Спроси пустыню

Глава 10

Неблизкий путь,

Сквозь мрак и жуть,

Под свист засад

В пустыни Ад

Нам предстоит

И будь готов,

Без слез и слов

Покинуть дом,

В краю чужом

Злодей не спит…

Хэлпи голосил, широко разевая пасть, ему, своим низким и красивым сопрано помогала Лира, очень удачно подбирая мелодию под новые слова и новую песню. Дракона она очень любила. Как друга, естественно.

Хэлпи был могуч, обладал хорошим голосом, умел подстраиваться под музыку, ну и сам писал для себя рифмы.

Лира, музыкальный инструмент, приподнятая в воздух при помощи магии своей пони-тезкой осторожно забренчала струнами, издавая прекрасные звуки. Бон-Бон, закусывая конфеткой, смотрела в облака, лежа на подстилке. Пускай эти двое поют, а она их послушает. Послушает красивую музыку, немного расслабится. Хэлпи она, в свою очередь, недолюбливала. Дракон умудрялся украсть у нее лучшую подругу на очень долгое время. Но не сейчас. Сейчас они были все вместе на хорошем пикнике, вдалеке от города, суеты взрослых и озорства детей. Спрятались в недалекой лесной чаще.

Здесь вполне можно было насладиться звуками природы и помолчать, помечтать, всего лишь наблюдая за диким кружением птиц. Посмотреть на витиеватые облака, что бесстыдно уплывают вдаль без должного надзора пегасов. Но конфетная пони не удержалась, взяв для своей любимой и лучшей подруги маленький, но давно приготовленный подарок. Новую лиру.

— Бон-бон, ты слышишь? – изумрудная единорожка, дернув головой и сбрасывая челку гривы, попавшую на глаза, радостно обратилась к подруге. Бон-Бон же оставалось только кивнуть головой.

— Ты слышишь? – будто не замечая этого, переспросила Лира – Она же поет сама! Эта лира поет сама, да ты только послушай как звучат струны, мммм! – и она снова заиграла. Хэлпи молчал, не прикасаясь к лютне. Пускай, пускай кобылка насладится своим подарком, спеть они еще всегда успеют.

— Спасибо – немного зарумянившись, буркнула Лира себе под нос, явно стесняясь дракона. Наверно, не будь его здесь, она бы совсем иначе выразила свою радость и благодарность. Ящер вдруг подумал, что мог бы написать и еще одну балладу – про двух кобылок, любящих друг друга до беспамятства. А потом отбросил эту глупую затею – ну кому она, такая баллада, нужна?

— Хэлпи, а что было дальше? – вдруг заговорила Бон-Бон, продолжая наблюдать за облаком. Последнее было пышным, выделялось на фоне остальных, а самое главное – очень походило на карамельку в обертке. Вот именно-то такие облака ей и нравились. На самом деле кобылку не сильно волновала история дракона. Сейчас все ее думы занимал рецепт новых конфет – протяжное рассыпчатое печенье, политое сверху карамелью, обсыпанное орехами. И вся эта роскошь – в шоколадной глазури. Конечно, тут можно было сказать, что это просто печенье необычное получится, но ей так хотелось назвать свою задумку конфетой! Она уже и название подходящее придумала – шоколадная конфета-батончик!

Дракон глубоко вздохнул, не торопясь отвечать на поставленный ему вопрос, потом вдруг оглядел хорошенько Лиру. Она смотрела на него с вызовом и просьбой. Ей тоже была интересна эта история, хоть ей уже довелось услышать ее тысячу раз. А может даже и больше тысячи. Да она и сама могла неплохо спеть, если уж на то пошло. Чем, наверняка, и занималась в его отсутствие.

— А дальше было…

— Нет, мне интересно, как вы вырвались из рабства!

К такой постановке вопроса Хэлпи был не готов. Одно дело рассказывать о героях и какие приключения их вот-вот настигнут, совсем другое – про себя. Ящер лязгнул челюстью, поперхнулся, быстро задрал голову вверх и выдохнул из себя струю огня. Поспешно извинившись, он поправил подушку за спиной, лег поудобнее и взвалил на пузо лютню. Что ж, если они так хотят услышать, то услышат. Но придется добавить парочку не совсем лицеприятных подробностей.

Слоу спала на тот момент, когда Хэлпи открыл глаза. Оно и верно – ей дали подышать сонным порошком. Как удивительно поворачивается жизнь! До того, как уснуть ты был свободен, а пробуждение подарит тебе всего лишь позорное рабство.

О рабстве алмазных псов дракон слышал не мало. Хорошего там было немного. Для пони – еще меньше; наверняка из бедной кобылки сделают обыкновенное ездовое животное. Будут шпорами раздирать бока, заставят возить тяжести, станут бить и издеваться. Ему, как дракону, повезло в гораздой степени меньше. Потому что из драконов получаются плохие рабы, да и в мире не так много существ, желающих настолько укротить дракона. Ибо в такой битве еще кто кого укротит. А значит, его пустят на чешую, шкуру и зубы, славящиеся своей крепостью. Хотя, если уж на то пошло, стоило признаться, драконья чешуя была не столь крепкой, сколь огнеупорной. Зубы – вот уж действительно, где твердость! Как у алмаза, а то и покрепче! Правда основным оружием дракона был и остается хвост…. Хэлпи молчал о этих маленьких секретах. Попадать на бойню ему и вовсе не хотелось. А что делать? Ну, уж точно не плакать!

Слоу зашевелилась, приподняла взлохмаченную голову, болезненно застонала. Кажется, та дрянь плохо на нее повлияла, и теперь у бедняжки будет болеть голова. Ящер-певун фыркнул – в него тоже влили некую дрянь, пока он был без сознания. Зелье, чтобы он не мог дышать огнем. Временное, конечно же, его всегда пьют простуженные драконы, дабы не спалить все и вся поблизости.

— Мап? – позвала пегасочка, чуть только приоткрыла глаза, осматриваясь вокруг и пытаясь понять, где же именно это она оказалось. Память, зловредно хихикая, отказывалась выдавать события минувших часов, заставляя ее додумывать и раздумывать. Наконец, на глаза попался Хэлпи.

— Хэлпи, что происходит? Где мы? Где я? – последний вопрос прозвучал слишком звонко, по их клетке, сложенной из тонких стволов какого-то дерева стукнула здоровенная лапа. Повозка-тюрьма закачалась из стороны в сторону.

— У меня для тебя слишком плохие новости. Кажется, ммм, мы в рабстве – буднично, совсем чуть-чуть замявшись, ответил дракон.

— А ну тихо, вы, там, а то шкуру спущу с обоих! – пригрозил голос. Обладателем голоса был тот самый великан-пес, который и сразил дракона. Пес неосторожно задел повозку своим плечом, она снова закачалась, уронив тем самым Слоу, что только-только поднялась на ноги. Во второй раз встать оказалось не в пример труднее.

— В рабстве?

— Угу. Располагайся, пока можешь. Нас, я так думаю, сейчас везут в Рейвенхувс, а уж потом… потом я не знаю куда.

— Подожди-подожди, как так в рабстве? Я совсем не хочу в рабство! Нет-нет-нет! – отказываясь принимать уже свершившуюся истину, девушка отрицательно замотала головой. Пегасочка фыркнула, озлобленно, отскочив назад, подозревая дракона в жутком обмане. Нет, они не могут быть в рабстве, она не может быть там! Оно ведь плохо, оно ведь… оно же нехорошо!

Мысли путались у нее в голове, обратившись в бешеных белок, скакали с одной ветки разума на другую, не давая сосредоточится. Неужели все-таки она была права, и Мап Сталкер ее продал? В душу проник страх, быстро выросший из малого цветка в пышный бутон паники и ужаса. И скоро он даст плоды, приумножая свое действие.

Память начинала понемногу сдаваться. Ударив в голову, заставив ее застонать от боли, воспоминания сами потекли. Про то, как алмазные псы напали на них, про то, как Маст просил ее послушаться его в любом случае и приказал улетать, а она не смогла. Или не успела? Как ее жеребца лупили ногами – она видела это, как над ним издевались, когда он уже был не в силах защитить ни себя, ни ее…

— Ну, вот как-то так – дракон пожал плечами. У него были некоторые мыслишки насчет побега. Такова уж природа каждого узника – стоит ему оказаться за решеткой, как тут же в голове созревают, богато удобренные домыслами, планы побега.

Слоу отказывалась поверить в то, что Маста бросили. Единорог должен был быть здесь. Мап просто едет в другой повозке, вот и все. Вместе с ним они что-нибудь придумают. Но кобылка, желая развеять эти сомнения, обратилась к дракону. Он отрицательно покачал головой, лишь чуть прикрыв глаза.

— Как не с нами? Они что? Бросили его там? – удивлению пегасочки не было предела. Она заржала, замотав головой, отбивая в воздухе одной ей понятный танец копытами.

— Тихо, говорю! А, холера вас задери! – гигант порядочно вышел из себя. Кажется, громкие звуки и разговоры вообще его раздражали.

Несмотря на давность постройки ездовой тюрьмы, ставни были смазанными и новенькими, не было и следа ржавчины. Будто только вчера установили. Пес ухватил крошечную по сравнению с собой пони, и вытащил из клети, как нашкодившего котенка.

— Я СКАЗАЛ ТИХО! – рявкнул он прямо ей в мордочку, обдавая зловонием своего дыхания и сгнивших зубов. Слоу лишь только испуганно поджала копытца и прижала уши к макушке, задрожав. Вид такой пасти, куда она могла бы влезть целиком, да еще и место бы осталось, действительно немало ее напугал.

— Отпу…пустите нас – лишь только промямлила она в ответ. И откуда только смогла набраться храбрости? Впрочем, голос у нее сильно дрожал.

— Заткни свою пасть, пони! За свою дерзость, ты будешь наказана!

Что было силы он швырнул ее в песок, подняв тучу были. Она больно ударилась, но поняла, что это хорошая возможность для побега. Если она расправит крылья и они ее не поймают – взмоет стрелой, рванется к облакам и только ее и видели. А там уж она как-нибудь придумает, как помочь Хэлпи.

Но крылья были предусмотрительно связаны и куда крепче, чем тогда ее забинтовал единорог-караванщик. Но на ноги она вскочить успела, метнулась из стороны в сторону, ловя кругом лишь хихикающий, зловещий оскал. Она окружена, а бежать некуда. С ней жестоко играются…

— Нет! Не троньте ее! Возьмите лучше меня! – обеспокоено, застыв у прутьев клети выкрикнул Хэлпи. Действительно, уж лучше он стерпит на себе все унижение, нежели все перейдет на хрупкую спину кобылки.

Но псы уже достали седло, придирчиво оглядывая его, проверяя, насколько хороши шпоры.

— Дракон под седлом, ха! Я бы многое отдал, чтобы такое увидеть? Может, и вправду поразвлечемся, парни? – гигант громогласно загоготал, держась за живот. Дубина – треклятая дубина висела у него за спиной. С каким бы удовольствием Хэлпи подпалил ее, изрыгнув из себя хоть чуть-чуть огня. Но нет – зелье было действительно хорошим. Проклятые зебры…

— Нетушки! Я всегда хотел покататься на крылатой! Хи-хи, на крылллатой, хи-хи – алмазный пес, наверно, единственный, кто мог бы взобраться на кобылку и не сломать ей спину под своим весом, приплясывал рядом с ней; не упуская возможности больно ткнуть или дернуть за гриву. Он чем-то был похож на щенка, в цветастой жилетке, из карманов торчали драгоценные камни. Слоу почему-то захотелось выхватить у него сапфир, но он снова дернул ее за гриву, заставив закрыть глаза. От боли слезы брызнули из глаз. Он не отпускал, продолжая тянуть, будто собираясь вырвать целый клок из гривы.

— Пусти! Пусти! Аааа! – обиженно, маленькой девочкой заверещала Слоу, что вызвало только лишь дружный хохот.

— Маленькая пони хочет к маме?

— Хи-хи, к маме, к маммме, хи-хи! – не унимался будущий наездник.

Седло оказалось тяжелым и старым, явно не рассчитанным на кобылок.

Словно делал это уже тысячи раз, в чем Хэлпи не усомнился, щенок вскочил прямо в седло, заставив Слоу крякнуть от тяжести. Но на ногах она устояла.

— Н-но, поннни, н-но! – прокричал он и тут же, не стесняясь, саданул ногами по бокам. Острые шпоры впились девушке в бока, пронзив резкой болью, заставив дико заржать. Снова потекли треклятые слезы.

— Я сказал, н-но!

Боль в миг заставила ее подчиниться и рвануться вперед. Неважно куда, лишь бы убежать от унижения, лишь бы в боках перестало колоть. Страх не унимался, а лишь продолжал нарастать. Пегасочка боялась обернуться назад, продолжая скакать вперед. Наверно, будь у нее свободны крылья, она бы еще и взлетела. Бежать от страха, бежать от боли, не наслаждаясь, а теряясь в неизбывном и странном ужасе. А сзади седок все подгоняет и подгоняет, угрожая вновь впить шпоры в бока.

Хэлпи не сразу заметил оплошность великана-пса, да и не сразу обратишь внимание, когда видишь подобное. Издевается над бедняжкой только ради собственной потехи. Хохочут, закрыв глаза, получая удовольствие от чужих страданий. Хотя, скорее всего, удовольствие им доставляло другое – полная безнаказанность. Разве мог им хоть кто-нибудь и что-нибудь сделать? Лишь в некоторых городах работорговля была запрещена, но это ни в коем случае не обозначало, что пойманный работорговец будет хоть как-то наказан. Оштрафуют, да и только.

Оплошность же заключалась в том, что вытащив наружу Слоу, он не достаточно хорошо захлопнул дверцу. Она же не скрипела, не возвещала о своем недостатке, а потому про нее и забыли. Не захлопнули, замок был открыт, а это означало только одно.

Хэлпи плюнул себе на ладони, попытался дыхнуть огнем. Это бы ему сейчас сильно пригодилось. Ничего не вышло – пока еще рано. Но действовать надо сейчас.

Кто-то ведь однажды сказал, что бардам и дуракам – везет.

Напружинив задние ноги, Хэлпи в один прыжок оказался на улице, прошелся когтями, разодрав кожу до крови, по спине одного из своих ранних обидчиков, всполошил всех остальных. Действия были столь неожиданны, что работорговцы впали в кратковременный ступор. Раб убегает? Как это? Разве это возможно?

Как оказалось, возможно, и даже более того. Хэлпи мог бы попытаться помочь кобылке бежать, только вот результатов это не даст. Алмазные псы умеют двигаться куда проворнее, чем пони, а возится с перевязью крыльев было долго. Можно было бы рубануть по ним когтями, но это значит разодрать бок самой Слоу. Тоже ничего хорошего. А убежав, он сможет привести сюда помощь, сможет указать, куда направляются псы.

И в тот же миг он понял, что это всего лишь его собственное оправдание и не больше. Что он просто хочет казаться хорошим хотя бы в собственных глазах, извиняется за подлую трусость.

— Прости меня, маленькая. Прости и потерпи еще чуть-чуть…

Главное достичь хоть одного поста караванщиков и…

Он побежал – на четырех лапах, подобно лисам или самим псам. В таком виде драконы напоминали змей на ножках. Но, несмотря на всю краткость своих лап, те могли передвигаться излишне быстро. Даже по пустыне.

Обтрескавшиеся губы требовали только одного – хоть чуть-чуть влаги. Глаза почти были затуманены, ничего не видели, будто все происходило в плотном и густом, как сметана, тумане. Да и открывать очи, собственно говоря, не хотелось.

У Мап Сталкера болело все, что только могло болеть. Ныли уставшие ноги, вопили растрескавшиеся копыта, огнем горели избитые бока, мечтая о чудодейственных мазях Саламби. Интересно, а где сейчас был зебренок? Может быть, пришел бы на помощь?

Мечты…

Маст понимал, что умирает – не от полученных побоев, бывало ведь и хуже, совсем нет. Он умирает от жары, от того бессилия, что охватило его. И от апатии. Жажда уже не мучила, превратилась в постоянное, привычное состояние, будто всегда была его спутником. Пот, не холодный, градом стекал по нему, неприятно висел каплями на кончике носа и проникал, пропитывал собой гриву. Хвост, казалось, вырвали. У Маста достало бы сил приподнять голову и взглянуть – верно ли сие, но ему не хотелось. Многое резко потеряло для него смысл. Он умирает? Да, ну и что? Он избит? И что дальше? Уже не волнует.

Над кремовым телом, что одиноко пылилось в пустыне, с гривой которого играл ветер, кружились грифы. Вот уж у них сегодня будет пиршество! Хотя, чего именно они ждут? Когда подохнет? Да зачем, пускай садятся прямо сейчас, единорог был совсем не против! Даже не стал бы их прогонять – пускай.

Драгоценный камень, сиреневый топаз, ограненный и отшлифованный в мастерских Кантерлота, сейчас безучастно лежал и утопал в песке, всем своим видом показывая обиду на мир. Ну как же так, будто вопрошал он того, кто обратит на него внимание. Ну как же так? Всех моих братьев подобрали, а меня бросили – несправедливо!

Жизнь вообще несправедливая штука, пробубнил Маст с неким подобием улыбки. Привыкай.

Наконец, осмелевший стервятник сел рядом с жеребцом, ловко перебирая лапами, направился к нему. Здоровенный такой стервятник, с длинной шеей, большущим клювом. Хорошо кушал, наверно. В раз положит конец всем страданиям и переживаниям.

Масту не хотелось думать о том, что будет после смерти. Что будет со Слоу, которую он взялся вести и сопровождать? Как хорошо, что в мире все-таки есть средство, снимающее с тебя всю ответственность. И жеребец, незаметно для всех остальных, слабо ухмыльнулся.

Наверно, на этом бы все и закончилось для горемычного караванщика, вот только у судьбы были на него совсем иные планы.

Хлопот крыльев не заставил его взволноваться – просто, наверно, еще один стервятник и не больше. Но единорог ошибся.

Эти трое приземлились внезапно, басисто окликнули стервятника, вспугнули и заставили последнего улетать как можно скорее. Солнце било Масту в глаза в тот момент, когда они подошли ближе.

Три темные фигуры, разглядеть которых мешал ярко палящий диск. Единорог щурился, отворачивался, но ничего не получалось, пока, наконец, кто-то не решил о нем позаботится.

Мольба губ о влаге была услышана, и их смочили водой. Потом, приподняв жеребца, плеснули в глотку несколько глотков из фляги. От неожиданности и столь необычного поворота событий, Маст закашлялся и поперхнулся, но в миг продолжил пить. Жить – главное снова жить! Ведь, наверно, есть ради чего? Вопрос остался без ответа.

Благотворители оказались грифонами. Большими, крупными, с повязками на передних лапах, обозначающих, что они из поисковой группы. Ищут заблудившихся пони в пустыне, приводя их обратно в Эквестрию. Жеребец приветливо помахал им копытом, расслабившись, собираясь упасть и потерять сознание. Почему-то караванщик не сразу догадался, что они искали не его, что их больше интересовала пегасочка-спутница.

— Где она? Где девчонка? – грубовато отстранив остальных, приподняв Маста над землей, произнесла грифонша, глядя в его мордочку, сама не желая того, вспоминая…

— Кто такая принцесса Селестия?

— Правительница Кантерлота и Эквестрии.

— Врешь, Эквестрии не существует!

Послышался звонкий, протяжный удар, пощечина. Очередная, далеко не первая. Моник задавали одни и те же вопросы, она отвечала, не понимая, что именно от нее хотят услышать.

Били постоянно и после каждого вопроса, иногда не сильно – чтобы просто показать, кто тут хозяин. Оно и не требовалось: крылья были связаны, лапы – прикованы тяжелыми наручами к полу. Единственное, чем она могла шевелить, так это хвост и клюв.

Пони над ней издевались, посмеивались, а она не понимала – что же им нужно? Тот грифон, которого они притащили к ней в палату, избитый и измученный, сейчас находился в точно таком же положении. Но он был обессилен, а допрос продолжался.

— Что это такое? – прямо перед глазами Моник появилось разрешение на проход за кордон, в пустыню, подписанное принцессой. Сколько же можно отвечать им на один и тот же вопрос?

— Это разрешение. Отпустите нас! Принцесса Селестия никогда не допустит, чтобы на ее землях происходило нечто подобное, да как вы смеете? – внутри грифонши будто разорвалась маленькая бомба, заставившая ее говорить. Быстро, если не сказать молниеносно зашуршал самописным пером пони-писарь. Он с улыбкой сидел и наблюдал за всем, что происходит, всем видом выказывая как ему нравится его работа. Или то, что не он сейчас допрашивается здесь.

До Моник в какой-то миг начала доходить одна очень не прекрасная мысль. Что здесь совсем не владения досточтимой царственной особы из Кантерлота. И она совсем не в Эквестрии. Она за пустыней. Селестия знала об этих землях, наверняка знала, что тут происходит, но почему не предупредила? Какова была цель, посылать молодую и неподготовленную грифоншу сюда? У Моник не было на это ответа.

На этот раз ее не ударили, но помощник мучителя уже, надрываясь, толкал к ней небольшой стальной аппарат. В него, судя по всему, должны были зажиматься копыто.

Лязгнули ключи на кольце, потянулись к засову наручей. Ну, подумала девушка, наконец-то! Подействовала угроза? Или они устыдились?

Однако все оказалось куда более прозаичнее – лапу Моник запихнули в тот странный инструмент.

Допрашиватель, а именно так называла своего палача грифонша, потому как не могла разглядеть ни его мордочки, ни цвета шерсти, ни кьютимарки. А ее-то скорее всего и нету. У здешних пони словно бы какая-то странная болезнь. Они ведут себя совершенно иначе, не так, как в землях Селестии. Что с ними? Есть ли у них своя принцесса? Почему им так противно знать о солнцеподнимательнице?

Грифон, тот что был напротив, заорал. Его лапа была сдавлена в точно таком же аппарате, который сейчас был надет на Моник. Девушка в миг поняла, что и ей не избежать болезненной процедуры.

— Принцессы Селестии не существует. Откуда вы? Грифонья Корона продолжает за нами следить? Отвечайте! Ты, зачем ты здесь? Какова твоя цель?!

— Меня прислала…

Моник не успела договорить, как грубое железо тисками сдавило ей лапу. Звонкий, протяжный крик, чем-то напоминающий карканье разнесся по тусклым стенам казематов…

В чувство ее привел очень резкий запах, заставив приподнять голову, мотнуть ей из стороны в сторону и тут же понять, что зря это сделала. Зря очнулась. Все тело отозвалось нехорошей и уж точно неприятной болью, задница зудела, но не было никакой возможности ее почесать. На соседней койке, уже ранее пришедший в себя, ворочался грифон, то и дело постанывая.

Виновница их пробуждения крутилась рядом, постоянно что-то откупоривая, роясь мордочкой в сумках, залезая в полки. Одним словом, суетилась.

Девочка старалась так, как умела, носясь между измученными грифонами. Ей не хватало скорости, проворности и помощника, а потому получалось все из копыт вон плохо. Однако, не заметить усердия было невозможно.

Моник смотрела в потолок, наслаждаясь тишиной, звуком своего дыхания и медленно уходящей в небытие болью. Надо было лишь совсем немного потерпеть и все пройдет. Ведь поняшка старается, вон как старается!

Оранжевошерстная кобылка с кьютимаркой – единственная пони, что была здесь с кьютимаркой, приподняла лапу грифонши. Моник завопила от резкой, пронзившей боли, но тут же успокоилась. Девочка осторожно погладила ее копытцем, а потом, сжимая зубами бинт, вторым, свободным копытом начала втирать мазь. Что за мазь, что с ними делают, во что превращают? Моник доводилось слышать о чудодейственных смесях зебр, но они были настолько же чудотворны, насколько и губительны. Может, это просто изощренный способ избавится от них? Моник ухмыльнулась горько и нехорошо.

— Зачем? – спросила она у нее, даже не надеясь, что малышка ответит. Лекарша была молчуньей, а, может быть, привыкла так работать. А может, вместе со всеми, она хочет показать свое безразличие, хотя это на самом деле не так?

— Потому что это мой особенный талант – буркнула вдруг девочка себе под нос, завязала узелок на перевязи и двинулась к Доминику.

— Доминик – Моник хотелось хоть с кем-нибудь поболтать. Имя своего собрата по несчастию она узнала там же, в казематах, где их пытали довольно продолжительное время. Крылья лишились нескольких перьев, изломанные пальцы на лапах, грифонше чуть не разбили клюв. Доминику же повезло куда меньше. Сегодня у него, прямо на глазах Моник, отрубили хвост и вывесили всем на потеху как трофей. Откуда это? Откуда эта жестокость, которой в пони доселе не было? Это другие пони? Но ведь это так же абсурдно звучит, как «это другие грифоны». Природы существ невозможно ведь изменить, нет! Или же все-таки возможно?

— Откуда ты? – ответил он ей вопросом, со стоном перевернувшись набок, чтобы видеть собеседницу. Моник подобный вопрос немало удивил. Разве он не знает, где живут все грифоны? Конечно же в Айле Париж. Родной город Моник точно так же, как и Клаудсдейл, парил в облаках. Конечно, есть и другие города грифонов, может, он спрашивает о них?

— Ты служишь Грифонской Короне или нет?

И снова это необычное словосочетание. Грифонская корона – что он хочет этим сказать?

— Ты. Служишь…АААА! – девочка затянула на нем бинт слишком туго, сразу же спохватилась и ослабила хватку. Грифон, разозленный таким действием, мог лишь только угрожающе фыркнуть. В воздухе стоял неприятный запах больницы, доселе незнакомый запах стоматологического кабинета…

— Что это за Грифонская Корона? Это ты так называешь принцессу Селестию?

— Селестии не существует! Зачем они тебя прислали? Помочь мне? Да уж, хороша из тебя помощница, ты сразу же угодила к ним в капкан, да и еще с такой глупой историей – он разразился смехом, наверно, даже слишком безумным. Моник вжалась в подушку, ей вдруг, словно малютке-птенцу, захотелось домой, под теплое мамино крылышко. Чтобы вздремнуть и никуда не вылезать, потому что где-то в мире может быть опасно…

Опасно, опасно, опасно… Как часто она слышала это слово от родителей, как часто они произносили его по поводу и без? И что бы они сказали сейчас? Ведь все, что было до этого, все, что считалось рискованным, теперь казалось лишь обыкновенной детской игрой. Потому что опасность спряталась и затаилась здесь – настоящая такая, всамомделишняя.

— Принцесса существует. И Эквестрия. Ты что, заодно вместе с ними?

На этот вопрос никто не успел ответить, потому как дверь со зловещим скрипом раскрылась. Никто толком не мог пояснить, почему дверь должна раскрываться именно со скрипом и именно зловеще, но деревяшка хорошо справлялась со своей ролью.

На пороге показался очередной пони. Черный пиджак-накидка, темные очки, скрывающие глаза и небольшая шапочка-кепи, надетая поверх пышной зеленой гривы.

— Мы тут, значит… лечим – задумчиво проговорил он. Каждое его слово было похоже на муху, увязшую в липком варенье – тягучие, растянутые, неторопливые и в то же время резкие. Угрожающие.

— Лечим, значит – констатировал он в очередной раз вполне очевидный факт. Девочка уставилась на него, остановилась в своей постоянной спешке и сейчас медленно пыталась заслонить собой Моник, рядом с которой стояла. Будто и впрямь могла защитить своих подопечных.

— Мы калечим, а ты, маленькая шлюшка с меткой в заднице, их лечишь. Вижу полное несоответсвие интересов, как думаешь?

Девочка было хотела отстраниться, чуть приопустила голову, но потом вновь встала в боевую стойку. Впрямь будет с ним драться? Это было бы интересно, если не так печально.

Жеребец в один прыжок оказался рядом с ней, стукнул копытом – не сильно, но вполне достаточно, чтобы малышка отлетела в сторону, ударилась о стол. Мучитель вновь оказался над ней, не давая ей подняться, положил копыто ей на голову, несколько раз заставив ткнуться мордочкой в пол. От столь интересного занятия его оторвал другой голос.

— Ты что делаешь, Спай Дарк? Убери свои грязные копыта от нее!

Жеребец приостановился, посильнее нажал, вмял носом девочку в пух ковра, обратил внимание на владельца голоса. Как и молчавшие, завороженные происходящим грифоны. Моник проклинала себя за то, что не вступилась за девочку, Доминик же… казалось, что ему абсолютно все одно, что происходит, но он следил за происходящим. Был у него некий свой интерес.

— Ого, да это как никак наш храбрый защитничек, Гардиан? И что же ты мне сделаешь? Хватит ли силенок?

— Я тебе твой рог доломаю и засуну в одно местечко – послужит затычкой. И говна из тебя столько литься не будет – ответил грозный и более мощный жеребец, весь закованные в стальной костюм. Если это и были доспехи, то уж слишком странные, голова так и вовсе была открыта – бей не хочу. Зловредный пони, мучавший девочку, оскалился, но оскорбление проглотил, гордо прошагал, пообещав еще поквитаться. Тот, кого назвали Гардианом, подошел ближе к лежащей малышке. Та хныкала от боли и обиды, даже боясь поднимать свои глаза. Не рыдала навзрыд и истерично, а всего лишь тихо плакала. Как и привыкла.

— Успокойся, Хэлси. Пойдем со мной, пойдем – по доброму, будто был ей отцом, помог подняться и вывел из комнаты где были грифоны.

— Слышишь? – после недолгой тишины проговорил Доминик – Слышишь? Нам надо бежать отсюда.

Бежать. Им действительно требовалось бежать из этого места. Это действительно не те пони, которых она знала. Это чудовища и одновременно – милосердные существа. Она должна вернуться к принцессе и все ей рассказать. Может быть, именно-то за этим ее и послали сюда?

— Слышишь? — в который раз повторил он ей, добиваясь ответа. И ей так хотелось крикнуть о том, что слышит его. Слышит и даже очень хорошо. Но почему-то слишком нетактично молчала…

Любовь светла,

Но злая мгла,

Беду сулит.

Свой меч и щит

С собой возьми

Чтоб цепт разбить,

Освободить

Цветок любви.

Но враг жесток,

Его срази!

Ты победишь,

Злодей, как мышь

Визжа, сбежит

И заблестит

Звезда побед…

Хэлпи продолжал петь для Лиры и Бон-Бон, но уже посмурнев, улетучилась его веселость, исчезла улыбка. Он вспоминал все, как оно было на самом деле, а не так, как рассказал в балладе. Песня – игрушка в руках барда, тревожащая чужие сердца, но все одно лишь игрушка. А сейчас, перед его рассказом, уже не балладой, ночь испугалась и отступила тьма. Словно не было больше дня – была лишь только цель рассказать. О том, как Мап Сталкер метнется выручать свою подругу, позабыв обо всем на свете, рассказать о грифонше, утаивающей в недрах своей памяти секрет Кантерлота и обоих принцесс разом, рассказать, в конце концов, о собственной храбрости. Не о трусости же ему рассказывать, только о храбрости! И пускай он чуть-чуть приврет, от этого ведь никому хуже не станет?

В воздух было подброшено желтое, будто золото, яблоко и тут же отправилось в пасть дракона. Надо было промочить горло…

— Где девочка? Где? – Моник трясла измученного караванщика, будто не замечая, в каком он был состоянии. Его самого сейчас хоть в гроб клади, да закапывай – никто и не заметит, а она ему еще какие-то вопросы задает.

— У него сломано несколько ребер. Пожалуйста, опустите его – единорожка, небольшая медсестра уже провела осмотр. Ее звали Рентген Хэлс. – И не трясите!

В голосе кобылки слышалась раздраженность, а еще она не любила, когда ее приказов не слушают. Будучи невысокликом, не очень красивой, девушка умудрялась быть властной. Наверно, именно в этой властности что-то находили жеребцы, табуном обращающие на нее внимание.

Моник фыркнула, но свою жертву опустила. Мап Сталкер был жалок, а в голове грифонши строилась картина того, как все произошло. Алмазные псы отказались платить, он бросился с ними драться, за что и получил. И пегаску, соответственно, тоже потерял.

— Мы нашли вот это – единорог-поисковик, как же хорошо, что они дождались этих пони и взяли с собой. При помощи магии своего рога, пони держал в воздухе разломанную лютню. А вот это уже становилось интересно. Музыкальный инструмент явно был сломан не так давно и лежал не целую вечность. Значит, среди алмазных псов есть певцы? Глупо, они никогда не используют лютни, предпочитая другие струнные инструменты. Тогда что?

Ответ мог дать только караванщик.

Моник отошла в сторону, осматривая все окрест. Следы – много следов от алмазных-псов, а вон там, если спустится с бархана, видны занесенные следы колес. Интересно, а если дальше пройти – их еще не успело занести песком? Женщина сглотнула, понимая, что поиски становятся все более и более изнурительными и бессмысленными. Найти пони, которую продали в рабство очень тяжело, а сколько времени назад это было? День? Несколько часов? Кто сейчас ответит на этот вопрос? Сколько тут провалялась эта падаль, караванщик? Больше всего на свете она желала ему сдохнуть за то, что он сотворил, но в то же время – он должен был выжить, чтобы подарить бедной пегасочки хотя бы один крошечный шанс на спасение. А она и Винсент, и Моник – они ринуться за ней разом. Хотя, как знать, куда псоглавые решат ее продать? Быть может туда, за горы, за пустыню, к тем безмарочным? Тогда все превращается в слишком сложную мозайку. Девочка будет потеряна навеки. Грифонша отрицательно замотала головой.

Ее внимание привлекли драконьи следы, нечастые, но вполне крупные. Быть может это ему принадлежала лютня? Бред какой – дракон-певец. Разве может быть у этих гордых ящеров хоть какое-нибудь уважение к музыке? Моник снова фыркнула, отказываясь принимать подобное, а потом ухмыльнулась. Надо написать принцессе Селестии о том, что здесь происходит и отправить в Кантерлот. Отправить сообщение о своем поражении и о своей несостоятельности.

— Он пришел в себя!

Кто это сказал, для грифонши было неважно. Гордо и поспешно она подошла ближе, к Мап Сталкеру, склонилась над ним.

— Где девочка? Куда ты дел пегасочку? Ты ее продал? Кому? Отвечай! – она чувствовала, как закипает, как теряет над собой контроль, позволяет ярости выплеснутся наружу. Того и гляди, вцепится в него когтями. А и пускай – никакой жалости к нему она не испытывала.

— Нет… н-кхе-кхе… нет… — было ей ответом из еле движимых губ… – Ее… украли…

— Украли? Что ты хотел с ней сделать? Зачем ты вел ее туда? Зачем ты завел ее так далеко? Ты ответишь за это, караванщик, ответишь! – женщина не хуже змеи шипела прямо ему в лицо, брызгая горячей и липкой слюной. Если бы была такая возможность, то он ответил бы ей прямо здесь и прямо сейчас. Не хотелось просто расстраивать бедных пони-поисковиков, что сейчас были поблизости.

— Мы не смогли…кхе… нас не пустили на пост караванщиков в Редслаломе… долго…кхе… объяснять… — он не переставал откашливать песок, но уже начал говорить более связанно и складывать целые предложения. Дышать ему, по всей видимости, было непросто. Моник взглянула на Рентген. Та лишь тут же отреагировала, оказалась рядом.

— Он сможет идти?

— Вполне, хотя и с очень большим трудом. У него сломаны ребра, и он еще не успел восстановиться. Нормально функционировать он сможет только через недели две, а то и через месяц – пояснила медсистричка, тут же отходя в сторону, заметив знак от грифонши, что желает поговорить с подозреваемым один на один.

— Алмазные псы… они… кхе, тьфу, кхе… напали на нас, когда я вел ее… в Рейвенхувс… в Редслаломе… она нарушила… закон и нас… прогнали…

Моник знала, что единорог говорит правду. Доминик все ей рассказал, в подробностях, вплоть до того, что зачинщицей была именно пегасочка. Что, собственно говоря, было вполне понятно.

— Дальше. Чья это лютня? С вами был кто-то еще, кто может подтвердить твои слова?

— Дракон… с нами был… дракон, это, кхе-кхе, его лютня.

Моник поспешно отошла в сторону, окликнула своих спутников.

— Дело принимает не самый радужный оборот.

— Пони с ним нет и не было? – устало предположил Винсент. Он любил говорить в депрессивном тоне, сразу предполагая если уж и не самое худшее, то вариант, где все старания оказывались напрасными.

— Гораздо хуже. На них напали алмазные псы, утащив нашу искомую с известными целями. Кажется, теперь ей грозит рабство и забвение. Шансы ее найти слишком малы.

— Мы возвращаемся? – в голосе Гильды было больше радости, нежели сожаления или сопереживания судьбе бедной кобылке. Но она в тот же миг поняла свою оплошность и сделала скорбную мину на мордочке. Моник это удовлетворило мало.

— Отправляйтесь в Кантерлот и передайте принцессе Селестии тот отчет, который я сейчас напишу. Быть может солнцеподнимательница сможет спасти эту беднягу.

— Что с караванщиком? – поинтересовался скучающим голосом Винсент, накручивая собственный ус на коготь. – Жить будет? Забрать его?

— Скорее всего, ибо информации от него мало. Подозреваю, что во всем виноват он, но гаденыш отнекивается, говорит, что невиновен и чист, как осенний лист. Пускай в Кантерлоте сами решат, что с ним делать дальше.

— Я… я знаю, где она – сплюнув кровью, выговорил каким-то чудом поднявшийся жеребец, рядом оказалась медсестричка, метнувшаяся в попытке уложить его обратно на песок, но он грубо оттолкнул ее. – Я… знаю… где Слоу. Возьмите меня с собой.

Грифонша изучала его, разглядывая, смотря прямо в глаза. И, наверно, что-то увидела…

Доминик выломал колодки, сдерживающие его лапы, а потом помог освободится и Моник. Пони оказались слишком доверчивы и поверили в то, что смогли сильно ослабить грифона. Интересно, как ему это удалось после того, что они делали с его лапами?

— Зачем ты притворялся? Зачем?- недоумевала грифонша, пытаясь найти в этом хоть капельку логики. Последняя оказалось слишком вредной особой и усердно пряталась.

— Чтобы добыть нужную мне информацию. И я ее добыл и даже больше того – увидел. Мы должны ее забрать.

— Мы? Кто это, мы? О чем ты вообще говоришь?

— Грифонская корона всегда интересовалась этими землями. Пони смогли дальше продвинуть свои технологии, дальше, чем наши! Ты посмотри на всю эту аппаратуру, технику, выгляни в окно! Там шныряют по дорогам высокотехнологичные автомобили! Их медицина ушла вперед, а наша родина умирает. Ты что, не видишь? Или, быть может, сошла с ума?- Доминик все еще никак не мог поверить в то, что перед ним стоит грифонша, ничего не понявшая из того, что было им сказано.

— Ты вправду веришь, что есть принцесса Селестия? – спросил он у нее, вдруг поняв ее удивление.

— Ты хочешь сказать, что сюда меня послал призрак, фантом, игра чужого воображения и местная страшилка? Да, она существует и, мне плевать, что там собираешься сделать ты, но я возвращаюсь в Кантерлот, чтобы рассказать обо всем, что здесь творится!

— Для начала ты должна помочь мне – настаивал Доминик – Только вместе мы сможем прорваться.

В словах грифона была крупица разума и истины. В одиночку ей было бы пробраться сложно, к тому же она осталась без карт. А Доминик, судя по всему, прекрасно знал здешние места и мог бы ее вывести.

— Что ты хочешь забрать? Какого рода информация?

— Девочка. Та, которая нас перебинтовывала и лечила. Мне нужна именно она и ее знания.

Моник вдруг замолчала, опустив глаза. Что ж, эту малышку она и сама была бы не против забрать отсюда, чтобы было хоть какое-нибудь доказательство. Чтобы принцесса могла поверить. Кобылке явно тут приходилось не сладко, а она, Моник, смогла бы доставить ее к другим пони. Где над ней не будут издеваться, где она будет жить в любви, где о ней позаботятся, как о родном ребенке.

А что ей могли дать в стране грифонов, где все летают, парят в облаках, где ведутся свои собственные интриги? Да и как не крути, но грифоны – не пони, а куда более агрессивные и опасные существа. Ей там будет совсем не место, девочку попросту погубят!

Доминик рушил все столь милосердные планы тем, что его какой-то там короне вдруг понадобились высокие технологии. На взгляд Моник, все, конечно, выглядело куда получше и помощнее, чем в Кантерлоте, но не столь уж и высокотехнологично. На родине Доминика до сих пор жгут лучину, а раны прижигают раскаленным железом? В это верить никак не хотелось, но грифонша промолчала. Она что-нибудь обязательно придумает…