Стальные крылья: Огнем и Железом

Глава 9: "Горе побежденным" - часть вторая

— «Слава королю!».

— «Хох-хох-хох!».

— «Слава!».

Наше возвращение в тронный зал породило большее оживление, нежели в момент моего первого появления в этом месте. Толпа блистательно разодетых дворян оттеснила меня от короля, заставив спуститься на площадку пониже, где я и осталась, застывшим взглядом уставившись на статую преклоненного минотавра, не обращая внимания на оживленную дискуссию, отголоски которой разносились по всему громадному залу, словно рокот боевых барабанов. Перед моими глазами все еще стаяла картина увиденного, и клянусь, я не забуду ее, как и многое другое, до конца своих дней. Казалось бы, что может быть страшного в статуе, пусть даже и выполненной из кроваво-красного оникса, испещренного белыми кольцевыми слоями, застывшей в стремительном прыжке? Ничего, за исключением того, что она полностью повторяла ту кобылку, что раз за разом глядела на меня из каждого зеркала и стекла. Извернувшееся в полете тело, задними ногами мощно оттолкнувшееся от земли; поднятые копыта передних ног, в могучем замахе посылающие вперед изогнутыми дугами змеиные тела шипастых цепей, закрепленных на усеянных короткими трехгранными иглами браслетах. Огромные крылья скрыты под короткой, изорванной попоной, но и без них неизвестному скульптору удалось передать стремительность, неотвратимость прыжка и гибельную ярость, написанную на морде той, что была запечатлена в гладком, застывшем огромной каплей крови, камне. Отросшие, длинные волосы были вновь заплетены в косички, словно капюшон атакующей кобры, развевающиеся за плечами кобылы – и не дешевые ли стеклянные бусины сверкают на конце каждой из них?

Объятая ужасом, я отпрянула, с грохотом повалив какой-то верстак – такой яростью, таким безумием дышала вся эта статуя – и подавившись собственным криком, все пыталась уползти куда-то прочь, в темноту, пока не пришла в себя, свернувшись в комочек в кольце жестких лап, неловко поглаживавших меня по вихрастой, нестриженной гриве.

— «Ну-ну-ну. Успокойся» — бормотал знакомых голос, понемногу возвращавший меня из бездны, наполненной криком и ослепительным ужасом – «Все в похядке. Все хогошо. Это всего лишь статуя, пхавда?».

— «Это…» — крик уходил, затихая вдали, потерявшись среди неподвижных, темных фигур, между которыми, на миг, сверкнули огоньки, отразившиеся от рванувшихся к нам хранителей королевского тела – «Это…».

— «Это лишь статуя» — ворковал старый грифон, чей успокаивающий голос служил мне маяком, возвращая из колодца, в который я падала, стремительно приближаясь к летевшей навстречу кроваво-красной фигуре, уже пославшей мне навстречу шипастую цепь – «Плод больного фоопхажения одного стахого мастеха, чьи хаботы выставлены лишь в одной, опосопленной галлехее, вход в котохую хазхешен лишь посвященным – и кохолям. Пхости, что так тепя испугал. Я лишь хотел пховехить… Но не важно. Тепехь ее унесут, и она навеки останется на пхиготовленном для нее месте, закхытом для кого бы то ни было, включая пхинцесс».

— «Кто… Кто сделал ее?!» — задыхаясь, я с трудом оттолкнулась от жесткой парчи королевского одеяния, но не удержалась, и с грохотом налетела на лежавшие на полу козлы. Повторно взглянуть на статую я не успела — старый грифон довольно ловко накинул на нее когда-то белое, а теперь заляпанное краской полотнище, скрыв от моих глаз – «Постой! Не нужно! Я… Я еще раз хочу посмотреть!».

— «Раз ты так увехена…» — поколебавшись, с известной долей скептицизма Гриндофт вновь сорвал со статуи ткань, после чего отошел на два шага назад, остановившись рядом со мной, и внимательно глядя то на меня, то на скульптуру, ярко освещенную фонарем, стоявшем на ее основании. При таком освещении она казалась мне еще более жуткой, даже не принимая во внимание ее размеры – «Да, все-таки он был мастехом. Один в один, не находишь?».

— «Зач-чем ты создал эту жуть?» — сцепив зубы, я заставила себя оглядеть скульптуру. Теперь она уже не вызывала у меня ослепительного, животного ужаса, но по-прежнему будила во мне какой-то непонятный страх, словно… Словно я вдруг увидела материальное воплощение той мерзости, в которую понемногу превращалась. Чудовище, в которое деградировала за эти месяцы боев и лишений – «Даже метку повторили, скоты! Ну сделали бы глупую куклу, или даже каменный круп для того, чтобы любой мог его выебать – и не такие культы встречались и встречаются до сих пор в необъятных эквестрийских лесах! Я бы даже погордилась немного! А вместо этого, ты…».

— «Это сделали не лапы гхифона, Скхаппи» — терпеливо ответил Гриндофт, хотя в его голосе, помимо стариковского ворчания, я услышала с трудом скрываемое раздражение – «Как думаешь, почему в этом месте так темно? Мастех, чьего имени я не пуду называть, пыл слепым от хождения, и уж точно не мог пы сделать что-либо, чего никогда не видал, или хотя пы не щупал. Из-под его хезца вышло множество статуй и бюстов, но подопно своему пхедшественнику, он стал знаменит лишь когда получил в свои лапы пехвый кусок мондштайна[13], из котохого выточил статую Найтмех Мун. Пхизнаться, сначала никто не понял, что это такое, и почему вдхуг именно огхомный аликохн, пусть даже и столь угхожающего вида – но когда пхишел тот самый день, и чехез десять лет случилось пхишествие Пхинцессы Луны… Навехное, именно тогда он унаследовал эту мастехскую, входить в котохую не дозволялось даже кохолям. Для своего удовольствия он творил по заказу вельмож, но лишь несколько хаз после этого на него снисходило вдохновение, ниспосланное самим Хруртом, и сокховищницы Грифуса пополнялись бюстами важных гхифонов, схеди которых был и мой – навехное, именно это сыгхало свою роль в удалении меня от кохолевского двоха. Когда я узнал об этом, то понял – пора, и пхинялся собихать свое войско, по пхямому похучению кохоля Бхюглефивеха – но пхеданное именно мне. Мы объединили все кантоны и марки, Талос, Асгахд, и почти долетели до Иглдахда… Но вехнувшись сюда, мне сообщили, что стахый слепой мастех скончался около года назад, и показали его последнее твохение. А я – показал его тебе».

— «Я не верю тебе. Это все какая-то шутка, чтобы свести меня с ума!».

— «Ты можешь не вехить мне, или вехить во что угодно» — пожал плечами старый грифон. По его знаку из темноты появилось двое стражников, один из которых, опасливо косясь на кроваво-красную статую, словно светившуюся изнутри, осторожно набросил на нее грязную ткань – «Однако знай, что я сказал тебе пхавду. Этот гоход, эти залы и эти загадочные статуи создал не резец или мастерок гхифона, Скхаппи – их создали сами горы. Гхифоны лишь пхидали им такой вид».

— «Слава королю!».

— «Ле руа э морт! Виве ле руа!».

— «Король умер! Да здравствует король!».

Приветственные кличи разносились по всему залу, иногда переходя в бурные овации, а иногда и в целый хор голосов, на все лады скандировавшие какие-то здравицы. Все больше дворян выстраивалось в бесконечную очередь, дабы подняться по высоким ступеням, и засвидетельствовать свое почтение и преданность королю, поэтому я решила не омрачать этот праздник жизни, и спустилась вниз, попытавшись затеряться в толпе, все так же остававшейся на гладком гранитном полу гигантского тронного зала. Отчужденность, старательно демонстрируемая мне всеми без исключения членами знатного сословия Грифоньих Королевств, давала мне некоторую свободу передвижений, и вскоре я ощутила, что могу оставаться безумно одинокой в этом море из платьев, доспехов, оружия и перьев на шляпах, беретах и сеточках, украшенных драгоценными камнями. Не менее дорогие, а часто, и гораздо большего размера самоцветы украшали рукояти оружия – пусть и не столь вызывающего, как большие халберды, копья и молоты, но явно не менее опасного, судя по искрам магии, пробегавшим по внутренним граням драгоценных камней. Стекаясь к подножию тронного возвышения, благородные господа освободили оккупированные ими места, открывая моим глазам небольшие фонтаны, звонко журчавшие в массивных каменных чашах, бортики которых до того были заняты множеством расфранченных тел, рядом с которыми прохаживались юркие, услужливые слуги, готовые в любой момент поднести гостям бокалы вина, разливавшегося прямиком из фонтанов. Не поверив своим глазам, я подошла к одному из них, и принюхавшись, ощутила аромат какого-то грифоньего напитка из южных частей Грифоньих Королевств – сладковатый, в меру выдержанный, и откровенно манивший меня погрузить в свою темную глубину пылающую голову, забывшись в дурманящем, алом дурмане. Большего я, привыкшая к сидру, сказать, увы, не могла, хотя слышала о том, что хороший питух должен с первого глотка определять сорт вина, со второго – марку, и с третьего – год изготовления благородного напитка, но для меня все эти вина были лишь в той или иной мере испорченным виноградным соком, поэтому я лишь покачала головой, и отстранив крылом предложенный мне бокал, медленно потащилась к выходу из зала, выписывая по скользкому полу положенные этикетом кругаля, дабы никто и не подумал, что я стремлюсь побыстрее покинуть набиравшую обороты вечеринку. Это было бы не вежливо, как сказала бы Рарити, чувствовавшая себя в таком обществе как рыба в воде, однако в тот момент мне было абсолютно плевать, как именно повысился бы мой негласный рейтинг при кантерлотском дворе, доведись ему узнать, с какими персонами мне удалось в тот день прогуляться бок о бок. Впрочем, общество платило мне той же монетой, хотя я и мало отличалась от сотен таких же стальных коробочек, дефилировавших по залу небольшими группками, или в сопровождении важничающих дам. Последние, кстати, отнюдь не стесняли себя какими-либо запретами, которых можно было бы ожидать в этом патриархальном обществе, и с удовольствием облачались в богато украшенные позументами гамбезоны и латы, а также таскали на боках мечи, ничуть не уступавшие размерами тем, что воинственно бряцали по полу, покачиваясь на поясах их знакомых, родителей и супругов. Наверное, это было даже честнее, чем все то «равноправие», за которое так любили бороться энергичные эквестрийки, по сути, подмявшие у себя на родине жеребцов, и установив царство извечного матриархата; прохаживаясь, я ни разу не замечала, чтобы грифоны смотрели бы хоть сколько-нибудь свысока на одоспешенных подруг – по крайней мере, ничуть не больше, нежели на других сородичей своего пола, но стоявших ниже них на ступенях иерархической лестницы.

Наверное, это было все же честнее, чем прикрываясь надуманными законами, требовать превратить своих жеребцов в бесправных доноров семени.

Разглядывая розетки рисунка на блестящем камне пола, я не сразу заметила фигуру, не попытавшуюся, как другие, уйти с моего пути, а остававшуюся на месте, и отпрянувшую лишь за секунду до того, как я врезалась в нее головой. Подняв взгляд от собственных копыт, я обнаружила, что нахожусь неподалеку от тронного возвышения, заброшенная обратно к нему волей всесильной судьбы, распоряжавшейся движениями праздничных масс. Стоявший напротив меня грифон был новой, неизвестной мне породы – изящный, с красивым белоснежным пером на шее и крыльях, с почему-то абсолютно лысой головой, покрытой гладкой, желтушной кожей, на темени и затылке которой топорщилась целая грива красиво колышущихся перьев, похожих на экзотический головной убор. Ярко-голубые глаза, словно два бриллианта, сверкали от ярости, а черный, крючковатый клюв приоткрылся, готовясь разразиться яростным воплем – однако его владелец сдержался, и лишь крепче схватился за длинный меч, впиваясь взглядом в мои глаза.

«Похоже, не всем нравится моя унылая морда» — вздохнув, я решила обойти явно взбешенного моим присутствием чудика, однако дорогу мне тотчас же заступил еще один клювокрылый дворянин, вооруженный не хуже, хотя и чуть поскромнее одетый – без кружев и брыж, от которых головы некоторых грифонов казались выложенными на большие тарелки. Оглядевшись уже внимательнее, я заметила еще трех дворян грифоньего происхождения, придвинувшихся ко мне вплотную, и самым возмутительным образом нарушающих мое личное пространство, как известно, определяемое всеми психологами как расстояние, равное вытянутой ноге. Прищурившись, я вернула белому красавчику как можно более злобный взгляд, устало подумав, что мне несказанно повезет, если его не примут за полную покорность судьбе, которую я совершенно не чувствовала. Скорее, это была мрачная апатия, в любой момент готовая смениться бессмысленной, истерической яростью, которую я старательно удерживала глубоко внутри, стараясь не думать о том, что…

«Ну чего им еще нужно-то, а?! Богини, если бы не моя голова…».

— «Граф де ля Пьют, герцог де Перфон, барон де Кревкер и де Амбузи» — голос стоявшего напротив меня белоснежного птицельва был приятен и мягок, однако слова разительно расходились с той мягкостью, с которой они были произнесены – «Не трудитесь представляться, я знаю, кто вы такая. И имею честь сообщить вам, что вы зажились на этом свете».

«Ясно. Еще один бретер».

— «И почему вы так думаете?» — скрипнув зубами, я покосилась по сторонам. Наша компания остановилась возле одного из фонтанов, и была скрыта от большей части грифоньего народа краями каменной чаши, а плеск воды исключал возможность случайно подслушать наш негромкий разговор. Холодные мурашки рванулись вниз по шее, галопом проскакав до самого хвоста, когда я возблагодарила небо и землю, а также по появившейся недавно привычке – и принцесс, за то, что явилась на этот праздник духа и тела в доспехах.

— «Да как вы…» — подняв когтистую лапу, он замахнулся ей и двинулся вперед, но сдержался, и опустил дрожавшие от ярости когти – «Лишь я один остался верен почившему королю! Не эти придурковатые, старые пердуны с юнкерскими замашками, не способные вымолвить ни слова без своего старогрифоньего акцента! Лишь я – его наперсник и самый близкий ему грифон! И сегодня я докажу, что был достоин всех его милостей, которыми он меня осыпал, пусть даже и перед дверьми его усыпальницы! Клянусь святым чревом Хрурта!».

— «И каким образом?» — стараясь не дрожать, я поняла, что орать на испытывающего к тебе симпатию грифона – это одно, а вот стоять напротив четверых, яростно сжимающих оружие дуэлянтов, это совершенно иное чувство, сравнимое разве что с прогулкой над бездной, по краю высокого обрыва, над тяжело гудящим водопадом.

— «Я делаю вам вызов!».

— «Что, прямо тут?» — я вновь оглянулась по сторонам. Гости вновь разразились приветственными криками в ответ на речь нового короля, барабанным грохотом отдающуюся под сводами исполинского зала, и почти никто не интересовался, за исключением одной бурой грифонки, чья белая голова с выкрашенным в зеленое перьями то и дело поворачивалась в нашу сторону, посверкивая фибулой в виде серебряного полумесяца, удерживавшей на ее шее зеленый шелковый шарф – «Не знала, что грифоны режут гостей на своих вечеринках».

— «Это будет не убийство. Это будет правосудие!» — зашипел граф, раскланиваясь с проходящей мимо парочкой грифин, бросивших на нас заинтересованные взгляды – «Поэтому да, мелкая тварь, паршивая щеголиха из грязной помойки, я бросаю тебе вызов!».

— «А ну-ка, повтори это еще раз, гнида гепатитная…» — я услышала свой голос откуда-то со стороны, словно это была не я, а кто-то другой открыл за меня исказившийся в яростном оскале рот, выплевывая злые слова – «Что ты там прокаркал, господин бывший любимчик бывшего короля?».

— «Обращаю ваше внимание, господа, что теперь примирение между нами положительно невозможно!» — стоявшие рядом подсвинки щеголеватого фаворита торжественно кивнули, словно исполнив тем самым какой-то важный ритуал. Признаться, изучая грифоньи книги во время болезни, я обходила стороной дуэльные кодексы, искренне считая, что либо они устарели, и дуэли давно канули в лету, либо непримиримые враги, столкнувшись друг с другом где-нибудь на светском рауте, тотчас же выхватывали мечи, и подобно древним самураям, начинали радостно нарезать друг друга в грифонью пасту карбонара[14], не напрягая многоумное чело какими-то там правилами и условностями. Но похоже, я ошибалась – впрочем, как всегда. Хорошо еще, что броню догадалась надеть – в ней я чувствовала себя гораздо увереннее.

«Разумная предосторожность» — ухмыльнулась внутри Найтингейл. Мне показалось, что эта часть меня, взращенная в холодной, стылой темноте северных лесов, предвкушающе облизывается в ожидании скорой крови – «Думаю, пришло время немного развлечься?».

«Дуэли – это не развлечение. Это глупость!»

«Ой, ну надо же! И кто это все говорит?» — издевательски пропел в голове голосок – «Хочешь, подсчитаем всех, кто пал от твоих клинков? Или ты ждешь, когда он оскорбит тебя действием, или словом?».

«Переживу» — мрачно подумала я, судорожно пытаясь понять, кто же подослал этого франта. Темно-синий камзол с позолотой, драгоценные пуговицы из настоящего океанского жемчуга, кружева – он явно был не беден, а уж если в самом деле был наперсником предыдущего владыки, то бедным не был вдвойне. Хаотично скачущие мысли уцепились за воспоминание о фон Кварде, словно пучок водорослей — за винт корабля, преисполнив меня подозрений, и самой настоящей ненависти. Что бы там он ни хрипел перед смертью, о чем бы там ни просил, я никогда не простила бы ему той боли, что он причинил своим пленникам, и той боли, что он заставил меня пережить во время последнего акта милосердия к той, кого я считала своей подругой.

Что ж, этот ублюдок, знавший обо всех делишках своего сюзерена, а может, и любовника, решил почтить его память? Он почтит ее своей головой, брошенной на изваяние своего обезглавленного господина!

— «Так значит, вы хотите удовлетворения? К вашим услугам, граф!» — сведенные судорогой ненависти, губы раздвинулись в хищной усмешке, вдруг показавшейся мне голодным оскалом. Измученная, ослабшая, я махнула на все копытом, и отдалась во власть своего Я, уже облизывавшего трепещущим язычком небольшие, аккуратные клыки. Не глядя, цапнула один из мечей, и покачала его на ноге, проверяя балансировку – «Значит, вы настаиваете на сведении счетов? Тогда подобьем баланс!».

— «Не здесь!» — шикнул на меня белый грифон, надменно поворачиваясь спиной, и изящной походкой следуя к большой каменной двери, возле которой стояло несколько часовых, словно статуи, забившиеся в глубокие ниши – «И хватит на меня глазеть – король смотрит! Следуйте за мной так, словно прогуливаетесь, и… Что это значит?!».

Остановившись, я прищурилась, глядя на резко вставшего на месте дворянчика, оглянувшегося на меня через плечо, борясь с усиливающимся желанием выхватить у кого-нибудь меч, и располовинить ублюдка от клюва до задницы.

— «В пяти шагах, за моим правым плечом!» — бурлящим от ненависти голосом прокаркал тот. Речь Килтуса фон Гриндофта Третьего подошла к концу, и под сводами древней горы вновь зазвучали ликующие крики – «Быдло! Вас еще приведут к покорности, как этих южных дикарей с задворков наших великих гор! Но сейчас я окажу тебе невиданную честь, и возложу твою голову в склепе моего короля».

— «Что ж, тогда отправимся прямиком туда, чтобы долго не бродить по этим катакомбам!» — злобно оскалившись, я двинулась вслед за графом, в отместку, пихая его грудью под зад, буквально вытолкав из зала. Быть может, это и послужило бы причиной еще одной перебранки, но белый щеголь лишь нервно повел головой, мельком взглянув на подобравшихся часовых – судя по полным латам и здоровенным, отнюдь не церемониальным протазанам, прибывших с войском Полипетанга – и щелкнув клювом, нырнул в полумрак растворенных дверей. За ними обнаружилась длинная колоннада, в которой царил таинственный полумрак, рассеиваемый тусклым светом драгоценных камней, выложенных на потолке в виде созвездий, отраженных в блестящем черном полу. Отойдя от дверей, мы свернули в большую рекреацию, где остановились – сообщники графа приняли самый важный вид, и зачем-то разошлись по сторонам, встав на концах большого квадрата, образованного рисунком отполированного пола, в то время как сам граф остался на его середине, решительно выстукивая задней лапой какой-то вызов.

— «Господа, мы собрались здесь, чтобы засвидетельствовать, что эта пони причинила несмываемую обиду графу де ля Пьют, герцогу де Перфону, барону де Кревкеру и де Амбузи» — строго глядя на меня, начал один из них. Мои уши дернулись, когда я услышала за спиной тихий шорох, и легкое клацанье когтей на гранитном полу – «Потому мы искали с ней встречи. Легат Легиона, вас…».

— «Это безродная, грязноногая кобыла!» — взорвался де Пьют, с грохотом опуская на пол ножны широкого меча. Запахло кислым, словно где-то, совсем неподалеку, ударила молния – «Ты унижаешь меня тем, что величая пустыми титулами, ставишь со мной на одну ступеньку, де Креки!».

— «Если графу будет угодно, вы сами подняли ее до своего уровня, лично бросив ей вызов» — с полупоклоном отозвался тот, кого назвали де Креки. Увидев раздраженный жест, призывавший его продолжать, соволикий грифон вновь нацепил шляпу с длинным зеленым пером, и опять повернулся ко мне – «Легат Легиона, Граф де ля Пьют, герцог де Перфон, барон де Кревкер и де Амбузи вызывает вас на бой до смерти, на мечах, в любое угодное для вас время».

— «Сейчас же!» — вновь, не сдержавшись, проорал белый франт, воинственно встопорщив пушистые перья – «Немедленно!».

— «О, как эт-то неп-прилич-чно!» — проворковал позади меня грифоний голосок, заставив присутствующих схватиться за оружие, а меня — резким скачком броситься в сторону, спасаясь от удара в спину. Сделав пару прыжков, которые должны были спасти меня от удара по спине молотом или боевым топором, я обернулась, злобно уставившись на давешнюю грифонку, что столь внимательно и безыскусно наблюдала за нами возле фонтана – «Выз-зов на дуэ-эль, без секкунда-анта, в тот же де-ень, и без ору-ужийа? Пфуй! Где вас только об-буча-али, граф?».

— «Это личное дело собравшихся в этом месте!» — переглянувшись, грифоны наполовину вытащили из ножен мечи, осветив свои наряды отблеском разноцветных искр, бегавших по стальным полосам – «Покиньте нас, немедленно!».

— «О, простит-те мне мою нев-воспи-итанность, господа!» — стянув с головы очаровательный беретик, к которому тотчас же, невольно прикипели мои глаза, грифонка поклонилась, сверкнув голубыми глазами. Услышав ее растянутую речь, мне вдруг, ни с того ни с сего, захотелось пошутить про неторопливых эстонских девушек, однако я все же сообразила, что это будет несколько не к месту, судя по серьезному виду этих пернатых – «Грета ле Гра-анд, к вашим услугам».

— «Я узнал вас, госпожа» — промедлив всего лишь секунду, с поклоном ответил де Креки, после чего обернулся к остальным – «Дер тойфель! Мечи в ножны, господа! Мечи в ножны!».

— «Так зна-ачит, тут происходит небольша-ая дуэль?» — иронично осведомилась зеленоперая, с интересом глядя на открывшуюся ей картину – «А разве вы не зна-аете о тех эди-иктах, которые так щедро нап-плоди-ил наш прошлый король, и которые были подтверждены фельдмаршалом Полипета-ангом? Ох, прости-ите мою забывчивость – конечно же, уже королем Килтусом фон Гри-индофтом Третьим».

— «И вы собираетесь донести на нас своему любовнику, госпожа?» — презрительно откликнулся граф. Его лапа с неприятным, щелкающим звуком извлекла из ножен широкий меч, и с вжиканьем забросила обратно.

«Любовнику?!» — я ощутила, что моя челюсть звонко ударилась о нагрудник – «Но ему же уже…».

«Ты еще ни разу не была с грифоном?» — расхохоталась во мне Найтингейл, заставив покраснеть по самую шею – «Бедняжка! Тогда может быть устроим как-нибудь эксперимент? Уверяю тебя, ты не разочаруешься!».

— «Вы оч-чень грубы, граф» — беззаботно чирикнула незнакомка. Подойдя ко мне, она внимательно осмотрела мою удивленную мордочку, после чего вновь повернулась к моим провожатым – «И за это я соб-бираюсь ли-ично пустить вам кровь. Пока же я хочу предложить свои услуг-ги в качестве сек-кунда-анта этой храброй пони, если вокруг не нашлось того, кто еще помнит о прав-вилах чести».

— «Мы собирались предложить одного из нас в качестве доверенной персоны» — набычился де Креки, судя по виду, уязвленный подобным замечанием – «Как и наше оружие. Однако стоит еще многое уладить – ведь у одного из сражающихся нет даже кольчуги, в то время как другой…».

— «Никакого промедления!» — рявкнул выведенный из себя граф. Взвизгнула извлеченная из ножен сталь длинного меча, указавшего на меня своим острием – «Все решиться здесь и сейчас! И мне не нужно иного железа, кроме того, что лежит в моей лапе, и было даровано мне самим королем! К делу!».

— «Тогда нам стоит выб-брать ме-еч» — пожала плечами грифона. Взглянув мне в глаза, она словно ненароком коснулась своей груди, укрытой зеленым шарфом, заколотым большой, красивой брошью в форме полумесяца. Заметив, как расширились мои глаза от пришедшей в голову мысли, она едва заметно кивнула, и ухмыльнувшись, отправилась к спутникам графа, как один, протянувших ей свои мечи. Осмотрев их, она вернулась, и тем же жестом протянула мне три рукояти.

— «Выбира-айте любой. Каждый – доброе ору-ужие, клянусь честью».

— «Если бы она у вас была!».

— «Гра-аф, вы уже наговорил-ли себе на длит-тельное изгнан-ние, но если вас не прикончит эт-та пони, я лич-чно прин-несу своему сюзерену ваши когти!» — обернувшись, сердито свистнула грифонка. Похоже, ее не на шутку задели слова белоперого щеголя – «Итак, бой заявлен до смерти, в нарушение всех традиций и законов. Вы согласны с этим?».

— «Да! Да! Да!» — нетерпеливо притопнув, ля Пьют сделал несколько быстрых выпадов в мою сторону, после чего, медленно изобразил острием полукруг, словно уже вскрывая мне горло – «Незачем тянуть! Или это ваш замысел, как секунданта?».

— «Согласна» — прошипела я, в упор глядя на затопавшего ногой грифона. Что-то недоброе, тщательно подавлявшееся прежде, всколыхнулось в глубине души, черным облаком застилая налившиеся кровью глаза – «Поглядите внимательно на этот квадрат, граф».

— «Рисунок на полу. Ну и что же?».

— «Я уложу тебя прямо на него, и приколочу к этому месту!».

— «Господа и дамы, не превращайте дуэль в фарс» — поморщился де Креки, глядя на нас огромными совиными глазами. Я вздрогнула, и на миг отвела глаза, увидев стремительно пронесшуюся мимо тень, с яростным уханьем спикировавшую на голову графу, а когда опустила глаза…

Де ля Пьют налетел, словно ураган. Звякнув, клинки мечей рассыпали пригоршни искр, зыбким облаком разлетевшимися вокруг наших переступающих фигур. Ринувшийся на меня с холодной, злой ухмылкой, граф подобрался, когда увидел, что я не собираюсь, как многие пони, слюнявить ртом рукоять, а удерживаю ее одной ногой из четырех, крепко ухватив стальными когтями, выскочившими из стального копыта. Похоже, как и остальные свидетели этой дуэли, он принял их за обычные поножи или ногавки, и лишь теперь начал понимать, что легкой победы ему отнюдь не обеспечено.

— «О, тре бьен! Как ты красиво дансэ в этом железе!» — издевательски протянул юный стервятник. Обменявшись ударами, мы пошли по кругу, однако не для того, чтобы показаться остальным, как этого можно было бы ожидать, увидев схватку со стороны, а выбирая момент для нападения, который, как следовало всем старым трактатам о схватках, начинался с самого простого, и в то же время, с самого главного – с движения лапы или ноги.

— «Там, где я училась, мой учитель гонял меня в этом железе по каменной мостовой, усыпанной сухими ветками и листьями» — мечи вновь сошлись, и вновь разлетелись с пронзительным визгом. Похоже, несмотря на всю дороговизну, грифоны вовсю использовали алхимию для того, чтобы напитать магией свое оружие, и по моей спине пробежал холодок от понимания, что было бы с Легионом, столкнись мы с армией Полипетанга в открытом бою. Клинки пылали, рассыпая вокруг нас охапки искр – алое и голубое сошлись не на жизнь, а на смерть, с визгом сталкиваясь и отскакивая друг от друга.

«Мне нужно вырвать у них этот секрет! Нужно предупредить принцессу!» — мысль пришла, и тотчас же ушла, смытая очередным ударом, обрушившимся на наплечник, и оставивший на нем отвратительную подпалину. Какая-то мелодия бурлила в раскалывающейся от боли голове, вторя доносящемуся из-за приоткрытых дверей зала звукам звонких труб, затянувших бравурный марш.

— «Не слишком усердно, как видно!» — фыркнул тот, ловким движением сокращая дистанцию, и делая вызов, имитируя начальные такты атаки. Углядев в этом шанс, я бросилась было вперед, но послушная строгому «Тссссс!», раздавшемуся у меня в голове, сделала вольт, уклоняясь от атаки, и длинным, протяжным фруассе даже не отбила, а просто отжала меч грифона, скользнув по нему своим оружием до самой гарды, заставив отпрянуть в сторону, изящным, хотя и несколько нервным прыжком разрывая дистанцию – «Ма фои! Клянусь, это уже становится интересно!».

— «Get up, come on get down with the sickness!

Open up your hate, and let it flow into me!» — ухмыляясь все шире и шире, я ощутила, как ухмылка превращается в жуткий оскал. Злые, мерзкие слова срывались с кривившихся губ, словно капли яда, заставляя противника изменить темп ударов, возобновляя кружение рядом с намеченным мной квадратом — «Get up, come on get down with the sickness!

You, fucker, get up come on get down with the sickness!

Madness is the gift, that has been given to me!».

— «Боишься? Правильно делаешь!» — прошипел стервятник, вновь бросаясь в атаку. Его дыхание начало сбиваться, хотя мы еще и не начинали активных действий, короткими наскоками проверяя оборону противника — «Или просто сошла от страха с ума?».

Не отвечая, я вновь замурлыкала песенку, раз за разом отбивая удары. Противник прыгал вокруг – я отходила, стараясь держаться к нему только мордой. Я попыталась было встать на задние ноги, но увы, искромсанные перья уже не могли меня поддержать, и получив два или три чувствительных удара в живот, едва не пробивших укрывавшую его кольчугу, я опустилась на все четыре ноги, и вновь двинулась за танцующим вокруг меня графом, понемногу подводя его к тому месту, на которое я указала. Сначала это была пустая бравада, но увидев рваные линии серых прожилок на срезе камня, я вдруг подумала, что это было бы крайне забавно – исполнить свою угрозу. Противник плел вокруг меня паутину ударов, демонстрируя фехтовальное мастерство, однако я быстро почувствовала, что все его удары рассчитаны на противника, прикрытого лишь одеждой или легкой броней, и никак не помогут ему против одоспешенного тела, пусть и не слишком ловко отмахивающегося длинным клинком. Великолепные мулине, грассо и парады встречали не лезвие меча, а сталь эквестрийских доспехов, несмотря на подпалины и зарубки, крепко державшие удар. Да, они были сильны, и наносились умелыми лапами, но каждый раз я ощущала лишь сотрясение, гулом отдававшееся во всем теле, и медленно свирепея, раз за разом промахивалась по прыгавшему, отскакивающему и грациозно уклоняющемуся противнику. В отличие от меня, Найтингейл наслаждалась этой схваткой – я ощущала, как часть меня бьется в нетерпении, желая порхать туда и сюда, так же ловко отпрыгивая от ударов, и взмахивая крыльями, обрушиваться на соперника, впиваясь в него самыми зубами, чтобы вырвать победу в поединке. Ее – или меня? – раздирало от желания скинуть это бесполезное железо, заставляющее двигаться медленно и неуклюже, но в то же время, я ощущала подавляемое беспокойство за ту, что находилась внутри доспеха, и это, как ни странно, примиряло меня с этим пугающим дуализмом мыслей и чувств, заставляя отдаться обуревавшим меня темным эмоциям, все больше затуманивавшим мой взор.

— «Вот ты и там, где мне хотелось тебя видеть, прежде чем я приведу тебя туда, куда хотела уложить, пижон» — произнес кто-то внутри меня, шевеля отказавшимися мне служить губами – «Недурно, особенно после полутора тысяч лет, не находишь? Я вот, например, очень и очень довольна».

— «Готовься… к смерти!» — тяжело дыша, бывший миньон сделал плие, словно танцор, пытаясь скрыть свое следующее движение лапой, с которой должна была начаться новая атака, но не успел – рванув вперед, я резко сократила дистанцию, и не останавливаясь, нанесла ля Пьюту, один за другим, пять резких и сильных ударов, каждый из которых был способен проломить иной грифоний доспех. Парировав один, граф явно не ожидал от них такой силы, и не имея возможности уклониться от сошедшейся с ним в клинче противницы, покрылся холодным потом, и постарался искусно спустить каждый из них по клинку, шатаясь от тяжести обрушившихся на него ударов. Шестой же удар я впервые использовала в настоящем бою, да еще и столь коротким клинком – это был удар прим, состоявший из двойного финта, парады и рипоста. Первую часть граф пропустил, восстанавливая равновесие после очередной тяжелой атаки, едва ли не вывернувшей меч из его лап, а вторую он не смог оценить уже потому, что свистнувший меч, извергнув фонтан из алых искр, с глухим стуком вошел прямо в грудь моего противника.

На какое-то мгновение, время вокруг остановилось. Я видела недоумение, и какую-то детскую обиду, с которой уставился на меня дуэлянт. Я видела подобравшихся секундантов, готовых рвануться вперед, и поддержать павшего собрата. Я видела последние зеленоватые огоньки, рассыпавшиеся по лезвию меча ля Пьюта, полетевшего на каменный пол из ослабшей лапы, и сосредоточенные глаза Греты ле Гранд, внимательно наблюдавшей за боем. Медленно, очень медленно, тело грифона пошло вперед, словно пытаясь еще глубже насадиться на меч, и я хотела было двинуться вперед, подхватывая его, но не успела – то, что выросло во мне, чему я дала в этот миг полную волю, решительно пресекло этот порыв, и с пренебрежением оттолкнуло повершенного врага, бросая его на увлажнившийся кровью камень пола.

Меч взлетел и опустился, с грохотом вонзаясь в каменный пол, окатывая нас фонтаном алых брызг, словно кровью, рванувшихся из-под пришпиленного к камню тела.

— «Ты упал именно туда, куда я и говорила, грифон» — Опустившись на пол рядом с упавшим врагом, я осторожно, почти нежно обняла лысую голову, уже покрывшуюся капельками холодного пота. Правая половина моей мордочки исказилась в злой усмешке, когда как левая оставалась неподвижной, словно у паралитика – «Помнишь, как я обещала приколотить тебя к этому полу?».

— «Ты… Убила… Меня?» — опустившись на холодный, равнодушный камень, граф, герцог и барон попытался было подняться, но застонал, когда мое копыто придавило его к полу – «Ты… Ты всего лишь…».

— «Когда я говорила о том, что инструктор гонял меня в тяжелых доспехах, на кончиках копыт, мой гепатитный дружок, я не врала» — заглянув в голубые глаза птицельва, я ощерилась, и с усмешкой потрогала одолженный мне меч, торчавший из его груди, словно крест на старинном надгробье – «Я просто забыла упомянуть, что продолжалась эта пытка часами, без перерыва на отдых и сон. Поэтому ты мог бы и не скакать тут, красавчик, а попросту заколоться сам. Теперь же, мне все придется делать самой».

---

— «Тех-хника в духе Старого Дома?» — поинтересовалась у меня Грета, открывая передо мной очередную дверь, искусно скрытую среди маленькой колоннады. Чем дальше мы шли, тем больше я убеждалась, что этот чудесный каменный город и вправду был похож на непередаваемо громадный музей, в паре залов которого мог уместиться и Эрмитаж, и Лувр, и Рейхсмузеум со всеми их запасниками. Конечно, через несколько часов активной работы ногами, во время которой мы шарахались из одного коридора в другой, стремясь оказаться подальше от дворца и оживленных подземных путей, романтический флер постепенно рассеялся, уступая место прагматичности, и настороженной заинтересованности всем, что я видела на своем пути, однако это нисколько не умаляло искусства клювокрылых зодчих, создавших такую вот красоту. Красоту функциональную, в которой уже много сотен лет жил этот трудолюбивый и вольный народ – «Не знал-ла, что где-то на юге еще остал-лись ее знат-токи».

— «Даже не представляю, о чем ты говоришь» — призналась я, оглядываясь на закрывшуюся за нами, массивную каменную дверь. Я заметила длинные рычаги и тяги, ведущие к закрепленному в каменной нише латунному цилиндру, со свистом задвинувшему на место тяжелый кусок стены. Чем дальше мы шли, тем больше труб нам встречалось – подвешенные к стенам, змеящиеся по полу, они состояли из коротких и длинных отрезков определенной длины, что заставило меня насторожиться при мысли о поточном производстве, а их соединения, состоящие из пазов и плотно закрепленных в них шипов, лишь утвердили меня в этих мыслях. Наверное, именно из таких вот толстых труб, украшенных замысловатыми символами струившихся по ним гравировок, и состояли те умопомрачительно огромные, и невероятно крепкие конструкции, с легкостью швырявшие в нас огромные скалы.

Мысли об этом заставили пот ручейками стекать по моей спине, и отнюдь не от окружающей нас жары.

— «Стар-рый Дом. Цех мастеров фех-хтовального искусства, известный дал-леко за пределами Грифуса» — пояснила Грета, своей неторопливой речью навевая на меня тоску. Несмотря на все произошедшее, она не смылась с места дуэли докладывать своему королю, партнеру, и принцессы знают кому еще о том, что бесившая до судорог окружающих ее грифонов кобыла наконец-то нарушила один из важнейших эдиктов королей, и теперь готова послужить причиной еще одного праздника, с фейерверками и непременным костром или виселицей в самом конце. Вместо этого она торопливо утащила меня в темноту, и вот уже несколько часов вела по переходам и залам, пробираясь по какими-то техническими коридорам и вентиляционным шахтам, в которых, к своему огромному удивлению, я увидела огромные водяные колеса с причудливо изогнутыми лопатками, вращающие укрытые в каменных кожухах механизмы, усеянные множеством труб, из которых со свистом вырывался прохладный воздух, уже увлажненный соседством с искусственными водопадами, с грохотом низвергающимися из выведенных в шахту акведуков. Наверное, даже несмотря на бессонницу, я бы залипла там еще на сутки, пока не свалилась бы в одно из этих огромных устройств, однако вовремя заметившая мою остановку грифонка насильно уволокла меня прочь, заставив нырнуть вслед за нею в один из закрытых проходов.

— «Да? Тогда почему этот граф, или как там его, дал себя победить?» — я еще раз оглянулась, и тяжело вздохнув, потопала прочь, ощущая, как звенит и расходится на боках и животе порядком покоцанная кольчуга – «Он ведь знатный фехтовальщик, я видела, и если бы не доспех, то решил бы дело после первого же удара».

— «Наверное, пот-тому что эт-тот цех давно наход-дится в упа-адке. Теперь они нанимают знаменит-тых бретеров и дуэлянтов, которые сам-ми опред-деляют, чему учить, и придумывают собственные стил-ли» — пожала плечами идущая впереди Грета. Ее когти деловито цокали по камням, и в полумраке коридора едва заметно блестела серебром фибула на зеленом шарфе – «Как гов-ворят, Старый Дом уходит вместе со стареющими мастера-ами, но наш фельдмаршал-король был так любезен, что однажды пок-казал нам некотор-рые удары. И поэт-тому я и узнала эту технику – не часто в наш-ше врем-мя можно увидеть такую работ-ту мечом, особенно эт-тот финт с перехват-том за острие, и последущим удар-ром навершием, используя об-бе лап-пы. Бедрое мит Зорнорт – «Угроза гневным острием»[15]… Кто вас учи-ил?».

— «Маэстро Куттон».

— «У-ух!».

— «Ах, он…» — на миг обернувшись, грифонка скосила глаза на Кабанидзе, удобно устроившегося у меня на голове. Порхавшая над нами во время дуэли сова как-то совершенно выпала из моего поля зрения, но когда все закончилось, мне пришлось попрыгать, отгоняя его от поверженного врага, пока разошедшийся сычик не угомонился, устроившись у меня на голове. Очутившись на своем любимом насесте, он начал с того, что хорошенько оттрепал меня за ухо в отместку за то, что я оставила его снаружи, среди множества больших и страшных грифонов, летавших туда и сюда вокруг многострадальной горы, и теперь сердито ухал, вставляя свои комментарии в наш разговор, которым мы коротали дорогу – «Тогда пон-нимаю. Эт-тот дуэлянт известен любому грифон-ну, ведь он один, кто ум-мудрился прожить под рескриптами двух королей, дразня их самих, их фав-воритов и прочих ваза, ловко владеющих мечом. Но разве эт-то возможно? Где вы смогли его встрет-ти-ить?».

— «Ну… Он согласился позаниматься со мной» — пожав плечами, я пригнула голову, спасаясь от свисавшего с потолка вентиля, после чего пригнулась еще ниже, получив по темечку крепким, изогнутым клювом. Совиный тиран, изволивший оседлать свою покорную жертву, желал путешествовать не пригибаясь, и не кланяясь каким-то там железякам – «Так что за пару месяцев, проведенных в… В общем, наши занятия по самообороне длились от четырех до двенадцати часов, утром и вечером, в перерывах между работой, поэтому выучиться чему-то времени у меня совершенно не хватило. Хотя, как он и обещал, от случайных разбойников я отмахаться вроде бы смогу».

— «До двенадцати часов…» — покачала головой грифонка, ныряя в очередной коридор, освещенный тусклым светом кристаллов, желтеющих под потолком. Длинный и широкий, он шел прямо и вверх, сверкая утопленными в камень рельсами узкоколейной железной дороги, по которой с грохотом проносились вереницы вагонеток, влекомых какими-то странными, похожими на цистерну с кабиной, паровозами, лишенными дымовой трубы – «Юный ва-аза считается очень усердным учен-ником, если зан-нимается по два часа ежедневно. А уж имея такого мастера, как маэстро Куттон… Но в эт-тот раз вам помогла ваша броня».

— «Это подарок» — идти в гору было тяжело. Тоннель круто забирал вверх, и заметив, что летевшие в нашем направлении поезда из вагонеток двигались гораздо быстрее, чем те, что ползли вверх, обремененные нелегким грузом каких-то бурых камней, и серебристыми пирамидами слитков, я постаралась держаться поближе к стене, вздрагивая каждый раз, когда видела вдалеке очередную стальную гусеницу, с гулом и скрежетом несущуюся в глубины горы.

— «Это подарили мне друзья, прямо перед тем, как одну из них… Когда… Когда случилось все это».

— «Я пон-нимаю» — согласилась Грета, по-видимому, не желая затрагивать опасную по нынешним временам тему, за что я ей была очень благодарна. Несмотря на то, что кроме берета, шарфа и скромной перевязи с парой длинных кинжалов, она не носила другой одежды, грифонка замедлила шаги, вместе со мной отдыхая на встречавшихся на пути перекрестках – «Однак-ко я уже зап-пыхалась, а вы, пройдя со мной эт-тот путь, сразу же после дуэли, даже и не подум-мали скинуть с себя такой вес. Эт-то ведь кольчужные вставки? А что за плетение?».

— «Нет. Полноценная кольчуга» — Кабанидзе зло крикнул на Грету, дотронувшуюся когтем до моего доспеха, и воинственно пыхтя, затоптался у меня на голове, стягивая кожу с затылка на глаза. Я фыркнула, вспомнив свои опыты с полотняными рубахами-поддоспешниками, усиленными кольчужными юбками и рукавами – увидев те образцы, что я притащила им для ознакомления, сталлионградские бронники и шорники задумчиво выдали дружное «Мдаааааа…», после чего вежливо выпроводили меня подальше из инженерно-конструкторского бюро, разработав и воплотив в жизнь совершенно иные, традиционные, но в то же время, еще нигде не виданные образчики защиты для тела, таскать на себе которые могли, наверное, лишь земнопони – «Это новинка. Плетение «Драконья чешуя»[16]. Тяжелое, но свою работу выполняет отлично».

— «Ник-когда не видала такого» — задумчиво протянула моя спутница, трогая когтем большие и малые колечки кольчуги. Сталлионградские умельцы и впрямь совершили маленькую революцию, изменив сам принцип набора колец, и так умело переплели большие и малые звенья, что по факту, внутри основного кольчужного полотна скрывалось еще одно, состоящее из малых колец, словно прослойка, обеспечивающее двойную защиту, гибкость, и в то же время, опору всему телу не хуже древних риттерских лат. Весило это чудо изрядно – та же Нефела не сразу смогла поднять этот кольчужный ком, заброшенный мной под кровать – однако теперь я ни на что бы не променяла эту надежную тяжесть, столько раз спасавшую меня от всего, что обрушили на меня эти месяцы боев и невзгод – «Похоже, самое современное Королевское Плетение только что устарело. С вашего разрешен-ния, я доложу об эт-том королю?».

— «Ценю вашу вежливость, но грифоны и так уже видели эти кольчуги, и наверняка захватили себе в качестве добычи, поэтому я не питаю никаких иллюзий относительно этого вежливого жеста» — отдышавшись, мы двинулись дальше, прерывая наш разговор лишь на время, необходимое для того, чтобы стих грохот очередного состава из вагонеток, несущегося по гудевшим путям – «Тем более, что ваше наисовременнейшее плетение «восемь-в-два»[17] мне тоже не понравилось. Тяжелое как латы, при том, что дает гораздо меньшую защищенность, чем та же лорика сегментата, и очень быстро протирает гамбезон. Чистить? Замучаешься, пока все кольца с песком ототрешь, а если этого не сделать, то вонять будет так, что глаза режет не хуже ножа».

— «Прият-тно встретить столь пон-нимающую собеседницу» — хмыкнула та, однако по ее голосу я поняла, что грифонка недовольна тем, что кто-то успел обскакать ее на повороте. Похоже, положение при дворе короля требовало от каждого недюжинных усилий, независимо от благорасположения влиятельных персон, которые очень часто зависели от момента. Да, старый грифон был прав, прах его побери, и я вдруг почувствовала, что гораздо легче влилась бы в общество пернатых птицельвов, неплохо чувствуя себя даже у подножия трона. Что делать – судьба распорядилась иначе, и теперь мне предстояло сделать еще немало шагов, прежде чем мы достигли бы выхода, судя по каменным табличкам, находящегося в восьми фурлонгах[18] от нас.

— «Однако, мы быс-стро уч-чимся» — не желая оставаться в проигрыше, утешила она себя, сделав это достаточно громко для того, чтобы попытаться расстроить этим фактом меня. Конечно, я не сомневалась, что умелые мастера Грифоньих Королевств быстро получат доступ к этим кольчугам, но вот смогут ли они повторить весь процесс – это был еще тот вопрос, ответ на который я смогла бы дать, лишь детально проинспектировав внутренности Грифуса. Однако после этой дуэли я сомневалась, что в ближайшие годы, а то и десятилетия, меня вообще подпустят к Короне, поэтому была вынуждена лишь надеяться, что они не сразу, и не вдруг, смогут наладить поточное производство этих кольчуг – «Однак-ко я начала уставать. Так-кой долгий путь, пешком, для меня не слишком привыч-чен».

— «Но судя по тому, что вы не отстаете, Гриндофт велел вам убедиться, что меня выкинули за пределы Грифуса, и плотно заперли дверь» — пожав плечами, фыркнула я в ответ на извинения своей спутницы. Мне все больше и больше казалось, что ей от меня что-то нужно, поэтому она и держалась поближе ко мне, уже дважды делая знак крылом в сторону нескольких грифонов, следовавших за нами на порядочном расстоянии. Впрочем, кривизны тоннеля было недостаточно, чтобы скрыть их от нас, несмотря на старомодные рабочие каски, смотревшиеся на них столь же нелепо, как и наглухо запахнутые «шпионские» плащи – «А может, я могла бы быть вам чем-нибудь полезна? Не стесняйтесь, и спрашивайте, уважаемая Грета ле Гранд. Кстати, знакомая фамилия…».

— «Именно о ней я и хотел-ла бы с вами поговори-ить» — закивала Грета, едва не потеряв свой беретик, кокетливо свесившийся ей на клюв – «Вы меня очень обяжете, если смож-жете разыскать мою сводную сестру, Гилду ле Гранд. Она…».

— «Ни слова больше!» — усмехнулась я, с храпом выдувая из ноздрей длинные, насмешливые звуки. Даже несмотря на все попытки выучиться говорить как пони, представителям других видов вряд ли бы когда-нибудь удалось бы достичь такой эмоциональной окрашенности речи, щедро сдабриваемой различными звуками, заменяющими этим копытным междометия, а иногда, и целые фразы – «В данный момент она должна была бы уже прибыть на место, в один захолустный городок, на юге центральной Эквестрии, где-то возле Белохвостых гор. Гриндофтстан, или Гриффиндор…».

— «Гриффинстоун?» — похоже, слухи об этой дыре расходились куда шире, чем я полагала. Из голоса грифонки тотчас же исчезли все следы дружелюбности – «И что вас сподви-игло загнать ее в эту глушь? Неужел-ли вы пол-лагали, что чем дальше она ока-ажется от своей родины, тем большую ком-мпенсац-цию вы сможете за нее пол-лучить?».

— «Я ни за кого не получаю «компенсации», ясно?» — желание болтать и дальше моментально пропало. Вместо него, в моем голосе появилась хрустящая изморозь, с легким парком вырывавшаяся из носа. Воздух вокруг стал холоднее, а стены тоннеля – гораздо грубее, временами переходя в необработанный, грубо обколотый камень. Множество грифонов в тяжелых рабочих робах сновали туда и сюда, целыми группами толкая перед собой вагонетки, словно бусины в нитку, собирая и сортируя их в широкой системе параллельных тоннелей, часть из которых вела на широкий карниз, языком выдававшийся из тела горы. Следы недавних боев грифоны почти устранили, однако нет-нет, да и виднелась в какой-нибудь нише перевернутая, утыканная шипами вагонетка, с грубо прорубленными в ней отверстиями – ни дать ни взять, аналог первых человеческих танков.

«Не приведи богини, они еще и бронепоезд так изобретут!».

«Ммммммнезнаю, что это значит, но передвижные укрытия, словно пробки закупоривающие тоннели, были бы им чрезвычайно полезны. Умно, очень умно. Жаль, что я до такого не додумалась…».

— «С обычаем откупаться от плена меня познакомили твои же пернатые сородичи, птичка!» — несмотря на обилие шныряющих вокруг грифонов, часть из которых носила вполне приличную броню, зло зарычала я на свою спутницу, отмахиваясь от бубнившей что-то в моей голове Найтингейл – «Поэтому не нужно в разговоре со мной так презрительно щелкать своим клювиком, поняла? Ты не знаешь и десятой доли того, что мне предлагали твои «риттеры без страха и упрека», когда попадали в плен! Они были готовы откупиться всем, чем только могли, чтобы и дальше воевать с пони – а потом пытались откупиться и тем, чем не могли, когда понимали, что никто не собирается с ними играться, превращая войну в легкий, запоминающийся балаган! Не важно, сколько пони и ваза погибло – что с того? Они же просто статисты! Пешки! А мы, благородное сословие – оооо, мы шахматисты! Гроссмейстеры, ebat ih vseh v jopu troynim zagibom! Белая кость! Вот только я не собираюсь и дальше устраивать из этого турнир, на котором войну начинают одни – а расплачиваются за это другие, понятно?! Поэтому я буду стрич, брить и отсылать в самую dupu тех, кто решил позабавиться за чужой счет! Кто счел этот конфликт лишь увеселительной прогулкой, или средством заработать денег, земли и рабов! И да – будут, будут гореть их родовые замки и лесопилки, полыхать синим пламенем города, пока благородные твари не усвоят, что кровь «блахароооодного» графа или маркиза такая же красненькая, как и у последнего из пейзан! И за каждую каплю той крови, что другие проливали за их интересы, они отдадут десяток своих!».

Тяжело дыша, я остановилась. Последние слова превратились в отвратительный рев, заметавшийся под сводами грота, служившего выходом из горы. Огромные ворота были открыты, пропуская внутрь холодные струи горных ветров, несущих охапки колючего, влажного снега, сугробами прикрывавшего рельсы, ведущие к сортировочной горке. Это был настоящий железнодорожный вокзал – разве что без платформ, и работавший лишь в половину своей мощности, поскольку большая часть путей была забита гружеными камнем вагонами, образовавшими отвратительную груду у самых ворот – похоже, их хотели спустить с горы, чтобы порадовать наступавших врагов, однако что-то сразу же пошло не так. Ну и зачем это было устраивать в бою против пегасов, априори не желающих биться на бренной земле, мне тоже было не слишком понятно.

— «Гилду послал туда тот риттер, у которого она была оруженосцем» — немного успокоившись, я разогнулась, и отошла от припавшей к холодному каменному полу грифонки, над которой нависала, словно гора, решившая прихлопнуть мышь. Несмотря на оторопь и страх, который я видела в ее глазах, передняя лапа моей сопровождающей уже лежала на одном из кинжалов, заставив меня вспомнить о том, чей именно символ носила на своем шарфике Грета ле Гранд – «Он заставил ее поклясться риттерской честью, что она проведет в нем не менее года, произвел ее в дамуазо, а сам отправился обратно в Грифус, вместе с остальными пленными, которыми мы обменялись. Дальнейшая его судьба мне неизвестна. Удовлетворены вы моим ответом, фройляйн Грета ле Гранд?».

— «Удовлет-творена, фрау» — холодно свистнула грифонка, сдернув с головы беретик, и пометя перед собой его щегольским пером в придворном поклоне. Увидев, что ни драки, не смертоубийства не намечается, двигавшийся к нам десяток стражников притормозил, кладя на плечи длинные халберды – «Вижу, что слух-хи о вас нисколько не преув-велич-чены».

— «Я тоже их слышала. По большей части, нецензурные. Не знала, что обо мне знали и в войске Полипетанга».

— «Вряд ли хоть кто-нибудь знал, кто именно нам противостоит» — покачав головой, пернатая выудила из беретика какой-то жетон, который продемонстрировала подошедшему к нам капралу, тотчас же преисполнившемуся почтением к обычной с виду грифонке – «Зато в кулуарах Гос-спожи о вас ходят слухи. Самые разные слухи, если вы пон-нимаете, о чем я вам говорю. Удач-чного вам пути, Легат Легиона».

Сжав зубы, я смерила долгим взглядом столпившихся у выхода грифонов, и медленно переставляя ноги, окунулась в ночную пургу.

---

— «Какая ночь! Какая чудная ночь! Какой прекрасный снежок!» — промурлыкал мне на ушко чей-то голосок. Негромкий, чуть хрипловатый, тягучий словно патока, он живо напомнил мне о Флер дэ Лис, едва не проданной мною грифонам за кусочек поджаренной вырезки – незабвенная Найт Шейд собственной персоной нарисовалась возле моего плеча, заставив меня вздрогнуть, и сбиться с дороги. Пустынная горная тропа, проходившая по покатому северному склону Грифуса, должна была привести меня к пегасьему лагерю Гвардии, словно туча, все еще висевшему над замиренной столицей Грифоньих Королевств, выбрав для этого одно из дальних его поселений, чьи огни манили меня, подобно путеводной звезде, сулящей уютную гавань. Конечно, я не обольщалась насчет уюта, да и гостеприимства, но в эту ночь мне хотелось лишь одного – согреться, бессмысленно глядя в трещащий огонь.

— «Ну да. Неплохая ночка» — выдавила я пересохшим горлом. Что ни говори, а анатомия брала свое, и на фоне огромного звездного неба глаза серой пегаски загадочно и чарующе мерцали приятным желтым светом, заставившим холодеющее тело воспрянуть, и закрутить непослушным хвостом – «И зима тоже… Кхем… Неплохая. А ты опять без облика?».

— «В отличие от остальных дурачков, я предпочитаю быть кем-то, а не казаться» — умильно сообщила она мне. Двигаясь след в след за мной, пегаска не производила ни звука, а мои глаза, помимо моей воли, раз за разом пытались повернуться внутри черепа, чтобы разглядеть ее тело, облаченное в обтягивающий латексный костюм – «И если я хочу кого-нибудь отыскать, то я его отыщу. Пора бы уже привыкнуть, что Госпожа, в кои-то веки, обратила свой благосклонный взгляд на достойных пони, приблизив их к себе, дорогая, и теперь все будет так, как должно».

«Как мило. И какой голосок… Кто же это?».

«Тебе лучше не знать».

«Познакомишь?».

— «Рада это слышать» — вздохнув, я поплелась вперед. Помощи не предвиделось, и если в первый момент у меня еще теплилась надежда, что меня догнал мой эскорт или патруль, способный доставить меня в лагерь, то теперь я была точно уверена в том, что выпутываться из создавшейся ситуации придется мне самой, безо всякой поддержки. С другой стороны, это была моя идея, не так ли?

— «Итак, зачем ты здесь?» — поинтересовалась я через какое-то время. Ночь была и вправду хороша – ветер затих, засыпавшие горы снежной пургою серые тучи исчезли, распавшись на мелкие облачка, которые были немедленно прихватизированы крутящимися в небе пегасами для укрепления лагеря, вращавшегося на огромном белом облаке невысоко над землей, и ничто не мешало огромной луне бесшумно плыть по небу в окружении хоровода из звезд. Мерцавшие столь ярко, они, казалось, подмигивали мне, с холодным интересом глядя с вышины на плетущуюся по белому снежному покрывалу кобылку, кутающуюся в измятый плащ. Холодало, и я раскатала тугой валик, впервые с благодарностью подумав о Лонгхорне-старшем, одарившим меня меховым воротником, в который я засунула озябший нос. Тяжелая кольчуга холодила тело даже через войлочный гамбезон, а замерзшая шнуровка лорики жалобно скрипела, готовясь порваться в самый неподходящий момент. Единственное, что не доставляло мне неудобств, так это экзопротезы, с солидной инерцией, вернувшейся на морозе, пощелкивающие у меня на передних ногах – наверное, это все, в совокупности, примеряло меня с тем, что я брела неизвестно куда, в полнейшем одиночестве, вместо того чтобы попросить о помощи криком, или еще каким-нибудь способом дать знать о себе пролетающим над головой патрулям. Они бы вряд ли заметили белое на белом, но можно было бы перевернуть мой плащ, и…

«Нет. Ночь и вправду хороша».

«И тиха. Так кто это такая?».

— «О, не думай, что я сбилась с копыт, разыскивая тебя по всей этой горе» — ухмыльнулась Шейд. В отличие от меня, ей явно было не жарко в ее обтягивающей резине, но она мужественно держалась поодаль, пока, наконец, не захлопала крыльями, поднимаясь над землей, и пытаясь согреться – «Тебе стоило бы отбросить иллюзии того, что весь этот мир вращается лишь вокруг тебя. Конечно, раньше это можно было списать на жеребость, но, пожалуй, это состояние несколько затянулось, и только раздражает окружающих. И даже присутствие принцессы ничего не изменило, хотя, конечно, было бы глупо на это надеяться, ведь отсутствие внятных достоинств наиболее ярко проявляется во времена кризисов».

«Познакомься. Это Найт Шейд. Ссучка обыкновенная, в естественной среде обитания».

— «Мне просто захотелось полюбоваться на это бесконечное небо» — спорить не хотелось, а уж тем более отвечать на эти детские подначки – «А ты сегодня не слишком-то дружелюбная».

— «О, дружелюбие всегда можно изобразить. Как жаль, что с умом такое не выйдет».

«А она мне уже нравится».

«Может, тогда переселишься к ней?».

«Это была шутка».

— «Мне захотелось полюбоваться на небо» — повторила я безо всякой цели. Снег под ногами скрипел, а провонявший за пять или шесть бессонных дней поддоспешник все сильнее натирал под мышками и в паху, отчего я начала двигаться враскоряку, словно заново учившийся ходить паралитик – «Но тут стало почему-то очень шумно, ты не находишь? Говори, чего нужно, и вали».

— «Кисонька моя, не нужно так нервничать. У тебя от этого совершенно портится цвет щечек» — издевательски хмыкнула серая зараза. Заметив мой холодный, насмешливый взгляд, она вытянулась в воздухе, и описала красивый полукруг, стараясь не выдавать все сильнее бившую ее дрожь – «Хотя поговаривают, что дело совсем и не в этом, и что кое-кому нужен хороший доктор… Хотя большинство склоняется, что дело настолько запущенное, что медицина тут просто бессильна. И, как я вижу по этой забавной истерике, дела и впрямь идут хуже некуда».

— «Слушай, ты не могла бы сделать мне одолжение, а?» — остановившись, я сердито тряхнула головой, отчего замерзшие косички с хрустом разогнулись, хлестнув меня по морде, и тотчас же сделав похожей на невыспавшегося водяного – «Будь добра, заползи куда-нибудь и сдохни, ладно? Это избавит меня от твоего общества, а миру сделает огромное одолжение. Ну, или иди сюда, под плащик – я тебя согрею, пока ты там себе все придатки не отморозила, в этом чехольчике, натянутом на все тело».

— «Бедный жеребчик» — лицемерно вздохнула кобыла, приземляясь прямо напротив меня, и заступая мне дорогу. Ее глаза вспыхнули от злости, как два фонаря – «Связать себя узами этого узаконенного рабства, и с кем? Наверное, мне стоит найти его, и утешить бедолагу. В конце концов, истерички калечат жизнь не только себе, но и другим».

«Кобыла…».

— «Найди. А заодно сообщи, пожалуйста, где я нахожусь» — остановившись, я уперлась носом в шею высокой кобылы, ощущая, каким жестким и неподатливым стал на морозе черный латекс формы летуна Шедоуболтов – «Мне пришлось убираться из Грифуса тайно, поэтому…».

— «О, не питай иллюзий о том, что я не знаю, что с тобой произошло! У тебя на морде написаны преступления, на которые уже вряд ли закроют глаза компетентные службы. Но не волнуйся – в конце концов, в детских приютах заботятся о жеребятах, если этого не могут сделать их родители».

— «Чаааго?!».

— «Оууу, крошка моя, а ты не знала?» — обрадовалась, душой взыграла недофестралка, пряча торжество за наигранным сочувствием – «Когда мать или отец не могут выполнять свои родительские обязанности, их жеребята переселяются в приют, где о них заботятся не в пример лучше, чем их вечно отсутствующие родители. И мне кажется, кое-кто мог пообщаться с инспекторами надзора за беспризорными, сообщив им о том, что родители бросили своих детей на произвол судьбы».

— «Да это вранье!».

— «О, бедные крошки! Остаться на попечении престарелых приемных родителей и теток, которые сами редко бывают в гостях у домочадцев!» — возвела очи горе Найт Шейд, словно и не замечая показавшихся из копыт, стальных когтей – «Но не нужно печалиться – я слышала, что дама инспектор достаточно опытна в этих вопросах, и живо подберет малышам другую семью».

«Спокойнее!» — раздался в моей голове озабоченный голосок. Странно, я чувствовала лишь легкое раздражение, и не собиралась делать ничего противоестественного с этой… С этой… — «Она тебя провоцирует, а ты подставляешься, как первоклашка!».

— «Да врешь ты все, Шейд!» — с трудом удержавшись, чтобы не стукнуть резиновую пони, все так же стоявшую у меня на пути, я злобно ударила копытом по снегу, взметнув над нами целое облако колючего снега, радостно усевшегося на наших ресницах и гривах – «Врешь ты все, и спишь ты в ящике! Ты стоишь тут, и докапываешься до меня – а зачем? Что тебе нужно, резинка? Если ничего – то слетай, и сообщи, где я нахожусь, чтобы за мной прислали мою полусотню, сидящую с другой стороны горы. А если нет…».

— «Мне? От тебя?!» — прикинулась оскорбленной невинностью серая, отступая назад, и поворачиваясь ко мне спиной – «Да я вообще мимо пролетала, киска! Ты же на прогулку вышла, не так ли? Вот и гуляй себе на здоровье».

— «Холодает, а здоровья от этого у меня не прибавится точно» — фыркнула я, все сильнее ощущая, каким тяжелым становится пропитанный потом гамбезон – «Но ты лети, лети. Я просто посижу вот тут, на снегу…».

— «Чудесно. Удачи с этим».

— «Спасибо, сестра по Страже. Всего доброго, и спасибо за помощь. Очень благодарна за беседу. Конечно, ты слишком занята для того, чтобы помочь, и передать от меня весточку – но не волнуйся, к утру я надеюсь добраться до лагеря… Если, конечно, не заблужусь».

— «Ты не заблудишься» — надменно произнесла пегаска, отчего-то не спеша улетать – «Тут светло как днем, и даже с твоим скудным умишком будет трудно заблудиться на белом снегу».

— «Если не заблужусь, не упаду в глубокую трещину, или не замерзну, не доползя до лагеря всего сотню шагов» — с наслаждением опытного мазохиста продолжила я перечислять те беды, которые должны были непременно свалиться на меня этой ночью. Сидеть на снегу было не то чтобы слишком удобно, но благодаря плащу с подкладкой, поддоспешнику и доспеху, это не превращалось в невыносимую пытку – «Или просто не отморожу себе копыта… Или еще что-нибудь важное под хвостом. Увы мне, увы! Кстати, а ты чего не улетаешь-то?».

— «Я сама решаю, когда и куда мне лететь».

— «Отлично! Как хорошо иметь крылья, которые не обрублены безжалостным грифоньим мечом!» — подняв копыта к небу, я горестно затрясла головой. В этот момент я сама верила в то, что несла этой ночью, и буквально наслаждалась затопившим меня чувством вселенской скорби – «Как хорошо стражам, которые могут летать! Брось меня, брось! Не говори никому, где будет похоронено мое хладное тело! Скажи, что я пала смертью храбрых в этой проклятой горе, скрепив своей жертвой союз двух народов! Передай нашим братьям и сестрам во Страже, что одна из них пала, но выполнила свой долг до конца! Скажи мужу, что я всегда буду…».

— «Ты закончила?» — в голосе Шейд уже отсутствовала насмешка, и прорезалось настоящее отвращение.

— «Я только начала. Помимо мужа, у меня еще и дети есть, и я хочу потратить последние часы моей жизни на то, чтобы донести до них родительские наставления и благословление, а ты этому мешаешь» — заведясь от своих собственных слов, я закончила эту плаксивую тираду злобным выкриком, родившим звонкое эхо, метнувшееся вдоль ледника – «Вместо того, чтобы меня перебивать, лучше слушай внимательнее… Ну, или вали уже по своим важным делам, и не мешай мне тут замерзать!».

Не отвечая, пегаска уставилась на меня с таким видом, словно решала, что лучше – запинать меня в самый глубокий сугроб, или сожрать прямо тут, без свидетелей, рассказав о моей героической гибели остальным.

— «А ты все такая же пронырливая, манипулятивная стерва, какой всегда и была, Раг».

— «А ты думала, что полетаешь вокруг, поиздеваешься, и спокойно свалишь?» — прищурилась я, прикрываясь крылом от холодного ветерка. В отличие от меня, моя собеседница буквально затряслась на холодном ветру – «Облом, резинка, облом! Впрочем, лети – я никогда ни на кого не жаловалась, и не собираюсь перебегать тебе дорогу, пытаясь превзойти тебя в том, в чем ты меня так настойчиво стараешься обвинить. Поэтому не беспокойся, и занимайся своими делами – в конце концов, каждый должен заботиться лишь о себе, верно? Ну, или так ты это пытаешься изобразить».

— «А ты думаешь, что только ты тут единственная и не повторимая? Героиня?» — теперь стоявшую неподалеку пегаску затрясло уже не от холода, а от проснувшейся злобы. Кажется, я чем-то сумела задеть ее, но вот чем – понять пока не могла. Голос в моей голове притих, и не вмешивался в эту перепалку – «А все остальные – просто куклы, механически играющие на сцене вокруг тебя?».

— «Среди тех, с кем я сражалась бок о бок, полно настоящих героев. Я – не герой, так и знай» — повалившись на спину, я закуталась в плащ, и уставилась на мерцавшие звезды. Теперь была моя очередь помучать нахальную стерву, трясущуюся на холодном ветру – «Мы все, как могли, играли свои роли. И как в детской игре, мы все были поломаны – физически и морально. Хотя я не жалею ни о чем, что сделала для этих северных пони. Я жалею лишь о том, что не уберегла многих, очень многих. И за это я буду держать ответ. Так что, быть может, замерзнуть тут, на этом леднике, было бы для меня на самом деле настоящим благом, не находишь? Вот только оглядываясь назад, я могу сознаться во многом, но только не в том, что я прошла мимо кого-то, кому была нужна помощь, и отвернулась, сославшись на занятость или неотложные дела… Кстати, а ты чего не летишь?».

Ответом мне была тишина. Широкое белое пространство пологого склона опустело – пегаска исчезла, по-видимому, ускользнув в темноту, и я вновь осталась одна. Нужно было встать и идти, но подниматься совсем не хотелось – хотелось лежать, глядя в бесконечное звездное небо, от необъятности которого так сладко кружилась голова. Некоторые звезды мерцали и двигались – это грифоньи и пегасьи патрули барражировали над Грифусом с фонарями, подозрительно вглядываясь в ночную темноту – интересно, поднимали ли они головы, как и я, глядя в эту неземную красоту? Наконец, со вздохом перевернувшись, я все-таки поднялась на ноги, и проклиная жестоко натирающую тунику и гамбезон, отправилась дальше, осторожно спускаясь по снежной тропе – к манящим меня звездам, созданным копытами пони.

Там меня и нашел подоспевший со своей кентурией Рэйн – за сто шагов до временного лагеря Гвардии.

Зачем же прилетала ко мне эта назойливая стерва, мне стало ясно через день. Еще один день прошел в хлопотах – сворачивались и уходили последние кентурии, за исключением тех, что входили в Первую когорту, которую я оставила у входа в город, пока в нем находилась принцесса. Пару раз за день ко мне прибегали члены посольства, а под конец заявился испуганный Твайлайт Скай, возглавляющий охрану своей повелительницы, и в ультимативной форме потребовал у меня подчиниться общевойсковому приказу, и в течение двух суток прибыть в Пизу. Однако, услышав пожелание отправиться куда-нибудь подальше, и возлюбить себя самого, он обиделся, и наябедничал Селестии, после чего меня очень быстро выставили из столицы грифонов, для верности, проводив до самого нашего лагеря в сопровождении смешанного пегасье-грифоньего взвода.

Да уж, в пору было бы обидеться – или обрадоваться такой несказанной «чести».

— «Собирайся. Пора вылетать».

— «А? Что?» — последние несколько часов я провела в общей палатке, тупо уставившись в белую стену. Сон не шел, и за последние сорок восемь часов я уже два раза впадала в короткое забытье, после которого не помнила, как и где оказалась, рождая ширившиеся за моей спиной шепотки. Палатка была свернута, вещи – отправлены в Кантерлот, и делать мне было категорически нечего. Нефела ушла к себе в бург – по слухам, Первая Мать становилась слаба, и готовилась передать бразды правления своей ставленнице, поэтому я не задерживала лихорадочно собиравшуюся кобылу, устроившую в моей палатке во время сборов настоящий бедлам. Одарив свою добровольную помощницу богатым, варварской роскоши ожерельем из толстой золотой цепи, украшенной блюдцеобразными медальонами, я долго глядела вслед уходящим фигурам земнопони, гадая, для чего же Равикс сделал такой крюк, и ненадолго заехал в Грифус. Я видела, как грифоны, узнав его, пропустили белого земнопони, не требуя у него пароля или верительных грамот, и слова Гриндофта о чем-то, что угрожает грифонам из-под земли вдруг перестали быть лишь фигурой речи. Внимательно осмотрев наполовину освежеванный труп огромного мохнатого червя, он только покачал головой, и забрав подругу, отправился обратно в леса – в сопровождении тройки грифонов, оставив меня терзаться вопросом о том, что же именно задумали эти умники.

— «Пришел приказ от Госпожи. Тебе приказано оставить это место, и незамедлительно явиться в Пизу, где возглавить остановившиеся там части Легиона» — появившаяся как всегда без предупреждения, Шейд вынырнула у меня из-за спины, и придирчиво оглядела мой внешний вид. Одна из двух имеющихся у меня туник, со всеми ее потертостями и неаккуратно заштопанными прорехами, явно произвела на нее не самое лучшее впечатление – «Летающее судно готово. Надеюсь, ты уже подмылась после… вчерашнего».

Повернув голову, я в упор уставилась на Шейд, пока та не отвела взгляд, сделав вид, что заинтересовалась разложенными на столах мисками. После всего, что произошло этой ночью, я была настроена отнюдь не миролюбиво, что только провоцировала обрушившаяся на меня бессонница. Каждый звук превращался в пытку, заставляя вздрагивать и вибрировать все тело; каждый порыв холодного ветра напильником проходился по жесткой зимней шерсти, и мое настроение отнюдь не улучшилось, когда я с трудом, но поняла, что этой ночью, в горах, были не только я, Буш и Лонгхорн со своими товарищами.

Но своими мыслями и подозрениями по поводу этой странной поездки, во время которой меня, можно сказать, официально признали «Иллюстрой», я не собиралась делиться ни с кем.

— «Войска уже выдвинулись, поэтому если мы не поспешим, то придется добираться туда самостоятельно. И я совершенно точно не собираюсь тратить свои таланты на то, чтобы таскать туда и сюда повозку с сумасшедшими…».

— «Поосторожнее, капитан!» — медленно, словно старуха, поднявшись с мешка, на котором я сидела вот уже несколько часов, терпеливо дожидаясь известий из Грифуса, я встала на все четыре ноги, лишь потом заметив, что под бабкой передней у меня зажат кухонный нож. Когда я успела цапнуть его со стола, а главное, зачем? Не важно… Все не важно, кроме головной боли, которая, похоже, собралась меня доканать — «Поберегись, я не в настроении!».

Услышав резкие голоса, кашевары из Десятой кентурии отвлеклись от своего занятия, отложив здоровенные ложки, которыми с натугой мешали в котлах кукурузную кашу, и на всякий случай, положили копыта на ножны с мечами. Это правило, вскоре, ставшее узаконенной традицией, привилось очень быстро, и подхваченная нами привычка есть, спать и опорожняться, имея с собой что-нибудь острое, спасла множество жизней в ту страшную ночь, когда грифоны решили пощупать оборону нашего лагеря. С тех пор легионеры относились к ней с самым настоящим пиететом[19], начав украшать свое оружие, а кое-кто — даже давать ему имена. Прищурившись, Найт Шейд ухмыльнулась, и приняла обманчиво расслабленную позу – конечно, настоящему стражу ничего не стоило раскидать и пяток-другой обыкновенных вояк, особенно из последней, Десятой кентурии… Однако это была Десятая кентурия Первой когорты – той тысячи пони, куда я, не мудрствуя лукаво, сгребла своих лучших ребят, рассудив, что будет лучше их наградить за незапланированную задержку, и предоставить Селестии самых надежных бойцов, если грифонам вдруг придет в головы глупая мысль навязчиво попросить принцессу остаться, и погостить у них немного подольше. Увидев, что никто не собирается пугаться, или хотя бы беспокоиться по поводу ее красивых поз и ужимок, Найт Шейд рассвирепела, но раздавшийся снаружи шум множества копыт, месивших грязь в сторону запахов сухофруктов, разваренных в каше, сдобренной маслом и жирным коровьим молоком, заставил ее проглотить свою ярость, и расслабиться, демонстрируя показное дружелюбие.

— «Ах вот как, моя рыбка…» — с нескрываемой обидой произнесла она, поворачиваясь ко мне спиной, по которой настороженно перекатывались сильные мускулы, приподнимающие туго обтягивавший тело латекс – «Вот как ты запела? А какие прекрасные слова мне были сказаны позавчера, во время прогулки под звездами! Как ты заламывала ноги, причитая и умоляя меня о помощи – но только минула непогода, как ты вновь стала той двуличной стервочкой, какой тебя знают все вокруг. Как мило!».

— «Ээээ… Эй, я благодарна тебе за то, что ты позвала моих охламонов, не думай!» — обеспокоившись, я отбросила нож. Голова гудела как котел, по которому начал молотить ложкой один из кашеваров, но я все же смогла преодолеть себя, и подойдя, дотронуться сгибом крыла до передернувшейся спины пегаски – «Мы же стражи, не забыла? И я бы в подобной ситуации не стала ломаться, как ты, а дотащила бы тебя на спине хоть до самого Кантерлота, понятно? Но это не отменяет того, что ты сама – еще та ссу…».

— «Это предписание, заверенное Генеральным Штабом Эквестрии, в котором тебе рекомендовано сдать командование одному из своих заместителей, и следовать в Пизу» — появившийся из-за отворота костюма свиток мгновенно оказался у меня во рту, прерывая горячечную тираду. Распахнувшийся полог большой палатки впустил в ее жаркое нутро холодный воздух лагеря на тысячу пони, принесший с собой запахи грязи, пота и раскаленного железа, разогревающегося в открытых горнах кузнецов. Отправившись наружу вперед, Шейд предоставила мне возможность двигаться вслед за ней. Еще один свиток, поменьше, оказался рядом с первым, оставив на моих губах тонкий запах ночных цветов – «А это уже от Госпожи. Она запомнила, как ты обошлась с предыдущим ее приказом, поэтому в этом обещала быть предельно краткой и лаконичной».

«Домой! Немедля!» — подписи не было. Впрочем, она и не была нужна.

«Да уж, куда короче? И почему это так чешется круп?».

— «Понятно…» — протянула я, выходя из палатки, и натыкаясь взглядом на Буша, стоявшего неподалеку – «Стоп. Нет, не понятно. Ты тоже это видишь? Или меня опять… Буши! Что за hernia?!».

— «О, привет, Легат!» — жизнерадостно осклабился тот. По его бодрому виду я вряд ли могла себе представить, что он, как и я, провел бессонную ночь в пещере, в полусотне миль от лагеря, да еще и таскал туда и сюда мою бескрылую тушку. Но меня поразил не столько его жизнерадостный вид, сколько две грифонки, устроившиеся у него под крылом, и с интересом крутящие по сторонам головами, словно два больших воробья – «Как здоровье? Говорят, улетаешь?».

— «Эээээ… Кто говорит?» — тупо проблеяла я, глядя на птицеобразное приобретение моего легата. Потом несколько раз потрясла головой, но увы, видение от этого нисколько не изменилось – «И вообще, Буши, ты в курсе, что у тебя под крыльями прячутся два вражеских шпиона?».

— «Шпионы? Где?!» — выпрямившись, пегас настороженно закрутил головой, после чего показательно посмотрел на притихших грифонок – «А, так это не шпионки! Это ж Гаудина и Гаудана!».

— «Мне срать, кто это такие! Хоть Гаудама, хоть Брахмапутра!» — рассвирепев, я оттолкнула с дороги мягко качнувшуюся в сторону Шейд, и продолжила наступать на попятившегося подчиненного – «Ты что, совсем мозги пропил, раз этих бодхисатхв в лагерь притащил?!».

— «Эй, я их, вообще-то, на допрос веду, командир!» — обиделся было бежевый жеребец, но заметив неподалеку Шейд, тотчас же подобрался – «Прошу прощения, мэм – решил допросить их лично».

— «Допросить, да?».

— «Допросить. И «да» — тоже. Непременно» — осклабился тот, и тотчас же согнал с морды ухмылку, приняв самый заговорщицкий вид – «Командир, они инженеры из Талоса!».

— «Ииииии?» — если бы не головная боль, я бы уже проредила Тэйлу его щербатый штакетник за столь вопиющее нарушение устава – «И что с того?!».

— «Помнишь про наши проблемы в Мейнхеттене? А эти птички вызвались поработать на нас, если мы заберем их отсюда! Их в войско забрали прямо от печей – риттерам броню ремонтировать, мечи перековывать, и все остальное. Они по-эквестрийски едва говорят, но зато Гаудана была штальверкером в Талосе, а Гаудина – техником по стали в Асгарде».

— «Технолёге штальМейстер!» — прочирикали мне из-под правого крыла Тэйла.

— «Уххххх… Они были техниками?» — соображала я туго, но все же дошла до того, что рвать и метать пока вроде бы было рано – «По… По железу? Шталь… ШтальХештлер?».

— «Найн! Найн штальХештлер!» — высунувшись, закрутилась из стороны в сторону еще одна головка, один в один похожая на первую. Гаудина и Гаудана — обе с бело-розовым оперением на груди и голове, с бурой шерстью, они различались разве что глазами – у одной, Гаудины, они были цвета индиго, в то время как Гаудана буквально гипнотизировала меня своими голубыми радужками, сверкавшими на солнце как драгоценные камни. Или это была Гаудина? Реальность передо мной расплывалась, превращаясь в толпы грифонов, которых оседлали сотни бежевых жеребцов – «Их ва фюренд Технолёжен унд…».

— «Так, все ясно!» — я махнула ободранным крылом, призывая заткнуться засвиристевшую без передыху грифонку – «Нихт ферштейн, ясно? Нихрена не понимаю, поэтому – кентурион Тэйл, получаете выговор за нарушение устава! Вдогонку – благодарность за найденные кадры. Что из этих двух устных распоряжений будет весомее – зависит от того, насколько будут полезны эти две твои находки, ясно?».

— «Так точно! А…».

— «А теперь – волоки их в обоз, и приставь того, кто доставит их в Пизу, к нашим юным дознавательницам. Выполняй!».

— «Сделаем, Легат!» — стукнув по лорике правым копытом, Буш отправился дальше, что-то успокаивающе бурча двум семенящим за ним самочкам, едва достающим ему до брюха. И как он с ними общается, хотелось бы мне знать? Проводив глазами расходящихся по палаткам легионеров, с усмешкой глядевшим вслед самому знаменитому ловеласу Легиона, я поняла, что сегодня вечером подпольный тотализатор получит еще несколько видов ставок – на то, одна или обе, и как долго будут ночевать в его палатке два новых пополнения коллекции самок неугомонного жеребца. Оглянувшись, я уловила презрительное выражение на морде Найт Шейд, но решила не вдаваться в подробности – все было ясно и без вопросов. Уж слишком много презрения она демонстрировала в сторону любого жеребца, появившегося неподалеку, хотя мне эта реакция почему-то показалось слишком наигранной, словно была призвана скрыть неуверенность и пустоту, царившую под слоем тонкой резины костюма.

— «Ладно, я поняла. Домой – так домой» — проворчала я, глядя на портившуюся погоду. Двигавшиеся с севера тучи неслись на гребне холодного фронта, посылая вперед своих предвестников – охапки холодных снежинок, с шуршанием разбивавшихся о нашу броню – «Но все равно, повозку придется кому-то тащить. Хотя я, конечно, не против остаться и подождать отбытия принцессы Селестии…».

— «Ох, иногда мне кажется, что ты открываешь рот лишь для того, чтобы заставить мои уши кровоточить от озвучиваемых тобой глупостей» — поморщилась Шейд. Предоставив мне любоваться на элегантно покачивающийся круп, обтянутый поскрипывающим черным костюмом, она мужественно дошагала по лагерной грязи до центральной площадки, где возле большого костра, сложенного из целых стволов искривленных горных деревьев, уже ждала нас повозка, в которую были запряжены двое из шедоуболтов, недовольно поглядывающих на ехидно ухмылявшихся легионеров, толкущихся возле огня – «Залезай. Или не залезай, но мы улетаем немедленно, и лишь тебе решать, как ты будешь объяснять свое опоздание – улетевшей повозкой, ушедшим цеппелем, или застигшим тебя в дороге бураном. Мы же сделали все, что могли для торжества воли Госпожи».

«Быстро учится, ссучка!».

«Пффф! Обычная кобыла — да еще и давно не бывавшая под жеребцом».

«Судя по ее намекам, она хорошо знает Кег… Нет! Нет-нет-нет-нет! Я правда не хотела бы об этом знать!» — подумала я, забираясь в повозку. На самом деле, я ожидала чего-то подобного – в конце концов, долго бегать от приказов Селестии еще никому не удавалось, и я подозревала, что обновила исторический максимум, поставив новый рекорд. Но, как обычно, утонченная принцесса оказалась еще и довольно прагматичной, когда ей было необходимо, и попросту натравила на меня Луну, наверняка поделившись с ней ненароком мыслями о моем поведении и самочувствии, заставив ту, что назвалась моей матерью, тотчас же встать на дыбы. Теперь мне предстояло мучаться от неизвестности, воображая все те ужасные пытки, которым подвергнет меня мать, упрятав на третий этаж кантерлотского госпиталя Крылатых Целителей…

«Это столь страшное место, что оно заняло все твои мысли?».

«Я подсчитываю, как давно из меня не откачивали несколько пинт крови за раз, чтобы поржать, пялясь на нее в микроскоп!» — передернувшись, я вцепилась всеми четырьмя ногами во что-то мягкое, когда повозка стремительно взмыла над землей, и сделав круг, направилась к дирижаблям, висевшим над окружавшим долину горным хребтом, подобно недреманным часовым. Эти огромные туши, соединенные носами с якорными стоянками, синхронно покачивались и поворачивались на пронзительном горном ветру – признаться, завораживающее зрелище, особенно если представлять себе истинные размеры этих исполинов, прогнувшихся под тяжестью гондол. Мягкие и полужесткие корпуса, представлявшие собой зачарованную и пропитанную алхимическими препаратами оболочку, внутри которой прятались баллонеты[20], поддерживающие форму воздушных кораблей, были покрыты широкими сетями, призванными как можно более равномерно распределить немалый вес двух, а то и трехъярусных гондол, судя по виду, спешно собранных из повозок и железнодорожных вагонов, лишенных металлических рам и колес. Многочисленные швартовочные канаты удерживали их возле причалов, представлявших собой здоровенные штыри, вбитые в камень невысокого горного хребта, а корзины, расположенные возле многочисленных люков и дверей, без остановки спускались и поднимались, выбрасывая и загружая многочисленных пони, среди которых я даже заметила десяток пегасов, которым тотчас же помахала ногой.

Увы, порыв горного ветра налетел в самый неподходящий момент, и двинувшиеся было ко мне разноцветные фигурки тотчас же порскнули в разные стороны, когда вверенные их попечению туши начали медленно раскачиваться, грозя столкнуться друг с дружкой пузатыми боками. Кажется, я даже разглядела среди них розовую фигурку Сои, но увы, наша повозка резко крутанулась, отворачивая от едва не проткнувшего наш экипаж бушприта «Ревущего», заставляя меня судорожно вцепиться в свою попутчицу, провожая глазами едва не ставшее причиной авиакатастрофы острие, украшавшее баллон уже знакомого мне дирижабля.

— «Посмей еще раз до меня дотронуться, Раг, и это будет последнее событие в твоей никчемной жизни!» — прошипела Найт Шейд, пытаясь оторвать меня от своего тела. В ответ, я замотала головой, и вцепилась в нее еще крепче, для верности, обхватив ее круп всеми четырьмя ногами – «Отпусти меня немедленно!».

— «Я не умею летать!» — панически завопила я, когда повозка вошла в глубокое пике, уворачиваясь от тяжелых воздушных повозок, набитых ящиками и мешками. Возницы, столкнувшись друг с другом в воздухе, едва не кувыркнули наружу нелегкий свой груз, и достаточно громко завопили нам вслед, сердито размахивая фонарями, и явно предлагая разуть глаза, или надеть уже дискордовы гогглы – «У меня же крылья ощипаны! Мы разобьемся!».

— «Не вижу, как одно связано с другим!» — рявкнула серая пегаска. Ее зимняя шерсть утратила привычный стальной цвет, отчего она казалась покрытой мягким и нежным плюшем, а синяя грива свободно полоскалась на холодном ветру, когда она пыталась отделаться от столь прилипчивого груза, но размеры повозки не располагали к занятию подобной эквилибристикой, да еще и на приличной высоте – «И вообще, следи за тем, куда смотришь!».

— «Ну… Так я и слежу…» — смутившись, я опустила глаза, старательно пытаясь не любоваться двумя аппетитными ямочками у основания поясницы Найт Шейд, заметных даже сквозь черный костюм – «Я просто… Просто смотрела на твой… На твой хвост».

— «Да ну? И что же тебя так привлекло в моем хвосте?».

— «Ну, он похож на… На куст. На розовый куст. Такой красивый… Синий… Розовый куст. Очень красивый куст».

— «Ооооо, как же я тебя ненавижу!» — кажется, последнее уточнение ее просто взбесило, и ее злобное шипение преследовало меня до самого подлета к дирижаблю. Не слишком большой, он выделялся среди прочих эквестрийских летающих машин более грубым дизайном, основательно подпорченным непонятными нашлепками на корпусе, сделанными, на первый взгляд, из грубо обработанного стекла. Похожий на большой хрустальный накопытник, из которого выпирала здоровенная туша баллона, он с солидной инерцией покачивался на одном месте, время от времени подрабатывая машинами против ветра, чтобы не натягивать сразу три причальных каната, идущих от носа этого странного судна, рулевое оперение которого напоминало красивый, но абсолютно бесполезный хвост экзотической рыбы. До странности небольшие рули высоты компенсировались огромной вуалью нижнего плавника горизонтального хвостового оперения, представлявшего собой еще один баллонет, похожий на свадебную фату, или шлейф, причем задорного, розового цвета. Замедлившись, повозка облетела двухэтажную гондолу, похожую на вмерзший в лед железнодорожный вагон, сходство с которым только усиливалось из-за торчавших под брюхом полупрозрачных, довольно крупных колес, и замерла в воздухе перед открытым люком, из которого к нам протянулось сразу несколько длинных штырей с шарообразными набалдашниками.

— «Это что за nahren такой?» — с опаской поинтересовалась я, глядя на одну из железяк, уткнувшуюся мне в бедро – «Нас счаз будут бить молнией? Такая проверка, не перевертыши ли мы?».

— «Хватайся, и перелезай на цеппель!» — с отвращением произнесла Шейд. Увидев, что я отрицательно замотала головой, и еще крепче вцепилась в ее круп, она вновь попыталась оторвать меня от своей прекрасной, подтянутой задницы, пока, наконец, не брыкнула что есть сил, отправляя меня, словно мячик, в темные недра гондолы – «Я ничего не обязана тебе объяснять! И у меня на лбу не написано «Поучи меня!», ясно?».

— «Сволочь…» — проскулила я, с трудом поднимаясь с кучки полупрозрачных пони, копошившихся где-то под моей тушкой, словно ядро, влетевшей внутрь корабля. Когда-то я уже видела кристальных – по слухам, чем ближе эти странные существа были к своей родине, тем меньше они походили на живых, но на первый взгляд, эти выглядели как вполне обычные представители копытного населения нашей страны – разве что гривы и шкуры были какими-то странными, ведь каждый их волос был похож на полупрозрачный пластик или тончайшее стекло, не говоря уже о едва заметном глазу свечении, исходящем от их тел – «Дура! А если бы я разбилась?!».

— «Поменьше скули, и тогда, быть может, не проснешься с лягушкой в постели!» — посулила мне серая стражница, элегантно залетая в люк корабля, закрывшийся за ее спиной. Поклонившись, один из кристальных пони указал нам на люк в конце отсека, после чего отправился поднимать копошившийся на полу экипаж, зорко поглядывая при этом в мою сторону, словно боясь, что я тотчас же начну бить стоявшие на высоких и узких столиках вазы, или попытаюсь выкинуться из двери, своими обводами напоминавшей многоугольник.

Абсолютно неправильный многоугольник.

Зайдя вслед за Шейд в темный коридор, я непроизвольно пригнулась, и поспешила за серой пегаской, ориентируясь не на зрение, а скорее на запах и слух, подсказывающие мне, куда движется поскрипывающее латексом тело.

«Забавно, а разве стражи не должны быть бесшумны?».

«Ты тоже заметила, как измельчало ваше племя?».

— «А если бы я упала, и свернула себе шею?» — наконец, учуяв в гамме запахов один, который я тотчас же узнала, я положила было голову на покачивающуюся спину пегаски, решив, что немного чувства вины в наших с ней отношениях не повредит, однако тотчас же получила по носу крылом, отчего совершенно расстроилась. Особенно из-за того, что заинтересованно закрутившийся бежевый нос буквально вопил мне о таком близком, таком желанном местечке, находившемся от меня буквально на расстоянии вытянутого языка – «Найти, а как же мы с тобой? Как же наши с тобой отношения? Разве ты могла бы со мной так жестоко поступить?».

— «Несмотря на то, что я гожусь тебе в матери, милочка…» — не останавливаясь, жестко ответила кобыла, брезгливо дергая крылом, словно ткнув им во что-то противное – «Я явно не буду рыдать, если с тобой наконец-то что-нибудь произойдет. Например, как тогда, в этих пещерах. И тебя наконец-то парализует. Вот будет праздник для всех…».

— «Ты сама-то поняла, что говоришь?» — опешила я.

— «Конечно. В отличие от тебя, я не привыкла к пустому сотрясанию воздуха, и всегда говорю по делу. Представь – твои дети обретают наконец-то свою мать, которая от них никуда уже не денется; твои приемные родители получат, наконец, свою дочь, о которой можно заботиться, и которая точно никуда от них не убежит. Ну и Кегги тоже станет полегче – в конце концов, лечить инвалида удобнее уже тем, что точно знаешь его болезни, и не ждешь, что он приобретет себе что-то еще. Кстати, могу с этим помочь. Хочешь?».

«Кегги?!».

«Сюрприз-сюрприз. Похоже, кто-то тебя обскакал, и первым залез под этот замечательный хвостик. Будем ревновать, или покоримся судьбе, и попросим кузину рассказать нам обо всех интересных подробностях?».

«Нет! Даже слышать об этом не желаю!».

«Жаль. Почерпнула бы много интересного. Кстати, красиво она тебя отбрила. Приятно слышать голос разума, пусть и раздающийся извне этого темного, и абсолютно пустого места. И кстати, что за пещеры?».

— «Спасибо. Уж лучше ты сама себе помоги подобным образом!» — обалдело проблеяла я. Едва заметные искорки света обрисовывали на стенах идущий впереди меня черный силуэт, плывущий сквозь темноту, словно опасная глубоководная рыба. Ищущая. Охотящаяся – «Мы с тобой входим в темный коридор, совершенно одни, а потом ты бежишь и рассказываешь всем, что я, внезапно, споткнулась, и упала на нож? И так три раза? Сомневаюсь, что это будет выглядеть достоверно…».

— «Такая перспектива меня бы не очень огорчила» — огрызнулась Шейд.

— «Угу. И тем не менее, ты продолжаешь со мной говорить. Потрясающе!» — фыркнула я, немного приходя в себя от этой словесной пощечины, немного взбодрившей меня, словно добрая драка. Но увы, я уже не могла бы воспламениться, как раньше, и набросившись тут, в этой темноте, на завораживающий меня силуэт, с жаром и страстью прочитать ей долгую лекцию про угнетение беспомощных жертв, быть может, даже подкрепив ее кое-какими наглядными примерами – застучавшее было сердце вновь подернулось пеплом, и затихло, оставив после себя лишь пустоту на месте того, что когда-то было занято любовью и нежностью – «Слушай, ты никогда не думала о том, чтобы завести себе жеребца, а? Вон ты какая злюка, а это тебе точно пошло бы на пользу. Может, даже завела бы себе жеребят… Знаешь, как это здорово?».

— «Пеленки, крики, истерики, и кучки навоза» — презрительно рыкнула Шейд, злобно стегнув по воздуху свистнувшими прядями хвоста – «Думаешь, для этого нужно себе кого-то искать?».

— «Ну… В целом, не обязательно. Достаточно просто найти себе порядочного жеребца. А что до детских неожиданностей – что поделать. Все мы когда-то такими были».

— «Я не была!».

— «И наверное, всем нам когда-нибудь хочется завести свою семью – настоящую семью, я имею в виду, а не эти суррогатные отношения в стиле «Уф-уф-уф на пять минут», которые превозносят пегасы».

— «Мне не хотелось!».

— «И что, никогда не хотелось, чтобы вокруг тебя бегали твои собственные малютки, топая копытцами, и топорща маленькие крылышки?» — не поверила я, вслед за едва заметной в полутьме пегаской подходя к закрытой двери, частично скрытой складками какой-то сверкающей огоньками материи – «Странно. Я, конечно, не съехавшая крышей любительница побеременеть, как отдельные земнопони, но признаюсь честно, что рада полученному опыту и тому, что у меня есть пара замечательных жеребят».

— «Оу, как это мило!» — делано восхитилась моя собеседница, негромко стукнув в отозвавшуюся позвякиванием дверь. Казалось, ее копыто дотронулось до самого настоящего стекла – «И что же, часто ты их видела? А может быть, ты их хорошо воспитываешь? Тоже нет? Тогда чем же мы отличаемся друг от друга? Быть может тем, что я, по крайней мере, честна сама с собой, и не завожу тех, о ком бы не смогла ежедневно и еженощно заботиться? Подтирать им задницу и нос, слушать нытье и истерики, видеть эту отвратительную отрыжку… Нет! Я выше всего этого! Я – настоящий пегас – в отличие от тебя!».

— «Но…».

— «Иди вперед, моя киска!» — дверь отворилась, и мне почудилось, что где-то за ней раздался хрустальный перезвон невидимых колокольчиков, доносившийся откуда-то издалека. Копыто Найт Шейд обвило мою шею, и неожиданно сильно послало вперед, заставив загрохотать копытами по твердому и звонкому полу – «Наслаждайся путешествием, любительница открывать другим пони глаза! Быть может, со временем, ты сама научишься понимать всю ничтожность и никчемность своей собственной жизни!».

Что ж, путешествие и вправду началось. Едва успела захлопнуться за мной дверь, как судно вздрогнуло, и медленно двинулось, сотрясаясь от вибрации заработавших где-то машин. По крайней мере, так мне сказали мои ощущения, которым за последнее время я научилась доверять, однако отсутствие привычного гула меня несколько напрягало – как, впрочем, и обстановка всей комнаты. Открытое, казавшееся стерильным пространство большой каюты казалось мне не слишком уютным – блестящие, острые грани и сколы на стенах, похожих на внутренности едва обработанного драгоценного камня, почти полное отсутствие мебели, и многочисленные драгоценные камни, свисавшие на золотых цепочках с уходящего вверх потолка. Похоже, это помещение находилось в носу дирижабля, и занимало сразу два этажа, словно пентхаус, однако отсутствие окон и мягкий, приглушенный свет, отражавшийся в тысячах граней, в целом, компенсировали этот недостаток, заставляя пространство выглядеть просто громадным за счет множества нечетких отражений.

— «Странный выбор для материала» — вслух подумала я, двигаясь к центру комнаты, где я углядела круглый, приземистый стол с раскиданными вокруг него подушками. Ароматы экзотических цветов наполняли каюту, однако ни один из них мне был не знаком – все сладкие, чересчур резкие, на мой взгляд, они напоминали мне о кондитерской – как, впрочем, и цвета данного корабля – «Странные цвета: розовый с голубым основные, и золотой с фиолетовым как дополнительные. Не припомню такого сочетания в геральдических книгах Эквестрии…».

Драгоценности не ответили – впрочем, я и не ждала от них решимости поддержать светскую беседу.

— «Это лишь потому, что кто-то слишком давно не был дома, я полагаю» — новый голос заставил меня подпрыгнуть с подушки, и дважды за ту же секунду проклясть собственную наивность, заставившую упаковать порядком потрепанную броню и пришедший в негодность, потершийся и провонявший поддоспешник. Даже экзопротезы отправились в ящик – готовясь к возвращению, я таскала с собой лишь здоровенный полуторный меч, который, конечно же, с радостью сбрасывала со спины, оставляя у входа в палатку. И который, конечно же, забыла перед спешным отлетом – как и многие другие, захваченные нами на поле боя – «Или же потому, что геральдика – не самая нужная наука, которую и наукой-то назвать сложно. Ее уже давно заменил дизайн, занимающийся функциональностью и эстетикой, и не упирающийся рогом в закостеневшие принципы тысячелетних догм».

— «Мммм… Возможно» — конечно же, я была не самой умной пони. Уверена даже, что я была самой неумной пони из всех, что когда-либо ходили или летали в этом мире. Однако даже мне не пришло в голову начинать разговор с глупых выкриков «Привет!» или «Кто тут?», способных многое сказать о твоем интеллекте. Я же предпочитала сначала выяснить, куда можно было бы спрятаться, чтобы в относительной безопасности решать, хотят с тобой говорить, или нет – что и продемонстрировала, с похвальной скоростью юркнув под стол. Негромкие хлопки копыт приближались, и вскоре, перед моим носом появились складки плаща, скрывавшие под собой чью-то четвероногую фигуру.

— «Надеюсь, ты вылезешь отсюда хотя бы для того, чтобы разговаривать как приличные пони, не так ли?» — голос говорившей был мне абсолютно незнаком. Однако начало разговора звучало как вопрос, а не приказ, поэтому я задергала задними ногами, и несколько раз ударившись головой, словно рак, вылезла из-под прискорбно высокого столика – теперь мне хотелось, чтобы он был в несколько раз ниже, и ничто не мешало бы мне притвориться, что под ним совсем никого нет.

— «Хорошо. Я вижу, что ты разумная пони, и быть может, нам удастся поговорить».

— «Обычно я разумная» — опасливо заявила я, выглядывая из-за края стола на высокую фигуру, скрывавшуюся под просторным плащом с капюшоном. Розовая ткань струилась, словно вода, играя тысячами искорок, пробегавших по ней от каждого движения присевшей напротив меня незнакомки – «Я настолько разумна, что от меня даже психиатры шарахаются. А это все похищение, правда?».

— «Нет. Поэтому не стоит говорить об этом с такой надеждой в голосе» — совершенно несерьезным образом усмехнулась фигура. Голос был молодой, а пару раз из-под распахнувшегося плаща сверкнуло золото украшений, что подсказало мне, что сидевшая передо мной пони явно была не бедна. Конечно, это можно было бы заподозрить и по такой экстравагантной летающей машине, в которой комфорт был поставлен на первое место, и в угоду ему принесены в жертву и аэродинамика, и надежность, и наверное, даже ходовые характеристики. Нет, ну правда – кто еще мог додуматься сделать дирижабль из стекла?! Однако эта дылда, возвышавшаяся надо мной на две или три головы, казалось, совершенно не беспокоилась по поводу своего полупрозрачного летающего дворца, покачивающегося от порывов холодного горного ветра – «Мне просто захотелось тебя увидеть».

— «А зачем вам дирижабль из стекла?» — я ляпнула первое, что пришло в мою голову. Цветочные ароматы, смешанные с запахами корицы и ванили, дурманили мое сознание, не позволяя сосредоточиться на чем-нибудь важном — например, на плане побега. Нет, обычно я не была столь бесцеремонным гостем, собирающимся сваливать сразу же после своего появления и вручения подарков, но что-то внутри мне подсказывало, что дарить тут не очень-то любят – скорее, принимать — а иначе зачем эти огромные пустые помещения, как не для множества богатых даров?

«О богини! Что я несу?».

— «Это кристаллы, а не стекло» — спокойно ответила моя собеседница, разглядывая меня из глубины своего капюшона, откуда мне были видны лишь блестящие, слегка навыкате, глаза незнакомки – «И это чудесное устройство для полетов называется цеппель – так их назвали грифоны, впервые сделавшие их для Эквестрии».

— «Цеппель?».

— «Кажется, что-то связанное со звуком, которые они издают».

— «Цеп-цеп-цеп-цеп…» — я вполголоса зашлепала губами, пытаясь сообразить, что могло навести грифонов на эту мысль, пока не вспомнила о тяжелых деревянных винтах, со свистящими хлопками резавших воздух – «Цеппель… Хммм, логично. Так значит, это воздушное похищение? Простите, просто я забыла в палатке свой меч... А у вас нет ничего похожего?».

— «Что? Меч? Не думаю, чтобы я захотела тебе его дать!» — категорически отказала мне собеседница, сверкнув каким-то камнем в спускающейся на лоб фероньерке. Мне показалось, что она была просто усеяна драгоценностями, отчего образ нувориша вырисовывался для меня все ярче и ярче. Но кто же эта пони, способная соблазнить ночного стража, которым, как ни крути, была Найт Шейд? Сколько бы я ни морщила лоб, сколько бы ни пыталась вспомнить, кто это мог завестись такой смелый в нашей необъятной стране, но не смогла — пустота в голове лишь усиливалась, и мне стоило большого труда не упускать суть этого странного, казавшегося мне пустым и ни к чему не обязывающего разговора – «Я просто хочу на тебя посмотреть. Понять, что именно могло привлечь в тебе мою тетушку, и пока я не нахожу ничего, кроме подтверждения тех слухов, которые ходят в свете».

— «Я очень рада, что обо мне ходят слухи!» — хотелось подняться, и раздраженно хлопнуть копытом по столу. Кто-то пытается оценивать меня, заманив на какую-то стеклянную хреновину, которую не должны были даже построить, а не то что выпустить из эллинга, при этом скрываясь под дурацким плащом? «Вот это номер!», как сказал бы один мой знакомый страж! Кряхтя, я все же нашла в себе силы, чтобы привстать, едва не завалив на себя высокую вазу, в которой благоухали огромные, восковые бутоны невиданного мной раньше цветка – «По крайней мере, они ходят – и я отсюда уйду! Надеюсь, у вас нет возражений, любезнейшая? Ведь похищение – это дело деликатное, и без должной сноровки приведет лишь на каторгу, хотя в свете последних событий стране явно будет нужны уголь и соль!».

— «В самом деле. Но это уже не твоя забота, а тех, кто стоит выше тебя. Кто достиг вершин. А к чему стремишься ты?».

— «А какая вам разница?» — сварливо откликнулась я, ощущая, как сковывающая меня слабость распространялась все выше и выше по задним ногам, заставляя передние дрожать, принимая на себя тяжесть ослабшего тела – «Лично я вот хочу, чтобы пони жили счастливо. Чтобы могли делать то, что им по душе. Но это слишком всеобъемлющая задача…».

— «И в самом деле. Я бы сказала, что все это всего лишь розовые мечты» — покровительственно усмехнулась высокая пони. Странно, она совершенно не спешила себя называть, но по покровительственной манере общения, а также по жесткой складке на капюшоне, я начала догадываться, что передо мной сидел единорог – «Осчастливить всех попросту невозможно, уж поверь. Хотя можно приблизить к себе полезных и избранных, сделав их счастливыми уже оттого, что они живут не напрасно, стеная и влача бессмысленное существование под копытом злобного тирана».

— «Ну вот поэтому я и не замахиваюсь на осчастливливание всех вокруг!» — буркнула я, понимая, что ко мне отнеслись как к жеребенку, грозящемуся подрасти, и сделаться важным-важным пони, который тотчас же сделает всем хорошо – «Зато хочу находить таких вот тиранов, и заворачивать им копыта под мышки, чтобы не тиранил ими всяких там полезных, и избранных… Кстати, а если пони бесполезен – он что, уже и не избранный вообще?».

— «А ты сама как считаешь?».

— «Все цветы достойны того, чтобы цвести. И не нам устраивать прополку» — я попыталась было перейти на тот же высокий, выспренний стиль, однако не смогла. В голове стремительно пустело, словно в комнате, из которой вынесли всю мебель, и я поймала себя на том, что мой взгляд бесцельно гуляет по комнате, не задерживаясь на чем-то конкретно.

— «Правда? А разве не похожи наши правительницы…» — последнее слово голос произнес с какой-то осторожной иронией – «…на хороших садовников? Необходимо выкорчевать сорняки, чтобы цветы могли дышать, и плодиться, не боясь, что их удушит сорная трава, а драгоценный камень — огранить, освобождая от всего лишнего».

— «Правда? А мнением камня при этом кто-нибудь интересуется?».

— «Поверь, это не важно. Принцессы приказывают – и им подчиняются».

— «Наверное, так делают только плохие принцессы» — разговор принимал все более и более странный оборот, приобретая яркий «политический» окрас, что нравилось мне все меньше и меньше – «А хорошие делают то, что будет хорошо для всех. И не принуждают остальных быть счастливыми только потому, что те служат им».

Последняя фраза показалась тупой и фанатичной даже мне.

— «Это потому, что пока ты этого не ощутила» — кажется, надо мной уже откровенно смеялись, но я не заметила на едва виднеющейся под капюшоном морды ничего, кроме ехидной полуулыбки, призванной продемонстрировать надо мной превосходство неназванной пони.

— «Не ощутила чего?» — с подозрением поинтересовалась я, пытаясь не смотреть на драгоценные камни, свисавшие с потолка, словно праздничный серпантин. Такая показная демонстрация достатка в мире пони встречалась мне впервые, и даже в самых богатых домах, куда я попадала за эти кажущиеся бесконечными годы, мне еще не встречалось столь же бессмысленного, сколько, признаться, и эффективного способа заявить о собственном богатстве и величии.

— «Голода» — просто ответила собеседница. Заметив скептическое выражение на моей мордочке, она покровительственно ухмыльнулась под шелковым капюшоном плаща. Странно, ведь изначально он показался мне золотистым, но теперь я отчетливо заметила игру и переливы розового и фиолетового цветов, пробегавших по восхитительной ткани – «Голода, сводящего тебя с ума. Заставляющего глодать собственные копыта. Голода от того, что его все еще нет. Его не будет, когда ты откинешь пышные и до бессмыслицы мягкие одеяла, приветствуя утреннее солнце. Его не будет и всё то время, что ты будешь умываться, одеваться, и когда стоически приступишь к трудоёмкому ежедневному ритуалу по уходу за собой, в пятьдесят семь шагов. Во время укладки твоих волос и ухода за шкуркой его тоже не будет, как не будет и после облачения в тот минимум драгоценных регалий, что будут положены тебе для появления среди пони, и при дворе. В твоей жизни будут лишь эти маленькие кусочки золота, которые будут выделять тебя среди простых пони, но их все равно будет недостаточно – их всегда будет недостаточно, пока нет его. И его не будет все дольше и дольше, пока ты не взвоешь, и не пойдешь наперекор всему – из-за сводящего тебя с ума ощущения лютого голода».

— «Аааага… Вот прямо представила себе голодающую даму, облизывающую от голода собственные золотые регалии, весом в несколько фунтов!» — не сдержавшись, фыркнула я, оросив скудными брызгами расположенную перед собой поверхность стола – «Конечно, возможны варианты – например, свихнувшиеся на диете анорексички чего только не придумают ради того, чтобы выглядеть как рентгеновский снимок и суповой набор одновременно, но…».

— «О, поверь – это не будет зависеть от тебя самой. Она будет держать тебя на привязи, на коротком поводке, и радоваться, видя, как ты изнываешь от голода. Ты познаешь томительные завтраки, беспокойные обеды, и выматывающие ужины, не говоря уже об изнуряющем Пятичасовом чае, которые превратятся в иссушающие душу ритуалы, после которых ты все еще будешь голодной. И когда ты пойдешь на все, сделаешь все, как она предпишет тебе — ты поймешь, что его всё так же нет, как и раньше».

— «Его? Это кого?» — все больше распаляясь, выкрикнула я. Что-то странное творилось вокруг, и внезапно, со всей пугающей ясностью я ощутила, что вокруг появилось что-то ужасное, опутывавшее меня, словно невидимая глазу, но оттого, не менее липкая паутина. Она маячила где-то на периферии зрения, серыми линиями мелькая в уголках глаз, и ее центр находился где-то здесь, возле стола. Кажется, именно такие вот странные черные волны я видела когда-то в обители, когда… Увы, голова звенела от распирающей ее пустоты, засосавшей в себя все – даже боль, ставшую уже привычной за эти несколько дней. Стоило уже выбираться из этого летающего притона единорожьего нувориша, но поднявшаяся внутри волна злобы заставила меня подняться на ноги, требуя ответа на появившийся у меня вопрос – «Ты о Графите говоришь? Что, собрались его у меня отнять, вместе с этой драной кошкой, Найт Шейд? Уничтожу!».

— «О, это действительно смелое заявление» — уже откровенно потешаясь, заявила оставшаяся неизвестной особа.

— «Ага! Оно будет еще забавнее, когда я…» — стоять было трудно. Ноги подкашивались и дрожали, норовя сложиться подо мной, словно подпиленная табуретка – «Это все не важно. Я хочу выйти – у вас тут довольно душно. Не возражаете?».

— «Возражаю» — копыто, сверкнув позолоченным накопытником, властно ткнуло меня в грудь, отбрасывая назад, на подушки. Сердце наконец-то забилось все чаще и чаще, когда я почувствовала что-то теплое, бегущее по задним ногам – «Ты вряд ли сможешь куда-то уйти – по крайней мере, не сейчас. Между прочим, как тебе нравится аромат этих цветов?».

— «Отрава?» — прошептала я, судорожно пытаясь подняться, и с грохотом переворачивая на себя проклятую вазу, разлетевшуюся от удара о край покачнувшегося стола. Его гладкая поверхность не давала мне ни единой возможности подтянуться, и вскоре, сдавшись, я рухнула обратно на розово-желтые подушки, бессмысленно глядя на толстые, массивные листья цветка, упавшего рядом с моей головой. Капельки сока на его ворсистой поверхности блестели, словно десятки маленьких глазок, внимательно глядевшие на мое тело, бессмысленно двигавшее тяжелеющими ногами – «Предательство…».

— «О, нет. Опуститься до столь вульгарного способа насолить своему недругу могла бы иная кобыла, даже самых чистых кровей, но не я. Не по чину теперь, как ты понимаешь» — усмехнулся голос из-под капюшона. Встав, пони направилась в мою сторону, но замешкалась, и обошла подозрительную, увеличивающуюся на глазах лужу, приблизившись к моей голове. Запах ванили и карамели стал почти нестерпимым, заставляя меня все глубже и глубже втягивать в себя приторный воздух, ставший тягучим, как мед – «Это лишь королевская, или корончатая ветренница, поэтому не волнуйся по поводу нескольких досадных неожиданностей, случившихся с твоим телом – это бывает, когда расслабляются мышцы, а разум погружается в дремоту. Я увидела все, что хотела, а теперь хочу сделать своей тетушке милый, и ни к чему не обязывающий подарок… Хммм, быть может, мне стоит перевязать тебя лентой?».

Цветок приподнялся, и опустился мне прямо на морду. Я хотела заорать, оттолкнуть проклятое растение, в этот момент показавшееся мне чудовищной мухоловкой, раскинувшей щупальца-лепестки в ожидании приближающейся жертвы – и не смогла. Каким бы ни был этот яд, действовал он мягко и быстро, и вскоре, мои глаза начали закрываться, словно придавленные бетонной плитой. Я сопротивлялась, и даже попыталась закричать, но только глубже вдохнула отравленный воздух, пахнущий ванилью и корицей. Сердце билось все реже и реже, а голова становилась все легче и легче, словно наполненный гелием воздушный шар. Звон в ушах становился все громче и громче, и за ним угадывался чей-то голос, что-то просивший, приказывавший и кричащий – но я уже не слышала ни его, ни себя.

— «Спи» — кто-то стоял в изголовье моего мокрого, дурно пахнущего ложа. Тело расслабилось, и запрокинувшаяся голова видела лишь позолоченные накопытники, с прилипшим к одному из них розовым лепестком – «Я уверена, ты поймешь. А если нет – то и расстраиваться не стану. Конечно, кое-кто предлагал поступить с тобой по-иному, но теперь я узнала все, что мне было нужно. Не станем дергать Дискорда за его усы, и подавать тетушке ненужные идеи по поводу того, что можно предпринять в ответ, ведь она у нас такая собственница, и очень-очень не любит, когда кто-нибудь посягает на ее добычу. Хотя она поймет – о да, я уверена в этом! Она все поймет».

— «Сон? Просто сон?» — прошептали немеющие губы. Сон – я уже забыла это слово. Это было что-то темное и пугающее, в конце которого лежало что-то ужасное, как статуя из алого оникса, или огромное нечто, укрытое под черной водой. Я не могла, не хотела вновь видеть то, что когда-то увидела и пережила, но в то же время не могла отказаться от этого соблазна – уснуть без сновидений. Выключиться. Отключиться.

И будь что будет.

— «Считай это моим одолжением игрушке, которую очень скоро могут сломать» — цветок прижался плотнее, тысячами тычинок целуя мои ноздри и губы. Ваниль и корица смешались в густой, сладкий до горечи аромат – и ударом обрушились на мою голову, отправляя в небытие.

---

— «Мэм!».

Голос ворвался окружавшую меня тишину вместе с посторонними звуками, больше похожими на шум водопада. Он все усиливался и усиливался, набирая звучность и тембр, заставляя меня страдальчески морщиться, прикрывая копытами уши.

— «Мэм! Вставайте!».

Я осторожно перевернулась ну другой бок, надеясь, что обладатель этого голоса поймет, насколько мне не хочется открывать глаза, и уйдет, забрав с собой все эти странные звуки и шум, раздававшийся вокруг нас.

— «Мэм, я буду вынужден обратиться к гвардейцам, если вы и дальше будете нарушать общественный порядок».

— «Что?» — резко подняв голову, я открыла глаза, глядя на шершавую поверхность глубокого синего цвета, маячившую прямо у меня перед носом. Привыкшие за эти месяцы жить своей жизнью, глаза радостно ухватились за очередную возможность заставить меня полюбоваться содержимым собственных потрохов, и с удовольствием приблизили изображение, заставив меня застонать и зажмуриться, словно китайского пчеловода – «Кто тут?».

— «Мэм, я нахожусь несколько выше» — поняв, что голос от меня не отвяжется, я подняла глаза, и уставилась на нависавшего надо мной земнопони. Пожилой, порядком поседевший, он был облачен в синий шерстяной жилет и белую рубашку со строгим черным галстуком, яснее ясного говорившим о том, что его хозяин – пони серьезный, и состоит на службе Ее Высочества, день-деньской выполняя свою работу на почте, железной дороге, или в присутственном месте. Чтобы понять, где я нахожусь, мне пришлось отвести глаза от его замечательной синей жилетки, и оглядеться, стараясь не слишком сильно трясти при этом головой, явно как-то связанной с процессами, происходящими в моем животе – как оказалось, я лежала на довольно удобной лавочке, почему-то накрытая, словно простынкой, стопкой свежих, еще пахнувших краской газет, возле стены какого-то дома. Широкая улица лишь начинала наполняться народом, но пригревавшее солнышко уже затопило своими лучами широкий проспект, по которому бегали фургончики и телеги, самым возмутительным образом отражаясь в свежевымытых окнах стоявших неподалеку домов.

— «Где это я?».

— «Вы находитесь на скамейке, возле Кантерлотского вокзала» — любезно сообщил мне пожилой жеребец, заставив икнуть от неожиданности.

— «Кантерлотствкв… Кантерлотстс…» — язык решил заплестись косичкой, и никак не хотел выговаривать знакомое слово, несмотря на то, что ощущала себя абсолютно, безусловно, отвратительно трезвой – «А… Так я в Кантерлоте?».

— «Да, мэм» — несмотря на сурово поджатые губы, пони держался достойно и мирно, и даже не попытался закричать, схватить меня, и наплевать мне в ухо. Не знаю, почему я решила, что именно это, и именно в такой последовательности мог бы сделать кто-либо в это прохладное весеннее утро, но слава богиням, разбудивший меня не принимал никаких поползновений к набрасыванию или плевкам.

— «Аааа…» — только и смогла глубокомысленно произнести я, оглядываясь по сторонам. Окружающая действительность показалась мне смутно знакомой, хотя гулкое эхо шагов и голосов, гулявшее между стенами зданий, с непривычки, немного сбивало меня с толку – «А как я сюда попала?».

— «Вы прилетели» — что ж, вопрос заслуживал своего ответа. Подняв глаза, я долго и проницательно вглядывалась в стоявшего напротив земнопони, пока не устала, и вновь положила на лавку гудевшую черепушку.

— «Простите, сэр…» — мне потребовались все мои силы, чтобы сосредоточиться, собраться с мыслями, а затем и с силами, после чего – задать самый главный и нужный, способный пролить свет на происходящее, и убедить меня в том, что все это происходит со мной на самом деле, вопрос – «Прилетела? Сама? Вы точно уверены в этом?».

— «Мэм, вы лежите на лавочке».

— «Ну… Допустим».

— «Лавочка находится в городе».

— «Если верить вашим словам».

— «Значит, вы на нее прилетели» — довершил свои логические изыскания пони, заставив меня вновь открыть глаза, и предаться напряженным размышлениям, кто тут над кем, вообще, издевается – «Поскольку у вас, как я вижу, есть крылья и ноги, как у пегаса или земнопони, то значит, вы прибыли сюда отнюдь не магическим путем, поскольку у вас, в отличие от единорогов, не наблюдается рога. Ну, а поскольку пегасы обычно предпочитают летать, то отсюда следует вывод, что вы попали на эту лавочку именно этим путем. Вы прилетели».

Молчание длилось достаточно долго.

— «Логично» — наконец, пробурчала я, сраженная наповал этим цунами из логических умозаключений, буквально парализовавшими мой мозг – «Ааа… А зачем?».

— «Я часто задаю себе этот вопрос, мэм» — копыто пожилого работника государственного учреждения намекающе ткнуло наверх, в сторону крылатых фигур, оккупировавших ближайшие крыши, а также любые выступающие части кровли вокзала, конкурируя за эти удобные места со стайками голубей – «До тех пор, пока сотрудникам вокзала приходится убираться только за голубями, я не имею ничего против присутствия вашего брата. Однако я вынужден вам напомнить, что это общественная лавочка, а ваше присутствие на ней способно негативно отразиться на облике всего нашего вокзала в глазах прибывающих в столицу пони. И этот запах…».

— «Ээээммм… Это не я!» — обернувшись, я засунула нос под газеты… И тотчас же вытащила его, судорожно хватая ртом воздух. Вонь от слежавшейся шерсти, обильно приправленной несвежим содержимым мочевого пузыря, шибанула мне в нос не хуже грифоньего кулака. Вскочив, я тотчас же рухнула обратно на лавочку, судорожно стараясь прикрыться попавшими под копыто газетками, и чувствуя себя абсолютно голой, описавшейся лошадкой, отлежавшей себе на жесткой лавочке свои покрытые подозрительной влагой бока – «Простите, мистер – похоже, мне пора бежать».

— «Надеюсь на ваше благоразумие, мисс» — отсалютовал мне копытом чиновник железной дороги, сверкнув серебристым значком в виде колесной пары, вписанной в шестерню, прикрепленным к вороту жилета – «И постарайтесь побыстрее помыться. Боюсь, даже если я, как начальник вокзала, закрою на это глаза, то силы правопорядка могут отнестись к вам гораздо строже. Приятного вам дня».

Что ж, оставалось лишь радоваться, что я попала обратно в Эквестрию. Я ощущала это всем своим существом, пробираясь по переулочкам огромного города, в которых еще царил холодный утренний полумрак, скрываясь от ярких лучей весеннего солнца, и лишь пустая, звенящая тишина в голове могла бы заставить меня насторожиться… Но увы, этого не случилось. Зато меня живо сцапал патруль земнопони, нисколько не манкировавший своими обязанностями, и трудолюбиво прохаживающийся по своему району, не брезгуя заходить даже в пропахшие мусорными баками тупички. Я замерла, когда увидела одоспешенные фигуры, стучавшиеся в заднюю дверь какого-то богатого кондо[21], и заставившие выскочившего на стук портье вытаскивать из узкой улочки тяжелые мусорные баки, передвигая их ближе к улице, где их могли бы забрать ассенизаторы, три раза в день проезжающие по улицам со своими вместительными фургонами.

Там-то они и нашли мою тушку, скрючившуюся за ароматной помойкой.

— «Мэм, что вы тут делаете?» — сориентировались они довольно быстро, ловко вытащив меня из укрытия. Несмотря на бодрый и подтянутый вид, ребята казались совершенно зелеными новичками, несмотря на – а может быть, даже благодаря начищенным до блеска доспехам и накопытникам – «Вы в курсе, что спать на улице запрещено, как и попрошайничество, а также нарушение общественного порядка?».

«А ведь они правы» — посреди тишины, окутавшей мою голову, послышался мурлыкающий голосок Найтингейл, отдававшийся эхом где-то под сводами моей черепушки – «Ты и вправду спала на улице. Попробуешь поспорить?».

«Эй! Ты вообще на чьей стороне?».

— «Мэм, вы меня слышите?».

— «Прошу прощения, сэры, но я не спала на…».

— «Действительно? А что это такое?» — увидев, что стоящая напротив него кобылка постоянно выпадает из разговора, гвардейцы насупились, а один из них указал копытом на мой бок – «Вам придется пройти с нами, к судье этого района».

— «Простите, сэры, но зачем же сразу к судье?» — опешила я, пытаясь как можно незаметнее стряхнуть с бока прилипшую к мокрой шерсти газету, на которую указывало копыто гвардейца – «В конце концов, если я выгляжу как заправская нищая, то это еще не повод сразу посылать меня на каторгу, или запирать в камере на несколько дней!».

— «Правильно, мэм. Однако сейчас в городах развелось слишком много неблагонадежных пони, поэтому Гвардии был отдан четкий приказ не допустить анархию на улицах. Так что всеми вопросами о неблагонадежности занимаются судьи» — увидев, как две одоспешенные фигуры встали у меня по бокам, оттесняя в сторону Канатной, расправившийся с баками портье еще быстрее заработал ногами, юркнув обратно за дверь черного хода. В принципе, гвардейцы были правы, и такое небрежение портит облик старого города, однако то, что я попала под одну гребенку с лентяями, забывшими или поленившимися вынести за собой мусорный бачок, заставило меня обидеться, и надувшись, последовать за двумя белыми вертухаями, с гордым видом пошлепавшими в сторону местного околотка, недалеко от которого находился и зал для судебных заседаний района Роз, в котором находились и наши казармы. Их серые, бетонные стены я могла видеть в конце улицы, давшей району название, но проснувшаяся вдруг осторожность заставила меня выдохнуть, и закрыть распахнувшийся было рот, подавившись словами о том, что я бы и сама нашла дорогу к месту службы. Я находилась совершенно не в том виде, в котором была бы готова предстать и перед своими подчиненными – и перед этими белыми новичками, занявшими место более опытных коллег, ушедших на войну с грифонами.

Мне почему-то вдруг стало интересно, до сих пор ли ее именовали «простым пограничным конфликтом»?

— «Сюда, мэм» — учили этих жеребцов хорошо, и дойдя до уже знакомых, выкрашенных в несерьезный розовый цвет стен участка, они синхронно, не сговариваясь, приподняли меня своими боками, поворачивая в сторону соседнего дома. Что ж, и в одном, и в другом, выполненном в виде особнячка с тремя фальшивыми колоннами у входа, мне не раз приходилось бывать, принимая провинившихся легионеров у сердито фыркавших конкурентов из Гвардии, а также выслушивая суровые отповеди судьи, назначавшей им наказания. Увы, а может быть, к счастью, я не заметила ни одной знакомой фигуры среди тех, кто сновал по коридорам этого маленького дворца правосудия, в котором рассматривались те правонарушения, рассмотрение которых не требовало полноценного заседания, а рассматривалось единолично судьей. Теперь уже к моему счастью, знакомой мне дамы-судьи на месте не было — вместо нее, на трибуне восседала другая кобыла, в тот самый момент, когда мы вошли, сурово глядевшая на двух споривших перед ней единорожек. Заметив нашу группу, вошедшую в наполненный негромко шелестящий разговорами зал, она сделала знак моим конвоирам поставить меня возле деревянного барьера, делившего зал на две неравные части, и вновь воззрилась на спорщиц, указав на одну из них массивным деревянным молотком.

— «Мисс Крю, давайте подведем итог вашему спору: вы попросили свою визажистку посоветовать вам мастера для окраски вашей шкуры и гривы? И вам не понравилось то, как это сделала мастер в Нью Сэддле?».

— «Да, госпожа судья! И я требую компенсации за перенесенные страдания!».

— «А вы, мисс Хайлайт – разве ваши действия можно назвать профессиональными?».

— «Я не хотела отказывать своей клиентке, и просто дала ей совет — обратиться к одному из этих трех мастеров, о репутации которых я была наслышана» — развела копытами другая единорожка, с опаской посматривая на свою бывшую клиентку – «Это был просто дружеский совет!».

— «Так значит, это не было платной консультацией?» — визажист замотала головой, со свистом рассекая воздух множеством мелких косичек, благодаря которым ее шея казалась очень длинной и элегантной, словно у знатной жирафы. Клиентка, пухловатая дама, от кончиков ушей до хвоста унизанная недорогой бижутерией, раздраженно поджала губы, и вздернула нос, показывая, что она выше каких-то там договоров или оплаченных консультаций – «Что ж, дамы, тогда все ясно. В связи с тем, что между вами не было заключено даже устного договора об оказании услуги в виде подбора мастера по груммингу, а также не было факта оплаты данной услуги, суд отклоняет ходатайство о возмещении морального и материального ущерба мисс Крю со стороны мисс Хайлайт. Так же, я советую вам, мисс Крю, точнее формулировать ваши просьбы – особенно, если они касаются оказываемых вам услуг. Это понятно?».

— «Это возмутительно!» — сердито насупилась полная дама, сквозь желтоватую шерсть которой явно просвечивал зеленый подшерсток. Похоже, она пыталась ее осветлить, и сделаться совершенно желтой, но то ли мастер оказался не слишком опытен, вопреки словам ее визажистки, то ли у клиентки закончились биты раньше, чем был достигнут эффект.

— «Но справедливо!» — строго ответила судья, указывая своим молоточком на вторую спорщицу – «А вам, мисс Хайлайт, я настоятельно рекомендую относиться к своей работе с должным профессионализмом, и давать лишь те рекомендации, в которых вы будете так же уверены, как в завтрашнем дне! Это понятно?».

— «Да, мисс Сноуд… То есть, ваша честь» — опустив нос, откликнулась длинная пони, исподтишка показав своей оппонентке язык.

— «Вот и замечательно. Признаться, дамы, своим ежемесячным появлением в этом зале вы дискредитируете всю судебную систему нашей страны, поэтому я прошу вас быть терпимее друг к другу» — устало проговорила судья, вяло постукивая молоточком по бортику стола – «Суд окончен! Следующие!».

— «Свободная касса!» — тихо прошептала я, когда меня, вместе с еще десятком пони не самого респектабельного вида, направили к центру барьера, располагавшегося напротив трибуны, за которой сидела судья. Парочка из моих соседей обладала собственным, неповторимым ароматом, который заставил поморщиться даже меня, с некоторой завистью вспоминая Древнего, который когда-то мог без малейших эмоций обонять запах несвежих носков, извлеченных из ботинок бомжа. Было похоже, что судья собиралась вынести определение, постановление, или как там еще назывались судебные решения по поводу всей нашей группы, не размениваясь на долгие препирательства и комплименты. Строго осмотрев нас всех, она поднялась из-за стола, заставив остальных пони, дожидавшихся своей очереди, заинтересованно умолкнуть.

— «Итак, вот уже который раз за эти полгода я вижу перед собой бездомных и нищих пони. По крайней мере, так вы себя называете. Кого-то я вижу перед собой впервые, а кого-то – уже с завидным постоянством. Вы все должны стыдиться!».

— «Мэээм, мы не ниииищие» — смешно растягивая слова, попытался было возразить один из двух земнопони, стоявших прямо передо мной. Их длинные гривы, как и цветастые рубашки с длинными рукавами, были украшены многочисленными значками с символами трав и цветов – «Мы просто пытаались очиистить наши падмы от тлетворного влияния этиих эндустриальных миааазмов, которые пятнают наше тонкое тееело…».

— «Помолчите, мистер Сид!» — оборвала эту тягучую лекцию судья, по-видимому, уже слышавшая ее достаточное количество раз – «Это не повод для вас пытаться сплести себе гнездо или шалаш на крыше Палаты Общин из растений, набранных в городском парке! Представьте себе, как бы мы все себя чувствовали, если бы вы, по неосторожности, упали бы оттуда, и повредили себе, и своей спутнице? Стыдитесь! А вы, мистер Моргиннеро – вы опять будете утверждать, что нищенство является профессией в Мустангрии?».

— «В отличие от Эквестрии. Тут у вас с этим просто какая-то беда!» — затряс седой, нестриженной бородой старый единорог в коротких, комичных шортах зеленого цвета. Его телесный запах смешивался с моим запахом лежалой шерсти, и заставлял остальных отодвигаться от нас на пару шагов, несмотря на то, что за исключением этой семейной парочки поньских хиппи, они тоже отнюдь не озонировали окружающий нас воздух – «В Мустангрии я – уважаемый пони, член общества профессиональных нищих, а тут… Одно слово – дикая страна! Если пони, который желает оставаться нищим, вызывает недоумение и осуждение, то ничем хорошим для государства это не кончится, помяните мое слово!».

— «Я достаточно услышала от вас, мистер Моргиннеро!» — сердито пристукнув молоточком, фыркнула судья, поправляя на себе слегка сбившийся на сторону парик – «И должна вам сказать, что несмотря на эту опасную крамолу, которую вы возводите на Эквестрию, вам крупно повезло, что ваши скитания не завели вас куда-нибудь на восток нашей страны. Вы в курсе, что в Сталлионграде, например, нищенство законодательно запрещено? Они называют его «tuynejadstvo», и имеют несколько довольно суровых статей, которые на корню пресекают это явление, что лично меня заставляет задуматься о внесении некоторых изменений в нашу законодательную базу».

— «Дикие пони…» — стушевавшись, фыркнул «профессиональный» нищий, опустив на глаза свою забавную шляпу, похожую на детскую соску.

— «А теперь я хочу, чтобы вы выслушали меня очень внимательно. Как вы знаете, там – на севере от наших границ – только что закончился самый крупный конфликт между пони и грифонами за целые пять сотен лет. Мы все ощутили его последствия, и именно из-за него подняли голову разного рода авантюристы, подозрительные личности, и разные нехорошие пони, которые считались исчезнувшими вот уже много десятков лет назад. Мы могли с уверенностью сказать, что победили даже мелких воришек, отвратив пони от этого постыдного ремесла, однако стоило тучам сгуститься, и из темноты снова выползли разного рода ненадежные личности, наводнившие теперь наши города. И если копытоводствоваться буквой закона, вы все подпадаете под определение этих самых «ненадежных личностей». И таким образом, я могу выслать вас из Кантерлота, запретив возвращаться в него в течение нескольких лет, под страхом самых неприятных последствий…» — внушительно обратилась к нам судья. Услышав разочарованный стон, вырвавшийся у окружавших меня пони, буквально затрепетавших при озвученном ею наказании, она удовлетворенно ухмыльнулась, вновь, уже безо всякой нужды, поправляя свой пышный судейский парик – «Однако, на этот раз, я допускаю, что смогу закрыть глаза на произошедшее – в последний раз! – и назначить вам наказание за нарушение общественного порядка, а так же возмутительный образ жизни, в виде общественных работ по благоустройству земель за северной чертой города объемом… Объемом в полтора акра. Каждому».

— «Полтора акра?!» — задохнулся от неожиданности ароматный дедок. Мысленно переведя эту площадь в привычные гектары, я поежилась, представив себе территорию в два с лишним футбольных поля, на которой когда-то знатно порезвились Гвардия и Легион, превратив ее в перепаханное бездорожье – «А как же срок в камере? Мне уже давно не мешало бы сполоснуть свои копыта».

— «Каждый член вашего союза «профессиональных бездельников» должен бы знать, мистер Моргиннеро, что в Эквестрии наказание определяется в виде объема работ, а не их продолжительности!» — ядовито фыркнула дама в темно-синей судейской мантии, указывая молоточком на раздосадованного земнопони – «В чем смысл простого сидения на одном месте, которое так любят назначать эти ваши шерифы? Исправляющийся должен чувствовать, с каким трудом добывается благополучие для себя и остальных, и только от него зависит, как быстро окружающиеся сочтут его исправившимся, и вставшим на путь, благословленный принцессами. И если он ленив от природы…».

— «То что? Он будет копать и рыхлить эти пустыри до третьего пришествия Найтмер Мун?».

— «В моей практике встречались пони, которые не слишком-то торопились исправляться» — хмыкнула строгая кобыла, с грохотом опуская на край стола свой замечательный молоток – «Пока рекорд принадлежит одному пегасу из Погодного Патруля, завалившего снегом целый городок. Лентяй вот уже три года пытается разогнать облака над юго-восточным побережьем, и такими темпами, он закончит как раз к тому моменту, когда у него проклюнется такая же, как у вас, борода. Итак, пони – все инструменты вам выдадут завтра, у Жемчужных ворот. Суд окончен!».

— «Выходите, осужденные!» — буркнул один из гвардейцев, поторапливая потянувшуюся на выход группу. Наше место заняли другие пони, со своими проблемами, спорами и противоречиями, которые, за неимением серьезных преступлений, были возведены нашими четвероногими потомками в разряд преступлений, или общественно порицаемых деяний, которые нуждаются в пристальном внимании закона. Вновь протолкавшись среди страждущих справедливости, заполонивших приемную районного суда, мы вышли на улицу, где увидели небольшой отряд гвардейцев, выходивших из здания местного участка.

«Действительно, новички. Эх, хорошо, что все, кто мог бы меня узнать, сейчас далеко на севере, возвращаются домой» — пришла мне в голову тоскливая мысль. Распределив между собой улицы и кварталы, белые жеребцы и кобылы расходились в разные стороны, пока наши сопровождающие производили перепись своих подопечных, распределяя их по маленьким социальным гостиницам, и объясняя, где именно располагались одни из двух городских ворот, выходящих на северную сторону Кантерлота – «С другой стороны, как много из них не вернется, навечно оставшись в этих проклятых лесах и горах? Нет, уж лучше пять минут позора, чем знать, что больше не увидишь ни Громилу Скуда, ни вечно курящего какую-то дрянь Филли Бейкера, ни знатока всех местных забегаловок, непоседливую Коко Трикс. Где они сейчас? Как быстро вернуться? Наверное, я бы не отказалась сама посидеть в местных камерах, бывших когда-то ассенизационным коллектором, но чтобы только они вернулись назад, и первыми открыли скрипучую железную решетку».

— «Как ваше имя, мэм?» — поинтересовался подошедший ко мне гвардеец. Решив, что популярность мне ни к чему, я уже открыла рот, чтобы назвать фамилию моих приемных родителей, как вдруг, что-то увесистое, с размаху, шлепнулось мне на голову, и резко дернуло, едва не оторвав ее от болезненно изогнувшейся шеи. Присев на задние ноги, я уже решила было грохнуться на спину, чтобы во всеоружии встретить вероломно напавшего на меня врага, но лишь уперлась в чью-то широкую грудь, вместе со своим владельцем подобравшуюся ко мне с тыла – казалось, что я оперлась на какую-то стену, по недоразумению, обретшую возможность ходить. Еще не веря себе, я обернулась, и тотчас же оказалась прикрыта широким кожаным крылом, легко притиснувшим меня к боку черного жеребца, как всегда, появившегося безо всякого предупреждения. Кружившая над нами сова вновь спикировала на мою голову, торчавшую из-под растянувшейся перепонки, окрашенной весенним солнышком в кокетливый розовый цвет, но оценив размеры стоявшего рядом пони передумала драться, и с надувшимся видом приземлилась на сгибе его крыла, по привычке, тотчас же долбанув клювом в неосторожно показавшийся из укрытия бежевый нос.

— «Приветствую, сэры» — раздался знакомый голос, заставлявший мое тело вздрогнуть от казалось, уже давно забытого ощущения, очень похожего на маленькое, эфемерное счастье – «С вашего разрешения, я заберу у вас эту пони. У меня накопилось к ней довольно много вопросов, на которые ей предстоит дать очень подробный ответ».

---

— «Она уснула?».

— «Недавно. Я дал ей таблеток. Думаю, это сейчас лучшее из того, что можно было сделать».

— «Как это вообще могло произойти?!».

Голоса доносились из-за приоткрытой двери так же отчетливо, как если бы говорившие пони стояли рядом с постелью. Пустота в голове, с которой я очнулась возле кантерлотского вокзала, понемногу улетучивалась, но ее место начало занимать что-то темное и нехорошее, ожидавшее своего часа, и словно темный, вонючий ил, копившееся где-то внутри. После нескольких месяцев, проведенных вдали от крупных городов, я уже отвыкла от того, как странно звучат голоса и звуки, искажаясь и отражаясь от стен окружающих нас домов и помещений, а в Грифусе, по своей наивности, решила, что это лишь следствие странной планировки грифоньих помещений, однако реальность все расставила по своим местам, и вжимаясь щекой в накрахмаленную батистовую подушку я поняла, как одичала в том стылом северном краю, понемногу превращаясь в такую же мохнатую, немытую северную земнопони, сходство с которой лишь усиливалось из-за обрезанных крыльев.

— «Принцесса отбыла сегодня вечером, после вечернего доклада министров, и я боюсь, что даже стражам за ней не поспеть!».

— «Не нужно делать из нее инвалида» — пробурчал второй голос. Его я узнала, а вот обладательницу первого никак не могла себе представить, несмотря на то, что этот голос явно был мне знаком – «Она сильная. Она справится. Я уверен».

— «И ты был все время в ней уверен, хотя знал, что она сидит на этих пилюлях, которые ей, по приказу свыше, скармливали врачи?».

— «Я всегда в ней уверен. Просто…» — замешкавшись, муж пошевелился, и сделал два шага к двери. Я зажмурилась, несмотря на то, что лежала спиной к полоске света, прочертившей наискось Зеленые покои – за все время, что я провела в этой комнате, мне совершенно не требовались глаза, чтобы знать, что свет обязательно скользнет по краешку кровати, обежит резные столбики, оставшиеся от нависавшего когда-то над ней балдахина, скользнет по ковру, чтобы отразится в тяжелом, старомодном трюмо, осветив мою фигурку, лежавшую под воздушными, донельзя роскошными одеялами, в окружении двух маленьких, сопящих комочков, как некогда, прижавшихся к моему животу. Удовлетворившись осмотром, Графит вновь прикрыл тяжелые двери, впрочем, как и раньше, оставив небольшую щель для того, чтобы знать, что происходит в покоях.

— «Просто даже такой недалекий жеребец как ты наконец-то понял, что оставлять с нею детей просто опасно!» — сердито зашептал кобылий голос. Я скрипнула зубами, представив себе, как срываюсь с кровати, и с грохотом распахиваю дверь, чтобы вцепиться зубами и копытами в морду ненавистной Найт Шейд, безо всякого зазрения совести пытающейся подлизаться к моему мужу – «И не нужно высоких фраз про материнство! Уж в этом любая кобыла понимает поболее любого жеребца!».

— «Мне кажется, ты настроена слишком предвзято по отношению к Скраппи, Грасс» — после этих слов я наконец-то поняла, кто разговаривал с моим мужем. После размолвки, вызванной, на мой взгляд, сущей ерундой, Грасс все еще продолжала дуться на меня за ту невинную шутку с пожаром в королевской библиотеке, и я уже и забыла, как звучит ее голос, пересекаясь с зеленой пони всего несколько раз в месяц, проходя мимо нее по коридорам дворца.

— «Я? Предвзято?» — презрительно фыркнула земнопони, судя по приближающемуся и вновь удаляющемуся голосу, так же решившая заглянуть в щелочку приоткрытой двери – «Я реалистка, и в отличие от всех вас, прекрасно представляю, что именно с ней происходит – даже несмотря на то, что ее поведение раздражает не только меня, но и половину представителей высшего света нашей страны! И несмотря на то, что я говорила и матери, и тебе, и этой зазнайке Кег, вы все равно продолжаете делать вид, что все в порядке – хотя все абсолютно не в порядке! Трясущиеся от подобострастия врачи Крылатых Целителей продолжают пичкать ее разными диковинными пилюлями, от которых она ходит во сне, и орет по ночам, пугая детей и соседей, делая все, чтобы она могла выполнять задания твоей темной повелительницы. Ты вообще в курсе последних новостей?».

— «Ты не права. Но продолжай» — я услышала, как скрипнули зубы Графита, рождая табун мурашек, промчавшийся по моей спине. Берри беспокойно завозилась у меня под боком, и я опустила нос на ее спинку, своим дыханием успокаивая закряхтевшую во сне дочь – «Но не забывай, что я тоже там был. Ну, немножко помог, там и тут… Понимаешь?».

— «Иронизируем? Ну-ну…» — голос Грасс стал до невозможности ядовитым – «А ты в курсе, что по дворцу открыто ходят слухи о том, что знатные пони, имеющие во власти определенный вес, собираются подать прошение принцессам о смене командующего Легионом? Они пока еще договариваются о возможной кандидатуре ее приемника, но я слышала от горничных гостевых башен, что дело осталось за малым, и от подачи петиции их отделяет лишь затянувшийся процесс торга, ведь каждое знатное семейство или клан хочет пропихнуть на эту должность своего пони. Даже Дримы».

— «Нет. Мы были далеко от кантерлота, и его политики» — сердито прошипел Графит. Я буквально видела, как воздух проходит сквозь частокол острых зубов, теряя рваные клочья невидимой шкуры – «Ну и кто же из клана Дрим хочет стать этим счастливчиком?».

— «А то ты не знаешь!».

— «Насти…».

— «Да, Насти Дрим. Они с дружками порядком набрались на торжественном собрании и последовавшем за ним балу, посвященному победе у Грифуса, после чего отобрали у гвардейцев их доспехи, и репетировали отдачу воинских почестей твоему братцу. Все знают, что он недалекий болван, но плохо то, что он богатый и знатный недалекий болван, поэтому имеет все шансы пролезть на эту должность».

«Отобрали у гвардейцев их доспехи? Вот отжигают, перцы! Похоже, Твайлайт Скай недолго продержится на должности капитана дворцовой стражи…».

— «Вот такие дела вершатся тут, в столице, пока вы шляетесь невесть где!» — продолжила разговор Грасс. Голос кобылы стал глуше, словно она решила отойти от двери, чтобы не побеспокоить меня или детей – «Все вокруг уже видят, что ей становится только хуже, и ее, не стесняясь, накачивают препаратами, от которых моя милейшая кузина вообще теряет последние остатки связи с реальностью. Но при этом ее окружение вовсю делает вид, что все нормально, и совсем ничего не происходит!».

— «Послушай, Грасс, ты не права. Никто не говорит, что все замечательно, или закрывает глаза на ее здоровье…».

— «Правда? Ты видел, что случилось, когда она увидела детей?» — сердито бросила Грасс. Эти слова заставили меня еще сильнее вжаться в подушку, пытаясь изгнать из памяти тот миг, когда я увидела близнецов — впервые после долгой отлучки. Намытая до, после, и даже во время доклада принцессе, я не смогла расслабиться даже под умелыми копытами жеребцов-бальнеаторов, как старомодно называла их мать, позаимствовав для нашей встречи жеребцов из личной «конюшни» своей сестры, открывая тем самым глаза на одну из причин содержания при дворце этого табуна из белоснежных, мускулистых красавцев. Увы, ее желание пропало втуне, и к тому моменту, когда меня, наконец, выпустили из погруженной в серебристый туман парной, я напоминала натянутую до предела пружину, судорожно рыская глазами по проплывавшим мимо нас интерьерам дворца, отзывавшихся легким эхом под ударами наших копыт. Пользуясь отсутствием одной из принцесс, служки содрали с полов запылившиеся за зиму ковры, устроив в Новом крыле грандиозную постирушку, обнажив скрывавшуюся под ними потускневшую от времени мозаику, звонко отвечавшую на каждый удар ступавших по ней ног, заставляя петь тихие до того комнаты и коридоры. Не удержавшись, я все-таки обогнала неспешно и чопорно шествовавшую передо мной Грасс, и махом взлетела по широкой винтовой лестнице на самую вершину широкой и приземистой башни – туда, где располагались покои «будущих фаворитов принцесс». Это нелестное определение я услышала походя, от болтавших во время работы служанок, тщательно намывавших огромные окна – при моем приближении они замолкали, и возвращались к работе, но даже поднявшись наверх, я все еще слышала за своей спиной затихающие шепотки, явно получившие новую пищу для разговоров.

Увидев двух маленьких ангелочков, беспокойно вертевшихся возле ног какой-то чопорной дамы в длинной, богатой попонке, я остолбенела, и остановилась у входа в детскую комнату, оглушенная почти позабытыми запахами, шибанувшими в мой нос не хуже грифоньего клевца. Остановились и бегавшие вокруг своей няньки и дети, во все глаза разглядывая патлатое, еще влажное от купания чудо, нарисовавшееся в проеме двери – и с громким визгом бросились ко мне, едва не повалив меня на спину. Догнавшая меня Грасс лишь изумленно покачивала головой, глядя на ухмыляющегося Графита, когда я целовала попискивающих от счастья детей, как и я, совершенно не ожидавшая таких бурных эмоций. Раскинув широкие крылья, я обхватила, прижала к себе повизгивающие от счастья комочки, и…

И поняла, что не могу улыбнуться.

Остолбенев, я опустила голову, прижимая к себе счастливо кричавшую что-то мне на ухо дочь, и поглядела на сына, обхватившего мою ногу. Вцепившись в нее всеми четырьмя копытами, он радостно разревелся, прижимаясь щекой к материнской ноге, но я… Почему я не смогла заплакать? Почему я не могла улыбнуться? Вскинув глаза на радостно улыбавшегося мужа, я слышала только детские «Мама! Мама пиехала!», которые раз за разом повторяла ловко запрыгнувшая на мою шею дочурка – но в душе вдруг разлилась оглушительная пустота, стремительно пожиравшая нахлынувшее на меня ощущение счастья. Я вновь попыталась совершить это несложное действие, глядя, как меняется выражение на морде Графита, настороженно уставившегося на меня сквозь бурю детского счастья, но добилась лишь того, что почувствовала, как страшно исказилось моя мордочка, в попытке выдавить из себя хотя бы ухмылку…

И именно тогда я закричала – надрывно, страшно, как раненный зверь, прижимая к себе подхвативших мой вой близнецов.

— «Это было… Пугающе».

— «Это было ужасно!» — гораздо менее обтекаемо выразилась Грасс, придержав копытом заскрипевшую отчего-то дверь – «Ты видел ее морду? Она была похожа на гипсовую театральную маску, у которой одна половина неподвижна, а вторая – безумно искажена! И что, теперь ты тоже скажешь, что все в порядке?!».

— «Нет. Я так не считаю!» — сердито ответил жеребец, впервые за все время этого разговора сбрасывая с себя маску терпеливого внимания. Тяжело бухнуло копыто, и мой нос переместился на живот захныкавшего во сне сына, успокаивая завозившегося во сне жеребенка. Дверь вновь приоткрылась, но вцепившийся, по старой привычке, в мою мордочку всеми четырьмя копытами сын прикрыл ее от внимательных взглядов мужа и сводной сестры – «А ты просто не знаешь, как давно я уговариваю ее прекратить над собой издеваться, и перевестись на другую должность. Ты знаешь, что предложили ей сами принцессы? Они хотели бы, чтобы она возглавила службу хранителей тела, недавно созданную командором Гвардии для охраны принцесс – Госпожа говорила, что уже «познакомила» их и Скраппи в Обители – а принцесса Селестия… В общем, ей было предложено стать звездой с агитационных плакатов, заняв место, освободившееся после брата новой принцессы».

— «И она отказалась?!» — ахнула Грасс.

— «Как видишь. Сказала, что это не для нее, и упорхнула на север».

— «Допорхалась!» — сердито стукнула копытом об пол зеленая земнопони, но тут же прикрыла за собой дверь, чтобы не разбудить тех, за кем она наблюдала – «А теперь что? Если так и дальше пойдет, нам останется только сдать ее в лечебницу Стикки Виллоу, где самое место для…»

Щелкнув, дверь закрылась, оставляя меня в темноте, наедине с темными мыслями, бывшими чернее, чем окружавшая меня ночь. И в самом деле, кем я стала за эти несколько месяцев? Во что превратилась? Почувствовав на своей шкуре, что из себя представляет управление целой дивизией, я поняла, что очень быстро опустилась на самое дно, превратив себя в какое-то злое животное, одержимое ролью в большой стае таких же, как я, свирепых существ – готовых наброситься на кого угодно, подчиняясь воле пославшей нас страны, или начать грызться друг с другом во времена недолгих затиший, сменявшихся горячками боя.

И понемногу, нам начало это нравиться, становясь привычным образом жизни.

Что двигало нами, заставляя отказываться от всего, что могла дать эта щедрая и изобильная страна, раскинувшаяся на треть известного мне мира? Что заставляло стремиться туда, где льется кровь – чужая и наша? И какую цены мы должны заплатить за то, что щедро проливали ее, забыв о заветах богинь, и желаниях Древних, ушедших из этого мира в надежде на то, что мы не повторим их ошибки?

Увы, я не знала ответа на эти вопросы. Но я уже поняла, что скатилась на самое дно, съехав по огромной спирали куда-то вниз, в багровый полумрак, расцвеченный алыми молниями. Мое сознание все чаще давало сбои, и эта паника, что так напугала оказавшихся рядом близких и детей, яснее явного говорила о том, что я становлюсь не просто досадной помехой или обузой даже близким мне пони, но попросту опасной для окружающих. Ведь если бы не подскочившая Грасс, не без труда отобравшая у меня испуганно ревевших детей, кто знает, чем бы закончились эти безумные обнимашки…

«Не льсти себе. Ты безумна» — тихо прошептала мне темнота. Сквозь плотные шторы, сменившие занавески, пущенные мной когда-то на вечернее платье, не пробивалось ни единого лучика света. Тишина царила в коридорах и покоях дворца – столь любезная уставшим принцессам, и столь оглушительная для моих ушей. Город спал, как спали и все уставшие пони, кроме тех, кому было положено не спать, оберегая покой королевства – а также мятущиеся души, вроде меня, потерявшие покой и сон из-за любви, беспокойства, или беспричинного страха, что так любит подкрадываться к нам в темноте.

Однако для меня она была не вместилищем кошмаров, а лишь отражением тех ужасов, что медленно зрели где-то внутри.

«Ты безумна. И опасна для остальных».

С этим я не могла не согласиться. Истерика закончилась, и ее место заняло сожаление – и страх. Страх за тех, кого я могла потерять. Страх за тех, кого еще потеряю. Неужели не было средства от этого страха? Как вообще остальные могли жить, не думая о том, что в любой момент потеряют своих близких или друзей? Тех, с кем собирались идти по жизни до самого конца?

«Ты безумна. И опасна для остальных. Особенно для тех, кого любишь».

Я заворочалась в постели, пытаясь еще крепче вжаться в подушку, до боли в зубах терзая ее уголок. Пытаясь изгнать, выкинуть из памяти растерзанное тело Графита, тяжелым грузом лежащее у меня на спине. Безумную гонку через половину страны, закончившуюся в Обители. Кости и плоть, в которые превращаются те, кого я любила, кого знала, и чьи образы проходили у меня перед глазами.

«Ты безумна. И опасна для остальных. Особенно для тех, кого любишь. И все они умрут у тебя на глазах».

Заметавшись, я резко вскочила, приподнимаясь на кровати, и слепо вглядываясь в окружающую меня темноту. Ощущение чего-то ужасного нахлынуло с прежней силой, возвращая меня в вагон «кантерлотского скорого», несущийся сквозь буран. Шелестящие звуки чего-то огромного, двигающегося в необъятной толще земли.

«Они идут за тобой».

Не выдержав, я вскочила с постели, лишь в последний момент придержав крылом одеяла, не давая близнецам проснуться, скатившись на освободившееся место. Резкими, дерганными движениями набросала побольше подушек на опустевшее место, и коротко мазнув сухими, искусанными губами по лобикам малышей, опрометью бросилась из покоев. Меня ждал дальний путь. Да, я тонула, тяжелым якорем падая на самое дно, но даже теряя последние остатки разума, я была готова дать сожрать себя живьем неизвестным чудовищам, следующим за мной по пятам, но никогда не дала бы им причинить вред ни одному живому существу – особенно тем, кого я любила всем сердцем, и ради кого была готова пожертвовать всем, что у меня есть.

Даже собственным разумом.

---

— «Соообираешься куда-то, Скраппи?».

Вздрогнув, я остановилась возле южных, Королевских ворот дворца. Небольшие – не чета громаде белоснежных Малых – все время открытые, когда-то они казались заброшенной декорацией, сходство с которой усиливалось вросшим в землю подъемным мостом. Однако за несколько лет, в течение которых город неудержимо менялся, пал даже этот бастион стародавних традиций – неухоженный, заросший косогор, больше подходивший какому-нибудь захолустному городишке, был облагорожен, и спускался широкими террасами в сторону тихого райончика, состоявшего из невысоких, построенных под одну линейку и кальку двухэтажных домов с не слишком дорогими квартирками, которые любили снимать служащие и пони среднего достатка, не боявшиеся соседства с вечно шумевшим вокзалом. Узкая тропинка исчезла, уступив место широкой дороге, извивающейся, словно змея, и упиравшейся в новую набережную, одетую в светлый мрамор, по которому текли воды Большого Кантерлотского Каскада, через которые был перекинут старый подъемный мост, заботливо сохраненный по просьбе старшей принцессы.

— «Пи… Пинки?» — пробормотала я, глядя на темную поверхность воды, стремительный бег которой никак не мог помешать большому резиновому кругу, привязанному к опоре моста, на котором вольготно расположилась розовая пони, затянутая в черный латексный комбинезон – «Я не… Ну, я хотела… Ум… А что ты тут делаешь?».

— «Я следила» — похоже, мое блеяние нисколько не запутало кобылку, плескавшуюся в водах, летящих к краю широкой каменной чаши, в которой заканчивался канал – «За подозрительными пони. Ты же слышала, что когда начинаются неприятности, эти темные личности вылезают из своих укрытий, и рыщут, рыщут, РЫЩУТ вокруг в темноте! Кстати, никогда не задумывалась, почему они там рыщут, а? Быть может, они просто не могут найти вечеринку?».

— «Ээээ… Ну, не исключено» — подумав, старательно закивала я, пытаясь держаться боком к чересчур наблюдательной подруге, стремительным прыжком выскочившей из воды, и прыгающей вокруг меня, словно кролик – «Слушай, Пинки, я хотела спросить – как там наши подруги?».

— «Просто замечательно! Столько всякого интересного случилось…» — завлекающим тоном проворковала та, бесцеремонно бегая вокруг меня, и все время пытаясь сунуть нос в тяжелую сумку, висевшую у меня на левом боку – «Но думаю, тебе это не слишком интересно, правда?».

— «Нет, даже очень интересно!» — запротестовала я, прислушиваясь к звукам, доносящимся из-за расположенных ниже по склону домов. Где-то там пыхтел разводивший пары паровоз, который, быть может, смог бы унести меня далеко-далеко, позволив увести вслед за собой все то, что преследовало меня во мраке, скрываясь и под землей, и в темных, ночных небесах – «Просто… Ну…».

— «Просто не очень-то хорошо вот так избегать своих друзей, Скраппи» — тон розовой земнопони сменился на обвиняющий. Пинки, вечно веселая Пинки, любой разговор с которой всегда начинался так, будто и не заканчивался предыдущий, словно вы и не расставались ни на минутку, теперь стояла рядом со мной, и задумчиво разглядывала меня, улыбаясь каким-то собственным мыслям, задумчиво трогая розовую гриву, длинными, гладкими прядями свисавшую едва ли не до земли – «Однажды я сделала такую ошибку, и стала несчастной на очень долгое время – на целых восемь часов. На очень долгие восемь часов, уж поверь мне. Всю свою жизнь я желала лишь одного – чтобы на мордочках моих друзей сияла улыбка, и ради этого я готова улыбаться всем и каждому вокруг меня. Но может быть, я заблуждалась…».

— «Нет, Пинки. Это я заблуждалась. Поверь» — искренне выдохнула я, глядя на стоявшую рядом кобылку. В свете огромной луны она вдруг показалась мне очень взрослой – гораздо взрослее кого бы то ни было из всех шестерых моих подруг, а ее загадочная улыбка Джоконды заставляла мурашки табунами носиться по моей спине – даже несмотря на то, что в этот момент она показалась мне даже более искренней чем та, что обычно приберегала для окружающих принцесса – «Просто… Просто мне нужна помощь. Я заболела».

— «И именно поэтому ты собралась бежать от врачей?» — несмотря на всю свою прыть, с которой я рванулась куда-то вперед, услышав раздавшийся за спиной голос, тяжелое копыто, опустившееся на мой хвост, не дало мне ни единого шанса скрыться, ускакав в темноту. Оглянувшись, я затравленно уставилась на Графита, с суровым видом взиравшего на меня с высоты собственного роста – похоже, мой замечательный план по скрытному исчезновению явно оказался не таким уж и замечательным, учитывая тот факт, что меня отыскало двое пони разом — «Или поэтому ты собралась исчезнуть, бросив семью и детей?».

— «Я никого не бросала! Я просто хотела увести это отсюда!» — на мордах стоявших напротив меня пони отразилась лихорадочная работа мысли в то время, как я лихорадочно соображала, что же нужно еще такого сказать, чтобы никто не принял меня за сумасшедшую – «Ну, то есть… Я просто не хотела, чтобы кто-нибудь пострадал!».

— «И именно поэтому ты решила сделать «куклу» из одеял, чтобы никто не догадался, что под ними никого нет?» — иронично осведомился муж, с таким загадочным видом поглядывая на Пинки, отчего у меня тотчас же засвербило в копытах от желания наподдать ему тумака – «И именно ради защиты остальных ты наведалась в ваши казармы, пополнив наспех собранную сумку значительной суммой в грифоньих талантах? И именно поэтому, проигнорировав дорогу во дворец, решила обойти его, и направлялась к вокзалу?».

— «Правда? Настоящие сокровища?! А можно мне посмотреть?!».

— «Это не сокровища, Пинки. Просто грифоньи таланты. И вообще…» — моя нога сгребла под бабку приличный клок розовой гривы, выдергивая из сумки голову зарывшейся в нее кобылки – «Как он меня нашел? У меня возникает ощущение, что меня нагло предали! Не знаешь, кто это мог быть?!».

— «Без малейшего понятия! Честно-честно!» — натянуто улыбнулась та, кося глазами на насупившегося Графита, мрачной тенью нависавшего над нашими фигурами – «Эй, я правду говорю! Я же не давала тебе пинки-клятвы в том, что не расскажу, как ты выбиралась из дворца через черный ход за статуей, и ни словечком не обмолвлюсь о том, как ты бегала туда и сюда с этой огромной сумкой, и уж точно не собираюсь никому рассказывать о том, как ты забегала на вокзал, стоя перед расписанием… Ой».

— «Ну, спасибо тебе, Пинки!».

— «Всегда пожалуйста! А за что спасибо?».

— «Скраппи, отпусти ее» — я почувствовала, как острые зубы прихватывают мой загривок и встряхивают, приподнимая над землей, заставив выпустить из копыт зажатые под ними розовые локоны. Не слишком церемонясь, муж еще раз встряхнул меня, словно собираясь основательно встряхнуть какой-нибудь пятнистый половичок, и молча потащил в сторону ближайшей скамейки, которыми были уставлены спускавшиеся к вокзалу террасы.

«Ой. Кажется, сейчас будет порка» — только и успела подумать я, глядя на приближавшуюся деревянную спинку. Перед моими глазами мгновенно пронеслось пугающее видение меня любимой, разложенной поперек лавки, и получающей своим крупом ударную дозу «воспитательной работы», но даже бешено заработавшие ноги ничем не смогли мне помочь, и через несколько секунд я уперлась всеми четырьмя копытами в деревянное орудие пыток, приветливо подставлявшее мне свои реечные бока, выкрашенные в едва различимый в лунном свете, бежевый цвет.

— «Оу. Какая милая семейная сцена…» — проворковала прыгавшая вокруг Пинки, и с интересом глядевшая, как я цепляюсь за спинку скамейки всеми четырьмя копытами, и зубами в придачу. Увидев мои вытаращенные глаза, она тотчас же взобралась на скамейку, и игриво провела копытом по моим ребрам, заставляя задергаться, словно попавшего на крючок червяка – «Кстати, шлепать взрослых пони противозаконно — вы знаете об этом? Нет? Ууууууу, тогда у меня есть замечательные аксессуары в моем замечательном сундучке! Хотите, я вам их покажу?».

— «Не… Нет! Нет-нет-нет!» — запричитала я, стараясь не разжимать свою хватку, и в то же время отодвинуться подальше как от сопевшего за моей спиной Графита, пытающегося оторвать меня от трясущейся лавки, так и от шаловливой ноги земнопони, все сильнее щекочущей мой живот – «Извращенцы! Грязные домогаторы! Памагите! Хулиганы девственности лишают!».

— «Ефё одно флово, и кое-кто полуфит харрофую трепку!» — пропыхтел муж, резким рывком отдирая меня от спинки скамейки. Трусливо поджав хвост, я смирилась с неизбежным, и прикрыв для верности глаза всеми четырьмя копытами, приготовилась с достоинством встретить сеанс оздоровительного массажа филейной части напросившегося на трепку тела… Но почему-то очутилась на чем-то деревянном и жестком, ткнувшемся в мой напрягшийся круп, сжавшийся до размеров детского кулачка — «Уф. Заставила ты меня попотеть».

— «Это ты меня сейчас так толстой назвал?» — мне казалось, что ничто уже не заставит меня открыть глаза до скончания света, но, как оказалось, для этого хватило всего нескольких слов. Вскинувшись, я обернулась, и с обидой уставилась на внимательно глядевшего на меня мужа, с хмурым видом разглядывавшего мою мордочку, постоянно косившую глазами на придвинувшуюся к нам Пинки, без зазрения совести решившую подслушать наш разговор.

— «Да брось! Тебя откармливать еще несколько месяцев надо!» — с непередаваемой жеребцовой чуткостью и врожденным чувством такта, бухнул сидящий напротив меня жеребец – «Исхудала, отощала, обтерлась… И вообще, что с тобой происходит, ты не могла бы мне сказать?».

— «Ничего!».

— «Ничего?» — переспросил тот, с иронией поглядев на розовую земнопони, умостившуюся с другого моего бока – «Это значит «Все нормально», «А сам не видишь?», или «Ой, все!»? Я не слишком разбираюсь в этом вашем кобыльем языке, и хотел бы услышать от тебя перевод».

— «Все хорошо».

— «Ага. Значит, мне тут не доверяют» — насупился Графит, исподлобья глядя на мою нахохлившуюся фигурку – «Хотя вроде бы мы тут не чужие. Что вы думаете по этому поводу, мисс Пай?».

— «Глупенькая пони».

— «Пожалуй, согласен».

— «А, так тебе важно ее мнение, да?!» — вскинулась я, ощущая, как в груди вспыхнули раскаленные угли. Но ставший привычным огонь не успел разгореться, когда меня буквально вдавили в лавку сразу четыре копыта, двое из которых явно принадлежали кобыле. Закрутившись на месте, я попыталась было сбросить с себя ставшие ненавистными вдруг оковы чужих ног… Но остановилась. Что-то сильнее меня опустило уже поднявшееся копыто и растопыренные крылья, стремящиеся вырваться, убежать от стиснувших меня тел. Что-то шепнуло «Постой! Ведь ты можешь сделать им больно!» — заставив содрогнуться от мысли, что я смогла бы поднять копыто на… На своего… На своих…

— «Простите» — мне не оставалось ничего, кроме как рухнуть обратно на лавку, пряча в копытах враз заполыхавшую морду, чтобы не видеть, как переглядываются сидящие рядом пони. Конечно же, они все поняли. Конечно, догадывались о том, что дела у меня шли все хуже, и я испугалась, эта последняя вспышка уже переполнила чашу их терпения – ангельского, если знать, что именно им приходилось терпеть от одной пятнистой дуры, которую было легче послать, чем понять, чего же именно она хочет – «Простите. Простите! Простите…».

Мы помолчали. Я ощущала, как наши тела купаются в лунном свете, и легкий ночной ветерок холодными пальцами ворошит отросшую за зиму шерсть. От обнажившейся почвы шел приятный, коричневый запах прелой листвы, а похрустывающий ледок тщетно пытался затянуть глубокие лужи, покрывавшие камень дорожки. Их блеск напоминал серебристую поверхность бесчисленных прудов, в которых водились диковинные рыбы, питавшиеся крошками хлеба, в которые превращалась каждая упавшая звезда, и я вдруг задумалась – а на то ли я трачу свою жизнь? Для чего извожу себя и других, устраивая отвратительные эскапады, и вмешиваясь в нелепые войны, вместо того, чтобы путешествовать, как хотела – с семьей, с детьми и родителями, будь то приемные, или нет? Зачем страдаю сама, и заставляю страдать других, вместо того, чтобы жить в этом прекрасном, волшебном мире? Похоже, мои размышления слишком явно отразились на всем моем теле, потому что завозившаяся под боком Пинки вдруг тихо вздохнула, и протянула мне две деревянные лодочки, выточенные с поразительным мастерством. Смутившись, я цапнула оба подарка, и поколебавшись, протянула одни сидевшему рядом Графиту, покраснев еще больше от ощущения того, как дрогнуло его копыта, принимая внезапный презент. Легко соскочив с лавочки, земнопони легко попрыгала к широкому ручейку, что весело журчал возле бортика, и доскакав до глубокой лужи, пустила туда свой широкий, раскрашенный в яркие краски, и оборудованный парусом плот. Вздохнув, я помедлила, и ощущая себя отчего-то очень неловко, потопала к стоявшей у воды подруге, ощущая, как рядом, так же неловко и кажется, очень смущенно, сопит супруг, подорвавшийся вслед за мной со скамейки. Опустив свой кораблик на воду, я долго смотрела, как забавное, толстопузое суденышко так и льнет к оказавшемуся рядом двухпалубному красавцу, несмело покачиваясь на крошечных волнах, и кажется, даже не вздрогнула, когда ощутила на своей спине несмелое прикосновение кожистого крыла.

— «Все зашло настолько далеко?».

— «Да» — отпираться причин больше не было. Повернув голову, я уткнулась носом в жесткую черную шерсть, ощущая, как наливаются болью абсолютно сухие глаза – «Я должна… Понимаешь? Я не могу… Я разучилась даже плакать. Даже смеяться. И даже улыбаться. Я лишилась части своей души. И мне нужна помощь».

— «Но есть же клиника…».

— «Да. Но нужна не она».

— «Нужно что-то другое» — кивнула длинноволосая кобылка, стоявшая на другой стороне этого крошечного, неглубокого – в половину копыта – пруда. Как она очутилась там? Я не знала. Однако выражение светлой печали на ее мордочке заставило мое сердце пропустить не один удар – «Уединение. Отчуждение. Нужно понять, кто же ты есть».

— «Пинки…».

— «И кажется, я знаю именно такое место. Я была там однажды. Еще в детстве. Еле выбралась» — при мыслях об этом странном «месте» она вдруг задорно тряхнула головой, отчего ее волосы, до того прямые и ровные, вдруг вновь рассыпались очаровательными локонами, сбиваясь в густую и высокую шапку розовой гривы – «Поэтому ты не отправишься туда одна».

— «Я думаю, мне не понадобится много времени, чтобы собраться…» — начал было супруг, но посмотрев на наши озадаченные мордочки, сердито нахмурился – «Эй, кобылье царство! Я тут жеребец, ясно вам? И мне решать, куда поедет моя единственная и неповторимая самочка, а главное – с кем, и когда!».

— «Глупый – я же сказала, что это место уединения!» — хихикнула розовая кобылка, задорным прыжком перемахивая через лужу, в которой гордо покачивались три корабля – «Но я ее провожу, не беспокойся. А вот тебе придется остаться, да-да-да. Кто, кроме тебя и меня, присмотрит за вашими малютками? А к малышам Кейков кто прилетит, чтобы охранять от кошмаров их сон?».

— «Ну… У нас взаимовыгодное сотрудничество, скажем так» — покосившись на мои большие, и очень круглые глаза, пробормотал жеребец, ковыряя копытом хрусткую наледь на камне – «Что? Думаешь, я не знаю сказок, или не смогу присмотреть всего за двумя жеребятами?».

— «Милый, ты открываешься с совершенно неожиданной стороны…» — пробормотала я. Представить себе эту тушу, вламывающуюся в спальню к соседским детишкам для того, чтобы прочитать им на ночь забавную книжку, было выше моих, и без того невеликих, сил – «Но знаешь, Пинки права. Я должна найти себя, и понять, что же такого испортилось у меня в голове. Мне нужна помощь врача – из тех, кто не знает ни меня, ни того, что я натворила, и думаю, есть одно место, о котором я уже слышала. Думаю, там есть пони, которые смогут помочь. Прости, пожалуйста. Прости меня, слышишь?!».

Не отвечая, жеребец тяжело вздохнул, прижимая меня к груди широким копытом. Кажется, когда-то я, точно также, отсылала его прочь для того, чтобы тот разобрался в своих собственных чувствах, и теперь, пришел его черед оторвать от себя ту, что так долго и глупо пыталась скрасить его одиночество в этом прекрасном, но иногда, все же очень холодном и ненадежном мире. В мире, где можно было бы вечно лететь крыло к крылу, и как в сказке, умереть в один день, час и миг, ни на секунду не выпуская из виду друг друга.

— «Ты точно хочешь отправиться со мной?».

— «Конечно же, глупышка! Разве я этого уже не сказала?».

Повздыхав, но так и не сказав ни одного слова, Графит улетел, и мы медленно двинулись вниз по дороге, петлявшей, словно упившийся уж. Вместе с нами двинулись и кораблики, которых неумолимо влекло вниз течение звонкого ручья, бежавшего у бортика еще шершавых каменных плит – их путешествие должно было закончиться в одной из городских луж, и я внезапно пожелала, чтоб они достались какому-нибудь жеребенку, чтобы тот, обнаружив поутру этот жеребячий клад, смог вдоволь наиграться с ними, до одури, до дрожи в коленках и грозных окриков матери бегая по холодным весенним ручьям. Мы шли мимо спящих домов и гвардейцев, оберегавших покой отдыхающих пони; встречаясь с телегами золотарей, и повозками торговцев самыми разнообразными вещами, спешащими до наступления утра доставить в лавки и магазины очень нужный кому-то товар. Пересекали негромко шумящие улицы с деловито глядевшими прохожими, смешащими по своим делам, уступая дорогу нагруженным тяжелыми сумками пони, как и мы, спешившим к зданию кантерлотского вокзала, где уже пыхтел очередной паровоз, разводящий густые пары.

— «Знаешь, я думаю, сначала я тронусь в Нью Сэддл. Туда должны были доставить наших раненных, и…» — запнувшись, я не стала говорить ей про тело Квик Фикс. Возможно, ее и успели бы дотащить до нужного госпиталя, но когда я увидела, как ее уносили с осыпавшегося от грохота и ударов орудий бастиона, то сразу же поняла, что надежды на то, что та выживет, было крайне немного – «В общем, сначала я к ним. В отличие от этих бедолаг, я еще могу ходить, хотя и не способна летать».

— «Хорошо. Это как раз по пути» — покладисто согласилась Пинки, высматривая что-то в толпе. Повернув в ту же сторону любопытный бежевый нос, я увидела закрытую на ночь тележку, от которой шел густой запах самых разнообразных сластей – «Сначала в Нью Сэддл, оттуда – к побережью, а там, на корабле, пересечем залив Уздечки. Снова сядем на поезд – и привет, Эдвенчер!».

— «Эдвенчер? Что за странное название для загадочного места…» — пробормотала я, в тайне надеясь, что это была не шутка, и по приезде я не увижу большой парк аттракционов, в который меня заманило розовое создание без царя в голове – «А ты уверена, что это там, куда мне нужно?».

— «Конечно же, глупышка!» — уверило меня розовое создание, умильно улыбаясь, и похлопывая по голове не слишком чистым копытом – «Абсолютно, на сто процентов, супер-пупер уверена! Только оттуда можно попасть в клинику Стикки Виллоу!».

— «Кли… Откуда ты знаешь?!» — вытаращилась я на подругу. Та ответила мне еще более широкой ухмылкой, но тотчас же шмыгнула в сторону, когда позади нее раздался шум расстегиваемого брезента. Попыхивающий трубочкой старикан бодро расшнуровывал свою сладкую тележку, и явно приготовился к долгому путешествию на одном из поездов, еще не подозревая, что его разорительница уже совсем близко, и крадется к нему, подняв в воздух подрагивающий от нетерпения хвост. Сглотнув внезапно пересохшим горлом, я с трудом отвела глаза от открывшегося мне зрелища, и сердясь на саму себя, двинулась к кассам. Быть может, это была и просто случайность, а может быть – просто задаток и обещание чего-то большего от этой странненькой, иногда пугающей, но такой забавной и доброй кобылки. Сумка на моем боку была собрана и готова к путешествию, а запас из серебряных слитков и золотых монет приятно постукивал по бокам, когда я решительно влезла в окошко, глядя на утомленно глядевшую на меня единорожку, кутающуюся в пушистую шаль.

Интересно, куда меня приведет эта дорога?

— «Мисс? Вы хотели куда-нибудь отправиться?».

— «Что? Да-да, конечно же» — решившись, я подвинула носом внушительную стопку из золотых кругляшей – «Пожалуйста, два билета до Эдвенчер».

__________________________________________
[13] Мондштайн – лунный камень породы полевых шпатов, с красивыми сияющими голубоватыми переливами.
[14] Паста карбонара – итальянское блюдо из спагетти, сырного соуса и грудинки.
[15] Bedrohe mit Zornort (Нем. «Угроза гневным острием») – одна из стоек в фехтовании на мечах.
[16] Dragonscale – красивое, элегантное, и очень пластичное плетение для кольчуг из больших и малых колец, напоминающее чешую дракона или змеи.
[17] «Восемь-в-два», или «Королевская кольчуга» — европейское кольчужное плетение, по сути, представляющее собой удвоение количества скрепленных между собою колец.
[18] Около 1,6 км.
[19] Пиетет – глубокое почтение, уважение.
[20] Баллонет — баллон с газом или воздухом внутри корпуса дирижабля. Регулияцией его объема поддерживается форма этой летающей бомбы замедленного действия.
[21] Кондо – многоквартирный дом, квартиры которого сдаются вместе с обстановкой, а иногда, и услугами вроде уборки, готовки и стирки вещей.