Ноктюрн на ржавом саксофоне

Пролог

Без жестких сцен. Только самовычитка, только хардкор.

Пролог
Черный пегас стоял на берегу озера и пускал в него камни. Это было не так просто, как казалось со стороны — сначала он аккуратно клал плоский голыш на копыто, затем звонко щелкал по его боку вторым. Один за другим они пролетали по водной глади, несколько раз прыгая, но в конце обязательно погружаясь под воду. «Хах». Пегас поднял еще один.
— Ротти?
— Я занят. — Пегас даже не обернулся на нежный голос, негромко сказавший за спиной его имя. Желтая тень неслышно скользнула ближе к берегу и положила растрепанную голову ему на плечо.
— Ротти...
— Тебе повторить? Я занят.
На этот раз камень улетел так далеко, что его не было заметно в лучах садящегося солнца. Но Роттариан знал, он точно знал, что там, в неясных отблесках воды и коряговом говоре, там, где только закат мог тревожить воду такими же влажными касаниями лучей, там где рыбы ни разу не видели копыта пони, так, крыло когда-то заплутавшего пегаса — там камень все равно ждало падение, илистое дно и нескончаемые лианы водорослей, путающие и не дающие выбраться. Куда выбраться? Пегас мотнул головой. «Это всего лишь чертов камень. Ты опять начитался метафизических романов».
Флаттершай так и стояла, замерев статуей из желтого мрамора, боясь пошевелиться, словно метание камней и впрямь было сейчас самым важным в мире делом. Изредка, она приподнимала голову и молча открывала рот, как будто хотела что-то сказать, но смущалась, отодвигалась обратно, за спину темного силуэта с крыльями, и непослушным водопадом волосы опять соскальзывали на ее нерешительное личико. Плеск камней прекратился.
— Чего ты хотела?
— Я, я... Я не знаю. Просто что-то случилось, — пегас повел ушами, — нет, нет, не отрицай, что-то случилось!
Флатти выглядела взволнованной, но все равно продолжила этот разговор, который должен был начаться вот уже пару месяцев назад.
— И это что-то... Тебя слишком сильно сбивает с копыт. Настолько сильно, что когда я прохожу мимо тебя, я, я... Мне страшно, Ротти.
Она видела профиль пегаса в полуобороте, неуклюже смотря сверху вниз с его плеча, но он не обнял ее, не повернулся до конца, скинув легкую фигурку с плеча и крепко прижав к себе копытами. Глубоко вдохнув, он просто продолжил смотреть.
— Камни кончились, — пегас откинул полы грязно-бежевого плаща и обвел глазами близлежащий берег, — пойду соберу еще.
— С...стой!
— Что?
— Ты никуда не пойдешь.
— Чего?
— Ты ос...останешься здесь, — розовые волосы неровно топорщились, она явно спешила, собираясь сюда, — и скажешь все, ч...что тебе хочется сказать.
Медуза Горгона захотела бы убежать от этого взгляда и спрятаться куда подальше. Жаль, что в этом случае обычным зеркальцем не обойтись. И Роттериан знал это. Как знал он и то, что сейчас он скажет правду, а ему не поверит собственная... неважно кто. Не поверит. Где-то вдалеке закричала чайка, и это был сигнал. Жизнь часто преподносит обычным пони сигналы, и грех было бы их не замечать. Тот столик в больнице — сигнал. Теперь чайка... Он повернулся и посмотрел на нее строго, как смотрят на младшую сестру, но уж точно не возлюбленную.
— Слушай. Это никак не связано с тобой. Более того, тсс, — пегас приложил свое копыто к ее губам, когда она намеревалась что-то возразить, — более того — я вообще не знаю с чем это связано. Просто так надо. Хотя я даже не знаю, что именно надо. Надеюсь, скоро я это пойму. А сейчас, — Роттериан кинул взгляд на почти что севшее солнце, — тебе нужно идти спать. Да и мне, в общем-то тоже.
Минутная буря улеглась, и перед водной гладью снова стояла та самая Флатти, с тихим шелестом волос и нерешительным взглядом. Кутаясь (а точнее путаясь) плащом, черный пегас обнял ее копытами и они побрели вдоль берега, к далеким темным зданиям, окутанными смогом,под уносящееся цоканье заката...
Молния. Роттариан Бис стоял на невысоком холме, покрытым легким пледом зеленой травы — раннее утро, и поэтому все его копыта были мокрые, а шерсть сбивалась смешными комками. Тучи, еще десять минут назад пировавшие во всю на этом девственном небе, сейчас ушли, оставляя призрачный запах озона, да радугу, неловко спускающуюся полукруглой лесенкой. Черный пегас смотрел, как неторопливо поднимается солнце, из-за далеких, покрытых рваным покровом низких деревьев гор, и начал легкое планирование к избушке, на которую он смотрел все это время. Пока он стоял, плащ, так чуждо выглядевший в этом миролюбивом, солнечном городке, уныло свисал, не подавая призраков жизни. Но сейчас, подхваченный резкой волной встречного воздуха, пафосно откинулся назад, открывая маленький мешочек на груди владельца, который, впрочем, тоже не преминул устремиться куда-то за спину. Секунда, и избушка перед его лицом. От нее веяло чем-то домашним, но домашним по особому — чуждым остальным, и ведомым одному только тебе. Травы свисали по ее краям, а дверь была полуоткрыта. И еще. От нее веяло теплотой, сильной, почти что физически ощущаемой. Ротти медленно, как будто бы чего-то боясь, подходил ближе, но запнувшись остановился и замер на долю секунды. Физически ощущаемой теплотой?!
Мир будто бы рвало на черно-белые полосы. Рвало черно-белыми полосами. «Какого крупа?!» Я полу-влетел полу-вбежал, борясь с дикой головной болью, внутрь Зекориного жилища. Портреты из Понивилля валялись на полу, все, что горело — было выжжено дотла, редкая мебель перевернута и изломана. Я метнулся вглубь — котел! Он был перевернут, а травы раскиданы вокруг. Будь она не дома — забрала бы ингредиенты позже, равно как и котел, но сейчас не было сомнений, что... Дверь захлопнулась, и вокруг начали плясать языки пламени. «Доигрался», — прошипел голос откуда-то сверху и красно-синяя огненная змея все быстрее начала замыкать свой круг. Дышать было нечем, я заметался, забил крыльями, закричал, в ужасе и безумстве тараня стенки и опрокидывая обгоревшие колбочки...
Роттариан резко поднялся на кровати, глубоко хватая ртом воздух, как будто бы хотел выдышать всю комнату. Крылья, которые уперлись в матрас, предательски дрожали, по черным перьям скользили блестящие капли пота. Пота ужаса. Он ударил копытом в изголовье и поднялся за водой, ненадолго остановившись у окна. Насыщенные химикатами тучи, несмело попытались набиться ему в друзья легким кислотным дождем. Не вышло. Окно. Сзади послышался шорох.
— Зекора. Я еду искать ее, — ответил пегас на дыхание в его спину.
— Но... Флаттершай переминалась то на одно, то на другое копыто, постукивание которых глушили вязаные носочки сиреневого цвета. Она всегда спала в них — потому что мерзла, скидывая крыльями одеяло, и растянувшись на всей кровати, нередко сбрасывала незадачливого Роттериана на пол. По утру она жутко извинялась, если узнавала это, и весь день ходила сама не своя. Поэтому Рот выработал привычку — вставать за 10 минут раньше нее и подниматься обратно, чтобы лишний раз не расстраивать этот желтый комочек нерешительности. — Но уже год как...
— Знаю, знаю. Случилось что-то. Как ты там говорила? — Роттариан нервно закурил бы, если бы у него была это слабость — но он просто перекидывал нагрудный мешочек, пытаясь понюхать давно засохшие травы. — Что-то, что слишком сильно сбивает меня с копыт. И пока я не найду Зекору — я не выясню что.
Крылья скользнули по крыльям, взгляд по взгляду, и только дождь скользнул по окну, не в силах прикоснуться к этой последней ноте прощания — такие бывают перед долгими путешествиями, риском смерти, или если вы еще слишком молоды, а в голову ударяет кровь. Здесь были все три причины.

Глава 1. До.

Не вычитана и сыра. Возможно слишком мало крови и дождя. Буду стараться :3

Каждым ударом копыта о мостовую я вколачивал в себя одну мысль. Она грела меня, связывала тонким прутом, как ободья бочки не давала распасться и вылить на землю все, чего сейчас выливать было нельзя: идеи, стремления, саму жизнь. Я давно не надевал подков, а если надевал, то больше на свадьбы или похороны — но сейчас эти металлические подошвы придавали мне уверенности, как никогда раньше. Летать было немногим тяжелее, да, но в конце концов — я иду быть победителем или улететь с позором? Мимо скользнула пара затухших фонарей. Я близко. Здесь специально выбивают всякий свет — «Ночь должна быть ночью», их девиз, что бы он ни значил. Вдохнув городской смог, и нервно откашлявшись, я пошевелил крыльями. Победители победителями, но Брутов в наше время никто не отменял. Хоть я и уверен во всех, кроме себя.
Триксвилль, город пегасов, город который каждый хотел бы облететь стороной. Не приняли на работу на Фабрике Радуги? Или, может быть, тебе самому претит мешать какие-то конфеты в котлах, да запускать в небо этот кусочек цветного счастья? Всегда можно стать убийцей. После летной школы решил использовать свою скорость не по назначению? Воровские отстойные ямы приветствуют тебя. Нет денег, будущего, только крылья да звериный оскал, подходящий больше алмазным псам, нежели уважающему себя пони? Это Триксвилль друг, здесь ты найдешь и крышу, с которой упасть, и горло, которое перерезать. Городские кварталы свалялись, как шерсть пьяного аликорна, сумбурно взметаясь друг на друга волнами зданий — и на углах улиц разбиваясь в нелепые барашки-ларки, где можно найти все что угодно, в любой час, в любую эпоху. Так было и так будет, город, с глушителем на дуле преступности, город на крыльях ночи. Когда-то давно, этот пустырь был всего лишь заброшенными сливными канавами — место паломничества сорви-голов. Копыто за копытом, крыло за крылом, здесь встал город, город-неповиновение, город плевок всей этой стране. Принцессы просто закрывали глаза. Не потому что они глупы, или, может быть боялись прийти сюда (колдовство единорогов разбивалось о нескончаемый погодно-магический фон; все что оставалось делать в таком скоплении пегасов, держать рогом карты или попивать левитирующий сидр). Нет, далеко нет. Они были действительно мудрыми правителями. Вся страна жила в благополучии, в этом слепом подарке нашего волшебного мира — а отходы сами стекали в эти ампирные шпили города-преступника. Не нужно было тюрем, не нужно было публичных наказаний. Худшее что могло случиться в стране — опоздавший разносчик газет. Худшее, что могло случиться в Триксвилле — убийца убьет убийцу, вор обворует вора. Самообразованное место ссылки сулило богатство и славу, а давало вязкие тучи, хронический насморк и алкоголизм. Правда, Принцессы все же приняли решение сформировать отдел Кантерлотской полиции — увольнять работяг с семьей они не могут себе позволить, а этот город был отличным наказанием за служебные огрехи. Худшие полицейские, против лучших преступников — комментарии здесь излишни.
Черное пятно кралось от одного фонаря к другому, изредка останавливаясь и прислушиваясь к спадающим каплям — несмотря на нависшие сгустки туч, дождь давно кончился, и только случайные струйки сбегали по разрисованным стенам, закрашенным черной краской в некоторых местах. Здесь было невозможно лететь, узкие проходы, готические рамы соседних домов чуть ли не упирались друг в друга. И все равно, это трудно было назвать походкой — воздушный галоп, взмахи асбестового крыла преодолевали метры за метрами, оставляя удивленных крыс, в панике смешно поднявших треугольные мордочки, позади. Сбоку виднелся еще более узкий проулок; с расправленными крыльями в него было не войти. Осторожно, словно через силу уняв распоясавшиеся перышки, пегас углубился внутрь чужих крыш и неприветливых окон. Когда его силуэт окончательно растворился в подкрадывающейся ночи, блики фонарей дрогнули и отшатнулись — дождь, все это время выжидавший, сорвался с цепи по невнимательности хозяек-туч.
— Сколько?
— Как обычно. Или ты здесь первый раз?
— Когда я задаю, прямые вопросы, я ожидаю прямых ответов, — пегас задумчиво провел крылом перед носом своего собеседника, которым был сиреневый земнопони в очках, скрывающих, наверняка красные, зрачки.
— Слушай. Один твой шаг, и ты труп, понял? Мы тут не в игры играем. Будешь брать или нет?
Земной нервничал, наверно потому, что привык вести диалог сам. А тут слова буквально вырывали из его копыт. И потом, этот черный пегас не был похож на обыкновенного «плотника» — глаза не блестят, с покупкой не спешит, да и выглядит не как простой наркоман. Сумасшедший. Но не наркоман, нет.
— В округе никто не умеет бадяжить плотицин. Как я могу доверять тебе? — пегас перешел на сленг, чтобы показать, что знает, о чем говорит. Крыло била мелка дрожь, но в полутьме это не было заметно земному
— Тебя это колышит? Да, у нас были проблемы с поставками.
— Не просто проблемы, а адова боль в крупе, от нехватки. Уже два месяца, так? И откуда, вдруг, все снова появилось?
— Или ты затыкаешься и берешь товар, или я зову Реги, и... — сиреневые копыта начали отступать, ожидая очевидного подвоха, но не успела фраза прозвучать, как...
Бах! Хлопнули рамы окна на третьем этаже.
— Марго, что за белье это у тебя висит, немедленно убирай свое шмотье от моей верев... Господи!
Бедная седая старуха так и не успела стряхнуть злополучное белье соседки-склочницы.
Резкий сквозной удар копыта в морду.
— Ты сук...
Поворот спиной к холодной стене и стремительная атака задним. Хрясь! Времени думать не было, от ответного удара посыпалась бетонная крошка кирпичей. И какого Дискорда его не срубило с первого? Проклятое земнопоньское крупьё...
— Д-думал все так просто?
Надрывный удар левым пришелся мне по щеке. Успел ускользнуть, только неглубокая рана, от неопрятного копыта. Крылья!
— Куда же ты? Эй? Мы еще не закончили.
— Подальше от теб...- я не успел договорить фразу, только почувствовать сильный выдох, ударом после которого меня впечатало в стену. Отпрыгнул на крыльях, встал.
Сиреневый несся галопом, рассчитывая взять на таран.
— Идиот, — констатировал я, взлетев перед самым его носом, но...
Шаррах! Редко кто может подпрыгнуть на передних так, чтобы сбить пегаса в полете, но у него это получилось. Больное крыло ныло, а чертова рыжая грива сиреневого моталась на уровне глаз.
— Самый умный? Я таких как ты, каждый день кварталами чищу. Все тротуары засрали...
Меня мутило, я искал глазами небо, но видел лишь блок из чернеющих крыш. Сквозь остатки сознания доносились слова ублюдка.
— ... а потом перевернул его и он начал блевать. Опа, — он подошел и перевернул меня ногой — да ты, я посмотрю, тоже не страдаешь крепким желудком. Все вы пегасы...
Крряк! Я не знаю, как хрустят кости не на крыльях, но сейчас звук вполне подходил. Не добив жертву говорить с ней — очень глупо. Особенно, если она все еще может думать, хоть и молчит.
— Что за... КРУП! — земной завалился на трех, четвертая повисла от перегибающего удара о водосток. — КАК ЖЕ, ДИСКОРД БОЛЬНО, ВЫРОДОК!
Удар. Кровь уже перестала хлестать фонтаном, теперь она успокоилась, видя что ей еще дадут волю, и текла рекой — широкой, неспешной, осознающей свою важность. Реки крови — море информации.
Если можно и пятиться в стену — то у него получалось.
Удар.
— Они найдут тебя, они найдут тебя и прикончат!
Крылом откинул волосы, посмотрел в залитый белок глаз. Затылком об кирпич. Хрррак! Хрррак! Дважды.
— Я еп... су..они...
Речь его путалась, как и волосы, получившие ярко красный оттенок. Возможно, я перестарался. Чуть-чуть. Кррах! Черт, проверять бордюр на прочность его головой, точно было лишним... Сверху давно уже сыпалась штукатурка какого-то подоконника.
— А теперь слушай сюда внимательно и не перебивай, помесь осла с говном. Плотицин может приготовить либо стадо подготовленных химиков-единорогов, банды Мардера чей притон мы накрыли месяца два назад, либо одна моя старая знакомая, в одиночку. Почему, кстати, цены так выросли?
— Я не...
Хррак! Безвольно повис. Надо же. А кирпич нет. Вот так, наверное, в былые времена и доказали, что камень крепче головы пони. Под усиливающийся дождь, минующий заслон крыш и стучащий в унисон с капающей кровью, мои слова наверно были плохо ему понятны. Я уселся рядом и достал нашатырный спирт.
— Давай, просыпайся. Хоть ты и бесполезен, я отпущу тебя, если скажешь пару слов.
Сиреневые (скорее от холода, а не окраса) губы, зашевелились в попытке что-то сказать. Из-за сильного дождя, большинство окон домов погасли, а фонари не светили и так. В заглушаемом громом вечере, слова земнопони все же были мной услышаны.
— Рынок Эплфильд...
Хрясь! Хррак!
Я положил его лицом вниз на сточную яму, чтобы он не захлебнулся от собственной крови. Надо же давать шанс каждому, даже прогнившему наркоторговцу?
— Ищ...- приподнял голову сиреневый, — ищешь полосатую?
Взмах крыльев, пинок, откинувший его в угол стены и окончательно разбивший лицо.
А может и не надо.
Под серыми тучами никто не заметил фигуру в плаще уходящую из неосвещаемой части города ближе к центру, но все равно держащейся вне света фонарей. Сиреневый полутруп, лежал где-то далеко сзади, оставляя утреннему конвою выбор — вызвать скорую, или счесть его нежильцом.
Но пока, всего на всего, пошел склизкий дождь.

Глава 2

Все главы дальше — без вычитки и сверхсыры! Но я обещал себе вычитку, только когда допишу целиком — поэтому пусть лежит здесь. подогревает мое желание писать :3

— Тебя уволят! – на улице отдельные слова жаркого спора не были слышны, но проходящие мимо пони все равно бросали взгляд на непривычно громкие стены полицейского участка. Обычно заключенных доставляли уже без возможности кричать, сопротивляться, а, зачастую, и жить.

— Крупись отсюда!

— Я знал, что это не просто ночная вылазка. ТЕБЯ УВОЛЯТ!

— ЗАТКНИСЬ!

Полицейский в плаще, складки которого перекосило от высоко скинутых крыльев, с грохотом закрыл дверь, перед носом у своего напарника. Коричневыйземнопонь сердито мотнул смольными волосами и резко отвернулся, направляясь к столу с бумагами.

— Если ты сунешься на рынок, Селестию мне в свидетели, ты разворотишь такой муравейник, что нам и за тысячу лет не расхлебать! – надрывно крикнул Серви через плечо закрывшейся двери, все еще копаясь передними копытами в бумагах. – Селестию мне в свидетели… — уже вполголоса повторил он.

Триксвилль встречал еще одно утро свежими, серыми красками, стены домов с радостью сбрасывали ночное наваждение и тянулись к нерешительному свету. Я только что вышел из кабинета главного инспектора, и стоял, не зная что делать дальше. «Один шаг, один, жеребить мне пустобоких, шаг на Эплрейн, и ты вылетишь отсюда к чертям, без права работать в органах», — слова Фэта все еще звучали в голове. Но Зекора пропала на добрых два месяца, я не имею права ее бросить… увольнение? Чушь, Флатти поймет. Если что, подработаю у знакомых. Тот же Серв…

В голове вдруг всплыла недавняя перепалка с другом, и черный пегас глубоко выдохнул. Почему нельзя просто взять и дать ему неделю на проверку? Неужели всем плевать на Зекору? Неужели всем вообще плевать…

— Буду вечером, — Роттериан снял с облезлой лакированной вешалки серовато-черную шляпу и махнул крылом, — бывайте. На выходных отработаю сверхурочные, но сегодня на обход меня не ждите. Перед самым выходом он ненадолго остановился и посмотрел на небо, которое словно щербатой бритвой исполосовали рваные перистые облака, чуть ли не единственные кусочки белой краски в этом городе.

«Ис-по-ло-со-ва-ли…», — тихо повторил Роттериан пришедшее на ум слово, как ему на плечо легло копыто Серви. Роттериан обернулся и посмотрел на него исподлобья.

— Ну и что ты думаешь насчет того, что произошло?

— Думаю, что нам стоит порядочно выпить! – рассмеялся Серв. Громкий звук отбиваемогоброхуфа, затмил недавнюю ссору.

Глава 3.

«Беги! Беги от проблем, навалившихся на плечи. Беги со всех копыт, от преследующих тебя мыслей, от не дающих спать сомнений, беги от всего, всего от чего ты хочешь бежать. Не останавливайся. Каждый момент и так не достоин, чтобы его проживать, а тем более проживать дважды, так беги от него, беги от постоянного взвешивания всех за и против, беги от самого смысла жизни».

*Старсвирл Младший. Маг-философ. Сборник сочинений «Тонкие нити Эквестрии».

В таверне «Плоть от плота» вдоль стен висели таблички с высказываниями великих поней. Я оглянулся на Серва. Весь путь сюда был чередой гниющих мусорок, да углов, около которых околачивались шайки, довольно часто с до боли знакомыми мордами. Приходилось сглатывать страх и проверять, в который раз нож во внутреннем кармане, неуклюже скача на трех копытах. И теперь я не понимал, зачем он притащил меня сюда. Обычный бар, каких сотни.

— Проходи. Увидишь. – заговорщицки подмигнул Серв. – Дальний столик у Парти, будьте добры!

Барменша ухмыльнулась, и поднялась со стойки, у которой сидела с унылым видом. Все клиенты давно напились, и кроме как у официантов, ничего не заказывали. Подняться и встать, в это время суток, казалось большим подвигом.

— Хей, кого я вижу! Опять на допрос, или может отпраздновать удачную поимку? Учти, все девчонки закончились, одна я осталась. – с улыбкой раскрыла копыта в объятиях грязно-бурая пони, с мягким намеком на коричневый. В свете факелов (многим тавернам не хватало денег на проведение электричества, но посетители не жаловались), они с Сервом походили на двух давно не видевшихся родственников. Разве что у нее уже была пара кружек за душой. Но и это исправимо. Серв опять подмигнул и указал на далекий столик в углу под портретом большой светло-красной поняхи. В отличие от остальных портретов, раскиданных по этому избушкоподобному пабу, она была куда красочней, и с явно выдающейся тематикой. Эта самая пони стояла на фоне огромного пиратского флага, заливая в себя сразу две кружки сидра. Черно-розовые волосы скатались, но все равно выглядели более менее прилично, разделенные на два хвостика они с вызовом торчали из-под банданы. Я шел и рассматривал мелкие детали, кьютимарку в виде трех пушек, которые выбрасывали конфетти, и изящные копытца, которые танцевали на палубе ритмы былых времен. Плюхнувшись за столик, я кинул взгляд на Серва, который о чем-то еще говорил с барменшей. Серв что-то громко пытался доказать, но пони была отвлечена – с интересом и недоверием в ярко-зеленых глазах, она поглядывала на меня.

— Хей, хей, хей! Аперитивом рекомендую ликер «Конь Х Як», а потом пару кружек сидра «Эпл», если, конечно, ты из крепких жеребцов. — внезапно появившаяся пышная шевелюра, заставила меня вздрогнуть и оторваться от картины.

— Ну нет, ничего с названием «Эпл» я пить не буду, мне на сегодня хватило, — я с натянутым смехом откинулся на спинку скамьи, распластав крылья вдоль спинки. Качающиеся на деревянных стенах блики, шумный говор и общая атмосфера относительно цивилизованного упивания, действовала на меня успокаивающе.

— Ладно, тогда «Крупный улов», сойдет?

— А из сидра «Дымящийся сюжет» — заинтересовался я странным названием, перелистывая меню.

— Гарсон! – подозвал официанта Серви.

Пока они спорили о том, что «Улов» стоит не пять крупсов, а четыре, и что за красивые глаза можно бы вообще снизить цену до трех, я вернулся к созерцанию розовощекой пиратки. Мутной латунью отсвечивала табличка с высказыванием. Я придвинулся ближе.

«Пей!»

*Парти Ди Пай. Пират, отнимала деньги у бедных, отдавала богатым. Бортовой журнал «Пиратские истории с непиратскими названиями».

Этот девиз меня вполне устраивал.

— Ничего ты не понимаешь! – черный, порядком набравшийся пегас, громко говорил что-то своему напарнику. – Кому какая разница, племянница, не племянница, все равно это…

— Тихо! – земнопони громко икнул и окинул взглядом таверну. – Хочешь, чтобы нас погнали отсюда? Не ори, це-л-лее будешь!

— А я тоже как то з-зашла к своему брату в комнату и…- давно пунцовая от алкоголя и отменных историй барменша, в очередной раз попыталась встрять в диалог.

— Сатурн Синс, ей-богу, хватит! – подавился медовым элем ее давний приятель, и неловко посмотрел на удивленного пегаса. – Да, в этом плане она тебя переплюнула.

Троица разразилась хохотом. Сидя под портретом вот уже четыре часа, они все пили и пили. Черный, давно уже потерял нить разговора и просто спорил в пустоту; коричневый земнопони затянулся сигарой и отвалился на спинку скамьи; барменша хитро смотрела на нового знакомого и прикидывала в уме, как сильно ей влетит от хозяина, за то что она покинула рабочее место и набралась с посетителями.

Глава 4. Решетка в полосочку.

— Рецепт? Ты жалок, глуп и скуп. Хотя и властен… Чертов круп.

Я лучше прокляну свой род, чем дам тебе его Дискорд.

Подвал. Длинные стеллажи непонятных склянок. Неяркая, виснущая на проводе лампа освещает только одно место – странного вида самогонный аппарат, около столика. Стекают капли. Кап-кап-кап. Здесь есть все виды шприцов, короткие, длинные, ржавые от многоразового использования – подопытные не будут жаловаться на антисанитарию. Мертвым ведь не свойственны жалобы, верно? Цельнометаллический стол, будто вылитый из мук и агонии – на нем кровь и какие-то бесцветные смеси. Сверху валяются сломанные иглы, изредка падая и звонким дребезгом раздаваясь в тишине. Стены с разводами, пожелтевший от дыма потолок. Комната маленькая, не больше погреба. Или это и есть погреб? В двух-трех метрах от этого торжества химии и мысли стоит обшарпанная клетка. Свет уже не доходит до нее – видно только темный силуэт, обмотанный холщой. Нет, не мешок, грубого покрова накидка. Ослепительно-белый единорог (каким он себя представлял – сейчас он скорее походил на серого отщепенца-отшельника, мешки под глазами, пыльная грива) стоял около железных прутьев и телекинезом водил по ним железной палкой.

— Полосатое отродье! Я знаю ты знаешь, он знает – ты знаешь, все знают – ты знаешь! Но не говоришь. Тебе вколоть еще сыворотки? ТЕБЕ ВКОЛОТЬ?! – он яростно заколотил по ржавым железкам. Зебра даже не удостоила этого психа ответом.

— Ладно… Ладно. Пф, успокойся, — он побил себя копытами по щекам и грязным, пепельно-красным светом притянул чашечку чего-то темного со стола, — все в порядке, это дело времени, сейчас я что-нибудь придумаю и ты сдашься…

Из клетки раздался тихий смешок. Единорог поднял замыленные глаза от чашки, в которой оказалось всего-навсего кофе.

— Эй там. Чего ржешь? Сейчас, будет тебе веселье. Да, будет!

Из клетки вслед за затихающим смехом полетели клубы дыма, в которых угадывался синий цветок. Медленно вращаясь, он округлял свои лепестки, скручивался, оставляя только двое из них, которые набухали и превращались, превращались в огромную…

— Дискорд! Ты еще шутить вздумала?! – размахивая рогом взбрыкнулся единорог. С ненавистью в глазах он подбежал к столу и начал копаться в несметных россыпях порошочков.

— Одна пыль…. хренова пыль и волосы … чертова зебра…. делает из них такие мощные галлюцинации… — копание за столиком перебивалось его несвязным шепотом.

На этот раз смех раздался еще громче. Казалось, не таинственный полосатый силуэт был заключенным, а этот единорог, потерявший счет времени и цену реальности. Одержимой одной мыслью, он то часами сидел ничего не делая, то в приступах агрессии стучал по клетке, опрокидывал магией утварь внутри нее, делал какие-то препараты… Но зебра знала – к ней ему запрещено прикасаться. Слишком ценный пленник. И это не могло не доставлять удовольствие.

— Хватит ржать! ХВАТИТ! – наконец, он нашел нужную таблетку и стал подплавлять ее на чайной ложке. Когда белесая масса достигла консистенции желе, он аккуратно, насколько позволяли его дрожащие копыта, положил ее на заляпанный столик. Достав пару шприцев, он заполнил их.

— Ты скоро станешь их рабом, продашь родню и отчий дом,

Вся твоя жизнь – падений час. Единорог? Единорас…

Тихие строки разрезали сознание вот уже несколько минут валяющегося на полу единорога. Грива путалась чуть ли не узлами, походила на жгут – а тот валялся где-то внизу чернеющих от пыли копыт, извиваясь ядовитой змеей. Почему нет? Неживой, ядовитой беззубой змеей. Иногда она брала шприцы себе вставной челюстью – и любой пегас ли, земной, или как сейчас – рогатик – падали ниц перед ее властью. Тело зашевелилось, и приподняло голову.

— А знаешь что? Как же ты меня залягала. На, поспи немного, авось перестанешь быть такой занудой. – забытый всеми второй шприц, сейчас окруженный сиреневым светом, воткнулся в шею зебры, минуя вскинутое копыто.

— Кхх-кхх… Ты пал и тащишь вниз меня? Вот кольтолюбская свинья…

Она успела вытащить шприц до того, как единорог магией выдавил содержимое ей в кровь, но добрая половина все же успела войти. Вздулись виски. Пульс участился и шерсть нестройными полосками начала подниматься дыбом. Комнату окутывал несуществующий дым, он заползал в клетку, расширял ее прутья и казалось, выбраться не составляло труда, но перед самым выходом в лоб больно бил невесть откуда взявшийся металлический истукан и откидывал пленницу назад. Стол охранял далекую дверь, но куда-там дверь, если сейчас не было возможности выбраться даже из самой себя…

Зекора безвольно обвисла на прутьях клетки, пытаясь втиснуться в них головой. Капюшон упал на дрожащие плечи, а длинные волосы расплелись из дредов в густую, свалявшуюся массу – как им удавалось создавать иллюзию чистых, оставалось загадкой. Шатающийся бело-серый единорог поднялся и неровным шагом подошел к старому знакомому — столу. Когда-то он был фармацевтом… Искал лекарство от врожденного бескрылия. Свет выхватил его кьютимарку – медицинский шприц, пронзающий сердце. Не ту глупую картинку из двух полукруглых половинок – настоящее, живое сердце, с подтеками крови и отверстиями для сосудов. Правда сейчас оно почернело – нельзя было точно сказать из-за чего, но скорее всего это просто грязная шкура и пыль… Да. Грязная шкура. Он давно уже забыл свое имя и теперь его звали просто – Грейв. Так же просто, как таблетка, ложка и чирк…

Глава 5. Рынок, таверна и немножко нервно.

Длинные шторы мотались из стороны в сторону, мешая смотреть на улицу – хотя чему там было мешать? Грязные проулки, нечищеные мостовые, фонари древними пегасьими племенами борющиеся с наступающей тьмой – разгоняли ее своими крыльями ламп, распушали перышки света, но все равно сдавались под нависающим гнетом ночи. Дождя сегодня не было – редкость для Триксвилля. Даже сырой туман, обслюнявленной подушкой раскинувшийся по окрестностям, не тревожил редких прохожих – было видно метров на сто вперед, а это просто подарок для вечера в городе, где дым фабрик давно уже стал божеством во плоти. Осталось только начать строить ему храмы. Хотя нет, зачем – они уже были: огромные трубы, вздымающиеся с обваливающихся заводов; дымоходы поменьше из подпольных фабрик, товар которых остается загадкой даже для самих работников; редкие вытяжки прямо на дорогах – один Дискорд ведал, что творят единороги-одиночки по канализациям. Может, делают очередной наркотик, а может варят сладости – в этом городе действительно можно ожидать чего угодно. Тем более от некоторых ям тянуло патокой. Подпольные кондитеры не иначе. Черный рынок пончиков. Террористы, угрожающие тортом…

Флаттершай мотнула непослушной головой и отогнала бредовые мысли. Вечно что-нибудь странное лезет в голову! Нелегальные пончики, до чего только не доходила в своих наивных фантазиях эта желтая пегасочка. Однажды в больнице, она даже спросила врача – почему всех держат за плату, а с нее не берут ни крупса? Тот только усмехнулся в копыто – лишь несколько месяцев спустя она узнала, что Рот сливал три четверти зарплаты на ее содержание.

Рот, Рот… Уже третий день он не появлялся дома. Флаттершай волновалась. Иногда она просто стояла у окна, тридцать, сорок, шестьдесят минут, нервно вздрагивая всем телом и приподнимая крылья, когда в конце улицы появлялась какая-то фигура. С детским интересом поглядывала на оставленную пачку сигарет – а правда, когда куришь успокаиваешься? Один раз подожгла ее, но, испугавшись, бросила в камин. Правильно сделала. Курящие пегаски так некрасивы! А к Флатти, в своей бирюзовой пижаме, грустным нерешительным взглядом и поникшими крыльями, сигарета никак не подходила. Казалось, чего проще – закурить и послать все к чертям. Но она никогда бы этого не сделала. Это была пропасть, та самая пропасть между ней и остальными пегасками, между ней и между этим городом, та пропасть, за которую ее и полюбил Роттериан. Она не понимала, что в этом такого особенного, когда он смеясь зарывался мордой в ее гриву. Да. Его не было вот уже три дня. Флаттершай отошла от окна и тихо легла на не разобранную кровать. Крылышки распластались поверх, а волосы случайными полосками обвили подушку. Ей можно было это простить.

Ведь она не спала третий день.

— Какого Дискорда он задумал? – секунду назад Фэт развалившись сидел в кресле, как и подобает любому инспектору полиции. Сейчас он нервно ходил по комнате, сильно ударив кулаком по и без того шаткому столу.

— Он хотел пойти на Эплджус, правда я не уверен…

— Я не спорю. У него отличные идеи. Отличный план и отличные данные. Но мордочкотыкать меня с тюленем, у нас сейчас есть дело! Де-ло! Убийство в пятом квартале! Да, нет улик, да это наверняка очередная наркоманка. Но я же не позволяю себе вместо рабочего дня идти, скажем, за пончиками! – грузный полицай обернулся на прыснувшего служащего, а потом посмотрел на свое пузо. – Меня жена хорошо кормит. Видел бы ты ее харчи! Такое-то сено… — оправдывающим голосом ответил Фэт на безмолвный вопрос. И вообще, — вернулся прежний командный тон, — сходить за пончиками и свалить неведомо куда в берлогу к контрабандистам – вы посмотрите на этого пегаса! Увидишь его – передай, — он не прав.

«Не прав» в устах Фэта обычно обозначало «**** ****** ***** УВОЛЮ ***** **** ***** ЕЩЕ РАЗ *** ***** ******* * ***** *** Я ЯСНО ВЫРАЖАЮСЬ?!». Поэтому, когда служащий ушел, Фэт сел на замшевое кресло и стал думать. Погорячился ли? Стоп, нет. О Роте хватит. И без него проблем хватает, помощничек. Что делать с убийствами?

Курить на службе было нельзя, но у Фэта всегда была с собой сигара на черный день. Не важно, что «черный день» — это почти что каждый рабочий и деревянный столик и тут и там был прожжен осыпавшимся пеплом. Клубы дыма устремлялись на улицу, сливаясь с мутным светом фонарей. Из-за тумана, они работали в Триксвилле круглосуточно.

Я метался между рядов вот уже пол часа. Тогда я первый раз заметил странную фигуру.

— Стой! — побег был мне ответом.

Опрокинув пару стоек и получив тычку в крыло, я уже сбивался с копыт, пытаясь догнать незнакомца. Или знакомца? В голове пульсировало. Шаг. Взмах. Шаг. Взмах. Шаг. Взмах. Удар вбок. И с плота ли по рынку нельзя летать?! Что за идиотский закон… Я здесь правосудие, отвалите! В глазах пестрили одинаковые продукты, какого-то сена какое-то сено было раскидано по дороге. Интересно, кто ходит сюда за едой, в обязательном порядке берет с собой нож и огнестрел, так, на всякий? И эти чертовы лица. Такое ощущение, что они впиваются в тебя. Взмах! И какие идиоты оставляют тележку посреди проулка? Поворот. Поворот, снова фалды плаща! В конце ряда я увидел торопящуюся фигуру. Она, не она? Кто не рискует, тот не пьет зебранское! Я уже почти летел, несмотря на железную полукруглую крышу над рынком – оно и логично, в городе, в котором каждый первый день дождь. Прямо передо мной внезапно возникла повозка с капустой. Протаранив ее и кубарем пролетев еще пару метров, я ошалело вскочил и начал оглядываться по сторонам. Никого не было.

— Эй, говнолет, а ну быстро возместил мне цену 30ти кочанов минимум! – угрожающе вскинул копыта небритый земной.

— Полиция, отдел контроля продукции, — не поймет же он, что я из криминального, по пропуску, — покажите пожалуйста рыночную лицензию и договор об аренде.

— Понял, ухожу. – уныло отскакал он.

Уже идя обратно, я перебирал в голове зацепки. Темная фигура, плащ… И все. Ничего. Дискорд! Вот я идиот! Скользкое сено, удар в бок тележка и словесная перепалка… Да меня тупо разводили на остановки, чтобы тот мог уйти!

В тумане фигура черного пегаса ножом вошла в узкий проулок, слева от Эплджуса. Он не любил летать по центру. Слишком много фонарей.

— Эй, ленивокрупые, не видели Сатурни? – добротно сделанное помещение таверны суровым взглядом обвел коренастый пегас. Да, если такие и летают, то с явной неохотой.

— Это тот ч-черный пегас? – икнул один из посетителей.

— Мож-жет это я? – второй пьянчуга. – У меня как раз тут какие-то планеты перед глазами…

— Идиоты, это наша барменша! Сатурн-Сатурни, что не ясно? Тьфу, пейте дальше, приносите мне прибыль. Сам найду.

— К-как грубо. П-пойду отсюда, ник-какого уважения к клиентам! – один из них попытался встать но упал. Магия не слушалась его и он разлил очередную кружку. – Ил-ли не уйду. Официант!

Глава 6. Плохой день.

— Роттериан, ты… — не в силах выразить все то, что он думает, Фэт просто потряс копытами в воздухе.

— Роттериан я. – пегас устало сел в кресло, как будто говорил не с начальником полиции, а со старым знакомым.

— Дошутишься. Смотри. – Фэт кинул ему какую-то бумагу. Она врезалась в слегка нудившее крыло, и спала на обивку кресла.

— Я даже открывать не буду. Отчет за самоволку.

— Обижаешь. Увольнительная. Уже с твоей подписью.

Пегас остался сидеть как сидел. Не пошевелились ни крылья, черноту которых разрезали белые полоски внутренних перьев, ни копыта, перекинутые крест-накрест, ни поза и взгляд исподлобья. Но лицо начало расползаться в глупой улыбке, и через пару секунд Рот ухмылялся во все зубы.

— Ты не посмеешь. У тебя нет поней. Некому работать. И потом, разве я не помог вам тогда с притоном? Разве я плохой работник? – Роттериан все еще нервно улыбался.

— Помог? Ничего не понявшей приманкой? О да, ты нам так помог. Особенно, когда застрелил ту дуру. – Фэт устало посмотрел на смольного пегаса.

— Да, но… — запнулся Рот. Он понимал, что начинает перегибать палку.

Воздух в помещении был неимоверно спертым. Тяжелое дыхание Фэта заглушало звуки с улицы. Облокотившись на стол, он буравил взглядом своего подчиненного. Трещал камин – странное дело, камин в главкабинете полиции – становилось душно. Роттериан Бис только сейчас осознавал, как по-идиотски он поступил – этим увольнением он подставит не только себя, но и Флатти… Аренда жилья, да и вообще, все расходы… Неужели как в дурацкой книге, бывший слуга закона пойдет воровать? Хах. В его глазах заиграли мутные вереницы готовящихся упасть слез, но он посмотрел на разъеденный куревом и временем потолок, и секундная слабость прошла. Мелкая дрожь по телу унялась. Как-нибудь вытащит. Вытащит Зекору, где бы она ни была, хоть на этом дискордском рынке, хоть спальне Селестии, вытащит Серви, сколько можно уже пить, идиот, совсем забивает на службу, вытащит себя, хотя на себя-то плевать, главное…

Фэт резко отодвинулся от стола, проскребя по нему копытами. Наверное, он часто так делал – все бока деревяшки были изрезаны глубокими царапинами. По вздувшемуся от сырости паркету, он подошел к Роттериану и взял бумажку. Кинул в камин.

— Только ради Флаттершай. Она не виновата, что ты такой придурок. Сегодня вечером будь около таверны, в которой вы были с Серви.

Глаза Роттериана быстро метнулись к пачке бумаг на столе у Фэта.

— А ты думал, я не слежу за вами после работы? – ухмыльнулся Фэт. – Ладно, расслабься, просто хозяин заведения мой старый знакомый. — поспешил добавить начальник полиции, видя как крылья пегаса волнительно напряглись. — И да, скажи Серву, чтобы меньше пил.

— Хватит делать из нас плохих парней. – подняв голову бросил Рот.

— А я и не делаю. Вы и так есть. Мы и так есть. – Фэт закурил очередную сигару. Вторую за сегодня. Плохой день, плохой день. Окно как будто заволокло чем-то склизким, улица была далеко-далеко, в другом сознании, в другой Вселенной. Для пегаса, сидящего сейчас на кресле, мир отстраивался заново, и улица пока что в него не входила.

Глава 7. Подвальный эффект.

Теперь он точно видел, куда скользнула эта фигура. Подвал, какой-то подвал с двумя земными дуболомами-охранниками. И как туда попасть? В этот раз пегас был осторожнее. Не размахивал ксивой где попало. Не опрашивал продавцов. Не летал по длинным серым рядам так, что сразу было понятно – мусорская рожа ищет виновного. Просто пришел, в длинном бежевом плаще и шляпе на глаза – никто и не пошевелился. И вот, результат, после виляния по рыночным закоулкам – подвал. А как в него попасть? Ночь. Надо дождаться ночи. Естественно, в двенадцать, жизнь в Эплджусе все еще кипела – когда, как не под покровом темноты, купить что-нибудь этакое? Но в два, в три, все уже расходились. Да и не могут же стоять охранники вечно? Будто дыню растят. Пегас не знал, как земные растят дыни, но в его сознании четко рисовалась картина земнопони с угрозой смотрящего на росток десять часов подряд и кричащего: «Давай, расти! Мне нужны деньги! Я знаю, что тебе нужна вода, удобрения и скорее всего сила земли, но у меня ни дискорда нет, кроме последнего! Давай, мне нужен сидр!»

Покосившаяся башня, вздымалась над рынком, как огромный старожил, видевший его постройку, его расцвет и упадок, снова расцвет и снова упадок. Экономика была одинакова везде, и сколько бы ученые кольты Кантерлота не составляли своих сводок на стабильность и рост – деньгам была присуща цикличность, и эта башня знала это куда лучше любого кандидата экономо-магических наук. Резная металлическая стрелка чуть ли не с осязаемым нежеланием поднялась на отметку двенадцать. Часы били, но удары тонули в тихом гомоне ночного рынка, раскинувшегося под тентами, словно муравейник – правда если бы муравьи умели пить и закидываться. Никто и не услышал тихого вскрика и ругани, где-то в глубине рядов, около странного подвала. «Кобылядство, таверна!». Черная тень метнулась, позабыв все свои дела, куда-то вглубь города.

Струйки крови крались по шершавому деревянному полу и робкими водопадиками стекали вниз. Сейчас бы оказаться раз в двадцать меньше! Забраться, поджимая копыта в щелку в полу. Среди огромных деревянных балок посмотреть на это реку крови, спадающую куда-то вглубь, смывающую затхлость и скуку, развенчивая этот безмолвный карнавал слепых теней. Хлюп. Кто-то наступил на пол и картинка разрушилась. Нет больше маленькой пони, смотрящей, на кровь откуда-то снизу, нет больше бардовой реки, падающей из деревянного устья отвесно вниз. Есть только комната таверны, толпа полицеских и больно бьющие по дыхалке слова, режущие уши в обвисающие лохмотья, раздевающие своей невыразимой насыщенностью, смыслом, от которого только и хочется, что обратно уменьшится и унестись на черных крыльях вдоль красной речки…

Гулко отдаваясь по углам, предложения впечатывались в сознание. И не было ничего кроме них – ни убитой барменши, с которой он познакомился так недавно, Синс, кажется так ее звали, пока она не превратилась в этот меланхоличный труп, раскидавший кудри и служивший истоком тех самых речек; ни помещения таверны, где стояли и фотографировали место происшествия корреспонденты, приставы и полицейские, дымя и ругаясь друг на друга, в попытке выбрать ракурс; ни самого черного пегаса, который с опустошенным взглядом смотрел на все это – крылья висели половой тряпкой, ненужным придатком, словно обрубленные – они были так не нужны сейчас, там на речке – да, здесь в реальности – нет. И слова, растягивающиеся слова из различных ртов…

— Сегодня в пол-первого ночи произошло убийство. ..

— Она не ожидала, никто не ожидал…

— У нас были подозрения, мы даже высылали патруль, но что-то пошло не так…

— Роттериан Бис.

Пегас даже не поднял головы.

— Ты уволен. Можешь не возвращаться. – просипел кто-то низким басом.

Спотыкаясь всеми четырьмя копытами, я вышел из здания таверны. Серви стоял где-то рядом и курил наверное двадцатую сигарету за десять минут. Просто вытягивал ее и откидывал, трясущимися копытами.

— Серви, я…

Брр. Не знаю, сколько я пролежал на мостовой, но когда очнулся было холодно и скользко. Туман осел. Челюсть болела, и половина лица была в запекшейся крови. Я хотел было подняться на ноги, но мне свело живот. Скот, еще туда налягал… Крылья тоже слабо слушались, но скорее от настроения, а не от боли. Я побрел, валтузя перья по земле, направляясь домой. Остановился. Лишенный всего, я еще не закончил дело, которое так хотел… Дом, дом… Нет, сначала все же наведаюсь к подвалу.

Глава 8. Фигура в плаще.

Полил дождь. Седеющие ржавчиной крыши домов раскинули свои объятия для этой водной стены – каждый миллиметр металла освежался, купался в этих струях, а тучи не жалея себя лили, лили в угоду своим братьям-домам. Те тоже будто сотканные из воздуха и воды, расплывались кривыми силуэтами. растворялись в дожде, и все эти сотни ниток, спускающиеся с небес на землю, связывали в единое целое верх и низ, право и лево, преступников и законников, лепя огромный водяной ком из настоящего-настоящего и настоящего-несбывшегося…

Флаттер..шай? – Серви стукнул копытом, но не в дверь, а в пол около нее. Внутри что-то завозилось, но дверь не открылась.

— Флаттрешай, открой, мне нужно поговорить о Роте. — Серв нетерпеливо взрыл пол еще пару раз, и подергал зубами ручку.

— Укх-укх... Укх-ходи. – раздался тихий кашель в запертой комнате.

— Флаттершай, я с личным письмом от офицера полиции.

Серв подождал немного и толкнул дверь. Она подалась. Странно, но на пороге никого не было. Оглядывая комнату, он нехотя присвистнул. Это надо, такую дыру и так обставить… Двуспальная кровать, развесистая хрустальная люстра… Правда, за исключением этой пары деталей, комната и правда была старой – цветастые обои давно потеряли живость, в некоторых местах отклеиваясь целыми полосами, пол скрипел и немного прогибался, а над люстрой, у потолка, были черные пригоревшие окружности – от работы ламп, потолок медленно, но верно обугливался.

Флаттершай была у окна, куталась в штору. Серв не сразу заметил ее – маленькая и хрупкая, она вливалась в этот развесистый гобелен, казалось выточенной из камня фигурой, так и стоявшей всю жизнь в этом месте.

— Серв, я… — она начала говорить, но голос сорвался и она зарыдала. Пытаясь сдерживаться, она сделала вид, что успокоилась, но только открывала рот – сразу же громкие всхлипы пробивались сквозь ее речь.

— П-просто уйди. – треск камина вторил ее словам.

— Ладно, я просто оставлю конверт с деньгами здесь, хорошо? – Серви аккуратно кинул бумажную передачу на кровать и молча встал около массивной двери.

— Д…Д…Деньгами? – желтая пегаска отвернулась от окна и шторы с легким шорохом соскользнули с нее. Тремя смешными бабочками блестела кьютимарка, так не подходившая этому городу.

— Ну да. Роттериан, — Серви напряг копыто и пол под ним слегка хрустнул, — ой. Роттериан, говорю, не приходил?

— Нет. Но м-мне сообщили… — по вновь начатым рыданиям, Серв понял, что лучше сейчас ничего не спрашивать.

— Да… Сообщили – это хорошо. Ну вот Фэт и решил, передать тебе немного денег – на первое время. Начальник… Рота. – как низко было даже не зайти домой, думал Серви.

— Н-не стоило…

— Стоило. – Серв знал, что характер Флаттершай непозволительно мягок, но он не мог бросить ее в таком положении. – Серьезно, забирай, и не заставляй меня насильно впихивать тебе их в копыта. Это – нужно. Если бы Рот был здесь, — Серви поднял глаза к потолку, из-за того, что пришлось сделать это ненавистное ему сравнение, — то он бы сказал тоже самое.

Сдерживаясь из последних сил, Флаттершай кивнула, рассеяно смотря куда-то за голову Серва, в открытую дверь.

— Ну, я пойду? – натянуто улыбнулся Серв и не дождавшись никакой реакции тихо закрыл дверь.

Взрыв рыданий за его спиной, мягко намекнул ему, что он не умеет общаться с кобылками. «В конце-концов это не мое дело! Он ей… Дважды родственник. Тьфу! Вот пускай сам все и решает».

Яркое солнце. Трава, чуть-чуть согнутая от утренней росы, развесистый домик-дерево. Зверята прыгают около дверей, зайцы, ежи, даже курицы вышли из курятника покудахтать о своем. Поодаль резвятся детишки. Одна желтая, с большими глазами и красным-красным бантом, под стать гриве. Она несется на другую, оранжевую, с неопрятной челкой.

— Удар кьютимарками! – хором кричат они и прыгают навстречу друг другу. В самый последний момент, меж их крупами влетает белое зеленоглазое нечто, тоже попробовавшее что-то прокричать.

— Удар кпфффф!.. – щеки ей сплющивает и все в троем они падают на землю. Двое с детской укоризной смотрят на третью.

— Что? – протерла она копытом глаз. – Я почти успела!

— Девчонки‼! – раздался из дома тихий крик. На порог вышла желтая пегаска, с розовой спадающей гривой, которую дергал непоседливый кролик. – Обед стынет, а ну бегом в дом!

Трое жеребят, врезаясь в друг друга и дразнясь, бегут к домику.

Гроза. Флаттершай очнулась от легкой дремы около окна. Полузаброшенные улицы. Погасшие окна глазницами василиска впиваются в нее. Начал моросить дождь – холодно, к окну теперь не прислониться. В пустыне города, перекати-полем служили пьяницы, ползком перебирающиеся через темные переулки. Сереющие номера домов. Бескрылый Переулок. Первый Тартаровый. Проспект Зебры Альбиноса. Даже названия здесь не такие. Неправильные. Кусающие за веки, спутывающие копыта. По сточным трубам бегут черные реки, правда корабли листьев давно потонули. Да и откуда тут взяться листьям? На весь парк штук семь деревьев. А парк в трех кварталах отсюда. Через офисные здания, малый продуктовый рынок и полицейский участок. Полицейский участок. Флаттершай закрывает глаза. Яркое солнце. Трава чуть-чуть согнутая от утренней росы…

Ряды, ряды, бесконечные ряды, параллельные, перпендикулярные, пересекающиеся под углами и окружностями выходящие из прямых – здесь было все, от латунных часов, до цинковых гробов, от свежих помидоров, до несвежих новостей, от затасканных бывшими хозяевами вещей – до самих хозяев. Здесь только и делали, что торговались или ругались, реже бродили, сталкиваясь друг с другом и пряча глаза. Пегасы не расправляли крылья, единороги прятали рога под шляпами – территория земных, территория молчаливой силы. Не нравится товар? Пшел вон! Страховка? Я не знаю таких слов! Кого-кого ищите? Да, знаю такого, вчера убили, не вернул два крупса.

Я шел и пытался выхватить глазами какую-нибудь похожую на прошлое наваждение фигуру, искал ее в этих переплетениях. Но находил только очередного торгаша.

— Пст. Видел здесь фигуру в плаще, скрывающую лицо?

Громкий булькающий смех очередного торговца — для отвода глаз — овощами был ему ответом.

— Тут каждый второй такой. Ты и сам подходишь под описание. Шел бы ты отсюда, пегасик…

И я шел, не потому что принимал поражение, а просто потому, что не мог не идти – искать, искать и еще раз искать, перерыть весь этот рынок, но найти фигуру, или – к черту фигуру! – найти Зекору и уйти. Извинения перед Флаттершай, восстановление на службе, это все казалось таким простым и понятным, после того как я найду давнюю знакомую. Если только найду… В голове строились воздушные замки – правда замки были из туч. Я парил, разрезая их, а Зекора и Флатти были на самом самом верху, в чернеющих башнях. Взлетел – но вдруг обнаружил, что крыльев у меня нету, и приходится махать копытами. Что за чертовщина. Ладно, и не с таким справлялись. Яростно мельтеша в воздухе всеми четырьмя, я будто геликоптер поднялся на самую вершину башен. Одна из них наклонилась под большим углом. Стоп какого… Они наклонялись и наклонялись, пока не перевернулись целиком, а я так и не остался висеть в воздухе. Теперь чертовы башни были в самом низу! Или верху? Дискорд, да что здесь творится! Я понял, что опять нахожусь у самого основания.

— Иди сюда. Тебе сюдааа…

Откуда-то сверху прозвучал голос.

— Тб сда. – из переулка донесся неясный шепот.

Реальность с корнями вырвала меня из микросна. Черт, надо больше спать, засыпать на ходу – так и свои крылья не найдешь, не то что тайные берлоги банд наркобаронов. Я оглянулся. Хождение по рынку привело меня почти к подвальчику – тому самому, что я видел недавно. В противоположном переулке, стояла фигура, окутанная дымом. Пф, опять эти эффекты. Или я опять сплю?

— Что-что? – на всякий случай переспросил я.

— Тебе сюда. подходи, не бойся. – туман оказался всего лишь испарениями из канализационного люка и я смело подошел к силуэту.

— Узнаешь?

— Нет, но…

— А так? – фигура приподняла шляпу и ухмыльнувшись, показала свое лицо. Довольно мягкие черты, надо сказать, для таинственного жеребца в плаще. Стоп, да это же!..

Глава 9. Краткий визит.

Так как автор криворук и ленив, главы пронумерованы неверно (пропущен номер три). На сторисах офигенно долго все переименовывать обратно, поэтому сделаем вид, что это хитрый план :3

Серви Тонг, Луной тебя лягать! – дверь с грохотом вышибло и в нее с крепким словцом влетел черный пегас.

В комнате была разруха. Серву нечего было беспокоится – он не снимал квартиру, это была честно заработанная, потом и кровью (зачастую не своими) его личная берлога. Выделена за особые успехи в работе, как раз после той операции с притоном. Кажется, в то время он и начал пить. На полу валялись бутылки, нет, целые дивизионы бутылок! И не валялись, а гордо пали в сражении с Серви. Пока что из этих двух сторон обе проигрывали, побеждал один только алкоголизм. Роттериан сунулся на кухную.

— Фу, Серв… — не найдя там ничего хорошего, он решил проверить спальню.

— Ну поняха-няха, что за срач. – в спальне Серва тоже не оказалось.

Неудачника выдал тихий храп. Роттериан вылетел из спальни, обратно в большую комнату. И как он сразу не заметил эту огромную кучу тряпок под ковром?

— Вставай, к тебе гости!

— Чтоыэээ? От-твали, сейчас морду разобью…

— Если только себе. – рассмеялся Ротти и поднял одну из бутылок. Надпись гласила «Целестия и ко»

– Семнадцать градусов мне в круп, ты где этого суррогата накупил? Сразу же видно – подделка.

— Сам ты поййелка, — прошамкал Серв и его чуть не вывернуло, — отлишшное пиво! Це-, тьфу, Селестия одобряет!

— Ну как же. – Ротт оглядел комнату. И тут и там все было разбито. На полу валялась какая-то шуба. Ротт двинул ее копытом. «Фея Нор». Что за идиот назовет так фирму производства шуб? На полке стояла пара фотографий Серва, в обнимку с какой-то пегаской. Хм, земной и пегаска? Тот еще мачо… Роттериан задумался. Наверно, фотография была действительно старой – давно он не видел Серви с кем-то одним, все тавернские кобылы, да бессонные ночи с алкоголем… Громкий звук сзади, оповестил Рота, что он слишком надолго забыл про то, зачем пришел.

— Провалив-вай. Сатти… Она была мне как сестра. Разве что была мне не сестра…

Ротти закатил глаза. Пьяный Серв был щедр на сравнения.

— Слушай, если я тебе скажу, что она жива, ты же меня простишь? – пегас резко поставил его перед фактом.

— Щтооооо?

— Да ничего. Поднимайся. Ты где вчера был?

— Я помню?..

Серв быстро, насколько ему позволяло похмелье, выкарабкался из-под ковра и ушел на кухню.

— Ну круп-вас-лягать! – донеслось через минуту. «В помойное ведро посмотрел», — подумал, наученный горьким опытом Роттериан.

— Так л-ладно. Я умылся, и даже, наверно, могу слушать тебя. Но больше нич… Ик! Ничего не обещаю. Меня тошнит, валит с копыт, и голова болит, как будто в нее сена напихали. Сейчас я все что хочу, это пожрать и поспать. Вечером у меня подп-польные скачки – надо же как-то подрабатывать, так что давай быстрее, что там тебе надоаааа. – Серв зевнул во всю морду.

— А ничего и не надо. Пошли к дверям.

Глава 10. Несостоявшаяся встреча.

После десяти минут объяснений, Рот сидел открыв рот.

— Но почем…

— Нет времени.

— А как же…

— Нет времени!

Только что он узнал, что Сатурн жива и скрывается от полиции. Она не может войти в центр – как только узнают о том, что она не мертва, новость сразу разлетится по всему городу. А у нее слишком много врагов. Как понял Роттериан, из пятиминутной беседы, в которой ему было запрещено задавать вопросы – она убежала из того же подвала, где держат Зекору. Сатти пояснила – Рот правильно определил подвал, но попасть в него одному не выйдет. Охрана меняется раз в двенадцать часов, лучше всего заручиться поддержкой полиции. Но Рот знает – там ему не поверят. Остается последняя надежда – Серви. Несмотря на высокий риск, он просит Сатурн следовать за ним и показаться хотя бы вдалеке. стройную фигуру давнишней знакомой Серви просто не сможет не узнать.

— ХВАТИТ ЛГАТЬ МНЕ В ЛИЦО! – Серв махал копытом, пытаясь заехать мне в морду. К счастью, он был настолько пьян, что после очередного замаха чуть не падал сам. Сволочь, ну как можно было так нажраться так, что…

— КАКАЯ К ДИСКОРДУ ФИГУРА В ПЕРЕУЛКЕ? ДА ТАМ НИКОГО СЕЙЧАС НЕТ! – все громче выкрикивал Серви, колошматя копытами воздух. В отличие от меня, по тому было попасть куда легче.

Я оглянулся. Сатти стояла там, через туман было плохо видно, но все равно – лицо, волосы, фигура – и все равно Серв брыкался и не хотел ничего слушать. Я схватил его за голову и направил ее туда.

— Смотри! Смотри пьяная рожа, вон стоит твоя барменша! – решил я докричаться до его тугой головы. – ТЫ совсем слепой или тебе глаза сидром залило?

— ТЫ ЧЕРТОВ УБЛЮДОК, ДА ТАМ НЕТ НИКОГО! – я сомневаюсь, что он вообще открыл глаза, когда я держал его. Черт, земные и так опасны, а пьяные земные спокойно возводят опасность в степень самой себя. Бдыщь! Дискордов плот! Уже второй раз за ближайшую неделю, мне попадает в морду с копыта Серви. Правда сейчас он просто прыгал и лягался, и удар пришелся задним вскользь. Ничего, шрамы украшают кольта. Блин, если этот придурок не может даже открыть глаза, нужно будет прийти завтра – он проспится, и будет хотя бы слушать меня.

— НЕНВАИЖУ, ИДИОТ, НЕНАВИЖУ, П-ПОДОЙДИ СЮДА Щ-ЩЕНОК! – я забил на это дело и уже давно летел по направлению к Сатти. Серв побежал за мной, правда, до первого столба. Тот изогнулся, спрашивая: «Здраствуйте сэр, вы куда, сэр?» Ну или просто у этого тупицы здоровья столько, что он погнул головой фонарь. Я лично надеюсь на первое.

— Ничего не получилось. может ты к нему подойдешь?

— С ума сошел? Вся улица в зеваках.

— Может я его приведу?

— Мы же так и хотели верно? Откуда я знала, что он накидается так, что попытается избить тебя – Сатти говорила быстрым шепотом. – Нам нужно валить отсюда. Желательно побыстрее. Мы могли бы взять его, но нас очень быстро найдут. Мешок сена! – яростно прошептала она, оглядываясь на Серва. – Придется все делать самим.

Полулетя за этой прыткой мадам, я был подавлен. Этот чертов круп заливается как демон, да еще и объявляет меня виноватым! Вот же она, вот бегут передо мной ее стройные копыта, нет, надо напиться и ничего не видеть! Узкие переулки заводили меня все дальше и дальше в цепочке своих рассуждений. Взял ли кто-нибудь на себя заботу о Флатти? Ну ладно, она не маленькая, каких-то пять дней – запасные крупсы лежат под статуэтками на камине – на месяц ей хватит. Но черт, это же Флаттершай, что она может с собой сделать… Я мотнул головой. Нет, нет такого не будет, не будет, не будет… А если Серв припрется к ней и начнет говорить, что я сошел с ума? Позовет к себе жить? Кто знает, насколько он свихнулся от алкоголя и одиночества. ДИСКОРД! Нет, этого не будет, Серв твой друг, он все понимает… Да ничерта не понимает! Впереди хвост, хвост подметающий мостовую, по краям стены, переулки, а я бегу тут, бегу и не знаю зачем! Мало того, что я последнее время ел только по каким-то помойкам, мало мне пуститься чуть ли не в бега после увольнения, так еще мне не верит спившийцся друг, Зекора в заключении, а моя пассия наверное просто ненавидит меня! Хотя нет, она не может ненавидеть… Но ей явно очень, очень, очень, очень, очень, очень, очень, очень не нравятся мои поступки… Меня чуть не вывернуло от собственной ничтожности. Ладно, я все решу, я же все решил в тот раз? И сейчас все решу. Тьфу. Все тогда решили за меня. Надеятся не на что, я пропал.

Глава 11. Неловкие сны.

Примерно отсюда читателям становится нифига непонятно :3 А щито вы хотели? Нуар, детектив, все дела.

— Серви, быстро позови сюда Френка.

— Но…

— Быстро.

Через пять минут в кабинете Фэта стоял фиолетовый единорог, из второго конвоя.

— Ты должен следить за Роттерианом. – Фэт откинулся на спинку стула. – Недавно он был у дома Серва, и по показаниям того, — начальник мотнул головой на коричневого земнопони, — он окончательно сходит с ума. Искать его на рынке, дома и в злачных местах города. Все понятно?

— Да сэр.

— Но послуш… — начал было Серв, нервно копая копытом пол. Это он узнал о Роте! Это к нему он пришел! Это он сообщил Фэту о происшествии, по долгу службы…

— Никаких но. – Фэт всегда был резок в ответственный момент. – Он находит Рота, тебя никак нельзя к нему подпускать, — он многозначительно кивнул на кровоподтек у Серви под глазом, — мало ли что вы еще учудите.

— НО ЭТО ОН УБИЛ САТТИ! – Сорвался Серв и выпустил облако дыма из носа. КАК Фэт не понимает! Все указывает на него!

— Вот именно поэтому, за ним следишь и не ты. У нас нет доказательств раз, Ротериан, каким бы идиотом ни был, не убийца два. И либо ты ослушиваешься прямого приказа и как только я узнаю, вылетаешь вслед за ним, либо – делаешь, что я скажу и все остается как есть.

«Либо я ослушиваюсь прямого приказа, а ты об этом не узнаешь, толстый круп», — подумал Серви. Улики? Будут ему улики.

— …и да вот еще Френк, извини за весь этот концерт, просто Роттериан… — Серви хлопнул дверью, не дослушав окончание фразы. Сейчас он точно знал где и что. Он нырнул в переулки и город с готовностью поглотил его.

— Беги, несчастье принесет, тебе в бега ушедший Рот,

Корабль ваш давно разбит о скалы проданных копыт.

Беги и знай, что предал он, тебя, меня и весь район,

Подставил. Так подставь и ты. И на корню разрушь мечты.

— Но… — Флаттершай стискивало со всех сторон гнетущими звуками. казалось, комнату вот-вот разорвет, она лопнет, лопнет через пасть камина или желтые взрывы ламп, лопнет вздымающимся ковром или кроватью, протирающиеся на многие километры. – Но… Ты врешь. Это все сон! Ты бы… Ты бы никогда так не сказала! – Флаттершай плакала в голос. – Т-ты очень хорошая! Т-ты добрая! Зачем ты так говоришь?

— Я вышла на прямой контакт. И Рот предатель – это факт,

А это хитрый транс – Ту'ум. Он льет мои слова в твой ум…

Комната начинала разрастаться, превращаться в огромное размазанное пятно. Флаттершай находилась подвешенной в центре. Словно обратное превращение бабочки в куколку – она била крыльями, но слова оплетали ее, соединялись в цепочки длинных фраз и все сильнее сжимали ее – секунда и она сорвалась вниз, в отчаянии хлопая крыльями.

— Поверь, поверь мне, твой пегас опасен до смерти для нас,

Скатись по призрачной волне, иди ко мне, лети ко мне…

Флаттершай вскочила и побежала к камину. Сгореть, сгореть, скорее сгореть! Но от пламени веяло холодом, из него просачивались черные слова, да и само пламя темнело, переворачивалось. Видно было, что это не языки огня – страницы какой-то древней книги. Желтая пегаска в ужасе отпрянула, захлопав крыльями и поскользнувшись ударилась о спинку кровати. Но удар был не сильным, напротив, древесина как будто приняла ее, Флатти буквально погрузилась туда, замирая и медленно древенея…

— Нет! Я-я, ч-что происходит! – бедняжка попятилась от своей собственной тени, которая в бликах света переменилась. Раскосые глаза, черно-белые полосы… Она побежала к двери, но там было окно. Выглянула. Густой туман заволок все так, что виднелся лишь фонарь напротив. Флатти решила лететь. В страхе закрыв глаза и пятясь куда-то назад, она разбежалась и почти прыгнула в окно...

— Иди со мной! – огромная голова с раскрывающейся пастью не то зебры, не то древнего чудища открылась у нее перед лицом.

-Нннииии…- шепотом протянула Флаттершай и отвернув мордочку упала под окно. Подоконник грозно нависал над ней. Вся остальная комната приближалась, Флатти пятилась в стенку, но все равно не могла ничего сделать. По ее глазам текли слезы, а крылья намокали, намокали и намокали, пока перья не стали насквозь влажными. Из камина полез черный огонь слов. В ужасе, пегаска обернулась крыльями, словно в кокон и подувший в окно холодный ветер сделал свое дело – она была в круглой ледяной тюрьме из самой себя, закрывшись от внешнего мира, не оставляя костру и шанса пробиться сквозь кристаллический заслон. Сбивчивое дыхание в конце-концов стало равномерным и она заснула, несмотря на сквозняк из открытого окна. По желтой мордочке катились крупные градины пота, рот был приоткрыт.

Она бредила вот уже второй день, изредка поднимаясь, но путая реальность со сном.

— Флаттершай? – Серв постучал в дверь. – Флаттершай! – затарабанил в дверь уже двумя копытами.

Но дверь молчала – как и улица – второй час ночи, все уже давно спали. Серви приготовился к худшему.

— Флаттершай! – дверь с шумом вылетела, выбитая с двух задних копыт земного. Окна некоторых домов включились – триксвильцы всегда были готовы к ночной суматохе.

Она лежала около окна, закутавшись в одеяло, которое тянулось от самой кровати. Под глазами были такие неестественные для нее мешки, волосы спутались. Мордочкой она зарылась внутрь покрывала, из которого, судя по всему, пыталась соорудить какой-то форт – детская забава, но чего только не сделаешь в ее положении. Депрессия давала о себе знать – нет, в комнате не было тотального бедлама или даже просто бардака, но такая чистоплотная поняша как Флатти, всегда ставила фигурке на камине ровно, не позволяла перегорать лампочкам, никогда не оставляла шторы открытыми… Все эти простые мелочи пугали до леденящего ужаса и этот желтый беззащитный силуэт, закусивший в зубах уголок одеяла, чуть ли не физически ударил Серви куда-то в живот. Он сполз по стене в узком коридоре, пару раз лягнув ни в чем невиноватый плинтус. Достал из кармана фляжку с сидром. Пять минут. Десять. Он мотнул гривастой головой и шатаясь подошел в Флаттершай. Аккуратно положил ее на кровать, поправил фигурки на полке. С досадой посмотрел на люстру, светившую только в половину своих ламп. Закрыл дверь, напоследок посмотрев на спящую пегаску. Ее голова безвольно свисала с подушки ровно так, как Серв ее и положил. Разве только крылья расправились чуть-чуть сильнее и перья теперь не казались такими скомканными.

— Ну Рот, ну выродок – в Бескрылом Переулке Серви достал фляжку и опрокинул остатки содержимого в себя. Одна сиротливая капля. – Тьфу. Где мои, дискорд, сигареты? – ругнулся он и ушел, путаясь в тумане, в одному ему известном направлении.

Глава 12. Серпантин.

Мисс Элизабет? – коричневый пони подумал, как лучше постучаться в дверь. Сквозь разрушенные кварталы и убогие подворотни, минуя бездомных собак и бездомных псов (последние лягали его и просили мелочь), огибая бесчисленные мусорные баки, под карканье ворон (которые сильно расплодились в этом году) он таки добрался до этого места и теперь ему не хотелось сесть в лужу.

— Что нада? – резкий старческий голос раздался по другую сторону от двери.

— Мисс Элизабет, мне нужно поговорить с вами. Это насчет убитой дочери…

— Вали отсюда.

— Но мисс Эл…

— Вали отсюда я сказала! – голос чуть не сорвался на визг. – Прежде чем припираться узнал бы, кто такая “мисс Элизабет”. Я ее мать! – на этот раз старуха закричала так, что уши Серви невольно прижались к голове. – Ее убили! Проклятые пегасы…

— Пегасы? Какие пегасы?

— Темный, как из глубин ада. Я видела, как он убегал с места преступления. Шибкий! Раскрыл свои адские крылья – чернее ночи, пропади моя кьютимарка! Потом я видела его и на втором убийстве в баре. Ошивался неподалеку. Шельма!

— А не могли бы вы…

— Проваливай говорю, таким как ты не рады! Я уже вторую неделю живу без дочери. Посмотрела бы я на тебя, если бы пережил своих детей! Кобылюдок! Ты мне не нравишься... — у старой пони и правда что-то сжималось в груди, когда она слышала его голос.

Но Серви и так было было достаточно. Спускаясь галопом по лестнице он уже знал, что ему делать, правда не знал как.

— Вали-вали! – прикрикнула старуха, и для верности прислушалась. Цокот копыт удалялся. — Вот и правильно. Вот и нечего тебе тут делать. Вот и посижу одна, кипяточку попью, чай согреюся. — борматала себе под нос старушка, немного успокаиваясь.

Сиреневый пони второй час шел по следу пегаса. Он порядком заплутал – рынок Эплджус большой, одна пятая города. Вихляющие улочки, приводящие в него, тоже битком забиты всякой утварью. Кто знает, куда Дискорд понесет Роттериана? Френк остановился и понюхал воздух. Достал из-под котелка карту, в которой она держалась магической присоской. Взгляд его упал на большую нарисованную башню. Отличное место для встреч. Кто знает, может быть Рот подумает так же? Не замечая пронизывающего ветра и пляшущих фонарей, единорог понесся вглубь рынка.

— Черный пегас, убийство раз, таверна, убийство два, поставки плотицина, Сатти, бедная Сатти… — мысли крутились в голове Серва мельничными жерновами. Решение было близким — что-то интуитивно подсказывало Серви, что он знает преступника. Сбегая вниз по пологой улице, он не обращал внимания ни на хлещущий в лицо дождь, ни на туман, обволакивающий его. Он был похож на пегаса, делающего очередной соник – вода растягивалась за ним в длинный след, вплетаясь капельками в туман и превращая его не то в гоночный болид, не то в призрака Правосудия, летящим на расправу с преступником. Плащ давно висел бесполезной тряпкой где-то позади, а глаза были кристально ясными – в коричневых приоткрытых полукругах, мерещилось какое-то древнее божество. Рынок Эплджус, рынок Эплджус… Флаттершай, Сатурни Синс, дочка старой бабки – он этого просто так не оставит. Берегись, Роттериан Бис, берегись! Скоро тебя переедет локомотив по имени Серви. Скоро. Очень скоро…

— Сэр, я видел его у какого подвала. Это недалеко от центральной башни, сэр. Если знать путь. – Френк был на подробном отчете у Фэта.

— Френк, у тебя есть зонтик?

— Зонтик? – пони посмотрел вокруг. – Нет, нету.

— Да вот я сейчас подумал, — массивный Фэт приподнялся из кресла и наморщил нос, — а не захватить ли нам на всякий случай зонтик? От Триксвилля всего можно ждать. – он выглянул в затянутое серыми тучами окно.

— Мда. Кажется, дождь начинается. – Посветил Фрэнк рогом на улицу. – Ничего, обойдемся заклинанием. И вот еще, сэр…

Фэту нравилось, когда к нему так обращаются. Никто из подчиненных не называл его так, все то «Фэт, здесь отчетность за месяц, поднапряги отдел пропаганды» или «Начальник, да он поехал уже! Да, в зеленый салон на углу, говорят там притон, проверка не помешает…» А «сэр» никто.

— Внимательно слушаю – кивнул Фэт.

— Серви. Вы поручали ему следить за Роттарианом?

— Нет, а в чем собственно дело?

— Он пытался найти его. Или не его. Но определенно, я видел Серви Тонга на рынке, он…

— Выдвигаемся, — резко оборвал его Фэт, — какого Дискорда ты не сказал мне это раньше?

— Н-но, я-я… — начал было отступаться понь.

— Немедленно беги на рынок жди нас у входа. Нужно отвести конвой к подвалу, о котором ты говорил. Серви, Серви… — протянул тихо Фэт, под тихое постукивание у подоконника. Дождь и правда начался. Редкие-редкие, но очень крупные капли. Какой-то неправильный дождь. Наверное, его делали какие-то неправильные тучи. Дискордов город. Все здесь неправильное…

— И что нам теперь делать?! – отчаянно шептал Роттериан.

— Не знаю. Может, вырубим их чем-нибудь? – предположила Сатти. Все еще скрываясь, она предпочла сама помочь Роту – если дело выгорит, ее таинство больше никому не нужно.

— Да?! Чем?! – черный пегас был на взводе и норовисто хлопал крыльями себя по бокам. – Да только если молния шарахнет в этот Дискордом забытый сарай — тогда у нас есть хоть какой-то шанс!

— Тише, тише… Не привлекай внимания. – завернулась сильнее в свою шаль Сатти, сверкнув оранжевыми глазами. – От того что ты орешь легче не станет.

Под копыта набилась слякоть. Худшее в мире ощущение. Слякоть под копытами, друг в плену. Сейчас дождь разгуляется, вообще будет лучший антипраздник в мире. Как веселый и яркий Новый Год, только противоположно – уныло и мерзко. Роттериан вспомнил свой предпоследний Новый Год в Триксвилле. Ну не совсем наоборот…

— Цыц! – шикнула на него Сатурн. – Смена караула…

— Почему тебя зовут Сатурн? – идиотский момент – идиотский вопрос.

— Потому что Н. Рутас звучит как собачник из Сталлионграда. Тихо, тихо…

— Н. Рутас? Кто это вообще?

— Тсссс! Потом расскажу! Смотри!

Пока они стояли затаившись в склизком тумане и обдающим спины сквозняком проулке, пастью ледяного дракона пышущего им в спины, двое коренастых земнопоней куда-то ушли. На встречу им подоспела новая пара.

… они хоть чем-нибудь отличаются? Может у них там секта, и они по 20 одинаковых жеребят за раз рожают? – поморщилась Сатти.

Роттериан не сдержался и согнулся от смеха, копытом затыкая себе рот.

Вздымались фонтаны по обоим бортам болида. Он был им. Был несущимся по улице экипажем, был молнией, разрезающей лужи. Серви несся вниз по улице и все его мысли были сфокусированы на одном – найти, поймать, а там будь что будет. Найти – поймать… Найти. Резкий поворот. Будто невидимые вожжи стегали его, и управлял ими он сам – идеальный забег по полукругу. Прямая. До рынка оставалось не больше мили. Там, внизу, под железными крышами, пони со стальными нервами торгуют металлическими приборами. Приборами делающие страшные. захватывающие разум препараты… И Рот. Рот за все ответит. Поворот, вшихх! Проскользнул в луже, но не упал, лишь немного не вписался. С кем не бывает. Опыт скачек давал о себе знать, и он все быстрее и быстрее устремлялся к Эплджусу.

Флаттершай спала. Ночные кошмары отступили, и голова спокойно уткнулась в подушку, отдыхая от страшных мыслей. Камин потух — пегаске стало холодно. Недовольно переворачиваясь, она натянула на себя сбившееся одеяло и задышала ровнее. Во сне смешно сдула перо, упавшее на нос, перевернулась, поджав копытца. Луна, снежным барсом скачущая по верхушкам далеких гор, освещала розовый хвост, раскиданный по кровати. Тихое тихое дуновение вечернего ветра. Тучи заволокли небосвод, и свет больше не проникал в комнату. Испуганное, интуитивное дрожание. Но темнота отступила так же быстро, как и пришла. Под ирбисовым взглядом ночного светила, пегаска стиснула подушку копытами чуть сильнее.

Глава 13. Начинается.

Собственно вот вам пучина неизвестности. Через недельку выложу остальные сколько_их_там_глав. Эти 13, это примерно ~половина фика.

Всю дорогу до рынка тучи играли в преферанс. Увы и ах – у туч не положено играть не краплеными картами. Поэтому сначала они принялись за разметку. И если в южной части города попались какие-то новички, то в северной, над рынком, мастера вовсю тягались мастерством меты. Правда то, что от проливного дождя и грозы страдали ни в чем не виноватые пони, они не задумывались. Точнее как – ни в чем не виноватые? Если ты живешь в этом городе, ты как минимум убийца. Как максимум псих или влюблен. Если это не одно и то же. Молния в очередной раз сверкнула и ударила в стрелку огромных, старинных часов, вздымающихся над Триксвиллем ампирной башней. Резные горгульи на верхушке хищно оскалились – и плевать, то что они были каменные – это не мешало им сушить зубы и высматривать свою жертву, впиваясь в нее застывшими глазами.

Северная горгулья. Одинокий черный пегас о чем-то говорит сам с собой, не замечает дождя. Или какой-то призрачный силуэт вырисовывается рядом? Вот шаль, вот… нет, это всего лишь туман, туман да нависшее белье с балкона переулка. Плохо, такую бесстрашную жертву не взять голыми лапами. Чего же он боится? Потерять свою жизнь? Вряд ли. Потерять чью-то чужую? Вполне возможно. Неподалеку от него был подвал. Он то и дело поглядывал куда-то, топтался на месте, взмахивал крыльями – черными, с снежно-белыми прожилками. Что ж, Северная всегда отличалась странным юмором и решительностью действий. Горгулья Справедливости.

Граххх! Вжих! Молния ударила прямо в полузакопанную дверь. Оба охранника оглушены – если, конечно живы. Пегас с испугом посмотрел на небо, но увидел только выхваченную на секунду голову горгульи. Кажется она чуть-чуть повернулась и улыбнулась еще более хищно – нет, показалось, просто игра света и тени.

Западная горгулья. Коричневый земнопони бежит вниз по улице, сметая все на своем пути. О да, он точно знает свою цель. Точно знает, ха. А этот чего боится? Камень чернел от смываемой с него пыли, и глаза все сильнее шлифовались водой. Годами, десятилетиями приобретая миндалевидную форму и дьявольский блеск. Что если он ничего, ничего не знает, даже о самом себе? Западный ветер – Ветер Неверного Пути. Зачастую он спасал мореплавателей от худшей опасности – правда, в замен давал им горечь ошибок. Четкими кадрами от молнии, которая ударила в подвал, вырисовывалась капля, на кончике горгульего клыка. Словно в замедленной съемке, она падала вниз, падала, падала, а земнопони в это время будто застыл в бешеной скачке. Грива свисала под невообразимым градусом, копыта переставлялись будто вязком желе – не удивительно, много вы успеете проскакать за время падения капли?

Бом. Капля упала одновременно с боем часов. Бом. Пони перешел с галопа на шаг. Бом. Грива спала, а грудь высоко вздымалась. Бом. Он тихо-тихо поднял голову наверх, вслед уходящей молнии. Бом. Как он ошибался. Есть же способ узнать! Полицейский участок!

Южная горгулья. Фиолетовый единорог только что отчитался перед своим начальником. По его губам гуляет ухмылка – он доволен результатом. Все прошло именно так, как он и хотел. В участке знают про Рота. Отлично. В участке знают про Серви. Замечательно! Хотелось прыгать и скатать как маленькая восьмилетняя девочка, правда если у девочек бывает трехдневная щетина, волосы свалявшиеся чуть ли не в дреды и лицо сумасшедшего. Да, кто знает этих жеребят. В этом городе возможно все. Так думал и безжизненный кусок камня, с интересом следивший за выходками этого единорога. Горгулья застывшими ушами выхватывала его потаенные мысли. Вот как? Оу, даже это. А что насчет?.. Да ты просто чудовище, милый. Горгулья Предательства. Предает предателей, как бы глупо это ни звучало. Правильно, никто не любит конкурентов. Молния осветившая его лицо в безумной пляске, скользнула лучом в карман. Легкий припорашивающий дождь, сменился на крупные градины. При-по-ра-ши-ва-ю-щий… Громкий удар копыт по жилетке. Порошок! Глупый круп, забыл его дома! Черт, рынок и Фэт подождет, как же так, без порошка… Фиолетовый единорог унесся вглубь улицы, пропуская свой триумф и обрекая себя на очень странную – не пропащую, но интересную – судьбу. Уши горгульи потемнели от удовольствия. Или это дождь смыл лишнюю пыль…

Восточная горгулья. Желтая пегаска безмятежно спала в своем доме – измученная кошмарами, она наконец-то погрузилась в здоровый сон. Ее грудь трепетала при каждом вздохе, но дыхание было ровным, глубоким – новорожденные жеребета, и то спят не так крепко. Да, последний год ее переезда жизнь порядком ее потрепала… Что она ищет? Чего она найдет? Горгулья сидела и одноглазо пялилась на стену обшарпанного дома, за грязное окно. У нее не было половины каменного лица. Никто не знал, улыбка это или звериный оскал. Никто не знал, как она выглядела до, и восстановит ли ее кто-нибудь. Восточная Надежда – так прозвали ее, за то, что она все ждала: вот-вот придут каменщики и отстроят ее заново. Но, суждено ли было сбыться этой надежде? Гром, сопровождающий взволнованное небо, был ответом. Кошкой прыгнув в окно он яростно протрубил в меха туч – Флаттершай вздрогнула и проснулась.

Никто и не заметил, в смешных и сирых уголках этого города, что молния, вечно отстающий от нее гром, бой часов и начало града были одним и тем же моментом, одной и той же отправной точкой для тысячей нитей по всему городу. Горгульи подстерегали своих жертв, с каменными (во всех доступных смыслах этого слова) лицами взирая на беспредел, творившийся под ними. Каждый споткнувшийся пони, каждый стон из раскрытого окна и каждый мелкий вор, не попавшийся в очередной раз – все смешивалось в единство бала, которым плавили эти четыре крылатых всадника. Никто и ничего не имело такой власти над городом. как эти бездушные твари – нависая, пугая своими перепончатыми крыльями, они безликими истуканами, рожденными воображением давно почившего непризнанного гения, стояли на своем импровизированном Олимпе. И нити, медленно опутавшие город, с тихим шелестом сходились на веретене шпиля центрально башни – скручивая события в тугой моток, неразрывный узел, каждым оборотом часов наматывая еще один виток судьбы…

В переулке было тихо. Тихо, до пугающей странноты – дождь, гроза, хлопающие железные крыши… Естественно, тихо просто не могло быть! Было очень и очень шумно! Нет. Тишина леденила. Ощущение и восприятие тишины было в полном объеме. Негромко играл престарелый саксофонист. Копыта давно не слушались его, и он редко попадал по латунным клавишам. Сам инструмент давно проржавел, а легкие не могли выдуть сколь-нибудь значимую мелодию – у дождя получалось и то лучше, завывая по водосточным трубам и пугая спрятавшихся под крышами от дождя ворон.

Вдруг, стая резко взлетела и устремилась к рынку. Саксофонист отнял от губ трубу и посмотрел на кучеряво-темное небо.

— Давно не было такой ночи. Очень давно. Пришло время…

Глубоко вдохнул осклизлый воздух.

— Начинается.

Глава 14. С ума шествие.

А вот где-то отсюда начинается хардкор :3

Обломки двери рухнули на землю, вслед за грузными охранниками. Черный пегас стоял не шелохнувшись, только невольно вздрогнул всем телом, когда запоздалая балка свалилась сверху на этот маленький праздник хаоса.

— Ч-что за?.. БЕГОМ!

— Осторожно. Это может быть подставой, — яростно шепнула Сатти, — не иди туда.

— Там. Зекора. Там. Должна. Быть. Зекора.

Обсидиановый пегас метнулся к развороченному проходу. Мельком глянул на охранников, которые развалились неловкими грудами мышц. Его напарница, скрывающая лицо за странного вида шалью ушла глубже в переулок.

— Ты не слышишь топот? Кто может бежать по рынку в это время? Это полиция, Рот, полиция, они заберут тебя, ты главный подозреваемый, неужели ты не понимаешь! – непонятно, как мчащийся крылатый силуэт еще слышал знакомую – ведь та уже давно растворилась в среди темных улиц, а он бежал по выщербленной лестнице подвала. Спустился вниз и…

К дверям с невероятной (для его комплекции) скоростью, приближался полный земнопони, с парочкой пегасов. На них были милицейские фуражки.

«…ели ты не понимаешь?», — обрывки слов гулко раздавались в моей голове. Но я знал – конец близок – и конец этот счастливый! Осыпающиеся стены, все в следах от копыт – наверняка пони штормило под кайфом и они не могли стоять нормально. Да. Все указывало на подпольный притон. Зекору содержат здесь – не важно, усталую и голодную ли, вымученную и прошедшую пытки – она здесь, она должна быть здесь! Они не могли ее убить. А я не мог ошибиться!

Пролет, пролет, черт, да сколько же тут этажей? Погреба крупаные! Может просто слететь вниз? Угу, и впечататься в стену. Идеальное решение… взмах, поворот, ступенька, взмах, поворот, ступенька, взмах… Где-то внизу забрезжил свет. Чертов свет. Это чувство… Когда вы с надеждой что-то делаете – но подсознательно на все дискордовы сотню процентов знаете – это провал? Я с замиранием спустился по последнему пролету, стараясь унять бьющиеся в истерике крылья – они дергались и взлетали, трясись мелкой дрожью, и дергались вверх-вниз, до потери перьев. Какие-то глупые мысли лезут в голову. Перья, перья. Одно или два точно выпало… Интересно, а можно ли сделать себе перо для документации из своего же пера?.. Попахивает нарциссизмом. Почему когда нужно думать о Зекоре, я отвлекаюсь на какие-то перья?!

Комната была пустой. Я не понял это сразу. Именно так – не понял, и все тут. Увидел ее пустой, унюхал ее пустой, услышал ее пустой! Но не понял. Какой-то стол. Какая-то клетка. Какие-то черно белые куски шерсти на полу. Едва заметные – но в спешке здесь действительно просто не успели убраться. Все было нормально. Я ледяным взглядом и не менее ледяными мыслями осматривал комнату, лениво попинывая копытами вещи, что валялись на полу – скальпели, битые пробирки, сломанный на скорое копыто замок… Я поднял его и пригляделся. Кислота. Времени и правда было мало, судя по всему. Чуть-чуть (от усталости, наверно) трясущимися копытами достал замызганный мешочек на груди. Понюхал. Хах, вы только посмотрите, как все не аккуратно – ай-яй-яй! Глупенькие наркоторговушки – вот у вас тут кровь, вот стол, с оставленными препаратами, вот какие-то спутанные следы… Да, обшарпанный подвальчик-то! Какое-то все ржавое. Проетое насквозь, да. У, а стол-то требует еще больше внимания, чем я ожидал! Чего тут только нет – разбитые сосуды неизвестного содержимого, записи (наверняка пригодятся полиции), да, жаль что только Зекоры тут нет, да, ну ничего, найдет, да, может в следующ — КАКОГО ВЫЛЯГАННОГО ПАРАСПРАЙТА НЕТ ЗЕКОРЫ! ЧТО ЭТИ МРАЗИ ВЫДУМАЛИ?! НЕДЕЛИ ДИСКОРДУ ПОД ХВОСТ, НЕДЕЛИ, Я ЗАБЫЛ ПРО ВСЕ, ПРО СЕМЬЮ, ВЫ ВОТ ЧАСТО РОГ ВАМ В ЗАДНИЦУ, ЗАБЫВАЛИ ПРО СЕМЬЮ?! МОЯ РАБОТА ПРОСРАНА, МОЯ ЖИЗНЬ РАЗБИТА И ОТПРАВЛЕНА НА ЛУНУ, А БЕДНОМУ ТЕЛУ ЕЩЕ ЖИТЬ! ГДЕ ЭТИ ЧЕРТОВЫ ПОЛОСКИ, ГДЕ КОРРИ, ГДЕ ОНА КОГДА ТАК НУЖНА?! ПОДКОВОЙ ВАМ РОТ РАЗОРВАТЬ УБЛЮДКИ, ЧЕТВЕРТОВАТЬ ВАШИМИ РОДСТВЕННИКАМИ НА ЭТО ГНИЛОМ СТОЛЕ, ЧЕРТИ УБОГИЕ, КАКОГО ПЕГАРАСА ЗДЕСЬ_НЕТ_КОРРИ?! СТОЛ?! ИДИ НАХУЙ СТОЛ! ХАХ, ОН ЕЩЕ СМЕЕТ НЕ ПЕРЕВОРАЧИВАТЬСЯ, ТЫСЯЧЕРАЗОВО ПЕРЕВЫЛЯГАННЫЙ УБЛЮДОК! СДОХНИ! СДОХНИ-СДОХНИ-СДОХНИ!

Крики из подвала были такими громкими, что даже башня наклонилась послушать. Фэт бежал к подвалу – источнику приглушенных, но очень резких криков. Ему не мешал дождь; промозглый туман, своей темнотой обволакивающий копыта вязким желе, разбивался рваными клочьями о стремление двигаться вперед; лишний вес казался сейчас просто картинкой – настолько молниеносно он двигался, отфыркиваясь от капель и иногда сбиваясь на три – поправлял копытом в очередной раз почти упавшую фуражку. Парочка стажеров не успевала лавировать за галопом начальника – чертовы пегасы! Даже летать их нужно учить. А уж про закрытие дел можно вообще молчать… Наконец Фэт вышел к башне, которая тут же встала по стойке смирно и отдала минутной стрелкой честь – пятнадцать минут первого. Крики походили на вопли сумасшедшего. Различались отдельные, как будто цветные места недоделанной черно-белой раскраски, слова. Мат. Несвязный, поражающий своим отчаянием. Недалеко от башни был подвал с двумя бугаями, развалившимися рядом.

— Накопытники. И связать, — четко отдал указания Фэт одному из пегасов, — Джойен, а ты пойдешь со мной…

Черный пегас осторожно шел по импровизированному подвалу – он был слишком мал и слишком отдавал овощным погребом. Наверно он что-то ожидал здесь найти – внимательно высматривал все темные уголки. На его лице была отрешенность и порой проскакивала глупая улыбка – как у пони, который с утра разбил яйцо в чашку с чаем, а парочку ложек сахара насыпал на сковороду. Случайность. Невнимательность. Да, улыбка задевала его губы с каждым новым предметом – химикаты в пробирках, ржавая решетка, открытая нараспашку. Не в силах сдерживать улыбку, он подошел к столу и покивал головой, как будто встретил старого знакомого и журил его за странное поведение. Поднял какие-то документы, с разъезжающейся все сильнее и сильнее ухмылкой, со стола. И медленно-медленно, мышцами лица искажая свои черты в безумную гримасу, порвал документы на две части.

Со стен сыпалась штукатурка. Воздух густел под тяжестью происходящего, пытался запечатать этот подвал собой, не дать никому увидеть этот ядерный ужас, радиационный всплеск эмоций. Вы видели пони под препаратами, смеющимся своей ничтожности? А без препаратов? Это был дикий хохот на высоких тонах, разрезающий уши металлами отголосков слов, которые еле слышны были в этой «веселой» тираде. Пегас громил все – от осколков, больно впивающихся ему в шкуру и заставляющих смеяться громче, до металлического стола, по которому он стегал крыльями и налетал на него. Он что-то кричал, забывая про слезы и побагровевшее лицо – даже сквозь черный окрас было все видно. Вздутые вены около лба. Мелкие капли пота, огибающие их и путающиеся в шерсти. Копытами по железу. Еще. Еще. Весь пол в перьях. Грады ударов. Кажется, он смог перевернуть прикрученный железными болтами к полу алхимический стол. В слепящей, бессмысленной радости сделанного, плюхнулся на круп, а затем упал на спину и начал водить по земле копытами. Крылья смешались с кровавой кашей из грязи, прядей черно-белой (не его) шерсти и стекляшками разбитых банок. Слова и смех становились все тише – в редко моргающих глазах отражались блики мотающейся лампы. Нельзя было описать их цвет. Задернутые безумием зеркала из примерочных самого Тартара. Первобытная ярость затмевала любые представления о цвете – то радужку пронзало чем то горько-желтым, то белки горели красным восходом зарождающегося сумасшествия. Смертельно-ярким красным. А может это порванные сосуды дали волю крови, от чрезмерного эмоционального напряжения. Продолжая шептать и нервно похихикивать, он закусил копыто. Мощные зубы все глубже и глубже впивались в свою плоть, оставляя причудливый полукруглый шрам. Красный изгиб реки, посреди черного леса шерстинок. Может быть именно так, он видел этот сквозной укус сейчас. Кто знает, что было в голове у этого сумасшедшего? И только редкие белые перья – полосками ровно посредине глубоко-черных крыльев – не запачкались.

— ДЖЕРСИ! ДЖЕРСИ СРОЧНО ПОМОГИ МНЕ И ДЖОЙЕНУ!

— Ч-что…

— БЫСТРЕЕ ДИСКОРД ТЕБЯ ДЕРИ, ОН СЕЙЧАС НАС ВСЕХ ПЕРШИБЕТ!

Взмахи крыльев. Шестеро передних копыт еле сдерживающие горящие глаза. И дождь, скрывающий эту неприятную сцену от взглядов обычных пони. Чертов дождь. Чертов город. Чертова жизнь. Фэт отошел от связанного черного пегаса и устало кивнул напарникам – спасибо.

Глава 15. По ту сторону.

— И долго вы меня будете здесь держать?

— Оу, скажи спасибо, что в психушку не отдали.

Городская тюрьма. Не самая худшая камера – ничего необычного. Кроме заключенного. Еще пять минут назад, с недвижного тела наконец-то сняли жетон полицейского.

— Фэт, это был простой нервный срыв. – заключенный говорил с инспектором, как со своим старым знакомым.

— Да ладно? – хмыкнул Фэт. – А я то по глупости своей думал может ты наркотиков решил попробовать? Ошибался, прости-извини.

— Хватит, а? Повторяю. это был просто нервный срыв. Пожил бы последние деньки как я, плакал бы как маленькая девочка. Я-то хоть смеялся… – Роттериан исподлобья посмотрел на бывшего начальника и плюнул на пол. Крылья были неумело перевязаны чем попало: скотч, старый бинт – в полиции не смотрели на состояние заключенного. Жив – и ладно. Хотя этому-то хоть что-то дали.

— Ладно. Допустим я тебе поверил и ты не наркоман-убийца, сошедший с ума, мы просто все неправильно поняли…

— Заткнись. Ты умеешь говорить без иронии? Лучше бы допрос мне устроил или «вычитание». ..

— А это и есть вычитание. Вычитание из тебя последней совести, завравшийся ублюдок. – Фэт внимательно смотрел на этого пегаса, разрываясь от желания зайти и выдать ему отменной порции побоев. Желательно – со смертельным исходом.

— В подвал я шел за Зекорой, — глухо ответил Рот, опустив голову, — а когда не нашел, то это сильно ударило по мне. Меня не ждут ни здесь, ни… Дома и в полиции не появлялся, потому что не хотел потерять след преступника.

— Ну теперь я точно уверен в том что ты наркоман – свой след потерять боялся!

— Заткнись, а? — устало откинулся пегас.

— Здесь я решаю кому затыкаться, а кому нет. Ты мне вот что скажи – те пегаски, которых ты убил. Барменша. Единственная дочь одинокой старухи… Зачем? Ты ничего не взял. Ну просто у всех есть мотивация, понимаешь, — Фэт начал расхаживать вдоль решетки, водя по прутьям копытом, — деньги на наркотики там, или что-то еще… Мне интересно, что у такого ублюдка, как ты, было мотивацией? Причиной? – Фэт остановился.

— Откуда я знаю, если это делал не я.

— Ладно, сделаем вид, что это не ты. Это некий другой черный пегас, которого по опросу Серви видели свидетели. Как и другой пегас, громивший с истерическим наркоманским смехом подвал. Да, понимаю, под кайфом тяжело отличить себя, от еще десятков таких же. Так захера ты их убивал? Под приходом не разглядел? – Фэт громко стеганул железом по железу.

— … — Роттериан откинулся в углу камеры головой на стену, уперев крылья в пол, и всем своим видом показывая, что не будет отвечать.

— Отлично. Ты знаешь как мы работаем – на тебе будет еще с десяток дел, если не признаешься.

— И с двадцаток, если признаюсь в том, чего не делал, — буркул Рот, — лягнись конем, Фэт, ты прекрасно знаешь, что это не я. А теперь будь добр, свали и не мешай мне отсиживать мой пожизненный.

— Прекрасно знаю. Кристально. Абсолютно уверен, что это не ты. Но ты посиди пока в тюрьме, а то странные совпадения, ты в тюрьме – убийств нет. Я понял, ты талисман убийцы! Дело раскрыто!

— Иди к черту…

— Через неделю лично допрошу с пристрастием, давненько копыто не разминал, — сверкнул глазами Фэт и отошел от решетки, — а сейчас гний здесь, няша.

Широкий круп главного инспектора удалялся из узкого прохода между камерами.

— Ну хоть за няшу спасибо. – отрешенно сказал Рот.

— Не благодари.

Алюминиевая плошка валялась на полу камеры. Холодало. Я поежился и укутался крыльями – интересно, почему мы всегда кутаемся крыльями? Какая разница чем мерзнуть? Идиотизм. Сплюнул. Но время от этого быстрее почему-то не пошло.

— Пст.

Ну вот. Звуковые галлюцинации. До этого звука я тупо смотрел в потолок, а теперь еще и глаза закрыл – может, придумаю себе собеседника, будет хоть с кем поговорить. Отличная мыс…

— Пссст! Эй! Долго я еще буду здесь стоять? – донесся знакомый шепот.

Я резко вскочил и оглянулся. Около решетки в рваных обносках стояла уборщица из бара, в котором мы были с Серви… Но этот голос. Что за…

— Сатти! Как ты сюда попа…- но я не успел договорить, прерванный тараторным шептанием из-под вуали.

— Нет времени. Вкратце – Фэт меня видел, но не помнит. Он тоже частенько ходит в то кафе – и про похождения Серви оттуда же выведал. Я ему сказала, что хочу посмотреть на убийцу… меня. Он не узнал. Я рисковала – но мне нужно было убедиться, что они не избили тебя до смерти.

— Еще бы он не узнал! Тут сам Дискорд не продискордит!

— Я не могу тебя освободить – но я нашла Зекору. Она в…

— Зекору?! — я резко поднялся. Отлично!

— Тшшшш!

— С-зехору? – повторил я сбивающимся шепотом. Давно не говорил шепотом.

— Да. Кто-то слил инфу. Их предупредили. Кто-то из ментовки – иначе бы не оставили тех двух бугаев. Охранять пустой подвал? Я так и знала, что это была ловушка.

— Главное – Зекора жива?

— Да, но…

В коридоре послышался звон полицейских подков. Массивные, с выбитыми именными вставками.

— Мне пора бежать.

— Но, но!..

— Пока.

Сатти метнулась в противоположный проход, зачем то слегка сверкнув рогом. А может?.. Нет, это точно была она – такие глаза не забываются. Такие глаза… В сердце екнуло. Я уже две недели не видел Флаттершай. Сейчас бы зарыться в ее гриву, обнять и гладить трепыхающиеся крылья усталыми копытами…

— Что уставился, утырок?

Я мотнул головой, и понял что мой пустой взгляд смотрел все это время на подошедшего Джойена.

— А не пегерас ли ты часом? – с прищуром посмотрел тот.

— Угу. Хочу тебя. Желаю. И двух пегасок убил, потому что ненавижу кобылок. Мне бы кольта помясистей!

— Тьфу тебя к Дискорду…

— Иди сюда, милый!

— Йейнутый…

Вот и нечего здесь ходить раз тут йейнутый за решеткой. Давай вали-вали, только в другую сторону, идиот, там выхода нет, кладовая только. Хороший полицейский – умный полицейский. А Джойен был… в общем, и полицейским-то не назвать, если уж на то пошло.

Незадачливый пегас ушел тем же путем, что и Фэт около часа назад. Где-то протекала вода – монотонный стук капель невыносимо напрягал мозг. Я снова откинулся на стену. Интересно, а час от пожизненного – это сколько? Наверное одна бесконечная. А день? Тоже одна бесконечная? Хах, вот и вывод, время для меня сейчас не играет роли… Флаттершай… Наверное наши отношения зайдут в тупик – кому нужен кольт, без меры времени?

«- Дорогой, где ты был?

— Летал.

— А почему тебя не было семь лет?

— Эээ…»

Да. тупик… СТОП! Сатти?! Я вскочил и посмотрел в левую часть коридора, где не было никаких выходов. Что за… Вспомнил светящийся рог… Но на телепортацию уходят годы с самого детства, это не уровень барменши из дешевой (ничего себе дешевой, я все деньги тогда прокутил!) забегаловки. Бррр.

Черный пегас в смятении отошел от решетки и устроился в углу. Веки его постепенно тяжелели, и он погружался в беспокойный сон. Морда терлась о шершавую стену, а копыта как будто то-то гладили. Крылья… Да, будто гладили трепыхающиеся, желтые крылья. Или не желтые. Но ведь всегда можно сказать любой цвет – вдруг угадаешь?

Глава 16. Смех, смех, смех!

Очень неоднозначная глава. Ммм... тяжелая, я бы сказал.
Пока все, в течении недели добавлю следующие главы.

Каждый грустный пони – улыбнись!

И наполни сердце солнца светом!

Просто без волнений – улыбнись!

И забудь сомнения при этом!

Я желаю радости для всех!

Каждый миг я люблю!

Лучший мой подарок – это смех,

Ради вас я пою!

Вся жизнь – это смех, смех, сме-хххтщт~тр\тр\тр\е-ех…

Старое радио на стенке задохнулось в агонических хрипах и затихло. Древняя, куда древнее этого города, старуха-пегаска поднялась с постели. «Вся жизнь – это смех, смех, смех…», — пропела она себе под нос и с не сгибающейся спиной проковыляла до кухни. Ее глаза еще только начало затягивать бледноватой туманной пленкой, поэтому она даже не врезалась в дверной проем, правильно разглядев очертания в сумраке. Аккуратно, даже с некоей грацией (если такое слово применимо к изъеденным старостью пегасам), она скользнула к кастрюлям. Чирк. Пшшшш. Газовая плита. Во всех домах центрального района стоят газовые плиты – в насмешку старикам, в новинку молодежи. Первым, напоминало о крематории и близкой кончине, вторым, о скором избавлении от ненужных обязанностей и желанном наследстве. Да, эти ветхие крылья видели много лицемерия на своем веку. Когда ты последний раз летала, йей, бедная старуха, сейчас нервно прикуривающая от искорок плиты, и ставящая вареники на тихий огонь? Может, на Первом Соревнованиях Вандерболтов? Нет, слишком давно это было… Когда познакомилась с ним? Еще, еще раньше… Давно и неправда. Может, в день его смерти? Да, припоминает полуслепой глаз, этот скорбный полет с кладбища и сжигающее одиночество. Многое пережили эти облинявшие крылья. Мнооогое… Но она была не одна – всегда лучиком надежды светила дочь – и тогда, после смерти любимого, еще юная, но уже готовая подставить крыло, и потом, когда старость все же взяла свое и взвыла спина, да свело эти бесполезные леталки. И как ей не жалко было всех денег, потраченных на лекарства? Да и аптекарша вошла в положение и брала крупсы через раз – Сиберия действительно брала не жалостью, не обаянием – просто наивной поняшной добротой и любовью к матери. Громко хлопнули железные ставни от резкого порыва ветра. Старуха немигающее смотрящая в огонь, и видевшая в нем давно ушедшие лица, вздрогнула. Но не пошла закрывать окно – толкнула копытом в дверь, затаившись в укромной каморке-кухне. Закрыта дверь – и нет проблем. Нет той улицы, не того окна, которое нужно захлопывать, цветы, которые полить, и еще много, много слишком бесмысленных забот для одинокой старухи… Да, сложно отрицать, что эти крылья многое пережили. Теперь они пережили еще и собственную дочь – Сиберию Бонитас.

Стук копыт на лестничной площадке и взволнованные крики. «Просто без волнений улыбнись!». Радио? Или она сама что-то шепчет себе, сползая линялыми перьями по стенке? Кастрюля уже давно вскипела, огромные липкие пузырьки воды легонько приподняли крышечку, и, не встречая сопротивления, успешно сбежали из своей кунсткамерки. Неожиданная волна затушила огонь. Пшшшш. Пшшшш… Оранжево-прозрачная война стихий давно окончилась, но почему остался этот шипящий звук?..

Сиберия. Сколько раз ты приходила после сорока восьми часовой смены – измождено тыкнувшись под крыло матери, сжимая в копыте спасительный пакетик лекарств. А потом отмывала раковину (а зачастую – только путь до нее) от крови – туберкулез и артрит ядерная смесь начинающейся старости. Но эта мягкая грива под крылом, эта самоотверженная забота – они держали Элизабет Бонитас на плаву. Или Бонни – как ее прозвали за невозможную худобу соседи. Ну а что вы хотели? Старость изматывает. Или на-матывает. На огромный, гигантский деревянный стержень проблем. Словно жизнь раскаляет прочный кусок железа, которым ты чувствуешь себя в молодости, и потихоньку, без лишней торопливости, начинает его вытягивать. Зрелость. Ты уже не кусок железа – ты уже хитрая, длинная петля. Вьешься, вьешься по этому стержню, стараясь лечь как можно ровнее – как минимум ровнее других знакомых стержней. Старость. Тонкая-тонкая леска, которая не выдержит даже мальков рыб, если кто-то додумается идти с ней на рыбалку. И вдруг, темнота, размытый гулкий звук лопнувшей гитарной струны – она на славу послужила хозяину, но в очередной раз просто не выдержала такого натяжения. А Бонни… Ее старость даже на рыболовную катушку не намотаешь – разве что развесишь паутиной по уголкам чужих жизней или раскатаешь сусальным золотом по металлическим, фальшивым, монетам.

Пшшшш. Старуха поднимает голову, и воздух медленно тает в ее глазах, нет, ее глазами! Они теперь часть воздуха, он такой же мутный, такой же задернутый незримой пленкой, которая от чего-то легонько подрагивает. Когда уже она встретит Его? Или свою дочь? Когда уже пройдет вся эта глупая суета… В нависшей тишине, странное шипение разрывают только слезы, звонко капающие на кухонный кафель, да хруст костистых крыльев.

— КАКОГО ЧЕРТА ТЫ НЕ ЗНАЕШЬ ЭТАЖ?!

— Я НЕ ЗНАЮ! НЕ ЗНАЮ! А КАКОГО ЧЕРТА ТЫ НЕ ЗАПОМНИЛ?!

— ДА Я РАСКАТЮ ТЕБЯ ПО СТЕНКЕ, Я ТЕБЕ ТВОЮ ТРАВУ ЗАСУНУ В…

— ЭТО Я-ТО ВИНОВАТ, КА...

— ЗДЕСЬ!

Дверь с шумом вылетела от удара мощных задних копыт. Фиолетовый единорог и матерящийся земнопони ввалились в комнату, от которой веяло гнилью и старостью. Раскиданные пледы, желтеющие цветы в аляпистых горшках – хозяина явно не беспокоил внешний вид. Скрипнули ставни. Окно!

— Черт! Да еще и запах. Как будто пахнет… Едой? Что за чертовщина! – коричневый земнопони путаясь в плаще метнулся к окну, но тут же отошел.

— Опоздали?

— На нем решетки. На нем дискордовы решетки, что бы это не значило. Стоп, да это не однокомнатная… Смотри! – земной указал на маленькую дверь в углу, завешанную коврами.

— Сейчас, сейчас… — возился он с дверью. Лягать тут было бесполезно – не подступиться через ковры, да и дверь была не петельная. Поэтому он просто методично выбивал ручку-замок. Крррак!

Пахнуло лавиной чего-то дурманяще-душащего.

— Готово! Дискорд, что…

— Поджечь мне крылья, почему…

На полу раскидав костлявые крылья с редким оперением, лежала Элизабет Бонитас, уткнувшись сморщенным носом в кухонную подушку-подставку. Губы застыли в бессмысленном движении, вытянувшись ссохшимися сосудами – и никто не знал, что этим «бессмысленным» было повторенное, до боли в скулах, имя дочери. И подушка в ее снах была вовсе не подушка, а дочкино теплое-теплое и такое родное крыло…

— Фрэнк, быстро открой окно, выключи свет во всей квартире, а потом выйди в холл.

— Есть.

Следующие пять минут прошли в молчаливом топанье копыт.

— Записывай, — голос Серви казался ледяным, был перенасыщен формальностью, быть может от того, что ему было все равно, быть может – потому что приходилось стиснуть зубы, чтобы унять дрожь.

— Что записывать? – Фрэнк поднял рогом перо и потупив взгляд приготовился к отчету.

— Триксвилль, Улица Ночных Ястребов 24. Смерть пегаски красно-коричневой масти, Элизабет Бонитас, наступила в результате несчастного случая. Дата, подпись.

Фрэнк вопросительно посмотрел на Серви.

— Дата. Подпись. – повторил земной с нажимом.

— Записал, сэр.

— Теперь в участок, быстро. И вызови мне Джерси – есть о чем поговорить…

Подернутые туманом глаза смотрели на кристально прозрачный воздух улицы. Казалось, они впитали весь смрад, смог и грязь, хотели сделать этот мир чище любым, даже таким способом. Дождь в унисон умершим мыслям, пошел сильнее, застучал монотонной дробью нотаций по непромытым улицами, заголосил сотней натянутых до предела струн, ради одной порванной. И с каждой его каплей по ржавому водостоку или сточной решетке, было слышно непрерывное постукивание: боммм, боммм, бонннн, бонннн, бони бони бонни бонни Бонни…

Западная горгулья ощерилась. Серви замедлил шаг. «Адские крылья – чернее ночи, адские крылья – чернее ночи», вот уже пять минут било в его висках. Описания той старухи и Рот… Что-то не сходилось. Земнопони остановился совсем, пытаясь вызволить из замутненного сознания образ бывшего друга. Вот он, каждый день входит в участок и приветственно вскидывает копыто. Крылья спокойно лежат на спине. Грязно-золотистая перевернутая подкова, с тремя серыми каплями грязи (что за глупая метка?) виднеется из под вздернутого плаща. Вот он стоит и задумчиво смотрит на документы – работы невпроворот, крылья подрагивают от злости. Вот он яростно спорит с Серви. Крылья вскинуты высок вверх, взгляд карией кислотой разъедает собеседника – он прав, прав только он! Белые полосы в крыльях походят на волны, из-за постоянных подниманий-опусканий напряженных крыльев.

Стоп.

Белые линии.

В УЧАСТОК, СРОЧНО В УЧАСТОК!

— Фрэнк, какого черта ты тут делаешь?!

— А, что? – фиолетовый единорог виновато заталкивал что-то в полку.

— Торчок единорасий, сдать тебя Фэту по-хорошему! – Серви быстро взял пару пустых бланков, диктофон и обернулся на Фрэнка.

— Что?

— Что «что»? Тебе особое приглашение нужно? Едем на допрос, есть тут одна старушка…

— О-о-о! – Фрэнк наконец-то дораспихивал все по открытым тумбочкам и поднял копыто вверх. – Мне как раз звонила какая-то! Спросила что-то вроде: «Я вам нужна еще для чего-нибудь?»

— И что ты ответил?

— «Нет мэм, боюсь вы не туда попали».

— А она?

— Ну… — Фрэнк закатил глаза, — какая разница?

— Что она ответила?! – Серви громко цокнул языком под аналогичный звук копыта. Двойные цоки – такие двойные цоки.

— «Хорошо милок, извини уж, что побеспокоила. Раз не нужна – пора мне».

— Что-то в конце?

— «Пора мне»

— Сейчас же. Бросил все. БРОСИЛ ВСЕ!

Земнопони вытолкал не успевшего толком собраться единорога на улицу и они поскакали в Переулок Ночных Ястребов – так, по крайней мере, запомнил название один из них.

Глава 17. Шаги назад и по краям.

Магия, магия, магия. Полагаться надо на свои копыта и крылья. И если нет последнего – только на копыта, че. Че? Да, эту присказку так любил Серни Линч, далекий родственник Серва, а сейчас всего лишь еще одно пятно на истории его семьи. Плащ сливался с окрасом – возможно, это вода сделала свое мокрое дело, отемнив и огрубив цвета коричневой щетинистой шерсти. Прошло уже два дня, как Бонни (прозвище той старухи), покончила жизнь самоубийством. Хотя, тут не угадаешь наверняка – скорее жизнь покончила с ней, не в силах уже держать такую в своих рядах. Серви не курил, но сейчас затянулся купленной сигарой. Тьфу. И зачем только пони курят? В утренних лучах он все больше напоминал самому себе Рота – разница только в том, что тот по мнению многих, двинулся окончательно, а Серви сидел и сдвигался… по чуть-чуть. Истина где-то рядом. А «рядом» — где-то далеко. Путем несложной логической цепочки… Земнопони мотнул головой, и откинул едва начатую сигару. Гадость. Нужно навестить Флаттершай – ей совсем тяжко без этого ублюдка, че. Хотя – ты же так и не допросил Элизабет Боннисон. Да нет – наверняка Рот. Хотя и Джейси был там – он составлял протокол. Но не могла же старушка перепутать полицейского и преступника! А может, еще какой черный пегас? Хватит глупостей! Рот, естественно все Рот! Решено, к Флатти, потом в тюрьму. Хэй, че, хватит говорить с самим собой и описывать себя от третьего лица – это не поможет избавиться от гнетущего чувства вина. О да, виноват в этих смертях не ты, он, он, этот коричневый незадачливый земнопони, который вот уже пол часа как опоздал на работу. Он, и только он не просчитал действия наперед. А ты… Невиновен. Дождь на улице слышишь? Хорошо, что слышишь – значит, пока что все в порядке. Значит – пока в союзе ты и он. Это радует. Это не-о-спо-ри-мо радует. Почему он выбрал для тебя слово, где так много букв «о»? Не знаю, и знать не хочу. А он не скажет.

Тучи взметали свои клубы, стараясь оплести город сильнее, чем это сделали преступные группировки. Каждая оборванная струйка дождя рождала две новых – как исполинская Гидра из древних легенд, дождь был тем сильнее, чем сильнее его пытался ослабить незадачливый ветер-герой. Он поднимался по ступенькам до самых крыш и снова и снова спадал, щетинясь острыми каплями-кинжалами. Как легко они тупились о пыльный асфальт, как быстро снова затачивались в незримых брусках синтетических туч.

Ложка, ложка, все пленницы потом. Стол! Полки, полки, здесь. АГРРРРР‼! Что это?! ТВОЮ ЖЕ! Ч-чирк! Ч-чирк! Зажигайся ну же. Почему я не вижу огонька?! Лллизь. Лллизь. Выворачивающая, стегающая боль. Прыжок в освобождающую темноту. Яркие воспоминания, фантасмагории вырывающиеся, выблевывающиеся из сознания и все это многочисленными сферами, переиначенными в насмешки подарками судьбы, ползли по мне, я выбегал из асфальтов стен, которые были по всюду, кричал порами, потому что кожа затянула рот и оставались только уши, уши, благословенные уши, которые дали мне дорогу, ту лестницу, которую я преодолел и этот прыжок, четырьмя копытами от точки «Жизнь» до точки «Существование», с шагом по дождю. Дождь. Кап-кап-кап. Глазами такое не увидишь, о уши. как я вас не замечал! И в цвете солнечном — пасть гиены, в которой красным беснующимся языком-пламенем была геенна уже огненная, от которой я убегал, как и от низменно-пошлой мысли того, что никогда не смогу видеть и говорить, а нужно было мне вовсе не это — зебра открыла и закрыла мне мир одновременно.

Голубые глаза. Зекора постепенно приходила в себя от внезапного шприца, брошенного… Сколько-то там часов назад. Она не могла сказать наверняка. Валяющееся тело единорога прямо около лестницы. А сумка была совсем недалеко от клетки – в своем наркотическом полете, единорог пнул ее прямо к ржавеющим прутьям. Ну, такой случай разве упускают, верно? Зекора аккуратно достала из сумки нехитрый набор ингредиентов – лечебные квасцы, удобрения для растений, какие-то корни, странной формы. При виде их, зебра расплылась в улыбке – кажется освобождение теперь было не таким далеким, как путь минут назад. Два стакана и изогнутая флейта из странного материала. Зебра хмыкнула и заделала в ней дырки кусочками оторванной от сумки кожи. Странные манипуляции, понятные разве что ее племени. Пффффсссс. На дне одного из стаканов, по перегонной флейте, начало что-то скапливаться. Оставалось только ждать.

Пссссшшшссссь. Зебра была рада противному недо-бульканью. Реакция пошла. Она облегченно выдохнула и даже тихонько рассмеялась. Ее сапфировые глаза хитро блеснули, и даже полоски ее шерсти, казалось стали чуточку белее. Облупленные бетонные стены. Пшшшшсть. Выплеснутая на металл жидкость. Замок растянулся, подобно томительным минутам ожидания. Зекора закрыла глаза и засвистела какой-то мотив – не смотря на свою простоту, запомнить его было очень сложно, с каждым новым присвистом, что-то неуловимо менялось в основной теме. Фьюить-фьюить, замок уже повис на кусочке металла, величиной с шуруп от подковы, фьюить-фьюить-фью, вот он оплавляется и растягивается, фьюи…

Резкий удар копытом по замку. Заразительно приятная улыбка – было бы кого заражать. Зебра выпорхнула (это после голодовки-то и перманентно-трансового состояния) из заключения и посмотрела на своего пленителя. Сейчас он сам был в плену, что не могло не забавлять мудрую зебру, которая стояла над ним в минутных раздумьях – что делать, когда хозяин раба вдруг оказывается в его власти? Черная полоска идеи разрезала ясный ум – у зебр часто случаются такие «странности». Презрительно смерив тело глазами, Зекора собрала таблетки по всему подвалу и недолго думая кинула их в полку железного стола. Туда же поставила стакан с остатками кислоты. Остановилась в раздумьях. В правом дальнем углу паук плел затейливую паутину, которую только что потревожило неожиданной каплей. Тот нервно отпрянул на всех восьми лапках, но капля лишь плавно отскочила, скатившись вдоль одной из паутинок и упала на пол, разбившись почти невидимой лужицей. Глаза Зекоры хитро прищурились. Кусок ламината из-под ног. Ого, не слабо пружинит. Пополам. Стакан достать, поставить на стол. Согнутый ламинат, не отпуская копытами, положить в полку. Теперь аккуратно, не дыша поставить сосуд с кислотой сверху, да, и точно подгадав время захлопнуть полку. Зекора прислушалась – вроде не перевернулась. Хотелось, конечно, проверить, выльет ли она кислоту в лицо пожелавшему добраться до таблеточек, лишая его зрения и изувечивая лицо, но возможности как-то не было. Нет, лишнюю склянку азотной кислоты Зекора всегда бы успела приготовить, а вот лишнее няшное зебранское лицо… Навряд ли. Оставить записку или нет? Ладно, нацарапаю на железном столе – не увидит, его проблемы.

«Здесь вожделенная река, но плата будет велика,

Реальность сцепится с тобой, за тех иллюзий ровный строй,

И разобьют любой твой план, кислотным дымом диких ран.

Жизнь белоснежная тетрадь – тебе решать, чего писать».

Глава 18. Жестковатый стул.

Какой час? Семдесят седьмой? Восемдесят девятый? Нагромождения ящиков. Но мне не до нагромождения ящиков. Как они подозрительно нависают, эти нагромождения ящиков. О ЭТИ НАГРОМОЖДЕНИЯ ЯЩИКОВ! ДА, ДА ЕЩЕ! Хотя зачем? Нагромождения, как нагромождения. Только почему-то ящиков. И почему-то им полагается быть в подвале. Как и мне? ДИСКОРД! Нагромождения ящиков! НАГРОМОЖДЕНИЯ ЯЩИКОВ!

И не спрашивайте, какого черта я уже столько раз повторил про эти дискордовы ящики.

Около двери промелькнуло что-то рыжевогривое. Крылья Цок-цок-цок.

— КАКОГО И КАК, ЧТО ТЫ ЗДЕ-…!

Магическая нашлепка на рот избавила пегаса от необходимости продолжать крик.

Фэт наклонился и поднял за гриву голову пегаса, привязанного к металлическому стулу. Удар. Но тот лишь слабо улыбнулся, да сплюнул розоватую сукровицу. Молчал.

— Играй в героя. Только знай – все равно ведь сломаешься.

И черный крылатый действительно знал это. Это в рассказах пони терпят запредельные боли, открывают новые страны, благородно умирают за других. Это в тех историях, что пишут авторы (в теплых домах!), не страдая от голода и попивая из кружки (теплый!) чай. А он был обычный пони. И если побои не пройдут – Фэт позовет на помощь все тот же голод. Да, он жил со своей подругой не в лучших условиях, зачастую они перебивались позавчерашними завтраками, а от зимних морозов у них не было другого спасения, кроме как крепче обняться своими крыльями – но к сырому подвалу, яркому свету в глаза, дрожи и периодическим побоям он явно не был приспособлен. Обстановка и положение до такой степени давили, что это не описать обычными словами, не перецокать под ритм копыт и в сотне песен, не написать книг с красивыми описаниями, где герой всегда в выигрыше, а злодеи побеждены, не нарисовать картин, берущих деталями за душу. Просто чертов подвал и ничего. Обычные тюремные задворки, коих сотни. Ящики в углу – непримечательные о-быч-ны-е ящики, да бывший начальник и друг, раздающий глухие удары. Здесь не царили мечты, здесь на троне из под коробок с делами прошлых лет царила реальность, и ее удары были намного сильнее ударов грузного земпнопони изредка мутузившего пегаса (кьютимарка вскинутого копыта, давала о себе знать). Как жаль, что на этот шах жизни, он мог ответить только матом, не имеющим с шахматами ничего общего. Лампочка болталась кривым огрызком, ненужностью, посредственностью, которую отвергала вся обстановка подвала. Сломанные железные стойки. Жестковатый стул, побои, да пустота. Очередной удар по пегасу, теперь уже по крыльям – самая болезненная зона. Мощное копыто, будто нехотя (хотя на самом деле нерасторопность — это все от лишнего веса Фэта) опустилось на прогибающиеся крылья. Еще один удар, который абсолютно ничего не значил.

— Фэт, я ничего не делал, дискордова твоя башка…

Удар. Роттериан даже не скривился от боли – его мысли давно уже сделали все за Фэта, опустошив его изнутри, не давая ни одного шанса на освобождение.

— Ничего не делал? Я тоже ничего не делаю! Впустую трачу тут время, добиваясь показаний от заведомого виновного пегаса! Да это даже хуже, чем не делать ничего! – взрывался резкими предложениями коричневый понь, отрывками строя свою речь. – Бывший полицейский! Тридцать девять закрытых дел о убийствах! Тридцать, драть их в круп, девять! И сам! Дискорд! Что происходит вообще? Отвечай, ублюдок, ты прекрасно знаешь, что это всего лишь вопрос времени!

— Но я не…

Удар. Не такой как раньше. Удар по органам, какие не допускаются при допросе – Рот знал, сам составлял «Памятку обращения с допрашиваемыми». Нельзя было доводить до летальности. Но это знание почему-то не помогло, когда он повалился со стула, и откашлялся кровью, пытаясь встретить копытом пол, но плохо координируя движения из-за опутывающего терновника беспросветной боли, распластался по нему мордой.

— Я… Зекора… Ты… Флаттершай…

Булькало кровью что-то, по идее бывшее лицом пегаса. Фэт наклонился к нему и перевернул, вытянув одно крыло высоко вверх и презрительно его осматривая. Лампа обрадовалась тому, что можно осветить еще хоть что-то и лучики быстро пронзили оперение. На полу заиграли зайчики.

— Как мило. Это случаем не то, которое у тебя было сломано.

— Бульк-бульк! – за Рота ответили пузырьки из лужицы крови, сквозь которую проходилось проходить его словам.

— Отлично. Я могу сломать его, ты это знаешь, могу пройтись степлером или дыроколом... Но если не хочешь признаваться в мотивах от физической боли – зачем мне мараться? Просто и со вкусом – посидишь тут дня четыре.

Выдох. Да, Роттериан примерно этого и ожидал — время, конечно, ценный фактор, но Фэт решил не мелочиться. По его мнени. — два убийства от бывшего сотрудника. Правда, было не совсем понятно, осознавал ли пегас, что сейчас произошло, и воспринимал ли он вообще речь, после того удара копытом в живот и последующим впечатыванием мордой в бетон. Но по сузившимся недвижным черным зрачкам, окруженными сначала коричневым кольцом гор, а потом огромным, бело-багровым морем, становилось понятно – понимал все.

Хлопок двери сверху. Пока Роттериан пытался связать мысли воедино, Фэт уже поднялся по небольшой лестнице, и оставил его валяться на полу. Короткий звон ключей. Щелк.

Замок закрылся с обратной стороны.

Час первый. Интересно, если думать так, как будто ведешь дневник на бумаге, это поможет ожиданию? Хм, говорят надо зациклиться на чем-нибудь, тогда время не будет так больно бить по глазам, крыльям, да и вообще до чего только дотянется. Зато у меня есть время на план. Да на план! Вышибить стальную дверь? О дааа, крутой план. Еще идеи? Не говорить сам с собой? Отметаю. Тоже какая-то слабенькая идейка. Одно знаю точно – перемалывать все произошедшее в голове можно и завтра. Или послезавтра. Все равно я тут застрял надолго, только вот преступника так и не знаю. Фэт знает – я – а я не знаю, какая ирония. Может быть потому что я не преступник? К черту. Как же все, дискорд, болит. Откинутый стул. Железные рамки. И какие-то подозрительные ящики…

Черный пегас только-только оправился от побоев и с мутным взглядом ходил по запертой комнате. Хотя на глаза особо полагаться не стоило – лампа, судя по всему, светила только для самой себя.

Глава 19. Нежеланные встречи.

— Че хотел?

— Джейси, проходи.

Серви был в участке. За постоянным кручением и цепочкой выматывающих событий, он чуть не забыл о своей просьбе — а забывал он последнее время много... Наваждение. Темно-синий пегас протиснулся в узкий кабинет и в нетерпении уставился на земнопони.

— И?..

Серви, опять вырванный из своих мыслей, выронил бумагу из копыт.

— Да, да. Слушай, короче ты же был той ночью, на описи места убийства?

— Ну да.

— Ты не встречал кого-то похожего на твоего окрас? Может чуть более темного?

— Ты включил меня в список подозреваемых?

Работая в полиции, начинаешь учиться сразу ухватывать суть разговора. Серви улыбнулся как можно менее нервно, закрутив карандаш вокруг копыта, от чего он не преминул упасть на пол.

— Нет, нет, что ты, просто ты был на том месте и мне было бы…

— Я сейчас занят. По всем вопросам – к Фэту. Я вообще не обязан был приходить, а ты еще и кидаешь мне обвинения в лицо.

— Я не…

— И да, пиши какие угодно списки, но Рот в заключении и Фэт прекрасно знает, что это он. Дня три спустя он признается, и ты не будешь морочить обычным пони нервы.

— При…что? Почему дня через три он признается? – Серви подскочил на месте, роняя остальные подкопытные предметы на пол.

— Потому что он в карцере. Фэт свое дело знает, не зря начальник. – донеслось из коридора, по которому уже уцокал Джейси.

Серви замер не месте, медленно опуская протянутое к двери копыто.

Странные приказы.

Слишком быстрое нахождение подвала – нашел по крику, хах?

А теперь и полная изоляция того, кто мог бы подсказать по этому делу хоть чего-то? Да, Серв и сам не исключал Рота подозреваемым, пока что не исключал, но теперь все пространство его работающий, как паровой двигатель, головы, занимала только одна фигура.

— Хей, какого хрена?

Джейси только намеревался выйти из здания полиции, как Серви галопом пронесся мимо него, больно задев хвостом по лицу.

Джейси сердито хлопнул сложившимися крыльями, и вышел следом. Банальную кьютимарку пистолета оросило дождем.

Зато он умел стрелять и попадать.

— Дай мне ключ от карцера!

— Ты с Дискорда приперся ко мне домой?! Рабочий день закончен. Но можешь завтра не приходить даже – Рот на изоляции до признания.

— Дай мне ключ и все! Один визит! Один!

Серви стоял внизу небольшой лестницы, у конца которой находился дверной проем и яростно отфыркивался от дождя. Он пробежал два квартала с несбиваемым ритмом – тренированность давала о себе знать. Мышцы шеи вздулись – да, за каких то пару-тройку месяцев, он набрал форму, лучше чем в самых дерзких ожиданиях. Он больше не был худощав и твердо стоял на всех четырех копытах – в одном из разговоров, для себя это состояние он определил как «не позорю больше честь земнопони». Толстые струи пара вырывались из ноздрей, но тут же, подхваченные ветром и размытые дождем, уносились прочь. Взгляд исподлобья просил ответа, требовал незамедлительного отчета за свои действия. Казалась, вся коричневая фигура, с каждой каплей дождя стремительно приближающаяся к черной, замерла в броске. Дождь стал реже.

— Я не могу тебя пустить. Любой контакт, любой, лягать тебя табуном, контакт катит к дискорду всю суть пытки изоляцией!

— Пытки! ПЫТКИ! Ты и не хотел мотивов, плана преступлений от Роттериана? Он просто еще одна жертва, так? – то ли дождь и правда немного ослабел, то ли вода просто обходила этот сгусток пышущей ненависти. Как он раньше не понял! Теперь все встало на свои места! С каждой секундой становилось все яснее, что он сорвется с места и возьмет своего оппонента на таран.

Раз. Глаза, единственной живой вещью лихорадочно дернулись к поясу Фэта. Нет амуниции.

Два. Фигура будто окаменела. Этот не тот случай, где он может позволить себе фальшстарт. Речь не о ляганных деньгах, речь о правосудии.

Три. Задние копыта отработанным движением дали мощный импет и размазывая стену дождя, спущенным с цепи Цербером Серви устремился в проем, за секунду минуя лестницу огромными полупрыжками.

— ЧТО ЗА!..- копыто Фэта привычно дернулось к правой стороне…

БА-БАХ!

Глава 20. Без настоящего. Без прошлого.Без будущего.

Слезки, слезки.

БА-БАХ!

Коробки громко упали на пол и Роттериан поднял голову. Просто крыса. Просто еще один кусочек жизни в этом обтянутом мертвецки замершим временем пространстве. Попытался ползти, но не очень-то получалось. Мысли спутывались сотнями лесок и обрывали рыболовные крючки выводов – но из этих нитей все равно сплетались крепко-накрепко сковывающие веревки. Они впивались сумбурностью идей, держали лучше любых стен и дверей. Кто? Где? Как? Зачем? После десятков часов заключения в этом подвале на краю миров, все ответы казались такими очевидными. Кто? Я. Где? Я. Как? Я. Зачем?..

— А я догадывался.

— Это я догадывалась. – Сатурни Синс стояла около двери, по лицу спадали грязные волосы, а копыта постукивали по стенке.

— И долго это продолжается? – на полу было не очень тепло, но Рот не спешил вставать. Ему хватало глаз и рта, чтобы проникнуться собеседницей – впрочем, как и ей.

— С тех пор как меня убили.

— А откуда я могу знать, когда тебя убили? Подскажешь? – слова пытались раздаться эхом, но врезаясь в обшарпанные стены, невольно обвисали мокрыми комьями. Медленно-медленно сползая вниз. И казалось, о них можно было бы вспомнить и через час, и через два, и даже спустя неделю – вот они, ржавчиной на металле времени, в противовес затухающему эху, во всей своей расплывчатости твердо стоящие на копытах.

— А разве это имеет значение? – Сатурн потянулась, по-кошачьи изогнув спину. В кромешной темноте плохо различались ее черты, будто бы она сливалась с ней. Нечеткие контуры изящных копыт приближались к Роту.

— Действительно. Ладно, возьмем таверну за точку бифуркации…

— Хватит говорить непонятными терминами.

— Хватит делать вид, будто ты меня не понимаешь. – усмехнулся Рот.

Тихий смешок, и грива, не шевелившаяся до этого, подхватила общий ритм темноты. Там-там. Там-там. Еще одна игра, где бросок костей ведет в джунгли сознания, а вместо ответов приходится читать новые загадки на мутном зеркале.

— И давно это?

— Давно что?

— Это.

— Так бы сразу и спросил. – Сатти, казалось, действительно что-то поняла после уточнения. Роттериан приподнялся на копытах, но рухнул обратно на мокрый от холода пол. Сатти дотронулась до него копытом. Первый раз за все это время он действительно прикоснулся к ней.

Точнее, прикоснулся бы. Но он не почувствовал ее движения. Взгляд на кьютимарку — серо-желтая подкова на месте. Но у Сатти... Ничего не было.

— Да, я давно хотела отделиться от тебя. Твое… сознание, так ты его называешь, верно? Так вот, твое сознание не может противостоять. Ты вечно хочешь все изменить. Изменить не в лучшую сторону. А вынужден прятать это в колодце с оборванной веревкой. И никогда не доставать эти желания наружу.

— Интересно, кто решил за меня, что я хочу, а что нет? Ты?

Сатурни рассмеялась, и Рот с ужасом осознал, что эти высокие, мелодичные звуки, выходят из его горла. Быстрый взгляд на дверь. Пустота. Из последних сил подняться на четыре копыта. Крылья вертикально вверх. Вдох.

— Атакуй. – на морде читалась решительность перед схваткой. Перед схваткой с самим собой.

Черный пегас извивался на полу, лягая копытами воздух, а хвостом попадая по себе. Кровоподтеки не мешали ему то испуганно подпрыгивать и шарахаться к стене, то таится на полу без движения до нескольких минут, чтобы потом вскочить как ужаленному и бежать с мордой, которую исказила гримаса боли. Крылья стегали друг друга, через боль, через сломанные перья и сбивчивый полет уничтожая что-то глубоко внутри. А оно рвалось. Каждым па этого сумасшедшего танца, каждым блеском луж глаз и намокшей от пота шерсти, каждым резким, нехарактерным движением и последующим замиранием. Сметая железные подставки, и в кровь стирая копыта о шершавые стены, чтобы потом слизать кровь и взять из нее сил, потерянных секунду назад. Это была война, война всепоглощающая, война где граница не была определена – потому что не было никаких границ. Нижняя губа посинела от сжатой челюсти. Дрожание становилось невыносимым, хаотичность движений вырастала. Пегас уже не метался, а стоя на одном месте дергался в различные направления, изгибая суставы в неестественных позах. Ба-бах. Это Роттериан с разбегу врезался в пустые коробки и оказался внутри одной из них. Крышка плотно закрылась.

— Атакую. – с иронией прозвучало где-то снаружи.

Или внутри.

— И как они управляются с этим?

— Не знаю, никогда не спрашивала.

Зекора сидела со своей бабушкой около небольшого костра, который она развела прямо на земле. Подкидывая туда трав, Эшбитри косилась на этого незадачливого жеребенка. «И откуда она только берет свои вопросы?»

— Ну, неужели им никогда не хочется отделиться? – Зекора уставилась на зебру. – Баба Эшби, скажи, пофему им не фотется отделифся? – последние слова Зекора договаривала упрямо тянув зубами бабушку за холку.

— А зачем им отделятся? Ерунда какая. Ты же сама их придумала, это же часть тебя, глупая!

— Лучше дров в костер поддай,

А меня не обзывай. – насупилась Зекора.

— Почти получилось! – рассмеялась Эшбитри, и придвинула Зекору к себе.

— Почему почти?..

А костер грел двух зебр в ночной тишине, отвлекая от ненужных мыслей и тем, согревая своим неброским пламенем.

— Баба Эшби, а когда я вырасту, я тоже смогу себе придумать воображаемых друзей?

— Спи Зекора, спи. Когда ты вырастешь, тебе будет не до этого…

— Почему не доэтова? Доэтова-доэтова! Надо же будет кому-то стихи читать!

Тихий смешок прозвучал в ответ. Зекора опять ничего не поняла, но решила не обижаться. Слишком глупо это – обижаться, если ничего не поняла. А вдруг похвалили? Умный зебренок решил не рисковать.

Ба… бах?

Ничего не упало. Ничего даже не пошевелилось и не разрезало нависающую тишину. Только еле слышный скрип двери, похожий на неловкий шепот, калачиком свернулся у выхода подвала. Не решаясь пройти дальше, он так и затих, никем не замеченный. Скрючившись в порванной коробке, дрожащий черный пегас спал неспокойным сном. Изредка его крылья вздрагивали в несуществующем полете, снова и снова улетая от преследующих мыслей. Но крылья такой плохой помощник в этом деле... Свет открытой двери ударил по векам. Пегас потянулся, и открыл краснющие глаза.

Если бы не усталость и крайняя степень истощения – он бы сейчас вскочил. Хотя он и так вскочил – в своем сознании, которое не спешило помочь в поднятии крупа от пола.

— К-как…

— Ну здравствуй, Р-роттериан Бис.

— Как ты… Что ты?.. Откуда?! – наказание это было или спасение, пегас пока не знал. Но эти голубые глаза… По щеке пегаса скатились слезы. Или это была очередная струйка крови…

— Я взяла их у Фэта со стола, пока он… Ну пока его не… Я… Я украла их, Ротти.

Флаттершай отбрасывала тень, но даже она была какой-то светлой, чуждой этому темному карцеру. Тихое тихое поцокиванье. Сложенные крылья. Еле держась на копытах, она медленно подошла к Роттериану и опустилась рядом. Хотела было что-то сказать… Но комок подступил к горлу и она расплакалась, как могут рыдать только пегасы – неконтролируемо, водной стихией – как же вода отыгрывалась сейчас, за все те тучи, которые крылатые гоняют по молодости! Рот пытался приподняться, но падал с каждым разом, отфыркивался, и в конце-концов смог ткнуться ей в волосы, обнимая рваным крылом.

— Я просто не… зачем… эти недели…

Но все слова расплывались в этом озере искренних чувств – и Рот просто замер, не в силах что-то сказать в ответ. С ужасом и вместе с тем благоговейным трепетом глядел на это содрогающееся желтое тельце, на эти крылья в мелкой дрожи, от которой так смешно поднялись мелкие перышки… И окончательно разбивался о зажмуренные глаза и искры слез, путающихся в ресницах, стекающих по мордочке и теряющихся в шерстке. Все крепче и крепче он сжимал Флаттершай своим крылом, инстинктивно понимая, что это поможет – разум отказывался работать, при взгляде на то, что он натворил. И это помогало. Вздрагивания становились все реже, грива, сбившаяся нелепыми полосками, но от того не менее милая, опустилась на копыта Рота. Пегаска растянулась на животе на холодном полу: задние копытца нелепо раскинулись и спутались с розовым хвостом, желтая шерстка посерела, и даже кьютимарка не казалась такой яркой, под осевшим слоем пыли и в плохом освещении. И только голова, безвольно упавшая на копыта опешившего Роттариана, была сейчас в безопасности. Отчетливо понимая, что здесь оставаться нельзя, Роттариан аккуратно потряс Флатти. Ноль реакции. Только тихий шелест посапывания спящей кобылки. Оттащив ее к коробкам (она только дернула копытцем во сне), он постелил ей импровизированную постель. «По-хорошему, нужно уходить отсюда. А то придет Фэт и все обернется плачевно», — подумал пегас, ища глазами какое-нибудь подобие одеяла. Холодный пол, пробирающий насквозь. Флаттершай зажмурилась во сне и чихнула. «А впрочем катись к растакой-то матери весь этот мир», — засыпая подумал Рот, постелив одно крыло под спину Флатти, а вторым накрыв сверху. Чуть позже передвинулся — прислонился к стене, покрытой изморосью, целиком водружая Флаттершай на себя, и окутав крыльями. Непослушная розовая грива так странно смотрелась на черном окрасе груди. Роттериан сунулся в волосы мордой, вдыхая забытый запах, и застыл, не в силах пошевелиться: Флаттершай дернулась во сне и крепко стиснула своим крылом, левое роттериановское. Перья вплелись в перья, и дыхание пегаски будто бы стало ровнее. «Дважды к растакой-то матери. Дважды».

Утренний Триксвилль просыпался, пугая прохожих случайным дождем и воспоминаниями прошедшей ночи – но как минимум одному черному пегасу было абсолютно все равно, что творится в этом городе.

Глава 21. В участок.

— Эй там, каких чертей!

Фрэнк недавно вышел из участка в поисках куда-то подевавшегося Серви, и первым делом отправился на рынок. Грязно-серый единорог с тряпкаминатянутыми на голову, был довольно весомым аргументом, чтобы обойти ближайший проулок…

— Попайся! Попайся ибпо хрядет вожмездие! Меня наштигло оно, фак наффигает хифник швою добычу, в лошной фопытке выжить, чтобы пофом умереть от более умелого офотника!

— Э, полегче. Отвали-ка по добру по здорову! – крикнул Фрэнк единорогу, уже вплотную подковылявшему к нему. – Стой, лягать буду!

— Я пришел, фтобы феять тьму, но да пофеяли тьму во мне и обшрекли на вешные штра… Эээ!..

— Круп, твое копыто, мать! — отмахиваясь от бездомного, фиолетовый единорог случайно сорвал с него тряпье.

Глазам Фрэнка предстала ужасная картина: глаза будто… не вытекшие, нет – свернувшиеся, как желток от слишком усердной жарки и взрытые разорванными кровеносными сосудами. Изуродованное лицо, обмотанное бинтами – и ладно если бы шрамы или синяки! Ожоги, огромные ожоги лишаями раскиданные по всей морде и шее. Шерсть не обуглилась, а скрутилась, перемешавшись с кожей, которая омерзительно натягивалась. Казалось, проткнешь эту неуклюжую массу, посмевшую когда-то называть себя «лицо», и на тебя брызнет поток гноя или чего еще похуже. Венчали картину плеши в гриве, и старательно шевелившийся язык, полу-вывалившийся из распухших рубцов-губ. Юродивой “пророк” протянул копыта и отчаянно затряс остатками выцвевших волос.

— Тепе нельзя фидеть меня! Никому нельзя фидеть! Зрение ложь!

— Да отлягнись ты! – единорог уже порядком нервничал. – Уходи, пока я не разозлился!

Первый взмах вникуда.

— Офлепни! Святые бфинты укашут тепе путь! Сильнейфые мира сего – суть зло!

Увернувшись от нелепого удара, Фрэнк толкнул «пророка» к кирпичной стене, так что от удара он сполз вниз и грудой тряпок остался лежать у ржавого водостока, в лучах восхода. Утро Фрэнка, кстати, выдалось отличным – всего-то мелкий дождь и небольшие тучки, которые были похожи на одиноких выходцев тумана. Ах да. Уродливый единорог немного портил картину.

— Будешь меньше на мозги капать.

— Фапать? Не нафо фапать! Нафо слуфать и мыфлить! – пони поднял копыта вверх, и один из бинтов протянулся, обнажая новые прелести юродивой морды. На этот раз это был красный волдырь, готовый лопнуть в любую секунду. Фрэнка передернуло.

— Короче. Сиди себе тут, а я пошел. У меня тут есть одно дельце… — Фрэнк и сам не понял, почему так долго задержался около этого беспризорника улиц. – И боюсь ты в него не входишь.

— Но пофему? Я фе такая… лапофка! – единорог в очередной раз протянул бинты и копыта к Фрэнку.

— Ч-чего? Да ну к Дискорду, ё… — Фрэнк попятился и скрылся в ближайшей улице – и неважно, что вела она отнюдь не к рынку.

— Форт. Пофему меня никфо не любит? Я не нуфен… – единорог грустно посмотрел на свисающий с его рога бинт. Точнее – грустно не посмотрел. Грязная метка с пульсирующим сердцем, пронзенным шприцом, была почти не видна – и не то что бы от грязи… Она стиралась, как и стирались последние идеи, надежды и стремления единорога. Да что есть метка, в этом мире, под который нужно подстраиваться? Да, там, в остальной Эквестрии, пони могут себе позволить слушаться своих предпочтений – и если у тебя метка квадрата, ты будешь делать все квадратным, а не жеванными кругами! И не важно, станешь ли архитектором, пойдешь ли в музыку – везде будет твой, угловато-квадратный оттенок, присущий только тебе и так глубоко тебе нравящийся. А что здесь? Что в этом городе, где завтрашними тучами тебе обволочет круп и заставит делать то, что нужно именно в этот момент? Сегодня ты уборщик, завтра глава мафии, послезавтра убит и съеден крысами. Это свобода, дикая и непредсказуемая свобода. Да вот только – что есть свобода? Когда-то давно и неправда, умные пони говорили: «Свобода есть осознанная необходимость». В таком случае – твоя метка это свобода. Ходить с утра на работу – тоже свобода. Не летать и не колдовать – тоже в какой-то степени свобода. Свобода принятая, пропущенная через призму разума и осознания своих возможностей. Но Триксвилль не признавал такой трактовки. Только безграничная вседозволенность могла быть здесь. Погода – свободна от пегасов. Магия – свободна от единорогов. Земнопони – свободны от права выбора. Здесь ты мошенничаешь не с другими пони – ты мошенничаешь с судьбой.

Одинокая капля стекала по гриве и будто бы боясь приближаться к глазам, торопливо соскальзывала вниз. Несостоявшийся фармацефт плакал. Плакал, вот только слезные железы были закупорены своей же кровью, и ему приходилось заимствовать слезы у ютившихся на небе туч. О да, они были щедры на такие подарки.

Триксвилль был таким. Не просто свободным. Свободным от свободы. Свободным от оков мышления. Вседозволенным. И в этой вседозволенности глубоко несчастный.

Но знаете что? Это все равно было лучше. Все равно лучше, чем просто каждый день вставать на работу, а вечер проводить одинаково, болельщиком на скачках или с очередной кобылкой в баре. Здесь была истинная неисповедимость триксвилльских путей – со зрителей скачек в участники, с кобылки в заварушку и лапы полиции.

Вот она свобода. В полной непредсказуемости. В незнании будущего и расплывчатости прошлого. Свобода – случайность, которую так давно отняли у всех пони.

Дождь все еще выдавал шрапнельные залпы по просыпающемуся городу. Несостоявшийся фармацевт тихо улыбался, сквозь искореженные черты лица – и ни с чем нельзя было спутать эту улыбку. Судьба уготовила ему быть врачом – а он стал пациентом.

Громкий стрекочущий смех испугал жителей домов 7, 9, 11 и 13 по улице Спинозы: случайный, внезапный, и… такой свободный.

Ба-бах! Вскинутое копыто, прыжок и… Серви ничком упал на отвесные ступеньки, больно скатившись по ним ребрами. Фэт успел захлопнуть дверь перед самым его носом, а встретить в прыжке закрывающуюся дверь – не очень приятное ощущение. Отряхиваясь, Серви проорал:

— Теперь ты тоже будешь все отрицать?! Создать преступление, чтобы самому его распутать?! Или что? Я разберусь, какого Дискорда ты решил тут натворить, попомни мои слова, разберусь.

Из-за закрытой двери ни донеслось не звука, а хмурое утро заставило Серва сильнее закутаться в плащ и пойти куда-нибудь подальше отсюда – возможно стоило посетить таверну, начало всей этой истории? Там же можно было и пропустить стакан-второй, чтобы отвлечься от снедающих мыслей.

Аллюром скачущему Серви, было тяжело признаться, что первую причину полностью затмевала вторая.

Вы знаете, как светлеет в местах, где свет подобно темноте, несмело расползается по округе, а мрак наоборот, падает строгими лучами? Это настоящая война, для Солнца, которое поднято нести радость – а ему достается борьба с бесконечной манной кашей туч. Увязая в них свет терял свои запасы теплоты, оставаясь только своей бледной тенью – так и жил Триксвилль: освященный не светом – тенью, он просто не могу быть другим. По гротескным стенам домов скользило несмелое эхо – в соседнем переулке куда-то мчался единорог в полицейской жилетке.

Три. Номер дома виднеющегося впереди – это был перекресток, к которому единорог бежал, сломя голову ,по навесами полуразвалившихся зданий.

Два. Фонаря помогали сонному утру освещать городу, окутывая проулок паутинками робкого света.

Один. Рывок оставался до окончания дикой скачки, побега от того ужасного выкидыша улиц.

Трррррах!

— Какого…

— Дисскорррррд….

Из перпендикулярной улицы стрелой вылетел земнопони и снес к стенке незадачливого единорога.

— С… Серви? – удивился Фрэнк, выбираясь из обломков ближайшей мусорки.

— Что ты тут забыл, тьфу! Я-то думал, опять придется драться с очередным плотицинщиком… — протянул ему копыто, знакомый земной. – Ты куда?

— Я… на рынок, мне нужно было кое-что узнать. А ты судя по всему, в участок?

— Ну… — Серв закатил глаза – почти в участок. Слушай. Ты… — Серв еще не определился, стоило ли заканчивать ломать комедию, или оставить его в неведении. «Все лучше, чем ничего. Что он может сделать, если не поверит? Донести? Этот жирный ублюдок и так все знает». – Фрэнк. Ты все еще думаешь, что к убийствам причастен Роттериан?

— Ну-э, да?.. – неуверенно протянул тот. Фрэнку не хотелось делиться своими мыслями, что любой мог оказаться на месте убийцы – даже Серви. Поэтому он отступил на один шаг и отвел лицо в тень.

Напарники стояли не шелохнувшись, и фонари затихли, не смея нарушать нависшую тишину. Что-то хрустнуло в мусорке. Глаза дергались от окружающей обстановки, к пони напротив. Оба не знали. чего ожидать, оба замерли .как будто с них писали картину. Художник-дождь, на полотне недоверия… Френк сделал еще один шаг назад. «Неужели?..»

— Фэт.

Френк глупо уставился на Серви.

— Только у него есть достаточно связей, чтобы спрятать на рынке все что угодно. Только он мог подстроить все так, чтобы полиция каждый раз оказывалась не там. В конце-концов – он закрыл Рота, и не дает говорить с ним никому. Допрос? Или сокрытие правды?

— Мне кажется, ты преувеличиваешь. – Френк все еще опасливо косился на Серви. – Нужно смотреть на вещи трезвым взглядом. – извиняющее улыбнулся единорог, за случайный каламбур. В конце концов, любой земной против единорога – каток супротив трехколесного велосипеда.

Серв недовольно фыркнул, и расслабленно прислонился к стенке из облезлого кирпича. Кап-кап.

— А зачем смотреть? Зачем вообще смотреть? Если это очевидно. Тут надо, — он неопределенно махнул копытом в воздухе, будто хватая какое-то пролетающее насекомое, — чувствовать надо. Кто все разы сообщал нам о совершенных убийствах. Ночные патрули? Или…

«Ослепни! …Сильные мира сего – суть зло!», — пронеслись у Фрэнка перед глазами недавняя встреча.

Следя за округляющимися глазами Френка, коричневый земнопони усмехнулся в копыто и понимающе кивнул.

— В участок?

— В участок.

Там, за нестройным частоколом домов и случайными бесконечными склоками это города-канавы, загорелись и тут же погасли глаза горгульи. Северной, восточной, южной, западной?

Ну… Смотря с какой стороны посмотреть.

Глава 22. Чужаки.

Фэт тяжело дышал, облокотившись передним копытом на дверь. Только что он с силой захлопнул ее перед носом у незадачливого Серва. Тяжелый хруст и звук скатывающейся туши. И громкие крики.

«Сезон увольнений открыт», — тяжело усмехнулся Фэт, поправляя рубашку. Черта-с два! Он найдет виновного рано или поздно. Точнее уже нашел. Роттериан – кто еще мог убивать пегасов? Естественно, пока он за решеткой – не будет ни одного убийства. Что подтверждается уже неделей наблюдений. Фэт пытался скрыть от самого себя чувство беспокойства, постепенно заливающее его. Тихо трещал камин… Фэт не любил пить, но позволить себе бокал вина в тихий вечер – это магия. Тихие скрипы кресла качалки, в такт поблескивающему пламени. Скрип-скрип. Скрип-скрип. Фэт закрыл глаза и глубоко втягивал воздух, расслабленно нежась на стуле. Скрип-скрип. Скрип-скрип.

Открытые глаза. Откинутый стул и резкий скачок к тумбочке, пистолет, наручники, огляделся и замер на месте.

Дома у начальника полиции отродясь не было кресел качалок.

Флаттершай проснулась первая. Неловко высвободившись из объятий Роттериана, она испуганно огляделась. Подвал, склизкие стены, приоткрытая дверь. Значит прошло не так уж и много времени, йей. Часа два-три. Легонько пошевелила незадачливого пегаса. Тот даже не почувствовал усилий мягких копыт. «Т-ты… Ты хочешь его спасти? Да». Зажмурилась. Тык.

— Ой-йей! – Ротериан вскочил как ужаленный, дико озираясь по сторонам, и тут же упал, подкосившись на одно копыто.

— Нет, нет, что я…

— Все в порядке.

— Но я… — растерялась Флаттершай и спрятала мордочку в копытцах.

— Я же ска…зал, все в п-порядке. Идем отсюда.

Черный пегас еле передвигался от истощения, когда они выходили из злополучного подвала. В луже около стены отразились чьи-то кроваво-красные глаза. Раздалось тихое шипение – где-то прорвало водосточную трубу.

— Флаттершай… Нам нужно поговорить.

— …

— Но сначала уйти из этого чертова участка и нормально поесть.

— Д-домой?

Роттериан взглянул в искрящиеся светом глаза Флаттершай. Давно он не видел такой искренней радости. Он уже и забыл, что значит – видеть ее счастливой… Нежно провел крыльями по гладкой шее.

— Домой.

Из пустого полицейского участка стремительно вышли две фигуры. Был уже день – улицы Триксвилля пустовали. Фигура побольше, еле передвигалась, постоянно опиралась крыльями на боле хрупкую. Та немного кривилась от тяжести, а большая все шептала и шептала ей что-то горячо на ухо…

— Выходи. – Фэт дернулся от комода, слыша нарастающий скрип. Он сам не привык играться – и ненавидел, когда это делали с ним. Откуда мог проникнуть преступник? Окно? Да вроде закрыто. Дверь – тоже. Камин вообще подожжен и пламя верно греет сейчас его спину. Черный ход, но про него знает лишь он, да…

— Роттериан, выходи! – проорал Фэт, взяв в копыта увесистую вазу. В пистолете не было пуль, а ему очень не хотелось оказаться совсем безоружным. – И меня убить задумал? – дерг, дерг. Глаза метались от прохода в спальню, к виднеющемуся окну на кухне. Хоп, трррск, вжухх. А вот и пистолет заряжен. Можно действовать. Роттериан никогда не отличался хорошей стрельбой. Несдержанный. Фэт аккуратно пошел к спальне. Открыл дверь и… Жжухх.

— А НУ БЫСТРО ПРЕКРАТИЛ, СУКА! – Фэт резко обернулся назад, задев столик. Стеклянный бокал упал и разбился. Фигура в капюшоне в отражении… Или только показалось.

— …али…. стали…

— Что? – с кухни доносился неясный шепот. Начальник полиции замер, пытаясь расслышать что происходит, но тщетно. Фэта как будто оплетали звуками, легкими движениями, словно все черти ада решили заглянуть к нему на огонек, но перед этим... Взмах плаща у камина. Боковое зрение не может врать! Прыжок!

ТРЕСССК‼‼ БУММММ‼!

Фэт снес цветочный горшок справа от камина. Двое?! Один шепчет на кухне, второй бегает по полу-темной комнате?! Надо было срочно что-то делать, но страх по миллиметру охватывал Фэта.

— С этого момента веду огонь на поражение! – угрожающе крикнул Фэт. Опять он был зажат между камином и пугающими выходами – только что-то было не так, на этот раз.

— …адо …надо....

— ВЫХОДИ, ЧЕРТ ТЕБЯ ДЕРИ!

Фэта била дрожь. Рубашка липла к шерсти, невозможно было держать пистолет прямо. Выстрел на кухню. Звуки не прекратились. В спальню. Нет реакции. Громкий треск за самой спиной. Фэт широко открыл глаза и очень не вовремя понял, что именно было не так. Огонь. В последнюю секунду он прислонился копытом к кирпичной кладке. Ледяной холод. Камин, пару минут назад весело трещавший, был затушен.

— НУ УЖ Н….

Тень кубарем вылетела из камина, сметя Фэта и отлетев к дальней стенке. Но тот смог удержать равновесие.

Бах! – пуля попала в полу плаща, но фигура резко вскочила и дернулась на кухню.

Бах, бах! – выстрелы вслед прозвучали с секундным отставанием. Фэт затаил дыхание, но все еще слышал какое-то шевеление.

— Выходи и я не выстрелю.

Плащ выглянул из дверей.

«Думаешь, я куплюсь? Нашел кого разводить на патроны», — лихорадочно шарил по карманам Фэт.

— Эй, Рот, выходи, я не буду стрелять. Я понял, что это не ты преступник, — даже сам Фэт слышал фальшь в своем голосе. «К Дискорду».

— Как хочешь. учти, смерть будет быстро…

Фэт тихо подбирался к кухне, когда фигура резко выскочила из нее и понеслась с намерением выбить пистолет. Но, Фэта не зря назначили начальником полиции. БАХ! И последний патрон влетел в цель, точнее в копыто тянущееся за пистолетом…

— Мпффффф, мпффффф!

На полу валялся, судя по всему, какой-то земной. Не Рот? Не может быть… Фэт подошел к силуэту, перезарядил револьвер и направив его на голову, аккуратно перевернул фигуру. Капюшон спал.

— Ро..чтоооо?!

Черное окончание мордочки было скованно какой-то магией – говорить явно было невозможно. Фэт опустил пистолет, округлившимися глазами смотря на гостя. Точнее…

Часы начали бить двенадцать. Сине-белый магический кляп медленно сполз с лица.

— ЛЯГАТЬ ЛУНОЙ ТВОЮ КРОВАТЬ, КАКОГО ЧЕРТА ПРЕШЬ СТРЕЛЯТЬ?!

Точнее гостью.

На полу перед камином, так и не сумев выбить пистолет, с пулей застрявшей в копыте валялась Зекора. Похудевшая, осунувшаяся, кричала она сейчас на ура, ярко горя сапфирами обиженных глаз.

— НЕТ НУ СМОТРИ КАКОВ ХИТРЕЦ, ДВА ДЮЙМА ВВЕРХ И МНЕ ПОНЕЦ, ЗАЧЕМ ТЫ Ш…

— Тихо Корри, тихо… Сейчас принесу бинт. – Фэт как бы видел свои движения со стороны, наверно от шока. Вот он отходит от зебры валяющейся в гостиной, идет на кухню, достает бинты, обезболивающее и перекись водорода, идет и покадрово, будто в замедленной съемке, обматывает копыто Зекоре. Под тяжелым укоряющим взглядом, помогает ей проковылять до дивана, сам садится на кресло напротив. Ждет. Зебра внимательно смотрит на свое копыто, изредка бросая взгляды на незадачливого полицейского, потом тихо-тихо что-то шепчет над сумкой, оказавшейся под складками плаща. Достает корешки странного вида – будто иссохшие органы животных, два пучка трав и головку чеснока. Разматывает бинт. Тщательно втирает чеснок в копыто, с каменным лицом. Нет, показательное истязание дало сбой, Зекора все же скривилась от едкого чеснока, впивающегося в кровь. Пучки трав сверху. Еле слышный шепот на каком-то наречии. «… тар касс…. сап-пас…». Ловким движением надавила на «орган» — выжала пару капель на травы. Зеленые стебли незначительно поменяли цвет, будто намокли насквозь, и накрепко приклеились к ране. Легкая судорога прошла по копыту, на лице Зекоры появилось удовлетворительное выражение. Зрачки к зрачкам, быстрый взгляд.

— Я полагаю ты не прочь, узнать почем тревожу ночь?..

— Да, было бы неплохо.

— Коль уклонилась я от пуль б, то рассказала бы про тульп…

— Туль?.. – Фэт заикнулся на полуслове, увидев вскинутое копыто и слишком суровый, для такой няши, взгляд.

-… Но для таких как ты растяп, сначала про побег и кляп…

Глава 23. “И тогда с потухшей елки тихо спрыгнул желтый Ангел”.

Ну попробуйте проникнуться что ли, няши :3 Как говаривал Фрейд "Иногда сигара — это просто сигара". о не всегда молния — просто молния...

Тар-таррр. Молния за окном ударила очередной, ни в чем неповинный шпиль. День медленно приближался к вечеру, переворачивая стрелки часов, наваливаясь угнетением и затхлостью воздуха на постояльцев уличных баров. Громкий шорох листвы.

— Каррр! – бусинки-глаза пялились на несвежий сэндвич.

— Пффф. Я его честно своровал! Даже не смотри – он тебе никогда не достанется.– бродяга, с одеждой вымазанной в дегте и сомнительными талантами, скрывающими под мешковатыми штанами, зачем то ответил птице.

— Каррр! – ворон развел крыльями и нахохлился.

— Скажал фе, нифогда!

— Карррр‼!

— Никогда! – бродяга прожевал и злобно уставился на ворона.

— Каррррр.

Черные крылья разрезали густеющий воздух. Когда-нибудь, в другой раз.

— Подкинь дров в ка… — Роттериан поднял голову от тарелки, но замер, не в силах продолжить фразу. Угасающие угли бросали неловкие блики на розовую гриву – Флаттершай задумчиво смотрела в окно. Отвернулась – уж больно тихо. Виноватые глаза пегаса.

— И не стыдно тебе есть на кровати? – грозно спросила пегасочка.

— Эээ… — явно не ожидая такого от Флаттершай, Роттериан выронил картошку на простыню. Флаттершай тихо хихикнула.

— Ах ты маленькая зас… — Роттериан отпихнул остывающий ужин и повалил сидящую на краю кровати Флатти на спину, смотря на нее сверху. Двумя трепещущими полукругами нервно взлетели крылья, но уже через секунду Ротт валялся на спине рядом, и поглаживал волосы Флатти.

— Я… я скучала Ротти – потупила взгляд Флаттершай.

— Я то…

— Молчи.

Удивленный взгляд. Серьезное выражение лица.

— Ты знаешь, каково это – думать, что ты больше никогда не обнимешь к-крылом? – прошептала Флаттершай, задумчиво водя кончиком копыта по роттериановскому. Рядом с ее, оно казалось большим и неопрятным, но Флаттершай упорно продолжала поглаживать ворсинки на нем, под тихое трещание камина. – Каково это, понимать, что ты рядом, но в любую секунду тебя может не стать? – продолжала пегаска. Роттериан перевернулся на бок и посмотрел ей в глаза.

— Я всю неделю думала только о том, как скажу это тебе…

— Скажешь что? – рассмеялся Рот, смотря на желтые перышки, просвечивающие на фоне камина.

— Ну вот это… Все. – Флатти растерялась и неловко помотала копытом. – Порой ты думаешь это не так важно, а важно абсолютно все! И камин, и вся эта комната, обязательно с тобой рядом, и походы в магазины за продуктами…

— Поход за продуктами?

— Ну… да.

— Понимаю

— Ничего не понимаешь! – Флаттершай легонько ударила по копыту, и посмотрела широко раскрытыми глазами, на удивленного Рота. – Извини… Просто я не знала, что одной быть так… невозможно-странно? Раньше я жила в Понивилле… И делала все тоже самое. Одна. А теперь не могу. Почему?

— Я не знаю – Рот распластался по кровати, раскинув крылья. Чуть привстав, поднялась Флаттершай.

— Я очень скучала… Правда.

— Правда-правда? – легкая улыбка гуляла по лицу Роттериана.

— Да! А ты… Ты мне не веришь?.. – в голосе Флаттершай словно что-то оборвалось.

Роттериан в очередной раз протянул копыто и свалил пегасочку обратно. Копна розовых волос накрыла его дурманящим ароматом и не хотелось ничего, только лежать и сжимать, сжимать это чудо, которое сейчас лежало рядом и большими синими глаза непонимающе смотрело него.

— Так значит веришь?

— Глупая, конечно верю! Думаешь, я о тебе не думал?

— Правда думал?..

— Ага.

— Правда-правда думал?..

— Правда-правда! – засмеялся Роттериан и обвил ее крыльями. После всех этих сумасшедших недель он совсем забыл, что Флаттершай совсем не понимает сарказма. Голова желтой пегаски опять оказалась на черном полотне крыла. Флатти провела копытом.

— У тебя крылья, как подушка.

— Еще бы, каждый день взбиваю – улыбнулся Рот.

— Йей – улыбнулась Флатти, поведя крыльями.

Начинался осторожный дождь. Еле касаясь окна каплями, он оставлял короткие черточки-следы на стекле. Беспорядочные водяные штрихи. Все больше и больше, чаще и чаще, и вот они уже сплетались в какой-то узор, путались в водяной чехарде и вырисовывали какой-то хитрый сюжет, из прозрачных красок и случайных движений. За переплетением линий, все сильнее и сильнее завязывались в один неразрывный узел стекло и вода – и все казалось мутной иллюзией, чем-то невозможно волшебным, рассеянным в воздухе и оплетающим этот акт воссоединения. Сгущались тучи, а время как будто нарочно растянулось – хотело подольше продлить этот яркий момент. А дождь все сильнее стучал по запотевшему стеклу, и узор складывался в целую картину, полотно, охватывающее все сущее и развенчивающее его своим совершенством – и сейчас, в этот момент не имело значение ничего, абсолютно ничего! Только усиливающий дождь, хлещущий по подрагивающему стеклу, окрыляющий его своими водяными перьями, только картина, которую они оба пытались нарисовать и потом провалится в получившийся шедевр и долго-долго смотреть на нечаянные мазки, без которых ничего бы и не случилось… Молния! И пронзительные грохоты грома в вечереющем небе.

Внезапная гроза улеглась, и теперь за окном была напряженная тишина.

— Знаешь… Если тебя еще раз кто-нибудь попробует у меня отнять… Я… Я возьму ту штуку, которую ты носишь на работу и сделаю им вот так – паф!

— Что-то мне это напоминает. — Роттериан перекатился на бок, улыбаясь. — Нет, не сделаешь. Ты не такая.

— Нет сделаю!..

— Нет, не сделаешь.

— Нет! Сделаю!..

На кровати лежала парочка пегасов и о чем-то яростно спорили. Одна, желтая, с растрепанной гривой и наивными глазами, силилась что-то доказать черному кольту. Но говорила так тихо и несмело, что казалось не верила даже самой себе. В очередной раз, она вскинула копыта, но другой тут же перехватил их с теплой улыбкой. Она насупившись отдула с мордочки нависшую гриву.

— Нет, сделаю…

— Какая же ты…

— Какая?

— У меня все лицо избито и в крови, а тебе все равно, ты все так же смотришь...

— А что, я должна по другому смотреть? — удивилась Флаттершай.

— Вот-вот! — засмеялся Роттериан. — Поэтому ты и такая...

— Ну какая?

— Не знаю. – Роттериан посмотрел в светящиеся глаза. – Не знаю.

— Ну хотя бы хорошая?..

— Да – невольно рассмеялся Рот. – Хотя бы хорошая…

Молния. Пронзительные грохоты грома. Молния. Пронзительные грохоты грома.

Молния.

Глава 24. Дикий гонг.

Все более менее разруливается.

— Ты уверен, что ничего не пропустил? – Фрэнк лениво облокотился на стол.

— Да, черт, да!

Серви вот уже несколько минут копался в столе. Бумаги, документы, везде всегда четко указывалось – кто дал показания, кто видел происшествие. Отчеты и доклады свидетелей ставили жирную точку на теории Серва о виновности Фэта.

— Фальсификация. Просто и со вкусом.

— Тебе самому не надоело, Серв? – Френк перегнулся через стол и посмотрел в открытую полку – это же куча макулатуры! Подделать все, чтобы не запятнать копыта? Тут работы на месяц! Легче было бы убить или купить. – развел копытами единорог.

— Так он и убил! – глаза бешено скакали по последним обрывающимся ниточкам обвинения – нашел доклады из таверны.

«Пересечение улиц… слышали выстрелы… направлен патруль…», — бормотал Серв себе под нос. Фрэнку становилось не по себе.

— Дискордщина! – Серви устало откинулся на спинку стула. – У меня нет идей. Мне нужно поговорить с Фэтом. Не может быть все так гладко. Просто не может. Неужели, нет ну ты сам-то подумай, — затряс он копытами в воздухе, — Роттериан пошел бы на это? Съемная квартира, любимая пони, хорошая («Да уж, хорошая», — фыркнул Френк) работа. Зачем? Почему?!

— Серви, успокойся. Пойдем посидим где-нибудь, а? Ты перенапрягаешься.

— Посидим. – вскочил Серви. – Пошли в таверну.

— Нет уж, хватит расследований… — опешил Френк. Ему не улыбалось работать сверхурочные над этим странным делом. Убил и убил, шут с ними. То что Роттериан друг Серва, еще не значит, что нужно верить в его полную непогрешимость. Жалко, что Серву это так сложно объяснить…

— Да нет. – уклончиво протянул Серви. — Выпьем говорю, пошли?

— Ну давай, деньги-то есть?

— Есть-есть, — земной уже натягивал пальто, перекинув ключи из копыта в копыто. — Хотя кончаются. И куда я успел их просадить? Лови!

Фрэнк схватил ключи телекинезом в воздухе, под неодобрительный фырк Серви.

— Я на улице. Закроешь тут все и выходи.

«Вот стану я детективом, за меня тоже будут закрывать чертовы отделы…», — устало подумал Фрэнк и потащился проверять замки.

Фэт сидел в кресле, напротив элегантного силуэта в накидке и думал, когда и что пошло не так.

— Ладно. Как ты убежала я понял. Поразительно… И что, все зебры так умеют? Но…

Легкая улыбка. Фэт посмотрел в синие глаза. Кивок.

— Аррр! То есть ты говоришь, им нужен был от тебя не плотицин? Тебя выкрали не для этого. И Роттериан с этим как-то связан?

— Сначала он. Но как-то раз пришел невиданный заказ…

— М…

— Им нужно зелье пустоты, что в полночь разведет мосты,

Разделит личности на две и выйдет плоть в ночной траве.

Фэт устало поглядел на Зекору. Почему, когда говоришь с ней, надо столько думать? Зебры.

— Разделит личности на две?

— Когда убили Сатти Синс, под злобный блеск жерябьих линз,

Роттерин винил себя, и хмурым утром сентября

Он пришла из тени сна живой, какой вчера была.

— Это и есть те самые тульпы, о которых ты говорила?

Зебра с укором посмотрела на Фэта. Тот нахмурился и поерзал в кресле.

— Слушай, Зекора, я тебя конечно уважаю, но ни черта не понятно, что ты говоришь!

Зебра вдохнула и подняла глаза к потолку.

— Когда он был совсем один, она вернулась из глубин,

Вообразив ее себе — он оправдался перед ней.

Зекора откинулась на кресле и посмотрела на ноющее копыто. Травяная мазь делала свое дело и боли почти не чувствовалось.

— То есть… — Фрэнк вскочил с кресла и лихорадочно заходил по комнате – То есть Роттериан все-таки…

— С кем… Ты говорил в подвале?

Роттериан устало поднял голову с подушки и покосился на Флатти. Ладно уж…

— Слушай, пока я был один, я… Я понял что у меня крыша совсем съехала – улыбнулся пегас.

— Как это?

— Ну… — Роттериан вспомнил как Серви не смог разглядеть Сатти, вспомнил ее резкие появления и уходы, и, наконец, подвальный диалог. – В общем, кажется мой мозг придумал какую-то фигню, которая пытается из него вырваться.

— Как это?

— Помнишь, ту барменшу?

— Ну да…

— Так вот, после того как ее убили, я…

— И думал, что живых живей, и он помочь обязан ей,

Своей мечты возвел храма – на деле он сходил с ума.

— Минуточку… Он думал, что она жива, так? Почему никого не преду… Серви!

Бровь Зекоры взметнулась вверх.

Фэт размышлял вслух, что-то объясняя ей и сбиваясь на беспорядочные наборы слов.

— То есть он сходил с ума… А кто-то хотел окончательно разделить его сознание! Но кто? Он приходил к Серви, и по его рассказам выглядел и впрямь сумасшедшим, но… что произошло? Он видел столько смертей. Почему эта запала ему? Может он что-то знал?

— И ч-что было потом? – тихо уточнила Флаттершай.

— Она приходила еще несколько раз. – виновато вдохнул Роттериан. – Как живая. Я… Я не могу сказать почему, но тогда я действительно верил в это. А в подвале… Она рассказала… Точнее я сам понял…

— Да знал. А зелье разделив сознание на их двоих,

Воспоминание сотрет, и мысли заключит в нее.

Фэт дрожал всем телом, понимая что все, все что он расследовал в этой истории, сейчас шло прахом.

— Он… Хотел что-то забыть? Заключив все воспоминания связанные с ней, в ее образ, который хотел отделить зельем.

Вскинутая голова и улыбающиеся уголки глаз.

— А ты не глуп, хоть мог быстрей, проникнуть в сущности теней.

— Сущности теней, тьфу. Стоп, но это значит, что это он убивал!..

Роттериан закончил говорить, и приложился к кружке горячего кофе. Его подтрясывало, даже не смотря на ткнувшуюся мордочку Флаттершай ему в шею. Стиснув зубы, он пытался заставить себе продолжить.

Заправленная постель. Скрип качающейся люстры. Остывающий кофе.

— Я даже не задумывался до подвала, почему всякий раз, как мне что-то нужно было в участке, куда-то уйти и что-то найти, все всегда были заняты убийствами – словно это было мне на руку.

— Так это ты убивал их?..

Роттериан стукнул копытом по столу.

— НЕТ!

Флаттершай отшатнулась, глядя на подрагивающие крылья.

— То есть, нет, родная, нет, я просто, — черный пегас стиснул чашку в два раза сильнее, — я просто вообще не понимаю что произошло. Возможно…

— Нет. Он не убивал. Она… И то, там не ее вина.

Под ночи дышащий покров, искала тех, кто был готов…

— Убивать?

Зекора плавно кивнула головой.

— Стоп, стоп, стоп! Хватит! – у Фэта голова шла кругом от всей этой ереси. – Тебя украли под страхом смерти делать плотицин, что ты и делала судя по увеличивающимся поставкам. Затем, кто-то изменил заказ и тебя перенаправили в другое место – выпытывать рецепт этого.. Чего рецепт-то? Какое-то пойло, которое окончательно сводит с ума бедных пони, помогая им забыть темные пятна своей истории, так?

Кивок.

— А потом выясняется, что зелье это для Роттериана, а его сумасшедшая часть мозга (которую ты вообще называешь отдельным персонажем!) договаривалась об убийствах в разных частях города, чтобы добыть это зелье?

Отрицательное мотание головой.

— Эта сумасшедшая часть — не Роттериана?

Медленный, нерешительный кивок, под свет голубых глаз.

Роттериан только что договорил. Флаттершай испуганно смотрела на него.

— Т-ты… Сам ничего не знаешь?

— Да, я не знаю с кем она говорила, не знаю, что пыталась этим доказать, ничего не знаю. Знаю только…

— Но кто ее просил убить, немое прошлое забыть…

…что она очень хотелось встретиться…

— Но тот, кто встал на этот путь, сжигая всех моралей суть…

…с одним моим приятелем с работы…

— Тот был обоим близкий друг, его копыт неловкий стук,

Во снах мне бил, как дикий гонг, и это…

— Серви?.. – прошептала Флаттершай.

— ЧЕРТОВ СЕРВИ ТОНГ! – проорал Фэт, поспешно натягивая жилетку и вылетая на улицу.

Глава 25. Кончается.

Глава, которая обычно бывает, перед последней. Грустная развязка будет завтра-послезавтра.

Многочисленные улицы сплетались в клубок, в огромный, гигантский перекресток, которым был этот город. Часы покосившейся башни отбили девять часов. Портрет Парти Ди Пай все так же висел в забытой Селестией таверне. Интересно, что бы она сделала, будь сейчас тут? Наверняка разрезала этот узел чернеющей рутины каким-нибудь походом или ярмаркой. А может плаванием на корабле “Черная Ненужина” в далекие земли и захватом сокровищ? Но это был Триксвилль. Не поход – набег, не ярмарка – рынок Эплджус, не плавание – а… Единорог за соседней стойкой упал на пол, и официанты брезгливо оттащили его. Парочка в дальнем углу вздрогнула. Одна коричневая, закрывала глаза надвинутой шляпой, другая серая, нервно оглядывалась и прятала какой-то железный механизм на правом копыте. Зеленая кьютимарка. Редкий цвет, для этого блеклого города. Серв мутным взглядом посмотрел на них, будто что-то припоминая… Глоток.

— А потом я и говорю: «Залягал ты со своими пони-лесбиянками, у тебя хоть одна история без них есть?» Фрэнк?

Серви Тонг сидел за столиком уныло уставившись в пустое кресло перед собой. Правое копыто дрожало, но все равно кружка раз за разом поднималась ко рту. Глоток. Грива от грязи и пота была совсем ни к черту – остальные посетители искоса поглядывали на этого оборванца. Слипшаяся, она странными оковалками спадала с опьянелой головы. Такое ощущение, что она была в чем-то... Липком?

— Фрэнк, тащи сюда свой ленивый круп, пока я не выпил все без тебя! – громко цокнув копытом по столу засмеялся Серв в пустоту. – Ой-йе, про такие скачки расскажу, лучшие в моей жизни. И я не про подпольные соревнования, если ты понимаешь, о чем я…

Резкий крик, подрывающий с места даже завзятых пьяниц.

— МЕРТВЫЙ ЕДИНОРОГ, ТАМ, В КАБИНКЕ МЕРТВЫЙ ЕДИНОРОГ, ЛЯГАННЫЕ ПИРОЖКИ!

Я не помню, что подсказало мне сорваться с места и начать собираться как сумасшедший, может банальная логика, а может страх перед неизвестным – но уже через две минуты я запахнув плащ вылетел из дома. Забыв дома и оружие (Десерт Селли двенадцатого калибра!), и зонт (да какой к чертям зонт, тут идет речь о жизни и смерти!), я галопом направился в участок.

— Ротти!..

Флаттершай что-то кричала мне в спину, но у меня не было времени ни предупреждать ее, ни что либо объяснять – помню только как кинул «оставайся здесь. никуда не уходи», перед выходом. Крылья трещали. Давно я не летал, по этому густому туманному воздуху. Взмах! Миновал очередной проулок. Взгляд выдергивал ненужные подробности: неровные кирпичные стены, объявления (текст я не успел рассмотреть, но большая цифра “63” врезалась в память), раскиданные по асфальту мусорки. Стисни зубы, идиот, почему так медленно?! Взмах, взмах, взмах! Я походил на иступленную мельницу, все бездумнее и бездумнее вращающую своими лопастями. Взмах, колющий ветер в лицо, взмах, стегающий сам себя хвост, взмах, неправильно пойманные потоки воздуха, потеря баланса, но снова взмах, ВЗМАХ, ВЗМАХ‼! Бреющий полет закончился около самого участка – двери закрыты на засов. Но что-то мне подсказывало…

ТРРРАХХХ! Дубовая дверь в щепки вылетела, под массой тела черного пегаса. Проскользив по полу в дальний угол, он тут же бешено вскочил, отфыркиваясь от поднявшейся пыли и не замечая исполосованную, от неудачного приземления, шкуру.

— А-апхи, дискорд, Фрэнк, ты тут?! Фрэнк? ФРЭНК‼!

Пегас замер. В кабинете начальства было слышно какое-то слабое шевеление. Пегас огляделся, поправив порванный местами плащ. Ключ! Но связки не было на своем обычном крючке. Что ж, где наша не…

КРРРРАК! Вы когда-нибудь ломали дверь задними копытами? Нет, она не пафосно вылетает в противоположную стенку, позволяя вам войти и крикнуть «Это полиция, всем стоять!», да так, что все преступники сразу бросали оружие от приступа страха перед слугой правосудия. Копыта проходят сквозь дерево, словно сквозь металл. Рвется шкура, от резкого удара остаются длинные шрамы и занозы, занозы, и еще раз чертовы заносы, путающиеся в перьях. И когда вместо обвисшей двери, тебе приходится пролезать в эту дырку, больно стискивающую крылья, потому что металл замка остался не тронутым (а вы хотели, чтобы в полиции петли и замки делали из конфет?), понимаешь – по-хорошему сейчас не ты должен кого-то спасать, а кто-то тебя. Поминая Дискорда, пегас все же протиснулся в проем.

— Ф.. Что за херня?!

— Серви. – единорог с разбитым лицом валялся около столика Фэта. Судя по всему, его били об этот угол. Повсюду раскиданы книги, полки вывалены и перья… Перья были воткнуты в обивку мебели, потолок, стены, как минимум до половины своего основания.

— Какого черта?! – пегас вскинул вверх два напряженных крыла.

— Серви. – опять послышался тихий голос.

— Тебе срочно нужно в больницу!

— Тав-верна.

— Какого Дискорда тут произошло? – Роттериан подошел в плотную к Фрэнку и перевернул его. Да, не позавидуешь. Половина лица была кровавой кашей – деревянные столики не такие уж и хрупкие, когда дело доходит до драки. На остальной части были кровоподтеки и царапины. Глядя на этот ужас, Роттериан вздохнул с облегчением – могло быть хуже. Органы не задеты, ранений нет, а с разбитым лицом… Да кто из нас не ходил с разбитым лицом, йей? У самого, после избиений Фэта, остались синяки...

— Я пытался сопротивляться. Чертовы тучи… Роттериан, — единорог из последних сил схватил пегаса за топорщащуюся шерсть на груди, — он не понимает что творит. Помнишь тебя вытаскивали из подвала?

— Да, причем, тут…

— Хуже, гораздо хуже! – шептал сухим языком единорог фиолетовой масти. – Он просто с цепи сорвался. Все что я успел сделать кинуть чертовы перья в его сумасшедшую задницу, кх-тьфу, но сам понимаешь, земной и единорог…

— А зачем?

Единорог засмеялся, но скоро смех сменил кровавый кашель.

— А я, лягать, знаю! Этот идиот взбесился, когда не обнаружил компромата на Фэта…

— То есть?

— Он думал убийца ты. Кстати, как ты освободился? – Фрэнк отполз вжавшись спиной в стол и нервно шаря по карманам жилетки. – Лучш-ше отойди, у меня и на тебя найдется пара свинцовых подарков.

— Вот придурок! – искренне воскликнул Роттериан. – Я тебе помочь хочу! Я думаю это Серв…

— Серв всех убивал? Хреновый из тебя следователь – он большинство времени был со мной. Мы след-дили за тобой, потом Фэт дал мне поручение… А какого крупа я тебе все рассказываю, втащ… — земной с силой перекатился под стол и достал пистолет.

— На гроб, так и быть, одолжу Флатти денег – ухмыльнулся Фрэнк, отплевывая кровь.

Щелк.

— ***ть.

Черный пегас не выдержал и расхохотался в голос, притопывая копытами по полу.

— Вот поэтому ты помощник, а не полноценный детектив.

— Тебя вообще уволили. – ощетинился Фрэнк. – Ну что, убивать будешь? Давай, все равно мне лицо так разбили, что не одна кобылка не клюнет… — Фрэнк сделал вид что готов сдаться. «Подойдет, сломаю шею или перо в глотку воткну». А что? Все хотят жить.

— Так хватит. Серв и не убивал своими копытами – он договаривался об убийствах. Точнее не он, а…

— Сообщник? Кстати, я все еще тебе не верю.

— Не сообщник. Он сам договаривался. Своими копытами. Но… Не понимал этого.

— Ч-что?

— Мне тащить тебя в больницу, или ты продолжишь задавать тупые вопросы?

— Как минимум я… — единорог дернулся, осветив все вспышкой. Пара перьев дернулась по направлению к Роттериану. Тот уже вскинул крылья, словно живой щит, но закрутившись в воздухе, перья упали где-то далеко позади пегаса. Роттериан обернулся – Фрэнк в отключке лежал около столика, с еле светившимся рогом. Пара секунд, свечение погасло.

Нет, Рот и так бы с ним справился, но магический обморок оставил его с непродырявленными крыльями.

«Набрали по объявлению», — ворчал Роттериан, взвалив размякшего единорога на кресло, и перевесив через подлокотник – чтобы ненароком не захлебнулся от крови.

Взгляд пегаса упал на персональный фэтовский...

— 42. Алло, это пониклинника? Наряд скорой к полицейскому участку. Нет, а много полицейских участков в этом городе?! Да. Это я еще не ору, у меня голос командный. Жду.

Черная тень выскользнула из участка и понеслась к таверне.

Их было четверо. Сидя на своем невзрачном постаменте, они ухмыляясь скалились, и переглядывались – недвижные, встречаясь взглядами в отражении падающих капель. Каменные обелиски со звериным интересом следили за сценами, разворачивающимися точно по их сценарию.

Северная горгулья.

Черный пегас влетающий в двери таверны. Новое убийство. Хозяин таверны, видный земной, зелено-черная бестия. Развешанные портреты, все убранство таверны, высказывания, поставки, все было на его копытах. Все вел сам, в преступной деятельности замечен не был – разве что никто точно не знал его кобылку в лицо… И где связь? Где чертова связь?! Пегас взвыл, не найдя в таверне ни вопросов на свои ответы, ни напарника.

Горгулья противно блеснула мокрыми каменными глазами. Обычный посетитель грязно-серый пегас, с желтой сбившийся гривой подходит к черному. «Знаешь, я всегда замечаю всякие ненужные мелочи. Когда сообщили об убийстве – один коричневый пони подорвался и убежал, что-то выкрикнув про рынок».

Два черных крыла стремглав вылетают из таверны.

Западная горгулья.

Топот копыт по вечерним лужам. «Это они, они, они!» Выпуская пар из ноздрей, путаясь в фалдах плаща, убегая вперед и вперед, по направлению к рынку. Он точно знал, что все ответы найдет там – кто, где, почему! И отчего вечерами так болят копыта, и куда он ходит ночами – хотя на скачках его не было уже недели три. Откуда провалы в памяти? Откуда, откуда, ОТКУДА?! Он бежал, стремясь не добежать до рынка, а убежать от самого себя, в неизвестном направлении, путями, не известными нормальным пони. И каждый шаг пульсом отдавался в тяжелой голове.

Хитрый прищур. Каменное крыло.

Алкоголь! Да, это все алкоголь. От него ломит копыта, от него ты не помнишь, что было вечером, ну что могло произойти за эти пару недель? В голове прокручивались какие-то образы, пьянки, заваленная хламом квартира…

Коричневый земной бежал, оправдываясь перед самим собой. “Во всем был виноват алкоголь!”

Южная горгулья.

— Ешьте, пожалуйста.

— Спашибо. – пробурчал темно-фиолетовый единорог, с бинтовой повязкой на лице.

Два года беспрестанной работы. Два. И вот он не стажер, а помощник детектива! Расследование дел, продвижение по службе, организация порядка мирным пони, не желающим жить в мире, где повсюду преступность, и… Напарник, который оказывается сумасшедшим, пьяницей, да еще и возможным убийцей.

Молния. Трое других с каменными лицами смотрели на Горгулью Предательства с черной завистью в глазах. Если только камни могли завидовать.

Восточная горгулья.

Медленно, словно путаясь в невидимой паутине, пронзающей комнату своими невесомыми нитями, Флаттершай подошла к креслу с роттариановским поясом. Испуганно посмотрела на распахнутую дверь. Куда идти, и главное зачем? Слушать Рота? Но он просил остаться здесь. Неуклюже накинув его пальто (свои сейчас было слишком долго искать), и сжимая в копытцах пояс, она выбежала на улицу. Дождь струился по ее розовой гриве, и путал следы, закрывал от нее страшные тайны этого городка. Тихо йейнув, и решив продвигаться к рынку, Флаттершай пошла (лететь в такой одежке ей было очень тяжело) по направлению к главной площади, неловко переставляя копытца, кутаясь от холода в большое-большое потертое пальто. Сине-зеленые глаза неспокойно поблескивали – она очень сильно волновалась за Рота.

Каменное лицо застыло в непередаваемой гримасе. Силуэт обвалившейся половины вырисовывается в пролетающих мимо каплях, сплетающихся с дымом от близлежащей фабрики. И эти клубы оживляли ее, напитывали каменные крылья небывалой легкостью, пролетали между каменных когтей, делая их хватку живой, резкой, до невозможности действительной. Оставалось гадать, взлетит этот исполин или останется сидеть, как пристало любому каменному изваянию. Будто сам Дискорд вселился в этот гротескный плевок этому городу, и рвался изнутри, ломая последние надежды, и одновременно воскрешая их. Дикий коктейль из внезапности и осторожных движений, взорвал беснующуюся фигуру. Но все было там, внутри, глубоко внутри, и вырвется оно или нет – не знал сейчас никто.

Глава 26. Паф.

Писал и плакал D:

Бом. Десять часов вечера. Бом. Около входа на рынок стояло одинокое дерево, тихо шуршащее синей листвой – казалось, оно было живое, со своим сознанием, мыслями и ощущениями – такими далекими, от того что творилось вокруг. Мельтешение пони, туда-сюда, вверх по улице, в проулки, которыми пестрит эта площадь, в неведомые улочки, известные только паре торговцев. Навесы, тенты, бесчисленное количество палаток всех мастей, подвалов, лавчонок с непонятным содержимым, продающих и покупающих пони, продающихся и покупающихся…

Бом.

— Стоять. Ты арестован. Все что ты ск…

— НЕТ, НУ ТЫ ПОСМОТРИ!

Ветвистая молния. Зекора закрыла глаза этим движением как будто отталкивая громкий крик от себя. Фэт стоял поодаль, вымокший насквозь, пропотевший от постоянного бега – начальнику полиции давно пора было похудеть. Напротив них с бегающими глазами, поблескивая копытом на кьютимарке, стоял Серви Тонг, второй следователь полиции Триксвилля, напарник Роттериана, наставник Фрэнка, и отчего-то яростно не хотел признавать себя виновным.

— И В ЧЕМ Я ПО ВАШЕМУ ВИНОВЕН?!

— Убийство Сатурни Синс. Манипулирование ее… Эээ… — быстрый взгляд на Зекору. — Ее образом и совершении серии убийств.

— Я. НИКОГО. НЕ. УБИВАЛ! – копыта взрыли землю, глаза сузились в тонкие полоски.

— Запутал сам себя и вот, двойная жизнь тебя ведет

В туманом сотканную сеть – где сон не сон, а смерть не смерть.

— Заткнись! Я не знаю, какого черта вы себе напридумыва…

Надрывистый крик и пара черных крыльев вылетающих из-за поворота.

— ФЭТ НЕ СТРЕЛЯЙ В МЕНЯ, ОТОЙДИ ОТ СЕРВИ ОН…

Кап. Дождь помешал тормозящему пегасу, он споткнулся и свалился в лужу. Кап. Медленно поднялся, с силой протирая мутные от воды глаза. Этот хитрый прищур глаз. Но этого не может быть…

— Корри!

— ТАК, ЛИБО ВЫ МНЕ ТУТ ВСЕ ОБЪЯСНЯЕТЕ, ЛИБО Я НАЧИНАЮ СТРЕЛЯТЬ! – загривок Серви топорщился, он уже не мог смотреть, как каждый встречный обвиняет его во всех смертных грехах. Рывком достал пистолет. Где-то наверху оскалились черные каменные силуэты.

Но для Роттериана сейчас все было неважно, ни этот сумасшедший крик, пони который был ему другом, а оказался подсудимым, ни чеканные ответы Фэта, которому вздумалось растолковывать все Серви – ни жалость к по сути-то невиновному Серви, ни опасность, что Фэт может быть еще не знает все правды – ничего не могло перебить улыбку этих глаз, выглядывающих из-под длинных белых локонов.

— Ну здравствуй Рот, давно не…

Крылья легли поверх черного платья, и Роттериан крепко сжал зебру в объятиях. По глазам Зекоры заструились слезы – и они не терялись в воде вокруг. Серебристой струей они были сейчас такими далекими от этого грязного дождя, от этого места, где четыре пони стояли на пересечении своих судеб. Рот ослабил копыта.

— Как ты?

— Рот… Я просто отлично. – улыбнулась Зекора. – Мы тут тебе, «алиби» нашли. Правда оно буйное, но мы спра…

— Хватит! – Серви наконец-то нашел пистолет, и направил на Фэта. – Не двигайся! – Роттериан вышел чуть-чуть вперед Зекоры, которая никак не отреагировала на происходящее. Разве что копыта под платьем вжались в асфальт чуть сильнее, да немного расширились зрачки, посреди синего океана глаз.

– Что здесь происходит?

Роттериан глянул на Зекору. Она едва заметно кивнула – Фэт все знает. Черный пегас с надеждой посмотрел на начальника полиции. Нет, ну пожалуйста, ну не нач… Поздно. Фэт любил длинные истории, особенно, когда на него наставлена пушка.

— Серв, ту барменшу, с которой ты был знаком, убили не со стороны, и не какие-нибудь маньяки. Это сделал ты. А после, она восстала в твоем воображении – настолько сильно было твое желание видеть ее живой, что ты не скупился на галлюциногены и алкоголь. Ты убивал ради лекарств, купленных в больнице последними, ты убивал ради мимолетного ощущения, что убийство не ведет к смерти – просто к перерождению. Естественно не сам, иначе бы твоему сознанию было бы слишком сложно все это блокировать…

И чем дальше Фэт говорил, тем более бессмысленным это казалось Роттериану Бису, в шею которого било зекорьино дыхание, а в глаза – ливень вперемешку с градом. Но в этом был весь Фэт – расставить все по полочкам, не замечая, как глаза Серви расширяются, а копыто все увереннее нажимает на спусковую плиту пистолета.

-…и ты нанимал убийц, на этом рынке. Нанимал актрис, с радостью исполняющих роль Сатурни Синс, для запугивания и контроля над ситуацией – Роттериан даже думал, что это отголоски его сознания!..

«Вот те раз. А я думал, что совсем с ума сошел», — Рот вопросительно глянул на Зекору. Та улыбнулась, как улыбаются только зебры. Хитро, суля ворох интересных историй и непоспешных выводов.

-…И в очередной раз, активируя свое второе я алкоголем, ты просыпался с утра ничего не понимая – откуда такая слабость, откуда сонливость и полное отсутствие памяти? И списывал все на алкоголь, который был всего лишь переключателем, да и нет твоего сознания, пропастью между Серви-полицейским и Серви-страдальцем, который поставил свое эго превыше других, позволил первобытной свободе захватить тело и лишить себя всех мыслей, кроме святой уверенности в своей непорочности и целости своих же жертв. Да, ты не верил себе – искал преступника, приходил ко мне – как я был слеп! Пытаясь оправдаться перед собой, поисками мнимого преступника, ты все сильнее и сильнее осознавал, что ничего не найдешь…

Роттериан понимал – крикнуть Фэту заткнуться и Серви не выдержит и спустит курок. Но продолжаться так больше не могло. Толстяк явно перебрал с пафосом речи. И почему, когда надо, от него слышно только «Ну, эм… если позволите», а сейчас, когда тисками кгм, крылья прижало, он начинает распинаться?! Сумасшествие не вылечить словами, лишь усугубить! Копыта вжались сильнее.

-… но надо сказать, ты выбирал грамотно. Профессиональные магессы чуть не вывернули мозг наизнанку всему участку – а про свидетелей я молчу! Ложные показания, ложная история, ложные факты. Подозреваю, все свои деньги за скачки слил? А приставленная тобой к Роттериану и Флатти бестия, настолько сильно затуманила бедным пегасам моз…

Пегас улучил момент и громко заорал.

— Да Серв, тебе еще нужно отчитаться передо мной!

Бом. Нет, это не часы проснулись на площади, а вены около виска Серви вздувались ударами снующей крови. Бом. Там, глубоко внутри, он понимал, он осознавал что та ересь, которую ему говорил Фэт, тот безумный набор слов все-таки…

— Я ЗНАЛ ЧТО ВЫ ВСЕ В СГОВОРЕ! ХАХ, ФЭТ, ТЫ УБИЙЦА, НО НАСЧЕТ РОТТЕРИАНА Я ЕЩЕ СОМНЕВАЛСЯ! А ТУТ – КАКАЯ НЕОЖИДАННОСТЬ! ГДЕ У НАС ТАМ СТАТЬЯ ЗА ПРЕСТУПНЫЙ СГОВОР? ОТЯГЧАЮЩЕЕ, ВАМ ПОЖИЗНЕНКА ГРОЗИТ! НО Я ЗНАЮ, ВЫ ВЫКРУТИТЕСЬ, ЕСЛИ Я САМ НЕ РАЗБЕРУСЬ! – неистово смеясь, он переводил пистолет с Фэта на Роттериана и обратно. Остановился в очередной раз на Фэте.

– И знаешь что? Ты мне никогда, — резкий поворот в сторону Роттериана и широко открытые глаза Зекоры, — не нравился!

Бах! Одна из горгулий (сложно сказать какая), сорвалась с места, но не взлетела – обычным каменным оковалком упала к основанию башни.

Трррах! Каменные куски разлетелись во все стороны, поднялся оживленный топот, рынок стекался к центру посмотреть – что же произошло?

Но на входе все было иначе.

Замершие неловкими мазками, будто на картинах художника-самоучки, стояли Роттериан и Зекора. Закрытым глазам зебры вторил немой крик Роттериана, в выброшенном к небу копыте. Фэт и без того грузный, прижался к асфальту – но при всей своей приземистости, казалось что его вот-вот сорвется с места нечаянным порывом ветра.

Пуля прошила Серви за секунду до его решения выстрелить в Роттериана. Подкосились копыта, непонимающий взгляд не успел найти убийцу – коричневый земнопонь ничком свалился на землю. В свете общей паники, этого почти никто не заметил. С полуоткрытыми ртом, Роттериан смотрел на фигуру в пальто и комок подходил к горлу – а сердце учащенно билось, пытаясь вырваться и улететь туда, где все происходящее было обычным сном.

Дрожащие копыта выронили пистолет и фигура обессилено упала на асфальт. Черный пегас рывком метнулся к ней, распутывая гриву и пытаясь поднять с промокшей мостовой, но копыта не слушались его, а пустой мешочек на шее сполз на бок. Наконец он увидел синеющие на фоне дождя глаза, среди непослушной гривы, смешно наваливающейся длинной челкой.

— Паф… — прошептала Флаттершай и не скрывая слез ткнулась носом в шею крепко стиснувшего её Роттериана.

…

Эпилог.

Просто письмецо главному герою.
Если вы читали первый фанф, то вам должно быть приятно, от этого маленького недоразумения :3

Привет, Рот! Как там Флаттершай, с ней все в порядке? Я хотел спросить и про тебя — все эти галлюцинации могли тебя не хило подорвать. Но мы то с тобой знаем — ты крепкий круп. А за нее волнуюсь. Очень. Надеюсь, твой отпуск в Понивилле вернет все на свои места. Вас там наверное очень “странно” приняли, да? Как раз пишу по этому поводу: однажды в нашу часть доставили одного единорога, с кьютимаркой щита... В общем, неважно, но небольшая часть архива кантерлотских документов вот уже четыре года хранится у нас. Я просматриваю их на досуге, когда совсем нечего делать, а подчиненные не развлекают меня схождением с ума, убийствами, алкоголизмом и прочими радостями. Ну ты понял. Так вот, среди кантерлотских архивов я нашел занятный документ, возможно он тебя заинтересует.

“Литтери Шай Глоссерн. Подпись. Фенг Шай Кэрри. Подпись.

Двадцать восьмое октября.

Сиротский дом Кантерлота.

Желаем усыновить пегаса под фамилией Бис, в виду смерти его родителей, с которыми у нас были очень теплые отношения.

Готовы выполнять родительский долг, и держать тайну усыновления.

Готовы приступить к оформлению заявления об усыновлении.

Нужные документы и выплаты прикреплены ниже.

Подпись. Подпись.

Прикрепленные документы. К-во — 5 шт.”

Удачного отдыха! ;)

Гармоничный Хаос, или разговор длинною в 20 лет

Подарок принцессы

Мой напарник – Дерпи-2

Ирреал

Снегопад

Призраки иного мира

Самый первый раз

The Forgotten Phoenix

Сёстры

День, когда моё мыло превратилось в Лиру