Стальные крылья: Огнем и Железом

Глава 2: "Тута была Скраппс!"

«Знаешь, со временем, все приедается. Изысканные яства не радуют рот, заговоры и интриги знати навевают скуку и лишь иногда – легкий интерес. Но только то для тебя будет по-настоящему ценным, что ты боишься и можешь потерять. Ради одной лишь этой вещи ты пойдешь до конца, не прикрываясь ханжеской моралью или фальшивыми вздохами о неисповедимости путей судьбы или богинь».

Иийиса Нгомо Сесе Квамбе – «Сто бесед со Зверем».

«Что такое Обитель Кошмаров?

Первое, что вам опишут непосвященные, будет логово зла, с непременными атрибутами в виде неприступных гор, клубящихся туч и старинного замка. Что ж, это будет правдой.

Те, кто на самом деле знает или слышал что-либо об этом месте, расскажут о неприступных горных вершинах, глубоких ущельях и вечных снегах. О трещинах и разломах в толще вековых льдов, сменяющихся участками осыпающихся горных склонов, нагретых ядовитыми испарениями, поднимающимися из самой земли. О пронзительном ветре и мрачных тучах, создающих вокруг нереальный, не имеющий права на существование пейзаж. И это будет недалеко от истины.

Увлеченные, любопытные или исследователи расскажут вам о тяжелой школе выживания, которую проходят все, кто желает посвятить себя служению Принцессе Ночи. Или не проходят – смотря кому как повезет. Они говорят об Обители так, будто это и правда какая-то школа, в которой сколько угодно можно сдавать и пересдавать экзамены, готовясь к будущей роли. Вот только как пересдать воткнувшееся в глотку копье или раздирающие живот клыки мантикоры, они почему-то не уточняют. Наверняка для них это всего лишь проза жизни, задумываться о которой просто не принято – по крайней мере до тех пор, пока тела таких вот идеалистов не прикопают где-нибудь у подножия Заслонных гор. Ну что же, каждый имеет право на заблуждения.

Обитель Кошмаров – это путь. Это учение о том, как добиваться поставленной цели. Как стать настоящим орудием, направляемым нашей Принцессой. Мы живем лишь ее милостью, и все наши силы – от нее. Без нее мы – никто, и любой, хоть раз прикоснувшийся к этой силе, редко находит в себе мужество или волю, чтобы отказаться от дарованного блага. И именно поэтому Обитель – это река, и мы плывем по течению или идем вдоль ее берегов, но редко, очень редко когда мы уходим от темной воды.

Ведь тот, кто испил Ее мощи – уже никогда не останется прежним».

Графит Раг, Ликтор Ночной Стражи.

---

Грохот. Шипение и грохот – это первое, что слышал тот бедолага, что волею случая или с известной лишь ему одному целью оказывался у восточных отрогов[1] Заслонных гор. Первое и вскоре – единственное, что мог слышать пегас или грифон, болтаясь в месиве громыхающих туч, пронизывающего ветра и брызг дождя или хлопьев снега. Ворчащие исполины, словно киты, величаво кружили над пиками гор, окруженные черными, докучливыми тучками, подобно рыбам-прилипалам следующими за своими хозяевами, то сливающимися с ними, то отрывающимися от рыхлых боков и вереницей себе подобных, устремлявшимися в полет меж острых вершин, влекомые холодным, пронизывающим ветром. От грохота и шипения закладывало уши, молнии слепили глаза, а ветер, до того услужливо подхватывавший тело путешественника, постепенно свирепел и ежеминутно грозил разбить его об острые камни, таящиеся в полутьме между скал. Рыхлая, ноздреватая земля в зависимости от времени года была покрыта то снегом, то ярко-желтым налетом, от запаха которого першило горло и слезились глаза. Тут не было ни троп, ни дорог, и лишь располагавшаяся в десятках миль к северо-востоку железнодорожная станция связывала северную часть Старого Королевства с лежащей вокруг Эквестрией.

Когда-то это была небольшая страна, раскинувшаяся на побережье материка. По преданиям, именно туда бежали от гнева Виндиго древние пони, и именно там было основано первое королевство, во главе которого стоял Совет Трех, а затем – и Их Высочества, божественные сестры-аликорны.

И именно там произошло одно из самых ужасных сражений этого мира, произошедшее между двумя божественными сущностями, жертвами которого стали десятки тысяч пони, канувших в небытие. Землетрясения, цунами и оползни обрушились на гордый город, стоявший у моря, низвергнув его во прах. Небольшой полуостров исчез, погрузившись в кипящие воды, и тысячеголосый крик ужаса прервался, навечно замолкнув меж поднявшихся со дна моря скал. Прошли века, но местность, бывшая когда-то свидетелем божественного гнева, так и осталась незаселенной, со временем, покрывшись густыми лесами, часть которых, изменившись под действием эха тех сил, что бились друг с другом когда-то, образовали пространство, тот основной массив Вечнодикого леса, что многие пони старались даже не упоминать. Потомки тех пони, что жили в исчезнувшем королевстве, пережив и катаклизм, и голод, и объединительную войну, когда движимая отчаянием солнечная принцесса, сославшая сестру на луну, лихорадочно отвоевывала место под солнцем для тех, кто пережил катастрофу, скрылись в этих чащобах, до наших дней живя небольшими, мрачными и недружелюбными поселениями в дремучих, непролазных лесах, и даже проложенная в этих местах узкоколейная железнодорожная ветка мало изменила быт этих затерянных в лесах общин.

Грохоча на раздолбанных стыках, вагончики мчались сквозь лес. На этом направлении, начинавшемся у стен Холлоу Шейдс, печально известного своими сиротскими приютами, и теряющимся где-то в лесистых районах юго-западной части страны, не было вагонов с купе, и мне, как и когда-то давным-давно, досталось сидячее место у окна. Усаженные в широкие дорожные сумки, жеребята с интересом крутили головами по сторонам, пронзительными криками реагируя на каждую новую и необычную вещь, появлявшуюся в поле их зрения. Море звуков, запахов и цветов, пестрящих вокруг, произвели на них неизгладимое впечатление, и вскоре, я ощущала себя маленьким, бойким орнитологом, пустившимся в путешествие с парочкой любопытных сов, сверкающих вытаращенными от удивления глазами.

– «Устали, совята?» – ухмыльнулся Графит, присаживаясь напротив. Похоже, при виде детей, крутящих своими головами едва ли не на триста шестьдесят градусов и тянущих свои ножки ко всему, что их интересовало или хотя бы блестело, в голову мужа пришла та же мысль, что и мне. Как бы не отвернули их совсем, шалуны… Народ вокруг дичился вида стража, и при малейшей возможности расползался по углам – впрочем, не слишком удачно, поскольку уже через несколько остановок вагон до боли напоминал внутренности электрички в самый разгар дачного сезона, и новым пассажирам, волей-неволей, но все-таки пришлось занимать места рядом с вольготно расположившимся напротив меня громилой. Не обращая внимания на шепотки и тишину, опускавшуюся на вагон при его пробуждении, Графит старался делать вид, что все идет своими чередом, и попеременно со мной спал, покачиваясь на лавке, читал, кормил или баловал жеребят, и вскоре, копытный народец перестал дичиться и жаться по соседним лавкам, стоило моему муженьку открыть свои светящиеся глаза. Да и сложно было долго чураться того, кто с басовитым похохатыванием возился со своими детьми, храбро лезущими ему на голову и словно клопики, свисавшими с гривы и ушей. И вновь Бабуля оказалась абсолютно права, и уже к первому году жизни мне пришлось перевести детей с молока на полноценное питание – признаюсь, я была уже не в силах выносить их крепкие и удивительно сильные челюсти, к тому же, обзаведшиеся множеством мелких, но очень острых зубов, так что теперь капризничающие тираны вкушали только одобренную врачами, здоровую и сытную пищу, по большей части состоящую из фруктов и овощей. Хотя кое в чем я пошла наперекор советам педиатра, осматривающего скрытых под своими личинами жеребят – уж очень мне не нравилось практически регулярное расстройство их животиков, и вопреки всем рекомендациям, я включала в их рацион, помимо яиц, еще и рыбу, приготовление которой мне приходилось держать не то чтобы в строгой тайне, но явно не распространяясь об этом своим знакомым и друзьям. К экзотическому виду жеребят еще можно было привыкнуть – в конце концов, ночные стражи медленно и постепенно, но все же входили в общество пони, однако то, что я родила, и что росло под моим чутким надзором, все же отличалось от окружавших их соплеменников, и я не хотела давать остальным пони повод подозревать, что рядом с ними живут те, чей рацион должен включать в себя не только растения. В конце концов, мне хватило и того, что после одного из осмотров приглашенное светило стоматологии вынесло свой вердикт – «Жеребята здоровы, но зубами нужно заняться» – и предложило, не мучаясь сомнениями, попросту удалить не понравившиеся ему «больные» зубы.

– «Ерунда. «Волчьи зубки»! Удалить – и все дела!» – благодушно прогудела врач, осмотрев близнецов – «Что? Да, это такие зубные пластинки, которые вырастают перед коренными, и замещают собой жевательные зубы, которые должны расти на этом месте. Они напоминают «хищные» зубы зверей, питающихся мясом, и служат для разрезания пищи, словно ножницы, позволяя животным откусывать потребные им куски. Такое случается, и обычно это врожденный порок, но его можно исправить, попросту их удалив. Хотя я бы не отказалась поплотнее заняться этими крикунами – уж слишком у них интересные рты…».

К счастью, заняться обследованиями и исследованиями у приглашенного стоматолога не получилось – Луна, в бессменном облике Монинг Фреш нависавшая над ее плечом, деловито закруглила разговор, и быстро уволокла ее из палаты – якобы на осмотр других пациентов, предоставив мне самостоятельно изучать особенности строения ротовой полости моих детей. После ее возвращения, мое удивление быстро прошло – как выяснилось со слов матери, ночные пони были всеядными существами, с уклоном в хищничество, словно медведи, и вскоре, удивившие стоматолога маленькие, аккуратные и очень острые клыки, должны были дополниться настоящими зубами хищников, способных перекусить кое-что потолще, чем пучок сельдерея. И вот теперь, лишившись привычной соски в виде материнского вымени, жеребята то и дело норовили что-нибудь да сгрызть, словно кролики, при этом с отвращением отвергая грубые, воняющие резиной изделия эквестрийской промышленности, призванные затыкать непослушным детям рот. Ну, или повисеть у папки на гриве или ушах, о чем тот не забывал мне поплакаться, когда я, наконец, забирала у него детей. Но все же хоть какое-никакое, а развлечение, в том числе и для окружавших нас пассажиров. Перестав вздрагивать и втягивать головы в плечи, пони немного расслабились и как могли, коротали долгие перегоны между станциями, каждая из которых представляла собой деревянную платформу, соседствующую с небольшой и пыльной площадью-рынком, полнившейся продавцами местных товаров и множеством встречающих и уезжающих, большая часть которых была, как это водится, земнопони.

Лишь в этой долгой поездке я обратила внимание на то, что несмотря на все усилия Солнечной Принцессы, результаты ее долгой и кропотливой работы были заметны лишь в Центральной Эквестрии и крупных городах. В глубинке же, да и в прочих удаленных от центра частях страны, все еще сохранялось размежевание видов, эдакая негласная, добровольная сегрегация, при которой торговцы, фермеры и простые рабочие, занимающиеся тяжелым и не требующим особой мыслительной деятельности трудом, все как один, кивали или просто уважительно поглядывали на единорогов, неспешно шествующих в толпе. Почему? Ответ же был прост – даже самый простой представитель рогатого племени, родившийся где-нибудь в глубинке, был обучен родителями, или обучался сам такому полезному навыку, как телекинез, или «простая магия», как называл ее один сумрачный жеребец, сидевший рядом со мной в обнимку с большущей корзиной. «Единороги тоньше работают!» – ответил он мне на мои осторожные расспросы – «Хотя мы и можем сделать почти все, что нужно для жизни, своей простой магией рогатые делают все тоньше и точнее, чем самый умелый из земнопони. Вот поэтому-то мы и заказываем праздничные или шибко нужные вещи у городских – тоньше работают, точнее у них вещи выходят, как ни крутись. А пегасы? Да што с вас взять? Лодыри вы, только и можете, что тучи хвостами толочь, а хорошей погоды у вас выпрашивать приходится!».

«Что ж, быть может, в чем-то он был и прав» – подумала я, вспоминая вздорную пегаску, так отравлявшую мне жизнь в далекой деревушке, которую я еще долго и упорно именовала Хуффингстоном[2] – «Хотя такая вот патриархальщина меня совсем-совсем не греет. Забавно, а я еще считала наш Понивилль захолустьем!».

Покачивались, грохоча, вагоны. Негромко шумел ветерок, просачивающийся в приоткрытое окно, играющий прядями моей черно-красной гривы, со свистом закручивавшийся вокруг покачивающейся под потолком керосиновой лампы, и терявшийся меж ног стоявших вокруг четвероногих пассажиров. Свистели на поворотах реборды[3] колес, когда извилистая узкоколейка петляла между холмов, покрытых густым, непролазным лесом, и лишь иногда, среди веток, в окно взблескивало солнце, продравшись сквозь свисающие лапы вековых сосен на прогалины или узкие дорожки, теряющиеся среди потрескивающих стволов. Попутчики молча дремали или стояли, устремив взгляд в пространство – окружавший нас четвероногий народ был сумрачен и тих. Не было слышно ни песен, ни веселых перепалок, ни гомона жеребят – лишь негромкий разговор, смолкавший каждый раз, когда я оглядывалась по сторонам с целью завязать с кем-нибудь беседу. Детей среди путешествующих было не много, ну или они, что не исключено, искусно скрывались среди вещей, наваленных в проходе вагона. Лишь изредка разновозрастные жеребята, цепляясь за хвосты своих родителей, проходили мимо нашей, устроившейся на лавочке, компании, но к вящему разочарованию близнецов, ни один из них не остановился, или не оказался рядом с ними. Лишь однажды, неподалеку остановилась большая семья земнопони, и восседавший на материнской спине малыш принялся что-то звонко кричать, тыча копытом в Санни и Берри, головки которых, словно грибы после дождя, тотчас же показались из-за спинки скамейки. Синхронно распахнув маленькие рты, жеребята согласно засвиристели в ответ, вызвав нешуточный восторг у малыша – и непонятное волнение у его родителей, мгновенно утащивших карапуза в другой вагон.

Признаться, поездка меня утомила, как утомили косые взгляды, напряженное молчание и грохот колес, поэтому я была только рада, когда вагоны дернулись, и вместе с тащившим их паровозом, принялись сбрасывать ход, медленно подползая к станции, видневшейся где-то впереди, перед длинной вереницей вагонов. Изогнувшись дугой, состав замедлялся, и побитые жизнью вагоны скрипели, жалуясь на нелегкую жизнь. Подхватив сумки с детьми, Графит, несмотря на свои немаленькие размеры, легко взмыл в воздух, и несколькими мощными гребками бросил себя вперед, к выходу, предоставляя мне самой продираться сквозь лабиринт ящиков, баулов, корзинок и прочей клади, оставленной пассажирами в проходе. Прыжок, другой, затем, пригнувшись, проползти под колючими ветвями саженцев, густым кустом топорщившимся из чьего-то мешка – это напоминало настоящую игру, и, думаю, мне даже понравилось бы в нее поиграть после трех долгих, однообразных дней, наполненных сидением на одном и том же месте, если бы не сердитое фырканье и недовольные восклицания, несущиеся мне вслед. Потрепанные, лохматые и мрачные, земнопони недовольно глядели мне в затылок, и даже в глазах пары единорогов, путешествующих в обнимку с объемистыми седельными мешками, я видела нескрываемое недовольство при виде моей белоснежной фигурки, с пыхтением пробирающейся через искусственный лабиринт вагона. Наконец, преодолев эту импровизированную полосу препятствий, я очутилась рядом с выходом, напоследок, впечатавшись носом в заднюю стенку вагона, когда останавливающийся поезд резко дернулся, злобно скрипнув тормозными колодками. Ухмыльнувшись, муж вышел на платформу, и тотчас же рванул куда-то вперед, спасаясь от косых струй холодного дождя, обрушившегося на старые доски. Взвизгнув, я метнулась вслед за развевающимся черным хвостом, и вскоре, вбежала под крышу каменного павильона, промокшая до нитки даже несмотря на то, что до его темнеющего в сумерках зева было всего-то два или три хороших прыжка. Падающие с немыслимой высоты, капли оглушительно грохотали по черепице и лупили по доскам перрона, словно стараясь вколотить себя вместо гвоздей, и сердитый их грохот, так непохожий на мерное, педантичное шуршание понивилльских дождей, не на шутку испугал моих детишек. Сжавшись в своих убежищах, Санни и Берри громко свистели, морща мордочки и размазывая копытами слезы, и даже перебравшись в мягкий пух материнских подкрыльев, еще долго пищали и жаловались на такую ужасную, пугающую грозу, столь не вовремя обрушившуюся на это место.

– «Да, жутковато!» – вздрогнула я. Грохот расколол небо над нашими головами, словно громадные камни, прокатившись над лесом. Тревожно шумевшие ветки царапали каменные стены тяжеловесного сооружения, больше похожего на убежище, чем на место, где пони ожидали бы прибытия поезда. Сухой каменный пол был покрыт травинками, засохшими листьями и хвоей, нанесенной сюда неугомонным ветром, порывы которого бросали нам в морды холодные брызги дождя, капли которого, словно миниатюрные мячики, отскакивали от перрона, прежде чем растечься по набухающим доскам. Стало прохладно, и сидевший рядом Графит опустил на мои плечи лохматое одеяло, появившееся из его рюкзака, а сам, отрицательно помотав головой в ответ на мои настойчивые попытки прикрыть его крылья, сереющие шрамами от полученных когда-то ран, сел рядом со входом, внимательно вглядываясь в шумящий дождем полумрак.

– «Похоже, нам придется тут задержаться» – наконец, удовлетворившись увиденным, заявил он, возвращаясь ко мне, и с кряхтением опускаясь у холодной стены – «Дождь зарядил надолго, и лететь прямо сейчас нам нельзя. Нет ничего глупее, чем оказаться где-то в горах, промокшим до нитки. Ты ведь помнишь, какой там ветер?».

– «Это было зимой, давно, и вообще, неправда!» – буркнула я, стянув с себя половину колючего одеяла, и с ворчанием, принимаясь подпихивать его под спину Графита – «Милый, сколько тебе раз говорить – не сиди и не прислоняйся к холодному! Опять крылья будут болеть!».

– «Значит, будут болеть» – пожал плечами черный охламон. Пользуясь тем, что я была занята спасением его почек и прочего ливера, о существовании которого в лошадином организме я имела самое смутное представление, муж выудил у меня из-под крыла Берри, и принялся играться с немного успокоившейся дочкой, щелкая у нее перед носом острыми зубами. Однако, ту это совершенно не пугало, и вскоре, отец поплатился за собственную нерасторопность, когда его нижняя губа очутилась во власти крошечных иголочек детских зубов – «Ауч! Дочка, опять безобразничаешь?».

– «Ну кто бы говорил!» – хмыкнула я, подтрунивая над Графитом. Муженек словно бы и забыл, какой притягательностью обладают для дочери его зубы – каждый раз, возвращаясь со службы и наспех перекусив, он без сил доползал до кровати и отрубался до позднего вечера или ночи, и всякий раз, возле него оказывалась маленькая, песочного цвета фигурка. Это было самым мирным временем в нашем доме – отпущенная погулять, Берри целеустремленно шмыгала в сторону кровати, и после долгих, наполненных кряхтением и ревом, если в конце долгого пути приключилось упасть, минут, оказывалась рядом с отцом. Все, тут можно было успокаиваться и оставлять их наедине – малышка могла часами завороженно таращиться на приоткрытую пасть, наполненную множеством острых, недобро поблескивающих зубов, пока, наконец, сама не засыпала, мирно прикорнув рядом с похрапывающим папкой, вольготно расположившись на его оставленной без присмотра бородке. Хотя это и давало повод черному негодяю постоянно подкалывать меня громкими рассуждениями о «взаимосвязи поколений» и «врожденном понимании прекрасного», я была более чем готова мириться с этим, получая взамен несколько часов тишины и покоя – пусть даже и в немного урезанном виде, ведь Санни были чужды такие низменные развлечения, и каждый раз, освобождаясь от назойливой опеки сестры, он принимался чудить за двоих.

– «Ау! Отдай купу, я тепе фказал! Вот, так-то!» – освободившись, муж громко лязгнул зубами возле носа дочери, разразившейся радостной трелью, и вновь пристально уставился ей в глаза – «Лучше скажи «Па-па»! Ну, давай! «Паааа-пааааа». Я знаю, ты можешь!».

– «Пррррззззб!».

– «Па-паааааааа».

– «Зврррряп!».

– «Да, учиться нам еще и учиться» – с нарочитым смирением вздохнул Графит. После моего рассказа о произошедшем той ночью, он, раз за разом, вместе со мной, пытался «разговорить» наших детей, но увы, то первое слово так и осталось первым и последним, что произнесли юные фестралы. Кое-кто из врачей, не обращая внимания на презрительное фырканье моей сводной сестры, даже выдвинул теорию об отсутствии у жеребят подъязычной кости, что, мол, и обуславливает их нежелание общаться с нами посредством обычной речи. Правда, возможность маленьких тиранов есть, глотать и воспроизводить своими маленькими ртами столь ужасные звуки, не испытывая при этом видимого дискомфорта, в рамках своей теории светило медицины не объяснило, и, к счастью, ошиблось – допотопный снимок, выполненный с помощью какого-то странного прибора и рассыпавшегося одноразового кристалла показал, что с анатомией глоток маленьких фестралов все более чем в порядке. Однако это переводило проблему в качественно иную плоскость, и после вынесения заключения, что с нашими детьми все в порядке, за исключением «незначительных отклонений в развитии», мужу пришлось долго меня успокаивать, уверяя, что в этом нет моей вины, и мы сможем справиться с этим вызовом.

Хотя я все еще уверена, что именно моя неопытность, вкупе с невнимательностью и врожденной глупостью, все более и более дающей о себе знать, взрастили такие вот горькие всходы.

– «Хватит уже, хорошо?» – голос над ухом вывел меня из задумчивости, с которой я неспешно меняла подгузник Санни, вертевшегося у меня в копытах, словно юла. Сынишка никак не хотел полежать спокойно, облегчая работу неловко орудовавшей копытами матери, постоянно норовя упасть на каменный пол павильона – «Ты опять начинаешь придумывать себе проблемы и несуществующую вину?».

– «Я ничего… Ладно, ладно!» – я уже открыла рот, чтобы вновь соврать что-нибудь успокоительное, но отчего-то передумала. Быть может, это путешествие, внесшее свежую струю в размеренную жизнь, которая, почему-то, вдруг начала засасывать меня в свое болото, наконец, прочистило мне мозги, а может, это было связанно с тем, что я устала лицемерить и делать вид, что все хорошо, когда дела шли совсем плохо – «Да, я опять думала об этом. И я считаю, что… Ох, я уже и не знаю, что считать! Я родила тебе детей, которые не говорят, не летают, не… Ну да, они бегают, но врачи же говорят, что это нормально! Получается, что я вновь тебя подвела. В который раз».

– «Наших детей, Скраппи. Наших» – терпеливо, но явно с трудом сдерживая себя, буркнул муж, подсовывая мне недовольно пищащую дочь, от которой уже начало ощутимо попахивать детской неожиданностью, случавшейся с ней каждый раз, когда она заигрывалась, и совсем забывала о том, что пахучие катышки из матерчатых подгузников никуда не деваются, а очень гадко размазываются по всей попке – «И прекрати уже себя пилить. Я уверен, что все наладится, правда!».

– «Да, наверное ты прав. Все будет хорошо, и я зря треплю себе нервы» – проглотив тяжелый ком в горле, кивнула я, принимаясь распаковывать ревевшую дочь – «Принеси мне, пожалуйста, воды и несколько листьев – ее нужно будет помыть».

– «Момент!» – явно удивленный тем, что ему не придется вновь успокаивать расстроившуюся из-за придуманной ей же беды кобылу, Графит мгновение сверлил меня светящимся в полумраке зраком, но быстро опомнился, и выскочил под дождь, вскоре, вернувшись с целой охапкой мокрых лопухов, даже по прошествии множества веков по-прежнему обильно произрастающих вдоль трактов и железных дорог – «Вот. Давай оботрем ее влажными листьями, а потом, по прибытии, уже и вымоем хорошенько. Своей воды у нас нет, а мыть жеребенка в луже я не намерен».

– «И как ты себе предс… Ладно. В конце концов, пусть привыкает» – уже второй раз за этот день, я замолчала, удивляясь сама себе. Еще месяц, неделю, пять дней назад – я уже орала бы на мужа, пинками выпроваживая его в поисках подгузников, воды, губки и таза, причем совершенно не интересуясь, где он мог их найти, а сейчас… Сейчас я почему-то ощущала некоторую странность, непонятное изменение внутри себя – еще незаметное и непонятное, но рождающее во мне смутные воспоминания о чем-то приятном, холодном, жестком и опасном, словно таящийся в темноте клинок. Судя по удивленной морде Графита, мои переживания слишком явно отразились на всем моем теле, и я отвернулась, скрывая смущение, к сумкам, раскладывая на них холодные и мокрые листья – «Графит, слушай… Эммм… Ладно, давай Берри сюда. Только осторожно, в центр клади. Видишь эти маленькие колючки по краям?».

– «Хорошо» – уложив дочь на живот, муж вздернул голову к потолку, и закатив глаза, со стоическим видом принялся делать вид, что он находится совсем не здесь, в полутемном, каменном павильоне далекого полустанка, затерянного среди лесов и гор, а по меньшей мере, в здании Палаты Общин, где ему вновь, как и когда-то, предстояло держать речь перед законотворцами всея страны. Вот так вот, лишь после долгих месяцев, проведенных вместе, можно было обнаружить в поведении близкого тебе существа странные, доселе неизвестные тебе черты. Ну кто бы мог подумать, что несмотря на крайне героическую внешность, Графит был столь брезглив во всем, что касалось жеребят, даже если это были его собственные дети? Х-ха, и он еще говорил мне о том, что это у меня проблемы с головой?!

– «Вот только не нужно на меня так коситься, хорошо?» – не открывая глаз, буркнул жеребец, мужественно делая попытки говорить не в нос, однако волна сладковатого запашка, рванувшегося во все стороны, заставила его поперхнуться, и страдальчески сморщившись, уткнуться носом в мою гриву – «Охххх, ну почему они такие пахучие?! Тельце – с мое копыто, а вони…».

– «Эй, я могу обратиться к твоим родителям или няньке, и точно узнать, сколько именно этой самой «вони» исходило от одного моего знакомого жеребца, когда он был жеребенком!» – фыркнула я, ощущая, как поднимается настроение от этой милой забавы. В отличие от мужа, меня этот запах ничуть не волновал, и признаюсь, я даже использовала его для того, чтобы контролировать качество переваривания детишками пищи – «Ну чего ты так страдаешь? Это же не трупная вонь, а простые ферменты».

– «Это… Потому что… Твой… Призрак был… Врачом…» – страдальчески глотая воздух, прогудел Графит, своим судорожным дыханием заставляя мою шею немилосердно чесаться – «Все вы… Извращенцы… И маньяки…».

– «Ну кто бы говорил!» – усмехнулась я, освобождая дочку из-под гнета тяжелой ноги, и с ехидной улыбочкой глядя в сторону черной спины, с топотом исчезавшей за струями дождя, поливавшего одинокий полустанок – «Эх вы, жеребцы! Могучие герои! А от запаха жеребячьего навоза чуть ли не в обморок падаете!».

– «Я не падал!» – раздался снаружи недовольный голос мужа – «Я просто… В общем, это все твоя вина, Раг! Ты слышишь? Ты была права – это твоя и только твоя вина! Мои дети не могут быть такими вонючими! Они кушают радугу и пукают облачками!».

– «Еще чего!».

Повисла долгая пауза, заполненная шумом дождя.

– «Что-что?» – раздвигая струи воды, стучащие по старым доскам перрона, в павильон сунулась большая и мокрая голова, подозрительно оглядевшая меня сверху донизу, слово экзотическое животное, по недоразумению, попавшее на разделочный стол – «Прости, я не ослышался? Всего несколько минут назад ты корила себя за все, что только могла придумать за целый год, а теперь вдруг во всем виноват оказываюсь я?».

– «Да. Я передумала» – бледно усмехнулась я, изо всех сил стараясь поддерживать боевой настрой – «Виноватым во всем назначаю тебя. Есть возражения?».

– «Ну… Вообще-то, нет» – как-то неуверенно ухмыльнулся Графит, осторожно подбираясь ко мне, словно боясь, что я вдруг исчезну, или снова разревусь. Осознание этого простого факта стерло улыбку с моей морды, и вздрогнувший муж лишь подтвердил мою правоту. Едва заметно, но много ли надо тому, кто по-настоящему любит?

– «Я... Слушай, мне нужно копыта помыть!» – с как можно более деловым видом, я направилась на выход, но не успела дойти до проема, скалящегося на меня остатками проржавевших петель, вросших в рассыпающийся от времени, деревянный косяк, как большие и сильные ноги мужа обхватили меня за живот, и выволокли под дождь – «Эй! Ты чего это?!».

– «Помнишь, как мы с тобой любили гулять под дождем?» – картинно обняв меня, поинтересовался муженек. Интересно, это он сейчас придумал, или экспериментировал? И если да, то с кем?

– «Это ты любил, а я вечно ныла и пряталась у тебя под крылом» – хмыкнула я, запрокидывая голову, и ловя языком льющую с неба влагу. Не то, чтобы мне было приятно – в конце концов, вряд ли кому-то могут понравиться удары холодных капель, словно нарочно лупящих по сомкнутым векам и залетающих глубоко в нос, чтобы со смачным «плюх!» разбиться где-то глубоко внутри, между ушей. Но если я правильно помнила старые фильмы, именно в такой позе должна была застыть героиня, прежде чем…

Поцелуй, начавшийся довольно грубо, едва ли не с укуса, казалось, продолжался целую вечность. Обхватив друг друга передними ногами, мы сидели под дождем и закрыв глаза, отдавались непонятному, пугающему ощущению, охватившему нас в этот миг. Не было ни «голливудских» поцелуев взасос, ни танцев под струями падающей воды – мы просто сидели, прижавшись губами друг к другу и чувствовали, как мимо проносится вечность, сползая по нашим шкурам холодными каплями секунд и минут. Я вновь, как когда-то, ощутила, как успокаивается мое сердце, приноравливая свой лихорадочный ритм к тяжелым ударам в прижавшейся ко мне груди, а по спине разливается уже основательно подзабытая, томная нега… Что ж, пожалуй, эта поездка уже пошла мне на пользу.

– «Поезд» – прошептала я. Дождь кончился, и ручейки воды уже вовсю журчали по мокрым доскам, просачиваясь меж наших копыт – «Я думала, они проходят по этой ветке лишь раз в три дня».

– «Наверное, грузовой» – пробормотал Графит, как и я, ощутивший стук паровозных колес, передававшийся нашим телам через платформу – «Пускай. Там никого нет, точно тебе говорю».

– «А если есть?» – уходить не хотелось. Выглянувшее солнце начало пригревать мою спину, основательно продрогшую под ударами прохладного ветерка – «Подумают, что мы сумасшедшие, раз забрались в такую даль лишь для того, чтобы целоваться на заброшенном полустанке».

– «Пускай».

– «Ну Графииииит!» – рассмеялась я, ощущая, как губы милого вновь начинают скользить по моей шее – «Они подумают, что я попалась в копыта стражу, и ты пьешь из меня кровь!».

– «Мммм, стоит подумать над этой идеей следующей ночью» – пробормотал муж, с видимым сожалением выпуская меня из копыт – «Пожалуй, я запомню твое пожелание…».

– «Ага. И вновь уснешь, рассказывая детям сказку!» – хмыкнула я. Похоже, мы просидели тут уже достаточно долго, и звонкие вопли, доносящиеся из станционного павильона, вновь напомнили нам о нашем родительском долге – «Кстати о детях…».

– «Да-да, ты права. Нам пора!» – с какой-то подозрительной поспешностью засобирался Графит, тяжелым прыжком обгоняя меня, и первым влетая под каменную крышу – «Я возьму детей и сумки, а ты…».

– «Дорогой…».

– «Да-да. Видишь, мы уже готовы!» – лихорадочно навьючив на себя все, что только можно, муж взял в зубы матерчатые сумки с детьми, и попытался протиснуться мимо меня – «Догоняй!».

– «Графит! А ну стой, гад такой!» – завопила я, увидев черный хвост, шмыгнувший за порог, и оставивший меня наедине с парой пахучих пеленок – «Что, опять я их выносить буду?!».

– «Эй, это же материнская обязанность, материнский долг и все такое!» – послышался удаляющийся голос – «Так что вперед, милая! Нам об этом на курсах все-все рассказывали, так и знай!».

– «На каких еще курсах?» – догнав черного охламона, с подозрением поинтересовалась я. Покрытые опушкой из леса, предгорья, одетые в лысеющие шкуры сходящих на нет лесов, понемногу сменились на горные хребты, сурово взиравшие на двух букашек, тяжело работавших крыльями на пронзительном, холодном ветру. Каменные исполины терялись в царящем тут полумраке, и я успела несколько раз пожалеть о том, что вновь забыла гогглы, по дурной привычке, захватив с собой все для детей, но ничего – для себя самой. Хотя я была готова поспорить, что черный гад знал или догадывался об этом, но ничего мне не сказал! Так бы и прибила подонка…

– «Не обращай внимания!» – равномерно загребая крыльями воздух, проорал Графит. День понемногу уступал место сумраку, залитому тяжелым, медным светом солнца, с трудом пробивавшимся из-за свинцовых туч, все плотнее обступавших проплывавшие мимо нас горные вершины. Это был самый краешек Заслонных гор, длинной грядой протянувшихся с запада на восток, где, среди холодных, неприступных вершин, лежали закрытые от всего света горные долины, в одной из которых и находился тот древний замок, что дал название всему этому месту – Обители Кошмаров. Кажется, муж собирался сказать что-то еще, но удар холодного воздуха заставил его поперхнуться, и едва слышно ругнуться под нос. Поднимаясь над горами, ветер усиливался и ледяным кулаком несся вниз, по темнеющим склонам, неся за собой подхваченные струи оранжевых и желтых испарений, клубившихся в каждой расселине, в каждой щели, и его стремительный ток заставлял нас то подниматься все выше и выше, то складывая крылья, нырять к самым скалам, пытаясь продвинуться дальше, в сторону вершин. Это была утомительная и нелегкая работа, сравнимая разве что с выгребанием против течения, и вскоре я ощутила, как мои крылья вновь начинают покрываться каплями влаги, веером разлетающимися от каждого взмаха, каждого движения кончиками перьев, расправленных, словно пальцы руки. Мужу приходилось не легче, и хотя его кожистые крылья нисколько не боялись дождя, ему приходилось работать ими в два раза чаще, чем мне, поэтому вскоре, мы уже шли ноздря в ноздрю, синхронно ныряя и взмывая, словно парочка разномастных дельфинов, веселой стайкой выпрыгивающих из воды.

– «Хорошо еще, что ветер нам помогает!».

– «Помогает?!» – взвизгнула я, сердито тряся головой, когда очередной порыв ветра стегнул меня по морде ледяной плеткой, выжимая слезы из глаз – «Да мы тут сдохнем, пока доберемся!».

– «Это путь, которым летают все стражи!» – наставительно рыкнул Графит, крутя головой по сторонам – «И думай об этом, как о вступительном экзамене на новый курс!».

– «Ну ты затейник!» – я хотела выкрикнуть что-то еще, но очередная холодная струя, от которой мгновенно заныли все зубы, быстро заткнула мой недовольно кривившийся рот, и остаток пути мы проделали в гробовом молчании, сопровождаемые грохотом туч, бродивших по кругу над самой вершиной горы.

Она встретила нас по-прежнему неприветливо, но я быстро узнала приметный раздвоенный пик, когда-то, служивший нам ориентиром в белесом море тумана, наползавшем из болот, и нередко окутывавшим всю долину. Взлетая, мы быстро искали его взглядом, и тут же ныряли обратно, старясь не попадаться на глаза охотящимся мантикорам, ревностно патрулирующим свою территорию. Перевалив через горный хребет, мы не стали снижаться, чтобы не привлечь внимания этих прожорливых хищников, и взяли немного правее, в сторону полуразрушенного замка, гнилым зубом торчащим среди голого, усеянного камнями распадка, на дне которого подозрительно белело что-то, похожее на снег. Пролетая над одной из его башен, я вновь поразилась его странной архитектуре, состоящей из многочисленных каменных платформ, на которых зиждилось бесчисленное количество зданий, лестниц, переходов и колоннад, соединенных между собою остатками некогда могучей стены. Словно какой-то могучий великан или сумасшедший колдун взял – и вывернул наизнанку старинную крепость, являя миру ее запутанное нутро, в котором теплилась осторожная, и очень опасная жизнь. Выворачивая шею, я успела заметить, как в темноте, пару раз, наметилось осторожное движение, впрочем, быстро исчезавшее при виде Графита, парящего вслед за моим развевающимся, черно-красным хвостом. С высоты своего полета я не могла этого видеть, но, в то же время, прекрасно понимала, что нас давным-давно заприметили, и наши тушки, летящие над долиной, провожает не менее двух десятков любопытных, светящихся глаз. Или, быть может, недавно, если таящийся на часах десяток проморгал наше появление… Что ж, тогда я точно не завидую их декану.

– «Дальше, Скраппс!» – прошипел муж, видя, что я собираюсь заходить на посадку, и покачивая крыльями, уже примериваюсь, как половчее бросить вниз свой отъевшийся круп – «Ты же не собираешься ломиться в центральный зал, верно?».

– «Но я думала… Вообще-то, да!» – обернувшись, удивленно вякнула я. Вместо ответа, нога мужа ухватила меня за шею и сильно дернула вверх, спасая от чего-то массивного и очень быстрого, с протестующим ревом пролетевшего мимо нас. Заткнувшись, я ойкнула, и изо всех сил работая крыльями, рванулась вверх, в сторону громыхающих туч, вереницами пересекавших небо Обители с юга на северо-восток. Сверкая зелеными глазами, молодая мантикора устремилась нам вслед, но быстро отстала, услышав угрожающий рев черной тучи, разрядившейся молнией в сторону своих товарок, когда пролетавший мимо Графит походя пнул ее клубящийся бок. Я никогда не уставала удивляться, насколько плотными для пегасов были тучи и облака, и насколько эфемерными они были для прочих пони, утверждавших, что они не видят ничего, кроме белесого пара, щедро приправленного «махинациями пегасов», которыми многие земнопони, да и единороги, небрежно называли пегасью магию. Конечно, она была не столь наглядна, как у единорогов, но я раз за разом могла убедиться, насколько наполнен ей этот мир, и пусть пони использовали ее инстинктивно, подчас, даже не замечая эффекта от своих действий, но для меня, каждое ее проявление бросалось в глаза не хуже какого-нибудь фейерверка. Полетав чуть ниже и для острастки громко порычав, химера отправилась искать себе более легкую жертву, предпочтительно, не издающую столь ужасные, грохочущие звуки, освободив наш путь. Покосившись на мужа, я виновато скуксилась и пожала плечами, однако по его напряженной морде мне и так все было понятно – если бы не его расторопность, я уже лежала бы в здоровенном гнезде или пещере, где кучковались эти опасные хищники, разодранная на куски прожорливой стаей. Интересно, и что же они такое едят, если не пони?

– «За мной!» – хрипло буркнул Графит, вновь принимаясь работать крыльями. Испуганные дети притихли и лишь тихо попискивали, когда проплывавшие мимо черные тучи бурлили темными боками. Полосы тусклого, насыщенно-медного света, падали сквозь прорехи в облаках на притихшую долину, и там, где их пальцы пытались пробраться к земле, туман начинал парить, закручиваясь белесыми водоворотами, словно кто-то большой и недобрый помешивал ложкой комковатую, раскаленную манную кашу. Их было больше, чем обычно, и гнилостные запахи, исходящие из невидимого, но оттого не менее опасного, болота, преследовали нас до самого замка, куда мы вернулись, отбившись от опасного хищника. Поднимаясь все выше и выше, мы поднимались по спирали, закручивая наш полет вокруг массивной башни, стараниями неизвестных зодчих, за несколько лет возведенной в центре замка. Насколько я помнила, раньше там были развалины гигантского донжона[4], теперь превратившиеся в целый каскад из башенок и башен, самая высокая из которых уходила куда-то под облака, царапающие мохнатые бока о ее черные стены, сложенные из грубых камней, оставшихся, наверное, еще от первых обитателей этого места.

– «Странно. Обитель расширилась?».

– «Немного. И полет сюда запрещен всем, кто еще не стал полноценным стражем».

Очутившись над облаками, я на секунду зажмурилась, спасаясь от яркого солнечного света. Облачный покров скрывал расположенную под ним чашу долины, и лишь горные кручи возвышались по ее периметру, выступая из серого марева, словно спины древних животных, образуя гигантские чаши, в которых кипела недобрая, скрытая от глаз прочих жизнь. Опустившись на балконе, я с удовольствием стряхнула с себя шлейку с котомками, в которых сидели перепуганные жеребята, и зажав ее ремешки в зубах, вознамерилась было постучаться в тяжелые двери, слегка припорошенные невесть как залетевшим сюда снегом, но быстро отъехала от них, словно на лыжах, скользя копытами по холодному каменному полу балкона.

– «Эй, это что еще такое?» – рассердилась я, пытаясь выдрать свой хвост из зубов мужа, с каким-то недобрым весельем глядевшего на мою недоуменную морду – «Ты чего? Занято там, что ли? Или нам не сюда?».

– «Нам? Нам сюда…» – подчеркнув голосом это слово, ехидно ухмыльнулся жеребец, отбирая у меня сумки с детьми, из которых донеслось испуганное кряхтение – «А вот тебе сюда пока вход заказан».

– «Ниииипоняла…» – пискнула я, от удивления даже не сопротивляясь, когда здоровенная нога мужа подняла меня за хвост, держа над краем балкона – «Эй, ты чего это тут задумал, а?».

– «Госпожа встретит нас тут. И у нее насчет тебя есть довольно интересные планы» – заявил милый, поднося меня к своей ухмыляющейся морде. И как он только еще держал мою отожравшуюся за два года тушку? – «Ты хотела вновь окунуться в атмосферу этого места? Тебе казалось, что тут ты вернешь себе былую форму? Что ж, отлично! Тогда я, Графит Раг, ликтор Ночной Стражи, отправляю тебя в Грязь – туда, где место новичкам, и запрещаю появляться в этой башне, по крайней мере, до разрешения Госпожи! Все ли тебе понятно, страж-гастат?».

– «Эй! Так не честно!».

– «Зато так будет правильно» – пожал плечами муж, вновь изгибая губы в ехидной ухмылке – «Прости, Скраппи, но как бы я не был против этого решения, вы все-же попали в Обитель, и на этот раз, притащили с собой детей. Но за это, тебе вновь придется пройти через то, о чем ты не рискнула рассказывать никому – ни родителям, ни подругам, ни мне. Прощай».

– «Эй!» – вот и все, что успела я взвизгнуть, прежде чем державшее мой хвост копыто вздрогнуло – и злой горный ветер засвистел у меня в ушах, когда мое тело начало свой разгон, падая в облака, укрывавшие Обитель Кошмаров – «Ну, я тебя найду! Я это запомню, слышишь?! Я это запоооомнююююю!».

---

– «Навоз».

Уступ нисколько не изменился за эти годы. Все так же дул пронизывающий ветер, вороша наши гривы и перья, и вместо колючего снега, бросающего в нас вонь болотной воды и тухлых яиц. Все так же холоден был камень уступа, и так же, как и раньше, бесшумной скользили по нему копыта нашего опциона. Ах да, уже не опциона, а «наставника».

– «Поганый навоз, собранный со всех концов этой страны. Ну и зачем вы сюда явились? Материнского вымени тут нет, а рацион гастата еще нужно суметь заслужить. Вы что, приперлись сюда, проделав весь этот путь лишь для того, чтобы жрать что найдете, спать на голой земле и дрожа, мечтать о теплом уголке и лишней минуте сна? Не думаю…».

Ходящий вокруг нас страж был молод, и пока не успел приобрести той ауры угрозы, почти физически ощущавшейся в остальных его братьях и сестрах. Однако, что было для меня наиболее непонятно, он даже не пытался ее воспроизвести – мохнатоухий жеребец не сверкал зраком, не блестел клыком, и даже угрожая, он делал это с каким-то цепким вниманием, словно и впрямь, искренне интересуясь тем, что могла ответить ему дрожащая кучка пегасов и один единорог, трясущиеся на холодном ветру. Не привычные к местному амбре и разреженной атмосфере, мы громко сопели, тяжело поводя вздымающимися боками, стараясь поглубже вдохнуть в себя холодный, но какой-то затхлый и душный воздух, доносящий до нас запахи ряски и тревожную затхлость хищных растений, старательно не замечая щекочущий нос «аромат» тухлых яиц серных испарений, бурлящими гейзерами пробивавшихся тут и там из-под земли. Трудно было поверить, что когда-то я могла беззаботно шнырять по этой долине – теперь, через два года отсутствия, я столь же тяжело привыкала к условиям высокогорья, как и остальные новички. Хотя у меня было перед ними небольшое преимущество – по крайней мере я знала, чего можно было ожидать, и стоило опасаться в этом месте.

– «Вот ты, например» – склонив голову на бок и смешно подрагивая кисточками мохнатых ушей, страж уставился на меня, безошибочно выделив среди дрожащих тел остальных претендентов на «усиленный» рацион – «Зачем ты приперлась сюда?».

– «Сказать по правде, мня сюда затолкали едва ли не пинками, сэр!» – старательно давя в себе желание поприкалываться над собратом, я сделала морду кирпичом, и как все новички, принялась изображать из себя рекрута-гвардейца – «Вы не поверите, офицер, муж-тиран всю дорогу по рельсам за хвост тащил, и велел без диплома не возвращаться!».

– «Единственной бумажкой, которую вы получите, будет извещения для ваших родственников о том, что ваши останки были выброшены в отвал, где стали добычей помоечников-мантикор. С соблюдением всех положенных ритуалов, конечно же» – все так же ровно и спокойно произнес тот, глядя сквозь меня. Похоже, я в который раз могла убедиться, что моя значимость для этого мира была мной несколько переоценена, и даже несмотря на наличие, казалось бы, довольно заметных особенностей строения тела и постоянно мелькающее имя на первых-вторых полосах мало-мальски значимых газет, большая часть пони просто не замечала меня в толпе или при личной встрече, что, с одной стороны, не могло меня не радовать, а с другой… Что ж, можно было назвать это и уязвленным самолюбием, червячком, копошившимся у меня внутри.

– «Если вы улетите прямо сейчас, я лично распоряжусь, чтобы вас всех проводили до станции мои вежливые братья и сестры, и посадив на поезд, долго-долго махали копытами вслед».

– «Очень заманчивое предложение… Но нет».

– «Ну хорошо» – закатив на секунду глаза, страж направился дальше вдоль продрогшего строя – «А ты?».

– «Я тут для того, чтобы стать лучшей из лучших, сэр!».

– «Гвардия?».

– «Отряд содействия Гвардии «Молодые стражники», сэр!».

– «Как это очевидно…» – вздохнув, пробормотал инструктор, все больше и больше беся меня безразличием к продувающему нас до костей, холодному ветру, вони, разреженному воздуху и прочим, ничего для него не значащим, внешним раздражителям. Похоже, до зеленой пегаски с нежно-салатовой гривой, вытянувшейся перед ним во фрунт, еще не дошла ирония слов остановившегося перед ней стража, и она продолжала преданно поедать глазами будущее начальство – «Ну хорошо. А остальные? Неужто у меня не получится донести до вас хотя бы крупицу понимания того на каком ничтожно малом расстоянии находитесь вы все от того Тартара, который разверзнется перед вами через несколько минут? Поверьте, за это время вы сможете долететь до отрогов, а особо талантливые и одаренные – даже добраться до предгорий. Ведь если вы останетесь…».

Строй безмолвствовал. Нервно подрагивая крыльями и переступая озябшими ногами, мы топтались перед инструктором, со скучающим видом осматривавшим наш разноцветный табунок. Как я понимала, это была первая и последняя бескровная проверка, призванная отсеять прекраснодушных идиотов, мечтающих о славе и чести носить темно-фиолетовый, похожий на лепестки экзотического цветка, доспех, показывающая им, что их тут совсем не ждут, и все их надежды и мечты о славе – лишь розовая водица в их же собственных головах. На мой взгляд, замысел был неплох, но его топорное исполнение, зачастую, убивало его на корню, и в тот момент, я впервые задумалась о том, с какими трудностями сталкиваются рекруты нашего Легиона, впервые переступая порог кантерлотских казарм. Пожалуй, стоило подумать об этом на досуге…

Если мне вообще было суждено отсюда вернуться.

«Не куксись. Ты права. Тут лучше».

Прянув ушами, я отогнала от себя эту мысль. Древний был прав – в конце концов, с таким же успехом я могла бы погибнуть и в том же Понивилле, превратившись в кучку пепла под ударом неведомого артефакта. Сознание быстро нарисовало мне снайперов, прячущихся в кронах Вечнодикого леса, и с неусыпным вниманием оглядывавших окраины городка, не промелькнет ли где, среди домов, знакомая им, пятнистая шкурка. Нет уж, лучше знакомые, известные опасности, знание которых облегчит мне жизнь здесь, чем вечный страх того, что однажды, я проснусь рядом с пустой кроваткой, а может, и не проснусь вовсе. Попытка похищения детей явно показала принцессам, что тщательно лелеемая тайна перестала быть таковой, и кто-то уже пронюхал, чем именно отличаются мои дети от прочих жеребят разноцветного народа. И у этих существ были такие же копыта, как и у меня.

«Лучше мантикоры».

«Ага. Они хоть не пуляют лазером из глаз, и молниями из задницы».

Похоже, не все разделяли моего оптимизма, и бросив взгляд на стоявших рядом пегасов, я ощутила, что в группе новичков явно затесалось пара субъектов, которым тут было явно не место. Это не было каким-то скрытым предзнанием или безумно развитой наблюдательностью, позволяющей персонажам дешевых комиксов и романов подмечать движения лапок мухи, усевшейся на ветке дерева, проносящегося мимо окна пассажирского вагона – достаточно было взглянуть в сторону двух жеребцов, чтобы понять, что единственным их желанием вскоре окажется поиск пути на выход из этого места. Обильно потея, даже несмотря на пронизывающий ветер, они нервно поглядывали то друг на друга, то на неторопливо шатающегося перед нами инструктора, терпеливо ожидающего, когда, наконец, кто-нибудь из нас решит покинуть строй, и этот запах – запах тщательно подавляемого страха, так знакомый любому, стоявшему когда-либо в строю, лучше всяких слов сказал нам о том, что среди нас оказались те, кто вряд ли сможет пройти все то, что приготовила для непосвященных Обитель.

И нужно отдать ему должное, это уже давно уловил слонявшийся перед нами фестрал.

– «Ты! На землю!» – копыто стража указало на стоящего рядом со мной жеребца. Это был симпатичный, поджарый, молочно-белый пегас, чья растрепавшаяся грива придавала ему лихой и немного опасный вид молодого бунтаря, но вразрез с располагающей внешностью, его поведение, вся его поза, просто кричали о том, что молодой атлет уже разуверился в том, что полет сюда был хорошей идеей, и судорожно стискивая зубы, старался как мог, пытаясь не выделяться из общей толпы. Довольно глупая идея, учитывая то, что мы были первыми в этом строю…

– «С-сэр?».

– «Ты не производишь впечатление глухого. На землю, я сказал» – все так же спокойно и скучно повторил инструктор. Наблюдая за ним, я не могла понять, нравится он мне или нет, и задаваясь этим вопросом, я постоянно сравнивала его с оставшимся в казармах Легиона Праул Шейдом, когда-то точно так же встречавшего десяток рекрутов на этом уступе, и два года назад, без особых возражений, согласившегося променять шипастые подковы на витис[5], и теперь, обучавшего наших легионеров – «Видишь? Вон, перед твоим носом – это еда. Приступай».

– «Что? Сэр! Это…» – вздергивая голову, пегас отпрянул, круглыми глазами глядя на неаппетитную многоножку, застывшую на камне недалеко от его головы. Угрожающе пошевеливая длинными, похожими на усы, сегментами передней части туловища, она пыталась изобразить из себя ядовитую сколопендру, но поняв, что вместо того, чтобы отпугнуть непрошеных гостей, она вдруг быстро стала предметом всеобщего внимания, многоножка юркнула вниз, и побежала среди отдергивающихся копыт полупрозрачной сосиской, окруженной мерцающей бахромой сотен маленьких ног, струясь между желтоватых камней.

– «Ешь! Лови и ешь!»

Нарушив строй, пони шарахнулись назад, в кутерьме, придавив пытающегося звякнуть магией единорога, в то время как сорвавшийся наконец пегас мухой взвился в небо, и со всех доступных ему сил рванул в сторону предгорий, быстро затерявшись среди сердито грохочущих туч. Проводив его взглядом, я тихо вздохнула, и осторожно переместила свой вес сначала на одно, а затем и на другое копыто, в два приема раздавив добравшееся до меня насекомое, постаравшись как можно незаметнее отодвинуть подальше от себя извивавшееся в агонии тело многоножки. После встречи с представителем этого племени в шахтах у Зеркала Мира, я искренне недолюбливала все, что имело более четырех ног, и было склонно проползать по вам в самый неподходящий момент. Повинуясь небрежному движению копыта инструктора, две тени отделились от скалы, и с лихим посвистом рванулись вслед за убегавшим пегасом, пытаясь то ли придать ему скорости, то ли убедиться, что бедняга не заблудился среди туч и не угодил туда, куда кандидатам в рекруты летать было вовсе не положено. Утес Претендентов, словно длинный язык, нависал над глубоким ущельем, точно стрелка[6] копыта, прорезавшим изрезанную распадками долину с замком, и длинным языком, выходившим за пределы Обители. Грязь, как называли это место, вполне соответствовало своему названию, и сглотнув, я поспешно отвела глаза от этого недоброго места, по иронии, являвшегося самым безопасным участком Обители.

– «Насмотрелись?» – осведомился инструктор, заставив нас вздрогнуть и вновь уставиться на неутомимо прохаживающегося по утесу стража – «Не волнуйтесь за него – ему не причинят вреда, а наоборот, догнав, проводят до станции, где посадят на первый же поезд. Пока вы не приняли решение стать стражами, вверив свои жизни Госпоже, вы все еще являетесь гражданскими пони, и обходиться с вами будут соответственно, как с любым жителем нашей страны, коих мы призваны защищать. Иногда – и от них самих… Но это все слова, которые вы пока не можете подкрепить своим делом. Итак, кто передумал?».

Строй молчал.

– «Вот ты, рогатый. Ты где-то увидел у себя крылья? Твои родители так хотели крылатого карапуза, что врали тебе всю твою жалкую жизнь о том, что когда-нибудь, ты непременно полетишь?» – темно-фиолетовый единорог неприязненно вскинул голову на стоящего перед ним стража, но тотчас же отвел глаза, и попытался принять как можно более расслабленную позу, что выглядело довольно смешно, особенно, если сравнивать его подрагивающую от холода фигуру с упакованным в латы инструктором, насмешливо разглядывавшим новичка – «Ну так что, язык проглотил? Мы что, забыли написать на агитационных плакатах, что нам немые и дебилы не нужны?».

– «Я отвечу вам только если вы соблаговолите говорить со мной как подобает взрослому пони» – негромко возразил единорог, вновь вскидывая глаза на фестрала. Увы, его гордая и «взрослая» фраза оказалась смазанной очень молодым, и явно простуженным голоском. Да, похоже, он действительно был юн, и едва ли превышал меня ростом, но увы, я так и не смогла разглядеть смельчака из-за разделяющего нас ряда разноцветных спин – «Вы ведете себя как клоун. Я прекрасно понял, зачем на нас кричат и оскорбляют, и изучил все повадки офицеров военных колледжей. Поэтому крик на меня не действует».

– «Действительно?» – поднял бровь инструктор, в упор глядя на стоявшего перед ним единорога, после чего неторопливо двинулся вперед – «Совсем не действует? И это потому, что ты изучил по умным книгам все «повадки» офицеров? Как мило. А теперь – на землю».

– «Я не хочу портить с вами отношения офицер» – отступая, вновь забормотал единорог, заставив меня страдальчески поморщиться. Конечно, стоило отдать парню должное – он пробрался сюда, протопав весь путь по земле, но все-таки, спорить с инструктором – последнее дело, и так или иначе, дело неизбежно шло к заслуженной трепке, и я решила посмотреть, как выпутается из нее этот молодой фестрал.

– «На землю».

– «Я не хочу… Но если вы меня вынудите…».

– «ЛЕЖАТЬ, НАВОЗ!» – послышался глухой удар, сопровождавшийся звонким щелчком прерванного заклятья, и через секунду из-за наших спин донесся громкий вскрик, окончившийся негромким подвыванием, словно кто-то пытался кричать от боли через крепко и плотно закрытый рот – «Молчать. В Обители говорят тихо, а новички – не говорят вообще. Только слушают. Это понятно? Если да, то скажи или хотя бы пукни, чтобы я понял, что не зря провел этот час, глядя на ваши дебильные рожи. ТЫ СЛЫШАЛ, КУСОК ГОВНА ИЗ-ПОД КОПЫТ?».

– «Ммммммм!».

– «Ну, вот и хорошо» – словно ничего и не случилось, резюмировал жеребец, вновь принимаясь прохаживаться перед нашим строем – «Признаюсь, мне уже скучно. И грустно. Такая организация, такой орден, как Ночная Стража, привлекает к себе все отрепье, какое сложно даже придумать. Встать в строй!».

Подтянувшись, мы все выстроились в одну шеренгу, в том числе и пострадавший единорог, придерживающий фаллический символ своего вида копытом. Я уже знала, что срыв незаконченного заклинания, по каким-то причинам, мог вызвать множество неприятных последствий как для самого единорога, так и для его цели, превратив ее, например, в квакающий апельсин. Видимо, сделав насчет нас определенные выводы и попросту устав от представления, страж быстро прошелся вдоль строя, внимательно глядя нам в глаза. Вместе со всеми, я старательно вздрогнула и отвела взгляд, не пытаясь соревноваться с ним в игре «кто кого переглядит», но впервые за этот вечер, я почему-то не была абсолютно уверена, что смогла его обмануть своей маскировкой.

– «Ты!» – подняв глаза, я вытянулась по стойке смирно, нелепо задирая голову, и принялась истово созерцать драконий гребень на шлеме стоявшего напротив меня инструктора. Прищурив глаза, жеребец почти нежно подцепил копытом черно-красные пряди болтающейся без дела гривы, и резким рывком притянул мою морду к своей – «Вот ты, белая. Судя по твоей масти, я мог бы предположить, что вы родственнички с тем жеребчиком, что так шустро удрал отсюда прочь, милостиво решив не трепать мои нервы своим похоронным обрядом, который состоялся бы уже через несколько дней. Я угадал? Вы и вправду брат и сестра?».

– «Никак нет, сэр!» – я было хрюкнула от смеха, но быстро опомнилась, приведенная в чувство тяжелым копытом, вновь рванувшим мою гриву – «Ай-ай-ай! Нет, сэр! Однофамильцы, сэр!».

Стоявшие рядом пони неуверенно хихикнули, но быстро стушевались под острым взглядом фестрала.

– «Смешно…» – спустя несколько долгих секунд, оценил мою шутку инструктор. Выпустив гриву, он брезгливо оттолкнул меня, и, пройдясь по утесу, подошел к самому его краю, что-то высматривая внизу, среди клочьев белесого тумана – «Что ж, значит, у вас будет свой юморист. И раз вы не ушли, с этого момента, вы становитесь претендентами. Нет, это не новички – это кандидаты в новички, страстно желающие, чтобы на них обратили внимание. Это расходный материал и вечная головная боль для инструкторов, вынужденных постоянно марать о вас свои копыта, или организовывать ваши похороны в виде прикапывания самых больших из оставшихся от вас кусков где-нибудь на склоне горы. Честно говоря, многие уже предлагают кидать части тела мантикорам, чтобы не возиться с копкой могил… Ну да ладно, рано или поздно, вы все в этом поучаствуете. Кто в качестве копающих, а кто и в качестве начинки. Поэтому запоминайте – звать вы меня будете «инструктор Спирит Фангс», и обращаться будете только ко мне, и только по званию, ясно? Никаких «Сэр!» и прочей скаутской ерунды, никаких жалоб, никаких возражений или попыток убежать. С этого момента вы – не более чем движимая собственность этой горной долины, и не обладаете никакими правами, и приравниваетесь к домашнему скоту. И я буду вас пасти. Все понятно?».

– «Да, сэр!» – хрипло и вразнобой рявкнул наш промерзший и порядком испуганный десяток – «Так точно, инструктор, сэр!».

– «Что ж, вот и хорошо» – подвел итог Фангс, иронично глядя на нас из-под нахмуренных бровей – «И кстати, белая…».

Да, пожалуй, теперь я могла понять того, улетевшего пегаса. Многоножки просто отвратительны на вкус.

---

Инструктор мне не нравился.

Я понимала это все более отчетливо, с каждым разом ненавидя его все больше и больше, приходя в раздражение от самого упоминания его имени и звания, однако у меня хватало ума держать это при себе. Нет, он был достаточно компетентным для этой работы, да и теперь, глядя со стороны на всю нашу компашку, я прекрасно понимала, какая пропасть отделяет претендента от гастата, и уж тем более, от настоящего стража, и то, что остальным казалось глупостью и утомительной, выматывающей душу рутиной, было для меня той самой учебой, о которой и не подозревали остальные члены десятка. Бесконечные круги по грязи, песку, сыпучей вулканической почве и скользким камням, неисчислимые полеты «на выносливость» вдоль гор, от которых начинала кружиться голова, перетаскивание тяжелых валунов, выворотней и прочих, тяжелых и крайне полезных грузов – как и когда-то, большую часть суток нас ни на секунду не оставляли без присмотра, каждый раз, находя нам какое-нибудь интересное и полезное, с точки зрения инструктора, и крайне тупое и утомительное – с нашей, дело. Но все-таки меня бесил его холодный пофигизм, с которым он отсчитывал секунды до окончания очередного задания, которые Фангс легкомысленно называл «поручениями», словно намеренно не давая своим подчиненным осознать всю важность подобных упражнений. Конечно, со временем, они становились все сложнее и тяжелее, но грязный, разноцветный народ роптал, не желая осознавать, как эти тренировки пригодятся им в будущем, и с большой долей скептицизма смотрел на акробатические этюды, которые нас, словно цирковых лошадок, заставлял исполнять серый самодур, считая их бесполезными, глупыми, и придуманными для них лишь в качестве наказания за прегрешения против воли богинь. И в первую очередь это касалось прыжков по стенам.

Вначале достаточно простые для любого, имеющего крылья, они постепенно становились все сложнее и изощреннее, и теперь, нам предстояло за каких-то тридцать секунд, вихрем проскакать между стен каких-то развалюх, сделав не более десяти взмахов крыльями. Просто? Конечно, если не брать в расчет, что двигаться нам предстояло зигзагами, по самим стенам, отскакивая от одной из них к другой на уровне третьего этажа, цепляясь копытами за подоконники, кирпичи и трещины в кладке. Импровизированный переулок, сохранившийся от некогда стоявших тут, многоэтажных бараков, был не слишком широким, а времени – мало, поэтому вот уже несколько дней мы, словно дикие козы, старательно прыгали по рассыпающихся от времени и влажности карнизам, постоянно падая вниз, на холодную, покрытую камнями, тропинку между стенами, своими спинами успев сосчитать каждый камень, вывалившийся из осыпающихся стен.

Но само собой, инструктор Фангс не мог пройти мимо такой отличной возможности подгадить нам и тут.

– «Прохлаждаетесь?» – как всегда неслышно появляясь из тумана, осведомился фестрал. Ну почти неслышно – потревоженный при его приземлении камушек успел намекнуть мне о приближении начальства – «Отрадно, отрадно. А как поживает ваша белая симулянтка?».

В ответ, я лишь мрачно боднула его недружелюбным взглядом, продолжая зализывать ноющую голень. Моя последняя охота на кустики хрум-хрумов прошла неудачно – быстрый прыжок на зазевавшееся насекоморастение привел меня в дружелюбные объятья старой, зубастой болотной змеи, каким-то образом оказавшейся в промоине у берега ручья. Схватка была короткой и шумной, и собрала множество заинтересованных морд, примчавшихся на мой громкий и энергичный визг, предвкушающих увлекательную долбежку заступами и лопатами очередной безымянной могилки в распадке на окраине долины. К их удивлению и немалому облегчению, похороны пришлось отложить – прилетевшие и прискакавшие на шум пони обнаружили меня сидящей у берега, по самую грудь в холодной воде, и лихорадочно долбящей здоровенным камнем по дергающемуся и извивающемуся в предсмертных судорогах телу хищной гадины, голова которой представляла собой одно большое и неаппетитное пятно на прибрежном валуне. Увы, пока неторопливо двигавшийся Фангс читал мне мораль и удивлялся тому, какой же я была дурой, что не сдохла, избавив его от лишних хлопот, пока кто-то из околачивающихся неподалеку стражей летал за противоядьем в апотекариум, кто-то успел свиснуть мою добычу, и теперь я страдала от жестокого озноба, голода, и была настроена отнюдь не миролюбиво.

– «Твоими молитвами, инструктор!».

– «Вот и хорошо» – с уже осточертевшим мне, абсолютно серьезным видом заявил тот – «Что ж, отрадно видеть такой энтузиазм, и думаю, он должен быть вознагражден. Так что сегодняшнее поручение немного усложняется – теперь, из любого окна, в любого из вас, может полететь камень или копье, и ваша задача – от него уклониться. Ну, и как всегда, пройти препятствие за тридцать секунд. Приготовьтесь».

– «Ну, спасибо тебе, белобрысая шваль!» – прошипела Изи Флеш. С самого первого дня, присвоив себе лидерство в десятке, зеленая пегаска уверенно шла к тому, чтобы стать старшиной команды – похоже, что после создания Легиона, Луна хорошенько переработала старые ранги, по-видимому не на шутку уязвленная моей безобидной насмешкой во время моего первого доклада принцессам, но суть от этого не менялась. Похоже, мои выкрутасы приводили Флеш в бешенство, ведь принцип «Зачет – по последнему!» никто не отменял, несмотря на некоторую смену приоритетов и явное смягчение нравов этой суровой школы для воинов Госпожи – еще несколько лет назад меня вряд ли кто-нибудь подумал баловать противоядьем от укуса болотной змеи. Увы, за пару лет я подрастеряла былую форму, и теперь, с трудом восстанавливала утраченные кондиции, расплачиваясь за интенсивную учебу болями в отвыкших от таких нагрузок мышцах. Как бы банально и обыденно это не звучало на бумаге, ощущения эти были выматывающими, и наравне с голодом, нехваткой кислорода и вездесущей грязью, изматывали меня не хуже самого обучения. Занятая сама собой, своими переживаниями и мыслями, я абсолютно не претендовала на какое-либо лидерство, подспудно, считая его абсолютно нечестным по отношению к остальным претендентам, вместе с нами, копошившимся в Грязи, поэтому никто не мешал Флеш развить бурную деятельность по самосовершенствованию, превратив наш десяток в подобие школьной команды по хуфболу. В ней присутствовал ярко выраженный лидер и пяток его добровольных подчиненных, надеющихся заслужить внимание главаря и подтянуть себя до его уровня, а также троица тех, кто оказался не столь быстр, силен или хотя бы упорен, чтобы существовать вне группы или пытаться подтянуть себя до ее уровня, встав вровень с остальными, и превратившихся, по сути, в помощников главной шестерки. Ну и особняком, эдакой вишенкой на торте, стояла я – аутсайдер, с молчаливым пофигизмом выслушивающий самые глупые или чересчур смелые планы десятка, за что практически сразу была признана тихой, безобидной идиоткой.

И теперь это аукалось мне с лихвой.

– «Инструктор Фангс! Ну почему мы должны все страдать из-за этой дурехи?».

– «Потому что вам всем был дан шанс уйти. А она им не воспользовалась, впрочем, как и вы» – все так же флегматично отозвался страж, поглядывая на допотопный хронометр в красивой, бронзовой оправе, висящий у него на шее – «С другой стороны, это я должен удивляться, почему вы все еще держите ее рядом с собой. Думаю, в одиночку тут вряд ли кто-нибудь выживет, правда?».

– «Много чести! Еду приносит – и хорошо. Чего еще требовать от этой дуры?» – поколебавшись, презрительно фыркнула пегаска, напоровшись на мой насмешливый и откровенно приглашающий взгляд. Прискакав на место схватки со змеюкой одной из первых, она вздумала меня проучить «за глупость и за то, что взбаламутила всю долину, дура!», однако испуганная столь неожиданным нападением хищника, никогда ранее не водившегося в этом ручье, я взъярилась и хорошенько приложила Флеш о здоровенный валун, пообещав оторвать ей соски и сожрать у нее же на глазах, если она хотя бы раз вздумает поднять на меня копыто. Позднее, когда я вернулась из апотекариума, пройдя полный курс интоксикации, сопровождавшийся ехидными и крайне сквернословными комментариями старика Флинта, конфликт был уже исчерпан – похоже, зеленая задавака убедила себя и остальных в том, что это было временное помешательство и кобылья истерика до кучи, а она, по доброте душевной и заботясь о благополучии десятка, просто не захотела меня проучить. Поскольку я не предпринимала ни малейших попыток хоть как-то намекнуть на произошедшее, со временем, она твердо уверилась в придуманном ей же объяснении, но уже не раз я ловила на себе ее оценивающий и подозрительный взгляд.

– «Я думаю, та змеюка была достаточно ядовитой, и вскоре, она сама избавит нас от проблем».

– «Однако зачет по-прежнему ведется по последнему» – со скучающей миной напомнил о себе инструктор. Тряхнув хронометром, он материализовался на возвышении у начала препятствия – «И кстати, пять кругов вокруг долины, Флеш. За нарушение «первого правила». Не забыла? Остальные – прошу к барьеру!».

– «Ну, тварь, теперь молись богиням!» – прошипел мне сзади один из пегасов. Кто – я не обратила особого внимания, относясь к ним без должного пиетета или вообще какой-либо заинтересованности, выкинув их имена из головы сразу же после первого знакомства. Понурого единорога уволок кто-то из руководства – конечно, его наверняка пропустили через что-то подобное, но думаю, принцесса не собиралась терять такого перспективного подчиненного, и думаю, уже через пару лет, у нее станет на одного обладающего магией помощника больше. Интересно, какое название она присвоит магическому крылу Ночной Стражи – Ночная Гвардия? Маги Ночи? Судя по объемным талмудам, посвященным всем и всяческим организациям Эквестрии, и являющимся для библиотек чем-то вроде постоянно обновляющихся справочников, недостатка в фантазии пони не испытывали. Подняв глаза, мы с тоской уставились на блестящие от мелкого, нудного дождика стены и задумались о том, кого именно сегодня посетят изучающие основы оказания первой помощи стражи-гастаты. Флеш улетела наматывать свои «штрафные круги», и по прошлому опыту я знала, что вернется она не скоро. А поскольку зачет, как водится, ставится по последнему, можно считать, что сегодняшнее занятие мы провалили, а это означало, что дальше нам придется только хуже. Хотя, казалось бы, куда уж…

– «Пошли!» – рыкнул инструктор, и поднявшись на дыбы, мы скакнули вперед.

– «Ну, белая задница, сегодня тебе несдобровать!».

Нет, все-таки, всегда может быть хуже.

«Все-таки, обитель меняется» – думала я, вслед за остальными, совершая скупые прыжки от одной стены к другой. Словно горные козы, мы прыгали вверх и вниз, останавливаясь лишь на мгновение, чтобы, балансируя на одном копыте повернуться, и ударами трех оставшихся ног бросить тело вперед и вверх, перепрыгивая на следующее, столь же ненадежное местечко, вроде вывернутого из кладки стены кирпича или растрескавшегося карниза. Вверх и вниз, все выше и выше, и каждый раз, надежных уступов становилось все меньше, а стены – все уже, и каждая ошибка могла стоить нам полета вниз, на камни и битый кирпич, где средь куч строительного мусора виднелась едва заметная тропка – «Для непосвященного взгляда она осталась все тем же нацистским лагерем, полным фашиствующих стражников и заключенных, готовых перегрызть друг другу глотки за маленький кусочек подачки, милостиво брошенной жирующим надсмотрщиком. Но в действительности, для того, кто провел тут целый год какое-то время назад, эти изменения должны были казаться просто разительными. Вот взять хотя бы апотекариум – виданное ли дело, чтобы претенденты получали в него доступ? Конечно, это были не те громадные залы, что таились под основанием замка для новичков, откуда и полноправного стража вышвыривали быстрее, чем он успевал произнести «Служу Госпоже!», и больше походил на ФАП[7] старого мира, но черт возьми, еще несколько лет назад претенденты тут дохли едва ли не как мухи, и те, кто пострадал и не успевал добраться до Утеса Претендента, к утру превращались в поживу для мелкого зверья и насекомых!».

«Селестия».

«Ты прав, старик. Больше некому. Помнишь то совещание, когда нас приволокли по распоряжению брата Твайлайт?» – закряхтев, я вскарабкалась на карниз пятого этажа, уверенная в том, что уж сюда-то точно никто не полезет… И поплатилась за это, с визгом рухнув вниз, когда что-то быстрое и невероятно острое пролетело в паре сантиметров от моего носа. Ударившись ногами о деревянный подоконник на третьем, я смогла спружинить и перекувырнувшись, упасть на спину рядом с финишной чертой, у самого выхода из переулка – «Блин, да они меня угробить хотят!»

«Сама напросилась!»

– «Плохо. Отвратительно» – сообщил нам сверху Спирит Фангс, неслышной тенью болтаясь над нашими головами – «Предположу, что вы хотели меня позабавить, и изобразить «Танец маленьких жеребят» для Кантерлотского Оперного Театра – но увы, я не люблю ни оперу, ни балет, и чужд столь низких развлечений. Еще раз!».

– «Смотри куда ноги ставишь, полоумная!» – прошипел мне в спину кто-то из десятка, подкрепляя свои слова чувствительным укусом. Не оборачиваясь, я подняла заднюю ногу, и тренировочный полигон огласился коротким вскриком, когда мое копыто попало умнику в грудь. Да, в этот день я точно была не в настроении.

«Значит, Селестия. Хотя конечно, кому, как не ей, смирить суровый нрав Принцессы Ночи» – и вновь лихая пробежка по стене. Клянусь, я была уверена, что кто-то злой и гадкий, коварно хохоча, специально менял расположение незыблемых, казалось бы, уступов и камней, и каждый раз, начиная заново эту изматывающую тренировку, я была вынуждена обшаривать взглядом блестящую от измороси стену, за доли секунды примериваясь к следующему подоконнику, кусочку стропила или выщербленному кирпичу, в выемку которого едва помещалось копыто. В прошлый раз это задание казалось мне проще, хотя тогда, убедившись, что мои крылья не распахнуться даже наполовину среди сходящихся стен переулка, Шейд плюнул, и вместо этого, заставил меня раз за разом носиться в тяжелом, нелепом доспехе среди небрежно накиданных на мостовую веточек и камней, сурово проходясь своим шипованным накопытником по моим филейным частям тела, если слышал хоть один-единственный хруст. Фангс же, как образец блистательного пофигизма, не стал даже присматриваться ко мне, и, вместе со всеми, отрядил на эту тренировку, день за днем высмеивая мои кривлянья и потуги.

«А может, выходного материала не хватало?» – я вновь схватилась за подоконник, и быстро метнулась мимо окна. На этот раз комната была пуста, и я решила не испытывать судьбу, двумя прыжками спускаясь на один этаж ниже. Удар копытами об одну стену, затем о другую – помнило жирное тело, как раньше мы скакали над головами добропорядочных граждан, пугая акробатическими этюдами в полном доспехе легионера не только их, но даже верных гвардейцев, неверяще пучивших из-под шлемов глаза – «Маловато получалось стражей, вот она и решила немного смягчить режим».

«Не похоже».

«Да, пожалуй, ты прав. Разменивать качество на количество – не ее стиль. Она старомодна, прямолинейна, но знаешь, она мне напоминает скалу. Незыблемую такую гору, о которую разбиваются ветер и волны. Селестия более непонятна, а Луна…».

«Любишь ее. Ты права».

«Еще бы. Меня, в отличие от некоторых, не прельщает сдобный королевский круп!» – судорожно подергивая задними ногами, я вновь взгромоздила свою задницу на осыпающийся балкончик пятого этажа, и не дожидаясь удара копья, сиганула в противоположную сторону, хлопнув копытами по осыпающейся штукатурке стены. Удар, еще удар, еще – как это напоминало движения стражей, что пришли нам на помощь в Камелу! Как я восхищалась тогда этими движениями, с которыми они выныривали из темноты, наносили удар всеми ногами, и вновь пропадали во тьме! Как я теперь убеждалась, за этими легкими, даже небрежными движениями, таились дни, недели и месяцы тренировок, и теперь я на своей шкуре ощущала, как нелегок этот труд. Ноющие мышцы живота, трясущегося, словно после родов, едва меня не подвели, и если бы не проворство голубого пегаса, проносящегося под моей тушей, пикирующей в сторону второго этажа, лететь бы ему со сломанной спиной на гостеприимные кучи обломков. Зло прохрипев что-то ругательное, он запрыгал вслед за мной, стремясь если не обогнать, то хотя бы ухватить за хвост, но финишная черта была уже близко, и подгоняемая ехидными комментариями Древнего, в отместку, устроившего в моей голове настоящую презентацию крамольных картинок с участием двух божественных личностей, я выскочила из переулка, едва не налетев на остальных членов группы, тяжело отдувавшихся после предложенного нам «поручения».

– «Что ж, это уже куда не шло» – щелкнув кнопкой хронометра, провозгласил Фангс, презрительно оглядывая наши потные, взъерошенные тела, с резвостью инвалидов, пытающихся изобразить построение в линию, по стойке смирно – «К моему немалому удивлению, сегодня, вы смогли уложиться в норматив для полноценных новичков».

– «Ого!» – признаться, такого не ожидал никто. Обрадованный десяток радостно и гордо переглянулся, но улыбки на наших мордах увяли, как цветы на суровом морозе, буквально содранные ехидным голосом стража.

– «Да-да. Для полноценных новичков-инвалидов, дорогие мои. Израненных, упавших с башни, сломавших спину, и с переломанными ногами, ползущих на окраину долины, в сторону своих могил, чтобы не затруднять жизнь своему любимому наставнику, и, по случайности, завернувших на эту тренировочную площадку. «Почему бы не порадовать своего наставника в последний раз?» – подумали бы они, и собрав свои жалкие силы, устроили бы прохождение этой полосы препятствий на время, и знаете что?».

– «Никак нет, инструктор» – мрачно прогудел строй.

– «Конечно нет, но я вас просвещу» – ласково и абсолютно серьезно кивнул нам одоспешенный жеребец – «Они прошли бы ее быстрее. Поверьте».

– «Это все из-за нашей дуры!».

– «Правда?» – вздернул бровь Фангс, с видимым удобством располагаясь на столбе, подобно каменной химере. Тусклый камень с узким зрачком в центре его нагрудника злобно разглядывал нас, двигаясь в такт с глазами обладателя доспеха, отчего у любого, кто глядел на стража, очень быстро начинали бегать мурашки по всем частям тела от этого пронзительного и очень осмысленного взгляда – «А мне, случайно, конечно же, вдруг показалось, что она пришла четвертой или пятой… В любом случае, мне есть чем занять себя помимо того, чтобы выслушивать ваши жалобы и нытье про несправедливость мира и разрушенный куличик из песка. Вы не смогли ее научить, вы не смогли ее прогнать, и сами тоже мало чего достигли за эти месяцы – чем вы хотели заставить меня гордиться? Жеребячьими жалобами на удар копытом по лбу?».

– «Она тянет нас назад! Вот вернется Флеш…».

– «Ты знаешь, я считаю ниже своего достоинства лезть в столь увлекательную, хотя и несколько сопливую возню жеребят, с упоением дерущихся в песочнице за деревянную лопатку, которую вы, сброд, демонстрировали мне все это время» – доверительно сообщил Фангс молодой, подтянутой кобыле. Темно-синяя шкура ее была покрыта россыпью гнойничков и нарывов, оставшихся после укусов многочисленных насекомых, среди которых блохи и клещи были наиболее безобидными из той своры нежелательных постояльцев, что накидывались на каждого прибывшего в долину. Популяция насекомых в Обители была представлена крайне агрессивными видами паразитов, и лишь знание о необходимости натирать шкуру горьким соком тщательно пережеванных листьев какой-то странной, темно-фиолетовой болотной травы, уберегало меня от бравых наездов кровососущей братии, от которых страдали поголовно все претенденты, и большинство новичков-гастатов. Увы, это не избавляло меня от обычных блох, скачущих по нашим шкурам – «Но эти постоянные сопли начинают мне надоедать. Вы – десяток, контуберний, если говорить по-старому. У вашего лидера – ваша инсигния, то есть, значок. Но все, что я тут вижу – это кучка сопливых скаутов из младшей школы, спорящих, кому ставить палатки и разжигать костер. Очень скоро вы встретитесь с вашим первым испытанием – «Давилкой», и те, кто его пройдут, смогут стать нашими новичками. Теми, кого мы будем по-настоящему учить. И теми, кто может быть, лишь может быть, смогут стать нашими братьями и сестрами под сенью вернувшейся Госпожи».

Строй испустил долгий и недоверчивый стон.

– «Вы хотите сказать, инструктор Фангс, что вот это вот все, что мы тут делаем – это еще не тренировки?!» – недоверчиво поинтересовался стоявший рядом со мной пегас. На счет него я ошиблась тогда, на утесе – подтянутый, хотя и не блещущий столь выразительной внешностью, как его сбежавший дружок, жеребец не сломался, и даже пробился в лидеры нашей группы.

– «Норматив прохождения этого препятствия для рядового стража составляет пять – семь секунд».

– «Скоооооолько?!» – недоверчиво выдохнул десяток, включая меня. Нет, я видела, как шныряли между такими же стенами мои товарищи, к тому времени, став полноценными рекрутами-новичками, но семь секунд… Это казалось невероятным даже на мой, казавшийся мне до того, искушенным, взгляд.

– «И ваши двадцать четыре секунды… В общем, мой вам совет – начинайте уже трудиться нормально, выкладываясь так, словно от этого зависит ваша жизнь. Хотя в принципе, она и так от этого зависит» – скучающим тоном закончил свою лекцию инструктор, вновь устраиваясь на столбе – «Кстати, вот и ваша покорительница пространств. Будьте так добры, Пиллоу, смените ее в этой бесконечной, как сама жизнь, гонке вокруг долины. Пять кругов, как обычно».

– «За что?!» – бросая на меня злобные взгляды, зашипел сиреневый пегас. Подлетевшая к нам Изи Флеш тяжело пыхтела, и пар от ее дрожащей шкуры забавно смешивался с белесыми испарениями, поднимавшейся от кисло пахнущей земли – «Это ведь не я…».

– «За нарушение первого правила. А теперь пошевеливайся, жирный круп! Благодаря тебе, остальные только что заработали еще час тренировок!».

---

Отзвенело душное лето. Булькающие, свистящие, исходящие паром озера у Двух Пиков, расположенных недалеко от Грязи, подернулись по краям хрустким ледком. Отощавшие, подтянувшиеся и осунувшиеся, мы волей-неволей сбивались в десятки и спали кучками, прижавшись друг к другу обросшими боками. Грянули первые заморозки, и конкуренция за любою нору, за укрытие под скальным карнизом и небольшие пещерки не берегах реки и многочисленных ручьев усилилась, выливаясь в скоротечные, злые драки, после которых победившие еще долго спали вполглаза, опасаясь неминуемой мести проигравшей группы претендентов. Я не участвовала в этой детдомовской «войне за бутерброд», и потихоньку пробираясь к болоту, раз за разом притаскивала с собой охапки болотной травы, пряча их под приметным, расколотым пнем на окраине Грязи. К осени, у меня набрался маленький сном высушенной травы, который я использовала для того, чтобы спать на земле или камнях с минимальным комфортом, но вскоре, заметив, что получившаяся кучка то промокала, то пачкалась, то просто гнила во влажном климате этой горной долины, решила оборудовать себе логово под тем самым пнем, храня свои насушенные с лета запасы не хуже матерой вагоновожатой, подсчитывающей грязные тряпки, гордо именовавшиеся когда-то бельем. Конечно, я понимала, что этот секрет не мог существовать слишком долго, но я надеялась, что к настоящим холодам, когда рано пришедшая в горы зима укроет холодную, раскисшую почву белым покровом, наша судьба уже определится, а до тех пор – яростно и злобно защищала свой приваленный здоровенным камнем тайничок от чужих посягательств, считая дни до «Давилки».

Вместе с погодой, менялась и я. Я заметила, что стала гораздо спокойнее, и несмотря на вспышки ярости при виде попыток покуситься на мою постель, ощущала, что понемногу начинаю подстраиваться под ритм окружающей нас природы. Недружелюбной, скудной и грубой, но такой простой и понятной, в отличие от множества забот, оставшихся где-то далеко, во внешнем мире, существующим где-то там, за склонами гор. Раз в неделю я ускользала из Грязи на свидание с детьми, и сколь бы ни были кратковременными эти встречи, перед которыми мне приходилось с ног до головы вымазываться в бурой, дурно пахнущей антисептической мази, почти всегда они проходили с бурной радостью и непременными слезами растроганной матери, старавшейся не испачкать льнувших к ней жеребят пахучим противоблошиным линиментом[8]. Быть может, тому виной была именно кратковременность этих свиданий, а может, оттого, что они уже привыкли видеть вокруг себя лишь молчаливых служанок принцессы, детишки радовались даже не мне, а тем скудным подаркам, что я приносила им каждый раз, пробираясь в высокую башню замка. Это мог быть красивый, обточенный водами ледяного ручья камень, сквозь полупрозрачную поверхность которого таинственно мерцали разноцветные огоньки кристаллических друз; или грубоватая, отшлифованная камнями и материнскими копытами деревяшка, так похожая на фигурку зверя или пони, или гроздь вкусных ягод, с которых исколотые губы матери уже ободрали крючковатые, наполненные раздражающим ядом шипы – я редко когда приходила без какой-нибудь вкусняшки или забавной вещицы, подчас, тратя помногу часов на создание этих подарков. Переместив свою резиденцию в Обитель, Луна поместила жеребят в комнату рядом со своими покоями, и несмотря на долготерпение, с которым она возилась с растущими оглоедами, по ее глазам, по скудным рассказам и шаблонным ответам, я начала подозревать, что, несмотря на весь проявленный ранее энтузиазм, она начала уставать от крикливого и откровенно скандального характера близнецов, заставляя меня втайне ухмыляться столь забавному повороту дел. Я ощущала тревогу и недоумение, излучаемые Древним, но каждый раз, попадая обратно в Грязь, я прятала эти чувства подальше, запирая их на надежный замок и успокаивая себя тем, что это была небольшая цена за безопасность моих малышей. Быть может, именно это сыграло свою роль в становлении характеров жеребят, но признаться, лишь в последствии я поняла, как эта разлука повлияла на них в дальнейшем, позволив пережить еще более долгую отлучку матери, вновь подхваченной водоворотом безжалостной судьбы.

А тем временем, я делила время между детьми и учебой, как я называла эти тяжелые для прочих пони дни. Для меня они проходили гораздо легче – в первую очередь потому, что я знала и искренне верила в то, что это поможет мне в дальнейшем, поможет не зачахнуть, вырваться из топкого болота, в которое я превращала свою жизнь. Именно тут, на берегу холодного ручья, у самого края Грязи, выслеживая сторожкую добычу, я могла, не торопясь, как следует обдумать свои поступки и желания, дальнейшие перспективы и свои обязанности по отношению к семье. В это время даже неугомонный Дух, ставший подозрительно активным после прибытия в Обитель, затаивался, и ничем не потревоженные мысли катились мягко и неторопливо, следуя за блеском холодной воды, на фоне которой темнели нервные и быстрые кустики хрум-хрумов.

Наверное, именно их наличие позволило организовать обучение новичков в этом месте – в Грязи было запрещено разводить огонь и пользоваться чем-либо извне, из-за пределов долины. Трава тут была жесткой и почти несъедобной, и все, на что могли рассчитывать кандидаты в новобранцы – это грубое оружие, изготовленное своими копытами. Среди нас не было ни героев комиксов, ни бравых богатырей древних легенд, да и нрав пони был слишком мягок для того, чтобы нацепить камень на палку, и размозжить ею череп ближнего своего – мягкость, которую всеми силами пыталась выбить Обитель. Но не просто выбить, но и сплотить, ведь одиночке тут мало что светило. У него не было инструктора, не было товарищей, его жизнь превращалась в кошмар, наполненный короткими часами сна и долгими охотами за остатками чужих трапез, и я слышала, что где-то на южной окраине участка из новичков даже сложился один такой стихийный десяток, состоящий из тех, кто не смог, не выдержал, но и не хотел уходить, жалкой тенью скользя по краю тумана.

Говорили, что понаблюдав за действиями этих отщепенцев, им дали своего инструктора.

Да, Обитель менялась, как менялась и я. Что-то холодное и острое, словно остро наточенная кромка доспеха, все чаще всплывало из глубины души, захватывая дыхание и настойчиво подталкивая меня к самому краю обрыва, за которым лежала безбрежная пустота, бездна, что ожидала меня столько лет. Я чувствовала ее тогда, во время полета с Физалис, и только недавно узнала, как тонко прочувствовали пегасы то страшное, выпивающее душу место, в которое я окунулась не так уж давно, нанеся огромной, непередаваемо громадной воронке из шуршащего черного песка, чувствительный удар, отбросивший меня прямиком в объятья принцесс. Как знать, не этот ли безрассудный поступок аукался мне, но признаюсь, я гнала от себя не только воспоминания, но даже сами мысли о том, что запомнилось мне как цветастый, феерический бред агонизирующего мозга. Белый вихрь, из стенок которого вырастал тот сакраментальный, белый тоннель, по которому проходили души почивших – я могла бы поклясться, что я что-то видела там, вдали, за приветливым и теплым мерцанием бесконечно прекрасного света; бесконечный ужас из песка и пыли, непередаваемо огромным смерчем выраставший из самых глубин мироздания – кто знает, не привиделось ли все это мне, в то время пока умирающий мозг купался в пюре из гормонов? Увы, я не знала ответа на этот вопрос, и старалась загнать мысли о произошедшем подальше в подсознание, откуда они выбирались, словно термиты, прогрызая огромные прорехи во снах. Быть может, это был Древний, чью незримую длань я ощущала время от времени на своей холке, а может, богини опять решили основательно прополоскать мне мозги, позволив с удивительной легкостью забыть те несчастья, что свалились на меня после отъезда из Сталлионграда – да, вот так вот просто, взять и забыть, приказав себе не думать об этом, как не думать о замке Ириса, о чудесном воскрешении, о живых и здоровых детях, каким-то чудом не погибших вместе со мной… Я не была сильна в теологии, и может, передавшаяся мне с Древним крупица здорового скептицизма позволила мне не сойти с ума, столкнувшись с проявлениями поистине божественной силы, и лишь благодаря заступничеству симбионта, я еще не бегала кругами, с пеной у рта, славя новых богинь? Старый Хомяк предпочитал отмалчиваться, в такие моменты, становясь почти недоступным для мысленного разговора, и лишь что-то темное и недоброе, пузырясь, вскипало в душе, словно кто-то, ослабив оковы, рычал и рвался наружу, бурно радуясь… Чему?

Вопросы, вопросы. Они, словно пузыри, поднимались из глубины целого моря мыслей, лопаясь и разбрызгивая остатки из чувств, ощущений, воспоминаний. Стараясь двигаться как можно тише, я подкрадывалась к новичкам – их всегда тянуло поближе к воде – и слушала голосок в моей голове. Приятный и звонкий, словно колокольчик, он завораживал меня, приглашая подкрасться поближе, а затем еще, а затем… Встряхивая головой, я приходила в себя, стоя за спинами ничего не подозревающих бедолаг с камнем, зажатым под правым копытом, и бросив его, убегала, пока вскочившие пони таращились в темноту впереди, не подозревая, как близко от них прошло что-то страшное, что испугалось самое себя. Ругаясь и злясь, я выматывалась до упора на тренировках, едва доползая до лёжки, но даже засыпая, я с сожалением понимала, что очень скоро, на эту ли, на следующую ли ночь, я вновь примусь рассекать по Грязи, избегая взглядов фестралов, выслеживая, волнуясь и ища.

Наверное, я действительно что-то искала. Быть может, саму себя.

– «Принесла?» – покосившись в мою сторону, презрительно сморщилась кобыла. Я торопливо закивала, и разжав зубы, выронила на камни пяток оглушенных хрум-хрумов, тотчас же принявшихся расползаться в разные стороны с резвостью парализованных черепах. Водящиеся только в Обители, они представляли собой странные гибриды насекомого и растения, и наверное, в будущем, зоологам и ботаникам предстояло немало потрудиться, доказывая себе и друг другу, к какому именно царству живого мира принадлежат эти странные существа. Разные, иногда даже ничем не похожие друг на друга, они могли напоминать то желудь с длинными щупальцами, то волосатое яблоко, то небольшой, но очень резвый куст, резво скакавший на извивающихся корешках, но в каждом из них, в самом центре, среди вороха разнообразных жгутиков, корешков и волос, таилось тело хрум-хрума, похожее на плотную, кожистую раковину, в отверстия которой организм просовывал свои щупальцеобразные конечности. Их можно было обкусать, чем обычно и пользовались новички, но имея доступ к воде, шустрые паразиты буквально за час отращивали себе новые, и лишь приноровившись, можно было научиться раскусывать плотные створки, добираясь до скользкого, холодного, мясистого тела существа. Кусать следовало аккуратно, по краю – нажмешь чуть сильнее, и рот неудачника мгновенно наполнялся едким содержимым специального пузыря, черный секрет которого долго не покидал рот, выходя из него вместе с клочьями слизистой оболочки зева и языка. Обжегшись раз или два, некоторые даже считали их ядовитыми, разбрасывая остатки еды тут и там, на радость тем, кто научился ценить эти живые пирожки, заключенные в хрусткую, съедобную упаковку.

– «Только пять?».

– «Больфе нету» – всосав, словно макаронину, один из отростков, я аккуратно откусила его у самой раковины, и принялась жевать извивающийся корешок, исходящий вязким секретом, похожим на зеленую слизь – «Я же вас кормить не подряжалась, верно?».

– «А зачем ты еще нам нужна?» – с обезоруживающей прямотой поинтересовалась Флеш, появляясь за моей спиной из клочьев тумана. Холодная осеняя дымка была наполнена запахом дыма – волнующим, будящим в нас мысли о доме. Похоже, кто-то из новичков пренебрег запретом, и умудрился найти веток, камней и сухой травы, соорудив импровизированный очаг. Что ж, его затопчут быстро, и вместо него, чьи-то крупы будут отсвечивать в темноте не хуже фонарей – конечно, уже после того, как ослушавшихся заставят зубами, уголек за угольком, перетащить шипящие остатки костра в ближайший ручей – «Чем еще ты можешь помочь нашей команде? Была бы ты приписана к моему скаутскому отряду – давно бы уже вылетела из лагеря, с вещичками в зубах!».

«Ударь ее. Что тебе стоит?» – на этот раз, голос не пропадал. Я делала вид, что ничего не происходит, что все в порядке, но мурашки, пробежавшиеся по спине и лихими прыжками по ребрам заставившие мой живот резко дернуться от нежданной щекотки, выдали меня с головой. Я узнала этот голос, эту личность, что пыталась помешать мне в тот страшный момент, когда я… Или она не пыталась? Быть может, она хотела помочь? Сколько раз она спасла меня на том заблокированном складском терминале, когда я, по воле богини поднявшись из мертвых, обрушила ярость и боль на всех, кто находился в том проклятом месте? Но теперь, в отличие от разговора с Древним, я понимала, что это мой, мой собственный измененный голос разговаривает со мной, и каждое звенящее колокольчиком слово отдается у меня внутри желаниями, подталкивающими меня поступать именно так, как говорил мне этот голос… Как говорила я себе сама.

«Один разок, но это живо поставит ее на место. Мы же с тобой знаем, на что мы способны, не так ли? Легкий, скользящий удар под нижнюю челюсть, и…».

«И ее глотка окажется в района затылка. Я брежу? Или ты и вправду звучишь у меня в голове?».

– «Мне казалось, что инструктор не зря упоминал, что мы десяток…» – пробурчала я, отводя глаза. Чем дальше, тем больше я ощущала, как тесно мне становилось в пределах Грязи, среди новичков, и эти галлюцинации… Они были словно напоминание о том, что я оставила дома, о таблетках, надежно спрятанных в ящике стола. Всего одна или две пилюли, чтобы забыться, чтобы забыть…

«Нет, ты не бредишь. Второй, очень странный, уснул, и я могу говорить с тобой откровенно, не прячась от его страшного взгляда. Ты знаешь, что одержима?».

«Заткнись!».

– «О да. Но это все сладкий лимонад для новичков, в которые бедняги свято верят. А между тем, стражами становятся единицы, и среди нас есть лишь несколько пони, достойные того, чтобы принцесса Луна обратила на них свое внимание» – не замечая опасности, Изи подходила все ближе, похоже, принимая мои гримасы за испуг перед ее гордой позой и уверенной походкой. Тряхнув головой, я отступила, краем глаза ловя презрительную усмешку темно-синей кобылы, по привычке, почесывающей свои язвочки и струпья. Пользуясь моментом, она ухватила один из хрум-хрумов, и торопливо обкусывала его, пока Флеш пыталась поставить меня на место – «Мы были бы десятком, если бы мне дали хотя бы восемь нормальных пони из моего скаутского отряда, но здесь мне приходится иметь дело со всяким сбродом, половина из которых не достойна называться настоящим пегасом! Наземники и отщепенцы – вы просто потеря времени для остальных, настоящих пони, и тянете нас назад, отказываясь выполнять даже самую простую работу! Ну и зачем мне ты, или этот жирдяй Куки, или прочие несуразности, лишь по глупости родителей родившиеся крылатыми?».

«Она переходит границы. Проучим ее?».

«Здесь я решаю, что и когда делать! Заткнись, глюк!».

– «Потому что ты не пройдешь испытание одна» – не задумываясь, ответила я, остановившись возле берега ручья, слишком поглощенная внутренней борьбой, чтобы отступать и дальше. Слишком взволнованная и откровенно испуганная, чтобы продолжать убегать – «Остальные десятки… Там есть те, чьи родители недавно стали стражами, и вас пятерых просто разнесут, да так, что только перья полетят во все стороны. Я уверена, они подготовили своих детишек к этому испытанию, а вот вас – нет».

– «Я сама могу пройти все, что предложит мне это место!» – высокомерно тряхнула головой Флеш. Эффект оказался смазан многочисленными насекомыми, попрыгавшими из ее волос, но думаю, никто из приближающихся пегасов не заметил этого – мы все были грязны, блохасты и некормлены, как на подбор, и кажется, уже привыкали к своему новому статусу «грязных вонючек», как иногда мы называли друг друга, совсем не весело посмеиваясь над тяжкой жизнью кандидатов в новички – «У меня желтые глаза, и это значит, я точно стану стражем».

– «Эээээ… Чаго?» – на секунду отвлекаясь от бушующих во мне желаний как следует наподдать всем тем, кто, хлопая крыльями, опускался неподалеку, таща в зубах деревяшки и охапки травы для общей лежанки, которую мы вот уже который месяц занимали в углублении, расположенном под крутым склоном глинистого берега ручья – «Ты думаешь, они нас оценивают по глазам?!».

– «Нас оценивают по многим критериям, ясно? И глаза – очень важный признак, говорящий, что преображение пройдет легче, чем у тех, кто обладает другим цветом радужки. А уж взглянув на твои пуговицы, они сразу поймут, что тратить на тебя время просто бессмысленно! Так что смирись, и делай все, как я говорю – тогда, быть может, ты и пройдешь вместе с нами это испытание, о котором говорил инструктор, и даже не став стражем, будешь гордиться, что была членом нашего отряда. Верно я говорю, ребята?».

– «Ага» – кивнула синяя, незаметно отодвигая от себя обглоданные раковины хрум-хрумов – «Будем укладываться, Флеш?».

– «Да, завтра нам предстоит нелегкий день» – гордо выпрямив спину, зеленая пегаска смилостивилась, и наконец, отошла, внимательно оглядывая свою группу, уже готовившую наши жесткие, покрытые травой постели – «Все готовы? Тогда повторяйте за мной!».

Приосанившись, зеленая пони расставила крылья, и подняв голову к небу, звучно и чисто провозгласила – «Мы станем стражами!».

– «Мы станем стражами!» – хором ответил десяток. Кто-то кривясь, кто-то морщась, но большинство, как и стоявшая передо мной кобыла, уверенные в том, что им по плечу эта ноша, этот каждодневный, тяжкий труд. Что ж, я могла лишь порадоваться этой уверенности.

– «Мы сможем!».

– «Мы сможем, и не подведем свой отряд!».

– «Хорошо. А теперь – спать!» – проведя ритуал отбоя, Флеш принялась загонять подопечных в укрытие – «Надеюсь, погода не испортится, но все-таки, на наших отстающих – первое дежурство, до полуночи. Глэйз, не стой там столбом! Ты все еще в моем отряде, и хотя я тебя предупредила, что после испытания нам вряд ли будет с тобой по пути, до тех пор я за тебя отвечаю, и сегодня ты будешь спать рядом, понятно? Мне уже надоели твои самовольные отлучки, и еще раз я увижу, что тебя нет на построении – пеняй на себя. Можешь тогда не возвращаться, и делать что хочешь в этом тумане! Все поняла?».

«Она командует нами?».

«Я подчинюсь!» – сжав зубы, я двинулась вперед, каждое мгновение опасаясь сопротивления, которое описывалось в книгах про тех, чей разум вдруг восставал против своего владельца, и постепенно брал над ним контроль. Однако ничего не произошло – голос затих, неодобрительно пробормотав что-то гадкое в адрес каких-то «сраных голубей», и в моей голове воцарилась привычная тишина. Нога за ногу, я доплелась до широкой, импровизированной лежанки, состоявшей из наваленных на землю хворостин, укрытых пучками высохшей, жесткой травы, и привалилась к холодной, каменистой стене, ощущая, как один за другим, пегасы влезали в убежище, прижимаясь друг к другу мохнатыми боками. Пегасы всегда предпочитали забираться повыше, и где-либо еще, мы давно бы уже согнали в кучу несколько облаков, соорудив себе прохладный, но защищенный от непогоды, облачный домик, однако Обитель вынуждала нас едва ли не зарываться под землю, спасаясь от многочисленных опасностей этого места, включая вечно голодных мантикор. Превратившись по большей части в помоечников, роющихся на свалках с отходами жизнедеятельности множества пегасов и фестралов, они были вдвойне опаснее своих равнинных сородичей, перестав опасаться пони, и рассматривая их как один из самых привлекательных видов добычи, и легко могли бы выковырять нас из любых облаков. Притиснутая к холодящий мой бок стене, я крутилась и так, и эдак, мучительно пытаясь понять, что же это было за помрачение рассудка, случившееся со мной так неожиданно и так не вовремя – ведь я была абсолютно уверена в том, что в Обители я и мои дети будут в безопасности, и сюда уж точно не проникнут ни похитители, ни какие-либо убийцы. Графит остался следить за нашими стариками, и я, хоть и волновалась за мужа, была уверена, что под его бдительным присмотром им ничего не грозит. Да и Твайлайт, вернувшаяся, по словам Луны, в Понивилль, должна была стать сдерживающим фактором на пути любого, решившего провернуть что-либо гнусное в нашем городке. В конце концов, не каждое захолустье могло похвастаться целой принцессой, аликорном – первым за многие века.

Ворочаясь с боку на бок, я пыталась нащупать внутри себя что-либо, что выделялось бы из общей картины – но нет, похоже, наваждение ушло, оставив после себя пронзительное ощущение потери и гнусный холодок страха. Вертясь и вглядываясь в темноту, наполненную звуками дыхания десятка засыпающих пони, я поняла, что лишь накручиваю себя, и что бы со мной ни произошло, это состояние пока и не думало возвращаться, однако даже загнанная в угол, притиснутая к стене тремя обросшими спинами, я все еще опасалась – не за себя, но за остальных.

В конце концов, я помнила, что сделала на том далеком складе, недалеко от Мейнхеттена.

– «Флеш!» – устав бороться с наваливающейся на меня усталостью, прошипела я в маячившее неподалеку ухо.

– «Что тебе, Глэйз?!» – поворочавшись, злобно откликнулись из темноты – «Опять на мороз захотела?».

– «Если я вдруг начну сегодня ходить, и… И совершать какие-нибудь странные поступки… Ну, или просто соберусь куда-нибудь уйти… То смело лупи меня камнем по голове. Понятно?».

– «Чего?!».

– «Я ж говорил, она рехнулась» – фыркнул кто-то с другой стороны нашей лежки, ворочаясь на похрустывающих хворостинах – «Совсем с приветом стала. Нам же легче, да?».

– «Ты о чем это, Глэйз?» – поднявшись, нависла надо мной зеленая морда Изи – «Чего это ты взялась тут на ночь глядя бормотать какую-то ахинею?».

– «Ты лидер этого отряда, Флеш. И я на тебя надеюсь» – поежившись, я свернулась калачиком и положив голову под крыло, крепко зажмурилась, ощущая себя окончательно запутавшейся и беспомощной перед лицом опасности, что исходила не откуда-нибудь снаружи, а изнутри, из меня самой – «Помни, если что – бей сразу по голове, и тащи к инструктору. Он придумает, что делать».

«Ну, или я надеюсь, что у него достанет мозгов, чтобы обратиться к кентуриону, или как там теперь называется сотник. Только бы продержаться до утра. Только бы ничего не случилось…».

Несмотря на терзающие меня опасения, переросшие в настоящий страх, я очень быстро забылась тяжелым, беспокойным сном, в котором я вновь, как когда-то, убегала и не могла убежать от чего-то огромного и страшного, что раскинулось вокруг меня, но даже утомленная, проваливаясь в забытье, я еще долго ощущала на себе подозрительный, цепкий взгляд, который бросала на меня зеленая пегаска, притискивающая меня к шершавой коряге теплым, хотя и довольно блохастым боком.

---

– «Ну что же, двадцать одна секунда» – покосившись на хронометр, лениво процедил инструктор Фангс. Удобно усевшись на высоком и узком столбе, оставшемся, по-видимому, от одной из опорных стен разрушенного дома, он внимательно разглядывал свои большие, похожие на луковицу часы, и даже поднес их к мохнатому уху, словно проверяя, не остановились ли они ненароком – «Похоже, моя маленькая, прочувствованная речь дошла до ваших умов и сердец, вдохновив вас на подвиги, достойные почетных обитателей дома для престарелых. Три секунды за два месяца – это достойный результат для инвалидов детства. Как жаль, что по прибытии мы не требуем от новичков справки от врачей об отсутствии у них жизнеугрожающих травм – вывиха мозга, например, или хронических переломов каких-нибудь важных костей…».

– «Или хотя бы сертификата о рождении в небе!» – вызверилась Флеш, сердито опуская копыто на влажную землю, обдав стоявших рядом с ней пони брызгами грязи. Я отвела глаза, прекрасно понимая ее раздражение и злость, ведь правило «Зачет – по последнему!» соблюдалось в Обители непреложно, и, несмотря на неплохие успехи в остальных видах тренировок, именно на этом проклятом аттракционе из двух стен я была тем самым «слабым звеном», не в силах пройти его быстрее, чем за эти проклятые двадцать одну секунду – «Пошлите меня хоть на десять кругов вокруг долины, инструктор, но с этим нужно что-то делать! Мы перепробовали все – даже тащили ее на себе, но как видите, это не только не помогло, а сделало все еще хуже! Она что, специально нас тормозит?!».

– «Я просто не могу раскрыть там свои крылья» – виновато пробубнила я. И вроде бы этот переулок был не таким уж и длинным, и место, куда я могла поставить копыто, всегда находилось, но лишенная возможности сделать законные десять взмахов, я каждый раз оказывалась последней, не в состоянии вырваться за пресловутую двадцать одну секунду. Конечно, для Обители это оправдание звучало точно так же, как если бы вместо объяснений, я просто звучно высморкалась или испортила воздух – это была бы моя проблема, и только моя.

– «Значит сделай так, чтобы ты смогла это сделать! Иначе я и не знаю, что я с тобой сделаю!».

– «Да что угодно» – флегматично заметил Фангс, потянувшись, и со скучающим видом обозрев наши лохматые, покрытые липким и влажным снежком тела. Отдуваясь, мы выстроились в шеренгу, и зализывая неизменные ссадины и ушибы, мрачно глядели на подтянутого, всегда элегантного фестрала, удобно устроившегося на своем неизменном насесте – «Да-да, не нужно на меня так смотреть. В конце концов, я не предложил вам представить вас всех ко двору Госпожи, но первые подвижки в этом направлении, признаюсь, вы уже сделали».

– «Что?!».

– «Клянусь, я ненавижу это слово!» – очень тихо и с настоящей болью в голосе проговорил инструктор, драматически закатив глаза. Хлопнув крыльями, жеребец слетел со своего столба, и опустившись рядом с нами, прошелся вдоль шеренги, разглядывая стоящих перед собой кандидатов так, словно видел их впервые – «Да-да. Только маленький шажок. Старший инструктор Нидлз, известный своими зверствами и пристрастием к галлюциногенным растениям, отчего-то решил, что именно сегодня вам выпал шанс совершить хоть что-то стоящее в вашей никчемной жизни. Догадываетесь, какой?».

– «Испытание…» – потрясенно выдохнул десяток. Я напряглась. По моим расчетам, это эпохальное событие должно было произойти чуть позже, едва ли не на неделю, и я не видела ни малейших признаков подготовки к этому торжественному действу, сравнимому разве что с днем, когда новоиспеченные стражи принимались в объединяющее нас братство уже как полноценные члены команды, получая свое наградное оружие, и наверное, что-то еще. Прошедшие через церемонию неохотно говорили об этом, но судя по обмолвкам, которые я слышала от Хая, Графита и прочих собратьев по несчастью и ремеслу, это было что-то глубоко личное, и в то же время, объединяющее всех новичков. Однако облетев буквально накануне вокруг всей Грязи, я не заметила ни снующих санитарных команд, ведущих поиски тел неудачливых претендентов, ни охапок оружия, ни мешков с частями доспехов – ничего, что говорило бы о подготовке к Давилке, и слова инструктора стали для меня неприятным сюрпризом. Продравший глаза Древний тоже насторожился, небрежно отмахиваясь от моего чувства иронии, обрушившегося на него при пробуждении. А вот нечего спать, когда тут такое творится!

– «Да, мои дорогие, нежные детишки. Ваше привольное житье в этом славном и теплом, словно коровья задница месте, закончено. Сегодня вы абсолютно свободны – отдыхайте, набирайтесь сил и храбрости… Ну, или молитесь, если считаете, что вам это поможет. Я встречу вас на закате».

– «На зака… Но где?!» – ошарашенная свалившейся на нас столь радостной для нее вестью, Флеш пропустила момент, когда неслышно воспаривший со своего места Фангс пропал в утренней дымке, поднимающейся над протекавшим неподалеку ручьем. С приходом зимы Грязь превратилась в холодное и топкое болото, испещренное множеством ручьев, чьи ледяные воды питались тающим снегом, не способным укрыть исходящую серными испарениями, ноздреватую землю, и жить тут стало, мягко говоря, крайне затруднительно, даже для тех, кто имел бы палатку и походный костер – «Где мы должны собраться? Где он нас найдет?».

– «Думаю, он прекрасно знает, где мы спим» – вымотанная кавалерийскими скачками по стенам, я с трудом разогнулась и с глухими стонами взмахнула крыльями, поднимая себя в воздух. Разбуженные неожиданным подъемом, мы еще не успели свернуть свою лежку, и я собиралась перехватить еще немного сна перед тем, как нас вновь погонят через долину, полную самых замечательных вещей вроде болота со змеями, зубы которых все-таки содержали в себе какой-то слабый нейротоксин; кустов гигантских, усеянных отстреливающимися шипами растений; а так же прочими радостями вроде мантикор, лабиринта из пещер, и древнего замка, в котором располагались все те, кто смог пройти испытание, и доказав свою пригодность, поднять значок десятка на крыше полуразрушенной башни. Хотела бы я сказать, что не боялась и спокойно уснула, продрыхнув до самого вечера, но увы, моим мечтам было не суждено сбыться так рано, ведь стоило лишь мне заползти под откос и расположиться на остывшей лежанке из веток и травы, еще хранящей запахи наших тел, как тут же меня буквально выдернули из укрывища, словно пробку из бутылки, сразу несколько ног и зубов.

– «Эй, я первая залезла!» – зарычала я, отбиваясь от примчавшихся вслед за мной членов десятка, плотной толпой обступивших мою брыкающуюся тушку – «Я последняя сторожила – значит, мне первой и спать!».

– «У нас есть к тебе дело, Глэйз» – оглянувшись на остальных, необычайно серьезно обратилась ко мне Флеш. Настойчивая, не терпящая возражений и уверенная в собственной правоте, эта пони обладала задатками хорошего лидера среднего звена, толкающего окружающих на подвиги, однако делающего это во имя цели, обозначенной кем-то еще – казалось, она все делала серьезно и с максимальной самоотдачей, поэтому я даже не представляла, что она может быть еще серьезнее… Да, вот такой вот получился каламбур, над которым не преминул поржать взволнованный Древний – «Сегодня начнется наше Испытание».

– «Ну… Я рада за нас. Поздравляю» – неуверенно проговорила я, настороженно косясь на частокол обступивших меня ног – «Ты хочешь толкнуть еще одну речь, или кушать? Я уже сказала, что стояла сегодня последнюю стражу, и раз у нас сегодня выходной…».

– «Да, у тебя сегодня выходной. Об этом мы и хотели с тобой поговорить».

– «Ну, хорошо» – присев, я уставилась на опустившихся рядом пони, отмечая, что все они сели мордами ко мне, словно противопоставив себя, свою крепкую, дружную команду обросшей, изгвазданной пони, чья белая шкурка покрылась почти несводимыми, грязными пятнами, а черно-красная грива представляла собой один большой и засаленный колтун – «Я вся внимание».

– «Ты представляешь значимость этого события для нашего отряда?» – в спокойном до поры голосе зеленой пегаски послышалось напряжение, словно весь этот разговор, хоть и неприятный для нее, она проводила уже не раз, и давно привыкла не отвлекаться на мнение или эмоции собеседника – «Это будет испытание, не чета всем нашим тренировкам, и мы должны показать все самое лучшее, что в нас есть. Мы должны быть уверены в своих силах, и в силах друг друга, чтобы с честью пройти через все, что может бросить против нас Обитель Кошмаров, и я готова вести всех за собой… Всех, кроме того, кто не сможет, не справится с трудностями этого экзамена. Короче говоря, кроме тебя».

Повисло неловкое молчание.

– «Прости, я немного не поняла…».

– «Ох, во имя богини!» – демонстративно простонала синяя пегаска, с драматическим видом закатывая глаза – «Мы прогоняем тебя, Глэйз! Чего непонятного? Можешь идти, можешь лететь, можешь бежать – отсюда. Домой».

– «Да, все верно, Тамблвид» – нахмурившись, кивнула Флеш. Остальные пони смотрели с сочувствием, но столь же непреклонно – похоже, не одну только Изи и ее из кожи вон лезущих подсвинков я достала своими «успехами» в учебе, и теперь, перед самым сложным этапом, они решили разрубить беспокоящий их узел одним выверенным ударом – «Мы проводим тебя до границы Грязи, а там…».

«Как дети. Честное слово».

– «Ты читаешь мои мысли, старик» – улыбнувшись, пробормотала я, обводя глазами насупленных пони. Я вновь ухмыльнулась, затем – захихикала, и вскоре, уже смеялась, от избытка чувств, повалившись на выстуженную лежанку.

– «Ну вот, истерика. Что, Тамблвид, не могла это доверить Флеш, а?» – прогундел кто-то справа, вновь вызывая у меня приступ неконтролируемого хихиканья. Эти наивные дети, молодежь, и вправду решили, что отсюда можно улететь?! Представив себе толпы блохастых, обросших кандидатов в рекруты, косяками улетающих из долины, я вновь захохотала, размазывая слезы у себя по щекам, пока, наконец, опустившаяся на меня зеленая пегаска не отвесила мне две смачные оплеухи, заставившие мою голову мотнуться, будто привязанный за веревочку, воздушный шар.

Но и тогда я продолжала икать и тихо хихикать.

– «Может, она сошла с ума, а?» – предположил сиреневый пегас – «Я слышал, такое бывает от страха. Давайте просто сдадим ее инструктору, и…».

– «Ага! Чтобы она нас тут же заложила!» – похоже, зеленая решила отвесить мне еще одну оплеуху, но тут же отлетела в сторону, когда я, быстрым поворотом туловища, стряхнула ее со своего живота – «Внимание, сейчас она боится до ужаса, и способна на что угодно! Эй, полегче, Глэйз, полегче! Вот так!».

– «Да, похоже, я действительно схожу с ума» – вновь хрюкнула я от очередной порции смеха, рванувшегося у меня изнутри – «Да, тут ты, Пиллоу, прав. И что, вы действительно решили, что вдевятером вам будет легче его пройти, это испытание?».

– «Мы знаем, что мы его пройдем. А ты – нет. Засыплешься на каком-нибудь тесте, и потянешь за собой остальных» – строго сказала мне Флеш, недовольно нахмурившись при виде моей идиотской улыбки. Увы, я ничего не могла с собой поделать, а тут еще и Древний… Старый охламон подтрунивал надо мной, называя нашу возню «Войной за кусочек сосиски», и вообще, относился ко всему происходящему абсолютно несерьезно, несмотря на то, что мне предстояло вместе с этим, ополчившимся на меня десятком, проходить вторую в своей жизни Давилку, и похоже, это явно отражалось на моей хихикающей морде – «Никто из нас не готов ползать в грязи еще год, или с позором возвращаться обратно. Поэтому мы пока что тебя лишь просим – уходи сама. Я слышала, что тут есть те, кто…».

– «Ага. Есть, что довольно странно» – закивала я головой, справившись с очередными хохотушками, и одернув Духа, принявшегося меня щекотать, насылая сотни веселых мурашек, пробегающих у меня по бокам – «Раньше их не было. И улететь отсюда, увы, я не могу. Да и никто не может. Честно. Ты уж прости, Флеш, что я так рублено говорю – боюсь, еще немного, и я вновь начну хохотать, как идиотка. Ты можешь попробовать меня прогнать, но подумай – я ведь могу вам еще пригодиться. Вы же ничего не знаете о том, что ждет вас впереди, а я, глядишь, где-нибудь и пригожусь…».

– «Мы твердо решили – ты уходишь!» – топнула Тамблвид, поднимаясь на ноги, но поколебавшись, опустилась назад, заметив знак, поданный лидером десятка – «Нет, Флеш, ты серьезно поддашься на ее нытье?».

– «Я была бы рада оставить тебя, Айси Глэйз» – сделав вид, что колеблется, призналась зеленая кобыла, но перехватив ее взгляд, я поняла, что однажды приняв решение, она не собиралась его менять без серьезных на то причин – «Но нет, ты уж прости. Мы скажем инструктору, что ты передумала и улетела».

– «А если я откажусь?».

– «Тогда мы сами тебя прогоним!».

– «Правда?» – не без иронии покосилась я на синюю кобылу, вновь лихо вскочившую со своего места – «Ну что ж, да будет так. Я уйду – но после того, как мы пройдем это ваше «испытание». Обещаю, я не буду путаться у вас под ногами, и могу даже идти сзади, в ста метрах от вас. Хорошо?».

– «Зачем тебе это, Глэйз?» – перекрывая загомонивших товарищей, негромко поинтересовалась Флеш. Пегаска с подозрением таращилась на меня, словно подозревая в чем-то нехорошем, и если это было и в самом деле так, то я должна была бы отдать должное ее смекалке и чутью – «Зачем ты так стремишься попасть в эту Обитель?».

– «Зачем?» – веселье и страхи ушли, оставив после себя небольшое волнение, передававшееся мне от Духа. Как это часто бывало, проснувшееся древнее существо, крепко слившееся со мной в один неразделимый конгломерат чувств, мыслей и надежд, одним своим присутствием отгоняло все страхи и беды. Расслабившись, я решила немного пошалить, и закончила свою мысль не так, как намеревалась ранее – «Ну, думаю, ты помнишь, что я говорила о своем муже. В отличие от вас, у меня нет великих целей, но я точно знаю – если я не пройду этот экзамен, моему крупу несдобровать!».

– «Это что, копья? Настоящие? А зачем?».

– «Ах простите, Ваше Высочество, что посмел предложить Вам это грубое оружие!» – ехидно ощерился Фангс, небрежно откидывая в сторону веревку, скреплявшую вязанку остро наточенных копий – «Но лично вы можете его и не брать. Я уверен, что вашей крепко спаянной команде абсолютно ничего не угрожает».

«Он что-то узнал» – думала я, натягивая на себя половинки доспеха. Словно раковина, состоящий из двух одинаковых частей, он скреплялся на груди удобным ключом в форме диска, украшенного изображением глаза, недобро взиравшего на мир узким, вертикальным зрачком – «Слишком уж очевидный намек. Наверняка подслушивал».

«Или подглядывал. Вуайерист!».

«Точно!» – не удержавшись от довольно нервной ухмылки, я быстро закрепила на себе элементы брони, подтянула щитки на ногах и попрыгала, убеждаясь, что все подогнано как положено, и не выдаст меня предательским звяканьем стали. Остальные все еще возились с глухо звеневшим железом, вмиг позабыв все, чему нас учили. Конечно, эти занятия были не сравнимы с последующими жесткими тренировками возле замка, и я со спокойной душой выкинула из головы скупую лекцию инструктора, не поленившись пару раз нацепить их как можно медленнее и задом наперед, чтобы не выделяться из общей толпы.

– «Стройся!» – выдохнул Фангс, заметив крылатую тень, на миг заслонившую краешек луны, поднимавшийся из-за гор. В эту ночь, испарения окутывали долину необычно густым, молочно-белым туманом, и из его разрывов, словно тень, появилась фигура фестрала, несущего на спине немалых размеров мешок.

– «Меня зовут старший наставник Нидлз» – без длительных предисловий, прогудел бывший кентурион, сбрасывая на землю глухо звякнувший груз – «Вы видите меня в первый, и если вам не повезет, и в последний раз в своей жизни. Сегодня, в последний месяц осени, мы начинаем испытания для тех, кто оказался способен выдержать тот образ жизни, что влачили наши предки – полудикие, сбивавшиеся в табуны, свободные от условностей и обязанностей. Вы выдержали, очистившись от предрассудков и привычек, вы научились выживать, хоты бы в этих тепличных условиях, и я решил, что вы достойны того, чтобы дать вам шанс. Сегодня вы будете первыми, кто начнет испытание для новичков, известное в наших краях как Давилка».

– «Мы не подведем вас, старший наставник!» – истово выдохнула Флеш. Кажется, она хотела сказать что-то еще, быть может, даже задвинув ответную речь в своем скаутском стиле, но осеклась и быстро вернулась в строй под тяжелым, немигающим взглядом бывшего кентуриона.

– «Разбирайте шлемы, кандидаты в рекруты!» – скомандовал звонким голосом Фангс. Отступив в темноту, Нидлз улетел, полоснув напоследок светящимся взглядом по нашей группе. Пригнувшись, я сунулась вперед, отгораживаясь спинами группы от взгляда, прошедшегося по мне, словно нож, и породившего сотни мурашек, тревожным табунком проскакавших у меня под доспехом – «Пошевеливайтесь. Сам старший наставник решил обратить на вас свое внимание, а это чего-то да стоит!».

– «Что мы должны делать?» – справившись с доспехом, деловито осведомилась Флеш. Мне пришло в голову, что она совсем не поинтересовалась, как обстоят дела у тех, чьим лидером она себя считала все это время, и почему половина пегасов выглядела так, словно видела этот фиолетовый доспех в первый раз. Быть может, я была излишне пристрастна, но в тот миг я была уверена в том, что ни за какие коврижки не дала бы ей и последнего десятка… Или наоборот, дала бы последнюю контубернию, и драла бы собственнокопытно за каждую ошибку, через день.

– «Вы? Вы должны добраться вон до той башни» – копыто наставника описало полукруг и остановилось, уткнувшись в видневшиеся на горизонте шпили. Древний замок, чье основание терялось в темноте каменистого распадка, все так же нависал над долиной гнилым, полуразрушенным зубом, но я знала, как обманчиво это впечатление, отчетливо помня множество платформ, лестниц, переходов и галерей, опутывающих древнее строение не хуже строительных лесов. Убедившись, что все обнюхали, осмотрели, и наконец, надели свои шлемы, фестрал прошелся вдоль строя, внимательно глядя на нас, словно стараясь получше запомнить наши фигуры, нетерпеливо приплясывающие на холодном зимнем ветру – «Да, до башни замка. И поместить на ее вершине значок своего отряда. Он у вас с собой?».

– «Конечно…» – на шее у Флеш болтался плотный кошелек, из которого она выудила потускневшую инсигнию, диск с вырезанным в нем глупо ухмыляющимся солнцем. Увидев его впервые, я преисполнилась было подозрений – ну не бывает столь явных совпадений! – но вскоре решила, что все же бывают, усыпленная тем, как гладко прошло мое проникновение в среду новичков – «То есть, просто положить ее на крышу той башни?».

– «Нацепить на флагшток, расположенный на открытой верхней площадке. И все» – как-то нервно ухмыльнулся фестрал – «Ваша задача проста – добраться до башни любыми способами. Копайте, идите, летите – в общем, делайте что хотите, но к рассвету мы либо увидим на башне ваш знак, либо…».

– «Либо что?» – кажется, до переглядывающихся пегасов, наконец, начало доходить, что доспех и копья им выдали не просто так, по доброте души и мягкости характера – «Нам будет что-то угрожать?».

– «Угрожать? Флеш, красавица ты моя ненаглядная, не заставляй меня думать о тебе хуже, чем есть! Конечно же не нет!» – натянуто рассмеялся Фангс, рывком за шнуровку затягивая сумочку с инсигнией на шее зеленой пегаски – «Все, что вы встретите на своем пути, просто постарается вас убить, чтобы потом, не торопясь, сожрать на досуге. И все. Предвосхищая твой следующий тупой вопрос – да, вы можете использовать копья, и отнюдь не для самообороны. Вот так, мои дорогие пегасятки. До следующего заката вся долина, за исключением Грязи, находится в вашем полном распоряжении. Делайте все, что угодно, но запомните, что следующим вечером, невзирая на все опасности, которые обязательно встретят вас на пути, ваш значок должен оказаться на башне».

– «Поняла» – сосредотачиваясь, кивнула Флеш, оглянувшись на встревоженных компаньонов – «Разрешите начинать?».

– «Конечно. А чтобы вам было не так скучно…» – распахнувшееся кожистое крыло придержало меня, отделяя от остальной группы, двинувшейся вперед – «… я, пожалуй, оставлю одного из вас тут, минут на десять. Посмотрим, как вы пройдете Давилку не полным составом. В конце концов, это должно быть испытание, а не легкая прогулка, не так ли?».

– «За это я могу вас только поблагодарить!» – придя в себя, Флеш кинула на меня ироничный взгляд, и борзо рванула вперед, подбадривая остальных задорными криками, заставившими меня прикрыть копытом глаза – «Вперед! Покажем себя! Отстающих не ждем!».

– «Как думаешь, они дойдут?».

– «Уверена что дойдут, инструктор!» – грохочущий копытами табун скрылся в распадке, но еще долго мы слышали слитный топот десятков ног, месящих снег и ноздреватую, пахучую землю Грязи – «Они много тренировались, и если бы не я, то точно бы вас не подвели, и преодолели двадцатисекундный рубеж».

– «Правда?» – повернувшись, страж в упор поглядел мне в глаза. Я отвела взгляд, до самого конца выдерживая роль новобранца, но подняв голову, я вновь столкнулась взглядом с уставившимся на меня фестралом – «Быть может, все-таки скажешь мне правду, сестра?».

Признаюсь, я опешила. Моя маскировка, наложенная одним полоумным единорогом под внимательным взглядом принцессы, казалась мне идеальной – роскошная, молочно-белая шкурка и перья; густая, слегка укороченная, черно-красная грива; белесые, чуть розоватые копыта – ее не портили даже гипертрофированные крылья, и после стольких месяцев, проведенных в обители, я совсем было уверилась в ее безупречности… И вот такой вот поворот.

– «Ээээ… Отбрехаться не удастся?».

– «Как?» – иронично сощурился страж.

– «Ну, не знаю. Как-нибудь».

– «Нет, не удастся. Я тебя узнал».

– «Жаль, очень жаль» – буркнула я, вертя на копыте позвякивавший шлем – «И кто еще знает?».

– «Думаю, все, кто должен. Я, например, опознал тебя, несмотря на твой маскарад. Скажи мне, как ты думаешь, они пройдут?».

– «Нет. Не пройдут» – помедлив, я покачала головой, глядя вслед скрывшемуся в тумане десятку – «У них есть лидер, но она озабочена лишь своим продвижением, а также тех, кто ей полезен, а это от силы пяток пони. Двигаясь вперед, они заблудятся и неизбежно будут терять то одного, то другого, и боюсь, к башне она попадет одна или с парой сотоварищей, которые будут топить других, чтобы остаться в строю. Никогда не доверяла этим гражданским скаутским объединениям – они старательно корчат из себя бравых вояк, но при малейшей опасности вся эта чушь мгновенно выветрится у них из головы, и они превратятся в истеричное, паникующее стадо. А именно по этому принципу она и создала свою группу. И думаю, это аукнется ей уже на болоте. Сегодня прольется кровь, Фангс, и первая кровь будет их собственной».

– «Значит, все зря…» – оставшись наедине со мной, без своих подчиненных, Фангс отбросил былой пофигизм, и с тоскующим видом уставился на полную луну, выползавшую из-за пиков – «Это моя вторая группа за год. Я старался дать им волю, и не вмешиваться в процесс адаптации к жизни в Грязи. А ведь они казались такими перспективными…».

– «Да? Это ты называешь «не вмешиваться»? Ну зашибись!» – иронично хмыкнула я, вспоминая высокомерную отстраненность Фанга – «Но критиковать тебя я не собираюсь – в конце-концов, это была твоя группа и твое решение. А что случилось с первой?».

– «Они не дошли» – помедлив, глухо признался фестрал – «Я контролировал каждый их шаг, сутками не вылезал из Грязи, уча их всему, что знал сам. А они… Их разнесли в пух и прах, на подходе к этой башне. Ты слышала, что Госпожа разрешила неудачникам оставаться в живых, и дальше ползать по Грязи?».

– «Ну да. А это не дискредитирует саму идею Давилки? Ведь если новички будут знать о том, что им предстоит сделать…».

– «Ты видела хоть одного такого бедолагу?» – вопросом на вопрос ответит мышекрылый жеребец. В ответ, я отрицательно помотала головой – «И недаром. Они знают, чем им грозит попытка хотя бы приблизиться к новичкам, или начать распространять слухи – церемониться с ними не будут. И вот такие вот отщепенцы, притаившись у основания башни, перекололи всю мою группу. Зашли им в тыл, ударили с флангов – в общем, классический захват в клещи, и уже через несколько минут, у меня был не десяток, а израненные, паникующие жертвы, разбежавшиеся кто куда. Выжившие после ранений сами стали изгоями, и до сих пор выживают как могут неподалеку. Я просил отправить меня к ним, но увы…».

– «Хммм. Умно, но несколько нечестно» – подумав, признала я, постукивая копытом по древку лежавшего передо мной копья. Признаться, захваченная восстановлением собственной формы, я как-то упустила из виду, что даже тут, в этих суровых местах, могут разыгрываться нешуточные драмы – «Они знали все о своем противнике, откуда он подойдет, что будет делать и к чему стремиться. В качестве проверки или эксперимента сойдет, но если это станет практикой, боюсь, следующие поколения стражей превратятся в настоящих мерзавцев. И братство начнет гнить изнутри».

– «Да, выводы были сделаны, и теперь «второкурсников» будут оценивать стражи!» – злобно ощерился Фангс – «Поэтому тех, кто рассчитывает на легкую прогулку в этом году, ждет большое разочарование. И именно поэтому я хочу, чтобы ты не мешала своему новому десятку».

– «То есть, не проходила Давилку?» – протянула я с нарастающим разочарованием – «Нет, я, конечно, нисколько не лелеяла надежду отлупить десяток новичков, ведь после Северной войны нам эти игры уже не кажутся такими уж привлекательными, но все равно – разве я просто так копошилась в этой грязи?».

– «Я не знаю, зачем тебе это было нужно» – равнодушно пожал плечами фестрал – «Я уверен в том, что только старшие знают о твоем присутствии в Обители, да и то не все. В любом случае, сестра, не мне, простому стражу, толковать волю Госпожи, чьей ученицей являешься ты, Скраппи Раг. Я опознал тебя по крыльям, всем твоим статям и запаху, но не подал виду».

– «И у тебя это получилось. Хорошо, так чего ты хочешь?».

– «Я думал просить тебя не вмешиваться, но теперь, пожалуй, это лишнее» – вновь понурился жеребец, глядя на гребень скалы, за которым лежала основная часть долины. Ведомый зеленой пегаской, десяток добрался до границы Грязи, и расправив крылья, как на параде, поднялся в воздух – без разведки, без плана, без колебаний – «Ты же знаешь их так же, как я, и если ты думаешь, что они не пройдут…».

– «А что думаешь ты?» – поинтересовалась я, кокетливо поправляя прядь черно-огненной гривы, из которой тотчас же запрыгали мерзкие насекомые, стремясь добраться до стоявшего рядом фестрала.

– «Я могу лишь надеяться».

– «Ну что ж, тогда я просто понаблюдаю со стороны» – ухмыльнувшись, я нацепила на себя шлем с шипастым драконьим гребнем. К чести Фанга, он и глазом не повел в сторону разлетавшихся от меня паразитов, пристально разглядывая мою вооружавшуюся фигурку – «Вмешиваться я не буду, но все-таки мне до ужаса интересно, чем порадует нас тот декан, которому поручено осложнить наш путь. Считай это профессиональным интересом».

– «Не вмешивайся, прошу! Это нужно мне самому!».

– «Хмммм… Ну хорошо, брат. Вмешиваться я не стану, но за это… План Давилки остался прежним – захват и удержание?».

– «Да, без изменений. Это разработанный лично Госпожой план оценки новобранцев. А что?».

– «Хорошо. Тогда сделай так, чтобы следующей группой, идущей за нами, был десяток этих… Как ты их там назвал? «Второкурсников»? Вот-вот, пусти этих ребяток по нашим следам».

– «Раг, ты понимаешь, чего требуешь?» – хрипя пересохшим от волнения горлом, ошарашено пробормотал Фангс – «Они же вас разорвут!».

– «Может, и не разорвут» – беспечно хмыкнула я – «И вообще, присоединяйся к веселью! В конце концов, ты сам сказал, что оценивать их должны настоящие стражи, и разве два таких героя, как мы, не сможем отлупить десяток каких-то качков? Брат, я начинаю подозревать, что ты намерено пытаешься опорочить честь своего мундира!».

– «Старшие не согласятся…».

– «А ты скажи, что это была моя идея. Уверяю, они запасутся попкорном и рассядутся на ближайших скалах, словно вороны. Еще и билеты будут продавать. Ну, или ставки делать».

– «Облака, сестра» – ошарашено тряся головой, отозвался фестрал – «Мы используем для наблюдения облака и тучи».

– «Вот хитрецы!» – скупо ухмыльнулась я, справившись наконец с топорщащимся подшлемником. Шлем пах потом и кровью – «Я тут уже полтора года, считая прошлый раз, а об этом даже не знала. Ну что ж, посмотрим, что приготовил нам этот бездельник, готовивший ловушки для нашей группы. Берегись, декан – я гряду!».

– «Ты просто удивительная кобылка, слышишь?» – крикнул мне вслед жеребец. Взмахнув крыльями, я поднялась в воздух, и понеслась в сторону болота, следуя не раз пройденным маршрутом, стремясь настичь остальных – «Думаю, тебе уже говорили об этом?».

---

Что ж, хотя бы внешне Обитель не изменилась. Как на заказ, последний день месяца Закатного Солнца принес в долину густой туман, спускавшийся с горных пиков, подобно пушистому одеялу. Снег с дождем прекратились, и над притихшей Обителью расстилалось колышущееся, белое море, в котором тонули овраги, распадки, болото и даже небольшой лес, низкорослые горные сосны которого полностью погрузились в туман. Но даже несмотря на столь забавный погодный феномен, по моему скромному мнению, способный не помешать, а только помочь бегущему где-то впереди отряду, болото оставалось таким же мрачным, гадким и неприветливым. Темная бездна мрачно булькала, исходя вонючим паром горячей воды, бившей из источников в ее таинственных глубинах, и низкорослые, почти лишенные коры деревца все так же торчали на ее поверхности, сиротливо мотая на длинные пальцы ветвей болотную траву и грязь.

Зима вступала в свои права, и ветер, уныло и тревожно гудевший в бойницах древней башни, пробирал до костей любого, рискнувшего вступить на лестницу, казавшиеся бесконечными ступени которой, пронизывали таившую ее башню от подвала до плоской смотровой площадки на ее вершине, где, сбившись в кучу и растерянно озираясь по сторонам, толпился наш неполный десяток. Наш – это мой, поскольку я все еще являлась его частью, пусть даже и ощущая, что нашему знакомству остались считанные часы, и Фангса, зыркавшего на меня светящимися в темноте глазами.

– «Пока все тихо» – стараясь не отсвечивать бело шкурой, я отошла к стене и уже из глубины помещения осмотрелась через узкое окошко-бойницу. Башня огромным гнилым зубом возвышалась над глубоким распадком, словно бушприт корабля, предваряя громаду замка, притаившегося в темноте. Обычно залитый солнцем, в этот день он таился в тени, все двери и окна его были накрепко заколочены, массивные ставни закрыты, и лишь самое чуткое ухо сумело бы уловить эхо негромких шагов дежурных по десяткам, патрулирующих длинные коридоры – как по полу, так и по потолку. Рассевшись по залам, его обитатели спали, получив столь желанный выходной, но по большей части, собравшись кучками, прислушивались к творившемуся вокруг замка, и тайком от наставников, бились об заклад на исход того или иного боя, заканчивавшего Давилку. Конечно же, инструктора об этом знали, как знали и о том, что порхающие тут и там стражи, время от времени залетавшие в замок по своим делам, мгновенно оказывались в кольце нетерпеливых учеников, желающих знать подробности о том или ином десятке, не говоря уже о тех, кому посчастливилось вытянуть счастливый жребий быть назначенным в патрули, шатающиеся в эти дни по всей долине. У многих были свои любимчики или объекты презрения – в конце концов, одним из самых забавных заданий была слежка за претендентами, призванная показать нам разницу между теми, кто пришел в обитель и теми, кто вскоре должен был ее покинуть. Признаться, разница впечатляла.

– «Кажется, они и не собираются проверять лестницу и последний этаж».

– «Угу» – моргнул из темноты Фангс, невидимкой вися в самом темном углу. Одно из самых интригующих умений всех слуг вернувшейся принцессы – способность болтаться вверх ногами на практически любой поверхности, а также бродить и бегать по ним, на радость ошарашенным обывателям, впервые видевшим такое забавное зрелище. Копытокинез в квадрате, он был мне так же недоступен, как облик, как темные силы, которыми наделялись присягнувшие Луне кобылы и жеребцы – «И это еще раз говорит обо мне как о некомпетентном инструкторе».

– «Ну, не скажи!» – хмыкнула я, прислушиваясь к доносившемуся из-за крышки люка спору. Выкинув с крыши башни привязанную там мантикору, отряд лишился еще троих, покусанных рвущимся с привязи зверем, и теперь, водрузив на флагштоке инсигнию, перевязывал раненных и до хрипоты спорил о том, что же делать дальше. Прошедшим первый этап намеренно не говорили о том, что нужно делать и, наверное, лишь однажды нарушили правило невмешательства, увидев, как зверствовала на крыше сорвавшаяся с цепи, молодая пегаска, одного за другим, швырявшая противников через парапет. Нынешний десяток был менее буйным, и судя по всему, его членам, как и прочим претендентам, предстояло самостоятельно догадаться не оставлять свой значок без присмотра – «Насколько я помню свое обучение, старый подонок Шейд не особенно с нами носился, предпочитая гонять да лупить, причем меня – исключительно палкой. Вряд ли отличается от твоей первой попытки, как я поняла. Хотя те, кто приходят в обитель из семей стражей, уж наверняка подготовлены лучше, и…»

– «Вот уж не думал, что ты купишься на эту байку!» – фыркнуло из темноты – «Какие семьи, Раг?». От тех, кто ушел служить Госпоже из Гвардии, отворачиваются, как от предателей и прокаженных, и поверь моему слову – ни один вменяемый родитель не пожелает своему отпрыску подобной судьбы. Нет, есть, конечно, единицы – в конце концов, если ты хочешь стать стражем, тебе нужно всего лишь пройти Давилку и последующие испытания, но представь, как много пони в возрасте, имеющие совершеннолетних детей, выдержат или хотя бы пойдут на это? Нет, конечно же, есть единицы – но в основном, это распространяемая нами легенда, намеренно распускаемый слух, чтобы новички, лучше других подготовленные в Гвардии или иных орденах или организациях, не возгордились, всегда ощущая тень неуверенности, воображая себе конкурента, опережающего их на пару взмахов крыла. Насколько я, кстати, знаю, сейчас в Обители нет ни одного, кроме тех, кого мы поджидаем».

– «Так значит, из нас делали дураков?» – надувшись, решила обидеться я, ощутив горечь внезапного прозрения, словно спортсмен, мнивший себя чемпионом мира, и вдруг узнавший о том, что все его противники были не более чем неудачниками и слабаками, подставными фигурами закулисных воротил – «И все эти жертвы, ранение Черри и драка на башне – все это было неправдой?».

– «Нет, этого я не говорил» – примирительно прошелестел фестрал, спускаясь с потолка и успокаивающе проводя по моей спине невесомым, кожистым крылом – «Это испытание вошло в анналы Обители как из-за беспрецедентного количества участников, уже знавших о том, через что им предстоит пройти, так и из-за его итога, в результате которого его пришлось признать состоявшимся даже несмотря на то, что разношерстная группа претендентов так и не прошла вторую его часть – защиту. Если ты решишь задержаться тут надолго, то советую тебе заглянуть в библиотеку, и хоть я могу поспорить, ты до сих пор не балуешь такие заведения своим присутствием, тебе будет приятно почитать о самой свирепой Давилке за все годы существования восстановленной Обители Кошмаров. Так что гордись – ты и в самом деле схватилась с нацеленными на успех детьми тех, кто стал стражами в первые годы возвращения нашей принцессы».

– «Горжусь, как пионер галстуком!» – буркнула я, вновь глянув в окно. Шум сверху утих, но судя по глухим звукам шагов, Флеш сотоварищи сообразила, что покидать эту башню им было совсем не резон, и принялась устраивать десяток на ее вершине. Нет, конечно, я сама заперла люк на лестницу, использовав вместо засова обломанное копейное древко, но мне казалось, что они могли бы приложить чуть больше усилий, нежели просто подергать за старое, ржавое кольцо – «Ладно, скоро утро, и твой десяток на вершине башни – официально, они прошли это испытание. Защита же ничего не решает, верно? Иначе, отсеивалась бы половина претендентов, если я правильно понимаю ее смысл».

– «Верно. Защита – это оценка решимости, которую могут выказать претенденты перед неминуемым поражением. А если нападающие настолько слабы или ослаблены неудачным прорывом к башне, что не могут победить даже таких же, как они, вымотанных походом, сражением и долгим ожиданием пони…».

– «Угу. Такие списываются в утиль» – кивнула я, насторожившись. Мои подрагивающие уши встали торчком, с громким шорохом сбрасывая с себя пряди засаленной гривы, уловив негромкий стук камней, раздавшийся из-под скального карниза, расположенного напротив окна – «Кстати, об утиле. Кажется, нас почтили своим присутствием господа второкурсники».

– «Быстро они!» – скривился Фангс, отходя от меня и снова исчезая в темноте. Судя по ветерку, обдавшему мою спину, он вновь прилепился к потолку – «Не приведи богини, если я узнаю, что Сваллоу им подсказывала – хвост ей в задницу затолкаю!».

– «Не понимаю я вас, пегасов» – буркнула я, зажимая под бабкой древко короткого, обломанного копья, действовать которым было гораздо удобнее в узком пространстве винтовой лестницы башни – «С одной стороны, вечно плачетесь на то, что с трудом поддерживаете популяцию, а с другой…».

– «Ну да, не склонны мы к тому, что так активно пытается привить нам принцесса Селестия. Все эти браки, семья, один партнер на всю жизнь вместо привычных табунов, и прочие земнопоньские штучки – это все не для нас. Свобода – вот что отличает пегасов от прочих наземников, верно?».

– «Твоя правда» – буркнула я, вспоминая о том, с каким облегчением я окунулась в жизнь претендента в новобранцы, сбросив с себя груз ответственности за семью и детей. Конечно, это пошло мне на пользу, но что станет с моими детьми, если подобные отлучки будут постоянными? С другой стороны, как же жили жеребята гвардейцев? Похоже, мне стоило как можно скорее прояснить этот вопрос – «Ладно, это все лирика. А где же эти храбрецы?».

– «Придут. Уверена, что тем, кто наверху, поддержка не потребуется?».

– «Даже не знаю» – откровенно призналась я, осторожно поднимаясь по лестнице на кончиках копыт. Было неудобно и даже неприятно, но так мои ноги не издавали веселого, так нравившегося мне цоканья при каждом моем шаге, и мне удалось незамеченной подкрасться к двери, аккуратно вынимая из петлей импровизированный засов. Отбросив бесполезную теперь деревяшку, я осторожно приподняла крышку люка… Для того, чтобы уткнуться носом в блестящее жало копья.

– «Ээээ… Привет».

– «Глэйз?! Откуда ты тут взялась?!» – выдохнула Флеш, отводя от меня свое оружие. Остальные члены десятка, за исключением трех раненых пегасов, с недоумением таращились на меня, совершенно позабыв о необходимости приглядывать за окружающей обстановкой – «Инструктор же тебя задержал!».

– «Я шла за вами, но потерялась. Потом увидела вас тут, но не смогла взлететь – от усталости, наверное, поэтому забралась в одно из этих окошек внизу» – не задумываясь, выдала я свою версию произошедшего. В тот момент, мне показалось неимоверно забавным отсутствие в ней хотя бы грамма лжи, ведь если не углубляться в подробности, именно так все и происходило – в конце концов, я и впрямь поплутала по болоту, столкнувшись с подпиленными кем-то досками настила, и если бы не мысли о таком же фокусе, который я провернула когда-то сама, я бы надолго застряла в этом дурно пахнувшем месте, увлеченно удирая от болотных змеюк – «Это… Я много чего пропустила?».

– «Тьфу! Что б тебя, дура черноглазая!» – рявкнул Пиллоу, баюкая больную ногу. Несмотря на грязь, покрывавшее его тело, пегас имел крайне нездоровый цвет губ и глазных яблок, что в купе с сотрясающим его ознобом, явно говорило о том, что он попался на зуб змее или мантикоре. Скорее, последней, ведь змеиный яд бы его наверняка парализовал – «Какого конского редиса ты сюда приперлась?».

– «Но я ведь член отряда…» – сделав грустную мину, слезливым голосом проблеяла я, старательно давя в себе раздражение. Фыркнувший где-то внутри меня Древний посоветовал не издеваться над детьми, а следить за окнами башни – «И инструктор сказал, что я должна лететь по вашим следам».

– «А я сказала тебе валить!» – рыкнула Флеш, ударом копья обрушивая мне на макушку крышку люка – «Тут не место для неудачниц! Еще час – и мы станем…».

– «Кормом для мантикор вы станете!» – прокричал кто-то над моей головой, и тяжелые копыта с грохотом захлопнули крышку люка, отправив меня в полет по лестнице, когда их обладатель приземлился на крышу башни – «Вперед, вперед, вперед!».

– «Аууууууууууууууу!» – приложившись головой о стену, я громко завыла, держась за разбитый затылок. В воздухе мгновенно запахло кровью, и этот солоновато-тошнотный запах живо напомнил мне о том, что шлем снимают лишь на привале, а уж никак не во время патрулирования, да еще и перед возможным нападением врага – «Ссссволочь! Идиот!».

– «И ты хотела справиться с ними сама?» – иронично прошипело из дальнего угла лестничной клетки – «Сама встанешь, или помочь?».

– «Помоги себе сам, умник!» – рявкнула я, вскакивая на ноги. Красное и соленое обильно текло у меня по голове, неприятно щекоча шерсть и тяжелыми каплями скатываясь по ушам и затылку. Подхватив выроненное копье, я обернулась – и как выяснилось, весьма вовремя, ведь в окна-бойницы уже лезли вооруженные копьями фигуры.

– «Эти твои, а я пойду гляну, кто это у нас такой смелый завелся!».

Развернувшись, я поскакала вверх по лестнице, скуля и морщась от боли в ушибленной голове, на которой наверняка уже вздувалась здоровенная гематома. Да еще и эта рана… В общем, на крышу я выбралась в отвратительном настроении, с мстительной радостью слыша за собой рассерженное шипение и хлесткие удары, которыми Фангс награждал смелых захватчиков, решивших зайти к защитникам с тыла, и долбанув затылком крышку люка, с мстительной злобой воткнула копье в чей-то круп, болтающийся перед моим носом. Взвыла я при этом не хуже того дурачка, что попался под мой удар, ощущая, как усилившееся кровотечение начинает буквально поливать мою шею горячей, щекочущей струйкой. Нет, я определенно была идиоткой, да еще и с проснувшейся отчего-то мазохистской жилкой, однако это не помешало мне отбить в сторону еще два копья, сунувшиеся к моему носу с явно враждебными намерениями, и с недобрым оскалом уставиться на обернувшихся ко мне пришельцев.

Пони как пони – ничего особенного в них не было. Чуть более тощие, чуть более живые и явно гораздо злее чем те, кто пришли в Обитель в этом году, они быстро разобрались в чем дело, и уже через секунду, мне пришлось прыгнуть назад, уходя от удара копейных жал, воткнувшихся в доски настила. Несмотря на то, что от момента атаки на башню прошло не более минуты, эта группа легко разобралась с находившимся на башне десятком, и пользуясь тем, что шестеро из защитников могли лишь лежать, баюкая полученные травмы, быстро подавила сопротивление, неплохо подколов троих из противостоящих им пегасов. Окруженная копьями, коловшими ее горло и грудь, Флеш расстроенно кривилась, с трудом сдерживая разочарование, как мне показалось, готовое пролиться горькими слезами. Вот уж не думала, что эта зараза была способна на такие эмоции…

– «Моя!» – рявкнуло позади. Не долго думая, я рыбкой нырнула вперед, спасаясь от просвистевшего мимо шеи копья, больно рванувшего мою гриву. Продолжив свой путь оно со звоном ударило в грудь стоявшего передо мной пегаса, отскочив от темно-синего доспеха, и заставив молодчика бесславно опуститься назад. Крякнув, как утка, я перескочила через его голову, и опустившись на пол, изо всех сила выбросила назад задние ноги, отправив неудачника в полет. Второй оказался умнее, но воля ваша, зачем же было пытаться так настойчиво ткнуть меня копьем, поднимаясь на задние ноги? Прямой удар в живот кромкой копыта, которыми любил пробавляться Маккриди, словно боксерский джеб[9], заставил противника согнуться, и, выронив копье, упасть рядом со мной, беспомощно хватая воздух широко раскрытым ртом. Что ж, пожалуй, стоило поставить Нику выпивку за столь интересную идею…

– «Нннннннаааа!» – завопил кто-то у меня над ухом, и теперь уже была моя очередь мешком отлететь в угол от удара чего-то твердого, пришедшегося по прикрывающему плечо доспеху. На этот раз я успела потянуться мордой вперед, и тяжесть удара пришлась на лопатки, немилосердно отдавшись колючей болью в самых кончиках крыльев. Алая пегаска, словно трепещущий крыльями снегирь, сходство с которым усиливалось синевой надетого на ней доспеха, пронеслась над моей головой, отбрасывая в сторону сломавшееся от удара копье. Еще бы на пару сантиметров ниже…

– «А ну иди сюда, пиздень рваная!» – признаюсь, впоследствии, воспоминания о собственном поведении не раз заставляло меня отчаянно краснеть, но тогда, на вершине этой скотской башни, где я оказалась уже второй раз за свою короткую жизнь, мне было абсолютно плевать, как посмотрят на меня остальные. Заведясь уже не на шутку, я взвыла не хуже голодного призрака, и подхватив валявшееся рядом копье, изо всех сил швырнула его вперед, словно пилум. Конечно, оно вряд ли было предназначено для столь грубых бросков, но летящая на меня кобыла уже не имела возможности уклониться, хотя и пыталась куда-то нырнуть, но это привело лишь к тому, что вместо груди, копье пронзило ее в основание шеи, и длинным, окровавленным штырем вылезло у нее в районе лопаток, напоследок, вывернув левое крыло и зафиксировав его в гротескной пародии на приветствие. Задохнувшись, пегаска упала на пол, и забилась на свежеструганных досках, с криками орошая исходящее живицей дерево струйками алой крови. Остановившись, я замерла, не в силах поверить, что вот так вот, походя, нанесла способный стать смертельным удар, и если бы не случайность, отправивший бы в общем ни в чем не повинную пони на свидание с родичами на Небесных Лугах, однако еще три головы, показавшиеся над парапетом, не оставили мне много времени для размышлений. У одного из тех, кто прилепился к боку башни и, наверное, собирался проникнуть в нее через окна, должна была быть бутылочка с жидкой аптечкой, поэтому, недолго думая, я скакнула вперед, и схватив копытами голову ближайшего ко мне жеребца, наполовину втащила его на вершину башни.

– «Аптечка есть?!» – пожалуй, в этот миг, у меня было не самое добродушное выражение на морде. Упрямо сощурившись, желтый пегас уже открыл рот, чтобы сказать мне что-нибудь нелицеприятное, однако наткнувшись взглядом на воющую за моей спиной подругу, только сглотнул и помотал головой – «Твою мать!».

Оттолкнув от себя цеплявшегося за мои ноги претендента на победу, я отправила его назад, за парапет, и не потрудившись узнать, как прошел его недолгий полет до земли, я обернулась, и смачным пинком отправила в сторону Флеш, уже подбиравшуюся к чьему-то копью. Не знаю, собиралась ли она защищаться, или решила закончить мучения красной, в чем лично я сомневалась, но в этот момент, мне показалось крайне неприятной сама мысль, что эта дуреха, по собственной неопытности и зазнайству растерявшая весь свой отряд, валявшийся возле каменного бортика смотровой площадки, со страхом глядевший на развернувшуюся вокруг драку, на моем горбу въедет в Обитель. Отшвырнув зеленую прочь, я беспомощно осмотрелась вокруг, игнорируя двух оставшихся пегасов, осторожно кружащих над башней. Похоже, аптечки не было ни у кого.

«Нужно остановить. Рана плохая».

– «Согласна!» – поколебавшись лишь на мгновенье, я швырнула зажатый под крылом обломок копья. Интересно, когда я успела его подобрать? Еще раз беспомощно поглядев по сторонам, я опустилась на пол рядом с немного успокоившейся пегаской, прекратившей истошно орать, и лишь глухо постанывающей в ответ на прикосновения моих копыт, пробежавшихся по ее плечу и груди. Похоже, ей повезло, и под чутким контролем Древнего, я вновь пробежалась копытами по уродливо вздувшейся шкуре – похоже, копье не задело грудную клетку, и просто прошло между мышцами шеи и спины. Гора упала с моих плеч, поэтому я даже не дернулась, когда ощутила болезненные уколы копий, прижавшиеся к моей шее и крылу – «Сдаюсь! Сдаюсь-сдаюсь. Тащите сюда аптечку!».

– «Отойди, тварь!» – дергаясь и кривясь, потребовал от меня желтый высоким, ломающимся голосом. Ну надо же, уже вернулся? Вот молодец – «Сейчас же от нее отойди!».

– «Да легко. Вот только других врачей у вас нет, так что хватит верещать, и помоги ей!» – я недовольно дернула крылом, в которое уже чересчур больно тыкало его копье – «Другие пусть крепят инсигнию. Мне тебя что, учить надо, идиота кусок?».

– «Ты нами не командуешь, слышишь?!».

– «Делай! Инсигнию вешай!» – простонала под моими копытами пегаска, начиная всхлипывать от боли – «Вешай значок, кастрат тупомордый! Айййййй, ну почему так больно-то?!».

– «Извиняй, сразу не заметила, что ты просто обнять меня спешила» – смущенно пробормотала я, оглядывая копье. Попытка его сломать принесла бы больше проблем, чем пользы – похоже, тут нужды были инструменты и походный хирургический набор для ушивания ран – «Прости, я не… Извини. У вас аптечки остались?».

– «Голова кружится…» – ни к селу, ни к городу пробормотала пегаска. Похоже, кровопотеря оказалась гораздо больше, чем я предполагала – «И в глазах темно. Ты кто?».

– «Аптечку! Бутылочку из сумки, eb vashu mat!» – вскочив, заорала я так, что желтый жеребчик, до этого старательно прикручивавший свою эмблему на покосившийся флагшток, вздрогнул, и выронил золотистый кругляш, в центре которого была вырезана сердитая морда дракона – «У кого бутылочка с бабочками?! Или счаз вас самих отправлю полетать с оборванными крыльями!».

– «У нас есть, одна» – пробухтел кто-то из моего десятка. Разложенные вдоль каменного парапета, пегасы вжались в стены и пол, когда началась заварушка, и теперь осторожно приподнимали головы, осматриваясь по сторонам. Их тела, неумело перевязанные, топорщились окровавленными бинтами, хотя я не заметила слишком серьезных ран – похоже, нападавшие в своем большинстве проявили сдержанность… Ну, или просто не были готовы к тому, чтобы вот так просто убивать не способных оказать сопротивление противников – «В сумке, у Тамблвид».

– «Заткнись! Она нам самим понадобиться!» – взвыла Флеш, дергаясь из стороны в сторону, и стараясь выбраться из-под копыта второго жеребца, прижимающего ее к полу – «Ты что творишь такое, Глэйз?! Кто дал тебе право распоряжаться нашей командой?!».

– «Иди в жопу» – доверительно сообщила я зеленой, рывком раскрывая седельную сумку на ее боку, и доставая оттуда бутылочки из белоснежной глазури. Быстрый осмотр значка в виде розовой бабочки на ее боку подтвердил мои надежды – это действительно была та самая, «жидкая аптечка» из Сталлионграда. Интересно, какими путями Луне удавалось доставать эти штуки, по слухам, распространенные так же широко, как и нежадные драконы? Выдернув зубами плотно пригнанную пробку, я отстранила от лежавшей на досках пегаски желтого жеребца, закончившего наконец-то возиться с инсигнией, и резким движением потянула за торчащее из ее спины копье.

– «Ааааааааааааааааааа!!» – выпучив от боли и ужаса глаза, кобылка громко завопила, когда я плавно, но непреклонно, принялась вытаскивать из нее скользкое, окровавленное древко. Копье засело неплотно и довольно удачно, насколько я могла судить на первый взгляд, и быть может, во мне что-то сломалось или огрубело, но прижимая одним копытом к изляпанным доскам бьющееся подо мной тело, и лихорадочно хватая вторым скользкое от крови древко, я ощущала не страх, но волнение и холодок подспудной неуверенности в своих действиях. Быть может, было бы лучше оставить ее в покое, и дождаться помощи от инструкторов, незримо глядящих на то, как проходит Давилка? А может быть, все бы и обошлось, и стоило попробовать ее напоить, не вынимая застрявшего в теле копья? Эти вопросы крутились у меня в голове, пока я работала, уже самыми зубами хватаясь за пахнущее медью и солью дерево, тяжело выходящее из раны.

«Все верно. Ты молодец. Тяни!» – как всегда немногословный, Дух одобрял и незримо мне помогал, укрепляя мою решимость исправить содеянное. Наконец, с неприятным шорохом, древко вылетело из раны, орошая меня новыми струйками крови, хлестнувшими из потревоженных тканей. Рванувшись вперед, я изо всех сил нажала на лежащее передо мной тело, сжимая открывшиеся раны, и попыталась дотянуться свободной ногой до бутылочки, стоявшей неподалеку. К счастью, ни я, ни дергающая и стонущая жертва моей ошибки, не сумели перевернуть открытую аптечку – подскочивший пегас подал мне драгоценную склянку, и вскоре, красная кобыла обессиленно распростерлась у моих ног, вылакав до дна резко пахнувшую жидкость.

– «Ну вот, прилетели!» – злобно зарычала Флеш откуда-то из-за спины – «Ты вообще за кого тут, Глэйз?! Тебя за такое исключат, с позором!».

– «Из Обители не исключают» – презрительно фыркнула я в ответ, глядя на быстро прекращающееся кровотечение. Края ран слиплись, покрывшись мягкой пока корочкой, стоны утихли, и скривившись, пегаска перекатилась на спину, разлепив перепачканные кровью глаза. По случайности, или намеренно, она оказалась рядом со мной, и недолго думая, я обняла ее за шею, приподнимая небольшую, изящную головку, по самые ноздри перепачканную в крови.

– «Из Обители выносят, вперед ногами. Ну или как тут у вас принято хоронить».

– «Дура! Ты нам испортила все испытание!» – вновь зарычала Флеш, но ей хватило ума не дергаться, и поднявшийся было гомон всего отряда быстро стих, когда из люка показался Спирит Фангс, волокущий за собой за хвосты двоих пегасов – «Инструктор! Инструктор Фангс!».

– «Там еще парочка осталась» – ухмыльнулся тот, ограничившись лишь недовольно дернувшимся ухом в ответ на скорбные воззвания своей подопечной – «А что у нас тут? Ндааааа… Ты, как всегда, в своем репертуаре».

– «Это просто ходячая катастрофа» – пророкотал надо мной голос старшего наставника. Паря возле опускавшегося к нам облачка, кентурион Нидлз выглядел до странного умиротворенно для того, кто обозревал залитый кровью пол смотровой площадки башни замка Обители – «Ну что, все по-прежнему? Кровь, грязь, и ты, с каменной мордой героя, спасающая кого-то из тех, кто по твоей вине едва не лишился жизни?».

– «История идет по спирали» – признала я, глядя в зеленые глаза, с детской непосредственностью уставившиеся на меня, словно два изумруда – «Это была моя вина. Не сдержалась».

– «Да, это все твоя вина! Только твоя!» – вновь рванулась ко мне зеленая пегаска, и если бы не молниеносная реакция Фагнса, чья подножка заставила зеленую пегаску растянуться на полу, меня, пожалуй, в этот день неплохо бы побили – быть может, даже ногами. Конечно, если бы я решила сыграть роль виновника чьей-то неудачи, удрученной чувством собственной вины, но я в этом крайне сомневалась.

– «Итак, что скажете?».

– «Все как обычно» – удобно устроившиеся на облаке инструктора озирали разгромленную крышу с удивившей меня смесью иронии и удовольствия – «Всего-то пара лет прошло, а стоило ей тут появиться, как вновь кровь, крики, шум и обвинения. С другой стороны, все-таки было, на что посмотреть. Я думаю, прошли».

– «Согласен» – поднявшись на ноги, молодой фестрал с неприязнью взглянул сначала на меня, затем на Нидлза – «Ни техники, ни смекалки – одна животная изворотливость да свирепая кровожадность. Чего, впрочем, нельзя сказать об остальных, но они – всего лишь материал, из которого можно вылепить что-нибудь путное. Поэтому согласен – прошли».

– «Хорошо» – бывший кентурион повернул ко мне лобастую голову – «А что скажешь ты?».

– «Кто ты?» – неожиданно приятным голосом спросила меня красная пегаска. Ее голова покоилась у меня в копытах, и судя по всему, она не собиралась покидать такое удобное местечко. Глаза кобылки лихорадочно блестели – похоже, в состав этого зелья входил какой-то легкий наркотик – «Как тебя зовут? Я – Буллфинч Кловер. А ты?».

– «Они прошли, раз добрались сюда, кентурион» – с трудом оторвав глаза от прильнувшей ко мне пегаски, кашлянула я, внезапно ощутив, каким хриплым стал мой голос. Коротко всхохотнувший внутри Древний вновь заставил меня откашляться, скрывая нежданный румянец – «И эти, раз сумели захватить эту башню. Одним не хватает понимания того, как работает настоящая команда, а не скаутский отряд юных школьников-натуралистов, другим – умения и практики, ведь оказавшись в неожиданной ситуации, они растерялись и едва не проиграли этот бой. Но думаю, и те, и другие достойны. Хотя гонять их нужно нещадно».

– «Что ж, да будет так!» – опустившись на грязные доски, старший инструктор осмотрел два десятка пони, собравшихся на вершине башни, мгновенно ставшей узкой от такого количества толкущихся по ней тел – «Вы все, как новички, так и те, кому был дан второй шанс, проявили смекалку и стремление достигнуть поставленной цели. Ваши значки появились на башне в назначенный срок, поэтому я могу вас поздравить – вы прошли свою Давилку. И добро пожаловать в Стражу».

– «Нет, не уходи!» – растерянно и очень обижено пробормотала Буллфинч, когда подлетевшие фестралы споро погрузили ее на носилки, и быстро рванули прочь, на ходу переговариваясь о необычно большой ране. Теперь, после слов Нидлза о вступлении в Ночную Стражу, пусть даже и в качестве новичка, ее ждал настоящий лазарет-апотекариум, и первое в ее жизни знакомство со Злобко Флинтом – Доктором Смерть, заведовавшим этими ужасными подземельями. Несмотря на всю свою злобность, вполне соответствовавшую его имени, он, кажется, был рад меня видеть, и провожая после лечения от последствий укуса змеи, сунул в дорогу помятое яблоко, в ответ, получив от меня энергичные обнимашки. Проводив взглядом удалявшиеся носилки, я ободряюще ухмыльнулась стоявшему неподалеку Фангсу, и с тяжелым вздохом принялась стягивать с себя ногавки и броню, ожидая неминуемого продолжения. Ошарашенные, не верящие в свое счастье, члены обоих десятков покидали свою крышу – на своих крыльях или в полотняных носилках, привязанных к бокам порхающих тут и там добровольных помощников из наиболее любопытных учеников, и никто из них даже не взглянул в сторону ободранной, перепачканной кровью, белой пегаски. Вскоре, я была вознаграждена за свое ожидание голосом старшего наставника Нидлза, раздавшегося у меня над головой.

– «А тебя, Скраппи Раг, я попрошу проследовать за мной».

---

– «Госпожа тебя ожидает».

Негромко прошелестев положенные слова, Мист исчезла за тяжелой портьерой, приглашающе махнув мне хвостом. Сопровождавшая всюду свою повелительницу, она казалась клочком тумана – столь же белесым, сколь и незаметным. Остановившись у дверей, она склонилась в поклоне, и вновь исчезла, сопровождаемая одобрительным взглядом своей госпожи, сверкнув в мою сторону неразличимыми в полумраке глазами. Мы недолюбливали друг друга – она меня за явное пренебрежением этикетом, положенным при обращении к Госпоже и явно за то, что я так быстро обошла их, доверенных служанок Принцессы Ночи, и столь нагло втерлась в доверие к Луне, а я… Ну в конце концов, могу я просто не любить кого-нибудь, правда?

– «Я нахожу чрезвычайно утешительным тот факт, что мне служат столь достойные подданные» – заметила Луна из-за полога кровати, по-видимому, прекрасно осведомленная обо всем, что творится в ее ближайшем окружении. Увидев ухоженную ногу, мелькнувшую за вышитой серебром тканью, я приблизилась и со всей доступной мне куртуазностью приложилась губами к ухоженному копыту, отмечая тонкий, но ощутимый запах неведомых трав, наполнивший мой нос.

– «Ах, перестань» – слабым голосом потребовала принцесса, привлекая меня для поцелуя в макушку. Этот ритуал, придуманный ей уже в обители, она выполняла неукоснительно при каждой нашей встрече, заставляя меня чувствовать себя участником грандиозного костюмированного праздника, с непременной королевой бала, окруженной многочисленными слугами, добровольно и с радостью играющими свою роль. Но в свете произошедшего всего полтора года назад, я была готова плясать на задних ногах, если бы это доставило удовольствие той, что назвала себя моей матерью – «Скажи, все ли в порядке с тобой?».

– «Да, конечно» – и вновь дежурный вопрос, откликаясь на который, я избегала шаблонных ответов. Даже если день проходил ничем не примечательно, я изо всех сил старалась вспомнить что-нибудь необычное, веселое или просто возбудившее мое любопытство, делясь с ней даже своими сомнениями и мыслями. Мне это было не трудно, а Луне – приятно, и я жестко, даже сурово приучила себя держать язык за зубами, и продолжать разговор, даже если говорить не хотелось – «В первый раз я отоспалась за это время. Забралась в гнездо на чердаке Парадного зала, и проспала двое суток, пропустив остаток Давилки. А как прошел твой день?».

– «Мы изволим страдать королевской мигренью!» – провозгласила принцесса, сопровождая свое утверждение чрезвычайно драматическим взмахом ноги – «И ныне не находим приятным созерцание зрелища претендентов в Наши покорные слуги!».

– «Ааааага…» – кажется, я начала понимать, почему меня встретила лишь Мист, и почему стоявшие на посту у дверей фестралы забились в самые темные углы – «Опять дети?».

– «Воистину, ты стала необычайно догадлива, Скраппи!» – даже зная Луну уже несколько лет, я не смогла понять, говорит она серьезно, или шутит – «Мы отнеслись к вопросу воспитания со всей нашей заботой и прилежанием, но даже не подозревали, как утомительно сие занятие может быть. Мы зрим, что жеребята матери алкают, родных копыт и губ ласкающих тепло».

– «Агаааа…» – вновь протянула я. Пусть я была и не самой умной пони, над чем регулярно изволили подтрунивать принцессы, но кажется, я догадалась, в чем была причина сиятельной болезни – «В общем, они тебя достали, и ты сбежала от них сюда».

– «Ты говоришь о НАШИХ внуках!» – возмутилась было Луна, колыхнув полог кровати отголосками грома Кантерлотского Гласа, но быстро вспомнила о своей «болезни», и вновь откинулась на пышные подушки круглой, словно таблетка, кровати. Свисающий с потолка балдахин из черной, прошитой серебром, струящейся ткани делал ее похожей на шатер, под пологом которого возлежала принцесса – «Мы и забыли, какими пронзительными были их голоса».

– «Разве?» – усомнилась я, украдкой запрыгивая на постель, и быстрым червячком забуриваясь между двумя одеялами – «Нам с первого же дня пришлось вызывать стекольщика с бруском замазки, иначе боюсь, окна повылетали бы в первую же ночь от воплей малышни. Вряд ли такое забудешь».

– «Мы говорили о давно исчезнувшем народе ночных пони!» – фыркнула мать, с возмущением глядя на мою благоухающую мазью тушку, все ближе подбиравшуюся к ее ногам – «И Мы уверены, что… Скраппи, уж не забыла ли ты, что у Нас – мигрень, а этот запах… Он Нам не по нраву!».

– «Ой-ой-ой!» – теперь была моя очередь обижаться, и всем своим видом демонстрировать оскорбленную невинность. К несчастью, именно в это время, у меня зверски зачесалась грива, но стило мне только высунув язык, потянуться задней ногой к зудящему от укуса местечку, как я мгновенно взмыла в воздух, отброшенная к самой двери сверкнувшей магией принцессы – «Эй! А это еще за что?!».

– «Скраппи, в детскую! Марш!» – с чрезвычайно суровым видом приказала мне Луна, сердито сверкая глазами из-под своего одеяла, куда она нырнула с головой. Вот уж не знала, что коронованные особы так боятся доисторических животных, что водятся на шкурках их верных подданных – «С Нас достаточно и этой самоучки Твайлайт, пытавшейся этой ночью поднять луну! Заметь, не солнце своей обожаемой наставницы и моей дражайшей сестрицы, о нет! Именно луну! Мы провели преотвратительное утро, вместо положенного Нам отдохновенья от забот, словно какой-нибудь писарь, корпея над таблицами поправок к извечному движению подвластного Нам ночного светила, и Мы желаем отдохнуть! Причем без всяких древних кровососов, прыгающих по нашей шерсти!».

– «Что ж, это объясняет, почему ты общаешься со мной столь официально!» – фыркнула я, махнув в сторону надувшейся, словно филин, Луны, красно-черным хвостом – «Ну и ладно! Ну и пойду, раз меня тут не ценят, притесняют и объедают!».

– «Предерзкая!».

– «Бука!» – фыркнув, я выскочила за дверь, спасаясь от кокетливого звона длинного рога, вместе со своей владелицей, явно задумавшего что-то нехорошее, и миновав портьеру, избавлявшую расположенные за ней покои от сквозняков, царивших в древнем замке, оказалась в детской, служившей обителью моим маленьким, непослушным жеребятам.

Конечно же, меня заметили сразу.

– «Мямя!» – промяукала Берри, бросаясь ко мне на заплетающихся ножках. Ходить жеребята научились довольно быстро, и уже в шесть месяцев вовсю семенили вокруг, постукивая маленькими копытцами. Но вот с координацией дела пока шли не так хорошо, что вкупе с непоседливостью, приводило их к постоянным падениям – впрочем, совсем не опасным, благо, для их сиятельной бабки ничего не стоило потребовать доставить ей сколь угодно мягкий и пушистый ковер.

– «Ня!».

– «Ня!».

– «Идите-ка сюда, мои хорошие!» – пригнувшись и расставив крылья, я подхватила подлетевших ко мне детей. Ходить было легко, но стоило им только перейти на бег, как передние и задние ноги мгновенно забывали друг о друге, и тряская рысца быстро сменялась лихорадочным галопом; голова наклонялась все ниже и ниже, и вскоре, малыши чебурахались на пол, катясь по мохнатому ворсу клубком из дрыгающихся ног, хвостов и крыльев.

– «Ня!».

– «На? Чего тебе дать, непоседа?» – подхватив зубами за шкирку сначала одного, затем второго жеребенка, я усадила их себе на приподнятые крылья, и повернув голову, хитро уставилась на някающего сына. Увы, не «мама» или «папа», а именно «На!» было их первым осмысленным словом, которое мелкие сорванцы научились выговаривать крошечным ртом. «На!» – говорили мы, предлагая детишкам игрушку или конфету, еду или новую распашонку, поэтому не было ничего удивительного, что именно его они и запомнили лучше всего – «Вы уже кушали? А купаться хотите?».

– «Ааа… АаааааАААААААААААААААААААААААААА!».

Что ж, это тоже был своего рода ответ.

– «Жеребята накормлены, но ели плохо. Нехотя» – прошелестела мне Клауд, появляясь из-за портьеры, и плотно прикрывая дверь в покои принцессы. Алое зимнее солнце, пробивавшееся сквозь тучи, кружащие над Обителью, тревожным багрянцем заливало детскую, опускаясь за горные пики – «Они стали еще более капризными, и несмотря на то, что мало говорят, часто отказываются от купания или прогулок. Часто истерят. Думаю, им нужна мать».

– «Спасибо, Клауд. Я подумаю над этим» – чопорно поджав губы, откликнулась я, придерживая ревущих, дрыгающих ножками малышей. Глядя на Санни, заревела и дочь – в отличие от него, мыться она любила, но еще больше любила поорать за компанию с братом – «Может, завтрашняя прогулка поможет. Ступай, я их укачаю. Ути мои хорошие…».

Увы, укачивания не получилось. Жеребята свистели, вопили и скандалили до вечера, в довершение всего, перевернув на меня свои тарелочки с морковным пюре. Кое-как впихнув в них несколько ложек, я до полуночи пыталась угомонить разноцветных тиранов. Наконец, выкупанные и вытертые, в новых подгузниках, они прикорнули в кроватке, совершенно вымотав мне нервы своим поведением. Да, быть может, я была не самой чуткой матерью, да еще и отсутствовала шесть дней из семи, но все-таки мне не нравилось то, что происходило с детишками. Пробыв с ними полдня, я ощутила, как мне начала передаваться озабоченность Духа. Эх, каково ж ему там, бедняге…

«Все хорошо. Подгузник. Проверь».

– «Что? Ах, да…» – шмыгнув носом, я поднялась и потянув за шнурок сухо щелкнувший шнурок, сделала поярче свет допотопной, тяжелой люстры. Провернувшись, скрипнувшие медные колеса толкнули изящные коромысла, прижавшие кусочки зачарованных кристаллов к их более массивным собратьям, тотчас же осветившихся тусклым, мерцающим светом. Признаюсь, каждое это действо заставляло меня передергиваться от воспоминаний о разных умных книгах, описывающих строение разных интересных предметов, включая такую нужную и полезную в хозяйстве вещь, как атомную бомбу. Конечно, масштаб был несоизмерим, но слова о «критической массе», «самоподдерживающейся реакции деления» и прочие умные понятия сами собой приходили мне на ум при виде таких вот странных приборов. Техника земнопони, в отличие от пегасьих и единорожьих приспособлений, органично сочетала в себе как механику, так и собственно мышечную силу использующего ее пони, рождая на свет вот такие вот странные изделия. Открыв корзинку, стоявшую возле двери, я принялась обследовать матерчатые подгузники, оставшиеся после переодевания жеребят – «Вроде бы ничего…».

«Не болеют» – признался Древний, вместе со мной рассматривая пахучие кучки – «Но скандалят. Недовольны».

– «Да, это более чем странно» – задумавшись, я не заметила, как в комнату, привлеченная светом, вошла Мист, неодобрительно уставившаяся на открывшуюся ей картину. Оглянувшись, я тотчас же упаковала белье в корзинку, и захлопнув крышку, выставила в прихожую, стараясь не подавать виду, что непроизвольно задерживаю дыхание. Я была не брезгливой, но и пачкаться нарочно не собиралась.

«Зелени нет, слизи нет, запах соответствует… Может, что-то болит?».

Погрузившись в размышления, я присела возле кроватки, глядя на спящих детей. Неизменно свернувшийся калачиком Санни вновь оказался под привольно развалившейся рядом Берри, взгромоздившей свой круп на его спину, и довольно подергивающей во сне задней ногой. Медальоны на их шеях поблескивали золотыми боками, но в этом теплом сиянии мне вдруг почудилось недоброе предупреждение.

«А что, если это они?».

Мотнув головой, я вздохнула, и неожиданно для самой себя, попробовала вновь ощутить внутри тот голос, что нашептывал мне все эти сумасшедшие идеи перед Давилкой. Быть может…

«Голос?».

– «Ты не знаешь?» – я вскинула глаза к потолку, пытаясь разобраться в своих ощущениях. Внутри была тишина, да незримое, умиротворяющее присутствие Древнего. Я попыталась было вспомнить, что именно мне чудилось тогда, и чем больше я погружалась в воспоминания, тем сильнее ощущала, как начал тревожиться мой симбионт.

«Голос? Одержима?».

– «Не бери в голову» – попыталась отшутиться я, но быстро проиграла, ощутив на мгновение тяжелую руку, прижавшуюся к моему крупу в намеке на укоризненный шлепок – «Нет, ну серьезно! Это были просто мысли, причем в голове. Ты же знаешь, что иногда, я бываю не совсем… Как бы это сказать… Адекватной. Вот».

И вновь ощущение упрямой властности. Я напряглась, почувствовав себя крайне неуютно. Нет, я доверяла ему, как самой себе, но в то же время, уж больно это походило на начало…

«Хорошо. Я послежу» – едва начав причинять мне настоящее неудобство, Дух отдалился, окатив меня волной сожаления и грусти. Похоже, мой симбионт, вторая половинка моей души, уловил мою мысль о надвигающемся сумасшествии, и решил не давить на меня, боясь, что я действительно съеду с катушек, ведь я понимала, ощущала, как он боится всего, что было связано с психиатрией. Его можно было понять – ведь я помнила, хотя уже довольно смутно, как он, как я, как вместе мы боялись, что действительно сошли с ума, вынырнув из той лесной речушки, где-то на полпути в… Куда? Воспоминания тускнели, подергиваясь пылью времени и пролетевших лет.

«Прости».

«Да чего уж там» – присев возле постели, заботливо разложенной в углу, возле кроватки, я ощутила, как начинает покидать меня противная дрожь, рожденная запоздалым страхом – «Не обращай внимания. Это все штуки из подсознания. Оно теперь занято тобой, и я не понимаю, что со мной творится. Но поверь, я скорее наложу на себя руки, чем расстанусь с тобой. Знаешь, как мне было грустно и одиноко, когда ты исчезал? Без тебя, я превращаюсь в полную дуру. Блондинку. Тупую пи…».

«Я знаю. Не ругайся».

– «Да как тут не ругаться…» – пробормотала я, оглядывая детскую. Ни тяжелые шторы, ни вязаные, с претензией на шик, салфеточки и скатерть, ни толстый и роскошный ковер не могли скрыть суровой аскетичности массивных каменных стен, не поддавшихся ни времени, ни врагам. Заметив какой-то необычный блеск, я насторожилась и сделав шаг вперед, отвела в сторону легкую ткань, окружавшую спальное место, но тут же расслабилась, негромко и с облегчением захихикав, увидев массивную раму зеркала, наполовину скрытого кружевной кисеей[10]. Да, похоже, такими темпами, я скоро стану настоящей невротичкой… Или безжалостной охотницей, на которую, вскоре, будет открыт сезон охоты.

– «Ну и как я тебе?».

«Неплохо. Хотя знакомо. Не помню».

– «Ой, да ладно тебе прибедняться!» – хмыкнула я, рассматривая себя в зеркале. Из него, на меня смотрела повзрослевшая, иронично нахмурившаяся кобылка молочно-белого цвета. Измятая, спутанная грива, черные и алые пряди которой сплетались в полнейшем беспорядке, пучком жестких волос болталась аж на уровне груди, и похоже, в скором времени, должна была познакомиться с коленями, если не с копытами, а грязный хвост неумолчно шуршал, по вновь проснувшейся привычке, обметая бедра и замызганный чем-то живот. Лишь блестящие, черные глаза остались такими же выразительными и глубокими, огромной, черной радужкой почти скрывая едва виднеющиеся белки. Да уж, ничего не скажешь – действительно, выглядела я как кукла. Большая, злая, опасная кукла.

«Отдыхай. Ты не права».

– «Правда?» – обратилась я к зеркалу. Я помнила, как мне достался этот облик. Я помнила того единорога, что по команде Госпожи зашел в ее покои. Всклокоченный пучок волос на голове – вот и все, что осталось от его гривы, остатки которой жалкими клоками спускались на шею и спину, без предупреждения, переходя в куцый, болтающийся хвост. Казалось, эта похожая на метелку часть тела принадлежала кому-то другому – по большей времени вися неподвижно, и колыхаясь в такт его шагам, она напоминала конечность парализованного, но стоило лишь жеребцу поднять на меня взгляд, как она, с невообразимой скоростью, начинала болтаться из стороны в сторону, грозясь оторваться и улететь в ближайший угол. Вместе с этим пониподобным животным, в покои проник и его запах, напоминавший удивительную смесь из запаха кишечных газов и ароматов переполненной казармы, живо напомнив мне сырую камеру под Дарккроушаттенским замком, и ее исчезнувшего обитателя. Не обращая внимания на мою ошарашенную морду, Луна и ухом не повела, милостиво кивнув в сторону бухнувшегося ниц единорога, для надежности, несколько раз стукнувшегося лбом о ковер.

– «Изволим МЫ даровать тебе еще одну возможность явить НАМ глубину твоего раскаяния» – без предисловий, начала принцесса, небрежно глядя на распростершегося перед ней жеребца – «Узри ж – перед тобой стоит та, кто желает преобразиться. Готов ли ты явить нам свой колдовской дар, изменник?».

– «Эй! Что за… Я не согласная!» – быстро отступив назад, на всякий случай, предупредила я, вздрогнув от одного только взгляда этого существа. Наведя на меня свои мрачные, слезящиеся буркала, единорог разглядывал меня, словно обсиженный мухами кусок мяса, примериваясь, как половчее поддеть его лопатой – «Что вы тут удумали?!».

– «Отринь свой страх, НАША Первая Ученица!» – изящно махнув копытом, Луна поднялась, и прошлась по покоям, остановившись за спиной испуганно съежившегося жеребца – «Сей жизни враг, колдун премерзкий, изобличенный моими верными слугами, готов послужить нам еще раз, приблизив сим свое искупленье. Он преобразит тебя не хуже эликсиров, иль настоев волшебных, чья сила велика, но недолговечна».

– «То есть, он согласился нам помочь в обмен на свободу?» – я удивленно вскинула глаза на Госпожу, но натолкнувшись на покровительственную усмешку, на миг, промелькнувшую на ее морде, тотчас же отвела глаза – «А, так вот как… Ну, значит, на смягчение срока? Эммм… На более удобную камеру… Нет?».

– «Его ждет смерть, и преданной НАМ службой, он приближает свой конец» – решив не томить меня загадками, прямо высказалась принцесса, заставив меня вздрогнуть. Ее слова падали, как удары тяжелых камней – «Искал он дерзновенно бессмертия секрет, и вот, нашел – печален был итог. Ответствуй, раб – чего ты жаждешь больше самой жизни?».

– «Смерти! Смерти, о вернувшееся зло!» – застонал, заскрежетал, заперхал пони, трясясь как в лихорадке, и не смея ни двинуться, ни отвести глаза от стоявшей за его спиной богини ночи – «Лишь ты залатываешь мою ошибку! Так было сказано! Зри овамо! Третий в конях! Бойся василиска! Се царь гадов, полный страшных ядов. Оными плюется! И хуже плевков. Пустит вонь, злостно так — убьет наповал! Брысь, брысь! Отрава! На горбу белый крап, башка петуха, передом стояч, задом ползуч, како всякий змий. Уморишь в вине, выпьешь оное – оборотись мордой на восток и шепни «Мельхиор! Хаспард! Мелисар!». Снизойдет к тебе желанное!».

– «И он согласился?!» – не поверила я, глядя на потеющего безумца, источающего запах мокрых портянок.

– «С НАМИ не торгуются, дорогая ученица» – на морде Луны вновь промелькнула мягкая, но непреклонная улыбка, на миг, раздвинув мягкие черные губы, и трясущийся идиот согласно закивал плешивой головой – «Что ж, начинай, магистр темный. Тебе МЫ говорим – сим ты приблизишь свой конец!».

Пригнувшийся единорог вскочил. Его глаза, до того слезящиеся и безжизненные, вдруг вспыхнули недобрым огнем. Рог Луны щелкнул, словно бич, и почти невидимый в полумраке ее покоев, темный луч вонзился в затылок выкрикивавшего что-то безумца. Пол под ногами тихо дрогнул, словно рождая отголосок далекого землетрясения, тихонько звякнули загадочные склянки в шкафу – казалось, это была всего лишь дрожь, но словно приливная волна, она подхватила меня и подняв в воздух, шмякнула об пол, окутав густым, белоснежным туманом, расчерченным черными и красными молниями. Не ожидав такого, я попыталась вырваться, но магия крепко держала меня на полу, с хрустом разводя ноги, заламывая крылья и вытягивая мою шею с готовой оторваться от нее головой. Признаюсь, я не то что испугалась – я окунулась в море ужаса, пронзительно вопя и пытаясь вырваться из невидимой хватки, когда моя шкурка вдруг полыхнула огнем, с потрескиванием, принявшимся облизывать мое тело. Его жар поднимался все выше и выше, захватывая голову и опаляя уши и глаза, оставляя от меня безжизненную головешку, в которой, в вечной муке и агонии еще теплилась жизнь. В моем сотрясаемом корчами ужаса мозгу всплыло воспоминание о бедном страже, что выпал из брюха каменного монстра, и я вновь завопила от ужаса ожидания неминуемой агонии…

И вдруг, все кончилось.

Жжение и треск ушли. Распяленное на полу тело еще сотрясалось от ужаса и ожидания боли, но инстинкты уже брали свое – открыв глаза, я увидела маячащее перед собой тело жеребца, и не думая ни секунды, рванулась вперед, охватывая его голову своими копытами. Всего один поворот – и его челюсть встретилась бы с его позвоночником… Но увы, его мне сделать не дали – плотный, синий пузырь охватил меня, словно подушка, и не взирая на мои протестующие вопли, поволок куда-то прочь. Я не знала, что стало с этим психопатом, и что за награду он так желал, прикрываясь словами о смерти – в тот момент меня больше заботило то, как со мной поступила та, на кого я надеялась, кому доверяла, и понадобилось нимало хорошего сидра, прежде чем я смогла унять постыдную дрожь, сидя в глубокой ванной личных покоев принцессы. Посмеиваясь, Луна долго выслушивала мои сбивчивые угрозы и обвинения в свой адрес, а потом…

«Ученица…» – задумчиво буркнул древний, моими глазами, по-новому глядя на отражение в старом и пыльном стекле.

«Ага. Она напомнила мне, что я все еще ее ученица, и никакие родственные связи не могут разрушить этот союз. Тем более, что я сама попросила ее найти «долгоиграющее» средство, которое не подведет меня, как та краска, из-за которой меня и вычислил Графит» – вздохнув, я прикрыла зеркало, и отправилась в кровать, по дороге, проверив малышей – «И представь себе, передохнув и приведя себя в порядок, я согласилась с ее доводами. Даже не знаю, кто из нас более сумасшедший, но раз по ее словам, она проделала все гораздо мягче, чем практиковалось в ее время… В общем, я не сержусь. Но предупредила ее, что буду держать ушки на макушке, и в следующий раз просто слиняю оттуда прочь, не взирая на причиненную ее хоромам разруху».

Дух не ответил, и погасив свет, я шмыгнула в кровать, блаженно вытягиваясь на показавшихся мне чрезвычайно удобных и мягких простынях. Кому-то эта узкая койка показалась бы чересчур маленькой и тесной, кому-то – недостаточно удобной, но мне, полгода ползавшей по камням и грязи, показались просто царской периной эти простынки, лежащие на голых досках.

Утро выдалось хлопотным – проснувшись, я попыталась было вывести жеребят на прогулку, но попытка выцарапать их из кроватки обернулась нешуточной дракой, в которой мои зубы быстро проиграли восьми копытцам, немилосердно дубасящим мой нос, и пару раз, даже попавших мне в глаз. Решив, что синяк под глазом того не стоит, я фыркнула и умчалась прочь, намеренно задержавшись у облюбованного водопада, возле которых когда-то видела самых отборных и нажористых хрум-хрумов. Воспоминания меня не подвели – как оказалось, потомки тех существ, которых мы ловили перед сном, приспособились к режиму сна и бодрствования фестралов, прячась от них по ночам, и выходя из холодных и мокрых расщелин лишь под утро, чтобы скрипящей панцирями толпой запрудить облюбованный водоем, ползая по дну запруд и небольших озер в поисках падали или грязи. Не знаю, что уж они отфильтровывали там из холодного, клейкого ила, но охота на них в ледяной воде была тем еще занятием, благо, что в медленно движущейся воде были хорошо видны облака и фонтанчики грязи, поднимавшиеся со дна. Вдоволь наплескавшись и порядком замерзнув, я поспешила назад, на ходу дожевывая пахнущую землей и тиной, жесткую ракушку-пирожок, гадая, проснулись ли малолетние охламоны.

О, они проснулись.

Едва подойдя к дверям детской, я услышала знакомые вопли и свист – проснувшиеся тираны требовали любви, ласки, и прочих радостей, причем немедленно, а лучше – сейчас же, сей момент. Как там сказала моя мать – «чего-то теплоту и губ, ласкающих чей-то хвост»? Да уж, был бы на моем месте кто-нибудь другой…

«Нет!» – твердо сказала себя я, кладя на спину неугомонных детишек, тотчас же принявшихся скулить, пищать и требовать чего-то. Я ощутила недюжинную заинтересованность старого хомяка, и признаюсь, попыталась обдумать пришедшую мне в голову мысль, но спустя мгновение, с негодованием ее же и отвергла – «Я должна быть хорошей матерью, понятно? Детей нужно понимать, нужно устанавливать с ними контакт и пока они маленькие – вести с ними невербальный диалог! И нечего меня пичкать своими старообрядными методами, ясно?».

Ответа не последовало, но докатившаяся до меня волна скептицизма и ехидного веселья едва не сбила меня с ног. Ну надо же! Нашелся, великий воспитатель! Полная решимости показать, как ошибается этот представитель Homo Sapiens, лишь по недоразумению еще коптящий этот мир, я принялась за дело – помыла, переодела и обиходила капризничающих детишек, после чего – усадила их за стол. Признаюсь, кулинарными талантами я не блистала, поэтому с охотой согласилась на предложение Клауд накормить жеребят привычной им едой. Похоже, она явно что-то знала о моих кулинарных подвигах, иначе зачем бы ей предлагать свои услуги? Промучившись сомнениями, я все-таки решила довериться служанке Госпожи, и как оказалось – не прогадала. Морковная запеканка выглядела очень аппетитной, а овсяная каша с вареньем и засахаренными лепестками роз благоухала как лучший пир на свете, но…

Малолетние тираны отнюдь не оценили этот пир.

Запеканка была надкушена, пожевана, и признана невкусной, отправившись с детских кресел прямиком на ковер. Та же судьба постигла и кашу, и если бы не мой акробатический этюд «тройной горизонтальный тулуп спиной назад с посвистом и подскоком»[11], в комнате определенно пришлось бы менять ковер и занавески. Цветочные лепестки, спустя какое-то время, были одобрены, но их количество признано совершенно недостаточным для столь высокородных особ, поэтому после завтрака меня ждало все то же, ни на секунду не прекращающееся нытье. Утомившись, я сгребла детей в охапку, и завалилась на стоявший возле стены диван, укрытый белоснежным покрывалом, на котором, однако, уже успел отметиться кто-то из близнецов.

А может, и оба сразу.

– «Я просто не знаю, что с ними делать!» – пожаловалась я Луне, осторожно выглядывавшей из-за двери в свои покои. Похоже, неожиданно притихшие дети насторожили ее даже сквозь сон, и теперь она подслеповато щурилась на меня, словно китайский пчеловод, пытаясь разобраться, не удавила ли я ненароком ее дражайших внуков – «Есть не хотят, купаться не хотят, играть желают только в «разломай что-нибудь подороже»! Это же малолетние подонки, а не дети!».

– «Зто тперь они с матрью, а Селли гврит, что это самй важнй в жизне…» – пробормотала сонная принцесса, и тихо затворила за собой дверь, оставив меня недоумевать, что же именно имело в виду Их Сонное Высочество. Балуясь и кряхтя, жеребята ползали по мне туда и сюда, то больно дергая за перья, то принимаясь пихать меня под бока. Несмотря на столь привередливые вкусы, они неплохо набирали вес, и вскоре мне надоело вытаскивать их из-под крыльев, ощущая, как уже окрепшие копытца неприятно впиваются мне под ребра и в бока. Сердито рыкнув, я выудила из-под себя забуривающуюся под мой круп Берри, и сердито уставилась на ее уже скривившуюся мордашку, готовившуюся разразиться пронзительным писком – «Тихо! Да что ж такое с вами происходит, а?!».

Дочка замерла, и зачарованно уставилась на мои губы.

– «Вот, так-то лучше. Теперь, если ты будешь хорошей кобылкой…» – я осеклась, когда рванувшаяся ко мне дочь принялась облизывать мои губы – «Берри! Ах ты хулиганка! Целуются не так! Ну-ка, поцелуй свою маму! Смотри, вот так – чмок! Ну-ка, попробуй! Давай поиграем!».

Увы, целоваться ни она, ни Санни не собирались, но отчего-то испытывали непреодолимую тягу вылизать мои губы и нос. Недоуменно нахмурясь, я попыталась оттащить их от себя, но ребятишки вновь принялись ныть, и успокоились лишь после того, как я улеглась на диване, позволим им невозбранно вылизать мою голову от носа и до ушей.

– «Даже и не знаю, что с ними!» – призналась я Клауд, вернувшейся с пустым подносом из располагавшейся десятком этажей ниже кухни – «То вопят, то балуются, то вот облизывают меня, словно леденец. Они точно не кашляли, не чихали?».

– «Дети не болели» – спокойно и холодно ответила пони, внимательно глядя на развернувшуюся перед ней сцену – «Быть может, им нравится твой запах? Или вкус?».

– «Я не лайка-самоед, чтобы давать себя грызть… Эй!» – в этот момент, Берри пребольно укусила меня за губу, за что тут же получила толчок носом, отправивший ее валяться пузом кверху по белому диванному чехлу. Это отнюдь не обескуражило маленькую хулиганку, и вскоре, моя морда вновь оказалась в нешуточной опасности, исходившей от маленьких всепожирающих существ, решивших попробовать материнской крови.

– «Ты что-нибудь ела сегодня?».

– «Только хрум-хрумов» – подняв голову, я отпихнула висящую у меня на подбородке Берри, и с нарастающим возбуждением, уставилась на поднявшую бровь Клауд – «Я ела только хрум-хрумов, и не успела даже умыться! Так, а ну-ка, посторожи этих маленьких дьяволят!».

Охота заняла гораздо больше времени, чем я планировала – приближался зимний полдень, и та часть насекоморастений, что не уснула до весны, шатаясь по дну сернистых водоемов, окружавших шипящие гейзеры, уже наелась, и лежала неподвижно на дне, нисколько не желая облегчать мне задачу по их нахождению и отлову. На ощупь неотличимые от камней, они проворно сбегали, выпуская из отверстия у основания черный секрет и тугую струю воды, чтобы под прикрытием разливающейся краски поглубже зарыться в булькающий, теплый ил, поэтому их ловля в и без того темной воде превратилась в довольно хлопотное занятие, хотя я не могла не отметить того, что скакать в теплой водичке, куда стянулись эти существа из более холодных, хотя и не замерзающих ручьев и водоемов, было куда как приятнее, чем бродить по колено в ледяных озерцах. Наконец, отловив трех самых крупных представителей этого прыткого племени, не успевших удрать из моих копыт, я вернулась, вновь окунувшись в царство детского беспредела.

Да, Клауд оказалась права – давясь, чавкая и бурча что-то под нос, мои маленькие монстры набросились на ракушку, и мигом измазавшись в ее содержимом, буквально проглотили принесенное угощение, пронзительным визгом потребовав добавки. Ошарашено поглядев друг на друга, мы уставились на две половинки буквально уничтоженного хрум-хрума, в то время как облизывающиеся жеребята, как заведенные, принялись носиться вокруг, писклявыми голосами немедленно, сейчас же требуя добавки.

– «Мне кажется, нам нужно доложить Госпоже» – наконец, справившись с потрясением, заявила Клауд. Белая кобыла потеряла толику своей отчужденности, и не могла скрыть своего удивления открывшимся нам фактом – «Это еда для взрослых, не для детей! Нужно немедленно промыть им желудок!».

– «Ага. Хочешь, чтобы и тебя покусали?» – хмыкнула я, осторожно надкусывая по краю скрипящую на зубах ракушку, и разломив, принимаясь выковыривать из нее мешочек с черным секретом находившихся вокруг него защитных желез – «Они уже съели одну, и пока вроде бы не обделались, хотя, как мне кажется, это лишь дело времени. У тебя нож есть? Отрежь-ка эти корешки, и поруби на части – думаю, они еще не привыкли есть что-то извивающееся и явно живое».

Опровергая мои слова, с сердитым ворчанием, мелкие непоседы принялись делить одно из отвалившихся щупалец, вырывая его друг у друга изо рта, словно маленький, зеленый канат. Понукаемая мной Клауд ушла, оборачиваясь на каждом шагу, и вскоре вернулась с изящным столовым ножом, быстро прекратившим попытки поползновений оставшихся на ракушке, зеленых отростков. Очищенный хрум-хрум пришелся детям по вкусу, но чем больше они ели, тем более странным и агрессивным становилось их поведение.

– «Мы должны прекратить» – твердо произнесла Клауд, глядя на последнюю раковину, жадно доедаемую маленькими оглоедами. Чавкающие малыши раздулись, словно клопики, продемонстрировав нам тот самый аппетит, о котором мы и не смели мечтать, потчуя их кашами, зеленью и морковкой, но даже мне стало не по себе при виде дочери, пытающейся рычать на брата сквозь забитый зеленым содержимым ракушки рот. Решив, что с них хватит, я попыталась было отстранить детей от остатков их трапезы, но даже малейшая моя попытка поднести к ним копыто привела лишь к тому, что жадно жующий Санни окрысился на меня, и даже щелкнул своими мелкими зубками рядом с быстро отдернувшимся копытом.

– «Я… Я иду к госпоже» – теперь на морде стоявшей за мной пони читалась не только обеспокоенность, но и откровенный страх – «Это ненормально, Раг!».

В ответ, я лишь покачала головой – оторопевшая, оглушенная столь странной реакцией детишек на предложенную им, живую еду. Присев рядом с детьми, я попыталась было лаской и уговорами прервать их трапезу, закончившуюся вылизыванием и обнюхиванием тщательно обглоданных половинок ракушек, но любая моя попытка вмешаться в процесс еды приводила лишь к писклявому хрипу, до ужаса напоминавшему предостерегающий рык.

«Они что же, решили, что они… Хищники?».

– «Клауд, стой. Я думаю… Мне кажется, я знаю, что нужно делать» – похоже, Дух был прав. Луна была права. Все вокруг были правы. Детям нужна была мать, а мои отлучки делали меня ничем не лучше какой-нибудь приходящей няни или воспитательницы, которую можно игнорировать, на которую можно не обращать внимания, можно окрыситься или куснуть – все равно, уже утром, ее снова не будет, и можно и дальше вести свою жизнь иждивенца – без родителей, без любящих, целующих губ и обнимающих тебя ног… И без твердого копыта, которое напомнит, кто в доме хозяин.

– «Ты уверена, Раг?» – стоя возле покоев хозяйки, нервным шепотом окликнула меня служанка. В ответ, я лишь покачала головой, и не обращая внимания на вопли и протестующее нытье, потащила измазанных в зеленом охламонов в укромный уголок. Я ни в чем не была уверена, однако понимала, как была права принцесса, решившая заменить мне мать, как был прав мой симбионт, и как не правы те книги, что нас заставляли читать на курсах для будущих матерей. Детям нужно, чтобы рядом с ними были мягкие материнские губы и твердое копыто отца, но раз уж с последним наметился некоторый дефицит, то я сама была должна восполнить некоторые пробелы в воспитании моих детей.

Проводив взглядом шмыгнувшую из покоев пегаску, я повернулась к едва ли не рычащим на меня близнецам, и скрепя сердце и мысленно засуча рукава, принялась за дело.

Весь этот день я провела в башне, демонстративно маяча на виду захлебывающихся слезами детей, и столь же демонстративно не обращая на них внимания более, чем требовалось для того, чтобы засунуть в них несколько ложек еды. Купание, еда, прогулка по полуразрушенному балкону – каждый раз всем своим видом, холодным голосом и отсутствием каких-либо уговоров я давала им понять, что шикарная жизнь закончилась, и поблажек больше не будет. Расположившись на коврике, я щурилась, глядя на закат, и изо всех сил делала вид, что это солнечные лучи виноваты в блестящих дорожках из слез, вымочивших шерсть на моих щеках. Но сдаваться было нельзя, и скрепя сердце, я лишь отмахнулась хвостом от подползавшей ко мне Берри, жалобно скулившей на пару со своим братом, прячущимся за ее спиной.

– «Мне кажется, это довольно жестоко, дочка» – заметила Луна, словно призрак, появляясь из темноты, сгустившейся на миг возле коврика, где я коротала эти часы, любуясь закатом. Повернув голову, я ласково потерлась о шею опустившейся рядом со мной принцессы, и вновь принялась следить за последними лучами солнца, опускавшегося за пики Заслонных гор, в бурлящее кольцо из мрачных, грохочущих туч – «Я понимаю, что без подобного рода наказаний никак не обойтись, и в жизни каждой матери приходит момент, когда нужно поставить ребенка на место… Но почему именно сейчас?».

– «Потому что я чувствовала, что это нужно было сделать сейчас, иначе…» – наконец, когда стенания за моей спиной переросли в захлебывающийся, отчаянный плач, я соизволила убрать мешавший близнецам хвост, и демонстративно не глядя на ползущих ко мне детей, приподняла крыло, под которое те и забились, икая и всхлипывая от пережитого страха. Наверное, еще долго будут помнить негодники тяжелое материнское копыто и жжение в не на шутку отшлепанных крупах. Конечно, сначала я осторожничала, памятуя о хрупкости жеребячьего организма, но вскоре приноровилась, задействовав в процессе воспитания жесткие и длинные маховые перья, оказавшиеся куда как удобным средством донесения до детей необходимой информации, никак не желавшей проникать в их головки через предназначенные для этого природой пути – «Мне кажется, в процессе их воспитания я упустила одну очень важную вещь. Они – всеядные, с уклоном в хищничество, прямо как человек, а у большинства хищников и высших приматов, способных к созданию сложных сообществ, имелась четкая иерархия, поддерживать которую приходилось и вот такими вот методами. Боюсь, что они начали воспринимать меня как няньку, как поставщика высокопротеиновой диеты, и ничего более – так что пришлось поставить их на место и показать им их ошибку. В конце концов, я главная в этой семье!».

– «Это лишь детский эгоизм, Скраппи. Все малыши склонны к нему» – успокаивающим тоном укорила меня мать – «Конечно, я не могу утверждать это однозначно, ведь в свое время, я не уделяла слишком много внимания процессу воспитания жеребят, да и к тому же, порция розог еще никому не вредила, уж поверь».

– «Да? А почему тогда ты сама…».

– «Наверное, я вспомнила об этом лишь после того, как их наказала ты, Скраппи» – помолчав, призналась Луна, проводя своим великолепным крылом по моему, под которым притаились всхлипывающие жеребята – «И я хочу тебя немного подбодрить».

– «Ага. Спасибо» – саркастически прогудела я, шмыгая носом – «Мне уже стало опонительно легче!».

– «Пожалуйста. Я всегда должна быть готова прийти на помощь с каким-нибудь хорошим советом – как выяснилось, сейчас, это одна из главных добродетелей хорошего правителя» – покосившись на важно кивавшую в такт своим словам принцессу, я попыталась понять, шутит она, или и впрямь говорит абсолютно серьезно. Нет, конечно, дядька Геббельс знал, как пудрить своим сородичам мозги, но слышать парафразы его слов из уст утонченной, но в то же время прямой, как копье, Принцессы Ночи, было, как минимум, странно – «Селестия говорит, что со временем наши подданные перестанут меня опасаться, и я должна быть готова к тому, что вскоре, часть ее обязанностей может перейти ко мне».

– «Ах вот как! Селестия!» – не удержавшись, фыркнула я – «Тогда все понятно. Но мне казалось, что ты в совершенстве постигла науку управления пони. Взять, к примеру, того же мага, которого ты натравила на меня ради этой маскировки».

– «Забудь про этого безумца!» – с величавой небрежностью отмахнулась копытом мать, сверкнув серебряным накопытником, отразившим последние лучи заходящего солнца. Погрузившись в клубящиеся по краю Обители тучи, оно еще долго просвечивало сквозь них, словно раскаленный слиток золота, постепенно тускневший, и терявший свой жар – «Его путь ведет во тьму, куда его определила судьба. Не нам стоять у него на пути».

– «А кому?» – помолчав, негромко поинтересовалась я. За этими внешне безобидными словами темно-синего аликорна плескалась тьма неведомого, непостижимого, и я не смогла удержаться от того, чтобы попытаться хотя бы краешком глаза взглянуть на те силы, которыми повелевали принцессы.

– «Уже готов герой, который пройдет сквозь лед и пламень, нырнет в пучину, и сразив врагов, ворвется в мрачный замок, освободив безумного отца» – негромко, нараспев произнесла Луна, не замечая моего взгляда. Прикрыв глаза, она вглядывалась в быстро темнеющее пространство за окном, словно читая открытую книгу – «Печален будет итог, и препятствовать сему не станем Мы. Но все же, он подданный Наш и поэтому, его талантами воспользоваться Мы желаем».

– «Ого…».

– «Не одобряешь?» – вдруг резко, в лоб, спросила меня Луна. Она начисто проигнорировала тот факт, что я вздрогнула, и продолжала глядеть на меня, гипнотизируя огромными, ставшими вдруг непроницаемо-темными глазами, в которые я завороженно уставилась, словно кролик, оказавшийся в объятьях анаконды.

– «Я… Эммм… Ну…» – я попыталась было родить что-нибудь умное, и непременно приличествующее моменту, но увы, в голове было пусто. Пересохшее горло не повиновалось, а язык просто прилип к нёбу, и все, что я могла – лишь глупо хлопать ртом, не хуже вытащенной из воды рыбки. Какая-то тень пролегла между нами, и даже хнычущие дети притихли, до боли впиваясь копытцами в мой бок.

– «Поверь, тебе еще многому предстоит научиться» – спустя какое-то время, произнесла принцесса, отведя от меня свой пугающий взгляд. Признаюсь, давно мне не было так страшно, ведь несмотря на всю опаску, которую по-прежнему внушала мне Селестия, несмотря на тщательно «забытые» воспоминания о произошедшем на грузовом терминале под Мейнхеттеном, после всего произошедшего, я начала чуть лучше понимать своих наставниц, своих принцесс, одна из которых стала мне названой матерью. Конечно, она упорно настаивала на том, что впрыснутая в мою носительницу жизнь – не важно, была ли это банка или утроба обычной кобылы – не чета тому, что дарует магия аликорна, но мне еще предстояло привыкнуть к тому, что помимо приемной, у меня появилась еще и настоящая мать.

– «Уже поздно. Не пора ли моим внукам отправляться в кроватку?» – поинтересовалась Луна, когда пауза затянулась, и стала крайне неуютной – я смела надеяться, что для нас обеих – «Их нужно выкупать и обиходить. Я сделаю это, а ты посмотришь, все ли верно».

– «Акхем… А… Ну да. Конечно» – просипела я, тряхнув головой. Кажется, этот жест начал входить у меня в привычку, и если так пойдет и дальше, я превращусь в настоящую паркинсоничку, вечно трясущую своей глупой головой. Тоже мне, исследовательница! Полезла в божественные мистерии, как корова в посудную лавку! Поднявшись, я попыталась выковырять из-под крыла немного успокоившихся жеребят, но стоило мне только приподнять покрытую перьями конечность, как детишки изо всех сил вцепились в пух под крыльями, ни за что не желая даже на секунду покидать теплое и уютное местечко под материнским крылом. Отчаянно завывая, Берри впилась в мой бок, словно серый клопик, вцепившись в лохматую шерсть всеми своими зубами и трогательно размахивая миниатюрными крылышками. Санни сдался быстрее, но восполнил недостаток проворства громкостью рева, заставив отступить на шаг даже Луну, а не то что Клауд, неслышно нарисовавшуюся было из-за двери, и вновь нырнувшую за портьеру.

– «Ну, тише. Тише. Я никуда не ухожу».

– «Да, похоже, сегодня тебе придется спать вместе с ними» – щуря глаза и прижимая к голове уши, громко заметила принцесса, глядя на столь бурную реакцию детей. Вновь оказавшись под моими крыльями, они утихомирились и вновь принялись скулить и икать, жалуясь на несправедливость окружающего мира.

Но теперь, я впервые услышала в их голосах настоящий страх.

«Ох, что же я наделала…».

– «Да, похоже на то» – старательно сдерживая слезы, я направилась к кровати. «Стражи не плачут – стражи огорчаются», но в этот момент, в моих глазах плескалось целое море, и лишь старательно возведенная запруда на их пути не давала мне разрыдаться. Не сейчас. Не теперь. Очутившись в своей узкой, спартанской постели, я улеглась, и приоткрыв крылья, принялась укачивать цеплявшихся за меня жеребят. Прошло немало времени, прежде чем дети успокоились и уснули, изо всех сил прижимаясь к материнским бокам, вздрагивая и иногда, даже вскрикивая от страха во сне, стоило лишь мне пошевелиться или осторожно попробовать сменить позу. Присевшая рядом Луна с интересом глядела на тихо сопящих внуков, с благосклонной улыбкой разглядывая судорожно цеплявшихся за меня жеребят. Она отлучилась лишь раз, скрывшись в своих покоях, и вскоре, огромная луна, поднявшаяся из-за гор, ознаменовала ее возвращение. Опустившись рядом со мной, она вновь вгляделась в мордочки внуков. Берри уснула довольно быстро, и сон ее был все так же безмятежен, как раньше – лишь сильнее она прижималась к материнскому боку, то и дело подергивая крошечными копытцами, если зажатый между ними клок шерсти вдруг начинал выскальзывать из ее хватки. Санни спал беспокойнее, крутясь и тихо вскрикивая во сне, успокаиваясь лишь от ощущения материнского языка, ласково проходившегося по напряженной спинке. Тогда сын расслаблялся, и забывался в беспокойном сне, подергивая задними ногами, словно бегущий куда-то зверек.

– «Я себя ненавижу».

– «Ты сделала то, что должно» – успокаивающе откликнулась Луна, проводя по моей голове искусно завитыми перьями крыла – «Утешься, моя дорогая. То было необходимо».

– «Правда?!» – ощерилась я. Пока дети бодрствовали, мы избегали говорить о произошедшем, словно поддерживая какое-то табу, но стоило им уснуть, как слезы, до того душившие меня не хуже наброшенной на шею веревки, нашли дорожку к глазам, и я содрогнулась в беззвучных рыданиях – «Я… Это вы… Вам всем легко говорить! Один поучает, как воспитывать детей, вторая – что розги просто необходимы для детских задниц, а я… А как наказывать – так мне?!».

– «Родительское копыто – закон!» – наставительно подняла ногу принцесса, словно наглядная демонстрация ее слов могло бы облегчить мою боль от содеянного – «Только родитель имеет право наказывать жеребенка, но наказуя – он учит его, и боль от учения, войдя в его голову чрез посеченные чресла, отвратит его в будущем от проступков и бед, принести которые способно чрезмерная мягкость родителей».

– «Ага. Может, тогда и меня посечешь?!» – тихим шепотом рявкнула я, вытирая мокрые щеки. Санни вновь беспокойно завозился, и я прижала к себе хнычущего сына, с тихим шипением укачивая малыша, пока тот не заснул.

– «Коль дашь мне повод…» – тонко усмехнулась мать, вновь опуская на мою голову великолепное крыло. Его тепло подействовала на меня успокаивающе, и прикрыв глаза, я изо всех сил, полной грудью, вдохнула ароматы неведомых трав, от которых еще более таинственно мерцали на небе звезды, и приятно кружилась голова – «Пойми, моя милая, даже если бы на моих глазах дети – любые дети – совершили что-либо непотребное, я первым же делом доставила бы их к родителям для примерного наказания. В мое время, знать отправляла своих сыновей и дочерей ко дворам вассалов и сюзеренов, опасаясь родительской лаской и мягкосердечием взрастить их в неге и довольстве, не подготовив к вызовам жизни. Этот обычай пришел к нам от грифонов, хотя у них он обычно практиковался лишь потому, что бедным ваза не на что было содержать приближавшихся к совершеннолетию птенцов. В самом нежном возрасте они посылали их ко двору знатного риттера, где, копошась среди прислуги, они могли выделиться силой, умом или ловкостью, становясь вскоре оруженосцами, песенниками, шутами и собутыльниками знатных особ, составляя их свиту. Сюзерен же мог их и окогтить – даровать своей волей золотые накоготники, посвящая в незнатные риттеры. Конечно, его решение должен был подтвердить сам владыка Каменного Трона на ежегодном собрании кланов, и политические дрязги, посвященные этому событию, составляли едва ли не главное развлечение для скучающей грифоньей знати.

– «Значит… В твое время… Все было жестче?» – пробормотала я, помимо своей воли, захваченная рассказом принцессы. Молочно-белый диск луны медленно карабкался из-за горизонта, играя серебристыми бликами на заснеженном окне, и мне вдруг вспомнилась зимняя ночь в Понивилле, и дальняя палата госпиталя, с тяжело дышащей фигурой в углу.

– «О да! Тогда все было проще – и сложнее» – кивнув головой, Луна придвинулась поближе, глядя на меня таинственно мерцающими в темноте глазами – «То было тяжелое время. Мы были сильнее, честнее и глупее, чем нынешний народ. Мы не боялись смеяться и плакать, открыто любили и еще честнее ненавидели. Воевали с грифонами, дружили с грифонами, алчно поглядывая на границы друг друга. Я принимала владыку Каменного Трона как равного, вместе с ним ликуя и благосклонно даря свое внимание бьющимся за нашу благосклонность юным птенцам. Представь, как дрожала земля под копытами наших гвардейцев, еще не разделенных на Ночную Стражу и Гвардию Селестии; как величаво качались знамена и прапора на турнирных копьях, как гордо реяли стяги летящих грифонов, прикрепленные к длинным прутьям, расположенным на их плечах. Блеск нарядов и запах возбуждения исходил от собравшихся толп. Мы чествовали победителей и освистывали проигравших, смеялись над неразберихой среди новичков и уже посвященных в риттеры – они вечно что-нибудь путали или забывали. То нарушат непреложные законы геральдики, забыв выбить на своем знамени звезду, говорящую о том, что это младший или средний отпрыск своего родителя, или вообще, являлись на турнир под штандартом клана… Ты знала, что раньше знамена были не из ткани – тряпки легко порвать или потерять – но из железа и меди? Ветер поворачивал их, словно флюгера на башнях, и тогда казалось, что целый лес поднялся и вышел поприветствовать нас на этом празднике. Копья и сариссы, тяжелые мечи и накопытники, глухая броня и шипастые доспехи – все было начищено до блеска, жаром сияя на солнце, когда склонявшиеся в поклоне воители и мудрецы, знать и простые жители со всех земель кланялись нашему величию. И… Но что это, Скраппи? Ты спишь?».

– «А? Что?» – вскинув голову, я обнаружила, что убаюканная негромким, вкрадчивым голосом и мерцанием глаз, я прикорнула, обессиленно опустив голову на кровать. Выбравшиеся из-под крыльев дети прильнули ко мне, восемь маленьких ног обхватили мою морду и шею – и покосившись, я не решилась нарушать их покой. Вдохнув, я моргнула, почувствовав, как слипаются мои глаза, словно намазанные густым и безвкусным рыбьим клеем[12], и, не удержавшись, тихонько зевнула, стараясь не потревожить детей.

– «Спите, мои хорошие» – прошептала Луна, легонько касаясь губами сначала моего лба, затем – макушек детей, словно заботливая мать, желающая спокойной ночи своему многочисленному семейству. Ее губы, задев мое сокровенное местечко, скрытое под отросшей челкой, на мгновение задержались, ощупав оставшуюся на этом месте ямочку – «Сегодня ваш сон будет легок и светел. И пусть вам приснятся чудеса далекого прошлого, которые теперь помним лишь я, да сестра. Спокойной ночи, мои маленькие пони».

---

Долина Обители, как выяснила я еще по прибытии, была отнюдь не одна. Это место представляло собой несколько долин, окруженных высокими пиками гор и массивными хребтами, простиравшимися до самого Мейнхеттена. Именно первые поселенцы тех мест назвали их Заслонными горами, и название это закрепилось за всей горной цепью, отделявшей мрачные земли Старого Королевства от вновь обживаемых земель остальной Эквестрии. В каждой из них находилось место для того, чтобы маленькая, карманная армия Принцессы Ночи не скучала, и могла найти себе развлечения по вкусу – конечно, под копытоводством опытных (и не очень) инструкторов, основной задачей которых было объяснить своим подопечным, чем именно им было бы интересно заняться.

– «Достаточно тебе изображать из себя новичка» – огорошила однажды меня Луна. Пройдя во второй раз Давилку, я получила пару недель на отдых, и провела их занимаясь исключительно детьми. После того памятного для них наказания, поведение малышей постепенно стало меняться, но увы, еще раз или два, скрепя сердце, мне пришлось отшлепать негодников, забывших, что шутить им можно с бабушками или отцом, но никак не со строгой матерью, не собирающейся терпеть скандальное поведение собственных детишек. Увы и ах, я быстро поняла, что и Древний, и Луна – оба они были по-своему правы, и уже спустя пару сеансов такой вот «физиотерапии» Санни уже не смел огрызаться на мать, с рычанием требуя хрум-хрумов вместо тыквенной каши, а Берри… Что ж, с ней все было сложнее, и я начала подозревать, что для нее наказания были едва ли не естественным исходом всей ее жизнедеятельности, и казалось, получив в очередной раз по мелкому, вертлявому крупу десяток живительных шлепков, она воспринимала их как логическое завершение пакости, после которого, с легким сердцем, можно было приниматься за новый разбой. Живую еду она воспринимала гораздо спокойнее, хотя умудрялась при этом умять в два раза больше брата, не превращаясь при этом в озлобленного маленького хищника, свирепо атакующего любого, кто покусится на ее добычу. Конечно, большая часть детской еды была привычной для прочих пони, в том числе и фестралов, зубы которых служили скорее средством нападения, нежели для пожирания мяса или разгрызания костей, но увы, после первого раза, я так и не смогла научиться отказывать своим жеребятам, и скрепя сердце, костеря себя последними словами, я улетала в ночь – и утром возвращалась с шуршащими раковинами хрум-хрумов, не в силах выносить умоляющие взгляды бегающих вокруг меня детей.

– «Ты достаточно отдохнула, и думаю, готова к сюрпризу».

– «Ненавижу сюрпризы!» – скривилась я, поднося к носу Берри копыто, и давая его тщательно обнюхать. Вдохновившись запахом близкой порки, оранжевая егоза сделала невинные глазки, и просеменив, соскочила со стола на стул, отойдя подальше от бутылочки с чернилами, столь соблазнительно стоявшей на самом его краю, так заманчиво близко к белоснежному, пушистому ковру. Я буквально слышала, как шуршат маленькими лапками божьи коровки в ее голове, прикидывая, как будут смотреться следы крошечных копыт на изгвазданном черным, густом ворсе – «Беррииииии…».

– «Няка!».

– «Вот сейчас тебе задам!» – посулила с улыбкой я, глядя на расплывшуюся в ответной улыбке дочь. Исправив характер жеребят, я обнаружила в них море скрытых талантов, а также неуемное желание болтать и день и ночь, хотя пока – лишь на их собственном, детском языке. Полтора года – не такой большой срок, но увы, по словам Луны, они отставали в этом отношении от сверстников, чуть что, принимаясь орать и свистеть, словно их давно исчезнувшие предки. Однако теперь визг, вой и скрежет уступили место бурному лопотанию, когда маленькие негодники сообразили, что ласковым словом и визгливыми криками можно добиться больше, чем просто отчаянным визгом, и сообразительные малыши с поразительной скоростью принялись запоминать новые слова. Например, слово «бяка».

– «Ня-ня-няка! Няяяякааааа!» – завопила кобылка, и с веселым воплем поскакала вперед, с вполне закономерным итогом, чебурахнувшись на половине дороги, и с криками, исчезнув за диваном. Судя по протестующему визгу, там она наткнулась на Санни, и кажется, вскоре мне предстояло разбирать очередную потасовку, выдавая обоим ее участникам живительных шлепков.

– «Так что там про новичков?» – покачав головой, обратилась я к Луне. Почтившая меня с утра принцесса готовилась отойти ко сну, и крутясь перед зеркалом, поправляла какие-то странные штучки у себя во рту, отчего ее голос был менее разборчивым, чем прежде – «Слушай, а что это такое? Выглядит как вставные челюсти для фильмов ужасов!».

– «Это капа. Телает мои фубы рофными» – похвасталась Луна, одаривая меня ласковой и дружелюбной улыбкой голодного Терминатора – «Фелефтия наушила. Карошая придумка. Умелес путет фоснахраштён!».

– «Пока она только заставляет тебя говорить, словно грифон» – буркнула я, передернувшись от вида белых керамических накладок, охватывающих зубы обиженно фыркнувшей принцессы – «И ты еще говорила про сюрприз».

– «Он фтет тепя фнаруши. Приятнофо тня!» – махнула хвостом аликорн, направляясь в свои покои, откуда уже выходили кланяющиеся служанки. Кажется, после произошедшего, Клауд прониклась моим талантом воспитателя, и посматривала на меня с тщательно скрываемой опаской, но старалась этого не показывать, и с нарочитой небрежностью кивнув в мою сторону, поскакала к дивану – вынимать из-за него вовсю дерущихся жеребят. Вздохнув, я покосилась на старинные водные часы, представлявшие из себя безумной сложности клепсидру, минутная и часовая колбы которой были опутаны множеством непонятных тяг, штанг, клапанов и противовесов, и поняла, что мне придется еще немного задержаться, утихомиривая расшалившихся детей.

Сюрприз ожидал меня в новой долине – в той, которую мы с Графитом видели на пути к моему новому-старому месту жительства. Большая – гораздо больше той, что принимала новичков, она располагалась между двумя горными хребтами, и казалась царством вечной зимы. Надеюсь, эти дневники никогда не попадутся на глаза кому-нибудь, кроме Твайлайт, но если это вдруг случится, невольные жертвы моего обращения с эквестрийским языком могут резонно заметить, что я слишком вольно обращалась в этих записках сумасшедшей с понятием пространства, зачастую, с необыкновенной простотой говоря о далеких местах так, словно они находились буквально под боком. Казалось бы, горные долины, разделенные высокими хребтами, должны были бы стать для любого пони нешуточным препятствием, и это была бы, отчасти, правда… Если бы этими пони были бы единороги или их лишенные магического дара сородичи, а не пегасы. Крылья давали свободу, и ценить их можно было научиться лишь потеряв возможность летать. Мы работали крыльями денно и нощно, носясь через горные хребты на спинах бурных воздушных потоков, огибая опасные пики и ныряя в относительно гостеприимные долины, не забывая уворачиваться от вечно голодных мантикор, и кажется, лично мне это пошло только на пользу, несмотря на все жалобы на ноющие плечи и спину. Думаю, теперь я могла бы спокойно летать в Кантерлот наперегонки с разогнавшимся поездом, хотя вряд ли смогла бы долго поддерживать такую же скорость. Теперь я прекрасно понимала Луну, избравшую летающий народ проводником своей воли – ничто, даже магия, не смогла бы, наверное, заменить нам то чувство полета, чувство свободы, даруемое крыльями на наших боках. Мы были мобильнее любого человеческого соединения прошлого, свободные, словно птицы, зависящие лишь от погоды да запасов собственных сил, и Обитель предоставляла нам и то, и другое, хотя для поиска их нам приходилось прилагать недюжинные усилия – впрочем, как и всегда. Но каждому пегасу необходимо место для отдыха, и нашим стал старый, наполовину разрушенный дом, притулившийся на самом краю каменного карниза, нависавшего над обширной, укрытой снегами долиной, большая часть которой была утыкана карликовыми соснами, елями и прочими пыхтами, названий которых я не знала, да и не стремилась узнать. Старая скрипучая дверь, шарообразная печка-светильник, набитая горючими камнями, да десяток походных одеял – вот и весь небогатый скарб, что полагался нам в нашем убежище. Конечно, мы умудрились разнообразить его сундучком и большим котелком на треноге, спертым мной где-то на чердаке полуразрушенного замка, но все же, обстановка оставалась довольно спартанской. Ну, и в довесок, название дома не менее вдохновляло на подвиги, а не домоседство – он звался Воронье Гнездо. Почему «Воронье»? Не знаю, но раз те, кто нашел когда-то это место, не заморачивались поиском более оригинального названия, то и я не горела желанием выяснять историю топонимов[13] данного места.

– «Ну что, кровососики мои ненаглядные, явились?».

На этот раз, инструктор был правильным – злобно выглядевшая кобыла где-то за сорок, чей истинный возраст был сглажен магией Госпожи, даровавшей ей облик фестрала. Серая шкура ее была испещрена множеством белых полос, делающих ее похожей на вывернутую наизнанку зебру – похоже, она отваливала не одну сотню битов своему стилисту или магу за такие украшения, ветвящиеся по всему телу. Привычная для стражей броня так же не осталась без внимания этой кобылы, и я с содроганием уставилась на длинные шипы, торчащие вдоль спины этой сумасшедшей валькирии, потрясающей перед нашими носами шипастыми накопытниками, украшенными, вдобавок, парой острых когтей, по которым, время от времени, пробегали голубоватые искорки магии. Лишенный гребня шлем мог похвастаться длинным рогом, навершие которого нехорошо поблескивало в такт шагам своей хозяйки, расхаживающей вдоль строя – «Что, обосрались, значить, где-то?».

– «Эй, сестра, мы уже не…».

– «Молчать!» – подскочив к первому, кто осмелился протестовать, инструктор изо всех сил боднула его головой, и несмотря на то, что и одна, и другой были облачены в шлемы, осмелившийся высказаться фестрал бесславно сел крупом на снег – «Просто так в Обитель не возвращают!».

Переглянувшись друг с другом, фестралы заворчали. Они покинули Обитель полгода назад, и каждый успел поучаствовать в том или ином деле, и теперь, в каком-то смысле по праву считали себя чем-то большим, чем простая строевая скотинка Гвардии или Легиона. Признаться, я тоже нахмурилась, ощущая неуверенность от того, как мне реагировать на эту бешеную дамочку в экзотических доспехах, но пока решила держать язык при себе.

– «Вы все прослужили полгода своей Госпоже» – тем временем, продолжала инструктор, словно и не замечая, какой эффект оказали ее действия и слова. Теперь уже напрягся весь строй – в конце концов, личные обиды не стоили ничего, когда речь шла о нашей повелительнице, а новички, прошедшие тяготы Обители, отличались в этом вопросе повышенной чувствительностью, как и любые новообращенные верующие. В конце концов, у них имелись наглядные свидетельства силы их божественной покровительницы – «Кое-кто из вас даже умудрился поучаствовать в кое-каких темных делишках – по-другому я эту ерунду и не назову. И вот теперь, вас прислали сюда. Официально – отточить свое мастерство… И что, кто-нибудь из вас, молокососы, и впрямь поверил в этот навоз?!».

Ошеломленный яростным криком, строй замер. Нахмурившись, некоторые принялись рыть копытом землю, словно готовясь в следующий же миг броситься на оравшего инструктора. Другие же принялись переглядываться, словно и в самом деле, неуверенные в своих силах или знающие за собой какие-то грешки. Эх, учить их еще и учить…

– «Когда вы пошли в школу и впервые взяли в зубы родительское перо, я гоняла бандитов и отщепенцев вокруг строящегося Мейнхеттена! Мы, с моим крылом, обеспечили победу наших войск у Пизы в Северной войне, предоставив командору Гвардии исчерпывающие сведения о нашем враге! И с высоты своего опыта, я могу вам сказать, что вы ничего не знаете и не умеете! И именно поэтому вам нужна помощь тех, кто умеет и может!».

Вновь пройдясь вдоль бурлящего строя, офицер-инструктор свирепо ухмыльнулась и с хорошо слышимым хрустом повела головой, разминая шею и недвусмысленно приглашая желающих высказаться не сдерживать душевные порывы. Желающих отчего-то не нашлось. Поглядев на стоявших рядом со мной фестралов, я успокаивающе коснулась их крылом – так или иначе, эта кобыла годилась нам в матери, она была нашим инструктором, и не стоило начинать наше «повышение квалификации» с безобразной ссоры с учителями. Заметив мою пантомиму, кобыла бросилась ко мне, в два прыжка оказавшись рядом со мной.

– «А ты что тут крутишь крыльями, белая?!».

– «Жарко, инструктор. Обмахиваюсь вот» – миролюбиво откликнулась я, демонстративно похлопав крыльями. Взметнувшиеся снежинки на мгновение скрыли от меня ощерившуюся кобылу, но уже в следующий миг, из снежной, блестящей завесы, на меня вылетела украшенная рогом голова, с хрустом соприкоснувшись с моим многострадальным носом.

Ну почему всегда нос?! Это ж уже даже не смешно!

Драки в обители были обычным делом. Находясь в состоянии постоянного стресса, пони так или иначе срывались, и очень часто, вступали друг с другом в короткие, злые потасовки. В них я впервые узнала, что для драки можно использовать все тело, все конечности и хвост. В отличие от деревенских попихушек гражданских, в основном, гарцевавших перед друг другом, осыпая противника ударами передних копыт, тут я научилась использовать все тело, чтобы нанести урон своему врагу. Одним из моих любимейших приемов быстро стала «катапульта» – резкий прыжок на противника, отправляющий его в короткий полет на гостеприимно расположенную под ним землю. Резкий прыжок вперед, с попыткой захватить шею стоящего перед тобой пони – большинство из тех, кто был не знаком с такой атакой, инстинктивно поднимались на дыбы, принимая летящего на них противника на грудь, и закономерно получали свое, пропуская удар задними ногами в оставленный без защиты живот. Те же, кто драться умел, обычно поворачивались боком, решая вывернуться из захвата и вломить пролетающему мимо незадачливому драчуну по ребрам – и пропускали вторую, самую коварную часть приема. Я отдавала противнику переднюю часть тела, в свою очередь, плотно обхватывая его шею и плечо, на которое он принимал мою прилетевшую тушку, и изогнувшись, изо всех сил лупила его задними ногами, сила удара которых была усилена инерцией моего тела, отправляя жертву в полет. Универсальный прием быстро стал моим любимым – удачно проведенная первая часть давала немалый простор для фантазии, от простой «мельницы» – кувырка вокруг шеи оппонента, в результате которого противник сам оказывался под тобой, до зубодробительной серии ударов свободным копытом по морде. Задняя часть тела тоже не отставала, и приноровившись, можно было регулировать силу ударов задними ногами, от простого толчка до опасного удара кончиками копыт, после которого у большинства идейных оппонентов желание продолжать потасовку резко пропадало. Конечно, прочие пони быстро ухватывались за эту интересную идею, и думаю, вскоре, я смогла бы считать себя родоначальником нового стиля борьбы, но идея продвигалась в массы медленно – прием переводил бой в некрасивую «собачью драку» [14], во время которой начинали играть роль не ловкость или опыт, а банальная сила и как ни странно, неприкрытая злость. Чего-чего, а вот ее у меня было в достатке, и вскоре, количество желающих пощупать подбрюшье «лишившейся облика» пегаски как-то быстро сошло на нет – я не церемонилась со своими врагами, впрочем, как и они со мной, и несмотря на череду довольно громких, и признаюсь, безобразных драк, мой список побед дополнялся кучей болезненных ран, оставленных на моей груди и плечах зубами побежденных фестралов. Получив за эти годы столько ударов по моей самой многострадальной части тела, я замешкалась едва ли на секунду, и тотчас же, взъярившись, сама бросилась вперед, грудью встречая летевшее на меня тело. Передние ноги инструктора очутились на моей шее – ну, это мы знаем, выучили, что такое «колесо» – и уже сжались было в болезненном захвате, обездвиживающем незадачливого оппонента, но мои задние ноги уже спружинили, полетев в ее бок, и с гулким, металлическим стуком, тяжелое тело татуированной кобылы отправилось в полет, закончившийся в ближайшем сугробе. Поняв, что перестаралась, я вскочила, и нахлобучив на голову слетевший с наплечника шлем, окативший мою голову целой охапкой колючего и очень холодного снега, вновь застыла по стойке смирно, искоса глядя на пышущую злобой фестралку, словно снежный демон, вылетевшую из сугроба.

– «Смиррррна!» – рассыпавшиеся вокруг стражи принялись было вопить что-то одобрительное, похоже, искренне радуясь тому, что кто-то решил поставить на место зарвавшуюся учительницу, но после моего начальственного рыка быстро сообразили, чем это может грозить как мне, так и им заодно, и подтянувшись, вновь выстроились в строй. Окруженная взметнувшимся снегом, инструктор прыгнула ко мне, и остановилась рядом, тяжело дыша, и пожирая меня светящимися глазами. Казалось, она была готова наброситься на меня и словно дикарь, сожрать со всеми потрохами, но поведя глазами по сторонам, разрисованная кобыла воздержалась от дальнейшего копытоприкладства, рождая во мне чувство, похожее на уважение.

– «О, так у нас тут живчик?!» – прорычала она, приподнимаясь на кончиках передних копыт, словно собираясь обрушить шипастые накопытники мне на голову – «Да еще и без облика? Наказана за что-то? Твое имя, страж!».

– «Страж-гастат Айси Глэйз, мэм!» – вытянувшись в струнку, отрапортовала я, глядя поверх шлема инструктора – «До того – десятая контуберния Четвертой кентурии Легиона. Северная война, мэм».

– «Хмммм… Так значит, в этой куче желторотиков вдруг обнаружился кто-то с опытом?» – прищурившись, прорычала инструктор. Прижавшись бронированным лбом к моему шлему, она уставилась на меня гипнотизирующим взглядом голодной гадюки. Я ответила пустым и полным равнодушия взглядом, стараясь не заржать при мысли о сравнении с пугающими глазами Найтмер Мун. Да, мать была способна заставить обгадиться любого, осмелившегося поднять на нее глаза, и я прекрасно помнила свой ужас, когда обнаружила ее стоявшей за моей спиной во время того званого приема.

– «Никак нет, мэм!» – я решила доиграть до конца свою роль – «На моем счету двадцать восемь пернатых ублюдков, мэм. Поэтому я еще новичок».

– «На личном счету?» – быстро спросила инструктор, продолжая бодать меня головой, и заставляя сделать шаг назад. Признаюсь, этот вопрос застал меня врасплох – похоже, эта пони и в самом деле являлась прожженной гвардейской кобылой.

– «Да, мэм».

– «Ого!» – недобро усмехнулась полосатая, отступая, наконец, от моей напрягшейся тушки – «Еще один – и догнала бы новичка нашего крыла».

– «Польщена, мэм!».

– «Естественно! Это же Серебряные Подковы! Но хватит об этом» – отойдя назад, задиристая кобыла резко обернулась, полоснув глазами по строю – «Внимание! Заткнулись и принялись слушать! Шутки закончились – вы стали ночными стражами, и успели послужить Госпоже. Хорошо ли, плохо ли – не важно! Но теперь, я буду вас учить быть настоящими невидимками, внушающими трепет врагам! Это то, чего вы пока не умеете, несмотря на всю магию, которую вложила в вас наша возлюбленная принцесса, и это то, чему вы обязательно научитесь – или вылетите отсюда, и дальше шипеть из темноты и протирать своими крупами углы, словно дворцовые жеребчики. Это понятно?».

– «Да, мэм!».

– «Хорошо. И прекращайте уже этот ваш бред новичка! Мое имя – Монинг Рампейдж, и я приветствую вас на тренировках для настоящих мастеров. Теперь, мои братья и сестры по Страже, вы попали в настоящий Тартар!».

---

Что ж, в каком-то смысле, это действительно напоминало ад. Мы считались полноценными стражами, и поэтому, нам не требовались обычные учителя. Подразумевалось, что мы и так уже умеем все что нужно порядочному ночному стражу, и теперь, нам приходилось лишь оттачивать те навыки, что были привиты нам за последние полгода обучения, которые, увы, я пропустила, хотя и не по своей вине.

Инструктор существовала здесь лишь для того, чтобы осложнять нам жизнь. Она не читала лекций, не проводила с нами время, заставляя тренироваться или гоняя по тренажерам – Рампейдж просто-напросто сваливалась нам на голову в любое время дня и ночи, и ставила задачу, выполнить которую мы были обязаны к определенному времени. И все. Короткий брифинг, скудные данные о местности, перечисление условий задачи и множество сопряженных с ней запретов, а также указание точки, где мы должны были находиться или откуда должны были удирать, унося с собой что-либо ценное для нашего инструктора.

Со временем, задания становились сложнее – признаюсь, у меня душа уходила под хвост, когда, по заданию Монинг, мы были вынуждены продираться сквозь целую стаю мантикор, ловко лавируя между грозовыми облаками. Попробовав раз, второй и третий прорваться сквозь явно взбешенных кем-то животных, мы приняли решение идти прямо сквозь тучи. И именно тогда я увидела, как рождался когда-то тот фирменный, «дельфиний» стиль полета фестралов. Пока одни ныряли в тяжелые, набухшие влагой и плюющиеся молниями тучи, другие выскакивали из них, прикрывая спины и бока товарищей, на которые тут же нацеливались летающие тут и там хищные химеры. Словно дельфинья стая, мы учились прытко выскакивать из жгущейся молниями тьмы, мгновенно нанося удар по хищникам, атакующим наших товарищей, и вновь скрываться в темноте. Казавшийся мне несколько лет назад неподражаемым, этот стиль полета быстро превратился в привычку, рожденную необходимостью – трудно было не усвоить урок, ведь каждому хотелось жить, и желательно – целиком, не оставив крыло или ногу в пасти алчного существа. Опять же, в отличие от пегасьих стай, требовавших заранее определенного количества пегасьих крыльев, состоящих из трех крылатых коней, формации фестралов позволяли выстраивать гибкие походные колонны, защищенные, и готовые в мгновение ока щупальцами отдельных отрядов охватить приблизившегося врага.

Случались и неудачи – гораздо чаще, чем мог бы подумать иной читатель этих заметок, и тогда, на оставшихся ложилась вся тяжесть работы, которую делал оказавшийся в апотекариуме фестрал. Правила «Зачет – по последнему!» больше не существовало, как не существовало и самих зачетов – были лишь цели, которых мы стремились достичь.

И каждая цель была частью какого-то плана.

Я поняла это однажды утром, сидя в тени скалы, и наблюдая за новичками. Уже прошедшие Давилку, они вскоре должны были стать настоящими стражами, получив свой облик, и оттого, мнящие себя едва ли не всемогущими. Это была интересная задача – взбудораженные близостью заветной цели, их чувства были обострены, и выкрасть в столь непростых условиях значок десятка было явно нетривиальной задачей. И пока мои сотоварищи, скрывшись в темноте, в буквальном смысле растворились в тенях, я коротала время в засаде, выстраивая из камушков и щепочек все наши ходы, а также задания других групп, о которых я знала или мне доводилось слышать по крайней мере, краем белого уха. Похоже, под бдительным присмотром принцессы, в Обители шла какая-то военно-тактическая игра, смысл которой был для меня недоступен. Я двигала фишки и так, и эдак, но увы, даже под присмотром Древнего не смогла решить эту задачу, добившись лишь того, что мое чувство паранойи вдруг снова всплыло в моей голове, и вернувшейся за мной команде я заявила, что наше будущее предначертано, что наши силы – лишь пешки в чьей-то игре, и мы уже обречены. Меня внимательно выслушали, после чего, посовещавшись, оставили без еды, но с большой бадейкой кисловатого напитка, чье название вылетело у меня из головы после первых глотков. Настоянный на корнях агрессивных, стреляющих шипами растений, он одарил меня жутчайшим похмельем, вдобавок, целую ночь терроризируя жестоким поносом, перемежающимся короткими приступами забытья, наполненного видениями колючек и шипов. Проморгавшись лишь через сутки, я еще долго шипела на любого, оказавшегося в пределах видимости, и впервые смогла отлупить своего инструктора так, что нас пришлось по-настоящему разнимать остальным фестралам, похоже, не ожидавшим такого поворота дел. Судя по их хитрым взглядам, вывод был сделан «правильный», и вскоре, я начала с подозрением принюхиваться к каждому предлагаемому мне напитку, особенно – перед заданиями, в которых намечалась какая-либо потасовка.

Иногда, правда, случалось веселье, и вместо положенной задачи, Рампейдж обрушивалась на нас, словно летящая со склона лавина, и старательно мутузила всех, кто был недостаточно проворен, чтобы услышать ее приближение, и вовремя от нее удрать. Таких было мало, а уж мне, с моими неторопливыми порхалками, нечего было об этом и думать, и так получилось, что именно я оказалась ее более или менее постоянным спарринг-партнером… Ну, или грушей для битья – все зависело от удачи и нашего настроения. Я терпеливо сносила все побои, стараясь минимизировать ущерб от ударов ее рога и обутых в шипастые накопытники ног, но иногда, зверея, сама принималась лупцевать полосатую кобылу, яростно отмахивавшуюся от меня ногами, крыльями, головой и выкрашенным в алый цвет хвостом, в пряди которого была вплетена стальная проволока, делающая его похожим на щетку для унитазов. В ход шло все, что попадалось под копыто, и вскоре, мои доспехи покрылись вмятинами и сколами от ударов палок, камней, накопытников и чьего-то длинного и острого, нашлемного рога. Конечно же, я бесилась, и все чаще использовала все доступные мне приемы и уловки, часть из которых я подсмотрела у самой же Монинг Рампейдж, и все чаще случалось так, что моя группа улетала на задание без моей тушки, валявшейся в самой дальней комнате, под грудой бинтов и прохладных примочек. Слава богиням, в таких простых вещах нам не отказывали, предоставляя простейшие средства ухода за пострадавшими членами группы по первой же просьбе нарочного, прилетавшего в подвал замка за советом, лекарствами или лубками[15], но случалось и так, что в течение целого дня мы не получали никаких заданий от нашего свирепого инструктора, отлеживающегося после очередной схватки с ее белоснежной протеже.

– «Ох и зла же она…» – заботливо бормотал Вижн. Самый субтильный в нашей стае, он неплохо знал лечебное дело, но и прочими талантами был не обижен, хотя, как и все вокруг, предпочитал молчать о своем прошлом. На его ногах я давно заприметила странные полосы вытертой, плохо растущей шерсти, словно когда-то, будучи обычным пегасом, он таскал на себе какие-то браслеты… Или кандалы – «Да и ты ей под стать, Глэйз. Ну чего ты ее задираешь? Тебе нужно было на «мельнице» сделать «ветрушку», и уйти отскоком с ударом по ногам. Но нет, тебе нужно было впечатать ее в стену этим своим подлым приемчиком, да еще и настучать по башке! Вот вернется она – я тебя больше лечить не буду!».

– «Правда? А если не будет меня – кто, как ты думаешь, станет ее следующей жертвой?» – простонала я, баюкая искусанные ноги – «Давай, Вижн, самоустранись. А я погляжу, да похихикаю».

– «Да ну тебя!» – нехотя буркнул жеребец, со шлепком прикладывая к моей ране обильно смазанную вонючей мазью тряпицу – «Всегда боялся таких вот, как ты. И как она. От вас одно только беспокойство».

– «Каких это «таких», а?» – с подозрением поинтересовалась я, глядя на светящиеся глаза товарища, мелькавшие в темноте.

– «Свирепых, любящих драку и ни дня не способных прожить без того, чтобы им не начистили нос. Насмотрелся я на таких, уж поверь».

– «Вот не нужно про нос, ладно?» – простонала я под смех окружавших нас стражей – «Зато теперь я точно знаю, почему ее зовут Монинг Рампейдж. Это было описание того чувства, когда ее мать разродилась наконец этой злыдней, и поняла, кого она произвела на свет!» [16].

Смех усилился, и окружавшие меня фестралы, похохатывая, поползли наружу, на солнышко, греть пузо, и глядеть на блестевшую под солнцем, заснеженную долину, предвкушая еще один редкий спокойный день, когда мы могли отдохнуть, залечить свои раны, и не думать ни о чем, кроме блеска снега, пригревавшего горного солнца, да приятных часах, посвященных сладостному ничегонеделанию.

Несмотря на то, что такие дни стали выпадать довольно часто, я стала чувствовать себя так, словно по мне ежедневно носился табун лошадей. Укусы, ушибы и растяжения стали моими постоянными спутниками – Рампейдж сменила тактику, и теперь, словно в насмешку, она появлялась свежей, словно огурец, всякий раз нападая на меня внезапно, без предупреждения, как и полагалась хорошему стражу. Она быстро освоила мой прием, и хотя проводила его не столь безупречно, ее опыт копытопашных схваток возмещал этот маленький недостаток. Весы, отмеряющие счет наших встреч, заколебались, и принялись быстро склоняться в сторону полосатой кобылы, не брезговавшей наподдать мне даже во сне. Я молча страдала, но теперь, моя проблема коснулась всей группы – вынужденные действовать без меня, они старались оставить кого-то присматривать за мной, но на следующее утро, вернувшись в Воронье Гнездо, они обнаруживали уже двух своих товарищей, зализывающих рваные раны на шеях и ногах, и быстро отказались от этой затеи. «Нечестно!» – подумаете вы? Что ж, сначала я думала так же. Рампейдж явно ждала, чтобы я сломалась, но зачем? Я не знала ответа на этот вопрос. Быть может, это была какая-то тактика, какая-то часть обучения, но оказавшись в очередной раз возле холодной стены, за которую, перепрыгнув, свалила полосатая кобыла, воспользовавшаяся тем, что после нашей схватки я не могла даже лететь, я осознала – этому должен быть положен конец. Плевать на правила, плевать на клятвы – она доигралась и перешла черту, за которой жертва должна была либо сдаться, либо…

Что ж, в конце концов, даже крысы сражаются, будучи загнанными в угол.

– «О, у нас тут нарисовался герой?» – ехидно протянула Монинг Рампейдж. Всего секунду назад, проводя глазами по полуразрушенному алькову, я была уверена, что он пуст, но уловив краем уха негромкое шипение и хлопок, сопровождавшие выход стражей из тени, я вновь уставилась в наполненный прыгающими тенями полумрак, и вскоре, различила в нем уже знакомую до отвращения полосатую фигуру, похожую на вывернутую наизнанку зебру. Я ни разу не видела ее без брони, и понятия не имела, какая у нее метка, хотя, признаться честно, теперь мне было абсолютно плевать. Промолчав, я сжала зубы, и стараясь не хромать и не горбиться, попятилась наружу, на площадку перед домом, которую заботливые копыта товарищей уже посыпали песком и золой[17] – группа отсутствовала, отправившись на очередное задание, и теперь, мы вновь были одни. Но теперь я не собиралась давать кобыле спуску, и остановившись в центре площадки, по краям которой были воткнуты самые примитивные факелы, я подняла правую ногу и демонстративно спокойно выщелкнула из нее лезвия поножа, оставшись стоять неподвижно, и внимательно наблюдая за противницей, появившейся из наполовину обвалившегося входа.

Я собиралась убить Монинг Рампейдж – и будь что будет.

– «Ох, поединок! Как здорово!» – прорычала она, рысцой направляясь ко мне. Части ее тела, еще вчера покрытые рваными ранами и синяками, сегодня были девственно чисты, кобыла просто светилась здоровьем и самодовольством – «А это что такое? Где ты нашла эту древнюю рухлядь? Кто разрешал тебе снимать раритеты со статуй? За это тебе придется пострадать…».

– «Ты перешла черту, мразь» – первый удар я пропустила, приняв его на нагрудник. Шипастый накопытник уткнулся в нарисованный глаз, скрепляющий части доспеха, заставив его загудеть, словно барабан. Следующую серию выпадов я отразила поножем – тело понемногу вспоминало оружие, а оружие – вспоминало меня. Конечно, все это выглядело, да и было просто клоунадой – мне стоило подстеречь ее и попросту подрезать, бросив истекать кровью в какой-нибудь сугроб, или отправиться туда самой… Но думаю, именно этого она от меня и ждала – нападения исподтишка, или такой вот, демонстративной выходки, вполне в духе романтических юнцов и недалеких кобыл.

И она повелась, явившись почти демонстративно.

– «Неплохое подспорье безногой, вроде тебя» – отскочив назад, полосатая кобыла нашла время бросить взгляд на нагрудник, через который пролегли две полосы взрезанной стали, посверкивающие барашками металлической стружки – «Но мне кажется, или это немного неспортивно для двух старых знакомых, вроде нас с тобой?».

Вместо ответа, я лишь иронично вздернула бровь, радуясь короткой передышке. На публику, большинство драк выглядят довольно солидно, но между собой мы сражались люто, и не стесненные мнением окружающих, не брезговали самыми мерзкими приемами, среди которых бросок в глаза перемешанного с золой снега был самым безобидным подколом, едва ли не дружеским жестом.

И кажется, Рампейдж знала их гораздо больше, чем я.

– «Я тебя ненавижу! Я ненавижу твою белую шкуру, твою черно-красную гриву, твою сраную метку… Я ненавижу тебя, поняла?!» – рычала Монинг, налетая на меня, словно ураган. Однако, ни навык казарменных драк, ни магия не особо помогали ей в эту ночь. Я крутилась как бешеная, нанося и получая удары, вновь, как когда-то, ощущая, как в голове начинает звенеть этот приятный, красивый голосок, заглушая призывы взволнованного Древнего. В этот раз я его не гнала, ощущая, что не просто хочу превратиться в животное – я отчетливо понимала, что полосатая мразь добилась своего, и не гнала это чувство безумия, во время которого мир становился похожим на аляповатую картинку из комикса, в которой цвета не имели оттенков, а предметы казались окруженными серебристой каймой, выделяясь из общего фона.

«Пригнись! Да не стой ты! Взлетай!» – поначалу сердитый, надутый, словно обиженная кобылка в моей душе расстроенно хмурила брови, он был отрывистым и командным, но вскоре, увлекшись происходящим, стал комментировать нашу схватку гораздо задорнее, словно его обладательница – какая-то часть моей личности, до поры, скрытая глубоко внутри, по-настоящему втянулась в эту драку, исходом которой могла быть лишь кровь.

И я ощущала, что именно это рождало во мне то ощущение предвкушения, признаться в котором я боялась даже себе.

Выпад. Отскок. Прыжок назад, удар, прыжок вперед. Это не танец, а грязная драка.

– «Ты мучаешь всех, кто находится рядом! Одно твое существование приносит горе и беды всем, кто доверился тебе, и теперь, я тебя просто прикончу! Теперь уже окончательно, и засуну тебе твою железную ногу под хвост! Все четыре ноги!!!».

Я не понимала, что она несет – но даже и не старалась понять.

«О, а ты прирожденный убийца!» – беззвучно засмеялась Я, ощущая свое полное согласие с этой мыслью. Звонкий голос, казалось, принадлежал мне самой, но я ощущала акцент, словно во рту незнакомки скрывались аккуратные, белоснежные клыки. Мне все время хотелось провести по ним губами, вонзиться в чью-то плоть… Зарычав от разочарования, я отпрыгнула назад, спасаясь от широкого взмаха шипов – остро заточенные, раздвоенные, они украшали переднюю часть накопытников Рампейдж, и если бы не крылья, ей было бы крайне неудобно передвигаться на своих четырех. Но сегодня не имело значения, пришла она безоружной, или притащила с собой целый арсенал – у меня была цель, и цель эта все более явно звучала у меня в голове, заглушив кричащего что-то симбионта.

Я собиралась вдоволь напиться горячей крови.

Не знаю, откуда взялось во мне это желание. Какие-то мрачные чувства пытались пробудиться в душе, трусливо шныряя на периферии сознания, но они не могли и подумать о том, чтобы сунуться к нам двоим – ко мне и еще раз ко мне, синхронным дуэтом прыгавшим и отскакивающим, вскрикивающим от ударов и с удовлетворенным рычанием, полосующим чужую плоть. Снег быстро покрылся каплями горячей крови, почти незаметной на черной золе, но запах ее, будоражащий и терпкий, похожий на горячий, кипящий черничный компот, возбуждал меня, с каждым разом, с каждой пролитой каплей усиливая мой голод. Теперь мы бились молча – поняв, что шутки кончились, Рампейдж с неистовым рычанием прыгала вокруг меня, исчезая в тени и появляясь у меня за спиной, но запах, запах крови она скрыть не могла, и вскоре, каждый раз появляясь из темного уголка, она встречала мою оскаленную морду с безумно распахнутыми глазами и ощеренным ртом, тянувшимся к ее ранам в попытке схватить, укусить, оторвать…

«Не увлекайся, дорогая. Нам еще предстоит много работы… Да-да, вот так. Смотри, она заходит со спины. Думаю, выпрыгнет из той тени, на потолке» – едва заметно грассируя[18], звенел мой голос у меня в голове. Я соглашалась, и прыгала к потолку, стараясь не застонать от ощущения отрывающихся ног – это широкая и длинная рана на обеих голенях вновь разошлась, принимаясь кровоточить, и рождая в моей голове легкий комариный писк. Похоже, времени у меня не оставалось, и если я хочу остаться на ногах, нам придется заканчивать этот затянувшийся поединок.

«Ой, ну какой еще поединок!» – рассмеялась Я, вновь, легко отбивая три последовательных удара, один сильнее другого. На последнем, шипы накопытника Рампейдж ударились о подставленные мной лезвия поножа, и с неприятным звоном отлетели, срезанные у самого основания молочно-белыми клинками – «А вот теперь – пора! Давай! Хватай! Куси!».

– «Даааааа!» – прорычала я, не понимая, кто это жадно воет, словно увидевший жертву зверь. Попытавшись меня остановить, полосатая кобыла рванулась вперед, обхватила мою шею передними ногами и попыталась взять ее в замок… Но поздно, уже было поздно, и с торжествующим ревом я подалась к ней в захват, в свою очередь, обхватывая ее шею, словно приветствуя старого друга, и надрывая связки, потянулась вперед, впиваясь зубами в блестевшую от пота морду, ощущая, как скользит под зубами раздувавшийся от усталости нос. Задние ноги выстрелили вперед, выбивая из поднявшейся на дыбы кобылы остатки дыхания, и выпустив нос своей жертвы, я вновь взревела от восторга, почти оргазмируя от ощущения чужой плоти, проминающейся под моими копытами. Грохнувшись рядом с упавшей Рампейдж, я навалилась на нее сверху, и принялась молотить по ее голове, по морде, по шее, уже не соображая, что именно я делаю, и желая лишь одного – увидеть, как холеная, напитанная лечащими растворами и магией морда превращается в кровавое месиво, в которое я могла бы запустить свои зубы. Уже впоследствии я вспоминала, что, наверное, вряд ли могла бы держаться так долго, как делала эта кобыла, но в тот момент, я была далека от всего, что можно было бы считать благородством или хотя бы уважением к врагу. А то, что это был враг, я не сомневалась, и продолжала молотить ее обутой в сталью ногой, кроша зубы и отбивая в сторону мешающие мне копыта.

«Отлично. Еще чуть-чуть… Нет-нет, зачем же забивать ее на смерть?» – устав, я склонилась над булькавшим месивом, на которое кто-то, по недоразумению, зачем-то нацепил доспехи и шлем, роняя капли крови на раздувшуюся, потерявшую всякое сходство с пони, голову Рампейдж – «Что ж, закончи это, и мы сможем отметить нашу победу. Как думаешь, какова ее печень на вкус?».

– «Ты… Больная…» – прошипела я себе. В ответ, Я рассмеялась – звонко и весело, словно колокольчик.

«Ты думаешь, меня просто так нарекли Бич Богинь?».

– «Не… Знаю…» – восторженное состояние медленно отступало, и сквозь стучавшую в моей голове жажду крови, вдруг начало проклевываться иное, более сильное чувство. Оно росло, заглушая обиженно говоривший мне что-то голосок, такой приятный и милый – но он уходил, пропадая вдали, и все, что оставалось вокруг – это взрытый, пропитанный кровью снег, догоревшие факелы – и тяжело дышащее тело, уже мало похожее на пони. Тяжелое, агональное дыхание коснулось моих ушей вместе с навалившимся чувством вины и отвращения. Я ощутила присутствие Древнего, но на этот раз, в нем не было ничего успокаивающего – теперь он незримо давил мне на грудь, на затылок, словно своей незримой дланью приглашая меня полюбоваться на дело своих копыт, однако впервые, быть может, с самого первого момента моего появления в этом мире в качестве той Скраппи Раг, которую знали окружавшие меня пони, я лишь строптиво мотнула головой, не соглашаясь со своим старым другом, со второй половинкой своей души. Я была горда тем, что я сделала, я была в восторге, что выдержала, что победила…

Но отчего так холодно и неуютно было у меня на душе?

– «Да черт бы вас всех подрал!» – рассердившись, я уставилась на захлебывающееся кровью тело. Не имея сил даже перевернуться на бок, кобыла лежала на спине, с гулкими звуками глотая заливавшую морду кровь, и периодически, мучительно кашляя, не в силах даже стонать. Ее время было на исходе – тяжелейшая черепно-лицевая травма, как минимум, и это не считая остальных ран, которые могли нанести клинки моего поножа… Жить ей оставалось считанные часы, если не меньше.

– «В конце концов, это моя добыча!» – заорала я, глядя на холодные звезды. Над этой частью долины не было туч, и серебряные спутницы луны недобро перемигивались в холодной зимней вышине, бесчувственные к заботам копошащихся где-то пони – «Это же моя… Я была в праве! Я бросила вызов – и победила!».

Тишина. Холод начал пробираться ко мне под доспех, словно раскаленное железо, проходясь по обнаженным ранам, кусая каждую гематому и холодя наливавшийся кровью глаз. Дыхание кобылы становилось все более редким и громким. Теперь ее уже не спасти.

Я победила – но откуда тогда во мне оказалось это чувство потери?

Древние силы ушли, оставив меня одну, возле окровавленной жертвы, разбираться с последствиями того, что я натворила, будучи их игрушкой. Это безумие… И Древний… Я ненавидела их в этот момент, ощущая себя тряпичной куклой, которую бросил глупый жеребенок, нашедший себе более веселое занятие, и быть может, именно в этот момент, глядя в холодное, зимнее небо, я впервые начала молиться – не словами, но всей душой, желая, чтобы кто-нибудь вразумил меня, дал силы понять, что же движет мной в этом мире. Слова были бессмысленны – я говорила сама с собой, а в это время, мои копыта сами делали всю работу. Они сгребали в кучку чистый снег, подвинув его к голове моей жертвы. Без моего вмешательства выщелкнули лезвия и поднесли их к хрипящему телу. Я глядела вниз – но мне не были нужны глаза, чтобы сделать то, что должно, и все, о чем я думала в тот миг, было то, что даже спустя тысячи, десятки тысяч лет, вселенная все еще оставалась очень жестоким местом.

Но с другой стороны, жестокость была лишь иной гранью доброты.

---

Горы. Кто не был в горах – мало что видел на этом свете. Конечно, я не говорю о романтиках высокогорных маршрутов, покорителях высочайших гор мира – это были профессионалы своего дела, немного тронутые на голову люди и пони, чей мозг, раз пораженный кислородным голоданием, вновь и вновь требовал тех же ощущений, переживаний и радости от удачно совершенного восхождения и преодоления трудностей. Быть может, в чем-то они и были правы, но с моей точки зрения, они ничем не отличались от тех, кто испытывал себя в спортзале, побивая собственные рекорды, или зависал на много лет перед экраном монитора, превозмогая врагов в вымышленных мирах. Это были искусственные трудности, заранее известные маршруты, по которым, искусственно усложняя себе путь, брели «покорители» и «побиватели», «превозмогатели» и «добивающиеся цели», желающие доказать самому себе и окружающим, что они в чем-то лучше остальных.

У нас подобных трудностей не было – мы жили в таких условиях, что каждый день предоставлял нам множество вызовов, и нигде не было финишной черты, за которой «чемпион и покоритель вершин» мог остановиться и сказать «Да, я сделал это!» – каждый наш прожитый день был лишь шагом, лишь взмахом крыла в бесконечном полете вокруг долины, и осознание бесконечности этой борьбы могло бы отсеять всех чемпионов и покорителей, сколько бы их не было на свете.

Ведь без скрепляющей нас идеи, борьба ради борьбы просто теряла смысл.

– «И что, ты успела донести ее до апотекариума?».

– «Угу…» – невнятно пробубнила я, покачиваясь возле сурово хрипевшей, грозовой тучи. Наша группа была направлена в дозор к южному хребту, и вот уже сутки патрулировала предгорья, справедливо рассудив, что никто не полезет нахрапом через самое опасное место – гребень гор, где сходящие с ума потоки разреженного воздуха заворачиваются узлом, создавая из туч огромный, опасный узел, дробящий молниями камни и засыпающий вершины бесконечной метелью. Скапливаясь на них, снег часто сходил вниз, бесконечными горными лавинами прокатываясь по южным хребтам Заслонных гор, иногда, доходившими до узкой тропинки перевала.

И именно этот участок нам предстояло охранять. От кого? Как оказалось, были желающие проникнуть даже в это, внушающее ужас для прочих пони, место.

– «Не знал, что мантикоры залетают даже в южную долину» – нейтральным тоном высказался Вижн – «И ты говоришь, одна из них залетела в Воронье Гнездо?».

– «Угу…» – вновь проворчала я. Говорить не хотелось, и едва шевеля крыльями, я вновь повисла возле тучи, оглядывая серебрившийся снег. Ветер, набирая разгон над чернеющим недалеко от нас лесом, взбирался по укутанным снегом склонам и превращаясь в мощный, холодный поток, устремлялся к вершине хребта, и все, что мне нужно было делать – это занять удобное положение и раскинув крылья, парить, лежа на холодной подушке свистящего ветра, неподалеку от какой-нибудь тучки. Выбрав одно такое облако, я присоседилась к нему, и вот уже несколько часов изображала из себя белый, неподвижный и продрогший до костей конденсат атмосферного пара, недоверчиво косящийся в сторону порыкивающей громом товарки.

– «И эта мантикора напала на вас с инструктором Рампейдж?».

– «Угуууууууу!» – промычала я в нос, начиная терять терпение. Вот пристал-то! Нет бы слетал, и спросил у нее самой!

– «Хорошо. Хорошо, что вам удалось отбиться» – помолчав, на полном серьезе заявил фестрал, косясь на остальных членов стаи. Делая вид, что им ни до чего не было дела, стражи оккупировали сердитое облако, каким-то образом приручив эту тучу и не давая ей лупить во все стороны молниями, за что я была им воистину благодарна. Конечно, я ни разу не состояла в погодном патруле, в котором, по слухам, хотя бы раз в жизни должен был побывать любой пегас, и не умела управлять ни погодой, ни атмосферными осадками, поэтому долго таращилась на это чудо, глупо открыв рот, под покровительственными усмешками товарищей – «Значит, это ее кровь там везде, на стенах и на снегу?».

– «Нет, blyad! Это мы там обе, синхронно, менструировали!» – не выдержав, зарычала я, заставив отшатнуться от себя серого жеребца – «Потом я срезала с нее доспехи, и мы занялись грязными кобыльими шалостями, разбрызгивая от удовольствия во все стороны кровь! Тебя это заводит? Хочешь поговорить об этом?!».

– «Эй, полегче! Я всего лишь хотел знать, не пропустил ли я судебный поединок, и…».

– «Не было судебного поединка! Не было поединка!» – рыкнула я, слегка меняя угол атаки крыльев[19], и начиная стремительно падать вниз – «Вообще ничего не было! Понял?!».

Ответа я не услышала – шум ветра в ушах заглушил слова фестрала. Рванув вниз, я подхватила крыльями воздух, и полетела галсами, ловя восходящие и нисходящие потоки воздуха то левым, то правым крылом. Оставшись лежать на туче, стая проводила меня удивленными взглядами, но я ощущала, что мне необходимо остаться одной. Я не хотела думать, боясь того, что может прийти мне на ум, и мечтая лишь об одном – чтобы подольше сохранялась та таинственная, недобрая тишина, которая установилась у меня в голове. Я успела, ввалившись в апотекариум замка, таща на себе освобожденное от доспехов тело, попавшее прямиком в копыта Злобко Флинта. Старый хрыч, постаревший еще больше с момента нашей встречи в суде, только поцокал языком, глядя на месиво, в которое превратилась голова полосатой кобылы, тотчас же уволок ее куда-то вниз, определив меня на попечение своему помощнику, невзрачному стражу-единорогу.

Признаться, я обалдела от такого зрелища, и даже оказавшись в глубокой и теплой ванне, куда меня засунули целиком, непрерывно поливая какой-то зеленой, пахучей водой, продолжала пялиться на это чудо природы, отвечавшее мне неприязненными взглядами светящихся глаз. Я положила себе непременно поинтересоваться у Луны, с каких это пор она поменяла политику призыва в Ночную Стражу, но оказавшись за дверями подвала, решила, что это может и подождать. Я долго размышляла, что же именно сказать своим товарищам, помогавшим мне подготавливать ту злополучную площадку, но так и не сумев выдумать ничего пристойного, остановилась на истории с бешеной мантикорой, и героически спасшим меня инструктором. Остальное им знать было не обязательно – я не собиралась превращать нашу вражду в судебный поединок, а уж тем более, претендовать на ее место, на что, по законам Обители, в принципе, имела полное право. Конечно, кандидатуру еще должны были бы утвердить старшие, но, как я уже писала, я никоим образом не собиралась занимать место инструктора, поэтому, избавившись хотя бы на время от этой бешеной фестралки, я, по идее, должна была бы вздохнуть гораздо свободнее…

Но вот не получалось – и все.

«Что она имела в виду, крича «Я тебя ненавижу» и «Ты мучаешь всех вокруг себя»? Как я могла ей чем-либо навредить?» – ветер, шумевший в ушах, проникал куда-то внутрь головы, рождая в опустевшей черепушке заунывное эхо, вторившее монотонному напеву струй воздуха, разбивавшихся о подставленные крылья – «А может, она просто сумасшедшая? Или шпион? Хотя кто тут еще сумасшедший – вопрос непростой, ведь это я говорю сразу с двумя голосами в моей голове. Эй, старина! Ты тут? Молчишь… Вот так всегда. Когда все ясно и понятно – отбоя от желающих покомандовать нету, а как попадается загадка – так сразу тишина и благодать, все разбегаются по полкам! Гады вы все, сколько бы вас там не было!».

И вновь тишина и свист ветра. Несмотря на то, что солнце стояло еще высоко, летать в предгорьях было лишь немногим легче, чем ночью – стоило лишь зазеваться, и резкие порывы ледяного ветра с готовностью швыряли оседлавшего их пегаса на скалы, стараясь как можно сильнее вдавить его в испещренные трещинами, каменные стены. Поднявшись чуть выше, я сделала круг, убеждаясь в отсутствии поблизости подозрительных облачков, в которых могли прятаться соглядатаи-пегасы, и вновь полетела на запад, круто забирая к югу от гор. Мне не хотелось возвращаться чересчур рано – до конца дежурства было еще слишком много свободного времени, и оно неизбежно будет наполнено осторожными расспросами, отвечать на которые я не хотела. Лететь дальше тоже не стоило – я рассмотрела впереди еще одно грозовое облако, и заприметив на нем темные точки, попрятавшиеся при моем появлении на горизонте, повернула назад. Разговаривать о чем-либо с представителями других стай я совсем не хотела, а уж если кто-то начнет задираться… Сдав еще немного на юг, я пронеслась над скальным карнизом, сдув с него снежную шапку, с глухим стуком ухнувшую куда-то вниз, и добравшись до леса, отыскала начало перевала, ведущего в Обитель. Признаться, я даже и не догадывалась, что в это затерянное в горах место вела целая дорога, и вот уже несколько лет пребывала в блаженном неведении, считая себя в полной безопасности за высокими горными хребтами. И вот, такой облом… Найдя едва заметную тропку, начинавшуюся где-то в лесу, я полетела вдоль расширяющейся просеки, быстро обнаружив неплохую гравийную дорожку, вившуюся среди редеющих деревьев, и уходящую на север, через предгорья, к высокому горному кряжу. Несмотря на пустынную местность вокруг, она выглядела довольно ухоженной, все крупные камни, осыпавшиеся со скал, были заботливо откачены в сторону, а вдоль горной дороги, на которой с трудом могли бы разъехаться две тележки, были предусмотрительно выставлены столбики из положенных друг на друга камней. Разглядывая эту картину, больше похожую на какой-нибудь туристический маршрут в Швейцарских Альпах, я тихо офигевала, все быстрее и быстрее летя вдоль извилистой тропы. Кто-то явно чистил тут снег, а на каменистой дорожке я заметила множество следов и даже следы от колес, причем некоторые были достаточно свежими, если я вообще понимала хоть что-то в следах от копыт. Конечно, я не была ни матерым следопытом, ни Чингачкуком, ни каким-нибудь Боббой Феттом, но думаю, едва тронутые поземкой следы от небольших копыт появились тут не сегодня, но и явно не позавчера. Контрастируя с другими следами, они уходили куда-то на север, по тропе, но я была уверена, что с самой ночи, с того самого момента, как мы заняли свой пост над перевалом, мимо нас не прошмыгнула и мышь, а все птицы, нарушавшие воздушное пространство Обители, были тщательно осмотрены, задокументированы, и после вдумчивого обсуждения, вышвырнуты вон от греха подальше, невзирая на название или вид, будь то гордый орел или сумрачный гриф. Я попыталась было вякнуть что-то про крылышки на углях, но меня, увы, не поняли… Значит, кто-то прошел тут вчера, а раз обратных следов нет – этот кто-то вполне мог проскользнуть в неизвестную нам щель, ведущую в пещеру или проход. Конечно, горы были большими, но я прекрасно помнила по воспоминаниям Духа, что такое сеть горных пещер, да и соляные шахты у Зеркала Мира, переходящие в такой вот комплекс подземных пустот, наглядно доказали мне, что если очень постараться, потребная трещинка всегда отыщется. Поэтому я решила проследить, куда ведут следы неведомого нарушителя, ведь похоже, он шел не один – рядом с одной цепочкой следов, с большим трудом, просматривалась другая – чуть меньше чем первая, она превратилась в череду углублений, и сколько бы я ни вглядывалась в ямки на снегу, понять так и не смогла, была ли это собака, или кобыла, следовавшая за жеребцом.

Разгадка обнаружилась довольно быстро. Пыхтя и проклиная про себя идиотскую идею идти по следу пешком, я вдруг заметила, что следы свернули с тропинки, и ушли куда-то в сторону, спускаясь в небольшое ущелье, со дна которого поднимались острые зубы обломков камней. Тут след закрутился на месте, словно его обладатели потеряли дорогу – быть может, они попали под снегопад, и просто сбились с дороги? Что еще могло заставить их покинуть тропу? Словно в ответ на мои мысли, с неба, уже давно затягиваемого тучами, полетели первые снежинки, буквально за несколько минут, превратившиеся в густые хлопья снега. Это и был ответ на мой вопрос – стоя на земле, я уже через несколько минут потеряла из виду и тропу, и горы, и даже собственный след, похожий на распаханную борозду, и все, что мне оставалось – это взлететь и постараться найти какое-нибудь убежище, или вернуться к своим. Снегопады в горах бывали довольно продолжительными, и часто сопровождались порывами усиливающегося ветра, поэтому мне предстояло быстро решить, прорываться ли дальше, или попытаться взлететь, и повернув на юг, выбраться в предгорья, где спокойно пересидеть непогоду на ближайшем подвернувшемся облаке, подчиняющемся магии пегасов, а не отдающим потусторонним душком, древним заклятьям Госпожи. Думаю, я смогла бы сделать себе норку в какой-нибудь из тучек, не разнося ее на части, словно пьяный слон…

Откуда-то раздался пронзительный визг.

Вздрогнув, я завертела головой по сторонам, стараясь определить, откуда донесся крик, но пелена тихо шуршащего снега скрадывала все звуки. Не дождавшись продолжения, я опустила голову и, словно охотничья собака, рванула вперед, не отводя глаза от петляющей передо мной цепочки следов. К счастью, идти далеко не пришлось, и уже через сотню-другую метров, я обнаружила заснеженный холмик, оказавшийся каким-то замерзшим узелком, похоже, брошенным незадачливыми путешественниками. Следы вели дальше, и вскоре, я оказалась возле одной из стен ущелья, где быстро потеряла след, пропавший меж острых камней, словно надгробья, усеивавших его засыпанное снегом дно. Но след был мне уже и не нужен – за пеленой из липких снежинок, я заметила небольшой карниз, образованный треснувшими скалами, из которых когда-то вывалился практически ровный, треугольный кусок. Больше бедолагам спрятаться было негде… Но почему тогда кто-то кричал?

Что ж, я получила ответ и на этот вопрос, когда тяжело поднявшись, и хлопая крыльями, словно курица, полетела к углублению под каменным козырьком, проклиная так не вовремя начавшийся снегопад. Из белесого полумрака, опустившегося на ущелье, в мою сторону стремительно рванулась черная фигура, сверкая драконьими глазами. Я едва успела увернуться, и инстинктивно наподдала пролетевшему мимо меня стражу, отправив его кувыркаться в ближайший сугроб. Судя по раздраженному шипению, он вряд ли что-то себе повредил, но ввалившись на начавший покрываться снегом карниз, я обнаружила еще трех представителей местного мышекрылого племени, обступивших прижавшиеся друг к другу фигурки.

– «Тваю ж мать за вымя!» – не удержавшись, выругалась я, глядя в наполненные ужасом глаза розовой кобылы, рядом с которой, прижавшись к материнскому боку, лежала маленькая дочь. Глаза белой малышки были закрыты, покрытая инеем грива и хвост из соломенно-желтых превратились в обледенелое мочало, а на щеках играл нездоровый румянец, видимый даже сквозь мягкую, но очень грязную шерстку. Стоявшие вокруг стражи явно были еще молоды – новички, едва получившие облик, и страшно гордившиеся тем, что почти стали полноценными стражами. Это было видно по их гордым позам, по оскаленным зубам и пугающим взглядам, которыми они таращились на лежавших перед ними пони – похоже, ребятки еще не успели сообразить, что под карнизом очутился не их дружок по десятку, хотя голос мой вряд ли можно было бы спутать с чьим-то другим… Ну и откуда, скажите на милость, берутся такие вот лопухи?

– «Кхем!» – сердито откашлявшись, я наконец взбесилась, и видя, что на меня никто не обращает внимания, кроме трясущейся кобылы, громко рявкнула – «Эй! Глаза на меня, идиотов куски!».

– «Шшшшто?!» – юнцы, наконец, изволили повернуться, резко крутанувшись на месте – «Ты кто?! Это запретное месссто!».

– «Ой, да не говори!» – хмыкнула я, демонстративно игнорируя угрожающие позы, которые принялись демонстрировать мне юные дарования. Неужели и я когда-то была такой? – «Какой десяток?».

– «Эээ… Вы из нашшших, шшшто ли?».

– «Дружок, ты пока еще не посвящен, поэтому я не буду называть тебя братом» – ласково окликнула я ближайшего ко мне жеребчика, обласкав ироничным взглядом двух стоявших поодаль кобыл – «Тут все свои, всё своё, так что не нужно шипеть на меня, словно рваный шланг, демонстрируя свой акцент. Ребята, докладывайте – какой десяток, что тут делаете, кто это у вас тут… В общем, не мне вас учить».

– «Не говори ей ничего, Бун!» – прошипела одна из учениц, сверкая в мою сторону светящимися глазами – «Она может быть из этих!».

– «Из которых?» – поинтересовалась я, подходя к сжавшейся в комочек земнопони, и ласково тычась носом в грязную спинку жеребенка. Судя по запаху, это была кобылка, и то, что она не проснулась, даже когда вокруг нее начал творится весь этот бедлам, говорило о многом – «Из вот этих? Из нарушителей?».

– «Да! И мы тебя задерживаем!».

– «Да богини ради, молодежь!» – не стала отпираться я. В душе было пусто, хотя я прекрасно понимала, что молоденькую кобылку нужно срочно доставить в апотекариум, если уже не поздно… Но наваливающееся на меня чувство какой-то неправильности происходящего заставило меня лишь переступить с ноги на ногу – «Вообще-то, я тут просто учусь, как и вы. Видишь?».

– «Облика нет. Значит, ты кандидат?» – недоуменно вытаращился на меня жеребчик – «Вам нельзя вылезать из Грязи!».

– «Я знаю. Меня отправили патрулировать… Ну, летать вокруг долины» – я с неопределенным видом помахала крылом, привлекая их внимание к отсутствию у меня мохнатых ушей и светящихся глаз – «Я заметила следы, услышала крик – ну и решила посмотреть, кто тут безобразничает. Вот и все».

– «Посмотрела? Теперь лети себе дальше, новенькая!» – презрительно скривившись, бросила стоявшая поодаль кобылка, ставя копыто на задрожавшую земнопони – «Мы с этим разберемся!».

– «И что с ними будет?».

– «А тебе-то что? Лети, говорю!».

– «Я просто хотела помочь» – по-прежнему миролюбиво заметила я, неодобрительно поглядывая на грязное копыто, пачкавшее и без того не слишком чистую, розовую шерсть – «Жеребенок явно заболел, и я думаю, что…».

– «А вот я так не думаю!» – выходя вперед, заявила молодая фестралка. Отстранив крылом своего товарища, оно встала напротив меня, демонстрируя развитую грудь и картинно выгибая шею – «Инструктор распорядилась громко и четко – всех нарушителей надлежит допрашивать и вышвыривать вон. Пусть идут туда, куда шли!».

– «Мы заблудились… Пожалуйста…» – простонала земнопони, обводя нас испуганным взглядом рыжих глаз – «Мы уйдем… Только не ешьте нас… Пожалуйста…».

– «Ей понадобится куда больше, чем допрос» – я взглянула в глаза каждому из стоящих напротив меня будущих стражей, задержав взгляд на обглоданном кустике какого-то чахлого растения, от которого осталась одна-единственная, обглоданная веточка. Похоже, мать отдала своей дочери все, что они нашли на своем пути, включая этот жесткий куст… Но этого явно было мало – «Дорогу отсюда они не выдержат. Вы готовы стать их убийцами?».

– «Не пытайся поливать нам на голову!».

«Да что со мной не так?» – я вяло удивилась, глядя на вновь ощерившееся трио, стоящее передо мной. Мое сознание кричало мне «Вперед! Выбей из них мозги!», но в то же время я понимала, что нельзя было давать волю этим странным порывам, охватывающим меня все чаще и чаще с момента прибытия в Обитель. Вместо того, чтобы просто набить им морды и заставить делать то, что я считала необходимым в данной ситуации, я стояла тут, и вела с ними пространные разговоры, ведя себя как старшеклассница, застигнутая в школьной раздевалке. Кажется, часть этих мыслей отразилась у меня на морде, и заворчавшие было фестралы быстро сделали шаг назад. Интересно, и чего это они испугались?

– «Прошу вас, не прогоняйте!» – раненной птицей забилась земнопони, увидев, как сверкавшие глазами фестралы разошлись в стороны, пытаясь вытеснить меня наружу – «Мы уйдем, как только закончится снег! Или… Выгоните меня! Слышите? Я уже ухожу! Только пожалуйста… Ради богинь… Не прогоняйте мою малышку!».

– «Никто никуда не уйдет» – успокаивающе проговорила я, проводя крылом по голове пони. Приблизившись, я отбросила в сторону копыто кобылы, все еще прижимавшее ее к земле, и не обращая внимания на раздавшееся со всех сторон шипение, принялась подталкивать ее под бока, помогая подняться на ноги – «Забирайся ко мне на спину, и мы отнесем тебя в безопасное место. А эти добрые пони понесут твою дочь».

– «И не подумаем!».

– «Не бойся. Залезай и держись. Просто обхвати ногами мои бока» – я терпеливо дождалась, пока земнопони умостится на моей спине, после чего поднялась, и с раздражением, в упор, уставилась на кипящих от праведного гнева юнцов. Интересно, и почему они до сих пор не напали? – «Они нам помогут. Они понесут малышку очень-очень нежно, сменяя друг друга по пути. Главное – не вертись, а то сброшу. Все поняла?».

– «Все, что угодно!» – выдохнула розовая, умостившись на моей спине, и доверчиво выдохнула в мою вмиг зачесавшуюся гриву – «Только помогите моей Лили!».

«Они молодые дурачки, оттого-то и не нападают. А тебе бы этого очень-очень хотелось, не так ли?» – испугано ворохнувшись, Дух замер. Тихий колокольчик голоса вновь прорезался в моей голове, и мои губы дернулись в такт этому голосу, беззвучно произнося обличающие меня самое слова – «Очень-очень хотелось… Но тебе это не нужно. Не пытайся быть такими, как они. Ты старше, ты выше этого. Найди себе достойного врага!».

– «Знаете, обычно, я очень спокойная пони» – должна была признать, что на этот раз моё сумасшествие было право, и приняв решение, я вдруг ощутила, как стало легче дышать. Снегопад за спиной усиливался, и залетавшие под каменный карниз хлопья снега принялись покусывать мои ноги, даже сквозь отросшую к зиме шерсть. Фестралы приблизились, и кажется, на этот раз были настроены более решительно, но честно говоря, мне было уже наплевать. Исход был предрешен, я уже поняла, почему их отправили в этот патруль, и исход нашего спора был настолько очевиден, что я лишь покачала головой, недоумевая, почему я не увидела этого раньше – «Обычно. Хотя говорят, что наоборот. Но думаю, они просто ничего не понимают в колбасных обрезках. Ладно, милая, держись крепче, и закрой на минутку глаза. Мамочке потребуется немножко пошалить…».

– «В строй!».

С трудом работая крыльями, будущие стражи вновь нагнали меня, заняв свои места у меня по бокам. Самая рьяная из них, осмелившаяся дольше всех сопротивляться и шипеть на меня кобыла, теперь с надутым видом летела впереди и чуть ниже, периодически дергая хвостом и задними ногами, словно с трудом удерживая себя от того, чтобы вильнув, пропасть в проносившихся мимо сторожевых облаках. Приотстав, молодежь запыхтела, и вновь полетела вровень со мной – гонору у них было много, а вот дыхания и выносливости совершенно не хватало. И как эти голубчики вообще попали в Обитель?

– «Позорище. Просто позор! И этому вас учила инструктор? Этому вас учили в Обители?».

– «Но мэм… Нам же сказали…».

– «Что вам сказали? Что все нарушители должны были быть опрошены и препровождены из долины, если они не представляют для нас никакого интереса. И что? Вы опросили этих бедняг? Быть может, они могут теперь уйти отсюда своими ногами?».

– «Нет, но…».

– «Так может быть, им нужна наша помощь?» – покачиваясь в струях воздуха, я ощущала, как тяжелеют крылья от налипавшего на них, холодного и мокрого снега, но меня это мало заботило. Еще немного, еще один горный кряж – и перед нами откроется самая первая долинка, место для новичков, где было гораздо теплее, и где мне нужно будет просто парить, планируя к старому замку – «Вот ты как думаешь, дохлая, если я сломала бы тебе крылья, и бросила там, в ущелье – это было бы достаточно справедливо? Быть может, тогда бы в твою тупую башку пробилась бы мысль о том, что было необходимо делать с этими нарушителями?».

– «Не могу знать, мэм!» – презрительно дернув хвостом, отозвалась пыхтящая впереди фестралка – «Но если бы вы нас не отвлекали, мы бы разобрались с этой проблемой. Можете и дальше меня лупить, но мы бы со всем справились, если бы не вы!».

– «Наивные, как дети…» – возведя очи горе, я лишь покачала головой, и экономя дыхание, принялась работать крыльями, переваливая очередной хребет. Лежавшая под ним долина была скрыта гремящими, ревущими тучами, периодически разряжавшимися ветвящимися молниями в неосторожных стражей и мантикор. Интересно, почему эти молнии не убивали и не калечили подлетавших к ним пони? Ведь я же слышала, что те тучи, что бродили над Вечнодиким, были гораздо опаснее, и молнии их, по словам Графита, регулярно становились причиной гибели попавших под них пегасов. Они что же, были «настоящими», в отличие от тех, что рождались в недрах изготавливаемых пегасами облаков? Не в этом ли была причина? Шипя и негромко ругаясь, молодежь принялась молотить озябшими крыльями, приноравливаясь к моему монотонному полету, и вновь догнала меня, явно опасаясь вызвать очередной взрыв недовольства, после которого их крупы бы точно светились вместо фонарей, озаряя наш путь в долину. Как выяснялось с годами, роль стайера подходила мне больше, чем спринтерский удел[20], и приноровившись, я могла отмахивать крыльями многие десятки километров, даже несмотря на относительно небольшую, по меркам пегасов, «крейсерскую скорость», рождая тщательно скрываемую зависть у сталкивавшихся со мной в полете, представителей крылатого племени. Оголодавшая, истощенная земнопони почти не чувствовалась у меня на спине, и видя, как ненадежен полет сопровождавшей меня троицы будущих стражей, я вскоре забрала у них мелко дрожащего жеребенка, и держа его всеми четырьмя ногами, продолжила свой полет. Конечно, это снизило мою и без того «непегасью» скорость полета, но как выяснилось, в порывистом и бурном воздухе гор летучему племени пони нужна была не скорость, но выносливость, а уж этого у обитателей этого чудного места было не отнять. Хотя признаться, сопящая вокруг меня тройка будущих коллег заставляла меня усомниться в целесообразности вручения им облика.

– «Подлетаем… Мэм…» – прохрипела выбившаяся из сил кобыла. Так и оставшаяся для меня безымянной, она приняла на себя все удары бурного горного воздуха, летя впереди и чуть ниже нашей тройки, и теперь, по моему примеру, просто парила, расставив в стороны озябшие и заметно посеревшие крылья. Громада замка, выраставшая впереди, заставила лежавшую на моей спине пони заскулить от отчаяния и страха, но признаться, для меня, открывавшаяся картина была гораздо ближе и роднее, чем все лужайки и парки Кантерлота, за исключением, быть может, нашего милого домика в Понивилле. Полночь уже вступила в свои права, и вокруг нас, неслышно, словно хлопья серого пепла, носились туда и сюда новички, инструктора и полноценные стражи – темнота не была им помехой, а темное время суток было самым оживленным в этой части понячьего мира. Неудивительно было, что до сих пор, об Обители ходили лишь слухи – шпионить тут кому-то, не обладающему крыльями и ночным зрением, было бы крайне проблематично, ведь днем, за исключением Грязи, долины Обители были подозрительно пустынны, а ночью незадачливого шпиона быстрее заметили бы сами ее обитатели. Кивнув прошипевшим мне что-то инструкторам, на пару, следившим за втягивающимися в широкие окна классов подопечными, я спланировала в колодец внутреннего двора замка, прямо к широко открытым воротам, за которым, в нарушение всех мыслимых инструкций Обители, ярко пылали два ряда факелов, закрепленных на стенах широкого и низкого коридора, уводившего в подвалы, где располагался знаменитый Апотекариум принцессы.

Конечно, Луна вряд ли сама перевязывала своих подопечных – признаться, меня до сих пор ставила в тупик смесь из множества душевных качеств принцессы. Брезгливость и самоотверженность, скупость и бессеребренничество, щепетильность и потрясающая иногда даже меня простота – в ней было намешано столько, что я уже махнула крылом на попытки разобраться в этой противоречивой натуре. Все ее чувства, все ее привычки и качества не думали смешиваться, вместо этого, формируя красивый клубок, бесконечно прекрасный оникс[21], несокрушимый и очень простой – даже сейчас, по прошествии стольких лет, мне кажется, что именно эта простота привлекала к ней пони. Она вполне могла посчитать ниже своего достоинства готовить декокты и настои для раненных стражей, но в тоже время, учить поклонявшихся ей лекарей умению изготавливать настолько таинственные снадобья для своих подопечных, что попади они в копыта сторонников Солнечной Принцессы – все знания о них считались бы тайными, и надолго поселились бы в закрытой секции Королевской библиотеки. Черное и белое, открытость и тайна – она казалась мне зримым воплощением монархии, в то время как Селестия – эдаким серым кардиналом, чьи далеко идущие планы был не в состоянии охватить ничей, даже самый искушенный ум. Быть может, именно это и привлекало к ним пони?

Царапнув копытами пол, я продолжила свой полет, под испуганный крик завозившейся на спине земнопони планируя под самым потолком коридора. Побывав здесь уже множество раз, я прекрасно помнила расположение всех выступов и балок, решив немного пошалить, и не дать возможность старому Злобко вышвырнуть меня вон до того, как я объясню ему, зачем я приперлась в его личное царство вонючих припарок, булькающих грязевых ванн и неистребимого запах крови и страданий. Новых камней, выпирающих из древних сводов, не обнаружилось, и я удачно приземлилась на чистый, но от этого не менее твердый каменный пол, проскользив на коленях едва ли не до конца огромного кабинета древнего старика с едва заметно трясущейся головой, уже поднимавшегося ко мне из своего кресла, где он сидел, словно король, обозревая свое королевство.

– «Драссьти!» – прохрипела я, сгружая на пол тихо пискнувшую кобылу, тотчас же бросившуюся к своей дочери, и кривясь, принялась облизывать ноющие суставы, принявшие на себя основную силу удара о каменный пол – «Док, прости – это снова я. Тут у меня…».

– «Жеребенок. Страдает от переохлаждения» – гаркнул старик, утверждаясь на кривых, подагрических ногах. Сдал Злобко, очень сдал за эти два года, но почти потухшие драконьи глаза смотрели все так же зорко, часто смаргивая из-за набегающих на них слез – «Для вашего же блага надеюсь, что вы их не согревали, ублюдки рахитичные!».

– «Никак нет, профэссор!» – разогнувшись, отрапортовала я, вытянувшись перед старым врачом. Не знаю, кем он был до того, как пришел к Богине Ночи, но мне кажется, именно тут он смог развернуться во всю широту своей души, преподавая как лечение, так и тактику «форсированного допроса», после занятий по которой десятки еще долго не могли притронуться к еде. Ничего такого особенного он не делал, и я не стану обременять возможных читателей этих писулек информацией, которую им совершенно не захочется знать, но его способность причинять незначительной раной значительную боль постоянно ставила меня в тупик, и на мой взгляд, слабо соответствовала высокому призванию врача – «Только доставили, не согревали. Нарушители, задержаны вот этими вот молодчиками. Истощение, переохлаждение, респираторная инфе…».

«Ага. Спасибо, что тыкнула меня носом в очевидное, идиотка вечнобрюхатая!» – картинно поклонился Флинт. Тем временем, испуганные до икоты «молодчики» распластались по двери, явно мечтая как можно быстрее выбраться из этого кабинета – «Так, вы! Чего там вымя мнете?! Молока вам никто не предложит, скоты тупорогие! А ну, живо сюда каталку! Да не одну, а две – это если вам все мозги отбили, говорю!».

Согласно кивнув, троица быстро испарилась.

– «Идиот на идиоте, и идиотом погоняет…» – вздохнул старый врач, несколькими касаниями копыт ощупывая лежащих перед ним земнопони. Приложив губы ко лбу дрожащей малышки, он вдруг чему-то улыбнулся, и успокаивающе провел морщинистым, дрожащим крылом по голове ее тихо скулившей от страха матери – «Ну-ну, милочка. Не трать слезы. Вы таперича под сенью крыла Госпожи, поэтому не боись тут ничего. Тут, знаешь ли, апотекарий, а не эти ваши сраные эквестрийские больнички! Тут твою дочку живо на ноги поставят, не успеешь «Госпожа, благослови!» произнести».

– «Прошу вас… Все, что угодно! Только помогите ей! Ей плохо!».

– «Естессно, что угодно» – фыркнул Злобко, бредя к стене кабинета. Это помещение, которое старик называл «своей норой», было настолько не похоже на другие кабинеты врачей, что я просто диву давалась, удивляясь удовлетворению Древнего, когда тот оказывался в этом зале с низким потолком, все стены которого были заполнены неожиданно современно смотревшимися грифельными досками, на которых, красиво и ярко, были начертаны названия залов и комнат, операционных и палат. Неслышно появлявшиеся ассистенты и ассистентки врача быстро писали что-то во множестве граф, стирая и занося в них новую информацию, по-видимому, касавшуюся пациентов этого странного места. Я решила было прогуляться до этого «неэлектронного табло», но быстро вернулась на место, услышав раздраженную брань Флинта – старый матершинник не любил, когда кто-то совал свой нос в его дела.

– «Так, милочка, ты землю чуешь? Коренья знаешь?».

– «К-как и все земнопони… Немного… От матери…».

– «Атлично! Пока будешь тут, мне помогать» – обрадовано хлопнул копытами врач, недовольно глядя в мою сторону – «Давненько я кого-то ждал, вроде тебя. Эти крыложопые, копыта им в анус, даже одуванчик не сорвут, не повредив соцветия, а уж корни копать – легче самому туда полететь и все выкопать, чем видеть то, что они приносят, при этом, половину сожрав по дороге!».

– «Эй! Я не жру ничего из того, что вы просите меня достать!» – демонстративно обиделась я, но тотчас же получила неожиданно сильный удар в темечко трясущейся от старости ногой – «Ой! Ну ладно, было разок… Ауч! Ну хорошо, два раза! Ай! Да хватит драться уже! Я ж не виновата, что они так вкусно пахнут!».

– «Зато лечить тебя после этого уже тошно!».

– «Оно того стоило!» – упрямо буркнула я, вспоминая невзрачные цветочки с приторно-сладкими корешками, окрашивающими язык в радикально синий цвет – «Мне известить кентуриона?».

– «Он таперича старший инструктор. Да извести – мне насрать что на тебя, что на него, да и на вас обоих разом!» – отмахнулся старик, обозревая слезящимися глазами земнопони, положенную на каталку. Ее дочь уже волокли два перешептывающихся помощника Злобко – «А иттить-то тебе есть куда, милочка? Может, родственников или каких друзей известить? Мы ж тут хоша и оторваны от мира, сто копыт ему под хвост, но ежели что – найдем, оповестим».

– «Я была… Меня прогнали» – опустив голову, как-то сразу и очень быстро призналась земнопони, словно давящая ее тайна наконец-то прорвалась наружу, вместе с горячими слезами, гулко закапавшими на жестяной поддон – «Жеребенок… Ее отец улетел. Но он обещал вернуться! А мои родственники – они не хотели ждать… Они сговорились с каким-то пришлым пони, и за то, что его примут в род, он согласился стать моим мужем… Покрыть венцом грех… Но не успели – нам ворота вымазали дегтем, и меня прогнали».

– «Дикари сраные, чтоб их в земле черви жрали!» – буркнул Флинт, отходя к доске, и принимаясь что-то чиркать в самом низу исчерченного краской и меловыми разводами пространства – «Учит их, учит светлая принцесса – а все одно толку чуть! Ну нич-че, Серые-то им быстро мозги вправят, дай только срок! Так значится, одинокие вы?».

– «Д-да, господин…».

– «Ну вот и ладненько! Значит, останетесь пока тута, а дальше – поглядим. Вдруг как понравится? Разносолов не обещаю, но поверь старику, которого поперли взашей из всех больниц Эквестрии, штоб ей провалиться в Тартар, тут гораздо спокойнее. Да и дегтя тут нет».

– «Как скажете, господин. Только спасите мою Лили».

– «Да ничего с ней не случится. Серная ванна всю хворь из нее вытянет, да и настои мои помогут. Ты лежи пока, поправляйся, и не бойся ничего, поняла? Теперь тебя никто тут не тронет, да и вообще – народ тут мирный, разве что шипеть может, да гадить себе на хвост, не вытирая. Эти идиоты тебя хотели прогнать?».

– «Д-да, они…» – земнопони замешкалась, украдкой взглянув на мою фигуру, уже маячившую у входа в зал – «Но эта добрая пегаска вмешалась, и принесла меня сюда. Она пыталась их уговорить, а потом…».

– «А потом сделала то, что было нужно сделать, не разводя соплей и политесов!» – гаркнул врач, передавая каталку с пациенткой вернувшимся помощникам – «Я ж говорю – дура набитая! Ну-ка, подь-ка сюда…».

– «Будешь драться – убегу!» – предупредила я, бочком приближаясь к старику. Неожиданно сильное копыто схватило меня за крыло, и я уже пригнула голову, ожидая неизбежного подзатыльника, но неожиданно ощутила вкус настоящего яблока, оказавшегося у меня в зубах. Усмехнувшись, Флинт выпустил мое крыло и помахал в сторону выхода, куда я, оглядываясь, и побрела, изумленно качая головой.

– «Кому расскажешь – не поверят» – донесся от меня надтреснутый голос старика – «Но все равно, дура ты набитая, Раг. Так и знай!».

«Угу. Дура. Ну… Быть может» – думала я, жуя угощение и показывая язык встречавшимся мне по дороге фестралам, заинтересованно принюхивавшимся к исходящему от меня яблочному духу – «Быть может я была не права, и как бы я ни старалась, все равно, все закончилось потасовкой… Но все равно, я должна и буду стараться вести себя лучше, вести себя правильнее, иначе зачем я вообще выбрала эту стезю? Я должна помогать окружающим меня пони, и даже если они не хотят принимать эту помощь – я все равно обязана им помочь. Иначе какая бы я была ученица нашей принцессы, правда?».

---

Что ж, язык мой – враг мой.

– «Так, слушайте меня внимательно!» – мрачно прорычал старший инструктор Нидлз, обводя глазами стоящую перед ним группу. Его взгляд задержался на моей фигуре, и я тотчас же сделала вид, что древние статуи застывших в абсолютном внимании пони лепили именно с меня – «Ерунда, которой вы занимались до сих пор, и которая стоила вам вашего инструктора, заканчивается здесь и сейчас. У меня, лично у меня, появилось для вас задание, провалить которое вы не имеете права. Это понятно?».

– «Сделаем, старший инструктор!» – откликнулся Сквэр. Этот жеребчик с первого же задания демонстрировал навыки лидера небольшого отряда, и признаться, я даже подумывала попробовать переманить его в Легион – «Какие будут вводные данные?».

– «А данные очень просты…» – ох и не нравились мне все эти взгляды, которые бросал на меня бывший кентурион Ночной Стражи – «Четверо пони были захвачены сегодня днем. Захвачены без дураков, поэтому отнеситесь ко всему этому предельно серьезно. Вам предстоит отправиться в ту самую долину, где находится облюбованное вашей группой Воронье Гнездо, и нейтрализовать противника, вытащив из его логова этих захваченных пони. Это задание я даю вам лично, чтобы увидеть, что может ваша группа, надеюсь, не за красивые глаза и фланки получившее имя десятка Молнии».

– «Во внешней долине?» – нахмурившись, уточнил Сквэр, недоуменно расставив в стороны лохматые уши – «Старший инструктор Нидлз, мы не так давно целую неделю патрулировали проход, ведущий в эту долину, и ни разу не заметили присутствия кого бы то ни было. Мимо нас никто не мог проскочить! Значит ли это, что те, кто там дежурил в эти дни, облажались?».

– «Хороший вопрос. Вам предстоит это выяснить» – буркнул фестрал – «А почему, кстати, вы решили, что они проникли туда именно сегодня или вчера?».

– «Следы. Следы колес. Наверное, от повозки» – ляпнула я, вспомнив о виденных на тропе следах. Увлекшись преследованием двух пони, я и думать забыла о том, что заметила на припорошенных снегом камнях – «Они были на тропинке, но занесены снегом, словно им было не меньше суток, а то и двух-трех дней».

– «И ты промолчала?!» – распахнул светящиеся глаза Сквэр. Казалось, он был готов впиться в меня зубами, словно в некстати подвернувшийся хрум-хрум.

– «Я… Я отвлеклась» – смутившись, выдала я первое, что пришло мне на ум – «Вы тоже что-то не очень-то рвались осматривать это место, пиная крупы на туче!».

– «Понятно… Последнее время ты демонстрируешь потрясающую забывчивость» – покачал головой фестрал, под раздраженное шипение остальных членов отряда – «Сначала инструктор стала завсегдатаем подвалов апотекариума, по самые уши накачиваясь лечебными зельями, потом, вдруг, внезапно, на нее напала свирепая мантикора… Теперь вот и забытые вдруг следы… Мне кажется, кто-то крутит свои делишки за нашими спинами?».

– «Эй, я и вправду об этом забыла! А эта бешеная ссу… То есть, бедный инструктор, и впрямь, была очень плоха! Что я должна была делать, а? Бросить ее там, в луже крови? И вообще, на что это ты тут намекаешь, носок штопанный?!».

– «Заткнулись!» – голос наставника быстро прекратил этот спор, готовый вылиться в потасовку – «Вы уже не ученики, чтобы я тратил свое время на ваши споры. Вы стражи, и не заставляйте меня думать, что принять вас на службу была моя главная ошибка в этой жизни! Все понятно?».

– «Конечно, старший инструктор» – вновь влез Сквэр, игнорируя мое раздраженное ворчание – «Думаю, мы справимся с этим. Значит, нам нужно найти и обезвредить этих захватчиков?».

– «Найти, и выцепить оттуда двух пони. Никаких трупов, никаких захватов в плен – враг не должен знать о вашем существовании до самого отхода, а в идеале – и после него. Оружие брать запрещаю – вам предстоит справиться с ними без него, и без вашей брони, так что считайте это диверсионным заданием. Прилетели, нашли, увели. Чего может быть проще?».

– «Вы только что сказали о четырех!» – скорее по привычке, нежели из-за чего-то другого, принялась говниться я. Настроение мое было безнадежно испорчено, и я вновь ощутила себя ненужной, словно бедная родственница, на которую искоса смотрит даже родня. Еще одна группа посчитала меня бесполезной, и это здорово ударило по моему самомнению, вновь заставляя пышно расцветать мою паранойю и социопатию, выражавшиеся в желании лично прибить окружающих в поле зрения, причем самым экзотическим образом. Да так, чтобы никто ничего не заметил.

– «Правильно, белая. Это значит, что несмотря на отсутствие глаз и мозгов, у тебя еще остались уши и связывающая их веревочка, которую обычно путают с извилиной наши врачи» – поворачиваясь с явным намерением улететь, насмешливо фыркнул Нидлз – «Десяток Дракона доложил, что у врагов находятся двое наших пони, и обе – без облика, вроде тебя. А что же до остальных… Они говорят, что слышали детские крики и плач. Тебе все ясно?».

Не в силах выдавить из себя хоть что-нибудь, я молча кивнула, ощущая, как небо рушится мне на голову.

– «Ты не пойдешь с нами, Глэйз».

– «Что, опять?!».

Вернувшись в Гнездо, мы разоблачились, и оставили в уголке накопытники, как и прочее оружие, которое не брезговали таскать с собой те, кто прибыл в Обитель на «переподготовку». Никогда не знаешь, в какой момент тебе понадобится острый и массивный тесак, которым можно резать, прокалывать и пилить, устраивая ловушки, диверсии или просто салатик на скорую ногу. Конечно, можно было сжульничать – нигде вокруг мы не видели, не слышали и даже не ощущали присутствия старших, но все уже прошли полугодичный период службы Госпоже, и если я в это время лишь била баклуши, то абсолютно серьезное отношение остальных членов группы к этому вопросу явно говорило о том, что порядки и дисциплина в Ночной Страже поддерживаются на должном уровне, да и идеологическая подготовка не отстает. Полностью освободившись от чего-либо на теле, фестралы внимательно поглядели друг на друга, после чего, не сговариваясь, уставились на меня, рождая очень нехорошее подозрение. История, как водится, идет по спирали, и заявление Сквэра не то чтобы сильно выбило меня из колеи, но и комфорта тоже не добавило.

– «Это не обсуждается, Глэйз».

– «Иди и отлягай себя в зад, милый! Нашелся мне командир!».

– «Ты не понимаешь…» – тяжело вздохнул жеребец, словно подбирая подходящие слова – «Мы не знаем кто это, не знаем, вооружены ли они, не знаем где они находятся и где держат пленных. Ну и как ты хочешь нам помочь? Отсвечивать своим крупом на фоне полной луны?».

– «А ты решил, что на белом снегу твоя черная фестральская срака будет не так заметна?!» – вызверилась я, ощерив подковку мелких зубов, и уже в который раз жалея о том, что заигравшиеся с генами люди лишили своих детей клыков, взамен, даровав им множество мелких и ровных зубов – «Это не обсуждается, Сквэр. Ты можешь не ходить, можешь лететь один, словно Бэтмэн, tvoyu mat, но богини ради, не пытайся тут командовать, хорошо? Или по крайней мере, делай это с остальными, не стараясь задвинуть меня. Это понятно?».

– «Я ведь могу и заставить…» – мягко заметил фестрал, стараясь выпятить свою адекватность на фоне моего отрывистого лая, с которым я нацепляла свой понож. Что? Он сказал без оружия и брони? Ха-ха, это не оружие и не броня, ясно? Этому элементу доспеха не нашлось места в официальном реестре Эквестрии, поэтому я с легкой душой застегнула на себе ремешки, удерживающие на моей правой ноге невесомый кольчужный рукав из множества мелких и плоских колец, удерживающих на себе изогнутые, покрытые искусной резьбой щитки, в которых скрывался механизм, по мановению копыта, выбрасывающий из скрытых под сталью ножен два молочно-белых клинка, по заверению Луны, похожих на когти дракона.

«Мои дети вновь в опасности, а они хотят превратить это в игру? Я сыграю – на их костях!».

– «Я очень хотела бы на это посмотреть» – не менее спокойно и терпеливо откликнулась я, смерив стоявшую у входа группу долгим, внимательным взглядом – «Что ж, мы собрались. Осталось только обыскать долину».

– «Нам следует искать у прохода» – подала голос Бэт Вистл. Вися под потолком, она задумчиво напевала что-то под нос, ежась на сквозняке, свистевшем из всех щелей разрушенного дома – «Эта долина… Она всегда была беспокойным местом, хотя мы этого и не замечали».

– «Отлично!» – закатил глаза Сквэр – «Да у нас сегодня вечер признаний! Ты тоже что-то заметила, Бэтс?».

– «Не дерзи мне, жеребчик» – буркнула кобыла, забавно почесывая зубами у себя под крылом – «Удивительно, что этого не заметил ни ты, ни все остальные. Тут кто-то пасется, но я лично списывала это на то, что это наши – кто-нибудь из других групп, как и мы, поселившихся в этом месте. А вот теперь я понимаю, что этим искусно воспользовался кто-то еще, каждый раз представляя дело так, что все подозрения падали на кого-то из наших. Ну кому интересен вдруг исчезнувший перелесок или пропавшие ветки деревьев?».

– «Да, я гляжу, мы все полны скрытых талантов» – скривился номинальный лидер команды, вдруг обнаруживший, что его лидерство – не такой уж непреложный постулат для окружавших его пони – «Ну хорошо. Но кто-то же должен командовать, так? Я готов уступить, если кто-то захочет взвалить на себя эту ношу…».

– «Эй, не нужно на меня так смотреть!» – нахмурившись, я ковырнула копытом пол – «Ну, я конечно могу, но… Нет, у меня нет опыта диверсионных вылазок, как и antiterroristitcheskih операций, поэтому пусть будет Сквэр. Он квадратный, ему poher… Да и свалить всю неудачу, в случае чего, будет на кого, правда?».

– «Ну спасибо тебе, Глэйз».

– «Ага. Чувствуется опыт командования. Вот ты и подставилась» – хмуро дернула уголками губ Вистл – «Но я согласна – пусть будет Сквэр».

– «О, я так рад этому доверию…» – начал было ехидничать жеребец, но быстро заткнулся под недоуменными взглядами остальных – «Ладно, мне тоже иногда хочется поиздеваться, как издевается надо мной эта белая. Ладно, пусть будет с нами, в случае чего – кинем тебя вперед, отвлекать этих налетчиков».

– «Ага. Ох я их и отвлеку!» – осклабилась я, громыхнув облаченным в сталь копытом по полу, выбивая из камня ворох веселых искр. Отчетливо запахло кислым, но на зачарованной века назад стали не осталось ни зарубки, ни следа – «Штабелями отвлекать стану!».

– «Оооох, ну за что мне это, а?» – простонал фестрал, в то время как остальные, посмеиваясь, потянулись на выход – «Ладно, ребята, шутки в сторону. Давайте обыщем долину, и найдем этих налетчиков, похищенных и жеребят».

Искать долго не пришлось. Поделив долину на квадраты, мы быстро носились туда и сюда, взяв за точку отсчета ущелье, ведущее за ее пределы, и вскоре, обнаружили свежую прогалину. Кто-то довольно аккуратно срубил низкорослые деревца, и утащил их прочь, оставив после себя заметный след. Волоча деревца по снегу, неизвестные замели за собой все следы, но если на снегу и не осталось следов копыт или лап, то сам разворошенный, а затем вновь подметенный снежный покров уже говорил нам о том, что тут дело не чисто – вряд ли кому-то из коренных обитателей этой долинки пришло бы в голову прятать свои следы. Пройдя по следу, мы натолкнулись на очень неприятное открытие – действительно, Нидлз был прав, и враг уже был здесь.

– «Как мы могли его не заметить?» – пораженно прошептала Бэт, глядя на небольшой особняк, притаившийся в роще некрупных северных сосен, верхушки которых едва доходили до окон второго этажа. Окна дома ярко сияли, словно в насмешку над всеми правилами маскировки, и лишь поведя глазами по сторонам, можно было поверить, что это действительно укрывище похитителей и шпионов, а не чей-нибудь зимний домик или горный пансионат из тех, что за двести бит в неделю предоставляют путнику маленькую комнату, четырехразовое питание и катание с лыж в невысоких горах.

– «Магия» – буркнул бравый лидер десятка, неприязненно глядя на дом, словно тот был лично виноват в том, что его еще не заметили – «Видишь, как закручивается сверху воздух? Снаружи снегопад, но проходя через барьер, снег падает спокойно. Жаль, что эту сферу видно лишь изнутри!».

– «Поверю вам на слово» – фыркнула я, прядая ушами, с которых тотчас же свалилось по паре приличных сугробов – «Нет, ну какова наглость – построить тут путевой дворец вместо бункера! Обнаглели, ничего не боятся! Всех растерзать!».

– «Ага. Не боятся, а значит – там единороги» – негромко пожаловался кто-то сзади, неслышно подбираясь к кустам, в которых мы устроили свой дозор – «Кто бы там ни был, они устроились хорошо. Вон, глядите – мы не сможем подобраться к ним через эту рощицу, деревья растут слишком близко, и любой незваный гость обязательно заденет либо ветку, либо какую-нибудь ловушку или сторожевое заклинание. А сверху нас будет отлично видно на фоне заснеженных деревьев. Умно придумано, очень умно!».

– «Полетим над землей» – подумав, решил Сквэр, подбираясь поближе к выходу из кустарника, и неосторожным движением обрушивая на нас небольшой водопад из снега – «Вперед! Глэйз, остаешься тут и ждешь сигнала – пленным понадобится кто-то, кто сможет их успокоить и вывести прочь!».

– «Да лети ты!» – прошипела я, но подорвавшаяся стая уже исчезла из виду. Повозившись в кустах, я рассерженно топнула ногой, но добилась лишь новой охапки снега, обрушившейся мне на спину и шею, мгновенно промочив и без того отсыревшую шерсть. Сидеть в таком виде в сугробе, из которого, во все стороны, торчали голые прутья, было совсем некомфортно, и вскоре, я ощутила, что начинаю по-настоящему замерзать.

Из дома не доносилось ни звука – улетевшие фестралы будто канули в воду, и сколько бы я не вглядывалась в теплый свет окон – ничто не говорило об удаче или неудаче нашей затеи. Конечно, атака нахрапом была абсолютным экспромтом, но признаюсь, я понимала, что не представляю, как подошел бы к этой затее профессионал. Попав в Обитель, я была словно отделена от остальных невидимой стеной, словно развернувшийся над моей головой купол, защищающий загадочный дом от глаз обитателей долины, не пропускавшей через себя то, что я считала ненужным или неинтересным. Казалось бы, зачем Легату Легиона навыки скрытного проникновения и спасения заложников? А вот поди ж ты… И что они так долго возятся, в конце концов? Забыли, как проходить через тень, появляясь в самых интересных местах?

– «Нет, это положительно становится интересным!» – прошипела я, ощущая, как отмерзают мои фланки, а матка с мочевым пузырем начинают нервничать, причем самым раздражающим для меня образом – «Да пошли они naher! Если уж выведут заложников, то моя помощь им вряд ли будет нужна! А если не выведут – толку от меня тут нетути!».

«А еще там детишки» – ощущение чужого голоска в голове вновь появилось неожиданно, словно тот самый снег, упавший на буйную голову. Древний дернулся – и затих, настороженный, словно зверь. Но на этот раз Я не отступила, и тихо хихикая, начала кружиться у меня в голове, звуча то в одном, то в другом ухе, словно надоедливый комар – «Да-да, наши милые, добрые детишки. Ты их наказала? Поздравляю. Детям нужно чувствовать твердое родительское крыло, иначе они вырастают в плаксивых, бесхребетных истериков и истеричек. Но им же, должно быть, очень страшно там, внутри, без мамы? Ну разве это не повод устроить…».

– «Устроить что?» – выдохнула я, остановившись между карликовыми соснами. Снег падал на мою спину и шею, заставляя меня ежесекундно вздрагивать от ощущения недоброго взгляда, сверлящего мою фигурку из ярко освещенного окна – «Показательную резню?».

«Ну зачем же так грубо?» – делано удивилась Я, непроизвольно облизывая губы, словно уже ощущая на них медно-кислую тяжесть горячих капель – «Напугать. Показать, как выглядит наказание за ослушание. Спасти детей, в конце концов. Разве это не стоит того?».

– «Заткнись! Я не маньяк-убийца какой-то, ясно? Скажи ей, дружище!».

«Правда? Разве ты не видишь, как колышется воздух? Разве не чуешь разносящуюся вонь? Разве ты не ощущаешь того, что должна ощущать?» – на этот раз искренне изумилась Я, демонстративно игнорируя мой призыв к Древнему. Симбионт молчал, и что-то очень недоброе было в той тишине, что разливалось по моему телу. Странное спокойствие наполняло его, и прыгая среди сосен, по глубокому снегу, я искренне захотела, чтобы внутри меня колотилось и бухало сердце, чтобы холод пробрал меня до костей, чтобы мне стало страшно до слез за детей, находящихся в этом праздничном доме… Но с каждым шагом, с каждым прыжком я ощущала лишь нарастающую озабоченность, переходящую в слабую заинтересованность. Странно, я никогда не смогла бы подумать, что способна на такие вот чувства, ведь сейчас мне предстояло столкнуться с чем-то неизведанным, уже поглотившим в своем чреве десяток фестралов, а я…

«Фестралов?» – мои губы скривились, когда Я буквально выплюнула это слово, огибая изогнутую ветвь, просевшую под тяжестью снега. Иглы прошли по моему телу, но не смогли пробиться сквозь шерсть. Я не удивилась – все шло так, как должно, и даже в таком небольшом одолжении я усмотрела проявление чьей-то воли, божественного порядка, что правил этим миром – «Только не нужно меня смешить, иначе я расплачусь – от боли. Фестралов! О, как низко пали некогда гордые… Гляди!».

– «На что?» – прошептала я, до боли выпучивая глаза в темноту, подсвеченную косыми лучами света, падавшим из окон дома. Странный это был свет – мерцающий, колеблющийся, словно за стеклами горели десятки свечей, но все, что я видела – это какие-то плоские, словно приклеенные к окнам картинки, изображающие коридоры и пустые комнаты дома – «Мне кажется, это не настоящее. Иллюзия? Как на амулетах?».

– «Да, и наложенная мастерски, должна заметить!» – улыбнулась чему-то Я, но тотчас же осеклась, ощутив, как нахмурился мой лоб под мокрой, обледеневшей челкой черно-красной гривы – «Гляди! Гляди вперед! Ну неужели она не научила тебя? Неужели не рассказала? Неужели не дала то, что ты заслужила по праву? Заслужила больше, чем все они, вместе взятые?!».

– «Да на что гля… Blyad!» – зажмурившись, я вновь встряхнула головой, решив не спорить сама с собой, и после задания тотчас же сдаться в добрые и надежные копыта санитаров, но стоило мне открыть глаза… Разноцветные круги, плававшие в них после долгого разглядывания иллюзий, наложенных на окна, постепенно исчезали, уступая место едва заметному движению воздуха, проступавшему буквально перед моим носом. Едва заметные волны искажений, колыхаясь, поднимались от поверхности снега, на котором я заметила странные, серые разводы. Они исчезали, лишь стоило мне бросить на них свой взгляд, и тотчас же появлялись обратно, маяча на периферии зрения, в уголках моих глаз. Что-то подобное я видела в замке Ириса и в Сталлионграде, когда сумасшедший маг решил прибегнуть к вырывающим душу заклятьям, но эти рисунки на снегу… Я даже не знала, что именно могло их оставить. Ну не неопознанный же летающий объект?

«А ты сильна…» – изумленно прошептала Я, старательно пряча от меня свое удивление – «С первого раза… Я думаю, это магия».

– «Твайлайт бы тебе рассказала, что такое магия, и почему ее нельзя видеть!» – огрызнулась я, стараясь удержаться за тонкую соломинку самоиронии, удерживающую меня от скатывания в пучину кошмара и сумасшествия, наполненного иллюзиями и раздававшимися в моей голове голосами. Древний был тут, я его ощущала, но он отчего-то не вмешивался, буквально демонстративно маяча где-то внутри. Почему он это не остановит? Почему не поможет? Почему не прекратит? Ответа не было, и все, что мне оставалось – это брести среди сосен по узкой тропинке, идущей вдоль дома, осторожно перепрыгивая сквозь невысокие заборчики колышущегося воздуха, в беспорядке набросанные вдоль и поперек неширокой дорожки. Задняя часть дома, казалось, примыкала к расположенной за ним вековой скале, но обойдя его, я заметила узкую тропку, ведущую к задней двери, искусно замаскированной вечнозеленым кустом, склонившимся под тяжестью снега. Наверное, она тоже была укрыла иллюзией, но думаю, тут неизвестный искусник перемудрил, ведь тропинка, упиравшаяся в голую стену и куст, сама по себе вызывала множество вопросов и подозрений. Прилипчивый голос утих, отпустив мой рот и прекратив терзать мои голосовые связки, и, наверное, я бы расслабилась… Если бы не стойкое ощущение какой-то неправильности во всем теле.

Признаться, очень притягательной неправильности.

Подпрыгнув, я хлопнула крыльями и подскочила на несколько метров вверх, подняв целое облако снега. Плевать – задняя стена не имела окон, а единственное окошко мансарды[23] находилось на третьем этаже особняка, возле самой трубы, из которой тихо и мирно поднимался столб дыма, рассеиваемый в воздухе хитроумным устройством, похожим на быстро вращавшийся барабан со множеством изогнутых лопаток. Конечно, оно было заперто – вряд ли нашелся бы глупец, что как в дешевых комиксах или древних человеческих фильмах, оставил бы его открытым посреди мягкой, но все же зимы. На помощь снова пришли когти – молочно-белые клинки с тихим потрескиванием расширили щель между рамой и створкой, что позволило попросту скинуть запор, и ввалиться прямиком в ванную комнату, едва не чебурахнувшись в ванную, еще мокрую после чьего-то купания.

– «Богини, благословите тех идиотов, что переняли у англосаксов привычку строить дома с окнами в ванных и туалетах!» – прошептала я, прижав уши к голове от звука копыт, стукнувших о кафель. Зверски чесалась голова, особенно в области того места, где осталась маленькая ямочка, словно кратер, словно могилка на месте чьих-то несбывшихся надежд. Зуд усиливался и нарастал, волнами прокатываясь по всей голове и отдавая в лопатки и спину, но на фоне того неестественного спокойствия, окутавшего мое тело, он казался лишь раздражающей, досадной помехой. Сердце билось спокойно и ровно, дыхание не учащалось, ноги и крылья не дрожали – я ощущала себя каким-то киборгом, бездушной машиной-убийцей, крадущейся из ванной в поисках жертв. Смешно? А мне было абсолютно все равно. Тревожно – но в то же время я ощущала устрашающую целесообразность всего, что творилось со мной и вокруг, и это пугало… Должно было пугать. Нет, с этой чесоткой нужно было что-то делать. Она отвлекала, и я едва успела затормозить, когда за углом коридора послышались осторожные шаги. Кто-то шел по паласу, осторожно ступая обутыми в накопытники ногами, и явно направляясь сюда. Колебания воздуха усилились, и предваряя заворачивавшую за угол фигуру, вперед нее, появились те самые странные разводы, на этот раз, исходящие от тела идущего… А вернее – от надетой на него брони.

Шаги замедлились, и я услышала, как неизвестный переступил с ноги на ногу, по-видимому, привлеченный приоткрытой дверью в ванную комнату, из которой уже сквозил холодный зимний ветерок. Постояв, он начал подкрадываться, заставив мои губы раздвинуться в ироничной усмешке – ну надо же было додуматься до такого! Похоже, похитители были достаточно самонадеянными, раз приперлись в Обитель в броне, решив таким образом, что она защитит их от обитателей этого места. И мы умудрились пропустить этих охламонов? Насмешливо покачав головой, я бросила взгляд на лежавшую на раковине занавеску, за которую я так неаккуратно цеплялась, выбираясь из ванной, оценив ее плотность и вес. Что ж, думаю, подойдет.

Занавеска не подвела, и спустя буквально тридцать секунд, я водружала в пустую ванную спеленатое тело кобылы. Зайдя, она не нашла ничего лучше, чем дернуть за веревочку, зажигая в комнате свет, после чего – долго моргать от яркого, бьющего в глаза света. Опустившаяся на ее голову занавеска, дважды обернутая вокруг головы и завязанная на горле, предотвратила истязание моих бедных нервов различными непристойными криками, а полотенца, так удачно обнаружившиеся в ящике банного столика, оказались неплохим средством для фиксации копыт за спиной. Освобождение от брони оказалось делом муторным и долгим, в процессе которого зафиксированная незнакомка – а это оказалась кобыла – никак не хотела мне помогать, и даже войти в мое положение отказалась. Пришлось ее стукнуть по глупой голове, и обдирая кончики копыт, самой возиться с пряжками и цепочками, которыми была усеяна броня.

– «Ну прямо клуб садомазохистов!» – сердито шептала я, застегивая на себе всю эту тряхомундию, и в который раз ощущая, как неприятно поскрипывают кончики копыт, задевая за разные железяки. К счастью, опыт легионера меня не подвел, и вскоре, я уже выходила из ванной, обложив свою жертву полотенцами, на случай, если ей захочется пошуметь. Конечно, серьезных усилий они не выдержат, но по крайней мере, не дадут ей выбраться из белого, фаянсового плена, а большего мне и не было нужно. Осторожно ступая, я постаралась привыкнуть к незнакомым, чуть великоватым для меня накопытникам, но вскоре осмелела, и принялась топать, имитируя походку гвардейцев. Почему их? Да потому что броня на кобыле была хоть и не стандартного, гвардейского образца, но я вряд ли смогла бы забыть эти черные латы, словно специально скопированные с ранних образцов Легиона, прекрасно защищавшие своих хозяев в тот злополучный день, когда две сотни закованных в черно-красные латы гвардейцев, под предводительством своего командора, взяли штурмом казармы наших кентурий. А если верить моему сумасшествию, да еще и сделать скидку на то, что эти колыхания воздуха и впрямь были видимыми следами магии, вырисовывалась довольно неприятная картина. Но что значило их присутствие в этом месте? Вайт Шилд решил поиграть в высокую политику, или ощутил себя достаточно сильным для того, чтобы приглядывать за младшей из правительниц страны? Вроде как старшая и так под его неусыпным надзором… А может, это была совсем не его идея? Помнится, Селестия как-то слишком быстро сдалась, удивив поспешным согласием даже Луну… И почему так чешется голова?

Спустившись по новенькой лестнице, я очутилась в длинном коридоре. Действительно, все, что мы видели через окна, было иллюзией – внутренности дома были темны и неприветливы, и если бы не запах жилья и готовящейся еды, доносившийся откуда-то снизу, можно было бы подумать, что тут никто не живет. Услышав приглушенные голоса, я направилась к двойным дверям, за которыми общались какие-то пони, по пути, оглядываясь по сторонам, и не заметив ничего подозрительного, приникла ухом к едва заметной щели возле дверного косяка. Замочная скважина была совсем рядом, но я бы не рискнула пользоваться столь примитивным трюком в том месте, где бродит умелец, способный магией прятать целый дом!

– «Так значит, больше вы нечего добавить не можете?» – голоса стали слышнее. Похоже, в комнате находились двое, ведя негромкий разговор. Первого я точно не знала, а вот кто был второй? – «Поймите, мисс Стренберри, что любая, даже самая незначительная вещь, которую вы сможете вспомнить, очень поможет нам в нашем деле. Не торопитесь, подумайте и не волнуйтесь – вы в безопасности в этом доме».

– «Я так испугалась, когда вы выскочили из сугроба!» – взволнованно вздохнул кобылий голос. Дверь скрадывала отдельные слова, оставляя лишь интонации, и я не могла сказать, кому он принадлежит – «А где моя Лили? С ней точно все в порядке?».

«Лили?».

«Ох, прекрати! Мы тут не за тем, чтобы искать чьего-то отпрыска! О своих подумай!».

– «Она под надежной защитой, в соседнем крыле. Спит в гостевой комнате, как мне сообщали недавно» – успокаивающим тоном произнес жеребец. Судя по тому, как сухо и официально звучал его голос, он повторил эту фразу уже не один раз – «Не бойтесь. Здесь вы в полной безопасности. Никто не найдет вас в этом месте, включая местных монстров».

– «Они оказались такими разными…» – потрясенно произнесла кобыла, в то время как я поежилась от нехорошего ощущения, навеянного последними словами неизвестного, заставившего множество мурашек промчаться по моей спине – «Молодые – они злые и очень страшные. Старшие… Они тоже недобрые, но очень спокойные. И гоняют молодых почем зря. А есть еще обычные пегасы – как молодые, так и не очень. Они…».

Дослушать я не успела. В коридоре, где-то впереди, послышались приближающиеся шаги, и возле лестницы возникла фигура в черных доспехах, явно направлявшаяся в мою сторону. Бежать не было смысла – меня уже заметили, и я едва успела отпрянуть от двери, делая вид, что только-только спустилась с лестницы на третий этаж. Время для меня словно остановилось, и я успела разглядеть каждую заклепку, каждый шнурок на доспехе незнакомца, как и я, пренебрегшего шлемом, болтавшимся у него на плече. Его голова оставалась в тени, и я уже напряглась в ожидании короткой схватки, как вдруг, маячившая фигура вскинула обутую в накопытник, правую ногу в коротком, энергичном жесте, должно быть, означавшим приветствие.

– «Все в порядке?».

– «Эмммм… Да-да. Все хорошо» – пожалуй, я могла бы собой гордиться, ведь первым моим желанием было вякнуть «Что?!», примерно сразу же после «Сдавайся, гвардейская мразь!». Но все-таки, я пересилила себя, и нарочито покашляв, просипела – «Простыла. Внизу все тихо?».

– «Естественно. А тебе нужно меньше сосулек есть!» – фыркнул незнакомец, отворачиваясь и вновь исчезая на лестнице. Проводив его взглядом, я шумно выдохнула и оперлась о столбик перил, ощущая, как нарастает внутри меня напряжение, разрушая настораживающую меня бесчувственность, неживой автоматизм. Не много, и не сразу, но начало этому процессу было положено, слегка приподняв подспудно давивший на меня груз озабоченности и недоумения собственным состоянием. Похоже, моя белая шкурка и полумрак, царящий в коридоре, смогли обмануть этого гвардейца, но впредь, мне следовало вести себя осторожнее, ведь удача не может продолжаться вечно. Ладно, а что поделывают наши шпионы?

– «Эй, Биджей!».

Раздавшийся из-за двери, негромкий голос заставил меня мигом оказаться на ногах. Гвардеец меня не узнал – так может, не узнают и эти? В коридоре было темно, и я понадеялась, что хриплый голос и полумрак введут в заблуждение остальных посланцев командора, сколько бы их ни было в этой дыре. Глубоко вздохнув и задержав дыхание, я подошла к двери, и сунула нос в приоткрывшуюся щель.

– «Тут!».

Их было всего двое – единорог и его гостья, сидящая боком ко мне. Из комнаты был только один выход, а висевшая под абажуром лампа с тусклым кристаллом освещала крошечный пятачок над столом. Ну просто идеальная сцена – грех было такой не воспользоваться.

– «Нашей гостье потребуется еще кофе. Скажи Слиму, что…» – остаток фразу утонул в коротком хрипе, когда моя метнувшаяся вперед тушка буквально вдавила в стену поднимавшегося из-за стола легионера. Выщелкнув когти, я со свирепым выражением на морде уставилась в глаза ошарашенному жеребцу, краем глаза следя за «гостьей», которой оказалась уже знакомая мне, розовая кобыла. Даже если у моей жертвы и была мысль закричать, она тотчас же испарилось при виде длинных, белоснежных клинков, упершихся в дрогнувшую шею.

– «Только пикни!» – прорычала я, отмечая, как открывается рот отшатнувшейся к стене кобылы. Мое крыло оказалось быстрее, и розовая закашлялась, подавившись собственным криком, когда мое длинное маховое перо оказалось у нее во рту, прижимая голову к стенке.

Нет, что ни говори, а самые обычные крылья – это отчасти очень даже удобно. Попробовал бы кто из стражей провернуть такой фокус! Кстати, а где же они все?

– «Где мои дети?!» – признаюсь у меня была проблема понасущнее, чем пропавший десяток мышекрылых жеребцов и кобыл. Да, именно в этом порядке приоритеты выстроились у меня в голове, и семья была в нем на первом месте – «А ты, неблагодарная тварь, захлопни свой рот!».

– «Не смей ее пугать, мерзавка!» – попытался было воспрять духом гвардеец, но быстро затих, когда «когти» вонзились чуть глубже в его шею, выдавливая из него страдальческий хрип – «Что ты несешь? Где Биджей?».

«Пугни его, пожалуйста. Мы почти у цели. Скоро они обмочатся, и будут звать своих родителей, чтобы мы не делали им больно!».

– «Вы захватили двух пони, и мои братья слышали детский плач. Одну из них я вижу, а кто вторая? Белая кобыла, Клауд? Отвечай, где вы держите двух жеребят, которые были с ней, ssuka! Или последнее, что ты увидишь, будут твои кишки, которые я намотаю на шею этой вот «бедной, потерявшейся пони»! Говори, идиота кусок!».

– «Я ничего не… Уххх, да прекрати ты, безумная! Кто ты? Я ничего не знаю ни о каких жеребятах!» – как-то очень быстро сдался гвардеец. Его взгляд лишь однажды метнулся к двери, и больше не покидал моей морды. Слишком старательно, на мой взгляд – «Мы освободили эту пони и ее жеребенка, когда мы… Во время нашего визита в соседнюю долину. Ее дочь уже успокоилась и спит в комнате для гостей. Ее охраняют мои самые доверенные соратники, поэтому даже не вздумай попытаться причинить ей вред!».

«Он старается тянуть время…».

– «Это правда?» – я покосилась на розовую кобылу, все так же пришпиленную к стене моим крылом, перо которого по-прежнему торчало у нее во рту, прижимая к некрашеным бревнам. Она лихорадочно затрясла головой, глядя на меня с самым жалобным видом – «Хмммм… И кто же вы тогда такие? Кто не боится шариться здесь, в Обители Кошмаров?».

– «А, так ты не знаешь?» – с торжеством оскалился жеребец, несмотря на прижатые к его шее клинки – «Что ж, скоро ты с нами познакомишься!».

«Нажми уже, а! Еще немного! Ну неужели ты всегда такая робкая?».

– «Заткнись!» – рыкнула я, не соображая, говорю ли я это себе, или стоящим рядом со мной пони. Я хотела взволноваться, разозлиться, испугаться, в конце концов, за детей – ну хоть что-нибудь, что походило бы на чувства, но предавшее меня тело вновь отозвалось лишь слабым напряжением мышц, дрожь которых передалась клинкам, заставив умокнуть шипевшего какие-то угрозы единорога. Лишь сейчас я обратила внимание на его не слишком-то и длинный, казавшийся каким-то игрушечным рог, когда виденные мной ранее колебания воздуха, вдруг взорвались, словно прозрачный гейзер, опутывая белесую кость. Я напрягла мышцы и на всякий случай, прищурила глаза, прижавшись к напрягшемуся телу жеребца, еще не понимая, чего он задумал, но вскоре, ответ пришел сам собой, в виде вспышки холодного света, отшвырнувшего меня прочь, едва ли не до самой двери. К счастью, моя вторая нога, цеплявшаяся за нагрудник единорога, не подвела, и незадачливый носитель магии полетел вслед за мной, с глухим стуком приложившись головой о комод. Теперь уже ничто не мешало спасенной мной некогда кобыле громко заорать, призывая на мою голову гром, молнию, и нашествие незваных гостей, но скованная ужасом, она замешкалась – и в следующий миг, уже обнималась со стулом, который я, приподнявшись, метнула в осевшую на пол фигуру.

«Ну и что это за балаган? Что за низкосортная комедия? Самой-то не противно?».

– «Противно. Очень противно» – я поднялась на ноги, и с нарастающей злостью взглянула на прижимавшего к рогу копыта гвардейца. Похоже, уже в полете он пытался исполнить что-то еще, но невзначай, без малейшего умысла, соприкоснулся со мной своим блещущим рогом… И итог был вполне предсказуем. Подняв голову, я воткнула кипящий бешенством взгляд в тихо пискнувшую земнопони, скрючившуюся под столом – мне стоило закончить это бесчинство, прекратить ломать комедию и уже сделать хоть что-то… Но увы, все, что мне приходило на ум, было услужливо подкинуто мне вторым Я, изо всех сил развлекавшимся при полном попустительстве Духа. О да, я ощущала его, глубоко-глубоко, но в то же время, очень близко, и мне абсолютно не нравилось то, что я чувствовала в своей душе. Запутавшийся старикан, казалось, колебался, и был готов согласиться, и разрубить этот узел, просто закрыв глаза и отступив в сторону, чтобы не слышать, не видеть, не ощущать… Но я, а не Я, ощущала, что этому чувству нельзя было давать воли, как нельзя было выпускать из-под контроля то чувство ярости, что вскипело во мне при этой нелепой попытке освободиться – первое, что проснулось в бесчувственном теле.

«И что же ты предлагаешь?».

– «Я? Предлагаю?» – бормоча, я отступила назад, оглядывая открывавшуюся мне картину. Скорчившийся на полу единорог, переживавший мучительный приступ головной боли, раздиравший его мозг – похоже, молодчик еще не сталкивался со срывом заклинания? Странно… Юная пони – уже мать, раз за разом теряющая свое дитя, ставшее причиной всех ее бед, но в то же время, ставшее ее единственным сокровищем, памятью о исчезнувшем партнере. Пони скорчилась под столом и обхватив копытами голову, глухо стонала, похоже, испуганная до судорог.

И стена. Обыкновенная, не крашенная стена, аккуратно обшитая досками, она привлекла мое внимание своей простотой, странной созвучностью с тем, что творилось у меня в голове. Сродством с белым листом бумаги, на котором знающий мог написать что угодно – послание любви и выражение ненависти, грязную брань и совет путешествующим, восторги от достижений и муки творчества… Я же могла расписать ее кровью. Но именно этого я не могла, не хотела допустить, несмотря на всю жажду, запекшуюся у меня на губах в ожидании капелек алого. Да, я нуждалась в помощи, причем быстро, немедленно, пока еще не стало слишком поздно – но сейчас я нуждалась в чем-то большем, чем просто ярость берсерка или героическое рычание, в моем исполнении, выглядевшее хрипом умирающей таксы. Мне было нужно…

– «Скажи-ка, дружок» – присев рядом с единорогом, я нежно схватила его за рог, и не обращая внимания на рванувшиеся из-под моей ноги, беспорядочно хлещущие вокруг волны искажавшегося пространства, притянула голову гвардейца к своему носу. Мне вдруг безумно захотелось облизнуть эту витую, серую косточку, но сглотнув, я пересилила себя, взглянув в слезящиеся от боли глаза – «Скажи мне, сколько вас тут, и где вы держите тех, кто пришел сегодня ночью?».

– «Да… Отлягай себя… В зад…».

– «Не очень-то вежливо» – вздохнув, я поднялась, и покачивая головой, направилась в сторону земнопони. Увидев меня, бедняжка попыталась было спрятаться за ножкой стола, но я быстро выцарапала ее оттуда, и выволокла на свет, пресекая попытки прокопать себе путь через пол в соседнюю комнату – «Так, а ты? Ты знаешь, сколько вас было, когда вас захватили эти бравые ребята в черных доспехах?».

– «Янничегонезнаюпроститепроститепрости…».

– «Ясно. Замолчи» – легкая оплеуха, и забормотавшая что-то пони широко открыла глаза, уставившись на меня, словно мартышка – на подобравшегося к ней удава – «Скольких пони захватили эти черные?».

– «Т-только нас!» – вновь зажмурившись, прошипела пони. Я не понимала, чего именно она так боялась, но решила не вникать в этот вопрос. Не в это время. Не сейчас – «Пожалуйста… Лили… Не трогайте ее!».

– «Тогда сиди тихо-тихо, и вскоре, кто-нибудь отведет тебя к ней» – пообещала я. Дождавшись, когда дрожавшая в моих копытах земнопони вновь затрясла головой, я отпустила ее, и повернувшись к гвардейцу, вновь принялась созерцать деревянную стену. Интересно, а что если…

«Признаться, ты меня вдохновляешь» – шепнула себе Я, ощущая, как мои губы сомкнулись на шероховатой поверхности рога. Дернувшееся подо мной тело вдруг выгнулось и заплясало, пытаясь то скинуть со своей морды сжимавшие ее копыта, то оторвать мою голову от своего лба, в который уткнулся мой нос, сливавшийся с ним в непристойном акте глотания витой косточки, которую эти пони полагали символом своего рода – «Что ж, думаю, судьба не зря свела нас с тобой. И что же ты думаешь делать дальше?».

«Увидишь» – задумчиво улыбнулась я, глядя на вновь зарыдавшую земнопони, забившуюся под стол и не способную оторвать взгляд от разворачивавшейся перед ней картины – «У меня есть несколько интересных планов, которые только что пришли мне на ум. Кстати, поздравь меня, кто бы ты ни была – я сумасшедшая».

«О, ты не сумасшедшая» – хмыкнула Я, прислушиваясь к странному вкусу во рту – «Ты просто психопатка, и я, как искусный художник, как врач, хирургическими ножницами срезаю с тебя тонкую масочку кожи, открывая царящий под ней ад. Кажется, это слово ты шептала, когда имела в виду Тартар? Но не важно – делай то, что ты хочешь, ведь я чувствую, что ты готова».

– «Конечно» – поднявшись, я отпихнула от себя дрожавшего, словно в лихорадке, гвардейца, и вновь посмотрела на стену – «Что ж, думаю, теперь, нам потребуется лишь кисть – и немного краски. Свежей, алой краски».

---

– «Значит, так сие и написала? Восхитительно!».

– «Мне кажется, это было не смешно. По крайней мере, не для тех, кто был в доме» – на всякий случай, осторожно заметила я. Сейчас, по прошествии нескольких суток, все происходившее казалось мне глупым сном, сплошным недоразумением и верхом непрофессионализма – «Но знаешь, в чем-то я с тобой соглашусь – тебе стоило бы видеть их глаза, когда они таращились на огромную надпись «Тута была Скраппс!». [24] Представь, чего мне только стоило не заржать, рисуя этот бред?».

– «Вот теперь я вижу перед собой ту, прежнюю Скраппс Раг» – одобрительно улыбнулась мне мать, с царственной небрежностью откладывая в сторону бумаги, с легким шуршанием воспарившие куда-то к потолку. Осторожно подтолкнув копытом Санни, покатившегося ко мне, словно колобок, она насмешливо фыркнула на Берри, пытавшуюся с рычанием выдрать драгоценное перо из темно-синего крыла – «Значит, они тебя не заметили? Как же ты сумела так спрятаться?».

– «У меня… Я… У меня были хорошие учителя» – на секунду замешкавшись, выдавила я, вспоминая тот грохот и вспышку взрыва, выбившего стекла и раскидавшего собравшихся в зале гвардейцев. Притаившись на первом этаже, они явно поджидали кого-то, рассредоточившись по холлу и лестнице на второй этаж, и уж точно не ожидали гулкого взрыва, расшвырявшего по всему залу облаченные в черные латы тела. Клянусь, я всего лишь хотела отбросить их с дороги, как сделала когда-то на поле под Кантерлотом, и признаться, сама не ожидала такого эффекта. Оттолкнуть с дороги, выскочить на улицу и уже там, в небесах, поспорить в копытопашной со всеми, кто осмелится высунуть на улицу свой чересчур смелый нос – таков был мой гениальный план, но что-то явно пошло не так, и заметив взметнувшиеся передо мной прозрачные клубы вскипевшего отчего-то воздуха, я приняла единственно верное, как мне казалось, решение – путаясь в собственных ногах, попыталась отпрыгнуть, оказавшись подальше от опасного места…

Взрыв оглушил меня, швырнув о ближайшую стену. Держась копытами за голову, по привычке, вновь первой соприкоснувшейся с твердой поверхностью, я громко застонала, ощущая, что еще немного – и мой череп раскололся бы, как грецкий орех. Скорее всего, это меня и спасло – вооружившись парой фонарей, ворвавшиеся на шум вояки быстро откатили в сторонку всех пострадавших, включая меня, и с топотом ломанулись на второй этаж. Отлежавшись, я поднялась, и игнорируя шевелившихся вокруг меня пони, похромала в другой коридор, стараясь слинять до того, как обходившие пострадавших товарищей гвардейцы обратили бы на меня свое внимание. Хотя на мне были надеты точно такие же черные доспехи, я думаю, что меня быстро бы раскусили даже в холодной темноте – в конце концов, я даже не знала «своего» имени, которым могла бы прикрыться при первичной проверке. Как там ее звал этот единорог? Бамблби? Баджик? Блекджек?

«Ох, ну почему всегда голова, а? То голова, то нос! Это уже начинает входить в привычку!».

Громко охая и мечтая поскорее сдохнуть, я хромала по дому в поисках двери в подвал, желая просто лечь и зарыться головой в самый большой сугроб, чтобы только не чувствовать этой боли, вгрызавшейся в мою спину и лоб. Стальной штырь, застрявший в моей голове, вновь зашевелился, круша окружавшие его ткани, и вызывая у меня галлюцинации, видения и откровенно бредовые мысли. Не знаю, что помогало мне держаться, пробираясь сквозь качающийся, движущийся воздух, вдруг обретший плотность и ставший видимым для моих слезящихся глаз – то ли ободряющее ощущение невидимой руки симбионта, лежащей на моей шее, то ли щенячий восторг, с которым Я толкала вперед это едва бредущее впотьмах тело… Наполовину сползя, наполовину скатившись по лестнице, я обнаружила в подвале всю мышекрылую братию, довольно бесцеремонно прикованную цепями к тяжелым деревянным колодам, и нагло дрыхнущую в каком-то магическом сне. Укрывавшие их головы волны струящегося воздуха двоились и троились в моих глазах, складываясь в непонятные знаки, но озабоченная тем, чтобы не упасть, я мало обращала внимания на все эти пертурбации пространства – в конце концов, я же разговаривала и спорила сама с собой, и на фоне этого, любые галлюцинации лишь дополняли общую, довольно печальную, кстати, картину.

Попытка разбудить их оказалась той еще задачкой.

– «Да… Хорошие учителя» – повторила я, заботливо обнюхивая Санни, клубком из ножек и крыльев подкатившегося к моей груди. Убедившись, что со счастливо визжащим проказником ничего не случилось, я ласково потерлась носом о его бок, и легким движением головы запустила его обратно, в сторону Луны. Казалось, ему никогда не надоедала эта забава – «В любом случае, остальное сделала уже не я, а моя группа, которая и…».

– «Которая проспала все это время в грязном, вонючем подвале?» – вскинула бровь принцесса, осторожно снимая со спины Берри, почти расправившуюся с непокорным пером. Недовольно завопившая что-то дочь обижено чихнула в мою сторону, видя неодобрительно нахмуренные материнские брови, и с веселыми криками понеслась охотиться за моим хвостом, шуршавшим туда и сюда по пушистому ковру – «Хороши же воины ночи! Сие примерным им будет уроком – недооценивать врага твоего глупо и очень опасно».

– «Конечно, как хорошая ученица Обители, я не должна спрашивать о таком, но я все же рискну» – помявшись, решилась я на вопрос – «Им ничего не будет? Нет, я, конечно, не против всяческих наказаний, но все же…».

– «А что должно было бы с ними случиться?» – в своей неподражаемой манере, изогнула бровь Луна, похоже, находя забавным мою неловкую попытку вступиться за охламонов, ломанувшихся через окна, и попавших прямо в расставленную им ловушку – «Уж не считаешь ли ты их малыми жеребятами, как твои дети, к примеру, за которыми мне надобно было б следить? Они получили урок, и удостоятся выражения неудовольствия от старшего наставника Обители – чего же боле? Пойми, моя дорогая – поражение само по себе будет для них чувствительным ударом. Особенно – от гвардейцев».

– «Кстати, а кто они такие, выяснили?».

– «Это лишнее. Я знаю о них все» – махнула копытом мать, с явным превосходством отметая мои невысказанные опасения – «Они находятся в этом месте уже больше года. Ты удивлена?».

– «Д-даааа…» – вякнула я, пытаясь подобрать челюсть с пола – «Больше года? Но зачем?! Неужели кто-то взялся… Селестия. Точно. Больше некому».

– «Отличный анализ. Быстрый и абсолютно точный» – шутливо похвалила меня принцесса, принимая между передних ног мячик катившегося к ней внука. Зажав зубами свой хвост, и схватившись за задние ноги, он приглушенно хихикал и явно наслаждался этими покатушками. И как только голова не кружилась у сорванца – «Озвучь же свои мысли – как ты пришла к решению сему?».

– «Ну, мне показалось это очевидным. С командора бы сталось послать сюда соглядатаев, но если ты говоришь, что они находятся уже год, причем под твоим неусыпным надзором, то дело уже даже не в Шилде – ведь ты бы не упустила случая щелкнуть его по носу, верно?».

– «Неужели я настолько очевидна?».

– «Не совсем, но я поступила бы именно так».

– «Что ж, допустим» – подумав, кивнула головой мать, отправляя внука ко мне, словно мячик, на поле соперника – «И тогда ты подумала, что я вновь опасаюсь своей сестры?».

– «Ну… Да. Извини» – я скромно потупилась, опасаясь, что невольно обидела мать. После того примирения, она стала крайне ревностно относиться ко всему, что касалось ее взаимоотношений с сестрой, и вполне могло статься, что мой язык вновь заставил ее вспомнить не самые приятные моменты из прошлого – «Как хочешь, а после того, что она сделала, и что сделала я – я не могу перестать подозревать ее. Извини».

– «Не стоит. Хотя ты чересчур ее идеализируешь и боишься одновременно. А идея организовать тут тайный форпост Гвардии принадлежала именно мне» – замолкнув, Луна явно наслаждалась моей глупой, полыхающей мордой – «Да-да, представь себе. Не только ты не забыла тот случай на свадьбе, но не забыла его и Селестия. Поэтому, когда она попросила меня заняться обучением ее личной стражи, на которую будет возложена ответственность за охрану покоев и персоны правительницы Эквестрии во время проведения всяческих публичных мероприятий, я решила – а что может быть лучше для такого рода охранников, как пребывание в том месте, где опасность становится неотъемлемым условием существования? Именно поэтому они наложили на дом множество разных чар, забившись в него, словно крысы. Сему я не препятствовала — пусть действуют так, как умеют».

– «Ага. То-то весь мой десяток и не вякнул, когда попал к этим «крысам», правда?» – не переставая удивляться, запальчиво возразила я, изо всех сил борясь с ощущением, что меня опять где-то обманули, чего-то недодали и вообще, использовали, как всегда – «Кажется, ты их недооценила!».

– «Не я, а вы» – заметила Луна. Да, это был камень в мой огород. Поддев носом верещащего сына, я ухватила его поплотнее, и принялась водить носом по спинке, зарывшись носом в мягкую, пахнущую домашним уютом шерстку. Близился вечер, и я решила понемногу успокоить разыгравшихся близнецов, чтобы потом не мучиться, укладывая спать расшалившихся жеребят – «Они учатся, и признаться, я считаю, что они уже достигли многого. Вашу группу, например, обнаружили еще во время ваших поисков, похожих больше на хаотичные метания по всей долине. Конечно, они были и остаются гвардейцами, и не преминули нажаловаться мне на использование «неподобающих чести воителя приемов» со стороны одной белой пегаски. Ты и вправду швырялась в них чем-то горючим и оглушающим, Скраппи?».

– «Я? Нет! Это… Это было… Это была случайность!» – я не понимала, почему я так испугалась, но в тот момент, все слова, которые я готовила для этого разговора, и которые, при должном подходе, должны были пролить свет на все странности, что я встретила в этом доме, замерзли у меня на языке. Какие-то еще не оформившиеся подозрения и страхи, ледяной коркой сковавшие мое тело, заставили меня запинаться и лопотать бессмысленные оправдания, в которые я не верила и сама – «Я просто хотела снести их – ну, помнишь, как я делала когда-то? Хотела махнуть крыльями, а оно вот так вот… Само… Получилось».

– «Вижу. Что ж, действительно, получилось» – после недолгого молчания, нейтральным тоном заметила мать.

«Догадалась? Нет, никто же ничего не видел! Этого не могло быть, потому что… Я просто смогла вызвать этот огненный вихрь в доме. В миниатюре. Вот и все!».

– «Ну хорошо. Оставим это, тем более, как я поняла, ты и сама еще не до конца научилась контролировать эту, чрезвычайно полезную, нужно сказать, способность».

– «Да-да. Я… Я обещаю, я буду учиться. Не знаю, что на меня нашло!» – выдохнула я. Кажется, что-то страшное миновало, мазнув меня на прощанье хвостом, но что – я и сама не смогла бы сказать, ощущая лишь уходящий страх от чего-то огромного, пролетевшего мимо меня, словно поезд, словно опускающийся топор палача. После всего, что случилось в Ядре год назад, я уже почти изжила свой страх перед принцессами, как и говорила когда-то Бабуля, но одно дело – быть забавной комнатной зверушкой, способной порычать на бесцеремонного гостя или мило напрудить на чей-нибудь подол, а другое – оказаться опасной сумасшедшей, обуреваемой видениями и однажды вкусившей запретной для всех живых силы. «А ведь я тебе говорила!» – мне показалось, что вот-вот, и в черепе у меня вновь раздастся приятный, столь мило картавящий голосок – но нет. В голове была абсолютная, оглушающая тишина.

– «Скажи, а… А магию можно видеть?».

– «Конечно!» – немного удивилась Луна – «Зависит сие от того, с какой целью призывает единорог свои силы, и сколько усилий он приложит к искомому. Цвет магии не имеет значения, как не имеет значения и само свечение, ибо это лишь внешний, поверхностный слой. Позволь узнать, а почему ты спросила?».

«Нет, точно подозревает! Но я не могу рассказать – не здесь! Не сейчас!».

– «Просто… В общем, одна моя подруга – не я, заметь! – сказала, что магию можно увидеть. Ну, то есть, наложенные на предметы и места заклинания. Сторожевые там, или просто усиливающие броню. Такое невозможно?».

– «Я сомневаюсь, что в магических трактатах ты встретишь что-либо подобное» – покачала головой мать, с не понравившейся мне проницательностью глядя в мои бегающие глаза – «Магия – это проявление внутренней силы единорога. Она требует изучения и тренировок, и действует только по твоей воле, делая что-то определенное – то, что ты желаешь сделать. Нельзя просто «видеть» чьи-то заклинания, словно вязь древних рун, накладываемых на само пространство. По крайней мере, еще ни один единорог – даже Старсвирл Бородатый, заметь — не пытался заставить себя использовать магию постоянно. Иначе он быстро сошел бы с ума. Прежде, чем перегореть, конечно же».

– «Оу…» – я растеряно ковырнула копытом ковер – «Значит, и слышать при этом голоса – тоже невозможно?».

– «Голоса? Поясни».

– «Ну, голоса в голове. Говорящие про разные чудные вещи» – окончательно запутавшись, я просто махнула копытом, и принялась отдирать дочь от хвоста, над которым нависла нешуточная угроза превращения в обкусанную кочерыжку – «Ну, она говорила мне, что… В общем, голоса советовали ей обратить внимание на это, поглядеть на то… А потом она вдруг стала видеть разные вещи. Вот».

– «И мне еще нужно что-то пояснять?» – подняла бровь Луна, с интересом глядя на то, как я пытаюсь спасти остатки своего изжеванного хвоста из маленького, слюнявого рта – «И что же это был за голос, все-таки? Ну, который разговаривал в голове твоей подруги?».

– «Ну, голос. Обычный голос. Хосспади, ну… Ну просто голос. Он говорит вещи… Всякие вещи» – натужно рассмеялась я, ощущая, как глупо и жалко выгляжу в глазах матери, внимательно наблюдавшей за тем, как я пытаюсь поймать убегающую от меня дочку. Берри явно не собиралась успокаиваться, и предчувствуя скорое купание и ежевечерний ритуал с укладыванием в кроватку, решила оторваться по полной, с дикими воплями бросившись от меня за диван – «Извини, что беспокою. Просто у моей подруги, в голове, вдруг стал появляться голос, и я решила спросить, что ты думаешь об этом. Вот и все».

– «И давно?».

– «Ну… Уже почти полгода. А что?».

– «Мило, что ты сообщила мне об этом лишь сейчас» – с холодком откликнулась Луна. По хлопку ее копыт, дверь в покои принцессы отворилась, и поклонившиеся ей служанки, словно два белых призрака, поплыли по комнате, собирая разбросанные игрушки и отлавливая близнецов. Задрав, словно флаги, развевающиеся хвосты, жеребята с развеселыми воплями носились по комнате, но, как и вчера, и позавчера, и в любой другой день, их вечерний бунт был быстро и профессионально подавлен – признаться, за эти месяцы Мист и Клауд поднаторели в искусстве заботы о двух непоседливых жеребятах – «Так значит, уже год? И она живет тут, в Обители?».

– «Эммм… Нет-нет, она живет… Ну, далеко. Даже не в Понивилле» – проводив глазами служанок, утащивших голосящих отпрысков на ежевечернюю экзекуцию, прозываемую «водные процедуры для малышей», я уставилась в густой, белоснежный ковер, словно в нем, среди мягких ворсинок, мне мог случайно попасться совет, как избежать этого разговора, который я сдуру затеяла с той, кто был воплощением магии, хотя и довольно специфической, стоило признать – «Просто… Ну… Забудь, ладно? Это все равно слишком сложная для меня материя. Ты же знаешь, что я не умею колдовать. В конце концов, я пегас, правда? А пегасы не умеют пользоваться магией, это знает каждый! Уммм… Правда?».

– «Безусловно. Той магией, какая сродственна и свойственна единорогам – нет» – понятливо кивнула головой принцесса, опускаясь рядом со мной на ковер. Мягкий, свет заходящего солнца красил комнату во все оттенки розового, и я невольно залюбовалась солнечным лучиком, отразившимся от накопытника Луны на мой уродливый шрам, не подвластный ни одному косметическому заклинанию. А ведь когда-то у меня было довольно симпатичное тело, на которое клевали не только жеребцы, но и даже мои подруги…

– «Но даже у пегасов, даже у земнопони – у них у всех есть своя магия, свои силы, которые сродни биению сердца нашего мира, и потушить их не может никто… Ну, почти никто. Но это древние легенды».

– «Легенды?» – слабо заинтересовалась я, но вновь приуныла, ощущая, как огонек заинтересованности погас, как свеча на ветру – «А, эти легенды. Мрак, тьма, ужас, и все подобные вещи. Придет Разрушитель, который сделает со всеми что-то нехорошее – в вашем случае, он, наверное, должен сожрать всю магию, верно? Эх, знали бы вы… В общем, этих легенд и в наше время было полно. Ну, во время людей, что б ты знала».

– «Безусловно!» – отрубила Луна, глядя сверху вниз на мою обеспокоенную морду. Сменить тему оказалось невероятно сложно, и до самого последнего слова я подспудно ожидала какого-то сопротивления, внутреннего или внешнего – но все обошлось. В голове крутились мысли и страхи, и никаких посторонних или потусторонних голосов. Даже Древний затих, словно затаив дыхание в ожидании скорой развязки – «Я вижу, к чему ты ведешь. Об этом нужно спросить у Селестии, но я думаю, эти легенды не имеют к тебе никакого отношения. Зло повержено, и оно не вернется. А уж что касается голосов – и в мои времена это считалось очень нехорошим признаком, знаешь ли. Если ты так волнуешься за нее, я непременно прослежу, чтобы профессор Сниддл обратил на ее здоровье самое пристальное внимание, и приложил все свои силы и уменье, наставив твою подругу на путь исцеления».

– «Ага. То есть, заперев подальше и поглубже» – фыркнула я, но уже без особого возмущения. Сбросив с себя часть груза тяготивших меня тайн, я почувствовала себя гораздо легче, словно храня их, я таскала на себе мешки с тяжеленными камнями – «Нет-нет, я разберусь. В конце концов, она уже пожилая пони, а ты ведь знаешь, какими они могут быть странными, правда? Кстати, ты только не обижайся, ведь я прекрасно понимаю, что это я настояла на нашей поездке сюда, в Обитель Кошмаров, но теперь мне кажется, что мое время тут вышло. Что пора возвращаться домой. Конечно, я ни на чем не настаиваю, и этот год прошел очень плодотворно, но…».

– «Но ты стала для этого места уж слишком сильна?» – как-то очень тонко усмехнулась принцесса, разом озвучив все то, что скрывалось за моими, коряво звучащими словами – «Ну-ну, моя верная Скраппи, не куксись. После всех этих жалоб и отчетов, после того случая с инструктором и мантикорой, я поняла, что ты получила то, что хотела. Быстрее, чем мы рассчитывали, но думаю, так будет даже лучше. Что ж, если ты считаешь, что сама справишься как со своей подругой, так и с обязанностями легата – так тому и быть. Но чем ты думала заняться дальше?».

– «А у меня есть выбор?» – вскинула брови я, ощущая тепло и запах ночных трав, исходящий от бока лежавшего рядом со мной аликорна – «Ну, я имею в виду… Ты хочешь, чтобы я делала что-то иное, нежели гоняла своих охламонов по плацу?».

– «А ты не задумывалась об иной судьбе?».

– «Ну… Задумывалась. Все чаще» – опустив голову призналась я. Солнечный зайчик перепрыгнул с ноги на мой нос, в конце концов, заставив меня громко и прочувственно чихнуть – «Я чувствую, что что-то меняется вокруг меня. Даже тут, даже в Обители. Общаясь с другими, я ощущаю себя камнем, скользящим по поверхности черного пруда. Я несусь вперед, но не могу ни взлететь, ни погрузиться, и просто прыгаю по темной воде, делая очередной «блинчик» [25], искушая судьбу и калеча тех, кто находится рядом. Ведь ты не поверила этим рассказам про мантикору, правда?».

– «Ни на миг» – губы принцессы на секунду дрогнули в слабой усмешке – «Но этому есть объяснение».

– «И какое?» – печально покачав головой, я уставилась на догоравший закат – «Я приходила к Монинг Рампейдж после того, как Флинт объявил, что она вне опасности. Она отказалась даже разговаривать со мной. Я просто сидела с ней рядом, и даже напросилась ухаживать за ней, но быстро поняла, что делаю все только хуже. Появляясь рядом, я была для нее напоминанием о произошедшем, но она так и не сказала, что за нелепые обвинения она выкрикивала в мой адрес».

– «Вполне возможно, что это были переживания, связанные с ее службой в Гвардии?» – предположила Луна – «Нынешние пони – не чета прежним силачам, и вполне может статься, что в твоем новом облике она увидела что-то из того, что произошло в том конфликте, что местные упорно называют «войной». Быть может, что-нибудь из детства, к примеру?».

– «Что ж, может быть. А вот у меня никогда не было детства» – пробормотала я, любуясь зимним солнцем, медленно скрывавшимся в черных тучах, окружавших долину – «Иногда, глядя в зимнее небо, я мечтаю о том, какой бы я была, если бы родилась у обычных родителей. Знаешь, как я представляю себе свою комнату? Это мансарда в двухэтажном доме – старом, трескучем, высушенным солнцем, как сухарь. Деревянный пол с половичком из толстых, крашенных веревочек, бумажные обои на стенах, наклеенные прямо на доски, и скат нависающей надо мной крыши с потемневшими от времени стропилами. Старая люстра с тканевым абажуром, тумбочка у окна и комод – вот и все ее убранство, все деревянное, с покосившимися от времени дверцами и лакированными некогда стенками, теперь уже облезшими и выцветшими, на которых, в укромных местах, чьи-то шаловливые копытца уже нарисовали звездочки, пони и цветы. Они полустерты – мама заставила их смывать, но следы, оставшиеся на дереве, не смываются – как и воспоминания. Ах да, я забыла про постель. У меня была бы старенькая кровать, с высоким изголовьем, шатким и гулким, которое так здорово было бы раскачивать, держась за тяжелые, деревянные шары, и воображая себя то смелым капитаном за штурвалом корабля, то несущимся по пустыне возницей, уводящим экипаж от преследующих его бизонов… Конечно, его частенько приходилось бы чинить, и мне нередко попадало бы от родителей, но думаю, оно точно стоило бы того. Интересно, что было бы на нем изображено? Солнце? Луна? А может, персонажи детских сказок, перенесенных с книжных картинок на дерево инструментом умелого столяра – медведи, зайцы, птицы? Или все три вида пони, свивающиеся в бесконечный круг жизни вокруг двух светил, истертые прикосновениями детских копыт… На стене, над кроватью, висело бы несколько портретов – в допотопных, деревянных рамках, напоминающих широкие доски, в центре которых, из овального отверстия, каждый день на меня глядели бы уже плохо различимые фигуры – я вряд ли бы знала точно, кто эти пони на выцветших, пожелтевших карандашных портретах, но выбрасывать их было бы жаль, для гостиной они не годились, и со временем, эти картинки занимали бы место у меня на стене, рядом с полкой, на которой, вперемешку с книгами, стояли бы куклы и статуэтки. Наверное, там был бы смелый пегас, взмывающий в высь с облаков, поднявшийся на дыбы единорог, пронзающий рогом небо, и уж наверняка – земнопони, сидящий или стоящий, с отломанным ухом и пожеванным хвостом. Портфель и тетради, учебники из грубой бумаги лежали бы на невысоком комоде, стоявшим под самым окном, между ножек которого ждал меня мячик, даже в тиши этой комнаты еще еле слышно звенящий под ударами юных копыт, которыми его награждала непоседливая детвора, до самого вечера бегавшая по улицам маленького, провинциального городка. Ему пришлось бы ждать долго, ведь его хозяйки пока нет. Ведь она… Ведь ее самой тоже… Еще нет».

Луна молчала, лишь кончик ее крыла медленно скользил по моей спине, заставляя крылья приподниматься, а ноги – забавно подергиваться, когда завитушка махового пера проходила у меня над крестцом. Интересно, и как она летает, с такими вот изысками моды на крыльях?

– «Ты можешь уйти из Легиона» – наконец, негромко сказала она с непроницаемым выражением на морде – «Удивительно, но даже в твое отсутствие те, кто приходят в него, понемногу втягиваются в установленный тобой порядок службы, словно заражаясь этим безумием – или уходят навсегда. Признаться, сестра должна быть тебе благодарна – нюхнув легионерскую попону, возвращающиеся в Гвардию готовы служить на самых заштатных должностях, безропотно перенося поражение в звании и вознося молитвы о том, чтобы их командору не пришло в голову организовать что-то подобное у своих подчиненных. Потому ты можешь гордиться, и перейти на менее хлопотную должность – например, посла. Или капитана объединенной дворцовой стражи – в конце концов, кто, как не ты, обвела вокруг рога тех, кто будет служить под твоим началом? Думаю, после этого в твоем авторитете не посмеют сомневаться открыто, а ты получишь нехлопотную должность, возможность проводить больше времени с семьей и значимую прибавку к жалованию, не говоря уже о почетности данной службы. Соглашайся – и эта мечта может стать явью».

– «У тебя как-то не получается быть демоном-искусителем, мам» – ухмыльнулась я, стараясь сбросить негаданно накатившую меланхолию. Что-то в речи Луны меня настораживало, словно за ее словами лежало какое-то непонятное желание убедить меня принять ее предложение, быть может – любой ценой. Пожалуй, не стоило пропускать это мимо ушей, как я поступала чересчур часто в своей жизни, превратив это в своего рода привычку, за которую потом расплачивалась сполна – «По крайней мере, не со мной. Что-то случилось?».

– «О, и это говорит та, что провела незабываемую ночь в храме, посвященному моему величию?».

– «А вот теперь ты уходишь от вопроса!» – я растянула губы, выдавливая из себя дрожащую улыбку – «Что-то произошло? Это… Это касается меня? Моей семьи? Или что-то случилось вообще?».

– «Можно сказать и так» – помолчав, призналась принцесса, обхватывая меня теплым крылом. Погода стремительно портилась, и громады кочевых облаков плотно набились в долину, скрывая от нас последние лучи заходящего солнца – «Грифоны. Когда ты улетела, они раз за разом устраивали политические демарши, а недавно, выдвинули нам ультиматум».

– «Ультиматум?» – казалось, мой желудок ухнул куда-то вниз, пришпилив меня к полу прямо сквозь мягкий ковер – «Какого рода ультиматум?».

– «Они провозгласили, что смерть их соотечественников не может быть забыта или прощена. Безвинные жертвы не могут войти в посмертие, пока их убийца разгуливает на свободе» – за желчью и иронией, сквозящих в ее словах, голос матери все же выдал ее волнение и озабоченность, которые она всячески пыталась от меня скрыть – «Они требуют выдать им виновного в их поражении. Им нужен Мясник Дарккроушаттена. Они хотят тебя, Скраппс».

«Меня?».

Тишина, разлившаяся по комнате, была почти осязаемой.

– «Что ж… Я понимаю».

– «Неужели ты хоть на миг подумала, что мы отдадим кого бы то ни было этим пернатым кошкам?» – возмутилась было Луна, но тотчас же замолчала, увидев мое копыто, аккуратно опустившееся на ее накопытник, пытаясь скрыть свои чувства за маской великодержавной озабоченности происходящим. Признаться, получалось не очень.

– «Помнишь, что я сказала про детскую комнату?» – я тяжело вздохнула, сглатывая холодный комок, поселившийся у меня в горле. Дыхание Луны чуть заметно ерошило мою гриву, как легкий сквознячок, едва заметно играющийся занавесками у окна – «Я уверена, где-нибудь, на краю света, есть такой дом. Но пока я его не нашла… Я сделаю его там, в Понивилле. У моих детей и у твоих внуков будет детство, какого не было ни у меня, ни у того жеребенка, что мы похоронили в глухой деревушке, на севере ничейной земли. Которого были лишены все те, кто умер в застенках и каменоломнях грифонов. И за это – я буду зубами рвать тех, кто посягнет на эту мечту. Они решили посягнуть на наше будущее? Так пусть же готовятся встретится с жутким прошлым!».

– «Так значит ты решила?» – голос удочерившего меня существа был полон гордости и скрытой печали.

– «Да. Я возвращаюсь в Легион».

– «Ты уверена?» – внимательные глаза матери, казалось, пытались проникнуть в самую мою суть.

– «Уверена!» – коротко буркнула я. Прислушавшись к себе, я ощутила уверенность, исходящую от моего симбионта. Молчавший все эти дни, он обдумывал что-то, и время от времени, я ощущала что-то недоброе, исходившее от древнего существа. Теперь же, он просто лучился энергией и каким-то детским желанием быть нужным, заставив меня мысленно ухмыльнуться, сравнивая его со своим подрастающим сыном. Признаться, если бы не Графит, то я бы и не мечтала о лучшем отце для своего семейства – «Да, мы абсолютно уверены в этом. И еще одно…».

Поднявшись, я прошлась по комнате, разминая затекшие крылья, пока не остановилась у зеркала, внимательно глядя на отразившееся в нем тело белоснежной пегаски со спутанной, черно-красной гривой. Потрепанный и побитый, этот облик походил на старый боевой манекен, десятки которых я изрубила за эти два года. Теперь же, эта расцветка казалась мне чем-то чужеродным, незнакомым, и я впервые почувствовала, что начала понимать своего мужа, по заданию Госпожи, раз за разом, вынужденного влезать в ненавистную ему шкуру Стар Дрима.

– «Теперь я могу сказать точно – мне абсолютно не нравится эта расцветка!».

________________

[1] Отрог – небольшой горный хребет, отходящий от основного горного массива.
[2] На самом деле – Хуффингтон.
[3] Реборда – гребень на колесе, препятствующий его сходу с рельс.
[4] Донжон – главная, и обычно – самая высокая башня замка, находившаяся внутри крепостных стен. В ней располагалась оружейная, колодец и сокровищница крепости.
[5] Витис – палка из виноградной лозы, использовавшаяся для наказания древними римлянами.
[6] Стрелка – эластичная V-образная складка в основании копыта.
[7] ФАП – фельдшерско-акушерский пункт. По идее, медпункт для несерьезных болячек, обслуживающий сельский люд. На деле, функционировали как полноценные больнички для аборигенов, и были вынуждены заменять собой десяток врачей и полноценный стационар.
[8] Линимент (лат. Linimentum) – устаревшее название для мазей.
[9] Джеб – длинный, прямой удар в боксе.
[10] Кисея – легкая, полупрозрачная ткань для драпировок и декорирования помещений.
[11] Похоже, Скраппс иронизирует над маловразумительными названиями прыжков, выполняемых на скейтах, скейтбордах и велосипедах.
[12] Клей из кожи и обрезков рыбы, крепостью способный поспорить с современными химическими сортами. В XIX веке был известен по всему миру как «русский цемент» или «Isinglass», поставлялся из России преимущественно за границу, во все развитые страны мира, включая Новый Свет.
[13] Топоним – сложившееся название географического объекта.
[14] Собачья драка (англ. Dogfight) – вид ближнего боя на короткой дистанции, во время которого противники схватываются буквально грудь на грудь, и во время которого сложно применить какое-либо оружие.
[15] Лубок – негнущаяся фиксирующая накладка на поврежденную конечность, предназначенная для лечения травм опорно-двигательного аппарата.
[16] Morning Rampage – Утренняя Ярость. Игра слов.
[17] Утоптанная земля, на которой проходили поединки воинов в ранние и средние века.
[18] Грассирование – произнесение звука «Р» на французский манер. Легкая, милая картавость.
[19] Угол атаки крыла – угол между хордой крыла и набегающим на него потоком воздуха. Проще говоря, это угол, на которое отклоняется распахнутое крыло пегаса от продольной линии его тела, что позволяет либо опускаться, либо стремительно взлетать вверх.
[20] Стаер – бегун на длинные дистанции, от трех до сорока двух километров. Спринтер – бегун на дистанции короткие, стометровки, и прочую ерунду.
[21] Оникс – разновидность агата. Камень, сложенный из черных и белых полос. Впрочем, черные вкрапления могут варьироваться от светло-серого до темно-коричневых цветов.
[22] Сквэр (англ. Square) – Квадрат.
[23] Мансарда – жилое помещение на чердаке, потолок и одна из стен которого являются скатом крыши.
[24] «Scrapps wuz herе!» – плохой эквестрийский.
[25] «Блинчики» – распространенная забава, основанная на свойствах круглых и плоских камней рикошетить от поверхности воды, прыгая по ней, и оставляя за собой расходящиеся круги – «блинчики».