Неприкаянный
Глава 7.
Я ещё часов двенадцать не могла... то есть, не мог отойти от событий вчерашнего дня. И дело тут вовсе не в том, что впечатления, полученные мной тогда, были колоссальными. Просто Твайлайт не сказала мне, что после кобылки я не сразу приму свою прежнюю форму, а ещё немного побуду... девушкой. Не то, чтобы это было плохо для меня, просто непривычно. И хотя я был совершенно не в своём вкусе (длинная и худая, в то время как я-девушка понравился бы себе больше, если бы был невысоким и в меру полным), упускать возможности поиграть с собой я не стал. А как приятно было снова стать прежним собой...
Позднее Твай превращала меня в единорога, но исключительно для занятий магией. Она объяснила мне, на чём основан призыв существ из других миров, и я даже смог призвать летучую вер-мышь из какого-то параллельного мира. Она просуществовала целых три секунды, а после вернулась в свой мир, так как я был слишком слаб, чтобы удерживать её дольше. Потом наши занятия прекратились в силу моей чрезмерной занятости, но основы использования магии я не забыл и не забуду никогда.
Чем же я был так занят, что забросил познание тайн мира пони, спросите вы? Музыкой! Одним одиноким вечером мне пришла на ум сумасшедшая, не реализуемая, но чертовски притягательная идея собрать рок-группу. Хотя не такая уж и не реализуемая. А что? Потенциальные участники имеются, репертуар наработаем, инструменты найдутся. Будем новаторами в музыке Эквестрии!
Первой, кому я поведал эту идею, была, конечно же, Винил. Она была открыта всему новому, умела играть на барабанах и делала это весьма хорошо, поэтому именно на неё я возложил обеспечение и создание ритма — фундамента рок-музыки. Улучив момент, когда Октавия отлучилась, я рассказал ей свой план. Её реакцию было не так уж сложно предсказать: счастливо визжа, она буквально бросилась мне на шею и затараторила:
— Конечно-конечно-конечно-конечно согласна!
Повисев на мне немного, она отпустила меня и уже более спокойно сказала:
— Ты даже не представляешь, как долго я ждала этого от тебя! Дай угадаю. Октавию ты тоже позовёшь к нам, да?
— Ну а куда же без неё? — подмигнул я единорожке, и мы вместе пошли за будущей солисткой нашей группы.
Однако она сказала твёрдое "нет" вопреки нашим ожиданиям.
— Окти, ну что за дела? — недовольствовала Винил. — Ты же тащишься от рока!
— Нет, нет, нет, нет, и ещё раз нет, — серая пони была непреклонна. — А теперь извольте покинуть мою комнату, я репетирую.
Винил грустно опустила мордочку и вышла. Я направился за ней.
— Мы её ещё уговорим... — попытался подбодрить я её. — Сама к нам попросится.
— Это вряд ли. Окти не меняет своих решений.
— Для лучших друзей она сделает исключение из этого правила. Кстати, а у тебя на примете нет гитарного мастера?
Таковой, по счастью, был. Что ни говори, а играть настоящий рок на блюзовой гитаре — совсем не комильфо. Можно, конечно, но нет такого тембра, такой громкости, такого тяжёлого и мощного звучания и родного моему уху эффекта "дисторшн". Нет пламени, которое зажжёт сердца пони. И единственное, чем я мог это исправить — создать электрогитару!
Благо, намедни я вспомнил, что как-то ради интереса спаял свой собственный «дисторшн». Восстановить схему из обломков памяти было сложно, но методом изучения книг, советов знакомых радиолюбителей, проб и ошибок я всё же добился нужного результата. Да, чуть-чуть суховато, и вообще можно было бы ещё обрезать низкие частоты, но... Чёрт возьми, ни сил, ни терпения у меня на это не осталось.
Метал Стрингу (а именно так звали гитарного мастера) было проще. По сути дела, он выполнял обычный заказ, только гитара была цельной, а не полой. Естественно, конструкция гитары от этого поменялась, но мастер быстро разрешил все непонятные для него вопросы. В-общем, за два месяца он сделал всю электрогитару, а я лишь только спаял примочку. Но всё равно, это можно считать успехом — я получил примерно такой звук, какой был мне нужен.
Но после того, как был сделан и проверен образец, расслабляться всё равно было нельзя. Нужно было сделать две чистовых концертных гитары. Не скажу, что это было легче, ибо тренировки и практики в таком нелёгком деле, как спайка электронных деталей, мне всё равно не хватало. Метал Стрингу жилось едва ли лучше — он еле-еле нашёл два бревна, из которых можно было бы вырезать подходящие по габаритам доски, и собственнору... эмм... собственнокопытно вырезал их.
Для чистовых гитар корпуса делали мы вместе, и на это у нас ушла чёртова куча времени и не меньше терпения. Но игра стоила свеч — электрогитары получились! С каким же наслаждением я воткнул её в сорокаваттный ламповый усилитель Винил и пробежал по струнам в стиле хэви-металл! Столько усилий и времени, столько опытов и опасений! И вот сегодня, одним из холодных декабрьских дней Эквестрийской зимы, на втором этаже дома Октавии и Винил, где располагалась совсем небольшая сцена, все наши старания окупятся с лихвой. На первую публичную пробу чистовой электрогитары были приглашены все, кто принимал хоть какое-то участие в её создании: Твайлайт, Метал Стринг, Винил, даже торговцы, у которых я приобретал детали звукоснимателя и паяльные инструменты. Присутствовали все приглашённые, кроме одной, той, которую я ждал больше всего — Октавии. Не желая ничего слушать, она просто захлопнула дверь перед моим носом и заперлась у себя. Якобы не обратив на это внимания, я вновь поднялся к слушателям, воткнул гитару в усилитель и произнёс краткую речь:
— Ещё раз приветствую вас, мои дорогие пони. Долгое время я скрывал смысл своей затеи даже от тех, кто оказывал мне неоценимую помощь и поддержку в моём начинании — привнести в Эквестрию частичку человеческой культуры в виде музыки под названием "рок". Искренне надеюсь, друзья, что вы не будете разочарованы. Винил, давай первый!
Барабанная дробь словно поднялась из тишины, в постепенном крещендо сливаясь с моим басом. Зазвучал "Orion", а точнее, да простит меня "Мetallica", его упрощённый вариант без соло-гитары. Но это простое двухминутное повторение одной и той же музыкальной фигуры пришлось публике по вкусу.
Следующей на очереди была "The unforgiven", опять же, без акустической гитары и соло, но зато с текстом. Не слышав этой композиции чёрт знает сколько, я всё ещё помнил вступление, аккорды и её текст, и я вряд ли забуду что-нибудь из вышеперечисленного.
Как же, спросите вы, не имея на руках партии ударника, играла Винил? Она сама придумывала себе партии, и эти партии были ничуть не хуже оригиналов.
Под конец один из торговцев встал и ушёл с недовольной миной. Это меня чуть огорчило, и следующей композицией, которую мы с Винил исполняли, была "Iron Man", путём некоторых нехитрых изменений адаптированный мной к миру пони "Iron mare".
"Has she lost her mind?
Can she see or is she blind?"...
Я играл и пел так хорошо, как только мог. Усилитель выдавал хороший, мощный звук. Оставшиеся пони с интересом смотрели и слушали нашу музыку с неподдельным интересом. Это триумф. Мой триумф и триумф всех тех, кто помог мне сделать мои инструменты. Снова и снова я повторял тему композиции и наслаждался своей игрой, игрой Винил и лицами пони, на которых выражался восторг. Первый успех нашего предприятия был очевиден.
Но ничего и никогда не идёт у меня гладко. То ли от слишком сильного удара, то ли из-за плохого качества крепления первая и вторая струна одновременно с отвратительным звуком выскакивают со своих мест, хлёстко ударяя меня по руке. Я рефлекторно отдёрнул руку, которую моментально пронзила жгучая боль, и музыка прекратилась. Дискорд бы их побрал, эти струны, их я заменю, боль перетерплю, но впечатления зрителей наверняка испорчены!
— Всё в порядке? — участливо спросила Винил.
— Нет, — честно ответил я, — но бывало и хуже. Сейчас схожу за второй гитарой.
Но прежде, чем я успел отключить повреждённый инструмент от усилителя, двери сцены распахиваются, и входит Октавия собственной персоной, несущая вторую гитару.
— Не надо никуда идти.
Я улыбнулся. Она всё-таки пришла, не устояла перед звуками рока...
Пока я приводил инструменты в "боевое положение", она поставила на сцену стул и чинно села. Я подал ей её гитару.
— Сейчас я, — она выделила "я", — сейчас я покажу вам, детишки, что такое рок. Винил, играешь что угодно в ритме "largo". Алекс, помнишь рифф, который я недавно тебе показывала? — Я кивнул. — Отлично. Играешь его. Поняли?
Мы кивнули; я взял свою гитару.
— Тогда начинай, Винил! Раз, два, раз, два, три, четыре!
Винил тяжело ударила по барабанам, совершенно не жалея их. Рифф, который начали играть мы с Октавией, был гениален в своей простоте, как и, наверно, большинство риффов известных рок-групп. Банальный переход с одного аккорда на другой, но это как же чертовски круто это звучало в сопровождении тяжёлых, гулких ударов барабанов... А после нескольких повторений риффа вместе со мной, она сыграла одно из самых крутых соло, которые я когда-либо слышал. Оно не было сверхбыстрым или архисложным технически. Оно было просто отпадным. Удивительно, как пара пулл-оффов в нужных местах преображают композицию...
Твай и торговцы качали головами в ритм нам. Метал Стринг, кажется, прослезился. Последний аккорд, и Октавия, положив гитару, ушла без слов. Метал бросился мне в объятья:
— Почему ты раньше не рассказал мне об этом?
— Хотел сделать небольшой сюрприз.
— Тогда я могу сказать, что сюрприз более чем удался. Считай, что 25 бит ты уже заплатил.
Я поблагодарил мастера за скидку и отдал ему ещё 275 бит за работу.
Вечером того же дня мы с Октавией и Винил на их кухне обсуждали за чашкой чая дальнейший план развития нашего трио, которое я с одобрения девочек именовал красивым и непонятным латинским словом "Renovatio" — возрождение.
— Любишь же ты, Окти, выкидывать такие штуки, — счастливо улыбалась Винил, — ох, до чего же любишь! Сначала "нет, нет, что вы", а потом выходишь в самый последний момент и надираешь всем задницы!
— Заткнись, Винил, — беззлобно ответила ей Октавия. — На вас двоих просто жалко было смотреть — ни сыгранности, ни единства композиции... Должен же был кто-то вытаскивать вас из лужи, в которую вы сами соизволили засесть совершенно добровольно.
Я взял печенье из вазочки, откусил сразу половину и запил чаем.
— А по-моему, мы неплохо сыграли. Если бы я был менее криворуким, возможно, струны не вылетели бы со звукоснимателей, но... словом, если хочешь, чтобы что-то было сделано хорошо, не заставляй меня делать это.
Пони посмеялись, а я взглянул на две всё ещё саднящих красных полосы на руке и вздохнул.
— Зато теперь моя гитара — бас-гитара, и я — настоящий басист и ритм-гитарист, вот.
Сложно было дать своему тщеславию свыкнуться с тем, что Октавия каким-то магическим образом может сыграть копытами то, чего я не могу пальцами, и уйти на "второплановый" бас, но я утешил себя тем, что я буду голосом группы.
— Ну а теперь давайте по существу, — серая пони отхлебнула из своей кружки. — Что будем делать дальше?
— Репетировать! — ответили мы с Винил в один голос.
И мы стали репетировать. Тех композиций, которые помнил я, не хватало, чтобы дать полноценный концерт, но Октавия сочиняла риффы и соло, словно заведённая — почти каждую неделю у неё было что-то новенькое для нас. Нам же с Винил оставалось только разучивать свои партии и удивлённо хлопать глазами, когда играла она. Насколько же чертовски хорошо у неё получалось... Словами, даже музыкальными терминами, в полной мере это не удастся описать даже самому одарённому писаке, не то что мне! От простых вариаций на главный рифф до чарующих и захватывающих сложнейших музыкальных конструкций... Иногда она отдавала роль солиста мне, а сама лишь подбирала гармонию к звукам баса, находясь на заднем плане, иногда исполняла в одиночку чуть ли не две партии (свою и мою) одновременно. И я был очень горд за то, что именно я подтолкнул её к сочинению этой музыки. Не стал вторым Хэтфилдом сам — помог стать вторым Хэтфилдом ближнему своему и остался вполне доволен. Винил не умела играть на гитаре, но ритм задавала что надо — с ним наш рок становился на 20% круче.
У всей нашей группы наблюдались заметные улучшения по всем параметрам. Что, собственно, не удивительно: каждый из нас почти забросил всё, чем занимался ранее. Виолончель Октавии давно лежала в футляре, кажется, совсем забытая хозяйкой. Винил стала диджействовать в клубе гораздо реже, только чтобы прокормить себя и подругу. Ну а я... вообще, на зиму я снова перешёл работать к Кейкам на полставки (ибо кушать каждый день хочется, особенно, когда ты в конец измотан трёхчасовой репетицией), благо, дом мне уже отстроили, и проблем с Пинки я больше не испытывал. Всё выигранное таким образом время я отдавал совершенствованию своего голоса и техники игры. Через месяц я уже мог петь, не фальшивя, а ещё через два диапазон моего голоса был существенно расширен.
В марте мы решили, что репетиций достаточно, и можно выступать. "Раскачаем вас! Renovatio и музыка из другого измерения!" — гласили афиши, расклеенные по Понивиллю. Что сказать, рекламщики потрудились на славу. Осталось только нам с девочками не подкачать. Честно сказать, я очень волновался за то, как всё пройдёт, и прилагал максимум усилий к тому, чтобы наше выступление было как можно лучше, чтобы хоть как-то успокоиться.
Но когда я узнал, что раскуплены почти все билеты, я понял, что все мои усилия по самоуспокоению оказались напрасными. Свободных мест в зале не было, и несколько пони даже решили слушать наше выступление стоя. Не знаю, послужило ли тому больше любопытство или низкая цена на билет, но это было так, и от волнения у меня вспотели ладони. Впервые мне предстоит выступать на глазах такого количества пони. И либо впервые захватить их сердца, или впервые так сильно опозориться...
— Чувак, да ты весь дрожишь! — воскликнула Винил. — Тебе холодно, что ли? Так иди ко мне скорее, согреемся в страстных объятьях...
— Винил, когда ты уже прекратишь эти свои шуточки? — безэмоционально ответила ей за меня Октавия, проверяющая строй гитары.
Винил вышла из-за барабанов, подошла и, встав на задние копыта, обвила передними мою шею и игриво сказала:
— Никогда, потому что он мне нравится. Ты будешь моим особенным пони, Алекс?
Октавия снова не дала мне ответить:
— Как же вы оба меня достали... Занимайтесь чем хотите, но не при мне, ясно вам?
Я решил подыграть Винил, и вместе с ней, висящей у меня на шее, подошёл к Октавии, и, приобняв её, сказал своим фирменным завораживающим и очаровывающим тоном:
— Ну не ревнуй же так, глупышка. Меня хватит на вас обеих...
Однако, серая пони не поняла юмора.
— Что-о? — вскричала она, резко соскочив со стула и оттолкнув меня и Винил. — Ты что себе позволяешь, нахал? Распустил грабли, видите ли! Скажи спасибо, что я вообще согласилась играть здесь этот твой рок! Извращенец...
Я не нашёл ничего вернее, чем сказать "эм, ну спасибо", незаметно чуть сильнее прижать Винил к себе, а потом опустить её и вернуться к разминке. И почему она так бесится из-за подколок уровня чуть выше детского сада?..
— Готовность две минуты, — сказала Октавия через некоторое время. — Ты речь подготовил?
— Да, — соврал я.
— Хорошо. Винил, ради Селестии, не забудь воткнуть усилитель в розетку!
— Окей, шеф, — бросила Винил и взяла барабанные палочки.
— Выдвигаемся на сцену.
Мы вышли из-за кулис. Пони поаплодировали в знак приветствия, Октавия и Винил заняли свои места на сцене. Я подошёл к своему микрофону и крикнул:
— Привет, Понивилль!
Громогласное ответное "привет" разнеслось по залу.
— Как настроение? Готовы к чему-то новому и очень крутому?
— Да!..
— Тогда начнём без долгих вступлений. Раз, два, раз, два, три, четыре!
Четыре "затактных" удара и громкий, мощный аккорд ми-минор открыли наш концерт, и вместе с этим первым трезвучием в меня стала вливаться уверенность в том, что всё пройдёт как нельзя лучше, главное — окунуться в музыку, которую я играю, с головой... Но, потонув в крутизне риффа, я чуть не забыл о том, что мне нужно ещё и петь, но, к счастью, вовремя опомнился, перешёл на нужный аккорд и запел:
"When I saw you at first time,
I thought I`ve lost my head.
I couldn`t be without you.
Without you I was mad".
Стихи об истории иллюзорной любви были написаны мною и одобрены Октавией. Хоть Твайлайт и «закачала» в меня эквестрийский, писать стихи на этом языке было очень сложно для меня, но вместе с тем и очень интересно, и за свои "поэмы" я был ужасно горд (но гордость эту показывал только самому себе). Октавия внесла в текст несколько изменений и сочинила музыку, и теперь я, притоптывая ногой в такт и качая головой, словно заправский рокер, с явным кайфом на лице исполнял её публике. И им, кажется, нравилось!
От радости моё сердце забилось чаще, и я не сбился с ритма только благодаря барабанам Винил.
Последняя строка припева допета. "Жги, Октавия!" — прошептал я, и зазвучало её соло, быстрое, крутое и совсем не похожее на своего исполнителя. Я слушал и подыгрывал так восхищённо, будто слышу его в первый раз, и смотрел не в зал и не на гриф, а на Октавию. В её глазах читалось лёгкое презрение и недвусмысленное "вот как надо, сосунки!", а улыбка горела ярким пламенем рока. Она играла свою партию, и с каждой нотой, сыгранной ею, высвобождалось её истинное "я", которое она долго и настойчиво прятала ото всех и от самой себя. Но именно музыка прицельным выстрелом сбила замок с сундука, в котором была заперта настоящая Октавия, и открыла миру ещё одну сторону великого таланта...
Последний аккорд первой песни, и по залу пронёсся шквал оваций.
— Вам понравилось? — спросил я зрителей.
— Да! — дружно грянули они.
— Но вы же не за одной песней сюда пришли, верно? Хотите ещё?
— Да!
— Тогда играем "песочного", — повернулся я к девочкам.
Они кивнули в ответ, и зазвучала вторая мелодия...
...Наш концерт длится уже полчаса. И эти полчаса выжали из меня все мои соки: медиатор едва держался между пальцами правой руки, а пальцы левой всё чаще соскальзывали с нужного лада. Это, скорее, нервное истощение, на репетициях я мог часа полтора плясать с гитарой в руках, словно заведённый. Некоторые зрители тоже не выдерживали. Примерно пятая часть зала покинула свои места с недовольным выражением лица. Я их понимаю, сам когда-то не мог выдержать звука электрогитары. Он долбил по ушам, словно соседский перфоратор ранним утром. Но потом я не только привык, но и полюбил её звучание, и ни капельки не сожалею об этом...
Если быть короче, то мы посовещались группой и единогласно решили взять небольшой антракт. Придя в репетиционную, мы с Винил сразу же вальяжно развалились на небольшом, но весьма удобном диванчике, бывшем там, а Октавия поспешила налить себе чаю и предпочла дивану и нашей тёплой и уютной компании стул.
— Держимся пока, — заговорила Винил первой, — но я, если честно, измотана так, будто целый день на "Сладких яблочках" вкалывала...
— Я тоже, — поддержал её я, с наслаждением хрустнув костяшками пальцев. — Это от нервного переутомления.
— Дилетанты, — хмыкнула Октавия и сделала глоток чая.
— Вечно ты нудишь, Окти, — возразила Винил. — Мы, конечно, не такие профи, как ты, но ведь ты этим с жеребячества занимаешься! — она сделала паузу. — И Алекс, хоть он, по-твоему, и "дилетант", всё равно звучал просто потрясающе! Ты даже заслужил кое-что...
Винил, глянула в мои глаза и… прикоснувшись своими губами к моим, запустила свой длинный и очень проворный язычок в мой рот и заскользила им по полости моего рта. Очень, очень неожиданный ход с её стороны, но моя растерянность почти не повлияла на её уверенные действия. Мне оставалось лишь поддаться ей, лаская её язычок своим. На вкус Винил напоминала нежный сливочный крем, именно такой, какой обязан попробовать каждый любитель сладостей. Идеальный сливочный крем. Она разорвала поцелуй, но лишь для того, чтобы облизнуть мои губы и продолжить его.
Мои руки, до этого момента бывшие совершенно свободными, отправились гулять по гриве и бокам Винил, от чего она начала сладко постанывать. Её шерсть куда мягче и приятнее любого шёлка, а в её гриве можно утонуть, не жалея об этом...
Поняша разомлела от моих ласк:
— Твои пальцы... офигенны...
Всё оставшееся время Октавия читала нам морали о нравственности и нормах поведения при других пони, но я был больше сосредоточен на мягкости гривы Винил, чем на её лекции. Когда время антракта подошло к концу, я просто как можно мягче прервал Октавию, взял свой инструмент и зашагал к кулисам.
Большинство пони было на своих местах, и мы продолжили выступление с новыми силами. Осталось всего три композиции, и, надеюсь, они придутся пони по вкусу так же, как и предыдущие.
Я не совру и не преувеличу, если скажу, что эта "финишная прямая" была для меня сложнее, чем всё, что я сыграл до неё, вместе взятое. Октавия постаралась сделать их максимально сложными. Первая композиция была инструментальной, и хвала Селестии, что моя серая подруга не заставила меня писать текст на неё — в противном случае я бы просто не смог играть и петь одновременно. Темп её — 200 ударов в минуту — был для меня пределом. Первое время на репетициях я не понимал, как вообще возможно сыграть это, но потихоньку привык. А Октавия, кажется, была способна держать темп и в два раза быстрее этого.
Пони в зале начали хлопать в такт нашей музыке. Я всё ещё не могу поверить, что им нравится. А ведь им нравится, чёрт возьми, и ещё как! От морального подъёма мои пальцы будто обзавелись крыльями и стали с лёгкостью летать по грифу электрогитары. Да что там пальцы, я и сам стал скакать по сцене и выпендриваться, как только мог. Глянув на солистку, я встретился с лёгким укором в её глазах, но было также и желание не сидеть на стуле, а плясать вместе со мной, но она не могла играть на электрогитаре стоя...
Вторую, "Iron Mare", нас попросили сыграть дважды. Естественно, отказать благодарной публике было невозможно. Боюсь только, что за нарушение авторских прав на Земле меня упекут за решётку, если узнают. Да и за зоофилию тоже, хех.
Последнюю тоже восприняли на ура. Концерт закончился так же, как и начался — аккордом ми-минор, мощным, звучным и насыщенным, как бы ставящим жирную точку в нашем музыкальном повествовании...
— Ребята, мы должны отметить это! — воскликнула Винил. — Алекс, будь так любезен, озвучь наш гонорар!
Я стал прикидывать в голове. Было куплено 213 билетов по цене 6 бит за каждый. Тридцать четыре пони покинули концерт из-за того, что он им не понравился, и им вернули деньги за билет. 179 пони остались, 179*6 — 1074 бита, минус триста бит за аренду помещения, минус двести семьдесят пять на инструменты.
— 499 бит на нас троих, почти 166 бит на каждого, — подытожил я свои размышления, — по-моему, лучшего ожидать было нельзя! Девочки, сегодня мы однозначно идём в "Сахарный уголок", я угощаю!
Остаток дня выдался очень весёлым. Многие пони, бывшие на концерте, направились за нами в "Сахарный уголок", и на всех там едва-едва хватило места. Все просили автографов у нас и отмечали наше успешное выступление коктейлями. Миссис Кейк даже принесла нам большой фруктовый торт за счёт заведения за такой наплыв посетителей. А вечером... вечером девочки пригласили меня к себе, внимание... барабанная дробь... по инициативе Октавии! Вот этого я, если честно, ожидал меньше всего. Она в последнее время выказывала только неприязнь ко мне за моё потакание шуточкам Винил, и я мне могу предположить, что могло сподвигнуть её на это. Как вы могли догадаться, вышеупомянутая единорожка не смогла удержаться от пары колких словечек в адрес подруги.
— Дом, милый дом, — устало изрекла Октавия, когда мы наконец пришли.
— День сегодня выдался сверхнасыщенным, не так ли?
— Полностью согласен с вами, миледи, — поддакнул я. — Надо было сдерживать себя в "Сахарном уголке"...
— Верно подмечено, — хмыкнула Винил, чуть пошатываясь от количества уничтоженных ею сладких блюд, — но об этом нужно было думать пару часов назад... ик! Ох уж эти чудо-кексы Пинки... Пойдёмте ко мне в комнату, отдохнём немного.
Войдя в комнату единорожки, мы все словно по команде рухнули на её диван.
— Блаженство... — промычал я, сладко зевнув. — Ну, девочки, Понивилль мы захватили успешно. Какой город на очереди?
— Кантерлот! — сказали обе в один голос.
Я слегка удивился.
— Сразу столицу?
— Да. А почему бы и нет?
— Ну а почему бы сперва не отточить своё мастерство на, допустим, Сталлионграде? Или на Филлидельфии?
— Расслабься, чувак, — Винил коснулась моего плеча, — в Кантерлоте такие же пони, как и здесь, только они очень умело скрывают это за маской напыщенности и лёгким презрением ко всему во взгляде. Да, Окти?
Удивительная пони эта диджейка. Посмотришь на неё — ну подросток, ей-богу, только слегка не в меру безкомплексный. А иногда скажет так, что не в бровь, а в глаз попадает...
— Заткнись, Винил, — сладко и беззлобно сказала Октавия и потянулась.
— Ну вот, видишь, Окти со мной согласна. Всё будет окей, красавчик.
Я пожал плечами.
— Кантерлот так Кантерлот, как хотите. Но сейчас я слишком устал, чтобы покорять что-либо. Пожалуй, я пойду к себе и хорошенько высплюсь...
Пересилив себя, я поднялся с дивана, вышел из комнаты Винил, прошёл в прихожую и стал было обуваться, но Октавия остановила меня:
— Алекс, ты не мог бы задержаться у нас ещё немного? У меня к тебе есть разговор.
— Конечно. А в чём дело?
— Пошли в мою комнату, я тебе всё расскажу.
Немного недоумевая, я проследовал за пони в её покои.
— Сядь на кровать, пожалуйста.
Моё недоумение усилилось, но я повиновался и сел на её кровать.
— А теперь... — Октавия замялась. На шерсти на её щеках проступила розовая краска. — Посади меня к себе на колени...
От смущения она сказала это так тихо, что я едва разобрал её слова. Хм, что бы это означало? Ситуация принимает весьма интересный оборот...
Я мило улыбнулся, поднял поняшу и усадил так, как она хотела.
— Так о чём же ты хотела поговорить со мной в такой интимной обстановке, да ещё и у меня на руках?
Краска на её щеках проявилась отчётливее.
— Ну, э... Во-первых, я бы хотела извиниться за своё поведение. Просто эти шуточки Винил меня в конец достали. Одно и то же почти полгода. Даже у меня терпение не бесконечно. Я думаю, ты понял, о чём я.
— Понял, и извинения приняты.
Сохраняя улыбку, я почесал Октавию за ушком.
— Что-нибудь ещё?
— Да, есть кое-что... — она призадумалась, а после начала выпаливать слова со скоростью пулемёта. — Алекс-мне-нравится-твоя-музыка-и-ты-сам-ты-будешь-моим-особенным-пони?
Выговорив всё это, она вся сжалась, словно ожидая подзатыльника.
Вот. Это. Поворот. Чёрт возьми, ну и вопросец. При всей своей предсказуемости в данной ситуации он всё равно был для меня подобен грому среди ясного неба. А из этого вопроса следует вполне логичный второй вопрос: что мне отвечать ей? Я чувствую к Октавии некую привязанность, но могу ли я назвать это любовью? Скорее, это чисто дружеские чувства, и ничего более. До этого момента я вообще не рассматривал её в роли кобылки. Она казалась мне этакой крепостью, штурмовать которую не имеет смысла никому, тем более, мне, чужаку, прибывшему сюда неизвестно как и непонятно зачем, не знающему всех местных обычаев и традиций. Но вдруг дружеские чувства могут перерасти во что-то большее, в эту самую любовь? Могут, однозначно. Значит, говорить "да"? Но если Октавия всё же останется для меня только другом? Рано или поздно правда раскроется и сильно ранит её. Тогда "нет"? А вот и нет, потому что попробовать всё-таки стоит, я думаю. Или... нет, Дискорд побери, это слишком сложно...
Чем дольше я думал, тем мрачнее она становилась. Ждёт отказа, явно. Я бы уже давно сказал ей своё решение, но я и сам не знаю, что решить. Это так быстро не решается, если вопрос встал перед тобой вот так сразу. И пока я судорожно пытался разобраться, ответить сперва самому себе, уголки её губ опускались вниз, а фиолетовые глаза, такие большие и красивые, становились грустнее и грустнее. В конце концов, её терпение иссякло раньше, чем я успел дать ответ.
— Можешь не отвечать. — тихим шёпотом сказала поняша. На её глазах проступили слёзы. — Я всё и так поняла. На что я только надеялась, дура? Давай просто забудем об...
Теперь я знаю, что отвечать.
Прежде чем она договорила, я прикоснулся пальцем к своим губам и издал ласковое "ш-ш-ш...". Она замолкла, и теперь лишь изредка виновато шмыгала носом. Несильно прижав её к себе левой рукой, правую я запустил в её гриву.
— Не надо делать столь поспешных выводов, милая, — нежно сказал я. — Поспешные выводы чаще всего в корне неверны...
Пряди её гривы мягко ниспадали на мои пальцы, словно морские волны на песок. Понемногу Октавия начала успокаиваться.
— Ты... ты правда согласен стать моим особенным пони?
— Пони я стать не смогу, но твоим особенным быть согласен полностью.
Она прижалась ко мне крепче и положила голову мне на плечо, а я сосредоточил свои ласки на её шее. От неё исходило тепло. Не просто тепло как физическое понятие, но и как тепло любви, потоки дружественной энергии, направленные мне и так приятно согревающие изнутри... Мы ласково потёрлись носами. Теперь мы — пара, единое целое, союз, и даже если я не буду искренне любить её, этот союз сможет разорвать лишь смерть одного из нас, я уверен. Но её невозможно не любить, она слишком красива, слишком умна, слишком идеальна, по крайней мере, с моей точки зрения.
— Ты знаешь, все эти насмешки Винил... Они были ещё больнее от того, что были правдой. И каждый раз, когда вы обнимались или целовались, у меня в груди словно что-то сжималось и причиняло жуткую боль. Но вместе с тем я представляла себя на её месте, и мне было так хорошо, так приятно. А ты... ты довольно охотно отвечал на её флирт. Она тебе тоже нравится, да?
Я замялся.
— Винил — симпатичная кобылка.
Я сделал паузу, а после чего добавил:
— Но до тебя ей ещё ох как далеко, милая.
Она посмотрела мне в глаза, видимо, желая убедиться в правдивости моих слов. Наши лица так близко друг к другу. Я даже чувствую её дыхание. Её глаза медленно закрылись, а мордочка стала плавно приближаться ко мне. Через мгновение наши губы соприкоснулись друг с другом в медленном и страстном поцелуе.
Сразу стало понятно, что целуется она впервые. Но это только помогло мне продолжить начатое. Её язык был совершенно податлив, и я быстро завладел им и всем её ртом и стал изучать её там. Её вкус, он очень похож на привкус холодной стали. Такой холодный, но вместе с тем такой тёплый, близкий, любимый...
Мои руки блуждали по её телу. Ощущение мягкой, шелковистой шёрстки пони под рукой невозможно сравнить ни с чем. Оно особенное. И ещё более особенным его делало то, что это шёрстка Октавии, к которой я так быстро стал питать ответную любовь. Рука скользнула вниз по позвоночнику, к её метке. Она напряглась и чуть дёрнулась, но не прекратила целоваться. Несколько круговых движений вокруг скрипичного ключа на её боку, и снова вверх, к мягкой, переливающейся оттенками чёрного гриве.
Я осторожно разорвал поцелуй, но тонкая нить слюны осталась связывать нас.
— Винил была права, ты офигенно целуешься...
Я погладил её по щеке.
— Тави... Моя поняша...
Она возвратила поцелуй, и теперь сама стала руководить и хозяйничать у меня во рту. От наслаждения, от бури захлестнувших нас эмоций мы оба закрыли глаза и всецело отдались ощущениям...
Ручка двери в комнату Октавии опускается вниз. Мы синхронно открываем глаза и обращаем свои взгляды в сторону двери. В проёме появляется белая единорожка.
— Ах, вот чем это вы тут занимаетесь! Так ещё и без меня!..