← Имена персонажей (Спойлеры) Имена персонажей (спойлеры) →

Tarot

The Fool (ЭИ-2015)

Книги — одна из многих иллюзий мира. Сотни, тысячи историй сжаты на узких полочках в плотные шуршащие тома. У каждого свой запах, цвет и вкус. Одни имеют горький привкус, иные сухи, полны хрустящих фактов, третьи — сладкие, но не серьезны и портят аппетит. Книги выстроились длинными рядами, уместились в шкафах, но сам их внутренний мир колоссально обширен, переплетен с их товарками, с окружающим нас миром, проник в умы многих живущих, сделал их жизнь красочней и интересней, насыщенней, изменил их взгляды и само понимание мира. Библиотека — мистическое место, как давно я не бывал здесь.

Огромная клепсидра медленно отмеряет секунды среди множества стеллажей. Книги меняют ход времени. Многие пытаются погрузиться в иллюзорный мир, дабы прожить за отмеренный им срок как можно больше жизней иных, более интересных и насыщенных, чем их собственная. Но я здесь не за этим.

Быстро скольжу меж стеллажей, быстро касаюсь корешков. А вот и то, что я искал…

Это не первая библиотека за сегодня. Нужные мне сведения там и тут, расползлись и проникли повсюду — придется собрать их разом. Тот большой пухлый томик и эта книженция, свиток, справочник.

И в этой маленькой книжонке, упрятанной на самую дальнюю полку в груду каких-то мало понятных собраний, тоже есть нужное мне. Любопытно. Эта книжка непроста. Написанная простым неровным почерком с заметной тщательностью. Ее истории тянутся и в прошлое, и в будущее. В ней есть о моих знакомых, которых я давно забыл. О событиях, что остались лишь смутными образами за чертой иной жизни. Ты оставил ее здесь, старик?

Здесь есть и обо мне. О том мне, который давно забыт, кто канул за гранью, отделяющей сказку от жестокой реальности. Но случайное прикосновение к старым страницам заставило вспомнить того меня. Это было так давно, что превратилось в сон, в размытый образ; эта жизнь, была ли она на самом деле?..

Десятки закладок из пожелтевшего картона заложены меж страниц. Книга распахнулась на нужной истории и одна вывалилась на пол. Закладка из карты.

«The Fool».

Возможно, и так. Но я еще не сдался.

Один старый мудрец сказал: «В нашем мире слишком легко принять желаемое за действительное». В нашем мире слишком много иллюзий. Когда-то давно и я так считал. Но теперь для меня, с уверенностью скажу, все в нашем мире реально. Ранее мир казался мне непонятным и абсурдным. Хаотичным до безобразия. Я недоумевал, как все прочие могут в нем жить, понимать с полуслова намеки, вычленять ложь, разгадывать, что и когда необходимо делать. Мир казался сложным и запутанным. Но не теперь. Теперь все просто и понятно. Я точно знаю, иллюзий нет — они отступили. Я научился жить в гармонии с миром, как бы иные не мешали мне в этом. «Не потеряй свою сказку», — сказал ты мне, старик. И я послушал тебя. Мой мир был жесток. Сейчас, когда он похож на нее, на сказку, я не готов ее потерять.

Ранее я не понимал книг. C тех пор, как я смог к ним прикоснутся, мне все больше казалось — книги врут. Воспевая дружбу и единство, любовь, равенство, справедливость — врут. Но затем я понял, книги пытаются показать нам, каким мы должны сделать наш мир. Не знаю, многие ли пытались. Но, похоже, у тебя, старик, получилось. Ты превратил мир в сказку для всех. Ту, о которой, говорил мне когда-то.

Но как так вышло, что жить в твоей сказке означает отказаться от моей?

Я вспомнил, за что ненавидел книги. Касаясь их, я вспоминаю то, чего не могу помнить. И знаю, чего знать не могу. Чего не видел сам. Не могу отделить себя от иного мира. Я смущен и подавлен. Эмоции, пробивающиеся из глубины души, они мои. Но это часть старого меня. Так не похожего на меня нынешнего. Я теперь не знаю, бороться ли за свою сказку или принять твою.

Ведь я вспомнил, с чего начался мой мир…

Вначале был холод. Мороз овладел городом, засыпал улицы снегом. Медленно, но неумолимо разрослись сугробы, пожирая все на пути. Неспешно подбирались к зданиям и начинали облизывать стены жадными языками.

Перестали бурлить жизнью фонтаны, обратившись ледяными изваяниями, и ожидали своей участи, в страхе замерев перед надвигающимися снежными монстрами. Давно уже смолкли все звуки, кроме вьюги. Лишь в немногих домах по-прежнему теплилась жизнь. Монотонное гудение ветра сводило с ума последних прячущихся пони. Ледяное безмолвие захватило мир. Холодный, яркий и жестокий. Таким я запомнил его на заре жизни…

Ночная прохлада окутала дилижанс. Запуская внутрь гибкие щупальца, пыталась добраться до пассажиров. Приходилось кутаться и поглубже зарываться в соломенную подстилку, уложенную в изгиб скамьи. Возницы перешли на рысь, дабы хоть немного оторваться от навязчивого студеного спрута. Экипаж трясло сильнее обычного.

Пробуждение наступало постепенно. В какой-то момент между сном и явью пролегла четкая граница, отрезая сознание от ужасов давно минувших дней. Я утер пяткой копыта слезу, проморгался и осторожно приподнялся, понимая, что уже не засну. На соседней лавке посапывал, завернувшись в дорожный плащ, наставник. Я тихо отдернул оконную шторку.

В темном небе незримыми стадами сновали тучи, затаптывая россыпь звезд. Самая голодная набросилась на сырный диск луны, оставив на ярком боку рваные следы зубов. Жалкий огрызок лил на равнины бледный свет, и в скудных лучах уже можно было рассмотреть цель нашего путешествия.

Новое пристанище коллегиума менее всего напоминало место, в котором бурлит магия, свершаются чудеса, творятся судьбы мира и живущих в нем. Приземистый гротескный замок с четырьмя квадратными башенками напоминал брошенный в поле зуб великана. Омываемый холодным лунным светом, он казался мертвым, топорно вырубленным из куска скалы. Построен наспех, словно военный форт-укрепление. Строители думали о надежности и практичности, не о красоте. Прошли времена высоких башен-шпилей, вычурных арок и белой облицовки внешних стен — в наше смутное время это мало кого волновало. Маги коллегиума, ныне разрозненные по новым землям, наконец получили приют, куда постепенно стягивались все вывезенные с севера лаборатории и уцелевшие библиотеки.

Старый коллегиум остался далеко на севере, ныне похороненный под толщей льда. Пусть новые земли и свободны от холода виндиго, но и для единорогов отвоевать старые города не представлялось возможным.

Я неотрывно смотрел на здание коллегиума. Будить наставника не хотелось. Прибытие в замок означало возвращение к монотонной жизни, лишенной каких-либо интересностей, наполненной сложными отношениями, а так же неимоверной скукой. В таких местах я всегда чувствовал себя глупым и потерянным. Куда приятнее путешествовать. Каждый день новые места, многодневные переезды. Выполняешь простые поручения, следишь за вещами. За все остальное отвечает наставник.

Но теперь легкая жизнь закончилась и предстоит вернуться к работе в лабораториях с прочими бесталанными учениками. Новое место, новые пони, новые распорядки и правила, которые предстоит выяснить, к которым предстоит привыкнуть. Отчего все тело трясет? Виновата прохлада или липкий страх нового будоражит, подкрадывается, холодными лапами сжимает плечи, проникает когтями в грудь и давит сердце? Я смотрел на эту пугающую громаду, как вдруг…

На башне вспыхнуло переливистое зарево, и в следующий миг небесный купол у са́мого горизонта был разрублен незримым мечом. Яркая полоса ширилась, пропуская солнце. Светило выбиралось тяжело и неспешно, будто сонный титан, разбуженный магами коллегиума. Рассветные лучи вспарывали тучи, озаряли гротескными тенями каменные стены, оживляли луга вокруг и вырисовывали далекий лес.

Я заворожено глядел, на утреннее преображение мира. Возницы тоже сбились с шага. Экипаж дернулся. На багажных полках звякнули склянки.

Наставник всхрапнул, сонно пробормотав:

— Ди, ты всё хорошо закрепил?

— Наверно, — не отрываясь от созерцания рассвета, бросил я.

— Наверно или точно?

— Точно, — нехотя поправляюсь. Ненавижу это слово. «Точно». Слишком часто оно тыкает тебя мордой в проблемы, ибо ничего точного в безумном нашем мире нет. Все приблизительно. Всегда есть вероятность чего угодно. Абсолютно точно можно довериться лишь тому, кто полностью берет на себя ответственность за свои ошибки. Поэтому себе я доверять не желаю и не люблю. Особенно когда требуют безоговорочных гарантий. Сказав «точно», ты берешь на себя ответственность за ошибки. Буду надеяться, в этот раз их не будет. Не зря же получил на круп обрывок шнура, завязанный замысловатым узлом?

Когда дилижанс достиг ворот, солнце окончательно выбралось из-за горизонта, продолжив свой привычный путь по небосводу.

Ворота стояли нараспашку, никто не препятствовал проехать во двор. Лишь когда экипаж остановился, из окошка сторожки высунулся заспанный единорог и крикнул:

— Эй, кто такие?

— Грей Упрямец и Динки Связующий с грузом для алхимической мануфактуры, — отозвался наставник, выбираясь из экипажа и стаскивая плащ. Он был среднего возраста единорогом из рядовых работников мануфактуры. Он всегда молодился, говоря, что все в жизни еще впереди. Частенько ворчал, как не любит грязную работу алхимика, что сменит ее и займется интеллектуальной деятельностью, работой с заклинаниями или архивами. Но, тем не менее, никогда не отказывался задержаться в лаборатории сверх принятого. Для удобства работы коротко стриг гриву, оставляя лишь условную полоску жесткой щетины от ушей до спины. В общем, делал все, чтобы слова расходились с делом. Из всех, кого я знал, Грей больше других напоминал мне меня самого. Именно таким я мог представить свое будущее. Скучным, однообразным, наполненным бестолковой работой и обрывками мечтаний о чем-то большем, которыми я буду с серьезным видом делиться с подмастерьями. Но так и не решусь что-нибудь изменить в привычном укладе.

— Лок, ждем таких? — крикнул дежурный кому-то невидимому. И, получив утвердительный ответ, исчез в сторожке.

Возницы неспешно распряглись и отправились выяснять, где можно выспаться после ночного переезда. Никто, казалось, не заметил нашего прибытия. Бо́льшая часть коллегиума еще спала.

Лишь на приснопамятной башне царило оживление. По внешней каменной лестнице пони спускались во двор. Сколько было их там? Не меньше полутора десятков закутанных в мантии фигур. Молодых и старых, темных и светлых, кобыл и жеребцов. Усталые, будто прошли галопом пол-Эквестрии.

Один из пони отделился от процессии и направился к дилижансу. Его черты были смутно знакомы: короткая темная борода, худые скулы и уставшие глаза, темная мантия в крупных звездах. Он был похож на моего первого наставника. Того, кто принял всех детей зимы, прежде чем отсеялись самые слабые или имеющие талант в других областях. Я не видел его несколько лет. Время растворяет черты в памяти, словно алкагест1. Да и сами пони преображаются. Прически, одежда, мелкие изменения накапливаются день за днем, и стоит отлучиться на несколько месяцев, уже нельзя с уверенностью сказать тот ли перед тобой пони или другой.

Я достал из сумки потрепанную книжонку и быстро распахнул на последней странице. Множество мелких значков-рисунков заполняли ее. C буквами у меня никогда не ладилось, но бо́льшая часть спагирических2 рецептов зарисовывалась схематически или предавалась в гравюрах. Для личных заметок приходилось придумывать свои обозначения.

Один из первых наставников. Звездочка и спиралька. Как же его звали. Старспирл? Старсвирл? Заштрихованный кружочек. И кружочек обычный. Значит, не темная и не светлая масть. Значок бороды. Средний возраст. Схематично зарисована кьютимарка. Но под плащом ее сейчас не видно. Похож, но не могу с уверенностью сказать он ли это. Успев сунуть книгу обратно в сумку, прежде чем единорог подошел, я почтительно поклонился, пробормотав:

— Здравствуйте, — лучше показаться не слишком вежливым, чем попасть впросак. Будет неудобно, назови мэтра чужим именем.

— Здравствуй, Динки, — единорог одарил меня коротким взглядом. — Жаль, что ты ушел, сейчас нам нужны молодые и перспективные в отделе смены суток.

Я выдавил кислую улыбку в ответ. Молодой и перспективный? Очень иронично. В этот отдел брали всех, у кого была любая капля магии. Не многие из детей зимы остались там. Слишком тяжело и сложно. Моя магия не столь сильна, да и таланта к заклинаниям нет. Пришлось сменить род деятельности.

Попробовал себя там и тут. Первое время везде интересно, и с любым наставником. Новая область открывает множество возможностей, но когда представляешь, что этому придется посвятить всю оставшуюся жизнь, углубляясь и совершенствуясь на одном поприще, то весь энтузиазм испаряется вмиг, будто роса на солнце. Так я и остановился на обрывочных знаниях ученика, больше не проявляя должного энтузиазма к изучению нового. Лишь малая часть в каждой науке мне давалась, и я начинал искать новую область, которая могла бы стать отображением моего таланта.

Не имея возможности читать книги, без наставника изучать что-либо трудно. И долго так продолжаться не могло. Коллегиум давал нам пищу и кров. Обучал. В тяжелое для всех время бездельничать было нельзя. И я ушел в мануфактуру спагириков. Предстояло варить различную алхимическую дрянь. Многие настои и эликсиры не несли в себе магии, но пользовались спросом, отправляясь на продажу. Проверять качество таких никто не удосуживался, нужно было просто следить, чтоб ими в принципе нельзя было отравиться. При такой деятельности нужна не столько голова, сколько практика и желание работать. Только времени мануфактура пожирала прорву.

Старсвирл, удовлетворившись парой фраз вежливости, уже отошел в сторону переговорить с Греем о новостях в округе.

Я заметил, что один из единорогов, скучавший у стены, бросил взгляд в мою сторону и направился к дилижансу. Наверно, он меня знал? Я попытался скрыть растерянность, которая слишком очевидно прорезалась, когда я кого-то не узнавал. И попытался улыбнуться.

— Привет, Ди, — бросил незнакомец.

— Здравствуй, — я пытался изобразить узнавание. Понятия не имею, кто этот молодой единорог. Скорее всего, тоже один из детей зимы, которых собрал на обучение коллегиум много лет назад. Не знаю, как он меня запомнил… хотя нет, знаю. Приметная внешность. Говорят, у меня редкий «цвет» глаз, кажется, «красный» он назывался. И самая светлая шерсть из возможных. Но единорог передо мной был самым обычным, я бы не запомнил его. Учитывая, сколько прошло лет, это было так же невозможно, как бросить в груду щебня камень, а на следующий год вернуться и отыскать его.

— Ты ведь меня не помнишь? — догадался он. Я нехотя признал, кивнув.

— Мы учились у Стара. В начале.

Это я понял. Но ничего не изменилось.

— Я Этни.

Я вновь попытался скорчить вежливую мину и кисло усмехнулся. Но это имя ни о чем не говорило. Маловероятно, что мы общались. Надеюсь, что в этот раз изобразить узнавание вышло лучше.

— Как устроился? — спросил он.

— Работаю в алхимической мануфактуре, — вздохнул я, пытаясь найти плюсы работы, дабы озвучить оные. — Спагирия. Варим… разное.

— А мы поднимаем солнце, — довольно бросил он.

— Да, я видел, очень красиво.

— Наверно, самая простая здесь работа. Пока с нами Старсвирл, не все так сложно, как выглядит. Наши даже не чувствуют, чтобы магия слабела. Старики говорят, раньше движение светил быстро давало о себе знать. Но с тех пор как Сатрсвирл заменил Сидериала все изменилось. Сидериал только обучал. А Старсвирл делает большую часть работы.

Из башни вышла единорожка. Ткнула носом моего собеседника:

— Пойдем, Эт.

— Пойдем, — согласился он. — Ладно, бывай, Ди. Свидимся.

И тут же потерял ко мне интерес.

Я в снова кивнул, провожая их взглядом. Хотя они уже этого не видели.

В общих комнатах работников мануфактуры не было и намека на уют. Каменные, немного шероховатые стены, завешенные старыми коврами и одеялами, а местами покрытые деревом, чтобы не терять тепло. Вместо кроватей грубые плоские ящики, наполненные соломой и накрытые рогожей. Узкие ящики для вещей. На окна кто-то повесил две выгоревшие шторы, некогда богатые, ныне мятые и пыльные. Они были разные и не сочетались узором; собранные кусками веревки при грубых узлах — судя по всему, их практически никогда не закрывали, ведь в коллегиуме все ложились на закате и просыпались с рассветом. Повинуясь минутному порыву, я расплел узлы и завязал вместо них хитрые бантики.

Мутноватое стекло в раме причудливо искажало внешний мир. Попадая в полоску кривизны, лес вдалеке мгновенно вырастал в несколько раз, а затем так же быстро опадал к горизонту. Я постоял у окна, задумчиво кивая. Наблюдал, как морской волной колышутся на горизонте деревья, пока не закружилась голова.

Выбрав свободную лежанку, бросил под нее сумку с вещами. Вытащил пузырек с глазными каплями. Сейчас придется идти в лабораторию, и, скорее всего, глаза начнут слезиться.

Но пузырек оказался почти пуст. Лишь на стенках остались следы мутноватого настоя. Пришлось добавить немного воды из стоявшей в углу бочки и хорошенько взболтать. Нужно как можно быстрее приготовить еще. Говорят, от частого использования белки приобретают нездоровый оттенок, но это лучше, чем постоянно воспаленные глаза от лабораторного дыма.

Я прошелся по комнате, пока тут никого, внимательно изучил все. Общие комнаты. Не то чтоб я так не жил, но отвык в последнее время. Как только тут появятся другие, пространство наполнится шумом, гвалтом, запахами и хаосом. Я сжался, пытаясь всеми силами заранее изолироваться от окружающего мира, будто сама реальность может отступить от боков.

Мне совершенно не хотелось возвращаться в коллегиум. Будет тяжело смотреть в глаза наставников, от которых я ушел. Вновь подчиняться множеству внутренних правил и распорядков. Попадать в глупые ситуации, пытаться выучить новых пони, к которым могут послать с поручением или с которыми придется общаться в течение дня.

В дороге был лишь я, да наставник. Огромный мир, множество незнакомых пони, которых я сегодня вижу, а завтра они исчезнут за горизонтом. В коллегиуме же огромная пестрая масса, вычленить в которой отдельных личностей не представлялось возможным. Жизнь бурлит в стенах, подчиняясь десяткам гласных и сотням негласных правил, выяснить которые была, порою, нелегкая задачка. Множество условностей: куда и когда не следует ходить, как не причинять неудобства тем или иным пони, с кем следует здороваться, кого поздравить.

Все это было сложно… Конечно, через полгода я вычленю из общей массы кого-нибудь, кого буду придерживаться в повседневном общении. Запишу и запомню основные действующие лица этого театра. Но до этого предстоит пережить много неловких моментов.

Меня слишком многое сбивает с толку, поэтому первое время я предпочитаю придерживаться простых правил: больше молчать; запоминать и «записывать»; делать, как все; не показывать удивление; не выглядеть глупо.

Дни тянулись неразличимой чередой. Пегасы регулярно купали поля, не давая клеверу, люцерне и еще десятку луговых трав превратиться в солому. Утром дежурные по кухне шли косить завтрак. Массивная кухарка, у которой, подозреваю, в роду были буйволы, недовольно покрикивала абсолютно на всех и по любому поводу, но исправно выдавала разнообразные луговые сборы на завтрак, овощи-фрукты в виде салатов и целиком на обед и смесь одного с другим и в довесок выпечку — на ужин. Часто появлялись сухари и куски колотого бурого сахара. Их никто не ел сразу, сметали со стола, чтобы грызть в течение дня, роняя крошки на рабочие столы и в растворы.

Работники мануфактуры резво жевали, тащились переодеваться в неброские накидки, защищающие продукцию от шерсти, а шерсть от горелок; а затем в лабораторию: варить, перегонять, фильтровать и заниматься прочей малоосмысленной на первый взгляд ерундой.

Лаборатория была шумным, грязным и закопченным местом. Ходить между столами без опаски не приходилось. Повсюду расставленные колбы, флаконы, реторты и пылающие горелки не внушали доверия своей недвижимостью и, казалось, норовили чуть что прыгнуть со своих мест на пол. Постоянная задымленность, пары с запахом трав, звуки кипения и пестиков, трущих о днища ступок. Но главное зло — скучная монотонная и длительная работа в течение дня.

Сегодня повезло. Меня вместе с тиглем и мешком трав выставили на балконную площадку. Извлечение «соли»3 из растений не самый сложный процесс. Тем более, сегодня предстояло выполнить только первый этап — кальцинацию.

«Все, что горит — есть суть «сера». Что дымит или испаряется — есть суть «ртуть». Что остается в осадке — есть суть «соль» — мысленно процитировал я наставника, представляя себя на его месте, поясняющим азы подмастерьям. Таким образом, нужно просто аккуратно сжечь весь этот мешок в тигле, дабы удалить «серу» и «ртуть». Прокаливать порциями до тех пор, пока темная зола не станет светлым пеплом. Затем растирать и снова прокаливать, пока «материя не станет похожа на белоснежную известь, полную огня и жажды».

Заходить ко мне вряд ли будут часто. При первичной кальцинации слишком уж много «ртути» покидает вещество. Так что можно улечься на доски перед тиглем, поглядывать в огонь и мечтать. Мечтать о заклинаниях, которые никогда не смогу освоить. Мечтать, что когда-нибудь смогу полететь, наколдовав крылья. Мечтать о куче денег, чтобы закатить пир, пригласив всех, кого когда-либо встречал. Придумывать шуточки в отместку прошученных надо мной, и мысленно воплощать их в жизнь.

Так проходит время работы.

На крышу соседней башни тащат телескоп, составлять астрологические прогнозы на ближайшие недели. На полях разворачиваются на колышках полоски ткани, дабы утром отжать с них росу для настоев. Над дальними холмами, покрытыми зеленью виноградников, пегасы разгоняют тучи.

Еще один бесцельный день подходит к логическому завершению. Можно покинуть каменные стены, выйти, побродить в полях. Переброситься парой незначащих фраз с соседями по комнате. Можно дойти до ближайшего поселения и купить за пару монет молока и хорошей выпечки. А вечером пробраться к своей постели и зарыться под одеяло, слушая, о чем, хохоча и переругиваясь, говорят прочие работники. Далеко не все из них молодые, есть даже ворчливые старики, мастера своего маленького дела по производству тинктур и эликсиров. Требующие к себе уважения несмышленой молодежи только потому, что у них хватило терпения разливать жидкости по колбам на протяжении многих лет. Считают себя опытными и правыми, хотя на старости лет склонны частенько ошибаться.

Простые рабочие. Наша жизнь скучна и однообразна. Мы ничего не придумывает. Ничему особо новому не учимся. Делаем свое дело, получаем еду и скромные деньги.

Неужели мне тоже суждено так состариться?

Как обычно, я выспался ровно настолько, чтобы раздражаться окружающей какофонией звуков. Соседи мирно сопели, кроме тех, кто в разных концах комнаты неистово зычно похрапывал на разный манер. За окном шумел дождь, тарабанил по стеклам, пытался пробиться внутрь. Обычно ему это удавалось. Снова на полу будет лужа.

Сегодня работ не предвиделось, значит, весь день можно посвятить ничегонеделанию и после полудня, когда все просохнет, выспаться на солнце. Я как можно тише поднялся и, подхватив зубами накидку, пошел к выходу, ступая как можно тише. Сомнительно, что я обрадую кого-то, разбудив раньше желаемого.

Коридор пустовал. Коллегиум еще не начал просыпаться, лишь кошка свернулась на бочке — лениво щуря глаза, вглядывалась в завесу дождя. Завидев меня, она спрыгнула и принялась увиваться под ногами.

— Котька, — бросил я, приподняв ногу. Зверюга тут же начала чесать затылком о копыто. У кошки было имя и возможно не одно, но я благополучно его забыл. Без зазрения совести. О кошке отзывались, как об умной и дружелюбной. Не знаю, насколько это было верно, возможно она, как и я, просто не могла запомнить, кто из коллегиума может налить ей молока в довесок к крысиному рациону, и потому повсюду провожала всех подряд.

Я подошел к оконному проему. Пегасы делали работу на совесть. Проливной дождь стер все запахи, превратил внешнее пространство в скопище невнятных размытых силуэтов. Несмотря на непогоду, во внутреннем дворе виднелось движение. Похоже, прибыл кто-то еще. В последнее время коллегиум все больше заполнялся. С каждым днем пустующих комнат становилось меньше, в коридорах то и дело объявлялись заколоченные ящики. Что-то доделывалось, достраивалось и распаковывалось. И каждый раз казалось, что места уже нет, но следующая группа прибывших также бесследно растворялась в общей суматохе коллегиума.

В этот раз повозок было много, но среди них лишь один дилижанс. Большинство походило на огромные крытые ящики. На одной из телег лежал большой, в два моих роста, бесформенный сверток. Я задумался, что это могло быть, как внезапно повеяло холодом, не ночной прохладой, но, чуждым и колючим морозом, коего я давно не чувствовал.

Из кареты показалось несколько фигур в дождевых плащах. Они раздавали указания выбежавшим на помощь дежурным и подмастерьям. Последней из кареты вывели маленькую фигурку в плаще, которую тут же быстро сопроводили под крышу.

Порыв ветра сорвал часть покрывала с бесформенной глыбы, и я успел заметить блеснувший кристалл, почему-то от него стало не по себе.

— Не самый легкий день предстоит. Придется принять множество важных решений, — услышал я голос рядом. У соседнего окна стоял Старсвирл, взирая на новоприбывших. Он был мрачен и хмур, в голосе сквозила серьезность. Это разительно отличалось от образа, что я помнил.

Я поежился, вновь уставившись в окно.

— Знаешь, Динки, — внезапно добавил он, — в твоем возрасте я думал, что с магией все просто. Что жить без нее можно, но с ней — легко и приятно. И само наличие магии превращает жизнь в добрую волшебную сказку. Раньше казалось, что заклинанием можно обратить облака сахарной ватой, и из них пойдет шоколадный дождь. Но со временем я понял, что заклинания — это тоже тяжелый труд. Что далеко не все из них позволяют решить возникшие проблемы. Но от тебя ждут простого волшебного решения. Не для того, чтобы потом благодарить, восхищаться или восхвалять. Даже наоборот — им кажется, что ты мог бы делать больше, но довольствуешь их малым. И тогда приходится работать еще усерднее, понимая, что не стоит разрушать их веру в сказку. Но сам ты просто делаешь то, что необходимо, и забываешь старое виденье волшебства. Ты, Динки, еще молод. Не оставляй свои фантазии раньше времени. Но помни, сказку мы создаем вовсе не магией, а своими поступками. Ее сложно построить, но легко разрушить. Если найдешь свою сказку, держись за нее и никому не позволяй отнять.

Я удивленно скосил взгляд. Но единорог уже развернулся и направился прочь.

Я задумался, чем была вызвана такая странная тирада, наблюдая, как он растворился в темноте коридора.

Скука.

Как же скучно. Говорят, все самые глупые вещи делаются со скуки. И, зачастую, ни к чему хорошему оные не приводят. Охотно поверю. Ибо сам уже готов на все, чтобы только не заниматься этой опостылевшей алхимией, или бесцельно не слоняться по коридорам. Вполне возможно, скоро я вновь буду пытаться заводить знакомства. Влезать в чужие беседы. Приставать к незнакомым. Рассказывать унылые истории. Или просто стоять в стороне, слушая о чем говорят, при этом сплетая из пеньковой веревочки шнурок, а затем одним рывком распуская его. В общем, вновь прослыву шутом, которого будут сторониться, и буду сдержано кивать, если нет возможности вежливо откланяться.

Но пока я еще не настолько отчаялся, так что в этот свободный денек буду сам искать, чем развлечь свою скромную персону. Коллегиум большой, так что, можно понаблюдать, как кто-нибудь работает или практикуется. Проблема в том, что сегодня впервые за долгое время пройдет совещание высшего совета коллегиума. И в честь этого все работы были приостановлены.

И тут неожиданно, как обычно бывает, пришла глупая мысль и тут же завладела моим разумом безраздельно. А что если посетить собрание? Не думаю, что там будет что-то секретное. Просто высокие умы будут общаться о коллегиуме и своих изысканиях.

Раздумывая сию мысль, я дошел до большого лектория. Выглядел он недостроенным, как и многое в этом здании. Наспех сколоченные лавки и низенькие столики выстроились уходящими вверх рядами. За последним рядом установили деревянную перегородку, которая скрывала неиспользованные еще доски и прочий хлам, не нашедший еще применения. Сомнительно, что туда кто-то поднимется, занимать будут первые ряда три. А через щели кривой перегородки прекрасно видно происходящее.

Убедившись, что пожилой, вечно пахнущий вином козел закончил подметать, а два подмастерья, притащивших в довесок к кафедре стол, отправились по своим делам, я прошмыгнул в зал и устроился на куче досок. Из окон мягко светило солнце, создавая завораживающие воздушные тоннели, полные пыли. И я понял, что это не самое плохое место, чтобы скоротать время. Тем более, что намечалось развлечение. Что если меня тут найдут? Окажусь в глупом положении. Впрочем, уже поздно, теперь осталось лишь ждать, пока все закончится.

Из лектория вело три двери. В общий коридор, через которую я и зашел; в подсобную комнату за кафедрой; и во внутренний дворик под крыши навесов.

Мэтры начали собираться, переговариваясь и занимая места. Практически никого из них я не знал. Была пара смутно знакомых лиц, мелькавших в коридорах. Им я обычно вежливо кивал, не зная ни имен, ни званий. Несколько мэтров, похоже, пришло с личными учениками.

У двери топтался коротконогий толстячок. Завернутый в мантию, с высоты моего места он казался поняшкой-картошкой, которых делают из овощей сельские жеребята. В отличие от остальных мэтров, этот не спешил подняться в лекторий. Он мялся на проходе поглядывая на проходящих мимо, будто кого-то ждал.

Пожилой единорог занял место за кафедрой и прокашлялся:

— Мэтр Долиас, займите, пожалуйста, место. Мы начинаем.

Толстяк оторвался от созерцания двери:

— Но я не вижу мэтров Эмрета и Шайна.

— Мэтр Эмрет Аспид не сможет присутствовать на сегодняшнем собрании. Он с учениками был вынужден остаться в Грасвиле. Там сейчас зверствует эпидемия, и это не та ситуация, когда коллегиум может отказать в помощи. А мэтр Шайн Самоцвет выполняет договор с пегасами на поставку драгоценностей. Их мануфактура отложила переезд до полного исполнения условий договора.

— Но вы должны были меня предупредить! Мне нужно встретиться с Эмретом, вы же знаете!

— Мы прекрасно понимаем твою ситуацию, Долиас. Но пойми. Ради одного больного мы не можем отказать земным пони в помощи, когда целое село сгорает от болезни. Даже если бы мы тебя предупредили, ехать в самое сердце эпидемии не самая лучшая идея. Так что придется подождать. Тут мы ничего не сможем сделать.

Толстяк вздохнул и, задвинув деревянный засов, поплелся на место.

Старик за кафедрой вновь прокашлялся. Звук отразился от сводов и разнесся по залу.

— Объявляю Большой совет коллегиума открытым. Сегодня я, Фидеус Небосклон, имею честь быть председателем собрания высшего совета коллегиума.

Старик выдержал короткую паузу. Подождав, пока стихнет вежливый сдержанный стук копыт, продолжил:

— Мы живем в нелегкое время. Большое собрание совета давно не происходило. Поэтому сегодняшнее событие является знаковым. Пусть мы терпим временные неудобства, но наша магия с нами, и это главное.

Вновь собрав жидкие аплодисменты, единорог подытожил:

— Мы прослушаем короткие доклады о проделанной работе вне стен коллегиума, обсудим дальнейшие планы, опираясь на политическую ситуацию в стране. Нам предстоит нелегкая задача обозначить проблемы на ближайшее будущее. Вступительное слово предоставляется мэтру Старсвирлу Бородатому.

— Благодарю, — говорившего я не видел, как и многих сидящих в лектории. Только небольшой участок у кафедры и стол. — Друзья, коллеги, я рад видеть вас всех сегодня. Рад, что возрождение коллегиума в том виде, в каком мы его знаем и помним, идет полным ходом. Многое уже сделано. Но ситуация в стране не из легких. Правители народов объединились. Но это не значит, что проблемы решены. Моя ученица Кловер Клевер, к сожалению, не смогла присутствовать на сегодняшнем собрании. Сейчас она исполняет роль личной советницы принцессы Платины в делах дипломатии. Но она держит меня в курсе последних событий. Под страхом угрозы виндиго мы создали дипломатический аппарат, но по-прежнему не можем наладить должного сотрудничества в правлении. Власти Эквестрии не хватает единства. Подписав договор, мы создали страну и урегулировали отношения, равенство в правах и идем на всяческие взаимные уступки. Не все нынешние законы идеальны, но работы ведутся. Проблема в том, что мы объединились не во имя взаимопонимания, но из страха, что повторятся события десятилетней давности. Но страх не лучший советчик в таких делах. Для объединения наций нам по-прежнему не хватает идеи. Символа.

— Простите, но не символ ли висит у нас над головами? — подал кто-то голос.

— Да, — Старсвирл обернулся, рассматривая полотно с изображением то ли крылатых единорогов то ли рогатых пегасов. — Флаг. День и ночь. Не единорог, не пегас и не земной пони. Непрерывный цикл и единство противоположностей, как символ сплоченности всех пони и гармонии самого мироздания. Но это всего лишь флаг. Мы можем развесить их повсеместно. Но количество не перейдет в качество. Нужно, чтобы расы объединились не из-за страха погибнуть под снегом. Нужно, чтобы они поняли: единство и понимание — это ключ к нашему миру и лучшей жизни. К сожалению, пока символ не найден, даже страх не сдерживает отдельных личностей, готовых сеять раздор ради наживы.

— К тому же, — заметил председатель собрания, — флаг не сможет грамотно править тремя расами. А ведь это тоже проблема. Договор регламентирует мир. Общий враг его укрепляет. Но это не делает нынешних правителей знающими и мудрыми. Пока жив король, принцесса Платина выполняет по большей части дипломатические функции. Но никто из нас не молодеет. В конце концов, принцессе можно будет подсунуть нужных советников. Но в дела земных пони и пегасов мы не можем открыто вмешаться.

— Я понимаю, что вам, как в старые добрые времена, хочется влезть в политику, — скептически заметил кто-то. — Уместны ли сейчас все эти лозунги о нравственности? Насколько я знаю, это далеко не все проблемы в данное время.

— Да, — подтвердил Старсвирл. — На данный момент я приостановил все свои частные исследования и возглавил отдел управления светилами. Это была вынужденная мера. Проблема в том, что нам не хватает молодежи.

— Вместе со смертью Седериала Светлого, — вздохнул Фиделиас, — мы многое потеряли. Как несколько уникальных заклинаний, так и ценный педагогический опыт. Уже сейчас нам не хватает магов, чтобы управлять сменой суток. И это несмотря на то, что уважаемый Старсвирл минимизирует потерю магии. Мы не можем полагаться в столь ответственном деле лишь на одного талантливого единорога. Смею напомнить, что никто из нас не молодеет. И если сейчас ничего не предпринять, то через несколько десятилетий вопрос встанет остро.

— Так или иначе, — продолжил Старсвирл, — можно надеяться, что к тому времени найдется талантливый сменщик. Но мы не можем вверить мир одному незаменимому пони. Все мы смертны. Все мы можем болеть. А сейчас нас не так много.

— Сколько сейчас у нас единорогов числится в отделе? — прозвучал вопрос.

— Не так много, — покачал головой председатель. — И я боюсь, что даже те, кто сейчас занимаются этим, без Старсвирла тут же откажутся участвовать в ритуале. В наше время слишком мало желающих жертвовать магией на благо других.

— Страна может позволить себе лишь скромные льготы и содержание для лишенных магии, — тряхнул бородой единорог. — Но каждый понимает, что в случае кризиса он не сможет надеяться даже на эти монеты. Кризис виндиго наглядный тому пример, и его помнят слишком хорошо. Наши разбегутся, как только поймут, что их магия под угрозой. Никто не захочет рисковать. Мы не можем заставить их силой.

— Да, я не знаю никого из лишенных, кто пережил бы Кризис Виндиго, — проскрипел чей-то старческий голос. — Тогда никому не было до чужих проблем.

Зал согласно загудел.

— Коллегиум уже не тот. Как видите, идет спад. Единорогов нужно обучать. Я бы предложил на данный момент вообще не вмешиваться в политику, — вновь вмешался скептик.

— Отказавшись от политики, мы рискуем вновь ввязаться в кризис. Да и нам не из кого выбрать, население в целом сократилось. Мы можем только надеяться, что в ближайшие десятилетия ситуация изменится, — не согласился кто-то из зала.

— Восстановление численности населения пойдет медленно. Как вы могли заметить, сейчас у нас кобыл стало меньше, чем жеребцов. Притока молодых талантов в ближайшие годы ждать не стоит. А посредственностей мы набрали столько, что теперь не знаем, куда их девать и чем кормить.

Сие заявление я принял на свой счет и недовольно заворочался.

— Посмотрите на себя, — чей-то голос разрезал зал, прерывая разговоры. К кафедре спустился единорог, стал у стола и обратился к залу, окидывая взглядом присутствующих:

— Посмотрите на себя! Мы — коллегиум. Мы единороги. Мы маги. Так ли нужно нам бояться? Мы не пресмыкаемся перед политикой, перед виндиго, перед другими расами. Мы не преклоняемся перед обстоятельствами — мы творим их! Сейчас мы пересыпаем из пустого в порожнее, но среди нас есть те, кто занимается именно тем, для чего он пришел в коллегиум. Мэтр Долиас предоставлял мне выдержки своих изысканий Я думаю, сейчас можно прерваться не небольшую демонстрацию.

— Мэтр Геппо, не слишком ли вы нарушаете порядок совещания? — заметил председатель.

— Да не было никогда порядка в наших совещаниях. Мы все тут слишком творческие. Тем более, обсуждение заходит в тупик, а я хочу представить аргументы.

— Если вы считаете, что это уместно.

— Считаю. Иначе наши уважаемые члены совета в пылу дискуссий могут начать таскать друг друга за бороды.

В зале неодобрительно загудело. Но председатель постучал копытом по кафедре, требуя тишины.

На стол вынесли накрытую тканью клетку. Толстяк вышел к кафедре и стащил покрывало. В клетке возилось несколько существ, рассмотреть которые мне с высоты не удалось. Зал притих.

— Я представляю на ваш суд кокатриксов, — неуверенно пробормотал Долиас. — Это существа, созданные из кур и змей и наделенные способностью пользоваться одним заклинанием. Целью эксперимента было создание гибридов и перенос магии от одних существ — другим. Я только начал эксперименты в данном направлении.

Он магией сделал что-то в клетке, последовала какая-то возня и неодобрительные шепотки в зале.

— Простите, — смутился Долиас. — Вообще-то окаменеть должен был кролик. Но заклинание еще не совершенно, поэтому чаще всего они сами… каменеют.

— Зачем вы вообще выбрали такое странное заклинание? — осведомился председатель.

— Куры пугливы. Змеи рефлекторно атакуют. Они применяют заклинание спонтанно в качестве защиты. Заставить их делать что-нибудь другое было бы сложнее.

— Спасибо, — Херпо оттеснил толстяка от стола. — Когда я впервые увидел изыскания мэтра Долиаса, то сперва не придал им особого значения. Наделять кур заклинаниями — это очень интересно с академической точки зрения. Но! Затем я увидел это!

Единорог поднял в поле левитации нечто маленькое.

— Это ключ?

— Это ключ, — подтвердил единорог. — Это ключ для дверей, которые всегда должны быть заперты. У него с обеих сторон бородка. Вы поворачиваете его в замке, и дверь открывается. Вы выходите. Но ключ сможете забрать, только если протолкнете его на обратную сторону двери. И вновь запрете за собой. Когда вы запираете дверь, бородка, которой вы отпирали дверь, становится головкой.

— Это очень увлекательно. Но какое отношение имеет это к нашей демонстрации? — голос принадлежал Старсвирлу.

— Магия виндиго сильна. Она целенаправленна и основана на дисгармонии. Наши ссоры и разногласия усиливают ее. Чтобы избежать виндиго, нам приходится придерживаться правил и трястись перед странными вещами. Страх поссориться с иными расами? Вы, наверно, шутите! Но если мы сумеем использовать обе стороны магии, то нам незачем будет придерживаться правил и загонять себя в рамки. Если использовать тот же источник силы, что и виндиго, но для своих целей. Понять и подчинить, как мы подчинили нашу классическую магию. И тогда не важно, какой стороной мы возьмем ключ, если мы можем отпереть дверь в любом случае.

— Я не стал бы сравнивать магию с ключом, — заметил Старсвирл. — Я бы сравнил ее с ножом. Если с одной стороны рукоять, мы можем порезать яблоко. Но если лезвие с двух сторон, ничего хорошего из этого не получится.

— Если не взять лезвие магией. — улыбнулся Херпо. — Мы же приняли этот двуединый символ?

— Но вы же не предлагаете сделать «химеру», созданную из нескольких пони и наделенную силой виндиго? — подозрительно спросил Старсвирл.

— Вы превратно трактуете мои слова. Речь идет о переносе источника магии, а не о выращивании второй головы, простите, на крупе. Это как минимум не эквиально. Хотя, да, такие исследования потребуют опытов.

— Причем длительных. А мы говорим о ближайшем будущем. На данном же этапе речи не идет даже об успехах с курицей. Не говоря уже о сомнительной полезности магии виндиго, которая может только замораживать.

— Может ли магия только замораживать, или это виндиго хотят только замораживать — выяснять это — дело будущего. Но я не говорю только о виндиго. Вспомните! — единорог вновь повернулся к залу. — Коллегиум многое потерял со смертью Сидериала. А множество проблем возникло именно из-за того, что король начал отходить от дел, а принцесса Платина оказалась некомпетентной в вопросах дипломатии. Но представьте, что, если мы получим магию феникса.

Зал зашумел. Отдельные возгласы было не разобрать.

— Тихо! — раздраженно застучал по кафедре председатель. — Достаточно полемики. Магия это не нож и не ключ. Данный вопрос весьма интересный, но требует досконального изучения. Но сейчас мы не будем всерьез рассматривать как аргумент легендарную птицу. И философский камень. И эликсир молодости. Или что вы там еще можете нам предложить?

— Даже если так, — легко согласился Херпо. — Если мы сможем получить магией крылья и возможность ходить по облакам, мы не будем зависеть от пегасов. Или земных пони. Мэтр Долиас предлагает нам будущее. Без страха перед неведомой магией. Без необходимости преклоняться перед иными расами. Я думал, коллегиум существует именно для этого — научиться с помощью магии делать невозможное возможным, а возможное — простым.

— Да. Несомненно, изыскания мэтра Долиаса очень интересны, — признал Фиделиас. — И если он представит подробный доклад и демонстрацию чего-то большего, чем существо, умершее от собственной магии, тогда мы вернемся к этому вопросу в будущем.

Мэтр Долиас затравленно терся у клетки, слушая препирательства совета.

— Благодарю, если вы закончили, займите свое место, — подвел итог председатель. — И уберите это…

Херпо одобрительно кивнул своему подопечному. Тот набросил покрывало на клетку.

Постепенно шепот в зале утих. Слово снова взял председатель:

— Хорошо. Вернемся к нашим первостепенным вопросам. Я думаю, есть что сказать нашему новому главе отдела климата мэтру Снежному Джо.

Джо оказался молодым темным единорогом, который вытащил с собой целую кипу пергаментов. Свалив их на стол, он долго копался, выискивая нужный.

— Приближается зима, — наконец сказал он, сверившись с записями.

В зале раздались сдержанные смешки.

— Расскажи что-нибудь новое, малец, — заскрипел старческий голос.

— Мы не можем ее отсрочить, — неуверенно добавил Джо.

— Вообще-то можем. Если ничего не делать, так и не будет никакой зимы.

— Тихо! Соблюдайте порядок, — вмешался председатель. — Продолжай.

Джо кивнул, отложил свиток и уверенно заговорил:

— Подготовка к зиме продвигается полным ходом. Нам не хватает живой силы, но если мы объединимся с пегасами, земными пони и распределим усилия, то сумеем вовремя сменить осень. Все проверено, и посчитано, и договорено…

Джон покосился на кучу пергаментов, но не решился что-либо искать.

— О чем тогда разговор? — последовал вопрос из зала.

— Проблема в том, что народ по-прежнему отрицательно относится к зиме, — пояснил Джо.

— Если все так серьезно, можно разок зиму и пропустить.

— Зима необходима, — покачал головой председатель. — Иначе в следующем году будут проблемы с урожаем. Или вы не помните, что случилось в первые годы, когда все пошли на поводу у мнения народа, трясущегося от одного вида снега? Но всем этого не объяснить. Не каждый понимает, как это — маги не могут сделать так, чтобы и тепло, и земля родила.

— Да, — заметил кто-то. — Толпа не видит причин и следствий. Она может лишь винить власть в последствиях.

— Есть же такая вещь, как общественное мнение, на которое можно влиять.

— Есть, — подтвердил Старсвирл. — И те, кому надо, на него влияют. Были подозрения, чтоб ближе к осени протесты против зимы выльются в открытое недовольство. Народ подталкивают к этому. Ведь в случае неурожая в следующем году, торгаши смогут повысить цены на зерно. Даже если оно будет этого года. Распродадут и прелое, и лежалое по немыслимым ценам. Они не упустят своих монет. Поэтому вскоре Принцесса Платина объявит об учреждении зимнего праздника в честь десятилетия со дня окончания кризиса Виндиго. Он будет назван Днем согревающего очага. Символы и атрибуты праздника должны будут напоминать о теплоте, что исходит не только от летнего солнца, но от сердец близких нам. И что зима тоже может быть прекрасна, если не забывать об этом.

После многие мэтры выступали с краткими докладами о проделанной работе, многие из которых я не понимал. Солнце мягко грело, и меня начало клонить в сон. Потом разговор начал заходить далеко в экономику и политику. Последнее, что я запомнил из бурных дебатов — хриплый старческий голос, который произнес: «Наш мир стар. Ему необходима поддержка его детей…».

Разбудил меня прорезавший тишину скрежещущий звук. Какой-то подмастерье отодвинул оставшуюся клетку, мешавшую тащить из лектория громоздкий стол. Когда звук волокового стола уполз в коридор, я выбрался из укрытия, разминая затекшие ноги, и спустился вниз. Солнце уже перевалило за полдень. Похоже, собрание давно окончилось, и стоило поспешить на обед.

Оставшаяся клетка стояла у двери во двор в ожидании, пока ее кто-нибудь заберет. Я приподнял уголок ткани. Внутри находились три кокатрикса. Они походили на кур, обтянутых чешуей. Выглядели существа неумело слепленными из кусков плоти. Длинные змеиные хвосты нервно подергивались или пытались куда-то ползти. Но куриные тела совершенно не учитывали их желания. С повязками на головах они забились по углам и вздрагивали от малейшего звука. Смотреть на это было странно. Будто кто-то неумело спутал два естества, пытаясь достичь единства. Но в итоге добился, лишь чтобы две сущности спутались и не развалились. Посреди клетки четвертый кокатрикс обернулся каменной статуей. В соседней клетке сидел кролик. Он флегматично жевал морковь, безразлично поглядывая на соседей.

Привычной магией я поднял одного из кокатриксов и почувствовал в нем свежие остатки заклинания, запутанные и стянувшие две сущности, словно неумелые стежки тряпичную куклу. Маленький толчок, и спутанный клубок сущностей мягко растянулся, а затем туго сплелся в аккуратное симметричное кружево. Куролиск вздрогнул, поднялся, словно кобра перед броском и зашипел, высовывая раздвоенный язык.

— Эй, ты что делаешь? — услышав голос, я набросил ткань обратно и, не оборачиваясь, выскочил в коридор.

Всю неделю кокатриксы не шли у меня из головы. Причудливые создания с перьями и чешуей напоминали странных существ с гравюр, коими иносказательно шифровались наиболее сложные и тайные процессы алхимии.

Сегодня на мою долю выпало изготовление какого-то эликсира. Я не особо вникал в его суть. Просто выполнял с компонентами последовательность действий. Помешивая универсальную ртуть с серой, я наблюдал, как в «пеликане»4 эликсир доходит до финальной стадии. Огонек вяло лизал дно сосуда, приходилось постоянно следить, чтобы пробка не вылетела слишком далеко, если кипение пойдет чересчур резво. Каждый раз, когда это происходило, из горлышка вырывалось облако горячего пара, обдавая запахом спирта.

При всей своей унылости, работа требовала постоянного внимания, и я периодически бросал взгляд в окно, готовый выплеснуть готовый эликсир в колбу и отправиться на отдых, едва солнце выберется в зенит. Но солнце не спешило порадовать меня скорейшим перемещением. Я представил, что владею силой, переместить его по своей воле. Тогда бы…

Что тогда, я не успел додумать. Пробка с громким «чпок» вновь покинула горлышко, пришлось бросить помешивание и подхватить оную. Удерживать несколько вещей у меня получалось плохо.

«Пеликан» продолжал пыхтеть, солнце, похоже, решило сегодня не торопиться и остановилось на небе, как приклеенное. Я все более неаккуратно плескал воду в спирт и, размашисто помешивая, раздраженно топтался у стола. Казалось, сегодняшний день будет бесконечным.

— Динки — это ведь ты?

Я дернулся, расплескав на стол часть раствора. Позади стоял знакомый единорог, который обычно работал за три стола от меня. Пару раз мы перекидывались незначащими фразами, на тему, что где в лаборатории лежит и где можно брать, а где нет.

— Тебя зовет мэтр Сут. Я тебя подменю.

Оторвавшись от колб, я пошел к выходу, по пути стаскивая рабочую накидку. Единорог занял мое место, тут же поймав вновь вылетевшую пробку. Похоже, я все же залил многовато за один раз. Не отрываясь, он сунул морду в ступку с пеплом, чихнул, просыпав часть, размазал ее по морде запястьем. Все это он делал, не переставая помешивать в миске раствор, после чего настороженно огляделся и извлек сухарь из цельного каравая, формой и твердостью сходный с булыжником. Взмахнув им пару раз, точно примериваясь, не оглушить ли кого, единорог начал с энтузиазмом отгрызать сторону.

— Ифди, ифди, — махнул он мне. — Я законфу. Тебя снова на весь день кому-то подарили.

Я вздохнул. Меня частенько «дарили» кому-нибудь, что давало понять, что меня не особо ценят. Впрочем, какое бы там ни было ко мне дело, но у этих колб я вскоре начну зевать так рьяно, что вывихну челюсть.

Мэтр Сут Фиал обнаружился в личной лаборатории. Он, как обычно, занимался какими-то хитроумными манипуляциями сразу на трех столах, не подходя ни к одному их них. Иногда какой-нибудь ингредиент или сосуд подплывал к мэтру, тогда он внимательно его изучал или нюхал, шумно втягивая воздух могучими ноздрями. Не отрываясь от работы, он беседовал с давешним бестиологом.

При ближнем рассмотрении у бестиолога оказалась смешная челочка и кривые зубы, которым, казалось, было тесно за вислой губой. Они притягивали взгляд, и приходилось сделать усилие, чтобы не таращится. Правое ухо было рассечено и безжизненно висело набок. В то время, как левое стояло торчком, периодически подергиваясь.

— Динки, — кивнул алхимик, — это мэтр Долиас Коготь, сегодня поступаешь в его распоряжение. Поможешь ему с работой.

Мэтр Долиас не произвел на меня приятного впечатления, от работы с ним я ждал чего-то более интересного, чем простая упаковка колб. В конце концов, животных же не упаковывают в ящики?

Когда я представлял лабораторию бестилога, то первым делом фантазия демонстрировала мрачное подземелье, заставленное грязными клетками, в которых беснуются невиданные чудовища. На самом деле моему взору на втором этаже башни предстал достаточно обыденный кабинет. Пара наспех сколоченных шкафов со свитками. Стол, где среди пергаментов разбросаны перья. Пара груш в мятой медной тарелке соседствовала с чернильницей.

В углу стояла клетка с наброшенной тканью, на которой висела дощечка, по которой неровным почерком вычертили какую-то надпись.

Вторая клетка расположилась под окном. В ней на подстилке умостился зверь, отдаленно напоминающий очень крупного кота. Сквозь свалявшуюся шкуру животного проступали полоски ребер.

Я подошел поближе к узнику, и тот поднял на меня хмурый решительный взгляд.

— Самый проблемный жилец моего бестиария, — бросил Долиас. — Его нашли раненого и истощенного в лесу далеко на юге. Я его купил. Явно ведь хищный, но есть отказывается. Только молоко пьет. В последнее время я подсовываю ему кашу из рыбы и червей.

— Почему его не выпустить?

— Он не из того леса. В нем не водилось таких животных. А путешествовать через дикий лес дальше на юг не входило в мои планы. А у нас тут не на кого охотиться. Да и не будет он, наверно.

Я стоял и смотрел на странного кота. Он тоже долго меня изучал, но вдруг резко отвернулся к окну.

— А много у вас животных? — оторвался я от клетки.

— Да нет, не очень, — Долиас откинул неприметный люк у стены. Под ним оказалась лестница на первый этаж башни. — Все помещаются здесь.

Просторное помещение было заполнено клетками. В воздухе висел тяжелый сырой запах зверинца и прелой соломы. На противоположном конце располагались ворота, видимо, ведущие во двор. Рядом с ними все тот же козел шевелил вилами свежую солому. На нас он не обратил внимания, лишь насвистывал что-то под нос. Подхватив зубами мешок, он придержал его ногой и одним движением сыпнул в клетки с курами, после чего отворил неприметную дверцу в воротах и вышел.

Из окна на деревянный стол падал яркий луч света. Там лежало нечто, накрытое тряпкой с резкими темными пятнами. Я решил, что совершенно не хочу знать, что это.

На других столах были разложены рога и пара шкур. Поблескивали устрашающего вида инструменты.

В пустующем углу расположилась крупная клетка, там свернулось какое-то существо. Подняв рогатую голову, оно смотрело на нас завораживающими глазами, в которых даже отсюда виднелись вертикальные зрачки. Потянувшись, существо расправило крылья, взяло тарелку и начало водить ей по решетке, создавая ужасный дребезжащий звук. Затем выдохнуло узкую струю пламени, вырисовывая линию на каменном полу и прорычало что-то непонятное. Я заметил, что вокруг клетки пол и стены покрыты такими же темными пятнами.

— Молодой дракон, — пояснил Долиас. — Он нападал на каменные фермы, пока мы его не поймали. Отправлю его на восток со следующей экспедицией, чтоб где-нибудь выпустили ближе к горам.

К скобам, ввинченным в низенький потолок, были подвешены птичьи клетки. Я знал лишь сов и орла. В крайней, похоже, вниз головой висела летучая мышь. Одна из сов вывернула голову и задумчиво вопросила: «Ху?». Которое, впрочем, осталось без ответа. В полумраке помещения некоторые птицы сжались и насторожено таращились в никуда слепым взглядом.

В клетках, где вместо решеток была плетенная сеть, свернулись змеи.

От этого места разом стало как-то не по себе. Было в нем что-то мрачное, противоестественное. Совершенно неправильное. Живые существа не должны быть в клетках. А стол и инструменты навевали мысли о разрезании на кусочки…

Я уже пожалел, что решил сюда спуститься.

В последнем углу бесформенной глыбой стоял тот самый кристалл, который я видел ранее.

— Что это? — спросил я, отрываясь от созерцания клеток.

— О. Это нечто, что меня заставили приобрести, — раздраженно произнес Долиас. — И это было сложно, скажу я тебе. Но нет ничего невозможного, если есть должное желание и деньги. У заказчика они были.

Он сорвал ткань. Под толщей льда в холодном кристалле виднелся расплывчатый силуэт крупной лошади. Ее глаза, застывшие и мертвые, горели холодным огнем, а грива развевалась, сливаясь с кристаллом. Тело ее было почти таким же прозрачным, как лед, в который она была заключена.

Я в страхе отшатнулся. Во мне поднялись те детские воспоминания, когда я с другими детьми трясся у камина, слушая завывание ветра и скрипучее ржание, пробивающееся по ночам сквозь закрытые ставни.

— Виндиго. Их магия создает лишь холод и лед. И в лед мы его заковали. Кое-кто считает, что перспективно изучить их. Если честно, мне это кажется опасным и глупым.

Я продолжал заворожено смотреть на кристалл. Виндиго, холодные существа, которых я боялся. Боялся и ненавидел. Они отняли у нас детство. Родителей. Друзей. Я не думал, что увижу их когда-нибудь так близко.

Кристалл вновь накрыло тканью.

— Пойдем, — мэтр оттеснил меня к лестнице и повел наверх. Там он сунул мне кружку с едва теплым травяным отваром. Я машинально выпил, ощущая горьковатый привкус сухих трав.

— Зачем вы мне это показали? — спросил я, отрываясь от чашки.

— Потому что ты сделал то, чего я не смог. Я хотел спросить, как тебе удалось исправить мое заклинание объединения на кокатриксах?

Значит, это он меня видел. Теперь понятно.

— Я не знаю, — покачал я головой, несмотря на то, что было приятно признание моей заслуги. — Наверно, это мой особый талант. Когда нужно объединить или связать что-либо, что не является целым, я просто вижу, как сделать это наилучшим образом.

— Ясно. Динки, мне нужен помощник. И я прошу, чтобы ты им стал.

Я смотрел на мэтра Долиаса. Мне казалось, он действительно не предлагает. Он просит, как просит страждущий в нужде о чем-то, дающем надежду.

— Чем вы занимаетесь?

— Я пытаюсь передать магию одного существа другому.

— Но вы говорите, что это опасно.

— Да, Динки, магия вообще очень опасна. Особенно та, о которой мы ничего не знаем. Я искал существо, магия которого отлична от нашей. Но в моей коллекции мало зверей. Меня просят исследовать виндиго. Их магия сеет только холод. Если бы могли использовать ее как-то иначе… Но моя цель совсем иная. Я хотел бы найти магию, которая не даст умереть. Феникс. Это как живой философский камень.

Я задумался. Опыты над живыми существами. Многие из них погибнут. Чем занимался мэтр Долиас, пока пришел ко мне? Препарировал правильного кокатрикса, дабы убедиться в его нормальности?

— Это не по мне. Если честно, мне жалко этих существ.

— Ты еще молод, Динки, — вздохнул бестиолог. — Ты не понимаешь, сколько жизней было отдано, чтобы та же медицина продвинулась хоть немного. Но даже ее нам не хватает. Разве ты не понимаешь? Если бы у меня был феникс… С твоей магией мы могли бы найти бессмертие. Пусть даже пришлось бы пожертвовать птицей.

— Но разве это не жестоко?

— Это наука. Знаешь, сколько должно умереть животных, чтобы один научился их лечить? Сколько умерло пони, пока врачи учились и познавали азы профессии. И сейчас это продолжает происходить, — в глазах Долиаса читалась решительность.

Я вздохнул, вспоминая клетки:

— Мне кажется, это не для меня. Я не могу решать, кому из них суждено жить, а кому умереть. Мне кажется, это не справедливо.

— Справедливо? — криво усмехнулся мэтр. — Сейчас я покажу тебе кое-что, и ты мне расскажешь про справедливость.

Он открыл дверь в соседнюю комнату и пропустил меня внутрь. Там я увидел ее.

Пегаска, лежавшая на постели у окна, казалась пугающе неживой. Даже закрытые глаза выглядели ввалившимися, под ними обозначились глубокие тени. Бока запали. Дышала она тихо и с присвистом. Свалявшаяся грива была распущена и всклокочена. Казалось, пони давно не вставала. На боку ее было изображено сердце с крылышками. Долиас поправил одеяло, скрывая от меня метку.

— Это Криста, моя дочь, — шепотом произнес он. — Все, что есть у меня в этой жизни. Я отдам что угодно за шанс для нее. Пусть она говорит, что все хорошо и что она счастлива. Но я хочу, чтобы она увидела мир. Чтобы другие знали и ценили ее. Хочу, чтобы жили ее мечты. Осуществились ее желания. Билось ее сердце. Наш мир и так слишком темный, чтобы лишаться такой, как она.

Я сделал несколько неуверенных шагов к постели.

В какой-то момент пегаска заворочалась и залилась хриплым лающим кашлем, неестественным и пугающим. Я вздрогнул, и отстранился. Скрипнула половица.

Пегаска дернула ухом и пробормотала:

— Сомбра, ты пришел…

— Она всегда была слабой, с рождения. Но в последнее время все стало хуже. Я перепробовал уже все известные эликсиры, — продолжил Долиас. — Но над ней будто какое-то проклятье, и сам мир повернулся против нее. Я ждал, что ее осмотрит мэтр Эрмет, но он задержался в деревне. И боюсь, теперь он не успеет. Ее друг, который должен был приехать с мануфактурой кристаллов, тоже задерживается. Она даже не может повидать его в этот час. Я привез ее сюда с надеждой. Но надежда угасает.

Я отвел взгляд от пегаски и зашарил по комнате. Взгляд зацепился за лежащую на столике самописную книжку. На обложке вычерчен высокий замок. Я закрыл копытом название, повел, открывая по одной букве.

«М… а… ма…л »

«Маленькое королевство» — с трудом прочел я.

— Ее время уходит, и я не знаю, что могу для нее сделать. Мои эксперименты далеки от успеха. Если я найду способ продлить ей жизнь, то вернусь к поискам феникса. Ежели нет… на последний шанс — я попробую что угодно. А теперь подумай, Динки, и ответь — откажешь ли ты не мне, но ей?

Следующие несколько дней мне снилась лаборатория бестиолога. Сперва, что кокатриксы расплодились и теперь снуют повсюду в замке. Затем, что отощавший кот выбрался из клетки и теперь бродит за мной, показываясь во тьме коридора каждый раз, когда я остаюсь один. Виндиго, вырвавшийся из кристалла и засыпающий замок снегом, пока я пла́чу и зову родителей, которые мутными тенями растворяются во мгле.

Потом снилась пегаска. Она лежала на своей подстилке и просила почитать ей сказку, но буквы путались перед глазами, и я не мог разобрать ни слова, тогда она начинала плакать. Сны были длинными, с какой-то своей извращенной логикой. Но под утро я помнил только самые яркие моменты.

В ту ночь мне не спалось. После третьего или четвертого пробуждения разумным решением показалось выпить воды и подышать свежим осенним воздухом. Вода нашлась в бочке в углу, а вот ближайшее открытое окно в коридоре.

Ночной воздух был наполнен приятной сыростью. Пожелтевшие листья росшего во дворе маленького клена спешно седлали ветер и уносились куда-то в темноту. Один из них влетел в окно и припечатался на морду. Я слизнул его, но лист оказался склизким и безвкусным, так что пришлось его спешно выплюнуть.

Тишину ночи разорвал стук копыт. Мэтр Долиас ворвался в коридор так быстро, как позволял ему рост и комплекция. В полумраке он едва не сбил меня с ног, но быстро сориентировавшись, бросил:

— Пойдем, быстрее.

И тяжело дыша, метнулся обратно.

Мы неслись темными коридорами коллегиума, несколько раз я едва не переломал ноги на лестницах, поспевая за полным бестиологом. В лаборатории царствовала кромешная темнота. Света в окне едва хватало различить очертания предметов. Я наткнулся на табурет, который с шумом грохнулся на пол.

— Извини, забыл. Сейчас, — бестиолог бросил какое-то заклинание, от которого перед глазами пошли круга. Но когда я моргнул, предметы вокруг стали четкими.

— Что случилось? — спросил я.

— Криста, ей совсем плохо. Эликсиры уже не помогают. Я боюсь, сегодня последняя ночь…

Он ворвался в комнату к пегаске.

— Нужно кого-то позвать?! — занервничал я, остро ощущая реальность происходящего.

— Нет времени. Все, кого я мог позвать, уже были здесь и не раз.

Я припомнил, что видел нашего местного доктора, покидающим башню, в которой работал бестиолог. Каждый раз у доктора был безразлично-отрешенный вид. Тогда я подумал, действительно ли его волнует судьба пациентов? Или они для него такая же обыденная работа, как звери для Долиаса или растения для меня.

— Она не дышит, Динки! Помоги мне! Нужно что-то сделать!

Меня захлестнула паника.

Бестиолог вытащил бездыханную пегаску и откинул крышку подвала.

Скатился по лестнице и положил тело на стол. Он, будто умалишенный, носился, срывая с клеток ткани. Накладывал заклинания на все, что было можно. Я неуверенно топтался на лестнице, глядя на все это безумие.

— Быстрее, Динки! Последний шанс, сделай что-нибудь, верни мне дочь! — голос в подвале был глухой и надрывный.

— Но что я могу!

— Я наложу заклинания на всех животных! Дай моей дочери что-нибудь, магию, органы. Дай ей время! Как ты сделал с кокатриксами.

— Погоди… я же не знаю с чего начать!

Но бестиолог уже коснулся рогом дочери, и все вокруг завертелось.

Это было странно и пугающе. Я видел всех животных вокруг в виде отдельных частей, сложенных в целое. Казалось, их можно разложить и собрать… Осознание этого было действительно жутким. Я не мог понять, что нужно делать. Я не знал, как работают организмы. Мой талант явно не справлялся с такой сложной задачей. Я видел, что сейчас все цело и собранно. Но извлечь часть — означает убить животное. Я не знал, что спасет Кристу.

Я смотрел на нее, и видел, что пострадали не только легкие. Многие части тела выглядели плохо. Но я не видел, чем их можно заменить. Я не был врачом, не был ветеринаром. Долиас не мог подсказать, он уже едва стоял на ногах. Интуиция пасовала. Я метался от одного животного к другому, но не находил закономерностей…

— Быстрее, Динки, я не могу держать заклинание долго, — процедил он.

Я еще раз мысленно прошел по всем клеткам, касаясь каждого существа заклинанием. Звери выли, царил неописуемый гвалт. И в какой-то момент я коснулся его.

Прежде чем я понял, что произошло, существо, заключенное в кристалл, атаковало магией в ответ.

Глазами я не увидел ничего, но внутри заклинания разразилась буря, будто из угла вырвался смерч, что сметает все вокруг, превращая все в чистый хаос.

Очень странное чувство испытываешь, когда все твое естество распадается, словно соль в ртути. Ты не теряешь сознание, ты видишь все вокруг, как и прежде, но дела до происходящего нет. Частицы памяти отваливаются и уплывают куда-то, а рядом точно так же начинает рваться множество чужих жизней. Их обрывки дрейфуют вокруг и в какой-то момент начинают смешиваться с твоими собственными. В эти моменты меняется твое отношение к предметам и событиям, к окружающим вещам, появляются смутные образы, которых определенно никогда не было в твоей жизни, будто обрывки забытых снов.

Я не осознавал себя.

Я осознавал себя.

Я дракон, меня зовут Скайл. Эти новые существа пришли к нам, чтобы выращивать вкусные камни…

Я лев меня зовут Джуа. Я убежал от себя самого.

Я прячусь в ветвях…

Я парю в небе…

Я…

Единорог.

И я понял — весь мир в каждом существе.

Ее мир был совсем иной, он был мягким и добрым. Полным мечтаний о любви, о сверкающих замках и счастье. И я бы не решился трогать ее мир.

В его миру был холод и вьюга, он был неудержим, как ледник, и безумен, как шторм. Он знал только одно, он жаждал лишь приумножать свою силу, он не знал иного. Сила его была велика, магия, что бурлила в нем, он был слеп в своих целях…

В его мире было тепло. Были родители. Была скорбь. И ненависть к самому себе. И упрямство. И голод…

Все вокруг начало распадаться. Я хватался за осколки, пытаясь не дать им обратиться в пыль. Мы сбились в центре бушующего вихря, рожденного чужой магией. Чувства и мысли начинают растворяться в хаосе. Весь мир, окружающие меня сущности. Дикая магия хлестала, разрывая в ошметки все, до чего могла дотянуться. Источник ее искрой метался вокруг. Я дотянулся до него заклинанием и поймал.

Мгновенно шторм вокруг начал затихать, опадать и успокаиваться. Я попытался вернуть все осколки на места, но понял, что практически ничего не осталось…

Жалкие ошметки, которые истают через мгновение.

И тогда я сделал то, что умел лучше всего. Я связал разрозненное в целое.

Боль…

Боль была резкой. Внезапной. Ослепительной. Разрывающей на части.

Приправленной отголосками чувств и мыслей, страхом, злобой, смятением…

Я открыл глаза и попытался вдохнуть. Сиплый звук отозвался глубоко внутри, и я исторгнул на пол темную жижу. Поднял переднюю ногу, всю в клейкой тягучей слизи. Она была худой и с когтями. На мгновение лапа дернулась, пытаясь схватить что-то невидимое. И тут же дернулась левая, размазывая по полу жидкость.

Внешне мир был таким же, как и прежде. Но мое отношение…

Я понимал каждую вещь, и не понимал. Боялся, относился с безразличием и интересом одновременно. Все было так спутано и не ясно… Казалось, если я попытаюсь думать, то сойду с ума.

Лаборатории не стало. Внешняя стена башни была разворочена. Слышались крики. Остатки башни были заляпаны изнутри темными брызгами и потеками. Тяжелый металлический запах заполнял все вокруг. Я попытался встать. Но какая-то часть меня сказала, что нужно ползти, а иная — что лететь…

Но все они запутались, и я остался корчиться на холодном полу, мокрый и замерзший. Захотелось свернуться и не двигаться.

Я попытался привести мысли в порядок, но она выстроились в сложную путанную цепочку ассоциаций, которая привела в темноту.

В комнате тускло коптила лампада. Теплая кровать с запахом соломы была уютной и казалась самым безопасным местом во всем мире.

Самописанная книжка с картинками парила в воздухе, а родной голос читал давно знакомые строки.

— В старые времена среди гор и лесов, среди полей и лугов затерялось Маленькое Королевство. В том королевстве жили беззаботные пони и правила ими Маленькая Принцесса. У принцессы той были крылья, словно у пегаса, и рог, как у единорога. Подданные любили свою Маленькую Принцессу и всячески помогали, поддерживая мир и гармонию в их маленькой стране.

Но однажды соседнее государство прознало о Маленьком Королевстве и правитель их решил захватить те земли. Он собрал армию и повел ее через поля и луга к замку, где жила принцесса.

Прознали о том жители страны и поняли, что не выстоять им против такой мощи. И тогда Маленькая Принцесса решила спрятать королевство. Она пожертвовала своей магией и рогом, чтобы создать волшебную трубу, которая сможет на некоторое время защитить их. Увидев это, жители маленького королевства опечалились. Но принцесса улыбалась, она была рада, что сможет дать своим жителям защиту.

Увидев, что их принцесса счастлива не волшебством, но их благополучием, жители решили пожертвовать своей магией ради королевства. Начали они приходить к принцессе, отдавать рога и крылья. Кто-то испугался и бежал, но каждый, кто остался, стал пони без магии. И когда не осталось в королевстве пегасов, единорогов, земных пони. Лишь простые пони, не отличающиеся друг от дружки.

Магию их поместили в волшебную трубу, назвав ее флюгельгорн5. И тогда подула принцесса в волшебный рог. И королевство исчезло. Прошел день, другой, и вернулось королевство, но, оказалось, что в нем прошла тысяча лет и это уже не Маленькое Королевство, но Могучая Империя. Построенная без магии, лишь на мире, дружбе и гармонии. Увидел то правитель и понял, что не захватить ему этот народ.

Прошло время. Слава об Империи прошла по миру. Многие хотели посмотреть, как живет народ в этой стране.

Но нашелся маг, чье сердце было темным, как ночь. И решил он, что сможет править новой империей. Ведь без магии народ Маленькой Принцессы не сможет защитить себя.

Он пришел к Маленькой Принцессе и пожелал выйти за нее и править, разделив трон. Он угрожал, что если та не согласится, то темной магией он поработит страну.

Поняла принцесса, что не в силах справиться она без магии с темным колдуном. Попросила подождать ответ два дня. А сама вышла из дворца и, покинув империю, достала волшебную трубу и подула в нее.

И вновь исчезла Империя, но теперь уже на тысячу лет.

Труба рассыпалась прахом. А принцесса отправилась в путь, чтобы заново отыскать свою магию и, вернувшись через два дня, дать ответ чародею.

Так и бродит по миру маленькая принцесса-пегас и ищет способ вернуть себе Маленькое Королевство…

Проснулся я от холода. В окне царила ночь, но очертания комнаты были четкими и ясными. Я попытался привстать, тело слушалось плохо. Казалось легким и гибким. Я зашатался и, запутавшись в покрывале, сверзился на пол, сметая какие-то склянки со столика. В голове зияла сквозящая пустота. Что вообще происходит?

Тонкий луч света прополз по полу, скрипнула дверь. В помещении появился единорог, левитировавший фонарь с тускло коптящей свечой. Он поставил фонарь на столик и поспешил поднять меня с пола.

Я забился в одеяле, послышался звук рвущейся ткани.

— Как ты? — единорог приблизился, пытаясь выпутать меня из ткани. — Ты меня понимаешь?

— Да, — голос показался сорванным и хриплым. — Где я?

— В лазарете. Все хорошо, — обеспокоено произнес он, осматривая меня. — Сейчас ночь, тебе лучше поспать.

Он засветил рогом, направляя на меня какое-то заклинание.

— Нет! — я взмахнув ногой. Заклинание, отразившись, попало в стену.

По комнате пронеся холодный вихрь.

Единорог безжизненно стоял и смотрел на меня. В свете фонаря его взгляд был мрачным и пугающим. А затем внезапно изменившимся голосом единорог бросил:

— Да мне плевать. Можешь хоть издохнуть тут, мне плевать. И всегда было. На всех вас. Мне приходится жить в рассадниках инфекций. Носиться с умирающими, пытаясь помочь там, где уже и помощь-то не нужна. Я скучаю по тем годам, когда ради денег можно было просто огреть прохожего в подворотне. Вот это была жизнь. Скучаю по тем годам…

И он вышел, забрав фонарь, громко хлопнул дверью.

Я извернулся, вновь путаясь в одеяле. Казалось, оно цепляется и пытается задушить. Я разорвал его в клочки и забился в угол, трясясь от озноба. Усталость накатила вновь, я понял, что сейчас усну и попытался отползти в безопасное место. Забиться куда-нибудь. Повыше и подальше.

Рядом нашлась уютная пещера, в которую я соскользнул.

Солнце выкатывалось из-за горизонта, наполняя воздух дневным жаром.

Мы стояли с папой на холме и вглядывались в бескрайние равнины, на которых паслись стада антилоп.

— Знаешь, Джуа, — сказал папа. — Однажды, когда я был таким, как ты, отец привел меня на этот самый пригорок. Отсюда саванна показалась мне бесконечной. И отец сказал: «Смотри, сын, все, чего касается солнце — это наше королевство». Я тогда удивился и спросил: «Тогда получается, тень под деревьями не наша? Но ведь все любят там лежать». Отец долго смеялся. Позднее, Джуа, я понял то, что скажу тебе сразу. Наши владения не столь уж велики. На севере они упираются в запретные леса. К югу царствуют крупные прайды. На востоке — территории зебр, с ними не совладали даже мантикоры запретных лесов. Но я надеюсь, Джуа, когда-нибудь ты приумножишь земли нашего прайда. И слова моего отца сбудутся.

Мы шли обратно к прайду, когда слева над травой взвинтилась знакомая морда и так же с шелестом исчезла. Через мгновение она показалась вновь. И еще раз.

— Джуа. Джуа, — каждый раз окликал меня попрыгун.

— Пап, это Панзи — мой друг.

Отец усмехнулся:

— Маленькая антилопа, тебе не следует отходить далеко от стада, — промолвил он.

— Прости, Панзи, сегодня я занят. Давай поиграем завтра.

— Жаль, — бросил он. Его голова еще пару раз взвинтилась над травой, а затем он с шелестом исчез.

— Не стоит водиться с антилопами, — заметил отец.

— Но почему? Они ведь не смогут нас обидеть. Ведь мы сильнее их. И мы здесь главные.

— Вот поэтому и не стоит, — вздохнул отец.

А вечером львицы притащили Панзи с разорванным горлом.

— Это круг жизни, Джуа, — сказал отец. — Мы едим антилоп. Умираем и уходим в землю. Питаем траву, которую они едят.

— Но это несправедливо. Не хочу есть друзей! — кричал я.

— Дружи с другими львятами, — посоветовал отец.

В ту ночь я сбежал… Я твердо решил, что никогда не буду есть кого бы то ни было.

— Ходить в этот лес табу, львенок. Поверни назад, — сказала проходившая мимо зебра.

Я решительно прошел мимо. Хотелось побыть одному. В ту же ночь, уставший и напуганный, я захотел вернуться. Но дороги обратно уже не нашел.

Во второй раз меня разбудили голоса. Сперва далекие, нечеткие и глухие, они, казалось, ожесточенно спорят. Я высунулся из своего укрытия. На этот раз в помещении было светло. Пещера, в которой я схоронился, располагалась на невысокой скале в углу комнаты. Внизу было много песка, сквозь который пробивались растения. Пахло горячим камнем и сухими травами. Честь лежанок была перевернуты. В комнате обнаружилось несколько единорогов.

Бородатый старик в причудливой мантии со звездами решительно стоял в центре, остальные неуверенно топтались при входе.

— Это он? — нерешительно поинтересовался взлохмаченный, похожий на щетку для чистки труб единорог.

— По глазам — точно он. Но кто знает, осталось ли в нем что-то разумное? — нахмурился старик.

— Я знаю вас, — покидать пещеру не хотелось. Но я понимал, что эти пони не уйдут. Я знал их. Но не мог назвать имен. Или где мы встречались.

— Я понимаю, что у тебя шок, — обратился ко мне старик. — Но нужно выяснить, что произошло. Ты можешь рассказать?

— Произошло где? — не понял я.

— Вы уверенны, что он осознает себя? — осведомился щетка.

— Ты помнишь, как тебя зовут? — вновь задал вопрос старик.

— Конечно! — я попытался нашарить это привычное слово, но оно юлило и ускользало. Я раздраженно рыкнул, дернув хвостом.

— Вы уверенны, что стоит это злить? — щетка сделал еще шаг к двери, но старик не обратил на это внимания:

— Ну и как? — спросил старик. Он что, сомневается?

— Я точно помню, что знаю свое имя. Я знаю, кто я!

По помещению вновь прокатилась волна холода. Песок растаял лужами воды, а на сухих ветках созрели пустые флаконы. Старик быстро прикрылся пузырем. Еще двое юркнули за дверь.

— Я ухожу, — решительно заявил щетка пустым голосом. — Какое мне дело до вас всех? Я мог бы быть личным королевским алхимиком, но трачу жизнь на возню с недоучками в какой-то паршивой лаборатории, чтобы обеспечить зельями грязных земных пони! Как по мне, нужно было их всех перебить и дело с концом. И никакой вражды.

— Я помню… Помню! — закричал я.

— Динки… — подсказал старик.

Имя звонким гулом отразилось в голове. Точно, Динки. Это имя мне не слишком нравилось. Но я никогда не возражал старшим. Раньше. Но не теперь.

— Ди, — решительно заявил я. — Просто Ди. Меня зовут Ди-се-корд6.

Сознание потихоньку возвращалось в норму. Границы в разуме истончались, и я понял, что скоро не смогу отделять себя от иных жертв магической бури. Но теперь мысли не прыгали с одного на другое и не пытались предлагать сразу все варианты отношения к одному предмету или ситуации. В принципе, у меня было достаточно времени копаться в себе.

Меня заперли. Не то, что бы для меня это было особой преградой. По крайней мере, поначалу. Скорее это всех закрыли от меня, а мне посоветовали не приближаться к остальным без надобности. Так что на ближайшее время я остался скучать в той самой комнате, засыпанной песком.

Первым делом я попытался хорошенько себя рассмотреть. Все было непривычно и привычно одновременно. Будто хорошо известная картина, возле которой ты ходил много лет и внезапно, начав рассматривать, увидел в ней много нового.

Передние лапы с пальцами оказались весьма интересными. Правая была пушистой, а когти втягивались. Тогда как левая оказалась цепкой и худой. Раньше я очень редко что-либо пробовал на ощупь. Не было возможности, да и особой необходимости. Брать новыми лапами предметы казалось очень странно. Хотя, первое время все казалось странным — сидеть, стоять, ходить, есть. Это было бы пугающе, но каждая внутренняя часть меня хваталась за свою часть тела, делая ее привычной. Оставалось только не путаться. Получалось не всегда.

В маленьком ведерке с водой я попытался рассмотреть собственную морду. Вода услужливо покрылась зеркальной корочкой, давшей четкое отражение. Глаза, вроде, остались прежними. А вот рога… Я внимательно ощупал грубые роговые выросты. Правый был козлиным. Я понадеялся, что он принадлежал не тому вечно ворчащему уборщику.

Два острых клыка торчали из под верхней губы, их я внимательно ощупал языком. Одной лапой поднял ведерко, оказавшееся удивительно легким, накренил, рассматривая себя внимательнее. И затем когтем повел по пленке зеркала. Оно тут же вывалилось, и вся вода низверглась на меня. Пришлось искать другое развлечение. Например, я научился гоняться за кисточкой хвоста. Ползал змеем по песку, вырисовывая круги и петли. Перебрал весь песок на предмет крупных камушков и выбросил их в окно из дальнего конца комнаты. А еще обнаружил, что двумя пальцами можно издавать интересный клацающий звук.

Первое время вокруг меня происходили странные вещи. Стоило задуматься или что-то представить, как, казалось, все вокруг пытается тебе угодить. Появлялись и исчезали предметы, менялась обстановка. Росли какие-то странные штуки. Но чем дольше я оставался один, тем меньше я чувствовал в себе этой странной магии. И со временем странные вещи перестали твориться. Тут же с непривычки я несколько раз оцарапался собственными когтями. А каменный мол пещеры перестал быть уютным. Мир перестал угождать мне. Стал привычно грустным и неприветливым. Теперь я уже не мог открыть дверь по собственной прихоти. Оставалось только ждать.

Я лежал на соломе у окна и ловил последние теплые лучи осеннего солнца. Когда дверь распахнулась, я с интересом поднял голову и потянулся.

Новый гость оказался незнаком. Молодой темный единорог был статен, все черты в нем выдавали породу. Темная шерсть и еще более темная, будто ночное небо, грива, волнами ниспадающая по шее. Простая ливрея ученика была тщательно выглажена. Я подумал, что, наверно, так должен выглядеть принц.

Он шагнул в комнату, удивленно глядя под ноги, когда захрустел песок. Взгляд его был полон боли и ненависти. Не успев подняться, я отправился в полет к ближайшей стене. Кажется, раньше у меня было больше зубов.

Единорог выглядел холодно, но его эмоции наполнили меня силой. Я рефлекторно бросил знакомой уже волной. Но, казалось, на единороге это никак не отразилось.

Он подошел ближе, прижав меня в углу. Мне показалось, что сейчас в спине что-то сломается.

— Ты носишь ее крыло, — сквозь зубы проскрипел единорог. — Следовало бы его вырвать.

Я не сразу понял, о чем он, но вспомнил, что одно из крыльев на спине было покрыто перьями. И принадлежало точно не птице.

— Я тоже пытался ее спасти, — процедил я.

— У тебя это очень плохо получилось, — гневно заметил он.

— Когда мы накладывали заклинание, она была уже мертва. Это был последний шанс.

Единорог отшвырнул меня на песок, отошел к окну, пока я поднимался и отряхивался, проверяя ничего ли не вывихнуто.

— Она не заслужила такой участи, — пробормотал он.

— Дай угадаю, тебя, наверно, зовут Сомбер.

Единорог бросил на меня уничижающий взгляд:

— Сомбра, — мрачно поправил он.

— Я понимаю, что для тебя это трагедия. Но очень много детей зимы родились слабыми и больными. Очень немногим из них повезло дожить до теплых дней. Если хочется кого-то отпинать за грехи — начни с виндиго.

Единорог раздосадовано швырнул в стену коробочку, которую до этого задумчиво разглядывал у окна. На песок упало маленькое кристальное сердце на цепочке.

— Думаешь это шутка? — крикнул он так, что я попятился. — Когда-нибудь, клянусь, я найду способ. Я уничтожу виндиго, они будут страдать, как страдала она, — бросил он, спешно поднимая цепочку.

Я чувствовал его ярость, обиду, злобу. Какая-то часть меня веселилась от разыгравшейся драмы. И тут вновь пришла глупая идея. Можно ли направить порыв в правильное русло? Именно об этом говорил мэтр Херпо. Ключ от вечно запертых дверей.

— Если бы я мог до них добраться… — крикнул Сомбра.

— Почему нет? — улыбнулся я.

Тихо скрипнула дверь, открывая проход в черноту, откуда пахнуло холодом и облаком блестящих кристалликов льда, что блеснули в солнца свете. Мы уверенно шагнули внутрь, оказавшись в ледяной пещере, полной сосулек и инея.

Я сделал несколько шагов, но не ощутил холода под ногами, будто шел по стеклу. Наверно потому, что я не ждал от этой красоты обжигающего кусачего мороза, не ждал, что ее можно разрушить теплым прикосновением. Я был свободен от старых страхов и мир вновь подыгрывал мне.

— Холодно, — мрачно заметил Сомбра.

— Представь, что это твои любимые кристаллы, — я на мгновение запнулся, поняв, как это могло прозвучать. Но единорог ударил копытами по земле, и гладкие сосульки обратились острыми пучками кристаллов. Пол вздыбился и стал колючим. Для львиной лапы это оказалось неприятно, и я поднялся на задних.

Дверь за нами захлопнулась. Но кристаллы неожиданно излучали странный свет.

— Где мы? — огляделся Сомбра. — Эта пещера на севере?

Я пытался понять, почему открывшаяся дверь привела нас именно сюда. Все в пещере было смутно знакомым. Расходящиеся тоннели и изгибы стен и дверь…

Это была не пещера. Это был дом. Знакомый мне дом, в котором я жил какое-то время с иными детьми зимы. Последний шанс. Тепло и остатки еды.

Здесь в углу топился камин. А там старшие жеребята разбирали и бросали в огонь все, что могло гореть. Здесь мы спали, вздрагивая каждый раз, когда снаружи завывала стужа. Здесь мы играли в игры. И кто проигрывал, тот не ел…

Здесь нас и нашли представители коллегиума. В этом и нескольких других домах.

Ныне снежный монстр пророс через дымоход, выбрался из камина, разлегся полу бесформенной кучей. Похоже, дальше дом обвалился под весом снега, погребя несколько комнат. Тогда я этого не осознавал, но сейчас понял — в дальней комнате остались те, кто не дождался.

— Сделаем больше кристаллов, — бесстрастно сказал я. — Они не заслужили вечно лежать в холоде.

Пламя проело путь через дымоход, взметнувшись где-то наверху огромным фонтаном. Змеей проскользнув трубой я вылетел в снежную круговерть, увлекая за собой ошеломленного спутника. Огромный взрыв льда и снега вознесся до небес, обращаясь в гигантский шпиль. Показалось, будто я ослеп. Снежный буран захватил мир вокруг, но уже через мгновение облака были разорваны нашей магией.

Они кружили повсюду, но, казалось, наша ненависть может разорвать весь мир. Виндиго настороженно кружили, словно смерч, неотвратимо приближаясь. Первый из них бросился в нашу сторону. Я выбросил лапу и монстр застыл.

— Отберем у них всё, — сказал Сомбра.

— Как пожелаешь, — картинно поклонился я.

Чувство знакомой магии. Она бурлит в них, как и во мне. Источник, непредсказуемый, как сам хаос, неудержимый, будто дикая стихия. Они используют его лишь с одной целью, и эта цель не сулит никому счастью.

И я забрал его.

Монстр не был удивлен или испуган. Он просто был. Его глаза померкли, грива опала, и сам он как-то ужался, перестал быть воздушным и летучим. Передо мной был обычный земной пони, прозрачный, будто вырезанный изо льда. Он медленно опускался на землю, теряя остатки своей магии, лишаясь былой силы.

Силы, захлестнувшей меня. Силы, бушующей вокруг. Которую я мог забрать.

Они опускались один за другим. Сотни или тысячи среди утихающего бурана.

Сомбра одержимо хохотал, глядя на пони, стоящих в снегу вокруг шпиля. Они дрожали. Теперь я чувствовал их, они жаждали одного — тепла. Все это время они черпали силу и тратили ее на то, чтобы забрать тепло. Всё до капли, пытаясь согреться.

Я смотрел на них. На безразлично стоящих вокруг пони. В их пустых глазах не было ничего. Ни желаний, ни стремлений. Они были безжизненны и пусты. Они могли чувствовать боль, но она тоже была им безразлична. В тысячах сердец зияла извечная пустота, которую они не сумели заполнить, даже имея самую сильную магию.

Что-то в глубине меня шевельнулось. Что-то, что я загнал глубоко и не решался коснуться. Но теперь я понял, что должен.

Я протянул лапу, срывая с цепочки кристальное сердце, и напряг все остатки своей изначальной магии. Вся моя сущность и сознания расступились, выпуская в мир одну единственную ниточку, а затем навечно стянулись в единое целое. Нить оплела сердце, и то засияло. Совсем еще маленькое, оно несло тепло, способное заполнить бесконечную пустоту.

Взгляд пони обрел осмысленность. Они начали поднимать головы, глядя на нас на вершине шпиля.

— Что ты сделал? — крикнул Сомбра, оборачиваясь ко мне.

— Я дал им жизнь. Мечты, переживания, стремления, любовь и надежду. Я дал им ее сердце.

— Нет, — закричал единорог. Он коснулся кристалла магией, но мощная вспышка отбросила нас в бесконечность. Мы летели быстрее ветра, проносились над горными вершинами, затем над полями и лесами. Я визжал от восторга, попутно седлал облака и разрывал радуги, будто бумажные ленты. Маленький зуб великана все так же стоял в поле, к которому и влекла нас незримая сила. Я схватил несколько облаков, вместе с ними мы мягко рухнули, пропахав длинную полосу. Облака, засаженные травой и осенними цветами, мягко поплыли обратно.

Я поднялся, отфыркиваясь. И взглянул на замок. Кажется, теперь он и правда был вырезан из кости.

— Зачем ты это сделал, — прорычал Сомбра, взрывая землю.

— Потому, что мне показалось это правильным, — развел лапами я.

— Нет! — крикнул единорог. — Они бездушные монстры. Я заставлю их страдать за все, что они сделали!

— Это не то, чего бы она хотела.

— Не тебе решать, — Сомбра поднялся с земли, отряхивая из гривы траву и куски дерна.

— Ты не найдешь их, — покачал я головой.

— Найду, чего бы мне это не стоило, — единорог отвернулся и зашагал к замку.

Я смотрел ему в след, поигрывая сведенными вместе кончиками пальцев:

— Ищи. Я думаю, Маленькая Принцесса найдет способ защитить свое королевство.

Магия бурлила во мне, будто целый океан. Казалось, она может смести горы и перевернуть небо. Я стоял в поле и не знал, что со всем этим делать. Я был свободен, как никогда не был. Я мог делать все, о чем мечтал всю жизнь.

И я не мог выбрать. Ведь во мне было еще столько желаний. А я исполнил лишь ее.

— Динки, я же просил тебя не выходить, — раздался грустный голос.

Старсвирл стоял рядом, глядя мне в глаза. Серьезный и умудренный единорог.

— Простите, — привычно сказал я, улыбаясь.

— Твоя магия стала сильнее, Динки. Скажи честно, можешь ли ты от нее отказаться?

Отказаться? Я прислушался к себе. О, да. Теперь я могу многое. Но не отказаться от того, что стало частью моей сути. Да и зачем?

— Мэтр Эмрет той ночью попытался убить ученика. Да и мэтр Сут оказался немного не в себе. Мне удалось вернуть их в норму. Но твоя магия опасна для окружающих и для тебя самого.

— Я научусь ей пользоваться, — упрямо возразил я.

— Или погубишь весь мир. Мы живем не в то время, когда можно рисковать и расшатывать устои.

— Как то вы сказали мне, что давно мечтали об облаках из сахарной ваты, из которых идет шоколадный дождь, — я клацнул пальцами и ближайшая тучка извергла липкую сладость. — Я нашел свою сказку. Свой мир. И свою свободу.

— Ты точно уверен.

— Да.

— Тогда мне нужно подумать, — бросил Старсвирл. — Увидимся, Динки.

— Вы думаете, я буду стоять и ждать? — удивленно крикнул я вслед.

— Нет, Динки. Я уже подумал.

Я удивленно обернулся. Передо мной стоял единорог с длинной седой бородой, одетый в яркую звездную мантию и странную шляпу, увешанную бубенцами. Сфера охватила нас, отрезая все вокруг. Она не светилась магией, но была прозрачна, будто чуть искаженный воздух. Но я чувствовал в ней колоссальную силу.

— Я перенесу тебя в далекое будущее, в расцвет эры гармонии. Туда, где твою силу смогут сдержать. Одна сказка для тебя, Динки, вторая — для всего мира.

— Получается, если я не откажусь от своей силы добровольно, то мне придется играть роль злодея в твоей сказке? — ехидно поинтересовался я.

— Подумай хорошо, Динки, злодеи в сказках всегда проигрывают.

— Тогда я просто выйду. Из этого пузыря раньше, чем мы перенесемся.

— Тогда ты состаришься и умрешь прежде, чем успеешь его покинуть, — покачал головой единорог.

— Но ведь будет нечестно, если у меня совсем не будет времени подготовиться? — хмыкнул я и высунул лапу за пределы сферы.

Весь мир вокруг менялся, зеленели и желтели поля, росло здание коллегиума, раздуваясь в стороны, словно гриб. С лапой ничего особенного не происходило. И я шагнул наружу.

Несколько мгновений я ощущал давящую растянутую бесконечность и видел сферу с удивленным Старсвирлом, но через мгновение кончик хвоста покинул ее пределы, и сфера с легким хлопком умчалась в будущее.

Мысли разбрелись, шатаясь во все стороны. Коллегиум исчез. На его месте стоял аккуратный военный гарнизон, из которого ко мне спешили закованные в броню единороги. Броня была яркой и богатой, блестела на солнце, будто ювелирные украшения. Она не знала ударов оружием и не выглядела надежной.

— Именем принцессы Селестии, назови себя! — крикнул подбежавший стражник. Я поднялся с земли. Кажется, пони стали меньше. Или это я вырос?

Мы строили сказки. Я получил свою в подарок, а ты, старик, годы создавал ее для других. Я не верил, что у тебя получится. Но я присмотрю за ней в меру своих скромных сил. Я не знаю, где ты сейчас. И я сам решу, что мне делать. Я совершу ошибки и сам за них расплачусь. Это моя судьба: быть героем, странником или закулисным кукловодом. В конце концов, могу побыть и злодеем. Какая же сказка без злодея? Ведь если не будет зла, то непонятно, кто же тогда добрый, ведь не с чем сравнивать.

Все пути открыты, и я выберу свой.

— Ну, здравствуйте, маленькие пони, — сказал я. — Меня зовут Ди-с-Корд. Давайте сыграем в игру, в этом сказочном мире.

В которой никто не рискует остаться в дальней комнате.

_____________________________

Алкагест — Универсальный растворитель (лат. Menstruum universale) в алхимии — жидкая субстанция, обладающая способностью растворять все без исключения тела (вещества). Здесь и далее прим. автора (не слишком относящиеся к сюжету).

Спагирия — направление классической алхимии, изучающее работу с растениями. Направлена, в основном, на получение медицинских препаратов с помощью алхимических методов.

Здесь и далее «соль», «ртуть» и «сера» используются не в понимании химических веществ, но как три составляющие вещества в концепции классической алхимии.

Пеликан — один из видов алхимических сосудов Применяется для круговой дестиляции. Оригинальная модификация более простого прибора состоящего из двух сосудов (колб) соединенных между собой. «Есть два сосуда одинаковой формы, величины и вместимости, у которых нос одного входит в пузо другого для того, чтобы под действием жара то, что находится в одной части, поднималось в голову сосуда и затем действием холода опускалось бы в пузо». Раймондом Луллием.

Флюгельго́рн — (нем. Flügelhorn, от Flügel — «крыло» и Horn — «рог»).

Стэйблриджские хроники

Два в одном

Добро пожаловать в Фонд!

Попаданец и магия. Часть I

Не спрашивай, по ком звонит колокол

Долгая дорога к дружбе / Long Road to Friendship

Роман-тическая катастрофа

Rock Around the Clock?

Your Sweet Little Belle

Забытое прошлое

Tarot

The Fool (ЭИ-2015)