Стальные крылья: Огнем и Железом

Глава 15: "Огонь, вода..." - часть 7

В тот день, мы больше не сказали друг другу ни слова, промолчав до самого возвращения в Люгенсброден. Загадочно поулыбавшись, граф вновь принял на себя бразды правления нашим хмурым сборищем, и гордо рысил впереди, прихватив, за компанию, надутую словно сыч Кавити, чье настроение оказалось испорчено еще больше необходимостью вежливо отвечать обращавшемуся к ней высокородному пони, легко и непринужденно отбрившего ее своим острым языком за попытки погрубить ему в стиле воинствующих шаловливок. Однако еще больше кобыле его испортил Рэйн, в тревожном ожидании крутившийся у входа в город, и пока я с вернувшимся любопытством осматривала огромные каменные ворота, покрытые затейливой грифоньей резьбой, устроил своей подопечной небольшую головомойку, с помощью негромких, но выразительных слов и звонких ударов по черепушке напомнив о том, что такое устав и командная вертикаль.

— «У тебя кто командир? Этот граф? Или может, ликтор?» — где-то за моей спиной, негромко, но очень веско и зло выговаривал розовый жеребец смущенно потупившей глазки кобыле. Приветственно облапав мою вернувшуюся живой тушку, он не обошел вниманием и своих подопечных, потребовав у командовавшей ими кобылы доклад, после которого и разразилась тихая, но выразительная буря, отголоски которой долетали и до меня, заставляя прядать ушками-лопушками, так и норовившими повернуться в сторону объяснявшейся пары легионеров – «Я тебя для чего командовать этим десятком поставил? Чтобы ты под первого же вельможу легла?».

— «Она опять стала невменяемой!».

— «За такую выходку она могла бы тебя и прибить, но пожалела, по доброте душевной. А вот если бы я там был – ты бы уже присоединилась к этим местным жабоидам, и плыла вместе с ними по течению!».

— «Ты бы этого не сделал» — не удержавшись, я фыркнула, но тотчас же сделала вид, что смотрю на проплывавшую мимо странную башню. Или дом. Нет, это определенно был дом, но почему-то похожий на задранный хобот слона, или щупальце, в котором двери-окна тянулись спиралью по каменным стенам, вслед за опоясывающими постройку мостками. Весь город был настоящим музеем под закрытым сводом пещеры небом, напоминая культовые сооружения человеческой цивилизации индокитая, и слушать разнос у себя за спиной у меня получалось от случая к случаю – «Она просто пугала… Правда?».

— «Ты не была с нами в Обители, поэтому не имеешь ни малейшего понятия о том, на что способны прошедшие ее, а на что нет».

— «Держу пари, мне бы там понравилось».

— «Могу устроить» — даже со своего места во главе колонны я услышала злую усмешку в голосе жеребца – «И имей в виду, Кавити – это был залет, и серьезный. Считай, что с кентурионским гребнем ты распрощалась, а о тунике принцепса теперь и не мечтай. За такое могут и в рядовые разжаловать, в десятую кентурию Пятой когорты, дерьмо из-под настоящих легионеров выносить».

— «Это не вам решать… сэр!».

«А в принципе, мысль неплохая» - подумала я, обозревая город грифонов. На этот раз, это было по-настоящему грифонье поселение, предназначенное лишь для этой клювастой братии, и я с бесконечным интересом крутила головой по сторонам, глядя на каменные дома, словно бутоны цветов, лепившиеся к лесу из сталагмитов, выраставших со дна пещеры, и тянувшихся под потолок. Таких пещер было несколько, маленьких и больших, и каждая была расцвечена неприятным, холодным светом магических фонарей. Словно звезды, они усеивали дома, гроздьями свисали с каменных стен, не оставляя ни единого шанса темноте, пасовавшей перед этим голубоватым, искусственным светом. Даже сейчас, закрывая глаза, я слышу не гудение огня в камине и мерное дыхание задремавшего мужа, а шум подземной реки, когда перед глазами встают эти холодные, немигающие огни, резьба по камню и дома-сталагмиты, соединенные между собой лишь узкими тропками ажурных мостков. Их чугунные узоры гудели, когда мы приземлились на узкий балкон выделенного для нас дома-гостиницы, чья владелица просто и не знала куда деться от распиравшей ее услужливости, воспринятой совершенно спокойно, и даже равнодушно одним лишь графом, возглавлявшим возвращавшийся отряд. Уставшая и грязная, я лишь для порядка поволновалась по поводу того, что широкая каменная морковка гостиницы росла прямиком из потолка пещеры, не дотягивая до пола футов эдак двести, а то и триста, после чего, уже привычно сбитая с ног прибежавшими детьми, решила отложить панику на следующий день, а пока – просто полежать на таком мягком, хорошем, каменном полу, изображая из себя пыльный половичок. Увы, просто так прохлаждаться мне не позволили, и подгоняемая ворчанием Грасс я, кое-как, нога за ногу, поплелась в «номера», представлявшие из себя комнаты, похожие на зернышки в каком-нибудь экзотическом овоще или фрукте. Каждый этаж сталактита имел одно большое и широкое помещение-прихожую, из которой можно было попасть в крошечные полукруглые комнаты, пространство которых занимали пара тумбочек, сундучок, и одна большая кровать. Круглая, словно миска, она была выточена из самого настоящего камня, и опустившись на вздохнувшую подо мной перину, я ощутила себя самым настоящим сухариком, попавшим в чашку с молоком, сходство с которой только усилилось ворохом белых перьев, взметнувшихся к потолку.

— «Ох, Скраппи-Скраппи…» — покачала головой зеленая земнопони, для чего-то кладя мне копыто на лоб, словно пытаясь проверить таким образом наличие температуры. Хотя, быть может, именно это она и пыталась сделать – кто знает, как ощущали окружающий мир наши потомки, владеющие такой замечательной силой, как копытокинез? Что и как они чувствовали, обладая тем самым пресловутым «шестым чувством», о котором так любили поболтать ушедшие люди, даже в лучшие времена в своей массе забывавшие о том, что даже у них чувств было гораздо больше шести? Поэтому я не сопротивлялась, а лишь потерлась щекой о зеленую ногу, выдавив из себя утомленную ухмылку, вряд ли показавшуюся бы озорной даже самому грустному клоуну этого мира – «Ну вот как можно было вляпаться в неприятности вот так, под надзором меня, мужа, и нескольких десятков военных?».

— «Для этого нужно быть Скраппи Раг» — не без гордости хмыкнула я, заметив голову Рэйна, сунувшего в комнату любопытный нос через приоткрывшуюся дверь. Была ли у него задумка сделать это тихо и незаметно, или не было – история скрывает этот вопрос за ворохом пролетевших лет, но думаю, веселившаяся у него на спине фестралья джаз-банда, пронзительными голосами требовавшая подать им запропастившуюся куда-то мать, бесповоротно похоронила все его замыслы – «Вот они, мои хорошие… Ну и ты, Рэйн, заходи».

— «Ей стоит отдохнуть!» — строго и безапелляционно заявила Грасс при виде Графита, словно туча, ввалившегося вслед за розовым жеребцом – «От нее опять одни глаза и крылья остались, после всех этих ваших… Приключений!».

— «Ты произнесла это так, словно это что-то плохое» — обвинила я сводную сестру, ткнув ее в бок копытом. В ответ, та с крайне непреклонным видом завернула меня в одеяло, несмотря на все мои протесты, превратив меня в вяло дергающуюся гусеницу, на которой вольготно расположились дети, тотчас же устроившие дикие пляски на моем сердито зевающем теле – «Ах вот как? Ну, ладно-ладно. Я еще отомстю. Я еще вырвусь. Я…».

— «Ты останешься здесь, и отдохнешь» — хмыкнул муж под одобрительное кивание сводной сестры, демонстративно проигнорировавшей мой возмущенный взгляд – «У нас есть несколько дней, за которые мы составим дальнейший план действий, и осмотримся в окрестностях города. Твоя задача – поправляться, и…».

— «Эй! Я не больна!».

— «… и отдыхать» — невозмутимо закончил муж, глядя на мою сердито сопящую тушку. Он смотрел на меня достаточно долго, чтобы я почувствовала себя сначала неуютно, а затем… Затем в душе вновь всколыхнулась былая обида, казалось, уже отгоревшая, и покрывшаяся слоем пепла. Что ж, похоже, я по-прежнему не умела прятать свои мысли и чувства, выдавая себя с головой, и вскоре рядом со мной опустилось тяжелое тело супруга, заставив перину подпрыгнуть, словно наполненный водою матрац. Глаза в глаза, он терпеливо и настойчиво ловил мой бегающий взгляд, пока наконец не заставил смущенно потупиться, негодуя на собственную мягкотелость, и его неприкрытую манипуляцию – «Дорогая, я знаю, что был не прав… Во многом. Я не должен был давить на сопровождающих тебя пони, и зная, как опасно в подгорной стране, не должен был лишать тебя оружия. Без посторонних я могу тебе в этом признаться… И я сожалею. Поверь. Обещаю, что в следующий раз я посоветуюсь с тобой прежде, чем что-то решать. Договорились?».

— «Ну…».

— «Вот и хорошо».

— «Значит, я могу пойти с вами?» — он говорил искренне, но все же я ощущала, как сковывает мою шею невидимый ошейник, что надели на меня мои близкие, по традиции, желающие мне лишь добра. По его напрягшейся морде я уже поняла, что останусь тут, в этой забавной гостинице, но все же решила проверить длину оставленного мне поводка – «Я же не в первый раз в разведку иду. Помню, когда-то, во время Покорения Севера…».

— «Конечно. Несколько лет назад» — опустил меня с небес на землю Графит, и даже подпиравший дверной косяк Рэйн согласно закивал своей противной головой, с не менее противным кудрявым пучком волос на затылке – «Милая, вспомни, как выглядела твоя подчиненная, которую мы посещали в Нью Сэддле. Так вот, ты сейчас выглядишь немногим лучше нее».

— «Нет, вы точно напрашиваетесь на семейную ссору, мистер!» — зарычала я, с трудом пытаясь высвободить из опутывавшего меня одеяла хотя бы одну ногу – «Грасс! Тащи сковороду! Приближается небольшой скандал!».

— «И не подумаю» — ожидаемо фыркнула та, постаравшись отловить размахивающее в воздухе копыто, чему немало способствовала поддержка неугомонных жеребят, вцепившихся в мою ногу. Внезапно для самой себя, я заметила, какой исхудавшей она выглядит на фоне моих карапузов, полная приключений поездка которым принесла только пользу, заставив буквально лучиться здоровьем – «Скраппи, тебе действительно нужно угомониться. В самом деле – посмотри на себя!».

— «Что? Я уже недостаточно для вас хороша?» — сварливо буркнула я, убирая нос под одеяло. Увиденное поразило меня – наверное так, как поражает ребенка внезапное осознание собственной смертности; пришедшее понимание того, что он уже не центр вселенной, каким он был для любящих родителей. Удивленная, настороженная этими мыслями, я притихла, и уже не сопротивлялась сводной сестре, заботливо подоткнувшей мне одеяло, словно впервые заметив, как терпелива была со мной эта пони, судьба которой по какой-то нелепой случайности была связана с моей. Было ли это наказанием для нее? Или же она была «создана для услужения», как выражалась в адрес слуг Луна, в устах которой это звучало как одобрение?

— «Ты будешь хороша, если займешься своим делом, предоставив остальным возможность заниматься своими, а не пытаясь залезть в каждую стычку, где героически погибнуть, подобно героям прошлого».

— «А ты, Грасс? Какое дело для себя избрала ты?» — решила бросить пробный шар я, внимательно глядя на зеленую земнопони – «Повинуешься ли ты приказу начальства? Или согласилась на предложение, от которого нельзя отказаться? Или, подобно мне, оказалась в неоплатном долгу перед принцессами и всеми пони? Я же стараюсь делать все, что могу, хотя у меня пока не очень хорошо получается уговаривать других делать то, что нужно».

— «Ты ничем не обязана нашим правительницам!» — непонятно почему, рассердилась кобыла, игнорируя удивленное фырканье мужа, и ехидное хмыканьше Рэйна, развеселившегося от моих слов – «Откуда у тебя такие мысли, скажи-ка на милость?».

— «Не сердись, Грасс» — обеспокоенная этой странной вспышкой, я попыталась ухватиться за ногу сидевшей рядом с кроватью земнопони – «Ты же знаешь историю моего появления в этом мире. Ты знала того, кто раньше скрывался под именем Скраппи Раг. Я обязана принцессам всем – своими жизнью, рассудком, каждым вдохом, который я делаю – ведь я делаю это в долг перед всеми пони, включая вас. Я в неоплатном долгу перед повелительницами, и это почему-то меня совсем не угнетает, ведь я приняла это, и теперь просто пытаюсь отдать этот долг. Ну, как умею».

— «Так вот что они вложили в эту головку…» — зло прошипела Грасс, бросая яростный взгляд на недоуменно пожавшего плечами Графита, явно не понимавшего, куда привел нас этот разговор – «Что ж, теперь мне многое понятно! И эта глупая жертвенность, и регулярные попытки покончить с собою во благо других – все понятно!».

— «Грасс, послушай – Скраппи часто говорит всякую ерунду. Но это не повод…» — начал было Графит, но так и не закончил свою речь. Не отвечая, кобыла сердито всхрапнула и махнула копытом, со стуком опуская его на каменный бортик кровати, словно поставив жирную точку в этом маловразумительном споре, смысла которого я так и не могла уловить. Казалось, что окружающие знают гораздо больше, чем я, заставляя чувствовать себя посторонним, попавшим в компанию хорошо знающих друг друга пони. Поглядев друг на друга, жеребцы синхронно пожали плечами, видимо, как всегда, решив списать это на извечную кобылью склочность и особенности строения их организма, с определенной периодичностью заставлявших подруг и знакомых включать режим беснующихся стерв.

— «Слушай, Раг, ты и вправду выглядишь истощенной» — вздохнув, отклеился от косяка Рэйн. Подойдя с кровати, он с усмешкой протянул вперед крыло, позволив моим скакавшим по кровати безобразникам вцепиться в маховые перья, перелезая на прикрытую железом спину – «Любого из своих подчиненных я бы выбрыкал на недельный отпуск, чтобы тот хотя бы отъелся, и восстановил прежние кондиции, но тебе я приказывать не могу. Но раз ты обещала прислушиваться ко мне хотя бы как к начальнику твоей особой кентурии, то вот тебе мое мнение – отдохни. Отоспись и отъешься, хотя бы несколько дней, за которые мы сможем понять, где оказались, и что с этим делать. Опять же, нам нужны припасы и лодки – на кноррах по местным каналам далеко не уйдешь, а часть нашего добра благополучно утонула вместе с третьей посудиной».

— «А чем тебе не нравятся оставшиеся две?».

— «А ты видела их борта? Мы собирались пройти остаток пути по каналам, соединяющимся с той огромной рекой, но после выхода на поверхность первая же волна наполнит их трюмы так же надежно как Буши, влезающий на очередную подругу».

— «Рэйн!» — возмутилась я, безуспешно пытаясь выпростать из-под одеяла крылья, которыми собиралась прикрыть уши своим детям. Впрочем, эта попытка изначально была обречена на провал, ведь радостно скакавшие по нему непоседы явно не собирались возвращаться к унылой и сонной мамашке, возмутительно скучным образом зевавшей в этой забавной каменной миске, переделанной под кровать – «Тут же дети!».

— «Прости» — хмыкнул тот, ехидно покосившись на меня, словно напоминая, какими словами я общалась с подчиненными, особенно когда собиралась устроить им образцовый разнос – «Но думаю, смысл ты уловила».

— «Опять же, нам понадобится твоя помощь» — подхватил его мысль Графит, решив развить ее в полноценную идею, реализовывать которую, как обычно, пришлось бы именно мне – «Кто, кроме посла, сможет договориться с местными властями о транспорте? О припасах? Кто сможет выбить нам пропуск из этого города, наконец?».

— «А пропуск-то еще зачем?».

— «Ах, ты не заметила…» — удовлетворенно переглянулись жеребцы. Ни дать ни взять, два льва, два гордых обладателя прайдов, снисходительно разглядывающих очередное пополнение к их коллекции жен, подруг и наложниц – «Что же, вот и узнаешь, что же тут у них происходит, и почему весь город решил закрыться от остальных, бросив на произвол судьбы окружающие его поселения. Поэтому решено – ты остаешься тут, с детьми, и займешься настоящей работой посла, в то время как мы займемся разведкой и подготовкой к следующему броску на юго-восток. В конце концов, привыкай уже к мирной жизни, ведь вскоре тебе это очень понадобится».

— «Значит, все уже за меня решили, и обрадовались?» — вдохнула я. Лежать вот так вот, ощущая проходящуюся по гриве ногу Грасс, было очень приятно, и я не смогла отказать себе в удовольствии гадко похихикать, потирая под одеялом копыта – «Уже представили меня на абсолютно спокойной гражданской должности с кучей свободного времени?».

— «Зато у тебя не будет возможности творить раздор и хаос везде, где только тебе не довелось оказаться» — покровительственно усмехнулся Графит, хотя в его глазах я заметила появившиеся тревожные огоньки – «Ведь правда же?».

— «На должности секретаря Лунного Двора?» — искренне удивилась я, стараясь на заржать при виде сводной сестры, на морде которой появилось чрезвычайно скептическое выражение, еще больше насторожившее Графита – «С неограниченным доступом к Королевской Канцелярии и ее печатям? Ух, чувствую, какую веселую жизнь я устрою своим бывшим сослуживцам!».

— «Печати хранятся под строгим надзором» — вякнул Рэйн, становясь чем-то похожим на моего мужа. Таким же обеспокоенным выражением морды, наверное – «И мы подчиняемся приказам командора, а не Канцелярии. Ну, так дело обстоит сейчас».

— «Вот и проверим!» — коварно захлопала копытами я, с удовольствием глядя на обескураженные морды мужа и подчиненного.

— «Мисс Грасс, ну а вы почему замолчали?» — подвигав бровями и складками лба, неуверенно проговорил Графит.

— «А я смотрю на двух глупых дуболомов, и тихо смеюсь. Ведь чем дольше вы не даете ей спать, тем больше подбрасываете идей о том, что можно предпринять дальше!».

— «Понял. Уходим» — вскочив на ноги, оба лохматых болвана синхронно попятились к выходу, неизбежно столкнувшись в двери – «Отдыхайте. Мы… Мы пойдем готовить план».

— «Да. План. Разведки» — поддакнул Рэйн, поежившись от моего задумчивого взгляда, провожавшего его до двери. Разобравшись в перепутавшихся конечностях, два охламона вывалились в прихожую, так и не закрыв за собой дверь, прищемившую чей-то розовый хвост, дав мне возможность услышать голос пегаса, с уморительной обеспоенностью осведомившегося у моего хмуро поеживавшегося супруга – «Слушай, Раг, а вы не собираетесь переезжать? Ну, после ее отставки?».

— «Да вроде бы нет. Да и куда?».

— «Куда-нибудь далеко-далеко» — вздохнул голос розового жеребца, с шорохом возвращавшего себе прищемленную дверью часть тела – «Куда-нибудь туда, где нет ни железных дорог, ни дилижансов, ни цеппелей, ни кораблей. Даже почты – и той тоже нету».

— «И где она сможет полностью посвятить себя семье, детям, и разным страшилищам, которых она считает безобидными домашними питомцами. Х-ха! Думаешь, я сам о таком не мечтал?».

— «А почему ты думаешь, что тот настырный таракан принадлежит ей?».

— «Ты просто знаешь ее как командира, а не жену, Рэйн» — вздохнул голос мужа, заставивший меня бросить сердитый взгляд на дверь, спасаясь от донельзя ехидной рожи сводной сестры, наставительно поднявшей вверх копыто, призывавшее меня прислушаться к этим словам – «Если ты вдруг обнаружишь у себя под боком самое уродливое и опасное существо, которое только сможешь себе вообразить – будь уверен, и не сомневайся в том, кто именно притащит его в дом, и будет считать безобидным домашним питомцем».

---

 Несмотря на всю свою браваду, отрубилась я очень быстро, и несмотря на тлеющий под потолком неяркий световой кристалл-ночничок, продрыхла не меньше двух суток, изредка просыпаясь для того, чтобы посетить отхожее место, и набив чем-то живот, вновь зарыться в нагревшуюся перину. С отоплением в подземной стране были проблемы, и гостиница-сталактит была достаточно прохладным местечком, из-за чего ко мне вскоре присоединились дети и Грасс. Места под одеялом хватило на всех, поэтому из постели я вылезла лишь спустя двое суток, хоть и выспавшаяся, но с головной болью, снимать которую, по привычке, отправилась в душ.

Тут меня ждал первый облом – мыться грифоны не то чтобы не слишком любили, но, как и все жители прибрежных районов, делали это не слишком охотно, предпочитая сухой и горячий песок. Для прочих извращенцев, не накупавшихся и не уставших от холодной подземной воды, существовала река, долететь до которой можно было бы за пять или десять минут. Грустно поскребя задницу песочком, я отправилась на разведку, водя носом вокруг на предмет чего-нибудь слопать. Тут меня поджидало второе разочарование – местные готовить не умели совершенно, и жрали настоящую дрянь, с таким же, как и я, отвращением, глядя на приевшуюся им безглазую рыбу, вяленные тушки которой щерили в нашу сторону усеянные острыми зубами рты. Впрочем, Скрипу эти засушенные до состояния резины куски плоти пришлись по вкусу – уж не знаю, кто из моих спасителей догадался прихватить его с собой, но выпавший у меня из-под крыла муравей без проблем добрался с нами до города, и теперь тихо щелкал своими ногами по камню, с крайне деловым видом вышагивая по полу, стенам и потолку, периодически выныривая из одного окна, чтобы через какое-то время появиться в другом, обойдя снаружи весь дом-сталагмит, до визга пугая впечатлительную зеленую пони.

— «Зелени нет. Фруктов нет» — развела лапами старая фрау, чей белый чепец раз за разом приковывал мой удивленный взгляд – «Рыба есть. Червяки в панировке есть. Феттер люфткхаффер – светлячки толстые, есть. Горячей воды – нет и не было. Не принято, фроляйн».

— «У вас хотя бы тараканов нет?» — со сдерживаемой дрожью в голосе спросила Грасс, спустившаяся к завтраку на нижний этаж каменной морковки, из которого торчала кухонная труба. Кажется, это был намек и в мой адрес, но я сделала вид, что ничего не поняла, дергая за задние лапки Скрипа, потешно шевелящего всеми своими конечностями в попытке перевернуться на спину, прикрыв белесое брюшко.

— «Если в гостинице нет тараканов, то это плохо. Это повод серьезно задуматься, что с этой гостиницей не так» — флегматично отозвалась хозяйка меблированного сталактита – «Таракан – животное чуткое, и хорошо знает, где жить нельзя».

В подтверждение своих слов она смахнула со стены какого-то светящегося жука, решившего выглянуть из щели между створок выточенного из куска камня шкафчика, и с хрустом раздавив вяло скрипнувшее насекомое, щелчком отправила его в миску проходившего мимо грифона. Мрачно ковылявший к своему столу, тот не только не обиделся на такую добавку к жидкому рыбному супу, но даже неразборчиво буркнул что-то о том, что совсем обеднел их славный город, если в похлебке плавает всего два или три жалких светлячка, которых и с лупой-то не разглядеть.

— «А я что?» — пожав плечами, я вновь принялась ковыряться в тарелке под возмущенными взглядами Грасс. Нет, я всеми копытами за чистоту, и сожительства со всякими доисторическими животными не терпела, досыта нахлебавшись их общества еще в Обители Кошмаров, однако панику поднимать не спешила. Кто знает, что из себя представляют другие гостиницы и ночлежки в этом рыбацком порту, если граф и не заикнулся о том, чтобы выбрать нам другое место для временного жилья – «Вы меня сами сюда притащили».

Ответа я не дождалась, и вновь вернулась к резиновой, вываренной до размягчения костей рыбе, от которой воротили нос даже мои вечно голодные и жадные до живой плоти оглоедики. Впрочем, так просто Грасс это дело, конечно же, не оставила, и кажется, все же умудрилась каким-то образом накапать на мозги графу, после чего был объявлен день нашего отбытия из этого грязного, промозглого подземного порта. Увы, дело осложнялось не только отсутствием нужных судов, ведь те что стояли в порту, были полностью забиты желающими убраться из города, отсутствием припасов, или наличием беженцев, считавших, что наш хорошо вооруженный отряд в Люгенсброден прислал не иначе как Хрурт, причем исключительно с целью доставить их на поверхность. На беду, так же думал и дорсхоопфт^[37], отказывавшийся давать нам суда, и реквизировавший даже те, на которых мы приплыли, сформировав из них санитарный караван.

— «Ваши милости путешествуют за-ради удовольствия, а мне думать надо, как всех, кто желает спастись, из города вывезти!» — размахивая лапами, объявил мне круглый как шарик градоначальник, похожий на пушистого воробья. Несмотря на манеры и говор, делавшие его похожим на слугу провинциального господина, сам покидать город он отказался, и вооружившись двумя кинжалами, уже несколько раз делал смотр своей довольно жидкой дружине. Несмотря на свою малочисленность, состояла она из грифонов и нескольких пони довольно крепких на вид, закаленных жизнью на подземной реке, и с мрачной решимостью остривших большие трезубцы, с которыми они управлялись с удивительной ловкостью. На мои попытки убедить соотечественников отправиться вместе с нами, я быстро убедилась, что свое отечество они выбрали уже давно, и так просто сдавать его каким-то там существам не собирались. Прочтя это, ты наверняка подумаешь, что я не пыталась остаться, и помочь им с обороной Люгенсбродена, Твайлайт. Но нет, я пыталась, и даже привлекла к этому Равикса, всегда отличавшегося осторожностью и здравомыслием – но увы, вместо того, чтобы убедить аборигенов смотаться, на крыльях, меняясь друг с другом на палубах всех доступных лодок и судов, он для чего-то пошел к дорстхоопфту, и заключил с ним договор на оказание услуг по защите города от чудовищ, «…положившись на милость Хрурта, и не смотря на то, каким будет итог». От услышанного я полностью прибалдела – но еще больше я охренела от того, что узнала, что с ними остается и де Кастельмор!

— «Ну вот куда тебя-то понесло, трубадур ты несчастный?» — выговаривала я черному грифону – «Тебя тут какой-нибудь грюкенкраб, или еще какой-нибудь членокрылый семихрен затопчет, не успеешь и пукнуть!».

— «О, мадам, какие цветастые метафоры! Я непременно обязан их записать!» — беззаботно расхохотался тот, остря длинную рапиру. Прибарахлившись в здании открытого для всех ополченцев арсенала, он нацепил на себя добротную безрукавку из плотной чешуи какой-то подземной рыбины, и невероятных размеров широкополую шляпу, которую тут же попытался украсить выдернутым у припершейся туда же пегаски пером. Слегка, для порядка, получив по сопатке, он не обиделся, а вернулся к работе, движениями опытного оружейника прижимая рапиру к вертящемуся шлифовальному колесу – «Но меня ранит в самое сердце ваше недоверие к моим возможностям! Хммм… Хотя, я уже вижу, как это может стать сюжетом для новой картины о заплаканной даме, провожающей в поход отважного кавалера… Пожалуй, непременно займусь этим, когда найду спонсора для этого замечательного полотна!».

— «Лучше эпитафию себе сочини! Мало того, что я половину судов маркиза растеряла по пути в парочку городов, так еще и твою голову ему на блюде нести? Нет уж, оставь это тем, кто умеет обращаться с врагами, а не тыкать железным дрыном в почти голого и беззащитного противника, называя это «благородной дуэлью»! Враги с тобой фехтовать не будут, а сожрут и высрут где-нибудь в глубине!».

— «Мне думается, вы опечалены собственным примером» — пожал плечами грифон, образно щелкнув меня по носу всей этой заварухой, из-за которой все задержались в Люгенсбродене, пока искали меня – «Но я рад, что вас умудрились спасти, пусть и такой толпой».

— «А вот тебя я не видела в толпе спасателей. Может, плохо смотрела?».

— «Мадам! Никогда не ходил в толпе!» – рассмеялся грифон. Удовлетворенно осмотрев наточенное оружие, он ловко вбросил его в ножны, и – «Спасать вас отправилось столько этих пти гарсон^[38], что все время уходило бы лишь на то, чтобы не быть затоптанным в этом табуне. Но я-то знал, что с вами все в порядке.

— «Ударю. Больно».

— «Возможно. Но знаете, я смотрел на вас тогда, во время врезавшегося в память пира у князя, и после, во время нападения этого мерзкого чудища, тоже видел вас, подобно Хлекк, восседающей на черве. Не сумев сдержать восхищения, я начал слагать о вас стихи, но после вашей пропажи понял, что лишь слова древнего поэта смогут достойно описать мои чувства, которые я бы вложил в эти строки, описывая это приключение». 

Для виду помявшись, грифон выпятил грудь, и приняв карикатурно-напыщенную позу, продекламировал: 

- «Украдкой время с тонким мастерством

Волшебный праздник создает для глаз.

И в то же время в беге круговом

Уносит все, что радовало нас.

Часов и дней безудержный поток

Уводит лето в сумрак зимних дней,

Где нет листвы, застыл в деревьях сок,

Земля мертва, и белый плащ на ней.

И только аромат цветущих роз - 

Летучий пленник, запертый в стекле, - 

Напоминает в стужу и мороз

О том, что лето было на земле.

Свой прежний блеск утратали цветы - 

Но сохранили душу красоты». 

Голос его прозвучал неожиданно мягко, заставив меня молча внимать словам черного грифона, и только когда он медленно поклонился, едва заметно прикоснувшись клювом к моему копыту, я окончательно пришла в себя, пытаясь сбросить повергшую меня в оцепенение магию негромких слов и рифм. Зима и розы – алый снег закружился где-то позади меня, холодной бурей бросая мне на спину алые лепестки, превращающиеся в снежные хлопья. Невесомые, словно пепел – но почему их вес так давит на грудь?

— «О, мое сердце трепещет от ваших чувств, которые я вижу в этих прекрасных глазах. Я не безразличен вам, мадам, и это примеряет меня с необходимостью принять героическую, но страшную участь. Так могу ли я надеяться на скромное выражение ваших чувств, удостоившись короткого и холодного поцелуя от этих прекрасных губ, моя чувственная и трепетная госпожа?».

— «Тоссен...» — мой собственный голос показался мне грубым карканьем, когда я разлепила пересохшие вдруг губы – «Ты просто дурачишься. Но я действительно хочу, чтобы ты уехал. С нами. Или с беженцами».

— «Правда? Почему же?» — круглые орлиные глаза загадочно мерцали в теплом свете фонарей. Наверное, только тогда, при их неверном свете, я поняла, настолько же он велик – не меньше Графита, наверное. Почему я все время не замечала ни его размеров, ни плавности движений, ни утолщенных запястий лап, свойственных опытным фехтовальщикам? Наверное, из-за этой его дурашливой манеры вести себя словно галантный кавалер уходящих эпох, заставлявшей остальных относиться к художнику с некой снисходительностью – кто знает, не стала ли она фатальной для того же дурачка де Воню?

— «Потому что тот, кто читает такие стихи, не должен уносить их с собой» — сдавленно проговорила я, стараясь не глядеть внутрь себя, на белый снег, по которому ветер гнал алые, алые лепестки – «Отправляйся с нами, и меньше чем через месяц ты будешь в Троттингеме, откуда…».

— «Ох, Троттингем! Город почтенных самочек самого скучного поведения, и непременно женатых» — легкомысленно рассмеялся маэстро живописи, разрушив своим смехом этот загадочный миг. Уходящее чувство холода и потери мазнуло по груди холодным хвостом, заставив меня крепко сжать зубы от раздражения, не давая ему перерасти в ослепляющую злость – «Побойтесь Хрурта, мадам – за что вы хотите меня так жестоко наказать прозябанием в этом захолустье?».

— «Там целая научная коллегия есть. Уверена, вас там будут рады видеть».

— «Искусство – не самая популярная наука в стенах из красного кирпича» — отмахнулся грифон, выставляя перед собою поднос с бутылкой в оплетке из ивовых прутьев, и несколькими стаканами – «Эти сухари пьют исключительно спиритус, причем гонят его тоже исключительно сами. Наверное, поэтому-то он и выходит таким мерзким на вкус, как и они».

— «Но…».

— «Боюсь, мадам, я вынужден ответить вам отказом, несмотря на столь чувственные воззвания, которыми вы старались умягчить мою душу, поборов решимость, которую я ощутил после знакомства с запасами нашего доброго дорсхоопфта» — увидев, как я отмахнулась (не без внутреннего сопротивления, должна признаться) от предложенного стакана, он лихо влил в себя его содержимое, и лихо крякнул, поглядев на меня заблестевшим глазом – «Мы с этим забавным охотником на страховидлов останемся тут. Но не волнуйтесь за меня, а просто молитесь Хрурту и его праведницам, ведь я собираюсь вернуться, и потрясти весь мир новым батальным полотном, по сравнению с которыми картины Хайгерга и Трюше будут казаться ребячьей мазней!».

— «Тогда… Удачи тебе, воин-поэт» — тихо произнесла я.

— «Благодарю вас, мадам. Это была честь для меня» — уже серьезнее, но не без лихости, поклонился грифон, метя полями шляпы доски старого арсенала.

— «Я окружена идиотами» — выходя из полутемного помещения, пробормотала я, непроизвольно потирая висок. Большая часть жителей решила, что с нами им будет куда как безопаснее добираться по реке, в то время как остальные решили дать последний и решительный бой, отстояв город до прибытия подкреплений, по словам де Кастельмора, обязанных прибыть либо из Друнгхара, который не упустит момент чтобы оттяпать у метрополии кусок пожирнее, либо из крупных кантонов, лежащих как на поверхности, так и в глубине. В общем, у всех были свои планы, и только меня, как обычно, забыли спросить о моих.

 Так мы и оказались во главе сраного каравана из двух десятков судов, большая часть из которых была обычными баржами, наспех переоборудованными для перевозки множества беглецов. Процессию возглавляли и замыкали оставшиеся у нас кнорры, по самые борта загруженные имуществом убегающего подземного народа.

Я никак не могла взять в толк, зачем лезть под землю тем, кому от рождения были даны крылья.

На этот раз путешествие проходило по целой цепочке пещер. Вытянутые и высокие, узкие и широкие, они отличались от остальной части подземной страны благоустроенностью – в каждой находилось по одному или парочке маленьких поселений на несколько домов, кучковавшихся возле небольшой пристани, выходившей сразу к траттории, в которой путников ждали стол и постель. Увы, все они были заброшены, и вскоре наше плавание стало напоминать путешествие по руинам покинутых городов, в котором мне запомнился разве что плеск темной воды, облизывавшей украшенные резьбой и колоннами стены.

— «Для чего это?» — поинтересовалась я, указывая на очередной участок пещеры, на поверхности которого, без какого-либо предупреждения, появился фронтон целого дома. Словно кусочек улицы из пары домов отпечатали в камне, оставив в вечной темноте, обозначив его несколькими светящимися камнями.

— «Живут тут. Возле водного пути — возле денег, а мы своего никогда не упустим» — пожал плечами капитан, зорко глядя перед собой. На проплывавшую мимо нас красоту он не обратил почти никакого внимания, явно не раз и не два видя эти колонны и арки, устремленные вверх, в темноту – «Иногда это обет кого-нибудь из тех, что с ремеслом знакомы. Но чаще для того, чтобы поближе к воде быть. Тут ведь не как у вас, на поверхности — тут можно селиться где хочешь. Главное, суметь за себя постоять, ежели что».

— «Обет? Обещание какое-то? Но почему тогда вот тут, на виду?».

— «Обещание. В честь рождения наследника, или при замужестве хорошем. А может, контракт наваристый был, или поход. А на виду – для того, чтобы другие зрели, что исполнил свое обещание, а не пошел в загул, для виду уплыв куда-нибудь в глубину».

Что ж, культура у разных народов отличалась, причем иногда настолько, что я просто не могла предсказать прихотливые извивы мысли аборигенов. Честно говоря, я и не пыталась, и даже если ты заметишь, что мои поздние записи, которые я привезла из этого путешествия, звучат как заметки юного натуралиста, то не удивляйся – я просто училась. Училась писать, а еще, как это ни странно, училась не писать отдельные мысли и события, даже если эти дневники, рано или поздно, прочитают наши принцессы. Особенно если они их прочитают. Ведь если вы такие умные существа, какими принято вас считать, то они догадаются, о чем я могла умолчать. А если нет… То мне же легче, ведь как говорили древние, «О чем начальство не знает – то начальство не беспокоит».

В таких вот натуралистических изысканиях я провела несколько дней. В свою очередь поднималась в воздух, по многу часов паря над баржами, шустро бегущими по темной воде; в свою очередь отдыхала на палубе – удержаться на наспех сколоченных в несколько ярусов досках, как грифоны, я не могла, поэтому ждала, когда освободится место на относительно ровной поверхности, где я могла вытянуться, чтобы поспать, или поработать с бумагами. В общем, если бы не темнота, то путешествие можно было бы назвать ничем не выделяющимся, но чем дальше, тем беспокойнее становилось на сердце, тем чаще в мои короткие сны вторгались тревожные образы, наполненные зеленым пламенем, шорохом черных песков и мелькавшей где-то неподалеку тенью громадного кита, певшего свою заунывную песню.

— «Скоро мы будем на месте» — к концу третьего дня, сообщил нам капитан. «Дни» здесь, под землей, делились на банки – так с грифоньего переводились удары судового колокола, отмеряемые с помощью песочных часов. Почему именно банки, и чем они отличались от тех банок, которые были скамейками, постичь я так и не смогла, и после короткой и нервной драки, закончившейся парой разбитых носов, которыми отделались решившие похамить мне «водоплавающие», продолжила гонять своих подчиненных, все больше и больше впадая в то нервное напряжение, которое обычно называют предбоевым мандражем, заставляющим перепроверять и без того уже проверенные и перепроверенные оружие и броню, пытаясь предугадать, что же именно пойдет не так. То, что это случится, я не сомневалась, и глядя на меня, начинали нервничать и остальные, поэтому объявление капитана было выслушано одновременно с облегчением, и в то же время, еще больше взвинтило всех нас, к удивлению водоплавающей братии, свысока посматривавшей на «сухопутных крыс».

Кажется, одержимые водою придурки одинаковы, независимо от времени, пола и видовой принадлежности.

— «Скоро будет большая пещера, первая после входа» — вот, видела? Они даже считают не так, как все. По воде ходят, от конца считают, вещи называют так, словно спрятать хотят – все, прости Селестия, через жопу! – «В ней находится самый большой город Восточного рукава – Драгонрич. Там нас уже должно ждать подкрепление, которое двинется на помощь в Люгенсброден».

— «Мэм! Авангард видит свечение!» — одновременно с этим обнадеживающим заявлением, из полумрака, подсвеченного многочисленными фонарями на палубах барж, появился пегас из полукентурии Рэйна – «Кажется, это свет в конце тоннеля!».

— «Ага. Мииило!» — нервно хохотнула я, под удивленным взглядом подчиненного непроизвольно потянувшись копытом к мечу. После недавнего заточения в полной темноте он прочно занял место у меня на плече, богатыми ножнами заверяя встречавшихся мне существ в моей социальной значимости получше иных важных бумаг – «Что? Там, откуда я родом, так называли конец черной полосы в жизни, или разрешение ситуации, из которой ты не мог выбраться. Правда, обычно подразумевалось, что это вообще конец, в том числе и твоим мучениям. Окончательное подведение итогов, если ты понимаешь, о чем я веду речь».

— «Ээээ… Понял, мэм. Будем смотреть в оба!».

— «Быстро соображаешь» — хмыкнула я, старательно не обращая внимания на капитана, с презрительным высокомерием слушавшего наш разговор – «Устная благодарность, боец. И передай, чтобы приготовились. Задницей чую, близится полная срака».

— «Это самый большой город Восточного рукава!» — уже громче повторил капитан. Не столько для меня, как я поняла, сколько для перешептывающихся палубных. Несмотря на все свои закидоны, эти водоплавающие были еще более суеверными, чем армейские, и услышав мой разговор с подчиненным, принялись перебрасываться угрюмыми взглядами – «Его не получится ни штурмовать, ни взять никому, даже целой армии!».

— «Будем надеяться» — пробормотала я, глядя на цепочку огней. Наш кнорр шел последним, но где-то далеко впереди я уже видела разгорающееся марево, предвещавшее открытое, светлое место, к которому тянулся темный тоннель. Где-то там лежал большой город, готовый дать отпор любому врагу, и который, по словам капитана, готовился прийти на помощь просившему о ней Люгенсбродену. Где-то там мы должны были быть в безопасности, очутившись почти на поверхности мира, выходя из подземной страны…

Но почему тогда этот свет был такого неприятного, гнилостно-зеленого цвета?

— «Хрурт пресвятой! Кракус первосвященник!» — пробормотал капитан, медленно снимая с головы двууголку, и вместе со мной, с удивлением и ужасом глядя вперед – «Не может этого быть!».

Пещера была огромна. Разделенная пополам глубоким каньоном, по которому протекала река, она была освещена тем самым гнилостно-зеленым светом, рожденным отблесками громадных языков зеленого пламени, на фоне которого мы увидели Драгонрич. Подобно воротам, он раскинулся по обе стороны разлома, соединяя их широким мостом, от которого остались лишь жалкие каменные обломки, кое-как цепляющиеся друг за друга в попытке не дать разрушиться огрызку основного пролета. Некогда широкий, теперь он представлял собою погрызенное бобрами бревно – надломленное, обглоданное где-то у левого края, оно все еще сопротивлялось притяжению и зеленым огням, злобно вгрызавшимся в самый камень пролетов.

Город пылал. Левая часть его, озаряемая громадными зелеными языками, поднимавшимися выше домов, медленно разрушалась, подобно гнилому зубу, разваливаясь обломками почерневших камней. Правая часть еще сопротивлялась, но на высоких готических крышах и аркбутанах грифоньих построек уже занимались казавшиеся с такого расстояния почти игрушечными зеленые огоньки.

— «Тревога! Трево…».

— «Заткнись, дебил!» — рявкнула я, рывком напяливая бикорн на клюв капитану, и ударом копыта отбрасывая прочь палубного, в очередной раз решившего напомнить нам о несбывшейся мечте стать звонарем – «Кавити! Передай Рэйну: «Идем тихо. Если кто вздумает зазвонить в колокольчик – кончать на месте. Тот, кто это устроил, может быть еще здесь». Быстро! Дублировать на все корабли!».

— «Да, мэм!» — увидев мои глаза, пегаска сочла за лучшее не пререкаться, и опрометью рванулась вперед, задерживаясь возле каждой посудины, с которых уже начинали доноситься первые звякающие звуки, от которых у меня задергался глаз. Отчего флотским был так мил звук истерично надрачиваемого колокола, я не знала – в моих глазах, он только усиливал панику, и затруднял отдачу приказов. Да, и Гвардия, и Легион практиковали сигналы с помощью труб и рожков, но по крайней мере, это была целая система, с помощью которой мы умудрялись командовать на поле боя сотнями и тысячами бойцов, поэтому для чего паре десятков водоплавающих были эти мерзкие звуки, я решительно не понимала. На одном из судов кто-то умный не придумал ничего лучше, чем дунуть в легионерский рожок, заставив меня приложить копыто ко лбу в энергичном фейсхуфе. Но, к счастью, хриплый его рев почти мгновенно оборвался, кто-то заткнул трубача звонким ударом копыта по прикрытому шлемом затылку.

— «Хурт Всемогущий, даруй силу крыльям и лапам детей своих!» — пробормотал капитан, движением штурвала беря чуть левее идущей впереди нас баржи с беженцами. Откровенной паники еще не было, но даже из арьергарда я слышала приглушенный гомон испуганных голосов, то и дело взрывавшийся чьим-то криком. Десятки лап указывали на зарево над полыхающими домами, на высокие стены каньона, испещренные сотнями струек огня, ручьями стекавшего с обрыва, на котором располагались дома, отчего казалось, что сами горы плачут огненными слезами, ядовитой зеленью горящими в темноте.

И на фоне буйства этого огня я увидела первые тени, появившиеся на полуразрушенном мосту.

— «Твою же мать!» — выругалась я, увидев, как заметались по уцелевшему пролету какие-то шестиногие твари, напоминавшие перевернутых вверх тормашками скорпионов. Ловко бегая по камням, они явно готовились обрушиться всей своей массой на подходившие к мосту суда, в то время как по краю обрыва уже переваливались неповоротливые фигуры более крупных чудовищ, неторопливой паучьей походкой направлявшихся в сторону моста, чтобы присоединиться к намечающемуся веселью.

И на фоне всей этой вакханалии я чувствовала, как вокруг разливается странное напряжение, которое для самой себя определила как чей-то взгляд. Похожий на широкий луч прожектора или радара, невидимый для чьих-либо глаз, он шарил вокруг, пытаясь нащупать именно меня, и я была уверена в этом. Почему? Не представляю, Твайлайт, но в тот момент мне было совершенно не до осознания и осмысливания собственных переживаний, ведь я уже слышала грозный шорох черного песка, заглушавший даже плеск волн и рокотание темной воды, вздымаемой водяными колесами устремившихся вперед кнорров и барж. Тоскливый, заунывный напев, похожий на стоны одинокого кита, погружающегося в темную пучину бездонного океана, заставлял вибрировать мое тело, и мне пришлось дважды ткнуть копытом недоуменно смотревшего на меня легионера, указывая ему на большой сигнальный рожок, висевший у того на боку.

— «Юнга! Дуй в свою дудку!» — хмуро рявкнула я, напяливая на голову шлем. Мы проделали этот путь упакованные в доспехи, и клянусь богинями, ни тогда, ни впоследствии, я ни разу не пожалела о тех мозолях, которые появились у каждого под подбородком, от постоянного ношения шлемов, лишь впоследствии обзаведшихся недоуздками^[39] – «Поздно уже скрываться. Труби общий сбор».

Над рекой пронесся протяжный, хриплый вой легионерского рожка. Один длинный сигнал, один короткий, и снова один длинный – «Собраться возле командира!», и в ответ на него, над судами начали подниматься десятки фигур в знакомых доспехах. Опустившись на нос баржи, шедшей в середине нашего каравана, я указала десяткам на мост – по начавшемуся вырисовываться у меня плану, мы должны были отстреливать из самострелов всю ту дрянь, что собиралась попрыгать на шедшие по каньону суда, пока последнее не минует опасное место, после чего попросту улететь, помахав крылышком этому гиблому месту. На миг, душу сдавило ощущение потери, охватившее меня при мысли о ждавшем помощи Люгенсбродене – помощи, которой теперь было неоткуда ждать. Куда делись жители Драгонсрича, я старалась не представлять, преисполнившись тяжелой злобы при мысли о десятках подземных чудовищ, пирующих на поджаривавшихся телах.

— «Построение «Стена». Висим в тридцати ярдах от моста, и не даем этим тварям спрыгивать на суда. С той мелочью что прорвется, грифоны должны справиться сами» — забравшись на спину покряхтывавших под моим весом легионеров, кратко объяснила я предстоящую диспозицию, подкрепляя ее взмахами крыла – «После прохождения каравана – отходим и прикрываем его до выхода из каньона. Выполнять!».

Что ж, для полноценного брифинга времени и места не было, как был, по сути, не нужен и он сам. Короткие, рявкающие команды деканов — и пять десятков начали строиться перед мостом, через десяток-другой секунд хлестнув первыми залпами болтов по сгрудившимся на мосту существам. В отличие от червей, они не обладали мощной хитиновой броней, и мощности механических луков хватало для того, чтобы пробивать болтами сразу по несколько мерзких тел, разбрызгивая по камню зеленоватый ихор. Не усидев на месте, я ткнула копытом в сторону Кавити, указывая ей на забившихся между мешков Грасс и детей, после чего, не слушая протестующих криков и ругани оскорбленной в лучших чувствах пегаски, рванулась к своим, поднимаясь все выше и выше, пока не выскочила из каньона, по параболической траектории проходя над полуразрушенным мостом.

Город горел не по прихоти природы или стихийного бедствия – две огромные, длинные тени вырастали между домов, и каждое их движение приводило к водопадам камней, с которыми рушились здания, объятые зеленым огнем. Растекаясь ручейками по развалинам, он брал начало из полноводной зеленой реки, чьи пылающие волны катились от одного из концов пещеры, низвергаясь, подобно зеленому водопаду, из громадной дыры, пролома, чьи края не могли сдержать буйства зеленой стихии, шипящими струями падавшей в озеро, заполненное странным огнем.

Никогда не видела, чтобы огонь вел себя как вода, Твайли – но именно это и происходило на моих глазах. Размах трагедии поражал воображение своими масштабами – но еще больше поражали размеры фигуры, встававшей над зелеными языками подобно древнему божеству, выходящему из океана огня. Чертовски злому божеству, признаться, и я содрогнулась при виде громадного тела, размерами превышавшего мейнхеттенский небоскреб, поднимавшегося из кипящего озера. Похожее на червя существо, чья тупая коническая голова, расширяясь, переходила в змеиный капюшон, делавший его похожим на гигантскую кобру, но я была уверена, что ни одна из существующих или существовавших на свете змей никогда не обладала таким количеством острых зубов, усеивавших громадную пасть, наискось пересекавшую темное тело.

Неторопливо покачиваясь, оно пело, и именно эта заунывная песня, отдававшаяся в моей голове, ногах, во всем ослабевшем вдруг теле, явила мне наконец того, кто преследовал меня в кошмарах в течение многих лет. Меня – и Древнего, впервые услышавшего когда-то шорох громадного тела, проползавшего по костям земли нового мира.

Чудовище было не одно. Из пламени, проскальзывая между зеленых его языков, выскакивали полчища странных существ, похожих на гротескных гомункулов, пародии на живых существ, вывернутых наизнанку и слепленных воедино. Лишенные кожных покровов, кости и мышцы сплетались в отвратительном симбиозе под кусками прикрывавшего их хитина, шипевшего и лопавшегося в огне, что нисколько не мешало этим порождениям больного, чуждого разума дохнуть сотнями, но все же упорно брести и скакать, стаями вливаясь в разрушенный город. Мелкие и крупные, быстрые и неповоротливые, все они, однако, меркли на фоне двух длинных червеобразных фигур – напоминавшие небезызвестных мне нагльфаров, эти порождения подземного мира казались целостными жителями подземной страны, а не созданными чьей-то извращенной волей големами из плоти, костей и хитина. Огромные черви ярились среди руин, кольцами длинных тел сжимая непокорные башни, противостоящие напору огня, и хрустя разлетавшимися, словно шрапнель, камнями, давили постройки грифоньих зодчих, низвергая почерневшие громады во прах.

— «Поворот влево!» — охватив взглядом апокалиптическую картину гибели города, я не стала подниматься выше, позволив телу продолжить свободный полет, и перелетев через мост, пошла вниз, огибая выстроившуюся в воздухе полукентурию. С первого взгляда было видно, что дела шли плохо, и рассчитывая просто сдержать тех чудовищ, что собирались броситься с моста на проплывавшие мимо суда, мы сами, вольно или невольно, подали им сигнал к началу обеда. Все больше и больше гомункулов выскакивало из огня, и вскоре они уже лезли по практически отвесным стенам каньона, спускаясь к нашему каравану, первое судно которого как раз приближалось к мосту. Увидев грозившую судам опасность, Рэйн постарался развернуть своих охламонов, чтобы болтами самострелов смести их со стен, но даже услышав знакомую каждой наземной кентурии команду из одного длинного и двух коротких сигналов рожка, крылатые легионеры не сразу начали перестроения, с азартом растрачивая по практически беззащитным на таком расстоянии целям крайне дефицитный боеприпас.

— «Кентурия, сместиться влево!» — проорала я, в полете умудрившись отвесить пинков самым глупым и непонятливым, после чего была вынуждена уйти на второй круг, чтобы там, под мостом, в лихом ранверсмане, сделать поворот на горке, и развернувшись, вновь броситься в бой.

Увы, полет пришлось прекратить в самом неприятном месте – на горке, когда скорость падает практически до ноля. Тело, застывшее в апогее переворота, внезапно бросило вниз, когда прямо над ним пронесся ослепительный луч, казалось, прошедший в нескольких дюймах от вытянутых в стороны ног. Рванувшийся вслед за ним, кипящий воздух швырнул меня вниз, обрушивая на камни моста. Поскальзываясь на заливавшем его зеленом ихоре, я попыталась подняться на ноги, очумело тряся головой, но тут же задергалась, заполошно размахивая укрытыми сталью копытами, когда ощутила чьи-то лапы, перехватившие меня поперек живота.

— «Скраппс!» — рявкнуло над ухом, и хитиновые лапы разжались с утешительным хрустом. Проморгавшись, я увидела Графита, вместе с Кайлэном добивавшего какого-то волосатого, членистоногого паука. Снабженная скорпионьим хвостом с внушающим уважение жалом, тварь никак не хотела загибаться, и лишившись нескольких переломанных ног, все еще пыталась размахивать своим страшным хвостом, пока поднырнувший под его замах фестрал не ударил по нему облаченным в сталь копытом, быстрым и жутким ударом проламывая толстый хитин.

— «Получилось…» — с каким-то недоверием и детским восторгом осклабился мой здоровяк. Так, недоверчиво и радостно, мог улыбаться ребенок, впервые взобравшийся на велосипед и ощутивший, что может ехать без помощи взрослых – «Получилось!».

— «Мои поздравления» — вежливо склонил голову граф. Облаченный в свой знаменитый доспех, он отсалютовал Графиту каким-то изящным оружием, напоминавшим на алебарду с укороченным древком, после чего, умело крутанув его в копыте, одним длинным, с потягом, ударом располовинил скакнувших на него костяных скорпионов. Изогнутое лезвие, сиявшее колючим лучистым светом казалось серпом луны, спустившимся на землю. Не встречая сопротивления, оно проходило сквозь плоть, оставляя за собой конвульсивно дергавшиеся тела, еще двигавшие, бежавшие куда-то, и тошнотворно медленно, на ходу, распадавшиеся пополам. Разрезы были идеально ровными, и ни капли ихора не оставалось на лезвии оружия – «Но вы забыли о левой ноге».

— «Ах, да. Нужно держать ее прямой» — рассмеялся супруг, зыркнув в мою сторону светящимися глазами. Я не имела не малейшего понятия, о чем именно шла речь, но не успела даже на всякий случай обидеться, как оказалась отброшенной в сторону фестралом, облаченным в свой синий доспех, о который разбилось несколько зеленых плевков.

Как оказалось, эти существа, которых я, недолго думая, назвала бонскорпами^[40], умели не только весело хрустеть, подыхая от пробивавших их болтов, но и плеваться какой-то дрянью. К счастью, это была не кислота, иначе я бы уже давно бегала кругами, выдирая гриву и умоляя вернуть меня в такой хороший, спокойный и безопасный сумасшедший дом, подозревая во всем этом шутку больного разума, умиравшего вместе со мной где-то там, под горами, в горячих тоннелях у самых корней нового мира. Жгучая дрянь, брызги которой попали мне на нос, обладала скорее раздражающим действием, но я бы не исключала и содержание в ней какого-нибудь биологического яда, поэтому ухватилась за конфискованную у Кавити при отлете эспаду, отбивая наскок нескольких мерзких существ, прыгнувших на меня с ограждения полуразрушенного моста.

— «В круг! У повозки!» — рявкнула я, отступая в сторону груды камней, под которой угадывались очертания разбившегося экипажа. Меня замутило, и я поспешно отвела глаза от жуткого зрелища кошачьих лап, торчавших из-под раздавленного деревянного кузова, превратившего в кашу оказавшихся под завалом пассажиров – «Спрячьтесь от этого луча!».

— «Это не лишено смысла» — признал оказавшийся рядом граф, легким, танцевальным движением уходя с открытого места под прикрытие груды камней. Я не представляла, что это была за гадость, и что это был за маг, способный извергать подобного размера лучи, но после Камелу не слишком бы удивилась, увидев здесь еще какого-нибудь колдуна – в конце концов, не зря, ох не зря жители подземной страны болтали о странных знаках, появлявшихся в атакованных чудищами поселениях! Прижимаясь спинами к шершавым камням, мы рубили и кололи, не давая костяным скорпионам приблизиться к нашей позиции, и вскоре, перед нами начала расти пусть и низкая, но довольно широкая баррикада, составленная из застывших и пока еще дергающихся в агонии хитиновых тел. Алебарда графа разила монстров с вызывающей зависть легкостью, прорезая хитин словно пух, в то время как захваченная мною эспада, несмотря на всю ее остроту, скорее разламывала неподатливую плоть бонскорпов, снося лапы и вывернутые хвосты, на которых эти тварюги ловко подпрыгивали, пытаясь вцепиться нам в морды. Размером с небольшую собаку, они брали скоростью и ловкостью, поэтому если бы не доспех, нас разорвали бы спустя несколько минут плотной копытопашной. Графиту же оружие было ни к чему – даже без него он удивительно ловко орудовал стальными накопытниками, чьи длинные парные лезвия собирали обильную жатву, разбрасывая проколотые, раздавленные в полете тела. Раз за разом, встречая особенно крупную паукообразную дрянь, он взвивался в воздух, и лихим прыжком оказывался у нее на спине, где наносил один или несколько разламывающих хитин ударов, превращавших крепчайшие панцири в крошево из кости и слизи. Не уступал ему и Кайлэн. Подбадривая одобрительными возгласами своего ученика, он то прыгал вперед, начиная крутиться на месте подобно маленькому урагану, фонтанировавшему шквалом отрубленных лап и хвостов, то отступал назад, чтобы хлесткими ударами высвободить меня из кучи бонскорпов, облеплявших меня почти с головой. Каждое его движение было расчетливым и экономным, каждый удар наносился одной лишь бабкой ноги, как делал бы это фехтовальщик-человек, наносящий хлесткие и беспощадные удары одной лишь кистью, противостоя трясущимся от страха и ненависти врагам. По сравнению с ними я выглядела донельзя нелепо со своими размашистыми круговыми ударами, разбивающими, разламывающими панцири костяных скорпионов, отправляя их в воздух подобно ударам метлы. Я ощущала себя дворничихой – толстой, грязной и бесполезной, взмахами старой метлы боровшейся с падающей листвой. И нет, я не завидовала – я восхищалась искусством тех, кто знал и умел гораздо больше меня, поднаторев в Высоком искусстве, понимая свою бесполезность, и лишь пыталась отвлечь на себя нападающих монстров, пользуясь единственным своим преимуществом – толщиной подаренных мне когда-то лат.

Но и они не спасли бы меня от всего, что готовилась сбросить на нас местная преисподняя.

— «Берегись!» — заорал Графит, камнем падая на меня сверху. Секунду спустя, к нам присоединился и граф, спасаясь от скрежещущего луча, буквально расплавившего груду камней, за которой мы отбивались от полчищ бонскорпов. Широкий, темно-красный, он расплавил камень и сжег дерево, обнажая остатки засыпанного экипажа, обнажая то, что было похоронено под обломками, осыпавшимися с рухнувшей опоры моста. Пока муж и Кайлэн поднимались, с отвращением отбрасывая прочь поджаренные останки напрыгнувших на нас костяных скорпионов, вольно или невольно спасших тем самым нам жизнь, я, не отрываясь, смотрела на маленькие лапки, безжизненно торчавшие из-под тела погибшей матери, в последнем усилии пытавшейся закрыть своим телом погибшее вместе с нею дитя.

— «Скраппи, летим!» — рявкнул муж, ударом копыта переламывая ногу особо резвому паукану, первым ринувшемуся к лишившимся укрытия жертвам – «Наши почти прошли! Скраппи? Скраппс, ты куда?!».

Подобрав меч, я слепо пошла вперед, придерживая под крылом болтающуюся железяку. Потом ухватила ее зубами, и побежала, набирая скорость – но не назад, к пролому в наполовину разрушенной мостовой практически рухнувшего пролета, а вперед, к выползающим из развалин телам огромных червей. Теперь я видела, как блестели в их пастях упавшие с неба звезды – алая и зеленая, они светились, маня меня, словно глупого мотылька, но я сомневалась, что были на свете такие мотыльки, что полыхали от ярости, а не от неслышимых песен любви.

— «Убью» — буднично сообщила я одному из чудовищ, первым двинувшемуся в мою сторону, поводя зубастой пастью, похожей на бурый, усеянный коническими зубами клюв, образованный складками коричневой плоти. Спустя мгновение мимо рванулись две тени, заложившие в воздухе изящную расходящуюся петлю, спасаясь от щелкнувших рядом пастей. Одна из них успела вонзить в шею чудища блестящую алебарду – и отлетела куда-то в руины, попав под удар длинного туловища, саданувшего по фестралу подобно громадной дубине.

— «Граф! Кайлэн!» — заорал Графит. Сложив крылья, он рванулся к горящим руинам, но тотчас же шарахнулся в сторону, спасаясь от языков зеленого пламени, торжествующе гудевшего на обрушившихся перекрытиях рухнувших замковых стен. Время превращалось в тугую петлю, все туже затягивавшуюся на наших шеях, и я сорвалась в галоп, пытаясь быстрее добраться до жуткого существа, повернувшего в мою сторону свою слепую голову, разевая громадную пасть.

Страха не было. Не было боли или сожаления, когда я вскинула крылья, выворачивая их перед собой в попытке защититься от луча алого цвета, рванувшегося из глотки червя. В темной утробе его мерцала загадочным светом звезда, манившая меня словно зов древней сирены, рождая в груди странное желание впиться зубами в этот таинственный свет, вырывая его из мерзкого тела, выволакивая на поверхность в клубах сизых внутренностей, освобождая от объятий тварной плоти. И словно ответив на зов, звезда начала разгораться, нестерпимым блеском засияв в темноте, превращая бездонную пропасть пасти в озаренное алым светом жерло орудия, через миг, ударившего по мне водопадом восхитительно алого цвета.

Боли не было. Не было жара. Там, за хрупкой преградой из плоти, в дюйме от прижатой к крыльям щеки, ярилась чудовищная буря, поглотившая меня с головой, в то время как я глупо смотрела, как вибрируют под напором света жесткие перья, как расходятся по ним золотые прожилки, ручейками сливаясь на крыльях в полноводные реки, четко прорисовывавшие золотистым своим светом проступивший на теле рисунок из набухших сосудов, по которым полился этот магический свет.

«Вот, значит, как это происходит».

«Этого. Не. Бывает» — раздельно и рассудительно произнес внутри меня голос Найтингейл. По словам, отделяя одно от другого, с долгими паузами. Так говорят, встретившись с чем-то, выходящим за грань понимания – «Этого. Не. Может. Быть».

Сила внутри меня мягко вздохнула, и я вновь ощутила себя наполненной. Целой. До самых краев полной тяжелого огня, клокотавшего в моих венах. Ярость просыпалась последней, но я чувствовала, что уже не могла остановиться, и продолжала бежать, резким движением разводя в стороны крылья, брезгливо сбрасывая ими последние следы алого луча, любезно расчистившего мне дорогу в руинах. Едва нагревшиеся, доспехи обдали меня запахом кислятины и нечистот, забившийся в кольца кольчуги, когда я тяжело поднялась в воздух, и набирая скорость, помчалась к бушующему червю. Чудовище ждало меня, извиваясь всем своим громадным телом, превращавшим целый район в горы камня, остающегося на месте рушившихся с грохотом стен, и его неподвижно стоявшая в воздухе голова отслеживала каждый мой взмах, каждое движение эспады, которую я перехватила двумя копытами для тяжелого, героического замаха.

Вот только фехтовать с этим выродком, порождением неизвестных глубин, я не собиралась.

— «УМРИ, ТВАРЬ!» — заорала я, камнем падая в распахнувшуюся навстречу пасть. Или я просто орала? Кто знает, да важно ли это сейчас? Я помню вопль, который издала, и который наложился на громкий, свистящий крик, раздавшийся в моей голове – крик существа, уже видящего собственную гибель, но еще не верящего в нее. Так, наверное, не верил и червь – слегка подавшись назад, он приготовился, и я знала, что произойдет в следующий миг, когда рванувшееся вперед тело распрямилось не хуже пружины, буквально заглатывая несущегося на него мотылька.

Вот только не все мотыльки были вооружены длинным и крепким мечом, вставшим у твари поперек глотки.

— «УМРИ» — прошептала я в озарившуюся темноту. Сверкание звезды вновь сменилось алым жаром, и рванув с себя шлем, я ощутила, как выворачивает позвоночник, закручивавшийся винтом от распиравшей его мощи, рванувшейся по хребту в сторону шеи и головы. Как затопивший меня шелестящий свет превращается в рев и басовитое гудение, похожее на гул непередаваемо громадной струны, в которую ударила молния. Как взрывается от непередаваемой боли лоб, с хрустом выворачивавшей кости затрещавшего черепа. Как охватывает все вокруг замечательная, теплая тишина, наполненная смрадом прожаренной, обуглившейся плоти. Словно личинка, рождающаяся из глубины земли, я медленно поползла вперед, обжигая опаленную мордочку о шкворчащее мясо, ощущая, как кипящий жир проникает между щелей скрипящих, перекрученных от жара лат и колец раскаленной кольчуги. Как укрытые сталью копыта нащупывают что-то большое, продолговатое, прохладное – и как разверзаются небеса, обрушивая на меня потоки холодного, влажного воздуха, подсвеченного гнилостным зеленым светом.

— «Скраппи! Скрааааааппс!» — заорал прямо в ухо голос Графита.

— «Раг, вы уже нашли выход?» — раздался где-то над головой гораздо более спокойный говорок Кайлэна, когда ноги мужа, просунувшиеся в узкую щель, ухватили меня за загривок, и едва ли не отрывая голову, потащили за шею наружу – «Или вы, так сказать, еще только двигались в нужном направлении?».

— «Придурок…» — прошептала я опаленными губами, вместе с петлями вздувшихся от жара, сизых внутренностей появляясь из глубокого разреза на брюхе червя. Мертвое, чудище еще извивалось отдельными сегментами громадного тела, но я чувствовала, как жизнь покидает его, сосредотачиваясь в огромном карбункуле^[41], удобно устроившегося у меня в копытах.

— «Конечно-конечно» — скучающе произнес граф. Однако, несмотря на всю его браваду, я заметила, что это падение далось ему нелегко. Оба фестрала тяжело дышали и хрипло кашляли, стараясь не складывать обожженные крылья с покрасневшими перепонками, которыми тяжело замахали, возвращаясь вместе со мною обратно к мосту – «Если вы не знали, то имейте в виду: даже если вас сожрали, у вас есть, по крайней мере, два выхода».

— «Я собиралась воспользоваться по крайней мере одним» — фыркнула я, оценив эту грубую шутку. Где-то внизу, под нами, проплывали суда каравана, неповоротливые баржи которого громко лупили шестью своими колесами по воде. Полукентурия Рэйна спустилась к самой воде, отбивая нападения пауканов – воспользовавшись суматохой на самом верху, они незаметно обошли нас по флангу, и теперь спускались по стенам каньона, чтобы прыгать на палубы проходивших мимо судов. Там уже вовсю кипела бурная потасовка, сопровождающаяся разлетающимися в разные стороны конечностями пауков, но масштаб нападения был таким, что пегасам пришлось разделиться, и на каждую баржу приходилось по паре-тройке бойцов, то и дело перелетавших с одну посудину на другую.

Почему-то я решила запомнить эту картину, в дальнейшем, превратив ее в тренировки для отрабатывания взаимодействия между кентуриями пегасов и земнопони.

— «Где второй?» — упрятав свою добычу в кармашек на поясе, поинтересовалась я. На четырех ногах бежать стало легче, и я уже прикидывала, как бы мне ухватить обоих бескрылых фестралов, безопасно переправив их вниз, однако все мои планы нарушила взбунтовавшаяся брусчатка, вдруг, совершенно неожиданно, крутанувшаяся у меня под ногами, и встав на дыбы, саданувшая меня прямо в ухо.

— «Какого…».

— «Кажется, это ответ на твой вопрос» — прошипел откуда-то сбоку голос графа, в то время как я покатилась по накренившемуся пролету, цепляясь копытами за скользкие камни, пытаясь остановить бешеное вращение мостовой. Голос фестрала истончился и затих, превратившись в едва слышное шипение на фоне могучего гласа, раздавшегося вокруг – подобно колоколу, он заставлял вибрировать камни и дрожать мое тело, покрывшееся скользкой пленкой пота, выступившей под доспехами. Казалось, еще немного, и я выскользну из них, улетев прочь, в темноту, надвигавшуюся со стороны горящего города – под ее тяжелой завесой, один за другим, гасли огни, погружая горевший до того город во мрак. И где-то в нем уже наметилось движение огромной фигуры, неторопливо скользнувшей ко мне. Печальная песнь, похожая на стон, издаваемый перехваченным лезвием горлом, гремела вокруг и во мне, заставляя беззвучно кричать, закрывая копытами уши. Мир вращался вокруг, как вращалась загаженная мостовая, покрытая останками монстров и вонючим ихором, лужи которого то и дело попадались мне на пути. Мост крутился все быстрее и быстрее, наклоняясь из стороны в сторону в такт унылым напевам, терзавшим мои уши мозг; чьи-то ноги пытались оторвать меня от камней, за которые я цеплялась, желая, чтобы эта пытка закончилась, и показался бы наконец тот певец, чей голос, не похожий на звуки известных этому миру существ, выворачивал меня наизнанку. Разрывающаяся голова пульсировала в такт громовому напеву, но вскоре я почувствовала, как на пике этой терзающей боли, когда ни крик, ни прижатый к холодным камням лоб не облегчал жестоких страданий, внутри началось зарождаться новое чувство, горячей волной прокатившееся по всему моему существу.

Злоба. Тяжелая, подсердечная злоба, требующая выхода. Обещавшая освобождение от всего.

— «Граф!».

— «Уходите».

Головокружения не было. Мир просто плыл, пусть и медленнее, вращение моста замедлялось, и я все медленнее перекатывалась от одного его бортика до другого, цепляясь за булыжную мостовую.

— «Мы не оставим вас!».

— «Уходите. Вы не справитесь с этим».

Странно, но оба фестрала уверенно стояли на ногах, и даже мусор, камни и останки чудовищ лежали абсолютно неподвижно, в то время как я, позванивая, оказывалась то возле уцелевшей ограды мостового пролета, то возле расплавленной кучи камней.

— «Вы не сможете победить в одиночку! Суда почти прошли!».

— «Уходи, виконт. Забирай ее, и уходи. Не видишь, что пока оно занято именно ею?».

— «Но…».

— «Я постараюсь купить вам время».

Мир двигался все медленнее, и в последний раз привалившись спиной к парапету, я ощутила, что он остался абсолютно неподвижным, не пытаясь, как еще несколько мгновений назад, вновь превратиться в стену или потолок. Копыта Графита крепко ухватили меня поперек живота, поднимая над загаженными камнями, покрытыми сколами и царапинами от катавшегося по ним одоспешенного тела, но я, как и он, не отрываясь, смотрела на высокого и стройного фестрала, уходившего от нас в темноту. Походка его стала не такой легкой, как раньше, он часто останавливался для того, чтобы ощупать свои доспехи, и каждый раз я видела в его копыте что-то блестящее, улетавшее в надвигающуюся тьму.

— «Кайлэн!» — просипела я сорванным горлом. Я видела через пролом, как где-то внизу, под нами, последняя баржа уткнулась носом в разрушенные опоры моста. Как с ее палубы порскнули пассажиры и экипаж, стремясь поскорее добраться до уходящих судов. Как капитан в своей двууголке последним покинул идущий замыкающим кнорр, прихватив с собой любезные его сердцу табличку и рынду с названием его корабля, уткнувшегося в перегородившую реку баржу. Нужно было всего лишь продержаться, еще немного отвлечь на себя то, что ползло за завесой мрака, окутывавшего пещеру, и оставлявшего освещенным лишь тот пятачок, на котором остались мы трое – «Кайлэн! Сматываемся! Они почти закончили!».

Несмотря на уверенность, которую я пыталась придать своему голосу, я просто не представляла, как защитить уходившие суда от смертоносной магии выползков из подземного мира.

Граф не ответил – лишь ярче засияли полосы серебра на ребрах синего доспеха. Их свет становился все ярче и пульсировал все быстрее, когда тот, гордо подняв голову, бестрепетно шагнул вперед, навстречу громадной фигуре, остановившейся у порога завесы из тьмы. Громада чудовища нависла над нами, и не блеск ли ковра из тысяч острых зубов мы увидели в темноте? Пульсирующий блеск стал нестерпимым, стробоскопическими вспышками освещая показавшийся нереальным в его серебряном свете мир, и я не нашла ничего лучшего, чем обхватить всеми четырьмя ногами протестующе вскрикнувшего Графита, после чего ударом крыльев послала нас в пролом, гостеприимно темневший у нас за спиной.

— «Бегите, глупцы!» — грянул у меня за спиной чей-то громовой голос. А может, мне лишь показалось из-за свиста ветра в ушах?

Грохнуло так, что на какое-то время я потеряла слух. Яркая вспышка, режущий глаза молочно-белый свет, на фоне которого тысячи камней вдруг покинули свои места, сформировав расширяющуюся сферу из темных снарядов, полетевших во все стороны загудевшей пещеры. Мост перестал существовать, поглощенный этим расширяющимся шаром белоснежного света, и уже падая на палубу входившего в тоннель корабля, я увидела, как сверху, пугающе стремительно, рушатся громадные камни, когда огромный мост наконец-то полностью рухнул, потащив за собою стоявший на краю обрыва квартал. Обломки падали нарочито неторопливо, но каждый из них взрывался словно авиабомба, поднимая в воздух фонтаны воды, бросавшие тяжелую баржу из стороны в сторону. Стены каньона рушились, серебряный свет померк, и последним, что мы увидели, когда наша баржа наконец-то ввалилась в наполненный бушующей водой тоннель, были тонны громадных камней, заваливших проход в пещеру, где некогда находился гордый город грифонов, некогда звавшийся Драгонрич.