Я подарю тебе себя!

Я подарю тебе себя!

День «копыт и сердец» в Эквестрии. День, когда одни пони дарят подарки другим, своим «особым пони». Но среди всех них, есть те, кого связало бессмертие, давние обиды и общая грусть. Маленькие радости и задорные розыгрыши. То, что должно было поднять настроение, пробудило старые раны, но всё же и для них нашлось лекарство... Два близких, но при этом одиноких сердца стали стучать в унисон.

Долгожданный день настал. Годы текли, складываясь в десятилетия, из которых собирались сотни лет. Принцесса Селестия шла из зала в зал, огромного замка, оглядываясь по сторонам. Ничего не изменилось, ничего не потеряло свой цвет и не приобрело новый. Всё было по прежнему, но сердце пело от счастья и причиной тому был даже не новый витраж, свет от которого отбрасывался в виде шести элементов гармонии и...

Селестия замерла, вглядываясь в тёмно-синий силуэт, окруженный яркими пятнами шести пони. Этот момент её долгой жизни навсегда останется в её памяти, даже когда замок потеряет свою красоту или витраж будет обновлён умелыми копытами мастеров и точной магией единорогов. Даже тогда, она будет помнить глаза той, что была возвращена из заточения силой магии дружбы. Те бессонные ночи, что пролетали одна за другой, в сомнениях и опасениях за будущее Эквестрии. Долгие прогулки к старому замку, целью которых, было лишь одно, убедиться в окончательном исчезновении этой мрачной тени прошлого без остатка.

Теперь, спустя уже больше двух лет, Селестия наконец вздохнула свободно. Её сестра стала желанным гостем Понивиля и многих других городов, где находились пони, превращающие ночь в праздник полный веселья и утех. Принцессе ночи не было больше причин грустить и завидовать. Мир изменился, и этому миру она подходила как никогда лучше.

Копытца в золотых накопытниках снова глухо застучали по ковру. Белоснежный аликорн с перламутровой гривой, шагала мимо витражей, раскрывающих важнейшие эпизоды страны и среди них не было тех, что могли бы напомнить о днях не столь весёлых и беззаботных. В мире была радость и она делала всё, чтобы так оставалось как можно дольше. И всё же этот день, пусть и с опозданием в год, настал. Принцесса дня с трепетом встречала его, не зная, выйдет ли всё именно так, как она представляла сотни, десятки сотен раз на протяжении всего своего одиночества на троне.

 — Ах, я надеюсь ей понравится это. — Вздохнула принцесса и медленно открыла двери своих покоев.

Тёмная аликорн стояла неподвижно. Изгибы крыльев, волна хвоста и чуть прикрывающая ушки грива, все они замерли в едином порыве, словно аликорн вот-вот была готова очнуться и обернуться на звук шагов. Свет заката окрашивал её мордочку в розовый оттенок, отчего казалось, будто она смущается и прикрывается прядью гривы. Селестия улыбнулась этой мысли и подошла ближе, вглядываясь в каждую линию прекрасной и одновременно воинственно выглядящей фигуры. Рёбрышки на роге призывно блестели, словно напрашиваясь на лёгкое прикосновение. Белое оперение скользнуло по тёмной спинке, завершив свой плавный ход на кьютимарке в виде полумесяца на фоне кусочка грозового неба.

 — Это было так давно, мы тогда стояли у порога страны, равной которой не могло быть и не будет. Дым от войны, рассеивался словно тучи после грозы и лучи солнца надежды сушили слёзы на наших мордочках. Ты плакала, моя сестра. Ты не проронила слезинки, когда наш временный домик сгорел, и нам пришлось снова бежать, бросив всё в пламени. Твои глаза были такими сухими, когда в огне пропали последние крупицы памяти о наших родителях. Но ты не могла сдержаться тогда... стоя на зелёном холме, с которого виделись вереницы пони, ищущие новый дом, новые земли и новую жизнь. — Голос звучал мягко и нежно, ударяясь о стены и пропадая. Белоснежное крыло скользнуло по гриве, задев кончик тёмного ушка. — Праздники не радовали тебя, делая суровой и сухой. Суета вокруг нового Кантерлота не заботила тебя, смотрящую в даль и желающую исправить неисправимое. Интересно, помнишь ли ты, наш первый бал, где собрались все поклявшиеся в верности нам? Но там не было никого из тех, кто был дорог тебе и мне. Конечно помнишь... Тогда ты впервые улыбнулась, смутилась и начала смеяться. Мне тогда показалось, что тени прошлого, покинули твоё сердце. Тот день, моя сестра... моя маленькая любимая Луна.

Розовый язычок плавно скользнул по изгибу ушка, задел гриву и спустился к щеке. Фиолетовые глаза прикрылись, и на белой мордочке расползлась игривая улыбка.

Уголок замерших в тонкой линии губ, был накрыт лёгким поцелуем. В свете заходящего солнца казалось, будто принцесса ночи удивлена этому больше всего на свете. Ещё мгновение и она отшатнётся в сторону, закрывая смущение на мордочке огромным тёмным крылом. Но она продолжала стоять.

 — Бессмертие имеет свои преимущества, верно? Сохранить этот рецепт, чтобы вкус всегда оставался одинаков, и передать его им, знающим своё дело, как все свои четыре копыта. Согласись, уже одно это не позволяло мне терять надежду, снова сделать это... с тобой. — Лёгкое прикосновение к рогу и вот от основания его к самому кончику скользит ощущающий сладость и одновременно ванильную терпкость язычок принцессы, даря наслаждение вкусом и навевая воспоминания о беззаботных днях... когда они были ещё совсем жеребятами. Старая традиция, почти забытая, но дарящая такое удивительное тепло праздника, понятного лишь тем, кто жил на этом свете достаточно долго. — Ты ведь не против? Ах, и почему я тебя спрашиваю, уверена, ты наслаждаешься этим не меньше меня. Ведь так?

Селестия ласково прикусила кончик ушка, спустившись к напряжённому изгибу шеи, миновав искусно выполненное ожерелье, больше похожее на верхнюю часть доспеха, сходящуюся на полупрозрачном, черничного цвета, камне.

— Какая глупая шутка, сестра. — Принцесса Луна ходила перед замершим белым аликорном прикусив губу, и не решаясь посмотреть той в мордочку. Идея, кажущаяся отличной вначале, теперь казалась не такой уж и удачной. — Просто нелепо. Она относится ко мне как... как... к подростку! За тысячу лет, можно было придумать что-то другое.

Нервный шаг стих, и принцесса наконец посмотрела в улыбающиеся, чуть прикрытые глаза. В них не было укора, в них не было осуждения. Раскрытые белые крылья замерли, словно приглашая в объятья, от которых трудно было отказаться и ещё сложнее, покинуть их снова. Луна виновато опустила мордочку вниз, смотря из под прядей полупрозрачной гривы на свою сестру. Лучи заката делали белые крылья золотистыми и полыхающими. На миг ей вспомнился запах горящего дерева, треск падающих брёвен и шелест уносимой ветром золы. И крылья. Белые, чуть испачканные сажей и немного подгоревшие на кончиках, они обнимали её, прижимая к тёплой груди в которой билось сердце, разделяя с нею горечь утраты последнего приюта в огромном мире. А она смотрела на пожар, положив на сгиб этих крыльев мордочку, не в силах отвести взгляд от языков огня, плясавших на месте их ветхого, но ставшего таким родным домика.

Это воспоминание вспыхнуло и пропало, едва солнце село ниже и лучи перестали освещать застывшее оперение. Закрыв глаза и смутившись, принцесса ночи осторожно лизнула белого аликорна в нос. Этот забавный жест, вспомнился сам по себе, горя крохотной звёздочкой воспоминаний из детства. Кто-то большой, с кем она ощущала себя в безопасности, будил её утром именно так, и потом пропадал словно сон. Сколько не пыталась, она не могла вспомнить ни имени, ни даже облика этого, несомненно похожего на рослого аликорна, существа.

 — Тот же самый вкус... Сестра, ты тоже сохранила тот же самый вкус. — Чуть тише проговорила Луна, прикасаясь к белой прохладной белой щеке кончиком оперения, проводя им по шее, словно желая очертить рельеф каждого изгиба белоснежного тела. — Кажется, будто не было этой тысячи холодных лет, во мраке и пустоте забытого в безграничном пространстве каменном шарa. Не было этого сводящего с ума шёпота ненависти. Словно это тот день, когда наша страна вздохнула, очнувшись от сна. Вернувшись, я каждый день... каждый...

Принцесса ночи прижалась к замершей Селестии, вспоминая как первые дни боялась себя. Как в отражении зеркал на неё смотрела Найтмэр Мун, в вертикальных зрачках которой горело безумие от безграничной власти, напоминая о себе фантомными ощущениями мрачной силы, в один день призвавшей чудовищ прямо в их старом замке. Она хотела справедливости, хотела быть замеченной и сделать лучше для тех, кто оказался за гранью по вине царящего хаоса. Но её желания извратились и скованная собственной же силой, она словно в тумане видела жестокую битву со своей сестрой. Призванные из мрака существа, рвущие гобелены когтями и оставляющие борозды на каменном полу; вспышки бордового света, ударившего с такой силой, что несколько тварей оказались выброшенными сквозь окна прочь из замка. Крики сестры и мерцание элементов гармонии. По искажённой досадой мордочке Селестии, текли слёзы. Она говорила что-то, но Луна уже не могла разобрать слов. Только радужная вспышка и изгнание. Изгнание, хотя за свершённое, гибель была бы единственным выходом.

— Я хотела, чтобы мы снова насладились этим как в те деньки. Но, кажется... даже сохранив тот «рецепт примирения», я не учла, как много боли и огорчений вызовет он. — Селестия смотрела в застывшие линии мордочки принцессы ночи. С уголка глаза той текла вязкая слезинка, застывая и оставляя за собой тонкий след, похожий на ссадину от магического удара. — Я хотела как лучше, но видимо это было моей ошибкой! Я так хотела спасти тебя, но смогла лишь изгнать тебя из этого мира на столь долгий срок! Луна! Моя маленькая Луна, я просто хотела, чтобы ты жила. Далеко от места, где твоя сила стала бы причиной твоей гибели...

 — Значит, это была правда? — Голос, чуть резкий, но приглушённый раздался позади белоснежной принцессы. С гулким стуком, что-то ударилось о пол, словно нечто увесистое неловко поставили, не удержав на весу. — Там, в старом нашем замке, пришли они? Те, кто могли остановить меня раз и навсегда, если бы не сила всех элементов гармонии?

Селестия медленно кивнула, не оборачиваясь.

 — Даже после тех ран, что я оставила тебе... ты спасала меня от них? Спасала меня... от меня? — Голос принцессы ночи дрогнул. — А что, если бы не вышло? Если бы мой мрак стал бы вечным и, вернувшись, это была бы не я?

 — Я знала, что такое не случится. Я верила в тебя, моя маленькая сестричка. Я вложила в это заклятье всю силу гармонии, исчерпав её без остатка и почти все свои силы, чтобы быть уверенной в этом. — Белые крылья распахнулись и, тёмная аликорн сделала несколько робких шагов им на встречу. Потом ещё. И вот уже копытца застучали по покрытому ковром полу в теплые и нежные объятья. Зарыться в пушистые белоснежные перья мордочкой и дать волю сдерживаемым чувствам.

Два замерших аликорна молчаливо смотрели на них и по их щекам текли тёмная и светлая слеза. Только эти слёзы не были солёными. Они пахли ванилью, были сладкими и немного липкими…

Мистер и миссис Кэйк возвращались в Понивиль. Поезд увозил их прочь из большого и шумного Кантерлота, полного света и радости от дня копыт и сердец в не менее шумный и полный веселья городок. Целая неделя приготовлений, строжайшие тайны и удивительный свиток с рецептом, что стал теперь достоянием их семьи в подарок от принцессы Селестии. Точнее два свитка, отчего-то похожих как две капли молочного коктейля.

 — Удивительно, особый шоколад, который, будучи тёмным или белым, сохраняет одинаковый вкус! Говорят, много сотен лет назад, кондитеры Кантерлота, чтобы помирить двух правящих сестёр, изготовили этот рецепт, убрав излишнюю горечь у тёмного и избыточную сладость у белого шоколада. — Рассуждал Кэррот Кэйк, ощущая тяжесть головы своей супруги на своём плече.

 — Ты прав, милый, это действительно странно. Говорят, что младшая считала себя обделённой. Пока её старшая сестра озарялась светом солнца и была в центре внимания, ей доставалась лишь горечь быть тенью белых крыльев. Но такой странный заказ, ох, надеюсь, нам удалось сделать всё правильно. У меня до сих пор трясутся копыта, едва вспомню, как сложно было передать необходимые формы и позу до того, как глазурь окончательно застынет. — Вздохнула миссис Кап Кэйк.

 — О! Я думаю, всё получилось изумительно. В конце концов, у нас было достаточно времени, чтобы проверить и перепроверить каждую деталь. И даже сохранить это в секрете от них обеих. — Улыбнулся пони и прижал к себе розовогривую пони со светлыми прядями, копытом. — Не волнуйся. Хотя... мне кажется, мысли принцесс были совсем не о фигурах из шоколада. Кажется они...

Свою мысль он не договорил, заметив как супруга стала сладко посапывать в его объятьях под размеренный стук колёс поезда.

Где-то далеко позади, в замке Кантерлота, два самых близких сердца бились в унисон, испытывая радость и облегчение, теряя последние преграды между ними. Их сладкие образы таяли, так и не дождавшись ещё более нежных прикосновений. Золотистая глазурь украшений плавно ползла вниз, обнажая одинаковые надписи на фигурах.

"Я подарю тебе себя... сестра".

В краткий миг сумерков, на границе между уходящим знойным днём и наступающей ночью, прохладной, но далеко не вечной, две бессмертные правительницы Эквестрии держали крылья вместе, боясь отпустить друг друга и потеряться. Они слушали тишину. Им не нужны были слова. Слёзы стирали последние пятна копоти прошлых обид и завершали недосказанные фразы.

Солнце зашло.

Тёмное копытце тихо ткнуло в белоснежную грудь.

 — Признай... ты ведь лизнула мой рог, ведь да? — На заплаканной мордочке Луны появилась неловкая улыбка.

 — Спорю, ты начала с носа... — Шутливо тыкнув кончиком крыла в тёмный носик сестры, ответила Селестия, и они обе рассмеялись. — Но теперь, боюсь, мы этого не узнаем.

Они обернулись в сторону фигур, что растеклись по полу, сложившись в рисунок двух сплетённых в объятьях крыльев. Тёмного и светлого.

В покоях разносился аромат шоколада и ванили.

 — На следующий день копыт и сердец, закажи лучше торт... — Тёмная принцесса рассмеялась, гадая, позволяет ли этикет лизнуть этот пропадающий зазря шоколад, или всё-таки нет?

 — О да, один большой торт в форме сердца! — Хихикнула принцесса дня, гадая, о чём думает её сестра.

 — Ну, нет, только не сердца... нам не хватает ещё чейнджлингов для полной компании. — С трудом сдерживая смех, принцесса ночи всё же макнула копыто в шоколад и осторожно лизнула. — Он всё ещё вкусный...

 — Фу, Луна, где твои манеры! — Наигранно серьёзным голосом пожурила её Селестия и тот час последовала примеру, окунув кончик копыта в шоколадные разводы. — Да... очень даже, ты тоже сохранила тот рецепт?

Бирюзовые глаза и фиолетовые встретились, и две правительницы Эквестрии снова рассмеялись тому, как одна и та же идея пришла им на ум.