Стальные крылья: Огнем и Железом

Глава 19 - "Цугцванг" - часть 4

Что ж, если гора не шла к одному хитроумному пророку прошлого, то и мне было не стыдно уподобиться старику и отправиться туда, где засели неверующие, не верившие в то, что закрытые переломы составлявших колени костей не слишком опасны для здоровья вообще, а вот прислушиваться к своему собеседнику заставляют куда как быстрее любых уговоров. Поэтому я подчинилась такому настойчивому жеребцу и вскоре уже ковыляла по коридорам дворца, стараясь сохранять прямолинейную траекторию и не шататься слишком уж сильно от одной стены до другой. Хорохориться в постели у меня получалось гораздо лучше чем идти, и к тому времени как мы вышли из дворца, я чувствовала себя так, словно пробежала несколько миль в полном штурмовом доспехе, в который, по новой классификации, с легкого копыта моих бывших подчиненных попадало все, что сочетало в себе более одного типа брони. Для чего им понадобился такой выверт стратегической мысли я, признаться, не поняла, поэтому отправила присланную из Мэйнхеттена подписульку обратно, без резолюции и с парой вопросов крылатому племени, отчего–то решившего вновь удариться в боевую воздушную акробатику, игнорируя так любимую мною броню. То, что под это определение подпадали даже старые виды времен основания Легиона, обеспокоило только меня, но я все же решила не лезть и дать новой смене возможность набить шишек хотя бы на этом, без моего деятельного участия научившись просчитывать результаты своих действий чуть дальше, чем на несколько взмахов крыла. Впрочем, мне и без того хватало забот, ведь помимо борьбы с собственными ногами, отчего–то решившими объявить о сепаратизме и старающимися разбрестись во все стороны, причем одновременно, меня удивило еще и отсутствие дежурной кентурии новичков, чьей задачей было привыкать изображать из себя статуи в присутственных залах и коридорах дворца. Но на этот раз белых туник с красной каймой я не видела, озадачившись и задумавшись настолько, что даже пропустила тот миг, когда оказалась за воротами дворца и только грубый тычок в спину привел меня в чувство, когда я остановилась и потянувшись всем телом, глубоко вдохнула в себя воздух огромного города – свежий, но по–летнему жаркий, насыщенный тем особым запахом множества пони и стирающихся о камень копыт, заменивший собой кислую вонь сгоравшего топлива и сотен тысяч катившихся шин, который я безошибочно ощущала всякий раз, возвращаясь в большие города.

– «Идите за мной, след в след, гражданка» – обойдя меня словно столбик, буркнул жеребец. Повинуясь движению ушей начальства, его подчиненные заняли места у меня по бокам и за спиной, контролируя каждый мой шаг – «Мы доставим вас в назначенное место невзирая ни на какие преграды».

Я зыркнула на мрачно глядевшего на меня офицера, ощущая поднимающееся внутри желание начать буйствовать, или устроить другие зверства режима. Для чего он вел себя так, словно я была матерым злодеем, на протяжении многих лет уходившим из строгих, но справедливых лап закона и, наконец, оказавшимся в копытах неподкупного шерифа? И нет, я не ошиблась в слове, которое мысленно использовала, задавая себе этот вопрос – это было не совпадением, не какой–то ошибкой или просто чертой характера данного жеребца, ведь именно так он и обращался со мной каждый раз, когда мы встречались, независимо от обстоятельств. Возможно, у него имелся на меня какой–то зуб – но откуда? Насколько я знаю, мы не пересекались с его подразделением, и даже в штабе я была столь редким гостем, что не могла нигде ему насолить. А может, кто–то из его родственников служит или служил в Легионе? Но тогда почему я ни разу не видела его в наших казармах, куда тот непременно должен был заглянуть, чтобы почтить память павшего, или наехать на столь бестолкового командира как я за полученное тем ранение?

Или же тут крылось нечто большее, чем я предполагала?

– «За мной!».

– «В послании было сказано, что я приглашена, а не задержана, причем на совещание, а не в допросную!» – нахмурилась я, когда попытка свернуть на Проспект Сестер, откуда я намеревалась попасть на Канатную, пересекающуюся с улицей Роз, привела лишь к тому, что я уперлась в бок шедшего рядом гвардейца, бестолково скребя копытами по камням – «Так, это что – похищение? Опять?!».

– «Вы отправитесь с нами туда, куда вам прикажут. И будете вести себя так, как вам прикажут. Это понятно?» – не вбить ему эти слова вместе с зубами обратно в глотку мне помешало лишь самообладание… Ох, ладно – не самообладание, а проклюнувшаяся паранойя, усилившаяся от вида серых полосок, зарябивших на периферии зрения, когда сопровождавшие майора сержанты и лейтенант, занявшие места у меня по бокам и за спиной, придвинулись, порождая усиливающееся ощущение, что меня хотят тупо прирезать или, по крайней мере, устроить «темную», набросившись со всех сторон – «И я хочу знать, что было в той сгоревшей записке».

«Так вот оно что…».

Кажется, дело шло к чему–то страшному. Даже сейчас, по прошествии многих лет, я не могла бы дать четкого и твердого ответа, что бы это было. Начала бы буйствовать я, ощутив нешуточную угрозу своей перевязанной тушке? А может быть, кто–то из них и впрямь умудрился бы сунуть ножик мне под ребро, избавляя своего неизвестного патрона от забодавшей всех пятнистой угрозы? Единственное, что заставило меня замереть, глупо вытаращив глаза, будто застигнутую светом фар олениху – это серые линии, исходящие от тел гвардейцев. Да, они стали для меня уже какими–то привычными, странным феноменом, говорящим о том, что рядышком активизировалась какая–то мощная магия, не нацеленная непосредственно на меня… Но я впервые увидела, как одна из них, самая настырная, то и дело лезущая мне в глаза, вдруг начала конвульсивно подергиваться словно червяк, оказавшийся на раскаленной сковороде и, будто почувствовав нарастающую внутри меня злобу, вдруг рывком изогнулась в той ее части, на которую был устремлен мой взгляд, превратившись в настоящий, пусть и несколько кособокий, квадрат.

Затем еще одна. И еще.

«Что за…».

– «Ну что за чудное зрелище!» – пока я тупила, глядя на странный феномен феномена, который стал привычным феноменом в этом феноменальном для меня мире, пока стоял неподвижно и выпучив глаза капитан; пока окружавшие меня гвардейцы гремели чем–то, похожим на кандалы, намереваясь примерить эти украшения к моей шее и передним ногам, позади нас раздался новый голос, звучавший гораздо громче чем голос обычного пони, заставив всех нас повернуться, уставившись на нового участника этой безобразной сцены, если подумать, позорившей всех – «Крики, ругань, раздор – какое аппетитное семя зарождающегося хаоса! Я готов поставить даже старую гнилую луковицу против диадемы этой надоеды Твайлайт на то, что вы ни за что, ни при каких условиях, не подеретесь!».

– «Ага… А ты, значит, при этом совсем не подстрекатель?» – воспользовавшись тем, что стоявший позади меня лейтенант отпрянул при виде парившего над его головой существа, я резко подалась назад, предпочитая оказаться в этой ситуации рядом с лордом хаоса, как называли этого представителя неизвестного мне вида, нежели рядом с пони. Теми пони, которые задумали что–то недоброе, и от которых я собиралась оказаться подальше – по крайней мере, до тех пор, пока не встречу первый же легионерский патруль.

– «Я? Мадам, как вы могли так плохо обо мне подумать!» – возмутилась химера. Я встречалась с Дискордом, как тот себя называл, всего несколько раз, и каждый раз пыталась изгнать из памяти статую, которую случайно повредила во время прогулки в парке дворца. Как я решила для себя, он явно принадлежал к какому–то подвиду драконов или родственным им существам, с его длинным, змееобразным телом, навевающим воспоминания об азиатских лун–ванах, имевших «голову верблюда, рога оленя, глаза демона, тулово змеи, чешую карпа, когти орла, лапы тигра и уши коровы», как писали умудренные азиатские старцы. Львиная лапа, орлиная лапа, коровьи уши, копыто и разномастные рога – все это присутствовало и в Дискорде, но как–то странно, половинчато, и я не была уверена в том, что создатель трактата «Лунь Хэ» одобрил бы их наличие в столь урезанном виде – «Что бы там про меня не болтали глупые цветные газонокосилки, я не в состоянии создать хаос, нет–нет–нет! Я лишь провоцирую вас, вытаскивая на свет то, что вы, маленькие разноцветные ханжи, пытаетесь скрыть от себя и других! Поэтому я просто не мог не примчаться сюда, чтобы насладиться этим замечательнейшим раздраем. Одна против четверых – самое подходящее сочетание, на находишь?».

– «Серьезно?».

– «Пфф, конечно же. Три – это даже звучит скучно, а шесть – слишком правильно, слишком упорядоченно. Хуже шести только восемь, или головка обезжиренного диетического сыра, если спросишь меня. Пять было бы в самый раз – но где мы пятого найдем? Может, к прохожим обратимся?».

– «Бесполезно. Для хорошей драки тут вряд ли кто–нибудь подойдет» – решив поднять себе дух шуточкой, буркнула я, делая очередной шаг назад от двинувшихся в мою сторону гвардейцев, вооружившихся кандалами – «И вообще, у меня времени на все это нет. Меня ждут в Генштабе, мне нужно срочно сбегать в казармы, а еще мне очень хочется найти ближайший патруль, чтобы уравнять наши шансы, и намять этим уродам бока. Поэтому я вся такая всклокоченная, охреневшая, и даже не знаю, за что хвататься во всем этом хаосе. Полный, блин, раздор!».

– «Да, я уже здесь, мадам!» – захихикав, самодовольно ухмыльнулся мне этот червяк–переросток, обвившись вокруг меня коричневой шерстяной сосиской, и уставившись мне глаза в глаза. Не самое успокаивающее чувство, скажу тебе, Твайли, глядеть в эти желтые буркала с алыми радужками и разнокалиберными зрачками, при том, что его тело ощущалось как жарким и холодным, болезненным и приятным, отталкивающим и притягательным одновременно – «Как я и говорил, не нужно ничего такого придумывать – вас, пони, достаточно лишь подтолкнуть, и вы сами начинаете делать такое, отчего у остальных становятся дыбом волосы, перья и чешуя».

– «Отойдите подальше, Дискорд! Это дело Гвардии Эквестрии!» – пока капитан стоял, тупо глядя на эту фантасмагорическую картину «Змий удушает Георгия Победоносца»^[28], остальные не решились двинуться дальше двух шагов и решительного позвякивания кандалами на тонкой цепочке – «Вы известны тем, что склоняете пони ко злу и противоправным поступкам! Не исключено, что к событиям, случившимся за эти несколько лет, вы тоже приложили лапу. Или копыто».

– «Какая отвратительная инсинуация! Какое глупое обвинение!» – возмутившись, драконикус мгновенно оказался у меня над головой. Как он мог держаться в воздухе не пытаясь даже для виду взмахивать крыльями, коих у него было два – пегасье и фестралье – я даже не представляла. Хотя, учитывая его внешний вид, это была для меня наименьшая из загадок – «При чем вообще тут я?».

– «Он это серьезно говорил, насчет войн?» – нахмурилась я, впервые царапнув отрицательно замахавшего лапами Дискорда откровенно недружелюбным взглядом.

– «Он? Он просто тупой как пробка пони, только и всего. Но ты, как и положено вашему виду, должна смотреть на вещи шире, верно? Я, конечно, люблю повеселиться, но только пони делают по–настоящему ужасные вещи. Да в целом, только этим вы и занимаетесь, по правде говоря. О, я знаю, вы выглядите такими няшками–милашками, но в глубине души вы все–таки монстры. Замуровали меня в камень на тысячу лет за пару плохих шуток и валяние дурака. Разок–другой устраиваешь дождь из шоколадного молока, превращаешь несколько дорог в мыло, заставляешь грубых и злых бизонов танцевать краковяк – и внезапно оказывается, что ты пересек черту. Как–то чересчур, согласись?».

– «Ну, вообще–то, да…» – остыв, почесала я копытом за ухом, пытаясь избавиться от ощущения нахлынувший неловкости. Если все обстояло на самом деле именно так, то все произошедшее выглядело скорее как грустная трагикомедия про клоуна, оказавшегося в пуританской общине, на которого я только что почти сорвалась на пустом месте – «Просто от духа хаоса, как про тебя говорят, наверное, ожидают чего–то такого, вроде массовых войн, насилия, убийств…».

– «Знаешь, даже когда я вел себя очень плохо с точки зрения пони, я никогда, никого не убивал» – уставившись мне в глаза, доверительно сообщил этот дух хаоса и раздрая – «Разыгрывал, манипулировал, дразнил – это да. Но убивать? А зачем, ты подумала об этом? Только заточение в камне может быть скучнее, чем свеженький труп и неважно, один или множество. Ведь смерть – это прекращение всего – в том числе и веселья. Убийства, массовые беспорядки… Даже войны, даже самые жуткие бойни становятся со временем скучными и бессмысленными».

– «Не слушайте его, гражданка!».

– «Ах, теперь я для вас, blyad, гражданка?» – иронично протянула я, с презрением глянув на озабоченно бормотавшего что–то гвардейца, перед которым, перекрывая дорогу ко мне, стояла фигура драконикуса. Уперев лапы в бока он, сверху вниз и с явным неодобрением глядел на отчетливо трусивших его жеребцов – «Вот только пока из всех вас разве что он дело говорит, а не пытается меня арестовать по желанию своей левой пятки! И вообще, ты это серьезно – про дождь из какао, я имею в виду?».

– «Пффф! Как будто это кого–то волнует» – пренебрежительно фыркнул Дискорд, щелкая пальцами грифоньей лапы, после чего на меня обрушился настоящий дождь, восхитительно пахнущий шоколадом. Подняв глаза, я с удивлением уставилась на крошечную тучку не больше подушки зависшую над моей головой, и поливающую меня сладкими струями, забарабанившими по голове и спине – «Да–да, можешь уже начинать убегать и кричать, чтобы это безобразие немедленно прекратилось».

– «Ээээ… Серьезно? А зачем?» – несколько офонарев от такого маленького, но показавшегося мне очень милым бытового чуда, удивленно спросила я, высовывая язык и пытаясь поймать как можно больше шоколадных капель – «Флуфай, это ши ошень крута! Еще бы добавить сахарку…».

– «Что? Погоди, тебе и в самом деле нравится?» – удивился драконикус, поворачиваясь ко мне с таким видом, словно я торжественно поклялась поставить храм в его честь, и принести там в жертву собственную невинность – «Как интересно… Я и не представлял, что такое возможно».

– «Пффф, ты просто выбираешь не ту аудиторию. Попробуй такой фокус с детьми провернуть» – ржанув, я вновь подняла голову, подставляя мордочку под капли какао–дождя. Не самое умное решение, скажешь ты, Твайли? Наверное, и я даже представляла себе, во что превратятся мои грива и шерсть, когда этот поток шоколада подсохнет. Но в то же время внутри меня что–то прошептало: «Ты же в магическом мире, глупышка. Позволь себе насладиться тем хорошим, что в нем есть, и что ты изо всех сил пыталась не замечать». И я решила позволить себе насладиться этим крошечным чудом, с затаенный грустью понимая, каким же хорошим и добрым мог бы быть мир, в котором возможны вот такие вот поднимающие настроение тучки – «Но в любом случае, чур я первая в очереди!».

– «В очереди? И на что?».

– «На выходные, конечно же» – заметив маячивший неподалеку чешуйчатый хвост с клоком белой шерсти на конце я, не задумываясь, ухватилась за него, не давая странной химере возможности сбежать от меня до того, как я смогу вытребовать у него что–нибудь столь же прикольное – «Думаешь, соблазнил кобылку шоколадным дождиком, и в кусты? Не выйдет, мистер! Теперь ты просто обязан меня на свидание пригласить! Я как раз тебя с детьми познакомлю – они такие лапочки, ты их сразу же полюбишь, как собственных…».

– «Оу–оу–оу, мадам! Боюсь, что мы еще недостаточно хорошо узнали друг друга, чтобы я мог решиться на такой ответственный шаг!» – не знаю, откуда на голове Дискорда организовались цилиндр в крупную клетку и треснувший монокль, но судя по его голосу была уверена, что тот дурачится не меньше, чем я – «Тем более у меня уже есть дама, похитившая мое плюшевое сердце, наполненное романтикой и сыром».

– «Ну, хорошо. Уговорил. Но все равно, одни выходные за мной, ладно? Берри будет просто в восторге от такого дождика».

– «Серьезно? Ты походя убиваешь десятки и сотни живых существ лишь потому, что они жили не так, как ты считала приличным, и в то же время просишь сводить тебя погулять в парк на выходных?» – расхохотался чему–то драконикус, игнорируя раздраженное пыхтение военных у себя за спиной – «О, как же вы мне нравитесь, маленькие пони! Даже когда я уверен, что все будет скучно, вы находите способ меня удивить!».

– «Это да. Мы такие» – не то чтобы мне понравилась подобная похвальба, но я благоразумно решила не возникать, пока мне не припомнили еще чего–нибудь из моей биографии. В конце концов, этого существа опасались даже Героини Эквестрии, едва–едва вытянувшие против него вшестером и с Элементами; что уж там говорить про простую, дрожащую, пугающуюся собственной тени кобылку, как я – «Тогда договорились? Ну, если к тому времени меня не арестуют, конечно же».

– «Оу? Арест? А зачем?» – удивленно воззрился на меня Дискорд, после чего поглядел уже на гвардейцев, сунув при этом голову себе под мышку, отчего со стороны мне показалось, что она отделилась от туловища и прокатилась по телу до кончика хвоста, откуда воззрилась на буквально позеленевших от такого зрелища пони – «Сидеть в каменном мешке, за решеткой? Любите вы, пони, страдать ерундой… Или просто не были в роли статуй, которым голуби гадят на головы».

– «Да сама не знаю, чего они до меня домотались. Мне ж в Генштаб спешить надо, а тут они…» – не знаю, для чего я решила наябедничать на капитана и его прихвостней, но в тот миг мне показалось, что так будет гораздо веселее в смысле нагнетания атмосферы. Вдруг они на этого драконикуса переключатся, и я сумею улизнуть в суете? – «Я вообще хотела в казармы сбегать, прихватить кое–какие вещички, чтобы заседание прошло веселее, но эти гады вцепились клещами, и не отпускают».

– «Вещи? Вещи, чтобы веселее проводить время на скучных приемах, совещаниях и концертах классической музыки? Я бы предложил профитроли с цуккини и швырятельные эклеры, но кто слушает старого духа хаоса?» – недовольно пробурчал драконикус, после чего, задумавшись, пощелкал когтистыми пальцами – «Для каждого случая нужен индивидуальный подход. Нет–нет, ты не подумай, что я планирую какой–нибудь план. Я никогда не планирую – это Селестия планирует, планирует Твайлайт, планируют все эти скучные пони. Они вечно планируют, пытаясь оставаться в своем неизменном, скучнейшем мирке. Я? Я ничего не планирую, я просто делаю, даже если иногда и забываю о каких–то границах, что бы там ни говорили эти принцессы и их ученицы. Вот и сейчас, как я думаю, для повышения градуса веселья тебе может пригодиться… к примеру, вот это».

Позади меня что–то с шумом грохнулось на мостовую.

– «О… ого» – только и могла выдохнуть я, увидев приземлившиеся на камни резной кофр, связку пилумов и кентурионский шлем, еще мгновение назад находившихся за полгорода от этого места. Признаться, это было не совсем то, что я надеялась обнаружить в казарме, рассчитывая прихватить оттуда с собой пару контуберний Соколиной, чтобы разнообразить получаемые впечатления затеявшим очередной наскок на меня идиотам, но… После секундного размышления очутившийся передо мною набор внезапно перестал мне казаться таким уж бесполезным – особенно, когда за ткано–войлочной подкладкой шлема обнаружилась небольшая, но приятно булькнувшая фляга, мгновенно оказавшаяся в моих задрожавших от жадности копытах – «Ну, наверное, это тоже неплохо…».

Первый глоток колючим комком живительной влаги прокатился по моему пищеводу, заставив забыть о том, что я только что хотела мертвой хваткой вцепиться в драконикуса, требуя немедленно рассказать, как он делает такие волшебные штуки.

– «Ого, а это совсем неплохо. Клювадос короткой выдержки в дубовых бочках. Контрабандный, мать его за вымя, товар. Где ты его достал?».

– «Я? Пфф, мадам! Вот если бы ты попробовала мои коктейли из хлебного мякиша, перезрелой тыквы и взбитого сыра, то быстро бы поняла, что такое не просто «ого», а целое «ого–го», и с вишенкой на верхушке!» – приосанившись, заявил потомок азиатских проторептилий. Судя по его самодовольному виду, хвалили его не слишком–то часто, поэтому я не решилась портить драконикусу удовольствие от похвалы – «И между прочим, говоря о коктейлях – я бы не отказался от небольшого совета от одной из кобыл. Ты ведь кобыла, не правда ли?».

– «Ну… Местами, вроде бы, да» – осторожно ответила я, настороженно поглядывая на нависающую надо мною козлиноподобную морду Дискорда, для чего–то разглядывающего меня с помощью огромной энтомологической лупы – «По крайней мере с утра была, когда проверяла».

– «Клянусь первозданным хаосом, мне нравится то, что я слышу. Неужели хоть у кого–нибудь еще осталось чувство легкого живодерского юмора в этой стране?!».

– «Не знаю, что вы затеяли, но вам придется это прекратить!» – пока мы были заняты пикировкой с Дискордом, златобронное воинство из конкурирующей организации было занято тем, что пыталось растолкать вошедшего в ступор, да так и не вышедшего из него капитана. Уж не знаю, чем его так поразил вид Дискорда, что тот остался стоять, остолбенело созерцая пространство и время, но ни осторожные окрики, ни потряхивания, ни попытки его толкнуть так ни к чему и не привели, поэтому я практически не удивилась, когда недовольство сложившейся ситуацией гвардейцы решили выплеснуть именно на меня. Не удивилась, но и не сказать, чтобы осталась этим довольной, чему немало поспособствовал местный бренди, провалившийся и мгновенно всосавшийся в мой пересохший от длительного воздержания организм – «Вы арестованы за преступный сговор с целью… с целью совершения… чего–то преступного! Ни с места, преступные отродья!».

– «Вы позволите?» – для вида осведомился драконикус, после чего посмотрел куда–то поверх моей головы, задумчиво щелкая длинными пальцами чешуйчатой лапы. Казалось, его нисколько не заботили ни решительно двинувшиеся вперед гвардейцы, ловко взявшие в клещи его и меня; ни упершиеся в бока копья, но я видела, как исказилась в хищной усмешке его пасть – «С этими скучнейшими существами должен разговаривать профессиональный переговорщик».

Ага. Переговорщик. Вон, даже мегафон из жестяного раструба с облупившейся краской в лапе появился.

– «Внимание, скучные существа! Этому городу отчетливо не хватает веселья в духе старого–доброго хаоса, и поэтому… Мы решили объявить танцевальный конкурс на выносливость!».

– «Так, стоп! Мы?!».

– «А ты видишь вокруг еще каких–то принцесс?» – с удивленным видом огляделся драконикус, словно и в самом деле ожидал обнаружить неподалеку Луну, Селестию или Твайлайт, выглядывающих из подворотни – «Кто же еще, кроме нас, сможет расшевелить это сонное королевство?».

– «Гвардейцы не подчиняются никаким лордам хаоса!» – рявкнул лейтенант, первый оказавшийся возле меня из всей оставшейся четверки гвардйцев, одним ловким, отработанным движением накидывая мне на шею стальную цепочку – «Вы еще пожалеете о том, что вмешались в государственное дело, Дискорд!».

– «Оу? Да какие же скучные «государственные дела» могут у вас оставаться, когда вы уже приглашены?» – голос химероподобного существа на миг потерял скрипучую старческую хрипотцу, обзаведясь шипящими нотками готовой к атаке змеи, а передние лапы выщелкнули длинными, узловатыми пальцами какой–то быстрый, заводной ритм, словно парочка заправских кастаньет – «Внимание! Танцуют все!».

И они заплясали.

Я не знаю даже, как описать степень моего оболдевания, охреневания от всего, что произошло после. Еще мгновение назад накручивавший на мою шею цепочку кандалов, гвардеец вдруг задергался, словно его щекотали невидимыми перышками во всех самых интересных местах, вскочил на задние копыта и красивым, балетным прыжком перепрыгнул через меня, всего за пару секунд оказавшись в строю таких же как он златобронных, белых жеребцов, стоявших на задних ногах и лихо отплясывавших ими нечто, похожее на традиционный тирольский танец, по большей части состоявший из замысловатых движений ногами и громких ударов копыт. Этот танец баварских лесорубов определенно привлек к нам внимание, и спустя пару минут зажигательных плясок, гвардейцев окружила толпа, постепенно оттеснившая нас от пятерки сопевших танцоров, среди которых был и их командир, все еще пронзавший остановившимся взглядом пространство и время в созерцании внутреннего микрокосмоса.

– «Так вот, о чем это я… Ах, да – совет!» – убедившись в том, что сбежавшиеся на шум поняхи не обращают на нас никакого внимания, Дискорд вновь повернулся ко мне, за доли секунды пряча жуткий оскал и горящие алым глаза, вновь превращаясь в эдакого ехидного козлоподобного старика, под маской которого скрывалось что–то недоброе, темное, и очень древнее, как мне показалось – «Так вот, я решил стать лучшим другом для Флаттершай!».

– «А вы разве уже не…».

– «О, так вот кто крался тогда в ночи!» – вновь доставая огромную лупу, навис надо мною Дискорд, с ее помощью вылупившись на меня в буквальном смысле этого слова – «И наверняка кое–кто желает узнать подробности, да?».

– «О, да!» – от воспоминания об увиденном я натурально села на задницу и, не сдержавшись, захлопала копытами – «Да–да–да! Все самые грязные и пикантные подробности! Она и в самом деле так хороша? Или пр–р–росто ненасытна?!».

– «Дай–ка подумать… Нет, не скажу» – с видом царственного величия отшил меня этот мутант–переросток, заставив разочарованно повесить уши – «В конце концов, я собираюсь стать для нее лучшим другом, и для этого мне необходимо придумать нечто поистине удивительное, замечательное, грандиозное… Ну, ты понимаешь, да?».

– «Ага. Понимаю. Опять у кого–то дружба с привилегиями^[29], а у меня – пять dolboyebov и очередной трибунал на носу» – вздохнула я, неожиданно для самой себя окидывая оценивающим взглядом эту волосатую, покрытую бурой шерстью сосиску с деталями от других, совершенно разных существ. Что ж, похоже, это в нас заложено изначально и стоит одной самке подцепить себе какого–никакого самца, как все остальные тотчас же начинают к нему прицениваться, даже если до этого вообще в упор не замечали. Особенно если не замечали – «Ну, не знаю… Устрой ей потный, выматывающий марафон в дворцовом саду, например».

– «Пффф. Это звучит не просто грубо, но еще и неуважительно к Флаттершай» – голос Дискорда снова стал тише, опять лишившись старческого скрипа, на смену которому пришли откровенно угрожающие нотки – «Пусть она и тихоня, но я – гораздо более яркая, вызывающая личность. И как любая вызывающая личность, я не собираюсь уважать того, кто не уважает Флаттершай. Усекла?».

– «Ладно–ладно. Поняла, что нагрубила, проштрафилась и вообще… Имею я право пошутить, или нет? Я сама, между прочим, мужа не видела уже хрен знает сколько!».

– «Ну и что же?».

– «Когда я, недавно, открыла какой–то сопливый кобылий роман, подо мной сгорел половичок!».

– «Какая ужасающая трагедия!» – ехидно ответил этот мерзавец, порождая у меня нарастающее желание повыдергать ему все непарные части тела – «Могу я предложить тебе свежую поганку? Или выдержанного сы–ыра?».

– «Сыр? Зачем сыр?».

– «В первую очередь для того, чтобы это мечтательное выражение с морды убрать».

– «Ну, ты и козлина все–таки!».

Мы стояли и трепались. Гвардейцы плясали. Я старалась на них не смотреть.

– «Значит, ты решил пойти старым–добрым, проверенным путем? Ну, тогда остается только одно – пригласить ее на чай».

– «На чай? Так банально?!» – свиваясь узлом, словно штопор, причем в прямом смысле этого слова, возопил драконикус – «Не прогулка на желейном ките под шоколадным дождем?! Не турнир аликорнов против хищных росянок–убийц с других планет?! Просто скучное, унылое, банальное чаепитие?!!».

– «Ну, нужно же с чего–нибудь начинать. Сначала чай, разговоры о том, о сём… А потом уже все остальное. Прогулки, турниры, и все такое, я имела в виду».

– «Ну, хорошо. Ради Флатти я готов вынести и такой вот кошмар. Или не готов – я еще не определился, знаешь ли».

Гвардейцы плясали, а их налитые кровью глаза не сулили ничего хорошего одной глупой пятнистой кобылке.

– «А ведь и в самом деле – я никогда не задумывался о том, сколько труда уходит на эти посиделки у Флаттершай» – тем временем, раздумывал драконикус, покачиваясь, словно в кресле–качалке, на собственном хвосте. То, что тот упирался в землю самым кончиком самой тонкой волосины чешуйчатого хвоста его, похоже, совсем не смущало – «Я слишком долго пользовался ее гостеприимством, и теперь просто обязан предпринять что–то в ответ. Например – пригласить ее на чай к себе домой!».

– «Ага. Замечательная идея. Аптека, если что, за углом».

– «Всего лишь замечательная? Нет, это гениальная, удивительная, блестящая идея!» – кажется, мой сарказм остался незамеченным, в отличие от желания свалить подальше от этого сюрреализма, заставлявшего окружающий меня мир расслаиваться, разделяясь на отдельные клочья, похожие на рваную ткань – «Значит, решено! Это будет идеальнейшая чайная вечеринка!».

Разъяренно сопя, гвардейцы отплясывали Шуплатлер^[30]. Майор созерцал остановившимся взглядом пространство и бытие. Пони из собравшейся вокруг толпы начали присоединяться к танцорам.

– «Ну, ладно. Несмотря на возможность неплохо повеселиться, у меня есть множество других забот. Следует хорошенько это обдумать, все приготовить…».

– «Позвать гостей…» – не знаю, кто дергал меня в тот день за язык, ведь раньше я редко когда страдала исследовательскими позывами исследователя межвидовых отношений, но… Кажется, язык был точно против меня, иначе зачем бы мне было так настойчиво лезть в эту историю?

– «Гостей? Нет, никаких гостей. Это будет самая лучшая чайная вечеринка для самых лучших друзей!» – устав наконец изображать высшие математические абстракции в трехмерном пространстве, драконикус вновь раскрутился, принимая обычный свой вид, и горделиво огляделся вокруг, явно удовлетворенный образовавшимся вокруг хаосом. Его голос почти терялся в гомоне собравшихся пони, оттеснивших нас от гвардейцев. Но, судя по ритмичному грохоту копыт, они явно были недалеко, и задавали ритм этой начавшей отплясывать вместе с ними толпе – «И спасибо, кстати говоря».

– «Ээээ…. Да пожалуйста. А за что?».

– «За то, что никогда не орала «О, а ты и в самом деле лорд хаоса?!», и прочие банальности, от которых меня уже просто тошнит» – ткнув мне пальцем драконьей лапы в нос, как–то очень серьезно ответило это странное существо – «Ну, и за то, что не угрожала превратить меня обратно в камень через каждые два слова».

---

Добраться до здания генштаба оказалось не так уж и просто. Несмотря на летнюю жару, улицы города заполонили деловито сновавшие пони, выпрыгивающие у меня перед носом в самый неподходящий момент, отнюдь не добавляя выдержки и спокойствия моим нервам, и без того расшатанным всем произошедшим за эти несколько дней. Впрочем, я держалась, и к зданию штаба прибыла в относительном спокойствии, понемногу погружаясь в размышления обо всем произошедшем. Жизнь снова начала ускоряться вокруг словно лесная река, несущая вдаль темные, холодные воды, по которым снова прыгал глупый плоский камушек – и как знать, какой прыжок для него станет последним?

Ничего нового на входе не произошло – кивком поприветствовав первый обнаружившийся за этот день патруль Легиона, я получила на входе свой пропуск и отправилась в указанном мне направлении, по дороге еще пару раз предъявив желтую карточку на лестнице и этаже. Конечно же, это должно было заставить меня насторожиться, как и некоторые странности, отмеченные при подходе к грибообразному зданию штаба, но занятая своими мыслями, которые изо всех сил пыталась ухватить за верткие хвосты, я лишь отметила этот факт в сознании, с безразличием предъявляя к досмотру шлем, метательные дротики и коробку. Что–то важное назревало тут, в Кантерлоте, возможно даже в здании штаба, поэтому я не виню себя за ту рассеянность, с которой реагировала на происходящее. Сама бы я назвала ее рассеянностью сосредоточенной, аналогичной тому парадоксальному понятию, с которым меня познакомил профессор Бастион, упоминавший о пристальной рассредоточенности взгляда, которым обладали единороги – именно так я могла описать это странное состояние, в которое я погружалась все глубже и глубже, постепенно отодвигая все несущественное в тот миг на задворки сознания, сосредоточенно созерцая этот странный узел, вырисовывавшийся перед моими глазами и в моей голове. Две толстые, прочные веревки белого цвета, еще не старые, но уже побелевшие от времени, воздуха и воды – вот как виделся он в моей голове. Две веревки, связанные прочным, незамысловатым узлом, довольно крепким на вид – он даже выглядел настолько естественным, что я просто разглядывала этот узел, не ощущая ни малейшего душевного позыва его развязать или взяться за что–либо острое, чтобы покончить с этим раз и навсегда. Да и почему я должна была это делать? Почему, по прошествии этих лет, проведенных в новом для меня мире, я все еще ловила себя на мысли о том, что часто веду себя подобно ушедшим людям, пытаясь избрать для каждой увиденной вещи имя и место^[31], пусть даже это и происходило в моей голове? И тем разительнее был тот контраст, который я ощутила на подходе к закрытым дверям зала, куда направил меня очередной пост охраны, располагавшийся посередине длинного коридора, когда поняла, что уже долго разглядываю стоявший перед моим внутренним зрением узел без алчности или желания обладать, повелевать им, или иным образом определять его место в этом мире. Я просто глядела на оформившуюся внутри моего сознания мысль, идею, понятие или сущность безо всякого желания ее изменить, и даже опасаясь вмешательства, которое могло бы к этому привести. Так смотрят на хрупкую паутинку, покрытую каплями осенней росы, неподвижно застывшую между веточек рано облетевшего дерева – тронь ее, или поглубже вздохни, и навсегда потеряешь эту воздушную, недолговечную красоту. Оформившийся в моем представлении узел выглядел крепче – но тем яснее я ощущала, что не должна, да и не собираюсь каким–либо образом посягать на него и его место в этом мире.

Быть может, потому что где–то глубоко внутри, все еще робко надеялась найти такое место сама?

– «Мэм, ваш пропуск».

– «Только это» – очнувшись от мутных, туманных дум, я подняла глаза на стоявших перед дверями гвардейцев. Перед ними был выставлен барьер из столбиков и натянутых между ними алых лент, перегораживавших эту часть коридора – «Только это приглашение. Или предписание – хрен их поймет».

– «Без пропуска проход запре… Мэм?» – я кивнула и, развернувшись, молча пошла обратно. Раньше я могла поскандалить, могла устроить небольшую заварушку, могла вернуться с подмогой, устроив капитальный переполох… Теперь я просто отметила для себя, что не успела осмотреть карманы танцоров, наверное, до сих пор отплясывавших неподалеку от замка – но кто бы мог подумать, что для этого мероприятия, куда меня так настойчиво пытались пригласить, нужен еще и пропуск? Вот вечно так, все пытаются обмануть юную и наивную кобылку…

– «Нет так нет. Я не собираюсь лезть туда, где мне не рады» – пробурчала я, останавливаясь перед двумя гвардейцами, до того неподвижно стоявшими в стенных нишах наподобие цветных вазонов. По команде командующего постом они сделали шаг вперед и столь же синхронно повернулись, перегородив собой коридор – «Лейтенант, ты что–то хочешь из–под меня? А ты уверен в том, что сумеешь это взять, а главное – что оно тебе нужно?».

– «Мэм, я прошу вас подождать. Я просто узнаю, могу ли я впустить вас без пропуска, подписанного командором. Он здесь, поэтому много времени это не займет» – несмотря на хмурую мину, он держался спокойно и вполне профессионально, да простится мне отдающий канцелярщиной оборот. Даже мое копыто, цапнувшее рукоять Фрегораха его, кажется, не слишком смутило. Развернувшись, он сунул голову в приоткрывшуюся дверь и коротко, скороговоркой, доложил что–то высунувшемуся из–за нее офицеру, царапнувшму меня взглядом, словно сыч из дупла.

– «Заходите, мэм» – что ж, все стало ясно, и если меня все же впустили туда, куда сами настойчиво приглашали, то вся эта заминка, вся эта сценка была разыграна лишь для того, чтобы придать определенную направленность всему дальнейшему разговору. Похоже, кто–то решил разыграть карту психологического давления, причем достаточно нестандартно, в отличие от того приснопамятного судилища, устроенного отставным генералом, поэтому в зал я зашла преисполнившись подозрений и любопытства, решив лично, так сказать, познакомиться с интриганом, решившим пощупать меня за вымя.

– «Скраппи «Krylyshki» Раг прибыла, сэр».

Этот зал был не такой большой, как тот, в котором мне довелось сделать пару докладов. Средних размеров помещение можно было бы даже назвать большим кабинетом, если бы не три ряда трибун для слушателей, превращавших его в эдакий мини–амфитеатр со сценой, на которой находилось три составленных подковой стола. И в центре подковы полагалось стоять отвечающему, представ пред взором высокого начальства – по крайней мере, именно так я поняла роль уже известного мне желтого коврика с рисунком в виде четырех копыт, рядом с которым и остановилась, демонстративно отодвинув копытом эту важную для прочих пони деталь.

«Если так дело пойдет, то мне, пожалуй, придется заиметь свой собственный, чтобы везде со своим приходить. Вот смеху–то будет…».

Впрочем, поводов для смеха было не много – как я и подозревала, это «приглашение» оказалось лишь поводом, дымовой завесой для очередной попытки судилища, которое, на этот раз, опасливо решили прикрыть основным мероприятием, в роли которого выступало совещание по поводу так долго и безуспешно рекламируемых мною самострелов. Похоже, мой прошлый доклад лишь подогрел интерес к этим простым, по сути, устройствам, ведь прошедшая недавно война вновь, во весь рост, поставила перед пони проблему под названием «риттеры» – в отличие от мира ушедших создателей, здесь, в это время, у наших потомков тяжеловооруженные и одоспешенные воины сходить со сцены не собирались, по–прежнему считаясь, причем по праву, элитой воздушных и наземных боев. Причем у грифонов эта элита была, за счет строения общества, настолько массовой, что окружающим Королевства странам приходилось дважды и трижды подумать, прежде чем задирать воинственный пернатый народ, способный выставить против врага многочисленных универсалов военного дела, одинаково хороших как в атаке, так и в защите благодаря своим тяжелым, усиленным грифоньей алхимией доспехам и знаменитым большим топорам. Слабозащищенные соперники риттеров уже не раз имели возможность убедиться в том, что мечом или копьем прущую на тебя ебанину в карстенбрусте или полном грифоньем доспехе хрен завалишь и, столкнувшись с ними в очередной раз, консервативные по природе, пони наконец–то заинтересовались новым оружием, способным с помощью звонкого «бэнг», одним щелчком избавить хозяина от всех этих жутких проблем. Но, вполне естественно, сразу же обнаружились те, кто не желал что–либо менять в уже устоявшемся мире или же наоборот, решили воспользоваться возможностью возвыситься, как следует куснув зарвавшуюся одиночку, вознамерившуюся поставить с ног на голову уже привычный им ход вещей. На этот раз супротив возмутительницы спокойствия, опустив забрало, вышла строгая дама с шевронами полковника на лацканах коричневого гвардейского кителя – увесив для солидности грудь бесконечными акрами «фруктового салата», она с первых минут начала вести себя так, словно мой арест и суд уже состоялись, а все происходящее является лишь досадной процессуальной помехой, эдаким обычаем, соблюсти который было необходимым но, который, по сути, ни на что не влиял. Суть же претензий сводилась, как ни странно, к имевшему место быть конфликту с подрядчиками в Мэйнхеттене, к которому прицепили расхождение между тем, что значилось в документах и тем, что вышло на самом деле, став мэйнхеттенским Бастионом. А чтобы мне было совсем уж не скучно, этот паровозик с вагончиками дополнили еще несколькими прицепными платформами, на которые щедро сыпанули множество цифр, погнав весь этот состав по пути, ведущему к обвинению в…

Преступных растратах.

Эта мысль была достаточно обескураживающей. Большое количество жертв, ненужная война, стравливание народов, геноцид видов и наций – это все было привычным. От всего этого я бы отбиться смогла. Но вот цифры были одним из моих многочисленных слабых мест – одним из главных, если говорить начистоту. Никогда не питала к ним особой почтительности, считая одним из способов водить саму себя и окружающих за нос – но, видимо, этим самым оружием меня и решили бить невидимые враги.

«Так значит, «психопрофиль», да? Тогда понятно, откуда взялось такое решение. Похоже, Твайли, нам предстоит очень долгий и вдумчивый разговор по поводу чьего–то длинного и болтливого языка. Хуже Пинки иногда, честное слово!».

– «Могу я увидеть материалы этого дела?».

– «Само собой, нет» – фыркнула полковник Поплар Флафф. Как и ее шеф, она носила очки но, в отличие от последнего, совершенно их не стыдилась а наоборот, подчеркивала это, выбрав массивную, добавлявшую ей солидности оправу – «И это не суд, где вы смогли бы уйти от ответа, как это вам удавалось раньше – это внутреннее расследование и внутренний гвардейский трибунал. Поэтому никаких адвокатов, присяжных и прочей гражданской чепухи. Вы должны объяснить свои действия перед комиссией и ответить за совершенные проступки – ни больше, ни меньше. И раз уж вы решили прийти раньше назначенного срока…».

– «Я? Разве я выгляжу как завсегдатай таких вот собраний?» – мрачно осведомилась я, сбрасывая на свободный стол свою ношу. Как ни странно, свободным оказался тот, что стоял напротив собравшейся здесь комиссии штаба и, как ни странно, почти не занятый, несмотря на несколько ярусов трибун за спинами строгих пони. Впрочем, сидевшую за ним одинокую пони я все же узнала, недоуменно изогнув бровь непокалеченной части морды при виде надутой, как сыч, Армед Фур, царапнувшей меня неприязненным взглядом. Ее явно удивило мое появление, но я все же не сразу смогла сообразить, отчего у нее было такое недовольное выражение морды, пока не заметила в копытах пегаски подозрительно знакомый свиток, один в один напоминающий тот, что сунули в зубы и мне этим солнечным, мать его, утром – «Это вы притащили меня сюда для того, чтобы снова устроить какое–то судилище, раз за разом пытаясь присвоить себе право судить и карать по своему желанию. Это вы, в очередной раз, домотались до меня, требуя ответа за то, что я сделала – но почему сами не решали те проблемы, за которые теперь требуете ответа с меня?».

– «Потому что у Гвардии есть определенные процедуры, которые используются для внутренних разбирательств, не привлекая к этому гражданских, которые, обычно, мало что понимают во внутренних делах военных. И именно такие процедуры и разбирательство теперь грозят тебе, Раг» – просветил меня командор. Странное дело, но я заметила, что во время наших препирательств с полковником он демонстративно молчал, все больше напоминая судью, внимательно выслушивающего аргументы и контраргументы сошедшихся в споре сторон – «Произошедшее за эти несколько лет заинтересовало инспектора Гвардии и сейчас Служба Генеральных Инспекторов вынесла на обсуждение твои действия, которые могут быть истолкованы как противозаконные, к тому же, затрагивающие всю Гвардию».

– «Вы слишком мягко относитесь к предоставленным нами фактам, сэр» – обвинила командора строгая дама. Как и многие подвизавшиеся на военной службе кобылы, она позволяла себе носить модную стрижку, явно нечасто приминаемую шлемом, да еще и красить ее в остро–модный в этом году цвет «соль с перцем». А может, это был ее натуральный цвет волос – «Бывший лейтенант Раг обвиняется ни много ни мало в организации преступного сообщества внутри отданного ей под командование нового подразделения Гвардии, называвшего себя «Ближний круг». По многочисленным свидетельствам очевидцев, оно занималось вымогательствами, рэкетом и прочими преступлениями, включая уход от налогов».

– «По многочисленным, да? Это та полудюжина офицеров, уволенных из Легиона? Действительно, о–очень многочисленные, а главное беспристрастные свидетели!».

– «Да, было бы достаточно свидетельств и нескольких пони. Даже тех, которые были уволены с формулировкой «за нелояльность», что само по себе говорит о многом».

– «Ага. Например, о том, что у меня хватило совести не отрицать их заслуг, если таковые были, и даже утвердить награждение за заслуги, если таковые обнаруживались теми, кто с ними служил. Я не стала портить им дальнейшую жизнь обвинениями в полном или частичном несоответствии занимаемым должностям, не стала корежить судьбу, переведя, по примеру Гвардии, в какой–нибудь занюханный гарнизон в жопе мира – и вот как они поступили? Злом отплатили за предобрейшее?! Что ж, учтем, учтем…» – я задумчиво поглядела в окно, мазнув взглядом по сурово насупившейся Фур. Интересно, ее забегавшие глаза могли говорить о том, что и она занималась чем–то подобным, оказывая определенные услуги по «защите» местным мэйнхеттенским воротилам? Если так, то становился понятным ее горестный вид, ведь такие обвинения обычно не ограничиваются кем–то одним, и затрагивают многих из окружения обвиняемого – «Тогда мне и в самом деле необходимо ознакомиться с этими бумагами для понимания сути обвинений».

– «Исключено».

– «Правда? И что, я должна верить вам на слово? Тогда что мне мешает прямо здесь, прямо сейчас обвинить вас в… ну, к примеру… в растлении жеребят? Мерзкий поступок, верно?» – я гадко хихикнула, обводя взглядом ошарашенные рожи напротив – «Мерзкий и гнусный. Как вас вообще можно после этого офицером называть? Командор, эр–разрешите увести?».

– «Доказательства?» – неохотно разомкнул губы белый единорог, бросая на меня утомленный взгляд поверх очков – «Я советую заканчивать здесь паясничать, Раг. У нас слишком мало времени, чтобы тратить ее здесь на тот цирк, в который ты умудряешься превращать любое собрание и даже собственный суд».

– «А у меня есть, у меня они есть! Только я вам их не покажу» – чуть ли не запрыгала я, после чего сморщилась и показала вскочившей из–за стола полковнице длинный розовый язык, длинной и розовостью которого я, в глубине души, даже гордилась – «Поэтому никаких адвокатов, присяжных, долгих разговоров и соревновательного процесса – в общем, всей той чепухи, которую вы так не одобряете. Сто тонн выработки соли, или лет десять в камере этой новомодной штуки – тюрьмы. На выбор. Вот, у меня даже кандалы с собой есть».

В доказательство своих слов, я брякнула на стол кандалы, заботливо оставленные у меня на шее одним из гвардейцев, заставив вздрогнуть Армед Фур, уставившуюся на них так, словно я шваркнула перед нею доведенную до бешенства змею.

– «У меня не так много терпения, чтобы терпеть твои детсадовские выходки, пятнистая» – вздохнул пожилой риттер, вновь бросая на меня взгляд поверх очков. Несмотря на резкое заявление, голос жеребец держал подозрительно ровным, не давая волю каким–либо чувствам, и этот факт стал еще одним звоночком у меня в голове – «И нарастающее желание отправить тебя в камеру, причем надолго. Ты действительно хочешь выяснить, какое из этих чувств пересилит?».

– «Непонятно лишь почему это не было сделано раньше» – не преминула и тут вставить свои пять бит противная тетка. Похоже, моя провокация сделала это слушание для нее гораздо более личным, подав мне парочку небезынтересных идей по поводу того, как еще можно похулиганить перед неминуемым побегом в Грифоньи Королевства.

– «Потому что Легион не относится к Гвардии, а лишь подчиняется общему командованию во главе с командором».

– «Это сейчас. А до этого?» – при этих словах я насторожилась. Кажется, основной удар предназначался вовсе не мне, но был нацелен совсем на других пони а я, в который раз, оказалась лишь поводом – недобро известным и со скандальным, словно запах мумифицирующейся падали, душком. И этот намекающий тон мне подсказал, в кого был направлен удар – «Когда это было лишь отдельное подразделение Гвардии – кто покрывал все те бесчинства, вскрытые позже интендантской службой?».

«Так вот значит как…» – наверное, тот препарат, что тестировали на мне с благословения белоснежной принцессы, еще не до конца выветрился из моего организма, но в этот миг я вдруг четко поняла, что буквально вижу тень того, кто стоял за происходившим в этом зале, когда пульсирующая линия, похожая на тоненький, но длинный сосуд, потянулась от знания об «интендантской службе» вперед, оплетая своими веточками–коллатералями мысли о «снабжении» и его источниках – «поставщиках». А поставщики – это «бизнес», с представителями которого я успела не так давно пообщаться. С бизнеспони и их представителями, за спиною которых поигрывал мускулами «капитал». А кто у нас был представителем этого самого капитала?

Странное дело, но мысли катились все так же быстро и мощно, словно я все еще была под действием тех загадочных таблеток. Стоило мне подумать о проблеме как о какой–то болезни, каком–то симптомокомплексе в условном организме, как сознание норовисто рванулось вперед, выходя на рабочие обороты, нащупывая алыми ниточками сосудов путь к источнику неприятностей – или нескольким источникам, в моем разыгравшемся воображении представавшим какими–то драгоценными камнями самых разных цветов и огранок. «Капитал» стал последним нащупанным камнем – празднично–желтым, плоским на вид, с затейливо ограненными в цепочку треугольников боками, за которым лежало нечто большое и твердое, попытавшееся укрыться от моего внутреннего взгляда за многочисленными солнечными зайчиками. Казалось, золотые змеи свивались друг с другом в затейливую, прихотливую драгоценность, чем–то похожую на корону, в звеньях которой сверкали и искрились многочисленные перлы самых разных цветов, чей свет резал взгляд, заставляя отводить его в сторону – «Значит, снабженцы нарыли на меня компромат из довоенных времен, обвиняя в растратах. А кто у нас заведует всеми поставками в армию? Кто стоит за наживающими на этом капиталы? Кто мог спонсировать всех этих общественных деятелей, дельцов Д.Н.А. и предводителей профсоюзов? Помнится, Мадди Рут что–то орал про юридическую поддержку – кто мог настолько изжить в них преклонение перед принцессами?».

Я поняла, что знала ответ на свой же вопрос, поэтому почти не удивилась, когда резавший глаза блеск расступился, стоило мне лишь подумать о том, кем был тот невидимый враг, решивший не просто ударить меня посильнее, махом сметая с доски, но превращая в «токсичный актив», который будет вредить всем, кто посмеет к нему обратиться. Это решение было настолько сильным, пугающим, взрослым, что я не сразу пришла в себя, лишь спустя какое–то время сообразив, что с отсутствующим видом гляжу в окно зала, массируя копытом вновь занывшую, как когда–то, грудь. Помпезное здание из золота и серебра – старого золота и серебра – предстало перед моим внутренним взором, надменно и холодно глядя на меня с высокого холма. «Сенат» – вот было то, что я искала. Сенат – старые капиталы, старая кровь, старые кланы и семьи.

– «…аг? Раг, ты вообще слышишь, что тебе говорят?».

– «Слышу» – потребовалось моргнуть раз, и другой, прежде чем я поняла, для чего мое копыто толкает красная пони, требуя обратить внимание на настойчивые голоса, раздававшиеся за спиной. Переведя взгляд на Армед Фур, я какое–то время бездумно глядела на ее, не совсем понимая, почему сидевшая напротив пегаска начала осторожно отодвигаться от меня куда–то в сторону, и чего от меня так настойчиво хотели бубнившие позади – «Слышу, командир. Наверное, я просто устала. Или не стоило так резко из постели вставать».

«Или мне просто наскучила эта возня».

– «Дай» – обернувшись, я мазнула взглядом по едва заметно отпрянувшим от меня пони, и положив копыто на пухлую папку, потянула ее к себе. Развернула, перелистнув пару десятков страниц и перешла к резюмирующей части, занимавшей всего–то пару листов, отметив про себя четкость машинописного текста, при взгляде на который мне сразу же вспомнился свиток с требованием явиться сюда, в генштаб. Благодаря этому много времени чтение не заняло – по крайней мере, той части, которую я успела осилить до того, как к папке потянулись копыта возмущенно пыхтевшей полковницы.

– «Эти документы предназначены для служебного пользования!» – сердито проблеяла бежевая дама, хотя я отметила, что она почему–то не слишком–то рьяно пыталась выдрать свои бумаги у меня из копыт – «Вы не имеете права это читать!».

– «Странно. Тогда как я смогу оправдать свои действия, если не буду знать, в чем меня обвиняют?».

– «Вы должны как можно более правдиво отвечать на вопросы комиссии, а не рыться в служебных бумагах, да еще и относящихся к расследованию!».

– «Странное правило. Очень странное. Так, у кого–нибудь есть чистый лист и карандаш?».

– «Это еще зачем?».

– «Чтобы переписать, хотя бы вчерне, описанный здесь план» – отпуская папку, в которую вцепилась госпожа генеральный инспектор, я задумчиво покрутила в воздухе правым копытом, не сразу найдя подходящие моменту слова – «Схема уж больно красивая. Даже жаль, что не я ее придумала до того, как все это началось. Вот бы мы этих клоунов–субподрядчиков подоили… Они бы мне не один, а два Бастиона отгрохали, да еще и должны бы остались!».

– «Это лишь малая часть того, что открылось проверяющим и, будьте уверены, что вы ответите за все!».

– «Обязательно. Но пока, как я поняла, твердо доказать проверяющие смогли лишь эту экзотическую схему с пилумами и самострелами, верно?».

– «Это один из знаковых эпизодов вашей преступной карьеры, который вы не сможете опровергнуть. Та суть, которую вы прикрывали прочими сомнительными делами» – открыв папку и убедившись, что из нее ничего таинственным образом не исчезло, полковник Флафф быстро нашла нужное место среди документов, некоторые из которых отправила на ознакомление командору – «Пользуясь своим положением при дворе, вы единолично распоряжались всеми заказами на вооружение и обмундирование для Легиона. И судя по этим документам с вашей подписью, именно вы разработали и протолкнули эту мошенническую схему, заключавшуюся в присвоении себе больших сумм из казны, что привело к подрыву боеспособности Эквестрии».

– «Каким же образом, мэм?».

– «Вы потребовали у казны производства большого количества метательных копий, при этом прекрасно зная, что это уже давно устаревшее вооружение. Доказательством этому является то, что всего за несколько месяцев до начала вооруженного конфликта с Грифоньими Королевствами, вы начали спешно перевооружать своих подчиненных совершенно другими устройствами, позже названными «самострелами». И это однозначно говорит о том, что вы прекрасно знали, что заказанное вами оружие было устаревшим, и именно поэтому вы не допустили фабрики и цеха Мэйнхеттена до производства этих механических луков – вы просто наделали демонстрационных заготовок силами своих бойцов, чтобы сделать вид поступления нового оружия в войска, а на самом деле присвоили себе разницу между битами, выделенными и реально потраченными на их производство!».

– «Хммм… А схема–то выглядит рабочей» – несколько удивленно почесала я себя за ухом, немного сбитая с толку кажущейся простотой и даже некоторой примитивной элегантностью этого решения. Конечно, если бы это было не мое государство, не моя страна, то можно было бы даже подумать о чем–то таком, но… Все дело было в том, что за эти годы оно стало моим – государством, страной, народом, а не просто территорией с проживающими на ней жителями, к чему медленно скатывался оставшийся в прошлом дом Старика. И я бы первая выдернула из суставов копыта тому, кто попробовал бы поживиться таким вот хитреньким образом – «Вот только ваши инспектора обосрались на ровном месте по поводу «незначительного» количества самострелов. Отсюда и все дальнейшие ошибочные доводы, мэм».

– «Вы можете говорить все, что угодно…».

– «А вы можете блеять все, что вам в голову взбредет, но любой мало–мальски вменяемый гвардеец или легионер рассмеется вам в морду, вздумай вы назвать «устаревшими» эти метательные копья».

– «О, я понимаю. Вы собираетесь рассказывать нам о том, что они были и впрямь эффективны…».

*ВВВВАМ*

Воздух взвыл, рассеченный броском стандартного легионерского пилума, закончившись глухим стуком, с которым это укороченное копье вошло в основание помоста рядом с сально лыбящейся кобылой, заставив ту громко икнуть, подавившись собственным визгом. Я не сильно рисковала, целясь в промежуток между ней и сидевшим рядышком крылатым лейтенантом, показавшийся мне достаточно большим для такой демонстрации, поэтому не отказала себе в желании пошалить, когда отступила к противоположному столу, с которого и ухватила лежавший там дротик. В конце–то концов, все тут были пони военные, и не боявшиеся разных острых игрушек, имеющих свойство пролетать у виска в самый неподходящий момент… По крайней мере, мне так казалось. Взяв еще несколько пилумов я, развернувшись, один за другим, с грохотом вогнала их в жалобно загудевшую дверь, за пять или десять секунд украсившуюся торчавшими из нее древками метательных копий, пробившими толстые доски насквозь, а оставшиеся протянула вскочившим слушателям, стараясь не давить лыбу при виде самых прошаренных, тотчас же нырнувших в укрытия под столами. Что ж, их можно было понять, ведь за эти несколько лет все желающие и сомневающиеся смогли убедиться, что в копытах Легата поводом для безудержного веселья для окружающих может стать даже самая обычная палка из виноградной лозы.

– «Вполне эффективны» – сухо констатировала я под многоголосый ропот, поднявшийся при виде эдакого наглядного ответа на заданный мне вопрос. Убедившись, что пятнистая сумасшедшая не собирается их всех убивать, пони опасливо передавали дальше короткие, но оказавшиеся довольно увесистыми метательные снаряды, пока распахнувшие двери гвардейцы медленно убирались обратно в коридор, сверля меня недоверчивыми взглядами, но все же повинуясь успокаивающему движению копыта командора. И утаскивая не принадлежавшие им пилумы, между прочим, что я совершенно не собиралась спускать им с копыт – «Это та сила, с которой должен метать пилум среднестатистический легионер. В ближнем бою, при наличии времени для размаха, он пробивает неодоспешенного противника если не насквозь, то очень близко к тому. Впрочем, наиболее эффективной нам показалась тактика навесных бросков на расстояние сто шестьдесят – двести футов…».

– «Это не так много» – заметил кто–то с задних рядов, покачивая в копытах тяжелую деревяшку, словно и впрямь считая, что на таком расстоянии я его не достану. Наивные как дети, чесслово.

– «Бросок одного пилума действительно выглядит не слишком впечатляющим. Но подумайте вот о чем – в кентурии сотня пони и представьте, что таких вот пилумов в вас летит почти сто» – развела я культяшками крыльев перед переглянувшимися офицерами. Судя по мордам некоторых из них, они явно могли представить себе это в деталях, исходя из своего опыта – «А потом еще. И еще, до трех раз – именно столько пилумов имеет в чехле среднестатистический легионер. Но да, вы правы – против сменивших тактику грифонов, перешедших от наземных к воздушным сражениям, они оказались почти полностью неэффективны. И именно поэтому мы начали массовый переход к самострелам, когда выяснили, кто же именно будет нам противостоять».

 Наклонившись, я выложила на кафедру богато украшенный кофр. Благородное дерево, покрытое синей глазурью, ясно говорило посвященным в сложную геральдику Грифоньих Королевств о том, кто мог быть отправителем этого сувенира, а серебряные накладки лишь подтверждали это предположение. Небесно–голубой и серебряный были мне знакомы еще до начала всех тех грозных событий, на которые были богаты эти года, поэтому я совершенно не удивилась, увидев в числе презентованных новому риттеру Грифоньих Королевств подарков эдакий сувенир, притаившийся между гораздо более пышными, но довольно банальными презентами, коими обменивались примирившиеся государства. Этот, впрочем, предназначался мне лично, и когда я, в очередной раз, извлекла из него изящный, но при этом довольно увесистый самострел, то вновь усмотрела в нем не просто подарок, не просто вещицу на память о клювокрылом народе архитекторов, инженеров и воинов, но намек. Жирный такой намек на то, что обновленные Королевства не побоятся вступить в технологическую гонку с Эквестрией, а та скорость, с которой было изготовлено это устройство – на то, что победителем можем оказаться совершенно не мы.

– «А вот это, леди и джентельпони, игрушка, которой спешно перевооружаются грифоньи войска» – как можно было уместить самострел в довольно узком пенале? Все просто, Твайли – нужно было его просто разобрать, чтобы потом, всего несколькими экономными движениями, собрать воедино. Конструкция его была довольно проста, однако за очень короткий срок доведена до ума и настолько улучшена клювастыми рационализаторами, что мне потребовалось всего несколько движений копытами, чтобы соединить в одну конструкцию ложе и плечи, удобно входящие в усиленные металлом пазы. Прикрепленная к рогам плечей тетива была тугой, из сталистой проволоки, и для ее натяжения применялся целый механизм, похожий чем–то на располовиненную мясорубку, которую следовало приложить к нижней части ложа и, удерживая его задней и передней ногами, сделать несколько оборотов изогнутой рукоятью под аккомпанемент приглушенных щелчков и позвякивания изгибавшейся стали. В опытных лапах это происходило гораздо быстрее, чем у меня, хотя и медленнее, чем у оригинальных понячьих самострелов, натяжение тетивы которых обеспечивалось всего одной рукоятью, бывшей при этом нижней частью самого ложа, благодаря чему взвести оружие теперь можно было всего лишь одним движением простейшего рычага. Конечно, простейшим он был для меня, благодаря нашей общей с Древним памяти, имевшей представление о поздних изобретениях для охоты XVII века ушедших людей, но благодаря объединению спуска и зацепа для тетивы, и вынесению их на один движущийся по ложу блок, прикрепленный к нижней части рукоятки для взвода, проблема скорострельности была решена. Однако рычаг был для грифонов не слишком удобен из–за разницы в силе лап и копыт, поэтому обладатели первых, как я и ожидала, пошли по пути облегчения взвода, пусть даже жертвуя ради этого мощностью и скоростью перезарядки – «Пилумы доказали свою эффективность против противника, который передвигается по земле или невысоко над нею. После первого «конфликта» у Белых холмов, который назвали Покорением Севера, грифоны сменили тактику. Эти ребята, знаете ли, тоже не идиоты, а военных теоретиков у них оказалось куда как больше, скажу на собственном опыте. Поэтому во время Второй войны с Грифусом мы столкнулись с использованием кавалерийской тактики, если можно так выразиться, когда противник старался навязать нам воздушный бой во всех его вариантах – прямое столкновение «стенка на стенку», стремительная атака риттеров в тыл строя или середину каре, не говоря уже о партизанской тактике «ударил–убежал». И именно поэтому, а не для какого–то там прикрытия каких–то там махинаций, которые мне тут пытаются приписать, мы и начали изготовление этих устройств. Собственными силами, между прочим, не привлекая и без того перегруженные мануфактуры! И именно после нашей инспекции всех этих полукустарных производств мною, моим волевым решением, было осуществлен перевод производства оружия и брони для Легиона из Мэйнхеттена в Сталлионград. И именно поэтому Легион оказался насыщен этими метательными устройствами в той степени, чтобы дать грифонам по клюву. Ну, а те клоуны, которые по недомыслию или природной вредности упустили возможность служить своей стране, выполняя военные заказы и поставки могут плакать и дальше – во всем произошедшем есть их, и только их вина, поэтому теперь им не помогут никакие попытки надавить на меня через интендантскую службу и военную прокуратуру».

Произнеся это, я скосила глаза, впиваясь взглядом в полковника. Должны же были ее глаза или весь внешний вид, или само выражение морды выдать ее – но нет, кроме упрямства и раздражения я ничего не смогла усмотреть, поэтому просто протянула грифоний самострел командору, который, после внимательного осмотра оружия передал его остальным.

– «Грифоны решили назвать это оружие «шнеппер». Не спрашивайте, почему – я не настолько сильна в старо– и новогрифоньем. Однако обратите внимание на латунную канавку, проходящую по всему долу. Кто сможет сказать, для чего она предназначена?».

– «Для лучшей фиксации и скольжения стрел, возможно?».

– «Не исключено. Еще варианты?».

– «Для меткости, я считаю. Уверена, достаточно малейшего перекоса – и стрела полетит с колебаниями, которые только усилятся в полете. Поверьте, как осадный инженер, я многое знаю об этом».

– «А я, как лучник, отвечу, что стрела всегда колеблется и изгибается во время полета, мэм».

– «Для вас, лучников, разброс в несколько дюймов может ничего и не значить, но для осадных орудий ошибка будет измеряться в футах и ярдах, если стрела или иной метательный снаряд покинет его с отклонением!».

– «Soratniky, пожалуйста, не ссорьтесь» – хмыкнула я, когда сидевшие на галерке зрители сцепились друг с другом, не поделив переходящее из копыт в копыта оружие. Обойдя ряды офицеров, оно наконец вернулось, но не ко мне, а к командору – «А что, если я покажу вам вот это?».

– «Какая красота... Это мрамор, причем один из самых ценных – синий. Его добывают только в далеких северных горах, на краю мира» – восхитилась кобыла с капитанскими нашивками, ловким движением поймав брошенный ей шарик. Несмотря на то, что доставала я его из гнезда зубами и языком, он надежно прилип к ее копыту, позволяя разглядеть себя во всей красе – «Грифоны считают, что это окаменевший лед, хотя это и не так. Но он довольно увесистый, это верно… Хотя если вы считаете, что мы должны испугаться этих шнепперов, то боюсь вас разочаровать, мисс – мрамор слишком хрупок и разлетится вдребезги при соударении с доспехом. Хотя метать его в незащищенное тело я бы и не рекомендовала, от этого заменителя стрел прекрасно защитит даже кольчуга».

– «Это охотничий. Для охоты на птиц, как я поняла» – дернув щекой, я долго и очень внимательно смотрела на внутренности пенала, но все же решилась, и извлекла из утопленного в бархат гнезда очередной шарик, который перебросила капитану осадного парка – «И наверное, вы все же правы – мрамор не лучший вариант, пусть даже он и является очень ценным, да еще и подобран под геральдические цвета того, по чьему заказу был сделан этот самострел. А что скажете вот на это?».

– «Этот снаряд сделан из какого–то металла. Олова, или…».

– «Свинца. Это свинец» – наверное, голос все–таки мне изменил, заставив крутившего перед собой арбалет командора бросить на меня внимательный взгляд – «А метательный снаряд из него называется боуле по–грифоньи. Или pulya, если перевести его на современный сталлионградский манер».

– «Как бы то ни было, свинец – очень мягкий металл, и просто расплющится о доспехи. Думаю, для нас такое оружие может быть опасным только в случае массового применения».

– «Поверьте, мисс, если вставить в середину стальной шарик–дробину, эта пуля пробьет любой доспех. Главное, подобрать подходящую мощность самострела» – пробормотала я, разглядывая ряды гнезд для шариков. Голубые и серые, они были оставлены здесь не просто так, и я все никак не могла решиться, рассказывать ли собравшимся здесь пони о своих подозрениях, все быстрее перераставших в настоящую уверенность – «И они здесь не просто так. Я думаю, это намек».

– «Ну и что же это за намек, как ты говоришь?» – наконец, разомкнул губы командор, до того сидевший с видом античной статуи, сходство с которой лишь усиливалось благодаря его природному белому цвету – «И как, в итоге, нам называть вид этих устройств, ты об этом подумала? Я не заметил этого в твоем докладе».

– «А это потому, что я очень вежливая кобылка, и оставила этот вопрос на усмотрение Гвардии и ее командующего. Поэтому хоть «соленарием» назовите – я и не почешусь» – задорно фыркнула я, вспомнив название этих устройств у римлян. От столь неприкрытого подлизывания командору сидевшую напротив тетку–обвинительницу аж перекосило от злости, что добавило мне очередную порцию мыслей о том, как можно повеселиться за чужой счет, раз уж меня так бессовестно разбудили и вытащили из постели, откуда вытаскиваться я абсолютно не собиралась как минимум еще несколько дней – «А по поводу намека… Это секретная информация, командор. С ограниченным кругом допущенных к ознакомлению существ, как вы понимаете».

– «Вам придется ее озвучить, ведь это вопрос безопасности целой страны!» – не преминула уцепиться за новый факт Поплар – «И вам придется очень постараться, чтобы объяснить, почему вы не отдали это устройство для разбора и ознакомления нашим инженерам, что тоже говорит не в вашу пользу, гражданка Раг!».

– «Если я скажу вам, что это подарок правящего монарха, вас это угомонит?» – это заявление оставило полковницу Флафф равнодушной, в то время как некоторые из присутствующих пони понимающе переглянулись. Да, подарок монарха во все времена был вещью статусной, а в этом мире еще, частенько и вполне функциональной, поэтому подобное предложение в их глазах было совершенно ошибочным, что понимали многие, включая командора – «Поэтому никакого разбора. Да и исследовать там особенно нечего – изменения, которые они внесли, минимальны и уже давно предсказаны мною, еще несколько лет назад, во время доклада по поводу одной секретной операции по дезинформации наиболее вероятного врага страны. Вы же с ними ознакомились, правда? Или тоже спустили в унитаз как и все, о чем я говорю?».

– «Эти изменения небольшие, но в совокупности они настолько разительно улучшают и меняют эти устройства…» – покачала головой кобыла со значком инженерной службы, все еще вертевшая в копытах здоровенный свинцовый шарик, который она с неохотой передала обратно – «А качество работы просто невероятное. Поглядите хотя бы на то, как подогнаны друг к другу металлические и деревянные детали. Или вот эти пазы для лука и тетивы – они вырезаны настолько точно, что почти незаметен зазор! А выбранный угол для совмещения деталей? Я не готова сказать, почему он был выбран именно таким, но уверена, что за этим стоят годы и годы кропотливых исследований и испытаний, ведь я сама, несмотря на все мои образование и опыт, могу это только предполагать. И это приводит нас к новому вопросу – что еще могло попасть в лапы этим грифонам с вашей подачи, мэм?».

– «Что вы имеете в виду?» – нахмурилась я. Этот вопрос, признаться, оказался для меня тем самым сакраментальным «мешком по голове», мигом выбивая из этой самой головы весь задор и веселье.

– «Я имею в виду то, что эти механизмы – они просто не могут и не должны существовать».

– «Ну–ка, ну–ка, поясните, пожалуйста!» – повернувшись, вскинулась Флафф, отыскивая своими очками разговорившегося офицера.

– «Дело в том, мэм, что все вещи проходят свой путь одинаково. Все они придумываются, воплощаются, тестируются и наконец внедряются независимо от того, что это – механизм или предмет. Чем сложнее устройство, тем большим количеством «детских болезней» оно страдает – так мы называем те трудности или просто особенности устройства, о которых можно узнать только в процессе эксплуатации. Понимаете? Поэтому каждое сложное устройство проходит через цепочку перемен и улучшений, которые делают его пригодным для нормального функционирования. Но с этими самострелами дело абсолютно нечисто, это я вам как инженер говорю!».

– «И почему же?».

– «Да потому, что так быть не должно!» – разгорячившись, немолодая уже кобыла поднялась со своего места и, упираясь передними ногами в поверхность узенького стола, потянулась вперед с немаленьким риском кувыркнуться с эдакой верхотуры – «Всего пару–тройку лет назад мы впервые услышали об этих самострелах. Вначале это были просто грубо вырезанные деревяшки, к которым был примотан короткий лук. Мы не обратили на них особенного внимания, посчитав очередной самоделкой от необразованного доморощенного рационализатора, решившего сделать упор для большего удобства обращения с луком. Упор для плеча, чтобы пускать стрелы из лука, который был больше самого этого лука? Бред конечно, но кто бы знал…».

– «Значит, эти устройства не несут в себе никакой пользы, и были даже вредны?» – восторженно заблестела глазами строгая полковница инспекторской службы. Что ж, если так и дальше пойдет, то собранная на меня папка может превратиться в настоящий многотомник.

– «Да нет же! Наоборот!».

– «Как это? Вы же только что говорили…».

– «Да! Но что мы видим? Эти устройства были лишь образцами, на которые только чихали все нормальные инженеры и мастера. И ими же они и остались – образцами, сделанными вкопытную, необразованными рядовыми! Посветив ими перед остальными, командующая Раг быстро свернула все это шоу, и перевела их производство в Сталлионград».

– «Ах, вот как…».

– «Да! Помню, что мы просто выбросили эти самоделки из головы, решив, что если клюнутые в голову земнопони с востока хотят играть в игрушки – пусть играются. Нам же меньше хлопот. А потом вдруг оказалось, что что из их мануфактур начали появляться устройства, которые были лишь внешне похожи на эти игрушки, а на самом деле – полностью работоспособное оружие, лишенное каких–либо недоработок! Словно им уже воевали, причем не одну сотню лет!».

«Блядь–блядь–блядь!» – скороговоркой пронеслось у меня в голове.

– «Те самострелы от этих отличаются так же, как дом из кубиков отличается от настоящего особняка. Вот, поглядите: на первых самострелах рычаг был вначале двойным, и располагался по бокам ложа, движением назад и вверх натягивая тетиву – примерно то, что мы стали недавно замечать у грифонов. Затем эта конструкция была доосмыслена, и рычаг стал одним, переместившись вниз и двигаясь внутри прорези по центру ложа. Я говорила со своими инженерами – и то, и другое оружие было создано недоучкой, и представляло собой тупиковые ветви развития этих конструкций со множеством ошибок и попросту нерационального конструктива».

– «И что же дальше произошло?».

– «А вот то, что стало поступать в Легион во время войны из Сталлионграда, было совершенно иным. Если мы возьмем стандартный самострел, который сейчас использует Легион, то мы увидим, что это похожее внешне, но конструктивно совершенно иное устройство, в котором неведомым образом были учтены такие мелочи, что могут быть выявлены только спустя большое количество времени активного использования этого оружия. Одно только использование блочного рычага указывает на то, что к этой мысли они пришли с помощью испытаний, попытавшись создать механизм для взвода тетивы с помощью пары простых движений! А вот этот наплыв на корпусе – только долгой эксплуатацией можно выявить необходимость в нем для удобного хвата и пассивной защите держащей его ноги. И это можно учесть только в результате длительного использования оружия. Но где тогда образцы предыдущих конструкций? Где изменения и дополнения в уставе? Где инструкции по обучению? Рано или поздно слухи бы просочились – но нет, все эти годы стояла полнейшая тишина».

– «Инструкции вы не нашли?» – топнула я копытом, постаравшись придать себе самый удивленный и негодующий вид. Ситуацию нужно было срочно спасать – мне казалось, что я смогла спрятать все концы за разным ничего не значащим мельтешением, которым занималась все эти годы, и не ожидала того, что с происходящим разберутся не генералы и командор, а инженеры и техники, как оказалось, тоже начавшие подозревать что–то недоброе, столкнувшись с легионерами, вооруженными до зубов теми самыми самострелами, которые еще год назад только ленивый не оплевал – «Так значит, все мои доклады в штабе, на совещаниях и командору лично вы не читали, а попросту в сортире использовали? И теперь пытаетесь меня же в этом и обвинить? Ар–ригинально!».

– «Между прочим, именно в вашей компетенции находится осадный парк Гвардии, капитан» – решил принять участие в нашей увлекательнейшей беседе командор. Не знаю, для чего он решил осадить немолодую подчиненную, сердито пыхтевшую в мою сторону со своей верхотуры – вполне возможно, чтобы эта увлекающаяся тетка просто не навернулась на сидевшую ниже комиссию – «И я хочу увидеть в вашем докладе ваши соображения о том, почему те же самые сталлионградцы использовали под Грифусом какие–то жуткие устройства, ломавшие вековые скалы, пока мы, фигурально говоря, продолжали кидаться в них камнями».

– «Да, сэр» – тут же притихла та, опускаясь на свое место – «Но что бы она тут ни говорила, мы обязаны докопаться до сути! Особенно в свете моего доклада по поводу состояния нашего осадного парка с учетом итогов прошедшего конфликта, сэ–эр».

 Несмотря на отсутствие смешков, многие из присутствовавших в зале не смогли сдержаться, и внезапно сильно заинтересовались какими–то записями перед собой, пытаясь скрыть ухмылки от громко вздохнувшего командующего.

Похоже, не только у меня были любимчики и прочие полезные и приближённые пони, которым дозволялось больше, чем остальным.

– «Ведите себя как подобает, лейтенант!» – не выдержав, рявкнула на меня Флафф, явно взбешенная устроенным представлением.

– «А я уже не лейтенант. Вы и вам подобные добились того, к чему стремились. Так что я теперь просто Скраппи Раг».

– «Ну, тогда все просто. Передаем дело комиссии трибунала».

– «Ага. Жду с нетерпением. А вы, простите, кто?».

– «А вы уже забыли от ужаса? Майор Поплар Флафф, инспектор вооруженных сил Эквестрии».

– «Так, хорошо. А вы?».

– «К чему все эти вопросы?».

– «Как к чему? К трибуналу. А к нему нужно готовиться основательно, не торопясь» – на морде строгой пони и ее помощников появились саркастические усмешки, впрочем, быстро стершиеся после моих последующих слов – «Просто так посадить цельного майора и бригадного генерала? Нет, для этого нужны основания. Тем более, вы же хотели узнать, кто надо мною стоит?».

– «Так значит, вы согласны выдать ваших сообщников и вдохновителей?» – я не совсем поняла, серьезно ли она это сказала, или просто издевалась надо мною по моей простоте, и на всякий случай зыркнула на командора, в свою очередь, покосившегося на майора.

– «Конечно. С радостью все расскажу и назову тех, кто стоял надо мною» – похоже, это было воспринято всерьез, судя по появившимся перед нею перу и бумаге, на которой этот обязательный предмет канцелярии пони быстро вывел «Признательные показания», которые затем подчеркнул. Для важности момента, должно быть – «Пишите – Ее Высочество, принцесса…».

Перо дрогнуло и остановилось.

– «Ну вот, кляксу посадили… Надо переписать».

– «Вы издеваетесь?».

– «Нет. Всего лишь говорю вам правду. Всю правду. Вы же ее домогались, майор?» – наклонившись, я понизила голос и доверительно сообщила строгой даме, своим дыханием туманя очки – «В этом деле очень верно сказано про карманную армию. Вот только мозгов сообразить, чья это армия вам, увы, не хватило. Или вы и в самом деле поверили тому, кто вам это все рассказал, что такого рода дела могут оставаться незамеченными принцессами? Ведь это действительно, по факту, карманная армия – только армия не моя, а принцесс. Которая им вроде как не положена по законам Эквестрии. Ну так они ею и не командуют, верно? Они просто вызывают меня и объясняют, где притаились враги. У них же сердце болит за страну и своих маленьких подданных, поэтому я, узнав о том, что где–то завелись нехорошие существа, не тревожу их тонкие, ранимые натуры, а как записной циник и мизантроп, решаю возникшие проблемы – радикально! Потом уже меня, конечно же, одернут за поводок, а по следам отправят дипломатов и гвардейцев, которые придадут нужный вес их словам. И именно поэтому я так спокойно и терпеливо выслушивала все это время ваше блеяние – ведь по факту я здесь ничего не решаю, а работаю с тем, что мне дадут. Понимаете?».

– «Вы… Вы думаете, что этот бред вас спасет?!» – рассердившись не на шутку, кобыла отбросила перо и с треском сложила дужки очков, упавших с ее носа и не разбившихся лишь благодаря крепкому шнурочку, удержавшему их на ее шее.

– «А, начинаете понимать, как вас подставили?».

– «Сенат узнает об этом!».

– «А вы думаете, никто об этом не знает?! Да это такой секрет, о котором знают все вокруг! Знают, или догадываются».

– «Когда это прозвучит с трибуны в сенате…».

– «Ну и что? Я буду все отрицать. В конце концов, я сумасшедшая – об этом тоже все знают. У меня даже справочка есть!».

– «Как вас вообще держат на этой службе?!».

– «А все просто» – отстранившись, я наклонила голову и эдак лукаво поглядела на сердито сопевшую пони, бросавшую разгневанные взгляды то на меня, то на командора. Последний, во время всего этого разговора, все больше напоминал статую самому себе, с мрачной, терпеливой усталостью во взоре глядя на нашу грызню – «Просто я за повелительниц любому глотку зубами перегрызу. Невзирая на расу, пол, возраст и политическую программу. И именно поэтому я провела почти полгода, мотаясь по стране для того, чтобы запустить производство этих самострелов, мисс, в то время как все остальные оплевывали меня от ушей до копыт. Вы вообще читали мои доклады по ним за прошлые года?».

– «Это было вне моей компетенции!».

– «А сталлионградцы прочли. И, как видите, не прогадали, не правда ли?» – как можно более ехидно усмехнулась я – «Советую и вам с ними ознакомиться, мэм. И если после этого у вас останутся какие–либо вопросы – приходите, поговорим».

– «Это вас приведут ко мне, но уже в кандалах!» – сердито парировала кобыла – «Как я уже докладывала, командор, сэр, отчет перед комиссией Сената не просто возможен – он неизбежен. Особенно после сегодняшнего предварительного отчета, если эту клоунаду вообще можно так назвать».

– «Без проблем. Пообщаемся с господами сенаторами» – с деланной беспечностью откликнулась я, состроив одно из своих самых многообещающих выражений своей покалеченной морды – «В конце концов, я уже давно бегаю за их гласными и спикером в надежде поймать и вдумчиво потрясти за гузно мохнатым легионерским копытом. А тут они сами приглашают на разговор – на ловца и зверь бежит, как говаривали в свое время…».

– «Мы здесь закончили, сэр?» – демонстративно проигнорировав меня, обратилась к командору майор Флафф, забирая с собой толстую папку с бумагами, которую я проводила глазами, прикидывая про себя, смогут ли ее свистнуть или скопировать тихушники Фрута Желли.

– «Закончили, майор» – вздохнул о чем–то командор, впервые пристально поглядев на меня тяжелым, словно его боевой молот, взглядом – «Всем очистить помещение… И пригласите стражу».

– «Благодарю вас, сэр. Уверена, это было правильное решение» – устремляясь к выходу в сопровождении нескольких подчиненных, Флафф не удостоила меня даже взглядом, хотя мне показалось, что после всего произошедшего ее так и подмывало сплясать на мне всеми копытами, празднуя свою победу там, где оказались бессильны куда более важные и могущественные пони, грифоны и прочие существа. Впрочем, у меня в тот миг была куда как более важная проблема в виде оставшихся в зале гвардейцев, большая часть которых вполне могла раскатать меня в тонкий блин даже не прибегая к оружию, которого, как выяснилось, оказалось прискорбно много на их плечах и боках – «Сенат непременно узнает об этом и, я уверена, поддержит это решение необходимыми законопроектами, биллями и юридическими комментариями».

– «Нисколько в этом не сомневаюсь» – проворчал командор в сторону закрывающихся дверей. Обведя глазами оставшихся, все, как один, уставившихся на меня подобно предвкушающим обед паукам, он негромко топнул копытом – «Запечатать помещение!».

– «Так точно, сэр!» – я инстинктивно подалась назад, нащупывая копытом рукоять Фрегораха, когда на моих глазах несколько единорогов поднялось со своих мест, занимая места возле каждой стены и окна. Их рога издали негромкую какофонию звуков, от позвякивания до жужжания и натужных щелчков, после чего каждая поверхность, будь то пол, потолок или стена, засеребрились блестками окутавшей их магии. Кажется, я уже видела что–то похожее, в той карете, куда меня пригласил на разговор один из дельцов Д.Н.А. – но, конечно же, не в таких же масштабах – «Помещение запечатано, сэр! Все готово!».

– «Тогда можно начинать» – клинок сам прыгнул мне под копыто, а сердце пропустило удар, сбиваясь на заполошное стаккато отдававшихся где–то в горле толчков. В голове стало легко и как–то звонко–тихо, будто в опустевшей комнате, откуда вынесли всю мебель и уехали последние жильцы, прихватив с собой даже кошек, тараканов и пауков. Краем глаза я заметила ошарашенное выражение на морде Армед Фур и даже успела удивиться, когда заметила ее рядом с собой – но зрение уже заволакивала темная пелена, словно какой–то дымок, появившаяся в наружных уголках глаз… И тем удивительнее было услышать спокойный голос белого жеребца, уже не раз и не два обратившегося ко мне с довольно комичным выражением обеспокоенности на морде.

Если бы не все происходящее вокруг, я успела бы похихикать над тем, как похож он был в этот миг на одного моего знакомого соломенношкурого пегаса.

– «Раг! Раг, ты меня слышишь?» – наконец, сквозь тонкий, комариный писк в моей голове пробился голос единорога. Поведя глазами по сторонам, я понемногу начала понимать, что никто из оставшихся в зале еще почему–то не двинулся с места. Никто не хватался за мечи, кинжалы и прочие острые металлические предметы, никто не пытался спеленать меня магией и, почему–то, не попытался нацепить на меня кандалы, все еще валявшиеся на ближайшем столе. Даже стоявшая рядом Фур не пыталась завернуть мне копыта под мышки, обеспокоенно разглядывая мою тушку, только теперь ощутившую, как колотится испуганным воробышком сердце и трясутся ослабевшие ноги, так и норовившие уронить меня на такой мягкий и ровный пол.

– «Я… Я тут. Все еще тут» – прохрипела я, облизнув пересохшие губы.

– «Мда… Я ожидал от тебя большего самоконтроля» – непонятно выразился командор. Он говорил слишком спокойно для того, кто собирался устроить мне небольшой «апоплексический удар табакеркой по голове», избавив страну от надоевшей всем временщицы – «И чего ты так всполошилась, словно слышишь эти слова в первый раз?».

– «Вот поэтому, что не в первый…» – прохрипела я, ощущая, как дрожат ноги и медленно сползла по стеночке на пол. Похоже, действие лекарства Кег постепенно заканчивалось, и мне предстояло добраться до ближайшей постели до того, как доставить окружающим много веселья, вырубившись прямо у них на глазах – «Ладно, делайте уже что замыслили. Нет у меня больше сил. Лучше уж вы, чем эти».

– «Она не выглядит хорошо, сэр» – я попыталась отдернуть голову, когда чье–то копыто приподняло мою голову за подбородок, но не преуспела, встретившись взглядом с прищуренными глазами Армед Фур.

– «Вижу».

– «Я в порядке. В полном порядке» – вокруг было свежо, но почему–то с каждым вдохом хотелось набрать в себя побольше воздуха, отчего приходилось все чаще и чаще дышать. – «Свет включите, что–ли…».

– «Тут светло. Раг, ты опять придуриваешься?» – ехидно осведомился голос красной кобылы, в то время как сама она зачем–то отступала прочь, скрываясь в пелене тумана. Откуда тут появился туман? Его рваные клочья быстро сливались, затягивая зал и находившихся вокруг пони, превращая тех в размытые, серые тени, обступившие меня со всех сторон. Приглушенные, голоса истончались, превращаясь в едва слышимые дуновения сквознячка, в то время как меня мягко влекло куда–то наружу, через исчезнувшие двери, вдаль – по туманному лабиринту из коридоров, стены, пол и потолок которых были сделаны из облаков. Хотелось остановиться и потрогать, или даже попробовать их на вкус, но лежать на чем–то мягком было так приятно, так спокойно, так мирно, что я лишь глазела по сторонам, провожая глазами предметы обстановки, все чаще встречавшиеся на пути. Это были вазы с невиданными цветами, черными, словно ночь, с длинными тычинками, на кончиках которых горели серебряные и золотые звезды; бюсты каких–то пони, у основания которых я видела крошечные тарелочки из серого камня, похожие на римские домашние алтари, посвященные Ларам – предкам–защитникам домашнего очага. Занавеси из настоящих цветов, украшавшие дверные проемы, сворачивались в бутоны при моем приближении, освобождая путь дальше, в сердце этого странного места или видения, путешествие через которое закончилось в большом кабинете, размерами не уступающем настоящему залу.

– «Я уже видела это место» – прошептала я, пока взгляд медленно скользил по стенам из облаков, по высоким, вырезанным из огромных кристаллов шкафам, чьи полки были уставлены книгами, обложки которых смотрели наружу, и на каждой серебрился причудливый рисунок из бисера сверкающих крупинок, подмигивающих мне, словно старой знакомой – «А это те самые книги, о которых ты говорила? Вот, значит, как выглядела твоя коллекция…».

Я не видела и не ощущала своего тела, но знала, что увижу, когда обернусь. Она и в самом деле была там – когда послушная одной только мысли, я развернулась к окну, то совершенно не удивилась, увидев изящную фигуру, сидящую в резном, сверкающем кресле. Точеные черты ее были сглажены задумчивой грустью, с которой она глядела на лежавшую перед ней книгу, и мое сердце пропустило удар–другой, когда я заметила до странности знакомое движение, которым ее копыто поглаживало культю правой передней ноги. Это был сон или видение, наверняка, ведь она меня не замечала, позволив оплыть по кругу массивный стол, оказавшись у нее за спиной, между бюстами прекрасных, и абсолютно неизвестных мне аликорнов – но стоило мне приблизиться, как отзвук, эхо ушедшей когда–то к звездам фестралки обернулась, изумленно уставившись на меня лучащимися, словно звезды, глазами.

– «Какая ты красивая…» – еле слышно произнесла я. Не знаю, услышала ли она меня, но изящные черты ее морды дрогнули, когда я медленно, боясь спугнуть этот призрак из глубины веков, потянулась копытом к ее щекам, на которых серела россыпь чуть более темных пятен. – «Ой, а это что, веснушки?».

Увы, долго длиться этому было не суждено, и стоило моему копыту коснуться щеки подавшейся мне навстречу фестралки, как что–то мокрое ударило меня по глазам, вместе со вспышкой яркого света выбивая меня прочь из загадочного и такого грустного видения, при воспоминании о котором сердце стискивало в груди. На смену ему пришел видневшийся где–то вверху потолок донельзя казенного серого цвета, на фоне которого маячило несколько обеспокоенных морд, обступивших меня с какими–то недобрыми намерениями.

– «Сэр, она очнулась!» – доложил чей–то голос, сопровождая это жизнеутверждающее заявление очередной струей воды из графина, плеснувшей мне в глаза».

– «Сколько… Сколько я здесь провалялась?» – не то, чтобы меня сильно беспокоил этот вопрос. Не сейчас, когда перед глазами стояла сидевшая в кресле фестралка, а в груди еще холодело от ощущения прикосновения к какой–то волшебной тайне, делавшей прочее лишь докучливыми помехами на пути к чему–то действительно важному. Но приходилось держать марку среди окружавших меня офицеров. Настоящих офицеров, а не подвизавшихся в штабе крючкотворцев и паркетных шаркунов, пусть мне и хотелось кое–кого из них утопить прямо в том глупом кувшине, из которого на меня вылили не меньше галлона воды.

– «Тебя начало водить из стороны в сторону, потом попросту вырубило, а затем начались судороги» – просветила меня Армед Фур. Я заметила, что она продолжала сидеть у меня в изголовье и на секунду озадачилась, почему она все же осталась в этом зале, а не ушла вместе с теми, кто так долго и напряженно копал под меня последние год или два. – «Тебя корежило минуты две или три, после чего отпустило, когда кто–то догадался тебя водой отливать…».

– «Бывает».

– «Раг, ты чем–то больна?».

– «Больна? Еще три часа назад я валялась в коме. Два часа назад меня вывели из нее. Час назад меня выдернули из–под капельниц и попытались притащить сюда силой» – глядя в окно, негромко ответила я. Прикрывавшая его магия делала стекло лишь наполовину прозрачным, пропуская только солнечные лучи, и надежно отсекая все остальное, включая звуки. Почувствовав вопросительный взгляд командора, я все–таки неохотно пояснила. – «Капитан Файнд со своими подсвинками. Товарища министра здравоохранения чуть удар не хватил, а вскоре удар хватит кое–кого другого, если она и в самом деле решит дать официальный ход делу. Вы сильно подставляетесь, командор».

– «Рэйр Файнд…» – угрюмо пробурчал Шилд. Судя по его голосу, он был не в восторге от подобных известий, но было ли это сделано по его приказу, или супротив оного, понять я пока не могла – «Ладно. А ты, Раг, можешь хотя бы лежать, не пытаясь каждую секунду отъехать на встречу с нашими повелительницами?».

– «Наверное…» – слабость во всем теле была ужасающая, и вставать с низкого диванчика категорически не хотелось, поэтому я решила позволить себя уговорить и дальше валяться тут тряпочкой безо всякого дела – «Но только потому, что вы просите, командор. Только ради вас я готова на такие жертвы».

– «Ведите себя подобающе, лейтенант!» – прошипела немолодая кобыла, отставляя в сторону опустевший графин – «Вы на докладе у командующего Гвардией, а не в своих занюханных казармах!».

– «Раг и подобающее поведение попросту несовместимы» – отмахнулся единорог. Несмотря на все произошедшее, он так и не покинул своего места, напоминая старого мудрого деда, греющего кости в любимом кресле в окружении расшалившихся жеребят. – «Хорошо, раз минута безудержного кобыльего юмора подошла к концу, прошу всех занять свои места».

– «Первый, кто попробует на меня сесть, получит кусь за жопу» – чисто из извечного кобыльего чувства вредности напомнила я о себе.

– «Замолкни, Раг. Твоя задача – отвечать на вопросы, делая положенный по уставу вдох. Это понятно?» – мрачно осведомился командор, не забыв приплющить меня своим знаменитым суровым взглядом хозяина всея эквестрийских вооруженных сил. Говорят, что от этого «взгляда кокатрикса» наиболее нервные высокородные офицеры, бывало, и в обморок падали – «И первый из них будет таким: что вообще происходит?».

– «Не уверена, что поняла ваш вопрос, сэр…».

– «Что происходит с принцессами, Раг? Что за непонятные подковерные интриги? Что за тщательно спланированные и замаскированные покушения, о которых не говорят? Мы словно вернулись во времена воюющих народов, в доэквестрийские времена грызущихся земнопоньских поселений, единорожьих полисов и пегасьих облачных городов» – видя, что моя попытка приподняться на лавочке привела лишь к тому, что я вновь едва не опрокинулась на спину и поэтому предпочла опуститься на место, командор поднялся и медленно пошел вокруг стола – «Почему я должен узнавать о покушении на Ее Высочество принцессу Луну из сомнительной достоверности газетенок и пегасьих уличных шепотков? Почему я узнаю о покушении на Ее Высочество принцессу Селестию только после того, как ее секретаря, спустя три дня, выносят в бессознательном состоянии из ее покоев, как оказалось, все это время остававшихся на замке и полностью блокированных отрядом дворцовой гвардии и Легиона? Что вообще там у вас произошло?».

– «Да, сэр, это было покушение. Да, сэр, это что–то давнее, о чем я сама не имею ни малейшего понятия. Может быть древнее даже, если никто ничего не помнит, а сами принцессы не спешат нас по этому поводу просвещать» – поняв, что отмолчаться не выйдет, я недовольно засопела, но все же не стала изображать образцового офицера и орать «Не могу знать, сэр!», выпучив от усердия свои гляделки на недовольно взиравшее на меня начальство – «А что касается привлечения к этому Гвардии… Сэр, меня час назад отконвоировали сюда, выдернув из постели, накачанную непонятными препаратами, действие которых подходит к концу. И если это было сделано не по вашему приказу, если верить той строгой даме–майору, то возникает сразу много достаточно неудобных вопросов. Быть может, даже хорошо, что принцессы пока еще не задали их, и не пожелали услышать ответов, сэр?».

«Пока еще не пожелали» – я не слишком старалась, но мне кажется, эта мысль все–таки прозвучала в моей маленькой, ставшей обвинительной, речи – «Но рано или поздно они захотят узнать, кто вообще контролирует Гвардию».

– «Принцессы не пожелали рассказать мне, кто это был. В первый раз я сама увидела их, когда на меня напали в конце зимы, в Понивилле».

– «Рассказывай. В отчете штабу было сказано про порочащее честь и достоинство офицера поведение». – поднял бровь Шилд, походя зыркнув на нескольких усмехнувшихся подчиненных. Да уж, представляю, что могли они там про меня прочитать… – «И уж пожалуйста, без обычного мелкого вранья».

– «Эй, я не мелкая! Я компактная!».

– «Докладывай, Раг!».

– «Это займет много времени» – надулась я, ощущая окончательно испортившееся настроение от накатывающих на меня волн слабости, не дававших даже подняться с банкетки – «Может, я лучше рапорт пришлю?».

– «Ничего, время у нас есть» – большая голова жеребца качнулась в сторону, словно приглашая меня разуть глаза и посмотреть на единорогов, позвякивающих рогами возле каждой стены и окна – «Это, если ты не знала, называется Покров Тишины. Благодаря ему подслушать или подсмотреть за тем, что происходит в этом зале, будет практически невозможно. Поэтому рассказывай, и постарайся сделать это как можно подробно и точно».

– «А…».

– «А ты думаешь, я собрал здесь всех этих пони просто так, чтобы на тебя поглядеть?» – устало осведомился Вайт Шилд, уже привычным жестом снимая с переносицы свои замечательные очки – «Не тяни то, что ты там тянула у своих подчиненных, и докладывай. В следующий раз известный тебе любопытный типус будет готов, и настороже, поэтому второго шанса может и не представиться».

– «Второго шанса для чего?».

– «Поговорить начистоту и по душам».

– «Как прикажете… сэр!» – похоже, отвертеться от неприятного разговора не получалось. Нет, конечно же, я собиралась напроситься на него и сама, но чуточку позже, когда смогу уложить в голове все, о чем узнала за это короткое время, прикинуть варианты развития разговора и то, чем он может помочь или навредить. Но, похоже, времени у меня не осталось, поэтому, тяжело повздыхав, я принялась за рассказ, к моему удивлению, растянувшийся аж на пару часов. Не в последнюю очередь это происходило из–за вопросов, которыми меня то и дело забрасывали командор и его офицеры, и если некоторые части, вроде погони за Лирой и перелет через половину страны, их оставили равнодушными, то вот все прочее меня заставили вспомнить и восстановить почти по минутам. Немало, конечно, времени ушло и на то, чтобы уломать меня рассказать про царившие в Обители порядки – услышав мой неохотный, полный недомолвок рассказ они еще долго, в смятении качали головами, пытаясь представить себе тех, кто чувствовал там себя как дома. Описание шевелящихся трупов повергло присутствовавших при докладе в смятение, нападения на принцессу – в явный гнев, но больше всего споров и пересудов вызвал этот розовый дым, по моим словам, являвшийся неотъемлемой частью всего произошедшего. Все–таки неплохую команду себе командор подобрал, а уж опыта имел несоизмеримо более, чем любой из присутствующих, поэтому я быстро перестала удивляться, когда очередной кусочек моего доклада делегировался для осмысления очередному профессионалу своего дела, будь то представитель разведки или технический специалист, сразу, с ходу получавшие назначения и приказы. Похоже, Гвардия наконец очухалась от одуряющей, рожденной победой дремоты и взялась за дело всерьез, вновь, как раньше, собрав команду профессионалов, которым предстояло если не распутать это загадочное дело, то хотя бы подготовить вооруженные силы страны к тому, о чем я уже давно предупреждала принцесс и их присных. Да, они могли сколь угодно прятать от меня Брайта и Колхейна, сколь угодно долго допрашивать их в потайных узилищах, но вот беда – в этом мире только я и Маккриди знали, о чем нужно спрашивать, чтобы получить необходимые всем нам ответы. Но теперь, глядя на этих опытных пони, сжевавших в своем деле не одну попону, я ощутила давно забытое облегчение от того, что видела, как улавливают они саму суть моих страхов и опасений, лишь услышав про этот розовый дым.

«Вот что значит образ мысли военного. Сразу поняли, чем это может грозить, примени кто–нибудь эту гадость в качестве оружия».

– «Гнусно. Ошень гнусно» – высказалась командующая осадным парком, водя зажатым в зубах карандашом по страницам небольшого блокнота, отчего ее речь звучала несколько невнятно – «Ешли пять этих штранных бобов шмогли отравить вождух в школе всего жа нешколько чашов, то я не ришкну даже подшчитать количештво жертв, шлучишь это где–нибудь в городе».

– «Когда вы сможете предоставить хотя бы примерные оценки?».

– «Прикидочные шченарии – к жавтрашнему утру, шэр!».

– «Хорошо. Визел?».

– «Медицина не сталкивалась ни с чем подобным, сэр. Нужны результаты аутопсии, анализы и пробы с места событий… если их вообще кто–то брал. В идеале – одного из этих «зомби» получить в кандалах или клетке. Не можем же мы строить догадки на основе комиксов и страшных рассказов».

– «Хорошо. Гуддэй, это поручается твоим Крадущимся. У Ночной Стражи есть казармы, или как они там называют свой вертеп, в Кантерлоте – попробуйте разнюхать, не приволокли ли они что–нибудь из этой Обители».

– «Возможно, лучше поручить это…».

– «Раг? Нет. Это все равно, что влететь туда как на парад – с флагами, трубами и барабаном. Просто покрутись вокруг и, если будет возможность, загляни внутрь. Если нет – приглядись, что тащат туда и оттуда. В общем, мне тебя учить уже не нужно».

– «Как при Пизе, сэр?».

– «Да, как при Пизе–Друнгхар».

– «Будет сделано, сэр».

– «Раг, теперь ты» – я утомленно подняла голову, слезящимися глазами обозрев всех присутствующих, поэтому следующие слова командора вряд ли могли кого–нибудь удивить – «Ла–адно, оставим это. Похоже, ты и в самом деле сейчас даже от мухи не отобьешься. Но мне и в самом деле нужен твой рапорт со всеми соображениями, которые ты можешь предоставить. Когда ты сможешь его… Ясно. Отбой».

– «Все в порядке, сэр» – кажется, я вновь ненадолго выпала из разговора и очнулась только когда надо мной нависла морда стареющего генерала. Стареющего, но не поддающегося годам – «Просто немного расклеилась. Прошу прощения, командир».

– «Командир… Раньше ты меня как только не обзывала, но не так» – проницательно отметил белый единорог. Под его взглядом я почувствовала, как меня охватывает навязчивое желание закопаться куда–нибудь поглубже, прямо через упругую поверхность скамейки – «Что изменилось? Это тоже какое–то звание у вас в Легионе?».

– «Нет. То есть, да. Но нет. Так называют тех, с кем ты дрался бок о бок, с кем проливал свою кровь. Кто бился наравне со своими бойцами, ведя за собой свой контуберний, свою кентурию, свою манипулу. Свой Легион. Мы бились бок о бок на вершине Грифуса, мы проливали там свой пот и свою кровь. Вместе. И тогда вы стали для меня командиром, сэр. Без обид».

– «Без обид» – помолчав, ответил единорог, чье дыхание я еще долго ощущала на своей морде, за что удостоился немало удивленных взглядов от подчиненных – «Ты права. Это дорогого стоит. А что насчет соображений?».

– «Если позволите, сэр – это все ерунда».

– «А вот сейчас не понял…» – как оказалось, предел есть у всего, даже у легендарной невозмутимости Вайт Шилда из клана Шайнинг. Обернувшись, жеребец уставился на меня так, словно я публично испражнилась на какой–нибудь памятник, и принесла ему фотографии для оценки.

– «Я имею в виду, что все это слишком сложно, слишком явно укажет на заказчика и исполнителей. Я бы действовала по–другому».

– «Ну и как бы ты поступила?».

– «Все эти странные магические штуки хороши, когда их не ждешь. Они были использованы против принцессы Луны, как против принцессы Селестии была использована какая–то магия сна, или что–то такое» – я чувствовала, что подхожу к краю чего–то очень опасного, очень страшного, но не знала, как мне объяснить этим добрым, в сущности, существам, откуда взялись столь страшные знания, которые были у меня в голове. И кто знает, что еще было в головах тех, кого проклятый ученик Сола Брайта поставил себе на службу – «Но я уверена, что враги додумаются, или им подскажут, как можно сделать не менее жуткие вещи безо всякой там магии. В конце концов, можно взять бочонок алхимической смеси для петард и шутих, смешать ее с мелкими камушками, гайками или обломками железяк, после чего подбросить куда–нибудь на оживленную улицу или площадь. В театр. Больницу. На ярмарку».

– «Ох, богини…».

– «И подорвать» – утомленная столь долгой речью, я опустила голову на банкетку и прикрыла глаза, спасаясь от ошарашенный взглядов команды Вайт Шилда – «Разорванные в клочья тела, десятки и сотни раненых, оглушенных, убитых. Реки крови и паника. Хаос, вопли, рок–н–ролл».

– «Это просто отвратительно!» – прошипела кобыла, гневно глядя на меня со своего насеста, куда она удалилась терзать свой замечательный блокнот. Наверняка она уже жалела о том, что еще недавно отливала меня холодной водичкой – «Теперь я понимаю, почему тебя ненавидят столько пони!».

– «Банальный, примитивнейший теракт» – вздохнула я, не открывая глаз. Из–за слабости, конечно же, это да – но еще из–за нахлынувшего чувства отвращения к самой себе, своим словам и мыслям – «Бомба собирается в любом гараже, на коленке, а уж тут, в Эквестрии, где никто и не задумывался о контроле потенциально опасных веществ… Это просто праздник какой–то для любого бомбиста, эсера–анархиста, любого несогласного с большинством. Для тех, кто хочет запугать остальных, из корысти или просто питая свое извращенное сознание, почитая себя пророком, несущим кровавый знак страха всем окружающим, дабы те перепугались и покаялись в чем–нибудь, очистившись от мнимых грехов».

– «Я не уверен в ее ментальной стабильности, сэр» – прошептал Визел на ухо командору, окидывая при этом меня цепким взглядом профессионального врача – «Это не похоже на спонтанный бред, а напоминает давно вынашиваемые мысли. Вы уверены в том, что она не опасна для окружающих и себя?».

– «А что будет, если кто–нибудь подбросит эти бобы не туда, где их ждут, а, например, в центральный водопровод?» – сделав вид, что не услышала шепота желтого жеребца, продолжила я, из–под полуопущенных ресниц следя за реакцией сидевшего с каменной рожей единорога – «В скважину, откуда берется вода. Или забросит туда мышьяк, сурьму, еще какой–нибудь алхимический ингредиент пострашней? Сколько отравится до того, как кто–нибудь сообразит перекрыть доступ к ядовитой водичке?».

– «Но зачем это делать?!».

– «Чтобы напугать. Заставить делать то, что прикажут. Представь, что будет, если во время Всеэквестрийских спортивных игр будет объявлено, что некто заложил десятки, сотни взрывчатых и горючих зарядов под стадион? Что будет, если этот некто потребует, чтобы принцесса сдалась на его милость, или тысячи пони погибнут в дыму и огне? Что бы выбрала она – и что бы выбрали вы в этом случае?».

– «Мне одной кажется, что она просто больная?».

Командор молчал, катая по челюсти желваки вздувавшихся и опадающих мышц.

– «Могу я высказать свое мнение, сэр?» – поддержка пришла оттуда, откуда я ее совсем не ждала, поэтому честно могу написать на страницах этого дневника, что искренне удивилась, услышав раздавшийся голос алой пегаски – «Несмотря на известные всем отношения между мною и этой кобылой, я все же уверена, что мы должны ее выслушать, сэр. Да, я считаю Раг отвратительной пародией на офицера, но не могу не отдавать должное ее грязному, подленькому умишке, который она недавно продемонстрировала, поставив кверху крупом целый Мэйнхеттен всего за пару–тройку недель. Я хочу сказать, что вначале она вызывает подобную мысль о каком–то психическом заболевании у каждого пони в начале знакомства с нею, но, как я уже успела убедиться, она знает или способна придумать слишком страшные вещи для того, чтобы мы могли просто так от нее отмахнуться. В конце концов, для того, чтобы поймать психопата…».

– «… нужно думать как психопат. Интересная мысль. Предлагаешь воспользоваться ее опытом, капитан?».

– «Так точно, сэр. А заодно и вытрясти из нее правду о том, откуда она набралась таких пониедских идей».

– «Ну, спасибо, Фур» – угрюмо пробурчала я, утомленно роняя голову на жесткий ворс скамейки – «Ничего, вот поправлюсь, и выдергаю тебе все перья, по одному. Или прокрадусь ночью домой, и остригу тебя налысо».

– «Может, лучше будет тебя прямо тут прибить, чтобы не мучилась?».

– «Рискни здоровьем на дуэли. Чур, если выиграю – то я сплю с тобой!».

– «Неужели? А если проиграешь?».

– «Ну… Тогда ты спишь со мной».

– «Дискорд ее побери, а ведь и впрямь, все вроде как честно!» – неожиданно рассмеялся какой–то пегас, злорадно поглядывая на ошарашенно заморгавшую от таких вот раскладов кобылу – «Клянусь муссонами, надо будет запомнить!».

– «Пожалуй, твое предложение и в самом деле имеет смысл, капитан» – мне показалось, что улыбка тронула губы даже неодобрительно выслушивавшего нашу перепалку командора – «Но возвращать долги за проигрыш будешь сама. Я уже староват для такого рода игр».

На этот раз смех был гораздо дружнее, и пусть мне послышались в нем нотки угодливости, обстановку он несколько разрядил.

– «Кстати, насчет упомянутого хаоса – не могут это быть проделки Дискорда?» – высказался Визел. Оказавшись одним из немногих, оставшихся пока не у дел, он явно переживал по этому поводу и старался оказаться хоть чем–то полезным, словно боялся, что его выкинут из набирающейся команды – «А что, если это он опять пытается сделать что–то ужасное? Он не так давно всю страну вверх тормашками перевернул».

– «Я говорила с ним. Это не он».

– «Говорила? Когда?» – резко повернулся ко мне Шилд.

– «Когда меня сюда вели. Возле дворца. Он сказал, что трупы и массовая резня его совершенно не возбуждают, и жаловался на двуличие пони, творящих друг с другом и остальными видами такое, что ему остается только учиться и охреневать, наблюдая за происходящим. Ну, и проконсультировался по более… личным вопросам».

Думаю, вряд ли кто–нибудь понял, что это могли быть за личные вопросы у лорда хаоса к простой пятнистой кобылке, но кажется, подумали что–то недоброе. По крайней мере, посмотрели на меня при этом с явной опаской и подозрением.

– «Так–так… Значит, старый лорд хаоса снова вылез из своего логова» – прищурившись, белый единорог уставился куда–то в пространство, будто и в самом деле хотел пронзить взглядом непроницаемую, по словам единорогов, завесу, обеспечивавшую совершеннейшую приватность этой встречи – «И что же поведал тебе этот светоч мысли?».

– «Категорически отверг любые обвинения в свой адрес, в ответ, обвинив пони во всем, что произошло. Если честно, то я склонна ему поверить».

– «Действительно? И почему».

– «Потому что это не похоже на те его проделки, как их описывала Твайлайт. То есть, Ее Высочество принцесса Твайлайт. Все, что он вытворял, делалось демонстративно, с шумом и блеском, как цирк. А еще – с помощью странной магии, меняющей все вокруг. Он сеял хаос – а вот то, что происходит за эти полгода, никоим образом им не является» – полуприкрыв глаза, я все глубже погружалась в ленивые размышления, лишь через какое–то время сообразив, как изменилось течение мысли, как сознание странным образом начало перестраиваться, пытаясь разглядеть проблему со всех сторон. Как у него это даже начало получаться, когда я не пыталась мысленно сложить непонятную головоломку, но разглядывала ее, словно незаконченную картину или калейдоскоп. Не пытаясь приладить друг к другу разобщённые части в попытках создать нечто целое, но рассматривая каждую из них как отдельный случай, как небольшой кровеносный сосуд. Тонкие артериолы сплетались с венулами, что впадали в другие сосуды, оплетая разрозненные драгоценные камни известных мне фактов. Так каждый случай приводил к каким–то последствиям, или не приводил и, петляя, уходил куда–нибудь в сторону, выпадая из общей картины, в то время как ветвившиеся алые струйки, извиваясь, ползли все дальше и дальше, ощупывая, оплетая, врастая во все, что встречалось им на пути – «Хаос… Хаос это блеск, мельтешение, множество мелких вещей, сорвавшихся со своего места и сталкивающихся друг с другом. Хаос это скорость, напор, ураган. А что мы видим вместо этого?».

– «То есть, покушение на принцесс для тебя не является чем–то необычным?» – ехидно осведомилась Фур.

– «Если бы ее победил переодетый шутом жеребец, вызвав на бой и отхлестав на дуэли какой–нибудь фиолетовой скумбрией, я бы первая указала на Дискорда» – впервые за все это время широко ухмыльнулась я, представив себе эту фантасмагорическую картину. Впрочем, судя по мордам окружавших меня пони, им она смешной совершенно не показалась, даже и не знаю, почему – «А вместо этого мы видим хорошо спланированные акции, целью которых было нападение на принцесс. Про второй случай я сказать ничего не могу – вся эта магическая мумба–юмба для меня совершенно непонятна по… определенным причинам, скажем так. А вот про нападение на Обитель я могу рассказать достаточно много в разрезе того, что увидела. Это была тщательно спланированная операция, в которой принимала участие одна, или несколько групп диверсантов. Они все знали свои роли, они смогли проникнуть на территорию нашей страны, они напали на деревушку неподалеку от перевала, жителей которой использовали в качестве живого щита. С их помощью они проникли в Обитель, атаковали школу, и удерживали ее до прихода Госпожи. И лишь когда их цель попалась в ловушку, ее захлопнули, дав возможность третьей группе начать какой–то странный магический ритуал. Как видите, сэр, все это никоим образом не напоминает действия какого–нибудь лорда хаоса или кого–то, маскирующегося под него. В этих действиях не было хаоса как такового – только поразительная прагматичность, продуманность и то, что я назвала бы опытом в подобного рода делах».

– «То есть, ты думаешь, что нападавшие были для этого натренированы?» – нахмурился командор, и я его прекрасно понимала. Не думаю, что смогла бы оставаться такой же спокойной, получи я известие, что на подконтрольной мне территории бродит вражеская ДРГ^[32].

– «Я думаю, что тренировавшие их обладают большим опытом подобного рода дел. Все это тянется уже несколько лет, беря начало в замке Ириса и связанных с ним событий. И нет, об этом я рассказать не могу».

– «Не можешь, или не хочешь?» – с подозрением и нескрываемой ехидцей поинтересовался Вайт Шилд – «Произошедшее пять лет назад еще долго будет в памяти пони. А ведь по словам принцессы, малефик был пойман и осужден, а жертвы его жутких экспериментов обрели выздоровление или покой. Или ты хочешь сказать, что это не так?».

– «Так. Вот только у колдуна был ученик, которому удалось удрать. И который охотится за мной все эти годы. Помните похищение с кантерлотского вокзала три года назад? Думаете, как им удалось меня выкрасть из–под носа целой роты гвардейцев и легионеров?».

– «Вот, значит, как…».

– «Именно. Поэтому во всем, что происходит сейчас, я усматриваю его след. У него есть знания, есть исполнители, хотя и не слишком долговечные, есть ресурсы. Но самое главное – у него появились подозрительно могущественные покровители, с помощью которых он исчез без следа, а его агенты спокойно разгуливают по Эквестрии и Грифоньим Королевствам».

– «Тогда почему об этом не сообщили Гвардии?» – с возмущением вопросил Визел, в то время как остальные поддержали его согласным гомоном.

– «Об этом можете поинтересоваться у Их Высочеств!» – не принимая упрека, отрезала я – «Дело слишком серьезное, чтобы пускать это все на самотек. Поэтому этих тварей ищет Ночная Стража, то и дело повисая у них на хвосте. Мой муж был ранен, когда преследовал самых опасных из этих тварей, меня саму поджаривали заживо в бойлерной печи – как вы думаете, сэр, насколько они опасны, и почему об этом не сообщили именно вам?!».

– «Однако, скрывая информацию об этих негодяях, причастные к тайне подвергают опасности остальных» – подумав, веско проговорил белый жеребец, одним своим голосом заставляя заткнуться своих подчиненных, готовых ввязаться в ожесточенный спор – «И почему же ты решилась разгласить ее, несмотря на запрет?».

 – «Потому что надвигается что–то очень серьезное, командир» – я вновь положила голову на вытянутые вперед ноги, утомленная уже тем, что приходится так много говорить. Хотелось лечь и лежать, вновь погрузившись в неосязаемую темноту – «Потому что принцессам не справиться без Гвардии и Легиона. Поэтому мы должны им помочь, хотят они этого, или нет».

– «Но если они считают, что справятся сами – кто мы такие, чтобы им перечить?».

– «Никто, если мы обыкновенные нахлебники, кормящиеся с чужого стола» – я не знала, удастся ли мне их расшевелить. Я не была одной из них, не выслуживалась из низов, поднимаясь по ступенькам служебной лестницы, но, лишенная Легиона, я была обязана хотя бы попытаться достучаться до этих служак, привыкших верить своей повелительнице – но со временем сросшихся с этой привычкой, закостенев в ставших привычными догматах о непогрешимости правительницы понячьего рода. Ведь кому, как не им, судьбой и законом было поручено охранять и повелительницу, и народ? – «Если так, то можно продолжать безучастно смотреть на то, как проникшее в наш мир зло лишает нас наших принцесс. Ну, погорюем, поплачем, когда они пропадут, пытаясь грудью заслонить нас от ужасов Тьмы… И будем жить дальше – точнее, выживать, понемногу пропадая, как они, в темноте. Когда–то я пришла с такими же словами к грифонам. Я показала им рисунки, которые нашла в комнате малыша – до самой своей гибели в зубах чудищ из мрака он рисовал то, что тысячами глаз жадно глядело на него из темноты. Неужели должны начать пропадать наши дети для того, чтобы мы хотя бы задумались о том, что надо бы хоть что–нибудь предпринять? В конце–то концов, мы свободные пони, или нет?».

– «Мне кажется, вопросы безопасности должны решаться совместно и обличенными властью пони, а не вот так, на секретных совещаниях» – отметил Гуддэй. Командующий разведкой командора был явно настроен скептически, и не собирался этого скрывать – «Сэр, мне кажется, нас собираются втравить в какие–то политические интриги, выставив перед собой, словно щит».

– «Тот, кто готов пожертвовать свободой ради безопасности, не достоин ни безопасности, ни свободы!».

– «Что ж, тогда докажи это собственным примером» – остановил готовую разгореться перепалку Вайт Шилд – «Ты тут не так давно плакалась, что стала жертвой интриг? Так докажи, что сама готова пожертвовать своей безопасностью ради свободы».

– «И каким же образом, сэр?».

– «Вновь возглавь Легион. Покажи всем, что готова биться, а не рыдать у меня на плече или носиться вокруг, бросаясь на окружающих словно безумная, обвиняя в собственных неудачах».

Молчание длилось достаточно долго, чтобы стать по–настоящему неуютным. Слишком много мыслей вихрем взметнулось у меня в голове для того, чтобы описывать их на страницах этого дневника. Слишком обрывочными они были. И ни одна из них мне не понравилась, честно говоря. Но если уж нужно было испить эту чашу – то приходилось пить до дна.

– «Легион готов».

– «В самом деле?» – выдержав столь же долгую паузу, прищурился на меня единорог. Не знаю, поверил ли он в то, что я обдумывала свой ответ, а не просто обливалась потом от мысли о том, чем грозит мне любое неосторожное слово. Мне и тем, кто верил в меня и шел за мной все эти годы – «Говори свободно, но быстро – заклинание скоро спадет».

– «Ко мне уже было несколько делегаций, от среднего комсостава до командующих офицеров. Им уже давно категорически не нравится происходящее в верхах, а полгода назад к этому же пришла и разведка, поэтому довольно будет одной короткой встречи или условленного набора команд, чтобы всколыхнуть созданную нами силу. Но чтобы она не растоптала нас самих, нужно направить ее».

– «И куда же?».

– «Для того, чтобы это узнать, нам нужно поговорить с повелительницами» – какой бы ни была слабость, что поселилась внутри, я все же смогла утвердить себя на порядком подрагивающих ногах, всеми силами стараясь отстраниться от того неприятного ощущения, что предшествует надвигающейся болезни. Кто знает, добило ли меня это розовое облако некромантского газа, или понемногу отказывающее тело уже не выдерживало всего, что обрушивалось на меня за все эти годы, но такой слабой я еще не чувствовала себя никогда. Хотелось лечь и лежать, не вставая – но слишком большая ответственность лежала на наших плечах для того, чтобы я могла позволить себе расклеиться в такой важный момент. Поэтому пришлось изобразить образцовую выправку легионера и не упасть на глазах скептически поглядевшего на меня единорога, опершись плечом о чей–то бок – «Нужно поговорить с ними, откровенно. Рассказать о том, что мы боимся за них – и что мы готовы встать между ними и тем, что им угрожает».

– «А мы готовы?» – не таких слов я ожидала от славного своими подвигами риттера. Не таких. Но увы, его тоже можно было понять…

– «Я готова. И выведу против врага Легион, даже если меня покатят в первых рядах на инвалидной коляске!» – я по привычке попыталась воинственно взъерошить перышки, но вместо это покачнулась и не завалилась лишь благодаря подставленному пегасьему крылу – «Я поняла вас, командор, и сама отправлюсь к принцессам. Не стоит рисковать, подставляя вас под удар неизвестных врагов. Лучше пожертвуем мной».

– «Ты серьезно собираешься куда–то пойти?» – прошептала мне Армед Фур, краем глаза поглядывая на нахмурившегося жеребца – «Мне кажется, ты на ногах не стоишь. Тебе придется ползти, хотя думаю, что это может сработать и будет выглядеть достаточно жалко для того, чтобы растрогать наших принцесс».

– «Не переиначивай мои слова, Раг» – тем временем, нахмурился жеребец. Ему явно не понравился мой намёк на то, что он не прочь спрятаться у меня за спиной, выставив вперед, словно куклу для отработки ударов – «Я уже не в том возрасте, чтобы поддаваться на сопливые провокации стригунков, и участвовать в детсадовских интригах. И склонен прислушиваться к мнению своих офицеров, которые думают – вполне обоснованно, как я считаю! – что ты просто пытаешься напомнить о себе. Тебе не удалось удержаться в прежнем качестве возле трона, откуда тебя быстро задвинули на вторые и третьи роли; тебе не удалось разжечь конфликты ни с грифонами, ни с дромадами, ни с прочими существами, с которыми ты старалась встретиться на приеме послов. И вот теперь, не в силах смириться с поражением, ты пытаешься нелепо и жалко интриговать, стараясь выставить себя единственной, кто знает, как уберечь страну и повелительниц от чего–то страшного и неминуемого, вновь пытаясь занять нагретое место подле наших принцесс».

– «Ясно» – говорить ничего не хотелось. Оправдываться не хотелось. Не хотелось даже возражать – «Снимайте свое заклинание. Я ухожу».

– «Придется подождать. И куда это ты так заторопилась, скажи–ка?».

– «Отсюда».

– «Мы еще не закончили».

– «Нет. Мы закончили» – Что–то недоброе колыхнулось в груди. Старые угли, присыпанные пеплом и золой вспыхнули, заставив дыхание опалить затрепетавшие ноздри – давно прирученная, казалось бы, ядовитая тварь развернула рогатую голову и вонзила по самые десны свои ядовитые зубы в яростно застучавшее сердце, заставив со скрипом разогнуться, с трудом утверждая себя на дрожащих ногах – «Меня разоблачили, все мои коварные планы рухнули и все, что мне остается, это просто уйти».

– «Такие, как ты, просто так не уходят».

– «Уходят, командор» – главное было сделать первый шаг. Затем еще один. И еще. Слабость шатала мое тело, во рту рос и ширился металлический привкус, похожий на рвоту или застарелую кровь, но сердце – оно колотилось все сильнее и чаще, пудовым молотом лупцуя окружавшую его слабую плоть, решившую сдаться, решившую прогнуться под мнение других. Удары его отдавались в копытах и, на какой–то момент, мне даже показалось, что это не я, а какой–то оживший голем, создание из плоти, стали и запчастей, с тяжелым топотом шагает по трещащим и трескающимся доскам паркета – «Они уходят, когда понимают, что стали не нужны остальным. Уйду и я. А вы…».

Остановившись, я обозрела оказавшуюся передо мной Армед Фур, после чего неторопливо обернулась к гвардейцам, оставшимся у меня за спиной. Я решила дать ей время, чтобы убраться с моего пути.

– «А вы – ебитесь тут сами, как хотите. С кем хотите. Но больше ко мне не приходите – даже если небо будет рушиться вам на головы, а в жопах окажется чей–то хуй».

Развернувшись, я двинулась вперед, не остановившись даже когда мой нос почти уперся в грудь стоявшего прямо передо мной капитана Мейнхеттенских Забияк, в последний момент сделавшей шаг в сторону. Двери были закрыты, едва виднеясь в скрывавшей их светло–фиолетовой пелене, похожей на стелющийся по стенам туман.

Глупые двери.

– «И все? Все, что ты можешь на это ответить?» – голос Шилда перекрыл возмущенный гомон остальных офицеров. Кто–то вскочил, кто–то двинулся в мою сторону, когда я протянула укрытое бинтами крыло, от прикосновения которого по туманной завесе прошла крупная рябь – «А что ты скажешь сенаторам, которые зададут тебе те же самые вопросы, предъявив точно такие же обвинения? Тоже сношаться друг с другом пошлешь?».

– «Тех, кто посмеет сказать это, я обсмею» – что–то случилось со мной, с моим телом. Магия не развеивалась, не срывалось заклятье – кто знает, было ли это связано с проклятым розовым облаком, или что–то нарушилось наконец в моей тонкой телесной организации, когда острое лезвие Фрегораха прошлось по основаниям моих крыльев? Проникнув за колыхавшуюся завесу, лишенная перьев конечность уперлась в закрытую дверь, и не подумавшую открыться от моего прикосновения.

– «Тем, кто решит предъявить мне свои измышления, я предъявлю свои, и посмотрим, как они попытаются отмыться от подозрений в соучастии в том мэйнхеттенском деле!» – Кажется, двери были надежно закрыты, но мне не нужно было биться в них головой. В конце концов, для таких случаев есть и более тонкие инструменты, один из которых заставил хрустнуть полированное дерево, когда первый удар сотряс противостоящую мне преграду.

– «Я буду торговаться, докладывать, напоминать, предлагать и глумиться – мне нет дела до этих политиканов, и мне плевать, что они думают обо мне!» – ни первый, ни второй, ни последующие удары не попали в щель между створками. Меня шатало и я не была уверена в том, чего во мне в тот момент было больше – обиды, злости или навалившейся усталости, навалившейся на меня десятками, сотнями фунтов мягкого, изнуряющего отупения – «Но когда мне сказали это те, кому я верила, кого уважала и кого считала если не союзником, то хотя бы не врагом… Они могут идти нахер, раз такие умные, и я им уже не нужна!».

Бить мечом, даже зачарованным, по приличной толщине доскам – дело нелегкое, поэтому было совсем не удивительно, что я очень быстро выдохлась. Меч взлетал все реже, все тише был стук, и я лишь беспомощно всхлипнула, когда попавший наконец в щель между створками распашных дверей, он застрял между ними, лишив меня даже надежды на достойный уход с высоко поднятой головой. Глупость? Наверное. Но я чувствовала, как меня переполняет это чувство беспомощности и обиды, захлестывшие с головой, когда я сползала по двери, до последнего цепляясь за рукоять с белоснежным шаром в навершии. Что–то сломалось внутри меня, заставив свернуться возле изрубленных створок – преграды не так давно столь смехотворной, сколь непроходимой она была для меня в этот тяжелый момент. Беспомощность – вот, наверное, было тем чувством, что все сильнее наваливалось на меня стотонной плитой. Беспомощность при виде того, как враги благоденствуют, без помех занимаясь своими делами, а союзники или не–враги просто стоят в стороне, делая удивленный вид, словно их происходящее никак не касается.

– «Значит, кроме ругани и запугиваний, противопоставить им ты не сможешь ничего» – покачал головой Шилд, поднимаясь со своего места. Краем глаза я заметила, как повинуясь движению его ушей, сияние стекло со стен и потолка, превращаясь в полупрозрачный купол, который постепенно начал уменьшаться вслед за единорогами, медленно и осторожно двигавшимися вслед за ним – «Хорошо. Кто же тогда эти «они», о которых ты говорила? Как нам найти этих негодяев?».

– «Они… У них…».

– «Раг, соберись! Это важно!» – настойчиво проговорил командор, задумчиво посмотрев на ужавшийся купол, который в какой–то момент остановился, перекрывая собою три четверти зала – «Как найти того, кто помогает этому магу?».

– «Сэр, у нас мало времени» – скороговоркой пробормотал один из рогатых легионеров. Он, как и остальные, находился вне купола, отчего казалось, что лучи магии, вылетающие из витых рогов, сжимают эту преграду как какую–то западню – «Сопротивление растет по экспоненте!».

 – «Помогите им!» – скомандовал Шилд, заставив остальных подчиненных, обладающих рогом, присоединиться к поддержке щита – «Слышишь, Раг? Времени мало – сопротивление оказалось сильнее, чем мы рассчитывали. Ты должна нам сказать, как нам разыскать этих врагов».

– «У них есть ошейники… Из цепочек…» – мысли путались, а язык уже давно пытался болтать без остановки, но мешало тупое давление на голову. Оно усиливалось с каждой минутой, словно на меня положили тяжелый мешок с мокрым песком, все сильнее вдавливающий мою голову в пол – «Одержимые… Другими существами… Колодец Звезд…».

– «Сэр! Вы видите?!».

– «Вижу. Никогда бы не подумал» – пробормотал командор. Его голос начал наслаиваться на взволнованные голоса остальных единорогов, почти заглушаемые неприятным гудением их рогов, вызывавших у меня смутное желание наброситься и отгрызть их ко всем перевертышам и дискордам – «Раг, сосредоточься! Ты же не хочешь, чтобы он победил?».

– «Нет».

– «Как нам узнать этих врагов? Они похожи на пони?».

– «Да» – купол сжимался. Хотелось спать. Хотелось говорить. Хотелось высказать все, что я знала. Это должно было помочь. Рассказать все. Но что–то меня останавливало. Что–то внутри протестовало, изо всех сил сжимая непокорные губы, сами собою, с трудом, выговаривавшие слова – «Они странные… Ведут себя странно… Ошейники из серебряных… цепочек…».

– «Они одержимые? Ты это серьезно?» – раздался надо мной голос Фур. Странное дело – пока я валялась вот так, словно тряпочка у порога, алая пегаска спокойно стояла, не делая ни малейшей попытки упасть. Хотя могла бы, из чувства кобыльей солидарности, например – «Это звучит безумно даже для тебя».

– «Замолчите, капитан! Раг, ты меня слышишь?» – купол сжался до размеров коробки, поддерживаемый мощным магическим лучом, вырывавшимся из рога командора. Голубовато–синий, переливчатый, он окрасил сам купол в те же цвета, сделав его похожим на флаг, укрывающий павших бойцов – «Что еще кроме странностей и ошейников?».

– «У них…» – писк в ушах становился все громче и громче, заставив меня прикусить чересчур болтливый язык. Чей–то голос мне чудился в этом писке, похожем на протестующий, гневный визг, воскрешавший в памяти ночь, светящиеся глаза и тысячи темных крыльев, бесшумно разрывающих темноту – «По их… Глаза…».

– «Что именно не так с их глазами?» – возвышаясь надо мною, настойчиво вопросил командор. Блеск его рога усилился, проникая даже сквозь крепко сомкнутые веки – «Раг! Ну же! Не смей отключаться, Дискорд тебя подери!».

– «Кажется, я поняла, о чем она, сэр» – негромко произнесла красная кобыла, чье копыто дотронулось до моей морды, приподнимая отяжелевшее веко – «Их можно узнать по черным, словно стеклянным, глазам?».

– «Пресвятые потроха аликорнов…» – ошарашенно пробормотал кто–то рядом, пока я наконец–то смогла опуститься, кануть, пропасть в блаженной мягкости темноте, вновь принявшей мою слабо улыбнувшуюся тушку.

«Hello darkness, my old friend».

---

Открыв глаза, я долго глядела перед собой. Залитые солнечным светом, покои нисколько не изменились – все так же блуждали по стенам и самому воздуху его лучи, играясь с поблескивающими пылинками; все так же мирно побулькивали на штативе у изголовья разноцветные шары с неведомыми снадобьями, и лишь иногда, из–за дальней двери доносилось едва слышимое, успокаивающее бормотание пробуждающегося вдруг унитаза. Я снова была в тех покоях, что за эти бурные годы начала считать своими, и почему–то именно здесь я чувствовала себя по–настоящему дома. Дом в Понивилле был для меня домом бабки и деда, где так сладостно было отдыхать душой и телом, окунаясь в деревенскую пастораль небольшого захолустного городка. Но только что отдыхать, ведь каждый раз приезжая и прилетая туда, я заново привыкала к горьковатому запаху старого дерева, пыли и засохшей листвы – к запаху дачи, деревни, в которой ты проживаешь лишь часть своей жизни, вновь и вновь оставляя за собой слепок, частичку своей жизни, похожую на старую фотокарточку на стене. Единый миг, остававшийся в памяти. И каждый раз, попадая в эту огромную комнату во дворце, я ощущала себя так, словно заполняю ее целиком, сливаюсь с этими стенами, украшенными стеновыми панелями темного дерева и драпировками спокойных цветов, не волнующих глаз. За несколько лет они не раз поменялись, каждый раз, к моему возвращению из очередного похода, встречая меня новым цветом ткани на стенах и ковром на полу – но каждый раз я всего за одну проведенную в них ночь привыкала к ним так, будто ничего и не менялось. Словно я никуда и не уезжала, несмотря на то, что в них не было никаких моих личных вещей. Проветри, поменяй белье на постели – и вот уже никто и не догадается, что еще за полчаса до того тут кто–нибудь жил. Но вот поди ж ты… Очень странно, что их еще никто не занял, несмотря на настоящий ажиотаж, который царил среди пони, когда речь заходила о приглашении во дворец. Провести в нем ночь, в выделенных покоях – об этом можно было рассказывать всю оставшуюся жизнь, и я не могла не восхититься умом и мудростью принцессы, выстроившей столь сложную, сколь и эффективную систему поощрений и наказаний, при которой знать вначале была вынуждена, а затем просто привыкла бороться не за власть с принцессой, а за право быть при принцессе, чем–то напоминавшую сложнейший придворный этикет одного великого французского короля^[33].

И тем более странным виделось то, что целые покои, пусть и даже в старой, довольно мрачноватой, по мнению пони, части дворца, так надолго оккупировала неприметная пятнистая кобылка.

– «Сколько…» – мой голос прокатился по комнате и затих, запутавшись в занавесях, прикрывавших входные двери. Странное дело – я ожидала надсадного хрипа или едва слышного шипения, к которым привыкла, и которые стали почти неразлучными со мной за последние несколько дней. Или недель? Или месяцев? В тишине покоев, которую лишь подчеркивал едва слышный шелест летнего ветерка, все прошедшее казалось каким–то нереальным, похожим на сон – я вдруг поняла, что все вокруг кажется настолько основательным, реальным, что невольно закрыла, и вновь открыла глаза, опасаясь что это всего–навсего очередное видение.

Однако все, что меня окружало, определенно им не являлось – в том числе и кандалы, бывшие слишком реальными для какого–то сна.

«Доигралась» – было первой моей мыслью при взгляде на браслеты из плоских звеньев, охватывающие мои бабки, колени и бедра. Выполненные из какого–то неизвестного мне металла, похожего на серебро, они были подобраны исключительно искусно для того, чтобы не натирать, не передавливать мышцы, однако и не спадать при первом же движении ногою, для чего были соединены между собой посредством длинных и тонких цепочек, охватывающих верхнюю часть моего тела, чтобы, пробежав по хребту, сойтись на плетеном ошейнике–чокере, достаточно плотно охватывающем мою шею возле самого горла.

При мысли о том, как он мог появиться, меня пробил холодный пот.

– «Проснулась? Хорошо» – бесшумно растворившиеся двери обдали меня теплым ветерком, в потоках которого в покои буквально ворвалась младшая из двух принцесс. Младшая по возрасту, наверное – у меня уже не раз проскакивали крамольные мысли о том, что мы слишком мало знаем об этих удивительных созданиях, и слишком много из этого малого знаем от них же самих. Однако не успела я, по привычке, укорить себя за циничность, как угнетательская магия очень ловко, привычно ловко выковырнула меня из постели, с негромким звоном поставив перед повелительницей на все четыре ноги – «Что ж, вижу, ты уже заметила. Тогда запомни – носить не снимая!».

– «А что…».

– «Крылья, пожалуйста» – не обращая внимания на мой вопрос, Луна быстро осматривала меня словно хозяйка, проверяющая свою болонку перед выставкой или торжественным мероприятием, на котором предстояло появиться во всем своем блеске и великолепии, частью которого была стоявшая перед нею пятнистая, порядком испуганная кобылка – «Что ж, хорошо. Осмотр эскулапов не повредит. Но позже».

– «А где…».

– «Успеется. Следуй за мной».

– «А как…».

– «Непосредственна, любопытна, наивна. Как прежде» – то ли посетовала, то ли одобрила происходящее Луна, бросив многозначительный взгляд на Кайлэна, чья противная морда уже маячила возле дверей, сверкая улыбкой на миллион бит, при виде которой у меня мгновенно зачесались копыта. Не дав мне времени даже на то чтобы узнать, что именно случилось с моими покалеченными пархалками, она споро двинулась из покоев, торжественно шурша тяжелым, не по времени и сезону, платьем из темной парчи, которое можно было бы ожидать от протокольных вечерних и ночных церемониалов, и которое мало вязалось с этим погожим летним деньком. Мысли мешались и прыгали в голове, когда я шла вслед за принцессой, то и дело одергивая себя за желание опустить голову как можно ниже, как полагалось примерной заключенной, эскортируемой прямиком в допросную или тюрьму. Однако этому желанию противились не столько разум или тело, сколько непонятная сбруя, при каждом шаге, каждом движении беззвучно напоминавшая о себе – каждый раз, когда я пыталась хоть сколько–нибудь наклониться, она натягивалась в одних местах, провисала в других, металлическими вожжами натягиваясь вдоль позвоночника, заставляя вздергивать голову от ощущения неизбежного падения. Так что шествовать пришлось важно, задрав голову и глядя прямо перед собой, изо всех сил игнорируя многочисленных пони, все чаще и чаще встречавшихся нам по пути. И пусть мы не покидали старого крыла, их количество меня насторожило, если не сказать больше – заставило нервничать, почти вприпрыжку поспешая за принцессой и графом, важно вышагивавшим где–то впереди нас. Мы двигались по одному из тех коридоров с высокими потолками, что соединяли две основные части дворцового комплекса – «старую», чье внутреннее убранство напоминало любезную предкам пони торжественно–мрачную архитектуру прошлого королевств, чем–то похожую на Высокую готику ушедших людей, и «новую» – ту, что продолжала надстраиваться и улучшаться без малого полтысячи лет, размерами затмив этот памятник прошлому, превратившийся в простое крыло разросшегося дворцового комплекса, для которого пришлось изготовить огромную платформу, прилепившуюся сбоку горы. Кажется, наш путь лежал в одни из новых покоев принцессы, где еще недавно был проведен основательный ремонт, и тем сильнее было мое удивление, когда двигавшийся перед нами Кайлэн остановился, пропуская нас в уже знакомый мне коридор, а сам преградил путь одоспешенной фигуре.

– «Ваше Высочество!» – на самом повороте мне пришлось резко остановиться, чтобы не ткнуться носом в подол тяжелого платья принцессы. Выглянув из–за гор драгоценной парчи и умудрившись не ободраться о россыпь сверкающих самоцветов, я увидела облаченного в латы единорога, пристально, прямо глядевшего на принцессу. Выступив из рядов гостей и придворных, он бросил вызывающий взгляд на Кайлэна, после чего вновь посмотрел на притормозившую повелительницу – «Ваше Высочество, мы хотели бы знать, где ваша сестра».

«Ох!» – только и пронеслось у меня в голове, когда я начала понимать, для чего меня так экстренно разбудили и вытряхнули из нагретой постельки. Хотя если это и в самом деле было так – почему мне не дали прихватить с собой что–нибудь острое и железное? И где вообще ошивается Пятая, хотелось бы вообще знать?!

– «Похвальное желание, достойный риттер» – на удивление спокойным тоном произнесла Луна. Опомнившийся Кайлэн сделал один плавно–неуловимый шаг вбок, чтобы оказаться нос к носу с нарушившим протокол жеребцом, и его визави все–таки пришлось обратить свое внимание на помеху, закрывшую от него принцессу, однако разгореться ссоре было не суждено. Секунду подумав, Луна одобрительно кивнула, будто бы и в самом деле одобряя подобный вопрос и довольно вызывающий тон – «И заданный, Нам мнится, из самых верноподданнических чувств?».

– «Из самых что ни на есть, Ваше Высочество» – похоже, только я не обманулась показным дружелюбием Госпожи. Уставившись друг другу в глаза и ломая соперника взглядами, жеребцы вряд ли могли видеть, как дрогнули точеные ноздри принцессы от сдерживаемого гнева. И как пропали видимые его следы, скрытые опытом и державной волей – «И я поклялся не покидать дворца, пока не получу ответ на этот вопрос!».

– «Не вы один, сэр риттер, стремитесь к этому. Ну что ж – да будет так!» – с едва заметной заминкой, торжественно произнесла принцесса, заставив меня поневоле восхититься той выдержкой, которую продемонстрировал синий аликорн – «Мы приглашаем всех Наших добрых подданных, спустя час малый, присоединиться к нам в соседней зале, где будет оглашена воля Нашей сестры, отсутствующей временно по нужным делам. Уверены Мы в том, что узнав все обстоятельства сего загадочного дела, вы первый, благородный риттер, выступите вперед, не пожалев ни живота, ни жизни даже за–ради торжества своей благородной повелительницы. Не так ли?».

– «Воистину мы, Сворды, никогда не уклонялись от своих обетов! Поэтому…».

– «И, несомненно, даже можете поклясться в этом перед всеми нами, благородный сэр. И как иначе?» – даже самый притязательный взгляд не смог бы найти на благородной морде принцессы ничего иного, как одухотворенность, державность и величие, с которым она обозревала вылезшего вперед бронированного болвана – и лишь, наверное, я, да может быть, Кайлэн, смогли услышать за этими словами лязг захлопнувшегося капкана. Впрочем, слишком обольщаться на этот счет мне не приходилось, поскольку за спиной благородного воителя, столь неосторожно и неосмотрительно решившего напрыгнуть на младшего из диархов, мгновенно образовалось пустое пространство, когда сопровождавшие его пони вдруг сделали пару незаметных шагов назад, и постарались слиться с толпой – «Что ж, благородный риттер, не носящий геральдических цветов, Мы будем ждать тебя, дабы поручить особо важную и опасную миссию, от которой, статься, будет зависеть судьба нашего королевства. Может быть, даже смертельно опасную – но Мы верим в то, что ты не отступишь, и не посрамишь ни память предков, ни потомков, ни даже клана своего!».

Если бы я могла смеяться, то уже хохотала бы до упада, валясь по мягкому ворсу ковровой дорожки.

Отвесив напоследок бронированному наглецу эту словесную оплеуху, Луна державно кивнула собравшейся в коридорах толпе, величаво проследовав в свои покои. За нею попрыгала и я, старательно прикрывая копытом расползающуюся в ухмылке мордочку, стараясь не захохотать, как гиена. Где–то позади еще таращил глаза смелый, благородный, но не слишком умный единорог, с обалдевшим видом торчавший в окружении шипящих ему что–то родственников; еще слышались несмелые выкрики из толпы, но мы уже погружались в темноту знакомого мне коридора, освещенного лишь мягким, жемчужным светом, исходившим от больших статуй фестралов, слепыми глазами провожавших нас на всем пути до дверей. Их тихий стук почти заглушил едва слышное шипение, с которым выпустила воздух через сжатые зубы принцесса, одним лишь этим звуком позволив себе выразить то негодование, что охватило ее при виде столь явной попытки бросить ей вызов.

Почти заглушил – но не для меня.

– «Вы сильно рисковали, моя повелительница» – покачал головой Кайлэн, изящно кланяясь Луне, остановившейся возле окна. Странное дело – пока мы шли, за окнами алел теплый летний день, склонявшийся к вечеру, но здесь, в покоях Госпожи, за окнами царила безлунная ночь, и только свет далеких звезд да мертвенный свет ламп, покачивающихся на черных цепях над полукруглым ложем, превращал темноту в полумрак – «Если мне будет позволено высказать свое мнение, вам было бы достаточно приказать, и я избавился бы от этого дурака, не давая его клану возможность так безыскусно подловить вас».

– «И подставить тебя под их удар?» – несколько раз вздохнув, принцесса уже восстановила свое душевное равновесие, поэтому ее голос вновь обрел свою привычную размеренность и холодок – «Ты слишком любезен Нам, дорогой граф, чтобы Мы могли так свободно разбрасываться твоими талантами. Не думай же об этом дураке – своим поступком он сам, того не ведая, дал Нам повод и возможность разобраться с другой, более опасной персоналией из этого клана».

– «Слуга покорный Вашей милости» – поклонился Кайлэн. Несмотря на помпезную велеречивость этих двух, я вдруг начала подозревать, что в отношениях аликорна и фестрала было нечто большее, чем просто отношения слуги и госпожи. Однако додумать эту мысль я не успела, поскольку поклонившийся жеребец почти неслышно исчез за дверями покоев, оставив меня наедине с…

Принцессой?

Матерью?

Аликорном?

– «Все это, и много больше» – повернувшись ко мне, Луна обожгла меня взглядом бирюзовых глаз, едва заметно светившихся в темноте – «Не всякий сможет осознать всю глубину наших взаимоотношений, их буйство красок и потаенный смысл действий. Но о том мы будем говорить позднее, а пока – что думаешь ты о произошедшем?».

– «Это было бесподобно, Госпожа!» – не кривя душой, ответила я. Так дико смеяться уже не хотелось, но я позволила себе кривую ухмылку, вспоминая тот ошарашенный вид, с которым остался где–то там, позади сильный, но не умный единорог, облик которого воскресил в моей памяти разговор со старшей принцессой и ее нравоучения о силе и уме.

– «Бесподобно? Госпожа?» – странно, но почему–то эта фраза отдалась холодком в голосе аликорна, заставив меня непроизвольно сделать шажок назад – «И это все, что ты можешь мне сказать?».

Наверное, где–то внутри этих слов, скрытый под слоями множества смыслов, лежал определенный, самый важный вопрос. Наверняка опытные пони могли бы услышать его и разгадать, дав политичный и остроумный ответ, который порадовал бы чуть нахмурившуюся повелительницу. Но увы, я не была ловкой, опытной или хотя бы умной пони, поэтому все, что я смогла – это рвануться вперед и прыжком оказаться на шее чуть прянувшего аликорна, прижимаясь щекой к мягкой, воздушной гриве. Как всегда, при моем прикосновении она потеряла свою воздушную элегантность, превращаясь в пряди тяжелых, роскошных волос, волнами укрывшими мое тело, изо всех сил прильнувшее к шее усмехнувшейся чему–то кобылицы. Обхватив копытами шею Луны, я жадно вдохнула уже забывавшийся запах ночных трав, и уже без страха поглядела в покосившийся на меня глаз повелительницы, идеальным изгибом брови выражавшей легкое недоумение при виде чего–то мелкого и пятнистого, копошившегося у нее на спине.

– «Ну, хорошо. Это было охрененно, мама!».

– «Вот, теперь все правильно» – проворковала Луна, с помощью угнетательской магии выцарапывая меня из копны своих чудесных волос, в которые я попыталась зарыться, словно хомяк – «Теперь все так, как должно быть».

«Как часто мы делаем больно тем, кого любим, когда пытаемся поступать так, словно знаем, как будет лучше для них» – всплыли у меня в голове чьи–то слова. Или это было сказано мной? Или Древним? Впрочем, в тот миг это было не важно, как не важно было то, что могли бы подумать о столь бесстыдном попрании Высочайшего величия посторонние, доведись им оказаться в этом полутемном покое. Как и раньше, по установившемуся когда–то ритуалу, я была повернута, перевернута и осмотрена со всех сторон, не исключая даже ушей, в которые бдительно заглянуло монаршее око. Убедившись в том, что ни они, ни остальные части моего пятнистого организма не претерпели никаких изменений и остаются столь же пятнистыми, как и раньше, меня поставили на пол, чтобы уже я могла исполнить свое па–де–де, почтительно склонившись для легкого прикосновения к затылку монарших уст.

– «Тоща, вельми тоща, и с крыльями беда…» – как и прежде, посетовала Луна, но мне отчего–то бросилось в глаза то, как старательно избегает она прикасаться к моим новоявленным помочам, негромко позвякивающим в темноте – «С детьми уж виделась?».

– «Только перед тем, как все это случилось» – пусть нарушение протокола и почиталось принцессой одной из самых тяжких провинностей, в ее личном реестре преступлений стоявшей куда как выше каких–то там войн и геноцида народов, в тот день я решилась столкнуться с монаршей немилостью, но все же получить ответ на волнующий меня вопрос. Однако этого не потребовалось, и не успела я открыть рот для первого рокового вопроса, как уже была осажена коротким, намекающим похлопыванием крыла по голове – «Скажи, а что…».

 – «Уже заметила? Что ж, хорошо. Носить, не снимая» – не обратив внимание на мою попытку что–то там неуверенно вякнуть, Луна придирчиво оглядела стоявшую перед нею кобылку, явно придумывая, как бы еще посильней затиранить мою возмущенно засопевшую тушку – «На этот раз, Скраппи, я отнюдь не шучу».

– «Ясно. Как прикажете, Ваше Высочество» – склонилась я в донельзя формальном поклоне, намеренно превращая его в безобразный гротеск. Добившись недовольно сведенных бровей замолчавшего от подобной отповеди аликорна, я все–таки решила снизойти до объяснений, не в последнюю очередь желая получить наконец желаемые ответы – «Ведь это был приказ? Значит, нужно повиноваться без вопросов и колебаний. Готова выполнить любое Ваше повеление. Думаю, так будет честно».

– «Честно?» – произнесла Луна, когда разлившаяся по залу тишина стала совсем угнетающей.

– «Да. Ведь я согласилась с точно таким же требованием не так давно, когда Ее Высочество принцесса Селестия отдала мне точно такой же приказ принимать эти жуткие пилюли. И я исполнила его неленно, без вопросов, как полагается слуге примерной и послушной…».

– «Ах, прекрати!» – как интересно все же играет нами судьба. А может, это просто что–то в нас самих заставляет мир меняться тогда, когда мы этого совсем не ожидаем? Давя в себе любые возражения, выпестывая покорность, стараясь быть хоть чем–то полезной, я всегда приходила к одному и тому же – ощущению себя в роли домашней или полудикой зверушки. Но стоило мне даже не взбрыкнуть, не зарычать, а лишь холодно обозначить свое недовольство подобным обращением, как я мгновенно оказалась под завитым, накуаференным синим крылом, прижавшим меня к чуть сильнее, чем обычно, вздымавшемуся боку – «Ты думаешь, я не знала, или не была против?».

– «А почему тогда…».

– «Потому что я убедилась в том, что это, увы, было необходимо. Или хотела быть убежденной, ежели трезво рассматривать все, что произошло, и делая это наихудшим образом – ретроспективно» – глядя на меня сверху вниз, сообщила в пространство Луна. Ее взгляд был направлен куда–то еще, сквозь меня, заставив замереть, чтобы ни вздохом и не единым движением не нарушить течение устремившейся куда–то мысли задумавшегося аликорна – «Мы еще обсудим, в чем же опасность и недостаток такого подхода для государыни, а пока я лишь сообщу тебе, что это было необходимо, раз уж было так решено мной и моею сестрой. Тебя это удовлетворит?».

– «А можно, я скажу, что нет?» – несмотря на деятельные попытки копирования жеста сестры, под крылышком младшей принцессы мне было не так уютно, уж не знаю по какой причине, поэтому я нетерпеливо завозилась, раздвигая длинные, крепкие перья в попытках устроиться поудобнее. И самым удобным местом я определила для себя спину темно–синей кобылицы, куда попыталась вскарабкаться, сопя, словно обожравшийся хомяк.

– «Раньше ты доверяла всем нашим суждением. Что же изменилось?» – помолчав, негромко осведомилась та, одним глазом следя за моими потугами и, в какой–то момент, даже подтолкнув меня в отожранный за эти месяцы зад. Чтобы не мяла драгоценное платье, я полагаю.

– «Раньше вам не грозила опасность. Понимаешь?» – обняв Луну за шею, я довольно вздохнула, ощущая, как вновь изменяется что–то внутри, приспосабливаясь к присутствию этих чудесных существ – «Эти пилюли… Они заставляли меня думать так, как это делают умные пони. Быть может, даже Твайлайт. Но знаешь, я их боюсь, и дело даже не в передозировке».

– «А в чем же? О ней мы, кстати, тоже успеем поговорить».

– «Дело в том, что с ними я ощущала себя иной» – да уж, от такой незаметной ремарки моя попа мгновенно сжалась в кулачок, предчувствуя неминуемую порку – «Я ощущала себя так, словно застряла в каком–то приморском городке на юге страны – пыльном, изжаренном до хруста на изматывающей жаре, когда ни день, ни ночь не приносят покоя. Где краски выжжены, везде царят оттенки белого и серого цвета, сливаясь с колышущимися волнами жара, льющегося с неба и поднимающегося от земли».

Луна молчала.

– «И все это было залито светом беспощадного, даже не желтого, а какого–то белого солнца, заставляющего голову просто кипеть от того, что ты не можешь прекратить думать. А сам процесс мышления вообще был какой–то сухой и безжизненный. Прости, что не могу объяснить это как–то более вразумительно…».

– «Вполне доходчиво. И даже слишком» – вновь помолчав, откликнулась мать, чей изменившийся голос заставил меня еще плотнее прижаться к чуть дрогнувшей шее, зарываясь носом в ямочку у ее основания, между крыльями, что явно заставило те вздрогнуть и чуть шевельнуться на своих местах – «Риторику придется подтянуть, но это терпит. Что же до остального… Права ты, милое дитя. И не подвергли б мы тебя сему испытанию, дабы не нужда, что была сродни смертельной. Или не сродни. Я обещаю, что нисколь не желаю подвергать тебя тому же испытанию, моя дорогая, и в знак того, готова рассказать, что ждет тебя на том пути, что избран был судьбою для тебя. Судьбою и тобой, хочу напомнить – ужель забыла ты, что раз за разом говорила нам с сестрой?».

– «Я готова служить, Ваше…».

– «Не служить» – не успела я завозиться на спине аликорна, почти с физической болью отрываясь от мягкой шерсти, аромат которой заставлял голову едва заметно кружиться от горьковато–сладкого запаха неведомых ночных трав, как дернувшееся крыло отправило меня обратно, напоследок пристукнув по голове в более чем ясном намеке не барахтаться, и оставаться там, где я лежу, попирая своей немытой, помятой тушкой драгоценнейшую парчу – «Не служить, но стать вместе, бок о бок. Иль что–то изменилось, заставляя тебя пересмотреть сей договор совокупного согласия умов и сердец?».

– «Нет, но…».

– «Тогда прими то знание, что я открыть тебе готова» – на этот раз слезать не понадобилось, и со спины принцессы меня сняла не магия, но ее крылья, ловко подхватившие меня под мышки, словно две большие руки. Обозрев перед собой мою лохматую, порядком измочаленную за эти дни тушку, Луна прищурилась и, отметив что–то для себя, поставила меня перед собой, отчего я мгновенно стала по стойке смирно, увидев нечто странное, проскользнувшее где–то в глубине ее глаз – «Но берегись – вся жизнь твоя не будет уже прежней. Согласна ль ты?».

– «Во многих знаниях – многия печали» – пробормотала я, когда очень и очень недоброе предчувствие накрыло меня с головой. Словно кто–то глубоко внутри колотился о стены, пытаясь добраться, докричаться до меня, чтобы предотвратить все то, что находилось здесь, рядом со мной, на расстоянии не больше волоска… Но если в неведении было спокойствие, то разве не была я сама свидетелем тому, как часто это оно превращалось в спокойствие погоста? Что, если от меня что–то скрыли из–за того, что этому никак нельзя помешать? От этой мысли меня пробил холодный пот, заставив заколебаться, почувствовав себя еще более неуверенно под оценивающим взглядом аликорна – «Понимаешь, это же не игра, в конце–то концов! Что, если беда угрожает кому–нибудь из моих близких? Или не очень близких? Или вообще, она кому–то грозит, а я что, буду прохлаждаться тут, засунув голову в задницу?».

– «А что, если это будет касаться непосредственно тебя?».

– «Тогда я выдохну, и мы вместе посмеемся над этой мелочью. Я уже несколько лет живу лишь благодаря вам, вашему долготерпению – что еще может меня напугать?».

«Разве что превращение в чудовищное, облысевшее, покрытое опухолями подобие пони» – рванулась изнутри ужасная мысль, заставив внутренности сжаться в холодный комок, превращающий улыбку в ненатуральный оскал – «Яд. Нужно узнать у Квикки или Аши, где можно достать цианистый калий – в больших дозах он вызывает мгновенную смерть, даже при пероральном приеме. Узнать, достать, и вшить ампулу в воротник куртки».

– «Я сделаю все для того, чтобы никому из вас не угрожала опасность. Остальное значения не имеет».

– «Что ж, поглядим» – даже если она мне и не поверила, то ничем не обнаружила этого чувства. По мановению накуаференного крыла изящный столик, стоявший все это время возле одного из шкафов, скользнул в нашу сторону и, поскрипывая колесиками, остановился в центре покоев. На его металлической поверхности лежал самый обычный, ничем не примечательный кусок холстины, под которым обнаружилось…Ровно ничего.

– «Хорошая тряпка» – помолчав, нарушила я установившуюся в комнате тишину – «Грубоватая, правда. Это от мешка или какой–то картины? Или что–то другое?».

Луна не отвечала, внимательно глядя на то, как я с опаской приближаюсь, чтобы потрогать и, поколебавшись, даже обнюхать показанную мне тряпочку.

– «Что–то другое, да?».

– «Что ж, ожидаемо» – наконец, разомкнув уста, пробормотала она. По ее морде было решительно непонятно, разочарована ли она, или и в самом деле не ожидала чересчур многого от простой пятнистой кобылки. Не двинувшись ни на шаг со своего места, она лишь качнула своей головой, негромко звякнув засветившимся рогом – «Ну а теперь?».

– «Ого…» – только и смогла выдохнуть я, когда на грубой ткани вдруг появились какие–то странные палки. Или щепки. Или что–то другое, чего я не могла опознать в полумраке – «Это еще что за хре… штуки?».

– «Взгляни же».

– «А можно?».

– «Для той, кто так смело уверял меня в том, что не боится никого и ничего? Разумеется» – злая насмешка, сквозившая в этих словах, была сглажена мягкой усмешкой, тронувшей монаршие уста – «Прошу тебя, не стесняйся. Но будь осторожна – они очень острые».

– «Даже если бы я не увидела, то точно догадалась бы об этом» – пробормотала я, с осторожностью протягивая копыто, и останавливая его прямо над одной из этих загадочных вещей. Нет, гром не грянул, не вспыхнуло пламя и даже ничего не взорвалось, поэтому, немного поколебавшись, я схватила одну из нескольких подсвеченных магией штуковин, при ближайшем рассмотрении, оказавшихся длинными и толстыми иглами, размером не уступающими иному кинжалу. Длиной в десяток дюймов, они были гибкими, хорошо пружиня в копытах при попытке согнуть, и очень острыми, с легкостью оставляя волокна размочаленных ниток, когда я провела ими по грубой ткани холста.

– «О, неужели?».

– «Ну, зная тебя…» – ответив таким образом на ядовитую шпильку, я лишь потом сообразила, что сделала этот как–то походя, не задумываясь, хотя раньше для придумывания мало–мальски осмысленного ответа мне приходилось достаточно долго пыхтеть, напрягая остатки мозгов. Сообразив, что несколько перегнула палку для такого серьезного разговора, я постаралась как можно приветливее улыбнуться, сглаживая вырвавшуюся грубость – «Ты всегда очень своеобразно относилась к явлениям и вещам. И это было настолько странно… Я многому научилась у тебя, но кажется, никогда даже не смогу приблизиться к тому, чтобы поглядеть на мир твоими глазами. Но я очень стараюсь».

– «Что ж, тогда позволь узнать, что ты здесь видишь?».

– «Это иглы. Большие – животина, должно быть, размером со средних размеров собаку. Гибкие – предположу, что молодая. Ну, а если совсем обнаглеть… То предположу, что живет она где–нибудь в жарком климате, и ей от трех до пяти лет».

– «И что же навело тебя на эту мысль?» – кажется, даже моя непроизвольная грубость была забыта, когда я произнесла эти слова. Похоже, я действительно угадала, и смогла неподдельно заинтересовать подошедшую к столику мать.

– «Вот, видишь? Тут, тут и тут – более темные участки. Конечно, это может быть и естественный окрас существа, но если приглядеться, то будет видно, что это не пигмент, а сама ткань иглы более темная – я читала, что такое происходит, когда животные живут в жарком климате, с незначительными колебаниями температуры во время смены сезонов. В таких случаях они не меняют шкуру полностью, как это делают звери на севере, и на самых длинных волосках, рогах или других каких–нибудь шипах отражается изменение рациона питания в виде таких вот участков измененного цвета. Это какой–нибудь дикобраз?».

– «Это все?» – похоже, простой задачи здесь не подразумевалось, поэтому мне пришлось еще раз уставиться на иглу, зажатую под бабкой передней ноги. Что еще можно было вынести из того, что я смогла бы увидеть благодаря освещавшей ее магии? Что же еще…

– «Эта игла… Она была сделана кем–то. То есть, взята у какого–то существа для того, чтобы использовать для чего–то. И скорее всего, чего–то недоброго».

– «Поведай же, как к этой мысли ты пришла».

– «У нее основание обрезано. Видишь? И не просто обрезано, а обработано – вот, тут даже какие–то надрезы, словно на нее что–то накручивали. Значит, его использовали, причем осознанно. Если так, то явно не для бытовых нужд – в быту вообще мало что нужно колоть, больше резать, а для этого такая штуковина не подойдет. Как игла для шитья одежды на великанов тоже не слишком подходит – нет ушка, да и гнется свободно, поэтому толстую ткань этим не проткнуть. А если это было церемониальным украшением для одежды или брони, то слишком уж своеобразным».

– «Всего лишь украшение?».

– «Как символ статуса? Быть может, но вряд ли. Мне кажется, нет смысла. Да и сама по себе такая вот иголочка не хуже любого оружия. А может быть, даже лучше, ведь мне кажется…».

– «И что же?».

– «Я думаю, это может быть оружием убийцы. Быть может, ритуальным, но вряд ли».

– «В самом деле? И что же навело тебя на эту мысль?».

– «Оно прозрачное почти. Видишь? Если бы не твоя магия, я бы его даже не увидела – просто находка для ассасина. Можно протащить куда угодно, просто засунув в волосы, как заколку. Для ритуального оружия это не совсем обычно, но нельзя исключать и такой вариант – для карательно–показательных убийств, например. Мол, божество поражает отступившегося от него, а не жрец. Но думаю, все же это оружие для скрытых убийств».

В комнате вновь установилась зыбкая тишина.

– «Хммм…» – наконец, протянула принцесса, внимательно разглядывая меня и иглу, которую я так и держала перед собой на копыте – «Что ж, зрю я, учение пошло тебе на пользу и, несмотря на трудности последних недель, ты навыков своих не растеряла, что мы старались так тебе привить. Ты верно описала то, что зрела, ошибку в самом малом допустив».

– «Действительно?».

– «Сие оружие не только лишь убийства, но пыток, пусть не тела, но души».

– «Чеееееего?!» – от осознания того, что кто–то может разгуливать с эдакими хреновинами по Кантерлоту, или любому другому месту в нашей стране, меня прошиб пот – «Это пытались пронести сюда? Во дворец?! Мы должны немедленно рассказать об этом…».

– «Кому же?».

– «Всем! Селестии, тебе, Твайлайт Скаю!» – отбросив от себя почти погасшую иголку, я заметалась по покоям, накручивая круги вокруг столика и стоявшей возле него Луны. И как только она умудряется ходить в этом платье, весящем как не самый маленький экипаж?

– «Конечно же. Особенно мне» – похоже, ляпнутая мною с перепугу глупость улучшила настроение статной кобылицы, чей рот вновь дрогнул в тщательно скрываемой усмешке – «И кому только поручить эту ответственную миссию? Я слышала, принцесса бывает жутко своенравной…».

– «Да! А еще – не пользуется охраной!» – новая мысль, пришедшая мне на ум, заставила меня развернуться и, не снижая скорости, запрыгнуть на бок всхрапнувшего от неожиданности аликорна – «Где Ночная Стража? Где Медоу и Графит?!».

– «Скраппи, позволь узнать, что именно ты делаешь?» – поинтересовалась Луна, почувствовав копошение у себя на спине, с которым я лихорадочно копалась в складках платья, путаясь в извивах тяжелой ткани, прихотливо уложенных у нее на спине – «Неужто ты и впрямь пытаешься найти на мне шпионов иль убийц?».

– «Никогда нельзя быть слишком осторожной!» – пропыхтела я, лихорадочно цепляясь за ускользающую от меня оборку, когда злодейская магия потянула меня прочь – «Эй, это не шутки! Мы должны быть полностью уверенными в том, что тебе ничего не угрожает!».

– «Даже не знаю, как ты собиралась этого достичь, приводя в беспорядок мой выходной наряд, Скраппи» – посетовала принцесса, удерживая меня перед собою за хвост, да еще и вверх тормашками. На мой взгляд, она слишком уж беспечно относилась к вопросам безопасности своей особы, о чем я и постаралась ей сообщить всем своим видом, сердито надувший и сложив копыта на груди – «И, как уже было сказано, опасность тут грозит отнюдь не мне».

– «Так, стоп! Селестии? Или детям?! Мы должны немедленно…».

– «Нет, глупая, самоотверженная дурочка» – вздохнула мать, мягко, но непреклонно прижимая меня к груди, отчего мыслительный процесс в моей голове выдал неуправляемую остановку и порядком подвис – «Мы извлекли их из тебя, Скраппи. Понимаешь? Не из меня или Селестии, а из твоего тела».

Признаться, это было не то, что я могла бы с ходу предположить, даже глядя на эти предметы.

– «Из… меня?» – я заполошно оглянулась, расставив в стороны крылья, чтобы вновь осмотреть себя со всех доступных сторон – «Но я же в порядке. Я ведь в полном порядке, правда?».

– «Теперь – да. Конечно же, все относительно, и произошедшее еще может сказаться так, как мы и не могли подозревать» – вот в чем нельзя было заподозрить вернувшуюся принцессу, так это в склонности к преуменьшению опасности для вящего спокойствия и благополучия собеседника. Впрочем, говорить правду, не преуменьшая ее, в том числе и себе, было еще одним отличием этого аликорна, являвшегося в моих глазах величественным памятником прошлым векам, что накладывало неизгладимый отпечаток на всю ее сущность – «Мы стали подозревать, что терзающие тебя перемены настроения, мрачные мысли и в целом не совсем адекватное поведение было чем–то большим, нежели пагубное влияние неверно принятых препаратов. И, как видишь, небезосновательно».

– «Но как… Кто… и вообще, зачем?!».

– «Неведомо мне то» – отрезала Луна, прижимая меня к себе так, что я не могла пошевелиться, а не то что вывернуть шею, чтобы обозреть свой слабо трепыхающийся организм в попытках высмотреть, не торчит ли из меня еще что–нибудь эдакое, не предусмотренное природой. – «Познавший норов твой, граф Оактаунский был первым, кто идею ту озвучил, заявив, что стала ты иной, превратившись в полную свою противоположность, к тому же, весьма и весьма извращенную, что не могло быть следствием сего лекарства. Дискорда он подозревал, но правда оказалась куда лучше – или хуже, смотря на то, с какого боку на нее взглянуть».

– «Нет, все это как–то очень странно! Он что, и в самом деле утверждал, что я могу и не почувствовать, если меня ткнут в круп иголкой размером с фонарный столб?!».

– «Иглы сии – они не так просты, Скраппи» – отпуская меня, Луна с интересом поглядела на столик, словно и в самом деле была довольна этой странной и довольно пугающей, с моей точки зрения, находкой – «Еще нам не понятен способ, коим они воздействуют на тех, в чьем теле вдруг окажутся. Но да – сие есть части тела некоего зверя, однако неизвестен нам ни вид его, ни место обитания, а значит…».

– «Значит, что ими тыкали в меня с какой–то целью! Думаю, я бы заметила, если бы села жопой на дикобраза!» – наконец, мое шебуршение утомило принцессу, и вскоре я оказалась на полу, глядя на нее снизу вверх, словно рассерженный воробей – «Это точно какая–то ошибка! Кому я вообще теперь, после отставки, нужна? Я даже громко, во всеуслышание – так, чтобы все заинтересованные бездельники при дворе непременно узнали! – растрезвонила, что в отшельницы подалась, и собираюсь улетать в королевства грифонов. А значит, я стала не опасна для всяких там Трэйлов, рвущихся к власти».

– «И именно потому у вас с ним произошла довольно шумная ссора?».

– «Ссора, как ты изволила выразиться, произошла потому, что этот кастрированный лошак домотался до Легиона!» – отрезала я, непроизвольно упирая крылья в бока, что заметила далеко не сразу, лишь обратив внимание на улыбку, скользнувшую по точеным губам – «Все, что бы он ни делал, все сводится к тому, что наше подразделение начинают трепать все, кому ни лень! Гвардия, Генштаб, Аналитической Отдел, а теперь еще и Сенат докопался! Ему что, заняться нечем, что ли?! Ну, я ему найду достойное применение – будет чучелом у меня в сортире, на стене!».

– «Тогда у меня для тебя не самые обнадеживающие новости. Вот, ознакомься» – перед моим носом появился небольшой, но очень важно выглядевший свиток, чья серьезность подчеркивалась несколькими печатями, среди которых сверкала и золотая подкова канцелярии дворца. Согласно ему, «сим оповещалась Скраппи Раг, известная также под некоторыми иными именами, званиями и прозвищами, но оттого не менее любезная Нам, о том, что ей, под страхом Нашей Высочайшей немилости воспрещается не только известным образом контактировать, но равно с чем и приближаться к упомянутой ниже персоне, коей тако же принадлежит Наша приязнь, на расстояние менее вытянутого крыла». Понятное дело, персоной этой оказался подонок Стил Трэйл, а длина крыла была четко указана в приложении, имевшем вид прикрепленной к списку и скрученной в рулон бумажной измерительной ленты, длина которой до доли дюйма соответствовала длине моих облысевших пархалок. Прочитав и обмерившись со всех сторон, я приуныла и могла лишь сердито сопеть, недовольно глядя на тихо веселившуюся чему–то Луну, не говоря уже о Кайлэне, чья противная морда выплыла за ее плечом из темноты.

– «И, тем не менее, тебе подбрили крылышки – надеюсь, ты оценишь эту тонкую иронию, дорогая. И что же ты будешь делать далее?».

– «Найду – и завалю! Из самострела! Он как раз бьет на сотни две или три».

– «Уверена, определенным образом это и будет считаться контактированием, Скраппи».

– «Оууу…».

– «В нее воткнули пяток спектральных игл, а она все думает о том, как с кем–нибудь подраться?» – поднял брови домиком фестрал, глядя на меня своими светящимися гляделками. Приблизившись, он с легким поклоном подал ей какой–то документ, заставивший на миг сощуриться прекрасные глаза аликорна, после чего поставил подле ее копыт крошечный сундучок.

– «Как я и говорила, она тебе понравиться».

– «Что ж, признаюсь, что–то такое в ней есть».

– «Надеюсь, что будет больше» – не слишком понятно откликнулась мать, доставая из сундучка моток тонюсеньких, не толще волоса, серебристых цепочек, соединяющихся друг с другом подобно рыболовной сети с необычно широкими ячейками прихотливой формы, отличными одна от другой – «А теперь послушай меня очень внимательно, Скраппи. Ты должна носить это не снимая ни днем, ни ночью. В купальне ли, на приеме, в постели во время утех – ты должна носить это постоянно, что бы ни произошло».

– «А…».

– «Да, и там – тоже. Всенепременно» – не успела я открыть рот и вызывающе вопросить, в каком еще месте мне нужно было изображать из себя престарелого и впавшего в маразм металлиста, как пристальный взгляд аликорна, полыхнувший бирюзовым огнем, заставил мою сенорезку захлопнуться, едва не оставив без кончика языка – «Разлад между твоим разумом и телом вначале приписывался действию препаратов, а кое–кто из лекарей даже счел это признаком душевного расстройства. Тебе повезло, что во второй раз все произошло у Нас на глазах».

– «Я бы посоветовал выпороть этих бездельников» – проворчал фестрал.

– «Успеется. Ответствуя на твой вопрос, скажу тебе, что Мы не знаем, что за чудо–зверь оставил эти иглы, и чей народ использует сие» – мне стоило большого труда сжать челюсти, чтобы не вякнуть о том, что я, вроде бы, еще ничего и не спрашивала, но поглядев на стремительно чернеющую шкуру стоявшего передо мной аликорна я сочла за лучшее захлопнуть рот и вытянуться по стойке смирно – «Но мнится Нам, что не ошиблась ты, и это существо суть плоть от плоти мира, потому как было лишь довольно напитать его простейшей магией, как зримым оно стало, Нам явив доселе скрытую свою натуру».

– «Значит, бедолаг используют как источник орудий для убийств?» – непроизвольно оскалившись, я строптиво мотнула головой, когда неслышно зашедший сбоку Кайлэн опустил на мою спину это странное украшение, с легкими щелчками невидимых замочков соединившееся с теми непонятными браслетами, что охватывали мои ноги и шею. Чем–то оно напоминало настоящую сбрую, но я все равно содрогнулась, когда заметила, как нелепо выглядят мои лысые крылья, к которым тоже протянулась пара цепочек, сменив упавшие на пол бинты.

И кстати, я на сто процентов была уверена, что раньше на них не было этих странных включений, загадочно мерцающих в темноте.

– «Что – это – такое?» – медленно, разделяя вопрос на слова, спросила я, глядя на вытянутое крыло. Спустя несколько недель кожа на нем стала гладкой, избавившись от россыпи отвратительных пупырышков, вместо этого, обзаведясь странным узором в виде узких разрезов на коже, в глубине которых таинственно мерцали какие–то линии темно–алого цвета. Не толще поньского волоса, эти разрезы были пугающе прямыми, протянувшись от сустава к суставу, в свою очередь, украшенных странными металлическими включениями размером с большую таблетку – «Что это за хрень?!».

– «О том ты спросишь соратников верных своих!» – прошипела оказавшаяся рядом мать, чья голова, стремительным движением шеи, оказалась рядом с моей, гипнотизируя меня взглядом светящегося бирюзового глаза с узким, кошачьим зрачком. Признаюсь с некоторой долей стыда, что тогда меня это не особенно–то и впечатлило, хотя в свое оправдание могу сказать, что в тот миг я больше была занята своим собственным изменившимся телом, нежели какими–то там аликорнами, шатавшимися вокруг безо всякого дела – «А также ту, о ком ты столь самозабвенно заботилась почти полгода, сердце надрывая!».

– «Да? Это не себя ли, государыня, вы имеете в виду?» – услышав эту ревнивую отповедь, звеневшую ядом и стеклом, я оторвала зачарованный взгляд от тонких надрезов, мерцающих все быстрее и быстрее в такт моему бешено заколотившемуся сердцу и, резким движением, которого сама от себя не ожидала, схватила большую голову аликорна, столь опрометчиво оставленную маячить неподалеку. Прижав ее щекой к своей щеке, я прищурилась, глядя в огромный бирюзовый глаз, чьи длинные, густые ресницы щекотали мой шрам на скуле, и каким–то острым, подобно стали голосом поинтересовалась – «Кого я закрывала своей грудью, своим сердцем, изнемогая под ударами злых врагов?».

– «Граф, фы принешли фсё неопходимое?» – прошепелявила Госпожа, пока я разглядывала ее с каким–то новым для себя, поистине гастрономическим интересом, прижимаясь щекою к ее щеке. Делать это одним глазом было не слишком удобно, но зато и не позволяло меня игнорировать с высоты своего высокого роста, что в тот миг почему–то показалось мне ужасно несправедливым.

– «Да, Ваше Высочество».

– «Вы проверили кашдую цепочку?».

– «Почти, Ваше Высочество. Осталась лишь пара».

– «Добавьте все, Кайлэн!» – обеспокоилась Луна. Попробовав было дернуться в сторону, она вновь застыла, когда мое копыто скользнуло по ее щеке и, оказавшись под нижней челюстью, намекающе пощекотало горло – «И побыстрее, уж постарайтесь».

– «Как прикажете, Ваше Высочество» – еще две холодные, длинные цепочки опустились мне на спину, с легкими щелчками соединившись с ошейником у основания шеи. Не глядя, я дернула ногой куда–то вбок, но ни ухватить, ни даже попасть по серому негодяю так и не смогла – уж больно ловко тот оттек в сторону, оставив меня недоумевающе таращиться на пустое копыто – «Какая, однако, резвушка. В том приключении она менее шустрой была».

– «А может, ты и права!» – отпустив шею матери, я раскинула свои покалеченные конечности, назвать которые крыльями у меня не поворачивался язык и закружилась по комнате, позвякивая серебряными цепочками, с каждым мигом казавшимися все тяжелее и тяжелее – «Давай же отправим в отпуск всю охрану, зажжем огни, устроим праздник шумный, и окружим принцессу жеребцами, призвав на службу отпрысков благородных кровей! Окружим ее кавалергардами с идеальными телами, выправкой и опытными в известного рода утехах – а сами, тем временем, притаимся в засаде, и будем ждать незваных гостей!».

– «Какая интересная мысль» – проворчала Луна. Ее немигающий взгляд следил за моими пируэтами по зале, в то время как Кайлэн безмолвным призраком перемещался в тенях, каждый раз, словно невзначай, возникая на моем пути, когда я поворачивала к двери или окну. Странно, но в тот миг я не ощущала ничего необычного, ничего странного или нового – я просто была, просто говорила и просто кружила по залу, раскинув облысевшие крылья, глядя на скрывавшийся в темноте потолок. Лишь теперь, перечитывая написанное, я способна понять, что со мной явно было что–то не так, и этот надлом пролегал глубже, чем я себе представляла. Я не чувствовала ничего необычного, неправильного – лишь какая–то слабая мысль, словно чей–то далекий предупреждающий крик, билась тоненькой жилкой в виске, вызывая слабое чувство недоумения именно этим самым отсутствием одолевающих меня обычно мыслей.

Я не думала, я просто кружила по залу танцующим шагом и говорила, и говорила, и говорила…

И говорила.

Серая пелена, словно занавес, раздвигается передо мной. Клочья белого на сером – это дым, танцующий в тумане. Дом пуст, открыты двери и окна, в которые видны ветви причудливых деревьев, словно скрюченные пальцы, чернеющие в тумане. Слабый ветерок несет с собой холодную влагу и высохшие, побуревшие листья, мокрой взвесью не пролившегося осеннего дождика наполняя тяжелый октябрьский воздух.

Дом пуст – жильцы уехали вслед за летом, оставив забытые книжки, мячи, велосипеды; корзинки, еще хранящие кисло–сладкий запах земляники, скакалки и бидончики для молока. Белеет на полочках рукомойника высохшее мыло – скоро его обсидят осенние мухи и муравьи. Запах набухающего, вбирающего в себя влагу дерева соперничает со сладковатым запахом перегноя с помойки, странным образом накладываясь на ароматы тлеющих осенних костров.

Наполненная увяданием, умиранием тишина.

«Так вот как это выглядит для тебя».

Голос раздается откуда–то из–за плеча, но сколько я ни оглядываюсь – вокруг все те же стены из замерших облаков, ажурные двери и окна, и запахи холодного осеннего сада.

«Кто это?».

«Это я. Но не будем об этом. Я вновь заступила твой путь, чтобы встретиться с глазу на глаз. Такого не можете даже вы. Удивлена?».

«Удивлена? Я вообще не знаю, что происходит!».

«Зато Она знает. Думает, что знает. Но спасу тебя все–таки я».

Когда тебя собираются спасти, то значит, что спасающий уверен по крайней мере в том, что тебе что–то грозит. Поэтому отказываться от такого предложения мне кажется попросту глупым. По крайней мере, сразу, с ходу, не разобравшись с неведомой опасностью, даже если та и является еще эфемерной.

Интересно, и когда это я начала так умно, долго и рационально мыслить, скажите на милость?

«Да? А зачем? И для чего?».

«Потому что, как и любое разумное существо, я боюсь смерти. Особенно такой».

«Какой это?».

«Такой, к которой приведут нас всех эти дуры!» – что ж, это уже было что–то. Причина уже начинала вырисовываться и, если верить этому тонкому, жеребячьему голосу, заключалась в происках или ошибках каких–то не самых умных существ. Осталось выяснить, кто же это такие, и…

«Я видела бесчисленное количество вариантов, путей и возможностей. И большая часть из них заканчивалась ужасно».

«Для тебя?».

«Для всех. И ты была всему причиной или следствием. Началом или концом. Но всегда ужасным».

«И ты решила мне об этом сказать, чтобы я не делала чего–то, что приведет к этому самому ужасному концу».

«Думаешь, это смешно?» – я не говорила, я просто думала, и мысли облекались в слова. Как можно было услышать в них насмешку? Хотя, конечно, где–то внутри меня что–то дрогнуло в усмешке от двусмысленности последних двух слов – но распознать в них солоноватый юмор, скрытый в седых веках, не смог бы никто из ныне живущих – «Думаешь, это весело или забавно – видеть бесчисленные варианты собственной гибели? Или гибели всего живого?».

«Что? Все живое погибнет?».

«Поверь. Причем очень скоро. И самым ужасным образом».

«И каким же?» – ну, все, приехали. Очередное пророчество, очередные сектанты, очередной Конец Света. Неужели в мире нет больше сюжетов и были правы те, кто считал, что все уже было когда–то придумано за нас, повторяясь и повторяясь в бесконечной спирали бытия?

«Самым ужасным».

«А поподробнее?».

«Все живое будет пожрано, пока не останется голый камень».

«Атака Зергов? Тиранидов? Или очередной виток потреблядской спирали, родившей новый айфон?».

«Хватит шутить!» – детский голос едва не сорвался на визг, заставив меня впервые, слабенько улыбнуться. Все же было забавно вести беседу с подростком, пытавшимся казаться большим и взрослым.

«Тогда, пожалуйста, поконкретнее – кто, где, когда и что именно задумал. Раз ты обращаешься ко мне, то нам нужен четкий план, ведь просто пометаться в ужасе ты можешь и без меня».

«Ты мне не веришь» – обреченно вздохнул голос невидимого собеседника. Или собеседницы – о подростках, достигших возраста созревания, было сложно сказать что–то определенное, пока не увидишь воочию. Да и после этого не всегда.

«А ты бы поверила голосу из сна?».

«Но ты поверила иным голосам!» – с неожиданным раздражением, переходящим в злость, выкрикнули у меня над ухом – «Поверила и приняла все, что увидела!».

«Ах, вот ты о чем, моя радость…» – я почувствовала, как меня покидает оцепенение. Как сердце, разгоняя кровь, застучало в груди. Они все же нашли меня – одна из них, по крайней мере. И теперь нам уж точно стоило поговорить по душам – «Дай–ка я угадаю – это ты была в той хижине, верно?».

«Я спасла тебя и, видят духи, теперь ты должна вернуть мне долг».

«Серьезно?» – все прозвучавшее казалось еще забавнее потому, что было произнесено этим тонким, ломающимся голоском – «А кто задолжал мне за то, что я вообще там оказалась?».

«Это была не я. Честно. Но я помогла тебе, и теперь на тебе лежит долг жизни» – запнувшись и побормотав себе что–то под нос, наконец ответила эта странная пони. Или не пони? Кто были эти ведьмы, разрисованные красными символами? Я не знала, кого она пыталась убедить, себя или меня, но все же решила продолжить играть в эту игру хотя бы для того, чтобы побольше узнать о своих врагах. Наших врагах – «Свои долги ты сможешь стребовать с должников и сама, а я хочу оказаться при этом подальше. В Тонком мире ты их не найдешь, как не найдешь в мире духов, потому я не произнесу никаких имен. Тебе это не поможет, а твои враги непременно услышат, и начнут действовать».

«Теперь иглами, значит. Вы там что, все наглухо отляганные в голову, что ли?!».

«Что?».

«Иглы. Такие, знаешь, невидимые» – я остановилась, поняв, что делаю уже второй круг по коридорам старого дома, раз за разом не замечая чего–то важного, мимо чего проходила уже несколько раз – «Это они втыкают в меня невидимые иглы, от которых у меня крышу сносит?».

«Крышу? А… То есть, да. Наверное. Кул вахад!» – забормотав, наконец выругалась невидимая собеседница, если, конечно, это была она – «Если они дошли до этого, то дела твои плохи, Зверь».

«Почему вы меня так называете?» – набычилась я, останавливаясь перед неприметной дверью, почти сливающейся со стеной. Несмотря на свои размеры, она казалась очередной стеновой панелью из старого, потрескавшегося дуба, и лишь небольшая округлая ручка из потемневшей латуни выделяла ее на стене – «Я вообще ни разу не видела никого из вас, ведьмы сраные! Хрен ли вы до меня доебались?!».

«Были пророчества. Были знаки, ясные, словно день. И мудрые сочли их, и разнесли весть о Звере».

«То есть, сами придумали, сами испугались, и сами решили убить. Миленько» – стиснув зубы, прошипела я, дергая непокорную ручку. Бесполезно – копыто лишь скользило по гладкому металлу, не в силах ни повернуть, ни хоть за что–нибудь зацепиться – «Надо же, какие ответственные, блядь, существа! Таких нужно непременно награждать за всемерную преданность своему делу. Так где, ты говорила, они находятся?».

Наградить. Орденом мужества, посмертно. С занесением в грудную клетку. С размаха. В прыжке.

– «Ты скоро это узнаешь, если найдешь и примешь себя» – только я решила, что хитрость моя удалась и решила даже немножечко возгордиться, как меня сразу же прокинули взбрыком через колено – «Но ты должна пообещать, что выполнишь мою просьбу, когда мы снова встретимся».

«Ага. Несомненно».

«Пообещай!».

«Ну, хорошо. Или мне поклясться, или контракт подписать? Ты как это представляешь во сне?».

«Просто пообещай!».

«Хорошо. Обещаю. Если это не навредит мне, или кому–то из моих близких, друзей и….».

«Это не важно. Это дело между мной и тобой, чудовище. Дело сделано, духи услышали и запомнили сказанное. Теперь… стой. За нами следят!».

«Естественно» – буркнула я, с нахлынувшим чувством теплоты понимая, что теперь этим кошмарам наяву я буду противостоять не одна, а вместе с той, что сама являлась для некоторых воплощением этого слова – «Думаешь, после того, что вы устроили там, в Понивилле, все так и останется? Меня теперь из дома даже погулять не выпускают!».

«Клянусь Всеединым, ты что, жеребенок?!».

«Нет! Я уже взрослая и самостоятельная личность, поняла? Но если меня оставят из–за вас без сладкого и прогулок – берегись! Я вам такое устрою! Я вам всем так покажу!».

«Кажется, я наконец–то сошла с ума» – пробормотал над ухом голос мелкой пигалицы. Он собирался сказать мне что–то еще, но неприметная дверь вдруг задрожала, а потом оглушительно грохнула, с треском сопротивляясь чьему–то напору. Что–то огромное и жуткое ломилось с той стороны, и это явно была не какая–то там Найтмер Мун. От неслышимого рева затряслись стены, а клочья тумана и дыма испуганно прянули в сторону, разлетаясь ошметками паутины, заставляя меня закашляться, протирая заслезившиеся глаза. Их становилось все больше и больше, когда я отступала под этим неслышимым напором наружу, в сад, изо всех сил борясь с желанием распахнуть покалеченные крылья и собственным криком ответить на вызов – но что–то более могучее, чем все мои жалкие желания, все быстрей и быстрей тянуло меня прочь, подальше от этого рева, от этого треска и грохота… И всех этих острых зубов, которые я не видела, но скорее чувствовала там, за прогибавшейся дверью. Доски ее трескались одна за другой, орошая пространство пылью и щепками, одна из которых полетела прямо в меня, недвусмысленно целясь в испуганно сощуренный глаз. Вскрикнув, я по–привычке прикрылась своей бесполезной конечностью, слишком поздно осознав, что уже нет на ней плотных перьев, способных защитить меня от острого куска дерева, похожего на короткий и толстый тренировочный болт…

И очнулась, повалившись на спину, глубоко погрузившуюся в необычайно мягкий ковер.

– «Уверена, такого они не ожидали!» – пророкотал надо мною знакомый голос. Расправив крылья, Луна стояла надо мною подобно статуе античной богини, с коими ее роднили изящество форм и густая грива волос, бившаяся на невидимом глазу ветру. Перед нею, покачиваясь, висели в воздухе прозрачные иглы неведомого существа. «Не иглы – их копии» – подумала я, глядя на полупрозрачные призраки настоящих орудий убийств, все еще лежавших на столике – «Вон, до сих пор светятся в темноте. А что тут вообще происходит, скажите на милость?».

Ответ на это пришел достаточно быстро. Не прошло и десятка секунд, не успела еще я, покряхтывая, подняться с ковра, как вскинувшаяся принцесса сделала широкий шаг вперед и, задравши голову, вдруг резко ее опустила, словно отдавая беззвучный приказ. Повинуясь этому величественному жесту, полупрозрачные копии неведомого оружия рванулись вперед, просвистели высоко над моей головой и пропали, растворившись во тьме.

– «Вот так!» – не без самодовольства отметила Луна. Повинуясь негромкому звону магии, комната вновь осветилась болезненным светом ламп, неподвижно висевших над ложем на толстых, черных цепях – «Враги явили себя, и тем подставились под удар. Но какова наглость! Каково бесстыдство!».

– «Они…».

– «Мертвы? Не думаю. Но теперь они долго не смогут вредить Нам и Нашим присным!» – похоже, слова о смирении и самоконтроле были всего лишь словами, маской, за которой скрывалось уязвленное самолюбие аликорна, оказавшегося поверженным в собственном логове, в собственном доме, и кем? Простыми смертными, пускай и вооруженными неведомой магией и, как я подозревала, знаниями из глубин седой старины. И вот теперь, когда представился шанс взять реванш, любые слова превратились в сотрясание воздуха, в дым и зеркала – увидев возможность, принцесса мгновенно нанесла удар, отбросив любые сомнения, любые колебания, любые нормы морали, обратив оружие врагов против них же самих.

Чего я уже давно ожидала от этих обленившихся дивных чудовищ.

– «Вот теперь ты и вправду похожа на ту величавую богиню ночи, какой тебя рисовали в книгах» – то ли польстила, то ли посетовала я, с кряхтением поднимаясь с ковра и осторожно оглядываясь, не просвистит ли где–нибудь очередная острая хрень, только и ждущая возможности вонзиться в мой многострадальный круп – «Не то, чтобы они тебе льстили, конечно же… Сама понимаешь, пони еще много веков помнили Найтмер Мун».

– «Ах, Найтмер Мун…» – проворковала черная кобылица. Цвет ее шерсти окончательно стал вороным, а глаза огромными аквамаринами таинственно мерцали в полумраке покоев – «Каждая из нас обладает чем–то, в чем состоит ее суть. И часть этой сути, вольно или невольно, являет миру. Тогда скажи – что есть в тебе та суть, или часть ее, что видит мир, и что ему видна?».

– «Ну…» – я не нашлась с ответом.

– «У каждой из нас есть такое альтер–эго. Найтмер Мун, Дэйбрейкер, Миднайт Спаркл… Все это разные грани одних и тех же существ, возведенные в абсолют. Как ты думаешь, у тебя есть такая вот темная сторона?».

Темная сторона? Скраппи Раг, которая еще в молодости была той еще сволочью, если верить ее товарищам – она была мертва. Другая Скраппи Раг, под личиной которой скрывался Древний – она была лишь маской; той маской, что полюбилась всем больше оригинала. Еще одна Раг – она тоже умерла тогда, в пыточном подвале, на короткое время высвободив... Ладно, об этом не к ночи. Тогда кто же остался? Принцесса смотрела на меня загадочно мерцающими аквамаринами глаз, и мне казалось, что она уверена в моем ответе, каким бы он ни был – как была уверена и я в том, что знаю этот ответ, как бы ни пыталась скрывать его сама от себя.

Мрачная психопатка с извращенным чувством юмора, основанном на насилии или угрозах его применения. Алкоголичка. Буянка. Убийца чудовищ, сама ставшая кем–то чудовищным.

– «Да» – едва слышно прошептала я.

– «И как ты ее называешь?».

Как я называла ту, в которую превращалась раз за разом, оказываясь в северных землях? Кем я становилась, в кого превращалась, или же выпускала на свет? Кого боялись разумные и полуразумные от Новерии до Троттингема, от Талоса до Хуфгрунда и Фрогги Пасс? Кто выступал из теней, когда слетали сдерживающие меня оковы самоконтроля? Кто выдерживал то, на что, казалось, была не способна я сама?

– «Легат» – слово было сказано. Словно уже давно родившись и поджидая во тьме, оно явилось и пролетело по воздуху, принеся с собой запахи стали и крови.

– «Легат. Легат Легиона» – медленно произнесла она, словно пробуя на вкус эти слова – «Или же просто Легат? Что будет правильнее? Что вернее?».

– «Просто Легат» – подумав, ответила я, поскольку чувствовала, что вопрос был задан не зря. Что это было очередным уроком, который нес в себе какой–то опыт, способный приоткрыть для меня очередную частичку нового мира – «Легат неразделима с Легионом, она является его душой. Железные шестерни, ароматное масло, горчащий запах наточенной стали, пропотевшая ткань. Это живое воплощение Легиона – холодный и трезвый расчет, уступающий место ледяной ярости, когда затронуты ее интересы».

– «Ее ли?».

– «Ее интересны неразрывны с интересами Легиона, ведь…».

– «…она и есть Легион» – закончила за меня Луна. Она одобрительно покивала, словно учительница, в кои–то веки добившаяся дельной мысли от не самого многообещающего ученика – «Что ж, зрю я, ты уже начала прозревать свою суть. Процесс сей будет долгим, полным ошибок, исканий, сомнений и перемен. Но нельзя останавливаться, дочь моя, нельзя останавливаться в начале пути. Многие всю жизнь проводят в поисках своего внутреннего Я, и уходят из этого мира, так и не познав самоё себя. Кто–то – оставив после себя скучнейшие философские опыты и трактаты, а кто–то вообще не задумывается об этом, предпочитая жить жизнью простой и незамысловатой. Но тебе был предначертан путь иной – так не подведи же нас! Обещаешь?».

– «Я… постараюсь» – все, что смогла выдавить из себя я, обескураженная так неожиданно обрушившимися на меня планами принцесс в отношении моей тушки, мечущейся в лихорадочном бреду. Надо же – от меня еще что–то ждали, чего–то хотели и на что–то надеялись, в то время как я уже просто переставала понимать, что вообще вокруг происходит!

– «Осторожность – хорошее качество для любого. Что ж, я вижу, что слова мои упали на добротную почву, и со временем дадут свои плоды. Чувствую я, что ты, вольно или невольно, уже ступила на этот путь. Тем лучше!».

– «Я…».

– «Нет–нет, не говори. До времени сие должно остаться приватным. Ищи, терзайся, думай, а когда созреешь – приходи и, обняв мои колени, расскажи, к чему пришла ты, что тебя встревожит».

– «Хорошо…» – новый урок, но теперь, казалось, все было по–взрослому, по–настоящему. Каким–то чувством, прочно угнездившимся в области репицы хвоста я ощущала, что правильного ответа не существовало, и мне самой, лично предстоит его отыскать. Так пловец, глядя на незнакомые воды с незнакомого берега, чувствует лежащую перед ним неизведанную глубину; и так ощущает себя впервые выходящий на сцену, под яркий свет прожекторов, где ждут его тысячи глаз и ушей, ловящих каждое его движение, каждое его слово – «Я постараюсь. А пока – где тут можно какой–нибудь доспех отыскать?».

– «Для чего же?».

– «Ну, мы же собирались на встречу с общественностью, правда?» – вскочив на ноги, я сделала пару лихорадочных кругов по покоям, заглядывая под каждую скамейку, стул или шкаф, встреченные по пути. Увы, ничего путного не попадалось, заставив меня мысленно чертыхнуться, недобрым словом вспомнив идиотов–дизайнеров, не додумавшихся украсить покои принцессы хотя бы церемониальным оружием – «А значит, нужно быть готовой к политическим дебатам. Вот, помнится, не так давно, при дворе грифоньего короля мы знатно подискутировали – я потом почти месяц отлеживалась по госпиталям. Конечно, пони не настолько буйные, как эти перьеголовые паразиты, но кто их знает, этих знатных и богатых…».

– «Нет, Скраппи. Доспех тебе не понадобится. По крайней мере не здесь».

– «А, так все–таки понадобится?» – не найдя ничего, хотя бы отдаленно походившего на доспех, я стянула с изящного столика заботливо сложенный кем–то плед, в который немедленно задрапировалась, накрутив на себя наподобие римской тоги, замечательно подошедшей к крошечной подушечке, словно двууголка, устроившейся у меня между ушей – «Ладно, дай мне только пятнадцать минут, чтобы кого–нибудь из Пятой поблизости отыскать…».

– «Безусловно. Ведь ты не удержишься, и бросишься ей на помощь. Верно?».

– «Так, стоп. Кому на помощь? Селестии?! Опять?!!» – плюхнувшись на задницу, я ошарашенно посмотрела на Луну, возвышавшуюся надо мной, подобно темной, загадочной скале, украшенной светом загадочно мерцающих драгоценных камней. А может, то были украшавшие ее платья самоцветы, подмигивающие мне разноцветными огоньками, словно желая сообщить какую–то мысль, и переговаривались на своем загадочном языке – «Где она? Я думала, она здесь, во дворце!».

– «И пребывая здесь, во дворце, она не пришла проведать тебя после всего, что случилось, ограничившись каким–то указом?» – фыркнула принцесса. Пробежавшая по ее рогу волна света мягко прокатилась по телу аликорна, расправляя и разравнивая прихотливые складки, подвергшиеся набегу одной непоседливой пятнистой особы – «Нет, Скраппи, боюсь, что она уже далеко, и не потому, что по какой–то странной причине могла бы не хотеть видеть нас. Отнюдь. Однако и не дела погнали ее прочь от дома, как бы не тщилась это она себе и другим доказать».

– «Но тогда что…».

– «Боюсь, сестра Моя попала в ту ловушку, что столь часто настораживала на других» – посетовала Луна, хотя, кроме легкого неодобрения, я не расслышала в ее голосе других эмоций, вполне ожидаемых, учитывая взаимоотношения двух сестер – «Удивлена, я вижу? Что ж, однажды ты поймешь. Что ж до Селестии – мню я, то будет ей полезно, как будет мне полезно то, к чему готовилась я все эти годы, проведенные под ее крылом».

– «Полезно? Что полезно?» – настороженно переспросила я, чувствуя, как часть моих мыслей уже унеслась прочь из дворца, вниз, по проспекту Сестер, чтобы где–то там свернуть на улицу Роз и отправиться дальше, на Канатную, к хорошо знакомым воротам – «Мы что, вот так вот и оставим ее, когда ей угрожает опасность?!».

– «Нет. Еще нет. Но скоро» – не слишком непонятно высказалась принцесса, но, услышав мой возмущенный храп, с которым я уставилась на Ее Туманно Пророчествующее Высочество, терпеливо вздохнула, заставив еще более настороженно уставиться на столь необычно сдержанно ведущую себя Луну – «Поверь, ты вскоре все поймешь и, верю я, сама придешь ко мне – пожаловаться, конечно же. Но это в будущем, а пока – знай, что Селестии полезно будет получить ту долю опыта, которой та не ведала порядочно веков. Да, того, о котором ты задумалась во время вашего путешествия на море».

– «В Мэйнхеттен, что ли?».

– «В Наше время то была убогая деревушка на краю холодного внутреннего моря. А теперь…» – прикрыв глаза она, казалось, унеслась мыслями в воспоминания о чем–то давнем, что помнили лишь эти древние существа – «Но прочь, воспоминания! Нам нужно быть со временем содружной, как неустанно говорит Наша сестра. Она отправилась с дипломатической поездкой по разным странам, что уже давно забыли, как нужно кланяться в присутствии владычицы страны, а заодно – и заглянуть в те уголки страны своей, что возомнили себя синьориями, в которых не только мелкопоместное дворянство, но даже пони подлого сословия возомнили, что могут жить, сообразуясь лишь с собственными желаниями и фантазиями о справедливом мироустройстве».

– «Но… разве это плохо?» – ошарашенно взмемекнула я. На моей памяти, еще ни разу коронованные сестры не высказывали таких, прямо скажем, тиранических мыслей, поэтому я не удержалась, и даже попыталась украдкой пнуть себя копытом по ноге, чтобы проверить, не сниться ли мне все это.

– «Что будет, если каждый в твоем войске решит, что сам себе командир и лучше знает, как биться, как учиться и что делать вообще?».

– «Ах, вот о чем ты…» – так значит, когда эти создания наконец–то поняли, что им не просто бросают вызов, а собираются эффективно отправить в небытие, то вспомнили и о власти, бразды которой они постепенно упускали из обленившихся копыт? Что ж, очень своевременно, очень. Уж лучше поздно, чем никогда.

– «Каждый из нас делает ошибки. И пусть подданные многие считают правительницу свою непогрешимой, пришло то время, когда даже ей необходимо взором беспристрастным взглянуть на те ошибки, что накопились за века спокойной жизни. Ей и мне. И потому, как и она, не убоюсь я выйти против страха своего, своих ошибок, вольных и невольных. Сегодня же. Сейчас».

– «Так, погоди, я уже перестала что–либо понимать!» – рухнув на попу и охватив искалеченными крыльями голову, я возопила, забыв про все правила куртуазности и этикета – «Селестия куда–то усвистала, пока я валялась в отключке?!».

– «Воистину» – если я подспудно и ожидала возмущения или ледяной отповеди, как уже не раз бывало, то даже удивилась бы тому, что их не последовало. Не в этот раз.

– «И ей грозит опасность?».

– «Несомненно».

– «И эта опасность грозит и тебе?!».

– «Не так как ей, отнюдь. Манит меня дух битвы с тем, что страхом стало для меня за эти годы. Но попран будет враг!».

– «Хо–ро–шооооо…» – протянула я, убирая копыта и крылья от буквально раскалывающейся на части головы, в которую уже перестало помещаться все то, что так настойчиво лезло в меня за эти сумбурные часы, наполненные пробуждениями, видениями и загадочными речами долбаных аликорнов – «Отлично. Значит, тебе предстоит какое–то испытание, но прямой опасности нет. Так? Нет, я не пытаюсь принизить твоих страданий или чувств, я просто пытаюсь разобраться, куда бросаться, за что хвататься, и к кому бежать, пока кого–нибудь не прирезали, пока я мечусь тут, как курица без головы!».

– «Оу?» – кажется, последняя фраза проняла даже Величественное Величество, в неподдельном изумлении изогнувшее точеную бровь. За ее спиной, словно фонари, зажглись два фестральих глаза, с удивлением и явным подозрением уставившиеся на меня из темноты.

– «Если курице оттяпать голову, она еще долго будет бегать по двору, даже без головы, брызгая вокруг кровью. Такая вот хохма из моего милейшего прошлого» – буркнула я, почувствовал невольное смущение за свои немузыкальные вопли, вполне способные оскорбить слух кого–нибудь потерпеливее Принцессы Ночи – «Не знали? Теперь знаете. Проверять не советую. Твою ж… Куда не кинься – везде опоздаешь. Просто какой–то сраный цугцванг!».

– «Цугцванг? Глупое слово, звучащее как звон подковы, упавшей на наковальню. Но в целом, имеет право на существование, коль правильно я разгадала смысл этого грифоньего словечка» – переглянувшись с невидимым графом, незримым призраком витающим в полумраке покоев, задумчиво проговорила Луна – «По зрелому размышлению было Мною сочтено, что этим словом можно описать и то, что происходит с нами – моей сестрой, тобой и мною. Одна из нас запуталась в своей паутине, и что бы ни делала, какие решения бы ни принимала – все пути будут вести к поражению. Опасное положение, мнимое или реальное, одинаково гибельное в долгосрочной своей перспективе. И та Конференция в Мэйнхеттене, и это собрание, это… сборище, которое ожидает Моего прихода, чтобы бросить к моим копытам нелепые свои обвинения – вещи одного и того же порядка. Все это листья одного и того же дерева, как сказали бы земнопони».

– «Значит, она и в самом деле в опасности? Ты в опасности? Вы обе?!».

– «Ах, как интересно ложатся осенние листья, не правда ли?» – голос Луны стал тихим, как шелест развевающейся на ветру конской гривы и, несмотря на полумрак, я поняла, что она ухмыляется, вот только непонятно чему – «Каждая из нас троих оказалась в этом незавидном положении – в цугцванге этом, как ты его назвала. Перед каждой из нас стоит трудный выбор между большим и меньшим, между одним злом и другим».

– «И чего в этом такого смешного?» – попробовала было возмутиться я, не понимая, как можно веселиться, говоря о таких серьезных вещах.

– «Все – и ничего. Запомни, даже смертельная опасность может быть поводом для размышлений. Таков наш путь!».

– «Да? Тогда я выбираю не выбирать!».

– «Даже так?».

– «Да! Мне насрать, какие варианты мне попытаются подсунуть разные интриганы, прикидывающиеся доброхотами, и между большим злом, меньшим злом и прочим навозом я выбираю не выбирать вообще! Делай то, что должно, что ты считаешь нужным – и пусть свершиться то, что суждено! А тот, кто придет вслед за нами – пусть сделает больше, если сумеет! Так говорили древние, и пока они верили в это, пока делали так, как говорили – они сотрясали весь известный им мир!».

– «Что ж, это необычно» – подумав, заключила величавая кобылица, царственно выплывая из темноты. Ее шкура быстро теряла блеск черного бархата, вновь принимая мягкость синего атласа, а глаза уже не гипнотизировали меня узкими клиньями драконьих зрачков – «И очень верно, моя дорогая. Уверена, что покинувшая нас Селестия выбрала этот путь, или я абсолютно не знаю свою дорогую сестру».

– «Она постарается не выбирать?».

– «Она постарается сделать все, что от нее зависит, чтобы позаботиться о наших подданных. Она любит своих маленьких пони, но эта любовь может ослепить ее, пока угроза не станет слишком явной и кто знает, каков будет итог».

– «Но она… Ведь ты…» – потрясенная, я уставилась на Луну, не веря тому, что услышала. Селестия, всегда столь осторожная, продумывающая все на десять, сто, тысячу шагов вперед – и вдруг решила, с задранным хвостом, броситься вперед, на врага? И это при том, что не так давно ее сестра чуть было не погибла, пойманная в столь хитроумную ловушку, о которой не могли представить себе даже эти тысячелетние существа?! Нет, это казалось просто невероятным! – «Но ведь она сама тебя подкалывала за то, что случилось в Обители!».

– «Верно. Она полагает, что продумала все» – дернула щекой принцесса. При воспоминании о произошедшем она, казалось, даже уменьшилась в размерах, вернув себе при этом свой привычный, бриллиантово–голубой цвет, как называли его с придыханием при дворе – «Впрочем, совсем не осмотрительной назвать ее нельзя. Подсказок было дано немало, и они предназначались для наших ушей. Встретившаяся тебе незнакомка была мудра, и сказано было немало для тех, кто умеет слушать и слышать. Думаю, сестре моей известно больше. Однако она не стала делиться своими догадками, решив, что так сможет защитить нас от неведомого».

– «И ушла».

– «И улетела, взяв с собой небольшой отряд стражи» – прислушиваясь, покивала принцесса. Мне показалось, что из–за дверей послышался едва слышный шум, подобный волнам множества голосов, которые слышны в театре, когда прибывающая публика рассаживается по местам, или гордо фланирует по коридорам в ожидании представления. Вот только к чему собирались готовиться эти леди и джентелькольты? – «Как мне кажется, последовав примеру одной непоседливой кобылки, не так давно, точно так же отправившейся далеко–далеко на север при очень похожих обстоятельствах. Знаешь, мне кажется, ты оказываешь на ее гораздо больше влияния, чем мы считали, Скраппи. Вот только не всегда оно хорошее, ты так не считаешь?».

– «Эй! А я вообще тут при чем?!» – не сдержавшись, вновь возопила я, потрясая над головой возмущенно вскинутыми копытами – «Опять, выходит, я во всем виновата?!».

Не отвечая, Луна скупо, но искренне улыбнулась, став на секунду похожей на самую обыкновенную мать, с любовью и терпением выслушивающую возмущения своего жеребенка по поводу свалившихся на того огромных и очень страшных жизненных проблем. Наверное, так улыбалась и я, когда слушала возмущения Берри по поводу очередной вопиющей несправедливости, проявленной жестоким миром к ее маленькому непоседливому высочеству, и это сравнение, пришедшее мне на ум, заставило поперхнуться дальнейшими ругательствами, которые я была готова выдать в любое время дня и ночи, как и полагалось любому уважающему себя легионеру.

– Она изменилась, очень изменилась. И если раньше это был алмаз в перьях, то теперь я вижу, что все эти столетия она удерживала себя в хватке более сильной чем все, что ты можешь себе представить. И лишь с твоим появлением, отпустив ее, она стала позволять себе эмоции, поэтому теперь тебе придется уживаться с новой Селестией».

– «Мне?» – удивилась я, заслужив ироничный взгляд Луны. Но я смотрела на нее столь искренне, столь жадно, что поневоле взгляд ее смягчился – «А… тебе?».

– «И мне. Нам обеим» – наконец, согласилась она – «Селестия будет меняться, совершать ошибки, и нам придется удерживать ее от самых вопиющих из них. Ты, между прочим, знала, что у нашей дорогой Селестии был нареченный?».

– «Чеееегооо?!» – не выдержав, взвизгнула я, заслужив очередное неодобрительное движение бровей.

– «Нареченный. Почти супруг. Это древняя и грустная история, после которой она запретила себе любить. И мы должны помочь ей вспомнить, что это такое. Она будет ошибаться, причинять боль близким по незнанию или забыв, что они тоже имеют право решать свою судьбу. И наш долг – позволить ей вспомнить все это. Она ведь тоже боится, Скраппи. Боится потерять то, что вновь начала обретать».

– «Я даже не представляла себе…» – ошарашенно пробормотала я, не зная, что и думать по этому поводу.

– «Старая история. Древняя, как мир. И да, о ней поют, пусть и переделав героев. Забыв за пять прошедших сотен лет о том, как было дело. Не без ее помощи, я полагаю» – вздохнула принцесса, на секунду запрокинув голову к невидимому в темноте потолку – «Я всегда относилась к этому несколько проще. Если любишь – люби. Коль ненавидишь – ненавидь всей душой. Она всегда была довольно наивной и ранимой в делах любовных, в то время как я относилась к ним как к игре».

– «И ты…» – заметив, как вспыхнули глаза стоявшего передо мной яликорна, я тотчас же сжалась в комочек, покаянно стукнувшись об пол загудевшим лбом – «Поняла. Сморозила глупость. Прости».

– «То давняя история, в которой я была поддержкой и подмогой, а не захватчицей, как ты подумать смела» – перекатив пару желваков по щекам, на удивление спокойно ответила Луна – «То давняя история, и я надеюсь, ты оценила степень моего доверия к тебе, Скраппи, чтобы понимать, что говорить об этом…».

– «Не стоит. Поняла» – увидев недоверчиво вздернутую, идеальную бровь аликорна, я даже насупилась – «Эй, ну я же не совсем дура, чтобы копаться своими немытыми копытами в чьих–то чувствах и в чужой душе?».

– «Что ж, я верю тебе, Скраппи. И продолжая откровенный разговор, скажу, что уже действую, как должно. Что остаюсь, и останусь при ее дворе, избрав место младшей, но лишь по счету, но не по значению для Селли. И что не стану ни искать себе места, ни посягну на имеющееся у нее. Отринув свое место, тем буду искупать свою вину. А что же будешь делать ты?».

– «Я?!».

– «Да, ты, моя дорогая».

– «Я не… Откуда мне… Эй, это же не честно! Я же все это время в отключке была!» – вновь усевшись на задницу, я обхватила себя крыльями и возмущенно засопев, уставилась на тихо веселившегося аликорна – «Ну, и что же мы будем с этим делать? Я же знаю, что у тебя точно есть какой–то план! У Селестии есть план! Одна я такая бедная, бесплановая!».

– «А это, моя дорогая, зависит лишь от тебя» – увидев мою возмущенную мордашку, явно распираемую от желания высказать все, что накопилось за это время внутри, Луна вновь приняла строгий вид Госпожи, и лишь ее глаза смеялись, блестя из–под густых, идеальных ресниц – «Бросишься спасать, или забьешься в уголок? Соберешь друзей и отправишься на поиски древних артефактов, способных разом все исправить и всех подружить? Займешься интригами, иль постараешься воспользоваться моментом и воздать должное всем своим врагам? «Решения, решения…», как говорит одна моя знакомая кобылка».

– «Мне кажется, или ты слишком веселишься для такой ужасной ситуации, в которой мы все оказались, а?» – с подозрением осведомилась я, в отчаянной попытке понять, что вокруг меня происходит забывая даже про правила этикета и банальную конспирацию, которую мы, по молчаливому согласию, соблюдали все эти годы в присутствии посторонних. В этом случае в качестве такого «постороннего» выступал один не в меру юркий фестрал, чьи мерцающие гляделки возмущенно вытаращились на меня из темноты.

– «Как я уже говорила, дорогая, даже смертельно опасная ситуация может и должна стать поводом для тщательного ее обдумывания» – дверь приоткрылась, возвестив об этом не скрипом, допустить которого не мог ни один уважающий себя дворцовый слуга, но едва заметным сквознячком, лизнувшем мои задрожавшие крылья – «И да, мне уже нравится то, что я слышу. Можешь считать это моим официальным, личным одобрением».

– «Эммм… Значит, я в самом деле могу вам чем–то помочь?» – после короткой паузы, осведомилась я – «И я на самом деле могу поступать так, как будет нужно?».

– «Обычно ты не спрашиваешь нашего разрешения» – увидев, что такой ответ еще больше сбил меня с толку, она вздохнула и, опустившись рядом, внимательно посмотрела мне в глаза – «Что ж, кажется, нам стоит кое–что прояснить. Покиньте нас!».

От этих слов моя задница моментально сжалась до размеров детского копытца.

– «Признаюсь, Скраппи, я рассчитывала на тебя, когда призывала к себе» – такое откровенное начало еще больше насторожило меня, даже без короткого сквознятчка от приоткрывшейся двери, возвещающего об уходе графа, все это время околачивавшегося где–то рядом, в тенях – «Я рассчитывала на твою извечную бесцеремонность, инициативность и решительность в подобного рода делах. А еще – определенную безжалостность, которой ты успела прославиться среди пони и прочих, хоть что–то представляющих из себя, существ».

– «Безжалостность? Серьезно?».

– «А ты и в самом деле думала, что никто не узнает, чем закончился недавний рокош Гранд Бека, столь поэтично названный грифонами «Резней во дворце Голубой Бороды»? Тогда я была лучшего мнения о твоих способностях, моя дорогая. А если говорить серьезно, ты очень изменилась за последнее время, но мы надеялись, что это понемногу пройдет, когда мы удалим эти бесчестные орудия угнетения разума из твоего тела. Но кажется, мы вновь заблуждались?».

– «Нет! Просто я…».

– «Понимаю. Ты устала от того, что все считают тебя эдаким пугалом, маленьким кошмаром на службе принцесс» – я вздрогнула от того грустного тона, каким это было произнесено, и даже покосилась на Луну, задумчиво глядевшую в темноту. Но нет, это вряд ли могло быть притворством – не такова была та, что вернулась из прошлого в изменившийся мир. И не потому ли мы сблизились, ощутив между собою родство, когда в ее жизни появился этот пятнистый комочек, исторгнутый из глубины веков? – «Тебя заставляют возиться с военными, не давая развивать иные таланты, или даже простой, казалось бы, отдых превращается то в приключение, то в комедию, то в печальнейший фарс».

– «Нет! Это все ерунда!» – вскочив, я, уже не понимая, что делаю, изо всех сил боднула головой вздрогнувшую от моего тычка Луну – «Я же сама вам это предложила! Я вложила в Легион все свои знания, всю свою душу! Как вы вообще могли подумать, что он мог мне надоесть?!».

– «Однако, ты же сама каждый раз ясно показывала, что не собираешься бороться за него! Каждый раз, когда… Не может же быть такого, чтобы дело было именно в этом?».

– «В чем? С кем я должна была бороться за подразделение, которое создавала для вас?! С вами?!!».

– «Хммм…» – задумчиво протянула Луна, внимательно разглядывая меня, словно необычную зверушку, полагавшуюся ранее скорее беспокойной, и вдруг обнаружившую все признаки потенциально опасного существа. Короче, на меня поглядели как на ужика, внезапно зашипевшего и раздувшего капюшон, поэтому моя вспышка быстро угасла, сменившись чем–то, похожим на легкий стыд за столь нелепые вопли, сотрясавшие полумрак покоев – «Тогда придется нам с тобою объясниться, отставив в сторону изящную словесность. Так грубо, прямо и без экивоков, как делали когда–то в старину. Не зря докладывали верные агенты, что ты обласкана, любима стариной, и удаются тебе подвиги иные, что только древним риттерам под стать. Но странно стало нам, что ты не хочешь бороться за исконные права, что дадены тебе по праву крови…».

– «Так, стоп–стоп–стоп! Пожалуйста, остановись! Ты снова говоришь на староэквестрийском! Он очень красив, но когда я слышу эти напевы, моя голова начинает просто кипеть в попытках точно понять, что имеется в виду, и я вообще теряю суть разговора!» – вновь возопила я, поняв, что еще немного, и меня утопят в этом ласкающем слух старинном говоре, наполненном различными старообрядными словами и оборотами, которые я воспринимала скорее инстинктивно, через контекст, нежели в состоянии точно перевести – «Я не знаю, о чем там докладывали и о каких таких подвигах врали, но это все ложь, клевета и провокация! Опять же, я не понимаю, что там кому положено, и почему я из–за этого должна ссориться с вами!».

– «Лишь с нами? Ты не побоялась выступить супротив Гвардии и ее командора, супротив Аналитического Отдела. Пусть они тебя, в итоге, и переиграли, ты все же делала это не раз и не два до того. Так почему же с ними ты боролась за Легион, что так любезен сердцу твоему, но не имела ни решимости, ни воли оспорить неугодные приказы от меня, или Селестии?».

– «Потому что они – это не вы! Хрен ли они полезли своими немытыми копытами в наши дела?!».

Повисла недолгая пауза, после которой покои огласил негромкий, но искренний смех.

– «Ох, всё и в самом деле так, как полагала Селестия! Пожалуй, мне придется перед нею извиниться. Хотя отрыв, пусть и достаточно большой, не так давно приятно сократился…» – пробормотала что–то Луна, чье крыло притиснуло мою возмущенно засопевшую тушку к прикрытому тяжелой тканью боку принцессы – «Что ж, с этим мы повременим. Так значит, ты считаешь, что не имеешь права ни на что?».

– «А что, у меня есть что–то еще? Что я скопила за все эти годы? Пару мечей, от которых отказались владельцы? Или вы и в самом деле считаете, что мне вот прям так нравится ходить в одном рванье, есть что придется и спать где попало? Я даже не знаю, есть ли у меня дом, который я могла бы назвать своим! А ответ очень прост – по крайней мере, для меня самой – это все не важно! Абсолютно не важно, сколько у меня будет платьев или этажей в каком–нибудь особняке, когда вокруг меня есть нуждающиеся в чем–то пони! Как я могу думать о каких–то там званиях или наградах, когда я вижу, какие длиннющие свитки с описанием расходов подписывает Селестия и знаю, что среди них есть и Легион? Поэтому я так стремилась к его самоокупаемости во время боевых действий – чтобы никому из пони не пришлось голодать в холодном, нетопленном доме, пока мы там играемся в войнушку с разными воинственными дебилами! Поэтому я стригла и брила налысо всяких придурковатых риттеров, обирая их и их родственников до нитки – чтобы хоть немного приподнять этот груз с ваших плеч».

– «Да, и в самом деле, тебе рано пришлось повзрослеть» – помолчав, признала принцесса – «Не все знают цену деньгам, и с удовольствием тратят их на то, что считают важным для себя самого».

– «Наверное, это потому, что я знаю, сколько они стоят» – буркнула я, своей пятнистой задницей чувствуя, в чью сторону был направлен этот укол.

– «Что ж, она и в самом деле была права!» – решив что–то для себя, Луна слегка кивнула головой, и в свете полыхнувшего магией рога перед нею завис какой–то небольшой, но показавшийся мне очень важным конверт безо всяких печатей. Еще миг – и он разлетелся на части, вспыхнув миллионами тотчас же погасших крупинок сгоревший бумаги – «Селестия оставила для нас это письмо. Но я уверена, что нам оно больше не нужно».

– «Что?!».

– «По–прежнему ль ты доверяешь суждениям моим, Скраппи?» – не отвечая, вопросила меня принцесса, торжественно и, как мне показалось, очень довольно глядя мне в глаза. Дождавшись, когда я неуверенно затрясла головой, то ли соглашаясь с ней, то ли просто охреневая от такого вот поворота событий, она продолжила, бросив быстрый взгляд на двери покоев – «Коль да – тогда иди, и действуй. Как бы она того ни отрицала, Селестия нуждается в нашей помощи, и я готова доказать ей, что смогу подставить ей свое плечо и ношу, которую она взвалила на себя, уж не придется ей влачить в одиночку. А ты? Готова ль ты не словом, но делом доказать ей родственные чувства, и заслонить, как и меня когда–то, от беды?».

– «Всегда!» – буквально подпрыгнув, я уставилась на довольно кивнувшего аликорна – «Куда лететь? Сколько войска с собой брать?».

– «Уверена, ты разберешься с этим и без моих подсказок» – поднявшись, она величественно расправила тяжелое свое одеяние, одним лишь движением уха ответив на прохладный сквознячок, донесшийся из приоткрывшейся двери.

– «Время, Ваше Высочество».

– «Я не знаю, куда она направилась, Скраппи. Отбывшая правительница не сообщила никому о своем маршруте и истинной цели поездки» – величественно шагнув вперед, принцесса остановилась в дверном проеме, словно арка слепящего белого света обрисовавшем фигуры ее и стоявшего рядом с нею странного жеребца, все это время довольно искусно прикидывавшегося фестралом – «Но предсказание поведало, что цель ее поездки находится между севером и югом, между небом и землей, между сушей и водами. Мнится мне, то будет самой важной остановкой на избранном ею пути. И лишь от тебя и меня зависит, не станет ли она для нее последней».

Улыбнувшись, она горделиво вздернула голову и твердым, решительным шагом направилась прочь из покоев, двери которых были предупредительно распахнуты появившимся из ниоткуда сэром Реджинальдом. Я не слишком часто видела его на старой половине дворца, но и теперь, оказавшись тут, он не изменил своему безупречному костюму строгого дворецкого, сидящем на старом риттере–башелье не хуже иных лат. Поприветствовав Луну полагающимся поклоном, он неслышно двинулся перед ней, навстречу нарастающему шуму толпы, собравшейся в коридоре, оставив меня недоуменно таращиться им вслед из темноты, в которую погрузились с уходом принцессы покои.

– «И что вообще это было?» – наконец, вопросила я сама себя хотя бы для того, чтобы не сидеть одной, в тишине.

---

Я скакала, бежала, буквально летела вперед.

«Я возьму на себя знать и политиков. Тебе же придется осуществлять силовое прикрытие».

Ураганом вылетев из покоев, я опрометью рванулась по коридору, вначале распихивая не желающих посторониться, а затем и просто прыгая по головам. Не сговариваясь, важные пони текли, словно река, в сторону одного из малых тронных залов, в котором принцесса собиралась выдержать нелегкий свой бой, в то время как у меня была другая задача, во исполнение которой я постоянно оглядывалась по сторонам, ища глазами белые туники Пятой когорты, кентурии которой, сменяя друг друга, вот уже несколько лет как дежурили во дворце.

«Как ты, наверное, понимаешь, все эти внепротокольные, ни к чему не обязывающие визиты призваны замаскировать истинную цель ее поездки. Не думаю, что она рассчитывала столь безыскусно обмануть лично меня, но полагаю, она была уверена в том, что для прочих это будет достаточно веской причиной, чтобы не задавать лишних вопросов. Как видишь, она ошибалась».

Как ни странно, никого из легионеров не оказалось на положенных им постах. И это было очередным тревожным звоночком – однако на этот раз я не собиралась спускать кому–то с копыт эти вопиющие изменения, не согласованные с Легатом.

Ведь я все еще оставалась Первым Легатом, не так ли? И раз уж они привыкли размахивать мною, словно баннером на копейном древке, то пусть не жалуются на последствия.

Наш дом в Понивилле. Знакомый мне до щепочки, почему он выглядит таким покосившимся? Скрипучую дверь отворяет старушка, в которой я с трудом узнаю Бабулю – настолько постаревшей, осунувшейся выглядит та. Неухоженные комнаты и заросший грязью коридор, сдвинутая со своих мест мебель, образующая закуток посреди комнаты, заваленной какими–то коробками, свертками и грязными вещами, потерявшими всякую форму и цвет. Там, в закутке, образованном диваном, тумбочкой и поставленным задом наперед шкафом с оторванной дверцей, ее гнездо из скомканных, испачканных простыней, которые не меняли уже несколько лет. Рассыпанные облатки и порошки плавают в лужицах протухшего супа, покрывающих тумбочку у дивана, почти всю заставленную мисками с остатками испортившейся еды. И лишь фотокарточка Деда, выглядывающая из–за кучи грязной посуды, выглядит почти новой… Но где же он сам?

Грязный коридор – похоже, в нем не убирались уже много–много лет. Натертые когда–то воском, половицы покрылись коркой слежавшейся до крепости камня пыли, в которой была протоптана узкая тропинка, ведущая в сторону лестницы, мимо заваленной грязной посудой кухни, в которой вьется целый рой мух. Где–то под копытами хрустят тараканы – они носятся по полу, стенам и потолку, не успевая убраться с дороги, мельтеша на периферии зрения постоянно двигающимся узором коричневых тел. Окошко на лестнице разбито и криво закрыто потертой картонкой, на которой с трудом угадываются почти стершиеся буквы какой–то грамоты с изображением ордена. Коридор на втором этаже с выбитыми дверьми, одна из которых висит на единственной оставшейся петле, а другая попросту валяется на полу, белея идущей прямо по ней тропинке из следов, часть из которых оставлены перемазанными в дерьме копытами. Наша спальня – зрелище разгромленной комнаты повергает меня в смятение, сменяющееся настоящим ужасом, когда я вижу знакомое тело, валяющееся на разломанной, лишившейся ножек кровати. Грязные простыни превратились в серые половые тряпки, свисающие по краям изодранного матраса, на котором валяется пятнистая кобыла. Отощавшая, покрытая залысинами и проплешинами, она валяется в грязи, прижимая к себе грязную бутылку, от которой исходит запах ядреного спиртного, заставляющего слезиться глаза. Где–то рядом чужеродным кустом розовеет корзинка цветов – ее поставили рядом с дверью потому, что попросту не смогли пройти дальше, мимо завалов из стопок грязной одежды, каких–то мешков и остатков доспехов. «Легату от сослуживцев» – выведено на пожелтевшей открытке, но кажется, храпящей кобыле из всего подарка была нужна лишь опустевшая бутылочка чего–то дорогого и элитного, валяющаяся у нее между ног.

– «Ээээ, Ба! Эт ты?» – не открывая глаз, хриплым голосом вопросила кобыла, от пропитого голоса которой сопли замерзли у меня в носу – «Ба! Ба, принеси че–нить, а?».

Куда я попала? Что это за место? Это вариант будущего, которое мне хотят показать? Или это очередной обман, грязная ложь, которую хотят вложить в мою голову неизвестные враги? Но что–то внутри говорило, что все это может случиться, что все это произошло, или еще произойдет, если только…

– «Ба! Ну че те стоит, а? Трубы ж горят!» – свет, с трудом проходящий через давно не мытое стекло, затягивал комнату мутной пеленой, похожей на клочья тумана, в которых шевелила отекшими конечностями фигура на диване. Раздался глухой стук, грохот чего–то упавшего, а в пропитом голосе появились недовольные, наглые нотки – «Аааа, бля… БАААААА!».

– «Прочь!» – прохрипела я, вздрагивая, и открывая глаза. Прочь из этого места! Это не правда! Этого не произойдет! Но в глубине души разрасталась холодная глыба, когда чей–то холодный голос шептал где–то позади головы, вороша невидимыми губами волосы на затылке: «Это судьба всех, кто служил. Спиться, разрушив свою жизнь, и жизнь близких, и умереть жалко и мерзко, в блевоте и собственном дерьме».

– «Нет! Легаты так не умирают!».

– «Легат. Как любопытно» – и вновь темнота, в которой пропадает тело и ноги, еще ощущавшие на себе прикосновение тараканьих кишок и грязных половиц. Но на этот раз в ней наметилось движение, рожденное распахнутыми крыльями, между которых светились два ярко–желтых глаза с узким зрачком – «Мало кто способен познать свою суть. Познать ее и принять. Не поддаваться ей, но принять как ядро, как основание внутри себя, на коем зиждется твоя личность».

– «И стать вот этим? Стать чудовищем, распухшим, гниющим от алкоголя и болезней?».

– «А это уже личный выбор каждого, рожденный обстоятельствами, роком или судьбой. Внутри каждого борются два дракона, сотканных из света и тьмы, добра и алчности. И побеждает тот, которого ты кормишь».

Я вздрогнула и сбилась с шага, когда вспомнила этот разговор, но вскоре восстановила аллюр, и вновь заработала ногами, отмеряя ударами копыт бесконечные дворцовые коридоры. Почему мне привиделось именно это? А если точнее, почему мне привиделось это именно сейчас? Не раньше, не позже, а именно теперь, когда мне предстояло взяться за дело, и помочь той, кто в помощи, как она полагала, самонадеянно не нуждалась. Самонадеянно и глупо, как мы все уже могли убедиться на примере Обители.

Но что, если это была не случайность? И что, если это была не самонадеянность, а жертвенность – та же самая, которой посвящала себя я сама?

Как много вопросов для одной пятнистой кобылки…

– «Кайлэн! Почему ты здесь, а не с ней?».

– «Она сказала, что должна встретиться со своими страхами сама, без помощников и я уверен, что это решение уже давно назрело. Как и другое, которое уже давно должна была сделать ты, милочка».

– «Я сама знаю, что мне делать!».

– «Кобылы… И с вами сложно, и без вас невозможно. Но для того, чтобы твои усилия увенчались успехом, я передаю тебе вот это. Воспользуйся этим с умом».

– «Грузовой манифест повозок сопровождения? И как мне должно это помочь?».

– «Ох, Мать Ночи, даруй мне сил! Хорошо, подумай вот о чем: принцесса путешествует по стране – ей весело и приятно. Подданные встречают свою принцессу – они тоже весело и хорошо проводят время. Но задумывалась ли ты о том, кто обеспечивает всю эту суету? Кто следит, чтобы все совершалось в установленный срок, чтобы к прибытию принцессы все было готово и, пока она посещает очередной городок, мчится дальше, чтобы успеть повторить все то же самое в следующем городе, деревне или соседней стране? Или ты и в самом деле думала, что она мотается туда и сюда по континенту в одном–единственном древнем экипаже, похожем на поставленную на колеса кровать?».

– «А ты просто лучишься верноподанническими чувствами, как я погляжу… Ладно, ладно. Ну и на что мне глядеть? О, смотри – кружевные носочки? Серьезно?!».

– «Ооооу, отдай! Ты вновь смотришь не туда, куда нужно!».

– «А мне кажется, очень даже туда! Отдай обратно – там кажется, кружевные трусики были? Ебите меня семеро, я должна это увидеть!!!».

– «Ты не думала, что однажды кто–нибудь воспримет твои слова всерьез? А теперь посмотри вот сюда. Это повозки сопровождения и главный экипаж, а это – точки назначения. Одна летит впереди принцессы, вторая за ней, третья – к следующей точке, и так далее. «С1», «В2»,«С3+В3» – точных мест мы, как ты, надеюсь, видишь, не знаем».

– «Шифр? И что же делать? Тут этих сраных повозок штук десять – хрен мы сможем их всех отследить! Как нам вообще это поможет?».

– «Давай посмотрим в грузовой манифест. Шифр шифром, но при планировании такого рода прогулок необходимо заранее указать количество пассажиров и перевозимый груз для того, чтобы распланировать количество и личные качества несущих повозки пегасов. Улавливаешь?».

– «Не совсем, но что–то начинает мерещиться… Поищем одежду или подарки?».

– «Молодец. Умная кобылка, пусть это и будет немилосердным обманом с моей стороны. Нет, одежды или дипломатических подарков, которые намекнули бы нам на цель путешествия здесь не указано. Впрочем, обрати внимание вот на эту повозку. Она летит всего через три точки, и лишь в одной из них, в последней, встречается с главной повозкой. В грузовой декларации – ничего не стоящий вздор вроде палаток, шанцевого инструмента и спальных мешков – но погляди на вес, который они внесли в манифест».

– «Да тут на целую кентурию хватит, если будут по очереди спать. Что еще за массовый пикничок? Или… это написано просто для отвода глаз?».

– «Именно. Молодец. Заработала наконец той частью тела, где у умных существ обычно находятся мозги или, как в твоем случае, их суррогат. Большая, тяжелая повозка с чем–то, что столько весить просто не может, а значит, там что–то другое. Десяток–другой гвардейцев, например. Подозрительно? Очень. Да, мы не знаем, где они будут встречаться, не знаем, куда летят – но вот в этой строчке мы видим не самые маленькие запасы перьевого масла».

– «Ты хотел сказать воска?».

– «Что ж, действительно, было бы логичнее использовать воск. Он дольше хранится, дольше держится на пере, меньше пачкает шерсть и одежду… Но вот беда – все эти замечательные свойства очень быстро пропадают при контакте с водой. С соленой, прошу заметить, водой».

– «Оооооо…».

– «Воск быстро начинает твердеть, превращаясь в грязные катышки которые можно оттереть лишь с помощью мыла и чистой, пресной воды. Зато специальное перьевое масло лишено всех этих недостатков. И его там много. Значит, окончательный или промежуточный пункт прибытия этой повозки располагается там, где есть много соленой воды».

– «Стэйблсайд! Морские ворота Эквестрии! А из него можно попасть на Галлопфрейские острова – туда, где не небо и не совсем земля, между северным и южным материками!».

Коридоры, залы и рекреации дворца промелькнули как миг, и лишь статуи древних пони и неведомых аликорнов слепо глядели мне вслед. Прогрохотав копытами по центральной лестнице, я нырнула в один проход для слуг, затем в другой, пока не очутилась на задней лестнице дворца. Казалось, еще не так давно я поднималась по ней, глядя на темные окна и гадая, какой ужас мог поселиться в доме принцессы – и насколько наивными казались теперь все те страхи и волнения. Поискав глазами окошки полуподвала, где находилась королевская кухня, я потянулась, неожиданно для самой себя широко улыбнувшись и с наслаждением глотая воздух летнего, погожего полудня, наполненный запахами выпечки, свежей листвы, поспевающих яблок и жара, поднимающегося от каменных стен и мостовых. Главные ворота замка и привычная сутолока в них сменились упорядоченным движением улиц, шумевших топотом тысяч копыт и голосов, грохотом фургонов и экипажей. Жизнь продолжалась несмотря ни на что, и я вдруг подумала, что только от нас зависело, останется ли она прежней. От нас всех, и меня в частности. Да, вот так вот просто, Твайлайт – но очень сложно понять это и принять той, что еще помнила, еще жила тем прошлым, в котором от тебя ничего не зависело, все было предрешено, все направлялось чьей–то могучей и безжалостной, недоброй волей, чье предназначение, казалось, было лишь в том, чтобы портить и уродовать все, что ни было на свете. Но стоя на заднем крыльце кипящего жизнью дворца я вдруг поняла, что жизнь не заканчивается с падением, что после него нужно подняться и вновь лететь или идти вперед – но не срывая копыта, не скрежеща зубами, как это делала я, а по–другому. Как–то по–другому, но как? Я пока не знала, но поняла, что уже давно ощущала этот новый, другой путь. Быть может, об этом говорили принцессы, не давая мне прямых ответов, не указывая на прямые пути, пройти по которым я бы смогла, но при этом так ничему бы и не научилась? Лишь время могло показать, права была я, или нет, но прыгая по старым ступеням, я твердо решила, что буду продолжать делать все, чтобы этот новый, чистый еще мир не оказался заляпанным тем, что возвращалось, приходило ко мне время от времени во снах, словно очередное препятствие на пути к пониманию окружающего меня мира.

И кстати, о препятствиях…

Одно из них тотчас же возникло у меня на пути в виде нескольких гвардейцев, непонятно для чего приданного им капрала, обычного земнопони в легком пальто и двух офицеров, один из которых был в чине аж цельного капитана, причем помимо обыкновенной для гвардейцев офицерской звезды на его нагруднике присутствовали и иные знаки различия, опознать которые с ходу я не смогла. Ах, да – на его голове, вместо положенного по должности шлема, красовалась широкополая, модная шляпа, тщательно подобранная под цвет прикрывавшей глаза довольно нелепой маски, если можно было так назвать полоску темно–фиолетовой ткани с прорезями для глаз. Второй скрывался под богатым плащом, вертикальная складка на капюшоне которого подсказала что он, как и новоявленный Зорро, тоже является единорогом. Что ж, похоже, Вайт Шилд времени не терял, и затеял свое собственное переформирование Гвардии, укрепляя в ней свое положение… Или же деля власть с теми, кто ему это заботливо подсказал.

От мысли о том, как быстро все это произошло, стоило мне только воспарить мыслями к небесам, в очередной раз обещая себе посвятить жизнь великой цели, хотелось захохотать.

– «Мисс Скраппи Раг?» – уточнил капитан, до того делавший вид, что просто так прогуливается неподалеку, и совершенно не имеет отношения к команде бойцов, для чего–то околачивавшихся на перекрестке двух улиц – «Прошу прощения, мисс, но хотя мы не были представлены, нам, некоторым образом, следует поговорить. Это важно».

– «Я спешу!» – попыталась было отбрыкнуться я от столь несвоевременного приглашения, однако он уже успел заступить мне дорогу, то ли специально, то ли пытаясь скрыть за собой раздраженно прошипевшего что–то носителя плаща.

– «Это крайне важно» – уверил он меня, придавая своим словам весу с помощью приблизившихся ко мне остальных членов этой пятерки, ловко обступивших меня со всех сторон – «Прошу вас, пройдемте вот в этот уединенный уголок, где нас не смогут побеспокоить».

«Ну надо же, аристократ, да по мою душу? Опять Шилд что–то придумал, надо понимать?».

– «Знаете, в последнее время такие слова заставляют меня только нервничать» – откликнулась я, оглядываясь по сторонам. Складывающаяся ситуация мне сильно не нравилась, поэтому я решила свинтить, пока не поздно, и даже попыталась бортануть одного из идущих сбоку жеребцов, заставив всю кавалькаду остановиться – «Важные дела делаются на месте, а не где–то в темном уголке, знаете ли».

«Первая умная мысль, пришедшая в эту голову».

«Найти! Ты… Как ты, вообще?».

«Существую» – сухо откликнулся голос у меня в голове. Несмотря на попытки держаться все так же стервозно как раньше, она казалась какой–то притихшей после всего, что произошло. Что ж, это было понятно, и я даже посочувствовала той, кому довелось побывать в моем личном, персональном кошмаре – «Задай себе вопрос, Раг – что ты теперь такое, что тебя боятся даже кошмары?».

 «Не важно. От меня снова чего–то хотят».

«Ничего хорошего, я уверена» – заявил голос древней фестралки, вместе со мной обозрев невысокую стену кустов, составлявших положенный по моде этого времени парковый лабиринт, пустынную дорожку и клумбы, тянущиеся до заднего крыльца какого–то дома, во внутреннем дворике которого был устроен этот небольшой сад, куда мы попали через низкую, порядком потрепанную арку. Это место показалось незнакомцам достаточно уединенным, а может, они просто спешили – оглянувшись, капрал с подчиненными сделали несколько шагов назад и отвернулись, с преувеличенным вниманием глядя по сторонам и старательно не замечая приблизившегося ко мне единорога – «Что ж, похоже, тебя восприняли если и не как равную, то хотя бы всерьез».

«Это как?».

«Думаю, тебя решили вывести из игры дешевой имитацией дуэли».

– «Не ожидала, мерзавка?» – прошипел тем временем тот, скидывая свой дурацкий плащ с капюшоном, выглядевший достаточно нелепо в этот жаркий летний полдень. Под ним обнаружился не кто иной как Насти Дрим, своей противной единорожьей персоной, злобно скалившийся на меня, словно умалишенный или дорвавшийся до жертвы маньяк – «Вот тебе первый сюрприз!».

– «Дрииииииим!» – выдохнула я, прикрывая копытом глаза. Из всех пугающих меня препятствий судьба выбросила передо мной самое бесполезное и непонятное из всего, что я вообще могла бы вообразить – «Ну, а тебе–то что тут надо, идиота кусок?!».

– «Ты арестована, безродная шавка! Капитан!».

– «Мисс Скраппи Раг, вы…».

– «Пшли в жопу! Арест в Эквестрии производится только по решению суда или трибунала!» – не дав тому даже начать, я сделала шаг назад, оказавшись возле крошечного фонтана. Кусты, пара фонарей и небольшая скамейка – как говорится, ни удавиться, ни зарезаться нечем.

– «Тогда задержана!» – секунду подумав, поправился злобно ухмылявшийся жеребец, покосившись на сопевшего рядом капрала – «Исполняйте!».

Судя по быстрому взгляду и сошедшимся вместе бровям, капитану не слишком понравилось самоуправство Дрима, решившего покомандовать его подчиненными.

– «Опять?» – сумятица, царившая у меня в голове, отступала, постепенно превращаясь в фоновый шум, словно далекий морской прибой, лишь подчеркивающий тишину, разлившуюся где–то внутри. Но не пустую, как раньше, похожую на опустевший дом, из которого вывезли мебель и уехали все жильцы. Нет, это было что–то новое, непонятное, но почему–то показавшееся мне до странности величественным, будто в мою жизнь уже давно вошло что–то новое, неведомое, огромное, лишь сейчас показавшееся на свет. Гора, морские глубины… нет, что–то иное. Что–то гигантское, стальное, живущее своей жизнью… нет, уже давно живущее моей. Бывшее мною. Отражение в надраенной до блеска стальной стене – я глядела на него, но теперь я видела лишь расплывчатый бежево–бурый контур, обрамленный черно–белыми всполохами всклокоченной гривы. Штрихи пастели на железном щите. И тем яснее я видела стыки громадных броневых плит, гигантские заклепки, головками грибов выступавшие из своих гнезд; тем яснее чувствовала чудовищную громадность этого механизма, не похожего ни на что, что я могла бы себе представить до этой поры. Я смотрела на свое отражение – и не могла ни отвернуться, ни отвести взгляд от отпечатавшейся на его поверхности уютной маски, которую я привыкла считать своим «я».

Но теперь я вдруг со всей отчетливостью ощутила, насколько мелкой и тесной, чужеродной она уже давно была для меня.

– «По чьему приказу?».

– «По приказу совета Союза Благоденствия» – если они и заметили, как изменился мой голос, то не подали виду, в то время как я сама вздрогнула от этого звука. Так могла бы звучать холодная сталь, соприкоснувшаяся с наковальней – «И ты была отстранена от командования по распоряжению принцессы Селестии! А теперь крылья на спину – и за мной, шавка!».

– «Ее Высочества принцессы Селестии Эквестрийской!» – как хорошо, что во всех богатых домах, особняках и прочих дворцах всегда найдется место дорогим украшениям. Тяжелым и довольно удобным украшениям, вроде того фонарного столбика, что неожиданно оказался у меня в копытах при виде первого же опустившегося в мою сторону копья – «Это если ты забыл, как зовут нашу повелительницу, Дрим! Или есть еще такие же клоуны, вроде тебя, желающие со мной повидаться? Ну так просто подожди еще десять минут – и я сама к вам припрусь, в положенном для посещения наряде. Гарантирую, что оно впечатлило даже грифонов при дворе их нового короля!».

«Некоторых – даже смертельно».

– «Хватайте ее!».

– «Ну, это вряд ли!» – копья удобны для того, чтобы колоть. Перед их жалами пасовали даже самые отмороженные дворяне ушедших людей, не рискуя противостоять вооруженной копьями или алебардами страже, на остриях которой находили свою смерть не только графы и герцоги, но даже один чересчур смелый король. И для того, чтобы справиться с ними, надобен точно такой же частокол копий… или что–то, чем можно оттолкнуть, поддеть, отбить в сторону смертоносное острие, после чего вклиниться в образовавшуюся прореху.

И тогда они, страшные до того, превращаются в обыкновенные палки.

«Я не хотела этого» – сказала я себе, когда столбик в первый раз, теряя круглый шар фонаря, с треском прошелся по наконечникам копий. Дорожка и заднее крыльцо дома были на удивление пустынны, и лишь кусты этого миниатюрного лабиринта ответили негодующим хрустом на нашу возню.

«Они сами вынудили меня» – жалкое оправдание, от которого раньше сводило губы. Теперь оно вызвало лишь гримасу легкого недовольства. Копья подались вперед, но именно этого я и ждала, широким взмахом отводя в сторону часть из них своим импровизированным протазаном, и ужом ввинчиваясь в открывшуюся прореху.

«Почему я должна жалеть их? Меня бы они не пожалели» – давить на отжатые копья нужды уже не было и, ухватившись за основание столбика, я рванула его в другую сторону, познакомив покрытое землей основание с головами парочки оказавшихся слишком близко гвардейцев. Брони нет, поэтому схватиться за чью–то шею и перекатившись по спинам, очутиться в тылу нападающих оказалось легче, чем я себе представляла. Оставалось вертеться, крутиться и не давать зажать себя копьями или щитами.

«Потому что ты выше их. Выше этого. И они – твой народ».

«Серьезно?» – капитан оказался не промах и, сделав прыжок назад, положил копыто на рукоять меча, коих у него оказалось сразу два, застыв в ожидании подчиненных, лихорадочно разворачивающихся, ломая составленный строй. А вот сам Дрим подкачал – когда началась наша пляска вооруженных самыми разными железяками тел, он не сразу понял, куда это я подевалась и попытался что–то магическое изобразить, но быстро оставил свои попытки, когда мое копыто, безо всякой жалости, с размаху познакомилось с его носом в тот миг как я, на мгновение, оказалась недалеко от него.

«Да. Даже если они, по малодушию или врожденной глупости, решились выступить против тебя» – вздохнула где–то глубоко внутри Найтингейл. Давно же я не слышала этого голоса, и уж точно не ожидала, что она вдруг покажется мне расстроенной и возбужденной, одновременно с этим пытаясь скрыть свои чувства – «Не повторяй моей главной ошибки. Не дай ненависти ослепить себя. Используй ее как источник своей силы. Не восстанавливай против себя и своих, и чужих».

– «Эй, они первые на меня набросились, между прочим» – проворчала я, перешагивая через грохнувшегося на траву. Капитан оказался гораздо более подготовленным и, мгновенно выхватив из ножен короткие клинки с богато украшенными рукоятями, сделал два шага назад, без раздумий становясь в позицию.

Гражданский пони оказался умнее, и уже давно шмыгнул за фонтан, спрятавшись за его низеньким парапетом.

– «Не заставляйте меня прибегать к крайним средствам, мисс» – предупредил он, бросая взгляд мне за спину. Рисковать и поворачиваться я не решилась, и без того представляя себе, как развернувшиеся наконец гвардейцы делают несколько шагов вперед, и уже через несколько секунд упрутся копьями в мой многострадальный круп, и без того, от уколов похожий на настоящее решето – «Я советую вам подчиниться, и тихо и смирно отправиться туда, куда прикажет этот господин, для приватного разговора. Это ясно?».

«Господин. Не мистер, не граф или какой там титул принадлежит этому ничтожеству, отжавшему его у Графита. Занятно…».

– «Да куда уж яснее» – буркнула я, глядя на недобро сверкающие острия. Блики света, проходящие по металлу и камням в рукоятях, или все же крафтштайны, наделяющие оружие самыми необычными свойствами? Впрочем, и без них было видно, что этот единорог был бойцом опытным – разорвав дистанцию, он стоял твердо, перенеся вес на задние ноги, одну из которых отставил чуть дальше, и держа перед собою не средней длины клинки, опознать которые сходу я не смогла. Шире чем кинжал, но уже и короче чем меч, они показались мне достаточно опасным и без сверкающих на рукояти камней или магии, уверенно удерживающей один из них чуть ниже груди жеребца, под достаточно острым углом, а второй – выше и сбоку его головы. Признаться, я впервые видела единорога, бьющегося двумя клинками одновременно и это заставляло меня осторожничать, распыляя внимание сразу на два меча, каждый из которых выглядел крайне опасно и без удерживающей их магии, позволяющей своему обладателю превратить меня в подушечку для булавок, не давая мне шансов даже приблизиться на расстояние удара – «Вы знаете, кто я?».

 – «Да. Поэтому советую прекращать кривляться и следовать за ним» – а вот это было обидно, ведь я поднялась на задние ноги и, по привычке расставив в стороны облысевшие крылья, покрепче ухватилась за столбик, постаравшись изо всех сил изобразить образцовую стойку практика техники Старого Дома. Но, к сожалению, ни испуганных, ни восторженных возгласов не отхватила; не дождавшись ни испуга, ни изумления, ни даже предупреждающих вскриков: «Осторожнее! Это же мастер Мезон Вьель!». Увы мне, увы. Вместо этого в мою сторону нацелилось сразу несколько оставшихся копий, в то время как разобравшиеся в конечностях гвардейцы начали окружать меня, прижимая к кустам. Все происходящее заставило меня насторожиться еще больше, как бы это ни странно звучало для тебя, или кого–нибудь другого, Твайлайт. В конце концов, пройдя две войны и несколько конфликтов помельче, я уже не так пугалась направленного в мою сторону оружия, как когда–то, однако то, что эти вояки бросили положенные по уставу копья и взялись за мечи и рапиры, заставило меня заосторожничать и податься назад. За следующие несколько секунд я успела обидеться, испугаться и мысленно обоссавшись от страха прикинуть, сколько лишних дырок во мне появится, опусти я на ближайшую голову свое импровизированное оружие, как оружие, до того недвусмысленно щекотавшее мне грудь, шею и нос, дрогнуло и отодвинулось.

«Х–ха! Испугались?».

«Конечно. Чьих–то голубиных мозгов» – буркнула мне на ухо Найтингейл.

– «Ну и куда же это вы собрались ее пригласить?» – как хорошо, что я не успела ляпнуть ничего героического, так и просившегося на язык, когда окружившие меня гвардейцы прянули прочь, спасаясь от грозно воздетого над их головами могучего фонаря! Услышав раздавшийся из–за спины знакомый голос, я тотчас же опустилась на все четыре конечности и постаралась сделать вид, что это кто–то другой, еще секунду назад злобно ухмылялся, потрясая латунной дубиной, не замечая раздавшегося сзади громкого хлопанья крыльев и треска потревоженных кем–то кустов. Прошло буквально мгновение – и вот я уже оказалась в коробочке из четырех одоспешенных тел, одно из которых оттеснило меня, встав впереди и сердито хлестая по воздуху хвостом. Обладательница пятого ухваток бретера не опасалась и, зависнув у него над головой, с недобрым прищуром, вновь задала тот же самый вопрос – «Куда вы решили утащить нашего Легата, капитан?».

– «Блуми!» – обрадованно вякнула я, от избытка чувств шарахнув сгибом лысого крыла по спине посторонившейся Госсип. Ее я научилась узнавать даже в полной выкладке Соколиной, несмотря на шлем с глухим забралом – «Госсип! А вы как тут оказались?».

– «Разыскивая вас, мэм, где только не оказываешься» – пробурчала та, сделав шаг назад, чтобы вообще запереть меня в стальной коробочке из хранителей тела, как называла я про себя этих пони в их негероического цвета броне, которую уже давно намеревалась перекрасить в какой–нибудь более соответствующий назначению кентурии цвет – «Разрешите вопрос, мэм – вы и в самом деле хотели избить их фонарным столбом?».

– «Больше ничего под копыто не подвернулось» – остывая от всплеска эмоций, буркнула я, поневоле окидывая взглядом крошечный садик. Из примечательного в нем был только фонтан, в который можно было засунуть чью–нибудь надоедливую рожу, второй фонарь и кусты, часть которых могла похвастаться длинными и гибкими ветками, сплетенными местным садовником в причудливые косички. В принципе, если их отломать и очистить от листьев…

– «Им повезло, что у нее, в последнее время, стало плоховато с фантазией. А вот грифоны смогли по–достоинству ее оценить» – сердито фыркнула откуда–то сверху Блуми. К положенному каждому легионеру оружию она не прикасалась, оставив его болтаться на боку, но я не обманывалась ее видимым миролюбием, зная, каких успехов она достигла в обращении с острыми кромками своих сабатонов – «И Скраппи, прекрати уже думать о том, как убить этих сэров какой–нибудь веточкой или утопить в фонтане!».

Смутившись, я что–то пробормотала себе под нос, потирая копытом шрам на правой передней ноге.

– «Итак, сэры, бросайте оружие и следуйте за нами. Вы арестованы!».

– «В самом деле? Не вижу для этого никаких оснований» – убрав оружие, неизвестный единорог держался уж слишком спокойно, вновь заставив мою паранойю осыпаться по спине ворохом колючих мурашек – «Как мы только что выяснили, для ареста необходимо решение суда или трибунала…».

– «Тогда задержаны!».

– «…а для задержания – совершенное правонарушение, которого я не совершал. Не так ли?».

«Умыл, гаденыш!».

– «Нападение на Легата уже достаточный повод для задержания!» – поняв, что инициатива ускользает из её копыт, Блуми надулась и кажется, всерьез начала заводиться – «И не пытайтесь сказать, что она сама попросила ей угрожать или тыкать копьями или вот этими вот зубочистками!».

«Ты сама ее остановишь, или подождем, пока твою сердечную привязанность побреют и продырявят, сделав похожей на тебя саму?».

«Ты всегда такая жопа, или только в начале недели, а?».

– «Мисс, неужели вам кто–нибудь угрожал?» – с деланным удивлением повернулся ко мне единорог. Несмотря на спокойный и вежливый (чересчур уж спокойный и вежливый!) голос, в нем явно чувствовалась элегантная, и оттого еще более обидная издевка – «Тогда я считаю себя должным рекомендовать вам немедленно сообщить об этом уполномоченным пони».

– «Значит, мне ваши угрозы только приснились?» – неприятным голосом осведомилась я, в упор глядя на этого неведомого героя в дурацкой полумаске.

– «Воспользуйтесь собственной памятью, мисс, и припомните, разве я вам угрожал? Разве я заставлял вас делать что–либо против вашей воли?» – расслабленно улыбнулся единорог. Признаю, не только Блуми, но и меня саму начало раздражать это барственное, нарочито дружелюбное поведение, исполненное наилучших манер, с которыми он буквально смеялся нам в морды, при этом оставаясь внешне вежливым, пусть и с явно слышимым в голосе и всех манерах, превосходством. Но, в самом деле, это явно был не повод хватать его за гриву и куда–то волочь – «Я лишь посоветовал вам делать то, что приказывает этот господин. И даже сейчас это представляется мне разумным. Что же до меня, то я обнажил свое оружие лишь потому, что мне показалось, что вы были готовы совершить ошибку – от испуга или нервного перенапряжения, конечно же – и нанести мне оскорбление действием. Полагаю, вы знаете, что это такое?».

– «А вот эти копья у меня под ногами, которыми мне только что тыкали в нос, мне тоже почудились, от испуга?».

– «Всем известна ваша склонность впадать в разрушительное насилие. И именно поэтому мы пригласили доктора, который мог бы оказать вам помощь, не доводя дела до беды».

– «Конечно–конечно» – вылезая из своего ненадежного убежища, земнопони тряхнул козлиной бородкой и поправив очки, воззрился на меня из–за спины своего покровителя, где ощущал себя, как мне показалось, достаточно защищенным – «Если это необходимо, мистер Ва…».

– «Делайте то, что должно, доктор» – столь же спокойно произнес единорог, хотя от меня не укрылось, каким колючим стал его взгляд, когда магия капитана плотно сомкнула рот проговорившегося врача – «Если, конечно же, вы полагаете это необходимым».

– «Крайне! Крайне необходимо, поверьте!» – проблеял тот. В отличие от хорошо сложенных гвардейцев и не обделенного ни силой, ни телосложением капитана, он выглядел довольно непримечательно, напомнив мне всем своим видом взъерошенного козла. Бородкой и очками, наверное – «Заметное дрожание век, тяжелое дыхание, агрессивное поведение, безумный взгляд – эта кобыла определенно нуждается в неотложной психологической помощи!».

– «Я и вправду тяжело дышу и вращаю глазами?» – удивленно пробормотала я на ухо Госсип.

– «Ну… Скорее, ты выглядишь так, словно готова наброситься на них и сожрать по кускам, как каких-нибудь грифонов» – глупо хихикнула та, но тотчас же поправилась, натужно покашляв в недрах своего тупорылого шлема – «То есть, никак нет, мэм!».

– «Тогда вообще это странно» – я прищурилась, переводя взгляд с одного участника этого странного действа на другого. Что могло объединять их, этого врача, капитана, гвардейцев и Дрима? Что за странная команда приперлась по мою душу? Если меня хотели скрутить – для чего им был нужен капитан? Если собирались прибить – для чего понадобился врач? Если все это затеял Дрим, чтобы мне отомстить – для чего…

«Для того, чтобы устроить дуэль, или «встречу», как их еще называли когда–то» – буркнул на ухо голос Найтингейл. Как оказалось, она не ушла, не заснула и не пропала, как делала это всегда, а внимательно наблюдала за происходящим – «Так назывались короткие и быстрые схватки, считавшиеся результатом случайной ссоры между нобилями, и не подпадавшие под рескрипты правителей, запрещавшие дуэли до смерти».

«Серьезно? Вы тоже резались насмерть из–за косого взгляда, неосторожного слова или просто потому, что желали сделать себе имя?».

«Ну, не настолько глупо, конечно же…» – несколько натужно кашлянуло у меня в голове. Кажется, мои слова поразили даже эту стервозную гордячку – «Но причины всегда находились, поверь. Хотя, по правде говоря, убийства до смерти случались не часто. А вот покалеченных хватало. Мы были осторожным, но гордым народом».

– «Постарайтесь не двигаться, господа, и не совершайте резких движений! Работает Легион!» – холодный голос, раздавшийся где–то впереди, за спинами отступивших ко входу в сад гвардейцев, я узнала не сразу. Словно острая, холодная сталь, он прошелся миллионами мурашек по моей спине и растрепанным нервам, хотя я солгала бы сама себе, если бы не отметила какое–то странное удовлетворение, колыхнувшееся внутри. А вот его обладательницу, как и десяток следовавших за ней в боевом строю легионеров, опознала достаточно быстро – «Вы все задерживаетесь до выяснения обстоятельств, которые нас сюда привели. Надеюсь, это понятно?».

– «Мы не ваши подчиненные, и не легионеры» – хмуро бросил капитан. Жеребец вновь извлек из ножен мечи, оставив их плавать рядышком, хотя и не направляя ни на кого конкретного, что явно отметили стоявшие рядом кобылы, даже не подумавшие выпускать меня из–под защиты своих одоспешенных тел – «Но кажется, здесь становится слишком тесно для всех нас, не находите? Лично я нахожу, и поэтому откланиваюсь».

– «Что? Мы так не договаривались!» – сердито заорал на него Дрим, с трудом поднимаясь с земли и зажимая копытом разбитый нос, отчего его голос звучал несколько невнятно – «Атакуйте! Хватайте ее, и судьба дарует нам победу!».

– «Что ж, сэр, продемонстрируйте нам свое мастерство и, клянусь стихиями, мы все присоединимся к вам в этом самоубийственном порыве» – издеваясь, прикоснулся к полям своей шляпы единорог – «Прошу прощения, но мистер Дрим уже давно известен в обществе определенной экзальтированностью во всех своих поступках и, думаю, поймете, что я не разделяю его порыв. Как и остальные, надеюсь».

Прижатые к стене дома десятком копий столпившейся у входа в двор полукентурии, гвардейцы явно не стремились бросаться на баррикады, амбразуры и пулеметные гнезда, бросая обеспокоенные взгляды то на своих командиров, то на остро наточенные жала, щекотавшие их шею и грудь.

– «Во время развода поступило сообщение от бдительных граждан о подозрительных действиях группы гвардейцев, которое я решила проверить» – не обращая внимания на изысканные манеры, холодно бросила протеже Рэйна, сверкнув в мою сторону своими глазищами цвета потемневшей от времени бирюзы – «Уверена, вы решите, что с ними делать, мэм».

– «Одну минуточку, мэм. Вы позволите?» – заметив направившихся к нему легионеров, «мистер Ва», или как там его звали на самом деле, слегка кивнул головой, заставив оружие приподняться и зависнуть по бокам его замечательной шляпы – «Прежде, чем мы перейдем к тому, что поскуливающее за моей спиной светило медицины так метко назвало «разрушительным насилием», я хотел бы предложить вам небольшой разговор, по результатам которого все может кардинальным образом перемениться».

– «Действительно?».

– «Безусловно».

– «Лорд Ванити, вы подлец!» – простонал Дрим, с ненавистью глядя на скривившегося от раздражения единорога, инкогнито которого в этот миг пошло кобыле под хвост – «Об этом узнают, не сомневайтесь!».

– «О, но я сомневаюсь, и если вы захотите обсудить со мной это – я всегда к вашим услугам» – дернув щекой в ответ на злобное шипение своего компаньона, жеребец вновь повернулся ко мне, заставив окружавших меня хранителей тела непроизвольно сомкнуть и без того тесную коробочку из одоспешенных тел. Заметив эту реакцию, он криво ухмыльнулся, позволив мечам скользнуть обратно в ножны, почти незаметные среди украшавших его перевязь кружевов, и приподнял широкополую шляпу, продемонстрировав ухоженную гриву зеленого цвета, рассыпавшуюся у него по плечам – «Пусть глупцы говорят о чем угодно – я никогда не хожу в толпе. И чтобы этого не произошло впредь, предлагаю договориться».

– «И о чем же?» – осторожно осведомилась я. Теперь я узнала этого единорога – представитель филлидельфийской знати, не самый частый гость во дворце, он появлялся лишь на самых важных и протокольных мероприятиях, предпочитая проводить время в среде таких же аристократов и их увеселениях вроде модных салонов, театра, закрытых празднеств и дерби. Раньше он не часто попадался мне на глаза, но я о нем знала – хотя бы потому, что он являлся родственником принца Блюблада, благодаря чему тоже являлся претендентом на вхождение в Королевский Дом со стороны влиятельных единорожьих кланов Филлидельфии и всего северо–востока страны.

– «О нашем расставании, мисс» – ухмыльнулся он так, словно я сказала что–то само собой разумеющееся – «Я уверен в том, что вам будет интересно поговорить с кем–нибудь о вашем последнем совещании у нашего бравого командора. С кем–нибудь понимающим, я имею в виду».

– «О совещании? Каком еще совещании?» – нахмурилась я, пихнув в сторону сжимавшие меня укрытые сталью тела. Кажется, разговор должен был идти о политике, а подобные обсуждения не требовали большого количества ушей. Пусть даже тех, что порхали где–то над головой у единорога, и которые я уже давно мечтала отдуши пожевать, вместе со всем прилагающимся к ним организмом, от одного только вида которого мои крылья пребольнейшим образом натягивали накрученный на тело плед из покоев принцессы.

– «О том, с которого бывшую командующую Легионом выносят в закрытых носилках».

Я молча смотрела на этого скользкого аристократишку, откровенно тупя и не понимая, о чем он вообще говорит. Похоже, это была какая–то уловка, поэтому я поневоле уставилась на его рог, представив себе на секунду как он, безо всякого оружия, охватывает мою голову телекинезом, и…

«Вот–вот. Начала понимать, наконец–то, птичка моя бескрылая?» – издевательски протянула в моей голове Найтингейл, заставив передернуться от слышимого лишь мне сочного хруста ломающихся позвонков – «Единороги, особенно обученные бойцы, были страшными противниками. Против них помогали скорость и неожиданность летунов, да и то… Точечные удары, два–три риттера на отряд, поддержка магов – так они брали целые города. А уж один на один, да еще и опытный дуэлянт, редко оставлял своим противникам шанс на победу».

– «Видите ли, мисс, я могу заблуждаться, но, между нами говоря, я думаю, что вы в некотором замешательстве, не так ли?» – приблизившись, жеребец снял шляпу и демонстративно повесил ее на ножны одного из клинков, словно и в самом деле пытаясь уверить меня в своем миролюбии. Ну, или продемонстрировать ухоженную гриву, по моде последних лет, сочетающую в себе прямые волосы и прячущиеся в них редкие, кокетливые завитки – «Поэтому я совершенно не удивлюсь тому факту, что вы можете кое–чего не помнить из произошедшего за последние несколько дней. Вы сами можете подтвердить или опровергнуть мои догадки, постаравшись вспомнить, о чем же именно вы говорили с командором Вайт Шилдом и его доверенными пони. С его командой опытных офицеров, входящих в закрытый клуб любимчиков командора».

– «Я говорила с Шилдом… я говорила… Я говорила?» – уставившись на этого мерзавца, выглядевшего достаточно глупо в своей полумаске, я честно попыталась припомнить какое–нибудь совещание, да еще и с какой–то командой, но не преуспела – «Все знают, что я часто бывала на заседаниях в штабе Гвардии, пока исполняла обязанности Легата. Но последний наш с ним разговор был довольно давно, поэтому не угадали – нам уже давно нечего обсуждать».

«Не считая той безобразной сцены в штабе перед тем, как я отправилась отрезать уши Стил Трэйлу. Но об этом посторонним знать ни к чему».

– «О, неужели?» – иронично осведомился единорог, почему–то обернувшись в сторону вишневого цвета пони, чей розовый, зачесанный назад ирокез еще сильнее приковывал взгляды к пеньку, оставшемуся на месте сломанного когда–то рога, от которого остался лишь один–единственный завиток, заканчивающийся острыми гранями сохранившегося отломка – «Что же, тогда, я думаю, вам будет лучше узнать это от своих подчиненных, мисс. Надеюсь, им вы верите?».

– «Кентурион?» – удивленно покосилась я на ту, не рискуя поворачиваться даже боком к этому ловкому господину.

– «Так точно, мэм. Несколько дней назад, по приказу одного из стражей принцессы Луны, мы доставили вас из Штаба во дворец» – стоявшая все это время неподвижно, словно статуэтка, кобыла отрапортовала настолько ледяным голосом, что у меня буквально сосульки пробежали по дернувшемуся хребту – «В закрытых носилках. Внутрь нас не пустили, дальнейших распоряжений не поступало. Посты Легиона во дворце было велено снять».

– «Кем?!».

– «Капитаном дворцовой стражи Твайлайт Скаем».

– «Что за…» – я ошарашенно потрясла головой. Увы, ни единой мысли по этому поводу в ней не загремело.

– «Удивлены? Понимаю» – расплылся в улыбке лорд Ванити. Я могла бы назвать ее сочувствующей, если бы не хроническое недоверие, которое я питала ко всему, что касалось высшего света – «Видите ли, мэм, вот уже полгода как в кругу осведомленных пони ходят слухи о новых открытиях в магических искусствах, одним из которых является возможность чтения мыслей. Или воспоминаний. За закрытыми дверями идут дебаты о том, как это может изменить всю систему судопроизводства, когда изобличаемый будет вынужден свидетельствовать против себя, не в силах солгать или скрыть хоть что–нибудь, даже самую малость. Как вы понимаете, по такому сложному вопросу очень сложно составить определенное мнение, да еще и так быстро, но пока отношение у большинства к этому открытию достаточно настороженное».

– «Представляю себе» – буркнула я, глядя остановившимся взглядом на ухоженные копыта жеребца. На них и сквозь них, пытаясь отыскать внутри своей черепушки что–то… хоть что–то… Но увы, голова была пуста. Никаких мыслей о том, что меня могли куда–то волочь, да еще и без сознания, не приходило – «Цензура мыслей… Это не то, что нужно этому миру».

– «Вот и подумайте, что могло произойти на том «совещании», ведь для того, чтобы вытащить вас оттуда, понадобилось все влияние и весь авторитет именитого Кайлэна Оактаунского, лично отбившего вас у командора и его офицеров, среди которых имеются крайне перспективные кадры по части магических искусств» – словно не замечая, как заставляют вздрагивать меня его слова, рассыпался передо мною филлидельфийский аристократ – «Еще поговаривают, что при этой процедуре отшибает память, начисто. И не удивительно, ведь если это был допрос, то какие–то воспоминания и впрямь должны изыматься, в прямом смысле слова. И если это и в самом деле имело место, теперь у вас их попросту нет».

– «Изъятие памяти... Насильственное... Твайлайт!» – выдохнула я, когда память, наконец–то, щелкнула, выдавив из своей глубины тот разговор на светском рауте в честь приема послов.

«Но ведь эти две хитроумные задницы изо всех сил убеждали меня в том, что все это осталось лишь в теории!».

«Правда? И ты им в самом деле поверила?».

– «Ах, да, Первая Ученица принцессы Селестии» – расплылся в ухмылке лорд, заставив меня недобро зыркнуть в его сторону, вспомнив еще кое–что, сказанное по поводу наших отношений с бывшей единорожкой. В частности о том, как их будет проверять на прочность вся эта великосветская шушера, стараясь поссорить нас лишь для того, чтобы насладиться нашими чувствами, словно оголодавшие вампиры – «Каждый раз, когда она уезжает в эту новую Кристальную Империю на севере, она возвращается с очередным открытием в сфере магии. Но, воля ваша, а поговаривают, что лучше кое–что, как и всю эту страну в целом, было бы вообще не открывать. Вы так не считаете?».

«Заметила, как обрабатывает, гад?».

«Я заметила, что ты наконец–то это заметила» – скупо откликнулась Найтингейл – «Не советую верить ни единому его слову. Даже не так – верить лишь фактам, да и то с оглядкой, а не отдельным словам. Проклятые единороги! Они заморочат и обведут тебя словами не хуже любой мозгопромывочной магии!».

«Тебе откуда это знать?».

«Мы были старым, уважаемым, хотя и малочисленным родом, поэтому насмотрелись на них вдоволь» – вновь вздохнул дух древней фестралки у меня в голове. Казалось, воспоминания прошлого доставляют ей настоящую боль, но в то же время я чувствовала в каждом ее слове, как нестерпимо ей хочется поведать о прошлом, которое было для нее таким же настоящим, как все, что окружало меня саму – «В этом нужно жить, чтобы понимать всю суть мира высокорожденных. Чтобы говорить как высокорожденный, думать как высокорожденный, быть высокорожденным». 

«Да, куда уж мне такое» – подумала я, проходя глазами по стоявшему напротив лорду. Целому лорду, если подумать – когда еще бы я увидела настолько близко столь важного вельможу? – «Если уж даже вонючей крысы мне доверить нельзя».

– «Прекрати! У меня это вырвалось. Я… была не права» – спустя мгновение, выдавила из себя Найтингейл, заставив меня удивленно всхрапнуть от такой покладистости. Она заговорила быстрее, словно пытаясь заставить меня переключить внимание на что–то новое, и забыть ее собственные слова извинений, которые она явно не умела произносить – «И лорд – это всего лишь титул у высшей аристократии, обозначающий знатного и богатого землевладельца. Конечно, вместе с этим приходят и некоторые иные возможности, вроде права заседать в палате лордов или сенате, но об этом мы после поговорим. Мне вот тоже, представь себе, интересно, что изменилось за столько времени, и остались ли в ходу раздачи земель, причитающиеся к этому титулу, или временное присвоение его для того, чтобы в палату лордов входить».

«Погоди, то вообще как?».

«Чтобы быть представленной в палате лордов, нужно быть лордом или секретарем, даже если тебя вызвали туда для дачи объяснений по какому-либо вопросу. Поэтому в мое время для этого присваивался временный титул, всего на пару часов».

«Охренеть!».

«Не отвлекайся. Мы потом об этом поговорим».

– «Даже если я так и считаю, то вам что с этого?» – грубее, чем следовало, ответила я, с трудом отвлекаясь от внутреннего диалога, вновь заставившего мое копыто неспешно поглаживать заболевшую грудь – «Для того, чтобы поделиться со мною своими впечатлениями, совершенно необязательно было затаскивать меня в этот сад и пытаться похитить!».

– «Справедливо, мисс. Скажем так: не всем нравится происходящее. Здравомыслящие пони обеспокоены всем, что происходит вот уже несколько лет. В стране нарастает сепаратизм и хаос, казна пустеет, а принцессы заняты неизвестно чем. Теперь вот эти непонятные допросы с насильственным извлечением воспоминаний... Дела идут все хуже и хуже, мисс. И чем дальше – тем хуже, если вы меня понимаете».

– «И вы, значит, решили, что знаете, как это исправить» – прищурилась я на представителя золотой молодежи. Или не совсем молодежи – на эту роль больше подходил Насти Дрим, всем своим поведением демонстрируя окружающим уровень развития богатого недоросля, родившегося с серебрянной ложкой во рту – «Тогда для чего было пытаться меня куда–то волочь? Для чего весь этот цирк?».

– «Для перечисления всего, что собрало нас всех в этом уютном саду, понадобится слишком много времени, которым не все из нас располагают, поэтому я предложу всем нам счесть это одной из тех случайностей, что, бывало, меняли ход истории» – сходу предложил лорд Ванити, не обращая внимания на шипение Дрима, все еще прикрывающего разбитый нос шикарным носовым платком – «И, поскольку идея воспользоваться приглашением мистера Дрима была изрядно дискредитирована произошедшим, осмелюсь предложить меблированные комнаты мадам Дюбаро, в которых я обычно останавливаюсь в Кантерлоте, в качестве места, что устроило бы всех для приватного разговора».

– «После того, как со мной что–то случилось после такого вот приглашения, если я правильно поняла?» – я изогнула бровку, всем своим видом показывая, что на подобные сборища я теперь буду приходить только в составе полукентурии, или усиленного десятка Соколиной.

– «А разве у вас нет надежных единорогов, которые предупредили и защитили бы вас от подобных неприятностей, ежели вдруг они будут иметь место?» – не остался в долгу Ванити, заставив меня раздосадованно прикусить язык. И в самом деле – не я ли плакалась не так давно на страницах этих дневников, что с моей подачи, единороги в Легионе были в первую очередь медиками, а не бойцами или биологическими постановщиками помех? Эту мысль, как и прочие, накопившиеся за время вынужденного безделья, стоило поскорее обдумать.

– «А вы решили, что я обязательно должна их притащить? И для чего? Устроить там магическую заварушку?» – насупившись, я покосилась наверх, после чего подпрыгнула и попыталась ухватиться за алый хвост, соблазнительно болтавшийся у меня над головой – «Нет уж, соберемся как положено, во дворце».

– «Вы это серьезно?».

– «Вполне. Там каждый из нас будет чувствовать себя в безопасности. Там много уединенных покоев для переговоров…».

– «И там слишком много чужих ушей, обожающих подслушивать чужие разговоры» – закончил за меня жеребец.

– «Именно. И это самое главное преимущество дворца» – в ответ на это умозаключение единороги переглянулись, и даже сопевший от ярости в свой платочек Дрим покрутил копытом возле виска, с ненавистью глядя на мою самодовольно ухмылявшуюся тушку – «Все, что мы скажем, так или иначе дойдет до необходимых ушей без искажений. Таким образом, вы выскажете все, что вас беспокоит, но при этом соблюдете все приличия и церемониал. И уж точно никто не сможет нас обвинить в каком–нибудь заговоре, если мы соберемся дружной компанией где–то еще. Или вы думаете, у этого подонка Трэйла на такое фантазии не хватит?».

– «О, у этого господина хватит фантазий на многое. И многие считают, что он мог бы воплощать их где–нибудь еще, подальше от Кантерлота» – уже без шуток, мрачно пробурчал жеребец. Но я заметила, что сделал он это достаточно тихо, нахлобучив на голову шляпу и даже оглянувшись по сторонам, что само по себе поселило во мне недобрые предчувствия – «Значит, решено. Мистер Дрим передаст ваши слова нужным пони…».

– «Что?! Я?!! Никогда!» – поперхнулся ругательствами белый единорог. Жаль, конечно, что не платком, но на такую удачу я даже и не надеялась – «Ни–ко–гда! Эта безродная, грязная шавка…».

Лишь спустя какое–то время, по прошествии всего этого маленького приключения, я удивилась долготерпению Блуми. Она просто висела у меня над головой, недобро разглядывая все происходящее под нею, но не проронила ни звука, что было странно само по себе. Быть может, она настолько мне доверяла, а может, просто решила не вмешиваться, доверяя мне вести умные разговоры с важными пони – кто знает. Но, как выяснилось, у всего есть предел – был он и у рыжей пегаски, рванувшейся вперед словно болт, выпущенный из самострела. Всего мгновение спустя Дрим пролетел вместе с нею через жалобно хрустнувшие кусты и оказался припечатанным к стене дома, не лишившись каких–либо важных частей своего тела лишь благодаря моим копытам, которыми я держалась за вырывавшийся из них хвост и упиралась в землю, причем одновременно.

– «Пусти, Скраппи! Пусти!» – рычала рыжая пегаска, сабатоны которой уже пару раз выбили пыль и осколки кирпича из стены в пугающей близости от головы сжавшегося возле нее единорога – «Дай я ему его поганую рожу разобью! Срать я хотела, какой он там лорд, но я ему над тобой издеваться больше не дам!».

– «Блуми, не торопись» – не зная, смеяться мне или плакать, я с трудом смогла оттащить беснующуюся любовницу от ее жертвы, в свою очередь, движением ноги погасив его рог, уже занимавшийся искрами какой–то подленькой единоржьей магии – «Что ты злая такая сегодня, словно тебя не покормили и не потрахали одновременно? Это же городской жеребчик, нежный, накопытников легионерских не нюхавший. А ты его, с размаху, да об стену. Вот представь, что будет, если он пожалуется кому–нибудь при дворе?».

– «И что? Тебя это раньше не волновало, а меня теперь тоже не е…».

– «Да и сейчас, в целом, это твое «е» не слишком меня волнует» – встав между Блуми и Дримом, я развернула подругу к себе, и с кривоватой улыбкой уставилась ей в глаза, пока та, наконец, не расслабилась, ткнувшись носом мне в шею, в ямочку под нижней челюстью, отчего мои крылья едва не разорвали в клочья туго, до боли натянувшийся плед. Интересно, она понимала, что я видела, как она посмотрела у меня из–за плеча на постанывавшего где–то позади единорога, одним взглядом обещая оторвать ему все выступающие части тела? – «Он пожалуется, а потом над ним будет смеяться весь высший свет. Семья окажется посмешищем, позор падет и на весь род, к какому бы она ни принадлежала, лишится уважения, влияния, денег…».

– «Только в твоих мечтах, ты, бескрылая паразитка! Ничего, и на тебя нашлась управа! Скоро ты сама будешь валяться у меня в ногах, вымаливая прощение!».

– «Насти, Насти! Ну вот почему ты всегда такой злой или наглый?» – развернувшись, я уткнулась головой в лоб завозившегося единорога, пристально глядя в его забегавшие глаза – «Управа, говоришь, нашлась? Думаешь, я не знаю, о ком ты? Знаю, ох как знаю. А ты сам что, думаешь, этот безрогий и бескрылый паразит надолго задержится, с такими–то идеями? Тогда ты и впрямь идиот, раз не понимаешь, скольким важным пони он наступил на мозоль. Вчера его агентов взял за яйца командор Гвардии, а когда я шла его убивать, никто – НИКТО! – во дворце старался даже не глядеть в мою сторону, а не то что предупредить его, или позвать стражу! Да сам капитан дворцовой гвардии и хранителей тела не знал, что со мной делать, когда я ждала этого козла в его же приемной, с мечом наперевес! Ну и как ты думаешь, долго он при таком отношении к нему – вполне заслуженном, кстати! – со стороны остальных, проживет?».

– «Т–ты все врешь!» – задергавшись, Дрим попытался подняться, отползти от меня и придать себе не столь глупый и растерянный вид, причем одновременно, но не преуспел, и вновь уставился на меня с видом загнанной в угол крысы. Ну вот было что–то такое во всем его облике, как мне показалось в этот момент – «Ты просто выскочка! Ты никто!».

– «Тут ты прав. Я и в самом деле никто» – вздохнула я, по–прежнему гипнотизируя взглядом этого идиота, старательно не замечая заинтересованно навострившего уши Ванити, все еще околачивавшегося неподалеку – «Я просто маленькая шестеренка, попавшая в часовой механизм. Элемент хаоса, наводящий суету. А вот когда ты наконец забодаешь кого–то по–настоящему, то просто исчезнешь. Пирожным подавишься, или грибочков несвежих поешь. А может, просто с лестницы поскользнешься, или испугаешься насмерть – есть у Принцессы Ночи такие специалисты. Между прочим, под началом твоего брата служат. Только благодаря протекции Графита я вас еще не раскатала, как блин – он, видишь ли, до сих пор считает своего биологического родителя отцом, а тебя – братом, какими бы вы ни были сволочами! И только из–за того, что он все еще считает вас своей родней, тебя еще не повстречали мои друзья. А ведь после того, что ты устроил мне в парке, когда я детей вынашивала, они всерьез хотели тебя навестить, и вырвать тебе ноги, одну за другой – по крайней мере, что–то такое задумывал Хай. Рэйн и Черри просто глаза закатывали и копыта потирали, раздумывая, что б такое с тобой сотворить, мыслители в доспехах. Но времена меняются. Однажды, pidarasina рогатая, ты меня окончательно достанешь, и семья Дрим просто исчезнет».

Сжавшись в один дергающийся, перепачканный землею и листьями комок нервов, Дрим вжался в стену дома, зачарованно глядя мне в глаза, пока я наступала на него, рокоча каким–то новым, незнакомым мне голосом, лившимся из глубины моего естества, подобно гною из долго зревшего, болезненного нарыва.

– «Знаешь, я иногда раздумываю об этом, особенно когда вновь вижу твою наглую морду. И, по долгому размышлению я пришла к выводу, что это должен быть пожар. Несчастный случай, понимаешь ли, не порождающий ненужных сомнений. В конце концов, мое положение старшей кобылы в табуне диктует определенные обязанности, одной из которых является забота о благополучии нашей семьи, поэтому сомнений в достоверности произошедшего возникнуть не должно. Ты следишь за моей мыслью, Насти Дрим?».

– «Думаю, на сегодняшний день было достаточно угроз. Особенно тех, которые вы не сможете осуществить» – раздался прохладный голос лорда Ванити, а мою шею охватило что–то холодное, похожее на закрутившийся вокруг нее ветерок, потянув в сторону от скорчившейся у стены жертвы – «Это никак не поможет делу, а скорее навлечет на вас беду, мисс».

– «Беду на всех нас навлечет потакание таким вот дебилам, решившим сделать издевательства и преследование основным своим развлечением!» – оборвала я филлидельфийского вельможу, резко проведя по шее торчащим из–под пледа сгибом крыла. Холод пропал, а где–то рядом послышался звонкий щелчок, сопровождавшийся удивленным выдохом–стоном – «Не так давно я узнала о некоторых нюансах эквестрийских законов, Насти, причем из самых надежных источников. Надежнее ну просто не бывает – понимаешь, о чем я веду речь? Они касаются табунов и того, что в них происходит. А ведь при должной юридической изворотливости нас можно в родственники записать, через мужа и брата соответственно! Теперь понимаешь, что я, при полном на то основании, могу устроить тебе и твоим близким, родственничек ты мой, blyad, ненаглядный?!».

– «О, это звучит достаточно беспринципно для того, чтобы не быть правдой» – высказался лорд Ванити, убирая копыто от рога, кончик которого едва заметно дымился. Увидев мою усмешку, он ответил коротким прищуром, в котором мне почудилась тщательно скрываемая угроза, после чего вновь сорвал с головы шляпу, элегантно взмахнув ею в сторону сидевшего на земле собрата – «В таком случае, могу лишь поздравить вас, мистер Дрим, со столь высоким родством».

«Странный какой–то намек».

«Больше похоже на издевательство, причем над всеми вами».

– «В общем, ты подумай об этом, хорошо?» – вновь повернувшись к Дриму, я гулко фыркнула, заставив его вздрогнуть и вновь прикрыться передней ногой, своим дыханием взъерошив его некогда напомаженную, а теперь окончательно загубленную прическу – «Знаешь, я вот гляжу на тебя и мне не нравится то, что я вижу. Совершенно. И это меня злит».

– «Это ты такая смелая, когда с тобой такое же, как ты, безродное хулиганье!».

– «Да нет, я не об этом, Дрим. Не об этом, хотя ты тоже не один сюда приперся, правда? Вон какую команду себе подобрал. Просто подумалось – ты вон какой могучий жеребчина, весь из себя мощный единорог, а занимаешься какой–то ерундой. Как скандальный жеребенок, с истеричными криками пинающий взрослого – ну покричишь, ну побегаешь, ну пнешь меня пару раз. Но мне почему–то показалось, что ты понимаешь где–то внутри, что все это закончится очень и очень нехорошо. Но не можешь остановиться».

Не знаю, что заставило меня сделать это, но я вновь шагнула вперед, упираясь лбом в лоб дернувшегося от меня единорога, заглянув в его расширившиеся глаза.

– «Мне не нравится, что мы делаем то, что делаем, Дрим. Мне от тебя блевать хочется, ты меня презираешь – а чего нам, собственно говоря, делить, а? Ты вращаешься в высшем обществе, я отираюсь в казармах, Графит вообще дома месяцами не появляется… Странно все это».

– «Ты выскочка! И ты влезла туда, где тебя не ждали!».

– «Не сходится, Дрим. Насколько я знаю, самая жесткая конкуренция – внутривидовая, поскольку ее участники, фигурально говоря, едят из одной тарелки. Но у нас разные цели, разные круги общения и финансирования – мы никак не можем пересекаться. Опять какая–то несуразица выходит».

– «Вы забыли о политике, мисс» – прошелестел откуда–то сбоку филлидельфийский аристократ.

– «Не забыла. Не принимала в расчет, занимаясь, как он, ерундой» – прикрыв глаза, я отстранилась от зашевелившегося единорога и глубоко задышала, ощущая, как что–то внутри вновь зашевелилось, защелкало, словно старинный шестереночный механизм, а перед глазами вновь начали всплывать непонятные символы, драгоценные камни и оплетающие их сосуды, складывающиеся в пугающе выглядящую сеть – «Нет, не хочу! Довольно!».

– «Скраппи, что случилось?!» – услышав раздавшийся сбоку голос Блуми, я ухватилась за него, с трудом вырываясь из плена, в который вновь попыталась нырнуть.

– «Теперь я понимаю…» – что ж, кажется, я начала осознавать, для чего мне давали эти таблетки. Что начало обучения, положенное Луной, было продолжено, хотела я того, или нет. Особенно если я этого не хотела. Мне не оставили ни единого шанса даже на симуляцию – спасительницу нерадивых учеников. И теперь это давало свои плоды, заставляя меня глядеть на сердито отряхивавшегося жеребца, видя перед собою совершенно иное – «Блуми, ты мне нужна».

– «Ты же знаешь, я всегда буду рядом» – достаточно несерьезно хихикнули у меня над ухом.

– «Ну, а куда же ты денешься…» – буркнула я, жалея, что не могу стукнуть кое–кого по макушке прижатым к боку крылом – «Кентурион! Как там тебя…».

– «Слушаю, мэм».

– «Слушаешь?.. Ладно, хрен, с тобой. Хоть как себя назови, мне насрать. Идите за мной».

– «Эй! Ты куда это собралась?» – выходя из арки, я хмыкнула, услышав доносившийся мне вслед обиженный вопль Насти Дрима, сообразившего наконец, что он остался совершенно один, лишившись даже общества Ванити, ловко вынырнувшего из сада прямо у меня перед носом – «Не смей от меня отмахиваться, ты, уличная приблуда!».

– «Да скачи ты» – бросила я через плечо, выходя на улицу и жмурясь от яркого солнца. Летний воздух был еще по–весеннему чист и свеж, гуляющий между домов ветерок приятно холодил разогревшиеся под повязкой бока – в этот день хотелось жить, дышать, двигаться и что–то делать вместо того, чтобы молоть языком или выслушивать унылые оскорбления – «Лучше иди и подумай над тем, что сегодня произошло!».

– «Ты еще об этом пожалеешь!».

– «Кажется, некоторых пони ничто не меняет» – хмыкнула Нэттл, одним уверенным движением оттирая от меня сердито всхрапнувшего кентуриона – «И что теперь? Ты вот так его и отпустишь?».

– «Пусть идет. Он мне не интересен. Больше не интересен. А вот наш бравый кентурион…».

– «Чем я могу быть вам полезна, мэм?» – холода в голосе стоявшей по стойке смирно кобылы хватило бы на целый айсберг, который было бы не стыдно и Титанику показать.

– «Вот это я вам сейчас и объясню» – не менее холодно пообещала я. Оглядев ее и построившуюся под ее командованием полусотню, я внимательно прошлась взглядом по мордам каждого легионера и их командира, присовокупив в дальнейшем к ним и свою ненаглядную, мгновенно сообразившую, что я снова что–то задумала. Иначе для чего бы ей было делать такое же, как у Хая, озабоченное выражение морды?

– «Блуми, у меня есть для вас задание. Для всех вас» – убедившись, что меня внимательно слушают, я на секунду прикрыла глаза, ощущая, как сердце стремительно ускорило свой бег. Случайностью ли было все произошедшее сегодня, или все–таки нет никакого «великого плана», которому подчинено все на свете, в этом мире и в этой вселенной? Кто знает. Все, что мне оставалось – это следовать собственному плану, обещанию, рожденного желанием найти свой собственный путь. Я теряла и находила его, то видя перед собою блестящей на солнце железнодорожной колеей, то вновь теряла из виду, будто рельсы, скрывшиеся за поросшим лесом холмом – но неизменно его находила, каждый раз убеждаясь в его неизменности, удивляясь его неизменности и искренне радуясь ей. Пафосные слова о спасении всех пони так и останутся словами, наверное – слишком уж грандиозной была эта цель. А вот помочь тем, кто был для меня дорог, было не только возможно – это было необходимо, как было необходимо кое–кого из них просто спасти, в том числе и от них же самих. Поэтому я отбросила зашевелившиеся сомнения и короткими, рублеными фразами обрисовала своим товарищам фронт возложенных на них работ. Не то чтобы опасных – скорее, ответственных, и поэтому порученных именно им. Отказа не предусматривалось, и даже державшая себя довольно свободно со мной Блуми прониклась важностью момента и не отсвечивала, в нужных местах кивая, в нужных поддакивая, и даже не слишком свирепо зыркала на переподчиненных ей кобыл из Соколиной, очень своевременно втянувших языки под забрала.

Не сразу, конечно же – только после того, как я пристально и очень холодно поглядела на Госсип, попытавшуюся было что–то там вякнуть и даже протестовать, но как–то очень быстро и вовремя вспомнившую мой фирменный Легатский Неодобрительный Взгляд.

«Похоже, без тебя все очень быстро расслабились».

«Ничего, сейчас вспомнят».

– «Все всё поняли?».

– «Так точно, мэм!».

– «Делаем свое дело, ждем неприятностей, при их возникновении…».

– «…защищаем принцессу!».

– «Верно. И запомните: те, кто по своей глупости погибнет, в отпуск больше никогда не пойдет! Я доходчиво говорю?».

– «Так точно, мэм! Вы очень доходчиво все объяснили, как раньше» – пользуясь привилегированным положением постоянного хранителя тела, не удержалась от шпильки Госсип – «Вам обязательно надо здоровье почаще поправлять».

– «С вами поправишь, как же. Через неделю все проклопаете, переломаете, а что осталось – пропьете» – буркнула я, глядя на зацокавших по плитам бойцов, привычно набиравших скорость в тряской, экономной легионерской рысце – «Еще немного, и я с вами вообще стану яйцеголовой, как Твайлайт».

---

«Что–то кончается, что–то начинается» – на скаку подумала я. Я бежала, ощущая, как сама по себе на морде появляется широкая улыбка, ведь я чувствовала себя так, словно возвращалась домой.

Словно следуя за светлым экипажем, делавшим круг над столицей, золотом длинного следа прочертившего небо над городом, с севера на юг.

Армейская жизнь – настоящая армейская жизнь мирного времени, я имею в виду – которую мне удалось попробовать в этом месяце, оказалась тяжелой и скучной, отчего мне иногда казалось, что рано или поздно я сама бы залезла на табуреточку, прихватив с собой мыло и какой–нибудь крепкий шпагат. Я жаловалась на страницах этих дневников на свою бурную, изматывающую жизнь, но, как оказалось, она была нужна мне как птице воздух, как рыбе вода. Мне были нужны эти жуткие бои, эта боль в перетруженном теле, эти враги и друзья – словно адреналиновый наркоман, я уже не могла существовать без чего–то, что приводило бы меня за грань, регулярно шагая вдоль нее и за нее, раз за разом возвращаясь обратно.

Кто знает, не останусь ли я когда–нибудь там, далеко за нею? И кто знает, в кого я тогда превращусь?

Но это было дело будущего, а пока – я бежала, но не от себя, как когда–то, а вперед, только вперед, возвращаясь к истокам, лежащим где–то там, возле грани, маячившей у горизонта. С перекошенной мордой, улыбка на которой уже ощущалась как самый настоящий хищный оскал, я пролетела по улице Роз и, пересекая перекресток Канатной, рванулась в закрывающиеся ворота, в которые входила кентурия, возвращающаяся с дежурства, ударилась о них плечом и ввалилась в расположение Легиона. Ворота с грохотом распахнулись, роняя тех, кто не успел убраться подальше, на твердые плиты плаца, в то время как я, лыбясь как идиотка, прямо по ползающим черепашками бедолагам, шла вперед, поднимаясь по шевелящимся под копытами щитам.

– «Мамочка дома! Все по щелям!» – негромко, но истово выдохнула я, лишь краем сознания отмечая, каким странным, шипяще–звенящим стал голос. Тело наполнял сухой солнечный жар, заставлявший мышцы бугриться под равномерно пропотевшей шкуркой, а ноги выбивать глухую, тяжелую дробь, неся меня вперед, через плац, в сторону площадок для тренировок. Первую я проскочила не глядя, взрывая копытами песок и прыгая по загородкам и мешкам не хуже козы. Вылетела на вторую, и выхватив у кого–то копье, с криком–выдохом метнула в первый подвернувшийся поникен, сорвав со столба ни в чем не повинный спортинвентарь и звонким ударом прибив его к ближайшей стене. С жутким хохотом бросилась к третьей, на бегу выхватывая у отпрянувшего кентуриона здоровенную грифонью оглоблю, и с ревом накинулась на очередной поникен в уже порядком изрубленном полном доспехе, наполнив окружающее нас пространство грохотом стали и утробными рыками, с которыми я превращала несчастную железяку в древо–металлический фарш. Кровь кипела в жилах, лишенная многомудрых мыслей голова плыла, купаясь в душном мареве боя, в котором я ощущала каждую гудевшую от напряжения мышцу, каждую сотрясавшуюся от ударов кость; каждый звон, каждый скрежет стали о сталь, с которым я, раз за разом, втыкала неповоротливый грифоний звейхандлер в изломанный торакс и шлем, превратившиеся в дуршлаг. Наконец, я отбросила бесполезную железяку – в этот день мне ничем не могла бы помочь равнодушная сталь – и расставив в стороны лишенные перьев крылья, запрокинула голову, впервые издав какой–то совершенно животный, рокочущий рев, гулом прокатившийся между стен казарм.

– «Сииииииилк!».

Долго звать не пришлось и вскоре, боковым зрением я заметила развевающиеся полы и рукава приближающегося белого балахона. Следила она за мной, что ли? А может, ее предупредил сиплый вой легионерского рожка, выданный одним из деканов, оборвавшийся на не по–уставному булькнувшей ноте, когда копыто кентуриона, звонко соприкоснувшееся с его облаченной в шлем головой, оборвало этот нежданный перфоманс.

– «Увянь, олух!» – посоветовал тому старший товарищ, подозрительно быстро уволакивая его в сторону от тренировочного закутка, где я обычно любила проводить не так уж часто выдающееся свободное время, поближе к собиравшейся со всех сторон толпе легионеров – «Легат вернулась».

– «А… что теперь будет, сэр?».

– «Увидишь, салабон!» – блеснув щербатой ухмылкой, пообещал ему тот.

Как бы то ни было, долго размышлять и осторожничать Силк не стала. Возможно, на нее повлияло мое хорошее настроение и широкая, маниакальная улыбочка во всю пасть, а может, она просто вспомнила свое обещание скрутить меня при первой возможности, если я вдруг снова подумаю что–нибудь учудить. Как бы то ни было, пони быстро приблизилась какими–то плавными, семенящими шагами и резко, словно атакующая змея, оказалась у меня на боку, крепко сжимая напрягшуюся шею.

Но на этот раз, была готова и я.

Отдав засопевшей земнопони переднюю часть тела я извернулась, заключая ее шею и плечи в кольцо, после чего, без жалости и особых душевных терзаний, приложила ее по ребрам копытом. Раз, другой, третий – и вот она уж обмякла и закрутилась, то пытаясь додавить меня в своем удушающем захвате, то разорвать дистанцию и приголубить каким–нибудь хитреньким психиатрическим приемом, надежно вырубившим когда–то съехавшего с катушек кентуриона… Но я не собиралась давать ей такой шанс. Освободившаяся передняя нога потянулась назад, преодолевая боль сжимающихся мышц и костей, вывернутых под анатомически невозможными углами – мне была нужна эта боль, этот жар, этот пот, покрывавший мое тело, ставшее вдруг скользким как сельдь, вынырнувшая из консервы. Не было больше таблеток, не было больше тусклых цветов и весь мир вокруг сиял красками, врываясь в мои глаза буйством цвета; запахом поньского пота, нагретого железа и стертых о камни копыт. Тело отвечало чуть более неторопливо, чем раньше, но я чувствовала, как истосковалось оно по труду, по гудению и болям натруженных мышц, по привычной тяжести составного доспеха. Нащупав копытом холку кобылы, я ухватилась за нее и неторопливо потащила ту из–за спины одним слитным, ускоряющимся движением, достигшим наибольшей своей скорости в тот момент, когда я расслабила ногу, посылая удивленно мяукнувшую что–то Силк кувырком в стену казарм.

Так била я когда–то полуторным мечом и халбердом, с кажущейся неторопливостью разгоняя огромное оружие в смертоносном замахе – как странно было ощущать, что когда–то выученное и, казалось бы, забытое за ненадобностью, возвращалось вместе с памятью просыпающегося тела.

– «Ну, приве–ет!» – выдохнула я, прыжком оказываясь рядом со сползающей по стеночке Силк. Одним копытом приподняв за грудки пораженно всхрапнувшую было кобылу, я пристально посмотрела в выпученные от изумления глаза земнопони, краем сознания отмечая нечто темное, горячим дымком бесновавшееся в уголках прищуренных глаз – «Ты даже не представляешь, как же мне не хватало всего этого дерьма!».
__________________________________________