Винил и Октавия: Университетские дни
Глава 8
Столь необычная ситуация должна была бы заставить пони вроде Октавии вести себя соответствующе – удивлённые восклицания, смущённые улыбки и всё в таком духе. Но единственное, что делало её сознание в этот момент, это спало. Проснувшись в чужой постели земная пони лишь зевнула и попыталась снова заснуть. Однако, время вставать уже давно пришло, и чем дольше она держала глаза закрытыми, тем сильнее хотелось их открыть. Чувства медленно возвращались из уютных глубин сна. Сперва слух – с улицы донеслись звуки живущего своей жизнью большого города; потом вкус – пара выбившихся из гривы волосков, упав на губы, заставили пони в отвращении поморщить носик; следующим вернулось обоняние – запах пота, специй и алкоголя; затем осязание – большая тёплая подушка; и, наконец, зрение…
Рядом спала белая единорожка.
Октавия испытала чувство сродни тому, как если бы она увидела ползущего по полу паука – желание отскочить в сторону, завопить во весь голос и так далее. Но реальность оказалась куда менее пугающей.
«О, Селестия», ¬– пробормотала она.
Очки Винил съехали, уже во второй раза за последние несколько часов обнажив её закрытые глаза.
Память…
Воспоминания прошлого вечера нахлынули на виолончелистку, полностью смыв всякие остатки сна.
Ещё раз взглянув на единорожку, Октавия не смогла удержаться от усмешки, настолько растрёпанный был у той вид. Сев на кровати, она осторожно убрала несколько выбившихся прядей с мордочки ди-джея. Стоило признать, что Винил была весьма привлекательна.
Набравшись смелости, Октавия сняла очки с кончика носа белой пони, полностью открыв её мордочку. Винил продолжала спокойно дышать и казалась такой беззащитной, какой виолончелистка не видела её ни разу до этого.
Она была собой.
Просто собой.
В своём доме, абсолютно без какого-либо прикрытия, никаких ролей или масок, никаких фиолетовых линз, за которыми можно спрятаться.
Винил Скрэтч.
Октавия вздохнула. Ах, если бы только она умела рисовать, если бы могла запечатлеть это мгновение навечно. Однако, часть её понимала, что сохранить это мгновение значило лишить его уникальности. Вместо этого виолончелистка решила полностью погрузиться в него, позволив эмоциям захлестнуть себя. Это мгновение принадлежало только им двоим, и никто не сможет его отнять . Одно единственное решающее мгновение, которое-
Дзынь-дзынь.
«О, во имя-», – зашипела Октавия, резко выхватив телефон из сумки, которая по-прежнему была на ней.
Щёлк.
«Могу я хоть минуту побыть наедине со своими мыслями? Кто это? Что вам нужно?»
«Значит, так вас учат в университете разговаривать с собственной матерью?»
Выражение мордочки Октавии тут же изменилось, и она спешно перебралась через Винил, соскочив на пол. Стоит заметить, что ди-джей при этом даже не шелохнулась. «М-мама? Э, нет, извини. К-как ты?», – виолончелистка тщетно пыталась найти свой галстук-бабочку пока не вспомнила, что тот остался в общежитии. Прибывая в полном беспорядке, к тому же без какой-либо одежды, она чувствовала себя абсолютно неготовой к разговору с матерью.
«Избавь меня от бессмысленных любезностей, Октавия. Полагаю, мы обе знаем, почему я звоню», – голос на другом конце был таким же твёрдым и требовательным, каким Октавия его всегда помнила.
Виолончелистка бросила последний взгляд на спящую подругу. У неё не было иного выхода. Если Винил проснётся посреди разговора, то ни к чему хорошему это точно не приведёт: «Б-боюсь, я не знаю, почему. Что-то случилось?»
«Вот уж точно, случилось. Я разговаривала со своим знакомым, который работает в университете. Он смотритель, крепкий такой старик».
Аккуратно выскользнув из комнаты и прикрыв за собой дверь, Октавия стала быстро спускаться по лестнице: «Это, конечно, очень интересно, но какое отношение это имеет ко мне?»
«Когда ты заявила, что хочешь жить в одном из этих сараев, я приняла некоторые меры предосторожности. Несмотря на все твои достоинства, ты всё ещё остаёшься слишком наивной и внушаемой. Поэтому я дала смотрителю задание: следить за тем, что бы ты проводила каждую ночь дома».
Миновав входную дверь и оказавшись на улице, Октавия встретилась взглядом с жеребёнком школьного возраста, который незамедлительно зашагал прочь от неё: «Ты за мной следишь?!» – вскричала серая пони, немало напугав кобылку, стоявшую на остановке.
«Не воображай невесть что. Кобылки в твоём возрасте нередко сбиваются с пути, отвлекаясь на всякие глупости, вроде любви или дружбы. Эти вещи не более чем инструменты, которые можно использовать для продвижения в обществе».
Октавия ускорила шаг, направляясь к университету. Внезапно, пришло понимание того, с чем приходится справляться Винил каждый раз, когда та отправляется на занятия. Однако, этой мысли оказалось недостаточно, чтобы затушить разгорающийся гнев: «Не могу поверить! То есть, эта лекция, которую ты прочитала мне накануне отъезда, о том, что я должна быть независимой и сама встать на ноги, всё это не имело никакого значения, так?»
«О, ну вот, опять ты всё драматизируешь. И ещё удивляешься, что я тебя опекаю. Ты не настолько самостоятельная, как считаешь, Октавия. И звонок от смотрителя тому доказательство. Ты не вернулась домой после своего побега среди ночи».
Виолончелистка с трудом подавила желание закричать во весь голос: «Он что, следит за мной, когда я сплю?!»
«Не будь дурочкой, конечно же, нет. Просто он просматривает записи с камер наблюдения каждое утро. А теперь, потрудись всё объяснить. Ты провела ночь в чужой постели?» – земной пони казалось, что мать осуждающе смотрит на неё через телефон.
С отчаянным усилием она выдавила усмешку: «Н-не понимаю, о чём ты-»
«Всё ты прекрасно понимаешь. Говори правду».
«Я… да, но это не-»
«Октавия! После всего, чему я тебя учила! И ты выкидываешь такое спустя всего пару недель!»
«Клянусь, ничего не было… она моя подруга, я ей помогала-»
«Она?» – в трубке воцарилась напряжённое молчание. За ним последовало тяжёлое дыхание и голос матери – «Ты говоришь о том, о чём я думаю, юная леди?»
«Она выпила и заблудилась в городе, я помогла ей добраться до дома, и она предложила мне переночевать у неё, но мы не делали ничего такого, клянусь!» – выпалила Октавия, не обращая ровным счётом никакого внимания на прохожих вокруг.
«Ты уверена?»
«Да, я уверена».
«То есть, ты не…»
«Н-нет! Я кля- поверь!»
«Хорошо. По крайней мере, я хоть чему-то тебя научила. Но всё равно, я сильно разочарована. Не вздумай рисковать собственным благополучием снова, особенно из-за какой-то пьяной неудачницы», – старшая кобылка буквально выплюнула эти слова.
«Она не неудачница, мама. Она моя подруга», – тихо ответила Октавия, а потом угрожающе добавила – «Моя первая подруга».
В ответ в трубке снова наступила тишина. Но длилась она недолго: «Ба. Посмотрим, надолго ли её хватит. А теперь, будь хорошей кобылкой и отправляйся на учёбу».
[ВЫЗОВ ЗАВЕРШЁН]
Октавия поспешила убрать телефон в сумку, дабы не разбить его о тротуар. Каждая беседа с этой невозмутимой пони заканчивалась подобным образом! Сплошной поток оскорблений и унижений, всякий намёк на какую-либо самостоятельность и независимость улетучился за каких-то несколько минут, заставив Октавию чувствовать себя жалким маленьким жеребёнком.
Слёзы уже были готовы покатиться по щекам, когда она остановила повозку. Сев внутрь она уронила первую из них на деревянный пол, попытавшись утереть остальные.
Извозчик оглянулся, чтобы заглянуть в маленькую повозку без крыши, предназначенную только для двух пассажиров: «Куда едем, милочка?» – протянул он.
«Западно-мейнхэттанский университет, пожалуйста», – шмыгнула земная пони в ответ.
«Ладненько. Э, всё в порядке?» – беспокойство в голосе согрело сердце виолончелистки. Пришлось напомнить себе, что не все пони плохи.
Октавия слабо улыбнулась: «Я справлюсь. Но спасибо, что спросили».
Извозчик кивнул и тронулся в путь. Они помчались вниз по улице, сопровождаемые шумом города – крики и спокойные голоса, смех и яростные возгласы – слушая всё это, виолончелистка чувствовала, как грусть отступает. Вокруг было полным-полно пони, каждый со своими проблемами и заботами, многие из которых наверняка куда серьёзней ссоры с матерью. Картина вокруг постоянно менялась, а именно это ей сейчас и было нужно.
С глубоким вздохом Октавия вытерла глаза и попыталась привести в порядок гриву. Разумеется, по приезду домой ей понадобится душ и тщательная укладка, но пока сойдёт и так. Внезапно, Октавия осознала, что у неё с собой нет денег.
«Сэр? Мне жаль, но кажется, я оставила кошелёк дома», – виновато произнесла она.
Повозка же ни капли не замедлилась: «Тогда вам очень повезло, что я не переношу женских слёз. Доедете так».
Это было весьма неожиданно. Этот пони оказался не только добрым и благородным, но и тратил своё время, которое мог бы провести, зарабатывая себе на жизнь: «Нет, я не могу этого себе позволить. Остановите, я дойду пешком».
«Не-а, вы доедете бесплатно».
«Вы уверены? Вы могли бы подобрать кого-нибудь другого».
«Послушайте, юная мисс, если моя повозка как можно скорее увезёт вас от причины ваших слёз, это само по себе будет платой за мои труды», – тёмно-кориччневая шерсть извозчика начинала блестеть от пота.
«Спасибо вам», – это было всё, что серая кобылка смогла ответить. До этого момента в её жизни не было места такой внезапной щедрости. Он ведь ничего с этого не получит, и тем не менее не пытается торговаться или извлечь какую-либо ещё выгоду. Он всего-навсего проявил доброту, живущую в его сердце.
Вот этому мать её точно никогда не учила.
Боль.
Невероятная, нестерпимая боль.
Лучи света, врезающиеся в череп сквозь глаза, пульсирующая, словно под какой-то неведомый ритм, боль.
«Никогда больше», – раздался хрип ди-джея.
Она лежала, обёрнутая коконом из страдания, мечтая лишь об одном, чтобы её мучениям пришёл конец. Как обычно, добрые духи, призванные помогать пони переживать похмелье, видимо, мучились собственным и не могли ничем помочь другим страдальцам.
Какая-то часть естества требовала переступить через себя и невероятным услилием воли подняться с постели. Однако, ощущение в горле давало понять, что подобные попытки будут очень быстро пресечены. И вновь оставалось лишь одно – страдать.
В глубине сознания Винил вяло зашевелилась мысль о том, почему она ни разу не попыталась найти заклинание, которое бы снимало (или вовсе предотвращало) похмелье. Ответ был очевидным и повергающим в отчаяние. Когда похмелья не было, ей было всё равно.
Итак, она продолжала стонать и ныть, матерясь на солнце, ворочаясь с боку на бок, пытаясь зарыться как можно глубже в матрац. Когда миновала вечность, она, наконец, нашла в себе силы поднять голову. Спустя ещё пару вечностей, она села, в очередной раз удивляясь способности комнаты вращаться. Наконец, она сползла с кровати на пол.
Первое, что единорожка стала искать – свои очки. В конце концов, они не просто так были тёмными. Когда пони их надела, свет померк, а головная боль несколько утихла. Следующим на очереди был душ. Потоки тёплой воды смыли весь пот и грязь, которые каким-то неведомым образом образовались за время сна. Фиолетовые линзы также подверглись тщательной чистке, вернув себе дьявольский блеск, который так нравился единорожке.
Постепенно окружающий мир перестал казаться ужасным, возвращаясь в своё нормальное состояние.
Винил услышала тихое жужжание и окинула комнату взглядом в поисках источника раздражающего звука. Телефон оказался под подушкой, которая заглушала меложию сигнала входящего сообщения.
[3 НОВЫХ СООБЩЕНИЯ]
Тяжело быть популярной.
{[ОКТАВИЯ]}
>Прости, что ушла, моя мать звонила, я не хотела тебя будить.
>Просыпайся, соня! :)
>Ты пропустишь и вторую лекцию, если не поторопишься!
Ну что за бред!
Лекции! Университет! Всё это продолжало существовать вне зависимости от того, насколько плохо начался день.
Постойте-ка, она ведь не собиралась никуда идти. У единорожки были другие планы…
Стоп, здесь была Октавия?!
Слишком много всего! Мозг, уймись!
Ди-джей попыталась привести мысли в порядок.
Где она была прошлой ночью? Шейди! Точно, она пила вместе с Шейди! Винил помнила, как они пришли в бар, потом было веселье, танцы, бокал, кружащийся рядом в магическом облаке, копыто жеребца на её талии, на этом воспоминания обрывались. После лишь туманные образы и обрывки воспоминаний, сквозь которые прорывался удивительно чёткий голос: «Ладно, давай вытаскивать тебя отсюда».
Единорожка начала пролистывать список исходящих вызовов. Как и предполагалось, там был всего один звонок, примерно в три часа ночи… Октавии.
«О. Селестия, пожалуйста, скажи, что я не натворила глупостей…», – прошептала она. Какая-то часть Винил припомнила сообщения, прочитанные всего минуту назад.
Не похоже, что бы виолончелистка злилась… более того, во втором сообщении был смайлик. Что всё это значит? Неужели, произошло что-то… хорошее?
Что, например? Мгновенно возник вопрос.
Ничего.
Белая пони перешла к следующему отрывку воспоминаний.
Лекции! План! Всё ещё можно было успеть, если шевелиться быстрее. Сейчас позднее утро. Значит, Октавия ещё на лекции по теории музыки. То есть, у Винил в запасе был примерно час, чтобы перевезти все свои пожитки на кампус и затащить в новую комнату.
Времени впритык…
Постоянное поглядывание на телефон грозило стать привычкой. Не помогало и то, что преподаватель – полная кобылка с чрезмерным количеством макияжа – явно была не очень здорова и каждое предложение завершала кашлем. Впервые виолончелистка пожалела, что села за первую парту. Она не только находилась в зоне потенциального заражения, но и новая привычка заставляла её стыдиться.
Несомненно, Октавия думала, что её сочтут крайне невоспитанной из-за того, что она хватала телефон, чуть ли не каждые несколько секунд. Конечно, остальные студенты тоже так делали, но они сидели в конце аудитории, вне досягаемости усиленного очками взгляда преподавателя.
Единственным желанием было увидеть, как загорится экран, и на нём высветятся крупные буквы, сообщающие, что-
Бзззз.
Земная пони молниеносно схватила телефон.
{[ВИНИЛ]}
>Привет, я проснулась. Прости, если я сделала что-то не так вчера, я плохо всё помню.
И вот, всего одно сообщение, и все тревоги виолончелистки растаяли как дым.
>Наконец! Теперь ты пропустишь только половину лекции. Не волнуйся; пьяной ты вела себе точно так же, как и трезвой.
[СООБЩЕНИЕ ОТПРАВЛЕНО]
Наконец-то, теперь я могу сосредоточиться на записях.
С карандашом в зубах Октавия какое-то время смотрела на последовательность нот длинной в абзац, которую высвечивал проектор. На этой неделе они изучали творчество величайших в истории композиторов, чьё творчество современники не могли оценить по достоинству. По крайней мере, до того момента, как эти композиторы умерли.
Октавия находила довольно печальным тот факт, что их талант не признавался до тех пор, пока не сгинул навечно, но в то же время находила успокоение в том, что пускай при жизни её музыка не будет пользоваться должной популярностью и любовью, будущие преверженцы классической музыки смогут оценить её вклад.
Но сколь бы привлекательной ни была эта мысль, писать об этом было невероятно скучно. Почти всё это Октавия давным-давно знала, и именно по этой причине тем немногим записям, что она делала, не суждено было быть прочитанными. Но она продолжала делать их, просто чтобы чем-то занять себя. Отсутствие мыслей иногда способно доставлять больше неудобства, чем их наличие.
Очередной взгляд на телефон возвестил о том, что лекция скоро закончится, и серая пони стала заранее собирать вещи. Как и ожидалось, на нескольких последних слайдах была информация, которую виолончелистка и так знала наизусть. Да, его первое произведение было написано в таком-то году. Да, он был публично осмеян музыкальными ассоциациями того времени. Всем это было прекрасно известно. Единственное, что Октавии не было известно, так это, почему на этом занятии к ней относились как жеребёнку, который первый раз в жизни взял в копыта смычок. Серьёзно, если пони умудрились сюда поступить, то им явно кое-что известно о теории музыки и о том, какие выдающиеся личности повлияли на становление современной системы.
Со вздохом облегчения Октавия поднялась со своего места и направилась к выходу вслед за кашляющим преподавателем.
Свобода!
Улыбка вновь украсила её мордочку. Несколько часов, прошедшие с момента разговора с матерью были отнюдь не простыми, и хотя доброта извозчика облегчила её страдания, где-то на задворках сознания по-прежнему было полно тревог и мыслей, не дававших покоя.
К счастью, до общежития было копытом подать. Оно представляло собой кучку жилых блоков. Два этажа, по шесть комнат на каждом, в каждой комнате двое пони. Таким образом, в одном здании могло быть максимум двадцать четыре студента. Хотя в блоке Октавии было всего семнадцать или около того.
Но скоро это изменится! Хорошо это или нет, но со дня на день к виолончелистке должен был кто-то подселиться.
Поднимаясь по лестнице, Октавия услышала наверху приглушённые голоса. Прежде чем она успела разобраться, что к чему, дорогу ей преградила голубая пегаска.
«Привет!» – весело начала та.
«П-привет», – какое-то мгновение виолончелистка чувствовала себя неловко, но потом взяла себя в копыта – «О, ты случайно не моя новая соседка?»
«Не-а! Я тут уже сто лет живу» – её голубые, словно лёд, глаза сияли несдерживаемой радостью.
«Извини, я не знала. Эм, можно я пройду? У меня был тяжёлый день», – серая кобылка попыталась обойти собеседницу, но та быстро заслонила дорогу, сделав шаг в сторону.
«Стой! Мне нужно у тебя кое-что спросить».
Сделав жест копытом, чтобы та продолжала, Октавия услышала, как что-то тяжёлое упало на пол в её комнате. Последнее, что ей хотелось сейчас делать, это помогать кому-то с домашним заданием, но собравшись с силами она заставила себя потерпеть.
«Как пишется ‘промедление’? Я весь день об этом думала».
«П-р-о-м-е-д-л-е-н-и-е. Может тебе стоит купить словарь?» – она снова попыталась обойти светловолосую пегаску, но та в очередной раз встала на её пути.
«Большое спасибо! А ‘выжидание’?» – от её улыбки внутри Октавии начинала вскипать ярость. Сверху снова донёсся глухой стук, всё сильнее возбуждая любопытство.
«В-ы-ж-и-д-а-н-и-е. А теперь, с твоего позволения-»
«А ‘препятствие’?»
«П-р-е-п-я-т-с-т-в-и-е. Слушай, мне, правда, надо-»
«А что насчёт ‘непреодолимый’?»
«Не хочу показаться грубой, но с этими вопросами ты можешь обратиться к книге, которой не требуется сон. Дай пройти», – скомандовала серая пони, с раздражением проталкиваясь вперёд.
Дважды взмахнув крыльями, кобылка пропустила Октавию, позволив той, наконец, преодолеть несколько последних ступеней. Не обращая никакого внимания на окрики с просьбой остановиться, земная пони подошла к своей комнате и распахнула дверь.
Внутри её встретила гора картонных коробок и куча оборудования.
На столе громоздился опутанный проводами компьютер.
В центре комнаты устроился микшер.
Из полуоткрытой картонной коробки на неё застенчиво глядела белая единорожка.
«Эм, привет, соседка!»