Синдром Пай
Часть 1
Для тех, кто в танке — окончание главы является новеллизацией одной короткой, но весьма запоминающейся компьютерной игры...
Почему-то абзац, начинающийся с курсива, при сохранении сливается с предыдущим абзацем, так что я вынужден делать перед подобными вставками громадные отступы.
Всё началось с шутки. Каким ещё может быть любое мало-мальски серьёзное в своём подходе начинание Пинки Пай? Даже если бы Рэйнбоу Дэш не прикрылась необходимостью выполнить свою норму метеорологических работ, неунывающая и скорая на выдумку розовая пони нашла бы другой, не менее изощрённый способ привлечь внимание подруги.
На следующее утро после своих опрометчивых слов радужная пегаска, облетая окрестности Понивилля, увидела невдалеке довольно необычное погодное явление: изрыгающие молнии тучи тёмными клубами сгустились над вершиной той самой горы, где когда-то свил себе гнездо разжиревший от одной только своей наглости дракон. Плановых дождей сегодня в расписании погоды не было, в этих случаях все образующиеся тучи буксировались в глубину леса либо в сторону одного из прудов-накопителей… Уровень влажности воздуха вообще предполагал дождь где-то не раньше следующей недели – поэтому Рэйнбоу Дэш, хоть и бросилась выяснять, в чём дело, всё же была удивлена увиденным.
Тучи накрывали всю вершину горы солидным по размеру облаком. Не всякий пегас рискнул бы связываться с такой небесной махиной в одиночку, но Дэш не была бы собой, если б упустила шанс сделать что-то для простого пони действительно трудное!
— Считаешь себя большой и сильной малышкой? – прищурив глаза, вполголоса обратилась она к туче. – Ну что ж, тогда покажи мне свою крутизну!
Вложив в крылья всю их маховую силу, Рэйнбоу Дэш в несколько взмахов развила такую скорость, что облетала гору кругом уже держа крылья неподвижными и только изгибая их в направлениях восходящих воздушных токов.
«БЗЗЗЗТ!» — воздух загудел так, что у Рэйнбоу шерсть встала дыбом, и крупная молния пронзила тянущийся за пегаской радужный шлейф. Грянул раскат грома, но когда он затих, стал слышен заливистый смех отчаянной пони.
— Слушай, если я закрою глаза, это будет более честно по отношению к тебе, а? – насмешливо выкрикнула она и взмахнула крыльями, развивая ещё большую скорость.
Дальнейшие действия она знала как очерёдность цветов радуги в своей гриве. Ударить крыльями на три четверти их мощности (то есть до перехода на скорость звука), закручивая вокруг тучи радужный смерч, затем плавно переместить горловину вихря в сторону озера, подлететь туда и в нужный момент создать противодействующий воздушный поток, который затормозит движение тучи точно в нужном месте. Именно так бы всё и было, если бы в клубах тёмного облака пегаска не увидела странные цветные вкрапления.
Фиолетовое пятно, безжалостно закручиваемое ветром, проплыло совсем рядом, и тут Рэйнбоу Дэш осенило…
Шарик!
Фиолетовый воздушный шарик!
А вон и жёлтый!
И синий, и розовый, и зелёный!!!
Пони-пегас зажмурилась и, складывая крылья, нырнула в густой туман облака. Крутящий момент тут же закрутил её штопором в самой серёдке вихря, и тогда она раскинула крылья, затормаживая вращение. Это был опасный манёвр, Рэйнбоу стиснула зубы, изо всех сил напрягая гнущиеся и грозящие вывернуться крылья, но если это действительно было то, о чём она думала…
Когда вращение существенно замедлилось, радужная пони-пегас увидела внизу, в районе входа в большую пещеру на вершине несколько устремлённых в небо железных штырей с круглыми набалдашниками на верхушках. Между штырями был натянут розовый защитный тент с тремя изображёнными на нём воздушными шариками – двумя синими и одним жёлтым. Ветер нещадно трепал готовую сорваться материю тента, молнии били в содрогающиеся штыри, и страшно было даже представить, что там внизу есть пони-будь живой…
Рэйнбоу Дэш спикировала вниз и оказалась точно под тентом.
— Сюрпри-и-из!!! – голос Пинки Пай был едва слышен сквозь свист ветра.
Пегаска в шоке разинула рот: какие-то электроприборы, акустическая стереосистема, два шара светомузыки и… две устрашающие электрические катушки, между которыми пробегали пусть опасные, но всё же завораживающе красивые разряды. Пластиковый стол с напитками и закусками уже опрокинуло ветром и небрежно таскало по земле. Намокшая аппаратура искрила, динамики вместо музыки издавали страдальческое хрипение, и в целом…
— Не ожидала такого сюрприза, Дэш? – Пинки, непонятным образом оказавшись рядом, ткнула подругу локтем, по-товарищески пристраиваясь рядом. – Похоже наши трудовые смены несколько пересеклись…
— Пинки… Что. Это. ТАКОЕ???
Выражение крайней степени недовольства, смешанного с удивлением, в голосе и взгляде Рэйнбоу заставило Пинки Пай виновато улыбнуться и смущённо почесать копытом о копыто.
— Я просто ни разу не использовала грозу как батарейку для вечеринки, и вот решила попробовать, и при этом я знала, что ты прилетишь разгонять тучи первой и тем самым получишь исключительно право самой-самой первой увидеть, как это может выглядеть!
— Пинки-и-иИИИИИИ!!! Играть с молниями – это… это… Это опаснее, чем играть с огнём! Ты понимаешь это???
— Но ведь ты сама играешь с молниями каждый день…
— Потому что я – это я!!! Я летаю, я уворачиваюсь, я дипломированный специалист в этом деле! А ты…
— А я?!..
Вместо ответа Рэйнбоу рывком перекинула розовую пони через плечо и, взмахнув крыльями, вылетела из плюющегося молниями вихря.
— Знаешь, перво-наперво меня интересует только одно... Как тебе удалось собрать такую огромную тучу?
Виноватое выражение на мордочке Пинки Пай уступило заинтригованному блеску в глазах, и она бодро ответила:
— В журнале "Чудеса и приключения" была статья про устройства контроля погоды, которые запускаешь на воздушном шаре, а они на нужной высоте меняют состав и заряд молекул воздуха, бомбардируют их ионами серебра, и таким образом очень скоро вокруг устройства собирается туча...
— Что??? — потрясённая радужная пегаска ткнулась носом в нос подруги, нетерпеливо прерывая её откровение. — Пинки, такие устройства — выдумка! А "Чудеса и приключения" — журнал для любителей всякой мистики и фантастики!
— Я знаю! Но об этом так много и подробно пишут, что я решила взять и сделать. Хотя с ионизатором пришлось повозиться...
Рэйнбоу устало помассировала маховыми перьями переносицу.
— Даже не спрашиваю, как ты это сделала за один вечер, — сказала она.
— Чего только не сделаешь, чтобы побольше быть с друзьями! — радостно перебила её Пинки Пай, на этот раз сама притесняя подругу кончиком носа.
Но пони-пегас вдруг рассердилась:
— Пинки, я тебе вчера пять часов своего времени уделила! Думаешь, у меня своих дел не осталось??? Я хочу дома побыть, книжку почитать, просто на кровати поваляться, музыку в одиночестве послушать… просто немного отдохнуть перед сном, мысли в порядок привести! Ты же меня в покое не оставляешь, ты самым натуральным образом меня преследуешь! И ладно бы это было смешно, но сейчас-то, сейчас!.. Ты же могла погибнуть, как ты этого не понимаешь??? Как можно быть НАСТОЛЬКО беспечной, Пинки Пай?!! Ответь мне…
На несколько мгновений розовая пони прижала ушки, и её губы обиженно дрогнули. Именно поэтому к концу своей тирады Рэйнбоу Дэш несколько сбавила тон и посмотрела на Пинки с жалостью. В глазах неунывающей хохотушки блеснула странная тоска, задумчивость, которой прежде никто из её подруг не видел – но только на мгновение. Казалось, эта задумчивость автоматически запустила какие-то мыслительные резервы в мозгу Пинки Пай, и её подрагивающие губы вдруг снова сложились в улыбку, а взгляд снова стал исполнен беззаботной радости.
— Прости меня, Дэши! Я наверно слегка перестаралась, но это только от того, что я очень тебя люблю – в дружеском смысле, конечно же, хи-хи! Если я мешаю твоим планам – нет проблем, я займусь чем-нибудь другим! Тебе просто надо было сказать мне об этом, глупенькая!
— Пинки, ты, я надеюсь, не обижаешься на мои слова?.. Я сейчас могла сказать лишнего…
— Что ты, что ты!!! Создать погодный генератор только для того, чтобы покрасоваться перед тобой – и впрямь несколько… слишком самонадеянно! Но по крайней мере, если тебе вдруг теперь понадобится погодный генератор, ты всегда сможешь обратиться к умнице-умелице Пинки!!!
Довольная собой земная пони бодро развернулась и поскакала в сторону Понивилля, заниматься тысячей других своих ежедневных дел.
— Пинки… Ну, ты… Точно в порядке? – крикнула ей вдогонку Рэйнбоу Дэш, обескураженная внезапным уходом подруги после такого разговора.
— У Пинкамины Дианы Пай не бывает проблем, Дэши! – слегка нараспев ответила ей подруга, не замедляя амплитуды своих прыжков.
Вроде бы всё так и было… Но что-то вызывало у радужной пегаски тягостное чувство тревоги. Тот момент, когда Пинки будто бы обиделась на её слова… Рэйнбоу готова была поклясться, что хоть такое и случалось всего один раз, но в тот момент из глубины голубых глаз подруги на неё смотрела другая Пинки Пай – неулыбчивая, хмурая и с прямой, словно выглаженной утюгом гривой.
Какой замечательный летний день!
Солнце ласкает шкурку тёплыми лучами, одинокие облачка, похожие на мелкие комки ваты, неспешно плывут по небу, сочная зелень травы и обилие самых разных цветов радуют глаз подлинной красотой и счастьем жизни в Эквестрии!
Пинки Пай бодро гарцевала по улице, и её любимая песня про чудодейственную силу и значимость чьей-либо улыбки, казалось, сама разливается в воздухе, заставляя цветы качаться в такт мелодии. Благодать! Пинки знала, что сегодняшнее утро в Понивилле не задалось для его жителей, и потому её долгом было подарить им все те чудодейственные улыбки, в которых без сомнения нуждался любой!
Пинки скакала мимо домов, через солнечные аллеи, мимо ухоженных газонов, тут и там подхватывая кружащиеся в воздухе воздушные шарики голубого и жёлтого цветов.
Кто это у нас впереди?
Кекс мне в ухо, если не Твайлайт Спаркл!
— Привет, Пинки! – сказала фиолетовая единорожка и бодро помахала подруге, которая понеслась дальше, вслед за неумолкающей песней.
А чудное действие продолжается, вот уже на пути розовой пони оказалась Эпплджек, как всегда верная своей шляпе и тем самым – такая эпплджечная!!!
— Как ты, Пинки Пай? – поприветствовала она подругу и уверенно подмигнула ей, намекая, что та всё делает правильно.
А беззаботный путь через город всё продолжается и продолжается! Эпплджек осталась позади, озарённая улыбкой Пинки Пай, а впереди теперь стоит и Рэйнбоу Дэш. Даже странно было видеть её не в воздухе!
— Как дела, Пинки Пай? – поинтересовалась пони-пегас, когда розовая хохотушка промчалась мимо неё, окрылённая своим хорошим настроением.
Может Пинки и ответила ей, но вот только не помнила, что именно… Но наверняка что-то хорошее! Иначе бы песня про улыбки не продолжалась так легко и искренне.
Ещё несколько шариков – должно быть, они тянутся сзади целой связкой, но Пинки не чувствовала их подъёмной силы, возможно от того, что была слишком увлечена, как бы не пропустить по пути кого-нибудь важного – и вот перед ней теперь стоит и Флаттершай!
— Ой, привет, Пинки! – сказала розовогривая тихоня, как обычно очень мило смущаясь.
Пинки Пай ответила ей улыбкой и поскакала дальше. Вот скоро и город закончится, а значит она сможет отправиться назад – закреплять те зёрна позитива, что она уже посеяла! Не забыть только одарить вниманием и Рарити…
— Что ж, здравствуй, Пинки Пай! – сказала та, и Пинки ответила улыбкой и на это приветствие, продолжая свой беззаботный путь.
Невероятно, но что это за неожиданный гость Понивилля впереди! Сама принцесса Селестия спустилась из заоблачного Кантерлота, чтобы посмотреть, как хорошо живётся простым пони в её королевстве. И уж её-то Пинки Пай точно не может обойти своим вниманием!
Кобылка бодро подскакала к аликорну, и та сказала ей не как принцесса подданному, а как мама – своему жеребёнку:
— Пинки Пай, а ты ничего не пропустила?
Розовая пони вопросительно склонила голову.
— Вернись назад, ты забыла ещё три шарика! – с заботливой улыбкой сказала принцесса и указала копытом за спину Пинки.
Та послушно обернулась – и произошло что-то странное.
Казалось, небо, земля, дома, деревья и пони крутанулись перед глазами Пинки Пай размытым в движении калейдоскопом. Все цвета смешались в одну массу, а затем растеклись назад по своим местам, только уже в другом – радикально другом порядке.
Теперь небо стало чёрным, с алой каймой по линии горизонта.
Исчезла трава и цветы – точнее от них остались пожухлые стебельки, поскольку трава не растёт, когда её заливают потоками крови…
…широкими потоками…
…целыми ручьями, собирающимися в сточных канавах, а то и прямо посреди дороги. Кровь была всюду, её металлический запах резал ноздри, и даже на языке чувствовался привкус кровавого конденсата в воздухе. Кровь омывала торчащие из земли железные пики, покрытые запёкшейся коричневой коркой с мелкими вкраплениями когда-то живой плоти.
…
Чёрная пустота, какая-то крайняя степень удивления, шока заполнила голову Пинки Пай, не оставив там ни мыслишки, образа. Как ещё может отреагировать пони, когда из яркого солнечного дня её вдруг переносят в…
…в…
Куда?..
Пинки сглотнула, чувствуя как зарождающаяся паника вместе с криком зреют, набухают внутри, словно надуваемая пузырём жвачка.
Где я?.. Что это всё… Что происходит?
Неужели это был… Понивилль?.. Те же дома, те же улицы и дороги, но всё в крови, под красно-чёрным, лишённым солнца небом, с острыми пиками, торчащими там, где раньше росли цветы.
Если это Понивилль…
Догадка отозвалась пронзительной болью в груди, и Пинки Пай рысью метнулась по жутким улицам, чтобы удостовериться…
О, нет…
…чтобы удостовериться, что всё не так, как подсказывает ей рассудок…
Селестия, нет!..
…что здесь не может быть…
А-а-а-а-а-а!!!...
Твайлайт мертва!!! Её голова лежит рядом, но отдельно – святая матерь Селестии, отдельно!
– от остального тела в луже алой крови, которая уже не впитывалась в измученную землю.
Эпплджек! Она тоже мертва!!! У неё тоже нет головы, и выпученный круглый глаз свисает из глазницы на слизистых тянущихся ниточках.
Пинки не хотела двигаться дальше, у неё не было сил, но ноги, которых она больше не чувствовала под собой, теперь несли её сами – дальше, дальше по той самой улице, на которой она начала свой путь, теперь отмеченный кошмарными вехами в виде растерзанных тел её лучших друзей.
Рэйнбоу Дэш без задних ног, с точно так же оторванной головой…
Флаттершай, разделённая на две половины от макушки до хвоста, покоящаяся на горке выпавших из тела внутренностей…
Рарити с раззявленным в крике ртом, закатившимися глазами, пронизанными сетью чётко алеющих кровеносных сосудов, с чем-то непонятным в том месте, где прежде у пони-модницы была шея…
«Улыбнись, Пинки...»
Неужели этот кошмарный аттракцион заканчивается? Неужели она снова на границе города, и парад жутких трупов подошёл к концу?.. Если сейчас ей могло стать легче, то кажется именно так Пинки себя и чувствовала… Этакая передышка перед новой, наверняка неизбежной панической атакой…
«Улыбнисссь…»
Вот и принцесса Селестия. Удивительно, но она жива!
— Принцесса! – почти беззвучно из-за сухости в горле крикнула Пинки Пай, подбегая к правительнице.
Та нисколько не изменилась – но её полный доброты и заботы взгляд, устремлённый в никуда… Казалось, это была кукла, которую переставили из одной декорации в другую, тем самым подчёркивая её кукольность и не-живость…
— Уходи сейчас же, Пинки Пай, тебе здесь не рады! – сказала Селестия, даже не разомкнув губ и не дрогнув ни единым мускулом на мордочке. Но голос был определённо её и исходил от неё же.
— Что?..
Пинки Пай с мольбой посмотрела в глаза аликорну, но та абсолютно никак на неё не отреагировала. Сиреневые глаза принцессы чутко следовали за каждым перемещением розовой пони, но при этом не меняли своего выражения, и сама она тоже стояла неподвижно, словно единственной подвижной частью этой куклы были глаза на сервоприводах…
«Она не поможет мне», — подумала Пинки Пай, вновь чувствуя, как внутри ледяным бураном поднимается ужас. Она больше не могла стоять рядом с этой декорацией, не могла смотреть в эти неживые глаза, не могла ни минуты оставаться в этом кошмарном месте! Пинки развернулась в тщетных поисках хоть какого-то выхода…
…и мир снова прокрутился калейдоскопом перед её глазами, смешав все цвета в одну массу, а затем снова разлив их по своим местам.
В этот раз ничего не изменилось…
Кроме того, что и Селестия теперь без сомнения была мертва! Не просто мертва, а ещё в большей степени, чем остальные – её тело было изрублено буквально в лапшу и разбросано в стороны точно по диаметру размаха её крыльев… крыльев, которые теперь вряд ли можно отличить от других частей тела в этой мешанине. Чётко выделялась только голова с пустыми глазницами, из которых всё ещё бежала кровь.
«Только улыбнисссь…»
Чернота неба вдруг пришла в движение. Отдельные участки посветлели, вперёд выделились твёрдые части, обрисовывая контуры чудовищного, апокалиптически ужасного лица, взирающего на Пинки чёрной пустотой на месте круглых глаз.
Широкая улыбка из множества похожих на горную слюду зубов, местами пожелтевших.
Глаза без зрачков, белков и радужных оболочек – если в этой черноте вообще была живая плоть глаз.
Пышная завивающаяся грива, цветом близкая к запёкшейся крови на стенах скотобойни или старой, неухоженной операционной.
И полное безумие всей той кошмарной радости от боли, крови, расчленения, предсмертных судорог, разлагающейся плоти, пропитанных гнилостным запахом подземелий, железа, огня, криков, стонов, хрипов…
«УЛЫБНИИИИИИССССССССЬ!!!»
Часть 2
Пинки Пай рывком села на постели, тяжело дыша и панически оглядываясь по сторонам. В голове барабанным боем пульсировала кровь, сердце норовило проломить рёбра, ужасные видения всё ещё стояли перед глазами, но по факту глаза теперь видели гораздо более привычные вещи.
Трясущимися копытами Пинки Пай включила прикроватный ночник и ещё раз оглядела свою комнату, чувствуя, как привычные вещи возвращают ей спокойствие.
Фотографии на туалетном столике перед зеркалом, само зеркало, завешанное по бокам таким количеством наклеек, что от его поверхности осталось только три четверти.
Комод с небрежно задвинутым нижним ящиком, из которого высовывается голубая вязаная гетра…
Община мягких игрушек на комоде, весело взирающих на хозяйку…
Рассыпанные по полу мелочи: маленькие игрушки, сувениры, праздничные открытки, фантики от конфет, пустая коробка из-под хлопушек, книжка-самоучитель по мастерству фокусника, кокетливые чёрные чулки в сетку…
За окном была ночь, и луна проплывала в небе, хвастливо красуясь полным диском.
Пинки Пай помассировала мордашку копытами, похлопала себя по щекам, разгоняя кровь, и растянула губы в привычной улыбке.
«Улыбнисссь…»
Улыбка, однако, появлялась только тогда, когда Пинки растягивала губы… а вот самого настроения для улыбки не было. Странно это было…
…или не очень.
Пинки Пай рухнула на подушку, глядя на потолок, самолично ею разрисованный солнцем, радугой и нижней платформой Клаудсдейла, как она виделась с земли.
«Всего лишь сон», — подумала она и решительно помотала головой из стороны в сторону, прогоняя последние детали злосчастного видения.
«Даже думать не хочу об этом! Этого не было! Просто не было!» — твёрдо подумала она и, перегнувшись через край постели, поставила ночник на пол, задвинув его за тумбочку. Так он давал меньше света – особенно если повернуться на другой бок! – но при этом в комнате не было так устрашающе темно.
«Что-то изменилось, Пинки-старушка! — пришла ей в голову странная мысль. – Что-то новое появилось, и тебе придётся с этим уживаться».
— Увидим, — вслух буркнула она самой себе и закрыла глаза.
Ночью Рэйнбоу Дэш плохо спалось. Сперва она долго не могла уснуть, а затем часто просыпалась, чтобы снова уснуть не больше чем на час. Утро она встретила поздно, совершенно разбитая и сонная – даже разминочный полёт взбодрил её только тогда, когда она спикировала от облаков прямиком в водную гладь ближайшего озера, едва при этом не захлебнувшись и вынырнув с трепыхающейся рыбёшкой во рту. Этого было достаточно, чтобы не чувствовать себя переваренной макарониной, но мысли всё равно путались, и в душе сидело тягостное чувство чего-то неправильного.
Что уж тут долго думать – не стоило ей вчера так резко разговаривать с Пинки Пай! Только один раз Рэйнбоу Дэш видела её грустной и сердитой, но это отнюдь не значило, что Пинки вообще никогда ни на что не обижается. Дэш была убеждена, что розовая кобылка просто очень хорошо прячет свои настоящие чувства за фасадом веселья… и они никуда не деваются, терзая бедную Пинки, когда никто этого не видит и не чувствует.
Пинки Пай всех пони делала счастливыми, всем облегчала их порой не самый радостный быт… и надо бы однажды отплатить ей тем же. Сейчас, к примеру. Помотавшись туда-сюда по пустому небу, Рэйнбоу Дэш решительно свернула в направлении «Сахарного уголка».
Удивительно, но в полуденный час перед дверями кондитерской лавки не толпились покупатели – а ведь многие приходили на ланч именно сюда… Рэйнбоу Дэш подошла ближе и увидела за стеклом входной двери табличку со странным словом «Профилактический день». Что бы это значило?.. Пегаска дёрнула дверную ручку, но дверь лязгнула запертым замком. Радужной пони пришлось постучать.
Торопливый перестук копыт, занавеска дёрнулась за стеклом двери – и вот миссис Кейк приветливо отпёрла замок.
— Ох, Рэйнбоу Дэш, доброго дня тебе! – хозяйка лавки выглядела взволнованной и явно куда-то торопящейся. — Если ты за своими эклерами, то лучше подойди к вечеру. У нас тут небольшая профилактика, и сегодня нам совсем некогда обслуживать посетителей…
Она нетерпеливо обернулась назад, уже готовая закрыть дверь.
— Что за спешка, миссис Кейк? – пони-пегас даже подалась вперёд, готовая поставить копыто в зазор двери. – И я не за покупками, я к Пинки пришла…
Кобылка-кондитер устремила на неё взгляд, полный облегчения и надежды.
— Это отлично, дорогая! Проходи, проходи скорее!
В лавке чувствовалось оживление. Кто-то шумно стучал мебелью и стрекотал застёжками-молниями в соседней комнате. На кухне же кто-то гремел посудой, но гораздо реже, более неспешно. Из арки высунулась голова мистера Кейка.
— Пирожочек, ну где ты там? – нетерпеливо спросил он и только потом посмотрел на гостью. – А, Рэйнбоу, здравствуй-здравствуй! Ты к Пинки?
Пегаска озадаченно почесала передним копытом в затылке и ответила:
— Да, вообще-то… А что у вас здесь происходит?
Ничего не сказав, мистер Кейк снова скрылся в арке, и Рэйнбоу Дэш устремила требующий ответов взгляд на его супругу.
— Всё это дурацкая почта! – с досадой сказала миссис Кейк. – Приглашение на выставку в Эпплузе пришло с опозданием в неделю, представляешь?! И Дискорд бы с ним, с приглашением, но муж упёрся – поехали да поехали, и так больше года на одном месте сидим! Вот сейчас, в итоге, и бегаем всё утро как ошалелые!
Рэйнбоу Дэш хихикнула:
— И всего делов-то?!! Да вам действительно не помешало почаще куда-нибудь выезжать, а уж Пинки вас в такие дни не подведёт!
Миссис Кейк вздохнула и с тоской посмотрела в сторону.
— Пинки-Пинки, — задумчиво проговорила она. – Что-то неладное с ней сегодня… Это очень хорошо, что ты зашла! Можешь приглядеть за ней хоть часик? И если всё нормально – отправляйся по своим делам…
— Эм… А что с Пинки не так? – пони-пегас озадаченно склонила голову набок.
Миссис Кейк указала вперёд:
— Она сейчас на кухне, занимается готовкой, хочет открыть лавку во второй половине дня. Ты, в общем, иди, она будет тебе рада… А мы с моим стариком соберёмся и по-тихому, чтобы вам не мешать, уйдём!
Миссис Кейк извинительно улыбнулась и подтолкнула гостью в сторону кухни, сама по-быстрому поспешив в соседнюю комнату, где мистер Кейк собирал их общие вещи. Рэйнбоу неторопливо проследовала в указанном направлении, по непонятной для себя самой причине заглянув на кухню с осторожностью.
Розовая пони с пурпурной гривой деловито гремела посудой, стоя спиной ко входу. Судя по энергичности движений, она не выглядела расстроенной или подавленной, но… действительно ли это была Пинки Пай?..
Ведь всего один раз Рэйнбоу Дэш видела её гриву такой прямой…
…как лезвие ножа…
— Пинки Пай?..
Кобылка с прямой гривой резко (наверно даже хищно) обернулась, и Рэйнбоу едва подавила жгучее желание спрятаться. Но розовая пони посмотрела на неё сперва с тревогой, а затем – со сдерживаемой радостью.
— Ох, Дэши, как же ты меня напугала! Прости, так увлеклась готовкой, что совсем не слышала, как ты пришла… Мистер и миссис Кейк сейчас собираются уезжать, и вот, я готовлюсь на вторую половину сегодняшнего и весь завтрашний день принять «Сахарный уголок» в свои копыта! Занятие ответственное, вот я похоже и задумалась…
Пинки Пай говорила что-то ещё, но…
Рэйнбоу Дэш не узнавала её манеру разговора! Голос подруги был негромким, размеренным и будто бы уставшим. Она была спокойна и собранна. Но где же её прежняя активность, где энергия, где искромётное веселье?.. Движения её были неторопливыми, взвешенными – как у любого другого пони на кухне, но не как у прежней Пинки Пай!
-…Ничего, мне уже не впервой одной управляться с «Сахарным уголком»! Знала бы ты, как меня это пугало в самый первый раз, когда мистер и миссис Кейк ходили на приём к какому-то доктору… или это было приглашение на интервью в кулинарную газету… Нет, не то! Скорее всего они ездили к каким-то своим родственникам, которых давно не видели… Эх, всего и не упомнишь…
Потрясённая Рэйнбоу Дэш всё-таки вошла на кухню и присела около широкого стола посередине.
Да, разговорчивость Пинки Пай никуда не девалась, но её рассказы, произносимые таким монотонным голосом стали… скучными! Когда Пинки пыталась припомнить, куда отлучались Кейки, в первый раз оставив её одну в лавке, у пегаски возникло желание сердито прикрикнуть: «Короче, рядовой!». Сомнений не было: что-то очень расстроило Пинки Пай. Как тогда, когда она думала, что друзьям претят её вечеринки. Но только сейчас она не была такой агрессивной и категоричной – вон, улыбается, хоть и не разжимая губ, что-то рассказывает, глядит достаточно доброжелательно… Может дело даже не во вчерашней беседе! Самым лучшим, пожалуй, будет не напирать на неё с вопросами, на которые ей, возможно, будет больно отвечать, а осторожно, издалека, потихоньку-полегоньку, каплю за каплей вытянуть из неё всю необходимую информацию в ходе продолжительной и ненавязчивой беседы!
Рэйнбоу Дэш встала со своего места и подошла ближе к Пинки Пай, что-то сосредоточенно шинкующей на разделочной доске.
— Слушай, Пинки, я никуда сегодня не тороплюсь… Можно мне тут посидеть у тебя, поговорить… может быть, с чем-то помочь… — сказала она, с теплотой и заботой глядя на подругу.
Глаза розовой пони озарились радостью… но это была только тень той прежней радости, которая была свойственна обычной (если можно так сказать про неё) Пинки Пай.
— Это было бы очень мило с твоей стороны, Дэши! Конечно, ты можешь остаться!
Мистер и миссис Кейк, навьюченные солидными сумками, заглянули на кухню. На голове миссис Кейк красовалась элегантная дорожная шляпа цвета спелой черники, оплетённая блестящей розовой лентой, мистер Кейк тоже сменил свой привычный головной убор на видавшую виды, впитавшую пыль многих дорог фуражку.
— Ну, девочки, мы пошли! – сказала пони-кондитер. – Не скучайте тут без нас!
-…И после той истории на ночь Флаттершай даже близко боялась подойти к Радужной фабрике! – со смехом закончила Рэйнбоу Дэш свой рассказ, но потом несколько погрустнела и добавила: — Знаешь, как бы не поэтому она насовсем уехала из Клаудсдейла…
— Да брось, Дэши! – успокаивающе сказала Пинки Пай и затем прибавила с лёгкой долей сарказма: — Она переехала сюда, потому что Понивилль – лучшее место на свете! Всего лишь…
— Эх, — радужная пони-пегас сняла последний клочок оболочки с киви и подняла плод на уровень глаз, задумчиво разглядывая зелёную мякоть. – Не пристало пегасу летать не выше пяти метров над землёй… Там, в небе, и простора больше, и воздушные потоки сильней, и усилий для полёта ты прикладываешь меньше… Неудивительно, что она, когда летает, быстро устаёт и в итоге больше ходит по земле!
Пинки Пай деловито замешивала тесто венчиком в круглой миске.
— Есть у меня одна кузина-пегас, — гордо произнесла она. – Думаю, если бы я сама была пегасом…
— Ох, Пинки, мы любим тебя такой, какой есть! – торопливо перебила её Рэйнбоу, ужаснувшись одной только такой мысли. – Не надо тебе быть пегасом, ты и так высоко прыгаешь!
Розовая пони в ответ только хмыкнула, сосредоточенно ковыряясь в миске своей мешалкой. Пошёл второй час, а её внешний вид так и не изменился. Хоть она и была доброжелательна, речь её по-прежнему оставалась спокойной и сдержанной, а в движениях не было никакой суетливости. Рэйнбоу Дэш так увлеклась разговорами на посторонние темы, что уже начала забывать о своём намерении подробно расспросить подругу о её невзгодах. Нынешнее поведение Пинки Пай как-то умиротворяло, успокаивало и тем самым мешало сосредоточиться на главном.
— Какие кексы ещё сегодня приготовим, Пинки? – в очередной раз издалека начала пегаска, шинкуя киви на тонкие ломтики.
«Сейчас она мне ответит, а я её и спрошу: а почему именно такие? – думала Рэйнбоу Дэш. – Это ведь Пинки Пай, она не может не ответить на вопрос! И когда она ответит, я спрошу её: а как ты к этому пришла? Что за мысли тебя вывели? Каково у тебя на сердце нынче вообще?..»
Пинки пожала плечами и отставила миску в сторону. Испачканный тестом венчик отправился в раковину. Розовая кобылка обернулась и ищущим взглядом прошлась по стенам, шкафчикам и полкам кухни, пока не остановилась на вопросительно застывшей Рэйнбоу. В глазах Пинки Пай скользнуло озорное лукавство.
— Радужные! – загадочно произнесла она, неотрывно глядя на Рэйнбоу Дэш. – Вспомни-ка ту страшилку про Радужную фабрику!.. Если радугу делают из несчастных пони, то радужные кексики…
Она замолчала, и Рэйнбоу Дэш озадаченно повела ухом, а затем опасливо подняла глаза на свою чёлку.
Пинки беззаботно рассмеялась:
— Расслабься, глупышка, обойдёмся и разноцветной глазурью! Пойду, кстати, схожу за ней… Не скучай тут без меня!
И всё так же спокойно, даже ничего не напевая под нос, без скачков, без необычных выдумок Пинки Пай просто направилась сперва в торговый холл, а затем – под лестницу на второй этаж дома, под которой ютилась неприметная с главного входа в магазин дверь в подвал.
Надо сказать, подвал в «Сахарном уголке» был обширным помещением: примерно таким же по размеру, как все вместе взятые комнаты на первом этаже. Крутая лестница в два изгибающихся пролёта вела в середину помещения, в котором выстроились ряды стеллажей и просто кучи разнообразных, время от времени (но не всегда) полезных вещей. Половина подвала, однако, была почти полностью свободна – её занимал широкий прямоугольный стол, за которым мистер Кейк время от времени предавался столярному делу. Под столом же были целые залежи разнообразных инструментов от молотков и гвоздей до пил и топоров.
Пинки ещё раз подивилась величине стола.
«Да на нём целый пони уместится, и ноги свисать не будут!» — подумала она и вернулась к просмотру нужного стеллажа с продуктами, где искала разноцветную кокосовую стружку.
На мгновение её отвлёк тихий перестук копыт – будто кто-то очень быстро перебежал из дальнего конца подвала к лестнице. Розовая пони вскинула голову, настороженно поводя ушами, но никого не заметила.
«Может это Дэши наверху?» — подумала она и снова посмотрела на полку…
Но что-то изменилось.
Пинки вдруг стало нехорошо.
В глазах поплыло, голова закружилась, во рту сильно пересохло, в ушах зашумело…
Кобылка покачнулась, опираясь о стеллаж, тряхнула головой из стороны в сторону и несколько раз сильно зажмурилась, пытаясь вновь вернуть зрению ясность. Две лампочки под потолком вдруг загорелись ярче обычного и приглядевшись, Пинки поняла, что они горят очень ярко… но тем не менее она может смотреть на них не отрываясь, чётко различая горящую белым светом спиральку!
А дальнейшее заставило Пинки Пай подпрыгнуть от испуга.
БУМ!
Наверху с громким хлопком закрылась дверь.
— Эй! – испуганно крикнула Пинки и направилась было к выходу, как вдруг…
ПШИК!
С коротким шипением обе лампочки потухли.
Пинки сглотнула. В подвале все же было не полностью темно – немного света пробивалось из крошечного окошка под потолком в дальнем конце. Но всё равно ступать в полумраке мимо мрачных угловатых теней было довольно неуютно… Пинки Пай поспешила к лестнице, стрелой взлетела наверх, но дверь не подалась ни на дюйм — ни наружу, ни внутрь.
— Дэши! Открой пожалуйста!
Нет ответа.
Что это? Откуда шорох? Сверху или…
…снизу?..
— Дэш! Это не смешно! Выпусти, у меня там на кухне тесто томится!
Какая-то едва слышная возня, скрип половиц… по всему дому разом???
Что же там происходит?!!
— Рэйнбоу!!! Ну хватит уже! Открой мне сейчас же! Рэйнбоу, ты слышишь меня? Открой немедленно!.. Рэйнбоу! РЭЙНБОУ!!!...
На Пинки вдруг нашла одышка. Ей казалось, что с каждым ударом сердце ускоряет свой ритм и вместе с этим вокруг начинает твориться что-то странное… Тусклый свет внизу будто бы померк совсем, скрип дерева теперь доносился и из глубин подвала, а наверху, за дверью что-то металлически лязгало.
— Рэйнбоу!!! Кто-нибудь!.. ВЫПУСТИТЕ МЕНЯ!!!
Хоть кто-нибудь…
Хоть кто-то близкий или даже не очень близкий…
Хоть одна, мало-мальски способная на сострадание душа…
Внизу отчётливо послышались шаги, и приступ паники бросил Пинки Пай на дверь словно вольного тигра на решётку клетки. Она кричала и тщетно билась в дверь, слыша как внизу кто-то уже ступил на лестницу, и поднимается, подсвечивая себе призрачным розоватым светом…
— А-а-а-а-а-а!!!...
— Пинки, ты чего???
От удивления розовая пони потеряла дар речи. Ошеломлённо обернувшись, она увидела застывшую на ступеньках…
Твайлайт Спаркл!
Спёртое на мгновение дыхание в груди Пинки Пай шумно вырвалось наружу, и она облегчённо отдышалась, приложив переднее копыто к груди.
— Ох, Твайлайт, — сказала она. – Ты не представляешь, как я рада тебя видеть! Хоть не одна я в этом страшном подвале. Вот только ты сама… откуда здесь?
Пинки окинула единорожку подозрительным взглядом, и та посмотрела на неё в ответ удивлённо.
— Откуда ты в этом жутком подвале, Твайлайт? – пытливо спросила розовая пони, в своей подозрительности даже забывшая про страх.
Единорожка недоумённо пожала плечами.
— Не знаю! Просто оказалась здесь и слышу – ты наверху об дверь бьёшься. Ну, думаю, может тебе помощь какая-нибудь нужна…
— Погоди-погоди! – Пинки Пай отрицательно покачала головой и вскинула копыто, призывая подругу к молчанию. – Ты не можешь оказаться в моём подвале просто так! Так не бывает!..
— А твоя новая причёска, Пинки? Ты ведь видела себя утром в зеркало…
Пинки Пай в замешательстве прикусила язык.
— Подумай сама, — продолжала Твайлайт, глядя на кобылку не менее испытывающее. – Ты звала кого-нибудь на помощь, и тут появляюсь я… После странного помутнения самочувствия… Может быть, я существую всего лишь в твоей голове?
— Только этого мне не хватало! – простонала Пинки Пай, хватаясь за голову. – Всё, хватит, просто открой эту дверь, если можешь!
Но фиолетовая пони-единорог смотрела на подругу очень серьёзно.
— Я-то открою, но будь готова к тому, что ты там увидишь. Если я, будучи просто твоим воспоминанием, вот так запросто разговариваю с тобой, то какие ещё изменения в окружающей действительности тебе придётся увидеть?
Пинки вызывающе скрестила передние ноги на груди и ответила:
— Чем ходить вокруг да около, скажи мне прямо: что тут происходит?
Но Твайлайт покачала головой:
— Я знаю не больше твоего, Пинки. Ты сама хозяйка своего рассудка и должна знать даже больше, чем я.
— Была б я такой хозяйкой положения – давно бы открыла эту дверь, — буркнула Пинки, поглядывая на деревянную виновницу своего положения.
Твайлайт ободряюще улыбнулась:
— Теперь, когда я тебе об этом сказала – попробуй ещё разок!
Пинки вздохнула и обвиняющее посмотрела на дверь, мысленно собираясь с силами.
«Я ведь только что пробовала», — подумала она, неуверенно протягивая копыто.
Слегка надавила – и дверь с протяжным скрипом отворилась…
Тук. Тук. Тук. Тук…
Где-то в глубине помещения с глухим стуком о что-то фанерное разбивались капли. Воды или чего-то ещё – этого Пинки с уверенностью не могла сказать.
«Сахарный уголок» стал другим.
Радикально другим.
Как та кошмарная версия Понивилля во сне Пинки Пай. Планировка комнат, расположение оконных и дверных проёмов, лестница на второй этаж – всё осталось прежним.
В ярком свете низко повисшей луны, заглядывавшей через внушительные прорехи в потолке и стенах, кобылка увидела интерьер дома, будто бы покинутого хозяевами лет пятьдесят назад.
Обои выцвели, пошли волнами и в некоторых местах были оборваны. На потолке и стенах чётко выделялись тёмные сырые пятна плесени. Штукатурка кое-где изрядно осыпалась, обнажая арматурный скелет стен. Фотографий и картин на стенах больше не было, как в торговом зале не было и прилавка вместе с остальной мебелью. Двери между комнатами также отсутствовали, и порывы холодного ветра с улицы заставляли Пинки зябнуть.
От удивления розовая пони даже присела.
— Дэши? – негромко позвала она, почему-то уверенная, что ей никто не ответит.
Только ветер свистит в комнатах. Даже снаружи не доносится никаких звуков – а ведь уютная обитель Кейков стояла чуть ли не в центре города! Дом выглядел мёртвым – как застарелый, покрытый ссохшимися тканями череп лучшего друга. Пинки было больно и страшно видеть «Сахарный уголок» в таком состоянии.
«Что здесь произошло? Меня не было всего пять минут», — подумала она и неуверенно поднялась на ноги, держа путь на кухню.
Половицы страдальчески скрипели под её ногами – они словно стонали, и Пинки было не по себе ступать на них. Прежде потихоньку – именно потихоньку – скрипели лишь несколько из них… Теперь же дом будто испытывал боль от одного только присутствия в нём живого существа. Пинки сцепила зубы и прибавила ходу, чтобы поскорее покончить с этими стенаниями старого дерева.
На кухне по-прежнему стоял стол для готовки – и что удивительно, он не был пустым! Что-то тёмное громоздилось на нём выпуклой полусферической горкой, и, приглядевшись, Пинки Пай поняла, что это эмалированная крышка, покоившаяся на широком блюде. Прежде на тандеме блюда и по-ресторанному пафосной крышки Кейки в праздники подавали к семейному столу что-нибудь особенное – например, салат «Сизар» или поделённый на равные дольки торт-мороженое «Ночь Лас-Пегасуса», или нанизанные на коротенькие деревянные пики закуски самых разных мастей… Блестящая, сверкающая в мёртвенном свете луны крышка смотрелась несколько неуместно среди царившего запустения – будто кто-то совсем недавно аккуратно её протёр и поставил на стол, от чего на ней так и не скопилась пыль.
Пинки подошла ближе и увидела в блестящей поверхности собственное напряжённое лицо в обрамлении прямых пурпурных волос. Но чем ближе она подходила, тем неуверенней был её шаг – от стола и блюда на нём плохо пахло. Как от мусорной кучи…
…мертвечины…
Определённо, ничего хорошего под крышкой её не ожидало.
«А ты чего ждала? Салата “Сизар”?» — попробовала она рассмешить саму себя, но ничего не вышло. На улыбку её по-прежнему не тянуло.
«Соберись, Пинки! Что-то нехорошее происходит, и тебе должно быть сейчас не до шуток. Держи ушки на макушке и ноги – на низком старте».
Кобылка прикусила нижнюю губу: с одной стороны ей хотелось уже покинуть старый, разваливающийся дом, но содержимое блюда и покоящейся на нём крышки манило её подобно электрической лампочке в ночи… Она подошла ещё ближе, поморщилась и начала дышать ртом, чтобы не чувствовать тошнотворного аромата. Сердце её забилось чаще, она занесла дрожащее переднее копыто над ручкой, внутри у Пинки что-то болезненно сжалось, спеклось в пульсирующий комочек… Она замерла, напряжённо размяла сустав, затем всё-таки опустила копыто на ручку и решительно отставила её в сторону.
В последний момент крышка не удержалась на краю стола и с грохотом упала на пол, описав на нём почти полный круг.
«Мама, мамочка дорогая, пресвятая Селестия и все аликорны!!!...» — Пинки покачнулась и отступила назад от стола.
На широком блюде покоилась полуразложившаяся, засохшая голова пони с сильно поредевшей гривой…
…всех цветов радуги!
Губы скрутились в сухие трубочки ткани, обнажая жестокий оскал смерти, шкура в ряде мест лопнула, повиснув клочьями, на месте глаз было какое-то непонятное месиво.
Перед мёртвой головой стояло три кексика – три капкейка в самых обычных тарталетках – вот только наполнены они были потемневшим от времени засохшим мясом и прикрыты обрывками чего-то радужного, накрученными в каком-то ужасном подобии на крем.
Обрывки шкуры с бёдер. С кьютимарками – вот откуда радуга!
Когда Пинки это поняла, кухня перед её глазами качнулась, а сама она бессильно опустилась на пол, чувствуя непрерывный, оглушающий звон в ушах. Тошнота подступила к горлу, рот наполнился слюной и несколько капель сорвалось на пол. Пинки шумно и глубоко дышала, пытаясь справиться с накатившей дурнотой, и в этот момент дом наполнился звуками.
Кобылке чудилось, будто она слышит шипение, шёпот, чьи-то смешки, отдельные обрывки фраз, слова которых она не могла разобрать, чьи-то перебегающие шаги, скрип половиц, звяканье цепей…
Мучительно сглотнув, Пинки подняла голову и увидела стоящую в дверном проёме кухни тёмную фигуру пони.
«Чужак!»
Её дыхание стало ещё чаще, сердце забилось ещё отчаянней, и она с невероятным усилием выпрямила ноги, поднимаясь во весь рост. Перед глазами по-прежнему всё плыло, фигура в проёме виделась очень размытой, и Пинки подалась назад, пока не упёрлась в кухонную тумбочку. Не останавливаясь, она поднялась на задние ноги, рефлекторно щупая за спиной копытом передней.
Ищущее движение ткнулось во что-то твёрдое и продолговатое, и розовая пони уверенно перехватила это что-то, медленно занеся себе за спину.
Силуэт в проёме не двинулся с места – но сама кухня вдруг будто бы стала короче, и проём с фигурой в нём стал ближе к Пинки Пай. Невероятно сузившийся стол с ужасным блюдом асимметрично исказился в её глазах.
Пинки разглядела блестящие в лунном свете зубы, тронутые желтизной и какой-то деформацией – они больше походили на плоские бруски горной слюды, чем на зубы. Тёмно-пурпурная грива завивающимися кольцами обрамляла лицо, ужасные очертания которого по-прежнему скрадывала темнота, давая лишь намёк на весь гротеск облика незнакомца. Пинки стало ещё хуже – она перестала видеть что-либо боковым зрением, и даже впереди очертания дверного проёма куда-то пропали. Остались только она сама, ужасный незнакомец и кошмарная сервировка на кухонном столе.
«Сссмейся, Пинки!» — прошелестел чей-то шипящий голос, и следом за ним последовал звук судорожного вдоха.
«Ссссмейссся-а-а-а-а…» — повторил голос, а затем закатился отвратительным, булькающим смехом, который многократным эхом отразился от невидимых стен.
Пинки почувствовала, что её дыхание участилось ещё больше, а вдох и выдох длятся не более доли секунды, потребляя кислород микроскопическими порциями.
«СССМЕЙСЯ-А-А-А-А-А-А-А…»
Множественный смех, в котором смешались голоса самых разных пони, заметался под сводами черепа самой Пинки Пай подобно стае потревоженных ворон. Все мысли пропали – остался только этот безумный смех. Пинки в невероятном усилии попыталась о чём-нибудь подумать, что-нибудь вспомнить, на чём-нибудь сосредоточиться – но этот проклятый смех лишь усиливался, гася последние нотки здравого смысла, растягивая губы кобылки в улыбке, пробуждая в горле и груди первые судороги зарождающегося безумного хохота. Хохота, не имеющего под собой никакой логической основы – хохота ради самого хохота, безумного, алогичного, абсолютно ненормального…
— Хи-хи-хи-ха-ха-ха-ха…
Пинки качнулась в одну сторону, другую, продолжая содрогаться от разбирающего её смеха. Ухмыляющееся чудовище пропало – теперь были только Пинки Пай, стол и мёртвая голова Рэйнбоу Дэш на столовом блюде.
— Ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха…
Пинки выпростала из-за спины переднюю ногу с зажатой в ней длинной скалкой для готовки, угрожающе потрясла ею в воздухе…
— Ха-ха-ха-ха-ха-ха…
Перехватила скалку обеими копытами, занесла её над головой…
— ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА!!!...
…и со всей силы опустила своё импровизированное оружие на мёртвую голову лучшей подруги, разнося её на мелкие кусочки…
«Пинки, НЕТ!!!» — послышался далёкий, полный ужаса голос Твайлайт Спаркл…
…и в помутившееся сознание Пинки Пай вдруг прорвался отчётливый страдальческий стон.
Мир содрогнулся, в глазах вспыхнули миллион световых точек, стремительно растущих и наполняющихся цветом – и у розовой кобылки опять невероятно закружилась голова.
Она пошатнулась, опираясь на кухонную тумбочку, с которой только что взяла скалку, помотала головой из стороны в сторону, протёрла глаза…
…и увидела, что стоит со скалкой в копытах посреди кухни «Сладкого уголка» — самой обычной, ухоженной, полной продуктов и солнечного света с улицы…
Стоит перед столом, и у её ног, раскинув крылья и уткнувшись мордочкой в пол, без движения лежит Рэйнбоу Дэш.
«Моя Селестия…»
Невольное орудие насилия выскользнуло из дрожащего копыта кобылки и со стуком упало на пол, откатываясь к холодильнику. Пинки Пай опустилась на колени перед бесчувственным телом подруги.
«Я… Я не хотела…»
Радужная грива пегаски растрепалась ещё больше, на затылке стала видна отчётливая припухлость. Пинки почувствовала, как слёзы горячей пеленой застилают глаза.
— Дэши, — всхлипнув, с трудом произнесла она и дрожащим копытом коснулась крыла подруги.
«Дэши, прости меня!!! Я не хотела! Это была… это была не я!!!»
— Дэши…
Слёзы обжигающим потоком хлынули на мордашку, и Пинки Пай на несколько мгновений застыла, отдаваясь своей боли и непониманию.
Но прежде чем она успела прийти в себя и собраться с мыслями, новая волна кошмара тёмным облаком на периферии зрения обступила её, заволакивая вход на кухню, наполняя уши уже знакомым звоном и отголосками безумного смеха. Пинки была слишком шокирована, чтобы успеть среагировать, и потому, когда наконец открыла глаза, то увидела как темнота густеет всё больше.
Розовая кобылка в ужасе вскинула голову, осматриваясь… и столкнулась глазами с кошмарным существом из сна, чёрные провалы глаз которого смотрели на неё с насмешкой, под гротескную партию ужасной, деформированной улыбки. Монстр смотрел на неё из-под стола, по ту сторону тела Рэйнбоу Дэш, и его грива цвета протухшей крови казалась какой-то аморальной издёвкой над причёской самой Пинки Пай.
Чудовище коснулось копытами тела радужной пони-пегаса. Пинки пробил озноб.
— Нет, — умоляюще сказала она, мелко тряся головой из стороны в сторону.
Тварь кокетливо склонила голову…
А затем молниеносным рывком скрылась в сгустившейся темноте, утащив за собой тело Рэйнбоу Дэш.
— НЕ-Е-Е-Е-Е-Е-Е-Е-ЕТ!!!
Земля ушла из-под ног Пинки Пай, и кобылка полетела в глубину мрака, видя перед собой удаляющееся, всё более сереющее и уменьшающееся в размерах светлое пятнышко того мира, откуда её вырвала новая волна накатившего кошмара.
Часть 3
— Пинки… Пинки, очнись!
Как же трудно разлепить веки…
— Пинки, ответь мне!
Кобылка болезненно нахмурилась, так и не сумев открыть глаз.
— Пинки, очнись! Пожалуйста!
Темнота… И какой был смысл открывать глаза?..
— Пинки, я здесь!
Твайлайт… Ну конечно, кому это ещё быть? В темноте вспыхнул розоватый огонёк, выхватывая из мрака фигуру фиолетовой единорожки, торопливо подбегающей ближе.
— Ох, как я рада тебя видеть, Пинки! Давай, поднимайся! Нам надо выбраться отсюда.
Розовая пони безучастно уронила голову на передние ноги и устало закрыла глаза.
— Иди, куда хочешь, Твайлайт! Мне и так хорошо, — сказала она.
Пони-единорог удивлённо повела ушами, не веря услышанному.
— Это ещё что значит?!! Пинки, где Рэйнбоу Дэш?!.. Куда она делась? Давай, сосредоточься, подумай о ней!
Пинки Пай скептически хмыкнула:
— Рэйнбоу всегда со мной. Как и ты, Твайлайт. Видишь?
В круг света на кончике рога ученицы Селестии вступила удивлённая Рэйнбоу Дэш.
— Мистер и миссис Кейк тоже.
Из темноты показалась чета пони-кондитеров, тревожно оглядывающихся по сторонам, но обрадовавшихся знакомым лицам.
— И все остальные. И весь Понивилль. Он всегда со мной.
Пространство заполнил яркий свет, из которого стремительно сформировались зелёные поля, домики вдоль ухоженных улиц и гуляющие тут и там пони. Фигуры некоторых из них повторялись по два-три раза. Кое-где были видны двойники, различавшиеся только наличием или отсутствием крыльев либо рога. Сами дома и улицы выглядели плоскими, какими-то одномерными, словно перед глазами Твайлайт и остальных ожил детский рисунок. Даже солнце в вышине карикатурно раскинуло в стороны отчётливо видимые короткие прямые лучи.
— О чём ты, Пинки??? Это всё ненастоящее! – воскликнула Твайлайт.
Пинки вскочила с недовольной гримасой и вызывающе крикнула единорожке в лицо:
— Ты тоже ненастоящая! И что с того?!!
— Пинки, что случилось с Рэйнбоу Дэш? С настоящей Рэйнбоу?..
Радужная пегаска заинтересованно сунулась вперёд.
— Минутку, минутку! А что со мной случилось, Твайлайт?
Пинки снова прилегла на траву и прикрыла глаза. Суть беседы её мало волновала. Сейчас она просто хотела отдохнуть. Отдохнуть и забыться от всего увиденного и пережитого.
— Она ударила тебя по голове, а потом тебя утащила в темноту та тварь, которая не даёт ей покоя со вчерашней ночи!
— Что??? Та зубастая, жуткая?..
— Да, Рэйнбоу, да! Теперь даже самой Селестии неведомо, что с тобой происходит!..
— Пинки-и-и!..
Розовая кобылка равнодушно приоткрыла один глаз – и в тот же миг кто-то схватил её под мышки и, приподняв над землёй, как следует встряхнул. Пинки Пай сдержанно уставилась на Рэйнбоу Дэш.
— Пинки, что со мной происходит???
— Я не знаю…
— Пинки, где я??? Где моё тело?..
— Я не знаю…
— Пинки, да очнись ты в конце концов!!!
Тяжёлая оплеуха повергла розовую кобылку на землю, и Пинки болезненно поморщилась, потирая вспыхнувшую болью щёку.
— Пинки, СПАСИ МЕНЯ!!!
Пинки Пай недоумевающее огляделась по сторонам. Неожиданная оплеуха от лучшей подруги будто бы заставила её по-новому взглянуть на вещи. Ведь и впрямь… Всё, что она сейчас видит вокруг – это всё ненастоящее, всё выдумка, попытка убежать от реальности… или не столько от реальности, сколько от насущной проблемы. Может быть поэтому этот мир выглядит таким угловатым и неестественным? Потому что ничто другое не сможет заменить то, что у неё отнял безумно смеющийся монстр?..
— Рэйнбоу…
— Пинки, возьми себя в копыта! – строго сказала Твайлайт. – Да, мы выглядим как живые и когда-нибудь станем единственным воплощением твоих друзей… Мы всегда с тобой, в твоём сердце, мы всё так же любим тебя и дорожим тобой – именно поэтому даже будучи всего лишь частью твоего сознания мы можем заботиться о тебе. Но сейчас ты ещё можешь всё повернуть назад. Ты можешь вернуться домой, можешь снова радоваться жизни в Понивилле, можешь снова увидеться со своими подругами и соседями… И самое главное – ты можешь спасти Рэйнбоу Дэш! Ей угрожает смертельная опасность, и ты знаешь это. Ты чувствуешь это. И по большому счёту – ты знаешь всё, чтобы это прекратить.
Пинки Пай твёрдо поднялась на ноги и посмотрела перед собой ясным взглядом. Тоска и безучастность исчезли – слова Твайлайт словно бы наполнили её тело живительной силой. «Мы всё так же любим тебя и дорожим тобой», — сказала Твайлайт… А эти слова стоят того, чтобы с остервенением снова броситься на непреодолимую преграду на пути. Хотя бы ради того, чтобы показать предел своих сил… или даже отдать жизнь, но отдать её в попытке спасти своего друга, жизнь которого теперь зависит только от тебя.
— Ты – единственная хозяйка своего разума, Пинки! Ну так заставь эту тварь остановиться!
— Я заставлю.
Розовая кобылка глубоко вдохнула, сосредотачиваясь. Как можно чётче представила себе грязно-пурпурную гриву, широкую, сюрреалистическую улыбку, чёрные провалы глаз и хриплый, шипящий голос.
«Я – хозяйка своего разума. И Я повелеваю тебе явиться!»
Холодный порыв ветра донёс до её носа гнилостный запах сырости и крови.
«Покажись!»
Ветер зашумел в одномерных деревьях, отозвавшихся перепуганным шёпотом потревоженных листьев. Стало холоднее, хотя солнце не померкло ни на квант.
«Покажись!»
Хриплое дыхание слышалось где-то слева… Пинки шагнула в ту сторону и попала в ток сырого воздуха, в котором чувствовались запахи разложения и железа. В этом же токе примешивались едва уловимые звуки потустороннего шёпота без слов и мерзкого хихиканья. Прислушиваясь, Пинки пошла в ту сторону, откуда доносились странные звуки. Миновала пару плоских домов, обошла несколько бумажных, пёстро раскрашенных деревьев, вышла куда-то за пределы фальшивого Понивилля и пошла вперёд, преодолевая вздымающиеся волнами пригорки.
«Сссмейссся…»
За недолгое время ходьбы она преодолела очень далёкое расстояние – Понивилль скрылся позади так, что его даже не было видно. Деревья постепенно закончились, трава под ногами тоже пропала, сменившись безжизненной каменистой почвой цвета пепла. В некоторых местах торчали засохшие кустики, проросшие из случайно занесённых в этот бесплодный край семян.
Посреди усеянного камнями самых разных размеров поля стоял дом. Даже не дом, а целая ферма из нескольких строений, таких же серых как окружающий пейзаж и просто напросто сливающихся с ним. Силосная башня немного покосилась, сарай был надёжно заперт на висячий замок, а внушительных размеров двухэтажный жилой дом выглядел заброшенным, хотя всё стёкла в нём были целы. В приоткрытой входной двери мелькнул пурпурный хвост, и затем дверь с тихим хлопком закрылась.
Колесо угловатого ветряка посреди двора фермы неспешно провернулось с натужным скрипом, словно поддавшись слабому порыву ветра от этого действия.
Снова воцарилась гнетущая тишина, но Пинки не спешила бежать следом за ускользающим врагом.
Этот дом… Что-то защемило в груди у розовой пони, когда она увидела его. Это было что-то знакомое, до боли, до остановки сердца знакомое… но при этом неуловимо далёкое, словно оставшееся где-то в другой жизни, забытое и погребённое под слоем неисчислимых дней веселья и беззаботной радости…
Она готова была вспомнить этот дом, готова сказать о нём, назвать по именам тех, кто в нём жил – но эти воспоминания настолько не вязались бы с её обычными днями, что… это были словно не её воспоминания!
Пинки нахмурилась и снова подумала о том, кого преследовала.
«Всё равно! Где бы ты ни скрывался, монстр, я найду тебя. И выдворю прочь!»
Прежняя Пинки Пай не смогла бы преодолеть путь от границы фермы до парадной двери молча… Но та Пинки осталась в Понивилле и будет там всегда. Пинки нынешняя шла вперёд, сцепив зубы, полная серьёзности и готовности дать отпор неведомому врагу. По-другому просто не могло быть.
«В Понивилле – Пинки Пай, — думала она, — а здесь… здесь…»
Она затаила дыхание, взойдя на порог, протянула дрожащее копыто к дверной ручке…
«В Понивилле – Пинки Пай, а здесь…»
Здесь…
Здесь её зовут…
Дверь со скрипом отворилась, в первое мгновение Пинки ничего не увидела в полумраке помещения… или это было её собственное желание ничего не видеть?.. Серое небо давало не так много света, серый свет падал из зашторенных тюлью окон, а в самом помещении…
«Здесь меня зовут…»
— Пинкамина Диана Пай! Ну где ты пропадаешь, глупышка?! Мы все уже собрались!
Светло-бурый жеребец с серой гривой, спускавшейся косматыми баками к щекам, на шее которого был повязан белый воротник, подтянутый чёрным галстуком, по-доброму смотрел на кобылку, приветствуя её лёгкой улыбкой. Именно лёгкой – широкая, во весь рот ему пока давалась с трудом и лишь несколько раз за день.
Потрясённая Пинки заглянула ему за спину…
И услышала льющуюся из граммофона бодрую музыку – изредка хрипящую, когда игла чересчур резко скользила по пластинке.
«Одна из пластинок бабушки Пай…»
В гостиной смеялись и бегали друг за другом две маленькие кобылки – одна тёмной-серой масти, другая посветлее. Они были детьми, прожили немного, и им было намного легче привыкнуть к повседневному смеху и улыбкам…
«Инки… Блинки…»
Серебристо-серая кобылица неспешно накрывала на широкий обеденный стол и, мурлыкая в такт граммофону, наводила последний лоск на праздничный порядок в комнате. Лёгкий огонь в камине, только-только занявшийся на бережно уложенных кусках сухого дерева, бросал дрожащий отсвет ей на спину.
«Мама?..»
Пинки Пай сама не заметила, как оказалась на пороге уютной гостиной собственного отчего дома в канун небольшого семейного праздника. Традиция на которые была заведена с её подачи после дебюта в качестве весёлой и неповторимой на выдумку Пинки…
— Ох, Пинкамина, как ты вовремя! — мама с теплотой посмотрела на неё, не отрываясь от раскладывания тарелок на столе. — С твоими сёстрами никакого сладу нет! Давай-ка ты укрась комнату, как умеешь.
Пинки недоумённо обвела взглядом стены, увешанные венками и гирляндами из цветов, звёздами и серпантином, вырезанными из блестящей цветной плёнки, и просто цветастыми детскими рисунками. Разноцветные воздушные шарики, наполненные гелием, перекатывались под потолком, целым дождём свешивая вниз холщовые бечёвки, за которые то и дело дёргал, проходя мимо, кто-нибудь из присутствующих. Без сомнения, гостиная и так была отлично украшена... просто маме нравилось видеть всех трёх сестёр вместе.
— Пинкамина! Смотри, как я могу! — Марбл Пай, в узком семейном кругу носившая имя Инки, подлетела к сестрёнке с небольшим баллоном гелия в копытах.
Натянула на клапан резиновую тряпицу пустого шарика, рывком повернула вентиль, и шарик стремительно надулся настолько, что поднял в воздух и баллон, и оседлавшую его маленькую кобылку. Инки, раскрыв рот от восторга, довольно уставилась на сестру, ожидая искромётного комментария.
— Ух ты! Да ты самый-рассамый наипервейший ездок на баллонах с гелием с воздушно-шаровой тягой! Будь готова к новой кьютимарке, сестрёнка! – Пинки сама поразилась словам, которые сами по себе сорвались с её губ, и даже удивлённо прижала копыто ко рту.
Инки рассмеялась и соскользнула с баллона, держась теперь за него только передними копытами.
Мама попыталась снять бокалы из сервиза, покоившегося на каминной доске, при этом удерживая на одном копыте внушительное блюдо с виноградом. Захватив сразу три, она покачнулась, и несколько виноградин скатились на пол ей под ноги. Кобылица сердито хмыкнула и развернулась к столу.
— Инки, посторонись! Моя очередь! – Лаймстоун Пай, с лёгкой подачи кого-то из домочадцев более известная как Блинки, подскочила сзади к младшей сестре и ухватила её за ноги, стаскивая вниз.
Инки со смехом попыталась стряхнуть серую кобылку, но та, от природы лёгкая как пёрышко и ловкая, вскарабкалась прямо по телу родственницы и обхватила баллон всеми ногами, прижавшись к нему как к родному.
Мама поставила бокалы и блюдо с виноградом на стол и наклонилась к полу, подбирая упавшие ягоды.
Блинки попыталась стряхнуть настойчивую сестру вниз, упёрлась головой во всё ещё наливающийся гелием, но уже достигший внушительных размеров шарик, поднатужилась – и тот с фырканьем сорвался с клапана, сбросив свой живой груз словно бомбу. Баллон вырвался из копыт маленьких кобылок и, кувыркаясь, пролетел через стол, едва не задев склонившуюся к полу маму. Та недоумённо подняла голову – и в тот же миг воздушный шарик, обогнувший гостиную по параболе, шлёпнулся прямо ей в физиономию, всё ещё продолжая сдуваться и своими судорожными движениями производя впечатление страстного поцелуя в щёчку хозяйки дома.
Инки и Блинки так и покатились по полу, хватаясь за животики. Пинки смущённо улыбнулась очумелому взгляду матери.
— Э-э… Извини, мам! Ну… Так получилось! Прости!..
Пробормотав какие-то бессвязные извинения, Пинки Пай чуть ли не бегом покинула гостиную и остановилась только в коридоре, перед лестницей на второй этаж. Её мутило. Горло сдавливало словно петлёй, лицо горело, без видимой причины наливаясь кровью. Колени схватило ощутимой дрожью.
— Пинкамина, ты в порядке? – спросил отец, подходя ближе. – Ты что-то сама не своя сейчас…
Пинки посмотрела на него с отчаянием во взгляде. Неужели он не видит, что она взрослая?.. Неужели не видит её прямой гривы, которая ну никак не соответствует атмосфере праздника? Пинки сама хотела знать, ЧТО же здесь всё-таки происходит, и ей было больно от того, что она не может ответить на вопрос переживающего за неё отца.
— Всё нормально, пап! – сказала она, натянуто улыбаясь, стараясь думать не о своих проблемах, а о том, как хорошо ей было в этом доме. – Правда! Просто… просто мне не хочется… не хочется думать о том, что однажды я уйду отсюда…
— О чём ты, Пинки? – отец ободряюще приподнял её голову передним копытом. – Никто не хочет, чтобы ты уходила отсюда! Что за глупости?!!
Пинки горько улыбнулась:
— Я ведь однажды повзрослею… Мне надо будет самой зарабатывать себе на жизнь и заботиться о вас… Фермой займётся Блинки и её супруг. А мне надо будет искать себе другое занятие.
— Эй! – отец встал ближе и понизил голос почти до шёпота. – Я никоим образом не хочу тебя ограничивать и запирать на нашей ферме как пленницу. Если тебе охота заниматься чем-нибудь ещё – вся Эквестрия у твоих ног! А наш дом – он всегда будет с тобой. И мы будем с тобой – в твоём сердце. Даже если ты уедешь на край света – сердцем ты всё равно будешь дома, и при таком раскладе тебя отсюда никакая сила не сможет выгнать! И мы всегда будем с тобой в этом доме… понимаешь?
Пинки сглотнула, чувствуя, как набегают слёзы. Ей не хотелось, чтобы отец видел их.
— Да, пап. Спасибо, — сказала она и посмотрела на лестницу. – Ладно, я пойду… Хотела сейчас взять Галли… Пусть он тоже попразднует с нами, ладно?
— Твои друзья – наши друзья, Пинкамина! – уверенно и слегка наигранно в бравурности речи сказал светло-бурый пони. – Галли отличный парень, я буду рад видеть его за семейным столом.
Он вздёрнул нос и даже прижал копыто к груди, словно какой-нибудь знатный лорд, и Пинки хихикнула. После чего чмокнула отца в щетинистую щёку и припустила вверх по лестнице, уже не видя его смущённого и потеплевшего взгляда.
«Галли…»
Маленький плюшевый аллигатор с большими, глядящими в разные стороны глупыми глазами. Почему-то Пинки с детства тянуло на крокодилов и подобных им зубастых рептилий… Причём не взрослых, а по-игрушечному несерьёзных и маленьких. У каждого ребёнка есть какая-нибудь особенная, личная, близкая больше остальных игрушка. У Инки это был старый плюшевый жираф Мелвин, у Блинки – механический музыкальный кубик с позолоченными гранями («Мой талисман!» — ревниво говорила она, норовя спрятать его от чужих копыт). У Пинки был Галли. И сейчас, поднявшись наверх в свою комнату, она хотела найти именно его. Казалось, только прижав его в эту самую минуту к груди, она могла успокоиться и почувствовать себя достаточно собранной для чего-либо ещё.
«Где же он?»
В комнате было сумрачно. Видимо, день был такой, а единственное окно было не таким уж большим. Платяной шкаф у стены возвышался угрожающей громадой, больше похожий на затаившегося незнакомца с недобрыми намерениями. Заправленная с утра, но уже взъеложенная постель выглядела как чужая. Немногочисленные игрушки, многие из которых были сделаны её копытами и копытами отца (в его свободные минуты) были беспорядочно разбросаны по полу, словно кто-то проводил в комнате обыск.
И Галли нигде не было.
Пинки этот факт огорчил, но не сказать, что вогнал в панику. Огорчил просто тем, что странное чувство тревоги и ожидание худшего, которые она надеялась заглушить с Галли, никуда не исчезли.
«Где же ты, Галли…»
БДУ-УМ!!!
Пол под ногами Пинки содрогнулся, уши заложило, и она как сквозь вату услышала отголоски звона бьющихся внизу стёкол. Сердце на мгновение сбилось с ритма, и вот уже назревавшая тревога прорвалась струйкой ледяного ужаса, постепенно наполняющего душу и поднимающегося от живота до самого горла.
— Мама?.. Папа?..
Пинки быстро вышла из комнаты, но по лестнице бежала уже бегом, рискуя упасть.
— Папа!
Уже на лестнице ей в нос ударил едкий запах гари. Ещё один поворот – и вот она снова в гостиной…
Баллон.
Этот дискордов баллон с гелием.
Куда он улетел, когда шарик сорвался с него???
Пинки стояла в дверях гостиной и чувствовала, как у неё стремительно слабеют все четыре ноги, будто кто-то уверенно тыкал под колени холодной стальной палкой.
Взрывом вынесло все стёкла, перевернуло обеденный стол, разметало искры и сажу по всей комнате. Потолок был весь в дырках – шрапнель осколков взорвавшегося баллона просто изрешетила его.
Этот хренов баллон улетел прямиком в камин…
Мама лежала за перевёрнутым столом, вся спина у неё была изранена, и кровь толчками выплёскивалась из рассечённой шеи, стремительно заливая пол.
Отец сидел на диване – казалось, он просто запрокинул голову и заснул после того как перебрал сидра – вот только глаза у него были широко открыты и посредине лба зияла глубокая рана. Кончик железного осколка едва-едва высовывался наружу, почти полностью уйдя в голову жеребца.
Инки лежала на боку перед диваном, её глаза тоже были широко открыты, и крупные дырочки, похожие на раны от стрел, виднелись у неё в боку, в шее и в виске.
Блинки уткнулась мордочкой в журнальный столик, предсмертная судорога исказила её рот в оскале, словно она о чём-то очень досадовала, и в основании шеи у неё торчал длинный штырь заострённой каминной кочерги.
Пол усеивали осколки разбитого стекла и посуды вперемешку с рассыпанными фруктами, салатом и шоколадными маффинами на десерт.
Маленький огонёк всё ещё тлел в камине – взрыв разметал дрова по всей комнате, но его волна просто напросто потушила огонь, и потому пожар дому Пай не угрожал. Маленький огонёк, последняя искра жизни этого дома, тщетно пытался ухватиться за тлеющую деревяшку, но пришедший сквозняк был слишком силён для него. Панически трепеща, язычок пламени скорчился и исчез.
Пинки Пай в ужасе прижала копыто к лицу, чувствуя, как панические рыдания судорожными рывками стремятся наружу. В полном шоке она провела копытом по своей мордашке, словно бы стремясь снять с себя какую-то пелену, и рыдания всё-таки прорвались потоком неутешимого горя.
Этот баллон!!!
Это она принесла его!!!
Она выклянчила его у отца на рынке, и радовалась больше всех, когда на следующий день начала надувать шарики, пока мама и папа готовились к праздничному обеду.
Праздничному обеду без повода – это Пинки Пай настояла на семейном празднике, она ввела их в обиход, когда семейству Пай открылась радость улыбки и веселья после того как Пинки получила свою кьютимарку.
Она больше всех прыгала, радовалась и веселилась, больше даже, чем Инки и Блинки, получившие свои кьютимарки на порядок раньше. Она просто делала то, что ей удавалось лучше всего, то, что она всей душой хотела делать, то, чему она была счастлива как занятию!
И теперь их больше нет.
Нет мамы, нет папы, нет Инки и Блинки…
Ищущий взгляд Пинки Пай наткнулся на Галли в дальнем конце комнаты – его приложило вылетевшим поленом и всего измазало в чёрной саже, которую теперь вряд ли можно было отмыть. Теперь Пинки вряд ли вообще решилась бы взять хоть что-нибудь в этой комнате…
Теперь Галли для неё тоже не стало. Он остался в комнате с изувеченными мёртвыми телами, и уже не сможет принести Пинки Пай прежнего успокоения.
«Они мертвы. Все эти годы они были мертвы. А ты жила и радовалась, ты следовала своему призванию дарить пони улыбки – а самые родные тебе пони погибли страшной смертью. Ты забыла. Ты просто забыла обо всём. Забыла про этот день. Забыла, что они умерли. Забыла про баллон в камине. Как можно быть такой беспечной, Пинки?
Как можно быть НАСТОЛЬКО беспечной, Пинки Пай?!! Ответь мне…»
Новые рыдания поднялись из глубины груди, но они были другими – клокочущими, ритмичными, сотрясающими тело судорогами… смеха?..
Пинки запрокинула голову, но к потолку устремился какой-то жуткий, воющий смех, который она никак не могла прекратить. Глаза её сузились в мелкие точки, мордочку исказила неестественная гримаса, и она смеялась, смеялась как полоумная, без причины, без возможности остановиться. Смех рождался просто сам собой, без её желания. Если у неё вообще остались ещё какие-либо желания…
Розовая кобылка опустила голову, и её взгляд упал на осколок стекла, в котором зеркальным двойником отразилось нечто жуткое…
Перекошенная, измазанная сажей морда…
Глубоко запавшие, чёрные в блёклом отражении глаза…
Широкая, безумная улыбка во все имеющиеся зубы…
И грива, в слабом отражении имевшая вид пурпурной половой тряпки.
Пинки Пай зажмурилась, но вместо отчаянного рыдания снова пришла очередная порция хохота. Слишком много она смеялась раньше. Слишком много смеялась после. Хорошие ли чувства, плохие – теперь их все она могла выражать только смехом.
«Сссссмейся, Пинки!»
Какая теперь разница?
Смех несёт боль и смерть.
Так было и так есть.
Другого быть не может.
«Другого я не помню…»
— Пинки Пай…
Что это за голос? Она уже не должна его помнить, в ней ничего не осталось, кроме смеха и залитых кровью стен…
— Пинки, мы здесь!
Горячая волна поднялась из глубины груди розовой пони, и вокруг её фигуры словно обозначился какой-то светлый круг. Словно сверху светил прожектор, но свет этот не был слепящим. Он нёс тепло… совсем как солнце!
— Пинки…
За пределами круга света метался и скалил зубы злобный двойник, облик которого потерял прежние очертания, стал каким-то сюрреалистически длинным и тощим, стремящимся охватить всё вокруг Пинки Пай своими длинными суставчатыми конечностями. Он страстно стремился заполнить окружающее пространство своей мерзкой биомассой и бесновался ещё сильнее от того, что не мог этого сделать. Морда с пустыми глазницами слепо тыкалась в стену света, но никак не могла попасть в заветный круг.
И только сейчас Пинки поняла, что больше не смеётся.
Чьё-то копыто мягко легло ей на плечо. Это могло напугать любого, особенно в ситуации ожившего ночного кошмара… но сейчас Пинки Пай ощутила радость от этого прикосновения. Как во сне, окончания которого ты не желаешь… как в самом сладком сне…
Кобылка оглянулась, уже понимая кого увидит позади, и впервые за долгие часы (дни? Недели? Сколько она уже пребывала в горячке?) улыбнулась искренней, радостной улыбкой.
Вся семья Пай стояла здесь, в кругу света, и казалось, никто из них не замечал, как скрежещущий зубами двойник в окружающей темноте сатанеет от ярости и предчувствия своего скорого поражения.
— Вспомни, что говорила Твайлайт, Пинки, — сказал отец, поглаживая любящую дочь по её прямой пурпурной гриве. – Мы всегда с тобой, в твоём сердце. Мы любим тебя и встречаемся в самых желанных твоих снах. Мы можем заботиться о тебе даже будучи всего лишь твоими воспоминаниями. Мы не умерли, Пинки. И никогда не умрём.
— Дело даже не в том, что нас больше нет рядом в мире яви, — сказала мама, сейчас выглядевшая невероятно одухотворённой – казалось, её шёрстка светится изнутри, подобно лунному камню в свете ночного светила. – А в том, что мы никогда не пожелали бы тебе такой участи. Нам больно видеть, как ты мучаешься, Пинкамина, и больно видеть, как это заблуждение, — она кивнула в сторону чудовища, — терзает тебя.
— Слушай маму, сестрёнка! – сказала Инки, бодро улыбаясь и подмигивая. – Скажи, мне бы ты пожелала, чтобы я вот так вот изводила себя… как ты?
Пинки Пай отрицательно покачала головой и тихо сказала: «Нет».
— Вот видишь! – Блинки подошла вплотную и, привстав, обняла розовую кобылку за плечи. – В лице нас ты самой себе не желаешь подобной участи. Мы – в тебе. Ты – в нас. Семья всегда с тобой, и ты всегда останешься в семье. В семье, которую связала любовь.
Пинки сморгнула слёзы и снова улыбнулась. Теперь она всё поняла. Всё-всё! И самое главное – она больше не будет бояться этих воспоминаний. Хотя путь к прежней жизни теперь будет довольно долгим.
— Пинки… Ты готова очнуться? Готова опомниться?
Пинки Пай кивнула:
— Конечно… Конечно!
Конечно…
Круг света расширился, заполняя всё пространство вокруг. Монстр в темноте в ужасе завопил, отбрасываемый назад, но казалось, у него выключили звук, поскольку Пинки так и не услышала его воя. Жирная, чёрная темнота скрылась, оказалась выжжена белизной просветления и пропала без остатка, не оставив ни сажи, ни даже пятнышка. Словно и не было никогда хохочущей твари, которую радовали кровь и страдания.
Когда свет померк, сузившись до узенькой полоски, падавшей из небольшого подвального окошка, Пинки Пай почувствовала в передних ногах непонятную тяжесть. Её передние копыта были отведены назад, словно она замахивалась… на кого?..
Картина реальности окончательно сформировалась перед глазами кобылки, и она увидела, что стоит в подвале «Сахарного уголка», в дальнем его конце, перед столярным столом-верстаком мистера Кейка… и на этом столе была распята Рэйнбоу Дэш, глядевшая на лучшую подругу словно загнанный, приготовившийся к пожиранию заживо зверь. Её грудь мелко вздымалась, она поджав губы смотрела на Пинки Пай, которая замахивалась на неё…
…топором!
Пинки аккуратно опустила копыта и недоумённо взглянула на опасный инструмент. Поднесла к мордочке отточенную кромку, прошла по ней взглядом.
Снова взглянула на Рэйнбоу Дэш.
Дыхание радужной пони участилось, мордашку исказила гримаса…
— Пинки, не надо!..
ХРЯП!
Топор перерубил верёвку, которая удерживала правое заднее копыто.
ХРЯП!
Вторая верёвка – заднее левое.
Топ-топ-топ.
ХРЯП!
ХРЯП!
Рэйнбоу вскочила со стола как ошпаренная и торопливо отбежала к лестнице наверх. Между стеллажами со съестными припасами она остановилась и оглянулась на подругу с болью и непониманием.
Пинки бросила топор под стол, в ящик с другими инструментами. Губы её тронула усталая, вымученная, но в то же время какая-то облегчённая улыбка. Фигуру кобылки слегка пошатывало, словно она действительно смертельно устала после какого-то долгого перехода.
Но всё же Дэши стало… спокойней? В глазах Пинки больше не было безумия. Она больше не производила впечатление ходячего механизма с бессмысленным, лишённым выражения взглядом в сочетании с широким, будто растянутым крючьями оскалом на мордочке. Пинки стала прежней. Почти прежней. По крайней мере – нормальной, адекватной, сознающей свои действия.
— Дэши… Ну что ты стоишь? Приведи помощь…
Эпилог
Чёт лажанул я в конце, мне кажется... Я про эпилог, а не хэппи энд. Говорил, что не люблю гуро...
Солнце ярко светило в небе, жарко припекая в послеобеденный час. Певчие птицы перекликались в тенистой роще по ту сторону высокой ограды, по временам подлетали к ней, садились на поперечные прутья и с любопытством наблюдали за тем, что творилось на широком больничном дворе, который по периметру был окружён клумбами и свежеокрашенными несколько дней назад лавочками. Этот двор был особенный – он стоял с торца здания, наглухо перекрытый высокий забором, в котором даже не было калиток – попасть в этот двор можно было только через корпус больницы, миновав несколько постов с плечистыми санитарами, вооружёнными духовыми трубками с усыпляющими иглами. В эта части Понивилльской региональной больницы содержались особенные пациенты, требовавшие особенного ухода.
Если во дворе кто-то был, то как правило он не бывал один. Ходить по психиатрическому отделению в одиночку вообще отваживались только самые бесстрашные из санитаров. А уж когда на прогулке была группа подопечных, санитары вообще занимали позиции по всему периметру, не позволяя пациентам даже подходить к забору.
Впрочем, сегодняшняя групповая прогулка не заставляла их нервничать. Психи и так были увлечены – выстроившись в три шеренги, они бодро танцевали, повторяя за ведущей – розовой земной пони с пурпурной гривой, счастливо улыбающейся и напевающей в такт льющейся из колонок дискотечной музыке. Танец был такой весёлый и заразительный, что наименее стрессоустойчивые из санитаров покинули свои посты у решётки и подошли ближе, неуклюже присоединяясь к групповому танцу.
Доктор Зигма Нус всё видела, но не спешила привлекать внимание подчинённых окриком. Кричать в обществе пациентов, особенно когда они всецело поглощены каким-нибудь мирным занятием, было чревато срывами и общей потерей прогресса в лечении. Кроме того самим санитарам тоже не помешает немного расслабиться – тем более, что Пинкамина Диана Пай, пациентка из шестой палаты, оказывала на всех окружающих прямо-таки чудодейственное влияние. В её поведении наметился существенный прогресс, и в скором времени она сможет вернуться домой, зажить самой обычной жизнью… Но Зигме жаль было отпускать её.
Пинки Пай и раньше дарила другим пони улыбки, давала им повод посмеяться, удивиться, окрашивала жизни друзей, соседей и просто случайных знакомых в непередаваемые цвета… Неудивительно, что она легко находила общий язык даже с теми, кто терял себя и свой рассудок. Большинство пациентов так или иначе перенесли тяжёлые эмоциональные травмы, которые и повлекли душевную нестабильность, а Пинки Пай… она помогала им пройти через всё это и собрать свою утраченную личность буквально из осколков.
Со стороны казалось, что вольно раскинувшаяся на скамейке Зигма Нус что-то сосредоточенно помечает на своём планшете, но стоило заглянуть ей через плечо, как любой бы увидел, что все поля бланка больничного листа на подложке были изрисованы цветочками, птичками и сердечками. Все необходимые пометки она и так давно уже сделала.
Пинки Пай сама, по своей воле согласилась на диспансеризацию, прошла через полное обследование, пару раз подходила к опасному краю, но в конце концов снова стала самой собой – хохотушкой Пинки с забавно завивающейся пурпурной гривой. Она даже перестала бояться за других в своём обществе, а однажды Зигма позволила ей остаться наедине с посетителем – и в тот раз Пинки Пай не бросилась к двери комнаты свиданий, требуя, чтобы на неё на всякий случай надели смирительную рубашку.
Время, помощь друзей и врачей, собственное желание измениться к лучшему – всё это в итоге сделало своё дело.
Пациенты вдруг встали в круг и забегали хороводом вокруг кружащейся розовой кобылки. Зигма хихикнула, когда санитары кинулись было присоединиться, но потом вспомнили, что они санитары, и смущённо одёрнули свою форму, возвращаясь на посты.
Нет, всё-таки она предложит Пинки место подле себя в больнице Понивилля!