Возрождение

День первый: плацдарм.

Гудит реактор маносинтеза, снабжая чистой маной двигатели. Изредка шелестят и скрипят поворотные механизмы винтов, когда я корректирую курс. Волновик тихонько наигрывает довоенную мелодию с старого диска...

Через примерно полчаса стрёкот четырёх винтов понемногу затихает: я плавно уменьшаю обороты, иначе могу промахнуться — из меня пилот не такой уж и хороший, летать могу, но кое-как. Мой винтолёт*, конечно, был далеко не лидером ни по скорости, ни по маневренности, но одного у него нельзя было отнять: чрезвычайной надёжности, присущим всем изделиям СССР (Свободной Социалистической Сталлионградской Республики, если кто-то не в курсе). Я знаю это особо хорошо: собственно, я и была оттуда родом, правда, помнила мало что. В принципе, если бы я родилась в довоенной Эквестрии, то я была бы просто обязаны встретить богатого жеребца, который бы полюбил меня с первого взгляда, и мы жили бы долго и счастливо. Как в книгах, хах. Почему? Потому что меня угораздило родиться единорожкой, причём в бедной и Сталлионградской семье. Да ещё и необычной: давно, когда я ещё была жеребёнком, то при попытках что-то наколдовать у меня получалось совершенно случайное заклинание, впрочем, это могло быть даже из пегасьей магии. Однако, сейчас я могу уже почти с идеальной, то есть нормальной для единорогов точностью выбирать заклинание, причём не только самые слабые.

К тому же, я несимметрична, что нехарактерно для пони — почти вся правая половина морды чёрная, как будто опалённая. Глаз с щелевидным зрачком, который прекрасно видел в тёмных ночах Дальнего Севера, но на день его приходилось закрывать чем-нибудь. А главное — рог не прямой посередине лба, а над правым глазом и изогнутый вдоль головы, где-то на пол-пути от уха.

Когда мне было шесть, я уже могла делать всё без помощи магии, как и любой другой сталлионградец моего возраста. Конечно, с магией было гораздо проще обращаться с оружием, но магия ненадёжна, и я пользуюсь ей только чтобы брать и убирать оружие, да и чтобы заряжать магазины — говорят, это развивает контроль. Так что сейчас я, как и абсолютное большинство пони, пользуюсь оружием с помощью копыт. АПМ, мой верный колдомёт, полуседельный — на броне есть специальный выступ, куда его нужно упирать для большей точности и удобства стрельбы. Помню, как я тёмными северными вечерами сидела в полуразрушенной библиотеке при тускло-оранжевом свете рога и читала истлевшие фолианты, хранившие секреты древних, давно забытой их магии... Но это было давно. Слишком давно.

Посадив свой "летающий дом" на облако и надев поверх мягкого пилотского маноинтефейсного шлема лёгкий войсковой, вздыхаю и сверяюсь с картой, выглядывая вниз из кабины. Карта очень свежая, всего пяток лет ей, но и стоила она соответственно. Но чего только не сделаешь ради восстановления былого величия расы... Прицепив автомат Поняшникова сбоку к седлу и зарядив в него стандартные патроны (телекинетически-ударные), чисто на всякий случай, аккуратно снижаюсь до пары десятков метров с помощью левитации над остатками маленького города. Смеркалось; сегодня можно было успеть разве что разведать кусок центра, а то от света фонаря Проклятые быстро просыпаются.

Счётчик Поньгера сигнализировал о довольно мощном фоне разрушительной ауры мегазаклинаний, но мне можно было бы этого и не бояться — на мне форма авиационных частей Сил Самообороны, на которую наложены не только стандартные камуфляжное и рассеивающее заклятия, но и восстановленное кропотливыми многомесячными трудами поглощающее зачарование, которое, как можно понять из названия, вытягивало радиацию (да, это сокращение почему-то маленькими буквами) из окружающей среды, и, что самое главное, фильтровало его и передавало мне в чистом виде. То же зачарование было наложено на моё тело, которое могло его вполне стабильно поддерживать, так что останься я почему-либо без брони, смерть от радиации мне не грозит. У этого несомненно прекрасного и ценного зачарования есть и много недостатков — например, его невероятная энергоёмкость и длительность плетения, а также возможность его применения только мной... Хотя никто, насколько мне известно, и не пробовал.

Так, город. Живых на первый взгляд нет, но их почти никогда на первый взгляд нет: никто, переживший пару месяцев с Проклятыми под боком, не будет сигнализировать каким-то заметным заражённым способом. Кстати, их тут было не так уж и много — всего лишь по паре десятков на здание. В центре города — парк, если это вообще можно так назвать после почти двадцатилетней заброшенности. С него и начнём, впрочем, вокруг него руины, с которыми могут возникнуть проблемы... Но это будет потом. Сейчас же можно начинать проект "Возрождение". Вдеваю копыта в копытки, прищёлкиваю автомат к упору, прищуриваю правый глаз и разглядываю местность сквозь оптику с встроенным ПНВ. Двадцать три заражённых, из которых шесть не-пегасов, семь не-единорогов и десять не-земных.

В данной ситуации опаснее всех не-пегасы, способные с лёгкостью достать меня и в воздухе. Затем — не-единороги, метко мечущие всё, что угодно с силой, достаточной, чтобы с одного даже скользящего попадания вывести меня из строя. Впрочем, в ближнем бою они тоже дерутся яростно и довольно умело. Затем же — не-земные, просто бьющие по всему, по чему могут, давящие числом и умением, но их с легкостью можно отстрелить. Но это если я буду так глупа, что посмею напасть на них не на глайдере.

Возвращаюсь на облако и залезаю в грузовой отсек в поисках набора техобслуживания. Нахожу его с первой попытки — это самый незапылённый шкафчик. Покопавшись в нём, вытаскиваю пару глушителей: они мне пригодятся, потому что не-пони могут всё-таки представлять угрозу даже винтолёту с полем-обтекателем. Вылезаю и скачу к головной части, подхватив телекинезом ПББС, и тщательно навинчиваю их на довольно длинные стволы турели. Затем влезаю обратно в пилотский отсек и снимаю каску. Устраиваюсь поудобнее и захлопываю стеклянный колпак, активируя все системы. Немного вращаю похрустывающей копыткой управления курсовым колдомётом (спаренный пятироговой, так что рвёт тела только так, и с инфракрасно-мановым прожектором, на всякий случай) и запускаю двигатели. Винты всё больше и больше шумят и вскоре транспорт начинает понемногу подниматься. Быстро нацепив прицельный модуль, поворачиваю глайдер и снижаю обороты до 250, так что снижение идёт очень медленно. Включаю мановизор и быстро распределяю цели. Аккуратно доворачиваю копытку и нажимаю. Раздаётся едва слышимый лязг и тело с размозжённой головой падает. Быстро перевожу точку прицела на следующего и отстреливаю ему голову. Оставшиеся почти одновременно взлетают, пара начинает вылетать вперёд. Я их тоже срезаю короткой, в где-то десяток патронов очередью, вторая пара со глухим звоном и хрустом врезается в мигнувшее от нагрузки поле-обтекатель и их изломанные тела падают вниз.

ЛАПП** тормозит в полутора сотнях метров от земли с горящим прожектором — так будет ещё проще выцеливать врагов. Видя, что Проклятые начинают пробуждаться и кое-как отслеживать окружающую обстановку, немного сдаю назад, на пару десятков метров. Не-единороги переходят во вторую фазу, обычные же мирно дремлют в первой. Разметив цели на прицельном модуле, открываю огонь. Ничего сложного: у меня выгодная позиция по отношению к ним, и они почти ничего мне сделать не могут. В меня, конечно, начинают лететь куски арматуры и бетона с асфальтом, но благодаря маневрированию и полю-обтекателю никакого особого ущерба этот обстрел не наносит. Когда в парке никого "живого" не осталось, я с трудом подгоняю под себя пару облаков, на которые можно сесть (единороги, конечно, вроде как не должны владеть погодной магией, но чего только не бывает после Конца) и сажаю на них глайдер. Затем отключаю все системы и спускаюсь в многострадальный парк. Стащив все тела в высохший пруд, выливаю на них пол-канистры маны и поджигаю. Глядя на языки пламени, должна признать, я, не сдержавшись, пару раз всхлипнула. Будь я верующей, так помолилась бы о том, чтобы их души перестали мучаться, но сталлионградцы-то знают, что обе принцессы, Селестия и Твайлайт, мертвы. Впрочем-то, и поделом, но...

Проведя по лбу холодным металлическим накопытником, прицепляю автомат к упору справа на броне и иду по одной из четырёх улочек, ведущих в парк. Не дойдя полутора метров до ближайшего окна домов, отмечаю это место куском кирпича по бетону. В улочке ни единого тела, поэтому спокойно прицепляю автомат на седло и размечаю остальные четыре дорожки. Телекинезом собираю обломки, зачастую очень большие, больше меня самой, и складываю из них то телекинезом, то копытами довольно аккуратную линию, и пускаю по верху колючую проволку, которая валяется среди мусора. Где-то за без четверти час уже была готова периметровая баррикада в полтора-два моих роста. Когда я наконец заканчиваю, погребальный костёр уже едва тлеет, а с неба капает мелкий и холодный дождь. Настала полноценная ночь, и я, с зудящим рогом и отваливающимися передними копытами еле-еле влезаю в свой "летающий дом", плюхаюсь на мягкий матрас и обнимаю плюшевую Кошмарную Луну.

Солнце мягко светит через опрятное окошко в деревянной раме. Почесав лоб, сажусь на кровати и, зевая, потягиваюсь.

— Доброе утро, моя маленькая! — раздаётся голос матери, — завтрак уже на столе!

Сбросив одеяло, я было открываю дверь, как вдруг за окном что-то начинает ослепительно сиять, раздаётся оглушительный рёв и испуганный крик матери.

__________

*Глайдер — некое подобие конвертоплана. Корпус с некоторым количеством винтов в рамах вдоль бортов. Рамы могут вращаться вперёд-назад на 60 градусов, влево-вправо на 30 (по отношению к перпендикуляру к земле). Техника, разработанная в СССР. Обладает не лучшими показателями скорости и маневренности, но зато лидирует по бронированности (в том числе и из-за магического поля-обтекателя), а также представители этого вида техники почти всегда лидируют по вооружению.

**ЛАПП — летательный аппарат поддержки пехоты. У СССР — Ш-34 "Шмель", четырёхвинтовой глайдер со спаренным закломётом (мощность до эквивалента в 5 рогов) и прожектором под кабиной, управляемых пилотом или стрелком, а также по два колдомёта на борт эквивалентом 3 рога каждый. Сзади люк в отсек, в котором можно нормально перевозить максимум взвод мотопехоты (один бронеавтомобиль и три мотоцикла, в сумме 10 поней), или же взвод лёгкой пехоты (30 поней). Двигатели либо на две с половиной сотни лошадиных сил манодисперсные, по одному на винт, либо один на две тысячи маносинтеза.

День второй: обустройство; ночь вторая: по пути.

I.

По стеклу кабины барабанят капли дождя. Даже под тёплым одеялом я умудрилась немного замёрзнуть, надеюсь, не заболею. Сон? Я уже много раз видела в них то утро Конца. Ничего необычного. Когда-то давно, конечно, эти сны могли бы сойти за кошмары, но сейчас сама реальность была страшнее. Надев броню, в том числе и шлем со встроенным респиратором, и, проверив остроту четырёх лезвий (три ножа и топор), мне пришлось всё-таки покинуть уютный и тёплый (относительно) глайдер, и потихоньку левитировать вниз. Хорошо, что броня Сталлионграда рассчитана на тамошние снега, и поэтому под дождём в ней не холодно и не мокро.

Благодаря баррикадам, в парке никого нет, только парочка заражённых, запутавшихся в колючей проволке. На повестке дня еда: мои запасы еды подходят к концу: осталось только шесть банок тушёных овощей без срока годности, да бутыль мутной воды. Этого хватит максимум на пару дней, а найти тут еду — очень сомнительная затея, рядом с отбитым парком нет ни одного продуктового магазина — только школа, хозяйственный магазин и пара домов.

Исправить это можно только одним способом: выращивать что-то самой. Но пока что это делать негде. Яблоки с легендарных полей семьи Эппл можно будет съесть ещё за пару дней, но главное — что из них можно наковырять семян для посадки. Если бы только тут была нормальная земля... Видимо, сегодняшний день на это и уйдёт. Осмотревшись, вижу только пару стоящих деревьев — остальные уже давно валяются на земле. Удивительно, но ни одно из деревьев не гнилое, что хорошо — можно пустить их на доски. Беру в копыта топор, и, примерившись, начинаю рубить стоящее дерево, помогая себе магией. Когда я наконец рублю на доски все имевшиеся деревья, копыта отваливаются, рог зудит, а со лба градом катится пот. Наложив на пяток часов на доски заклятие водонепроницаемости, я с некоторым трудом вытаскиваю остающиеся корни из земли и сваливаю их около баррикады — неплохие метательные снаряды, если концом кидать.

Тяжело вздыхая, беру в копыта лопату и иду перекапывать парк. Пруд уже не нужен, и поэтому можно использовать глину, выстилающую его дно, в своих интересах: видимо, мэр решил освоить ещё часть бюджета, но спасибо ему за это — без этого стройматериала мне было бы хуже. Когда уже смеркалось, была готова почти идеальная ферма: четыре "грядки" пять на три четверти метра, аккуратные дорожки из кусков бетона и асфальта, скреплённые обожжённой пирокинетикой глиной между ними. Не хватает только домика для фермера и припасов. А главное — что это всё за десяток часов. В одну грядку — семена яблок, в другие — овёс.

Наскоро перекусив тушняком и запив его мутноватой и едва фонящей водой, решаю, что стоило бы ещё кое-чем озаботиться. После того, как я поднимаю было в воздух доски, вдруг оказывается, что у меня нет гвоздей, а если сажать всё на соединяющее заклятие, то мне не хватит и недели. Поэтому я тороплюсь собираться в комбинированную вылазку. Вот как раз сейчас бы мне пригодилось умение пользоваться парными седельными колдомётами и маносиловой бронёй, но... У меня нет ни их, ни самого умения.

Поправляю полумаску, закрывающую правую половину мордочки, сделанную из керамита, но матово-белую, и беру АПМ (Автомат Поняшникова Модифицированный) в копыта — мне уже давно пришлось привыкнуть передвигаться на задних копытах, и я так наловчилась это делать, что хожу с одинаковой скоростью на всех четырёх и на двух. Нож покоится в ножнах на левом переднем копыте, и он, скорее всего, не понадобится.

Кое-как перелезая через баррикаду, простреливаю головы тем двум заражённым, и про себя отмечаю, что если будет серьёзный бой, то обратно убегать мне будет очень плохо — левитировать во время боя себе дороже. Хотя, если не рисковать, то так и останешься ни с чем. Все 108 заклятий заряжены в барабан, и я, убедившись в этом, аккуратно подкрадываюсь к остаткам хозмагазина и заглядываю туда. Там, как ни странно, было даже меньше не-пони, чем в парке — около десятка.

После некоторых размышлений на всякий случай меняю барабан с ТКУ патронами на диск с ПКР (пирокинетически-разрывными), также называемые "огоньками": они гораздо более эффективны против слабо- и среднезащищённой живой силы, особенно в замкнутых пространствах. Магазинчик можно не сильно-то и жалеть — всё внизу, в подвальном складе, знаю я таких торгашей. "Ночной" глаз сквозь тончайшую прорезь маски видит сейчас нормально, да и встреть я кого-нибудь из выживших, их не оттолкнёт моя необычная внешность.

— Начинаем, — говорю вроде как сама себе, перезаряжая подствольник: усиленные шестнадцатирожные* ПКР гранаты входят в комплект каждого служащего Сталлионградских Сил Самоообороны в количестве аж пяти штук. Рассчитав траекторию заклятия, тяну за копытку подствольника и тот, громыхнув, метает оранжевый эллипсоид из горящей маны внутрь здания, с лёгкостью пробивая окно двери. Заражённые заметались, сразу перейдя в третью фазу, но только пара не-единорогов догадывается вовремя потушиться и выпадает из окна, сильно порезавшись осколками. Я быстро приканчиваю их из автомата, и, закинув автомат на бок седла и надев накопытники, заскакиваю внутрь, вышибив дверь.

Буквально за пару секунд ориентируюсь, и, отыскав глазами огнетушитель, хватаю его и пускаю струю воды в огонь. Через минуту ничего уже даже не тлеет; оглядев магазин, можно сделать вывод о довольно высокой приспособленности Эквестрийских зданий к пожарам, хоть они и не выглядят крепкими. Впрочем, с постройками в Сталионграде ничто не сравнится по прочности.

Товар почти не пострадал, да и не было его тут почти: что-то растащили, что-то истлело. Вытащив все останки на улицо и плотно прикрыв дверь, я достаю пакет из пачки и кладу его около входа в подвал. Я меняю обойму на ту, с ТКУ, и просто-напросто простреливаю замок — кому он будет тут ещё нужен? Правильно, никому. Внизу было темно, что не удивительно — полосатики первым делом били по стратегическим объектам, вроде маноэнергостанций, но не забывали и про гражданские вроде школ, роддомов, больниц, спальных районов... Твари. Хоть жители прогнившего запада, в смысле, отважной Эквестрии были и отчасти являются нашими идейными врагами, но мне их жаль. Они доблестно сражались в Последней Войне, стоит хотя бы вспомнить Рэйнбоу Дэш с её сверхмалым перехватчиком "Рэйнбум", на котором она смогла сбить больше шести десятков истребителей хохлатых и даже целых два, два сверхтяжёлых бомбардировщика!

Хотя идеология уже почти ни на что не влияет, даже полосатиков начинают понемногу принимать, как своих. Конечно, много что случается... Всё равно из 2,7 миллиардов пони выжило примерно 650 миллионов, из которых 75 миллионов сталлионградцев, которых до Конца было примерно 110 миллионов.

Зажигаю оранжевый огонёк на конце, концентрируюсь и бросаю его вниз. Капля тёплого и мягкого (буквально) огня через где-то секунду падает на пол и освещает помещение. В нём, однако, никого нет, и я перелепляю огонёк на потолок, чтобы моя тень мне не мешала рассматривать вещи. Закатав гвозди, молоток, магические кристаллы-накопители и пару баллончиков-распылителей с краской в пакет и левитируя его, спешу назад. Выглянув в магазин, замечаю, что дверь закрыта, значит заражённых нет — они не додумываются закрывать двери за собой. Затем смотрю на улицу: там тоже нет никого даже относительно живого, и поэтому продолжаю путь за баррикады.

С досок почти выветрились заклятия, и поэтому я принимаю решение всё-таки сегодня доделать домик и, наложив заклятие уже на весь объект, идти спокойно спать. Что же, беру молоток в правое копыто, гвозди — в зубы и собираю конструкцию по схеме "сельскохозяйственная постройка жилая малая", с детства вдолбленной в голову. Смеркалось; дождь продолжал лить, даже и не думая кончаться.

Наложив заклятия уменьшения теплопроводности и почти полной водонепроницаемости на получившееся здание, я карабкаюсь на облако, а затем в пассажирский отсек, и, кое-как сбросив форму и броню, плюхаюсь на кровать, под бок Кошмарной Луне.

__________

*Поражающая способность различного вооружения, ёмкость маноаккумуляторов и производительность маногенераторов измеряются в рогах. Один рог является единицей маны, вырабатываемой рогом среднего единорога за одну минуту. Для гибели среднего пони требуется суммарная мощность заклятий в пять рогов, но это зависит от точки приложения заклятия и формы воздействия: телекинез, пирокинез, телепатия, и так далее.

II.
Я вдруг оказываюсь посреди облаков, притом летя в звене пегасов без знаков отличия. Мало того — на них нет даже противоромиацинной экипировки! Бросаю беглый взгляд вниз и ахаю: подо мной была не выжженная, потрескавшаяся пустошь, а цветущие поля, луга, озёра, деревушки... Да, и почему-то неудобно смотреть: правый глаз всё время косит вправо-вверх.

— Ну что, девочки, поднажмём? Надо помочь тому городу на севере, как там его... Сталлионграду, вот! Сейчас мы к Кантерлоту, там загружаемся и под копытоводством принцессы Луны летим туда, — делится информацией какая-то пегаска, которую я никак не могу рассмотреть: она летит против солнца. Я вообще плетусь где-то в хвосте, едва не отставая. Товарищи начинают понемногу ускоряться, и я выжимаю из этого ленивого тела всё, что могу, на пол-корпуса не догоняя ведущую.

— Ого, Дёрпи, сегодня ты просто превзошла сама себя! — оборачивается ко мне пегаска. Мои глаза расширяются сначала от удивления, потом от уважения: — Рэйнбоу Дэш?! А ты уже собрала- ой!

— Что? — недоумённо спрашивает та.

— Ну, — мнусь я, не зная, говорить или нет, — я просто... Подумала... Мне в голову пришла идея: а что, если сделать летающую машину, управляемую крыльями и усиливающую их? Вроде маленького самолёта, который надеваешь...

— Хах, мне ничего такого не нужно, — громко и гордо фыркает ведущая, и уже гораздо тише, чтобы слышала только я, продолжает, — хотя в свете последних событий идея довольно уместная. Ходят слухи, что Луна хочет уйти из Эквестрии в новообразованную Свободную Социалистическую Сталлионградскую Республику. А воздушные и наземные Силы Самообороны Сталлионграда едва ли не мощнее наших: хоть нас и больше, но их многовинтовые глайдеры с толстой бронёй и полями-обтекателями почти неуязвимы для наших лучевых закл-винтовок, которые, к тому же вмещают максимум пять заклятий. У них же многозарядные импульсные автоматы и закломёты, к тому же, очень мощные — у нас хорошо, если двухроговые заклятия нормально работают, а у них массово выпускаются кристаллы на 3,5 и даже 25 рогов, и их в сталлионградской обойме не один, а несколько десятков! Всё это странно выглядит: войн у нас не было с прихода Селестии к власти, вроде как. И на юго-востоке зебры что-то шебуршатся, наша разведка докладывает, что они стекаются к горам у побережья, и их как будто становится меньше, но непонятно, что там происходит... Дёрпи, я знаю, что твои интересы лежат на стороне Сталлионграда, но я хочу, чтобы ты знала — мне тоже нравятся эти мужественные, смелые, славные пони, но я не готова оставить дом и родных ради этого. Грядёт что-то очень, очень странное, и, может быть, страшное, может быть, ты даже увидишь меня у Сталлионграда в последний раз, но береги себя, прошу! — после этой фразы мир замирает и начинает смазываться и распадаться...

День третий: караван; ночь третья: налёт.

I.

За ночь не только прекратился дождь, но и разошлись тучи, и теперь всё как в нормальной Пустоши: тепло и сухо. Облако, на котором стоит глайдер, сильно подтаяло, и теперь он едва не скатывается. Я, порадовавшись тому, что давным-давно так удачно пробралась на базу с экспериментальными разработками и угнала оттуда эту модель с компактным реактором магического синтеза (правда, влетев при этом почти десяток раз в стены и землю, потеряв один винт, колдомёты правого борта и чуть не разбившись насмерть, но не будем о грустном), раскручиваю винты и вешаю глайдер в пятидесяти метрах над "фермой", поставив рамы под ноль градусов и на 250 оборотов.

Да уж, если бы я ночевала в фермерском домике, то, скорее всего, не проснулась бы: вчера останки не сожгла, а сейчас два отчасти регенерировавших тела висят, запутавшись задними копытами в колючей проволке, и ещё пяток то ли недозалез, то ли не смог перелезть колючку. Прикончив их ТКУ патронами — не хочу много грязи, сбрасываю "трупы" в кучу, и, полив их ещё оранжевой маной, сжигаю. Где-то час вожусь с оружием: перезаряжаю, разбираю, чищу и собираю, заодно строю планы на будущее. Снарядившись, взяв баллончики с краской и наскоро приготовленные трафареты, быстро скачу сквозь квартал, оставляя на самых заметных местах стрелки с указанием "УКРЫТИЕ ТАМ": вдруг мне так повезёт, что тут ещё есть выжившие.

Уже перелезая назад, слышу где-то вдали рёв моторов и стрельбу. Буквально взлетев за рычаги и педали, сдёргиваю бронированный стандартный шлем, оголяя маноинтерфейс, и немедленно выкручиваю двигатели на 60 градусов и 1250 оборотов — для такого случая можно и включить форсаж. Оставив глайдер на полёт по прямой, пытаюсь заставить волностанцию работать. Через пару минут мои усилия окупаются, но я уже вижу в паре километров караван, куда-то очень торопящийся. В его составе три армейских Эквестрийских внедорожника с колдомётными турелями, кажется, под их слабый двухроговой патрон, и пара зебрийских грузовиков, на скорую руку обшитых листами металла, для хоть какой-то защиты.

Чей это караван понять решительно невозможно, поэтому нужно просто спросить. На частотах Эквестрийских военных волноприёмников задаю вопрос на самом распространённом Центральном диалекте: — неопознанный караван, неопознанный караван, назовите себя, груз, точки назначения и отбытия!

В ответ мне на ломаном Южном объяснили, куда я должна идти и что они делали с моей матерью, одновременно пытаясь оторваться и отстреляться. Не церемонюсь с ними, и, снизив обороты где-то до 750 в минуту, чтобы не обгонять караван, постреливаю ПКР пятироговыми заклятиями с отсечкой по три. В канале что-то злобно лопочут по-зебрийски и караван резко остановился. Глайдер элегантно (насколько возможно) разворачивается и снижается до полутора метров, отправив всю освободившуюся энергию на поле-обтекатель, а то всякое бывает...

Полтора десятка зебр высыпают из внедорожников, демонстративно побросав свои длиннорожковые пистолеты-пулемёты и шлемы в кучу в паре метров от себя, видимо, думая, что я пойду их проверять. Хах, в этом мире не-параноики не выживают, простите. Сквозь стекло кабины я им сигнализирую, что общаться буду по ВП (волнопередатчику). Посовещавшись, они отправляют своего в самой разукрашенной броне, видимо, главаря, в головную машину. Это был не тот, кто меня посылал, что меня не могло не радовать: может, он думает перед тем, как говорить.

— Че-го вы же-ла-е-те? — по слогам выговаривает полосач.

— Кто вы, откуда, куда и что везёте.

— Мы зеб-ры, быв-ший пя-тый кор-пус штур-мо-ви-ков, — моя мордочка искажается презрением и ненавистью: штурмовики это не только десант и пушечное мясо, но и группы зачистки территории. От населения.

— Откуда?

— Сло-ман-ный го-род, не зна-ю.

— Куда?

— Хоть ку-да, — ответил он, но я заметила некоторую заминку.

— Что везёте? — в ответ молчание, переговоры на своём языке, шебуршание внутри машины и... Выстрел по мне из ручного противотанкового черномёта*. Увидев характерную тёмную зелёно-фиолетовую вспышку, я резко вывожу винты на форсаж, одновременно зажимая кнопку открытия огня (спаренный пять-колдомёт уже был наведён на зебр). Хохлатые точно получили минимум по паре попаданий, но проклятие с хрустом, звоном и оглушившим меня взрывом ударяется в поле-обтекатель. Глайдер почти успевает начать падать, потому что винты перестали вращаться из-за резкого скачка потребления маны полем-обтекателем.

Выпустив шасси и взметая винтами огромные клубы пыли, глайдер грузно садится. Главарь зебр, видимо, в первый раз пользовался таким устройством — ему сожгло верхнюю половину тела выхлопом, который весь остался в закрытой машине. Спешно проверяю все системы: всё кажется нормально функционирующим, и поэтому я поднимаю глайдер и перемещаю его в хвост каравана. Не сажая глайдер, а "подвесив" его (ноль градусов, двести пятьдесят оборотов), осторожно подхожу к грузовику и с размаху сношу на нём замок задним копытом (естественно, в накопытнике). Изнутри никто не рвётся, и я решаю сама открыть дверцы. Там куча зебринских армейских ящиков с их маркировкой, которую я, естественно, не не понимаю. Ничего интересного там больше нет.

— Эй! Кто-нибудь! Помогите! — раздаётся сиплый голос из второго грузовика: чистейший Центральный диалект. Плюнув на ящики, скачу туда — там точно должен быть кто-то живой, Проклятые разговаривать не умеют, вроде как. Опять же, сбиваю замок и распахиваю дверцы. Внутри на полу, устланном соломой, лежит, кажется, без сознания маленькая кобылка, а ближе к двери такой же страшно истощённый жеребец.

— Слава Селестии и Твайлайт, не проклятые полосатые, — счастливо хрипит он, падая в обморок на меня. Хватаю его телекинезом, удивляясь необычной тяжести, но можно поддерживать тело копытами. Сгрузив его в пассажирский отсек ЛАППа, делаю то же самое с кобылкой. У неё даже нет кьютимарки, зачем она зебрам?... Весь оставшийся день трачу на перевозку трофеев в городок. Большая часть времени уходит на попытки разобраться в системе управления транспортом, но в конце концов я привожу караван в Эллэйк. Видимо, тут где-то рядом должно быть озеро... К моменту завершения погрузки парочка ещё не очнулась, но когда она наконец это сделает, то она сможет поесть, попить и удовлетворить прочие нужды тела и духа.

Смеркается. На грядках же всё близко к идеалу: овёс должен уже плодоносить завтрашним утром, яблони же чуть выше меня, то есть мы сможем получать сок примерно через три дня. Это, конечно, радовало, но радость временная: три грядки овса будут производить в среднем три килограмма в день, а мы втроём будем есть по два с половиной, и на запасы/посев будет каждый день всего лишь по полкило. Проведя эти несложные расчёты, я удостоверяюсь в отсутствии Проклятых около баррикады (не хочу же я лишиться только что полученного населения, а сразу доверять ему настолько, чтобы пускать в глайдер — и не думайте) и левитирую спать к Кошмарной Луне.

__________

*Колдомёты преобразуют заготовки различных заклятий и ману (и то, и то из кристаллов в магазине), нейтрально заряженными по чёрно-белому градиенту, черномёты преобразуют ману из кристаллов в одно определённое проклятие, которое обладает гораздо большей мощностью, но скорострельность обычно меньше. Проклятия, конечно, заряжены больше чёрной магией, что затрудняет их использование в чистом, не-техническом виде единорогами и пегасами.

II.
Я сижу в жёстком, защищённом полями облаке, из которого торчит ствол восьмироговой автоматической зенитки, любезно предоставленной Эквестрии Сталлионградом. Под нами Понивилль, а в пятидесяти километрах к северо-востоку Кантерлот — проклятые полосатики уверенно нас теснят... Взвывает, ударяя резким звуком по ушам, сирена воздушной тревоги, и всего лишь через пол-минуты слышу характерный звук: то ли свист, то ли рёв, то ли вой центрифужных манореактивных двигателей "Рэйнбума" Дэш.

— На два часа, три перехватчика, определить цели! — раздаётся усиленный магией голос командира крыла. Вытягиваю левое крыло и зенитка послушно вращается в том же направлении. Приникнув к сложной системе воздушных линз, постоянно доворачиваю орудие. Наконец, ловлю в своеобразный прицел один из размазанных контуров перехватчика, вертящегося, как будто на него не действует гравитация.

— Огонь!!! — орёт командирша, когда торопливо отступающий отряд пегасов проносится в полусотне метров над нашими головами, едва не переходя не сверхзвук, нагоняемый разведчиками хохлатых. С громким грохотом, приглушаемым заклинаниями, длинные стволы выбрасывают по два проклятия, сопровождая это фиолетовыми вспышками, и заволакивают обзор чёрным дымом с зелёным газом, кажется, он называется хлором.

Раздаётся взрыв и на защитные поля что-то капает. Капли состоят из радужного вещества, видимо, мы повредили кому-то манобак или двигатель. И правда, один из разведчиков, оставляя за собой дымчатый след очернённой маны, падает по дуге куда-то вниз.

Неожиданно для всех что-то в очередной раз ревёт, но басовито, и нас всех едва не ослепляет ярчайшая радуга. Это был "Рэйнбум": единственный летательный аппарат быстрее трёх скоростей звука во всей Эквестрии. Просто пролетев между двумя самолётами, Дэш отправляет один из них в последний путь, оторвав ему крыло давлением воздуха, другой же успевает выдать луч длиной секунд в пять, но мимо, и тоже оказывается разодран на части прямым попаданием двадцатипятирогового снаряда от Рэйнбоу.

— Что это там такое? — спрашивает заряжающая, выронив кассету на облако. Я и сама раскрываю рот: из-за облаков выныривает воистину... Монстр. Триплан с размахом крыльев едва ли не восемь десятков метров и ДВУМЯ наборами крыльев, на горизонтальные поверхности которого усажено десятков пять перехватчиков! С кошмарным рёвом он проходит под облаками, и, кажется, сбрасывает что-то в направлении Кантерлота, затем безнаказанно уходит обратно на форсаже.

Я, проведя расчёт, переключаю прицел зенитки в максимальное увеличение и вижу... Падающий обсидианово-чёрный цилиндр диаметром где-то в метр и длиной примерно в три-четыре, буквально жгущий глаза даже на таком расстоянии перенасыщенностью чёрной магией.

— Кстати, это, наверное, понец, — спокойно говорю, по моим прикидкам у нас ещё десяток секунд.

— Наша смерть не будет напрасной! Знайте, — продолжаю прощание, — даже если останется хотя бы два пони, любящих друг друга, конца света не будет. Мир жив, пока жива любовь, дружба и свет.

Вдруг из Кантерлота пробегает серая волна, наполняющая уши звоном, и под этот мерзкий звук все мы без всяких прицелов видим разгорающееся где-то там чёрное сияние, которое вскоре слепит даже через закрытые глаза, а затем воздух раскаляется, дрожит, а затем... Я проваливаюсь в ничто.

День четвёртый: прибавление.

Просыпаюсь и потягиваюсь, разминая затёкшие мышцы. Увидев, что стол пуст, недовольно морщусь и, достав из коробки, жую тошнотворный, но питательный зебринский сухпаёк — консервы я оставила вырученным вчера. Затем, переместившись в грузовой отсек, выливаю на себя ведро дождевой воды. Спускаюсь вниз с экипировкой и маской, и тщательно отряхиваюсь, затем одеваюсь. Осмотрев грядки, вижу, что овёс уже поспел: на обед хоть будет что-то съедобное. По-быстрому перелезаю через баррикаду, и, схватив Поняшникова, забегаю в магазин и за пару минут нахожу сборщик овса: специальную машинку с копытным приводом, очень сильно ускоряющую сбор урожая, так как копытами чистить колоски приходится по одному и долго. А так — сборщик засосал колосок, ты провертел ручку, переходишь к следующему. Только мешки успевай менять.

Возвращаюсь обратно, на улице всё ещё никого живого или не-живого. Проверяю парочку — ещё не очнулись, Дискорд, что с ними не так?! Что же, иду на грядки и начинаю работать копытами: есть и на обед ту же зебринскую дрянь я не буду, это точно. С лёгким треском полумагическая машина всасывает и очищает зёрна, затем выбрасывает их в мешок. Почти как я и предсказывала, три килограммовых мешка, даже чуть больше. И это всё всего за пол-часа! Поставив овёс вариться в котле с нагревающим заклятием на нём, иду проведать выживших.

М-да, специфичная компания подобралась. Маленькая пегасочка тёмно-зелёного цвета с опрятной гривой цвета зелёного яблока и такой же худой земнопони, багровый с жёлтой гривой. Оба дышат, вроде бы, здоровы; синяки и всё такое, конечно, есть, но ни переломов, ни чего-то такого же серьёзного. Немного подумав, снова взлетаю в грузовой отсек с зебринскими коробками и начинаю в них рыться. Я ещё вчера вечером отделила контейнеры с едой, остальное лежало вперемешку. В первой же коробке лежал комплект из восьми аптечек полосатиков. Конечно, там всё было в их непонятных закорючках, но я по цветовому аромату опознала заживляющее средство и средство, помогающее запутавшимся в сетях снов пони. Закинув их и мокрое полотенце в седельную сумку, спускаюсь вниз. Что-то подозрительно тихо тут, не бывает такого: ни одного мертвяка уже, фактически, третий день!

— Ну ладно, — бормочу себе под нос и иду в амбар. Вытаскиваю кобылку из-под одеяла и вытираю её влажным полотенцем. Она, не приходя в сознание, морщится и легонько стонет. Осматриваю её: ничего серьёзного нет, тройная царапина с синяком на боку и ещё один синяк над правым глазом. Приподнимаю ей крылья — они даже более развиты, чем с обычного пегаса её возраста. Точно я судить, конечно, не могу, но примерно... Закончив с осмотром, перебинтовываю повреждённые области где-то по двадцать пять оборотов каждое белыми бинтами, от которых буквально несёт белой магией и магией любви. Затем, встряхнув бутылку с зельем, слабо заряженным по ЧБГ* в обе стороны, приоткрываю яблокогривой рот и вливаю туда немного этой травяной бурды. Она резко распахивает глаза и закашливается, да так, что я её чуть не выпускаю из копыт.

— Кто ты?! Где я?! — вопит она, брыкаясь, и, оттолкнув меня поразительно мощными задними ногами, падает на кровать.

— Успокойся, ты у друга, — отвечаю, понимая, как сейчас странно выгляжу: нечто в двадцатилетней давности униформе и броне возможно враждебного государства, с половиной морды, прикрытой белой маской... Не то, что я хотела бы увидеть держащей себя при пробуждении.

— Кто ты?! Отвечай! — продолжает она вопить, но уже гораздо тише.

— Имя? Не имеет значения, — отмахиваюсь, едва заметно покраснев: я его уже успела забыть, — хотя... Да, точно. Эмбер. Эмбер Искрова.

— Скай. Эпплскай, с фермы Свит Эппл Эйкрз, — грустно отвечает пегаска, — теперь ты меня расстреляешь, да?

— С чего бы это? — искренне удивляюсь я, — да и не такая уж я Сталлионградка.

— Ну, Сталлионградцы так всегда делают с Эквестрийцами, нет? — прищуривает правый глаз кобылка.

— Откуда это ты придумала? — недовольно хмыкаю, — вон, погляди: на тебе мои бинты. Стала бы я их на тебя тратить, если бы хотела пристрелить?

— Ну, я даже и не знаю, — задумывается Эпплскай.

— Ладно, еда сейчас будет, питьё тоже. Пока ешь, обсудим некоторые вопросы, — сняв штык-нож с АПМ, висящего стволом назад на моём правом боку, вскрываю банки с тушёнкой и наливаю немного мутной воды в деревянную выщербленную чашку. Вытащив самодельные столовые приборы, протягиваю их кобылке.

— Ешь-ешь, не стесняйся, — подбодряю её, — так вот, ты успела научиться обращаться с яблонями дома?

— Ну, вроде того... — неуверенно тянет яблокогривая, видимо, не собираясь пока поглощать еду, — ты не могла бы, допустим, отвернуться, пока я ем? Пожалуйста! А лучше вообще выйди, ладно?

— Ну хорошо, — нахмурившись, отвечаю. В конце концов, что ей такого скрывать? Но посмотреть всё же стоит: всякое бывает после Конца... Освещающее заклятие как раз вовремя почти что выветрилось, и я вешаю на потолок новое, но не такое же, а со встроенным следящим заклятием. Кобылка ничего не замечает, и я выхожу, притворив дверь. Закрыв глаза, концентрируюсь на следящем заклятии. Увиденное меня даже немного удивило: Эпплскай, макнув приборы в еду и облизав их, открывает рот... Шириной почти со всю морду и полный довольно острых зубов, и в один присест вычищает всю миску. Прожевав овощи за десяток секунд, она залпом выпивает всю воду, и, подождав минутку, зовёт меня: — Эмби, заходи!

Я не заставляю себя ждать и захожу, присев на край соломенной лежанки лицом к новой знакомой. Мы некоторое время посмотрели друг на друга, и я наконец начала разговор: — ты, кстати, всё правильно сделала. Если бы я была обычной пони, вроде того жеребца, наверное, то ты бы вполне могла этим напугать, — и, не давая ей перебить себя, продолжаю, — но я сама... Не очень нормальная.

— Ты подсматривала за мной? — тихо спрашивает кобылка.

— Извини, конечно, но я не знала, что ты тут будешь делать одна.

— Что со мной теперь будет? — с той же подавленной интонацией вопрошает яблокогривая.

— Да ничего не будет, будешь жить со мной и этим вот парнем, если он тоже решит присоединиться. Ты же будешь со мной?

— Эмм... А у меня есть выбор?

— Ну да. Я могу вернуть тебя в пустыню с некоторым количеством припасов и грузовиком.

— Всё понятно... Тогда с тобой, конечно. А всё-таки, что ты имела в виду, когда сказала, что ты не совсем обычная?

— В темноте видишь?

— Превосходно.

— Тогда смотри, — пожимаю плечами, захлопывая телекинезом ставни и выключая свет. Когда моему правому глазу уже ничего не может повредить, аккуратно снимаю маску.

— Ого... — восхищённо (?!) протягивает Эпплскай, — красиво...

Взглянув на неё, удивляюсь уже я, снова: в почти абсолютной темноте её глаза тоже стали более приспособленными к тьме, а странный рот стал заметен даже в закрытом состоянии. Улыбнувшись со слезами на глазах, подхожу к ней и обнимаю. Через некоторое время мы уже лежим на кровати, обнявшись, и почти что засыпаем. Но я, легонько отодвинув задремавшую пегаску, накрываю её тонким одеялом, надеваю маску и открываю ставни. Земнопони всё ещё валяется? Надо бы и его перемотать. Стягиваю одеяло: почти та же история, только куча синяков на рёбрах вдобавок. М-да, а вот этот может и не выкарабкаться. Но я, всё же, вспоминая разваливающуюся книжку по первой помощи, кое-как накладываю на него с третьего раза обезболивающее заклятие, и, как и в прошлый раз, раскрываю ему рот и вливаю пару глотков зелья. Он, как и кобылка, почти тут же приходит в себя (спасибо, полосатики) и набирает полную грудь воздуха. Я едва успеваю зажать ему рот, но сдавленное "огонь!" всё равно слышно. Взглянув на кьютимарку, понимающе вздыхаю: противотанковые засадные войска, звание около младшего лейтенанта, значит, поней тридцать было.

— Тише, тише, маленькую разбудишь, — говорю ему на ухо. Он ошалевшими глазами смотрит на меня и задаёт вопрос, который я ожидала меньше всего: — а ты кто, моя жена?

Я не выдержала, и, отпав от него, стала кататься по полу от смеха, иногда даже похрюкивая. Наконец, успокоившись, отвечаю: — нет, конечно. Ты что, забыл, как я тебя из грузовика тащила? Ты мне жизнью обязан, ку-ку!

Довернув голову, он смотрит на мою броню и испуганно вскрикивает: — проклятие мне в круп, Сталлионградка!

Мой левый глаз задёргался. "И ты туда же..."

— Да тысяча же параспрайтов, вы что, сговорились все?! — едва не срываясь на крик, задаю риторический вопрос. Вопль жеребца разбудил Эпплскай и та, повернувшись к нему, успокаивает его: — ну вот и у тебя такая же реакция. А зря. Она хорошая, не бойся её.

Тот удивлённо взглянул на неё и представился: — Эппл Краш. Раньше служил в противотанковых засадных войсках, младший лейтенант. Обращаться с оружием умею, с малорожным противопонным ручным, с ПТПМ "Блик"** и аналогами, ЗПМ "Блик Скай"*** и аналогами. Естественно, с декароговыми орудиями тоже обращаться умею: от восьми до тридцати одного и пятидесяти рогов****. Также могу работать по яблоням, всё же, я не зря Эппл.

— Отлично! А теперь внезапный вопрос: кем вы приходитесь друг другу? — спрашиваю, хитро сощурившись и немного приподняв верхнюю губу, обнажая длинные клыки. Просто развлечься.

Парочка, переглянувшись, дала друг другу какие-то условные знаки и Эпплскай неуверенно ответила: — ну, он приходится мне двоюродным братом... Но какая сейчас разница?

— Ну ладно, и правда без разницы, — пошкрябав по полу копытом, всё же решаюсь на довольно рискованный шаг: — Краш, я дам тебе зебринский тяжёлый лучевик, а тебе, Эпплскай, думаю, и зубника нашего хватит. Хорошо?

Земнопонь недовольно поморщился: — конечно, тяжёлый лучевик это неплохо, но нет чего-то потяжелее?

— Увы, нет. Да и пару Проклятых и лучевиком отвадить можно. Сейчас вернусь, — говорю, уже захлопывая дверь. Дискорда мне в круп, я почти весь день с этими побитыми повозилась! Нехорошо... Арргх, с такими мыслями далеко не уйти, поэтому отбрасываю их в сторону и тащу тяжёлый лучевик вниз прямо в копытах, зубник же, наскоро прополощенный водой, болтается в седельной сумке. Спустившись вниз, отдаю оружие поням, которые тут же начинают его осваивать, и ещё одной ходкой притаскиваю ящик с пустыми магическими кристаллами: — завтра напомните, чтобы зарядила.

Уже почти настала ночь, и я тащусь спать — моё дежурство третье.

__________

*Чёрно-белому градиенту.

**Противотанковый Сталлионградский черномёт с трёхступенчатым проклятием, роговой эквивалент повреждающего проклятия — 16. Был практически безотказен и надёжен, но у него были и недостатки, вроде некоторой громоздкости и малой скорострельности. Вполне подходил для борьбы с абсолютно всеми танками, присутствовавшими в Войне Конца, обеспечивая стабильное поражение любой бронетехники в корму и почти любой — в борт.

***Зенитный Эквестрийский черномёт с самонаводящимся по градиенту напряжённости магического поля, что обеспечивало в теории стабильное поражение летательных аппаратов, но мощности проклятия зачастую не хватало для более-менее продолжительного преследования вражеского ЛА; к тому же, где-то в четверти случаев пуск был неудачным, что сопровождалось резким взрывообразным выбросом маны, к тому же, окрашенной довольно сильно в чёрный.

****1 мм калибра (по эффективности снаряда) человеческого орудия примерно равен 0,4 рогам, но эффективность заклятий увеличивается практически линейно.

Ночь четвёртая: эвакуация.

Биг Макинтош быстро оборачивается и выхватывает снаряд-кристалл у одного из трёх заряжающих, которые их таскают прямо на шестой этаж покосившегося здания, хрипя и обливаясь потом, и забивает гранёный эллипсоид мощным ударом ноги в ящик около единственной на остаток отделения четырёхдекароговой* пушки: — не тормози! Они в любой момент могут к нам снова полезть, а у нас этого расчёта всего тринадцать снарядов! Арргх, Дискорда мне в круп, видимо, мне тоже придётся таскать снаряды, а не наблюдать и командовать... Наводчик, не прохлаждайся, следи за северным и восточным направлением, если что — ори!

— Есть!...

Как же быстро зебры смогли приспособить свои танки к городским боям, уму непостижимо! Хотя, может, наша разведка плохо поработала... Но, всё же, на нас уже через три дня после начала боёв за Кантерлот, который мы, кажется, понемногу теряли, выезжали уже не легкобронированные и скоростные Типы 97 с восемнадцатироговой пушкой, а какие-то медленные и доселе неизвестные танки с примерно четыре-декароговой пушкой, от снарядов которой не спасали базовые поля пушек, поэтому расчёты часто присоединяют "зарядительные" двигатели к полю, чтобы хоть насколько-то повысить его мощность, но эти устройства, будучи приспособленным к другого рода нагрузкам, часто перегорают. У нас уже остаётся только две зарядки на восемь рогов, три зарядки на три декарога и одна-единственная на четыре декарога, и это при том, что у нас четыре пушки в три декарога, одна в четыре их же, и три зенитки по восемь рогов.

Биг Макинтош, хоть и был изначально артиллеристом второй линии, но после активации Чёрного Цилиндра, который, кстати, не нашли, принял командование над остатками крыла облачных зениток и отделения противотанковых пушек по праву старшего по званию: целый лейтенант. Мне же, как второму по старшинству, доверили командовать остатками нашего боевого крыла. Наверное, любой прапорщик бы мне сейчас позавидовал... Но знай он об окружающей обстановке, тут же бы решил, что ему и у себя неплохо.

Мы постоянно слышим доносящиеся со всех сторон рёв моторов, взрывы, стрельбу, вопли...

— Разведчик на семь часов! — ору во всё горло, едва не срывая голос, заметив вытянутый, до боли знакомый силуэт моноплана в чёрно-белую полоску, одновременно дёргая правым крылом для поворота зенитки. Пара очередей восьмироговых проклятий — и перехватчик, потеряв хвост, начинает беспорядочно вращаться в воздухе, оставляя за собой густой след очернённой радужной маны, чтобы через считанные секунды врезаться в здание.

— Молодцы, девочки! — поздравляю товарищей, — это уже четвёртый за сегодня! Осталось продержаться ещё десяток часов, и всё население эвакуируется, а там мы уже сможем тоже уходить!

Правда, неизвестно, куда... Пока что мы сидим в "зенитных" армированных облаках, висящих в паре метров над крышами многоэтажек. Наша позиция очень выгодная — зенитки можно оперативно спрятать при обстреле, а пушки, стоящие на четвёртом-пятом этажах, не заденет при обстреле — ещё десяток этажей сверху помешает. Мы занимаем бывший перекрёсток, который теперь же стал Т-образным: из-за бомбёжки одна из многоэтажек обвалилась, наклонившись и ударившись об другую, из-за чего под ними было не то что на танке не проехать, да и даже жеребёнку не проползти. Остальные три улицы мы перегородили зачарованными противотанковыми ежами, брошенными самобеглыми повозками и позаимствованными у Королевской Гвардии** сетчатыми барьерами с колючей проволкой поверху в три-четыре понячьих роста — никто не пролезет. За ними стоит по паре подбитых чадящих танков и пара десятков трупов зебрийских штурмовиков. Единственный наш способом бороться с вражескими танками — лупить по ним разрывными снарядами, пока вся пехота не погибнет и танк не выйдет из строя. Один из заряжающих расчёта четыре-декароговой пушки смог заставить зарядник выдавать телепатически-нейронно-разрывные (ТПНР) снаряды, которые были даже ещё более эффективны против пехоты, чем ПКР, а их воздействие почти не гасится бронёй и защитными заклятиями, да и экипаж поуязвимее стального монстра будет.

Что напрягает нас больше всего, так это отсутствие каких-либо данных о Селестии: солнце уже третий день висит над горизонтом, освещая всё мрачным красно-оранжевым сиянием, почти не дающим тепла и создающим длинные, мрачные, сумеречные тени. На далёком северо-востоке полная луна встаёт каждый день, давая даже больше тепла и света, чем солнце. Странные времена. И страшные. Мы, конечно, пытаемся держаться весело и непринуждённо, но руины, неизвестность, пыльные, потрескавшиеся дороги и сильная экономия на еде и воде нагоняют депрессию. Я же скучаю по маффинам...

Последним сообщением от Генштаба был следующий текст: "всем лояльным войскам эвакуироваться на борт "Сиятельной Принцессы Селестии Солнцеликой" через 96 часов". С тех пор мы больше не принимали сообщений по волноприёмнику: видимо, он окончательно вышел из строя. Что сейчас с нашими двумя принцессами, мне даже страшно думать.

Вдруг мы слышим приближающийся стрёкот винтов: это не похоже на звук зебрийских двигателей, да и не было у них четырёхмоторных аппаратов. Звук какой-то надрывный, и когда, наконец, мы видим сам глайдер, у нас отпадают челюсти: из четырёх винтов нормально работает только один, второй же время от времени останавливается. Поля-обтекателя нет, в дне аппарата множественные дыры от выстрелов зебрийских лучевиков. Глайдер резко идёт на снижение, летя вдоль улицы, когда из него, с высоты метров эдак пяти, начинают сыпаться пехотинцы в сталлионградской броне: некоторые держат своих раненых товарищей, другие же ценное оборудование. Глайдер наконец падает в центре перекрёстка, и из него в самый последний момент выпрыгивают пилот и бортстрелок.

— Здравствуйте, товарищи, — приветствует нас статный жеребец с капитанскими погонами Сталлионграда на Центральном диалекте, хоть и с некоторым Северным акцентом. Пилот и бортстрелок, таща за собой волновик и вспомогательную силовую установку, быстро перемещаются к нему за спину.

— Мы здесь, чтобы помочь вам: министр войны Кошмарная Луна, несмотря на свою неприязнь к вашей правительнице Селестии, признала, что вам нужна ещё большая помощь, чтобы справиться с зебрийским нашествием. Именно поэтому мы здесь. Вы принимаете нашу помощь, если ваше командование ещё не сообщило о ней вам?

Биг Макинтош, спустившись по пожарной лестнице из упавшей многоэтажки, подходит к нему и протягивает ему копыто: — лейтенант бронетанковых войск Эквестрии Биг Макинтош из семьи Эппл. От имени всех войск Эквестрии под моим командованием я принимаю вашу помощь.

— Мы рады, что вы приняли верное решение, — ухмыляется капитан, стукая копытом по копыту Макинтоша, — капитан стрелковых войск Сил Самообороны Сталлионграда Конрад Линеев. У нас есть кое-что для вас, причём это, скорее всего, спасёт жизни вашим солдатам. Надеть шлемы! Выдайте нашим союзникам двадцать девять шлемов и укажите это в списке.

Солдаты отточенным движением надевают шлемы с респираторами и манофильтрами и герметизируют броню. Четыре земнопони подтаскивают к Макинтошу ящик и открывают его. Осмотрев содержимое, Биг приказывает: — порасчётно подходим и берём шлемы! Не оставляйте дороги без внимания — хохлатые могут появиться в любой момент!

Мы, расчёты зениток, последние получаем шлемы. Только вдохнув фильтрованный воздух, я понимаю, что всё это время снаружи чем-то крепко воняло, но я такой запах раньше нигде не встречала. Повинуясь Конраду, его взвод разбивается на четыре отделения и каждое занимает позиции на этаж выше, чем наши пушки: так им было бы проще стрелять по врагам. Видимо, это было какое-то специальное подразделение: все поголовно в тяжёлой броне с собственными реакторами магического синтеза, с седельными восьмиствольными пятироговыми закломётами... Если бы вся их армия была из таких воинов, то им достаточно было бы высадить несколько корпусов таких солдат, чтобы раз и навсегда победить зебр. Раз они этого не сделали, то есть два варианта. Либо к нам на помощь послали элитное подразделение, либо... Мне о таком даже думать не хочется.

Издали доносятся вопли по-зебрински, беспорядочная стрельба и рёв танкового двигателя. Мы готовимся отражать очередную атаку, но, к нашему удивлению, зебры не атакуют нас: они откуда-то срочно бежали, их морды были перекошены первобытным ужасом. Задним ходом, бортом к нам, проехал танк на малом ходу, отстреливаясь ПКР снарядами куда-то вглубь. Мехвод ставит его наискосок, перегородив улицу, когда двигатель вдруг вспыхивает и башня, дав последний залп, прекращает движение. Пятёрка зебр, выпрыгнувшая из танка, на ходу сбрасывая шлемы и прихватив оружие со всей доступной скоростью скачет за остальными.

— Что за чертовщина?! — громко спрашивает Биг Макинтош, ещё раз проверяя орудие.

— Проклятые, заражённые, называйте, как хотите, — равнодушно-зло отвечает Конрад, — вывести закломёты в боевую позицию!***

— Есть!

— Наведение на западную улицу! При необходимости — менять дислокацию, ожидаемое время до атаки — полторы минуты!

— Есть!

— Зенитки, прикройте нас с воздуха! Не-пегасов должно быть довольно много! — у меня не было времени восхищаться железной дисциплиной воинов Сталлионграда или гадать, что за не-пегасы, мне поставили задачу — держать небо в чистоте, и я буду её выполнять!

— Есть! — воплю я, и крыло подхватывает.

— Сядьте на крыши, тогда вас не сразу заметят!

Удивившись этому странному факту, я всё же командую: — выполнять!

Воздух буквально дрожит от напряжения и ожидания — никто из эквестрийцев не знает, что сейчас будет. Только стальная гвардия СС**** спокойна: они уже заняли достаточно выгодную позицию.

— Ах да, и не долбите по ним ТПНР снарядами, там уже нечего разрушать, — предупреждает Линеев расчёты. От этого становится только ещё непонятнее, но Конрад, видимо, хорошо представлял себе ситуацию: — не прекращайте огонь, не смотря ни на что! Что за проклятые — скоро поймёте.

Все кассеты у меня уже заряжены: на десяток минут стрельбы их должно было хватить, у остальных расчётов зениток тоже было примерно так же. Вскоре мы слышим скрип и шебуршание, затем танк начинает двигаться, причём не из-за недоломанного двигателя, а из-за того, что кто-то его толкает.

— Пушки, огонь! — командует Макинтош, как только танк отодвигается настолько, чтобы там смогли пролезть два пони впритык. Орудия почти одновременно выплёвывают могучие проклятия, которые тут же вспухают разрывами лилового пламени вдоль борта танка. Пару секунд там ничего не видно, а затем оттуда извергается целая орда, буквально сотни пони, но... Их глаза ничего не выражают, на телах зияют раны, зачастую смертельные, или даже начинающие подгнивать. Дискорда мне в круп да трижды провернуть, что это?!

— Товарищи, открыть огонь! Зенитки, не-пегасы над зданием! — орёт Конрад, поливая дождём ТКР-заклятий непонятных тварей. Из-за здания медленно поднимается примерно вдвое меньшее полчище пегасов с разной степенью тяжести повреждения тела и крыльев — некоторые и вовсе летают на одном крыле.

— Стрелять с отсечкой по два, задержка — секунда!***** — едва не срывая голос, командую крылу и сама подаю пример: вспухают такие же лиловые шары пламени, прорезая строй не-пегасов, но они начинают разгоняться, совершенно игнорируя потери: невероятная стойкость духа. Если таковой вообще есть.

— Первыми — не-единорогов! Ближний левый и дальний центр! — в очередной раз Сталлионградцы демонстрируют превосходную сработанность: половина лупит по левому ближнему краю орды, другая — по дальнему центру. Периодически какофония битвы звучит особенно громко, когда зенитки и орудия стреляли одновременно. Мне кажется, что я так скоро оглохну. А может, так и есть. Через десяток минут вдруг заклятия и проклятия перестают встречать противников — их просто нет.

— На сегодня с Проклятыми всё, — устало вздыхает капитан, — думаю, с полосатыми вы и так справитесь. Мы же пока отдохнём. Сюда всем!

Стуча окованными сталью копытами по бетону, отряд марширует по лестнице на второй сверху этаж и там вповалку грохается спать.

— Перезарядить кассеты и снаряд-кристаллы! — раздаётся надрывный вопль Макинтоша снизу. Ещё двадцать восемь часов до эвакуации...

__________

*Декарог — десять рогов.

**Королевская Гвардия, не смотря на пафосное название и роскошнейшую броню и оружие, были не более чем полиция, да и то большинство их дезертировало в первые дни Войны Конца.

***Закломёты, закреплённые в боевом седле, могут находиться в двух позициях: прямо по бокам от седла, где их нельзя наводить и стрелять из них (походное положение), и выдвинутые вперёд, так, чтобы пони мог их видеть, в этом (боевом) положении их можно вращать влево-вправо где-то на 30 градусов, вверх-вниз на 60.

****Сил Самообороны, попрошу не путать.

*****То есть вести стрельбу очередями по два проклятия, задержка между очередями — одна секунда (во избежание уменьшения видимости до неприемлемых значений).

День пятый: сражение.

Встаю я ровно в четыре утра, на три часа раньше обычного, но биологические часы, натренированные полутора десятилетиями военной службы, сработали как и всегда, то есть идеально. На востоке, рассеивая снопы тусклых красно-оранжевых лучей, встаёт солнце: совет министров Сталлионграда, объединив усилия, вполне способен манипулировать этим небесным светилом.

Как и всегда по утрам, ополаскиваюсь, затем, обтёршись дырявым и грязноватым полотенцем, надеваю маску, чёрную с тёмно-синими полосами форму и броню, прицепляю справа автомат стволом к крупу, в левую седельную сумку кидаю набор с примочками для него: надо бы и этим, наконец, озаботиться.

Тихонько левитирую вниз, видя Эпплскай на крыше домика с зубником и тяжёлым лучевиком, посаженным на грубую самодельную турель. Кобылка дрожит от холода, не смотря на то, что завернулась в простыню, и зевает, показывая чуть ли не тройной набор зубов, что вполне понятно. Увидев меня, радуется и, с облегчением стаскивая зубник, рапортует: — пост сдала!

 — Пост приняла, — потирая влажноватую гриву и зевая, обнимаю её, делясь с ней заслуженным теплом.

 — За ночь ни одного мертвяка, Краш в своё дежурство соорудил вот это вот чудо. Лучевик снимается, — кратко описала события яблокогривая.

 — Ну и отлично, до семи дежурю я, а дальше уже не надо: не-пони днём не нападут, разве что их что-то очень сильно потревожит. А ты иди поспи, что ли...

 — Хорошо! — отмахивает копытом Эпплскай, и едва не срывается с крыши, в последний момент трепыхая крыльями и не падая, а уходя в контролируемое планирование. Впрочем, даже если бы она с этих двух с половиной метров упала, то едва ли даже бы ушиблась. Хотя, конечно, развивать крылья всегда полезно, и хорошо, что кобылка такими возможностями не пренебрегает.

Зубник она, однако, разумно не бросила, а прихватила с собой. Хорошая пегаска, из неё выйдет отличный солдат. Учитывая её несталлионградское происхождение, она в свои лет десять как я в свои шесть. Конечно, мне сейчас двадцать один, но кроме того, что я как раз вступаю в период наибольшей приспособленности к выживанию и сражениям, это не означает.

Периодически поворачиваюсь на самодельной табуретке, сколоченной Эппл Крашем, и оглядываю окрестности. Ни одного живого или не-живого. Как же хорошо, что меня послали в этот маленький городок... Я слыхала, что в крупных городах, то есть столицах городов, целые миллионы Проклятых. Кошмарно. Обители жизни стали рассадниками тлена и смерти... Символично. Но мы всё равно превозможем и отвоюем Эквестрию для союза народов Сталлионграда и ОГЭ*!

В семь часов, когда солнце уже почти встало, я решила порадовать свой урчащий желудок холодной овсяной кашей, затем, раскидав остатки по двум деревянным мискам, отправляюсь к двоим. Краш лежит на спине, разбросав копыта по тюфяку, и на весь амбар храпит, Эпплскай же беспокойно ворочается и что-то бормочет: кошмары, видимо, снятся.

Снаружи были неожиданные заморозки; изо рта вырывались густые облачка пара, растения были изукрашены каплями росы, похожими на кусочки горного хрусталя... Но, к счастью, овёс был магомодифицированным, специально, чтобы выстаивать такие температуры: он мог относительно нормально расти даже при чуть ли не минус сорока, но это было и данью его природной морозостойкости. В этом районе можно было ождать максимум двадцатиградусных морозов, что не могло не радовать. Где-то в последнее десятилетие даже ферма Эпплов перешла на магомодифицированные продукты, в основном, естественно, яблоки и яблони, которые выдерживали даже двадцатиградусные морозы: эта семья всё делала с запасом. Не смотря на то, что днём, скорее всего, будет как и вчера, плюс тридцать, сейчас было где-то пять градусов. Я, отвлёкшись, сплела простенькое пирокинетическое заклятие, разогревшее еду до едабельного состояния.

Раздосадованно стукаю себя по лбу копытом: — тысяча параспрайтов, ведь я могла могла разогреть и свою порцию... Уныло.

Просыпаюсь от довольно громкого стука в дверь и её скрипа. Открываю золотистые глаза, потирая заспанную мордочку передними копытами, и вижу Эмбер, несущую ко мне тарелку с овсянкой.

 — Доброе утро и спасибо, — зеваю во весь рот. За что я очень благодарна этой странной единорожке, так это за её нормальное отношение к моей странности. Может, это потому, что она тоже Затронутая... Но она, как ни странно, гораздо добрее незатронутых пони. Когда те, с кем я раньше жила, не знали о моей странности, они позволяли себе многочисленные шуточки и оскорбления в адрес Затронутых.

Когда они едва не узнали о моей Затронутости, я в тот же вечер собрала все свои вещи и пошла на северо-восток: там Балтимэйр, и я слышала пару раз как "приёмные родители" говорили, что в Балтимэйре много выживших, которые даже закрепились на окраине старого города. Но не прошла я и трети пути, как, к своему несчастью, попалась каравану зебр. Меня оглушили и бросили в машину. Там нас связали (попалась не только я, но ещё и тройка жеребцов с двумя кобылами) и раз в день кормили какой-то вонючей гадостью.

Я была ещё слишком маленькой, но слышала, как бедных кобылок насиловали. Жеребца, который попытался их защитить, сразу же застрелили, и больше никто рыпаться не пытался. Потом караван наехал на какой-то пост и потерял две трети своих машин и пони, мне же с одним жеребцом посчастливилось выжить. Нас совсем перестали кормить и мы больше останавливались. Иногда мы натыкались на стаи Проклятых, от которых мы то уезжали, то отстреливались. Потом уже, когда я едва не падала в голодный обморок, я услышала какую-то стрельбу и голоса. Ну а дальше оказалось, что меня и названного брата спасла Эмбер.

 — Да не за что, — отвечает единорожка, улыбаясь и непроизвольно показывая свои длинные клыки. Красивые ведь!

 — Так вот, я от тебя что хочу: сейчас я быстро сбегаю за ещё несколькими автосборщиками, ты пока поешь, а потом быстро обстроим магазин и пойдём зачистим пару зданий, заодно попрактикуешься в стрельбе, — быстро тараторит она, в то время как мы вдвоём сонно ковыряемся в еде, — ах да, и ещё, вон там стоит ящик, в нём противоромы, обязательно съешьте по пять таблеток! Я побежала!

Вздыхаю, и, удерживая ложку копытокинезом, начинаю сбрасывать пресную кашу в рот. Даже она вкуснее той мерзости, которой нас кормили зебры. Снаружи слышится удаляющийся стук копыт, затем пара мощных ударов и тишина. Доев кашу, иду в угол сарая и вытаскиваю пять таблеток антирома. Горькая и кислая гадость, не могли, что ли, получше вкус сделать?! Но зато не помру. Через пару минут кобыла возвращается, неся в седельных сумках по три автосборщика: их-то надолго должно хватить.

Я, вспомнив детство, спрашиваю: — Эмбер, а можно мне один насовсем?

Та, немного подумав, хмурится: — а зачем тебе? То есть, сейчас мы втроём соберём овёс и сгрузим его в запас, но зачем тебе эта магомашина?

 — Ну, я могла бы попрактиковаться в ремонте, некоторый опыт у меня уже есть... — строю умилительную рожицу. Это почти всегда работает.

 — Так уж и быть, но только одну! И работать ей будешь ты, — нехотя соглашается Сталлионградка. Обрадованно выскакиваю из постели, но тут меня снова останавливают: — не так быстро! Ты вон съела противором, а выйдешь — снова облучишься. Надо бы изолироваться, не кажется тебе?

 — Ну да, — не понимаю, чего Эмбер хочет от меня.

 — Из трофеев у меня есть в том числе потрёпанные зебринские костюмы, тебе, например, как раз подойдёт их лёгкий разведочный.

 — Ааа, теперь понятно. Я-то так гуляла и вовсе в одном экранирующем плащике с маской...

 — Сейчас я вам обмундирование принесу, — конец фразы она выкрикнула уже с улицы. Через пару минут Эмбер вернулась с парой наборов брони разных размеров.

Первый, видимо, будущий мой, имел такую же основу, как и наши, Эквестрийские: тепло- и водонепроницаемый обтягивающий костюм, поверх него — ещё один костюм, но уже потолще и из какой-то синтетики, с крепёжными местами для, собственно, бронепластин. У моего они были тоненькие и округлые, почти идеально подходящими под обводы тела, но, увы, прикрывавшие только самые важные и частоповреждаемые места.. На них были довольно слабое противокинезное** зачарование, но зато маскировочное заклятие было довольно неплохое. Шлем был удлинённой каской, прикрывавшей дополнительно всю заднюю часть головы. В него был вделан опускаемый респиратор для защиты от радиоактивной пыли, а на глаза можно было опустить козырёк из пуленепробиваемого стекла, на который было наложено заклятие, позволявшее видеть ещё и в тепловом и мановом спектрах: очень важная вещь для хорошего разведчика.

Натягивая на себя это облачение, бросаю беглый взгляд на второй комплект: тяжёлая броня. Сильно. Зебры, как ни странно, гибче обычных пони, поэтому на их броне больше сочленений, и она была скорее пластинчатым доспехом, чем латами, как у Стальной Гвардии. Шлем цельный, с респиратором, приделанным фонариком, заклятием, по-видимому, показывающим, куда орудие будет стрелять, и волновиком для связи. Противокинезное зачарование вкупе с толщиной брони в пару миллиметров должно, по идее, давать защиту от большинства ручного оружия, но так ли это — непонятно. Сзади на шее был прикреплён маленький манодисперсный генератор на пять рогов, сугубо для обеспечения энергией самого бронекостюма.

Я оделась и оглянулась на Краша — он как раз фиксировал грудную бронепластину — во время стрельбы из переднекопытного оружия, да и из седельного, отдача идёт именно на неё, так что её нормально расположение очень важно.

 — Итак, — произносит Искрова, перепроверяя свой автомат и бросая тяжёлый лучевик с генератором и батареей жеребцу, который довольно ловко нацепляет орудие на себя, выводя ствол справа, — начнём! Эпплскай, взлетай на крышу и говори, если увидишь Проклятых, Краш, помогаешь мне строить баррикаду!

Надеваю зубник — удивительно, как только он так удобно поместился под респиратор — и, изо всех сил трепеща крыльями и помогая себе копытами, взбираюсь по стенке двухэтажного здания. Крыша плоская, с низеньким бортиком по периметру, в полу маленький лючок. Встаю у дальней от нашей "фермы" стороны крыши и оглядываю местность сквозь зачарованное стекло. Необычно видеть все эти завихрения маны в чистом виде...

 — Кстати, Скай, я тебе кое-что забыла передать, — на пределе слышимости говорит Эмбер снизу. Через пару секунд ко мне подлетает глушитель для зубника. Классно, чего уж тут. Пользуясь копытокинезом, с третьей попытки всё-таки накручиваю его. И кто же такие неудобные вещи придумывал? Вдруг вижу, что от одной из стен соседнего здания отделяется какой-то неструктурированный сгусток маны, попутно перемешиваясь, что делает его ещё меньше похожим на манополя моих... Друзей, которые похожи на наборы многогранных кристаллов, пронизываемых ажурными сетками. Всматриваюсь в сгусток до боли в глазах, попутно оповещая товарищей: — слева-спереди, кажется, один Проклятый. Не пегас и, вроде бы, не единорог.

Сталлионградка меня поправляет: — мы смотрим на север, и заражённый на... Одиннадцать часов. Увидишь — стреляй два-три заклятия в голову, один почти точно попадёт.

Перепроверяю отрегулированность зубника: тот нацелен почти идеально параллельно глазам. Легонько стучу по магазину: все тринадцать патронов на месте, как показывает проявившееся справа внизу изображение. Из-за угла кирпичного здания неуверенным шагом, спотыкаясь на каждом обломке и куске мусора выходит... Параспрайта Дискорду в круп, я даже не могу понять, что это! А, нет, могу. На израненном и отчасти регенерировавшем теле ещё держатся остатки формы с... Да, зебринским "спиральным солнцем". Арргх, оно ещё и в шлеме!

Легонько встряхиваю головой, выбрасывая ненужные мысли, и целюсь в голову твари. Удача! Оно падает, споткнувшись об особо крупный обломок здания, и я тотчас делаю три выстрела. Два выбивают кусочки покрытия из дороги, третий же попадает чуть за глаз, и голова порождения разлетается, разбрасывая то, что было мозгом и глазами, по стене. Странно, но это всё вполне живое, не гнилое. Было. Едва сдерживаю радостный вскрик: всё-таки, первый шаг к становлению воином.

 — Молодец, Скай! — подбодряет меня Эмбер, — твой первый очень даже неплох.

Всё ещё радостно улыбаясь, взглядываю вниз — баррикада уже почти сложена, Краш подтаскивает ещё пару кусков, Искрова же приделывает их на скороскрепляющее заклятие. Осталось только пустить колючую проволку поверху, и всё будет готово. Ещё сотня сгустков немного очернённой маны сидит в окружающих зданиях, но они почти не переливаются и не двигаются. Видимо, чем переливчатее манополе, тем активнее Проклятый. Полезное наблюдение. Далеко справа-сзади пара десятков сгустков очень медленно движется в нашем направлении. Меня это беспокоит, и я спрашиваю: — Эмбер, а там на... Эээ... Полвторого около двух десятков Проклятых, что это?

 — Не знаю точно, но у них, возможно, есть какой-то коллективный разум, который и посылает такие "щупальца", если понимает, что есть кто-то живой, причём от раза к разу они сильно увеличиваются, впрочем, и становятся всё реже и реже. Когда подойдут? А, ты не это... Сколько домов до них?

 — Вышли из-за четвёртого дома.

 — Отлично! Ещё есть довольно много времени, значит так... Краш, иди на позицию, с которой сможешь начать стрельбу сразу, как они выйдут на прямую, Скай, сиди на крыше, если будет опасно — лети в пассажирский отсек, обязательно, поняла меня?

Незаметно вздыхаю. Почему она считает, что я не могу сама о себе позаботиться?! Я не маленькая! Мне уже тринадцать! Но отвечать всё-таки надо: — да, поняла, так и сделаю.

Единорожка снова пытается меня подбодрить: — ну не расстраивайся ты так, я даже дам тебе посмотреть, есть ли что-то ценное у них!

 — Ну хоть что-то, — бормочу себе под нос, перезаряжая зубник, проще говоря, меняя обойму: приду домой, отдам потраченную Эмбер, она её дозарядит.

 — Я сейчас на глайдер, прикрою с воздуха и постреляю по наземным, если вы будете не справляться, — оповещает нас с Крашем Эмбер, быстро левитируя к низко висящему летательному аппарату. Шея немного побаливает от силы отдачи, хоть это и всего лишь трёхроговый зубник. Хотя, насколько я знаю, у нас, пегасов, есть как раз заклятия, накладываемые с помощью крыльев, на облегчение владения оружием, вроде уменьшения отдачи, веса, и так далее.

Вообще, я любила подслушивать разговоры "приёмных родителей". Когда мне было лет восемь, то я их ненавидела и стремилась уничтожить, но сейчас же я понимаю, что они в какой-то степени любили меня, хоть и не показывали этого так сильно, как мне хотелось бы...

Сгустки маны всё больше и быстрее переливаются, показывая, что мерзкие твари отчего-то всё больше возбуждаются. Непонятно, что их гонит на нас, но я сегодня вообще впервые увидела ману, какая она есть: разлитая по всему миру некогда радужная субстанция, ныне же окрашенная в багрово-серый болью и страданиями. У Краша маноструктура была аккуратная и светящаяся неярким оранжевым огоньком надежды. Я взглянула на Эмбер получше и едва не ахнула: за таким же тускло-оранжевым, не таким прозрачным, как у Краша, покровом плескалось что-то очень тёмное с синеватым оттенком. Казалось, что эта тонкая внешная прослойка надежды может в любой момент треснуть, выпуская это нечто наружу. И что-то мне очень явно подсказывало, что это кончится чем-то правда очень плохим. Почти как Война Конца.

Но тут меня ослепило радужное пламя маногенератора, и я вновь переключилась на нападающих. Как раз вовремя: волна тел выплесулась из-за угла и устремилась к нам. Те же наскоро заросшие раны, смотрящие в никуда глаза, странные, дёрганые движения... С перерывом в доли секунды взвизгивает тяжёлый лучевик названного брата, ревёт, как раненый дракон, спаренный закломёт глайдера, и я тоже подключаю свой зубник к огневому заслону.

Тела не-пони рвутся, раздираемые мощными заклятиями, но за ними идут не-единороги, довольно ловко прикрываясь телами павших товарищей и метая в нас обломки зданий и арматуру. Я ложусь на живот, чтобы по мне было труднее попасть, и вижу, как Краш меняет обойму, и делаю то же: в моей не осталось ни одного заклятия. Не-земные кончились, остались только единороги... Или нет? Из-за здания внезапно вылетает десяток не-пегасов и сразу же мчатся на... Меня?! Какого Дискорда?! Глайдер резко дёргается, повернув двигатели до упора, и металлическая громадина закрывает меня от Проклятых. Казалось бы, но нет: один особо ловкий смог обогнуть препятствие, хоть и потеряв довольно большую часть скорости, и прямо слёту бьёт меня задним копытом. Голову пронзает резкая боль, заставляющая меня потерять сознание.

Удачным выстрелом простреливаю голову последнему не-единорогу и тот, дёргаясь в предсмертных судорогах, падает. Я оборачиваюсь на воздушное сражение: не-пегасы пытаются сбить глайдер. Из тринадцати пятеро уже не двигаются, остальные же разгоняются и бьют копытами по полю-обтекателю. Оно уже неуверенно мерцает, так что долго ещё оно не выдержит.

Вдруг один особо удачливый (или неудачливый) Проклятый умудряется попасть в винт, который хоть и не разрушает мгновенно, но тормозит. Остальные, увидев эффективность этой тактики, тоже бросаются на винты, жертвуя своими жизнями ради... Параспрайт их разберёт, ради чего. Но результат получен — глайдер переходит в неконтролируемое падение и грохается на крышу.

Я, раскрыв рот, просто стою и смотрю на происходящее. Из кабины летательного аппарата выбирается... Нет, не Эмбер, а не пойми что: существо с двумя кривыми рогами, торчащими изо лба, парой огромных крыльев, "ночными" глазами и оскаленной мордой, сведённой судорогой чистой и незамутнённой ненависти. Вокруг неведомого чудовища вился быстро сгущающийся того же тёмно-синего цвета туман. Череза пару секунд раздался короткий вой, затем смачный хруст и треск. Сквозь туман не было ничего видно, и я по памяти взобрался по лесенке. Весь дым? Взвесь? Пар ушёл вниз, и я мог видеть находящихся без сознания Эмбер и Эпплскай, а также буквально размазанных по крыше не-пегасов, причём размазанных по частям, то есть их до этого расчленили.

 — Тысячу параспрайтов, Дискорда и Кризалис в круп Селестии да пять раз провернуть! — это всё, что я смог сказать. Затем, несмотря на всю странность и мрачность ситуации, подхватываю тела на спину, поверх лучевика животами вниз — надо спасать друзей. Их головы безвольно свешиваются, приоткрывая рты, и я из любопытства их снова оглядываю: и чейнджелингподобные клыки Эмбер, и акулью пасть названной сестры. Не удивляюсь: слишком много нового и странного появилось после Конца, и если не принимать всё как норму, то можно вполне сойти с ума, как множество несчастных жителей этого несчастного мира.

Наконец дотащив израненные тела до амбара, аккуратно кладу их на койки и снимаю всё обмундирование, даже внутренние терморегулирующие костюмы, затем тщательно осматриваю. Немного меня смущает моё далёкое знакомство с медициной, которая в противотанковых войсках не очень нужна — в каждом отделении есть медик, да и не стоит забывать про медэваки и прочие тыловые и нетолько службы. Но что-то в этом деле всё-таки понимаю, например, смогу там наложить повязку, определив вид травмы, оценить ромиационное заражение, продиагностировать самые частые случаи отравления, да и вроде бы всё. Мой неопытный взгляд смог различить лёгкое сотрясение мозга у Эпплскай, множество рваных ран и общее крайнее истощение у Эмбер.

Правда, кто его разберёт, где она смогла их получить: глайдер цел, в кабине никаких обломков нет. У него даже шасси в порядке, что неудивительно, так как они были спроектированы и для этого. Да и сама структура ран странная, слишком равномерная, но особо настораживает их почти идеальная симметрия. Самые крупные — на спине, немного за лопатками.

Закончив осмотр, подхожу к ящикам, нетерпеливо и неаккуратно отодвигая ненужные в сторону, наконец нахожу нужный: тот, в котором валяется куча, видимо, зебринских аптечек. Наверху лежит вскрытая, и по её содержанию можно примерно понять, что есть что: этот пузырёк, например, с обезболивающим, эти шприцы, кажется, с регенеративным средством, эти таблетки — антиром, эта большая склянка — лечебное зелье, а эта колбочка с средством, вытаскивающим из снов, и, наконец, на самом дне — что за умник так пакует аптечки? — бинты.

Зубами вытаскиваю пробку из бутылочки и кое-как пропитываю льняную полоску зельем, смердящим белой магией, и медленно бинтую Эмбер. Попутно невольно засматриваюсь на неё — очень даже неплохое тело, хоть и совершенно неподходящее под стандарты довоенной и, отчасти, военной красоты, но совершенно идеальное для жизни после конца. Широкие кости, мощные, тренированные мускулы, особенно на задней части тела, и, тем не менее, некоторая полнота, в основном на животе и бёдрах, но не портящая внеший вид, а подчёркивающая его. На несколько мгновений в голову приходят непристойные мысли: отличная кобыла, да ещё и в беззащитном состоянии... Но я решительно встряхиваю головой, прогоняя их — они мне не нужны, да и еда с огневой мощью лишними никогда не бывают.

На всё про всё я потратил три четверти бинта — семь с половиной метров. Конечно, это очень много, но я вообще удивлён, что Искрова до сих пор была жива. Правда, это могло быть связано с тем, что у неё что-то с кровью — она была почти чёрной с лёгким синим оттенком и на воздухе немного дымила, что, как можно легко понять, было крайне нехарактерно для такой субстанции, как кровь пони. Я аккуратно потыкал это нечто копытом и тут же отдёрнул его — вещество жглось, но не как раскалённые угли, а как криокинетические лучи, с лёгкостью пробивающие щиты восемнадцатироговых пушек.

Отрезав бинт и завязав его так, чтобы кобыла сама смогла его развязать, когда проснётся, и если захочет. С остатком бинта перехожу к Эпплскай. Та находится в не сильно лучшем состоянии: её лихорадит, конечности время от времени подёргиваются. Видимо, вынесенные в манополе магические структуры высшей нервной деятельности выключились из-за повреждения физического "якоря", то есть биологического мозга, отвечающего за базовые функции. Что же, ничего не поделать — придётся восстанавливать "якорь", тут даже "вытаскивалка" не поможет. Поэтому перематываю голову названной сестры остатками бинтов и плещу ещё чуть-чуть лечебного зелья.

Смотрю снова на Эмбер — на ней бинты уже пропитались кровью, что очень плохо: она уже должна была давно умереть от потери крови! От безысходности вглядываюсь через манофиксатор в неё и со страхом и изумлением вижу, что эта кровь — чистейшая чёрная мана, хоть и с примесью чего-то. Не знал, что есть настолько затронутые. Видимо, ей это насыщенное белой магией зелье не то что бы сильно поможет.

Вспоминаю о регенеративном средстве и просматриваю его: ни капли белой маны, исключительно разнообразные травки. Аккуратно ввожу вещество Эмбер в вены возле крупнейших ран, надеясь, что это подействует. Прикрываю обеих кобылок одеялами и залезаю на крышу: сторожить-то кому-то надо. Эта ночь обещает быть долгой...

__________

*Объединённые Города Эквестрии.

**Противокинезные зачарования накладываются на объекты, которые нужно защитить от воздействия снарядов оружия. Они делятся на два вида: рассеивающие некоторое количество рогов и рассеивающие некоторый процент рогов. Мощные первые позволяют игнорировать выстрелы, например, даже из многорожных зубников, мощные вторые же дают надежду выжить даже при выстреле из танкового орудия, небольшую, но...

Ночь пятая: выхода нет.

Голова, утяжелённая шлемом, в очередной раз, дёргаясь, склоняется под собственным весом, и я, встрепенувшись, снова оглядываю эту параспрайтову улицу, в два-три слоя заваленную телами не-пони. Ни одно из них не шевелится, и они медленно разлагаются, однако, почти не давая запаха.

Чувствую себя совершенно кошмарно: копыта дрожат, в слезящихся глазах едва ли не двоится, всё тело ломит, и даже начинает немного лихорадить. Я не спала уже больше четырёх суток, потому что Проклятые могли напасть в совершенно любой момент с любой стороны, поэтому расслабляться, особенно командирам, нельзя.

Моя и так обычно растрёпанная бледно-жёлтая грива сейчас торчит грязными серыми клоками, в животе бурчит. Наши припасы на исходе — мы очистили все контролируемые нами здания от всего хоть немного съедобного. Водопровод работает с перебоями, и вода идёт всё реже и всё худшего качества: в последний раз из крана часов восемь назад текла совершенно ржавая вода, и, как недовольно заметил Конрад, довольно неслабо облучённая. Бросив в ванну с водой, процеженной через оборванные занавески, камень с каким-то странным зачарованием, он разрешил через десяток минут нам её пить.

Линеев и его отряд каждую свободную минуту заваливались спать, будто бы ничего не боялись. Хоть и нельзя было сказать, что они ничего не делали — почти сразу после прибытия и встречи с нами они заблокировали все окна и двери в контролируемых нами зданиях, так что внезапной атаки с тыла нам можно не бояться. Я только сейчас понимаю, что я за всё время, пока мы сражаемся вместе, не видела их мордочек. Интересно, как их капитан их различает?...

Мой усталый глаз замечает какое-то движение за одним из домов. Надтреснутым и почти сорванным голосом ору: — на девять часов около сотни не-пегасов! Отсечка по пять, пауза — три секунды!

На последнем слове закашливаюсь, и, согнувшись от боли пополам, быстро сдвигаю респиратор в сторону и прикладываю копыто в накопытнике ко рту. С какой-то отстранённостью вижу на нём кровь. Стряхиваю её, оставляя цепочку капель на жёстком облаке, возвращаю респиратор на место и заново вставляю крылья в управляющие контуры зенитки.

Орудие, повинуясь рывку крыла, резко разворачивается к массе нападающих и я уверенно жму на огневую педаль. С металлическим лязгом и визжащим грохотом длинное и тонкое орудие выбрасывает разрушительные комки чёрной магии в тела, манополе которых состоит почти полностью из неё же. Тем не менее, серые взрывы, разбрасывающие лиловые всполохи и зелёные пузырьки, быстро выкашивали ряды бывших жителей мегаполиса. Мне почему-то казалось, что их тут жило гораздо больше, а трупов мы почти не видели — видимо, все обратились.

Последнему летуну отрывает левое крыло и переднюю ногу, а затем и голову, и я, выдохнув и высвободив крылья из контуров, сползаю под орудие. Заряжающая, затолкнув следующую кассету вместо опустевшей, просто падает набок, тяжело дыша.

Сталлионградцы возятся с волновиком, пытаясь его настроить. Вначале слышатся только помехи, затем постепенно становится различима песня. Сквозь забористые риффы и ритмичный грохот барабанов доносится хриплый голос вокалиста, поющего что-то удивительно подходящее под настроение. Что-то про алые глаза, следящие за каждым (меня передёргивает, когда вспоминаю, как с друзьями мы лазали в Вечнодикий лес и наткнулись на какую-то военную базу — нас не расстреляли на месте только потому, что мы были жеребятами), алое небо (прищурившись, взглядываю на висящее над горизонтом солнце), алую кровь (я предпочитаю не смотреть вниз, на сотни трупов, заваливших улицы), например. Или про благословения мёртвых богов (меня уже трясёт, когда я думаю про Селестию), крошащуюся веру...

Взглядываю на часы — через чуть больше, чем три часа эвакуация закончится. Цепляясь за любые доступные выступы, карабкаюсь вниз, к Биг Макинтошу. Тот сидит и жуёт не пойми откуда взявшуюся травинку, прикрыв глаза и опершись о кусок стены. Тормошу его и говорю ему на ухо: — уже пора. Три часа осталось!

 — А, уходить... — хрипит он, приоткрывая глаза, — идите. Я вас прикрою, и, если удастся, тоже приду.

Тороплюсь, как могу, к Конраду, и, запыхавшись, падаю около него. Он аккуратно меня подхватывает и ставит на ноги.

 — С-Спасибо, — благодарю его, — дирижабль-эвакуатор улетает через три часа, мы должны успеть добраться до него!

Жеребец хмыкает, и, качнув головой, отвечает: — что же, так тому и быть. У нас глайдера нет, так что мы дадим вашим облачным зениткам двигатели от него, этого должно хватить, чтобы тащить вас всех и орудия.

 — А вы? — задаю логичный вопрос.

 — Мы? Как-нибудь выкрутимся, — отмахивается он, но я слышу какую-то фальшь в его голосе, — и не в таких передрягах бывали.

Уже на пол-пути вверх, слышу его негромкий голос: — надеюсь...

Часть отряда сталлионградцев спускается вниз с какими-то кусками машинерии, другая же поднимается наверх, таща какие-то опечатанные контейнеры и двигатели с глайдера на облачные зенитки. Торопясь на свой пост, едва не срываюсь с лестницы — меня уже начинает сильно шатать. С трудом залезаю на облако, и, увы, падаю — в глазах темнеет и я выпадаю из реальности.

Серая пегаска, влезая на своё облако, вдруг спотыкается и падает, кажется, без сознания. Бросаю контейнер и подхватываю её. Так и есть, без сознания. Что же, это довольно плохо — похоже, придётся самому вести это противовоздушное чудо.

Как же хорошо, что наш министр обороны, Бронислав Светлов, озаботился обязательным ознакомлением всех военнослужащих с техникой вероятного противника, и поэтому мы разбирались не только во всех своих машинах, но и во всех Эквестрийских, и даже в некоторой части зебрийских. Подзываю медика: — товарищ, тут пони без сознания, озаботься!

Тот отмахивает копытом в тёмно-синем накопытнике и торопится ко мне. Подойдя, аккуратно берёт кобылу из моих копыт и начинает рыться в седельной аптечке. После некоторого осмотра он оповещает меня: — через десяток минут я смогу привести её в сознание. Крайнее нервное и некоторое физическое истощение, без белого лечения ей не обойтись.

 — Ладно, — немного недовольно хмыкаю, затем, оглянув местность, активирую коротковолновик: — Зимин, давай собирай транспорт. Чертежи и документы повезём поверху, так безопаснее. Белозёров, обеспечь уход всех Эквестрийцев, они ещё пригодятся нашему министерству войны. Будут сопротивляться — незаметно бейте оглушающими, можно из подствольника. Сложи обычных в транспорты, свяжи, блокируй рога и крылья, если есть, командиров — сюда, от зениток уже есть. Младший политрук, проведи с ними пару бесед, пусть поймут, что это для их же блага. Пилоты, по зениткам. Связисты, как там с остальными? Все готовы?

Главы отделений кратко отмечают начало выполнения приказов, политрук довольно смеётся в усы, пилоты карабкаются по лестницам, связисты же через пару минут докладывают, что операция "Синий клин" готова к выполнению. Внизу Зимин многопрофильным инструментом обделывает самобеглые повозки листовой зачарованной сталью и выкручивает им двигатели на 120% вместо 60-70, всё равно долго ехать нам не придётся — подлетят Ш-1* и заберут нас, как только мы отъедем на пару километров от города.

Вскоре вижу, как Белозёров с его взводом вытаскивают бесчувственные тела Эквестрийских солдат с оранжево-жёлтыми знаками Солнечной Империи (наше министерство пропаганды не может ошибаться, у них вовсе не федерация, а абсолютная монархия) на наплечниках. Хорошо связывают, профессионально, в плетениях заклятий всё идеально, всё-таки не зря он с его взводом служили в силах гражданской обороны. Зимов и его инженеры как раз собрали некоторое подобие наших обычных военных грузовиков, которые протащить в этот город на одном-единственном Ш-34 было невозможно, в которые оглушённых солдат и загружают. В бронированные перегородки вделывают динамики, чтобы товарищ Морозов мог просветить их об истинном состоянии дел в Сталлионграде и СИ.

Наши пилоты с помощью инженеров Зимина за считанный десяток минут устанавливают двигатели от глайдера на зенитки, которых, собственно, и осталось как раз четыре штуки. Огнём из захваченных орудий разрушаем восточную баррикаду и под мои крики: — вперёд, вперёд! На трупах не буксуем, по сторонам глядим! — на максимальной возможной скорости гоним вдоль разрушенной улицы, усыпанной осколками стекла и зданий. Ещё уцелевшие многоэтажки испещрены оплавленными полосами от зебринских орудий, кругами от наших зарядов и чёрными, до сих пор дымящихся фиалковым дымом выбоинами от сталлионградских орудий.

 — Бойцы, по орудиям! Остальные — огонь из седельных проклемётов с бортов! — показываю копытом налево: там взлетает пара сотен не-пегасов. Винты противоавиационных мобильных орудий ревут и скрипят, будучи не рассчитанными на такие количества оборотов в минуту. Самоходка накреняется — всё-таки, трое воинов в маносиловой броне это четыреста пятьдесят килограмм, а облако-то рассчитано на тонну с мелочью.

 — Включить звукоизоляцию! — ору в волновик, а то за грохотом орудий ничего не слышно. В канале скоро становится очень тихо, только негромкие переговоры пилотов с водителями и командиров отделений между собой и с своими солдатами.

 — Северо-западо-запад, наземные! — орудия тут же переключаются с почти разбитых не-пегасов на смесь Проклятых единорогов и земных.

 — Огонь ПКРами! — чёрные разрывы быстро сменяются разбрызгивающими зеленоватую маножидкость, горящую тёмно-фиолетовым пламенем, пожирающим плоть так быстро, что кажется, что тела просто плавятся. Наш младший политрук Морозов, выделяющийся из почти безликого воинства чёрной кожаной курткой и синей лентой с полумесяцем на правом переднем копыте, из своего пятирогового (!) пистолета "Мэйнзер" клал немёртвых только так, делая необычайно точные выстрелы по их черепам, которые взрывались, разбрасывая остатки глаз и мозга.

Но заражённых визуально не становилось меньше — их поток, идущий из, кажется, западных окраин Кантерлота, не только не ослабевает, но и ускоряется и усиливается. С грохотом, слышимым даже сквозь герметичные и звукоизолированные шлемы, орда вырывается из улицы, и, спотыкаясь о трупы своих товарищей, врезается в стену здания. До момента этого "выплеска" прошло ровно три секунды с тех пор, как последний самодельный грузовик отъехал от проулка.

 — Здания падают! Быстрее, вперёд! — от напряжения срываюсь и выкрикиваю эту фразу. Земля видимо трясётся, здания позади нас осыпаются, погребая под своими разноцветными обломками не-пони. Из-за пыли вдруг вылетает ещё одна орда, но уже не-пегасов. Вдруг слышу голос связиста: — есть соединение! Мы слышим друг друга! "Шершни" уже готовы! Нас прикроют "Луняши"!

 — Передавай координаты! — облегчённо вздыхаю: всё сегодняшнее напряжение как копытом сняло. В паре километров вижу развороченные ворота, откуда-то издалека, из-за холмов, взмывают сияющие фиолетовые звёзды, оставляющие за собой густые чёрные следы.

 — Мы уже почти там! Последний рывок! — воодушевляю бойцов, как могу. Не-пегасы, словно снаряды, пронзают воздух, едва не попадая в нашу технику. Фиолетовые звёзды начинают быстро приближаться к нам с неба. Через десяток секунд напряжённого молчания мы буквально вылетаем из ворот, которые тут же засыпаются сотней снарядов из "Луняш" — гвардейских рельс-проклемётов, каждая с установкой, допускающей пуск тридцати двух проклятий эквивалентом в пятьдесят три рога каждое в течение десяти-пятнадцати секунд.

Облегчённо снимаю шлем и протираю лоб от пота. Прикосновения холодного металла заставляют глаза слезиться, но возвращают драгоценную ясность мышления. Огромные летающие машины, длиной более десяти метров, лениво вращают винты в рамах вдоль бортов: два винта винта диаметром в метр, один, основной, в три.

Из многочисленных пробоин в стене на максимальной скорости, около полутора сотен километров в час, вылетает десятка полтора отрядов по пять-шесть машин. В канале немедленно начинается на первый взгляд болтовня, но на самом деле это высокоорганизованные переговоры, и вскоре виден их результат: машины разъезжаются к входам в глайдеры. Оттуда высыпают наши войска и тащат бесчувственных Эквестрийцев внутрь.

 — Конрад, бортовой номер 17, загружайся! Машины заминируй на пять минут.

Моё отделение сажает зенитки и ставит машины около семнадцатого глайдера: у него на боку синей краской написано это число. Я быстро расставляю взрывное заклятие на полсотни рогов на зенитке, затем помогаю перетаскивать орудия и оглушённых союзников в ЛАТТ**. Делать это не так уж и тяжело: могучие маносиловые доспехи позволяют одному тренированному земнопони носить на себе около двухсот килограмм веса.

После того, как последний пони был перенесён в грузовой отсек и лишён оружия, над дверью загораются красные лампы и поршни понемногу начинают поднимать мощную бронированную дверь. С лязгом она захлопывается, я слышу постепенно усиливающийся шелест винтов, приглушаемый толстыми стенами.

 — Товарищи, мы отлетаем! — раздаётся немного хрипящий помехами голос пилота, — прошу всех занять места около закломётов и около эвакуируемых!

Пожимаю плечами и подхожу к герметично вделанному в борт глайдера пятироговому закломёту. Вглядываясь в мутный прицел, вижу едущие по холмам примерно с нашей скоростью "Луняши". За ними в километре скачет многотысячная толпа Проклятых. Вдруг прямо в толще этой волны происходит десятка три взрывов, которые сильно их прореживают. Скачу в корму винтолёта и беру такой же закломёт в копыта.

Восемь реакторов магического синтеза, расставленные вдоль бортов, громко гудят, даже громче винтов — они работают где-то на семидесяти процентах от максимальной мощности. Переключаю орудие в стрельбу очередями, и поджидаю толпу не-пони. Через пару минут они находятся на расстоянии эффективного выстрела, и я одновременно с кормовыми стрелками других глайдеров открываю по ним огонь.

Ярко светящиеся ПКР-Т заклятия оставляют за собой дымчатые следы, которые выглядят даже в некоторой степени красиво на фоне воспалённо-красного солнца. Вот параспрайт, на лирику потянуло. Надо будет с политруком нашим поговорить...

Голова гудит, как колокол, по которому ударили кувалдой, бросив её с высоты в полкилометра. Вижу сидящего рядом со мной Конрада, что странно: мы находимся в каком-то странном металлическом помещении, у которого скошенные наверх три из четырёх стены, освещение же тускло-красное. Он мягко проводит копытом в прохладном накопытнике по моей голове, тихо говоря: — спи, спи. Ты у друзей...

Я, и так чувствуя себя не очень хорошо и ничего не понимая, следую его совету и проваливаюсь в целительный сон почти мгновенно.

__________

*Ш-1 — глайдер Сталлионграда, предназначен для доставки на фронт подкреплений под вражеским обстрелом. Вооружён пятнадцатью пятироговыми закломётами, по пять на борт и в корме.

*ЛАТТ — летательный аппарат тяжёлого транспорта.