Винил и Октавия: Университетские дни
Глава 13
Без сновидений.
Когда Винил вернулась из глубин сна, в её голове была лишь эта мысль.
Этой ночью ей ничего не снилось, и она знала, почему. Последние несколько недель каждую ночь наполняли одни и те же видения: скрипичные ключи в темноте… и пони рядом с единорожкой.
Серая пони, если точнее, а если ещё точнее, то земная пони.
Но последняя ночь была спокойной, с улыбкой единорожка протянула копытце, чтобы обнять причину этого спокойствия. Когда же ди-джей не нащупала ничего, кроме смятой простыни, её глаза распахнулись, явив картину пустоты рядом с кобылкой.
Сердце вздрогнуло, и в то же мгновение ди-джей ощутила неописуемую грусть, вспоминая события прошлого вечера: «Нет», – прошептала она, глаза наполнились слезами – «Только не снова, прошу…»
Дверь в ванную отварилась, выпустив облачко пара, тут же расстелившегося по полу. Следом показалась Октавия, её грива прилипала к блестящей серой шёрстке. Она тихо что-то мурлыкала себе под нос, совершенно не подозревая, что за ней следила пара красных глаз.
Но это продолжалось лишь, пока пони которой они принадлежали, одним прыжком не пересекла комнату и не схватила виолончелистку.
Внезапно, Октавии пришлось мириться с тем, что на ней лежала крайне счастливая единорожка. Винил же ничуть не заботило, что, обнимая только что вышедшую из душа кобылку, она может промокнуть или, что валяние по полу может свести на нет саму цель, ради которой её подруга была в душе. Все, что волновало белую кобылку, это то, что Октавия была настоящей, что всё случившееся прошлым вечером на самом деле было, и что её желание исполнилось.
Однако, виолончелистка всего этого не знала, поэтому на её мордочке было выражение крайнего недоумения, когда Винил немного отпрянула и взглянула на неё: «Полагаю, мне стоит ожидать подобного приветствия ежедневно?» – спросила серая кобылка с напускной серьёзностью.
Со смущённой улыбкой ди-джей, наконец, полностью очнулась ото сна и осознала собственные действия: «Хех, извини. Я типа… запаниковала, когда тебя не оказалось рядом», – теперь, когда разум прояснился, эти слова казались такими глупыми, но Октавия, видимо, была другого мнения.
Она притянула Винил к себе и крепко поцеловала, в надежде прогнать все страхи единорожки так, как это не могли сделать никакие слова. И это сработало. Винил утонула в поцелуе, её тело почти сразу же расслабилось. Так продолжалось несколько долгих секунд, но как и всегда, всё закончилось слишком быстро. Однако, на этот раз тому была веская причина.
Октавия отдалилась, проклиная некстати вспыхнувший на щеках румянец: «Эм, Винил, не хочу показаться грубой или что-то ещё, но, возможно, тебе стоит сперва почистить зубы?»
«Ох! Ага, точно, прости!» – воскликнула Винил, прикидывая, можно ли взорваться от смущения.
И о чём я только думала? Я же не кинозвезда! Я такая же неопрятная по утрам, как и все
остальные пони!
Она разжала объятия и, спотыкаясь, прошла в ванную. Принявшись усердно работать щёткой, единорожка наблюдала, как Октавия поднялась и поправила гриву. Затем, к скрытой радости ди-джея, виолончелистка бросила в её сторону подозрительный взгляд. На мгновения белой кобылке захотелось сказать в ответ «Нравится?» с полным ртом зубной пасты, но потом она передумала. Для одного утра смущения было достаточно.
Закончив, единорожка выглянула из ванной с сияющей улыбкой: «Итак, на чём мы остановились?» – как раз в это время Октавия переносила лишнее одеяло с одной кровати на другую – «А, что ты делаешь?»
«Забираю своё одеяло. Мне будет стыдно, если кто-нибудь увидит мою постель в таком состоянии».
Заметно приуныв, Винил легонько ударила левым копытом о пол: «Значит… сегодня ты будешь спать на своей кровати?»
«Разве это проблема?» – Октавия хмуро взглянула на ди-джея.
«Нет… не совсем… Но, э, я тут подумала, мы могли бы, э…», – она умолкла, стараясь не смотреть на вторую кобылку.
«Спать вместе?» – тут же спросила Октавия.
Винил кивнула, но заметив румянец на щеках соседки, решила пояснить: «В смысле, просто спать! Я не имела в виду, э, ничего такого. Е-если только ты не хочешь. Но, если не хочешь, без проблем! Я имела в виду лишь сон», – теперь, когда речь коснулась этой темы, ситуация быстро выходила из-под контроля. Единорожке оставалось лишь гадать, почему в последнее время её впечатляющие навыки в общении всё чаще подводили в самый важный момент.
«Эм, наверное, стоит обсудить это вечером. Сейчас слишком ранний час для разговоров о… о таких вещах», – слушая свою виолончелистку, Винил почувствовала облегчения от того, что ни ей одной было неловко. Октавия закусила губку – «Надо сказать… мне понравилось просыпаться рядом с тобой», – воспоминания вызвали улыбку – «Ты и во сне продолжала меня обнимать и улыбаться. Я полчаса не могла выбраться из твоих объятий».
Ди-джей с усмешкой пожала плечами, ничуть не удивившись услышанному: «Наверное, если бы я не спала, ничего бы не изменилось», – призналась она.
Хихикнув, Октавия оставила одеяло в покое. Затем она подошла к Винил и легонько поцеловала в щёку: «Итак, завтрак?»
Поборов желание покрыть мордочку виолончелистки поцелуями, Винил улыбнулась: «Умираю с голода»
К полудню, когда от завтрака уже остались одни воспоминания, Винил с неохотой отправилась на занятия по рисованию. Октавия предложила свою кандидатуру в качестве модели, но оказалось, что группа перешла к изучению других тем. Однако, это не остановило единорожку от лукавого заявления, что, возможно, она воспользуется предложением позже вечером, от чего виолончелистка ещё долго краснела после окончания разговора.
Октавия пыталась сдержать улыбку. Щёки уже болели, и она была уверена, что выглядит, как дурочка, но ничего не могла с собой поделать. Прогуливаясь по лужайке в центре кампуса, кобылка чувствовала, как каждую частичку её естества наполняет неописуемое счастье.
Казалось, словно в жизни, наконец, настала белая полоса. После стольких лет одиночества в школе и постоянного контроля матери, она, наконец, выбралась из этой пещеры, и ей ярко светило солнце. Теперь поздней ночью внутренний голос не будет говорить «ты одинока, Октавия». Теперь она не будет засыпать со слезами на глазах от того, что завтра ей вновь придётся обедать в одиночестве.
Всё кончено.
И в то же время, всё только начинается.
Вскоре земная пони заметила, что подошла к зданию, где работал Псих. Решив, что она пришла к согласию с внутренним «я», Октавия вошла в здание и подошла к стойке приёмной. Псих помог преодолеть все мысленные преграды и поспособствовал счастью серой пони ни в меньшей степени, чем Винил. Ну, может быть чуть в меньшей степени, но так или иначе он сыграл свою роль, и Октавия хотела, чтобы он знал, насколько для не это важно.
«Здравствуйте, мисс Октавия! Чем могу помочь?» – радостно спросила служащая за стойкой.
«Здравствуйте, я хотела узнать, свободен ли Псих».
«Абсолютно! Поднимайтесь, а я позвоню и сообщу ему о вашем приходе!» – кобылка одарила виолончелистку безупречной улыбкой.
«С-спасибо», – Октавия поспешила скрыться из виду собеседницы и прямиком направилась в кабинет преподавателя.
Как и прежде, офисные клерки любезно уступали ей дорогу. Виолончелистка внутренне удивлялась, почему это вызывало такое странное чувство. Да, студентам полагалось уступать дорогу преподавателям и служащим, руководствуясь негласными правилами социальной иерархии. Но может быть, Мейнхэттанский университет был прогрессивным и пытался избавиться от подобных устоев. Возможно, работники просто придерживались правил, установленных преподавательским составом; ‘давали дорогу’ молодым творческим пони?
Вдруг, до Октавии дошло, что она смотрит на дверь кабинета Психа гораздо дольше положенного и мешает движению по коридору. Однако, взглянув на ждущих пони, серая кобылка почти поверила, что у них впереди целая вечность, и они никуда не торопятся. Никто даже не пытался поторопить её.
Пробормотав смущённое извинение, виолончелистка вошла в кабинет, закрыв за собой дверь. Ожидавший её жеребец с вьющейся гривой радостно замахал, приветствуя посетительницу.
«Привет, Октавия! Рад, что ты зашла. Вроде того. Если у тебя проблемы, то я не рад, что ты зашла. В смысле, я рад, что ты выбрала в помощь именно меня. Но я также рад, если ты зашла… не из-за… проблемы?» – нахмурившись, он сделал копытом в воздухе круговое движение, словно отматывая время назад – «Привет, Октавия! – повторил жеребец, на этот раз ничего не добавляя.
«Здравствуйте, Псих», – ответила кобылка. Было странно обращаться к учителю по имени, но она быстро отделалась от этой мысли. Были куда более важные вещи.
Пока Октавия усаживалась, Псих достал папку с её делом: «Итак, с чем я могу тебе помочь?» – выражение мордочки преподавателя было странным, нечто среднее между обычным жизнерадостным состоянием и непоколебимым видом профессионального психолога, выслушавшего ни одну сотню слезливых историй.
«К счастью, ни с чем», – улыбнулась виолончелистка, вернув психолога в изначальное состояние – «Я всё сделала в точности, как вы сказали», – в то же мгновение нахлынули воспоминания, и она решила рассказать обо всём, стараясь поспевать за собственными мыслями – «Я вернулась к Винил и обняла её, а она спросила, означает ли это то, что она думает, а я спросила, что она думает это означает, хотя я уже прекрасно это знала, и тогда она начала говорить «Я тебе нравлюсь», но она слишком медлила, а я была так возбуждена, что просто сказала ей «Ты мне нравишься», а она спросила «Серьёзно нравлюсь?», а я ответила «Серьёзно нравишься», а потом мы поцеловались, уже по-настоящему, и это было невероятно!» – кобылка аж подпрыгнула на месте, улыбаясь от уха до уха. И ей не было никакого дела до того, насколько глупо она выглядела.
«Это отличные новости! Я так рад за вас обоих!» – Псих засмеялся – «Я вечно переживаю, что даю плохие советы, поэтому хорошо видеть, что всё так обернулось».
«Напротив, вы дали прекрасный совет. Вообще-то, я пришла именно поэтому, я…», – она сделала глубокий вдох – «Я счастлива, как никогда прежде», – это заявление вызвало смешанные чувства. С одной стороны, виолончелистка, по-прежнему, помнила всё своё унылое прошлое. Но с другой стороны, оно миновало и никогда больше не вернётся – «Вы помогли мне достичь этого, Псих».
Земная пони слезла со стула и обошла стол. Жеребец на мгновение напрягся, но когда она обняла его, расслабился и, немного помедлив, обнял её в ответ.
Несомненно, Винил бы сочла подобную выходку глупостью, но даже мысль о насмешке ди-джея не могла испортить настроение виолончелистки.
«Спасибо», – прошептала она, отходя и становясь на все четыре ноги. К своему удивлению, кобылка заметила слезинку в глазу учителя, но он моргнул и та исчезла.
«Я просто делаю свою работу, ничего более», – ответил жеребец с тёплой улыбкой. Когда же Октавия вернулась на место, его веселье исчезло – «Значит… я полагаю, ты не слышала новостей от…»
«Моей матери?» – серая пони помотала головой – «Нет, но я не собираюсь считать дни до её звонка».
«Рад это слышать. Если повезёт, ты не услышишь от неё ничего до самого кануна дня Согревающего Очага».
«Почему-то я в этом сомневаюсь… но эту пропасть я преодолею, когда доберусь до неё», – виолончелистка уверенно кивнула. Хватит того, что сама встреча с матерью была ужасом, не хватало ещё того, чтобы одна мысль о ней рушила всё вокруг.
«Вижу, ты поменяла своё отношение, и мне это нравится!» – Псих рассмеялся и хлопнул копытами «Тебе должно быть очень нравится быть с Винил, раз ты так быстро изменила образ мысли».
Октавия покраснела, но кивнула: «Да. Я чувствую себя такой нормальной, когда я с ней», – её глаза округлились – «Не то что она ненормальная или что-то в этом роде! Я просто хочу сказать, что… ну, я не чувствую себя изгоем. Она принимает меня такой, какая я есть, без малейших колебаний. Это такое приятно чувство, находиться с кем-то, кто знает меня, по-настоящему знает, а не просто с пони, которых работать со мной заставили учителя, думая, что так они помогут», – Псих кашлянул – «Помню, как я смотрела на всех этих пони в школе, с этими их дурацкими группами и образами, и я думала, что, если бы хотела, то могла бы измениться, чтобы стать членом такой группы. Но я этого так и не сделала».
«Ты не хотела жертвовать той частичкой индивидуальности, что в тебе осталась», – понимающе сказал жеребец.
Октавия снова кивнула: «Да, именно. Я обрекла себя на одиночество, вместо того чтобы перестать быть собой. Но с Винил у меня есть всё. Я могу быть собой и у меня есть пони, которой я не безразлична. Можно сказать, что моя мечта сбылась».
«Я горжусь тобой, Октавия. В твоём деле написано, что мать творила ужасные вещи, заставляя тебя рассказывать о том, что только ты имела право знать. Но даже это не смогло тебя сломить. Многие дети выдерживали куда меньше, но ты справилась и вот ты здесь, счастливая. Это… замечательно».
Спустя некоторое время Псих резко замотал головой и несколько раз моргнул: «Ух ты, кажется, я ещё никогда не был таким серьёзным», он усмехнулся – «Такими темпами ты разрушишь мою репутацию».
«Прошу прощения», – рассмеялась виолончелистка – «И спасибо за ваши слова», – она снова слезла со стула, разминая ноги – «А теперь, я думаю, мне пора идти, пока мы не застряли во взаимном восхищении».
«Мудрое решение, такие вещи всегда очень скучны».
Помахав на прощание, Октавия вышла из кабинета и отправилась в обратный путь. Пони за стойкой улыбнулась своей фальшивой улыбкой, на что серая кобылка нервно ответила тем же. Оказавшись на свежем воздухе, она обнаружила, что идёт по дорожке, которой редко ходила прежде. Та вела вниз по склону к менее оживлённой части кампуса, туда, где в небольших альковах скрывались двери, ведущие в различные складские и технические помещения.
Так как заняться было нечем (а уровень ‘игривой любознательности’ от общения с Винил значительно вырос), Октавия продолжила идти по дорожке, пока кое-что не привлекло её внимание. Из алькова неподалёку доносился голос, и он был измученным.
Октавия замедлила шаг, стараясь не шуметь, и вскоре смогла различить одностороннюю беседу невидимой пони.
«Нет, прошу, не клади трубку…», – шмыгнула знакомая пони.
Лира? А она что здесь делает?
«Пожалуйста, Бон, просто послушай. Клянусь, я изменилась».
Глаза виолончелистки распахнулись, и она поспешила удалиться, стараясь двигаться, как можно быстрее, и при этом не шуметь.
Единственная, на чью частную жизнь Октавия посягала, была Винил, но в этом случае это не было чем-то действительно ужасным. В телефоне ди-джея не было ничего даже отдалённо напоминавшего тайную информацию.
На вершине склона, стоя на краю огромной лужайки, Октавия услышала звук шагов позади. Пытаясь выглядеть как можно более естественно, серая пони потёрла подбородок, словно в глубокой задумчивости.
Вскоре у подножья холма показалась Лира, усердно тёршая глаза. Добравшись до вершины, мятно-зелёная единорожка вместо того, чтобы посмотреть в сотне других направлений, уставилась прямо на Октавию.
«Эм, а что ты здесь делаешь?» – спросила единорожка. Её глаза были ещё слегка красными от слёз, и серая кобылка не могла ей не посочувствовать.
«Я просто размышляю о тайнах мироздания», – в доказательство она с ещё большим усилием потёрла подбородок.
«Рядом с техническими помещениями?»
«…Да», – Октавия опустила копыто на землю, тут же приняв озабоченный вид – «Ох, Лира, ты в порядке?»
Зелёная кобылка хмуро уставилась в ответ: «Всё нормально. Я просто... я в порядке», – она уже зашагала прочь, но Октавия пристроилась рядом.
«Ты подумала над тем, что я сказала во время нашего последнего разговора?» – поинтересовалась виолончелистка.
«Ага… Типа того».
«И?»
Лира остановилась, оглядываясь по сторонам, чтобы убедиться, что вокруг больше никого нет: «Слушай, я знаю, что ты просто пытаешься помочь по какой-то причине, но ты не захочешь быть моей подругой, ясно? Поверь, без меня тебе будет лучше».
Октавия подумала, что, возможно, собеседница злилась скорее на саму себя, чем на кого-то ещё: «Почему ты так говоришь?»
«Просто оставь меня в покое, ладно? Я пытаюсь сохранить тех друзей, что у меня ещё остались, и я не хочу беспокоиться ещё об одном», – она двинулась дальше, на этот раз одна.
Стоя посреди лужайки и глядя вслед удаляющейся подавленной единорожке, Октавия ощутила, как внутри неё растёт чувство вины. В то время, как она грелась в лучах своей радости, другим пони приходилось решать собственные проблемы. Счастье никогда не может быть для всех, только не в мире, где столько разных сложных жизней.
И пока брела к аудитории Винил, Октавия чувствовала, как эта мысль пытается сломить её дух.
Зачем быть счастливой, если кто-то несчастен?
Выйдя вместе с гурьбой других пони из аудитории, Винил протяжно зевнула. Её глаза осматривали окрестности со скучающим равнодушием, но увидев Октавию, они тут же засияли. Её ушки поднялись, и она с улыбкой зашагала к подруге.
«Привет, соседка! Детка, как же я рада тебя видеть!» – радостно воскликнула единорожка.
Октавия просто улыбнулась. Вот и ответ на её печальный вопрос.
Быть счастливой стоит, потому что ты можешь дарить счастье окружающим.