Стальные крылья: Огнем и Железом

Глава 15: "Огонь, вода..." - часть 8

Выход на поверхность. В моих мемуарах это звучит как три коротких слова, словно переход от тьмы к свету, совершаемый коротким ударом копыта. Когда-то я бы Rнаписала «по щелчку пальцев», но боюсь, что поймут меня разве что грифоны, или какие-нибудь алмазные псы.

Светлое марево, разгоравшееся где-то впереди, неторопливо окрашивало стены и воду в те неестественные цвета, что насилуют глаз своим сходством с фотографическим негативом, порождая желание как можно скорее избавиться от необходимости видеть окрашенный в белое камень стен и черную воду, по которой пляшут светлые отблески, заставляющие слезиться глаза. А может, это был тот самый эффект «подземной слепоты», испытываемый всеми, кто провел долгое время в темноте – как бы то ни было, лишь опытные в такого рода путешествия грифоны успели соорудить прикрывающие глаза повязки, накрутив на свою голову все тряпки и лишнюю одежду, которую смогли отыскать среди спасенных вещей. Увы, потеряв второй кнорр со всей нашей одеждой и вещами, мы оказались абсолютно неготовыми к столь резкому переходу из темноты к свету, и еще долго промаргивались, оказавшись на берегу, куда нас высадил злой и насупленный капитан. На предложение отправиться дальше он шарахнулся от Графита как от чумного, и резво ускакал на свое суденышко, оглядываясь по дороге, словно ожидая, что вся наша толпа, с гиканьем и свистом, помчится за ним, чтобы отобрать его драгоценную шаланду. Когда, наконец, мы смогли без слез смотреть по сторонам, не пытаясь при этом расплакаться из-за боли в горящих глазах, то обнаружили, что оказались на старой пристани, с заметно уменьшившейся кучей ящиков и коробок, которых было заметно меньше, чем всех нас, вместе взятых. Крепкие деревянные домишки за нашими спинами носили следы поспешного, но аккуратного бегства, занявшего несколько дней. Пройдясь по пустым, гулким комнатам, я не нашла ничего, что представляло бы из себя интерес – неведомые жители вывезли все, включая деревья из сада, черневшего оплывавшими ямами, оставив лишь испорченные, и уж слишком громоздкие вещи, вроде каменных жерновов, спрятанных за амбаром. Кажется, это была деревня рыболовов и трапперов, и на центральной ее площади я нашла надежные, хоть и грубо сколоченные столы, предназначенные для местного торга. Каждый был украшен традиционной грифоньей резьбой, хотя некоторые дома носили на себе отпечаток четвероногих хозяев, обладавших копытами, а не когтями. Возможно, это был торговый пост, но засунув нос в большое здание амбара, я с отвращением отшатнулась, получив в нос заряд вони от испортившихся овощей, экзотично переплетавшейся со смрадом уютно гниющей в больших бочках рыбы. Похоже, ловить тут нам было абсолютно нечего, и я вернулась на пристань, чтобы усесться на досках, бездумно глядя в темную воду, пронизанную лучами солнца, пробивавшегося между кронами больших деревьев, шумевших у нас над головой. Было понятно, почему эта страна была так плохо изучена с воздуха – древесные исполины скрывали своими кронами лежавшую под ними землю, и даже росшие неподалеку от них «нормальные» деревья образовали природный тоннель, прикрыв зелеными листьями русло реки, выходившей из-под горы. Грифоны и пони поспешно уплыли, и наш отряд снова оказался один – но хотя бы не в темноте, и эта мысль настойчиво билась мне в голову, когда я медленно, словно нехотя, расстегивала ремешки, одну за другой снимая скорлупки доспехов. Грязные, залитые зеленым, вонючим ихором, они теперь годились только в починку.

— «Мы так и не стали его искать» — пробормотал Графит, усаживаясь рядом со мной. Дернув головой, он отстранился, пропуская просвистевший мимо носа горжет^[42], с шумом грохнувшийся в общую кучу – «Хотя могли бы…».

— «Ты видел, что там творилось» — вдхохнула я, начиная стаскивать с себя гамбезон. Покрытый слизью, сукровицей и потом, он смрадно вонял, и был годен лишь в стирку, отправившись в ту же кучу железа, что прикрывала его весь этот долгий день – «Я не знаю, что он использовал, но это было впечатляюще. Вот уж действительно, риттер без страха и упрека».

Я произнесла эти слова безо всякой иронии, глядя на проплывавший под ногами листок. Мелкая лесная речушка, огибавшая деревню со стороны гор, несла свои воды вальяжно и неторопливо, с полным осознанием своей роли в этом огромном мире. Ей некуда было спешить, уподобляясь грозно шумевшим струям подземных артерий, с шумом и грохотом вырывавшимся из пещер, ведь она уже заняла свое место в огромном круговороте, в бесконечном Круге Жизни, и эта молчаливая сосредоточенность, это ледяное спокойствие заставило меня вздрогнуть, ощущая, как Север вновь проникает ко мне под шкуру, холодными иголочками напоминая о мрачных лесах.

— «У нас был караван из беженцев, которых мы должны были защищать. И если бы не камнепад, обрушивший мост и часть свода, то мы бы остались, чтобы его отыскать. Хотя бы его тело. Но…».

Муж молча грохнул копытом по доскам – и промолчал. Потом ударил еще раз. И еще.

— «Это не было случайностью» — продолжила я, стараясь отвлечь супруга от самобичевания. Я прекрасно понимала, что он чувствовал в этот миг – ведь не так уж давно я сама, точно так же, глядела на ровные линии тел, обернутых траурной тканью, лежавшие вдоль сожженных, раздавленных палаток разрушенного лагеря Легиона – «Ты тоже видел это? Видел все эти знаки?».

— «Колдовство? Темные силы?» — нехотя вскинул бровь Графит, поневоле прерывая свою мрачную апатию для того, чтобы посмотреть мне в глаза – «Мы видели их почти во всех поселениях, которые проезжали. А еще – возле Комбры… Эй! Рэйн! Что ты видел там, в тех тоннелях, когда вас атаковали эти чудовища?».

— «Подземное поселение. Много домов» — нахмурился, вспоминая, пегас. Раздав указания своим подчиненным, он усадил на спину детей, и вместе с ними обходил дома, разжившись рваной сетью, сломанной деревянной кадушкой и почти целой удочкой, которую как раз пытался починить вместе с детьми, с энтузиазмом распускавшими невод по ниткам – «За ними – большая дырка в земле, и множество вагонеток с подъемником. Может быть, они добывали там что-то?».

— «Скорее всего. А еще что-нибудь? Что-то же привлекло твой взгляд, раз ты рванул оттуда, словно от инструктора в Грязи».

— «Да там было что-то такое… Непонятное» — сморщив лоб и прикрыв глаза, Рэйн постарался вспомнить все, что видел в этом подземном селении. Память у пегасов была фотографической, на уровне подсознания запоминая увиденные когда-либо вещи, хотя с опознаванием получившихся образов явно были проблемы. Вздохнув, уже в который раз я подумала, что стоит мне только сблизиться с каким-либо видом пони, как рано или поздно, я обнаруживала в них недостатки, казавшиеся мне не менее важными, чем достоинства этих четвероногих потомков нашего рода. Запомнить что-либо – это мы быстро, практически на лету! А вот осознать, что же именно мы увидели – да кому это, в целом, надо? Вот так и жили эти летающие лошадки, рано или поздно, выбрасывая из головы все, что не входило в их круг интересов…

— «Ну, и как?».

— «Не знаю. Все зеленое какое-то было».

— «Так значит, зеленое?» — подняв голову, с медленно нарастающей злобой, прогудела я, глядя на беззаботно пожавшего плечами пегаса – «А может быть, ты еще вспомнишь, что где-то там символы были, в виде круга, разделенного на части короткими штрихами?».

— «Да нет, вроде бы…» — прилежно нахмурился Рэйн, бросив взгляд на Берри. Усевшись рядом с ним, она скопировала его задумчивую позу, и нахмурившись, попыталась изобразить напряженный мыслительный процесс, высунув от натуги кончик розового языка – «Колесо со спицами точно было – на площади, у водокачки. А круга точно никакого не было».

— «Я его убью» — сообщила я Графиту, быстро наступившему мне на хвост – «Ну пожалуйста! Ну, хотя бы покалечу немного!».

— «Эй! Я же не спец по колесам, Легат!» — замахал копытами кудрявый пегас, выставив перед собою почти готовую удочку, словно пытаясь прикрыться этим хлипким орудием от сердито сопевшей пегаски, скоблящей копытами доски старого причала – «Там все светилось зеленым светом, словно кто-то магией прошелся по всем домам и дорогам. Да и твари эти, грюкенкрабы, не давали заскучать».

— «Значит, это и вправду заговор» — подумав, сообщил нам Графит. Одним копытом удерживая мою свирепо рычавшую тушку, другим он задумчиво потянул себя за бородку, в рассеянности, вновь принимаясь жевать мое ухо, попавшее ему на зуб – «Все сходится. Разрозненные элементы складываются в картину, указывающую на то, что за внешне бессистемными действиями опасных существ все более явно прорисовывается чья-то зловещая воля, направляющая монстров к жилым поселениям под горами грифонов. Как интересно…».

— «Ээээ… Это ты сейчас на каком языке выругался?» — опешила я, от удивления даже перестав тянуть дрожащие в предвкушении копыта к шее розового пегаса, поспешно отползавшего от меня все дальше и дальше, вместе с весело голосившими что-то детьми. Повернувшись, я уставилась на супруга, и звонко постучала ему копытом по лбу – «Эй! Ауууу! Это сейчас кто вообще произнес?!».

— «Не обращай внимания. Просто мысли вслух» — опомнившись, муж выпустил из зубов мое многострадальное ушко, и повернув к себе, строго уставился мне в глаза – «Дорогая, мы должны сообщить об этом! Немедленно!».

— «Ээээ… Согласна. Но кому?».

— «Да. Только королю грифонов» — подумав, с сожалением произнес муж, опуская меня на темные доски пристани – «И граф… Мы не можем улететь просто так, даже не подождав его возле выхода из пещеры. Ведь это единственный путь, по которому он мог плыть, если ему удалось…».

— «Мы обязательно его подождем» — увидев, как вздрогнули плечи жеребца, как стала жестче упрямая складка в уголке его рта, я осторожно дотронулась копытом до груди супруга. Похоже он и в самом деле привязался к этому галантно-нагловатому вельможе, и мое сердце наполнилось горечью от осознания собственной близорукости, не позволившей разглядеть надежды и желания своих близких. Такие же пони как и я, они по-своему надеялись, мечтали, любили и испытывали страх, а я, озабоченная тем, чтобы исполнить повеления великих, попросту не видела очевидного. Я не заметила, как сблизились эти двое, недоумевая, что же могло привести к этой дружбе ушлой знаменитости высшего общества, и строгого, пугающего исполнителя воли вернувшейся принцессы; и зная историю одного из самых дорогих мне существ, так и не разглядела, не почувствовала в нем такого же желания, какое испытывала и я, всю свою недолгую жизнь ища того, кто заменил бы мне мать. Не отца ли искал в нашем погибшем спутнике мой Графит, с детства лишенный отеческой ласки и строгого отеческого копыта, направлявшего бы его по жизни? Кого он видел в том, кто закрыл нас своим телом на проклятом мосту? Я многое поняла в этот миг, прижимаясь к груди замершего мужа, и мягко погладив его по груди, вместе с ним долго смотрела на неторопливую темную воду – «Нужно бросить в воду сеть. Даже рваную. В сарае лежала одна – похоже, ее не стали брать из-за размера и дыр. Перегородим с ее помощью реку».

— «Думаешь, это поможет?» — хриплым голосом произнес Графит.

— «В любом случае, не повредит» — не став развивать дальше тяжелую тему, я мягко отстранилась от мужа, и отправилась организовывать лагерь, поняв, что мы обязательно задержимся тут, в этом покинутом поселении, пока окончательно не убедимся, что надеяться больше не на что, и не оплачем погибшего предводителя нашего маленького отряда. Я не знала, как он жил, но закончил свою жизнь он достойно – наверное, именно так, как стремилась однажды закончить ее я сама.

«Достойная смерть. Она понравилась бы Иллюстре» — еще долго стучали у меня в голове слова, которые любили повторять мрачные, лохматые пони огромной лесной страны, чьи деревья предупреждающе шептались о чем-то над нашими головами.

---

Мы просидели в покинутом поселении несколько дней. Несмотря на лето, по ночам было прохладно, почти холодно, и мы все ночевали в одном большом доме, выбрав для жилья широкую и светлую комнату, куда загрузили свои немногочисленные пожитки. Рэйн, все еще держась подальше от меня, быстро раскидал свою полусотню по патрулям, один из которых круглосуточно дежурил возле реки, поглядывая не только на водораздел, но и на длинную, хоть и рваную сеть, перегородившую бурную реку, изливавшуюся из разверзнутого зева пещеры. Мне было абсолютно не важно, насколько огромные дыры в ней были, ведь основой для моей задумки была не сама веревочная сеть, а ее верхний край, поддерживаемый деревянными поплавками – именно он, по моей мысли, должен был задержать все то, что могло появиться на свет по подземному руслу, и способное плавать, поскольку не способные этого делать предметы, в число которых точно не входили некогда живые тела, должны были остаться на дне, среди вонючего ила, глубоко-глубоко под землей. 

Почему же я все это сделала, спросишь меня ты? Хотя нет, Твайлайт, не спросишь. Дитя своего времени и своего мира, ты не задалась бы подобным вопросом,но его бы задали мне те, кто жил гораздо дольше нас, и видел в своей жизни много навоза. Для чего я показательно скорбела и утешающе поглаживала по плечу горевавшего мужа, устроив это показательное выступление с сетями? Да для того, чтобы не выбиваться из общей толпы! Чтобы достойно отыграть последний аккорд в этой драме, и чем не шутят высшие силы – чтобы окончательно убедиться, что моя тайна надежно похоронена там, в глубине, под тоннами обрушившегося камня и холодной воды. На удивление остальных, да и меня, идея сработала, и на второй день, рано утром, мы обнаружили обломки разбитого судна, сиротливо прибившиеся к берегу у самого края сети, поэтому решили остаться еще на несколько дней, терпеливо ожидая хоть каких-либо намеков, способных дать нам надежду – или низвергнуть ее же во прах. Графит проводил разведку на местности, Рэйн гонял своих охламонов – все были при деле. Мне же выпала сомнительная роль пасти тот десяток раздолбаев, что я отобрала из числа провинившихся, свалив на их спины уборку, обустройство временного жилища, а главное – походы за провиантом, который можно было найти в окружающих нас зарослях, напропалую развлекая себя выдумыванием самых нелепых названий для должностей, которые только и смогла откопать в нашей памяти с Древним.

— «Значит, вы четверо сегодня назначаетесь aquatores – акваторами. Воду будете собирать».

— «Так точно, мэм! Колодец…».

— «Колодец умирает первым, когда жители покидают селение» — назидательно вскинув копыто, проинформировала я обрадовавшихся было пегасов, решивших, что на их долю выпала самая легкая часть работы – «Поэтому быстренько вспоминаете свое детство в юных скаутах, и бежите песочек копать. Песок промываете, и потом, насыпав на чистый плащ, развешиваете над кадушкой».

— «Ээээ… А зачем?» — этими круглыми глазами я могла бы любоваться вечно – «Мэм, можно мы просто выкопаем еще один…».

— «А мне не нужно, чтобы вам было просто!» — ласково проговорила я, притягивая к себе рядового за край блестевшего торакса, и не обращая внимания на то, что гляжу на него снизу вверх, едва дотягивая до его подбородка кончиками ушей – «Мне нужно, чтобы вы zaebalis, и поверь, я приложу к этому все свои силы. Поэтому копать песок, и процеживать воду! Быстро!».

— «Так точно, мэм!».

— «Вот и хорошо. Еще четверо возводятся в ранг lignatores – добытчиков дров и всего, что может гореть. Топоров у нас нет, мечом дерево не срубишь, хотя…» — четверка раздолбаев поежилась, явно ожидая того, что я с радостью ухвачусь за эту идею. Впрочем, им не свезло, поскольку я быстро сообразила, как много у них открывалось возможностей предаться сладостному пегасьему ничегонеделанию, довольно долго выдавая его за напряженную, хотя и бесполезную работу – «Нет, это будет слишком легко. Поэтому марш собирать хворост! Для идиотов и инвалидов детства, во младенчестве уроненных на длинную лестницу, сообщаю, что хворост – это сухие ветки, способные гореть, и разбросанные по земле. Все понятно? Тогда почему вы еще здесь?!».

 - «Так точно! А…».

— «Кто заблудится и умрет в этом лесу – больше в поход не пойдет, и получит десять нарядов вне очереди на расчистку сортиров» — наставительно произнесла я, любуясь настороженно-охреневшими мордами жеребцов и кобыл – «А ну, пошли работать, гиены сутулые! Тут вам не сенат, чтобы просиживать свои геморройные жопы!».

— «Так точно, мэм!».

— «Ну, а вас, мои хорошие, я в pabulatores – пабулаторы определю. Это были такие воины, которые искали и притаскивали в лагерь корм. Обычно для животных, но для вас и такое сойдет» — глядя на Кавити, фыркнула я. Все еще оскорбленная до глубины души тем, что я отказала ей в праве биться бок о бок со мной на мосту, она делала вид, что приказы ей отдает кто-то совершенно ей не знакомый, на что мне было абсолютно плевать, ведь возможностей обратить внимание окружающих на свое плохое настроение у меня было куда как больше, чем у нее – «Так что вперед, за грибочками, ягодами и всем, что попадется. Но имейте в виду – есть все это вы будете первыми, с отсечкой в два часа от остальных».

— «А почему два, мэм?».

— «А потому, что наиболее опасным токсинам требуется от шести до двадцати четырех часов, чтобы начать свое жуткое действие. Поэтому, с поправкой на пегасий обмен веществ, вам хватит и двух. Так что советую десять раз подумать, прежде чем что-нибудь жрать в этом лесу, да и просто тащить в свой поганый рот! Понятно?».

— «А может, тут трава съедобная водится?» — судя по нервным взглядам, которые мои подчиненные начали бросать на видневшийся за дальними домами подлесок, на ужин нам предстояло есть сухари, запас которых обнаружился в одном из ящиков, впервые за эти дни заставивший Графита негромко, но искренне рассмеяться, и вновь обозвать меня Хомячком. Я искренне считала, что справилась со своею привычкой прятать везде, где только можно, неприкосновенные запасы еды, и искренне удивилась, обнаружив мешочек с хлебными корками на самом дне распотрошенной поклажи, даже не в состоянии вспомнить, клала я туда его сама, или нет. С другой стороны, заподозрить кого-нибудь типа графа Кайлэна Оактаунского в том, что он, под покровом темноты, пробрался в наш поезд, и тихо припрятал где-то мешок погрызенных сухарей, было достаточно сложно, поэтому я лишь сердито посопела на подколочки мужа, и снова принялась гонять своих подопечных, между делом, живописуя им эффекты различных органических и минеральных ядов, которые приходили мне на ум. Напуганные до дрожи в коленях, вскоре они были готовы схватиться хоть с чудовищем, хоть с бандой грифонов, но только не отправляться вновь за добычей, из которой самым безопасным они посчитали охапки полусухой травы и несколько шишек, каждую из которых им пришлось волочить вчетвером. Зерен в них оказалось немного, но даже их нам хватило для того, чтобы разнообразить нашу скромную пищу, состоявшую из воды и парочки сухарей, выдаваемых на день. Даже привыкшие к более чем скромной пище легионеры недоуменно роптали, предлагая отправиться в путь, но мне и Рэйну удавалось держать в узде недовольных крылатых лошадок, желавших поскорее отправиться к ближайшему бургу.

И не в последнюю очередь, это удалось с помощью моих очередных кулинарных экспериментов.

— «Скраппи, что ты делаешь?» — сердито поинтересовался Графит, вырастая в дверях амбара. Покосившись на мужа, я лишь закатила глаза, и выдохнула сквозь зубы, погружая черпак в вонючую бурую жижу, из которой торчали полуразложившиеся рыбьи останки, стараясь дышать только ртом. То ли засоленная, то ли замаринованная, рыба успела испортиться и воняла как накопытники старого кентуриона, испуская заряды невыносимого смрада, способные сбить с ног неподготовленного пони. Пошерудив самодельной черпалкой среди полуразложившихся потрохов, я огорченно захлопнула крышку бочки, и перешла к следующей, пытаясь отыскать хоть одну, в которой рыбу засолили нормально, не превратив ее в гниющий компост.

Впрочем, возможно, в этом и была задумка аборигенов. Выбросить отходы рыбалки им было жалко, а складывать компостную кучу за домом опасно – кто знает, какие животные могли прийти на запах гниющих рыбных отбросов? Встреча с тем же медведем была для простых грифонов и пони почти приговором, не говоря уже о прочих чудовищах, названия которых я слышала от жителей этих земель, занимавшихся подсечным земледелием времен родоплеменных отношений. Возможно, они удобряли землю остатками рыбы, а может, вывозили ее подальше от своего поселения – узнать это уже не представлялось возможным, но почему-то я, раз за разом, возвращалась мыслями к быту живущих тут существ, пытаясь понять, как могли жить в таком месте вместе грифоны и пони.

— «Пытаюсь найти хоть что-нибудь. Какую-нибудь рыбку типа seledki, или хотя бы osetra».

— «Что-что?».

— «Osetr. Рыба такая. Не знаю, как она называется по-эквестрийски» — с сожалением опустив крышку очередной бочки, пробубнила я. Похоже, тянуть на своих хребтах лохани с помоями беглецы посчитали излишним, хотя и не ожидали, что кто-то может засунуть в них свой любопытный бежевый нос – «Мне уже надоели орехи. Меня от них уже несет!».

— «Зато они съедобны, и их много!» — огрызнулся супруг. Как и все мы, день ото дня он становился все более и более раздражительным от бескормицы, по обычаям пони, привыкнув от души набивать живот, когда это было возможно. А учитывая тысячу почти мирных лет, четвероногие лошадки привыкли мало в чем себе отказывать, и тем суровее для нас становилось это испытание, ведь даже нормированный паек Легиона, выдаваемый каждой контубернии, был достаточен, а то и излишен, по мнению некоторых умников из командования. Эх, сюда бы их, на эти вот шишечки… Живо добились бы, чтобы нас всех кормили королевские повара!

— «Прости. Но ты же понимаешь…» — заметив, что я остановилась возле последней бочки, и остановившимся взглядом гляжу на плотно прикрытую крышку, муж решил сменить гнев на милость, и осторожно потянул меня за крыло, стараясь увести подальше от этой кучи объедков – «Я знаю, что в твоем положении тебе нужно хорошо и регулярно питаться, но сейчас мы в несколько стесненных обстоятельствах… Клянусь, мы обязательно найдем какой-нибудь провиант. Почему ты не хочешь, чтобы твои подчиненные слетали в какой-нибудь бург?».

— «Потому что…» — подняв последнюю крышку я прищурилась, ожидая волны зубодробительного запаха, однако вместо него, меня встретил не слишком сильный запах рыбы и трав, источаемый странной коричневой жидкостью, в которой были заметны плавники, чешуйки, и множество плавательных пузырей. Раздвинув черпаком эту муть, я заметила, что под толстым слоем каши, похожей на испорченное, вонючее рыбное пюре, виднеется почти прозрачная рыжая жидкость – «Потому что я не собираюсь возвращаться на Север просительницей. Даже в качестве посла. Местные вшивари тогда нам не то что на шею сядут – сразу в такую позу поставят, что только держись! А я не собираюсь подчиняться очередной полудурочной бабке в стоптанных накопытниках, и тараканами в гриве! Тут ценят только силу – так пусть это поработает на нас».

— «А мы способны сейчас хоть кого-нибудь напугать?» — нахмурился муж в ответ на мой жест, призывающий его наклонить заинтересовавшую меня бочку над подставленным деревянным ведром – «Лишившись почти всего, что мы так тщательно подбирали для этого путешествия…».

— «Здесь все это не понадобится. Мы же не собираемся страдать ерундой, и устраивать летний туристический поход, верно?».

— «Какая интересная идея, кстати!» — набычился Графит. Он долго смотрел на мою ехидно скривившуюся мордашку, но наконец, и сам слегка улыбнулся, все же начав помогать мне в моем нелегком деле добычи своего пропитания – «Ладно, ладно. Уела. Эти комары нас способны заживо слопать».

— «Верно. Но вообще, я тут подумала…».

— «Ох. Тогда все понятно. Нам конец».

— «Не перебивай. Так вот, я подумала, что будет правильным, если местные сами принесут нам дары» — прижимая крышку к наклонившейся бочке, я добилась, чтобы содержимое из нее вытекало через тонкую щель, оставляя осадок внутри. Наполнив ведро до краев, я снова принюхалась к своей добыче, и довольно ухмыльнулась, вдруг ощутив, как становится эта улыбка похожей на мой прежний оскал – «Я облагодетельствовала достаточно поселений в этом краю, и теперь желаю сама получить дары от… Хммммм! Дорогой, погляди-ка на это!».

— «О, богини! Скраппи, ну что еще ты задумала?» — пробубнил супруг, старательно прикрывая копытом нос при виде здоровенного ведра, в котором плескалась рыже-бурая жидкость – «Ты хоть представляешь, какой урон ты наносишь своему званию? Глядя на то, как ты ловко роешься в помойках, у многих могут возникнуть самые разные мысли».

— «Это не помойка. Это у кого-то копыта или лапы кривые!» — буркнула я, выходя из амбара. Несмотря на запах дыма, поднимавшийся от разложенного на улице костерка, едой совершенно не пахло – сухари закончились уже на второй день вынужденной голодовки, и теперь нам приходилось есть шишки, уступая корочки хлеба и ягоды детям. Попробовав огромные, размером с седельную сумку орехи, которые мы выколупывали из-под хрустящих, упругих чешуек, дети тотчас же отреагировали на их мясистую, сладковатую мякоть обильной аллергической сыпью, напугав до судорог не только меня, но и отца. Услышав мой негромкий, но эмоциональный рассказ про некоторые особенности течения аллергических реакций, он был готов рвануть куда угодно, и мне с трудом удалось успокоить своего благоверного, разрывавшегося между спешным полетом на юг, поиском ближайшего поселения, и попыткой проникнуть обратно в тоннель – «Но эти орехи нас доканают. Они слишком маслянистые, вызывают понос, да еще и на вкус как вата, пропитанная жженым сахаром и смолой – не лучшая диета для того, чтобы работать послом, знаешь ли».

— «А эта штука нам как-то поможет?».

— «Не знаю» — такой ответ заставил мужа остановиться, с недоумением и усиливающимся негодованием поглядев на меня, и мою ароматную ношу, распространявшую вокруг горьковатый запах испорченной рыбы – «Я не знаю, чем еще себя занять. Летать по окрестностям я пробовала – вокруг нет ни одного поселения на этом берегу реки, до которого мы смогли бы добраться за разумное время. Дрючить своих охламонов уже наскучило, да и на голодный желудок много не навоюешь. В тоннель летать я пробовала – бесполезно, ведь на месте висеть я не умею, как и ходить по воде. Вот и остается, что пробовать себя на поприще кулинара».

Увы, мои кулинарные изыскания народ не оценил. Отфильтровав через плащ прозрачную, чуть желтоватую жижу, я залила ее в найденный где-то кувшин, но все мои попытки предложить остальным присоединиться, и попробовать получившийся соус вызывали лишь паническое бегство в кусты, стоило лишь приоткрыть деревянную крышку. Обидевшись, я замазала ее глиной, и оставила на самом видном месте, как напоминание о том, что ждет провинившихся в случае экзекуции. Несмотря на свою тягу к плотоядности, дети реагировали на получившийся соус примерно так же, осторожно обходя стороной деревянный кувшин, гордо выпячивавший в их сторону свои круглившиеся бока.

Впрочем, долго расстраиваться мне не пришлось, ведь вскоре, нас посетила уже давно ожидаемая мною делегация местных джентельпони самого романтического образа жизни.

— «Летат, мэм! Замечена лодка!».

— «Лодка? Просто лодка?» — поинтересовалась я, глядя на Грасс. Отвлекшись от жеребят, отчаянно зевавшими над самодельными прописями из листов бумаги, разлинованные сводной сестрой, на которые та, под моим копытоводством, нанесла образцы сталлионградских букв и нескольких слогов, которые малышам предстояло переписать много-много раз. «В три года?» — спросит кто-то, но таких я пошлю за ответом к тебе, Твайли. Ты хорошо умеешь объяснить, что высшая математика в начальных классах младшей школы еще никого не убила – вот ты, например, по-прежнему жива, и кем стала! Поэтому я строго кашлянула, покосившись на навостривших ушки детишек, и вновь развернулась к сундучку, в крышке которого обнаружилось настоящее зеркальце, в котором, при должной сноровке, можно было увидеть глаз, и половинку щеки – «Или целое судно?».

— «Не знаю, мэм. Но мачта с парусом у них есть. Еще есть восемь неопознанных земнопони, хотя под тентом может скрываться еще больше. Там какой-то чехол или навес всю центральную часть прикрывает».

— «Значит, большая лодка» — резюмировала я, задумчиво постукивая себя по губе макияжным карандашом. Пока жеребята упражнялись в чистописании, что получалось у них гораздо лучше, чем у их полоумной мамашки, я сама занималась теми уроками, что Принцесса Ночи почитала важнее фундаментальных наук. Из всего нашего скарба, лучше всего сохранилось лишь то, что занимало больше всего места, и весило больше всего – самые большие ящики, наполненные запасными частями для ремонта доспехов; сундуки с одеждой и шкафы-чемоданы, в утробе которых можно было найти самый настоящий гардероб с одеждой, вешалками, и кучей выдвижных ящиков, содержимым которых я никогда не интересовалась. Нашелся даже окованный сталью сундук, содержимое которого, хоть и никем не охраняемое, сохранялось в полнейшей сохранности до тех пор, пока в нем не возникла бы нужда. Его я не стала трогать без острой необходимости, заметив, как потемнели некоторые заклепки при приближении моего копыта – кто знает, какие сюрпризы глупому вору оставили создатели этого сундучка? Среди многообразия картонок и чемоданов, которые обычно первыми кидались на дно перевозивших нас посудин и уцелевших, в отличие от действительно нужных вещей, вместе с двумя остальными судами, разбросанных по дну подземных рек, нашелся даже массивный и очень древний сундучок-несессер, стенки которого впитали в себя ароматы хранившейся в нем косметики, от наших дней и до седой старины. И именно рядом с ним я провела это утро, приглядывая за детьми.

— «Половина кентурии влезет, мэм. Поэтому кентурион Рэйн уже приготовился к встрече».

— «Поняла. Действуйте».

— «Тебе совершенно не интересно?» — спустя какое-то время после ухода легионера, поинтересовалась Грасс. Погрузившись в задумчивость, я на какое-то время забыла о том, что происходило вокруг, и очнулась лишь когда жеребячья копытца настойчиво потянули меня за крыло, требуя открыть дверь. Малышам было скучно сидеть взаперти, в пустом и скучном доме, занимаясь скучными взрослыми делами, когда в открытое окно так призывно щебечут лесные птицы, и поскрипывая, качают далекими кронами древесные великаны, скрывая небо за зеленой листвой. Им хотелось бегать, играть, и даже вынужденная бескормица не могла унять пыл юных исследователей, воспринявших приход вестового как повод вырваться из душной, голодной скуки – «Мне казалось, что ты сразу же вскочишь, и начнешь метаться, как делаешь это всегда».

— «Действительно? А я и не замечала» — криво хмыкнула я, с сожалением глядя на выполосканный гамбезон, уже несколько дней сушившийся на потолочной балке. Уловив, куда дует ветер, дети с радостным криком устремились к груде железа, разложенного у дальней стены, постаравшись уронить на бегу как можно больше так весело грохотавших частей доспеха – «Да и зачем нам беспокоиться? У нас есть Графит. Он разберется, поэтому я совершенно не беспокоюсь».

— «Правда?» — иронично покосилась на меня Грасс.

— «Ладно, ладно. Волнуюсь, но не слишком» — хмыкнула я, критическим взглядом осматривая массивный наплечник, который с пыхтением тащила мне по полу дочь. Надевать полный доспех было лень, да и не стоило оно тех усилий, которые предстояло потратить на то, чтобы упаковаться в покарябанный, и даже порядком помятый доспех, поэтому я остановилась на тораксе. Из всех частей этого богатого, умело сделанного доспеха именно панцирь, его нагрудная часть, была той, что я никогда не надевала, обходясь странным механомагическим артефактом, доставшимся мне в наследство от зебры, зарезанной тем таинственным предсказателем, оказавшимся форменным психопатом – «Просто я даже не догадываюсь, а знаю о том, что ни Графит, ни Рэйн, ни еще кто-либо не смогут договориться с этими лесовиками».

— «А ты?».

— «Я жила среди них почти полгода. Я училась их понимать, и поверь, я не люблю их еще больше, чем прежде. Это сродни тому, как брать голыми губами кубики льда – в первую секунду тебе забавно, пусть и холодно, а спустя какое-то время ты понимаешь, что приходит боль от каждого прикосновения к прозрачному льду».

— «Тогда почему не вмешалась?».

— «Потому что я не хочу мешаться у них под ногами. Понимаешь? Пусть муж и остальные наделают ошибок, набьют шишек – но это будут их шишки, их ошибки, их решения, удачи и неудачи. А что же до остального, то не волнуйся – сегодня же мы уезжаем. Поверь».

— «Хотелось бы. Но куда?» — вздохнула зеленая земнопони.

— «Не переживай. Куда-нибудь да попадем» — хмыкнула я, потрепав крылом по голове сводной сестры. Или тетки? Признаться, время от времени в моей глупой голове всплывал этот вопрос, но тут же шел ко дну, погребенный под ворохом сиюминутных проблем. Я уже не помнила, как была записана в реестре Понивилля, дочерью или внучкой четы Беррислоп, но с годами, приемные родственники все больше относились ко мне как к внучке, как к младшей в семье – «Я подожду, пока наши жеребчики наиграются в героев, а потом решу этот вопрос. Но тихо, по-кобыльему».

— «Ох, Скраппи… Бросала бы ты это все, а?» — как-то неуверенно произнесла Грасс, расстроенно глядя на детей, кувыркавшихся в оставшихся от доспеха скорлупках – «Поселилась бы в Понивилле, или Кантерлоте… Растила детей… Была бы счастлива, в конце концов, осчастливив мать и отца».

— «Да, я думала об этом».

— «Ты только и говоришь, что думаешь!».

— «Да, я думала. Честно» — развернувшись, я подошла к расстроенной кобыле, проведя сгибом крыла у нее по щекам, стряхивая одинокие слезинки – «Поверь, Триз, что я думаю об этом все чаще и чаще. Но потом я думаю – а кому за это выставят счет? Кто должен лишиться этого счастья, чтобы была счастлива я сама?».

— «Глупости!» — стряхнув с ресниц слезинки, сердито топнула копытом кобыла – «Это все не твои мысли, слышишь? Это все вложили тебе в голову…».

— «Тише, Грасс. Не сердись» — негромко, убеждающе произнесла я, подходя вплотную к сердито зашмыгавшей носом земнопони. Протянув большие крылья, я положила их ей на плечи, заметив, как стали шире ее глаза, когда та ощутила их вес вместе с кольчугой – «Вот, погляди на эти звенья. Каждое из них – чья-то судьба. Чьи-то надежды, которым не суждено было сбыться. Чья-то жизнь, оборвавшаяся потому, что я не успела, опоздала, или не знала об этом. Чью судьбу я должна разбить первой? Какое колечко перекусить?».

Не отвечая, Грасс глядела на меня, и я ощутила холодок от того, насколько сочувствующим был этот взгляд. Она жалела – но не их, а меня.

— «Я обманывала себя и остальных, когда говорила о том, что готова умереть за них – это было бы слишком просто. Я начала понимать это в нашем походе, превратившимся в приключение, и пять дней назад, на Драконьем мосту, окончательно убедилась в том, что это путь в никуда».

— «Правда?».

— «Да. Умереть – слишком просто, поэтому я должна жить. Мы все должны жить» — я потерлась носом о нос своей сводной сестры, и вздохнув, развернулась к двери, цапнув по дороге висевший на стене Фрегорах, через секунду очутившийся у меня на боку – «Одна я никогда ничего не успею, поэтому нужно сделать так, чтобы зло не произошло. Поэтому нужно измениться, и стать сильной – сделав сильными и остальных. И тогда, все вместе, мы никогда не опоздаем. Мы успеем. Мы сможем спасти тех, кого можно и нужно спасти».

— «Так-так… Ну и что я тут вижу своим недреманным оком?» — устав глядеть на творившийся вокруг балаган, поинтересовалась я, неторопливо двигаясь к причалу. Гам и крики я услышала еще с центра поселения, а с его окраины увидела еще и толпу, которая, рыча, двигалась назад и вперед, словно составляющие ее пони вдруг решили поиграть в какую-то детскую игру, и встав в цепь, толкались друг с другом, то напирая, то отходя от таких же как они игроков, выстроившихся напротив. Зрелище было настолько сюрреалистическим, что я остановилась, и долго глядела в эти взаимные попихушки, сопровождающиеся громкими криками и цветистой бранью. Голова мужа просматривалась над толпой, но чуть дальше, на самой пристани, где тот громко спорил с какой-то здоровой кобылой, чей тонкий голос отнюдь не соответствовал ее пропорциям, как и маленьким усикам, которые я разглядела даже со своего места. Решив, что раз переговоры зашли в стадию криков и общего бедлама, то опасаться мне пока было нечего, я решила постоять, полюбовавшись происходящим, и давая возможность Триз начать собраться, справившись с непослушными близнецами. Да, я понимала пробелы в том «воспитании», какое только и могла дать им такая мать как я, но помимо развивающих игр, любви и ласки, они должны были привыкнуть и к такой нужной вещи, как дисциплина, с детства поняв, что слишком явно подстраивать свою жизнь под них никто из взрослых не будет, и не обязан. Упустив этот момент, родители искренне не понимают, как преодолеть подростковый кризис взросления, плачась на непонимающих элементарного чад, превратившихся в скандальных, склочных, истеричных «проблемных» подростков, и вспомнив об этом, я понемногу приучала своих малышей к тому, что называется «дисциплина». А где, как не в армии, можно досыта нахлебаться этого добра?

«Пожалуй, нужно начинать тренировки» — думала я, двигаясь по проложенной между деревней и пристанью, широкой дороге из досок. Исчерченная вдавлениями от тележных колес, в этот день она была еще и порядком истоптана копытами десятков пони, чьи следы начисто уничтожили то спокойствие, которое сообщило мне тихое, мирное утро – «Совместная пробежка и физические упражнения. Потом легкий завтрак – и занятия с Рэйном. Зачатки самообороны им явно не повредят».

— «Тааак… Жеребцы тут? Хорошо…» — поглядывая по сторонам, произнесла я, двигаясь между столпившимся четвероногим народом, легкими ударами крыла и копыт заставляя убираться с дороги самые неповоротливые, или непонятливые задницы, стоявшие между мной и причалом – «Кобылки тоже? Отлично. И почему так долго?».

Что ж, кое в чем дозор был прав – это были лодки, хотя и не в том понимании, что вкладывала в это слово я сама. Не набранные из досок, а вырезанные из огромных деревьев, они были широкими и плоскими словно рыба, распластанная на разделочной доске. Узкие, высокие носы их были украшены грубыми изображениями скалящихся животных, но я заметила, что под каждым из них была вырезана стилизованная сова, таращившая вдаль круглые, немигающие глаза. В отличие от других фигурок и грубого орнамента, это изображение было выполнено гораздо тщательнее и искуснее прочих, на каждом из двух судов, поэтому я и не заметила, как ненадолго выпала из реальности, задумчиво проводя кончиком махового пера по искусной резьбе. Глядя на эти лодки, я понемногу начинала видеть целый уклад, образ жизни целого народа – народа разбойников и рыбаков. Завитушки вдоль борта, хотя и соблюдавшие своими формами каноны грифоньей резьбы, поведали мне о тоске по дальним краям; в то время как тотемные головы и морды животных, рыча, сообщали о древнем поконе – обычае, ставшем законом, вернее любой цепи удерживающего в душных, прокопченных землянках. Темный парус подсказал о удушливом ощущении ночного разбоя, а обновленные через одно весла – о бурных погонях среди речных волн… Я разглядывала лодки, но видела целую жизнь возле великой реки, и живущую этой рекой, поэтому не сразу откликнулась на какое-то грубое слово, слегка задевшее разум, погрузившийся в пучины раздумий — глубоких и темных, как лесная река.

— «Что вас задержало в пути?» — подняв глаза, я поняла, что все это время предводительница этого отряда безрогих и бескрылых удальцов что-то говорила, обращаясь ко мне, и если можно было судить по морде стоявшего рядом мужа, разговор был не из приятных – «Я ждала вас намного раньше».

— «Как только узнали, шо вы тут – так сразу и бросились» — осклабилась толстая кобыла. Мои глаза меня не обманули, и над ее верхней губой топорщились крошечные, но довольно густые усики, носившие следы бережного ухода. В отличие от них, одежда на всей этой ватаге была домашней, из мешковины, снабженной большим количеством грубых заплат. А вот оружие и доспехи были знатные – стальные наконечники коротких копий блестели, а ножи и топорики были тщательно заточены, всем своим видом давая понять, что без дела они не лежат. Броня, конечно, была самодельной, жилетками из мешковины и шкур каких-то животных, вывернутых мездрой наружу, с нашитыми поверх них металлическими, деревянными, и даже костяными бляхами, способными защитить разве что от удара костяного копья. Но их обладатели производили впечатление тех, кто отвечает ударом на удар – жеребцы и кобылы довольно звероватого вида, они все были покрыты шрамами, все щеголяли отсутствием части зубов и благодаря шкурам непримечательных, бурых и серых цветов, были похожи друг на друга, словно дальние родственники, живо напомнив мне о едва-едва остановленном нашествии на Эквестрию орды диких Эпплов, готовых засеять своим семенем весь четвероногий народ.

— «Ну, раз добрались, то чего уж говорить» — нейтральным тоном произнесла я одну из тех фраз, которая жителям любой глубинки заменяет пожатие плечами, и служит для продолжения разговора – «Грузимся, и выдвигаемся. Где мы находимся, вообще?».

— «Так мы о том и ховорим!» — с неприятным для меня хеканьем, весело сообщила усатая дама. Похоже, договориться им с Графитом не удалось, но чем дольше я глядела на эту ватагу, тем больше убеждалась в том, что мои мысли по поводу того, что должно было вскоре произойти, были верными. Осознание своей правоты не приносило радости, а лишь светлую грусть, и я снова поймала себя на мысли о том, как часто это чувство посещает белую принцессу, воссевшую тысячи лет назад на трон огромной страны – «Как узнали, шо тут бедолахи какие-то шарютца, так сразу ж и пришли. Но вот чем вы платить хоразды – вот в чем вопрос!».

«Нет. Не воссевшую. Созданный ею самой» — эта мысль показалась мне очень важной, поэтому я вновь выпала из разговора, тупо глядя на распинавшуюся тетку, пока не вскинула глаза на Графита, напряженно наблюдавшего, как я оглядываю столпившееся неподалеку лесное воинство – «Она сама создала его. Среди карликовых государств, племен и разбойничьих кланов, объединив их под своим копытом. Когда-то даже грифоны поддерживали ее, а потом платили ей дань «кровью», посылая на службу своих сыновей и дочерей. И при всем при этом, в жизни юной принцессы были и темные времена, если вспомнить обмолвку Луны по поводу некой болезни, от которой ее сестре пришлось когда-то лечиться. Да, как поздно ко мне приходит осознание важности слов тех, кого я в тайне считаю самыми понимающими меня существами…».

— «Так значит, вы рассчитывали на хорошую плату?» — устав слушать хеканье и бубнеж, напрямую осведомилась я, вновь поглядев на гордо выпятившую грудь кобылу. Скользнув незаинтересованным взглядом по лодкам, я обозрела стоявшую неподалеку толпу, и вновь устремила глаза на предводительницу местной банды – «А я была уверена, что узнав от беженцев про оставшихся в покинутой деревне пони, вы как можно быстрее рванете сюда, понадеявшись на хорошую добычу. Разве они забыли упомянуть, что эти пони были вооружены?».

— «Пффф!» — презрительно фыркнула бабища, украдкой притрагиваясь ногой к висевшему на боку ножу. Немаленький такой тесачок был размером с мою ногу, и вполне мог считаться мечом, если закрыть глаза на его чуть изогнутую форму. Это тоже многое рассказало мне о жизни данных господ – «Было б за шо стараться!».

«Забавно. Словно поговорила с жителем древней Земли».

— «Они живы?».

— «Мы сейчас за вас ховорим» — не вдаваясь в подробности, неопределенно высказалась монументальная дама, сделав непонятный жест своим здоровенным копытом – «Вы чем платить будете? Золото, серебро? Иль пожитки свои отдавайте – недорохо возьмем, всехо один к десяти».

— «И кто их оценивать будет?» — угрюмо осведомился муж. Неудачи, свалившиеся на наш маленький отряд, явно выбили его из колеи, и я искренне удивилась, что он еще не бросил на этих речных проходимцев всех, кто у нас был, как любой нормальный жеребец, пытаясь утопить тревоги и ощущение надвигающихся неудач в лихом мордобое.

— «А чехо тут оценивать-то?» — осклабилась предводительница местных живорезов, согласным ворчанием поддержавших своего атамана – «Десять пони скидывают шмотье, и однохо мы берем с собой, на наш эйнбаум. Остальные летят, или топают лесом. Через реку-то их мы, так и быть, перевезем. По доброте нашей, во имя Предков Добрых».

— «Понятно» — что ж, картина сложилась вся, до последнего кусочка головоломки. Головоломки для меня детской, ведь в это утро я поняла, что за эти четыре дня холод Севера, его угрюмый полумрак, снова поднял голову в моей душе, смеясь над усилиями врачей. Таблетки, уколы, пилюли и порошки – все исчезло, растворившись без следа в этой туманной дымке, подсвеченной косыми лучами, бьющими через кроны огромных деревьев. Холод зимы прокатился по моим венам, сделав абсолютно спокойной, безжизненной морду, изгоняя сильные чувства, делая их мрачными, скрытными и угрюмыми, как жители этих земель, когда моя нога, без предупреждения, саданула по передней ноге опускающей копыто кобылы, заставив ту с хеканьем повалиться на доски причала.

Пирс вздрогнул.

— «Золото, серебро, драгоценные камни… Все это не важно» — наклонившись, доверительно сообщила я задравшей голову кобыле. Наступив ногой на ее голову, я заставила усатую атаманшу удивленно хрюкнуть от тяжести, никак не вязавшейся со скромными размерами придавившего ее копыта, и склонившись над ней, позволила висевшему у меня на шее предмету выскользнуть из-за воротника – «У меня есть лишь это, и сего будет довольно».

Что ж, я ответила так, как умела. Как отвечала раньше, хотя и показывала при этом какой-нибудь меч.

На простом, безыскусном снурке^[43], перед ее носом покачивалась вима, сверкая расплавленным золотом камня, огнем горевшим в оправе из тонких веточек, складывавшихся в пугающе искусный рисунок, изображавший различных… чудовищ. Массивное деревянное кольцо медленно поворачивалось, заставляя глаза подземных червей и массивных спригганов, юрких хобблов и горластых койпу, неистовых костяных вепрей и неуклюжих багбиров вспыхивать яростными огоньками, сродни тому камню, что объединял их, стягивая в центр значка. Увидев его в первый раз за все эти годы, я едва не швырнула виму в огонь, до озноба, до медвежьей болезни испугавшись метаморфоз, произошедших с тонким рисунком. Когда-то он изображал фигуры грифонов и пони, поддерживавших множеством лап и копыт крохотный, не больше горошины, камень, таинственно поблескивавший из центра резной красоты, но я была уверена, что никогда не видела такого вот паноптикума^[44], сменившего творчество безымянных умельцев. Но утерпела, не бросила, и теперь продемонстрировала его замершей от неожиданности толстухе.

— «Так ты бросаешь мне вызов?».

— «Н-нет… Иллюстра» — что ж, сориентировалась она быстро. В принципе, меня это не удивило, учитывая то, что творилось тут всего полгода назад. Возможно, она даже участвовала в развлекухе, благодаря которой поддержавшие нас поветы и бурги стали гораздо богаче, едва ли не по камушкам перетаскав к себе все, что смогли найти в обносимых нами вотчинах грифоньих землевладельцев. Конечно, хорошо защищенные замки и поместья, спрятавшиеся в отдаленных от нас частях этой лесной страны, избежали моего пристального взгляда, но в целом, я могла бы составить неплохую картину разрушений, просто проведя копытом по карте из одного ее края, в другой, и кто знает, какие непотребства творились под прикрытием освободительной борьбы, избравшие своим флагом Иллюстру – ту, что ходит среди племен, убеждаясь, что не оскудели сердца храбростью и верой в Добрых Предков.

— «Моя вина! Но хто ж знал, што ты… Что мы…».

— «Признала? Хорошо. Тогда нечего валяться без дела» — отступив, скомандовала я, стараясь ни глазом, ни ухом не повести в сторону вздрогнувшей, и подавшейся назад толпы вшиварей, ощетинившихся оружием. Да, Твайлайт, я обычно старалась не отзываться плохо о пони, но ты должна меня понять, ведь даже сейчас, переписывая эти строки, я вспоминаю о них в первую очередь как о тех, кто привык жить… Нет, не во тьме, но и не на свету, а в полумраке. Полумраке мыслей, сумерках чувств, прохладе отношений, и холоде мелких конфликтов, то один, то другой участник которых исчезал в лесах навсегда. Это мрачное прошлое, преследовавшее человечество, Твайли. Прошлое, о котором я надеялась никогда не вспоминать. И то прошлое, которое встретило меня здесь, в этом светлом и радостном мире. Поэтому я вдруг поняла, что вернувшись на Север, как называла про себя эту полосу лесной страны, этот огромный лесной и гористый массив, отделявший грифонов от пони, я стала воспринимать окружающих лишь по их делам и возможностям. Ну, и конечно же, пользе для меня и моего дела. Ох, иногда мне кажется, что они это сделали специально. Что твое обучение как принцессы, начавшееся с тронного зала, и мои бесконечные ссылки в самые мрачные уголки – суть два краеугольных камня задумки бессмертных сестер. Что… Но ладно. Все это в прошлом, и лишь время решит за нас, какой из путей был бы более верным. А пока, я лишь кивнула порхавшему над нами Рэйну, призывая его отправляться за Грасс и детьми, и вновь повернулась к толстухе – «Пошевеливаемся. Наш путь лежит в крепость у центра этих земель».

— «Вечер близко, Иллюстра» — рискнул подать голос один из пони у меня за спиной. Обернувшись, я приподняла бровь и дернула ухом, предлагая продолжат, и не мямлить что-то в бороду, пока их предводительница поднималась на ноги.

«И Шахеризада продолжила дозволенные речи».

— «На Кормилице неспокойно. Ночами много эйнбаумов отправилось к Темной – ни обломков, ни следов не нашли» — продолжил тот, и не подозревая о насмешке, проскочившей в моих мыслях при взгляде на окружавшую нас толпу. Однако она испарилась без следа, когда замявшись, потрепанный жизнью северянин добавил – «В темноте кто-то вздыхает и стонет, да так жалостливо. Но жутко».

«Ох…».

Рано я решила посмеяться над тем, над чем смеяться не следовало. Рано решила глядеть на всех свысока. Снова отвернувшись к реке, чтобы никто не увидел выражения ужаса на моей морде, я вспомнила о сундучке, в котором лежала окаменевшая капля крови, размером с копыто Графита. Казалось, в его темно-красной, рубиновой глубине до сих пор билось чье-то тяжелое сердце, каждый раз отдаваясь глухими ударами у меня в голове, стоило лишь смежить глаза.

«Завтра будет поздно» — возникла в голове тяжелая мысль. Ощущение дискомфорта, поселившееся в груди, день ото дня становилось все сильнее при взгляде на сереющую неподалеку громаду горы. Черный зев разверзнутой пещеры все больше напоминал мне пасть чудовищного животного, готового пожрать весь свет, и заявление этого лохматого земнопони лишь оформило в виде мыслей все то, что тяготило меня по ночам.

— «Понятно. Тогда собираемся!» — скомандовала я, обернувшись к Кавити. Не знаю, зачем она вылезла в первых рядах, и чего ожидала от этой короткой стычки, но если можно было судить по ее обалдевшему виду, она ожидала всего – но не этого, не таких вот коротких и весьма впечатляющих переговоров – «Вещи перенести на вторую лодку! Выбрать из воды сети! И притащите кто-нибудь наш подарок этим свободолюбивым господам!».

— «А зачем тебе были нужны сети, Иллюстра?» — с обалдевшим видом проблеял лохматый, провожая взглядом вооруженную эспадой кобылу, рванувшуюся к центру деревни, где все еще стоял, словно мелкий, но гордый тотем, тот несчастный кувшин, полный моих кулинарных экспериментов, вынуждавших остальных обходить и облетать его прижимаясь к домам.

— «Ты говоришь, что в реке кто-то вздыхает и стонет? Кто-то большой?» — дернув щекой, я сделала шаг назад, и ухватив его копытом за шею, заставила посмотреть на пещеру, ведущую вглубь горы – «Вон там находится один из выходов из подгорной страны. Там, несколько дней назад, мы бились с громадным чудовищем, прародителем всего самого жуткого, что ты способен себе только представить, не обосравшись от страха. Там сложил свою голову один из храбрых воинов, закрыв своим телом соратников и друзей. Но чудовище не побеждено – пока не побеждено. Оно вздыхает и стонет, и скоро найдет дорогу наверх».

— «И ты хотела поймать его этой сетью?!».

— «Я сделала все, что успела. Нельзя было позволить ему вылезти, и бесчинствовать в этой реке» — с ясно слышимым скепсисом в голосе ответила я, позволяя своей репутации поработать за меня, выставив эдакой скромнягой, с самым невинным видом совершающей подвиги перед завтраком, обедом, и после вечерней прогулки. Судя по раздавшемуся шелесту голосов, мой посыл был понят абсолютно правильно, поэтому я позволила себе лишь пожать плечами, и с преувеличено напряженным видом уставиться вперед. Ни дать ни взять адмирал Дрейк, высматривающий свою Непобедимую Армаду – «Но я чувствую, что время приближается, и горе тому, кто окажется здесь в мрачный час».

«Как же это тяжело» — вздохнув, подумала я, все так же неподвижно стоя на деревянной пристани, словно памятник самой себе. Разве что голубей, срущих на голову, не хватало. Суетившиеся пони носились вперед и назад, перетаскивая оставшиеся у нас ящики и сундуки, наверняка, как и я, желая обменять их на одну надежную, непромокаемую, теплую гвардейскую палатку – «Как же неприятно говорить то, что от тебя ждут. Обманывать без обмана. Лицемерить, желая добра. И я еще смела выговаривать принцессам, осуждая политиков, и их словесные баталии и маневры?».

— «Ты в порядке?» — негромко спросил Графит. Вернувшись с детьми на спине, он внимательно оглядел хмурящихся под его взглядом налетчиков, и вновь повернулся ко мне – «Думаешь, это безопасно?».

— «Слова «безопасность» и «северные территории» никогда не следует писать в одной строке, дорогой» — хмыкнула я, поглядев на супруга. Шутки он не оценил, поэтому я лишь пожала плечами, глядя на длинную, рваную сеть, небрежно сваленную возле одного из сараев. В ее ячейках запуталось лишь несколько рыбин, да обломки несчастного кнорра, время от времени выносимые на поверхность шумливой рекой – «Я хочу добраться до другого берега, и отправиться в нашу крепость. Там обретается Буши Тэйл. И там мы поймем, что делать дальше».

— «Думаешь, этому пьянице можно доверять? Или этим пиратам?».

— «Эй! Мы не пираты!» — задиристо объявила пришедшая в себя толстуха. Как и все до нее, она быстро опомнилась, и несмотря на опаску, которую демонстрировала в моем присутствии, с остальными вела себя смело и задиристо, будто Иллюстра приходила в этот мир исключительно для того, чтобы устроить обязательное состязание по братоубийству, превратив его в мировой чемпионат – «Мы честные роверы, и нас задирать не моги!».

— «Те же пираты, только хитрые и смелые» — перевела я набычившемуся супругу слова гордо подбоченившейся кобылы, пока остальные пони забрасывали в лодки последний багаж. Конечно, все в них мы ни за что бы не поместились, но для застоявшихся пегасов абсолютно не являлось проблемой путешествие на своих двоих, пусть даже и над ночной рекой. Какие только рейды мы не совершали зимой, под светом холодных звезд, прилетая туда, где нас меньше всего ждали… — «В общем, прыгайте в лодку. Крылатые летят вместе со мной, ты и Рэйн присматриваете за детьми. «Честные роверы» идут рядом, и высматривают опасность в воде и над водой. Все довольны, все при деле. Ферштейн?».

— «Иллюстра… Тут это… Про убежалых этих, подземных переселенцев…» — пробубнила толстуха, с неловкостью и какой-то опаской принимая у меня протянутый ей кувшин. Замазанная глиной пробка почти не пропускала запаха, но все равно, на мой презент косились с явным недоверием, совершенно обоснованно ожидая какого-нибудь прикола от жутковатой Иллюстры – «Они в бурхе, вверх по реке, ховорят. Туда отвезли, не обманули. Мы ж честные роверы».

— «А перед этим – раздели до нитки» — фыркнула я, с прищуром поглядев на упитанную пони и ее помощника, словно лесное чудовище, заросшего волосом по самые ноздри – «Ладно, это ваши дела. Они лишились моего покровительства, когда решили сбежать и оставить нас тут, и да помогут им богини на выбранном ими пути. Меня они более не волнуют».

— «Вот! Все как я и ховорила!» — вновь подбоченилась тетка, орлицей взглянув на выдохнувшую от облегчения команду. Что ж, крутой нрав, которым прославилась пятнистая пегаска с неживыми, запавшими от безумия и бессонницы глазами, был известен от Пизы до Хуфгрунда, поэтому я не удивилась, а приняла это как должное… Хотя внутренне ощетинилась, ощутив холодное прикосновение той, кем когда-то стала всего полгода назад.

— «Звать-то тебя как?».

— «Матушкой Юп кличут, госпожа».

— «Ясно. Выдвигаемся!» — кратко скомандовала я, махнув широким крылом. Бросив взгляд на медленно удалявшуюся деревушку, я попыталась понять, что я чувствую к этому месту, на пять дней приютившему нас в этом летнем лесу – и не смогла определиться в своих ощущениях. Оно могло бы стать тем местом, к которому мы бы привыкли, и в то же время оно уплывало из виду, и я понимала, что уже вряд ли вспомню когда-то о том, как мы жили в покинутых кем-то домах, как и не вспомню эту неприметную деревушку, залитую мягким вечерним светом, пробивавшимся сквозь деревья. Почему-то она показалась мне ненастоящей, похожей на тот странный лес, через который я шла, чтобы отыскать свою лестницу в небо, но на этот раз разделявшая нас вода была темна, отражая лишь всполохи желтого, оранжевого и бурого цвета, в которые превращались удалявшиеся от нас дома. Спустя много лет, я даже подумала отыскать это место, но… Что-то остановило меня. Что-то мягко толкнуло меня в грудь, останавливая, предупреждая ненужный поступок. Возможно, это было что-то вроде предостережения выше, а может быть, просто скверно улегшийся завтрак, комом катавшийся в животе – однако я приняла это, и вздохнув, отпустила от себя воспоминание о светлых, словно недавно отстроенных домах, пустых и звонких, словно скорлупки орехов. О маленькой пыльной площади с установленном в центре низким столбом, окруженном скамейками и прилавками. О большом амбаре и густых кустах, окружавших деревушку, из которой и в которую не было и следа какой-либо дороги. О старой пристани над темной водой. Я смотрела назад – и знала, каким-то глубинным чутьем понимая, что уже никогда не увижу этого места, и лишь когда удалявшиеся домики превратились в разноцветные пятна, в свою очередь, скрывшиеся за поворотом, я обернулась, и вновь поглядела вперед. Туда, где шумели настоящие волны, бьющиеся о пологий, заросший кустарником берег. Туда, где широкая река катила свои могуче воды в неизведанные края, на восток. Где на границе водораздела уже подпрыгивала большая лодка, тяжело переваливаясь на волнах.

Туда, где нас ждал холодный и сумрачный мир, живущий под пологом громадного леса.

---

Дорога до Кладбища Забытого заняла всего несколько дней.

Почему так быстро? Да потому, что я отпустила местную банду, промышлявшую разными темными делишками на огромной реке, и отправилась в путь на крыльях, распределив между пегасами не слишком удобную ношу. Забрав у команды Матушки Юп все веревки, мы соорудили не слишком надежные шлейки, в которые запрягли всю летающую братию, вынужденную тащить на себе наши пожитки. Впрочем, жаловавшихся было мало, поскольку в первый же вечер от темной воды раздались странные звуки, перебудившие маленький лагерь. Каждый описывал их по-своему – кто-то как жуткие крики, кто-то — как вопли и грохот сражения, но я слышала лишь знакомую мне заунывную песню кита. Потусторонние стоны, раздававшиеся из бесконечного мрака, заставили меня, спотыкаясь, брести до самой кромки воды, вслушиваясь в жуткий вокализ, исполняемый клокочущим от крови горлом. Напевная, исполненная страдания и скорби, она манила меня к себе пробивающими холодный пот образами смерти, разрушения и запустения. Не быстрых, а медленных, неторопливых, похожих на медленное разложение целого мира. Это был гимн памяти тому, что уйдет, и никто не в силах остановить этот процесс. Это было понимание того, что вместе с засыхающим, умирающим миром уйдет и певец. Это было приглашение к схватке, в которой поющее существо было лишено надежды, и знало об этом – но воспевало, желая исполнить предначертанное, и гибелью своей увести меня за собой. Если бы не муж, с трудом утащивший от реки мое одервеневшее тело, я наверняка шагнула бы в черную, ставшую удивительно спокойной, словно зеркало, воду, следуя за печалью, от которой болело в груди. Я дергалась, вырывалась, и кажется, даже укусила Графита, но понемногу затихла, до самого утра погрузившись в темную, бесконечную пустоту, то и дело выбрасывавшую меня в объятья очередного кошмара.

 «Чего ты боишься?» - спросила у меня темнота.

«Того, что не справлюсь».

Казалось, сами копыта начали покрываться льдом, заставляя трясущиеся ноги выбивать озорную чечетку на животе.

«Чего ты боишься на самом деле?» — поинтересовалась темная фигура, нависавшая над головой.

«Я боюсь за свою семью».

— «Скраппи, ты меня слышишь?».

«Что же пугает тебя?».

Лед. Вокруг был один лед. Ледяная лежанка из еловых лап хрустела тысячью льдинок под моим трясущимся телом. Покрытая изморозью земля обжигала, словно огонь. Медленно твердея на морозе, перья впивались в стянувшуюся кожу подобно тысяче игл, заставив крылья влипнуть в трясущиеся бока, прикосновение к которым заставило меня взвизгнуть от боли.

— «Скраппи! Открой глаза!».

«Отчего ты бежишь?».

«От себя».

Воздух врывался в мои легкие с громким, неестественным свистом. Одервеневшее тело уже отзывалось фонтанами боли при каждом прикосновении, каждом движении, каждом вздохе. Яростно пульсирующая голова неестественно запрокинулась, следуя за вывернутой спазмами шеей, пытающейся убежать от тяжелого копыта, опустившегося мне на темя.

«Ну же. Еще немного. Осталось лишь наступить…».

«И зачем же?» — осведомилось нависнувшее надо мной существо. Звезды глаз прятались за сиянием, взметнувшимся над моим трясущимся телом, но даже оно не могло растопить сковавший меня лед. Ноги, живот, грудь – все перестало существовать, вмороженное в ледяную глыбу. Дышать становилось все труднее, но двигавшееся вслед за холодом онемение обещало скорое освобождение от всего – от страха, от боли, от надежд.

— «Потому что я… Монстр» — прошептали холодные губы, в кровь раздирая нежную кожицу о могильный холод зубов, к которым примерз уже не слушавшийся меня язык – «Потому что я… Тоже… Чудовище».

 - «Нет, ты не чудовище» — убеждал меня кто-то, прижимая к теплой груди, в которой билось горячее сердце — такое же мощное и тяжелое, что стучало в окованном сталью ларце. Прижимаясь к ней, я забывалась, чтобы спустя целую вечность снова выкрикнуть в темное небо какие-то злые слова. И снова. И снова.

И снова.

 Утром все пони выглядели не лучше меня, и если осунувшиеся легионеры были лишь рады занять себя хоть чем-нибудь, чтобы не оставаться наедине с воспоминаниями о прошедшей ночи, то на лесовиков было просто страшно смотреть. Исхудавшие и кажется даже поседевшие за ту ночь, они испуганно сверкали пожелтевшими белками глаз, то и дело срываясь на бестолковые ссоры. Выглядели они испуганно и злобно одновременно, поэтому я быстро спровадила прочь этот сброд, напоследок, все же впендюрив их атаманше несчастный кувшин, под моим строгим взором перекочевавший в ее грязную седельную сумку.

— «Потом, когда придет желание вспомнить меня, откроешь и попробуешь» — напутствовала ее я, с видом заботливой тетушки, крепко завязывая ремешки на ее потрепанной котомке.

— «А што это, хоспожа?».

— «Гарум. Соус такой. В общем, попробуешь, и оценишь» — хмыкнула я, придирчиво оглядывая лесных джентельпони, с удручающей поспешностью готовившихся к отплытию. Долго же они будут помнить Иллюстру, когда решат разнообразить свой рацион… Но Дискорд их всех раздери, не на себе же мне пробовать свою же стряпню! – «Все собрала? Ничего не забыла?».

— «Отправиться в город. Сказать, что несу местному крулю слово Иллюстры. Аааа… Нас точно отпустят?» — озабоченно нахмурилась толстуха, бросая взгляд на свою ватагу – «А то мы, по убохости своей…».

— «И под Пизу захаживали? Ну, молодцы!» — хмыкнула я, раздумывая, как бы законопатить всю эту банду в самую дальнюю каменоломню, и желательно после того, как они исполнят данное им поручение. Бумаги у нас с собой не осталось, поэтому я решила предать все, что знала с помощью деревянных дощечек, на которых Кавити вырезала самые важные части моего сообщения с помощью своего большого ножа – «Значит, сами и виноваты».

— «Но…».

— «Скажете, что к маркизу от уехавшего посла. Он поймет, и пропустит. После этого бросите клич всем тем, кто еще не разучился держать в копытах и лапах оружие, и ждите до осени возле старого замка. Все запомнила?».

— «Сделаем, хоспожа!».

— «Ну-ну…» — хмыкнула я, и помавая крылышком, проводила ударившие веслами лодьи. Несмотря на определенный вес, который я успела набрать за полгода среди местных жителей, они явно были счастливы убраться подальше от неуравновешенной пятнистой дамочки, закованной в кучу железа, решения которой вызывали оторопь как у союзников, так и врагов. Спровадив внезапных попутчиков, от облегченного выдоха которых парус их деревянных посудин надулся, словно живот записного алкоголика, я побрела обратно во временный лагерь, где полусотня легионеров уже заканчивала увязывать наши пожитки, как и я, стремясь как можно скорее убраться подальше от странной реки. Следующая ночь прошла чуть полегче, и к исходу недели мы спали практически без сновидений, и даже выставив стражу, о чем напрочь забыли в первую ночь у воды. Конечно же, пришлось взять с собою и Скрипа. Прятавшийся в наших пожитках, он вылезал из них лишь после захода солнца, в первые несколько ночей до визга напугав не только Грасс, но и некоторых кобыл, среди которых оказалась и Кавити. Вот бы ни в жизнь не подумала… Путь по воздуху он проделал в моих копытах – как оказалось, вместе с солнцем, полеты по воздуху входили в число наиболее пугающих событий для этого существа, мало отличаясь от какого-нибудь мирового катаклизма. Поэтому при любой попытке оторвать его от земли он сворачивался в тугой клубок, на радость любопытным близнецам превращаясь в хитиновый шар. Фестралья писклявая банда буквально передралась за право путешествовать верхом на материнской спине, чтобы во время скучных полетов всласть потыкать копытами в трясущееся от ужаса существо, пытаясь вытянуть из хитинового клубка хотя бы пару поджатых ножек.

Кладбище Забытого встретило нас новыми воротами, лежащими неподалеку от возводимого барбакана. Оставшись наедине со своей «дикой» Иррегулярной когортой, Тэйл развил бурную деятельность, и вернувшись спустя несколько месяцев отсутствия, я обнаружила завершенный донжон и отремонтированные стены, снаружи которых раскинулся самый настоящий городок из землянок. Еще одним нововведением, бросившимся мне в глаза, была укрепленная над воротами голова какого-то чудовищного зубастого кабана, кости которого вдруг решили прорости через покрытую грубым волосом шкуру. Командовавший всем этим бардаком Буши окончательно натурализовался – отрастил лохматую гриву, в которую заплел множество ракушек, перьев и прочего мусора, завел обязательный для северного жеребца «почетный эскорт» из таких же лохматых кобыл, но самое главное, тартар его раздери – он начал отращивать на ногах густые щетки, уже наполовину прикрывающие копыта!

При виде их, я ощутила, что непременно хочу себе такие же, и побольше!

— «Гляжу, ты уже окончательно тут освоился» — после бурных приветствий, мы поднялись в комнату на вершине главной башни, где он устроил себе логово с балконом, откуда было удобно обозревать окрестности не хуже иного дозора – «Кажется, даже усы и бороду решил отпустить?».

— «Конечно. Так проще разговаривать с местными, когда они считают тебя за своего».

— «А вот это что?».

— «А что это?» — непонимающе поглядел он на свои ноги, на которые указывало мое подрагивающее от возмущения копыто.

— «Ты что, не в курсе нового дополнения к уставу? Щетки на лапах легионеры имеют право отращивать только после Легата! Так что это залет, Буши, залет. И серьезный. Так что – сбривай! Или я сама тебя обкорнаю».

— «Вечно ты так, Раг» — надувшись, буркнул тот, на всякий случай убрав копыта под стол – «Просто кое-кто завидует, что у этой «кое-кого» ничего не растет!».

— «Завтра ты отправишься в разведку, и геройски пропадешь в местных лесах, понял?».

— «Ладно, завтра поправлю» — вздохнул тот, старательно отводя глаза от комнатного бара, под который в каменной кладке башни была выделена целая ниша, похожая на заложенное камнем окно. Судя по ее глубине, найти там можно было много чего интересного и я, помимо воли, принюхалась к запахам, доносившимся из-за дверок, украшенных мощным замком.

— «А что это у тебя там за украшение неуставное болтается?» — решив, что обрить налысо своего приятеля еще успею, поинтересовалась я, ткнув копытом в ту стену, за которой, предположительно, находились ворота – «Над воротами, я имею в виду. Не приведи богини, рухнет кому-нибудь на голову. Опять ведь скажут, что это из-за того, что я рядом где-то ошивалась!».

— «А кто его знает. Местный охотник на чудищ приволок. Сказал, что какая-то уходна, или ехидна, или еще какая-то экзема, что б ей пусто было. Вот, повесил – сказал, что чем больше народу увидит, тем быстрее ему заплатят. Особенно когда узнают, что по хозяйским землям еще несколько таких бегает. Мол, это местного маршалка расшевелит».

— «Еще? Несколько?!» — охренело выдохнула я, вспоминая размеры чудовищной головы. В ее пасть, украшенную огромными клыками, я могла бы войти, даже не пригибаясь – «Да эти твари могут подземных червей как земляных червяков из земли доставать!».

— «Костяные вепри. Мерзкие твари и большие, как дом» — согласился Тэйл. Поднявшись, он отправился к дальней стене, и повозившись, разжег длинной спичкой сложенный шалашиком трут^[45]. Вскоре пламя облизнуло стенки медной жаровни, осветив висевший на стене гобелен, в котором я с удивлением узнала карту Заброшенного леса, поделенную на мелкие лоскуты, самый крупный из которых был не больше копыта – «Вот, погляди, что мы нашли в одном из подвалов. Валялся в углу, и если бы не наша штальверкер, осушавшая это место, то так бы и сгнил, вместе с остальными коврами».

Повисла долгая пауза, во время которой я подошла к гобелену, вместе с пегасом заново оценивая то, что мы смогли натворить прошлой зимой.

— «А это точная карта?».

— «Примерно. Давность всего в две сотни лет».

— «Всего-то?».

— «Ага. Выражаясь твоими словами, тут вообще не любят каких-либо резких телодвижений. Поэтому границы поветов считаются нерушимыми – ну, из-за того, что каждая проходит по какому-нибудь приметному месту. Скальной гряде, лесной речке, опушке одного леса, переходящего в другой. Ну, ты знаешь, как это бывает у земнопони – иногда непонятно, как они одно дерево от другого-то отличают, но вот поди ж ты. Даже границы по ним проводят. И если кого-нибудь из соседей попросят со своего места, то просто присоединяют их область к себе».

— «Да-а…» — протянула я, глядя на пестрый узор, похожий на ковер из осенних листьев, в кажущемся беспорядке разбросанных по карте средних размеров страны – «Слушай, как мы вообще смогли ее взять, а?».

— «Да сам не поверил, пока сюда не прилетел» — развел крыльями жеребец, бросив на меня ироничный, и в то же время настороженный взгляд – «Ты же сама помнишь, как мы носились из одного конца этого бесконечного леса в другой. Да и то, надежно контролировали только несколько областей, на этой стороне реки».

— «А почему ее тут не нарисовано, кстати?».

— «Какие-то местные заморочки» — скривился пегас, махнув рукой в сторону балкона, словно предлагая мне обратить внимание на бесконечный скрип кельм и стук молотков, укладывавших серые камни – «Местные считают, что изображать эту реку нельзя, и называть вслух тоже запрещено, поэтому придумывают ей всяческие имена. Вот, видишь? Примерное ее русло можно проследить только по этой границе пежду поветами – она слишком уж ровная, и тянется с юго-запада на северо-восток. Стерегут свои излучины, тайные протоки и берег вообще, чтобы ни один пришлый не разобрался».

— «Представляю себе…» — пробормотала я, отводя глаза от старой карты. Я подозревала, что в лесах скрывалось гораздо больше пони, грифонов, и еще богини знает кого, но лишь бросив взгляд на этот гобелен я начала понимать всю тщетность своих усилий.

«Я ненавижу это место».

— «Я ненавижу это место» — отзвуком собственных мыслей, мой голос разнесся по комнате, вместе с прохладным ветром, вылетев из раскрытой двери на балкон. Где-то внизу, в восстановленной трапезной, отъедалась охранявшая нас полусотня, прибытие которой послужило сигналом к началу самого настоящего пира, собравшего на себя всех охочих до новостей. Желающих послушать о наших приключениях было столь много, что в этом бедламе никто и не заметил фигуру мелкой пегаски, укрытую широким плащом, проскользнувшую в двери донжона. Рано или поздно мое присутствие все равно бы всплыло на поверхность, но до тех пор я собиралась как можно быстрее и как можно более точно понять, что успело произойти за мое отсутствие в этом месте – «Само название… От него так и веет невысказанным «Вы здесь не задержитесь!». Нужно это исправить».

— «А традиции?» — Тэйл спорить не стал. По его угрюмой морде я поняла, что прежнее название замка – Кладбище Всего Забытого — его тоже абсолютно не радовало, но как изгнать его из памяти тех, кто жил под сводами древних лесов? Пусть мы почти разрушили этот замок, оставив лишь огрызки от башен и стен, а алхимическое пламя довершило разгром, слизнув раскаленными языками верхушку древней скалы, но даже оно было не в силах победить оплавленные кости земли, чьи оплывшие и спекшиеся от жара останки послужили фундаментом для каменщиков, словно заведенные, трудившихся на новеньких стенах, растущих день ото дня – «Трудно будет переубедить северян».

«Традиции…» — пробормотала я, глядя в огонь. Едва заметный дымок прихотливыми изгибами кружился у головы, и мне казалось, что я медленно двигаюсь вместе с ним, начиная неторопливый полет над новыми стенами, древними плитами площади, поднимаясь над вершиной горы – «Мы не удержимся здесь, если не будем опираться на традиции».

— «Вот. Я тоже об этом говорю! Но…».

— «Традиции меняются. Медленно, неторопливо, зачастую превращаясь во что-то совершенно другое, скрывая под налетом привычных обрядов нечто новое и незаметное, словно кости, скрепляющие нашу плоть» — ветер затих, будто прислушиваясь к моему бормочащему голосу. Замок был тем ключом, что склеплял эти земли – вынь его, и все рассыпется, расползется, словно сгнивший гобелен. Древние жители этих земель чувствовали это, и выстроив этот форпост, покинули его; а чтобы понадежнее защитить это место, окружили его одним из самых надежных запретов – инстинктивным отвращением к смерти, присущим всем живым существам. Они создали здесь кладбище без могил, погост без насельников^[46], эдакий предупреждающий знак, и тем самым оградили его от разора. Но теперь этот символизм должен был послужить нам – хотя бы для того, чтобы даже у самых дремучих лесных кобелин и в мыслях не промелькнуло оспаривать нашу власть, наше право держать под своим копытом эту лесную страну.

— «Эммм… Командир?».

— «В Эквестрии мы подчинялись закону, и сами были законом» — да, наверное, это могло бы сработать. Слепо глядя быстро сохнущими глазами на желтое пламя, отражавшееся в покрытых сажей стенках из звонкой меди, я старалась не упустить этот миг, так похожий на долгие ночные уроки, которые я получала, сидя у ног своей Госпожи. Сознание расплывалось, но в то же время было необычайно остро, исследуя само себя, впитывая и отражая все то, что находилось вокруг – «Мы правили, опираясь на силу закона. Здесь мы должны опереться на то, что называют силой традиций, и сделать ставку на них. Став тем, кто создает и контролирует традиции. Понимаешь?».

— «Нет. Слушай, может, я позову кого, а?».

— «Здесь будет место, в которое пони, грифоны и прочие аборигены приходят за новостями. Куда слетаются и съезжаются поторговать. Где собираются во время опасности, словно вокруг старого знамени, хватаясь за крепкое древко» — подняв глаза, я поглядела на нервно нахмурившегося пегаса. Его фигура показалась мне почти прозрачной, ореолом лохматой, вздыбленной гривы очертив заходящее солнце, тревожный, розово-бурый свет которого заглянул в раскрытую балконную дверь – «Здесь будет сердце этих земель. Общее – и обособленное одновременно. Здесь будет… Здесь будет мой Каладан».

— «Ну, вроде бы неплохое название…» — осторожно ответил Тэйл, бочком отодвигаясь в сторону двери. Увидев, что я вновь свела глаза в кучку, и теперь рассматриваю именно его, он вымученно усмехнулся своей щербатой ухмылкой, и сделал вид, что уже никуда не спешит – «Слушай, а может, ты это… Поесть хочешь? Или попить?».

— «Наливай».

— «Но…» — поглядев на меня еще раз, он вздохнул, и покосившись на окно, отправился открывать погребок, порадовавший меня как своей глубиной, так и запахом, в котором винные ароматы вовсю конкурировали с запахом крепчайшего клювадоса и сидра из центральной Эквестрии. Мой организм, измученный грифоньими виноделами, взыграл, словно губка, впитав в себя первый стакан пузырящегося содержимого пузатой бутылки – «О, а пить ты не разучилась. А я уже думал, что все – теперь будешь только тонкие грифоньи вина смаковать, среди знати».

— «Будешь много говорить…» — я сделала паузу лишь для того, чтобы хапнуть из-под крыла пегаса бутылку, содержимое которой с бульканьем отправилось в мое горло, под обалделым взглядом немаленького пегаса – «…останешься без питья. Уфффф! Хорошо!».

— «Слушай, ты обещала мне рассказать, как ты это делаешь!» — клещом вцепился в меня жеребец, едва ли не прыгая вокруг моей благодушно ухмыльнувшейся тушки. Впервые за эти недели моя улыбка вышла не такой напряженной и неестественной, словно безумный оскал, и я почувствовала, как чуть отпускает меня напряжение, тугой пружиной затянувшееся где-то внутри – «Ну, Раг! Ну пожалуйста! Ты говорила, что когда-нибудь научишь меня этому фокусу!».

— «Просто раскрути».

— «Что?» — не понял Тэйл, принимая у меня пустую бутылку, взамен которой тотчас же цапнул еще одну – «Кого раскрутить? И на что?».

— «Напиток, глупый. Слегка покачай копытом, вот так… Видишь? Сидр начал кружиться. Когда в центре образуется воронка с тонким хвостиком, запрокидывай голову, и постарайся как можно сильнее выдвинуть вперед нижнюю челюсть. А теперь задержи дыхание – и глотай».

Обдумав мою нехитрую инструкцию, Буш закивал, и решил не тянуть с экспериментом. Хватило его всего лишь на полбутылки, но даже облитый ароматным напитком, он восторжествовал, залихвастки потрясая опустевшей посудой.

— «Х-ха! Видала?! Вот это магия!».

— «Скорее, наука».

— «Да? И какая же?».

— «Основы реанимации» — едко ухмыльнулась я, заставив бежевого пегаса от неожиданности поперхнуться, глядя на меня очень большими и круглыми глазами – «Одна из частей тройного приема Сафара. Выведение вперед нижней челюсти позволяет оттянуть вниз язык, не позволяя ему западать – и расслабить гортаноглотку, в результате чего пищевод образует почти прямую трубку, за счет разности давлений буквально засасывающую попадающий в нее алкоголь».

— «Раг, Дискорда тебе под крыло! Я уже жалею, что и спросил!» — ругнулся Буши, с сожалением отставляя бутылку – «Вечно ты любишь какие-то гадости рассказать, когда приличные пони собираются расслабиться и отдохнуть».

— «А все это от того, что считающие себя приличными пони вечно отдыхают где-нибудь без меня!» — бухтела я, вслед за Буши спускаясь по винтовой лестнице в общий зал. Уже отстроенный, он был украшен все теми же перьями, ракушками и грубыми резными поделками, развешенными на стенах, и капителях колонн, а пол похрустывал подсыхающей хвоей, осыпавшейся с разложенных по нему еловых лап^[47]. Ее тяжелый, удушливый запах компенсировал прохладу, которая царила под новыми сводами из-за лишенных стекол окон, одно из которых располагалось прямо над возвышением в самом конце почти квадратного зала, на котором какой-то остряк уже установил скособочившуюся табуретку. Наткнувшись на мой тяжелый, вопросительный взгляд, Тэйл лишь пожал плечами и закатил глаза, намекая на то, что его не слишком волнуют взаимоотношения трудившихся на стройке грифонов и их нового короля, всего лишь несколько месяцев назад вскарабкавшегося на Каменный Трон. Вздохнув, я тоже пожала плечами, и старательно игнорируя множество круглых грифоньих глаз, уставившихся на нас с самых разных концов помещения, двинулась к дверям вслед за уходившим пегасом. Прятаться было уже бесполезно, поэтому я не собиралась скрывать свое присутствие, весть о котором должна была разнестись со скоростью лесного пожара – по крайней мере, так я думала, услышав нетерпеливые расспросы стоявшего на воротах патруля северян. Вооруженные здоровенными молотами и топорами, в порядком засаленных, но все еще поблескивающих лориках сегментатах, надетых поверх грязных до невозможности гамбезонов, они выглядели куда представительнее, чем пообтрепавшиеся за время нашего марша легионеры, и тем забавнее было видеть, как отступали и хмурились эти здоровяки под пристально-острыми взглядами жеребцов и кобыл отдельной кентурии Рэйна. Расположившись в одном из залов перестраиваемых казарм, они уже шныряли по строящейся крепости под внимательными взглядами своего розового командира, висевшего над центральной площадью, чье внимание не обошло и меня. Успокаивающе помахав расслабившемуся жеребцу, я вновь огляделась вокруг в попытке понять, что же имено происходит в этом не так давно тихом и заброшенном месте. Когда-то здесь был лишь хорошо сохранившийся замок, увитый плющом и цепляющимися за камни вьюнками; затем – большой, но почти не прижившийся в нем гарнизон, успевший лишь кое-как обжить несколько наиболее сохранившихся помещений. Потом – пришли мы, и на площади, среди полуразвалившихся стен, появился палаточный лагерь, почти уничтоженный в ту зимнюю ночь огнем алхимического пожара. Теперь же большую часть освободившегося места занимали штабеля бревен, досок и каменных блоков, миниатюрными пирамидами возвышавшиеся у каждой стены – хитрые грифоны не стали размениваться на неуклюжие носилки и тачки, а создали целую систему из деревянных поддонов, скользивших под действием противовесов по настоящей паутине из натянутых над крепостью прочных веревок. Попытавшись было сосчитать трудившихся пернатых каменщиков, я быстро сбилась на второй сотне, и с обалдевшим видом поглядела на Тэйла, гордо взиравшего на творившийся вокруг бедлам. Похоже, мой взгляд был достаточно красноречив, и вскоре, передо мной опустилась бурая грифонка, чья лоб был по-прежнему перетянут зеленой повязкой, довольно смешно смотревшейся вместе с самодельной каской из дерева, прикрывавшей ее голову и шею.

— «Ма… Майзе?» — выудив из памяти имя грифонки, удивилась я – «Мне казалось, что после заключения мира ты должна была быть уже где-то под Иглгардом, теряя от волнения остатки одежды».

— «Иглгард лежит в руинах. Но он никогда не ляжет под нового короля» — буркнула та. Зеленые глаза ее то и дело пробегали по моей фигурке, словно кого-то ища, и не находя – «Слишком далеко лететь. Слишком трудна дорога. А все для чего – чтобы провести еще одну голодную зиму в холодной горе?».

— «Понятно. Значит, решила остаться тут?».

— «Согласно твоему же обещанию, Мясник!» — грифонка вела себя вызывающе, но нервные, дерганные движения выдавали ее с головой. Она боялась меня, и более того – боялась того, что я могла сделать, и кажется, это пугало ее еще больше, чем просто соседство с неуравновешенной пятнистой лошадкой, глядевшей на нее взглядом пустых черных глаз – «Ты сама сказала, что как только мы достроим все, что разрушили, то сможем сами решать свою судьбу. И мы хотели… Хотим остаться тут, в Кладбище Забытого».

— «Понимаю…» — вновь протянула я. Когда-то мы взяли в плен тысячу с лишним грифонов, от которых в крепости осталось не больше половины. Кто-то улетел, кого-то мы обменяли, а эти вот остались, и теперь решили стребовать обещанную им долю. Интересно, и как долго бы они ждали того, кто решил бы этот вопрос? – «Буши, они к тебе обращались?».

— «Нет, командир. Но трудились на совесть. Скажу даже, не все наши так работали, как те, кого Майзе собрала» — покачал головой пегас, бросив взгляд на смущенно потупившую глазки птицу. Я с большим трудом постаралась не стукнуть себя копытом по морде при виде еще одной жертвы этого пернатого полового террориста – «У нее просто дар строительными артелями командовать. Поэтому они тебя ждали, ведь ты им пообещала заступничество перед принцессами и народом».

— «Что ж, справедливо» — при этих словах грифонка немного расслабилась, и прекратила шарить глазами по сторонам – «Тогда говори, что именно вы там решили, и чего собрались у меня потребовать во исполнение данных мной обещаний. И хватит уже оглядываться! Ты что, думала, что я Кабанидзе за собой просто так, словно куклу таскаю, для вашего развлечения, морды? Он, по моему заданию, своей сотней командует и поверь, даст им понюхать дерьма».

— «Нет, я вообще не…» — голос грифонки истончился и затих, а глаза округлились, когда у меня за спиной послышался знакомый перестук восьми хитиновых лап, забавно цокавших по камню двора – «Мо... Монстр! Дас монструм!».

— «Сама ты чудовище. Ты и твои приятели, делающие вид, что совсем не подслушивают наш разговор» — фыркнула я при виде судорожно заполоскавшей крыльями грифоньей стаи, поглядев на прицокавшего Скрипа. Оказавшись в новом для него мире, это безглазое существо принялось обследовать его с энергией миссионера, попавшего на остров, обитатели которого еще не слышали Благую Весть^[48]. Остановившись рядом со мной, он разинул ухмылявшуюся пасть, и издав серию коробочных щелчков, требовательно застучал хвостом по земле – «А это Скрип. Мы вышли с ним из глубин Подземья, победив чудовищного червяка. Ну разве он не милашка?».

— «Как… Как скажите, Госпожа…» — проклекотала Майзе, очень большими и очень круглыми глазами глядя на то, как восьминогий муравей вскарабкивается на протянутое крыло. Покорив эту высоту, тот важно прошелся от холки до хвоста, не забыв постучать меня по крестцу, и удовлетворившись ревизией, отправился дальше, спустившись по другому крылу. Кажется, наличие у меня очередного необычно выглядевшего существа вновь навело грифонов на какие-то мысли, но признаться, мне было глубоко наплевать на любые легенды аборигенов, ведь после Камелу я поклялась себе держаться как можно дальше от всяких пророчеств и связанных с ними легенд.

— «Итак, чего вы хотели?».

– «Мы хотим остаться тут, в Кладбище…».

— «Каладан».

— «Что?».

— «Кладбища Забытого больше нет» — терпеливо обьяснила я, заметив, как все больше грифонов бросают свой инструмент, и уже не скрываясь, слушают наш разговор, хорошо слышимый на фоне почти прекратившегося строительного шума – «Старый замок сгорел в огне, а пепел его смыли весенние дожди. Теперь, на его костях, мы все построим новое место, новое сердце этих лесов. А новому месту нужно достойное имя. Поэтому отныне он будет называться Каладан – приют для любого, кто доберется до его стен».

— «Ка-алада-ан…» — присвиснула на свой манер грифонка, словно пробуя это слово на язык – «Не важно. Пусть будет Каладан. Но мы хотим остаться тут, в этой крепости. Мы будем и дальше строить его, но уже не просто так, а по подряду».

— «Денег не дам!» — тотчас же категорично отрезала я, заметив хищные огоньки в глазах грифонов, бочком приближавшихся к нам, и рассаживавшихся на окружающих стенах, кучах мусора, штабелях камня и даже веревках, тянувшихся у нас над головой. Это не добавило мне уверенности и оптимизма – сложно дискутировать с собеседником, когда над твоей головой угрожающе раскачиваются несколько прицелившихся в тебя кошачьих задниц – «У самой нету. Все отобрали, а остатки сожрали чудовища в Подземье».

— «А право жилья?» — увидев непонимание, явно написанное у меня на морде, Майзе вздохнула, хотя и довольно наигранно – «Эйн вертраг – подряд, по которому мы будем работать. Но мы уже не пленные, и должны получить что-то взамен! Правда?».

— «И чего же вы восхотели?».

— «Свой городок!».

— «Нет!» — тотчас же отрезала я. Похоже, бежевая грифонка и в самом деле была хорошим инженером, но торговалась при этом так же хреново, как и я. Что ж, кем бы ни были наши предки, торговцев среди них точно не было, но в отличие от нее, я просто была немного более циничной, заразившись этим от своего вновь отсутствующего симбионта – «Я не собираюсь возвращаться к тому, с чего все началось. Каладан будет местом для всех, безо всякой расовой сегрегации!».

— «Но тогда мы хотим свои собственные дома!» — услышав негодующие вопли, которыми разразились собравшиеся вокруг грифоны, Майзе поспешно отступила на заранее заготовленные позиции, в которые и вцепилась как клещ, принявшись торговаться, словно какой-нибудь пейсатый дромад – «Дома, а не крошечные комнаты, похожие на скворечник!».

— «Каждому?».

— «Да!».

— «Прямо здесь? Вокруг этого города?» — Тэйл присвистнул, в то время как я изо всех сил попыталась сдержаться, и не давить лыбу прямо перед дружно заголосившей грифоньей стаей, еще не сообразившей, как приятно мне было слышать их «требования». О чем-то таком я размышляла всю дорогу до Кладбища Забытого, изо всех сил ломая голову в попытке понять, как заставить аборигенов селиться в этих местах. И вот пожалуйста – такой вот подарок... Поневоле напьешься от счастья, что все разрешилось и без тебя.

— «Даааа!» — дружно завопили пернатые кошки, заставив десяток бойцов Рэйна суматошно вспорхнуть в воздух, высматривая опасность своему командиру.

— «Ну… Хорошо. Принимаю» — выдержав паузу «для подумать», я важно кивнула, и помахала крылом – «Сим подтверждаю, что отныне каждый из вас обрел свой дом в Каладане, и…».

— «И его потомки!».

— «Безусловно. И передаст это право потомкам, кем бы те ни были – грифонами, пони, или кем-либо еще» — сделав вид, что как раз собиралась это сказать, я и в самом деле призадумалась, чем бы еще привязать этих искусных ремесленников к новому поселению. Денег на его строительство у меня не было – и даже если ты спросишь меня, Твайлайт, почему я решила, что несу ответственность за это место, то я вряд ли смогла бы ответить тебе в этот момент. Просто в тот миг я вдруг ощутила желание что-то создать – что-то настоящее, реальное, а не долговременное укрепление или место для тренировки тех, кто в будущем будет лишь разрушать. Что-то, что переживет меня и Графита, а может быть, даже наших детей, оставив в памяти имена тех, кто заложил начало чего-то нового, светлого, доброго. Того, что станет домом для многих существ. Мир, по поверхности которого я скакала все это время, словно камень по темной воде, вновь ожил вокруг меня, робким лучом летнего солнца мазнув по глазам, привыкшим видеть лишь сумрак и холод, заставив на секунду поверить в то, ради чего стоит жить. Наверное, именно это заставило меня так расщедриться – но как и солнечный луч, случайно проскользнувший сквозь густую листву, это чувство померкло при виде целой группы вооруженных и одоспешенных грифонов, возглавляемых целым риттером, важно помахивавшим крыльями во главе небольшого отряда.

— «А это еще что за кавалерия?» — осведомилась я, глядя на Буши. При виде риттера тот скривился, словно лимонной настойки хлебнул – «Судя по тому, что их никто не остановил на воротах, находятся они тут на законных основаниях… Ну, или нас уже осадили, и их некому было остановить».

— «Это как раз та самая подлость, которую замыслили в Грифусе» — ощерился жеребец, глядя на приближавшуюся процессию – «Познакомься, это Трави де Пуассон – риттер Грифоньих Королевств, староста Ктоцкий и Убервальдский, которого нам прислали из Грифуса. Больше известен под кличкой «Изволю» — угадай, почему».

— «Изволю объявить незаконным, а потому недействительным все, о чем вы тут сговорились!» — подбоченившись, каркнул грифон, вызывающе глядя на меня своими круглыми, хищными глазами.

— «Даже не представляю» — буркнула я, тяжело глядя на разворачивавшихся в линию панцирников, ощетинившихся могучими халбердами. Фрегорах нетерпеливо вздрогул в своих ножнах, из которых его потянула моя опустившаяся на оголовье нога – «Даже не представляю. Но зато теперь я представляю, чем все закончится. Поэтому… Собирай всех – нам нужно должным образом поприветствовать наших гостей».

---

Вечерело. В большой кухмистерской, как на грифоний манер обозвали помещение, способное накормить до пары сотен голодных ртов за раз, было жарко натоплено, и спертый, душный воздух, пронизанный клубами дыма от курившихся в жаровнях углей, распугал всю кровососущую братию, с ревом пикировавших на любого, кто смел высунуть нос из дверей. Грифоны и пони расселись по лавкам отдельно друг от друга, словно встретившиеся в одном баре болельщики разных спортивных команд, однако офицерам такая возможность была заказана, и нам пришлось вместе умащиваться за стоявшим на возвышении, «почетным» столом. Боя, как ты уже поняла, Твайли, не получилось – увидев вываливающихся изо всех дверей легионеров, грифоны притормозили, а когда от ворот потянулись и северяне, возглавляемые рослым жеребцом с огроменной кувалдой, вовсе ушли в глухую оборону, ощетинившись, словно еж, острыми наконечниками халбердов. В общем, все разрешилось достаточно мирно – поорав и помахав длинным мечом, риттер немного покочевряжился, но затем решил сменить гнев на милость, чему немало поспособствовали извлеченные из чехлов самострелы, которые, как всем стало известно за прошедшие полгода войны, прививают вежливость и почтительность даже самым воинственным из грифонов. В общем, дело закончилось мрачным, недружелюбным нейтралитетом – грифоны дулись за столь неласковый прием со стороны пони, самым возмутительным образом решивших не только не сдаваться, но и вырезать весь их отряд, по-тихому прикопав его где-то в лесу, чего громко требовала проделать одна пятнистая и очень буйная сумасшедшая; в то время как я разобиделась на то, что большой кабинет на вершине донжона, оказывается, назначенный мною принцепс должен был делить с каким-то там грифоньим наместником, уже втащившим туда свой каменный стул. И ведь не поспоришь, ведь соглашение о совместной реализации властных полномочий было подписано сразу после «сердечного согласия», заключенного нашими досточтимыми монархами, чтоб им обоим икалось и пукалось! Улыбаясь друг другу, и вежливо потряхивая лапами и копытами, политики творили какую-то ерунду, создавая настолько запутанные соглашения, что здесь, на местах, мы тихо зверели, когда выяснилось, что в одной и той же крепости должны были начальствовать сразу два командира, каждый из которых должен был заботиться о представителях своего собственного народа. Я даже не пыталась понять, как же именно они это себе представляли, а просто и доходчиво сообщила, что попытки снова надеть ярмо на четвероногих обитателей этих лесов будут сопряжены с кардинальным ухудшением самочувствия всех, кто решит провернуть этот фокус. Де Пуассон, как оказалось, тоже не обладал смирением истого селестианца, или как там назывались последователи почившего Хрурта, и поинтересовался, не желает ли дама посол выйти и прогуляться с ним под луной, захватив с собой пару добрых мечей. Оскалившийся на это предложение Графит быстро усадил меня на место шлепком крыла по голове, и уже намеревался было предложить благородному риттеру кое-что поинтереснее, но намечавшася потасовка затихла сама собой, когда входная дверь кухмистерской распахнулась, и в ярких вспышках приближающихся зарниц в зал ввалилась фигура рослого земнопони. От стеганки на его боках остались заляпанные чем-то темным лохмотья, один из мечей вновь пропал, а светящиеся глаза были тусклыми и едва поблескивали в полумраке трапезной. Кое-как доковыляв до лавки, он устроился возле жаровни, и с жадностью припал к одному из кувшинов, гулкими глотками отправляя в себя его кислое, неаппетитное содержимое, которое местные жители принимали за пиво.

Как по мне, так это был разведенный до состояния мочи обыкновенный ягодный квас.

— «Равикс?» — приподнявшись на своем месте, я уставилась на знакомого земнопони. Выдув единым махом целый кувшин, он откинулся на шершавую стену, и утомленно глядел то на окна, за которыми все чаще вспыхивали молнии, то на собравшихся вокруг грифонов и пони – «А ты что тут делаешь? Ты же остался в Люгенсбродене! И где ты забыл де Кастельмора?».

— «Город пал через сутки. Сначала его наводнили грабберы. Затем гнильцы. Потом из воды полезли жаберники и игольцы» — я не имела понятия, что это были за существа, но молча внимала, стараясь по одним только названиям монстров представить, какой творился там ад. Хлебнув пива, земнопони задумался, словно вспоминая что-то, а затем продолжил ломающимся голосом, похожим на рычание волка – «Защитники не успевали отбиваться от одних монстров, как на смену приходили другие. Меня нанял магистрат, и клянусь всеми Предками, хорошими и плохими, я отработал каждый талант, который мне собирались заплатить. Но они – они сражались как проклятые, защищая свой дом».

— «И ты оставил их?» — прогудел рядом знакомых голос. Эти слова заставили меня вновь опуститься на скамейку, внимательно глядя на белогривого жеребца. Краем глаза я заметила Грасс, вместе с детьми появившуюся в кухмистерской вместо того, чтобы тихо сидеть в отведенной нам комнате башни – похоже, их тоже напугала приближающаяся гроза. Наверняка они еще не скоро забудут погоду, которая меняется сама по себе.

— «Я отступил, когда надежда пропала!» — зыркнув на Графита, проклокотал Равикс. Казалось, еще немного, и он набросится с голыми копытами на фестрала, возвышавшегося с противоположной стороны стола – «А магистрат, бургмистр – они остались! Они велели мне убираться, и выполнить свою работу, сообщить о произошедшем их королю. То же самое потребовали у де Кастельмора, направившегося обратно в Друнгхар. А вот почему, Стар, там не было «избранных воинов Госпожи», как называете вы себя сами, красуясь перед простыми обывателями – об этом спроси себя сам!».

— «Мы действуем не сами по себе, а лишь выполняем волю пославшей нас…».

— «Навоз! Ничего вы не выполняете» — запал земнопони иссяк, словно этот рассказ, эта вспышка выпили остатки его сил. Выдохнув, он вновь откинулся на лавке, опираясь о стену спиной, и вновь утомленно потянулся к кружке с кислой бурдой – «Только пугаете изнеженных южан. Люгенсброден, Мурквир, Драгонрич, все Подземье… Если бы вы выполняли свой долг, то в нашем ордене не было бы нужды».

— «Эти «изнеженные южане» сделали то, что вы не могли сделать много веков» — в тишине, буркнула я. Игнорируя резко повернувшегося ко мне Графита, я выпуталась из укрывавшего меня плаща, под которым спасалась от наездов кровососущих паразитов, и направилась к столу охотника на чудовищ, сверкнувшего на меня своими желтыми глазами – «Поэтому хватит обвинять всех вокруг в своих собственных бедах. Ты же слышал, какой лично я предлагала подход! И только принцессы решили, что нужно дать шанс. Вам всем, кто населяет эти земли. Ты получаешь деньги за то, что охотишься на чудовищ – а что должна сказать своим подчиненным я? Как объяснить, что нужно идти и умереть за презирающих их пони, живущих в землянках на краю земли? Поэтому я явилась сюда одна, без Ночной Стражи и Легиона! Не жди больше помощи от богинь! Мир держится на четырех столпах: это познания мудрых, справедливость сильных, молитвы праведных, и доблесть храбрых – и пройдя над землей, под землей и по земле, я хотела узнать, что творится в этом уголке нашего мира. Что произошло после падения чудовища, захватившего Каменный Трон. Что не оскудели еще сердца жителей этой страны храбростью и верой!».

— «Ну-ну» — пробудрчал земнопони, глядя на протянутую ему бутылку сидра, которую я прихватила из бара у Буши. При виде нее глаза Грасс вспыхнули, словно два огонька, заставив меня зябко передернуться от ощущения первых капелек пота, скользнувших по позвоночнику – «В Иллюстру, значит, играешься?».

— «А разве есть еще что-то, что стоит того, чтобы класть за то свою голову в этом глухом краю?» — мрачно отшутилась я, глядя на утомленного, истощенного жеребца – «Только не говори, что хорошая погода!».

Охотник на чудовищ не ответил – медленно сползая по стене, он уже спал, не успев выпустить из копыт почти пустую бутылку, со звоном покатившуюся по столу.

— «Отнесите его в казармы» — вздохнула я, поглядев на столпившихся вокруг грифонов и пони – «Пусть отдохнет. Завтра мы решим все накопившиеся вопросы».