Черные глаза
Миру смерть.
Огнем природа обновляется без остатка.
www.youtube.com/watch?v=AdR79P-2ewo
— Будь ты проклят, безумец! – прилетевшая на лицо капелька влаги тут же испарилась.
— Понятно, — Уголек встал с колен. – В таком случае, позвольте просто снова поздравить вас с освобождением.
Копыто ударило в некогда белоснежный, а ныне покрытый подпалинами
мраморный пол и израненного аликорна пожрало столь нетерпеливо дожидавшееся
того пламя.
— Крики временны, боль иллюзорна, существование фальшиво, — глядя
на распадающийся остов спокойно прокомментировал убийца. – Свобода же
абсолютна. И вечна.
Принцесса, разумеется, не отозвалась. Вырвавшимся из оков нет
более дела до еще в них находящихся.
— Не волнуйся, — клятвенно обратился жеребец к пеплу – Я
позабочусь о том, чтобы данная наша встреча действительно стала последней.
Никто более не затащит тебя обратно.
Громкие слова и большие обещания. Пожалуй, даже чересчур громкие и
большие. Кубик тлеющего черного льда посреди раскаленного им же горна ощутил укол не то чтобы сомнения, но едва заметного колебания и обернулся к пройденному пути привычно в поисках поддержки и подтверждения правильности своих действий– точнее в куда большей мере к решившим разделить его с ним.
Город пылал.
Вдохновенные брызги, тяжелые волны, удушливые спирали, перебегающие туда-сюда ручейки – удивительно, насколько разнообразным может быть огонь. Казалось бы, дикая стихия, однако и ее необузданность с жадностью способны обратиться и воплотиться в волю тех, через чьи жаждущие вырваться из клетки сердца и умы она проходит в мир.
— Мои…коллеги? – внезапно задумался искавший над неожиданным вопросом идентификации. – Соратники? Братья?
Поднимавшиеся к небесам алые языки добрались до подпорок крыши, в несколько мгновений обрушив оную в зал.
— Нет, — покачала головой прожегшая дерево и камень подобно маслу
фигура, недвижно стоя посреди ада. – Я ведь не ведаю ни имен, ни лиц. Но всё равно…- он обернулся и вышел на ставшую балконом лестницу. С черных губ сорвалось совершенно неожиданное и вроде бы вовсе никогда там не бывавшее понятие. – Друзья! Ближе вас…
Уголек не договорил. Не нужно. Они знают.
— И я знаю, что вы знаете, — растроганная слеза единения замечательно пришлась бы к месту. Увы, чего нет, того нет. Впрочем, к делу — как-никак вся вселенная ждет. – Осталась одна, последняя Принцесса. Правительница, допустившая всё это. Не сумевшая или не пожелавшая…
Снова пауза – нашедший вслушивался в треск, грохот гибнущих зданий, шипение воды и крики.
— Вы отдаете ее мне? – уточнил в кои-то веки действительно мертвецки спокойный монстр. – Позволяете последнему у начала стать первым у завершения?
Снова слышимый лишь ему диалог – бегущие из столицы последние
жители видели только ревущие реки огня и недвижно стоящее на руинах дворца
черное пятно.
— Ясно, — кивок. – Не подведу.
До того стоявшие неприкосновенными двери во внутренние покои покрылись живым ковром и опали тающими на глазах осколками.
Жеребец вошел внутрь и по своему обыкновению не устремился в тот же миг к цели, но отдал несколько драгоценных секунд обозрению будущего небытия. Ведь чтобы оценить собственные результаты, необходимо знать существовавшее на их месте прежде.
Большая полупустая комната. В центре широкая постель без балдахина, по углам пара шкафов, какие-то настенные украшения, письменный стол, большие часы, кресла, пустой камин. Ничего необычного, аж немного странно.
У единственного же огромного окна сидела Она. Такая же большая и красивая, как и первый аликорн. Светило. Образец. Идеал.
Виновная. Будущие угольки.
— Возрадуйся, окаянная! – возгласил быстро насмотревшийся убийца. – Ибо
надеявшимся на тебя подданным наконец пришло избавление – причем не твоей
ногой. Однако и ведая всю глубину свершенного и допущенного их властительницей, они всё равно призвали не вменять…
— Ты — не то, о чем я просила, — неожиданно прервала его обрекшая целый мир на страдание. – Совсем. Хотя конечно разве стоило ожидать чего-то иного от
подобного «партнера»?
Кобыла обернулась – и уже поднявший карающее копыто палач вздрогнул и застыл будто вкопанный.
— Да, эти глаза на месте, — подтвердила очевидное, но невероятное осужденная. – Никто и ничто не покинуло Эквестрию по моей воле. Даже всё это, — небрежная обводка спальни крылом. – Призвала Луна в своей отчаянной попытке доставить любимой сестре радость, — легкая печальная улыбка, за которой последовал острый, достигший самого сердца слушателя взгляд. – А вот твоих нет. И больше никогда не будет.
Монстр отступил на шаг и машинально поднес конечность к лицу…
— Свобода не дается даром, — от прикосновения на пол полетели дымящиеся чешуйки кожи. – Ничто не дается.
— Не верно, о мой несчастный собеседник, — роскошная радужная грива заструилась в потоке горячего воздуха. – Всё действительно важное и необходимое дается даром: свет, воздух, вода, любовь, счастье, жизнь…
— Не здесь, — вновь обрел пошатнувшееся было внутреннее равновесие Уголек.
Она грустно кивнула и отвернулась, спустя пару мгновений спросив:
— Зачем ты это сделал? Чего ради уничтожил всех моих пони и разрушил самый
построенный нами для нас же мир?
— Они страдали, — будто эхо отозвался жеребец. – Терзались пустотой внутри и в бесчисленных попытках заполнить ее лишь более и более опорожняли принесенный из настоящего бытия драгоценный сосуд. И оставались одни во мраке – запечатанные, вечно алчущие и в принципе не способные насытиться, ибо за каждую поглощенную кроху они отдавали две свои.
Неопределенное хмыканье и исполненное кроткой, обреченной печали
продолжение:
— Но Пламень ведь понимает, что сотворенное им – никакое не освобождение.
Он убивает их. Уничтожает. Вычеркивает. И решившие пойти за ним давно
исчезли без следа и остатка, растворившись в пролившейся из него гибели.
— Не знаю, — честно отозвался нашедший, подступая ближе. – И не
хочу знать. Да оно и не важно – мои друзья более не мучаются и долженствовавшая
пребывать вечно тюрьма повержена. Осталось лишь сжечь последние капли – и принести
возмездие обрекшему весь наш род на пытку.
Тихий, похожий на звон невесомых металлических колокольцев смех, за которым последовало молчание. Принцесса совершенно спокойно и безбоязненно подпустила его к себе вплотную. Ни приказов, ни ударов, ни попытки сбежать. Поначалу собиравшийся банально коснуться ее и закончить с тем странник при виде подобного смирения по-настоящему заколебался – впервые за долгое-долгое время. Сомнение росло, ширилось,
твердело…и наконец кристаллизовалось.
Медленно тающее чудище в обрывках плоти обошло согбенную фигуру и будто пес заглянуло в трогающие каким-то чудом уцелевшие внутри нити настоящие живые глаза.
— Это ведь не ты, правда? Не ты виновата? Не из-за тебя мы страдаем?
Ответа не последовало. Во всяком случае, вербального. Да только в оном и нужды нет, тем более когда в наличии во всех смыслах небесные зеркала души. И в них обугленный монстр увидел отнюдь не только свои почерневшие тлеющие телеса.
Жизнь. Пусть туманная, не имеющая ни начала, ни середины, но настоящая – с болью, голодом и целью.
Загадка
Старая
Раскрытая.
Забытая.
— Твай-лайт, — не то прочел, не то услышал в реве подобравшегося к самому дворцу вала огня палач. – Это она…
— Нет, — вновь отверзла уста Принцесса. – Твайлайт не виновата…
Вот только глаза говорят иное. И друзья. И самый готовящийся наконец вздохнуть с облегчением мир.
— Не беспокойся, — запечатала губы голая кость. – Я найду ее. И
заставлю ответить за всё.
Прерванный аликорн застыл, весь окрасившись в алое и оранжевое…и рассыпался пеплом. Жеребец улыбнулся и поставил превратившуюся в обмен на скорое и безболезненное освобождение в кусочек совершенного Ничто ногу на пол. Оно того стоило. Она этого достойна.
Неизвестно за счет чего до сих пор не распавшийся лик обратился в дальнюю от исчезающей столицы сторону: к маленькому городку по своей ничтожности по сию пору не затронутому ни им, ни его соратниками.
Цель будет достигнута.
-
— «Ты не пройдешь», — спокойно процитировал ставший по большей части пятном абсолютной тьмы жеребец атаковавшую первой и павшую последней пегаску. Тоже совсем-совсем черную, что бесспорно указывает на давность ее пребывания здесь.
Тем сильнейшее несчастная испытала облегчение.
Единорог еще шевелиться.
— Простите, — повинился Уголек перед мучающейся жертвой собственной невнимательности. – Сейчас исправлю.
Сорвавшаяся с рога молния оторвала и без того державшийся на лоскутках череп за мгновение до того, как пламя завершило свою работу. Славно, что боли больше нет. Впрочем, раз уж на то пошло: а существовала ли она вообще, заодно со всем этим страданием, поиском и прочим?
— Какая разница? – вслух подвела итог кратких размышлений бестелесная тень. – Скоро данный путь придет к концу и так и так.
И ведь действительно не важно, ни откуда он начался, ни сколько
длился, ни ради чего производился. Ибо главное — результат – ныне виден любому.
Мрак. Повсюду мрак.
Не угли, не дым, не смог, а их полное и совершенно отсутствие – точь-в-точь такое же, каковое заполняло сие проклятое пространство до Ее прихода. Последние чуждые сему месту кирпичики похищенного…убитого в том, настоящем мире, вот-вот покинут свою тюрьму, уйдя…куда? Да и уйдя ли?
Искорка сомнения, зароненная Принцессой, последний раз мигнула и погасла – ей не на чем гореть. В любом случае, сейчас уже ничего не изменить и не исправить. Осталось поставить точку.
Ну и потом надо бы вернуться за той бессознательно принесенной сюда в поисках защиты еще на заре книгой, кою чересчур заботливые друзья не тронули, почуяв на нем его след. Мелочь. Как и догорающие в дали горы и небеса.
Висящий в пустоте домик-дерево.
Дверь буквально растворилась в жаре и монстр вошел внутрь.
Пусто.
Обман: те темные пятна пони и вроде даже дракончика снаружи никак не могли сторожить и исчезать ради одного лишь помещения.
Бродивший чисто по привычке попытался осуществить глубокий вдох, прислушиваясь к биению жаждущих освобождения сердец. И услышал совсем-совсем слабый, почти неслышный зов – падающий листик мог бы перешибить его, а порхание бабочки вовсе истерло бы и последние следы. Но ни того, ни другого, ни чего-либо третьего кроме потухающего огня в доступной вселенной более не имелось, а потому убийце не скрыться.
Ступени скрипели под силуэтом копыт, вспыхивали алым и исчезали. К моменту восхождения на второй этаж он успел стать единственным.
Спальня. И никого нет. Вернее, не видно. Еще точнее – там, где ОНО есть на самом деле практически ничего нет.
— Следовало ожидать, — «кивнул» также истративший себя почти полностью кусок осознанного небытия. — Пришел последний час, чудовище, и меч готов опуститься, — молчание. — Впрочем, позволь прежде задать вопрос: зачем ты это сделала? Чего ради уничтожила всех и разрушила самый построенный для нас мир?
— Они страдали, — лишь голая информация: ни тону, ни громкости, ни каким-либо оттенкам неоткуда взяться. — Терзались пустотой внутри, бесконечными страхами, болью, отчаянием и бессилием. Я любила своих друзей – и потому привела сюда, в наш идеальный мир, который ты разрушил.
Нельзя сказать, будто в разуме Уголька ничего не отдалось – ему уже банально всё равно:
— Монстр ведь знает: сотворенное им – никакое не освобождение. Она убила их. Уничтожила. Вычеркнула. Затащила в сию проклятую тюрьму и решившие пойти за тобой ныне исчезли без следа и остатка, растворившись в пролившейся из тебя гибели.
Тень не спешила с ответом на брошенное откровение. А затем у нее внезапно прорезалась эмоция:
— Мне искренне жаль тебя, — протягивавшееся к ней копыто отдернулось одновременно с тем как жеребец внезапно ощутил вовсе, казалось бы, забытое ощущение – удивление. – Ибо когда иссякнешь ты, рядом не будет ни Принцесс, ни друзей. Ты останешься один. В пустоте. До того же момента лишь шаг.
Нашедший на минуту застыл, не в силах осознать сказанное, а после содрогнулся под валом нахлынувших будто из рога изобилия мыслей: прежде для него не существовало «потом». Только цель.
Неужели перед ним зерно страха?
— Однако пламя не обязано его делать. Оно может оставить последнюю головешку в покое. Оставить ее рядом с собой.
Поглотившие весь домик алые языки опали от вышедшего на новую ступень изумления:
— Твай-лайт хочет ПРОДОЛЖИТЬ наше существование? Здесь? В оковах?
— Нет, — последовало после краткого раздумья. – Не хочу. Но иначе ты останешься один.
И тишина.
Долгая.
Успевший пожрать всё вокруг огонь исчез, не находя более пищи. Державшаяся на одной лишь идее душа безмолвно и жалко дрожала от неожиданной утраты миром былой простоты и ясности. Он стал сложным, неоднозначным, пугающим, требующим чего-то большего, нежели идти и сжигать. Начал угрожать и стращать последствиями…
Необратимыми, вечными, ужасающими.
Стоит ли оно того? Зачем ставить точку? Не лучше ли и правда принять протянутую ногу?
И вдруг из сего бушующего моря сомнений внутри давно истраченного духа показалась блеклая, слабая, неполная, однако всё-таки искра – та самая, некогда зажегшая погасшего и смирившегося было земного:
— Убийца! – озарилось потухшее пятно едва заметным сиянием. – Ты уничтожила нас всех, исказила, осквернила, обратила самую любовь и дружбу в чуму, пожравшую всю Эквестрию, — блеклый и мутный взор его расчистился, вновь явив забытую за целью причину. — Заставила мужей убивать собственных жен, матерей – детей, мечтателей обращать в руины вдохновлявшие их замки и любителей прогулок превращать прекрасные парки в гниль, — странник взглянул на свои «ноги» — и внезапно узрел, во что превратился. — Лишила нас самого смысла, цели, плана, предназначения…и теперь предлагаешь мне МИР?
Оно долго не отвечало, а затем кивнуло, промолвив лишь:
— Я не хотела быть одна.
Изглоданный тьмой и огнем хрустальный замок разума перекосился и рухнул в пропасть – чтобы спустя несколько мгновений вновь подняться из нее в виде воспаривших от великого разрушения крохотных осколков. И пусть век соткавшейся из драгоценной пыли спирали недолог – но зато прекрасен он.
Жизнь. Неужели она и правда выглядела столь великолепно? Все эти эмоции, мечты, сомнения, препятствия, выборы…путь. С началом, серединой и концом. Целью.
Искавший чисто по-понячьи задрал по привычке почитаемое им за голову и простоты ради сочтенное за «верх». Сделал «вдох». Насладился чудесными колючими переливами непонятно откуда пришедшей капли отнятого у всех по воле Ее бытия. И наконец тихо-тихо выдохнул:
— А ведь я и правда сжег их всех…- чернота расцвела широкой улыбкой – последним оставшимся от Уголька кусочком — и, опустив взгляд к такому же до сих осознающему себя пятну, произнесла. — Нет: ибо нужда моя не в мире, а в правде, — несуществующее копыто ударило в тщетной попытке зажечь сорвавшее со всех оковы пламя. — За все загубленные души, — снова. — За всех испорченных и обманутых, — и еще раз. — За каждую травинку, дерево и покрытый мхом камень, — ввысь вознеслась озарившая тьму багровым одинокая искра. — Примем же наказание.
Смех, продолжавшийся считанные мгновения – ненадолго хватило огню призвавшего его. Мгновение силуэт стоял без наполнения, а затем растворился, не будучи более необходимым.
Если бы только Твайлайт еще могла плакать…