Pony Souls

Пролог

Это когда-то давно заброшенное селение ничем не отличалось от многих других, которые то и дело попадались ей по пути. Удачно расположившись в небольшой низине, оно было настолько хорошо скрыто от чужих глаз, что только зоркий глаз, многолетний опыт сурового выживания на болотах и некоторая доля везения позволили одинокой страннице отыскать покинутый посёлок среди зловонных чащоб Хэйсидских Топей. Необъятная территория заболоченных лесных массивов и обширных лугов пожухлой травы, где силы природы одержали верх над разумными существами. Дикое, полное гнили и разложения место, где под каждой искривлённой корягой и в затхлой воде тёмных омутов таилась смертельная опасность, выжидающая путников и в любой миг готовая наброситься на жертву. «Вонючая непролазная трясина» – сказал бы какой-нибудь напыщенный единорог или трусливый пони с северных земель, ни единым копытом не ступавшие на закисшую и пропитанную влагой почву болот. Но для неё, для той, что родилась здесь и каждодневно сражалась за выживание, выбивая собственное место под сенью гиблых лесов среди копошащихся в полутьме тварей, это было домом. Жестоким и не прощающим ошибок, но домом.

Осторожно ступая по мягкой от влаги почве и избегая полных отвратительной грязи ям, странница спускалась по небольшому склону к лежащему внизу селению. Низкие и кривые стволы огромных толстых деревьев незыблемо, подобно каким-то великанам из древних сказок, стояли и вечно гнили среди топей, своими густыми кронами закрывая землю от жарких солнечных лучей. Сквозь еле подрагивающее марево болотных испарений почти беспрестанно стоял низкий гул жужжания тысяч насекомых и паразитов, бесчисленными армиями вьющихся в душном воздухе. Хэйсидские Топи были эдаким гнилостным и разлагающимся раем для буйной растительности и живности, грызущейся чуть ли не за каждый клочок этого места.

Затерянная среди трясин деревня пребывала в таком же состоянии, из-за запустения превратившись в местный рассадник всевозможных мерзких созданий, уже на подступах к ней расползающихся под странницей. Внезапно раздавшийся неприятный хруст оповестил ту о случайно раздавленном жуке размером с копыто, неудачно подвернувшемся ей под ногу. Многозначительно хмыкнув, та небрежно обтерла сделанный из толстой кожи высокий сапог о бледно-жёлтую траву и продолжила спуск. Впрочем, нынешняя найденная деревушка ничем особо разительно не отличалась от всех прочих. Такие же покосившиеся болезненно-жёлтые домишки из прогнивших досок и брёвен, уже наполовину поглощённые и занесённые болотными почвами. Такие же бывшие крыши, ныне превратившиеся просто в истлевшие остатки из сопревшей листвы.

Кто знает, зачем жители покинули это селение. Может, их под корень вырезало какое-нибудь соседнее племя, ныне тоже канувшее в небытиё. Может, они перебрались на другое место или, как и сама странница, ушли на север. А может, они просто поголовно слегли от вспыхивающей то тут, то там Чёрной Чумы и разбрелись по окружающим лесам. Но, во всяком случае, даже если бы это и было правдой, ничто не выдавало признаков присутствия в селении прокажённых, а судя по возрасту заброшенных строений, мор уже покинул его. Лишь забивающее уши гудение насекомых да редкий шелест тлеющей листвы царили здесь.

Аккуратно обогнув одно из многих кособоких зданий, она попала на эдакую «улицу» деревушки. Два дома перед ней и один сзади. Все три сруба сделаны наспех и довольно грубо, отчего некоторые брёвна одной из хижин прогнили настолько, что не смогли выдержать вес остальных, и строение рухнуло под собственным весом, теперь представляя собой гигантскую груду отсыревшей древесины. Оставшиеся два оказались более-менее прочными и всё ещё держались, хотя гибельное копыто разложения коснулось и их. Кривые провалы окон, зияющие чернотой, были проделаны прямо в древесине бревён. Бегло окинув взглядом наполовину погрузившиеся в землю дома, путница наугад выбрала один из них и вошла в темноту ничем не прикрытого дверного проёма.

Постепенно глаза привыкли к темноте. Внутренняя обстановка хижины, бывшей одной большой комнатой, так же пребывала в заброшенности и запустении, что царили в остальной деревне. Прямо под ногами, у входа, лежала изъеденная кем-то циновка, при малейшем движении которой под копыта страннице из-под таких же прогнивших досок полезла всевозможная пакость, быстро разбежавшаяся по полу. У противоположной входу стены расположился массивный деревянный стол, под которым, поблёскивая на редких солнечных лучах, чернело какое-то странное тёмное пятно. Рядом с одиноко лежащим опрокинутым стулом, в огромной дыре в полу, устроили себе логово многоножки. Копошась и извиваясь, одна из них ловко выскользнула из своей обители и стремительно уползла куда-то под стол. В левом же углу пристроился невысокий шкаф с полками, хранящими на себе парочку истлевших книг и стопку почерневших от гнили деревянных мисок. Огромный пузатый котёл, выполненный из матово-серого металла и кем-то перевёрнутый вверх ногами, покоила в дальнем углу дома почти что рядом со спальной циновкой, не менее сильно изъеденной насекомыми. Вот только одна деталь выбивалась из всего – непонятно от чего слегка покачивающийся труп, вздёрнутый прямо над постелью.

Тело, вопреки всем ожиданиям странницы, сохранилось достаточно хорошо. Возможно, жители селения исчезли не так давно, как она думала, а может, это просто ещё один путник, отчего-то решивший свести счёты с жизнью. Мерно раскачиваясь из стороны в сторону, покойник всё же не вызывал каких-либо опасений у странницы. Холодный взгляд выпученных остекленевших глаз уставился в одну точку и неспешно следовал за телом. Из слегка приоткрытого рта можно было разглядеть несколько достаточно хорошо сохранившихся и невыпавших чёрных зубов. Оголившиеся проплешины на облезлой полосатой шкуре зебры были усеяны многочисленными ранами, превращавшими тело в одну большую гниющую тушу тухлого мяса. Конечности безвольно свешивались к низу.

Подойдя поближе, странница утвердительно кивнула сама себе, когда увидела, как над трупом постарались падальщики и местные обитатели-насекомые. Проеденное вдоль и поперёк тело, наполненное целыми ходами, теперь служило не только пищей, но местом откладки яиц некоторых существ, которые путешественница едва различила во тьме дома. Кажется, пара из них уже успело проклюнуться, и теперь мясистые белёсые личинки копались где-то внутри покойника и пожирали его чёрную плоть.

Путница, которой тем более надо было ещё провести ночь в этом домишке, явно не желала мириться с присутствием отошедшего к духам зебры. Довольно быстро отыскав конец истлевшей верёвки, перекинутой через одну из балок потолка и привязанной к какому-то штырю, торчащему прямо из стены, она лёгким мановением копыта смахнула с металлического держателя паутину вместе с расположившимся на ней пауком. Резкий удар – и отсыревшая волосяная верёвка лопнула, позволив повешенному с грохотом упасть на деревянный пол, чуть было не проломив его.

На мордочке странницы не мелькнуло и тени отвращения, когда спутанные космы чёрно-белой гривы зебры обнажили заднюю часть шеи, к которой присосался гигантский, размером с несколько копыт, ало-красный клещ, медленно наполняющий специальный мешок на спине смоляно-чёрной кровью. В очередной раз хмыкнув в пустоту, она, стараясь не потревожить трупного паразита, ухватила мертвеца за загривок и осторожно поволокла смердящее тело к выходу, ужасно скрипя досками пола. Ещё несколько резких движений – и покойник вместе с прицепившимся насекомым полетел в широкую, подёрнутую тонким слоем тины зловонную канаву прямо под стенами дома. Послышался пронзительный писк клеща, резко попавшего в затхлую воду, но спустя считанные мгновения он стих.

Разделавшись с испускающим миазмы трупом, странница пожала плечами и неспешно вернулась под тёмный покров покосившегося домика. Дело оставалось за малым. Внимательно осмотрев помещение на предмет наличия нужных материалов, она сочла грубо обтёсанный кривоногий стол наиболее подходящим для её цели. Найдя нужное крепление, она уверенно ухватила инструмент зубами – из многочисленных складок и слоёв изорванного суконного одеяния показался небольшой, но увесистый топорик для рубки деревьев. Взмах – удар. Взмах – удар. То, что раньше было довольно крупным столом, во мгновение ока обратилось в большую гору щепок и гнилой тёмной трухи. Топорик отправился к циновке-постели, куда спустя минуту перекочевали и останки стола.

Теперь перед ней красовалась довольно большая гора пригодной для её цели древесины. На считанное мгновение оранжевые глаза полыхнули ярким рыжим пламенем, озаряя покрытые мхом стены хижины, и на месте щепок теперь весело заплясал магический огонёк, уже начиная согревать влажный воздух. Всполохи танцующего огня, отбрасывая такой же неравномерный свет, озарили полосатую мордочку странницы, успевшей улечься на остатки циновки и уютно устроиться, подобрав под себя ноги и укутавшись в собственное многослойное одеяние. Одинокая зебра просто лежала и смотрела, как пляшет созданный ею магический костерок.

Ей ещё надо переждать ночь.

Глава первая. Еретик с юга

Прошло уже множество дней и ночей, считать которые было делом бесполезным, с тех пор, как странница преодолела многие километры родных заболоченных лесов и миновала северные границы. Впервые её копыто ступило на твёрдую почву, а не расползающуюся под шагами промокшую слякоть. Впервые она оказалась в том месте, где каждая секунда её существования не грозила ей быть утянутой жуткой тварью под заплесневелую поверхность застоявшегося водоёма, стать очередной жертвой бродящих в топях прокажённых или же подохнуть в зарослях сопрелого гигантского папоротника, заразившись какой-нибудь особо заразной болезнью. Впервые привычная духота и влажный воздух болот уступили место довольно прохладной и сухой погоде, всё чаще заставляя разжигать ледяными ночами костры, когда зуб на зуб не попадает.

Новые места казались очень, очень странными для ещё ни разу здесь не бывавшей, но всё же довольно невпечатлительной зебры. Непривычно высокие, массивные деревья c непонятными листьями-иглами насыщенно-зелёного цвета чуть ли не через шаг росли в этих лесах, а мрачного вида коротенькие и мелкие травы целым ковром устилали землю, часто перемешиваясь с обломанными ветками более похожих на нормальные деревьев и длинными, выступающими на поверхность корнями. Изредка всё же попадались открытые поляны, усеянные редкими, но пышными «гроздьями» странно пахнущих цветов всевозможных оттенков и видов, от блёкло-белых до тёмно-голубых. Частенько встречались не менее необычные большие растения с мясистыми листьями, так хорошо напоминающими страннице о доме, и бутонами, по ночам раскрывающимися и являющими ей пугающе светящие голубые огоньки. Да и довершало всю композицию тёмно-оранжевое небо, устланное частыми рваными облаками, словно бы оно навечно застыло во время заката.

Ночью же, впрочем, которая сейчас и была, местные чащобы разительно преображались. Остановившиеся закатные небеса и тускло светящее солнце плавно уступали место иссиня-чёрному небу, слегка подёрнутому серой дымчатой вуалью облаков, и холодно сияющему белёсому диску луны. Лес словно расцветал как по мановению волшебного рога. Погрузившись во мрак, эти места просто наполнялись тысячами различных витающих в воздухе тончайших запахов и звуков, переливчато звенящих в ночной тиши. Стрёкот неведомых насекомых, тихо затаившихся в густой траве, далёкие трели таинственных птиц, еле слышимый шум колышущихся деревьев. В прохладном воздухе ощущались десятки ароматов, испускаемых странными благоухающими цветами, мерцающих светло-голубыми огоньками среди тьмы. Многочисленные стволы суровых деревьев постепенно утопали в лёгком серебристом тумане, неведомым образом возникавшем с приходом ночи. Полосатая путница впервые за всю свою непростую жизнь почувствовала себя в безопасности, с сомнением доверяя внезапно возникшему в душе ощущению.

Тоненько журчал среди всего этого мистического действа маленький родник, бивший из-под наваленных неведомо кем гигантских камней, что поросли тёмно-зелёным мхом. Зебра, с ног до головы укутанная в рваное тряпьё, поджав под себя ноги, лежала прямо подле большущего нагромождения валунов и то и дело ёжилась, пытаясь сохранить как можно больше тепла в тщётных попытках согреться о дотлевающие угольки выгоревшего костра. За всё время пребывания в этих странных, чарующих лесах она так и не смогла повстречать ни одного крупного животного, лишь певчих птиц, поющих свои серенады луне, да стремительно скачущих в травяном ковре незаметных зверьков, так ни разу и не давших себя разглядеть. Место, пустынностью своей вызывающее смешанные чувства недоверчивого удивления и настороженной подозрительности, тем не менее, даровало необычное ощущение умиротворённости и чарующего восхищения.

Не выражая каких-либо лишних эмоций на мордочке, странница практически неподвижно застыла в одной позе, устремив отрешённый взгляд оранжевых глаз куда-то в сероватую пелену полупрозрачного тумана, сплошным маревом клубящегося среди деревьев. Несмотря на буквально витающую в воздухе ауру спокойствия и безмятежности, сон никак не давался полосатой путнице. Время словно бы тянулось целую вечность, и никогда не существовало ничего более, кроме мягкого покрова ночи, полного звуков ночных обитателей леса и звенящего подобно хрусталю родника.

Внезапно встрепенувшись, она, словно очнувшись от глубоко транса, несколько секунд провела в раздумье, а после, найдя нужное место среди множества рваных одежд, неспешно выудила из складок небольшую тёмную полоску, спустя мгновение уже отправившуюся в рот. Медленно и неторопливо пережёвывая продолговатый кусочек вяленого мяса, она вновь вернулась в прежнюю позу, укутавшись в драное одеяние…

Кто знает, сколько прошло времени с того момента, когда странница съела очередную порцию иссушенного мяса, но до сих пор пребывавший где-то в отдалении сон начал неспешно овладевать её сознанием. Постепенно смешивались странные, ни на что не похожие грёзы и воспоминания с мыслями, текущими подобно тихой речке в сонной деревне. Витиеватые образы, постоянно искривляясь и рождая всё новые и новые картины, наводняли разум зебры и вытесняли всё прочее.

Вскоре, наконец, чары сна полностью охватили сознание странницы, унося ту в причудливое царство грёз…

Кажущееся ей просто огромным, потрясающих воображение размеров помещение. Мрачноватая полутьма наполняет его, и длинные тени от окружающих предметов то и дело скачут от неверных отблесков потрескивающего костра. Такой странный, удушливый запах сероватого дыма, разносящегося по всему пространству, витает в воздухе комнаты, заставляя недовольно морщить мордочку. Многочисленные полки и несколько небольших шкафов, стоящие у дальней бревенчатой стенки, были до отказа заполнены разномастными склянками с разноцветными жидкостями, какими-то плетёными коробками и всевозможными болотными растениями и травами. Крепко сколоченный стол, приютившийся у другой стены, сейчас оказался чуть ли не завален горами старинных, иссохшихся книг и древних копытописей. Ворчливо побулькивающий странным варевом пузатый котёл, поставленный точно в угол между шкафами и столом, с каждым мгновением выпускал всё больше мерзковатых дымчатых испарений, клубящихся под потолком.

Лёжа на своей потрёпанного вида циновке, она, не смыкая глаз, наблюдала за той, что сидела прямо подле чёрного, тускло блестевшего котла. Престарелая шаманка, непрестанно размеренными движениями черпака помешивающая кипящее снадобье. Неяркая, обыкновенная для зебр серо-белая полосатая шкурка. Распущенная грива долго не расчёсывалась должным образом и сейчас представляла собой простые и неаккуратные космы. Привычным движением поудобнее перехватив длинный черпак двумя копытами, старуха неторопливо зачерпнула булькающее зелье и осторожно поднесла ко рту, с еле слышимым причмокиванием попробовав получившуюся жижу.

Но, по-видимому, шаманке что-то не понравилось или же просто настал черёд добавить очередной ингредиент – уже через несколько секунд, тщательно распробовав творение, она развернулась к ближайшей полке и достала с неё довольно увесистый мешочек с неизвестным содержимым. Бледно-жёлтый, выцветший глаз внимательно покосился на наблюдающую со стороны.

— Ты ещё не спишь? — скрипуче протянула шаманка, не переставая пристально разглядывать её.

— Не спится, — просто пожала плечами в ответ жеребёнок.

— Ты забыла, чему я тебя учила? Закрой глаза, сконцентрируйся и попроси духов отправить тебя в Царство Снов.

— Но они не… — было попыталась возразить юная зебра, но была остановлена поднятым в воздух копытом старухи.

— Они откликаются. Всегда откликаются. Нужно лишь правильно звать, — с укором в голосе изрекла старая шаманка. — А теперь спи. Завтра будет не легче, чем сегодня.

Пламя.

Оно завораживало. Притягивало.

Неестественно-рыжий огонь небольшого, сложенного их сухих сучьев костерка, причудливо извивающийся среди горящих веток и с глуховатым треском кружащий в своём замысловатом танце.

Это было не обычное пламя, развести которое был способен любой обыватель. Отнюдь, это было то, что сопровождало сам мир с момента его зарождения. То, что способно из крохотной искорки в душе зебры разжечь полыхающий пожар, наполняющий саму суть простого смертного безграничным могуществом и силой. То единственное, что способно противостоять чёрной сущности всех ныне живущих, той отвратительной тьме, поселившейся в сердцах и душах. То, что может даровать ласковое, согревающее тепло, милосердно оберегающее от губительного холода, а может во мгновение ока обратить в дымящийся пепел. Это было Истинное Пламя, извечный противник Тьмы и защитник Жизни. И оно смогло уместиться здесь, в этом маленьком и непримечательном костре.

Довольно молодая зебра худощавого телосложения, завернувшись в простую мешковатую накидку, лежала у мирно потрескивающего огонька. Взгляд больших внимательных глаз в оцепенении застыл на костре, неотрывно следя за беснующимися в бессилии языками пламени. Бледновато-оранжевые блики практически незаметно в такт огню танцевали на блестевших от света очах. Аккуратно и кропотливо уложенная, практически прилизанная шёрстка зебры также беспокойно переливалась в сиянии костерка. Еле уловимый запах невидимого дыма расползался по воздуху, но зебра словно бы даже не обращала на это внимание. Пламя полностью поглотило её сознание. Теперь не существовало ничего, кроме него.

То странное ощущение лёгкого покалывания в груди быстро переросло в приятное тепло, накатывающими волнами расходившееся по всему телу, за тот короткий миг, что она смотрела на дикую пляску огня. Оно словно бы мягкой, податливой цепью сковало все до единого мускулы, умиротворённо расслабившимися под мерный треск. Нежное, как будто бы прогоняющее прочь все тревоги давление нарастало в груди. Само нутро было переполнено разгорающимся в душе огоньком света, пленено чарующим танцем Пламени.

Хоть время для неё словно и застыло в вечном, блаженном сне, минуты и часы всё шли и шли. От только совсем недавно весело трещавшего магического костра остались лишь тлеющие чёрные угольки да грязно-серый пепел. В воздухе плавно витал душный, практически незаметный смог, пропитывая собою каждую частичку зебры. Она всё также продолжала неподвижно лежать, зачарованно глядя на дымящиеся остатки выгоревших сучьев. Её душа всё ещё пребывала где-то далеко, там, где ничто не способно потревожить её вечный сон в приятном блаженстве.

Теперь же её девственно-чистая душа никогда более не будет такой, какой была ранее. Она навсегда понесла отпечаток божественного прикосновения Пламени. Отныне крохотная частичка Истинного Огня зародилась в глубине её духа. Отныне и навсегда.

Быстрый бег, четыре ноги без устали галопом несут её сквозь заросли гигантских папоротников и груды замшелых валунов, десятилетиями тонущих в закисшей воде болот. Сбивчивый топот, перемежавшийся с практически неразличимым шелестом растений, отдавал в голове тяжёловесным эхом, с настойчивой методичностью стучащим по сознанию подобно топору дровосека. Длиннополые коричневые одеяния из простоватого сукна всё так и лезли под копыта, норовили спутать ноги и повалить на землю стремительно мчащуюся зебру. Тихонько бренчало и позвякивало огромное ожерелье из многих десятков бронзовых и медных колец, беспокойно скача на шее бегущей. Она определённо не хотела попасться в копыта тому, что её преследовало.

Искривлённые и ссохшиеся стволы желтоватых деревьёв, попадавшиеся то тут, то там светло-серые булыжники – всё буквально мельтешило и проскакивало перед лихорадочно мечущимся взором зебры, резкими движениями проскальзывающей между всеми препятствиями. Вот показались просто огромные, на несколько голов выше её папоротники – и, молниеносно метнувшись сквозь заросли полусгнивших растений, она очутилась на небольшой, скрытой в глубине болотных чащ полянке. Не раздумывая долго, бегунья сиганула напрямик через лесную проплешину, шумно подминая тяжёлыми сапогами пожухлую низенькую траву. Однако её планам и не суждено было осуществиться – коварный камень, словно бы специально притаившийся в травянистом ковре, неудачно подвернулся под копыто. Зебра потеряла равновесие, запнувшись и проделав немыслимый кульбит, и грузно рухнула вниз, вдобавок прокатившись по удивительно твёрдой почве.

Голову сотрясла очередная вспышка тупой боли, тяжёлой кувалдой проехавшись по смутно соображающему разуму, да так, что на мгновение она затмила всё остальное ломящее и помятое тело. Ослабевшим движением подняв глаза вверх, зебра плывущим в цветных кругах и постоянно колышущимся взглядом уловила нечёткий контур тёмного дерева, о которое ей не повезло приложиться. Не обращая внимания на раскалывающую боль, она неловко попробовала подняться на ноги, но те вновь подкосились, заставив её как обломленную веточку завалиться набок. Сил на то, чтобы попробовать встать снова, у зебры просто не хватило. Глухо простонав, она невольно запрокинула голову и с отчаянием уставилась на уже шелестящие заросли папоротника, откуда она сама несколько секунд назад выскочила в тщетных попытках скрыться от преследовавшего существа. Ещё несколько мгновений – и на почву небольшой полянки, неестественно дёрнувшись в воздухе, опустилось почерневшее копыто преследователя.

Показавшееся из-за кустов существо когда-то давно было зеброй, хотя сейчас назвать его таковым было трудно. Абсолютно лысая, без единого волоска шкура, сплошь поражённая множеством язв, потемнела под воздействием многомесячной гнили и, фактически, разложения заживо, представляя собой весьма отвратительное зрелище для кого-нибудь неподготовленного к такой неожиданной встрече. Ужасно костлявое тело неестественно скрючилось и странно изворачивалось при любой попытке сделать малейшее движение. Существо исхудало настолько, что сквозь изувеченную шкуру начали проглядываться массивные кости и сухопарые очертания мышц. В жалких обрывках изъеденных волос можно было угадать бывшие гриву и хвост. Застыв на несколько секунд, словно бы раздумывая над чем-то, оно наконец медленным движением подняло почерневшую от гангрены ногу с расколотым копытом и, слегка покачиваясь, направилось к упавшей зебре. Пустой взор заплывших гноем глаз прокажённого бессмысленно таращился на неё, заставляя биться быстрее и без того сумасшедше колотящееся сердце.

Она всё ещё не могла поверить, что это закончится вот так прямо здесь. Обычный и не предвещавший ничего плохого поход за новыми травами для пополнения обширных запасов бабушки стремительно обернулся кошмарной погоней с участием какой-то очередной жертвы Чёрной Чумы. Но зебра просто-напросто отказывалась верить в происходящее, замершим взглядом уставившись прямо в слепые глаза гниющей твари.

Монстр, уже давно поняв, что жертва более не сможет убегать от него, всё так же неспешно продолжал семенить к беглянке. Один шаг, второй шаг – и прокажённый, нетвёрдо стоя даже на четырёх ногах, склонился над упавшей точно между корней приземистого дерева зеброй.

Даже несмотря на отвратительный внешний вид и поведение, подобное диким зверям, некоторые их этих существ смогли сохранить примитивные зачатки интеллекта и некое подобие извращённых чувств. Жадно облизав обломки гнилых зубов длинным мясистым языком и обдав мордочку зебры смрадным дыханием, прокажённый оскалился в хищной гримасе, попытавшись изобразить улыбку.

— Я хочу есть. А ты хочешь есть? — утробно прорычало создание, и, зайдясь в приступе хрипящего кашля, низко просипело. — Ты… ты не хочешь есть?..

Застывшую в паническом ужасе зебру окончательно парализовало страхом. Широко открыв глаза, она могла только и делать, что смотреть в разинутую пасть жертвы чумы.

— Мы можем поиграть. Ты хочешь играть? — вновь, чуть подвывая, исторгло существо и склонило голову набок. — Играть это весело. Если я тебя догоню, то ты будешь моей едой, хор-рошо?

Издав несколько глухих звуков, которые с превеликим трудом можно было расценить как смех, прокажённый вновь глуповато улыбнулся, обнажая ряды кривых клыков. Помедлив, он внезапно резко поднял левое копыто и довольно больно ткнул им зебру в бок, отчего та на мгновение даже вышла из губительных оков оцепенения. Пару раз слабовато дернувшись и пометавшись из стороны в сторону, ей не оставалось ничего, как забиться подальше от отвратительной твари, в страхе вжавшись в ствол дерева.

— Упс. Догнал, — существо осклабилось, вновь проведя языком по иссохшим, потрескавшимся губам. — Кушать...

Однако договорить прокажённый не успел. Его левый глаз с хлюпаньем лопнул, оросив мордочку зебры бледно-зелёным гноем и зловонной слизью, когда в глазницу чудища внезапно вонзился небольшой тонкий кинжал. Истошно завизжав, прокажённый стремительно отдёрнулся от дрожащей в страхе зебры, неуклюже переставляя жилистые ноги. Ещё мгновение – и уже второй железный кинжал, короткой вспышкой блеснув в тусклом свете солнца, проткнул плоть существа. Но на этот раз поразив шею. Зашатавшись, отродье окончательно потеряло хрупкое равновесие и подобно подрубленному деревцу повалилось на мягкий травяной ковёр, провожая недоумённым взглядом зебру и разбрызгивая мерзостную чёрную кровь, фонтаном хлеставшую из перебитой артерии.

Даже она сама совершенно не понимала происходящего, испуганно вертя головой по сторонам. После всего произошедшего её разум просто не мог что-либо воспринимать, странная смесь липкого страха и удивления царила в её сознании, погрузив то в глубокий шок. Тихо шелестя травяным покровом, старая зебра-шаманка неспешно брела к забившейся между корней внучке, с пренебрежительной лёгкостью покачивая зажатым во рту метательным ножом. Покосившись на лежащий в луже собственной крови чёрный труп, всё ещё нелепо подёргивающий ногой в конвульсивном спазме, её жёлтые подслеповатые глаза окинули оценивающим взглядом внучку.

— Вставай. Этот прокажённый не успел тебе навредить, — тягуче проскрипела она низким голосом, одновременно подавая зебре грязноватую тряпку. — И вытрись. Ты же не хочешь заразиться от этого гноя и крови?

Вновь неяркий свет от тлеющего огонька сальной свечи, чьего освещения едва хватает даже на то, чтобы различать хоть что-нибудь в темноте. Тяжеленный, увесистый фолиант в прочном кожаном переплёте, среди сотен стёршихся страниц которого можно было найти не менее древние, чем он сам, исписанные пергаменты и вкладки. Массивная матово-стальная пряжка от ремня, опоясывающего старинный том, тускло играла крохотными бликами, отбрасываемыми свечой. Грубая и прочная древесина бледно-жёлтого цвета, из который был сколочен стол. Небольшая металлическая баночка, так же переливавшаяся в танце огня, была наполнена густыми иссиня-тёмными чернилами. Лежащая рядом пара выполненных из кости животного стилосов. Всё так же, как и всегда – ещё один из многих сотен вечеров корпения над вековыми книгами, сокровищами знаний, передававшимися в роду из поколения в поколение.

Молодая, достаточно худощавого и сухопарого телосложения зебра, примостившись на простеньком табурете, вновь раз за разом пробегала глазами по ровным строчкам, стараясь всё запомнить. Но сколь бы она не старалась, все попытки были тщетны – слова древних мудростей и тайных познаний никак не давались изнурённому сознанию юной шаманки. На каждый едва слышный звук, на каждый странный шорох, доносящийся из тьмы, ушки зебры настороженно поднимались и даже слегка подрагивали, словно бы та хотела кого-то обнаружить в мягком мраке хижины. Столь привычный, но в тоже время и такой странный, никогда не перестающий быть необычным запах тающей свечки словно так и старался забиться поглубже в нос.

Длинный тернистый путь, ведущий к месту будущей полноправной шаманки племени, никогда и никому не давался легко во всём их роду, если принять на веру рассказы престарелой бабки молодой зебры. Знание и умение отличать многие сотни разновидностей трав, приготовление чудодейственных отваров и различных зелий, а также управление таинственной силой огня – все эти потомственные секреты целыми поколениями не выходили за пределы обособленной от всех остальных семьи болотных знахарей. Они, впрочем, как это практиковалось и в других, соседних племенах, оставались для соплеменников малоизвестными, вечно скрытыми в тени помощниками вождя, которых следовало бояться и уважать. Ведь кто хочет, чтобы после смерти его душу схватили демоны и утащили на вечные страдания в свои чёрные бездонные пещеры?

Жизнь племён зебр, обитающих среди жестоких и беспощадных болот Хэйсидских Топей, как раз была под стать их родине: выжить здесь могли лишь самые стойкие, самые сильные существа, способные не только не заплутать в бесконечных лабиринтах душных лесов и не попасться хищной твари на обед, но и держащиеся вместе. Наивных глупцов и помутившихся рассудком безумцев, осмелившихся бросить вызов трясинам в одиночку, Топи просто поглощали в своём вечном забвении, и никто более не слышал о них. Лишь объединившись вместе, зебры могли состязаться с болотами и в конце концов выйти из неравной схватки победителями. Этот край был суров и не прощал даже малейших ошибок, что нередко случалось со слишком беспечными охотниками и мягкотелыми северными путешественниками, сгинувшими в топях.

Редким для здешних мест торговцам-пони или иным смельчакам, осмелившимся ступить на почву зловонных болот, нравы зебр всегда казались дикими и «нецивилизованными», как они сами любили выражаться. Но, конечно же, мало кому из них хватало храбрости озвучить такое вслух, особенно когда каждый день для местных племён это смертельная игра на выживание, и церемониться с особенно болтливыми персонами они не будут. Путешественники – явление не слишком распространённое для Хэйсидских Топей, но буквально каждое их появление бывает целым событием для всего племени. Иные из них небогатые или же совсем отчаявшиеся купцы, пытающиеся обменивать бесценные товары из железа на местные чудодейственные травы и шаманские зелья, другие же бесстрашные исследователи, чья дурь обычно быстро улетучивается после встречи с прокажёнными или стайкой гигантских москитов.

Жизнь одним большим племенем, несомненно, позволяла зебрам существовать в опасных болотах, кое-как сводя концы с концами, но даже так она не позволяла хоть кому-то расслабляться даже на мгновение. Десятки, если не сотни, опасностей ежедневно угрожали каждому, и требовалось недюжинное упорство и смелость противостоять столь многочисленным угрозам. Охотников, без которых всё племя будет медленно умирать от голода, постепенно скатываясь в пучину каннибализма, среди топких и заболоченных лесов поджидают многие хищные твари, в любой момент готовые сожрать зазевавшегося зебру. Немногочисленных рыболовов, что обитали в некоторых племенах, подстерегали опасности похлеще: в любой момент на смрадной, медленно текущей реке могло произойти что угодно, от простых порванных сетей до неведомых чудовищ, таящихся на дне, под толщей зеленоватых затхлых вод, в переплетениях собственных ужасных щупалец. Когда угодно в племени могла вспыхнуть эпидемия неизвестной болезни или же Чёрной Чумы, когда даже мудрейшие из шаманов разводили копытами, а племя в скором времени вымирало. Хэйсидские Топи, словно какое-то древнее и несоизмеримо могучее живое существо, молчаливо следили за своими обитателями, испытывая их для простого права жить. Слабые должны умереть, а сильные выжить – таков главный закон глухих чащоб трясины.

Но часто случалось даже то, что племена сами становились угрозой друг для друга. Чьи-то охотники забрались на чужую территорию и теперь убивают дичь там? Вот веский повод развязать войну против их племени. Довольно часто подобные причины обрекали зебр на жестокую смерть, когда их бывшие дружелюбные соседи внезапно обращались в кровожадных монстров, под корень вырезавших их семьи и не щадивших ни кобыл, ни жеребят. Каждый жалкий клочок ссохшихся лесов, из которого можно было извлечь даже саму малость пользы, буквально раздирался между вождями племён, чей разум мутнел от алчной жадности и чёрной злобы. И чудо это или нет, но одному духу Старой Праматери известно, как полосатый народ в ненависти своей полностью себя не уничтожил.

Вынужденные жить в постоянном страхе и под угрозой смерти, словно под несоизмеримо гигантской тенью, племена старались как можно лучше обезопасить себя от столь многих опасностей, используя буквально каждый маломальский шанс. По крайней мере, большинство, а все остальные быстро вымирали и в скором времени забывались, обретая вечный покой в Водовороте Духов. Так поступало и племя молодой шаманки, чьи старательные и умелые зебры смогли соорудить целый грозный и непреодолимый частокол, заострёнными брёвнами вздыбившийся из-под земли к небесам. Немаловажно было и их положение: удобно разместившись на скрытом ото всех напастей клочке леса, затерянном посреди особо обширных просторов болота, они практически не знали всех тех бед, что смертельным градом раз за разом обрушивались на их соседей. Их властвовавшему вождю, Груту кон’Спиру, в наследство от его досточтимого и ныне покойного отца досталась вся та мудрость и храбрость, которыми тот обладал при жизни. Правя осторожно и продумывая каждый шаг наперёд, он смог не только сохранить относительно устойчивое положение племени, но и повести его ещё дальше. Все многочисленные соплеменники зебры, от простых охотников и собирателей до владеющего непревзойдённым мастерством кузнеца Блэксмида, питали немалое уважение к нему, впрочем, как и она сама…

Вновь попытавшись сконцентрироваться на строчках старинного фолианта, причудливыми завитками вьющихся на древнем пергаменте, молодая зебра, однако, поняв, что даже с помощью самой Старой Праматери не сможет проникнуть в эти тайны веков, быстрым движением перелистнула несколько страниц, пытаясь отвлечься от особо хитрого способа приготовления травяного отвара. Возникший перед оранжевыми глазами заголовок, аккуратно выведенный бледно-фиолетовыми чернилами, сразу приковал её внимание, глася «Мис Гиф, Стел Верден’о’Дорк». «Туманный яд, сила проклятия и тьмы». Не медля и мгновения, взгляд очарованной странной и притягательной главой шаманки внимательно заскользил по выцветшим строчкам, жадно вбирая таинственные, запретные и всеми позабытые тайны древнейшего искусства повеления огнём – пиромантии.

«Сие пишу я лишь для того, чтобы не дать пропасть во тьме невежества знаниям, столь драгоценным. Я заклинаю тебя, читающий эти строчки, заклинаю всеми духами Водоворота и Старой Праматерью, никогда не задумывай применять их, ибо не всё то, что свет дарует, ведёт к нему. Существуют опасные знания, о которых не зебра ни один не должен слышать, существует в мире то, что сеять разрушение способно и смерть в мучениях причинять. Да будут слова мои клятвой духов скреплены на век…» – буква за буквой, слово за словом изящно построенные фразы и предложения пролетали перед глазами заворожённой зебры, буквально всей своей душой погрузившейся в спрятанные средь толстой книги тёмные знания. В её ещё молодом, столь юном сознании закрадывались первые нотки того, что в будущем нестройными отголосками прошлого будет всегда напоминать о себе.

Вновь слабый, обеспокоенно метающийся из стороны в сторону огонёк толстой горящей свечи, вновь убаюкивающий, мягкий мрак, царящий повсюду на небольшом расстоянии от трепещущего света, вновь практически неслышимое поскрипывание старых досок пола, словно заунывно стонущими под беззвучными шагами кого-то неведомого. Приятный, словно бы дарящий расслабление и прогоняющий все тревоги запах курящихся на бронзовом блюдце трав развеивался в воздухе, следуя за голубоватым дымом. Негромко потрескивающий, пляшущий свой замысловатый танец огонь своими пламенными языками извивался в напольном каменном очаге, неспешно подогревая булькающее колдовское зелье. Старая шаманка, совершающая частые вдохи и ни единого, даже малейшего движения, безмолвно лежала на циновке.

Престарелая зебра со склоченной в многих колтунах и слипшейся от холодного пота чёрно-белой полосатой шёрсткой, чья грива уже сколько дней не была расчёсана должным образом, взлохматилась до неузнавания. Большие подслеповатые глаза сейчас оказались прикрыты слегка подрагивающими веками, а рот сам немного приоткрылся, чтобы оставалось хоть небольшая возможность дышать. Пребывая то в ледянящем до глубины души и холодном обжигающем ознобе, то в огненных объятиях нестерпимого телом и духом жара, старуха-кудесница тяжело, учащённо дышала. Близился к концу отведённый ей в мире смертных срок, и Старая Праматерь уже повеяла своим дыханием на зебру, готовясь принять её в вековечный хоровод душ.

Молодая шаманка, сосредоточенно помешивая небольшой деревянной ложкой кипящее варево, задумчиво сидела и просто смотрела на слабенький огонёк тлеющей сальной свечки, смотрела на то, как медленно и постепенно та догорает, плавясь и растекаясь под небольшим огоньком света. Тщательно варившийся отвар из болотного мха и нескольких трав лишь облегчит состояние её бабушки, лишь сгонит прочь словно беснующуюся в злобном торжестве лихорадку. Но всё уже было предначертано, ведь так велит сама судьба, хоть зебра и не совсем верила в эти стародавние россказни. Как будто сейчас только что из её бессмертной души выдернули какую-то очень важную, памятную для неё часть, и теперь лишь мертвенная и голая пустота зияла дырой в душе молодой шаманки. Несвязные мысли, как тягучая масса полузастывшего речного ила, до ужаса медленно протекали по пребывающему в некоей дрёме сознанию, смешиваясь в странные сочетания и причудливые формы. Да и само время, казалось, также неведомым образом обратилось в неповоротливый образ и почти что зависло на одном моменте, где для зебры существовала лишь полная тенями и полумраком комната да клокочущее на огне зелье.

Но, впрочем, как и всё в этом бренном мире, ничто не продолжалось вечно. Вот крышка небольшого, закопчённого толстым слоем сажи котелка слегка задребезжала, выпуская еле заметные струи обжигающего пара, вот звонко звякнула деревянная ложка, чуть-чуть ударившись об раскалённый матовый металл под неловкими и медлительными движениями зебры. Даже не задумываясь о том, что она делает, и продолжая пребывать в мире странных и искажённых грёз, полосатая шаманка неуверенно ухватила железную посудину за ручку и, медленно переставляя заплетающиеся ноги, направилась к старухе, протяжно поскрипывая досками. Ещё немного времени – и разгорячённый, воздающий живительную теплоту и спокойствие травяной отвар аккуратно заструился в приоткрытый рот престарелой зебры, в своём беспробудном и полном кошмаров сне тревожно ворочавшейся с бока на бок.

Однако то, что произошло дальше, вялая молодая зебра даже не осмеливалась предполагать. Словно какое-то странное животное, под исцеляющим воздействием зелья старуха зашлась в длительном приступе лающего кашля, наконец, возможно, на некоторое время выйдя из полубессознательного, наполненного бредовыми картинами сна. Сипло прохрипев нечто невнятное, престарелая шаманка, словно бы неудовлетворённо поёжившись от нахлынувшей волны холода, перевернулась на бок, немного склонив голову вниз. Вначале слегка дрогнув, а потом стремительно заморгав, болезненно-жёлтый глаз, как было видно, слабо приоткрылся, уставившись на застывшую с недоумением на мордочке зебру.

— У тебя всё же получилось создать этот отвар? — приложив немалые усилия, попыталась произнести старая шаманка, но вместо этого лишь издав протяжный свистящий хрип. — Похвально.

— Б-бабушка? — только и смогла выдавить в ответ её внучка запинающимся голосом.

— Ты прекрасно знаешь, мне недолго осталось, — через сопротивление собственного лихорадящего организма слегка улыбнулась старуха. — Старая Праматерь шепчет мне, и я должна идти. Постарайся использовать свои знания во благо, сколь бы черны они не были.

— Ч-что? Но как…

— Знания бывают… опасны… — бледноватый глаз престарелой шаманки слегка задёргался, всё так и норовя уйти вверх, и без того слабый голос задрожал, рваными фразами выбрасывая хрипловатую речь, но даже на предсмертном издохе уста той не покидала лёгкая, добрая улыбка. — Не всё то… что свет дарует… ведёт к нему…