Синтетические сны
Авитаминоз и Поршень
Глава, где обозначаются новые личности, а так же рассказывает странный эффект влияния таблеток на старых.
Полгода спустя событий первой главы
— М-да-а.... «Ответ между» снова выпендрился донельзя, — раздался искаженный, тяжелый, хрипящий голос из-под шлема, проходя сквозь мелкие дырочки встроенного респиратора, который нельзя было присвоить ни жеребцу, ни кобылке — настолько он был изменен устройством фильтров и воздушных насосов.
— «Ответ между»? — спросил этот голос другой, однозначно принадлежащий жеребцу.
«Стоп-стоп-стоп!» — заявит раздосадованный читатель, не найдя героев первой части — Фроза и Сульфи, потому что те пони, что сейчас стояли на одинокой, пустой 18-ой Радиальной улице, освещаемой лишь подсветкой огромного щита «Шейпшифт Магикалз», обещавшего «все блага мира магии — только попробуй!», были даже совсем не они. «Шейпшитф Магикалз... Очередная левая контора по тому, как обучиться швырять огненные шары в пользу какого-нибудь Великого Демона Гневного Огня, Повелителя Всех Огней на Огненной Земле, на поверку оказывавшегося обычным пони с манией величия, да плюс к этому вымазанному апельсиновым соком и приклеенным намертво лавовым булыжником, собранным с гор на северо-западе,» — говорили иногда профессиональные наемники, которые в кои-то веки иногда собирались где-нибудь в клубе, расположенном в центре, на «профессиональную сходку» — потрепаться, найти себе кобылку на ночь или устроить показуху — чей же рассыпающийся по пьяни огненный столб взлетит в небеса хотя бы на метр, не опалив все здания рядом? Стража поистине ненавидела такие сходки. Каждый раз пожарники ждали, когда начнется очередное «представление», крепкими словами припоминая и «дружбу», и пони, которым позарез нужны были эти наемники. Стража, на самом деле, давно бы их выдворила за противоправные действия, но всегда есть одно «но». Даже в невероятно пьяном — даже не "даже«(да простит меня читатель за сей каламбур), а скорее «именно в пьяном виде», эта толпа представляла собой большую опасность, чем она же, но в трезвом виде. Стража еще помнила еле дергавшегося одновременно полуопаленного и полузамороженного единорога, на носу которого вырос кактус, а хвост превратился в газовое облако, и вдаль уходила улюлюкающая толпа пьяных наемников, гогоча и что-то живо обсуждая — а ведь этот стражник только попросил их перейти на другую часть улицы.
"Цис-Синт«(знакомое название, не так ли?) потом долго мучалась — ожоги и обморожения свелись за неделю, а вот «гадостная зеленая колючка», по версии дежурных медиков, никак на хотела переставать расти.
Впрочем, это было достаточно редко, и зацикливаться на этом не вижу смысла.
Стоит рассказать куда более важную информацию.
С того момента, как ключ из пакетика с надписью «Significant» был вставлен в замок двигателя конвейера, готового производить лекарство «ДримНатуре», прошло чуть свыше четырех месяцев.
Офис «Цис-Синт» все стоял на том же месте — на 6-ой Старопоньской, дом 22, только вот теперь он был уже не из копеечного белого кафеля. Дорогущий искрящийся камень, алмазы, рубины, изумруды — все это великолепие теперь украшало офис. В подземных лабораториях кафель тоже сменили — на резной бирюзовый, гораздо более заметно радовавший глаз. Все это великолепие и красота стало возможныи лишь благодаря героям из первой части — Сульфи и Фроз знатно потрудились, чтобы сейчас жить в роскошном особняке на берегу моря, наслаждаясь пением птиц, чтобы жена Фроза теперь получала лекарства регулярно и бесплатно, и чтобы их денежное состояние позволило им не то что жить шикарно — чтобы шикарно жили их дети и внуки. Глассхарт поступил умно — даже слишком умно. Он не погнал этих двух дальше работать — он дал им бо-ольшой пряник, чтобы они из домов не вылезали, и отослал в Филлидельфию. Этот метод сработал безотказно, и два свежеотстроенных аккуратных домика пришлись по нраву трем пони, туда переехавшим. Таким образом, «Цистеин Синтетикалз» смогла не только поставить препарат на конвейер, но еще и оградить оригинальный рецепт — ведь каждый пони-рабочий знал только малую часть, ту, которая была именно на его ответственности, а перекупить больше тысячи работников, которым, к тому же, платили достаточно большие зарплаты, ни одна конкурирующая компания не могла.
И ведь правда, разумное применение пряника зачастую полезнее самого четкого применения кнута.
«ДримНатуре» просто разлетался. Вечно усталые пони, работавшие на «дядю», возвращавшиеся домой в десять-одиннадцать часов вечера, отправляющиеся на работу в восемь утра, вечно невыспавшиеся и оттого злые, находили в ярких снах свое умиротворение. Одна таблетка(в последний момент «цис-синт» сменили форму выпуска) позволяла уставшему пони прожить восемь часов в мире сладких грез, удивительно и так невероятно теплых сердцу.
В пачке, продаваемой за восемь бит(цена была выбрана из-за очень простой причины: последний контрольный бит на аппарате анализа, себестоимость его, на самом деле, не превышала два-три бита) было семь таблеток — ровно на неделю. В Сталлионграде, где сейчас проживало около двух миллионов пони, начало в первый месяц употреблять его около шестидесяти процентов, к концу второго месяца «подсело на колеса» девяносто пять, как выразился один бездомный пони, день и ночь шляющийся около центрального вокзала и выпрашивающий деньги на еще одну бутылку виски, чтобы заглушить свое горе — ведь у него сгорел дом с двумя детьми внутри... Несчастный случай. Даже слишком несчастный. А бюрократическая машина Сталлионграда в лице страховой компании, сославшись на тысячи причин, отказала ему даже в организации похорон. И вот этот неприкаянный, не находя успокоения ни во сне, ни наяву, шаталс и глушил свою боль, вечно сверлившую его изнутри, алкоголем. Некоторые называли его слабаком; Однако кто бы не сломался под таким напором жестокой жизни? Он попробовал «ДримНатуре» — однако его воспаленное сознание нарисовало ему эту сцену, разрисовав ее в самые что ни на есть мрачные краски. Тени демонов — отголоски сотен пропущенных бутылок — летали по горящему дому, где сгорали Флаффи и Маффин — маленькие двухлетние близняшки, не могущие выбраться из своей кроватки... Говорят, пожарные, не в силах вынести увиденное, сами оплатили вместо страховой фирмы похороны, однако этот несчастный уже не смог восстановиться, и даже «панацея» оказалась для него ядом... Он снова вернулся на виски. И вот прямо сейчас он валялся на углу, с почти убитой печенью, сквозь больную пьяную дрему слушая двух пони, что говорили под рекламным щитом. Рядом с ним висела покореженная табличка: «18-ая Радиальная».
Но закончим с тем, что происходило вокруг этого лекарства. Это был настоящий лекарственный и производственный бум — простой математический расчет показывает, что восемь, помноженное на три, помноженное на четыре, и в итоге помноженное на миллион шестьсот тысяч, по одному Сталлионграду дает сто пятьдесят три миллиона шестьсот тысяч бит, а ведь Глассхарт больше любил геометрическую прогрессию, чем стабильное повышение. Партии «ДримНатуре» отправлялись куда только солнце доходило — в Филлидельфию, в Мэйнхэттен, в Кантерлот и во все маленькие деревушки рядом. Да, этот бюджет еще пока не мог тягаться с бюджетом «Перинуклеар и Ко» — одной из первых конкурентов на рынке лекарств — фирма передавалась из поколения в поколения членам семьи Перинуклеар, и она была еще слишком огромна для того, чтобы играть с ней «на равных», но, по расчетам Глассхарта, такой успех их разработки мог вывести их компанию на первое место меньше чем за год. И что было правдой, то было правдой — просто бешеное число пони мечтало просто отдохнуть. А когда тебе предлагают отдых, да еще и в ауре реалии, которая будет исконно твоя, — «идеальный мир» — кто же откажется от своего собственно идеала?..
Собственно говоря предыстория кончилась. Две пони стояли посередине этой небольшой улицы под щитом — одна фигура в тени, и она была пока неразличима, но было ясно, что пони, который находился в тени, говорил через противогаз или что-то в этом духе. Другой же, пегас-жеребец цвета «vermillion yellow», как бы сказали профессиональные дизайнеры, и ярко-синей гривы с темными вставками. Он стоял и улыбался; видно было, что где-то треть зубов на верхней левой десне были вырваны до самой скулы — кто это сделал и зачем, оставалось тайной даже для самого Виталза- а так его звали — но было видно, что он весьма увлечен разговором. И взаправду, разговор шел пусть и не быстро и не на повышенных тонах, но оба его участника прерывать его не спешили. И вот как пони в тени отреагировал на вопрос «„Ответ между?“», возникший из брошенной фразы последнего.
— Да, естественно. Жаргонные названия рабочих районов — «Iron Leaf Inc.» — ИЛИ же! Ни «да», ни «нет», — глухой голос засмеялся таким измененным смехом, что стало аж жутко, и по спине у Виталза пробежал холодок, заставивший его всего чуть передернуться. Нечасто на улицах Понивилля можно было встретить такой... Ужас. Да и атмосфера для такого раскатистого хохота была просто идеальная — темная улица, одинокий фонарь, освещающий маленький кусочек асфальта, голос из темноты, говоривший с пони...
«Романтика, что сказать,» — заметил бы какой-нибудь проходящий мимо сельский бард, подрабатывающий никчемными песенками о выдуманных великих похождениях(которые этот бард непременно видел, как же, ему же непременно тысяча лет и хронический ревматизм с того момента, как он сам догонял Найтмер Мун, чтобы отправить ее на луну) с плохим слогов в тавернах, где ему отбрасывали пару бит, чтобы он таки смог устроить на ночлег и провести ночь с какой-нибудь легкомысленной кобылкой последнего порядка, а затем убежать из города дальше, оставив успокоение хозяину таверны, нетерпеливое ожидание следующего «героя» простым пони и слезы кобылки, которая наверняка от него успела... А, впрочем, неважно, что она там успела, важно то, что сейчас на улице было абсолютно пустынно — почти все лежали по домам, смотря свои новые, яркие сны.
— Ну так что, Эм-Эм, — произнес Виталз, обращаясь к силуэту напротив его морды, — знаешь, зачем я вызвал тебя сюда?
— Нет, Виталз, в записке из четырех слов, из которых три — время и место, и еще одно — «приходи», суть раскрыта не была, — голос Эм-Эм прохрипел саркастическим тоном.
— Ну так вот, Эм-Эм... Смотри. Тебе нужно это отдать самой Селестии. Лучше «курьера» я не знаю. А это я должен отдать тебе, — с этими словами, чуть изогнув бровь, синегривый, достав из сумки, протянул из сумки золотой слиток с гравировкой в три строки. На первой большими буквами написано «585», на второй: «Даймондлайт», а на третьей «Проверено ЦБЭ»
— ЦБЭ? — раздался вопрос.
— Центральный банк Эквестрии, — усмехнувшись, отвечал Виталз.
— Тогда беру. Эти слитки можно поменять на немыслимое число... — фразу Эм-Эм прервал Виталз, заметивший какого-то оборванца, который подошел к пьянице, валявшемуся на углу улицы у погнутого фонарного столба, который все еще освещал соседнюю улицу моргающим светом, и начал осматривать карманы спящего и всего покрасневшего от доз алкоголя валяющегося красного пони.
— Эй! Так нельзя! — с негодованием крикнул он, — У него и без тебя проблем полно!
Оборванец грязно-сиреневого цвета, проявившегося на свету, в ободранных тряпках из холщовой ткани, поднял глаза, и, смотря исподлобья на Виталза, освещаемого фонарями, оскалив зубы, злобно произнес:
— Не твое дело.
— Но так правда нельзя! — лицо Виталза в моменте исказилось во вспышке праведного гнева и неприязни к этому оборванцу.
— А если я на тебя не обращу внимание, что тогда?... — лицо этого сиреневого исказилось в злобной гримасе — он УЖЕ ненавидел этого желтого пони, что смел ему указывать. Он всю жизнь прожил сам — его мать вышвырнула его на улицу, когда ему было пять лет. Никто не взял его в семью. Работы тоже не было. У него была сотня поводов, чтобы озлобиться, и он это сделал. Никчемный вор, так и не получивший даже кьютимарки — отброс общества, что сказать. Его тело было все в незаживающих язвах, рубцевавшихся порезах и шрамах. Он все бомжевал и бомжевал... А в последние четыре месяца только и промышлял тем, что, вылавливая одиноких и слабых, грабил их — убивать ему не позволяли страх перед законом и какие-то остатки сохранившейся морали, пусть и очень слабые, и на награбленные деньги тащился в аптеку купить «ДримНатуре», чтобы погрузиться в мир, где были жив его отец и мать, которые любили его. Когда он лежал в этом экстазе за очередным мусорным баком, накрывшись одеялом из картона на подложнке из коробок пиццы, можно было заметить слезы, катившиеся из его глаз. И теперь у него хотят отнять счастье! «Ну уж нет,» — пронеслась в его голове мысль, и он еще раз тихо, но очень четко произнес: «И что тогда?»
— Тогда дистиллированный лунный свет прольется на твои останки, — раздался хрип из темноты.
— Что это за хр... — хотел выругаться оборванец, но внезапно его оборвали следующие действия.
Щелчок. Затем, не дав этому щелчку отзвучать, бешеный рев механизма. Визг разрезаемого воздуха. Оглушительный хлопок воздуха на том месте, где стоял оборванец. На секунду раздавшийся вскрик и приглушенный хруст с другого конца смежной улицы.
В свете мигающего фонаря резко, словно появившись из-под земли, выросла фигура пони, целиком облаченного в металлический доспех. Он был не монолитный — куски каких-то металлических пластин торчали во все стороны, образуя множество плохо сваренных сочленений. На голове был шлем — кусок стекла, пробитый по краю, и множество трещин на забрале от этого места. Из-под сочленений торчали какие-то полутурбины, измазанные машинным маслом и покрытые разъеденными полосами от масла купоросного. Были видны чехлы сервоприводов — выбитые сквозь железо кевларовые темные пластины разбавляли светлое железо с желтым оттенком. Рот был прикрыт пластиной из остатков фильтров для противогазов, раскуроченных и сбитых в одну большую маску. Сзади всей конструкции виднелась выхлопная труба — заметный кусок водопроводной трубы со вставленным фильтром у края, из которой валил водяной пар.
Пони, еще недавно стоявший посреди тротуара, врезался в стену, оставив на ней пару трещин, прошипел себе под нос: «Сволочь» и медленно сполз на пол. Еле шевеля копытами, зажимая в зубах заветные восемь монет, половину которых он все-таки нашел у пьяницы, пополз в сторону 6-ой Старопоньской — настолько сильно он привязался к «ДримНатуре», что даже такая травма его не остановила. А что ему было терять?..
Эм-эм в своем костюме сделала несколько тяжелых широких шагов в сторону Виталза, ошарашенного увиденным. Он стоял и молчал.
— Ya’no dadda me on mah lane, Виталз, — произнес на чистом Филлидельфийском Эм-Эм, — ты же знаешь, ваш язык я учила только по выброшенным на улицу книжкам, — из фильтра раздался короткий ужасающий смешок.
Спустя полминуты бронированная пони вновь оказалась в тени, рядом с Виталзом. Раздался звук открытия чего-то. Присмотревшись, Виталз увидел, что нижняя часть отпала, висев теперь на двух замках подо ртом. Эм-Эм достал из клапана доспеха какой-то маленький пакетик с чем-то, напоминавшим муку, раскрыл его, отмеренно занюхнул, свернул пакет, и, закрыв шлем, засунул обратно.
— Что это? — спросил Виталз.
— Крэк. Breathin’ is a luxury that I’ust shouldn’t have, — снова на Филлидельфиском произнес Эм-эм все тем же измененным голосом, — никто не идеален, а я — тем более. Только с «Айрон Лиф» остатки и собираю. Что в пакете?
— Н-некоторые пакеты документов, почему Селестия должна остановить производство «ДримНатуре», — запнувшись на самом первом слоге, сказал Виталз, передавая бумажный пакет и слиток.
Эм-Эм ударила себя по боку. Раскрылся небольшой откидной карман, в котором уже лежали отвертка, гаечный ключ, треснувшая мини-дрель, несколько монет, маленький водяной насос, коллекция трубочек с пакетов соков и пара малюсеньких плюшевых котят. Виталз несказанно удивился последнему предмету, но виду решил в целях целостности своего крупа не подавать.
Бронированный пони забрал слиток и пакет, закинув их в карман и закрыв его.
Щелчок. Рывок. Искры из-под металлических накопытников, когда Эм-Эм останавливался на третьем повороте с улицы. Облачко водяного пара вышло из выхлопной трубы сзади костюма. Еще рывок, и новоявленный «курьер» исчез.
Виталз еще минуту стоял, обдумывая произошедшее, затем подошел к валяющемуся пьянице, кинул ему на грудь десять бит, после этого подошел к все старающемуся ползти оборванцу, взвалил его на плечи, и, отпустив крепкое словцо про «методы решения проблем от Эм-Эм», тяжело хлопая крыльями от веса, понес сиреневого, еле сохранявшего признаки жизни, в ближайшую больницу, дай Селестия дежуным врачам запрещали употреблять этот новый препарат. По дороге он все вспоминал слова Перинуклеара Таума, нынешнего главы «Перинуклеар и Ко», очень хитрого и расчетливого пони, который на второй день выпуска лекарства сказал, обращаясь к своим близким подчиненным: «Ищите антидот. Скоро это станет худшей эпидемией за всю историю Эквестрии».
То же самое время, за два часовых пояса, Понивилль
Обычный, ничем не примечательный(кроме одной детали) поезд остановился на железнодорожной станции в Понивилле. Поезд должен был приехать еще два часа назад, но, по каким-то неизвестным никому причинам, рельсы в одном месте провалились в насыпь — машинист еле успел нажать на стоп-кран, и вот теперь поезд продолжал ехать, источая "богатый аромат«(будем честны, то еще амбре) паленой резины и перегоревшего металла колес, которые резко заблокировались, но поезд, «слава Селестии, будь она проклята», как выразился машинист, охровый пони с гривой розового цвета. Он выразился так, потому что ждал-не дождался приезда в Кантерлотское депо, чтобы положить таблетку «ДримНатуре» в рот и забыться. Поезд дальнего следования ехал четыре дня, а так как его помощник валялся в отключке(все от тех же таблеток), то спать машинисту не позволял кодекс железнодорожной фирмы «Кантерлот Экспресс». Утомленный дорогой, раздраженный, он буркнул по громкой связи, мол, «Понивилль». Несколько здоровых и мускулистых пони-грузчиков быстро разгрузили почтовый мешок и заказанные на имя Твайлайт Спаркл полностью оплаченные четыре коробки по двести пачек препарата, а какого, читатель, наверное, уже понял.
Итак, разгрузив эти коробки под взгляды толпы пони, собравшейся на вокзале, поезд, медленно чухнув горячим паром, поехал дальше, медленно набирая скорость. До Кантерлота экспрессу осталось ехать часа четыре, не больше, и машинист, не жалея турбин, набирал скорость максимальными темпами, предвкушая момент поглощения лекарства.
Толпа пони, словно завороженная, уставилась на эти четыре коробки. Каждая пони заказала по две пачки, включая и знакомых нам Эпплджек, Рэрити, Флаттершай, Твайлайт Спаркл, Пинки Пай и Рэйнбоу Дэш.
Каждая пони, подходя к коробке, брала по две белых пачки с выгравированным узором «Цис-Синт» и названием, нанесенном черной краской. Надпись на больших коробках гласила: «ПЕРЕД ПРИМЕНЕНИЕМ ОЗНАКОМЬТЕСЬ С ИНСТРУКЦИЕЙ»
Какая-то пони заявила: «Я читать не умею! Что там на коробке написано?»
Твайлайт Спаркл, услышав это, забралась на какой-то поддон, валявшийся неподалеку, и заявила:
«Внимание, пони! Кто здесь не умеет читать?»
Больше половины пони подняли копыта в воздух. Твайлайт улыбнулась — вот вам и повод быть полезной.
— Итак, пони, читаю вам инструкцию с начала до конца! — широко улыбаясь, громко сказала Твайлайт. Толпа пони замерла, ожидая прочтения. Твайлайт, достав из одной пачки, которую она взяла, белый, сложенный в четыре раза вдоль и еще раз пополам поперек, и начала громко-громко, чтобы каждый пони услышал:
«ДримНатуре!»
Все затихли.
— Регистрационный номер: П один-один-шесть-четыре-пять-восемь-два-дробь-шесть-пять-пэ! Лекарственная форма: Таблетки! Состав: Активные компоненты: Кристалла «Сонная Синь» природный экстракт минеральных свойств очищенного и обработанного атропином — два грамма; гвайфенезина — три грамма; Вспомогательные компоненты: натрия цикламат, глюкоза, натрия сахарин моногидрат, диоксид титана! Фармакологическое действие("чего-чего она несет?« — раздался шепот в толпе, но на виновника шепота быстро шикнули, и он предпочел молчать): комплесный ноотроп естественного происхождения, нейростимулятор, блокиратор гистаминовых рецепторов(тут Твайлайт сама удивилась — он что, от аллергии помогает?). Фармакокинетика: препарает метаболизируется до объема начала реакции через пять-восемь минут после приема, максимальная концентрация в крови зафиксирована на пятый час после приема, препарат выводится с мочой в полном объеме. Показания к применению: недосып, психические заболевания различной степени тяжести. Противопоказания: нет данных, — Твайлайт прошерстила всю техническую информацию, шедшую дальше и сказала, — все, пони!
Кто-то захлопал в копыта: «Спасибо, Твайлайт!» Скоро вся толпа аплодисментами благодарила Твайлайт. Под аплодисменты он сошла со своей «сцены», попрощалась с подругами, пожелав им приятных снов,
на что Эпплджек, усмехнувшись, ответила: «Да, сахарная, приятных» и пошла к себе.
Придя к себе в библиотеку, Твайлайт, разложив книги по полочкам и проверив порядок, пошла наверх. Спайк уже храпел, как ни в чем не бывало.
Засунув одну таблетку в рот и запив ее водой, она сама не заметила, как лекарство сомкнуло ее веки. Однако... Весь результат был прямо противоположен ожидаемому. Яркий, цветастый сон, в ушах раздавались крики, визги, был слышен чей-то хохот, глаза застилала непонятная радуга... Всю ночь Твайлайт страшно ворочалась, жутко тяжело, с присвистом, дышала.
Проснулась она чуть свет. Солнце вставало из-за горизонта, легкий утренний ветерок колыхал зеленые листья ее дуба...
Спайк еще спал. Кое-как поднявшись, Твайлайт выглянула в окно и увидела там нечто. В такой ранний час Понивилль уже весь проснулся. Все пони были свежие, радостные и активно и громко обсуждали «прелестные таблетки».
В дверь постучали. Собравшись, Твайлайт ответила: «Войдите».
Вошли пятеро растрепанных пони — ее подруги. У всех, как один, были красные глаза, и создавалось такое ощущение, что они всю ночь не спали, а работали в шахте.
В повисшей тишине раздалась только одна фраза, произнесенная Рейнбоу Дэш:
«Эй, Твай... Только не говори, что тебе снились крики и радуги».
Что-то в Элементах Гармонии отторгало эти кристаллы.