Осколки

Осколки

Его звали Блик. Он был земным пони и жил на окраине Хуффингтона, всего лишь в часе ходьбы от черты города, рядом с лесом. Милое местечко, где летом сочно зеленеет трава, шумят цикады, плодоносит дикая малина, а на чистом воздухе поют прекрасные птицы.

Сейчас тут поет один лишь ветер.

Блик поплотнее укутался в рванное клетчатое покрывало и выдохнул облачко пара. Холодно. Очень холодно. Обычные пони способны выходить в буран с одним лишь шарфиком, но Блик был мерзляком: он не переставал стучать зубами, даже сидя у разожжённого камина и протягивая к нему трясущиеся будто в лихорадке ноги – о том, чтобы выйти на улицу голым, и речи не шло. Камин, кстати, сейчас был потушен: дрова закончились ещё два дня назад, а Блик никак не мог заставить себя сходить за новыми.

Блик чихнул и выдохнул облачко пара на стекло, нарисовал две точки и улыбку. Вот оно, праздничное настроение: весь Хуффингтон на карантине из-за какой-то заразы, а он, «везунчик», вынужден сидеть тут один. Спасибо, хоть продукты можно забрать, а то от голода бы окочурился.

Блик поднялся и принялся ходить из угла в угол. Под копытами зашуршали обёртки, фантики, скомканные листы бумаги. Блик снова чихнул, уже от попавшей в нос пыли – давно было пора прибраться, подмести пол – и подошел к столу:

«Дорогой Блик,

Через месяц Очаг. Мы знаем, что ты не в ладах с Фанни, но… может, пора зарыть подкову войны? Я зарыла всего на неделю – отец снова подцепил от кого-то пегасифилис. К тому же в Кантерлоте ходят слухи о… той болезни. Вас могут закрыть и тогда… Приезжай, Блик, пожалуйста»

Мама»

Блик взял следующее письмо:

«Дорогой Блик,

Сынок, как ты? Мы продолжаем следить за ситуацией в Хуффингтоне и держим копыта за твое здоровье. Пожалуйста, будь осторожен: кириновирус – не шутки! Мы знаем, что ты больше не можешь отправлять ответ из-за карантина, но нас выручает Рычард своим дыханием. По крайней мере, ты сможешь получить открытку.

Мама и папа»

Блик взял следующее письмо, на этот раз свое. Он не мог отправлять, но все ещё мог писать:

«Мама, папа,

Я скучаю по вам. Хочется попробовать твой торт. «Зебру». Попробую найти дорогу.

Блик»

«Блик,

Кантерлотт закрыли. Принцесса Селестия призывает всех не нарушать самоизоляцию. Фанни заболела, когда решила сходить за продуктами. Мне страшно, малыш. За тебя одного.

Мама»

Блик отложил листок со скверными новостями. Пришедший только вчера.

Усевшись за стол, он отрешенно нажал на клавишу печатной машинки: его хобби было баловство бумагой, и у него вроде даже неплохо получалось. Но сейчас дело не шло: мысли путались, ледяной ветер за окном выл, заставая выжимать на всю страницу лишь одну букву. Иногда дрожащие от холода копыта вообще соскальзывали, наполняя работу опечатками.

Писатель-неудачник тяжело вздохнул. Царящая меланхолия все сильнее и сильнее заставляла его чувствовать себя маленьким и беспомощным муравьем в промерзлой стеклянной банке. И тогда он решился.

Так и не сбросив клетчатое одеяло, он вышел на улицу. В лицо ударил поток воздуха, но это был далеко не буран. Идти можно было. Главное не сворачивать в лес – не вернешься: местные древоволки иногда не стесняются выходить к дому.

Полчаса Блик брел незнамо куда: снега навалило столько, что засыпало все дороги-тропинки, и оставалось ориентироваться лишь по солнцу и следам. Но Блик не заблудился и вскоре вышел к небольшому озерцу. Он узнал это место: летом любил проводить тут время под одинокой липой, закидывая удочку с голым крючком – все равно иногда клевало. Чистая, прозрачнейшая вода с самой разнообразной живностью, от рачков до пескарей …

Сейчас некоторые из них были вморожены в лед.

Блик остановился у, как ему показалось, края. Озеро было обрывистым и глубоким: сделав один шаг, можно было бы уйти под воду с головой. Желая сделать хоть что-то, Блик легонько ударил, прислушиваясь к легкому треску. Потом еще раз, сильнее. И еще раз.

Наконец, лед тронулся и разошелся, а Блик тупо уставился в потемневшее, обычно летом золотое дно. Он не знал, сколько продолжал смотреть, но в какой-то момент ему показалось, что там, во тьме ила, он видит белеющие кости.

— И в свое отражение взглянула она, тоскуя по тому, с кем мысль на двоих одна, — тихо и задумчиво произнес Блик, вспомнив детский стишок, — и клятву торжественно дав при луне: не боятся, если станет темнее вдвойне…

Тьма на дне шевельнулась, и Блик, вздрогнув, попятился. Плюхнувшись на задницу, он закашлялся и принялся тереть запорошенные глаза, а когда закончил, увидел: перед ним стоял… он. И тоже глупо смотрел в ответ.

— Эм-м-м… привет? — хором произнес Блик и Второй Блик. — Ты… я… ох…

Одновременно они подняли правую переднюю ногу и потрогали друг друга за правою щеку. И как показалось Бликам, они оба были более чем реальны.

— Если мы продолжим говорить одновременно… — снова сказали они хором и синхронно поморщились. — Эй, я только что хотел… да помолчи…

Несколько минут они молча сверлили друг друга изучающими взглядами. Наконец Блик ме-е-едлено поднял левую ногу, и в этот раз Второй не последовал его примеру.

— Теперь мы…

— …можем…

— … поговорить.

Блики снова поморщились. Синхронизация была все ещё сильна.

— Что?..

— ..ты…

— …такое?

Блик скрестил передние ноги на груди, решительно не намереваясь открывать рот, пока не получит полный ответ. Второй это понял:

— Блик. Живу у леса. Имею папу, маму и несносную сестричку, за которую уже три раза чистил лица. Люблю печатать, — каждое слово давалось копии всё проще и проще. — Уже две недели не могу убраться в доме.

И немного подумав, добавил:

— Мне одиноко.

От этих слов Блику стало как-то особенно грустно. Наверное, потому, что вообще не очень весело встретить кого-то, кому не слишком весело в праздники. Пусть даже этот «кто-то» — ты сам.

Копия тем временем сказала:

— Пойдем домой. Нужно хотя бы наконец убраться. Нарубить дров для растопки. И приготовить что-нибудь… нормальное. Достойное Очага.

— Зачем? Все равно отмечать буду один.

— Ну, теперь-то ты не один.

Блик глупо моргнул, а Второй подошел к озеру и повторил стишок.

Протянул ногу, помогая выбраться ещё нескольким копиям.

— Чтобы все успеть, — хором сказали они Блику и поморщились, постепенно рассинхронизовываясь.

По дороге домой настроение Блика все выправлялось и выправлялось: Второй, Третий и Четвертый охотно поддерживали важные темы, понимали с полуслова и смеялись над абсолютно всеми шутками. Блику даже началось казаться, что то, что он застрял здесь, рядом с озером, было скорее благом: дома ему пришлось бы терпеть постоянные скандалы, слёзы и подколы. Второй, Третий и Четвертый тоже подкалывали, но их критические замечания отдавали самой концентрированной самоиронией и потому были необидными.

— Как же здесь уныло… — прокомментировал Второй, когда они вошли в дом.

— И грязно…

— И холодно…

— Время менять мир, — закончил общую мысль Первый.

— Я приберу пол, — сказал Второй и пошел за веником.

— Я приготовлю что-нибудь нормальное, — направился Третий на кухню.

— Пойду наколю дров, — неохотно закатил глаза Четвертый.

Первый сначала глупо стоял, но вдруг понял, что должен делать. Он подошел к столу и принялся писать. Возможно, эти письма ещё нескоро дойдут до адресата, но черт возьми, это не повод откладывать их на потом. Хотя бы потому, что с каждым росчерком душа Блика наполнялась теплом. Возможно, дело было еще и в тех нескольких дровишках, которые принес, закинул в камин и поджег Четвертый.

И вот, как казалось Блику, всё было готово для праздника: в камине трещало пламя, пол был убран, еда приготовлена, поздравительные письма написаны и сложены. Все собрались посреди комнаты, Первый откупорил бутыль первосортной кантерлотской мадейры и разлил по четырем кубкам. Выпили.

— За маму! — произнес тост Второй.

— За папу! — поднял кубок Третий.

— Чего уж там, за Фанни! — присоединился Четверый.

— И за нас, — закончил Первый. — За то, чтобы у всех в нас в следующем году было всё хорошо.

Снова выпили. Задумчиво помолчали, а после Второй, весело икнув, высказал общую мысль:

— Нам...

— …не…

— …хватает…

— …елки.

Первый немного сник и робко глянул в окно. Темнело.

— В лесу опасно ходить одному.

— Но ты…

— …ведь…

— …не один.

Если бы не алкоголь, возможно, Блик бы и нос не высунул за порог. Но он и вправду был не один и понимал, что спорить с остальными бесполезно. В конце концов, они высказывают то, что сказал бы и он.

Чтобы защитится, Второй взял веник, Третий сковородку, а Четвертый – топор. Первый подумал, что впечатывать печатную машинку в морды древотварей все равно что ломать зубочистки телескопом, поэтому обошелся подковами.

— Песню запева-а-ай! — воскликнули все четверо, выходя на улицу. — Экве-е-естрия-я-я моя-я-я любимая страна-а-а-а!..

Спустя час порог дома Блика приземлился пегас в маске. Чихнув, он гордо постучался, сбрасывая со спины коробку с милым бантиком.

— Эй, Блики, открывай! — весело крикнул пегас, помня, что хорошие гости должны стучаться только ногами. — Эт я, Санстрайк! Я таки сбежал из города! И принес подарок! Бликки?

Дверь была не заперта и легко поддалась. Санстрайк просунул голову: внутри не было никого, только ветер гонял по полу бумажки и фантики, заметая их в холодный, пустой камин. 

Лишь несколько законченных писем лежали на столе.

Санстрайк осмотрелся. От порога к озеру и обратно вела цепочка следов, затем уже в лес.

Одна-единственная цепочка.

Санстрайк мелко-мелко задрожал и хотел взмахнуть крыльями, чтобы полететь по следам, но внезапно со страхом попятился к двери.

В чаще довольно завыли древоволки.