Пони костра и солнца

Пони костра и солнца

Любовь – зубная боль в сердце, но весна – это тоже сердечный недуг для тех, чьи подковы годами отмеряли километр за километром на эквестрийских дорогах. Первые, по-настоящему согревающие, лучики солнца заставляют таких пони засыпать позже и просыпаться раньше, а когда распускаются первоцветы, то окрепшие за долгий зимний отдых копыта сами выносят за порог – к околице, чтобы весенняя тоска ещё больше разбередилась созерцанием того, как далека от тебя линия горизонта. И однажды наступает неизбежный день прощания.

Когда проснувшаяся Рябинка наспех проглатывает свой завтрак и сломя голову уносится на улицу играть со своими понивильскими друзьями, Ольха, саврасая мускулистая пони с обесцвеченной солнцем и непогодой гривой, выходит из общинного дома, где радушные горожане предоставили им кров, и направляется к каретному сараю. В его полутёмной пыльной глубине она находит ту самую старую, крытую брезентом, повозку, которую катила за собой с тех пор, как они с Рябинкой бежали из Заполярья. Ольха задумчиво прислоняется большим округлым лбом к иссохшимся доскам, разукрашенным аляповатыми изображениями диковинных морских пони, потом нерешительно отступает назад, тяжело вздыхает, наконец, берёт оставленные кем-то на полке инструменты, и весь город слышит стук молотка и визг лобзика – звуки, оповещающие округу о наступлении весны для неприкаянных и путешественников. Заслышав их, идущие по своим делам понивилльцы останавливаются и неспокойно переглядываются – их сердца чуют скорую разлуку.

Рябинка не глупая — рыжая, как пожар, жеребёнок тут же прибегает с улицы и у них с Ольхой происходит негромкий, но твёрдый разговор, после чего малышка, надув губки, бредёт в общинный дом, и зарывшись мордочкой в солому своей постели даёт волю слезам, а Ольха откладывает инструменты и направляется к зданию понивилльской школы. Она находит Чирайли, сиреневую пони, учительницу младших классов, и они долго обсуждают, покачивая головами, то, что очень беспокоит Ольху в последние дни. Идущие мимо школы лошадки иногда улавливают своими бархатными ушками вылетающие из открытых окон классной комнаты на весеннюю свежесть обрывки фраз: «Как хорошо, что Вы ко мне обратились!», «Да, она очень способная девочка», «Не волнуйтесь, мы о ней позаботимся», «Это правильное решение». Наконец, успокоившаяся Ольха выходит из школьных дверей и возвращается в каретный сарай. Молоток снова принимается стучать, лобзик – пилить, чтобы замолкнуть лишь на ночь, дав Луне беспрепятственно подарить успокоившемуся Понивиллю ободряющие сны.

Наутро ребятня снова обступает Рябинку с теми же, что и вчера вопросами:

— Вы уезжаете?

— Но как же так? Мы же друзья!

— А нельзя ли вам остаться? Вас же все любят!

Жеребята обеспокоены – в детстве друзья так много значат, и расставаться с ними так тяжело. У самых маленьких даже глаза на мокром месте, и эти малыши горько шмыгают носами, пытаясь скрыть предательски подкатывающие слёзы. Среди детворы нет только Даймонд Тиары, так не к месту напомнившей вчера Рябинке про проигранный ею спор и заявившей, что она никуда не уедет, ведь теперь Рябинка её рабыня. За это Тиара тут же получила искренних тумаков от остальных, с рёвом убежала домой и больше на детской площадке не показывалась.

— Да нет же, Рябинка остаётся у Чирайли! – раздаётся чей-то голосок. – Я сама это вчера слышала.

— Уф! – облегчённо вздыхают жеребята, и возвращаются к своим играм, и только Рябинка обескураженно бормочет:

— Нет же, нет! Я же пони костра и солнца! Мне нельзя здесь оставаться!

Но её никто не слышит.

Проходит неделя, и повозка, наконец, готова к долгому путешествию. Ольха возвращается в общинный дом и подходит к постели спящей Рябинки. В жизни Ольхи было много потерь и разлук, она привыкла к расставанием, но никогда раньше не чувствовала такого горького-горького предощущения потери, как сейчас. Она понимает, что так поступить будет правильно, что Рябинке так будет лучше, что здесь у неё будет другое, счастливое будущее, чем то, что уготовят подрастающему жеребёнку бесконечные полуголодные скитания. Тогда почему так тяжело на душе? Это же ведь только привязанность, не более. Пройдёт некоторое время, и воспоминания поблекнут, побеждённые ежедневными заботами и тяжёлым трудом. Ольхе так это знакомо – ведь она же не в первый раз в своей жизни оставляет спутников. Или же Рябинка не просто случайный попутчик? Ольха, никогда не знавшая радостей и тягот материнства, не может разобраться в том, что происходит в её душе с той самой встречи в заполярном посёлке с этой озорной рыжегривой девчонкой-жеребёнком. Она укладывается на свою постель, и тщетно пытается подманить к себе сон, всё повторяя и повторяя про себя: «Я поступаю правильно!»

Как это не кажется странным, но утром Рябинка без единого возражения позволяет себя умыть, причесать и отвести к Чирайли. Она не говорит Ольхе ни единого слова прощания и вяло отвечает на традиционное последнее объятие.

— Видимо, она очень переживает, вот и замкнулась в себе. – шепчет за дверью на ухо Ольхе пони-учительница. – Ничего, она жербёнок общительный, у неё здесь много друзей, всё будет хорошо.

А Ольха ошарашена этим молчанием – она заранее приготовилась к обычным в таких случаях слезам и крикам. Наверно, оно и к лучшему, что они расстались без плача и причитаний, да и Чирайли же сказала, что ничего плохого не случится, так что надо самой успокоиться, и в путь. Пони костра и солнца не должна печалится о том, что остаётся позади.

Ольха впрягается в повозку и выкатывает её за ворота. Понивилльцы на улицах останавливаются и машут ей вслед:

— Счастливого пути!

— Если что случится – возвращайся, мы с радостью тебя примем.

— Береги себя!

А она в ответ рассеяно кивает и почему-то ищет в толпе знакомую рыжую гриву.

Вот и околица остаётся позади. Ольхе кажется, что повозка стала тяжелее, но она отбрасывает эту мысль, решив, что за зиму отвыкла от дорожных тягот. Пони ускоряет шаг, словно убегая от того, что ей хочется оставить позади в Понивилле, но с каждым пройденным километром она убеждается, что нельзя скрыться от собственного сердца, и только голос разума, твердящий в её голове: «Так будет лучше», не даёт ей сию же минуту развернуться и устремиться со всех копыт назад. И силуэт гостеприимного городка, наконец, растворяется в туманной дали.

Все прелести путешествия – свежий ветерок прямо в мордочку, свобода необременённого заботами ни о чём, дольше завтрашнего утра, бега, и волнующая упругость дороги, отвечающей по-своему на каждый шаг – почему-то сейчас совсем не трогают Ольху. Она зовёт к себе надвигающийся вечер, чтоб с чистой совестью устроить привал и попытаться с помощью сна отогнать всё то, что теперь проникает потравой в её сердце, и безумно радуется наступившим, наконец, сумеркам.

Ольха поспешно выпрягается из пропотевшей сбруи и впопыхах разводит костёр. И когда языки пламени начинают торжественно плясать над обугливающимися суками, из-под полога повозки выскальзывает маленькая тень и устремляется к теплу огня. Рыжая девчонка-жеребёнок лукаво заглядывает в глаза Ольхе:

— Ты хотела меня оставить? Ха, не получится! Так-то!

Ольха с облегчением обнимает Рябинку: какая разница, что для кого будет лучше или хуже? Они с Рябинкой не могут друг без друга, и теперь они вместе, а всё остальное, на самом деле, не так уж и важно.