Спроси пустыню

Глава 8

Новая глава, как и обещал. Стихи в тексте сочинены edinorojek( https://stories.everypony.ru/viewuser.php?uid=264 )
Всем кто читает и кому сие нравится — пишите свое мнение — оно очень важно для меня! Хочется знать, что хочет видеть народ. Улучшить стиль? Больше экшена? Сшипить, наконец, Слоу и Маста?)) Жду^^

Облака в пустыне были совсем не такие, как в Эквестрии. Гуще, строже, сильнее, наполненные влагой. Больше всего они напоминали пони с мешком денег, которому просто позарез куда-нибудь эти деньги деть. Выплеснуть поток на других.

Пегасам из Радужной Фабрики, будь такая надобность, пришлось бы повозиться с этим намечающимся ураганом. Хлесткий, неприятный ветер усиливался, поднимая песок до небес. Винсент был прав – они здесь не справятся.

Моник в последний раз бросила взгляд на кишлак. Теперь он был совсем игрушечным, будто кукольный. Поселить туда игрушечных верблюдов и пони – да играть в свое удовольствие.

Они долетят во чтобы то ни стало. Быть может какие-нибудь Лэзиболтсы, по иному их назвать нельзя и наотрез откажутся лететь. Но не грифоны. Ибо сородичи Моник завсегда быстрее пегасов, они лучше справляются с полетом. Они доберутся до Ред Слалом, пока еще...

Пока еще что?

Что ее так тянет вперед? Память о прошлом? То, что старается позабыть, но чего хранит в себе ее тетрадь?

Возможно, так оно и было. Грифонше хотелось убежать от самой себя, ринуться с головой в работу, подавить все позывы памяти. Нет, она не узнает этих мест, никогда не была здесь. Ей приснилось, не было тех дней.

Кого она обманывала?

— Гильда? – рявкнула она в небесах. Сейчас говорить приходилось только криком, потому что ветер уже начал шуметь в ушах. Начался дождь, роняющий щелкающие прямо по макушке капельки. Вода, вода – как же ее не достает, когда так хочется пить. И откуда она сразу появляется, если ты торопишься, мешая продвижению?

Молодая грифонша что-то ответила, кивнула головой, глядя на старшую. Моник не сумела расслышать. Решила, что можно отложить откровенный разговор для более спокойных времен. Лететь предстояло немало, долго.

Сколько может лететь грифон, без пищи и воды, которая закончилась вот уже несколько дней назад? Сколько может раздумывать над тем, чтобы, наконец, повернуть назад? И что при этом должно заставлять идти его вперед?

Лететь не было сил, Моник расправляла свои крылья лишь только тогда, когда это было необходимо. Пропасти, горные перевалы – не такие, как в Ред Слаломе, но перебраться через них можно было только влет.

Рядом с тем богатым городом алмазных псов были ущелья – глубокие, как дно реки. Может, это и впрямь была когда-то река? Но названия свое оправдывали – песок и солнце создавали неповторимый красный оттенок на скалах, на свисающих вниз травинках. Что вообще при такой жаре может расти? Ан нет же, поди – ползет, пытается вырваться, хочет жить.

Так же, как и она.

Солнц, решив сжалиться, подарило немного прохлады, а быть может это ветер уже был другим? После Казаабада, пройдя по карте, той тропой, она стала замечать изменения. Менялось все – климат, растительность, живность. В здешних песках не было змей и скорпионов. Лишь только странного вида плотные, толстые жуки. Пробовала склевать одного из них, но тут же выплюнула, не в силах расколоть панцирь. Скверно – помирать вдалеке. Скверно – бросить все, что было дорого, выполняя приказ, сдохнуть просто от того, что не хватило воды. А кушать, меж тем, хотелось не меньше.

Впрочем, голод еще иногда удавалось слегка утолить, пожевав хилые побеги здешних деревьев. Таковыми, впрочем, они могли называться лишь номинально, ибо были тонкими, с двумя-тремя веточками. Листьев почти не было.

Что заставляло ее делать каждый следующий шаг? Движения давались ей с трудом, но отчего-то казалось, что там, вдалеке будет спасение. Чтобы было проще, измученная летунья выбирала себе ориентиры, ставила задачи. Дойти до того камня, потом вон до того хилого куста. Подождать с минутку – и снова дальше. Дальше…

Когтистая лапа сама собой сжала флягу, потрясла ее. Нет, воды не было. Ладно, дойти до следующего монумента из камней. Или это не монумент? Моник подумала, что теперь это уже не имеет значения. Просто шагать дальше – вот все, что нужно.

По словам алмазных псов, которых она опросила в Нировобаде и Казаабаде – там были более разговорчивые жители, нежели в Рейвенхувсе и более доброжелательные – в этих горах есть жизнь.

В какой-то миг ей показалось, что вот так идти можно до бесконечности.

Острыми шпилями вверх, исчезая в облаках, горные массивы стенами преграждали путь. Приходилось их обходить, подниматься на возвышенности, перелетать и тратить последние остатки силы.

То единственное, что двигало ее вперед – дымок вдалеке. И не дым пожарища, а вкусной похлебки. Луковой. Моник облизнула собственный клюв – сейчас она не откажется ни от какой еды, даже если пони притащат ей сено.

По словам все тех же жителей, здесь были – о чудо! – именно пони.

Грифонша споткнулась, грузно завалившись наземь, понимая, что сама подняться уже не в силах. Вот он – конец? Скверно, очень скверно. Принцесса Селестия отрицательно покачает головой и будет недовольна. А ведь она так и не успела попробовать сырное фондю, которое готовит ее братишка, а ведь обещала. Трепло, выходит...

Стук копыт заставил ее отвлечься, хотя – вдруг очередной мираж? Пустыня подсовывала несчастной путнице колодец вдалеке, рыбу, эклеры и... с каждым разом обманывала. Иногда были и караваны верблюдов, но стоило ей подойти ближе – исчезали, становились ничем. Расплывались горсткой песка. Очередной бархан, песок, пустота.

И горы на горизонте.

А может... может это смерть к ней пришла? Откроет глаза. А перед ней поняший скелет в балахоне черном. Вот-вот скажет – пошли. И она, отбросив всю усталость, послушно пойдет следом.

— Воды ей дай, воды – это было первым, что она услышала. А потом потеряла сознание прямо в тот блаженный миг, когда столь желаемая влага коснулась глотки...

Ветер неистовствовал, не желая принимать вызов, который ему бросили грифоны. Да кто они такие, в конце концов, чтобы совладать с ним? Откуда столько дерзости, столько наглости и такого азарта? Ветер решил, что сейчас покажет им всю свою мощь, а потом, когда их хлюпкие крылья сложатся в воздухе, он посмотрит. Посмотрит, как они будут падать, рыдать и плакать, умоляя о пощаде. А затем посмеется над очередными глупцами.

Чужаки, одним словом. Они завсегда являлись сюда – с разными намерениями. Кто-то хотел доказать — не ветру, самому себе – силу и могущество своих крыльев, кто-то наоборот – хотел покорить небо умопомрачительным полетом. А заканчивали они все одинаково – носом в песок и, дай великий Ашшур, чтобы живы остались.

Моник не столько чувствовала, сколько понимала, что они собираются свершить невозможное. Еще никто не мог пролететь в песчаном урагане, в диком ветре, в россыпи шныряющих, разрезающих небо молний.

Вот-вот, как раскалывающаяся скорлупа ореха, затрещат полные влаги небеса, заплачут неистовым дождем. Захохочет ветер, сдувая всех и все на своем пути, кровеносной веной блеснет молния. Ураган, буря. Пустыня…

Зря она не послушалась Винсента. Старый грифон, накрутив свои усы, пофыркал для вида, но подчинился и сейчас летел где-то внизу, не собираясь подставлять свою тушу опасности. И правильно.

Вверху парила Гильда, очень уж артистично делавшая вид, будто ей легко, а сам полет – беззаботная прогулка.

Капли дождя хлынули не внезапно, но неожиданно. Моник даже успела подумать – как это? Дождь был очевиден, как вода в море, ан нет же, немного удивил своим появлением.

— Гильда? – снова позвала она молодую летунью. Фыркнув в небе от пренебрежения, заносчивая грифонша таки снизила скорость и опустилась, вопросительно посмотрела на главную, молчаливо спрашивая – чего, мол, еще надобнось?

— Что у тебя за проблемы с пони? – лидер поисковой группы успела выругать саму себя за беспечность. Ну и времечко же она выбрала для разговора! Такие беседы стоит вести за чашкой хорошего кофе, прикусывая эклером, смотря на закат. Мечтая о молоденьком и, несомненно, сильном и красивом грифоне. Нет, не сейчас, может быть, позже?

— Какая разница? – юная летчица не очень хотела отвечать, изменилась, нахмурилась. Ей явно не хотелось об этом говорить, что и выставила напоказ.

Будто забыв про свои размышления, Моник продолжала. Нет уж, она заставит ее все рассказать! Прямо здесь и прямо сейчас! И плевать на безумность затеи.

Громыхнуло в небе, да так, что заложило уши. Гильда дрогнула в полете, растеряв всю свою браваду, опустившись ниже. Моник тоже решила не выделяться – собственная шкура дороже. Да и лидер должен давать пример остальным.

— Я хочу знать, отчего у тебя такое к ним пренебрежение? – вопрос Моник потонул в монотонном гуле усилившегося дождя. Стало труднее лететь – струи воды, уже даже не льющиеся, а хлещущие заставляли снижаться, делать маневры, тяжело дышать. Гильда молчала, потому как вопроса не услышала, а у Моник отпало желание повторять. Теперь и впрямь было не до этого. Ибо началось то, чего она больше всего боялась.

Молния, зигзагами распарывая небо, хлопнула, стрелой рванулась к земле.

От шума дождя закладывало уши. Что они могут тут сделать? Беспомощные и жалкие, с чего они решили, будто хватит сил выйти из этой битвы победителями?

Гильда чувствовала, как силы оставляют ее, как дождь вот-вот обратит ее в камень, заставит рухнуть наземь. Дикая усталость навалилось вместе с болью мышц – их будто разрывали на части.

Что-то крикнул Винсент, но разобрать было невозможно, развернулся плашмя. Молния проехала рядом с его брюхом – и как только не опалила перья? Опытный летун, действительно, самый настоящий асс. Молодая грифонша посмотрела на него с нескрываемой завистью. Будучи еще совсем птенцом, Гильда мечтала, грезила полетами. Она летала наяву, чтобы ночью, как только мама заботливо укроет ее одеялком, вновь ринутся в бескрайнюю синеву. Крутой, опасный, рискованный – но чтобы полет.

Что это такое, когда ты не летишь – паришь, отдаешь себя на откуп бродяге-ветру? Разве это – полет? Это для лентяев, для олухов и лопухов, не знающих для чего у них есть крылья. Думают, наверно, чтобы ветра разгонять в жару, да и только. Нет, полет – это соревнование, борьба, это проявление силы. Это доказательство твоей собственной крутизны. Разве грифон не должен представлять из себя одну сплошную крутость?

Когда создатель всех этих полей, лугов, пустынь, рек и прочего хотел придумать крутость – получились грифоны!

И именно сейчас Винсент, несмотря на свой возраст, смог ей доказать, что так оно и есть.

Моник почуяла приступ тошноты – вот-вот ее вырвет, прямо в воздухе и она ничего не может с этим поделать. Забавно, она всегда считала, что сможет совладать с ветром. Может быть поддаться ему, лететь, качаясь на нем, как на волнах, парить до самого прикосновения с землей? Жесткого, болезненного прикосновения.

Нет, нельзя, ведь так уже было раньше, а может быть даже и хуже было. Она должна справиться, должна выправить полет. Крылья хлопнули, наверно, сильнее чем следовало и это сыграло злую шутку. В расправленные крылья, будто в парус, хлынул ветер, откинув ее назад. Что это? Очередной грохот, шум воды, льющейся с неба? Или его, зловещий хохот? Неподвластного, неподкупного ветра.

Грифонша резко рванулась вперед, в попытке выправить полет, увернулась от очередного воздушного потока, нырнула с головой в свинцовое облако, окунулась в его туманную сущность.

Страх проникал в ее душу, заползал в укромные уголки, задерживался там надолго, не исчезал. Он будто шептал – брось все, оставь. Не для тебя это, опустись наземь, спрячь голову в песок, а группа… ну, что она, группа-то? Своя рубашка ближе к телу, а остальные уж как-нибудь сами.

Вода стекала с нее, нависала потоками, гирями утаскивая вниз, но в то же время – освежала голову. Страх медленно, с водой, но уходил, отпускал, чтобы вернуться через несколько мгновений с очередным раскатом грома. Крыльям становилось все тяжелее и тяжелее, они отказывались работать, роптали, норовили отдаться во власть сильного противника. Что хозяйка себе позволяет? Нет, они сильные, но не могут же они сделать невыполнимое! И вода – эта проклятая вода. Мокрая, от нее слипаются перья, становиться только больнее, только тяжелее.

Винс, громадным и массивным туловищем рванулся вперед. Старый грифон, а сколько силы. Не изящества или ловкости, не норовистости – обыкновенной мужской упрямости. Подобно солдату, выполняющему приказ, он рвался вперед, снова и снова находил в себе силы подниматься. Озлобленными осами облака пытались ужалить его сильным разрядом, но все они пролетали мимо. Лишь только очередной рокот, слишком громкий. Кто-то, наверно, что-то кричал, но Моник не слышала. Не слышала она и того, как Гильда, не совладав в этой яростной борьбе, обессиленная камнем полетела вниз.

Она не выживет. Молодая грифонша уже знала об этом, представляя свое падение. Что ж, летая так высоко и круто, нельзя думать, будто однажды не сможешь сорваться вниз. Ведь как ей там говорила мама? А, да она и забыла. Оставалось лишь только закрыть глаза.

Пожить еще чуть-чуть? А зачем? Для чего? Вспоминалась испуганная мордашка той желтошерстной и розовогривой пегасочки, которую она тогда обидела. Съеденное украденное яблоко, игры с Рейнбоу Дэш, непонятное устройство той, которая розовая и приставучая…

Но просто вот так сдаваться Гильда не привыкла. Сдаваться? Грифон? Эти два слова несовместимы друг с другом! Победа или смерть, полет до последнего взмаха крыла, до тех пор, пока еще течет кровь в жилах.

А кровь-то начинала застывать, становилось холоднее.

Воздухом ее сдуло вбок, влево, подарив возможность расправить уставшие крылья. Мышцы заныли, чувствуя, как их раздирают, растаскивают. Захотелось завыть, из глаз брызнули слезы, передние лапы конвульсивно дернулись вперед, по инерции протащив в воздухе тело. Нет, не выдержит. Рухнет, и упадет.

Выдержала – всего лишь на мгновение дольше оказалась сильнее самой себя и выдержала, нашла правильный ритм движения и дыхания – стало полегче. Всему делу мешал только дождь и вспышки молний, освещающие все вокруг. Внезапные, страшные, будоражащие кровь, ослабляющие.

На этот раз своей жертвой ее избрал страх, уже успевший немало набедокурить внутри как Моник, так и кажущегося невозмутимым Винсента. Теперь настал ее черед задрожать, испугаться, поддаться.

И она ошиблась. Когда боишься, когда тебя вот-вот может настигнуть разряд, поджарив до хрустящей корочки – вдруг понимаешь, как близка твоя кончина. Словно она вон там, за спиной – обернись и увидишь, как она беззвучно клацает зубами, пытаясь ухватится за одежду, ремни, за задние лапы…

Гильда зажмурилась, опустила голову, решив превратить саму себя в управляемый снаряд. Ведь так гораздо легче будет прорваться, пережить и…

Не помогло. Она не успела уследить, а безобразник ветер, почуявший, что его соперники не так уж и слабы, как ему думалось, решился таки взять хоть одну жертву. Отвесил ей звонкую пощечину, стукнул, отшвырнул назад, заставив растеряться и потерять ориентацию. Гильда раскрыла глаза, но было уже слишком поздно – она не знала, в какую сторону лететь и даже более того. Неведомая сила ураганом подхватила ее и закружила в воздухе, швыряя то в одну сторону, то в другую. Выбраться оттуда не было никаких шансов.

— Если выживу, подумала грифонша, стараясь не падать духом и думать о хорошем. Если выживу, то обязательно вернусь в Понивилль. Вернусь и попрошу прощения у Рейнбоу Дэш, у той розовогривой и у той, надоедливой, Минки Пай, что ли? Обязательно попрошу…

Два грифона вырвались из пелены грозовых туч, невзирая на воздушные потоки, ухватили ее за лапы, напряглись и потащили ее прямо по воздуху. Моник и Винсент теперь старались сразу за двоих, вытягивая свою молодую подругу из этого круговорота. Резко рванули вперед, дико и бешено хлопая крыльями. Очередная молния. Близко, слишком близко. Гильда уже не очень соображала, что происходит, и где она находится. Но эти двое, ее напарники, они ведь были рядом. Что-то говорили – может ей, а может меж собой переговаривались, но были рядом. И, наверно, в этот-то самый миг и пришло облегчение, пришло осознание, что опасность миновала. Что они долетят, а когда она раскроет глаза – все будет паршиво, но вот жизнь останется при ней. От этих размышлений хотелось растянуть клюв в длинной и большой улыбке.

— Нет, никуда я не вернусь, ни у кого ни чего не попрошу…

Мап Сталкер смотрел на грозовые тучи, что были далеко от города. Благо, шли они совсем в иную сторону, а значит никакой угрозы не представляют.

Их выперли из города, выгнали и выкинули, словно каких-нибудь бродяг, наложив вето на все последующие посещения. Если стража увидит и узнает их в пределах и за стенами города – вмиг вместе с пегасочкой окажутся в тюряге, а то, чего хуже, на месте того самого щенка.

— Ты злишься? – спросила Слоу осторожно. В ее голосе была слышна тревога, волнение и страх. Что он ответит ей, что скажет? И что, в конце концов, сейчас будет.

Выходили они молча. Кобылка боялась даже произнести хоть слово, проглатывала накатывающиеся слезы и вертела головой из стороны в сторону. Будто хотела насмотреться вдосталь, навсегда, запомнить всю жестокую и несправедливую роскошь. Разве можно назвать здешний суд – справедливым?

Мап Сталкер шел опустив голову, несмотря в глаза прохожим. Их вели два здоровенных грифона. Интересно, ухватят за шкирку как котят, швырнут из ворот, презренно хмыкнув и захлопнут двери? А что он мог теще сказать? Даже, наверно, у самого лучшего поэта и книгописца в мире не хватит слов, дабы описать его состояние сейчас.

Маст резко развернулся к пегасочке, чтобы посмотреть ей в глаза, оскалился. В нем бушевал неведомой силы гнев, желавший вырваться из своей тюрьмы, вылиться хоть на кого-нибудь. И Слоу была самой лучшей для этого жертвой. Не на дракона же ему выплескивать свое негодование, что сейчас плелся рядом?

— Ты еще спрашиваешь? Ты еще смеешь спрашивать? – прошипел он ей в ответ, видя, как каждое слово впечатывает несчастную девушку все больше и больше в песок. Слоу будто пыталась сжаться, уменьшится, стать размером с мышку, прижимаясь к песку. Еще чуть-чуть – и она с головой в него зароется. Скверно, подумал про себя жеребец. Скверно, что он так поступает, скверно что все это говорит, но, да видит Селестия, заслужила…

Начать, наверно, стоило бы с того, что пегасочка и впрямь совершила самую главную ошибку в своей жизни – помогла юному воришке остаться с лапой. Впрочем, в самом поступке не было ничего плохого, если бы она не нарушила чужих законов. Пони в Редслаломе и так не особо жаловали, а теперь, верно, и вовсе ненавидели.

Мап Сталкер с трудом разлепил зажмуренные глаза, представляя, что может увидеть. Возможно, там будет обезглавленная Слоу – палач ведь должен был кому-нибудь что-нибудь отрубить. Иначе справедливость не свершится.

Но нет, увидел он самую обыкновенную картину – грифон, во всей своей мощи и красе прижимал бедную маленькую пегасочку к земле, одной лапой наступив ей на крыло, второй упираясь в грудь. Казалось, надави он чуть сильнее, и девушка попросту будет раздавлена как таракан. Клинок палача, теперь уже не такой опасный, отрешенно валялся на дереве помоста, обратившись в обыкновенную железку. Посмотри на него сейчас, так невольно вопрос закрадется – это этим, что ли, рубить собирались?

Единорог размышлял. Запрыгнет на помост, лягнет грифона, а там будь что будет…

Толпа, было начавшая разбегаться, собиралась по новой. Обычную казнь видели все, но вот такую – не часто. Просто таки уникальный случай, мимо которого пройти невозможно. Будет что порассказать дома, о чем побрехать в едальнях. Разговоров на целые месяцы – такое событие! Из ниоткуда вдруг появилась пони и спасла лапу преступника. Пройдет совсем немного времени – и история обрастет более подробной информацией.

В голове вдруг зашевелилась змейка, шипя один и тот же вопрос – что делать дальше? Пока можно было только ждать.

Ждать слишком долго не пришлось, потому как сразу же явился судья. По идее он должен был сидеть в суде, принимать решения по каждому вопросу. В виду отсутствия времени и очень большой занятости, все приговоры выносились быстро, а иногда и не глядя на то, что было свершено. Видимо, алмазных псов такая система вполне даже устраивала, иначе давно бы подняли бунт.

— Что здесь происходит?

Ну что за наивный вопрос? Масту на короткий миг показалось, будто все в этом мире, и даже Слоу, обернулось против него. Растягивается время тягучей ириской, тянутся чужие разговоры, произносятся бессмысленные и риторические фразы, вопросы. А он стоит, как оплеванный и понимает, что абсолютно беспомощен. Не может он ничем помочь Слоу, разве что только взять вину на себя. Он сглотнул, облизнул высохшие губы, попытался пробраться ближе. Алмазным псам не очень понравилось, что какой-то пони смеет вот так бесцеремонно протискиваться через них. А не применить ли волшебную силу?

Каламбуру не хватало маленькой детали. Великолепной картине, в которой грифон старается не раздавить тщедушную кобылку, где стоит судья – алмазный пес, рыжего окраса, с приплюснутой мордой и хищными, бегающими глазками, брылями щек, где есть Слоу, наверняка, перепуганная до смерти, явно чего-то не хватало.

— Стойте! – выкрикнул Маст, набрав побольше воздуха в легкие. Это далось ему нелегко, но не смотреть же на последующую расправу? Пусть лучше его казнят, чем эту глупышку. А она уж тут как-нибудь сама дальше сможет справиться. А на пост караванщиков так и не попали, вот же засада. И не попадут, не дадут им туда зайти, даже близко приблизится. Вот же гадство. Единорог почувствовал целую необходимость сплюнуть от досады.

-Картина дополнилась еще одним персонажем. Мап Сталкер, столь старательно пробиравшийся через толпу, что-то кричавший, казавшийся себе сейчас воплощением смелости, вдруг ощутил себя безвольным дурачком. И на что именно он надеялся, поднимаясь? Что его выслушают, поймут, а потом отпустят хотя бы пегасочку? Казнят теперь обоих, как пить дать – казнят. А ведь он не успел купить кошенили, не успеет теперь уже. Вот кому-то повезет, когда с него сумки снимут. Палачу, наверно. Жеребец еще раз сглотнул – и почему в такие моменты всегда хочется пить?

— Стойте – повторил он уже более спокойно, тише. Полетят камни, ударят в круп, по спине, а потом и палки. И тухлые овощи. – Стойте.

— Говори, пони! – судья ткнул в Мап Сталкера кривым когтем, прищурился, отчего его морда стала еще более плоской. И смешной – вот же, зараза, будет потеха, если он засмеется. Такая потеха, что и до виселицы доведет. Мап торопливо подавил в себе порыв хохота.

— Мы… я… оно… она – Маст старательно подыскивал слова, но почему-то вместо этого получалось одно лишь бессвязное мычание. На выручку, если так можно сказать, ему пришел палач-грифон.

— Ваше высокосудешейство, они прервали казнь уличного вора. Напали на меня вовремя исполнения приговора – четко, строго и без лишних эмоций. Все-таки хорошие из грифонов получаются солдаты, даже лучше, чем нужны.

Повисла неприятная долгая пауза. Первый камень из последующего града медленно рухнул на помост, заскакал по помосту маленьким проказником, остановился рядом с копытом единорога.

— Тише! Тише! – судья явно не желала оказаться еще одной жертвой, а потому призвал собравшихся к порядку. Да к какому, Дискорд всех раздери, порядку, можно было призвать алмазных псов? Маст и сам удивлялся тому, о чем думал и о чем размышлял. Как же хотелось, чтобы из ниоткуда вдруг появилась принцесса Селестия и решила все проблемы разом. А может, пусть, появятся ее ученица – Твайлайт Стар, или как там ее звали. Еще элемент гармонии и не раз спасала Эквестрию из очень затруднительных положений. Удивительно, как можно забыть таких героев?

— За оскорбление суда, за оскорбление наших традиций…

После этого Мап Сталкер понял, что казни им не избежать. Посягнули на самое святое, выходит. На традиции.

— Приговариваю к закидыванию камнями и…

Закидывание камнями. Набросится на палача, сшибить его и дать пегасочке улететь? Сообразит, наверно, что делать, когда появится свобода, а он… Что ж, будет держать щит при помощи телекинеза и магии, а там. Как получится. На лучшее надеяться не стоило.

Спасительным кораблем, лучиком надежды послужил не писклявый и скрипучий голос алмазного пса, а знакомым спокойным баритоном стал голос Саламби. Молодого, доброго зельевара, шамана, да и просто очень хорошего такого зебренка. С ним был кто-то еще, на пару, и тоже говорил. Маст старался расслышать, но в ушах будто был какой-то гул. На миг он подумал, что из ушей сейчас идет кровь.

К судье торопливо подбежал пони, с кьютимаркой листа бумаги и лупы, в тоненьких очках, с жиденькой бородкой на лице. Толстый, массивный от сидячей работы, постоянно потеющий и немного страшный, но такой сейчас родной Брутал Бюрократикал. Забавное имя, еще более забавная фамилия, над которой так любили посмеиваться караванщики. От него было очень много проблем с документами. Дотошность выявлялась в каждом движении. И не дай Селестия, вдруг какая-нибудь закорючка не будет совпадать с шаблоном – век будешь мучиться.

Зебренок, впрочем, подмигнув единорогу, в тот же миг поторопился исчезнуть по своим делам. Хоть на этом спасибо – не поленился заглянуть на пост и вытащить этого жирдяя из кресла. Интересно, а чего пообещал? Средство для похудения? Мап пообещал, что обязательно задаст этот вопрос при первом удобном случае.

Ну, этот-то уж точно должен был вычленить чего-нибудь этакое, чего-нибудь особенное, выдумать. Спасены. Найдет какую-нибудь лазейку даже в их шатающемся законодательством. Так и хотелось теперь показать этой плоской морде с Брылями язык, мол – что, съел?

Судья и в самом деле, виновато, а может устало опустил глаза, понимая, что его ждет.

— И чего это вы тут такое учиняете?

Забросают камнями. Должны просто, ну не могут псы вот так спустить все на самотек. И плевать им на этого толстяка. Так даже лучше – он для них станет самой хорошей мишенью. В самом деле, по такому крупу точно не промажешь. А сколько, наеврно, таких банальных шуток Брутал слышал в детстве?

— Так-так-так, я вот караванщика вижу Эквестрийского, благодетеля, да приносящего деньги. И чего энтого вы учинять собрались? К чему нам камешки? Кто-кто хочет принцессу Эквестрийскую обидеть, кто-кто хочет к пони в подземелье отправится? – в каждом слове бюрократа слышалась насмешка над беспомощностью псов перед ним. И в самом деле, каждый из присутствующих, включая даже маленьких щенят знали – этого трогать нельзя. И не потому, что от него потом проблем не оберешься, а потому, что он посланник Эквестрии, один из самых главных. А если он отсюда уйдет – не будут ходить сюда караваны. Не будет больше Великой и Могущественной Трикси, не будет карамельных сладостей и красивых нарядов. Самоцветов тоже.

Брутал будто вплыл в свою стихию. Удивительно, что еще копыта не потирает от нетерпения. Улыбка то вон уже растянулась – завязками тут точно не обойдешься – канатами только стягивать.

— Они нарушили закон! – судья решил не терпеть и хоть чуть-чуть доказать собственную значимость. В конце концов, уважаемый он человек или нет?

— Так-так-так? И вправду? И какой же?

— Они нарушили казнь, напав на палача, высвободив преступника! Мы собираемся их забить камнями, а если тебе…- судья чуть не сказал «толстое брюхо», сглотнул, продолжил – а вам, если есть желание, лучше уйти, иначе тоже… закидают.

— Так-так-так? Угроза официальному представителю нашей могучей Эквестрии может дорого вам стоить, господин судья! Я буду вынужден доложить об этом в управление, и передать все султану.

Брутал покачал головой, выражая тем самым свое неудовольствие. А потом бросил взгляд на Мап Сталкеру, подошел к нему ближе, шепнул прямо в ухо.

— Это дорого тебе обойдется, караванщик! – зашипел он, — Значок с бумагами в момент сложишь, дай только до стола добраться. Такую на тебя телегу накатаю, что ввек не утянешь. В подземельях сгниешь, на солнце ввек сжаришься, в засратом вечнодиком лесу будешь жить!

Казалось, что обещаемым карам не будет конца. Маст сник головой, представляя, что его ждет в дальнейшем. Уж лучше сразу выйти за ворота города и засунуть голову в песок. Задохнутся в жарком песке, но не возвращаться обратно.

— Я… — он хотел сказать про то, что надо оставить тут Слоу, что девушка – приблуда, но его уже не слушали.

— Но справедливость вашего закона свершится. Я, властью, данной мне вашим благороднейшим из благороднейших султанов, смягчаю приговор до вечного изгнания этих двоих. Прямо сейчас, отсюда, их вышвырнут вон.

Хэлпи они встретили по пути, когда начали идти от города. Единорог просто шел, всего лишь раз воспользовавшись рогом, Слоу безропотно и молчаливо следовала за ним, в дикой боязни сказать хоть одно слово. Даже кашлянуть было страшно, хоть как-то обратить на себя внимание.

Хэлпи являлся драконом неопределенного возраста. Неблагодарная эта работа – выявлять драконий возраст, ибо их размеры и форма часто зависели от многих факторов. Угловатые конечности, острые локти и коленки, сформировавшаяся длинная мордочка, вечно прищуренные глазки.

Синяя шкура сапфиром блестела на солнце. Казалось, этот ящер и есть ожившая драгоценность. В лапах сжимал лютню – небольшую, не по своим размерам, но красивую, изукрашенную узорами и покрытую лаком. Впрочем, если приглядеться, на инструменте можно было заметить некие зарубки, но вот что они значат – одному Хэлпи известно.

Огнедых набился к ним в попутчики сам. Безошибочно разглядев в Мап Сталкере караванщика, он предложил сделку – они идут вместе, а он, дракон, в свою очередь, даст немного драгоценных камней. И, конечно же, совершенно бесплатно, споет и сыграет для них на своей лютне – не даром же он бард!

И действительно, как оказалось, совсем не даром – голос дракона, когда он начал петь, был слегка басовит, с хрипотцой, но прекрасно ложился на читаемые стихи. Словно его песни и были под его баритон писаны.

А после этого Слоу вдруг решила заговорить, задать тот самый вопрос, столь сильно взбесивший Мап Сталкера.

— У тебя хватает наглости задавать мне такие вопросы? Ты… ты эгоистка, которая думает только о самой себе! Захотелось ей, видите ли, повидать дальние страны, земли и саму себя показать. Ни о ком не подумала – ни о матери, ни о том, что можешь здесь навредить. Что там, уже столько делов наделала, в век не разгребешь! Такая маленькая, а такое… отродье – жеребец прямо выплюнул последнее слово, отвернулся, мотнув гривой, развернулся.

— И как тебе твой герой? Нравится? Хорош, хорош, ничего не скажешь. Знает, как обидеть маленькую и беззащитную девушку! – дух пустыни снова проснулся, посмеиваясь над ее горем. Не хотелось ему отвечать, не хотелось его слушать, но почему – почему его горькие слова оказывались правдой?

Девушка первый раз всхлипнула, сильно и от обиды, рванулась назад, в попытке взлететь, но ничего не получилась. Неведомая сила в тот же миг схватила ее прямо за крылья, и заставила рухнуть в песок. Грубо, бесцеремонно, совсем не так, как должен вести себе жеребец. Пустыня был прав?

— Ты ему совсем не нужна. Ты мешаешь ему, ты мешаешь всем. Пустышка, которой подарили ноги. Бродишь бесцельно, и у всех случаются проблемы. Притягиваешь неудачи. Как магнит. Скажи – разве же это жизнь?

— Хватит, налеталась уже! Никуда больше не полетишь, будешь рядом со мной ковылять и только попробуй хоть на шаг отойти! – он кричал не переставая, глядя на нее снизу вверх. Кричал, и сам не мог понять – для чего? Единорог пытался успокоить ту мысленную бурю, что началась у него в голове, но не получалось. Злость хотела вырваться наружу, вылиться вся и без остатка. Он просто решил расслабиться и плыть по течению этой реки злости – быть может, когда она изольется, ему станет полегче?

— Огогогого! А вот сейчас он достанет поводок, накинет тебе на шею и поведет, словно какую-нибудь собачку. – и, будто подтверждая слова духа пустыни, Мап Сталкер при помощи рога вынул из сумки бинт. Давний, старый и не раз использованный, с видными багровыми пятнами. Кровь? Пегасочку передернуло – она боится крови. А вдруг это у нее течет кровь и дух ошибается? А Мап Сталкер заботливо хочет ее перевязать? В глубине души теплилась надежда, что все это – глупый фарс, а Маст, ее благородный и хороший Маст, вдруг извинится перед ней. И она простит и они вместе посмеются.

Но девушка ошибалась.

— Слоу – собачонка. Да-да! Именно этого ты и хотела! Именно это ты выбрала, уходя от меня. Но передумать еще не поздно!

Неаккуратно, нарочито небрежно, он накинул бинт на ее туловище, перевязал вокруг, прижимая крылья к телу, не давая им никакой возможности раскрыться, а потом завязал на бантик. Хэлпи, наблюдавший эту картину, лишь только мотнул головой с улыбкой на морде. Или это была не улыбка, а осуждение? Жеребцу было абсолютным образом плевать, что об этом думает какой-то там певун.

Мап Сталкер зашагал вперед, представляя его попутчикам идти следом. Или продолжать всхлипывать и ронять слезы, но оставаться в пустыне.

— Идем, маленькая – Хэлпи подошел к ней, погладив по холке, на короткий миг призадумался – а не запрыгнуть ли к ней на спину? Подумал, что это будет слишком нагло – все таки это не Лира, а совсем неизвестная ему кобылка. Впрочем, хорошая песня должна будет ее развеселить, нужно лишь подождать, пока она успокоится.

— Что ты хочешь от меня? – прошептала бедняжка, обращаясь к духу пустыни. А он все еще был здесь, он наблюдал. Дух сидел в том кактусе. Или в скорпионе, который вдруг куда-то заторопился. И в солнце, что безжалостно выжимало из нее последние капли пота, впитывавшиеся в головную накидку.

— Тебя. Наверно, ты никак не можешь понять – почему же именно ты? Здесь есть куча других пони, псов, грифонов, да одна Селестия знает каких еще существ. Почему же именно ты? Понимаешь ли, они все – «здешние». Привыкшие, они здесь родились, они пришли сюда раньше тебя, слились со мной, стали моей частью. Видишь вдалеке башни города, который остался позади?

— Слоу! – рявкнул Мап Сталкер, как только заметил, что она оглянулась, чтобы посмотреть на удаляющийся Редслалом, дернул телекинезом ее за гриву, потянул в свою сторону. – Иди за мной! Ни на шаг, ни шажочек, попробуй мне только! – пригрозил он, впрочем, не говоря, какая именно кара ее будет ожидать. Кобылка молча поплелась, опустив ушки. Разочарованна и расстроена, обижена, а теперь еще и унижена. Словно игрушка – не только в руках пустыни, но и в копытах Маста. Держит ее при себе! А если она такая плохая, чего же не бросит прямо здесь? Бросал бы и дело с концом!

Слезы, недавно высохшие, снова набирали силу, собираясь орошать эти безводные зхемли. Можно подумать, от этого кому-то должно было стать легче.

Становилось. Слоу плакала и ей в тот же миг ее касалось облегчение. Стало гораздо проще осознавать собственную ничтожность.

— А этот город – он часть меня. Они уже все давно часть меня. Поглощены, проглочены и переработаны. Даже твой жеребчик – он тоже давным-давно мой. А вот так я могу с ним играть, хи-хи.

Единорог неожиданно споткнулся – и как только у него под копытом оказался этот камень. Споткнулся, упал, прямо мордочкой в песок, как до этого опустил Слоу. Вскочил, быстро, отряхнулся, сплюнул то, что попало в рот. Он не слышал сдавленных хихиканий, а потом уж и откровенного гоготания духа. Слоу нахмурилась.

— Прекрати.

— А что не так? Я всего лишь слегка приунизил его собственное величие. Он тоже ничтожество, но все таки, хоть что-то из себя представляет. В отличии от тебя. Что держит? Почему не хочешь просто лечь спать и не проснутся? Я не сделаю тебе больно. Ты же была хорошей кобылкой в детстве и не делала плохо своим игрушкам?

Румянец застил щеки. Нет, все было немного не так. Однажды она порвала в приступе злости плюшевого мишку, отодрав ему лапку. А потом долго рыдала и пыталась зашить, пока не пришла мама и не помогла ее горю.

А дух пустыни словно бы знал об этом. Насмехается, издевается. Но если так всемогущ – почему не может просто взять и забрать? Засыпать песком, убить, вот так же подложить камень, когда она будет идти?

Вопрос остался без ответа, дух, будто, чего-то выжидал.

— Ты немного иная. Маленькая, забавная, миленькая. Помнишь, как тебе однажды хотелось поймать бабочку и посадить ее в баночку? Чтобы она была только твоя, а ты могла на нее любоваться в своей комнате?

— Откуда ты про это знаешь? – Слоу чуть не вскрикнула от неожиданности, нор удержалась, осмотрелась вокруг.

— Я все знаю про тебя, маленькая пони. И знаю, что дальше тебя не ждет ничего хорошего. Если, конечно, ты не останешься со мной.

— А если не останусь?

— Я показательно тебя накажу. Жестоко, да так, что ты сама будешь умолять меня о смерти. Но тогда настанет мой черед привередничать. Согласна?

Как бы то не было постыдно, она смотрела на круп жеребца. Круглый такой, массивный, сильный круп. На мохнатые бабки на ногах, на жесткие и сильные копыта. На сильную спину, которая могла вытянуть на себе такое количество сумок. А потом на бинты, которыми от связал ее, не давая возможности взлететь. Это что же, выходит, наказание? Конечно, она маленькая и глупая поняшка, а он уже взрослый и опытный жеребец, но какое он имел право ее наказывать? Разве она ему хоть чем-то обязана?

Обязана и еще как обязана. Слоу припомнила все те радостные моменты, которые у нее были вместе с ним. И их, надо признать, было гораздо больше, а то что было час назад – всего лишь досадное недоразумение. Это бывает, это пройдет. Ради общения с Мастом стоило жить.

В голове закрутилась мысль о том, что он кричал на нее. Обозвал отродьем, обидел своим поведением. Но сердце, бившееся пташкой у нее в груди, искало ему все новые и новые оправдания. Нет, он, наверно, просто погорячился, вот и все. К тому же она и впрямь виновата. Майнд решила, что обязательно попросит у него прощения. Обязательно, как только наступит для этого подходящий момент… ведь он наступит, он обязан наступить!

— Нет – четко проговорила она, обратив на себя внимание как жеребца, так и Хэлпи. Единорог отрицательно покачал головой, молча пошел дальше. Пегасочка и впрямь семенила за ним, подобно собачонке, боясь отстать хоть на шажочек.

Слоу ждала взрыва ярости со стороны пустыни, что он обвинит ее в чем-то, закричит. Но нет – пустое молчание, что хуже всего. Благо, на помощь пришел Хэлпи, вдруг решивший, что настал неплохой момент для еще одной песни.

Когти легко коснулись струн – и как ему это удается? Такими острыми, кривыми и угловатыми когтями высекать из инструмента столь божественные звуки?

Кобылке-красавице радует глаз

Оправленный в злато рубин,

Его переливы огнем горят,

Пьянят крепче пряных вин.

А скряга сидящий на сундуке,

Вам скажет одно в ответ:

Алмазы в ларце и кошельке

Надежнее простых монет.

Драконий же хохот гремит грозой:

Зачем же на них глазеть?

Топазами, яшмой и бирюзой

Приятнее всего хрустеть!

И, будто в доказательство своих слов, дракон извлек из своего напоясного мешочка драгоценный камень, попробовав его на зуб. Мап Сталкер закрыл глаза – это зрелище было ему не по нутру. Ну кто захочет смотреть на то, как вот так беспардонно пожирают целое состояние? А если он вдруг в пути оголодает – так ему всех Сталкеровских запасов не хватит.

— Здорово – Слоу подала голос, разглядывая лютню, забежав вперед ящера и заглянув ему в глаза. В голубых очах пегасочки была грусть, но и место для восторга тоже осталось. Хэлпи захохотал.

— Я певец-бард, маленькая пегасочка. Хожу-брожу где вздумается, пою о том, что приходит на ум. Тебе понравилось?

— Ага – совершенно по детски согласилась кобылка, мотнув головой, скидывая челку гривы, попавшую на глаза – Еще как понравилось! А…мм… можно тебе вопрос?

Слоу и до этого видела драконов, но те не особо торопились о чем-нибудь рассказывать. А ведь ее любопытство не знало границ. Каждый раз, когда ей приходилось видеть этих могучих хвостатых и крылатых существ, вопросы сами появялись в голове. Первый из них – правда ли они дышат огнем? Ну, вот пони, например, дышат кислородом. А Драконы огнем. Это как же должно получаться? Чтобы надышаться – ящер вынужден совать мордочку в огонь?

— Валяй – он махнул лапой, но лютню не убрал, продолжил ее настраивать, будто вот-вот снова примется петь.

— А драконы, они… то есть вот такие как ты, вы огнем дышите?

— Неее, мы дышим воздухом. Огонь мы только из себя выдыхаем.

— А камни? Почему вы едите драгоценные камни?

Единорог делал вид, что говорить ни с кем не хочет и не собирается. Его право, в конце концов, Хэлпи ему и не надоедал.

— Ну, все дело в том, что это для нас лакомство. Вот как для тебя – печенье. Ты же любишь печенье?

Кобылка закивала головой. Да, мол, любит и еще как! Кто же печенья не любит?

Хэлпи почесал затылок, прервав беседу, прищурившись, обратился к Мап Сталокеру

— Мы хоть куда идем-то, караванщик рогатый? – дракон, наконец, заговорил с Мастом, окликнув ее, выйдя слегка вперед, обогнав Слоу.

Мап Сталкер в тот же миг остановился, закрыл глаза, использовал свой рог для проверки дороги. Нет, не сбились, идут как надо, даже с опережением графика. Надо торопиться, потому как запас провизии-то пополнить они не смогли, а вода и вовсе норовила кончится. Если, конечно, певчий голосок не решит с ними поделиться содержимым того бурдюка, что был у него за спиной.

— В Рейвенхувс – проскрежетав зубами, нехотя ответил единорог.

— Замечательно, а зачем? – не унимался ящер.

— У тебя какие-то проблемы в городе? – парировал ответным вопросом Мап.

— Да нет, просто интересно.

— Надо отвести… эту. На пост караванщиков сдать – единорог, словно в какую-то отместку, говорил нарочито громко. Будто хотел уязвить Слоу, сделать ей больно и сам себе же удивился – откуда это в нем? Захотелось в тот же миг кинуться к кобылке, обнять ее, обхватить, почувствовать ее дыхание, притянуть к себе. И не отпускать – не отпускать до тех пор, пока она не перестанет дрожать, пока она не уснет в его обьятиях.

Сдержался, не стал, лишь только мотнул головой, чуть прикрыв глаза. Но Слоу его услышала. Широко раскрыв глаза от удивления, а может от неожиданной пдлости со стороны жеребца, опустила голову, будто снова собираясь изливать из себя все то, что еще осталось. Опять плакать будет? Сталкер чувствовал, как не выдерживает, как его подмывает сделать все вышесказанное.

Бедняжка не заплакала. Кобылка сумела себя успокоить. А пускай – пускай все так и будет! Ее собственное наказание, от которого она будет плакать ночами в подушку. Если, конечно, в подземельях, куда ее зашвырнут, есть подушки. Будет скучать по нему точно так же, как по тому мальчишке, которого любила в юности. Почему с ней все так жестоко? Слоу вдруг и впрямь захотелось крикнуть пустыне – да, мол, согласна, но не стала. Пускай, пускай все так и будет. Она это заслужила.

— Признайся, приятель, она тебе нравится, да? – вдруг сменил тему Хэлпи, подмигнув, говоря как можно тише. Если это секрет, то уж надо его таковым и сохранить.

— Ты о чем, певун?

— Не юли. Она вон немного подостатла, потому говори свободнее. Я же вижу – искра между вами

— Нету между нами никакой искры. Тебе привиделось – Маст не желала говорить на эту, ставшую больной, тему. И почему он вообще кому-то должен изливать душу? Разве обязан? Начало расти раздражение, желание плюнуть на все.

-Хех, да ты плохенько меня знаешь, караванщик. Кстати, зови меня Хэлпи, если уж на то пошло. Эй, Слоу, хочешь песню? – дракон вдруг крикнул ей, заставив поднять голову. Девушка посмотрела на него, ничего не ответила. Он прочитал его в ее глазах и начал сочинять. Прямо на ходу, экспромтом, накладывая рифмы на знакомую, собственную, мелодию. И читая, читая из недр воображения чужую, но такую знакомую историю…

На пестрых беспечных лугах,

Где ветер любовью пропах,

Сложила тропинки весна,

И встретились он и она.

Крылатая дочь облаков,

И он, сын чужих берегов –

Забились сердца в унисон

Под пчёл медвяной перезвон.

Но месяц принес им беду:

На темном, холодном пруду

Всплыла ледяная звезда

Вдруг их разлучив навсегда.

С тех пор он вечно в пути,

Стремясь для себя найти

Последнее забытьё,

Чтоб снова встретить её.