Властелин Колец: Содружество - это магия
Глава VI. Розовое и черное
Густая октябрьская ночь подбиралась к Ширу из-за горизонта, цепляясь щупальцами теней за стволы деревьев, подтягиваясь и наползая своей массивной тушей на поля, холмы и перелески. В опустившемся мраке слепой при дневном свете взор Кхамула начал различать черную тайнопись природы – кровавые следы бесконечной борьбы, на которую так называемые «свободные народы» предпочитали лицемерно не обращать внимания. Желтыми змеями вился по земле страх загнанного волком зайца, рубиновыми бусами пали на листву капли мышиной крови, натекшие с совиных когтей и клювов, сплелись в черный коридор грозные тени вековых деревьев, душащие тени маленьких, не позволяя им расти.
Будь у назгула тело, он скривился бы в презрительной гримасе: чем больше он с соратниками отдалялся от Мордора, тем отвратительнее в своей беспечности становились люди. Гордые гондорцы и свирепые роханцы бросались в бой или за подмогой, едва завидев черные плащи Девятерых, эльфийские лазутчики принимались читать заклинания, гномы хватались за топоры и факелы, жители Бри прятались по домам… А хоббиты, трясясь от страха, вежливо отвечали на вопросы незнакомцев. «Ну, ты же видишь, что я – тьма! – хотелось выкрикнуть Кхамулу. – Ну, напади на меня, ну убеги, закричи, заплачь! Не делай вид, что все в порядке!» Хотелось выкрикнуть, но для длинной речи призрачная плоть не предназначалась, и назгулу удавалось выдавить из себя лишь два слова: «Шир, Бэггинс».
То ли полурослики были хитрее, чем казались, то ли у них путались мысли от страха, но все они выдавали противоречивые версии: кто-то говорил, что Бэггинс давно не живет в Шире, кто-то – что его можно найти в усадьбе Бэг-Энд в Хоббитоне, кто-то вообще заявлял, что Бэггинсов двое. Этих лепечущих животных даже убивать было мерзко.
Дождавшись полного захода солнца, Кхамул выполз из своего укрытия под наполовину выкорчеванным, но уцепившемся корнями за землю деревом, и пронзительным свистом подозвал коня. Ночь – время назгулов, и можно больше не прятаться. Кхамул вскочил на скакуна, и, впившись ему в бока шпорами, направил к Хоббитону.
Бэг-Энд найти было несложно: он располагался на самом высоком холме в центре поселка, и из окон его лился противный яркий свет. Кхамул брезгливо заглянул внутрь сквозь прозрачное стекло: за столом склонился над книгой молодой хоббит, повыше прочих, рыжеватый, с глубокой ямкой на подбородке и не заплывшими жиром, в отличие от многих его соотечественников, ясными глазами.
Не слезая с лошади, назгул постучал мечом в круглую зеленую дверь. За нею послышался шорох, шлепанье босых ног, потом вопрос:
– Кто там? Гэндальф, это ты?
Кхамул повторил стук, и полурослик открыл.
– Бэггинс? – спросил черный всадник.
– Да.
– Бильбо?
– Нет, мистер, то мой дядя, но он ушел в странствия.
«Врет? – предположил назгул. – Тогда зачем признал, что он Бэггинс? Да и по возрасту он не подходит под описание Бэггинса той скользкой тварью».
– Куда?
– Ну, он много куда собирался: в Одинокую Гору, в Озерный Город, в Лихолесье…
Племянник Бэггинса говорил спокойно, но от взора назгула невозможно было скрыть исходящие от него, как круги от брошенного в воду камня, волны страха. «Все-таки врет, – подумал Кхамул. – Да неважно, кто он, главное – у него ли…» Всадник сжал в кулак руку, на которой когда-то, в бытность человеком, носил подаренное Властелином Кольцо, и мысленно приказал хоббиту спрятаться: «Я – тьма, – твердил он, сверля хозяина норы призрачным взором, – ты знаешь, Что от меня укроет, надень Его, обрети силу защититься от меня».
Глаза хоббита расширились от ужаса, он попятился внутрь норы и, вслепую нащупав в подставке у него за спиной зонтик, выставил его перед собой, как меч.
– Иди своей дорогой, мистер, – простучал он зубами, – говорю тебе: Бильбо Бэггинса давно здесь нет, и я не знаю, где он.
«Этот силен, – подумал Кхамул, – для полурослика, конечно. И Кольца у него нет, иначе он не смог бы не надеть его». Некоторое время назгул размышлял, имеет ли смысл тратить время на пытку хоббита, или тот не знает ничего полезного, и лучше немедленно сообщить соратникам о возможных местоположениях Бэггинса. Полурослик тем временем подбежал к двери норы и захлопнул ее перед носом назгула.
От такой наглости Кхамул подавился шипящим смехом и, пришпорив коня, поскакал прочь. «Скоро тьма вернется в Шир, полурослик, – думал он, – и тогда ты падешь первым. А пока у меня есть дела поважнее».
Кхамул уже углубился в небольшой лес в восточной части Южного Удела, когда видимые им черные, желтые, серые и багровые краски вдруг затмила одна – золотая, жгущая огнем. Кто-то надел Кольцо здесь, в Шире! «Провели, мерзавцы! Меня, Тень Востока!» Кхамул огласил окрестности яростным кличем, призывая соратников-назгулов себе на помощь.
Только когда стук копыт вороного коня затих вдалеке, Фродо Бэггинс снова начал дышать. Он еще некоторое время недвижно просидел в прихожей, привалившись к входной двери, прежде чем смог заставить себя думать.
Со дня ухода дяди Бильбо привычная жизнь Фродо начала будто бы распадаться: Гэндальф не подавал о себе вестей, дядя тоже, даже Саквиль-Бэггинсы перестали третировать его по вопросам наследства, даже Мерри и Пиппин утратили прежнее озорство и манеру допоздна засиживаться у него в гостях. Последний раз, когда Фродо встречал Мериадока, тот предупредил, что по Ширу расползается слух об ищущих Бэггинса «нюхающих всадниках». Фродо начал его расспрашивать: ищут ли Бильбо или его, и что им нужно, – но Мерри, как воды в рот набрал, и Фродо решил, что это просто неудачная шутка. Однако то же самое он услышал сегодня днем и от садовника Сэма Гэмджи – а уж такой рассудительный хоббит не стал бы пустословить.
Целый день Фродо провел в размышлениях о том, кто его ищет, и в целом был готов к встрече, вот только всадник оказался куда более жутким, чем он представлял.
В дверь постучали, и хоббит подскочил на полу.
– Фродо, – раздался знакомый громкий шепот, – это мы.
Фродо облегченно вздохнул, поднялся на ноги и открыл дверь: на пороге стояли Мерри, Пин и…
– Вы зачем пони покрасили, хулиганы? – возмутился Фродо. – И вообще, зря вы здесь: тут такое…
– Мы видели, – перебил его Мерри. – Гэндальф велел ни в коем случае ничего тебе не рассказывать, но, узнав про всадников, мы сразу поняли, что он ищут.
– Точно-точно, – вдруг запрыгала на месте крашеная пони: – И Пин такой: «Надо срочно предупредить Фродо!» А Мерри такой: «Но Гэндальф не хотел, чтобы он узнал о Кольце!» А Пин такой: «А вдруг всадник причинит ему вред?» А Мерри такой: «Мы будем караулить Бэг-Энд по ночам, и если что, сразу придем на помощь». А я такая: «Отличный, план, Мерри!»
– Входите же, – Фродо схватил хоббитов за лацканы и втянул их в нору, розовая пони поскакала за ними. – А теперь рассказывайте по порядку.
– … в общем, такие вот пироги, – закончил повесть Мерри. – У нас как раз все готово к уходу: припасы собраны, а хоббиты считают, что мы с Пином перебираемся жить к Фредегару Бобберу За Реку. Мы только задержались, чтобы присмотреть за тобой. Но ты и без нас справился: здорово спровадил этого черного! Я бы испугался. И это…, – Мерри замялся, – извини за Кольцо, оно ведь должно было перейти к тебе по наследству.
– Оно никогда не было моим, – вздохнул Фродо, – да и дяде, как я теперь понимаю, не принадлежало. Гэндальф поступил так, как считал нужным, и не нам его судить. И вообще, я не какой-нибудь жадный до чужого добра Саквиль-Бэггинс! Вот только… можно мне хоть разок на него взглянуть? А то столько шуму из-за него, а я его почитай, что и не видел, только раз-другой мельком, может быть.
Мерри и Пипин переглянулись, потом еще раз. И еще.
– О-о-о, гляделки! – воскликнула Пинки Пай. – Я тоже хочу!
И начала пялиться на Фродо.
– Доставай, – сказал, наконец, Мерри.
– Оно же у тебя, – возразил Пин.
– Я думал, у тебя, – нахмурился Мерри, шаря по карманам. – О! Вот же оно.
Он извлек из кармана жилета толстое золотое колечко – точь-в-точь дядино! – и протянул Фродо. Тот взял кольцо с раскрытой ладони приятеля и начал крутить его в пальцах.
– Гэндальф сказал, если его нагреть, проступят эльфийские буквы, – заметил Пиппин. – Мы как-то попробовали, и буквы появились, но мы не смогли прочесть. Может, ты попробуешь, ты же эльфийскую грамоту знаешь.
– Не время, Пин, – сказал Мерри. – Надо уходить как можно скорее. Фродо, и ты с нами. Фродо?
Хоббит не слышал разговора товарищей: чем дольше он держал кольцо в руках, тем страшнее ему становилось. Оказалось, что внушенный черным всадником ужас дошел до его сознания только сейчас! Фродо захотелось спрятаться – так, чтобы никто его не нашел, никто не увидел.
Дверь норы распахнулась с громким стуком, и в гостиную ворвался темно-русый упитанный хоббит – Сэм Гэмджи.
– Мистер Фродо, нет! – крикнул он.
Но было поздно. Кольцо будто само скользнуло Фродо на палец. Свет в комнате стал тусклее, а тени – чернее, лица и силуэты хоббитов смазались, как старые карандашные рисунки, и лишь Пинки Пай продолжала розоветь.
– Снимайте же! – кричал Сэм. – Вы что, не слышали, что это за Кольцо? Быстрее!
Внезапно голос садовника заглушил чудовищный вопль, тоскливый и кровожадный. Фродо стащил кольцо с пальца.
Хоббиты допрашивали Сэма на предмет того, зачем он подслушивал, а тот возражал, что ничего он не подсушивал, что все и так подсохло, и вообще он не считает оболтусов Тука и Брендибэка подходящей компанией для мистера Фродо. Они явно не слышали крика черного всадника.
– Уходим, – вскочил Фродо. – Бежим!
– Ну, надо, конечно, торопиться, но не прямо же сейчас, – потянулся Пиппин. – Мне спать охота.
– Черный всадник скачет обратно! – крикнул Фродо.
Хоббиты наскоро покидали в рюкзак всю еду, лежавшую на видных местах, облачились в дорожные плащи и поспешили в Приречье, где Мерри и Пин устроили в корчме «Зеленый дракон», как они выразились, «штаб операции». Фродо, Мерри и Пиппин бежали рядом, прикрывая спинами розовую пони, позади плелся Сэм, который успел сбегать к себе домой и набрать там целый рюкзак чего-то.
– Кладка-то в «Драконе» крепкая, каменная, – говорил на бегу Мерри. – В случае чего, ночь продержимся, поднимем тревогу, а там наши ширрифы подтянутся…
«И поднимем шум на всю округу, уже и сейчас вон как гремим, а Гэндальф говорил, все должно быть тайно! – недовольно подумал Фродо. – Вот он жаловался все время, что стареет, а, похоже, и впрямь постарел – нашел, кому доверить Кольцо: двум оболтусам и говорящей розовой…» Фродо помотал головой, отгоняя прочь завистливые мысли: «Это кольцо мне подсказывает! Отдам его Мерри, как только будет время. И вообще, я сам виноват – зачем надевал его?»
Хоббиты не успели: в глухом перелеске между Хоббитоном и Приречьем дорогу им преградил черный всадник. Он поднял коня на дыбы и, вытащив из ножен длинный меч, направил его на Фродо:
– Отдай Кольцо, полурослик.
Не успели хоббиты испугаться, как вперед выбилась Пинки Пай и затараторила:
– Вау, в Средиземье все-таки есть говорящие лошади! Потому что кто еще мог сказать эти слова? Я не говорила, Пин не говорил, Мерри не говорил, Сэм не говорил, Фродо не говорил, а на лошади никто не сидит, – она без церемоний запрыгнула на шею скакуну и засунула голову всаднику под капюшон: – Аууу, мистер всадник, где вы прячетесь? В одежде вас нет. Даже эха нет! Ой!
Пинки провалилась внутрь черных одежд, послышался железный лязг доспехов, по которым колотили изнутри копытами. Наконец, пони высунула голову наружу, и, увидев это зрелище: зловещий конник с улыбающейся приплюснутой мордой и пышными розовыми волосами, – хоббиты не смогли удержаться от смеха.
– Глупый-глупый всадник, которого нет, ты совсем не страшный, – не в такт напевала Пинки Пай, подзадоривая схватившихся за животы хоббитов.
Но торжествовали они недолго: всадник вновь издал пронзительный злобный клич, что сверлом врезался в уши и души хоббитов. Они в панике прижались к земле, не в силах сдвинуться, и зажмурились. Фродо услышал конское ржание, возмущенный, но с победными нотками голосок Пинки Пай, стук копыт. Открыв глаза, он увидел, что всадник с розовой пони внутри своего доспеха скачет прочь через лес, в сторону Северной Четверти. «Вряд ли он счел это существо более ценной добычей, чем Единое Кольцо, – подумал Фродо. – Значит, она сама как-то заставила его отступить. Как – не ведаю».
– Он ушел? – подал голос Пиппин, поднимаясь с земли. – Эй, а где Пинки Пай?
– Всадник унес ее, – ответил Фродо, – или она – всадника.
– Как же мы без нее? – опешил Пин. – Что теперь делать? Гэндальф не так планировал.
– Не все идет, как он планировал, – пожал плечами Фродо. – Но идет.
– Ага, – вставил Мерри, – вначале он вообще хотел Фродо одного отправить. А если Гэндальф считал, что Фродо может справиться с этим делом один, то уж вчетвером мы точно выдюжим. Пошли, в «Зеленый дракон» теперь без надобности – сразу к реке двинем.
– Подождите, – попросил Фродо. – Сэм, что ты там взвалил на себя? Давай-ка, мы всю поклажу поровну разделим.
– У меня мешок совсем легкий, – начал отнекиваться Сэм. – Вы идите, а я уж не отстану.
– Такой легкий, что ты в три погибели согнулся, – сказал Фродо, и втроем с Мерри и Пиппином они распотрошили сэмов рюкзак.
Садовник взял с собой три туго свернутых шерстяных пледа, несколько штопанных-перештопанных, но ставших от этого только теплее жилеток, свежий каравай, мешок сухарей, пару свиных колбас, здоровый кусок мясного пудинга, кисет табаку, кастрюльку, трут и огниво.
– Веревку забыл! – спохватился Сэм, оглядывая свои разложенные на лесной тропинке пожитки.
– Не казнись, Сэм, – похлопал его по плечу Фродо. – Если б не ты, мы бы умерли от холода и голода прежде, чем добрались За Реку.
Хоббиты распределили вещи и провизию по своим заплечным мешкам и сумкам и, не теряя больше времени, устремились напрямик через лес. Им надо было поскорее попасть За Реку, где их давно ждал Фредегар Боббер.
Черный всадник, может, и был нестрашным, но все-таки слишком крупным, чтобы маленькая пони смогла надолго с ним совладать. В конце концов, он сорвал с себя нагрудник и, будто сердце, вырвал Пинки Пай из своей пустой груди, бросил на землю под копыта коня. Пинки ловко увернулась от их удара и запрыгала перед носом всадника, угрожающе махая передними ногами:
– А ну-ка перестань гоняться за моими друзьями, глупое черное ничто!
Она искренне не могла взять в толк, зачем кому-то могло понадобиться такое дурацкое бесполезное кольцо. Один раз, не сумев побороть любопытство, Пинки вытащила его из кармана Пиппина, пока тот спал, и надела на ухо. Мир кругом сразу стал холодным, серым и унылым, как на каменной ферме, где она работала в детстве. Пинки тут же стряхнула кольцо с уха и зареклась впредь прикасаться к нему.
Черный всадник спрыгнул с лошади и попытался схватить ее, но поймать пони, обладающую пинки-чувством, совсем не просто. Пинки Пай, практически проскальзывая между закованных в железные перчатки пальцев, скакала вокруг него и смеялась, но делала это не ради веселья: она хотела отвлечь всадника, чтобы хоббиты успели уйти подальше.
Всадник угрожающе взвыл, так что пони непроизвольно прижала ушки, и схватился за оружие – на этот раз не за меч, а за короткий клинок, который почему-то не понравился пони гораздо больше меча. Клинок с шипением рассекал воздух, почти касаясь пышной розовой гривы, но всякий раз пони успевала отойти с траектории удара всадника.
Вдруг Пинки Пай непроизвольно закрутилась волчком на месте, одновременно дудя в пионерский горн, подмигивая левым глазом, выплясывая чечетку и почесывая хвостом спину. «Какое-то новое предостережение пинки-чувства! – поняла она. – Интересно, что оно означает? А, ясно: это значит, что ко мне с четырех сторон подбираются восемь таких же черных всадников, как этот. Ой, мамочки!»
От девятерых сразу пинки-чувство спасти не могло: какой прок от знания, с какой стороны тебя ударят, если бьют отовсюду? Спешившиеся черные вплотную подступили к пони, взяв ее в кольцо, заслонив собой звездный свет. Некоторое время они молча смотрели то на нее, то друг на друга, будто неслышно о чем-то переговариваясь. Потом самый высокий, у которого поверх капюшона был надет венец из черной стали, прошипел:
– Тебя спасло только то, что ты странная тварь, и можешь заинтересовать Властелина Саурона. Ты отправишься с нами в Мордор, но не раньше, чем мы поймаем полуросликов. Будешь мешать нам – успокоим моргульской сталью.
«Что же делать? – подумала Пинки Пай не без паники. – Будь эти всадники живыми, я могла бы отвлечь их какой-нибудь песней, но их почти нет, от них осталась одна только злоба!» И тут ее посетила счастливая идея: кони-то их были очень даже живыми и, судя по виду, давно не веселившимися. Кто сказал, что отрываться по полной способны только говорящие создания?
В мгновение ока Пинки Пай облачилась в папаху и шаровары и, невероятным прыжком перескочив предводителя всадников, приземлилась на спину одного из вороных коней. Настало время джигитовки!
Выделывая трюки на спине коня, не забывая при этом трясти маракасами и напевать «They call me Cuban Pete, I’m the king of the Rumba beat», пони гнала его к северу, и остальные восемь коней неслись за ними. Сбросив всадников, сбруи и седла, они, наконец, познали радость свободного галопа и мчались через лес, догоняя и перегоняя своего оседланного розовой пони товарища. За ними, гремя латами и злобно визжа, бежали черные всадники.
Пинки Пай понятия не имела, куда они несутся, главное – в сторону, противоположную той, куда ушли хоббиты.
Но никакой праздник не может длиться вечно: к тому моменту, когда небо начало едва заметно светлеть, Пинки выдохлась, и пронзительные призывные крики черных всадников заставили коней повернуть обратно.
– Я предупреждал, – просипел запыхавшийся всадник в венце и воткнул короткий серый клинок Пинки в грудину.