Заметки путешественницы

Глава 2. С людьми не всё в порядке.

Говорят, что если тебе не нужно идти в школу, то жизнь – это череда приятных пробуждений. И в то утро я не могла с этим не согласиться, хотя мышцы ног ныли от вчерашней нагрузки. Но раз школа закончилась для меня несколько лет назад, я могла валяться на мху и любоваться радужными переливами тысяч и тысяч крохотных капелек росы на хвое под самыми первыми лучами ещё не взошедшего утреннего солнышка. Но буквально через полминуты я вспомнила, что произошло вчера, и резко вскочила. Сердце часто забилось, я начала оглядываться по сторонам, тщетно пытаясь понять, что же мне делать дальше и как помочь новым знакомым, если это вообще было возможно.

На ум пришло только одно: добраться до Виндховера и там попросить помощи. И вот я вновь отправилась на поиски людей, которые знали бы, где находится этот таинственный город. Вернувшись на вырубку, я перешла ручей по наспех сделанному дощатому мостику, который не увидела ночью, и продолжила путь. Вскоре мне встретились выжженные участки леса, а за ними змеящаяся дорога, с обеих сторон окруженная золотистым полем поспевающей озимой пшеницы. Желудок моментально напомнил о себе протяжным урчанием, и я не стала отказывать ему в просьбе. Пшеница была тут потрясающе вкусной, хотя возможно мне это просто казалось с голоду. Твердые сладковатые зерна приятно хрустели на зубах, и я, не прекращая класть в рот новые колосья, лишь сплевывала плохожующиеся плевела. Поле явно принадлежало кому-то, но я не смогла оторваться от пшеницы, пока не набила полное брюхо. Пообещав себе извиниться перед хозяевами при удобном случае, я отправилась по дороге дальше.

Утро все ещё не закончилось, когда я добралась до деревни людей. Точнее до временного поселения, ведь не могут же пара дюжин покосившихся и чёрных от старости бревенчатых домов считаться деревней. Жить в таких подолгу просто невозможно, только провести пару месяцев сбора урожая и всё. Из-за покосившихся кривых и гнилых заборчиков на меня с удивлением и опаской смотрели местные жители, одетые в рабочую ветошь. Я вспомнила, что люди побаивались магии, поэтому колдовать даже не пыталась. Зато я увидела людских жеребят! Они оказалась такими милыми, низенькими и забавными, что мне сразу же захотелось потискать их и покатать на спине.

– Привет! – я остановилась и помахала им копытом.

Увидев это, матери заохали, похватали своих детенышей и унесли в дома. Мне оставалось лишь удивляться такой подозрительности и недоверию, хотя их тоже можно было понять – они беспокоились за потомство. Но вот почему остальные люди меня сторонились, мне было решительно не ясно. Я пыталась заговорить с некоторыми из них, но все местные жители стеснительно прятались во временных лачугах. Может быть, неправильно начинала разговор с ними? В отчаянии я стала спрашивать, где находится Виндховер, но реакция людей не изменилась. Ответил мне лишь один старый и сгорбленный человек, живущий на самой окраине деревни.

– Виндховер? Я сам собирался туда сегодня продать кое-что на рынке.

– Хотите, я вам помогу довезти ваш товар? – тут же спросила его я.

Глаза человека блеснули, он улыбнулся и сразу же согласился, радостно потирая руки. Я уже думала, что раз утро выдалось замечательным, то и день будет не хуже. Правда, выяснился один неприятный момент – меня пришлось запрячь. Оказывается, никаких сумок, вьюков или седел у старика не было, зато была упряжь, оставшаяся от ослика.

– А что с ним случилось? – спросила я.

– Умер он, – крестьянин пожевал губу и добавил: – От старости. Погоди, принесу уздечку.

Видимо потеря верного друга оказалась тяжела для моего нового знакомого, раз он решил отнести все личные вещи ослика из дома в этот маленький и покосившийся сарай. Мне стало жалко старика – уже вторая неприятность за утро. Третья тоже не заставила себя ждать. У крестьянина не было привычного для нас полууздка, который в Эквестрии остался только как декоративный элемент одежды для некоторых церемоний. А была самая настоящая уздечка с металлической штукой, которую мне пришлось держать во рту. Я отнекивалась, пыталась убедить, что можно обойтись и без этого, но, в конце концов, согласилась. Было очень неприятно, порой меня мутило, и я не могла нормально разговаривать. К тому же вся упряжь была мне великовата. В самый разгар подгонки ремешков под мой рост, к нам подошли трое других жителей деревни.

– Чо эт ты затеял, Сыч? – спросил старика один из них, мужчина с самой длинной бородой; меня немного удивило, что моего попутчика называют хищной птицей.

– А то не видно? – ответил тот. – Запрягаю вот единорога, в город поеду.

– Эт, а тебе животинку-то не жалко?

– Вот не твоё дело, борода! – проворчал старик.

– Мже же шложно, – дурацкая уздечка мешала говорить, но я решила потерпеть немного. – И же такоэ ташкажа.

Трое односельчан Сыча неодобрительно покачали головами, пробурчали каждый что-то своё и стали расходиться. Сам Сыч положил на повозку последний мешок с зерном, не обращая на них внимания, проверил упряжь и скомандовал: «Трогай!». Я хмыкнула и послушно потащила нетяжелую тележку. Дорога шла под горку и тянуть можно было совершенно не напрягаясь. Вспомнить только какие тяжести мне приходилось таскать с раскопок, да и привычка поддерживать себя в хорошей форме, давала о себе знать. Я всегда держала своё тело в форме и была одной из самых привлекательных музыкантов в нашем маленьком богемном кружке.

Поднявшееся солнце разбудило самых разнообразных птиц, и теперь воздух наполнялся веселыми трелями всех мастей. Настроение взлетело до небес. Это забавное выражение появилось, когда кто-то из единорогов заметил, насколько счастливы пегасы, играющие среди облаков. И я точно так же радовалась каждой минуте жизни! Ничто не могло омрачить этот чудесный день: ни потеря лиры, ни противная уздечка, ни тем более тележка. На дороге порой встречались колдобины, но я заранее разгонялась и, озорно покрикивая, с легкостью пересекала их. Поля пшеницы сменились на лиственный лесок, тот сменился на поля подсолнухов, а те – на огороды, засаженные тыквами. Медленно, но верно мы подбирались к оплоту людской цивилизации в этих краях.

Когда я первый раз увидела Виндховер, я даже не поверила своим глазам. Неужели вот эта огромная замызганная деревня может быть тем самым легендарным Виндховером? Первое, второе и последнее, что бросалась в глаза была грязь. Она была тут повсюду. Серый, насыщенный сажей жирный дым, идущий из кирпичных труб на окраине города. Заляпанные засыхающей коричневой глиной стены мрачных двухэтажных домов с маленькими окошками, в которых ютились люди. И дороги, больше похожие на озера черной жижи.

– Ожет жайдём ш дружой штороы?

– Нет, там за въезд берут деньгу, – Сыч сплюнул. – Вымогатели.

Я вздохнула и приготовилась тащить тележку по грязи. Это оказалось куда тяжелее, чем мне думалось на первый взгляд. Ноги увязали в противно чавкающей мокрой глине, колеса проворачивались, приходилось напрягаться так, что появилась одышка. Пока мы добирались до ворот города, я несколько раз поскальзывалась, но каждый раз каким-то чудом ухитрялась не падать. Тащила тележку изо всех сил, но всё равно очень и очень медленно. Когда мы въехали в город, Сыч начал покрикивать на меня, подгоняя, но это только мешало, отвлекало. Я хотела сделать ему замечание, но решила потерпеть, в конце концов, оставалось совсем немного.

Беда приключилась, когда мы проехали на пару кварталов вглубь города. Здесь жижа была такой глубины и густоты, что тележка, скатившись в колдобину, полную грязи, застряла окончательно и бесповоротно. Я тянула на пределе возможностей, теряя скользящую опору под ногами, но не могла сдвинуть колеса и на сантиметр. С самого нашего въезда за нами образовывался небольшой хвост из зевак, видимо из-за меня. Но теперь, когда повозка встала, нас буквально окружила толпа праздношатающихся людей, пришедших просто поглядеть. Они улыбались, что-то говорили друг другу и показывали пальцами то на меня, то на крестьянина.

– Тяни давай, чо встала? – закричал на меня Сыч.

– Я тяну! – отозвалась я и потянула поводья изо всех своих сил, которые стремительно убывали.

– Тяни сильнее, курвина дочь! – заорал он.

– Я увязла! Колёса не поддаются, – я наконец-то избавилась от отвратительной железки, и остановилась, пытаясь отдышаться. – Нужно попросить...

– Я тебе покажу, как отлынивать!

Не успела я и слова сказать, как раздался хлесткий звук, и мой круп обожгла резкая боль от удара. Я закричала и оглянулась, не понимая, что же произошло. Не могла поверить собственным глазам: Сыч ударил меня вожжами! Ударил меня за то, что я устала!

– Эй, ты в своём уме?! Мы так не договаривались! – возмутился я. – Что ты себе позволяешь? Вот он Виндховер, дальше тащи сам свою тележку, а я иду по своим делам.

Жилы на шее Сыча вздулись от напряжения, а лицо покраснело, едва он услышал мой ответ. Крестьянин резко вдохнул и что есть силы взревел:

– Ты у меня всю жизнь будешь тележку таскать, дерзкое животное! – он хлестанул меня поводьями по другому боку. – Ты теперь моя, и я буду делать с тобой, что захочу!

От страшной боли, обиды и понимания, что я попалась в ловушку, у меня из глаз брызнули слёзы. Сыч ещё раз занес вожжи для удара.

– Хватит! – плача, крикнула я и магией перехватила руку человека.

Толпа, стоящая до этого практически молча, тут же дала о себе знать возмущённым ропотом, улюлюканьем и гневными выкриками. Окружающие нас люди тут закричали что-то про колдовство, а какой-то подросток даже бросил в меня огрызком. Из-за слез я плохо видела, и жестокому погонщику удалось вырваться из телекинетической хватки и хлестануть меня ещё раз. Я зарыдала по-настоящему и просто толкнула Сыча магией от себя. Люди в страхе закричали и попятились прочь от нас. Я в спешке попыталась выкарабкаться из упряжки, но только запуталась в постромках. Внезапно гомон толпы смолк, и послышался громкий низкий возглас:

– Кто это тут про магию говорил?

Я стряхнула слёзы и подняла голову. Буквально раздвигая столпившихся людей, сквозь толпу двигался здоровенный человек. Он был куда выше и шире любого другого и, наверное, раза в два выше меня. А ещё я увидела первого человека, кто был в нормальной одежде, а не в этих ужасных серых от грязи обмотках. И даже больше, в его одежде прослеживался стиль.

– Забавная у тебя зверушка, пейзант, – голос здоровяка, нечто среднее между басом и баритоном, был властным и уверенным. – Пожалуй, я куплю её у тебя, скажем, за десять серебряных монет.

Я чуть было не ляпнула, что мной нельзя торговать, но вовремя удержалась. Что угодно, но только не рабство у моего бывшего попутчика! Я не знала, когда смогла бы сбежать. Одна только мысль, что я по-настоящему могла тут сгинуть, быть убитой и возможно съеденной, вызвала новый поток слёз. А Сыч, тем временем, пожевал губу и надменно ответил:

– Двадцать золотых монет, единороги так часто не встречаются.

–Ха-ха, – рассмеялся здоровяк. – Да мне проще тогда убить тебя, простолюдин, забрать единорога и заплатить штраф, – с этими словами он положил ладонь на рукоять меча, который висел на поясе, и с тихим скрежетом стал вытаскивать блестящее лезвие; Сыч отшатнулся в испуге, но все же попытался сохранить самообладание.

– Я бы с радостью, но она сама не захочет быть купленной вами. Так же? – спросил он, показав мне кулак таким образом, чтобы не увидел высокий.

– Я ни за что не останусь с тобой! — закричала я, высвобождаясь от упряжи. – Ты чудовище!

Мой покупатель вновь хмыкнул, кинул старику мешочек с монетами и командовал мне: «Пойдём». Я, выбралась из чавкающей грязи, и на ослабевших ногах последовала за ним. А он на ходу ухватил мою гриву, не позволяя вырваться, и таким образом вывел из города. Мы направились по вымощенной булыжником дороге к виднеющемуся невдалеке замку. Но, не пройдя и ста метров, человек остановился, присел рядом со мной и, улыбаясь, почесал за ухом.

– Ты – пони из Эквестрии, так? – сказал он, глядя мне прямо в глаза

– А как вы... так вы тот самый маг! Вы – сэр Грегори! – догадалась я. – Наконец-то я нашла вас!

– Для тебя просто Грэг. И я тоже рад, что нашёл тебя до того, как начались настоящие неприятности, – он потрепал мою гриву. – Долго же мне пришлось ждать гостей из вашего мира.