← Глава 12: "Равноденствие" - часть вторая [18+] Глава 13: "Соль наших ран" - часть вторая →

Стальные крылья: Огнем и Железом

Глава 13: "Соль наших ран" - часть первая

«Мне не часто приходилось сталкиваться со Зверем в огромных, пустынных залах дворца Солнцерожденной. Мой муж и повелитель неизменно печалился, когда я сотворяла на ночь обряды, готовившие мои тело, личность, душу и тень к принятию загробного мира – ведь я не ожидала увидеть следующий рассвет, однако каждый вечер повторяла потребные ритуалы. Истинный облик моего мужа и господина ужасен – и так же мягка и невинна его душа, оставшаяся неиспорченной среди зловония воспитавшего его Зверя. Зловония, которое я изо всех сил старалась отогнать, воскуривая драгоценные благовония, ставя сакральные знаки в укромных местах, и окружая наше ложе многочисленными кольцами защиты из вервия, песка и капелек крови.

Но кто же мог предположить, что вся мудрость древних окажется бесполезной в схватке со Зверем?

Единственной отдушиной от липкого страха были часы, проводимые в кабинете. Кажется, чудовище на дух не переносило воспоминаний, перенесенных на хрупкие, белые листы, и старалось исчезнуть, заслышав скрип каляма или пера, трудившихся до самого заката. О, я знала, что надолго это ее не удержит, и старалась использовать всякий миг для того, чтобы донести до остальных истину, засвидетельствовав ее на казавшемся бесконечном свитке, дабы в посмертии поклониться предкам и духам, возложив на чашу горящих медью весов свой посильный вклад в низвержение Звездного Зверя.

— «Сегодня такая теплая и мирная ночь» — заявило однажды чудовище, неслышно приземлившись на балконе наших покоев. Судорожно вздохнув, я задрожала, когда Зверь, не глядя, переступил через все круги-обереги, приближаясь к нашему ложу, лишь на мгновение остановившись перед узкой полоской из капелек крови – «И я подумала – не прогуляться ли нам по дворцовому парку?».

— «Я готова!».

— «Так быстро?».

— «Я готова к смерти!» — найдя в себе силы, я выскочила из постели, и с трудом попадая копытами в жесткие тесемки завязок, обулась в церемониальные сандалии, в коих и потребно встечать свои последние часы любой правоверной зебре. Наступал тот самый день, мой таххади аль-бурхан, и кровь Ачу во мне закипела, радуясь Последнему Испытанию, которое я была готова встретить во всем блеске положенных для того одежд, притираний, и ритуальных рисунков – «Рази! Я готова отправиться в свой последний путь!».

— «Хммм… Миленько» — неизвестно чему, обрадовался монстр. Склонив голову, чудовище оглядывало меня, задумчиво постукивая копытом по нижней губе – «Это ты так для Санни принарядилась? Пожалуй, нужно будет так же накраситься, и такие же рисунки по всему телу навертеть… О, а это что? Юбочка из пальмовых листьев? Ой, какая миленькая… Хочу! Такую же!».

— «Ч-что?» — мне стыдно писать это, читающие мой папирус потомки, но я остолбенела, услышав не жадный рев, не шипение проклятий, а странное умиление в голосе, с которым Зверь крутилась вокруг, тыча копытом то на мое тело, то на прикрывавшую мои бедра схенти, то вдруг начиная выспрашивать о брачных ритуалах, которых придерживаются истинные жители оазисов и саванн. Она так забавно шутила, пытаясь изобразить какого-то демона, которого называла своим супругом, когда рассказывала о том, какое впечатление произведет такой наряд на ее господина, что я очень скоро забыла о том, что собиралась умереть, и с трудом подыскивая слова, начала рассказывать о том, как восходят на ложе супруги среди правоверных, когда Ар-Норахти заходит за горизонт.

И в этом я усматриваю действие жутких проклятий, наложенных на меня Звездным Зверем – той, что с таким интересом слушала мой рассказ.

— «Пожалуй, нужно будет попробовать сделать все так, как ты рассказала» — наконец, заключило чудовище, когда мой язык уже начал заплетаться от усталости, по второму разу описывая кое-какие моменты, описание которых заставили бы покраснеть даже папирус, не говоря уже о Звере. Как оказалось, краснела она охотно и часто, особенно при упоминании тех вещей, которые должна знать любая кобыла, коль скоро желает она занять подобающее место в доме своего супруга, и это поселило в моей душе новую порцию сомнений, что так больно жгли меня изнутри – «Хотя, боюсь, муж меня из спальни неделю после этого не выпустит. Да и ты Санни побереги. Он еще жеребчик молодой, увлекающийся… Ладно, речь не об этом. Я вот что подумала…».

— «Я не боюсь!» — прошептала я, ощущая, как реальность вновь наваливается на меня, подобно мешку с мокрой речной травой. Она хотела отвлечь меня разговором, но я, истинная дочь Ачу, никогда…

— «Действительно?» — ухмыльнулось чудовище, зачем-то повернувшись ко мне боком, и опуская большое крыло, перьями своими прикоснувшееся к моим сандалиям – «Тогда залезай».

— «З-зачем?!».

— «Для небольшой прогулки. По воздуху» — Зверь улыбнулась, глядя, как нелепо раскрылся мой рот от такого безумного предложения. Это было проклятие, несомненно – иначе, откуда бы она узнала о том, что снилось мне по ночам, с самого детства? За что меня нещадно наказывали, заставляя стоять на коленях, подложив под них сушеных бобов? За что заставляли сто раз подряд, наизусть, зачитывать Гханима Категезе, когда я рассказала своей матери о тревожащих меня снах? Запрещено! Карается изгнанием в пустыню! Но…

«Я уверена, такая смелая кобылка не откажется хоть раз в своей жизни подняться в воздух, и наконец-то узнать, как выглядит целый мир, не так ли?» — увидев, как я задыхаюсь, погрузившись в пучины сомнений, чудовище широко улыбнулось, и мягко потянуло меня к себе, приглашающе похлопав крылом по пятнистому боку – «Все дети летают во сне, по ночам. Но сейчас мы поднимемся в воздух, и только тогда ты поймешь, что до этого момента, Иийисе, ты не жила – ты просто существовала, не зная, что такое настоящая свобода. И сегодня я дарю тебе ее — всю, без остатка, как подарили ее когда-то и мне самой».

«Сто бесед со Зверем»

Иийиса Сесе Квамбе, шестая дочь Великого и Непревзойденного Небтауи,

Нгомо Сесе Квамбе, Объединителя Саванны.

Странное дело – вот уже несколько недель, с самого моего возвращения из лечебницы имени Стикки Виллоу, я спала без каких-либо снов. Нет, на самом деле, сны были – яркие, красочные, похожие на мелькающие перед глазами картинки, на пестрое разнотравье, хлещущее по ногам стебельками ярких цветов, но просыпаясь, я понимала, что вряд ли могла бы что-либо вспомнить, удовлетворяясь ощущением свежести и подъема сил. Кается, я научилась отдыхать, отдыхать по-настоящему, но кого за это следовало благодарить, я пока не знала, хотя и добросовестно принимала все назначенные мне лекарства. Покупать их в Понивилле я не рисковала – пусть каждая баночка и была обернута длинной лентой рецепта, на котором быстрым, рогописным, но все же достаточно разборчивым почерком были написаны все пропорции и ингредиенты, но Понивилль все еще оставался достаточно небольшим городком, стоявшем на самой границе необжитых земель, громадным лесным массивом раскинувшихся на юго-западе нашей страны, и новости в нем разлетались со скоростью звука. Или пегасьих крыльев, ведь не было в мире более болтливых и жадных до слухов существ, чем пегасы, летняя пора для которых стала настоящим раздольем, и обнаружить которых можно было на карнизе или в цветочном ящике любого окна, где эти крылатые задницы дрыхли, не дотянув до любимого облака, комнаты, или квартиры в «Голубятне» — новом высотном здании, отгроханном всего несколько лет назад недалеко от городской площади. Целых пять этажей, различавшихся по высоте – изгибы мысли пегасьей архитектуры не смог предсказать бы ни один единорог, хотя трудолюбивым земнопони, облачившимся в прочные деревянные каски и подбитые войлоком жилеты, по большому счету, было абсолютно все равно, как будет выглядеть этот дом.

Впрочем, если верить курсирующим в Понивилле слухам, архитектор-единорог все же предпринял вялую и неубедительную попытку повеситься, увидев «творчески переработанные» пегасами чертежи.

Графит давно не спал, и проморгавшись, я увидела его глаза, светившиеся, казалось, еще ярче в лучах солнечного света, падающего на кровать из приоткрытого окна. Не двигаясь и ничего не говоря, он молча разглядывал мою заспанную мордашку, сонно щурившуюся на него из-под лохматой, нечесаной гривы, пока я, наконец, не засмущалась, и не уткнулась носом в подушку, представив себе, какой ужас он видел перед собой.

— «Эй, ну чего?» — наконец, не выдержав, смущенно спросила я, покосившись на лежавшего рядом супруга. Не отвечая, он протянул копыто, убрав с моей щеки черно-белую прядь, и снова откинулся на подушку, внимательно глядя мне в глаза, словно пытаясь понять, кого же именно ему довелось повстречать в своей постели. Наконец, дождавшись, когда я завозилась под одеялом, едва не выпрыгивая от волнения сквозь собственные глаза, он усмехнулся, и сграбастав меня поперек живота, притянул к себе, вновь принимаясь играть в молчаливые гляделки.

— «Смотрю» — наконец, сообщил он мне очевидное, умудрившись выдать банальное утверждение с видом вещающего с горы пророка. Его дыхание шевелило мои волосы, живо напомнив мне о том, что лето выдалось жарким, а я так и не удосужилась постричься до линьки, и теперь наверняка напоминала облезлого плюшевого медведя, пару десятков лет провалявшегося в пыльном чулане – «Думаю».

— «И… О чем же?».

— «Кто ты, милашка, и как тебя зовут» — пауза, во время которой в моей голове вдруг стало очень тихо и звонко, словно в еще пустой, свежесрубленной деревянной избе, была недолгой, и помолчав, Графит все же насмешливо фыркнул, и неловко лизнул меня в нос горячим, шершавым своим языком, широким, словно лопата – «Эй-эй-эй, я знаю, что шутка была неудачной. Уже понял. Не злись. Ты понимаешь, столько звезд разом сошлось…».

— «Шутка? Звезд?!» — наконец, выдохнув, прошипела я, собираясь в один тугой, покрытый лезущей шерстью комочек – «Да ты хоть представляешь, что я…».

— «Да-да. Представляю. Признаю свою вину. Степень, меру, глубину» — хмыкнул муж, и не думая убирать своей ноги с моего бока, отчего мне казалось, что на моих ребрах лежала, по меньшей мере, корабельная сосна — «И уже прошу отправить на текущую войну».

— «Э… Эт-то ты откуда еще взял?!» — подавившись уже соткавшимся в голове ругательством, просипела я. Вспыхнувшая внутри злоба растаяла, словно попавший на солнце сухой лед, но в этот момент я была не в том состоянии, чтобы вспомнить о том, как сама хотела прожить отведенное мне время в нирване перманентного счастья, и не нарушаемого ничем покоя.

— «Да так… Пришло в голову почему-то» — усмехнулся супруг, разглядывая меня с каким-то уж слишком плотоядным видом. Так гурман, очутившийся в пятизвездочном ресторане, разглядывает блюдо дня, принесенное ему лично шеф-поваром – «Я просто смотрел. На тебя. На то, как ты изменилась».

— «Это я просто не причесанная с утра» — неловко пробормотала я, пытаясь вывернуться из-под ноги мужа, но лишь оказалась прижатой к его груди и животу, который, несколько раз, с чувством пнула, вызвав к жизни гулкий, утробный смешок, от которого шерсть на загривке буквально встала дыбом – «И вообще, если я и изменилась, то увы, не в лучшую сторону».

— «Разве?».

— «А ты будто не видишь» — грустно дернув щекой, я нащупала языком прорехи в зубах. По иронии, вылетали они не парами, а через один, отчего свистеть и плеваться и впрямь стало гораздо удобнее. Неприятным довеском шли уродство и шепелявый акцент, которые я до дрожи в коленях старалась не замечать, чтобы не разреветься от горя, проходя мимо зеркала – «Поэтому, когда ты спросил, кто я такая, я и подумала, что…».

— «Что это был намек на то, что нам стоит расстаться?».

— «Ну... В общих чертах. Чего во мне осталось хорошего, что могло бы тебя удержать?».

— «Может, твоя доведенная до совершенства самокритичность?» — подумав, предположил Графит, чье горячее дыхание не хуже иного фена раздвигало волосы у меня на макушке – «Или дети, которые прыгали по мне всю ночь, пока кое-кто дрых без задних ног. И храпел».

— «О, богини!» — проскулила я, зарываясь носом в густую шерсть на груди мужа, но не удержалась, и тотчас же чихнула – «Я еще и храплю?!».

— «Похрапываешь. Как маленький хомячок» — окончательно добил меня черный мерзавец. Его дыхание сместилось влево, и я ощутила влажный жар его языка на краешке своего уха, вслед за которым последовал болезненный укус кончиком острых зубов – «И лягаешься во сне, как подкованный гвардеец».

— «Это конец!» — дернув головой, я попыталась высвободиться из пасти задумчиво пожевывавшего мои ушки мужа, но не преуспела, и вновь попыталась пнуть его копытом в живот. Увы, вместо освобождения, я добилась лишь появления еще одного источника дискомфорта, появившегося между нами, и недвусмысленно устроившегося у меня между бедер – «Во мне осталось хоть что-нибудь хорошее после всего, что произошло?!».

— «Ты больше не кричишь во сне» — уже на полном серьезе откликнулся супруг, приподнимая копытом мой подбородок. Его глаза вновь задумчиво пробежались по моей мордашке, и я ощутила себя грязной, не выспавшейся, лохматой кобылкой, от которой шарахнулся бы любой уважающий себя убийца или маньяк.

— «П-правда?».

— «Правда. Зато бегаешь быстро» — вновь хмыкнул он, взъерошив своим дыханием волосы на моей голове – «Поэтому я хотел заглянуть сегодня в фотостудию Физервейта, и сделать наше фото, на память».

— «В таком виде?» — обалдев, я ткнула коленкой мешающий мне объект, уже упершийся в мою диафрагму, и с недоумением и проснувшейся обидой уставилась на Графита – «Зачем? Ты с ума сошел? Или хочешь хвастаться в каждом баре, с какой уродиной тебе приходится жить?».

— «Дурочка ты, Скраппс. Какая же ты все-таки мелкая дуреха» — вздохнул тот, движением бедер проводя частью себя по моему предательски вздрогнувшему животу. Похоже, мое тело имело свои собственные планы на это жаркое летнее утро, и к своему смущению и неудовольствию, я почувствовала нарастающее давление за спиной, с которым зашевелились мои неугомонные крылья – «А может, ты снова собираешься примерить цветочек на гриву, а?».

— «Нет!».

— «Жаль. Очень жаль» — пробурчал жеребец, отстраняясь от моей задней ноги, шаловливо скользнувшей ему между бедер в поисках забавно перекатывающихся, тяжелых шаров – «Просто я хочу запомнить тебя такой».

— «Какой? Оборванной, лохматой, беззубой и страшной?».

— «Ага. Именно такой. Такой, какая ты есть. До того, как за тебя примутся жители нашего городка».

— «Жите…» — удивившись, я отвлеклась от своего увлекательного занятия, и недоуменно уставилась на мужа – «Какие еще жителей?».

— «А ты не знала?» — хмыкнул тот, пытаясь выпутать копыта из моей гривы, отросшей за полгода почти до копыт – «Ну, тогда это будет для тебя интересный опыт, и довольно приятный сюрприз. Слушай… Я давно хотел тебя спросить – тебе действительно нравится эта прическа, или ты хочешь во всем походить на твоих наставниц-принцесс?».

— «Ну конечно! Делать мне больше нечего!» — отстраняясь от мужа, фыркнула я, вновь ощутив под собой неприятное похрустывание волос. Теперь, после этого разговора, я уже не была так уверена в том, что это просто шерсть, очень неохотно слезающая во время затянувшейся линьки – «Вот ты читал романы, новеллы и рассказы, которые так охотно пишут пони? Ну, они их публикуют в журналах и газетах…[1]».

— «Да, почитываю» — отчего-то насторожился супруг, в голосе которого прорезалось непонятное мне опасение – «Но только читаю, и ничего больше! А к чему ты, собственно, ведешь?».

— «Узнаешь. Так вот, это ведь отличный способ о себе заявить для любого начинающего, и не только, писателя! Никаких тебе маловразумительных описаний, или купленных рецензий – просто читаешь отрывки из глав, или целые главы, выходящие раз в неделю, и понимаешь, будешь ли покупать книгу, или нет. А может, даже обратишь на себя внимание издателей, если только начинаешь литературную карьеру…».

— «Ну-ну. И что же?» — в голосе супруга, спокойном, как гладь лесного пруда, мне почудилась настоящая паника. Не придушил бы подушкой, ненароком.

— «Во всех произведениях, где фигурирует герой или героиня, они обязательно описываются с длинными, гладкими и шелковистыми волосами едва ли не до земли» — подошла я к главной мысли своего пространного объяснения, испытующе глядя на мужа. Меня вдруг заинтересовало, чего мог испугаться этот тиран и эксплуататор, и я положила себе повнимательнее следить за поползновениями этого любителя групповых пыхтелок – вдруг он себе еще кого-нибудь, из литераторов, нашел? – «Понятно, что это идеализированный образ, вдохновленный обликом наших принцесс, но почему-то мне кажется, что сами авторы не могут похвастаться опытом ношения подобных причесок. Ты вот это вообще видел?!».

— «Ах, ты об этом…» — не скрывая своего облегчения, выдохнул Графит, откидываясь на подушки, и глядя на мои копыта, которые я запустила в черно-белые пряди. Кажется, он ждал чего-то другого от этого разговора, и это заставило меня преисполниться самых черных подозрений – «Ну, наверное, это и впрямь идеализированный образ…».

— «Каждому из них нужно насильно нарастить такую вот гривищу, а потом посмотреть, как они будут себя чувствовать с этой копной на голове!».

— «Что ж, твоя точка зрения понятна. Можешь гордиться тем, что увильнула от предложенной тебе должности «кобылы-с-плаката». А зря» — вновь потянувшись ко мне, супруг потащил к себе мою недовольно закряхтевшую тушку, и прикусив кончик уха, по-хозяйски перевернул на живот – «Тогда тебе пришлось бы носить такую прическу по статусу. Но зато никаких хлопот с зубами, шерстью и перьями».

— «Я же сказала, что нет!».

— «Значит, теперь нужно будет занять тебя чем-нибудь еще» — удовлетворенно выдохнув, он устроился сверху, и заурчав, начал покусывать мой загривок, дожидаясь, когда зашевелившиеся между нами крылья расправятся, предоставив черному негодяю полный доступ к вяло барахтавшейся под ним жене – «И кажется, я придумал, чем именно…».

— «Графит!».

— «Только не говори, что ты вот так вот совсем уже против!» — пророкотал голос мужа в моем ухе, когда его член, без каких-либо предупреждений и ласк, проник в мое лоно. Несмотря на все страшилки, которые я слышала от кобыл, после родов я стала даже немного уже, чем раньше[2], и Графиту пришлось потрудиться, прежде чем довольно улечься на меня, неторопливыми движениями разминая мое судорожно сжавшееся естество – «По крайней мере, на несколько лет ты будешь крррррррайне занята, и прекратишь добавлять в мою гриву порции седых волос. Есть какие-то пожелания, или предложения?».

— «Есть! Я не… Оххххх…» — любые попытки возражения быстро вылетели у меня из головы, когда я почувствовала первый пробный толчок, доставший меня едва ли не до груди. Размяв и добившись взаимности от моего сокровенного местечка, благодарно увлажнившего его член, Графит подобрался, и первым же длинным, неторопливым ударом вжал меня в кровать, заставив судорожно уткнуться в подушку, чтобы не разбудить своим стоном родных, наверняка еще спавших, и видевших последние предутренние сны – «Гра… Графит, ты… Умммммффффф!».

— «Конечно-конечно» — напряженно выдохнул муж, найдя время весело фыркнуть при виде моих копыт, судорожно схватившихся за спинку кровати, гулко стукнувшую по стене – «Итак, дорогая, кого ты больше хочешь – жеребчика, или кобылку?».

— «Не… Не важно!» — проскулила я. Расправившиеся крылья болезненно вытянулись в стороны, и едва не вывернулись из суставов от наслаждения, когда большие черные копыта схватились за них, словно за рукояти, с помощью которых супруг буквально натягивал на себя мое трепыхавшееся тело – «Дав-вай… Жеребчика… И кобылку…».

— «Все ради тебя, моя дурочка!» — впившись зубами в мой загривок, муж снова прижал меня к матрасу, и запыхтев, тяжело заколотил своим тазом по моим ягодицам, буквально вбивая в заскрипевшее ложе – «Будет… Тебе… И кобылка».

— «А мне – фапочку, бавабан, и шамокат!» — врываясь в комнату, радостно взвизгнула дочь, лихим прыжком оказываясь на спине поперхнувшегося от неожиданности Графита.

— «А фто это вы тут делаете, мммм?» — прошепелявила рыжая малявка, строго уставившись на нас с высоты родительской спины. В ответ, Графит издал какой-то неопределенный звук, попытавшись было незаметно слезть с моей спины, но тотчас же замер, почувствовав, как моя попка мгновенно сжалась в кулачок, не выпуская из себя его достоинство – «Бабуфка фказала, што зафтвакать уже пова!».

— «Д-да, милая. Мы сейчас…» — промямлил муж. Наверняка в этот момент он, вместе со мной, возносил искреннюю хвалу нашим несравненным принцессам, благоденствующих своих подданных не только жаркими днями, но и прохладой ночей, побуждая их до самого утра нежиться в тепле одеял, под одним из которых и прижимались друг к другу наши тела – «Мы это…».

— «Зарядкой занимаемся!» — выпалила я, не придумав ничего получше. Глупо? А ты сама попробуй представить себя в этой ситуации, Твайли!

— «Завяяяядку! Фууууу!» — тотчас же потеряв интерес к происходящему, скривилась дочь, готовая бесится и играть до полуночи, подчас, засыпая на ковре гостиной, спрятав голову под диван, и в то же время, жутко не любившая посягательств на ее маленькую, но гордую свободу, выражавшуюся в неприятии гигиенических, а также физических процедур, будь то массаж, или самая обыкновенная зарядка. Скользнув по отцовскому крылу, она затопала ножками, и вприпрыжку выскочила за дверь – «Бабуфкааааа! Они опять завяжаютфя!».

Да, дети подросли, из милых, неуклюжих медвежат превратившись в маленьких бесенят. Видя их урывками, я каждый раз удивлялась изменениям, происходившим с этими карапузами, за четыре года ставших настоящими непоседами, но если раньше их деструктивную и взбалмошную деятельность можно было ограничить одной комнатой, то теперь к их услугам был целый дом – сухой и хрусткий, как хорошо просушенный, твердокаменный сухарик пшеничного хлеба, еще помнящий жар печи и прохладное полотенце, укрывавшее его от ветра и мух. Тоненькие, хлипкие золотые ниточки амулетов сменились серебряными цепочками, с которых они не могли бы соскользнуть и в самой заводной возне, которую так любили устраивать близнецы – теперь я могла спокойно отпускать их побегать и поиграть вокруг дома, исследуя таинственные уголки крошечного садика, где был припаркован наш старый фургон, а также без помех побеситься, и повозиться в золотистом песке на заднем дворе, с опаской поглядывая на изрубленный в хлам поникен, недобро смотревший на них пробитым, искореженным грифоньим доспехом, на котором я не забывала отрабатывать приемы боя с мечом. Я опасалась, что вырастя во дворце, они избалуются, и станут напыщенными снобами, общение с которыми было сравни пережевыванию осколков стекла – но вместо этого каждый мой приезд, каждое наше отбытие в Понивилль, на встречу с Бабулей и Дедом, вызывали у них бурю эмоций, словно я увозила их в какой-нибудь тематический парк с аттракционами и мороженым, а не в сельское захолустье, стоявшее в полумиле от мрачно черневшего Вечнодикого леса.

С другой стороны, наверное, я могла их понять – здесь не было воспитателей (не считая полоумной мамашки), никто не имел понятия о протоколе и «подобающем поведении» в том смысле, который вкладывали в эти слова рафинированные обитатели великосветских салонов. Здесь не запрещали возиться в грязи, не отбирали больших и интересных жуков, так забавно щелкавших кривыми челюстями в опасной близости от любопытных жеребячьих носов; не считали глупым и бесполезным времяпровождением беготню вдоль ручья, подгоняя зажатой в зубах веточкой самодельный кораблик, и уж никто не устраивал паники из-за синяка или разбитой коленки, бывших непременными спутниками любого жеребенка. За драки со сверстниками на детской площадке возле школы можно было и схлопотать горяченьких, которые я наловчилась всыпать близнецам по достойным того поводам, но кажется, Звездунцель считала их неотъемлемой частью приключений, и попадая в Понивилль, юная оторвочка начинала расслабляться по полной, сочетая безбашенность своих детских приключений с разными хитроумными планами разной степени заковыристости. Впрочем, скрывать свои похождения она пока не умела, и я частенько успевала сработать на опережение, видя возбужденно блестевшие жеребячьи глазенки.

Но ничего — теперь я придумала способ, как переложить заботу о моей Звездочке на надежную спину пони, которая разбиралась в подобного рода вещах.

После громкого отбытия дочери мы какое-то время лежали неподвижно, боясь даже вздохнуть, а не то, что пошевелиться, и лишь убедившись, что дети и в самом деле находятся внизу, облегченно выдохнули, и наконец, оторвались друг от друга. Лишь спустя какое-то время к нам вернулась способность говорить, и мы рассмеялись, сконфуженно поглядывая друг на друга. Конечно, о продолжении речи уже не шло, и пока я, сердито ворча, скрывала все следы нашего раннего пробуждения в корзине для белья, муж резво ускакал ополаскивать неудовлетворенные телеса, на прощание воинственно погрозив мне своим полуопавшим орудием устрашения, призывая не расслабляться, и готовиться к следующей ночи.

Через какое-то время, вслед за ним потянулась и я, обреченно понимая, что воспользуюсь душем последней, а значит – мне достанется самая холодная, не успевшая согреться вода.

Привыкая ко многим вещам, мы начинаем считать их само собой разумеющимся делом. Привилегиями, которые положены нам потому, что просто положены, и не вдумываемся в то, что нужно для того, чтобы в наших домах была горячая вода, свет и тепло. Но стоит нам лишиться чего-либо из них, как мы тотчас же начинаем страдать. Потом смиряемся. Затем привыкаем. И уж затем пересматриваем свое отношение к комфорту. Проваландавшись полгода в местах, где горячая ванна, которой до тебя воспользовалась еще сотня пони, считалась просто шиком и расточительством, я не слишком переживала по поводу купания в прохладной водичке. Проблема была в том, что в этой самой воде очень плохо отмывались волосы и шерсть, поэтому из подвала, где у нас была обустроена маленькая, но удобная купальня, я вышла нахохленной, как воробей, ощущая легкое разочарование от так не вовремя прервавшихся утренних перепихушек, отсутствия широкой лохани с горячей водой, в которую мы вполне поместились бы вместе с Графитом, слишком яркого солнечного света, слишком громких детских криков… В общем, утро не задалось с самого, мать его, утра.

— «Черили? Кажется, она учительница в местной школе» — в ответ на мой вопрос, пожала плечами Бабуля, когда я немного отмякла, и благодаря чаю с малиновым вареньем уже не рычала на окружавших меня пони, а лишь сыто отдувалась, поводя округлившимися боками – «Как и Плэй Врайт. А вот Пастел Палетта я знаю – он ко мне с вывихом бедра приковылял».

— «К тебе?!».

— «А что такого?» — гордо подбоченясь, усмехнулась старая земнопони – «Кажется, милочка, совсем ты забыла, что я не последним врачом когда-то была. А молодые бездельники из местного госпиталя трижды шерсть с тебя спустят, а ничего толком и не сделают».

— «Ну, вот и поучила бы их…» — услышав вырвавшиеся у меня слова, Дед хмыкнул, и ехидно переглянулся с Графитом, заставив меня почувствовать мгновенно вспотевшей спиной, что я ляпнула что-то не то. Перед моими глазами уже промелькнули видения тряпки и ведра, в обнимку с которыми мне суждено было провести дни, остававшиеся до вызова в Кантерлот за последними поручениями для посла…

Впрочем, в это утро у Бабули была и без того солидная поддержка в лице двух родных дочерей, хмуро таращившихся на меня с другой стороны стола.

— «Ну, наконец-то хоть какая-то мысль посетила пространство между этих ушей!» — фыркнула Кег. Как всегда, подтянутая и прекрасно стриженная, она оторвалась от своего салатика, и мрачно уставилась на меня. Похоже, вечно занятая мисс товарищ министра здравоохранения так и не успела как следует подготовиться к лету, и по извечной кобыльей привычке, села на какую-то зубодробительную диету из пары листиков салата, принимаемых не чаще двух раз в день, и оттого шипела на окружающих ее родственников не хуже какой-нибудь эфы или гюрзы – «Думаешь, я не предлагала матери вернуться к консультативной работе? Причем высокооплачиваемой, ненапряжной, чисто консультативной работе?».

— «В это место редко попадает что-либо, кроме сидра» — на этот раз меня решили бить с двух сторон, и одновременно, поэтому я сердито набычилась, недовольно зыркнув на Грасс, не преминувшую вписаться в эту утреннюю беседу, от которой так и разило семейным теплом и дружбомагией – «Который там бродит, бурлит, а потом выплескивается на окружающих вместе с неподобающим поведением».

— «Ну кто бы говорил!» — как верно говорили создатели и предки пони, «Утро добрым не бывает!», поэтому в этот солнечный день я была настроена отнюдь не миролюбиво, и попавшись на подначку двух сводных сестер, ринулась в атаку – «Можно подумать, сама-то часто…».

— «Милая, можно попросить тебя передать Берри сенбургер?» — витиевато перебил меня Графит, сопроводив свою просьбу шлепком хвоста по моей филейной части. Покосившись на мою удивленную мордочку, он маякнул глазами в сторону Бабули – похоже, что та была как никогда обрадована тому, что вся ее семья собралась, наконец, за одним столом, но наша утренняя стычка изрядно подпортила настроение всем за семейным столом – «Боюсь, она сейчас на себя всю миску перевернет».

— «Ээээ… Да, конечно… Берри! Ну куда ты полезла всеми четырьмя копытами?!» — обернувшись, я с трудом успела ухватить дочь, повисшую на краю большой посудины, наполненной треугольниками мягкого, свежего хлеба, уже вцепившуюся зубами в лакомый кусок – «Ох, горе ты мое… Сядь, и не шали. Хочешь еще чая?».

— «Ниачу!».

— «А конфету?».

— «Дя!».

— «А нету» — хмыкнула я, взъерошив копытом гриву настроившейся расстроиться дочери – «Но мы сегодня пройдемся по лавкам, поэтому подумайте, дети, что мы хотим попробовать».

— «Апесин!» — тотчас же вскинулся Санни. Несмотря на все мои страхи, в развитии жеребят не было никакой задержки, и в свои четыре малявки неплохо болтали на эквестрийском, пусть и с милой детской шепелявостью, рожденной разницей в строении зубов. Я опасалась, что их шипящий акцент будет слишком заметен, и станет причиной насмешек от сверстников, но услышав детские голоса, встретившие нас по приезде в наш милый городок, быстро успокоилась, ведь многие из разноцветных малышей разговаривали куда хуже, чем Санни и Берри. Однако дети всегда оставались детьми, и в отличие от взрослых, прекрасно понимали друг друга.

— «Банан!» — не осталась в стороне Берри, по случаю обещанного угощения, даже забыв про бутерброд с прожаренной сенной соломкой – «Аванас!».

— «Ананас, Берри».

— «Аванас! Аванас! Аваанаааааааааааас!» — мечтательно закатив глаза, пропела рыжая непоседа, вызвав прокатившиеся над столом смешки. Посмеявшись над выходкой дочурки, обрадованной всеобщим вниманием к ее маленькой персоне, семья немного расслабилась, и завтрак закончился гораздо веселее, чем начинался, и даже хмурящаяся, как осенний дождик, Грасс все же смогла криво ухмыльнуться, глядя на то, как я воюю с малышами, повисшими на моей отросшей за зиму гриве. Разыгравшись, Берри яростно атаковала мои волосы, и с возбужденным рычанием огрызалась даже на отца, так что лишь ценой определенных усилий мне удалось освободиться из челюстей двух маленьких троглодитов, решивших, что мелкая пятнистая лошадка – как раз то, чего не хватало в их повседневном меню.

«Кажется, нам снова пора в Обитель» — подумала я, тревожно переглянувшись с Графитом, на морде которого было написано неприкрытое беспокойство. Успокоенная уверениями матери, что уж кто-кто, а она точно знала, как обращаться с теми, кто был когда-то ее народом, но теперь беспокойство и смутные подозрения вновь заполнили мою голову, заставив задуматься, а что же именно происходило в мое отсутствие с детьми в мрачных недрах дворца.

Например, как именно справлялась мать с их вспышками хищных инстинктов.

— «Ты никогда не слышала о курсах для молодых матерей?» — хмуро поинтересовалась у меня Грасс, когда устав бороться с все более агрессивным поведением детей, я плюнула на все, и быстро привела их в чувство живительными подзатыльниками. Стряхнув мелких со своих волос, я прижала жеребят к груди, и глядя в их мелкие глазенки, издала злобное рычание, заставившее Бабулю выронить чашку, а Кег – подавиться салатным листом, после чего затолкала их под крылья, не забыв прописать каждому звонкий удар сгибом крыла, между испуганно прижатых ушей. – «Это же просто жестоко! Немедленно прекрати!».

— «Жестоко?» — удивилась я, недоуменно приподнимая бровь. Кажется, вышло точь-в-точь как у Луны, и я мгновенно раздулась от гордости, присаживаясь обратно к столу. На болтающиеся у меня из-под крыльев ноги и хвосты детей я предпочла внимания не обращать – «А мне казалось, что это называется воспитанием…».

— «Это называется истязанием, и я все сообщу принцессам!».

— «Грасс, дорогая…» — попыталась урезонить кипевшую от негодования дочь Бабуля – «Все не так просто, как тебе кажется».

— «Правда? Может, тогда просветишь меня, что за новое слово в воспитании жеребят появилось у нас в доме? Сейчас – удары, а потом что? Порка? Или плеть?!».

— «Госпожа часто сетовала, что розги незаслуженно забыты в наше время…» — вякнула было я, но стушевалась под ироничным взглядом Бабули – «Чего? Она и вправду так говорила!».

— «И что, она часто применяла это утверждение? Например, на тебе?».

— «Ну… Она сама – не так чтобы часто…» — покосившись на мужа, я постаралась как можно незаметнее почесать крылом зазудевшую вдруг спину – «Но в Обители на мне не побывала разве что башня. Меня даже мантикорой били, не говоря уже о плетках, палках, скамейках, и древке копья».

— «Она это сейчас серьезно говорит?» — справившись наконец со вставшим поперек горла листом, сипло поинтересовалась Кег у Графита. Тот лишь закатил глаза, всем своим видом призывая не слушать того, что несет его мелкая, пятнистая жена – «Поньские яблоки… Да вы еще более безумны, чем я думала!».

— «А меня мама била вот па этай фпине!» — не преминула нажаловаться взрослым Берри, робко выглядывая из-под крыла, и тыча копытцем в сторону материнских перьев, под которыми скрывалась ее непоседливая жеребячья попка – «И фказала, што дафт мне ремня!».

— «Тот, кто плохо себя ведет, получит по ней еще раз» — пообещала я дочке. Настороженно покрутив головой, та убедилась, что опасность миновала, и экзекуция завершена, после чего выбралась из-под материнского крыла, и медвежонком полезла на стол, пытаясь дотянуться до вазочки с джемом – «Вот, видишь? Мне кажется, что любое наказание для нее – просто неотъемлемая часть хулиганства. Может, она мазохистка? Как думаешь, дорогой?».

— «Мне кажется, все дело в том, что она просто вылитая мать» — ответ мужа разрядил напряжение, собиравшееся в комнате. Возмущенно фыркнув в его сторону, я стрельнула глазами в родственников, призывая их внимательнее следить за моими действиями, и подцепив копытом ложку, зачерпнула ее кончиком малиновое варенье, после чего осторожно поднесла ее к своему крылу. Из-под него как раз показался нос Санни, все еще дувшегося за полученную взбучку – привлеченный чавканьем сестры, единолично дорвавшейся до общей порции тостов с малиновым джемом, он не утерпел, и решил осторожно выяснить, не миновала ли прокатившаяся по его затылку и попе пятнистая гроза. Ухмыльнувшись, я наклонила ложку, и несколько алых, тягучих капель тяжело упали вниз, с глухим стуком ударив по любопытному серому носу.

— «Просто они иногда ведут себя как маленькие зверьки» — дернула щекой я, слыша негромкие смешки приемной семьи, раздавшиеся за столом. Даже Кег отвлеклась от очередной порции своего диетического, «бескалорийного» салата, который разглядывала с видом хирурга, обнаружившего в пациенте забытый когда-то зажим, и усмехнулась, глядя на розовый язычок, быстро шоркавший по закапанному вареньем носу – «И когда они начинают вести себя как зверьки, появляется мама, которая быстро напоминает им, что другие пони, быть может, и балуют их безо всякой меры, но в этой семье, как и в стае, их место пока – под материнским крылом. А если кто-то с этим не согласен…».

— «Я думаю, с твоей стороны было большой ошибкой отказываться от предложения принцесс» — буркнула Грасс. Услышав в материнском голосе предостерегающие нотки, жеребята прижали ушки, и воровато оглянулись, прикидывая, как бы побыстрее свинтить, пока им вновь не прилетело по попе длинным и жестким маховым пером – «Ты звереешь сама в этом своем Легионе, и делаешь зверят из детей! Даже не представляю, за что они вообще тебя так любят…».

— «А представляла бы, если бы кое-кто не дулся несколько лет, вновь делая вид, что семьи для нее не существует!» — кажется, эту битву с лишними калориями Кег все-таки проиграла, что, естественно, не самым лучшим образом отразилось на ее настроении. Не выдержав, она брезгливо отодвинула от себя тарелочку с привезенным ею, и явно очень дорогим листком какого-то растения, которое я называла про себя салатом, и все никак не могла перейти к чаю, неуверенно поглядывая то на маленький поднос с чайной чашкой и парой тарталеток, наполненных чем-то, что лично мне напомнило те же самые «диетические» листья, которые кто-то когда-то уже ел – то на большую супницу, парующую под наброшенным на нее полотенцем, из-под которого лениво поднимался к потолку ароматный парок свежесваренной каши. Покосившись на остальных, я заметила, что Графит, с таким же азартом, как и я, следит за этой борьбой, заставлявшей точеные ноги подтянутой пегаски нервно комкать в копытах салфетку, чуть тронутую желтизной времени и частых стирок. Наконец, Кег не выдержала, и отложив многострадальный клочок ткани, решительно потянулась к тарелке, которую уже протягивала ей мудро улыбнувшаяся мать. Пробурчав что-то нелицеприятное в адрес тех, кто вечно мешает следящим за собой пони по-прежнему следить за собой, она бухнула в пшенную горку целую ложку варенья, и к вящему восторгу Берри принялась наверстывать все то, чего лишила себя, порхая по большим городам.

— «Потому что меня, образно говоря, выбросили из семьи» — запальчиво возразила Грасс, заставив Бабулю расстроенно нахмуриться. Копыта старой пони дрогнули, и бессильно опустились на стол, когда она укоризненно посмотрела на дочь – «Что, скажете не так?».

— «Нет, конечно» — решив, что нужно спасать ситуацию, вылезла вперед я, попутно отбирая у Берри последний треугольный кусочек поджаренного хлеба, подменив его тарталеткой, от зеленовато-бурого содержимого которой та шарахнулась, словно от огня – «Мы все время тебя вспоминали».

— «Ну конечно! Особенно ты!».

— «Эээээ… У меня есть твоя фотокарточка!» — нашлась я, лихорадочно соображая, где можно было бы отыскать фото зеленой земнопони до того, как она потребовала бы предъявить доказательства – «Только ее украли. Грифоны».

— «Безусловно. Грифоны» — желчно произнесла Грасс. От тона, которым это было произнесено, мог бы створожиться не один бидон молока – «Налетели большущей стаей, наверное…».

— «Агромадной!».

— «И напали на вашу стоянку…».

— «Это был лагерь».

— «Как бы то ни было. И вся эта огромная стая, с боевыми кличами…».

— «С воплями и визгом, на самом деле».

— «… налетела на твою палатку, чтобы украсть мою фотокарточку» — довела свою мысль до конца Грасс, заставив меня застыть с открытым ртом, и глупо выпученными глазами. Рядом со мной вздрогнул, задрожал, затрясся всем телом Графит, но не выдержал, и громко расхохотался, наполнив дом раскатами басовитого смеха, в который тут же вплелись дискантные нотки присоединившихся к нему за компанию близнецов. Глядя на веселящихся мужа с детьми, улыбнулись и остальные – лишь я все так же сидела, глупо хлопая глазами, и пытаясь понять, где же именно меня провели – «Ты никогда не умела врать, Раг».

— «А, так значит, я уже не Беррислоп, да?» — не найдя ничего лучшего, решила обидеться я, воспользовавшись единственными и безотказным средством любой кобылы – «Ну, тогда и я сделаю вид, что осталась отломанным ломтем! И больше никакой рекламы твоего лечебно-косметологического заведения, Кег!».

— «Да-да. Конечно» — фыркнула та, мгновенно разгадав мою наивную хитрость – «Я вижу, к чему ты ведешь. Но не в этот раз, дорогуша. На этот раз это «заведение» останется в целости, поскольку тебе не придется в нем побывать».

— «И в мыслях не было!» — придав себе как можно более независимый вид, я вздернула нос, делая вид, что мне ни капельки не обидно, и я совсем не собиралась поправить свой растрепанный внешний вид, напросившись в заведение, принадлежавшее синей пегаске – «И вообще, я просто так спросила!».

— «Я понимаю, что это прозвучит обидно, поэтому…».

— «Обидно?» — я хмыкнула, и с иронией посмотрела на сидящих напротив сводных сестер – «Обидно было, когда у меня бунт в командной верхушке Легиона произошел. Обидно было, когда мне снова шею сломали. Еще обиднее было, когда неизвестно кто увел целый фургон серебра, который мы отдали в эквестрийскую казну. Вот это было обидно. А все остальное… Так, не стоящие внимания мелочи. В конце концов, можно и просто причесаться, верно?».

— «С тебя полсотни битов, Кегги» — хмыкнула Грасс, протягивая копыто сестре – «Она все-таки обиделась».

— «А она говорит, что нет».

— «Уши прижаты, губа дрожит, глаза бегают… Обиделась, не видишь, что ли?».

— «Между прочим, я еще здесь!» — фыркнув, я выбралась из-за стола, и гордо вздернув нос, направилась в сторону прихожей. На самом деле, было не то, чтобы обидно – скорее, просто непонятно, почему вдруг мне отказали в приеме в этом лечебно-косметологическом центре, которому покровительствовала, а по слухам, и являлась одним из владельцев, моя старшая сводная сестрица. Все эти годы она не реже пары раз в год затаскивала меня в него, где вдумчиво изучала мое тело, почти непристойно обнажавшееся в процессе короткой стрижки «под ноль», скрупулезно отмечая в своем блокноте какие-то лишь ей понятные наблюдения. Попытки сунуть нос в эту книжицу неизменно пресекались щелчком карандаша по этому самому носу , но каждый раз я пыталась изобрести очередной изощреннейший план похищения загадочного блокнота. И похоже, наблюдения подошли к концу – а с ними, и мой бесплатный абонемент в это не самое дешевое заведение.

«Тобой попользовались. Как обычно» — а вот эта мысль была ну очень обидной. Я попыталась задавить ее внутри себя, проглатывая тяжелый ком, поселившийся вдруг где-то под языком, отчего дыхание вдруг сделалось шумным и редким. Казалось, тяжелое ядро медленно покатилось по шее, перекрывая дыхание и раскачивая меня из стороны в сторону. Ощущение было настолько реальным, что мне понадобилось остановиться, и потереть враз занывшую грудь в попытке привести себя в чувство – «Так, стоп. Хватит. Кто знает, вдруг у нее самой появились такие проблемы, о которых я не имею ни малейшего представления? Вдруг ее обвинили в коррупции, или еще в чем-нибудь предосудительном – например, в знакомстве со мной? Обойдусь и без стрижки. В конце концов, скоро осень, да и где-нибудь в нашем городке точно найдется не слишком дорогой парикмахер, готовый взяться за мою отросшую гриву».

— «Дорогая, ты куда-то собралась?» — поинтересовался у меня муж. Поняв, что завтрак закончен, и больше за столом им ничего не обломится вплоть до сытного, но не слишком вкусного по жеребячьим меркам обеда, дети с воплями бросились вслед за мной, стремясь первыми добраться до двери, на которую можно было опереться, встав на задние ножки, и выжидательно таращиться на мать, время от времени выдавая по дереву лихую барабанную дробь.

— «Прогуляюсь по городку. До Колгейт… То есть, до Менуэт. Извинюсь, и отменю прием».

— «На твоем месте, я бы не торопилась, ведь стоматолог тебе явно не помешает» — пшонка закончилась быстро, и Кег со вздохом отставила тарелку, потянувшись к вазочке с джемом – «Как и ланолог. Не говоря уже о стилисте».

— «Возможно, позднее» — смутившись, пробормотала я, украдкой бросая взгляд на Графита – «Это не слишком важно».

— «Тебя назначили послом» — нахмурилась Грасс, неодобрительно глядя на старшую сестру, отбросившую на время строгую свою диету, и уписывавшую малиновый десерт – «И эта должность обязывает тебя выглядеть соответствующе. Как-никак, ты будешь представлять всю Эквестрию в глазах грифонов, которые, между прочим, и придумали моду. Поэтому если это поручение принцесс не важно, то я уже и не знаю, что можно считать таковым…».

— «Те, кто оказался на больничной койке – вот, что важно!» — все-таки завелась я, резко развернувшись на месте, и уставившись на зеленую земнопони – «Я понимаю, к чему ты ведешь, Грасс, прекрасно понимаю! Да, у меня нет денег на этого сраного стилиста – ты это хотела услышать?! Я бедна, как храмовая мышь, которой ни зарезаться, ни удавиться нечем! Довольна? Да, это правда – как правда и то, что я не собираюсь выпрашивать подачки, или обременять родственников своими… своими капризами!».

— «Так значит все, что мы слышали об этих фургонах с золотом и серебром…».

— «О, это была правда! А вы не слышали, случаем, сколько тысяч пони остались инвалидами после этой войны? Сколько пегасов теперь не смогут летать? Сколько земнопони будут передвигаться на каталочке или костылях? Сколько единорогов превратилось в пускающих слюни имбецилов после того, как выжгли себя дотла, пытаясь помочь остальным?! Спроси меня о любой кентурии, любой контубернии, любой когорте, и я скажу тебе точно, сколько пони из каждой не вернется домой! Выбирай!».

— «Скраппи, успокойся» — попыталась урезонить меня Бабуля, с надеждой поглядывая на Деда, с кряхтением выбиравшегося из своего кресла – «И так каждый раз. Дети, вот почему вы не можете собраться вместе без того, чтобы поцапаться?».

— «Третья когорта, пятая кентурия».

— «Восемь погибших, трое лишились конечностей, еще двое с тяжелыми черепно-мозговыми травмами!» — я не сразу поняла, кому принадлежал этот голос. Комната передо мной качалась, пока я пыталась совладать с неистовым клокотанием, бившимся у меня в груди. Темнота вновь скапливалась в уголках моих глаз, но я не могла, не имела права дать выход тому, что полагала погребенным глубоко-глубоко в душе.

— «Первая когорта, седьмая кентурия».

— «Сорок раненных, пятеро тяжело. Если выкарабкаются – едва ли смогут ходить!» — чье-то крыло опустилось на мою спину, привлекая к теплому боку – «Две кобылы буквально изрублены, и придется отдать целую гору золота для того, чтобы специалисты из Филлидельфии сделали их хотя бы отдаленно похожими на пони!».

— «Командующий Легиона. Легат».

Теплые, мягкие губы накрыли мой перекошенный рот. Сильные ноги прижали к груди дернувшееся тело, погружая голову, пульсировавшую рвущимся наружу криком, в дурманящий запах старого табака. Я ощутила, как поднимаюсь все выше и выше от грешной земли; как сладко кружит голову, как мое сердце замедляет бешеный бег, подстраиваясь под неторопливые, мощные удары, бившиеся в чужой груди. Кажется, я забыла, что нужно дышать, говорить, даже думать, желая лишь одного – вечно парить в этой теплой, оглушительной тишине, сквозь которую все громче и громче проступали грубые, шероховатые, посторонние звуки, оседавшие на языке, исцарапанном острыми зубами. Бессильно повиснув в копытах мужа, я прижалась к его груди, ощущая странную слабость, которая несла с собой удивительный покой. Судорожно втянув в себя воздух, я наконец коснулась копытами пола, вновь оказавшись рядом со столом, на старом диване, откуда недоуменно воззрилась на родственников, иронично глядевших на меня из-за стола.

— «Она… Сошла с ума» — пробормотала я, пряча голову на груди мужа.

— «Так вот, значит, что накопилось у нее в голове…» — глядя, как ее отец присаживается возле меня на диванчик, покачала головой Грасс – «Неудивительно, что она стала… Такой».

— «Ты ж первая была, кто ее защищал» — хмыкнул Дед, лукаво поглядывая на смутившуюся отчего-то дочь – «Шта, поругались?».

— «Тогда она была не была… Не была… Такой!».

— «Она? Или кто-то другой?» — ехидно прищурилась Кег. Кажется, семья нашла повод для того, чтобы отвлечься от мрачных мыслей, навеянных моей безобразной вспышкой, и радостно переключилась на новую жертву – «То-то я гляжу, тебя не было видно во дворце, во время Равноденствия. И ты все еще одна?».

— «Я не… Да как ты…» — покраснела Грасс. В исполнении зеленой земнопони это выглядело достаточно забавным, и я с трудом смогла оторвать взгляд от темно-зеленых пятен, проступивших сквозь коротко стриженную шкурку цвета молодого листа – «Мама! Ну а ты чего молчишь?!».

— «Жду, когда вы выясните отношения» — мудро заметила старая пони. Поднявшись, она прихватила с собой полотенце, и направилась в сторону кухни, из которой все еще доносились призывные запахи, несмотря на вроде бы закончившийся завтрак – «Ну, а когда вы окончательно разругаетесь, настанет время пирога».

Ее слова были встречены глубокими вздохами, в которых слышалось сожаление от ощущения переполненного живота, но в то же время покорность судьбе, и осознание, что никто, даже наша объевшаяся поборница здорового питания, не откажется от этого чуда, вышедшего из материнских копыт. Еще горячий, он был торжественно внесен в комнату, словно чудесная дарохранительница, из которой мы извлекали не кровь и плоть, но столь же полное ощущение единения, какое навряд ли дала нам любая из литургий[3]. Под пышущей жаром корочкой, хрусткой и чуть кисловатой, таилось мягкое, пышное нутро, похожее на невесомые облака, чудесным образом перенесенные в печь, чтобы улечься в заранее приготовленную форму. Огромный, похожий на колесо, пирог торжественно возлежал на широком, расписанном синими птицами блюде, важно посверкивая вазочкой со взбитыми сливками, занимавшей расположенное в его центре отверстие – едва ли хотя бы одно ресторанное блюдо, сделанное каким угодно мастером, профессионалом своего дела, хоть из Грифуса или Мейнхеттена, Филлидельфии или Лас Пегасуса, могло бы соперничать в этот момент по вкусу с настоящим домашним пирогом. Застонав от отчаяния, Кег запрокинула голову, словно желая попрощаться с богинями прежде, чем ее разорвет на сотни маленьких пегасят, и потянулась к первому куску, исходящему жаром и ароматным дымком. Вслед за ней, к столу двинулись и остальные, стараясь не наступить на детей, с радостным визгом рванувшихся за своей добычей. Стрекоча маленькими крылышками, они ловко карабкались по нашим ногам, и протягивая ножки, пытались выхватить из наших копыт хотя бы кусочек, прежде чем их усадят за стол, и наверняка снова заставят пить чай, и уж точно отрежут куски куда меньше, чем взрослым. А еще, совершенно возмутительным образом, не дадут по самые уши зарыться в миску со взбитыми сливками, или пообкусать такой замечательный пирожиный бочок. Но, как всегда, когда домой возвращалась пятнистая мама, их писклявый бунт был подавлен, и смирившиеся с судьбой жеребята радостно зачавкали своей порцией десертного великолепия, время от времени призывным свистом требуя добавки.

Впрочем, мы все не отставали от жеребят.

— «Уффффф! Мама…» — простонала Кег, с трудом отваливаясь от стола. С сожалением поглядев на свой подтянутый живот, она все же сняла свой строгий бирюзовый жакетик, и примостилась на ручке дедова кресла, обнимая седую голову земнопони – «Ты просто чудо… Но так я никогда не смогу похудеть!».

— «Вот и славно» — усмехнулась старушка, протягивая нам очередной кусок пирога. Нам – это мне и жеребятам, чьи головы оттеснили меня от стола, и нетерпеливо разевали вечно голодные рты в опасной близости от направлявшегося ко мне угощения – «Чтоб там ни говорили, а без пары ходить – всю жизнь бедовать. Последнее это дело, Кегги. А что жеребцам нужно?».

— «Чтобы было за что подержаться!» — радостно бухнул где-то рядом Графит, гордясь возможностью поддержать разговор. Заметив устремленные на него неодобрительные взгляды всех четырех кобыл, он сделал круглые глаза, и иронично перемигнулся с Дедом, одобрительно хрюкнувшим что-то сквозь трубку.

— «Вот пусть Скраппи и отъедается. Ей это нужно» — подытожила Грасс. Добрав десертной ложечкой остатки сливок, она принялась подкармливать ими сновавших вокруг близнецов, с лихими прыжками пытавшихся выхватить у нее ложку – «А то снова одни глаза и остались. Ну, еще и грива, больше похожая на метлу».

— «Ты опять начинаешь?» — вяло зарычала я, ощутив, что если попытаюсь сдвинуться с места, то мой живот так и останется лежать на полу, там, где я его и оставила – «Тебе еще раз повторить, что…».

— «Если бы кто-то слушал ушами и не скандалил, то дослушал бы меня до конца» — фыркнула синяя пегаска. Несмотря на не слишком удобную позу, слезать с кресла она, похоже, не собиралась – «А может, и пообщался бы с умными пони, вместо того, чтобы пропадать целыми днями в своих казармах… Ладно, хотя бы послушалась, и отправилась в Понивилль. Иначе совсем бы обидела своих соседей».

— «А при чем тут Понивилль?» — насторожилась я, пытаясь сбросить со своего живота копыто Графита. Кажется, этот черный охламон явно питал нездоровое пристрастие к округлым животикам и бедрам кобыл, а на мою слабую, мгновенно выдохшуюся попытку зарычать, я получила намекающий «кусь за ушко», призывавший меня не особенно расслабляться перед очередной теплой, дурманящей летней ночью – «Зачем мне нужно было сюда лететь, и как это могло обидеть остальных?».

— «Ты этого не знаешь?» — торжествующе, с пафосом и иронией, сплетшимися воедино в ее голосе, воскликнула Грасс. Увидев, что тетка отставила в сторону чашку, на стенках которой осталось еще так много сливок, которые можно было так долго и смачно облизывать, Берри начала карабкаться на стол, поминутно оглядываясь то на меня, то на непонимающе таращившегося на нее снизу брата – «А то, что тебя назначили послом, тебе ничего не сказало?».

— «Эй! Мы же договорились — без подсказок!» — тотчас же возмутилась со своего места обожравшаяся синяя пегаска.

— «Послушайте, что вообще происходит?» — кое-как выцарапавшись из копыт мужа, я двинулась вперед, с твердым намерением обогнуть стол, и сцапав за шкирки двух недоделанных интриганок, вытрясти из них всю правду, скрывавшуюся за намеками, недомолвками и вообще, всей этой «семейной встречей», которая, как я начала подозревать, состоялась совсем не просто так. Я ловко увернулась от вставшей передо мной Бабули, и приготовилась разогнаться на финишной прямой, ведущей к дедову креслу, как мои планы пошли под откос из-за раздавшегося за спиной громкого стука в дверь.

— «Это к тебе» — предвосхищая мой вопрос, величаво махнула крылом Кег, бросая грозный взгляд на сестру. Вытянув шею, та напряженно глядела как я двинулась в сторону двери, словно желая не упустить ни единого мига из надвигавшегося события – «И не спрашивай, почему. Тут живете вы, а мы с Грасс здесь только проездом».

— «А может, это к Бабуле?» — шепотом поинтересовалась я, глядя на мужа. При виде всего остального семейства, наблюдавшего за каждым моим движением, я здорово струхнула, и опустив крылья, подгребла к себе поближе детей, быстрее меня оказавшихся возле двери. Берри мне пришлось отрывать от дверной ручки, в которую вцепилась зубами рыжая егоза, с рычанием дрыгавшая задними ножками – «Ба, может…».

— «О, нет. Это к тебе» — ухмыльнулась серая земнопони, понимающе переглянувшаяся с мужем. Хмыкнув, Дед иронично прищурился, и с удовольствием выпустил в воздух клуб табачного дыма, удостоившись сердитого взгляда от Кег – «Открой. Чего ты боишься?».

— «Может, не стоит?» — еще тише поинтересовалась я уже у Графита, но не удостоилась ответа. Прошмыгнув мимо, он удобно устроился на лестнице, чтобы не заслонять обзор собравшемуся в комнате семейству Беррислоп, и сграбастав детей, с интересом принялся наблюдать за тем, что именно я буду делать – «Эй! Графит! Ты меня слышишь?».

Увы, на мой призывный шепот никто не ответил. Все гребаное семейство таращилось на меня, включая детей! Притихнув, они зыркали на меня своими крошечными глазенками, ощущая, что вот-вот должно было произойти что-то поистине… Удивительное? Ужасающее? Увы, я не могла бы ответить на этот вопрос, но все сильнее ощущала нарастающую неловкость, словно вышедшая на сцену артистка, напрочь забывшая свою роль.

— «Эй, Скраппи! Мисс Беррислоп! Кто-нибудь!» — стук повторился, и мне показалось, что на этот раз, кричавшая использовала задние ноги, изо всех сил брыкая закрытую дверь. Вот ведь чудной народец эти пони! Несмотря на отсутствие замков, они были готовы полдня колотиться в дом, если были уверены, что в нем кто-нибудь есть, ведь в присутствии хозяина входить без приглашения считалось чуть ли не аморальным. А вот без него – запросто, и вернувшись с прогулки, можно было обнаружить в своем любимом кресле поджидающего тебя родственника, или подругу.

А иногда – и не только в кресле.

— «Кажется, это наша новая принцесса» — намек в голосе Бабули не заметил бы только глухой, или спящий, но я все еще колебалась, глядя на закрытую дверь. Почему мне казалось, что раскрыв ее, я раскроюсь чему-то огромному, страшному и величественному, что ждало меня впереди? У меня была моя семья, мои таблетки и спокойный, освежающий сон – как могла бы я променять это все на то, что ждало меня за порогом? «За синие горы, за белый туман…» — всплыла в памяти строчка из древней повести о приключениях, путешествиях и драконах. Интересно, стоял ли вот так же, на пороге своего дома ее герой, ощущая дыхание судьбы, разрушившей всю привычную его жизнь? – «Дорогая, тебе придется открыть дверь. Это уже просто не вежливо».

— «Эммм… Твайли, это ты?» — вздрогнув, как от удара, проскулила я. Нечто огромное было здесь, вокруг меня, внутри и снаружи, и нахлынувшее ощущение безнадежности подсказало мне, что сопротивляться было бесполезно, ведь судьба моя уже была решена. Но я все еще надеялась, хотя эта надежда была сродни детским копытцам, прикрывавшим зажмуренные в страхе глаза – «Меня… Меня нет дома!».

— «Скраппи, не время шутить!» — ручка двери окрасилась цветом индиго, когда магия юной принцессы обволокла старую, отполированную бесчисленными прикосновениями латунь – «Тебя уже ждут возле ратуши!».

— «Зачем это?».

— «Ты что, забыла, какой сегодня день?!» — ахнули из-за двери. Разговор через нее начинал казаться глупым даже мне, но надежда… Нет, она уже умерла. Все было решено, и мне нужно было лишь протянуть копыто, чтобы взойти на этот эшафот. Впрочем, мне решили помочь, и неприятно хрустнувший замок звонко щелкнул, заставив покрыться холодным потом мою лохматую шкурку, являя нам вид взбудораженного фиолетового аликорна, ошарашенно разглядывавшего летавшую в облачке его магии, отломанную дверную ручку – «Ой. Простите, я случайно. Но в самом деле, Скраппи, сколько можно тебя будить?! Ты что же, не помнишь, что сегодня мы хотели видеть тебя в ратуше? Это очень-очень важно, хотя, я думаю, ты уже обо всем знаешь, ведь правда?».

— «Ээээ…» — вновь проблеяла я, ощущая себя глупой козой, получившей между рогов упрямой и толстой веткой полуобгрызенного дерева – «Твай, я… Я не имею ни малейшего представления, о чем ты вообще сейчас говоришь!».

— «С тебя пятьдесят битов, сестренка» — послышался за моей спиной голос Кег, вежливо, но без особенного подобострастия, поклонившейся нашей принцессе. Точно так же поступила и вся моя родня, самой мелкой части которой напомнило об этом родительское крыло, склонившая головы жеребят в подобающем ситуации поклоне – «Она и в самом деле ничего не знала, и даже несмотря на твои подсказки, очень, очень удивлена».

— «Привет, Твайлайт» — осторожно высунув нос за дверь, я зыркнула по сторонам в поисках притаившейся под дверью толпы, не желающей ничего больше, чем в очередной раз поднасрать мне, превратив мою жизнь в очередной раунд бесконечных кошмаров. Я не ждала от этих встреч ничего доброго – в конце концов, как выяснилось на практике, даже старые друзья, нежданно-негаданно нагрянувшие на огонек, вполне могут привести тебя в полутемную бойлерную, к гостеприимно распахнутому жерлу гудящей печи. Странное дело, таковых не обнаружилось, и прекратив шарить налитыми кровью глазами по сторонам, я уставилась на Твайлайт, озабоченно приплясывавшую на крылечке – «Ээээ… Я чем-то могу тебе помочь?».

— «Помочь? Это я собиралась тебе помочь!» — затараторила фиолетовая принцесса, как по мне, так совершенно растеряв любые признаки величия, которые, быть может, и пытались вложить в нее старшие аликорны. Она выглядела скорее как взбудораженная библиотекарша, получившая извещение о королевском визите в ее заштатную библиотеку, и я нахмурилась, пытаясь как можно быстрее сообразить, что же именно могло так взволновать мою былую подругу – «Я стучалась, но ты все не открывала, хотя, проходя мимо твоего дома, я слышала голоса… Не то, чтобы я собиралась подслушивать – я просто услышала вас, и решила зайти, и по-дружески узнать, как у тебя дела. Итак, как у тебя дела?».

— «Не очень» — еще раз окинув взглядом горизонт, я убедилась в отсутствии в зоне видимости хотя бы кого-нибудь, кто выглядел бы, на мой взгляд, хотя бы чуточку подозрительно, я все же спустилась с крыльца, заранее широко расставляя ноги, между которыми тотчас же, вихрем, пронеслись фигурки жеребят, в лихом прыжке ухватившиеся за ноги принцессы – «Утро началось хорошо, но потом… Ухххх! Ну почему всегда столько трудностей? Я так часто мечтала о том, как вернусь, и как дружно и счастливо мы заживем… Но неееет! Жизнь всегда найдет повод подбросить тебе лопату навоза! Вот уж воистину говорят, что если хочешь рассмешить богинь – расскажи им о своих планах!».

— «Скраппи, по-моему, ты богохульствуешь».

— «Серьезно?» — мне вдруг показалось забавным, что это произнесла та, кто не так давно сама достигла статуса начинающей богини. Услышав мои слова, Твайлайт внезапно успокоилась, и строго, с неодобрением поглядела мне в глаза – «Ах, простите, Ваше Святейшество… Кланяться нужно до земли, или можно просто голову обнажить в присутствии высочайшей особы?».

— «Можно просто не использовать всякие нехорошие поговорки, в которых говорят о принцессах» — что ж, похоже, за время моего отсутствия, Твайлайт не теряла времени зря, и трудолюбиво постигала сложную науку аликорнья. Или аликорнизма? Я не знала, как правильно это звучало бы по-эквестрийски, но признаюсь, не ожидала такого взрослого и взвешенного ответа от той, кого еще не так давно считала обычным подростком, как и любой студент, застрявшего между детством и взрослой жизнью – «Я кое-что услышала, проходя мимо вашего дома…».

— «Постояв на крылечке, ты хочешь сказать?».

— «Нууу… Не совсем постояв… Но не важно» — несмотря на мою уловку, подруга все же не дала сбить себя с мысли, и смущенно хихикнув, вернула себе былую озабоченность, с неловкостью и недоумением глядя на малышей, уже вовсю прыгавших по ее спине, и ощупывавших такие аккуратные, соразмерные крылышки, так не похожие на огромные крылья их вздорной мамашки – «Я думаю, что помогу тебе справиться с этим. Я недавно закончила очередное эссе о магии дружбы, и уверена, что ты будешь рада с ним ознакомиться – пока я читаю твои дневники. Ты же вела дневники, правда, Скраппи?».

— «Ээээ… Ну… Я…».

— «Ладно, ничего не говори. Я уверена, что это может пока подождать» — на секунду задумавшись, отмахнулась от меня бывшая единорожка. Я не была уверена, хотела ли она этим сказать, что это и в самом деле было не важно, или же она не собиралась ждать, пока я придумаю какую-нибудь отговорку, нервно дергая при этом мгновенно взмокшей шкуркой. Кажется, эти ящики должны были храниться у меня в палатке, и я точно помнила, как побросала последние кипы криво и косо исписанных листов в самый верхний из них – но что случилось дальше с этим обедом для мышей и моли, хоть убей, вспомнить я не могла – «Ведь у тебя на носу очень-очень-очень важная проблема, не так ли? Поэтому я зашла проверить, как ты успела подготовиться к выполнению поручения принцессы».

— «А разве к нему нужно готовиться?» — не подумав, вякнула я, все еще пребывая в небольшой эйфории от захлестнувшего меня ощущения свободы. Так у приговоренного кружится голова, и самый воздух пьянит и дурманит, когда стаскивают его с эшафота, объявив об отсрочке исполнения приговора, который непременно последовал бы, измерь Твайлайт количество написанного своей любимой линейкой. Тирания яйцеголовых откладывалась на неопределенное время, за которое я смогла бы наверстать упущенное, припахав к этому делу кого-нибудь из провинившихся – в моей голове уже созрела мысль научить их изображать на бумаге прерывистые волнистые линии, которые заменяли мне слова и целые фразы, но кажется, я вновь поспешила, и дала волю своему глупому языку, который тотчас же принялся ляпать что-то свое, идущее вразрез с генеральной партией головы – «Помыться, причесаться, собрать вещи, и уехать. Кажется, я ничего не забыла?».

— «Скраппи!» — на морде Твайлайт нарисовалось замешательство, понемногу сменившееся настоящим ужасом – «Ты сейчас пошутила, или ты и в самом деле совсем-совсем не готова?!».

— «К чему?» — теперь насторожилась уже я, снова оглядываясь по сторонам, и с трудом перебарывая желание утащить жеребят под крыло – «Твайлайт, что случилось-то?! Кому-то нужна помощь?».

— «Оххххх! Ты просто… Ты просто невозможна!» — стукнув себя копытом по мордочке, принцесса знаний, магии и занудства схватила меня телекинезом, и волоча за собой за сгиб мгновенно онемевшего от ее хватки крыла, рысцой рванулась куда-то в сторону ратуши – «Это тебе, тебе нужна помощь! Тебя назначили послом в Грифус! Только не говори, что этого¬ ты тоже не знала!».

— «Ну да, два дня назад принцесса сама…».

— «Выезд назначен на следующую неделю! А ты, оказывается, даже и не думала готовиться – как я и подозревала!».

— «Твайлайт, остановись!» — решив прояснить возникший вопрос до конца, я все же умудрилась притормозить, пожертвовав своим почти вывернувшимся из сустава крылом и всеми четырьмя копытами, которыми попыталась затормозить подругу, прущую вперед как паровоз – «Да погоди же ты! Какое дело до этого тебе, или кому-то еще? Что за странные намеки кидают мои родные? Что вообще все это значит?!».

— «Это значит, что кто-то не читал моего письма!» — увы, остановить набравшего разгон аликорна было практически невозможно, в чем я тотчас же убедилась, до самой ратуши тряпочкой прополоскавшись на ветру вслед за несущейся вперед принцессой, на спине которой радостно голосили донельзя довольные близнецы. Кажется, они сочли все происходящее одной большой, веселой игрой, и вцепившись в гриву сиреневой тетке, гордо крутили головами по сторонам всю дорогу до ратуши, где уже собралась небольшая толпа, в которой я заметила и тех, к кому намеревалась заглянуть этим погожим летним деньком. Нетерпеливо переговаривавшиеся, они живо напомнили мне толпу алчных взаимодавцев, грозной стаей пришедших требовать крови и денег с задолжавшего им бедолаги, что моей подруге потребовалась вся ее сила, чтобы удержать в своем телекинетическом захвате мою тушку, тотчас же предпринявшую деятельные попытки убежать и спрятаться как можно дальше от этого жуткого места. Увы, тирания одержала верх над чувством самосохранения, и я приземлилась на окружавшей ратушу веранде, прямо перед небольшой трибункой, за которой уже стояла Мэр. Или мисс Мэр – это как поглядеть. Странно, но почти никто не знал настоящего имени этой кобылы, зато всякий понивиллец был в курсе истинного цвета ее пепельно-серых волос, после одного «журналистского расследования» местных жеребят, ставших уже притчей во языцех. Но даже несмотря на этот жутчайший, по местным меркам, компромат, все обитатели городка отдавали должное ее трудолюбию, знанию тонкостей местечковой бюрократии, и настоящему патриотизму, благодаря которым она вот уже много десятков лет возглавляла наш городок. Приняв у Твайлайт эстафету, земнопони ухватила меня за крыло, и буквально втянула за собой в ратушу, с топотом взлетев на возвышение, ведущее к дверям во внутренние помещения, чем привлекла к нам внимание всех, собравшихся в зале.

Совершенно ненужное, на мой скромный взгляд.

— «Итак, добро пожаловать, всепони!» — хорошо поставленным голосом произнесла она, поворачиваясь к собравшейся в зале толпе. Увидев пронесшийся мимо них разноцветный ураган, разные праздношатающиеся сочли за лучшее побыстрее узнать, что же именно такого интересного случилось в их городке, и вскоре в зале ратуши яблоку некуда было упасть без риска быть растоптанным горожанами, соскучившимися по новостям.

Словно это не я провела весь прошлый вечер у фонтана, рассказывая про последние новости Кантерлота.

— «Без лишних церемоний и проволочек, я рада представить всем пони…» — в отличие от Твайлайт, при этих словах закатившей глаза, Мэр точно знала нужную долю официоза и своевременность его применения, поэтому я слегка расслабилась. В конце концов, может, меня притащили сюда лишь для того, чтобы я помогла нашему городу с… С чем-то. В конце концов, могла же и я хоть чем-нибудь пригодиться нашему милому Понивиллю, за исключением авторитетного мнения по поводу зрелости, крепости и вкусовых качеств местного сидра, верно? – «Которую вы знаете уже несколько лет. И пусть Скраппи Беррислоп появляется у нас не слишком часто, возвращение любого пони становится для нас радостью. Верно?».

— «Спасибо» — промямлила я, очутившись возле Мэра благодаря дружескому толчку фиолетового бедра. Понимая, что нужно что-нибудь сказать, я сглотнула мгновенно пересохшим горлом, и попыталась выдавить из себя жалобную, заискивающую улыбку, ощущая необыкновенную робость, охватившую меня при виде множества глядевших на меня пони. Казалось, я снова возвращаюсь на много лет назад, в амбар, где жители тогда еще очень маленького городка устроили мне праздничную вечеринку, и я ощутила почти непреодолимое желание ухватиться за что-нибудь надежное – например, за кружечку сидра.

— «Мы рады тому, что наша соотечественница вернулась с этой жуткой войны невредимой, и снова воссоединилась с семьей» — улыбнулась Мэр. Когда-то она была первой встреченной Древним чиновницей, и я до сих пор помню то недоумение, которое охватило его, когда совершенно неизвестной семье, приехавшей в городок, выделили для проживания целый дом. Не наглая и хитрая рожа, с трудом влезающая в объектив камеры-обскуры[4], не вороватый временщик, а заботившаяся о жителях своего города пони – тут ему было чему удивиться. Однако, ее программа работала, и Понивилль понемногу разрастался, превращаясь в настоящий областной центр нашего захолустья, привлекая к себе жителей окружающих его земель, даже отрезанных от него окультуренным языком окружавшего его Вечнодикого леса – «Я помню, как ты впервые прилетела в наш Понивилль, и как озиралась с довольно испуганным видом. А теперь, погляди только на себя – посол Эквестрии в Грифус! Это нешуточное поручение, и мы все готовы сделать все, чтобы ты оказалась достойной выбора нашей принцессы!».

— «Вы? Оу, вы уже знаете…» — я неловко потупилась, ковырнув копытом крашенный пол. Полировать и лакировать паркет в ратуше было нецелесообразно, учитывая простые нравы местных фермеров и работяг, а земнопони, построившие этот городок, были самим воплощением целесообразности. По крайней мере пока это не касалось каких-либо обычаев – «Ну, она просила просто слетать туда, и напинать пару крупов, чтобы им думалось лучше. Поэтому…».

— «Поэтому мы собрались и решили, что без помощи жителей нашего Понивилля тебе не обойтись, сахарок» — твердо заявила Эпплджек, топнув не слишком чистым копытом, оставив на полу комочки жирной земли. Похоже, она едва нашла время для того, чтобы оторваться от своих бесконечных акров яблочного сада, который, судя по запаху свежего коровяка[5], как раз потребовал активного удобрения – «Ей же ей, соберем тебя в дорогу, словно наливное яблочко для ярмарки в Фоллен Хиллз!».

— «Это старый обычай, Скраппи. Ему больше двух тысяч лет» — просветила меня вставшая рядом Твайлайт. По прошествии нескольких лет с момента ее пробуждения, пони уже не так бурно реагировали на появление среди них новой принцессы, и падали ниц всего лишь раз и или два в сутки, и группами, а не поодиночке – «Клан, род или семейство сами собирают в поездку принадлежащего к ним пони, которому выпала честь выполнить поручение принцессы вдали от дома. Это большая честь и ответственность, поэтому жители небольших поселений и городов собирают своих послов все вместе, как одна семья, стараясь, чтобы они выглядели как можно лучше, и как можно лучше выполнили волю пославших их повелительниц».

— «Но… Я… У меня…».

— «Отказываться не принято, мисс Беррислоп» — хором заявили близняшки Лотос и Алоэ, с улыбкой глядя на резвившихся на моей спине близнецов. Выросшая в кулуарах власти малышня, с гордым и важным видом восседавшая на моей спине, недолго смогла удерживать великодержавное выражение на маленьких мордашках, и принялась скакать по материнскому хребту, разглядывая обступивших нас пони – «Вам непременно нужно посетить наш спа-салон. Горячие ванны, прининг, хуфекюр…».

— «И непременно прическа!» — безапелляционно заявила Рарити. По случаю погожего летнего дня, как и важного общегородского события, на ее голове красовалась небольшая, изящная шляпка – «Прости, дорогая, но то, что творится на твоей голове… Это поистине ужасно! Тебе необыкновенно повезло, что я находилась в городе – кто знает, приняли бы тебя грифоны без элегантной завивки, приличествующей настоящему послу?».

— «Но, это же…» — я проглотила рвавшиеся с языка слова, не желая огорчать отказом вспыхнувших энтузиазмом соседей. Денег на все это категорически не хватало, и я почувствовала, как у меня в голове лихорадочно зажужжали плохо смазанные колесики и шестерни, сводя дебет с кредитом моего худого бюджета. Выводы были неутешительными, и маленькая пони у меня в голове грустно потрясла над ухом пустым кошельком, подставив под него копыто, словно ожидая, что в него упадет хотя бы пара монет – «Просто… Ну… Это все…».

— «Недешево, ты хочешь сказать? – понимающе хмыкнула Колгейт-Менуэт, с хищным прищуром разглядывая меня своими темно-синими глазами. При виде стоматолога нашего городка, мой хвост трусливо влип в ягодицы – «Ничего, потом возместишь, когда в следующий раз будем всем городом провожать кого-нибудь в поездку».

— «Но… Я не могу…» — пересохшим языком пролепетала я, оглядываясь в поисках так не вовремя запропастившегося куда-то мужа. Кажется, всю дорогу он мелькал где-то неподалеку, отделавшись от нас на городской площади, свернув в сторону пролетавшей мимо Дерпи, и ее большой почтовой сумки – «Спасибо вам. Но я не могу, не имею права требовать от вас так много! Это опасное задание, и…».

— «Нет-нет, Скраппи. Возражения не принимаются» — твердо заявила Мэр. Пробравшиеся в первые ряды Бабуля и Дед ободряюще покивали, призывая меня не кукситься, и не расстраивать окружающих своими неловкими оправданиями – «Это поручение не только тебе, но и всем нам, иначе принцесса послала бы кого-нибудь из кантерлотских чиновников, и оплатила бы все сборы из казны. Но она знала, что может рассчитывать на Понивилль и его пони, поэтому мы никак не можем ее подвести, и выполним все наилучшим образом. Верно, всепони?».

— «Иииииих-ха! В понивилльском стиле!» — залихватски вскинула над собой шляпу самая знаменитая фермерша окрестных земель. Ловко поймав ее головой, она глянула на меня из-под полей озорным зеленым глазом – «Клянусь всеми сушеными яблоками Акров Эпплов, которые мы отослали на нужды Гвардии, с нашей поддержкой Раг пройдется по этим крылатикам как хороший яблочный пресс! Ишь, чего удумали – против принцесс воевать!».

— «Эпплджек, ты стала прямо как они, настоящей милитаристкой» — укорила ее Мэр, с какой-то материнской заботой поглядывая на строптивую земнопони – «Твой брат поступил храбро, вступив в Гвардейский Резерв, и мы горды его поступком, однако эта война уже закончена и мы, как и все, хотим прочного мира. Для этого принцессы и отправляют послов».

«Стоп. БигМак отправился на войну?» — какие-то мрачные мысли зашевелились на дне моей памяти. Что-то о снах, приправленным отравленным душком каких-то розовых облаков, в которых мучительно умирали две большие фигуры, вскидывая ставшие бесполезными крылья и рог.

— «Он возвращается, мэр. А Эпплы всегда служили Эквестрии!» — упрямо возразила та, строптиво мотнув спутанной гривой, уложенной в длинный хвост, из которого торчали многочисленные травинки – «Но да, мир лучше, как ни крути».

— «Что же, вот мы все и решили. Ваше Высочество?» — перед бежевой земнопони развернулся пугающе длинный свиток, поддерживаемый магией Твайлайт. Прямо перед моим носом вдруг зашипела, забулькала, и наконец, грозно хрюкнула магниевая вспышка допотопного фотоаппарата, на секунду, заставившая меня испуганно замереть с глупо вытаращенными глазами – «Итак, всепони, с чего же начнем?».

— «Спа!» — переглянувшись, заявили стоявшие напротив кобылы.

«Вот это попала…» — только и могла думать я, мрачно глядя на сновавших вокруг Лотос и Алоэ. Несмотря на мое вялое сопротивление, они проводили меня в свой салон, где затолкали в большую бадью, вода в которой моментально потемнела от грязи, въевшейся в мою шкурку. Нет, конечно, я была всеми копытами за гигиену, да и в лечебнице Стикки Виллоу мыли неплохо, на совесть, но стоило двум разноцветным кобылам превратить меня в горку белоснежной пены, как окружавшая меня белизна мгновенно сменилась серостью, украшенной кирпично-гранитными нотами. Пришлось отправляться в парную, и там, рассыпая вокруг мгновенно полезшую из меня шерсть, дожидаться смены воды. Снова купать меня не рискнули – по крайней мере, до тех пор, пока Лотос, вооруженная свирепо жужжащей машинкой, не спустила с меня практически всю шкуру, украсившую бежево-бурыми клочьями весь кабинет. Ну, а затем…

Меня отправили стричь.

— «Скажите, какую прическу вам бы хотелось?» — поинтересовалась розовая земнопони, усаживая меня возле зеркала, рядом с которым нарисовалась огромная белая туша, казалось, состоявшая из одних только мускулов. Кажется, я видела этого пони не раз в Понивилле, но лично с ним, кажется, мы были еще не знакомы. Поигрывая гипертрофированной мускулатурой, качок встал за спинкой моего кресла, при каждом движении едва не разрывая мышцами тесный халатик, вместе с фирменным бандо[6], придававший ему неуместно игривый, и в то же время, менее жуткий видок.

— «Ну… Сначала я думала просто заплести их как раньше, в косички. Но теперь волос стало так много, что теперь мне кажется, что будет удобнее сбрить их в короткий ежик, оставив челку на лбу» — принялась я излагать свои пожелания, невольно растянув свой противоречивый рассказ на несколько минут. Я с ужасом понимала, что меня несет куда-то не туда, но остановиться уже не могла, и продолжала лепетать что-то под терпеливыми взглядами мастеров – «Ну, знаете, стиль «милитари», который теперь вроде бы как стал неожиданно популярным. Убрать с висков, подравнять затылок…».

— «Понимаю, мисс Беррислоп» — когда я выдохнула, кивнула мне Лотос, после чего повернулась к пегасу, стоявшему у меня за спиной – «Немного укоротить, Балк».

Дальнейшее сломало все мои представления о спа-салоне, стрижке и парикмахерах в целом.

Для начала, меня слегка причесали широкой и толстой расческой, распутывая самые большие колтуны. Затем, подвинули ближе к зеркалу, под которым оказалась небольшая, под размер головы, мойка, куда едва ли влезла бы моя шевелюра. Привычным движением опытного топителя щенков, качок взял меня за шею, и положил носом в раковину, начиная окатывать потоками горячей, почти кипящей воды, вместе с мыльной пеной, заливавшей мою мордочку по самые ноздри. Пару раз я попыталась задергаться, ощущая, что еще немного – и я начну дышать этой самой мыльной водой, но каждый раз тяжелое копыто твердо и настойчиво тыкало меня носом обратно в фаянс, почти до краев наполнившийся мутной жидкостью с плавающими в ней волосами. Через несколько минут издевательства, то же копыто откинуло меня в кресло, и небрежными, круговыми движениями вытерло голову, явив моему взгляду отражение собственной мордочки, глядевшей на меня из зеркала с испуганным, и достаточно охреневшим выражением.

Потом была стрижка. Если до того мне казалось, что со мной не слишком-то церемонятся во время груминга[7], то теперь я ощущала себя натуральной овцой, попавшей в лапы усталого стригаля. Не особенно церемонясь, быстрым и сильным движением пегас наматывал на копыто клок моих волос, не слишком заморачиваясь разбором по цветам черно-белых прядей, и что-то там от него отстригал. При этом я с ужасом ощущала, как моя кожа немного приподнималась над черепом. Затем пришла очередь горячего фена – или того, что тут его заменяло. Заменителем оказался незамысловатый прибор в виде искусно выполненного деревянного колокола, в который запихнули мою голову, макушку которой тотчас же принялось припекать из-за горячих камней, лежавших под сводом этой сушилки для волос в небольшой, изящной жаровнице. Поджарив таким образом свод моего черепа, уже начавший потрескивать от жары, палач наконец-то сжалился над своей жертвой, пытающейся выбраться из этого извращенного варианта «испанского сапога», и дернул какой-то рычаг, заставив полоскаться, словно тряпочка, в потоках горячего воздуха, рванувшегося из присоединенной к колоколу трубы.

Второй раз к креслу меня пришлось привязывать веревками, и магией принцессы.

— «Не беспокойтесь, мисс Беррислоп. Вам необходимо расслабиться» — заверила меня Лотос, вновь водружая на мою голову отлетевший в сторону агрегат – «Однажды мы делали укладку прямо во время церемонии, и мы справимся с чем угодно. Вам совершенно не о чем беспокоиться».

— «Ну-ну, дорогая. Ты реагируешь на все слишком бурно» — попеняла мне Рарити, с удовольствием глядевшая над издевательства, которым подвергалась моя тушка, после экзекуции горячим паром, испуганно вздрагивавшая при каждом щелчке ножниц. Облачившись в мягкий белый халат, она с видимым наслаждением дала вымазать себя в какой-то зеленой гадости, и теперь возлежала возле купальни, проглядывая какой-то модный журнал – «В конце концов, нельзя выглядеть хорошо, не затратив на это усилий, а ты должна выглядеть просто замечательно, элегантно и неповторимо – как и положено послу нашей страны. Даже не знаю, почему принцессы выбрали на эту роль столь неподходящую кандидатуру?».

— «Меняемся?!» — проскулила я. Качок продолжал вертеться вокруг меня с каменной, сосредоточенной мордой, то и дело попадая мне в глаз ножницами или расческой. Я начала щуриться, из левого глаза лились слезы, а правый заходился в пароксизме нервного тика – но громиле было на эти мелочи, по большому счету, абсолютно плевать. Еще час он колдовал вокруг меня, вгрызаясь в мою вставшую дыбом шевелюру четкими и отточенными движениями, соседствовавшими одновременно с топорностью и небрежностью. В какой-то момент, он остановился, и принялся глядеть на меня в зеркало, выпятив нижнюю челюсть, и положив копыто на голову, задумчиво постукивая им по моему лбу…

Все закончилось так же неожиданно, как и началось. Очередной раз отхватив от меня клок волос, пегас обмел щеткой мои спину и шею, после чего вновь придвинул к мойке, в которую я покорно залезла, не желая еще раз окунуться туда целиком, после чего снова отправилась в эту безумную духовку времен позднего ренессанса. Очередное мытье головы. Напоследок скользкое от пены копыто залезло мне в уши, после чего, характерным круговым движением помыло мне мордочку, вызвав финальный аккорд охреневания от происходящего – так меня умывала разве что Бабуля, когда я, то есть Древний, нажрался каких-то ягод во время их путешествия в Хуффингтон, после чего несколько дней мог только валяться в фургоне, извергая из себя содержимое желудка. Я даже не удивилась бы крепкому подзатыльнику напоследок, ведь несколько лет назад он так же наличествовал при этой процедуре. Затем снова полотенце и сушка, расческа и ножницы, легкие касания волос и бровей…

И вдруг все закончилось. Опали, расстегнувшись, ремни, припасенные заботливой, мать ее, Твайлайт Спаркл, и брошенным в зеркало взглядом я увидела широко распахнутые глаза молодой пятнистой кобылки, изумленно таращившейся на меня по ту сторону прозрачной преграды. Поблекшая шкурка ее вновь приобрела сочный блеск топленого молока и густой карамели, и лишь опытный взгляд разглядел бы на ней шрамы, скрытые под ухоженной шерсткой. Спутанные, серые волосы вновь разделились на чистые, сверкающие черно-белые пряди, и были уложены в приятную глазу прическу, чем-то напоминавшую «кокернонни» или шиньон, с собранными на затылке волосами, сплетавшиеся на макушке в тугой разноцветный пучок. Аккуратная челка «в стиле принцессы Твайлайт» обещала много возможностей дарить из-под нее тщательно выверенный взгляд черных глаз, а тщательно уложенный хвост, элегантным, пружинистым штопором спускавшийся до самого пола, заставил меня несколько раз повернуться, пытаясь получше разглядеть подобное великолепие.

— «Это… Это я?» — недоверчиво прошептала кобылка в зеркале, вызвав пронесшиеся по залу смешки. Оглянувшись, я увидела множество пони, безо всяких, казалось бы, дел, пришедших в этот день для приятного времяпровождения в салоне городка. Среди них было и несколько приезжих, которых я уже научилась отличать от жителей городка, с потрясенным видом таращившихся на бесплатное представление – одна из ухоженных, и явно не бедных кобыл уже вовсю тыкала в мою сторону понимающе кивавшему ей работнику спа, по-видимому, желая себе такого же, и побольше. Похоже, сама того не желая, я стала бесплатной рекламой для понивилльского «Ла-Ти-Да», как по всем документам называлось спа нашего городка, и где-то глубоко внутри у меня уже зашевелился нехороший червячок подозрений, не связан ли этот милый обычай с какими-нибудь планами, написанными тихими вечерами в тиши кантерлотского дворца.

— «Учись наслаждаться вниманием, дорогуша» — посоветовала мне Рарити, заметив мой испуганный взгляд на дверь в приемную, из-за которой на меня смотрело множество глаз. Белая единорожка элегантно вытянулась в шезлонге, скрывшись за маской из огуречного крема, наложенной на мордочку и шею, и похоже, совершенно не испытывала дискомфорта от множества взглядов, неизменно останавливавшихся на ее красивой фигуре. В отличие от остальных моих подруг, она была не столь молода, вплотную подбираясь к своему тридцатилетию, но при этом умудряясь выглядеть настолько женственно, развратно и недоступно одновременно, что показаться в ее обществе стремились многие бонзы из Кантерлота, а не то что один фиолетовый, безнадежно влюбленный в нее дракон. Сглотнув, я отвела взгляд от серых холмиков между ее бедер, и снова вздрогнула, ощутив прикосновение к своим копытам напильника для хуфекюра — «Хорошо выглядеть – это тяжелый труд, поэтому относиться к этому нужно со всей ответственностью».

— «Я уже не буду выглядеть хорошо, Рэр» — вздохнула я, закрывая глаза и мечтая заткнуть чем-нибудь уши, чтобы не слышать равномерного вжиканья напильника, вгрызавшегося в розовый копытный рог – «Так облизабельно, как ты – уж точно».

— «Спасибо, дорогуша» — рассмеялась та в ответ на мою грубую лесть. Но только рассмеялась, и ничего больше. Похоже, дверь ее амбара была открыта для кого-то другого, и кажется, я догадывалась, кто это был – помимо случайных «рабочих контактов» в высшем свете столицы, конечно же. Что ж, это яблочко было не самого худшего сорта, но кажется, в этом обманывалась уже она сама – «Если хочешь, могу порекомендовать тебе доктора, который сводит эти ужасные шрамы. Если, конечно, они не дороги тебе как память... И у тебя достаточно для этого средств».

— «Спасибо, Рэр» — поняв, что под ее прекрасным хвостом мне ничего не обломится, я специально использовала это гортанное прозвище, данное ей одной «обаятельной деревенщиной», на которую украдкой поглядывала модница всея городка – «Но увы, я та, кто я есть, и вряд ли с этим можно сделать что-либо всего лишь с помощью стрижки».

— «О, ты удивишься, моя дорогая. Ты очень, очень удивишься…».

Что ж, в этом она была права – я оч-чень удивилась. С прискорбным энтузиазмом, достойным лучшего применения меня выпарили, вымыли и высушили. Меня стригли, натирали и мелировали. Острыми ножницами правили неровно отросшие перья. Рашпилем, напильником, а потом и мелкой пилочкой доводили до блеска копыта. В один прекрасный момент я все-таки попыталась сбежать из салона, с ног до головы перемазанная какой-то «очищающей и восстанавливающей маской, не содержащей в себе молекул свинца». Пусть свинец и не имел молекул, являясь, мать его, натуральным металлом, ничего общего ни с ним, ни с лишенной его маской, иметь я категорически не хотела. Увы, подлая магия, орудие угнетения, сцапала меня возле самой двери, и водворила на место, шлепнув мне на глаза дольки какого-то фрукта, скрывшего от меня таращившихся в мою сторону пони, в чьих голосах появилось насторожившее меня восхищение.

— «Нравится?».

— «Ооооо…» — только и смогла проблеять я, снова глядя на молодую кобылку, глядевшую на меня из большого зеркала на стене. Легкие тени скрыли рано появившиеся морщинки в уголках глаз, нежно-розовая помада влажно блестела на полных губах, а заботливо уложенная прическа подчеркивала красивый изгиб сильной, длинной шеи. Кобылка из высшего света испуганно повела головой, затем моргнула глазами – темными, как чернослив, после чего выдавила из себя робкую ухмылку. Это была кто угодно – но не я. Не домашняя и уютная дурочка, которую так приятно подгрести к себе под бочок – из зеркала строго, слегка устало, на меня глядела какая-то незнакомая, много пережившая в жизни кобылка, в чьей позе неуловимо прослеживалась тщательно скрываемая властность, и какая-то скрытая, готовая взорваться градом ударов решительность, заставившая меня похолодеть.

«И это то, что видели во мне все это время окружающие?».

— «Боюсь, с вашими зубами нам справиться не под силу» — вздохнула Алоэ, легким движением стеклянной палочки нанося на мою шею, щеки и уши капли каких-то духов. Сладкий запах малины, причудливо сочетавшийся со свежими нотками арбуза и мяты, коснулся моего носа, заставив, затрепетав, замереть – «Вам нравится, мисс Беррислоп?».

— «Это… Бесподобно!» — как можно искренне ответила я, железным копытом сдавливая рвущийся из меня крик. Да, стоявшая там, за стеклом, была восхитительна – признаться, я даже и не подозревала, как изящно может выглядеть мое отмытое, и хорошо подстриженное тело, которое не уродовали даже огромные крылья, полностью закрывавшие ягодицы и бока. Обрадованная земнопони отступила в сторону, тотчас же оказавшись в плотном кольце посетительниц, недвусмысленно требовавших у раскрасневшейся от удовольствия кобылки немедленно, сей же миг, записать их на что-то подобное, и за любое количество бит. Кажется, она полагала, что как и любой кобыле, мне нужно время для того, чтобы полюбоваться собой – но увы, прогадала, и я оставалась у зеркала еще столько, сколько понадобилось всем завсегдатаям и гостям Понивилля для того, чтобы взрастить в себе мысль о необходимости подобного рода процедур. Ведь эта кобыла – я не знала ее, но я ясно видела, что скрывалось под этой прической, притираниями и блеском.

Маска.

— «Дааааа, Раг…» — заглянув ко мне в рот, протянула Менуэт, критически сморщив нос под марлевой медицинской маской – «Скажу тебе прямо, как не скажет никто: тут у тебя настоящая помойка».

— «Эта иффо пашиму?!».

— «Потому что кариес, пародонтит, зубной камень, и два… Нет, три расколотых зуба» — голубой единорожке было решительно начхать на мой возмущенный тон, как и на шепелявость, сообщенную мне стоматологическим роторасширителем, похожим на обхвативший мою мордочку паукообразный пыточный агрегат из блестящих штанг, проволочных держателей, и зажимов – «Ты там что, с лестницы летела, вниз головой, ударяясь носом о каждую ступеньку?»

— «Я ве ховорила, фто это хрифоны…».

— «Тебе повезло. Сколы не затронули корни, и я думаю, что нам удастся их нарастить».

— «Нахостить?» — опешив от такого заявления, я вновь забыла о предупреждении, и потянулась копытом ко рту, за что тут же получила копытом по передним ногам – «Ты мовешь вахащивать кофти?!».

— «Зубы не являются костями, технически говоря» — хмыкнула Менуэт, копаясь в моей пасти каким-то острым крючком, издававшим неприятный скрип при прикосновении к моим зубам – «И да, нарастить кости можно – вопрос только в дозе, локализации повреждения, объеме аппликации, восприимчивости организма… Увы, пока нельзя просто выпить какой-нибудь «костерост», или как там назовут в будущем препарат для этих целей, после чего ждать, что тотчас же поправишься. Но если за дело берется профессионал, то даже самые сложные переломы не сделают из тебя инвалида».

— «А офтальные тове об этом фнают?».

— «Да, этим пользуются уже давно, не беспокойся» — оседлав крошечную табуретку, кобыла покосилась на близнецов, завороженно глядевших мне в рот с безопасного, на их взгляд, расстояния, и нацепила на морду прозрачные стеклянные очки-консервы, снабженные набором сдвижных линз и светящихся кристаллов на ободках. В лотке рядом с ней хищно поблескивали жуткие на вид инструменты – «Думаю, что я знаю, о чем ты волнуешься, и это кажется мне привлекательным. Мне – и остальным».

— «Да?».

— «Не закрывай рот. Я давно знаю тебя, Раг, и мне нравится твоя искренность, с которой ты беспокоишься о других. Многие пони поскакали сломя голову на парад, за наградами, в то время как ты появилась дома только после того, как тебя почти пинком отправили на заслуженный отдых».

— «Ну, не шовшем штобы так…».

— «Не говори, а то будет больно» — двинув копытами, голубая пони добилась того, чтобы я замерла, услышав угрожающий хруст ее инструментов – «Я видела тебя в госпитале Нью Сэддла. Была там на конференции по экстренной стоматологии, два месяца назад. Надеюсь, ты не собираешься на меня так же орать, как на того профессора?».

«Только если ты вздумаешь заявить, что твои плановые операции важнее проблем своры милитаристов, которые наверняка сами виноваты в своих бедах» — подумала я, попытавшись состроить приличествующее моменту, виноватое выражение мордочки. Не лишняя предосторожность для пони, в широко открытом рту которой орудуют несколькими чрезвычайно острыми штуковинами.

— «Конечно, я не сержусь, но коллегиальность требует от меня попросить тебя больше так не делать» — отложив зонд, которым она с интересом тыкала в каждую найденную дыру в моих зубах, Менуэт пододвинула к себе лоток с длинными кюретами, напоминающими тонкие ножки стальных насекомых, и с хрустом запустила их в широко раскрытый рот, вызвав бурный восторг на галерке – «В конце концов, хоть он и не относится к стоматологической ветви эквестрийской медицины, я прекрасно его понимаю, ведь если кто-нибудь так же вот заявился ко мне, и начал голосить…».

«То ты бы выбросила его из дома» — повисшая в воздухе фраза была понятна и без оставшегося невысказанным намека. Я снова промолчала, прикрыв глаза, и непроизвольно дергая задними ногами при особенно громком скрежете, с которым сталь колупала эмаль зубов. Вычистив все десневые карманы, голубая единорожка долго промывала мне рот, поминутно заставляя сплевывать окрашенную розовым антисептиком воду, после чего осторожно сняла с моей мордочки жуткое устройство, растягивавшее губы в безумной ухмылке ревущего клоуна – «Ну как?».

— «Зубы…» — пройдясь языком по своему зубному богатству, я тотчас же отметила недостачу большого объема чего-то, что было у меня во рту еще десять минут назад, а теперь куда-то пропало, отчего рот казался пустым и наполненным воздухом – «Я не знаю, но чего-то в них точно не хватает».

— «Фунта-другого зубного налета» — хмыкнула врач, двигая бровью в сторону керамической миски, стоявшей у зубоврачебного кресла, которое, признаться, мало отличалось от парикмахерского. Я бы даже могла поклясться, что продавались они в одном и том же магазине, куда попали от одного и того же мастера – «Ну так что?».

— «Ну, если ты не содрала с моих зубов всю эмаль, чтобы потом толкнуть ее из-под полы зубным бризи, то думаю, что так немного лучше».

— «А насчет поведения?».

— «Менуэт… Ты и впрямь хочешь услышать от меня ответ?».

— «Безусловно» — подвигала ушами под своей шапочкой та, испытующе глядя на меня из-за своих забавных очков – «И я надеюсь на правдивый ответ».

— «Что ж… Если правдивый…» — вздохнув, я присела в кресле, и с грустной иронией поглядела на свою дальнюю соседку по городку. Я могла бы соврать ей. Могла бы прикинуться дурочкой, которую часто били по голове. В конце концов, даже попытаться рассказать какую-нибудь грустную историю… Но я предпочла сказать правду. Ту правду, которая иногда становится хуже любой лжи – «Если на мою долю выпадет еще одно испытание – скорее всего, я поступлю точно так же. Я была не права в том, что наорала на него при всех. Я была не права в том, что поспешила «простимулировать» интерес госпиталя и его врачей из тех битов, что скопились у меня за время кампании. Из тех, что мы раздали до последнего слитка, последней монеты, спасая своих сослуживцев, друзей, и братьев по оружию. Но когда я обнаружила, что после всего этого раненые, отправленные мной сорок часов назад, все еще не внесены в план операций – я озверела. И в следующий раз любому, кто попытается помешать мне спасти пони, я так же забью в глотку указ принцесс, который призывал всех подданных оказывать содействие и помощь возвращающимся войскам. Хотя, мне и не пришлось делать это в тот раз, о котором ты говоришь. Но я поступила бы, и поступлю точно так же для любого пони — не важно, кем бы он ни был. Ну, а теперь, можешь критиковать, или вышвырнуть меня из своего дома».

— «Вот за это тебя и любят, Раг» — вздохнула дантист, вновь беря в копыта роторасширитель, к которому уже подбирались проказливые копытца моей неугомонной дочурки – «Вот за это тебя и боятся».

— «Боятся – и любят? Так не бывает».

— «Согласна. Но дискорд меня побери, если бы я не видела этого собственными глазами».

— «Тебе почудилось» — передернувшись, пробормотала я, глядя на испачканные кровью инструменты, лежавшие в лотке у ног врача. Красное на красном не так заметно – не поэтому ли эквестрийская медицина использует такой краситель, жалея и заботясь о чувствах своих пациентов?

— «Называй это как хочешь» — пожав плечами, Менуэт задумчиво уставилась на один из своих плакатов, на котором забавный плюшевый медвежонок держал в своих лапах небольшую грифельную доску, испещренную немногочисленными пометками – «Так-так-так… Знаешь, нам лучше не торопиться, и хорошенько подумать. Дело вот в чем – у меня пока нет свободных запасов «К.О.», поэтому я предлагаю тебе либо удалить остатки этих зубов, и установить на их место зубные коронки, либо использовать временные вениры. Это такие накладки на зуб, хотя в твоем случае, увы, я считаю, что они слетят уже через несколько дней».

— «Ааааа… А других вариантов нету?» — вздрогнув, пробормотала я. Ощущения стали, скребущей по моим зубам, вернулось, заставив с трудно скрываемым ужасом поглядеть на подвесную бормашину, притаившуюся над креслом врача. Ее механический привод из тросика, соединенного с педалью у кресла, вызывал у меня тихую панику, переходящую в откровенный ужас – «Знаешь, мне лучше тогда совсем без зубов. И что вообще это такое «К.О.»? Адский нокаут, разлитый по флаконам?[8]».

— «Это препарат, о котором мы говорили. Для регенерации костей. Официально называется Квазирацемата Остеомаджика» — повинуясь магии единорожки, дверца большого настенного ящика приоткрылась, демонстрируя мне несколько крошечных бутылочек, притаившихся в его глубине. Покрытые изморозью, они важно блестели стеклянными боками, скрывавшими за собой жемчужно-белый раствор, перевитый едва заметными прожилками – казалось, что-то тягучее, как карамель, сложили в несколько раз, и затолкали в широкие горлышки сосудов, снабженных резиновыми пробками, усиленных плакетками с мюзле[9], словно бутылки дорогого вина – «Должна бы и знать. Ведь он появился аккурат после того, как несколько лет назад Крылатые Целители получили в свои загребущие копыта какого-то пациента, о котором они стараются не распространяться. Случайность это, или нет, но именно после этого их новый центр земнопоньской медицины вдруг начал фонтанировать идеями, приспособлениями и лекарствами, невиданными ни в одной из частей нашей страны, да и в соседних – тоже. Будешь утверждать, что ничего не слышала об этом?».

— «Ну… Я не самая умная пони» — попыталась отговориться я, использовав для этого свою излюбленную поговорку. Вроде как самоуничижение, покорность судьбе – а с другой стороны, скольких неприятностей она позволяла мне избежать, заставляя пони расслабиться, и не пытаться уж слишком настойчиво подозревать меня в чем-то предосудительном и злонамеренном. Ну, или сделать что-нибудь, чего бы мне не хотелось – «Я прихожу, сдаю кровь и прочие биологические жидкости, иногда разговариваю с умными пони в белых халатах, чистыми копытами и холодными головами… Ах да, еще подписываю бумаги».

— «О чем же?».

— «О том, что я отказываюсь от права собственности на любые изобретения и открытия, которые были и будут сделаны с использованием моего тела в качестве лабораторной зверушки» — устав выворачиваться, устав от недомолвок, ведущих прямо ко лжи, я пристально посмотрела в глаза сидевшей напротив меня единорожки – «О том, что все открытия и изобретения будут использованы на благо пони, и доступны любому. Взамен, этот центр бесплатно обслуживает меня и детей. Ну, и мужа, хотя его туда метлой не загонишь. Довольна? Это ты хотела узнать?».

— «Думаю, да» — на этот раз первой взгляд отвела Менуэт, сделав вид, что крайне заинтересовалась моими непоседливыми отпрысками. Увидев, что развлечение закончилось, и мать перестала извиваться в зубоврачебном кресле, как насаженный на крючок земляной червяк, они мигом спрыгнули со стола, и принялись шерстить кабинет единорожки в поисках нового объекта для разорения. Впрочем, долго шнырять по комнате им не удалось, что, впрочем, не помешало близнецам с радостными воплями повиснуть на ногах у отца, гордо появившегося в дверях кабинета – «О, мистер Раг. Вас привело ко мне дело? Я уверена, что даже гордым стражам нужно хотя бы иногда посещать стоматолога».

— «Благодарю. У меня все в порядке. Я чищу зубы три раза в день» — торопливо заявил муж. Как и все жеребцы, он питал странные предубеждения по поводу врачей вообще, и стоматологов – в частности. Впрочем, их боялась и я, хотя и пыталась не показывать виду – «Дорогая, ты… У тебя все хорошо? Я знал, что нужно тебя поддержать, и как только освободился – сразу к тебе. Вот, я принес вам сухарики. С семечками, и орехами».

— «Ну, спасибо, милый!» — только и смогла простонать я, вместе с сидевшей рядом единорожкой прикрывая копытом глаза – «Это было очень чутко с твоей стороны!».

— «Правда?» — богини, он говорил это серьезно! Он и в самом деле был рад мне «помочь»! Жеребцы… Зла на вас не хватает!

— «Только после установки коронок!» — категорично высказалась Менуэт, тыча копытом в один из плакатов, висевших на каждой стене кабинета. Изображенная на нем огромная зубная щетка чистила улыбающийся искусственный зуб, снабженный нелепыми проволочными дужками для крепления к соседним зубам – «Поскольку сейчас мы не в том положении, чтобы выбирать…».

— «А что, есть еще какой-то выбор?» — с трудом отводя глаза от сверкавшего надо мной паука бормашины, поинтересовался Графит. По его шее прошелся ком размером с копыто, когда он шумно сглотнул, оценив остроту и длину угрожавшего мне сверла. Услышав краткое резюме синего стоматолога, он с облегчением выдохнул, и махнул огромной ногой – «Хорошо, доктор Менуэт. Используйте эту алхимию вместо железок. У нас есть на это деньги!».

— «Но…».

— «Дорогая, помолчи» — решительно оборвал меня муж, подходя к приютившему меня креслу, и не обращая ни малейшего внимания на единорожку, шерсть на которой встала дыбом от его бесцеремонного жеребцового шовинизма. Наверное, любому другому бы точно не поздоровилось, оброни он подобные слова в присутствии этой кобылы, но стоило ему приблизиться к нам, как ее задор довольно быстро угас, с писком разбившись о широкие грудные мышцы, которыми поигрывал при ходьбе мой бородатый здоровяк – «Я только что из Холлоу Шейдс – получал письмо от издателя – поэтому теперь нам хватит денег на эту… процедуру».

— «От как-кого еще издателя?!».

— «Эээээ… Не обращай внимания. Я хотел сказать, «приятеля». Оговорился» — тотчас же заюлил муженек, старательно избегая моего недоуменного взгляда – «В общем, доктор, мы хотим видеть нашу маму здоровой и красивой. Верно, дети?».

— «Мням!» — емко высказалась дочь, на пару с братом, запустившая голову в большой, шуршащий пакет с чем-то вкусным, распространявшим вокруг запах ванили, жженого сахара и маковых зерен – «Даровой!».

— «Касивой!» — не остался в долгу брат. Кажется, моим засранцам было плевать, чем там занимается мама, пока в пакетике еще оставались горячие, ароматные сухари, весело хрустевшие на их зубках. Заглянув в протянутый Графитом кошель, Менуэт задумчиво кивнула, бросив взгляд на мою растерянную мордашку, после чего жестом попросила семейство покинуть ее кабинет.

— «Хотела бы я знать, в каких письмах присылают чеки на довольно приятные суммы» — пробормотала она, возвращая меня в исходное положение. Одна из бутылочек вылетела из ящика, и из ее горлышка, медленно и неторопливо, поползла жемчужная субстанция, словно замазка, вываливаясь в стоящий у кресла лоток. Снова звякнула магия единорожьего рога, и стоявший на полке граммофон хрипло откашлялся в такт защелкавшей рукоятке, взводившей тугую пружину – «Ну, а теперь усаживайся, слушай музыку, и набирайся терпения. Нам предстоит еще многое сделать с твоими зубами… Посол».

— «Слушай, они это все серьезно говорили?» — насела я на Твайлайт, стоило домику Менуэт скрыться из виду. Проведя у нее несколько часов, я вышла из дверей ее дома сверкая новой улыбкой, хотя жемчужный блеск моих новых зубов лишь добавил еще один штрих к моей маске, за которой скрывались аппликации[10] странного тягучего вещества, наложенные на осколки зубов. Декорации, из-за которых мне предписывалось не есть в течение суток, и пить лишь через трубочку, до полного затвердевания материала. Поняв, что ничего жуткого с мамкой делать не собираются, моя семья заметно приуныла, и заскучав, свалила в сторону рынка, откуда уже доносились призывные звуки музыки, летящие по ветру вместе с запахами свежих яблок, пирогов, и сладкой ваты – «Ну, насчет того, что все это абсолютно бесплатно? Потому что я вряд ли смогу отдать такие долги, даже если всю кровь сдам на колбасу-кровянку».

— «Все абсолютно бесплатно, Скраппи» — в очередной раз заверила меня принцесса, снова заставив передернуться от той легкости, с которой она произносила эти слова. В отличие от этой милой кобылки, которой еще предстояло научиться основам политической экономики, я прекрасно знала, что ничего бесплатного в мире нет, и если ты берешь что-то, то где-то в этом самом мире чего-то становится меньше – «Но если тебе очень-очень нужны деньги, то ты можешь их просто занять».

— «Занять?».

— «Ну да. В банке».

— «Боюсь, что я вряд ли достаточно надежный клиент» — буркнула я, вспоминая свое общение с банками Кантерлота. Несмотря на рост нашего городка, в Понивилле никогда не было, и кто знает, когда вообще будет свой банк, поэтому все финансовые потоки я сконцентрировала в кантерлотских финансовых организациях, наверняка помнящих, как я лихорадочно вычищала из них все доступные мне активы в приступах сверхопеки над своим Легионом – «Мне хватило той финансовой кабалы, в которую я загнала себя несколько лет назад по своей же собственной глупости. Да и учитывая тот скандал с похищением денег, раздутый газетами по всей стране, в долг мне дадут разве что какие-нибудь совсем уж безбашенные пони».

— «Ну, я не думаю, что все так плохо…».

— «Да?» — иронично изогнув бровь, покосилась я на разглагольствующую принцессу – «Может, станешь моим поручителем перед банком?».

— «Эмммм… Нет. Пожалуй, что нет» — усмехнулась в ответ она, потрепав меня по плечу завитым крылом – «Но почему бы тебе, например, не воспользоваться услугой безопасного вклада?».

— «Безопасного? Это что еще такое? И зачем пони сдавать на хранение в банк что-то опасное, что потребовало введения такого рода услуги?».

— «Нет, глупенькая. Это вклад!» — при этих словах я быстро поскучнела. Чтобы что-то вложить, нужно было это «что-то» иметь, а денег на этот момент у меня категорически не было – «Банки дают своим доверенным клиентам рекомендательные письма, в которых указывают, насколько кредитоспособен этот клиент, а также его кредитную историю, состоящую из баллов, начисляющихся за пунктуальность выплат, сумм кредитов, частоту запросов рекомендательных писем, и прочего. У всех пони в жизни бывают тяжелые дни, и для того, чтобы поправить свою кредитную историю после того, как все приходит в норму, придумали такую вещь, как «безопасный вклад», который еще называют «залоговым платежом». Понимаешь?».

Я бросила на подругу красноречивый взгляд, призывающий рассказать об этом как можно подробнее – и как можно более простыми словами, которые были бы понятны идущей рядом с ней одиннадцатилетней кобылке.

— «В общем, это деньги. Которые ты даешь банку в доверительное управление» — уловив мой посыл, Ее Умнейшиство шлепнула по мордочке крылом, и тяжело вздохнула – «За это банк дает тебе пользоваться ими так, словно выдал тебе кредит на эту же сумму, что улучшает твою кредитную историю… Что? Что-то не так?».

— «Банк… Дает мне кредит… Моими же деньгами?!» — кажется, выражение моей мордочки можно было назвать достаточно охреневшим, раз его заметила даже увлеченная лекцией Твайлайт – «Моими собственными деньгами?! И я за это еще остаюсь им должна?!!».

— «Скраппи, пожалуйста, не кричи» — поморщилась принцесса, украдкой оглядываясь по сторонам. Напрасный труд – на мои возмущенные вопли снующие по улице пони почти не обратили внимания, гораздо больше интересуясь знакомым мне домом, из открытых окон которого доносились голоса самых разнообразные животных – «В конце концов, это просто услуга. Боюсь, ты вряд ли это поймешь».

— «Ага. Но ты забыла, из какого времени я и Древний, подруга» — при упоминании Духа, пропавшего куда-то после той бурной ночи, Твайлайт укоризненно поглядела на меня, словно я сказала что-то непристойное. А может, она просто хотела, чтобы я отбросила прошлое, и жила в свое удовольствие, пользуясь дарованным мне шансом начать все сначала – «Потому что когда мне говорят об «обрушении биржевого индекса» или «хеджировании деривативных свопов», я чувствую, что меня хотят нае… Обмануть».

— «Ох, Скраппи. Боюсь, ты никогда не повзрослеешь!» — с видом умудренной правительницы, покачала головой принцесса, вместе со мной глядя на яростно пыхтящего Спайка, тряской драконьей трусцой приближавшегося к нам по дорожке, вившейся между невысоких двухэтажных домов – «Что-то случилось, Спайк? Письмо от принцессы? Или Кейдэнс?».

— «Да-да, письмо! Оно пришло сегодня» — несмотря на привычную свою торопливость, небольшой фиолетовый ящер не спешил отдавать свиток Твайлайт. Вместо этого, он сунулся вперед, и вскарабкавшись ей на спину, попытался что-то прошептать на ухо фиолетовой принцессе, в процессе, довольно громко икнув – «Не тольк-ой! Не только письмо. Еще кое-кто появился в городе».

— «Прости, Спайк, я не поняла…».

— «Еще кое-кто, Твайлайт!» — взволнованно вскрикнула личинка огнедышащего монстра, настороженно кося в мою сторону зеленым, как молодая травка, глазом с узким, вертикальным зрачком – «Еще кое-кто. Понимаешь? Она здесь!».

— «Погоди-погоди, она что?».

— «Да. В Понивилле» — обхватив лапками шею принцессы дружбы, закивал головой дракон. Забытое письмо наполовину торчало у него из небольшой сумки, но никто из этой пары заговорщиков о нем и не вспомнил – «И ищет сама знаешь кого. Видел ее возле Сахарного уголка».

— «Ох, бабочки!».

— «Бабочки? Какие бабочки?» — подняв бровь, поинтересовалась я у сладкой парочки, растеряно глядевшей друг на друга – «Может, вам чем-нибудь помочь?».

— «Что? Нет!».

— «Нет?».

— «Нет! То есть, совсем нет! Все хорошо! Все нормально» — не обращая внимания на мое удивление, Твайлайт буквально сгребла меня своей магией, помчавшись к дому Гудолл, и не успела я пискнуть, как оказалась в длинной приемной двухэтажного дома, в котором квартировал мой приятель, моя немезида, мой собрат по несчастью, старина Ник. Он – и его супруга, если, конечно, он не наврал, но в тот момент меня меньше всего беспокоили такие тонкости его семейной жизни – «Вот, Скраппи! Побудь, пожалуйста, тут!».

— «Побудь? Да я теперь не смогу куда-нибудь уйти, даже если бы мне очень этого захотелось!» — возмутилась я с высоты здоровенного шкафа, куда забросила меня магия разволновавшейся принцессы.

— «Вот и хорошо!» — торопливо буркнула себе под нос фиолетовая тиранша, выскакивая за дверь. Хлопнув, та скрыла от меня ее удалявшуюся лихим наметом фигуру, на которой нетерпеливо приплясывал бурно жестикулирующий дракон, оставляя меня в длинной, широкой комнате, которая вполне могла бы служить гостиной в доме прилично зарабатывавшего кантерлотца. Здесь, в Понивилле, пони могли позволить себе строиться так, как им заблагорассудиться, и почти в каждом доме были такие вот большие помещения, служившие пони столовой, гостиной, библиотекой, или просто местом для встреч всей семьи, проводившей вечера у уютно потрескивавшего очага. Мебель из замысловато изогнутого дерева, господство плавных, сглаженных линий и ярких, контрастных цветов – эпоха авангарда, царившая в 60х-70х годах ХХ века древнего, ушедшего от нас мира. Стиль диско, стиль популюкс – это был ренессанс, возрождение после угрюмой мрачности и простоты начала Двадцатого столетия, заботливо сохраненное прошлым жильцом. А может, они сами пришли к этому пониманию жизни, избавленные на тысячу лет от голода, болезней и эпидемий. Мне нравился этот жизнелюбивый, яркий, радостный ритм жизни – но еще больше мне понравились пони, разноцветными пятнами дополнявшие этот праздничный интерьер, вместе со своими питомцами, обалдело таращившиеся на меня со своих мест.

Очень нравились.

«Ой-ой…».

— «Ничего себе!» — произнесла голубогривая кобыла, отрываясь от своего пациента, разложенного на длинном и узком столе, и сплевывая попавшие ей на губы нитки корпии, обильно торчавшей из уха фруктовой летучей мыши. Весь внешний вид этих очаровательных созданий копировал ту или иную ягоду, а небольшие зеленые ушки напоминали свежие листья, пронизанные сосудами-жилками, расположение которых точь-в-точь напоминало побеги растений – «Раг? Это ты?».

— «Ауч! Привет, Мэйн» — пробубнила я из-под стола, до которого пролетела на собственной попе аж от самой двери. Увидев меня, собачье-кошачья свора вскинулась, и шипя и скуля, начала забиваться под стулья, мгновенно перепутав все поводки. Поэтому до кабинета мне пришлось планировать, наполовину распустив свежеподстриженные крылья, что привело к закономерному результату, когда мои передние ноги попытались опереться на скользкую плитку рабочего кабинета ветеринара, мгновенно уронив меня на пол – «Я это… Того… На этого… Вот».

— «Если тебе нужно, чтобы я тобой занялась, тебе нужно было просто записаться на прием» — фыркнула бежевая язва. Как и все встреченные мной врачи, Гудолл отличалась характерным желчным юморком, сильным характером, и преданностью собственному делу, что уже не раз приводило нас к стычкам, когда эта симпатичная земнопони вдруг решила, что я толи соблазняю, толи просто плохо влияю на Ника. В принципе, я ее понимала – узнав от Маккриди тайну нашего появления в этом мире, с чисто кобыльей логикой она тут же сочла меня той, кто не дает этому синему бедолаге забыть тот ужас, в котором ему приходилось существовать до того, как прошлый владелец жеребцового тела был изгнан из него мерзкой и страшной магией слетевшего с катушек единорога, и не стеснялась намекать мне на то, что нашим семьям было бы лучше, если бы мы ограничили наши контакты. По крайней мере, я и Ник – «Что вообще ты тут делаешь? Ты же знаешь, как боятся тебя животные».

— «Можно подумать, они боятся только меня!».

— «О, Ник – это случай особый» — ну вот, что я говорила про кобылью логику? Пусть голова жеребцов напоминала желудок котенка, с примерно тем же объемом входящих и переваривающихся данных за раз, но я хотя бы могла понять, что же двигало ими, помимо живота и яиц, а вот выверты кобыльего сознания вряд ли бы смог предсказать самый мощный суперкомпьютер, доведись ему попасть в этот мир – «А вот ты – нет. Пришла за своим сычом?».

— «А, так он тут?» — ухмыльнулась я, оглядываясь по сторонам в поисках знакомой бурой фигуры, каковая быстро обнаружилась на подоконнике. Подросший за год Кабанидзе стал, кажется, больше, и свирепо топорщил перья на жердочке, свитой из жесткой соломы, подарив мне негодующий взгляд – «Это хорошо. Нашелся, дезертир!».

— «Ииип?!».

— «Мерзкий дезертир! Преступник!» — решив не уступать возмущенному сычу, я грозно топнула ногой, заставив пациента Гудолл испуганно дернуться под копытами ветеринара. Поняв, что негодующим видом и свирепым пощелкиванием здоровенных когтей он вряд ли чего-то добьется, бурый сычик решил сменить тактику, и прикрыв глаза, соблагоизволил клюнуть меня в нос, которым я потерла его туго набитое брюшко – «И не подлизывайся. Опять меня бросил?».

— «Ух-у!».

— «Вы воркуете как пара влюбленных голубков» — фыркнула бесчувственная кобыла. Закончив перевязывать подранное крыло своего пациента, она осторожно подхватила его, и встав на табуретку, устроила под одной из книжных полок. Именно под – благодарно пискнув, розовый комок пуха вцепился в дерево, и повис вверх ногами, присоединившись к стайке своих разноцветных сородичей – «Раг, у меня прием. Чего тебе нужно?».

— «Мне? Ничего» — с трудом отводя недобрый взгляд от похитителей чужих мужей, я пожала плечами, оглядев кабинет ветеринара – «Принцесса Твайлайт вдруг изволила взбрыкнуть, затолкать меня к тебе в дом, и приказала сидеть тут, не высовывая наружу носа».

— «Вот и сиди. Снаружи».

— «В приемной?» — удивилась я, с негодованием ткнув копытом в сторону двери, из-за которой доносились едва слышные поскуливания. Они то усиливались, то замолкали, словно шипение океанских волн, еще не решивших, стоит ли им ограничиться грозными ударами о скалистый берег, или перерасти, наконец, в настоящий шторм – «Там же животные. И их хозяева. Даже не знаю, что из этого хуже. Одни меня боятся, вторые наверняка не любят – причем потому, что первые боятся».

— «Животные редко ошибаются, знаешь ли. А в твоем случае, ошибка явно исключена».

— «Правда? А хочешь, историю расскажу?» — обиделась я, до глубины души возмущенная стандартной реакцией любительницы животных, продемонстрированной Гудолл – «Вот был однажды у меня знакомый, который разошелся со своей избранницей после того, как ее семья перестала его принимать. Сплетничали у него за спиной, подозревали в разных предосудительных поступках – а все почему? Потому что мой приятель не понравился их кошечке. Только и всего! Лишь спустя несколько лет, после получения диплома… ммм… парамедика, я поняла, что ей не нравился тонкий звук, издаваемый его кардиостимулятором. Это такой прибор, который не дает сердцу остановиться. И из-за одной лохматой твари распалась молодая семья. Скажи, это честно?».

— «Прибор. Который не дает сердцу остановиться» — ехидства и недоверия в тоне обернувшейся в мою сторону кобылы хватило бы на десятерых. Смерив меня сверху донизу своими теплыми ореховыми глазами, она подняла их к потолку, призывая в свидетели незримых богинь тому, что ей приходится выслушивать от всяких глупых пони – «Раг… Ты, как бы это сказать помягче… Врешь».

— «Я? Вру?!».

— «Коробочка, которая дарует бессмертие? Как мило. Сама-то себе веришь?».

— «А при чем тут бессмертие?» — нахмурилась я, явно не понимая, с чего такой вывод вдруг сделала врач, пусть даже и ветеринар – «Просто она бьет в сердце электрическим током – типа, маленькими молниями – и заставляет его вновь сократиться. И так каждую секунду, или даже чаще».

— «Молниями, да? Что за чушь» — скривилась Гудолл. Разложив на столике инструменты, она прикрыла их белым полотенцем, и принялась решительно выталкивать меня из кабинета, пихая головой мою тушку, скребущую копытами по плиткам скользкого пола – «Чушь и варварство! Электричество слишком жуткая и неконтролируемая сила, одно проявление которой испепеляет целые деревья, и иногда, к сожалению, даже стада бедных коров или овец, оставшихся в поле в грозу. Попроси на досуге принцессу Спаркл объяснить тебе, что это такое, и почему пони не в силах обуздать стихии. А теперь вон отсюда!».

— «Эй! Я не вру! И не хочу туда!» — заверещала я, всеми четырьмя ногами буксуя по кафельной плитке – «Там животные! Я их боюсь!»

— «Ты боишься их, они – тебя. Мне кажется, все честно».

— «Ахренеть у тебя понятия о честности!».

— «Это все потому, что в отличие от тебя, мне необходимо долго и усердно работать, чтобы получить работу в понивилльском ветеринарном госпитале!» — прокряхтела бежевая земнопони, пытаясь отодрать меня от единственной ножки своего врачебного стола, в которую я вцепилась копытами и зубами – «И я не могу позволить себе отвлекаться на всяких провокаторов и фантазеров!».

— «Но у нас нету госпиталя для зверей!».

— «Скоро… Будет… Фух!» — наконец, ее копыта соскользнули с моей ноги, и задев звонко тренькнувшие кольца на правой лодыжке, кобыла плюхнулась рядом, роняя меня на пол – «Раг! Ну вот что мне с тобой делать?».

— «Этот вопрос, почему-то, мне задают все чаще и чаще» — фыркнула я, косясь на взмокшую от усилий земнопони, и на всякий случай, не отпуская надежную, толстую ножку стола – «Боюсь даже представить, почему возник этот вопрос. И кстати, на тебе чужой халат».

— «Это мой» — буркнула та, поправляя сбившуюся шапочку и бейджик, на котором было написано «Фауна, м.д.»[11]. Странно, и от кого же она собиралась прятаться, беря себе этот псевдоним? – «Я решила сменить себе имя, и пока раздумываю, что выбрать. На нынешнем далеко не уедешь, ведь все эти привередливые пони из Кантерлота, Мейнхеттена и Филлидельфии дважды подумают, прежде чем обратиться к доктору-земнопони. Пусть даже и ветеринару».

— «И ты туда же?» — ахнула я, от неожиданности выпуская свой якорь, в который вцепилась крепче, чем демон в грешную душу – «Колгейт, ты, еще несколько пони… А что не так с земнопони-то?».

— «Не солидно, понимаешь ли» — фыркнула врач, поднимаясь на ноги, и провожая взглядом кружащего надо мной Кабанидзе. Услышав нашу возню, сычик снялся с насеста, и распугав фруктовых летучих мышей, шлепнулся мне на голову, ревниво уставившись на криво ухмыльнувшуюся Гудолл – «Да и просто… Хочется быть известной. У всех известных личностей были благозвучные имена, под которыми их знали многие пони. Поэтому если ты не хочешь погубить всю мою карьеру, то пожалуйста, забейся куда-нибудь, и сделай вид, что тебя тут нет. Это понятно?».

— «Хорошо» — растеряно ответила я, порядком обалдев от такого напора. Нет, конечно же, я слышала о том, что пони меняли имена в честь какого-нибудь события в своей жизни – в конце концов, их самоидентификация выходила далеко за область простого сочетания звуков, или штемпеля в документах, ведь метки было невозможно потерять или подменить, как и характерный запах от тела, но сама впервые столкнулась с этим явлением, и чувствовала себя очень странно, видя, как меняется что-то, что раньше казалось мне незыблемым и непреложным. Стараясь не качать головой, по которой топтался обрадовавшийся моему возвращению Кабанидзе, я отправилась к самому дальнему столу, и недоверчиво переглядываясь с наблюдавшими за мною фруктовыми летучими мышами, принялась прихорашивать свою порядком потрепанную птицу с помощью мягкой щетки, лежавшей в ближайшем лотке. Я еще не забыла, как эти мерзавки, воспользовавшиеся нападением какой-то полоумной волшебницы на наш городок, утащили на целую ночь моего Графита, и я то и дело бросала красноречивые взгляды на довольно урчащего сычика, призывая его вплотную разобраться с этой летающей жрачкой, пока я отвлекаю владелицу дома, занятую осмотром и лечением разного рода зверья. Как бы ни относилась я к этой пони, спустя совсем немного времени я поняла, что она и в самом деле профессионал, знающая свое дело, и не чурающаяся креативного подхода к лечению попадающих к ней животных. Даже если она не могла помочь им сразу, она всегда находила слова поддержки как для питомцев, так и для их хозяев, которым они, быть может, были нужнее в этот нелегкий момент.

— «Госпиталь уже строится» — неизменно обнадеживала она их, и от ее уверенного, спокойного голоса хотелось верить в то, что все непременно будет в порядке, и уже скоро всем страждущим зверям непременно окажут всю необходимую помощь. Впрочем, было бы не совсем честным представлять дело так, что Гудолл не помогала ничем, кроме слов – в ее копыта попадали всевозможные звери, от кошек до небольшого свиненка, которого притащила с собой Эпплбум, запряженная в небольшую повозку – и каждому из них она смогла оказать своевременную и грамотную помощь, поставив на ноги обожравшихся помоев и собственной шерсти бедолаг, выдав им героическую дозу рвотного.

Не самая аппетитная процедура, должна заметить, Твайлайт.

Поток животных казался нескончаемым. Конечно, я бы приукрасила свой дневник, если бы описала нашего ветеринара как героиню, закутанную в окровавленный белый халат – многие травмы исправлялись тугим бинтованием или шиной, а болезни, в большинстве случаев, лечились приемом облаток и порошков. Но все же смотреть на ее работу было приятно, и впоследствии я совсем не удивилась, узнав, что она по праву заняла свое место в понивилльской клинике для животных, название которой придумывали всем городком.[12]
Но это было потом, а тогда, в тот теплый летний день, я просто наблюдала за работой профессионала, по возможности, оставаясь незаметной для ее пациентов. Конечно, особенного успеха я не добилась, и каждое существо, оказывавшееся на обсервационном столе Гудолл, испуганно косилась на мою фигурку, скромно стоявшую возле окна, на подоконнике которого вольготно расположился мой сычик, довольно урчавший себе что-то под нос, когда по его перьям проходилась мягкая щетка. Впрочем, вскоре Гудолл перестала обращать на меня внимание, полностью переключившись на своих пациентов, и с головой уйдя в процесс лечения всякой экзотической фауны, большую часть которой и я, как и мой питомец, справедливо посчитали бы неплохим дополнением к ежедневному рациону. Впрочем, это с лихвой компенсировалось выпученными глазами самых разных пони, входивших в кабинет ветеринара нашего городка – очень многие из них были приезжими, как из соседних городов, так и просто проезжавшими мимо – вряд ли кто-нибудь из пассажиров поезда не заметил большого информационного стенда с названием нашего города, расположенного прямо возле железной дороги, на котором было указано не только его название и количество жителей, но и основные услуги, которые мог получить в нем любой пони, очутившийся в нашем захолустье. Большая часть их, не знавшая о том, каким ответственным мероприятием был охвачен в этот день Понивилль, ненадолго подвисали, заходя в кабинет, и вместе со своими питомцами, таращились на мою фигурку, стоявшую возле окна. Почти без одежды, и наряженные по моде больших городов; принесшие с собой маленькую зверушку, или большую собаку – каждый из них был мне интересен не меньше, чем я – для ревниво поглядывавших на меня кобыл, в глазах которых я нередко замечала водопады золотых монет, складывавшиеся в аккуратные стопки на дне сумки под названием «Сколько она отдала за то, чтобы вот так выглядеть?!». Их взгляды заставляли меня передергиваться от ощущения пугающей беззащитности, и я не раз возблагодарила судьбу, которая пронесла меня мимо должности «пони с плаката», которой пытались соблазнить меня древние интриганки, лелеявшие при этом какие-то собственные темные планы. Почему темные? «Потому фто апесин!», как говорит моя Берри, Твайлайт, и я уверена, что под старость, я еще не раз помяну тебя добрым словом, заставив икнуть в каком-нибудь шикарном замке из хрусталя, который тебе непременно отгрохает твоя нянька.

В конце концов, даже ты научишься интригам, в которых будут крутиться судьбы множества пони.

А тем временем, Гудолл продолжала трудиться над своими пациентами, заставляя поражаться тому стоицизму, с которым она работала с неблагодарными, на мой взгляд, мохнатыми тварями, многие из которых воспринимали ее не иначе, как палача, со злобным удовлетворением начищавшим свои инструменты. При виде того как животные пытались ее оцарапать, клюнуть и укусить, я передергивалась всем телом, раз за разом ощущая потребность рвануться вперед, и схватив за хвост какую-нибудь шипящую кошку, хорошенько приложить ее башкой об угол стола. Конечно, спустя немного времени, ей удивительным образом удавалось достигнуть с ними определенного взаимопонимания, но все же меня не раз и не два бесила реакция тех, кого она была призвана лечить, и кому искренне стремилась помочь. Возможно, всему виной было мое присутствие, заставлявшее животных нервничать, но даже спустя много лет, я все так же уверена в том, что домашние животные все же должны вести себя скромнее на приеме у ветеринара, который, как правило, владеет несколькими способами кастрации одновременно. Адекватнее всего, как правило, вели себя собаки: тихое поскуливание, прикрытые лапами глаза, и в конце – благодарно вылизанная морда бежевой земнопони, которой, казалось, доставляло удовольствие прикосновение мокрого собачьего языка. Крысы, птицы и хомяки реагировали более бурно на покушения в отношении своего тела, но оказавшись в копытах Гудолл, все же смирялись, и блестя выпученными глазами, тихонько попискивали во время осмотра, в конце концов, соглашаясь проглотить положенные им микстуры и порошки. Ну, а кошки… Что ж, я думаю, ты знакома с Опалесенс, Твайлайт, поэтому говорить что-то об этих лохматых, противных созданиях, я думаю, будет излишне. Тем более, что их реакция на меня была самой бурной, и не одно кошачье чудовище успело оставить отметку своих когтистых лап на халате доброго ветеринара.

И постепенно я начала ощущать, как что-то мрачное и недоброе вновь поднимается в глубине души, заставляя меня желать немедленной жестокой расправы над самыми неадекватными представителями животного царства этого мира.

Одним из последних питомцев, принесенных своей хозяйкой в тот день, была маленькая бурая крыска. Или собака. Нет, все же крыска – до этого самого мига я не верила в то, что бывают собаки размером с небольшой нашейный кошелек, и видом своим напоминающие оголодавшую кошку. Сидевшая в расшитой бисером сумочке, это дохлое чудо глядело по сторонам выпученными шариками глаз, на три четверти выступавшими из черепной коробки, удерживаемыми возле головы лишь напряжением прикрывавших их век, да изредка втягивало в рот язык, по какому-то странному капризу природы, все время вываливавшийся у него изо рта, свисая куда-то на сторону подобно куску вывороченного из раны мяса. В отличие от прочего животного сброда, как и положено, с мяуканьем и лаем добросовестно пытавшегося убежать при любом моем неосторожном движении, проклятая мелкая тварь принялась яростно визжать и лаять, наполнив всю клинику звоном своего мерзкого голоса, от которого у меня тотчас же зазвенело в ушах. Подошедшая к ней Гудолл изо всех сил пыталась успокоить как своего мерзкого пациента, так и ее хозяйку, урчавшую что-то как неисправный двигатель грузовика, но лишь беспомощно всплеснула копытами, всего за пару минут лишившись большей части своего халата, полы и рукава которого превратились в живописные лохмотья под зубами и когтями отвратительной шавки. Дикие визги сотрясали окна и стены, трясущиеся в унисон собачьему завыванию, кошачьим мяуканьям, и птичьему свисту, присоединившимся к заходящейся в истерике собачонке, заставив меня отступить от стола, прижимая к голове истерзанные ушки – я бы нисколько не удивилась, увидев сочившуюся из них кровь. Нарастающая какофония буквально сводила меня с ума – меня, считавшую, что нет ничего оглушительнее грохота поля боя! – и я едва успела отдернуть копыта от почкообразного лотка, к которому непроизвольно протянула переднюю ногу, желая избавиться от этого ужасающего шума, сводившего меня с ума.

— «Раг, не смей!» — увидев мои поползновения, бежевая земнопони скакнула вперед, буквально вырывая из моих копыт свой мединвентарь, которым я была готова устроить ублюдочному созданию рауш-наркоз[13], воздействовав, так сказать, на саму первопричину всего этого сумасшествия – «Выйди! Ты его пугаешь!».

— «Я? Пугаю?!» — мне приходилось кричать, чтобы быть услышанной за завываниями бьющейся в истерике твари, злобное, визгливое тявканье которой ускорилось, и стало напоминать работу циркулярной пилы, чье лезвие вгрызалось прямо в мой мозг – «Да оно нас счаз всех сожрет! Ты его зубы вообще видела?!».

— «Нева… Неважно!» — на этот раз под кривые, длинные зубы существа попал хвост Мэйн, которым она раздраженно махнула в ответ на мои слова, о чем, впрочем, тотчас же пожалела, оставив в пасти припадочного монстра несколько длинных прядей – «Сходи, и принеси мне… Принеси хоть что-нибудь! Только дай мне побыть с ними одной!».

— «И оставить тебя с ними наедине?» — я посмотрела на желтую кобылу как на настоящую сумасшедшую. Потом – на Кабанидзе, перелетевшего на стоявшую неподалеку жердочку, обмотанную выкрашенной в зеленый цвет соломой. Казалось, сычик искренне наслаждался всем этим бедламом, с крайне презрительным видом разглядывая бесновавшееся на обсервационном столе существо, и судя по неторопливым движениям больших, изогнутых когтей, которыми он задумчиво проводил по своему крючковатому клюву, уже раздумывал о том, какой стороной можно было бы заглотить эту крысошавку, предварительно придушив ее, вместе с ее хозяйкой, беспомощно квохчущей вокруг своего беснующегося любимца – «Ну уж нет! Никто не имеет права кусать или пугать моих знакомых или друзей!».

— «Раг, не вздумай…».

— «Я просто попрошу ее замолчать, хорошо?» — последние слова мне пришлось выкрикнуть во все горло. Лай, шум и свист достигли небывалых высот, сливаясь в одну чудовищную какофонию, тупыми и длинными сверлами впившуюся в мои уши, мгновенно уничтожив во мне желание сдерживать данное только что обещание. «Заставь эту вещь замолчать» — убеждал меня голос внутри. Голос, которого я не слышала очень и очень давно. Голос, который был вытоплен из меня яростным светом беспощадного солнца, заставившего его уползти куда-то вглубь, спрятавшись от его победных лучей подобно засевшей под камнем змее. «Это не сложно. Просто протяни копыто. Поставь его на голову этому существу. И наступи».

— «Нет…» — остановившись, прошептала я, глядя на собственную ногу, протянувшуюся к беснующейся твари. В выпученных, обезумевших глазах не было ни капли разума, пока ее зубы с неприятным хрустом впивались в мое копыто, чуть дернувшееся от толчка противной бабки, попытавшейся отпихнуть его от своего любимца – «Я не должна так поступать. Я должна стать лучше».

«Должна? И кому же?» — мудро усмехнулся голос внутри. Еще лишенный пола и индивидуальности, он все же казался смутно знакомым. Так могла бы говорить моя мать, с понимающей улыбкой глядя на расстроенного, рассерженного жеребенка – «Разве ты должна отказаться от своего наследия? От дарованного тебе по праву? От самой себя? Почему нужно переступать через себя, если можно просто быть самой собой?».

— «Потому что…» — моя нога задрожала, и продолжила свой путь, несмотря на мерзкие, кривые зубы чудовища, заходившегося воем на обсервационном столе. Несмотря на сердито оравшую что-то бабку, вовсю пихавшую меня своим толстеньким плечом. Несмотря на скрежетавшие зубы Мэйн Гудолл, тщетно пытавшуюся оттащить меня за хвост от стола с бесновавшимся монстром. С чудищем. С жертвой любви – «Потому что…».

Но разве может любовь быть жестокой?

— «Потому что оно тоже монстр. Как я» — сглотнув застрявший в горле комок, прошептала я, опуская копыто. Движение плечом – и старая пони, охнув, бесславно села на круп. Щелчок хвоста – и пыхтящая рядом Гудолл отлетела, когда я выдернула из ее хватки свой хвост – «Созданный кем-то из большой любви… Нет, из-за потребности кого-то любить. Посаженный на поводок. Сходящий с ума из-за чьей-то опеки… Нет, из-за потребности опекать. Заботиться. Поддерживать жизнь. Даже если эта жизнь – сплошной ад».

«Глубокая мысль. Ты становишься пугающе проницательной, милочка… Сама додумалась, или вновь чего-нибудь наглоталась?».

— «Сама. Потому что я точно такой же монстр» — прошептала я, глядя на извивающееся под моим копытом существо. Осталось лишь нажать – и уйти, стряхнув с копыт эти глаза, безумно глядевшие на мир поверх оскаленной пасти, извергавшей оглушительный вой. Уничтожить порождение чьей-то слабости – ведь даже благие намерения часто ведут не туда.

В персональный, обустроенный Тартар.

— «ЛЕЕЕЖАААААААААТЬ!».

Какофония звуков стихла, словно отрезанная ножом. Еще секунду назад наши уши сверлили безумные вопли чудовища, еще миг назад ему вторил разноголосый хор питомцев, доносившийся из-за двери – и вот, они оборвались, уступая место гулкому эху, еще перекатывавшемуся под потолком. В нем еще слышался и басовитый лай какого-то старого кобеля, еще звенел дискант колокольчика подтявкивавшей ему болонки, еще свистели на все лады крылатые питомцы всех видов и цветов, но все заглушил и оборвал в мгновение ока грозный рев, акустической дубиной обрушившийся на смотровой столик, и растекшийся по клинике ветеринара.

«Ого…».

Вздохнув, я расслабила крылья, сошедшиеся у меня над головой, и недоуменно оглянулась по сторонам, с удивлением глядя на лежавших рядом со мной пони. На рухнувшую в обморок бабку. На прижавшуюся к полу всем телом Гудолл. На замершего на свой жердочке Кабанидзе – поднявшись на самые кончики кривых своих когтей, сычик вытянулся по струнке, словно зеленый новичок на плацу, и огромными, круглыми глазами преданно поедал стоявшее неподалеку начальство, удивленно оглядывавшееся по сторонам.

— «Эммм…» — неловко кашлянув, протянула я, выглядывая из кабинета. Распахнувшаяся отчего-то дверь явила мне прелестную картину из самых разных пони, испуганно съежившихся на полу в обнимку с трясущимися питомцами, и не выдержав, я отступила назад в кабинет, не вынеся тяжести испуганных взглядов таращившихся на меня глаз. Мерзкое существо закрыло наконец свою визгливую пасть, и бездумно глядело на меня громадными своими глазами, тряся вновь выпавшим из пасти, прикушенным языком, пустив под себя дурно пахнувшую лужу – «Ээээ… Мэйн? А ты чего улеглась то?».

— «Ты в порядке, Скраппи?» — поинтересовалась Твайлайт, труся вместе со мною в сторону ратуши Понивилля. Единорожка казалась встревоженной, но всеми силами пыталась этого не показывать, то и дело затевая очередной разговор, затухавший после нескольких фраз. Как и я, она казалась погруженной в собственные мысли, и петляя между домов «старого» района, мы то и дело разделялись, с разных сторон огибая очередной домишко без садика, чтобы за ним вновь сойтись, и продолжить наш путь. Город был небольшим в плане густонаселенности – он просто привольно раскинулся в отвоеванной у леса долине, и теперь, с учетом самых дальних домов, приходилось тратить определенное время для того, чтобы пересечь его с одного конца до другого. Но кажется, это мнение разделяла лишь я одна, а остальные по-прежнему считали Понивиллем лишь его самую старую часть, не принимая в расчет появившийся за последние годы новострой.

— «В общем и целом…» — говорить о случившемся не хотелось. Вспоминать – тоже. Покосившись на Кабанидзе, с невозмутимым видом синтоистского божка трясущегося на моей спине, я вздохнула, и постаралась выкинуть из головы мысли о том, как битый час успокаивала ветеринара нашего городка, вместе с ее подопечными пребывавшего в шоке от так не вовремя прорезавшегося у меня командного голоса. Кое-кто даже попытался было сбежать, но в конце концов я плюнула на все, и встав возле двери, построила трясущихся копытных и их питомцев в одну очередь, в приказном порядке направив их на прием к ветеринару. Странное дело, но прием проходил даже быстрее чем до этого, и все зверушки, внезапно, оказались почти ничем не больны, и просто лучились желанием жить и радоваться жизни, причем как можно дальше от домика Мэйн Гудолл – «Но чего это мы все обо мне? У тебя-то что такого стряслось?».

— «У меня? Все в порядке!» — принцесса подарила мне натянутую улыбочку, особенно фальшиво смотревшуюся на фоне надувшегося Спайка, сердито бормотавшего себе что-то под нос – «Просто… Просто дела. Дела дружбы».

— «Ну, раз ты так говоришь…» — не слишком убежденно протянула я. Несмотря на то, что важные и очень сложные дела дружбы требовали ума, находчивости, отзывчивости и недюжинного терпения, напрочь отсутствовавших у меня самой, мне почему-то показалось, что она просто увиливала в тот день от ответа, задумавшись о чем-то своем. Поэтому я не решилась тревожить ее глупыми вопросами – в конце концов, ее обязанности новой принцессы нельзя было сравнить с той ерундой, которой занималась я, пока созданный нами механизм Легиона функционировал без особого вмешательства с моей стороны. В конце концов, на ее долю выпали такие испытания и приключения, о которых я могла лишь мечтать, и кто знает, какой ношей, какой ответственностью была обременена моя фиолетовая подруга, нервно поглядывавшая на чернеющий за домами Вечнодикий лес.

Лес, в котором ощущалась какая-то неправильность. Чей-то недобрый взгляд, следивший за нами из-за деревьев.

До площади нашего городка, омытой розовым светом заходящего солнца, мы добрались спустя несколько часов. Почему так долго? Да потому что нужно было сделать множество важных вещей по пути к ратуше, до которой можно было доскакать буквально за пятнадцать минут: найти Графита и близнецов, расслаблявшихся на лавочке возле озера, растолкав обожравшееся фруктов, и сыто икавшее семейство. Отловить Берри, при виде матери тотчас же попытавшуюся удрать, унося в зубах огромный клок липкой сахарной ваты, мгновенно оказавшийся у нее в волосах. Выцарапать из воды Санни – мой сын оказался почти водоплавающим, и громко протестовал против того, чтобы его вытаскивали из глубокой лужи, в которой он радостно плескался весь день, вместе с другими детьми строя замки из грязи, камешков, и обрывков чьих-то носков. Выдать живительных пинков благодушествующему на скамеечке мужу, окруженному местными кобылами, бочком-бочком подбиравшимися к здоровенному, и абсолютно бесхозному, с их точки зрения, жеребцу. Выкупать все семейство в лохани, едва не искупавшись с ними заодно, когда сговорившиеся домочадцы решили наброситься на меня, и повалить в горячую, мыльную воду. Вытребовать у мужа немного денег на карманные расходы, попутно поинтересовавшись, где именно тот нашел довольно приличную сумму, которой хватило на дорогущее протезирование зубов и угощение детям, сыто порыгивавшим ядреным яблочным ароматом. Выслушать какой-то невнятный бред, больше похожий на оправдания припозднившегося гуляки, предчувствующего свидание своей головы с уже приготовленной для нее сковородкой. Отправиться в пару лавочек, договорившись с их владельцами о скорой встрече на городской площади – и многое, многое другое, что позволило бы в кратчайшие сроки приготовиться к задушевным посиделкам на веранде нашей ратуши, где по вечерам собирались жители городка, делясь последними новостями, и сами жадно слушавшие новости из далеких земель. Газеты, заботливо прихваченные мной из Кантерлота, были прочитаны и зачитаны до дыр еще в прошлый вечер, и несмотря на некоторую редакцию отдельных листов, «случайно» закапанных смазкой для мечей и доспехов, признаны очень интересными – особенно в той части, где был описан парад. Сегодня мне предстояло рассказать о той загадочной ночи, что последовала за праздником, посвященным окончанию полугодового конфликта, и выходя на площадь, ярко освещенную льющимся из окон ратуши светом, я понадеялась, что смогу не покраснеть, рассказывая о том, что происходило в ту ночь в Кантерлоте.

«В любом случае, спихну это на Твайлайт. Она же тоже была там, не так ли?».

— «Спасибо, Твайли. Кажется, у нас все получилось» — выдохнула я, глядя на толпившихся возле ратуши пони. Притащив с собой широкие скатерти, ковры и одеяла для пикника, они расстелили их на веранде, балконе здания, да и просто на площади, приготовившись слушать рассказы о том, что происходило в большом, и казавшемся очень далеком мире, вторгавшемся в повседневную жизнь лишь свистками и грохотом паровозов, да маячившими на горизонте вершинами гор – «Благодаря твоей дотошности и спискообразовательству, мне удастся хотя бы немного поблагодарить всех пони за их доброту».

— «Это называется «пунктуальность», Скраппи» — хмыкнула юная принцесса, покровительственно похлопав меня крылом по голове. Я заметила, что она наконец-то расслабилась, увидев привалившуюся к перилам веранды Эпплджек, успокаивающе помахавшую ей хвостом. Я не знала, какие тайны и тревоги связывали эту парочку, но почувствовала облегчение, увидев, как расслабляется тревожная складочка на лбу юного аликорна – «Я уверена, что жители оценят твой жест. Как и то, что ты дала возможность заработать старой Гремми и юной Таг вместе с ее Жеребятами-Скаутами».

— «Да… Заработать…» — смутившись, пробормотала я, вместе с подругой пробираясь к фонтану из розового камня, украшенному статуей вставшей на дыбы земнопони, ловко балансировавшей на шаре, из-под которого журчала вода. Я не имела ни малейшего понятия, кому было посвящено это изваяние, но каждый раз при взгляде на эту скульптуру ощущала восхищение мастерством автора, добившегося столь немыслимой точности в своей работе, позволившей статуе пони на шаре сохранять вертикальное положение, едва заметно покачиваясь на струях бьющей из-под шара воды – «Я… Просто я пыталась… Ну…».

— «Ох, Скраппи, ты часто ищешь проблемы на пустом месте» — снисходительно пожурила меня молодая принцесса. В отличие от меня, она не испытывала ни малейшего смущения, обсуждая финансовое положение своих подруг и знакомых – «Дать пони заработать – это благо. Никто же не ждал от тебя, что ты просто раздаришь эти деньги».

— «Но так было бы правильнее».

— «Нет. Это было бы подаяние» — строго заметила Твайлайт, заставив меня остановиться – «Разве это не хуже? Как ты считаешь?».

— «Оу. Я… Я не смотрела на это с такой стороны» — призналась я, ошарашенная заявлением подруги. Пробравшись к фонтану, я присела на его бортик, глядя на веселые гирлянды, тянувшиеся от балкона ратуши к ближайшим фонарным столбам – разноцветные камни загадочно мерцали среди безыскусных украшений, придавая загадочности площади со множеством пони, собравшимися в этот вечер послушать рассказы приезжих – «Мне казалось, что если даешь – то давай без попытки нажиться на ком-то. Что есть дар, как не благословление дающего?».

— «Тогда тебе лучше пригласить этого пони на ужин» — пожала плечами Твайлайт, одной-единственной фразой разрушив все мои спиритуалистические умозаключения, которыми я столь щедро разбрасывалась на юге и севере двух континентов. Вот так вот, безо всяких глубокомысленных бесед и религиозных исканий, одной только фразой она низвела все усвоенные мной премудрости юга и севера до уровня кухонной философии обычных кухарок, делящихся новостями о богомолье – «Но если ты хочешь ему помочь – почему бы и не дать на этом заработать? Ведь этим ты не только поможешь ему поправить свое благосостояние, но и дашь понять всем остальным, что это надежный пони, которому ты доверяешь свои биты, и что его проблемы – лишь временные неурядицы в жизни, которые могут произойти с каждым. Можно сказать, ты становишься его поручителем – разве все эти плюсы не стоят того? И сравни это с подачей милостыни».

— «О, богини…» — прошептала я, глядя на стоявшую напротив подругу. Забыв о том, что нужно выглядеть как можно скромнее, она распрямилась, и гордо расправила крылья, отчего каждое ее слово было слышно на площади поднявшимися на ноги пони, тотчас же склонившимися в глубоком поклоне при виде принцессы, проповедующей своему народу. Не выдержав, склонилась и я, пораженная тем, что эта простая, и одновременно сложная истина никогда не приходила мне в голову. Впрочем, возникшая при этом неловкая пауза быстро закончилась, когда пони вновь распрямились, рассаживаясь по местам – теперь их внимание сосредоточилось на мне, отчего я вновь почувствовала себя не в своей тарелке.

Быть может от осознания того, что этим пони надавать палкой по заднице и отправить чистить сортиры, просто нельзя.

— «Твайлайт, я не знаю, что им сказать. Понимаешь?» — прошипела я в сторону неловко улыбавшейся подруги, всеми силами пытавшейся переключить на меня внимание находившихся на площади пони – «Может, подскажешь, что делать? Ты ведь, blin, принцесса дружбы, или чего-то там еще…».

— «Да. К сожалению, чего-то там» — вздохнула та, разом растеряв весь задор. Кажется, я наступила на какую-то неизвестную остальным мозоль, появившуюся у юной правительницы, но понять это я смогла лишь спустя несколько лет – «Увы, искусство риторики мы с тобой еще не проходили».

— «И… И что тогда мне им сказать?».

— «Расскажи им о своих чувствах. Не пытайся повлиять на них. Мы же все твои друзья… Я надеюсь».

— «Конечно! Как ты могла думать иначе?».

— «Значит, будь сама собой» — посоветовала принцесса, глядя на белую единорожку, вместе с мэром города пробиравшуюся в моем направлении. Она показалась мне смутно знакомой, но даже вблизи я не могла бы сказать, где я видела эту молодую кобылку, так похожую на мою беременную подругу – «О, кажется, это к тебе».

— «Здравствуйте, мисс Раг» — вежливо поприветствовала меня незнакомка. Светлая блузка, небольшой поясной кошелек и блокнот – одета скромно, но не дешево, и явно из кантерлотских бутиков, пусть и не самого дорогого пошиба – «Я рада снова вас встретить».

— «Взаимно, мисс…» — так и не вспомнив, кто это был, я решила, что рано или поздно столичная пони проговорится, и все-таки себя назовет, поэтому просто вежливо прикоснулась копытом к протянутому копыту – «В общем, рады вас видеть в Понивилле».

— «Я тоже, мисс Раг. И надеюсь, что еще одно интервью пройдет не менее интересно, чем прошлое».

«Ах, вот оно что…».

— «Кажется, вы меня вспомнили, мисс» — заулыбалась единорожка, профессиональным взглядом считав эмоции, отразившиеся у меня на мордочке при упоминании об интервью – «Кажется, в тот год мне единственной повезло поговорить с вами, в отличие от моих коллег. Смайл Дроп, «Честные Новости». К вашим услугам».

— «Рада снова видеть вас, Дроп» — на этот раз я с большим энтузиазмом потрясла ее ногу, заставив помотаться в моих копытах, словно тряпичную куклу. Надо же, даже фамилия у нее была та же, что и у Черри, хотя учитывая скудность выбора, удивляться этому не приходилось. В конце концов, даже у римлян личных имен, кажется, было не более двадцати[14] – «Надеюсь, ваши боссы по достоинству оценили ваши усилия».

— «Безусловно. Надеюсь, что мои труды вам помогли».

«Ну ты погляди! И впрямь столичная штучка, уже усвоившая искусство намеков. Пусть и не столь тонких, как это принято у знати».

— «В конце концов, каждый из нас получил то, что хотел, мисс Дроп» — вздохнула я, понимая, что теперь журналистка вряд ли отвяжется, пока не выдоит из меня хоть что-нибудь, что удовлетворило бы пославшее ее начальство. Что ж, если эта пони решила действовать нахрапом, то я собиралась снова ее обломать, но уже не столь нежно, как это было тогда, перед судебным заседанием по поводу произошедшего в замке Дарккроушаттен – «Между прочим, как там дела у мистера Свенгаллопа? Думаю, вы слышали о таком известном писателе и журналисте? Помнится, мы с ним недавно пересекались… И даже успели обсудить кое-какие нюансы его работы».

«Угу. Во время чего он мог разве что дико орать, напугав меня до икоты».

— «Он отошел от дел, и оставил свой пост редактора «Вестника Кантерлота», как и поприще журналистики» — улыбка Дроп стала какой-то деревянной. Похоже, она уловила намек, и сочла его чуть ли не угрозой – «Говорят, он занялся продюсерской деятельностью, и уже заключил контракт с одной восходящей звездой… Но думаю, что мы еще сможем обсудить его, без сомнения, светлое будущее, а сейчас – как вы думаете, что послужило причиной вашего назначения на пост чрезвычайного и полномочного посланника Кантерлота в Грифусе?».

— «Может, потому, что я просто знаю туда кратчайшую дорогу?» — хмыкнула я, оценив, как настойчиво перешла от слов к делу единорожка. Сидевшие неподалеку пони начали придвигаться поближе, и навострили уши, стараясь не пропустить ни слова из нашего разговора, проходящего под шуршание карандаша, скользившего по появившемуся из поясного кошелька единорожки блокноту – «Говорят, даже грифоны оценили скорость доставки наших войск от Кантерлота, и до порога их дома».

— «Нисколько в этом не сомневаюсь. Говорят, что вы лично возглавляли штурмовавшие Грифус войска?».

«Blyad! Ну кто тебя тянул за язык-то?!».

— «Глупости. Я просто рядышком отиралась» — мгновенно среагировала я, ощущая, как по моей спине сбежала первая капелька холодного пота. Уши и глаза всех, кто слышал это вопрос, мгновенно повернулись ко мне, подарив мне незабываемое ощущение, похожее на то, что посещает любого, в кого целится сотня арбалетов одновременно – «Как вы должны знать, осаду возглавил лично командор Эквестрийской Гвардии, генерал Вайт Шилд, поэтому все лавры принадлежат ему, и только ему».

— «Мне действительно так написать?» — удивилась Дроп. Ее явно подмывало напомнить мне, как обстояло дело, но напоровшись на мой предупреждающий взгляд, она отвела глаза, и решила зайти с другой стороны, понадеявшись, что уж от следующего факта отвертеться у меня не получится – «А что вы скажете о погибшем короле грифонов?».

— «А что, Его Величество Килтус фон Гриндофт Третий, скончался?» — удивленно вскинув бровки, поинтересовалась я, старательно пытаясь придать себе облик недалекой блондинистой пони. Стоявший вместе с детьми на балконе ратуши Графит затрясся в беззвучном хохоте, наблюдая за тем, как я верчусь, словно уж на сковородке, пытаясь избежать словесных ловушек, расставленных на меня журналисткой – «Надо же, а мы полагали его в добром здравии еще сутки назад…».

— «Я имела в виду Брюглефивера фон Кварда Первого» — пропустив мою шпильку, нахмурилась единорожка.

— «Его трагическая гибель произошла во время прорыва командора Вайт Шилда в тронный зал одного из дворцов, в котором король грифонов устроил совещание своих полководцев» — тотчас же среагировала я, стараясь говорить правду и только правду. Слова сыпались с моих губ словно обрезки бумаги, вылетающие из-под ножниц, кромсающих саму ткань бытия. Солгала ли я хоть словом? Нет, Твайли. Ни единого слова лжи.

Но сказала ли я при этом правду?

— «И вы…».

— «Я оказалась там совершенно случайно» — выдавила из себя я, с неудовольствием убеждаясь, что все больше и больше пони отставляло в сторону стаканы с пуншем, которые разносили те самые кобылы, о которых говорила Твайлайт, и двигались ближе к фонтану. Казалось, даже самые струи затихли, стараясь чуть слышным журчанием не потревожить разлившуюся по площади тишину – «И имела честь просто постоять рядом, в тот момент, когда это случилось. Скажу по секрету – Его Величество напоролся на собственный меч. Абсолютно случайно, конечно же».

— «Случайно?!» — недоуменно вскинула брови белая кобыла. Наверное, она решила, что ослышалась, потому что помолчав, вновь переспросила – «Вы уверены в этом?».

— «Да я рядом стояла, и все видела!» — оскорбленно вскинулась я, рискнув поглядеть на Грифита. Прикрыв копытом глаза, он с риском для жизни болтался на перилах балкона, изнемогая от смеха, жестами крыльев призывая меня не останавливаться, и продолжать интервью. Не в силах понять, что именно его так насмешило, я надулась, и с неприязнью уставилась на въедливую журналистку – «Именно сам, на свой меч».

Добавлять, что в этот момент я как раз держалась за его рукоять, мне показалось излишним.

— «Странно» — покачала головой Дроп, с недоумением глядя мне в глаза. Почему-то мне было очень сложно выдержать этот вопрошающий взгляд. Наверное, из-за блокнота и карандаша, порхающих неподалеку от ее головы – «Но почему вы отрицаете все, о чем мы знаем доподлинно, от тех, кто был рядом с вами в Грифоньих Королевствах? Мясник Даркроушаттена, Легат Легиона, Нагльфар… Нагльфар – это же такое чудовище?».

«И Иллюстра, конечно же».

— «Это червь» — говорить обо всех этих прозвищах и титулах мне совсем не хотелось. Хотелось просто сидеть у фонтана, глядя на бегавших по его бортику жеребят, да вести ленивый, ни к чему не обязывающий вечерний разговор. Хотелось интересоваться очередной ярмаркой, на которую, по слухам, должны были привезти какой-то безумно чудодейственный бальзам; слушать ворчание стариков по поводу нынешнего урожая, и ежиться от разговоров про жутких древесных гончих, выходящих из леса, и голодными глазами глядящих на наш городок. Хотелось спокойствия, хотелось запахов печеного хлеба и поспевающих яблок, головокружительного духа нагретого солнцем разнотравья, и вечно холодной ряски на берегу ручьев, берущих начало в глубинах Вечнодикого леса. Я хотела бы никогда не возвращаться на Север, и в эгоистичном порыве даже решила, что с инспекционной поездкой в ту старую крепость, что досталась нам по мирному договору, стоит посылать кого-нибудь из провинившихся офицеров, никогда-никогда больше не пересекая северной границы страны.

— «Червь?».

— «Да. Большие черви, живущие под землей. Огромные, словно дом» — я вдруг почувствовала, как что-то неуловимо менялось вокруг, словно весь этот вечер стал каким-то другим. Внешне все было пристойно – отдыхавшие после трудового дня на площади города пони все так же болтали и угощались лимонадом, также шалили и развлекались жеребята, прыгавшие вокруг снисходительно поглядывавших на них взрослых; все так же писала что-то Смайл Дроп, вокруг которой понемногу стягивались самые любопытные, и охочие до новостей. Но все-таки что-то было не так.

— «Скажите, мисс Беррислоп, а почему вам дали такое прозвище?».

— «Наверное…» — я помнила жадную пасть, проталкивавшую в чрево чудовища беспомощных жертв. Помнила тусклые, словно у рыбы, глаза, без выражения взиравшие на мир. Интересно, и почему они меня так назвали – вслед за этим червем?

— «Наверное потому, что я победила одного из них».

— «В одиночку?!» — глаза журналистки заблестели в ожидании откровения, которое станет сенсацией, что станет предметом для разговоров и пересуд, вливая порцию свежей крови в угасающий пламень столичных салонов.

— «С помощью… Нет. Мы сделали это вместе. Пони, грифоны… Да, кажется, там был какой-то грифон».

«Краски. Они кажутся тусклее, словно в солнечный день незваная туча заслонила вдруг солнце».

— «Но назвали так вас, а не кого-то другого. Ведь так?».

«Ах, какая дотошная… Нет. Проницательная».

— «Наверное, я просто стояла ближе всех к этому чудовищу».

— «Мне кажется, мисс Раг, что вы очень скромная пони» — слова белой единорожки вызвали смех у сидевших вокруг нас пони. Оглянувшись, я заметила, что даже звуки стали чуть глуше, чем раньше, и нервно дернула головой. Я была уверена и могла поклясться в том, что не забыла принять положенные на вечер таблетки!

Но почему тогда все вокруг выглядит словно старая, потрепанная картинка?

Примите ж Легат, парад павших солдат -
Вы им помогли от души.

Смотрите, любимый Легат,

Какой красивый парад -
Парад на кишках и крови!

Голоса зазвучали не сразу. Вначале, это был едва слышный писк, словно докучливые комары вдруг решили покружить вокруг моей головы. Летавшие под деревьями светлячки вдруг забросили свои безмолвные танцы и перемигиваясь, рванулись на площадь, неторопливо облетая отдыхающих пони.

Вот только двигались они почему-то стройными парами.

Взгляните, о милый Легат

На танцы на белых костях,

Костях тех, кто вас любил!

Вы не в восторге Легат?

А Тартар безумно вам рад,

Ведь вы — созидатель могил!

— «О, у Скраппи много достоинств, пусть не все их она признает» — усмехнулась Твайлайт, похоже, не замечая, как я испуганно озиралась, вздрагивая от каждого звука. Светлячки двигались не одни, очень быстро превратившись в фонарики глаз, которыми на меня таращились жуткие деревянные маски – растрескавшиеся, со следами облезлой краски, они были узнаваемы, словно плоские, гротескные пародии на шлемы легионеров, деканов и кентурионов. В темных, Т-образных прорезях царила темнота, а жужжание превратилось в негромкий, но страшный речитатив.

Что-то не так, Легат?

Совестью кто-то объят?

Вам она не нужна,

Это ж не ваша война.

Не вы же, чудесный Легат,

Построили пони в ряд,

И гордо взвыла труба.

Судьба!

Прохладный ветер негромко завыл, шелестя кронами деревьев, гоня по улицам пыль. Стало холоднее. Свет далеких зарниц высветил темную фигуру в плаще, стоявшую между домами – ее капюшон, двигавшийся в такт унылому речитативу, заставлял кружащие маски двигаться в унисон с этим жутким, неторопливым движением. Твайлайт и Дроп еще говорили о чем-то, задавая какие-то вопросы, но в их голосах появились недоумение и тревога. Графит уже не смеялся — застыв на балконе ратуши, муж напряженно всматривался в мою вздрагивавшую фигурку, крутившую по сторонам головой. Все происходившее было неправдой! Это не могло быть правдой! Это все ложь!

Зачем вам сие признавать?

Годны вы лишь убивать,

Чужие, свои — все перед смертью равны.

Ведь смерть… Это ВЫ!

— «Это ложь!» — вскрикнула я, прижимая копыта к ушам. Далекий гром сердито заворчал над Вечнодиким лесом, вихрями влажного воздуха напоминая встревоженным пони о том, что не вся погода подвластна жителям мирной страны. Гротескные маски отпрянули прочь, издевательски провыв последний куплет нескладных, дурацких стихов, когда проследившая за моим взглядом Твайлайт вскочила на ноги, и распахнув крылья, бросилась в сторону темного переулка, где угасали, растворяясь во тьме, раскосые желтые глаза.

Глаза, от взгляда которых согнуло дугой все мое тело, распластавшееся на земле от рывка тяжелых золотых колец, бешено звеневших на задней правой ноге.

— «Ваше Высочество. От имени Эквестрийской Империи, я приветствую вас, и готова вручить свои верительные грамоты».

Взойдя по белой лестнице к подножию трона, я остановилась на положенном по этикету расстоянии, не пересекая последней ступени, и неловко поклонилась, ощущая врезавшиеся в тело ремни. Сидевший на троне монарх нетерпеливо подвигался, когда один из его приближенных, обступивших Каменный Трон, изящно, двумя коготками, поднял с протянутого крыла украшенный печатями свиток, и поклонившись, передал его королю.

— «Мы тоже рады видеть тебя, посол» — голос грифона звучал необычно хрипло, а круглые, желтые глаза беспрестанно двигались, словно выискивая кого-то в толпе. Он даже приподнялся, пытаясь разглядеть тех, кто находился за спиной стоявшего возле меня Графита, будто надеясь, что мы приберегли для него какой-то приятный сюрприз – «И ваше прибытие делает Нам честь… Но где вы оставили моего сына? Почему я не вижу Акланга?».

— «Вашего сына, Ваше Высочество?» — сердце тяжело заныло у меня в груди, когда я произносила эти бесполезные, и уже ничего не значившие слова, заставившие потухнуть взор рухнувшего на каменную седушку монарха – «Но мне ничего не известно о том, что наше посольство должно было доставить его в Грифус».

— «Так значит, его нет…» — тускло пробормотал грифон, откидываясь на спинку трона. Он вдруг показался мне постаревшим и неопрятным, словно запущенный старик, по прихоти молодых и полных жизни родственников, наряженный в богатое, украшенное позолотой и драгоценными камнями платье, чтобы быть выставленным на всеобщее обозрение. Когти его беспрестанно барабанили по поручню трона, когда он медленно повернул голову к одному из толкущихся рядом дворян.

— «Ваше Высочество, я уверена…».

— «Убейте их».

— «Графит, уходи!» — я знала, что это случится. Предугадывала. Предчувствие матери, что никогда не обманывает, говоря, что с детьми случиться беда – «Унеси их отсюда!».

— «Нет! Мы не можем уйти без тебя!».

— «Прошу тебя, унеси их отсюда! Я знаю, ты можешь!» — я вышла вперед, раскинутыми в стороны крыльями прикрывая семью от своры бретеров, заранее призванных к себе королем. Копыто неторопливо скользнуло по тяжелому наплечнику, доставая из-за него длинный меч из странной, темно-красной стали, похожей на свернувшуюся кровь. Яркая капля большого, причудливо ограненного камня радостно вспыхнула, окрасив лезвие мрачным, красным светом, пробежавшимся по тысяче крошечных рун – «Уходите. И помните – я люблю вас. Люблю больше, чем жизнь!».

Яростно растопырив длинные, жесткие перья, похожие на большие ножи, я поудобнее перехватила негромко гудевший меч — и шагнула навстречу бросившейся ко мне стае, ударив по широкой дуге грозно взвывшим клинком, впившимся в чью-то плоть.

— «Скраппи!».

Темнота казалась бездонной ямой, в которой был слышен лишь шорох песчинок, падавших с осыпавшихся стен. Скоро они должны были рухнуть, погребая меня под необоримым весом черного песка, навсегда похоронив в темноте.

— «Милая, ты в порядке?».

Нет, я не была в порядке. По крайней мере не в том, о котором можно было бы так просто сказать, или кивнуть, успокоив кого-то рядом с собой. Кого-то, кто придерживал в темноте за плечи мое трясущееся, мокрое от пота тело.

— «Подожди…» — громко и неприятно захрустело колесико зажигалки, и спустя миг, где-то рядом возник дрожащий огонек света, наполнивший комнату запахом сгоревшего керосина. Стены ее покачивались, а шуршание, раздававшееся вокруг нас, понемногу превратилось в негромкое шипение рельс, прерываемое едва слышным стуком колес, подскакивавших на редких стыках. «Шелковый» путь – один из первых, что проложили сталлионградцы в Центральной Эквестрии, соединяя ее с огромными Восточными провинциями – «Вот. Так будет лучше».

Холодный ободок стакана ткнулся мне в губы, освежая их прохладой воды, пахнувшей сахаром и хвоей. Горечь и сладость хрустели на языке сотнями гранул пилюли, размолотой в порошок – она поможет. Она всегда помогала.

— «Спасибо».

— «Снова сны?».

Дрожь проходила, и я обессиленно откинулась на измятые подушки, позволяя запахам хвойного леса окутать мою голову зеленоватым дымком, поднимавшимся из неоднократно сломанного носа. Чудо, что он все еще сохранил свою форму, не превратившись в покореженную шишку, и даже не потерял способность чуять запахи – искусство врачей, или что-то иное?

— «Графит, почему я еще жива? Почему еще с вами?».

— «Ну, это сложный вопрос» — кажется, муж не нашелся, что мне ответить, и просто прилег рядом, внимательно сверля меня взглядом светящихся глаз – «Но нас учили, что кричащий раненный обычно далек от смерти. А что же до остального… Хорошо. Ты меня уговорила – сейчас я заверну тебя в одеяло, и оставлю на следующей станции».

— «Тишина – это то, что должно настораживать в раненных и больных» — темнота отступала, но я ощущала ее возвращение. Она всегда была тут, всегда рядом, вечно пряталась у меня внутри, выжидая своего шанса. Темное море, в глубине которого лежало что-то огромное, и ужасно страшное – «Скажи, я… Я снова кричала?».

— «Скорее, стонала» — если Графит меня и обманывал, то по нему это было не слишком заметно. Муж уложил меня обратно в постель, и отставив стакан на прикроватный столик, вновь укрыл одеялом, отбросив с носа черно-белую прядь – «И лягалась, как подкованный капитан. Тебе снова приснился кошмар?».

— «Не… Не совсем».

— «Ты прикрывалась от чего-то, и стонала. Думаю, это вполне подходит под определение кошмара».

— «Это был сон. Просто сон» — повернув голову, я уставилась в темноту за окном, разрываемую лишь редкими огоньками дальних ферм и городков, мимо которых несся наш поезд. Их понемногу становилось все больше и больше, когда поезд начал сбрасывать ход, приближаясь к очередной станции – «Прости меня, пожалуйста. Я не представляю, как ты еще держишься, и не выбросишь меня из своей жизни».

— «Да, я и сам не понимаю» — фыркнул муж, но заметив, что я говорила серьезно, опустился рядышком, и ободряюще ткнул меня носом – «Эй, прекрати. Слышишь? У всех нас бывают тяжелые дни, но знаешь, я уверен, что вместе мы справимся со всем, что нам преподнесет судьба. Но только вместе».

— «От меня одни лишь проблемы».

— «Ага. А когда тебя не было – не было и проблем» — насмешливо хрюкнул муж, подкатываясь ко мне под бочок. Полосы света, двигавшиеся по спальне большого вагона, выделенного для нашей семьи и сопровождающих нас пони, рисовали причудливые узоры на его черной, лоснящейся шкуре, делая похожим на обитателей южного континента – «Но я помню то время, когда меня окружали лишь четвероногие подругозаменители, у которых были лишь развитые подхвостья, да куча желаний и претензий. И кем я тогда был?».

— «Свободным пегасом, наверное».

— «Да. Свободным пегасом» — хмыкнул супруг, задумчиво опуская мне на макушку свою тяжелую голову. Лежать так было чрезвычайно приятно, и мне по-настоящему жалко тех кобыл, Твайлайт, которые никогда не испытывали на себе тяжесть милого друга – ту тяжесть, которую хочется испытать снова и снова. Почувствовав ее лишь однажды, каждый раз ты будешь просыпаться какой-то неполной, словно лишившейся второй половины, когда ощутишь, что постель твоя пуста, а на груди или животе не покоится нога мужа, прижимающая тебя к теплому боку – «Свободным, спивавшимся, обнюхавшимся соли пегасом. Но теперь у меня есть ты, мои дети, и мне есть для чего жить. А тебе?».

— «Я живу только потому, что у меня есть ты» — шмыгнув носом, я зарылась им в черную шерсть, мечтая вечно лежать вот так вот, в безопасности обнимающих меня сильных ног – «Без тебя я бы уже давно повесилась где-нибудь на суку».

— «Не говори так. Я благодарен Госпоже за то, что она дала мне в жизни то, за что стоит бороться. А ты — моя, и только моя. Как и дети».

— «Не обращай внимания. В конце концов, я просто глупая кобылка, окруженная красивыми кобылицами, с которыми конкурировать просто не в силах. Вот и ною».

— «Ну, с некоторыми из твоих подруг я бы не отказался познакомиться поближе» — хрюкнул муж, с жеребцовой деликатностью вновь поднимая старую тему, которая едва не привела нас к размолвке, несколько лет назад. А может, он просто решил, что мне была необходима какая-то встряска, которая вывела бы меня из гостеприимных объятий депрессии, вновь замаячившей на пороге – «Нда… Жаль, конечно, что та беленькая теперь в чужом табуне, очень жаль. Но и рыженькая тоже ничего. Одобряю».

— «Ты что, следишь за мной?!» — сердито поинтересовалась я. Забудь все, что я тут написала, Твайли – я не люблю жеребцов! От них воняет, они не моют копыта, да и все, что ниже – тоже не всегда вспоминают помыть! Мерзкие, глупые, наглые, сластолюбивые…

— «Эй, не тебе же одной развлекаться с разными симпатягами!» — ехидно парировал муж, запуская свой огромный, как лопата, язык мне в ухо, которое решил пожевать. Мне только и оставалось, что сердито сопеть, и пытаться пнуть его по животу, к которому меня прижали огромные ноги – «В общем, если вдруг решишь, что вам не хватает жеребца как начинки между двумя аппетитными кобыльими булочками – только свистни. Но если я вдруг узнаю, что на этом месте оказался кто-то другой…».

— «Ха! Мечтай!» — ох, я помню, что говорила про оставшиеся тридцать процентов кобыл, которые не умеют вовремя закрывать рот, помню! Но чаще всего, мой язык являлся моим же страшным врагом – «И вообще, куда тебе с двумя-то справиться? Задохлик!».

— «Ах вот как…» — когда на тебя наваливается сверху много-много фунтов лишенных и следов жира мышц — это пугает, и способно придать вес любым словам – «Так значит, мне бросили вызов? Кто-то тут сомневается в моих способностях?».

— «Я пошутила!».

— «Больше шутить не будешь» — протянувшееся крыло ловко ткнуло в кнопку на керосиновой лампе, щелкнувшей ложечкой гася трепещущий огонек. Изогнувшись дугой, поезд лязгнул буферами вагонов, и с приглушенным расстоянием свистом устремился к последней станции на нашем пути. Полосы света все медленнее скользили по темной кровати, на которой все быстрее двигались наши тела, пока, наконец, не слились в одну бесконечно прекрасную вспышку света, ослепившую меня не хуже заглянувшего в окно станционного фонаря. Лязг, скрип тормозов, заглушивший тихие стоны, и усталое шипение паровоза, скрадывающее тяжелое дыхание переплетавшихся тел. Рывок, другой – и состав снова покатился вперед, лязгнувшей сцепкой откликнувшись на громкие стоны в подушку. Свет уходил, оставляя после себя не темноту, а полумрак, в котором раскинулось огромное, прекрасное небо Эквестрии, крепко прибитое к этому миру серебряными гвоздиками звезд.

И лишь засыпая, слипающимися глазами я успела заметить, что пара этих звезд вдруг моргнула – и спряталась, исчезнув за краем окна.

— «Командир! Ты вернулась!».

— «Ага. Вернулась. И вижу, очень вовремя» — фыркнула я, глядя на знакомого офицера, лично околачивавшегося по верху ворот. Кентурион Сильверхуф все так же исполняла должность тессерария, служа разводящей караулов, и вряд ли была способна подняться выше сотника, судя по стабильному потоку одинаковых косяков, которые она допускала во время службы. Вот и теперь она зачем-то шаталась по стене кантерлотских казарм Легиона, вместо того, чтобы находиться в дежурном помещении первого корпуса – «Ну что, пароль сообщишь, или мне снова придется штурмовать укрепления?».

— «Дя!».

— «Так у нас уже неделю длится этот Приветственный День!» — покосившись на поддакнувшую с моей спины Берри, громко удивилась она, игнорируя многочисленные взгляды, которые бросали на нас разнообразные пони, сплошным потоком идущие мимо ворот. Выстроившись в длинную очередь, начинавшуюся аж от перекрестка, и идущую вдоль по Канатной, за поворот, они возбужденно переговаривались, и с интересом прислушивались к нашему разговору – «Поэтому примипил, то есть, субпрефект Хай Винд – он дал команду ввести эту новую систему временных пропусков. Сказал, что это самая современная система, и надо опробовать ее в деле. А что? Не нужно было?».

— «Распоряжения командующих не обсуждается. Поэтому все верно» — буркнула я, потершись носом о щеку дочурки, крутившейся на моей шее словно маленький ураган. Чем дальше мы удалялись от Понивилля, тем смурнее и капризнее становились жеребята, с видимым сожалением оглядывавшиеся даже на поезд, в котором они, по заведенной с самого юного возраста привычке, жутко скучали, скрашивая дорогу самыми разнообразными каверзами. Но чем ближе мы подходили к дворцу, тем чаще я замечала, как не желают расставаться с нами дети, лихорадочно карабкавшиеся к нам на шеи и спины, и с криком отстаивая свое право хотя бы на несколько секунд продлить расставание с матерью, которую вновь встречали одоспешенные пони, пропахшие насилием, сталью и потом. Материнское сердце не выдержало детских слез, и отослав встречавших нас горничных, мы всей семьей отправились в казармы Легиона, где мне предстояло заняться множеством неотложных дел, которые не стали бы ждать моего возвращения из Грифуса.

Мысль о том, что я могла не вернуться, я старательно загоняла куда-то вглубь, не желая тревожить детей. Но чем больше я улыбалась, тем крепче меня обнимали детские копытца, и последние футы до ворот Берри ехала у меня на спине, не желая ни на секунду отрываться от моей шеи, по которой она скакала, словно юркая рыжая белка.

— «Сейчас… Погодите…» — не слишком солидно бормоча себе что-то под нос, худощавая серебристая кобыла спустилась по лесенке со стены, и бухнув копытом по тораксу[15], протянула нам несколько бумажных прямоугольников, заботливо подвязанных веревочками – «Вот. Красный – для тебя, и желтые – для остальных».

— «Благодарю за службу, Сильверхуф» — вздохнув, я нацепила на шею дочурке желтую карточку, и двинулась через ворота. Тессерарий была абсолютно права, и я сама, своей волей, вбивала в головы подопечных уважение к уставу, который можно и нужно было выполнять, невзирая на обстановку. Впрочем, попав на плац, я согласилась с принятым Хаем решением – уж слишком много было на нем пони, с сосредоточенным, испуганным, и даже откровенно глупым видом оглядывавшихся по сторонам. Пони, пока еще считавшие себя счастливчиками, которым удалось попасть в число прошедших через ворота.

Но это лишь до первого дня в Легионе.

— «Тут всегда так шумно?» — поинтересовался Графит. Притаившийся на его спине Санни округлившимися глазами разглядывал бежевые трехэтажные здания, высокие башни и широкий плац, на котором стояло, сидело и беспокойно перемещалось множество пони, сам вид которых выдавал в них новичков, даже без седельных сумок, валявшихся у них под ногами – «Мне казалось, что в Обители инструкторы любили на нас поорать, но сейчас я понимаю, что они просто негромко шипели. Твоя, кстати, идея?».

— «Ну конечно! Чуть что – сразу Раг!» — демонстративно вздернув нос, обиделась я, придерживая крылом едва не навернувшуюся с моей спины дочку. Крутившуюся на спине матери кобылку приводило в восторг все – и тяжеленные, грохочущие накопытники новых контуберний, пытавшихся освоить тряскую, экономную легионерскую рысь под бдительным взором инструкторов; и злобные вопли кентурионов, с помощью легких, но твердых палок из виноградной лозы подбадривавших недостаточно шустро поворачивавшихся подопечных – и даже грохот, доносившийся из-за казарменных корпусов, за которыми были расположены тренировочные площадки. Расставив маленькие крылышки, она жадно втягивала носом запахи пота, насилия и смазки для мечей и доспехов, обращая на себя любопытные взгляды носившихся вокруг легионеров – «Между прочим, нам стоило бы расшириться. Как думаешь, если устраивать ночные учения с музыкой, мне удастся скупить окружающие дома по дешевке?».

— «Только не на улице Роз» — хмыкнул муж, делая шаг в сторону, и пропуская мимо себя важно переваливавшуюся, словно утка, пузатую кобылу, целенаправленно пыхтевшую в сторону столовой Третьего корпуса.

— «Это еще почему?» — заметив меня, жеребая подчиненная охнула, и тут же поскакала обратно, заставив нас удивленно покачать головой.

— «Потому что если на Канатной продаются квартирки, комнаты и апартаменты, то просто иметь особняк на улице Роз считается ну очень престижным» — просветил меня муж, осторожно придерживая копытом распахнувшуюся дверь, из-за которой вылетела очередная кобыла, и с грохотом врезалась в стоявшую неподалеку толпу новичков, буквально сметя их со своего пути – «Пусть жить там не слишком уютно, но это не главное…».

— «А что же тогда?».

— «Традиции. Традиции, дорогая» — серьезно ответил супруг, крылом прикрывая голову сына, когда разметавшая оказавшихся у нее на дороге новобранцев, спешившая куда-то кентурион громко, кратко и емко выдала свои мысли по поводу нашего пополнения, со скоростью хорошего пулемета буквально выплюнув на их головы залп небезынтересных выражений – «Милая, я думаю, что нам стоит прогуляться, пока ты занята своими делами».

— «Ну, хорошо. Погуляйте пока» — согласилась я, услышав гулкие шаги спускавшихся по лестнице офицеров, так отличавшиеся от торопливого перестука копыт новичков, или солидного хлопанья накопытников бывалых легионеров – «Берри, хочешь посмотреть на зарядку?».

— «Нееееехь!» — скривившись от отвращения, дочь высунула наружу розовый язычок, и снова полезла мне на голову, тыча копытцем в сторону каких-то десятков, двигавшихся в сторону тренировочной площадки с ростовыми манекенами для отработки работы с копьем – «Ня! Качу павки! Качу! Качу! Качу!».

— «Копья? Что ж, не худший выбор, дочка» — хмыкнула я, передавая вырывавшуюся забияку Графиту – «Хорошо, пусть будут копья. Покажи им тренировки, дорогой, пока я разбираюсь с делами – а после отправимся на обед».

— «Это ваши, Легат?» — поинтересовалась вышедшая из двери Лауд Стомп, вместе со мной глядя на удалявшуюся троицу. В отличие от меня, белая пегаска очень ответственно отнеслась к вступлению в новую должность, и теперь щеголяла в новой броне, пышностью готовой поспорить с тем подарком, который мне сделали подчиненные – «Какие они обаяшки… И оба похожи на мать».

— «Не уверена, было ли это комплиментом, или ты так посочувствовала их нелегкой судьбе» — фыркнула я, вместе со своим вторым заместителем поднимаясь на третий этаж. Проходя мимо знамени Легиона, я притормозила, ответила на приветствие Пайпер, стукнув себя по груди, и ощутила странное родство с этим немного потрепанным, порядком полинявшим полотнищем, из темно-красного ставшим малиновым, и обзаведшимся несколькими потертостями и дырами. Знамя, которое реяло на флагштоке донжона полуразрушенной крепости, развевалось над лагерем возле Грифуса – и прикрывало тело сигнифера Кнота, очутившегося под несколькими футами взрытой каменной глыбой земли.

— «Как дела, декан?».

— «Все в порядке, мэм!» — браво откликнулась пегаска, отчаянно семафоря глазами в сторону моего кабинета. Я заметила, что несмотря на жару, она набросила на спину и плечи плотный плащ, которым прикрыла покалеченную конечность – «Служу Эквестрии, мэм!».

— «Благодарю за службу» — сухо откликнулась я, недобро поглядев на дверь своего обиталища. Перехватив мой взгляд, пегаска отчаянно затрясла головой, живо напомнив мне про данное ей обещание. Кивнув, я провела копытом по плотному полотнищу, после чего двинулась дальше по коридору, старательно пытаясь задавить волну неприязни, поднимавшуюся глубоко внутри. Реальность, как водится, меня не разочаровала, и я почти не удивилась, увидев у себя в кабинете представительную комиссию из двух кобыл и молодцеватого жеребца – словно подчеркивая свой официальный статус, они нарядились в бурые кители и белые рубашки с черными галстуками, смотревшиеся откровенно выгоднее по сравнению с фривольными легионерскими туниками – «Приветствую вас, сэры. Чем обязана?».

— «Комиссия, Легат» — вздохнула Стомп. Что ж, по крайней мере, они не решились сразу идти на обострение отношений, и поднялись, продемонстрировав мне важно выглядевший свиток, на котором покачивалось сразу пара печатей – от золотой подковки Королевской Канцелярии, до голубой звездочки Гвардии, заключенной в золотое кольцо — «Внезапная комбинированная комплексная ревизия. Они затребовали все бумаги, и теперь ожидают только вас, чтобы начать опись архива».

Вздохнув, я зашла в кабинет, и медленно прикрыла за собой дверь. Похоже, нам предстоял долгий, очень долгий, и чрезвычайно насыщенный день.

— «Так значит, вы не против того, чтобы нами были произведены мероприятия по исследованию документации Легиона?» — поинтересовалась у меня строгая кобыла. Дождавшись моего кивка, она протянула мне увесистую папку, тяжело рухнувшую на зеленое сукно моего старенького стола – «Тогда прошу вас прочесть, и расписаться».

— «Как скажете» — пожав плечами, я ухватила перо, и ловко запихала его в деревянный футляр, превращая в перьевую ручку, за неимением чернил, смочив ее у себя на языке. Подпись вышла кривая и бледная, но, как говорится, чем богаты – «Трибун, а где наш славный субпрефект Винд?».

— «Отбыл в Мейнхеттен».

— «Так резко?» — хмыкнула я, заметив, как при этих словах навострились уши важной комиссии.

— «Он сказал, что раз у него отобрали опциона, то теперь ему придется лично устраивать дела Стаи в Бастионе».

— «Надулся. Ну ты погляди» — хмыкнула я, возвращая папку владельцам, и жестом призывая их не трудиться предлагать мне повторно ее прочитать. Судя по объему втиснутых в нее документов, это заняло бы меня как раз до самого Грифуса – «Может, у них там тоже что-нибудь наклевывалось, с их табуном?».

— «Думаю… Я узнаю, мэм».

— «Хорошо. Но аккуратно. Не будем наступать нашему бывшему примипилу на свежую мозоль».

— «Мэм, ваши ключи» — закрыв папку, троица достала блокноты, и подвинула к столу большой деревянный ящик, сиротливо стоявший до того в центре кабинета – «Ключи от сейфов, архивов, и кассы или казны».

— «Да без проблем!» — хмыкнула я, выдвигая ящик стола, и после недолгой погони, перебросила молодому офицеру небольшой ключ, пытавшийся спрятаться от меня среди пары прискорбно пустых бутылочек – «Дверь слева от меня».

— «И что там?».

— «Это архив. Советую приготовить смоченные платки на морду, и летные гогглы – туда давненько никто не заходил».

— «То есть, вы хотите сказать, что у вас не ведется никакой документации?» — с недоверием воззрилась на меня строгая кобыла, пока ее подручный возился с тугим, и похоже, проржавевшим замком – «Я вам не верю, мэм, и считаю, что вы пытаетесь что-то скрыть».

— «Да зачем мне…» — махнув копытом, я выудила из ящика бутылек, показавшийся мне чуть потяжелее, и расстроенно потрясла его возле уха. Ответом мне было лишь сонное жужжание, раздавшееся из прохладной керамической темноты – «У нас даже канцелярии пока нет… Вот уже несколько лет. Забавно, правда?».

— «Не думаю».

— «А что поделать» — вздохнув, я убрала бутылочку обратно в ящик стола, в глубине души надеясь, что со временем, каким-нибудь волшебным образом, она окажется наполненной чудесным фирменным суперсидром Эпплов, от мысли о котором у меня мгновенно пересохло во рту – «Но вот что странно – как-то вас маловато для настоящей проверки».

В подтверждение моих слов, из каморки, куда мы складывали все документы, донесся громовой чих.

— «Старые документы. Накладные, бланки заявок, распоряжения, и прочая белиберда» — извиняющимся тоном ответила я на невысказанный вопрос сидевших напротив меня офицеров, старательно игнорируя закатившую глаза Стомп – «Самые новые лежат возле двери. Развлекайтесь, сэры. Но учтите: если вас завалит – выкапывать вас оттуда я не буду».

— «Видимо, вы не слишком внимательно читали подписанный вами документ, в котором сказано, что это комплексная проверка» — холодно проворчала кобыла, бросив взгляд на своего коллегу, появившегося из чулана словно присыпанное пеплом приведение – «Часть документов мы проверим полностью. Часть – выборочно. А пока – мы займемся ревизией приказов об увольнении с действительной воинской службы получивших ранения или увечья легионеров. У вас же есть эти приказы, не так ли?».

«Ах, так вот зачем они тут».

— «Безусловно. Вон там, возле двери».

— «И это все?» — подняла бровь сидевшая напротив меня офицер, глядя на пачку бумаги толщиной с два моих копыта. Разорвав стягивавшую ее бечеву, она вытянула из ее середины первый же попавшийся лист, бегло просмотрев его по косой – «И это вы называете документом?».

— «Не похож?» — хмыкнула я, глядя в глаза возмущенных коллег. Да, я должна была волноваться, чего подспудно ожидали сидевшие напротив меня офицеры, должна была дергаться, пытаться исправить ошибки, и лихорадочно заметать за собою следы. Но после ночного разговора в купальне я поняла, что все мои желания и предпочтения были не более чем забавным поскуливанием комнатной собачки, и решать, что именно из меня делать и как меня стричь, будут строгие, деспотичные хозяйки, чье видение моего будущего кардинально отличалось от того, что напридумывала я сама. Таблетки помогали, как правильно отметил супруг, и я ощущала себя гораздо спокойнее, не изводясь от тревожных мыслей, казалось, когда-то прочно оккупировавших мою глупую черно-белую головку – «А тем не менее, это он».

— «Что ж…» — вращаясь, листок опустился на дно ящика. За ним последовала и вся пачка документов – «Об этом будет доложено, как вы понимаете. Мы изымаем эти документы на основании акта изъятия № 28\32. Распишитесь вот тут».

— «Без проблем» — вздохнув, я снова поставила подпись, на этот раз макнув перо в переносную чернильницу, подставленную мне другой кобылой – «Это все? Или вы хотите забрать весь архив?».

— «Было бы неплохо» — гнусаво проговорил жеребец, шмыгая сопливящимся носом. Ну надо же – аллергия на пыль. Странно, как он попал в Гвардию. И вдвойне странно, как он очутился на этой должности ревизора – «Потрудитесь выделить для этого десяток своих подчиненных».

— «А кто вам сказал, что у нас тут есть бесплатные носильщики?» — окрысилась я, впервые с момента нашей встречи почувствовав нарастающее возмущение, словно маленькое, злое солнце, вспыхнувшее глубоко внутри. В этом приказе я усмотрела настоящее оскорбление для своих подчиненных, вынужденных таскать на себе документы, на основании которых нам же и будет вынесен приговор – «Если вы намереваетесь выпотрошить эту комнату – флаг вам в копыта, и барабан на шею. Но отвлекать своих бойцов я не намерена. Это боевое подразделение, знаете ли, а не заштатный гарнизон».

— «Мы имеем право привлекать работников ревизуемой организации к выполнению заданий по ревизии» — строго парировала главная в этой тройке кобыла. Казалось, моя вспышка не произвела на нее никакого впечатления – «Поэтому потрудитесь оказывать нам содействие во всем, что касается этой проверки, чтобы не столкнуться с последствиями, когда мы будем составлять наш доклад».

— «Для кого же?» — поинтересовалась я, тронув копытом печати на свитке, мирно лежащем у края стола. Они определенно выглядели настоящими, хотя я прекрасно понимала, что не отличила бы фальшивых печатей от подлинных, даже если бы кто-нибудь мне на них указал. Да и зачем кому-то пускаться в подобные авантюры? Как я уже могла убедиться за всю свою недолгую жизнь, правда была гораздо более страшным оружием, чем большая часть лжи – «Для канцелярии? Вряд ли, да и не стала бы она меня дергать перед самой поездкой в Грифус. Или это частная инициатива генштаба?».

— «Назначение выдал на самом деле генеральный штаб. Но вот предписание пришло из канцелярии дворца».

— «И кем же оно было подписано?».

— «Одним из глав ее отделов. Трейн или Трамп, если я не ошибаюсь» — задумалась капитан, в то время как ее недовольно зыркавший на меня подчиненный начал таскать из каморки тяжелые папки, поминутно чихая и кашляя, словно матерый туберкулезный больной – «Вы можете уточнить это в штабе, Легат».

— «Стил Трэйл, ссука безрогая…» — зло протянула я, заставив находящихся в комнате пони встрепенуться. Наверное, это были не те слова, которые они ожидали услышать от офицера, хотя я и не верила, что гвардейцы могли обходиться без «второго командного» языка – «Все никак не успокоится, лошак кастрированный!».

— «Что вы имеете в виду, мэм?».

— «Что имею, то и введу!» — скрипнув зубами, я вскочила, с топотом пройдясь по комнате от одной стены до другой, после чего остановилась возле окна, все еще закрытого, и с запертой решеткой. Повозившись с висевшем на цепочке ключом, я с грохотом распахнула широкую створку, подставив голову летнему ветерку, принесшему с собой запахи пота, готовившейся еды и горелого камня, по которому ударяло слишком много покрытых сталью копыт – «Эта земнопоньская паскуда забралась слишком высоко, и теперь решила убрать со своей дороги других. И для начала, взялась за меня. Как удобно – воспользоваться отъездом Легата, чтобы покопаться в ее грязном белье! Умница! Вот только я чуть-чуть задержалась. Поэтому…».

— «Поставленная нам задача от этого никак не изменилась, мэм» — строго напомнила мне капитан. Ее помощник торопливо занял место рядом с их драгоценным ящиком, словно и впрямь ожидая, что я брошусь вперед, и начну пожирать эти пыльные документы – «Несмотря на все ваши подозрения, ревизия произойдет, и этого уже не изменить».

— «Да копайтесь, пожалуйста. Мне не жалко. Тем более, что теперь я уверена в том, что вас неплохо так вздрючат, если вы не найдете тут ничего, чем можно было бы меня приструнить» — махнув крылом, я задумчиво постучала копытом по нижней губе. Эти военные чиновники из генштаба будут носом рыть документы, выискивая следы крамолы в истрепавшихся накладных, и не будут домогаться до моих товарищей, пока я буду в отлучке. И даже если я не вернусь… Сжав зубы, я запретила себе думать об этом, попытавшись снова сосредоточиться на переглянувшихся членов комиссии – «Я сама понимаю, что нужда в нормальной канцелярии уже назрела и перезрела. Что ж, теперь, я думаю, мы сможем ее сформировать. Из тех, кто пострадал после войны».

— «Из инвалидов, вы имеете в виду» — фыркнула капитан, упрямо сжав тонкие губы. На ее морде четко обозначилось все, что она думает по этому поводу, и я снова вздохнула, пытаясь успокоить злобный рык, рождающийся где-то внутри – «Как это на вас похоже!».

— «Вы не имеете права так говорить, мэм!» — сердито нахмурилась Стомп, стегнув хвостом по двери, возле которой стояла все это время, заставляя беспокойно оглядываться на себя проверявших нас пони – «Я не хуже вас знаю, какими правами обладает ревизор, и употребление обвинительных суждений, равно как и оценки чужих действий, среди них точно нет. А вот в разделе «Запрещено» они как раз присутствуют. Будете возражать?».

— «Кажется, вы меня не до конца поняли, мои юные и дерзкие киски» — неприятно усмехнулась капитан, став похожей на склочную пятидесятилетнюю тетку, которой, как мне кажется, она и являлась. Что-то незримое, но осязаемое и почти видимое накладывало свой отпечаток на таких вот существ, лишенных семьи, и никогда не заводивших детей, посвящая себя до конца своей работе – «Целью этой проверки является не только выемка документов и денежных средств, но и проверка условий, в которых приходится служить инвалидам двух конфликтов, случившихся за несколько лет. И предупреждаю вас сразу – в этом деле я не на вашей стороне, а на их. Поэтому возмущайтесь и голосите сколько вам хочется, но я отражу в своем рапорте факты принуждения к службе пони с ограниченными возможностями, свидетелем чему мы явились. О, и не нужно делать такие большие глаза – мы лично видели нескольких пони, скрывавших бинтами свои раны!».

— «И что же?» — я почувствовала прилив гордости от того, что умудрилась произнести эти слова абсолютно спокойно, глядя в поблескивавшие за очками глаза – «Те, кто почувствовал, что не может остаться – они уйдут. И эти листы – тому подтверждение. Но те, кто хочет остаться – останутся. Мы дадим им такую возможность. И это не обсуждается».

— «Это будет решать трибунал!».

— «Опять?» — я демонстративно закатила глаза, поддержанная сухим смешком Лауд, донесшимся от двери – «Пони, пони, ну никак вы не наиграетесь в борьбу за власть. Ну прямо свербит у вас от мысли о том, как бы с помощью закона избавиться от конкурентов».

— «Так вы и в самом деле считаете, что правы?».

— «А вы не допускаете такой возможности?» — поинтересовалась я, памятуя, что задавать вопросы гораздо легче, чем на них отвечать – «По-вашему, мы должны выбросить на улицу каждого пони, отдавшего своей стране здоровье, и почти отдавшего жизнь? Вы и вправду так думаете?».

— «Мы думаем о том, чтобы пони могли служить Эквестрии!» — не поддалась на провокацию капитан. Голос ее при этом зазвучал по-другому, словно его владелица тоже изо всех сил сдерживалась, чтобы не наговорить мне ненужностей, после которых все полетело бы кувырком. Признаться, я оценила ее сдержанность – «Вы что же, позволите им и дальше страдать? Кого вы хотите оставить на службе, Легат? Ту пони, что изо всех сил прикрывалась попоной и знаменем, пытаясь скрыть от меня ампутированное крыло? Или ту, что сбежала от меня, сверкая обмороженным боком? Хорошо, они могут передвигаться, и условно, их можно причислить к ограниченно годным к службе, но как быть с тем жеребцом, который стоял у ворот? Почему вы не комиссовали этого пони? Он же хромой!».

— «Для того, чтобы тащить скутум, быстро бегать не нужно! В Легион не берут тех, что приходит убегать или отступать!».

— «Вы сами-то верите в эту чушь?!».

— «Это не чушь!» — заведясь, рявкнула я на весь кабинет, заставив жалобно звякнуть оконные стекла. Шум под окнами стих, но мне было уже плевать, сколько пони нас слышат, и сколько языков разнесут по ушам происходивший там разговор – «Чушь – это выкидывать на улицу тех, кто решил связать с нами свою жизнь! Тех, кто был готов ее отдать за свою страну, своих близких! И если после этого они хотят продолжать свою службу – как можем мы решить, что они недостойны ничего другого, кроме грязной подворотни, или захолустной фермы на границе обжитых земель?!».

— «Знаете что, Раг?» — похоже, я все-таки добилась своего, и порядком взбудоражила капитана, словно молодую, вскочившую из-за стола. Откуда только взялось во мне это свойство – бесить окружающих пони? В тот миг, мне было на все наплевать, и тяжело дыша, я с вызовом глядела в глаза бурно сопевшей кобыле напротив, ломавшей меня взглядом своих вспыхнувших глаз. Похоже, не всегда она отиралась на этой важной, но достаточно спокойной службе, отнюдь не всегда – «Вы… Вы просто эксплуатируете чувство ответственности, свойственное всем пони! Может, спросите их, что бы они сделали, узнав заранее о том, какие ужасные травмы получат на вашей службе? Что, скажете, что никто из них не изменил бы своего решения?».

— «Изменил бы, конечно!» — зарычала я, срываясь с места, и широко распахивая дверь, из-за которой мне под ноги вывалилось сразу несколько пони во главе с Рэйном, беззастенчиво подслушивавших наш разговор. Не обращая внимания на слабо ворочавшуюся кучу, я перепрыгнула пытавшиеся подняться тела, и призывно махнула крылом, тяжело потопав в сторону лестницы – «Еще как изменил! Что ж, вы подали мне хорошую идею, капитан! Вот сейчас мы ее и применим! На практике, blyad, так сказать».

— «Раг, мы еще не закончили!».

— «Мы уже со всем закончили» — прорычала я, с грохотом скатившись по лестнице. Услышав громыхающие шаги командира, легионеры выглядывали изо всех дверей, пытаясь разобраться, что именно послужило причиной такого шума, равно как и воплей, раздававшихся с третьего этажа. Вылетев на улицу, я на секунду остановилась, задрав голову к ясному летнему небу и испустив полузадушенный стон, потопала на плац, где медленно, кое-как, строились новобранцы, которых надлежало привести к присяге.

— «Внимание, всепони!» — прыжком, подкрепленным ударом крыльев, я очутилась на спине Брауна Брика, ухватившись за уши жеребца. Быстро крутанувшись на месте, он уже решил было сбросить меня, но застыл, услышав ударивший в уши начальственный рык, подкрепленный пинком по загривку, после чего сердито вздохнул, самим этим звуком пообещав мне в будущем большие проблемы, когда мы вернемся в Сталлионград – «Меня зовут Скраппи Раг, и я тут исполняю должность эдакого клоуна при большом и пышном дворе, поэтому мне придется произнести перед вами речь. Приветственную речь, полную прочувственных призывов вступать в ряды Эквестрийского Легиона, которую вы все, как я понимаю, ожидаете».

Сделав паузу, я умостилась поудобнее на широкой спине бурого толстяка, и внимательно поглядела на нестройные шеренги, по которым уже бежали кентурионы будущих сотен, с помощью палок подбадривая тех, кто не понял, что перед начальством положено стоять, а не сидеть на своих мешках и сумках. Дождавшись, когда ойкавшие и вскакивавшие с нагретых солнцем камней новобранцы соблагоизволят, наконец-то, обратить на меня свое внимание, я обернулась, и поманила к себе крылом капитана, наконец-то вышедшую из казарм, после чего снова уставилась на неровные шеренги будущих легионеров.

— «Все вы пришли сюда по личным мотивам. Кто-то решил, что это хороший старт в будущей жизни – и он прав. Кто-то подумал, что тут неплохо платят, да и есть возможность заработать бонусы, о которых вот уже месяц трубят все газеты Эквестрии. Это тоже верно. А кто-то подумал, что Эквестрии нужны крепкие плечи, спины и копыта, которые защитят ее от врагов, внешних и внутренних – да, на вас держится наша страна. Вы еще не знаете, насколько это тяжелый и часто неблагодарный, по мнению некоторых, труд. Вы еще не знаете, что тут можно умереть, или остаться калекой, лишившись крыла, ноги, или головы. Думаете, вы готовы пожертвовать какой-нибудь частью вашего тела только потому, что вам приказала какая-нибудь кобыла в забавной броне?!».

Скосив глаза, я увидела стоявшего рядом сигнифера, обрубком забинтованного крыла придерживавшую штандарт Легиона, за которым стояла тройка из моей личной сотни, вместе с их розовым кентурионом. По шеренгам пони пошла беспокойная рябь, когда мои слова начали доходить до ушей и мозгов собравшихся на этом плацу новобранцев, часть из которых вдруг начала понимать, что развеселыми приключениями и туристическими походами тут даже и не пахнет. Оглядываясь, они видели все больше и больше хромающих, перекошенных легионеров, выходивших из зданий казарм, и безо всякого приказа выстраивающихся вдоль стены, позади выцветшего, потрепанного знамени, и холодно глядевших на нестройные ряды новобранцев. Стоявшая неподалеку капитан сердито засопела, но промолчала, оглядываясь по сторонам, словно пытаясь запомнить каждого, кого она призывала комиссовать.

— «Вы пришли сюда по разным причинам, и с разными целями, но сейчас я даю вам последний шанс. Шанс уйти отсюда, если вы не готовы вкалывать так, как никогда раньше!» — увидев, как дрогнули и поплыли задние ряды, я махнула наблюдавшим за плацем офицерам, указав им крылом на пони, пробиравшимся через толпу – «Потому что вы даже не догадываетесь о том, в чем вы поклянетесь вот перед этим знаменем! В чем будет состоять ваш, наш, мой – общий долг перед страной! А главный наш долг, исполнить который мы клянемся Эквестрии – это умереть. Умереть раньше других!».

Спрыгнув со спины принцепс-кентуриона Брика, я двинулась вдоль рядов, то и дело останавливаясь, чтобы пропустить очередного пони, лихорадочно работавшего ногами в сторону выхода. Их не останавливали – легионеры с усмешкой провожали их взглядами, но ворота по-прежнему оставались открытыми для тех, кто хотел покинуть это место. Место, которое оказалось для них воротами в настоящий кошмар.

— «Да, умереть. Не ожидали этого, жеребятки? Мы здесь собрались не для того, чтобы сытно есть и сладко спать. Мы все поклялись в том, что когда придет время смерти забрать кого-то из жителей нашей страны – мы встанем на его место, принеся себя в жертву вместо других, совершенно незнакомых нам пони! Все, кто не готов подставить свою грудь под удар – уходите! Легион не для вас! Поищите себе другое место, а мы – мы все так же клянемся, что закроем вас грудью от удара, который предназначается вам! Уходите, пока можете, и знайте, что Легион стоит на страже вашего сна!».

Бурление усиливалось, и от собравшейся на плацу почти тысячи пони осталось чуть больше половины. Остальные, кто медленно, а кто быстро, двигались в сторону ворот, подбадриваемые гортанными выкриками скакавших по дорожкам кентурионов, возвращавших свои сотни с занятий. Оставшиеся имели весьма испуганный вид, но все же стояли на месте, широко расставив ноги, и лихорадочно блестя перепуганными глазами.

— «Ну что ж, кому-то эта ноша была не по силам» — кивком подчеркивая свои слова, я вновь двинулась через толпу. На этот раз меня сопровождали – взмахнувший крыльями Рэйн с негромким ворчанием опустился позади меня, пристраиваясь в кильватере вместе с двумя подопечными, как и он, вооруженными массивными накопытниками, особенный блеск потертых граней которых говорил тренированному глазу, что без дела они не лежат – «У вас, новички, еще будет возможность убедиться в своих силах – в течение месяца вас будут гонять так, как нигде не гоняли. Вас будут бить, будить на заре, и отпускать по кроватям лишь в полночь. Вы будете стонать, плакать, и проситься домой. Окружающие вас офицеры будут казаться вам изощреннейшими палачами, выжимающими из вас все, без остатка, и лишь через месяц вы сможете прийти ко мне, и сказать «Все, Легат! Прости, но я не могу!». И тогда… Вы сможете нас покинуть».

— «Слушай, а ты уверена… Ну, в этой речи?» — прошептал мне розовый пегас. Воспользовавшись тем, что я развернулась, он оказался рядом со мной, и двинулся рядом, свысока поглядывая на потеющих от страха и волнения рекрутов – «Мы так без пополнения останемся».

— «Зато спать будем спокойно, Рэйни» — буркнула я, выходя из толпы, и снова поворачиваясь к своим слушателям – «Я устала хоронить молодых. Понимаешь?».

Жеребец сделал удивленные глаза, словно призывая меня подумать, сколько именно дней рождений мне довелось справить самой, но промолчал.

— «Что? Никто не желает избежать этой участи? Еще есть время уйти. Есть время принять мудрое решение, и вернуться домой. Не удалось? Ну и ладно! Там ваши матери, жены, братья и сестры – возвращайтесь к ним. В конце концов, в этом нет никакого позора» — еще несколько пони медленно попятились, выбираясь из нестройных рядов. Звук их шагов звучал особенно громко и как-то виновато, если можно было бы сказать это о глухом, осторожном цоканье, перебиваемом разве что шелестом тяжелой материи, развевавшейся на летнем ветру. Убедившись, что больше никто не собирается уходить, я снова запрыгнула на спину принцепса… И начала негромко похлопывать друг о друга копытами передних ног в одиноких, показавшихся жуткими даже мне аплодисментах – «Ну, а что же до остальных… Будущие легионеры — я приветствую вас!».

Да, пони были по-настоящему социальными существами, быть может, даже больше, чем многие народы их ушедших создателей. Сама того не понимая, я радовалась тому, как легко мне было насаждать в Легионе дух товарищества, и осознала последствия этого лишь когда за моей спиной загрохотали десятки, если не сотни копыт. Без приказа проходившие мимо легионеры строились в десятки и сотни, видя лишь развевавшийся флаг, подражая стоявшим подле него товарищам. «Поддержи своих, правы они или нет – и потом они поддержат тебя» — придерживаясь этого принципа, я старалась культивировать его и среди своих подопечных, пусть даже это и было не совсем правильно с точки зрения высшей морали. Высшей – с точки зрения общества и государства. Но в бою мораль делалась пустым звуком – тело отбрасывало его тупой тяжестью усталых мышц, болью ранений и бессильной яростью, сообщенной видом павших товарищей. «Твои друзья – вокруг тебя. И они единственные, кто сможет тебе помочь». Пусть кто-нибудь, кто придет после меня, сделает все правильно, и будет вести себя так, как положено хорошему командиру – я же собиралась заботиться о тех, кто собирался добровольно отдать свои жизни, защищая других… И проследить, чтобы они не забыли это сделать.

«Хоть какая-то польза от этой комиссии».

— «Надеюсь, вы говорили это не всерьез, Легат» — холодно усмехнулась штабной капитан. Спрыгнув со спины Брика, я предоставила ему и дальше нянчиться с обалдевшими от столь странного приветствия рекрутами, и слепо пошагала куда-то вперед, глядя сквозь убиравшихся с моей дороги легионеров, пока не натолкнулась на строгого офицера. Кажется, она хотела сказать что-то еще, но встретившись со мной глазами смешалась, и быстро сменила тему разговора – «В общем, я хотела, чтобы вы знали – мы все равно будем настаивать на возвращении этих пони домой. Ради них же самих, ради их семей, и спокойствия общества в целом. Они пройдут курс психологической коррекции, которая позволит им принять мысль об их новом статусе, и отвыкнут от битвы».

— «Мозги им промыть хотите?».

— «Мы хотим, чтобы они вновь стали полноценными членами общества. Поглядите на их глаза – сейчас для них простая жизнь это что-то странное, давно забытое, похожее на детство. Думаете, им будет легко вписаться в общество?».

— «Мы не идиоты, капитан! Не нужно низводить нас до уровня животных лишь потому, что мы полгода делали то, что должно!».

— «Но теперь вы вернулись, и вам всем нужна помощь» — твердо отмела мои возражения кобыла, властно махнув копытом в сторону прохаживавшихся неподалеку легионеров, отчаянно делавших вид, что им абсолютно не интересно, о чем так громогласно спорят офицеры, остановившиеся возле штандарта Легиона – «Вам что, не докладывают об участившихся случаях пьянства? О драках и беспорядках? Разве вы не понимаете, что это симптомы того, что вернувшиеся пони не могут самостоятельно справиться со своими проблемами? Чтобы это понять, нужно просто заглянуть им в глаза. И в ваши, кстати, тоже».

— «Преторианин, сэр! Легат, мэм!» — мой ответ, который неминуемо привел бы к чему-то нехорошему, был прерван появлением взмыленного декана, зеленую тунику которого, вместо доспехов, покрывал слой клейкой, вонючей грязи, от которой за версту несло чем-то кислым и тухлым, сопровождаемым странными мыльно-пенными нотками – «Мы там такое нашли!».

— «Преторианин?» — я посмотрела на идущего за нами Рэйна большими, и очень круглыми глазами, заставив того неловко поежится.

— «Это нас тот твой синий приятель так назвал, командир» — пояснил он, подобравшись поближе, для чего ему пришлось отжать от меня возмущенно топнувшего капитана, явно не привыкшего к подобному нарушению устава. Решив не доводить все до скандала, я сама сделала шаг назад, уступая место рвущемуся ко мне жеребцу – «Мы же еще никак официально не называемся, вот и прилипло».

— «Один безграмотный ляпнул, а остальные решили за ним повторять» — покачала я головой, ощущая какую-то зловещую предопределенность в том, что вдруг всплыло это страшное и древнее слово. Словно добро и зло вдруг сплелись воедино, и намертво прилипли к словам и названиям, гремевшим когда-то в веках. Словно потянув за одну из ниточек, я вытащила из песков забвения целое полотно, с черными и белыми пятнами, намертво въевшимися в материю, наивно мечтая о том, что смогу отмыть этого мавра[16], отделив хорошее от плохого. И разве все мои попытки сопротивляться этому были обречены на провал?

— «Это плохое слово, так?».

— «Не совсем. И оно очень подходит по смыслу. И из тех же времен» — увидев, что Рэйн только что нашел себе повод для очередной стычки с Ником, финал которой я вряд ли смогла бы предсказать, я решила занять его чем-нибудь еще, помимо попыток познакомиться с деревянной полицейской дубинкой, казавшейся такой безыскусной и неказистой в копытах этого жеребца. Кто знает, кто скрывался внутри этого казавшегося тщедушным тела? – «Их называли «преторианцы». Они охраняли правителей древнего мира. Но потом легкая служба развратила их, сделав опасными для самих правителей, которых, под конец, они начали менять как накопытники. Наверное, именно это он и имел в виду, узнав от тебя о вашей новой кентрурии. Надоем вам – и меня можно будет ткнуть ножичком под ребро. Чик – и у вас уже новый Легат… Удобно, что ни говори».

— «Ра… Раг!» — потрясение в голосе Рейна заставило меня очнуться, и посмотреть на стоявших напротив меня пони, исказившиеся от ужаса морды которых яснее ясного говорили, что я зашла слишком далеко. Зачем я бросила эти слова? Лишь для того, чтобы побольнее их уязвить? – «Как ты…».

Сделав шаг назад, он потрясенно покачал головой, словно не веря своим собственным ушам.

— «Прости, Рэйн» — видя, что еще немного, и я потеряю своего друга, с которым прошла все – от Обители Кошмаров, до заснеженных гор Грифоньих Королевств, я раскрыла крыло, и положила его на спину розового жеребца, мягко привлекая к себе – «Наверное, во мне говорит страх того, что я знаю. О чем я знаю. И поверь, я не хотела бы знать многого из того, что хранится у меня в голове. Просто… Ты и вправду хочешь, чтобы вас так называли?».

— «Убийцами своих командиров?! Ты, наверное, снова так мрачно шутишь, да?».

— «Нет. Просто…» — вздохнув, я ощутила, как дернулась и застыла в сумке баночка с зелеными пилюлями, с недавнего времени, ставшая неизменным спутником во всех моих путешествиях – от поездки в Кантерлот, и походе до ближайшего сортира, стоявшего во дворе – «В конце концов, это Маккриди назвал вас так, а не я!».

— «И за это я лично потребую с него объяснений!».

— «Потом. Не сегодня» — покосившись на нетерпеливо сопевшего капитана, я прикрыла глаза, попытавшись понять, как же быть с этим дальше. Быть может, разрешить им… Нет. Это я знала точно – никаких преторианцев я не потерплю. Словно само это название было синонимом зла, смердя из веков литрами пролитой крови, и способностью извратить, запятнать даже самые благородные начинания – «Давай лучше сделаем так: вы подумаете, и все вместе скажете, как бы хотели называть эту отдельную кентурию. Не торопитесь, ведь вы будете охранять не только меня, но и всех принцепс-кентурионов нашего Легиона. Это дело важное, и именно поэтому я поручаю его вам, ведь именно вы будете в ответе за то, как назовут себя наши преемники, и чем запомнятся они остальным. А я помогу вам, чем смогу».

— «И даже обещаешь, что не будешь смеяться?» — кажется, я нашла правильные слова, и мысль о новых обязанностях заставила задуматься розового жеребца, чей темперамент и дух бойца-копытопашника уже начал доставлять мне немало хлопот.

— «Обещаю, Рэйни» — серьезно ответила я.

— «Ну, тогда…».

— «Подумай, друг мой. Не торопись» — напомнила я, разворачиваясь к все еще стоявшему неподалеку декану – «Ну, а пока мы разберемся с вами. И что же такого ароматного смогла раскопать наша доблестная десятая кентурия Пятой когорты?».

___________________________________________

[1] Очень популярный в прошлом способ заявить о своем произведении, к которому прибегали практически все авторы, от Шумахера до Пушкина и Булгакова.
[2] Забавный факт, о котором знают не все женщины – особенно те, что пренебрегают физическими упражнениями, почти гарантированно дающими подобный результат.
[3] Скраппи намекает на некоторые христианские обряды.
[4] Простейшее устройство для создания изображений, напоминающее фотоаппарат.
[5] Навоз крупного рогатого скота.
[6] Украшение в виде повязки или обруча, носимых на лбу или чуть выше.
[7] Уход за шерстью.
[8] Игра слов. «K.O.» — knockout, нокаут. Состояние оглушения, в котором боксер не может продолжать бой. В рассказе — аббревиатура, обозначающая лекарственное средство.
[9] Плакетка – металлическая или деревянная плашка на бутылочной пробке. Мюзле – металлическая или веревочная уздечка, удерживающая пробку в бутылке.
[10] Способ приема препарата наложением его на поверхность тела или отдельного органа.
[11] Во многих странах Нового и Старого света ученая степень сопровождается названием той науки, в которой она получена. «M.D.» — доктор медицины.
[12] Подробнее об этом можно узнать из милого блога https://askthevetpony.tumblr.com/.
[13] Кратковременный наркоз с помощью паров эфира. В разговорной речи – выведение из сознания с помощью удара по голове.
[14] Полное именование римлян состояло из личного имени, родового, и индивидуального прозвища: Гай из рода Юлиев по прозвищу Цезарь.
[15] Нагрудник.
[16] Раг вспоминает старинную латинскую поговорку «Aethiops non albescit» — эфиопа не обелить, прочно вошедшую в речь других европейских и ближневосточных народов, трансформировавшуюся в «Мавра не отстирать».

Отчужденные

Записка о походе за горный хребет на северных границах

Не время для любви

Афганистан экспресс: возвращение дьявола

Кода

Вестколд

Удивительные приключения Пинки Пай

Не в поня корм

Отдых

Изгои 3. Неприятности растут

Стальные крылья: Огнем и Железом

Глава 13: "Соль наших ран" - часть первая