Кого принцессы хотят погубить…
Глава 1
Quem reginae volunt perdere, dementant prius.
– Классическая эквестрийская пословица, переводящаяся приблизительно: «Кого принцессы хотят погубить, сперва сводят с ума». Нам не удалось получить ответа от Их Королевских Высочеств на вопрос о том, как часто подобное должно было случаться, чтобы удостоиться своей собственной пословицы.
Доктор Спиннинг Топ, глава пресс-службы кабинета министров, отскочила от стены и поймала равновесие с помощью беспорядочного всплеска телекинеза. Ей пришло в голову, и уже не в первый раз, что дворец не приспособлен для бега. Более того, подумала она, пытаясь отвлечься от нарастающей паники, архитектор должен был ненавидеть тех, кто передвигается быстрее, чем величавым размеренным шагом. Ничто, кроме ненависти, не могло побудить его сделать все основные коридоры прямыми, ничем не забитыми, заманчиво широкими, а потом спроектировать в них полы из полированного мрамора. Эта мысль ещё не выветрилась из её головы, когда Спиннинг неосторожно поставила копыто на манящий к себе коврик, обнаружила, что его, по-видимому, смазали маслом, и внезапно ускорилась. В быстрой последовательности друг за другом случилось множество вещей, и у неё перед глазами пронеслась… ну, если и не вся жизнь, то вступительные титры точно. Не успев добраться до эпизодов поинтереснее, она обнаружила себя в копытах озадаченного дворцового стражника. Тот остался верен выучке и сохранил каменное выражение лица, но не смог побороть румянец, окрасивший его белую шёрстку попросту очаровательным оттенком розового[1].
Спиннинг выдала свою самую обезоруживающую улыбку и выкрутилась из копыт жеребца, вызвав при этом новую вспышку румянца и даже, очень может быть, трещину в легендарной невозмутимости королевских стражников. Его трудно было винить: у Спиннинг не один час уходил каждое утро на то, чтобы гарантировать дрожь в коленках у практически любого увидевшего её пони, и сегодняшний день определённо не был исключением. Её шкурка цвета бледного золота была тщательно расчёсана, а грива модно уложена так, чтобы лучше всего подчеркнуть красные и оранжевые завитки, которыми Спиннинг всегда немало гордилась. Если бы на неё напал несвойственный ей приступ честности, то пришлось бы признать, что как минимум отчасти она занимается этим из тщеславия. Но в первую очередь в этом был трезвый расчёт. Просто диву даёшься, какие пресс-заявления могут сойти тебе с копыт, когда у интервьюёра текут слюнки. В одном случае, ныне занимавшем почётное место в преданиях Гражданской службы Эквестрии, с помощью довольно соблазнительного летнего платья ей удалось добиться того, что совершенно сомнамбулический молодой репортёр из «Кантерлот Ньюс Найтли» заявил в репортаже, что кризиса с параспрайтами нет и никогда не было.
– Мне так жаль, дорогой мой. Я совершенно ужасающе спешу, – сказала она, собираясь с силами для нового броска, и после ещё одной улыбки побежала дальше по коридору, скача, скользя и спеша.
Стражник ничего не сказал. Дед ему, было дело, говорил, что от униформы красотки будут сами на него валиться, но он подозревал, что старый чудак имел в виду немного не это. Кажется, там ещё было что-то насчёт «палкой от них отбиваться». Он задумчиво скосил глаза на копьё. Наконечник, в принципе, снимается…
Спиннинг набирала скорость, борясь с подступающей паникой. Известия, которые она получила, – если бы их можно было назвать просто «срочными»! Если она не доставит эту новость на планёрку гражданской службы, им всем конец. Спиннинг ещё прибавила скорости, выбивая копытами стаккато по полу и озабоченно хмурясь – хуфикюр такого не переживёт. Широкая арка наружных дверей была перегорожена мешаниной пони и грифонов, но она сумела проскользнуть мимо них всех без особых сложностей. Спиннинг уже многие годы работала во дворце или поблизости – с тех самых пор, как ушла из «Эквестрия Дейли», – и туристо-уклонение и аристократо-избегание стали для неё второй натурой. Довольная, что снова оказалась под открытым небом, она выбежала на ступени, полого спускавшиеся к Рассветной площади. Она планировала промчаться по лестнице и, рискуя навлечь на себя гнев садовников, срезать путь через лужайки, чтобы выиграть время. Вместо этого она остановилась как вкопанная, узрев… хаос. Площадь была захвачена.
Министерская комната для совещаний чересчур старается, решил Доттид Лайн. Её стены были обшиты деревом, а крепившиеся в медных оправах маленькие скромные шары со светлячками наполняли комнату холодным, дорого выглядящим светом. Собственно, полированная медь бросалась в глаза повсюду, даже там, где ей, строго говоря, было не место. Помимо этого, напоказ было выставлено содержимое целого каталога пышной мишуры: золотая отделка, серовато-зелёное сукно, полудрагоценные камни и хрусталь, изо всех сил пытающийся сойти за бриллианты. Каждый доступный клочок поверхности был увешан картинами, изображающими пони, совершающих разнообразные подвиги с выражением то ли непреклонной благородной целеустремлённости, то ли мучительного запора, в зависимости от уровня вашего личного цинизма. Уровень цинизма Доттида, внушительный даже в лучшие дни, сегодня был особенно высок. Ему пришлось председательствовать на заседании Совета лордов, а это была третья из его нелюбимейших обязанностей в качестве секретаря правительства Её Высочеств. Она стояла ниже, чем попытки не дать принцу Блюбладу попасть в газеты[2] и разбор последствий Инцидента Дискорда, но выше, чем организация Лёгкого противопараспрайтного симфонического оркестра[3]. И посему Доттид хмурился, скользя взглядом мимо картин с гарцующими героями. Морщины разгладились, когда он перевёл глаза на пони, присутствующих в комнате вживую. Следует сказать, что они представляли собой довольно-таки странную смесь служащих Гражданской службы Эквестрии в разнообразных и непостоянных званиях. Общим у них было то, что Доттид считал, что они по‑настоящему очень, очень талантливы в своей работе, и то, что вместе они управляли Эквестрией.
Положим, некоторые могли бы назвать эту мысль тщеславной или даже изменнической, но это была чистая правда. Принцессы правили страной, этого никто не оспаривал, а если и оспаривал, то недолго. Аристократы утверждали с апломбом, что они её возглавляют, и, какими бы ни были мысли Доттида по этому поводу[4], множество древних соглашений и освящённых веками договоров поддерживали их притязания. Политики из правительства и парламента копытоводили Эквестрией, по крайней мере в теории, или почти исключительно там, как подозревал Доттид. Успехи, которые Лояльная оппозиция Её Высочеств и не менее лояльная Партия у власти демонстрировали в проведении реформ, были легендарными. По крайней мере, в том смысле, что вы что-то такое слышали и уж наверняка об этом написано в каком-нибудь пыльном старом томе, но шансов увидеть подобное своими собственными глазами у вас практически никаких. Доттид нехотя признавал, что вина в этом не полностью лежит на политиках. Политическая кухня страны весьма увлекала эквестрийских пони, будь они здоровы, в результате чего среднее время пребывания министра на посту упало до четырёх месяцев и не собиралось на этом останавливаться, пока общественное мнение становилось всё более переменчивым.
А вот Гражданская служба Эквестрии – пони из Гражданской службы управляли страной. Они следили за тем, чтобы счета оплачивались, и составляли списки и педантичные отчёты. Они вели протоколы и подшивали документы, чтобы их можно было снова найти[5]. Они следили за тем, чтобы, какой бы ни настал кризис, какой бы ни наступил хаос, на следующий день, когда осядет пыль и будут подсчитаны потери, могла возобновиться нормальная жизнь. Совсем одно дело – приветствовать возвращение принцессы Луны из изгнания, и совсем другое – проследить, чтобы все законы учитывали, что правительниц две. А вдобавок добиться того, чтобы парламент принял все поправки. Зато как же Доттид гордился тем, что, когда принцесса Селестия попросила его заняться восстановлением Луны во власти, он смог ответить, что все проблемы решены, законы ратифицированы, изменения внесены и соответствующему эдикту требуется только её подпись. Её улыбка тысячекратно стоила всех бессонных ночей и бесконечных политических дрязг.
Доттид вытряс эти мысли из головы. Снова он витал в облаках. Запустив копыта в вечно взъерошенную гриву и едва при этом не стукнув по рогу, что было бы довольно болезненно, он попытался сосредоточится на бесконечном монотонном отчёте Лифи Сэлэда о деталях работы Министерства внутренних дел. Подробности борьбы с мелкими правонарушениями и перечисления успокоенных страхов населения. Отчёты о наведённом шорохе, опрошенных подсадных утках и множестве констеблей, так усердно топающих по мостовой, что та подавала жалобы на полицейскую жестокость. Доттид поправил тяжёлую серебряную цепь, символ своей должности, и принялся теребить её. Цепи полагалось обхватывать шею достаточно плотно, чтобы всегда висеть прямо, но не настолько туго, чтобы доставлять неудобства. Это в теории. На практике, что бы он ни делал с застёжкой, в результате цепь либо мешала ему дышать, либо сползала почти до холки и перекошенно свисала.
Доклад Лифи всё же подошёл к концу. Доттид удержался от того, чтобы вздохнуть, и раз-другой пролистал лежащие перед ним записки, подсвечивая их своей обычной приглушённой аурой.
– Так, – сказал он, сверяясь с различными списками, – похоже, это всё, кроме… да, кроме ареста Силвервинга.
– А, – ответил Лифи, чьи голубые глаза вдруг затуманились.
Его копыто остановилось в дюйме от идеально уложенной светлой гривы. Потом, передумав, он опустил копыто и вместо этого несколько раз распушил крылья, изо всех сил стараясь не выглядеть уличённым в чём-то предосудительном, но безуспешно. Его белая шёрстка как-то ухитрилась побледнеть.
– Вот-вот. «А». Помнится, я говорил тебе, что молодого Силвервинга нужно арестовать, не привлекая внимания. По-тихому. Лорд Силвервинг обещал, что беспрепятственно даст делу пройти через суд, если мы не станем поднимать шум.
– Мы его и арестовали без шума. Очень чистая работа, по-моему.
– Чистая работа? Это, по-твоему, чисто?! – заорал Доттид.
Он левитировал на стол потрёпанный выпуск «Эквестрия Дейли» и яростным рывком развернул его к Лифи. Большую часть первой страницы занимало изображение большого количества пони в форме, несущих на шесте богато одетого молодого жеребца. Жеребчик был в кандалах, ремнях для крыльев и ещё нескольких подобных приспособлениях, добытых, вероятно, в музее. Он выглядел не слишком-то довольным. Доттид, и сам выглядевший не слишком-то довольным, с силой ткнул в заголовок, гласивший: «ДЛИННЫЙ ШЕСТ ЗАКОНА». Он уставил на Лифи один из своих убийственных взглядов. Такого рода, что отгонял даже самых настырных журналистов и вызывал острое учащение сердцебиения у провинциальных чиновников. Лифи остался относительно невозмутим. Он учился с Доттидом в университете, и за прошедшие годы ему были адресованы бессчётные подобные взгляды. Они давно перестали его хоть сколь-нибудь беспокоить.
– Чья это всё, – шипел Доттид и размахивал передними копытами в бесплодной попытке очертить масштаб своего недовольства, – была мысль. Твоя?
– Подробности операции были в первую очередь плодом усилий комиссара полиции Большого Кантерлота. Но я её полностью поддерживаю.
– Что, правда? Сорок констеблей? Сорок, Лифи. Это ты чем оправдаешь?
– Всего лишь пять, как ты можешь узнать. Остальные тридцать пять были не при исполнении и, так уж совпало, оказались в районе, где был произведён арест. Поскольку молодой Сильвервинг совершил насильственное преступление, уложения давали констеблям право набрать гражданское ополчение в помощь при задержании. Законно подпадает под posse comitatus. Ну ты знаешь, «все способные носить оружие» и всё такое.
Серая шкурка Доттида приняла тревожаще зеленоватый оттенок. Он несколько раз открывал рот, чтобы что-то сказать, но в конце концов закрыл. Потом всё же заговорил, но таким тоном, будто отдирал корку с болячки, чтобы проверить, будет ли больно:
– Королевская стража?
– Для сдерживания толпы. В этом отношении у них общая юрисдикция со столичной полицией со времён Акта о единой охране порядка от…
– Сдерживание толпы! Никакой толпы не должно было быть! Как там оказалась пресса, вся пресса? Тебе полагалось соблюдать конфиденциальность.
– Я и соблюдал. Однако из-за деликатности операции я должен был послать служебную записку – конфиденциальную служебную записку, разумеется, – министру внутренних дел и, конечно же, его главному личному секретарю, а также в администрацию мэра, Координационный комитет по общественным беспорядкам…
– Сколько?
– Около ста девяноста восьми пони были в курсе. Плюс-минус десяток. Конечно, был риск утечки, но я был обязан следовать регламенту. К несчастью, поскольку адресатов было так много, у комиссии по расследованию утечки не будет никакой возможности выявить виновника. Увы.
Лифи даже не позаботился изобразить сожаление на последних предложениях. Вместо этого он избрал выражение каменного упорства. Несмотря на суровость своей работы, он обладал легким характером и обычно много улыбался. Хмурое выражение у него на лице выглядело неожиданно и неестественно.
– Потрясающе. Просто блестяще. Лорд Силвервинг оттопчется по всей службе. У него теперь есть все основания жаловаться Её Высочествам. Ты ведь это понимаешь, да? Селестия тебя покарай, что такое на тебя нашло, что…
– Дотти, я…
– И не дотькай. Мне следует…
– Я повидал кобылку, которую Силвервинг пытался… ну… Врачи говорят, что она в порядке, но она до сих пор дёргается, когда пони-нибудь незнакомый входит в комнату. Она, Дотти, она же ровесница моей Розы. Едва взрослая. У полицейских же тоже есть жеребята. Сёстры. Родственницы. Что, по-твоему…
Доттид сидел с открытым ртом и перекошенным в гневе лицом, готовый сказать что-нибудь воистину неуместное. Однако, по мере того как он слушал, его выражение смягчалось. В конце концов он поднял копыто, и Лифи замолчал. Во всей комнате стояла тишина. Обычно в воздухе висел фоновый гул разговоров или шорох перелистываемых страниц, но в этот момент не было ничего. Доттид глубоко вздохнул. Потом ещё раз. Наконец он сказал:
– Хорошо. Всё, ээ, хорошо. Я придумаю, как с этим справиться. Как-нибудь. Придумаю, как сорвать апелляцию к принцессе.
Он замолчал и принялся теребить серебряную цепь у себя на шее. Та по-прежнему висела криво. После паузы, за время которой лицо Лифи приняло отчётливо беспокойное выражение, Доттид поднял взгляд от записок, и глаза его определённо блестели.
– Но вот не думай, что тебе это сойдёт с копыт. Ну уж нет. Ты будешь прямо рядом со мной, когда я буду у лорда Силвервинга вместо боксёрской груши. Он ко мне прицепится хуже клеща. Он мне заберётся прямо в…
– Э, Дотти, не стоит ли нам продолжить совещание?
– …точно. Тогда переходим к докладу казначейства.
По комнате пронёсся сдавленный стон. Хороших новостей из казначейства не бывает.
Ну почему это происходит с ней? Почему здесь? Почему сейчас? Почему школьная экскурсия?
Спиннинг Топ была в не слишком-то радостной ситуации. Как проскальзывать мимо туристов, она знала. Аристократы её совсем не беспокоили. И даже иностранные высокие гости, пусть даже самые экзотические, лишь едва заставляли её сбросить скорость. Но жеребята? На школьной экскурсии? Невозможно. У неё мелькнула мысль попросить учительницу о помощи. Но, несколько секунд пометавшись взглядом туда-сюда в этом хаосе, она обнаружила, что сливового цвета кобылица-земнопони и так занята выше крыши, пытаясь не дать жеребятам сломать что-нибудь слишком уж сильно. Спиннинг с мрачной сосредоточенностью двинулась к своей цели. Она сбежала по ступеням и оказалась среди массы бегающих, играющих и энергично старающихся не попадаться учительнице на глаза жеребят. Где-то на четверти пути сразу всё пошло наперекосяк. Началось с крика:
– МЕТКОИСКАТЕЛИ ПОЛИТИЧЕСКИЕ ПРОТЕСТУЮЩИЕ! ЛОМАЙ СИСТЕМУ!
Пока перегруженный мозг Спиннинг пытался переработать то, что она только что услышала, в неё полетело что-то оранжевое, размытое и очень даже быстрое. Она поняла, что это жеребёнок, и не раздумывая прыгнула вперёд, чтобы поймать его до того, как он оставит кратер на плитах мостовой. Ей удалось выхватить маленький оранжевый снаряд из воздуха, крутануться со всей возможной в данных условиях грациозностью и приземлиться на свои собственные четыре копыта. Более или менее. Кое-какие совершенно лишённые изящества попытки за что-нибудь ухватиться тоже могли иметь место. В этот момент ей могло прийти в голову множество разных мыслей. Скажем, она могла бы задуматься, что значит «меткоискатели». Или почему на кобылке у неё в копытах было надето не что-нибудь, а лыжная маска. Но вместо этого её несколько сбитый с толку мозг выдал такую мысль: «Смола-то откуда взялась?»
Спиннинг забросила удивлённую кобылку себе на спину, понадеявшись, что смола не слишком уж прилипнет, и поскакала к учительнице. Потом с помощью ловкого применения телекинеза уронила кобылку в копыта удивлённой учительницы, обменялась с ней суматошными взаимно извиняющимися улыбками и поскакала дальше, задержавшись меньше чем на секунду. Уворачиваясь и ныряя вокруг, между и изредка под играющими жеребятами, она неотчётливо слышала, как учительница отчитывает оранжевую кобылку:
– Если “А” в кружке окажется у тебя на боку, а не на сочинении о поездке, я буду очень недовольна.
Что бы ни ответила кобылка, Спиннинг этого уже не услышала. Последний прыжок перенёс её через что-то, что на её нетренированный взгляд выглядело чем-то средним между игрой в классики и гражданской войной, и Спиннинг приземлилась на узкий пролёт мраморных ступеней, ведущих к её цели – главному административному зданию и планёрке гражданской службы.
– Как можно потерять шестьдесят миллионов? Это же целая комната золота!
Доттид с трудом мог сосредоточиться на дискуссии, которая неизбежным образом соскользнула к приближающемуся голосованию за годовой бюджет. Ему следовало бы думать о том, как получить политическую поддержку. Ему следовало бы размышлять о последствиях возможной смены директора Королевского банка Эквестрии. Следовало бы слушать, что говорят умные пони из казначейства. Но нет.
– Ну так скажите достопочтенному члену парламента от Клаудсдейла-Север, что, вопреки распространённому убеждению, наше правительство работает не на мерцании снежинок и силе дружбы. Ему нужна целая куча денег.
Ему, пожалуй, следовало бы подумать о том, что Лифи пришлось, по сути дела, напомнить ему, что он пони, а не просто машина для проведения в жизнь политики. В очередной раз. Надо было бы подумать об этом долго и хорошенько, причём, возможно, со стаканом чего-нибудь покрепче под копытом. Но нет.
– Ему не нужны дороги, потому что он пегас? Вы шутите? А еда ему тоже не нужна? Он избирателей кормит этой жвачкой или всерьёз такой тупой?
Слова плавали вокруг, не задевая его. Аргументы и контраргументы сливались в одну стену шума. Если только не обращать внимания на слова, то это даже расслабляло. Право же, было немного похоже на то, чтобы слушать жеребят за игрой. Ему следовало бы думать об экономике и парламентской процедуре, но нет. Он думал о числе.
– А финансирование для погодных фабрик, по его мнению, откуда берётся? Из Грифонстана?
И число было – тридцать семь.
– И какое сокращение он хочет?
А именно тридцать семь минут. Столько оставалось до конца совещания. А после совещания начинался перерыв на чай. Тридцать семь минут до чая. Доттид не мог думать ни о чём другом.
– Четырнадцать процентов? Он соли нализался? Нам пришлось бы урезать весь бюджет на образование. Пожалуйста, скажите мне, что это его стартовая позиция для переговоров.
Ему хотелось чая. Ему нужен был чай. Конечно, он мог бы попросить, чтобы чаю принесли. Но пить чай во время совещания было бы… неуважительно. Чай – это нечто особенное. Это убежище от мира, и пить его следует в покое. А покоя ему в последнее время ещё как не хватало.
– Что значит никаких переговоров?
Но просто переждать совещание он не мог. Это было бы крайне безответственно. А уж в чём-чём, а в безответственности упрекнуть Доттида было нельзя. Чай нужно было заслужить. А значит, от проблемы с бюджетом придётся избавиться. Достопочтенный член парламента от Клаудсдейла-Север, говорите?
– Ну так можете сказать этому надутому старому дурню, что «историческая независимость пегасьего народа» – это куча лошадино…
Доттид поднял копыто. Все моментально замолчали и уставились на него выжидающе. Он позволил себе незаметно улыбнуться. Такого нельзя требовать. И нельзя просить. По-настоящему – нельзя. Никакое подчинение, никакой страх такого не даст. Только уважение. Пусть пони за столом знали о его недостатках. Пусть знали, что он бывает грубым, циничным, язвительным и несдержанным. Но он заслужил их уважение. И это было приятное чувство, даже в такие вот дни. Доттид повернулся к молодой земнопони, которой выпала незавидная работа представлять казначейство на этих совещаниях, и ободряюще улыбнулся.
– Бэлэнст, скажите, от Клаудсдейла-Север в парламенте по прежнему Скай Слайсер-старший?
– Да. Сейчас его… девятый срок, если не ошибаюсь, – ответила та, сверившись со своими записками.
– Чудно. Тогда сделаем вот как. Урежем с бюджета полтора процента. Помощь после параспрайтов можно будет профинансировать отдельным биллем на безопасном расстоянии от сезона выборов. Облигации, на выплаты по которым должны были уйти эти деньги, всё равно погашать только через полгода. Это покажет готовность к компромиссу, так что умеренные смогут поддержать нас и сохранить лицо. Вы добудете подпись канцлера на предложении, а я – подпись премьер-министра. Премьер умная, она поймёт, что это единственный выход из этой каши.
– И всё равно, Доттид, Скай Слайсер имеет влияние на большой блок голосов. Бюджет может и не пройти. А тогда мы получим такой кризис доверия… Во-первых, рухнет полушка. Какие будут последствия для внутренней политики, даже представить себе не могу. Как минимум перестановки в кабинете министров. А то и вотум недоверия.
Доттид дал ей договорить. Она была самым недавним членом их маленькой группы[6], а Доттиду всегда было интересно посмотреть, как думают его новые коллеги. Ход её мыслей ему понравился, и он показал это, добавив немного дружелюбия в свой тон:
– Вы не ошибаетесь. Хотя поддержки у него будет меньше, чем вы подозреваете. Это рискованный шаг даже для него. Но даже с учётом тех, кто передумает в последний момент, влияния у него хватает. И поэтому у меня есть для вас особое задание. После того, как канцлер даст добро, а он даст, отправляйтесь в Палату и скажите Скай Слайсеру, что Доттид Лайн передаёт своё почтение и обращает его внимание на то, что крайне прискорбные подробности относительно фиаско с Кипарисовым залом погребены не так глубоко, как хотелось бы достопочтенному. Упомяните заодно, что на выборах ему предстоит столкнуться с весьма жёсткой конкуренцией. И что с учётом недавней реки утечек из правительственных кругов было бы плачевно и огорчительно, если бы он потерял место в парламенте из-за того, что вышеупомянутые прискорбные подробности попали бы в копыта определённых газет – например, на ум приходит «Клаудсдейл пост». К этому моменту он должен будет жалобно плакать, так что дальше ему скажите…
Доттиду помешало продолжить то, что в комнату ворвалась запыхавшаяся и растрёпанная Спиннинг Топ. Истины ради следует указать, что растрёпанной она была по своим собственным меркам – то есть у неё из гривы выбилось волоска четыре. Доттида пришлось бы расчёсывать, наряжать и прихорашивать часов шесть самое меньшее, чтобы он мог надеяться на такую «растрёпанность». Чтобы достичь того, что она сочла бы непосредственной небрежностью, к нему пришлось бы применять пластификатор. Не жалея.
Спиннинг глотнула воздух, поспешно выдохнула и, что было совершенно нехарактерно для нее, закричала:
– Пони, у меня пренеприятнейшие известия!
– Насчёт первой страницы в «Эквестрия дейли»? – озадаченно нахмурившись, спросил Лифи. – Мы знаем. Где ты была?
– Да не это! Хуже! К нам едет Твайлайт Спаркл. Завтра! Неожиданный визит.
И на этом комната взорвалась бедламом. Каждому внезапно было что сказать, а времени послушать пони-нибудь ещё – не было. Доттид снова с трудом мог сосредоточиться. Ему следовало бы думать о том, какой кошмар это представляло с точки зрения обеспечения безопасности. Личная подруга обеих Её Высочеств и важная составляющая обороноспособности государства прибывали вместе в одном маленьком непритязательном теле. Ему следовало бы думать о том, какой логистический кошмар это вызовет – личной гостье Солнечной принцессы нужно будет предоставить безопасное и достойно роскошное жильё. Превыше всего ему следовало бы думать о том, какой хаос это вызовет и в международных отношениях, и среди знати. Каждый раз, когда принцесса планировала встретиться с Твайлайт Спаркл, ему приходилось заверять практически каждого посла, легата, консула и дипломатического представителя, причём зачастую лично, что Эквестрия пока что не собирается никуда вторгаться. А уж аристократы просто сходили с ума.
Но ни о чём из этого он не думал. Единственным, о чём он мог думать, было число. Точнее, Число. Которое вдруг выросло до невозможности. Доттид вздохнул. День будет очень долгий.
Глава 2
Через час и шесть минут после планёрки Гражданской службы Доттид стоял перед библиотечной башней, некогда служившей домом Твайлайт Спаркл. Справа от него стоял Лифи Сэлэд. Слева – дворцовый стражник. У всех троих на лице было написано одно и то же выражение немого ужаса. Земля была покрыта чем-то липким. Стены были покрыты чем-то липким. Даже с потолка свисали толстые липкие нити. Жёлтая вязкая слизистая масса сально блестела в раннем утреннем свете. Время от времени часть её срывалась и плюхалась на землю с влажным шлепком. Все трое пони неизменно морщились каждый раз. Не от неожиданности – капли собирались с падением очень долго. Просто, когда слышишь, как они приземляются с неприятно органическим чавканьем, то внезапно проникаешься уверенностью, что больше никогда не хочешь этого слышать.
Доттид оторвал немного липкой кашицы телекинезом. Поднёс её к носу и осторожно принюхался. Понюхал снова, на этот раз рискнув вдохнуть поглубже. Наконец с великой осторожностью он закинул кусочек себе в рот.
– Это заварной крем, – совершенно невыразительно сказал он, – с крохотной примесью ванили. Что естественным образом приводит к следующему вопросу: почему прежний дом самой любимой ученицы принцессы Селестии покрыт четырёхфутовым слоем заварного крема? С примесью ванили?
Стражник поморщился.
– Внеплановая цель в королевском сражении едой, мой лорд. Как я понимаю, принцесса Луна разработала новое перспективное заклинание производства и доставки оружейного заварного крема. Ээ, массового производства. Оно оказалось несколько успешнее, чем первоначально ожидалось, – ответил он.
Доттид сузил глаза.
– Действительно. Вы здесь новенький, – он пригляделся к знакам различия стражника, – капрал?
– Ээ, да, мой лорд. Меня только недавно перевели из Лос-Пегаса.
– Что ж, в таком случае скажу: я вам не лорд. И, раз уж на то пошло, никому не лорд, светлость или честь.
Стражник уставился на него немигающим невыразительным взглядом. Было видно, что он размышляет, так что он вырос в глазах Доттида на пункт-другой. Что бы там ни говорили о Шайнинг Арморе, но стражники в последнее время стали заметно получше. Меньше спят на службе, больше думают. Доттид это одобрял. Отчасти по своим собственным убеждениям, а отчасти потому, что подобные перемены приводили в бешенство аристократов из реакционных кругов.
Наконец стражник ответил:
– Хорошо. Как мне к вам обращаться?
Несмотря на окружающий бардак и собственное настроение, Доттид широко улыбнулся.
– Меня зовут Доттид Лайн. Так что «Доттид» подойдёт. Или «Лайн». Или «сэр», если особенно хочется выказать почтение. А как мне к вам обращаться?
– Меня зовут Свифт Винг, сэр.
– Превосходно, Свифт Винг. Рад познакомиться. А теперь, разобравшись с протоколом, давайте вернёмся к насущным делам. Я бы оценил, что, если поторопиться, а мы торопимся, башню можно обеззаварить к завтрашнему дню. Насколько всё плохо внутри? Только, пожалуйста, не говорите, что внутри один заварной крем, – сказал Доттид, обводя взглядом стены, с которых капало.
– О нет, сэр, внутри крема нет.
– Хорошо. Хорошо.
– Внутри нет места.
Улыбка не то чтобы исчезла, а скорее стекла с лица Доттида.
– В каком смысле «нет места»?
– Джем, сэр.
– Джем?
– Такточносэр. Там полно джема, сэр. Из крыжовника, сэр.
Последовала продолжительная тишина. Доттид выжидательно смотрел на Свифт Винга, а тот в ответ принял вид невыразительной бесстрастности, которая должна быть темой урока номер ноль в программе подготовки Королевской стражи. Не успевший позавтракать Лифи уже давно сумел кое-как открыть одно из окон и теперь экспериментировал со смесью заварного крема с джемом. У него был тот редкий блаженный вид пони, чью участь в жизни могла бы украсить разве что булочка. Наконец Доттид не выдержал и с отменным самоконтролем спросил:
– И почему же башня наполнена джемом из крыжовника?
– Так, сэр, Её Высочество принцесса Селестия узрела кремовый натиск, сэр, и истинно явила древнюю силу аликорнов…
Доттид сдался и поднял копыто.
– Довольно. Довольно. Думаю, я всё понял. А Восточное крыло тоже было полем битвы?
– В последнее время – нет, сэр.
– Хорошо. Ладно. Тогда мы сделаем вот что, – он раскрыл свою сумку телекинезом и выудил оттуда толстую папку, набитую закладками, – мисс Спаркл мы разместим в комнате 7а в Восточном крыле. Как я понимаю, там она жила, перед тем как переселилась в эту башню. Если спросят, то башня на реконструкции. Потому что её пол в аварийном состоянии.
– Вы хотите, чтобы мы соврали, сэр? – поражённо спросил стражник.
– Никакой лжи. Пол и есть в аварийном состоянии.
– Только потому, что он под несколькими футами джема, сэр.
– Детали, Свифт Винг, это всё детали. Так, Лифи, от тебя требуется… Лифи? – Доттид поднял взгляд и увидел, что Лифи раздобыл исключительно пушистое облако и уже некоторое время был занят тем, что экспериментировал с новаторской разновидностью бутерброда с джемом. – Лифи! Спускайся!
Лифи Сэлэд с крайней неохотой отложил прототип своего джемово-кремового бесхлебного бутерброда и спланировал на землю.
– Ну слушай, Дотти, я сегодня не завтракал.
– А я пропустил утренний чай, Лифи. Я держусь на отдалённых воспоминаниях о кофеине и быстро иссякающих запасах доброй воли. Поешь, когда покончим с этим безобразием. Давай рысью в Восточное крыло, пусть там проверят комнату 7а. Нужно будет подкорректировать меры по безопасности и перевезти отсюда кое-какие предметы мебели. Как мне сказали, там есть гардероб с её личными вещами. Так что найди несколько пони, пусть они, не знаю, обмоют его из шланга и доставят в Восточное крыло.
Лифи поднялся в воздух с частыми взмахами крыльев, но остановился на полпути между землёй и небом, глядя на укремлённую башню с почти трогательной неутолённой жаждой.
– Можно мне хотя бы..? – начал он.
– Нет! Серьёзно, давай с этим разберёмся, а уж потом я куплю тебе весь ассортимент «Пони Джо», обещаю, – воззвал Доттид.
К счастью, как часто и бывает, там, где провалились призывы к здравому смыслу и чувству долга, неприкрытый подкуп одержал успех. Лифи просветлел лицом и после нескольких мощных взмахов крыльями превратился в быстро уменьшающуюся точку вдали. После непродолжительной тишины заговорил стражник:
– Прошу прощения, сэр, но кто это был? Если откалывать такие номера в страже, сэр, то тебя переведут в такую далёкую часть, сэр, что её не найдёшь без поискового заклинания и собаки-ищейки.
Доттид скорбно взглянул на Свифт Винга.
– Это, мой дорогой капрал, постоянный заместитель министра внутренних дел, да помогут нам принцессы. Скажу в его защиту, впрочем, что он куда… устойчивее, когда регулярно питается. А теперь, если вы меня извините, мне пора слушать жалобы собрания аристократов страны, – с этими словами Доттид Лайн галопом пустился к Старому дворцу, оставив капрала Свифт Винга в умеренном недоумении.
Капрал глубоко задумался. Кобылицы, которые неожиданно падают ему в копыта, чокнутые чиновники, башни в десерте… Н-да. Всепони были правы. Служба во дворце – совершенно другая. И сумасшедшая. Он дал себе зарок в следующий отпуск поставить деду несколько кружек сидра. Причём на этот раз, когда старикан заведёт свои безумные истории, Свифт Винг будет записывать.
Многие пони сменили друг друга на посту секретаря кабинета министров, и за долгие годы сформировались определённые ожидания относительно того, кто должен занимать эту должность. Обычно это была уравновешенная кобылица, обладающая терпением и общим характером школьной учительницы и изысканнейшими кантерлотскими манерами. Вместе с тем предполагалось изящество в одежде и поведении, а также классическое образование в одном из избранных учебных заведений Кантерлота. Доттид Лайн соответствовал этим ожиданиям… с трудом. Нужно сказать, что он всю жизнь не вписывался в обстановку, как может только низенький единорог-северянин с дурным нравом, но должность секретаря кабинета была его величайшим достижением. Его назначение на пост было столь неожиданным, что некоторые придворные были убеждены, что это очередная шуточка принцессы. Временами Доттид задумывался – может, это и вправду шутка, зашедшая слишком уж далеко.
Первым впечатлением от него было: он каждым своим дюймом – а их не так-то много – выглядит, как северянин. Густая серая шерсть, сопротивлявшаяся даже самым активным химическим выпрямителям. Чёрная спадающая на глаза грива, которая, если не держать её в узде, глотала расчёски и вселяла ужас в щётки. Низкое крепкое сложение, ужасно не сочетавшееся с окружением. В Кантерлоте, где всё устремлялось к небесам, Доттид прижимался к земле, как будто боялся, что её украдут.
И хуже того, шепталась шокированными тонами кантерлотская знать, он получил совершенно неподобающее образование. Кто это слышал о секретаре кабинета со степенью в химии? Не говоря уже про то, что его семья – это один скандал. Смутьяны все до единого без древнего происхождения или родословной. Простые ремесленники, да ещё и разбогатевшие за счёт не чего-нибудь, а винокурни. По мнению всехпони, кто хоть что-то стоил в Кантерлоте, они были группой безумцев, сбившейся с пути истинного в религии и неуравновешенной в политике. От того, что они жили на острове, отстоящем от материка в районе Ванхувера, – острове, настолько удалённом от гламура Кантерлота, что он был всё равно что в другой стране, – легче определённо не становилось.
Как следствие, кантерлотские аристократы не очень-то любили секретаря кабинета, а он отвечал им взаимностью. Это во многом объясняет, почему Доттид, сидя в Тревожно-зелёной гостиной[7] в Старом дворце, где проходила его встреча с собравшимся Советом лордов, страдал от гудящей головной боли. Повестка дня состояла только из одного пункта: Твайлайт Спаркл, и почему её приезд означает, что Мы Все Обречены.
– …неестественно и недостойно Её Высочества иметь такие близкие отношения с простой пони! Этот визит – всего лишь прикрытие коварных козней, коварно нацеленных на то, чтобы Твайлайт Спаркл, если её и вправду так зовут, возвысилась и стала править нами железным копытом! – так закончил лорд Троттингем необычайно напыщенную речь.
– Политическая система Эквестрии устроена не так, мой лорд. Это всего лишь дружеский визит и больше ничего.
– Тогда принцесса преобразит её в аликорна, нарушив тем самым Первый обет! И тогда она придёт к власти и станет править нами железным копытом.
– Биология аликорнов устроена не так, мой лорд. Всего лишь дружеский визит. Никаких преображений. Никаких железных копыт. Немного чая. Возможно, булочка-две, – устало ответил Доттид.
Встреча затянулась. Он уже махнул копытом на обед, а теперь к нему подбиралась суровая реальность того, что придётся пропустить и послеобеденный чай. Чашка чая с возможностью булочки ему бы совершенно не помешали.
Как бы Доттида ни раздражала паранойя собравшихся аристократов, он не мог не сочувствовать им самую малость. Если бы только Твайлайт Спаркл не была такой… эффективной. К этому моменту все до единого члены королевского дома были ей глубоко обязаны. Того самого королевского дома, кстати, в который её брат, и сам по себе занимавший должность с немалым политическим влиянием, недавно вошёл посредством женитьбы. А ещё все эти слухи о том, что они с принцессой чуть больше, чем просто подруги. Доттид вытряс эти мысли из головы. Приличные пони о таком не думают. А хуже всего – хуже всего в Твайлайт Спаркл было то, что она вела себя так, будто и ведать не ведает о своём политическом весе. Это не могло не быть притворством. Никак не могло.
– А возможно, она тайная дочь Селестии, рождённая во грехе, и ей суждено расцвести в нового аликорна! Этот визит предоставляет Её Высочеству возможность признать её! А тогда… – начал лорд Троттингем. Нужно сказать, что он был не из тех, кто упустит возможность вставить фразу, которую лично он считает удачной.
– …железным копытом, мой лорд? – мягко перебил Доттид.
– Ну-у. Ээ. Да.
– Я встречался с родителями мисс Спаркл, они чудесные пони и, что важно, не королевской крови и не аликорны. Они просто единороги, мой лорд, как и мы с вами. И они совершенно определённо её родители. Семейное сходство видно в первый же момент, а несколько поучительных минут, проведённых в архивном бюро, продемонстрируют, что свидетельство о рождении подтверждает то же самое. Этот визит – просто ради разговоров и чая, мой лорд. Никакого рода объявлений не будет.
– Все эти документы могли подделать! И, разумеется, её поместили бы в подставную семью, на которую она похожа. Но это всё неважно, ведь не пытаетесь же вы убедить нас в том, что кто-то вроде Твайлайт Спаркл просто «заскочит» на чай?
Доттид Лайн был впечатлён. Он и вправду слышал, как встали на место кавычки.
– Да, мой лорд. Именно в этом я и пытаюсь вас убедить. Это, как-никак, правда.
– Ерунда! Мы все знаем, в чём настоящая цель этого посещения! Оно должно продолжить порочную практику, эту, эту интрижку между Её Высочеством и простой пони, пользующейся привилегиями, которые ей никогда не полагались!
Что ж. До них тоже дошли слухи. А может, они их и пустили. А ещё были… весьма возмутительные истории, ходящие по копытам в переписанном виде или крошеными тиражами. В норме Доттид отыскал бы способ покончить с ними. Даже в отсутствие полностью законных путей нашлись бы методы оказать давление. Однако он получил от принцессы прямое указание ничего не предпринимать, а также подчёркнутое напоминание о том, что в Эквестрии нет законов об оскорблении величества. По правде говоря, кое-какие из историй он читал. Хорошо, хорошо, большую их часть. Чисто в исследовательских интересах, конечно же. Но ему, разумеется, отнюдь не хотелось, чтобы этот факт стал известен. Что, кстати, навело его на мысль…
– И где же вы взяли настолько нелепую идею, мой лорд? Уж не в драконьей ли пропаганде? Должен признать, вы меня удивляете своим выбором чтения.
Тут они заткнулись. Конечно же, они читали те истории, но никогда не осмелились бы признаться в этом. Только не перед членами своего круга, которые, положим, тоже читали всё те же истории. Самое забавное было в том, что каждый знал, что все остальные их читали. Главное – не признаваться первым. К чему только не приводит гордость…
– Нет… Конечно же, нет. Что за мысль! Но ходят разговоры…
– Мой лорд, разговоры всегда ходят. И всегда будут ходить. Но, я вас уверяю, это обычный визит и ничего иного. Принцесса не будет делать никаких заявлений и в особенности не будет, ну я не знаю, объявлять Твайлайт Спаркл своим непорочно зачатым звёздным дитя и новым Сверхтираном Эквестрии. И мы можем сидеть тут и разглагольствовать на эту тему хоть до тех пор, пока мисс Спаркл не закончит пить чай с Её Высочеством и они не разойдутся. Но…
– Что она кончит, Доттид? Именно этого мы и боимся. И мы можем только надеяться на то, что они потом разойдутся, – намекающим тоном сказала леди Клаудсдейл. Вдобавок она, как ей, вероятно, казалось, лукаво и понимающе подмигнула. Увы, это скорее напоминало начинающийся конъюнктивит.
Доттид отбросил всякую видимость сдержанности и выразил взглядом всё своё недовольство. Аристократка отпрянула. Хоть Доттид этого и не вполне осознавал, но, когда ему приходилось слишком долго обходиться без чая, у него был отчётливый вид, как будто он с существенным трудом удерживается от того, чтобы начать убивать окружающих без разбора. В Гражданской службе Эквестрии был маленький и невероятно неформальный подкомитет, основной задачей которого было по возможности следить за тем, чтобы секретарь кабинета был постоянно пропитан чаем. Ради блага Эквестрии в целом и самого подкомитета в частности.
– Так. Лорды. Леди. Если не последует дальнейших… разумных комментариев, я объявляю встречу закрытой. Если же вы по-прежнему не удовлетворены, прошу подавать жалобы Её Высочеству. Это ваша привилегия.
Доттид подождал секунды три, не вмешается ли пони-нибудь, а потом грохнул лежащим перед ним молоточком по подставке. В удар он вложил так много силы, что головка молотка затряслась, грозясь отвалиться. Доттид вышел из комнаты тяжёлой поступью, не беря на себя труд оглянуться и не обращая внимания на гул разговоров. Ему прекрасно было известно, о чём аристократы станут говорить в подобных случаях, и лучше ему было этого не слышать, хотя бы ради его и так измученных нервов.
Оказавшись на улице, он отчаянно глотнул воздуха. Вокруг дворца, как обычно, пахло жасмином, розами и свежескошенной травой, но прямо сейчас Доттид с удовольствием нюхал бы и свинарник. Лишь бы избавиться от вони аристократии в ноздрях. Он вдохнул ещё раз и едва не поперхнулся, увидев, что его поджидает чем-то весьма удручённый Лифи Сэлэд.
– Лифи? А тебе не полагается организовывать охрану для комнаты 7а?
– Я там наткнулся на небольшую сложность.
– Насколько небольшую?
– Комнаты нет.
Доттид закрыл глаза и вжал копыто в переносицу. Так он стоял несколько секунд, про себя взмолившись Селестии. Он был довольно религиозен, когда был совсем, ха, салатно-зелен. Да и вся его семья религиозна. В новые бурные времена они только крепче цеплялись за старые обычаи и древние несомненные факты. Его же вера давно угасла. Прежде всего потому, что крайне трудно придерживаться доктринёрской религии, если ты время от времени пьёшь чай со своим божеством. И всё же, когда Доттида одолевал стресс, он обращался к привычкам юности.
«Селестия милостивая, дай мне сил не сразить насмерть пони передо мной. Он не виноват и в общем-то славный пони. К тому же его жена меня никогда не простит. Аминь».
– В каком смысле «нет»? Она разрушена?
– В смысле нет. Просто… нет на месте.
– Как это?
– Я думаю, тебе лучше поглядеть самому, – сказал Лифи и умчался по воздуху.
Доттид Лайн, будучи приземлённым, последовал за ним помедленнее, проклиная летнюю жару и свою густую шерсть. Куда легче, подумал он, возносить благодарственные молитвы солнцу с родного острова с его приятными туманами. Искренние молитвы – так уж точно.
К непредставимому облегчению Доттида, Школа принцессы Селестии для одарённых единорогов была на летних каникулах. (Студенты, наряду с аристократами и журналистами, были в первых строчках списка пони, с которыми Доттид предпочитал не иметь дела.) Благодаря этому в коридоре были только Лифи Сэлэд и группа преподавателей, явно чувствовавших себя неуютно. Стены коридора были снизу до половины выкрашены казённо-зелёным, а сверху побелены. Как Доттид слышал от студентки-психолога, с которой встречался в далёком прошлом, это должно оказывать успокаивающий эффект на находящихся внутри. Ему такое действовало на нервы.
Стены были также украшены произведениями современного искусства. «Украшены», потому что у этих объектов отсутствовало какое-либо мыслимое практическое применение, и посему их можно было назвать только украшениями, несмотря на тот факт, что ничего они особенно не украшали. В свои юношеские дни Доттид предпочитал классифицировать их иначе, а именно как «мусор», из-за чего не раз ввязывался в пьяные споры со студентами художественных факультетов. Теперь он, конечно, был тактичнее. По крайней мере, в хорошие дни. Доттид поискал глазами номера комнат: два, четыре, шесть… а вот и комната 7а, во всей своей красе.
– Ну и что за игры, Лифи? Вот же тебе 7а, – сказал Доттид и указал на дверь.
– Нет, Дотти, это дверь. А комнаты нет.
– Так а куда же тогда эта дверь ведёт?
– Она ведёт… сюда же, в некотором роде, – сказал Лифи, а потом прибавил темп речи, увидев, что Доттид Лайн прямой наводкой двинулся к двери. – Они говорят, что проём вроде как закручивается обратно и советуют не смотреть, потому что это должно, цитирую, «основательно выводить из равновесия». Я… правда не думаю, что тебе стоит…
Доттид открыл дверь.
Он был основательно выведен из равновесия.
Он оказался лицом к лицу с… собой. Ему приходилось видеть зеркала, естественно[8], но тут было иначе. Начать с того, что всё было развёрнуто. Привыкнув за жизнь к зеркалам, он испытывал замешательство от того, что, когда он поднимал левое копыто, его отражение делало то же самое. Ещё хуже этого было чувствовать на себе своё же дыхание. Ощущать магическое присутствие другого единорога, а на самом деле – своё. Доттид нервно поправил свою цепь. Его двойник повторил это движение. На нём цепь висела так же криво, что и на оригинале. Да уж, выводит из равновесия, это точно.
И всё же в прошлой жизни Доттид был до некоторой степени учёным. Пусть химиком, но открытие можно преследовать где угодно. Поэтому он осторожно потянулся копытом. Они с двойником должны были вот-вот коснуться друг друга кончиками копыт, когда последовала вспышка, грохот и непродолжительное ощущение скорости. Потом было куда более продолжительное ощущение боли, и его было много. Когда народ зловредных карликов, начавших исполнять Наковаленный хор, выехал из его бедной избитой головы, он рискнул открыть глаз. Зрелище Лифи и ошарашенной учительницы медленно обрело чёткость. Доттид с трудом восстановил контроль над губами и наконец сумел выдавить несколько слов:
– Принцип исключения Поуни?
– Принцип исключения Поуни, – подтвердила учительница с явным облегчением от того, что с неё не спросят за смерть главы Гражданской службы Эквестрии.
Доттид поднялся на ноги, что вызвало возмущение у его ноющих суставов и побитой спины. Он неуверенно подошёл к двери и закрыл её. Потом повернулся к оставшимся преподавателям и заговорил:
– Ну хорошо. Это небольшое затруднение…
– Дотти, ляганой комнаты нет, извини за выражение. Мисс Спаркл придётся остановиться в гостевом ном… – попытался перебить его Сэлэд.
– Небольшое затруднение! Я не собираюсь сообщать Солнечной богине, что мы не способны организовать визит её ученицы. Что бы ни случилось, мы не разочаруем Селестию. Так вот, профессор Абак – я ведь правильно помню?
Айвори Абак, глава Королевской кафедры многомерной магоматики (Лун.), рывком повернула голову к нему. Она тайком огляделась и обнаружила, что большинство коллег, на поддержку которых она рассчитывала, уже исчезли. Просто поразительно, с каким искусством учёные умеют увиливать от нежеланных поручений. Некоторые из них начали осторожно отодвигаться, ещё когда секретарь только появился, – это были в основном старики, имеющие опыт в подобных неприятностях. Те, что помоложе, компенсировали нехватку опыта проворством и метнулись прочь при первой же возможности. А вот некая Айвори Абак, вместо того чтобы удалиться со всей возможной поспешностью, была слишком занята тем, что смотрела, как секретарь кабинета делает кульбиты в воздухе. Подобная незадача требовала от пони её положения и образования пространных и эрудированных сетований на судьбу. Причём, пожалуй, на классическом эквестрийском. Придётся придумать что-нибудь позже, потому что прямо сейчас ей на ум шло только: «Ох, конские перья».
– Да, мой лорд секретарь? – нерешительно отозвалась она. Судя по резкому падению температуры, сказала она что-то не то.
– Никакой не ваш лорд. Я сам зарабатываю себе на хлеб. Так вот, вы ведь глава Комитета по незапланированным сдвигам реальности, верно?
– Это же… откуда вы знаете? Это секретная информация! – возмутилась она.
– Да. Я сам её засекречивал. Так вот, кто-кто, а вы должны знать. Что здесь случилось?
– Комнату оставили в том виде, в каком она была, когда Твайлайт Спаркл здесь училась. Согласно распоряжениям вашего предшественника. Мы подозреваем, ээ… – она оглянулась, безуспешно пытаясь заручиться поддержкой коллег, но ни одного не нашла. – Эмм, мы подозреваем, что какой-то старый эксперимент мисс Спаркл, ээ, вышел из-под контроля. Понимаете, она всегда была весьма искусна в обращении с измерениями, а у чаросетки, если оставить её без присмотра, может развиться… эксцентричность. Мы полагаем, что именно так измерения оказались скручены.
– Ясно. Что ж, профессор, вот что я от вас хочу: соберите комитет и всё исправьте.
– Исправить?
– Верните комнату на место. Раскрутите измерения. Исправьте. Ведь наверняка же заброшенный ученический эксперимент – это вполне в пределах ваших немалых способностей?
– Ну да, но… ээ… конечно. Мы немедленно этим займёмся! – ответила профессор и, неуверенно кивнув Лифи, убежала искать оборудование и скрывшихся коллег.
– Восхитительно. Лифи? Как там продвигаются дела с гардеробом?
– Ты что, серьёзно?
– Абсолютно. Твайлайт Спаркл сможет провести завтрашнюю ночь в своей собственной комнате, или меня зовут не Доттид Иероним Лайн.
– Точно ведь, твоё второе имя – Иероним. Уж не досадил ли ты чем-нибудь родителям?.. – с ухмылкой ответил Лифи.
– Цыц. Гардероб. Немедленно.
Глава 3
– Можете ли вы подтвердить обвинения в адрес Твайлайт Спаркл о том, что она прибывает в Кантерлот с целью совершить государственный переворот?
Спиннинг улыбнулась немного шире. Она направила чуть больше усилий на то, чтобы излучать доброжелательность и стремление помочь. Не потому, что ей этого хотелось. Хотелось ей закричать и, возможно, придушить стоящего перед ней репортёра. Увы, наша вселенная несовершенна, и нам не всегда удаётся получить то, что хочется. Спиннинг добавила самую малость искренности в глаза. Идеально. Или, по крайней мере, близко к этому.
– Как же я могу такое подтвердить, мой дорогой коллега? Мисс Спаркл – близкий личный друг Её Высочеств.
– Вы не можете подтвердить обвинения потому, что они истинны, или потому, что они ложны?
Спиннинг мысленно выругалась. Дело шло к тому, что их хорошенько польют грязью. Она может отрицать всё, что ей угодно, но это всего лишь будет означать, что «Кантерлот Ньюс Найтли» напечатает что-нибудь с заголовком наподобие «ПРЕСС-СЛУЖБА КАБИНЕТА ОТРИЦАЕТ ПОПЫТКУ ГОСУДАРСТВЕННОГО ПЕРЕВОРОТА» или, если они будут чувствовать себя особенно мстительно, «КАБИНЕТ СКРЫВАЕТ ПОПЫТКУ ГОСУДАРСТВЕННОГО ПЕРЕВОРОТА?». Она могла бы упереться и не давать определённого ответа, но всё, чего она добилась бы этим, – это «КАБИНЕТ НЕ МОЖЕТ ОПРОВЕРГНУТЬ СООБЩЕНИЯ О ГОСУДАРСТВЕННОМ ПЕРЕВОРОТЕ» или «СООБЩЕНИЯ О ГОСУДАРСТВЕННОМ ПЕРЕВОРОТЕ ТВАЙЛАЙТ СПАРКЛ ПО-ПРЕЖНЕМУ НЕ ОПРОВЕРГНУТЫ». Какой-то короткий безумный момент она размышляла о том, чтобы всё подтвердить – просто чтобы посмотреть, какое будет выражение лица у репортёра, когда она, танцуя и резвясь, будет удаляться в закат, красиво подсвеченная огнем своей полыхающей карьеры. Картина была соблазнительной. Но потом Спиннинг пришла в чувство и остановилась на элегантном смешке и тактике затягивания времени.
– Я не могу подтвердить их, потому что они абсурдны, Сан. А сейчас наше время истекло, но вечером будет полноценный пресс-релиз, и там времени хватит на все ваши вопросы.
Зал немедленно взорвался гулом недовольных журналистов, и Спиннинг наклонилась к кафедре и успокаивающе взмахнула копытами. Все репортёры струйкой покинули зал для пресс-конференций. Точнее, все, кроме Сан Серифа из «Кантерлот Ньюс Найтли» и сидевшей в самом дальнем ряду земной пони с тускло-розовой шкуркой. Кобылица углубилась в свои заметки, а Сан оценивающе глядел на Спиннинг Топ.
Время для перерыва было выбрано с превеликим тщанием и злым умыслом. Сан мог прямо сейчас поспешить к станкам и выдать ранний выпуск, сочинив историю, как ему угодно. Но это означало бы, что о содержании вечернего пресс-релиза пришлось бы сообщать только на следующий день. Никак не удалось бы напечатать в один день и ранний, и обычный выпуск, так чтобы оба разошлись так широко, как хочется редакции. И Спиннинг Топ знала это не хуже Серифа. Так что ситуация сводилась к тому, блефует ли Спиннинг – действительно ли у неё есть что-то, что стоит напечатать? А если газета Серифа опоздает с этим материалом на сутки, будет ли она в результате выглядеть некомпетентно по сравнению с остальными?
Взгляд Сан Серифа стал пронзительнее, как будто бы он мог выяснить, что она прячет, простым усилием воли. Спиннинг ответила выражением лица, не говорившим абсолютно ничего. Пустая дружелюбность, фальшивая обходительность и ни единого кусочка полезной информации. Несколько секунд они продолжали это упражнение во взаимном недоверии и недовольстве, а потом Сериф резко опустил передние копыта на пол и вышел из комнаты, подрагивая от нервной энергии. Спиннинг позволила себе краткий момент торжества. Его хладнокровная манера и профессиональный облик – лишь притворство. В действительности же, когда его самообладание даёт трещину, видно, что он довольно несдержанный пони, подумала она.
Но вскоре чувство триумфа полностью прошло. Спиннинг в лучшем случае купила себе несколько часов. Если вечером она не вытащит из шляпы настоящего живого кролика, журналисты разорвут её на кусочки, а потом напишут статьи, которые можно охарактеризовать лишь как «апокалиптические». А между тем никакого кролика у неё за душой не было, да и шляпы тоже. Вот почему, перед тем как покинуть комнату, она задержалась и объявила в пространство таким тихим голосом, что вряд ли кто-то мог его услышать:
– Мне сейчас определённо не помешает чашечка травяного чая. Полагаю, мятного.
И поэтому же через несколько минут после того, как Спиннинг ушла, розовая кобылица поднялась и вышла, после чего позаботилась о том, чтобы отправиться в прямо противоположном направлении. Не прошло и получаса, как она прибыла в ту же самую эксклюзивную чайную лавку, что и Спиннинг, – совершенно случайно, разумеется.
Лавка была расположена в одном из наиболее фешенебельных районов Кантерлота, уютно устроившись между маленьким парком и открытым всем ветрам местом для прогулок. Снаружи она была непритязательным низеньким зданием, отделанным розоватым мрамором, подобно своим соседям. И подобно соседям же, она стояла на значительном отдалении от улицы, укрывшись за безупречно подстриженным регулярным садом, как если бы каждая живая изгородь была бруствером, а каждый декоративный кустарник – бастионом. На лавке не было вывески, никаких опознавательных знаков – совсем ничего, кроме номера дома.
Этот магазинчик был не из тех, что рекламируют себя. Если у вас достаточно средств, чтобы иметь возможность позволить себе его цены, и достаточно утончённости, чтобы пройти через заслон исключительно разборчивых привратников[9], вы о нём и так знаете. А если нет, то вам же лучше ничего не знать. Чашечка чая в этом заведении стоила бы вам дневного заработка обычной пони – непомерно дорого по любым меркам. Впрочем, эти деньги платили не за великолепие чая, а за конфиденциальность. Абсолютную, нерушимую конфиденциальность. То, что происходило внутри обитых плюшем уютных комнат для встреч наедине, не выходило наружу, что бы ни случилось.
Спиннинг погрузилась глубже в пышное кресло, обитое серовато-зелёным бархатом, и испустила довольный вздох, потягивая мятный чай. Как её уверяли, мяту собирали вкопытную в самой нетронутой глуши и сушили на солнце, а потом смешивали с зелёным чаем ровно нужного сорта и готовили в точном соответствии с рецептами. Чай действительно был хорош, в этом ему нельзя было отказать, но только фанатик наподобие Доттида смог бы оценить все тонкости, предположительно присутствующие в его вкусе и аромате. Спустя ещё несколько одобрительных глотков отворилась дверь, и розовая пони вошла и, не говоря ни слова, села по другую сторону лакированного столика.
Пока они молчали, проскользнувший внутрь официант, беззвучно ступая по толстому ковру, мягко поставил перед новоприбывшей заварочный чайник и чашку на узорную салфетку, глубоко поклонился и вышел. Две кобылицы ждали, затаив дыхание, пока не услышали щелчок закрывшейся тяжёлой ореховой двери. Немедленно после этого тускло-розовая пони с бледно-голубой гривой широко улыбнулась и заговорила:
– Спиннинг, милая моя, как мы давно не виделись!
– Слишком давно, Лили, слишком давно. Как жизнь в окопах?
Спиннинг ответила на улыбку подруги тем же. У неё были припасены целые арсеналы улыбок и ухмылок вкупе с разнообразными усмешками – от едва заметных до преувеличенно выразительных, но та, которая была на лице у Спиннинг сейчас, относилась к редкой разновидности. Она была искренней, полностью лишённой фальши – для Спиннинг это было редким удовольствием. С Гильдид Лили они дружили очень, очень давно. Конечно, формально они были на противоположных сторонах – когда Спиннинг перешла в Службу, Лили осталась работать в «Эквестрия Дейли». Однако антагонизм между ними был бледным, вытертым. Они знали друг друга с юных лет, с тех пор как познакомились в школе из тех, которые посещали юные девицы их возвышенного общественного класса. Потом они вместе читали классиков в Королевском Кантерлотском Университете и, наконец, вместе работали в «Дейли». Это значило куда больше, чем преходящие детали вроде того, кто на кого работал сейчас.
– Мы справляемся. Кое-как. Не стану лгать, дела идут уже не так, как раньше. Сейчас, я боюсь, всех волнует только тираж. Рейтинг. Демография. А времени для настоящей журналистики не остаётся. Вот поэтому меня поставили на тему «Твайлайт Спаркл – смерть наша». Всё это ерунда, и они об этом знают, но такое покупают. Особенно идиоты, в которых заинтересованы наши рекламодатели.
– Мне было любопытно, почему к нам прислали тебя. Разве ты не занимаешься зарубежными событиями?
– Теоретически занимаюсь. Но сейчас не происходит ничего такого, до чего есть дело редакционному совету, так что надо же им было меня к чему-то пристроить, хотя бы и к внутриполитической чепухе вроде этой.
– А что тогда поделывает Брейкинг Ньюс? Это ведь его делянка? Как редактора отдела внутренних дел и всё такое?
Гильдид Лили фыркнула. Это было самое благовоспитанное и респектабельное фырканье в мире, но всё же это было фырканье.
– О, он у нас возвысился в свете. Редакционный совет проводит через него решения о сокращениях. До историй ли ему теперь, когда он может наводить ужас на простых сотрудников и помыкать настоящими журналистами.
– Ну надо же. Из лекторов в ликторы, стало быть?
– Что-то вроде этого. Времена изменились, Спиннинг. Ты, похоже, вовремя соскочила с поезда. Сейчас во главе угла стоят тираж, попытки понравиться рекламодателям и максимум скандала при минимуме журналистики. После этой твоей волшебной пресс-конференции мне придётся вернуться в офис и написать заказную статью в соответствии с указаниями. В ней не будет ни единого слова правды, разумеется, но читателей она привлечёт. Выбора у меня не так-то много. Либо делать, что говорят, либо меня переведут на репортажи с цветочных выставок. А то и что-то похуже.
Лили сделала большой глоток из чашки, содержавшей адски сложную смесь ройбоса, календулы и лимонной травы, словно бы отчаянно пытаясь избавиться от мерзкого привкуса во рту.
– А. Что ж. Возможно, я могу избавить тебя от этой, как ты выразилась, заказной статьи.
– Я вся внимание.
– Ты же понимаешь, попытка вмешаться во внутренние дела столь уважаемого и респектабельного издания шла бы совершенно вразрез с долгом работника Гражданской службы Её Высочеств. Как минимум, это было бы нарушением профессиональной этики. Я даже теоретически не могла бы так поступить. Но…
– Да?
– Не желаешь ли рассмотреть гипотетический сценарий?
– Сколько угодно. Покуда он остаётся чисто гипотетическим, разумеется.
– Ну конечно. Так вот, гипотетически, что случилось бы, если бы срочный новостной повод должен был произойти одновременно с сегодняшней пресс-конференцией? Скажем, такой, который полностью входил бы в круг интересов и навыков журналиста, от которого ожидается вышеупомянутая заказная статья. Например, неожиданное развитие ситуации в Северном Грифонстане.
– Насколько гипотетически неожиданное?
– Встреча по урегулированию конфликта между дипломатами двух основных сторон. Здесь. В Кантерлоте.
– Дипломаты Свободной Грифоньей Республики и Империи Большого Грифонстана здесь? – это не было криком со стороны Гильдид Лили. Не вполне.
– Гипотетически.
– Что ж. Если у журналиста будут какого-либо рода доказательства. Например, с письменным документом из надёжных источников она…
– Или он.
– Ну конечно. У неё или него, как ты говоришь, появилась бы возможность убедить редакционный совет дать уже вышеупомянутому журналисту заниматься его или её проклятущей работой. На статью о том, что Твайлайт Спаркл – тайная дочь Дискорда, пришлось бы поставить кого-то ещё. И что же, есть такой документ?
– Он должен был бы существовать. С учётом регламента, должна была бы быть, скажем, конфиденциальная служебная записка министра иностранных дел премьер-министру. Если бы, конечно, это не было бы чисто гипотетической ситуацией. Мысленным экспериментом, если пожелаешь.
– И кто бы слил эту конфиденциальную записку?
– Слил? Селестия упаси, Гильдид, кто же настолько сойдёт с ума, чтобы слить нечто подобное? Нет, нет, это привело бы только к обвинениям по статье второй Акта о служебной тайне. Чревато серьёзнейшими последствиями.
– А. Стало быть, этому гипотетическому журналисту не повезло?
– Забавно, что ты заговорила о везении. У гипотетического журналиста была бы лишь одна возможность раздобыть эти сведения – если она…
– …или он…
– Разумеется. Если она или он случайно на них наткнётся. Благодаря чистому везению. Например, скажем, кто-то позабудет их где-нибудь. По небрежности. Ты же знаешь, как Гражданская служба обожает, чтобы тройные экземпляры были в тройных экземплярах. А когда у документа так много копий – две в архивы, одна главному личному секретарю, и конца списку не видно – есть неплохие шансы, что одну из них оставят где-нибудь, где она может оказаться в копытах у первой попавшейся пони.
С этими словами Спиннинг достала из седельных сумок тонкую жёлтую папку и уронила её на роскошный ковёр. По небрежности. Где она могла оказаться в копытах у первой попавшейся пони. Неудивительно, что так и произошло. Эта пони пролистала папку, улыбнулась и задала вопрос:
– А не вызовет ли это дипломатический инцидент? Вряд ли там желательно присутствие СМИ.
– Не будь эта ситуация чисто теоретической, я бы сказала, что да, дипломаты предпочли бы, чтобы всё прошло по-тихому. Однако это не представляет никакой сложности. В нашем сценарии конфиденциальные депеши из МИДа сообщают, что делегация СГР намеревается отказаться от встречи ещё до её начала. В знак протеста против нарушения перемирия, если выбирать повод наугад. Из этого всё равно может получиться блестящий репортаж, но он ничто не поставит под угрозу. Все в выигрыше.
– Если, конечно, не считать Гражданской службы. Странно, что они ничего с этого не получат.
– Ну… мы могли бы сказать, что этот наш гипотетический журналист чересчур компетентен. Глава пресс-службы – не я, конечно, а гипотетическая глава совершенно гипотетической пресс-службы – скорее предпочла бы кого-то не столь… проницательного. Более доверчивого. Не склонного к подозрениям.
– Полезного дурака.
– Это твои слова. Не мои.
– Гипотетического полезного дурака.
– Что-то в этом духе, да.
– Что ж, я ясно могу представить, как этот полностью вымышленный журналист смог бы использовать своё значительное влияние в своей газете, которая, разумеется, останется безымянной, и устроить так, чтобы послали кого-то конкретного.
– Превосходно. Вот как раз от чего-то подобного и выиграла бы Служба в таком сценарии.
Некоторое время они потягивали чай в дружественном молчании. Потом Гильдид заговорила, как если бы только что вспомнила:
– Давай полностью сменим тему, милая моя Спиннинг, – я тебе уже рассказывала про нашего репортёра из раздела моды и стиля жизни? По имени Хот Скуп? Она у нас недавно работает. На хорошем счету у руководства. Очень… доверчивая?
Спиннинг Топ снова улыбнулась, так же широко, как в начале встречи. Эта улыбка была столь же лишена фальши, что и та, но в ней не было и следа прежнего дружелюбия. О нет. Этот оскал был скорее похож на те, что иногда можно видеть в тропических водах вблизи, скажем, тонущих пони. Их, как правило, сопровождает вертикальный плавник.
– Надбавка за риск?
Лифи был не в лучшем духе. О нет. Ни капельки. Чего ему хотелось – это чего-нибудь жевнуть, жевнуть что-нибудь побольше, сбежать домой пораньше, обнять жену и провести приятно бесполезный вечер за попытками научить его младшую играть в парчиси. Бесполезный, потому что маленькая Мэриголд ещё не вполне доросла до того, чтобы перестать грызть фишки, и приятный, потому что зрелище того, как она пытается собраться с ловкостью, чтобы бросить кубики, помогая себе коротенькими крылышками держаться прямо, по совершенно предвзятому мнению Лифи было самым умилительным во всей Эквестрии.
Чего ему не хотелось, так это ещё хотя бы минуту потратить на быстро принимающий форму трудовой спор по бабки в джеме из крыжовника. К несчастью, его желания и нежелания не так уж сильно влияли на ситуацию. Лифи захотелось запустить копыто в гриву, но он воздержался от этого. Он и так замучается отчищаться. Вместо этого он ограничился тем, что распушил крылья, чтобы убедиться, что ярко-белые перья остались чистыми. Он глубоко вдохнул, чтобы успокоиться, и снова попытался заговорить.
– За какой риск тут доплачивать? Это же гардероб!
Лифи повернулся к капралу Свифт Вингу, ища поддержки, но не обрёл желаемого. Свифт вернулся к каменному выражению лица стражника, которому прямо сейчас нечем заняться, кроме как просто существовать. Он присутствовал, чтобы не подпускать журналистов, около десятка которых пришлось удалить из башни, несмотря на их заверения о том, что интервью с Твайлайт Спаркл было жизненно важным для будущего свободы печати в Эквестрии. После того как от журналистов избавились, пришлось с трудом пробираться сквозь крыжовнико-заварные оползни, чтобы добраться до верхнего этажа башни, где стоял гардероб, с которого стекали джем и заварной крем.
Стоявший перед Лифи бригадир терпеливо поморгал и ответил с густым троттингемским акцентом:
– Ну да, сэр, конечно, всего лишь гардероб. Но, прошу уж прощения, он не чей-нибудь, а Твайлайт Спаркл.
– И как это связано с риском?
– Ну, сэр, кто ж не знает, что она непростая пони. С необычайными мистическими силами, а то. Победила самого Дискорда. Справилась с Малой Медведицей, да так, что у той и волоска не упало со звёздной головки. Трижды героиня Эквестрии, как есть.
Другой рабочий включился в разговор:
– Я слышал, что принцесса послала её разбудить дракона и сказать ему, чтобы проваливал, и он послушался!
– Да нет, – ответил третий, – у неё есть дракон. Посылает ей почту и охраняет её, так я слышал.
Всем рабочим было что добавить, и их голоса слились в единый гул:
– Да это не тот дракон! Этот маленький, она его сделала из магии. А я говорю про настоящего, большого, в сотню футов ростом, с огнём и зубами, как мечи. А она сказала ему, чтобы скрылся с глаз долой, и он послушался!
– Это вроде кто-то из её подруг был?
– Я слышал, что она усмирила этого, знаете, гигантского пса-демона с тремя головами. Ему полагалось Тартар охранять, знаете, а она просто…
– …взяла и проследила за перелётом драконов, слышали, с двумя…
– С глазами, знаете, как прожекторы, и всем таким…
– …мой кореш говорит, что она самая умная пони во всей…
– …я ж вам говорю, взяла и сделала крылья подруге, как нечего…
– …её подруга, знаете, самая быстрая пони…
– …превратила в камень, вон он, прямо в саду…
– …да-да, путешествия во времени…
Лифи переждал, пока они все не угомонятся. Потом он заговорил усталым голосом:
– Да, положим, всё это более или менее имело место. До некоторой степени. Но какое отношение это имеет к обычному гардеробу?
Бригадир явно удивился.
– Обычному? Да откуда, по-вашему, сэр, у такой пони может быть хоть что-то обычное? Там внутри должны быть книги по магии и опасные магические инструменты.
Ещё один рабочий с тревожным видом вступил в разговор:
– Или монстры! Я слышал, что она постоянно держит парочку под копытом, чтобы оттачивать на них геройские приёмы.
И шлюзы прорвало. Снова. Нипони не знал, что там внутри, но у каждого была своя любимая теория:
– Там может быть портал, знаете, в целую её собственную вселенную, которую она держит для опытов.
– …мозги в банках, типа целая коллекция…
– …скелет Старсвирла Бородатого, оживлённый…
– …чудовища со щупальцами из-за…
– …корона Селестии…
Лифи подождал, пока шум не уляжется. Бригадиру хватило приличия принять смущённый вид на несколько секунд, а потом он заговорил:
– Как по чести, сэр, так нам бы надо быть в защитных костюмах. На всякий случай.
– У нас нет времени на… – Лифи оборвал себя. Так ничего не добьёшься. – Ладно, парни, как насчёт вот чего: я открою гардероб и покажу вам, что внутри нет ничего опасного, и тогда вы вытащите его на улицу, где мы сможем отмыть его и доставить, куда нужно. Как вам такое?
– С надбавкой за риск?
– Я готов согласиться на полуторную оплату.
– Договорились.
Лифи вздохнул. Вот из-за такого постоянный секретарь Министерства труда уволился в прошлом году. Явно из-за этого. В МВД всё-таки куда легче. Худшее, с чем приходится иметь дело, – преступники и им подобные. По сравнению с этим — ерунда. Лифи подошёл к шкафу, чавкая копытами в густом джеме, взялся за медную ручку в виде кольца и потянул. Толстая дверь со скрипом отворилась, и вдруг из гардероба выскочил пони, как будто выброшенный сжатой пружиной. К одному его копыту был привязан верёвочкой блокнот, а другим он тянул в рот перо.
– Мисс Спаркл! Что вы ответите на утверждения о том, что вы в тайне…
Он замер, обнаружив себя в компании невыразительного стражника, сбитых с толку рабочих и застывшего где-то между апоплексическим ударом и убийственной яростью Лифи Сэлэда. Лицо репортёра вытянулось. Наконец он заговорил куда менее пронзительным голосом:
– Ну, я арестован, да?
Было гораздо позже. События, как говорится, имели место быть. Комитет собрался под бдительным надзором Доттид Лайна, со скорбью примирившегося с тем, что вечернего чая не будет. Совсем. Что означало, что даже если бы он начал пить чай прямо сейчас, чтобы наверстать упущенное, то остался бы обделённым на один вечерний чай. На всю жизнь. Вот такие мысли угнетали его, пока комитет обсуждал сдвиговые напряжения тонкой структуры межпространственных покровов, вёл дебаты об энергетических разностях и почти что устроил истерику из-за того, как правильно держать дифференциальный чарометр. По-видимому, для школы копытчиков всякая попытка использовать зубы была ересью.
Далее последовали заклинания, ещё заклинания, несколько метких крепких слов, от которых воздух чуть не посинел, снова заклинания, от которых воздух и вправду посинел, и ещё крепкие слова, на этот раз – более панические. Насколько Доттид мог понять, измеренческий узел был туго запутан вокруг владений Йкзлпщлт!к Безгласной, Пожирательницы Душ, Приближающейся у Врат (а также несколько десятков иных звучных именований). По тому, как с лиц схлынула краска, зато лексика красочно расцвела, Доттид заключил, что это Очень Плохо.
– Так вы можете… распутать этот… измеренческий… узел? – спросил Доттид, спотыкаясь в терминологии.
Шла бы речь о химии – никаких проблем. Он даже сохранил кое-какие крупицы воспоминаний о высшей математике. Но многомерно трансцендентная физика? Ничего не вышло бы, даже пока он занимался активными исследованиями, а после всех этих лет, проведённых в окружении эквинитариев, – и говорить нечего.
– Мы должны. Причём нельзя терять времени. Он в любой момент может порваться и превратить дверь в 7а в портал, ведущий в Кошмарные Царства Безгласной, где под чуждыми звёздами чёрные ледяные ветра…
– Очень плохо. Я уже понял. Не нужно ударяться в стиль «Дэринг Ду и стеатитовой статуи», – сказал Доттид, потирая переносицу.
– О, обожаю эту книгу, – ответила Айвори Абак, вдруг заулыбавшись, как школьница лет на сорок моложе.
– Ага! Особенно про Подводный город и Спящего! Определённо лучшая из недавних! Знаете, у меня она есть с автографом, – добавил седогривый жеребец, который по виду годился Доттиду в отцы. Хотя отец Доттида, при всех его недостатках, в жизни не надел бы галстук-бабочку такого отталкивающего оттенка.
У Айвори Абак загорелись глаза.
– С автографом! Потрясающе! Я слышала, что следующая книга будет про…
– Не могли бы мы сосредоточиться на непосредственной экзистенциальной и, возможно, метафизической угрозе, исходящей от невыразимого ужаса прямо за дверью? Это было бы просто здорово, – ненадолго вышел из себя Доттид.
Ох уж эти университетские преподаватели! К тому же всем известно, что лучшая из недавних – это «Дэринг Ду и амулет Йендора». Та сцена в Городе карликов? Классика.
– Верно. Извините. Мы должны разорвать связь, не мешкая. Есть только небольшое, ээ, затруднение.
– Какого именно рода «ээ, затруднение»?
– Ну, ээ, физическое, эм, воплощение Безгласной может ненадолго проявиться, пока мы накладываем планарную печать.
– И что это за воплощение?
– Ну, ээ, соответствующие тексты описывают его как «жабообразное» и «щупалечное». Это примечательно, потому что мне не доводилось слышать про жаб со щупальцами.
– Примечательно. Да. Именно так бы я и сказал. Вам нужна моя помощь?
– Как у вас с планарными печатями?
– Безнадёжно.
– Боевыми заклинаниями владеете?
– Ничего толкового.
– А в чём вы сильны?
– Химия. Администрирование. Организация. А ещё я умею гнать виски.
– Правда? Виски? – спросила профессор Абак, в голосе которой впервые прорезалась заинтересованность.
– О да. Семейная профессия.
– Что ж, этот ваш талант может пригодиться нам впоследствии. Чтобы отгонять кошмары, – сказала она с невесёлой улыбкой.
Тут заговорил ещё один из её коллег, жеребец помоложе с оранжевой шкуркой и серьёзным видом:
– Позвать принцессу мы, полагаю, не можем?
Айвори начала было отвечать, но её перебил Доттид. Он говорил быстро и громко, нахмурив брови. С каждым предложением от его тщательно взращённого кантерлотского акцента оставалось всё меньше и меньше, и к концу речи Доттид звучал, как будто бы только что сошёл с ванхуферского поезда, чтобы искать удачи в большом городе.
– Ни в коем случае. Она без устали заботится о нашей безопасности, а вдобавок о том, чтобы солнце было там, где ему полагается. Ей редко выдаётся минутка для отдыха или свободного времени. Это посещение Твайлайт Спаркл – её первая возможность расслабиться за последние несколько месяцев. Я не стану ни при каких обстоятельствах тащить её сюда, чтобы взвалить на неё новую работу. Если мы будем звать Её Высочество каждый раз, когда нам приходится туго, то зачем тогда нужен… – он остановился, тяжело дыша, и поправился: – Я хотел сказать, то зачем тогда нужны мы? Разве не на случай подобных вещей ваш комитет и создавался?
У Айвори рот открылся от изумления, но она сумела быстро собраться с мыслями и ответить:
– Ээ, да, да, комитет существует, чтобы разрешать ситуации подобного рода. И, право же, – добавила она, повернувшись к своему оранжевому коллеге, – всё не так плохо, доктор, проявление должно быть максимум второго класса. Мы с таким справились без особых затруднений всего две недели назад.
Оранжевый пони, поднявший эту тему, успокаивающе поднял копыто.
– Извините, – примирительным голосом сказал он, – господин секретарь. Я просто, понимаете, проявлял осмотрительность…
Доттид сам поднял копыто и не дал ему договорить:
– Это я должен просить прощения. Мне совсем не следовало быть таким, мм, эмоциональным.
Несколько секунд царила неловкая тишина. Наконец её нарушила Айвори:
– Да. Так вот. Значит, решено. Продолжаем, как запланировали. Господин секретарь, я надеюсь, вы побудете здесь на страже. На случай, если нам понадобится помощь?
Доттид кивнул, и она подошла к двери и начала заклинание. К ней присоединились остальные члены комитета, заняв стойки для прыжка. Через некоторое время вид коридора за дверью растёкся, и его сменила обычная комната общежития, примечательная только тем, насколько аккуратно она была прибрана. Весь комитет бросился в комнату, а через несколько секунд дверь с грохотом захлопнулась. За десятью секундами тишины последовал визг, который начался с такой высокой ноты, что летучим мышам было бы неприятно, и опустился без перерывов на дыхание до рычания басом-профундо. Затем – опять тишина, прерванная булькающим, чмокающим звуком. Снова визги, на этот раз – обычных пони. Колеблющееся завывание. Звук, как будто порвалась гигантская резиновая лента. Звон разбитого стекла. Жужжание насекомых.
Доттид Лайн уже двинулся к двери, сам не зная, что будет делать, оказавшись внутри, когда услышал позади себя кашель. Он повернулся и увидел двух рабочих в дворцовых униформах, без видимых усилий несущих большой резной платяной шкаф – из тех, в которых можно с уверенностью ожидать найти проход в волшебную страну[10].
– Здрассте, ваше секретарское лордство. Нам куда этот гардероб поставить?
– Секретар…
Доттид вот-вот начал бы плеваться ругательствами и, возможно, просто плеваться, но его вдруг осенила ужасная мысль. Он сузил глаза.
– Это вам Лифи Сэлэд сказал так ко мне обратиться? – спросил Доттид голосом, напоминающим политые мёдом бритвенные лезвия.
– Да, ваше секретарское лордство, сэр. Так и было. Говорил, что к вам надо обращаться только так, это да.
– Чудненько. Гардероб оставьте прямо здесь. В комнате… наводят порядок, – Доттид бросил рабочим несколько монет. – А ещё сделайте одолжение и выпейте несколько пинт сидра за мой счёт. Принцессы его знают, когда мне ещё придётся увидеть бар, а тем более пропустить кружку-другую.
Рабочие ухмыльнулись и скрылись, вероятно, в направлении сидра. Доттид закрыл глаза и снова потёр переносицу. Башни в заварном креме, препирающиеся аристократы, сверхпространственно смещённые комнаты, тёмные создания из-за пределов времени и пространства, а теперь ещё Лифи решил, что самое время поиграть у него на нервах. И то, как он сорвался на нравоучения. «Зачем тогда нужен я?» Да уж, зачем… Он знал, что всё это его подтачивало.
– Селестия милая, дай мне сил, – пробормотал Доттид.
– Я могу попробовать, господин секретарь, но ничего не обещаю.
Он знал этот голос. О, он его прекрасно знал. Голос, который был для него в равной степени источником ужаса и надежды. Глаза Доттида распахнулись, а зрачки сжались в точки. Прямо перед ним стояла Селестия. Солнечная Принцесса. Непобеждённое Солнце. Призывающая Рассвет, и так далее, и тому подобное, целый список именований, титулов и поэтических вольностей, даже длиннее, чем у Безгласной. В наиболее формальных ситуациях, когда требовалось объявить полный титул, герольду приходилось трижды остановиться, чтобы перевести дух. И это настоящему тренированному кантерлотскому герольду, способному выдать полный список титулов императора Грифонстана на одном дыхании. Простой гражданский, вероятно, задохнулся бы насмерть.
Оказавшись перед своей правительницей, своим божеством и своим начальством, и всё это в одном лице, Доттид, к своему ужасу, обнаружил, что понятия не имеет, что сказать. Его мозг, ещё до этого чувствовавший, что его недооценивают и скверно используют, просто отключился. Не дождавшись подмоги от головного отделения, ноги взяли инициативу на себя и так резко склонили тело в поклоне, что нос больно ударился о полированный мрамор в дюйме от облачённых в золото копыт принцессы.
– Ваше Высочество! – залопотал Доттид, как только хотя бы частично овладел собой. – Я… со всей почтительностью… фигура речи…
Она рассмеялась, и, о чудо, Доттид почувствовал себя лучше. Он не знал, в магии ли тут дело, или просто в принцессе, или это попросту одно и то же, но рядом с ней он был… безмятежен. А никто в своём здравом уме не приложил бы к нему это слово. Но это была правда. Он чувствовал себя безмятежным. Спокойным. Прощённым. Однажды, выпив гораздо больше своей нормы, Доттид попытался объяснить это Лифи и Голди – чувство благодати. Милости куда большей, чем он заслуживал. Они на него странно посмотрели, и он оставил эту тему, а потом списал всё на выпивку. Но это была чистая правда. Как только он видел Селестию, то знал: принцесса рядом, и больше ничто не может пойти не так. Конечно, покуда принцесса довольна. Не бывает же так, чтобы можно было обойтись совсем без подвоха?
– Поднимайтесь, пожалуйста. Я вас уверяю, вы уже продемонстрировали почтительность с избытком.
– Конечно, Ваше Высочество, – сказал Доттид, с некоторым трудом поднимаясь на ноги. – Мои извинения. Чем я могу вам помочь?
– Никаких извинений не требуется. Мне сказали, что я смогу найти вас здесь. Значит, Твайлайт Спаркл остановится тут?
– Да, Ваше Высочество. Библиотечная башня была сочтена неподходящим местом. Из соображений безопасности. Состояние полов, понимаете.
– Разве она не заполнена джемом почти до краёв?
Доттид Лайн был ветераном разговоров с принцессой. Его выражение лица не изменилось. Он даже глазом не моргнул. Просто продолжал говорить, почти не сбившись с ритма:
– Только по большей части заполнена джемом, Ваше Высочество. Который преимущественно на полу. Отсюда соображения безопасности.
Принцесса, в свою очередь, была ветераном разговоров с кем угодно.
– Разумеется. Джем из крыжовника широко известен своими опасностями. Что ж, проведённая здесь ночь послужит ей приятным напоминанием о жеребячестве. Должна сказать, мне отрадно видеть, что вы приняли такое глубокое личное участие в столь незначительном вопросе.
– Когда речь идёт о гостеприимстве Вашего Высочества, незначительных вопросов не бывает, Ваше Высочество.
– Неужели? – сказала принцесса, изящно выгнув бровь.
– Ну конечно, Ваше Высочество. Я должен проследить, чтобы всё было, – тут из 7а донеслось продолжительное жужжание, завершившееся ровно тем звуком, какой производил бы виндсёрфинг на краю бокала, – идеально!
– Вплоть до того, что несёте стражу перед её жильём? Кстати, что там происходит, любопытно было бы узнать?
Доттид Лайн застыл. Принцессе не лгут, но ей необходимо было вернуться к себе и расслабиться. Завтра прибывала её любимая ученица и, насколько Доттид мог судить, ближайшая подруга, и ничто не могло пойти не так, если только Доттид мог это предотвратить. А если не мог, то какой от него… От отвернул от этого опасного направления мыслей и решил экономно использовать правду.
– Очаг борьбы с межвселенскими паразитами, Ваше Высочество.
– Правда? Я и не знала, что во дворце завелись, кхм, паразиты, – ответила принцесса с блеском в глазах, означавшим, что её это забавляет.
– Разумеется, нет, Ваше Высочество. И поэтому доблестные пони из Комитета по незапланированным сдвигам реальности трудятся там на наше благо. Чтобы всё так и оставалось. Вечная бдительность, – из комнаты донеслась череда ударов, а за ней звук скольжения, ещё удар, глухой гул, и довершил всё очень окончательно прозвучавший грохот, – и верность долгу! Профессор Айвори Абак сказала, что это всего лишь, ээ, проявление второго класса, даже если может сложиться иное впечатление. Рутина. Вашему Высочеству не о чем беспокоиться.
– Я уверена, что ваша команда по борьбе с паразитами может служить примером всем нам. И, разумеется, я полагаюсь на экспертное мнение профессора. Однако есть другой вопрос, по которому я хотела бы услышать ваше мнение.
– Что угодно, Ваше Высочество.
– Я получила интереснейшую петицию из Совета лордов, – с этими словами Селестия подала знак стражнику из своего сопровождения, который тут же передал ей туго скрученный свиток.
– О, – сказал Доттид или, по крайней мере, попытался сказать. Его мозг снова забастовал. Получилось только скруглить губы в удивлённое «О», когда Доттид вновь потерял управление тонкой моторикой и онемел.
Селестия аккуратно развернула свиток телекинезом и сделала вид, будто старательно его читает.
– Ну-ка, ну-ка. Да. Это петиция о том, чтобы я опровергла заявления о том, что Твайлайт Спаркл – моё, – тут она вгляделась в свиток с театральными вниманием и тщанием, – «непорочно зачатое звёздное дитя» и что я намереваюсь объявить её «Сверхтираном Эквестрии» – так здесь говорится. После чего она предположительно должна будет править Эквестрией железным копытом. Не желаете ли прокомментировать?
– Я… эмм… Вы же знаете аристократов, Ваше Высочество. Они очень, ээ, ревностно оберегают свои привилегии. Существует некоторая отчасти понятная, мм, напряжённость, связанная с вашей любимой ученицей.
– Звёздное дитя?
– Ну, я…
– Не думала, что лорд Троттингем знает слово «непорочно».
– Возможно, я…
– И «Сверхтираном»? Неужели?
Селестия помолчала, нахмурившись до почти комических пропорций. Заметив слегка паникующий вид Доттида, она сменила выражение на мягкую улыбку, сопровождающуюся лишь намёком на беспокойство у неё в глазах.
– Я намереваюсь опровергнуть все эти утверждения, в согласии с петицией. Разумеется, – продолжала Селестия.
– Разумеется, Ваше Высочество.
– Как вы думаете, вероятно ли, что я об этом ещё что-то услышу?
Доттид Лайн сдался. Исключительно нечестно, когда от тебя ожидают, что ты будешь поспевать за божеством.
– Нет, Ваше Высочество. Я об этом позабочусь.
– Превосходно! И это, мой маленький пони, возвращает нас к началу нашей беседы.
– Правда, Ваше Высочество?
– О да. Вы просили сил, если мне не изменяет память. И, судя по голосу, вы в них подлинно нуждались.
– Я, ээ, фигура речи, Ваше…
– Ерунда. Пусть не говорят, что я оставляю без внимания нужды вернейшего из подданных.
Тут принцесса подала знак другому стражнику, и тот передал ей свёрток цилиндрической формы. С лица стражника не сходило при этом рекомендуемое для них выражение исключительного стоицизма, но внимательный наблюдатель мог бы заметить нечто очень напоминающее тень улыбки в районе его губ.
Принцесса аккуратно развернула свиток и вручила содержимое Доттиду, который принял его в свою собственную телекинетическую ауру, куда более тусклую. Это был термос. С религиозным благоговением Доттид открутил крышку и глубоко вдохнул. Термос был наполнен чаем. Отличнейшим чаем. В мире вдруг всё встало на место. Любая проблема была разрешимой. Любая трудность – преодолимой. Чай был, и чай был решением всех проблем. Или, скорее, он обладал изумительной способностью заменить все проблемы на более фундаментальную, а именно: где ещё чай?
– Так как, Доттид Лайн, вернулись ли к вам силы? – с улыбкой спросила Селестия.
– Да, Ваше Высочество. Выше всех ожиданий. Спасибо вам, Ваше Высочество.
– Не стоит благодарности. А теперь я должна оставить вопрос визита Твайлайт Спаркл в способных копытах. Обращайтесь ко мне, если у вас возникнут сложности с, кхм, борьбой с паразитами. Меня же зовёт долг. Я, разумеется, пытаюсь по возможности освободить своё расписание на завтра.
И с этими словами Селестия ушла. Сразу после этого дверь в 7а распахнулась, и из неё вылетела профессор Айвори Абак, оставляя за собой слизь, сукровицу и странных извивающихся тварей, похожих на помесь червей-нематод и консервных ножей. Она врезалась в противоположную дверь, поднялась на ноги, упала, снова поднялась, наложила заклинание личной защиты и убежала обратно в комнату, крича что-то про резонанс. Доттид невозмутимо наблюдал за этим на протяжении двадцати ударов сердца. Он сделал большой глоток чая, бережно завинтил термос и поместил его в сумку, надёжно расположив между двумя толстыми папками. А потом Доттид проскакал в комнату – с определённым стилем и безо всякого плана. Оказавшись внутри, он как раз успел подумать: «А-а-а, щупальца в форме жаб. Ну конечно». Затем его поглотили тьма и хаос.
Глава 4
Было гораздо, гораздо позже. Собственно, было уже настолько поздно, что слово «рано» становилось более применимо. Доктор Голден Доун добавила йода на ватку, которую опытно держала телекинезом, и прижала её к беспокойному пациенту.
– Ай, – сказал Доттид Лайн, вздрогнув.
Санитарам, прибывшим на место сражения, удалось снять с него сумки и толстую серебряную цепь, служившую знаком его должности, но никакая сила в Эквестрии не смогла бы вырвать из его копыт термос, теперь уже довольно помятый. Термос был его связующим звеном с лучшим, не столь безумным миром. Миром, где есть чай. Миром, в котором есть солнечный свет, смех и далёкая, но многообещающая перспектива булочки. Только без джема. Смутно, как пони, недавно перенёсший сотрясение мозга, он подумал, что хватит с него джема. И заварного крема. Когда он попадёт домой – это будет уже с недели на неделю, – то перетряхнёт всю кладовку. На всякий случай.
– Пожалуйста, не дёргайся.
– Я бы – ай – не дёргался, но ты же постоянно делаешь – ай – вот это, – недовольно ответил Доттид.
Он был последним пациентом и единственным, кому понадобилась хоть сколь-либо существенная медицинская помощь. Члены комитета получили максимум царапину-другую, а в остальном были вполне целы. Они провели в импровизированном медпункте в коридоре около комнаты 7а ровно столько времени, сколько понадобилось, чтобы вычесать из шкуры разнообразную слизь, и уже давно удалились. У них, как оказалось, сложились свои обычаи на случай успешного пространственного раскручивания: традиция предписывала трапезу из тушёной брокколи (по причинам, слишком запутанным, чтобы их объяснять) и столько крепких спиртных напитков, сколько они смогут выдержать (по причинам, объяснять которые было бы излишне). Доттид, ещё не избавившийся от тумана в голове, сделал мысленную заметку послать комитету ящик из отборнейших частных резервов его семьи. Они это заслужили.
– Так тебе и надо, Дотти. С какой стати тебя вообще понесло в атаку на такого большого монстра? – спросила Голден, глядя на него с выражением где-то между заботой и раздражением. Они были давними знакомыми, и ей не в первый раз приходилось собирать его по частям, после того как блестящий план оказался не настолько блестящим, как сперва казалось.
– В тот момент это – ай – казалось правильным решением. Ну ты знаешь. За – ай – Эквестрию! В этом духе. Чиновники, знаешь ли, приносят ту же самую присягу, что и королевские стражники. Служить двум сёстрам и всё такое прочее.
– Да, но вас-то, хиляков, не по боевым способностям отбирают.
– Ну у тебя и манеры – ай – обхождения с больными, Голди.
Доктор Голден Доун величественно обвела копытом коридор. По крайней мере, настолько величественно, насколько это было возможно. Коридор по большей части остался неповреждённым, но там не на что было указывать даже в лучшие времена. Тусклые стены казённого учреждения. Невдохновлённые и невдохновляющие произведения искусства. Гардероб, который видел лучшие дни, а возможно, и лучшие столетия. Насколько она понимала, сражение не вышло за пределы пространственно искажённой комнаты, хотя одно щупальце прорвалось сквозь дверь 7а и обхватило несчастный гардероб. А когда оказалось, что он несъедобен, то швырнуло его обратно. Довольно-таки сильно.
– Видишь где-нибудь тут больницу? Нет. Не видишь. Так что помолчи. Тебе повезло, что ты остался в живых.
– Вообще-то, мы её в конце концов изгнали.
– Нет. Это профессор Абак её изгнала.
– Я помогал!
– И чем же, скажи на милость?
– Я отвлёк на себя внимание в тактически выгодный момент, разумеется.
– То есть тем, что тебя жевали? – Голден поцокала языком, осматривая многочисленные места с исцарапанной и ободранной кожей на голове и плечах друга. – Ну, кажется, это всё. Обращайся к врачу, если будешь испытывать тошноту, жажду крови и/или плоти, приступы головокружения или сны о необъятных подводных городах, и постарайся воздержаться от сражений с павшими богами хотя бы на двое суток.
Доттид слабо улыбнулся и указал на уродливый отросток у себя на левом виске.
– Ты ни о чём не забыла?
– Что? А, мозговой червь Безгласной? Он мёртв, эфир об этом позаботился, так что он тебе не повредит. Да ему и так нечего было бы есть – какой там у тебя мозг. Подожди несколько часов, и он сам отвалится. Должно пройти безболезненно.
– Хочешь сказать, мне ходить с этой штукой на голове? Ты что, не можешь её убрать?
– Дотти, я могу её убрать, но только вместе с куском твоего черепа.
– Я привязан к своему черепу. Он мне дорог как память.
– Я так и полагала.
– Значит, эта штука будет у меня на голове до завтрашнего дня? Я с ней нелепо выгляжу!
– Для тебя это сильное слово, но да, немного нелепее, чем обычно. В принципе, мы, наверное, сможем убедить доброго профессора расстаться с ещё одним экземпляром. Прицепи его на другой висок. Ну знаешь, для симметрии, – сказала Голден, ухмыляясь по-волчьи.
Доттид, в свою очередь, ответил взглядом, говорившим, что, хоть они там и однокашники со школы, Голден подошла до опасного близко к краю. Та лишь шире улыбнулась. Как и на Лифи, уничтожительные взгляды Доттида уже десятки лет, как не оказывали на неё никакого ощутимого эффекта. Впрочем, нет, не совсем так. Она от них впадала в ностальгию. Ситуация готова была обостриться и, возможно, перейти в обмен воспоминаниями о постыдных случаях из студенческой жизни, но их прервал Лифи Сэлэд, который вбежал в коридор, как будто за ним гнались собравшиеся орды Тартара.
– Дотти, мы получили… Что это у тебя на голове?
– Это мой питомец, мозговой червь. Я назову его «Джефф», – ответил Доттид.
– Вообще-то, это самка. У самцов микроскопические размеры. Это называется, если я правильно помню, «экстремальный половой диморфизм», – сдавленным голосом сказала Голден.
– Ну тогда Джеффина, – сказал Доттид, метнув в неё взгляд. – Так что, Лифи? Что мы получили? Только не говори, что проблему. Новых я сейчас не выдержу.
– Нет-нет, мы получили… Да что тут произошло? Что случилось с гардеробом? – спросил Лифи, указывая на побитый предмет мебели, сейчас скорее напоминавший дерево для растопки.
– Он был повреждён в пути, – с невозмутимым лицом ответил Доттид.
– В пути?
– Да. В пути от того места, где он стоял, до вот той стены. Путь короткий, а повреждений много. Ты же знаешь, как это бывает: закажешь что-нибудь по почте с другого конца Эквестрии, и обязательно на последнем отрезке маршрута какому-нибудь почтальону придёт в светлую голову пропустить твою посылку через камнедробилку. И здесь было похоже, только с участием щупалец. То есть, одного щупальца, но зато большого.
Лифи принял обеспокоенный вид. Он повернулся к Голден, которая с заметным трудом сдерживала улыбку, и спросил:
– С ним, э-э-э, всё хорошо?
– Физически? Всё в порядке, по модулю лишнего синяка или ссадины, – ответила Голден, улыбка которой в конце концов победила. – Умственно? Боюсь, он был таким же, ещё когда мы впервые встретились.
Доттид перевёл взгляд с одного из своих давних друзей на другого, коротко взвешивая возможность убийства. Он хорошо владел словами. Надгробные речи на похоронах их обоих были бы весьма проникновенными, он бы об этом позаботился. В конце концов Доттид нехотя оставил эту идею. Ему нравилась жена Лифи и, если уж на то пошло, подруга Голден. Они этого не заслужили. Так что он ограничился:
– Он, вообще-то, стоит рядом и ждёт, чтобы вы двое прекратили свой балаган. Лифи, скажешь ты наконец, что мы такое получили? Награду? Бесплатные пончики у Пони Джо? Повестку в суд? Подарочный набор униформ «Вандерболтс»? Предварительный выпуск «Дэринг Ду и стигийского скипетра»? Хоть бы последнее.
– Письмо. Точнее, копию письма Твайлайт Спаркл Её Высочеству. Только что прибыло драконьим огнём.
– Вдохновляющее повествование о побеждённых проблемах дружбы, без сомнения?
– Ээ, перемена планов, – ответил Лифи с выражением пони, строящего карточный домик. На зыбучем песке. Во время землетрясения.
Доттид прикрыл глаза копытом. Он вдохнул поглубже, обхватил побитый, поцарапанный и помятый термос и сказал:
– Ладно. Руби.
– Она остановится у родителей на время своего визита.
Доттид сумел впечатлить Лифи Сэлэда. Он ругался, не переводя дыхание и не повторяясь, целых четыре минуты, после чего ему пришлось выдумывать новенькие, особенно едкие ругательства и проклятия. Со временем поток инвектив постепенно иссяк, и Доттид просто сидел, молча кипятясь. Немного спустя он, похоже, вышел на некий новый уровень злости, где и остановился, выглядя нормально и даже довольно-таки спокойно, и только время от времени пробегавший по его лицу тик выдавал то, насколько близок он был к тому, чтобы начать брать заложников.
– Ладно, – сказал Доттид. – Их дом покрыт шоколадным фондю?
– Нет.
– Ещё чем-то съедобным?
– Нет.
– Он в Эквестрии?
– Э, да.
– И в нём не обитает никакой зловредный дух?
– Нет, насколько мне известно.
– Превосходно! Наконец-то хоть что-то идёт по плану. В широком смысле этого выражения, разумеется. Очень широком. А какая обстановка с мерами безопасности?
Впервые за день Лифи почувствовал настоящее облегчение.
– Всё отлично. Ожидается, что Её Высочество принцесса Кейдэнс посетит их приблизительно в то же самое время, так что все обычные предосторожности уже предприняты. С Найт Лайтом и Твайлайт Твинкл провели инструктаж, и они знают, что делать – не открывать посылки, как вести себя с прессой и всё такое.
– Ещё и визит принцессы? Мудрёная задача. Почему она там?
Лифи принял озадаченный вид, потом перевёл взгляд на Голден и попытался неприметно указать себе на голову. Голден пожала плечами.
– Потому что, – недоумевающим голосом начал Лифи, – она их невестка? Вспомнил? Свадьбу? Ты напился, а потом мы все трое провели время в одном коконе, пока его не взорвали боевой любовью? Ты точно уверен, что мозговой червь не, э-э-э, добрался до сочной середины?
– Вполне уверен, – ответил Доттид. – Извини. День был долгий. Я знаю, что она их невестка, просто интересно, почему она там именно сейчас. Ну да неважно. Ладно. Со всем, стало быть, разобрались. Я, пожалуй, отправлюсь на посадочную площадку. Чтобы за всем проследить до конца. Убежусь, что Твайлайт спокойно сюда доберётся. После этого – всё в копытах принцессы. Образно выражаясь. Что теперь-то может пойти не так?
Лифи поморщился. Он по большому счёту не был суеверным, но к его возрасту невозможно не выработать твёрдого убеждения в том, что Вселенная прислушивается к подобным фразам. Ведь как только ты решишь, что видишь свет в конце туннеля…
– Доттид! Хвала Селестии, что я тебя нашла!
…это оказывается встречным поездом. Охваченным огнём.
В комнату влетела Спиннинг Топ. Если утром она выглядела растрёпанной, то теперь она достигла уровня крайней неопрятности. Крайняя неопрятность по меркам Спиннинг означала, что детальное исследование её гривы (возможно, под лупой) показало бы, что ей нужно причесаться.
– Доттид! – снова заговорила она, – Тебе просто необходимо… что это у тебя на голове?
– Джеффина.
Спиннинг отчаянно посмотрела на Голден и Лифи Сэлэда. Последний, в свою очередь, сделал умиротворяющий жест копытами. Жест из тех, которые среди пони, хорошо знавших Доттида, означали что-то в духе: «Он не сумасшедшее обычного. Просто подыграй».
– Хорошо, – сказала Спиннинг, переведя взгляд обратно. В её словах сквозила неуверенность. – Тебе просто необходимо поговорить с репортёром из «Эквестрия Дейли». Ходят дичайшие слухи о том, что мисс Спаркл – какое-то звёздное дитя: полу-аликорн, полу-драконэквус и полу-дракон. Я оттягиваю время, пообещав пресс-конференцию, на которой всё будет разъяснено, но подумала, что лучше дать «Эквестрия Дейли» эксклюзивное интервью перед этим. Если повезёт, то тогда менее скрупулёзные журналисты пойдут на разные ухищрения, чтобы выведать содержание интервью, и завязнут промеж собой. Это должно дать нам время на то, чтобы спасти ситуацию. Но прежде всего нам нужно подавить все эти безумные слухи, пока они не вышли из-под контроля.
Доттид Лайн улыбнулся хрупкой весёлой улыбкой пони, который не просто стоит на краю бездны, а ещё и приплясывает.
– О нет. Такого допустить мы не можем. Где этот репортёр?
– Тут в коридоре, и, ээ, насчёт этой штуки у тебя на голове?
– Джеффины, да.
– Точно. Джеффина. Ты не мог бы оставить её здесь?
– Никаких шансов. Это вопрос привязанности, как тебе может объяснить Голден. Куда я, туда и она!
С этими словами Доттид фланирующей походной вышел в коридор, свернул за угол и оказался лицом к лицу с земной пони с зелёной шкуркой и оранжевой гривой. Как только Доттид показался ей на глаза, она на одном дыхании выпалила явно заранее приготовленное предложение:
– Хот Скуп из «Эквестрия Дейли», господин секретарь. Есть ли у вас комментарии для нашего специального выпуска относительно шокирующих заявлений о том, что… Что, во имя Эквестрии, такое у вас на голове?
Доттид сияюще улыбнулся ей бесхитростной улыбкой, и его глаза лучились невинностью. Словом, у него был вид лжеца, прирождённого и убеждённого.
– Видите ли… Можно мне звать вас Хот? Да? Спасибо. Так вот, моя дорогая Хот, это декоративная мозговая пиявка. Авангард моды модификаций тела. Самый шик. Я удивлён, что пони вашего масштаба – нет-нет, я говорю такое не всякому журналисту – не слышала о них. Что там, я лично слышал, что такой авторитет, как Фото Финиш, объявила декоративных мозговых пиявок хитом этого сезона. И я вам этого не говорил, вы же понимаете, но леди Клаудсдейл…
И так оно и продолжалось – исходный вопрос был практически забыт. Ведь написать про то, что Твайлайт Спаркл – это Дискорд, отправленный назад во времени, чтобы остановить себя самого, можно когда вздумается. А вот течения моды – товар скоропортящийся. В то время как большинство пони порицали нынешнюю прессу за легкомысленность, Доттид ею упивался.
Было гораздо, гораздо, гораздо позже. Настолько поздно, что Селестия уже подняла солнце. Доттид поднял взгляд на сияющее светило, скрытое за несколькими тонкими облачками. Его прищуренные глаза были тусклы, и, если честно, тусклы были и его мысли. День был очень долгий. На ум пришли непрошенными слова «Молитвы приветствия солнца». Поразительно, как вещи из жеребячества остаются с тобой, хочешь ты этого или нет. Доттид отмахнулся от слов. Он знал, что она не хочет, чтобы ей поклонялись. Хоть она этого и заслуживает.
Он откинулся на мраморную скамейку, прижался к термосу – помятому, в шрамах, немного в слизи и трагически пустому, – как жеребёнок к мягкой игрушке, и пролистал бумаги. Доклад из МИДа, сообщающий о том, что с помощью премьер-министра они сумели убедить остальной мир в том, что нет, Твайлайт Спаркл не собирается явиться к ним в ореоле сверхъестественного пламени. Доклад Лифи о том, что все меры по безопасности предприняты. Выпуск «Кантерлот Ньюс Найтли» – тут Доттид позволил себе торжествующую улыбку – с заголовком на первой странице: «ПО СТРАНЕ ШАГАЕТ МОДНАЯ СЕНСАЦИЯ». Статью про Твайлайт, дитя любви Дискорда, задвинули на седьмую страницу. Три дюйма в одну колонку, зажатые между рекламой мази и решением кроссворда с прошлой недели. Улыбка превратилась в оскал.
Доттид отложил бумаги и осмотрелся. Он сидел на мраморной скамье, которую какой-то предусмотрительный архитектор разместил возле входа в дворец как таковой, располагавшийся у Доттида справа. Слева от Доттида был грациозно выгнутый мост, соединявший дворец с посадочной площадкой. Сама площадка была каменным диском и удерживалась в воздухе изящно изваянным мраморным кронштейном и, как знал Доттид, несколькими десятками тщательно сплетённых заклинаний. Центр диска был оставлен свободным под небесную колесницу, которая должна была доставить Твайлайт Спаркл, но по краю расположилось умопомрачительное количество королевских стражников, обшаривающих небо тренированными глазами. Высоко над ними – Доттид знал, потому что сам это организовывал – несло патруль крыло лучших летунов Стражи. Следили за сюрпризами и скрытые из вида маги-единороги, специализирующиеся на более коварных разновидностях магии. И, конечно, вот-вот должна была явиться принцесса. Точнее, обе принцессы. Луна осталась на ногах допоздна. Доттид зевнул. Он тоже остался. Очень-очень допоздна.
Он вздохнул. День был очень долгий, но наконец-то всё должно было идти как следует. Если только не думать о том, что будет дальше. Ещё один день борьбы с проклятым казначейством. Свежий идиотизм от Скай Слайсера. Селестия знает, что ещё. Доттид оттолкнул эти мысли. Об этом он подумает позже. Пока что он будет просто купаться в успехе. В некотором роде. Он притянул к себе термос и стал ждать. Нужно проследить за этим делом до конца.
Твайлайт сошла с колесницы, радуясь, что скоро увидит свою любимую наставницу. Погода была чудесной, хотя ранним утром на такой высоте и было чуть холодновато, и у Твайлайт было много времени в запасе. Возможно даже, что времени хватило бы на то, чтобы прогуляться по улицам города и купить… как её там, декоративную пиявку? Рэрити ворвалась в библиотеку как раз перед тем, как прибыла колесница, и, сжимая перед собой ранний выпуск «Эквестрия Дейли», затараторила про то, чтобы следовать какому-то там течению. К сожалению, это было хоть и после важнейшего Первого Кофе, необходимого Твайлайт, чтобы прийти хотя бы отчасти в поняший вид, но до почти столь же важного Второго Кофе, без которого Твайлайт не могла вернуться к ясности мышления. В результате слова её подруги оставили не очень чёткое впечатление. Если бы не кошелёк с монетами, который Рэрити сунула ей в несопротивляющееся копыто, Твайлайт наполовину подозревала бы, что ей это всё приснилось. Обёртывание водорослями – это она понимала, пусть даже грязевые ванны, но вот декоративные пиявки? Забавная вещь эта мода.
Она поблагодарила пегасов, тянувших колесницу, и помахала ожидавшим её стражникам. Их было что-то очень уж много. Твайлайт поднялась на мост, ведущий к дворцу, а спереди и сзади от неё шагали стражники, оглядывая небо. Подняв глаза, чтобы полюбоваться ранним утренним небом, Твайлайт заметила у себя над головой стайку пегасов, лениво описывающих круги. Любопытно. Для полётных тренировок вроде бы рано. Она отставила эти мысли в сторону. Возможно, она просто привыкла к Рэйнбоу Дэш и её глубокой и непреходящей любви ко сну.
Недалеко от дверей она увидела пони, лежавшего навзничь на мраморной скамейке. Это был низенький, но плотно сложенный серый единорог с взъерошенной чёрной гривой и сложным выражением на лице, в котором каким-то образом разом находилось место досаде, несчастью, облегчению и унынию. Одной ногой он прижимал к себе, как жеребёнка, побитый, поцарапанный, покрытый слизью термос с облезшей краской и другими следами дурного обращения, а другой обхватывал голову, как будто наполовину ожидал, что она вот-вот лопнет.
Твайлайт пожалела беднягу. Как правило, на пути к Селестии она не остановилась бы ни для чего и ни для кого, но его лицо было так переполнено чувствами, что захватывало всё внимание. Кроме того, ей предоставлялся замечательный случай поработать над техникой подбадривания. Друзья подбадривают друзей, когда те унывают. Ей не требовалось письмо о дружбе, чтобы понять настолько простую вещь. А из этого следовало, что, чтобы быть хорошим другом, Твайлайт должна была научиться подбадривать других пони.
В Понивилле, однако, было исключительно трудно работать над этим. Пинки никого не оставляла в плохом настроении настолько долго, чтобы Твайлайт могла составить хотя бы базовый список действий, а тем более – установить протокол экспериментов как полагается. Сама Пинки редко бывала в плохом настроении, и Твайлайт была глубоко убеждена, что подбадривать её – это задача для, ээ, более продвинутых студентов. Очень продвинутых и исключительно храбрых. Практиковаться на ней в базовом подбадривании было бы всё равно что учиться альпинизму сразу на горе Кантерлот, сиречь совершенно не рекомендовалось. Хотя меткоискателей это, разумеется, не остановило. Что нет, то нет. Хорошо ещё, что смола не дала им упасть с откоса, пока Рэйнбоу не прилетела и не спасла их.
Что ж, вот пони, воплощающий, как выразился бы Бродвизерс, сам идеал Формы плохого настроения. Образцовый подопытный! И вдобавок Пинки была на безопасном расстоянии в Понивилле. Она по-прежнему была по уши в работе над тем, чтобы у маффинов с цукини был хотя бы просто не ужасный вкус. А лучше всего было то, что у Твайлайт была отличная реплика для подбадривания. Более того, взятая из книги! Положим, книга была из тех, которыми увлекалась Рэрити, но сейчас это было не важно. Лови момент!
Она подошла к пони и неловко похлопала его по спине.
– Ну, будет, будет, – сделала она попытку, исходя из общих принципов. Так ведь говорят, когда хотят кого-то подбодрить? – Выше подбородок.
Это была ещё одна фраза, приводившая её в недоумение, но похоже, что в данных обстоятельствах принято говорить нечто подобное. А теперь, решила Твайлайт, пришла пора выдать по-настоящему бодрую реплику. Она сгорала от нетерпения.
– Завтра будет новый день, так ведь?
Она замолчала, с большим интересом наблюдая за тем, как именно проявит себя эффект подбадривания.
Пони на скамейке сначала был неподвижен, а потом потом осторожно поднял голову и взглянул на Твайлайт глазами, в которых плескались озёра несчастья и ужаса.
– Селестия милостивая, – взвыл он, – только не ещё один!
Примечания
[1] Что взять с простого капрала. Полный контроль над вегетативной нервной системой достигается не раньше сержантского звания, сразу после того, как научишься спать с открытыми глазами, но до того, как станешь способен разговаривать, совершенно не двигая лицом.
[2] Безнадёжная задача даже в тех случаях, когда этот отсталый и испорченный жеребёнок, по ошибке втиснутый в тело взрослого единорога, пытался вести себя прилично. Теперь у Спиннинг Топ, будь она здорова, был целый отдел, занимающийся только им.
[3] С музыкантами бывает так тяжело работать.
[4] Главным образом непечатными.
[5] Или чтобы их можно было никогда больше не найти. Просто поразительно, у скольких состряпанных не по уму усердными министрами планов папки оказались «утеряны», стенограммы «испорчены», а дубликаты «прискорбным образом брошены в ров и подожжены».
[6] У них, в общем-то, не было настоящего названия. Один репортёр окрестил их «Теневым советом», но это было нелепостью, попыткой создать сенсацию на пустом месте и бросало незаслуженную тень на ни в чём не повинную группу самоотверженных государственных служащих. По крайней мере, так написала Спиннинг в ответном пресс-заявлении. Так случилось, что репортёра перевели на другое место всего через два дня после того, как он сочинил ту статью. Сообщать о погоде в пустыне Сан-Паломино. Там у него хватало времени поразмыслить над своим положением. Ведь слова «жарко» и «сухо» пишутся просто.
[7] Названной так принцессой, которая в том столетии была в несколько озорном настроении. Среди помещений дворца были также Гостиная в отчаянно-жёлтых тонах и Раздражающе длинная галерея. К счастью для школьных экскурсоводов последующих веков, на название «Зал фаллических колонн» со всем возможным тактом наложил вето тогдашний секретарь кабинета министров. Печально, но этот подвиг не вошёл в письменную историю пони.
[8] Нашлось бы немало пони, которые, бросив один только взгляд на его спутанную гриву, оспорили бы это утверждение.
[9] Заведения подобного рода не пользуются услугами вышибал. Что вы. Однако, будучи в достаточной степени выведенными из спокойствия, привратники в великолепных ливреях способны продемонстрировать мастерство в вышибании и даже расшибании, которому позавидовали бы в любом соляном баре в дурном районе города.
[10] Ну, ещё более волшебную.