Два одиноких сердца

Лекарство от одиночества

«Где Я?» — слишком частый вопрос для жеребца без рога, но не он больше заботил Стилета. «Почему?» — вот что хотелось знать. Серый пони грустно огляделся: пол, стены, окно, потолок, сомнений не осталось.

— Здравствуй, больница, здравствуй, дорогая! Здравствуй одиночество, чтоб тебе ни дна ни покрышки! — обратился к тишине безрогий и повалился на сиротливо стоящую койку, — когда же всё это кончится?

«Когда меня прекратят выбрасывать как какой-то мусор?» — кричал про себя жеребец, ворочаясь на свежей постели. Ответа тишина не давала, она просто безмолвствовала и тихо наблюдала. Словно паук, она смотрела, за тем, как мучается, попавшая в её сети жертва. В бесполезных попытках выкарабкаться из этой бездны, что окружала серого пони и которую некоторые по привычке называют жизнью, Стилет провел ночь. В душе жеребец надеялся, что утром всё кончится, но только само, без его вмешательства. Он не знал, что утром всё только продолжится.

…
— Доброе утро, Стилет! — разбудил единорога чей-то незнакомый ему голос, но по настойчивости можно было подумать, что его обладатель много лет знает жеребца.

Бывший стражник продрал глаза и увидел перед собой достаточно милую кобылку в белой врачебной шапочке. Уж насколько Стилет приучил себя не обращать внимания на внешность кобылок, настолько быстро эта пони стала ему неинтересна. Жеребец положил голову набок. Тогда пони подошла ближе и сказала более настойчиво: «Вас вчера не могли найти, где вы были?»

Стилет молчал несколько секунд, обдумывая ответ, и тихим скучающим голосом сказал: «Хотел проститься с одиночеством!»

— «Проститься с одиночеством!»? Как это?

— Мгновенно!

Кобылка неприятно поморщилась, а потом уже менее уверенно возразила: «Но,… но,… ведь так нельзя!»

— Как? Так? — переспросил Стилет.

— Так! Нельзя лишать себя самого светлого дара — жизни. Это противоестественно и не правильно. Как можно добровольно отказаться от созерцания этого прекрасного мира. — ответила мед-пони и, повернувшись, резким движением отдёрнула занавески.

Палата вмиг просияла солнечным светом. Щедрые золотистые колосья нависли над больничной койкой, заставив жеребца спрятать морду в одеяло.

— Жизнь прекрасна! — не унималась пони. — Посмотрите вокруг. Разве вам не для чего жить?

— Мне? Нет.- обречённо ответил жеребец и перевернулся на другой бок, — Одним меньше одним больше.

— А как же ваши родители? Представьте, как они расстроятся, узнав о таком вашем решении! — не переставала говорить пони, стараясь найти морду жеребца и посмотреть ему в глаза.

Стилет слегка приподнял голову так, чтобы разглядеть пони, что немного напугало её. Затем серый пони медленно повернувшись к ней и, не говоря ни слова принял, полусидящее положение.

 — Я вам расскажу историю: «Как-то раз, как сейчас помню, был тёплый летний день, одна кобылка привела своего маленького жеребенка в королевский сад. Ну, понимаете! Много кобылок приводит своих чад погулять и порезвиться на свежей травке, ведь все знают, что принцесса Селестия любит жеребят. Тогда в Кантерлотском саду было особенно много посетителей. И молодая мама, усадив на скамейку своего маленького жеребёнка, дала ему почитать книгу о элементах гармонии и сказала, чтобы он никуда не уходил. Жеребёнок-единорог, совсем ещё кроха, даже кьютимарки нет, послушно сидел и ждал маму, которая пошла покупать входные билеты во дворец. Он не хотел огорчать маму, поэтому послушно сидел и читал книгу! Вокруг бегали и резвились жеребята, светило солнце, пели птицы, лишь этот малыш не играл, собрав всю свою волю, он не отвлекался ни на что и всё читал и читал. Ведь ему не хотелось, чтобы его мама плакала, ведь его мама была для малыша самой красивой, самой доброй, самой нежной, самой любимой, а любимые пони не должны плакать. Постепенно день сменялся вечером, родители забирали своих жеребят и покидали королевский сад, парк медленно пустел. Но малыш единорог не переставая читал, пока не прочёл всю книгу от корки до корки. Он читал три дня! Мама? Мама так и не пришла за мной!»

В палате установилась тишина, как раз тогда, когда она была уже никому не нужна. Стилет опустил копыта на пол и, переведя взгляд на ошарашенную санитарку, спросил: «А что сегодня на завтрак?»

— Сырники. — ответила медпони и пациент медленно пошел на выход..

Стилет знал что, как правило запоминается последняя фраза. У него было всё жеребячество при дворце, чтобы впитать и освоить манеру общения. Стилета, обессиленного, больного и голодного, забрали стражники, но, не найдя его мамы, приписали малыша сыном полка Кантерлотского гарнизона. Где ему ещё предстояло научиться стоять смирно, драться, маршировать в строю, а также хранить и беречь покой страны и принцессы.

Как часто жеребец прокручивал события своего детства в голове, как диафильм с плохим концом. Лишь служба держала жеребца, она стала его матерью и женой, приучив маленького Стилета исполнять приказы и жить по чёткому уставу. За что он многократно получал поощрения от начальства. Самой большой наградой для единорога был наряд на дежурство в парк принцессы, где тот годами продолжал верить и ждать, что мама вспомнит про него и вернётся с билетами на экскурсию во дворец. Хотя то, что во дворец вход свободный, знала вся Эквестрия. Может, тогда малышу нужно было просто во что-то верить, кого-то ждать. Ирония судьбы в том, что во время одного из таких дежурств Стилет и встретил ту, ради которой, ему казалось, стоит прожить жизнь. Лиана была не просто красавицей для Стилета, а самой первой любовью молодого стражника. В складчину новобрачные Стилет и Лиана смогли наскрести на небольшую квартирку в батрацком районе Кантерлота. Потом… все помнят, что случилось потом. Судьба столько раз перетасовывала колоду жизни, постоянно выдавая серому единорогу бубновых дам, пренебрегающих верностью.

…
Прекрасная погода, солнце, чистое голубое небо. Благодать, живи да работай. Небольшой парк в больничном дворике служил хорошим местом отдыха и релаксации для пациентов и врачей. Стилет медленно проковылял к одной из не занятых лавочек и, отдышавшись, запрокинул на неё передние копыта. Тут жеребцу показалось, что за ним кто-то следит, он резко обернулся, но вокруг не было ни души, кроме ветра одного. Деревьев было вокруг не так много, кустиков не было вообще, поэтому даже сама мысль о слежке очень быстро покинула серогривого жеребца, и он, забравшись на скамью поджал под себя копыта. Единорог всё силился вспомнить мельчайшие подробности произошедшего с ним в хижине Зекоры. Больше всего жеребца мучил вопрос: «Что я сделал не так?» но ответ никак не приходил.

— Старший сержант Стилет, — отвлёк жеребца твёрдый и уверенный голос, — Я здесь!

Пони обернулся и увидел темно-коричневого жеребца единорога во врачебном халате и статоскопом, свисающем с шеи. Доктор Стэйбл был одного возраста со Стилетом, но по манере держаться и вести разговор казался младше.

— Здравия желаю, доктор, — поздоровался безрогий, но, встретившись с кислым, нравоучительным выражением морды, осунулся, — донесли?

— Не донесли, а поставили в известность. Это обязанность каждой медсестры, так что не злись!

— Не злюсь! И что теперь? Запрёте в психушке?

— Я бы этого не хотел, — мягко подметил врач, поправив очки, — но тебе необходимо посетить психиатра. Ты же понимаешь, что дальше твоё состояние может быть только хуже. Подумай о будущем!

— Нет у меня будущего.

— Почему?

Стилет замкнулся в себе, как маленький жеребёнок, которого обидели на улице.

— Вам надо сменить сферу деятельности! Займитесь чем-нибудь мирным: шитьём, выращиванием цветов, может кулинарией!

— Когда-то давно я пробовал работать по дереву, может, мне вновь этим заняться?

— Вот, прекрасное занятие, очень уважаемое и нужное обществу. Давай сделаем так: сходишь в плотницкую мастерскую и узнаешь о работе, потом вернёшься расскажешь, заодно прогуляешься. Хорошо?

— Хорошо! — ответил Стилет, укладывая голову на копыта.

Доктор улыбнулся и удовлетворённый прошедшей беседой пошел в сторону больницы. Поднялся лёгкий ветерок, и ухо серого жеребца уловило треск, будто кто-то наступил на ветку. Но, обернувшись, Стилет вновь не увидел никого, кроме скрывшейся за поворотом полы плаща накидки. «Мало ли кого сюда занесло!» — решил Стилет и, внимательно посмотрев на небо, с неудовольствием заметил, что ветер пригнал несколько дождевых тучек.

…
Фигура в плаще преодолела последние несколько метров до моста через небольшую речушку и остановилась. Тяжело дыша, незнакомка резким движением откинула капюшон. Моментально наружу выскочил чёрно-белый ирокез, и полосатая мордочка, экзотические черты которой были лишь у одной кобылка в округе. Синие глаза с грустью и тревогой обернулись назад, словно надеясь что-то увидеть, кроме пустой тропинки и нескольких робко стоящих деревьев. Зебра стояла и надеялась, что Стилет её заметил и сейчас выскочит из за поворота и они… они… никогда не смогут быть вместе. «Общество не примет такого союза!» — надул ветерок на острое ухо зебры.

С неба начинал накрапывать мелкий дождь, выбивая негромкую чечетку по глади ручья и листьям. Огонёк в глазах зебры потускнел, склонив голову, Зекора накинула капюшон и, медленно повернувшись, пошла прочь.

С первой секунды, как Зекора вновь осталась одна в хижине, привычный порядок вещей неожиданно стал для неё невыносимым. Даже сон в своей постели дался зебре с большим трудом. Копыта постоянно тянулись к ещё теплой части постели, где только вчера лежал и сопел настоящий, живой жеребец. Тщетной была её надежда, что утром всё кончится и вернётся на круги своя. Как только Зекора после сеанса медитации поймала себя на том, что налила не одну кружку с чаем, как всегда, а две, она стала понимать, что жить так, как она жила до этого, больше не сможет. Всё вокруг как будто взбунтовалось против неё и только ждало возможности, чтобы напомнить знахарке о сером жеребце-единороге и её одиночестве. Хотя зебра-отшельница как могла старалась пересилить зов природы, однако тот «прощальный» поцелуй стал её личным актом капитуляции перед жизнью, требующей от кобылки в самом соку решительных действий. Да и слишком глубоко ей в душу запал этот несчастный жеребец. Такой не похожий, но по своему родной и близкий с такой же не легкой судьбой.

Зекора долго брела в своем плаще, пока дождь подмачивал улицу, барабанил по крышам, звенел лепестками цветов и наполнял ручейки. Так бы и дошла зебра-травница до своей хижины, но неожиданно её окликнул знакомый голос.

— Здравствуй, Зекора!

— И тебе желаю здоровья я,

Прости, Рарити, не заметила тебя

Бреду домой подальше от дождя! — ответила Зекора, лишь немного приподняв голову.

— Да, погода, конечно, не комильфо, прямо жеребца на свидание не вытянешь. — в шутку заметила единорожка.

Зебра ничего не ответила, лишь грустно опустила голову.

— Зекора, что-то случилось? — спросила белая единорожка в синем дождевике и кружевным зонтом, — Тебя кто-то обидел?

Рарити подошла ближе, тогда Зекора взглянула в сапфировые глаза белой пони, излучающие искреннюю обеспокоенность. Из всех её подруг Зекора была самой устойчивой, а теперь бредёт, не поднимая глаз, когда такое было? Нет, что-то определённо случилось, и её долг помочь, чем сможет. Ведь, именно так должны поступать друзья!

— Дорогая, я вижу, что тебе плохо, пожалуйста, не отвергай мою помощь. Идем из-под дождя, посидим у меня за кружечкой чая! — более чем уважительно пригласила Рарити Зекору, на что уставшая зебра еле видно кивнула и побрела следом за пони.

Одиночество не самое лучшее состояние для молодой кобылки, это модельер из Понивилля знала хорошо. Поэтому в бутике Рарити, который ещё играл роль дома, крепости и мастерской мгновенно был заварен элитный чай в не менее элитном заморском сервизе, который хозяйка берегла для особых гостей.

— Итак, дорогая, расскажи, что тебя тревожит?

— Могу я для начала слово с тебя взять,

Что сказанное мной сейчас

Не разлетится слухом, подобно

Трели соловья!

— Зекора, обещаю, всё, что ты расскажешь, не покинет стен этой комнаты.

— Не знаю, что не так у меня,

Но не нахожу я места для себя

И секунды не проходит я

Ищу внимания одного особенного жеребца, — выговорила зебра и, зардевшись румянцем, уткнулась в кружку с чаем.

Белая единорожка была шокирована, так что не могла сказать ни слова. Всё время знакомства Рарити меньше всего думала, что такая экзотичная особа способна просто взять и влюбиться. Сейчас Рарити даже стало стыдно, за такое суждение. Однако молчать было больше нельзя, ведь подруга ждёт от тебя помощи, а не пассивного молчания.

— О это… просто… шарман! Любовь — это такое прекрасное и светлое чувство, — сказала Рарити, слегка поправив закрученную гриву, — особенно сейчас, в самое подходящее время для… ну так почему ты расстроена? Ты призналась ему в своих чувствах, а он тебя отверг? Он посмеялся над тобой? Расскажи, не бойся.

Зекора в отрицании покачала головой и проговорила:

«Он не знает о чувстве,

Что испытывает сердце моё

Я сама отвергла его,

И теперь страдаю одна.

Не хотелось напрягать тебя,

Но помоги мне вновь завоевать его», — зебра вцепилась в белую пони глазами и копытами.

…
Дождь уже начинал заканчиваться, и Стилет, хоть ещё и прихрамывал, но смог дойти до плотницкой мастерской. Внутри было относительно тихо, а по воздуху витал мягкий аромат древесной стружки и пыли. Верстаки и заготовки сиротливо дожидались в ворохе стружки своих «отцов-мастеров». Стилет прошел вглубь и обратился в пустоту: «Есть здесь кто?» Ответом ему послужил густой и смачный храп, отчетливо разносящийся из дальнего угла.

— Эй, здраст-е, я по поводу работы, — говорил серый пони сам с собой, следуя на звук, потому что ответом ему был лишь храп.

В углу на выдолбленной деревянной лавке спало нечто большое, укрытое шерстяным пледом. Стилет подошел ещё ближе и легонько ткнул копытом спящего, на что тот еле повернулся. Из-под пледа вылезла голова жеребца с растрёпанной гривой и заспанным взглядом.

— Здравия желаю, я пришёл спросить не найдётся ли у вас работы для меня?

— Работы? — переспросил жеребец, полностью встав с лежака и медленной походкой направившись к умывальнику, — сейчас у меня есть вакансия, но сможешь ли ты работать с таким то рогом?

Серый жеребец ни сколько не удивился такому вопросу, но не отступил.

— Я научусь, вы же тоже «не единорог»

— Нет! — решительно ответил земной пони, обернувшись к безрогому, — и горжусь этим, небось приехал из Кантерлота где ни дня не работал и теперь думаешь, что тут тебя тупые деревенщины с копытами оторвут?

— Нет, я так не думаю! — опешил от такого обвинения Стилет.

— Тогда чего ты пришел сюда? — грубо и даже надменно спросил жеребец.

— Работу… ищу.

— Вот, ты ищешь работу, а где ты работал до того, как решил искать работу?

— В Кантерлоте… стражником был. — ответил Стилет разворачиваясь к выходу и решив закончить такой недружелюбный разговор.

— Постой, — внезапно окликнул серого жеребца голос собеседника, — ну-ка, подойди!

Стилет подошел ближе к земному пони и сразу получил в лоб вопрос: «Старшина Джек-План, слыхал о таком?» Казалось что серые глаза темно-коричневого жеребца земного пони подобно нейронным соединениям впились в молодого собеседника. А сама постановка вопроса категорически не приняла бы односложного ответа.

— А вы, слышали о стражниках, которые нашли в парке Кантерлота маленького жеребёнка и назначили его сыном полка. Ему выделили койку в казарме и даже сшили небольшой красный мундирчик, чтобы он мог нести службу на равных с… — договорить серый жеребец не успел, его остановило неожиданные объятия собеседника.

— Малой, как ты вырос, — тряс бывшего единорога, зажимая того в объятиях, словно желая задушить, — сто лет тебя не видел. Не узнал! Вот не узнал без формы или брони, как говорится: «богатым будешь!» — земной пони обрадовано отпустил Стилета, но, сведя взгляд на обломке рога единорога, изрядно погрустнел, — прости за… такой приём.

— Ничего страшного, я… уже привык.

— Садись, — подозвал Джек-План, — ты меня тоже не узнал?

— Привык видеть вас … немного в другом виде, — скромно заметил Стилет, оглядывая плотную фигуру старшего жеребца.

— А это, — с улыбкой хлопнул себя по пузу Джек, — это мой стабилизационный фонд.

— Да и как я мог забыть того, кто для меня стал почти отцом.

— Рад видеть тебя, сынок! — сказал пони, ставя на стол бутылку сидра и миску с сухарями, — так ты с женушкой в Понивилль переехал?

— Нет, один.

— Как так?

— А я теперь вообще один, оставила она меня. К новому капитану стражи ушла!

— Соболезную. — сказал земной пони уставившись в свежую столешницу.

— Не стоит. Это всё равно была не любовь.

— А теперь работёнку себе ищешь?

— Ищу!

— Считай, уже нашёл. Будешь пока моим подмастерьем, а там освоишься и лучше меня «заколачивать» сможешь. Я тебя, знаю ты жеребчик исполнительный, толковый, в общем нормально всё будет. Не стесняйся! — закончил Джек, стараясь поддержать молодого жеребца, сделав указующий жест на тарелку и стакан с сидром.

— Главное, не волнуйся, дорогая, мы долго практиковались, у тебя не всё ещё получается безупречно, но я уверена, что он оценит твой новый образ!

— Я благодарна тебе, Рарити

Поверь, но неужели новый образ мой

Поможет заслужить прощение его

И полностью открыть ему сердце моё?

— Дорогая, всё зависит от стечения обстоятельств, как он тебя увидит, как ты с ним заговоришь, — подбадривала Рарити подругу, внося последние штрихи к «новому» образу гостьи из саванны. — Чтобы ни случилось, я буду рядом с тобой. Если что-то пойдет не так, то я вмешаюсь. Обещаю! Всё, готова?

— Готова, как никогда,

Я покорить своего жеребца! — со всей решительностью подошла Зекора к двери бутика.

…

Выходной день, воскресенье, позади целая неделя упорного труда. Сегодня плотницкая мастерская не работала, однако у одного из верстаков работа не прекращалась. Уже пошел второй месяц, как у мастера Джека появился молодой и как оказалось очень даже перспективный ученик Стилет. Несмотря на свою травму, бывший единорог буквально на лету освоил стамеску, долото и рубанок. А его увлечённости могли позавидовать даже маститые мастера. Каждую свободную минутку уже несколько недель Стилет посвящал работе над своим личным проектом, которому ещё только предстоит раскрыться.

Тут позади, в широких, настежь раскрытых дверях, раздалось несколько приглушенных шагов.

— Мы сегодня закрыты, приходите завтра, — не оборачиваясь, проговорил Стилет и продолжил сосредоточенно работать, сдувая последние пылинки и осматривая результат своей месячной работы.

— Здравствуй… Стилет! — отозвался крайне знакомый голос, явно принадлежащий кобылке.

— Лиана!? — резко обернувшись, недоуменно воскликнул жеребец.

— Привет! — с непринуждённостью, которой позавидовала бы сама принцесса, поздоровалась зелёная единорожка. Шикарная и дорогая причёска, украшенная самоцветами и золотой тиарой, дополнялась восхитительным колье и накопытниками.

— Привет? — переспросил Стилет.

— Да, знаешь я многое обдумала и решила. Простить тебя! — объявила Лиана прохаживаясь по мастерской.

— Простить меня!?

— Разумеется! Я прощаю тебе твой эгоизм и слабость. Более того, я хочу чтобы мы вновь стали парой, как раньше, только теперь всё будет по-другому. Никакой привязанности, ты сопровождаешь меня на светских приемах обязательно в мундире и не мешаешь строить отношения с аристократами, а я ежемесячно обязуюсь выдавать тебе тысячу битов, на расходы и две с половиной тысячи на содержание. Можешь заливать всем про своё тяжёлое ранение, но не переусердствуй. Жить мы теперь будем не в той халупе на окраине, а в шикарном особняке в центре. Передвигаться по городу только на экипаже. Всё это обговорено в контракте, — единорожка переместила к носу Стилета пергамент с несколькими печатями. — Ну, что скажешь? Хотя что тут говорить!? Можешь меня не благодарить!

Стилет слушал свою бывшую и не понимал, как так сильно можно было измениться всего за три месяца. Из тихой и скромной кобылки, Лиана превратилась в настоящую светскую хищницу. Её натуру, ту, которую он в своё время полюбил, беспощадно пожрала светская львица, и теперь ей нужен модный аксессуар в виде искалеченного жеребца. Оставалось неясно только…

— А как же твой муж — капитан королевской стражи?

— Капитан, оказался казнокрадом и был арестован, сейчас он дожидается суда, а я всего лишь бедная и несчастная кобылка, обманутая этим прохвостом и проходимцем. Однако успевшая переоформить на себя часть имущества.

— Ты всегда была предприимчива, но меня с детства учили, что от чужого добра не бывает добра. Так что не могу я вернуться к тебе. Ведь раньше мы жили хоть не шибко богато, но честно, а теперь мне каждый день страшно будет, что ты вновь меня бросишь.

— Для этого мы заключим контракт, где распишем наши взаимные права и обязанности,а так же порядок расторжения.

— Как у тебя всё просто, — почесав «обломок», заключил Стилет, — а почему я?

— Всё просто, ты оказался лучше этого подлеца Флеша. Поэтому я прошу тебя вернуться.

— Так, может быть, это Флеш оказался хуже, а не я — лучше. А если ты встретишь того, кто будет действительно лучше, тогда что? Снова меня выбросишь?

— Посмотри на себя, — неуважительно обратилась Лиана к бывшему мужу, сверля его глазами, — нищий, калека, кому ты такой вообще нужен! Ты должен тут прыгать до потолка, что я тебе сейчас предлагаю сытую и беззаботную жизнь, взамен этой помойки.

— Уходи! — спокойно ответил Стилет, демонстративно возвращаясь к делам.

— Что? — явно не ждавшая такого ответа переспросила Лиана.

— Пошла! Вон! — более громко, но так же сдержанно повторил жеребец.

— А вот возьму и не уйду! — выкрикнула Лиана, топнув копытом.

Неожиданно в мастерской вошла ещё одна особа, от виду которой Стилет, потрясенно сел на круп, а Лиана удивлённо раскрыла глаза во всю ширь. А удивляться было чему! Дефилируя на уровне самых профессиональных фотомоделей Кантерлота и Мэйнхеттена, в мастерскую вошла зебра в черно-белом вечернем платье. Плотная ткань, которого мягко облегала и подчеркивала упругие бёдра, необычный монохромный хвостик и прямую спину. Оба передние чёрные копыта были изысканно украшены несколькими рядами золотых браслетов, а на шее по-прежнему были надеты несколько крупных браслетов, каждый из которых теперь представлял из себя настоящее произведение искусства. Инкрустированные по всей площади бриллиантами крупными в середине и мелкими ближе к краю, на солнце создавали эффект какого-то магического присутствия, будто сама принцесса Селестия снизошла до них. Экзотический чёрно-белый ирокез превратился в прекрасную светскую причёску, собранная на затылке в аккуратный ровный пучок грива, подчеркивала прямые и острые участки мордочки. Делая её обладательницу настоящей неписанной красавицей, появись которая на Грандиозном балле гала-концерте, безусловно, собрала бы на себя всё внимание тамошних жеребцов. Но венец всего этого сверкающего великолепия сосредоточился в лучезарных небесно-голубых глазах, устремленных на неприглядного серого жеребца. И зебра шла уверенно к «своей цели», хотя с такими данными она могла бы заполучить любого жеребца. Можно с уверенностью сказать, что она слышала разговор и для себя уже приняла решение.

— Зе-кора, — не успел выйти из состояния шока Стилет, как был остановлен.

Страстным и нежным, горячим и жгучим, мягким и настойчивым поцелуем Зекора окончательно вырвала Стилета из пут одиночества и непонимания, с заявкой никогда больше не отпускать. Всё это время чёрное копыто зеброчки нежно ходило по затылку, гладя серую гриву жеребца и массируя покрасневшие от смущения уши, сильнее прижимая того к себе. Жеребец напрягся сначала, как гитарная струна, но после «Дискорда», случившегося в его голове, постепенно стал успокаиваться. Стилет забыл обо всём, кроме монохромной богини, её горячих и бархатных губах, прикосновении сильных, но мягких и приятных копыт, в объятиях которых он бы согласился провести всю оставшуюся жизнь. Не удивительно, что Стилет и не заметил, как влился в поцелуй и буквально утонул в нём.

— ЭЙ! — раздался возмущенный выкрик, порвавший блаженную тишину, — СТИЛЕТ, ЭТО ЕЩЁ ЧТО ЗА…

Но ответом Лиане стало облачко зелёного порошка в морду и речитатив от красавицы-зебры:

«Идти тебе пора. Пока!

Не возвращайся никогда!

Ты больше боль не принесёшь,

А за измену наказанье понесёшь!»

Лиана закашлялась и, обратившись в пыль, понеслась по направлению ветра к Кантерлоту.

— Я… Зекора, — жеребец продолжал в нерешительности подбирать слова, — тебе подарок приготовил.

Стилет, не отпуская копытом зеброчку, отошел назад и сдёрнул скатерть, под которой скрывался резной круглый стол, очень похожий на тот, что он сломал. Единственное отличие — это вырезанный в столешнице пейзаж изображающий восход солнца в саване, но настолько натуральный, что, казалось, будто вот-вот оживёт. По горящим голубым глазам Зекоры, можно было понять, какие сильные чувства тоски по Родине её захлестнули.

— Всё это время я… хотел тебе, сказать, — жеребец ещё раз оглядел свою спасительницу и нервно сглотнул ком, — в общем… когда я служил стражником, то был убеждён, что любовь может быть только к Родине, но потом, когда остался наедине со всем миром, то «потерялся» и оказался один в тёмном лесу. И тут появилась ты, Зекора, и вывела меня на свет, с тобой у меня снова появилась вера в жизнь, цель, желание. — неожиданно жеребец прервался и заговорил по иному:

«Позволь признаться мне,

Устал я быть один,

Устал я слушать но не слышать,

Сердец любовный стук.

Возможно, поздно я увидел

Прекрасный образ твой,

Но, испытав не мало мук

К тебе прирос душой,

Позволь скажу,

Возможно не поймет иной,

Но без тебя я не могу.

Любовь всему виной!» — Стилет закончил говорить и в мастерской вновь повисла тишина.

— Я рифму теперь

Вряд ли подберу,

Чтоб рассказать,

Как сильно

Я тебя люблю! — ответила Зекора, и влюблённые заключили друг друга в крепкие объятия.

…

Самые прекрасные цветы раскрываются ночью, и тому, кто хоть раз узрит их естественную красоту, остальной свет станет не мил. Так пусть расцветают тысячи цветов в каждом одиноком сердце и пусть таких одиноких сердец становится меньше.