером.

Болоту не было видно конца, изо дня в день повторялось одно и то же: Смеагол принюхивался, почти всегда безошибочно выискивая не топкие места, Флаттершай следовала за ним и иногда подстраховывала, Голлум вслух мечтал о том, чтобы съесть пони, Флаттерстерва била его копытами по рукам, Смеагол предлагал Флаттершай отведать змей и пиявок, но она, борясь с тошнотой, жевала тину, ряску и редкий камыш, – время перестало делиться на отрезки, став сплошным мучительным путем. Шерстка пегаски сотню раз пропиталась грязью, крылья едва слушались, все запахи слились в один гнилой дух мертвой трясины.

Когда путники совсем выбивались из сил, они укладывались на кочке и, прижавшись друг к другу, чтобы не замерзнуть, засыпали. Часто Смеагол разговаривал сам с собой во сне и, разбуженная его шипением Флаттершай прислушивалась к его словам. Похоже было, что когда-то давно Смеагол совершил очень плохой поступок, из-за которого его возненавидели все друзья – и он отплатил им тем же. «Чтобы он ни сделал, – думала Флаттершай, – он уже многократно заплатил за это. Бедненький Смеагол! У бедняжки никогда не было настоящих друзей, ведь настоящие друзья не позволили бы ему сделать ничего плохого, и не отвернулись бы от него, если бы он все же что-то натворил». Когда Смеагол, выговорившись, погружался в глубокий сон, пони крепко обнимала его, стараясь в этом мрачном промозглом месте подарить ему хоть капельку тепла, которого заслуживает каждое живое существо, и которого он всегда был лишен.

Однажды, проснувшись после ночевки, Флаттершай обнаружила, что они находятся в совершенно другом месте: болото кончилось, они расположились на покрытом пожухлой травой холме у подножия высокой скалы, или, скорее, хаотичного, во вкусе Дискорда, нагромождения камней.

– Где мы? – пролепетала пегаска, силясь подняться на ноги – от слабости они отказывались двигаться.

– Флаттершай проснулась! – подскочил к ней Смеагол с радостным воплем. – Она обессилела, заснула и не просыпалась, моя прелесть, но мы слышали ее сердечко, оно билось, и мы перенесссли ее через болота, мы нашли тропку, как и обещщщали. Но теперь мы не можем забраться на эти мерзссские колючие скалы, но пегас летает, да, прелесссть, пусть пегассс наберется сил и перенесет нассс наверх.

– Смеагол, – прошептала пони, – ты вывел нас, ты умница.

– Да, моя прелесть, умненький Смеагол спас добренькую Флаттершай, пусссть теперь она спасет нас, пусть подкрепится и воссстановит силы.

С этими словами он отбежал и быстро вернулся, держа в широких ладонях пару мертвых птиц:

– Пусть ессст, птички вкусссные, питательные, совсем не как змейсы и пиявсы, сссовсем не как горькая трава. Ешь их, ешь!

Смеагол сунул птичьи трупы под нос пегаске и чуть ли не попытался запихать их ей в рот. Флаттершай отпрянула было, но тело не слушалось.

– Нет, – умоляла она, – не надо, они же были живыми, нет…

– Она умрет, если не съест птичек, – возразил Смеагол и, силой раздвинув пегаске челюсти, положил ей в рот один трупик. – Жуй, моя прелесть!

И Флаттершай стала жевать. Захлебываясь слезами и задыхаясь от рвотных позывов, она перемалывала зубами перья и тонкие косточки, пережевывала жесткое мясо. А Смеагол заставлял ее глотать и заботливо вытирал льющиеся по подбородку пегаски струйки птичьей крови.

Наконец, он оставил Флаттершай в покое, и она, уткнувшись носом в землю, вернулась в забытье. Очнувшись, она не открыла глаз и не пошевелилась, чтобы Смеагол не заставил ее съесть и вторую птицу. «Ужас, ужас, – повторяла она про себя. – Как я смогу после этого вернуться к моим милым зверушкам, как посмотрю им в глаза? А хуже всего то, что я чувствую себя лучше!»

– Пусссть не притворяется, голм, голм! Мы слышим, что она проссснулась, прелесть. Дай ей вторую птицсу.

Ощутив тухлое дыхание Голлума над самым ухом, Флаттершай резко вскинула голову и заглянула в его кошачьи глаза-блюдца:

– Никогда больше не смей заставлять меня есть животных!

Сила Взгляда подействовала, и Голлум отбежал подальше, однако разразился бессвязной гневной тирадой о глупости неблагодарных пегасов.

«Он ведь спас меня этой птицей, – устыдилась Флаттершай, – не его вина в том, что он родился в таком мире, он желал мне добра. И там, на болоте… Когда я лишилась сознания, он мог меня бросить или съесть, но вместо этого тащил на себе Селестия знает, сколько. Я была нужна ему, чтобы перенести его через скалы! Флаттерстерва, не начинай, пожалуйста, откуда ему было знать, что здесь такая преграда? Он принес нас сюда, потому что в нем есть добро. Уж я-то, Хранительница Элемента Доброты, могу об этом судить».

– Смеагол, – позвала она, усаживаясь, – ты здесь?

– Нет, – буркнул Голлум, вылезая из-за серого булыжника, с которым почти сливался, – нассс здесь нет, пегассс оскорбила нассс, моя прелесть.

– Прости меня, пожалуйста, – повинилась Флаттершай, – я очень тебе благодарна, просто я никогда раньше не ела животных. Но я поняла, что ты сделал все, что мог, чтобы помочь мне, поэтому прости, пожалуйста…, если тебя не затруднит.

– Затруднит, моя прелесссть, еще как затруднит, но мы попробуем, да-с, мы попробуем простить Флаттершай, потому что она любит нас.

– Спасибо тебе, Смеагол. Скоро я совсем оправлюсь и смогу взлететь…, но что там дальше? Куда ты идешь?

– В Шир, забрать мою прелесссть у мерзского вора Бэггинса.

«Что же это за «прелесть», о которой он все время твердит?» – подумала Флаттершай. Сначала она решила, что Голлум называет так сам себя, но его бормотания создавали впечатление, что речь о каком-то драгоценном предмете. Пегаске очень хотелось узнать, что это за предмет, как он связан с давним грехом Смеагола, и что это за грех: так она смогла бы лучше понять Смеагола и быстрее исцелить его душевные раны, – но прямые расспросы о «прелести» его раздражали, а применять Взгляд Флаттершай считала неправильным.

– Я пойду с тобой, – сказала Флаттершай. – Если ты не против, конечно.

А куда еще ей было идти? Друзья ее потерялись, обратной дороги не было. К тому же, разве она могла бросить такого несчастного, одинокого, промокшего, замерзшего, истощенного, запутавшегося Смеагола на произвол судьбы? Решение придало пегаске сил, и она воспрянула духом; единственное, чего ей сейчас недоставало – визита в спа-салон, куда ее водила Рарити. «Где-то она сейчас? – подумала Флаттершай. – Надеюсь, не в таком грязном месте, как это, бедняжка бы этого не выдержала».